Такая разноцветная жизнь бесплатное чтение

Наша жизнь – холст… мы – художники… и если вдруг

картина стала чёрно-белой, то стоит взглянуть

на кисть в твоей руке:

того ли цвета акварель ты выбрал…

Подслушано на просторах интернета

Мир полон красок. Но только их смеси имеют особую ценность.

Борис Шапиро

© Анна Владимировна Завадская, 2022

Переэкзаменовка

Окна шестиэтажного общежития открыты настежь. Со второго по скверу разносились громкие девичьи рыдания! Серёжка, вчерашний пятикурсник, возвращался из институтской библиотеки, где нагрузился учебниками для шестого. Он сразу определил окно комнаты, куда переселили Иришку. Узнал её голос. Отчаянный рёв так не соответствовал представлению о весёлой, никогда не унывающей девчонке, с которой познакомился три месяца назад, что он взлетел на второй этаж, перескакивая через ступени.

Увидел, как она, жалкая и смешная, съёжилась в комочек на узкой студенческой кровати: сидела на пятках, лбом уткнувшись в коленки.

– А-а-а! – отчаянные вопли прерывались икотой и всхлипываниями.

– Ириш! Ты что, завалила? – поинтересовался он. – Ну, подумаешь, с кем не бывает! Пересдашь.

– А-а-а!!! – с новой силой заголосила Ириша и заколотила кулачками по мокрой подушке. – Ты ничего не понимаешь! А-а-а… Я всё знала! Такой билет… цикл Кребса! Рибофлавин! А-а-а… Я бы сдала! А-а-а…

– Так чего же завалила?

– Шпар-гал-ка-а-а-а…

– Ну, понятно.

Строгие порядки на кафедре химии были известны.

– Кончай рыдать! Может, в кино сходим? – неловко попытался успокоить подругу Сергей.

– Не хочу-у-у! – подвывала она горестно.

Соседки по комнате занимались каждая своим делом.

– Ты не бери в голову, – посоветовала Сергею одна из них, дожёвывая бутерброд. – Пока не проревётся – не успокоится.

Парень в растерянности ещё немного потоптался возле безутешной подружки. Ушёл. Она пропустила обед, не встала к ужину. Так и уснула, зарёванная.

Июнь – весёлое время в общежитии мединститута. Погода, как назло, самая что ни на есть летняя. Манит на пруд купаться, загорать. Следовать зову юных сердец, совершать неожиданные и легкомысленные поступки. Но – сессия! Зубрёжка… консультации… испытания…

Химию Иришка любила. В мединституте её было много: общая, биоорганическая, биологическая, физколлоидная… Пространные формулы, не вмещающиеся на один тетрадный лист. Окисление жирных кислот. Превращение витаминов в организме. Большой цикл Кребса, малый цикл Кребса. Даже произносить эти названия, которые у большинства однокурсников вызывали зубную боль, Ирише доставляло удовольствие.

Для сдачи зачётов её неизменно вызывал к себе в кабинет профессор. Он проделывал это с одним-двумя «избранными» из каждой группы. Проверка знаний проходила в форме блицопроса по всему курсу без подготовки и билетов. Адреналин в крови студентки зашкаливал, как при катании с крутой горки. Она всегда выходила от мэтра с заслуженной пятёркой, светясь от гордости: так приятно чувствовать себя умной!

На профессорские лекции ходила как в театр. Происходящее в зале представление завораживало. Заведующий кафедрой с умными карими глазами, где в уголках затаились смешинки, проседью в тёмной шевелюре над высоким лбом, в безукоризненном костюме легко и артистично рассказывал о сложнейших химических процессах, как приключенческий сюжет разыгрывал на сцене. Роман Иосифович. Мастер. Ириша даже всех друзей и подружек, если тем случалось бывать в Челябинске, старалась затащить на лекции по химии. Так гордилась любимым учителем!

Для подготовки к экзамену студентам-второкурсникам дали неделю.

Но какие условия для учёбы летом, в жару? Да ещё когда в общаге ремонт! Жильцов верхних этажей переселили на нижние, уплотнив насколько возможно.

В первый день Иришка даже не помышляла сесть за зубрёжку. Полагала: после сдачи предыдущего экзамена имеет право на законный отдых. Тем более что имела полный набор конспектов – единственных, написанных собственноручно.

Во второй – с утра полистала тетрадки, мысленно подсчитала: для повторения самой сложной части материала ей вполне хватит четырёх дней. Отдала рукописный источник знаний страждущим, не таким успешным по предмету, как она. С чистой совестью ещё два дня провела в безделье, купаясь и загорая на Шершнёвском водохранилище.

На четвёртый – история повторилась. Слишком летняя стояла погода, слишком душно было в общежитии, и слишком уверилась она в глубине своих знаний… В итоге на подготовку легкомысленная девчонка потратила последний день и полночи.

Утром от страха и волнения не смогла в себя и бутерброд затолкать. Трясучка перед экзаменом передаётся от студента к студенту, как цепная реакция. Ириша зашла в аудиторию, где проходил экзамен, в полуобморочном состоянии. Вот когда погрузилась в глубину запоздалого раскаяния о собственной безответственности! Кончиками дрожащих пальцев взяла билет, как приговор. Пробежала глазами первый, второй, третий, четвёртый вопрос… «Виктория!» Она знала всё! «Четвёрка обеспечена! А возможно, даже пятёрка!..»

– Князева! Номер билета, – прервал мысленное ликование студентки секретарь.

– Двадцать четвёртый! – излучая радость всем счастливым обликом от кудряшек до босоножек, объявила она.

Усевшись за стол, быстро начала строчить, выплёскивая на чистую бумагу формулы и уравнения, которые услужливо и безотказно подсказывала память. Прервалась только один раз на минуту, чтобы обозреть исписанные листы, укрывшие стол. Повернула голову и встретилась взглядом с Любашей Колобком. Прозвище той досталось от парня, с которым дружила. Сама-то высокая, тоненькая, скорее на вичку походила.

Глаза Любаши молили о немедленной помощи. Чувствуя, что хорошая оценка уже в зачётке, Иришка ощутила потребность быть щедрой.

Мгновение – и Любашин билет оказался у неё в руках. С воодушевлением начала строчить шпаргалку. Занятые несанкционированной операцией, ни спасительница, ни спасаемая не заметили, когда к ним подошёл один из экзаменаторов…

– Князева, Никитина, вон из аудитории!

«Нет, нет, нет! С ней не может случиться такая несправедливость!» Девчонка бежала по улице, стараясь не расплескать отчаяние. Куда подевалась подружка после того, как обе пулей выскочили из института, её не интересовало. «Вон! Вон! Во-о-он!» – гремело эхом в голове, подгоняя. Только в комнате общежития она разрешила себе зарыдать над неожиданной обидой.

Утром снова светило жаркое солнце. Ириша отправилась на водохранилище. Проваленный экзамен у неё был последним, но в институте соблюдался строгий закон: переэкзаменовки происходили после официального окончания сессии.

За всю неделю, предшествующую повторному испытанию, упрямица из принципа ни разу не открыла конспекты! Отдала Любаше. Сама бездумно плавилась под солнцем, купалась, гуляла, ходила в кино. Выспалась, отдохнула, загорела. Одногруппники разъехались по домам. Серёжка с мужской половиной своего курса отбыл на летние военные сборы. Перед отъездом попытался вразумить подружку:

– Зубри! Переэкзаменовка – дело серьёзное.

– Ну и пусть! Не буду! – вредничала та.

Провалить экзамен по любимому предмету! Да ещё вытащив билет, в котором была уверена. Это казалось до ужаса несправедливым! Но какие бы обстоятельства ни явились причиной – завал оставался завалом. Ничего тут не поделаешь. Не учила она из неодолимого упрямства; хотела самой себе доказать: знания по предмету имеет основательные.

В день переэкзаменовки хорошо позавтракала в общежитском буфете. Мандража не было. Наоборот, наполняла уверенность, что всё пойдёт как должно.

Четверых проштрафившихся студентов запустили в аудиторию одновременно. Ирина взяла билет. Ухнула в дежавю, будто время по щелчку отмоталось, как кинолента. Двадцать четвёртый! Спокойно дождалась своей очереди. Отвечала, испытывая привычное удовольствие. Смотрела, как экзаменатор тщательно выписывает в зачётке: «Хорошо». В институте имелось ещё одно правило: оценка при пересдаче занижалась на один балл от полученной в действительности.

– Спасибо! – поблагодарила она экзаменатора. – Я не сомневалась!

Дождалась Любашу, осчастливленную отметкой «удовлетворительно». С лёгким сердцем подружки, уже третьекурсницы, отправились праздновать в «Пингвин» – кафе, где можно заказать фирменное мороженое со свечкой из бисквита и кофе с коньяком. Мороженое подадут в широкой металлической креманке. Кофе – в крошечной чашечке. Десять миллилитров коньяка – в маленькой пузатой рюмке.

Сегодня можно!

Трудовое воспитание

Ещё час назад Ларочка чувствовала себя абсолютно счастливой: после занятий второкурсникам медицинского училища объявили, что после выходных они отправляются на уборку картошки в ближайший совхоз. Это значит – впереди три недели незапланированных каникул! Тёплый осенний день рождал фантазии и желание развлекаться.

Домой девушка вернулась в приподнятом настроении: не сомневалась, что мама – врач-терапевт – сделает всё, чтобы дочка осталась дома. Во-первых, она у неё единственная. Во-вторых, – маленькая. День рождения у Ларочки был пятого сентября. Школу окончила шестнадцатилетней, восемнадцать исполнилось вчера, и, по мнению мамы, нежная белокурая дочка оставалась ещё совершенным ребёнком.

Она уже строила планы на весёлое ничегонеделание, но вдруг папа – директор ПТУ – взбунтовался. То ли на работе что-то было не так, то ли кончилось терпение наблюдать, как жена из единственного чада белоручку воспитывает, то ли сама дочь не к месту пренебрежительно высказалась о том, что однокурсники едут в грязи ковыряться. Он побагровел, сдвинул густые рыжеватые брови так, что светлые глаза стали казаться чёрными, и выскочил из квартиры, хлопнув дверью. С потолка осыпалась извёстка.

Мама с дочкой озадаченно переглянулись. С директором такое случалось редко, но означало крайнюю степень возмущения, после которого могли следовать поступки непредсказуемые и неотвратимые.

Через несколько минут входная дверь грохнула с прежней силой, впуская разъярённого отца семейства. В руках он нёс ворох чего-то тёмного, пыльного, совсем немодного. Бросил охапку у порога.

– В этом поедешь!

– Куда, папочка?! – робко спросила дочь.

– В грязи ковыряться! – рявкнул тот. – Давно пора узнать, где растёт картошка, из которой ты пюре любишь. Не в барской семье растёшь. Нас мама в детстве, бывало, супом из картофельных очистков кормила. Затирухе радовались. Пятерых попробуй прокорми!

– Она простудится, – попыталась возразить мама-врач.

– Вылечим!

– Вшей накопит!

– Выведем!

Ларочка с мамой, вздыхая, разгребли охапку, брошенную у порога: видавший виды стёганый ватник, потёртая шапка-ушанка, две пары брезентовых рукавиц, пропитанных угольной пылью, и резиновые сапоги до колен, тоже не новые.

– Они мне велики!

– Носки наденешь! Двое, трое. Шерстяные носки, надеюсь, у твоей матери найдутся?

– А где ты это взял? – удивилась жена.

– У бабы Пани в котельной.

Баба Паня – одинокая с тех пор, как потеряла на войне мужа и сына, неопределённого возраста женщина, – жила в комнате на первом этаже и работала истопником. Котельная находилась в подвале. По субботам Паня затапливала углём печь под котлом. Тогда в квартирах из кранов для горячей воды бежал почти кипяток.

На следующее утро, «нарядившись чучелом», Ларочка отправилась к училищу. Правда, на голову надела вязаный берет с помпоном, который тайком вынесла за пазухой. Шла дворами, где людей меньше. Ругала себя и Ирку на чём свет стоит. Одноклассница неделю назад приходила в гости, при родителях рассказывала, как полтора месяца вкалывала посудомойкой в студенческом спортивном лагере медицинского института вместо осенней отработки на уборке овощей. Демонстрировала руки без маникюра с мозолями от котлов. Да ещё письмо пришло от Нины, тоже подружки с детского сада, студентки торгового вуза. Та делилась новостями о буднях стройотряда, в котором отработала две смены на уборке фруктов в Молдавии.

«Чёрт меня дёрнул производственные беседы при отце вести! Он, может, и не взвился бы так, если бы не подружки с их трудовыми подвигами. Ирка некстати расхвасталась мозолями. Ей хорошо, вечерами небось на танцульки бегала. И Нинке повезло, яблоки собирала – не картошку. И вообще, у них уже всё позади, а мне только предстоит! Сама виновата».

Второкурсников погрузили в большой автобус и повезли в совхоз. На переднем сиденье расположились физрук Николай Николаевич и преподаватель гигиены Михаил Михайлович – руководители. Студенты звали их Ник Ником и Мих Михом. Ларочка уселась рядом с Томкой – одногруппницей. Всю дорогу девчонки хихикали, делали вид, что всё нипочём.

Выгрузились посреди поля. День, в отличие от вчерашнего, был пасмурным. Дул промозглый ветер. Свинцовые, набрякшие влагой тучи грозили разразиться холодным дождём. Хихиканья и шутки смолкли. Рабочий десант стал походить на кучку нахохлившихся воробьёв.

– Здравствуйте! Заждались уже, – радостно улыбаясь, провозгласила встречающая студенческий отряд краснощёкая в тёплой шали тётка – совхозный бригадир. – Меня зовут Вера Михайловна. Пойдёмте, покажу вам жильё.

