Санкт-Петебург – вид сверху бесплатное чтение

Жизнь без риска не для нас,

Мы рискуем каждый раз,

Когда виснем между небом и

Землею

Когда смотришь сверху вниз,

По-другому видишь жизнь,

Еще больше любим мы ее с

Тобою.

Из песни промышленных альпинистов.

20 января 2011 года

Метет поземка. Все тонет в белой круговерти. Гнется под напором стихии кустарник, чернеют деревца в море снега…

Где мы находимся? В степи, в поле с редколесьем? Нет. Мы на высоте двадцати метров, на крыше производственного корпуса объединения «Светлана». Поэтому поземку я бы назвал «покрышкой». Здание давно заброшено, и кровля буйно зарастает.

«Поле битвы – Земля», – называется американский фильм. Поле нашей битвы, вернее, место работы – крыша. Мы чистим ее от снега и сбиваем сосульки. Иногда спускаемся по веревкам на фасад. Сегодня срезаем и сбрасываем старые проржавевшие вентиляционные трубы.

Что такое работа строителя, промышленного альпиниста в том числе? Это путь. С объекта на объект. С кровли на фасад, из Колпино, где на одном из домов повесили водосточные трубы, в торговый порт Питера, где надо будет красить какой-нибудь ржавый, поставленный в док корабль или портальный кран. Всегда дома наготове рюкзак с веревками и снаряжением. У меня, правда, разъезды на время закончились. Я со своей бригадой прочно осел на «Светлане».

Теперь перемещаемся с фасада «Полупроводников», заштукатуренного и покрашенного, на протекающую кровлю «Электронприбора», с трансформаторной подстанции номер шесть на кислородную станцию…

Город стонет под гнетом снега и льда, а нам приятно – постоянная работа. В этом году в бригаде родился афоризм: «Если кто-то у нас в стране делает деньги из воздуха, то почему мы не можем сделать хоть что-то из воды, пусть и замерзшей».

Работа интересная, иногда с массой впечатлений. На прошлой неделе Николай, опытный кровельщик с тридцатилетним стажем, во время чистки снега сорвался с крыши, влетел в окно, разбил стекло спиной и повис на страховке. Голливуд отдыхает. Причина – образовавшийся маятник веревки. Все обошлось.

В январе 2008-го мне повезло меньше. Три недели в больнице, еще месяц дома. Уколы, капельницы, борьба с пролежнями (я подкладывал под спину рулоны туалетной бумаги). Есть о чем вспомнить. Но нет худа без добра. Раньше не хватало времени, а тут целый месяц пролежал под компьютером, щелкал клавишами. Лежал, потому что сидеть врач запретил. Соорудил лежак из стула, табурета и кучи подушек. Потом была лечебная физкультура и большая подушка в сумке, которую я, по совету доктора, клал под поврежденный позвоночник. Таскал с собой, в электричке занимал оба места у окна. Ноги на противоположном сиденье – вверх-вниз, вверх-вниз. Качал пресс.

Уже позже Виктор Степанович, главный инженер «Светланы Рост», где я два раза навернулся со строительных лесов, говорил: «Ты в паспорт свой заглядывай, когда лезешь на высоту». Намекал на возраст. Все-таки шестой десяток пошел. Я отшучивался: «Не возраст мой виноват, а наночастицы, которые вы бесконтрольно выпускаете. Они на меня пагубно влияют». Предприятие это выращивает кристаллы по нанотехнологиям.

Тема сейчас у нас одна: снежно-ледяная. Между прочим, почему-то именно на корпусах промышленных предприятий, по моим наблюдениям, возникают удивительные ледяные образования Причиной тому, наверное, особый тепловой режим, там возникающий. Растет себе сосулька, тяжелеет и при каждой оттепели считает дни до кончины. И вдруг касается чего-нибудь: трубы, лестницы или кондиционера, с удовольствием опирается на эту подвернувшуюся по пути поддержку и снова набирает вес, насыщаясь влагой и холодом. Она уже не упадет, как ее соседки, и постепенно превращается в многометрового – длиной и в обхвате – монстра. Такую не просто сбить кувалдой или ломом, стоя на крыше. Снизу подрубать ее «щупальца» тоже опасно: можно опрокинуть всю глыбу на себя. Один выход: вывешиваться рядом на веревке и рубить лед простым или торцевым топором (топор, приваренный к железной трубке, хорошо заменяет лом). Надо еще в определенный момент оттолкнуться, чтобы отъехать на время в сторону, когда эта громадина начнет рушиться – по частям или сразу. И не забыть перед началом этого мероприятия надеть каску.

А если идет подпитка водой и нагнетаемым воздухом, это чудище может прилипнуть к стене и за несколько дней доползти до земли (сталактит превращается в сталагнат). Тогда его ликвидация превращается в настоящую проблему. Впрочем, по поводу «чудища» я погорячился и готов поменять оценку на прямо противоположную. Для меня эти ледяные образования, скорее, красавцы. Что-то похожее я видел в Карлюкских пещерах на плато Кугитанг-тау в Туркмении. Столбы из сталагнатов переливались в лучах фонарей. Там, конечно, иная цветовая гамма и другой антураж. Но и наш урбанистический ландшафт с его островерхими крышами, причудливой лепниной и замысловатыми карнизами смотрится не хуже пещерных гротов. А когда движешься в метель по колено в снегу, обвешанный снаряжением, по крутым скатам кровель, можно запросто представить себя, например, на склонах Кавказа.

Бывает, что металлические решетки на окнах исполнены не в виде клеток, а в виде лучей, идущих из угла. И когда прутья зарастают льдом, они напоминает щупальца инопланетян в фильме «Чужой».

Но кем бы ни были эти порождения холода – уродами или красавцами – наша задача уничтожать их.

28 января 2011 года

Сообщение в газете «Метро». В Аргентине выжила женщина после полета с 23-го этажа. Это интересно. В позапрошлом году коллега узбек Коххар отвозил на родину гроб с телом племянника, сорвавшегося со строительных лесов всего-навсего с шестого этажа. Это не привлекает внимания. Трупы гастарбайтеров, наверное, никто не считает. А жаль. С ними вместе не один пуд соли съеден и не один стакан водки выпит.

Кстати, насчет узбеков. Был один случай. Понадобился нам для работы швеллер (П-образная металлическая балка) большого размера. Прораб меня просит: «Походи, поищи по заводу, если надо будет, я заплачу». Прихватив тележку, отправляюсь на поиски. Вижу сварщика, работающего над какой-то конструкцией. Рядом с ним то, что мне надо, и в большом количестве. Хлопаю его по плечу, обращаюсь с просьбой. Он, сняв маску и представившись Романом, вытирает пот и копоть со своего раскосого лица и говорит на ломаном русском, что деньги он не возьмет, тем более что железо это не его. А вот если бы мы предоставили ему работу, то договорились бы насчет швеллера.

Ладно, погружаем балку на тележку и везем прорабу. Докладываю:

– Есть швеллер, но только вместе с узбеком.

– А без узбека не было?

– Не нашел.

Прораб чешет затылок, думает, что делать с образовавшимся привеском.

Позже пришлось привлекать Романа к работе. Он такой же Роман, как я – Рудольф Нуриев. Приезжие с юга и востока называют себя Генами, Колями, Борями, лишь бы первые буквы в именах совпадали. В моей бригаде есть таджик Коля. По паспорту он Кобилджон. Случай тот меня позабавил. Я часто вспоминал и другим рассказывал об узбеке, которого нельзя было отделить от швеллера.

