Без оверкилей не бывает бесплатное чтение

Корректор Анастасия Казакова

© Галина Шишкова, 2023

ISBN 978-5-0059-8867-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Хочу сказать, что я разочарую тех, кто ждёт здесь подробного описания сложных маршрутов, опасных порогов, рекомендаций об их прохождении, точных географических названий мест, где происходили события. Книга не об этом. В ней собраны истории, случившиеся со мной и моими друзьями, туристами-водниками, в давние времена во время путешествий по стране под названием Советский Союз. Эта книга – о дружбе и любви.

Посвящается моим друзьям.

Глава первая. Размышления

Мне всегда казалось, что чувство потерянности, которое я испытывала, возвращаясь из дальних походов, присуще только мне. Первые три дня в Москве совершенно не понимаешь, что происходит, что нужно надевать, о чём говорить, что делают вокруг все эти люди. Нужно что-то рассказывать, ехать на работу, общаться со старыми знакомыми, а всё это кажется нереальным. А реальное – это то, что уже осталось позади и стало прошлым. Как-то, разговорившись с друзьями, такими же, как я, туристами-водниками, обнаружила, что не одинока – эти чувства испытывали и они; потом со временем всё проходило и начиналась прежняя московская жизнь, полная других дел, мыслей, событий, до следующего похода.

Когда ты собираешься в далёкое путешествие – а для Москвы это «край земли», – единственное, что ты забираешь с собой, это рюкзак. Вот всё, что положил в него в Москве, останется с тобой на целый месяц, и ничего больше ты уже добавить туда не сможешь. Это твой дом, твоя мебель, твои любимые вещи. Ты привыкаешь к ним, привыкаешь только к этой одежде, к тем продуктам, которые взял с собой, к своим личным вещам, сложенным в твоём рюкзаке. Что-то забыл, всё – большего у тебя не будет.

Если до реки транспортом добраться нельзя, приходится долгие километры нести весь груз на себе, и вес твоего рюкзака становится очень важным. Количество личных вещей приходится сильно ограничивать. На это выделяется не более десяти килограммов, потому что кроме этого группе нужно доставить к реке все средства сплава, лагерное и спасательное снаряжение, продукты, медицинскую аптечку, иногда гитару, спирт. Не подумайте плохо – для медицинских целей и как средство для оплаты доставки нас до места начала маршрута водителям, вертолётчикам, а иногда оленеводам. А личные вещи – это не только одежда и умывальные принадлежности, но и спальник, коврик, гидрокостюм, каска, непромокаемые мешки, миска, кружка, ложка, нож, весло. А мы умудрялись впихнуть в эти десять килограммов ещё вес сигарет и фотоаппарата с плёнками, ведь цифровых фотоаппаратов тогда не было. На сплаве всё из рюкзака перекладывалось в большой бортовой непромокаемый мешок, который ночью можно положить под голову вместо подушки. Вот так – вся кочевая жизнь с этими вещами.

Когда я возвращалась из похода в Москву и заходила в метро, то сразу вдруг понимала, что нахожусь в другом мире, а мой рюкзак, грязный и поношенный, всем только мешает – он здесь чужой, так же как и я.

До сих пор не понимаю, что больше всего толкало нас в такие путешествия: получить избыток адреналина на сложных порогах или возможность увидеть места, недоступные другим людям, оторванность от надоевшей нам цивилизации и комфорта или общность небольшой группы единомышленников, может быть романтиков? А ты веришь в каждого, кто рядом с тобой, и ещё раз понимаешь, что такое слово «друг».

Глава вторая. Как Лёша Поляков покорял Китой

Лёша Поляков… Вот фортуна! По всем канонам туристской жизни ему среди нас места не должно было быть. Он девятнадцатилетним мальчишкой пришёл ко мне в отделение школы руководителей водных походов первой – третьей категорий сложности, сокращённо ШРВП, где мы с друзьями работали инструкторами в свободное от своей основной профессии время; это было в конце семидесятых годов прошлого столетия. Обычно в такие школы сначала набирается много людей. Учёба в ней – это полгода теоретических занятий один раз в неделю в туристском клубе, зимние походы на лыжах с ночёвками в лесу, иногда даже в тридцатиградусный мороз, а когда сходит лёд, в весеннее половодье, – сплав по подмосковным рекам. Всё заканчивалось экзаменом по теории и зачётным походом на какой-нибудь более сложной, чем в Подмосковье, реке. Достаточно плотный график, и многие не выдерживали; обычно к концу занятий оставалась одна треть от начального количества слушателей.

Лёша с самого начала был кандидатом на вылет – тощий очкарик, больше теоретик. Вечно выделывал какие-то смешные для нас вещи: на зимнем выходе вдруг стал колоть на глазах у всех огромным ножом большой палец ноги, чтобы посмотреть, не отморозил ли, вместо того чтобы просто растереть; тут же в электричке потерял кошелёк и нарвался на контролёров. С пафосом знатока туризма нёс какую-то ерунду.

Мы думали, он скоро бросит ходить на занятия, не выдержит нагрузок, будет пропускать выходы и просто автоматически вылетит. Но он с маниакальным упрямством посещал всё. Надоел страшно, но придраться было невозможно. А когда к началу весны нужно было уже формировать экипажи, я напротив его фамилии в списке поставила «минус»; тем не менее выгнать его было не за что.

И вдруг за неделю до первого выхода на воду Лёша подошел ко мне и чуть не плача сказал:

– Мне, наверное, придётся всё бросить.

– Что такое? – участливо спросила я.

– Я советовался с врачом, он сказал, что при моём зрении мне нельзя носить тяжести.

Вот он, миг удачи! Просто ответь: «Мне очень жаль», и наше отделение спасено! Но до чего же противоречив человек. Один миг, одно слово, и жизнь другого с твоей помощью делает крутой поворот. Он мог бы уйти, навсегда остаться просто городским жителем, ездить в отпуск на море или сидеть на даче. Не знаю почему, но я сказала:

– Да брось ты! Врачи всегда перестраховываются.

И всё, он остался с нами. Остался на всю жизнь. Окончил водную школу и прилип к нашей компании.

Через год, в тысяча девятьсот семьдесят девятом, когда мы собирались с друзьями в поход, а меня не отпустили в отпуск с работы, из-за этого образовалось вакантное место на катамаране. Коля Юдин, наш руководитель, позвонил мне:

– Ну что делать, никого нет, все уже распределились по походам; нужно искать человека.

Тут я ему и посоветовала:

– Возьми Полякова.

А мы собирались ни много ни мало в Среднюю Азию, на реку Чарын, на пятую категорию сложности. Для незнающих: сложнее только шестая категория.

– Ну и что он там будет делать?

– Пойдёт по берегу на порогах. Но у тебя будет комплект.

И что вы думаете? Коля взял его на Чарын. Действительно, Лёша шёл по берегу и опять всем очень надоел, но за этот поход он получил справку участника похода пятой категории сложности – никто ведь не спрашивает, как ты прошёл реку, по берегу или на катамаране. Справка есть справка, и Полякова теперь можно было брать в любой поход. Когда при защите маршрута на маршрутно-квалификационной комиссии, сокращённо МКК, формально у участников в группе не хватало опыта, его справка могла пригодиться.

А ещё через год, уже в тысяча девятьсот восьмидесятом, мы поехали в Сибирь на Китой в Саянских горах, реку тоже пятой категории сложности; Поляков неразрывно был с нами. Важный, как гусь, он сидел в вагоне поезда и что-то шил из розовой байки.

– Что это у тебя?

– Это герметичный мешочек для документов, будет надеваться на шею.

И он сшил его. Мешочек (внутри из водонепроницаемого материала) надевался через голову и завязывался через подмышки на спине, как бюстгальтер. Мы его так и называли, хихикая, за глаза. Лёша его никогда не снимал, и мне казалось, что когда в дни отдыха на так называемых днёвках устраивали баню, он даже не вынимал из мешочка документы, а мылся с ними. За время похода этот розовый «бюстгальтер» стал замызганным и серым, но неизменно гордо висел у него на груди.

– Лёша, да постирал бы ты его, что ли!

– Нет, документы должны быть всегда со мной.

Когда машина доставила нас до самой дальней точки, куда она могла доехать по таёжной дороге к реке, была уже вторая половина дня. Ночевать здесь ещё было рано, и мы сразу двинулись с грузом вперёд. У Лёши не было никакого опыта пеших переходов, как мы называли это – пешки, а груз был большой. Что уж он там набрал с собой, не знаю; думаю, ничего особенного, но идти ему было тяжело.

У нас в группе был ещё один молодой парнишка, тоже Лёша, по фамилии Симаков, и оба они шли с трудом. Второй Лёша вообще, как мне показалось, не умел укладывать рюкзак – он у него болтался на спине круглым бочонком, перекатываясь из стороны в сторону, и Симаков стал заметно отставать. Шли до сумерек, пока наконец не свалились от усталости на каком-то вполне пригодном для лагеря месте. По ходу мы постепенно разбились на три группы – кто-то шёл быстрее, кто-то медленнее, но когда собрались на месте ночёвки, оказалось, что двух Алексеев-то как раз и нет. Когда они отстали, никто припомнить не мог. Это не было особой трагедией, так как тропа была хорошо натоптана и свернуть с неё было невозможно. Чертыхаясь, усталые ребята пошли назад искать отставших. Симакова нашли сразу – он не дошёл всего чуть-чуть и отдыхал на тропе. Поляков пропал. Подняли весь лагерь, бродили по тайге, кричали, светили фонарями, возвращались и снова искали. Нашла его Галка Юдина метрах в пятидесяти от лагеря случайно – просто наткнулась на него. Он сидел под кустом, совершенно одуревший, и молчал.

– Лёша, мы же тебя звали, почему ты не отвечал?

– Я думал, это не меня.

Да, сказать нечего! Не его… Будто звали какого-то другого Лёшу среди огромной толпы в огромном городе. Ребята от усталости даже не стали ругать его – пусть живёт. Но он на этом не успокоился – подошёл к Коле Юдину и сказал:

– Коля, я понял, что дойти до реки не смогу, завтра пойду назад.

