Право на первую пулю бесплатное чтение

Сергей Васильевич Самаров
Право на первую пулю

© Самаров С.В., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

В тысяча триста сорок шестом году английский король Эдуард Третий в ходе Столетней войны в битве при Креси-ан-Понтье полностью разбил французскую армию, возглавляемую королем Франции Филиппом Шестым. Битва эта расценивается историками как начало конца эпохи рыцарства и наступления новой эпохи – эпохи нового вооружения и новой тактики ведения боя. Король Франции, имея более чем двукратное преимущество в живой силе, рассчитывал на победу, тем более что его армия состояла в основном из доселе непобедимого французского рыцарства. Но Эдуард Третий применил против французов уже испытанную в сражениях против шотландцев тактику – он использовал в качестве основной ударной силы лучников, которые уничтожали рыцарей еще до того, как те успевали вступить в бой.

Мне как командиру отдельного учебного взвода снайперов спецназа военной разведки эта информация настолько грела душу, что я замучил свое командование просьбами опробовать, то есть испытать новую тактику ведения боя и использовать при этом весь свой взвод, собрав бойцов в один мощный ударный кулак. Вообще-то я предлагал для начала использовать отдельные отделения снайперов и только потом уже целый взвод. До этого по одному или по двое снайперы взвода закреплялись за каким-то подразделением, чаще всего за другим взводом, где приживались и становились уже почти своими бойцами, и в родной взвод возвращались лишь изредка для овладевания новой винтовкой или после ранения, когда в мои обязанности входило определение состояния бойца для выполнения старых и привычных обязанностей.

Надо сказать, что среди бойцов взвода были и солдаты срочной службы, чаще всего бывшие или даже действующие спортсмены-стрелки или же биатлонисты, и «контрактники», и даже младшие офицеры, и потому у меня для придания веса в глазах подчиненных было несвойственное для командира отдельного взвода звание майора. Но спецназ военной разведки тем и славится, что здесь даже ефрейтор может командовать взводом, не говоря уж о сержантах, старших сержантах и старшинах. Деловые качества в военной разведке всегда стояли во главе угла. При любых обстоятельствах. Ведь мы (говоря об этом, имею в виду всю военную разведку) всегда считались постоянно действующей военной силой, точно так же, как военнослужащие войск противовоздушной обороны или ракетных войск стратегического назначения, хотя наши задачи были чаще всего совсем иные и ставились они нам порой отдельно, а порой вместе с этими самыми действующими силами армии.

По правде говоря, мое воинское звание соответствовало должности начальника штаба батальона, но я никогда и ни за что не променял бы свою службу на штабную, хотя хлопот у меня было намного больше, как мне думалось, чем у того же начальника штаба. Что входит в обязанности этого офицера? Проследить, чтобы бойцы батальона были обеспечены обмундированием, оружием, боеприпасами, исправной техникой, продуктами питания и прочими мелочами. Ну и разработка отдельных операций, что возлагалась на оперативный отдел, подчиненный начальнику штаба напрямую.

У меня же номенклатура была более значительной и многообразной, а все принадлежности несравнимо более качественными. И проверять качество работы и исправность оборудования было моей прямой обязанностью. Представьте себе снайпера, который вышел на ночную «охоту», а у него оказался неисправным дальномер. И хорошо, если снайпер вышел на «охоту» с кем-то в паре, тогда два бойца, выполняющие одну общую задачу, могут обойтись одним дальномером. А если это «охота» одиночная? Что ему тогда делать? Возвращаться во взвод «несолоно хлебавши»? Вот для того и существует командир учебного взвода снайперов, чтобы отправить в войска снайпера с исправным оборудованием и тем более с оружием, соответствующим норме.

А чего только стоит один костюм «Леший». Бойцы-снайперы всегда шили его для себя сами из двух обычных костюмов «Ратник». Резали на узкие полоски, которые пришивались к основному, стандартному костюму. Причем так пришивались, чтобы одежда походила на настоящее дерево. И даже порой использовали естественные безыгольные ветви. Безыгольные потому, что игла от ели могла и за шиворот провалиться. И хорош будет тот снайпер, что постоянно чешется. А если противник заметит в лесу и определит замаскированного снайпера, то это «дерево» рискует получить пулю. Вот и требовалось проявить и старание, и фантазию, и умение, чтобы хорошо маскироваться. Хочешь жить – научишься. Я всегда бойцам своего взвода, особенно молодым призывникам, приводил пример из Великой Отечественной войны. Говорил, что противник нам дается для того, чтобы у него чему-то учиться. Как немцы обучали солдат СС? Давали время на рытье окопов, а потом пускали танки. Кто не справился с нормативом, того давили танком. Выживали только лучшие бойцы. И с ними нашим солдатам потом пришлось ох как повозиться…

А качество костюма «Леший» я сам потом проверял. Выпускал в нем вечером бойца в лес и сам потом искал его с тепловизором. Если находил, заставлял бойца полностью переделать костюм даже в том случае, если в тепловизоре «светился» только ствол винтовки, из которой только что стреляли. Но чаще спрятавшегося не находил. Бойцы остро ощущали ответственность за собственную жизнь и потому делали своих «Леших» старательно. Некоторые даже разбирали остатки второго костюма на толстые нитки, чтобы прикрыть лицо подобием мха, и бороду из этих нитей себе сооружали, чтобы прикрыть нижнюю часть лица, а верхнюю закрывали сеткой. Для этих нужд я сам на свои деньги покупал на базаре рыболовные сети. Причем торговался, выбирая сеть с ячейками помельче, то есть наиболее подходящую для данного конкретного дела.

Но на шитье костюма мучения молодых снайперов не заканчивались. Само собой, проводились учебные занятия по стрельбе, максимально приближенные к боевым. И, как правило, в костюме «Леший», который сам по себе не отличается легкостью, начинаешь прилично потеть. И далеко не каждый боец спецназа бывает в состоянии провести длительное время без малейшего движения, когда то нос, то спина чешется, а почесать никак невозможно, потому что на противоположной стороне работает снайпер противника. Вот здесь-то и важна выдержка. Нужно лежать, терпеть зуд и не шевелиться.

Немаловажна и физическая подготовка, например, она необходима для того, чтобы вынести с поля боя бойца. А еще до того, как вынести раненого, ему, случается, необходимо оказать экстренную медицинскую помощь. Для этого существует отдельный курс обучения, на котором я, как правило, только присутствовал, а вел курс дипломированный специалист – врач из бригадного медсанбата. Хотя, случалось, и мне приходилось что-то подсказывать бойцам, все-таки опыт снайперской работы у меня немалый. А иной раз мне помогал старший лейтенант Саша Кривоносов, который до военного училища учился в медицинском институте и подрабатывал сначала санитаром на станции «Скорой помощи», а потом и медбратом в травматологическом отделении городской больницы. Он еще не растерял свои медицинские знания и лучше меня знал, где следует наложить жгут, чтобы остановить кровотечение. Саша раньше был моим заместителем. Но потом его отправили служить в какой-то отдельный взвод, где старший лейтенант вышел на антиснайперскую охоту. Как он сам потом рассказывал, когда противник начал интенсивный минометный обстрел наших снайперов, он растерялся. От взрыва мины был тяжело ранен его напарник, и Саша, взвалив окровавленное тело на плечи, понес его под обстрелом к своим. Но не донес напарника живым. В медсанчасти из спины напарника извлекли три пули снайперов противника. Сам Кривоносов говорил, что удары пуль заставляли его спотыкаться, но он принял их за удары осколков очередной мины, а две пули порвали ему самому штанины на обеих ногах, повредив один из наколенников. После этого случая старшего лейтенанта обвинили в том, что он якобы попытался прикрыться от пуль снайперов противника телом тяжелораненого, и отправили его назад во взвод, где его место было уже занято лейтенантом Тахиром Футракуловым. Так лейтенант в моем взводе оказался по должности выше старшего лейтенанта, но, в самом деле, не лишать же лейтенанта должности только потому, что Кривоносова во взвод вернули.

Глава первая

Начальник штаба батальона майор Свиридов позвонил мне по телефону и спросил:

– Геннадий Викторович, ты свободен?

– Только что закончил занятия по ОФП и до темноты предоставлен самому себе. С наступлением темноты едем со взводом на гарнизонное стрельбище, отрабатывать стрельбу с новым тепловизором.

– Дело хорошее. Но я слышу, как ты дышишь тяжело. Все нормально?

– Нормально, товарищ майор. Просто мы закончили занятия интенсивной пробежкой. Я сам темп задавал.

Я не стал докладывать майору Свиридову, что пробежку эту бойцы выполняли, взвалив на спину напарника, поскольку снайперам, как и радистам, и минерам, официально запрещено заниматься с весом более пятнадцати килограммов, хотя этих рекомендаций никто и никогда не придерживается. Вообще-то эти тренировки придуманы для того, чтобы руки при стрельбе не дрожали. Как же бойцу со слабыми руками таскать с собой, скажем, крупнокалиберную снайперскую винтовку? Она ведь с прицелом и с патронами весит почти пятнадцать килограммов, если не больше. А ее придется таскать порой по нескольку дней подряд. Кроме того, был у меня одно время во взводе снайпер-«качок». Любил парень в тренажерном зале штангу «потягать» и гири перед зеркалом в казарме поворочать. И ничего, руки у него не дрожали, когда сжимали винтовку с оптическим прицелом. Именно из этих соображений я и увеличивал нагрузки бойцам взвода. А сам слегка задыхался вовсе не потому, что задал излишне высокий темп, а потому, что бойцов у меня во взводе двадцать семь человек, то есть количество нечетное, и при выполнении парных упражнений кто-то обречен на «простой» без пары. Я «простои» не люблю, да и сам не прочь потренироваться. И потому половину дороги до казармы со мной на плечах бежал лейтенант Футракулов, а потом мы поменялись местами и уже я его нес. Оттого и дыхание было тяжелым.

– Ну, Геннадий Викторович, как отдышишься, загляни ко мне в кабинет. Я тебя жду…

Наш начальник штаба не любил говорить командными фразами. Но если он приглашал зайти, значит, следовало зайти, иначе можно было получить нагоняй.

Я отдышался и двинулся в штаб.

Батальонный военный городок был построен давно, еще до того, как ввели общие стандарты подобных сооружений и начали пользоваться унификацией в строительстве, и потому нынешним общепринятым стандартам не соответствовал – был более просторным, занимал приличную площадь, большая часть из которой была отведена под учебно-тренировочные занятия. Так, «полоса разведчика» была вдвое шире стандартной армейской «полосы препятствий» – чтобы можно было сразу запускать большее количество бойцов, между которыми обязан возникнуть соревновательный момент, что очень важно в период подготовки – и вполовину длиннее. И завершалась «полоса разведчика» самодельным скалодромом, проходить который полагалось каждому, кто не занимался на полосе, хотя наш батальон и не входил в число тех подразделений военной разведки, что и в настоящее время работали в горных районах Северного Кавказа или хотя бы проходили службу в составе сводного отряда, расквартированного вблизи Махачкалы. Хотя в отдельных подразделениях, задействованных там, были наши выпускники. Но и не обязательно наши. Ведь наш учебный взвод снайперов был в системе Главного разведывательного управления не единственным.

Чем наш военный городок был схож с другими военными городками подобных подразделений, так это расположением штаба. В городок можно было пройти только через штаб или же въехать через боковые ворота, где постоянно располагался пост КПП. Но там выпускали и запускали только автомобильный транспорт. Для пеших там прохода не было…

Я двинулся в сторону выхода. Выходить было возможно только через штабное двухэтажное здание. А чтобы попасть в кабинет начальника штаба батальона, требовалось подняться на второй этаж, что я сразу и сделал. Дверь кабинета майора Свиридова располагалась справа от лестницы, симметрично кабинету комбата подполковника Сапрунова.

– Пришел? – встретил меня вопросом майор Свиридов.

– Так точно, товарищ майор. Как вызывали…

– Ну пойдем… – майор поднялся из-за стола.

– Куда? – поинтересовался я.

– А я разве не сказал тебе, куда именно? К комбату. Он ждет нас. Сейчас отправимся, я только позвоню ему…

Константин Львович набрал трехзначный номер по стоящему на столе внутреннему телефону и спросил комбата, свободен ли тот и может ли принять двух майоров – Свиридова и Верстакова.

– Через три минуты… – Трубка на внутреннем аппарате начальника штаба была «громкоговорящая», и ему не пришлось доводить суть сказанного мне – я и сам все услышал.

– Подождем… Садись пока… – сам майор вернулся за свой стол и продолжил чтение каких-то бумаг, которые просматривал перед моим приходом.

Наконец начальник штаба отложил стопку бумаг в сторону.

– Все! – сказал он. – Время вышло. Идем…

Мы вышли в коридор. Константин Львович закрыл кабинет своим ключом со связки и двинулся первым. Я за ним. Майор постучал в дверь кабинета комбата. На стук дверь открылась, и вышел командир разведроты капитан Завьялов, к роте которого были прикомандированы пять моих снайперов, а мы вошли.

Подполковник Сапрунов был полной противоположностью своему начальнику штаба и слыл приверженцем армейских уставов и порядков. И хотя в большинстве батальонов спецназа, как мне было известно, между начальником штаба и командиром батальона существовали, можно сказать, дружественные отношения, у нас было не так. У нас был командир батальона и его подчиненный начальник штаба. И потому майор Свиридов сразу вытянулся по стойке смирно и доложил:

– Товарищ подполковник, майор Свиридов по вашему приказанию прибыл вместе с командиром отдельного учебного взвода снайперов майором Верстаковым.

Я принял ту же стойку, что и начальник штаба, и даже каблуками щелкнул. Подполковник Сапрунов встал из-за стола и прошел на другую его сторону, где стояли три стула, но, вопреки моим ожиданиям, сесть нам не предложил.

Юрий Матвеевич для начала прогулялся перед нами, как прогуливаюсь, случается, я перед построенным взводом, перед тем, как поставить подчиненным учебную задачу, прокашлялся для порядка, хотя кашель, как я понял, его не душил, и сказал:

– Ну что, Геннадий Викторович, доплакался, значит, ты…

– Что, товарищ подполковник? – не очень понял я его вступление.

– Твоя идея о создании мощного снайперского «кулака» из взвода снайперов нашла поддержку наверху, в Москве, в нашем головном управлении и даже в Генеральном штабе…

Честно говоря, я до Москвы со своей идеей еще не добрался. И идея моя могла дойти до самого верха только через комбата или через начальника штаба батальона, а то и через командование бригады после доклада командования батальона. Но факт остается фактом – идею поддержали.

Подполковник выдержал многозначительную паузу и только после нее продолжил:

– Короче говоря, дело обстоит так. Твоему взводу дается три недели на сборы и подготовку, после чего взвод в полном составе… – он прекратил ходить перед нами и на секунду задумался. – Сколько, говоришь, у тебя бойцов?

– Вместе со мной двадцать восемь, товарищ подполковник. Остальные откомандированы в разные взвода и роты различных батальонов. В них воюют. По отзывам, неплохо.

– Так вот, откомандированных оставь на местах. А твой взвод в полном нынешнем составе через три недели отправляется в Сирию для участия непосредственно в боевых действиях против «бармалеев». Ты же мечтал попасть в Сирию. Кажется, даже рапорты писал…

В этом он был прав, я написал два рапорта с просьбой отправить меня в командировку в Сирию.

Я прекрасно знал, что Юрий Матвеевич сам перед тем, как принять наш батальон, был в Сирии в командировке, и потому поинтересовался совсем не уставным тоном:

– Вы, наверное, посылочки друзьям через меня в Дамаск передадите…

– Обязательно… Все… Готовься. Пожелания какие-то есть?

– Не знаю вот, насколько они реалистичные… Но кое-какие мысли в голове плавают, товарищ подполковник… – решил я «принаглеть».

– Ну, говори быстрее, а то у меня время лимитировано…

– Я вот на днях видел в интернете сюжет – Лобаев новую винтовку сделал… DXL-5 «Опустошитель». Винтовке дано такое нестандартное название, потому что она призвана опустошать ряды противника. Крупнокалиберная, под два вида патронов – наш двенадцать и семь на сто восемь и натовский двенадцать и семь на девяносто девять. Я, честно говоря, не знаю, на какой стадии готовности находятся винтовки, но хорошо бы было взвод такими вооружить…

Комбат резко повернулся к начальнику штаба:

– Константин Львович, твоя работа… Займись и по возможности обеспечь.

– Понял, товарищ подполковник, – довольно кисло ответил начальник штаба, оценив сразу новую нагрузку для себя. Но у него плечи широкие – сдюжат и это…

– И без всяких отговорок… – сказал командир батальона и снова повернулся ко мне как к основному действующему лицу нашей встречи. – А чем эта винтовка отличается, скажем, от американских аналогов?

– У лучшей американской винтовки – «Барретт М-82» – кучность две угловые минуты плюс столько-то, у «Опустошителя» кучность всего полминуты, товарищ подполковник. Это единственная в мире такая крупнокалиберная снайперская винтовка. Она позволяет прицельно стрелять на дистанции до двух километров. А тот же «Барретт» с трудом стреляет прицельно на тысячу семьсот метров. Значит, у нас увеличивается активная защита на триста метров. Значит, мы имеем возможность с безопасной для себя дистанции отстреливать снайперов «бармалеев», если они будут вооружены «Барреттами». Есть активная защита, про нее я только что рассказал, а есть пассивная – это маскировка и бронежилет… И мы…

– Ну, для меня это все «темный лес», – перебил меня комбат. – Но если надо, значит, штаб добудет… Напрямую на завод обратится… Он же, кажется, где-то в Калуге… – оказывается, комбат даже знал, где располагается завод Лобаева.

– Так точно, товарищ подполковник, – подтвердил я. – В Калуге…

– Если что, начальник штаба сам туда съездит… Не переживай. Иди. Отсыпайся впрок. В Сирии спать будет некогда. Я вот после Дамаска уже почти год сонный хожу.

Комбат, кажется, уже готов был записать меня в товарищи по оружию… По крайней мере, в «сирийское братство» уже, кажется, включил…

* * *

Я, естественно, понимал, что, запросив новые винтовки на весь взвод, сильно перегнул палку. Я прекрасно помнил интервью Лобаева, в котором он сказал перед камерой, что винтовки еще испытываются под стрельбу разными калибрами и окончательный калибр все еще не выбран. Майор Свиридов сам ездил в Калугу, как и предложил ему подполковник Сапрунов, и все-таки привез нам одиннадцать винтовок – все, что на заводе смогли сделать к тому времени, и все с двумя быстросменными стволами. Но и это количество новейшего оружия перекрывало мои ожидания. Одну из винтовок я, естественно, взял себе, поскольку сам думал в Сирии не только командовать взводом, но и участвовать в боевых действиях, остальные десять штук распределил среди бойцов. Конечно, передо мной встала дилемма – стоит ли выдавать новые винтовки двум моим офицерам. Оба они уже имели крупнокалиберные снайперские винтовки «Корд» и неплохо ими пользовались. Изначально я думал вооружить «Опустошителями» тех бойцов, что вооружены морально устаревшими снайперскими винтовками СВД, а таких у меня было двенадцать человек. Значит, следовало кого-то двоих обидеть, не им дав новую винтовку. В итоге, подумав, я решил все же выдать «Опустошители» лучшим стрелкам, в том числе и офицерам. В их руках новая винтовка принесет больше пользы, чем находясь в чьих бы то ни было других.

* * *

В Сирию мы летели через Иран и Ирак. Сразу сложилось впечатление, что иранцы либо не сильно доверяют России, либо дисциплина в их армии стоит на первом месте. Уже после пересечения границы над Каспийским морем наш вертолет «Ми-26» взяли в сопровождение, которое официально называется, если я правильно понимаю ситуацию, «перехватом», иранские истребители российского производства, хотя и была среди них парочка французских «Миражей» и пара «Рафаэлей», которые наиболее активно демонстрировали нам свое подкрыльное вооружение. Это, как я догадался, на случай, если мы вздумаем отклониться от утвержденного маршрута следования и случайно увидим то, что нам видеть не положено. Самолеты несколько раз менялись, судя по бортовым номерам основных ведущих машин. А потом мы совершили промежуточную посадку на каком-то военном аэродроме, где вертолет дозаправился и полетел дальше. Мой взвод на время заправки высадили из винтокрылой машины, посадили в подъехавший автобус, при посадке в который, не без ругани с нашей стороны, отобрали у всех телефоны, которые потом вернули после возвращения в вертолет, но ругань уже была с иранской стороны, потому что двух телефонов не хватало. Но их нашли быстро, набрали номера пропавших телефонов, и они зазвонили в карманах иранских солдат. Вороватых солдат на наших глазах взяли под стражу, разоружили и отобрали брючные ремни, и иранский сержант принес лично мне, а не пострадавшим бойцам, извинения за недостойное поведение своих подчиненных…

Дальше мы летели более-менее спокойно, если не считать того, что до самой границы с Ираком и даже чуть дальше истребители иранских ВВС продолжали нас сопровождать, все так же время от времени грозить своим ракетным вооружением. Но нас это трогало мало. На военном аэродроме Ирака, где вертолет снова дозаправлялся, стояли несколько американских самолетов, кажется, «F-16». Но утверждать не буду, поскольку в названиях самолетов плохо разбираюсь, то есть для меня что «F-16», что «F-15» любой модификации имеют одно лицо. Но поразило то, что ни иракцы, ни америкосы не подогнали нам автобус, чтобы потом запереть в какой-нибудь будке, как это сделали иранцы, и даже телефонами нашими не поинтересовались. Фотографируйте наши самолеты на здоровье, если нравятся, – словно бы говорили они, сияя своими голливудскими улыбками, – нам все равно. Говорило это о доверии к русским или о наплевательском отношении к службе – мне это по большому счету было без разницы – не наша армия. Дальше уже вертолет истребители не сопровождали. Мы только издали видели пару американских самолетов, что, видимо, возвращались к себе на базу, но на нас они не обратили никакого внимания, получив, как я догадался, предупреждение о нашем пролете встречным курсом…

Честно говоря, видя америкосское дружелюбие, я даже усомнился в правдивости наших СМИ и телевидения, постоянно говорящих об американцах как о наших главных врагах. Враги, в моем понимании, не должны улыбаться нам, они по большей части должны оскаливаться и корчить страшные рожи, желая запугать.

Мы летели дальше. В салон вертолета вышел второй пилот. Поскольку наш вертолет носил индекс «Ми-26-Т 2»^[1], он имел на борту всего двух пилотов. Нам бы на взвод хватило вертолета поменьше, но с нами в рейс отправилась еще довольно странная компания из гражданских, сопровождающих какой-то груз в сравнительно небольших картонных коробках, в которых при погрузке что-то погромыхивало. Я, как человек военный, понимал, что Сирия для России в том числе является полигоном для испытаний в борьбе с боевиками новых видов вооружений, которые часто производятся гражданскими предприятиями, но для них это только часть работы. Еще оборудование нужно испытать. Для этой цели, видимо, и везла группа приборы в Сирию.

