Смертельно прекрасна бесплатное чтение

© Дьюал Э., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Мы смотрели в лицо Смерти,

И Смерть моргнула первой.

Пролог

Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое, причем ежедневно. Мы не обращаем внимания, а этот шар постоянно крутится, и на наши головы падают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но в конечном счете у каждого из нас накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще и, возможно, даже лучше.

Например, я терпеть не могу разговоры с предками об учебе. Каждый раз, когда они затевают эту песню – а делают они это довольно-таки часто и серьезно, я отворачиваюсь и представляю, как прыгаю с крутого обрыва, и это мне кажется классной перспективой, ведь нахмуренный лоб отца и серьезный взгляд матери выглядят чертовски раздражающе. Иногда я думаю, что лучше действительно спикировать с утеса, чем выслушать в очередной раз их рассуждения о будущем и прочей чепухе. Затем я возвращаюсь с небес на землю, выбрасываю из головы мысли-паразиты и киваю родителям. Порой киваю не один раз, чтобы мама перестала причитать – остановить ее сложно.

– Ты ведь особенная.

На слоганы для неудачников похоже, верно? Но мама считает, что мотивирует меня. Мне хочется сказать, что ее наставления – глупости, но она расстроится. Мама жутко впечатлительна. Она наверняка удивится, если рассказать ей историю о Санта-Клаусе. Настоящую историю, а не ту, в которой толстый мужик спускается по трубе и разбрасывает подарки.

Зима в нашем городе паршивая. Дороги замело, за окном – ни черта не видно.

Дворники работают ритмично, скребутся, как стекло о пенопласт, и нет чтобы как обычно пойти в школу, я еду с семьей в универмаг на отшибе, мать его, мира. Нет, не то чтобы я хотела сидеть на занятиях, просто поездки с предками заканчиваются драматично. Сталкиваюсь с мамой, вступает отец. Ну а еще ноет сестра, которая ненавидит, когда мы ссоримся и орем друг на друга.

Мама у меня психолог, это жутко бесит. Она вправляет мозги всяким суицидальным подросткам, шестнадцатилетним мамашам и прочим недомеркам, которые не подумали о своем будущем и потонули в омуте собственного безумия. И со мной мама ведет себя так, будто я хоть чем-то похожа на этих маниакальных кретинов. Да, она всегда придет на помощь, но даже тогда, когда ее помощь не требуется. Это реально мешает нам с ней понять друг друга. Она вечно меня за руку держит, словно я утопающая. Но я не тону – вот в чем проблема.

– Ты не пробовала записаться на дополнительные кружки по рисованию?

– Да пошло оно все, мам!

– Ари, следи за языком!

Мама оборачивается, смотрит огромными глазами, и мне тут же становится стыдно. Не люблю ее разочаровывать. И дело не в том, что я сказала: «Пошло все». Я могу ругаться сколько влезет, но ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, нельзя забывать о мать-его-прекрасном-будущем. Целый храм поклонения какому-то там будущему, которого может и не быть! Могла бы сказать: Ариадна, забудь про дополнительные кружки для неудачников. Или: Ариадна, удели больше внимания себе и своим желаниям. Нет, Ари, цепляйся за все, что только можно, и несись так, будто за тобой мчится поезд, норовящий размазать твое лицо по асфальту.

– Мам, я слушаю музыку.

– Нет, не слушаешь.

Я поджимаю губы и притворяюсь, будто не слышу ее. Смотрю в окно.

– Ариадна Мари Блэк, я с тобой разговариваю. – Мама выдыхает и смотрит на меня потускневшими глазами, в которых неожиданно проносится печаль. – Я не хочу, чтобы ты что-то упустила. Жизнь такая короткая.

– Мам, к чему все это? Что за упаднический настрой?

– Просто… – Мама застывает с открытым ртом, отец посматривает на нее с тревогой, и тогда она встряхивает темными волосами и выпрямляется на сиденье. – Просто у меня плохое предчувствие.

– Предчувствие? Опять эти твои «странные штучки»! – я закатываю глаза. – Что на этот раз? Увидела плохой знак в чайной заварке или сон приснился?

– Ари, – протягивает отец, – хватит.

– Что? Мне просто интересно. Вечно маме что-то в голову взбредет, а я отдуваюсь.

– А я когда-то ошибалась? – Мы вновь смотрим друг на друга. Ее карие, почти черные глаза проникают внутрь меня, и живот скручивается от непонятного ощущения. – Стоит ли напомнить тебе про тот день, когда ты…

– О нет!

– …решила сходить в кино на свидание с Беном Мак-Каффи. Я говорила, не ходите в кино, лучше в парке прогуляйтесь, а ты, конечно, назло мне и всему миру согласилась на фильм, как он назывался еще… по-дурацки как-то.

– «Всегда говори всегда», – помогает папа, кривя губы.

– Да, точно! А потом, что потом случилось?

– Хватит, – я прикрываю пальцами покрасневшее лицо, – ма-а-ам!

– Потом на тот же сеанс пришла его бывшая подружка Синтия. И Бен целый вечер в ее сторону смотрел, потому что не мог глаз оторвать.

– Это нечестно! Такое один раз случилось.

– Такое постоянно случается, – говорит отец и смеется. – Ты никогда нас не слушаешь, а потом жалуешься. Если мама говорит, что нужно записаться на дополнительные кружки, значит, так правильно. Что ты теряешь, Ари?

– Собственное мнение.

Мама всплескивает руками, Лора повторяет за ней, будто играет в какую-то, только ей известную игру, а я расстроенно вздыхаю. Когда мы научимся слушать друг друга? Разве так сложно – не ругаться, а разговаривать? Отстойная зима какая-то.

Покрышки скользят по мокрой дороге, папа смотрит на меня, криво улыбаясь, в салоне жарко, окна запотели, и капли скатываются по стеклам, как по щекам Лоры, когда она ревет из-за мультиков. А затем неожиданно перед машиной вспыхивает что-то яркое. Мама кричит – я не разбираю слов, папа резко выворачивает руль, и машина слетает с обочины в черную пасть леса.

Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое, причем ежедневно. Мы не обращаем внимания, а этот шар постоянно крутится, и на наши головы падают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но в конечном счете у каждого из нас накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще и, возможно, даже лучше.

Но иногда мы не понимаем, что такое «лучше», что такое «плохо». Мы жалуемся на жизнь, и вскоре она начинает жаловаться на нас, преподнося неприятные сюрпризы.

В тот момент, когда Лора – мой совсем маленький, надоедливый монстр – застывает с распахнутыми от ужаса глазами, а родители подаются вперед от сильнейшего удара, я понимаю, что готова жить в том плохом, которое у меня было. Что мое плохое на самом деле хорошее. Но я понимаю это слишком поздно.

Все мои мысли исчезают, и я превращаюсь в надоедливую мошку, которую хватают в ладони и сдавливают изо всех сил. Я слышу хруст, а после – ничего…

Глава 1

Астерия

Я приезжаю на закате. Останавливаюсь напротив небольшого двухэтажного дома и выкатываюсь из машины, захлопнув за собой дверь. Мои руки непроизвольно сплетаются на груди, а легкие вспыхивают огнем, будто я вдохнула горячий пар.

Коттедж старый, но выглядит прилично. Крыша черная, стены сероватые, трудно сказать, что это за архитектурный стиль, я в этом плохо разбираюсь, но здесь определенно прожило не одно поколение Монфо́р-л’Амори. Язык сломаешь, верно? Именно поэтому фамилию сократили до Монфор. Звучит не так пафосно, но зато никто не ошибается и не думает по десять минут, прежде чем позвать вас.

Меня обдувает теплый ветер – южное приветствие южного городка Астерии.

Я закрываю глаза и глубоко втягиваю воздух, пытаясь свыкнуться с той мыслью, что жизнь продолжается. Трудно поверить! Жизнь не должна продолжаться. Я не хочу, чтобы она продолжалась. Но водитель фуры не спросил разрешения, когда выехал на встречную полосу, и в больнице не спросили, хочу ли я проходить терапию. Собственно, социальный работник у меня тоже не поинтересовался, намерена ли я переезжать в Астерию к двум сумасшедшим сестрам матери, которые живут за счет неплохого наследства, оставленного прадедушкой. Никто ничего не спросил, и все за меня решили. Мне остается лишь стоять здесь и делать вид, что я дышу. Что мир крутится. Что родители и Лора не умирали.

Достаю с заднего сиденья две тяжелые сумки. Закрываю машину и на автомате плетусь к коттеджу. Калитка скрипит, когда я толкаю ее бедром. Медленно ступаю по каменной дорожке, оглядываюсь и вижу ворона, притаившегося на растопыренной ветке. Он громко каркает, и его крик прорывается внутрь меня, отдаваясь эхом в голове. Жутко здесь, очень-очень жутко. И я скептически хмыкаю.

Бросаю сумки на коврик перед дверью и встряхиваю волосами. Вытираю ладонями вспотевшее лицо и резко опускаю руки. «Просто плыть по течению», – думаю я. Это все, что мне нужно. Доктор сказал, однажды я найду смысл в жизни. Он пообещал мне. Ну а я ответила, что он ублюдок, все его слова – полная чушь и что, если он еще раз скажет подобную несуразицу, я сорвусь с кресла и выбью ему его идеальные зубы. Вот так мы обменялись обещаниями, и он больше ни разу не втюхивал мне этот бред про светлое будущее и мир во всем мире.

В очередной раз набираю в легкие воздух, поднимаю руку, собираюсь постучать, но неожиданно дверь резко распахивается, и я проваливаюсь в пустоту, едва не задев лицо маминой младшей сестры Мэри-Линетт.

– Ариадна, – говорит она и улыбается. Глаза у тети Мэри светло-изумрудные. Таких я ни у кого прежде не встречала. – Наконец-то ты приехала.

– Да, – киваю я, – приехала.

Мэри-Линетт назвали в честь актрис, прославившихся и потухнувших в далекие 50-е годы. Родители долго не могли определиться, какое имя больше подходит дочери, и в итоге решили не заморачиваться.

Мама часто рассказывала мне эту историю. Все время смеялась. Мама.

Я отворачиваюсь и крепко стискиваю пальцы в кулаки. Каждое воспоминание о ней делает мне больно. Очень больно. Я чувствую, как вспыхивает лицо, щеки, лоб, как тело в мгновение превращается в факел, и я ничего не могу с этим поделать. Просто горю.

– Ариадна, – шепчет тетя Мэри, кладет ладонь на мое плечо, и пожар, пылающий во мне, неожиданно утихает. Я растерянно застываю. – Когда-нибудь тебе станет легче.

– Что?

– Проходи в дом. Норин чувствовала, что ты подъезжаешь. Сделала чай и разогрела еду. Ты ведь проголодалась, верно? – она смотрит на меня огромными глазами, а я просто молчу. Давно мне не было так спокойно… Однако едва тетя отнимает руку от моего плеча, как тревога тут же вонзается острым клинком в живот, и я горблю спину.

– Мне нужно…

– Не стой на пороге! Я занесу вещи. Давай же, проходи, Ари. Проходи!

Мэри-Линетт затаскивает меня в коттедж, а сама энергично подхватывает с крыльца сумки. Откуда у нее столько сил? Мэри старше меня лет на пятнадцать. Она не похожа на типичных представителей молодежи, но в ее глазах горит огонек, свойственный малолетним авантюристам, которые еще не представляют, в какое дерьмо они вляпались. Жизнь ведь дерьмо – я могу написать об этом книгу.

Мэри захлопывает дверь и подбадривающе кивает мне. В доме темновато и пахнет какими-то травами. На стенах приуныли потертые зеркала разной формы, черно-белые фотографии. Под ногами скрипят половицы. Слышу, как тикают часы, и взглядом пытаюсь их найти.

– Хорошо выглядишь, – улыбается тетя Мэри и вскидывает острый подбородок, – такая красавица. Сколько сердец уже разбила, признавайся?

– Ничего я не разбивала. – Безучастно отворачиваюсь. Глупый разговор. Не хочу делать вид, будто все в порядке, и обсуждать парней – нормально. Ненормально. Я здесь не потому, что соскучилась по Мэри или Норин, а потому, что умерли мои родители, и как-то странно выбрасывать этот факт из головы. – И выгляжу я обычно.

– Может быть, прогуляемся? Я покажу тебе Астерию.

– Может быть.

– Было бы неплохо выбраться на воздух вместе, Ари.

– Было бы неплохо свыкнуться с мыслью, что я здесь, а не дома. – Я перевожу взгляд на младшую сестру матери: – Сейчас мне хочется только этого – и все.

Мэри-Линетт протяжно вздыхает, но продолжает улыбаться. Не понимаю, как она силы находит. Почему способна разговаривать? Почему ходит с таким лицом, будто ничего не случилось? Может, она так долго не видела маму, что успела забыть ее?

Задумчиво свожу брови. Иду за Мэри-Линетт и через несколько секунд оказываюсь на уютной кухне, где возле плиты стоит средняя сестра моей матери Норин – высокая и худая женщина с густыми короткими волосами цвета воронова крыла. Ее тонкие длинные пальцы рвут листья салата и складывают их в прозрачную миску. Спина у нее до безобразия прямая, а на ногах широконосые туфли, наверняка жутко неудобные.

Мэри с глухим стуком бросает сумки. Они плюхаются на пол, разносится эхо, и тетя Норин растерянно оборачивается, сощурив серо-голубые глаза – они у нее такого же цвета, как пятнистые озера в Британской Колумбии.

– Ариадна? – тихим голосом спрашивает она и вытирает ладони о фартук. Ох, как же нелепо он на ней смотрится. Серьезная и холодная, как метель в Миннесоте, она достойна жизни в XIX веке, а не коттеджа в веке информационных технологий. – Ари!

Норин делает несколько широких шагов и внезапно прижимает меня к себе, да так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Я неуверенно кладу ладони ей на плечи.

– Как ты? – шепчет она мне в волосы. – Устала?

Не знаю, что ответить, поэтому молчу и жмурюсь. Так неожиданно, но мне не хочется отстраняться, хочется провести в таком состоянии вечность. Но тетя почти молниеносно размыкает объятия и поправляет воротник свитера. Лицо у нее непроницаемое.

– Садись. Выпей чаю и поешь. Я приготовила тебе комнату на втором этаже. – Норин проходится пальцами по коже под глазами и порывисто отворачивается. Облокачивается о разделочный стол и кивает сама себе, будто соглашаясь с чем-то. – Ты любишь мяту?

Открываю рот, но она уже отвечает:

– Да, любишь. Точно.

Растерянно улыбнувшись, я усаживаюсь за дубовый стол. Мэри плюхается напротив, складывает руки в замок перед собой, и мы замолкаем, будто видим друг друга впервые. Неловкая ситуация. Я поправляю волосы, они у меня огненно-рыжие, как медь, и собираю их в пучок. Трудно сказать, что именно я сейчас чувствую, пожалуй, мне не по себе.

– Как доехала? – деловым тоном интересуется Норин, добавляя в чай мяту.

– Хорошо, без проблем.

– Мы записали тебя в школу, отдали документы. Занятия уже идут пару недель, но…

– Но идти завтра не обязательно, – громко заявляет тетя Мэри и с вызовом косится на сестру, – если хочешь, отсидись пару дней или недель. Ничего не случится.

– Хотя лучше, – добавляет Норин, – уроки не пропускать, все же начало года.

– Кому какое дело до этих уроков? Бессмысленная трата времени.

– В мире принято бессмысленно тратить время на занятия в школе, Мэри.

– А еще в мире принято носить обтягивающие джинсы и поощрять однополые браки.

– Ей нужно ходить в школу.

– А я что, говорю не ходить? Хотя можно и не ходить, – шепчет она, наклоняясь ко мне, а затем вновь глядит на сестру: – Ариадне надо привыкнуть, вещи свои разобрать, в конце концов. Как думаешь, Ари?

Хлопаю ресницами и ощущаю, как в воздухе повисает напряжение. Ну и странные у них отношения!

– Я сделаю, как вы скажете. Завтра в школу? Хорошо.

– Норин так не говорила.

– Я так сказала, – заявляет Норин холодным тоном.

– Ну что за глупости? Понюхай базилик, Норин.

– Я сейчас дам тебе понюхать асафетиду, – развернувшись, угрожает Норин, и я вдруг думаю, что асафетида – это как минимум ядерная бомба, потому что взгляд у тети сердитый.

– Все в порядке, вы чего? – я приподнимаю ладони в сдающемся жесте и встаю из-за стола. Норин и Мэри-Линетт синхронно переводят на меня взгляды. Никогда раньше я не замечала, что они так похожи. – Я могу разобрать вещи сейчас, а завтра пойду в школу.

– Это необязательно.

– Тетя Мэри, все в порядке. Мне плевать, правда. Не хочу ни о чем думать, а в школу пойду, чтобы занять мысли.

– Реджина велела бы тебе идти, не пропускать занятия и не терять времени, – шепчет Норин, но на меня не смотрит, а пялится на свои руки и кромсает моцареллу. В груди у меня начинает покалывать. – Она не оставила бы тебя дома, потому что надо двигаться дальше, и я хочу, чтобы ты двигалась дальше. Понимаешь?

Мы смотрим друг на друга. Взгляд у тети Норин пронзительный. Меня немного трясет. Я сжимаю кулаки.

– Понимаю. Я в комнату пойду, хорошо? А поем попозже.

– Тебя проводить? – приподнявшись, спрашивает тетя Мэри, но я качаю головой: – Не надо.

– В доме много спален.

– Не волнуйся. Я найду, а потом спущусь к вам – попозже. – Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но выходит паршиво. Мэри-Линетт бледнеет. – Все в порядке. Честно!

Я не знаю, зачем говорю это, кого пытаюсь убедить. В горле застревает колючий ком, будто крик, готовый вырваться наружу, и, подхватив с пола сумки, я срываюсь с места, надеясь как можно скорее найти свою комнату и спрятаться.

Никто за мной не идет. Ношусь, словно сумасшедшая от одной двери к другой, а когда нахожу нужную спальню, пятки у меня пылают, будто бы я металась по горящим углям. Захлопываю дверь, бросаю вещи и начинаю расхаживать по комнатушке туда-сюда. Я ничего не вижу. Не вижу, какого цвета обои, не вижу, стоит ли кровать, есть ли окно. Все превратилось в огромное черное пятно, и оно наваливается на меня, как гигантский камень.

Выпрямляюсь, растерянно оглядываюсь и наталкиваюсь на свое отражение в большом зеркале. Со мной что-то не так, что-то не то с глазами. Подхожу ближе и вижу на щеках мокрые дорожки, сосуды в глазах полопались, а губы дрожат, словно мне жутко холодно. Что за черт! Пытаюсь успокоиться, а внутри так и пылает пожар, неистовый и безжалостный. Прижимаю пальцами веки, но слезы все равно катятся. Стискиваю зубы, подбородок дрожит.

И я просто ложусь на кровать, беспомощно подогнув под себя ноги. Доктор говорил, что однажды мне станет легче. Какой же он все-таки ублюдок!

Не знаю, сколько проходит времени – час или два, я все-таки нахожу в себе силы и поднимаюсь с постели и осматриваюсь. Что ж, комната совсем небольшая, стены черные, широкое окно закрывает серый тюль. Пол старый и потрескавшийся, немного стертый. Но мне нравится. Люблю, когда темно, свет не пробивается сквозь шторки и не врезается в глаза, только тогда мне уютно, будто мрак скрывает то, чем я ни с кем не хочу делиться.

Поднимаюсь с кровати и осматриваю небольшой деревянный комод и стол. Я не должна попусту растрачивать время, но возиться с вещами нет желания. Не люблю я раскладывать по местам то, что потом обязательно окажется черт-те где.

Раскрываю сумки и, особо не заморачиваясь, кучей запихиваю вещи в комод, а потом с трудом задвигаю ящик – дело сделано, и радости моей нет предела. На стол вываливаю книги из второй сумки. Складываю их в шатающуюся пирамиду. Сойдет! Вопрос, что завтра надеть в школу, меня не мучает. Не думаю, что это важно, тем более я не собираюсь производить впечатление – мне не до одобрения людей. Пусть сначала себя одобрят, а потом мне что-то высказывают.

Я стягиваю с себя ветровку и достаю из комода мятый свитер. В самый раз! Нахожу в пакете старые кроссовки – с протертыми пятками, но любимые – и выскакиваю из комнаты, как из тюремной камеры. Мне нужно освежиться.

Не хочу встретить тетушек, поэтому к выходу бегу на носочках, стараясь не скрипеть половицами. Естественно, все тонкости дома мне неизвестны, и к входной двери я крадусь, как бегемотиха, постоянно задевая что-то и снося на своем пути даже то, чего на моем пути не было. У выхода едва не роняю вазу с ярко-сиреневыми орхидеями. Каким-то волшебным образом я подхватываю ее на лету, и на лбу у меня появляется испарина.

– Черт! – Господи, и что со мной? Поворачиваю ручку, дергаю дверь на себя и испуганно цепенею, увидев перед собой бледное лицо тети Мэри.

– Ари?

Вот же лажа! Мэри стоит в такой позе, будто давно меня поджидает. Я застываю от ужаса: лицо у нее белее снега, а глаза горят так, словно в них пляшет пламя.

– Я просто хотела…

– Что хотела?

– Прогуляться. – Я судорожно сглатываю и отбрасываю назад волосы. Мэри-Линетт выпрямляет спину. Взгляд у нее недоверчивый и пронзительный, кажется, она хочет испепелить меня прямо здесь.

– Ночью? Одна? – спрашивает она. – Глупая затея.

– Астерия – криминальный городок?

– Каждый город чем-то опасен. – Тетя Мэри неожиданно расслабляется. Ее плечи опускаются, а на губах появляется знакомая мне легкая улыбка. – Я с тобой пройдусь.

– Мне ведь не пять лет, тетя Мэри.

– Мне, знаешь ли, тоже, но я предпочитаю ходить в компании. И тебе советую.

– Все так плохо? – интересуюсь я и выхожу из дома.

Мэри-Линетт громко хлопает дверью и через несколько секунд оказывается рядом. Она решительно подхватывает меня под локоть. В небе ни звезды. Ветер замер, в воздухе плавает невыносимая жара. Мы идем по пустым улицам, тихо ступая по асфальту. Из открытых окон коттеджей доносятся голоса, музыка… Я пытаюсь убедить себя, что мой дом теперь здесь, но у меня ничего не получается. Это место чужое, пусть и красивое.

– Мне кажется или ты явно преувеличила, когда сказала, что здесь второй Детройт? – спрашиваю я у тети.

– Я просто не хочу, чтобы ты бродила одна по незнакомым улицам, – отвечает Мэри.

– Ну ладно, выкладывай: ты поджидала меня на пороге?

Тетя Мэри усмехается, опускает голову, и ее черные локоны каскадом падают с плеч.

– Даже на улице тебя было слышно, – признается она, – сбегать из дома ты не умеешь.

– Да я никогда не пробовала.

– А я поставила рекорд. Мама постоянно вылавливала меня где-то.

– И почему ты убегала? – Я с интересом смотрю на Мэри-Линетт. Она красивая. Мне кажется, если она и сбегала, то для свиданий с плохими парнями, которые определенно не могли глаз от нее отвести.

– По разным причинам.

– Например?

– Например, меня раздражали правила, вечные правила, которые никто не вправе нарушать. Ты знаешь нашу бабушку. – Мэри бросает на меня лукавый взгляд и улыбается. – С ней трудно было спорить.

– Что за правила? – я почему-то усмехаюсь. – Мама никогда не говорила, что Силест держала вас в ежовых рукавицах.

– Может, потому, что твоей маме меньше всех досталось. Она уехала до того, как Силест атаковала нас параноидальными правилами. Знаешь, Реджина не была любимицей в семье, но она всегда делала все правильно, придраться к ней совершенно невозможно. – Тетя Мэри тяжело вздыхает. В глазах у нее мгновенно проносится столько чувств, что я не успеваю ухватиться ни за одно из них. – Она была хорошим человеком. Я уверена, останься она дома, проблем у нее не возникало бы.

– Да. – Я стискиваю зубы и опускаю голову: – Была.

– А знаешь, что самое смешное? Мы с Норин постоянно с матерью ссорились, рвались на свободу, будто одержимые, а Реджина слушала ее. Всегда. Но именно она уехала.

– Как? Как она решилась?

– Влюбилась.

– Серьезно?!

