Вы не авторизовались

Собирайся, мы уезжаем бесплатное чтение

Маша Трауб
Собирайся, мы уезжаем

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Пробка на бульваре в час пик. Марина сидела в машине в левом ряду с включенной аварийкой и чувствовала себя виноватой перед участниками движения. Хотя какое там движение. «Нашла, где встать!!!» Пытавшийся объехать Марину мужик на «Жигулях» опустил стекло и выплескивал эмоции. Она пожала плечами и отвернулась. Он был не первый. И явно не последний. Этот хоть не хамит по-настоящему. До него была дама на «Вольво». Не поленилась, нажала автоматический стеклоподъемник, показала знаками, чтобы Марина опустила стекло, и обложила площадной бранью. Такая ухоженная женщина. «В сторону, б…, не можешь отъехать, б…». Это была первая фраза. Марина подняла стекло и дальше не слышала. Отвернулась. Перед глазами замелькали «Ролексы», «Паркеры», диски с данными МТС, книжечки с удостоверениями – уличные торговцы воспользовались ситуацией и трясли товаром. Подошла женщина с ребенком в «кенгурушнике» на груди. Очаровательная девчушка лет полутора с безучастным видом дрыгала правой ножкой. Ее мать сунула в стекло картонку – «Помогите на лечение ребенка». Марина полезла за кошельком и отдала пятьдесят рублей. Женщина кивнула и пошла к мужику с «Ролексами». Тот потрепал девчушку за щечку. Девочка не среагировала. Мать улыбалась. «Наверное, семья», – подумала Марина. В первый раз, когда она увидела эту женщину с ребенком, выходящую на бульвар как на работу, отдала сотню. Девочка тогда была совсем маленькой – месяцев шесть. Протягивая купюру, увидела, что у девочки зарумянились пухленькие щечки. Целый день на полусвежем воздухе, если такой бывает. С одной стороны – кислород, с другой – выхлопные газы. Во второй раз дала десятку. В третий – отвела глаза и проехала на метр вперед. «Нет, больше не дам». Марина ездила не так чтобы часто, но женщина всегда была на месте. Девочка росла. «Кенгурушник» становился мал. Картонка истрепалась. «Слава богу, что с девочкой все в порядке», – думала Марина.

Парень на «Ниссане» остановился прямо за ней – она его видела в зеркало. Вышел, пошел к ее машине. Она испугалась и щелкнула замком блокировки дверей. Парень постучался в стекло. Марина не среагировала, отвернулась. Он опять постучал. Она опустила стекло. Вместе со стеклом покатились слезы, как будто кто-то включил механизм.

– Что случилось? – спросил парень.

– Не знаю, – одними губами сказала Марина.

– Выйдите, я посмотрю, – предложил парень.

Марина не двигалась. «А вдруг он машину угонит? Хотя как он ее угонит, не заводится. Или сумочку украдет». Парень ждал. Марина медленно вылезла из машины. Он сел, поерзал, отодвинул сиденье. Повернул ключ. Глухо. Повернул еще раз. Вылез. «Давайте мы ее откатим. Вы садитесь, я толкну». Марина с благодарностью села за руль. Через десять минут она стояла на обочине. Парень вытирал руки.

– Спасибо, – сказала Марина, – сколько я вам должна?

– Да бросьте вы! – обиделся парень. – Эвакуатор вызвали?

– Да.

– Долго вам его ждать придется. Москва стоит. Ну ладно, удачи. Это точно двигатель.

– Спасибо. До свидания.

Марина успокоилась. Она больше никому не мешала. Даже решилась включить радио. Сидела и рассматривала стоящие в пробке машины.

Мужик сосредоточенно давил прыщ на подбородке. «А говорят, что женщинам зеркало в машине нужно только для того, чтобы губы накрасить», – подумала Марина. А в этом автомобиле наверняка семейная драма. Мужчина за рулем кричит и жестикулирует, женщина сидит отвернувшись и смотрит в окно. Марина поймала ее взгляд. В другой машине малыш в детском автомобильном сиденье мусолит во рту ремень от сиденья вместе с собственным кулачком и остатками печенья. Его мать говорит по мобильному.

В окно постучали. Марина вздрогнула, испугалась, даже сердце ухнуло. Рядом с ее машиной стоял тот самый парень, который пытался помочь, и улыбался. Марина тоже вежливо улыбнулась.

– Здрасте еще раз. Вы что-то забыли? – спросила она.

– Да, – ответил парень. – С вами познакомиться.

«Ну вот, начинается». Марине вроде и было приятно – с ней давно никто не знакомился, – но очень хотелось побыть одной и успокоиться. Поддерживать беседу не было никакого желания, но послать подальше парня как-то неудобно.

– Меня Марина зовут, – сказала она.

– А меня Дима. Я сделал круг и вернулся. Решил с вами дождаться эвакуатора. Мало ли что?

– Спасибо за заботу. Очень приятно, – сказала Марина, продолжая улыбаться. Из головы не уходила мысль про деньги в сумочке и золотое кольцо от Тиффани на пальце. «Совсем одичала и перестала людям верить», – подумала она.

– Можно я к вам сяду? Или, хотите, в моей машине посидим? – предложил парень.

– Лучше вы к нам, – попыталась пошутить Марина.

Дима сел, поерзал, отодвинул сиденье, рассмотрел приборную доску. Марина переключала кнопки радио. Не очень-то он симпатичный. Простоватый. Не урод, конечно. Но так себе. Хотя она давно перестала замечать, интересен ли мужчина, – критерии смылись.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Дима.

– В смысле? – не поняла Марина.

– Ну, вы работаете, учитесь?

– А-а-а, работаю, да, – ответила Марина. – А вы?

– И я работаю. А вы где? – спросил Дима.

Марина перебрала в уме варианты и выбрала, на ее взгляд, наиболее распространенно-невинный. Она сразу решила, что правду говорить нельзя, и даже уже пожалела, что назвалась настоящим именем, а не какой-нибудь Настей или Светой.

– Я менеджер. В агентстве.

– Надо же какое совпадение. Я тоже менеджер. В агентстве. А вы в каком?

– В рекламном.

– А я в недвижимости.

Марине разговор уже надоел и хотелось спросить сразу: чего надо? «Самому надоест», – решила она. Сидела и молча тыкала кнопки радио.

– А вы как проводите свободное время? – продолжал расспрашивать Дима.

– Да нет этого свободного времени. В кино иногда выбираюсь. В фитнес-клуб хожу.

Тут Марина сказала чистую правду. Она должна была спросить: «А вы?» – но не спросила. Диму это не смутило.

– А я с друзьями люблю на дачу ездить, природа, шашлыки, речка рядом, лес, грибы. А вы любите за город ездить?

– Ненавижу, – искренне ответила она, – я городской житель, не могу без цивилизации. Из грибов признаю только шампиньоны.

– Это просто вы не в той компании ездили. Или не в то место. Если бы с нами поехали, вам бы обязательно понравилось, – Дима говорил уверенно, убежденный в собственной правоте.

Марине стало совсем тоскливо. Если первые минуты она сомневалась – приятный, неприятный, то теперь определилась – точно не ее тип.

– Дим, я правда вам очень благодарна за помощь. Не поймите меня неправильно, но я сейчас не готова к новым знакомствам. Так что вы зря теряете время. Со мной у вас ничего не получится, – сказала она, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.

– Марин, вам действительно на природу надо. Вы думаете, что я к вам клеюсь? И в сумочку вцепились мертвой хваткой. Боитесь, что украду? Почему нужно сразу думать плохое? Вы мне, конечно, понравились. Но у вас такой несчастный и потерянный вид был, что мне захотелось вернуться и просто с вами поговорить. Что в этом такого? Не собираюсь я вас в койку тащить. Во всяком случае, сразу. Потом посмотрим.

– Ну, спасибо за прямоту. – Марина даже рассмеялась. – Я просто не привыкла откровенничать с малознакомыми мужчинами. Да и на улице никогда ни с кем не знакомилась.

– А вы представьте, что мы попутчики в поезде или соседи по креслам в самолете. Вы расскажете мне про себя, я вам – про себя. И мы больше никогда не увидимся. Поэтому можно говорить правду, не опасаясь за последствия.

– Дим, это глупо. Мы не в поезде. Да и соседу в самолете я вряд ли буду выворачивать душу наизнанку.

– Вы просто не пробовали. Попробуйте. Все равно вам делать нечего. Хотите, я начну?

– Ну давайте, – сдалась она.

– Значит, так. Я – Дима. Мне тридцать лет. Работаю. Не женат. Видите, как просто?

– Хорошо. Я – Марина, мне тридцать лет. Работаю. Не замужем.

– Надо же, а вы выглядите моложе, – сказал Дима.

– Спасибо. Вы тоже.

– А расскажите о том, что пришло в голову. Прямо сейчас. Не волнуйтесь, вы меня больше никогда не увидите.

– Вы что, психотерапевтом подрабатываете? Не собираюсь я вам ничего рассказывать. И действительно, спасибо за хлопоты, но я справлюсь сама. Извините, – сказала резко, как хотела. На Диму это не произвело никакого впечатления. «Как об стену горох», – подумала она.

– А знаете, почему я вернулся? Вы очень похожи на девушку, в которую я был влюблен в школе. Или она на вас.

– Очень неправдоподобно и пошло к тому же. Я не читаю любовных романов, поэтому в лирические истории про безответную школьную любовь не верю. Неужели не понятно, я позволила вам сесть в машину из вежливости. И из вежливости поддерживаю этот дурацкий разговор. И если вы не против, Дима, я хочу дождаться эвакуатора в одиночестве.

– Да-да, конечно. Простите. До свидания. Хотя знаете, вот моя визитка. Захотите поговорить, позвоните. Или выбросьте. До свидания.

Дима хлопнул дверцей. Марина смотрела на него в зеркало. Широкие плечи. Хорошо одет. «А почему бы и нет?» Она схватила визитку и набрала номер мобильного. Дима ответил: «Алле?» Марина сказала: «Возвращайтесь». Он вернулся и плюхнулся на сиденье.

– Теперь у меня есть номер твоего мобильного, – сказал Дима, перейдя на «ты».

– Ну и что ты хочешь узнать? – спросила Марина.

– А что ты хотела бы рассказать?

Марина росла самостоятельно. Мать направляла, но не помогала. У Марины не было воспоминаний детства – только отрывки, вспышки.

Самое первое – они переехали в новую квартиру. Четырехлетняя Марина зашла в комнату и увидела своих кукол – в большой коробке. У любимой, самой большой, самой красивой, была оторвана рука. Рукав «фонариком» сдулся и висел культей. Марина заплакала. Мать, занятая переездом, не успокаивала. Подошла, пошуровала в коробке, достала оторванную руку, засунула в туловище, расправила платье, отдала куклу дочери и ушла ругаться с грузчиками. Марина поняла, что кукла не настоящая подружка. Ей можно оторвать и приставить назад руку, и будет как прежде. Она методично оторвала у куклы руки, потом ноги, голову. Стянула платье и надела на другую куклу. А части тела этой, самой главной куклы в игрушечной иерархии, собрала и засунула в ведро, стоящее в коридоре – с остатками то ли краски, то ли побелки.

Утром у Марины поднялась температура. Мать, спеша на работу, позвала соседку по лестничной площадке – тетю Люсю, с которой вчера и познакомились. Тетя Люся забрала Марину к себе. У соседки была красная квартира – красный диван, красный ковер на стене. Марина лежала на диване и замирала от ужаса и восторга, боясь пошевелиться и сходить в туалет – вдруг он тоже красный? Так и пролежала на мокрой простыне до вечера, пока не пришла забирать мать. Марина плакала и боялась встать, потому что было стыдно. Уставшая мать нервничала, уговаривала надрывным голосом, сердилась. Марина, плача, не заметила, как заснула. Проснулась уже в своей комнате, в своей кровати. Еще долго потом она боялась посмотреть на тетю Люсю. Здоровалась, уставившись в пол.

Еще Марина любила утро. Потому что утром было все понятно. Мать плевала в узенькую коробочку на черную ссохшуюся краску, терла кисточкой и, корча рожи в зеркале, красила ресницы. Потом выливала из бутылки противно пахнущую жидкость – пиво, заменявшее лак для волос, – и терла волосы. Мать варила кофе, кофе всегда убегал. Она терла тряпкой плиту, подсушивая над газовой конфоркой волосы. Однажды, правда, включила газ, а зажженную спичку поднесла к голове. Волосы вспыхнули. Мать испуганно смотрела на свою руку с обугленной спичкой. Марина подбежала и накинула ей на голову полотенце. Мать кивнула и ушла в ванную.

На лестничной площадке по утрам подавал голос Ванька – сын тети Люси, Маринин ровесник. «Пора выходить», – говорила мать, и они шли в детский сад. Сад был рядом с домом, из их окна была видна веранда для игр. В старшей группе Марина ходила туда одна – мать не успевала отвести. Шла и плакала все двести-триста метров. Потому что дети шли с кем-то, а она одна. С Ванькой Марина ходить отказывалась – он ковырялся в носу и ел козявки, пока мать не видит. Марина хранила его секрет, но составлять ему компанию отказывалась с истерикой.

По вечерам Марина не всегда уходила домой. Когда была смена воспитательницы Нины Павловны, она ночевала у нее. Мать задерживалась на второй работе. У нее вообще никогда не было одной работы, как у всех родителей. Две или три. Сначала нужно было ехать на одну, потом на другую. Когда у Марины спрашивали: «Кем работает мама?» – она молчала и не говорила. Ее мама была юристом. Не учительницей или врачом, как хотелось бы Марине, а непонятным юристом.

У Нины Павловны Марине нравилось оставаться – там был попугайчик в клетке. Марину клали на высокую кровать и давали на ночь что-нибудь вкусненькое. Марина очень гордилась, когда утром шла в сад с Ниной Павловной. Во-первых, не одна. Во-вторых, с самой воспитательницей.

Маленькая Марина боялась мать, не понимала ее и иногда жалела. Как-то вечером они шли из сада домой. Мать молчала, хотя они обычно играли по дороге в слова. Мама называла слово – «арбуз», а Марина должна была назвать слово на «з» – «заяц». Слова часто были одни и те же, и это тоже успокаивало. Они зашли в подъезд, подошли к лифту. Мать достала связку ключей и стала ковыряться ключом в порванной резине лифтовых дверей. Марина стояла молча и смотрела. Потом сказала: «Мам, можно, я нажму кнопку, лифт вызвать?» – «Давай не сейчас, ладно? Я так устала на работе», – ответила мать, засовывая ключ в дверь лифта. Марина все-таки нажала на кнопку. Лифт приехал, двери открылись. Мать постояла в недоумении, а потом Марина увидела, что по ее щеке катится слеза. «Я просто очень устала», – сказала мама.

В первый класс они опоздали. Точнее, сначала пришли на час раньше – что-то случилось с часами. Еще боялись, что опаздывают, – Марина шлепнула яичницу на белый фартук, и мать лихорадочно замывала пятно. Они пришли в пустой школьный двор. Мама нашла дворника, тихо сказала неприличное слово, и они пошли домой. Марина сидела на кухне, мама разговаривала по телефону. Пошли опять и опоздали на линейку. Бегали по пустым коридорам – искали класс. Мать завела Марину в класс и убежала на работу. Все уже сидели за партами. Марина стояла перед одноклассниками с потрепанным в беготне букетом астр. Учительница – Светлана Аркадьевна – сказала: «Какие красивые у тебя цветы. Ты знаешь, как они называются?» – «Ромашки», – выдавила Марина и расплакалась. Дети засмеялись. Ее посадили на заднюю парту с каким-то мальчишкой. «Ромашки. Ы-ы-ы-ы», – передразнил Марину мальчишка. Все опять засмеялись.

Вечером Марина устроила истерику, отказываясь идти в школу. Мать допытывалась: «Почему?» Марина молчала. Утром у нее поднялась температура, и она две недели просидела дома. В один из вечеров к ним пришла Светлана Аркадьевна. Марина боялась, что ее будут ругать, выгонят из школы за то, что она сказала «ромашки», а не «астры», и сидела в своей комнате, боясь дышать. Но мать увела гостью на кухню и разлила по рюмкам коньяк. Марина по звуку определила, что мать поставила варить кофе – значит, гадать будет. Потом затрещала пишущая машинка – Марина часто засыпала под этот звук. Мать печатала документы, чтобы помочь кому-то разделить имущество или получить наследство. «Зачем Светлане Аркадьевне чужое имущество?» – удивилась Марина и заснула. После выздоровления ее пересадили на первую парту, с девочкой.

Марина всегда хотела увидеть хоть одну из работ матери, но мать говорила: «Нечего тебе там делать». Случай представился, когда Марина училась во втором классе. Тогда умер Черненко, и школа не работала. Девать Марину было некуда. Мама привезла ее в огромное серое здание, завела в кабинет, посадила за стол, на котором стояла машинка, дала кипу листов и показала, как их заправлять. «Можешь что-нибудь напечатать. Я скоро вернусь», – сказала она и ушла на общее собрание коллектива по случаю смерти генерального секретаря.

Марина осталась одна в запертом кабинете. Вставила лист, как показывала мать, и три раза напечатала алфавит. Было интересно искать буквы на клавиатуре. Вдруг она услышала строгий громкий голос: «Встаньте, товарищи, объявляется минута молчания». Марина от испуга вскочила со стула и замерла. Играла грустная музыка. Потом затикали часы. Марина стояла и плакала от испуга. Почувствовала, как колготки стали мокрые, и заплакала навзрыд от стыда. Когда мать зашла в кабинет с чужими людьми, Марина стояла ровненько, держа спину, и тихо плакала. Мать кинулась к ней, обняла, начала успокаивать. «Какой мудак оставил радио включенным? – спросила мать коллег. – Поехали домой, ничего страшного», – сказала она Марине.

По дороге они заехали в «Детский мир» и купили огромную черную плюшевую обезьяну. Обезьяна была страшная, с кровавой раной вместо рта, и Марине она совсем не нравилась. Но сказать матери об этом она не решилась. Мать отдала ей пакет с обезьяной, и Марина держала его на вытянутой руке – боялась, что пакет дотронется до ноги в уже высохшей колготке и обезьяна ее укусит.

Летом они уезжали на море. Мама приходила и говорила: «Собирайся, мы уезжаем». Марина очень боялась ездить – ей казалось, что они не вернутся.

Первые два-три дня они ходили купаться, мать играла с ней в крестики-нолики, заплетала косички по утрам. Марина была счастлива. Иногда на мать находило, и она «бралась за дочь». Подговаривала ребят из числа отдыхающих, тех, кто повыше, они делали руки замком, а Марина должна была залезть на руки и прыгнуть с пирса и с рук «рыбкой». Войти без брызг. Если больно ударялась об воду животом, нужно было прыгнуть еще раз – правильно.

Или мама брала катамаран и увозила Марину далеко от берега. Там произносила всегда одну и ту же фразу: «По-хорошему или по-плохому?» Если Марина выбирала «по-хорошему», то она должна была сама прыгнуть в глубину с катамарана и доплыть до берега. Если по-плохому, то мать ее просто сбрасывала в воду и крутила педалями, чтобы Марина не догнала. Марина боялась медуз и глубины, но еще больше она боялась разочаровать или расстроить маму. Поэтому держала свои страхи при себе, за сжатыми зубами, и прыгала «рыбкой» или плыла.

Но это было лучше последующих дней, когда мать «забирали» соседки по жилью – поговорить, посоветоваться. Мать работала юрисконсультом даже на отдыхе. Плату брала натурой – проживанием, например, или вином с фруктами. Марину сдавали на руки старшим девочкам – хозяйским, соседским. Потом мать садилась и считала деньги. Денег до конца отпуска всегда не хватало. «Я пошла играть. Ты знаешь, что делать», – говорила мама.

Маринина мать была игроком. Преферанс, нарды, шахматы, шашки. Подходило все, что передвигалось и умещалось на столе. Только на деньги. Мать играла блестяще, но рисковала и заигрывалась. Марина ждала, когда большая стрелка дойдет до двенадцати, а маленькая – до одиннадцати, и шла забирать – днем мать всегда показывала ей дорогу, место, где будет играть, и назначала время. Марина приходила, стучалась, заходила в прокуренную комнату, где сидели страшные мужчины, и говорила: «Мама, пойдем». Мать вскакивала, улыбалась, отшучивалась, забирала выигрыш и убегала. Отыграться обещала завтра. Так они доживали до конца отпуска.

Назад всегда ехали отдельно – мать в купе, Марина у проводницы. Билеты были «оторваны» в день отъезда, а последняя красная потная десятка сунута в руку сердобольной женщине со значком-птичкой на груди.

Когда Марина была в третьем классе, мать отправила ее жить к бабушке, на Кавказ. Пришла и, как обычно, внезапно сказала: «Собирайся, ты уезжаешь».

– Мы уезжаем? – переспросила Марина.

– Нет, ты уезжаешь. Одна. У меня работа. Ничего, двое суток, и будешь на месте.

– А куда?

– К бабушке. Она тебя встретит.

Бабушка жила в Осетии. Где находится это место, Марина не знала, но название было очень красивое. На вокзале мать привычно завела Марину в купе проводницы, Марина все хотела признаться матери, что бабушку плохо помнит. Только запах и старое платье с большими пуговицами. Но мать сначала разговаривала с проводницей, а потом заспешила на работу. Даже отхода поезда не стала ждать.