Видя, как гражданский руководитель группы задирает нос от чувства собственной значимости, я к нему не приближался и не лез знакомиться. Пусть везут свои приборы в Хмеймим и летят назад. А дома рассказывают сказки о своем участии в боевых действиях. Я таких типов уже встречал раньше.

Своего начальника и руководителя коллеги называли Василием Васильевичем.

Второй пилот вертолета что-то сказал Василию Васильевичу. Меня несколько задело, что второй пилот, человек в одном со мной звании, подошел сначала к гражданскому человеку и вытянулся перед ним по стойке смирно. Но потом он подошел и ко мне и тоже вытянулся по стойке смирно, и я не стал ему ничего говорить.

Пилот сообщил, что мы уже летим над территорией Сирии.

– Скоро будем в Хмеймиме… – добавил он.

Я прильнул к одному из шести боковых иллюминаторов по три с каждой стороны, рядом с которым сразу захватил себе место. Правда, машина имела еще четыре иллюминатора – два в кабине пилотов и два в самом конце салона, уже позади заднего бокового входного люка. На люки в кабине пилотов я не претендовал, а у заднего бокового люка спиной ко мне сидел Василий Васильевич и, устроив на своем объемном животе толстую общую тетрадь, рассматривал чертежи. Что у него в руках именно чертежи, я сумел, приподнявшись, увидеть в бинокль, предоставленный мне начальником штаба батальона майором Свиридовым. Сам бинокль был странного вида. Он имел два входящих окуляра и только один исходящий окуляр. Глядя на человека, использующего такой бинокль, невольно подумаешь, что циклопы не были выдумкой древних греков.

Бинокль был сильно обрезиненным и защищал не только от механического воздействия, но также не светился в тепловизоре. Кроме того, он имел выключатель, отключающий питание аккумулятора с целью сбережения заряда энергии и скрытности своей работы. Назывался бинокль «Катран 3 Б». Если меня не подводит память, катран – это мелкая, не опасная для человека акула, живущая во всех океанах, кроме Северного Ледовитого, а в России в Черном и Баренцевом морях. Длина самых крупных экземпляров этой акулы не превышает метра. Насколько я знаю, из ее печени делают какое-то лекарство от рака. Одновременно с наблюдением с помощью бинокля можно производить видео- и фотосъемку. Рассмотреть в подробностях человека «Катран 3 Б» позволял с дистанции в полтора километра. Приближение было двукратное и четырехкратное, цифровое. Вообще-то такой бинокль позволял снайперу работать с основательным удобством, но вот приближение было маловато, и я, говоря честно, не очень понимал, для чего майор Свиридов добывал его, если стандартный ночной прицел «Шахин», которым снабжено большинство автоматов в спецназе военной разведки, имеет точно такое же приближение. Но командиру снайперского подразделения положено иметь бинокль с тепловизором, и я взял его, однако благоразумно промолчав о том, что уже имею трофейный французский бинокль с большей кратностью и с большим углом обзора, – еще, чего доброго, начальник штаба воспользуется властью и отберет французский бинокль, якобы для нужд батальона, так же как он уже отбирал у нас трофейное оружие.

Глава вторая

Вертолет летел непривычно низко. Мне даже захотелось спросить у второго пилота, который дремал в своем кресле рядом со входом в кабину пилотов, – отчего такая малая высота? Но я не стал его будить – сообразил, что ему предстоит сидеть за штурвалом при перелете домой. Подумал сам и решил, что высота выбирается из соображений безопасности. Под нами время от времени мелькали останки деревень. И из любой щели могла вылететь ракета ПЗРК, от которой вертолет могут спасти только предварительно запускаемые тепловые ловушки.

Я продолжил смотреть на то, что происходит внизу. За стеклом иллюминатора виднелась дорога. Когда-то она была, по-видимому, покрыта асфальтом, а сейчас выглядела простым, но хорошо утрамбованным сооружением.

Над креслом второго пилота, прямо над его головой, замигала вделанная в стену красная, видимо, сигнальная лампочка, обычно предназначенная для сигнала бойцам к началу десантирования. Но второй пилот не проснулся. Тогда дважды подала голос сигнальная сирена. Ее грубого голоса было достаточно, чтобы майор открыл глаза, помотал головой, прогоняя остатки сна, и с улыбкой нырнул в пилотскую кабину. Вернулся он через две минуты и сразу направился ко мне.

– Товарищ майор! Там, внизу, блокпост. Наши дежурят. И америкосскую бронеколонну задержали. Ругаются с ними. А над блокпостом «Апач»^[2] завис. Словно грозит ракетами. Что будем делать? Своих выручать надо…

– Приземлиться сможем? – спросил я.

– Нет проблем! – ответил второй пилот. – Но только рядом с дорогой. В поле.

– Полного приземления не надо. В метре над дорогой зависните. Так-то можно, думаю, и над самой дорогой… Снижаемся! – распорядился я, включая внутривзводную связь. – Взвод! К бою! – И сам первым покинул кресло, передернув продольный и довольно легкий в передвижении затвор своей винтовки.

По узкому салону в нашу сторону шел Василий Васильевич. Второй пилот подскочил к нему, стал что-то суетливо объяснять, сильно жестикулируя. Василий Васильевич только кивнул и сразу молча, но с чувством собственного достоинства отправился на свое уже привычное место.

– Взвод! – дал я команду. – Подготовиться к высадке. Десантироваться с высоты около метра. Один за другим, как на тренировках…

На тренировках мы действительно отрабатывали эти действия совместно с обыкновенным спецназом военной разведки. Предполагалось, что бойцам моего взвода предстоит служить в обычном спецназе, и они к этому готовились, то есть выполняли все, что положено выполнять спецназовцу, и даже больше, если я усложнял задание, а я это делал регулярно, чтобы бойцы моего взвода могли многое и никто бы не упрекал их в неумении что-то выполнять.

Второй пилот выскочил из кабины и уже открывал передний, ближний к кабине и к моему взводу, люк. Видимо, с первым пилотом он уже успел поговорить, и тот максимально приблизил свою машину к земле, которая виднелась в открытый люк под нами на расстоянии около метра – то есть был выполнен маневр, о котором я и просил.

– Сразу разворачиваемся стволами к противнику… – отдал я последнюю команду по связи и первым покинул вертолет.

Приземлился я на обе ноги, одновременно двумя ногами оттолкнулся от дорожного полотна, почувствовав под подошвой берцев слой мягкой пыли, и прыгнул в сторону, поскольку сразу за мной уже выпрыгивал из вертолета старший лейтенант Кривоносов. Мы оба оставались под днищем «Ми-26» и не спешили сразу выйти на открытое пространство, пока к нам не присоединилось около половины взвода. Только тогда я решил, что уже пора продемонстрировать свою силу, и шагнул вперед. Дорогу перегораживал российский БТР-80. Причем стоял он так, что объехать его было невозможно, особенно в облаке пыли, поднятой «Ми-26», а по другую сторону бронетранспортера стояли пять американских бронемашин «Хамви»^[3]. На блокпосту стоял российский патруль военной полиции, не пожелавший пропустить американский патруль. Америкосы на дороге откровенно ругались, не стесняясь в выражениях. Мне, как человеку, свободно владеющему английским языком, их выражения были понятны. Но непонятны они были нашим военным полицейским, которые даже русским владели с трудом, и это к счастью, поскольку большинство из них по происхождению были чеченцами, народом, имеющим горячую кавказскую кровь, и они могли бы просто не выдержать оскорблений и атаковать американские бронемашины, что привело бы только к международному конфликту. А российский блокпост был бы уничтожен превосходящими силами врага. Ведь на каждого нашего военного полицейского приходилось, наверное, по три американца. Мы оказались на месте вовремя.

Но куда только делись голливудские белозубые улыбки, о которых я только недавно думал. Они сменились откровенным озлобленным оскалом.

Мы вышли из-под вертолета и обогнули наш бронетранспортер. Стволы наших снайперских винтовок были направлены прямо на бойцов американской армии. Американцы с уважением смотрели на эти стволы «пятидесятого» калибра^[4], с которым не может справиться ни один в мире бронежилет, и откровенно засомневались в своих силах. Но сверху их поддерживал «Апач», который опустил вниз ствол своего крупнокалиберного пулемета. В это время, завершив высадку спецназа, стал подниматься над дорогой наш «Ми-26». Не имея бортового вооружения, поскольку являлся обыкновенным транспортником, он всем своим массивным телом двинулся на американца. Столкновение казалось неизбежным, и большой «Ми-26» просто смял бы маленький компактный «Апач». Каким-то чудом американцу удалось взмыть вверх и влево и, едва не перевернувшись, уйти в сторону. Но военно-транспортный вертолет повернулся в его сторону и снова ринулся в атаку, прогоняя противника. «Апач» быстро набрал скорость и скрылся за недалекой горной системой.

– Why didn’t he shoot?^[5] – спросил американский офицер своего помощника с нашивками сержанта.

– He hurried to change the pants he had put on, fearing a collision…^[6] – ответил я офицеру вместо сержанта, который только плечами пожал.

Офицер выругался и призывно махнул рукой, приказывая своим бойцам садиться в машины. «Хамви» начали разворачиваться на дороге. С трудом, но им это удалось сделать. И броневики быстро поехали куда-то, поднимая пыль. Еще большую пыль поднял вертолет, опускаясь на дорожное полотно. Наверное, пыли и раньше, при посадке, было много, но я как-то не обратил на нее внимания. Наверное, не до того было. Кроме того, мы из облака пыли выходили, следовательно, оно маскировало взвод.

Ко мне подошел старший лейтенант военной полиции, видимо, командир блокпоста. Поблагодарил на скверном русском языке за своевременную помощь.

– Не меня благодарить надо, а вертолетчиков, – проявил я приличествующую случаю скромность. – Они ситуацию определили как опасную и нам сообщили… А мы уж только высадились и даже ни одного выстрела не сделали.

Военные полицейские, как и бойцы американского военного патруля, были одеты в костюмы песочного цвета, а мы все как один были в камуфляжных костюмах «цифра».

– Только прибыли, товарищ майор? – на том же скверном русском языке спросил меня старший лейтенант, обратив, видимо, внимание на нашу форму.

– Еще не прибыли. Только планируем, – ответил я и пошел к вертолету, который приземлился в поле, неподалеку от дороги, но так, чтобы саму дорогу не задеть большими винтами. Бойцы взвода потянулись за мной.

– Но в боевые действия уже вступили, – сказал старший лейтенант мне в спину достаточно громко, стремясь перекричать звук вертолетного двигателя.

Я из скромности сделал вид, что ничего не услышал. Не люблю выслушивать благодарности, если они не заносятся в персональную учетную карточку офицера.

Но вот командир летного экипажа подполковник это, видимо, любил. И он расплылся в улыбке, когда я стал восхищаться его атакой на штурмовой вертолет. Но подполковник быстро остудил мой пыл, когда я сказал, что «Апач» мог бы и ракету ему навстречу пустить.

– Не мог. Мои осколки все равно его сбили бы… Он угрозу понял…

– Вам лучше знать, – согласился я. – Вы же специалист.

А Василий Васильевич все так же невозмутимо продолжал сидеть на своем месте, листая все ту же тетрадь, и я даже был почему-то уверен, что происшествие на дороге его никак не заинтересовало…

* * *

Дальше до Хмеймима мы летели без происшествий. На аэродроме нас сразу, всем взводом, отправили на склад менять форму. Лично мне песочного цвета камуфляж понравился больше, чем цифровой, – он был и легче, и мягче, единственное, что вызывало недовольство, это рубашки с коротким рукавом. Это значило, что руки в тепловизоре будут светиться, что для снайпера вообще недопустимо. О чем я тут же сообщил сопровождающему нас подполковнику Ягужинскому из ГРУ, как он мне представился, словно забыл, что ГРУ теперь называется Главным управлением Генерального штаба. Но мне лично такое представление понравилось даже больше, поскольку звучало более привычно.

– Мы ваш взвод так быстро не ждали. Но форму для вас заказали. Прибудет завтра – послезавтра, в крайнем случае. Тогда сразу и смените. А пока, как говорится, «за неимением гербовой бумаги пишем на простой…». Временно…

Я хорошо знал, что ничего более постоянного, чем временное, не бывает. Тем более в армии. Тем не менее крыть мне было нечем, и пришлось смириться. Тем более что старые костюмы «Леший» взвод не стал сдавать.

После ужина, когда взвод отдыхал, к нам в палаточный лагерь пришел Ягужинский.

– Дрыхнете?! Хорошее дело. И полезное… Отсыпайтесь еще полтора часа. Через полтора часа выезд. С корабля, как говорится, на бал… Автобус подадут к палаткам. Ты, майор, через час должен быть в штабе. Найди там меня. Получишь задание. Извини уж, что обжиться взводу не дали, но поступили сведения о готовящейся атаке «бармалеев». Здесь война идет. Мы, люди, предполагаем, а Господь располагает… И действовать приходится исходя из обстоятельств. Значит, бум действовать?

– Бум, товарищ подполковник, – согласился я. – Через час буду у вас.

Я даже будильник на мобильнике ставить не стал, уверенный в том, что проснусь вовремя. Уснул сразу, по приказу организму, и проснулся ровно через пятьдесят минут, как сам себе и наказывал. Успел умыться и побриться и ровно через десять минут был уже в штабе, расположенном в бывшем здании гражданского аэропорта имени Басиля Аль-Асада, старшего брата нынешнего президента Сирии, погибшего в автомобильной катастрофе в 1994 году в возрасте тридцати одного года. Если бы не его несвоевременная гибель, сейчас он был бы президентом Сирии, а вовсе не его младший брат Башар. Это позволило бы, возможно, избежать многих проблем, с которыми в настоящее время столкнулась республика. Все же Басиль Аль-Асад был любимцем простого народа.

Я поинтересовался у дежурного офицера-сирийца, где мне найти подполковника Ягужинского. Офицер на вполне сносном русском языке дал мне исчерпывающий ответ, потом проверил мои документы и сверился со списком. Подполковник не забыл, как оказалось, записать меня. И я прошел, думая о том, что дежурному следовало все сделать наоборот: сначала посмотреть мои документы, потом свериться со списком, а уже после этого объяснять, где находится кабинет Ягужинского. Иначе кабинет может найти и постороннее лицо и бросить, скажем, в окно гранату. Но, оказавшись в кабинете подполковника, я, осмотревшись, понял, что слишком рано начал ощущать себя диверсантом. Окна кабинета Ягужинского представляли собой сплошную стену из двойного толстого стекла, и забросить в кабинет гранату было просто-напросто невозможно.

– Садись, Геннадий Викторович, – Ягужинский указал мне на стул у своего письменного стола и расстелил на столе поверх стекла и двух стопок с какими-то папками большую карту и стал показывать на ней остро заточенным простым карандашом. – Смотри вот сюда. Видишь, высота, господствующая над местностью.

– Вижу… – согласился я. – И линию окопа вижу. По моим прикидкам, здесь не менее трех взводов должно бы разместиться.

– Пока здесь только два взвода сирийской правительственной армии. А это значит, практически никто высоту не держит… Сирийцы торговать умеют, а не воевать. Такое у меня о них мнение, ты уж извини за откровенность. Если бы здесь не было нас, страной бы давно правили «бармалеи» или америкосы… Не берусь судить, что для России хуже… – подполковник осмотрел давно и хорошо ему знакомые стены и полки на них, словно в поисках подслушивающего устройства. И мне подумалось, что он человек излишне мнительный.

– Американцы думали вместо Асада своих правителей посадить…

– Вот именно – своих. Которые будут делать то, что им прикажут… В первую очередь – прогнать из Сирии русских. А для России это значит – прощай плацдарм на всю Южную Европу! И на всю Северную Африку тоже! Нужен нам этот плацдарм, как считаешь?

– Считаю, товарищ подполковник, что очень нужен.

– Ну, так и будем за него воевать вместе с сирийцами или даже вместо них. Бум, майор?

– Бум, товарищ подполковник. Бум…

– Так вот тебе вводная… Есть высота, которую «бармалеи» сегодня ночью попытаются отобрать. Высоту держат два взвода сирийской правительственной армии. Эти данные у «бармалеев» есть. Твой взвод должен стать сюрпризом для наступающих. Они просто еще не знают о том, что твой взвод прилетел. Я не думаю, что американцы так быстро сумели передать «бармалеям» информацию об эксцессе на дороге, когда ты со своим взводом блокпост деблокировал. Обычно они сначала нам претензии высказывают и только потом данные «бармалеям» передают… При этом изначально в интернете размещают сообщение. Но они пока молчат. А тебе подготовлено тоже два сюрприза, не только «бармалеям». Первый – ты знаешь, что несколько тысяч лет назад на территории Сирии водились бегемоты? Если, конечно, ты любишь почитать научно-популярную литературу, то должен знать. Однако водились они только в северной части долины реки Иордан с видом на Галелейское море, но там даже город с таким названием древние греки построили – Гиппопотам. Правда, город был почти разрушен и захирел еще во времена правления Византии, а потом, во времена правления арабов, после землетрясения семьсот сорок девятого года жители его покинули. Сейчас известен только тем, что по нему проходила граница демилитаризованной зоны тысяча девятьсот сорок седьмого года между Сирией и Израилем. Так вот, несколько веков тому назад там жили племена алавитов, которые славились тем, что разводили бегемотов как домашний скот. Я должен тебе сказать, что дикий бегемот почти не поддается дрессировке, почему и в цирке его встретить можно только изредка. Даже львы и тигры легче дрессируются, не говоря уже о медведях. А полностью приручить гиппопотама очень сложно. Так вот, твоему взводу, товарищ майор, видимо, будут приданы два боевых бегемота с погонщиками. Бегемоты вообще-то подслеповатые животные. И потому обучены атаковать только с ближней дистанции. Любимая их забава – переворачивать автомобили. Но это на дорогах массового пользования. У нас же они специализируются на джихадмобилях^[7]. Звери уж проверены в реальном ночном бою. Главное, чтобы они не помчались в атаку раньше времени. Бегемот – это же не танк, он не умеет отражать пули, переваривать их не умеет тем более. Но я, кажется, слегка увлекся. Целую лекцию тебе прочитал.

Атака с помощью бегемотов была экзотична и интересна, по крайней мере мало вязалась с современной войной. Однако расспрашивать подполковника подробнее я не стал.

– А что со вторым сюрпризом?

– Его судьба еще неизвестна. А заранее сообщать я не имею права. Но ты вместе с ним сам прилетел. И непонятно пока, будет ли он применен. Если будет, сам увидишь! Тебе же потом отзыв об испытаниях писать… Но не переживай, я, видимо, с вами буду, подскажу, когда что надо сделать… Ну, пока иди ко взводу, собирайся, проверяй, как полагается, боеготовность. Я скоро прибуду. Меня сирийцы на этой высоте знают лично, и я тебя сам им представлю.

Я промолчал, вспомнив картонные коробки в вертолете, и представил себе совсем не боевую и даже откровенно пузатую фигуру Василия Васильевича, в мундире спецназовца рвущегося в бой. Хотелось надеяться, что в бой он все-таки предпочтет не идти. Даже если на Василия Васильевича натянуть хоть три, хоть четыре бронежилета, голова его и руки все равно останутся открытыми и пуля в них обязательно попадет. А голова у человека всего одна, и несколько шлемов один на другой надеть невозможно… Правда, сначала я опасался, что Ягужинский вздумает взять на себя командование взводом. Мне эта идея не нравилась, но, судя по дальнейшим его словам и действиям, он этого делать не намеревался…

* * *

Я вернулся в палаточный городок, где господствовали вообще-то морские пехотинцы, отличавшиеся своей всегда тщательно отутюженной черной формой, которую они не пожелали сменить на песочный камуфляж. Хотя, возможно, те, кто ходил в бой, форму и сменили, и только комендантская рота, из бойцов которой и состояли многочисленные патрули и часовые, от такой замены отказалась. А нашим взглядам постоянно попадались именно они. Остальные были на позиции или отдыхали.

Два автобуса уже стояли рядом с нашими палатками, c открытыми для превентивной вентиляции дверьми – поскольку во время движения открывать двери было невозможно из-за пыли на дорогах, и бойцы были готовы к погрузке. Маскировочные костюмы «Леший» были извлечены из рюкзаков и у половины бойцов надеты прямо на голое тело, а поверх они надевали свою новую, только недавно полученную «камуфляжку». Хотя кое-кто и наоборот надевал – костюм «Лешего» поверх песочного камуфляжа. Против такого нововведения я возражать не стал, тем более видел, что экипировкой взвода командовал лейтенант Тахир Футракулов. Не подрывать же его авторитет перед взводом. Но у меня было опасение, что это сделает подполковник Ягужинский, который обещал вскоре присоединиться к нам. И в самом деле, его уазик вскоре показался на дороге между ровными, как по разметочной ленте выверенными при установке, рядами палаток. Подполковник выскочил из машины еще до того, как она полностью остановилась, – я уже успел заметить за Ягужинским такую привычку покидать транспортное средство, некоторая лихость бывшего спецназовца. Некоторые офицеры нашего батальона точно так же покидают бронетранспортеры и боевые машины пехоты. Но они же молоды, а подполковнику уже, думается, под пятьдесят. Но от привычки демонстрировать всем свою лихость он избавиться до сих пор не смог, хотя, кажется, пора бы уже. Я тоже, пожалуй, мог бы так поступать, но не люблю рисоваться.

– Готовы? – с разбегу спросил Ягужинский. – К машине! – дал он команду к посадке и только сейчас заметил странную форму одежды на бойцах взвода.

Я ожидал вопроса по этому поводу и даже приготовил на него ответ, казавшийся мне убедительным, но подполковник сам мой ответ озвучил.

– А что? – сказал он. – Ночи в пустыне холодные. Так-то теплее будет. Молодец, майор, хорошо придумал.

– Это не я, это лейтенант Футракулов придумал.

– Ну, тогда лейтенант у тебя молодец! Едем… Времени у нас в обрез… – распорядился Ягужинский, видя, что мои бойцы расселись в автобусах. – Дорога не близкая. Как раз к темноте доберемся. Ты, майор, садись со мной в машину… Там объясню, что к чему. Мы автобусы обгоним… Пусть за нами держатся, по мере сил…

Сразу переодеваться я не стал, только забросил в багажник за заднее сиденье свой рюкзак, а новенькую винтовку предпочел держать в руках, зажав ее между коленями, как и полагается любому снайперу. Не стал отдавать и команду водителям автобуса, уже обратив внимание, что они русского языка не знают. Подполковник Ягужинский сделал это вместо меня.

Выехали мы, как я считал, несмотря на слова подполковника, загодя, но подполковник Ягужинский, видимо, хорошо знал местные реалии. Ночная дорога уже была переполнена машинами, идущими в обе стороны, что не позволяло провести обгон. Оставалось удивляться, откуда в маленькой Сирии взялось такое количество машин. Причем одна была старее другой. Лично у меня создалось впечатление, что человек, купивший в Сирии автомобиль, одновременно покупал лом и кувалду и специально придавал своему транспортному средству вид не первой молодости. С чем это было связано, я не знал и потому обратился за разъяснением к подполковнику Ягужинскому.