– Ну да! Встретила Люка, и все само собой завертелось. Мне исполнилось тринадцать, когда ты родилась. Я вообще мало что понимала. Но одно заметила: мама выдохнула, словно с ее плеч груз упал. Она прекратила свои издевательства, мы с Норин задышали! И я тогда не понимала, в чем дело. А сейчас…

– Сейчас понимаешь?

– Немного. – Тетя Мэри пожимает худыми плечами и неожиданно переводит на меня взгляд, полный вины: – Ты не против, что я… говорю о Реджине. Прости!

– Нет, что ты! – энергично киваю головой и придвигаюсь к Мэри-Линетт ближе. – Ты словно соединяешь меня с ней. Правда! Так хочется тебя слушать.

– Ты смелая, Ари.

– Скорее отчаянная. Наверное, стоит забыть обо всем. – Я отворачиваюсь. В груди покалывает. – Стоит отпустить маму, Лору и отца.

– Ну, ты поделись секретом, если получится, Ари! – горько улыбается Мэри-Линетт и вновь пристально глядит на меня. – Вряд ли кому-то удалось избавиться от воспоминаний. В отличие от хороших плохие воспоминания остаются с нами надолго.

Воздух становится прохладным. Я поправляю волосы, оглядываюсь и непроизвольно натыкаюсь на взгляды двух женщин, стоящих на другой стороне дороги. Они смотрят так пристально, что мне становится не по себе. Я дергаю тетю Мэри за руку:

– Что это с ними? – Незнакомки продолжают испепелять нас взглядами. Интересно, тут все такие дружелюбные? Я чувствую, как Мэри-Линетт с силой сжимает мою руку, и недоуменно перевожу на нее взгляд: – В чем дело?

– Ни в чем. – Мы ускоряем шаг. – Не обращай внимания.

– Я могу сделать вид, что ничего не случилось, но это странно. Чего они так пялились? Дай угадаю! Новенькие в Астерии не в почете?

– Ты тут ни при чем.

– Тогда кто при чем?

– Это долгая история, – отмахивается тетя Мэри, но я заинтригована и сбита с толку. В Северной Дакоте никто не стал бы церемониться и уже давным-давно врезал бы таким любопытным идиоткам по лицу. – Нашу семью в Астерии недолюбливают, ты же знаешь.

– Думала, все это выдумки. – Я удивленно вскидываю брови и усмехаюсь: – Неужели жители Астерии действительно сторонятся коттеджа Монфор-л’Амори?

– И не только коттеджа. Вместе с предками нам по наследству перешли еще и глупые предубеждения. Вот что значит – пускайте корни в новом месте, иначе застрянете вместе с паразитами. – Мэри-Линетт хмыкает и тянет меня в обратную сторону: – Думаю, нам пора возвращаться. Если тебе завтра в школу, нужно идти спать.

– Но чего именно боятся горожане? – спрашиваю я. – Мама ничего мне не рассказывала об этом.

– И хорошо, иначе спала бы ты, моя дорогая, по ночам совсем не сладко.

– Я заинтригована. Расскажи, тетя Мэри.

– Ну что ты как маленькая!

– Но мне правда интересно.

– Нет в этом ничего интересного, – всегда веселая и общительная Мэри-Линетт становится печальной. Она отводит взгляд в сторону и шепчет так тихо, что я едва слышу: – Я многое отдала бы, чтобы никогда об этом не знать.

Глава 2

День первый

Я собиралась поехать в школу на машине. Но утром меня разбудили яркие солнечные лучи. Они прорывались сквозь толстые серые шторы, и я, не веря, поднялась с кровати.

В Северной Дакоте все дни промозглые и холодные. Нет, случается тепло, но так редко, что я забывала, каково это – нежиться утром на солнышке. Глупо, да, но у меня возникло желание пройтись пешком по солнечной Астерии, и я понеслась в ванную комнату, дабы не терять времени зря.

Волосы после душа торчали в разные стороны. Я взъерошила их пальцами, пригладила и не глядя вытащила вещи из комода: старую футболку «Рамоунз» и нелюбимые джинсы, потертые и дурацкие, но я нашла их на барахолке и отдала всего три бакса. Экономия стоила того. Сидели они нормально, пусть и бесили меня.

Я никогда не переезжала и ходила в одну школу, поэтому понятия не имела, что нужно взять с собой. Какая разница? Ну, не съедят же меня, если я не возьму пару лишних тетрадей. Ну а даже если и скажут что-то, то пожалеют. Я школу никогда не любила. Правда, есть одна проблема: тут я никто. Нет моего отца, который вставал на мою сторону, что бы ни происходило. И мамы нет, которая взорвала бы мозг обидчикам психологическими формулировками и убеждениями. Тут я одна. Меня никто не спасет, не прикроет, придется самой отвечать за свои поступки. А если учесть, что у семьи Монфор здесь не так много друзей, легко точно не будет.

Спускаюсь по лестнице, скользя ладонями по шероховатым перилам. Этот дом такой старый, но в то же время есть в нем что-то завораживающее. Наверное, меня очаровывает неизвестность. По этим ступеням ходили моя мама, моя бабушка и ее мама. Разве в это так просто поверить? О нет! Как представлю себе призрачные голоса, гуляющие по мансарде, так сразу душа леденеет.

– Ари, зайди на минутку, – слышится с кухни голос тети Норин, и я послушно иду к ней, на ходу разминая плечи. Поспать нормально не получилось. Я ворочалась, невольно вспоминая то, о чем хотела бы забыть. – Твои завтрак и обед.

Тетя Норин, одетая в закрытый свитер и плотные брюки, протягивает мне упаковку с чем-то горячим. Я благодарно улыбаюсь.

– Спасибо, – говорю я и прячу еду в сумку.

– Ты прекрасно выглядишь, – улыбается Норин. Она спокойна, но робка. Такое впечатление, будто тетя всеми силами старается выглядеть отрешенной. – Знаешь, ты очень похожа на бабушку. Тебе говорили?

– Да. Пришлось рассказать, ведь ни у кого в нашей семье нет огненно-рыжих волос. – Я криво ухмыляюсь: – Такое трудно скрыть.

– Глаза у нее тоже были изумрудными, – задумчиво продолжает тетя, приближаясь ко мне почти вплотную, – поразительное сходство.

Неуверенно улыбаюсь. Не знаю, почему сравнение с бабушкой заставляет мою кожу покрыться мурашками, будто бы Силест Монфор была опасным и чужим человеком.

Я собираюсь уйти, однако тетя Норин вскидывает руку и восклицает:

– Подожди, совсем забыла! – Она подбегает к шкафам с травами. Ищет там что-то, бормоча себе что-то под нос. Я с любопытством наблюдаю за ней. Когда тетя Норин выпрямляется, в пальцах у нее перевязанный пучок каких-то сухих растений: – Держи!

Я недоуменно вскидываю брови, но все же принимаю подарок:

– Что это?

– Люцерна.

– Люцерна?

– Это к удаче, Ариадна. Спрячь в сумку или в карман джинсов. Станет страшно, просто прикоснись к ней. Волнения исчезнут, я обещаю.

Растерянно гляжу на тетушку. Так-так, мамины штучки. Она тоже любила говорить нечто подобное, пропитанное магическим смыслом и звучащее как полная околесица. Трава, приносящая удачу? Ну а почему бы и нет, верно?

Я натянуто улыбаюсь:

– Спасибо.

– Я серьезно, – будничным тоном говорит тетя Норин. – Мысли материализуются, а люцерна поможет тебе направить их в нужное русло.

– Окей. Как скажешь.

Я усмехаюсь, но траву не выбрасываю. Прячу ее в сумку и выхожу из кухни. У меня чокнутая семейка. Если все Монфор-л’Амори верили в то, что травы приносят удачу, а сны становятся явью, неудивительно, что никто не рвался с ними общаться.

Я выхожу из коттеджа и невольно улыбаюсь. Вот уж не думала, что смогу улыбаться. После смерти родителей и Лоры мое сердце превратилось в глыбу льда. Несколько долгих месяцев я не могла даже слова произнести, не то что встать или рассмеяться. А теперь на моем лице плавает легкая улыбка. Возможно, я привыкну, буду жить дальше.

Я хочу верить в лучшее, потому что прыгать с крыши не собираюсь. Выходит, мне остается или взять себя в руки и послать к черту всю боль, что наполнила мое сердце, или согнуться под ее тяжестью и провести оставшуюся жизнь в скитаниях по тем воспоминаниям, которые мелькают в голове.

Что я выберу? Или, точнее, на что у меня хватит сил?

Астерия – небольшой городок. Уверена, почти все уже знают о моем переезде. Мне даже мерещится, что за мной кто-то следит, идет буквально по пятам! Я постоянно оборачиваюсь, но натыкаюсь не на скрывающегося в кустах незнакомца, а на удивленные лица, местные жители открыто и нагло провожают меня настороженными взглядами. Так и хочется вернуться домой и вытрясти правду из тети Мэри. С чего вдруг такое отношение к нашей семье? Ладно-ладно, возможно, тетя Норин десять минут назад и предложила мне засохшую траву, которая каким-то волшебным образом должна помочь мне. Ну и что? Соседи ведь смотрят на меня не как на чудачку, я вдруг думаю, что они меня боятся. Но с какой стати? Это очень странно.

Я плутаю по улицам, понятия не имея, куда мне идти. Господи, что же такое! Я даже не подумала, что в таком крошечном городке можно потеряться. Школа должна находиться в центре, а все дороги вести к центру. Разве не так?

– Я идиотка, – констатирую я, застыв перед очередным тупиком, и запускаю пальцы в волосы. Мне бы путь спросить, но, едва я оборачиваюсь, люди начинают идти быстрее. Мамочки подталкивают своих детей вперед, мужчины закрывают в машинах окна. Вот это меня не просто удивляет, а раздражает. Что они творят? – Дьявол!

– На твоем месте я не выражался бы таким образом, – неуверенно и, как по мне, так еще и заторможено, произносит кто-то, и я резко оборачиваюсь.

У стены стоит невысокий парень. На вид ему столько же, сколько и мне, а еще у него прямоугольные очки, древние кроссовки и зачесанные набок – ох, реально ведь! – волосы. Я прыскаю со смеху и переспрашиваю:

– Что?

– Я про дьявола.

– А что с ним?

– Когда подобные фразы слетают с языка представителей семьи Монфор, на улицах становится пусто и одиноко. Если ты не хочешь нарваться на неприятности…

– На какие еще неприятности? Ты кто вообще такой?

– Я Хэрри. Или, если точнее, Хэйдан Эбнер Нортон, – парень неожиданно подскочил ко мне. Рукопожатие у него что надо. Чуть не взвыв от боли, я возмущенно отстраняюсь. – Приятно познакомиться.

– Ага! Не то слово. – Я вновь гляжу на незнакомца. Ох, ну и видок у него! Приходится быть милой, хотя обычно с добротой у меня проблемы, но я решаю пересилить себя и даже улыбаясь, что мне отнюдь не свойственно. – Мне пора, я в школу опаздываю, прости. До встречи!

Которой не будет.

Злорадствую и поворачиваюсь к парню спиной, однако уже через несколько секунд он оказывается справа от меня и причмокивает, издеваясь над жвачкой. Вот же черт! Разве можно быть таким навязчивым?

– Я не понравился тебе, ну я никому не нравлюсь, – гордо заявляет он, и я внимательно смотрю на него. Странный парень. – Но я могу проводить тебя до школы.

– С чего ты взял, что меня нужно провожать?

– Да ты плутаешь уже минут двадцать.

– Я не… Эй! – Я притормаживаю перед пешеходным переходом. Грудь наливается кипятком. – Откуда ты знаешь? Ты за мной шел?

Парень покачивает головой, взвешивая варианты, а затем признается:

– Да.

– Да? Ого, какая честность.

– Ты все равно узнала бы правду.

– И каким же образом?

– Ну как же! Все эти вуду-штучки семьи Монфор. – Хэрри, или как его там, усмехается и подталкивает меня вперед, когда загорается зеленый. Вот же наглец! – У нас с тобой на самом деле много общего.

– Да неужели!

– Ну, я так думаю. Ты наткнулась на тупик, а я в тупике уже последние шесть лет.

– Почему именно шесть?

– Потому что ровно столько я учусь в старшей школе.

– И чем плоха старшая школа в Астерии?

– Любая школа плоха, когда у тебя нет друзей, – парень громко чавкает жвачкой и пожимает плечами.

– Знаешь, трудно найти друзей, когда ты преследуешь людей на улицах. Не думаю, что кому-то это нравится. Кажется, в законе даже статья есть по этому поводу.

Мы подходим к невзрачному четырехэтажному зданию. Хэрри или Хэйдан – ну и имечко – упирается взглядом в асфальт и засовывает руки в карманы джинсов. А я с интересом изучаю темно-желтое здание, заполненную стоянку и плакаты, нарисованные чьей-то кривой рукой. Да уж! Выглядит все так, словно здесь держат под замком сотни детей.

– Что ж, Хэрри, – я перевожу взгляд на парня и задумчиво прикусываю губу. У незнакомца красивые глаза. Жаль, что он скрывает их под нелепой оправой очков. – Ты расскажешь мне, зачем ты меня преследовал?

Хэрри поправляет рюкзак и отклоняется, когда какой-то футболист проходит мимо. Я неожиданно понимаю, что ему здесь серьезно попадает. Мои руки вспыхивают.

Парень робко улыбается, косится в сторону спортсменов, проверяя, ушли ли они, и говорит:

– Я живу рядом, поэтому и шел за тобой. Думал, ты заблудилась.

– Так ты пытался мне помочь? – Я улыбаюсь: – Мило. – Впрочем, это совсем не мило, но мне вдруг хочется поддержать этого странного парня в огромных очках. Я тут еще никого не знаю, вот и будет друг. От своих же мыслей мне хочется смеяться. – Может, мы с тобой на обеде встретимся? Расскажешь, что здесь и как, а?

– Ну… я… – Хэрри смотрит в сторону, а затем переводит на меня растерянный взгляд: – Что?

– Давай вместе пообедаем. Тут же есть столовая или кафетерий.

– Ты серьезно?

– Да, вполне.

– Звучит здорово. Классное предложение, да, – парень улыбается. И улыбка у него красивая, мне приходит в голову, что парню стоит сменить имидж, тогда и друзей у него прибавится.

– Меня зовут Ариадна.

– Хэрри.

– Я помню.

Парень хлопает себя по лбу и медленно отходит в сторону.

– Увидимся, верно?

– Ага, – я киваю и закатываю глаза. – Пока!

Мы расходимся, а я почему-то смеюсь. Уже второй раз за день! Или третий? Может, тетя Норин была права и эта – как ее там – люцерна действительно приносит удачу?

Школа Астерии небольшая и непримечательная. Главный административный корпус построен из темно-желтого камня. Остальные здания – из темно-красного кирпича, и только вывеска говорит о том, что здесь учатся дети, а не отсиживают свой срок преступники.

Площадь перед главным входом забита подростками. Многие из них глядят на меня, а если точнее, то смотрят на меня почти все. Но я слишком увлечена своими мыслями и потому не реагирую. Могут пялиться весь день – мне все равно.

Внутри так светло, что я прищуриваюсь. Повсюду люминесцентные лампы, на окнах – ни жалюзи, ни занавесок. Все открыто и гласно. Уверена, что каждое сказанное мною слово станет достоянием публики. Это отвратная перспектива, я ужасно люблю ругаться и поливать грязью тех, кто поливает грязью меня.

Девушки улыбаются и отворачиваются, когда я прохожу мимо, очень тактично с их стороны, чего не скажешь о парнях, которые смотрят на меня почти плотоядно, будто собираются накинуться на меня. Да уж, просто изголодавшиеся животные. Несколько высоких незнакомцев в бело-синей спортивной форме проходят мимо. Они специально задевают меня плечами, а потом, обернувшись, хохочут, словно отпустили классную шутку. Это у них такой способ снять подружку? Класс! Я одергиваю футболку и пытаюсь найти расписание. Понятия не имею, куда идти. Прикасаюсь пальцами к засохшей люцерне тети Норин, которая торчит из моей сумки. А вдруг поможет?

Как это работает? Я продолжаю идти, но теперь сжимаю перевязанный пучок вкусно пахнущей травы. Наверняка надо попросить. Ну что ж: «Дорогая люцерна, я Ариадна Блэк, и я очень хочу найти кабинет администрации. Мне осточертело ходить по этим похожим коридорам. Смотреть на эти лица и мечтать о том, как я подрываю школу к чертовой матери. Пожалуйста, направь меня!»

Приподнимаю подбородок. Не работает. Нужно просить лучше? Хорошо: «Я обещаю, что постараюсь посещать почти все уроки». Вновь смотрю по сторонам. «Ну и, возможно, я даже улыбнусь кому-то». Черт возьми! Ничего не получается. Я встаю возле стены с каким-то ярким плакатом и недовольно хмурю брови.

Оглядываюсь, но вижу лишь незнакомые лица. Прикрываю глаза и ощущаю, как в груди громко стучит сердце. Хочу выглядеть сильной, хочу казаться равнодушной и уверенной. Но на самом деле мне страшно. Меня никогда не заносило так далеко от дома, я никогда не была одна. Здесь все не то, перекошенные лица, настороженные взгляды.

– Мисс Блэк?

Открываю глаза. Передо мной седовласый мужчина с горбатым носом и со смешными усами. На нем простой черный костюм, на рубашке поблескивают серебристые запонки. Лицо у него доброе, морщинистое – наверное, часто улыбается.

– Ариадна Блэк? – переспрашивает он.

– Да, это я.

– Отлично! Я директор Барнетт. Почему вы тут стоите? Я ждал вас в кабинете!

– Если честно, я потерялась.

– Серьезно?

– Ну, у вас тут настоящий лабиринт.

– Что ж, моя дорогая, тогда я вас проведу. Пойдемте. Кстати, – директор улыбается и подходит ко мне так близко, что я чувствую запах его дурацкого одеколона, – вам знакомо словосочетание «нить Ариадны»? Вашей тезки.

Я с интересом смотрю на него, а он улыбается еще шире:

– В древнегреческой мифологии именно Ариадна помогла Тесею, сыну Эгея, найти выход из лабиринта! И наши запутанные коридоры не должны приносить вам неудобств. – Мы шагаем вдоль кабинетов, мистер Барнетт вежливо молчит и ждет моего ответа, но я не знаю, что сказать. Пожимаю плечами и предполагаю:

– Возможно, я растерялась.

– Будет вам! По какой причине? Хотя, – говорит мужчина, открывая дверь в свой кабинет, и пропускает меня вперед, – не отвечайте. Я догадываюсь, в чем проблема.

– Правда?

Мистер Барнетт кивает, приподняв уголки губ, а затем усаживается за огромный деревянный стол, заваленный документами, папками и прочей дребеденью. Солнце лениво освещает его пожилое лицо, но я почему-то думаю, что этому мужчине нет и пятидесяти. Слишком молод его голос, и огонек блестит в глазах.

– Мы в Астерии судим людей по их родословной, – ворчливо комментирует он. – У вас она довольно интересная, вы понимаете, о чем я. Совсем неудивительно, что здесь вам не доверяют, мисс Блэк. Издержки Средневековья. Недостатки воспитания.

– Южное гостеприимство, – добавляю я, фальшиво улыбаясь.

– И то верно, мисс Блэк! Но хочу, чтобы вы помнили: когда вы пересекли порог моей школы, вы начали новую жизнь. И да, меня не волнует это, – он кивает на толстую папку, лежащую на его столе: наверное, мое личное дело, – и это, – теперь он указывает на какой-то лист с круглой ярко-синей печатью. – Ваше прошлое осталось позади. Я забуду о нем, и вам советую. А люди… Переубедите их!

– В смысле?

– Они считают вас такой же странной, как и ваши тетушки. Норин и…

– …Мэри-Линетт.

– Верно! – он щелкает пальцами и указывает на меня. – Вылетело из головы.

– Не понимаю, чем моя родословная вам так приглянулась. О чем шепчутся люди?

Директор откашливается и поудобнее устраивается в кресле:

– Узнаете, моя дорогая. Вам придется узнать.

– Вы меня заинтриговали.

– Хорошо, что не испугал! Двери моего кабинета всегда открыты. Если будут какие-то проблемы, обращайтесь. И постарайтесь привыкнуть к тому, что в Астерии на вас накинутся, как на свежее мясо. У нас редко появляются новенькие.

– Я заметила, – усмехаюсь и пожимаю плечами. – Мне можно идти?

– Да. Возьмите расписание у секретаря.

– Хорошо.

– Мисс Блэк, – слышу я уже на пороге, оборачиваюсь и замечаю, что мужчина нервно дергает уголками губ, – постарайтесь не попадать в неприятности, пусть я и понимаю, что неприятности определенно попытаются свалиться на вашу прекрасную голову.

Он улыбается, но что-то мне подсказывает, что он тоже верит во все байки, рассказанные про моих тетушек. Интересно! Сегодня же устрою дома допрос с пристрастием.

– Конечно, – я улыбаюсь и киваю. – Буду стараться изо всех сил.

Выхожу из кабинета с выпрямленной спиной. Если люди хотят видеть во мне девушку с темными тайнами, опасными родственниками и черным прошлым – хорошо.

Так даже веселее.

Смотрю на листок с расписанием и морщусь: черт возьми! Тетя Норин сошла с ума? Господи, вот это предметы! Химия? Биология? Астрономия?

– Проклятье! – вырывается у меня. Литература два раза в неделю, зато почти каждый день биология. Это что, карма? Да, я помню, что клятвенно пообещала люцерне ходить на уроки, но не на такие же.

Я иду по широкому коридору. Подростки не перестают разглядывать меня, а я надеюсь быстро отыскать нужный класс. Меня безумно раздражает перспектива находиться под пристальным вниманием всех и каждого, но против клише не попрешь. Таков банальный стереотип: если ты новенький, выкуси по полной программе. А кто я такая, чтобы эти стереотипы разрушать?

Спрашиваю у какой-то бледной девушки, где кабинет биологии, и она как-то робко показывает вперед. Ну и реакция у людей на меня, сразу и не привыкнешь.

Я хмыкаю, иду дальше и наконец нахожу нужный класс. Захожу и передаю учителю формуляр.

– Мисс Блэк? Добро пожаловать! – его голос звучит вовсе не доброжелательно.

Он пишет что-то в моей бумажке, а я тайком наблюдаю за классом. Кто-то робко перешептывается, некоторые внаглую изучают меня, как экспонат в музее. Парни на задних партах толкают друг друга и ржут, я громко вздыхаю.

Парты в классе необычные, стулья низкие, почти никто на них не сидит. В основном ребята, видимо, работают стоя.

– Вот, возьмите, – учитель, неприятный и лысый тип, протягивает мне формуляр, на его лице мелькает подобие улыбки, – садитесь. Звонок уже прозвенел.

«Садитесь». Звучит как «сломайте шею, пока ищете свободное место». Или, может, это какая-то особая шутка? Никто не сидит, а вы, мол, садитесь. В лужу.

Еще раз оглядываю класс, нервно переминаюсь с ноги на ногу и понимаю, что лишь один человек в кабинете на меня не смотрит, а стоит у стола и конспектирует что-то в своей тетради. Парень. Ну, естественно. Еще бы свободное место нашлось рядом с какой-то милой девчонкой. Планета перевернулась бы и разлетелась на части. С виду парень нормальный: ни татуировок, ни сальных волос. Стоять без движения больше нельзя, и, так как никаких вариантов в голову больше не приходит, я останавливаюсь рядом с высоким незнакомцем и скидываю с плеча сумку.

Парень медленно поднимает на меня взгляд, а я через силу цежу:

– Привет.

Он несколько секунд меня осматривает, а потом отворачивается и продолжает что-то записывать в толстой тетради. Ага, неразговорчивый – то что нужно.

– Сегодня второй и завершающий этап лабораторной, – лениво объявляет учитель. У него лысина так блестит и сверкает, будто бы он целое утро натирал ее воском. – Никто не уйдет, пока не сдаст работу. Вас это тоже касается, мисс Монфор.

– Вообще-то Блэк, – поправляю я, выдавив жуткую ухмылку.

– Кстати, поприветствуйте нашу новую ученицу. – По кабинету проносится какофония звуков, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закрыть руками лицо: какой кошмар. – А теперь приступайте. Живее!

Отлично. Первый урок, а уже возненавидела биологию. Отворачиваюсь от учителя и перевожу взгляд на парня. Наверное, ему не очень-то хочется работать со мной.