– Куда назад?! Мы уже прошли километров десять и ещё не один десяток проехали на машине по тайге. Куда назад! Иди к костру, отдыхай и не морочь другим голову.

Наутро началась комедия: Лёша разложил свои вещи и стал выбрасывать всё, что считал лишним. Мы посмеивались, собирая свои рюкзаки, а потом ребята потянулись к выброшенным вещам:

– Лёш, если тебе не надо, мы с удовольствием заберём.

– Берите что хотите, мне нужно облегчаться.

Кому-то достались носки, кому-то – футболка, кто-то взял джинсы, я подхватила беленькие хлопчатобумажные носочки. Все хихикали, но Лёшка ничего не замечал. Только Толик Романов стоял одиноко в стороне и ничего не брал.

– Толя, ты чего? Пойди поживись, дураков учить нужно.

– Я жду, когда он выбросит фотоаппарат.

У Лёшки был замечательный фотоаппарат, который мог сразу, один за другим, делать девять снимков, не нужно было каждый раз переводить кадр. При съёмке прохождения порогов это было бесценно.

Лёшка это услышал:

– Не дождёшься!

Потом, пока мы несколько дней шли до реки, Толик всегда пристраивался за Лёшкой сзади, а когда тот останавливался, чтобы лишний раз присесть и отдохнуть, Толик за спиной озорничал:

– Бросай фотоаппарат! Бросай фотоаппарат!

Лёшка от злости снова выпрямлялся и шёл. Я думаю, только эта злость и заставила его нормально дойти до реки. Нужно сказать, что после окончания похода ребята вернули ему все вещи. С Симаковым было проще – мы с Галкой в первое же утро сами уложили его рюкзак, показав, как это делается, и придав ему правильную форму. Он всё понял, проблем у него больше не было.

Ах, Поляков, Поляков! Если что-то должно было произойти, это случалось с ним. Ребята уже перестали на него злиться, просто принимали как неизбежное. Он раздражал всех, но самое печальное – он этого не понимал; всегда был старательным, первым бросался что-нибудь сделать, хотя все боялись его даже наедине с топором оставить.

Когда мы прошли половину реки на катамаранах, нам предстоял обнос по берегу водопада и каньона под названием Моткины Щёки, примерно десять километров. Это один из самых тяжёлых отрезков путешествия; кто был там, тот знает. Тропа идет по верху каньона близко от края, чуть оступишься – и летишь вниз; я знала несколько случаев, когда люди гибли именно здесь. На этом переходе моральное напряжение достигло максимума, даже самые спокойные ребята стали раздражительными, возникали небольшие перепалки, а Лёшка, конечно, был притчей во языцех.

Под вечер мы дошли до места, где должны были на следующий день переправляться на другой берег – тропа продолжалась там, а по этому берегу дальше идти было нельзя. Все были вымотаны. Два Лёшки в этот день дежурили и готовили ужин. Лагерь разбить можно было только очень высоко над рекой, берег обрывался вертикально вниз; но уже темнело, и мы этого не заметили.

А с Поляковым вдруг что-то случилось: глаза стали дикими, он нашёл заросли ревеня и стал остервенело рубить, размахивая ножом:

– Я вам сейчас такой компот сварю, я докажу, я докажу!

Мы еле уняли его, положили в палатку и дали что-то успокоительное. По-моему, у него даже поднялась температура; скорее всего, он просто не выдержал перегрузок. Но закон тайги жесток; зачем ты пошёл в такой поход, зная заранее, что тут будет очень тяжело? Все и так устали, раздражению не было предела. Хорошо, что он спал, ведь мы всерьёз стали обсуждать проблему, как его транспортировать вниз по реке.

Вдруг через два часа он вскочил как ни в чём не бывало, схватил котлы и закричал:

– Сейчас я принесу воды для чая.

Была уже полная темнота; мы сидели у костра, всем хотелось пить, а он всё не шёл и не шёл. Господи, ну что там опять с ним приключилось? Вдруг Лёшка появился из темноты, он тащил два котла, только наполовину наполненные водой. Тут уже и спокойный Юдин не выдержал:

– Тебя только за смертью посылать. Ты что, не мог полные котлы принести?

Бормотания в ответ мы не расслышали. Ну и дежурный!

Утром всё было уже по-другому – все выспались, отдохнули, и хотя моросил мелкий дождь, настроение было боевое. Когда же мы подошли к краю обрыва, Юдин присвистнул:

– Вот это да! Здесь же спуска нет. А я на Лёшку вчера собак спустил. Как же он эти котлы поднял?

Вертикальный склон был покрыт мокрой глиной, зацепиться было совершенно не за что. Наверное, вечером, до дождя, Поляков всё же смог сойти вниз и с трудом подняться с котлами, но утром это сделать было уже весьма сложно. Когда мы спускали вещи и катамараны, пришлось натягивать верёвочные перила, а нам, женщинам, даже не разрешили нести свои рюкзаки – лишь бы сами не сорвались. Было стыдно, что мы накануне ополчились на Лёшу.

Новое приключение ожидало нас на другом берегу реки, куда мы переправились на катамаранах, благо что в этом месте река была абсолютно спокойна. Тратить время на то, чтобы собирать катамаранные рамы, не хотелось, и ребята просто связали вместе надутые баллоны и на таких конструкциях перевезли все вещи и людей. Чуть только мы начали подниматься в гору по тропе обноса, налетела туча и пролилась мощным дождём с грозой и крупным, как грецкий орех, градом. Еле-еле успели от града спрятаться в кустах и накрыться тентом, но кое-кто всё же успел получить градинами по лбу. Конечно же, одним из них был Лёша Поляков. Когда мы добрались до места ночёвки, то разожгли такой огромный костёр, что жар от него не давал потоку дождя достигать земли. Вокруг бушевал ливень, а мы стояли, как под куполом этого горячего воздуха, и могли сушить промокшие вещи.

На следующий день предстояло спуститься к реке. Размытая дождём глинистая тропа замедляла движение, и в какой-то момент я приостановилась, залюбовавшись представшим передо мной потрясающим видом. Впереди открывалась вся долина реки, окружённая с двух сторон горами, заросшими густой тайгой. Едва я вытащила фотоаппарат, чтобы запечатлеть всё это благолепие, как ноги мои заскользили по мокрой глине и я на пятой точке проехала вниз метров пятьдесят. И смех и грех! Пришлось переодеваться. С фотографированием ничего не получилось, не буду же я снова забираться по этой грязной тропе вверх.

И всё-таки у меня есть такое фото, мне его подарил года через два мой хороший друг Виктор Козловский. Он тоже побывал на этой реке и запечатлел замечательный пейзаж именно с той точки, с которой я скатилась по грязи вниз. Фотография большая, сделана в виде картины и уже много лет украшает мою комнату. Мы иногда собираемся у меня, и я всегда смеясь вспоминаю этот мой спуск вниз.

Но всё плохое и тяжёлое рано или поздно кончается. Остальную часть маршрута прошли при отличной погоде, всё получалось, всё обошлось без трудностей, и мы в назначенный срок добрались до поезда. Когда наконец погрузились и отъехали, через несколько часов пути мы с Колей Юдиным вышли в тамбур, он прижался лбом к стеклу двери и счастливо воскликнул:

– Слава богу, довёз я нашего «младшенького» живым! Больше с ним ничего не случится.

– Не кажи гоп! Ещё четыре дня в поезде ехать, – с сарказмом ответила я.

– Да что тут с ним может произойти!

Через два дня наступила пора дежурить обоим Лёшам. Подошло время обеда, в группе была полная идиллия; прошло время восторженных воспоминаний о походе, все занимались какими-то своими делами. В одном купе ребята резались в преферанс, в другом мы с Галкой Юдиной сидели и что-то штопали, слушая смешные истории непревзойдённого рассказчика Коли. Оба Лёшки спали на боковых полках.

– А не пора ли нам пообедать? Где там дежурные?

Заспанный Симаков, потягиваясь, спросил:

– А Поляков-то где?

Его нигде не было. Мы обшарили весь вагон, тамбур, прошли по всему поезду – он исчез. Стали вспоминать: может быть, была какая-то остановка, на которую никто не обратил внимания, и он отстал от поезда? Бросились к проводнику – и впрямь, два часа назад была пятиминутная остановка. Как Лёша умудрился проскользнуть мимо нас так, что никто и не заметил? Уму непостижимо!

Коля Юдин удручённо вздохнул:

– Ну ладно, хоть документы с деньгами на нём в «бюстгальтере» остались.

В это время мы подъехали к большой станции и получили телеграмму: «Отстал от поезда. Деньги и документы под подушкой, вещи сдайте на следующей станции».

Проводник задумчиво пробормотал:

– Придётся составлять опись.

Хорошо, что Полякова с нами не было, иначе ребята бы его просто придушили. Вместо того чтобы мирно играть в преферанс или читать книгу, всем пришлось собирать его вещи, которые он как будто специально разбросал по всем полкам, и составлять список: «Носки грязные шерстяные – 2 пары. Футболка заношенная – 1 шт.» и т. д. и т. п. Нашёлся и «бюстгальтер». Нужно было быть полным идиотом, чтобы весь поход его не снимать, а снять только в поезде и от поезда отстать. Немая сцена…

Ребята настолько были злы на Лёшку, что засунули в его рюкзак неизвестно откуда взявшуюся сломанную тормозную колодку, которую ставят путейцы под колёса вагона на остановках, – пусть тащит лишние килограммы! Это был традиционный розыгрыш. Обычно в конце похода, когда все собирали рюкзаки, кто-нибудь прятал в один из рюкзаков камень. В поезде хозяин рюкзака обнаруживал его и под хохот ребят выкладывал на столик в купе. Через некоторое время камень со стола исчезал; люди лихорадочно начинали искать камень в своих рюкзаках, поэтому «подарок» снова оказывался на столике, чтобы через некоторое время исчезнуть. Потом всё это надоедало, народ про камень забывал. Тот, кому он в конце концов доставался, обнаруживал его уже дома и обычно помалкивал.