– Я сам первое время голову ломал над этим, но ответа так и не нашел, – сказал он.

Ответил сержант-водитель:

– Здесь, в Сирии, считается постыдным забирать с собой ключи от машины, когда куда-то выходишь, и потому они всегда торчат в замке зажигания. Любой может в машину сесть и уехать. На новую машину охотников найдется немало. А кому нужна старая! Потому и старят искусственно. Мне, по крайней мере, так один сириец объяснил.

Я в ответ только плечами пожал.

– По моему непросвещенному мнению, гораздо менее хлопотное дело брать ключи с собой, когда уходишь, а не оставлять их в замке зажигания… – высказался я. Но это был вопрос спорный и требовал более длительного и детального разбирательства.

Глава третья

Благодаря регулировщику в форме российской военной полиции мы сумели вклиниться в общий поток и так тащились с частыми остановками, долгое время в середине автомобильной колонны. Но потом свернули на другую дорогу и уже дальше ехали без помех. В небе не было ни облачка. Почти полная луна освещала нам путь с северо-запада. За всю дорогу над нами на большой высоте, оставляя за собой инверсионную полосу, только один раз пролетели три истребителя-бомбардировщика, скорее всего ВКС^[8] России. И вообще создавалось впечатление, что мы находимся в какой-то мирной дружественной стране.

О своем впечатлении я сообщил подполковнику Ягужинскому.

– Посмотрим, как ты утром запоешь, после боя… – довольно добродушно хмыкнул подполковник.

– Верю вашему опыту и опыту своего комбата. Он советовал заранее отоспаться, потому что в Сирии спать будет некогда, – сказал я. – И я, пожалуй, вздремну.

– Когда он здесь был? – спросил Ягужинский, словно не желая дать мне заранее отоспаться.

– Где-то с полгода назад.

– Полгода… Значит, должен был бы и меня застать, даже если приплюсовать к сроку отпуск после командировки. Как, говоришь, звать-величать твоего комбата?

– Подполковник Юрий Матвеевич Сапрунов.

– А… Подполковника, значит, уже получил. Здесь он, как и ты, майором был. Майор Сапрунов, помню такого…

– Значит, и вы, товарищ майор, как вернетесь, подполковника получите, – сказал мне через плечо сержант-водитель, поддерживая подполковника в нежелании дать мне уснуть.

Но я все же закрыл глаза, дал себе приказ и уснул на целых восемь минут. И за это короткое время успел увидеть сон, в котором я ощупывал свое плечо и вместо привычной одной майорской звездочки ощутил под пальцами на погоне две подполковничьи… Сон был, конечно, приятный, но я давал себе команду уснуть именно на восемь минут и при пробуждении ощущать себя так, словно я спал в постели целую ночь. И получилось. Это было легко проверить. После пробуждения я попытался уснуть снова, но уже без приказа. И не сумел. А все потому, что я не умею спать лишку.

– Я проснулся, товарищ подполковник, – доложил я. – За восемь минут выполнил ночную норму сна.

– Состояние «Ключа»^[9]? – спросил Ягужинский.

– Так точно, товарищ подполковник. Вы владеете этой методикой?

– Очень относительно и в малой степени. А ты, я вижу, владеешь в совершенстве.

– Ну, до совершенства мне еще далеко, но кое-что тоже могу, – проявил я соответствующую моменту скромность.

– Например?

– Могу, например, синяк с глаза убрать в течение дня…

– Это уже много, – дал Ягужинский свою оценку моим навыкам.

– Меня бы кто-нибудь научил такому… – с сожалением вздохнул сержант-водитель.

– Дело за малым, – ответил ему подполковник. – После срочной службы поступай в училище спецназа, а во время службы тебя научат.

– Или обратись в своем городе к какому-то грамотному психотерапевту, – добавил я. – Слышал я, что многие обучают самостоятельному лечению различных болезней…

– Состояние «Ключа», – повторил водитель. – Надо будет запомнить. Или даже записать… А то я, бывает, во время езды за рулем засыпаю. И синяки у меня на лице по две недели держатся, пока совсем не выцветут…

– Часто синяки добываешь? – спросил я.

– Случается… – сказал, как отмахнулся, сержант.

* * *

– Подъезжаем, – предупредил Ягужинский.

Перед нами была горная гряда, над которой возвышалась господствующая двуглавая высота, своими очертаниями в чем-то повторяющая Эльбрус, только без снежной шапки, покрывающей вершину даже в самое жаркое лето. Но если на Эльбрус для неопытного новичка путь закрыт, то эта высота манила, судя по всему, многих. По крайней мере, если установить здесь дальнобойные артиллерийские орудия, то, пожалуй, можно и до Хмеймима достать – здесь расстояние километров около шестидесяти, а дальнобойные пушки стреляют на восемьдесят километров. А о ракетах и говорить уже не приходится. Поэтому важность высоты для противоборствующих сторон так велика. Правда, и по бокам от высоты расположились правительственные силы, способные поддержать защитников самой высоты.

– Но какие из сирийцев солдаты, мы все хорошо знаем… Плясать, петь и торговать – больше они ничего не умеют и не желают уметь, – сказал подполковник Ягужинский и взглянул на представшую перед нами высоту. – Тем не менее высоту мы должны отстоять. Это в интересах российской группировки войск.

В это время у него зазвонил мобильник. Подполковник вытащил телефон.

– Да… Это я. Слушаю тебя внимательно. Встретим. Не переживай… Спасибо тебе за службу… Расчет потом, как – ты знаешь. Обязательно перечислят, не переживай. Но налог возьмут. Как положено – тринадцать процентов. Все. Я вызываю специалистов.

Подполковник повернулся ко мне:

– Как только заметишь в небе дроны «бармалеев», сообщи мне, где бы я ни находился… – сказал он строго. – А я уж приму меры…

– Понял, товарищ подполковник… Сообщу, – пообещал я, без особых проблем связав это приказание с последним телефонным звонком Ягужинскому. Звонил ему, похоже, «стукач» с противоположной стороны, от «бармалеев» то есть.

После чего Ягужинский набрал на телефоне другой номер, вышел из машины и отошел в сторону, чтобы я не услышал, о чем он будет говорить. Тем не менее я успел разобрать, что он беседует с каким-то российским генералом, поскольку разговор велся на русском языке. Оказалось, что генерал уже поблизости.

Подполковник вернулся к машине, вытащил из-под сиденья уазика бинокль с тепловизором, точно такой же, как у меня «Катран 3 Б» с обрезиненным корпусом, и стал осматривать окрестности высоты.

– Вон их автобус стоит… – Ягужинский протянул бинокль сержанту-водителю: – Сгоняй к ним. Узнай, что да как. Я пока снайперов на высоту отправлю. – Подполковник обернулся в сторону двух автобусов, остановившихся неподалеку, от которых в нашу сторону уже шел лейтенант Футракулов, и Ягужинский торопливо сделал мне знак рукой: – Пойдем к твоим…

Сержант-водитель тем временем нашел в темноте третий автобус, запомнил направление и поехал к нему напрямик, не разбирая дороги.

Тахир встретился нам на полпути к паре автобусов, выделенных моему взводу. Ягужинский и лейтенанту сделал тот же приглашающий жест и сам пошел быстрее. Мне с Футракуловым такая скорость передвижения показалась нормальной, и мы не отстали, хотя и видели, что подполковник, взяв темп, вынужден был почти бежать и даже начал слегка задыхаться.

Два водителя-сирийца вышли из стоящих один позади другого автобусов и, разминая ноги, стали прогуливаться вдоль них. Ягужинский обратился к водителям то ли на алавитском, если такой есть, то ли на арабском языке и начал что-то объяснять. Водители в знак согласия закивали. После этого мы с подполковником сели в один из автобусов, а Тахир – в другой. Двери закрылись, автобусы тронулись, и скоро по звуку двигателей и по уклону пола стало понятно, что они взбираются в гору. Но до самой вершины они не доехали метров двадцать пять – тридцать. Остановились под скалой, укрывающей их от простора лежащей впереди пустыни и взгляда издалека. Сверху, да еще в полумраке, когда свет идет только от звезд и луны, пустыня казалась ровной и гладкой. Но я за один только день пребывания в Сирии уже понял, что ровной земли здесь, как и нигде, нет, и сержант-водитель, направляясь прямиком к третьему автобусу, рисковал залететь в какой-нибудь овраг и там остаться ночевать. Но к моменту, когда я построил взвод рядом с автобусами, сержант-водитель вернулся, догнал нас и что-то сообщил подполковнику. Тот в ответ только с довольным видом кивнул и дал сержанту новое задание. На сей раз тот, будучи, похоже, доверенным лицом подполковника, не поехал на машине, а побежал на вершину высоты, прямо к скалам, и довольно быстро вернулся. С собой он привел двоих мужчин с автоматами, снабженными ночными прицелами «Шахин». Одеты мужчины были в гражданскую одежду, но вели себя для гражданских слишком угловато, что вообще-то свойственно военным людям. Может быть, автоматы в руках добавляли им храбрости и значимости в собственных глазах. Ягужинский заговорил с мужчинами на том же певучем языке, на котором разговаривал с водителями автобусов. Разговор длился недолго. За моей спиной стоял лейтенант Футракулов.

– Я не все понимаю, товарищ майор, но смысл перевести могу.

– Ты знаешь их язык? – удивился я.

– Я же мусульманин. Коран читаю на арабском. Они на нем и говорят.

– Что говорят?

– Эти двое, как я понял, – командиры взводов. Подполковник сообщил им, что сегодня «бармалеи» планируют отбить высоту, и чтобы защитить ее, он сказал им, что привез сюда взвод лучших снайперов спецназа военной разведки. А они в себе уверены, говорят, что сами способны защитить высоту и помощь им не нужна. Но подполковник заявил, что это усиление защиты – приказ. После этого Ягужинский сообщил им, что атака «бармалеев» начнется с прилета нескольких «роев» боевых дронов^[10]. Это, как я понимаю, является вторым сюрпризом подполковника. Первым сюрпризом станет появление на позиции нашего взвода. Но второй сюрприз восторга у командиров взводов не вызвал – они уже, похоже, хорошо знают, что такое боевые дроны. Однако Ягужинский сообщил им, что будет испытываться новое оружие, специально разработанное против «роя» дронов. Здесь уже командиры взводов не нашли что возразить. Да они и не пытались – дроны противника они не любят. Это заметно.

Я слушал перевод разговора, но так и не понял, где же моему взводу предстоит держать позицию… Все решил, как оказалось, опять Ягужинский. Из кожаного офицерского планшета, который подполковник постоянно носил на боку, он вытащил карту, развернул ее на валуне, подсветил фонариком-авторучкой и что-то сказал командирам взводов, показывая пальцем как указкой. Те, соглашаясь, хотя и с мрачным видом, закивали.

Сирийские командиры взводов так же торопливо, как пришли, так и удалились. Должно быть, их бойцы дожидались своих командиров с нетерпением.

– Вы, товарищ подполковник, доверяете этим типам? – поинтересовался лейтенант Футракулов.

– А почему бы и нет… – спокойно ответил Ягужинский, даже не возмутившись тоном Тахира. – Я хорошо и давно знаю и одного, и второго.

– Мне показалось, что они не слишком хорошо относятся к русским, – высказался и я.

– Тебе это не показалось. Они оба в действительности неважно относятся к своим основным союзникам, но по разным причинам. Один из них сын шиитского священнослужителя и считает, что только иранцы, то есть шииты, могут быть по-настоящему верны сирийцам. Ведь в Сирии главенствуют алавиты, а они – шииты. У них одна вера с иранцами, а это на Востоке многое значит…

– А второй… – спросил лейтенант Футракулов. – Чем второй недоволен?

– Второй родом из Пальмиры… – сообщил Ягужинский. – Когда освобождали Пальмиру, для начала обработали кварталы, где засели «бармалеи», термобарическими ракетами. И у человека живьем сожгли жену и четверых детей. У него в доме как раз расположились «бармалеи». Они на фонтан во дворе позарились, вот и обосновались. Захотелось им жить в чужом богатом доме. Некоторые после того, что с семьей мужика сотворили, перешли бы на сторону бандитов, а этот остался в строю. Но не винить русских он просто не может. Ведь у правительственной армии таких ракет попросту в наличии нет. Чаще он просто молчит, но иногда срывается, как сегодня, недовольство проявляет. А ты что, майор, арабский язык знаешь? По документам ты из иностранных только английским владеешь.

– Я и не знаю… – вынужденно признался я и хотел было каким-то невидимым в темноте вечера жестом предупредить своего заместителя, чтобы тот промолчал, а потом что-нибудь соврать. Но лейтенант шагнул вперед и сам доложил:

– Это я переводил, что понять сумел.

– Не забывай, лейтенант, меня по званию называть…

– Товарищ подполковник… – послушно добавил Тахир.

А мне Ягужинский сначала показался не таким уж ярым приверженцем уставных отношений. Или он по-разному относится к майору и лейтенанту?

– Откуда, лейтенант, арабским владеешь?

– Я и не говорю, что владею. Так, понимаю только отдельные слова. Я же татарин по национальности…

– Вижу, что не русский. И слышу в дополнение, не глухой, чай…

Ягужинский, видимо, имел в виду легкий акцент Футракулова.

Лейтенант пояснил:

– Деду Коран по его просьбе переводил… Так частично и выучил.

– Ладно. Как переводчик потребуется, я тебя у майора затребую.

Подполковник отошел в сторону, вытащил из кармана телефон и позвонил. По его вытянувшейся фигуре я догадался, что разговаривает подполковник с кем-то из старших по званию. Завершив разговор, он вернулся к нам.

– Все в порядке. У испытателей техника готова. Полетит по нашему сигналу.

Я помнил наш разговор в штабе, когда Ягужинский сообщил, что второй сюрприз прилетел с нами одним вертолетом. А с нами перевозили только многочисленные коробки и летел пузатый возрастной Василий Васильевич во главе бригады из шести человек. Значит, это и есть бригада испытателей, что привезла в Сирию новое оружие, предназначенное против «роя» дронов.

– Они уже выезжают в нашу сторону. Здесь вот, за скалой, думаю, им самое место, – Ягужинский осмотрел окрестности. – Здесь их базе и быть.

Он что-то сказал на арабском языке сирийцам-водителям, те сели в автобусы и завели двигатели. Ягужинский поднял подбородок, обращаясь ко мне с немым вопросом.

– Все из автобусов забрали? – спросил я снайперов, понимая, что водители автобусов получили приказ отъехать.

– Все. Забрали… – подтвердил нестройный хор голосов.

– И «Леших», и патроны… – подсказал лейтенант Футракулов. – Я сам проследил.

– Каких еще «Леших»? – спросил подполковник.

– Костюмы маскировочные… – хотел было объяснить я, но Ягужинский сделал рукой останавливающий жест:

– Понял.

Я догадался, что подполковник понял правильно. Ведь он сам же оформлял на весь взвод заказ на костюмы «Леший» цвета песочного камуфляжа. Но они могут пригодиться нам только для работы днем. Ночью же можно работать и в наших привычных «Леших». Ночи в Сирии не светлее, чем те же ночи в России, только снега здесь нет, хотя по календарю идет первый месяц весны.

Ягужинский тем временем извлек из планшета карту местности и снова накрыл ею валун.

– Идите-ка сюда, – подозвал он меня и лейтенанта Футракулова.

Мы подошли и скромно остановились рядом.

– Смотрите… На карте смыкаются позиции двух взводов сирийцев. Я приказал им раздвинуться и освободить центр для вашего взвода. Все понятно?

– Понятно, – ответил я за двоих.

– Тогда занимайте позицию…

– Взвод! За мной… – дал я команду по внутривзводной системе связи.

Глава четвертая

Мой взвод занял уже подготовленные сирийцами окопы между двумя взводами, командиров которых я уже видел. Разумеется, как и полагается, бойцы сразу вытащили закрепленные на спине малые саперные лопатки и стали готовить окопы каждый под себя, где-то подсыпая почву с боковых стенок, где-то, наоборот, углубляя окоп, где-то расширяя пространство для локтей. Ведь у всех бойцов разные фигуры, рост и ширина плеч. А для снайпера удобная позиция очень многое значит. Можно, конечно, произвести один точный выстрел, даже лежа на спине. Но вести в неудобном положении целый бой и при этом не подставиться под чужую пулю – это уже за гранью реального. А потому я молча наблюдал за тем, как бойцы взвода занялись самоокапыванием. И обратил внимание, что один из командиров сирийских взводов наблюдает за действиями моих бойцов. В конце концов он не выдержал, подошел ко мне и, как полагается, сначала протянул руку для приветствия, а после рукопожатия представился:

– Ракыб авваль Салим Салех…

Перед отправкой в сирийскую командировку взвод в полном составе проходил по два часа в день специальную этнографическую подготовку. Мы изучали и обычаи Сирии, и основы языка, и основы армии. Заочно знакомились с видными политическими и военными деятелями нынешней Сирии. Из этого поверхностного курса я знал, что ракыб авваль означает сержант первого класса. Или, говоря по-русски, старший сержант. И, признаться, несколько удивился, потому что знал, что взводом обычно командует мулязим, то есть, по-нашему, лейтенант. Невольно подумалось, что в сирийской армии дела, видимо, обстоят не самым лучшим образом, если в ней командуют взводами сержанты, но тут же вспомнилось, что, например, в американской армии звание сержанта – это младшее из офицерских званий.

Единственное, что я не понял из сказанного командиром сирийского взвода, это то, где у него имя, где фамилия. Салим Салех – это мне ничего не говорило. Он сказал еще что-то на своем мелодичном языке, и я уже начал обдумывать знаки, которыми должен объяснить ракыб аввалю, что я его не понимаю, но тут, снова вовремя, ко мне со спины приблизился лейтенант Тахир Футракулов и предложил свои услуги переводчика. Он сам, еще до того, как я его попросил об этом, объяснил Салиму, что я арабский язык не знаю. А что Салим – это имя, я догадался сам, потому что командира сирийского взвода так называл Тахир. А он не из тех парней, кто будет звать уже знакомого человека по фамилии, присоединив к ней еще слово «господин» или «мистер». Я вообще давно заметил, что Тахир легко сходится с людьми и быстро становится их закадычным другом. Такой уж у человека характер.

Салим выдал очередную длиннющую фразу. Тахир молча выслушал и коротко перевел ее:

– Селим спрашивает господина майора, чем занимаются его солдаты?

– А ты сам не знаешь? Если в курсе, то доходчиво объясни ему.

Лейтенант кивнул и начал объяснять. Причем делал это долго и в подробностях, хотя непонятно было, для чего нужны эти подробности командиру сирийского пехотного взвода и в какой обстановке он сможет их использовать. Насколько я понимал ситуацию, его взвод был не снайперский, хотя один или даже пара снайперов в подчинении Салима Салеха могли и находиться. И оказался прав. Салех разродился новой пространной, почти восторженной фразой, а Тахир перевел:

– У него во взводе два снайпера с «Барреттами». Салех говорит, что надо их устроить поудобнее, чтобы проблем при стрельбе не возникло. А то в новые окопы все же садятся. Он побежал отдать команду.

Салех стремительно удалился, семеня коротковатыми ногами.

– Не знаешь, это сын шиитского священника или тот, у которого семья сгорела? – спросил я у Футракулова.

В ответ лейтенант только плечами пожал.

– Мне показалось, что Салех к русским относится с уважением… Даже с каким-то пиететом. Не как подполковник говорил, – произнес я.

– У меня это даже вызвало удивление, только я его не выказал, – объяснил Тахир.

– Тоже верно, – поддакнул я. – Нам с соседями по обороне ссориться ни к чему. Мало ли он что-то не так поймет… Кстати, вон и второй командир взвода к нам спешит. Его тоже лучше не обижать. Он и без того угрюмый.

Взвод ракыб авваля Салеха занимал левый склон высоты, и только в самом конце, у подошвы высоты, окопы загибались в сторону позиций «бармалеев». А на правом склоне высоты располагался другой взвод, мрачный командир которого подходил к нам.

Командир взвода подошел прямой, почти военной походкой. Без улыбки поздоровался с нами, бросил взгляд на мои погоны и представился на довольно сносном русском языке:

– Здравия желаю, товарищ майор. Разрешите представиться – мулязим авваль Джафар Азар. Будем добрыми соседями.

Он впервые за всю нашу встречу улыбнулся. Улыбка ему очень даже шла, превращая мрачную личность в живого и непосредственного человека.

По его манере обращения и по знанию российских воинских уставов было нетрудно догадаться, что Джафар учился если и не в Советском Союзе, что по возрасту и по званию маловероятно, то уж точно в России, а не во Франции или в Великобритании, как большинство его соотечественников того же возраста. Кто постарше, те-то уж точно у нас в стране учились военному делу. Непонятно было только то, что с подполковником Ягужинским Джафар предпочитал разговаривать на арабском языке. Но это было не важно. Мало ли какие причины могут быть для этого, вплоть до просьбы самого подполковника разговаривать только на арабском, чтобы ему приобрести практику в общении на этом языке. Желание вполне законное, и ничего криминального в этом я не видел.

– Здравствуй, сосед, – ответил я. – Тебя тоже интересует, зачем мои бойцы окопы расширяют?

– Нет. С этим делом мне все понятно. Мои тоже расширяли каждый под себя. Я хотел одну точку попросить. У меня во взводе на испытаниях новый ручной пулемет – РПЛ-20. Я для него специально на вершине скалы точку оборудовал. Вернее, не я сам, а пулеметчик по моему приказу обустроил. Для пулеметчика самое удобное место! Не уступите?

– Вообще-то я эту точку для себя облюбовал, – сообщил я мулязим аввалю. – Оттуда отлично видно все будущее поле боя. Но я могу и ниже устроиться. Гони своего пулеметчика на место.

Джафар откровенно обрадовался тому, что я так легко поддался на его уговоры, и его суровое лицо снова просияло улыбкой.

– Ты бы, друг мой, почаще улыбался, – сказал ему Тахир. – Твой взвод воевал бы лучше…

Я был с этим полностью согласен, а вот понять, согласен ли сам командир сирийского взвода с нами, оказалось невозможным, поскольку Джафар Азар резко развернулся и поспешил к своему взводу. Видимо, спешил найти пулеметчика и отвести его на точку, пока я не передумал.

Сам новый российский пулемет РПЛ-20 я уже видел раньше на форуме «Армия-2020» и слышал о нем только положительные отзывы. Пулемет имел ленточное питание. То есть патроны подавались из ленты, рассчитанной на 100 штук. Сама лента подавалась снизу, под затворной коробкой, из специальной сумки, а сумка была изготовлена из брезента, что не создавало пулеметчику лишнего шума, как, скажем, при использовании коробчатого магазина, которым вооружались все пулеметы серии РПК-74. Кстати сказать, коробчатый магазин был рассчитан на сорок пять или, если он был четырехрядным, на шестьдесят патронов. Кроме того, РПЛ-20 имел мощную планку Пикатинни, для установки любого прицела сверху и дальномера с тактическим фонарем по бокам. Хороший пулемет, одним словом. Боюсь только того, чтобы его не стали «дорабатывать». Слишком часто доработки портят уже почти готовую и привычную модель. Я лично с таким многократно сталкивался.