Будущие медики послушно расхватали котомки и потянулись следом. Ларочка старалась не отстать, но большие сапоги вязли в жирной грязи и громко чавкали, ударяя по пяткам. Пару раз, поскользнувшись, она чуть не упала. Пожалела, что до ушанки в рюкзаке на ходу не добраться. Берет не закрывал уши, помпон съезжал на глаза. По дороге в стороне успела заметить длинный деревянный стол под навесом, открытый всем ветрам. «Для чего он тут? Неужели за ним едят? На улице под дождём?!»

Провожатая вела их к низкому строению, не похожему на жилой дом. Оказалось – бывший коровник. После пронизывающего ветра в поле здесь было тепло. В углу топилась печурка. На деревянных нарах вдоль стен лежала солома.

– А спать где? – робко спросила Лара.

Бригадирша указала рукой на нары:

– Устраивайтесь. Солому чистую постелили.

Тамара шустро устремилась к импровизированным постелям, закинула свой мешок, выхватила из рук подруги узел с вещами и бросила на место рядом.

– Чего застыла? Прозеваешь – будешь у двери спать! – авторитетно заявила она. Знала, о чём говорит: в прошлом году уже ездила на сельхозработы.

– А преподаватели тоже будут с нами ночевать? – раздалось из толпы.

– Нет. Их поселили в гостевом доме, – сказала Вера Михайловна. – Ну, до обеда ещё три часа. Давайте не будем терять время, вернёмся на поле. Я представлю фронт работ.

Картофельное поле показалось бескрайним.

«Как тут картошку искать? Ничего же не видно!»

– Вот ваш плацдарм. С этой стороны ещё не вскопано, – давала пояснение бригадирша. – А вон там мацепура прошла.

Студенты повернули головы в сторону чуда техники: чего-то отдалённо напоминающее трактор, лязгающее и гремящее, ползало по полю, расчерчивая его канавками.

– Видите: картошка в бороздках лежит. Вы её собирайте, из вёдер высыпайте в контейнеры. Как с поля всю картошку уберёте, домой поедете.

«Этого никогда в жизни не убрать! – расстроилась Ларочка. – Неужели навсегда в коровнике поселиться?!»

Три часа до обеда тянулись очень долго. Собирать картошку, нагибаясь за каждой, Ларе совсем не понравилось. «Никакая спина не выдержит!» Но и вприсядку было не легче. Колени скоро затекли. Сапоги казались пудовыми. Варежки намокли, из-за налипшей грязи движения замёрзших рук стали неловкими. Клубни то и дело выскальзывали и не попадали в ведро. Девушка хотела схитрить и не выковыривать каждую картофелину, зато быстрей двигаться по своему рядку. Но возле контейнеров стоял подросток из местных жителей и записывал количество опорожнённых вёдер под фамилиями студентов. А бригадирша обещала каждый вечер во время ужина подводить итоги.

Когда прозвучал сигнал на обед, Ларочка еле разогнулась и пошагала к столу под навесом, растопырив руки в стороны. «Куда рукавицы-то девать? Они же грязные!» Увидела: Тамара сунула свои в карманы ватника. Сделала то же самое. «Плевать!» Кое-как отскребла грязь со скрюченных пальцев под струйкой холодной воды из рукомойника, вытерла полотенцем, успевшим намокнуть и потерять чистоту.

Есть не хотелось. Но когда Тамара поставила перед ней железную миску, наполненную дымящимся рыбным супом с перловкой, а рядом положила большой кусок серого хлеба, руки сами потянулись к еде.

Подробностей о том, как после обеда ползала в грязи, собирая картошку, в сознании Ларочки не отложилось. Болела спина. Мёрзли руки. Старая ушанка налезала на глаза. Поправляя вылезающую чёлку и вытирая нос, девчонка оставляла на щеках грязные узоры. Она так устала, что не осилила за ужином порцию картошки с тушёнкой. Мечтала о тепле.

В коровнике рухнула на солому прямо в ватнике. Тихонько заплакала, уткнувшись в рюкзак. «Ирка-то на чистых простынях засыпала! Подумаешь – котлы тяжёлые!» – вспомнила некстати рассказ одноклассницы. Тамара заботливо стащила с неё сапоги. Недолгие вечерние разговоры и шутки прошли мимо Ларочки. Скоро и остальные умолкли, заснув без сновидений.

Все следующие дни были похожи на первый, только начинались раньше. Завтракали пшённой кашей и горячим чаем. Ник Ник и Мих Мих иногда вместе, иногда по очереди появлялись утром и вечером, чтобы произвести подсчёт сделанного и удостовериться, что никто не заболел.

Третье утро встретило ребят белой порошей. Она присыпала чёрное поле, горстями летела в лицо. «Это никогда не кончится», – с отчаянием думала Ларочка, гремя ведром. Ветер, дождь, грязь, коровник с почерневшей соломой… Она не умела привыкнуть и смириться с неудобными условиями. Завидовала Маргоше, бывшей однокласснице, а теперь – однокурснице. Казалось, её не берёт ни холод, ни усталость. Всегда с улыбкой, расторопная, неунывающая. Рита училась в параллельной группе и кучковалась с другими девчонками.

В школе было по-другому. Конечно, класс делился на ячейки по симпатиям. Но там были Иришка и Вадим. Они дружили сразу со всеми, объединяя приятельские дуэты и квартеты в большой дружный коллектив. Если бы Ирка была здесь, и сейчас нашла бы общую тему.

Как-то после обеда при посещении продуваемого насквозь туалета-скворечника Лариса нащупала что-то во внутреннем кармане ватника. Вытащила смятую пятёрку! Это папочка позаботился о дочке.

– Деньги есть, – шепнула она за ужином Томке.

– Поняла! Идём в магазин.

– Что покупать будем?

– Портвейн какой-нибудь. «Солнцедар» всего полтора рубля стоит.

– И конфеты! Шоколадные.

– Договорились.

«Солнцедар», давясь, глотали из горла. Початую бутылку спрятали в контейнере с картошкой. До следующего раза. После вина девчонкам спалось как после снотворного. Но с утра снова ждали холод, грязь, картошка.

Избавление наступило на десятый день к вечеру. Ларочка, по обыкновению, ползла вдоль канавки взрытой тяжёлой земли, выковыривая скользкие клубни, когда Вера Михайловна, незаметно появившаяся на поле, громко провозгласила конец трудового подвига студентов-медиков:

– Всё, ребята! Закончили!

– Завтра за вами прибудет автобус, – добавил оптимизма Ник Ник.

– Ур-р-ра-а! – разнеслось над полем хриплое многоголосье.

Ларочка от неожиданности и наступившего бессилья села в грязь, смешанную со снегом.

– Я из сельсовета позвонила брату, он сейчас за мной приедет, – шепнула за ужином Тамара. – Хочешь со мной?

– Ещё бы! Я даже ужинать не буду, – подхватилась подруга.

Когда она нежданно появилась на пороге квартиры в загвазданном, с прилипшей соломой, ватнике, грязными разводами на щеках и под носом, родителей чуть столбняк не хватил. Первый пришёл в себя отец. Кинулся к дочери, стащил с её головы измызганную ушанку. Тихо охнул, увидев слипшиеся пряди непонятного цвета обычно пушистых белокурых волос. Стряхнул с нежных ручек выпускницы музыкальной школы закаменевшие рукавицы. Проглотил комок в горле, обнаружив распухшие пальцы, жирную чёрную кайму под ногтями и кровоточащие цыпки.

– Раздевай её. Всё выбросить! – скомандовал жене. – Я – к Пане, нужно котёл затопить.

Целый час Ларочка отмокала в горячей ванне и тихонько поскуливала, когда цыпки на руках начинало щипать от воды. Мама хваталась то за мыло, то за щётку, пытаясь отскоблить дочь.

– Фима, вода совсем чёрная стала! – крикнула она мужу.

– Ну так выпусти её, налей новую! – отвечал он, удивляясь женской недогадливости.

Воду для Ларочки меняли трижды. Наконец она вышла распаренная, отмытая, хотя с обветренными щеками, потрескавшимися губами, тёмными кругами вокруг глаз.

– Давай садись за стол, – суетилась мама. – Вот котлетки куриные, пюре из картошечки, горошек зелёный.

Папа некоторое время молчал, глядя на дочь. Потом достал бутылку коньяка, налил стопочку, поставил перед ней. Посмотрел, как та взяла хрустальную посудку плохо гнущимися пальцами, выпила и сунула в рот кусок колбасы.

– Иди спать!

Она послушно прошагала в спальню и с наслаждением бухнулась в чистую мягкую постель. Не слышала, как папа заботливо подоткнул одеяло.

– А котлетки… – растеряно протянула мама.

– Котлетки – завтра. Всё будет завтра!

Так закончился урок трудового воспитания единственной дочки, нежной Ларочки.

Точный расчёт

Иришка, собираясь переодеться в домашнее, возилась за шторкой, разделявшую комнату общежития на «гостиную-спальню» и прихожую. Только успела снять свитер с юбкой – в дверь неожиданно ударили, похоже, кулаком:

– Бинты есть? – раздалось снаружи.

От неожиданности девчонка выронила одёжку.

– Какие бинты?! Нет ничего!

По топанью угадала бегущего.

«Кто это? Голос похож на Толика – соседа Серёжки по комнате. И чего так пугать?» Она достала из стенного шкафа брючки и жакетик из красного вельвета в мелкий белый цветочек. (Сама шила.) Очередной громкий стук заставил вздрогнуть и сунуть ноги в одну штанину.

– Раствор глюкозы! Срочно! – крикнул кто-то голосом Виктора, ещё одного Серёжкиного соседа, и убежал по коридору.

– Что стряслось?

Ириша поднялась с пола, торопливо оделась. Только отперла замок, как распахнувшаяся дверь чуть опять не уложила её на коврик.

– Физраствор! – рявкнул Серёжа и умчался, как предыдущие визитёры.

– Что случилось?! – закричала Ириша, пытаясь догнать. Шлёпки подвели: упали с ног. Пока их ловила и обувалась, парня след простыл.

На втором этаже перед дверью мальчишек толпилось несколько шестикурсников.

– Туда нельзя! – остановил подругу Серёжа, отводя в сторонку.

– Да что там у вас?

– А ты никому не расскажешь?

– Молчать буду! – глаза девчонки загорелись любопытством.

– Смотри! Ты слово дала. Валерка пытался свести счёты с жизнью.

– Что-о-о?!

– Вены порезал…

– С ума сошёл?

– Галка с ним уже три недели не разговаривает. Поссорились. Сейчас там скорая. Швы накладывают. Приходи через полчаса, хоть поддержишь. И смотри: обещала никому не говорить.

Ириша машинально отмеряла шагами ступени.

«Вот это дела! Уж у кого-кого, а у студентов-медиков нервы крепкие, – так она считала. – Порезать вены, как девчонка-нюня! И кто? Валерка, который старше однокурсников на пять лет. Плешь уже пробивается…»

Опомнилась на шестом этаже. «Как это угораздило проскочить свой пятый?» Постояла в задумчивости. Решительно направилась к знакомой комнате в конце коридора, где жила однокурсница Галочка. Тоненькая стройная гимнастка с тёмными длинными волосами, забранными в хвост, и густой чёлкой над большими синими глазами.

Это была странная пара: миниатюрная девочка и высоченный лысеющий дядька. Ему приходилось всё время нагибаться рядом с ней.

Галочка гладила белый медицинский халатик на столе. Ириша долго болтала на отвлечённые темы, пока не иссякла.

– Валерка вены порезал, – выпалила, не удержавшись.

Галочка, продолжала водить утюгом. Даже бровью не дрогнула.

– И как? – вымолвила, наконец.

– Скорую вызывали. Зашивали.

– Значит, жить будет.

– А ты к нему не пойдёшь?

– Зачем? Экстренную помощь ему оказали.

«Вот это самообладание!» – восхитилась Ириша.

На второй этаж спускалась медленно. Серёжа ждал её:

– Зайдём в комнату. Валера просил.

– Может, не надо?

– Иди, не бойся!

Девчонка робко перешагнула порог: «Как вести себя? Никогда не навещала самоубийц. Что говорить?»

Страдалец отвернул голову лицом к стене. Забинтованные по локти руки лежали поверх одеяла. Серёжка подвинул ей стул:

– Садись!

«Что сказать? Что?» Выпалила:

– Валера, ты глупость сделал.

Парни зашикали со всех сторон:

– Молчи!

– Повёл себя как девчонка. Всегда считала таких слабаками! – не могла она остановиться.

– Ах так? Значит, я – слабак?!

Больной вдруг сел в кровати и начал срывать бинты.

– Валера-а-а! – запричитала Иришка, хватая его за руки. – Прости меня-а-а! Я дура!

Она запуталась руками в бинтах и не сразу заметила, что под ними не оказалось не только крови, но и никаких царапин.

– Это что?!

Шестикурсники рыдали от хохота. Почувствовав себя одураченной, Ириша отлупила подушкой, выдернутой из-под лжесамоубийцы, и его, и сообщников. Разъярённая, покинула поле боя. Подружкам в комнате ничего не сказала: стыдно было. К Галочке тоже не пошла. Чего себя на посмешище выставлять?

Через полчаса пришёл Серёжка:

– Не обижайся!

– Что это был за идиотский розыгрыш?

– Хотели помирить Валерку с Галей.

– А я при чём?

– Мы точно рассчитали: если ты поверишь, обязательно побежишь к ней.

– Значит, я, по-вашему, сплетница? – возмутилась Иришка.

– Нет. В тебе сильна девчачья солидарность, – парень примирительно обнял её за плечи.

– А с Галочкой всё-таки не сработало. Не побежала она его спасать!

Спустя неделю Галя сменила гнев на милость. Подробностями Ириша уже не интересовалась.