Парень высокий, выше меня на голову уж точно. У него черные волосы, на подбородке широкий кривой шрам. Любит подраться? А так и не скажешь.

– Фанатка «Рамоунз»?

Облокотившись о высоченную парту, я удивленно вскидываю брови:

– В смысле?

– Твоя футболка, – парень отрывает взгляд от тетради и указывает на надпись.

Не думала, что он заметил, и растерянно встряхиваю волосами:

– Ну да.

– Круто. – Он возвращается к работе и практически ложится на стол, записывая на полях какие-то вычисления. Я придвигаюсь ближе.

– Чем вы тут занимаетесь? Это биология, а не ядерная физика.

– Не любишь биологию?

– Это вопрос или утверждение?

– Значит, не любишь.

– Нет, – качаю я головой, – терпеть ее не могу.

– Тогда тебе не повезло.

– Почему?

– Она почти каждый день.

Смеюсь и усаживаюсь на маленький табурет, который здесь явно в насмешку называют стулом. Теперь я почти скрыта от глаз лысого учителя, и мне становится немного легче.

– Какая тема лабораторной?

– «Плазмолиз и деплазмолиз в клетках эпидермиса лука».

Хлопаю ресницами и смотрю на парня так, словно он свихнулся. Неужели он только что взял и выговорил это вслух? Да, я нашла отличного напарника. Может, он и списать даст? В конце концов, он первый, кто не сказал ни слова о моей семье.

– Послушай, работу надо сдать сегодня. Но я…

– Бери, – незнакомец кивает на записи и приближается к микроскопу. – Естественно, ты не успеешь. Я в курсе. – Он меняет стеклышки, крутит что-то на штативе, а я гляжу на него заторможенно. Добрых людей не бывает. Или он идиот, или задумал что-то. – Быстрее только, я собираюсь сдать работу и уйти раньше.

– Хорошо, спасибо, – я встаю со стула и достаю из сумки единственную тетрадь, которую взяла для всех предметов. Открываю на первой странице, черчу таблицу, в точности такую же, как у парня, и кидаю на него косой взгляд. Он копошится с микроскопом. Странный. Вроде симпатичный, а любит учиться. Такое бывает? – Как тебя зовут? – неожиданно для самой себя спрашиваю я. Ну, кажется, я свихнулась, раз решила первой пойти на контакт.

Незнакомец глаз от прибора не отнимает и спокойно отвечает:

– Мэтт. – А имя посредственное. Я ожидала услышать нечто громкое, вроде Дамиан, Кристофер или Джером. – А ты – Ариадна. – Он все-таки отрывает взгляд от микроскопа и смотрит на меня. Глаза у него темно-синие – только сейчас заметила. – Верно?

– Ари, – списывая, соглашаюсь я. Делаю я это быстро: у меня долгие годы практики.

– Как тебе Астерия?

– Интересный городок.

– «Рамоунз» тут не слушают, если что, – сообщает он.

– И почему?

– Ты видела церковь у въезда? А на центральной площади? У школы?

– Ого, так здесь все верующие. – Я смотрю на парня скептически: – Религиозная дыра?

– Что-то вроде того, – соглашается Мэтт и удаляет фильтровальной бумагой раствор поваренной соли с предметного стекла. – Ты все? Я хочу сдать работу.

– Еще пара секунд.

Облизываю губы и наклоняюсь над записями, словно собираюсь окунуться в них с головой. Волосы падают на тетрадь, я откидываю их, но они опять падают.

– На следующий урок нужно принести гербарные экземпляры растений одного сорта, – предупреждает меня парень, забрасывая вещи в черный рюкзак. – Если не хочешь больше списывать, подготовься.

– А если хочу? – Я ставлю точку, с довольным видом захлопываю тетрадь и передаю ее Мэтту. Он вскидывает брови, а я невинно пожимаю плечами: – Я не люблю биологию.

– А я не люблю, когда у меня списывают, так что пересиль себя, Ари. – Он забирает записи и коротко кивает: – Еще увидимся.

Я машу ему рукой. Кажется, мне действительно придется собирать этот чертов гербарий. Проклятье!

Глава 3

Тайны Монфор-л’Амори

Я с легкостью нахожу столовую. Следую за потоком подростков, сливаюсь с ними и становлюсь частью неминуемого взросления. Ученики так рьяно врываются в кафетерий, что сбивают друг друга с ног. Они хаотично разбредаются, а я останавливаюсь в проходе и осматриваюсь: так, и что дальше?

Понятия не имею, куда идти. Свободных столиков нет. Придется подсесть к кому-то, но в таком случае я лучше сразу на лбу себе выжгу: идиотка или неудачница – на выбор.

Я осматриваюсь, поправляю ремень сумки и неожиданно замечаю Хэрри, сидящего за круглым столиком в глубине столовой. Отлично. Вот и спасение. Парень машет мне рукой и кивает раз, наверное, десять, и я иду к нему, едва заметно усмехнувшись. Странный. Он очень-очень странный. Нужно сказать ему, чтобы он перестал зачесывать набок волосы.

– Привет еще раз, – говорю я, садясь напротив. Парень смущенно поправляет очки и кивает – в одиннадцатый раз. – Думала, ты не придешь.

– И я так думал. В смысле думал, что не придешь ты, а не я.

– Отлично. Вот мы оба здесь.

– Да. Ну… – Хэрри чешет шею, – как тебе первый день? Уже завела друзей?

– Интересный вопрос, Хэйдан. Дай подсчитаю! – Я задумчиво загибаю пальцы, гляжу куда-то в потолок и киваю: – У меня появился один друг.

– Один?

– Один.

– И кто он?

– Ты, конечно, я ведь с тобой сижу.

– Я твой друг? Офигеть! – Хэрри широко улыбается и двигает очки на переносице.

– Тебя это так удивляет? – Если честно, меня это тоже удивляет, ведь Хэйдан следил за мной, а потом начал тараторить про какую-то вуду-магию. – Ты милый парень.

– Я милый парень, – довольно повторяет он и хвастливо говорит какой-то девчонке, проходящей мимо: – Она сказала, что я милый, ясно?

О господи! Я смеюсь и достаю из сумки еду, которую мне дала тетя Норин. Есть хочется так жутко, что я раскрываю пакет дрожащими пальцами.

– Зачем ты шел за мной? – жуя сэндвич, интересуюсь я. Хэрри перестает улыбаться и придвигается ко мне почти вплотную, облокотившись на стол. – Что?

– Ты не знаешь?

– Чего не знаю?

– На тебя все смотрят.

– Я новенькая.

– Но дело не в этом, Ариадна. – Хэйдан морщит густые брови, торчащие из-под очков, и я недовольно вздыхаю. – У тебя семья…

– …очень странная, – заканчиваю я, встряхнув волосами. – В чем проблема?

– В смысле?

– Что не так с моими родственниками? Я здесь всего сутки, но уже ощутила весь шквал южного гостеприимства. Или вы спятили, или я сошла с ума. Одно из двух.

– Удивительно, – поражается парень и откидывается на спинку стула, вид у него недоуменный, – как ты не можешь знать о том, о чем знают все?

– И о чем все знают?

– О том, что с семьей Монфор связываться опасно.

– Опасно? – смеясь, повторяю я и опускаю голову. Волосы каскадом падают на стол. – Ну да, тети Норин и Мэри-Линетт действительно ночные головорезы. Как ты узнал?

– Тебе смешно? – спрашивает он, подперев ладонями подбородок, а я киваю. Мы так и буравим друг друга взглядами, пока Хэрри не усмехается: – Только подумать, город на ушах стоит, а ты смеешься.

– Ты тоже смеешься.

– Это нервное, а я, знаешь ли, часто нервничаю. У меня даже язва развилась, теперь я ем только невкусную еду. В смысле, полезную.

Я вновь смеюсь, оглядываюсь и внезапно примерзаю к месту. Руки заледенели, легкие сводит судорогой. Пытаюсь шевельнуться, но не могу. Смотрю на гигантские окна, которые, будто стены, огораживают кафетерий, и не дышу. За прозрачной стеной стоят дети. Среди них маленькая девчонка лет восьми или девяти с угольными волосами. Я ощущаю слезы. Они застревают в глазах, словно щепки. Время замирает, есть эта девочка, ее искренняя улыбка, тонкие ручки и смешной сарафан. Лора любила такие вещи.

Я любила Лору.

Призрак моей сестры так и стоит перед глазами: смеющийся и живой. Вот она идет в желтом сарафане, держит меня за руку, хохочет. Просит покатать ее на спине, купить шоколадное мороженое с миндальной стружкой. И я покупаю, потому что, как сильно я ни пыталась бы выглядеть взрослой надменной сестрой, я обожаю этого маленького монстра, который изо всех сил сжимает мои пальцы. Вот же она – здесь, за стеклом, в двух или трех шагах от меня. Я приподнимаюсь, судорожно замираю, а детей уже нет. Лоры уже нет.

Сердце неистово громыхает в груди. Этот стук заполняет кафетерий, забивает все звуки, которые могли бы вернуть меня к реальности. Я гляжу на стеклянную стену, в окно и мечтаю опять увидеть эту девочку, опять увидеть Лору.

– Эй, ты чего? Эй!

Резко оборачиваюсь. Хэрри уже не сидит напротив, а стоит рядом и теребит меня за плечо. Я растерянно хлопаю ресницами.

– Все в порядке, Ари? Ты, кажется, отключилась.

– Я… я просто… – Оглядываюсь и вижу, что все в столовой смотрят на меня и молчат. Вот почему не слышно звуков – их нет. – Мне пора идти.

Я резко срываюсь с места и закидываю в сумку еду.

– Пойти с тобой? – взволнованно спрашивает Хэйдан. Он нервно поправляет очки, а я встряхиваю волосами, отрицательно качая головой. – Точно?

– Все нормально.

– Но, Ари…

– Еще увидимся.

Я срываюсь с места и несусь к выходу, вдруг замечаю взгляд Мэтта. Он, как и все, глядит на меня растерянно. Вот и подтвердились опасения горожан: я чокнутая.

Выбегаю из школы и решительно иду в неизвестном направлении. Руки до сих пор трясутся, и мне кажется, я действительно видела Лору, чего быть не может. Вероятно, я сошла с ума. Люди говорят, какая моя семья странная. Может, так и есть?

Я перебегаю дорогу, оглядываюсь и вижу черную крышу школы, которая через какое-то время становится лишь смазанным пятном, но даже сейчас я ощущаю презрительные и недоуменные взгляды толпы. Подростки глазели на меня. Глазели и молчали.

Я залетаю, словно торнадо, в магазин. Достаю из кармана пять монет, хватаю с прилавка воду и подбегаю к кассе, меня быстро обслуживают. Тут же открываю бутылку и пью как одержимая. Горло саднит и першит. Я чувствую себя слетевшей с катушек. Выхожу из магазина и выдыхаю. Я должна взять себя в руки. Ничего ведь не произошло.

– Да, – киваю самой себе и вновь отпиваю воду. – Все в порядке, все отлично.

Прячу бутылку в сумку и ерошу волосы. Они отдают бронзой на солнце. Мне никогда не нравился рыжий цвет, а мама их любила. Говорила, у бабушки были такие же.

На самом деле о родных мне известно мало. Честер Монфор – мой дед – умер почти четырнадцать лет назад. Силест Монфор – три года назад. В живых со стороны мамы не осталось никого, кроме Норин и Мэри-Линетт.

О папе я знаю больше. Его родители живут на западном побережье – Кларисса и Сэм Блэк. У них трехэтажный домик, большой катер и огромный бежевый лабрадор. Ну и не стану лгать: катер они любят больше, чем меня, мою маму и всю нашу семейку, потому виделись мы с ними всего два раза за всю мою жизнь: на Рождество одиннадцать лет назад и на первый день рождения Лоры. Как-то я спросила у отца, в чем дело. Он ответил, что его родители – своеобразные, упрямые люди, ему пришлось нелегко, когда он сбежал от них в Астерию. Собственно, поэтому органы опеки и приняли решение отправить меня к тетушкам на восток, а не в Риверсайд – райскую Калифорнию.

Сейчас я жалею, что задавала мало вопросов. Как узнать правду, если не у кого спрашивать? Нужно провести собственное расследование.

Я усмехаюсь и качаю головой. Бреду вдоль единственной знакомой мне дороги, по которой я шла утром с Хэрри, и неожиданно замечаю на перекрестке столпившихся людей. Они мнутся около машины. Не сразу понимаю, в чем дело, пока не вижу смятый велосипед под ее колесами.

– О нет, – вырывается у меня. Авария. Люди в панике, а меня пробирает дрожь.

Неожиданно рядом со мной появляется незнакомка. Огромными, налитыми ужасом глазами она смотрит на место аварии и не двигается. Она жутко бледна, наверное, под колеса попал ее знакомый. Сначала я хочу пройти мимо, но потом невольно застываю:

– Вы как? Вам нужна помощь?

Незнакомка молчит. Ее стертые в кровь руки трясутся и кажутся совсем тонкими.

– Врачей вызвали? – вновь спрашиваю я. В курсе ведь, что ей не до разговоров, но почему-то не могу заткнуться. – Велосипедист сильно пострадал?

– Сильно, – наконец отвечает она.

Я приглаживаю ладонью волосы и подбегаю к толпе. Нужно вызвать «Скорую»! Почему никто не вызвал «Скорую»? Злость вспыхивает во мне – на кону каждая секунда, а все лишь болтают!

– Вызвали «Скорую»? – спрашиваю я у пунцовой от жары женщины. – Вызвали?

– Я не…

– Что? Эй! – я хватаю под руку какого-то низкорослого мужчину и с силой тяну на себя. У него порез над бровью. Кажется, именно он сбил велосипедиста. – Что вы сделали? – Мои глаза округляются и наливаются непонятной мне обидой.

– Я не хотел, я не видел…

– Кого не видели?

– Ее! – восклицает он и закрывает волосатыми руками лицо. Его шатает из стороны в сторону. – Она неожиданно вывернула из-за угла.

Я рассматриваю кровавое пятно на сером асфальте, заломленную руку, синеватые ниточки вен, которые тянутся по локтю к плечам и шее, безжалостно стертой асфальтом.

А потом вижу бледное лицо с огромными распахнутыми глазами.

Мне нечем дышать.

– О господи, – шепчу я, прижав ладони ко рту, – не может быть.

Качаю головой, вновь смотрю на девушку, а потом отскакиваю назад, будто бы меня пихнули в грудь. Оборачиваюсь. Мир кружится, смазывая картинки вокруг. Я вспоминаю, как несколько минут назад разговаривала с этой девушкой, и никак не могу соединить две составляющие в одну линию: как же я могла с ней говорить, если она лежит под колесами машины? Спину обдает холод. В панике я оглядываюсь, но ничего не понимаю.

– Невероятно!

Резко срываюсь с места. Я должна уйти. Уйти отсюда!

Какая-то женщина говорит за моей спиной: «Это же Монфор!» Поднимается гул. Меня провожают настороженными взглядами, а я бегу со всех ног, не обращая ни на кого внимания. Наплевать! Наплевать! Что это было? Я сошла с ума?

– Нет, это какая-то бессмыслица!

Я не могла видеть эту девушку, не могла говорить с ней. Наверное, у меня жар. Или переутомление. Я не спала почти всю ночь и толком не ела. Это галлюцинации, как и те, что были у меня после аварии, когда я почти каждый день видела маму.

Смахиваю с лица испарину, я наконец у коттеджа Монфор-л’Амори. Не помню, как врываюсь внутрь, как взбегаю по лестнице. Влетев в комнату, я закрываю спиной дверь с такой силой, что она болезненно взвизгивает.

Итак. Я глубоко втягиваю воздух и закрываю глаза. Нужно взять себя в руки. Плечи медленно опускаются, пальцы перестают дрожать. Спокойно отхожу от двери и сажусь на край кровати. В жизни все просто, странностей мало. Мы сами делаем скоропалительные выводы, а потом верим в то, чего нет. Сейчас я должна взять под контроль эмоции, прекратить глупую панику и понять, что со мной произошло.

Я столкнулась с девушкой и говорила с ней. А потом увидела ее же под колесами машины. Не хочется нагнетать обстановку, серьезно, уж поверьте мне, но девушка действительно точная копия той незнакомки, что стояла со мной рядом. Сколько тут вариантов? Один: у пострадавшей есть сестра-близнец. Вот и все – дело раскрыто!

Однако та самая часть меня, из-за которой обычно и возникают все проблемы, воет от ужаса, забившись в дальний угол, и говорит: тут что-то нечисто.

В жизни странностей не происходит, а если происходит – поезжайте в клинику. Но стоит ли мне собирать вещи? Мне показалось, что я увидела… Кого? Привидение?

– О боже, – вырывается у меня, и неожиданно для самой себя я смеюсь, – ты спятила, Ари.

Я стягиваю с ног кроссовки и валюсь на кровать. Интересный способ у моих дефектных мозгов абстрагироваться от травмы, полученной после аварии.

Издав недовольный стон, я поднимаюсь на ноги. Плетусь в ванную комнату и сижу там час, если не больше. Вода в ванной давно остыла, волосы липнут к спине. Ноги я поджимаю к груди. Не двигаясь, я просто смотрю в одну точку на белом кафеле и думаю: «А что, если я действительно сошла с ума?»

Я опускаюсь на самое дно, крепко зажмурив глаза. Если первый день в этом городке был таким ярким и запоминающимся, что будет завтра? Черт, мне даже подумать страшно.

Выныриваю и слышу, как кто-то стучит в дверь.

– Ари? Все в порядке?

– Да, – отзываюсь я, – что-то случилось?

– Спускайся к ужину. – Кажется, это тетя Норин. – Еда остывает.

К ужину? В смятении застываю. Который час? Сколько я просидела в ванной?

– Хорошо. Сейчас выйду.

Тетя уходит. Прекрасно! Со мной явно что-то происходит, и это начинает меня раздражать.

Я спускаюсь, вытирая волосы полотенцем. Тетя Мэри сидит за столом, а Норин крутится у плиты. На ней опять этот дурацкий фартук.

– Мы уже подумали, ты утонула, – язвит Мэри-Линетт, откусывая яблоко.

Сажусь на стул и поджимаю под себя ноги. Норин раскладывает приборы.

– Тебе помочь?

– Нет, уже готово. – Тетушка чуть раздвигает губы, и я улыбаюсь – рада видеть улыбку на лице тети Норин, ведь она так редко там бывает. – У тебя все хорошо?

– Ага.

– Точно?

– Да, вполне.

– Как дела в школе? – Мэри-Линетт хитро прищуривается. – Только не ври, мы тоже в школе учились и помним, какое это паршивое место.

Задумываюсь, сказать правду или солгать. Признаться, что видела нечто странное или промолчать? Норин и Мэри-Линетт теперь самые близкие люди, но я не доверяю им.

– День был необычным, – медленно начинаю я, краем глаза наблюдая, как тетя Норин садится рядом с Мэри-Линетт и раскладывает на коленях салфетку. – Я вступала в разговор раз восемь. Из них шесть – с учителями.

Тетушки молчат, невинно изучая меня похожими взглядами. Притворяются? Что ж, ладно. Я набираю в грудь побольше воздуха и продолжаю:

– Ребята не обрадовались, когда к ним в школу пришла девушка из семьи Монфор.

– И почему же? – спрашивает тетя Норин, накалывая на вилку макаронину.

– Это вы мне объясните.

– Просто ты новенькая, вот и все. Со всеми так бывает.

– Новенькая, – эхом повторяю я, не сводя глаз с тетушек. – Серьезно?

Они спокойно едят, звеня приборами о тарелки, а я протяжно вздыхаю, поникая. У них явно отсутствует актерский талант, лгать они абсолютно не умеют.

– Мама рассказывала мне истории про вашу бабушку Рамону Монфор и ее «умение предсказывать погоду». Чушь ведь, правда? Но, видимо, люди в Астерии реально во все это верят! И верят серьезно, потому что целый день на меня смотрели так, будто я как минимум вестник апокалипсиса.

– Вестник апокалипсиса, – усмехается тетя Мэри и отпивает красного вина, – тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? С чего бы им так о тебе думать.

– Это я и хочу узнать. Почему люди в Астерии так относятся к нашей семье?

– Как относятся? – интересуется тетя Норин, чем ужасно выводит меня из себя. Черт возьми! Мне приходится сжать пальцы, чтобы не треснуть кулаками хорошенько по столу.

– Вы понимаете, о чем я.

– Люди много говорят, Ари. Но кто сказал, что им стоит верить? Это давнее дело, и к нам оно никакого отношения не имеет.

– Что за дело?

– Ну ты и сама догадываешься, – отвечает тетя Мэри. – Рамону считали… считали ведьмой.

– Ведьмой, – пробуя слово на вкус, повторяю я и чувствую, как ужас подпрыгивает к горлу.

– Но это, конечно же, слухи, – замечает она.

– Хороши слухи, раз ходят по Астерии уже десятки лет.

– Ну а о чем еще разглагольствовать помешанным фанатикам? – Мэри сводит брови, и тетя Норин легонько толкает ее в бок. И Мэри-Линетт поспешно добавляет: – Я это к тому, что люди в Астерии верующие, а именно такие чаще других обсуждают нечисть и прочую несуразицу, связанную с дьяволом и чертовщиной.

– Но вы в эти россказни не верите, правильно?

– Россказни, – подхватывает тетя Норин, кивая, – ты подобрала верное слово, Ариадна.

– Выходит, жители Астерии считали Рамону провидицей?

– Они считали ее ненормальной, издевались и подшучивали за спиной, пока однажды не сбылось то, что она предвидела, – Мэри показывает в воздухе кавычки. – Кажется, она сказала, что скоро умрет дочь пастыря.

– Да-да, – кивает Норин.

– Ну так она и умерла. Утонула.

– Выходит, Рамона все-таки не обманывала? – не успокаиваюсь я. – Она видела будущее?

– Я тебя умоляю, Ари! Это простое совпадение, а люди повелись. Бабушка наша была своеобразной женщиной.

– Сумасшедшей, – поправляет Мэри и кривит губы в усмешке. – Серьезно, она выдумывала такой бред, что поверить ей могли только дураки. Но люди верили.

– Потому что люди такие и есть – глупые, – добавляет Норин и поправляет салфетку. В ее глазах проносится грусть. – Не стоит обращать внимания. Люди никогда и ни на секунду не замолкают. Говорят вечно, не думая, что и зачем.

– Сейчас им хочется обсудить новенькую, которая вдобавок из семьи Монфор! Вот же повезло! – возмущается Мэри-Линетт. – Ну и пусть говорят. Наплюй!

– Не понимаю, – недоуменно хлопаю я ресницами, – прошло столько времени. С чего они на нас взъелись? Рамона Монфор жила здесь пятьдесят лет назад!

Тетя Норин отворачивается, а Мэри-Линетт, наоборот, наклоняется ко мне:

– Да просто этот городок настолько скучный, что за полвека здесь ничего больше не случилось. – Она накрывает мои пальцы ладонью и улыбается: – Не переживай!

– Я не переживаю.

– В каждой семье свои секреты.

Выходит, Рамона Монфор-л’Амори была ненормальной? И удачливой к тому же, раз ее предсказание сбылось. Но, возможно ли, чтобы ее болезнь передавалась по наследству? Может, теперь и я слетаю с катушек? Проклятье, не знаю, что и думать!

Тетушки смотрят на меня так спокойно, что это даже раздражает, но я чувствую, нет, знаю: они что-то скрывают. Вот только зачем?

Глава 4

Эксперимент

– Рассмотрите четыре экземпляра растений одного вида! – вяло предлагает лысый учитель и со скучающим видом складывает на животе руки. – Опишите фенотип каждого растения, используя таблицу, которую вы видите на доске. Эта лабораторная работа легкая. Меня не волнует, если вы считаете иначе. Тетради должны быть у меня на столе со звонком.

Отлично. Просто замечательно. Мне всю ночь снилась девушка, которая вроде бы как попала под машину. Я толком не спала и отрубилась лишь с рассветом.

К тому же тетя Норин целое утро была какой-то рассеянной. Разбила чашку, мне в глаза не смотрела. Все теребила воротник свитера, словно у нее аллергия, и молчала. Не знаю, что с ней. Хотела найти Мэри-Линетт, чтобы спросить, все ли в порядке. Но она уехала на работу. Тогда-то я и задалась вопросом: а где работает тетя Мэри.