А еще была хохма. На улице Достоевского в одном из зданий мы работали параллельно с многонациональной бригадой, многие из которой здесь же и жили. Как-то раз нам пришлось открыть запасной выход, чтобы выносить строительный мусор, и в него проникли два милиционера, что для гастарбайтеров является чуть ли не стихийным бедствием. Бригадир их Марина, молдаванка, выговаривала мне:

– Что вы творите? Зачем открываете двери? Ведь здесь тоже люди живут, молдаване, таджики.

– Ну, может, молдаване и люди, – отвечаю, – а вот насчет таджиков сомневаюсь.

Я, конечно, пошутил и на самом деле так не думаю, мне все равно, что русский, что украинец, что негр (извините, афроамериканец), ко всем отношусь с уважением.

Я почти научился отличать жителей Средней Азии друг от друга. Однажды мы ремонтировали на «Светлане» фасад радиоузла. Рядом конкурирующая фирма, возглавляемая, как я слышал, сыном директора, то же самое делала на главном административном здании. Мы работали альпинистским способом, а они строили леса. Были там только таджики и киргизы. Разница между ними значительная. У киргизов, кроме прочего, почему-то почти не было акцента. Одно время на этом объекте были проблемы с выплатой зарплаты и, в связи с этим, что-то похожее на забастовку, эмоциональные выступления, переходящие в митинг. Мы наблюдали за этим с высоты, не отрываясь от мастерков, шпателей и валиков.

29 января 2011 года

Недавно доходило до минус восемнадцати, а сегодня снег тает и капает с крыш. И не куда-нибудь, а мне на штаны. Я вишу на втором этаже, с помощью топора и какой-то матери борюсь с очередным природным шедевром на кирпичной стене – толстым слоем наледи, которая наползла на окно. Волнистое и ребристое изваяние прилипло к стене намертво. С дырявого карниза льется водичка. Похоже, скоро и я покроюсь льдом, превращусь в аллегорическую фигуру, которые живут в старой части города. Было бы красиво – человек с топором охраняет любимый город, скульптор неизвестен…

Лед умирает, но не сдается. С каждым ударом он осыпает меня осколками. Я их выплевываю, чертыхаюсь, но не останавливаюсь. Наконец, срубаю нарост и скольжу по веревке к земле. Дрожащими от холода руками срываю с себя амуницию – пояс, сидуху, спусковуху. Тороплюсь в тепло раздевалки. Нет, аллегорической фигурой быть не хочу. Похрустывает ледок на сгибах одежды. Дымится чай в чашке.

3 февраля 2011 года

Оттепель продолжается. В наших рядах панические настроения: «Шеф! Все пропало. Снег тает. Сосульки сами отваливаются! Скоро будем без работы!» Поздно вечером посыпал снег, хоть и без особого энтузиазма. Ура! Снеговые лопаты, ломы и топоры наготове. Одежда и обувь к утру просохнут.

Вспомнился эпизод, произошедший первого апреля прошлого года. С утра, если мне не изменяет память, солнечная теплая погода. Лишь кое-где виднеются остатки снега. Еду в электричке на работу. Начальство сообщило, что с кровли первого корпуса «Светланы» выполз и завис над входом в ОАО «Цыпленок» край огромной льдины, и ее надо столкнуть, пока она сама не упала кому-нибудь на голову.

Настроение, как и должно, быть в такой день, праздничное, весеннее. Звонок по мобильному телефону. Саня Букреев сообщает, что льдина упала и можно не торопиться. «Ну, да, – улыбаюсь молча, – и спина у меня сзади белая». Помню, какой сегодня день, поэтому с самого утра готов к таким приколам. Снова звонок. Опять Саня: «Леня (это наш шеф) сказал, что без тебя справимся». Игнорирую и продолжаю путь.

Прибыв на место, вижу: подтаявшая льдина вышла уже на полметра. Нужен лишь слабый толчок.

…На дорогу, установку ограждения и оцепления, подъем на крышу, привязывание веревок, страховку, а также на обед и шутки-прибаутки ушло несколько часов. На подталкивание льдины в нужном направлении – несколько секунд. Но это тоже наша работа.

4 февраля 2011 года

У меня прохудились рабочие сапоги. Иду в торговый центр «Светлановский». На мне полный боекомплект – рваный ватник, монтажный пояс, гремят карабины. Хорошо, не прихватил с собой лом и снеговую лопату.

Захожу. Охранники в строгих костюмах, полупустой зал, на витринах – косметика от Версачче, запонки от Армани, на манекенах – одежда от «Дольче Габанна». Шаркаю рваными сапогами по блестящей плитке.

– Что вас интересует?

Приветливость в голосе охранника, совершенно соответствует выражению его лица. Насмешливо-презрительные нотки хорошо замаскированы. Не нравится мне их работа. На месте любого из них я бы застрелился. Целый день сидеть, клевать носом, глазеть по сторонам и ждать, когда же закончится эта чертова смена. Но каждому свое. Возможно, он тоже захотел бы свести счеты с жизнью, подвесь его на веревке в мороз и ветер.

Чего бы я хотел? Показываю на свои сапоги, мокрые насквозь.

«У нас этого нет», – слышу короткий ответ.

Киваю головой, бурчу под нос, что не туда попал, и убираюсь восвояси.

10 февраля 2011 года

Прежде, чем выйти на крышу пятнадцатого корпуса, обхожу помещения второго этажа, где расположены швейные мастерские, и монотонным голосом объявляю: «Внимание, сейчас будем бить стекла! Будьте осторожны, не подходите к окнам. Будем бить стекла!» Женщины встречают меня многозначительными улыбками.

В прошлом году Вова Давыдов сколол с крыши изрядную глыбу льда, которая стукнулась о трубу, идущую по фронтону здания, и влетела в окно мастерской – прямо рядом с девушкой, строчившей на машинке. Та от потрясения подпрыгнула. Ее долго колотило. Она боялась сесть за машинку. Молодую швею отправили домой с наставлениями вызвать врача в случае продолжения трясучки. Назревал крупный скандал.

«Спокойно, – сказал Вова, после того как заменил фанерой разбитое стекло. – Девушки любят пугаться по пустякам. Я пообещаю на ней жениться, и она успокоится. Или наоборот, испуг от моего предложения будет такой силы, что она надолго забудет о ледяшке, упавшей под ее стул».

Не знаю их дальнейших отношений. За эту зиму на этом корпусе на моем счету сорванная вместе с кронштейнами труба низкого давления, два разбитых стекла в швейной мастерской и ни одного обещания жениться.

Позже возникла байка:

– Ваша сосулька разбила оконное стекло. Когда вставлять будете?

– Нет, что вы? Мы стекла не вставляем, мы их только бьем.

11 февраля 2011 года

Испытываю удовольствие, когда после моих ударов торцевым топором кусок наледи с хрустом отламывается, соскальзывает, и через несколько секунд я слышу глухой удар о землю. Иногда хулиганю. Стараюсь отколоть кусок побольше, чтобы прохожие, бредущие в отдалении, если не вздрогнули, то хотя бы повернули головы в мою сторону. Наверное, от скуки.

Однажды на крыше завода «Морион», что на Васильевском острове, скука была развеяна в мгновение ока. Дело было в оттепель, я рубил лед и сбивал сосульки со свесов. Не успел занести топор для удара, как слой льда подо мной поехал вниз. Страховка была на месте, но веревка вилась по крыше с приличным запасом. Прежде чем зависнуть, я бы пролетел несколько метров, и получился сильный рывок, что опасно для позвоночника. К тому же вместо обстоятельной обвязки на мне был только монтажный пояс.