Проводница кормила Марину пирогами и курицей. Через двое суток высадила на пустой станции. Марина стояла с чемоданом на перроне – ее никто не встречал. Подошел сторож и спросил что-то по-осетински. Марина не поняла. Взяла чемодан и села на лавочку. Сторож ушел и через пять минут вернулся с женщиной. Женщина спросила по-русски: «Чья ты девочка?» – «Мамина», – ответила Марина. Потом подумала и добавила: «Меня зовут Марина Крылова. Я из Москвы приехала. К бабушке». – «Хорошо», – сказала женщина и ушла. Еще через пять минут они вернулись уже втроем – сторож, женщина и старик. Старик взял чемодан и сказал что-то по-осетински. «Иди с ним, – сказала женщина по-русски. – Он тебя отвезет». – И сунула в руку Марине что-то твердое и зеленое, завернутое в промасленный пакет. Марина, держа сверток, пошла за стариком, села в машину. Осторожно развернула сверток. Старик посмотрел и опять что-то сказал. Она не поняла. Старик пошамкал губами: «Кюшай». Она отломила кусочек и положила в рот. Ничего вкуснее в жизни не ела. Халва с семечками.

Ехали недолго. Старик остановился, сказал по-русски: «Виходи». Они зашли в какое-то здание, где Марина почувствовала незнакомый запах. В помещении стояли огромные шумные машины. Они шлепали плитами на огромные листы бумаги. На бумагах оставались оттиски. «Вперед», – прочитала Марина на верхнем листе. Между машинами к ней пробиралась женщина с черными пальцами и листами под мышкой. «Мариночка…» – выдохнула женщина и обняла Марину. Она узнала женщину сразу – грудь, к которой прижалась Марина, пахла бабушкой. Они пошли в кабинет – бабушка оказалась главным редактором местной газеты. Бабушка крутила телефонный диск, дергая перемотанный изолентой шнур и мешая русские слова с осетинскими, требовала соединить с Москвой немедленно. Марине принесли пироги и курицу. Бабушке дали Москву. Она материлась, не обращая внимания на внучку. «Ты, твою мать, позвонить не могла? Куда ты ребенка одного отправила? Звонила? Плохо звонила. Да, все в порядке. Ее привезли. Ты ей хоть фамилию мою могла сказать? Она на станции сидела одна. Все, знать тебя не хочу. – И без перехода: – Пойдем, Мариночка, домой».

Впрочем, бабушка тоже была мастером экспромтов. Мать достала им путевки в пансионат. В Плес. По плану три недели на Волге. Потом на самолете в Москву. Оттуда, через день, в Осетию. Что уж там случилось, Марина не поняла. Но они ехали, точнее, плыли в Москву на пароходе – белом, огромном. Марина стояла на палубе и пускала мыльные пузыри. Еще было весело стоять и махать рукой людям на берегу. Они приплыли в Москву. Бабушка поймала такси и дала адрес. Марина хотела поскорее приехать и рассказать матери, какой у них был красивый пароход. Бабушка нажала дверной звонок. Никто не открыл. Бабушка толкнула дверь – открыто. На кухне сидела мать с серым лицом и пила коньяк. Медленно повернула голову и увидела бабушку и Марину. Взяла рюмку и швырнула в стену. Туда же полетела бутылка. На стене расползлось пятно, стекая пахучими полосками на пол. Марину отправили в «свою» комнату. Но она слышала рассказ матери о том, как она обзвонила все больницы и морги в Плесе, Москве и в городах по дороге. Объявила мать и дочь в розыск – пошла вторая неделя с того дня, когда она ждала их в аэропорту. Бабушка тихо оправдывалась – поменялась с одной женщиной бронью на билеты. Той срочно нужно было в Москву, что-то случилось. Бабушка звонила, но Москву или не давали, или был занят номер.

У Марины в Осетии оказался дед. Она его так и называла – дед, потому что имени не знала, ей никто не сказал, а спросить стеснялась. Дед вязал веники. Красивые. Большие и маленькие. Широкие и узкие. Она стояла и смотрела – дед раскладывает прутья, перетягивает веревкой, разделяет на ровные части, опять перетягивает, обрезает лишнее коротким ножом. Марине он связал из колосьев куклу и персональный веничек с узкой ручкой, чтобы было удобно держать.

Утром бабушка убегала в редакцию, а Марина мела своим новым веником двор, кормила кур, гладила белье, носила воду. Ждала, что приедет мать. Но она не приезжала. В сентябре Марина пошла в школу. Она лучше всех говорила по-русски, и ее не дразнили. Бабушка, пропадавшая целыми днями в редакции, отвела внучку в музыкалку, и Марина стала играть на фортепиано и на осетинской гармошке.

Здесь, в Осетии, все было по-другому – со свадьбами, где им, детям, давали охапками конфеты, с баранами, которых они ходили пасти, с кукурузой, которую они собирали всем двором, с бабушкой, которая показывала ей, как из букв получаются гранки, а потом выходит газета. Марина бойко говорила по-осетински и на вопрос: «Чья ты девочка?» – привычно отвечала: «Кураевой». Она и на обложке тетради привыкла писать: «Тетрадь Марины Кураевой». Бабушка была уважаемым человеком, и Марину никогда не отпускали из гостей без сладкого, куска пирога… За два года Марина забыла о том, что может быть другая жизнь.

«Твоя мама приехала», – крикнула одноклассница Фатима Марине в школе. В классе появилась небесной красоты женщина – блондинка, в голубом платье. «Мама?» – тихо спросила Марина. Женщина засмеялась, погладила Марину по косичке и ушла. Весь класс кинулся к окнам – посмотреть на видение. Марина убежала в туалет плакать – ей было обидно, что это не ее мама, а гостья из района с проверкой.

После школы, когда Марина пришла домой, ее никто не встретил. Она зашла на летнюю кухню – пристройку к домику – и увидела коротко стриженную женщину в желтых штанах, которая жадно пила из трехлитровой банки парное молоко. «Бабушка!» – заголосила Марина и кинулась вон из кухни. «Мариночка, это же мама, ты что, не узнала?» – успокаивала бабушка перепуганную вусмерть Марину. Женщина в желтых штанах и с молочными усами над верхней губой, кинувшись к сумке, протянула Марине яркие коробки. Марина спряталась за бабушку и боялась выглянуть из-за спины. У женщины были барашки на голове – такого Марина никогда не видела. «Господи, ну что ты как Арлекино? Не могла нормально одеться?» – бурчала бабушка, выталкивая рукой Марину из-за спины. Марина все-таки подошла к матери, быстро схватила в охапку подарки, переоделась и выскочила за ворота во двор. Там ее обступили соседские друзья, которым она по очереди раздавала пластинки, пахнущие клубникой. Когда Марина вернулась, мать сказала: «Собирайся, мы уезжаем». В этот момент Марина признала мать.

Они сели в одном купе. Бабушка стояла на перроне и плакала. Марина сжимала в руках кулек с пирогом и курицей и промасленный пакет с халвой, купленной в привокзальном магазине.

Они уехали в северный город за северными надбавками. В аэропорту их встречал мужчина. «Это твой отец», – сказала мать. «Здравствуйте», – вежливо поздоровалась Марина. Долго ехали в машине. Вдалеке, прямо в небе, горели огромные костры. «Красиво», – сказала Марина. «Нефть горит», – объяснила мать. Марина устала смотреть на костры и украдкой стала разглядывать отца, которого никогда прежде не видела. Нос, подбородок, шея, рука. На руке, чуть выше кисти, синел волк. «А это что?» – спросила Марина и дотронулась до волка. «Татуировка», – объяснила мать.

Марина не знала, что такое нефть и татуировка. Она вообще многого не понимала из того, что говорила мать. Но по привычке боялась уточнить.

Привычка делать вид, что все понятно, появилась после того, как мать усадила Марину за шахматную доску и стала учить играть в шахматы. Марина запомнила только фигуру конь, потому что она выглядела как конь, и что она ходит буквой «г». Больше ничего не запомнила. «Бестолочь, – сказала мать и сбросила фигуры с доски. – Каспаров с пяти лет играл». Кто такой Каспаров, Марина не знала. Но ей было стыдно, что она не Каспаров, а бестолочь. Правда, бабушка научила ее играть в шашки. Марина обыгрывала бабушку и даже написала письмо в «Пионерскую правду», разгадав шашечный этюд в три хода. Она чувствовала, что готова сыграть с матерью. Разложила доску, расставила шашки, привела маму. Та через три хода попала в дамки. Еще через два жестоко обыграла дочь. «Бестолочь», – сказала мать и ушла. Марина сидела с опущенной головой. Слезы с соплями капали на доску. Больше Марина не играла.

В северном городе они жили в двухэтажном доме. Их квартира – две крошечные комнатенки – была по местным меркам роскошной. В Марининой комнате дрожало от ветра заклеенное пластырем треснувшее окно и стоял всегда включенный обогреватель. В ванной из крана текла ржавая вода, раковина и сидячее эмалированное корытце были коричневого цвета с подпалинами. Марина перестала мыть голову. Мать кричала, что дочь – засранка, ходит с сальными патлами и на нее противно смотреть. Марина просто боялась мыть голову и скрывала от матери причину неожиданно появившейся фобии. Однажды она сидела в ванной и намыливала голову. Душем смыла пену. Вместе с пеной в водопроводную дыру утекали ее волосы – длинные. Они застревали на решетке, наматывались, отрывались и уплывали в черный водопровод. Волосы Марине были нужны – она зачесывала их на лицо, считая себя непривлекательной.

В конце концов, устав от скандалов, Марина призналась, что боится облысеть, если будет мыться. Мать не стала орать, а пошла к холодильнику. Достала яйца, разбила в миску сразу три штуки и дала Марине: «Мой голову яйцами». Марина испугалась – мать точно сошла с ума. За этими яйцами они отстояли сорок минут на тридцатипятиградусном морозе. Взяли сразу три десятка. Несли в стоящих колом варежках. Этих яиц должно было хватить на месяц – до следующего привоза.

Мама спасла Марине волосы.

Марина продолжала ходить в музыкальную школу. Правда, занятия были уже не в радость. У нее все время болели кисти рук – однажды забыла дома варежки и двадцать минут шла по морозу в школу, засунув руки в рукава, как в муфту. Играла плохо, и на нее жаловались учителя – девочка мало занимается, ленится. Мать открывала крышку взятого напрокат пианино и вешала на струны махровое полотенце, чтобы не разбудить соседей по дому с фанерными перекрытиями. Марина ночами сидела на подложенном на стул толковом словаре, чтобы было повыше, и беззвучно стучала по клавишам. Кисти сводило и крутило.

В один из вечеров Марина зашла в ванную, вынула из отцовской бритвы лезвие и полоснула по пальцу. Хлынула кровь, боли не было. Она упала в обморок в узкий простенок. Очнулась от холода, тянущего по полу. Ванная была заляпана кровью. Марина перебинтовала палец и одной рукой стала отмывать ванную. Бинт на руке набухал красным, Марина снимала, наматывала очередной рулон. Матери сказала, что случайно порезалась. Два месяца она не ходила в музыкальную школу и не снимала перчатки. Боль отпустила руки. На пальце остался шрам.

Отца Марина совсем не знала и практически не видела. Но она его любила. Потому что он умел рисовать – стенгазету, пейзаж для показательного урока, плакат для демонстрации – писал красивыми, ровными буквами.

Прошло два года. Два пустых, холодных года. У Марины не было подруг, друзей, увлечений. Она сидела дома и читала. В школу можно было не ходить – «актированные дни», когда температура опускалась ниже допустимой для выхода на улицу отметки, длились неделями. Музыкалка по-прежнему не приносила радости – руки иногда ныли, хотя это были скорее фантомные боли. К тому же там вечно прорывало батареи.

В один из обычных дней с работы приехала мать. Счистила снег с валенок, отколупнула ледышки с варежек. «Собирайся, мы уезжаем», – сказала она Марине. «Куда?» – спросила Марина, потому что в силу возраста – четырнадцать лет – стала задавать «неудобные» вопросы. «В Москву», – ответила мать. «А папа?» – спросила Марина. «Какой он тебе, на хрен, папа?» – тихо сказала мать, даже как-то удивленно.

Они приехали в аэропорт. «Никуда не отходи от вещей. Я скоро», – сказала мать и ушла. Марина сидела посреди зала на тюках – ковер, книги, чемоданы… Мать не вернулась ни через час, ни через два. Марина хотела подойти к дежурному милиционеру, спросить, не знает ли он, где ее мама, но боялась оставить вещи. Марина уснула на скатанном в рулон ковре. Проснулась оттого, что мать трясла ее за плечо и совала в руку яблоко. «Просыпайся, побежали». Они схватили вещи, яблоко упало на грязный пол. Голодная, замерзшая и испуганная, Марина с тех пор полюбила самолетную еду – застывшая жижа в пластиковой посуде растекалась по пищеводу и пучила живот. Марина спросила мать, можно ли взять с собой прямоугольную тарелку и пластмассовую кружечку. Мать разрешила.

«Зато теперь тебе ничего не страшно», – сказала она то ли дочери, то ли сама себе. Марина не поняла смысл фразы, но на всякий случай по привычке кивнула. Они прилетели в Иваново, где должны были переночевать. Билетов на прямой рейс не было, и они летели в Москву через Иваново. Маленький гостиничный номер, две кровати и белая-белая вода, текущая из-под крана. Марина лежала в кровати под пахнущим хлоркой пододеяльником и смотрела, как трясется люстра. Мать, сидя на соседней кровати, звонила в Осетию, бабушке. «Нет, все нормально. Не волнуйся. Завтра улетим. Да, получится. Она спит». Утром Марина увидела, что лицо матери осунулось, а между бровями так и не расправилась морщина. «А вчера у нас было землетрясение», – чужим голосом сообщила она новость дочери и грохнула об пол казенную вазу. Пришла женщина-администратор, мать отдала деньги за испорченное имущество, и они побежали в аэропорт.

Первый день в Москве Марина помнила отчетливо. Они поехали в «Детский мир» покупать новую школьную форму – синий костюм-тройку. Еще купили рубашку в тон, туфли и колготки. На входе в метро мать забрала пакеты. «Ты сядешь на этот поезд, доедешь до кольцевой, сделаешь пересадку – там есть схема, посмотри, потом от метро на 233-м автобусе, вот тебе наш адрес и ключи. Как доедешь, позвони по этому телефону», – говорила она, всовывая в руку Марины бумажки. «Мамочка, пожалуйста, не оставляй меня. Я тебя очень люблю. Я буду хорошо учиться. Я не буду тебе мешать работать. Я все сделаю, что ты скажешь», – плакала Марина, цепляясь за материнскую шею. Мать резко сдернула руки, сжала и тихо спросила: «А что ты будешь делать, если я умру?» – «Нет, мамочка, нет, пожалуйста!» – рыдала Марина. «Я должна знать, что ты не пропадешь. Ты должна научиться выживать». Мать вложила ей в ладонь две пятикопеечные монеты и ушла, ни разу не обернувшись. Марина стояла и плакала. До дому она, как ни странно, добралась легко. Пересела на кольцевой, быстро подошел автобус, узнала дом, позвонила, сказала: «Я дома, мама». Мать не похвалила, просто сказала: «Хорошо», – и повесила трубку.

Марина вернулась в школу, в которой проучилась первые два класса – до отъезда в Осетию. На второй день девочки-одноклассницы собрались в туалете и разбили Марине губу об раковину – «чтобы не зазнавалась». Марина не носила пионерский галстук. Из-за бесконечных переездов ее просто забыли принять в пионеры. В северной школе в галстуках вообще практически никто не ходил. В их городке алые треугольники не продавались – за ними нужно было ездить на Большую землю. А с Большой земли везли продукты и теплые вещи, а не символ пионерии.

Зато Марина носила золотые сережки – подарок бабушки. Маленькие желтые цветочки. В московской школе украшения были запрещены – директриса была озабочена идеей социального равенства. Девочки-одноклассницы сказали, чтобы Марина сняла сережки. Та отказалась. Ленка, классная красотка с рано развившимися формами и инициатор разборок, больно дернула Марину за мочку уха – хотела сорвать сережку. Марина взяла стул, размахнулась и саданула Ленке в бок – на Севере она научилась давать сдачи. Только там вместо стула использовались железные прутья. Ленка разрыдалась скорее от испуга и неожиданности, чем от боли. После уроков девчонки во главе с Ленкой затащили новенькую в туалет и несколько раз, держа за волосы, ударили лицом о край раковины. Ленка стояла, смотрела и командовала: «Еще, еще».

Марина пришла домой с распухшим лицом и кровоточащей губой. Мать посмотрела, прошлась по губе перекисью водорода и строго сказала: «Это твои дела. Разбирайся сама». Марина пересела на заднюю парту и дала списать диктант Славке – главному хулигану класса. Марина не хотела делать больно Ленке, она хотела ее унизить, потому что это было хуже. Этому ее тоже научили на Севере. Боль пройдет, а воспоминание об унижении останется.

Еще через день Славка при всех задрал Ленке юбку и спустил колготки вместе с трусами. Держал, пока Ленка визжала и отбрыкивалась. Еще и крутил так, чтобы всем было видно.

Марину больше не трогали. Девочки объявили ей бойкот. Марина гуляла с парты на парту, пока не остановилась на Сереже – вечно больном всеми болезнями сразу классном гении – уважаемом изгое. Сережка неделями болел, и Марина сидела одна. Когда он выходил, они играли в морской бой. Иногда подходил Славка и просил сорвать урок. Марина сговаривалась с Сережкой, и они срывали – в основном историю или литературу, задавая вопросы не по программе. Сережка приносил Марине книги из своей домашней библиотеки, чтобы было проще сорвать.

В десятом классе Сережка перешел в другую – физико-математическую школу. Впрочем, оказался настоящим другом. Когда Марина подхватила ветрянку и сидела перемазанная зеленкой, немытая дома, он приходил – приносил книгу, выходил с ней гулять, когда было уже темно. Во время одной из прогулок Сережа сказал, что Марина – его единственный друг. Марина была польщена и зарделась краской под зеленкой. «Я еврей, а ты не красавица. Поэтому мы можем общаться», – продолжал говорить Сережа. Марина не очень поняла про еврея, потому что после Осетии и Севера ей было абсолютно все равно – еврей, осетин, татарин, хоть негр – она вообще об этом не задумывалась. Но про «не красавицу» она поняла сразу. «Больше не приходи ко мне», – сказала она и побежала домой. Сережа остался стоять и думать о своем. Больше они не общались. Марина осталась одна.

Началась информатика. В учителя информатики – Юрия Константиновича – были влюблены все девочки поголовно, включая развитую не по годам Ленку. Юрию Константиновичу было тридцать лет, и он казался не очень старым, но уже очень взрослым. Ленка выставляла длинную ногу в проход и без конца ушивала школьную форму. Марина писала в проверочных работах стихи – про неразделенную любовь, про девичьи страдания. Неизменно получала тройку. Однажды Юрий Константинович оставил ее после урока и попросил больше не писать. Он все понимает, уважает ее чувства, но она еще маленькая, и это у нее пройдет. Марина сидела за первой партой, не поднимая глаз.

На выпускном вечере она прочитала стихи собственного сочинения, посвященные Юрию Константиновичу. Про дружбу, теплоту и доброту. Хулиган Славка с подельниками принесли в рюкзаке бутылку шампанского, водку и пиво. Под столом смешивали коктейль и давали всем желающим. Марине налили «по старой дружбе». Марина выпила и задохнулась. Отошло, появилась уверенность в себе. Марина посмотрела по сторонам – Славка хватал за коленку Ленку. Ленка хохотала так, что из корсета платья выпрыгивала пышная грудь, и сдергивала руку. Преподаватели сидели за отдельным столом. Юрия Константиновича не было. Объявили белый танец. Ленка увела Славку танцевать. Марина вышла из актового зала – ей было некого пригласить. У подоконника стоял Юрий Константинович и курил. Пепел сбрасывал в стянутый с пачки сигарет пластиковый пакетик. Марина подошла и вдруг сказала: «Можно вас пригласить?» Юрий Константинович затушил сигарету о подошву ботинка и пошел в зал. Марина догоняла. Они застали последние аккорды песни. Юрий Константинович церемонно поклонился и отвел Марину на ее место. Довел до стула и ушел в коридор. Марина посидела и вышла. В коридоре его не было. Она пошла в кабинет информатики. Юрий Константинович сидел за столом и читал книгу.

– Что вы читаете? – спросила Марина.

– Вестерн. Ты знаешь, что это такое?

– Смотрела, но не читала.

– Это любопытно. Хотя тебе вряд ли понравится.

Марина взяла книгу, полистала.

– Почему ты ушла? – спросил Юрий Константинович.

– Скучно, – ответила Марина и положила книгу на стол. – А давайте здесь потанцуем? Музыку же слышно? – предложила она.

Что было дальше – Марина осознавала с трудом. Славкин коктейль, духота… Ей было жалко колготок, которые порвал Юрий Константинович, и болела нога – ударилась о парту. Юрий Константинович стоял у открытого окна и повторял:

– Что я наделал?! Я не должен был, не имел права! – причитал Юрий Константинович.

– Я пойду? – спросила Марина.

– Давай я тебя провожу, – предложил Юрий Константинович.

– Ну давайте.

Они шли медленно. Марина замерзла и устала. Очень хотелось спать. А Юрий Константинович говорил, говорил. Марина сначала отвечала: «Да, да», – потом только кивала.