– Что ты принесла? – спрашивает Мэтт, усевшись напротив на маленький стул.

– Дуб и каштан. – Я сорвала их по дороге, потому что вчера совершенно забыла про биологию, но парню об этом знать необязательно. – А ты?

– Рожь и ячмень.

– Неужели тебе действительно интересно этим заниматься?

– Нет, мне действительно хочется поступить в хороший университет.

– Надеешься на стипендию?

– А ты нет?

Я задумчиво застываю и пожимаю плечами:

– Я об этом даже не думала.

У Мэтта выразительные глаза. Сейчас они смотрят на меня так, словно я проговорила нечто на эсперанто. Он вскидывает брови:

– Ты не собираешься поступать в колледж?

– А это так важно?

– Да, – неуверенно отвечает он, – ты же не собираешься всю жизнь торчать здесь.

– Я в Астерии всего два дня, а ты уже меня прогоняешь, – улыбаюсь и придвигаюсь к Мэтту так близко, что вижу фиолетовые крапинки в его сапфировых глазах.

– Делать здесь нечего.

– Говоришь так, будто ненавидишь это место.

– Возможно, – парень пожимает плечами и отодвигается.

Он склоняется над своей тетрадкой и начинает чертить таблицу. На его лбу образуется складка. Никогда не видела, чтобы кто-то так ответственно и серьезно подходил к биологии.

– Почему?

– Что?

– Почему ты не любишь этот город? – я с интересом смотрю на парня. Он поворачивает голову и криво улыбается:

– «Религиозная дыра», забыла?

– Так дело в церквях.

– В их огромном количестве, – исправляет он и вновь на меня смотрит. Мне нравится с ним общаться, и я вдруг пугаюсь, что в какой-то момент мне понравится и биология.

– Причина только в этом?

– Нет. Естественно, причин много, Ари.

– Так расскажи. Я, может, тоже захочу убежать.

– Это сложно! – Мэтт откладывает карандаш. – Город настолько маленький, что все знают друг друга в лицо. Однако это не мешает пускать сплетни, говорить чушь и собираться на службе каждое воскресенье, чтобы восхвалить Бога за его милосердие. Я смотрю на это с некой долей скептицизма и отношусь к тем, кто не видит ничего классного в разбавлении чтения псалмов на церковных уроках еще и хождением в храм.

– Тебя это не на шутку волнует!

– Хочу сменить обстановку, уехать куда-нибудь. Вот ты откуда?

– Из Северной Дакоты.

– И почему ты уехала?

Рассеянно роняю ручку и успеваю придавить ее ладонью до того, как она свалится на пол. Мэтт ждет, а у меня горло как будто наполнено кирпичами.

– Там холодно, – неожиданно шепчу я, поправив волосы, – и мало солнца.

– Холодно и мало солнца? – недоверчиво переспрашивает он.

Киваю. Парень продолжает чертить таблицу, а я нагло у него списываю. Потом он говорит:

– Вчера ты убежала из столовой.

Ну, отлично. Давай поговорим об этом!

– И что? – выпрямляюсь я и складываю руки на груди.

– Ничего. Просто это выглядело довольно странно.

– А разве ты не слышал, у меня вся семейка странная.

– Слышал. Но я уже сказал тебе, как отношусь к слухам.

– Слухи не появляются из воздуха, Мэтт.

– Да, их выдумывают обыкновенные люди, Ари.

Мы буравим друг друга взглядами, а затем я все-таки усмехаюсь и отворачиваюсь. В груди у меня теплеет и становится как-то спокойно. Неужели в этом городке есть хотя бы один человек, который не считает меня сумасшедшей?

– Куда ты хочешь поехать учиться? – интересуюсь я, вернувшись к работе. Мы так близко, что наши локти соприкасаются. – У тебя наверняка все расписано.

– Если честно, мы с Джил уже все продумали.

– С Джил?

– С моей девушкой, – кивает Мэттью, а я растерянно застываю. – Ей всегда хотелось в Европу, но я реалист. Рассчитываю только на те штаты, что находятся рядом.

– И на какие? – чужим голосом спрашиваю я и немного отстраняюсь. Почему я сразу не поняла, что у него есть девушка? Неудивительно. Мэтт добрый и ответственный. Такие парни непопулярны в средних классах, но становятся объектами преследований в старшей школе, когда у девушек просыпается здравый смысл.

– Честно? Мне все равно, Ари. Я просто хочу уехать.

– Верно. Что-то мне подсказывает, что у тебя все получится. – Я искоса смотрю на него, а он широко улыбается. Довольный, будто бы я его благословила. – Что?

– Ничего.

– Почему ты так смотришь?

– Как? – Мэтт улыбается. – Я вообще на тебя не смотрю. Черчу нам таблицу. Ты ведь не любишь биологию, правильно?

– Правильно, – я смущенно поджимаю губы и вновь подвигаюсь к нему поближе. Он хороший парень, даже слишком. – Как ты это делаешь? Боже, какая-то тупая трава.

– Это пшеница, Ари.

– Значит, тупая пшеница.

Мэтт вздыхает, и мы продолжаем заполнять поля, то и дело сталкиваясь локтями.

Сижу на скамейке, подставив лицо солнечным лучам. Как же это приятно. Тепло так и скатывается по моим плечам, впитывается в кожу. Я просидела бы здесь вечно, лишь бы отвлечься от мыслей, бродящих в голове.

Солнце играет на красноватых стволах деревьев. Я задумчиво разглядываю их, траву и черную землю, а затем прикрываю глаза и со вздохом откидываю назад волосы. Мне как никогда не хочется шевелиться, особенно идти домой. Что на этот раз я увижу по дороге?

От воспоминаний об изломанных руках незнакомки мне становится плохо.

– Ари! – доносится знакомый голос, и я выпрямляюсь.

Довольно помахивая рукой, ко мне плетется Хэрри в широченных темных джинсах и рыжей футболке с надписью Peace. Он останавливается перед скамейкой, я приветливо улыбаюсь:

– Привет, Хэйдан.

– Привет, как ты? – Парень плюхается рядом и бросает на колени книжки. – Ты вчера так стремительно убежала, я даже опомниться не успел. Все в порядке?

– Ну да.

– У тебя уже закончились уроки?

– Закончились, но я решила посидеть немного. Тут очень красиво. – Оглядываюсь и в который раз улыбаюсь. Я сама на себя не похожа. – А ты освободился?

– Не меняй тему!

– Ого, – удивленно восклицаю я, – а ты настойчивый.

– Мне показалось, что вчера ты испугалась.

– С чего ты взял? – Я с силой сжимаю край скамейки.

– Ари, я ношу очки, но я не слепой. И да, мы едва знакомы, – парень нервно потирает переносицу и глядит куда-то вперед, – но ты можешь поделиться. Правда!

– И с какой стати мне тебе доверять?

– Кому-то ведь надо.

– И, конечно, именно тебе.

– Ты сказала, я твой друг.

– Так и сказала? – наигранно интересуюсь я.

– Именно. Еще ты сказала, что я милый, – уточняет он, а потом переводит на меня взгляд и улыбается. – Так что, ты сама напросилась.

Я вздыхаю. Гляжу на голубое небо и пожимаю плечами:

– Мне показалось, что я увидела свою сестру.

– Она тоже переехала в Астерию?

– Нет. – Я сгибаюсь и стискиваю зубы. – Она умерла. Погибла в автокатастрофе, как и мои родители полгода назад.

Хэйдан растерянно замирает. Не хочу смотреть на него, ведь знаю, что увижу. Все одинаково реагируют на такие слова, их лица перекашивает от жалости и шока. Они мало что понимают, но из кожи вон лезут, притворяясь, будто понимают все.

– Ари, – наконец говорит Хэйдан, – это паршиво.

Я нервно усмехаюсь и гляжу на парня:

– Да, Хэрри, веселого мало.

– Поэтому ты переехала к сестрам Монфор?

– Да.

Он вновь замолкает и устремляет взгляд в пустоту.

Ветер бесстыже гоняет листья по изнуренной от солнца дороге, а деревья хрустят и трещат, словно умеют говорить. Я пытаюсь отвлечься, но больше и больше думаю о той аварии, что отняла у меня семью. Водитель грузовика выехал на встречную полосу, и только-то. Одно неверное движение! И моя жизнь превратилась в нечто чужое.

– У меня сейчас искусствоведение, – сообщает Хэрри и поднимается на ноги. Я думаю, парень собрался уходить, но он неожиданно протягивает мне руку, и я недоуменно гляжу на него. – К черту это искусство! Идем. Я провожу тебя до дома.

– Не надо.

– Хочешь, чтобы моя самооценка провалилась в тартарары?

– Не надо прогуливать из-за меня, – уточняю я, смутившись.

– А кто сказал, что из-за тебя? Я вообще-то ради себя стараюсь. Хочу прогуляться до дома с симпатичной девушкой. Знаешь, как часто подобное происходит в моей жизни, а? Уверен, ты скажешь, постоянно. Но нет, к сожалению, не все девушки в этой школе могут по достоинству оценить преимущества такого друга, как я.

– Какие они глупые, – хватаясь за руку Хэрри, отрезаю я, – ничего не понимают!

– Вот и я так считаю. Я даже как-то раз сказал об этом Молли Чемберс.

– И как она отреагировала?

Хэйдан поднимает руку, будто закрываясь от солнца, и восклицает:

– Молли? Молли? – Он оглядывается и опечаленно пожимает плечами: – Кажется, ей не очень-то это понравилось. Я говорил, что она блондинка? Уверен, все дело в этом.

– Сто процентов.

Я усмехаюсь, и мы медленным шагом направляемся к дому.

– Расскажи о себе, – неожиданно прошу я, поглядывая на парня.

– О себе?

– Ну да.

– Я даже не знаю. – Хэрри смущенно снимает очки и протирает стекла.

– Чего ты? Секретничаешь?

– Нет, просто в моей жизни нет ничего интересного. Я всегда жил здесь, в Астерии.

– Это плохо?

– Жутко скучно, – он смотрит на меня, кривя губы. Глаза у него орехового цвета, очень интересные. Я вдруг отмечаю, что без очков он само очарование. – Люди в Астерии древние, как тачка моего деда – пикап шестьдесят девятого года! Он порхает, но рычит на каждом повороте. Так и жители нашего райского городка. Делают все то же самое, что и жители других городков, но постоянно сетуют и перемалывают косточки.

– Смотрю, никто не любит это место.

– Я не могу сказать, что не люблю… Я просто живу, и все. Наблюдаю. Люблю за людьми наблюдать. Пожалуй, это единственное развлечение.

– Наблюдать за людьми? Теперь ясно, отчего ты шел за мной. Мне уже уносить ноги?

– Издеваешься?

– Имею право, Хэрри-руки-ножницы.

– Знаешь, жизнь в Астерии как дешевый затянутый сериал! У тебя есть любимые герои, а есть те, кого ты терпеть не можешь. Так ведь?

– Допустим.

– За кем-то я наблюдаю с удовольствием, а кого-то перематываю.

– Я жду развязки этой великолепной метафоры.

– Сестры Монфор, – выпаливает Хэйдан и воодушевленно машет руками, – мои любимые персонажи.

– Ого! – Я недоуменно хмурюсь и гляжу на парня настороженно: – И почему?

– Ари, твои тетушки – самые странные женщины из всех, с кем я встречался.

– И как встречался – по очереди или сразу с обеими?

– О, ну что за шутки, – возмущается он, а я прыскаю со смеху, – я не это имел в виду!

– Надеюсь.

– Слушай, знаю, ты сейчас думаешь: что этот ненормальный кретин вообще несет?

– А ты читаешь мысли. Может, ты тоже из нашей семейки Монфор, а?

– Они замкнутые, скрытные! – Хэрри проводит пальцами по густым каштановым волосам и отворачивается. – Я серьезно.

– Многие замкнутые и скрытные, Хэйдан.

– А многие каждый месяц в полночь укатывают на машине в лес?

Я растерянно вскидываю брови и переспрашиваю:

– Что делают?

– Однажды я видел, как Мэри-Линетт достала из гаража две металлические балки.

– Знаешь, не думаю, что металлические балки используют в вуду-магии.

– Каждая килограммов двадцать пять весит! – Хэрри глядит на меня огромными глазами, а я покрываюсь дрожью. – Но твоя тетя ничего не почувствовала, просто подняла их и унесла на задний двор, будто переносила корзинки с цветочками.

Мне становится не по себе. Я натянуто улыбаюсь и отмахиваюсь:

– Что ты выдумываешь! Чушь какая-то.

– Я не выдумываю.

– Откуда ты вообще об этом знаешь? Круглосуточно, что ли, следишь за ними?

– Нет, я ведь не маньяк.

– Уверен?

– Слушай, Ариадна, я не собирался ни за кем наблюдать. Веришь? – Хэйдан останавливает меня, прикоснувшись к локтю, и виновато опускает глаза. – Так вышло. Я просто однажды заметил нечто странное и не смог об этом забыть.

– И что ты заметил? – торопливо спрашиваю я. Понятия не имею, хочу ли я услышать ответ. Но пути назад нет. – Что так тебя поразило, что ты устроил слежку?

– Не хочу рассказывать.

– Чего вдруг?

– Не знаю. Это пугает меня, пожалуй. – Хэйдан потирает ладонью лицо и хмыкает. В его глазах мелькает усмешка: – Я ведь трус и всегда им был. Года в три ехал на карусели и думал: черт подери, мне конец, мы все умрем.

– Хэрри, рассказывай!

– Но…

– Рассказывай! – я смотрю парню прямо в глаза и стискиваю зубы. Он должен прямо сейчас объяснить мне, в чем дело. Прямо. Сейчас. – Давай!

Хэйдан застывает на несколько секунд, а затем послушно начинает:

– Я опаздывал на воскресную службу. Все уже собрались в церкви. На площади было тихо и пусто. Тут я заметил человека у дверей. Это была твоя тетя Норин. Меня в то время еще не волновали все эти штучки и рассказы людей в том числе. Я подошел к ней, хотел поздороваться… А потом увидел, как она пытается взяться за дверную ручку.

– И?

– У нее не получалось.

– В каком смысле?

– Не знаю, как объяснить. Правда, не знаю! Она протягивала руку, но какая-то сила не давала ей прикоснуться к двери. Будто бы возникала стена.

– О чем ты говоришь, – испуганно шепчу я.

– Твоя тетя рычала, ее лицо… оно было бледное.

– Рычала?

– Скорее шипела, как змея. Отчаянно пыталась прикоснуться к двери и злилась, что у нее не получается. Я жутко испугался. Сказал что-то, она меня заметила, резко повернула в мою сторону голову. А потом побледнела еще сильнее, хотя, признаться, я и не думал, что кожа у людей бывает такого цвета, и убежала.

– Убежала?!

– Да.

Мы молчим. Хэйдан смотрит на меня, я смотрю на него, а сказать нечего. О чем этот парень толкует? Он что, спятил? Рассказывает что-то немыслимое.

– Интересная пилотная серия в твоем сериале, – наконец говорю я и иду в сторону дома. Хэрри бежит за мной:

– Ари, подожди!

– Ты себя слышишь? Моя тетя рычала? Пыталась прикоснуться к дверям церкви, но не могла? Что это за выдумки?

– Но это правда! – горячо восклицает парень.

– Правда? Это бред.

– Зачем мне лгать?

– Откуда я знаю! Разве человеку, который увлекается сталкерскими штуками, можно доверять? Нет. Вряд ли.

– Ничем таким я не увлекаюсь. Просто хочу понять, что видел.

– И какие предположения?

– Ну…

– Что?

– Ты сама знаешь.

– О чем знаю? – я резко останавливаюсь и лихо оборачиваюсь, едва не столкнувшись с парнем лицом. – Что тетя Норин – ведьма, которой Господь Всемогущий не позволяет пересечь порог церкви?

– Я понимаю, звучит это странно.

– Не просто странно, Хэрри. Попахивает сумасшествием. Но… окей. – Я с усилием сглатываю. – Допустим, ты не врешь. Тогда выходит, что и я…

– Наверное, – нерешительно соглашается парень, – чисто теоретически.

– Чисто теоретически мне бы сейчас ударить тебя, Хэрри Эбнер Нортон, и уйти.

– Но ты ведь не сделаешь этого?

– Я подумаю.

Озадаченно оглядываюсь и прикусываю губу. Итак, кажется, парень спятил. Но он же не может спятить одновременно со мной, а я ведь тоже вчера видела нечто довольно-таки странное. Вдруг мы не ошибаемся?

Неожиданно я вижу перед собой церковь. План в моей голове созревает молниеносно. Я сжимаю кулаки и срываюсь с места.

– Ты куда? – недоумевает парень.

– Теорию проверяют на практике.

– Ты о чем?

– Если тетя Норин не смогла пересечь порог церкви, то и я не смогу. Верно?

– Ты хочешь попробовать?

– Я хочу убедиться в том, что у тебя поехала крыша.

Замираю перед высоченными деревянными дверями и втягиваю в легкие воздух. Не любила никогда подобные места. Может, теперь моя неприязнь обретет смысл?

Так. Соберись! Я вытягиваю руку и с силой стискиваю зубы. Не сходи с ума, Ари, ты не делаешь ничего опасного или противоестественного. Просто открой дверь!

– Давай, – шепчу я, распахнув глаза так широко, что их щиплет, – давай же!

Я протягиваю ладонь и осторожно касаюсь пальцами медной потертой ручки. Жду грома, молний, жаб в виде осадков, однако ничего не происходит. Внутри сразу же становится так спокойно, что у меня подгибаются колени. Черт возьми! Солнце палит с прежней силой, на небе ни облачка. Да и чувствую я себя нормально.

Перевожу взгляд на бледного Хэрри и торжественно объявляю:

– Я не проклята!

Парень усмехается и потирает переносицу.

– Ты уверен, что не принимал в тот день ничего… противозаконного?

– Ты про наркотики? Ты про меня и наркотики?

– Я тебя совсем не знаю, – пожимаю я плечами, а затем усмехаюсь: – Ладно-ладно, я пошутила. Но сам подумай: должно же быть объяснение твоим галлюцинациям.

– Это не галлюцинации, – настаивает Хэйдан. – Я знаю, что видел.

– А еще ты знаешь, что молния не поджарила меня, как бекон.

– Не поджарила, но, может, она не поджаривает хороших ведьм, а?

– Сейчас договоришься, и я сама тебя поджарю.

– Ну, ладно, как скажешь. – Хэрри кивает, и мы продолжаем двигаться к дому. Он молчит всю дорогу. Идет, опустив голову. Потом, остановившись напротив нашего коттеджа, тяжело вздыхает и кривит губы: – Здесь столько поколений Монфор жили. Откуда мы знаем, чем они занимались и кем были.

– В Астерии полно старых домов, Хэйдан.

– Старых домов – да. Но старых секретов – нет, – он пожимает плечами и уходит.

Я открываю входную дверь как раз в тот момент, когда на кухне кто-то говорит:

– Сделаем это сегодня.

Сделаем что? Хмурю брови и громко хлопаю дверью.

– Я дома! – Тут же становится тихо. Сбрасываю с плеча сумку. Эти тайны доконают меня. Я уверена. Медленно плетусь по коридору, вдыхая запах трав и настоек, и растерянно смотрю по сторонам, будто бы ответы витают вокруг меня: в этих старых фотографиях, на пыльных полочках, внутри потрескавшихся стен.

Останавливаюсь напротив черно-белого выцветшего снимка и наклоняю голову. На меня смотрит молодая улыбающаяся девушка со светлыми волосами. Рамона Монфор. Не знаю почему, но внутри у меня все холодеет. Касаюсь пальцами стекла, прикусываю губу. Я никогда не думала, что у моей семьи есть тайны; что за стенами скрываются секреты. Мне казалось, мы вполне обычные. Нервная мама, молчаливый отец, надоедливая сестра. Разве таких мало? Они везде и всюду. Куда ни взгляни, все живут одинаково. А тут оказывается, что за пеленой обыденности скрывается целая история поколений. Милый маленький город и слухи, предубеждения. Клеймо, о котором моя мама никогда мне не рассказывала.

– Рамона говорила, люди слишком глупы, чтобы быть счастливыми, – говорит тетя Норин, и я невольно вздрагиваю. Как она так неожиданно оказалась рядом? – Прости, я не хотела тебя напугать.

Да? Потому что мне кажется, все только этим и занимаются: хотят спровоцировать у меня сердечный приступ. Откашливаюсь и киваю:

– Она не похожа на сумасшедшую, у девушки огромные глаза, добрые. Я хотела бы с ней познакомиться. Возможно, она смогла бы ответить на мои вопросы.

– Скажем так, Рамона отличалась от других.

– Разве это делает людей ненормальными?

– Это делает их одинокими. – Тетя Норин вновь нервно потирает шею и переводит на меня пронзительный взгляд: – А когда люди одиноки, они сами на себя не похожи.

В какой-то момент воротник ее свитера опускается, и я замечаю татуировку на ее шее. У меня, кажется, глаза на лоб лезут. Никогда не подумала бы, что тетя Норин добровольно согласилась на тату! Вот это да.

– Последствия бурной вечеринки? – удивленно спрашиваю я.

Норин не сразу понимает, о чем я. А когда понимает, бледнеет и опускает руку. Может, поэтому она постоянно носит свитера под горло? Скрывает татуировку. Не поверишь, что я действительно увидела нечто подобное у этой женщины.

Тетя Норин – правильная и гордая особа, жизнь которой подходит для героев романа о Средневековье. Она вкусно готовит, красиво говорит, много читает, играет на фортепиано. Она педантична и непоколебима, как и все персонажи в книгах Жюльетты Бенцони! Разве она могла дать добро на тату в виде перевернутого треугольника?

– В молодости мы совершаем ошибки, – наконец отвечает она, растянув губы. Но на улыбку это совсем не похоже. Мне даже становится жутко. – Я много чего натворила.

Это уже совсем не смешно. Я хочу съязвить, но не могу шевельнуться.

– Ты хороший человек.

Мы смотрим друг на друга. Норин словно говорит: я знаю, что ты сомневаешься, что ищешь ответы на вопросы, о которых лучше бы забыть. Она касается пальцами моих волос, заправляет их за уши. Продолжает глядеть мне прямо в глаза и шепчет:

– Все мы хорошие люди, когда хорошо притворяемся.

На ее лице неожиданно появляется ухмылка, и Норин уходит, оставив меня в полном замешательстве. Я не могу дышать. Смотрю ей вслед и хватаюсь руками за горло. Меня трясет. Неожиданно я верю в то, что моя тетя может быть опасной.

Черт возьми, сердце у меня бьется где-то в висках, я смотрю на стену, гляжу в глаза Рамоны Монфор и застываю. Кто же вы? И почему мне так страшно?

Глава 5

Потустороннее

Я лежу с открытыми глазами. В комнате темно, обои сливаются с мебелью.

Я жду. Сглатываю и зажмуриваюсь, прислушиваясь к тишине. Она давит. Этот дом мертвый. Я понятия не имею, откуда в моей голове такие мысли, но чувствую нечто, нависшее над моей кроватью, – оно живое, наблюдает за мной и парализует. Я вспоминаю рассказ Хэрри о том, как тетя Норин шипела, думаю о глазах Рамоны Монфор – таких же прозрачных и странных, как и озера в Мэриленде. Я думаю о религиозных фанатиках, которые глядят на меня так, будто бы я помазанная самого дьявола. И вспоминаю о девушке, которая попала под колеса машины.

Мне страшно. Взгляд тети Норин, ее улыбка, скорее похожая на оскал. Я никогда не подумала бы, что она способна проникнуть внутрь меня, толкать в ребра и разрывать меня на тысячи частей, поражать сердце, сжимать его, сдавливать в длиннющих пальцах…

Я резко переворачиваюсь на спину, устремив взгляд в потолок, и воображаю, как сквозь стену прорываются длинные черные когти, как они рушат потолок, раскрывая его, словно свежую рану, и прорываются в мой мир. Я невольно представляю уродливую голову, слизь, оставленную на стенах костлявыми пальцами. Представляю это и чувствую, как мой пульс тарабанит в шее. Сердце колотится в груди как сумасшедшее. Мне нечем дышать.

– Так, хватит!

Я вскакиваю с кровати и включаю лампу. В комнате загорается тусклый свет, и мне становится лучше. Вытираю ладонями вспотевшее лицо, осматриваюсь и обхватываю себя, словно защищаясь от чего-то.