Все это дольше читается, чем происходит. Я резко откинулся назад и распластал руки. Шуршание было недолгим. Ботинки зависли над пустотой, а пятая точка уперлась в место, освобожденное от наледи. В очередной раз повезло.

Говорят, высотник, как и минер, ошибается один раз. Но, к счастью, это не всегда так. Есть у нас промальп Дима Новгородцев с говорящей кличкой Демон Отвязанный.

…Ремонтировали фасад станционного здания у «Навалочной». Разгар лета, жара невыносимая. Свежевыкрашенный фасад сверкал так, что невозможно было на него смотреть. Плавился асфальт и кровля под ногами. А еще больше плавились от жары мозги.

      Дима, не отличавшийся дисциплиной, всегда опаздывал на работу, являлся с красными от бессонницы глазами. Наверное, в компьютерных играх зависал. В тот раз он был именно в таком состоянии.

      Залез на крышу, небрежно дернул веревку – вроде, держится… И стал по ней спускаться. Вспомнил, что забыл кое-какой инструмент в сумке – не спеша поднялся, влез на крышу. И тут обнаружил, что конец веревки всего лишь зажат в щели. Встал на карачки, дернул, и конец выпрыгнул из щели и свернулся вопросительным знаком на жарком гудроне.

       Дима сел на сумку за трубой и долго сидел, тупо глядя на вопросительную веревку.

У Михаила Врубеля есть картины «Демон летящий», «Демон сидящий» и «Демон поверженный». У нас появился Демон Отвязанный.

12 февраля 2011 года

На «Светлане» выходной, тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции. С Саней спускаемся по веревкам с высоты 26 метров с крыши корпуса «Полупроводников». Наша задача – быстрее заделать брезентом оконную раму с выбитым стеклом на третьем этаже – побочный эффект чистки крыши. В здании – уникальное оборудование. Один градус в сторону, и отказывается работать.

За бортом минус восемнадцать. Изо рта валит пар, щеки красные. В усах у меня лед, у Сани Букреева в черной бороде блестят целые гроздья. Большое окно на пятом этаже, с которым мы поравнялись, наполовину закрыто огромным ледяным наростом. Если его не сбить, при дальнейшем спуске рискуем получить его себе на головы.

Тормозим. Топором и кувалдой отбиваем от глыбы большие куски и пытаемся ее раскачать. Наконец расправляемся с ледяным монстром – он летит вниз. Но, словно в отместку за свою смерть, расправляется с вентиляционной трубой, висящей тремя этажами ниже.

Крепим брезент. Потираем замерзшие руки. Получилось хорошо. Теперь люди и оборудование перестанут ежиться. Но на втором этаже теперь ждет ремонта разбитая вентиляционная труба. Вот такой круговорот работ в природе.

На улице Турку

Поздней осенью 2007-го года, когда последние дожди перемежались с первыми снегопадами, мой организм медленно адаптировался к новым условиям. Сливели губы с холода и руки коченели в постоянно мокрых перчатках.

Я влился в коллектив, который шпаклевал и красил пятиэтажку на улице Турку в фисташковый цвет. Дом, крыша которого, словно паутина, была опутана веревками, с его прежде облезлым и обшарпанным фасадом, облепленным теперь висящими на веревках высотниками, постепенно приобретал ухоженный и даже праздничный вид. Первый день для меня был ознакомительный. Располагались мы в полуподвальном помещении. То, что с потолков и стен, тронутыми рыжими пятнами грибка, свисала облупившаяся краска – это не беда, а вот то, что помещение не отапливалось, и нам негде было сушить одежду, это, мягко выражаясь, вносило дискомфорт в наше существование.

Цементный пол наполовину был залит водой. Дальняя стена пропадала во мраке, и многие ходили туда по малой нужде, перепрыгивая через лужи. Полы и древние, разваливающиеся столы были завалены атрибутами походной жизни: альпинистским снаряжением, веревками, перемазанными краской, шовной мастикой, шпаклевкой и еще бог знает чем

Карабины, «спусковухи», «сидухи», жумары соседствовали с обрезанными пластиковыми бутылками, приспособленными под пепельницы, пачками типа «доширак», как целыми, так и пустыми, термосами, шпателями и кистями. Сегодня я привез лишь кусок веревки и привязал его к опоре на крыше, предварительно выбрав себе участок стены для будущей работы.

Все идет своим чередом: кто-то мешает шпаклевку, некоторые разливают по ведрам краску, а кое-кто по стаканам нечто прозрачное, а потом объясняет на улице у дверей раздевалки местному дворнику:

– Почему пьем? Так ведь страшно на высоте. Попробуй сам. Да и погода, как видишь, способствует. Холодно.

На следующий день, приехав на работу пораньше, оставляю сумку со снаряжением возле дверей раздевалки, иду за ключом и узнаю неприятное известие. Кто-то залез в окно и хорошо почистил наше помещение. Пропало многое из снаряжения. Впадаю в уныние, больше нет желания работать. «Слава богу, – думаю, – что вчера не успел привезти и оставить свой инструмент». Возвращаюсь к раздевалке. Моей сумки нет. Пробежки вокруг дома в надежде по горячим следам схватить вора за руку не дают результата. Полку пострадавших прибыло. Карабины, самохваты – содержимого в бауле было не на одну тысячу рублей. Зря я только что воздавал хвалу господу. Ясное дело, что действует здесь одна шайка, которой мысленно посылаю проклятия. В свой адрес отпускаю словечки не менее выразительные.

Во время обеда обсуждаем, кто мог нас обокрасть. «Бомжи». Другого ничего на ум не приходит. Где-то на проспекте Славы, предположил кто-то, на фасаде тоже работают высотники, и наше снаряжение грабители могли сплавить туда. В магазине карабин стоит рублей триста, а тамошним альпинистам его запросто можно продать за пятьдесят. Уже на бутылку хватит. Делаем набег на соседний подвал с выражением твердой решимости на лицах, но видим лишь пустые аккуратные лежаки между трубами, полное отсутствие каких-либо свидетельств злодеяния со стороны их хозяев.

На следующий день, поскребя дома по сусекам, кое-как набираю снаряжения для работы, к которой незамедлительно приступаю. Настроение, как говорится, ниже плинтуса. Шпаклюю фасад, болтаясь на веревке, и все еще занимаюсь самобичеванием.

Даю себе слово: больше никогда не буду оставлять свои вещи, где попало, никогда не дам себя облапошить. Уже внизу, когда я выпутывался из веревки, подходит подвыпивший мужик с бутылкой шампанского в руке и восхищенным взглядом в мою сторону, со словами: «Ну, вы даете, ребята», предлагает составить ему компанию. Что же, есть возможность хоть немного поднять себе настроение и, недолго думая, соглашаюсь.

– Только стакана у меня нет, – говорит он, излучая приветливость, – принеси что-нибудь, если можешь.

Я иду в раздевалку, нахожу на столе свой термос с чаем, дорогой, красивый, только что подаренный женой, и не придумываю ничего лучшего, как взять от него завинчивающуюся крышку. Все, поехали. Мы прячемся за соседнюю девятиэтажку, чтобы меня не заметили за распитием, он наливает в крышку. Успеваю сделать лишь несколько глотков, да поболтать с ним, как это водится, о всяких пустяках. Слышу, что меня окликают. Быстро ухожу на голос, возвращаюсь через минуту. Моего собутыльника и след простыл. Он пропал вместе с крышкой от моего драгоценного сосуда, подарка жены. Зачем ему она, будь он не ладен? Зачем мне термос без крышки? Пробежки вокруг, в надежде по горячим следам кого-то догнать, опять не увенчались успехом.