Юрий Константинович был женат. Жена хорошая, но его не понимает. Постоянно требует денег. Растет дочка. Опять деньги. Информатика, школа – это приработок. А настоящее – вестерны. Он их переводит. Но это не приносит дохода. Копейки. Книги не распродаются – отечественному рынку не нужны вестерны. А его переводческие усилия может оценить только горстка поклонников жанра.

– Ты меня понимаешь? – спрашивал Юрий Константинович.

– Да, да, – отвечала Марина.

Он довел ее до подъезда, неловко поцеловал в щеку и ушел. Марина тихо открыла дверь, зашла в комнату и легла не раздеваясь.

Марина легко поступила в институт. Про Юрия Константиновича забыла напрочь – экзамены, новые знакомые. Мать с поступлением помогла. Звонила, передавала через Марину пакеты и конверты. Она знала – деньги, подарки, но молчала, хотя была уверена, что может и сама поступить. Но не собиралась это доказывать – все равно ее никто не поймет и не поверит. Мать говорила, что лучше перестраховаться. Убедившись, что дочь благополучно поступила, отправила ее отдыхать – в студенческий лагерь в Германию. Марина оказалась за границей впервые. Две недели в совершенно другом мире. Уезжая, украла из туалета рулон туалетной бумаги с выбитыми зверушками. Марине это казалось чудом. Кража представлялась оправданным поступком.

В Москве ее должна была встретить мать. В самолете все обменялись телефонами, Марина предлагала подвезти кого-нибудь до дому – мама же будет на машине. Они шли сквозь строй встречающих. Марина высматривала знакомое лицо. Кто-то крикнул: «Марина!» Она обернулась – звали не ее. Группа разъехалась. Руководительница постояла с Мариной еще полчаса, поглядывая на часы, и тоже поехала домой – ее ждала своя семья.

Марина стояла в аэропорту одна и думала, что делать дальше. Подходили мужики и спрашивали: «Такси?» Марина качала головой: «Нет». Подходили милиционеры, смотрели паспорт, спрашивали, что она тут стоит одна. Марина отвечала: «Мама сейчас приедет. Опаздывает». Убеждала себя, что мать уже едет, спешит. Часы показывали три часа ночи. Значит, она стоит так с половины второго. Марина стояла на одном месте, боясь пойти позвонить.

Так ее научила мать, когда потеряла на вокзале. Марине было лет шесть. Они опять куда-то ехали. Мать побежала в буфет купить что-нибудь поесть и велела дочери не двигаться с места. Марина не удержалась и пошла к киоску посмотреть пластмассовые игрушки. Ее нашел милиционер. Крепко взял за руку и повел в какую-то комнату. В комнате стояла мать. Перед ней сидела женщина и говорила в микрофон: «Марина Крылова, твоя мама ждет тебя в комнате информации. Потерялась девочка, шести лет. В красной куртке…» Тогда мать, сначала отшлепав ее, сказала: «Никогда не уходи. Стой на одном месте».

Сейчас она стояла на одном месте, борясь с детскими страхами.

В четыре часа утра к ней подошел незнакомый мужчина.

– Ты Марина? – спросил он.

– Да, – ответила Марина.

– Марина Крылова? – уточнил мужчина.

– Да, – кивнула она.

– Поехали.

Марина пошла за мужчиной, волоча сумку – тот ее так и не взял. Бросила сумку в багажник, села на заднее сиденье. Мужчина сел за руль. Они ехали, мужчина разглядывал Марину в зеркало. Марина нервничала – не узнавала дорогу. Потом увидела знакомый перекресток, длинный дом. «Значит, домой везет. К маме», – подумала Марина и уснула. Проснулась от резкой остановки. «Просыпайся, приехали», – сказал мужчина. Он уже вытащил ее чемодан из багажника и держал в руке. Марина шла следом. Они подошли к их квартире. Мужчина достал ключи и открыл дверь. «А почему у него ключи от нашего дома?» – успела подумать Марина и отлетела в конец коридора. Мать, не сказав ни слова, влепила ей пощечину. Потом еще одну. Подошла и пнула ногой в бок лежащей на полу дочери, постоянно повторяя одну фразу:

– Ну что, накувыркалась? Накувыркалась?

Марина ничего не понимала и держалась за живот, по которому молотила материнская нога. Поймала себя на мысли, что слово ужасное. Отвратительное. Пошлое. Почему мать так говорит? Мужчина схватил мать за руки и отвел на кухню. Марину поднял и завел в комнату. Марина, коснувшись подушки, уснула. Последней мыслью было: «За что?»

Утром Марина проснулась. Встала, зашла на кухню. Матери не было. У плиты стоял вчерашний мужчина и жарил яичницу.

– Здравствуйте, – сказала Марина.

– Доброе утро. Есть хочешь? – спросил мужчина.

– Нет, спасибо, – сказала Марина и вернулась в комнату. Открыла чемодан. Наверху лежали украденный рулон туалетной бумаги и коробка со сладостями, которые подарили каждому из их группы. Марина открыла коробку, достала шоколадку, съела. Шоколад ударил по животу резкой болью. Вернулась на кухню – очень хотелось пить. И таблетку найти болеутоляющую. На столе стояла тарелка с яичницей. Марина налила себе чаю, заглянула в аптечку, где одиноко перекатывался от стенки к стенке тюбик с аспирином, взяла таблетку и вернулась в комнату.

Мужчина зашел минут через пять, вытирая рот ладонью. От него пахло яичницей. Марина уткнулась в чашку с чаем, чтобы не вырвало. В горле стояла тошнота. Желудок крутило.

– Давай знакомиться, – сказал мужчина, – меня зовут Николай. Можно дядя Коля.

– А по отчеству можно? – спросила Марина с язвинкой в голосе. Не специально, так получилось.

– Можно. Николай Иванович.

Марина кивнула.

– Значит, так. Вот тебе деньги. – Мужчина выложил на стол пачку купюр. – Это на месяц. Потом привезу еще. Это телефон – на экстренный случай. Живи, учись, квартира в твоем распоряжении. Мы за городом пока поживем.

– Мы – это кто? – спросила Марина.

– Я и твоя мать. Понимаешь, мы поженились. Так что я теперь твой отчим, – ответил мужчина и смущенно улыбнулся.

Марина не удивилась. Она привыкла ничему не удивляться. Был отец, который вовсе не отец, теперь появился отчим, понятно. Деньги, квартира, телефон. Понятно. Непонятно только одно: за что?

– За что? – спросила Марина вслух.

Николай Иванович уже выходил из комнаты. Остановился, почесал висок, присел на кровать.

– Понимаешь, жена твоего учителя позвонила матери и все рассказала. У них ведь семья, дочь маленькая. Мать, естественно, взбеленилась. Его уволили из школы, а тебя она видеть не хочет. Ну, ты держись тут. Все образуется. Со временем. И это, ты учись давай. Хорошо учись. Ладно?

Марина кивнула.

– Ну, я пошел. Ключи у тебя есть? И в магазин сходи. Я тебе на первое время купил кое-чего из продуктов, там, в холодильнике найдешь. И с деньгами поэкономнее. Пока.

– До свидания, – на автомате сказала Марина.

Николай Иванович ушел, а она так и осталась сидеть на кровати. Чай остыл и подернулся пленкой. Марина поставила чашку и опять уснула. Проснулась уже вечером. На часах – семь. Пошла в душ. Зазвонил телефон. Выскочила, поскользнулась, схватила полотенце и побежала к телефону – вдруг мама звонит? А этого всего – мужчины, яичницы – не было. Пробегая мимо большого, в полный рост, зеркала в коридоре, она увидела свое отражение и остановилась. На щеке кровоподтек и лилово-зеленое пятно от груди до бедра. Марина все вспомнила. Телефон звонить перестал. Через минуту зазвонил снова. Марина взяла трубку.

– Алле? – почему-то шепотом сказала она.

– Марина? – осторожно спросил мужской голос.

– Да, – ответила Марина.

– Марина, это Юрий. Юрий Константинович.

– Здравствуйте, – сказала Марина, не понимая, почему ей звонит учитель информатики и откуда он узнал ее номер телефона.

– Марина, я должен с тобой поговорить. Ты имеешь право знать. Я не выдержал и все рассказал жене.

– Зачем? – перебила Марина.

– Не знаю, у меня началась бессонница. Я должен был с кем-то поговорить. Ты понимаешь?

– Да, – ответила Марина, растирая ладонью ноющий бок.

Юрий Константинович вдруг рассердился и заорал в трубку:

– В конце концов, ты сама виновата! Это твоя вина. Из-за тебя мне плохо. Жена уехала и не дает мне общаться с дочерью. Я потерял работу. Ты хоть знаешь, что со мной на собрании сделали в школе? А все твоя мамаша постаралась. Ты ведь даже не сопротивлялась. Да я и не первый у тебя был.

Марина аккуратно положила трубку. Телефон тут же зазвонил. Она стояла, смотрела на трубку и переваривала информацию: «Мама постаралась, она не сопротивлялась, сама виновата, не первый…» Телефон нудно звонил. Марина сняла трубку.

– Марина, – сказал Юрий Константинович, – я очень тебя прошу. Попроси мать, чтобы она заявление не подавала.

– Какое заявление? – спросила она.

– В милицию. Обвинение в растлении несовершеннолетней или в изнасиловании.

– Хорошо, – сказала Марина. – Попрошу. Вы успокойтесь, заявление могу подать только я, и нужно медицинское заключение. Так что не волнуйтесь, мама просто хотела напугать. Она часто так делает. Блефует. Как в картах. Понимаете?

– При чем тут карты? А ты откуда все это знаешь? – Юрий Константинович даже испугался, судя по изменившемуся голосу.

– Я все-таки дочь юриста. И сама на юрфак поступила, – ответила Марина.

– Ну хорошо. – Юрий Константинович успокоился.

– Только вы больше сюда не звоните. Хорошо? – попросила она.

– Да-да, конечно.

Марина положила трубку. Она поняла, что никогда никому ничего не докажешь. Потому что Юрий Константинович ее действительно изнасиловал. Марина не сопротивлялась, потому что от страха не могла даже закричать. «А может, я сама виновата? Ведь пригласила же его на танец. И в кабинет сама пришла».

Юрий Константинович позвонил еще один раз – недели через три. Уточнить, все ли в порядке. Не будет ли проблем. «Нет, не будет», – ответила Марина.

Марина ходила в институт, покупала продукты, готовила ужин, убирала квартиру каждый день. Никого в дом из новых институтских друзей не приглашала. Надеялась, что неожиданно приедет мать. И дома должно быть все чисто, красиво. Мать увидит и похвалит. Но мать не приезжала. Марина повесила бумажку с телефоном на зеркало в прихожей и все время смотрела на цифры, которые давно знала наизусть. Несколько раз поднимала трубку, чтобы позвонить. Прошел месяц, деньги стремительно заканчивались. Она боялась, что про нее вообще забыли. Но позвонить, чтобы попросить, не могла. С учебой проблем не было, давалось легко, но успехов особых, которыми можно было похвастаться, используя как повод для звонка, тоже пока не было.

Через месяц Марина поняла, что нужно зарабатывать самой. Подработка нашлась быстро и случайно. Нужно было сдавать проверочные. Десять-пятнадцать страниц в напечатанном виде через два интервала. Все бегали и искали машинисток. Марина предложила свои услуги. Сначала откликнулись сокурсники по академической группе, потом слух пошел и по всему курсу – Марина Крылова печатает, пятьдесят рублей страница. Дешевле, чем у профессиональных машинисток.

Взяв первые три заказа, Марина полезла на шкаф – там в огромном чехле лежала механическая печатная машинка. Бабушкина. Подарок Марине. Чтобы девочка выросла и печатала свои статьи – бабушка мечтала, чтобы единственная внучка стала журналисткой. Пошла по ее стопам, а не по материнским. Марина вытирала пыль, вставляла ленту, бумагу и мысленно благодарила бабушку. Первая работа далась с трудом. Она просидела до четырех утра, печатая двумя пальцами. Несколько раз из-за опечаток пришлось перепечатывать. Вторая работа пошла легче – подключила еще два пальца. Принесла, получила деньги. По дороге домой зашла в магазин – хотела купить новую кофточку или джинсы. Но стало жалко денег. Марина пришла и сложила купюры в свой стол. Опять хотела позвонить матери – сказать, что сама заработала. Но так и не позвонила. Набрала номер институтской приятельницы и пригласила в гости. В конце концов, она это заслужила. Приятельница приехала со своим парнем и другом парня – для Марины. Они сидели, пили привезенное ребятами вино, обсуждали предстоящую сессию. В дверь позвонили. Марина с бокалом в руке пошла открывать. В дверях стояли мать с Николаем Ивановичем.

– Мамочка, у меня тут друзья, – начала оправдываться Марина.

Мать заглянула в комнату, поздоровалась, вышла.

– Мам, я денег заработала. – Марина выложила главную новость.

– Блядством? – спросила мать. Пошла в большую комнату, достала вещи из шкафа, сложила в чемодан. Порылась в сумке, выложила на телевизор пачку денег.

– Я печатала. Проверочные. На машинке. – Марина с закипающими в глазах слезами объясняла Николаю Ивановичу. Тот так и остался стоять в прихожей. – Я ждала вас. Правда. Каждый день. Сегодня – первый раз. Это из института. Однокурсники.

Николай Иванович кивал и говорил: «Ничего, ничего».

– Поехали, – сказала мать. Николай Иванович послушно вышел на лестничную площадку. Марина закрыла дверь и вернулась к гостям. Ребята сидели и тихо разговаривали. Марина взяла бутылку и налила себе полный бокал.

– Везет тебе, – сказала приятельница, – одна живешь. А мои только летом на дачу уезжают. Слушай, а можно мы у тебя сегодня останемся?

– Нет, я бы с удовольствием. Но они могут вернуться, – сказала Марина.

– Ну ладно, мы тогда поехали. А то метро закроется.

Ребята ушли. Марина помыла посуду, подмела ковер и легла спать. Она не знала, когда увидит мать снова.

Марина училась, больше не печатала – раз в месяц, день в день, приезжал Николай Иванович и привозил деньги. Сначала общались обрывками. «Как в институте? Не болеешь?» – обычно спрашивал Николай Иванович. «Да нормально, спасибо», – отвечала Марина. Иногда рассказывала про преподавателей, семинар, тему курсовой, студенческую вечеринку.

Однажды Марина не выдержала. Она не видела и не слышала мать восемь месяцев.

– Как мама? – спросила она.

– Уже все хорошо, – ответил Николай Иванович.

– Почему «уже»? Что-то случилось?

– Мама в больнице лежала. Ей операцию сделали. По женской части. Сейчас уже дома.

– Дома?

– Мы коттедж снимаем под Москвой.

– А вы сейчас туда едете?

– Да.

– А можно я с вами? – попросилась Марина.

– Ну поехали.

Марина ехала по темному шоссе и представляла мать – больную, в постели, слабую и ласковую по причине слабости. Думала, как расскажет ей про институт, про друзей, про себя. Сделает ей чай, посидит на краешке кровати, подержит за руку.

Они доехали до коттеджного поселка, подъехали к двухэтажному домику. Марине место очень понравилось. Стало даже обидно, что ни разу здесь не была. Она зашла в дом, пока Николай Иванович закрывал ворота. Разулась, аккуратно поставила ботинки в угол прихожей. Босиком пошла по комнатам, чтобы не потревожить шумом больную. Матери нигде не было. Марина зашла на кухню – мама сидела за столом, читала книгу, цедила из рюмки коньяк и курила.

– Мама? – Марина застыла на пороге. Картина, сложенная в голове – мать на высоких подушках в белоснежной постели, – не желала исчезать.

– Марина? – удивилась мать. – Что ты здесь делаешь?

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Марина осторожно.

– Нормально, а что? – опять удивилась мать.

– Он, в смысле Николай Иванович, сказал, что ты болеешь. Тебе операцию сделали.

– Ну сделали. И что дальше? Коньяк теперь не пить?

– Ну да, конечно. – Марина уже пожалела, что приехала. Завтра нужно было быть в институте к первой паре.

– Можешь лечь в маленькой комнате. Там постелено. Вторая дверь справа, – сказала мать.

– Хорошо, – ответила Марина и пошла искать комнату. Разделась, легла. За стенкой мать тихо разговаривала с Николаем Ивановичем. Была недовольна. Он возражал и доказывал. Потом голоса стихли.

Утром Марину разбудил Николай Иванович.

– Вставай, я отвезу тебя на станцию. Электричка через сорок минут, – сказал он.

– А который час? – спросила Марина, спросонья плохо понимая, где находится.

– Половина седьмого. Успеешь?

– Успею.

Они доехали до станции. Подошла электричка.

– Ты не серчай на мать. Отойдет, – сказал Николай Иванович, когда Марина встала на подножку.

– Спасибо, до свидания.

В институте в этот день староста записывала желающих пройти практику в юридической фирме. Марина записалась.

В юридической фирме, с которой договорился завкафедрой, Марину посадили помогать секретарше. Бумаги, звонки…

Марина регистрировала, носила, отвечала, перешучивалась со старшим стажером – адвокатом Максимом. Максиму было двадцать четыре. Выглядел старше. Учился в магистратуре. Носил рубашки в розовую полоску и красные галстуки. Рано начал лысеть. Жил с кошкой Дусей. Завидный жених. Из хорошей еврейской семьи. Дружил со всеми, всем нравился. Партнеры компании строили на него планы, девушки имели виды, женщины брали под крыло. Максим был обаятельным и не без артистизма.

Фирма часто устраивала коллективные выезды за город – «тимбилдинг» в подмосковном пансионате. Марину брали за молодость и способность хохотать над шутками управляющего партнера. Утром всей конторой шли в бассейн или гулять по территории. Обед за большим столом. Дружный перерыв на отдых – «тихий час». Вечером аперитив в баре, ужин, бильярд… Максим был заводилой, массовиком-затейником, тамадой и шутом в одном лице. Проигрывал партию в бильярд управляющему партнеру, держал под руку во время прогулки жену управляющего партнера, рассказывал анекдоты, картинно падал в хлорированную воду бассейна, придя в притворный восторг от белых телес главной бухгалтерши в купальнике. Жена управляющего партнера сватала Максиму в жены секретаршу Юлечку – пристроенную на теплое место дочку близкой подруги. Секретарша была молода, красива, тупа и домовита. Юлечка имела длинные вьющиеся мелким бесом черные волосы, упрямый подбородок и красивую фамилию Берн. Вся фирма знала, что Юлечка печет дивные домашние тортики с безешными башенками и кремовыми птичками, но никто ни разу их не пробовал. Максим церемонно приносил Юлечке бокал красного вина и ломал шоколадку. Юлечка улыбалась. Жена управляющего партнера, выпив дежурные сто пятьдесят ликера «Бэйлиз», требовала объявить о помолвке. Максим рассказывал очередной анекдот и приносил жене управляющего партнера очередные сто пятьдесят.

– А что пьет наша любимая практикантка? – спросил Максим, обходя по очереди сидящих в баре коллег и дойдя до Марины.

– Виски, – сказала Марина.

– О-о-о! Мариночка – вы удивительная девушка! Такое хрупкое и нежное создание предпочитает крепкий мужской напиток? Надо с вами познакомиться поближе, – работал на публику Максим.

– Я не против, – сказала Марина.

Максим схватил ее руку и поцеловал в изгиб локтя. Приглашенные музыканты заиграли танго. Максим откинул голову и протянул Марине руку, приглашая на танец. Марина слезла с барного высокого табурета и выгнула спину. Танго они станцевали перед разомлевшими от выпивки коллегами. Они бурно аплодировали, когда Максим опрокинул Марину на руке, подхватив ее ногу. Марина откинулась в последнем аккорде. Музыканты сыграли еще три популярных шлягера, песню про ежика с дырочкой в правом боку по заказу одного из партнеров – пожилого уважаемого юриста, одной ногой стоящего на пороге почетной пенсии, собиравшего коллекцию игрушечных ежей. На бис и под дружные вопли аудитории шла песня «Все, что в жизни есть у меня». Артисты раскланялись и понесли стулья в подсобку – концерт окончен. Бармен порылся в дисках и поставил Таркана – отдыхающие требовали продолжения банкета. Максим сдернул со стола шелковую скатерть и навязал Марине на талию. Поднял ее на стол и сказал: «Давай». Марина танцевала танец живота. Она умела это делать – ходили с подружкой ради смеха в танцевальную студию. Все улыбались, кроме Максима. Тот стоял, отвернувшись к барной стойке, и пил коньяк. Марина ждала, что он повернется – она танцевала для него, – но он так и не повернулся. Марина поняла, что он смотрит в зеркальную стену бара, в которой она отражалась в пяти вариантах. По номерам разошлись в третьем часу утра. Марина неловко пригласила Максима зайти в номер – посмотреть, что с батареей, почему-то не греет. Наивный предлог. Максим обещал заглянуть утром. Марина зашла в номер. Расстроилась. Представила, как Максим сейчас обнимает Юлечку. Почему-то вспомнила маму, и ей стало совсем плохо. Интересно, мать знает, что она устроилась в эту фирму? Она говорила Николаю Ивановичу, что пойдет на практику, но он мог и не рассказать – забыть.

Марина убирала с кровати покрывало, когда вошел Максим – без стука. Молча подошел, обнял, молча занялся любовью. Марина тоже молчала. Максим был ее первым мужчиной. Действительно первым. Она ловила ощущения и старалась запомнить все – его живот, плечи, руки, складки, расположение родинок, запах.