Я сошла с ума. Сто процентов! Я двинулась! Тут слышу, как внизу хлопает входная дверь. Вздрагиваю и вглядываюсь в темноту, будто жду, что сейчас кто-то ворвется ко мне в спальню. Но никто не врывается. Слышу звук автомобильного мотора.

– Что за…

Срываюсь с места и несусь к окну. На ходу вырубаю свет, отодвигаю занавеску и замечаю, как Норин и Мэри-Линетт садятся в остроносый «Фольксваген». Что такое?

Я прижимаю лицо к стеклу почти вплотную, пытаясь разглядеть происходящее. За рулем Мэри-Линетт. Она газует, пыль вспыхивает под колесами, и через пару секунд мои тети скрываются за неосвещенным черным поворотом.

«А многие люди каждый месяц в полночь укатывают на машине в лес?» – невольно вспоминаю я и в ужасе качаю головой:

– Нет-нет, не может быть!

Смотрю на часы, висящие на стене: полночь.

Вот черт. Да вы, должно быть, шутите! Я пялюсь на пустую дорогу и застываю: какого дьявола творится, куда они уехали?

«Сделаем это сегодня!» – всплывает в моей голове. Они планировали уехать и уехали. Вот только зачем? Что им нужно так поздно в городке? И в городке ли?

Я стискиваю зубы. Необходимо понять, что происходит, и мне плевать, что тетушки не собираются откровенничать. Я заставлю их рассказать правду, хотят они этого или нет. И помочь мне может только один человек.

Сажусь за ноутбук, открываю свою страницу в интернете и ищу Хэйдана Нортона. Я не взяла его номер, вариантов у меня нет. Нахожу аккаунт Хэрри практически сразу и в ту же секунду начинаю хохотать. На фотографии Хэрри заметно моложе, чем сейчас. Я все-таки смеюсь, ударившись лбом о поверхность стола. Господи, дай мне сил смириться с тем, что единственный человек, способный мне помочь, главный неудачник Астерии.

Надо спешить, но я невольно открываю закладку: информация о пользователе.

Адрес: город Ужаса, Завывающий район, улица Страданий, дом ожиданий, квартира страстного поклонника ходячих мертвецов.

– О боже, парень, что же ты творишь? – вопрошаю я, убедившись, что он онлайн.

Пишу короткое сообщение: «Доставай сталкерские штучки. Есть дело. Встретимся у церкви через пять минут». Потом вспоминаю слова Мэтта о том, что церквей тут достаточно и добавляю: «У той церкви, где мы тестировали мою грешную душу».

Ответ приходит практически сразу: «Уже выдвигаюсь. Машину брать?»

Я довольно усмехаюсь. «Если она прилагается к набору юного преследователя, бери».

Парень выходит из социальной сети, а я решительно спрыгиваю с кресла. Итак, я должна выяснить, что затеяли мои тетушки. Буду безмерно рада, если эта чушь – плод моего разыгравшегося воображения и они просто захотели полюбоваться звездным небом вдвоем в полнолуние, да еще и в полночь.

Закатываю глаза и достаю из комода скомканный свитер. Натягиваю джинсы. Мне не приходилось раньше следить за кем-то ночью, но я вдруг думаю, что мне надо взять с собой куртку, зарядное устройство, «Джелли Белли» – мои любимые желейные конфеты – и блокнот с ручкой. Не знаю, зачем последнее.

Выбегаю на улицу и только сейчас понимаю, что вообще-то ночь и я тут одна. Не то чтобы я трусиха, но мне как-то не по себе. Идти до церкви минут пять, если я потороплюсь, то время пронесется еще быстрее, однако мне неспокойно. Лучше бы я не блокнот с ручкой взяла, а нож. От маньяков неудобно отбиваться зарядным устройством, и конфетами их до смерти не накормишь.

Оглядываюсь, просовываю руки в карманы куртки и слышу лишь завывание ветра. В коттеджах не горит свет. Так тихо, слышен только топот моих кроссовок. Хуже бывает только в фильмах ужасов, где к отвратной обстановке прибавляется еще и отвратная музыка. Я вижу церковь, возвышающуюся на фоне маленьких домов. Словно стрела, она врывается в темноту неба. Разноцветные витражи устрашающе блестят в лунном свете, переливаются желтым, синим и фиолетовым, и мне внезапно кажется, что кто-то за стеклами наблюдает за мной. В горле встает ком. Мне показалось. Там никого нет.

Сзади доносится хруст. Я резко оборачиваюсь и примерзаю к месту. Какого черта?

Ветер проносится по темной улице, завывая и подкидывая высохшие листья, и я не вижу ничего, кроме пугающей пустоты, опоясывающей квартал. Что это было?

Поправляю волосы и продолжаю медленно идти. Теперь мне действительно не по себе. Церковь уже перед носом, жутко хочется увидеть Хэрри. Неожиданно я становлюсь на удивление робкой девушкой. Никогда не думала, что паника подкрадывается к тем, кто пережил самые страшные мгновения в своей жизни.

Очередной треск полоснул по мне, словно бритва. Я оборачиваюсь, уверенная в том, что за мной кто-то следит, но никого не вижу. Никого!

Это меня не устраивает. Резко разворачиваюсь и стремительно несусь к церкви. Пошло все к чертям. Найду тетушек и сверну им шею!

– Ари, – раздается до боли знакомый голос, – Ари, куда ты?

Я останавливаюсь. Меня будто ударили по ребрам, я не могу дышать. Не знаю, откуда взялись силы, но я оборачиваюсь и вижу то, что заставляет меня согнуться от боли: напротив меня метрах в тридцати стоит Лора.

– Ари, – говорит она, – Ари, почему ты убегаешь?

Я хватаюсь ладонями за лицо. О боже, этого не может быть! Нет! Нет!

– Пожалуйста, вернись! Я соскучилась, Ари. Мне холодно.

– О господи, – срывающимся голосом бормочу я, пятясь. Это невероятно – моя сестра умерла, она не должна быть здесь, не может стоять напротив меня! – Это не ты, нет!

– Ари, что с тобой? Тебе плохо?

– Это не ты! – кричу. – Нет, нет…

Тело сводит судорогой. Моя сестра глядит на меня огромными карими глазами, я замечаю струйку крови, вытекающую из ее тонкой шеи. Кровь катится по плечам, по руке и с пальцев падает на асфальт: кап-кап.

Меня трясет. Я стою с широко открытыми глазами и чувствую, как внутри разгорается дикая паника, о существовании которой я раньше не подозревала.

– Нет!

– Ари!

– Нет! – повторяю я и отхожу назад.

– Останься!

– Нет…

– Ари, пожалуйста, мне страшно.

– Нет! – кричу я и срываюсь с места.

Ноги цепляются за асфальт, будто он липкий, но я упрямо несусь вперед, отчаянно работая руками. Что происходит? Перед глазами все плывет. Грудь дерет от боли. Это не может быть правдой. Нет-нет, это не Лора. Я сошла с ума. Это не она.

Я оборачиваюсь и вижу, как моя маленькая сестра тянет ко мне окровавленную руку.

– Ари! – зовет она, и я внезапно врезаюсь во что-то твердое.

Меня отбрасывает назад. Мир переворачивается, я замечаю, как небо валится на меня и придавливает сводом к холодному асфальту. Но меня поддерживают чьи-то руки, и, вместо того чтобы очутиться на земле, я оказываюсь в крепких объятиях.

– Ты что творишь? – спрашивает знакомый голос, и, подняв голову, я вижу Мэтта. – Ари, что с тобой?

Я не могу дышать и говорить не могу. Смотрю туда, где несколько секунд назад стояла моя сестра, и застываю: на дороге никого нет, там пусто.

– Что происходит?

– Черт! – кричу я и отскакиваю от парня.

Что со мной? Боже, что со мной? Я смотрю на дорогу, колени трясутся, меня бьет дрожь. Это ведь невозможно, Лора не могла быть здесь. Она умерла, ее нет!

– Ари…

Мэтт приближается ко мне, а я отступаю еще на шаг. Растерянно смотрю на парня.

– Что ты здесь делаешь? – Мой голос тихий. Чужой, будто и не мой вовсе.

Настороженно осматриваю Мэтта: что он тут забыл? На нем теплая толстовка, черные джинсы: он одет так, словно решил выйти подышать свежим воздухом. Но кто в здравом уме захочет бродить ночью по Астерии?

– Какая ты бледная. Ты плакала?

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду.

– Меня?

– Да. Хэрри возится с машиной, завести не может… Попросил меня подойти к церкви и встретиться с тобой, чтобы ты не волновалась.

– Но… – от удивления я не могу подобрать слова. – С какой стати он попросил тебя? Вы дружите? Живете рядом? Не понимаю.

– От кого ты убегала?

– Где Хэрри?

– Ответь на мой вопрос!

– А ты – на мой. – Вдруг он шел за мной по пятам и это его я слышала? – Мэтт, почему ты здесь?

Мне это не нравится. Что он забыл возле церкви? Я до сих пор не могу отделаться от ощущения, будто Лора стоит рядом, смотрит на меня, касается окровавленными пальцами рукава моей куртки, а тут еще и Мэтт с непроницаемым лицом. Вроде как нет ничего странного в том, что он гуляет в полночь по пустынным улицам.

– Я уже все тебе объяснил, Ари, – отвечает парень. Мы настороженно смотрим друг другу в глаза, и ветер сквозит между нами, прорываясь под одежду и заставляя дрожать от холода. – Хэйдан занят, но он не хотел, чтобы ты торчала тут одна.

– Но почему он попросил именно тебя?

– Потому что мы живем вместе.

– Что вы делаете?

Мэтт разводит руки в стороны:

– Хэйдан – мой брат.

– Брат? – растерянно переспрашиваю я. – Не может быть.

– Сводный.

– Но вы совсем не похожи!

– Мы и не должны быть похожи.

– Не могу поверить! – Хэрри и Мэтт – два полюса, я никогда не подумала бы, что они братья, ведь они абсолютно разные. – Ты серьезно?

– Скажи, что стряслось, Ари, – Мэтт пристально смотрит на меня, – тебя трясет.

– Мне показалось…

– Что?

– Что… – Нет уж. Я не собираюсь рассказывать Мэтту о своих галлюцинациях. Только не ему! – …Что за мной кто-то следил.

В этом есть доля правды. Не такая уж я и лгунья.

– Следит? – парень оглядывает улицу. – Ты его видела?

– Или ее… – горько усмехаюсь я и вспоминаю лицо Лоры. Боже, неужели это действительно со мной происходит? Я схожу с ума. – В современном мире не только мужчины становятся маньяками.

– Шутишь?

– Пытаюсь.

– У тебя лицо в слезах.

Мэтт заботливо стирает слезы с моего подбородка, а я застываю:

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь привести тебя в чувство.

– Боюсь, ты только меня смущаешь! – я отстраняюсь от Мэтта. Он абсолютно спокойно на меня смотрит, будто не сделал ничего странного. Не могу его понять. И он, кажется, не может понять меня.

– Ты в порядке?

– Да, спасибо.

– Точно?

– Точно. – Я невольно оглядываюсь.

– Так куда вы собрались? Уже поздно.

Я перевожу взгляд на парня и прищуриваюсь:

– С какой целью интересуешься?

– Собираюсь разболтать родителям.

– Так и знала.

– Ари, серьезно, во что ты втягиваешь моего брата?

– У нас обоюдное втягивание, – язвлю я и шмыгаю носом.

– Хэрри доверчивый, а такие, как ты…

– Это какие?

– Ты знаешь.

– Честно? Понятия не имею.

– Ты новенькая и интересная… – Мэтт пожимает плечами. – Еще и симпатичная.

– Симпатичная, – скептически повторяю я.

– Хэйдан, конечно, влюблен в свою Каролину с четвертого класса, но он легко может потерять голову. У него странные вкусы, друзей мало. А тут являешься ты, и вы решаете отправиться куда-то посреди ночи. Это настораживает.

Что? О чем он вообще говорит? Я хмурюсь:

– Тебя это не касается.

– Мне это не нравится.

– Мы вроде не должны спрашивать у тебя разрешения.

– Не должны, – соглашается он, – но одних я вас не отпущу.

– О господи, – усмехаюсь я и складываю руки на груди. – Ты серьезно?

– Да. – Парень выпрямляется и теперь кажется мне просто гигантом. – Куда вы едете?

– По делам, – не сдаюсь я. Не хочу, чтобы Мэтт узнал что-то о моих тетях. Он ведь единственный человек, который не считает меня ненормальной. – Ты с нами не поедешь.

– А я вроде не должен спрашивать у тебя разрешения, Ариадна, – язвит он, и я удивленно вскидываю брови. Ого, оказывается, этот парень слышал о таком явлении, как сарказм.

– Тебе это не понравится.

– Мне это уже не нравится.

– Мэтт…

– Ари, я не отпущу Хэрри одного. Я с ним, куда бы он ни пошел.

– Но ему не пять лет.

– Какая разница? И в пять, и в пятьдесят он будет моим братом.

Я пожимаю плечами. На самом деле мне нравится, что Мэтт так печется о Хэйдане. В этом есть что-то, вызывающее восхищение.

– Ладно, – отвечаю я со вздохом. – Дело твое, но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

– Договорились. Так что вы собираетесь делать?

Почему-то я уверена, что Мэтту наша идея не придется по душе, но что поделать. Он сам напросился… А мог сидеть дома и болтать по телефону со своей ненаглядной Джил, с-которой-он-уже-до-мелочей-продумал-будущее.

Подхожу к парню ближе и серьезно свожу брови. Нет ничего веселого в том, что мы собираемся сделать. Нам нужно или прямиком направляться в клинику для умалишенных, или быть предельно осторожными.

– Мы собираемся проследить за моими тетушками.

Мэтт хлопает густыми черными ресницами и переспрашивает:

– Что?

– Ты услышал.

– Зачем?

– Норин и Мэри-Линетт что-то скрывают, – поясняю я. – Хочу выяснить, что именно. Это важно.

– И делать это надо сейчас, да? – Парень насмешливо хмыкает: – Классика.

– В каком смысле?

– Вы не хотите решать проблемы утром, вам подавай драму.

– Я не виновата, что мои тети отправились черт знает куда именно в полночь.

– Но разбираться решила ночью. А нельзя завтра спросить у них за завтраком: эй, а куда вы вчера уезжали так поздно? Надо искать их по ночной Астерии.

– Где гарантия, что они скажут правду? Я должна увидеть все своими глазами.

– Что ты собираешься увидеть, Ари?

– Мэтт, я не заставляю тебя идти с нами.

– Ответь, в чем дело, – парень морщит лоб и пристально глядит на меня, мне даже не по себе становится. – Почему твои тети вообще ночью куда-то поехали?

– Это я и собираюсь выяснить. – Я поднимаю ворот куртки. Неожиданно на улице становится очень холодно, и я рада, что накинула ветровку. – Все вокруг шепчутся, ты знаешь, а тети ничего мне не рассказывают.

– Может, им нечего рассказывать.

– Я так не думаю. Они что-то скрывают, хочу понять, что именно.

– Как? Мы уже пять минут стоим здесь. Если они куда-то и поехали, нам их уже не догнать. Ты ведь это понимаешь?

– Поэтому я и написала Хэрри… Мэтт, я не хочу, чтобы у него были проблемы, но он знает, куда они направились.

– Что? – удивляется парень. – Откуда? Он следит за ними?

Не отвечаю. Мне кажется, пусть лучше Хэрри сам попытается объяснить брату это странное недоразумение.

Из-за угла, грохоча, выкатывается старый темно-синий пикап. Вот черт, от него больше звука, чем от падающего самолета! Я закатываю глаза. Отлично. Зарычав, машина тормозит перед нами с Мэттом, и из трубы со свистом вылетает черный дым.

О господи, только идиот не заметит эту колымагу.

Хэрри довольно машет мне из окна.

– Садитесь! – зовет он. – Ну же, давайте!

Забираюсь в салон. Мэтт запрыгивает тоже. Передние сиденья тут совмещенные, и мы вполне спокойно помещаемся втроем. Я перевожу пристальный взгляд на Хэйдана:

– Знаешь, «Гринпис» наверняка уже выслал карательный отряд.

– И тебе привет, Ари!

– Серьезно, Хэрри, эта машина привлекает больше внимания, чем новенький «Ягуар».

– Ну, я бы так не сказал, – бубнит он. – Я же рассказывал тебе о пикапе моего деда?

– О том, который восемьдесят третьего года?

– Шестьдесят девятого.

– Почти угадала.

– Эй, нам всем завтра в школу, – напоминает Мэтт, – если вы решили поиграть в детективов, может, уже начнем? Первый час ночи.

Я закатываю глаза и смотрю на парня через плечо:

– Ты еще можешь передумать.

– Нет, Ари, – глядя мне прямо в глаза, отрезает он, – я не передумаю.

– Вы уже познакомились? – спрашивает Хэрри и поправляет очки. – На самом деле Мэтт не всегда был таким, Ари. Когда-то он любил…

– Хэрри, – резко перебивает его брат, – поехали!

– Ладно-ладно, как скажешь.

Хэйдан выжимает газ, пикап с ревом трогается, а я искоса гляжу на Мэтта. Скулы он сжал так сильно, что выделяются желваки. Но почему? Что его так задело?

Хмыкаю и перевожу взгляд на дорогу.

Странные ребята. Похоже, не существует семей, у которых нет тайн.

Глава 6

Гора Симплегад

Мы едем по плохо освещенной дороге. Фонари проносятся мимо. Радио работает так тихо, что слышен каждый проворот доисторических шин. Еще слышен стук моего сердца. Оно грохочет, будто сумасшедшее, где-то в горле. Но мне не страшно. Я в предвкушении.

В салоне пахнет моторным маслом. Я осматриваю старенькие сиденья, в некоторых местах образовались дырки, и хмыкаю. Вообще-то, рев двигателя должен меня до невозможности бесить. А еще древние чехлы, хрипящее радио. Но мне на удивление хорошо. Люблю находиться там, где минуло столько лет, что сосчитать сложно. В этом есть нечто удивительное и загадочное. Начинаешь предполагать: о чем говорили те парни, что сидели здесь в далеких семидесятых? Что их волновало? Что делало счастливыми? Какие фотографии хранились под козырьком? Диски каких групп копились в бардачке?

– Давайте еще раз обсудим план, – говорит Хэрри, постукивая пальцами по рулю.

– Но у нас нет плана.

– Это меня и волнует!

– Как будто станет легче, если мы решим, что делать, – ворчит Мэтт.

– Ты такой же старый, как и эта колымага, – возмущаюсь я, взглянув на парня. Мэтт в сотый раз пожимает плечами. Последние полчаса он так отвечает на все мои фразы, будто я дико его раздражаю и лучше мне вообще замолчать и слиться с сиденьем. – В чем дело?

– Ни в чем.

– Тогда почему ты…

– Почему я что?

– Ведешь себя так. – Мне совсем не нравится правильный Мэтт. Он даже раздражает меня, и мне жутко хочется треснуть его по голове чем-то тяжелым. И так поджилки трясутся, а тут еще и он со своим здравым смыслом.

– Мы едем посреди ночи непонятно куда, вроде бы в лес, но не суть, для того чтобы подловить твоих родственников на вандализме.

– На колдовстве, – встревает Хэрри, и лучше бы он молчал. Звучит это дико. Я и не думала, что вслух причина нашего путешествия звучит так по-идиотски. – Я не вовремя?

Нервным движением заправляю волосы за уши.

– Мы никого не собираемся подлавливать. Мы просто ищем моих тетушек, которым взбрело в голову прогуляться среди ночи.

– И делаем мы это, потому… – Мэтт поднимает руку, ожидая продолжения, а я язвительно улыбаюсь:

– Дай вспомнить! Потому что я новенькая, интересная. И симпатичная.

Мы недовольно глядим в глаза друг другу, а Хэрри усмехается.

– Надо печку выключить, жарко стало. Слушайте, мы почти приехали!

– Почти?

– Ага, минут пять осталось.

– Неужели ты каждый месяц в такую даль ездил? – удивляется Мэтт и качает головой. История Хэйдана о том, что тот следил за моими тетушками, поскольку считает их посланниками дьявола, совсем ему не приглянулась.

– Это научный эксперимент.

– Еще немного, и ставить эксперименты начнут над тобой.

– Ты просто не видел того, что видел я.

– Сомневаюсь, что ты вообще что-то видел.

– Считаешь, я выдумываю? – Хэрри переводит взгляд на брата. – Да я не…

– Осторожно! – кричу я.

На дороге внезапно появляется огромное черное пятно, и я интуитивно вжимаюсь в сиденье. Хэйдан с воплем выворачивает руль, покрышки визжат так отвратительно, что в салоне дребезжат стекла! И мы стремительно скользим по трассе, вылетая на встречную.

В этот момент я вспоминаю аварию, потому что перед глазами у меня резко темнеет и вместо испуганных лиц Хэрри и Мэтта я вижу застывших от ужаса Лору, маму и отца. Они еще живы в этих воспоминаниях. Последние мгновения их жизни. Папа резко выворачивает руль, мама кричит, машина слетает с обочины в черную пасть леса. Боль в моей голове становится материальной, я слышу хруст и тот щелчок, что делает меня пустой, затягивает в черную дыру. Мне страшно. Страшно одиноко. Страшно плохо.

Я перестаю дышать. Моя семья погибла под похожую какофонию звуков: визг шин, свист ветра, рычание свихнувшегося от нагрузки двигателя. Они погибли быстро, надеюсь. Они ничего не почувствовали – я верю в это.

– Ари?

Мама предчувствовала нечто плохое. Она посмотрела на меня и сказала:

– Жизнь такая короткая.

Может, она знала? Может, она понимала, что умрет?

– Ари? – Я растерянно хлопаю ресницами и неожиданно вижу огромные глаза Хэрри. Его очки вспотели. На лбу капельки пота. – Ты здесь? Ари, ты в порядке?

Только сейчас понимаю, что держусь за локти парня так крепко, что ноют пальцы.

– Ари?

У Хэйдана красивые глаза – живые, эмоциональные. И теплые. Я внезапно понимаю, что отец смотрел на меня так же заботливо. Я всегда знала, что могу ему доверять, что он меня спасет. Хэрри недоуменно хмурится и приближается ко мне еще ближе:

– Ты чего?

– Не знаю… я… – Не сумев подобрать слов, встряхиваю волосами: – Прости.

– Прекрати, я виноват. Все в порядке. К счастью, дороги пустые! Ночью никто в этом направлении не ездит.

– Да. – Я отстраняюсь. – К счастью.

Руки до сих пор дрожат, но я до боли сжимаю их в кулаки и оглядываюсь.

Мы стоим на краю обочины. Легкая дымка плавает над черным асфальтом, в воздухе витает запах горелого, будто бы Хэйдан выжал тормоза до упора. Возможно, так и было.

– Что произошло? – спрашивает Мэтт. – Я ничего не заметил.

– На дороге кто-то стоял.

– Кто?

– Животное, по-моему. – Я прищуриваюсь: – Трудно сказать, разглядеть я не успела.

– Могу лишь заявить, что мы уже приехали, – как-то невесело усмехается Хэрри, он взмахивает руками и роняет их на руль, словно ему нужно за что-то держаться.

Я осматриваю лес за стеклом и удивленно переспрашиваю:

– Приехали? Но тут пусто.

– А ты думала, мы приедем в отель для ведьм?

– Хватит, просто хватит их так называть, пожалуйста! – прошу я, закрывая ладонями лицо. – Будто и так неясно, как глупо все это со стороны выглядит.

– Вот именно, – подначивает Мэтт и открывает дверь. Он усмехается, словно мне и так недостаточно паршиво. Видимо, надо еще и закричать на весь мир, что он прав. И станцевать танец униженной идиотки. – Вы идете?

– Прямо так и пойдем? – неожиданно интересуется Хэрри.

– Странно. Сам сюда ездил и нормально себя чувствовал. А сейчас тебе страшно?

– Мне не страшно. Я к тому, что вы ничего не взяли.

– А что надо взять?

Хэйдан закатывает глаза и вылезает из машины. Решительно обойдя пикап, он стягивает брезент с кузова. Мои глаза ползут на лоб.

– Давай сразу обговорим это, Хэрри, – предлагаю я, скрестив на груди руки. – Никто не предупреждал, что ты третий брат Винчестеров.