Какая свадьба без драки

Их романтическая история началась весенним утром в буфете студенческой общаги.

Иринка с Танюшкой, Галка и Милка, стиснутые очередью, медленно продвигались вдоль стойки. За ней орудовала раскрасневшаяся тётя Поля. Ловко выхватывала сосиски из большого котла, распределяла по тарелкам. Ломти хлеба с бледно-жёлтыми кусочками масла с большого подноса отправляла туда же. Разливала обжигающий чай по гранёным стаканам.

Сплочённость цепочки вечно голодных вчерашних школьников была необходима в противостоянии со старшекурсниками, которые игнорировали правила и бессовестно пользовались привилегиями «стариков».

От вожделенного завтрака подружек отделяли только три девчушки, когда в толпу врезался Ванька Черных. Студент шестого курса славился чрезвычайной беспардонностью. Высоченная фигура нависла над очередью, не видя в ней препятствий. Длинные руки протянулись сразу и к сосискам, и к винегрету.

Иван удивился, когда его развернул парень, неожиданно возникший рядом, и что-то сказал на ухо.

– Привет… – растерялся он.

Ответа Иринка не услышала, хотя следила за обоими с любопытством. В тот момент, когда заступник повернулся лицом, поймала его взгляд. Серые глаза смотрели так серьёзно, что в голове девчонки родилась странная мысль: «Надёжный! Кому-то хорошим мужем будет…»

Младшекурсники облегчённо выдохнули, когда Ванька и другой парень переместились в конец очереди.

По дороге в институт Иришка получила от Танечки, всегда знающей всё обо всех, исчерпывающую информацию о незнакомце:

– Зовут Сергеем. Учится на пятом курсе. Сирота. После занятий работает в травмпункте, поэтому в общежитии не примелькался.

– Девушка есть? – задумчиво поинтересовалась Ирина.

– Конечно! Людмила, с ним в одной группе учится.

– Нет, у него другая, с третьего! – возразила Галка.

– А я слышала, на него наша Валюшка нацелилась, ужинами кормит, – не согласилась Милка.

– Значит, нет никого! – заключила Иришка.

Вторая встреча случилась через несколько дней.

Каждую субботу в актовом зале общежития устраивали танцы. Кто-нибудь притаскивал магнитофон. Его водружали на стул посреди небольшой сцены, включали через удлинитель и врубали звук на полную мощность. Студенческого народу набивалось под завязку. Шейки, твисты впритирочку чередовались с медляками, когда публику покачивало синхронными волнами.

Так было всегда. А тут вечер какой-то вялый организовался. В зале почти пусто. Наверное, перед Восьмым марта кто мог, разъехались по домам. Иринка уговорила пойти на танцы Милку. Не обнаружив веселья, та быстренько смылась обратно.

Ириша окинула взглядом редкую публику и осталась: кучка парней-старшекурсников изображала скуку в сторонке. И среди них он – сероглазый. В том, что заметил её тоже – не сомневалась. Теперь – только подождать, когда подойдёт.

В голове родилась мысль-продолжение: «…почему кому-то? Мне самой пригодится!»

Вечер затухал. К одиннадцати лишь несколько самых упорных парочек топтались в обнимку под тягучие мелодии. Сергей в одиночестве подпирал дальнюю стенку. Друзья давно разошлись. Иришка, даже отвернувшись, чувствовала нарочито равнодушные взгляды, которые парень кидал в её сторону. Не желая первой оставлять арену бессловесного поединка, она раздобыла стул и демонстративно уселась на сцене рядом с магнитофоном. Настроилась решительно. Кто кого переупрямит?

Проблема нарисовалась неожиданно: подвыпивший однокурсник из коридора прямиком выруливал на неё.

«Досиделась! Только тебя не хватало!» Раздосадованная, подхватилась на выход. Вдруг почувствовала: рука легла на талию, мягко уводя в танце от разочарованного кавалера… Всё-таки сероглазый опять пришёл на помощь!

«Дожидаться, когда решит познакомиться, не буду!»

– Меня Ириной зовут! А вы Сергей, – сказала вслух за обоих.

Музыка умолкла…

На пятый этаж девчонка мчалась, перепрыгивая через ступени. Знала: произошло что-то очень важное.

С тех пор они стали парой. Совсем зелёная, в кудряшках веснушках и с золотыми искорками в доверчиво распахнутых глазах Иришка казалась легкомысленной. Серёжа производил контрастное впечатление взрослости, давно содержал себя сам. Когда через год сделал предложение, у неё похолодело в животе. Одно дело – встречаться, весело проводить время. Но выйти замуж…

«Это же навсегда! А вдруг ошибаюсь?! Через год, два пойму – не он – что тогда делать? Может, сказать сейчас, что передумала?» Представила его глаза… «Он же один! Даже пожаловаться некому!»

Потом начались свадебные хлопоты, и времени на переживания не осталось.

Накануне события приехали мама с бабушкой (папа умер, когда Иришка школу оканчивала) и школьная подруга Светланка. Строгий комендант ради такого случая разрешил гостям остаться в общежитии. К ночи утряслись, перераспределились. Взрослым выделили персональные спальные места. Они уснули почти сразу. Подружки, лёжа вдвоём на узкой студенческой кровати, полночи шептались: невеста рассказывала историю знакомства с женихом.

Утром отправилась в салон делать причёску. Упорхнула, светясь от счастливого ожидания…

Она надеялась увидеть мастера-девушку, которая неделю назад выстригла из её пышных кудрей последний писк молодёжной моды – «гаврош». К огорчению, знакомого парикмахера в смене не оказалось. Иришу усадила в кресло глубоко пожилая женщина лет сорока, явно ничего не понимающая в модных причёсках. Девчонка с отчаянием наблюдала в зеркале, как дикий начёс и литры лака превращают задорную стрижку в тяжёлый и громоздкий монумент. Видела собственные глаза в пол-лица, наполненные разочарованием и слезами. Не быть ей сегодня красивой!

Выбежала на улицу, изо всех сил сдерживая бурлящие, как лава внутри вулкана, эмоции. «Только бы не расплескать принародно!» Ещё на троллейбусе пришлось проехать пять остановок! Добежала до общежития. Вихрем пронеслась мимо вахтёрши. Чтобы не разглядела, ничего не сказала! Взлетела на пятый этаж. «Терпежу уже – никакого!» Распахнула комнату. Раскрыла рот шире двери и запустила обе руки в начёс на голове…

– А-а-а-а-а! – рыдала она. – Не пойду замуж таким крокодилом! А-а-а!

– Погляди на меня, – пыталась урезонить её Светланка, – тоже кандибобер на голове!

– Тебе можно! – кричала незадачливая невеста, продолжая раздирать причёску. – Тебе не выходить замуж сегодня!

На крик примчались девчонки из комнаты напротив, без лишних слов включились в спасательную операцию. Галка притащила таз с тёплой водой. Танюшка ловким движением макнула в него головой пострадавшую. Мама успела закинуть в орущий рот дочери две таблетки успокоительного. На макушку с начёсом полилась струйка шампуня. Однокурсницы распутали мокрые пряди. Зажужжал фен. Подуло тёплым. Таблетки подействовали. Слёзы кончились. Иришке стало всё до лампочки! Она только изредка икала. Девичьи руки разобрали золотистые локоны, прикололи фату, украсили цветами.

– Посмотри, какая красотка!

В зеркале отразилась юная невеста в длинном платье-ретро из пушистого кружева.

– Ну, теперь замуж пойдёшь?

Молча кивнула. На большее уже была не способна. Но, выйдя вместе с Сергеем из общаги, вдруг, взъерепенилась: вспомнила, что забыла букет в комнате на пятом этаже и наотрез отказалась ехать в ЗАГС без него. Из-за букета чуть не опоздали к регистрации.

Перед входом в учреждение, где юношей и девушек одним штампом в паспорте превращают в супругов, разгорячённая толпа студентов-медиков встретила неожиданную преграду – лужу. Ни обойти, ни перепрыгнуть! В конце февраля непредвиденно случилась оттепель.

Сергей, недолго думая, подхватил невесту на руки и отважно прошлёпал новыми туфлями по грязной воде. «Всех из ЗАГСА выносят, а меня туда внесли», – отрешённо подумала она. Следом таким же образом на руках однокурсников преодолели лужу и подружки. В помещении каждый шаг парней потом сопровождался хлюпаньем.

Начало свадебного пира в ближайшем к ЗАГСу кафе не предвещало новых неприятностей. Хлебом-солью встретили молодожёнов. Студенты с шумом занимали места за праздничным столом.

Николай – старший брат Сергея – согласился быть посажённым отцом. Когда все расселись, он, собираясь произнести первый тост, взял бутылку шампанского. Открутил пружинку… Громкий хлопок! Стеклянный звон…

Иришка с изумлением смотрела на падающие, как в замедленном кино, разноцветные осколки. Перевела взгляд на Серёжку: из-под светлых волос выползала красная струйка. Пробежала по носу и закапала на стол, раскрашивая белую скатерть красными горошинами.

Мгновение тишины…

Потом всё замелькало с удвоенной скоростью. Девичий визг! Грохот падающих стульев! Жених, зажав рану, выбежал в туалет! Невеста – следом. Однокурсники Сергея – будущие хирурги, мешая друг другу, наперебой давали советы. Кто-то вызвал скорую.

Фельдшер ловко наложил раненому повязку-чепец, завязал под подбородком и уверенно заявил:

– Нужна госпитализация!

– А за кого я замуж пойду? – пропищала Иришка.

– Не поеду! – отказался Серёжка. – Брату что-нибудь дайте, у него сердце больное.

Гости шумно, перебивая друг друга, объясняли: пробка от шампанского угодила в один из стеклянных плафонов, свисавших с потолка, и разбила его.

Свадьбу начали по второму разу. Снова встречали пару у входа. Под ноги жениха сунули тарелку. На удачу. Он с такой злостью жахнул по ней каблуком, что осколки брызнули веером! Невеста взвизгнула! К счастью, в этот раз никого не задело.

Злополучный эпизод с шампанским имел последствия: новоиспечённые супруги остались без снимков на память. Фотографировать торжество должен был Николай. Но, чувствуя себя виноватым, не рискнул запечатлеть пару, где и она, и он – в белых головных уборах.

А вахтёры общежития на следующий день обсуждали новость:

– Жениха-то, говорят, избили! Весь перевязанный вернулся.

– Ну, какая же свадьба без драки?

Испытательный срок и Рыбный пирог

– За окончание испытательного срока?! – Иришка потянулась кружкой с шампанским к мужу.

Сергей улыбнулся:

– Мы молодцы! Не разбежались.

– Это ты молодец! Хватило выдержки на меня.

Они сидели вдвоём на маленькой кухне съёмной халупы. Отмечали первую годовщину свадьбы. На столе, кроме бутылки Советского шампанского, стояла тарелка с плавленым сыром. Старенькая электрическая духовка на табуретке в углу распространяла аппетитные ароматы. К праздничному ужину Ириша пекла пирог.

Сегодняшний юбилей пришёлся на субботу. Вечером они собирались сходить в кафе. Но после занятий в институте заглянули к Валентине, двоюродной сестре Серёжи. Это кардинально поменяло планы. Гости застали хозяйку за работой. Муж её только что вернулся с двухдневной рыбалки. И она сортировала рыбу: отделяла голавлей от чебаков и карасей, завалив кухонный стол богатым уловом. Чешуя блестела у Вали даже на лбу.

Не желая мешать хозяйственным хлопотам, Серёжа с Иришкой быстро засобирались восвояси. Валентина щедрой рукой поделилась рыбой из разных кучек. «По дороге зайдёте в кулинарию. Купишь тесто, – напутствовала она родственницу, – дома пирог состряпаешь».

С рыбой идти в кафе было не с руки. Кроме теста, купили шампанское. Полусладкое. Дома начали праздновать, не дожидаясь готовности основного блюда.

– Горячим скоро кормить будешь? – поинтересовался Сергей.

– Да я только десять минут назад его в духовку поставила! Пока сыром закусывай.

– Весёлый год у нас получился! Не зря на свадьбе я предупреждение получил плафоном по голове.

– Главное веселье потом началось. Первую же сессию из-за тебя чуть не завалила!

Под шампанское хорошо вспоминались эпизоды начала их семейной жизни…

К третьему курсу у Ириши уже сложился свой метод подготовки к экзаменам. Она с подружкой, как всегда, надеялась на лекционные записи Ванечки – одногруппника. Обычно тот читал девчонкам вслух и периодически заставлял повторять прочитанное. Муж восстал против таких многочасовых уединений с Иваном. У жены началась паника. Где добыть свободные конспекты в сессию?! Хорошо, Серёжин друг заступился: «Отстань от девчонки! Ты хочешь, чтобы она сессию завалила?»

– Сама меня против Ваньки настроила?

– Когда это?

– Когда с ним в кино ушла.

– Ну, ты же отказался! А мне очень хотелось посмотреть этот французский фильм. Сам-то ничем не лучше! Вместо того, чтобы ждать жену в общаге, упёрся с дружками на весь вечер пиво пить. И чего было демонстрацию устраивать? Я же не с кем-то, а с Ванечкой в кино сходила.

– Ещё скажи, что он – твоя подружка!

– Тогда мы врозь жили, на разных этажах. Условий для скандалов не было.

– Ага! Караулили свободную комнату, когда кто-нибудь уезжал домой или уходил на рабочую смену. Свидания устраивали…

– Наверное, поэтому за целый год умудрились ни разу серьёзно не поругаться?!

– Зато потом оторвались.