Максим ушел в шесть утра. Они так и не сказали друг другу ни слова. На следующий день Максим крутился вокруг Юлечки. Марина ловила его взгляды и не могла поймать.

– Что, понравился? – спросила главная бухгалтерша Марину за обедом.

– Кто? – спросила Марина.

– Дед Пихто. Даже не думай. Рожей не вышла. И фамилией. Это так – дружеский совет.

Марина отвернулась и стала разглядывать пюре на тарелке. Отдых подошел к концу. Максим увез Юлечку на своей машине. Марину взял «на борт» предпенсионный партнер и всю дорогу объяснял ей план реорганизации компании. Марина кивала, сглатывая соленую слюну.

На работе все дружно вспоминали Маринин танец живота и просили повторить – прямо на секретарском столе. Юлечка фыркала, Марина отшучивалась. Вечером она стояла у станции метро в очереди на маршрутку. К остановке подъехала машина. Помигала фарами, посигналила. Марина повернула голову – посмотреть, за кем приехали, и отвернулась. Из машины вылез Максим.

– Я тебе, между прочим, сигналю, – крикнул он Марине.

Она села в машину на глазах у всей очереди. Было неудобно и здорово.

– Куда поедем? – спросил Максим.

– Можно ко мне, – предложила Марина.

– Поехали, – сказал Максим.

Всю дорогу они молчали. Марина только говорила:

– Этот дом, здесь поворот направо, пятый подъезд.

Вошли в квартиру. Максим поднял Марину и отнес на кровать.

Уснула Марина под утро – электронные часы, стоящие на столе, показывали пять сорок утра. Проснулась в семь, до будильника. Сходила в душ, сделала омлет. Максим проснулся, когда Марина доваривала кофе – пенка поднялась, и она закрыла джезву тарелочкой, чтобы не остыл. Максим быстро помылся, оделся и сел есть омлет, не сказав ни слова. Марина села напротив и пила кофе. Хотела спросить о многом, но молчала. В дверь позвонили. Максим продолжал спокойно дуть на вилку с куском омлета. Марина пошла открывать. На пороге стояла мать. Одна. Без Николая Ивановича.

– Ой, мама, а у меня тут Максим. Заехал позавтракать. Он тут недалеко живет, мы работаем вместе, он меня подвозит. – Марина сочиняла на ходу.

Мать прошла мимо Марининой комнаты, остановила взгляд на скомканном белье на кровати и ушла в гостиную. На кухню так и не заглянула.

– Ну что, поехали? – спросил Максим.

– Да, – ответила Марина. В коридоре задержалась, думая, сказать что-нибудь матери или нет. А что сказать, с другой стороны? Не хотелось объясняться с Максимом, который, казалось, неловкости не заметил.

Они доехали до остановки маршрутного такси, где он забрал ее накануне. Марине хотелось доехать до работы, чтобы все увидели их вместе, но она не рискнула спросить или попросить. Вылезла из машины и пошла в сторону офиса. Целый день дергалась. Максим делал комплименты Юлечке.

Вечером Марина доехала до дома. Прошлась по двору – машины Николая Ивановича не было. Поднялась в квартиру и нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Марина нажала еще раз в надежде, что мать дома и она ей все объяснит. За дверью была тишина. Марина открыла дверь и вошла – темно и пусто. «Может, Максим приедет?» – подумала Марина. Но Максим не приехал.

Марина ходила на работу. В конце недели Юлечка попросила ее задержаться:

– У нас будет маленькое внутрикорпоративное мероприятие.

Вечером в пятницу все собрались в переговорной. На столах стояли бутылки с шампанским, бухгалтерша заканчивала перекладывать салаты из пластиковых супермаркетовских контейнеров в пластиковые тарелки. Юлечка стояла во главе стола и улыбалась, Максим пил шампанское из горла. Пришел управляющий партнер с женой. Максим отлип от бутылки и подобрался. Слово взяла жена управляющего партнера.

– Мы все очень рады, что это наконец случилось, – сказала она, когда все стояли с поднятыми пластиковыми стаканчиками и улыбками в пол-лица. – Максим совершил мужской поступок и сделал предложение нашей очаровательной Юлечке. – Все закричали, захлопали, расплескивая шампанское. – Тише, минуточку внимания, но это еще не все, – подняла руку жена управляющего партнера. – Скажи ты, – пнула она локтем мужа.

– Да-да, Максим становится полноправным членом нашего коллектива. Сегодня я подписал приказ о его назначении заместителем начальника департамента международных связей.

Все опять закричали и захлопали. Максим глотнул шампанского и захлебнулся. Жена управляющего партнера ласково похлопала его по спине. Юлечка смотрела на них и улыбалась. Марина ушла тихо, благо народу было много. Никто не заметил.

У Марины шла последняя неделя практики. Юлечки с Максимом на работе не было – они уехали в Египет. Марина подписала документ об успешном прохождении практики, принесла «отходную» бутылку виски предпенсионному партнеру – своему куратору. Юлечке оставила записку со списком сделанных и несделанных дел. На стол Максиму положила поздравительную открытку с напечатанным красивым шрифтом, присыпанным блестками, банальным стихом – про счастье и любовь.

Еще месяц она дергалась на телефонные звонки – надеялась, что позвонит Максим. Один раз позвонила бухгалтерша – Марине начислили премиальные, нужно было забрать. Марина поехала в офис, потея от волнения. Черные круги расплывались под мышками. Марина украдкой брызгалась дезодорантом в маршрутке. Юлечки за секретарской стойкой не было – там сидела другая девушка, тоже Юля. Марина зашла в бухгалтерию.

– А где Юлечка? – спросила Марина, подписывая бумаги.

– Уволилась, – ответила бухгалтерша. – Она свое дело сделала.

– А Максим? Как у него дела? – спросила Марина.

– В командировке.

Марина взяла деньги, попрощалась с бухгалтершей и пошла на остановку – на маршрутку. В дороге ее укачало. Марина махнула водителю и еле успела выскочить. Ее вырвало на тротуар. Лоб стал мокрым. По спине струйкой тек пот. Марина медленно дошла до следующей остановки. Продышалась. Тошнота отступила. Дождалась маршрутки, села, через одну остановку опять выскочила – тошнит. Марина увидела светящуюся вывеску «Аптека». Зашла. Народу не было. Подошла к окошку.

– Здравствуйте, дайте мне что-нибудь от тошноты.

Пожилая женщина-провизор посмотрела на Марину и протянула тест на беременность.

– Это что? – Марина крутила в руках упаковку.

– На всякий случай, – сказала провизорша.

Марина кое-как добралась до дома. Распаковала тест, прочитала инструкцию. Стояла и смотрела, как белая полосочка обретает цвет. Еще раз прочитала инструкцию. Перечитала. Беременность.

Марина выскочила из ванной, побежала к телевизору – деньги есть, но мало. Схватила телефон для экстренной связи с матерью и набрала номер. Ответил Николай Иванович.

– Здравствуйте, Николай Иванович, это Марина. Мне срочно нужны деньги. Можете привезти? Не знаю, долларов двести. А можете маму позвать? Это личное.

– Подожди, не клади трубку, – сказал Николай Иванович. Марина стояла и ждала. – Марина, пиши номер телефона, это врач, позвони прямо сейчас, о деньгах не волнуйся, – сказал Николай Иванович.

– А как она догадалась? – опешила Марина.

Николай Иванович не ответил.

Марина позвонила по номеру, рассказала про тест на беременность. Женщина-врач устало продиктовала – завтра в восемь утра, натощак, с собой иметь носки, ночную рубашку, пеленку, прокладки. Кабинет 312.

Утром Марина поехала в больницу. Нашла кабинет. На банкетке перед кабинетом сидели еще две женщины. Вышла врач. Отвела их в палату. Сказала: «Переодевайтесь». В палате было холодно. Марина переоделась и легла на больничную койку. Женщины тихо разговаривали. Пришла медсестра, дала каждой по таблетке и сделала укол внутримышечно. Первой отвели женщину, которая устроилась на кровати справа от Марины. Через десять минут ее привезли на каталке и перевалили на кровать медсестра и нянечка. Она свалилась мешком, тихо постанывая. Марина шла второй. Она все чувствовала – тягу внизу живота, звук аппарата, высасывающего внутренности, руки врача. Считала секунды. На тысяче с чем-то сбилась. Казалось, это никогда не кончится. Марина молча плакала от злости на мать. Ей казалось, что она специально дала ей врача и больницу, где делают аборты без наркоза. Почти без наркоза. Чтобы на всю жизнь запомнила. Марина очнулась от холода – на животе лежала ледяная грелка, зубы стучали, ноги онемели. Она не знала, сколько прошло времени. Пришла нянечка и помогла Марине одеться. Довела до конца коридора, сунула в руки пакет с вещами.

Марина кое-как дожила остаток лета. Началась учеба. На почве специализации по международному праву, выбранной в память о Максиме, Марина сошлась со Стасом.

Он оказался сыном испанского журналиста-русофила и секретарши испанского посольства.

Отец Стаса ехал работать на родину Достоевского и Толстого. Он представлял, как будет ездить по деревенькам, лежать на стоге сена и смотреть на женщину с длинной косой, несущую в коромысле воду. Еще ему представлялось, как в столице он будет есть блины с черной икрой и пить водку. Во всяком случае, так он рассказал молоденькой секретарше посольства, сразившей его наповал платиновым отливом волос и прозрачностью голубых глаз. В деревеньку отец Стаса так и не съездил, а вот водки напился на всю жизнь. Он писал репортажи о жизни советских граждан, благо прототип был под боком – та самая секретарша, ставшая для испанского журналиста переводчиком-синхронистом, машинисткой, любовницей и впоследствии матерью его ребенка. Рождение незапланированного сына совпало с окончанием срока долгосрочной командировки. Жгучий испанец вернулся на родину, где его ждали многочисленные родственники, приличный пост в редакции и невеста. Прощание было скорым. Пока секретарша, прижимая к груди новорожденного сына, обливалась слезами, иностранный журналист выкладывал на стол валюту и обещал помогать. Простить и понять не просил. Другая ментальность.

Стас был жгуче красив в отца. Тот сдержал обещание, и Стас с матерью ни в чем не нуждались. Мать так и не научилась говорить сыну «нет». Она не могла видеть, как в оливковых глазах сына закипает слеза, и покупала, разрешала, соглашалась, что бы он ни пожелал. Она давно поставила крест на своей жизни и жила ради этого смуглого мальчика. Мать Стаса, так и работая секретаршей в посольстве, считала, что у сына тяжелая жизнь – из-за нее. Без отца мальчик растет. Здесь, а не в Испании. И очень обижалась, когда ее подруги говорили, что ее Стасику ремня не хватает для полного счастья. Стас раскусил материнскую психологию еще в раннем детстве и крутил ею как хотел.

До шестнадцати лет он был Стасом Кузнецовым, обычным школьником обычной московской школы. От своих однокашников отличался только приличным знанием испанского языка и возможностью проводить три летних месяца в Испании – в большой семье отца. На шестнадцать лет отец сделал ему подарок – синий паспорт гражданина Евросоюза и оплаченное за пять лет вперед обучение в институте. В институт Стас поступал как Альберто Торрес – так было написано в его новом паспорте. Отец дал ему новое имя и свою фамилию. Стас почувствовал себя европейцем и даже ломал русский язык, пересыпая речь испанскими словами. Только на имя Альберто не всегда отзывался – с непривычки. Где-то в середине первого курса Стас не выдержал груза ответственности перед Евросоюзом и проболтался. С тех пор его называли Стасом Торресом.

Марине Стас не то чтобы очень нравился. Но было лестно иметь официального бойфренда, наполовину испанца, сына известного журналиста, который обеспечит сыну блестящее будущее. Стас дарил Марине диски с испанской музыкой, давал списывать контрольные по испанскому языку и во всем с нею соглашался. Они встречались у Марины. Квартира по-прежнему была в ее распоряжении. Мать заезжала, но только тогда, когда Марина была в институте. Она обнаруживала следы присутствия матери или Николая Ивановича, когда приходила вечером домой: деньги на телевизоре, чашка с кофейным осадком в раковине, записка на зеркале с новым номером телефона для экстренной связи.

Они жили со Стасом почти год, когда его вдруг словно подменили. Замкнулся, стал нервным, в институте вылезал за счет прежних заслуг и образцовой зачетной книжки, покупал двухлитровую пластиковую бутылку пива и выпивал ее перед телевизором. А потом собрал вещи и сказал, что поживет дома. Марина спрашивала, что случилось, но Стас молчал. Просветы были – Стас приезжал к Марине, и все было по-прежнему. В один из таких просветов Марина, взятая за живое испанской музыкой и грузинским вином, предложила Стасу познакомить ее с его мамой. Стас отхлебнул из своей бутылки с пивом и расплакался. Марине стало противно, но она села на диван и гладила Стаса по голове. Стас говорил.

Его мать, еще достаточно молодая женщина, познакомилась с солидным, интересным бизнесменом, чем-то неуловимо похожим внешне на господина Торреса. Чувство, вспыхнувшее после долгих лет отсутствия женского счастья, бушевало. Она поняла, что сын вырос и она ему не нужна. Поняла, что можно пожить и для себя. Что она этого заслуживает. Она надеялась выйти замуж и уже представляла себе, как стоит в зале загса в скромном, но изысканном костюме цвета слоновой кости, а рядом ее мужчины – муж и сын. Мужчина клялся, что только об этом и мечтает. Во время предсвадебных хлопот у жениха начались проблемы с бизнесом. Кто-то его кинул, кто-то наехал, денег нет. А надо достать и выложить. Мать Стаса, не задумываясь, предложила жениху помощь. Тот отказывался: «Что с тебя взять? Одна с сыном живешь». Без пяти минут счастливую новобрачную задело. Она сняла с кредитной карты все деньги, которые отец Стаса положил на счет – на нужды сына. Десять тысяч евро. Жених-бизнесмен валялся в ногах, благодарил, обещал все отдать и – пропал. Мать Стаса после этого начала пить. Несколько раз лежала в больнице. Выходила, держалась неделю, и опять все по новой. Работу потеряла – попросили уйти «по собственному желанию». Сейчас опять в больнице.

– А зашить не пробовали? Продержалась бы год, или на сколько там зашивают? – спросила Марина будничным тоном.

– Как ты можешь так говорить? Ты, ты, ты не понимаешь! Это все бесполезно! Она же все равно выпьет. Даже если будет знать, что умрет. Ей наплевать на свою жизнь.

Марина говорила:

– Да-да, конечно.

– Ты поедешь со мной? – спросил Стас, глядя на Марину мокрыми глазами.

– Куда? – не поняла Марина.

– В больницу, к маме.

– Зачем? – опять не поняла Марина.

– Познакомиться, ты же хотела.

Марина хотела поехать со Стасом в Испанию, погулять по Барселоне и Мадриду, побывать на работе его отца – в газете «Эль-Мундо», походить по магазинам, ресторанам, позагорать… Мать Стаса ей представлялась такой красивой, утонченной дамой со свежим маникюром и салонной укладкой, которая говорит исключительно о книгах, музыке и театре. Она не хотела ехать в больницу навещать алкоголичку.

– Хорошо, поехали, – сказала Марина.

– Спасибо, – поблагодарил Стас и прильнул к бутылке.

Они так никуда и не поехали. Стас отправился в Испанию – отец оформил ему перевод из института. Марина провожала его в Шереметьево. Стас обещал устроиться и прислать Марине приглашение. Она знала, что не пришлет. И Стас знал, что не пришлет. Марина хотела спросить: «А как же мама?» – но не спросила. Стас снова стал Альберто Торресом и даже ломал русский язык латинским акцентом.

Через год Стас вернулся в Москву – на похороны матери. Похоронил и в тот же день улетел в Испанию. Марина узнала об этом от однокурсников – Стас кому-то звонил, с кем-то встречался…

У Марины началась преддипломная практика. Нужно было найти место. Она позвонила в ту самую юридическую фирму – куратору предпенсионного возраста. Надеялась увидеть Максима. Куратор Марину так и не вспомнил, но подробно рассказал про то, что фирма загибается и без предложенной им реорганизации полетит в тартарары. Дал телефон другой компании. Марина позвонила. Представилась, сослалась на куратора. Ее вежливо выслушали и вежливо сказали, что в практикантах не нуждаются.

Марина сидела и думала: куда податься? Пошла на кухню – хотелось есть, холодильник сиял чистотой. Марина взяла с телевизора деньги и собралась в магазин. На выходе из супермаркета с двумя пакетами в руках спиной открывала дверь – столкнулась с парнем. Тот тоже протискивался в дверь, хотя мог бы и пропустить. Марина подняла голову, собираясь сказать что-нибудь по поводу девушки с сумками, которую нужно пропускать, и узнала Сережку – своего вечно больного одноклассника. Сережка отрастил куцую бородку и избавился от очков. «Наверное, линзы поставил», – подумала Марина.

– Сережа, привет! – обрадовалась она.

Сережка ее не узнал. Но дверь придержал.

– Это я, Марина. Марина Крылова. Боже мой, ну вспоминай скорее…

– Маринка! – узнал Сережка. – Ты так изменилась!

– Да, ты тоже, – сказала Марина.

– Ты куда сейчас? Домой? Давай провожу, – предложил Сережка.

– Давай, пакеты тяжелые, – согласилась Марина.

Они шли по старой тропинке, мимо их бывшей школы. На школьном стадионе ученики бежали кросс. Вспоминали школу, Славку, как срывали уроки. Сережка учился на экономическом факультете. Подал документы в Чикагский университет. Он провел какое-то исследование на тему российской энергетики и надеялся, что его оценят в Америке.

– Там только одна проблема. Им нужен хеппи-энд. Идефикс такая. А где я им найду хеппи-энд?

Они дошли до Марининого дома. Зашли в квартиру. Разложили продукты. Марина сварила пельмени из пачки. Поели, продолжая говорить, перебивая друг друга.

– А чего ты тогда меня бросила? – весело спросил Сережка.

– Обиделась, – весело ответила Марина.

– Ну и дура же ты была.

– Дура, – подтвердила Марина.

Когда Марина мыла посуду, Сережка полез целоваться. От него пахло пельменями. Губы были липкие и неумелые. Ей было неприятно, но она промолчала. Закрыла глаза и вспомнила, как целовался Максим. Сережка начал дергать ремень джинсов и полез рукой Марине под юбку.

– Сереж, я не могу. Извини, – сказала Марина.

Сережка не удивился и не обиделся. Оставил в покое ремень. Сел за стол. Налил себе чай.

– Ну и правильно, – сказал он. – Все равно у нас нет будущего.

– В смысле? – не поняла Марина.

– Я уеду, если, конечно, пригласят. Ты здесь останешься. И ты знаешь, я по Интернету познакомился с классной девушкой. Она русская, но давно живет в Америке, в Чикаго. Мы уже год переписываемся. Она тоже на экономическом учится, играет на скрипке и в студенческом театре. Представляешь? У них такая задача-максимум в воспитании – человек должен быть всесторонне развит. Хотя мне кажется, что это утопия – нужно специализироваться на одной проблеме. Тогда можно чего-то достичь. А если разбрасываться, то ничего не получится. Она мне фотографию свою прислала – у них в доме свой бассейн с горкой. Круто?

– Круто, – ответила Марина.

– У тебя-то какие планы? Ты так и не рассказала…

– Мне нужно найти место для преддипломной практики.

– А чего ты мать не попросишь? Она же у тебя юрист. Кстати, как она?

– Не знаю…

Сережка решил, что Марина просто не хочет просить о помощи. И начал убеждать:

– Да ладно тебе играть в независимость. Все начинают через знакомых. Никто с улицы не приходит. Вот она придет вечером, и сразу поговори с ней.

– Хорошо, – согласилась Марина. Она так и не решилась сказать ему, что давно не общается с матерью. Сережка всегда ей завидовал. Говорил, что ей «повезло с родительницей» – мудрая женщина, которая без лишних вопросов и нравоучений разведет руками любую беду.

Они расстались друзьями. Договорились не теряться и поддерживать связь.

Марина домыла тарелки и подошла к зеркалу в прихожей. Сорвала бумажку с телефоном и взяла трубку. Набрала номер. Стояла и считала гудки. Трубку сняли на шестом.

– Мама? – спросила Марина.

– Это кто? – спросил мужской голос, не Николая Ивановича.

– Марина. А можно маму? Это ее дочь, – коряво объяснила Марина.

– Алле? Что случилось? – спросила мать через минуту. За эту минуту Марина дважды хотела повесить трубку.

– Мам, привет, это я. Ничего не случилось. Все в порядке. Сессию сдаю. Еще два экзамена осталось. Без троек.

Мать молчала.

– Мам, мне нужна твоя помощь. – Марина набрала воздух. – Алле? Ты меня слышишь?

– Да, я слушаю, – ответила мать. – Что, снова-здорово? У тебя есть телефон врача.

– Нет, мам, мне нужна фирма для преддипломной практики. Я звонила в две конторы, им практиканты не нужны. Я подумала, может, ты поможешь? У тебя ведь много знакомых? Мне все равно что, лишь бы по специальности. На полгода. Пустая формальность, но без бумажки меня к диплому не допустят.

– Хорошо, – сказала мать и повесила трубку.

Она позвонила на следующий день, утром.

– Возьми ручку, запиши номер, – сказала вместо «привет».