Всю ночь наш поезд простоял на каком-то перегоне – то ли авария, то ли ещё что-то, нам неизвестно. Но когда мы наконец подъехали к Свердловску, ныне Екатеринбургу, и ребята потащили рюкзак на выход, навстречу нам, счастливо улыбаясь, на подножку вскочил сам Поляков собственной персоной – оказывается, его посадили на какой-то поезд, который ночью нас обогнал, пока мы стояли. Лёшка думал, все будут рады, что он догнал нас, но его встретили гробовым молчанием. А в купе! А в купе он получил всё, что ему причиталось. Припомнили и его походные штучки, и отставание от поезда – всё! А про колодку в рюкзаке забыли.

Через два дня после возвращения у меня дома раздался телефонный звонок – звонил Поляков. Замогильным голосом он сказал:

– Галя! Зачем вы положили мне в рюкзак тормозную колодку? А если бы её нашли, а в описи её нет?

Я рухнула в кресло и затряслась в немом смехе. Не понимаю только, почему для выяснения отношений он выбрал меня. Побоялся разговаривать с Колей Юдиным? Я даже представила, как Коля медленным менторским тоном стал бы ему объяснять, как нужно жить на этом свете.

Тем не менее он оставался в нашей компании и продолжал ходить в сложные походы. Мы привыкли и стали прощать ему его выходки; он постепенно взрослел, становился мудрее и, слава богу, никогда не лез в руководители походов или в инструкторы – иначе неизвестно, сколько бы душ он загубил. У него хватило ума оставаться на своём месте, «младшеньким», а у нас хватило ума снисходительно относиться к его глупостям.

Глава третья. Капитан байдарки Гена Тупиков

С моим мужем в одной байдарке мы никак не могли ужиться – стоило на реке показаться хоть какому-нибудь препятствию, как мы тут же начинали спорить, как его проходить. В результате всё получалось плохо. После нескольких совместных летних путешествий мы уже устали друг от друга, и вдруг наш друг Гена предложил мне составить с ним байдарочный экипаж. Было это в далёком одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Жили мы рядом, в соседних домах, ходили в походы в одной компании, и однажды он пришёл к нам с этим предложением. Девушка, которая до этого была с ним в одном экипаже, – Ирина Винокурова из спортивной команды по технике водного туризма, сокращённо ТВТ, города Фрязино, – по каким-то причинам тоже поменяла Гену на кого-то другого; кстати, именно она и привела меня впоследствии в туристский клуб города Фрязино и в команду по ТВТ, за что я ей благодарна и по сей день. Мой муж, по-моему, только рад был избавиться от меня – никак мы с ним не могли в байдарке договориться. И не только в байдарке. Не знаю, что уж Гена во мне разглядел, но экипаж у нас получился, я была очень довольна этим. Генка всегда был отличным водником, это была его стихия. Он был быстр, ловок, к этому времени уже овладел слаломной техникой, что тогда было внове для байдарочников.

Это совсем другой метод управления байдаркой, чем тот, которым пользовались раньше. Было очень много споров в то время среди известных водников: кто-то твёрдо стоял на своём – табанить, то есть грести назад, чтобы уменьшить скорость байдарки относительно течения реки, и таким образом обходить препятствия; более прогрессивная часть водников стремилась овладеть слаломной техникой, которую использовали спортсмены-каякеры. Баталии были страшные. Все байдарочники разделились на две категории – старой формации и новой; кроме этого была ещё одна большая группа водников, которая покоряла реки на плотах. Прохождение порогов на плотах было совершенно иным, чем на байдарках, надувных судах, а впоследствии и на катамаранах; они не конкурировали в технике с байдарочниками и поэтому в баталиях не участвовали. Потом, в семидесятых годах, в нашей стране появились соревнования по ТВТ для байдарочников, аналогичные соревнованиям на каяках. Они были сначала любительскими в Москве и Ленинграде, но потом охватили всю страну, начали проводиться даже всесоюзные соревнования. А потом, в конце восьмидесятых, когда в стране произошли огромные изменения, народ стал выезжать на соревнования в Америку, в Африку и в другие страны.

Но это было много позже. Пока же, в семидесятые годы, ребята сами мастерили самодельные байдарки, которые были намного легче и более манёвренные, чем промышленные. Одними из известных тогда разработчиков и изготовителей самодельных байдарок в Москве были Костя Подъяпольский и Паша Добрынин, было честью добыть у них чертежи самоделок. Первые байдарки были просто каркасными; в нос и корму для непотопляемости закладывали надувные ёмкости, чаще всего надувные мячи, которые можно было купить в магазине «Детский мир» на Кузнецком мосту. Потом ребята придумали байдарки с надувными бортами. Всеми правдами и неправдами где-то покупали материалы для изготовления самоделок, сами шили гидрокостюмы, спасательные жилеты. Каски использовали или строительные, или хоккейные. Вёсла делали из списанных слаломных вёсел, которые добывали у спортсменов-каякеров. Было счастьем ещё просто эти списанные вёсла достать, а потом уже колдовать над ними, приводя их в нормальный вид. Нет, русский народ никогда не погибнет!

Вот Гена Тупиков тоже был водником новой формации, тем более что у него перед этим в экипаже была Ирина, которая уже занималась слаломной техникой в команде города Фрязино. Муж её, Серёжа Винокуров, был одним из лидеров команды и был в первых рядах на соревнованиях по ТВТ по Московской области.

Первый наш совместный поход в одном экипаже с Геной осенью семьдесят шестого года был на знаменитую в кругах туристов-водников реку Риони на Кавказе. Кавказские реки имеют особый статус, долгое время их не могли даже классифицировать по категориям. Реки сложные, но короткие; давать им пятую категорию сложности – не проходят по длине маршрута, давать третью – несправедливо, так как для прохождения таких рек нужны хорошая подготовка и большой опыт. В справках о совершении маршрута стали писать: «III (усл.)», но когда видели в записях слово «Кавказ», всё вставало на свои места.

Река Риони всегда славилась не только своими порогами, но и своим гостеприимством. Только весной на майские праздники и осенью на ноябрьские туда приезжали группы туристов. Для местных жителей это было развлечение и получение некоторого дохода. Думаю, не было ни одной группы, которая не покупала у них вина. А просто купить вино и уйти не получалось – покупка вина всегда сопровождалась дегустацией, пока покупатель не валился с ног. Хуже было, если жители сами приходили в лагерь с вином и начинали угощать всю группу: отказаться было невозможно, и распитие продолжалось до самого утра.

В этом же году летом, когда мы на поезде ехали в Сибирь на реку Убу в зачётный поход ШРВП, в нашем вагоне оказалась ещё одна группа москвичей, которая тоже собиралась на какую-то речку. За три дня нашей совместной поездки мы подружились. Как же было приятно вдруг встретить в нашем же вагоне, в котором мы теперь ехали на реку Риони, некоторых ребят из той летней команды! Надо же, такое совпадение! Мы сразу договорились сплавляться параллельно, если получится, страхуя друг друга. Вместе нашли машину, чтобы заехать в верховья реки, вместе встали на ночёвку на одной поляне.

И, естественно, послали гонцов за вином. Особо выпивать не хотелось, так как назавтра предстояло собирать байдарки и начинать сплав, но всё-таки мы отведали достаточное количество грузинского вина. В этот вечер к нам на поляну никто из местных не приходил, и мы пока жили в неведении, что бывает, когда они приходят. Наутро собрали байдарки. У нас с Геной была самоделка, тогда каркасная, которую он уже успел в том же году сделать и опробовать летом. Он сам надувал мячи и заталкивал их в нос и корму для увеличения плавучести.

Когда же маршрут закончился и мы стали разбирать байдарку, Гена поручил мне вытащить мячи и выпустить из них воздух. Только я начала это делать, как в нос мне ударил такой перегар, что я чуть не задохнулась. Оказывается, когда Генка надувал ртом мячи наутро после первой вечерней пробы грузинского вина, воздух с перегаром наполнил их и так пропутешествовал весь поход в мячах. Хохотали долго.

Грузинское гостеприимство ощутили на второй вечер похода. Мы ушли от дружественной группы вперёд и встали на очередной поляне в одиночестве, тут-то к нам и заявились местные жители. Их было трое, и каждый принёс по кувшину с вином и какой-то закуской. Пили сами и поили нас, отказаться не удавалось. Когда вина не хватило, кто-то из них сбегал домой и принёс новую порцию. Потом они развеселились и стали петь и плясать около костра. Мы уже так устали, что тихо заползли в палатки и долго не могли уснуть, слушая их песни и разговоры. Ушли наши мучители под утро, а мы провалились в сон. Встали все злые и невыспавшиеся, с головной болью. Сразу решили – больше около посёлков на ночёвку не вставать.

Наконец еле-еле собрались. Пока стояли на берегу, готовые отплывать, из-за поворота показались наши знакомые по поезду ребята. Кроме меня их никто не видел, так как все смотрели на реку вниз по течению, а я стояла напротив ребят и смотрела как раз в противоположную сторону. Увидев дружественную группу, я воскликнула:

– А вот и они!

Нужно было видеть, с какой быстротой народ попрыгал в байдарки. Решили, что я увидела вчерашних местных гостей.

Проплываем в этот же день мимо какого-то селения, на берегу стоит харчевня. Выбегает повар в колпаке и приветливо машет – мол, причаливайте на обед. Наверное, он был несказанно удивлён, с каким остервенением мы замахали веслами, чтобы как можно скорее убраться подальше.

Всё в этом походе было замечательно: и погода, и пороги, и мой капитан, с которым плыть на байдарке было одно удовольствие. Мы ловко проходили препятствия, никакой ругани в экипаже не было.

В один из вечеров случилось интересное происшествие. Мы очень близко подошли к началу очередного каньона, названия которого уже не помню. Скальные стены его были просто золотого цвета, как в известном тогда фильме «Золото Маккены». Уже вечерело, мы никак не могли найти место для стоянки, а тут впереди уже начинался сам каньон. Нам пришлось приставать к берегу на какую-то крохотную полянку, которая со всех сторон была окружена скалами. Поставили лагерь, сделали костёр и сели ужинать. Было уже совершенно темно, только звёздное небо и луна. Вдруг со стороны скал мы увидели приближающийся к нам свет. В полной темноте на нас двигалась фигура в надвинутом на лицо капюшоне и длинном плаще, похожая на средневекового монаха; лица не было видно. Откуда здесь мог взяться человек, было непонятно. Свет медленно приближался к нам, а мы просто оцепенели.