Действительно, после свадьбы ссоры следовали одна за другой. Хуже стало, когда после получения диплома Сергей поступил в интернатуру, и они сняли эту халупу в частном секторе под смешным названием Колупаевка. Общее маленькое пространство оказалось тесным. Между ними то и дело вспыхивали искры раздора. Иришка громко обвиняла мужа во всех грехах, плакала. Серёжка молчал, будто не слышал. Это больше всего раздражало молодую жену. Отсутствие ответной реакции подливало масла в огонь, доводя эмоции до истерики!

Чаще словесные баталии заканчивались таким же бурным примирением. Но иногда, это случалось примерно раз в месяц, Иришка начинала хватать вещи мужа и демонстративно кидать в чемодан. Тот молча ждал, когда у жены запал кончится. А потом заговаривал, как ни в чём не бывало, будто и не летали молнии, не гремели громы. Ни разу не поддался на провокацию!

Чемодан разбирали на следующий день.

– А помнишь, перед Новым годом твои родственники из деревни гуся привезли? Целый месяц суп из него варили!

– Очень кстати гусь пришёлся. Мы тогда смогли сэкономить и сразу жильё оплатили за два месяца.

– Я теперь так много умею! Печь топить, воду из колонки носить, разводить извёстку и потолки белить.

– Расхвасталась!

– Даже наш бюджет в последний раз удачно спланировала: выкроила деньги тебе на новые ботинки.

– Но блины так и не научилась жарить. Сколько раз они у тебя на пол летали?

– Но мы же приноровились! Зато изобрели семейный метод: я тесто развожу и на сковородку выливаю, а ты блин переворачиваешь. Теоретически я очень много знаю. Вот практика пока не даётся. И сковороды боюсь. Но недавно кулинарное открытие сделала!

– И какое?

– Оказывается, беляши надо сначала класть на раскалённую поверхность дыркой вниз. Тогда отверстие прижаривается, и сок не вытекает. А то по первости сковорода очень плевалась горячим.

– А забыла, как картошку в уголь опрокинула?

– Это когда мы в деревню ездили за документами, что остались после твоих родителей?

– Да, почти целый день потратили. Замёрзли. Проголодались.

– Вернулись, ты уснул сразу. После суток был.

– Проснулся от твоего дикого вопля.

– Завопишь тут. Так есть хотелось! А в итоге ужин угробила и обожглась.

Она сварила тогда картошку. Прихватила кастрюлю полотенцем и попыталась слить воду в ведро, стоящее рядом с печкой. В ладонь ударила горячая струя пара. Руки разжались. Дымящаяся картошка высыпалась в таз с углём. Иришка заревела в голос больше от обиды, чем от боли. Долго рыдала в подушку.

– А ты сначала мне руку перевязал, потом картошку выковыривал из углей. И меня уговаривал: «Успокойся! Не реви! Пойдём ужинать. Я всю картошечку собрал, отскоблил. Посмотри, какая чистенькая, аппетитная!»

– И с печкой ты не сразу подружилась. До сих пор помню, как тогда перепугался…

Серёжа приходил домой поздно: ради пополнения семейного бюджета после дневной интернатуры оставался на подработку. В тот день, истопив печь, молодая жена рано закрыла задвижку. От несчастья спасло желание встретить мужа на улице. Выпавший утром снежок искрил под вечерними фонарями. Она успела дойти до поворота. Затошнило. Снежинки закружили стремительной каруселью. Быстрей, быстрей…

Очнулась Ирина уже дома: лежит в пальто и валенках на раскладушке, первом их супружеском ложе. Дверь, форточка – настежь. В комнату снег залетает.

– Я тебя в сугробе нашёл, – продолжал вспоминать Серёжка. – Хорошо догадалась на улицу выйти, а то бы угорела.

– Я и не догадывалась. Просто встречать тебя вышла. А задвижку закрыла, думала, что прогорело.

– Потом мы вдвоём на раскладушке грелись. Тепло-то выдулось, пока я угарный газ выветривал.

«Конечно, он молодец! – подумала Ирина. – Правильно определила при первой встрече, что хорошим мужем будет!»

– Жена! В духовку не пора заглянуть? Мы уже весь сыр съели.

– Пора!

Она с волнением и гордостью достала из духовки румяный, ни капельки не подгоревший, вкусно пахнущий пирог. Надрезала верхнюю корку, открыла дымящее нутро…

«Идиотка!» Быстро пришлёпнула сдобную крышку обратно. «Серёжа успел увидеть или нет? Вроде нет!» Оглянулась, улыбнулась… С ужасом продолжала мысленно видеть ту часть пирога, где тесным рядком лежали рыбки с чёрными вспучившимися брюшками. «Что делать?!»

Когда Валентина делилась мужниным уловом, Иришка постеснялась признаться, что пироги ещё ни разу не стряпала. И упустила важную деталь: рыба в кучках различалась не только видами. В одной, оказывается, была чищенная, в другой – нет! Секрет открылся только сейчас.

Почти не соображая, по памяти, отрезала Серёжке кусок с потрошёными голавликами. Себе взяла с другой стороны. Насторожено смотрела на довольное лицо мужа, уплетающего кулинарный шедевр за обе щеки.

– Ну, ты и стряпуха! – с полным ртом похвалил тот. – Я в принципе не люблю рыбные пироги, но сейчас не могу оторваться!

Она, дабы не выдать себя – промолчала. Ела аккуратно, стараясь, чтобы Сергей не разглядел странную начинку на её тарелке. И пока праздничное блюдо не закончилось, следила, чтобы и дальше мужу доставались кусочки без изъяна.

Впереди у Серёжи с Ириной – длинная жизнь… Всё будет: горе и радость. Дети. Внуки. Болезни. Достижения. Всему научится молодая жена: жалеть, терпеть, быть мудрой и стойкой… Научится вкусно готовить!

Но в день первой свадебной годовщины она пила полусладкое шампанское из кружки, мужественно жевала пирог с непотрошёной рыбой и думала: «Испытательный срок продолжается…»

Экзамен

Экзамен по военному делу, завершающий летнюю сессию пятого курса, подходил к концу.

Войдя в аудиторию, Иришка взяла билет и устремилась к одному из столов в последнем ряду. Этот порядок действовал уже много лет. Новенькие садились подальше от преподавателей: удобней списывать. Шпаргалки передавались по наследству от старшего курса – младшему. Иришке тоже достался комплект истёртых листочков.

Накануне вечером она потренировалась читать телеграфные строчки, написанные чужим почерком. Сложила шпоры по номерам билетов и, разделив на четыре части, рассовала их в кармашки, специально пришитые в рукавах и к подолу платья.

Девушка вовсе не имела репутации ленивой студентки. К учёбе относилась добросовестно, сессии сдавала на четыре и пять. Экзамен по военке был единственным, когда она, по примеру многих, решила прибегнуть к подсказкам. «Мозги у меня не приспособлены к усвоению материала в форме устава, где шаг влево и шаг вправо карается смертной казнью!» – оправдывалась она.

Отношения с военной кафедрой у Иришки не складывались. Короткая юбочка, рыжие кудряшки и даже солнечные веснушки смешливой девчонки вызывающе не совпадали с предписанными военным уставом правилами внешнего вида студентов. Поведение и вовсе не соответствовало требованиям строевой подтянутости. Она частенько влетала в аудиторию после преподавателя, путалась в формулировках, коими следовало докладывать о присутствии и отсутствии товарищей на занятиях, если ей случалось быть дежурной. Даже стоять навытяжку, как требовалось, у неё не получалось: стройные ножки, стремительно носившие на каблуках свою хозяйку по этажам института или вдогонку за троллейбусом, перед офицерами предательски подкашивались и запинались на ровном месте.

И нельзя ведь сказать, что Ирина на рожон лезла или нарочно провоцировала преподавателей. Вовсе нет! Но настроение в день нелюбимых занятий портилось с утра. Учителя в погонах вызывали в ней даже не страх, а какое-то умственное остолбенение, полный паралич мыслительных способностей и ощущение того, что всё сказанное и сделанное ею окажется невпопад.

Яркий пример такого непопадания в тему произошёл полгода назад на занятии по организации медицинского обеспечения войск. Эта область знаний казалась Иришке даже не китайской, а какой-то инопланетной грамотой. Мало того, что требовалось знать все воинские подразделения (рота, батальон, дивизия), так ещё необходимо было помнить названия соответствующих им медицинских подразделений, их структуру, штатное расписание, диапазон профессиональной помощи, оснащение, а самое ужасное – перечень приданных транспортных средств. Иришка и в обыденной жизни не умела отличить «москвич» от «жигулей», а тут…

Накануне злополучного события однокурсники в общежитии шумно отмечали день рождения одной из подруг. Теперь в аудитории царила тишина, изредка прерываемая осторожным шорохом перелистываемых страниц.

– Князева! – командный голос седого подполковника заставил вздрогнуть.

Ирина вскочила из-за стола. Уронила сумку. Торопливо подняла. Снова уронила. Опять подняла и уставилась на подполковника, как кролик на удава.

– Не слышу! – в голосе преподавателя звучало возмущение.

– Чего? – робко спросила Ириша.

– Я… я… я… – зашипели ей со всех сторон.

– Я, – пискнула девушка, переминаясь на каблучках, ставших вдруг неустойчивыми.

– Перечислите транспортные средства, приданные медсанбату! – потребовал преподаватель, недовольно глядя на студентку, неспособную даже стоять как полагается.

В голове Иришки звенела пустота. Девушка мысленно превратила свои органы чувств в одно большое ухо, настроив его на ловлю подсказок.

Подполковник явно потерял терпение, если решил помочь ей.

– Авто… – произнёс он, предлагая студентке закончить название.

Та отчаянно прислушивалась к тишине за спиной. И наконец уловила с заднего ряда еле слышное:

– Лавка…

– Автолавка! – радостно провозгласила Иришка.

Тишина стала зловещей. Однокурсники повалились на столы, зажимая рты. Лицо подполковника над тёмно-синим мундиром вспыхнуло алым, потом побагровело.

– Во-о-он!!! – выстрелил он указательным пальцем в сторону распахнувшейся двери.

Студентка пулей вылетела в коридор, теряя на ходу тетрадки. Вдогонку неслась волна хохота. Занятие было сорвано.

– Ты зачем это сделала? – спросила Ириша в перерыве вредительницу-суфлёра, вчерашнюю именинницу.

– Я просто так сказала, по аналогии, – оправдывалась подруга. – Не думала, что ты вслух повторишь.

– А надо думать! У меня мозги в отключке. Вся настроилась на подсказки. Что услышала, то и сказала.

Другой неприятный случай произошёл пару месяцев назад. Ириша как раз узнала о том, что беременна.

Весна в этом году случилась ранняя. Снег в апреле уже стаял, распустились листочки, а девчонки нарядились в сарафаны. Военная кафедра объявила о выезде пятого курса на учебный полигон для развёртывания медсанбата в полевых условиях.

С утра светило солнце. День обещал быть жарким. Студентки договорились захватить купальники: вдруг удастся поймать первый весенний загар.

Выехали далеко за город. На лесной поляне начальник кафедры – грозный полковник – приказал выстроиться в каре. Как часто бывает на Урале, неожиданно подул ледяной ветер. Низкие тучи плотно укрыли небо, и пошёл снег хлопьями.

– Смир-р-рно! – раскатилось по лесу.

Две тонкие фигурки отделились от каре и одновременно двинулись к полковнику.

– Встать в строй! – попытался тот остановить их.

Фигурки упорно продолжали движение. Первой обратилась к командиру незнакомая девушка, наверное, с другого потока:

– Мне неделю назад аппендицит вырезали. Можно я домой вернусь?

– Справка есть? Нет? Встать в строй! – не согласился тот и повернулся к Ирине.

– А я беременна, мне нельзя мёрзнуть!

Она упрямо решила уехать отсюда, несмотря ни на что.

Большой и хмурый полковник скользнул взглядом по щуплой студентке.

– Не видно! Встать в строй!

– Если я подчинюсь, то «видно» не наступит! – Ириша вдруг перестала бояться, резко отвернулась от собеседника и пошла прочь.

– Стоять! – ударило в спину. Она не остановилась.

– Фамилия! – совсем разъярился полковник.

– Курсантка Князева! – не поворачиваясь, весело выкрикнула она.

Снег валил уже сплошной стеной. Голые плечи горели. Рыжие кудри намокли и повисли жалкими прядями.

Девушке повезло трижды: она не заблудилась в лесу; на пустынной дороге сумела остановить огромный грузовик с высокой кабиной; и водитель, пожалев её, продрогшую и промокшую, довёз до общежития.

Целый час она грелась под горячим душем, а потом отпаивалась дымящимся чаем. Не заболела.

Такая история взаимоотношений с военной кафедрой могла сегодня вылезти для студентки боком. Она осторожно огляделась. Три преподавателя, принимающие три разные дисциплины, сидели перед пятикурсниками как на сцене. Двое – начальник кафедры, от которого Ириша удрала с полигона, и подполковник (его она чуть не уморила автолавкой) – заняты экзаменом. Третий, молоденький лейтенант с ямочками на щеках, углубился в чтение каких-то бумаг. Он работал на кафедре только второй год, вёл токсикологию. Новичок легко краснел, и девчонкам-студенткам нравилось вгонять преподавателя в краску, гипнотизируя на занятиях томными взглядами.

Иришка сообразила, в котором из четырёх потайных карманов лежит нужная шпаргалка, и стала тихонько вытягивать её. Листочки, свёрнутые гармошкой, неожиданно вырвались из тесного хранилища и с шорохом рассыпались под столом…

Девушка замерла. Почувствовала, как от страха спина покрылась испариной. Если сейчас её выгонят – это конец! В истории института нет случаев переэкзаменовок по военке.

Полковник отвлёкся от студентки, которую тестировал, и поднял голову. Подполковник недовольно поморщился. Лейтенант резко встал, шумно сдвинув бумаги, и решительно направился к задним рядам.