В машине валяются биты, веревки, фонарики… Взгляд у меня такой же растерянный, как и у Мэтта. Парень покачивает головой и едва слышно произносит:

– Сумасшедший дом.

– Нужно ко всему быть готовым.

– И поэтому в твоей машине черная изолента? – Мэтт берет ее, крутит в тонких пальцах и кидает обратно. – Кто из нас сабмиссив, кто доминант? Устроим здесь несанкционированный роман Эл. Джеймс.

– Ты читал «Пятьдесят оттенков»? – я ошеломленно смотрю на Мэтта. – О господи, не знаю, что хуже: Хэрри с битой или ты с этой книженцией.

– Ее Джил читала.

– Ну да, конечно. Оправдывайся теперь.

– Так, ребята, у нас нет времени, – Хэйдан хмурит брови и становится совсем не тем Хэйданом, который заикался при первой встрече. – Мэтт, я тут взял твой лук.

– Что взял?

– Твой лук, стрелы. Ты же ходишь на спортивную стрельбу, и я решил…

– Так, хватит. Что за ахинея? – перебивает Мэтт. – Я тебе что – Робин Гуд? Черт тебя дери, Хэрри, ты спятил? Какой лук? Откуда эти вещи вообще в кузове?

– Я подумал…

– Не надо ни о чем думать. Мы здесь лишь затем, чтобы Ари потешила собственную фантазию. Никто не собирается нападать на нас. И ведьм никаких не существует.

– Но я видел! – горячо возражает Хэйдан. – Я видел, как тети Ари…

– Прекрати! – Мэтт ловко накрывает брезентом кузов, и над нами поднимается столб пыли. Он переводит взгляд на брата и неожиданно кажется мне раздраженным и до ужаса правильным. Он как заноза в заднице. – Шевелитесь. Не хочу проторчать тут до утра.

А я еще думала, что он добрый. Мэтт самый настоящий паникер! Хотя кто его знает, какой он на самом деле. Я, наверное, тоже разозлилась бы, если меня потащили посреди ночи непонятно куда. Протяжно вздыхаю и двигаюсь вслед за парнями. Надеюсь, меня не придется отскребать от асфальта, когда мои тетушки узнают, чем я занимаюсь, но о чем это я? Еще они мне что-то скажут! Тогда мы с ними очень и очень сильно поссоримся.

Мы спускаемся. Хэрри подает мне руку, и я уверенно прыгаю в овраг. Сердце стучит громко, и кажется, будто оно сейчас выпрыгнет. Я рада его слышать, оно перебивает посторонние звуки, от которых кровь леденеет и стынет в жилах. Через несколько секунд свет от габаритов машины остается позади… Мы оказываемся в кромешной темноте под стоны и вой шелестящего леса.

Ветки хрустят под ногами. Над головами хлопают крыльями черные птицы. Я робко шагаю и пытаюсь напомнить себе, зачем я вообще здесь нахожусь. Ах да, точно, мне бы найти сумасшедших тетушек. Мэтт идет рядом. Он крепко держит в руке фонарь. Свет падает лишь в одну точку, оттого окружающий нас лес превращается в черное пятно. Оно сужается с каждым сделанным нами шагом и превращается в невидимую клетку.

– Долго идти? – шепотом спрашиваю я и осматриваюсь. Дорогу не видно.

– Вообще-то… если честно… я никогда не находил их.

– Ты никогда – что?

Мэтт порывисто оборачивается, и братья едва не сталкиваются лбами.

– Эй, осторожнее!

– Если ты никогда их не видел, что мы здесь делаем?

– Я уверен, они тут. – Хэрри вскидывает подбородок: – Правда. Я знаю.

– Что ты знаешь?!

– Мэтт, тише!

– Почему тише? Здесь никого нет, Хэйдан. Мы одни.

– Прекратите, пожалуйста! – Я вклиниваюсь между парнями и смотрю в невероятно огромные глаза Хэрри. Кажется, он не на шутку взволнован. – Слушай, если ты никогда не находил их, откуда ты знаешь, что они именно здесь бывают?

– Я видел их машину, «Фольксваген».

– Когда?

– Каждый раз.

– Но сейчас никакой машины на трассе не было, – замечает Мэтт.

– Может, они оставили ее дальше?

– Ладно, допустим. Но куда ты собираешься идти? Весь лес мы не обойдем.

– Тут есть гора, – парень кивает пару раз, будто сам себе, – я изучил карту.

– Когда ты все успеваешь!

– В газетах писали об убийствах, жертвоприношениях. И если ведьмы и сидят вместе у костра, обсуждая расчлененку, делают они это определенно на горе Симплегад.

– То есть ты привел нас туда, где обычно находят трупы? Молодец! – Мэтт потирает пальцами переносицу и пожимает плечами: – Ты превзошел сам себя, Хэрри.

– Да что ты ко мне цепляешься? – неожиданно возмущается парень. – Хватит!

– Я не цепляюсь.

– А что ты делаешь? Тебя вообще здесь быть не должно.

– Где же я должен быть? – Мэтт наступает на брата и недовольно хмурит брови. – Не думаю, что я мог нормально спать дома, зная, где тебя носит.

– Тогда в следующий раз я ничего тебе не расскажу.

– Эй, прекратите!

– А что он язвит? Черт, Мэтт, ты за сегодня израсходовал свой годовой запас шуток.

– Я просто…

Внезапно из беспросветной темноты леса слышится оглушительный треск, и Мэттью порывисто оборачивается, прикрывая меня и Хэйдана спиной. Он раскидывает руки. Я резко подаюсь вперед, пытаясь вглядеться в темноту, но он не пускает меня.

– Что это было? – его голос четкий, твердый. Парень нагибается, мы с Хэрри ближе становимся друг к другу, столкнувшись спинами. – Вы что-нибудь видите?

– Нет.

– Знаете, я думаю, нам пора возвращаться.

Крепко стискиваю зубы. В эту самую секунду перспектива встретиться с тетушками, приехавшими сюда отдать должное дьяволу, меня совсем не прельщает. Непроизвольно я начинаю мечтать о том, как Норин и Мэри-Линетт сидят дома, пьют чай из какого-нибудь сушеного подорожника и ждут меня, нетерпеливо поглядывая на часы. Едва об этом подумав, замечаю силуэт между черными спутавшимися ветками.

Сердце валится камнем вниз – я это слышу. Мне так страшно, как никогда в жизни не было! И я невольно цепляюсь за руку Мэтта с дикой силой.

– Мэтт, – шепчу я не своим голосом, глядя на тень, плавающую меж деревьев.

– Что такое?

– Мэтт, – вновь повторяю я. Язык меня не слушается, ноги ватные. Я приближаюсь к парню. – За деревьями кто-то есть. Мэтт, за деревьями… там кто-то стоит.

Парень застывает. Хэйдан прилипает ко мне, и я чувствую, как дыбом поднимаются волоски на его шее. Мы буквально сплелись друг с другом, словно если мы втроем мирно замрем, нас примут за уродливое говорящее дерево.

– Кто здесь? – решительно спрашивает Мэтт. – Эй!

Тень не двигается. Мы тоже. Мне хочется верить, что я сошла с ума, мне показалось! Но потом я замечаю, что парни глядят в ту же сторону. И сомнений не остается: мы в лесу не одни. Мэтт осторожно нагибается, пытаясь найти какую-нибудь ветку, а потом выпрямляется и шепчет:

– Пойдемте. Медленно.

– Но…

– Ари, – рычит он, подталкивая меня руками, – живо.

Хэрри берет меня за руку, тянет за собой. А Мэтт ждет, пока мы отойдем хотя бы на пару шагов. Я успеваю только вытянуть ногу, как вдруг происходит нечто невообразимое. По лесу проносится оглушающий волчий вой. Такой, что кровь стынет в жилах, а в глазах темнеет от ужаса! И через пару мгновений из сплетенных толстых ветвей выпрыгивает огромное иссиня-черное животное, которое в кромешной темноте похоже на гигантское чудовище из кошмаров. Я в панике застываю.

– Мэтт!

Парень бросается вперед, из-под ног взлетают сухие листья, животное подается вперед, издает клокочущий рык и, скрипя когтями о засохшую землю, срывается с места.

– Живо! – орет не своим голосом Хэйдан и дергает меня на себя. – Давай же!

Мы несемся сквозь темноту, абсолютно не понимая, что происходит. Мне даже кажется, что бегу не я и сердце по ребрам тарабанит не мое. Смотрю назад, вижу, как усердно работает руками Мэтт, и подавляю застрявшие в горле всхлипы.

Животное разрывает пугающую тишину еще более пугающим рычанием! И голова в ту же секунду наполняется ядовитым ужасом, спутывающим мысли. Ноги ноют. Ребра так горят, что я чувствую жар, прорывающийся сквозь куртку, и мне хочется кричать изо всех сил, но я понимаю, что в этом нет смысла. Нужно просто бежать. Бежать! Бежать!

– Ари! – кричит Хэйдан – он упал, врезавшись в землю, и застыл, откинув назад голову.

Черт! Я кидаюсь к нему.

– Нет, Хэрри, нет, вставай, вставай! – я тащу Хэйдана за плечи. – Вставай!

Он, покачиваясь, поднимается на ноги, опираясь на меня. Я собираюсь бежать дальше, но тут замечаю, что на нас летит гигантское черное пятно.

Я уверена, это последний момент в моей жизни. Темнота, ужас. Неужели это все, что я почувствую, прежде чем умру? Глупо. Но…

Неожиданно перед нами возникает Мэтт. Он лихо размахивает палкой, кричит, и чудовище натыкается на толстенную ветку, та ломается с глухим треском, врезавшись в уродливую морду. Я распахиваю глаза. Мэтт, тяжело дыша, глядит на нас.

– Быстрее, – шепчет он, откашливается и повторяет уже громче: – Быстрее!

Мы срываемся с места. Вот уже видны красные габаритные огни машины. Дьявол, я должна добраться, я должна это сделать! Резче работаю руками. Давай! Давай!

Парни несутся рядом, топот от наших кроссовок эхом разносится по лесу, отражаясь от слившихся с ночью стволов деревьев. Мы бежим и смотрим на старый, разваливающийся пикап Хэрри как на райские врата.

– Хэйдан, ключи! Доставай ключи!

Рычание за спиной становится таким оглушающим, и я жду, что толстенные лапы зверя вот-вот окажутся на моих плечах! Хэрри вытаскивает из кармана связку ключей. Он врезается в крыло машины, как торнадо, распахивает дверь, усаживается за руль, а мы с Мэттом стремительно обегаем пикап. Осталось совсем чуть-чуть! Совсем! На повороте я поскальзываюсь, но быстро поднимаюсь. Открываю дверцу, запрыгиваю в салон, оборачиваюсь и вижу два красных глаза прямо за спиной Мэттью.

– Мэтт! Мэтт! – я хватаю парня за толстовку и дергаю на себя. Хэрри газует, машина срывается с места, и мы захлопываем дверь уже на ходу, оставляя позади воющее и цепляющееся когтями за асфальт чудовище.

Проклятье!

Я сижу рядом с потным, задыхающимся Хэрри. Онемевшими пальцами продолжаю сжимать кофту Мэтта. Парень заваливается на меня. Какое-то время мы молчим и дышим так громко, что заглушаем рычание двигателя, но затем молчание прерывает мой смех, я откидываю назад голову, чувствую, как вздрагивает Хэйдан, и в истошном приступе паники, который случается лишь у сумасшедших, начинаю хохотать, как будто только что посмотрела самую смешную комедию в мире.

Уже через несколько секунд мой смех подхватывают и парни. Мэтт наконец-то садится ровно, закрывает ладонями лицо и кричит:

– Вот же дерьмо!

– Дерьмо было бы, если бы мы там остались! – вяло улыбаясь, сообщает Хэрри, и на моем лице застывает задумчивое выражение: черт, умереть в лесу, потому что мы гнались за моими тетушками, которые вроде бы как практикуют вуду-магию, – паршивая ситуация.

– Что это было? – спрашивает Хэйдан. – Койот?

– Снежный человек.

– Я серьезно.

– А как ты думаешь? – Меня до сих пор трясет. – Волк, наверно. Большой волк.

– Уж точно не твои родственники, – рассуждает Мэтт и откидывается на сиденье, не в силах больше ровно держать спину. – Поверить не могу.

– Я тоже! – поддакивает Хэрри. – Ты его так откинул, будто в бейсбол играешь.

– Я спасал твою жизнь, если что.

– Я заметил.

– Невероятно, – комментирую я и смотрю на парней. Мэтт лежит с закрытыми глазами, а пальцы Хэйдана до сих пор дрожат. – Больше никаких походов по ночному лесу Астерии.

– По крайней мере без оружия.

– По крайней мере больше никаких походов, – уточняет Мэтт, искоса глядя на брата.

– Но мы ведь ничего не узнали! – Хэрри хмурится, а я облегченно выдыхаю. Главное, мы живы. А со своими тетушками я утром разберусь… Разве что-то может быть страшнее зверя, поджидавшего нас в кромешной темноте?

Я отворачиваюсь и крепко прикусываю губу. Одна деталь не дает мне покоя: тень, которую я видела, принадлежала явно не животному. Эта тень принадлежала человеку.

Глава 7

Новые впечатления

Мы подъезжаем к моему дому в третьем часу ночи, пикап с рычанием останавливается.

– Эй, Ари, – Мэтт кивает в сторону коттеджа и выпрямляется, – машина твоих тетушек.

Да, серебристый «Фольксваген» стоит во дворе. Мне становится не по себе, а живот скручивает судорогой.

– Черт, они дома.

– Как они добрались быстрее нас? – не понимает Хэрри.

– Может, они не прогуливались ни по какому лесу. Как считаешь?

Мэтт открывает дверь, пропускает меня, и я выпрыгиваю из машины. Окна дома освещены. Тети не спят. Почему-то я не удивлена.

– Что ж, я надеялась, мы поговорим утром. Видимо, придется сейчас.

– Тем лучше, Ари, – говорит Мэтт. – Сама подумай, к чему тянуть? Разберись со всем прямо сейчас и забудь об этом.

– Наверное, ты прав.

– Я прав.

– Какой самодовольный.

– Иди! – Мэтт взъерошивает мне волосы, и я, защищаясь, отталкиваю его, мы улыбаемся, и на душе становится немного легче. Возможно, ничего страшного в моем разговоре с тетушками нет. Я хотела узнать правду? Вот и узнаю. – Завтра увидимся на твоем любимом предмете.

– Договорились. Пока, Хэрри! – Я подбегаю к водительскому окну и едва не сталкиваюсь с Хэйданом лбами: – Спасибо тебе.

– Обращайся! – парень довольно улыбается. – Это ведь не последняя наша вылазка?

Хитро прищуриваюсь и, приблизившись к Хэрри почти вплотную, шепчу:

– Возможно, только не говори Мэтту, а то его хватит приступ.

– Заметано!

Мы прощаемся, я слежу за тем, как старый пикап, кряхтя, трогается с места. Что ж, пути назад нет. Я смотрю на коттедж и киваю сама себе:

– Отлично. Я справлюсь.

Сказать проще, чем сделать. Но внезапно я понимаю, что именно мои тети виноваты в том, что со мной творится. Я сидела бы дома, если бы они не вели себя так странно, и нашим с ребятами жизням ничего не угрожало, если бы Норин и Мэри-Линетт не секретничали.

Открываю дверь, захожу в дом. Кого я пытаюсь обмануть? От меня всегда были одни проблемы. Мама видела во мне гигантскую гормональную бомбу, которая не заботится о себе, о своем будущем и о том, что важно для сорокалетних старперов, но по необъяснимым причинам абсолютно безразлично мне. Я с ней ссорилась. Она проводила беседы, словно я ее очередной трудный подросток, балансирующий на грани срыва. И мы не слышали друг друга, как ни старались. Я не слышала. И не хотела.

Возможно, теперь я понимаю, что должна была вести себя иначе с мамой, а не с кем-то другим. Мамы больше нет. Значит, и исправляться мне больше незачем.

– Что? Это? Значит? – железным тоном восклицает тетя Норин и оказывается прямо у меня под носом. Я даже не заметила, как она пришла! Моргнула – и вот она стоит на высоченных каблуках передо мной, сердито хмуря черные брови.

Так. Стоп. На высоченных каблуках?

Я растерянно смотрю на тетю и встряхиваю волосами. На ней белая блузка и черная юбка-карандаш. Волосы уложены. Губы подведены темно-бордовой помадой.

Наверное, монстр все-таки догнал меня и я мертва! В реальности эта женщина носит свитеры под горло – даже при невыносимой жаре – и широкие брюки!

– Где ты была? – кричит Норин. – Черт возьми, где тебя носило, Ари?

– Норин, прекрати, – проситт Мэри-Линетт и выходит из кухни. На ней тоже белая блузка, вот только вместо юбки черные узкие штаны с завышенной талией.

– Не прекращу.

– Главное, она здесь.

– Да, я здесь, – соглашаюсь я и перевожу взгляд на тетю Норин: – А вот куда пропали вы?

– При чем тут мы? Ари, где тебя носило? Ты видела, который час?

– Я просто…

– Что? Мы места себе не находили! – Норин недовольно машет руками, распускает иссиня-черные волосы, и они каскадом падают на ее худые плечи. Я никогда не видела ее с распущенными волосами. Норин очень красивая. Она расхаживает в новых туфлях по комнате, покачивая головой. А я окончательно запутываюсь. Что происходит? – Безумие, невероятно.

– Где ты была, Ари? – снисходительным тоном спрашивает Мэри. – Мы переживали.

– Я хотела… – Так, довольно странно будет взять и признаться.

– Что хотела?

– Хотела прогуляться, – осторожно начинаю я. – Почему вы уехали?

– А мы не можем уехать?

Хороший вопрос. Но меня так просто не поймаешь. Я усмехаюсь:

– Можете. Но почему посреди ночи?

– Потому что бары не работают по утрам, дорогая моя Ари. – Мэри-Линетт сплетает на груди руки и дергает уголками губ, будто спрашивая: ну и что теперь ты скажешь?

Я хмурюсь:

– Бары?

– Да, бары.

– Но…

– Какая разница, куда ходили мы, Ари. – Норин порывисто стягивает с ног туфли. Не знаю почему, но мне становится не по себе. Я неожиданно понимаю, что действительно не должна была убегать из дома посреди ночи, чтобы подловить тетушек на том, что вполне может являться плодом моего воображения. – Мы приехали, а тебя нет.

– Я гуляла с друзьями.

– С какими друзьями?

– С братьями Нортонами, – пожимаю плечами и решаю сыграть невинность. Что ж, никто не говорил, что будет просто. Признаваться я не собираюсь. – С Мэттом и Хэрри.

– Ты гуляла по Астерии с двумя мальчиками?

– С парнями.

– С парнями, – исправляется Норин и устало глядит на Мэри-Линетт. – Теперь-то нам гораздо легче, правда, Мэри?

– Не знала, что вы бываете в барах.

– А я не знала, что ты сбегаешь из дома.

– Я не сбегала, просто решила прогуляться.

– Нельзя просто прогуливаться ночью, Ари.

– Может, я буду делать то, что хочу, как считаете? – я стискиваю зубы. Не думала ссориться, но сейчас завожусь: – Что еще запрещается?

– Запрещается все, что подвергает твою жизнь какому-либо риску.

– Но я ничего такого не сделала! – Ну да, кроме того, что уехала из города, бродила по лесу и еле унесла ноги от бешеного волка, койота, или бог знает кого.

– Сделала. Ты ушла без разрешения.

– Моя мама умерла. У кого мне его спрашивать?

– Ари! – восклицает Мэри-Линетт, а Норин растерянно застывает. Она смотрит мне в глаза и не шевелится, будто я заморозила ее страшным заклинанием; молчит, но в этом ее молчании гораздо больше смысла, чем в целой огненной тираде.

Неожиданно я понимаю, что перешла черту. Сказала полную глупость.

Мне становится стыдно. Я виновато смотрю на тетушек.

– Простите, я не хотела, – тихо говорю я. – Правда, я не подумала.

– Впредь думай, – отрезает Норин и становится самой собой – спокойной, холодной. Она бросает на пол туфли. Собирается уйти, но поворачивается и смотрит на меня: – Никогда больше так не делай.

Я ничего не отвечаю. Сжимаю кулаки и слежу за тем, как тетя поднимается по лестнице на второй этаж. Мне так стыдно, что кожа вспыхивает. Что на меня нашло?

– Ты в порядке? – спрашивает Мэри-Линетт. Она выглядит уставшей.

Я поправляю волосы и киваю:

– Да. Все в норме.

– Ты правда была с братьями Нортонами?

– Правда.

– Они хорошие ребята.

– А вы? – интересуюсь я, переминаясь с ноги на ногу.

– Что мы?

– Вы были в баре?

Тетя Мэри вымученно улыбается и прислоняется к дверному косяку.

– А где мы еще могли быть, Ари? Что ты навыдумывала?

– Я волновалась.

– Норин целый день была как на иголках… Я решила вытащить ее в бар отдохнуть. Здесь нас не особо любят, и мы поехали в Дилос. Уже через несколько минут она взбунтовалась.

– Кто бы сомневался! – я усмехаюсь.

– Ну, попробовать стоило, – подыгрывает Мэри-Линетт и пожимает плечами. – Меня из бара не вытащишь, а она сразу домой захотела. Вот мы и вернулись.

– А меня нет.

– А тебя нет.

– Но я в порядке. Правда! Я просто прошлась с ребятами, и все.

– И где вы гуляли?

– Везде. – Я неопределенно взмахиваю руками: – До школы, по площади.

Мэри медленно кивает и выключает свет в смежной комнате.

– У тебя листья. В волосах. – Она приближается ко мне, невесело улыбаясь, а я стыдливо отворачиваюсь. Черт возьми, неужели и правда подловили? – Просто спрашивай.

– О чем?

– Обо всем, Ари. Ты хочешь о чем-то спросить?

Я растерянно кусаю губы, а Мэри-Линетт смотрит на меня так пристально, что я чувствую себя прозрачной. Такое ощущение, что она видит меня насквозь.

– Есть что-то, что тебя волнует?

У Мэри поразительные глаза – гипнотизирующие. Но я умудряюсь спокойно ответить:

– Нет.

– Ты уверена?

– Да, серьезно. – Я выдавливаю улыбку: – Меня ничего не волнует.

– Ну, как скажешь. – Мэри поднимает туфли сестры и усмехается: – Если ты хотела прогуляться, нужно было только сказать.

– Я уже поняла, тетя Мэри. Серьезно. Я плохая племянница. И прочее в этом духе.

– Отлично. Надеюсь, мы больше не столкнемся с похожей проблемой.

Нерешительно растягиваю губы в улыбке и шепчу:

– Да уж, я тоже на это надеюсь.

– Ты бы их видел!

– Все так паршиво? – Хэйдан плетется рядом и виновато кривит губы, словно это он вчера потащил нас в лес. Солнце блестит в его широких очках. Запах на улице стоит такой приятный, что я дышу глубоко-глубоко! Запах скошенной травы. И даже несмотря на то что сейчас мы в школе и мне четыре часа пытались вбить в голову молекулярную химию, чувствую я себя отлично. Еще бы не мучилась из-за разговора с тетями, и было бы вообще прекрасно. – Ты еще здесь?

– Да, просто задумалась.

– О чем?

– О том, как все это глупо. – Мы плетемся к столикам на улице. Обедать в столовой я категорически отказалась. Разве можно сидеть в помещении в такую погоду? – Мы искали их в лесу, а они ездили в бар. И ведь правда ездили. Нарядились, накрасились.

– Серьезно?

– Я тоже удивилась! Даже тетя Норин нацепила туфли на каблуках. А тетя Норин и каблуки – это так же странно, как я и… не знаю что. После химии мозги отказываются соображать.

– Ты сказала им, где мы были? – Хэрри чешет шею. – Надеюсь, нет, потому что…

– …потому что это полное безумие. Давай притворимся, что мы никуда не ездили, а?

– Хорошо. Давай.

Парень усмехается, а я замечаю, как он хромает на правую ногу.

– Хотя позабыть трудно, когда ты тащишься как калека.

– Ну, прости. Я рухнул прилично. Нога здорово болит.

– Может, нужно к врачу сходить?

– Кому? – неожиданно рядом возникает Мэтт.

На нем черная футболка с V-образным вырезом и черные штаны. Он перекладывает учебники из одной руки в другую и интересуется:

– Все в порядке?