Не хватало только косы в руках у этой чёрной фигуры. Медленно человек прошёл прямо между нами, чуть не задевая костёр, переступил через него и так же молча скрылся в темноте скал, где никаких троп и дорог не было. Мы застыли, разговоры все прекратились. Вдруг с другого конца поляны снова появилась та же фигура и снова молча с фонарём прошествовала мимо нас обратно в темноту. Нас обуял если не ужас, то по крайней мере страх, это точно. Долго ещё мы сидели у костра, прислушиваясь и вглядываясь в темноту, но человек больше не появился. В конце концов улеглись спать.

Утром всё показалось обыденным. День был ясным, каньон впереди переливался золотым цветом, мы весело собирались, но вдруг в кустах что-то опять затрещало и на поляне появился вчерашний гость. При дневном свете он оказался весьма колоритным стариком, фонаря у него уже не было, но он всё так же был в плаще с капюшоном. На этот раз он подошёл к нам и стал спрашивать на русском языке, не встречалась ли нам его корова – она удрала в горы, а он её всю ночь искал. Всё оказалось простым и смешным. Почему он в ночи ничего у нас не спросил, было неясно. Тем не менее в душе мы успокоились и развеселились, а то уж бог знает что подумали.

Обратно возвращались с дружественной группой также в одном вагоне. На вокзале в Москве помахали друг другу рукой и разошлись по своим домам, телефонами не обменялись. И так бы, может, никогда и не увиделись, если бы Гене позднее не пришла в голову мысль сделать на следующий год весной первопроход по реке Аксаут в Кабардино-Балкарии.

Первопроход – достаточно серьёзное дело. Описания реки нет, никто из туристов там не был, никто ничего рассказать не мог. Есть ли там пороги и другие препятствия и какие они по сложности, можно было догадываться только по рельефу местности, нанесённому на географические карты, по справочным данным о расходе воды и уклону реки. Но Генке очень хотелось пройти по этой реке и самому составлять лоцию и схемы порогов. Небольшая группа у нас к весне собралась, и он поехал в городской турклуб, чтобы посмотреть карты, переснять их и всяческие справочные данные. Вернулся воодушевлённый: оказывается, там он встретил командира прошлогодней дружественной группы, с которой мы были на Риони, Сашу Громова, тот тоже собирался сходить весной куда-нибудь на Кавказ. А так как к этому моменту в его группе было только пять человек и этого было мало, они сговорились с Геной объединиться в одну и пойти на Аксаут. Гена шёл командиром. Я очень обрадовалась. Ребята были хорошие, мне они понравились ещё на Риони, было бы неплохо снова оказаться вместе.

Недавно из интереса полезла в интернет и нашла там отчёт, уже современный, о прохождении реки какой-то группой. Было приятно увидеть названия порогов, которые мы придумывали ещё тогда, в давние времена; все они сохранились. А ведь с каждым названием были свои приключения. Хотя теперь уже многое позабылось, остались в памяти только сами картины событий, которые я сейчас даже не могу привязать к названиям.

Вот одно из таких воспоминаний. Препятствие начиналось узким проходом слева по горке камней, вода с которой стремительно мчалась и упиралась в скалу, наполовину пересекавшую всю реку. Перед этой скалой нужно было резко уйти вправо, чтобы попасть уже собственно в порог. Тщательно всё разведали, прикинули линию движения, обговорили наши действия. На скалу, которая над водой возвышалась всего на полметра и издалека была не очень видна, поставили для страховки и как ориентир нашего Фиму.

Мы с Геной шли первыми, и несмотря на то что всё было понятно, на полной скорости припечатались левым бортом к скале – слишком мало было места для манёвра среди камней. Ну, естественно, поток начал давить на байдарку, а мы сражались как могли, навалившись на скалу и пытаясь выравнивать борта. Ничего не получалось, медленно и печально байдарку переворачивало струёй. Над нами возвышался Фима, но нам было не до него. И вдруг он, не торопясь, просто легко поставил ногу на борт нашей байдарки, надавил на него, байдарка выпрямилась. Мы медленно протиснулись вдоль скалы, пока не обогнули её, и пошли дальше, всё закончилось благополучно. Фима был героем. Решили, что все суда так и будут проходить с помощью Фиминой ноги. Когда же шёл его экипаж – Фима и Коленька Гуреев, кто-то его на этой скале заменил. Было потом желание назвать порог Фиминой Ногой, но почему-то отклонили и назвали как-то по-другому. А в моей памяти он так и называется Фиминой Ногой.

Порог Поцелуй Чаниты. Его так назвал Саша Громов после того, как его судно ЛАС (лодка авиационная спасательная надувная), на котором он шёл ещё с двумя своими ребятами, вылетел на полной скорости на огромный камень, возвышавшийся посередине реки. Они несколько мгновений постояли на нём, изображая монумент водника, потом после неимоверных усилий слезли и дошли до конца порога без приключений.

В то время всё снаряжение было самодельным. Где-то доставали специальные непромокаемые материалы, из них изготавливали бортовые мешки, куда складывали вещи и продукты, и шили гидрокостюмы. Сначала мы использовали так называемую серебрянку, а потом перешли и на другие материалы. «Серебрянка» – это ткань, которая не пропускает воду и покрыта с одной стороны специальной серебряной краской. В один из дней на Аксауте с нами случилась смешная история. В долине реки туристов-водников до нашего похода ещё никто не видел, а поскольку нам приходилось просматривать практически все участки реки, рисовать схемы порогов, наносить препятствия на карту, мы часто бродили вдоль берега в том, в чём и сплавлялись, то есть в наших гидрокостюмах серебряного цвета. Я думаю, издалека мы были похожи на космонавтов, тем более что у некоторых каски были белого цвета.

В этот момент на берегу нам встретился всадник. Он сидел на прекрасном коне с расшитой сбруей и красивым седлом, был в папахе и бурке. Не помню уж, имелся ли у него кинжал на поясе, но вид был геройский. Поскольку нам ещё таких персонажей не встречалось, мы уставились на него с неподдельным интересом, разглядывая его наряд. А он, увидев нас, онемел и разинул рот. Так мы и простояли несколько минут, глядя друг на друга. Мы для него были какими-то пришельцами из космоса, а он для нас – кем-то из древней истории гор. Потом очнулись, помахали друг другу руками и разошлись в разные стороны.

Как всегда, были приключения на реке. Были и оверкили, то есть перевороты судна в воде. Больше всех досталось смешанному экипажу – Серёже Сухову с Аллой Шишковой, сестрой моего мужа, – они умудрились за один день перевернуться три раза. После этого Алла забастовала: до конца дня шла по берегу, а Серёжа проходил пороги один. На следующий день она поуспокоилась да и сложных препятствий стало меньше, и они снова сидели в байдарке вдвоём до конца маршрута. Только мы с Геной шли уверенно впереди, без каких-либо тяжёлых последствий. Экипаж слаженный, всё получалось, появилась даже какая-то лихость, азарт от прохождения, чувство восторга. В последний день сплава, когда мы приближались к конечному пункту, долина реки расширилась, препятствия практически исчезли. В какой-то момент мы остановились на отдых не на берегу, а на каком-то галечном островке посреди реки, вышли размяться. Гена подошёл ко мне, покровительственно похлопал по плечу и сказал:

– А мы с тобой всё прошли без оверкилей.

– Погоди, мы ещё не доплыли.

– Да что тут может быть!

Перед самым посёлком реку перегораживал подвесной деревянный мост, который в середине реки провис, почти касаясь поверхности воды; слева и справа были два прохода. Река неслась мощным быстрым потоком. Я ещё далеко от моста крикнула Генке:

– Где проходим?

– Да погоди ты!

Мы приближались. Я снова крикнула:

– Где проходим?

– Да погоди ты!

В этот момент мост настолько уже приблизился к нам, вернее мы к нему, что обсуждать было некогда. Мы летели прямо на провисшую часть. Чтобы проскочить под мостом, пришлось резко наклониться вбок. Наклонились мы оба в одну сторону. Я только почувствовала, как моё плечо зацепило снизу настил, проехала вдоль него, а затем байдарка перевернулась, и мы оказались в воде. Сразу за мостом было то самое место, куда мы должны были причалить и закончить маршрут. Мы и закончили. Мокрые насквозь, вытащили на берег байдарку, отлили из неё воду и стали распаковывать вещи, чтобы переодеться. Погода, нужно сказать, в этот день была пасмурная. И как раз в это время начал капать дождь. Ребята все постепенно причаливали и смотрели, что там с нами произошло. Я же была зла до чёртиков:

– Без оверкилей прошли, без оверкилей! Вот тебе – без оверкилей. Скажи сразу, сглазил!

Генка оправдывался как мог:

– Мне нужно было в другую сторону отклониться, я не сообразил.

Народ веселился. Вскоре подошёл хозяин ближнего дома и пригласил нас переночевать у него, выделил комнату, где мы смогли спрятаться от дождя и просушить вещи. Вот так и закончился этот первопроход для нас с Геной «без оверкилей».

Глава четвёртая. Наш славный врач Лёша Алексеенко

Как я уже рассказывала, попала я в команду по ТВТ города Фрязино благодаря Ирине Винокуровой, которая была до меня первым номером у Гены Тупикова. Первый номер в байдарке – сидящий впереди человек, сзади него сидит капитан. Команда города Фрязино была в числе лидеров Подмосковья. Здесь собрались талантливые ребята и уже применяли на трассах слаломную технику. На соревнованиях городов Московской области они часто занимали первые места и постоянно конкурировали с командой из города Орехово-Зуево. Во Фрязино я и познакомилась с Лёшкой Алексеенко, мы с ним пришли туда одновременно весной семьдесят седьмого года.