«Всё! Меня уже ничто не спасёт!» – мелькнула отчаянная мысль. Ногами Иришка судорожно пыталась собрать высыпавшиеся бумажные гармошки в кучку. Лейтенант остановился в двух шагах, склонился над сидящей впереди девушкой. Ириша, оказавшись под защитой лейтенантской спины, быстро нагнулась и сгребла шпаргалки. Лихорадочно отыскала нужную, остальные рассовала, как попало, по карманам. Тихонько перевела дух.

Лейтенант вернулся на своё место. Она быстро переписала короткие телеграфные строчки на чистый лист. Спрятала ненужную теперь шпаргалку. Осталось только зачитать написанное, когда подойдёт её очередь отвечать. Если очень повезёт, то она и дополнительных вопросов не получит.

– Князева!

– Я!

Сначала – к подполковнику. Может, он уже не так на неё злится? Уткнувшись в листочек, зачитала скупой ответ. Тройка. Ура! Теперь – к лейтенанту. Смотрит в сторону. Слушает внимательно. Кивает одобрительно. Прочитала всё, что было. Замолчала в ожидании.

– Хорошо, – лейтенант задумчиво посмотрел на лист, куда она добросовестно скопировала шпаргалку. – А что ещё вы можете сказать по данному вопросу?

Ириша растеряно взглянула на экзаменатора. Без улыбки ямочек не видно. Этого она и боялась – дополнительного вопроса! Неожиданно для себя начала читать всё написанное по второму разу. Закончила.

– Существенные дополнения. Но мне хотелось бы услышать ещё больше подробностей.

Обнаглевшая девчонка в третий раз прочитала тот же текст!

– Достаточно, – сказал лейтенант. Продемонстрировал ямочки и поставил четвёрку.

Ириша последней из испытуемых предстала перед суровым полковником и вновь ощутила себя глупым кроликом. Удав не стал её кушать. Выслушал невнятный ответ, поинтересовался, на каком она месяце, и отпустил. В зачётке нарисовал суммарное: «Удов».

В коридоре Иришку встретила нетерпеливая толпа однокурсников – участников и свидетелей её непростых отношений с кафедрой военных.

– Сдала! – выдохнула она.

– Ура-а-а! – понеслось по гулкому пространству.

И, дабы не нарушать больше правила строгого устава, шумная компания поспешила на улицу.

На крыльце помилованная студентка зажмурилась от яркого солнца. Какое счастье: впереди каникулы, Серёжкин отпуск и путешествие на двоих! Уже ничто не помешает сосредоточиться на ожидании третьего…

Доченька

Перестук колёс убаюкивал. Хорошо бы послушаться и уснуть. Схватки – не дают. Всё туже опоясывают живот, дольше не отпускают. Всё короче промежутки между ними. Ириша еле успевает сделать вдох перед очередной. Может, зря она согласилась ехать домой? Но Серёжа так растерялся, когда она сообщила, что ей нужно в роддом…

Беременность наступила неожиданно в конце пятого курса. Сергей к тому времени окончил интернатуру в Челябинске и уже три месяца работал хирургом в родном городе жены. «Неожиданность» не входила в их планы. Но мама Ирины прокомментировала: «А что вы думали? Это – не концерт по заявкам!» Тогда все стали решать, что будут делать, когда придёт срок. Сергей настаивал, чтобы жена рожала дома: «Тут всё рядом, а в Челябинск мы с твоей мамой не наездимся». Ирина согласилась.

Академический отпуск ей не светил: училась на лечебном факультете. Этот год был последним, когда с него выпускались детские врачи. Следом подрастал педиатрический факультет. Если бы выпускница отстала от курса – потеряла возможность приобрести любимую профессию. Рассчитывали, что, родив перед Новым годом, за каникулы и сезонную эпидемию гриппа, на которую традиционно мобилизовали выпускников, Ирина сумеет перевести ребёнка на искусственное вскармливание и спокойно вернётся к учёбе. К этому времени сначала планировала взять отпуск её мама, потом – Сергей.

Приехать домой беременная студентка собиралась за две недели до родов. До отъезда оставалась ещё неделя, когда она занялась рефератами по будущим темам. Хотела заранее сдать зачёты и получить оценки автоматом, обеспечив себе освобождение от занятий до начала сессии и каникул.

В пятницу днём она как раз сидела в «публичке» над очередным сочинением, когда боли в животе подали сигнал ритмичным повторением. Не вовремя! К вечеру Ириша ждала Серёжу. «Похоже, ему придётся везти меня в роддом. Здесь – в Челябинске. Но написать реферат времени хватит. Ведь у первородков этот процесс занимает несколько часов. Успею!»

Когда будущая мама с готовым заданием вернулась в общежитие, схватки повторялись каждые четыре минуты. «Ничего! В запасе ещё есть время».

Серёжа приехал с последним автобусом вечером. Уже стемнело. От новости, что по всем признакам жена собралась рожать сегодня ночью, у него началась паника:

– Почему так рано? Ты говорила: у нас в запасе три недели! Обещала рожать дома! Как я буду навещать тебя? А забирать вас с ребёнком отсюда как?

Никогда раньше Ирина не видела мужа таким растерянным и многословным, поэтому легко согласилась поехать домой. Сейчас! Немедленно!

– Вы ошалели?! – кричала Галочка – подружка и одногруппница. – Последний автобус ушёл час назад!

– А мы на поезде, – не сдавался Сергей.

– Она родит у тебя в этом самом поезде! Не пущу! – Галочка даже попыталась отобрать у Ириши сумку, в которую та покидала свои вещи.

– Ничего, я потерплю, – обняла она подругу. – Видишь, как он нервничает. А мне какая разница, где рожать…

Вагон тряхнуло. Резкая боль пронзила тело. Ирина закусила угол подушки, чтобы не закричать. Казалось, кто-то всадил невидимый нож в низ живота и медленно его проворачивает… Так больно, что не вздохнуть! Что-то лопнуло внутри, пролилось горячим… Вот когда настиг страх! Только сейчас она испугалась за дочку!

В том, что родится дочка, не сомневалась. Ещё три года назад, в самом начале семейной жизни, они с Серёжей решили: у них будет девочка – Манечка, Машенька, Мария. И теперь, когда она вот-вот должна родиться, глупые родители создали для этого события самые неподходящие условия!

– Иди немедленно к начальнику поезда! Требуй скорую к ближайшей станции! У меня воды отошли, – скороговоркой прошипела мужу в ухо. Кричать постеснялась: не хотела будить спящий вагон.

– Может, ты ошиблась, и это не воды? – хватаясь за соломинку, с надеждой пролепетал вконец растерявшийся муж.

– Я сейчас тебе в лоб дам!

Сергей выскочил из купе. Она лежала, прислушиваясь к тому, что происходило внутри. По теории, организм должен дать ей передышку: накопить силы перед основным действием. Только бы не торопился!

Примчался муж, сообщил, что через двадцать минут – станция. Скорую вызвали.

– Ты сказал, чтобы машина подошла к вагону? Меня на носилках нужно транспортировать! – продолжала распоряжаться грамотная, но такая безответственная шестикурсница.

Как же оказалась далека теория из её учебников от действительности!..

Их вагон был одним из последних. Машина скорой за пределы платформы не поехала. Ириша, двумя руками держась за живот, спотыкаясь и ругаясь, плелась сначала по вагону, потом по насыпи за мужем, который тащил её и свою (с гостинцами из дома) сумки.

«Кап, кап, кап…» – просочилось из реальности в тяжёлый сон. «Кап-кап-кап», – застучало дробью.

– Ой! Капает! – звонко, испуганно.

Кто-то трясёт Иришу за плечо:

– Просыпайся! У нас – потоп!

Она, подчиняясь, рывком садится на кровати. Тело откликается болью. «Как под грузовик попала». Смотрит на склонившуюся к ней светловолосую девушку в смешной длинной рубахе с завязками у ворота.

– Что это с тобой?! – девушка отшатывается.

– А что? – Ириша ощупывает лицо: нос, щёки – вроде всё на месте.

Черноволосая женщина постарше протягивает маленькое зеркальце. Из круглого оконца страшными глазами глядит незнакомка. Не может быть! Это же она сама! Теперь Ирина тоже с испугом разглядывает отражение: ещё вчера красивые рыжие локоны сейчас торчат в разные стороны ржавой паклей, лицо усеяно багровой сыпью. Но самые страшные – глаза!.. Вместо них – кровяные озёра, где не различить золотисто-коричневую радужку.

– Кровоизлияния… – вздохнула Ирина. – Сосуды полопались. Я неправильно тужилась.

В памяти всплыла вся эта ненормальная ночь…

Тряская дорога в дребезжащей скорой от вокзала до роддома. Санитарная обработка в нетопленом приёмном покое под холодным душем с куском коричневого хозяйственного мыла. Недовольная заспанная акушерка. Знобкий воздух родзала. Сердитые окрики:

– Неправильно тужишься! Не в ту сторону!

Неподчиняющееся, захлёстнутое немыслимой судорогой собственное тело… Крик младенца! Снова раздражённое:

– Говорила же, неправильно тужишься! Разорвалась вся! – и спокойней: – Дочка у тебя.

Потом – сонная палата, где она оказалась четвёртой. Укол. Сон. Странное утро, начавшееся звуком капели.

Капанье перешло в журчание.

– Ой-ой-ой! На мою кровать побежало!

Ирина засуетилась вместе со всеми. Лило с потолка. Конец ноября. Непогода. Крыша трёхэтажного здания протекла. Передвинули кровати как попало, лишь бы потолочный дождь не попадал на женщин. Прибежала санитарка, притащила тазы и судна, расставила под звонкие струйки.

Шёл одиннадцатый час, а детей ещё не приносили. Черноволосая Нина, рожавшая повторно, объяснила трём новеньким, что их роддом – железнодорожный, обслуживает прилежащий район и таких, снятых с поездов, как Ириша. Врачи, акушер-гинеколог и педиатр, тут – совместители.

– Вот когда она посмотрит ребятишек на своей основной работе, тогда придёт сюда. Наших принесут кормить уже после обхода.

– Как же они терпят, такие маленькие?! – возмутилась светловолосая Лена.

Наконец медсестра привезла в палату три орущих свёртка с красными от нетерпения личиками.

– А мне? – заволновалась Ирина.

– На твою педиатр наложила карантин, пока все анализы не придут.

– Почему?

– Ехала сама неизвестно откуда.

– Как неизвестно? Я из Челябинска, из мединститута…

– Я – не начальник.

Когда ребятишки замолчали, присосавшись к мамам, стал слышен тоненький жалобный плач из-за двери напротив. Ириша почувствовала незнакомое чувство тяжести в груди.

– Это она? – глаза наполнились слезами. – Она там одна?

– Сказала же – карантин!

Следующие три дня превратились для Ирины в настоящую пытку. Её девочка, которую поместили в отдельную комнату напротив, всё время плакала в одиночестве. Женщина ревела под дверью. Детская медсестра находилась в общей детской палате и заглядывала к наказанной малышке один раз в четыре часа: сунуть бутылочку со смесью. Даже не оставалась присмотреть за ней во время сосания.

В один из вечеров в ночную смену на дежурство заступила пожилая акушерка с добрым лицом – Клавдия Петровна. Увидела зареванную Ирину.

– Господи! Это у тебя от слёз глаза кровью залило?

– Я тужилась непра-а-авильно-о-о…

– Ладно, ладно! Хватит реветь дуэтом! Иди к дочери, пока никто не видит. Только не попадайся докторше! Она у нас строгая.

Молодая мамочка скользнула за дверь. В первый раз взяла на руки осипшую от крика малышку: пелёнки мокрые, сердитое личико красное, носик крохотный, реснички тёмные загнутые. Приложила к груди. Прижала. Дочка от обиды даже сосать не могла спокойно. Всё отрывалась, всхлипывала – жаловалась.

Ирина покормила её. Перепеленала. Так и стала бегать из двери в дверь, таясь ото всех, кроме Клавдии Петровны. На второй день попалась педиатру-совместителю. Как та орала! Только что ногами не топала. Обзывала родильницу всякими словами. Она не слышала: дочка в эту минуту за дверью зашлась в плаче.

Больше её к новорождённой до конца карантина не пускали. Женщина жила в коридоре, возле палаты, где организовали изоляцию для крошки. Грудь разрывало. Голова гудела. В душе поселилась навечно пронзительная жалость к дочери и жгучая ненависть к совместительнице. «Эсэсовка!» – под этим прозвищем осталась она памяти.

На третий день по какой-то причине в роддоме отключили отопление. Вечером Ирина лежала в постели под тонким покрывалом и тряслась. Опытная Нина подошла, приложила ко лбу прохладную ладонь.

– Подруга! Да, ты вся горишь!

– Не говори никому! – взмолилась болезная.

– Сегодня Клавдия Петровна дежурит. Ей – можно.

Акушерка прикатилась добрым колобком с градусником и шприцем, наполненным жаропонижающим.

– Грудь болит?

– Не знаю…

– Ну-ка, садись, я посмотрю. Эк тебя разбарабанило! Размера на три небось. Температура так просто до тридцати девяти не подскакивает.

– Ей же ребёнка не носят! – вступилась Лена.

– Да с потолка капает!

– И отопление отключили!

– Раскудахтались, – ворчливо оборвала их пожилая женщина.

Положила ладонь на твёрдую грудь новоиспечённой мамаши, сильно сжала пальцы вокруг соска. У той и крик застрял в горле. Нога подскочила, будто по колену ударили. Далеко брызнули три тугих струи: одна молочная – из груди, две прозрачных – из глаз.

– Ух ты! – не удержалась Лена.

Разделавшись с одной грудью, акушерка то же самое проделала со второй.

– Клавдия Петровна! Умоляю: не говорите врачам!

– Да как же я могу? А вдруг с тобой что случится?