– Почему у тебя на лице вечно такое выражение? – спрашиваю я, пытаясь подавить смешок. Мэтт вскидывает брови:

– Какое еще выражение?

– Озадаченное.

– Скорее несчастное, – добавляет Хэрри.

– Ты так смотришь на нас, словно впереди как минимум конец света, – продолжаю я и кладу ладонь на плечо парня. – Давай же, Мэтт, улыбнись!

– Нормальное у меня выражение, – отстраняясь, ворчит он.

– Нет. Такое ощущение, что проблемы всего мира свалились тебе на голову.

– Я просто толком не спал.

– Мы тоже. Я рассказывала Хэрри о том, как тепло меня встретили дома.

– Тебе влетело? – прищурившись, интересуется парень, и мы втроем усаживаемся за деревянный столик под массивным дубом.

Людей на улице не так уж и много, но все равно стоит гул. Издалека доносятся стуки баскетбольных мячей, девушки из команды поддержки репетируют речовки. Неожиданно мне кажется, что я многое упускаю, зарывшись с головой в собственные проблемы, тайны и расследования, которые, возможно, не имеют никакого смысла. Но потом вспоминаю, как рухнуло все в Северной Дакоте. Стоит ли вновь начинать то, что когда-нибудь закончится? Стоит ли прикладывать усилия и стараться до стертых в кровь пальцев, если любое начинание имеет свой конец?

– Да уж, ей влетело.

– Не то чтобы влетело, – отмираю я и кладу сумку на колени. Я опять отключилась! Нужно что-то делать с этим. – Но приятного мало. Оказывается, Норин и Мэри были в баре. Развлекались как обычные люди.

– Вот видишь, а ты волновалась, – говорит Мэтт. – Дело закрыто?

– Да, – я довольно киваю. – Займусь, пожалуй, биологией.

– Тебе не помешало бы.

– Ой, замолчи.

– Нет, я серьезно, Ари. Есть время подумать о себе. Как считаешь?

– Это ты о чем? – я хмурю лоб.

– Он предлагает тебе примкнуть к какому-нибудь стадному виду спорта, – Хэрри усмехается и нервно вертит замок от молнии на джемпере. – Глупости.

– Я предлагаю заняться чем-то, что отвлечет от детективных расследований.

– Может, мне еще и помпонами пойти махать? – прыскаю я и закатываю глаза. Меня почти выворачивает наизнанку. Никогда не могла терпеть этих тощих булемичек, которые специально записывались в группу поддержки, дабы расхаживать по коридорам в безумно коротких юбках.

– Какие помпоны? Ты и чирлидеры? Я бы посмеялся, – Мэтт искренне улыбается, а я растерянно вскидываю брови. Неужели мне удалось его рассмешить?

– Интересно, что именно тебя так позабавило.

– Ты неуклюжая.

– Неуклюжая? – Не ожидала, что он ответит, но лучше бы он молчал. – Что?

– Еще ты непослушная, а в спорте нужна дисциплина.

– Ну, по части дисциплины ты у нас мастер. А еще по части скуки и занудства.

– Занудства? – встретившись со мной взглядом, восклицает Мэтт. – Я рационален.

– Рационален? Ты? Человек, который записался на спортивную стрельбу из лука? – я качаю головой и слышу, как хохочет Хэрри. – Прости, но это не так.

– Меня записал отец.

– И «Пятьдесят оттенков» читала Джил. Мы знаем, что ты любишь оправдываться.

Мэтт закатывает глаза и выдыхает:

– Ты и недели не продержалась бы в группе поддержки.

– Чтоб ты знал, я занималась гимнастикой!

– И что?

– А то, что с дисциплиной у меня все в порядке.

– Тогда запишись, – парень усмехается и облокачивается на стол. – Не знаю, хватит ли у тебя смелости, но я посмотрел бы на Ариадну Блэк, выкрикивающую на стадионе речовки.

– Глупые речовки.

– У тебя есть возможность это исправить.

– Откуда ты такой взялся? – морщусь я и смотрю на Хэрри. – Его что, крестила сама Дева Мария? Что не фраза – библейское наставление.

– Он постоянно осуждает церкви в нашем городке, – заговорщически шепчет Хэйдан и наклоняется ко мне вплотную, – и я начинаю думать, что делает он это специально, чтобы никто не догадался о его безмерной любви к Господу!

– О, это все объясняет!

– Я еще здесь, – Мэтт машет ладонью, – и все слышу.

– Он нас слышит, – шепчу я, – наверное, использует особые занудские приемчики.

– Очень смешно, Ари.

– А у тебя есть чувство юмора, Мэтт?

Мы смотрим друг на друга слишком долго… Мне даже становится неловко, и я хочу отвести взгляд, но проблема в том, что не могу: у Мэтта красивые глаза. Я неожиданно думаю об этом и сама сбиваю себя с толку. Обычные глаза, вполне обычные.

К нашему столику подходит светловолосая девушка, но я не успеваю ее рассмотреть. Солнце светит очень ярко, и лицо незнакомки остается темным от бликов.

– Мэтти! – широко улыбнувшись, она садится рядом с Мэттом и обнимает его за шею. Кажется, я догадываюсь, кто это. – Я думала, ты в столовой.

– Нет, Джил. – Парень поправляет волосы, упавшие девушке на лицо, и лучезарно лыбится. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался. – Решил с Хэрри посидеть.

О, видимо, я тут случайно оказалась. Вклинилась в общение братьев. Мило.

– Я Джил, – сообщает блондинка и протягивает мне руку.

– Ари.

– Я знаю. Вся школа знает.

– И это классно.

– Прости. Не надо было говорить? Думаю, ты и так это понимаешь. – Джил, или как ее там, поправляет светло-русые волосы медового оттенка и смотрит на Мэтта. Он с нее глаз не сводит, как завороженный. – Что? Чего ты так смотришь?

– Я соскучился.

Соскучился? Нас с Хэйданом практически одновременно передергивает. О боги, кто этот человек и где занудливый и скучный Мэтт? Теперь и я не прочь послушать его библейские наставления.

– Пройдемся? – предлагает Джил, и Мэтт спокойно кивает.

Он поднимается и забирает рюкзак девушки, чтобы та не таскала тяжести. Смотреть на это грустно и противно одновременно. Я никогда раньше не видела, чтобы парень так заботился о девушке. В этом нет ничего невероятного, но в груди у меня жжет и колет.

Ребята уходят, Мэтт обнимает Джил за талию, а она кладет голову ему на плечо.

– Удивительно, правда?

– Что именно? – я перевожу взгляд на Хэйдана и откашливаюсь. В горле першит.

– Конец сентября, а солнце палит как летом!

Я криво улыбаюсь. Да уж.

– О чем задумалась?

– Я? Ни о чем. С чего ты взял?

– Ты постоянно отключаешься, летаешь в своих мыслях.

– Мы знакомы три дня. – Я толкаю парня плечом и смеюсь: – Откуда тебе знать?

– Я же люблю наблюдать, забыла? – Хэрри вздыхает и поднимается. – Идешь?

– Конечно.

Мы так и не перекусили. Нужно будет поесть во время следующего перерыва.

– И сколько они уже вместе? – небрежно интересуюсь я, хотя для меня это не так уж важно. Хотя черт поймет этот язык, эти мысли. Иногда слова сами срываются, и у тебя не получается их контролировать.

– Ты про Мэтта и Джил?

– Да.

– Года полтора.

– Серьезно?

Хэрри кивает и подвигает очки на переносицу:

– Это аномалия на самом деле.

– Почему?

– Потому что отец Джил проводит воскресную службу.

– Что? – я ошеломленно распахиваю глаза. – Ты смеешься сейчас?

– Нет, правда! Жизнь интересная штука, верно? Мэтт терпеть не может все эти наши походы в церковь, но сам встречается с дочерью пастора. А говорят, магии не существует.

– Это странно.

– Более чем. Но Джил появилась в его жизни в нужный для него момент, поэтому он держится за нее, как за спасательный круг.

– В какой момент? – Мы останавливаемся под козырьком столовой. Мне хочется знать правду. Хочется знать о братьях больше.

Хэйдан грустно хмыкает. Я и забыла, что больно бывает всем, не только мне. Что не только я скрываю страшную тайну, не только мне по ночам снятся кошмары. Хэрри в нерешительности потирает пальцами подбородок, а я встряхиваю волосами:

– Можешь не отвечать.

– Да это не тайна. Мы ведь сводные братья, знаешь?

– Я уже отошла от шока, – усмехаюсь я, пытаясь разрядить обстановку.

– Мой родной отец ушел давным-давно. Я его даже не помню. А вот мать Мэтта…

– Что с ней?

– Она умерла от лейкемии. Пять лет назад.

– Умерла? – В груди все скручивается. Меня обдает жаром. Я вспоминаю свою маму, и становится еще больнее, словно кто-то разбивает ребра и прорывается к сердцу. – Хэрри, мне очень жаль.

– Сначала умирает мать, а потом через год отец встречает новую женщину.

– Твою маму?

– Да. Они сошлись, ну и ты понимаешь, отношения у нас не сразу наладились.

– Представляю.

– Долгое время с Мэттом даже в комнате нельзя было оставаться. Он с ума сходил.

– Что изменилось? – Я прислоняюсь спиной к стеклянной перегородке.

– Спроси у Мэтта, – Хэйдан пожимает плечами. – Я никогда с ним не говорил об этом. Он изменился – и слава богу. Не важно почему. Главное, с тех пор мы не враги.

Я киваю. Едва ли сейчас найдется семья, у которой все в порядке, нет проблем. Разве сейчас кто-то по-настоящему счастлив? И разве это возможно? Людей уничтожают другие люди. Людей уничтожают внешние неприятности. Люди уничтожают сами себя.

Всегда есть то, что сделает тебя несчастным. Всегда.

– Года два назад он познакомился с Джил и совсем изменился. – Хэрри мечтательно улыбается и глядит на меня из-под опущенных ресниц: – Кто бы мог подумать, что бывает и счастливый конец, правда? Что люди находят других людей. Что люди любят.

– Да. Мир большой, людей много – и все они чужие.

– Но иногда что-то щелкает. Верно?

Я задумчиво смотрю на пустующий столик, где мы сидели несколько минут назад, и чувствую, как внутри холодеет. Не понимаю, что именно меня так коробит.

– Не знаю. – Почему мне неприятно слышать это? Я пытаюсь заткнуть необъяснимым ощущениям глотку. Откуда они вообще взялись? Что это? – У меня никогда не щелкало.

Я больше не смотрю на столик. Мы уходим.

Глава 8

Секреты дома Монфор

Я прохожу на кухню и вижу Мэри-Линетт. Одной рукой она помешивает суп, другой держит книгу. Лицо у нее серьезное, словно она пытается разобраться в конструировании дельтапланов. Я усаживаюсь за стол и кладу перед собой руки.

– Не думала, что готовка – это так сложно.

Мэри растерянно оборачивается. Вид у нее смешной. Волосы завязаны в небрежный пучок, на футболке пятна от воды. Она взмахивает лопаткой и усмехается:

– Это какая-то адская околесица! Не понимаю, как Норин справляется. Соли по вкусу и приправ по вкусу. Всего по вкусу, и получается какая-то отрава! И, черт возьми, как тут иначе, если в рецепте ничего толком не написано?

Я криво улыбаюсь и спрашиваю:

– А где тетя Норин?

– Она уехала.

Мне становится не по себе. Я нервно переплетаю пальцы:

– Уехала?

– Ага. Знакомая позвала в Дилос. – Мэри пробует суп и морщится: – Черт! Не хочу тебя огорчать, но, наверное, мы закажем пиццу.

Дилос – крупный город в тридцати километрах от Астерии. Там покупают продукты, одежду, туда ездят отдыхать, время от времени выбираясь на свободу, несмотря на то что репутация у городка криминальная.

– Надеюсь, она уехала не из-за меня? – глухо спрашиваю я. Идиотский вопрос, но не думаю, что в отношениях детей и взрослых вообще бывают умные вопросы.

– Кто?

– Норин.

– Пфф, что за глупости? Ты-то тут при чем?

– Мы вчера плохо поговорили.

– Если бы она уезжала каждый раз, когда мы с ней ссоримся, она здесь вообще не появлялась бы! – Мэри вытирает руки и со вздохом плюхается напротив. Вид у нее усталый, измученный, словно она не готовить пыталась, а как минимум сажала самолет в экстремальных условиях. – Ты ведь не против пиццы? Или можем заказать китайскую лапшу.

– Мне все равно. Честно, – я улыбаюсь и впервые чувствую себя прекрасно. Никаких тайн, никакого страха, будто мои родственники двинутые. Мы такие же, как и все.

– Как дела в школе?

– Я записалась в группу поддержки.

– Что? – прыскает Мэри и вскидывает брови. – Серьезно?

– Завтра отбор. Но я ведь занималась гимнастикой, так что… – Со скучающим видом осматриваю яблоки, красиво разложенные на тарелке, и пожимаю плечами.

– Не знала, что ты хочешь быть чирлидером.

– Я и не хочу. Вообще это спор. – Улыбаюсь, вспоминая Мэтта, и ударяюсь лбом о поверхность стола. – Я должна продержаться хотя бы неделю. Только бы не сорваться. Терпеть не могу этих худющих идиоток.

– Ну, ты тоже худая…

– Они еще худее. – Я смотрю на тетю и морщусь: – Кости, просто торчащие во все стороны кости, правда! И безумно короткие юбки, едва прикрывающие зад.

– Если ты их ненавидишь, зачем согласилась? – Мэри-Линетт хмурит брови, а затем вдруг придвигается ко мне близко-близко и коварно улыбается: – А с кем ты поспорила?

– С другом.

– И друг наверняка очень симпатичный.

Я смущенно краснею и выдыхаю:

– Тетя Мэри!

– Что? – она театрально хлопает ресницами. – Будто бы мне не было семнадцать.

– Такое ощущение, что кое-кто до сих пор не вышел из этого возраста.

– Лучше быть вечным ребенком, чем старой каргой!

– Мэтт вполне обычный.

– Мэтт, – пробует имя на вкус Мэри-Линетт и щурится. – Тот самый, с которым ты гуляла вчера ночью «до школы и по площади»? Мэтт Нортон?

– Я гуляла не только с ним. Мы были втроем, – защищаюсь я, – еще Хэрри.

– Но поспорила ты с Мэттом.

– Да.

– И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?

– Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала, – я закрываю ладонями лицо и не могу сдержать стон. Черт, сердце колотится как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.

– И, кажется, именно он встречается с Джиллианой Хью – дочерью пастора.

– Откуда ты все знаешь? – удивляюсь я.

– Городок-то маленький…

– Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас с тетей Норин хобби.

– И что на кону?

– В смысле?

– На что вы поспорили? – Мэри довольно ухмыляется и кивает: – Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари! По части мальчиков я просто гуру.

– Мне не нужны советы по части мальчиков, – смущенно отвечаю я. – К тому же мы с ним толком и не спорили. Просто так, к слову пришлось, и я решила попробовать.

– Ох, осторожнее, моя милая.

– В каком смысле?

Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев:

– Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.

Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза:

– Мое сердце действительно разобьется… если мы прямо сейчас не закажем пиццу.

Тетя усмехается, а я хитро смотрю на нее. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.

Более того, я умею убеждать людей в том, что никаких тайн нет.

На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: «Пицца в холодильнике, и да, я никудышная тетя».

Улыбаюсь и сажусь за стол. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне, сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю – и это страшно.

Я понимаю, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать «мне лучше», потому что это не просто предложение. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, Лора превращаются в призрачные силуэты. Боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту, мне больше не за что будет ухватиться.

Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Пора опомниться и перестать гоняться за молниеносными секундами.

Мотаю головой, отгоняя печальные мысли, и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки.

Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. На что я жалуюсь? Сама записалась.

Сегодня дома поразительно тихо, слышно лишь тиканье старинных часов.

«Дома» – интересно, когда это место стало мне домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жили и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфоров рождались и умирали в этом особняке. И, как бы жутко это ни звучало, но данный доисторический склеп – мое родное пристанище.

Не хочу больше думать о том, как много смертей знали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто ставлю тарелку в мойку и быстро выхожу.

Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.

В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания.

После четвертого урока я бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этому запаху. Мой мозг помнит: когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо.

В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Неужели нечего больше обсудить?

– Блэк? – звучит низкий голос, и я понимаю, что около стены стоит тренер, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней:

– Да.

– Ты как раз вовремя.

– Я очень дисциплинированная, – улыбаюсь я, почему-то вспомнив слова Мэтта.

Однако тренер поднимает серые глаза и грозно смотрит на меня. Ладно-ладно, шутки с ней отпускать не стоит. Уяснила.

– Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.

– Уже? Но я ведь не проходила отбор.

– В твоем деле написано, что ты занималась гимнастикой пять лет.

– Ну да.

Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает:

– У меня центровая подвернула лодыжку. Встанешь на ее место.

И все? Тренер уходит, девушки снуют туда-сюда. Я гляжу на них и думаю: еще есть возможность убежать и не натягивать эту уродливую синюю форму! А потом мне становится грустно. В конце концов, надо как-то заполнять будни, а я ничем, кроме гимнастики, не занималась.

Я скептически осматриваю форму: короткую пышную юбку и топ. Что ж, могло быть и хуже. Или не могло? Усмехаюсь и одеваюсь, прокручивая в голове варианты следующих нескольких часов моей жизни.

Завязываю волосы в хвост, оттягиваю вниз юбку, которая, естественно, длиннее не становится, и выхожу из раздевалки. Все занимаются на улице. Это мне приходится по вкусу, на солнце так хорошо. Прикрываю глаза и глубоко выдыхаю.

– Ты стоишь на беговой дорожке, – говорит мне кто-то.

Не знаю, какого черта все решили, что мне можно указывать, но я определенно хочу развеять этот миф. Оборачиваюсь, сжав кулаки, и натыкаюсь на смышленый взгляд какого-то парня. Он стоит передо мной, скрестив руки. На лице играет улыбка, свойственная лишь самоуверенным идиотам, которые, к сожалению, с легкостью покоряли мое сердце в старой школе. И мне ничего не остается, как разжать ладони.

– Я мешаю?

– Смотря кому, – отвечает незнакомец. Он улыбается, а я хмыкаю. Боже, да он со мной флиртует! Забыл, наверное, что я посланник дьявола? – Я Логан.

– Классно. Мое имя ты наверняка знаешь.

– С чего вдруг?

– Ну, я что-то вроде знаменитости в этой школе.

– И что ты натворила?

– Приехала, – поясняю я, натянуто улыбаясь, и поправляю чертову юбку. Ветер то и дело лихо подбрасывает края, и мне дико неловко, словно я вышла на улицу голышом.

– Не вижу в этом ничего плохого. К тому же…

Парень замолкает, а я с любопытством смотрю на него.

– Что? – Я расправляю плечи: – К тому же что?

Логан вновь переводит на меня взгляд. Глаза у него нежного коричневого оттенка. В долю секунды он оказывается ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона и его горячее дыхание на своей щеке.

– К тому же не всем так идет эта форма. – Ого, а он смелый. Парень отстраняется, я внимательно смотрю на него. – Еще увидимся, Ари.

Не успеваю ничего ответить, как Логан испаряется, оставив меня наедине с моими мыслями. Не думала, что в этой школе найдется еще один человек, решившийся поговорить со мной.

Осматриваюсь и замечаю вдалеке знакомое лицо. Убедившись, что тренер еще не собрала девочек, иду к Мэтту.

Он одет в серую футболку и спортивные широкие штаны. Сосредоточенно глядит на мишень и натягивает тетиву. Звучит свист. Стрела несется вперед, слившись с зеленым покрытием стадиона, и вонзается в мишень с глухим стуком. Я присвистываю:

– Неплохо.

Мэтт оборачивается. Собирается что-то ответить, но потом, видимо, замечает на мне синюю форму чирлидиров и довольно улыбается:

– Не может быть! Наверное, стрела отскочила и прилетела мне прямо в голову.

– Ого, да ты и шутить умеешь, – парирую я, отнимая у парня лук. Оружие тяжелое, я никогда прежде не держала его в руках, с интересом осматриваю деревянную дугу и вновь гляжу на Мэтта. На его лице играет воодушевленная ухмылка. – Чего ты смеешься?

– Я и не думал смеяться. – Он вскидывает ладони в сдающемся жесте: – Честно!

– Ага, я все вижу. Тебе не нравится эта чудесная форма?

– А на тебе что-то надето?

– Между прочим, тому парню понравилось.

Мэтт следит за моим взглядом и кривит губы:

– Логану? Я и не сомневался.

– Это была твоя идея, помнишь? Начать новую жизнь, заняться собой. Вперед, «Вороны», и все в этом духе.

– «Соколы».

– Да хоть воробьи.

– Ари, ты нормально выглядишь и правильно сделала, что решилась. – Мэтт забирает у меня лук. Мы стоим близко друг к другу. Не знаю, замечает ли он, но мне гораздо спокойнее, когда его тень закрывает меня от посторонних глаз.

– На нас смотрят, – неуверенно говорю я. Не знаю, с какой стати сказала это Мэтту, но мне кажется, я могу ему доверять. – Они пялятся так, словно…

– Ари!

– Серьезно. Они постоянно смотрят: здесь, на уроках, на улице.

– Пусть смотрят.

– Но я так не могу! – я гляжу в синие глаза парня. Он озадаченно хмурит лоб и придвигается ко мне еще ближе. – Мне сложно, понимаешь? Я вроде бы как стараюсь не обращать внимания, но это жутко раздражает, у меня уже даже сил нет.

– Ари! – Мэтт неожиданно кладет ладонь мне на плечо. – Успокойся! Знаешь, о чем я подумал, когда впервые тебя увидел?

Покачиваю головой и усмехаюсь:

– Неужели эта чудачка действительно слушает «Рамоунз»?

– Я подумал, что ты очень смелая.

– Смелая, – эхом повторяю я и растерянно хлопаю ресницами. – Но почему?

– Ты спокойно подошла ко мне, поздоровалась.

– Так делают все, Мэтт.

– Не все. Я не смог бы.

– Да ладно! – я легонько толкаю парня в бок и смущенно улыбаюсь. – Ты бы заговорил, я точно знаю.

– Да у меня живот сводит, когда я с незнакомцами разговариваю.

– Ну-ну!

– А еще я никогда первый не подхожу. Волнуюсь так, что ладони потеют.

– Да ты врешь.

– Ну… – Мэтт задумывается, – ладно. Допустим, живот у меня и не сводит, – он улыбается широко и искренне, и я рада, что теперь и мне досталась не фальшивая, а искренняя улыбка. – Но ты все равно смелая, Ари.

Выпрямляюсь и довольно улыбаюсь. Находиться рядом с Мэттом так легко и привычно, будто мы знакомы уже несколько лет. Мне приятно слышать его смех и видеть ямочки на щеках. Мне приятно просто быть здесь. Неожиданно я рада, что не струсила и подсела к нему на биологии. Возможно, мы станем хорошими друзьями.

– Если ты и правда так думаешь, я тебе поверю. Так уж и быть.

– Так уж и быть, – улыбаясь, повторяет он.

Я покачиваюсь на носках:

– Ну пойду выкрикивать идиотские лозунги. Может, сочиню речовку про форму?

– Ари, ты хорошо выглядишь.

– О, – я игриво вскидываю брови и улыбаюсь, – это мне еще помпоны не выдали.

Мэтт хохочет и взъерошивает угольные волосы. Наверное, приятно пройтись пальцами по его волосам. Интересно, Джил так делает, когда сидит с ним рядом, когда целует его?

Я покрываюсь красными пятнами и резко отворачиваюсь. Что за мысли? Я спятила. Прекрати, Ари, возьми себя в руки! Но у меня вдруг возникает странное чувство, что взять себя в руки будет совсем не просто. Мэтт – невероятный зануда, но иногда он глядит так, что дыхание перехватывает, и с этим, черт возьми, сложно поспорить.

Я приподнимаю подбородок и неожиданно замечаю на трибунах женщину. Она смотрит куда-то вдаль и выглядит расстроенной. Может, она здесь работает? Странно. На трибунах нет никого, кроме нее.

Я хочу подойти ближе, потому что ее лицо мне кажется знакомым, однако внезапно передо мной вырастает тренер Хокингс с толстой шеей и соколиными глазами.

– Блэк! Ты пришла прохлаждаться? Воздухом свежим подышать?

– Нет, я не… – Смотрю на трибуны и понимаю, что женщины там больше нет. Кажется, я в очередной раз схожу с ума. Перевожу взгляд на тренера: – Простите.

– Пэмроу! Сюда, живо!

К нам подходит худая красивая брюнетка с раскосыми глазами. На меня она даже не смотрит.

– Да, тренер?

– Покажи Блэк, где она должна стоять.

– Хорошо, тренер.

– Ты отвечаешь за нее, ясно? Программу вместе разучите. Услышали обе?

Я киваю, а брюнетка в очередной раз говорит:

– Хорошо, тренер.

Ну ее и выдрессировали. Я почему-то сразу понимаю, что мы с ней не подружимся. Хокингс отходит в сторону, а мисс Само Послушание переводит дыхание.

– У вас здесь все серьезно, да? – я искренне – почти – улыбаюсь и слежу за тем, как брюнетка переводит на меня пустой взгляд. Я так смотрю на людей, когда хочу их убить.

– Ты говорила с Логаном Чендлером, – заявляет девушка, я хлопаю ресницами и гляжу на нее так, будто сейчас разревусь от досады. Пожалуйста, лучше просто молчи, я искренне хочу, чтобы эта брюнетка проглотила язык. Но она его не проглатывает. Кто бы сомневался. Она приближается ко мне и шепчет: – Лучше не говори с ним больше.

– Я буду говорить с тем, с кем посчитаю нужным.

– Тогда мы все очень расстроимся, когда ты наложишь на себя руки.

Она одаряет меня милой улыбкой и уходит, а я смотрю ей вслед и думаю, как правильно выдирать идиоткам волосы, возможно, тогда они заинтересуются своим внешним видом, а не моей жизнью.

Я расправляю плечи. Вот уж не думала, что мне здесь понравится. В сотый раз стискиваю кулаки – боже, у меня уже сводит от этого руки – и иду за фигуристой брюнеткой к остальным девушкам. Пэмроу останавливается, ставит на талию подтянутые загорелые руки и хитро смотрит на меня. Стойка у нее как у солдата: плечи расправлены, спина прямая. Она пугает и восхищает одновременно.

– Познакомьтесь, это Ариадна Монфор, – говорит девушка, растянув губы в улыбке, я машу ладонью:

– Моя фамилия Блэк.

– Без разницы.

Меня принимают абсолютным молчанием. Девушки настороженно смотрят на меня, и хочется удрать как можно дальше. Но я упрямо стою на месте. Пусть не надеются!

– Она заменит Стейси.

– Очень круто, что мне не нужно представляться.

– Да, о тебе уже все наслышаны. – Пэмроу касается тонкими пальцами креста на шее. Вот же черт, она еще и набожная. Может, тут вообще не гимнастикой занимаются, а читают псалмы? – Ты состояла когда-нибудь в группе поддержки?

– Нет. Я выступала за команду школы на соревнованиях по спортивной гимнастике.

– Какой вид?

– Вольные упражнения.

– И стойку на руках умеешь делать?

– Легче простого.

– Круги Деласала-Томаса?

– Без проблем.

– Сальто вперед? – Пэмроу идет на меня.

– И даже назад.

– Маховое сальто на девяносто градусов и полный переворот на вытяжку?

– Можно попробовать.

– Бланш, винт?

– Могу даже зависнуть в воздухе ради тебя, солдат. – Я дергаю уголками губ, а она застывает передо мной и выдавливает нечто, напоминающее улыбку. – Я занималась пять лет. Если ты думаешь, что мне по силам только стойка на лопатках, ты ошибаешься.

– Покажешь?

– Говори.

Пэмроу задумчиво прикусывает губу и пожимает плечами:

– Хм, сальто вперед через стойку на руках, боковой переворот на девяносто градусов, маховое сальто через стойку на руках и полный переворот.

Вскидываю брови: она хочет моей смерти? Однако волнения не показываю. Теперь пути назад нет, и даже то, как мне дорог мой позвоночник, роли не играет.

Глубоко вдыхаю, разминаю шею и сгибаю колени. Не помню, когда в последний раз нормально тренировалась, но уверена, что у меня все получится.

Девушки расходятся, испуганно вылупив на меня глаза. Я слышу их шепот, который пробирается мне под кожу, и воспламеняюсь, словно факел.

Набираю в легкие побольше воздуха, разбегаюсь и отталкиваюсь ногами от земли.

Каждый раз, отрываясь от поверхности, я представляю, что лечу: вселенная исчезает и превращается в ветер, подталкивающий тебя выше и выше, а внутренности сжимаются в животе. Когда я приземляюсь в стойку с согнутыми коленями, сердце дико стучит, а на губах плавает улыбка. Я сделала это. У меня получилось. Я сумела.

Почему я перестала заниматься? Ах да, славно, что я вообще хожу после аварии.

– Неплохо, – говорит Пэмроу, и, выпрямившись, я встречаюсь с ее темными глазами.

Мы смотрим друг на друга почти вечность, а потом я отвечаю:

– Спасибо.

– Бетани, – вдруг сообщает девушка и протягивает руку. – Мое имя Бетани Пэмроу.

– Ариадна Блэк.

Мы жмем друг другу руки и медленно отстраняемся. Если это перемирие, не стоит им злоупотреблять.

– Добро пожаловать в команду!

Я киваю и вдруг слышу с трибун чей-то радостный вопль. Оборачиваюсь: Хэйдан не просто улыбается, он громко хлопает в ладоши и восклицает:

– Вперед, «Соколы»!

Я хохочу, а потом виновато смотрю на Бетани. Она глядит на парня снисходительно, будто – я почти уверена – хочет смести его с лица земли.

– Это к тебе? – деловым тоном интересуется она.

– Я хотела бы сказать, что вижу его впервые…

– …но это не так. – Бет глядит на меня и гордо выпрямляет спину: – Одна минута.

Или она что-то задумала, или ее впечатлили мои пируэты. Киваю и бегу к Хэрри, надеясь поскорее стащить его с трибун и взъерошить зализанные волосы. Парень в очередной раз выкрикивает что-то, вприпрыжку несется ко мне, а я закатываю глаза.

– У Мэтта научилась? – спрашивает он, затормозив прямо перед моим носом.

– Не думаю, что он умеет делать сальто через голову.

– Я про драматичное закатывание глаз.

– Хэрри, что ты здесь делаешь?

– Разве я мог пропустить такое? – Парень поправляет очки и вытягивает шею, чтобы как следует осмотреться: – Вот это да, ты в логове первоначального зла, Ари!

– Это оскорбление или комплимент? – усмехаюсь я.

– Шутишь? Конечно же, оскорбление, – Хэрри широко улыбается и обнимает меня за плечи. Мы спускаемся на беговые дорожки и останавливаемся под матовым карнизом. Не хочу злить Бетани, но и с Хэйданом прощаться нет желания. Я высвобождаюсь из-под его руки и наконец взъерошиваю его прилизанную челку:

– Вот.

– Что ты наделала? – в ужасе восклицает парень.

– Придала тебе божеский вид.

– Я и так был неотразим!

– Хэрри, крутые парни не зализывают волосы блестящим гелем, – поучительно говорю я. – Ты же хочешь быть крутым?

– Я и так невероятно крут, а даже если и не крут, ты ведь мой друг и должна мне в глаза смотреть и врать без зазрения совести.

– Так вот зачем нужны друзья!

– Что это было? – рядом оказывается Мэтт. Он закидывает тугой лук за спину и встряхивает головой. Парень выглядит не на шутку ошеломленным и улыбается так искренне, что глаза светятся.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Она просто ниндзя, – ворчит Хэрри.

– Ты не перестаешь меня удивлять.

– Я же говорила, что занималась раньше гимнастикой.

– Почему раньше? – не понимает Мэтт и делает шаг вперед.

– Потому что… – Набираю в легкие воздух и продолжаю: – …так вышло.

– Мэтт, слушай, я спрошу тебя серьезно, а ты серьезно ответишь, – говорит Хэрри, и нерешительно переминается. – Так мне лучше?

– В смысле?

– Я про челку. Ари сказала…

– Хэйдан!

– Просто ответь. Давай! Тебе сложно?

Парни препираются, а я смеюсь и отворачиваюсь. Удивительно, как они вообще друг друга переносят? Тут я замечаю женщину на трибунах, ту самую. На этот раз она сидит ближе: бледная, со впалыми щеками. Мне становится не по себе, и я растерянно свожу брови. Волосы у незнакомки иссиня-черные, глаза огромные. Она напоминает мне кого-то, но кого? Ничего не понимаю. Разве посторонних пускают на территорию школы? Или незнакомка все-таки здесь работает?

В любом случае ей срочно нужно в больницу. Видок у нее отвратный.

– Кто она? – спрашиваю я. Парни замолкают и смотрят на меня.

– Кто?

– Та женщина.

– Какая женщина? – Мэтт крутит головой. – Никого не вижу.

– Как не видишь? Вон, на трибунах, – указываю на незнакомку рукой, но ребята так и стоят с недоуменными лицами. Отлично. Теперь мне по-настоящему паршиво.

– Минута давно прошла, – объявляет низким голосом Бетани, появившаяся перед моим носом. Она кидает мне голубые шуршащие помпоны: – Живо!

Пэмроу уходит, а я растерянно оглядываюсь. Какого черта? Женщины нет.

Я прижимаю руки к груди. Неужели у меня галлюцинации? Так ведь нечестно, я только пришла в норму, только стала думать как обычный подросток.

– Ты в порядке? – спрашивает Хэйдан, нахмурившись. Его брови смешно торчат из-под очков. Он пытается выглядеть серьезным, но все равно похож на милого бульдога.

– Все… все хорошо. Мне просто показалось.

– Слушайте, может, сходим сегодня в кино? – Парень глядит то на меня, то на Мэтта. – Займемся тем, чем занимаются нормальные люди, а?

– У меня планы с Джил.

– Ну а ты?

– Я? Конечно. Давай. Я не против.

– Отлично! Заскочи ко мне в районе четырех. Я как раз вернусь из библиотеки.

– Я не знаю, где ты живешь, Хэрри.

– Какая досада! – сетует он. – Ну спроси любого прохожего. Мы с Мэттом довольно популярные ребята, знаешь ли.

Я скептически ухмыляюсь, Мэтт отворачивается, мастерски закатив глаза, а Хэйдан расстроенно отмахивается:

– Ладно. Я пришлю тебе адрес сообщением. Нельзя пошутить?

Я гляжу на Мэтта, тот переводит взгляд на Хэрри и отвечает:

– Лучше не надо.

Мы вдвоем усмехаемся, и я наконец возвращаюсь в группу поддержки.

После тренировки мое тело стонет от усталости. Я плетусь в раздевалку, смахиваю со лба испарину, потираю пальцами взмокшую, липкую шею и с ужасом застываю перед переполненной душевой комнатой. Толпа полуголых девушек рассекает в полотенцах, без полотенец, намыленные и красные, плавающие в облаках пара.

«Помоюсь дома», – думаю я и смущенно отворачиваюсь.

Собираюсь переодеться, а потом понимаю, что испорчу чистую одежду.

Вау, неужели я добровольно выйду из помещения в этой форме? Прямо как главный представитель этой анорексичной коалиции. Я усмехаюсь, перевязываю волосы и выхожу из раздевалки, перекинув через плечо сумку. Хорошо, что занятия закончились.

Уже на улице я получаю сообщение от Хэйдана с адресом его дома. Оказывается, он живет совсем близко, в нескольких кварталах от нашего коттеджа. Неудивительно, что он наткнулся на меня в мой первый школьный день. Кто знает, возможно, нам суждено было познакомиться.

– Какие планы на выходные? – неожиданно раздается рядом. Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Логаном Чендлером – футболистом и просто очень милым говнюком с блестящей улыбкой и глубокими шоколадными глазами.

Отворачиваюсь.

– Что будешь делать в субботу? – не унимается парень.

– Думать о тебе, конечно.

– Агрессия? Да я тебе нравлюсь.

– Как только я тебя увидела, тут же поняла, что ты мой идеал. Обними меня, возьми меня, я вся твоя, детка, – ровным голосом говорю я, шлепая кроссовками по асфальту.

Логан звонко смеется. Идет рядом, не отстает и не прекращает попытки сократить ту мизерную дистанцию, что еще имеется между нашими локтями.

– Провожу тебя до дома.

– Зачем?

– У тебя плохая репутация, Ари. Тебе нужен сильный мужчина рядом.

– Как только найду его, сразу дам тебе знать.

– Ты не в настроении?

– Я воняю, как кусок дерьма. – Еще мне мерещатся женщины с мертвенно-бледным лицом. Но это не важно. – Настроение не очень. Прости.

– Прощаю.

Парень улыбается, я удивленно смотрю на него. Ну и наглец! Мы бы с ним определенно спелись. Правда, в прошлой жизни. Сейчас меня не интересуют парни, у которых на первом месте репутация, футбол и женские ягодицы. После аварии многие друзья отвернулись от меня. Отвернулся от меня и мой парень. Не так-то легко заботиться о девушке, которая сходит с ума и ревет каждый вечер, когда у тебя вечеринки, матчи и другие более важные дела. Именно в такие моменты понимаешь, как много у тебя близких людей. Оказалось, что в Северной Дакоте друзей у меня совсем не было.

– Так что ты делаешь в выходные? – вновь спрашивает Логан, поправив золотистые волосы. Они блестят на солнце.

– Почему тебя это так интересует?

– Давай поужинаем в воскресенье.

– А ты разве не посещаешь службу?

– Посещаю, – соглашается парень, – но нас не запирают в церкви на целый день, Ари.

– Неужели…

– Я освобожусь к вечеру.

– С какой стати ты вообще разговариваешь со мной?

Мы останавливаемся напротив моего дома, и я недоуменно свожу брови.

– А почему я не могу с тобой говорить?

– Потому что в Астерии никто со мной не общается.

– Нортоны общаются.

Теперь я еще и прищуриваюсь:

– Нортоны?

– Мэтт и этот… как его там.

– Хэрри.

– Да, точно! В очках такой. Вы друзья?

– Друзья. А что?

– Он чудной парень, Ари. Всегда бродит один и все такое. В библиотеку ходит…

– О да, это действительно очень странно.

– Что он там делает? – искренне удивляется Логан, а я закатываю глаза. Черт возьми, он еще и тугодум. Просто отлично. – Серьезно. Ребята частенько подлавливают его возле столовой. Он сам еду им отдает. – Логан смеется: – Сам! Никто даже не отнимает.

Мне не нравится то, что он говорит. Не нравится, что он растягивает губы в ухмылке и выглядит самодовольным засранцем. Я подаюсь вперед и стискиваю зубы:

– Не трогайте Хэрри.

Парень задумчиво наклоняет голову. В его шоколадных глазах внезапно вспыхивает нечто не очень правильное, определенно чертовски паршивое, и мне становится тошно.

– Поужинай со мной.

– Что?

– В воскресенье.

– Ты серьезно?

– Да.

– Логан, ты кретин или притворяешься? Не собираюсь я проводить с тобой время. Поверь, я на таких, как ты, уже насмотрелась.

– На таких, как я? – не понимает парень.

– Просто оставьте Хэрри в покое.

– Не думаю, что…

– Я сказала, найдите себе другого козла отпущения. – Делаю шаг вперед и буквально врезаюсь в Логана. Я смотрю ему прямо в глаза. Он застывает, глядя на меня затуманенным взглядом. – Хэйдан – хороший парень.

– Хороший, – повторяет он шепотом.

– И вы больше никогда не тронете его.

– Никогда…

– На твоем месте, милашка, я бы с ним подружилась. В противном случае я напомню тебе и всему этому чертову городку, почему вы так жутко боитесь моей семьи.

После этих слов я решительно шагаю к дому. Пусть не думает, что связался с милой девчонкой. Никогда не позволяла издеваться над собой, а если смеетесь над моими друзьями – берегитесь.

Отлично. Плюс еще один человек, которому я с удовольствием свернула бы шею.

– Тетя Мэри? Я дома.

Захлопываю дверь и гляжу в глубину темного коридора. Кажется, никого нет. Стоит тишина, постукивают старинные часы. Наверное, Мэри-Линетт еще не вернулась с работы.

Расслабленно выдыхаю и разминаю плечи. Я неожиданно думаю, что погорячилась и выставила себя неуравновешенной. Наверняка Логан прямо сейчас кинется в церковь, и отец милашки-душки Джил организует нападение на наш коттедж с вилами и факелами.

Усмехаюсь и закатываю глаза. Какая разница, меня и так считают странной.

Захожу на кухню и бросаю сумку на пол. На столе все та же записка тети Мэри. Так и хочется позвонить ей или Норин, выговориться. Но их нет. Мне становится грустно.

Собираюсь найти что-нибудь из еды, как вдруг слышу странный шум. Скрип.

Медленно поднимаю голову и снова слышу треск, острый и пронзительный, будто бы кто-то царапает когтями по стене. Я стою, вцепившись пальцами в столешницу. Какого черта? Послышалось. Мне послышалось.

Смотрю в окно. Ветки бьют по стеклу, будто пытаясь прорываться внутрь, а я застываю от странной тревоги. Дома точно никого нет?

Глухой скрип проносится прямо над моим ухом, и я резко срываюсь с места. Передо мной коридор – бесконечный и темный, словно лабиринт. До меня доходит, что треск доносится из-за стены. Он не здесь… он в глубине… Он в доме, и этот дом хрустит, как пенопласт, сжимаемый пальцами.

Ужас подскакивает к горлу, а шум не прекращается. Глухие удары, треск, скрипы. Я должна уйти отсюда как можно дальше, ведь – черт возьми! – история у этого коттеджа не та, что рассказывают детишкам на ночь. Но я не могу убежать. Нет, я должна разобраться и понять, в чем дело. Это мой дом и мои тайны.

Когда дребезжание вновь повторяется и оконная рама взвизгивает от ветра, я твердо и решительно иду вперед, схватив со столешницы кухонный нож.

Отлично. Теперь мне действительно страшно, и холодный металл оружия не придает мне уверенности, а, наоборот, подливает масла в огонь. Шаги даются легко, а вот дышать трудно. Упрямо плетусь к эпицентру шума, а сердце барабанит с такой силой, что вот-вот вырвется наружу! Запах трав витает в воздухе, впивается под кожу. Часы стучат, я слышу, как движется минутная стрелка, и этот звук кажется мне самым громким в жизни.

Удар о стену. Резко оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с коричневой дверью, ведущей в подвал. Меня сковывает страх. За этой чертовой дверью происходит нечто ужасное, и, если я хочу понять, что именно, должна повернуть ручку. Стискиваю в пальцах рукоять ножа. Оглядываюсь, вновь перевожу взгляд на дверь и киваю самой себе.

Я неторопливо поворачиваю ручку, дверь со скрипом открывается, и шум тут же утихает, будто втягивается в черную дыру. На меня обрушивается кромешная темнота, и лестница, ведущая вниз, сливается с черным ковром, погруженным в бесконечную тишину. Делаю шаг вперед. Еще один. И еще. Половицы скрипят, но едва слышно. Я вообще ничего не слышу, кроме собственного тяжелого дыхания. Касаюсь той ладонью, что не стискивает нож, ледяной стены и медленно веду по ней, в надежде найти выключатель, но не нахожу. Представляю, как стена заканчивается и мои пальцы касаются чьего-то изуродованного лица, я прижимаю руку к груди. Я схожу с ума.

Свет за спиной освещает темное подвальное помещение. Это небольшая комнатка с тремя вытянутыми пыльными окнами, такими же маленькими, как мозг Логана Чендлера.

Оглядываюсь, пытаясь понять, что же здесь могло шуметь, но ничего не вижу. Меня передергивает от ужаса. Дьявол! Я ведь что-то слышала, и это что-то доносилось отсюда! Я не могла выдумать! Не могла!

Пронизывающий тишину скрежет когтей заставляет меня подпрыгнуть и развернуться лицом к северной стене. Но, распахнув до боли глаза, я понимаю, что здесь никого нет. Никого. Я одна. Совсем одна.

Подбородок дрожит от страха. Крепко стискиваю зубы, а внутри вспыхивает пожар из самых горячих, ядовитых чувств, и мне ничего не остается, кроме как таращиться во мрак, потеряв дар речи, связь с реальностью и остатки смелости. Все это безжалостно испаряется, превратившись в одно сильнейшее чувство – ужас. Я ощущаю, как по моим венам растекается кипяток, как кожа вспыхивает и грудь скручивается от боли. Я смотрю вперед и не могу пошевелиться, потому что мое тело мне больше не подчиняется.

– Боже мой! – срывается с моих губ. Я вижу глубокие царапины на стене – кривые и свежие, как раны на телах людей, убитых животными.

Словно следы, оставленные диким зверем, его острыми когтями-лезвиями. Северная стена покрыта этими ранами, и она кровоточила бы, если бы могла чувствовать.

Невольно делаю шаг вперед и протягиваю руку. Мне хочется прикоснуться к порезам, хочется понять, какое же животное способно оставлять подобные следы? Ничего не понимаю. Смотрю на раны, молчу и чувствую, как внутри воет протяжная сирена. Меня обдает невыносимым холодом, когда, прикоснувшись к шершавым порезам, я робко и испуганно повторяю контуры человеческих пальцев.

Все слова застревают в горле. Волосы на шее и руках поднимаются, я моргаю, смотрю перед собой и ничего не вижу.

Не животное оставило эти следы, а человек.

Неожиданно нечто сильное безжалостно отбрасывает меня в сторону с неимоверной, нечеловеческой мощью! Я кричу, нож вылетает из пальцев, падает на пол с грохотом, и моя спина вдавливается в стену, я намертво прижата к ледяной поверхности. Боль обдает тело. Пытаюсь выпрямиться, поднимаю голову и сталкиваюсь взглядом с уродливым шипящим существом. Я застываю от ужаса и ледяной паники, взорвавшейся болью в моей груди. Это существо сидит в углу, глядит на меня из-под сальных, слипшихся иссиня-черных волос. И оно проникает внутрь меня, видит мой страх, питается им. Не могу дышать. Существо скребет окровавленными ногтями потрескавшийся пол. Черные вены проступают на его белом, как снег, лице.

– Ты, – едва слышно хрипит существо, утопая в слезах. Его тело трясется. Порванная одежда висит на исхудавших плечах, – Ари… п-прости меня.

Я не могу пошевелиться. В ужасе смотрю на трясущуюся женщину и понимаю: я знаю этого человека – это моя тетя, тетя Норин. Боже мой!

– Ари, – скрипит чужой голос. Тетя Норин крутит головой и переминается на согнутых ногах. – Ари, Ари…

Меня пронзает ужас. Я чувствую нечто холодное, скатившееся по щеке, и с глубочайшей болью в сердце признаю: кошмары в моей семье реальны. Вот они, передо мной, – живые и стонущие, как умирающее животное.

– Тетя Норин, – шепчу я, делая шаг вперед. Мне так плохо и страшно, что ноги подкашиваются, – что с тобой? Боже, что с тобой?

– Нет.

– Не понимаю.

– Нет.

– Тебе нужен врач! Твои руки, Норин, тебе нужна помощь! – Я подхожу ближе. Тетушка пытается забиться в угол, а я касаюсь рукой ее ледяного плеча и смаргиваю слезы. Это нереально, нереально! – Прошу тебя, Норин, ты должна пойти со мной, ты должна…

Ее острый взгляд впивается в мою ладонь, сжимающую ее костлявое плечо. Я застываю от ужаса. Слова заваливаются обратно в глотку, и тело мое пронзает ледяной ужас. Норин тяжело дышит, порывисто и громко. Она глядит на мои пальцы, а на лице у нее животный оскал. Она переводит на меня взгляд и улыбается, обнажив окровавленные зубы.

– Он ждет тебя, – шипит не своим голосом тетушка и внезапно налетает на меня, как кровожадная птица. Из ее горла вырывается рык, сбитые в кровь пальцы с вырванными под корни ногтями впиваются в плечи. Она жестко отталкивает меня, впечатывает в стену и размахивает руками, словно лезвиями, врезающимися в мое лицо, шею, руки. Кричу, а она смеется, кровавые капли стекают по узкому подбородку. Ее смех разносится по комнате, отлетает от стен и врезается в меня стрелами, и я ничего не могу поделать. Горло дерет от боли, лицо горит от ран, я ощущаю, как грудь у меня разрывается на миллионы осколков от пронзительного истошного крика.