Уже основательно стемнело, и я вытащил из кармашка своего рюкзака бинокль «Катран 3 Б», не доставая пока свой трофейный бинокль. Сделал я это, чтобы проводить взглядом спину мулязим авваля Джафара Азара. Увидел, как он, видимо, с тем же мрачным выражением лица подошел к группе своих солдат, дал короткую команду и, не оборачиваясь, махнул рукой за спину, в сторону нашей позиции, одновременно показывая направление оттопыренным большим пальцем руки. Один из бойцов тут же поднял с камня свой пулемет, другой рукой захватил четыре подсумка с патронами и бегом устремился по зигзагообразному окопу в нашу сторону.

Мы встретили его вместе с Тахиром, из опасения, что пулеметчик по-русски не разговаривает. Так и оказалось. Жунди авваль Исхак Хабиби, пулеметчик, обратился сразу ко мне как к старшему по званию, но мой «толмач» даже переводить его фразу не стал. Что-то сказав, сразу повел на вершину скалы, где ефрейтор, если перевести его звание на русский язык, сам ранее заготовил для себя окоп. Так мы разобрались с распределением бойцов.

Оставшись один, я прислушался. Те два автобуса, что доставили к месту боя мой взвод, уже почти добрались до подошвы высоты с ее задней стороны, то есть спустились вниз, но вверх карабкался другой транспорт, судя по звуку двигателя, тоже автобус. Я помнил, что где-то в той стороне оставил набирающим номер на мобильнике подполковника Ягужинского. И еще помнил, что третий автобус остановился где-то в стороне, не слишком далеко от нашей высоты, и сейчас, очевидно, именно он взбирался вверх, насилуя свой двигатель.

Я дал время автобусу завершить подъем. После чего сам поднялся на скалу к пулеметчику мулязим авваля Джафара Азара, якобы проверить, как тот устроился, при этом забыв позвать с собой переводчика с арабского лейтенанта Футракулова. Хорошо, что он сам меня увидел, узнал при свете луны и вернулся к окопу пулеметчика, который только недавно покинул.

– Как тебе здесь? Обживаешься? – поинтересовался я, а Тахир тут же перевел мой вопрос на арабский.

– Спасибо. Удобно… – последовал обратный перевод ответа пулеметчика. Иного ответа я и не ждал. Он же сам для себя этот окоп готовил.

– Ну и отлично. А у тебя здесь обзор в самом деле отменный, в любую сторону видно. Хоть вперед, хоть назад. Стреляй, куда пожелаешь…

Я вытащил из кармана свой «Катран 3 Б». Хотя, для порядка, сначала осмотрел будущее поле боя, потом повернулся назад, и окуляр легко нашел автобус, из которого выгружали те самые коробки, что недавно перевозились в вертолете вместе с нами. Подполковник Ягужинский стоял рядом с дверью, а рядом с ним стоял Василий Васильевич. Я не мог себе представить в бою этого крупного возрастного человека. Но Ягужинский ему, судя по почтительной позе, доверял, значит, придется доверять и мне.

Но меня интересовал вовсе не подполковник Ягужинский, несмотря на его знаменитую фамилию^[11], а Василий Васильевич. Но и он интересовал постольку, поскольку был моим спутником по пути в Сирию. И еще я опасливо предполагал, что Василий Васильевич, совсем никак не показавший себя в инциденте с американским патрулем на дороге, вздумает вдруг командовать защитой высоты. А судя по возрасту и по солидному животу, он был старшим офицером, если не полковником, то хотя бы подполковником. А мне лишние командиры не нужны. Сколько раз уже случалось, что неуместные команды старших по званию офицеров срывали выполнение какого-то задания. Об этом я был многократно наслышан. А старшие по званию любят покомандовать. Не случайно же в армии существует единоначалие.

Ягужинский, кажется, тоже не проявлял желания уехать. По крайней мере, его уазик вместе с сержантом-водителем так и стоял внизу, там же, где и наши автобусы. А мне очень даже хотелось, чтобы он удалился. А то и еще один командир появится.

Однако Василий Васильевич не спешил перейти на нашу сторону высоты, и меня лично это радовало. С ним вместе в Сирию прибыла бригада из шести человек. Все в гражданской полуспортивной одежде, некоторые вообще в джинсах. Автобус разгружали именно они. Понаблюдав за ними, я пришел к выводу, что бригада в автобусе занимается сборкой каких-то агрегатов из заранее подготовленных узлов или частей, а потом их выносит. Насколько я знал, такие агрегаты называются модулями. При этом один модуль, в случае необходимости, можно быстро заменить другим.

Устав от наблюдения за бригадой Василия Васильевича, я перевел бинокль в противоположную сторону. Как раз в этот момент жунди авваль Исхак Хабиби оторвался от своего ночного оптического прицела и сказал фразу, которую Тахир сразу перевел на русский язык:

– Несколько «роев» дронов летят. Еще далеко, но его прицел их хорошо видит. По крайней мере, приблизительно три «роя» он уже рассмотрел, сколько их всего, точнее сказать пока не может.

Я вытащил мобильник и позвонил подполковнику Ягужинскому, как тот и приказал.

– Товарищ подполковник, майор Верстаков. Вы просили предупредить, когда покажутся дроны противника. Они показались. Пока, предположительно, видно только три «роя». Но их может быть больше.

– Спасибо, майор, – ответил Ягужинский. – Я к вам спешу, – и, как показал мне бинокль, сказал какую-то фразу Василию Васильевичу, дождался ответного кивка и полез в гору.

Обрадовал! Нечего сказать… Я, кажется, только-только думал о том, как важно в армии единоначалие, особенно во время боя, и даже мысленно обнадежил себя тем, что буду командовать сам, как Ягужинский своим поведением все мои надежды обрушил – потащился на позицию. С одной стороны, его общее командование снимало с меня определенную ответственность, с другой стороны, оно же мешало мне в полной мере проявить все возможности мощного ударного кулака снайперов. И что было лучше для меня лично и для взвода в целом, я не знал и точно ответить не рискнул бы даже самому себе. Но если сирийские командиры взводов были уверены, что они способны собственными силами отстоять высоту – а они наверняка уже много раз ее отстаивали, – то как я мог бы подумать, что два взвода, усиленные третьим, к тому же таким мощным взводом, как мой, не выполнят поставленную перед ними задачу. У меня и сомнений на этот счет быть не должно бы. Но в то же самое время подполковник Ягужинский при мне получал донесения «с той стороны». Получается, что он знал нечто, что неизвестно ни мне, ни командирам сирийских взводов. Такое тоже допустимо. И он решил лично купировать опасность. По крайней мере, имел возможность контролировать ее и вовремя принимать необходимые меры к ее устранению.

И я решил пока свое мнение не высказывать. Тем более рядом с автобусами остановились сразу два трейлера с большими клетками. А в клетках, как я заметил в бинокль, находилось нечто громадное, бесформенное и тяжелое. Нетрудно было догадаться, что привезли бегемотов.

Подполковник Ягужинский остановил свой подъем, посмотрел вниз через окуляры бинокля и заспешил обратно, так и не успев подняться. У меня промелькнула в голове надежда, что он увидит свою машину, сядет в нее и уедет. Но он не уехал. Из кабин одного и другого трейлера выскочили с пассажирских сидений два низкорослых человека, торопливо пожали руки встретившему их Ягужинскому, который что-то им сказал, и сразу прошли к дверцам клеток, расположенным в задней части трейлеров. Даже при наблюдении в бинокль было заметно, что бегемоты от перевозки сильно взволновались. Обычно спокойные, они сейчас без конца разевали пасти и то ли мычали, то ли рычали и постоянно норовили толкнуть широкой мордой стенки клеток. Одна-ко проломить их не могли, хотя и весили много^[12].

Подполковник Ягужинский отдал дрессировщикам бегемотов еще какое-то распоряжение и снова отправился в нашу сторону. Я встретил его в окопе, за спиной пулеметчика Исхака Хабиби.

– Уступил пулеметчику окоп? – спросил меня подполковник. – И правильно сделал. Как раз по этому поводу мне звонил Азар. Я его к тебе направил, чтобы ты сам решил вопрос так, как считаешь нужным…

– Для пулеметчика здесь лучшее место, товарищ подполковник, – перебил я Ягужинского.

– Для тебя самого тоже.

– Я могу где угодно устроиться. Даже за спиной у Хабиби, – и в подтверждение своих слов поднес «Катран 3 Б» к глазам и стал смотреть вдаль над головой жунди авваля. «Рои» беспилотников приближались. Только я уже насчитал их пять штук. Но считать их было сложно, поскольку летели они плотным строем, и различить, где один рой заканчивается и начинается следующий, было трудно. О чем я тут же доложил подполковнику Ягужинскому. Он отреагировал по-своему. Взял у меня из рук бинокль и посмотрел на небо.

– Пожалуй, пора запускать «охотников».

– Каких таких «охотников»? – спросил я, но подполковник мне не ответил, только вытащил телефон и позвонил.

– Товарищ генерал, похоже, пора… Я насчитал семь «роев».

Значит, Ягужинский насчитал уже семь «роев» беспилотников «бармалеев». А небо на горизонте закрывало уже целое облако новых беспилотников. Оставалось только удивляться, откуда они у «бармалеев» в таком количестве взялись. Я перевел свой бинокль на автобус, ожидая увидеть, как какой-то генерал звонит Василию Васильевичу и отдает приказ. Но, видимо, опоздал. Толстяк уже убирал телефон в карман своего пиджака. Одет он был по-сирийски, то есть по-летнему, и свою теплую зимнюю куртку, в которой летел в вертолете, оставил то ли в палатке, то ли в автобусе. Но в «камуфляж» песочного цвета ни он сам и никто из его группы не переодевался. Одновременно с тем, как Василий Васильевич убрал телефон, он взмахнул рукой и дал какую-то команду. Парни из его группы вынесли из автобуса еще одну, похоже, последнюю, коробку и вернулись в автобус, откуда появились уже с ноутбуками в руках. У кого-то ноутбук был открыт и мониторы светились каким-то темно-голубым светом, кто-то открывал свой компьютер на ходу и сразу, судя по движениям, загружал.

Самые крупные коробки были раскрыты, и их крышки торчали вверх. Мне не было слышно, что происходило внизу, но я заметил, как забегали над клавиатурой ноутбука руки ближнего к Василию Васильевичу помощника, стал к нему присматриваться и потому упустил момент, когда из одной коробки вертикально вылетел квадрокоптер. Но вылет других я уже не упустил. Так вот про какой сюрприз говорил мне подполковник Ягужинский.

Я уже читал в интернете про эти истребители целых «роев» дронов. Они набирают большую высоту и зависают над пространством, которое «рой» дронов должен преодолеть. Большие машины, которые уже взлетели, снабжены радарами и мощными «глушилками» сигналов. Вслед за ними в небо начали подниматься малые квадрокоптеры-уничтожители, посылающие в пространство под собой целые облака осколков, которые и призваны погубить целые «рои» дронов. Сначала над нами навстречу приближающимся «роям» пролетели большие квадрокоптеры. Их полет был совершенно бесшумным и в ночном небе невидимым. За ними устремились их более малые, но хищные собратья.

– Пехота выходит… – сообщил Исхак Хабиби. – Но она еще далеко. Даже пулемет не достанет… И с ними джихадмобили. Эти ждут, стоят на месте. И бензина им не жалко. Жгут без толку.

– Ничего страшного, им америкосы или турки новый подгонят… – отреагировал на сообщение сирийского пулеметчика подполковник Ягужинский после того, как перевел его слова мне и Тахиру.

Я поднял бинокль и рассмотрел первые ряды своих будущих жертв.

Счастлив тот снайпер, который не пытается или не имеет возможности рассмотреть лицо своего противника. Потому что, когда сможешь рассмотреть лицо врага, невольно подумаешь, что у этого человека есть и жена, и дети. Она сейчас останется вдовой, а дети без отца. А все по твоей вине. Мысли эти легкости в голове не добавляют. Но при этом всегда следует помнить, что если ты сейчас не убьешь его, то он, возможно, убьет тебя. Он идет вперед с одной мыслью – убить. Если и не тебя лично, то твоего товарища, стоящего рядом и не думающего о смерти. А у этого товарища тоже есть отец с матерью, которым очень нужна помощь сына, есть жена и двое детей, которых надо не только кормить, но и одевать-обувать и учить чему-то.

У меня вот мама и жена – врачи-стоматологи, и я с самого детства ненавижу зубы. Сначала мне казалось, что чужие зубы отнимают у меня мать, потому что она большую часть своего свободного времени проводила в своей клинике, вместо того чтобы заниматься детьми. И даже отец нас покинул по этой же причине. А потом стало казаться, что из-за чужих зубов я потихоньку теряю жену, которая повторяла судьбу моей матери, что неудивительно, она же была ее любимой и лучшей ученицей. Мне эти зубы даже во снах снились, и, рассматривая в оптический прицел лицо человека, в которого мне предстояло стрелять, я в первую очередь обращал внимание на его зубы. Если они были ровными и белыми, меня это просто выводило из себя, и даже порой приходилось останавливаться, делать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, но после этого я с чистой совестью нажимал на спусковой крючок винтовки, производя выстрел.

Каждый, наверное, мог бы найти в противнике что-то свое собственное, что вызывало бы у него ненависть и безжалостность, и я обучал своих бойцов искать это собственное на своем примере. Обучал настоятельно и настойчиво, чтобы бойцы избежали психологических срывов в дальнейшем.

Свою винтовку я носил с собой и сейчас поднес прицел к глазу, чтобы рассмотреть противника. Но сумел только рассмотреть вдали мелкие невзрачные фигурки. Дистанция была в самом деле слишком велика, как и предупредил жунди авваль Исхак Хабиби, и стрелять по противнику было еще рано. Рано было и лица рассматривать, все равно ничего разобрать пока невозможно. Да и с тепловизионным прицелом разобрать лицо вообще бывает трудно. В таком случае я предлагал своим бойцам представлять, что на Землю напали инопланетяне, которых убить, защищая себя, не большой грех. Цвет лица в тепловизоре в самом деле был неестественный…

Кажется, мои уроки не проходили даром, по крайней мере среди воспитанников моего учебного взвода психологических срывов не было…

Глава пятая

Сражение за высоту, которую нам предстояло отстоять, началось. И началось оно, как и предполагалось, в воздухе. Квадрокоптеры пролетели над нами навстречу дронам противника – «беспилотники» просто-напросто рвались в бой. И они поднялись выше дронов «бармалеев». Большие квадрокоптеры, как лично мне показалось, без видимых усилий отыскали управляющие дроны, что шли на нас в атаку. При этом я отдавал себе полный отчет в том, что видимая легкость работы «поисковиков» – это результат многолетнего кропотливого труда целых коллективов ученых, множество опытов и ситуаций, просчитанных на компьютерах.

Наши большие квадрокоптеры отдали своим более мелким собратьям команды, невидимые глазом и неслышимые человеческим ухом. Но отдали тоже не всем. Всего несколько из более мелких квардрокоптеров переместились в небе и заняли новую позицию. И в какой-то момент то один из них, то другой, когда цель оказывалась прямо под ними или даже чуть раньше, в зависимости от высоты собственного полета, производил выстрел из пушки, установленной у него на днище. Пушка имела очень короткий, почти пистолетный, если не короче, ствол, только значительно большего калибра, к тому же имела раструб, наподобие того, что стоит на автомате АК-74У^[13]. И заряжена была какими-то меткими осколками, которые разлетались большим облаком, заметным только в небе, традиционно более светлым в это время суток, чем поверхность земли. Управляющие дроны «бармалеев» падали один за другим. Но доставались осколки не только им одним. Простые боевые дроны, случайно оказавшись поблизости, тоже получали свою долю и тоже завершали свое существование внизу, на земле. Остальные же были попросту лишены управления и зависали на месте, не понимая, куда им лететь и что делать. Их искусственный интеллект был не в состоянии самостоятельно выбрать себе цель. Но одновременно с этим большие квадрокоптеры, видимо, сумели «прочитать» их программу управления и взять ее на себя. Хотя, скорее всего, это делали инженеры-операторы Василия Васильевича со своими ноутбуками. Именно они, думалось мне, брали на себя команду над дронами противника. Все как один дроны «бармалеев» сделали круг, развернулись и полетели в обратную сторону, быстро удаляясь, и я вскоре, даже с помощью бинокля, мог рассмотреть только отдельные точки. А простым глазом, без помощи тепловизора, не видел уже и их. Только время от времени наблюдал в темном небе отдельные вспышки. Я хотел было спросить, что они означают, но подполковник Ягужинский опередил меня, ответив на мой невысказанный вопрос сам:

– А вспышки… Это дроны таранят своих собратьев. Но то ли еще будет сейчас! Смотрим концерт до конца.

Над нами пролетели квадрокоптеры из автобуса. Сразу за нашим высоко расположенным окопом они стали снижаться и приземлялись на склон рядом со своими коробками, то есть каждый из этих «умников» прекрасно знал место, с которого он отправился в полет. Убедившись в этом, я хотел было отыскать в бинокль Василия Васильевича, но не успел – мое внимание привлекли слабые, а скорее, просто отдаленные взрывы, раздавшиеся у меня за спиной. Резко обернулся и снова поднес бинокль к глазам.

– Не переживай… – успокоил меня подполковник. – И не нервничай… Это «рои» дронов бомбят тех, кто их послал, – атакуют собственные джихадмобили. А часть вообще бомбит места собственного запуска. Василий Васильевич свое дело знает.

– Знаю… – с тяжелой одышкой констатировал внезапно оказавшийся у меня за спиной Василий Васильевич. Он только-только взобрался по склону и, ни слова не говоря, взял из рук Ягужинского его бинокль. – А ты что подумал, майор?

– Он ничего не подумал, товарищ генерал-лейтенант, – ответил за меня Ягужинский. – Он только на взрывы среагировал и лицом показал свое удивление вашими успехами.

– Да, – согласился Василий Васильевич, – удивляться есть чему. Я сам, признаюсь, не ожидал подобного успеха.

Так, получается, это он – тот самый генерал, которому звонил подполковник. И даже не просто генерал, а генерал-лейтенант. Впрочем, я давно уже знал, что многими российскими военными разработками руководят гражданские люди, носящие высокие воинские звания. Но я совсем недавно, со смехом, если не с издевкой, представлял себе Василия Васильевича идущим в атаку бойцом в нескольких бронежилетах, которые не в силах прикрыть его объемный живот. И это представление вызывало во мне внутреннюю улыбку. Однако теперь мне стало ясно, почему Василий Васильевич не участвовал в инциденте на дороге, когда мой взвод влез в ситуацию, ему не свойственную. Генерал-лейтенант просто не имел права рисковать своим грузом и оставлять его без присмотра. Вспомнилось, что и в Иране, когда весь мой взвод высадили из вертолета на время заправки, Василий Васильевич оставался на месте, хотя шестерых его помощников высадили вместе с нами. В Иране, должно быть, тоже уважают высокое генеральское звание. А возможно, существовала какая-то договоренность с иранскими властями относительно того, кого следует высаживать во время дозаправки, а кого оставлять в вертолете. По крайней мере, генерал-лейтенанта общие понятия безопасности на иранском военном аэродроме не касались. Следовательно, и я должен был относиться к Василию Васильевичу с большим уважением.

Это я осознал быстро. И так же быстро сумел внутренне перестроиться.

– Да, товарищ генерал… Задали вы «бармалеям» жару. Нам работы не оставили…

– Благодаря вашей работе… – не удержался Ягужинский, чтобы не подбросить «леща». Впрочем, я его за это не осудил, поскольку подполковник сказал только то, что собирался озвучить я, он просто меня в очередной раз опередил.

Но Василий Васильевич, похоже, был привычен к такой оценке своей деятельности и никак на откровенную лесть не отреагировал, словно не слышал ни слова из сказанного.

В этот момент в бугорок перед окопом ударила шальная пуля. Бугорок был небольшим и напоминал очертаниями человеческую голову. И первой мыслью было, что стреляли, похоже, именно в голову. Об этом мы сразу и заговорили, присев за бруствер, но спокойствия разговору придал Тахир Футракулов, который перевел слова пулеметчика:

– Шальная пуля. Точно, что шальная. Она же прошла между двумя людьми, в которых попасть было легче, чем между ними угодить. Кто-то в агонии, получив пулю, нажал на спусковой крючок.

Я с опаской приподнял голову в шлеме над бруствером и протянул руку к бугорку. При этом вспомнил, какого калибра и с какой дистанции выдерживает армейский шлем от оснастки «Ратник»^[14] пулю. Но в шлем пуля противника не попала. Я разворошил бугорок, вытащил вражескую пулю. Она была уже не горячей, но все еще теплой. Пуля была от американской снайперской винтовки Barrett M82, калибра двенадцать и семь на девяносто девять миллиметров. Самая мощная из американских снайперских и самая распространенная в мировом военном пространстве винтовка. По крайней мере, состоит на вооружении большинства стран блока НАТО, исключая Великобританию, которая стреляет из своей винтовки «двадцатого калибра», то есть, по сути дела, почти пушечным патроном. Пытался создать свою винтовку «двадцатого калибра» и известный американский изобретатель и производитель оружия «Барретт», но его винтовка М-107 имела такую отдачу, что буквально выбрасывала из окопа снайпера, и М-107 не приняли на вооружение.

Зажав пулю между указательным и большим пальцами, я показал ее, такую крупную, генералу и подполковнику Ягужинскому.

– Да, такая дура могла бы и через бронежилет ребра мне сломать, – сказал на это Ягужинский.

Я бросил взгляд на его бронежилет. Бронежилет был из простых титановых пластин. У меня во взводе рядовые бойцы давно уже носят металлокерамические бронежилеты, имеющие к тому же с внутренней стороны специальные амортизирующие валики-прокладки, которые позволяют не получить тяжелую травму в случае попадания крупной пули. Конечно, когда пуля пущена с короткой дистанции, то никакой бронежилет от нее не спасет. Однако валики-прокладки избавят ребра от перелома при попадании крупнокалиберной пули, пущенной издалека и уже не способной пробить бронежилет. «На излете» пуля существенно теряет скорость. Что тотчас заметил и Василий Васильевич, взявший пулю из моих рук.

– А пуля-то… Почти не деформировалась, только слегка оцарапалась о камни и землю. Глубоко хоть в землю вошла? – генерал посмотрел на меня.

– Никак нет, товарищ генерал, почти на поверхности была…

– Тогда я ее сумел бы, пожалуй, даже своим животом отбить… – усмехнулся он.

У генерала, похоже, не было иллюзий относительно своей внешности, и он умел над собой посмеяться. Но я поддержать Василия Васильевича не рискнул. Одно дело, когда над своим животом смеется он сам, и совсем другое, когда это же действие позволяет себе какой-то командир взвода, пусть и в звании майора.