– У меня муж – врач, я сама диплом получу через полгода. Пожалуйста, молчите! Если меня тут хоть на сутки задержат, всё может плохо кончиться и для меня, и для ребёнка.

На следующий день Манечку принесли на кормление вместе со всеми. В палате пахло молоком. Раздавалось сладкое чмокание и ласковое воркование мамочек над птенцами…

В одном из промежутков между важными занятиями Ириша, наконец, разобрала сообщения, которые передавал Серёжа вместе с гостинцами. Он каждый вечер после работы приезжал из родного города за шестьдесят километров и являлся под окно. Больше всего записок было от него: о том, как он любит обеих. «Это он ещё не разглядел сквозь мутное стекло третьего этажа мою “красоту” с глазами вампира!» Вот открытка от мамы – бестолковая, сумбурная, радостная. Гневная записка от Галочки: «Я же говорила, что родишь в поезде!» Телеграмма: «Поздравляю рождением дочери Надя Казанцева».

– Надя Казанцева – это кто? – вырвалось вслух.

– Может, родственница?

– Нет у меня в родне Надежд.

– Подружка?

– И подружек тоже…

– Тогда – подружка мужа!

Палатные соседки потешались над Иришей до вечера. А та мучилась над вопросом: кто такая – эта Надя Казанцева? Про Серёжу думать плохо она не могла. Но всё же… Поздно ночью, когда палата уже погрузилась в сон, её осенило:

– Я вспомнила! Надя Казанцева – это моя соседка по общаге!

– У тебя мозги молоком залило? – изумилась Нина. Лена покрутила пальцем у виска.

– Да мы её с первого курса Кнопкой зовём: маленькая, как Дюймовочка. Имя-то напрочь забылось!

– Кончайте хихихать! – заглянула дежурная медсестра. – Всё отделение перебудите!

На следующую ночь их палата опять отличилась…

Всё дело было в последней капле, которой требовала заканчивать бесконечные сцеживания совместительница-эсесовка.

Вот именно эту последнюю каплю они никак не могли добыть. В тот вечер молокодобытчицы проваландались до двух ночи. Уснули мгновенно. Что явилось сигналом к пробуждению, впоследствии не смогли установить. Может, медсестра заглянула в палату просто так, для порядка. Может, кому что приснилось. Но только в три часа ночи дежурная увидела свет из-за двери, поспешила к нарушителям режима и… опешила: четыре женщины сидели, молча, на кроватях. На встрёпанных волосах – наспех повязанные косынки. На лицах – маски. Груди, перемазанные зелёнкой, обнажены.

– Вы чего? – растерялась медсестра.

– Детей ждём, – четыре пары заспанных глаз бессмысленно таращились на неё.

– Три часа ночи!

Четверо потерявшихся во времени также молча повалились на подушки. В косынках и масках. Смех оставили на утро.

На восьмой день у Ириши снова поднялась температура. Клавдия Петровна обнаружила покрасневшее больное место в груди. Помогла сцедиться, дала лекарство. Ирина вновь упросила акушерку ничего не говорить врачам.

– Завтра суббота – моя выписка. Если вы скажете кому-нибудь, меня задержат до понедельника. Тогда дело точно закончится операцией. Молчите!

Клавдия Петровна не подвела…

Ириша сидела на заднем сиденье «Волги», держала на коленях большой кулёк, перевязанный розовой лентой. «Волгу» Серёжа выпросил у главного врача. Остались позади холодная палата, где устанавливала порядки жестокая эсэсовка, дождь с потолка, круглосуточное добывание последней молочной капли. Закончились бесконечные безумные девять дней, навсегда изменившие её жизнь.

Манечка спала. Ириша смотрела на чистый заснеженный мир сквозь пелену лихорадки и была счастлива. Они возвращались домой!

Ненужный

Воскресный утренний сон грубо и бесцеремонно прервал звонок телефона.

Ирина вылезла из-под тёплого одеяла, босая прошлёпала в прихожую. Мимоходом глянула на часы: пятнадцать минут девятого!

– Ирина Павловна! Почему на дежурство опаздываете? – возмущённо кричали из телефонной трубки.

– Какое дежурство? – растерялась она.

– Обыкновенное – в детском отделении!

– Я ничего не знаю про дежурство…

– Вы график смотрели?

– Какой график?

– Как с луны свалились, честное слово! График стационарных дежурств!

– Я же в поликлинике работаю, – совсем растерялась Ирина.

– Точно – инопланетянка! – голос на том конце провода захлебнулся возмущением. – В стационаре дежурят все врачи! На ставку полагается два бесплатных дежурства, на полторы – три.

– Как бесплатных?

– Слушайте, имейте совесть! Некогда мне вам растолковывать. Я тоже домой хочу, к детям, а вынуждена тут торчать, вас дожидаться.

Ирина заметалась по квартире. Серёжка ещё не вернулся после своего ночного дежурства. Полуторагодовалая Манечка сладко спит. Как её одну оставить? Придётся опять помощи просить у соседки.

Дочка родилась, когда Ириша на шестом курсе училась. Хотелось бы, чтобы это произошло попозже, но, как сказала Иришкина мама: «Это вам не концерт по заявкам!»

Следующий год прошёл в заботах о малышке, и хлопотах о том, чтобы вчерашняя студентка смогла выполнить программу врача-интерна. Девочку приходилось передавать с рук на руки. В этой карусели вокруг Манечки, кроме Ирины и Сергея, участвовала Иринина мама, ещё работающая, и соседка-пенсионерка.

Уже месяц новоиспечённый врач трудилась участковым педиатром. Маняшу в детский садик устроили. Она легко приняла смену образа жизни, но через несколько дней заболела. Поэтому из четырёх недель молодая мамаша проработала всего две с половиной. Успокаивала себя тем, что нужно потерпеть каких-нибудь пять месяцев: снова была беременной.

С первого дня её оформили на полторы ставки. Ирина пыталась было возражать, что у неё маленький ребёнок, ждёт второго. Но заведующая поликлиникой сразу твёрдо и решительно пресекла желание спорить на эту тему:

– А кто будет твой участок обслуживать, когда на больничный пойдёшь или в декретный? Если каждый будет находить причины не нагружаться выше нормы, мне самой все дырки затыкать?

Ирина виновато вздохнула.

– Вот-вот! Да и к декретному тебе не помешает дополнительный заработок. Так что без разговоров обслуживаешь свой участок и соседний. Единственную поблажку получишь: будешь вести приёмы, а чужие вызовы заберут другие врачи.

Видимо, потому что Ирина слегка растерялась от обрушившихся на неё забот, информация о так называемых бесплатных дежурствах ускользнула от её внимания. На самом деле предполагалось, что они осуществляются за счёт сокращения рабочего времени. Так выглядело на бумаге, но как это реализовать в жизни, никто не знал. Уходить раньше с приёма – нельзя. Наверное, нужно быстрее по вызовам бегать.

В отделении она появилась запыхавшейся. Недовольная ожиданием коллега сразу предложила пройти в ПИТ.

– Вот, полюбуйся! Двухсторонняя пневмония! Без амбулаторной карты. Где родители – не известно. Всю ночь возле него вытанцовывала. Заведующий обещал с утра подъехать. Скоро будет.

Ирина обречённо смотрела на маленького (всего полтора месяца) изболевшегося мальчика. Она-то думала, что сегодняшний день не удался из-за неожиданного дежурства, оказалось – по другой причине…

Серёжа Перваков был её наказанием, а может быть, испытанием профессиональной стойкости на первом месяце самостоятельной работы.

Странный вызов случился буквально на третий рабочий день. Одна из жиличек многоквартирного дома позвонила в детскую поликлинику и сообщила о семье, поселившейся… в подвале. Особенно её волновало, что там находился ребёнок.

В институте будущего врача учили распознавать и лечить всевозможные болезни, но про такие ситуации ничего не говорили. Поэтому теперь Ирине пришлось полагаться только на себя.

Как найти вход в подвал, она не знала, но догадалась попросить помощи у бдительной соседки, которая сделала вызов. Та показала неприметную дверь под лестницей.

Ей долго не открывали, и молодая врач успела нафантазировать себе невесть что. Поэтому увиденные воочию подвальные обитатели показались совсем не страшными. Их было трое: он, она и ребёнок.

В детстве Иришка с папой ходила в подвал их дома. Он походил на подземное убежище, поделённое по количеству квартир на небольшие секции. Зимой родители в своём отсеке хранили картошку и велосипед дочери, летом – санки, лыжи и коньки.

Большое помещение без перегородок, где поселилась бесквартирная семья, совсем не было похоже на то, что видела раньше. Но пахло здесь так же: гнилой картошкой и мышами. На узеньком оконце под потолком висела какая-то тряпица. Небольшой участок, приспособленный для жилья, выметен и даже меблирован.

У одной стены примостился обшарпанный стол со спиральной плиткой, два стула; у другой – диван с торчащими в прорехах пружинами. В центре импровизированной комнаты стояла видавшая виды детская коляска. В ней мирно посапывал упитанный малыш.

Родители рассказали душераздирающую историю о том, что дом их сгорел вместе с нажитым добром и всеми документами.

Врач осмотрела ребёнка – здоров. Пообещала погорельцам выяснить, как можно им помочь, хотя бы выписать для малютки бесплатное питание с молочной кухни.

После визита к подвальным жильцам Ирина помчалась в поликлинику к заведующей.

– Чему вас в институтах учат? – ворчала та, пока письменно и по телефону рапортовала о найдёныше всем ответственным службам. Видимо, забыла, какой сама пришла работать двадцать лет назад.

Назавтра Ирина узнала, что пара, вовсе не супружеская, прибыла из соседней области. Женщина лишена материнских прав в отношении троих детей. Четвёртого родила от нынешнего сожителя – вора-рецидивиста. Единственной правдивой информацией оказалось имя ребёнка: Серёжа Перваков.

Коллеги сочувствовали молодому врачу и её помощнице-медсестре: такой «подарок» получить под наблюдение! Но пришлая семья уже на следующий после посещения Ирины день исчезла бесследно. Всем участковым дали распоряжение проявить бдительность и найти беглецов. Серёжа Перваков как в воду канул.

После бесплодных поисков Ирина успокоилась, решила, что чужаки вернулись в родную область. Потом заболела Манечка, и она ушла на больничный. Снова вышла на работу как раз в конце этой недели.

В субботу пришлось дежурить в поликлинике на вызовах. По всему городу, зато на машине с водителем. Сама на телефоне сидела за регистратора. Сама и вызов приняла на дальний участок. Звонила женщина, жаловалась, что в соседней (неблагополучной) квартире третий день не прекращается шумная гулянка, а среди взрослых находится маленький ребёнок, по всем признакам – больной.

В первый год работы недавняя студентка со многим встречалась впервые. В тот день она впервые попала в настоящий притон… Бордель! Клоповник! Для старой однушки на третьем этаже панельного дома подходило любое определение.

Замок на двери отсутствовал. Полы в жилище не мыли, видимо, со дня постройки. Грязная посуда засижена мухами. Кругом валялись пустые бутылки, консервные банки, окурки. Вонь стояла невыносимая. От крепкого помоечного духа у беременной Ирины голова пошла кругом.

Стараясь не дышать носом, огляделась. На продавленном диване, панцирной сетке незаправленной кровати, каком-то сундуке в беспорядке валялись одетые в лохмотья тела, мужские и женские. Плотный перегар гулял по норе волнами, подгоняемый храпами разных тональностей.

«Бежать отсюда! Скорей!» – запаниковала Ирина, но вдруг услышала писк. Слабенький… Жалобный… «Где? Где ребёнок?» Двумя руками она расталкивала этих вонючих, немытых людей. Искала.

Дитя нашла меж двух полумёртвых от спиртного баб. Вытащила вялое голое тельце, горячее, как уголёк. «Господи! Серёжа Перваков!» – узнала сразу.

Обитатели берлоги стали просыпаться. Со всех сторон на Ирину надвинулись опухшие страшные морды:

– Ты хто? Вали отседа!

Прижала к себе малыша. «Без Серёжки не уйду!»

– Только троньте! – изобразила воинствующее бесстрашие, выдвинула вперёд себя худенький кулак. – Меня милиция на улице ждёт!

Морды отступили в нерешительности.

– Где его мать?

– Со вчера не видали шалаву.

Поискала глазами что-нибудь похожее на пелёнку… Сорвала с окна сомнительной чистоты штору, завернула ребёнка. «Не голого же в холодный сентябрьский день выносить». Пятясь, двинулась к выходу. Хмурая компания наблюдала молча.

В подъезде вдохнула полной грудью. Малыш на руках постанывал – плохой признак. Скорей на улицу!

– Ирина Павловна! Вы чего такая взъерошенная? Подрались с кем-то? – пошутил водитель.

– Вроде того! Давай быстрей в отделение!

Вчера собственноручно привезла Серёжу в стационар. Надеялась: ему сразу станет лучше. Не знала, что сегодня «повезёт» с дежурством! И, конечно, не предполагала увидеть маленького пациента еле живым.

Всё дежурство она не выходила из ПИТ.

Ей помогали: дважды приезжал заведующий. После обеда периферические сосуды малыша окончательно спались, и пришлось вызывать хирурга, чтобы обеспечил доступ к вене. Дежурный реаниматолог метался между хирургией и детским отделением. Всё – без толку! Ребёнок постепенно уходил.

За час до окончания дежурства произошла остановка сердца. Третья. Ирина попросила медсестру набрать в шприц адреналин. Укол в сердце сделала тоже впервые…

Её собственное дитя в этот день часто и сильно толкалось в животе. «Прости, прости, маленький! Не сердись, что мама волнуется. Потерпи немножко!»

В сумерках возвращаясь домой, чувствовала себя постаревшей лет на десять. С трудом переставляла ноги. Тянуло живот. В голове поселилась единственная мысль: «Если буду продолжать дежурить – рожу раньше времени».