Так, за два дня я лишился альпинистского снаряжения и термоса с завинчивающейся крышкой. Через некоторое время пришлось его выбросить. Такой негостеприимной оказалась улица Турку.

15 февраля 2011 года

До обеда скалываем лед, после – чистим снег.

Летом будем ремонтировать крыши и фасады. Но это не значит, что мы постоянно находимся на свежем воздухе. Иногда в больших количествах нюхаем краску. При окрашивании производственных цехов часто применяется масляная, алкидная или пентафталевая краска. Многие, наверное, чувствовали на себе действие ее ароматов. Если работать краскораспылителем, то частички краски просто висят в воздухе, а пары ее заполняют пространство. Без специальных респираторов не обойтись. Иначе «крышу» сносит.

Как-то красили фасад на Карбюраторном заводе и, так получилось, пары краски втянуло вентиляцией внутрь цеха. Выбежали возмущенные женщины, и мы узнали о себе много нового.

Был у нас один маляр, большой поклонник «зеленого змия». Он чувствовал себя в таких условиях вполне комфортно. Можно в подобных случаях приглашать на работу токсикоманов. Им респираторы тоже не понадобятся.

Косметический ремонт производственного цеха – одна из моих любимых работ. От погоды не зависишь. Как говорится, светло, тепло и мухи не кусают. Чем выше цех, тем лучше. Что заказчик может увидеть на уровне семи, десяти метров? Неплохо, если есть мостовой кран.

Однажды произошел забавный случай на заводе «Эскалатор». Такие работы часто проводились в ночную смену, и нам выделили крановщицу. План был такой. К грузозахватному устройству мостового крана, высота которого от пола метров восемь, цепляем железный ящик для перевозки различных грузов, запускаем краскораспылитель типа «Вагнер» или «Финиш». Профессионалы, кто работал с ними, с теплотой вспоминают об этих трудягах. Далее садимся вдвоем в контейнер, один держит пистолет с удочкой для распыления краски, другой во время движения крана постоянно должен поправлять шланг, цепляющийся за различные препятствия. Итак, вперед на стены!

Железный ящик с помощью тросов и опытных рук крановщицы перемещается вверх-вниз, вперед-назад, краска ровным слоем ложится на стены. Все было хорошо, но вдруг женщина запаниковала и наотрез отказалась работать. В чем причина?

– Вожу вас в ящике, – объясняет она, волнуясь, – а представляю, что в гробу.

Мы посмеялись, но переубедить не смогли. Может, ей вспомнились кадры из фильма «Вий», где панночка летала в домовине по церкви? Два грязных «черта» в респираторах, глухая ночь, удочка с факелом краски и черные шланги… Или краски нанюхалась? Как бы то ни было, работать дальше крановщица отказалась. Мы отпустили женщину домой спать, один из нас сел в кабину крана, управлять которым проще простого.

Если нет мостового крана, тоже ничего. Достаточно кран-балки. Управляется она с пола кнопочным пультом и проста в обращении. Вешаешь сидуху на крюк, размещаешься в ней, надеваешь монтажный пояс, и опять – вперед на стены. В одной руке пульт, в другой – пистолет от краскораспылителя. Возишь сам себя. Какой же русский не любит быстрой езды?

С точки зрения техники безопасности, этот способ, конечно, не выдерживает критики. При движении можно зацепиться тросом за какое-нибудь препятствие – последствия непредсказуемы. Однажды у меня залипла кнопка пульта, и я не мог остановить движения. Если попадешь факелом краски от распылителя на троллеи с высоким напряжением, проходящие рядом с подкрановыми путями, тоже мало не покажется. Начальство наши трюки знает, но закрывает на них глаза. Нас использовать намного выгоднее, чем строить дорогостоящие леса. Высотники ведь, куда угодно залезут.

Водителей автомобилей погибает намного больше, чем всяких промальпов, но их работа регламентирована. У нас же, после несчастных случаев, во время разборок с милицией, начальство в объяснительных записках несет такую ахинею, призывая на помощь свою фантазию, что и вспоминать не хочется. Якобы мы по ошибке или собственной инициативе полезли на высоту. Курам на смех. И все это приходится подписывать.

26 февраля 2011 года

Снег падает медленно-медленно. Отдельные снежинки можно пересчитать по пальцам. Три дня светило солнце, ночью – яркие звезды. Это значит, что в ближайшее время погода не изменится. Мы с Саней чистим козырек над входом в корпус. Под нами девушка, вся из себя, косметика – блеск, и все такое прочее. Хочет войти в здание. Опираемся на лопаты, склоняемся в приглашающих поклонах: пожалуйста!

Девушка, придерживая накинутую шубку, пробегает. Сверху видно, как она втягивает голову и напряженно сводит плечи, словно ждет снежка за шкирку или белой россыпи на голову.

– Осторожно, – говорю напарнику. – Посматривай вниз, вдруг кто-нибудь из дверей пойдет.

– Ничего страшного, – беззаботно отвечает Саня, – снегом никого не убьешь.

– Но прическу испортить можно.

– Если бы я так думал, не познакомился с будущей женой.

– Это как?

…Дело было в далеком 1994-м на углу Малого проспекта и десятой линии Васильевского острова. Сашка, совсем еще молодой, шкурил наждачной бумагой фасад над парадной. Делал он свою работу с упоением – поскрипывал лесами, смахивал ладонью мучнистую пыль шпаклевки, отходил назад, любовался матовой гладкостью стены, склонял голову то влево, то вправо. Из созерцания ремонтного шедевра его вывел возмущенный возглас. Склонившись вниз, он увидел под лесами миловидную молодую женщину – она стояла в открытой двери парадной и вытряхивала пыль из волос. Сашка смутился и рассыпался в извинениях. Женщина сдержано ворчала, поглядывала на Сашку и не спешила уходить.

Сашка проворно спустился вниз и, галантно склонив голову в рваной шапочке, попросил прощения. Вежливость, учтивость и дырявый головной убор не остались без внимания – Сашку пригласили в гости с обещанием зашить шапочку. Парень задумался. Зарабатывал он хорошо, но в его карманах уже неделю гулял вольный ветер. Всем известно: хорошо зарабатывать и хорошо получать вовсе не одно и то же. Женщина робко повторила приглашение, упирая на рваную шапочку, которая совсем не красит молодого человека, и сделала вид, что собирается уйти. Сашка быстро прикинул, что терять ему нечего, кроме своих волос, и согласился. После работы его ждал романтический ужин: два кусочка сала, два куска хлеба и стакан теплой водки на двоих. Пока хозяйка рукодельничала, Сашка решил блеснуть способностями к электричеству и взялся чинить настольную лампу. Короткое замыкание случилось неожиданно, как и последовавшая за ним страстная любовь.

       Света в комнате не было неделю – Сашка приносил разный инструмент, тестеры, новые провода, изоляционную ленту, но, завидев улыбающуюся хозяйку, быстро забывал про всё и совсем не тяготился сумраком белой ночи, быстро переходящим в рассвет.

      Короткое замыкание оказалось длинным – Сашка починил электричество только на десятый день, когда твердо убедился, что нашел жену.