Мне нравилось ездить на тренировки и учиться. Помню, первый раз меня позвали туда в середине марта, когда снег только-только начинал таять, но уже приветливо светило солнышко. Тренировка была под каким-то мостом, где речка сильной струёй сливалась с бетонной плиты и бурлила. Я тогда уже хорошо знала теорию разложения сил, действующих на байдарку в воде, и знала, как эти силы позволяют ей двигаться и не переворачиваться. Но для меня всё равно оставалось загадкой, почему от струи нужно отклоняться и подставлять днище, а не наоборот. Ведь по логике струя, бившая в днище, должна была бы перевернуть байдарку, а получалось, что она как раз удерживает её и не даёт опрокинуться. И чем сильнее отклоняешься от потока воды, тем устойчивее становится байдарка. Стоит только попробовать выровнять её или хоть чуть-чуть наклониться в сторону идущего на тебя потока воды, как тут же оказываешься в воде и только отплёвываешься и ругаешь себя за глупость. В общем, это было смешно, интересно и азартно. Тренировки, соревнования – всё это занимало весной все выходные.

Лёшка Алексеенко был тогда студентом медицинского института. Смешной, лопоухий, с круглыми очками. Он мало ещё что умел, опыта походов и соревнований у него не было.

В одни из апрельских выходных должно было состояться ралли по реке Малой Истре в Подмосковье. Снег к этому времени не совсем сошёл. Кто мог додуматься организовать ралли на этой речке, было непонятно. И в хорошее-то время её было пройти непросто – через каждые двадцать-тридцать метров реку перегораживали поваленные деревья, приходилось байдарки всё время перетаскивать по берегу, а этой ранней весной по берегам ещё лежал снег, было очень холодно.

Народ обычно ралли не любил. Бестолковое это дело: техники особой показать нельзя, только скорость. Поэтому на ралли из команды выбирались, как правило, более слабые экипажи, главное – участие, получить зачёт. «Зубры» считали, что их дело – это сами соревнования, прохождение ворот сложной слаломной трассы, где можно было вывести команду на первое место и победить в личном зачёте.

Но в этот раз всё складывалось иначе. Погода была нерадостной, и все потихоньку стали под разными предлогами отказываться. А если не участвовать в ралли, команду могут не допустить до основных соревнований. «Зубрам» пришлось взять удар на себя. Я ничего этого не знала. Когда же в пятницу вечером добралась до клуба команды во Фрязине, то была встречена весёлыми возгласами: «А вот и второй экипаж».

Для ралли нужны были два мужских и два смешанных экипажа. Один смешанный к этому времени был – Зина и Саша, одни из лидеров команды. Другого же не было, а тут пригодилась и я. Мне в капитаны дали Володю Попова, одного из наших «зубров». Пришлось ломать его мужской экипаж, потому что по этой реке я бы больше ни с кем не пошла. Остальных мужчин хватало. После всех перестановок и обсуждений мы, восемь человек, в пятницу вечером в турклубе ждали машину, которая нас должна была отвезти к старту соревнований. А машина не пришла. Не знаю, что не сработало, но команда осталась без транспорта. В результате мы, восемь человек, сидели в клубе с грузом – четыре собранных байдарки, которые разбирать и складывать в чехлы никто не собирался, так как они были специально подготовлены для ралли; восемь рюкзаков; ящик с продуктами и спиртное для аварийных случаев. Сидели и не знали, что делать дальше. До поздней ночи судили-рядили и решили остаться ночевать здесь же, а на первой электричке ехать из Фрязина до Москвы, дальше от Ярославского вокзала дотащить всё снаряжение до станции «Каланчёвская» Рижского направления, благо это недалеко, прямо за Ленинградским вокзалом, и сесть в проходящую электричку до Истры – там нас подобрала бы дружественная команда из Орехова-Зуева на своём транспорте. Предварительно мы, конечно, созвонились с их клубом и договорились обо всём.

Теоретически всё это было прекрасно задумано. Утром во Фрязине с погрузкой проблем не было – это была конечная станция, первая электричка шла практически пустой. Байдарки заносили виртуозно, как-то боком, я даже не поняла как, и ставили прямо на спинки сидений. Без проблем и до «Каланчёвской» мы мелкими перебежками добрались. А вот посадка в проходящую электричку до Истры, да ещё заполненную пассажирами, которая стоит на станции «Каланчёвская» всего две минуты, – вот это проблема! Но русский человек всё может! Нам хватило этих двух минут, чтобы занести байдарки и вещи. Вёсла засовывали через открытые окна. Сидящий в вагоне народ, увидев наш боевой настрой, тихо ретировался в другой конец, чтобы не мешать. Поехали!

Истра – конечная станция, быстро эвакуироваться не нужно было. А там уже нас ждал автобус из Орехова-Зуева. Каково же было наше изумление, когда на станции мы увидели мирно сидящего на лавочке Лёшку Алексеенко, который что-то писал в тетради! Я спросила:

– Ты тут откуда?

– Ну у нас же ралли, а во Фрязино я вчера не успел приехать. Жду здесь какую-нибудь команду, чтобы подвезли.

– А что ты пишешь?

– Смотри, тут такой интересный случай!

Он стал мне показывать какие-то рентгеновские снимки:

– У ребенка больные почки, такой интересный случай, смотри!

Я поразилась тогда его целеустремлённости – сидеть где-то на лавочке и что-то исследовать в свой выходной перед ралли! Просто зауважала его.

Ралли должно было длиться два дня. Места в байдарке для него не было, и мы поручили ему доставить наши вещи на место ночёвки и стеречь их. Около старта стояли специальные автобусы, которые перевозили вещи к промежуточному финишу, куда мы и отправили Алексея.

Первым отчалил пробный экипаж с начальством. Мы его так за этот день больше и не увидели. Наша команда по жеребьёвке была почти в конце старта.

Чтобы не терять скорости, плыть собирались налегке, только в гидрокостюмах и спасжилетах. Питания не взяли, так как были уверены, что к обеду будем на месте. Двинулись с огромной скоростью – всё-таки «зубры». День был необыкновенно холодным. Мало того, что на берегах во многих местах ещё лежал снег, так и сверху на нас начала сыпаться снежная крупа. В общем, счастливого пути! Сильные ребята, сильные экипажи, мы шли по реке весело и быстро, по крайней мере по тем отрезкам реки, где можно было разогнаться. Потом начались препятствия в виде поваленных деревьев. О боже! Чего мы только не насмотрелись! Замерзающие девочки и ребята, безнадёжно пытающиеся разжечь костёр на берегу скрюченными пальцами; байдарки, покрытые льдом, которые обессилевшие экипажи тащили волоком по снегу через поломанные деревья и кусты. Мы же мчались вперёд, слаженность команды давала о себе знать. Шли группой, не отставая друг от друга. Группой перетаскивали байдарки по берегу в обнос преграждавших путь деревьев. Но и у нас силы были не беспредельными. Время шло к обеду, а мы не очень-то много и прошли по километражу. Тут откуда ни возьмись у Саши Пчёлкина обнаружился полиэтиленовый мешочек со сказочной смесью грецких орехов и изюма, это был ударный допинг. Силы, как по волшебству, тут же прибавились, даже какое-то тепло разлилось по телу, хотя о тепле можно было только мечтать. Хорошо, что под гидрокостюмами были надеты тёплые свитера, но всё равно это не очень спасало – день был холодным. Спасли нас мешочек Саши Пчёлкина и тот темп, который мы задали, не давая себе расслабиться и начать замерзать.

Однако, несмотря на весь наш опыт и энтузиазм, силы в борьбе с рекой были не равны. Завалов было столько, что к четырём часам вечера – а уже действительно надвигался вечер, так как в это время года темнеет рано, – мы поняли, что к промежуточному финишу до темноты не успеваем. А ведь мы обогнали большое количество команд, которые вообще ни до какого лагеря доплыть бы не сумели. Впереди же, по нашим подсчётам, было ещё много экипажей.

Наконец, когда сил уже почти не оставалось, а темнота начала сгущаться, увидели на берегу группу людей, человек двадцать, которые что-то обсуждали. Мы причалили и узнали, что они собираются бросить байдарки на берегу и выходить на дорогу ловить машину. Здесь было единственное место по карте на всём протяжении пройденного пути, где шоссе подходило близко к реке. Так мы все и сделали. Наступала ночь, нужно было выживать.

Шатаясь от усталости и обнявшись, мы с Зиной шли по шоссе, когда вдруг навстречу нам попался один из организаторов соревнований. Зина была хорошо с ним знакома. Как же он был счастлив, увидев нас! Зина только открыла рот, чтобы высказать всё, что она думает об этом ралли и о нём самом, как мужчина опередил её:

– Сейчас будет автобус; ждите здесь, вас отвезут в лагерь.

– За нами ещё очень много народу, который сюда не доплыл.

– Будем всех собирать.

– А что с показательным экипажем?

– Он в пятистах метрах отсюда, тоже не дошёл до финиша.

Скоро нас погрузили в автобус и довезли до места ночёвки. Усталость была нечеловеческой, и я с грустью думала о том, что нужно ещё ставить палатку и распаковывать вещи. Каково же было моё изумление, когда нас встретил, широко улыбаясь, Лёша Алексеенко и сказал, что всё готово, палатки поставлены, вещи разложены, вода в котлах закипает. Ну и ну! Этот худенький смешной мальчишечка умудрился перетаскать все наши рюкзаки, продукты, котлы из грузовика, натянуть палатки, разложить вещи и спальники, нарубить дрова, разжечь костёр и вскипятить воду. Я посчитала это геройством, а он смущённо оправдывался:

– Может, я из вещей что-то перепутал, не ругайте. А ужин я ещё не успел сварить.

Мы с Зиной начали готовить еду. В какой-то момент я присела у костра и заснула от усталости. Когда я открыла глаза, ужин был уже готов, а Зина раскладывала его по мискам. От стыда я чуть не расплакалась, но она, если что и заметила, виду не подала.

Через десять лет на реке Чилик на Тянь-Шане во время полдневного отдыха, когда мы с Зиной решили прогуляться по близлежащему ущелью, я вдруг вспомнила эти соревнования и мой позор:

– Ты не представляешь, как мне было стыдно, когда я проснулась, ведь ты тоже тогда смертельно устала.

– Да я ничего не заметила, мне казалось, ты всё время что-то делала.