На следующий день обречённо стояла возле секционного стола в морге рядом с заведующим детским отделением и реаниматологом. Когда вскрытие было почти закончено, обмирая от страха, попросила:

– Павел Васильевич, поищите место укола в сердце.

Пожилой патологоанатом нашёл место вкола на коже. Показал, где игла вошла в мышцу левого желудочка.

– Всё технически верно. Что тебя беспокоит?

– Я ночь не спала, думала: вдруг иголкой не туда ткнула и навредила…

– К тому моменту ребёнок был уже мёртв.

Мать Серёжи появилась в отделении только на пятые сутки! Пьяная…

Ирина нашла способ избавиться до декрета от стационарных дежурств: стала их «продавать». Желающие подзаработать на чужих «бесплатных» были всё больше докторами со стажем, а то и с категорией. Ирина платила за каждую отданную смену, исходя из размера их зарплаты, а не своей – начальной.

«Ничего, беременность важнее! – успокаивала себя. – А экстремального опыта я потом наберусь, когда детки подрастут».

Много лет прошло.

История Серёжи Первакова навсегда осталась в памяти врача болезненным воспоминанием. Маленький. Брошенный. Первый, которого не смогла спасти.

Без маминой любви не хватило ему собственных силёнок, чтобы выжить.

С рождения оказался ненужным…

Щас рожу

– Рожа-а-а-ю! – пронзительный крик взорвал ночную тишину роддома.

В двух палатах, оставленных функционировать на время ремонта, зашевелились разбуженные женщины.

– Ещё одну в наш теремок принесло, – ворчливо произнёс кто-то.

– Рожа-а-а-ю-у! Щас рожу-у-у! – раздалось ещё громче.

– Тут все это делают. Чего надрываться-то так?

По коридору пронеслись лёгкие шаги дежурной. То, что говорила акушерка в предродовой палате тихим голосом, не было слышно. Но ответ опять стал общим достоянием:

– Не хочу! Не буду!

Родильный дом проснулся окончательно.

– А зачем тогда приехала сюда? – пробасила Людмила, родившая вчера третьего сына.

Видимо, акушерка решила: снижать амплитуду голоса теперь не имеет смысла, и прикрикнула на новенькую так, что услышали все:

– Чего не буду?! Голова уже родилась. Марш в родзал!

Протопали две пары шагов, и на некоторое время наступила тишина.

Работа роддома в условиях ремонта строилась по военно-полевому принципу. В маленьком уголке функционировали одна предродовая палата, родзал на одно место и две послеродовые палаты. Всё рядышком, близко, с ничем не ограничиваемой слышимостью.

Во время паузы все затихли – ждали продолжения.

– Я не умею! – неожиданно провозгласил голос новенькой.

– Вот тебе и раз! Все умеют, а она – нет?! – прокомментировала Людмила.

Роддом веселился вовсю!

– Чего ты не умеешь? – послышалось изумлённое из родзала.

– Тазом трясти не умею!

Дружный хохот потряс тонкие перегородки.

– Таз-то ей кто дал? – удивлялись жительницы палат.

– Опять роженицу привезли! – донеслось вдруг со стороны приёмного покоя. – Роды в ходу!

– Выводите родильницу в палату! Освобождайте место в родзале! – принялся распоряжаться дежурный акушер-гинеколог.

Компания трёх женщин (сна ни в одном глазу) с любопытством ждали новенькую. Её вкатили на каталке. Колёсики то и дело цеплялись за близко стоящие кровати.

– Не вставай! – голос врача строг. И тут же медсестре:

– Быстро пузырь со льдом на живот! Кровь готовьте первую положительную!

Она лежала на кровати, такая худенькая, что с трудом верилось: это её звонкий голос поставил весь роддом на уши. На бескровном лице, обрамлённом рыжими кудряшками, проступили золотистые веснушки да выделялись глаза цвета бутылочной зелени.

– Что молчишь? – врач кулаком массировал ей живот. – Больно ведь!

– Больно. А чего орать без толку. Я же знаю, что это нужно. Кровлю. Только массажа матки на кулаке не хочется.

– Будем надеяться – обойдётся. Сейчас кровь подключим. Роды стремительные были. Поэтому так.

Обошлось. Роддом наконец уснул.

– Ну, давай знакомиться, артистка, – начала Людмила утренний разговор, – ты первородка, что ли?

– Ириной меня зовут. Роды вторые.

– Так чего ж ты кричала, что не хочешь и не будешь?

– Сначала кричала, чтоб акушерка меня услышала, так как начались роды, а я встать не могла. Потом – по инерции. Сама-то я тоже врач. Знаю, что при поступлении у роженицы проверяют величину раскрытия шейки матки. Во время схватки это очень болезненно. Вот и орала, что не хочу процедуры. Я же не знала, что роды уже идут полным ходом. Очень быстро всё происходило.

– А каким тазом ты трясти не умеешь?

– Своим, – Ирина засмеялась. – После рождения ребёнка должен родиться послед. Для этого женщину просят опереться на пятки и приподнять таз. А я в тот момент не в себе была и акушерку сквозь маску плохо расслышала. Она сказала: «Подними таз и повиси». А мне показалось: «Подними таз и потряси!»

– С тобой в кино ходить не надо. Чистая комедия! Акушерка от смеха поди тоже чуть не родила. Так кто у тебя?

– Сыночек – Матвейка. А дома дочка ждёт. Манечка.

Хотел помочь

Ирине повезло, что отправившись на прогулку с детьми, надела резиновые сапожки: боялась промочить ноги в мартовских лужах. Оказалось, водные неприятности поджидали не на улице, а при возвращении в собственную квартиру…

Повернула ключ в замке. Из проёма вырвалось плотное облако. Откуда столько пара? Как в бане! По инерции сделала шаг… и утонула по щиколотку! Быстро назад! Хорошо – порог высокий, а то бы не успела уберечь Манечку от кипятка! Руки заняты Матвейкой. Двухмесячный малыш в тёплом одеяльце представлял увесистый свёрток. Тяжело удерживать одной рукой! Другой – сначала Манечку отодвинула подальше, потом – захлопнула дверь, отрезав путь горячей «Ниагаре».

«Что делать?! Соображай быстрей! Детей – отвести на первый этаж к соседке-инвалиду! Она всегда дома». Подхватила дочку поперёк туловища, на ходу приговаривала:

– К тёте Тане в гости идём.

С Татьяной объясняться некогда. Только и успела сказать:

– Пригляди! У меня – потоп!

Бегом к себе – на второй! Снова шагнула в кипяток. Хорошо, что в резиновых сапожках! Сквозь густой пар – в ванную. Шум водопада оттуда. Вслепую нашла горячий кран. Завернула. Не сорван – уже легче! Ванна полна до краёв. Пелёнки медленно переваливаются через них и одна за другой тяжело, как тюлени, плюхаются вниз…

Почему кран открыт? Перед прогулкой Ирина приготовила пелёнки для полоскания, но кран не открывала. Это Серёжа! Его сутки не было дома: дежурил в хирургии. Сегодня выкроил время заскочить домой на обед. Семью увидел на улице. На ходу расцеловал Манечку, чмокнул в щёку жену, взглянул на спящего сына. Через двадцать минут промчался обратно, помахал рукой издали. Она с детьми ещё час гуляла…

Ирина сбросила пальто где-то в комнате и начала черпать кипяток ведром из ванны в унитаз. Дотянуться до сливной пробки сквозь слой горячей воды у неё не получилось. Что в это время творилось в квартире под ними, старалась не думать. Обжигалась и глотала слёзы! Где телефон?! Прошлёпала снова в комнату. Диск на аппарате крутила с остервенением!

– Ты зачем открыл горячий кран?! – орала в трубку, не дожидаясь от мужа ответа. – Устроил потоп на два этажа! Дочку чуть не обварил! Я ведром кипяток черпаю!

Всё! Прооралась. Легче не стало. Нужно открыть окна: стёкла запотели, запах отсыревшей извести мешает дышать. Уровень воды в ванне снизился так, что смогла вытащить пробку. Теперь можно выливать воду сюда, собирая с пола ковшом.

Хлопнула входная дверь. Разбрызгивая остывающие лужи, в квартиру ворвался Серёжа.

– Засучивай рукава, видишь, сколько тряпок плавает! – показала жена на пелёнки.

Работали молча. Он, чувствуя вину, предпочитал не нарываться. У неё – временно кончился запал.

– Пелёнки теперь только на половые тряпки годятся! – в сердцах буркнула она, вытирая пол насухо. – Может, объяснишь, что это было?

– Помочь тебе хотел. Знаю, что устаёшь. Я всё время на работе. Ты – с детьми. Прибежал, вижу: бельё в ванной. Решил прополоскать. Кран отвернул – воды нет. Думаю: пока чай попью, появится. А потом забыл.

– Как всегда! – завелась снова Ирина. – Неделю назад включённый утюг на табуретке оставил. Чуть пожар не устроил! А если бы Манечка обожглась?! Ей всего два года!

Сергей молчал.

– К нижним соседям сам пойдёшь отношения выяснять.

Вечернее выяснение растянулось на целый час.

– Ну, что? – крикнула Ирина из кухни, когда муж вернулся.

– Нужно оплатить побелку и ремонт телевизора.

– Значит, очередная зарплата уйдёт соседям, – констатировала жена.

Почувствовала, как её снова захлёстывает волна раздражения. Оторвалась от приготовления ужина. Вошла в комнату, чтобы продолжить скандал, глядя виновнику сегодняшней катастрофы в глаза…

Сергей спал на диване, не успев переодеться после работы. В неудобной позе, неловко подогнув руку. Рядом в коляске мирно посапывал Матвейка. Манечка заснула среди игрушек, на расстеленном в центре комнаты одеяле. Она тоже устала: осталась сегодня без дневного сон-часа.

Ирина подняла дочь на руки, унесла в кроватку. Подсунула подушку под голову мужа, укрыла пледом.

Суматошный долгий день закончился…

Сикось-накось

«Я – законченный идиот! Как можно было почти три дня наблюдать, как Иришка мучается, и не посмотреть живот?! Точно говорят: на родственниках профессиональное чутьё буксует. Только бы не было слишком поздно!»

Сергей спешил домой. Он полутора суток провёл в хирургии, включая две полные дневные смены и ночное дежурство между ними.

Стоял промозглый осенний вечер. Моросил дождь. Отправляясь на работу вчера утром, Сергей не предвидел погодных катаклизмов, не взял зонт и теперь чувствовал, как холодные струйки затекают за воротник болоньевого плаща.

Дверь открыл своим ключом. В прихожую, грохоча игрушечным грузовиком на верёвочке, выбежала Манечка. Щёки вымазаны чем-то оранжевым.

– Сеёза плиcол! – радостно запрыгала она, пытаясь обнять. Светлые кудряшки прыгали вместе с ней.

– Подожди! Я мокрый. Дай сначала разденусь.

Скинул плащ, ботинки. Подхватил дочь на руки.

– Мама! Ма-ма! – истошно вопил Матвейка, держась за решётку детской кроватки. Оторвал ручки от страховки и тут же шлёпнулся на пол. Сергей спустил с рук Манечку, поднял сына. Обнаружил, что ползунки у того мокрые. Пока менял малышу штанишки, привычно приговаривал:

– Я – папа. Па-па!

– Сеёза! – веселилась Манечка.

– Ма-ма! – повторял Матвейка.

Иногда Сергея огорчало, что дочка (ей всего было два с половиной года) и десятимесячный сынишка не называли его папой, но верил, что это временное явление.

Из кухни выглянула Ирина. Бледная. Осунувшаяся. Движения осторожные, будто боялась что-то повредить внутри себя.

«Просмотрел я жену! – вновь шевельнулась тревожная мысль. – Вон как глаза ввалились, блеск лихорадочный. Губы сухие».

– Давай-ка я тебе живот посмотрю! Ложись на диван.

Подержал руки под струёй горячей воды, чтоб согрелись с улицы.

– Сегодня рвота была?

– Три раза. Только ты осторожно трогай. Желудок сильно болит. Как я могла так отравиться?

– Покажи пальцем самое больное место.

– Вот здесь, – жена указала на область эпигастрия, не прикасаясь к себе. Боялась возобновления боли.

Руки Сергея мягко легли на Иришкин живот. Осторожно надавили… Сильней…

Глаза жены распахнулись удивлённо:

– Не больно…

– А здесь?

Он передвинул пальцы вниз и вправо.

– Ой!

«Вот оно!»

– Давай собирайся! В хирургию поедем.

– У меня что, аппендицит?!

– Сама видишь, где болит. И я, дурак, за три дня не догадался живот посмотреть!

– Я и не чувствовала там ничего. Казалось, что желудок взбунтовался. Тошнило… – она никак не могла собраться с мыслями. – Клиника же должна была измениться! Почему боли в динамике не поменяли локализацию?

– А то ты не знаешь: у врачей всё сикось-накось. Собирайся!

В отделении Ирину отпустило. Мысль, что сейчас ей отрежут всё больное, вызвала облегчение. Раздражала только суета вокруг. Дежурный врач-травматолог и хирург, которого муж вызвал в качестве ассистента, по очереди появлялись возле её кровати, осматривали и удалялись на совещание в ординаторскую.

– Ну чего вы тянете? – не выдержала она наконец.

– Сомневаются, – объяснил муж, – клиника нетипичная. Боятся внематочную просмотреть.

– Пусть тогда ещё гинеколог посмотрит! Режьте меня уже!

– Куда торопишься? – удивился Михаил, однокурсник и коллега Сергея.

– Потерпел бы трое суток, тоже заторопился!

– Вот и удивляемся: слишком уж ты бодрая для такого длинного хирургического анамнеза, и типичного симптомокомплекса нет.