Так будущий промышленный альпинист обрел семью.

1марта2011года

По радио сообщили, что сорвался с крыши и погиб очередной чистильщик снега. Опять не повезло узбеку. Точно не знаю, но думаю, что причина в недостаточной технической оснащенности и отсутствии нормальной подготовке приезжих. Мало иметь альпинистское снаряжение, надо еще уметь им пользоваться.

5 марта 2011 года

Город снова засыпан снегом. Вчера природа словно взбесилась. Пурга бесновалась во всех районах. Сегодня утром все застыло в белом безмолвии и недоумении. Городские службы, как всегда, не справлялись с последствиями разгула стихии. Братья наши меньшие опять не могли спокойно справить нужду, запутавшись короткими ногами в рыхлой напасти. «Лады», «лексусы» и «лендроверы» долго буксовали, пытаясь выбраться из снежного плена.

Но город упорно движется по своим проложенным логистическим маршрутам. Урчат моторы, снуют пешеходы. Тропинки, протоптанные по снегу три месяца назад и засыпанные этой ночью, с упорством осваиваются заново.

И так изо дня в день. То светит солнце и стучит весенняя капель, то, уже через пол дня все вокруг заволакивает белая мгла. Сегодня опять текло с крыши. Сырость в ногах, а особенно повыше их, приводят к мрачным мыслям о простатите, гриппе и мечтам о водолазном костюме.

9 марта 2011 года

Многие потешились над высказыванием губернатора Санкт-Петербурга о борьбе с сосульками (сосулями, как выразилась Валентина Ивановна) с помощью лазера. Мне по этому поводу представляется футуристическая картина: по улицам движется циклопическое сооружение с квантово-оптическим генератором внутри, а наверху его из пушки вырывается луч концентрированных фотонов и сжигает ледяную напасть. Может быть, появится что-то более компактное, а, скорее всего, об этом забудут. Но, в любом случае, это дело будущего, и человек с ломом и со снеговой лопатой на крыше так же, как и человек с ружьем, которого, как сказал Ульянов-Ленин не надо бояться, еще долго останется приметой зимнего сезона.

Впрочем, прогресс в кое-каких направлениях движется. Ребята рассказывали, что по договоренности с фирмой, нанявшей их для уборки льда и снега, они мобильным телефоном фотографировали кровлю до очистки, потом себя, работающих на ней, затем снимали ее же, очищенную и, наконец, номер дома и название улицы. Далее из своего домашнего компьютера они отправляли снимки на электронный адрес фирмы. Там их изучали. После этого им засчитывалась выполненная работа. Теперь, чтобы проконтролировать нашу работу, кое-кто может не выходить из кабинетов и совсем не отрывать кое-что от стульев. Каждому свое.

10 марта 2011 года

Если увидите на «Светлане» человека в каске, то это, скорее всего, я. Даже строители их редко носят, не говоря об остальных. А вот мне она жизненно необходима. В этом убедился во время последнего падения. Четырехметровая лестница была приставлена к толстой снежной шапке, сползавшей с крыши ангара. Мы ходили по ней, протаптывая лесные тропинки, – все было удачно.  Но вот, когда я очередной раз поднимался по лестнице, снег шелестящей лавиной поехал навстречу, опрокидывая меня на землю. Удар о металлическую стену был такой, что загудело в голове.

Прав был Виктор Степанович, главный инженер «Светланы-Рост», когда говорил, что мне надо чаще заглядывать в паспорт, чтобы не забывать о возрасте.  Я поднялся, сделал несколько вихлястых шагов и обнаружил признаки амнезии. Знал, что нахожусь на «Светлане», но не помнил, где конкретно. Понимал, что упал и ударился головой, но никаких подробностей: где и как это случилось, куда идти и что делать. Сколько времени находился в ступоре, понял лишь потом, когда глянул на часы. Два часа пробродил по закоулкам, стараясь не попадаться никому на глаза и сообразить, где мое рабочее место. Чтобы удостовериться, что остатки разума меня не покинули, проверял себя на знание таблицы умножения. Туман и снежная каша в голове не проходили. Лишь когда случайно набрел на тот самый ангар  и увидел коллегу на крыше (это был Ярослав), гребущего снег, все вспомнил. Не стал объяснять, где меня носило. Он человек малоразговорчивый, тоже не поспешил с расспросами.

Вот такой интересный медицинский факт, который не спешу сообщить медикам и начальству. На вопросы коллег, почему я стал носить на работе каску, пожимаю плечами: «Так положено». А что еще скажешь? Действительно, положено.

На днях мы ремонтировали вентиляционную трубу, которую разбили льдиной 12 февраля, вчера устанавливали над ней металлический защитный козырек. Особенность этой работы такая, что здесь кроме снегопада и ледопада наблюдается еще и камнепад. Это здание «Полупроводников» давно нуждается в ремонте. Из года в год кирпичи выкрашиваются и падают. Да мы еще беспокоим их ногами. Небольшой кирпичик, отвалившийся и попавший коллеге прицельно по голове в каске, еще раз убедил в необходимости соблюдать технику безопасности и надевать защитные головные уборы.

Ну, прямо, как в горах. Вот, помню, однажды, на Памире, при восхождении на пик Победы… Ладно, шучу.

11марта 2011года

Сильный ветер, временами снегопад. Чистим крышу от сосулек и снега на здании гостиницы по адресу Энгельса 34. Опор в виде печных и вентиляционных труб вполне достаточно, чтобы привязать веревки. Это хорошо. Наклон крутой, около тридцати градусов. Это плохо.

В детстве и молодости я панически боялся высоты. Было даже предчувствие, что от нее и погибну. Паника прошла, когда стал посещать альпинистскую секцию. Страхи развеялись после альплагеря в Северной Осетии.

… Штурмуем пик Черевиченко. Высота так себе, меньше четырех тысяч метров. Маршрут не сложный. Но все же. Идем тремя связками во главе с инструктором. На крутых участках один из тройки обязательно страхует остальных: крепится к опоре и ждет, когда остальные поднимаются.

При спуске с вершины наш руководитель словно «съехал с катушек». Только и слышно было от него: «Быстрее, не тормозите». Неужели, на обратном пути меньше опасностей? О страховке пришлось забыть. Сам он, как будто, парил в воздухе над нашей суетой, по склонам шел, как по ровной поверхности, и его не касались законы гравитации. Тогда где-то в подсознании отложилась мысль, сформированная образом безбашенного инструктора: если не бояться, все получится.

Все же сознание подсказывает: жизнь сложней, и не все так просто. Удача зависит от многих факторов. Что касается давнишних предчувствий, вопрос остается открытым.

18 марта 2011 года

«Светлана» – завод электронного приборостроения. Но здесь еще производят зефир, мебель, блины, зеркала и все такое прочее. Это мне не интересно. А вот электроника… Я всегда с любопытством читал о нитридных кристаллах или модулях для силовых электроприводов на основе чипов. Жаль, что в этом ничего не понимаю. В естественных науках всегда был безнадежным троечником. Мой удел – карабины, самохваты, ломы и лопаты. Прискорбно. Я ведь с придыханием произношу такие словосочетания, как, например, «испытание мощных полупроводниковых лазеров инфракрасного диапазона». Как таинственно и круто это звучит.