Марина нащупала карандаш, взяла валявшийся буклет с рекламой доставки пиццы на дом и записала номер. Когда мать назвала фирму, Марина застыла – это была одна из самых известных московских контор.

– Спасибо, мама, – сказала Марина. – Ты вообще как там?

– Нормально, – ответила мать, и в трубке пошли короткие гудки.

Марина сидела и плакала в прихожей.

Потом пошла, умылась холодной водой и позвонила. Представилась, сослалась на мать. Ее пригласили на собеседование.

Марина поехала в фирму. Старинный особняк в центре Москвы. Строгая охрана на входе, картины на стенах. Марина забыла паспорт. Ее попросили подождать – вызывали секретаршу, чтобы подтвердила личность гостьи и проводила. Марина сидела на стуле. Мимо проходили молодые мужчины в костюмах строгих тонов и ухоженные до кончиков ногтей женщины. Пришла секретарша и повела Марину по коридорам. Внутри ей понравилось меньше. Столы, стоящие впритирку друг к другу. Сменная обувь рядом с мусорной корзиной под ними. На одном столе она заметила сверток – бутерброд, завернутый в фольгу. На другом – раскрытую косметичку.

Секретарша завела Марину в кривой аппендикс директорской приемной, предложила подождать. Минут через пять пригласила в большой, просторный кабинет. Из-за стола встал мужчина лет пятидесяти. Высокий, седой, красивый, с легким загаром, подчеркивающим морщины. Глянцевую картину портили капельки пота над верхней губой, тяжелая одышка и механическое безотчетное движение – мужчина подтягивал на животе брючный ремень.

– Так, значит, вы и есть Марина Крылова? – спросил директор, разглядывая ее.

– Да, здравствуйте.

– А вы, деточка, совсем не похожи на свою матушку. Просто удивительно. Ни за что бы не поверил, что вы ее дочь. Мы ведь с вашей матушкой были хорошими друзьями. Да… Время летит… И что же – пошли по ее стопам? Не хочу вас разочаровывать, но это неблагодарная работа. Тем более для женщины. Хотя у вашей матушки были железные нервы и характер о-го-го. Умела она найти общий язык со всеми. И как она сейчас? Давно мы не виделись… Ну так что, практика? А какая специализация? Международное право? Достойно.

Марина молчала и улыбалась.

– А давайте я вас сразу познакомлю с нашим начальником отдела. Пойдемте. И передавайте привет матушке. Удивительная женщина…

Марина пошла по коридору. Директор, делая глубокий выдох после каждого шага, завел ее в кабинет.

– Вот, познакомьтесь, – сказал мужчина. – Это Мариночка Крылова. Она будет проходить у нас практику. Вы уж поласковее с ней. Дочка моей хорошей знакомой. Толковая девочка. Ну, Мариночка, осваивайтесь. Если будут какие-то вопросы, проблемы, не стесняйтесь, приходите. Кирилл, пожалуйста, возьми Марину под свое начало. – Последняя фраза была адресована молодому мужчине.

Начальник еще раз улыбнулся Марине и вышел. Она пристроилась на краешке стула и разглядывала Кирилла. Уверенный в себе, циничный, слегка утомленный, манерный. Тот позвонил секретарше и попросил принести два кофе.

– Ну что, давайте знакомиться? – предложил Кирилл. – Меня зовут Кирилл Данилов, видимо, я теперь ваш начальник. Надолго вы к нам?

– На полгода, – ответила Марина.

Вошла секретарша с чашками. Поставила одну на стол перед Кириллом. Застыла с вопросом – кому вторая? Кирилл махнул рукой в сторону Марины. Отхлебнул из чашки кофе.

– Я, если честно, не знаю, что с вами делать, – продолжал Кирилл. – У нас тут текучка. Клиенты, процессы, бумаги. Можете присутствовать на переговорах с клиентами, на процесс со мной сходите – документ вам сделают, дела, пожалуйста, смотрите, если интересно. А какая тема диплома?

– Пока никакой, – сказала Марина.

– А напишите про развитие частной юридической практики на примере нашей фирмы. Вы будете заняты – посмотрите наш архив, да и мне проще.

– Отличная идея, спасибо, – поблагодарила Марина. Идея ей и вправду понравилась.

Она ходила на работу. Точнее, болталась хвостом за Кириллом. Куда он, туда и она. Кирилл привык к Марине. У него была манера проговаривать вслух варианты. Теперь он разговаривал с Мариной. Она, как правило, соглашалась. Иногда позволяла себе поспорить. Кирилл сердился, требовал не лезть туда, где она ничего не понимает. Потом ему становилось неловко за резкость, и он заглаживал вину – приглашал ее в кофейню или дарил шоколадку. Иногда выводил в свет – на вечеринки, мероприятия… Представлял как свою помощницу. Марина смотрела на светских дам, с которыми приветственно целовался Кирилл, и отчаянно потела. Она влюбилась в Кирилла.

Кирилл был сильно пьян, когда Марина его соблазнила. В рабочем кабинете, на рабочем столе. Потом Марина ползала по полу и собирала бумаги – Кирилл, застегнувшись, наорал на нее. Бумаги были важные.

Больше Кирилл никуда Марину не брал. Да она и не хотела – лихорадочно дописывала диплом. Секс на рабочем столе стал регулярным. Марина качалась на качелях. Вверх – и Кирилл ласковый, обаятельный, внимательный. Вниз – он кричит на нее, дает пощечину, отключает телефон, уходит на мероприятие с коллегой – молодой интересной адвокатессой. Любовь прошла после третьей или четвертой пощечины, Марина точно не помнила. Но она его оправдывала – был трудный день, проиграли процесс, который освещался в СМИ, она его утомила расспросами. Тем более что после каждой пощечины Кирилл был особенно ласков с ней, говорил, что она единственная женщина, с которой он отдыхает душой и рано или поздно решится связать судьбу. Только он ее недостоин. Он подонок, а она наивная, добрая, открытая. Вместо шоколадок Кирилл дарил сумочку, платок, заводил в обувной магазин и говорил: «Выбирай». Марина хотела немедленно уйти из магазина. Боялась выбрать не то и нарваться на оскорбление.

Так уже было. Она выбрала себе сапоги – на высоком каблуке, замшевые, нереального болотного цвета. Безумно красивые. Безумно дорогие. Посмотрела на Кирилла: «Ну как?» – «Ты похожа на цаплю», – сказал Кирилл. В результате они купили сапожки, которые выбрал Кирилл, – черные, с закругленным носком. «Я похожа на гимназистку», – сказала Марина. Кирилл манерно закатил глаза.

Марина сидела за рабочим столом и смотрела на часы – 11.30 вечера. Она попросила разрешения задержаться – сроки сдачи диплома поджимали, ей не хватало объема. В кабинет зашел Кирилл.

– Что ты тут делаешь? – удивился он.

– Диплом сдавать надо. Я не успеваю, – сказала она.

– Ну-ка дай посмотреть. – Кирилл подошел к компьютеру. Пробежал глазами пару абзацев. – Все понятно. Сейчас все будет.

Он включил свой компьютер, посидел три минуты и сказал:

– Лови по почте. Можешь не благодарить.

Марина открыла почту, вытащила файл – кусок текста как раз по ее теме плюс историческая справка.

– А что это? – спросила она.

– Да это из моего старого доклада. Пользуйся.

Марина вставила кусок, посмотрела статистику – как раз нужный объем.

– Спасибо, ты меня спасаешь. – Она не заметила, как потекли слезы. В такие моменты она готова была все ему простить.

– И чего ты рыдаешь? – спросил Кирилл.

Марина чувствовала, что ему неприятно видеть ее рыдающей, он устал, но продолжал играть в благородство.

– Ты действительно хочешь помочь? – спросила Марина.

– Мариночка, солнце мое, ну конечно. Что за вопросы?

Марина выдохнула и рассказала.

Вчера позвонила мать. Марина даже не сразу поняла, что это она. Мать, судя по голосу, была не очень трезва и говорила быстро и нервно. Смысл дошел до Марины к концу монолога. Матери позвонили из института и намекнули на необходимость срочной спонсорской помощи. Иначе у ее дочери могут быть проблемы с дипломом. Не защитит. «У нас сейчас нет таких денег. Звонить кому-то и включать связи бесполезно. Может быть только хуже. Коса на камень найдет, – подвела итог мать. – Выкручивайся сама, придумай что-нибудь, ты уже взрослая».

– И что ты хочешь? – спросил Кирилл.

– Я хочу, чтобы ты пошел со мной на защиту – в качестве научного руководителя по месту практики. Защитишь меня, если что. Фирма солидная, ты публичный человек, они не рискнут связываться, – объяснила Марина.

– А ты не так проста, как кажешься. Мозги работают, а с виду – ни рыба ни мясо. И давно ты это придумала?

– Только что. Экспромт. – Марина говорила чистую правду.

– Неплохой экспромт. Грамотный. – Кирилл ей не поверил. – А ты поэтому со мной спала?

– Да, – ответила Марина. Ей было уже все равно, лишь бы проблем с институтом не было. И матери хотелось доказать, что она справится, выкрутится, не создаст проблем.

– Молодец. Уважаю. А я уж было испугался, что ты в меня влюбилась. Не знал, как от тебя отделаться помягче. Ты симпатичная по-своему, но, как ты правильно заметила, я фигура публичная. Я работаю лицом. А ты, конечно, ничего, но надо собой заняться. К стоматологу сходить, похудеть, ну, я не знаю, что вы там с собой делаете…

– Спасибо за совет. – Марина неожиданно успокоилась. Внутренности прилипли к позвоночнику и зажались. Она будет играть по его правилам, на моральную компенсацию имеет полное право. – Так ты мне поможешь? – спросила Марина. – Знаешь, твой начальник когда-то был поклонником моей матери. И ко мне у него очень теплые чувства, ты знаешь. Не хочется идти к нему и расстраивать – мол, Кирилл Данилов собирается вас подсидеть. Да и про твои переговоры не хочется ему рассказывать. Да, и еще, может, не стоит расстраивать твою новую девушку? Она такая красивая. А ты ведь можешь и личико ей подпортить. Вряд ли ей понравится ходить с красной щекой после твоих пощечин.

– А ты откуда знаешь? Что ты слышала? – искренне испугался Кирилл, и Марина расхохоталась. Она ни разу не видела его таким. Она блефовала. Как ее мать в покере. Ударила наудачу и попала в точку. «Спасибо, мамочка», – мысленно поблагодарила мать Марина.

– Так поможешь? – переспросила Марина улыбаясь. Эту партию она выиграла вчистую.

– Хорошо, – проглотил Кирилл. – Сука, – добавил он тихо.

– Что, прости, я не расслышала? – повернулась Марина.

– Я говорю, позвони и скажи дату и время защиты. Я там буду.

– Спасибо, Кирилл. Я в тебе не сомневалась. Ладно, пока. Я позвоню, – сказала Марина и вышла из кабинета. На остановке маршрутки Марину отпустило. Она начала плакать и хохотать. Очередь оборачивалась.

Диплом Марина защитила на «отлично». Кирилл приехал, поработал лицом, выступил с зажигательной речью. После защиты предложил отпраздновать событие в ресторане. Марина отказалась, хотя очень хотелось выпить, снять напряжение.

Она поехала домой. По дороге купила бутылку вина – отметит дома, одна. На лестничной площадке пахло едой. «Наверное, соседка тетя Люся гостей ждет», – подумала Марина. Открыла дверь. В квартире горел свет. Едой пахло из кухни. Марина застыла в прихожей – полное дежавю.

Мать выиграла крупное дело, получила премию и продуктовый заказ – толстолобика. Маленькая Марина сидела на кухне. Мать, сильно нетрезвая после бурного отмечания успеха с коллегами, жарила рыбу. «Мама, не надо, я не голодная», – упрашивала Марина. Мать бросала на раскаленную сковородку куски рыбы. Масло пенилось и брызгало. Мать отскакивала в сторону с криками. Марине было страшно. Отрезанная рыбья голова смотрела на нее мутными глазами с разделочной доски. Мама шмякнула на тарелку поджаренный кусок и поставила перед дочерью. «Ешь», – сказала она. Марина взяла вилку и ковырнула корочку. Под корочкой рыба была розовая и мокрая. Марина подняла глаза. Голова толстолобика смотрела на нее не мигая. Это было первый раз в жизни, когда Марина отключилась. Потеряла сознание. На несколько секунд. Ей казалось, что она плавает в реке рядом с толстолобиком, который сверлит ее немигающим глазом отрезанной головы. Очнулась вся мокрая. Над ней стояла мать с ковшиком и лила на лицо ледяную воду.

Второй раз в жизни Марина потеряла сознание в воде. Ей было лет одиннадцать-двенадцать. Они с мамой отдыхали то ли в Гурзуфе, то ли в Геленджике – она уже не помнила. Жили в домике. Питались в ресторане главного корпуса пансионата. До корпуса – пять минут быстрым шагом. Мать шла вдоль берега. Марина плыла. Это была утренняя тренировка. Заходить в воду, доплывать до уровня волнореза и плыть в сторону главного корпуса. Там выходить на берег, где уже ждет мать. Потом они переодевались и шли на завтрак. Однажды Марина доплыла до условленного места, поискала глазами мать, не увидела ее и потеряла сознание. Хорошо, что уже у берега, воды было по щиколотку. Марина сквозь туман слышала крики, чьи-то руки вытащили ее на гальку, подложили под голову полотенце. Марина открыла глаза – над ней стояла толпа незнакомых людей с встревоженными лицами.

– Где моя мама? – спросила Марина.

– Сейчас, сейчас, – говорили люди.

Кто-то звал врача, кто-то спрашивал, как ее зовут и из какого она домика. Марина услышала голос матери, кричавшей: «Пропустите!» – и закрыла глаза. Мать схватила ее за голову и прижала к груди. Марина только тогда почувствовала, какое это счастье – мать ее любит. А она сомневалась. «Да отпустите ее, задушите, дайте врачу пройти», – слышала голоса Марина. Следующие три дня она пролежала в постели. Потом начала ходить в ресторан, на пляж. Больше не плавала. Вообще. Если становилось жарко, шла в открытый душ. Мама на водных процедурах не настаивала. Только смотрела пристально и испуганно.

Марина встряхнула головой, отгоняя воспоминания. Зашла на кухню. У плиты стояла мать и жарила отбивные.

– Есть будешь? – спросила она дочь, как будто рассталась с ней только утром.

– Буду, – сказала Марина и села за стол.

– Как дела? – спросила мать.

– Нормально, – ответила Марина. – Защитилась на «отлично».

– Хорошо, – сказала мать.

– А вы надолго? – спросила Марина. Сказала «вы» на всякий случай, хотя не видела ботинок Николая Ивановича в прихожей.

– Я надолго, – ответила мать.

– А Николай Иванович? – не удержалась Марина.

– Мы развелись, – ответила мать.

Марина замолчала. Мать положила на тарелку кусок отбивной. Сказала: «Ешь». Марина проглотила кусок непрожаренного мяса, не веря в реальность происходящего.

– Значит, мы будем жить теперь вместе? – спросила она мать, вместо того чтобы ущипнуть себя за руку – это все на самом деле.

– Нет, – ответила мать. – Собирай вещи. Ты переезжаешь. Завтра утром.

Марина попала в детский кошмар – они уезжают бог знает куда. В голове мысли наскакивали одна на другую. Она не хочет уезжать. Не может. Надо получить диплом, пойти на выпускной вечер, сдать книги в библиотеку, найти работу.

– А куда? – спросила Марина.

– На «Автозаводскую». Я сняла тебе там квартиру. Коробки в твоей комнате.

«Автозаводская» – это метро, вяло шевелила мозгами отупевшая от напряженного дня, мяса и шока Марина. Значит, Москва. Значит, не другой город.

– А зачем? – спросила она.

– Затем, что у тебя своя жизнь, – ответила мать.

– Хорошо, – согласилась Марина.

Ей не хотелось уезжать. Это был ее дом. Ее кровать, ее шкаф, ее стол, ее ванная. Но возразить матери она так и не рискнула. Достала старый чемодан, упаковала вещи по коробкам.

Утром пришла грузовая машина. Мама поехала с Мариной. Их встретила хозяйка, мать отдала деньги за три месяца вперед, взяла ключи, повертела связку в руках, передала Марине.

– Ладно, устраивайся, я поехала, у меня еще дела, – сказала она.

– А телефон? – спросила Марина.

– Какой телефон? – не поняла мать.

– Для экстренной связи.

– Я дома буду.

Мать уехала. Марина раскладывала вещи и думала, что делать дальше. Утром позвонила домой, в смысле матери.

– Мам, ты можешь мне помочь? – спросила Марина.

Мать молчала.

– Мам, алле?

– Да, я тебя слушаю. Говори.

– Мам, у тебя, случайно, нет знакомого стоматолога?

– Есть, а тебе зачем? – удивилась мать.

– Хочу сделать голливудскую улыбку, – пошутила Марина. Мать не засмеялась.

– Я тебе перезвоню, – сказала мать.

На следующий день Марина поехала в стоматологическую клинику. Через неделю смотрела в зеркало и улыбалась. С защитой диплома, встречей с матерью, переездом, беготней в поисках работы Марина забывала поесть. Похудела. На выпускной вечер не пошла. Очень устала, да и надеть было нечего – про платье поздно вспомнила. Волосы отросли. Марина записалась в салон. Села в кресло и попросила сделать ее жгучей брюнеткой. Оставалась проблема гардероба. Марина позвонила Кириллу.

– Привет, слушай, займи мне денег. Не обещаю, что отдам быстро, – спокойно сказала Марина.

– Это что, шантаж? – Кирилл заметно нервничал.

– Нет, просьба. По старой памяти. Компенсация морального ущерба.

– Я недостаточно для тебя сделал? Ты бы без меня институт не закончила, – начал торговаться Кирилл.

– Да, и очень тебе благодарна. Я обещаю больше тебя ни о чем не просить.

– Хорошо, подъезжай к конторе. Дам, сколько есть, – сказал Кирилл и бросил трубку.

Марина вечером подъехала к зданию. Кирилл вышел с девушкой, сказал ей что-то и подошел к Марине. Сунул в руки офисную папку. Процедил: «Сука» – и, натянув улыбку, вернулся к своей спутнице.

Марина открыла папку, когда доехала до дома. Полторы тысячи долларов. На это она и не рассчитывала. Думала, баксов пятьсот-семьсот даст… Марина поднесла руку к щеке, к которой чаще всего прикладывалась ладонь Кирилла, и подумала, что имеет на это право. И совесть ее чиста.

Она зашла в магазин одежды и вышла, ничего не купив. Постояла на улице, подумала и поехала в фитнес-клуб, мимо которого ездила каждый день. Смотрела из окна маршрутки, как к зданию подъезжают машины и из дверей выскакивают стройные красивые девушки.

Марина купила себе карту в фитнес-клуб. Хорошее вложение средств. Марина ходила в клуб и ездила по собеседованиям. Работа никак не находилась, но Марина не переживала. У нее была работа – она сама.

После тренировки залезла в кошелек – от Кирилловых откупных осталось сто долларов. Нужно было заплатить за солярий. В клубном обмене валюты стоял парень. Марина дождалась, когда он поменяет деньги, заплатила за солярий. На выходе опять столкнулась с тем же парнем из обменника. Он улыбнулся. Марина улыбнулась в ответ. Он пошел к лифту – спуститься в подземный гараж. Марина зачем-то тоже зашла в лифт, хотя машины у нее не было. Парень улыбнулся на прощание и щелкнул замком сигнализации. Она зашла за угол, подождала и вернулась наверх. Перекинула сумку на плечо и пошла к метро. На дороге была пробка.

На следующий день они столкнулись в гардеробе.

– Здравствуйте, – поздоровался парень.

– Здравствуйте, – ответила Марина.

– Вы наверх? – спросил парень, имея в виду тренажерный зал.

– Нет, я на групповые занятия, – ответила Марина.

– А когда вы заканчиваете? – спросил парень.

– Через полтора часа, – ответила Марина.

Гардеробщица хмыкнула и дала ей номерок.

Марина отзанималась и, забирая куртку, увидела его.

Никита оказался юристом. Кто бы сомневался. Окончил тот же институт, что и Марина, работал в адвокатской фирме. Они встречались, ходили в кино, пили кофе, говорили. Никакого секса. Никита пригласил Марину домой, познакомил с мамой – ухоженной женщиной со свежим маникюром и салонной укладкой. Мама говорила о музыке. Марина сказала, что окончила музыкальную школу и часто ходила в Большой зал Консерватории – слушать Малера. Мама Никиты предложила сесть за старое фортепиано и сыграть что-нибудь, сокрушаясь, что «пианино купили для Никитушки – у него был абсолютный слух. Но он так и не доучился». Марина села. Пальцы вспомнили «Подснежник» из «Времен года» Чайковского – выпускное, задолбленное намертво произведение. Мама тихо поаплодировала. Марина рассказала про поиски работы. Никита вызвался помочь – у них в фирме есть ставка. Марина сказала: «Спасибо».

Никита настаивал на знакомстве с Марининой мамой, Марина отшучивалась и отнекивалась, а потом плюнула – будь что будет. Позвонила домой и предупредила мать – она приедет не одна. По дороге домой нервничала. Совершенно непредсказуемая ситуация. Не знала, что, кого и в каком виде увидит дома. И вообще будет ли там кто-нибудь. Они поднялись на этаж. Марина позвонила. Дверь открыла мама – в черном стильном костюме. Она была хороша. Даже красива. Стол в гостиной был раздвинут, стояли тарелки с беляшами, салатами, закусками. Мать была в ударе. Пила мало, рассказывала истории из своей бурной юридической практики, шутила, сыпала известными в профессиональных кругах именами и фамилиями. Никита назвал фамилию своего начальника. Мать встрепенулась и обещала позвонить – он ее старый друг, вместе в арбитраже работали. Сто лет назад, конечно. Но он ее вряд ли забыл. Никита разомлел от восторга, делал комплименты и упрекал Марину в том, что она скрывала, что у нее такая чудесная мама. Марина молчала и задыхалась от ненависти к матери. Она опять перетянула одеяло на себя. И как ей это удается? Ведь ничего особенного, если разобраться. Что в ней мужики находят? И чего нет в Марине?

Они ушли поздно. Никита долго прощался с Марининой матерью и говорил, что мечтал бы о такой теще. Марине казалось, что симпатия была взаимной.

– А ты, оказывается, выгодная партия. Надо на тебе жениться, пока такое сокровище кому-нибудь другому не досталось, – сказал Никита, когда они вышли на улицу.

– Ты это серьезно? – спросила Марина.

– Абсолютно.

– Ты что, мне делаешь предложение?

– А почему бы и нет?

– Но мы же с тобой… м-м-м… даже не знакомы. Близко, я имею в виду. – Она все еще не верила, что Никита говорит серьезно.

– Ну так давай познакомимся. Тоже мне проблема.

Они поехали к ней. По дороге купили бутылку вина и виноград. Никита был нежен. События не торопил. Марине же хотелось побыстрее разобраться – ее мужчина или не ее?

Они пили вино, ели виноград.

– Уже поздно. Я сейчас усну, – сказала Марина. Она действительно почти засыпала.

– Давай ложиться, – согласился Никита.

Она разложила кровать и пошла в душ. Хотя предпочла бы секс на полу, с опрокинутыми в порыве страсти бокалами. Неожиданный, яркий. Она вышла из душа.

– Полотенце дашь? – попросил Никита.

Она вытащила из шкафа чистое полотенце. Никита пошел в ванную. Марина легла.

Никита, как выяснилось, предпочитал спокойный секс, без лишних эмоций. И быстрый. Поцеловал Марину в плечо и заснул. «Не мой мужчина», – решила для себя Марина. Но замуж тоже хотелось. Семья, муж, стабильность, свой дом. Общие интересы, наконец. И маме он вроде понравился.

Свадьба была скорой. Марина чувствовала себя на ней лишней. Она ведь так и не сказала: «Да». Утром после той ночи Никита развернул бурную деятельность. Позвонил своей маме, маме Марины, сообщил о радостном событии. Само собой закрутилось.

Мать Никиты взяла на себя внешний вид невесты и жениха – платье, костюм, стилист. Мать Марины заказывала ресторан и машины. Марине накрутили волосы и вставили в тугую прическу маленькие пластмассовые розочки желтого цвета. Марина посмотрела в зеркало и себя не узнала – туго забранные волосы, пышное белое платье с желтыми розами, разбросанными вышивкой по юбке. Она бледная под слоем тонального крема. Взгляд затравленный. Потекли слезы. «Ну-ка возьми себя в руки, макияж потечет», – рассердилась будущая свекровь.

У Марины дома была старая папка с бумагами – школьные записки от Сережки, листики с партиями морского боя, заметка про концерт Малера в Консерватории, ее стихи, посвященные Юрию Константиновичу, бумажки с телефонами для экстренной связи с матерью. Марина несколько раз собиралась все выбросить, но рука не поднималась. В этой же папке лежала вырезанная фотография из глянцевого журнала – какая-то голливудская «селебрити» в свадебном платье. Простом белом шелковом платье. Знаменитость бежала босиком по белому песку. Марина вырезала фотографию – она хотела такое же платье и так же бежать босиком по песку.

…Последний штрих – Никите в петлицу вставили желтую розу, Марине дали в руки круглый желто-белый букет.

В загсе Марине стало смешно. Она стояла и кусала губы, чтобы не рассмеяться в голос. Маринина мать посмотрела на нее и громко прошептала матери Никиты: «Это у нее на нервной почве».

В ресторане собрались малознакомые или совсем незнакомые люди. То есть между собой они были знакомы – здоровались, расцеловывались, спрашивали, как Людочка, Светочка, новорожденный малыш Ивановых, работа Петра Леонидовича. Марина слушала про Людочку, Светочку, агукающего малыша Ивановых и трудности Петра Леонидовича. Ей объясняли, кто все эти люди, какие они замечательные. Марина улыбалась, кивала.

Мать подарила дочери ключи от машины. Приданое. «Остальное – сами», – подмигнула она зятю. Марина знала, что мать уже звонила своему давнему знакомому и новоиспеченного зятя ждало повышение. Про работу Марины никто и не вспоминал. Единственный человек, которого была рада видеть Марина, – Николай Иванович. Она попросила мать пригласить его на свадьбу. Николай Иванович сидел между двумя тетками – приглашенными со стороны жениха – и молчал. Марина подошла к нему, урвав минуту, когда одна из теток ушла пудрить нос в туалет, и сказала:

– Спасибо, что пришли.

– Не за что, дочка, – ответил Николай Иванович. – Дай бог, чтобы все хорошо было у тебя. Я пойду. Ты береги себя и не давай в обиду. Ладно? И вот еще, это – тебе. Только матери не показывай. Не надо. Мало ли что. Всякое в жизни бывает. Я для сына готовил, но не получилось – я на твоей матери женился, с тех пор мы с ним не общались. Да ему и не надо – он уже взрослый, работает, своя семья. Ну ладно, пойду я.

Николай Иванович сунул Марине конверт и ушел. Мать Марины подняла глаза, проводила взглядом бывшего мужа, но так и не подошла. Ни «здрасте», ни «до свидания».

Марина прикрыла конверт шалью, взяла сумочку и пошла в туалет. Закрылась в кабинке. В конверте были документы и ключи. Марина просмотрела бумаги – дарственная на квартиру, оформленная на имя Марины. «Спасибо, папа», – сказала про себя Марина.

Свадьба не заканчивалась. Марина ошалела от духоты, платья, каблуков и людей. Хотелось домой. В свою комнату. Лечь и уснуть. Или хотя бы на съемную квартиру на «Автозаводской». Только бы одной побыть.

– Ну, давайте отпустим молодых, – провозгласил в микрофон какой-то мужик. Полез во внутренний карман пиджака, долго не попадая в прорезь. Достал бумажку и торжественно вручил Никите. Бронь на люкс для новобрачных в отеле – с шампанским, завтраком в постель.

Их усадили в машину и отправили под крики «горько».

Номер был роскошным. Цветы, фрукты… Марина упала на кровать. Никита упал рядом и полез под юбку Марины. Запутался в оборках.

– Может, ты сама разденешься? – спросил он.

Марина стала расстегивать платье. Никита открывал шампанское. Марине хотелось есть – хоть бутерброд с колбасой. Она оторвала виноградину, откусила яблоко. Взяла предложенный Никитой бокал с шампанским. Поперхнулась газиками и закашлялась. Никита полез целоваться. Лег на спину, положил ей руку на затылок, настойчиво предлагая сдвинуться ниже. Никита кончил быстро, поцеловал Марину в плечо и почти мгновенно уснул. Марина допила шампанское, доела яблоко. Спать расхотелось. Она побродила по номеру, приняла душ, переоделась в гостиничный халат. Легла на диванчике в гостиной, включила телевизор. Выключила, уснула. Утром ее разбудил Никита. Он целовал ее в вырез халата. Кончил так же быстро, как и накануне вечером. Поцеловал Марину в плечо и пошел в душ. В дверь постучались – привезли завтрак в номер. Кофе, омлет. Марина налила себе кофе. Из ванной вышел Никита.

– А где мы будем жить? – спросила Марина у мужа, хотя хотела спросить у самой себя: «Зачем я это сделала? Зачем вышла за него замуж?»

– У меня для тебя сюрприз. Мы с твоей мамой организовали, – начал рассказывать довольный Никита. – Мы сняли новую квартиру, твои вещи уже перевезли. Дом рядом с моим.

– Понятно, – сказала Марина. – А у меня никто не захотел спросить, где я хочу жить?

– А чего ты злишься? Я думал, тебе будет приятно, – обиделся Никита.

Марина решила не начинать утро с выяснения отношений. Не рассказывать же Никите про детские страхи – придет мать и скажет: «Собирайся, мы уезжаем». Собственно, сейчас все так и было. Она вдруг вспомнила про Николая Ивановича и дарственную на квартиру.

– А где моя сумочка? – заволновалась она.

– Там, в углу, валяется, – ответил Никита.

Марина подняла сумку, открыла, документы были на месте. Сразу стало легко и свободно. «Надо будет как-нибудь съездить, посмотреть», – подумала она.

Новая квартира, в которую они приехали к обеду, была хорошая. Двухкомнатная, после ремонта. Подаренная матерью на свадьбу машина стояла у подъезда.

– Ну что, мечты сбываются? – спросил Никита.

– Да, замечательно.

– Тебе будет чем заняться, запишись в автошколу, – сказал Никита.

Марина кивнула. В квартире на столе стояли тарелки, закрытые пластиковой пленкой. Лежала записка от мамы Никиты – кушайте, обживайтесь, позвоните.

– Я дал маме ключи от квартиры, на всякий случай. Видишь, как удачно, что она рядом. Иди разбирайся. А то там пройти нельзя.

Марина зашла в спальню. Коробки с ее вещами стояли в проходе. Марина села на кровать, не зная, с чего начать. Мать собирала ее вещи, свекровь может в любой момент прийти к ней в дом. С другой стороны, есть муж, деньги, квартира, машина. Что еще надо? Другие о таком только мечтают. И чего она судьбу гневит? Все же хорошо.

– А кто выбирал район? – спросила Марина.

– Я, – ответил Никита.

– Чтобы рядом с мамой?

– Да нет, просто мне тут нравится. Здесь парк рядом. Я здесь вырос. А ты где хотела бы жить?

Марина задумалась. У нее не было любимого района, города, места. Ее привозили, показывали, где магазин, аптека, предлагали обживаться. Ей казалось, что она все время не живет, а обживается.

Никита уходил утром на работу. Он, как и обещала Маринина мать, пошел на повышение и не собирался останавливаться на достигнутом. У него были амбиции, тщеславие, цинизм, характер, здравый смысл. Чего-чего, а этого не отнять. Уходил рано, приходил поздно. После работы сначала забегал к матери, а потом шел домой. В выходные висел на телефоне или сидел перед компьютером. Марина отходила в автошколу, сдала на права, занималась в фитнес-клубе, читала, ходила в кино. Никита редко возвращался к ужину. Марина и не готовила. Сама перекусывала в городе. Как-то Никита пришел раньше обычного. В холодильнике лежали сыр, яйца, стоял пакет кефира, сливки для кофе. Никита устроил скандал – неужели она за целый день ужин не может приготовить? Он пришел голодный как собака, а в доме жрать нечего. Марина быстро сделала омлет.

На следующий день съездила на рынок, купила мясо, наготовила. Никита звонил, говорил, что едет, задерживается, застрял в пробке. Она дважды подогревала еду в микроволновке. На третий раз выбросила мясо в мусорное ведро.

Всю неделю Марина готовила и выбрасывала приготовленное – Никита приходил поздно. Как-то вечером, в очередной раз ставя тарелку в микроволновую печь, Марина позвонила свекрови. Оказалось, что Никита у нее. Ужинает. Поест и придет.

Вечером, когда он вернулся, выяснилось, что Никита ужинает у матери ежедневно.

– А почему не дома? – спросила Марина. Никита пожал плечами:

– Не могу же я мать обидеть. Если она тарелку ставит, что, отказываться? Тем более что у тебя в холодильнике шаром покати.

Марина позвонила свекрови и предложила не готовить ужины. Свекровь сказала: «Хорошо».

Вечером того же дня он пришел домой злой. С Мариной не разговаривал. Она не выдержала и спросила: «Что случилось?» Никиту прорвало. Она обидела его мать, та плакала, жаловалась, что Марина ее не уважает, обвиняет в чрезмерном внимании и заботе и просит оставить их в покое. «Как ты могла? Это же моя мать», – кричал Никита. Марина не помнила, чтобы она в чем-то обвинила свекровь, но оправдываться было бессмысленно. Никита злился еще больше оттого, что Марина молчала. Накручивал сам себя. «У тебя вообще внутри ничего не шевелится, – говорил он, – так нельзя с людьми. Ты даже с собственной матерью не общаешься. Ты помнишь, когда ей в последний раз звонила? Я с ней и то чаще разговариваю. Ты как замороженная. Даже в постели тебя не расшевелишь», – поставил точку Никита и ушел в спальню.

Марина сидела над остывшим ужином и переваривала информацию.

Никита, оказывается, общается с ее мамой. Наверняка по работе. Со дня свадьбы она действительно ее не видела и не слышала. Холодная. В постели не расшевелишь. А он не особенно пытался. Супружеские отношения по субботам. Быстрый скупой секс, дежурный поцелуй в плечо и спать. А может, у него есть кто-нибудь?

– Никит, а помнишь, ты говорил, что у вас ставка была в фирме? – Марина зашла в спальню.

– Была. Давно уже закрыли. А что?

– Я на работу хочу пойти. Что я дома сижу без дела? Никуда не хожу, никого не вижу.

– Ну так найди себе дело. Сходи куда-нибудь. У тебя что, подруг нет?

– И деньги у меня бы свои были. На булавки.

– Тебе что, денег не хватает?

– Да я не в этом смысле.

– Значит, так. – Никита приподнялся на руке. – Насчет «сходить» – можно в эту пятницу. Будет мероприятие. Корпоративное. Приглашение на два лица. Пойдем вместе. А насчет работы – я против. Я не хочу, чтобы ты сидела в офисе, запустила дом, вечером приходила уставшая и задерганная. В конце концов, у нас скоро будет ребенок.

– Какой ребенок? – не поняла Марина.

– Обычный ребенок. Ты же собираешься рожать? Да и вообще, что за семья без ребенка? В конце концов, это расширит связи.

– Какие связи? – продолжала не понимать Марина.

– Рабочие. Семьи с детьми предпочитают общаться с семьями с детьми. Дети дружат, жены обсуждают детей, мужчины говорят о работе. Марин, ты вроде не тупая. Почему я должен тебе объяснять элементарные вещи?

– Но я пока не готова. В смысле я, конечно, хочу ребенка. Но может быть, через год-два.

– Так можно долго ждать. Или у тебя какие-то проблемы по женской части?

– Нет, никаких проблем. Просто психологически сложно. Ты меня прямо огорошил.

– А ты поменьше думай, – сказал Никита и уткнулся в специализированный журнал с фотографией своего начальника на обложке.

Марина легла, стараясь ни о чем не думать.

В пятницу они поехали на мероприятие. Очередная годовщина адвокатской конторы или адвоката, Марина не разобралась. Ресторан, женщины в вечерних платьях… Никита снял с подноса официанта бокал с шампанским, сунул в руку Марине и сказал: «Я сейчас». Ушел пожимать руки. Марина стояла одна и рассматривала приглашенных. Вдруг увидела знакомую спину и дужку очков, натершую висок. Сердце заколотилось. Марина хлебнула шампанского. Хотела подойти, но не решилась. Пусть сам увидит. Или это не он? Стояла и гадала – он или не он?

Мужчина повернулся. Он. Максим. С ее первой работы. Ее первый мужчина. Первое чувство. Максим, который женился на Юлечке. Отец ее ребенка, которому сейчас бы было уже четыре года. Марина посмотрела по сторонам – Юлечки нет. Она вспомнила загородный пансионат, танго с Максимом, свой танец живота, любовь в номере, больничную кровать, звук аппарата, холод, обиду, слезы. Марина подняла глаза. Максим посмотрел на нее и отвел взгляд. «Не узнал или не захотел узнать», – подумала Марина. Подошел муж, взял Марину за локоть и повел к Максиму со словами: «Давай я тебя кое с кем познакомлю».

– Максим, привет, рад тебя видеть. Как дела? – начал говорить Никита.

– Привет, Никит, – ответил Максим.

– Познакомься, это моя жена. Марина Крылова. Помнишь адвокатессу Крылову? Марина – ее дочь.

– Приятно познакомиться, – сказал Максим, пожимая руку Марине.

Марина чувствовала, что ладонь у нее мокрая.

– Да, мне тоже, – сказала она.

Максим произнес несколько дежурных фраз, сказал, что надо им с Никитой созвониться как-нибудь, и, извинившись, отошел.

– Ну и чего ты молчала? – накинулся на Марину Никита. – Неужели нельзя было разговор поддержать? О, я сейчас.

В зал вошел Никитин шеф, и тот бросился его встречать. Марина осталась одна. Поискала глазами Максима – не нашла. Она пила уже третий бокал шампанского, и сейчас ей ужасно хотелось с ним поговорить – рассказать про то, что думала о нем и продолжает думать, про аборт, про замужество. Узнать про Юлечку. Спросить, счастлив ли он с ней.

Никита крутился вокруг шефа. Марина пошла в туалет. Встала к зеркалу, припудрилась, накрасила губы. «Наверняка не узнал. Похудела на десять килограммов, волосы длинные, черные, а были короткие и рыжие. Хотя Никита назвал мои имя и фамилию. Значит, не захотел узнать. Может, и правильно, пришлось бы объясняться. Хотя чего там объяснять – работали вместе, я практику проходила», – думала она. Вышла из туалета и пошла в зал.

Вдруг кто-то схватил ее за руку и затащил за мраморную колонну. Марина повернулась – Максим. Он молча впился в нее губами. «Опять молчит. Как тогда», – думала Марина, запоминая ощущения. Она давно так не целовалась.

– Марина, – сказал Максим, – это ты.

– Да, я, – ответила Марина. Заготовленная речь вылетела из головы. И было как-то глупо сейчас рассказывать о себе. Не место и не время.

– Вот визитка. Позвони мне. – Максим сунул ей в руку карточку и пошел в гардероб одеваться.

Марина вернулась в зал. Никита ее уже искал.

– Ты где была так долго? – спросил он.

– В туалете. Слишком много шампанского выпила.

– Ладно, я тут закончил, поехали домой, – сказал Никита.

Дома, пока Никита был в ванной, она достала коробку с «личной жизнью» – сверху лежали ее фотоальбомы с детскими фотографиями, папка со школьными записками, шкатулка с бабушкиными драгоценностями – золотым кольцом и жемчужными бусами и в самом низу, на дне, – документы на квартиру и ключи. Визитку Максима положила туда же. Никита не знал про эту коробку. Марина ее прятала в старом чемодане под старыми вещами.

Марина еле дождалась понедельника. Никита уехал на работу. Марина достала документы и переписала адрес. Взяла ключ. Она решила поехать и посмотреть на «свою» квартиру. Завела машину, полистала карту, нашла нужную улицу. Поехала. Марина сидела в машине и смотрела на панельную девятиэтажку. Рядом метро и мусорка. Магазин. Через дорогу детский сад. Палисадник перед домом. Поднялась на пятый этаж, увидела нужную дверь. Открыла, вошла.

Квартира была маленькая. Полторы комнаты. Одна побольше, другая поменьше. Кухня. Совмещенный санузел. Пустая и одинокая жилплощадь. Марина стояла посреди комнаты и думала: «Моя квартира, я здесь хозяйка».

Она начала откладывать деньги. Просила у Никиты, придумывая необходимые траты – маникюр, подарок для его мамы, массаж, – и откладывала. Еле дожидалась, когда он уйдет на работу, и убегала по магазинам. Возвращалась вечером – за час до прихода Никиты, лихорадочно готовила ужин. С увлечением врала, как хорошо себя чувствует после массажа, демонстрировала упакованный в подарочную бумагу редкий цветок для «зимнего сада» свекрови. У нее было отличное настроение. Никита был рад. Жена больше не ходила с несчастным видом и не приставала к нему с разговорами. Была ласкова и предупредительна. Помирилась с его мамой. Спрашивала про работу.

Марина действительно была счастлива. У нее появилось дело – ее новая квартира. Она покупала люстры, шторы, посуду, покрывала. Здоровалась с соседями по подъезду. Обживалась. Вила себе гнездо. В которое она однажды пригласит Максима. И они будут там жить. Она бросит Никиту, он разведется с Юлечкой. И все будет хорошо.

Спустя некоторое время квартира была готова. Марина села на диван и поняла, что никуда не хочет отсюда уходить. Она взяла телефон, визитная карточка Максима висела на зеркале в прихожей. Марина позвонила.

– Да, – резко ответил Максим.

– Привет, это Марина. Марина Крылова. У тебя есть минутка?

– Ну, если только минутка, – бросил Максим.

Марину резанули тон и фраза. Она, конечно, не думала, что он сидит и ждет ее звонка, но такого приветствия тоже не ожидала. Она говорила, что рада его слышать, как хорошо, что они тогда увиделись, все не решаясь сказать о главном – квартире.

– Да-да, – говорил Максим. Марина не была уверена в том, что он ее вообще слушает.

– Запиши мой телефон. Позвони, когда освободишься. Может, встретимся, кофе попьем? – предложила Марина.

– Да, твой номер у меня определился. Позвоню. Пока. Был рад слышать, – сказал Максим.

Марина поехала домой. Никита уже был дома.

– Где ты была? – спросил он с порога. Марина не успела даже пальто снять.

– В кафе, – ответила она.

– В каком кафе? – продолжал допытываться Никита.

– В обычном. Где люди кофе пьют. А что?

– И с кем же?

– С подругой.

– У тебя же нет подруг, – удивился Никита.

– А ты откуда знаешь? – рассердилась Марина, не понимая, куда клонит муж.

– Просто ты никогда никому не звонишь, в гости не ходишь…

– Теперь хожу. Надо же мне чем-то заняться, раз ты меня на работу не отпускаешь. Встречаемся с приятельницей – Ритой. Помнишь, она была у нас на свадьбе? Мы в институте в одной группе были. Ходим по магазинам, потом заходим пообедать. Она замужем, тоже не работает. Так что много общих интересов. А чего это ты допрос устроил?

– Да нет, просто мне мама сказала, что ты каждое утро уезжаешь и приезжаешь только вечером. У нее окна выходят на автостоянку.

– А, понятно. Свекровь решила, что невестка наставляет рога ее любимому сыночку?

– Не смей так говорить. Она за тебя волновалась. Думала, что у тебя со здоровьем проблемы. Или еще что-нибудь. Ты не ценишь заботу.

Никита рассердился.

– Между прочим, это я должна сердиться. Твоя мать за мной шпионит, а ты допрос устраиваешь, – огрызнулась Марина.

– Как с тобой тяжело, – выдохнул он и ушел в комнату.

Марина думала о том, что должен позвонить Максим. На следующий день она поехала ждать звонка в свою квартиру. Максим действительно позвонил, когда она поднималась в лифте.

– Привет. Прости меня, понимаешь, я был не один. Не мог нормально разговаривать. Ты где? Я могу приехать?

Марина продиктовала адрес. Максим приехал, на ходу снимал ботинки и заглядывал в комнату. Марина только что закончила мыть полы и с досадой смотрела на разбросанные по коридору ботинки Максима с уличной грязью, стекавшей на пол. Они целовались с открытыми глазами – Максим высматривал в комнате диван или кровать, Марина следила, как стекает грязь.

– Может, сначала поговорим? – спросила она, пятясь в комнату. – Все-таки давно не виделись.

– Ну давай поговорим. Как живешь? Судя по всему, нормально. Замуж удачно вышла, поздравляю. Муж твой карьеру делает. Правда, между нами, у него мозгов маловато. Его явно кто-то подталкивает. Непонятно только, кто и за какие такие красивые глаза. Ну да ладно. Ты-то не работаешь? Можешь считать это комплиментом, но у тебя бы получилось не хуже, чем у твоего муженька. Знаешь, у него методы грубоватые, в лоб бьет. А ты девушка тонкая, интуитивная. Ты так изменилась.

– Спасибо, – сказала Марина. – Ну, а ты как? Все там же?

– Да, стал начальником отдела. Рутина. Твой бывший куратор совсем с ума сошел. Представляешь, написал книгу, где главный герой – адвокат – еж. И ведет ежиные дела. У него там все ежи – прокурор, следователь, потерпевший. Нормально? Теперь носится с рукописью и ругается, что ее никто издавать не хочет. Так кто твоего мужа толкает? Или ты в его дела не лезешь?

– Моя мама, – ответила Марина.

Максим засмеялся.

– А кто у нас мама? Волшебница? – спросил он.

– Нет, адвокат. Крылова. Все говорят, что она была очень известной. Я не знаю. Не помню. Я ее в детстве практически не видела. И у нее связи остались. И поклонники. Бывшие. Она кому-то позвонила и попросила за Никиту.

Максим сидел раскрыв рот.

– А почему же ты раньше не говорила? – спросил он.

– Что не говорила?

– Что ты дочка той самой Крыловой? Мне и в голову не могло прийти. Ты на нее совсем не похожа. Я помню фотографии. Она такая эффектная.

– А я – бледная моль?

– Да нет, не в этом смысле. Ты просто тихая, а она ураган. В ней харизма была. В смысле есть. И чего она тебе не помогла?

– Я хотела сама. Не хотела, чтобы все говорили, что я ее фамилией прикрываюсь.

– Так ты еще и гордая, оказывается. В смысле глупая. Вот муж твой небось только рад был. Кстати, а он не поэтому на тебе женился?

– А ты считаешь, что на мне нельзя просто так жениться? Слушай, ты сидишь и говоришь мне гадости. Может, хватит? Я тебя не за этим позвала.

– А зачем? – Максим сделал проникновенный голос и опять полез целоваться.

– Поговорить, посидеть.

– Или полежать?

– Господи, ну зачем все опошлять?

– Ну прости.

Марине уже расхотелось говорить, сидеть или лежать с Максимом. Все шло не по тому сценарию. Не так, как она задумала. Понимая, что окончательно перечеркивает первоначальный замысел, спросила:

– А ты разведешься с Юлечкой?

– Зачем? – спросил Максим испуганно.

– Ну, если все будет нормально? У нас с тобой?

– Так, стоп, – резко отодвинулся Максим. – Я что-то не понимаю. Ты думаешь, что я разведусь с Юлечкой и женюсь на тебе?

– Ну да, – скорее кивнула, чем ответила Марина. Она уже все поняла, в том числе и то, что выглядела сейчас полной дурой.

– Марин, я могу с тобой встречаться. Нам было весело вместе. Но с Юлей я разводиться не собираюсь.

– Ты ее любишь? – спросила Марина, все еще на что-то надеясь.

– Люблю – это вообще понятие растяжимое. Я к ней привязан. Она хорошая жена, хорошая хозяйка. Она меня любит. Поддерживает. Ее обожает жена шефа, ты знаешь.

– Так это тоже брак по расчету. Как и у Никиты?

– Нет, это другое. Я не могу ее бросить. Не имею права. Она без меня пропадет. Понимаешь, она такая не приспособленная к жизни, что ли.

– А я? – спросила Марина, чувствуя соленый комок в горле.

– Ну не сравнивай. У тебя характер есть. В смысле был. Сейчас не знаю. Ты какая-то пришибленная стала. Равнодушная. Ты не была такой. Кстати, поэтому я тебя и заметил. Ты прорвешься, если захочешь, конечно. К тому же у тебя такая мама. А у Юли никого нет. Мать умерла. Давно. Юльке было лет шестнадцать. Отца никогда и не было. Жила с теткой. Жена нашего шефа была школьной подругой Юлиной матери – вот и взяла под свое крыло. У нее никого нет, кроме меня. И ничего нет. Она не выдержит просто. Ты это понимаешь?

– А почему ты тогда ко мне приехал?

– А почему бы и нет? Она все равно ничего бы не узнала. Ты тоже вряд ли бы стала афишировать наши отношения. Все-таки мы с твоим мужем в одном кругу вращаемся. Очень удобный вариант. И ты так похорошела! Я тебя, когда увидел там, на мероприятии, даже не узнал сначала. Просто красоткой стала.

– Ты у меня был первым мужчиной, – тихо сказала Марина.

Максим молчал.

– И я тогда беременная была. Аборт сделала. Хотела тебе сказать, но ты был в командировке.

Марина подняла глаза и поняла, что Максим не верит ни единому ее слову.

– Так, Марин. Давай мы на этом и закончим. Я был рад тебя повидать, но больше мне не звони. У тебя своя жизнь, у меня своя. Я не люблю, когда меня начинают шантажировать.

Максим уже обувался. Он выскочил, как будто Марина за ним гналась.

Марина постояла перед закрытой дверью и пошла за тряпкой. Вытереть следы в коридоре.

Вечером Никита пришел в отличном настроении. Открыл бутылку вина, достал два бокала.

– Что отмечаем? – спросила равнодушно Марина.

– Мое повышение. Меня назначили партнером.

– Поздравляю.

– И все? Ты не скажешь любимому мужу, что он самый умный, самый талантливый, самый успешный адвокат?

– Да-да, самый умный, самый успешный. – Марина улыбнулась, думая, что Никита шутит. Потом вспомнила, что на тему себя Никита не шутит никогда. Марина глотнула вина. Никита ее обнимал, склоняя ее голову все ниже. И тут Марину затошнило. Она побежала в туалет. Почистила зубы, вышла. Ее покачивало.

– Мне что-то нехорошо. Пойду лягу, – сказала она.

– Может, ты отравилась чем-нибудь? Где ты ела сегодня? – спросил Никита.

– В каком-то кафе. На Пушкинской. Рыбу, – привычно соврала Марина.

– Вы что, не можете в приличные места ходить? У твоей Риты вроде муж нормально зарабатывает, – кричал Никита из кухни.

– Да вроде приличное заведение. Пройдет.

Утром не прошло. Марина проснулась с ощущением слабости. Налила себе зеленый чай. Вроде отпустило. Она сидела целый день дома. Ехать было некуда. Да и не хотелось. Вечером позвонил Никита и сказал, что задержится. Марина обрадовалась. Открыла холодильник, увидела вчерашнюю бутылку вина и решила выпить. Налила себе полбокала. Глотнула. И побежала в туалет. Вернулась на кухню, где висел календарь. Она смотрела на числа и начала покрываться холодным потом. Быстро надела джинсы, схватила куртку и выскочила на улицу. Добежала до дежурной аптеки и купила тест на беременность.

Когда пришел Никита, Марина сидела на кухне и рыдала.

– Что случилось? Что с тобой? – всполошился Никита.

– Я беременна, – сказала Марина, вытирая слезы.

– И чего ты плачешь? – удивился он. Марине показалось, что он был действительно рад услышать эту новость.

– От счастья, – решила пошутить Марина. Никита принял объяснение совершенно серьезно.

– Ты уже звонила маме?

– Нет, а зачем? – Она даже не поняла, чью маму он имеет в виду, свою или ее. На секунду ей показалось, что сейчас Никита заговорит о том, что им еще не время иметь детей.

– Надо же врача найти, клинику хорошую, – говорил Никита.

– Послушай, давай пока не будем никому говорить. Я даже не знаю, какой срок. Схожу в женскую консультацию, там видно будет, – попросила Марина.

– Хорошо, хорошо, как захочешь, так и сделаем, – быстро согласился Никита.

Утром, едва Марина вышла из душа, в дверь позвонили. Марина открыла, запахивая на ходу халат. «Может, соседка?» – подумала она.

На пороге стояла свекровь.

– Мариночка, деточка, ну наконец-то. Я уж думала, что у тебя проблемы. Никитушка же здоров, у него же все хорошо. Ну давай ты мне все расскажешь. – Мать Никиты говорила безостановочно. У Марины в голове начала пульсировать боль. Она приложила ладонь ко лбу. – У меня тоже так было, – не унималась свекровь. – Я когда ждала Никитушку, так измучилась: и токсикоз, и головокружения, и отеки.

Марина сидела на кухне, пила налитый свекровью зеленый чай и слушала про то, как пинался в животе Никита. Марина даже сердиться на него не могла. Сил не было. Просила же не говорить ничего. Пока. Она боялась себе признаться, что не хочет ребенка от мужа. Что пока она чувствовала себя свободной. А теперь не сможет уйти – ее не отпустят. Свекровь была помешана на теории правильного смешения генов. А у ее Никитушки детки обязаны были быть умными, талантливыми и красивыми.

– Знаете, у нас в роду были алкоголики, – сказала Марина, чтобы свекровь хоть на секунду прервала словесный поток. Она не знала, были ли в роду алкоголики, потому что вообще ничего не знала про свой род. Она не знала даже, кто ее отец, – мать не рассказывала, а Марина не спрашивала.

– Деточка, эти страхи понятны. Глупости. Пройдет. Все беременные женщины придумывают себе всякие ужасы. Это все гормоны. К тому же про твою замечательную семью я все знаю – твоя мама мне рассказала. И про талантливую бабушку и про отца, высокопоставленного чиновника. Жаль, конечно, что он умер так рано. Тебе, бедненькой, еще и двух лет не было. Пусть земля ему будет пухом. Что поделаешь. Автокатастрофа.

Марина онемела.

– А вы уже сказали маме про мою беременность? – еле выговорила Марина.

– Ну конечно, дорогая. Еще вчера. Как только мне Никитушка позвонил, я сразу перезвонила твоей маме. Ты с ней еще не разговаривала?

– Пока не успела, – ответила Марина.

Головная боль прошла. Марина лихорадочно сопоставляла картинки пазла. Мать все знает про беременность. Никита и свекровь регулярно с ней общаются в отличие от Марины. Ее отец был высокопоставленным чиновником, погиб в автокатастрофе, когда Марине не было и двух лет: она давно, когда только появился Интернет, пыталась найти сведения об отце – Алексее Крылове, но имя и фамилия оказались слишком распространенными, и к тому же Марина не знала, где конкретно работал ее отец.

– Ну, что скажешь? – спросила свекровь, ожидая от Марины ответа.

– Простите, я задумалась, – сказала Марина.

– Это тоже бывает. Ничего страшного. Я говорила, что у меня есть знакомый врач в роддоме. Позвонить ему? Или ты с мамой посоветуешься, может, у нее более надежный вариант?

– Да, хорошо, я посоветуюсь, – сказала Марина, зная, что не будет звонить.

– Ну ладно, я побежала. Ты береги себя. С вечера ставь на тумбочку чашку чая и сухарик. Очень помогает при утренней тошноте. Ну, целую.

Марина закрыла дверь за свекровью и вернулась в кровать. Она и боялась, что позвонит телефон, и в то же время ждала звонка. Ей хотелось поговорить с матерью. Про отца, про беременность. Потом заставила себя одеться, нашла медицинский полис и отправилась в районную женскую консультацию. Там была очередь. Женщины сидели, разговаривали, читали журналы. Некоторых ждали мужья. Марина спросила, кто последний, и села на лавочку. Хотелось что-нибудь почитать – очередь шла медленно. Она пошла по коридору, рассматривая плакаты – развитие ребенка, уход, кормление. Вернулась. Девушка, сидевшая рядом, протянула Марине журнал:

– Возьмите, я уже прочитала. У вас какой срок? – спросила девушка, по виду Маринина ровесница.

– Спасибо, я пока не знаю. Первый раз. А у вас? – спросила Марина.

– Двадцать недель, – ответила с гордостью девушка.

– А в месяцах это сколько? – спросила Марина.

Девушка рассмеялась.

– Хорошо, что вы еще шутить способны. А я уже могу реагировать только на свой живот. И читаю только про детей. Чувствую, что тупею на глазах. Говорят, что процесс обратимый. Меня Даша зовут.

– Марина, очень приятно.

– А у вас первая беременность? Или есть дети?

– Нет, детей нет, – ответила Марина.

– У меня тоже первый. Говорят, что мальчик. Ну и хорошо, муж мальчика хочет. А мне все равно, лишь бы поскорее. Ой, моя очередь. Удачи вам, – сказала Даша и пошла в кабинет, откуда только что вышла женщина.

– И вам тоже, – сказал Марина и почему-то начала волноваться.

Даша вышла из кабинета расстроенная.

– Что-то не так? – спросила Марина.

– Лишний вес. Нужно себя ограничивать. А я не могу. До свидания, еще увидимся.

– Девушка, вы идете? – спросила недовольно Марину женщина из очереди.

– Да-да, – ответила Марина и вошла в кабинет.

В кабинете врача было холодно. За сдвоенным столом сидели медсестра и врач.

– Садитесь, – предложила врач.

Марина села, положила на стол полис. Врач переписала данные в карту.

– Раздевайтесь, ложитесь, – сказала врач, кивая на гинекологическое кресло. Марина замешкалась. – Девушка, милая, на прием к доктору ходят с пеленкой и носками. Вы что, в первый раз?

– Да, – честно ответила Марина, уже пожалев, что пришла сюда, а не к врачу, которого рекомендовала свекровь.

Медсестра выдала Марине казенное вафельное полотенце со штампом и одноразовые бахилы. Марина разделась и легла. Ноги были в мурашках.

– Беременность четыре недели, – сказала врач.

Марина вышла из кабинета с кучей листочков – направления на анализы, УЗИ и еще куда-то. Марина вернулась домой и расплакалась. Хотелось позвонить подружке и все рассказать. Но Никита был прав – подруг у Марины не было. Она перестала с ними общаться, когда вышла замуж. Точнее, само собой получилось, что перестали общаться. Им не нравился Никита, Никите не нравились Маринины подруги. Ритку, с которой, по легенде, встречалась регулярно, не слышала уже больше года. Даже с днем рождения не поздравила. Забыла. Марина нашла свою старую записную книжку и набрала номер Риты. Никто не ответил.

По утрам Марина вставала, пила чай, смотрела телевизор. Днем спала, готовила ужин. Никита был нежен и предупредителен. Приходил то с букетом цветов, то с пирожным из кондитерской, то с духами. Свекровь звонила каждый день – справлялась о здоровье. Марина наврала, что ходит на осмотры к врачу, которого нашла мать. В известную клинику. Где рожают знаменитости и простые смертные за большие деньги. Марина нашла в Интернете подробности о клинике и отвечала на расспросы без запинки. Мать так и не звонила. Марина чувствовала себя хорошо, только ребенка по-прежнему не хотела. Она скорее ощущала себя больной. Заболела, но скоро все пройдет. Только считала недели – пять, пять с половиной, шесть, шесть и три дня.

Утром первого дня начала девятой недели у Марины началось кровотечение. Она открыла шкаф, вытащила полотенце, носки и побежала в консультацию. «Пожалуйста, можно мне без очереди? У меня…» – начала говорить Марина женщинам в очереди и расплакалась. Ее кинулись успокаивать и завели в кабинет. Врач быстро осмотрела Марину и велела медсестре вызывать «Скорую». На «Скорой» отправили в ближайший роддом – с угрозой выкидыша. В роддоме ее осматривали, что-то говорили, делали уколы, вели по коридорам. Она шла в порванной казенной ночной рубашке, байковом халате с пришитой петелькой из бинта и в тапочках на три размера больше. Ее привели в одноместный бокс и велели лежать. Марина была сильно простужена, и класть ее в общую палату не рискнули. Она лежала на кровати и плакала. Только сейчас, когда она могла лишиться ребенка в любую минуту, она его не хотела терять. И просила, обращаясь не к Богу, а к бабушке и маме, оставить ей ребенка. Сделать так, чтобы все было хорошо. Чтобы не было выкидыша.

Пришла нянечка. Посмотрела на Марину.

– Дочка, телефон-то у тебя есть?

– Есть, – ответила Марина.

– А муж?

– И муж есть.

– Так позвони, пусть приедет, привезет тебе халат, рубашечку, носки, поесть что-нибудь. А то обед тебе не положен, а до ужина еще далеко. Но ты сходи потом на кухню – пусть тебе хоть супа нальют, хлеба дадут. Наверняка останется.

– Хорошо, спасибо. Я позвоню.

– Или у тебя что с мужем не так? Так ты матери позвони или родственникам. Ты сама москвичка или приезжая? – не хотела уходить нянечка.

– Москвичка. Я позвоню. И мужу, и маме. Они приедут, после работы. Спасибо.

Нянечка ушла. Марина лежала, отвернувшись лицом к выкрашенной в зеленый цвет стене. Пришла медсестра, сделала еще один укол.

– Где же ты простудилась? Нельзя же так. На ранних сроках это очень опасно, – отругала она Марину. Вышла, вернулась с каплями для носа. Поставила на тумбочку.

– Спасибо, – сказала Марина. – Простите, а где здесь можно помыться?

– Прямо, в конце коридора.

Она встала и пошла искать туалет и душевую. В туалете не было дверей, только перегородки. В душевой работал только один душ – лил слабой струей. Марина стояла под этой горячей струей минут сорок. Думала о том, что делать дальше. Так ничего и не надумала. Вытерлась казенным полотенцем, надела рубашку.

На часах было двенадцать. Всего двенадцать. Телефон Марина отключила, плохо понимая, что делает. Просто не хотела никого слышать и видеть. Это ее ребенок и ее проблема. Халат с рубашкой не отбирают, а там видно будет. В половине второго в коридоре началось движение – беременные шли в столовую на обед. Марина очень хотела есть. Лежала и смотрела на часы, ждала, когда пройдет еще полчаса. Встала и пошла по коридору, ища глазами дверь с табличкой «Столовая». Она заглянула на кухню. В зале было пусто – беременные успели поесть и разошлись по палатам.

– Простите, меня только сегодня привезли. Нянечка сказала, что вы мне можете супа налить, – попросила Марина.

Пожилая женщина посмотрела на Марину, скребанула ковшом по дну алюминиевого бака и поставила на стойку тарелку. Рядом положила кусок хлеба.

– Спасибо, – сказала Марина.

Она ела гороховый суп. Очень вкусный. Марина хотела добавки, но попросить не решилась. Подошла та же повариха и поставила перед ней граненый стакан с компотом, в котором плавал одинокий чернослив. Марина выпила компот и съела чернослив. Еда была из ее детства. Так кормили в детском саду.

Марина поставила тарелку на стол с грязной посудой и пошла назад в свой бокс. Легла и тут же уснула. Первый раз за все время спокойно.

Проснулась отдохнувшая. Даже тошнота отступила. Полежала и пошла в коридор. В вестибюле сидели беременные и смотрели по общему телевизору сериал. Марина тоже села и стала смотреть. На тумбочке лежал старый журнал с разгаданным наполовину кроссвордом. Марина взяла журнал и вернулась в палату.