Я поняла, что мой сон длился, наверное, мгновение. А я так мучилась от угрызений совести!

Продолжу рассказ о Лёшке Алексеенко. Его поступок запал мне в душу. Ведь он мог просто сложить горой все вещи, поставить свою палатку и ждать нас – он же не знал, что происходит на реке.

Наутро я проснулась очень рано, когда ещё все спали, вылезла из палатки и увидела, как мимо нашего лагеря проезжает грузовик, полный людей, которых до сих пор вывозили с реки. Закутанные в какое-то тряпьё, с серыми от бессонной ночи и усталости лицами, они молча с завистью проводили глазами наш оборудованный лагерь. Выглядели все как пленные немцы после разгрома под Сталинградом, которых мы видели в фильмах. Позже я узнала, что, отчаявшись доплыть до финиша, люди бросали байдарки, зарывались в стога сена, уходили в близлежащие деревни и просились у жителей переночевать; другие всю ночь жгли костры и грелись около них, пока ребят не находила спасательная группа. Слава богу, обошлось без жертв. На второй день ралли, конечно, отменили. Чтó за такие соревнования получили потом организаторы, можно только догадываться!

А вот опять – судьба! В том же году летом мы отправлялись в очередной зачётный поход ШРВП на две недели – в Сибирь на речку Мрас-Су, в Горную Шорию, а потом инструкторы и приближённые к ним уже на три недели собирались на реку Кантегир пятой категории сложности в Саянах. Для второго похода пришлось целый год копить отгулы на лишнюю неделю, ведь на отпуск тогда полагалось только двадцать четыре дня.

За два дня до отъезда звонит мне Алла, сестра моего мужа, – а она была в этом году слушателем в том же отделении нашей школы, где я была стажёром, – и рыдает. Оказывается, её напарник по байдарке не может поехать в поход – ему отказали в отпуске. Найти ему замену за два дня до отъезда практически невозможно. Я позвонила Гене Тупикову, который был инструктором и моим капитаном в байдарке. Он расстроился:

– Нужно кого-то искать.

Выручил мой напарник по ралли Володя Попов:

– А давай предложим Лёшке Алексеенко.

Тот согласился без колебаний, тем более что он был студентом, у него каникулы, отпуск брать не нужно. Ребята в команде его снарядили полностью – и байдарку дали, и снаряжение. Алла была счастлива. А мы, конечно, пошли на нарушение, ведь записывать Лёшку в маршрутную книжку официально было некогда; утешало только то, что по технической подготовке он вполне соответствовал категории похода. Так он и поехал зайцем, без оформленных документов.

Но, как всегда и бывает, именно в Горной Шории мы напоролись на проверку. Маршрут проходил мимо зоны с заключёнными, а нам пришлось ночевать недалеко от этого места. К утру заявились проверяющие, стали смотреть маршрутные книжки, пересчитывать людей. Но школа у нас была большая, человек сорок, все перемещались, путались под ногами, и проверяющие махнули рукой. Кроме Алексеенко было ещё несколько «нелегалов», но обошлось.

Поход прошёл на ура, Лёшка не подвёл. Он сразу влился в наш коллектив, был балагуром, играл на гитаре, но кроме всего был исполнителен и хорошо управлял байдаркой – всё-таки сказалась слаломная подготовка команды Фрязина. И вообще, он был на своём месте. Хотя от Коли Юдина, начальника нашей школы, мне порядком сначала досталось. Пилил он меня долго, но потом обмяк. Особенно во время проверки, когда Лёшка, быстро сообразив, в чём дело, просто куда-то исчез и не мозолил глаза, пока проверяющие не отбыли, поев нашего супчика и закусив водочкой.

Наконец мы после окончания зачётного похода на вокзале провожаем наших школьников в Москву, а сами собираемся уже в поход пятой категории сложности, на реку Кантегир. Алексеенко стоит около меня с какими-то благодарственными словами, а тут подходит Коля Юдин, расстроенный донельзя. Оказывается, к нему в группу должны были из Москвы приехать ещё люди; мы идём на Кантегир двумя группами, у меня свой руководитель, и наша группа вся тут, а к Коле кто-то недоехал, у него не хватало людей. Наша группа шла на Кантегир на байдарках, а у Коли были ЛАСы (лодки авиационные спасательные) и один ПСН (плот спасательный надувной), на него очень похож современный рафт. Нужно было видеть лицо Лёши Алексеенко, когда он услышал наш разговор. Он стоял с такой надеждой во взоре, трогательный до невозможности, что мы оба сразу повернулись к нему:

– Ты можешь?

– Что за вопрос, – и он сразу помчался сдавать билет в Москву.

Мы с Колей переглянулись: это Кантегир, пятая категория. Но на ПСНе, куда Лёшку определили, его легко можно было бы заменить кем-нибудь более опытным на сложных порогах. В нашей байдарочной группе такая замена в экипаже была бы опасной.

– Ну, пойдёт по берегу, где будет сложно.

Как потом оказалось, Лёшка достойно прошёл все пороги по воде, всё-таки фрязинская техника это вам не фунт изюма. Вот так «из грязи в князи» – сразу третья и пятая категории в копилку.

Обе наши группы, ехавшие на Кантегир, пешую часть собирались пройти вместе. После первой ночёвки сложили свои рюкзаки и двинулись в путь. Как сейчас помню, выходной вес моего рюкзака был тридцать три килограмма. Капитан Гена Тупиков в это время был влюблён в девушку Наташу из нашей группы, она была почти без опыта, и он решил помочь ей разгрузить рюкзак – стал понемногу отбирать у неё кое-какие продукты и укладывать к себе. Я побоялась, что он, не заметив перегруза, просто надорвётся, и тоже стала к себе в рюкзак откладывать побольше продуктов из нашей собственной раскладки, чтобы уравновесить груз. Это было, конечно, неправильно: у неё был свой капитан байдарки, он и должен был заботиться об этом, но я на Гену не обижалась, любовь – великая вещь, а я рюкзак такого веса нести могла. Один только раз Коля Юдин поднял его как-то на переходе, глаза его округлились, и он тихо сказал: «Ты с ума сошла!» Однако, как показало будущее, любовь Гены и Наташи перешла в крепкую семейную жизнь. Они живут в соседнем от меня доме, вот уже более сорока лет вместе. Только наш с Геной экипаж, конечно, после этого похода распался.

Лёшка Алексеенко впервые нёс большой груз и почти сломался на первом же километре. Он не умел ходить с тяжёлым рюкзаком, присаживался каждые пять минут для отдыха, не понимая, что часто садиться, вставать и снова поднимать тяжёлый рюкзак нельзя – это только съедает его силы. Не знал он, что самое трудное – поднимать рюкзак на плечи, теряется много сил. Лучше дольше идти, а потом дольше отдыхать. А как поднимают тяжеленный рюкзак? Сначала его ставят на пень или прислоняют к дереву или камню, затем присаживаются, продевают руки в лямки и, перевалив рюкзак на спину, встают на четвереньки, а потом уже поднимаются. Целая наука. Просто вскинуть его на плечи одному невозможно. Именно поэтому я всегда старалась идти долго, сколько могла. Надо сказать, в этом походе у каждого из нашей группы был большой выходной вес рюкзака. Самодельная байдарка была только у нас с Геной, остальные собирались сплавляться на промышленных, которые примерно в два раза тяжелее.

Лёшку никто ходить по тайге с тяжёлым рюкзаком не учил. Когда я увидела его сидящим под кустом совсем без сил, подсела к нему. Он прошептал: «Больше не могу». Пришлось буквально пинками поднимать его: «Иди за мной», и как только он собирался присесть, я заставляла его идти дальше. В конце концов он втянулся, нашёл свой темп и доблестно закончил этот день. Дальше было легче. После окончания пешей части, уже на берегу реки, он подошёл и сказал: «Я буду звать тебя моей матерью, ты меня спасла». Мы много лет потом ходили вместе в походы, и я ни разу не пожалела, что взяла тогда молодого неопытного парнишку с нами, – получается, выпустила его в «дальнее плавание».

Несмотря на его «интеллигентную» сущность, Лёшка как-то очень быстро в походах приобретал весьма «бомжеватый» вид. Не могу сказать, что все мы при этом выглядели рафинированными леди и джентльменами, но не такими оборванцами, каким становился Алексеенко, как только группа отъезжала от Москвы. Из-за этого с ним всегда происходили смешные истории. Через год после Кантегира мы собрались на реку Каа-Хем, один из истоков великого Енисея. Попасть на Каа-Хем в те годы было сложно – местные власти не любили заезжих туристов и требовали у групп разрешения от пожарных властей на посещение территории Тувы. А власти эти, конечно, давали разрешение очень неохотно; как правило, район Каа-Хема закрывали на въезд по пожарной безопасности. Наш руководитель ещё зимой посылал запрос, но пришёл отказ. Тогда стали добиваться разрешения по знакомству и нашли выход на начальника пожарной службы района, с рекомендательным письмом к нему можно было чего-нибудь добиться. Но злой рок преследовал нас.

Перед нашим походом на Каа-Хем, как всегда, проходил зачётный поход ШРВП в Сибири, на реке Сисим в Красноярском крае. Окончание маршрута было в каком-то посёлке, из которого выехать можно было только на катере. А тот опоздал на сутки, и когда мы наконец добрались до Кызыла и сунулись в пожарную службу, оказалось, что буквально за два часа до нашего появления начальник отбыл в отпуск и мы остались с носом. Мало того! Не только Каа-Хем, но и весь район закрыли по пожарной безопасности, даже из Кызыла не разрешалось куда-либо выезжать. Въехать-то мы въехали, а вот назад – нельзя. Разными подпольными путями мы договорились с каким-то водителем грузовика, он обещал доставить нас прямо до верховьев Каа-Хема тайком, но не тут-то было! Не доехав километров двадцать до нужной точки, мы попали прямо в руки местной пожарной охраны. Суровые люди высадили нас из грузовика и отправили обратно в Кызыл на рейсовом автобусе.