– Это ж все равно, что камень из рогатки, – добавил генерал.

– Из самодельной… – вставил свое слово Ягужинский. – Современные боевые рогатки бьют – не приведи боже… Особенно если в голову попадут. В том числе и стрелами бьют.

– Я и имел в виду самодельную, – поправился генерал. – Я сам их в детстве, наверное, сотню сделал. Выходили толпой во двор, у нас там стол был в землю вкопан и две скамейки, садились и начинали о чем-то ожесточенно спорить. А как мимо идет женщина с кормой пошире, кто-то в эту корму стреляет. А еще любили, когда девушка с парнем шла. Ей и больно, и признаться перед парнем стыдно. А мы сдуру потом до упаду хохотали…

Ситуация возникла натянутая – никто не знал, что сказать на это признание, но она быстро разрядилась благодаря короткой прицельной очереди, которую дал пулеметчик Исхак Хабиби, не понимавший нашего языка. А я сообразил по этой очереди, что действия начинаются, и бросился на другую сторону окопа к брустверу, рядом с которым уже пристроил свою винтовку. Я пристроил ее именно рядом, в самом окопе, прислонив ствол к стенке, опасаясь, что один или несколько дронов сумеют прорваться и засыпать нас сверху осколками. В этом случае сама винтовка смогла бы пострадать. А что делать безоружному снайперу на линии фронта? Абсолютно нечего! Я тогда буду уже бесполезным балластом для своего взвода. В самом деле, кому нужен командир, лишенный возможности воевать! Остается надеяться, что погибнет кто-то из бойцов взвода, чтобы вооружиться его винтовкой! А это очень даже некрасиво для командира. К тому же подготовка снайпера, я думаю, что не открою ни для кого секрета, обходится армии довольно дорого, намного дороже, чем подготовка простого бойца спецназа, а подготовка бойца спецназа, в свою очередь, в несколько раз дороже подготовки простого солдата. Потому в спецназе и берегут своих бойцов. Не только, конечно, поэтому, но и поэтому тоже. Так что же говорить о снайпере, которым может стать далеко не каждый желающий. Для того чтобы стать настоящим снайпером, мало одного умения точно стрелять. Такой снайпер годится только для разового использования – потом его пристрелят. Каждый призыв срочников приносит мне кучу предложений бойцов из разных батальонов бригады. Это время горячее и беспокойное. Чаще всего присылают документы на бывших и действующих спортсменов-биатлонистов. И отказаться нельзя… То у одного бойца, то у другого заканчивается контракт, и требуется подготовить замену. Однако выбор, как правило, бывает большим. Предложение превосходит спрос. Есть из кого выбрать. Но выбор порой бывает и архисложным. Как из двух равных величин выбрать лучшее, не зная ничего конкретного о каждом отдельном кандидате? И при этом предстоит еще и никого не обидеть.

Изначально, к слову сказать, мой взвод создавался как учебное подразделение, состоящее из двух отделений. Однако со временем появилось и третье, которое я доверил возглавить своему бывшему заместителю старшему лейтенанту Саше Кривоносову, благо он к тому моменту как раз вернулся во взвод. При этом я собрал третье отделение из «срочников». В большинстве это были бывшие студенты, по той или иной причине отчисленные из вуза. Причем недоучившиеся студенты с разных курсов. Были и с первого, и с третьего, а однажды даже с четвертого, выпускного. Но это исключение. В причину отчисления я не вникал, за что бывшие студенты были мне благодарны – они не любили разглагольствовать на эту тему. Хотя тот, что был отчислен с четвертого курса, сам однажды рассказал своему командиру отделения, что был отчислен за избиение преподавателя. Однако за что он его избил, не сказал. Но причины должны были быть вескими. Студент знал, на что идет, и предвидел последствия своего поступка…

* * *

– Майор, возьми свою пулю.

Я обернулся. Генерал-лейтенант протягивал мне пулю от винтовки «Барретт М-82», которая едва не продырявила его объемный живот.

– Выбросьте ее, товарищ генерал. Скоро они вокруг нас начнут роем летать. Как пчелы, и уж точно пуль будет больше, чем беспилотников. Я бы порекомендовал вам, если бы имел такие полномочия, спуститься к автобусу и там дожидаться результатов боя.

Честно говоря, я бы порекомендовал то же самое сделать и подполковнику Ягужинскому. Но если тот же Василий Васильевич моим словам внял и встал, чтобы уйти, то подполковник никакой активности не проявил и остался сидеть в окопе.

Я думал было поторопить его, но тут с нижней линии окопов раздался громкий выстрел винтовки «Корд», а следом и из нашего окопа прозвучала длинная пулеметная очередь, завершившаяся звоном пустых гильз, выброшенных пулеметом и скатывающихся по крутому каменистому склону.

Звон гильз напомнил мне о десятилетнем младшем сыне Денисе, который приделал на дверь в своей комнате самодельный колокольчик, сооруженный из обрезка артиллерийской гильзы и учебного патрона калибра «двенадцать и семь миллиметра». И теперь стоило задеть его дверь, как колокольчик начинал звонить. Мысли о сыне приходят в мою голову нередко и чаще всего не вовремя. Как в настоящий момент. Мне необходимо думать о предстоящем бое, а не о Денисе.

Я резко схватил свою винтовку и торопливо прицелился в бегущего впереди других боевика, но автоматически нажал на спусковой крючок плавно, в момент остановки дыхания, как и положено. Дальномер на моем французском бинокле, который я сразу после выстрела навел на первый ряд «бармалеев», показывал дистанцию две с небольшим тысячи метров. Раньше стрелять на такую дистанцию мне просто не доводилось. И первый же выстрел оказался точным и смертельным. Я тут же начал искать прицелом кого-то другого, кто зовет боевиков за собой. И быстро нашел такого. Бородатый и лысый бандит лихо, как шашкой, махал автоматом, громко, судя по всему его поведению, требуя от соратников идти в атаку. Но выпущенная мной пуля попала ему в горло, заставив поперхнуться кровью.

До этого я слышал только несколько выстрелов из «Корда». Но «Корд», хотя и считается дальнобойной снайперской винтовкой, все же винтовка больше антиматериальная, то есть предназначена для выведения из строя легкобронированной техники противника, радиолокационных станций, которых у «бармалеев» не было и в помине. Для стрельбы по людям «Корду» все-таки требуется меньшая дистанция, хотя все тоже зависит от мастерства стрелка.

Я привычным движением, не глядя, включил на КРУСе^[15] внутривзводную связь.

– Внимание всем! У кого «Опустошители», почему не стреляем? Или считаете, что командир за вас отдуваться должен?

– Так дистанция же, товарищ майор… – отозвался лейтенант Футракулов, который только недавно покинул мой окоп.

– Мне же дистанция почему-то не мешает. Я уже два выстрела сделал. И оба точные… Огонь. Выбирайте эмиров. Они ведут в атаку «бармалеев».

Дальнобойная стрельба началась сразу. Если на более близкой дистанции эмиры обычно неотличимы от простых бандитов, поскольку не носят ни погоны, ни какие-либо иные знаки различия, опасаясь работы снайперов, то на дальней дистанции они особо не стесняются и отдают заметные глазу команды, призывно размахивая руками или оружием. Бойцы моего взвода быстро приспособились к дальней дистанции. Это стало заметно по частоте стрельбы. А выстрелы винтовок калибра «двенадцать и семь на сто восемь миллиметров» по звуку отличались от всех других. Но вот выстрел «Корда» отличался от «Опустошителя» своей громогласностью, хотя винтовка использовала те же самые патроны. Видимо, сказывался более длинный ствол, хотя ствол у «Корда» ненамного длиннее. Может быть, играла роль конструкция ДТК^[16] – трудно сказать навскидку. Но выстрелы «Кордов» тоже звучали регулярно.

Тем не менее бой за высоту уже начался, и начался он удачно – с уничтожения целого полчища дронов противника. Более того, эти беспилотники, которые первоначально представляли угрозу для нас, защитников высоты, стараниями группы Василия Васильевича обернулись нашими союзниками и сами сумели значительно проредить ряды нападавших. Для них самих крайне неожиданно проведя бомбардировку их бронетехники. По крайней мере, я не сумел найти в прицел ни одного джихадмобиля, движущегося в нашу сторону. Но не могли же дроны уничтожить их все! И потому я вновь воспользовался внутривзводной связью:

– Не вижу перед собой ни одного джихадмобиля. Кто-то видит?

За всех отозвался опять лейтенант Тахир Футракулов:

– Вон они, командир. Со стороны соседней позиции мулязим авваля Азара целых шесть штук прорываются под огнем. Поливают из пулеметов окопы соседей. Как из пожарного рукава хлещут… К нам движутся.

– Крупнокалиберники, по двигателям – огонь!

Прозвучали сразу несколько выстрелов из крупнокалиберных винтовок. Но стреляли, как я понял по звуку, простыми патронами. Новую команду я дать не успел. Старший лейтенант Кривоносов меня опередил:

– У них двигатели под капотами бронелистами прикрыты. Стрелять только бронебойными!

Пехота приблизилась уже настолько, что стрелять стали все, и сирийцы ракыб авваля Салеха, и их коллеги из взвода мулязим авваля Джафара Азара, мимо окопов которого джихадмобили уже проехали в нашу сторону, и обстрел их окопов прекратили. Но пулеметчик жунди авваль Исхак Хабиби стрелял длинными очередями, не опасаясь за обычный в такой ситуации перегрев ствола. Насколько я видел, у Хабиби имелся запасной быстросменный ствол, которым он всегда мог воспользоваться. И в общей стрельбе трех взводов мне трудно было разобрать, каким патроном, бронебойным или простым, был произведен выстрел по идущему первым джихадмобилю. Однако факт остается фактом: джихадмобиль громко чихнул, выпустил над собой облако пара и замер на месте. Не знаю, что случилось… Если бы пуля пробила радиатор, то так сразу остановиться автомобиль не смог бы. Не смог бы, даже если бы пуля порвала ремень или цепь, в зависимости от конструкции, ГРМ^[17].

Скорее всего, крупнокалиберная пуля разбила блок цилиндров. В современных автомобилях, из стремления снизить общий вес транспортного средства, его все чаще делают из алюминия. А алюминий удар тяжелой пули, естественно, не выдержит и расколется…

Джихадмобиль, идущий вторым, успел затормозить, но под широкими колесами был не асфальт и даже не каменистая земля, как выше по склону, где располагались наши окопы, а песок, который был не в состоянии удержать тяжеленный внедорожник на месте, и вторая машина сильно ударила первую в низкий борт, отчего трое «бармалеев», обслуживающих крупнокалиберный пулемет, просто потеряли равновесие. Один из них вылетел за борт, а двое других упали в кузов, за пределы бронированной защиты. Мои снайперы не воспользоваться этим просто не могли, и сразу несколько пуль разорвали тела упавших на части. Первый, тот, что вывалился от удара машины за борт, к этому моменту вскочил на ноги, но он оценивал обстановку слишком долго и поймал в волосатую грудь сразу несколько пуль. Досталось и пулеметчикам из второй машины, которая в результате аварии тоже получила повреждения и не смогла отъехать. В ней пулемет обслуживали только двое, и они оба упали. Но листовая защита одного из них удержала, а второй вылетел за ее пределы, прямо под пули снайперов. Но первый, оставшись за пулеметом, снова начал стрелять по нашим окопам. Я отчетливо видел, как его пули поднимают фонтанчики земли из брустверов, и одновременно наблюдал, как от его защиты отлетали наши крупнокалиберные пули. Остался, как мне показалось, один вариант – дождаться момента, когда у пулеметчика в ленте кончатся патроны и он потянется за новой лентой. А боеприпасы в кузове лежали в стороне. Тут-то его кто-то из снайперов и поймает, возможно, даже я сам, потому что сам предвидел такую ситуацию.

Но первым не выдержал напряженного момента пулеметчик жунди авваль Исхак Хабиби. Он дал короткую хлесткую очередь по боковому прикрытию пулеметчика на джихадмобиле. Его пули калибра «пять сорок пять», естественно, не могли пробить мощный бронированный лист, с которым не могли справиться даже наши крупнокалиберные винтовки. Но от наших окопов он внимание отвлек и привлек к своему.

Я словно в замедленном кино увидел, как разворачивается вместе с защитой пулеметный ствол противника, как он задирается вверх, словно хобот готового к атаке слона. И только в самый последний момент заметил над стволом отверстие в щите, позволяющее самому стволу перемещаться вверх-вниз. Я, естественно, знал о необходимости такого отверстия. Но в горячке боя о нем просто забыл. И, едва ствол пулемета замер на месте, то есть пулеметчик начал прицеливаться, я второпях, почти без прицеливания, выстрелил и сразу присел за бруствер вместе со своей винтовкой, ожидая, когда прозвучит звучная пулеметная очередь. Но вместо нее услышал голос подполковника Ягужинского, который все это время сидел в окопе, за боем не наблюдал, но прислушивался к его звукам. И только в последний, самый опасный момент Ягужинский незаметно встал за моей спиной и выглянул наружу. И как раз вовремя, чтобы оценить мой выстрел. Но он, кажется, не оценил его, просто не успел осознать ситуацию.

Но оценил его мой заместитель:

– Четко, товарищ майор… – по внутривзводной связи сказал лейтенант Футракулов. – У вас на прицеливание меньше секунды было… – его акцент в эти сложные минуты чувствовался явственнее. – Как будто навскидку стреляли…

– Так примерно и стрелял… – признался я.

Я присмотрелся. Тело убитого бандитского пулеметчика лежало позади его укрытия, чем-то напоминающего корабельную пушку. Вполне возможно, именно с какого-то корабля или, скорее, с легкого катера ее и сняли, чтобы установить в кузове пикапа. Машина, видимо, с большом трудом справлялась с таким грузом, и ничего удивительного не было в том, что пикап не сумел быстро остановиться. С таким-то довеском он, наверное, тонн пять весит, если не все шесть. Жалко только, что «бармалеи» не додумались пустить эту машину замыкающей в колонне. Она, при своем весе, могла бы без проблем все пять предыдущих смять.

Три оставшиеся джихадмобиля пытались развернуться и объехать своих собратьев, но, несмотря на все старания, только сильнее зарывались в песок у подножия высоты.

– Пора бегемотов в бой вводить, – громко сказал подполковник и вытащил телефон.

Я успел заметить, что у меня не только бинокль «Катран 3 Б» одинаковой с Ягужинским модели, но и телефоны тоже. Может быть, модификации разные, но фирма одна.

Подполковник позвонил, но разговаривал он на арабском языке, которого я не знал, а рядом со мной не было лейтенанта Футракулова, который смог бы передать хотя бы смысл сказанного, но мой французский бинокль показал, что один из дрессировщиков животных разговаривает по своему телефону, и нетрудно было догадаться, с кем именно, поскольку после разговора он убрал мобильник в карман, что-то сказал своему напарнику, и оба они, практически одновременно, запрыгнули на бегемотов и погнали их в то место, где пытались развернуться в песке джихадмобили. Полоса песка была узкая и с двух сторон огороженная мощными камнями, свалившимися сверху или сваленными намеренно. На перевале бегемоты появились одновременно, и погонщики сразу направили животных на цель. И только тут я увидел, что погоняют бегемотов они чем-то типа багра и ловко управляют ими, цепляя крюком за толстокожие морды. На двух из четырех оставшихся в строю джихадмобилей были установлены крупнокалиберные пулеметы, на одном мелкокалиберная пушка, а на последнем реактивная вертолетная установка для стрельбы НУРСами. Бегемотов заметили и стали разворачивать оружие, чтобы встретить их. Но такой маневр ставил самих стрелков под выстрелы моих снайперов, и те не замедлили этим воспользоваться. Таким образом, с боевыми экипажами джихадмобилей было быстро покончено. Оставались только водители машин, но те большой опасности не представляли. По крайней мере четверо из шестерых покинули машины и побежали в сторону своих приближающихся рядов, но добежать не успели, получив каждый по пуле снайпера в незащищенную спину. А бегемоты свою работу знали и тем временем выполняли ее. Они всем своим немалым весом налетали на пикапы сбоку, легко поддевали их носом, как носорог рогом, и не просто переворачивали, а даже подбрасывали вверх. Зрелище для современного офицера спецназа военной разведки, надо признаться, редкое. Единственное затруднение вызвал у бегемота автомобиль, использовавший в качестве защиты корабельную толстостенную пушечную будку. Однако второй бегемот, покончив с первым автомобилем, услышав призывный крик коллеги, пришел ему на помощь, и вдвоем они быстро справились и с этим последним последователем тачанки столетней давности.

Однако, в отличие от подполковника Ягужинского, в мои обязанности входило еще и наблюдение за ходом боя, и координация действий бойцов своего взвода, и я вынужденно перевел бинокль на цепь «бармалеев», передвигающихся уже перебежками, с обязательным залеганием за любой возвышенностью, которая может служить укрытием от одиночных пуль снайперов или коротких очередей бойцов двух сирийских взводов. Однако песчаные возвышенности по большей части были не в состоянии спасти бандитов. Пули, особенно выпущенные из крупнокалиберных снайперских винтовок с относительно близкого расстояния, прошивали песок насквозь и попадали в тело или, чаще, в голову. Это я заметил, когда выбрал в прицел одного из «бармалеев», но он залег за барханом. Я ждал момента, когда бандит поднимется для следующей перебежки, когда заметил фонтанчик песка в бархане. Мне не требовалось объяснять, чем он вызван. Но я все же стал ждать дальше. Бандит так и не встал. Пришлось мне искать в прицел новую цель. Но и ее найти удалось не сразу. Честно говоря, я не успел еще сообразить, что происходит. Для этого пришлось снова вытащить французский бинокль, у которого гораздо больше угол обзора, чем у того же «Катрана 3 Б», хотя и приближение тоже более значительное, больше даже, чем у оптического прицела винтовки. К этому времени уже совсем рассвело – сирийские ночи короткие. Я выключил на бинокле прибор ночного видения и осмотрел поле боя. Оно меня, прямо сознаюсь, удивило. За то время, пока я дожидался, поднимется ли голова бандита над барханом, каждый из бойцов взвода успел сделать, видимо, по три-четыре выстрела, если учесть, что при подобной стрельбе снайперу отводится на прицеливание три секунды. Конечно, и бойцы двух сирийских взводов стреляли, я отчетливо слышал короткие очереди их автоматов. Но их автоматы снабжены оптическими прицелами «Шахин», хотя сами сирийцы не имеют таких навыков точной стрельбы, как профессиональные снайперы, даже имея на вооружении оптический прицел. Короче говоря, основной вклад в общую победу, вне всякого сомнения, внес мой взвод. А мое удивление было вызвано тем, что противников теперь приходилось искать «оптикой». Мы перебили почти всех «бармалеев». Кто не потерял способность бегать, те в настоящий момент убегали в ту сторону, откуда с такой уверенностью недавно наступали. Их попросту добивали.

– Здорово мы их пощипали… – обратился я к пулеметчику жунди аввалю Исхаку Хабиби.

Однако тот, не зная русского языка, мои слова просто проигнорировал, а сам продолжал давать в неприкрытые спины убегающим «бармалеям» теперь уже короткие, а следовательно, прицельные очереди. И раз за разом попадал. Пулеметчик свое дело знал и стрелял как настоящий снайпер. Но на его экспериментальном пулемете тоже стоял оптический прицел. Я тут же присоединился к нему, посылая пулю за пулей, только дистанцию выбрал немного больше. Похоже было, что Исхак Хабиби лучше меня понимал, что чем меньше бандитов доберется до своей исходной позиции, тем дольше будут бандиты собирать силы для новой атаки на высоту.

Подполковник Ягужинский снова встал в окопе и приложил к глазам бинокль.

– Да, – согласился он со мной, – знатно мы их пощипали. Не больше, чем пятерым, думаю, удалось уйти. Для новой атаки они будут собирать силы не меньше недели… не говоря уже о дронах. Теперь им и три-четыре «роя» с ходу не набрать, если только в запасе их не оставили для других операций.

Я слишком плохо знал настоящее положение вещей и общую обстановку, чтобы высказывать собственное мнение о сроках сбора новых сил, и потому высказывание о неделе оставил на совести подполковника. Сам же продолжал искать в прицел цель.

Надо заметить, что редко кто из «бармалеев» имел собственный бронежилет. Бронежилеты, нельзя не заметить, от пуль крупнокалиберных снайперских винтовок тоже не спасали, ибо пробивались, как правило, навылет. Но оставлять на поле боя бронежилеты убитых «бармалеям» тоже не слишком хотелось. Они, похоже, помнили заповедь артиллеристов, которая говорит, что один снаряд не попадает дважды в одно и то же место, и согласны были использовать пробитые бронежилеты, в которых было, кстати сказать, не слишком трудно заменить одну или две бронепластины, в зависимости от того, прошла пуля навылет или застряла в теле. Свой последний выстрел я сделал по бандиту, неаккуратно задравшему выше плеча левый локоть, когда он встал на колени перед своим же павшим бойцом и снимал с него бронежилет. Выстрел оказался точным. Бандит упал лицом вниз на тело убитого и своей кровью, хлынувшей изо рта, залил ему все лицо. Я уже говорил раньше, что не отношу себя к любителям натуралистических картин, и потому поднял винтовку стволом вверх. Но жунди авваль Исхак Хабиби, видимо, наблюдал в свой прицел за моей работой, в восхищении чмокнул губами и показал мне задранный вверх большой палец и что-то сказал. Я знал, что в США этим знаком останавливают попутную машину, а что этот жест значит в Сирии, мне было неизвестно. Но я допустил, что Исхак общался с русскими и перенял знак выражения одобрения у них. Однако его слова остались для меня непонятными, и я посмотрел на Ягужинского.

– Он твоим выстрелом восхищается. Говорит, что кровь верхнего закапала с бороды нижнего на землю. «Верхний» и «нижний»… Они что там, любовью во время боя занимались? – спросил подполковник презрительно.

– Любовь зла… – заметил я.

Но все же пришлось объяснить, что произошло.

В это время в кармане Ягужинского зазвонил его телефон. Мелодию его звонка я уже запомнил. Подполковник убрал в футляр бинокль, после чего вытащил из кармана мобильник.

– Подполковник Ягужинский, слушаю, – по-русски сказал он, даже не успев посмотреть в свой гаджет, и тут же перешел на арабский язык, который был для меня «темным лесом».

Сразу после разговора, еще до того, как убрал мобильник в карман, Ягужинский повернулся ко мне:

– Объявляй своим «отбой». Соседи хотят раненых бандитов поискать… «Языка» взять желают. Я и для нас одного «заказал».

– Крупнокалиберная винтовка раненых не оставляет… Бронежилет прошивает навылет… – сообщил я.

– У тебя же во взводе не одни крупнокалиберные винтовки. К тому же соседи стреляли из автоматов. И вообще, не бывает боя без раненых.

– Взвод! Внимание всем! – сказал я по внутривзводной связи. – «Отбой» стрельбе. Соседи пойдут среди раненых «языка» искать. Кверху стволы!