На следующее утро ее повели на осмотр, потом в процедурную, велели лежать. Марина лежала и улыбалась – врач сказала, что все будет хорошо. Только неделю придется побыть в больнице. Часов в одиннадцать утра в коридоре, рядом с ее боксом, раздались голоса. Марина приподнялась посмотреть, что случилось. За сутки она успела привыкнуть к тишине и распорядку жизни. В палату зашла мать в накинутом на плечи халате. За матерью шла врач, на ходу пересказывая, что Марине вкололи и что теперь все хорошо.

Мать сказала: «Спасибо» – и протянула врачу коробку конфет с конвертом, втиснутым под ленточку, которой была перевязана коробка.

– Чайку попьете, – сказала мать.

– Ну что вы, зачем же. – Врач взяла коробку и ушла.

Мать молча осмотрела Марину. Марина сидела на кровати с застывшей улыбкой.

– У тебя совесть есть? – спросила мать.

Марина молчала. Только чувствовала, что улыбка сползает с лица.

– Ты что, позвонить не могла? – опять спросила мать, не надеясь получить ответ.

Марина действительно напрочь забыла о телефоне, который в отключенном состоянии лежал в сумке.

– Ладно, тебе на меня наплевать. Но о Никите и его матери ты подумать могла? Мы же по всем больницам тебя разыскивали. Все консультации обзвонили. И с каких это пор ты начала врать? Я ночь из-за тебя не спала. – Мать села на край кровати.

– Ну нашли же, – тихо сказала Марина. – Все же хорошо. Просто так неожиданно. Я испугалась, когда кровотечение началось. А сюда меня на «Скорой» привезли. Ты не волнуйся, здесь хорошо кормят. Вещи мне выдали.

– Я уж вижу, – хмыкнула мать. – Ладно, собирайся, мы уезжаем.

На Марину накатила тошнота. Каждый раз, когда она слышала эту коронную фразу матери, у нее начинался приступ паники – куда, зачем, почему? Так и сейчас.

– Куда? – тихо спросила Марина, не двигаясь с места.

– В больницу, – ответила мать.

– Так я уже в больнице, – сделала попытку поспорить Марина.

– В нормальную больницу. К врачу, который с тебя глаз не спустит. В нормальные условия.

– Да здесь хорошо, правда. Видишь, я даже в одноместном боксе лежу. Простуда. Боятся, что заражу. Да это всего на неделю. – Марина отчаянно цеплялась за последнюю возможность остаться в обжитом месте.

– Собирайся. Машина уже ждет, – сказала мать и вышла в коридор. Марина собрала вещи, аккуратно заправила постель, сложила на подушку стопочкой халат и ночнушку. Вышла в коридор. Пошла за матерью. На выходе с этажа столкнулась с нянечкой, той, которая ее принимала.

– Спасибо вам большое, – сказала Марина. – До свидания.

– До свидания, деточка. Береги себя, – сказала нянечка.

В машине ехали молча. Когда подъехали к зданию, Марина прочитала табличку. Это оказалась та самая элитная клиника, где рожали знаменитости, про которую она рассказывала свекрови. Марину отвели в отдельную палату с санузлом и душем. Здесь были телевизор и холодильник. Марина открыла холодильник – йогурты, творог, холодная отварная курица. На холодильнике лежали коробки с чаем, сахаром.

– А откуда это? – спросила Марина.

– Твой муж привез, – ответила мать.

Марина уже и забыла о существовании Никиты. Он влетел в палату через минуту.

– Господи, ну что ты творишь? Ты хоть знаешь, что у твоей матушки чуть инфаркт не случился? Мы тебя по всей Москве разыскивали. О нас не думаешь, хоть о себе подумай. А если бы с тобой что-то случилось?

– Ну не случилось же, – сказала Марина.

– Эгоистка. Как была, так и осталась, – отрезала мать.

– Это я эгоистка? – Марину прорвало неожиданно. Но остановиться она уже не могла. – Это ты всю жизнь только о себе думаешь. А до меня тебе и дела нет. Эти твои вечные: «Собирайся, мы уезжаем». А ты не думала, что мне плохо становится каждый раз? Деньги дала и уехала, выполнила материнский долг, и совесть чиста. Ни дома, ни семьи нормальной у меня не было. А тут ты вдруг заволновалась – мать потеряла любимую дочку. Какой кошмар! С чего бы? Да ты с Никитой чаще разговариваешь, чем со мной. А он, между прочим, женился на мне только из-за тебя. Знал, что ты ему карьеру поможешь сделать. А ты купилась. Почему моя свекровь знает, кто мой отец, а я нет? Почему? И почему вы все за меня всегда решаете? Что мне делать, куда ехать, где рожать. Почему вы не можете меня оставить в покое? Это мой ребенок, понятно? Мой.

Марина не замечала, что орет на всю палату. Никита стоял с выпученными глазами и поглядывал на тещу. У матери на лице не дрогнул ни один мускул. Она присела на кровать и вытерла лоб – как будто пот смахивая.

– Врача, вызови врача, – сказала она Никите.

– Что? – не понял тот.

– Врача, – повторила мать спокойным голосом.

Никита рванул в коридор. Через минуту в палату забежал врач.

– Пойдемте. Здесь не надо, – отдала распоряжение мать. Врач кивнул.

– Зачем ты так? – спросил Никита и тоже вышел.

Марина лежала на кровати и плакала. Она не сказала и половины того, что всю жизнь вертелось у нее на языке. Не так сказала. Хотела по-другому. Не смогла. У нее был крошечный шанс помириться с матерью, но она его не использовала. Не могла простить ей свои детские обиды. А ведь именно сейчас ей нужна была мама, как никогда. Но она понимала, что та ни за что первая не пойдет навстречу. «Ладно, жила так сколько лет и дальше проживу. У моего ребенка все будет по-другому», – подумала Марина. Как по-другому, она еще не знала.

Беременность была тяжелой. Марина лежала в больнице, возвращаясь домой на короткие перерывы. Никита нанял домработницу. Молчаливая сумрачная женщина убирала, готовила, ходила за продуктами. Марине хотелось съездить в «свою» квартиру, но, стоило ей начать собираться, домработница спрашивала: «Куда?» Марина отвечала – в аптеку, прогуляться по парку. Домработница бежала в аптеку и сопровождала Марину на прогулках. Никита звонил, и домработница докладывала, что они делали.

– Это что, слежка? – спросила как-то Марина мужа.

– Нет, меры предосторожности. После того, что ты вытворила, мы сомневаемся в твоей адекватности, – ответил спокойно Никита.

– Мы – это кто?

– Мы – это твоя семья. Кстати, ты бы позвонила матери. У нее после того визита в больницу микроинсульт был. Сейчас уже все нормально.

– А почему ты мне не сказал раньше?

– С тобой стало невозможно разговаривать. Да и твоя мама запретила мне говорить. Не хотела тебя расстраивать. Она очень волнуется за тебя.

– Да, я знаю. Позвоню, – сказала Марина.

На следующее утро, дождавшись, когда домработница уйдет в магазин, Марина набрала номер.

– Мам, привет, это я.

– Что-то случилось? – спросила мать.

– Нет, все в порядке. Ты как?

– Ничего. – У матери был уставший голос.

– Ты как себя чувствуешь? Никита сказал…

– Нормально, уже все нормально. Я же его просила… Послушай меня. Если у тебя с ним что-то не ладится, приезжай домой. Не надо терпеть ради ребенка. В конце концов, у тебя есть дом. А мужья еще будут.

– Ну куда я сейчас? На сносях. Спасибо, мам. Ты мне звони, ладно? И я тебе буду звонить. Пока.

Марина положила трубку, потому что не хотела, чтобы мать слышала, что она плачет. Ей очень захотелось вернуться домой.

Марина в срок родила девочку. Родила в Татьянин день. Дочку назвала сама – Танечкой. Мать промолчала. Никита пожал плечами: «Как хочешь». Свекровь заламывала руки. Она хотела Софью, в честь какой-то Никитиной прабабки-красавицы. Марина уперлась – Таня. Она вцепилась в дочку мертвой хваткой и не спускала с рук. Ревниво следила, если свекровь или Никита брали девочку.

В квартире одну комнату переделали под детскую. Приданое для новорожденной уже было – свекровь позаботилась. Правда, выбрала на свой вкус. Розовенькое, с ленточками, куколками… Марина сразу перебралась в комнату к дочери – чтобы Никиту не беспокоить по ночам. Ложилась на диван, клала рядом Танечку и засыпала счастливая. Свекровь ругалась – ребенок должен спать в своей кроватке. Приучишь, избалуешь и так далее. Марина все реплики пропускала мимо ушей. Она чувствовала, что все делает правильно. Да и малышка затихала у материнской груди. А в кроватке плакала, беспокойно сучила ножками. Марина ходила гулять в парк с коляской. У нее появились подруги – такие же мамы с колясками. Встречались, разговаривали, пока дети спали.

Марина уставала. Никита предлагал найти няню. Марина отказывалась наотрез – Танечка еще слишком маленькая. С внучкой с удовольствием сидела свекровь. С матерью Марина разговаривала по телефону – рассказывала про Танюшу, что она делает, как кушает. На другие темы не переходили. Но даже эти пять минут общения Марина ценила. Научилась ценить. И стала жалеть мать. Понимать.

Мама по кусочкам рассказывала, какая была в детстве Марина.

Как однажды сильно в лесу распорола ступню, прыгнув на кучу с листьями. Под листьями оказалась расколотая банка. Мать надела на ногу Марине пластиковый пакет из-под молока, перетянула лодыжку сеткой-авоськой и несла ее на руках через весь лес в ближайший травмпункт. Там Марину принимать отказывались – травмпункт был для взрослых. Мама вынесла Марину на руках во двор и посадила на скамейку. Сказала: «Потерпи немножко» – и ушла ругаться. Марина сидела под окном кабинета врача, из которого доносились крики вперемежку с матом. Ее мама угрожала позвонить в Моссовет, в Министерство здравоохранения, если они сейчас же не зашьют ее дочери ногу. Ногу в результате зашили.

Как однажды матери показалось, что маленькая Марина проглотила пуговицу, и мать поставила на уши пол-Москвы. Хотела делать рентген, промывание желудка, а ей все советовали получше поискать – может, куда закатилась. Пуговица действительно нашлась спустя неделю в уголке пододеяльника. Всю неделю мама смотрела на Марину испуганными глазами и крепко прижимала к груди.

Как в первый раз мать отвезла ее к бабушке. Марина сидела в прогулочной коляске на улице, и все проходящие мимо соседи давали малышке то абрикос, то сливу, то конфету. Вечером у Марины началась рвота с поносом. Ее выворачивало безостановочно. Мать побежала на телеграф вызывать «Скорую», которая ехала из города – в их деревне даже больницы не было. Когда вернулась – дочь спала. На стуле за столом сидела соседка – старая толстая усатая осетинка и при свете ночника гадала бабушке на бобах – бросала зерна резким движением, долго смотрела. На столе стоял старый эмалированный ковш, в котором плескалась мутноватая жидкость.

– Что это за пойло? – спросила мать, пытаясь отдышаться.

– Не волнуйся, она попила и уснула. Все будет нормально. Иди спать, – сказала соседка. Мать испугалась за дочь еще больше.

– Из чего это? – закричала она.

– Что ты орешь? Ребенка разбудишь. Трава там, успокойся. Хочешь, сама хлебни. Хотя тебе голову надо лечить, а не живот. Иди уже, мешаешь. Не видишь, бобы бросаю? – Соседка даже не повернула головы в ее сторону.

Мать пошла спать. Наутро, когда приехала из города врач, Марина была абсолютно здоровым ребенком, и врач ругалась с матерью по поводу ложного вызова.

Марина этого не помнила. Не могла помнить. И цеплялась за воспоминания. Надеялась однажды услышать что-то про отца, про Николая Ивановича. Она так и не сказала матери, что он подарил ей квартиру.

«Надо бы как-нибудь туда съездить». Каждый день собиралась, но все было не до того.

Когда Танюше исполнилось три месяца, Марина решилась. Оставила дочку свекрови – сказала, что съездит по магазинам. Ей уже не устраивали слежку и не боялись, что Марина выкинет очередное коленце. Марина как-то услышала разговор Никиты со свекровью.

– Я же тебе говорила, родит и успокоится, – говорила свекровь.

– Да, вроде все в порядке, – с облегчением соглашался муж.

Марина поехала в свою квартиру. Открыла дверь, зашла. Все было так, как она оставила, душно, пахло нежилым помещением. Она открыла окно – проветрить и села на диван. На зеркале все так же была прилеплена визитка Максима. Она сорвала бумажку и выбросила. Квартира была чужой, как в тот раз, когда она впервые в нее зашла. Ее настоящая жизнь была в комнате дочери.

Год пролетел быстро. Отношения с Никитой наладились – они практически не виделись. Марина занималась дочкой, Никита уходил рано, приезжал поздно. В выходные Марина уходила с Танечкой в бассейн. Никита уезжал на мероприятие. В один из вечеров Марина сидела перед телевизором. Танечка давно спала. Марина бездумно смотрела в экран. Взгляд упал на журнальный столик с наваленными на нем бумагами Никиты. На стуле висела его домашняя рубашка. Ее вдруг что-то толкнуло. Рубашка была чужая, и комната чужая, и вообще все чужое, кроме Танечки. Марина взяла телефон и набрала номер матери. Они уже созванивались ежедневно. Марина звонила обычно в десять часов, после кормления. Мать брала трубку после первого гудка – ждала звонка.

– Мам, привет. Слушай, я посоветоваться. Как ты считаешь, может, мне на работу выйти? А то я совсем засиделась.

Мать молчала.

– Мам, ты меня слышишь?

– Слышу-слышу. Я все ждала, когда до тебя дойдет. Когда ты начнешь думать самостоятельно.

– Я не поняла, так ты одобряешь или нет?

– Конечно, одобряю. Хочешь, помогу?

– Нет, я сама. Разошлю резюме, позвоню однокурсникам, может, у кого что найдется. Все-таки у меня образование, правда, практики маловато.

– Держи меня в курсе. Няню я тебе найду.

– Вот за это спасибо. Ты лучше в людях разбираешься, – обрадовалась Марина.

Марина достала телефонную книжку и начала с буквы «А». Марина говорила и удивлялась – ее узнавали, были рады слышать, спрашивали, куда пропала и почему, поздравляли с дочкой, договаривались встретиться, обещали помочь и поспрашивать насчет работы. Марина отправила резюме в несколько крупных фирм. И осталась собой довольна.

Когда пришел Никита, Марина не удержалась и все ему рассказала. Никита сделал вид, что не удивился.

– Ну и на что ты рассчитываешь? Тебе пообещали, и ты поверила? Да никому не надо с тобой возиться. Своих дел хватает. А резюме даже читать никто не будет. У тебя же практики – ноль. А в твои годы уже положено иметь багаж за плечами. Ну, попытка не пытка, с другой-то стороны, – закончил он рассуждение.

– Спасибо за поддержку. – Она не обиделась. Просто еще раз поняла, почувствовала, что Никита – чужой.

Через два дня одновременно позвонили в дверь и зазвонил телефон. Марина открыла и сказала: «Алле». На пороге стояла женщина лет сорока. Марина пригласила ее войти. В трубке ее приглашали на собеседование. Сегодня к четырем. «Да, я успею, спасибо», – ответила Марина. Женщина оказалась няней из агентства. Элла Эдуардовна. Марина махнула рукой, мол, проходите, осваивайтесь, и побежала записывать на бумажке адрес, чтобы не забыть. Когда Марина вошла в детскую, Элла Эдуардовна сидела на полу и играла с Танечкой в мячик. Танечка хлопала в ладоши. В тот момент, когда Танечка ловила мяч и открывала ротик от восторга, Элла Эдуардовна неуловимым движением ложки закладывала ей в рот овощное пюре. Танечка почему-то не плевалась, как обычно, а послушно жевала, умудряясь еще и улыбаться. Марина поняла, что мама не ошиблась с выбором.

– Можно я вас оставлю? Или свекровь пришлю? – спросила Марина.

– Бегите, мы тут разберемся. Не волнуйтесь. Только телефон оставьте. Если что, я позвоню. Мне ваша бабушка уже все рассказала – и про Танечку, и про режим дня, и чем кормить.

«Мама, как всегда, гениальна», – подумала Марина.

Но душа была неспокойна. Все-таки незнакомый человек. Марина позвонила матери. Телефон не отвечал.

– Она должна приехать через час. Если вы бабушке звоните, – сказала Элла Эдуардовна, доставая неизвестно откуда баранку. Танечка вцепилась в баранку, как будто никогда не видела такого лакомства.

Собеседование в адвокатской конторе прошло на редкость гладко. У одной из начальниц ушла помощница, срочно нужна была замена. Не секретарша, а помощница.

– У меня нет опыта работы, – сказала Марина, все еще думая, что так не бывает.

– Главное, чтобы голова была и желание работать, – ответила начальница и кивнула кадровичке: – Оформляй. Завтра в десять утра, – сказала она Марине, давая понять, что разговор закончен.

Марина начала работать. Было тяжело. Марина еще чаще стала звонить матери – чтобы объяснила, подсказала, подала идею. Мать ухватывала суть проблемы и указывала направление, в котором нужно двигаться, чтобы ее решить. Мариной были довольны.

Только Никита по-прежнему скептически относился к успехам жены. Несколько раз давал понять, что ее взяли за фамилию. И без материнских советов она там и недели не протянула бы – мозгов бы не хватило. А тут мать на блюдечке преподносит идеи. Любой дурак справится. В смысле дура. Марина слушала и старалась не реагировать. Когда она получила шестую по счету зарплату плюс премиальные, поняла, что может прокормить Танюшу и сама. Первые пять она сразу положила на кредитную карту.

Вечером позвонила матери:

– Мам, я решила бросить Никиту. Ты не будешь возражать?

– А я-то тут при чем? Твоя жизнь. Твой муж. Тебе и решать. Хотя непонятно, почему

Скачать книгу

– Что случилось? – спросил парень.

– Не знаю, – одними губами сказала Марина.

– Выйдите, я посмотрю, – предложил парень.

– Спасибо, – сказала Марина, – сколько я вам должна?

– Да бросьте вы! – обиделся парень. – Эвакуатор вызвали?

– Да.

– Долго вам его ждать придется. Москва стоит. Ну ладно, удачи. Это точно двигатель.

– Спасибо. До свидания.

– Здрасте еще раз. Вы что-то забыли? – спросила она.

– Да, – ответил парень. – С вами познакомиться.

– Меня Марина зовут, – сказала она.

– А меня Дима. Я сделал круг и вернулся. Решил с вами дождаться эвакуатора. Мало ли что?

– Можно я к вам сяду? Или, хотите, в моей машине посидим? – предложил парень.

– Лучше вы к нам, – попыталась пошутить Марина.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Дима.

– В смысле? – не поняла Марина.

– Ну, вы работаете, учитесь?

– А-а-а, работаю, да, – ответила Марина. – А вы?

– И я работаю. А вы где? – спросил Дима.

– Я менеджер. В агентстве.

– Надо же какое совпадение. Я тоже менеджер. В агентстве. А вы в каком?

– В рекламном.

– А я в недвижимости.

– А вы как проводите свободное время? – продолжал расспрашивать Дима.

– Да нет этого свободного времени. В кино иногда выбираюсь. В фитнес-клуб хожу.

Тут Марина сказала чистую правду. Она должна была спросить: «А вы?» – но не спросила. Диму это не смутило.

– А я с друзьями люблю на дачу ездить, природа, шашлыки, речка рядом, лес, грибы. А вы любите за город ездить?

– Дим, это глупо. Мы не в поезде. Да и соседу в самолете я вряд ли буду выворачивать душу наизнанку.

– Вы просто не пробовали. Попробуйте. Все равно вам делать нечего. Хотите, я начну?

– Ну давайте, – сдалась она.

– Значит, так. Я – Дима. Мне тридцать лет. Работаю. Не женат. Видите, как просто?

– Хорошо. Я – Марина, мне тридцать лет. Работаю. Не замужем.

– Надо же, а вы выглядите моложе, – сказал Дима.

– Спасибо. Вы тоже.

– А расскажите о том, что пришло в голову. Прямо сейчас. Не волнуйтесь, вы меня больше никогда не увидите.

– А знаете, почему я вернулся? Вы очень похожи на девушку, в которую я был влюблен в школе. Или она на вас.

– Теперь у меня есть номер твоего мобильного, – сказал Дима, перейдя на «ты».

– Ну и что ты хочешь узнать? – спросила Марина.

– А что ты хотела бы рассказать?

– Мы уезжаем? – переспросила Марина.

– Нет, ты уезжаешь. Одна. У меня работа. Ничего, двое суток, и будешь на месте.

– А куда?

– К бабушке. Она тебя встретит.

Мама спасла Марине волосы.

– Что вы читаете? – спросила Марина.

– Вестерн. Ты знаешь, что это такое?

– Смотрела, но не читала.

– Это любопытно. Хотя тебе вряд ли понравится.

Марина взяла книгу, полистала.

– Почему ты ушла? – спросил Юрий Константинович.

– Что я наделал?! Я не должен был, не имел права! – причитал Юрий Константинович.

– Я пойду? – спросила Марина.

– Давай я тебя провожу, – предложил Юрий Константинович.

– Ну давайте.

– Ты меня понимаешь? – спрашивал Юрий Константинович.

– Да, да, – отвечала Марина.

Скачать книгу

Собирайся, мы уезжаем бесплатное чтение

Маша Трауб Собирайся, мы уезжаем

* * *

Маша Трауб
Собирайся, мы уезжаем