Вот мы и снова на автовокзале в Кызыле. Пять дней нам никак не удавалось выехать из города, нас не брал ни один транспорт. Мы уже стали шутить: «Придётся здесь устраиваться на работу и жить». Отпускные дни таяли, времени на прохождение Каа-Хема уже не хватало, и мы лихорадочно думали, куда бы податься, чтобы оставшееся время хоть как-то провести на реке. Вдруг обнаружили, что рейсовый автобус может нас взять с собой в Ак-Довурак, есть такой небольшой городок на Золотом кольце Сибири. Оттуда мы можем добраться до реки Оны, которая короче Каа-Хема, и у нас ещё хватало на неё дней. Это уже была не Тува, а Хакасия, тувинские противопожарные правила там не действовали. Половина нашей группы уже была на Оне, в том числе и я, все её хорошо помнили, можно было сплавиться по ней, не имея лоции, не очень рискуя. Это была хорошая, твёрдая четвёрка с прекрасными сложными каскадами порогов и мощными шиверами. Для непросвещённых: шивера – это относительно мелководный участок реки с беспорядочно расположенными в русле большими камнями и быстрым течением, в отличие от порога, который обычно характеризуется большим перепадом уровня воды, сильным течением и ярко выраженными сливами. Река Она «четвёркой» считалась только потому, что была короткой; будь она подлиннее, стала бы рекой пятой категории сложности.

Водитель рейсового автобуса сжалился над нами и, когда мы приехали в Ак-Довурак, увёз нас ещё километра на два от посёлка по шоссе в сторону, куда нам нужно было потом ехать. Мы очутились в тайге около какой-то небольшой речушки, вдоль которой проходила дорога к тому самому сто четвёртому километру трассы Ак-Довурак – Абаза, где и начиналась пешая заброска на реку Ону. Всё уже вроде бы складывалось удачно, но водители машин, которых мы останавливали с просьбой отвезти нас на место, наотрез отказывались нас брать – оказывается, в эти дни на дорогах был организован какой-то проверочный рейд, водителей, которые брали с собой левые грузы и людей, сурово наказывали. Наконец нам удалось загрузить в один грузовик всё снаряжение и двух человек из группы и благополучно их проводить. Оставшиеся решили ловить машины и уезжать по двое, чтобы было легче договориться с водителями. Мы выставили на дорогу Лёшку Алексеенко, а сами спрятались в кустах, решив, что его молодой и невинный вид вызовет у водителей жалость. Но, на наше удивление, все машины проносились мимо. Время шло, Алексеенко уныло стоял у дороги, а мы удивлялись, ведь обычно в Сибири любой водитель остановится и подвезёт. Наконец кто-то сказал: «Да уберите вы Алексеенко, он всех распугал». Действительно, за пять дней на автовокзале в Кызыле мы все немного обтрепались, но Лёшка был неотразим! Лихо заломленная вылинявшая кепочка, потасканная ковбойка, круглые смешные очки, но главное – лицо! Как он умудрялся, будучи внутренне совершенно интеллигентным человеком, а по своей молодости ещё и стеснительным, приобретать вид бомжа, непонятно. Мы его на кого-то заменили, и тут же машины стали останавливаться, а мы вскоре добрались до места старта.

Через пять лет мы сплавлялись по реке с красивым названием Обихингоу. Дело было на Памире, шестая категория сложности. И вот в последний день сплава, когда ребята поднимали катамараны из каньона, откуда ни возьмись появился корреспондент местной газеты. В это время Коля Юдин уже поднялся наверх и помогал вытаскивать катамараны. Поговорить он всегда любил, а тут – корреспондент, и Коля начал заливаться соловьём. Он долго рассказывал о том, откуда мы, почему здесь находимся, а потом перешёл на личности:

– У нас в группе собрались люди совершенно разных профессий. Вот, например, доктор физико-математических наук Павел.

В этот момент Паша показался из-за скалы, вылезая из каньона. Уже несколько дней у него болело ухо – где-то простудился, и он не мог придумать ничего лучше, как надеть на ухо шерстяной носок. Это действительно ему помогло. Согревая ухо, он так и сплавлялся с ним; мы сначала смеялись, а потом перестали замечать. Так с этим носком доктор физико-математических наук и предстал перед изумлённым взором корреспондента.

– А ещё у нас есть замечательный детский врач-уролог.

Из каньона с громким матом показался Лёшка Алексеенко. Он к этому времени стал страшным матерщинником, почему-то все мои знакомые врачи любили ругаться матом, а тут ещё и его внешний вид. Я уже говорила, что вид бомжа он умудрялся приобрести буквально через два дня после начала похода, а это было его завершение – представьте, как он выглядел к этому времени. Корреспондента как ветром сдуло – он решил, что лучше держаться подальше от таких людей.

А Лёшка Алексеенко стал прекрасным врачом и всегда в наших походах лечил все наши недомогания, раны, вывихи и прочие болезни. Когда я на реке Черемош на Западной Украине очень сильно потянула спину, он долго и терпеливо каждый день делал мне массаж и мазал какой-то мазью, снимая боль; я ему была очень благодарна, потому что болело сильно. Он лечил простуды, растяжения, переохлаждения, перегревы, снимал зубную боль, и, наверное, каждого из нас он в походах лечил от какой-нибудь напасти.

Глава пятая. Коля Юдин и приключения на Улуг-О

Мой первый и единственный оверкиль на катамаране произошёл в тысяча девятьсот восемьдесят втором году на чудесной сибирской реке Улуг-О, левом притоке Бий-Хема. Примерно через сто двадцать километров после впадения Улуг-О, в районе города Кызыла Бий-Хем сливается с Каа-Хемом и образует великую сибирскую реку Енисей.

Есть на Улуг-О очень хороший и известный порог Катерина, вот тут этот самый оверкиль и произошёл. Странный он был, потому что я осталась абсолютно сухой, не считая всего нескольких капель брызг, попавших за шиворот.

Но по порядку; нужно начать раньше. Руководителем в этом походе у нас был Коля Юдин, мой старый друг, с которым мы прошли очень много походов и провели вместе много водных школ, где он был бессменным начальником. А здесь он был ещё и капитаном нашего катамарана. На первых номерах впереди слева – я, справа – Серёжа; на корме слева – Коля, справа – Юра; сзади меня на левом баллоне в середине сидела жена Коли, Галка Юдина. Вот такой состав. Порог этот находится где-то на середине маршрута, а за несколько дней до него мы с Галкой во время обеденного привала пошли прогуляться по сопкам и пособирать ягод. Не помню, нашли ли мы ягоды, а вот лосиный рог Галка нашла. Красивый-прекрасивый, большой, коричневый, просто зависть брала. Галка меня утешала – давай, мол, ещё походим, где-то может быть второй. И правда, минут через десять я среди мха обнаружила пару к первому, такой же великолепный, тяжёлый, огромный рог. Не знали мы только, как сказать об этом Коле, чтобы он нас сразу не расстрелял. Шутка.

Когда мы вернулись в лагерь, радостно неся свою добычу, у Коли просто потемнело лицо:

– Только рогов на катамаране не хватало! Куда мы их денем! Вот черти!

Но мы молча, не обращая на него внимания, торжественно пристроили рога на уже привязанные сзади нас рюкзаки. Нужно сказать, рога прекрасно легли на них, нигде не выпирая и не мешая движению. Коля долго ворчал, но мы не слушали его. Я уже предвкушала, как я приделаю этот рог на стену у себя в квартире и буду вешать на него экран для показа слайдов, когда мы будем с друзьями собираться на «гусятники». «Гусятник» – вечер встречи друзей после похода с поеданием жареного гуся или утки, распитием алкоголя, воспоминаниями и обменом фотографиями и слайдами.

Так мы и сплавлялись с рогами на катамаране, пока не дошли до порога Катерина и не остановились перед ним. За эти дни сплава мы познакомились и подружились с ребятами из Красноярска, которые шли параллельно, и часто на ночёвку вставали недалеко друг от друга. Так было и теперь: красноярцы остановились выше по течению, и мы договорились, что на следующий день наша группа первой пройдёт порог, а они будут нас страховать.

Перед порогом начиналась шивера, в конце которой возвышались две скалы. Они как бы открывали ворота в сам порог, состоящий из огромных валунов, стиснутых в узком каньоне с мощными пенными сливами и прижимами к отвесным берегам. При том уровне воды в реке пройти по шивере можно было только вдоль правого берега, затем, немного повернув налево, нужно было зайти в ворота и снова быстро уйти вправо, так как в левой части порога прохода просто не было – одно нагромождение огромных глыб.

Всё, казалось бы, просто: линия намечена, ориентиры видны, страховка расставлена, только работай, как задумано. Но человек предполагает, а… В воротах развернуться снова вправо не успели и со всего размаху вломились в огромный валун, стоящий метрах в десяти ниже ворот, как раз напротив них. Раздался треск рамы, и нас поволокло в левую часть порога. Делать было нечего, оставалось надеяться, что мы как-нибудь втиснемся в узкие проходы между камнями. Тщетная надежда – прохода там не было. Катамаран тащило струёй в узкую щель между следующими валунами. Мой борт налетел на камень, я пыталась веслом хоть как-то протолкнуть катамаран дальше, но рама затрещала ещё сильнее и все поперечины одна за другой начали ломаться, как спички. Правый баллон погружался в воду; я видела, как в пене исчезла сначала голова Серёжи, а потом Юры, а я всё еще пыталась безнадёжно бороться, не знаю почему.

Вдруг кто-то сзади похлопал меня по плечу, и раздался голос Галки Юдиной:

– Да вылезай наконец на камень.

Они с Колей уже стояли на нём, а мне оставалось только присоединиться. Освободившийся от нас катамаран на одном боку медленно сполз в воду, перевернулся и пошёл дальше проходить порог в свободном плавании. Серёжа оторвался от катамарана и, уворачиваясь от камней, быстро поплыл вниз по реке по центральной струе, пока не оказался в тихом улове, видневшемся в конце порога; дальше река поворачивала налево за огромную скалу, которая закрывала весь вид. Для непросвещённых, улов – место у берега со спокойной водой, куда можно было причаливать.