Эту команду во взводе знали все, и уже через секунду бойцов можно было пересчитать по стволам, поднявшимся из окопа. Я не поленился и пересчитал, тыкая пальцем в каждый. Стволов было двадцать семь. Значит, потерь мы не понесли, и пулеметы джихадмобилей стреляли понапрасну. А я, признаться, опасался, что будут потери.

Я зажал в ладони микрофон и спросил подполковника:

– Страховка нужна?

– Они привыкли сами себя страховать. Обидеться могут. Парни обидчивые – национальная черта.

– Как хотят…

Признаться, я не знал, кто из командиров взводов позвонил Ягужинскому. Меня выручил бинокль – удовлетворил мое любопытство, я сначала посмотрел направо – в окопах правого фланга все было спокойно. Тогда я посмотрел влево. На левом фланге бойцы неторопливо покидали окопы и спокойно выдвигались вперед, не кланяясь пулям. Значит, инициатором поиска раненых бандитов выступил ракиб авваль Салим Салех, а мне более действенным внешне показался мулязим авваль Джафар Азар, потому я и начал свой осмотр с правого фланга…

Глава шестая

Бойцы левого фланга, подталкивая стволами автоматов и выкручивая нежелающим мирно идти руки, привели пятерых раненых «бармалеев». Причем далеко бойцы не отходили, следовательно, раненых было намного больше. Просто их оставили на поле боя умирать от потери крови, если они не сумеют уползти к своим.

Подполковник Ягужинский спустился вниз и привел с собой одного из бандитов. У того было прострелено в двух местах плечо. Ранения явно были нанесены автоматными пулями, а не пулями снайперских винтовок. Это я легко вычислил по близкому попаданию пуль – значит, попадания были из одной автоматной очереди.

– Грузимся в автобусы, – дал тихую команду Ягужинский.

Я уже громким командным голосом повторил команду по внутривзводной связи. Мы с подполковником и с пленником стали спускаться к подножию высоты. На середине спуска нас нагнал лейтенант Футракулов и пошел рядом. Автобуса с Василием Васильевичем и его группой на месте уже не было, как не было и ни одной коробки с квадрокоптерами, а на месте автобуса стоял уазик Ягужинского с включенным двигателем. Из выхлопной трубы шел сизоватый, заметный даже в утреннем полумраке дымок.

Взвод быстро расселся по автобусам, причем основные места занимали сильно похудевшие рюкзаки бойцов. Но некоторые из них сразу после посадки начали снимать костюмы «Леший», отчего рюкзаки снова обретали форму объемного шара.

Ягужинский затолкал на заднее сиденье пленника, слева от которого посадил лейтенанта Футракулова, а справа сел сам, освободив для меня место на переднем пассажирском сиденье. Мне это место нравилось больше, и я сел на него с удовольствием, зажав между коленями ствольную коробку своей винтовки. Так и поехали – впереди, на пыльной проселочной дороге, двигался, как и раньше, уазик, а за нами два автобуса с бойцами моего взвода. Уазик, будучи легковой машиной, без всяких проблем оторвался от автобусов. Впрочем, я допускал и вариант, при котором водителям автобусов просто не хотелось глотать пыль, поднятую внедорожником, и они сами намеренно отстали. Двигатель работал бесшумно, и я спросил сержанта-водителя:

– У тебя «движок» не родной стоит?

– А что, заметно?

– Привык, что на армейских уазиках как на тракторе ездишь.

– От «Лексуса» «движок» поставил… – признался водитель. – И в салоне тихо, и быстро бегает. Второе для нас важнее. Правда, товарищ подполковник? – сержант бросил через плечо взгляд на Ягужинского.

– Это точно, а ты расскажи майору, расскажи…

И несмотря на то что я не сильно рвался выслушать рассказ сержанта, по крайней мере сам об этом не просил, он все же приступил к рассказу:

– Дело было месяца три назад. Я тогда только-только новый «движок» успел поставить, пока товарищ подполковник в командировке был. Последнюю гайку завинтил, затянул как следует и поехал в Тартус его встречать.

Мне было интересно, что делал подполковник ГРУ у моряков, имеющих собственную разведку, но я от вопроса удержался, опасаясь нарваться на откровенную грубость типа «Не твое, майор, дело…»

– У меня с собой были важные согласованные и подписанные документы о предстоящем наступлении, – пояснил Ягужинский. – Нельзя было им в руки «бармалеев» попадать.

– А я же про важные документы ничего не знал, – продолжил сержант-водитель. Мы как на общую дорогу выехали… Так там, как обычно, еле-еле ползли. Я смотрю, товарищ подполковник задремал. Я и сам всю предыдущую ночь и весь день с новым «движком» возился. Вымотался полностью. Вот потому и решил путь сократить. А я местные дороги хорошо знаю. Вот и выбрал место, где можно хотя бы пятую часть пути срезать. Я свернул с главной дороги на проселочную. А товарищ подполковник все дремал. Два джихадмобиля я в темноте заметил слишком поздно – они уже встали поперек дороги и развернули в нашу сторону пулеметы. Но я, помнится, сразу обратил внимание на то, что пустые гильзы одного будут лететь во второго и помешают ему стрелять. Видно было, что пулеметчики малоопытные, вместе на задержании ни разу не работали.

– А к тому моменту и я проснулся, – подсказал Ягужинский. – И сразу джихадмобили увидел и два пулемета ДШК^[18], что в нашу сторону смотрели.

– Тогда вы только и сказали, что документы везете, которые к врагу попасть не должны. А я, помню, подумал, что нашей машине и короткой пулеметной очереди хватит, зря только старался, «движок» менял.

– И еще я велел тебе скорость сбросить, словно ты остановиться желаешь, а сам гранату и автомат приготовил, – продолжил подполковник.

– Точно, так и было, – согласился сержант. – Я еще, помнится, подумал, что автомат против двух пулеметов ничего сделать не сможет. А он сделал… Я, значит, притормозил и даже слегка остановился, товарищ подполковник «Ф-1»^[19] в кузов ближнему пикапу бросил, и сразу двух пулеметчиков в клочья… Один из них нашу машину собой прикрыл. Но все равно один осколок дверь багажника пробил. Я «газанул», а товарищ подполковник в боковое стекло по второму пикапу очередь дал – там броня со щелью только впереди была, почти как у всех, и водителя «наглушняк» завалил. Остались только два пулеметчика и один ДШК. Пока один из пулеметчиков разворачивал ДШК на станке, а второй мертвого водителя из кабины вытаскивал – время ими было потеряно. Мы уже далеко были. Они за нами рванули, но быстро, думаю, поняли, что преследовать бесполезно, однако, судя по свету фар, все же ехали за нами, словно не понимали, что старенькому «Исузи» за новым «Лексусом» не угнаться ни при каких обстоятельствах. А я долго еще молился, чтобы нам на дороге никакое препятствие не встретилось. И все же встретилось.

Водитель замолчал, выдерживая длительную и эффектную артистическую паузу. Актер в нем пропадал, судя по уместности этой паузы, великий. Я промолчал, а лейтенант Футракулов не вытерпел.

– Кто встретился? – спросил Тахир.

– Вижу, впереди на дороге какое-то странное сооружение… Вроде бы и трейлер ползет, вроде бы и не трейлер. Присмотрелся при свете фар, вроде бы клетка с каким-то зверем.

– Гиппопотам! – первым догадался я.

– Точно. Он самый… А впереди вторая такая же машина. Только в передней клетке бегемот перевязанный. Раненый он. Лежит, как я при обгоне заметил. Я трейлеры, значит, обогнал, и товарищ подполковник приказал мне перед ними затормозить. И сам из машины вышел, помахал рукой, требуя остановиться. А дальше уже товарищ подполковник сам расскажет, я его разговор не слышал.

– А что тут рассказывать, – Ягужинский, оказывается, умел быть скромным. – Я дрессировщице из первой машины – это была немолодая женщина – объяснил, в какую ситуацию мы попали. Она сказала, что ее бегемот ранен пулей крупного калибра, и приказала сыну, ехавшему во второй машине, своего зверя выводить. Тот вывел и угнал бегемота в темноту, а мы ждать стали. Скоро показались фары пикапа. Автомобиль остановился метрах в пятистах от нас, и пулеметчик дал очередь. Только одну короткую, словно прицелочную, и успел дать, как вдруг на него сбоку какая-та темная туча налетела, подбросила и смяла, стала в ярости ногами топтать. Разумеется, это был бегемот. Сын за раненую мать рассчитывался. Оказалось, эти бегемоты – мать и сын, как и дрессировщики. Бегемотиха – мельче, сын – крупнее. И всегда матери подсобляет. Такой вот дуэт. Две матери и два сына. Я потом уже узнал, что раньше у дрессировщицы мужа убили. Так она всю его пенсию тратила на лакомства для бегемотов^[20]. А они оба ее любили.

– А дальше? – спросил я.

– Дальше мы на главную дорогу, от греха подальше, вернулись, пристроились за танковой колонной и едва-едва плелись за ней. Я за рулем чуть не засыпал, – ответил сержант-водитель.

Глава седьмая

Мы подъехали к главной дороге и ждали там свои автобусы. Наконец автобусы нас нагнали, и мы вклинились в непрерывный поток автотранспорта. Вскоре мы свернули в сторону здания аэропорта, неподалеку от которого располагался и палаточный городок, где две палатки были отведены моему взводу. А главный поток машин двигался дальше, в сторону города Хмеймим. Уазик свернул в сторону штаба. Я так понял, что Ягужинский собирается допрашивать пленника в моем присутствии и в присутствии лейтенанта Футракулова, используя знание арабского языка моего замкомвзвода. Однако на самом повороте подполковник приказал сержанту-водителю остановиться. Остановились и автобусы.

– Пересаживайся. Дальше со своими поедешь… – грубовато распорядился подполковник.

Возразить я не посмел, но дал понять, что обиделся на грубость старшего по званию, и, надув губы, вышел вместе со своей длинной винтовкой, не забыв забрать из багажника свой рюкзак. Уазик «газанул» и резко двинулся дальше, к главному входу, а водитель переднего автобуса открыл мне дверь, приглашая войти. Значит, как говорится, без меня меня женили, а Ягужинский заранее предупредил водителя автобуса, где меня высадит. На месте, когда автобусы снова остановились рядом с палатками, я вышел первым вместе с винтовкой и с рюкзаком, поставил винтовку в «оружейную горку», попросил старшего лейтенанта Кривоносова «горку» закрыть, когда все оружие будет на месте, а сам первым отправился спать, поскольку глаза уже смыкались сами собой. Уснул я после бессонной ночи сразу. Проснулся лишь на несколько секунд только, когда Кривоносов подсовывал мне под подушку ключ от «оружейной горки». А потом меня разбудил лейтенант Тахир Футракулов, вернувшийся от подполковника Ягужинского, которому помогал проводить допрос пленника. Он сел на мою кровать в ногах. Тахир не понял, что я уже проснулся, и осторожно, словно опасаясь удара, тронул меня за колено. Удара он опасался не случайно. У нас во взводе уже был инцидент, когда дневальный стал будить старшего лейтенанта Кривоносова и заработал целую серию ударов в голову. Старшему лейтенанту снилось, что он участвует в бою, и он перенес приемы рукопашного боя из сна в явь. Потом долго приводил дневального в сознание и дико извинялся. Тот подобной атаки не ожидал и не успел удары заблокировать. С моей стороны выговоры получили оба – Кривоносов за неумение себя контролировать во время сна, а дневальный за то, что подставился так глупо. Но я не собирался бить Футракулова и потому сразу открыл глаза.

– Товарищ майор… Товарищ майор… – громким шепотом звал меня лейтенант.

Я, не вставая с кровати, осмотрелся. В нашей палатке бойцы взвода спали или делали вид, что спят. Вообще-то одна палатка обычно бывает рассчитана на отделение. Но, поскольку нам на три отделения выделили всего две палатки, пришлось потесниться, и несколько кроватей поставили в два яруса. Лейтенант Футракулов говорил таким громким шепотом, что разбудил, видимо, почти всех.

– Что тебе? – спросил я, еще не проснувшись полностью.

– Товарищ подполковник велел напомнить – завтра двадцать третье марта…

– Ну и что? Я знаю. Память еще осталась.

– Завтра день рождения Басиля Аль-Асада^[21], старшего брата президента. Вечером будет футбольный матч между нашей «морской пехотой» и сирийцами. А в завершение мероприятия небольшой парад. И наши, и сирийцы пройдут перед трибуной торжественным маршем. Наш взвод тоже должен участвовать. Принимать парад будет сам Хусейн Арнус^[22]. Ягужинский завтра с утра вас у себя ждет для инструктажа.

– Час от часу не легче! – проворчал я. – Но это завтра. А пока иди спать. Взвод двое суток на ногах. В дороге, потом в боевой операции участвовал. Ты тоже устал… Иди отдыхай…

Тахир хотел еще что-то сказать, но передумал и ушел в свою палатку. А я повернулся на другой бок и снова уснул, теперь уже до утра.

* * *

Утро было ярким и солнечным, почти праздничным, в небе не видно было ни единого облачка. В громкоговорителях аэропорта, через которые раньше сообщали о прибытии и вылетах самолетов, о начале посадки и давали прочую информацию, звучала какая-то восточная музыка, под которую кто-то громко и внятно читал на своем певучем языке, похоже, стихи. Я с удивлением подумал, что в России в подобной ситуации наверняка включили бы какую-нибудь «попсу» или рок, а здесь вон стихи читают. Что касается стихов, то я читал в интернете, что свои стихи под музыку любит читать бойцам, идущим в атаку, сирийский герой бригадный генерал Сухель Аль-Хасан. Считается, что боевые стихи вдохновляют бойцов на подвиги.

Я вывел взвод на обычную интенсивную зарядку и заметил, что за нами с любопытством и насмешкой наблюдают «морские пехотинцы», и дважды прошел в высоком темпе, который сам же и задавал, местную «полосу разведчика». Она, по сути дела, мало чем отличалась от стандартной армейской «полосы препятствий», разве что дистанция чуть больше и имелись дополнительные самодельные препятствия, но все же существенно проще в прохождении, чем та же «полоса разведчика» в нашем батальонном городке. Таким образом, и взвод основательно размялся, и при этом никто не успел язык на плечо повесить, то есть устать. После чего я отправил взвод под командованием лейтенанта Футракулова умываться, а сам поспешил в штаб к подполковнику Ягужинскому. В этот раз уже новый дежурный офицер сначала проверил мои документы и только потом пропустил за турникет.

Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж. В кабинете Ягужинского, куда я вошел после приглашения, последовавшего за коротким стуком, вольготно расположился, как и положено генерал-лейтенанту, Василий Васильевич. Стул, на котором Василий Васильевич так вольготно, забросив ногу на ногу, устроился, неимоверно скрипел под его массивным телом и грозил рассыпаться.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу подполковнику… – памятуя о том, как минувшим днем Ягужинский сделал замечание лейтенанту Футракулову по поводу его неуставного к нему обращения, я решил устав соблюдать.

Василий Васильевич от меня только рукой отмахнулся как от мухи. Он был, по сути дела, гражданским человеком и уставные отношения, судя по всему, не слишком уважал.

– Товарищ подполковник, майор Верстаков по вашему приказанию прибыл, – доложил я Ягужинскому.

– Ты, как всегда, вовремя. Присаживайся… – подполковник указал на свободный стул. – Ближе к столу пододвигайся…

Честно говоря, я не совсем понял фразу Ягужинского «ты, как всегда, вовремя»… И никак не мог вспомнить, сколько ни морщил лоб, когда я еще приходил к подполковнику вовремя.

Сам же Ягужинский продолжил:

– Признаться, я хотел тебя вместе с твоим взводом задействовать в другом мероприятии. Но вот товарищ генерал, памятуя о вчерашней отличной работе взвода, затребовал тебя в охрану себе и своим людям.

Я понял, что торжественный марш отменяется. А я только по дороге к штабу думал над аргументами, которые помогут мне избежать этой экзекуции. Мой взвод ведь даже строем ходит неровно. Мы время экономим на всем и стараемся по возможности избегать занятий по строевой подготовке даже на батальонном плацу, тем более во время командировки в Сирию.

– Ты, я вижу, даже доволен… – усмехнулся генерал-лейтенант. – Тогда смотри в карту…

– Конечно, доволен, товарищ генерал. Боевые действия у взвода всегда в приоритете. Мы же сюда ехали не на парады ходить, – ответил я, всматриваясь в карту.

– Ситуация, короче говоря, складывается такая, – сразу взял быка за рога подполковник Ягужинский. – Вчера мы с пристрастием допросили пленного бандита. Их эмир присутствовал на совещании Шуры Эмиров, где решался вопрос о нападении на высоту. И после совещания ввел в курс дела всю свою банду. Короче говоря, на Шуре решался вопрос об использовании беспилотников. Участники нападения желали использовать все дроны. Но командование «бармалеев» настояло на том, чтобы оставить в резерве четыре «роя» для их применения сегодня. Участников нападения тоже можно понять. Если бы они вчера, вернее сегодня ночью, овладели высотой, то уже сегодня подтащили бы туда дальнобойные орудия, и наш аэродром оказался бы под обстрелом. И потому они желают использовать все возможные силы. При этом можно понять и их командование, которое не верило в успех вчерашней операции. Уже сколько раз они пытались эту высоту захватить, один раз даже захватили, но только успели доставить на нее орудия, как высота вместе с артиллерией снова стала нашей. Ее отбили танковой атакой войска генерала Сухеля Аль-Хасана. При этом я допускаю, что у «бармалеев» тоже работает разведка и они знают и об усилении обороны высоты взводом снайперов спецназа ГРУ, и о присутствии группы генерал-лейтенанта Спиридонова, – подполковник кивнул в сторону Василия Васильевича. – И потому командование «бармалеев» могло гнуть свою линию и оставить резерв на сегодняшний день. А что у нас намечается на сегодня? А сегодня вечером футбольный матч, на котором в качестве зрителей должны присутствовать и сирийские войска, и наши – летчики и «морские пехотинцы». Самое удобное время для обстрела трибун дронами, когда неизбежно возникнет паника и давка, в которой если никто не погибнет, то это уже будет нашей большой удачей. И Шура все же постановила оставить четыре «роя» дронов на сегодняшний день и два взвода, вернее, две банды, неизвестные по численности, для атаки на наши силы обороны. Это, конечно, недостаточные силы, чтобы захватить аэропорт, но «бармалеи» рассчитывают на панику в рядах «морской пехоты» и на то, что «морские пехотинцы» придут на стадион без оружия. По сути дела, они собираются совершить только набег. На уничтожение всех российских сил у них надежды нет. Но урон они смогут нанести немалый. В первую очередь постараются взорвать все взлетно-посадочные полосы аэродрома. Вот мы и решили – выставить подальше от нашей позиции «охотников за дронами» под командованием генерал-лейтенанта Спиридонова, прикрытием им выступит твой взвод снайперов. Это вместо участия в параде. Уловил суть? «Бармалеи» думают, что подразделение товарища генерала осталось на вчерашнем месте, как и твой взвод. И никак не ожидают, что мы и сегодня готовы их встретить, как и полагается, во всеоружии. Теперь давай решать, где ты выставишь свой взвод. Я думаю, ты должен посадить своих людей в автобус, где будут товарищ генерал и его команда. Это для бандитов будет неожиданным…

– Тогда хватит одного выстрела из гранатомета, чтобы уничтожить весь взвод. К тому же мы в одном автобусе не поместимся, будем друг другу мешать стрелять… – возразил я. – Даже если стекла перебьем…

– Что я и говорил, – высказал свое суждение Василий Васильевич. – Такое размещение будет крайне неудобно для снайперов.

– Но для бандитов это будет прекрасной ловушкой, – не согласился Ягужинский с генералом и обратился ко мне: – Местность здесь открытая. Команду специалистов бандиты разглядят сразу и решат захватить ее вместе с «охотниками за дронами». Они скорректируют свою задачу и посчитают новый объект более важным делом, чем предыдущий.

Подполковник ждал моего решения.

– Где будет стоять автобус с «охотниками за дронами»? – глядя в карту, поинтересовался я.

– Предположительно, вот здесь, – Ягужинский обвел на карте небольшой участок местности красным карандашом.

– А здесь у нас что? – показал я пальцем.

– Развалины средневековой крепости, – ответил подполковник. – От всей крепости только одна стена и осталась. Говорят, Ричард Львиное Сердце приказал когда-то разрушить крепость, которая движение по дороге прикрывала.

– Автобус в состоянии сдвинуться в сторону развалин метров на пятьсот? – спросил я Спиридонова так, словно Ягужинского в кабинете и не было.

– Думаю, что без проблем, – ответил генерал-лейтенант. – Пятьсот метров – дистанция небольшая. Даже если «рои» дронов полетят прямым путем на стадион, мы успеем их перехватить. Наши дроны высокоскоростные.

– Тогда проблемы не существует, – высказался я. – Мы занимаем позицию на развалинах крепости. Надеюсь, там хотя бы бойницы сохранились и нам не придется заново окопы копать.

– Дистанция для стрельбы полтора километра, – предупредил подполковник Ягужинский.

– Но у нас же одиннадцать дальнобойных винтовок «Опустошитель» плюс четыре «Корда». Получается, больше половины взвода снабжены «дальнобойками»…

– Но не все же… – возразил Ягужинский. – Кроме того, между твоим взводом снайперов и командой генерала остается овраг, по которому, предположительно, бандиты и двинутся вперед.

– Но бандиты не рискнут и в одну, и в другую сторону под нашим огнем продвигаться. Они попытаются нас уничтожить и обязательно свернут к нам. А мы их полным составом и встретим… Это будет для них нашим маленьким сюрпризом… Вы же любите сюрпризы, товарищ подполковник.

– Да, – решил Василий Васильевич, – хорошо было бы в развалинах крепости и наш автобус разместить. Но полкилометра и два километра – большая разница. Есть у меня опасения, что наши «охотники за дронами» могут и не успеть за дронами противника.

– Ну, тогда можно личный состав высадить в поле, а автобус отогнать в укрытие… – предложил я. – Зачем его под гранатомет подставлять. Он вам еще может пригодиться. А в чистом поле он слишком удобная мишень…

– Короче говоря, на этом и порешим, – высказался подполковник.

Оказалось, его уговорить нетрудно. Главное, сразу проявить решительность и стоять на своем. А в своей правоте я был уверен. Позицию в замкнутом пространстве, будь то автобус или в лучшем случае блиндаж, я не любил. Лучше уж открытое небо над головой. А будь в небе облака или дроны «бармалеев» – это не столь суть и важно. Против дронов у нас имеется свое контроружие…

– И еще… – добавил подполковник Ягужинский. – Не знаю, посвятил тебя твой лейтенант в суть вопроса или нет… Короче, он попросил меня включить его в состав команды «морской пехоты», участвующей в матче. Он же у тебя, кажется, футболист?

– Да, – ответил я с неохотой, уже чувствуя, к чему дело клонится. – Он играл когда-то за молодежную сборную Татарии по мини-футболу. Только мне он в бою нужен, товарищ подполковник.

– Ровно год назад наши проиграли сирийцам 2:3. Нападающих нам не хватало. Столько моментов было, и все мимо били. Даже пенальти – тоже смазали. А твой Футракулов как раз в нападении играл – правым крайним. Он может голы забивать?

– Не знаю. Я футболом мало интересуюсь. Только матчи с участием сборной страны смотрю по телевизору. А снайпер он хороший. Он мне в бою, товарищ подполковник, нужен… – повторил я настойчиво.

Но Ягужинский словно и не слышал меня.

– Ну вот, а я лейтенанту уже пообещал… Не могу же я слово нарушить.

– Товарищ генерал, – повернулся я к Василию Васильевичу, хоть вы скажите свое слово… Мне мой замкомвзвода в бою нужен. Он с дальнобойной винтовкой на «ты» общается…

– Что же ты, подполковник, торопишься слово давать! Нехорошо получается… Короче говоря, позвони лейтенанту и скажи ему, что генерал, мол, не разрешил его от боевого задания отрывать.

Василий Васильевич улыбнулся, встал со скрипучего стула и показался мне не таким толстопузым, как вначале. Может быть, просто живот подтянул.

– Понял, подполковник?

– Так точно, товарищ генерал! Позвоню. Только я номер телефона лейтенанта не знаю.

Я вытащил свой мобильник и протянул Ягужинскому.

– Надо же, и мобильник как у меня, – подполковник только сейчас заметил то, что я заметил раньше. Но нет, говорят, худа без добра, зная интерфейс телефона, он легко нашел в «адресной книге» нужную фамилию и позвонил.

Тахир Футракулов ответил сразу. Видимо, думал, что я звоню.

– Тахир Юнусович, – начал подполковник Ягужинский, тяжело вздохнув… – Извини уж, что ночью поторопился дать тебе обещание. Твой майор, командир взвода, против, и генерал-лейтенант Спиридонов тоже против твоего участия в игре. Ты им в выполнении боевой задачи нужнее, чем нам в футболе. Да и я тоже склоняюсь к мнению, что твое место там. Так что уж не обессудь…

– Ничего страшного, товарищ подполковник. Да и в команде меня не с распростертыми объятиями воспримут. Но я понимаю, что такое приказ, и готов к его выполнению.

Глава восьмая

Мы выехали в развалины крепости раньше намеченного Ягужинским времени. Я хотел осмотреться, расчистить существующие бойницы и, если будет необходимость, подготовить новые, и решился оторвать бойцов от такого важного дела, как пошив костюма «Леший» из двух полученных на складе костюмов. И это оказалось правильным решением, потому что старые бойницы в развалинах крепости ни на что не годились – того и гляди кирпич тебе на голову упадет, и пришлось приложить немало усилий, чтобы из них было удобно стрелять. Но бойцы справились.

Свои автобусы мы поставили за стену, и я, используя Тахира Футракулова в качестве переводчика, объяснил водителям, что требуется оставить защищенное стеной место еще для одного автобуса, который они видели накануне. Вскоре и этот автобус прибыл на место, и шестеро дюжих молодцов занялись выгрузкой коробок с техникой. В этот раз они явно справлялись быстрее, чем накануне, но я это списал не на приобретенный навык, а на то, что большинство дронов были уже собраны и апробированы в боевой обстановке, и требовалась только дополнительная зарядка боекомплекта и соединение отдельных, собранных заранее модулей.

А вскоре разгрузка была завершена, мы же продолжали работать даже после того, как люди генерала Спиридонова подняли в небо своих «охотников за дронами», хотя и знали, что они их поднимут только после того, как на горизонте появятся дроны противника. Значит, уже появились, хотя нам их видно и не было. Но за небом беспрестанно наблюдали три взаимодействующие друг с другом радиолокационные станции. Их операторы, как я понимаю, и сообщили о появлении дронов генерал-лейтенанту. А он уже, в свою очередь, дал команду мне:

– Майор Верстаков, приготовиться. Они идут. Прямо на нас, словно автобус увидели. Но они увидеть его не могли. Скорее всего, просто совпадение.

– Не верю я, товарищ генерал, в такие совпадения.

– Обычно я тоже не верю, но сейчас иного и быть не может. Не дано попросту иного!

– А где бандиты? Я их не вижу даже в тепловизор.

– Они пока по оврагу идут. Часть оврага нами просматривается. Совсем небольшой участок, но тем не менее они не могут его не пересечь. А выйдут с вашей стороны. Овраг в вашу сторону загибается.

– Да, водитель вашего автобуса говорил, что ему пришлось огибать овраг. Сейчас на карте посмотрю…

Я раскрыл свой планшет, в который ранее вложил свернутую карту местности. Рассмотрел длинный овраг, который начинался за пригорком, что прятал от нас приближение и подготовку к бою противника, потом овраг огибал по дальней от нас стороне сам пригорок, приближался к позиции команды генерала Спиридонова, но потом, по какой-то прихоти природы, резко сворачивал в сторону развалин крепости и старой дороги перед ней. Обычно такие мощенные камнем дороги строили древние римляне. Наверное, и эту построили они же.

– Посмотрел? – поторопил меня Василий Васильевич. – Что скажешь?

– У меня к вам два вопроса. Первый. Как вы думаете, товарищ генерал, в каком месте они покинут овраг? И сразу же второй вопрос. У вашей группы, помимо пистолетов, какое оружие имеется?

– Отвечу сначала на второй вопрос. Кроме пистолетов, у нас на вооружении пистолеты-пулеметы «ПП-2000» с глушителями и с оптическими прицелами. Что касается первого вопроса, то тут ситуация сложная. Сам как думаешь?

– По моему мнению, они должны до конца оврага пройти. Водитель вашего автобуса жаловался, что разогнался и едва успел перед оврагом затормозить. Говорит, что склон очень крутой, а овраг глубокий. Он предположил, что разбился бы там. Но я не знаю глубины оврага. Однако с нашей стороны он на нет сходит. Достаточно пологий для выхода. Потому могу только предположить, что «бармалеи» выйдут под наши стволы. Причем дистанция стрельбы минимальная даже для простых винтовок, а это значит, что одним залпом мы, предположительно, уполовиним состав. Или, по крайней мере, значительно уменьшим силы противника.

– Но и они смогут использовать овраг в качестве окопа… – предположил генерал.

– Я эту возможность предвидел. Но позиционная война их, я думаю, мало устроит. Они желают с наскока причинить нам наибольший вред и благополучно уйти. И не решатся здесь застревать. Это не в их интересах. Понимать должны, что здесь их быстро уничтожат с помощью той же авиации.

– Но по тому же оврагу они могут и отступить, как перед этим наступали, желая избежать полного уничтожения…

– Могут, – не мог не согласиться я. – Потому я и задавал вам вопрос о вооружении вашей группы.

– То есть ты, майор, хочешь, чтобы мои инженеры выступили как простые солдаты в качестве «заслона»?

– Как приятно, товарищ генерал, когда не приходится разжевывать задачу, когда тебя с полуслова понимают. Только одна просьба – прикажите отвинтить глушители. «ПП-2000», кажется, имеют калибр «девять миллиметров». Значит, очереди будут громко звучать. Очень громко. Они одним звуком напугают бандитов. Надеюсь, у них не найдется человека, который сумеет по очередям подсчитать количество стволов. И вас примут за значительный по силам отряд.

– Хорошо. Договорились… – генерал-лейтенанта оказалось легко уговорить. Видимо, несмотря на то что он не был кадровым военным, в глубине души в нем все же сидел мужчина-воин, способный оценивать боевую обстановку. Оно и понятно – высокие звания даются не просто так. И даже ученый обязан званию соответствовать…

* * *

– Товарищ майор, товарищ майор, посмотрите туда, – лейтенант Футракулов показал пальцем вдаль и тут же уточнил: – Где овраг в нашу сторону поворачивает. На пять метров дальше поворота.

Я не стал терять время на вытаскивание из футляра бинокля, сразу прильнул к прицелу и увидел, как один из «бармалеев» прямо грязными берцами встал на плечи другому, очевидно, самому высокому в банде, и опустил вниз руку, движением пальцев требуя подать ему автомат. Пока ему подавали автомат, я навел черный крест прицельной марки на белое пятно камуфлированной куртки «бармалея», расположенное прямо под левой лопаткой, задержал дыхание и готов уже был нажать на спусковой крючок, когда услышал отдаленную, но довольно громкую короткую очередь. «Бармалей» свалился, но умудрился не упасть, а просто сел на широкие мосластые плечи того, кто его держал на себе.

Я поднял прицел чуть выше, отвел его в сторону и увидел генерал-лейтенанта Спиридонова. Генерал держал в руках пистолет-пулемет «ПП-2000» с отвинченным глушителем, и мне даже показалось, что его ствол слегка дымился. Но это, скорее всего, работало воображение. Дымиться он может только во время зимней стужи. А во второй половине марта в Сирии погода даже ночью стоит, как в средней полосе России в разгар лета.

Короче говоря, генерал Спиридонов сам прикрывал работу своих инженеров, как он их почти любовно назвал. Должно быть, очень дорожил своими людьми и берег их как мог. Почти как я берег своих снайперов.

А я, опасаясь повторной очереди в генерала, опустил прицел ниже, чтобы наблюдать за «бармалеями».

Первыми небо оккупировали большие российские квадрокоптеры. А следом за ними поднялись и малые, которые, по сути дела, и были «охотниками за дронами». Я в бинокль наблюдал за генералом Спиридоновым, а он, в свою очередь, в собственный бинокль рассмотрел сначала четыре «роя» дронов, потом дал команду своим инженерам, и те подняли «охотников» выше, что я увидел в свой бинокль. Генерал руководил движением своих «охотников», но все же время от времени бросал взгляд в сторону оврага, словно ожидал оттуда приближения новых неприятностей.

Я вытащил из кармана мобильник и позвонил ему.

– Товарищ генерал, я вас подстраховываю. Можете в сторону оврага не смотреть, он под моим контролем. Стрелять пока не надо. «Бармалеи» пытались до вас добраться, но вы вовремя дали очередь.

– Я хоть подстрелил его? – поинтересовался Спиридонов.

– Не хочу вас расстраивать, но с такой дистанции вы обязаны были попасть. Однако не попали. Бандит шарахнулся и свалился с плеч другого бандита. Другие не лезут, а «нижний» больше не желает голову подставлять. Будут, следовательно, выходить на нас. Но о нашем присутствии они не догадываются, и потому их внимание будет сосредоточено на вашей группе.

– Я так думаю, что не только «потому». Их главная задача – уничтожить нашу группу. Но они не поняли еще, что мы уже заложили в дроны-«охотники» программу, которая будет выполнена даже без нашего участия. Те четыре «роя» дронов, что они смогли собрать и задействовать в своей операции, уже обречены на уничтожение. По большому счету, нам можно было бы уже уезжать с места событий в сторону аэропорта.

– Но вы же не можете свои квадрокоптеры бросить здесь? – признаться, я испугался такого исхода событий.

– В том-то и дело, – согласился со мной генерал Спиридонов. – Просчитай мы ситуацию раньше, мы заложили бы программу возвращения своих машин в аэропорт. Заряда аккумуляторов им должно хватить. Тогда можно было бы и ваш взвод не задействовать, и вашего лейтенанта отправили бы в футбол играть.

Он словно бы упрекал меня.

– Знать бы, где упасть, можно было бы соломки подстелить, – ответил я старой поговоркой, и она генерала слегка утешила.

– Есть и в твоих словах доля правды, – согласился Василий Васильевич, тем более ситуацию не просчитал именно он. – Но ты там, майор, держи положение под контролем. «Бармалеи» если и будут в нашу сторону продвигаться, то ползком, имей это в виду.

– У нас, товарищ генерал, высокая позиция. Если они поползут, то будут полностью уничтожены, как и их дроны.

На этом мы и завершили разговор. А меня уже осторожно тронул за локоть лейтенант Футракулов и показал на первого из бандитов, что появился на выходе из оврага. По лохматой кучерявой голове я узнал того высокого мужчину, что недавно еще подставлял свои мосластые плечи под чужие грязные берцы. Я посмотрел в бинокль на его плечи – точно, грязные следы обуви там отпечатались. Очень захотелось послать пулю ему в голову, но я удержался и вместо этого включил на КРУСе общевзводную связь.

– Внимание всем! Стрелять только по моей команде! – предупредил я строго. – Убрали стволы из бойниц. И не высовываться, не демаскировать себя! Ждать команду!

Бандиты выбирались ползком по одному, иногда по двое и сразу распределялись веером, обращенным внешней полукруглой стороной к позиции «охотников за дронами». Ведущим полз тот самый лохматый кучерявый бандит высокого роста. А слева от него полз другой бандит, которого я выделил еще раньше по белому пятну на камуфлированной куртке, расположенному прямо под левой лопаткой. То есть все они подставляли нам незащищенные спины, в которые нам предстояло стрелять с высоты бывшей крепостной стены.

Бойцы мою команду выполнили. Это я заметил, когда посмотрел по сторонам. Они сидели на земле, прислонившись спиной к крепостной стене, держа винтовки между коленями. Таким образом, наблюдали за бандитами только двое – я и лейтенант Футракулов. Более того, я еще и счет бандитам вел. Однако, когда насчитал тридцать человек, а у меня во взводе вместе со мной двадцать восемь бойцов, дал команду:

– Внимание всем! Разбираем цели слева и справа. Центральный и левый от него – мои, двое правее – лейтенанта Футракулова. Остальные – ваши. Начали счет.

– Первый слева – готов.

– Первый справа – есть.

– Второй слева – на прицеле.

– Второй справа – противника ждет смерть.

И так далее… Доложили все, каждый по-своему, насколько кому хватало фантазии.

– На мысленный счет «три» – огонь!

Эта команда была привычной для стрельбы залпом. Считает каждый человек по-своему, и изменяется время от одной десятой доли за секунду до двадцати сотых. Но за три секунды человек не имеет возможности сосчитать от других больше чем на секунду. Тем более что счет в три секунды для снайперов привычный. Именно такой временной промежуток отпускается им на прицеливание в общем бою. Меньше нельзя – снайпер только успеет найти глазами цель, а ведь ему еще и прицелиться следует.

Сам я, ведя одновременно отсчет до трех, едва успел просунуться в бойницу вместе со стволом винтовки и найти цель, хотя успел рассмотреть ее ранее. Но бандиты умели ползать, как оказалось, быстрее пешего человека и уже успели удалиться на приличное расстояние. Короче говоря, ползали на уровне среднестатистического бойца спецназа. Но я быстро нашел черным крестом прицельной марки спину ползущего бандита и нажал на спусковой крючок. И тут же услышал настоящий грохот – залп разнокалиберных снайперских винтовок можно было сравнить разве что с артиллерийским выстрелом гаубицы большого калибра. Однако грохот был ожидаемым и не помешал мне передернуть затвор, чуть сдвинуть прицел влево и сразу, как только черный крест нарисовался на белом пятне, снова нажать на спусковой крючок. Кажется, я уложился в две, от силы в две с половиной секунды. Обе цели лежали, уткнув нос в песок, и не дышали, как и остальные бандиты.

Однако тут же из конца оврага раздалась длинная пулеметная очередь. Мне она вообще показалась бесконечной. Стреляли по нашим бойницам явно не прицельно. Одна или даже две пули чиркнули по шершавому известняку моей бойницы поверху, из чего я сделал вывод, что пулеметчик бандитов не знал, куда стрелять, а бил наугад. Я попытался одним глазом выглянуть из укрытия, но тут же еще одна пуля ударила в известняк, оставив на нем глубокую отметину, и, срикошетив, упала где-то за моей спиной, на склоне, под которым стояли автобусы, но до них пуля явно не долетала. Еще две пули ударили в мощный зуб бойницы и тоже, должно быть, оставили отметины, но эти срикошетили прямо перед собой. Я сделал еще один вывод: мое движение головой не осталось незамеченным, и в меня стреляли, видимо, из автомата. А поскольку выстрелы от длинной очереди и от короткой звучали одинаково, легко было предположить, что стреляли из ручного пулемета Калашникова или из АК-74.

– Как, командир, цел? – раздался в наушнике голос старшего лейтенанта Кривоносова. Он со своим третьим отделением «срочников» занимал левый фланг крепостной стены. Поскольку в третьем отделении была всего одна «дальнобойка», я и поставил это отделение в непосредственной близости от оврага.

– Жив. Пули рикошетом мимо прошли… – отозвался я.

И тут же раздался выстрел, который я на слух определил как выстрел из DXL-5. То есть из «Опустошителя». И следом за ним прозвучал второй точно такой же выстрел. На левом фланге третьего отделения взвода была только одна дальнобойная снайпер�

© Самаров С.В., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

В тысяча триста сорок шестом году английский король Эдуард Третий в ходе Столетней войны в битве при Креси-ан-Понтье полностью разбил французскую армию, возглавляемую королем Франции Филиппом Шестым. Битва эта расценивается историками как начало конца эпохи рыцарства и наступления новой эпохи – эпохи нового вооружения и новой тактики ведения боя. Король Франции, имея более чем двукратное преимущество в живой силе, рассчитывал на победу, тем более что его армия состояла в основном из доселе непобедимого французского рыцарства. Но Эдуард Третий применил против французов уже испытанную в сражениях против шотландцев тактику – он использовал в качестве основной ударной силы лучников, которые уничтожали рыцарей еще до того, как те успевали вступить в бой.

Мне как командиру отдельного учебного взвода снайперов спецназа военной разведки эта информация настолько грела душу, что я замучил свое командование просьбами опробовать, то есть испытать новую тактику ведения боя и использовать при этом весь свой взвод, собрав бойцов в один мощный ударный кулак. Вообще-то я предлагал для начала использовать отдельные отделения снайперов и только потом уже целый взвод. До этого по одному или по двое снайперы взвода закреплялись за каким-то подразделением, чаще всего за другим взводом, где приживались и становились уже почти своими бойцами, и в родной взвод возвращались лишь изредка для овладевания новой винтовкой или после ранения, когда в мои обязанности входило определение состояния бойца для выполнения старых и привычных обязанностей.

Надо сказать, что среди бойцов взвода были и солдаты срочной службы, чаще всего бывшие или даже действующие спортсмены-стрелки или же биатлонисты, и «контрактники», и даже младшие офицеры, и потому у меня для придания веса в глазах подчиненных было несвойственное для командира отдельного взвода звание майора. Но спецназ военной разведки тем и славится, что здесь даже ефрейтор может командовать взводом, не говоря уж о сержантах, старших сержантах и старшинах. Деловые качества в военной разведке всегда стояли во главе угла. При любых обстоятельствах. Ведь мы (говоря об этом, имею в виду всю военную разведку) всегда считались постоянно действующей военной силой, точно так же, как военнослужащие войск противовоздушной обороны или ракетных войск стратегического назначения, хотя наши задачи были чаще всего совсем иные и ставились они нам порой отдельно, а порой вместе с этими самыми действующими силами армии.

По правде говоря, мое воинское звание соответствовало должности начальника штаба батальона, но я никогда и ни за что не променял бы свою службу на штабную, хотя хлопот у меня было намного больше, как мне думалось, чем у того же начальника штаба. Что входит в обязанности этого офицера? Проследить, чтобы бойцы батальона были обеспечены обмундированием, оружием, боеприпасами, исправной техникой, продуктами питания и прочими мелочами. Ну и разработка отдельных операций, что возлагалась на оперативный отдел, подчиненный начальнику штаба напрямую.

У меня же номенклатура была более значительной и многообразной, а все принадлежности несравнимо более качественными. И проверять качество работы и исправность оборудования было моей прямой обязанностью. Представьте себе снайпера, который вышел на ночную «охоту», а у него оказался неисправным дальномер. И хорошо, если снайпер вышел на «охоту» с кем-то в паре, тогда два бойца, выполняющие одну общую задачу, могут обойтись одним дальномером. А если это «охота» одиночная? Что ему тогда делать? Возвращаться во взвод «несолоно хлебавши»? Вот для того и существует командир учебного взвода снайперов, чтобы отправить в войска снайпера с исправным оборудованием и тем более с оружием, соответствующим норме.

А чего только стоит один костюм «Леший». Бойцы-снайперы всегда шили его для себя сами из двух обычных костюмов «Ратник». Резали на узкие полоски, которые пришивались к основному, стандартному костюму. Причем так пришивались, чтобы одежда походила на настоящее дерево. И даже порой использовали естественные безыгольные ветви. Безыгольные потому, что игла от ели могла и за шиворот провалиться. И хорош будет тот снайпер, что постоянно чешется. А если противник заметит в лесу и определит замаскированного снайпера, то это «дерево» рискует получить пулю. Вот и требовалось проявить и старание, и фантазию, и умение, чтобы хорошо маскироваться. Хочешь жить – научишься. Я всегда бойцам своего взвода, особенно молодым призывникам, приводил пример из Великой Отечественной войны. Говорил, что противник нам дается для того, чтобы у него чему-то учиться. Как немцы обучали солдат СС? Давали время на рытье окопов, а потом пускали танки. Кто не справился с нормативом, того давили танком. Выживали только лучшие бойцы. И с ними нашим солдатам потом пришлось ох как повозиться…

А качество костюма «Леший» я сам потом проверял. Выпускал в нем вечером бойца в лес и сам потом искал его с тепловизором. Если находил, заставлял бойца полностью переделать костюм даже в том случае, если в тепловизоре «светился» только ствол винтовки, из которой только что стреляли. Но чаще спрятавшегося не находил. Бойцы остро ощущали ответственность за собственную жизнь и потому делали своих «Леших» старательно. Некоторые даже разбирали остатки второго костюма на толстые нитки, чтобы прикрыть лицо подобием мха, и бороду из этих нитей себе сооружали, чтобы прикрыть нижнюю часть лица, а верхнюю закрывали сеткой. Для этих нужд я сам на свои деньги покупал на базаре рыболовные сети. Причем торговался, выбирая сеть с ячейками помельче, то есть наиболее подходящую для данного конкретного дела.

Но на шитье костюма мучения молодых снайперов не заканчивались. Само собой, проводились учебные занятия по стрельбе, максимально приближенные к боевым. И, как правило, в костюме «Леший», который сам по себе не отличается легкостью, начинаешь прилично потеть. И далеко не каждый боец спецназа бывает в состоянии провести длительное время без малейшего движения, когда то нос, то спина чешется, а почесать никак невозможно, потому что на противоположной стороне работает снайпер противника. Вот здесь-то и важна выдержка. Нужно лежать, терпеть зуд и не шевелиться.