Сегодня мы с Вовой по внутренним помещениям и лестницам поднимаемся на крышу одного из корпусов, где производят подобную продукцию. Названия его не скажу, чтобы ненароком не выдать государственной или военной тайны. Запутанный путь по затемненным коридорам. Закрашенные стеклянные и деревянные перегородки скрывают столы с оборудованием, над которым колдуют мужчины и женщины в белых халатах. Туда, в гермозоны, таким, как мы, вход заказан. Ну, а нам еще предстоит долгий подъем по темной и мрачной лестнице наверх, где надо осторожно идти, чтобы не оступиться и не повредить ноги. Нас останавливают:

– По той лестнице не идите, – говорит женщина со строгим лицом и в неизменном белом халате, показывая куда-то в сторону, – там сейчас поднимаются военпреды.

Она уходит. Мы останавливаемся, хотя та лестница, о которой она говорит, нас и не интересовала. Но все же… Военпреды… Мы с товарищем вопросительно смотрим друг на друга. Призрачный свет от флуоресцентных ламп отражается и блестит на металле наших ломов и очках Вовы.

– Военпреды, – шепчет коллега таинственно.

– Военпреды, – вторю я строго, подчеркивая важность момента.

– Франкенштейны, големы, вурдалаки, – говорит Володя.

– Типа того, – шмыгаю носом. – А может, и круче. Но, скорее всего, оборотни в погонах.

И мы, подхватив инструмент, ныряем в темень лестничной клетки, чтобы скорее выйти на крышу – там свежий воздух и простор.

20 марта 2011 года

Саня рассказывает о событиях пятилетней давности. Он работает на Петроградской стороне, сбивает сосульки с крыши, затем слышит внизу во дворе дома шум, выглядывает и видит такую картину: его непосредственная начальница из ЖЭКа спорит с молодой шикарно одетой женщиной, показывающей пальцем наверх. Рядом стоит, по всей видимости, ее муж, полуобернувшись ото всех. Ему, наверное, неприятно поведение жены.

Из воплей и гвалта Александр понимает, что находится сейчас над квартирой супружеской пары, крыша протекает, и хозяйка требует, чтобы, наконец, отчистили кровлю от снега. Но у него конкретное задание: сбивать сосульки и больше ничего. Он видит, что она вдруг срывается с места и исчезает в подъезде.

– Саша, – слышится снизу голос работницы ЖЭКа, – не пускай ее.

Через минуту в чердачном окне появляется прическа разъяренной скандалистки. Она протискивает себя и свою норковую шубку, выходит на наклонную крышу, размахивает руками, чтобы удержать равновесие, затем начинает каблучком своих дорогих сапог неистово долбить слежавшийся снег.

– Саша, – кричит начальница срывающимся голосом, – убери ее оттуда, – я заплачу.

Саня улыбается и пожимает плечами, он не привык воевать с женщинами. Кончилось тем, что хозяйка квартиры все же победила. Саня получил деньги и очистил кровлю над ее жилищем от снега и наледи…

А эта байка, наверное, тянется еще из «лихих девяностых», хотя Саня и утверждает, что все видел собственными глазами. Он с бригадой сбивал сосульки с крыши над рестораном, рядом с которым парковались «мерсы» и «бумеры». Как ребята ни старались работать осторожно, льдина попала по одной из крутых тачек.

Завопила сигнализация. Парни застыли в тревожном ожидании, сдерживая желание смыться с места происшествия. Думали, сейчас из дверей заведения появятся не менее крутые хозяева машин в малиновых пиджаках и учинят разборки.

Но произошло удивительное. Из ресторана стремительно выскочил всего один из посетителей, влетел в свое пострадавшее авто и тут же нажал на газ. Он улепетывал с такой скоростью, что казалось, ожидал получить вслед за сосулькой еще и пулеметную очередь.

Ребята посмеялись, вздохнули с облегчением и продолжили работу.

21 марта 2011 года

Сегодня работаем новым способом: поливаем наледь и сосульки из шланга горячей водой. Так можно регулировать количество отваливаемого льда и сберегать висящие ниже коммуникации: газовые и вентиляционные трубы, а также кондиционеры. Но получалось все очень медленно. Производительность на порядок ниже. Перефразирую известное изречение: «Кроме лома нет приема».

3 июня 2011 года

На работу и обратно по рекомендации врача перемещаюсь с помощью трости. В Удельном парке прячу ее в кусты и по «Светлане» хромаю без всяких подручных средств.

Еще недавно, пару недель назад, когда я ходил на костылях, мне часто предлагали помощь прохожие и соседи по дому. Вот и сегодня, когда опираясь на палочку по пути на работу, спускался с железнодорожной платформы «Ланская», молодая женщина осведомилась, не помочь ли мне. Я вежливо отказался, подумав при этом, что если бы она меня увидела через пару часов, карабкающегося на строительные леса на пятиметровой высоте, то прочитал бы в ее глазах немой вопрос: «Чего придуриваешься?» Ничего подобного. Просто пытаюсь хоть в какой-то мере следовать советам доктора и снижать нагрузку на правую ногу, в бедре которой, как написано в выписке из больницы, вкручены так называемые канюллированные винты. Сам видел на рентгеновском снимке. Четыре винта сантиметров по двадцать.

Болезнь свою я называю Падучая. Она не связана с эпилепсией, а лишь с моими проблемами с законом. Законом всемирного тяготения. В результате за несколько лет куча переломов и ушибов. В последний раз – в начале апреля – перелом шейки бедра и полтора месяца на костылях. Организм со всем этим успешно справлялся благодаря тому, что высота падений ни разу не превышала трех метров. И только с лесов и лестниц.

В позапрошлом веке, пардон, в прошлом, примерно, в девяностом году, как сейчас помню, это было на заводе ЛОМО, подо мной «поехала» лестница, приставленная к стене здания. Долей секунды хватило для того, чтобы оценить обстановку, взглядом найти на земле, уставленной железными конструкциями, свободный пятачок и спрыгнуть на него без всяких последствий. Сейчас такие кульбиты не проходят. Реакция уже не та, координация нарушена. Выражение «мои года – мое богатство» не для этого случая. Хотя, был бы я Брюс Уиллис, которому и двадцать метров высоты нипочем, тогда другое дело. В Голливуде физические законы действуют по-другому.

4 июня 2011 года

Заметки о природе.

Хватит о грустном, лучше об удивительном, которое, как известно, рядом.

Сегодня на «Светлане» я поднимался по пожарной лестнице на крышу невысокого здания, расположенного в глухом, безлюдном, заросшем буйной растительностью месте, и – о, чудо! На железной перемычке расположилось птичье гнездо. А в нем неоперившееся создание с клювом невероятных размеров, устремленным к верху, которое требовало еды. К сожалению, моих орнитологических знаний не хватило, чтобы определить вид птицы, и не нашлось, чем ее подкормить. У вершины заводской стометровой трубы мы иногда замечали летающих воронов. Возможно, здесь было одно из их гнезд.

Жаль, не было времени навестить птенца еще раз.

С определением принадлежности птенцов из гнезда, расположившегося на крыше первого корпуса, проблем никаких. Чайки-родители при нашем появлении поднимают такой крик, что далеко слышно. Детеныши у них совсем другие, размером поменьше и очень пушистые. Одного из нас недавно агрессивная мамаша (впрочем, это мог быть и папаша), атаковала и ударила крылом.

Ребята рассказывали, что чаек и их птенцов иногда атакуют вороны. Одного детеныша они якобы выпихнули из гнезда на землю, но родителям удалось вернуть его на место. Высота здания не менее двадцати пяти метров.