Когда решение об операции, наконец, приняли, и медсестра поставила ей подготавливающий укол, боль впервые за эти дни отступила. Ирина сразу поплыла. Прилегла и мгновенно провалилась в сон.

Очнулась, когда та же медсестра тронула за плечо:

– Пора на операцию. Под халатиком какое бельё? Шёлковое? Снимите. Халат снова оденьте и идите за мной.

Плохо соображая, как сомнамбула, двинулась вдоль коридора за белой спецодеждой. В предоперационной медсестра скомандовала:

– Халат снимайте и заходите в операционную.

Дверь туда была широко открыта. Возле стола наготове стояли врачи в операционных костюмах, перчатках и масках. Ярко светила бестеневая лампа…

Кто-то тронул её за плечо.

– Что? Пора на операцию?

– Тихо! Тихо. Лежите. Вы там уже были. Градусник возьмите.

«Была?!» Руки скользнули к животу, нащупали повязку. В памяти всплыла картина: открытая дверь, белые фигуры и яркий свет бестеневой. «Всё позади. Как хорошо!» Огляделась. В палате ещё трое. «Интересно, что им отрезали?»

На соседней койке завозилась пациентка, откинула одеяло, попыталась расправить больничную рубашку под спиной:

– Да она у меня вся кровью залита! Нужно попросить, чтобы поменяли.

В голове Ирины зашевелилось смутное подозрение…

– А когда у вас рубашку кровью залило?

– Во время операции.

– Вы на операции в рубашке были?

– Ну да! А вы разве нет?

– Как-то без неё получилось… И свою снять велели…

– Выступила перед докторами, как Афродита из пены морской? – пошутила счастливая обладательница больничной одёжки.

Лицу стало жарко. Дотерпеть бы, когда муж явится! Ждать пришлось недолго. Пришёл выбритый, выглаженный. Блондин с голубыми глазами. «Красавец! Ещё улыбается!»

– Это мне по блату пожадничали рубашку выдать?! Как жене заведующего?

На соседних кроватях хихикали. Сергей растерялся, стал мямлить, что меньше всего думал про то, во что жена одета.

– Ладно, проехали. Сейчас хоть пусть выдадут! Лежу нагишом, а мне ведь ещё и на перевязки ходить. Всё сикось-накось!

– На кровати не залёживайся, – посоветовал Сергей перед уходом, – раннее вставание предупреждает развитие спаек. Я сегодня ещё зайду.

– Дети с кем?

– Сегодня с твоей мамой, потом у меня три дня отгулов есть.

Дождавшись, когда сестра-хозяйка принесла Ирине больничную рубаху, оделась и отправилась прогуляться до туалета:

– Пойду выполнять рекомендации, чтобы спайки не развились.

Очнулась опять на больничной кровати от острого запаха нашатыря. В ушах звенело.

– Что случилось?

– Да ты только успела за порог палаты шагнуть и загрохотала на пол, – с готовностью пояснила соседка.

– В обморок вы упали, Ирина Павловна, – добавила медсестра. – Рано встали.

– Ваш заведующий советовал раннее вставание.

– Лучше подождите до завтра. Вы слишком долго терпели до операции, вот и не осталось сил.

После обеда снова пришёл муж и привёл Манечку.

– Мама! – обрадовалась малышка и с разбегу бухнулась Ирине на живот.

– О-о-ой! Больно! Забери её скорей!

– А сто это? – голос Манечки раздавался уже из-под кровати.

– Не трогай! Это мамин горшочек, – Сергей отнял у дочери судно.

– У меня не такой. Я хотю писать в этот госочек!

С четырёх сторон палаты раздавались стоны:

– Уведите её, пожалуйста!

– Сейчас швы разойдутся!

Сергей тащил дочь из палаты, а она упиралась двумя ногами и цеплялась свободной ручкой за кровати:

– Пи-и-исать хотю-у-у!

Дома, наедине с собственными детьми, Сергей вымотался сильнее, чем за рабочую неделю с дежурствами. Каждую минуту требовалось что-то делать: успокаивать, кормить, поить, высаживать на горшок, гулять. Он метался между кухней с грязной посудой и недоваренной кашей, ванной, где мокла гора записанных пелёнок и ползунков… Хорошо ещё вечером приходила тёща, чтобы что-нибудь сварить. Даже ночью ребятня не давала выспаться.

В итоге он дважды залил плиту молоком, затопил соседей, потому что забыл закрыть кран, между делом уселся в лужу, сделанную сынишкой на диване. Манечка опрокинула на себя чашку с горячим чаем. У Матвейки красовалась шишка на лбу, а на щеках расцвёл диатез. Это сестрёнка нашла спрятанные мамой конфеты, наелась сама и угостила братишку. Квартира выглядела как после погрома. «Как Иришка справляется со всем этим?! Понятно, почему она стала такой нервной».

На четвёртый день Сергей не выдержал. Явился в отделение небритым и взмолился:

– Может, я тебя домой заберу? Швы потом сам сниму. А то всё как-то сикось-накось.

– Поехали, – легко согласилась Ирина. – Рубашку то почему несвежую надел?

– Не нашёл другой.

На следующий утро бодрый и собранный заведующий хирургическим отделением делал обход, знакомился с историями болезней новых пациентов и полдня провёл за операционным столом. Вечером остался на дежурство. Ночью скорая привезла двоих пострадавших после ДТП.

Ириша в это же время потихоньку наводила порядок в квартире: отделила чистое бельё от грязного, разобрала баррикаду из кастрюль и игрушек посреди комнаты. Не забывала поиграть и вовремя накормить малышей. Перед сном выкупала, рассказала сказку. Прилегла ненадолго рядом.

Шумела стиральная машина. В раковине ждала своей очереди посуда…

Через два дня муж снял жене послеоперационные швы, сказал, что рана чистая, заживает хорошо.

Жизнь входила в привычное русло.

Кто там

Ирина и Сергей въехали в трёхкомнатную квартиру нового дома. Четвёртый этаж! Простор! Особенно после тесной хрущёвки. Мебель, которую перевезли из старого жилья, как будто потерялась на новеньких квадратных метрах, где гуляло эхо.

На следующий после переезда день Сергей отправился на ночное дежурство в больницу. Ирина забрала детей – четырёхлетнюю Манечку и двухлетнего Матвейку – от бабушки. Они тут же начали осваивать необжитое пространство на трёхколёсных велосипедах. Способствовало отсутствие порогов между комнатами.

Наступил вечер. Ирина металась по квартире, пытаясь разобраться в коробках и пакетах с домашней утварью, сваленных в одной из пустых комнат. Она никак не могла вспомнить, куда засунула кастрюли с тарелками. Дети гоняли на велосипедах. Во всю мощь орал телевизор. Шла какая-то юмористическая программа. Выступал Задорнов.

Сквозь привычный шум прорвался звонок из прихожей. «Кто бы это мог быть?» – удивилась Ирина, направляясь к двери.

Звонок повторился.

– Кто там? – спросила Ирина.

Орал телевизор. Что-то с грохотом опрокинули дети. Ответ позднего гостя Ирина не расслышала.

– Кто там?

– Это я… – донеслось еле слышно.

«Кто – я? – начала рассуждать про себя молодая женщина. – Мама не собиралась приходить. Серёжка на работе. Ключи есть у обоих. Никого из соседей ещё не знаю. Вечер уже. Темно. Вдруг грабитель?»

– Кто там?

Невидимый собеседник добросовестно ответил, но расслышать ей помешал характерный звон обнаружившейся внезапно посуды.

«Плюнуть, что ли, и отойти от двери? – подумала. – Нет, невежливо!»

– Кто там? – снова спросила она.

Телевизор ответил взрывом хохота. Дети, громко топая, вбежали в прихожую.

– Кто там? Кто там? – закричали они, перекрывая слабый ответ из-за двери.

«Пойти телевизор выключить? – лихорадочно соображала Ирина. – Время потрачу. А человек ждёт!»

– Кто там? – отчаянно напрягая слух, повторила она.

– Почтальон Печкин! – хором догадались дети.

– Замолчите! – в отчаянии прикрикнула на малышей Ирина. – Это не вам! – добавила, обращаясь к невидимому собеседнику.

Понимая, что попала в совершенно дурацкую ситуацию, вновь обречённо спросила:

– Кто там?

Сквозь детский смех и телевизионные аплодисменты уловила в ответе ту же безнадёгу. Слова опять не расслышала. Решила: «Нет, не грабитель! Ни у одного вора не хватило бы терпения на эту комедию». Она решительно отворила дверь…

На пороге стоял худенький мужчина средних лет в клетчатой рубашке, трениках, вытянутых на коленях, домашних шлёпках на босу ногу и обречённо смотрел поверх очков с дужками, замотанными изолентой.

– Это я, – начал было он в очередной раз…

– Почтальон Печкин! – с восторгом завопили Манечка с Матвейкой.

– Да уймитесь вы! – снова не выдержала Ирина.

– Это я – сосед снизу, – обречённо закончил визитёр, – я пришёл попросить молоток, чтобы прибить гардину. Свой никак не найду…

Ей захотелось рассмеяться.

– А где письмо от нашего мальчика? – дети униматься не хотели.

– Не кочегары мы, не плотники! Но сожалений горьких нет! – гаркнул из глубины квартиры телевизор так, что Ирина вздрогнула!

– Концерт кончился, кино началось, – машинально отметила она… – Простите! У самих ещё полная неразбериха.

– Простите за беспокойство! Устраивайтесь, – сосед облегчённо вздохнул и пошёл вниз. Задники его тапок падали на ступеньки в такт маршу:

– А мы монтажники-высотники! И с высоты вам шлём привет!

Год ребёнка

Такого фатального несовпадения счастливых ожиданий и полной разочарований действительности Ирина и Сергей не испытывали никогда! Казалось, всё предвещало удачную поездку. И время – 1979 год ООН объявила Международным Годом ребёнка. И место выбрано оптимальное: Анапа – Всероссийская здравница семейного и детского отдыха…

Сергей не горел желанием отправиться в дальнее путешествие. Но Ирина, насидевшаяся дома с двумя детьми, рвалась выйти на работу. А перед этим хотела сделать всё для укрепления здоровья малышей. Солнце, воздух и вода – что может быть полезней! Особенно на берегу Чёрного моря.

Неприятности начались сразу. Москва принимала самолёты, но никуда не выпускала по причине непогоды. Внуковский аэропорт гудел, как улей. Сидячих мест не было. Сдвинув на полу два чемодана, Сергей устроил лежанку для четырёхлетней дочери.

Матвейка все руки отмотал Ирине. Отпустить его на пол она не решалась: сразу устремлялся наружу, вон из толпы, духоты, туда – на свежий воздух. А там – ливень, гром, молнии! Малыш и на руках периодически начинал выгибаться, тянуться к стеклянной двери и канючить: «Гуля-а-а-ать!» Устал маленький. Не может понять, зачем папа и мама привезли его в это место, где много чужих людей, душно и нет игрушек?

Голос в динамике снова объявил: «Рейс Москва-Анапа отложили на час». Который уже? Шестой?

Вылетели на девять часов позже, чем было обозначено в расписании, уже ночью. Самолёт болтало. Он то и дело спотыкался и проваливался в невидимые воздушные колдобины. Ирина всё внимание сосредоточила на дочери (Манечка плохо переносила любой транспорт) и пропустила момент, когда поплохело сынишке.

Спокойный до того малыш неожиданно расплакался. Ирина почувствовала, как нежная кожа ручек, ножек, даже спинки над вырезом футболки похолодела и стала влажной от пота. В следующее мгновение Матвейку вырвало прямо на маму. Самолёт как раз заходил на посадку, дверь в туалет закрыли. Хорошо, полотенце лежало в ручной клади, утёрлись кое-как.

В гостинице, куда в два часа ночи заселили припозднившихся пассажиров, пришлось устроить постирушку в раковине умывальника.

Новое, согретое южным солнцем, утро принесло новые надежды. Автобус высадил путешественников на городской площади рядом с рынком. Здесь традиционно владельцы жилья встречали приезжих, присматривались, прицельно выдёргивая из толпы подходящих. Кучка незагорелых отпускников постепенно редела. Семья Ирины и Сергея никому не нравилась – маленькие дети. Двое!

Солнце жарило с остервенением! Перегретый, застоявшийся воздух царапал горло. Чёрное море у Ирины ассоциировалось с роскошной сочной природой Крыма. Она бывала там в детстве. Да и двухнедельное свадебное путешествие с Серёжей они провели в Ялте. Поэтому пожухлая из-за засушливого лета растительность Анапы обоим показалась скучной.

– Ма-ма! Пить хо-чу! – жалобно тянула Маняша.

– Пи-и-ить! Хотю пи-и-ить! – подвывал Матвейка.

– Серёжа! Поищи, где тут вода продаётся.

Полдень. Зной. Ирина не ожидала такого неприятия их семьи местными домовладельцами. Они оба с мужем были не готовы к тому, что покажутся им самыми непривлекательными. Других давно разобрали. Только они уже четвёртый час изнывали от жары на площади. И это в городе, который считался Всесоюзной здравницей именно для семейного отдыха!

Сергей вернулся без воды, но с женщиной, по виду местной: чернобровой, крепкой, с тёмным загаром по вырезу ситцевого сарафана и платком, повязанным низко на лоб.

– Ирина! Я квартирную хозяйку привёл! Верой зовут.

– Вера! Вы нас с детьми возьмёте?

– Куда ж деваться? Возьму!

Путь к месту проживания показался невозможно длинным. Мучила жажда. Из-за возникших вдруг мозолей Ирина захромала на обе ноги. На руках несла сынишку. Тот вспотел, обмяк и повис тряпочкой. Не успели отойти от площади, Маняша забастовала: