Шушана, Жужуна и другие родственники бесплатное чтение

Маша Трауб
Шушана, Жужуна и другие родственники

Автор выражает благодарность Елене Лория, Валентине Дерцакян, дяде Резо, Маше Корзун.

Дорогие, без вас бы эта книга не получилась!

* * *

– Дедуля! А я сижу, лала делаю, тебя не вижу! Ты сейчас прилетела? Почему мне не позвонила? Ты меня сразу обидеть хочешь? Роберт? Ты что тут делаешь? Давай я закрою глаза и представлю, что я тебя не вижу! Потом открою, и тебя здесь не будет! Я тебя сейчас колесами туда-сюда перееду! Дедуля, где твой чемодан? У Роберта в багажнике? Роберт, я тебя два раза туда-сюда перееду! Как ты посмел положить такой чемодан в свой багажник? Разве ты не знаешь, что Нину я всегда туда-сюда вожу! Да она мне как родная! Нет, она мне такая родная, что я с нее стесняюсь деньги брать! Да, беру, но очень переживаю! Ты хочешь, чтобы Нино в твоем «беэмве» ехала? Она на «мерседесах» привыкла ездить! На моем «мерседесе». Все, устал я с тобой говорить! Почему я вообще с тобой говорю? Ты меня от дела отвлекаешь! Ехай, куда ехал!

Нина обреченно смотрела, как таксист дядя Рафик, продолжая насылать проклятия на голову конкурента, вытаскивает ее чемодан из машины таксиста Роберта, которого тетя Ася специально вызвала, и укладывает в свой багажник. Спокойно доехать до дома не получится.

– Дедуля! Как ты? Почему прилетела? У тебя что-то случилось или в гости? Что я такого Асе сделал, что она меня больше не любит? Зачем Роберта позвала? Или она обиделась? Слушай, если эти соседки будут говорить, что Рафик много денег берет и совесть потерял, ты им не верь! Я тебя почти даром возить буду! Так им всем и передай! Что им этот Роберт так нравится? Что он делает этим женщинам, что они его зовут? Или он умеет ехать так, как я не умею? Да он тьфу, младенец передо мной!

– Дядя Рафик, можно я покурю в машине?

– Нужно! Кури, пей, танцуй! Хочешь, музыку громко включу? Дедуля, а ты что приехала? Соскучилась? Это правильно! Или насовсем? Скажи, что насовсем – я праздник устрою! Не хочешь говорить, не говори – я глухой буду для тебя! Я тебе так скажу, дома всегда лучше. Вот скажи, в Москве разве лучше? Я не знаю, не был. Ты вернулась, когда Натэлу замуж выдавали, так все радовались! Я больше всех радовался! Потом ты опять уехала! Зачем? Людей много, машин много! Но я тебе вот что скажу – у нас теперь тоже всего много! Если тебе нужно, чтобы по улице спокойно пройти нельзя, то ты правильно вернулась! У нас столько туристов! Едут и едут, им что, город резиновый? Как они здесь помещаются? Соседи на меня обижаются, говорят, Рафик на один лари больше стал брать! Да я из-за этих туристов рыбу не могу поесть! Вчера мидии брал – мелкие, а стоят на четыре лари дороже. Я им говорю, три дня назад нормально стоили, что они – золотыми стали? Так я первый куплю, если золотые! Вот ты мне скажи, у них совесть есть так продавать? Нет! Тогда у меня тоже совести нет! А машины? Все таксистами стали! Раньше кто был таксистом? Я и Леванчик. Нас все знали. Мы хорошо работали. Ругались, да, но уважали друг друга. А сейчас что? Появляются всякие Роберты! Покурить спокойно нельзя – тут же клиента отберут! Разве так можно? Из-под носа уводят! А я что? Бегать должен? Никакого уважения к пожилому человеку! Как Леванчик умер, так я совсем один остался. Чтоб он на том свете новый «мерседес» водил! Что там еще есть, чего у нас нет? Магазины там? У нас до Турции ближе, поехал, купил что захотел! Они так могут? Не могут! Как хорошо, что ты вернулась! Ох, дурная моя голова, я даже не спросил, как ты долетела! Почему не позвонила? Ты же знаешь, что я всех в аэропорту знаю! У меня же троюродная сестра Луиза там работает. Ты бы позвонила мне, я бы позвонил Луизе, ты бы без очереди на этот контроль прошла. И чемодан первой получила!

– Спасибо, дядя Рафик, я хорошо долетела. Даже раньше на двадцать минут.

– О! Тогда тебя Або летел! Сын моей Луизы! Очень хорошо он самолет водит, почти так же, как я – машину. Наша кровь.

– Рафик! Сейчас Або твоей Луизы прилетел? – закричал водитель со встречной полосы.

– Да! – ответил Рафик.

– Ты ему скажи, чтобы он нормально летал! Опять раньше прилетел! Меня люди ждут! – крикнул таксист. Светофор уже загорелся зеленым, но таксисты стояли и не думали ехать.

– Что ты такое говоришь? Сам проспал, а теперь Або виноват? Скажи спасибо, что я Нину везу, у меня времени нет с тобой разговаривать. А твои туристы уже уехали! На другой машине! – Дядя Рафик злобно посигналил и нажал на газ. –  Вот ты мне скажи, Нино, есть совесть у этих людей? Або позже прилетает – они недовольны. Раньше прилетает – они опять недовольны. Что им нужно? Я уже ему говорил сто раз – прилетай вовремя! А он все равно не может! В небе лихачит! Не может он медленно лететь! Я же не могу медленно ехать!

В подтверждение своих слов дядя Рафик, просигналив, выскочил на встречную полосу и обогнал сразу две машины.

– Тетя Ася дома? – спросила Нина, поймав паузу в монологе дяди Рафика.

– Нет, какой дома? Ты что, не знаешь? Она работать пошла. У Мадлены в магазине стоит. Говорит, ей скучно. Она знает, что ты приехала? Конечно, знает. А если знает, то почему я не знаю? Это она тебе Роберта подсунула? Скажи мне, что ты тайно приехала! Иначе я нервничать начну! Почему Ася меня игнорирует, что мне обидно становится?

– Дядя Рафик, просто так получилось. Не обижайся.

– Да как я могу на тебя обижаться? Ты же мне как дочка! Разве я могу на дочку обижаться? Только ты к Роберту не садись. Не доверяю я ему – молчит, даже музыку не слушает. Что у него в голове? И женщины у него нет. Холостяк. В рестораны не ходит, ни за кем не ухаживает. Разве это нормально? Да я если женщину красивую вижу, голову сворачиваю так, что у меня шея болит. А почему? Потому что я – мужчина! Да я еще пять раз жениться могу, нет, десять, если захочу! А он? Почему не разговаривает? Как можно с пассажиром не поговорить? Это же неприлично! Надо же спросить, как дела, куда едет, зачем едет, где живет, как живет. Человеку будет приятно. А Роберту будто неинтересно. Вот ты мне скажи, он такой вид делает или теперь так модно? Чтобы молча ехать? Если я молчать буду, тебе разве приятно будет? Разве ты не удивишься? Почему дядя Рафик молчит? Он что – немой?

– Дядя Рафик, а вы можете меня к Мадлене отвезти? У меня ключей нет.

– Я тебя к Мадлене и везу! Зачем ты мне такое говоришь? Я хоть и старый, но не глупый же! Почему я тебя повезу домой, если Аси там нет? – Таксист, просигналив всем встречным машинам, свернул к магазину, распугав заодно и пешеходов.

Мадлена, хозяйка магазина, сидела на лавочке перед входом и обмахивалась, как веером, куском картона, оторванным от коробки.

– Рафик, что ты тут на меня пылишь? – возмутилась она.

– Смотри, кого я привез! – приветственно закричал таксист, молниеносно убрав в карман деньги, которые ему дала Нина.

– Уйди, чтобы мои глаза тебя не видели! – закричала Мадлена. – Бессовестный ты! Сколько ты взял с невесты моего племянника, когда на пляж ее возил? Девочка в первый раз приехала сюда, а ты меня так опозорил! Да чтоб ты до конца жизни только маршрутку водил! Нет, чтоб ты одиннадцатый автобус водил! И с Нины деньги взял! Я все видела! Не слепая! Как у тебя рука не отсохнет! Пусть обе руки у тебя отсохнут! И ноги! Чтобы на педали не мог нажимать!

– Ведьма! – закричал в ответ дядя Рафик.

– Почему ты ее привез? Что ты с Робертом сделал? Совести у тебя нет! Вот попросишь у меня в долг, я тебе хлеба не дам! И мне стыдно не будет! Вози туристов, а Роберта не трогай!

– Что ты такое говоришь, женщина? Я же не знал, что эта девочка – твоя! Чем хочешь поклянусь! Я же думал, она туристка! Она же не сказала, что тебе родственницей приходится! А Нино как могла с Робертом ехать? В его «беэмве», – дядя Рафик старательно исковеркал название, – ее чемодан не влезал! Пусть Роберт нормальный багажник себе заведет, тогда я первый слова против него не скажу!

– Врешь и не краснеешь! А сколько ты с моего племянника взял, когда его в Турцию возил? Что, забыл? Я не забыла! Два года назад всего было! Так я до сих пор извиняюсь! Мне надо такой позор? Я бы за такие деньги сама его отвезла!

– Там очередь была на границе! Три часа стояли!

– Только ты за эти три часа успел и поесть, и выпить! Что я, не знаю? Потом пьяный ехал!

– Кто пьяный? Я пьяный? Да я с закрытыми глазами могу ехать! Вот, проверь! Я сейчас глаза завяжу и поеду! Пьяный… Мне, чтобы пьяным стать, три дня нужно из-за стола не вставать! Да я пьяный пешком хуже хожу, чем на машине еду.

– Уезжай по-хорошему! А то я сейчас встану с ящика, яйца возьму и тебе твой «мерседес» разукрашу! Не постесняюсь! Меня все поймут! Никто не осудит!

– Ты хулиганка, да? Зачем мне угрожаешь? – Дядя Рафик быстро сел в машину и начал выруливать.

– Еще раз здесь появишься, я тебя по-другому встречу! Уезжай уже! – Мадлена размахивала картонкой, как кинжалом.

– Спасибо, дядя Рафик, – сказала таксисту Нина.

– Дедуля! Дочка! Только позвони! Дядя Рафик тебя так довезет, как никто не довезет! – Рафик уже вырулил на дорогу.

– Ох, я сейчас тебя догоню и убью! – прокричала ему вслед Мадлена. – Вернись, я тебе еще не все сказала!

Нина зашла внутрь магазина и увидела за прилавком свою крестную, тетю Асю. Та сильно сдала за последние годы – выглядела постаревшей, очень уставшей. Хорошо еще, что рядом суетилась с покупателями молоденькая девушка, наверняка какая-нибудь родственница Мадлены. Тетя Ася только следила за тем, как она отпускала товар, выбивала чек.

– Тетя Ася, – тихо позвала Нина.

– Нино! Дочка! – закричала тетя Ася. – Мое счастье мне на голову свалилось! Ты же завтра должна была приехать! Разве нет? Кто тебя встретил? Роберт? Почему я ничего не знаю? Почему не позвонила? Что случилось? Ты когда сказала, что приезжаешь, у меня чуть сердце не остановилось! Ничего у тебя не случилось? Или что-то плохое? Не говори мне сейчас про плохое! Слышать не хочу! У меня счастье сегодня! Кто тебя привез? Рафик? Ты ему еще денег дала? Как он посмел взять? Мадлена, Нино приехала, ты видела? – Тетя Ася голосила на весь магазин. Она выбралась из-за прилавка и кинулась обнимать и целовать Нину.

– Ася, иди уже, не пугай покупателей! Ты представляешь, что сделал этот обнаглевший Рафик? Сначала он вытащил ее чемодан из багажника Роберта! А сейчас на моих глазах с нее деньги взял! Как с туристки взял! Когда домой пойдешь, плюнь ему под дверь! Два раза плюнь – от себя и от меня! Нет, три раза плюнь – еще от моей невестки! – зашла в магазин Мадлена.

Тетя Ася сняла фартук и, не переставая обнимать Нину, повела ее домой.

– А где мой чемодан? – ахнула Нина, которая совершенно забыла про багаж.

– Вот, у подъезда стоит, Рафик принес, – показала тетя Ася.

– Надо его поблагодарить. – Нина была тронута заботой, от которой успела отвыкнуть.

– Да за те деньги, что он с тебя взял, он должен на машине твой чемодан на мой этаж завезти! Прямо в квартиру припарковать!

– Дядя Рафик говорит, туристов в этом году много, – решила сменить тему Нина.

– Слушай, меня сегодня так замучили! – немедленно переключилась крестная. – Ходят, вопросы задают. Дорогу им покажи. Сколько стоит такси, скажи. На какой пляж пойти. У меня уже язык болит. Я им цену меньше говорю. Такси пять лари стоит, а я говорю – три.

– Зачем? – удивилась Нина.

– Так пусть у таких, как Рафик, таксистов тоже не голова, а язык болит. Что, мне одной мучиться? А эти туристы хоть головой думать научатся. Я одних туристов к Рафику отправила. Вот он чуть солнечный удар не получил. Они говорят, три лари до центра доехать, как я научила, а он просит шесть. Долго торговались. Но ты же знаешь, Рафик жадный. А с годами совсем жадный стал – и себе не возьмет, и другим жалко отдать. Ты бы видела его лицо, когда туристы на другом такси поехали, за три лари! Вот я смеялась! Я им говорю: давайте мне десять лари, и я буду вашей справочной бюро. Все, клянусь, завтра рот не раскрою. Даже если язык чесаться будет, не раскрою. Молча буду говорить!

– Тетя Ася, а зачем ты работать пошла?

– Как зачем? Ты видишь, что они делают? – Крестная отодвинула занавеску и показала Нине на соседний дом.

Нина подошла к окну, но ничего необычного не заметила.

– Что? Не понимаю.

– Да ты что? Где твои глаза? – удивилась тетя Ася.

И тут Нина заметила, что все пятиэтажки неуловимо изменились. Дома вроде бы те же – даже белье на веревках сушится привычное, вон там, розовое постельное Луизы, но что-то не так.

– Давай я кофе сварю. Сейчас кофе выпьешь, сразу все увидишь. – Тетя Ася ушла на кухню.

Нина вышла на крошечный балкончик крестной, уставленный кадками с цветами. Любимый кактус тети Аси разросся до гигантских размеров и расцвел. И Нина вдруг поняла – пятиэтажки стали разрастаться вверх и вширь. Кое-где появился шестой этаж, причем некоторые квартиры не доросли до шестого этажа, и дом получился будто с башенками. Вокруг они были обнесены копьями – железными прутьями и сооружениями из арматуры, – дома росли вбок, балконами, балкончиками, полноценными этажами, которые прилеплялись сбоку. Строились дополнительные лоджии, которые превращались в комнаты.

– Ну, ты поняла? – Тетя Ася принесла кофе. – Я тоже хочу балкон. Кухню туда перенесу. Если эту стену сломать, то зала будет роскошная. Если бы у меня деньги были, я бы еще одну комнату пристроила, вот сюда. Можно сломать стену в спальне и достроить. Я отведу тебя на шестой этаж. Жена Леванчика куколку сделала, а не квартиру! Они же на пятом живут, а теперь я даже не знаю – и на пятом, и на шестом. Этаж достроили. Тем, кто на пятом, – можно вверх строить, а нам – только вбок. Мы на шестой этаж теперь как в музей ходим. Такую планировку жена Леванчика придумала, никто такую не придумал. Только ей потолок плохо покрыли. У нее на потолке – араратские горы! Вот заработаю и хотя бы лоджию пристрою. Хочу большую. Если организованно делать, то дешевле. Уже весь наш подъезд согласился. Как ты думаешь, если в стене окно прорубить, воздуха больше будет? Кто-то рубит, кто-то нет. А я сомневаюсь. Если у меня лоджия будет, я жить на ней буду. Так хочу! Не могу, как хочу! Мадлена обещала в долг дать, поэтому я у нее работаю. Да что работаю? Языком работаю! У меня щеки болят, так язык от разговоров болит! Но если все делать будут, то и я буду делать! Все стены сломаю!

– Теть Ась, а если стены сломать, то дом не рухнет? Стены же несущие вроде бы, – удивилась Нина.

– У кого рухнет? – не поняла крестная. – Какие такие несущие? Как может дом сломаться? Ерунду ты говоришь! Жена Леванчика все стены сломала, ванную в кухню перенесла, кухню на лоджию вынесла, еще такие ниши в стене сделала! Ничего у нее не сломалось! Ниши мне тоже нравятся. Себе такие сделаю! Да она сейчас придет, сама тебе все расскажет!

– Придет? – не поняла Нина.

– Конечно! Почему не должна прийти? Где ей еще кофе пить?

– Тетя Ася, я не понимаю, – взмолилась Нина.

– Жена Леванчика свою квартиру туркам сдала! Живет теперь у родственников. А ко мне она приходит кофе пить. Привыкла здесь. Не может там кофе пить.

– Зачем?

– Что зачем? Зачем туркам или зачем сдала? Ты когда из своей Москвы приезжаешь, совсем странная делаешься. Сдала, потому что деньги нужны. Она в долг ремонт делала и шестой этаж достраивала. Долг же отдавать надо, а где деньги взять? Вот она и сдала на лето квартиру. А туркам отдала, чтобы не понимать, что они ей говорят и что она им говорит. Очень хорошо они общаются. Как родственники. Нет, лучше, чем родственники. Улыбаются, не ругаются. А как ругаться, если ничего не понимаешь? Да что я тебе рассказываю! Пойдем поднимемся. Посмотришь, какие ниши я хочу. Посоветуешь – это в городе модно теперь? Жена Леванчика говорит, что это последний шик! Я не верю, конечно!

– А жильцы? Если они дома?

– Изо! – Тетя Ася высунулась по пояс из окна. – Турки дома?

– Нет! Ушли полчаса назад! – прокричала соседка.

– Пойдем. – Крестная потащила Нину на лестничную клетку.

За время Нининого отсутствия подъезд изменился не сильно. Несмотря на бурное строительство, расширение и надстройки в квартирах, до ремонта самого подъезда и лестничных клеток руки ни у кого не дошли. Правда, на дверях появились украшения – позолоченные молоточки в виде львиных голов. Украшения имели прикладную функцию – стучать в дверь, но никому и в голову не приходило использовать их по назначению. Двери по-прежнему не запирались, дверные звонки, даже те, что имелись, не работали ни дня, и соседки, заходя в чужую квартиру, по-прежнему извещали о своем визите криком: «Это я!»

Нина догадалась: чем больше лев на двери, чем гуще у него грива и чем больше на нем золота, тем солиднее. На двери соседа, который провел проводку и сенсорную лампочку, реагировавшую на движение – тоже единственную на весь подъезд, – висела огромная львиная голова. Нине показалось, что она была украшена стразами – так сверкала.

Они поднялись на шестой этаж, и тут пришлось восторгаться нишами, перепланировкой и кухней на месте ванной. Все это время Нину не покидало ощущение, что чего-то не хватает. Уже выйдя из квартиры, она споткнулась о ступеньку, машинально потянула руку к перилам и едва не свалилась вниз головой. Перил не было.

– Тетя Ася, а где перила? – Нина перепугалась по-настоящему.

– Ой, слушай, забыли поставить. Когда вспомнили, уже и так привыкли ходить. Ты тоже привыкнешь.

– Как забыли? А если дети упадут?

– Дочка, Нино, что с тобой? Я уже волноваться начинаю за твои слова. Ты совсем другая стала. Когда это дети падали без перил? Ну-ка, скажи мне, ты зачем приехала? Что-то случилось? Вай мэ, голова моя, я же не спросила, почему ты так с неба свалилась! Ты здорова? Или у тебя беда какая? Ну-ка пойдем, все мне расскажешь. Как я сразу не догадалась! Пойдем к Вале, а то мне потом ей все пересказывать, так я забуду, не так расскажу. Пойдем, пойдем, Валя чашку тебе посмотрит, она хорошо смотрит. Мне смотрела, так чашка вся черная была. Ничего не увидела. Я как чувствовала, что что-то случится. Думала, про квартиру, а оказалось про тебя. Ты меня сейчас нервничать заставишь!

– Тетя Ася, ничего не случилось, я просто приехала. Сейчас я в душ схожу и переоденусь, а то я вся мокрая. Вода у нас есть?

– Конечно, есть! Вода теперь всегда есть! Хочешь, ночью мойся! Ты мне правду говоришь? Ты просто так приехала? Нет, не говори! Я ничего не слышу! Сейчас к Вале придем, и там все скажешь!

– Тетя Ася, можно я в спальню чемодан отнесу?

– Что ты спрашиваешь? Ты как будто не дома! Нет, я все-таки начну нервничать. Сейчас Вале позвоню, пусть она тоже начнет нервничать.

Нина зашла в спальню крестной и остолбенела. На окне висела растяжка: «Дом обуви» и нарисованный башмак.

– Тетя Ася, ты что, мастерскую здесь открыла? – осторожно спросила Нина.

– Зачем мастерскую? Какую мастерскую? Тебе обувь надо починить? Так Отар работает! Ему отдадим! – не поняла крестная.

– У тебя тут висит…

– А, это… Слушай, третьи занавески выгорели, жалко ведь! – отмахнулась крестная. – Вот мне Отар и отдал это полотно. Ему не надо, его и так все знают. А мне – окна закрыть очень надо. Слушай, такое хорошее объявление, лучше всяких занавесок. Думаю, не буду снимать до осени. Солнце утром не пропускает, комаров не пропускает!

– Тетя Ася, ты же всегда занавески любила! Я же тебе присылала хорошие, плотные.

– Дочка, я на эти занавески даже дышать боюсь, такие они красивые! Вот, смотри, лежат у меня в шкафу на отдельной полке. Зима будет – повешу. Сейчас у меня рука не поднимается. Они выгорят, станут некрасивыми, ты мне что скажешь? Что я твой подарок не ценю!

– Хорошо, мы их вместе повесим. А если они испортятся, я тебе новые куплю. Я привезла деньги и еще заработаю. И на лоджию тебе дам. Сколько нужно, столько и дам. Так что скажишь Мадлене, что ты у нее больше не работаешь!

– Нино, у меня уже сердце колотится, зачем ты таким голосом говоришь? Зачем ты мне все это говоришь?

Тетя Ася присела на кровать и посмотрела на Нину, как будто та объявила о смертельной болезни.

– Так, я в душ. – Нина скрылась в ванной и, зайдя туда, заплакала. Было проще сровнять все бульдозером и построить новое. Старая плитка, которой было столько же лет, сколько и Нине, едва не отваливалась. На держателе для занавески сушилась сетка. Обычная рыболовная сетка, которая здесь служила мочалкой. Других мочалок Нина и не знала, пока не приехала в Москву. Тетя Ася, как и все местные жители, предпочитала обычную сетку, мелкой вязки. Для туристов ввели новшество – связывали сетку с двух сторон, чтобы было похоже на мочалку. Вязали крупнее, красили в бирюзу. Но местные предпочитали не связанную, обычную, грязно-коричневую, с которой еще месяц слезала краска. Нина вспомнила, как ненавидела в детстве сетку – мама больно терла ею, до скрипа. А сейчас она решила первым делом купить себе новую – оттереться от столичной жизни, тоже до скрипа.

Сетка, старая плитка в ванной, непривычно обильная струя воды из крана – все это довело Нину почти до истерики. Она плакала, стоя под душем, смывая собственную глупость – зачем было уезжать отсюда, терять в Москве столько лет, которые ей не принесли ничего, кроме огромной, тотальной усталости. И да, денег. Их Нина хотела потратить как можно быстрее. Ей даже эти, честно заработанные деньги, казались грязными. Неправильными. Она ведь и не знала, что крестная вынуждена работать. Не знала, что она так постарела и наверняка скрывает болячки. Не знала, что так нужна здесь.

Нина вышла из ванной только после того, как тетя Ася начала обеспокоенно стучать ей в дверь.

– Нино, ты там утонула? Если тебе воды мало и ты хочешь утопиться, лучше пойдем на море! Прямо завтра и пойдем, если дождя не будет!

– Тетя Ася, можно я посплю немного? – без особой надежды на разрешение спросила Нина.

– Ты что! Нас Валя уже заждалась!

Сопротивляться было бесполезно.

– Это я! – объявила крестная о своем приходе.

– Ася? Иди сюда, ты только послушай, что они говорят! Я тебе звонить собиралась! Мои уши не выдерживают! Нино! Дочка! Ты тоже послушай! – Валя держала у уха телефон. Крикнула в трубку: – Все, не могу говорить! У меня гости! Нет! Два часа не могу говорить! Нет, три часа!

– Что случилось? – поинтересовалась тетя Ася, удобно устраиваясь на стуле. Разговор предстоял долгий.

– Сейчас кофе сварю. – Валя побежала на кухню. – Нино, ты что приехала? В гости или насовсем? Или что случилось? Соскучилась? Почему ты в ванной так долго мылась? У вас там в Москве воды, что ли, нет? Уже ходили к жене Леванчика на шестой этаж? Скажи мне, я про дизайн ничего не понимаю, но если мне не нравится – молчать не буду. Почему всем нравится, а мне нет? Зачем она ниши выдолбила? Что у нее, посуды столько, что она шкафы туда поставит? Нет у нее никакой посуды! А эта палка, которая в вазе торчит, ты видела? Бамбук, что ли? Это модно? По мне, так этой палкой ковер хорошо выбивать, а не в вазу ставить. Если бы розы стояли, я бы поняла. А у нее это дизайн называется. Вон Ася завидует! Я не понимаю, чему там завидовать? Я могу на улицу выйти, оборвать ветки и тоже в вазу поставить! Что ты, Ася, на меня так смотришь? Пусть Нина скажет. Она в Москве много видела. Разве палки модно? Говори!

– Ну, в салонах красоты ниши делают и вазы с искусственными цветами или бамбуком ставят.

– Это что, где маникюр делают? – расхохоталась Валя. – Я так и знала! Слышишь, Ася, у жены Леванчика вкус, как у маникюрши! Скажи, Нино, а это правда, что ты хочешь Асе лоджию оплатить? Ты что, насовсем приехала? И я столько раз говорила Асе, чтобы она твои шторы повесила! У меня уже язык отсох, сколько я это говорила! Нет, она на эту тряпку любуется!

Нина поймала себя на мысли, что успела отвыкнуть от местных особенностей общения. Эти женщины слышали сквозь стены и чувствовали друг друга через потолок. Они были связаны друг с другом невидимыми нитями.

– Я сказала Нине, чтобы она ничего мне не рассказывала, – сказала крестная, – чтобы сразу мы вместе услышали. Валя, мне что-то плохо. Как ты думаешь, у Нино все хорошо? Ты ей посмотришь чашку? Помнишь, моя чашка черная была, это из-за Нины? Или из-за того, что я Мадлену хочу убить, но не могу? Знаешь, как она мне надоела? Так на нервы действует, что я мечтаю ее убить! Нет, я мечтаю подговорить Рафика, чтобы он ее на машине туда-сюда переехал. Два раза. Такая она неприятная женщина. Слушай, хоть бы лифчик надевала! Сядет около магазина со своей картонкой, грудь до колен свесит, всех покупателей пугает! Разве это прилично? Нина хочет, чтобы я уволилась. Да я и сама хочу, только вдруг у Нины проблемы? Почему она так вернулась, как счастье мне на голову?

Обе женщины внимательно посмотрели на Нину, которая с удовольствием пила сваренный Валей кофе. От такого кофе она отвыкла и наслаждалась каждым глотком. Валя с крестной говорили так, будто ее и в комнате не было, и Нину это устраивало.

– Подожди, что ты так нервничаешь? Посмотри на нее – сидит, кофе пьет. Живая, здоровая. Так радоваться надо! Приехала – значит, решила. Захочет – сама расскажет. Ты лучше сейчас меня послушай! Знаешь, что они мне сказали? Ты даже не представляешь, что они мне сказали! – Валя махнула рукой так, будто собиралась зарезать всех, кто ей сказал неприятное. – Ненавижу их! Так ненавижу, что себя ненавижу за то, что их ненавижу! Родственники все-таки. Но зачем мне такие родственники, что я от них больная становлюсь. Вот у меня сейчас так голова болит, что прямо в сердце отдает! Я им говорю, что у меня сердце болит, а они отвечают, вот прямо сейчас сказали, что это я сама виновата! Скажи, я хочу, чтобы у меня сердце болело? Нет!

Оказалось, что неделю назад к Вале приезжала младшая дочка двоюродной сестры с женихом. Показать, познакомиться.

– Знаешь, как она его называет? – Валя продолжала размахивать руками, повергая невидимых врагов направо и налево. – Артурик! Артурику этому уже за тридцать! Что я говорю? Тридцать шесть ему! А он все Артурик! Старый он для нее – ей девятнадцать лет. Не девушка, а бутон! А она на него смотрит, будто у него «мерседес» новый и квартира на бульваре, так она на него смотрит! Я его спросила – у него «мерседес» и квартира на бульваре? Она обиделась! За него обиделась! Вот правильно говорят, если Бог красоту дал, значит, мозгов лишил. Красивая девочка, но такая глупая, что я всех родственников вспомнила, не поняла, в кого. Не было у нас в роду таких глупых, чтобы совсем без мозга, кроме сестры моей двоюродной. Девочка же не виновата, что в мать пошла. За что ей такое горе? Но она же не слепая! У этого жениха живот больше, чем у жены Леванчика, чтоб она здорова была. И волос столько же – три пера на всю лысину. Как она на него посмотрела? Такая красавица! И что? Я их здесь поселила, комнату дальнюю отдала, молчала уж, как могла. Рот суровой ниткой зашила, чтобы лишнего не сказать, все ради девочки, которая ни в чем не виновата.

Ты же знаешь, у нас новая колонка. Три года назад поставила. Кондиционер поставила, колонку поставила, вентилятор новый поставила, что еще нужно? А он спрашивает: «Вода есть?» Я говорю: «Обижаешь, конечно, есть. Всегда есть. Мы же не в пещере живем!» Он так удивился, что я в первый раз обиделась. Но виду не подала. Промолчала. Э, как мне тяжело было молчать! Все знают, как я за эту колонку гордилась!

Вся многочисленная семья Вали очень радовалась новой колонке. Правда, вода текла или холодная, или кипяток. Но ведь текла! Все мылись холодной, очень удобно, в жару что, горячей мыться? А если нужна была теплая, то по старой привычке, когда воду давали по часам, горячую воду набирали в ванную и ждали, когда она остынет. Все привыкли, всем нравилось. И вот приехал этот жених младшей дочери двоюродной Валиной сестры, замерз под холодной водой, ошпарился кипятком, вылил ванную с теплой водой и был недоволен. Что он после этого сделал? Взял и передвинул рычажок на колонке, после чего из крана потекла умеренно теплая вода. У Вали все до секунды было рассчитано – сколько ждать, когда вода остынет, сколько набрать воды для стирки, как включить, чтобы кипяток лился, как повернуть, чтобы холодная шла. А тут вдруг вся схема сломалась.

– Схема сломалась, а он довольный такой был! – возмущалась соседка. – Приехал не пойми кто, не пойми из какой семьи, рычажок передвинул и считает себя самым умным! А мы, получается, такие дураки, что сами не догадались! Ходил такой гордый, как павлин, и все не мог молчать – почему это мы раньше не отрегулировали, почему батарейки не поменяли? Батарейки ему в моей колонке не понравились, так он новые поставил! Умный такой, да? Так мы согласие на свадьбу не дали! Не было в нашем роду таких павлинов ободранных, ни у кого не было! Что я, зла своей племяннице желаю? Не надо нам таких в семье. Так я ей и сказала напрямую. А она обиделась. И сказала, что Артурик хотел как лучше, а мы его сразу не приняли, настроены были плохо. Конечно, плохо, а как тут еще настраиваться? Не успел порог переступить, уже свои порядки устанавливает. Под какой водой мне мыться и как воду остужать! Да не нужна мне его теплая вода. Не понимаю я ее. Если горячая, так кипятить надо, если холодная, так в кране. Теперь они мне звонят и говорят, что я девочке судьбу сломала, Артурик жениться передумал. Они мне должны подарки везти за такое счастье! Разве нет?

Нина не выдержала и начала смеяться. Подавленное настроение, в котором она находилась последние несколько месяцев, как рукой сняло.

– Зачем ты из-за колонки девочку расстроила? – Тетя Ася тоже смеялась. – Ну повернул, тебе жалко, что ли, потом бы опять повернула назад.

– Да разве я из-за колонки? – отмахнулась Валя. – Мы у зубного поругались, когда он свое истинное лицо показал. Так показал, что я не понимаю, как моя племянница не прозрела! Да самый слепой бы видеть начал. А она опять меня виноватой сделала!

У несчастного Артурика, который так и не понял, в чем его вина, внезапно разболелся зуб. Естественно, как заверила Валя, его повезли в лучшую в городе клинику, которая только недавно открылась. Врачом был младший сын тети Луизы, у которой старший – летчик, и ходили слухи, что он поставил такое оборудование, какого и в Москве нет! Там такие лампы, что солнца не нужно! Такие салфетки, которые на стол гостям можно класть! И мебель вся белая. Цены тоже, естественно, не местные.

– Там одна пломба стоит столько, сколько весь мой мост! – кричала Валя. – Мы на себе сэкономили, но не на этом Артурике!

Естественно, воспользовавшись благовидным предлогом, посмотреть на такое чудо собрались все родственники Вали, друзья родственников и гости родственников, которых некуда было девать – не оставлять же одних! Артурика уложили в кресло, вокруг собралась толпа любопытствующих, каждый из которых по очереди заглянул ему в рот, чтобы оценить проблему. Младший сын тети Луизы, привыкший к зрителям, спокойно делал свое дело. Во-первых, мама ему сказала, что придут люди посмотреть. Во-вторых, старший брат опять прилетел раньше времени – таксисты снова не успели к встрече туристов, и тетя Луиза заклинала младшего не позорить семью. В-третьих, у Артурика был уже приличный флюс.

Он мычал и размахивал руками.

– Ему, видите ли, было неудобно, что на него смотрят! – Валя с возмущением опрокинула на блюдце чашку кофе, чтобы погадать на гуще. – Что мы там не видели? Ему что, жалко? Люди пришли специально, беспокоились за него, волновались, лучшего в городе врача ему организовали, спасибо тете Луизе, а он еще недоволен! Хотел, чтобы мы вышли! Так мы его вышли! Не нужен нам такой! Да ну его! Не хочу про него даже слова лишнего говорить! Они уехали, и что? Сестра звонит и говорит, я виновата – жениха от дома отвадила да так, что он дорогу забыл. Сгинул и даже на телефон не отвечает. Да чтоб она мне за это здоровья пожелала! А она говорит, что дочка ее, моя племянница, все глаза выплакала. Я ей так и сказала, что дуры обе, раз из-за такого павлина с флюсом плачете. Сбежал, так пусть у него бельмо на глазу вскочит! Все, не хочу про них больше!

Что у тебя, Нино, случилось? Рафик сказал, ты в аэропорту, как туристка, стояла. Не знала, куда идти. Хотя я тебе скажу, надо было с Робертом ехать, Рафик совсем обнаглел! Такие деньги берет! И не стыдно ему! Леванчик-то умер, а больше с Рафиком никто не может справиться. Роберту до Леванчика далеко. Но мы его защищаем.

– Валя, посмотри ее чашку. Совсем черная? – обеспокоенно спросила тетя Ася.

– Совсем, – ответила Валя, едва заглянув в чашку.

Нина не выдержала и заплакала.

– Нино! Дочка! – Тетя Ася подскочила и принялась ее успокаивать: – Да ты что? Почему плачешь? Такие красивые глазки сейчас красные станут!

– Тетя Ася, можно я у тебя поживу? Недолго, не знаю сколько, – попросила Нина.

– Ася! Что мы с тобой кофе пьем? Давай вино пить! Нино насовсем вернулась! Разве ты не поняла? Я поняла! – обрадовалась Валя и бросилась к холодильнику доставать еду и бутылки с вином.

– Нино, я сейчас тоже плакать буду. Ты скажи, что случилось? – спросила крестная.

– Не знаю. Ничего не случилось. Устала. Не хочу больше в Москве жить. Я дома хочу. Здесь хочу, – зарыдала Нина.

– Да кто же против? Кто же тебе не рад? – всполошилась Валя.

– Тебе нужно отдохнуть, дочка. А там видно будет, – сказала тетя Ася.

Так Нина вернулась домой, в родной город на берегу моря. Жила одним днем, отдыхала, гуляла. Тете Асе пристроили лоджию – та была счастлива. Еще повесили занавески и выдолбили две ниши в стене. Тетя Ася ушла от Мадлены и всем говорила, что счастье пришло в ее дом – крестница вернулась насовсем.

Нина знала, что долго так продолжаться не может. Она начала скучать, тосковать и не знала, куда деть свою энергию. Она понимала, что деньги скоро кончатся, а жить на что-то надо. Шансов найти работу в городе не было. И не хотелось. Ну не к Мадлене же в магазин идти продавщицей. Нине нужна была новая жизнь. Какая – она не понимала. Крестная все чувствовала.

– Нино, дочка, ты же знаешь, как я тебя люблю. Никого так не люблю, как тебя. Ты моя жизнь, – сказала однажды вечером тетя Ася. – Я тебе сейчас скажу, только ты не обижайся. Не здесь твое место. Нет у тебя здесь судьбы. Приезжай, когда захочешь, отдыхай, но не надо здесь жить.

– Тетя Ася, я в Москву не вернусь, – ответила Нина. – Я так решила.

– Кто говорит, что в Москву? Не надо! Что, других городов нет? Поезжай в нашу столицу. Там почти как в Москве.

Нина даже не думала о том, чтобы поехать в столицу.

– Ты сейчас не решай, – сказала тетя Ася, – подумай. Но там тебе будет легче и ко мне ближе – сядешь на автобус и приедешь в любой момент.

– И кто меня там ждет?

– Пока не ждет, но мы же и не говорили никому, чтобы ждали! У Мадлены там золовка живет, у Вали тоже родственники по мужу. Квартиру тебе найдем, работу найдем, не переживай. Дочка, Нино, я тебя не гоню. Но если хочешь, чтобы у меня сердце было спокойно за тебя, – уезжай. Ты еще такая молодая. Тебе люди нужны, много людей, работа нужна по душе. Тебе жизнь нужна! Сейчас послушай меня, если я неправа окажусь, вернешься в любой момент.

Нина кивнула – она знала, что уже к утру крестная найдет ей и квартиру, и работу. Так и вышло.

– Нино, ты когда едешь? – ворвалась рано утром Валя. Нина могла поклясться, что тетя Ася легла спать и никому не звонила. Эти соседки и вправду слышали сквозь стены.

– Не знаю, – растерялась Нина.

– Как не знаешь? Зато я знаю! Завтра едешь. Будешь жить у Карины. Ну, у Карины, которая троюродная сестра Лали! Что ты мне глаза большие делаешь? У Карины квартира почти в самом центре. Она к Лали поедет, а ты к ней!

– Спасибо. А это надолго?

– Конечно! Карина если к Лали уезжает, то очень надолго! – засмеялась Валя. – В последний раз на неделю уезжала, так через два года вернулась. Лали без нее совсем не может детей воспитывать – пятого ребенка ждет, вот и волнуется. Карина после четвертого племянника так радовалась, когда домой вернулась, думала, в отпуск приехала. Она так каждый раз думает – после третьего племянника говорила, что больше к Лали не поедет, пусть другую тетку вызывают. Но Лали Карину очень любит, других не хочет. И тут Лали звонит и говорит, что опять беременная. Карина в обмороке лежала, а что делать?

Не знаю, что там за квартира, я сама ее не видела, но Карина говорит, что конфетка, а не квартира. Ты не волнуйся, Карина сказала, что там соседки хорошие, она уже всех предупредила, что ты приезжаешь. Помогут тебе.

– Так быстро надо ехать?

– Конечно! Карина тебя встретит, ключи передаст. Ее уже Лали заждалась. Но ради тебя еще подождет.

– Что ты ей про квартиру говоришь, ты ей про работу скажи! – В квартиру влетела Мадлена. Она тяжело дышала и обмахивалась картонкой. – Работать будешь в банке. У меня там начальник сын племянника. Такой мальчик умный. Даже не думала, что таким вырастет, в детстве совсем неумный был. Совсем глупый был в детстве. Но какая нам разница – умный или не умный, главное, что он тебя на работу возьмет.

– Это точно? А если я собеседование не пройду? Я ведь даже резюме не отправляла.

– Ася, я ее не понимаю! Что нужно отправлять? Я уже все резюме про нее рассказала, э! Как это не возьмет? Тетя Мадлена специально звонила, просила, а он не возьмет? Да кто он после этого будет? Так что собирайся. И если он тебе плохую работу даст, то ты только скажи, что тете Мадлене позвонишь!

Нина прекрасно понимала, что ее судьба от нее не зависит. Эти женщины за нее все решили, и раз уж они думают, что ей так будет лучше, значит, так надо. Да что – думали? Они знали!

* * *

Квартира в столице оказалась уютной, действительно почти в центре – до работы можно было пешком дойти. Карина, хозяйка квартиры, встретила Нину как родную, расцеловала, обняла и уехала к Лали, которая звонила каждые пять минут и спрашивала, выехала Карина уже или еще нет.

– Уже выехала, вот прямо сейчас в автобусе сижу! – отвечала Карина, которая еще даже из квартиры не выходила. –  Еду, еду! – кричала она в трубку, продолжая наставлять Нину по поводу кранов, кастрюль, запасов кофе и прочих хозяйственных мелочей. –  Ладно, поеду, – наконец успокоилась Карина, взяв сумку, – а то Лали мне голову откусит, когда увидит. Остальное тебе соседки покажут и расскажут. Не волнуйся. Да, и пойдем я тебя в банк отведу. Гоги уже тебя ждет.

– Какой Гоги?

– Как какой? Сын племянника Мадлены!

Карина показала Нине дорогу к банку и ушла на автобусную остановку.

Гоги оказался мужчиной лет сорока, с видимой плешью и с не менее заметной сединой. Нина же ожидала увидеть если не юношу, то уж точно не мужчину средних лет. И он совсем не был глупым, как считала Мадлена. Во всяком случае, чувство юмора у него точно было.

– Что, тетя Мадлена все про меня рассказала? – улыбнулся он.

– Нет, ничего такого, – поспешила заверить его Нина.

– Странно, обычно тетя Мадлена любит рассказывать историю, как я в три года испугался собаки и она требовала, чтобы мне сменили имя.

– Почему? – не поняла Нина.

– Гоги означает «храбрый», – вздохнул директор банка. – А я, с точки зрения тети Мадлены, – трус. Ведь у меня не хватает смелости даже жениться. Что вы умеете делать? Какую работу вы хотите? Скажите сразу, чтобы я был спокоен и тетя Мадлена тоже.

– Я работала в банке, и я вас не подведу.

Гоги замахал на нее руками: мол, все в порядке.

– Когда вы хотите выйти на работу? – спросил он.

– Когда нужно, тогда и выйду, – удивилась Нина.

– Давайте так: когда будете готовы – приходите. Тетя Мадлена сказала, что вы должны отдохнуть, в театр сходить, погулять…

– Нет, я не хочу гулять. Наотдыхалась уже, – улыбнулась Нина. – Давайте с понедельника выйду. И спасибо вам большое.

Гоги опять махнул рукой:

– Не за что.

Так Нина прошла собеседование.

Не успела она вернуться домой, как в дверь деликатно постучали.

– Нина? – Перед ней стояла молодая женщина с коробкой из кондитерской. – Я Шушана. Соседка.

– Очень приятно.

– Ну что, как тебе Гоги? – Шушана по-хозяйски прошла на кухню, уверенным движением открыла шкаф, достала пачку кофе, тарелку, сварила кофе, разложила пирожные.

– Не знаю, хорошо, очень приятный, а что?

– Как что? Валя сказала Карине, а Карина сказала мне, что ты не замужем. А Мадлена сказала Вале, Валя сказала Карине, а Карина мне, что у Гоги просто не хватает смелости жениться. Его как в детстве собака напугала, так он теперь всю жизнь мучается. Вот Мадлена и подумала, что ты можешь выйти замуж за Гоги.

– Так она поэтому попросила его взять меня на работу? – Нине вдруг стало очень стыдно.

– Конечно! Стала бы Мадлена просто так суетиться!

– И что мне теперь делать?

– Как что? Работать! – Шушана налила кофе. – Потом скажешь, что тебе Гоги не понравился – и все. Придумаешь что-нибудь.

– Я так не могу. Мне правда работа нужна.

– Ты ведь из Москвы приехала? – с интересом спросила Шушана. – А почему там замуж не вышла? Зачем тогда уезжала? Ты поэтому вернулась? Что, в Москве грузин не было? Или ты за москвича хотела? Я тебе так скажу: если захочешь замуж, то надо Жужуну звать – она тебя сосватает. Она и меня сосватала. Она хоть кривую, хоть больную, хоть косую сосватает!

– Я не хочу замуж, и я не косая и не кривая, – обиделась Нина, но соседка этого даже не заметила.

– Так ты вообще красавица! Захочешь – завтра замуж выйдешь! Правда, ты странная немного, умная, это сразу видно, но ты не переживай – тебя Жужуна научит, как надо говорить, чтобы понравиться.

– Шушана, я не знаю, что сказала Валя Карине, а Карина – вам, но я приехала просто жить и работать.

– Почему ты как не родная? Зачем мне «вы» говоришь? – Теперь уже обиделась соседка. – Я тебе так скажу. Живи, работай, но если захочешь кофе утром выпить, поговорить, всегда ко мне заходи. Я детей в школу отвожу, а потом дома. Если ты не придешь, я сама к тебе приду – мне же так интересно, что с тобой дальше будет! И Ирме интересно. Вот где она?

В этот момент в дверь позвонили. Открывать пошла Шушана.

– Ирма, – поприветствовала она соседку, выкладывая еще одно пирожное на тарелку, – нам Карина все не так сказала. Она не хочет замуж. За Гоги тем более. Вот, сама на нее посмотри. И Жужуна ей тоже не нужна. Она работать хочет, а сплетничать совсем не хочет.

– С приездом, – вежливо поздоровалась Ирма, которая, в отличие от Шушаны, была более сдержанна.

– Спасибо, – улыбнулась ей Нина.

– Если что-то нужно, приходите, – предложила ей Ирма. – На нее, – она показала на Шушану, – не обращайте внимания, она только с виду такая нервная, а так нормальная.

– Ирма, что ты говоришь? Ты лучше предложи Нине зубы сделать!

Ирма передернула плечами – видимо, не в первый раз услышав такое предложение.

– Ирма – врач. Стоматолог. Она тебе такие зубы сделает, что в Москве таких не видели! Будешь улыбаться, сразу себе мужа найдешь!

Так у Нины появились две подруги – соседки. И спустя короткое время она была вынуждена признать – с ними ей повезло. Они напоминали ей родной город, Валю, тетю Асю, Мадлену… Нина не осталась одна.

Шушана – образцовая домохозяйка – была ей всегда рада, в любое время дня и ночи. Нина часто забегала к ней на кофе. Шушана была легкой, взбалмошной, крикливой, плаксивой, но в то же время доброй, ласковой, терпеливой. Ее обожал муж, а главным ее счастьем были двое сыновей-погодок, над которыми Шушана тряслась, как квочка. Мужа она безумно ревновала, устраивала ему сцены, а он смотрел на нее так, как не каждый влюбленный жених смотрит. Шушана была счастливой женщиной, которая знала про свое счастье и легко им делилась. При этом она, далеко не красавица, легко и с юмором относилась к своей внешности.

– Слушай, у меня такие глаза, – смеялась Шушана, у которой были глаза навыкате. – Если я чихну, то они выпадут!

– Как мне нравятся твои пятки! – восхищалась соседка, разглядывая ноги Нины. – У меня круглые пятки, совсем некрасивые, а у тебя правильные, тонкие, как у девочки. Куда только мужчины смотрят? Как они могут пройти мимо таких пяток? Слушай, Нина, ты хорошо подумала? Зачем таким пяткам пропадать? Тебе мужчина нужен, который будет эти пятки целовать!

– Шушаночка, я не хочу замуж.

– Так я тоже не хотела, пока своего Ику не увидела! Это меня Жужуна сосватала. Я так с Икой знакомиться не хотела, что у меня прямо болезнь началась! – хохотала, рассказывая, Шушана. – А как его увидела, так заболела. Уже по-другому. Замуж хотела, чуть не умерла! Жужуна даже говорила, что неприлично себя так вести, так сильно замуж хотеть, а что я могла с собой сделать? Когда я на Ику смотрела, у меня глаза еще больше становились! Думала, ослепну, так на него смотрела! Вот ты мне скажи, ты видела таких красивых мужчин в Москве? Нет! И не увидишь!

Шушана удачно вышла замуж, о чем она всем и сообщала. Муж, Ика, с нее пылинки сдувал. И даже то, что два родных брата Ики и их жены ненавидели Шушану, считая ее ленивой и капризной, не мешало ей жить счастливо.

– Ты не мужчина, раз так себя ведешь! – возмущались братья и золовки.

– Если бы у вас была такая женщина, вы бы тоже так себя вели! – вставал на защиту жены Ика.

– Она ему точно что-то в еду подсыпала, – судачили золовки, – может, Ику на кофе пригласить и отворот подсыпать? Она даже готовить не умеет. За нее Ика готовит. Пусть всю жизнь ест то, что сама готовит! – слали они проклятия.

Шушана стала совсем счастливой после того, как одного за другим родила двоих сыновей.

– Ика от счастья чуть с ума не сошел, а золовки своими злыми языками подавились, – хохотала Шушана. – У них ведь девочки первыми родились. А жена младшего брата никак второго ребенка родить не может. Это она от злости и зависти бесплодной стала. А я сразу двоих мальчиков. Род через Ику продолжился. И что им делать? Говорят, я специально одного за другим детей родила, чтобы Ику к себе привязать. Так правильно говорят. Пусть они так попробуют мужей привязать, как я привязала!

Шушана была образцово-показательной матерью, которая за недобрый взгляд, брошенный на ребенка, могла и загрызть. Нет, сначала бы она убила, а только потом загрызла недоброжелателя. Нина быстро поняла, что про Ику и сыновей Шушаны можно было говорить только в восторженных выражениях. С нескрываемым восхищением.

Нина поражалась женской мудрости и доброте Шушаны. В глобальном, можно сказать, вселенском, смысле она была не злой. И даже когда насылала проклятия на головы золовок, не желала им беды. И Ика знал – если что-то случится, Шушана первой бросится на помощь. Правда, Шушана могла бросаться на помощь даже в тех случаях, когда этого не требовалось. Она просто не умела по-другому. Нина поняла, что у нее нет ни единого шанса на личное пространство, имея под боком такую соседку. Если Нина один день не звонила Шушане, та немедленно прибегала с коробкой пирожных из кондитерской.

– Ты заболела? Почему пропала? Что я должна думать? Я должна волноваться? – кричала Шушана.

– Все хорошо, просто закрутилась на работе.

– Что, тебя Гоги совсем не ценит? Надо позвонить Мадлене и сказать, что Гоги тебя закрутил!

– Не надо, Шушаночка, умоляю. Все хорошо.

Гоги, надо сказать, пребывал тоже в шоке. Ему в подчиненные достался специалист высокого класса, и он не мог поверить своему счастью. Нина успевала за два дня сделать то, на что раньше требовался месяц. Гоги очень страдал, что его банк не соответствует уровню Нины.

– Что ты хочешь? – спрашивал Гоги. – Хочешь денег? Хочешь в отпуск? Только скажи, что?

– Я просто работаю, мне нравится, – отвечала Нина.

Гоги махал руками, не понимая, за что ему на голову свалилась эта молодая женщина.

– Нина, давай ты уедешь, а? Мне все говорят, что я тебя недостоин. Ты слишком много знаешь для моего банка. Слушай, у меня бывший одноклассник в министерстве экономики работает, давай ты к нему пойдешь, а? Он уже про тебя спрашивал, – чуть ли не умолял Гоги.

– А вы всем говорите, что вы меня достойны! – смеялась Нина.

– Скажи, ты точно не хочешь за меня замуж? – краснея, уточнял начальник.

– Точно, клянусь.

Они с Гоги стали лучшими друзьями и вместе планировали будущее банка, его развитие и расширение. Подолгу засиживались на работе, вместе ужинали, и все вокруг были уверены, что они скоро поженятся. Больше всех радовалась Мадлена, которой кто-то докладывал о том, что ее план удался – Гоги без Нины жить не может, только ее и видит, если она на пять минут опаздывает, он ее на улицу встречать выходит.

Нине же действительно нравилось работать. Наверное, впервые за долгое время. Гоги давал ей полную свободу действий, поддерживал, и она искренне хотела ему помочь, доказать, что он не зря взял ее на работу. Ей было интересно с Гоги, он ее понимал с полуслова, они были как брат и сестра, но ничего большего. Она была счастлива обрести такого друга, а он искренне и всей душой ценил то, что она делает, и собирался сделать ее старшим партнером.

– Ты неправильно себя ведешь, – твердила ей Шушана, – ты его завлекать должна как женщина. Он же думает, что ты компьютер, а ты покажи ему, что ты женщина!

– Шушаночка, у меня все хорошо.

– А у меня все плохо.

– Что случилось?

– Ика на меня стал плохо смотреть.

– Как это?

– Мне кажется, он меня не так сильно любит.

– Шушана, он тебя на руках носит.

– Носит, – согласилась соседка, – но знаешь, без энтузиазма носит.

Нина только улыбалась. Она уже знала, что если Шушана что-то вбила себе в голову, то она вобьет это в голову и Ике, и всем соседям. При этом соседка не разменивалась на мелочи, а действовала сразу масштабно. Решив, что муж теряет к ней интерес, она решила привлечь его внимание.

Шушана была женщиной современной, следила за новостями из жизни звезд и в один прекрасный момент пришла к выводу, что надо непременно чем-то заболеть. Тогда уж Ика точно будет носить ее на руках с энтузиазмом. Вон, у одной голливудской звезды – биполярное расстройство, у другой красавицы – клептомания, у третьей – анорексия. Да мало ли болезней! И Шушана решила, что ей тоже нужна модная болезнь.

– Мне кажется, я болею, – тяжело вздыхая и закатывая глаза, сообщила Шушана мужу.

– Чем болеешь? Где болеешь? – перепугался Ика.

– Пока не знаю, – призналась Шушана, – но точно болею. Так болею, что очень тяжело болею.

– Шушаночка, может, врача вызвать?

– Нет! Не надо врача! Я Ирме позвоню. – Шушана перепугалась, что ее план пойдет насмарку.

– У тебя зубы болят? – уточнил обеспокоенно Ика.

– При чем тут зубы? Ты думаешь, что если Ирма – стоматолог, она только в зубах понимает? – возмутилась Шушана.

– Да, я думаю, что так, – ответил Ика.

– Все, иди, ты на меня сейчас плохо действуешь! – воскликнула Шушана.

Как только Ика вышел за дверь, Шушана позвонила Нине.

– Я болею! Приходи!

То же самое она сообщила Ирме.

Когда Нина прибежала к соседке, Ирма уже сидела у постели умирающей.

– Шушаночка, что случилось? Может, врача вызвать? – Нина не знала, чем помочь.

– Что вы все заладили, как попугаи! Врача, врача! Я уже вызвала врача – Ирма, разве ты не врач? Я еще не знаю, чем болею! Ика ушел?

– Ушел, очень расстроенный ушел, – ответила Ирма.

Шушана тут же вскочила с кровати и побежала варить кофе. Пока варила, рассказала, что ей нужна очень модная болезнь, желательно неизлечимая, но не очень опасная. Чтобы Ика испугался, но не сильно. И чтобы заботился, но не как об умирающей. Шушана поделилась и новостями из жизни голливудских звезд.

– Нет, если биполярное расстройство, то ты психическая. Ика очень испугается, даже я бы испугалась, – посоветовала Ирма.

– А за клептоманию можно и в тюрьму угодить, – поддакнула Нина.

– Анорексия тоже не подходит, что это за болезнь, когда есть не можешь? Я вот не есть не могу! – расстроилась соседка. – Тогда что? У меня уже так голова болит, я столько думала, что сейчас я и на самом деле с ума сойду! – воскликнула Шушана.

– Если тебе нужна больная голова, то у тебя мигрень, – спокойно сказала Ирма.

– Точно! У меня мигрень! Даже придумывать ничего не надо! – обрадовалась Шушана. – Нина, а мигрень – модно?

– Очень модно, Шушаночка. Изысканный, элегантный, до конца не изученный недуг, – расхохоталась Нина. – Да еще описанный в художественной литературе.

Ирма хмыкнула.

Поставив себе диагноз, Шушана принялась усердно болеть. Она ложилась на пол и слабым голосом просила Ику задвинуть занавески, выключить свет, включить вентилятор, выключить вентилятор, забрать сыновей из школы, отвести сыновей в школу, приготовить обед, снова включить вентилятор.

– Ирма! Шушане плохо! – прибегал к соседке перепуганный Ика. Он уже позвонил всем родственникам, сообщил о болезни жены, и все родственники, особенно золовки, посоветовали Ике дать Шушане спокойно умереть, отчего всем сразу станет легче.

– Спаси Шушану! – умолял Ика, и безотказная Ирма бросала домашние дела и шла спасать соседку.

– Ика, я стоматолог, давай я ей зуб вырву! – предлагала соседка. – Если ее спасать нужно, то ты спасателей зови, а не меня!

– Шушаночка только тебе верит! – восклицал Ика. – Умоляю, Ирма, она совсем почти умирает!

– Ика, я тебе сейчас скажу то, что не должна говорить. И при Шушане сделай вид, что ты ничего не слышал. Просто оглох. Я тебе даже справку дам, что ты глухой.

– Что? Сколько ей осталось? – Ика сам уже чуть не с инфарктом готов был лечь.

– Много, Ика. Так много лет ей осталось, что ты даже не представляешь, – отвечала Ирма. – Послушай жен своих братьев, уже убей Шушану и дай мне спокойно ужин приготовить. Как человека тебя прошу.

– Хорошо, хорошо, ты сейчас ее вылечи, а в следующий раз я врача вызову!

Ирма заходила в квартиру и наблюдала, как Шушана удобно разлеглась на полу в красивой позе. Ирма мочила полотенце и обтирала умирающей лоб.

– Шушана, хватит уже. Надоел твой спектакль. Если не прекратишь, я в следующий раз тебя задушу. Клянусь! – шептала Ирма, чтобы Ика не слышал.

– Ах, я такая больная, мне так плохо! – Шушана уверенной хваткой держала за руку мужа.

Приступы мигрени случались все чаще. Однажды Ика позвонил Ирме ночью. Шушана, как он объяснил, лежит на полу и говорит, что умирает. Вот прямо сейчас умирает. У Ирмы как раз накануне разыгрался радикулит, да так, что ни сесть, ни встать. Даже с работы пришлось отпроситься.

– Ика, она не умрет, вот чем хочешь поклянусь, не умрет она. От моей руки умрет, но не от своей головы, – ответила Ирма. – Можно я утром приду?

– Нет! – воскликнул Ика. – Она сейчас умирает! Вот! Даже дышать перестала! Ирма, что делать? Как я без нее жить буду?

– Очень хорошо ты будешь без нее жить! Счастливо будешь жить. И твои родственники будут радоваться! Праздник устроят.

– Что ты такое говоришь? Я не понимаю! Не хочешь Шушану спасать, меня спаси! – взмолился Ика.

Ирма, тяжело вздохнув, кое-как сползла с дивана, проклиная и себя, и Шушану, и Ику заодно, и поднялась к соседке. Ика в это время позвонил не только родственникам, но и Нине, которая тоже попросила разрешения прийти утром.

– Она сейчас умирает! – прокричал Ика, и Нине тоже пришлось идти к соседке.

С Ирмой они встретились на лестничной площадке.

– Если она не умрет, я ее сама убью. Нет, сначала оторву ей голову, а потом задушу! – пообещала Ирма.

– Ты сама ей этот диагноз предложила, – напомнила Нина, которая тоже мечтала вернуться в кровать и уснуть.

– Нет, я ее не убью, я ее отравлю. Пусть помучается перед смертью, – заявила Ирма.

Шушана лежала на полу и делала вид, что не может дышать. Ирма попыталась наклониться, но радикулит напомнил о себе прострелом в поясницу.

– Ой, – ахнула соседка и схватилась за спину. – Что ты лежишь на полу? – закричала она Шушане. – Ты на кровати умирать не можешь? Быстро ложись на кровать и там умирай! Не могу я к тебе наклоняться!

Шушана немедленно прекратила умирать, бодро подскочила и перебралась на кровать. Ирма плюхнула ей на лоб мокрое полотенце, даже не отжав его, и пошла домой. Нина тоже хотела уйти, но Шушана ее остановила.

– Нина, ты меня тоже бросаешь? Как Ирма так могла сделать? Как она себя повела? Ты видела? – Шушана была так возмущена, что забыла про умирание. – Она не вошла в мое положение! Больше ей слова не скажу! – объявила она, повернулась к стене и немедленно уснула. Даже подхрапывала. Нина пошла домой.

Утром она пришла к Ирме спросить про радикулит.

– Она нас замучает своими мигренями! – пожаловалась Ирма, – надо что-то делать, у меня уже никаких сил не осталось! Если она еще раз мне про свою голову скажет, у меня мигрень начнется!

– А что делать? Вчера она заявила, что слова тебе не скажет, так обиделась. Мне кажется, она уже сама поверила в свой диагноз. Психосоматика, – ответила Нина.

– Да, очень похоже, – согласилась Ирма.

– Надо ей новый диагноз придумать, чтобы она про старый забыла.

– Это ты правильно говоришь! Знаешь что? Ты ей скажи, что у вас в Москве есть верное средство от мигреней! – хихикнула Ирма. – Мужчина называется. Скажи, что все звезды так лечатся! Скажи, что ее Ика должен лечить!

– Сама ей скажи! – расхохоталась Нина. – И заодно Ике.

– Если я ей скажу, она не поверит, а если ты скажешь, что это самое модное лечение, то точно поверит. И будет Ику мучить, а не нас. Ику жалко, но если он хочет быть ослом, то я из него коня не смогу сделать! Слушай меня. Ты скажешь Шушане между делом, что ее мигрени из-за того, что у нее мало личной жизни! Нужно больше! Намекни, ты это умеешь.

– Как я это скажу? У меня язык не повернется!

– А меня тебе не жалко? Я бы сама сказала, но она же со мной не разговаривает! Бог услышал мои молитвы – хоть радикулит спокойно вылечу. Ну что тебе, сложно? Всем хорошо будет – и мне, и тебе, и Шушане. Ике, наверное, тоже хорошо будет, чтоб он был здоров! – хохотала Ирма.

– Ей очень повезло с Икой, – заметила Нина.

– Это ей с Жужуной повезло, – ответила Ирма. – Я знаю, что ты не любишь сплетничать, но я сейчас сплетничать начну. Когда я говорю, у меня спина меньше болит.

На Шушану, как рассказала Ирма, в молодости никто не смотрел, родители приданое богатое собрали – и то никто не зарился.

– Она же страшная была, как лягушка, – маленькая, кругленькая, глаза навыкате. Только Шушана считала себя красавицей. А ноги? Ты видела ее ноги? У нее такие толстые щиколотки, что за нее в два раза больше нужно было денег дать! Никто уже и не ждал, что она мужа найдет, родители к Жужуне обратились. Она им Ику и нашла. Жужуне столько гонорара заплатили, что я за такие деньги им бы пятерых женихов нашла! Где его глаза были тогда? Но он как увидел Шушану, так сразу влюбился. А когда за ее толстые щиколотки еще и приданое хорошее пообещали, так Ика плясал от радости, своему счастью не верил. Родители Шушаны и Жужуна тоже не верили, что с первой попытки жених нашелся, и до последнего боялись, как бы Ика не прозрел и передумал жениться. А на него как помутнение нашло. Я думаю, ему Жужуна приворот устроила, гипноз. Чтобы он ничего не соображал. Когда нашу Шушаночку родственники жениха увидели, так у них такой культурный шок случился, что они замолчали. Онемели от ужаса. Шушана же что думает, то и говорит. Родственники Ики тогда решили, что невеста ему что-то подсыпала. Ты знаешь, что Шушана хмели-сунели в пирог кладет? Ну что за женщина? Кто кладет в пирог сунели? Правильно говорят ее золовки – пусть она до конца жизни ест еду, которую сама готовит! Если она будет предлагать тебе хинкали, сразу отказывайся. Я один раз ела, так чуть не умерла потом. Слушай, а Ика ест и не жалуется.

Ика у Шушаны первый и последний мужчина! Она этим гордится и всем рассказывает! Так вот ты ей скажи, что у нее голова должна болеть по другому поводу – что ей своего Ику сравнить не с кем! Ох, как у нее голова заболит! Она Ику замучает! Да еще на сторону начнет поглядывать. Нам хоть будет о чем посплетничать. Так ей и скажи – мужчина ей от головы нужен!

– Шушана добрая и искренняя, поэтому ее Ика и полюбил, – сказала Нина, – она легкая, это ведь важно для семейной жизни.

– Да, с нее как с гуся вода! – подтвердила Ирма. – Пригласит в дом, а унитаз не чищен, полы не мыты. Ну и что? Пирог закажет в ресторане, сама руки мукой испачкает для виду и ходит гордая. Я одного не могу понять, как она Ику на свою сторону перетянула? Так, что он ни братьев родных, ни жен их не слушает? Вот ты мне скажи, она такая умная, что все так подстроила, или такая дура, что ей все на голову валится?

– Какая разница? У нее двое сыновей. И семья настоящая.

– Так ты ей скажешь или мы так и будем к ней по ночам бегать?

– Скажу. А как вы помиритесь?

– Я тебя умоляю. Она уже завтра позвонит! Хоть бы послезавтра позвонила, я бы еще один день спокойно прожила.

Нина передала Шушане верный рецепт для лечения мигрени. От столичных звезд, так сказать. Шушана сначала была в восторге, а потом начала нервничать. Она звонила Нине на работу и спрашивала, нужен ли ей любовник по медицинским показаниям или достаточно Ики? А если любовник, то это же лучше подействует? И можно ли в этом случае поставить Ику в известность или не стоит? Ведь тогда же получается, что это не измена, – или все-таки измена? А родственникам нужно говорить? А как найти любовника? Где их ищут? Или по знакомым искать? Нужно ли предупреждать, что любовник нужен исключительно для лечения тяжелой болезни, или не нужно? А сколько берут такие люди?

Нина не хотела смеяться над подругой, но втайне была даже рада – Шушана перестала лежать на полу. Нина ответственно заявила, что от мигреней лучше всего помогает законный муж, и все закончилось очень даже хорошо. Так хорошо, что даже Ирма не ожидала. Шушана воспылала страстью к собственному мужу и стала просить Нину, чтобы та отвела мальчиков в школу. Она встать не могла после бурной ночи. Ика тоже был счастлив и с новой, прямо-таки невиданной страстью защищал жену от нападок своих родственников. Золовки немедленно решили, что Шушана подсыпала мужу новую порцию приворотного зелья…

Шушана, перестав болеть головой, вдруг с энтузиазмом занялась воспитанием сыновей. Старшего она определила на музыку.

– Ика так играл на гитаре… – мечтательно закатывала она глаза. – Пусть Тенгиз тоже играет. Тогда он встретит женщину, похожую на меня, а не на его теток. Эти сплетницы не ценят искусство. У Тенгиза такой слух! Он слышит, как муха летит. Пусть ходит к Русико. Очень удобно – в соседний подъезд.

Тенгиз, который и вправду любил убивать мух и отрывать им крылья и лапки, совершенно не собирался заниматься гитарой. Слуха у него никогда не было, и вряд ли он мог бы развиться. Русико – учительница музыки – ни за что в жизни не сказала бы Шушане правду, что Тенгиз гудит на одной ноте и мучает ее любимую кошку. Даже кошка кричала в такт, когда мальчик дергал ее за хвост. Но Шушана могла убить не то что за плохое слово в адрес сына, но даже за недобрый взгляд, брошенный в его сторону. Матерью она была остервенелой, истеричной и могла порубить на мелкие кусочки, как кусок телятины на оджахури, любого, кто посмел бы сказать, что у ее сына нет слуха.

Спустя некоторое время после того, как у несчастной Русико появился новый ученик, она уехала к родственникам в дальнюю деревню под благовидным предлогом – племянница троюродной сестры выходила замуж. Девочку она никогда не видела, но бежала желать ей счастья со всех ног. Заодно забрала с собой и кошку, которая буквально вопила, оповещая весь подъезд о том, что Тенгиз поднимается по ступенькам. Вместо себя Русико оставила старшего сына Гию, который давал вместо матери частные уроки. Нина еще не до конца привыкла к местному укладу, поэтому не удержалась и спросила у Шушаны:

– А этот Гия тоже хорошо играет?

– Нет, он совсем не играет! – ответила Шушана. – Зачем ему?

– Как же он учит, если сам не умеет? – не поняла Нина.

– Так у него же мама учительница!

– Хорошо, Русико – учительница, но при чем здесь ее сын?

– Вот ты странная, – возмутилась Шушана. – Зачем ему играть, если мама учительница? Вот Арменка всегда лечила Тенгиза. У нее папа – педиатр. Она мне любой диагноз по телефону ставила! Она бухгалтером работала, ну и что? Если у нее папа – педиатр, это же передается по наследству!

– Шушаночка, как это может передаваться? Профессия – это же не нос, не подбородок, даже не уши…

– А голова, скажешь, не передается? Голова ни при чем? Все знания где? В мозгу! А мозг – в голове! Так-то!

Переубедить Шушану было невозможно. Как уж Гия преподавал гитару, никто не знал. Но Тенгиз ходил на занятия с удовольствием. Стоило ему взять дома гитару в руки и тренькнуть по струнам, Шушана заламывала руки в приступе восторженного восхищения. Такие успехи делает мальчик! Так играет! Никто так не играет! Шушана звонила всем родственникам, даже золовкам, и требовала, чтобы Тенгиз сыграл в трубку. Золовки говорили Ике, что старший сын очень похож на мать, и Ика был счастлив, слыша такой комплимент.

Шушане некуда было девать неуемную энергию, и она решила переключиться на Нину – всерьез заняться сватовством и непременно найти ей мужа.

– Не надо, Шушаночка, – просила Нина.

– Как не надо? Всем надо, а тебе не надо? Давай я тебя с Дато познакомлю. Он такой хороший! Я его так люблю! Он женщин очень чувствует!

Про Дато, который был другом Шушаны еще со школы и которого она «опекала», Нина много слышала, но никогда его не видела. Да и желания не возникало.

– Он же гей, ты сама говорила. – Нина не знала, то ли смеяться, то ли удивляться.

– Мало ли я что говорила? Он не гей, он несчастный человек. Сам не знает, чего хочет. О нем и позаботиться некому. Только я о нем забочусь. Ему женщина нужна, – размахивала руками Шушана.

– Может, мужчина? – уточнила Нина.

– Что ты говоришь? Он просто еще не определился! Если он встретит достойную женщину, сразу нормальным станет! Между прочим, никто из его родных не знает, что он гей, так что ты не волнуйся – никакого позора, а семья у него очень хорошая. Тебе все рады будут! О себе не думаешь, о нем подумай – доброе дело сделаешь, целую семью счастливой сделаешь! Дато очень страдает, так страдает, что у меня сердце разрывается. Ему ведь тоже определенность нужна. А то сегодня он с женщиной, завтра с мужчиной, тут сколько нервов надо иметь! Кто такой стресс выдержит? Его родные спать не могут, так мечтают, чтобы Дато наконец женился! Сколько лет уже глаз не смыкают! Давай ты станешь достойной женщиной?

– Нет, Шушана, пусть другая будет. Я недостойна, – хохотала Нина.

– Лучше такого взять, чем никакого, – обижалась подруга. – Хочешь одна остаться? И меня несчастной сделать? Что я скажу Карине и что она скажет Вале? Что я за тобой плохо присматривала, раз даже свидание тебе не смогла устроить! Себя не жалеешь – меня пожалей!

– Шушаночка, я тебя жалею, – продолжала смеяться Нина. – Только я не хочу замуж за гея. Совсем не хочу.

– Тогда выходи замуж за Гоги! Мадлена будет так рада! – тут же предлагала нового жениха Шушана.

– Если я найду себе жениха, ты первая об этом узнаешь, – пообещала Нина.

Конечно, на работе у Нины были коллеги-мужчины, которые оказывали ей знаки внимания. Девушки смотрели на нее косо – всех мужчин забрала. Зачем забрала, если не надо? Пусть отдаст тем, кому надо! И если она с Гоги сидит, то зачем ей другие? Почему не может определиться? После одного случая Нина вообще зареклась появляться где-либо в мужском обществе. Она задержалась на работе допоздна, и Джаник – коллега, очень хороший милый парень, который вызывал искреннюю дружескую симпатию, – предложил ее проводить. Нина не стала отказываться. Они шли по бульвару, когда Нина услышала крик:

– Нина, Нина! Кто это с тобой идет? Скинь его с плеча немедленно! Слышишь? Скинь его с плеча! Он тебе не подходит! Я отсюда вижу, что не подходит! Кто это? Пусть повернется, чтобы я его разглядела! Нет! Пусть не поворачивается! Я по его спине поняла, что он мне не нравится!

Оказалось, что в этот момент в маршрутке ехала Шушана, которая чуть из окна не выпала, увидев Нину в сопровождении мужчины. И немедленно высказала свое мнение. Все пассажиры маршрутки высунулись из окон и обсуждали бедного Джаника, который мечтал провалиться сквозь землю. Водителю велели «ехать так медленно, чтобы вообще остановиться». Маршрутка дружно решила, что Джаник Нине не пара. Сказали бы эти люди что-то другое – Шушана бы всех из машины в тот же момент выкинула.

– Нина, куда ты с ним идешь? Мне ты можешь сказать! Я никому не скажу! – продолжала кричать Шушана из окна маршрутки.

– Куда хочу, туда и иду, – рассердилась Нина и демонстративно взяла несчастного Джаника под руку.

– Что теперь будет? – шептал он, надеясь, что ему не придется жениться на Нине.

– Ничего не будет. Другой дорогой пойдем, – ответила Нина. – Надоели!

– Нина, я вас очень уважаю, но можно я дальше не пойду? – Джаник покраснел, побледнел и попытался высвободить руку. – Понимаете, у меня невеста есть…

– Джаник, я очень рада, что у тебя есть невеста, – заверила его Нина. – Мы же коллеги, просто коллеги.

– Что я ей скажу? Нас полгорода видели. – Юноша был искренне расстроен.

– Господи, что же это такое? Джаник, если надо, я лично скажу твоей невесте, что ты просто меня провожал до дома.

– Нет! Только не надо ей это говорить! А что скажут ее родственники? Нина, не обижайтесь, я пойду, можно? – Джаник был похож на школьника, который отпрашивается у учительницы в туалет.

Нина пожала плечами и отпустила несчастного кавалера. Когда она подошла к подъезду, подруга уже ждала ее. Рядом с домом была кондитерская, и Шушана в очередной раз обещала вырвать владельцам трубу, чтобы те не травили ее ванилью.

– Закрой перегородку! Пусть в другую сторону дует! – кричала она хозяйке, которая сидела на раскладном стульчике перед служебным входом, обмахивалась веером и била себя по ногам веткой. Все нижние ветки деревьев в их дворе были оборваны – хозяйка кондитерской подходила к дереву, срывала ту, до которой могла дотянуться, и с остервенением лупила себя по ногам – отгоняла комаров.

Нина подумала, что хозяйка – вылитая Мадлена. Только вместо картонки – веер.

– Ветер сюда дует, я что, виновата? – спокойно отвечала она Шушане.

– Ветер будет дуть, куда я скажу! Пусть в ту сторону дует! – кричала Шушана. – Я уже спать не могу от твоей ванили! У меня ваниль уже во всех местах!

– Так радуйся. – Кондитерша была невозмутима. – Освежитель воздуха не нужен.

Шушана заламывала руки. Но едва она увидела Нину, шедшую с остановки, тут же сменила тему.

– Ты как хочешь, но я буду тебя замуж отдавать! – заявила она, и хозяйка кондитерской кивнула в знак согласия. – У меня все спрашивают, почему моя подруга – такая молодая и красивая – без мужчины. Что я должна отвечать? У меня нет столько мыслей, чтобы придумать ответ. Ты не себя, ты меня в неудобное положение поставила. Особенно сегодня! Я про твоего Джаника уже все узнала. Это же был Джаник? Так я тебе скажу – у него есть невеста. Из очень хорошей семьи. И богатой. Если он так себя вести будет, с каждой встречной гулять, всего лишится – и невесты, и работы. Его будущий тесть в банк устроил.

– Шушаночка, я не каждая встречная, – устало объяснила Нина. – Джаник просто предложил меня проводить, потому что поздно. И передай всем своим осведомителям, что мы с ним коллеги, что он очень любит свою невесту и сбежал от меня как ошпаренный.

– Да? Что, он слова своего не держит? Раз сказал проводит, значит, проводить должен был! Какой он после этого мужчина?

– Шушана, ты его так напугала, когда из маршрутки кричала на весь город, что любой бы сбежал.

– Ничего не хочу больше слышать. Тебе нужно замуж!

– Шушаночка, я так устала, давай я завтра замуж пойду? – примирительно попросила Нина.

– Конечно, завтра. Кто говорит, что сегодня?

Нина кивнула и пошла в подъезд. Но вдруг остановилась.

– Шушаночка, а что завтра будет? – спросила она, чувствуя подвох.

– Как что? Завтра Жужуна придет! Я ее уже вызвала! Из маршрутки ей позвонила, когда тебя увидела! – ответила соседка.

– Жужуна? – не поняла Нина. – Та, которая ниткой эпиляцию делает?

– Не знаю, какую эпиляцию, но усы она очень хорошо дергает! У меня вон уже все колется. Ты тоже придешь. Она тебе усы уберет!

– У меня нет усов.

– Хорошо, не хочешь усы – бороду тебе уберет!

– Шушаночка, у меня нет бороды.

– Что ты такая капризная стала? Брови у тебя есть? Тогда она будет тебе брови щипать! Утром приходи!

– Шушаночка, мне не надо брови!

– Сейчас не надо – завтра надо будет! Вот мне тоже не надо было, чтобы у меня борода росла! Усы еще ладно – Ике нравится. А борода не нравится! Что я, виновата? Зато у меня руки гладкие. Я Ике говорю – скажи спасибо, что у меня руки гладкие, не такие, как у жен его братьев! У них такие руки, как у обезьян! И ничего, ходят, даже не стесняются! И вообще – Жужуна должна на тебя посмотреть!

– Зачем?

– Как зачем? Она же тебя сватать будет!

– Очень хорошая сваха, – вмешалась кондитерша. – Она мою крестницу так хорошо посватала, что я ее больше не вижу! Характер у нее был – ни одному мужчине такую жену не пожелаю. Только Жужуна смогла ее замуж выдать. Теперь ее муж так мучается, так мучается, зато нам хорошо! Шушана, если Нина не хочет, пусть Жужуна мне усы уберет!

– Если закроешь свою трубу! – немедленно начала торговаться Шушана.

– Хорошо, закрою, но тогда и брови пусть мне уберет! – Кондитерша тоже умела вести торги.

– Слушай, ты меня сейчас не делай нервной! Закроешь трубу, я скажу Жужуне, что у тебя уже усы отросли, – возмутилась Шушана.

– Хорошо, хорошо, только успокойся, ты еще громче всем расскажи, что у меня усы. – Кондитерша пошла на попятную.

– Мне не нужна сваха! – возмутилась Нина.

– Это мне сваха была не нужна! – воинственно сказала Шушана. – Меня Ика и без свахи бы замуж взял. Так взял, что не отпускает. А тебе нужна! Такого, как мой Ика, она тебе не найдет, но чего-нибудь подходящее подыщет.

– Кого-нибудь…

– Тебе и чего-нибудь сгодится, ты меньше умная будешь, кого-нибудь сама сделаешь! Слушай, я не сказала Жужуне, что ты слишком умная… – Шушана занервничала. – Ты завтра помолчи больше.

– Да, лучше молчи, – согласилась хозяйка кондитерской. – Только ты, Шушана, тоже молчи, как тебе Жужуна Ику сосватала. И скажи Жужуне, что и мне брови нужны.

– Трубу завтра закрой, как человека тебя прошу. Будут у тебя и усы, и брови! – отмахнулась Шушана.

– Закрою, закрою, Жужуна ваниль тоже не любит. Но учти, не ради своих усов я это делаю, а ради Нины! Такая девушка хорошая. Такую сосватать – одна радость.

Утром Нину разбудил телефонный звонок. На домашний телефон ей звонили только Шушана, Ирма и Ика. Нина нехотя взяла трубку.

– Ты что? Спишь еще?! – возмущенно прокричала в трубку Шушана.

– Уже встала.

– Я вижу, как ты встала. Жужуна сейчас придет. Я что звоню – ты макияж сделай или приходи сейчас – я тебе сама сделаю.

– Зачем?

– Как зачем? Что Жужуна скажет, если тебя увидит? Правильно! Ничего не скажет. А так увидит, что ты нормальная девушка, глаза у тебя есть, губы. Ей легче работать будет. И золото надень. Пусть видит, что у тебя есть золото. Я тебе свое не могу дать – Жужуна мое все видела, сразу поймет. Так что давай, собирайся. Ирма тоже придет. Обещала браслет принести для тебя.

Нина решила не спорить, не задавать вопросы, на которые она не получит ответов, а просто на все согласиться. Если Шушана решила продемонстрировать Нину свахе, так оно и будет. Оставалась одна надежда: Нина не понравится Жужуне и та откажется выдавать ее замуж. Нина натянула джинсы и футболку, подкрасила ресницы и решила, что для Жужуны и так сойдет. Выбрала любимые серьги – на самом деле серебро с фианитами, но такой искусной работы, что все принимали за белое золото с бриллиантами. И при всем параде спустилась к Шушане.

Ирма уже сидела на кухне, вжавшись в стену, и пила кофе. Жужуна – огромная, просто безразмерная женщина в черном обтягивающем платье – крутила на пальцах суровую нитку. Поскольку Жужуна заполнила собой всю кухню, Нина предпочла постоять. Шушана кричала куда-то вверх и вдаль, жалуясь на родственников, как догадалась Нина. На столе стояла огромная коробка с разнообразными пирожными – видимо, хозяйка кондитерской передала.

– Они называют меня интригантка! – возмущалась Шушана. – Да, я такая интригантка! А что мне остается? Вот они должны были приехать, сходить на кладбище, стол сделать. И где они? Не позвонили! Не подтвердили визит! Мы были у них на кладбище, стол сделали, а они нет! Как их назвать после этого?

– Эфэристы! – сказала Жужуна.

– Вот! Правильно! Эфэристы! Ладно, никто не заставляет на кладбище ехать, но стол пусть сделают, как положено!

– Ты опять с золовками поругалась? – уточнила Нина.

– Да я с ними не ругаюсь! – не могла успокоиться Шушана. – Я их ненавижу! Так ненавижу, как они меня ненавидят! Это они еще не знают, что у меня бабка цыганка была. Да я могу их глаза съесть, так их видеть не могу!

– Шушана, успокойся, съешь лучше шу, – попыталась разрядить обстановку Ирма.

– Слушай, вот как она шу делает? – Шушана взяла себе пирожное, размером с небольшой торт. – Я тоже шу делаю, очень вкусное шу, но она… Я ей даже трубу готова простить. Сколько раз рецепт спрашивала, она не признается. Жужуна, может, ты ей так брови выщипаешь, что она рецепт расскажет?

– Нино, ешь шу, – предложила Ирма.

– Нет, спасибо. – Нина так и не научилась завтракать пирожными и уж тем более шу гигантских размеров.

– Тебе можно кушать. У тебя ноги худые, – заметила Жужуна, бросая на Нину оценивающий взгляд. – Пока ноги худые, диета не нужна, можно кушать.

– А мне очень диета нужна! Только я не могу ее держать! – пожаловалась Ирма. – Не могу похудеть. Вот утром сажусь на диету, ем мацони с медом. И сразу срываюсь – кушаю пирожное с кофе. Рядом с работой еще кондитерскую открыли! И что – я должна мимо идти? Да полгорода в эту кондитерскую специально ездит, а мне по дороге. Меня никто не поймет, если я не зайду. Очень я люблю поесть. А когда уже не влезает, я еще пальцем могу запихнуть.

– Тебе же не надо выходить замуж? – уточнила Шушана, которая, видимо, решила поженить всех вокруг сразу.

– Нет! Не надо! Была я там, мне не понравилось! А то ты не знаешь, как я мучилась! – воскликнула Ирма.

– Ты лучше шу кушай, не надо сейчас такое говорить! Пусть рот будет занят! Не понравилось ей! – прикрикнула на нее Жужуна. – Зачем ты мне девочку пугаешь? Она тебя послушает и решит, что ей тоже замуж не надо! А ей надо! Нина, что ты стоишь? Садись, сейчас я и тобой займусь.

Нина присела на краешек и с ужасом смотрела на сваху, которая подрабатывала домашней эпиляцией. Или наоборот.

Она скрутила нитку и нависла над Шушаной, которая покорно подставила ей лицо. Жужуна крутила на пальцах нитку и даже не смотрела на клиентку.

– Ты думаешь, я не вижу? – засмеялась Жужуна.

Да, у Нины было такое подозрение.

– У меня минус три и астигматизм. Но зачем мне глаза, когда есть уши? Я по звуку все делаю. У тебя Шушана, не волосы, а струны, очень жесткие. Еле выдираются. Ну как? Посмотри мне в глаза!

Жужуна закончила с Шушаной и нависла над Ниной. Та послушно посмотрела на сваху. Проблема была в том, что глаза у Жужуны смотрели в прямо противоположные стороны и понять, в какой глаз нужно смотреть, было невозможно. Нина решила смотреть в правый, который не так сильно косил.

– Ты не понимаешь? В глаза мне смотри! – обиделась Жужуна, и Нина стала смотреть в левый.

– Лучше наверх смотри, если не можешь нормально! – скомандовала Жужуна и принялась выдирать Нине брови. Судя по звуку, лишних бровей у Нины было много.

После того как с процедурой было покончено, Жужуна села есть шу и пить кофе.

– Странная ты, – сказала Жужуна, пристально оглядывая новую клиентку. То есть Нине казалось, что сваха смотрит на нее, поскольку понять точно, куда направлен ее взгляд, было сложно. – Ты вот сейчас что делаешь?

– Кофе пью, – покорно ответила Нина.

– Нет! Ты оскорбляешь мой глаз! – торжественно заявила Жужуна. – Посмотри, как ты одета! Ты и на свидание так пойдешь? Нет! Ты не опозоришь Жужуну. Показать тебе нечего, это правда, значит, тебе такой муж нужен, чтобы, э… рассмотрел тебя.

– Да ей никто не нравится! Я ей Дато предлагала – не хочет! – поддержала разговор Шушана.

– Правильно не хочет! – встала на защиту Нины Ирма.

– Я знаю, кто тебе нужен! – воскликнула сваха и отложила пирожное. – Тебе Манана нужна!

– Кто? – Нина, Шушана и Ирма спросили одновременно.

Но Жужуна держала театральную паузу, прихлебывая кофе.

– Манана, – наконец, тщательно прожевав пирожное, ответила сваха. – Если она понравится Манане, значит, я сделала свое дело.

– Кто такая Манана? – все еще не понимала Нина.

– Как кто? Твоя будущая свекровь! – объявила Жужуна.

– Эта та Манана, у которой сын Мераби? – ахнула Шушана. – Ему тридцать пять, и он еще не женился, потому что Манана невест перебирает, как зелень на базаре?

– Тридцать четыре, и Манана перебирает, потому что очень сына любит. Слушай, ты не хочешь своим сыновьям хороших жен? Тоже будешь выбирать! Да ты так выбирать будешь, что я с того света смотреть буду и радоваться, что не я тебе невестку выбираю.

– Как не ты, а кто? – испугалась Шушана. – Нет, Жужуна, ты не должна умереть, пока моим сыновьям жен не найдешь! Нет, я даже думать не могу, что они найдут себе таких обезьян, как мои золовки!

– Жужуна, а для Нины больше никого нет? – тихо спросила Ирма.

– Для нее? – Сваха ткнула пальцем в Нину. – Нет!

– Так ей же придется со свекровкой жить! – Шушана все еще держалась за сердце.

– Зато где жить? В самом центре города!

– Так у них, говорят, не квартира, а музей. Ремонт нужно делать, такое все старое.

– Слушай, там такой сэрвис, которого нигде нет! Это ты на автобусе ездишь, а они на канатке могут ездить! Скажешь, не сэрвис? И до кладбища близко, и до роддома близко. Да ни у кого такого нет! – Жужуна не понимала, как может вызывать сомнения столь прекрасное месторасположение.

– Да, это удобно, – согласилась Ирма.

– Я же говорю – сэрвис! – обрадовалась Жужуна.

– А как выглядит Мераби? – поинтересовалась Нина, поскольку все три женщины вдруг замолчали и ждали, что она скажет.

– Как выглядит, так и выглядит, – отрезала Жужуна. – Нормально выглядит. Как мужчина выглядит, так и он. Какая тебе разница? Тебе сейчас надо думать, как ты будешь выглядеть!

– Ну хоть какой он? – не отставала Нина.

– Тебе замуж надо или фотографии смотреть? – обиделась сваха.

– У Мераби размер ноги меньше твоей. Можешь давать ему свои туфли поносить, – хихикнула Ирма. – Нет, твои туфли у него с ноги спадать будут.

– Как это? – не поняла Нина.

– Слушай, ну нога у него маленькая. Как у девушки. Ты что – на его ноги будешь смотреть? – сказала Жужуна.

– И он… пониже тебя… – призналась Шушана.

– Намного? – вежливо уточнила Нина.

– Ты что, по росту мужей выбираешь? Ты к ним с линейкой будешь подходить? Тогда я пошла! Зачем я тебе нужна? – Жужуна стала подниматься со стула.

– Жужуночка, она согласна, согласна! – подскочила Шушана. – Мы ее соберем на свидание, ты только договорись. Ирма ей браслет свой золотой даст, я – сережки. Платье ей купим. Тебе не будет стыдно!

– Хорошо, я договорюсь, – торжественно кивнула сваха, – но без гарантий! Чтобы потом не говорили, что Жужуна плохо свое дело знает!

Сваха съела еще одно пирожное и ушла щипать усы хозяйке кондитерской. Шушана суетилась и благодарила.

Они снова сели за стол.

– И что теперь? – Нине вдруг стало весело, и она начала хохотать.

– Что ты смеешься? Ирма, у нее что – нервный срыв? Скажи, ты же доктор! Она больная?

– Не больная, просто нервная.

– То есть теперь я пойду на свидание, – продолжала хохотать Нина. – С коротышкой, который живет с мамой, катается на канатке, а ноги у него случайно не в форме лотоса? И я должна ему понравиться, а потом понравиться его маме. Нет, сначала понравиться его маме, и тогда она разрешит, чтобы я понравилась ему? Шушана, скажи, что ты пошутила!

– Если ты понравишься Манане, то Мераби уже можешь не нравиться, – уточнила Ирма.

– Я же для тебя стараюсь! Может, он вырос немного. Я Мераби давно не видела! Ирма, ты его когда видела в последний раз? – Шушана была взволнована.

– На похоронах дяди Зазы, мужа тети Тины, а что?

– Это когда было?

– Подожди, надо вспомнить. Шесть лет назад или семь. Когда у тети Тины племянница Тамара замуж выходила? Вот после этого, через год, дядя Заза умер.

– Тогда восемь лет назад. У племянницы уже двое детей и старшему – семь.

– Почему ему семь? Не может быть. Пять лет ее сыну!

– Сейчас я позвоню Тамаре, спрошу.

Шушана принялась звонить Тамаре, чтобы точно узнать, сколько лет ее старшему сыну.

– Тамара, это Шушана. Как дела? Как муж? Как дети? Что ты говоришь? Отит? Слушай, у всех детей в этом году отит. Мои тоже переболели. Ты в ухо капаешь? Сколько доктор взял? Сорок лари? Это ты за свое спокойствие заплатила. Не переживай. Кому ты его показывала? Нет, не знаю такого. Новый врач? Хороший, говоришь? Дай мне его телефон, я своего Тенгиза тоже ему покажу. Да, все хорошо. Ика работает. Вот, Жужуна приходила. Нам одну девочку надо сосватать. Тебе тоже нужна? Брови сделать? Хорошо, я ей скажу. Только купи шу. Она шу очень любит. Ну хорошо, тете Тине привет передавай. Она здорова?

Шушана еще минут пятнадцать обсуждала здоровье тети Тины и детей. После чего, удовлетворенная, положила трубку.

– Ну вот.

– Что вот? Сколько лет ее старшему сыну? – спросила Ирма.

– Ой, надо тете Тине позвонить, – ахнула Шушана, забыв задать вопрос, ради которого звонила.

Обе женщины уткнулись в телефоны и звонили тете Тине, знакомым, разве что дяде Зазе на кладбище не позвонили. Они обсудили погоду, постельное белье, новые занавески, отиты, бронхиты и астмы, зубы и пломбы. И обе забыли, зачем звонили.

– Я только никак не пойму, зачем она Нине Мераби предложила? – закончив очередной телефонный разговор, спросила Ирма у Шушаны.

– Откуда я знаю, сама думаю об этом. Но ты же знаешь Жужуну, она людей чувствует.

– Да ничего она не чувствует. Цену себе набивает, и все.

– Зачем ты так говоришь? Она меня за Ику сосватала, разве плохо сосватала? Да всем известно, Жужуна знает свое дело. Сто человек скажут, что невеста жениху не подходит, а Жужуна одна будет знать, что подходит, и окажется права.

– Может, отменить все, пока не поздно? Зачем Нине такая судьба? А если она Манане не понравится? – задумчиво сказала Ирма. – Все-таки Нина не местная.

– Конечно, понравится! Как Нина не понравится? Да они таких невест не видели, даже мечтать не могли!

– Нина не хочет замуж, Мераби не хочет жениться, Манана не хочет, чтобы Мераби женился, а хочет, чтобы при ней остался, ты думаешь, у них счастливая семья получится?

– Откуда я знаю? Я уже сто раз, нет, двести раз пожалела, что Жужуну позвала. Но ты же ее знаешь: пока она до конца дело не доведет – не успокоится.

– Вот это меня и пугает. Помнишь, как братья твоего Ики не хотели его в загс пускать? И только Жужуна их на место поставила?

– Да помню я! Пусть их жены столько слез выплачут, сколько я тогда выплакала!

Соседки вспоминали достижения Жужуны, обсуждали золовок и, казалось, про Нину совсем забыли. Она, выбрав удобный момент, махнула рукой, прощаясь, и пошла домой.

Прошла неделя, самая обычная рабочая неделя, и Нина даже думать забыла о Мераби, Жужуне и сватовстве.

Утром в субботу ее разбудил телефонный звонок.

– Ты что, спишь, что ли? У тебя свидание вечером, а ты спишь? – закричала в трубку Шушана. – Я сейчас приду. Вари кофе. Ирма тоже уже идет.

Нина застонала, но покорно пошла на кухню варить кофе.

Через пять минут в квартиру ворвались Шушана с платьем в руках и Ирма, которая несла многочисленные коробочки.

Нине пришлось подчиниться – примерить платье и надеть драгоценности.

– Хорошо, – кивнули соседки, – так и пойдешь. Встретитесь у театра. В семь вечера.

– Шушана, я не хочу. Ирма, хоть ты ей скажи!

– Жужуна договорилась. Она с Мананой договорилась! Манана Мераби отправит! Теперь нельзя не пойти! – заявила Шушана, и Ирма кивнула.

– В этом я не пойду, – объявила Нина, – пойду в своем.

– Хорошо, хорошо, только идти надо, – закивали соседки.

Вечером Нина, невеста на выданье, стояла на ступеньках театра. Она первой заметила Мераби и разглядывала его на расстоянии. Мужчина, судя по всему близорукий, тыкался в грудь чуть ли не каждой женщине – выше он не доставал длинноногим красоткам на десятисантиметровых каблуках, которые двигались с удивительной пластикой и уверенностью, будто родились на шпильках. Нина, не поддавшись на уговоры Шушаны и Ирмы, надела удобные балетки, простой сарафан и торжествовала. Правда, ей было немного обидно от того, что Мераби несколько раз скользил по ней взглядом, но не замечал. Даже когда на ступеньках остались несколько человек, он прошел мимо Нины. Она решила, что ни за что не подойдет первой, – если он ожидал увидеть другую женщину, если его привлекают броские красотки с накладными ресницами, значит, Жужуна просчиталась. Нина продолжала с интересом разглядывать Мераби, как разглядывают скульптуру или архитектуру внутреннего дворика. С интересом, симпатией, ожиданием некоторой интриги.

Мераби, хоть едва дотягивал до метра шестидесяти, можно сказать, был в неплохой форме – спортивная фигура, видимые под рубашкой мышцы. Он даже был хорош собой – правильные черты лица, достаточно мужественности в подбородке, никакой слащавости. Если бы не рост и некоторая манерность и театральность в движениях, он мог бы считаться красивым мужчиной, мачо. Нину подкупило обаяние, которого ему было не занимать, – он так расшаркивался в извинениях, так улыбался, что даже красотки начинали улыбаться и строить ему глазки. Мераби успевал выдать несколько комплиментов дамам, причем весьма удачных, судя по их довольным лицам, перекинуться парой слов с их спутниками. В нем оказалось то, что Нину всегда подкупало в мужчинах, – легкость, ироничность по отношению к себе. Это было видно сразу. Ну а если ему хватало смелости шутить над собой, значит, он явно был не дурак.

– Он что – дэбил? – услышала рядом знакомый голос Нина.

– Не дэбил, это мы виноваты. Он хоть и маленький, но мужчина. А она не захотела каблуки надевать, – ответил второй голос.

– Нет, он дэбил! – заявил первый голос.

Нина повернулась и увидела Шушану с Ирмой, которые прятались за колонной, что было неудивительно. Они не могли пропустить такое событие – первое свидание.

И тут Мераби посмотрел на Нину и двинулся в ее сторону. Ирму с Шушаной как ветром сдуло.

– Вы Нина? – Мераби не пришлось утыкаться в Нинину грудь – она была всего на полголовы выше.

– Да, – ответила Нина.

– Пойдемте. – Мераби тут же взял ее под руку. Он не выразил ни удивления, ни восхищения, ни разочарования. Так, очень по-деловому повел.

– Куда? – Нина решила непременно обидеться.

– Мама нас ждет, – ответил спокойно Мераби.

– Мы разве не пойдем на спектакль? – вежливо уточнила Нина.

– Что? Спектакль? – остановился Мераби. – Зачем? Они очень плохо играют! – пожал он плечами, уводя Нину к автобусной остановке.

Нина шла за ним, как коза на веревочке, и не понимала, почему Шушана еще не крикнула: «Сбрось его с плеча!» Мераби стоял на остановке и выглядывал маршрутку, не обращая никакого внимания на, можно сказать, будущую жену. Нина обалдела от такого отношения и не знала, как себя вести. К тому же она видела, что Мераби умеет очаровывать, умеет делать комплименты и быть обаятельным. Но с ней он совсем не собирался быть не то что обаятельным, даже вежливым. Держать ее на автобусной остановке и не отвезти на такси! Хотя бы на первом свидании он мог бы подумать о такси!

– Сегодня прохладно, наверное, завтра дождь будет, – проговорила Нина, чтобы хоть как-то начать разговор. Она уже решила, что немедленно уйдет, – Мераби не был мужчиной ее мечты. Да Гоги в сто раз лучше его. Даже Дато в сто раз лучше!

– Что? – Мераби остановился и придвинулся к ней, чтобы лучше слышать.

«О господи, он еще и глухой», – подумала Нина.

– Пойдемте пешком, здесь близко, – объявил Мераби и, не дожидаясь Нины, пошел по улице. Нина подумала, что у нее есть два варианта – пойти за Мераби или поехать домой. Головой она понимала, что нужно ехать домой, но где была ее голова, когда она покорно пошла следом?

Они шли рядом и молчали. И если Нина испытывала неловкость, то Мераби шел, насвистывая мелодию.

– Далеко еще? – спросила Нина, когда они бодрым шагом прошли три автобусные остановки. Но Мераби даже не счел нужным ответить.

Нина посмотрела на своего спутника и увидела, что у него в ушах вата. То есть настоящая вата в ушах – скрученные плотно турундочки, какие были у сына Шушаны Тенгиза, когда тот болел отитом.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она Мераби.

– Что? – переспросил он.

– Как ваше здоровье? – крикнула на всю улицу Нина, чем привлекла внимание прохожих. Рядом с ними остановились две женщины и ждали ответа Мераби.

– У меня вата в ушах! – прокричал Мераби. – Было воспаление, и мама заставляет ходить с ватой, чтобы не продуло. Сейчас я выну!

– Не надо! – заорала Нина, боясь стать виновницей отита потенциального жениха.

Мераби улыбнулся.

– Надо зайти за вином! – прокричал он Нине и тут же скрылся в дверях магазинчика.

– Дочка, зачем тебе такой? – похлопала ее по плечу пожилая грузинка, стоящая рядом. – Это Мераби, да? Который сын Мананы? Я так сразу и поняла. А ты та девочка, которую Жужуна нашла? Ты я вижу, не наша, не местная. Так вот послушай меня – уезжай, откуда приехала. Вот прямо сейчас уходи.

Нина испуганно посмотрела на женщину.

– Уходи, я тут вместо тебя постою, скажу ему, что ты ушла, – предложила женщина.

И опять Нина вроде бы понимала – нужно уйти прямо сейчас, пока Мераби с ватой в ушах выбирает вино в магазине, о чем не позаботился заранее. Он не сразу узнал ее около театра, ожидая увидеть на ее месте другую женщину. Они вместо спектакля пошли знакомиться с его мамой. И ей, Нине, все это очень не нравится. Не нравится стоять на улице и ждать глухого низкорослого жениха, который даже не делает попыток ей понравиться. Даже не так – делает все, чтобы ей не понравиться. И бежать от него надо сейчас, пусть Шушана разбирается с Жужуной. Нину никто не осудит. Но она стояла, как дура, и ждала Мераби из магазина.

– Я не могу уйти. Что я Жужуне скажу? – Нине вдруг опять стало весело. – Жужуна сказала, что он мне подходит. Как вы думаете? Он мне подходит? Жужуна сказала, что нужно Манане понравиться. А как ей понравиться, вы не подскажете?

В Нину будто бес вселился. Она решила, что раз ее вынудили сначала пройти несколько кварталов, а потом ждать около магазина, то она будет разговаривать с кем угодно и о чем угодно. Значит, она будет сплетничать с посторонними женщинами и забудет о приличиях. Какие уж тут приличия, если она битых сорок минут дожидалась, когда Мераби соизволит к ней подойти.

– Так ты к Манане идешь? – всплеснула руками женщина. – Она к Манане идет! – объявила она остальным собравшимся. Женщины останавливались, прислушивались. Нина и не заметила, как вокруг нее собралось человек семь.

– Хорошо они живут, удобно. Манана – княжна по происхождению, ее мама точно княжной была, отец так высоко работал, что никто не знал где. Родители ее в Пантеоне лежат, – объяснила одна из женщин.

– В Пантеоне? Как в Греции? – не поняла Нина.

– Ты что, не знаешь? Откуда ты приехала? – ахнула первая женщина, которая смотрела на Нину так, будто та отправлялась на заклание. – Дочка, Пантеон – самое хорошее место, очень почетное. Там только великие люди лежат. Вот мне туда никак не попасть. А у Мананы там место с самого рождения приготовлено. И муж ее, Каха, там лежит. Она его, бедного, с зятем и тещей уложила. Чтобы и после смерти он свое место знал! Дочка, тебя как зовут?

– Нина.

– Нино. Я тебе так скажу. Ты сама реши – что тебе надо. Жить с мужем или в Пантеоне лежать. А Жужуна пусть ниткой усы дергает, она только это умеет делать. Знает ведь, что ты не местная, заступиться за тебя некому, вот и отдала тебя Манане. Я Каху знала… Такой мужчина был… – Женщина замолчала, предавшись воспоминаниям.

– Ты еще молодая, – поддержала ее другая. – Зачем тебе в Пантеон раньше времени? Другого мужа себе найди. А Манана тебе жизни не даст. Жужуна совсем зрение потеряла, что такую девушку Манане отдает?

Только Нина собралась спросить, что такого ужасного в Манане, как из магазина вышел Мераби и, не глядя на Нину, пошел по улице. А она последовала за ним, ругая себя на чем свет стоит.

Они вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Дом, как успела заметить Нина, был красивым, старым. На входной двери висел домофон с фамилиями хозяев. Имя «Манана» было единственным. Остальные надписи – фамилии. А имя – только одно. Подъезд был удивительным – холодным, важным, давно не ремонтировавшимся, но чисто отмытым.

– Мы пришли, – объявил Мераби, открывая дверь, на которой не было ни номера квартиры, ни звонка.

– Мээ-ра-бии! Как твои уши? – услышала Нина из глубины квартиры. – Ты вату не вынимал?

– Не вынимал! – отчитался Мераби, поглубже засовывая турундочки.

В коридор вышла, нет, скорее выплыла женщина в широком шелковом балахоне и с затейливым тюрбаном, на котором сияла брошь с подвесками. Нина смотрела на нее куда с большим интересом, чем на Мераби. Женщина была красивой, высокой, статной, яркой. Лет шестидесяти, хотя в ее случае возраст не имел никакого значения. Она была королевой, чего уж говорить. На пальцах сверкали изумруды, в ушах – бриллианты. Ни за что нельзя было предположить, что это бижутерия.

Манана, не размениваясь на дежурные улыбки, приветствия, поцелуи или европейское рукопожатие, царственным жестом предложила Нине пройти в гостиную. И там все оказалось так, как нравилось Нине, – чистота, ни пылинки. Картины на стенах. Дорогие картины в простых рамках. Цветы в горшках на подоконнике. Пластинки, пианино, стопка нот. Художественные подтеки на потолке и исторические трещины на штукатурке. Простой деревянный топчан, покрытый шикарным ковром, о цене которого можно было только догадываться. На столе серебряный кофейный набор. В том, что он был настоящим произведением искусства, мечтой любого аукционного дома, не было никаких сомнений.

Нина раскрыла рот и не смела присесть на стул, хотя хозяйка ей это позволила – как можно оскорблять шелковую обивку стула сарафаном из дешевой ткани? Такая обивка подразумевала парчу, бархат, натуральный шелк и золотые нити по подолу. У Нины затряслись колени и вспотели ладони. Ее пугала не столько Манана, которая разглядывала донышко кофейной чашки, сколько сама атмосфера. Даже дышать в этой квартире было страшно, не то что пить кофе. Нина оказалась в запасниках музея, где требовались белые стерильные перчатки, особая температура, влажность и прочие условия пребывания. Это был не детский восторг, не восторг Золушки, попавшей в королевский дворец, а восхищение подлинником, живыми тканями, искусной отделкой, мастерством резчиков по дереву. Любой предмет интерьера можно было смело помещать за стекло и отгораживать бархатным заграждением от докучливых посетителей. Сама Манана отлично вписывалась в интерьер – она была одним из экспонатов этой гостиной.

Хозяйка разлила кофе в крошечные антикварные чашечки. Она интересовалась, как Мераби с Ниной встретились, как добрались и не напрасно ли пропустили спектакль, говорила, что наверняка завтра будет дождь… Нину поразило, что Манана умела улыбаться одними губами. Мать Мераби была сдержанна, вежлива и равнодушна. Ни одной мимической морщины, ни одного пылкого взгляда, ни одного лишнего движения. У нее даже брови не двигались. Губы тоже застыли в ничего не значащей улыбке. Нина смотрела на Манану и не могла понять, как эта женщина сохранила такое идеальное лицо, как она блестяще умела это лицо держать! Нина была восхищена. И влюбилась сразу же – в Манану, квартиру, гостиную, в пластинки, которые ровной стопочкой стояли на полке по соседству с книгами. Нина не могла отвести взгляда от настоящего, в этом не могло быть никаких сомнений, «Стейнвея». На инструменте с двух сторон стояли серебряные подсвечники. И Нина уже даже не находила в себе сил удивляться – да, «Стейнвей», да, серебряные подсвечники, а какие еще нашли бы себе место в этой гостиной?

Нина немедленно захотела каждый день пить кофе из этих чашек и сидеть за этим столом. Она хотела поддаться порыву – все потрогать, рассмотреть, понюхать, полистать книги. Ей хотелось дотронуться до Мананы, которая застыла, как изваяние, но продолжала улыбаться. Убедиться в том, что она живая, настоящая. Нина даже подумала, что это такое заболевание – как тик или воспаленный лицевой нерв, ведь невозможно вот так все время сидеть с растянутыми в улыбке губами! Да и сама Манана казалось невозможной. На ней был длинный балахон, струящийся, украшенный камнями, с широкими складками, вырезами. Нет, даже не вырезами, а прорезями. Манана дотягивалась до кофейника, и ткань струилась по руке. Это был не рукав, а невидимый глазу вырез, создававший иллюзию, что у хозяйки и руки восхитительные, с тонкими запястьями, узкой аристократической ладонью и длиннющими пальцами.

Голову Мананы украшал затейливый тюрбан, который казался произведением дизайнерского искусства. Как завороженная, Нина смотрела на брошь, приколотую к тюрбану, – старинную, с бриллиантовыми подвесками. Нина сейчас поняла, что это значило в сказке – «а во лбу звезда горит». Брошь горела во лбу Мананы. Бриллианты отражали свет люстры. Нина посмотрела на люстру и решила успокоиться, взять себя в руки и представить, что она находится в обычном доме, с самыми обычными людьми, которые вообще-то хотят ее в невестки. И в этот момент она поняла, почему Шушана с Ирмой так беспокоились по поводу наряда и драгоценностей. Эта квартира предполагала платья, украшения, натуральные камни, каблуки, чулки, корсеты и бог знает что еще. А сидеть за одним столом с Мананой было честью, которой удостаивались лишь избранные.

Нина посмотрела на Мераби, про которого забыла, увлекшись интерьерами, и он показался ей куда более симпатичным, чем поначалу. Они еще немного поговорили о погоде, Нининой работе в банке, ее жизни в Москве, о переезде сюда и опять о погоде. Наконец Манана замолчала и аккуратно поставила кофейник на поднос. Нина догадалась, что визит окончен. Она встала, сославшись на то, что завтра рано вставать, и поблагодарила за кофе. Она выходила спиной к двери, мелкими шажками, едва не приседая в глубоком книксене. Манана смотрела на нее и улыбалась своей неотразимой, выверенной до сантиметра, равнодушной, вежливой улыбкой. Где-то под рукой, едва доставая матери до подмышки, метался Мераби.

Нина вышла на улицу, села в маршрутку и как во сне доехала до дома. Остатками здравого сознания она подумала, что Мераби мог бы ее и проводить в столь поздний час, что вообще-то он жених и не мешало бы ему ухаживать более активно. Но сил у Нины уже не осталось – она легла и тут же уснула. Ей снилась брошь Мананы.

Утром она подскочила от телефонного звонка. Тело было деревянным. Видимо, Нина проспала всю ночь в одной позе. Даже рука затекла и болела. Она не выспалась, чувствовала себя разбитой и отчего-то злой. Добираясь до телефонной трубки, она ругала себя за минувший вечер, за то, что вела себя как наивная дурочка. И что о ней могли подумать – что она из канавы вылезла? Никогда в приличных домах не была? И вообще, зачем ей сдался этот Мераби, раз он даже ее не удосужился на такси отправить.

– Алле, – сумрачно ответила на звонок Нина.

– Жужуна довольна! – закричала в трубку Шушана. – Мераби назначил тебе еще одно свидание. Ты понравилась Манане!

– Она мне тоже очень понравилась! – ответила Нина, решив быть вежливой.

– Ты с ума сошла? Как может Манана понравиться? – не поняла Шушана. – А как Мераби? Слушай, что у него в ушах было?

– Вата, – ответила Нина. – У него отит вроде бы. Как Мераби – не знаю, на фоне Мананы я его не заметила. Я домой на маршрутке ехала, это нормально?

Шушана начала хохотать.

– Спускайся сейчас! – сказала, она, отсмеявшись. – Жужуна хочет тебя видеть.

– Зачем? – удивилась Нина.

– Как зачем? Проинструктировать! Если Манана согласилась на второе свидание для Мераби, значит, ты ей по размеру подошла.

– Что значит – по размеру? – У Нины начала кружиться голова. Она вспомнила, что со вчерашнего дня, еще с утра, даже ничего не ела. Кроме кофе, в ее желудке ничего не было.

– То и значит! Почему Мераби до сих пор не женился? Ты как думаешь? Манана искала ему невесту, чтобы по размеру подходила! Нет, не в смысле роста. Чтобы образованная была, покладистая, из семьи достойной, богатая, ну и все такое. Никто ее Мераби не был достоин, – объяснила восторженно Шушана.

– Тогда я точно ему не по размеру! – удивилась Нина.

– Слушай, Манане виднее. Раз она так решила, Мераби не будет спорить.

– А если я буду спорить? Если мне Мераби не нужен?

– Я тебя не понимаю! Вчера нужен, сегодня не нужен! Для чего Жужуна так старалась? Я уже с утра за шу сбегала! Давай приходи быстро. Ты же голодная. Манана тебе только кофе дала. Ты ведь и не ела ничего! Слушай, я не понимаю, как так можно? Хоть бы фруктов на тарелку положила! Приходи, у меня хачапури есть. Я тебе сейчас разогрею. И вообще, что я тебя уговариваю? Раньше нужно было думать! Теперь уже все знают, что ты за Мераби замуж скоро выйдешь! И все тебе завидуют! Иди уже!

Нина спустилась к Шушане, решив, что позавтракать ей точно не помешает. А в холодильнике – шаром покати. У Шушаны уже сидела Жужуна и верная Ирма, которую тоже выдернули из кровати. Шушана грела хачапури, делала омлет, выкладывала пирожные и варила кофе. Жужуна была недовольна – ее заставили ждать. Что, впрочем, не мешало ей заглатывать очередное пирожное.

– Не ожидала от тебя такого! – объявила торжественно сваха, дожевав кусок. – Никогда бы на тебя не подумала! Но Манане виднее. Ты мне скажи, у тебя спальня есть?

– В каком смысле? – удивилась Нина. – Кровать есть.

– Не понимаю, чем ты так Манане понравилась. Я столько лет пыталась найти ей невестку, таких девушек предлагала, а она на тебя посмотрела. И ты почему красиво не оделась, как тебе велели? Про твой вид уже весь город говорит! Шушана, она совсем больная? Не знает, что такое спальня?

– Нина, ну ты что! – всплеснула руками Шушана. – Спальня, приданое, белье постельное, гарнитур, тюль. Ты что, забыла традиции? Девушка должна в дом жениха спальню принести. Жених дает дом, а невеста – спальню. Под себя делает. Как хочет, так и делает. Я себе такую спальню принесла! Бордовую! Ика долго привыкал, ему цвет не нравился, а мне нравится! Ты себе какую спальню хочешь? Надо будет к туркам поехать, у них такой тюль красивый! Какую захочешь спальню, такую и сделаешь! И муж тебе слова поперек не скажет!

– У меня нет спальни, – сказала Нина, – и вряд ли я смогу ее купить.

– А что у тебя есть? – спросила Жужуна, шокированная тем, что невеста не подумала о спальне.

– У нее трусы есть! – засмеялась Шушана. – Ты знаешь, сколько у нее трусов? Если сложить твои, мои и Ирмы, и то столько не будет!

– Трусы? Зачем тебе трусы? – Жужуна даже перестала жевать от удивления.

– Я люблю красивое белье, – объяснила Нина.

– И кому ты его показываешь, если у тебя мужа нет? Его же никто не видит. И муж не должен видеть! – Жужуна стала классической свахой, которой попалась невеста слишком свободных взглядов.

– Она его себе показывает! – Шушана была так возбуждена, что стала выставлять на стол уже и обед.

– Точно больная, – заявила Жужуна. – Ладно, мое дело сделано. А про белье я ничего не слышала. Оглохла прямо сейчас. Нино, если у тебя нет головы, то сердце у тебя должно быть! Не порть мне репутацию. Сделай так, я как скажу. Завтра ты пойдешь к Манане на свидание. Будешь себя хорошо вести, все будут говорить, что Жужуна даже ненормальную может замуж выдать! Мне будет приятно, а я всем скажу, что ты не невеста, а подарок судьбы. Я тебе репутацию сделаю, если ты мне сделаешь. Я тебя сейчас, как родную дочь, прошу – ты на свои трусы платье надень, у тебя же есть платье? Золото свое надень. У тебя есть золото?

– У меня есть нитка жемчуга, – сказала Нина.

– Нет! Только не жемчуг! – заорала Жужуна и чуть не подавилась шу. – Слушай, что я тебе сказать хотела. Смотри мне в глаза! Что ты опять не смотришь? То, что я тебе скажу, никто не скажет. Шушана, почему она на меня не смотрит? Я начинаю нервничать!

– Нино, прямо сейчас смотри на Жужуну, а то уже я не знаю, что тебе сделаю, – прикрикнула на Нину соседка.

– Я смотрю! – Нина пыталась вспомнить, в какой именно глаз – правый или левый – нужно смотреть свахе, чтобы та не обижалась.

– Пусть мой язык отсохнет, пусть я больше ни одну невесту замуж не выдам, но я тебе скажу. Все как есть. Пусть твоя свадьба будет моим звездным часом. Пусть я на пенсию уйду после этого. Пусть я всю оставшуюся жизнь буду брови и усы щипать, но я тебе все расскажу! Если ты ненормальная, то зачем мне тебя еще больше ненормальной делать? И запомни: я ради тебя все говорю, не ради Мананы. И пусть Мераби потом руки мне при встрече целует! У тебя есть один недостаток – ты умная. Тогда ты меня слушай и сама решай, как тебе себя вести.

Жужуна начала рассказывать.

Манана была девушкой с безупречным происхождением. Мать Мананы – красавица Софо – происходила из знаменитой фамилии Багратиони. Во всяком случае, так всегда считалось. Отец, Сандро, тоже считался выходцем из княжеского рода. Они жили в центре города, в той самой квартире, в которой сейчас жили Манана с Мераби. Если по нынешним меркам квартира считалась роскошной, то в те годы сплетники рассказывали, что Софо с Сандро живут во дворце. В их квартире заблудиться можно. Весь город их знал, они знали весь город – пара была блистательная. Отец Мананы был дипломатом. Ну, так говорили. Никто не знал, где он работает, очень много ездит – туда-сюда, куда хочет, туда и едет, деньги большие в чемоданах привозит и с такими людьми дружит, о которых даже говорить нельзя. Одно время ходил слух, что Сандро был шпионом – из французской разведки. Такая версия была очень популярной и лишь подчеркивала высокое положение семьи. Денег у них было очень много. Софо принесла в семью не только фамилию, но и богатое приданое. Про ее коллекцию украшений ходили легенды. На двоих у Мананиных родителей было такое происхождение, что собаки лаять в их присутствии не смели. Ну и, конечно, у обывателей не было никаких сомнений в том, что Сандро с Софо едят с золотых тарелок и пьют из серебряных бокалов. Да и дома чего только не было – и телевизор, и стиральная машина, и даже настоящее чудо – утюг, который сам нагревается и чуть ли не сам гладит. А однажды одна из соседок увидела, как Софо сушит волосы феном, и всем рассказала, что у жены Сандро есть аппарат, который ветер делает для головы, чему, конечно, никто не поверил.

Родители прожили достойную жизнь и были похоронены в Пантеоне, а там хоронят или за большие деньги, или за большую славу. Лучше – чтобы было и то, и другое. Но у Софо и Сандро половина родственников лежали в Пантеоне, так что место для захоронения для них было забронировано задолго до того, как они появились на свет.

Но это было много позже. А сначала было счастье – Софо родила дочь, которую назвали Мананой. И тогда у супругов, которые относились друг к другу с большим уважением, случился первый скандал. «Нормально хоть поговорили, – судачили соседки, – а то молчат все время».

Дело было в том, что единственная дочь, родившаяся с серебряной ложкой во рту, – как бы это помягче сказать? – не была красавицей. Но разве это беда? Настоящая беда была в том, что девочка оказалась не похожа ни на мать, ни на отца. Да и это ненастоящая беда. А хуже всего было то, что ребенок не унаследовал ни одной аристократической черты, которыми были с лихвой одарены родители. Да при одном взгляде на Софо было понятно – голубая кровь. Черноволосая, с платиновой кожей и пронзительными синими глазами. А профиль? Да при таком профиле паспорт не нужен! И никакие доказательства высокого происхождения! Такой профиль только на монетах чеканить и на картинах рисовать! Сандро тоже считался красавцем – светло-русый, голубоглазый. Среднего роста, но с такой осанкой, что сразу видно – князь. Манана же в кого пошла? Неизвестно, в кого. Может, в прабабку какую? Слишком высокая для женщины (Манана выросла до метра семидесяти пяти сантиметров), слишком худая, при этом жилистая, ширококостная, крепконогая, с широкими плечами пловчихи. Ох, да кому еще широкие плечи мешали выйти замуж? Да если бы только плечи? У Мананы были темные десны и черные, казавшиеся фиолетовыми при определенном освещении глаза. Хорошо, можно десны всем не показывать. Но как спрячешь смуглую кожу, будто девочка родилась в огороде под палящим солнцем? Даже у торговки зеленью и то кожа светлее. Ходили слухи, что еще в роддоме прекрасная Софо, едва увидев новорожденную, кричала, что у нее не может быть такого ребенка, что не могла она родить такую девочку. Был скандал, так что врачи с ног сбились, не знали, как успокоить молодую мать.

– Такая красивая девочка! – причитали нянечки. – Губки – ягодки. Ее солнышко поцеловало, вот она немножко загорелая. Побелеет. Дома посидит и сразу белой станет.

Но Софо смотрела на дочь с нескрываемым ужасом. У нее должна была родиться самая красивая дочь на свете, а родилась эта… будто из отдаленной деревни ее принесли!

Софо выписывали из роддома позже положенного. Молодая мать никак не хотела ехать домой и просила подержать ее еще денек. Отцов в те годы в роддома не пускали, а Софо поклялась убить любого, кто доложит Сандро о том, что Бог послал ему смуглую, чернявенькую девочку самого низкого происхождения, если судить по внешним данным.

Но Софо наконец выписали и передали на руки счастливому отцу белоснежный сверток (нянечки постарались – замотали ребенка так, чтобы даже носа не видно).

Увидев дочь, Сандро сильно удивился. Но, как человек благородных кровей, он и предположить не посмел, что его жена могла опуститься до такой низости, как измена, и родить ребенка от другого мужчины. Поэтому он, поцеловав жену в макушку, произнес фразу, из-за которой супруги «нормально поговорили».

– Мне кажется, твоя мама все-таки испортила породу. Девочка на нее похожа, ты не находишь?

Тут Софо, которая и так пребывала в послеродовой горячке и плохо соображала, высказала все, что думает о муже и его предках, особенно о свекрови.

После этого они не разговаривали. Да так не разговаривали, что всю родню, по всем линиям – и материнской, и отцовской, заставили нервничать: искали, кто виноват, что родилась такая девочка. Родня Софо в один голос твердила, что Манана – копия бабка Сандро. Родные же Сандро утверждали, будто девочка пошла в мать Софо.

Но на женской линии родственники не остановились и вспомнили о дедах и прадедах – значит, не все были аристократами, зеленщики тоже попадались. В общем, чистота крови оказалась под сомнением. В конце концов разум все-таки возобладал над чувствами, и вся родня с обеих сторон пришла к выводу, что главное – чтобы ребенок был здоров.

Но тут сюрприз преподнесла молодая мать, которая решила назвать дочь Мананой. Не Ниной, не Тамарой, а самым простым, обычным именем. И ладно бы в честь одной из прабабок, так нет – не было в роду даже самой дальней Мананы, как ни искали. Софо стояла на своем твердо – Манана, и все. Надоели эти Тамары – одни Тамары вокруг. Поскольку у молодой матери от таких стрессов в любой момент могло перегореть молоко, Сандро предпочел с ней не спорить.

Софо радовалась дочери – Манана росла послушной. Поэтому не капризничала, когда мать с раннего детства пыталась отбелить ей кожу, накладывая бесконечные сметанные и огуречные маски. Софо разыскивала чудодейственные рецепты, но ничего не помогало – Манана оставалась смугловатой.

Манана была умной девочкой и прекрасно видела, что никак не соответствует общепринятым канонам красоты. Не говоря уж о том, что у нее не было ничего от материнской внешности. Она даже смотреть на мать боялась, считая ее такой красивой, что можно ослепнуть. Матерью она восхищалась и даже огорчалась, что доставляет ей такие страдания. И уже в детстве Манана решила радовать маму другими достоинствами, главным из которых будет сдержанность. «У меня олимпийское спокойствие», – думала она и очень этим гордилась. Манану было практически невозможно вывести из себя – она всегда была в меру приветлива, вежлива, в ней никто не замечал детской непосредственности, подросткового бунтарства, юношеских порывов. Манана не позволяла себе громко смеяться, плакать, кричать, жестикулировать. И надо сказать, это очень радовало Софо и Сандро. Они знали, что их дочь «умеет себя вести», что было несомненным доказательством высокого происхождения. Манана была улыбчива с незнакомыми гостями, никогда не капризничала, не повышала голос – родители гордились поведением дочери.

Когда Манана стала постарше, то начала искать в себе другие достоинства, и не без результата. Рассмотрев себя в зеркало, она отметила, что ноги у нее гладкие, идеальной формы, длинные, но с крупными лодыжками и излишне длинной стопой, что опять же подтверждало версию о недостойных зеленщиках в роду. Манана даже тайно пыталась уменьшить лодыжки, перематывая ноги бинтами, но тоже безуспешно. И как ни старалась девушка есть побольше сладкого, чтобы нарастить хоть какие-то округлости, она так и оставалась чересчур худой.

Надо признать, что все это Манана делала исключительно для себя, ну, еще для Софо, но никак не ради будущего удачного замужества. Она не стремилась понравиться мужчине, чтобы выйти за него замуж и обеспечить себе счастливую женскую судьбу. Она вообще не считала, что ради мужчины нужно что-то делать, чем тоже сильно отличалась от своих сверстниц, которые лет с тринадцати только и говорили о том, как поскорее выйти замуж. Манана замуж не собиралась. Но когда подошел возраст, к ней начали свататься. И отбоя от женихов у нее не было – Манана могла показать пальцем на любого и выйти замуж. Когда ей исполнилось девятнадцать, Софо и Сандро стали уже открыто, без намеков, говорить дочери, что она должна принять предложение.

– Вы что, не понимаете? – Манана позволяла себе повысить голос на полтона. – Они не ко мне сватаются, а к вам!

– Так и должно быть, разве нет? – удивлялась Софо.

– Мне никто не нравится, – спокойно объясняла Манана матери, – мне никто не нужен.

Это Софо могла понять. Дочь пережила несчастную любовь, о чем в доме никто не говорил. И Софо с Сандро, и Манана делали вид, что ничего не было. Не было никакой любви.

Мать и не подозревала, что Манана решила выйти замуж «по-другому». Как по-другому, она не знала, но была уверена, что «не так». Поэтому с вежливой улыбкой, сохраняя «олимпийское спокойствие» и всегда одинаковое выражение лица, отказывала женихам и свахам. Родители смирились – их дочь так и останется старой девой. И были крайне удивлены, когда однажды в их доме появился Каха.

Каха был, что называется, без роду без племени. Без гроша за душой. Самый обычный мужчина, в сторону которого даже смотреть было неинтересно. Да еще и без собственного дома – жил в квартирке на окраине города, оставленной ему в наследство покойной теткой. Софо позвонила всем знакомым свахам, но никто про Каху слыхом не слыхивал. Ни родственников знаменитых, ни одного князя в роду. Ничего плохого о нем сказать нельзя, но и хорошего тоже.

Но в Манану будто бес вселился. Она даже стала повышать голос и хлопать дверью, чего за ней раньше не водилось. Что на нее нашло? Уперлась, и все, – или выйду замуж за Каху, или ни за кого. И чтобы быстро. Чуть ли не бегом. Софо умоляла Манану одуматься – зачем обрекать себя на жизнь не пойми с кем? Сандро махнул рукой – пусть выходит за кого угодно. Куда лучше, чем старой девой остаться. И надо благодарить этого Каху, что он согласился на Манане жениться.

Но Софо была категорически против. По ее звонку все свахи города с энтузиазмом стали искать претендентов на руку Мананы. Софо дала добро даже на вдовцов и разведенных. Но когда уже были распланированы встречи, Манана заявила, что или она выйдет замуж за Каху, или убьет себя. Угрозу она произнесла спокойно, даже бровь не взлетела, отчего Софо испугалась еще больше. Если бы Манана кричала, вопила, рыдала, то Софо бы знала, что делать, – отвела бы ее к врачу и запретила выходить замуж. Но Манана сказала как отрезала. Было от чего испугаться.

Познакомились они в театре, где Каха числился музыкантом оркестра. Манана неплохо играла на фортепиано – ее учили лучшие педагоги, и иногда она приходила в театр поиграть в свое удовольствие. Она очень хотела быть концертмейстером, играть «в ноги» для балерин, но такая профессия была ее недостойна. И Манана приходила в театр, можно сказать, тайно, сидела в холодном классе и с восторгом смотрела на молоденьких танцовщиц. Чтобы поднять им настроение, она импровизировала – играла знаменитые мелодии, даже детские, но так, чтобы сложился счет. Девочки ее обожали. Да и педагоги тоже – о подобном концертмейстере можно было только мечтать.

В один из таких вечеров Манана и увидела Каху – он стоял в дверях и аплодировал. Каха, собираясь домой, услышал непривычные звуки из зала и зашел посмотреть, кто так играет. Глаза у девушки, сидевшей за роялем, были восхитительные – фиолетовые, как анютины глазки. И она была как из другого мира. Каха сразу понял, что у концертмейстера за плечами слишком хорошая профессиональная школа, и наслаждался тем, как Манана импровизирует. Он вызвался ее проводить – ему стало интересно.

Что уж говорить, Каха был красавец. Не писаный, картинный, а мужественный, с ярко выраженной харизмой. К тому же обаятельный как черт. Нет, как сто чертей. Каха обладал чувством юмора, был галантен, эпатажен, но в меру. Он был воплощением мечты любой женщины – умный, яркий, талантливый, красивый, щедрый, добрый, веселый. Во всяком случае, именно таким он показался Манане. Она даже забыла о своей знаменитой сдержанности и согласилась пойти в кафе выпить бокал вина. Каха красиво ухаживал, рассыпался в комплиментах, но не пошлых, прямых, а профессиональных. Он восторгался ее исполнением, ее руками, ее умением «не гнать», как требует темп, а играть «в ноги». Манана растаяла и не заметила, как выпила полбутылки вина. И наступил момент, который она помнила всю жизнь, – голова ей отказала. Ей не хотелось больше быть сдержанной и вежливой. Ей не хотелось улыбаться, а хотелось хохотать. И самое главное – для Кахи она была обычной девушкой. Она назвала ему свою фамилию, однако он никак не отреагировал – даже не знал ничего о ее родителях. И дом, до которого он ее провожал, был для него самым обычным домом.

– О чем вы мечтаете? – спросил Каха в тот первый вечер.

– Я хочу выйти за вас замуж, – ответила Манана.

– Не вижу никаких проблем! – расхохотался Каха.

Уже через два дня он пришел с визитом в их дом. Софо чуть в обморок не упала, а Сандро немедленно предложил выпить. У Кахи был один, но очень видимый недостаток – невысокий рост, на голову ниже Мананы (сплетницы судачили, что на две головы). Но он был франтом – носил кепочку с заломом набок. От такой пошлости у Сандро даже стенокардия разыгралась, и он перешел на коньяк.

Каха увидел, что Софо внимательно, очень по-женски, разглядывает его обувь и немедленно сообщил, что ботинки шьет на заказ. Он рассказывал это с такой легкостью, с таким юмором, что даже Софо начала улыбаться и просить телефон его обувщиков. Каху действительно знали все обувщики города. Ему шили ботинки на внутреннем, скрытом, каблуке.

– У меня две пары – одни для улицы, другие для концертов, – рассказывал Каха, и обаяния ему в этот момент было не занимать. – Конечно, это считается страшной тайной, но весь оркестр об этом знает!

Когда он, поблагодарив за ужин, встал и стал прощаться, Манана пошла его проводить до дверей. Каха изо всех сил тянул шею, как жираф, а она намеренно сутулилась. Они странно смотрелись.

– Зачем он тебе? – спросила Софо у дочери.

– Я ему нравлюсь, – ответила Манана.

– Он похож на лорда Макрешли из «Фантомаса», – объявила Софо. – Как он может нравиться?

Кто бы сомневался, что с тех пор Каху за глаза стали называть лордом Макрешли.

Свадьбу сыграли быстро и тихо. Никого из родственников не позвали. А что звать, если гордиться нечем? Каха поселился в знаменитой квартире и жил вместе с тестем и тещей. Позор для мужчины. Манана была полна решимости переехать в квартиру мужа на окраину города, но Софо сказала, что умрет в тот же день, и Каха встал на сторону тещи.

В первые годы они хорошо жили, спокойно. Каха очень подружился с тещей – играл ей по вечерам ее любимые вещи, бегал по поручениям, исполняя любую просьбу, рассказывал истории и даже варил кофе. Кофе, надо сказать, Каха варил прекрасно – Софо говорила, что мало женщин найдется, кто так умеет это делать. С тестем у него тоже были хорошие отношения – Каха мог выпить, умел слушать. Тесть нашел в его лице поклонника – Сандро любил рассказывать про свой род, предков, показывал фотографии, старые письма и открытки. Но Манана, постепенно изучая мужа, отмечала, что ему было все равно – князья, не князья. Он был равнодушен к истории семьи. Даже о своей родне он практически ничего не говорил, будто ее и не было вовсе. Манана знала только про тетку, которая ему квартиру завещала. Каха с шутками и прибаутками уходил от ответов, и Манана не знала, как реагировать. В глубине души она очень гордилась своим происхождением и хотела, чтобы муж ценил ее и передавал детям семейные истории.

Да, детей у Мананы не было. Она не могла забеременеть, как ни старалась. Нет, она специально ничего не делала, но время шло, а дети не появлялись. Уже все ее одноклассницы родили по второму, а то и третьему ребенку, а она так и оставалась бездетной. И не могла не отметить, что родители на это спокойно реагировали. Они не спрашивали, когда же она подарит им внука. Манане казалось, что они были даже рады тому, что их дочь бесплодна. Видимо, боялись очередного сюрприза генов, которые могли смешаться в любой пропорции и взять как все лучшее, так и все худшее. А ведь одному Богу известно, какие зеленщики были в роду Кахи. Манана нисколько не страдала от того, что не стала матерью – к детям она всегда была равнодушна. Они ей нравились, казались милыми, но так, чтобы до истерики хотеть родить своего, – такого она никогда не чувствовала. Каха тоже не требовал наследника. Так что к врачу Манана сходила для профилактики. Врач заверил ее, что она совершенно здорова и даже непонятно, почему еще судьба не одарила ее детьми.

К концу жизни Софо стала совсем невыносимой. Сандро еще держался – подолгу сидел в своем кабинете, перебирал старые фотографии и молчал. Софо же, страдавшая от того, что светская жизнь оборвалась и она больше не главная звезда города, да и дочь ее ничем так и не порадовала, молчать не могла. И свои эмоции она выплескивала на Каху, которого, считалось, вроде как любила. При любом удобном случае Софо указывала зятю на его место в их доме. И доходило до того, что открыто называла его прихлебателем. Какой мужчина такое выдержит? Софо зятя за человека в доме не считала. Даже у птицы больше прав было, чем у него. Софо вдруг стала вспоминать, какие женихи сватались к Манане, какой ее дочь была завидной невестой.

– Счастье, что у вас детей нет! – вскрикивала Софо.

Каха, надо отдать ему должное, молчал и с тещей не спорил. Но все чаще задерживался в театре. А если не в театре, то в ресторанах.

Когда тесть с тещей умерли, Каху как подменили. Гулять он начал страшно. Налево ходил, направо, прямо. Куда только не ходил! Если он обувал ботинки на каблуках, все знали – на свидание пошел. За это время он обзавелся приличной коллекцией обуви, сшитой на заказ, немного раздобрел, приобрел вес в театре и стал еще большим франтом – особенную страсть питал к рубашкам и запонкам. Любил выставить так руку, чтобы запонки были видны.

Ладно бы он еще с молодыми гулял, так у него были и женщины, старше Мананы. Что уж он с ними делал, неизвестно, но дамы о нем всегда хорошо отзывались, несмотря на то что Каха менял любовниц чаще, чем запонки. Соседки Манане намекали, мол, смотри, куда муж собрался, одеколоном набрызгавшись, а она даже бровью не вела. Считала ниже своего достоинства устраивать ему скандалы. Делала вид, что ничего не замечает. Соседки уже ей напрямую показывали – вот с этой Каху видели месяц назад, а вот эту на прошлой неделе в ресторан водил. Манана лишь брезгливо пожимала плечами. С годами она все больше стала походить на Софо. Свои изумительные глаза и смуглую кожу она подчеркивала туалетами – балахонами фиолетового цвета, черными платьями. И, конечно, драгоценностями. Были у Мананы серьги с фиолетовыми сапфирами. Роскошные. Манана их очень любила и, что важнее, умела носить. Опять весь город заговорил об их семье, но теперь Манана была законодательницей мод и обладательницей неслыханных сокровищ. И соседки недоумевали: как она еще не выгнала Каху? Зачем он ей нужен? Женщины всегда все знают лучше всех, и Манане не завидовали, а жалели – здоровая женщина, могла бы родить ребенка, если бы не муж. Ведь врач сказал, что у Мананы все в порядке. Значит, нужно прогнать Каху и найти себе нового мужа. Хотя бы ради будущих детей.

Так что общественное мнение было на стороне Мананы, что стало для нее настоящим сюрпризом. Но еще большим сюрпризом оказалось то, что все вдруг стали говорить, как Манана похожа на Софо – сразу видно, настоящая княгиня. А Каха ее – пес подзаборный. Отмытый, надушенный, а кровь-то не отмоешь. Одного взгляда на Манану достаточно – такие предки в роду, а Каха для нее – мезальянс. Как только Софо позволила? Дошло даже до того, что соседки стали судачить: Каха укоротил жизнь тестю и теще и жену раньше себя в гроб положит, чтобы в квартире обосноваться и любовниц туда водить. Но это было уж совсем неправдоподобно.

Манана же несла свой крест с достоинством. Встречая в разных местах любовниц мужа, она сохраняла удивительное спокойствие и овладела искусством равнодушно улыбаться одними губами. Как она узнавала любовниц? Каха всем своим пассиям дарил жемчужные ожерелья. Не очень дорогие, но обязательно из жемчуга. Чаще речного, бросового, но иногда Манана видела женщин с нитками настоящего морского жемчуга. Так она понимала, что эти любовницы или задержались дольше, чем остальные, или были чем-то дороги Кахе.

Одно время в театре на премьере спектакля или в опере половина зала сидела в жемчугах. Увидев это, Манана наотрез отказалась ходить в театр, отдав предпочтение художественным выставкам и камерным музыкальным концертам. У нее тоже было жемчужное ожерелье – три длинные нитки исключительной красоты и тонкой работы. Жемчуг был серым, почти черным, и очень шел Манане. Но она решительно отложила его в самый дальний ящик и больше не доставала. Надела нить лишь однажды – на похороны Кахи. Там было много женщин в жемчугах, но ни одно ожерелье не могло сравниться с нитью, которая украшала шею Мананы. Она, глядя на чужие украшения, улыбалась своей фирменной улыбкой, которая в тот день была даже искренней. Манана всем показала, где ее место. И где место Кахи – она похоронила его рядом с тещей и тестем.

Почему Манана терпела выходки мужа? Все просто – она его любила. Он ей нравился, умел заставить ее улыбнуться, она была ему благодарна за многие счастливые моменты в их жизни. Он был хорошим зятем и никогда не отказывал в помощи. Все-таки он похоронил ее родителей, без него бы она не справилась. Наверное, Манана думала, что Каха ее тоже любит. Пусть не так пылко и страстно, как любовниц. Но любит, бережет, заботится о ней. А может, Манана боялась остаться одна. Кто знает?

Был один момент, когда она хотела все начать заново – развестись с Кахой, прогнать его со всеми запонками, прокричать все, что накопилось, в лица любовницам. Но именно тогда, к собственному удивлению, Манана обнаружила, что беременна. Своего единственного сына Мераби она родила, когда уже не ждала. Удивились все, включая Каху. Куда больше были удивлены врачи, когда Манана легко отходила беременность и без особых проблем родила здорового мальчика.

Мераби стал для матери смыслом жизни. Наконец она поняла, что такое настоящая любовь, настоящие чувства. Безумная страсть, когда света белого не видишь. И Манана была благодарна мужу за сына. Сам Каха к наследнику относился спокойно. Он был к его появлению не готов и отцом себя не чувствовал. Впрочем, Манану это вполне устраивало – она не собиралась делить любовь ребенка.

Мераби был похож на покойного деда, Сандро, как две капли воды. Красивый, русоволосый, голубоглазый, с тонким профилем. Слишком красивый для мальчика. По иронии судьбы от Кахи ему достались маленький рост и незаурядное обаяние. Впрочем, Манана с самого детства внушала сыну, что лучше него нет ребенка на всем белом свете. Нет красивее и умнее. Не появлялся еще на земле ребенок талантливее. Матерью Манана была остервенелой. Уж каких только матерей не видел этот город. Но Манана переплюнула всех. Однажды Каха сделал замечание сыну, который возил машинку по обеденному столу и мешал есть. Так Манана мужа чуть в окно не выкинула за то, что тот повысил голос на ребенка. Она лучше всех знала, как лечить Мераби, от чего лечить, как его воспитывать, как кормить, в какую школу отдавать учиться. Так что не было ничего удивительного в том, что именно Манана принимала решение, когда сыну жениться и кто ему подходит по размеру.

– Никогда при Манане не носи жемчуг! – предупредила Жужуна. – И поменьше махай руками. Это ее раздражает. Она выключается. Знаешь, вот смотрит на тебя и не видит. Очень ее отвлекает, когда руками махают.

– Я не машу руками, – растерялась Нина.

– Вот и не махай. Все. Ты готова. Знаешь, я бы не стала так волноваться, но мне жалко Манану. Она хорошая. Ты на нее по-другому посмотри. Она уже немолода, только я тебе не говорила за ее возраст. Кроме сына, у нее никого нет. Никаких родственников, сестер, племянниц. Очень одинока она. Ей нужна помощь. А Мераби к жизни совсем не приспособлен, всю жизнь пристегнут к юбке. Манана хочет его передать с рук на руки другой женщине. И ей нужна такая, которая не пропадет. Понимаешь? Люди ищут себе того, кто им поможет, кто нужен. Иногда головой не все понимаешь, а сердце чувствует. Поэтому ты ей и понравилась. Ты независимая, гордая, упрямая. У тебя мозг есть. Манана это увидела. И ты добрая. Если ты в семью войдешь, никогда не предашь. Сколько я невест видела, ни про одну такого сказать не могла, а про тебя могу. Верности в тебе много.

Так вот, слушай еще. У Мананы есть лучшая подруга – Маечка. Манана Маечке доверяет больше, чем себе. С Маечкой тебе надо подружиться. Про нее я тебе вот что расскажу, чтобы ты понимала. Маечка, она взятая девочка. Удочерили ее совсем маленькой. Специально удочерили, чтобы она родителям в старости помогала. И никогда от нее этого не скрывали. Понимаешь, всегда говорили – вот мы тебя взяли, чтобы ты нас досматривала. Только для этого и взяли. У Маечки характер сложный. Она старой девой осталась, потому что родители не хотели, чтобы она замуж вышла и своей семьей жила. Ты будь с Маечкой осторожнее. Она только с виду ягненок. На Манану она влияние имеет. Ты с ней не спорь и Манану на себя не перетягивай. Маечка ее ревновать начнет. Она для Мананы – главный советчик.

И еще у них общая подруга есть – Ляля. С той можешь говорить что хочешь. Она Манане не передаст. Всему городу расскажет, язык у нее без костей, но не Манане. Ляля что думает, то и говорит. Зла не держит, отходчивая. Но на язык ей лучше не попадать – она может обидеть, сама не понимая. Но уж как скажет, так скажет. Как есть все скажет. И только она может Манану образумить, на место ее поставить. Если ты Ляле понравишься, она всегда на твоей стороне будет, не даст тебя в обиду.

Завтра, я думаю, все соберутся. Других-то подруг у Мананы и нет. Что-то я вспотела, так волнуюсь за завтра. Справишься? Ты запомни – руки на коленях держи, говори мало, хвали то, что Манана приготовит. Готовить она не умеет – дрянь получается, но один вечер потерпишь. Да, и не забудь сделать комплимент. Скажи, что Мераби на нее похож. Ей будет приятно. Мераби, конечно, стал совсем Кахой, а с годами все больше. Только внешне Сандро, а внутри – Каха. Но только не скажи об этом Манане. Да, и ты не думай, что Мераби не умеет с женщиной быть, очень даже умеет, я все узнала, но я прямо сейчас онемела, язык проглотила. Вроде бы все, я свое дело сделала.

Сваха поднялась со стула. Шушана засуетилась и стала ей предлагать взять с собой пирожные.

– Не могу есть, так волнуюсь, – отмахнулась Жужуна.

– Жужуна, может, мне не надо замуж за Манану? – спросила Нина.

– Может, и не надо. Я бы не пошла, – ответила Жужуна, с нежностью глядя на Нину.

Нине передалось волнение свахи. На свидание к Манане она собиралась, как на прием к английской королеве. Не то чтобы она очень хотела ей понравиться. Совсем нет. Нина так до конца и не понимала, что эти встречи могут привести ее к замужеству. Она вообще о Мераби не думала. Ни как о мужчине, ни тем более как о потенциальном муже. Но история, рассказанная свахой, ее потрясла. И ей очень хотелось увидеть Манану, еще раз внимательно ее рассмотреть, уже по-другому, не как экзотическую птицу, а как обычную женщину, с не такой уж счастливой судьбой. Хотелось вновь оказаться в квартире и выпить кофе из антикварных чашечек.

Когда Нина точно вовремя, ни минутой позже вошла в подъезд, сразу стало понятно, что званый ужин пройдет не так, как запланирован. Проход по лестнице перегородил мужчина в семейных трусах, который в открытую дверь ругался с женой. На лестнице толпились соседки. Мужчина ругался по-грузински, но как-то странно ругался. Нина не понимала не слова. Пройти ей не удалось – соседки остановили.

– Он говорит, что она толстая и от нее пахнет, – немедленно перевела Нине одна из женщин, – он давно отдельно спит, на кухне.

– Из-за этого ругаются? – уточнила Нина, чтобы поддержать разговор и заодно придумать, как протиснуться сквозь толпу собравшихся на крики женщин и не опоздать к Манане.

– Нет, из-за сына ругаются. Муж говорит, что она сыну слишком много денег дает. Лучше бы ему давала. Он садист, я так думаю, домашний маньяк, – пояснила соседка, – каждую неделю ей скандал устраивает, хуже женщины. Я прямо устала сюда бегать! У меня что, других дел нет? Он уже два часа кричит, а она терпит. Ей стыдно, что соседи слушают, вот и молчит. Да я бы его давно убила! Вот, слушай, наконец-то она не выдержала!

Из глубины квартиры раздался истошный крик женщины.

– Что она говорит? – спросила Нина.

– Говорит, что к ней родственница приезжает шестнадцатого. И не может ли он к шестнадцатому умереть? Чтобы приличные люди его не видели и не слышали! Говорит, если не можешь умереть, то хотя бы замолчи! Еще говорит, чтобы он зашел в дом и не позорился! А он говорит, что будет стоять на лестнице в трусах, сколько захочет, и пусть Бог лишит его рассудка! Дэбил! Я первая танцевать пойду, если он к шестнадцатому умрет. В соседнем подъезде живу, а все слышу!

– Почему они так странно говорят, я ничего не понимаю. – Нина прислушалась к крикам.

– Привыкнешь, мы все привыкли. У нее, бедной женщины, мост во рту сломался, а на новый денег нет. Вот она и говорит без моста. А он вообще половину букв не выговаривает – в детстве не научили, к врачам не водили. Болел, говорят, в детстве сильно. Только я думаю, что он не языком болел, а головой болел. Совсем сумасшедший. Слушай, нэадэкватно совсем ведет. Но я не знаю, может, у них в деревне все так говорят и себя ведут, что женщины мост во рту ломают, так им ответить хочется! А ты кто такая?

– Нина, меня к Манане на ужин пригласили. Не знаю, как пройти.

– Ты невеста Мераби? – всплеснула руками женщина. – Это невеста Мераби! – закричала она собравшимся, и все вокруг тут же уставились на Нину.

– Я не невеста, – сказала всем сразу Нина, – просто пришла на ужин. Можно я пройду, а то уже опаздываю.

– Так она тебе не откроет, – засмеялась женщина, которая выступала в роли переводчика.

– Почему? – удивилась Нина.

– Как почему? Иди, сама проверь. – Соседки пропустили Нину вперед, образовав проход.

Она позвонила в дверь, но там было тихо. Никто не открыл.

– Она и свет выключила, – все еще смеясь, добавила соседка. – Всегда так делает.

– Зачем? – Нина растерялась. Она не знала, что сделать и как поступить, – такие ситуации в ее жизни бывали крайне редко. Если Манана гордилась своим олимпийским спокойствием, то Нина – логическим мышлением, разумностью в поведении и умением найти выход из сложной ситуации. Именно за эти качества ее так ценили на работе.

– Ты не местная, что ли? – удивилась соседка.

Нина кивнула, чтобы долго не объяснять.

И соседка тут же начала рассказывать. Есть два типа женщин. Первые, как Манана, в случае скандалов, криков и прочих соседских неурядиц закрывают на все замки двери и выключают свет, будто их нет дома. Конечно, если свет не горит в квартире, никто не позвонит в дверь, не войдет.

– Она наверняка и Мераби в дальней комнате заперла, – хихикнула соседка, и все остальные женщины тут же подтвердили это предположение. – Она никогда не выходит. Даже если тут пожар случится, она в квартире задохнется, но не выйдет. И Мераби из комнаты не выпустит. Она же знает, что ты здесь. Но даже ради тебя дверь не откроет. Или я не долго живу на этом свете. А есть другие женщины – детей хватают и на помощь бросаются. Я такая! Вон, смотри, я с внуками прибежала, а куда мне их девать? Пусть жизнь видят! – Соседка показала на девочку и мальчика, которые с увлечением отколупывали штукатурку со стены лестничной клетки. – Мало ли что случиться может? И с кого спросят? С нас спросят! С соседей! С женщин! Где мы были? Куда смотрели? Почему не вмешались? Мне и без того есть за что перед Богом отвечать, так я хоть за это отвечать не буду! Если ты не местная, то я тебя научу – когда у соседей беда, нужно прийти. Даже если не беда, все равно лучше прийти. Тогда и к тебе придут. Не дай Бог беды в доме. Так что лучше я здесь постою, на всякий случай. Разберутся – хорошо, а если помощь нужна, то мы все здесь! И слушай меня, я тебе сейчас мудрость скажу: лучше ковшик холодной воды вовремя принести и спать потом спокойно, чем делать вид, что тебя дома нет. Один раз дома нет, второй раз нет, а на третий кричать будешь – никто не придет.

И запомни, валерьянку лучше не неси, говорят, аллергия есть на валерьянку. Коньяк можно, только если давление нормальное или если убить мужа сразу хочется. И запомни: правда всегда на стороне женщины. Даже если мужчина прав, всегда за женщину заступайся. Потому что ты женщина. А кто женщину лучше поймет, как не соседка. Мужчины пусть со своей правдой живут, а мы со своей. Поняла?

Сосед-скандалист в семейных трусах в этот момент зашел в квартиру, и оттуда раздались звуки, как хлопки.

– Она его побила? – с нескрываемым восторгом уточнила женщина у тех, кто стоял ближе.

– Конечно, побила, – ответила ей другая соседка. – Два часа терпела, пока побила! Я бы раньше побила!

Мужчина выскочил на лестницу и сбежал вниз. Из квартиры донесся протяжный вой. Соседки все, как одна, кинулись внутрь. Нину увели, чуть ли не уволокли, следом.

Несчастная женщина лежала на кровати и стонала. Соседки говорили все одновременно. Кто-то протянул стакан с валерьянкой.

– Что ты ей даешь? – воскликнула новая Нинина знакомая. – А если у нее аллергия на валерьянку? Как не бывает? У меня бывает! Мне лучше коньяк выпить. От валерьянки мне жить не хочется, только спать хочется. На коньяк не бывает аллергии!

Пострадавшей дали коньяк. Заставили выпить. Налили снова и опять заставили выпить.

– Разве можно так много? – удивилась одна из соседок.

– Конечно. Если мы сейчас уйдем, он вернется и снова начнет ей кровь портить, ей силы нужны, чтобы его побить! От коньяка она его совсем убьет, и мы будем спать спокойно, – ответила Нинина знакомая. – Только я вот чего боюсь. Как бы у нее инфаркта не было. У меня бы при таком муже уже бы точно был. Надо врачу позвонить.

Женщина немедленно набрала номер.

– Кика, девочка, здравствуй, это тетя Римма. Как ты, как муж, как дети? Вы под дождь не попали сегодня? Вот и хорошо. Что ты говоришь? Первый зубик вылез? Ах, какая радость! Что-то рано! Значит, гений будет! Пусть у него серебряных ложек будет больше, чем зубов! Скажи мне, как ты думаешь, если женщина очень толстая и муж ее доводит, слушай, тиран домашний, а не муж, ей плохо, она лежит, у нее аллергия на валерьянку, коньяк дали, так у нее инфаркт будет? У меня бы давно был! Она два часа молчала! Очень терпела. Так терпела, что уже я не могла терпеть. Да, потом побила. Конечно, побила! Сильно побила, мы все слышали. Я не знаю, за что она держится, – у нее грудь такая большая, что где у нее сердце, непонятно. Нет, под грудью сразу живот начинается! Ты говоришь, может быть инфаркт? Ой, как плохо! Хорошо! Я завтра заеду, подарки привезу на первый зуб! Спасибо тебе.

– Вы врачу звонили? – уточнила Нина.

– Да, это племянница моей золовки, Кика. Она в медицинском училище училась, пока замуж не вышла. Такая девочка хорошая. И дети у нее такие хорошие! Я думаю, надо в милицию позвонить. Если этот тиран вернется, он ее опять доводить начнет. А у нее уже инфаркт! Сейчас я Ави позвоню. Ави! Это тетя Римма! Как твои дела? Как жена? Как дети? Что ты говоришь? Уже в школу пойдет? Такая уже большая девочка! Тьфу на нее, такая красавица! Под дождь сегодня не попали? Ну и хорошо. Я с Кикой разговаривала только что. У ее сына первый зуб вылез! Да! Я завтра к ним поеду, поздравлю! Ты тоже поедешь? Очень хорошо! Да нет, я не дома, у соседки. У нее муж тиран, довел женщину до инфаркта. Да, лежит умирает. Я думаю, надо полицию вызывать или еще подождать? Нет, он ушел. Конечно, она его побила! Еще бы он на нее руку поднял! Да чтоб у него рука отсохла. Нет, пусть у него сначала язык отсохнет, а потом рука. Обе руки! Знаешь, как он ее назвал? «Сусло»! Как только язык повернулся такое произнести? И раньше он ее обзывал – «жижа», «муть», но чтобы так страшно оскорбить! Конечно, у нее инфаркт, мне Кика сказала, что точно инфаркт. Что ты говоришь? Подождать еще? Хорошо. Мы ей коньяк дали. Кика сказала, что правильно дали. Нет, мужу не дали. Пусть он вообще до конца жизни пить не сможет! Я еще позвоню.

– Это Ави, троюродный брат Кики, он в полиции работает, – объяснила Римма Нине.

Видимо, сказалось действие коньяка. Соседка, вместо того чтобы схватить нож и пойти зарезать мужа-тирана, уснула, и женщины в некотором разочаровании начали расходиться – «скорую» не вызвали, полицию не вызвали, муж сбежал, сверкая пятками, и, видимо, далеко – во дворе его видно не было.

Нина стала пробираться к выходу.

– Нино, если что, ты ко мне приходи. Я тут рядом, – схватила ее за руку соседка. – Тетю Римму спроси, меня все знают. Ох, бедная, ты по своей воле за Мераби выходишь или заставили?

– Пока не выхожу, – ответила Нина.

– Ты второй раз к Манане приходишь, да? Значит, ты сама, девочка, еще не поняла про свою судьбу. Если Манана решила тебя замуж взять, то тетя Римма тебе очень нужна будет. Да ты ж еще не местная, как же ты жить-то будешь? Ничего, я тебе помогу. Ты бедная, что ли, беда у тебя какая, или сирота, или так замуж хочешь, что на Мераби согласилась? Ладно, потом мне все расскажешь.

Тетя Римма собиралась еще что-то сказать, но вдруг женщины опять собрались толпой, перегородив проход, и заголосили. По лестнице поднимался муж-тиран и кричал на женщин, чтобы его пропустили в его собственный дом. Женщины растерялись – они шумели, размахивали руками, но расступались, давая пройти, – мужчина, хозяин, действительно шел в собственный дом, и никто не смел его задерживать.

Нине вдруг все смертельно надоело. И крики, и то, что ей все дают советы, и то, что вместо ужина она оказалась в центре скандала.

– Прекратите себя так вести! – Она вышла вперед и строго заговорила с мужчиной. Женщины тут же замолкли и смотрели на нее с интересом. Сама она тоже видела себя будто со стороны, словно не она говорит, а кто-то другой ее голосом. – Еще один звук, и я лично вызову полицию, всех вызову! Пожарных вызову! Понятно? Вы сядете в тюрьму за домашнее насилие. Свидетели есть. Ави знаете? Так он уже почти сюда едет! Я теперь здесь буду жить и только попробуйте хоть один раз голос повысить. Понятно? По закону вы обязаны соблюдать тишину и не мешать соседям. Или вам нужны штрафы за нарушение общественного порядка?

Нина никогда в жизни так не говорила. Но у нее дико болела голова, и она сорвалась. Она думала, что скандалист ее ударит, но тот что-то тихо пробормотал и по стеночке протиснулся в квартиру.

– Теперь я понимаю, почему тебя Манана выбрала, – проговорила тетя Римма, внимательно глядя на Нину. – Ты не местная, знаешь себе цену, для ее драгоценного Мераби лучше и не придумаешь. И за ней присмотришь – ты добрая и терпеливая, тетя Римма все видит.

Нина махнула рукой и пошла звонить в дверь.

На звонок ей немедленно открыли. Манана, судя по всему, все слышала и подсматривала в дверной глазок.

Нина вошла в квартиру и села на диван. Хозяйка присела на краешек стула напротив. Больше в доме никого не было. Наверняка Манана отменила гостей, учитывая скандал у соседей.

– Я уже совсем немолодая, почти старая, – начала говорить она. – Мераби – единственное, что у меня есть. Он – моя жизнь. И о нем некому позаботиться. И обо мне некому. Он не может, он мужчина. Я тебя о помощи прошу. Ты мне поможешь?

То ли это день такой был, то ли соседи так подействовали, то ли искренние неподдельные слезы Мананы, но Нина кивнула, соглашаясь.

А дальше все случилось помимо ее воли. Жужуна кричала и без конца ела шу, Шушана бегала, как заполошная, Ирма пила литрами кофе. Они собирали ей спальню, одевали, наряжали, обсуждали, ругались. Нина согласилась переехать к Манане. Она не хотела, но все случилось само собой, как всегда: от Лали неожиданно, раньше ожидаемого срока, вернулась Карина. Они поругались, сильно поругались, так что уже три дня не разговаривали, и Карина, обиженная, вернулась домой. Шушана говорила, что так каждый раз бывает – Карина возвращается, живет неделю, а потом опять к Лали уезжает. Но Нина чувствовала, что мешает хозяйке в ее квартире. Манана же в этот момент названивала Жужуне и спрашивала, когда Нина к ним переедет.

– Я не выйду за Мераби замуж, – отрезала Нина, – сейчас никакой свадьбы не будет!

Для соседей и репутации Жужуны было решено всем сообщить, что Нина с Мераби поженились, но свадьбу справят позже.

– Ох, тебе же лучше, будешь жить спокойно, Карина неизвестно, когда уедет, – говорила Шушана. – У тебя, что, паспорт будут проверять? Скажешь, что замужем, тебе жалко, что ли? Ради меня – переезжай. А то я уже не могу каждый день покупать Жужуне шу.

– Поживите, может, понравитесь друг другу, – поддержала Шушану Жужуна. – Я тебя не тороплю. Когда решишь, тогда решишь.

Нина переехала в дом к так называемой свекрови, которая торжественно выделила ей тумбочку и место в платяном шкафу. Так для Нины началась новая жизнь. Мераби, вроде бы муж, как оказалось впоследствии, занимал в этой жизни одно из последних мест. Нина жила не с Мераби, а с Мананой. И как так получилось, причем именно с ней, она не могла понять.

– Ты с ума сошла? – спросил Гоги, узнав, что Нина переезжает. – Я тебе разве плохо платил, разве я о тебе не волновался? Что мне скажет Мадлена?

– Гоги, скажи, что у меня все хорошо.

– Ты сошла с ума. Если бы я знал, что ты так хочешь замуж, я бы на тебе сам женился.

– Гоги, дорогой, мы же с тобой друзья, правда?

– Да. Но я как друг должен был тебя спасти от Мананы и Мераби.

– Гоги, я буду работать, не волнуйся, я не уволюсь, не уйду в декрет.

– Хорошо, значит, ты не совсем сумасшедшая.

– Гоги, не говори ничего Мадлене, пожалуйста. Понимаешь, я не вышла замуж. Вернулась Карина, я ей мешаю, мне нужно где-то жить. А Манана нуждается в помощи.

– Нино, давай ты со мной будешь жить! Я тоже нуждаюсь в помощи! И ты тоже можешь не выходить за меня замуж! Нина, ты такая умная, что я не знаю, что тебе сказать! Тебе нужна квартира – я тебе найду! Тебе нужны деньги – я дам! Зачем тебе Манана? Нет, я ничего не скажу Мадлене. Потому что я хочу спокойно спать. А она не даст мне спокойно спать.

– Гоги, я решила. Мне сейчас нужна такая Манана, понимаешь?

– Не понимаю. Не понимаю, почему ты из Москвы уехала, не понимаю, почему у меня работаешь. Я уже ничего не понимаю.

– Гоги, дорогой…

* * *

Нина, переехав, ходила по квартире и осваивалась на новом месте. Она попросила у Мананы разрешения зайти в спальню – хозяйке такой интерес был приятен. Нина ожидала увидеть все, что угодно, но только не то, что увидела. Манана устроила себе комнату в фиолетовых тонах. Буквально все было фиолетовым – занавески, покрывало на кровати, обои, люстра, даже рамочка для фотографий. Нина решила больше никогда не переступать порога этой спальни, чтобы не тронуться рассудком. Нельзя сказать, что она так уж не любила фиолетовый, ее скорее тошнило от оттенков фуксии, но такая предельная концентрация цвета сводила с ума. Комната Мананы сильно отличалась от остальной обстановки. Все было чересчур – броско, аляповато, грубовато. Как в квартире у Вали, например, где на кухне висела позолоченная люстра, а в спальне стояла кровать с позолоченными шишечками. Но от Мананы Нина не ожидала местечкового представления о дизайне, такого буйства цвета и особенно тяжелых штор, больше напоминавших театральный занавес. Издалека красиво, а подойдешь ближе – дыры и пыль в складках.

Нина будто попала в другое измерение, которое вызывало одновременно трепет, восторг, недоумение. Ее новоявленная свекровь, формально таковой не являвшаяся, но все же… имела странный вкус. Если собственную спальню она превратила в пыльную шкатулку под старину, то в гостиной все было иначе. Здесь для чужих глаз выставлялось все самое ценное. На обеденном столе в самом центре красовались сахарница из позапрошлого века и трехъярусная подставка для десертов. Да такую подставку нужно под стеклом держать в дальнем шкафу, а не выставлять на каждый день! Сахарница была уже со сколами, щербатая, и у Нины сердце кровью обливалось, когда она видела, как небрежно, даже презрительно относится к ней хозяйка дома. К ужину Манана всегда выкладывала столовое серебро – ножи, давно не чищенные, остро нуждавшиеся хотя бы в зубном порошке, вилки с длинными прекрасными зубьями и тяжеленными ручками, ложки – суповые и десертные. Многочисленные вазочки, медные чайники, мельхиоровые подносы, бокалы, небрежно сложенные в раковину, нож для рыбы, похожий на изящный кинжал, – Нина замирала от восторга. Она и предположить не могла, что ее настолько заворожит кухонная утварь. За неделю пребывания в квартире Нина даже похудела – такие тарелки и приборы требовали крошечных порций, изящных кусков и идеально протертого супа.

Мир Мананы – а квартира была именно ее миром, ее пространством – был удивительно непредсказуемым, алогичным, иногда абсурдным, но привлекательным, завораживающим, какими бывают приметы давнего времени, вынужденные существовать в современном мире.

Манана испытывала нежную приязнь ко всевозможным салфеточкам, связанным крючком, жестко накрахмаленным и выбеленным неизвестным науке средством. Льняная скатерть, салфетки для чая, накидки на изголовья кресел – кто их вязал и для чего – для души или испытывая крайнюю нужду, кто терял зрение и наживал мозоли на пальцах, Нина не знала, а Манана лишь загадочно улыбалась, когда Нина спрашивала, откуда появилась такая красота.

– Я тебе все расскажу, всему свое время, – отвечала свекровь с ласковой, как казалось Нине, улыбкой.

Манана любила броские и дешевые домашние украшения – к стене намертво были приколочены голубые птички, которые летели не пойми куда. По соседству громоздились в беспорядке молитвы, написанные на глине, обереги, старые ключи от неизвестных дверей на гвозде, бросовые эстампы. На полу лежал небольшой коврик, весь изъеденный молью, в прогалинах, в потертостях, но любимый Мананой. Моль давно привыкла к апельсиновым коркам и даже не чихала. На современные пластины она тоже не реагировала, поэтому продолжала доедать ковер. Манана боролась с личинками, выбивала ковер на балконе, пшикала на моль спреями, проветривала, выдувала, но моль плодилась, размножалась и не оставляла в покое ковер. Моли было ни жарко ни холодно.

При этом хозяйку совершенно не трогала прекрасная, с точки зрения Нины, лампа, которая стояла на тумбочке. Шнур был давно изношен, перетерт до проводов, его можно было легко заменить на новый, но ни Манане, ни Мераби и дела до этого не было. И Нина спрашивала себя – если она станет официальной невесткой, позволит ли ей свекровь выбросить ковер и починить лампу? Разрешит ли почистить столовое серебро и перестирать шторы? Пока Нина делала осторожные попытки вести хозяйство – протерла пыль в стеклянной витрине и перетерла все чашки и блюдца. Манана стерпела, промолчала, но ходила со своей фирменной приклеенной улыбкой.

Нина не только похудела за эту неделю, но и приобрела дикую, непроходящую головную боль и сыпь по всему телу.

Причина была в комарах, которые целыми стаями носились по квартире. Комары были мелкие, кусачие, наглые. Укусы болели и чесались. Манана утверждала, что комаров не берут современные пластины и средства, которые надо втыкать в розетку, и на ночь зажигала спираль, предназначенную для улицы. Всю квартиру немедленно окутывало едким, вонючим до отупения запахом и дымом. Комары продолжали спокойно летать, игнорируя Манану и Мераби, а нападая только на Нину. Она просыпалась с дурной, тяжелой головой, липкая от пота, после мучительных ночных кошмаров. Нина чесалась не переставая, раздирая места укусов до крови.

– Как странно, – удивлялась Манана, – а меня не кусают. Помажь содой, от соды все проходит, – советовала она.

Нина послушно мазалась содой, но никакого толку не было.

Однажды она не выдержала и без предупреждения пришла в гости к Шушане. Та была не пойми где, ее мальчишки сидели, уткнувшись в экран телевизора.

– А где мама? – спросила Нина.

– Сказала, что скоро придет. – Дети даже головы в ее сторону не повернули.

– Вот, меня комары искусали, – пожаловалась Нина детям. Ей было все равно, кому жаловаться.

– Так сделай крестик, – посоветовал Тенгиз, по-прежнему глядя на экран.

– Какой крестик? – не поняла Нина.

– Ты что? Все знают про крестик! – Тенгиз все же отвлекся от какого-то жуткого мультфильма. – Ставишь крест, и все, больше не чешется. Смотри, как надо.

Он подошел к Нине и ногтем, который давно следовало бы отстричь, поставил крестик на месте укуса. И действительно, рука перестала чесаться.

– Скажите маме, что я завтра приду, – сказала Нина и поехала домой. Манана очень нервничала, если она задерживалась.

На самом деле Нина приходила к Шушане признаться в том, что больше не может жить в доме Мананы, что готова ютиться хоть в каморке, но только не возвращаться в ту квартиру. Нина хотела прощупать почву – сразу подруга упадет в обморок от такой новости или все-таки условный договор Нины с Мананой и остальными женщинами – пожить, попробовать – можно расторгнуть? Она очень многое хотела сказать Шушане, пожаловаться, но в последний момент передумала. Ну в самом деле, разве интерьеры и комары – повод, чтобы вот так сбегать?

Нина с тяжелым вздохом зашла в квартиру и немедленно вскрикнула от боли – еще один синяк был гарантирован. В коридоре, прямо на входе, Манана поставила железного муравья. Скульптуру. И утверждала, что она стоит огромных денег и ей ее подарил известный скульптор. Муравей был пыльным, страшным и колченогим – две лапки из пяти у него были меньше остальных. И разве у муравья пять лапок? Если не включить свет, то на муравья можно было наткнуться, и пребольно. У Нины на ноге образовалась приличная гематома. Когда никто не видел, она пинала муравья и загоняла его под вешалку. Но наутро это чудовище возвращалось на свое место.

– Давайте его хоть помоем, – предложила однажды Нина.

– Ты что? Он хранит тепло рук своего создателя! – с пафосом воскликнула Манана.

– Ладно, пусть хранит, – пожала плечами Нина.

Но самым странным местом для Нины, если не считать комнату свекрови, была ванная. Войдя туда впервые, Нина закричала от ужаса. Ванная была крошечная, и, по всей видимости, для создания иллюзии пространства кто-то подсказал Манане сделать зеркальной внутреннюю дверь. Нина убеждала себя в том, что сама свекровь до такого бы не додумалась.

– Что ты кричишь? – услышала она голос Мананы. – Увидела на себе лишние килограммы? Так об этом нельзя кричать, об этом надо молчать!

Нина сидела на унитазе и видела себя в зеркале. В полный, так сказать рост. Зеркало располагалось прямо напротив и не предполагало возможности уедини

* * *

– Дедуля! А я сижу, лала делаю, тебя не вижу! Ты сейчас прилетела? Почему мне не позвонила? Ты меня сразу обидеть хочешь? Роберт? Ты что тут делаешь? Давай я закрою глаза и представлю, что я тебя не вижу! Потом открою, и тебя здесь не будет! Я тебя сейчас колесами туда-сюда перееду! Дедуля, где твой чемодан? У Роберта в багажнике? Роберт, я тебя два раза туда-сюда перееду! Как ты посмел положить такой чемодан в свой багажник? Разве ты не знаешь, что Нину я всегда туда-сюда вожу! Да она мне как родная! Нет, она мне такая родная, что я с нее стесняюсь деньги брать! Да, беру, но очень переживаю! Ты хочешь, чтобы Нино в твоем «беэмве» ехала? Она на «мерседесах» привыкла ездить! На моем «мерседесе». Все, устал я с тобой говорить! Почему я вообще с тобой говорю? Ты меня от дела отвлекаешь! Ехай, куда ехал!

Нина обреченно смотрела, как таксист дядя Рафик, продолжая насылать проклятия на голову конкурента, вытаскивает ее чемодан из машины таксиста Роберта, которого тетя Ася специально вызвала, и укладывает в свой багажник. Спокойно доехать до дома не получится.

– Дедуля! Как ты? Почему прилетела? У тебя что-то случилось или в гости? Что я такого Асе сделал, что она меня больше не любит? Зачем Роберта позвала? Или она обиделась? Слушай, если эти соседки будут говорить, что Рафик много денег берет и совесть потерял, ты им не верь! Я тебя почти даром возить буду! Так им всем и передай! Что им этот Роберт так нравится? Что он делает этим женщинам, что они его зовут? Или он умеет ехать так, как я не умею? Да он тьфу, младенец передо мной!

– Дядя Рафик, можно я покурю в машине?

– Нужно! Кури, пей, танцуй! Хочешь, музыку громко включу? Дедуля, а ты что приехала? Соскучилась? Это правильно! Или насовсем? Скажи, что насовсем – я праздник устрою! Не хочешь говорить, не говори – я глухой буду для тебя! Я тебе так скажу, дома всегда лучше. Вот скажи, в Москве разве лучше? Я не знаю, не был. Ты вернулась, когда Натэлу замуж выдавали, так все радовались! Я больше всех радовался! Потом ты опять уехала! Зачем? Людей много, машин много! Но я тебе вот что скажу – у нас теперь тоже всего много! Если тебе нужно, чтобы по улице спокойно пройти нельзя, то ты правильно вернулась! У нас столько туристов! Едут и едут, им что, город резиновый? Как они здесь помещаются? Соседи на меня обижаются, говорят, Рафик на один лари больше стал брать! Да я из-за этих туристов рыбу не могу поесть! Вчера мидии брал – мелкие, а стоят на четыре лари дороже. Я им говорю, три дня назад нормально стоили, что они – золотыми стали? Так я первый куплю, если золотые! Вот ты мне скажи, у них совесть есть так продавать? Нет! Тогда у меня тоже совести нет! А машины? Все таксистами стали! Раньше кто был таксистом? Я и Леванчик. Нас все знали. Мы хорошо работали. Ругались, да, но уважали друг друга. А сейчас что? Появляются всякие Роберты! Покурить спокойно нельзя – тут же клиента отберут! Разве так можно? Из-под носа уводят! А я что? Бегать должен? Никакого уважения к пожилому человеку! Как Леванчик умер, так я совсем один остался. Чтоб он на том свете новый «мерседес» водил! Что там еще есть, чего у нас нет? Магазины там? У нас до Турции ближе, поехал, купил что захотел! Они так могут? Не могут! Как хорошо, что ты вернулась! Ох, дурная моя голова, я даже не спросил, как ты долетела! Почему не позвонила? Ты же знаешь, что я всех в аэропорту знаю! У меня же троюродная сестра Луиза там работает. Ты бы позвонила мне, я бы позвонил Луизе, ты бы без очереди на этот контроль прошла. И чемодан первой получила!

– Спасибо, дядя Рафик, я хорошо долетела. Даже раньше на двадцать минут.

– О! Тогда тебя Або летел! Сын моей Луизы! Очень хорошо он самолет водит, почти так же, как я – машину. Наша кровь.

– Рафик! Сейчас Або твоей Луизы прилетел? – закричал водитель со встречной полосы.

– Да! – ответил Рафик.

– Ты ему скажи, чтобы он нормально летал! Опять раньше прилетел! Меня люди ждут! – крикнул таксист. Светофор уже загорелся зеленым, но таксисты стояли и не думали ехать.

– Что ты такое говоришь? Сам проспал, а теперь Або виноват? Скажи спасибо, что я Нину везу, у меня времени нет с тобой разговаривать. А твои туристы уже уехали! На другой машине! – Дядя Рафик злобно посигналил и нажал на газ. –  Вот ты мне скажи, Нино, есть совесть у этих людей? Або позже прилетает – они недовольны. Раньше прилетает – они опять недовольны. Что им нужно? Я уже ему говорил сто раз – прилетай вовремя! А он все равно не может! В небе лихачит! Не может он медленно лететь! Я же не могу медленно ехать!

В подтверждение своих слов дядя Рафик, просигналив, выскочил на встречную полосу и обогнал сразу две машины.

– Тетя Ася дома? – спросила Нина, поймав паузу в монологе дяди Рафика.

– Нет, какой дома? Ты что, не знаешь? Она работать пошла. У Мадлены в магазине стоит. Говорит, ей скучно. Она знает, что ты приехала? Конечно, знает. А если знает, то почему я не знаю? Это она тебе Роберта подсунула? Скажи мне, что ты тайно приехала! Иначе я нервничать начну! Почему Ася меня игнорирует, что мне обидно становится?

– Дядя Рафик, просто так получилось. Не обижайся.

– Да как я могу на тебя обижаться? Ты же мне как дочка! Разве я могу на дочку обижаться? Только ты к Роберту не садись. Не доверяю я ему – молчит, даже музыку не слушает. Что у него в голове? И женщины у него нет. Холостяк. В рестораны не ходит, ни за кем не ухаживает. Разве это нормально? Да я если женщину красивую вижу, голову сворачиваю так, что у меня шея болит. А почему? Потому что я – мужчина! Да я еще пять раз жениться могу, нет, десять, если захочу! А он? Почему не разговаривает? Как можно с пассажиром не поговорить? Это же неприлично! Надо же спросить, как дела, куда едет, зачем едет, где живет, как живет. Человеку будет приятно. А Роберту будто неинтересно. Вот ты мне скажи, он такой вид делает или теперь так модно? Чтобы молча ехать? Если я молчать буду, тебе разве приятно будет? Разве ты не удивишься? Почему дядя Рафик молчит? Он что – немой?

– Дядя Рафик, а вы можете меня к Мадлене отвезти? У меня ключей нет.

– Я тебя к Мадлене и везу! Зачем ты мне такое говоришь? Я хоть и старый, но не глупый же! Почему я тебя повезу домой, если Аси там нет? – Таксист, просигналив всем встречным машинам, свернул к магазину, распугав заодно и пешеходов.

Мадлена, хозяйка магазина, сидела на лавочке перед входом и обмахивалась, как веером, куском картона, оторванным от коробки.

– Рафик, что ты тут на меня пылишь? – возмутилась она.

– Смотри, кого я привез! – приветственно закричал таксист, молниеносно убрав в карман деньги, которые ему дала Нина.

– Уйди, чтобы мои глаза тебя не видели! – закричала Мадлена. – Бессовестный ты! Сколько ты взял с невесты моего племянника, когда на пляж ее возил? Девочка в первый раз приехала сюда, а ты меня так опозорил! Да чтоб ты до конца жизни только маршрутку водил! Нет, чтоб ты одиннадцатый автобус водил! И с Нины деньги взял! Я все видела! Не слепая! Как у тебя рука не отсохнет! Пусть обе руки у тебя отсохнут! И ноги! Чтобы на педали не мог нажимать!

– Ведьма! – закричал в ответ дядя Рафик.

– Почему ты ее привез? Что ты с Робертом сделал? Совести у тебя нет! Вот попросишь у меня в долг, я тебе хлеба не дам! И мне стыдно не будет! Вози туристов, а Роберта не трогай!

– Что ты такое говоришь, женщина? Я же не знал, что эта девочка – твоя! Чем хочешь поклянусь! Я же думал, она туристка! Она же не сказала, что тебе родственницей приходится! А Нино как могла с Робертом ехать? В его «беэмве», – дядя Рафик старательно исковеркал название, – ее чемодан не влезал! Пусть Роберт нормальный багажник себе заведет, тогда я первый слова против него не скажу!

– Врешь и не краснеешь! А сколько ты с моего племянника взял, когда его в Турцию возил? Что, забыл? Я не забыла! Два года назад всего было! Так я до сих пор извиняюсь! Мне надо такой позор? Я бы за такие деньги сама его отвезла!

– Там очередь была на границе! Три часа стояли!

– Только ты за эти три часа успел и поесть, и выпить! Что я, не знаю? Потом пьяный ехал!

– Кто пьяный? Я пьяный? Да я с закрытыми глазами могу ехать! Вот, проверь! Я сейчас глаза завяжу и поеду! Пьяный… Мне, чтобы пьяным стать, три дня нужно из-за стола не вставать! Да я пьяный пешком хуже хожу, чем на машине еду.

– Уезжай по-хорошему! А то я сейчас встану с ящика, яйца возьму и тебе твой «мерседес» разукрашу! Не постесняюсь! Меня все поймут! Никто не осудит!

– Ты хулиганка, да? Зачем мне угрожаешь? – Дядя Рафик быстро сел в машину и начал выруливать.

– Еще раз здесь появишься, я тебя по-другому встречу! Уезжай уже! – Мадлена размахивала картонкой, как кинжалом.

– Спасибо, дядя Рафик, – сказала таксисту Нина.

– Дедуля! Дочка! Только позвони! Дядя Рафик тебя так довезет, как никто не довезет! – Рафик уже вырулил на дорогу.

– Ох, я сейчас тебя догоню и убью! – прокричала ему вслед Мадлена. – Вернись, я тебе еще не все сказала!

Нина зашла внутрь магазина и увидела за прилавком свою крестную, тетю Асю. Та сильно сдала за последние годы – выглядела постаревшей, очень уставшей. Хорошо еще, что рядом суетилась с покупателями молоденькая девушка, наверняка какая-нибудь родственница Мадлены. Тетя Ася только следила за тем, как она отпускала товар, выбивала чек.

– Тетя Ася, – тихо позвала Нина.

– Нино! Дочка! – закричала тетя Ася. – Мое счастье мне на голову свалилось! Ты же завтра должна была приехать! Разве нет? Кто тебя встретил? Роберт? Почему я ничего не знаю? Почему не позвонила? Что случилось? Ты когда сказала, что приезжаешь, у меня чуть сердце не остановилось! Ничего у тебя не случилось? Или что-то плохое? Не говори мне сейчас про плохое! Слышать не хочу! У меня счастье сегодня! Кто тебя привез? Рафик? Ты ему еще денег дала? Как он посмел взять? Мадлена, Нино приехала, ты видела? – Тетя Ася голосила на весь магазин. Она выбралась из-за прилавка и кинулась обнимать и целовать Нину.

– Ася, иди уже, не пугай покупателей! Ты представляешь, что сделал этот обнаглевший Рафик? Сначала он вытащил ее чемодан из багажника Роберта! А сейчас на моих глазах с нее деньги взял! Как с туристки взял! Когда домой пойдешь, плюнь ему под дверь! Два раза плюнь – от себя и от меня! Нет, три раза плюнь – еще от моей невестки! – зашла в магазин Мадлена.

Тетя Ася сняла фартук и, не переставая обнимать Нину, повела ее домой.

– А где мой чемодан? – ахнула Нина, которая совершенно забыла про багаж.

– Вот, у подъезда стоит, Рафик принес, – показала тетя Ася.

– Надо его поблагодарить. – Нина была тронута заботой, от которой успела отвыкнуть.

– Да за те деньги, что он с тебя взял, он должен на машине твой чемодан на мой этаж завезти! Прямо в квартиру припарковать!

– Дядя Рафик говорит, туристов в этом году много, – решила сменить тему Нина.

– Слушай, меня сегодня так замучили! – немедленно переключилась крестная. – Ходят, вопросы задают. Дорогу им покажи. Сколько стоит такси, скажи. На какой пляж пойти. У меня уже язык болит. Я им цену меньше говорю. Такси пять лари стоит, а я говорю – три.

– Зачем? – удивилась Нина.

– Так пусть у таких, как Рафик, таксистов тоже не голова, а язык болит. Что, мне одной мучиться? А эти туристы хоть головой думать научатся. Я одних туристов к Рафику отправила. Вот он чуть солнечный удар не получил. Они говорят, три лари до центра доехать, как я научила, а он просит шесть. Долго торговались. Но ты же знаешь, Рафик жадный. А с годами совсем жадный стал – и себе не возьмет, и другим жалко отдать. Ты бы видела его лицо, когда туристы на другом такси поехали, за три лари! Вот я смеялась! Я им говорю: давайте мне десять лари, и я буду вашей справочной бюро. Все, клянусь, завтра рот не раскрою. Даже если язык чесаться будет, не раскрою. Молча буду говорить!

– Тетя Ася, а зачем ты работать пошла?

– Как зачем? Ты видишь, что они делают? – Крестная отодвинула занавеску и показала Нине на соседний дом.

Нина подошла к окну, но ничего необычного не заметила.

– Что? Не понимаю.

– Да ты что? Где твои глаза? – удивилась тетя Ася.

И тут Нина заметила, что все пятиэтажки неуловимо изменились. Дома вроде бы те же – даже белье на веревках сушится привычное, вон там, розовое постельное Луизы, но что-то не так.

– Давай я кофе сварю. Сейчас кофе выпьешь, сразу все увидишь. – Тетя Ася ушла на кухню.

Нина вышла на крошечный балкончик крестной, уставленный кадками с цветами. Любимый кактус тети Аси разросся до гигантских размеров и расцвел. И Нина вдруг поняла – пятиэтажки стали разрастаться вверх и вширь. Кое-где появился шестой этаж, причем некоторые квартиры не доросли до шестого этажа, и дом получился будто с башенками. Вокруг они были обнесены копьями – железными прутьями и сооружениями из арматуры, – дома росли вбок, балконами, балкончиками, полноценными этажами, которые прилеплялись сбоку. Строились дополнительные лоджии, которые превращались в комнаты.

– Ну, ты поняла? – Тетя Ася принесла кофе. – Я тоже хочу балкон. Кухню туда перенесу. Если эту стену сломать, то зала будет роскошная. Если бы у меня деньги были, я бы еще одну комнату пристроила, вот сюда. Можно сломать стену в спальне и достроить. Я отведу тебя на шестой этаж. Жена Леванчика куколку сделала, а не квартиру! Они же на пятом живут, а теперь я даже не знаю – и на пятом, и на шестом. Этаж достроили. Тем, кто на пятом, – можно вверх строить, а нам – только вбок. Мы на шестой этаж теперь как в музей ходим. Такую планировку жена Леванчика придумала, никто такую не придумал. Только ей потолок плохо покрыли. У нее на потолке – араратские горы! Вот заработаю и хотя бы лоджию пристрою. Хочу большую. Если организованно делать, то дешевле. Уже весь наш подъезд согласился. Как ты думаешь, если в стене окно прорубить, воздуха больше будет? Кто-то рубит, кто-то нет. А я сомневаюсь. Если у меня лоджия будет, я жить на ней буду. Так хочу! Не могу, как хочу! Мадлена обещала в долг дать, поэтому я у нее работаю. Да что работаю? Языком работаю! У меня щеки болят, так язык от разговоров болит! Но если все делать будут, то и я буду делать! Все стены сломаю!

– Теть Ась, а если стены сломать, то дом не рухнет? Стены же несущие вроде бы, – удивилась Нина.

– У кого рухнет? – не поняла крестная. – Какие такие несущие? Как может дом сломаться? Ерунду ты говоришь! Жена Леванчика все стены сломала, ванную в кухню перенесла, кухню на лоджию вынесла, еще такие ниши в стене сделала! Ничего у нее не сломалось! Ниши мне тоже нравятся. Себе такие сделаю! Да она сейчас придет, сама тебе все расскажет!

– Придет? – не поняла Нина.

– Конечно! Почему не должна прийти? Где ей еще кофе пить?

– Тетя Ася, я не понимаю, – взмолилась Нина.

– Жена Леванчика свою квартиру туркам сдала! Живет теперь у родственников. А ко мне она приходит кофе пить. Привыкла здесь. Не может там кофе пить.

– Зачем?

– Что зачем? Зачем туркам или зачем сдала? Ты когда из своей Москвы приезжаешь, совсем странная делаешься. Сдала, потому что деньги нужны. Она в долг ремонт делала и шестой этаж достраивала. Долг же отдавать надо, а где деньги взять? Вот она и сдала на лето квартиру. А туркам отдала, чтобы не понимать, что они ей говорят и что она им говорит. Очень хорошо они общаются. Как родственники. Нет, лучше, чем родственники. Улыбаются, не ругаются. А как ругаться, если ничего не понимаешь? Да что я тебе рассказываю! Пойдем поднимемся. Посмотришь, какие ниши я хочу. Посоветуешь – это в городе модно теперь? Жена Леванчика говорит, что это последний шик! Я не верю, конечно!

– А жильцы? Если они дома?

– Изо! – Тетя Ася высунулась по пояс из окна. – Турки дома?

– Нет! Ушли полчаса назад! – прокричала соседка.

– Пойдем. – Крестная потащила Нину на лестничную клетку.

За время Нининого отсутствия подъезд изменился не сильно. Несмотря на бурное строительство, расширение и надстройки в квартирах, до ремонта самого подъезда и лестничных клеток руки ни у кого не дошли. Правда, на дверях появились украшения – позолоченные молоточки в виде львиных голов. Украшения имели прикладную функцию – стучать в дверь, но никому и в голову не приходило использовать их по назначению. Двери по-прежнему не запирались, дверные звонки, даже те, что имелись, не работали ни дня, и соседки, заходя в чужую квартиру, по-прежнему извещали о своем визите криком: «Это я!»

Нина догадалась: чем больше лев на двери, чем гуще у него грива и чем больше на нем золота, тем солиднее. На двери соседа, который провел проводку и сенсорную лампочку, реагировавшую на движение – тоже единственную на весь подъезд, – висела огромная львиная голова. Нине показалось, что она была украшена стразами – так сверкала.

Они поднялись на шестой этаж, и тут пришлось восторгаться нишами, перепланировкой и кухней на месте ванной. Все это время Нину не покидало ощущение, что чего-то не хватает. Уже выйдя из квартиры, она споткнулась о ступеньку, машинально потянула руку к перилам и едва не свалилась вниз головой. Перил не было.

– Тетя Ася, а где перила? – Нина перепугалась по-настоящему.

– Ой, слушай, забыли поставить. Когда вспомнили, уже и так привыкли ходить. Ты тоже привыкнешь.

– Как забыли? А если дети упадут?

– Дочка, Нино, что с тобой? Я уже волноваться начинаю за твои слова. Ты совсем другая стала. Когда это дети падали без перил? Ну-ка, скажи мне, ты зачем приехала? Что-то случилось? Вай мэ, голова моя, я же не спросила, почему ты так с неба свалилась! Ты здорова? Или у тебя беда какая? Ну-ка пойдем, все мне расскажешь. Как я сразу не догадалась! Пойдем к Вале, а то мне потом ей все пересказывать, так я забуду, не так расскажу. Пойдем, пойдем, Валя чашку тебе посмотрит, она хорошо смотрит. Мне смотрела, так чашка вся черная была. Ничего не увидела. Я как чувствовала, что что-то случится. Думала, про квартиру, а оказалось про тебя. Ты меня сейчас нервничать заставишь!

– Тетя Ася, ничего не случилось, я просто приехала. Сейчас я в душ схожу и переоденусь, а то я вся мокрая. Вода у нас есть?

– Конечно, есть! Вода теперь всегда есть! Хочешь, ночью мойся! Ты мне правду говоришь? Ты просто так приехала? Нет, не говори! Я ничего не слышу! Сейчас к Вале придем, и там все скажешь!

– Тетя Ася, можно я в спальню чемодан отнесу?

– Что ты спрашиваешь? Ты как будто не дома! Нет, я все-таки начну нервничать. Сейчас Вале позвоню, пусть она тоже начнет нервничать.

Нина зашла в спальню крестной и остолбенела. На окне висела растяжка: «Дом обуви» и нарисованный башмак.

– Тетя Ася, ты что, мастерскую здесь открыла? – осторожно спросила Нина.

– Зачем мастерскую? Какую мастерскую? Тебе обувь надо починить? Так Отар работает! Ему отдадим! – не поняла крестная.

– У тебя тут висит…

– А, это… Слушай, третьи занавески выгорели, жалко ведь! – отмахнулась крестная. – Вот мне Отар и отдал это полотно. Ему не надо, его и так все знают. А мне – окна закрыть очень надо. Слушай, такое хорошее объявление, лучше всяких занавесок. Думаю, не буду снимать до осени. Солнце утром не пропускает, комаров не пропускает!

– Тетя Ася, ты же всегда занавески любила! Я же тебе присылала хорошие, плотные.

– Дочка, я на эти занавески даже дышать боюсь, такие они красивые! Вот, смотри, лежат у меня в шкафу на отдельной полке. Зима будет – повешу. Сейчас у меня рука не поднимается. Они выгорят, станут некрасивыми, ты мне что скажешь? Что я твой подарок не ценю!

– Хорошо, мы их вместе повесим. А если они испортятся, я тебе новые куплю. Я привезла деньги и еще заработаю. И на лоджию тебе дам. Сколько нужно, столько и дам. Так что скажишь Мадлене, что ты у нее больше не работаешь!

– Нино, у меня уже сердце колотится, зачем ты таким голосом говоришь? Зачем ты мне все это говоришь?

Тетя Ася присела на кровать и посмотрела на Нину, как будто та объявила о смертельной болезни.

– Так, я в душ. – Нина скрылась в ванной и, зайдя туда, заплакала. Было проще сровнять все бульдозером и построить новое. Старая плитка, которой было столько же лет, сколько и Нине, едва не отваливалась. На держателе для занавески сушилась сетка. Обычная рыболовная сетка, которая здесь служила мочалкой. Других мочалок Нина и не знала, пока не приехала в Москву. Тетя Ася, как и все местные жители, предпочитала обычную сетку, мелкой вязки. Для туристов ввели новшество – связывали сетку с двух сторон, чтобы было похоже на мочалку. Вязали крупнее, красили в бирюзу. Но местные предпочитали не связанную, обычную, грязно-коричневую, с которой еще месяц слезала краска. Нина вспомнила, как ненавидела в детстве сетку – мама больно терла ею, до скрипа. А сейчас она решила первым делом купить себе новую – оттереться от столичной жизни, тоже до скрипа.

Сетка, старая плитка в ванной, непривычно обильная струя воды из крана – все это довело Нину почти до истерики. Она плакала, стоя под душем, смывая собственную глупость – зачем было уезжать отсюда, терять в Москве столько лет, которые ей не принесли ничего, кроме огромной, тотальной усталости. И да, денег. Их Нина хотела потратить как можно быстрее. Ей даже эти, честно заработанные деньги, казались грязными. Неправильными. Она ведь и не знала, что крестная вынуждена работать. Не знала, что она так постарела и наверняка скрывает болячки. Не знала, что так нужна здесь.

Нина вышла из ванной только после того, как тетя Ася начала обеспокоенно стучать ей в дверь.

– Нино, ты там утонула? Если тебе воды мало и ты хочешь утопиться, лучше пойдем на море! Прямо завтра и пойдем, если дождя не будет!

– Тетя Ася, можно я посплю немного? – без особой надежды на разрешение спросила Нина.

– Ты что! Нас Валя уже заждалась!

Сопротивляться было бесполезно.

– Это я! – объявила крестная о своем приходе.

– Ася? Иди сюда, ты только послушай, что они говорят! Я тебе звонить собиралась! Мои уши не выдерживают! Нино! Дочка! Ты тоже послушай! – Валя держала у уха телефон. Крикнула в трубку: – Все, не могу говорить! У меня гости! Нет! Два часа не могу говорить! Нет, три часа!

– Что случилось? – поинтересовалась тетя Ася, удобно устраиваясь на стуле. Разговор предстоял долгий.

– Сейчас кофе сварю. – Валя побежала на кухню. – Нино, ты что приехала? В гости или насовсем? Или что случилось? Соскучилась? Почему ты в ванной так долго мылась? У вас там в Москве воды, что ли, нет? Уже ходили к жене Леванчика на шестой этаж? Скажи мне, я про дизайн ничего не понимаю, но если мне не нравится – молчать не буду. Почему всем нравится, а мне нет? Зачем она ниши выдолбила? Что у нее, посуды столько, что она шкафы туда поставит? Нет у нее никакой посуды! А эта палка, которая в вазе торчит, ты видела? Бамбук, что ли? Это модно? По мне, так этой палкой ковер хорошо выбивать, а не в вазу ставить. Если бы розы стояли, я бы поняла. А у нее это дизайн называется. Вон Ася завидует! Я не понимаю, чему там завидовать? Я могу на улицу выйти, оборвать ветки и тоже в вазу поставить! Что ты, Ася, на меня так смотришь? Пусть Нина скажет. Она в Москве много видела. Разве палки модно? Говори!

– Ну, в салонах красоты ниши делают и вазы с искусственными цветами или бамбуком ставят.

– Это что, где маникюр делают? – расхохоталась Валя. – Я так и знала! Слышишь, Ася, у жены Леванчика вкус, как у маникюрши! Скажи, Нино, а это правда, что ты хочешь Асе лоджию оплатить? Ты что, насовсем приехала? И я столько раз говорила Асе, чтобы она твои шторы повесила! У меня уже язык отсох, сколько я это говорила! Нет, она на эту тряпку любуется!

Нина поймала себя на мысли, что успела отвыкнуть от местных особенностей общения. Эти женщины слышали сквозь стены и чувствовали друг друга через потолок. Они были связаны друг с другом невидимыми нитями.

– Я сказала Нине, чтобы она ничего мне не рассказывала, – сказала крестная, – чтобы сразу мы вместе услышали. Валя, мне что-то плохо. Как ты думаешь, у Нино все хорошо? Ты ей посмотришь чашку? Помнишь, моя чашка черная была, это из-за Нины? Или из-за того, что я Мадлену хочу убить, но не могу? Знаешь, как она мне надоела? Так на нервы действует, что я мечтаю ее убить! Нет, я мечтаю подговорить Рафика, чтобы он ее на машине туда-сюда переехал. Два раза. Такая она неприятная женщина. Слушай, хоть бы лифчик надевала! Сядет около магазина со своей картонкой, грудь до колен свесит, всех покупателей пугает! Разве это прилично? Нина хочет, чтобы я уволилась. Да я и сама хочу, только вдруг у Нины проблемы? Почему она так вернулась, как счастье мне на голову?

Обе женщины внимательно посмотрели на Нину, которая с удовольствием пила сваренный Валей кофе. От такого кофе она отвыкла и наслаждалась каждым глотком. Валя с крестной говорили так, будто ее и в комнате не было, и Нину это устраивало.

– Подожди, что ты так нервничаешь? Посмотри на нее – сидит, кофе пьет. Живая, здоровая. Так радоваться надо! Приехала – значит, решила. Захочет – сама расскажет. Ты лучше сейчас меня послушай! Знаешь, что они мне сказали? Ты даже не представляешь, что они мне сказали! – Валя махнула рукой так, будто собиралась зарезать всех, кто ей сказал неприятное. – Ненавижу их! Так ненавижу, что себя ненавижу за то, что их ненавижу! Родственники все-таки. Но зачем мне такие родственники, что я от них больная становлюсь. Вот у меня сейчас так голова болит, что прямо в сердце отдает! Я им говорю, что у меня сердце болит, а они отвечают, вот прямо сейчас сказали, что это я сама виновата! Скажи, я хочу, чтобы у меня сердце болело? Нет!

Оказалось, что неделю назад к Вале приезжала младшая дочка двоюродной сестры с женихом. Показать, познакомиться.

– Знаешь, как она его называет? – Валя продолжала размахивать руками, повергая невидимых врагов направо и налево. – Артурик! Артурику этому уже за тридцать! Что я говорю? Тридцать шесть ему! А он все Артурик! Старый он для нее – ей девятнадцать лет. Не девушка, а бутон! А она на него смотрит, будто у него «мерседес» новый и квартира на бульваре, так она на него смотрит! Я его спросила – у него «мерседес» и квартира на бульваре? Она обиделась! За него обиделась! Вот правильно говорят, если Бог красоту дал, значит, мозгов лишил. Красивая девочка, но такая глупая, что я всех родственников вспомнила, не поняла, в кого. Не было у нас в роду таких глупых, чтобы совсем без мозга, кроме сестры моей двоюродной. Девочка же не виновата, что в мать пошла. За что ей такое горе? Но она же не слепая! У этого жениха живот больше, чем у жены Леванчика, чтоб она здорова была. И волос столько же – три пера на всю лысину. Как она на него посмотрела? Такая красавица! И что? Я их здесь поселила, комнату дальнюю отдала, молчала уж, как могла. Рот суровой ниткой зашила, чтобы лишнего не сказать, все ради девочки, которая ни в чем не виновата.

Ты же знаешь, у нас новая колонка. Три года назад поставила. Кондиционер поставила, колонку поставила, вентилятор новый поставила, что еще нужно? А он спрашивает: «Вода есть?» Я говорю: «Обижаешь, конечно, есть. Всегда есть. Мы же не в пещере живем!» Он так удивился, что я в первый раз обиделась. Но виду не подала. Промолчала. Э, как мне тяжело было молчать! Все знают, как я за эту колонку гордилась!

Вся многочисленная семья Вали очень радовалась новой колонке. Правда, вода текла или холодная, или кипяток. Но ведь текла! Все мылись холодной, очень удобно, в жару что, горячей мыться? А если нужна была теплая, то по старой привычке, когда воду давали по часам, горячую воду набирали в ванную и ждали, когда она остынет. Все привыкли, всем нравилось. И вот приехал этот жених младшей дочери двоюродной Валиной сестры, замерз под холодной водой, ошпарился кипятком, вылил ванную с теплой водой и был недоволен. Что он после этого сделал? Взял и передвинул рычажок на колонке, после чего из крана потекла умеренно теплая вода. У Вали все до секунды было рассчитано – сколько ждать, когда вода остынет, сколько набрать воды для стирки, как включить, чтобы кипяток лился, как повернуть, чтобы холодная шла. А тут вдруг вся схема сломалась.

– Схема сломалась, а он довольный такой был! – возмущалась соседка. – Приехал не пойми кто, не пойми из какой семьи, рычажок передвинул и считает себя самым умным! А мы, получается, такие дураки, что сами не догадались! Ходил такой гордый, как павлин, и все не мог молчать – почему это мы раньше не отрегулировали, почему батарейки не поменяли? Батарейки ему в моей колонке не понравились, так он новые поставил! Умный такой, да? Так мы согласие на свадьбу не дали! Не было в нашем роду таких павлинов ободранных, ни у кого не было! Что я, зла своей племяннице желаю? Не надо нам таких в семье. Так я ей и сказала напрямую. А она обиделась. И сказала, что Артурик хотел как лучше, а мы его сразу не приняли, настроены были плохо. Конечно, плохо, а как тут еще настраиваться? Не успел порог переступить, уже свои порядки устанавливает. Под какой водой мне мыться и как воду остужать! Да не нужна мне его теплая вода. Не понимаю я ее. Если горячая, так кипятить надо, если холодная, так в кране. Теперь они мне звонят и говорят, что я девочке судьбу сломала, Артурик жениться передумал. Они мне должны подарки везти за такое счастье! Разве нет?

Нина не выдержала и начала смеяться. Подавленное настроение, в котором она находилась последние несколько месяцев, как рукой сняло.

– Зачем ты из-за колонки девочку расстроила? – Тетя Ася тоже смеялась. – Ну повернул, тебе жалко, что ли, потом бы опять повернула назад.

– Да разве я из-за колонки? – отмахнулась Валя. – Мы у зубного поругались, когда он свое истинное лицо показал. Так показал, что я не понимаю, как моя племянница не прозрела! Да самый слепой бы видеть начал. А она опять меня виноватой сделала!

У несчастного Артурика, который так и не понял, в чем его вина, внезапно разболелся зуб. Естественно, как заверила Валя, его повезли в лучшую в городе клинику, которая только недавно открылась. Врачом был младший сын тети Луизы, у которой старший – летчик, и ходили слухи, что он поставил такое оборудование, какого и в Москве нет! Там такие лампы, что солнца не нужно! Такие салфетки, которые на стол гостям можно класть! И мебель вся белая. Цены тоже, естественно, не местные.

– Там одна пломба стоит столько, сколько весь мой мост! – кричала Валя. – Мы на себе сэкономили, но не на этом Артурике!

Естественно, воспользовавшись благовидным предлогом, посмотреть на такое чудо собрались все родственники Вали, друзья родственников и гости родственников, которых некуда было девать – не оставлять же одних! Артурика уложили в кресло, вокруг собралась толпа любопытствующих, каждый из которых по очереди заглянул ему в рот, чтобы оценить проблему. Младший сын тети Луизы, привыкший к зрителям, спокойно делал свое дело. Во-первых, мама ему сказала, что придут люди посмотреть. Во-вторых, старший брат опять прилетел раньше времени – таксисты снова не успели к встрече туристов, и тетя Луиза заклинала младшего не позорить семью. В-третьих, у Артурика был уже приличный флюс.

Он мычал и размахивал руками.

– Ему, видите ли, было неудобно, что на него смотрят! – Валя с возмущением опрокинула на блюдце чашку кофе, чтобы погадать на гуще. – Что мы там не видели? Ему что, жалко? Люди пришли специально, беспокоились за него, волновались, лучшего в городе врача ему организовали, спасибо тете Луизе, а он еще недоволен! Хотел, чтобы мы вышли! Так мы его вышли! Не нужен нам такой! Да ну его! Не хочу про него даже слова лишнего говорить! Они уехали, и что? Сестра звонит и говорит, я виновата – жениха от дома отвадила да так, что он дорогу забыл. Сгинул и даже на телефон не отвечает. Да чтоб она мне за это здоровья пожелала! А она говорит, что дочка ее, моя племянница, все глаза выплакала. Я ей так и сказала, что дуры обе, раз из-за такого павлина с флюсом плачете. Сбежал, так пусть у него бельмо на глазу вскочит! Все, не хочу про них больше!

Что у тебя, Нино, случилось? Рафик сказал, ты в аэропорту, как туристка, стояла. Не знала, куда идти. Хотя я тебе скажу, надо было с Робертом ехать, Рафик совсем обнаглел! Такие деньги берет! И не стыдно ему! Леванчик-то умер, а больше с Рафиком никто не может справиться. Роберту до Леванчика далеко. Но мы его защищаем.

– Валя, посмотри ее чашку. Совсем черная? – обеспокоенно спросила тетя Ася.

– Совсем, – ответила Валя, едва заглянув в чашку.

Нина не выдержала и заплакала.

– Нино! Дочка! – Тетя Ася подскочила и принялась ее успокаивать: – Да ты что? Почему плачешь? Такие красивые глазки сейчас красные станут!

– Тетя Ася, можно я у тебя поживу? Недолго, не знаю сколько, – попросила Нина.

– Ася! Что мы с тобой кофе пьем? Давай вино пить! Нино насовсем вернулась! Разве ты не поняла? Я поняла! – обрадовалась Валя и бросилась к холодильнику доставать еду и бутылки с вином.

– Нино, я сейчас тоже плакать буду. Ты скажи, что случилось? – спросила крестная.

– Не знаю. Ничего не случилось. Устала. Не хочу больше в Москве жить. Я дома хочу. Здесь хочу, – зарыдала Нина.

– Да кто же против? Кто же тебе не рад? – всполошилась Валя.

– Тебе нужно отдохнуть, дочка. А там видно будет, – сказала тетя Ася.

Так Нина вернулась домой, в родной город на берегу моря. Жила одним днем, отдыхала, гуляла. Тете Асе пристроили лоджию – та была счастлива. Еще повесили занавески и выдолбили две ниши в стене. Тетя Ася ушла от Мадлены и всем говорила, что счастье пришло в ее дом – крестница вернулась насовсем.

Нина знала, что долго так продолжаться не может. Она начала скучать, тосковать и не знала, куда деть свою энергию. Она понимала, что деньги скоро кончатся, а жить на что-то надо. Шансов найти работу в городе не было. И не хотелось. Ну не к Мадлене же в магазин идти продавщицей. Нине нужна была новая жизнь. Какая – она не понимала. Крестная все чувствовала.

– Нино, дочка, ты же знаешь, как я тебя люблю. Никого так не люблю, как тебя. Ты моя жизнь, – сказала однажды вечером тетя Ася. – Я тебе сейчас скажу, только ты не обижайся. Не здесь твое место. Нет у тебя здесь судьбы. Приезжай, когда захочешь, отдыхай, но не надо здесь жить.

– Тетя Ася, я в Москву не вернусь, – ответила Нина. – Я так решила.

– Кто говорит, что в Москву? Не надо! Что, других городов нет? Поезжай в нашу столицу. Там почти как в Москве.

Нина даже не думала о том, чтобы поехать в столицу.

– Ты сейчас не решай, – сказала тетя Ася, – подумай. Но там тебе будет легче и ко мне ближе – сядешь на автобус и приедешь в любой момент.

– И кто меня там ждет?

– Пока не ждет, но мы же и не говорили никому, чтобы ждали! У Мадлены там золовка живет, у Вали тоже родственники по мужу. Квартиру тебе найдем, работу найдем, не переживай. Дочка, Нино, я тебя не гоню. Но если хочешь, чтобы у меня сердце было спокойно за тебя, – уезжай. Ты еще такая молодая. Тебе люди нужны, много людей, работа нужна по душе. Тебе жизнь нужна! Сейчас послушай меня, если я неправа окажусь, вернешься в любой момент.

Нина кивнула – она знала, что уже к утру крестная найдет ей и квартиру, и работу. Так и вышло.

– Нино, ты когда едешь? – ворвалась рано утром Валя. Нина могла поклясться, что тетя Ася легла спать и никому не звонила. Эти соседки и вправду слышали сквозь стены.

– Не знаю, – растерялась Нина.

– Как не знаешь? Зато я знаю! Завтра едешь. Будешь жить у Карины. Ну, у Карины, которая троюродная сестра Лали! Что ты мне глаза большие делаешь? У Карины квартира почти в самом центре. Она к Лали поедет, а ты к ней!

– Спасибо. А это надолго?

– Конечно! Карина если к Лали уезжает, то очень надолго! – засмеялась Валя. – В последний раз на неделю уезжала, так через два года вернулась. Лали без нее совсем не может детей воспитывать – пятого ребенка ждет, вот и волнуется. Карина после четвертого племянника так радовалась, когда домой вернулась, думала, в отпуск приехала. Она так каждый раз думает – после третьего племянника говорила, что больше к Лали не поедет, пусть другую тетку вызывают. Но Лали Карину очень любит, других не хочет. И тут Лали звонит и говорит, что опять беременная. Карина в обмороке лежала, а что делать?

Не знаю, что там за квартира, я сама ее не видела, но Карина говорит, что конфетка, а не квартира. Ты не волнуйся, Карина сказала, что там соседки хорошие, она уже всех предупредила, что ты приезжаешь. Помогут тебе.

– Так быстро надо ехать?

– Конечно! Карина тебя встретит, ключи передаст. Ее уже Лали заждалась. Но ради тебя еще подождет.

– Что ты ей про квартиру говоришь, ты ей про работу скажи! – В квартиру влетела Мадлена. Она тяжело дышала и обмахивалась картонкой. – Работать будешь в банке. У меня там начальник сын племянника. Такой мальчик умный. Даже не думала, что таким вырастет, в детстве совсем неумный был. Совсем глупый был в детстве. Но какая нам разница – умный или не умный, главное, что он тебя на работу возьмет.

– Это точно? А если я собеседование не пройду? Я ведь даже резюме не отправляла.

– Ася, я ее не понимаю! Что нужно отправлять? Я уже все резюме про нее рассказала, э! Как это не возьмет? Тетя Мадлена специально звонила, просила, а он не возьмет? Да кто он после этого будет? Так что собирайся. И если он тебе плохую работу даст, то ты только скажи, что тете Мадлене позвонишь!

Нина прекрасно понимала, что ее судьба от нее не зависит. Эти женщины за нее все решили, и раз уж они думают, что ей так будет лучше, значит, так надо. Да что – думали? Они знали!

* * *

Квартира в столице оказалась уютной, действительно почти в центре – до работы можно было пешком дойти. Карина, хозяйка квартиры, встретила Нину как родную, расцеловала, обняла и уехала к Лали, которая звонила каждые пять минут и спрашивала, выехала Карина уже или еще нет.

– Уже выехала, вот прямо сейчас в автобусе сижу! – отвечала Карина, которая еще даже из квартиры не выходила. –  Еду, еду! – кричала она в трубку, продолжая наставлять Нину по поводу кранов, кастрюль, запасов кофе и прочих хозяйственных мелочей. –  Ладно, поеду, – наконец успокоилась Карина, взяв сумку, – а то Лали мне голову откусит, когда увидит. Остальное тебе соседки покажут и расскажут. Не волнуйся. Да, и пойдем я тебя в банк отведу. Гоги уже тебя ждет.

– Какой Гоги?

– Как какой? Сын племянника Мадлены!

Карина показала Нине дорогу к банку и ушла на автобусную остановку.

Гоги оказался мужчиной лет сорока, с видимой плешью и с не менее заметной сединой. Нина же ожидала увидеть если не юношу, то уж точно не мужчину средних лет. И он совсем не был глупым, как считала Мадлена. Во всяком случае, чувство юмора у него точно было.

– Что, тетя Мадлена все про меня рассказала? – улыбнулся он.

– Нет, ничего такого, – поспешила заверить его Нина.

– Странно, обычно тетя Мадлена любит рассказывать историю, как я в три года испугался собаки и она требовала, чтобы мне сменили имя.

– Почему? – не поняла Нина.

– Гоги означает «храбрый», – вздохнул директор банка. – А я, с точки зрения тети Мадлены, – трус. Ведь у меня не хватает смелости даже жениться. Что вы умеете делать? Какую работу вы хотите? Скажите сразу, чтобы я был спокоен и тетя Мадлена тоже.

– Я работала в банке, и я вас не подведу.

Гоги замахал на нее руками: мол, все в порядке.

– Когда вы хотите выйти на работу? – спросил он.

– Когда нужно, тогда и выйду, – удивилась Нина.

– Давайте так: когда будете готовы – приходите. Тетя Мадлена сказала, что вы должны отдохнуть, в театр сходить, погулять…

– Нет, я не хочу гулять. Наотдыхалась уже, – улыбнулась Нина. – Давайте с понедельника выйду. И спасибо вам большое.

Гоги опять махнул рукой:

– Не за что.

Так Нина прошла собеседование.

Не успела она вернуться домой, как в дверь деликатно постучали.

– Нина? – Перед ней стояла молодая женщина с коробкой из кондитерской. – Я Шушана. Соседка.

– Очень приятно.

– Ну что, как тебе Гоги? – Шушана по-хозяйски прошла на кухню, уверенным движением открыла шкаф, достала пачку кофе, тарелку, сварила кофе, разложила пирожные.

– Не знаю, хорошо, очень приятный, а что?

– Как что? Валя сказала Карине, а Карина сказала мне, что ты не замужем. А Мадлена сказала Вале, Валя сказала Карине, а Карина мне, что у Гоги просто не хватает смелости жениться. Его как в детстве собака напугала, так он теперь всю жизнь мучается. Вот Мадлена и подумала, что ты можешь выйти замуж за Гоги.

– Так она поэтому попросила его взять меня на работу? – Нине вдруг стало очень стыдно.

– Конечно! Стала бы Мадлена просто так суетиться!

– И что мне теперь делать?

– Как что? Работать! – Шушана налила кофе. – Потом скажешь, что тебе Гоги не понравился – и все. Придумаешь что-нибудь.

– Я так не могу. Мне правда работа нужна.

– Ты ведь из Москвы приехала? – с интересом спросила Шушана. – А почему там замуж не вышла? Зачем тогда уезжала? Ты поэтому вернулась? Что, в Москве грузин не было? Или ты за москвича хотела? Я тебе так скажу: если захочешь замуж, то надо Жужуну звать – она тебя сосватает. Она и меня сосватала. Она хоть кривую, хоть больную, хоть косую сосватает!

– Я не хочу замуж, и я не косая и не кривая, – обиделась Нина, но соседка этого даже не заметила.

– Так ты вообще красавица! Захочешь – завтра замуж выйдешь! Правда, ты странная немного, умная, это сразу видно, но ты не переживай – тебя Жужуна научит, как надо говорить, чтобы понравиться.

– Шушана, я не знаю, что сказала Валя Карине, а Карина – вам, но я приехала просто жить и работать.

– Почему ты как не родная? Зачем мне «вы» говоришь? – Теперь уже обиделась соседка. – Я тебе так скажу. Живи, работай, но если захочешь кофе утром выпить, поговорить, всегда ко мне заходи. Я детей в школу отвожу, а потом дома. Если ты не придешь, я сама к тебе приду – мне же так интересно, что с тобой дальше будет! И Ирме интересно. Вот где она?

В этот момент в дверь позвонили. Открывать пошла Шушана.

– Ирма, – поприветствовала она соседку, выкладывая еще одно пирожное на тарелку, – нам Карина все не так сказала. Она не хочет замуж. За Гоги тем более. Вот, сама на нее посмотри. И Жужуна ей тоже не нужна. Она работать хочет, а сплетничать совсем не хочет.

– С приездом, – вежливо поздоровалась Ирма, которая, в отличие от Шушаны, была более сдержанна.

– Спасибо, – улыбнулась ей Нина.

– Если что-то нужно, приходите, – предложила ей Ирма. – На нее, – она показала на Шушану, – не обращайте внимания, она только с виду такая нервная, а так нормальная.

– Ирма, что ты говоришь? Ты лучше предложи Нине зубы сделать!

Ирма передернула плечами – видимо, не в первый раз услышав такое предложение.

– Ирма – врач. Стоматолог. Она тебе такие зубы сделает, что в Москве таких не видели! Будешь улыбаться, сразу себе мужа найдешь!

Так у Нины появились две подруги – соседки. И спустя короткое время она была вынуждена признать – с ними ей повезло. Они напоминали ей родной город, Валю, тетю Асю, Мадлену… Нина не осталась одна.

Шушана – образцовая домохозяйка – была ей всегда рада, в любое время дня и ночи. Нина часто забегала к ней на кофе. Шушана была легкой, взбалмошной, крикливой, плаксивой, но в то же время доброй, ласковой, терпеливой. Ее обожал муж, а главным ее счастьем были двое сыновей-погодок, над которыми Шушана тряслась, как квочка. Мужа она безумно ревновала, устраивала ему сцены, а он смотрел на нее так, как не каждый влюбленный жених смотрит. Шушана была счастливой женщиной, которая знала про свое счастье и легко им делилась. При этом она, далеко не красавица, легко и с юмором относилась к своей внешности.

– Слушай, у меня такие глаза, – смеялась Шушана, у которой были глаза навыкате. – Если я чихну, то они выпадут!

– Как мне нравятся твои пятки! – восхищалась соседка, разглядывая ноги Нины. – У меня круглые пятки, совсем некрасивые, а у тебя правильные, тонкие, как у девочки. Куда только мужчины смотрят? Как они могут пройти мимо таких пяток? Слушай, Нина, ты хорошо подумала? Зачем таким пяткам пропадать? Тебе мужчина нужен, который будет эти пятки целовать!

– Шушаночка, я не хочу замуж.

– Так я тоже не хотела, пока своего Ику не увидела! Это меня Жужуна сосватала. Я так с Икой знакомиться не хотела, что у меня прямо болезнь началась! – хохотала, рассказывая, Шушана. – А как его увидела, так заболела. Уже по-другому. Замуж хотела, чуть не умерла! Жужуна даже говорила, что неприлично себя так вести, так сильно замуж хотеть, а что я могла с собой сделать? Когда я на Ику смотрела, у меня глаза еще больше становились! Думала, ослепну, так на него смотрела! Вот ты мне скажи, ты видела таких красивых мужчин в Москве? Нет! И не увидишь!

Шушана удачно вышла замуж, о чем она всем и сообщала. Муж, Ика, с нее пылинки сдувал. И даже то, что два родных брата Ики и их жены ненавидели Шушану, считая ее ленивой и капризной, не мешало ей жить счастливо.

– Ты не мужчина, раз так себя ведешь! – возмущались братья и золовки.

– Если бы у вас была такая женщина, вы бы тоже так себя вели! – вставал на защиту жены Ика.

– Она ему точно что-то в еду подсыпала, – судачили золовки, – может, Ику на кофе пригласить и отворот подсыпать? Она даже готовить не умеет. За нее Ика готовит. Пусть всю жизнь ест то, что сама готовит! – слали они проклятия.

Шушана стала совсем счастливой после того, как одного за другим родила двоих сыновей.

– Ика от счастья чуть с ума не сошел, а золовки своими злыми языками подавились, – хохотала Шушана. – У них ведь девочки первыми родились. А жена младшего брата никак второго ребенка родить не может. Это она от злости и зависти бесплодной стала. А я сразу двоих мальчиков. Род через Ику продолжился. И что им делать? Говорят, я специально одного за другим детей родила, чтобы Ику к себе привязать. Так правильно говорят. Пусть они так попробуют мужей привязать, как я привязала!

Шушана была образцово-показательной матерью, которая за недобрый взгляд, брошенный на ребенка, могла и загрызть. Нет, сначала бы она убила, а только потом загрызла недоброжелателя. Нина быстро поняла, что про Ику и сыновей Шушаны можно было говорить только в восторженных выражениях. С нескрываемым восхищением.

Нина поражалась женской мудрости и доброте Шушаны. В глобальном, можно сказать, вселенском, смысле она была не злой. И даже когда насылала проклятия на головы золовок, не желала им беды. И Ика знал – если что-то случится, Шушана первой бросится на помощь. Правда, Шушана могла бросаться на помощь даже в тех случаях, когда этого не требовалось. Она просто не умела по-другому. Нина поняла, что у нее нет ни единого шанса на личное пространство, имея под боком такую соседку. Если Нина один день не звонила Шушане, та немедленно прибегала с коробкой пирожных из кондитерской.

– Ты заболела? Почему пропала? Что я должна думать? Я должна волноваться? – кричала Шушана.

– Все хорошо, просто закрутилась на работе.

– Что, тебя Гоги совсем не ценит? Надо позвонить Мадлене и сказать, что Гоги тебя закрутил!

– Не надо, Шушаночка, умоляю. Все хорошо.

Гоги, надо сказать, пребывал тоже в шоке. Ему в подчиненные достался специалист высокого класса, и он не мог поверить своему счастью. Нина успевала за два дня сделать то, на что раньше требовался месяц. Гоги очень страдал, что его банк не соответствует уровню Нины.

– Что ты хочешь? – спрашивал Гоги. – Хочешь денег? Хочешь в отпуск? Только скажи, что?

– Я просто работаю, мне нравится, – отвечала Нина.

Гоги махал руками, не понимая, за что ему на голову свалилась эта молодая женщина.

– Нина, давай ты уедешь, а? Мне все говорят, что я тебя недостоин. Ты слишком много знаешь для моего банка. Слушай, у меня бывший одноклассник в министерстве экономики работает, давай ты к нему пойдешь, а? Он уже про тебя спрашивал, – чуть ли не умолял Гоги.

– А вы всем говорите, что вы меня достойны! – смеялась Нина.

– Скажи, ты точно не хочешь за меня замуж? – краснея, уточнял начальник.

– Точно, клянусь.

Они с Гоги стали лучшими друзьями и вместе планировали будущее банка, его развитие и расширение. Подолгу засиживались на работе, вместе ужинали, и все вокруг были уверены, что они скоро поженятся. Больше всех радовалась Мадлена, которой кто-то докладывал о том, что ее план удался – Гоги без Нины жить не может, только ее и видит, если она на пять минут опаздывает, он ее на улицу встречать выходит.

Нине же действительно нравилось работать. Наверное, впервые за долгое время. Гоги давал ей полную свободу действий, поддерживал, и она искренне хотела ему помочь, доказать, что он не зря взял ее на работу. Ей было интересно с Гоги, он ее понимал с полуслова, они были как брат и сестра, но ничего большего. Она была счастлива обрести такого друга, а он искренне и всей душой ценил то, что она делает, и собирался сделать ее старшим партнером.

– Ты неправильно себя ведешь, – твердила ей Шушана, – ты его завлекать должна как женщина. Он же думает, что ты компьютер, а ты покажи ему, что ты женщина!

– Шушаночка, у меня все хорошо.

– А у меня все плохо.

– Что случилось?

– Ика на меня стал плохо смотреть.

– Как это?

– Мне кажется, он меня не так сильно любит.

– Шушана, он тебя на руках носит.

– Носит, – согласилась соседка, – но знаешь, без энтузиазма носит.

Нина только улыбалась. Она уже знала, что если Шушана что-то вбила себе в голову, то она вобьет это в голову и Ике, и всем соседям. При этом соседка не разменивалась на мелочи, а действовала сразу масштабно. Решив, что муж теряет к ней интерес, она решила привлечь его внимание.

Шушана была женщиной современной, следила за новостями из жизни звезд и в один прекрасный момент пришла к выводу, что надо непременно чем-то заболеть. Тогда уж Ика точно будет носить ее на руках с энтузиазмом. Вон, у одной голливудской звезды – биполярное расстройство, у другой красавицы – клептомания, у третьей – анорексия. Да мало ли болезней! И Шушана решила, что ей тоже нужна модная болезнь.

– Мне кажется, я болею, – тяжело вздыхая и закатывая глаза, сообщила Шушана мужу.

– Чем болеешь? Где болеешь? – перепугался Ика.

– Пока не знаю, – призналась Шушана, – но точно болею. Так болею, что очень тяжело болею.

– Шушаночка, может, врача вызвать?

– Нет! Не надо врача! Я Ирме позвоню. – Шушана перепугалась, что ее план пойдет насмарку.

– У тебя зубы болят? – уточнил обеспокоенно Ика.

– При чем тут зубы? Ты думаешь, что если Ирма – стоматолог, она только в зубах понимает? – возмутилась Шушана.

– Да, я думаю, что так, – ответил Ика.

– Все, иди, ты на меня сейчас плохо действуешь! – воскликнула Шушана.

Как только Ика вышел за дверь, Шушана позвонила Нине.

– Я болею! Приходи!

То же самое она сообщила Ирме.

Когда Нина прибежала к соседке, Ирма уже сидела у постели умирающей.

– Шушаночка, что случилось? Может, врача вызвать? – Нина не знала, чем помочь.

– Что вы все заладили, как попугаи! Врача, врача! Я уже вызвала врача – Ирма, разве ты не врач? Я еще не знаю, чем болею! Ика ушел?

– Ушел, очень расстроенный ушел, – ответила Ирма.

Шушана тут же вскочила с кровати и побежала варить кофе. Пока варила, рассказала, что ей нужна очень модная болезнь, желательно неизлечимая, но не очень опасная. Чтобы Ика испугался, но не сильно. И чтобы заботился, но не как об умирающей. Шушана поделилась и новостями из жизни голливудских звезд.

– Нет, если биполярное расстройство, то ты психическая. Ика очень испугается, даже я бы испугалась, – посоветовала Ирма.

– А за клептоманию можно и в тюрьму угодить, – поддакнула Нина.

– Анорексия тоже не подходит, что это за болезнь, когда есть не можешь? Я вот не есть не могу! – расстроилась соседка. – Тогда что? У меня уже так голова болит, я столько думала, что сейчас я и на самом деле с ума сойду! – воскликнула Шушана.

– Если тебе нужна больная голова, то у тебя мигрень, – спокойно сказала Ирма.

– Точно! У меня мигрень! Даже придумывать ничего не надо! – обрадовалась Шушана. – Нина, а мигрень – модно?

– Очень модно, Шушаночка. Изысканный, элегантный, до конца не изученный недуг, – расхохоталась Нина. – Да еще описанный в художественной литературе.

Ирма хмыкнула.

Поставив себе диагноз, Шушана принялась усердно болеть. Она ложилась на пол и слабым голосом просила Ику задвинуть занавески, выключить свет, включить вентилятор, выключить вентилятор, забрать сыновей из школы, отвести сыновей в школу, приготовить обед, снова включить вентилятор.

– Ирма! Шушане плохо! – прибегал к соседке перепуганный Ика. Он уже позвонил всем родственникам, сообщил о болезни жены, и все родственники, особенно золовки, посоветовали Ике дать Шушане спокойно умереть, отчего всем сразу станет легче.

– Спаси Шушану! – умолял Ика, и безотказная Ирма бросала домашние дела и шла спасать соседку.

– Ика, я стоматолог, давай я ей зуб вырву! – предлагала соседка. – Если ее спасать нужно, то ты спасателей зови, а не меня!

– Шушаночка только тебе верит! – восклицал Ика. – Умоляю, Ирма, она совсем почти умирает!

– Ика, я тебе сейчас скажу то, что не должна говорить. И при Шушане сделай вид, что ты ничего не слышал. Просто оглох. Я тебе даже справку дам, что ты глухой.

– Что? Сколько ей осталось? – Ика сам уже чуть не с инфарктом готов был лечь.

– Много, Ика. Так много лет ей осталось, что ты даже не представляешь, – отвечала Ирма. – Послушай жен своих братьев, уже убей Шушану и дай мне спокойно ужин приготовить. Как человека тебя прошу.

– Хорошо, хорошо, ты сейчас ее вылечи, а в следующий раз я врача вызову!

Ирма заходила в квартиру и наблюдала, как Шушана удобно разлеглась на полу в красивой позе. Ирма мочила полотенце и обтирала умирающей лоб.

– Шушана, хватит уже. Надоел твой спектакль. Если не прекратишь, я в следующий раз тебя задушу. Клянусь! – шептала Ирма, чтобы Ика не слышал.

– Ах, я такая больная, мне так плохо! – Шушана уверенной хваткой держала за руку мужа.

Приступы мигрени случались все чаще. Однажды Ика позвонил Ирме ночью. Шушана, как он объяснил, лежит на полу и говорит, что умирает. Вот прямо сейчас умирает. У Ирмы как раз накануне разыгрался радикулит, да так, что ни сесть, ни встать. Даже с работы пришлось отпроситься.

– Ика, она не умрет, вот чем хочешь поклянусь, не умрет она. От моей руки умрет, но не от своей головы, – ответила Ирма. – Можно я утром приду?

– Нет! – воскликнул Ика. – Она сейчас умирает! Вот! Даже дышать перестала! Ирма, что делать? Как я без нее жить буду?

– Очень хорошо ты будешь без нее жить! Счастливо будешь жить. И твои родственники будут радоваться! Праздник устроят.

– Что ты такое говоришь? Я не понимаю! Не хочешь Шушану спасать, меня спаси! – взмолился Ика.

Ирма, тяжело вздохнув, кое-как сползла с дивана, проклиная и себя, и Шушану, и Ику заодно, и поднялась к соседке. Ика в это время позвонил не только родственникам, но и Нине, которая тоже попросила разрешения прийти утром.

– Она сейчас умирает! – прокричал Ика, и Нине тоже пришлось идти к соседке.

С Ирмой они встретились на лестничной площадке.

– Если она не умрет, я ее сама убью. Нет, сначала оторву ей голову, а потом задушу! – пообещала Ирма.

– Ты сама ей этот диагноз предложила, – напомнила Нина, которая тоже мечтала вернуться в кровать и уснуть.

– Нет, я ее не убью, я ее отравлю. Пусть помучается перед смертью, – заявила Ирма.

Шушана лежала на полу и делала вид, что не может дышать. Ирма попыталась наклониться, но радикулит напомнил о себе прострелом в поясницу.

– Ой, – ахнула соседка и схватилась за спину. – Что ты лежишь на полу? – закричала она Шушане. – Ты на кровати умирать не можешь? Быстро ложись на кровать и там умирай! Не могу я к тебе наклоняться!

Шушана немедленно прекратила умирать, бодро подскочила и перебралась на кровать. Ирма плюхнула ей на лоб мокрое полотенце, даже не отжав его, и пошла домой. Нина тоже хотела уйти, но Шушана ее остановила.

– Нина, ты меня тоже бросаешь? Как Ирма так могла сделать? Как она себя повела? Ты видела? – Шушана была так возмущена, что забыла про умирание. – Она не вошла в мое положение! Больше ей слова не скажу! – объявила она, повернулась к стене и немедленно уснула. Даже подхрапывала. Нина пошла домой.

Утром она пришла к Ирме спросить про радикулит.

– Она нас замучает своими мигренями! – пожаловалась Ирма, – надо что-то делать, у меня уже никаких сил не осталось! Если она еще раз мне про свою голову скажет, у меня мигрень начнется!

– А что делать? Вчера она заявила, что слова тебе не скажет, так обиделась. Мне кажется, она уже сама поверила в свой диагноз. Психосоматика, – ответила Нина.

– Да, очень похоже, – согласилась Ирма.

– Надо ей новый диагноз придумать, чтобы она про старый забыла.

– Это ты правильно говоришь! Знаешь что? Ты ей скажи, что у вас в Москве есть верное средство от мигреней! – хихикнула Ирма. – Мужчина называется. Скажи, что все звезды так лечатся! Скажи, что ее Ика должен лечить!

– Сама ей скажи! – расхохоталась Нина. – И заодно Ике.

– Если я ей скажу, она не поверит, а если ты скажешь, что это самое модное лечение, то точно поверит. И будет Ику мучить, а не нас. Ику жалко, но если он хочет быть ослом, то я из него коня не смогу сделать! Слушай меня. Ты скажешь Шушане между делом, что ее мигрени из-за того, что у нее мало личной жизни! Нужно больше! Намекни, ты это умеешь.

– Как я это скажу? У меня язык не повернется!

– А меня тебе не жалко? Я бы сама сказала, но она же со мной не разговаривает! Бог услышал мои молитвы – хоть радикулит спокойно вылечу. Ну что тебе, сложно? Всем хорошо будет – и мне, и тебе, и Шушане. Ике, наверное, тоже хорошо будет, чтоб он был здоров! – хохотала Ирма.

– Ей очень повезло с Икой, – заметила Нина.

– Это ей с Жужуной повезло, – ответила Ирма. – Я знаю, что ты не любишь сплетничать, но я сейчас сплетничать начну. Когда я говорю, у меня спина меньше болит.

На Шушану, как рассказала Ирма, в молодости никто не смотрел, родители приданое богатое собрали – и то никто не зарился.

– Она же страшная была, как лягушка, – маленькая, кругленькая, глаза навыкате. Только Шушана считала себя красавицей. А ноги? Ты видела ее ноги? У нее такие толстые щиколотки, что за нее в два раза больше нужно было денег дать! Никто уже и не ждал, что она мужа найдет, родители к Жужуне обратились. Она им Ику и нашла. Жужуне столько гонорара заплатили, что я за такие деньги им бы пятерых женихов нашла! Где его глаза были тогда? Но он как увидел Шушану, так сразу влюбился. А когда за ее толстые щиколотки еще и приданое хорошее пообещали, так Ика плясал от радости, своему счастью не верил. Родители Шушаны и Жужуна тоже не верили, что с первой попытки жених нашелся, и до последнего боялись, как бы Ика не прозрел и передумал жениться. А на него как помутнение нашло. Я думаю, ему Жужуна приворот устроила, гипноз. Чтобы он ничего не соображал. Когда нашу Шушаночку родственники жениха увидели, так у них такой культурный шок случился, что они замолчали. Онемели от ужаса. Шушана же что думает, то и говорит. Родственники Ики тогда решили, что невеста ему что-то подсыпала. Ты знаешь, что Шушана хмели-сунели в пирог кладет? Ну что за женщина? Кто кладет в пирог сунели? Правильно говорят ее золовки – пусть она до конца жизни ест еду, которую сама готовит! Если она будет предлагать тебе хинкали, сразу отказывайся. Я один раз ела, так чуть не умерла потом. Слушай, а Ика ест и не жалуется.

Ика у Шушаны первый и последний мужчина! Она этим гордится и всем рассказывает! Так вот ты ей скажи, что у нее голова должна болеть по другому поводу – что ей своего Ику сравнить не с кем! Ох, как у нее голова заболит! Она Ику замучает! Да еще на сторону начнет поглядывать. Нам хоть будет о чем посплетничать. Так ей и скажи – мужчина ей от головы нужен!

– Шушана добрая и искренняя, поэтому ее Ика и полюбил, – сказала Нина, – она легкая, это ведь важно для семейной жизни.

– Да, с нее как с гуся вода! – подтвердила Ирма. – Пригласит в дом, а унитаз не чищен, полы не мыты. Ну и что? Пирог закажет в ресторане, сама руки мукой испачкает для виду и ходит гордая. Я одного не могу понять, как она Ику на свою сторону перетянула? Так, что он ни братьев родных, ни жен их не слушает? Вот ты мне скажи, она такая умная, что все так подстроила, или такая дура, что ей все на голову валится?

– Какая разница? У нее двое сыновей. И семья настоящая.

– Так ты ей скажешь или мы так и будем к ней по ночам бегать?

– Скажу. А как вы помиритесь?

– Я тебя умоляю. Она уже завтра позвонит! Хоть бы послезавтра позвонила, я бы еще один день спокойно прожила.

Нина передала Шушане верный рецепт для лечения мигрени. От столичных звезд, так сказать. Шушана сначала была в восторге, а потом начала нервничать. Она звонила Нине на работу и спрашивала, нужен ли ей любовник по медицинским показаниям или достаточно Ики? А если любовник, то это же лучше подействует? И можно ли в этом случае поставить Ику в известность или не стоит? Ведь тогда же получается, что это не измена, – или все-таки измена? А родственникам нужно говорить? А как найти любовника? Где их ищут? Или по знакомым искать? Нужно ли предупреждать, что любовник нужен исключительно для лечения тяжелой болезни, или не нужно? А сколько берут такие люди?

Нина не хотела смеяться над подругой, но втайне была даже рада – Шушана перестала лежать на полу. Нина ответственно заявила, что от мигреней лучше всего помогает законный муж, и все закончилось очень даже хорошо. Так хорошо, что даже Ирма не ожидала. Шушана воспылала страстью к собственному мужу и стала просить Нину, чтобы та отвела мальчиков в школу. Она встать не могла после бурной ночи. Ика тоже был счастлив и с новой, прямо-таки невиданной страстью защищал жену от нападок своих родственников. Золовки немедленно решили, что Шушана подсыпала мужу новую порцию приворотного зелья…

Шушана, перестав болеть головой, вдруг с энтузиазмом занялась воспитанием сыновей. Старшего она определила на музыку.

– Ика так играл на гитаре… – мечтательно закатывала она глаза. – Пусть Тенгиз тоже играет. Тогда он встретит женщину, похожую на меня, а не на его теток. Эти сплетницы не ценят искусство. У Тенгиза такой слух! Он слышит, как муха летит. Пусть ходит к Русико. Очень удобно – в соседний подъезд.

Тенгиз, который и вправду любил убивать мух и отрывать им крылья и лапки, совершенно не собирался заниматься гитарой. Слуха у него никогда не было, и вряд ли он мог бы развиться. Русико – учительница музыки – ни за что в жизни не сказала бы Шушане правду, что Тенгиз гудит на одной ноте и мучает ее любимую кошку. Даже кошка кричала в такт, когда мальчик дергал ее за хвост. Но Шушана могла убить не то что за плохое слово в адрес сына, но даже за недобрый взгляд, брошенный в его сторону. Матерью она была остервенелой, истеричной и могла порубить на мелкие кусочки, как кусок телятины на оджахури, любого, кто посмел бы сказать, что у ее сына нет слуха.

Спустя некоторое время после того, как у несчастной Русико появился новый ученик, она уехала к родственникам в дальнюю деревню под благовидным предлогом – племянница троюродной сестры выходила замуж. Девочку она никогда не видела, но бежала желать ей счастья со всех ног. Заодно забрала с собой и кошку, которая буквально вопила, оповещая весь подъезд о том, что Тенгиз поднимается по ступенькам. Вместо себя Русико оставила старшего сына Гию, который давал вместо матери частные уроки. Нина еще не до конца привыкла к местному укладу, поэтому не удержалась и спросила у Шушаны:

– А этот Гия тоже хорошо играет?

– Нет, он совсем не играет! – ответила Шушана. – Зачем ему?

– Как же он учит, если сам не умеет? – не поняла Нина.

– Так у него же мама учительница!

– Хорошо, Русико – учительница, но при чем здесь ее сын?

– Вот ты странная, – возмутилась Шушана. – Зачем ему играть, если мама учительница? Вот Арменка всегда лечила Тенгиза. У нее папа – педиатр. Она мне любой диагноз по телефону ставила! Она бухгалтером работала, ну и что? Если у нее папа – педиатр, это же передается по наследству!

– Шушаночка, как это может передаваться? Профессия – это же не нос, не подбородок, даже не уши…

– А голова, скажешь, не передается? Голова ни при чем? Все знания где? В мозгу! А мозг – в голове! Так-то!

Переубедить Шушану было невозможно. Как уж Гия преподавал гитару, никто не знал. Но Тенгиз ходил на занятия с удовольствием. Стоило ему взять дома гитару в руки и тренькнуть по струнам, Шушана заламывала руки в приступе восторженного восхищения. Такие успехи делает мальчик! Так играет! Никто так не играет! Шушана звонила всем родственникам, даже золовкам, и требовала, чтобы Тенгиз сыграл в трубку. Золовки говорили Ике, что старший сын очень похож на мать, и Ика был счастлив, слыша такой комплимент.

Шушане некуда было девать неуемную энергию, и она решила переключиться на Нину – всерьез заняться сватовством и непременно найти ей мужа.

– Не надо, Шушаночка, – просила Нина.

– Как не надо? Всем надо, а тебе не надо? Давай я тебя с Дато познакомлю. Он такой хороший! Я его так люблю! Он женщин очень чувствует!

Про Дато, который был другом Шушаны еще со школы и которого она «опекала», Нина много слышала, но никогда его не видела. Да и желания не возникало.

– Он же гей, ты сама говорила. – Нина не знала, то ли смеяться, то ли удивляться.

– Мало ли я что говорила? Он не гей, он несчастный человек. Сам не знает, чего хочет. О нем и позаботиться некому. Только я о нем забочусь. Ему женщина нужна, – размахивала руками Шушана.

– Может, мужчина? – уточнила Нина.

– Что ты говоришь? Он просто еще не определился! Если он встретит достойную женщину, сразу нормальным станет! Между прочим, никто из его родных не знает, что он гей, так что ты не волнуйся – никакого позора, а семья у него очень хорошая. Тебе все рады будут! О себе не думаешь, о нем подумай – доброе дело сделаешь, целую семью счастливой сделаешь! Дато очень страдает, так страдает, что у меня сердце разрывается. Ему ведь тоже определенность нужна. А то сегодня он с женщиной, завтра с мужчиной, тут сколько нервов надо иметь! Кто такой стресс выдержит? Его родные спать не могут, так мечтают, чтобы Дато наконец женился! Сколько лет уже глаз не смыкают! Давай ты станешь достойной женщиной?

– Нет, Шушана, пусть другая будет. Я недостойна, – хохотала Нина.

– Лучше такого взять, чем никакого, – обижалась подруга. – Хочешь одна остаться? И меня несчастной сделать? Что я скажу Карине и что она скажет Вале? Что я за тобой плохо присматривала, раз даже свидание тебе не смогла устроить! Себя не жалеешь – меня пожалей!

– Шушаночка, я тебя жалею, – продолжала смеяться Нина. – Только я не хочу замуж за гея. Совсем не хочу.

– Тогда выходи замуж за Гоги! Мадлена будет так рада! – тут же предлагала нового жениха Шушана.

– Если я найду себе жениха, ты первая об этом узнаешь, – пообещала Нина.

Конечно, на работе у Нины были коллеги-мужчины, которые оказывали ей знаки внимания. Девушки смотрели на нее косо – всех мужчин забрала. Зачем забрала, если не надо? Пусть отдаст тем, кому надо! И если она с Гоги сидит, то зачем ей другие? Почему не может определиться? После одного случая Нина вообще зареклась появляться где-либо в мужском обществе. Она задержалась на работе допоздна, и Джаник – коллега, очень хороший милый парень, который вызывал искреннюю дружескую симпатию, – предложил ее проводить. Нина не стала отказываться. Они шли по бульвару, когда Нина услышала крик:

– Нина, Нина! Кто это с тобой идет? Скинь его с плеча немедленно! Слышишь? Скинь его с плеча! Он тебе не подходит! Я отсюда вижу, что не подходит! Кто это? Пусть повернется, чтобы я его разглядела! Нет! Пусть не поворачивается! Я по его спине поняла, что он мне не нравится!

Оказалось, что в этот момент в маршрутке ехала Шушана, которая чуть из окна не выпала, увидев Нину в сопровождении мужчины. И немедленно высказала свое мнение. Все пассажиры маршрутки высунулись из окон и обсуждали бедного Джаника, который мечтал провалиться сквозь землю. Водителю велели «ехать так медленно, чтобы вообще остановиться». Маршрутка дружно решила, что Джаник Нине не пара. Сказали бы эти люди что-то другое – Шушана бы всех из машины в тот же момент выкинула.

– Нина, куда ты с ним идешь? Мне ты можешь сказать! Я никому не скажу! – продолжала кричать Шушана из окна маршрутки.

– Куда хочу, туда и иду, – рассердилась Нина и демонстративно взяла несчастного Джаника под руку.

– Что теперь будет? – шептал он, надеясь, что ему не придется жениться на Нине.

– Ничего не будет. Другой дорогой пойдем, – ответила Нина. – Надоели!

– Нина, я вас очень уважаю, но можно я дальше не пойду? – Джаник покраснел, побледнел и попытался высвободить руку. – Понимаете, у меня невеста есть…

– Джаник, я очень рада, что у тебя есть невеста, – заверила его Нина. – Мы же коллеги, просто коллеги.

– Что я ей скажу? Нас полгорода видели. – Юноша был искренне расстроен.

– Господи, что же это такое? Джаник, если надо, я лично скажу твоей невесте, что ты просто меня провожал до дома.

– Нет! Только не надо ей это говорить! А что скажут ее родственники? Нина, не обижайтесь, я пойду, можно? – Джаник был похож на школьника, который отпрашивается у учительницы в туалет.

Нина пожала плечами и отпустила несчастного кавалера. Когда она подошла к подъезду, подруга уже ждала ее. Рядом с домом была кондитерская, и Шушана в очередной раз обещала вырвать владельцам трубу, чтобы те не травили ее ванилью.

– Закрой перегородку! Пусть в другую сторону дует! – кричала она хозяйке, которая сидела на раскладном стульчике перед служебным входом, обмахивалась веером и била себя по ногам веткой. Все нижние ветки деревьев в их дворе были оборваны – хозяйка кондитерской подходила к дереву, срывала ту, до которой могла дотянуться, и с остервенением лупила себя по ногам – отгоняла комаров.

Нина подумала, что хозяйка – вылитая Мадлена. Только вместо картонки – веер.

– Ветер сюда дует, я что, виновата? – спокойно отвечала она Шушане.

– Ветер будет дуть, куда я скажу! Пусть в ту сторону дует! – кричала Шушана. – Я уже спать не могу от твоей ванили! У меня ваниль уже во всех местах!

– Так радуйся. – Кондитерша была невозмутима. – Освежитель воздуха не нужен.

Шушана заламывала руки. Но едва она увидела Нину, шедшую с остановки, тут же сменила тему.

– Ты как хочешь, но я буду тебя замуж отдавать! – заявила она, и хозяйка кондитерской кивнула в знак согласия. – У меня все спрашивают, почему моя подруга – такая молодая и красивая – без мужчины. Что я должна отвечать? У меня нет столько мыслей, чтобы придумать ответ. Ты не себя, ты меня в неудобное положение поставила. Особенно сегодня! Я про твоего Джаника уже все узнала. Это же был Джаник? Так я тебе скажу – у него есть невеста. Из очень хорошей семьи. И богатой. Если он так себя вести будет, с каждой встречной гулять, всего лишится – и невесты, и работы. Его будущий тесть в банк устроил.

– Шушаночка, я не каждая встречная, – устало объяснила Нина. – Джаник просто предложил меня проводить, потому что поздно. И передай всем своим осведомителям, что мы с ним коллеги, что он очень любит свою невесту и сбежал от меня как ошпаренный.

– Да? Что, он слова своего не держит? Раз сказал проводит, значит, проводить должен был! Какой он после этого мужчина?

– Шушана, ты его так напугала, когда из маршрутки кричала на весь город, что любой бы сбежал.

– Ничего не хочу больше слышать. Тебе нужно замуж!

– Шушаночка, я так устала, давай я завтра замуж пойду? – примирительно попросила Нина.

– Конечно, завтра. Кто говорит, что сегодня?

Нина кивнула и пошла в подъезд. Но вдруг остановилась.

– Шушаночка, а что завтра будет? – спросила она, чувствуя подвох.

– Как что? Завтра Жужуна придет! Я ее уже вызвала! Из маршрутки ей позвонила, когда тебя увидела! – ответила соседка.

– Жужуна? – не поняла Нина. – Та, которая ниткой эпиляцию делает?

– Не знаю, какую эпиляцию, но усы она очень хорошо дергает! У меня вон уже все колется. Ты тоже придешь. Она тебе усы уберет!

– У меня нет усов.

– Хорошо, не хочешь усы – бороду тебе уберет!

– Шушаночка, у меня нет бороды.

– Что ты такая капризная стала? Брови у тебя есть? Тогда она будет тебе брови щипать! Утром приходи!

– Шушаночка, мне не надо брови!

– Сейчас не надо – завтра надо будет! Вот мне тоже не надо было, чтобы у меня борода росла! Усы еще ладно – Ике нравится. А борода не нравится! Что я, виновата? Зато у меня руки гладкие. Я Ике говорю – скажи спасибо, что у меня руки гладкие, не такие, как у жен его братьев! У них такие руки, как у обезьян! И ничего, ходят, даже не стесняются! И вообще – Жужуна должна на тебя посмотреть!

– Зачем?

– Как зачем? Она же тебя сватать будет!

– Очень хорошая сваха, – вмешалась кондитерша. – Она мою крестницу так хорошо посватала, что я ее больше не вижу! Характер у нее был – ни одному мужчине такую жену не пожелаю. Только Жужуна смогла ее замуж выдать. Теперь ее муж так мучается, так мучается, зато нам хорошо! Шушана, если Нина не хочет, пусть Жужуна мне усы уберет!

– Если закроешь свою трубу! – немедленно начала торговаться Шушана.

– Хорошо, закрою, но тогда и брови пусть мне уберет! – Кондитерша тоже умела вести торги.

– Слушай, ты меня сейчас не делай нервной! Закроешь трубу, я скажу Жужуне, что у тебя уже усы отросли, – возмутилась Шушана.

– Хорошо, хорошо, только успокойся, ты еще громче всем расскажи, что у меня усы. – Кондитерша пошла на попятную.

– Мне не нужна сваха! – возмутилась Нина.

– Это мне сваха была не нужна! – воинственно сказала Шушана. – Меня Ика и без свахи бы замуж взял. Так взял, что не отпускает. А тебе нужна! Такого, как мой Ика, она тебе не найдет, но чего-нибудь подходящее подыщет.

– Кого-нибудь…

– Тебе и чего-нибудь сгодится, ты меньше умная будешь, кого-нибудь сама сделаешь! Слушай, я не сказала Жужуне, что ты слишком умная… – Шушана занервничала. – Ты завтра помолчи больше.

– Да, лучше молчи, – согласилась хозяйка кондитерской. – Только ты, Шушана, тоже молчи, как тебе Жужуна Ику сосватала. И скажи Жужуне, что и мне брови нужны.

– Трубу завтра закрой, как человека тебя прошу. Будут у тебя и усы, и брови! – отмахнулась Шушана.

– Закрою, закрою, Жужуна ваниль тоже не любит. Но учти, не ради своих усов я это делаю, а ради Нины! Такая девушка хорошая. Такую сосватать – одна радость.

Утром Нину разбудил телефонный звонок. На домашний телефон ей звонили только Шушана, Ирма и Ика. Нина нехотя взяла трубку.

– Ты что? Спишь еще?! – возмущенно прокричала в трубку Шушана.

– Уже встала.

– Я вижу, как ты встала. Жужуна сейчас придет. Я что звоню – ты макияж сделай или приходи сейчас – я тебе сама сделаю.

– Зачем?

– Как зачем? Что Жужуна скажет, если тебя увидит? Правильно! Ничего не скажет. А так увидит, что ты нормальная девушка, глаза у тебя есть, губы. Ей легче работать будет. И золото надень. Пусть видит, что у тебя есть золото. Я тебе свое не могу дать – Жужуна мое все видела, сразу поймет. Так что давай, собирайся. Ирма тоже придет. Обещала браслет принести для тебя.

Нина решила не спорить, не задавать вопросы, на которые она не получит ответов, а просто на все согласиться. Если Шушана решила продемонстрировать Нину свахе, так оно и будет. Оставалась одна надежда: Нина не понравится Жужуне и та откажется выдавать ее замуж. Нина натянула джинсы и футболку, подкрасила ресницы и решила, что для Жужуны и так сойдет. Выбрала любимые серьги – на самом деле серебро с фианитами, но такой искусной работы, что все принимали за белое золото с бриллиантами. И при всем параде спустилась к Шушане.

Ирма уже сидела на кухне, вжавшись в стену, и пила кофе. Жужуна – огромная, просто безразмерная женщина в черном обтягивающем платье – крутила на пальцах суровую нитку. Поскольку Жужуна заполнила собой всю кухню, Нина предпочла постоять. Шушана кричала куда-то вверх и вдаль, жалуясь на родственников, как догадалась Нина. На столе стояла огромная коробка с разнообразными пирожными – видимо, хозяйка кондитерской передала.

– Они называют меня интригантка! – возмущалась Шушана. – Да, я такая интригантка! А что мне остается? Вот они должны были приехать, сходить на кладбище, стол сделать. И где они? Не позвонили! Не подтвердили визит! Мы были у них на кладбище, стол сделали, а они нет! Как их назвать после этого?

– Эфэристы! – сказала Жужуна.

– Вот! Правильно! Эфэристы! Ладно, никто не заставляет на кладбище ехать, но стол пусть сделают, как положено!

– Ты опять с золовками поругалась? – уточнила Нина.

– Да я с ними не ругаюсь! – не могла успокоиться Шушана. – Я их ненавижу! Так ненавижу, как они меня ненавидят! Это они еще не знают, что у меня бабка цыганка была. Да я могу их глаза съесть, так их видеть не могу!

– Шушана, успокойся, съешь лучше шу, – попыталась разрядить обстановку Ирма.

– Слушай, вот как она шу делает? – Шушана взяла себе пирожное, размером с небольшой торт. – Я тоже шу делаю, очень вкусное шу, но она… Я ей даже трубу готова простить. Сколько раз рецепт спрашивала, она не признается. Жужуна, может, ты ей так брови выщипаешь, что она рецепт расскажет?

– Нино, ешь шу, – предложила Ирма.

– Нет, спасибо. – Нина так и не научилась завтракать пирожными и уж тем более шу гигантских размеров.

– Тебе можно кушать. У тебя ноги худые, – заметила Жужуна, бросая на Нину оценивающий взгляд. – Пока ноги худые, диета не нужна, можно кушать.

– А мне очень диета нужна! Только я не могу ее держать! – пожаловалась Ирма. – Не могу похудеть. Вот утром сажусь на диету, ем мацони с медом. И сразу срываюсь – кушаю пирожное с кофе. Рядом с работой еще кондитерскую открыли! И что – я должна мимо идти? Да полгорода в эту кондитерскую специально ездит, а мне по дороге. Меня никто не поймет, если я не зайду. Очень я люблю поесть. А когда уже не влезает, я еще пальцем могу запихнуть.

– Тебе же не надо выходить замуж? – уточнила Шушана, которая, видимо, решила поженить всех вокруг сразу.

– Нет! Не надо! Была я там, мне не понравилось! А то ты не знаешь, как я мучилась! – воскликнула Ирма.

– Ты лучше шу кушай, не надо сейчас такое говорить! Пусть рот будет занят! Не понравилось ей! – прикрикнула на нее Жужуна. – Зачем ты мне девочку пугаешь? Она тебя послушает и решит, что ей тоже замуж не надо! А ей надо! Нина, что ты стоишь? Садись, сейчас я и тобой займусь.

Нина присела на краешек и с ужасом смотрела на сваху, которая подрабатывала домашней эпиляцией. Или наоборот.

Она скрутила нитку и нависла над Шушаной, которая покорно подставила ей лицо. Жужуна крутила на пальцах нитку и даже не смотрела на клиентку.

– Ты думаешь, я не вижу? – засмеялась Жужуна.

Да, у Нины было такое подозрение.

– У меня минус три и астигматизм. Но зачем мне глаза, когда есть уши? Я по звуку все делаю. У тебя Шушана, не волосы, а струны, очень жесткие. Еле выдираются. Ну как? Посмотри мне в глаза!

Жужуна закончила с Шушаной и нависла над Ниной. Та послушно посмотрела на сваху. Проблема была в том, что глаза у Жужуны смотрели в прямо противоположные стороны и понять, в какой глаз нужно смотреть, было невозможно. Нина решила смотреть в правый, который не так сильно косил.

– Ты не понимаешь? В глаза мне смотри! – обиделась Жужуна, и Нина стала смотреть в левый.

– Лучше наверх смотри, если не можешь нормально! – скомандовала Жужуна и принялась выдирать Нине брови. Судя по звуку, лишних бровей у Нины было много.

После того как с процедурой было покончено, Жужуна села есть шу и пить кофе.

– Странная ты, – сказала Жужуна, пристально оглядывая новую клиентку. То есть Нине казалось, что сваха смотрит на нее, поскольку понять точно, куда направлен ее взгляд, было сложно. – Ты вот сейчас что делаешь?

– Кофе пью, – покорно ответила Нина.

– Нет! Ты оскорбляешь мой глаз! – торжественно заявила Жужуна. – Посмотри, как ты одета! Ты и на свидание так пойдешь? Нет! Ты не опозоришь Жужуну. Показать тебе нечего, это правда, значит, тебе такой муж нужен, чтобы, э… рассмотрел тебя.

– Да ей никто не нравится! Я ей Дато предлагала – не хочет! – поддержала разговор Шушана.

– Правильно не хочет! – встала на защиту Нины Ирма.

– Я знаю, кто тебе нужен! – воскликнула сваха и отложила пирожное. – Тебе Манана нужна!

– Кто? – Нина, Шушана и Ирма спросили одновременно.

Но Жужуна держала театральную паузу, прихлебывая кофе.

– Манана, – наконец, тщательно прожевав пирожное, ответила сваха. – Если она понравится Манане, значит, я сделала свое дело.

– Кто такая Манана? – все еще не понимала Нина.

– Как кто? Твоя будущая свекровь! – объявила Жужуна.

– Эта та Манана, у которой сын Мераби? – ахнула Шушана. – Ему тридцать пять, и он еще не женился, потому что Манана невест перебирает, как зелень на базаре?

– Тридцать четыре, и Манана перебирает, потому что очень сына любит. Слушай, ты не хочешь своим сыновьям хороших жен? Тоже будешь выбирать! Да ты так выбирать будешь, что я с того света смотреть буду и радоваться, что не я тебе невестку выбираю.

– Как не ты, а кто? – испугалась Шушана. – Нет, Жужуна, ты не должна умереть, пока моим сыновьям жен не найдешь! Нет, я даже думать не могу, что они найдут себе таких обезьян, как мои золовки!

– Жужуна, а для Нины больше никого нет? – тихо спросила Ирма.

– Для нее? – Сваха ткнула пальцем в Нину. – Нет!

– Так ей же придется со свекровкой жить! – Шушана все еще держалась за сердце.

– Зато где жить? В самом центре города!

– Так у них, говорят, не квартира, а музей. Ремонт нужно делать, такое все старое.

– Слушай, там такой сэрвис, которого нигде нет! Это ты на автобусе ездишь, а они на канатке могут ездить! Скажешь, не сэрвис? И до кладбища близко, и до роддома близко. Да ни у кого такого нет! – Жужуна не понимала, как может вызывать сомнения столь прекрасное месторасположение.

– Да, это удобно, – согласилась Ирма.

– Я же говорю – сэрвис! – обрадовалась Жужуна.

– А как выглядит Мераби? – поинтересовалась Нина, поскольку все три женщины вдруг замолчали и ждали, что она скажет.

– Как выглядит, так и выглядит, – отрезала Жужуна. – Нормально выглядит. Как мужчина выглядит, так и он. Какая тебе разница? Тебе сейчас надо думать, как ты будешь выглядеть!

– Ну хоть какой он? – не отставала Нина.

– Тебе замуж надо или фотографии смотреть? – обиделась сваха.

– У Мераби размер ноги меньше твоей. Можешь давать ему свои туфли поносить, – хихикнула Ирма. – Нет, твои туфли у него с ноги спадать будут.

– Как это? – не поняла Нина.

– Слушай, ну нога у него маленькая. Как у девушки. Ты что – на его ноги будешь смотреть? – сказала Жужуна.

– И он… пониже тебя… – призналась Шушана.

– Намного? – вежливо уточнила Нина.

– Ты что, по росту мужей выбираешь? Ты к ним с линейкой будешь подходить? Тогда я пошла! Зачем я тебе нужна? – Жужуна стала подниматься со стула.

– Жужуночка, она согласна, согласна! – подскочила Шушана. – Мы ее соберем на свидание, ты только договорись. Ирма ей браслет свой золотой даст, я – сережки. Платье ей купим. Тебе не будет стыдно!

– Хорошо, я договорюсь, – торжественно кивнула сваха, – но без гарантий! Чтобы потом не говорили, что Жужуна плохо свое дело знает!

Сваха съела еще одно пирожное и ушла щипать усы хозяйке кондитерской. Шушана суетилась и благодарила.

Они снова сели за стол.

– И что теперь? – Нине вдруг стало весело, и она начала хохотать.

– Что ты смеешься? Ирма, у нее что – нервный срыв? Скажи, ты же доктор! Она больная?

– Не больная, просто нервная.

– То есть теперь я пойду на свидание, – продолжала хохотать Нина. – С коротышкой, который живет с мамой, катается на канатке, а ноги у него случайно не в форме лотоса? И я должна ему понравиться, а потом понравиться его маме. Нет, сначала понравиться его маме, и тогда она разрешит, чтобы я понравилась ему? Шушана, скажи, что ты пошутила!

– Если ты понравишься Манане, то Мераби уже можешь не нравиться, – уточнила Ирма.

– Я же для тебя стараюсь! Может, он вырос немного. Я Мераби давно не видела! Ирма, ты его когда видела в последний раз? – Шушана была взволнована.

– На похоронах дяди Зазы, мужа тети Тины, а что?

– Это когда было?

– Подожди, надо вспомнить. Шесть лет назад или семь. Когда у тети Тины племянница Тамара замуж выходила? Вот после этого, через год, дядя Заза умер.

– Тогда восемь лет назад. У племянницы уже двое детей и старшему – семь.

– Почему ему семь? Не может быть. Пять лет ее сыну!

– Сейчас я позвоню Тамаре, спрошу.

Шушана принялась звонить Тамаре, чтобы точно узнать, сколько лет ее старшему сыну.

– Тамара, это Шушана. Как дела? Как муж? Как дети? Что ты говоришь? Отит? Слушай, у всех детей в этом году отит. Мои тоже переболели. Ты в ухо капаешь? Сколько доктор взял? Сорок лари? Это ты за свое спокойствие заплатила. Не переживай. Кому ты его показывала? Нет, не знаю такого. Новый врач? Хороший, говоришь? Дай мне его телефон, я своего Тенгиза тоже ему покажу. Да, все хорошо. Ика работает. Вот, Жужуна приходила. Нам одну девочку надо сосватать. Тебе тоже нужна? Брови сделать? Хорошо, я ей скажу. Только купи шу. Она шу очень любит. Ну хорошо, тете Тине привет передавай. Она здорова?