Наблюдаю за этим с интересом, но без эмоций. А вот Саня чуть не устроил забастовку, когда из-под разрушенной нами кровли, вышел на слабых ножках птенец неизвестного вида и жалостливо зачирикал. Подобное случилось, когда при очистке стены от буйных зарослей мы были вынуждены разорить гнездо шмелей. Саня готов отказаться от работы и денег ради спокойствия какой-нибудь живности.

О животных можно рассказывать и собирать свидетельства очевидцев бесконечно. Саня как-то раз в производственном помещении штукатурил стену. За станком, обнаружив дыру, заложил ее кирпичом, затем заделал цементно-песчаным раствором. На следующий день обитатели цеха засыпали парня благодарностями. Оказывается, утром здешняя крыса стащила у одного зазевавшегося станочника сумку со снедью (главное, что там, кроме всего прочего, была бутылка водки) и бросилась, как обычно, к дыре. Но, сами понимаете, не тут-то было. Бросив сумку, грызун поспешно убрался восвояси. Мужики остались с обедом.

Часто такие рассказы обрастают невероятными подробностями. Например, крысы, оказывается, могут бегать по вертикальным стенам.

20 июня 2011 года

Продолжаю тему о природе. Есть у нас один интересный вид работ. Мы его называем «валка леса». На крышах брошенных производственных зданий, внешний вид которых напоминает кадры из научно-популярного фильма «Земля без людей», березы вырастают до трех, четырех и даже более метров. С мелкой порослью тоже возни много. Корни, прокладывая себе дорогу между кирпичами, обживаясь там, разрушают кладку.

Между такими зданиями, в зарослях, по моим прикидкам, может спрятаться небольшой партизанский отряд.

Я у себя под окном квартиры посадил более десяти деревьев. Прижился только один клен, и тот какой-то чахлый. А здесь, на крышах и стенах, рубишь их, рубишь, тупишь топоры о камень, и толку никакого. Через месяц то же самое. Живучесть растений поразительна. Корни притягивают пыль, накапливают ее, впитывают дождевую влагу, разрушают кровельный материал. Пыль постепенно превращается в земляные пласты. И вот вам все условия для жизнедеятельности.

Неплохо чувствует себя мох. Насыщается влагой и пылью. Образуется болото, шумит камыш, не хватает только квакающих лягушек.

Саня рассказывал, что когда-то на Кировском заводе на одной из крыш, на образовавшемся из-за забитых стоков озере, расположившемся у березового леса, гнездилась огромная колония чаек. Они чувствовали там себя хозяевами и не терпели присутствия людей.

Все собираюсь сходить на один из давно брошенных корпусов «Светланы», на крыше которого давно шумит густой лес, посмотреть, нет ли там грибов.

5 июля 2011 года

Медицинская тема.

Когда еще два месяца назад я ходил на костылях, загадал, что в июле начну делать пробежки. Теперь понимаю, что в ближайшее время вряд ли получится. Хромой бегун – это нонсенс. Приходится задумываться над происходящим. Анализировать. Да, и просто интересно вспомнить.

Как я уже отмечал, в конце января 2008-го произошел очередной приступ моей «падучей». Компрессионный перелом позвоночника, двух ребер и ушиб головного мозга. Соскочил элемент строительных лесов, и я оказался на цементном полу. Ничего не поделаешь.

Смутные воспоминания: о первых часах в больничной палате нейрохирургического отделения после реанимации. Голова зашита, в бинтах. Капельницы и все такое прочее. Перед отбоем после вколотых и пероральных антибиотиков и снотворных обнаружились большие проблемы с мочеиспусканием. Медсестра быстро приняла решение: катетер в соответствующее место. Но так, с ходу у нее не получилось. Пришла более опытная, среднего возраста медсестра, дородная женщина, взгляд которой говорил: «Сейчас все будет в ажуре, не впервой» и тут же приступила к делу. Я вскрикнул от боли.

– У тебя что, простатит? – спросила.

– Ну да, – сознался неожиданно для себя.

Зато все получилось у убеленного сединами старого доктора, по-видимому, вызванного из соседнего отделения. Опыт, как говорится, не пропьешь. В последующие недели с малой нуждой не было проблем.

Не понимаю, зачем нужны VIP палаты. Скукотища. Поговорить не с кем, кроме, как с телевизором, который и дома надоедает. А тут все-таки коллектив. В компании, как говорится, и помирать легче. Есть кому стакан воды подать. Для меня, когда я еще не мог оторваться от койки, это делал молодой узбек. Помню, он неплохо говорил по-русски, но тут же забывал язык, когда доктор спрашивал его о документах. Когда я немного пришел в себя и мог уже ходить, перенял эстафету у узбека и стал подавать стакан с водой соседу справа, семидесятилетнему старику, которому машина за день до этого переехала ноги. Он был в скверном состоянии, и я помогал ему чем мог. Он благодарил меня бесконечно, и я устал от его благодарностей. Устал повторять банальную фразу, что так на моем месте поступил бы каждый. Сожалею, что позже, после выписки не позвонил деду, как договаривались. Даже не знаю, выжил ли он.

Однажды в палату прибыл астролог с пробитой головой. Обычный с виду парень очень волновался, что перед походом к пивному ларьку не обратился к звездам, не заглянул в гороскоп. Всем советовал это делать, говорил, что без этого никак нельзя. Я, как любознательный человек, пользуясь случаем, стал выспрашивать подробности. Что такое астрология? Зачем? Почему? Но ничего не понял. Возможно, потому что, если чем-то интересуешься, надо, хоть немного верить в предмет интереса. А может быть, дырка в моей голове была виновата.

На место выписавшегося узбека привезли из реанимации товарища с вмятиной в черепе на четверть головы. Причиной происшествия также был поход к ларьку. А вот к какому, конкретно: пивному или водочному, он не помнил. Наверное, часть мозга, отвечающая за подробности, теперь отсутствовала. На следующий день, первым делом, шатающейся походкой он отправился в курилку.

Мне кажется, что в нашей стране одним из самых уважаемых и соблюдаемых прав человека является право курильщиков осуществлять свою пагубную привычку. И никакие постановления правительства не изменят сложившегося положения. По моим наблюдениям, как бы ни был плох больной, если у него есть силы добраться до места для курения, медперсонал никогда не станет ему препятствовать.

Как-то раз, во время косметического ремонта в женском отделении психиатрической больницы имени Скворцова-Степанова, я красил плинтуса, расположившись на площадке черной лестничной клетки, где обычно никто не ходил. Подошла медсестра, за которой тянулась вереница пациенток в цветастых халатах.

– Не могли бы вы присмотреть за женщинами, пока они будут дымить? – обратилась она ко мне, – бежать им некуда, все двери закрыты, но мало ли?

Я согласился, посчитал курильщиц и продолжил работу, иногда искоса поглядывая на своих подопечных.

А представьте картину: на свежем морозном воздухе по территории психушки под присмотром медсестер и медбратьев прогуливаются пациенты. У половины руки связаны. А у двоих из-под кусков ткани, стягивающих руки, у самых лиц торчат пальцы, а в них зажженные сигареты. И дымок вьется. Умора!

Еще запомнился мой свихнувшийся мобильник, пострадавший от удара вместе с костями. По всему его экрану расползлась большая фиолетовая клякса. Все же какое-то время я еще умудрялся им пользоваться: звонить и отвечать на звонки. Часто со мной выходил на связь шеф по рабочим делам. Как бригадир, я продолжал делать разные расчеты, не отрываясь от подушки и матраца. Но вскоре у аппарата «поехала крыша»: он стал ни с того ни с сего включаться посреди ночи: то будильник заработает, то вызовы непонятные. Со сном и так были проблемы, поэтому в этих случаях я сильно жалел, что под рукой не было ничего тяжелого, а форточка находилась слишком далеко.