С Юрой получилось хуже: он взобрался на катамаран, который к этому времени был разломан на две продольные части, и обхватил оба баллона, насколько мог их удержать. Так, лёжа на животе, добрался до последнего слива, который мы ещё могли видеть. Одно мы знали точно: за поворотом через некоторое расстояние снова начинались мощные препятствия.

Красноярцы, которые нас страховали ниже порога, бросили спасательный конец Юре. Он как-то умудрился его поймать, всё так же лёжа на баллонах, и мы облегчённо вздохнули – теперь его «маятником» просто прибьёт к ребятам. Но не тут-то было! Справа в реку вдавалась огромная скала, за которую зацепился спасконец, она-то и мешала катамарану или тому, что от него осталось, приблизиться к берегу. Юра завис среди бурлящего потока, обнимая баллоны и изо всех сил стараясь удержать их вместе.

А мы тем временем стояли на огромном валуне и наблюдали за происходящим. Коля, увидев, как разворачиваются события, отобрал у нас вёсла и стал швырять их через левый поток воды на берег. Сначала своё, потом весло Галки, а потом и моё. Моё не долетело. Я с тоской смотрела, как его захватывает вода и затягивает под скалу, куда весь этот левый поток и устремлялся. Весло исчезло в пене и не выплыло, хотя сначала была надежда, что его унесёт в конец порога, а там или прибьёт к берегу, или кто-нибудь отловит. Ах, моё хорошенькое весло! Как же я его любила! Постоянный спутник во всех походах. Верхняя часть весла с ручкой отстёгивалась, и можно было вставить другую часть – вторую лопасть для байдарочного варианта. Мне его изготовил кто-то из друзей из настоящего деревянного слаломного весла, покрыв специальным материалом, пропитанным эпоксидной смолой. Кромка весла была усилена металлической пластиной. Чудо, что за весло! А обводы! Этакая красота для тех, кто имел дело с вёслами для слалома. Тогда в продаже ничего такого не было, все вёсла делали сами, иначе приходилось использовать обычные дюралевые вёсла от советских байдарок, которые ни в какое сравнение не шли с нашими самодельными.

Вдруг Коля, не дав нам опомниться, с кличем «Я пошёл!» прыгнул в воду, прямо в центральную струю реки, и, маневрируя среди огромных камней, попал прямо в объятья Юры, и схватился за сломанный катамаран. Ребята с берега кинули ему ещё один спасконец, уже ниже скалы, и подтянули к берегу всю эту сложную конструкцию из людей, баллонов, привязанных вещей и обломков рамы.

А мы с Галкой всё ещё стояли посреди бушующего потока на камне, и уж прыгать с него нам никак не хотелось. Ребята крикнули, чтобы мы ничего не делали. Все люди были на правом берегу реки, а спасать нас предстояло с левого, ближе к которому был наш камень. Снимать предстояло через узкий, но мощный поток воды, уходящий примерно через пять метров ниже нас прямо под нависшую над рекой скалу – туда ушло моё весло и не вынырнуло. Было совсем неуютно. Пока все катамараны наших и красноярских ребят успешно проходили порог и причаливали к левому берегу, мы уныло стояли на камне и ждали своей участи. И вдруг из пены под скалой выкинуло высоко вверх моё весло, как было видно, целёхонькое. А ведь прошло примерно минут сорок. Значит, всё это время оно крутилось в бурном водовороте под скалой, и вдруг какой-то неведомой силой его подбросило из воды. Весло благополучно прошло порог и было выловлено красноярскими ребятами, которые как раз причаливали к левому берегу. Что происходит за скалой, было не видно; я боялась, что его опять упустят, но всё обошлось. Пока весло успешно двигалось по реке, все его увидели, а мы с Галкой стали кричать, чтобы его поймали. Правда, за мощным шумом реки вряд ли кто услышал наш крик, но мы размахивали руками, и это привлекло внимание. Слава богу, одна проблема была решена.

А мы продолжали стоять на камне! Наконец к нам прибежали ребята из Красноярска, быстро выстроились в шеренгу перпендикулярно берегу, обхватили друг друга руками, каждый из них накинул на плечи спасконец с привязанным на конце альпинистским карабином и бруском из пенопласта, чтобы карабин не тонул.

Первой поймала конец с карабином я. Сейчас я думаю, что поступила неправильно, нужно было сначала отправлять Галку – она ведь могла не знать, как правильно соорудить из спасконца альпинистскую обвязку со знаменитым узлом булинь. Но в тот момент я тоже плоховато соображала – было немного страшно пересекать мощную струю, которая так близко от нашего камня уходила в «чёрную дыру». В тот момент я решила, что лучше уж я первая рискну, а там ребята смогут что-то подкорректировать. Булинь я могла завязывать с закрытыми глазами. Это один из основных узлов, которые изучались в водных школах, а я не один раз, будучи инструктором, обучала слушателей, как его завязывать. Он надёжно закреплял на груди верёвку и в то же время не давал ей затянуться туже и задушить вытаскиваемого человека.

Выдернули меня за секунду. Я даже не успела испугаться – только прыгнула в воду, как уже была на берегу. Ребята, видно, тоже понимали опасность любого промедления, которое может привести к тому, что я просто уйду в водоворот под скалу. Они так меня дёрнули, что я, как быстроходный катер, вылетела на сушу. Тут я и обнаружила, что осталась абсолютно сухой. За ту секунду, что я была полностью погружена в воду, внутрь гидрокостюма ничего не успело затечь. Вот уж оверкиль!

Теперь очередь была за Галкой. Я заволновалась, ребята стали что-то показывать ей, но она помахала им рукой – мол, не беспокойтесь. Действительно, она всё правильно завязала, приготовилась и спрыгнула в воду, а ребята так же за секунду вытащили её из воды. Я смогла со стороны как будто увидеть себя: за то время, пока Галка пересекала струю, перед ней образовался смешной бурун, похожий на бороду. Можно было рассмеяться, если бы всё это не было так опасно. Я поразилась Галке: маленькая – я-то невысокая, а она ещё ниже, – но такая всегда рассудительная и спокойная, довольно молчаливая и всегда справедливая. Я просто преклонялась перед ней. А Коля Юдин, её муж, как я уже говорила, бессменный начальник в водных школах и руководитель во многих совместных походах, просто трепетал перед ней, когда Галка строго покачивала головой, если Колю вдруг «заносило». Чудесная пара!

После прекрасного спасения мы двинулись вниз по тропе к месту, куда к этому времени причалили все катамараны и куда ребята переправили с другого берега наш, растерзанный. Надо же, все вещи оказались целы, даже гитара не пострадала, только немного подмокла! Отсутствовал только найденный мною лосиный рог. Тот, который нашла Галка, был, а моего не было. Верёвку, которой он был привязан, срезало как ножом, и рог благополучно отправился в плавание. Я, конечно, расстроилась, все ребята мне сочувствовали, один только Коля Юдин в душе был доволен: одним рогом меньше. Его бы воля, он и второй отправил бы туда же.

Вечером мы соорудили общий ужин и славно отметили наше спасение. За ужином я спросила у Коли:

– Ты зачем прыгнул в поток?

– Боялся, что ты придушишь меня на этом камне из-за своего весла.

По хитрой усмешке Коленьки было видно, что моё весло его интересовало меньше всего, а вот Юру с катамараном нужно было спасать.

На следующий день нам предстояло чинить наше разломанное судно, а красноярцы утром отправились дальше. Мы распрощались, не зная, встретимся ли ещё.

Но как оказалось, наша встреча была впереди. Через пару дней мы снова подошли к длинному каскаду шивер и порогов длиной в несколько километров и остановились перед ним на ночёвку. Решили вечером втроём: Коля, Галка и я – прогуляться вниз по реке и просмотреть препятствия, насколько сможем пройти. Оказалось, что примерно через километр на прекрасной поляне с песчаным пляжем среди огромных валунов расположился лагерь наших друзей из Красноярска. Все обрадовались, затащили нас пить чай, и тут кто-то из ребят сказал:

– Галя, а тут между скал в воде твой рог лежит.

– Да не может быть!

– Пойдём посмотрим.

Конечно же, это был не мой рог. В воде белело что-то непонятное, но парнишка, который его увидел, полез в воду, что-то там отковырял и наконец вытащил, да не просто рог лося, а целый череп оленя с развесистыми рогами. В воде он, видно, лежал давно, побелел, но рога были огромны и прекрасны. Коля только зубами заскрипел. Но обижать красноярцев не мог: это был подарок!

Мы отнесли рога в наш лагерь и вместе с Галкой, на сей раз крепко-накрепко, привязали их к передней поперечине катамарана в качестве бампера. Так мы и сплавлялись дальше по реке, пока не добрались до Кызыла, где нас ждал самолёт в Москву. Отдельная история – как мы эти рога, обмотав какими-то штанами, вносили в самолёт в виде ручной клади.

Так эти оленьи рога с черепом и провисели на стене у меня в квартире много лет. Сколько же «гусятников» они пережили, сколько слайдов и фильмов было показано на экране, который я вешала на них! А когда наступила эпоха цифровой фотографии и видео, благополучно были водружены мною на книжный шкаф и теперь который год как будто взирают величаво свысока, напоминая о былом.

Глава шестая. Мы едем к древним замкам Аргуна

Не раз я замечала, что в экстремальных условиях организм всегда собирается и старается не поддаваться каким-либо болезням. А я – человек, который в Москве от любого, даже небольшого сквозняка мог подцепить простуду или ангину. Но в походах никогда не болела. При этом мы иногда целый день сплавлялись под проливным дождём, а то и снегом, сидели на коленях на катамаранах, обливаемые водой горных рек, температура которых не превышала и четырёх градусов тепла, переходили вброд холодные ручьи, шли через снежные перевалы до реки – и никогда ничего со мной не случалось. Один-единственный раз в походе на Кавказе в Чечено-Ингушетии на майские праздники на реке Аргун я заболела. Вернее, я простудилась ещё в Москве, но всё равно поехала в поход, надеясь, что там всё пройдет. Не прошло, и с каждым днём я чувствовала себя всё хуже. Майские походы все короткие, не более семи дней, и было очень жалко, что я уже два дня из походных еле волокла ноги. Пила какие-то лекарства, горячий чай, полоскала горло – всё без толку.