Первый мой сотовый телефон назывался «Сименс». Вот уж молодцы немцы, умеют делать технику. Я уронил его как-то с крыши, с высоты в десять метров, а он хоть бы хны. Во второй раз он упал вместе со мной. Больше не выдержав издевательств, решил: «Ну, вас к черту», и приказал долго жить.

Вот так. А о чем это я, собственно?… Ах, да. У меня медицинская тема.

Осенью 2008 года я начал пробежки. Зимой побежал в полную силу. До этого была лечебная физкультура, которой я не на шутку увлекся. В молодости на меня произвели впечатление случаи, когда люди справлялись с последствиями тяжелых травм благодаря упорным тренировкам. Пришлось проверить это утверждение.

Сразу после выписки из больницы, кроме разных «примочек», типа электрофореза, лазера и массажа позвоночника получил направление в кабинет лечебной физкультуры. Кроме меня группа состояла сплошь из женщин старшего возраста, преимущественно жертв гололеда. Так как я мог заниматься гимнастикой только в лежачем положении, доктор «положила» на пол всю группу.

Дома пытался повторять упражнения. Но их было слишком много, невозможно все запомнить, пришлось после занятий записывать в тетрадь по памяти.

«Лежа на спине. Колени согнутые, палка под ними, приближать вместе с палкой к носу» или: «На спине. Колени согнуты, палка под ними. Перекатываясь на позвоночнике, садиться». «На спине. Писать ногами в воздухе свою фамилию и имя». И так далее. Самым тяжелым, но, по словам врача, самым эффективным, было упражнение что-то типа «ласточки». Лежа на животе, руки, ноги и голову задирать, как можно выше. Надо было продержаться в этом положении три минуты. Поначалу не выходило и трех секунд.

После окончания цикла занятий у доктора не мог уже остановиться. Продолжал тренировки. Ну, а потом побежал. До травмы пробегал не больше пяти километров. Теперь получалось около девяти. Специально шагами считал. Знакомым в шутку объяснял этот феномен ушибом головного мозга. Хотя, на самом деле, причиной рекордов была игра в футбол, которой я увлекался целых три года перед травмой.

Живу на окраине Сестрорецка. До леса рукой подать. Выбегал чаще всего, когда солнце садилось. Если был сильный мороз, дышал в перчатку. Возвращался уже в сумерках. Красота неописуемая – снежные поляны, запорошенные ели залиты призрачным лунным светом. Гулкая тишина, разбавляемая лишь далекими городскими звуками. Уверяю, это намного лучше, чем мельтешить ногами по беговой дорожке где-нибудь в фитнес-клубе.

А вот на лыжах ходил по льду Финского залива. Почему-то всегда либо в снегопад, либо в густой туман. Спускался на лед, шел немного, а когда оглядывался, видел сквозь белесую мглу размытое пятно парка «Дубки». Оно пропадало быстро. Возвращаться можно было лишь по своим следам. Иначе ушлепаешь в сторону Финляндии или Кронштадта. Да уж, без очередной порции адреналина нам никак.

О событиях этого года трехмесячной давности вспомнить нечего. Всего лишь неделя в больнице. Был сосед по палате, упавший духом, с остановившимся взглядом в потолок. Перед моей выпиской прибыла бригада гастарбайтеров из Эстонии. Они привезли товарища, выпавшего из окна второго этажа, во время монтажа стеклопакетов. Я их встретил в коридоре, когда гулял там на костылях. С русским языком у них было плохо, но разобрать можно было. Я, как опытный «падальщик», давал им какие-то советы.

Уверен, что хромота пройдет, и я, в конце концов, снова побегу. Правда, в эту зиму, если снега будет, как в две предыдущие, со свободным временем будут проблемы.

Сколько собираюсь оставаться в этой профессии? Вопрос злободневный. Ведь, если что, соломки подстелить не удастся. Своему первому работодателю обещал, что проработаю на высоте до шестидесяти лет, хотя он, наверняка, об этом не помнит. Но это и не важно.

Как-то пошел купаться на Разлив. Конец лета, холодно. На пляже почти никого, зябко. Надо разворачиваться. Увидел двух дам, грациозно плывущих. Превозмог себя, зашел в воду. Так и здесь. Есть высотники старше меня. Почему они могут, а я нет?

Так что, со здоровьем у меня сейчас почти все в порядке. И, думаю, с юмором тоже. Особенно черным.

7 июля 2011 года

Жара. Сегодня я испытал два противоречивых, казалось бы, взаимоисключающих ощущения. Ближе к обеду «замерз», а к концу дня перегрелся, получив солнечный удар. В одном американском фильме из уст героев – строителей небоскребов – прозвучал термин «замерзнуть». Это значит, что монтажника-высотника сковывает страх перед высотой, и он прекращает работу. Вот и я, привязав на высоте двадцати шести метров веревку к опоре на крыше, а себя – к веревке, некоторое время не мог решиться спуститься, чтобы демонтировать старые вентиляционные трубы. Это происходит, когда давно не было практики нахождения на большой высоте. Кроме того, наверное, сыграла роль невезучесть во взаимоотношениях с земным притяжением. Однако постепенно организм адаптируется к новым, точнее, слегка забытым условиям, и все приходит в норму.

Человеческий организм, мне кажется, не может долгое время испытывать страх. Так же, как и любое другое эмоциональное напряжение. Будь иначе, люди не побывали бы не только в космосе, но и не отошли бы далеко от пещер.

К концу дня жара не спала. Саня сказал, что работать надоело. Я попытался его подбодрить и пошел перевешивать веревку, чтобы продолжить работу. Но в конце спуска почувствовал сильное недомогание. Надо было идти на крышу, чтобы вытащить наверх веревку, как положено в конце дня, но вместо этого, найдя тенистое место, не менее получаса сидел с закрытыми глазами, чувствуя, как меня посещают короткие сновидения. После небольшого отдыха, кажется, полегчало.

16 июля 2011 года

Середина лета. Зной иногда отступает, сменяясь периодом кратковременных гроз и ливней. Но вскоре показания термометра снова ползут к тридцатке. Начальство нашло нам новый объект, по сравнению с которым нахождение на крыше или стене может показаться раем. Мы его назвали «душегубка».

Что мне нравится в нашей работе, так это разнообразие. Чердак с единственным окошком, где мы должны ремонтировать деревянное перекрытие, совершенно не имеет доступа воздуха. Прежде чем приступить к плотницким работам, надо вытащить несколько кубометров шлака. В разгоряченном спертом воздухе стоит угольная пыль. По лицу струится грязный пот. Наверное, в таких же условиях работал в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века на шахтах Донбасса мой отец.

Силикоз – так называется профессиональная болезнь шахтеров. Помню, не все мужики из нашего двора доживали до пенсии, хотя и наступала она достаточно рано. Почти все мои родственники, друзья и одноклассники, кто раньше, кто позже, работали в шахте. Возможно, там и родители познакомились. Женщин, ведь, не сразу вывели на поверхность. Человека, встреченного на улице нашего городка, побывавшего недавно в забое, можно было узнать по глазам, которые как будто подведены тушью. Угольная пыль за один раз не отмывалась ни в душе, ни в бане. Зря я об этом говорю в прошедшем времени. Ничего не изменилось. Только в живых не все остались.