Немаловажна и физическая подготовка, например, она необходима для того, чтобы вынести с поля боя бойца. А еще до того, как вынести раненого, ему, случается, необходимо оказать экстренную медицинскую помощь. Для этого существует отдельный курс обучения, на котором я, как правило, только присутствовал, а вел курс дипломированный специалист – врач из бригадного медсанбата. Хотя, случалось, и мне приходилось что-то подсказывать бойцам, все-таки опыт снайперской работы у меня немалый. А иной раз мне помогал старший лейтенант Саша Кривоносов, который до военного училища учился в медицинском институте и подрабатывал сначала санитаром на станции «Скорой помощи», а потом и медбратом в травматологическом отделении городской больницы. Он еще не растерял свои медицинские знания и лучше меня знал, где следует наложить жгут, чтобы остановить кровотечение. Саша раньше был моим заместителем. Но потом его отправили служить в какой-то отдельный взвод, где старший лейтенант вышел на антиснайперскую охоту. Как он сам потом рассказывал, когда противник начал интенсивный минометный обстрел наших снайперов, он растерялся. От взрыва мины был тяжело ранен его напарник, и Саша, взвалив окровавленное тело на плечи, понес его под обстрелом к своим. Но не донес напарника живым. В медсанчасти из спины напарника извлекли три пули снайперов противника. Сам Кривоносов говорил, что удары пуль заставляли его спотыкаться, но он принял их за удары осколков очередной мины, а две пули порвали ему самому штанины на обеих ногах, повредив один из наколенников. После этого случая старшего лейтенанта обвинили в том, что он якобы попытался прикрыться от пуль снайперов противника телом тяжелораненого, и отправили его назад во взвод, где его место было уже занято лейтенантом Тахиром Футракуловым. Так лейтенант в моем взводе оказался по должности выше старшего лейтенанта, но, в самом деле, не лишать же лейтенанта должности только потому, что Кривоносова во взвод вернули.

Глава первая

Начальник штаба батальона майор Свиридов позвонил мне по телефону и спросил:

– Геннадий Викторович, ты свободен?

– Только что закончил занятия по ОФП и до темноты предоставлен самому себе. С наступлением темноты едем со взводом на гарнизонное стрельбище, отрабатывать стрельбу с новым тепловизором.

– Дело хорошее. Но я слышу, как ты дышишь тяжело. Все нормально?

– Нормально, товарищ майор. Просто мы закончили занятия интенсивной пробежкой. Я сам темп задавал.

Я не стал докладывать майору Свиридову, что пробежку эту бойцы выполняли, взвалив на спину напарника, поскольку снайперам, как и радистам, и минерам, официально запрещено заниматься с весом более пятнадцати килограммов, хотя этих рекомендаций никто и никогда не придерживается. Вообще-то эти тренировки придуманы для того, чтобы руки при стрельбе не дрожали. Как же бойцу со слабыми руками таскать с собой, скажем, крупнокалиберную снайперскую винтовку? Она ведь с прицелом и с патронами весит почти пятнадцать килограммов, если не больше. А ее придется таскать порой по нескольку дней подряд. Кроме того, был у меня одно время во взводе снайпер-«качок». Любил парень в тренажерном зале штангу «потягать» и гири перед зеркалом в казарме поворочать. И ничего, руки у него не дрожали, когда сжимали винтовку с оптическим прицелом. Именно из этих соображений я и увеличивал нагрузки бойцам взвода. А сам слегка задыхался вовсе не потому, что задал излишне высокий темп, а потому, что бойцов у меня во взводе двадцать семь человек, то есть количество нечетное, и при выполнении парных упражнений кто-то обречен на «простой» без пары. Я «простои» не люблю, да и сам не прочь потренироваться. И потому половину дороги до казармы со мной на плечах бежал лейтенант Футракулов, а потом мы поменялись местами и уже я его нес. Оттого и дыхание было тяжелым.

– Ну, Геннадий Викторович, как отдышишься, загляни ко мне в кабинет. Я тебя жду…

Наш начальник штаба не любил говорить командными фразами. Но если он приглашал зайти, значит, следовало зайти, иначе можно было получить нагоняй.

Я отдышался и двинулся в штаб.

Батальонный военный городок был построен давно, еще до того, как ввели общие стандарты подобных сооружений и начали пользоваться унификацией в строительстве, и потому нынешним общепринятым стандартам не соответствовал – был более просторным, занимал приличную площадь, большая часть из которой была отведена под учебно-тренировочные занятия. Так, «полоса разведчика» была вдвое шире стандартной армейской «полосы препятствий» – чтобы можно было сразу запускать большее количество бойцов, между которыми обязан возникнуть соревновательный момент, что очень важно в период подготовки – и вполовину длиннее. И завершалась «полоса разведчика» самодельным скалодромом, проходить который полагалось каждому, кто не занимался на полосе, хотя наш батальон и не входил в число тех подразделений военной разведки, что и в настоящее время работали в горных районах Северного Кавказа или хотя бы проходили службу в составе сводного отряда, расквартированного вблизи Махачкалы. Хотя в отдельных подразделениях, задействованных там, были наши выпускники. Но и не обязательно наши. Ведь наш учебный взвод снайперов был в системе Главного разведывательного управления не единственным.

Чем наш военный городок был схож с другими военными городками подобных подразделений, так это расположением штаба. В городок можно было пройти только через штаб или же въехать через боковые ворота, где постоянно располагался пост КПП. Но там выпускали и запускали только автомобильный транспорт. Для пеших там прохода не было…

Я двинулся в сторону выхода. Выходить было возможно только через штабное двухэтажное здание. А чтобы попасть в кабинет начальника штаба батальона, требовалось подняться на второй этаж, что я сразу и сделал. Дверь кабинета майора Свиридова располагалась справа от лестницы, симметрично кабинету комбата подполковника Сапрунова.

– Пришел? – встретил меня вопросом майор Свиридов.

– Так точно, товарищ майор. Как вызывали…

– Ну пойдем… – майор поднялся из-за стола.

– Куда? – поинтересовался я.

– А я разве не сказал тебе, куда именно? К комбату. Он ждет нас. Сейчас отправимся, я только позвоню ему…

Константин Львович набрал трехзначный номер по стоящему на столе внутреннему телефону и спросил комбата, свободен ли тот и может ли принять двух майоров – Свиридова и Верстакова.

– Через три минуты… – Трубка на внутреннем аппарате начальника штаба была «громкоговорящая», и ему не пришлось доводить суть сказанного мне – я и сам все услышал.

– Подождем… Садись пока… – сам майор вернулся за свой стол и продолжил чтение каких-то бумаг, которые просматривал перед моим приходом.

Наконец начальник штаба отложил стопку бумаг в сторону.

– Все! – сказал он. – Время вышло. Идем…

Мы вышли в коридор. Константин Львович закрыл кабинет своим ключом со связки и двинулся первым. Я за ним. Майор постучал в дверь кабинета комбата. На стук дверь открылась, и вышел командир разведроты капитан Завьялов, к роте которого были прикомандированы пять моих снайперов, а мы вошли.

Подполковник Сапрунов был полной противоположностью своему начальнику штаба и слыл приверженцем армейских уставов и порядков. И хотя в большинстве батальонов спецназа, как мне было известно, между начальником штаба и командиром батальона существовали, можно сказать, дружественные отношения, у нас было не так. У нас был командир батальона и его подчиненный начальник штаба. И потому майор Свиридов сразу вытянулся по стойке смирно и доложил:

– Товарищ подполковник, майор Свиридов по вашему приказанию прибыл вместе с командиром отдельного учебного взвода снайперов майором Верстаковым.

Я принял ту же стойку, что и начальник штаба, и даже каблуками щелкнул. Подполковник Сапрунов встал из-за стола и прошел на другую его сторону, где стояли три стула, но, вопреки моим ожиданиям, сесть нам не предложил.

Юрий Матвеевич для начала прогулялся перед нами, как прогуливаюсь, случается, я перед построенным взводом, перед тем, как поставить подчиненным учебную задачу, прокашлялся для порядка, хотя кашель, как я понял, его не душил, и сказал:

– Ну что, Геннадий Викторович, доплакался, значит, ты…

– Что, товарищ подполковник? – не очень понял я его вступление.

– Твоя идея о создании мощного снайперского «кулака» из взвода снайперов нашла поддержку наверху, в Москве, в нашем головном управлении и даже в Генеральном штабе…

Честно говоря, я до Москвы со своей идеей еще не добрался. И идея моя могла дойти до самого верха только через комбата или через начальника штаба батальона, а то и через командование бригады после доклада командования батальона. Но факт остается фактом – идею поддержали.

Подполковник выдержал многозначительную паузу и только после нее продолжил:

– Короче говоря, дело обстоит так. Твоему взводу дается три недели на сборы и подготовку, после чего взвод в полном составе… – он прекратил ходить перед нами и на секунду задумался. – Сколько, говоришь, у тебя бойцов?

– Вместе со мной двадцать восемь, товарищ подполковник. Остальные откомандированы в разные взвода и роты различных батальонов. В них воюют. По отзывам, неплохо.

– Так вот, откомандированных оставь на местах. А твой взвод в полном нынешнем составе через три недели отправляется в Сирию для участия непосредственно в боевых действиях против «бармалеев». Ты же мечтал попасть в Сирию. Кажется, даже рапорты писал…

В этом он был прав, я написал два рапорта с просьбой отправить меня в командировку в Сирию.

Я прекрасно знал, что Юрий Матвеевич сам перед тем, как принять наш батальон, был в Сирии в командировке, и потому поинтересовался совсем не уставным тоном:

– Вы, наверное, посылочки друзьям через меня в Дамаск передадите…

– Обязательно… Все… Готовься. Пожелания какие-то есть?

– Не знаю вот, насколько они реалистичные… Но кое-какие мысли в голове плавают, товарищ подполковник… – решил я «принаглеть».

– Ну, говори быстрее, а то у меня время лимитировано…

– Я вот на днях видел в интернете сюжет – Лобаев новую винтовку сделал… DXL-5 «Опустошитель». Винтовке дано такое нестандартное название, потому что она призвана опустошать ряды противника. Крупнокалиберная, под два вида патронов – наш двенадцать и семь на сто восемь и натовский двенадцать и семь на девяносто девять. Я, честно говоря, не знаю, на какой стадии готовности находятся винтовки, но хорошо бы было взвод такими вооружить…

Комбат резко повернулся к начальнику штаба:

– Константин Львович, твоя работа… Займись и по возможности обеспечь.

– Понял, товарищ подполковник, – довольно кисло ответил начальник штаба, оценив сразу новую нагрузку для себя. Но у него плечи широкие – сдюжат и это…

– И без всяких отговорок… – сказал командир батальона и снова повернулся ко мне как к основному действующему лицу нашей встречи. – А чем эта винтовка отличается, скажем, от американских аналогов?

– У лучшей американской винтовки – «Барретт М-82» – кучность две угловые минуты плюс столько-то, у «Опустошителя» кучность всего полминуты, товарищ подполковник. Это единственная в мире такая крупнокалиберная снайперская винтовка. Она позволяет прицельно стрелять на дистанции до двух километров. А тот же «Барретт» с трудом стреляет прицельно на тысячу семьсот метров. Значит, у нас увеличивается активная защита на триста метров. Значит, мы имеем возможность с безопасной для себя дистанции отстреливать снайперов «бармалеев», если они будут вооружены «Барреттами». Есть активная защита, про нее я только что рассказал, а есть пассивная – это маскировка и бронежилет… И мы…

– Ну, для меня это все «темный лес», – перебил меня комбат. – Но если надо, значит, штаб добудет… Напрямую на завод обратится… Он же, кажется, где-то в Калуге… – оказывается, комбат даже знал, где располагается завод Лобаева.

– Так точно, товарищ подполковник, – подтвердил я. – В Калуге…

– Если что, начальник штаба сам туда съездит… Не переживай. Иди. Отсыпайся впрок. В Сирии спать будет некогда. Я вот после Дамаска уже почти год сонный хожу.

Комбат, кажется, уже готов был записать меня в товарищи по оружию… По крайней мере, в «сирийское братство» уже, кажется, включил…

* * *

Я, естественно, понимал, что, запросив новые винтовки на весь взвод, сильно перегнул палку. Я прекрасно помнил интервью Лобаева, в котором он сказал перед камерой, что винтовки еще испытываются под стрельбу разными калибрами и окончательный калибр все еще не выбран. Майор Свиридов сам ездил в Калугу, как и предложил ему подполковник Сапрунов, и все-таки привез нам одиннадцать винтовок – все, что на заводе смогли сделать к тому времени, и все с двумя быстросменными стволами. Но и это количество новейшего оружия перекрывало мои ожидания. Одну из винтовок я, естественно, взял себе, поскольку сам думал в Сирии не только командовать взводом, но и участвовать в боевых действиях, остальные десять штук распределил среди бойцов. Конечно, передо мной встала дилемма – стоит ли выдавать новые винтовки двум моим офицерам. Оба они уже имели крупнокалиберные снайперские винтовки «Корд» и неплохо ими пользовались. Изначально я думал вооружить «Опустошителями» тех бойцов, что вооружены морально устаревшими снайперскими винтовками СВД, а таких у меня было двенадцать человек. Значит, следовало кого-то двоих обидеть, не им дав новую винтовку. В итоге, подумав, я решил все же выдать «Опустошители» лучшим стрелкам, в том числе и офицерам. В их руках новая винтовка принесет больше пользы, чем находясь в чьих бы то ни было других.

* * *

В Сирию мы летели через Иран и Ирак. Сразу сложилось впечатление, что иранцы либо не сильно доверяют России, либо дисциплина в их армии стоит на первом месте. Уже после пересечения границы над Каспийским морем наш вертолет «Ми-26» взяли в сопровождение, которое официально называется, если я правильно понимаю ситуацию, «перехватом», иранские истребители российского производства, хотя и была среди них парочка французских «Миражей» и пара «Рафаэлей», которые наиболее активно демонстрировали нам свое подкрыльное вооружение. Это, как я догадался, на случай, если мы вздумаем отклониться от утвержденного маршрута следования и случайно увидим то, что нам видеть не положено. Самолеты несколько раз менялись, судя по бортовым номерам основных ведущих машин. А потом мы совершили промежуточную посадку на каком-то военном аэродроме, где вертолет дозаправился и полетел дальше. Мой взвод на время заправки высадили из винтокрылой машины, посадили в подъехавший автобус, при посадке в который, не без ругани с нашей стороны, отобрали у всех телефоны, которые потом вернули после возвращения в вертолет, но ругань уже была с иранской стороны, потому что двух телефонов не хватало. Но их нашли быстро, набрали номера пропавших телефонов, и они зазвонили в карманах иранских солдат. Вороватых солдат на наших глазах взяли под стражу, разоружили и отобрали брючные ремни, и иранский сержант принес лично мне, а не пострадавшим бойцам, извинения за недостойное поведение своих подчиненных…

Дальше мы летели более-менее спокойно, если не считать того, что до самой границы с Ираком и даже чуть дальше истребители иранских ВВС продолжали нас сопровождать, все так же время от времени грозить своим ракетным вооружением. Но нас это трогало мало. На военном аэродроме Ирака, где вертолет снова дозаправлялся, стояли несколько американских самолетов, кажется, «F-16». Но утверждать не буду, поскольку в названиях самолетов плохо разбираюсь, то есть для меня что «F-16», что «F-15» любой модификации имеют одно лицо. Но поразило то, что ни иракцы, ни америкосы не подогнали нам автобус, чтобы потом запереть в какой-нибудь будке, как это сделали иранцы, и даже телефонами нашими не поинтересовались. Фотографируйте наши самолеты на здоровье, если нравятся, – словно бы говорили они, сияя своими голливудскими улыбками, – нам все равно. Говорило это о доверии к русским или о наплевательском отношении к службе – мне это по большому счету было без разницы – не наша армия. Дальше уже вертолет истребители не сопровождали. Мы только издали видели пару американских самолетов, что, видимо, возвращались к себе на базу, но на нас они не обратили никакого внимания, получив, как я догадался, предупреждение о нашем пролете встречным курсом…

Честно говоря, видя америкосское дружелюбие, я даже усомнился в правдивости наших СМИ и телевидения, постоянно говорящих об американцах как о наших главных врагах. Враги, в моем понимании, не должны улыбаться нам, они по большей части должны оскаливаться и корчить страшные рожи, желая запугать.

Мы летели дальше. В салон вертолета вышел второй пилот. Поскольку наш вертолет носил индекс «Ми-26-Т 2»[1], он имел на борту всего двух пилотов. Нам бы на взвод хватило вертолета поменьше, но с нами в рейс отправилась еще довольно странная компания из гражданских, сопровождающих какой-то груз в сравнительно небольших картонных коробках, в которых при погрузке что-то погромыхивало. Я, как человек военный, понимал, что Сирия для России в том числе является полигоном для испытаний в борьбе с боевиками новых видов вооружений, которые часто производятся гражданскими предприятиями, но для них это только часть работы. Еще оборудование нужно испытать. Для этой цели, видимо, и везла группа приборы в Сирию.

Видя, как гражданский руководитель группы задирает нос от чувства собственной значимости, я к нему не приближался и не лез знакомиться. Пусть везут свои приборы в Хмеймим и летят назад. А дома рассказывают сказки о своем участии в боевых действиях. Я таких типов уже встречал раньше.

Своего начальника и руководителя коллеги называли Василием Васильевичем.

Второй пилот вертолета что-то сказал Василию Васильевичу. Меня несколько задело, что второй пилот, человек в одном со мной звании, подошел сначала к гражданскому человеку и вытянулся перед ним по стойке смирно. Но потом он подошел и ко мне и тоже вытянулся по стойке смирно, и я не стал ему ничего говорить.

Пилот сообщил, что мы уже летим над территорией Сирии.

– Скоро будем в Хмеймиме… – добавил он.

Я прильнул к одному из шести боковых иллюминаторов по три с каждой стороны, рядом с которым сразу захватил себе место. Правда, машина имела еще четыре иллюминатора – два в кабине пилотов и два в самом конце салона, уже позади заднего бокового входного люка. На люки в кабине пилотов я не претендовал, а у заднего бокового люка спиной ко мне сидел Василий Васильевич и, устроив на своем объемном животе толстую общую тетрадь, рассматривал чертежи. Что у него в руках именно чертежи, я сумел, приподнявшись, увидеть в бинокль, предоставленный мне начальником штаба батальона майором Свиридовым. Сам бинокль был странного вида. Он имел два входящих окуляра и только один исходящий окуляр. Глядя на человека, использующего такой бинокль, невольно подумаешь, что циклопы не были выдумкой древних греков.

Бинокль был сильно обрезиненным и защищал не только от механического воздействия, но также не светился в тепловизоре. Кроме того, он имел выключатель, отключающий питание аккумулятора с целью сбережения заряда энергии и скрытности своей работы. Назывался бинокль «Катран 3 Б». Если меня не подводит память, катран – это мелкая, не опасная для человека акула, живущая во всех океанах, кроме Северного Ледовитого, а в России в Черном и Баренцевом морях. Длина самых крупных экземпляров этой акулы не превышает метра. Насколько я знаю, из ее печени делают какое-то лекарство от рака. Одновременно с наблюдением с помощью бинокля можно производить видео- и фотосъемку. Рассмотреть в подробностях человека «Катран 3 Б» позволял с дистанции в полтора километра. Приближение было двукратное и четырехкратное, цифровое. Вообще-то такой бинокль позволял снайперу работать с основательным удобством, но вот приближение было маловато, и я, говоря честно, не очень понимал, для чего майор Свиридов добывал его, если стандартный ночной прицел «Шахин», которым снабжено большинство автоматов в спецназе военной разведки, имеет точно такое же приближение. Но командиру снайперского подразделения положено иметь бинокль с тепловизором, и я взял его, однако благоразумно промолчав о том, что уже имею трофейный французский бинокль с большей кратностью и с большим углом обзора, – еще, чего доброго, начальник штаба воспользуется властью и отберет французский бинокль, якобы для нужд батальона, так же как он уже отбирал у нас трофейное оружие.

Глава вторая

Вертолет летел непривычно низко. Мне даже захотелось спросить у второго пилота, который дремал в своем кресле рядом со входом в кабину пилотов, – отчего такая малая высота? Но я не стал его будить – сообразил, что ему предстоит сидеть за штурвалом при перелете домой. Подумал сам и решил, что высота выбирается из соображений безопасности. Под нами время от времени мелькали останки деревень. И из любой щели могла вылететь ракета ПЗРК, от которой вертолет могут спасти только предварительно запускаемые тепловые ловушки.

Я продолжил смотреть на то, что происходит внизу. За стеклом иллюминатора виднелась дорога. Когда-то она была, по-видимому, покрыта асфальтом, а сейчас выглядела простым, но хорошо утрамбованным сооружением.

Над креслом второго пилота, прямо над его головой, замигала вделанная в стену красная, видимо, сигнальная лампочка, обычно предназначенная для сигнала бойцам к началу десантирования. Но второй пилот не проснулся. Тогда дважды подала голос сигнальная сирена. Ее грубого голоса было достаточно, чтобы майор открыл глаза, помотал головой, прогоняя остатки сна, и с улыбкой нырнул в пилотскую кабину. Вернулся он через две минуты и сразу направился ко мне.

– Товарищ майор! Там, внизу, блокпост. Наши дежурят. И америкосскую бронеколонну задержали. Ругаются с ними. А над блокпостом «Апач»[2] завис. Словно грозит ракетами. Что будем делать? Своих выручать надо…

– Приземлиться сможем? – спросил я.

– Нет проблем! – ответил второй пилот. – Но только рядом с дорогой. В поле.

– Полного приземления не надо. В метре над дорогой зависните. Так-то можно, думаю, и над самой дорогой… Снижаемся! – распорядился я, включая внутривзводную связь. – Взвод! К бою! – И сам первым покинул кресло, передернув продольный и довольно легкий в передвижении затвор своей винтовки.

По узкому салону в нашу сторону шел Василий Васильевич. Второй пилот подскочил к нему, стал что-то суетливо объяснять, сильно жестикулируя. Василий Васильевич только кивнул и сразу молча, но с чувством собственного достоинства отправился на свое уже привычное место.

– Взвод! – дал я команду. – Подготовиться к высадке. Десантироваться с высоты около метра. Один за другим, как на тренировках…

На тренировках мы действительно отрабатывали эти действия совместно с обыкновенным спецназом военной разведки. Предполагалось, что бойцам моего взвода предстоит служить в обычном спецназе, и они к этому готовились, то есть выполняли все, что положено выполнять спецназовцу, и даже больше, если я усложнял задание, а я это делал регулярно, чтобы бойцы моего взвода могли многое и никто бы не упрекал их в неумении что-то выполнять.

Второй пилот выскочил из кабины и уже открывал передний, ближний к кабине и к моему взводу, люк. Видимо, с первым пилотом он уже успел поговорить, и тот максимально приблизил свою машину к земле, которая виднелась в открытый люк под нами на расстоянии около метра – то есть был выполнен маневр, о котором я и просил.

– Сразу разворачиваемся стволами к противнику… – отдал я последнюю команду по связи и первым покинул вертолет.

Приземлился я на обе ноги, одновременно двумя ногами оттолкнулся от дорожного полотна, почувствовав под подошвой берцев слой мягкой пыли, и прыгнул в сторону, поскольку сразу за мной уже выпрыгивал из вертолета старший лейтенант Кривоносов. Мы оба оставались под днищем «Ми-26» и не спешили сразу выйти на открытое пространство, пока к нам не присоединилось около половины взвода. Только тогда я решил, что уже пора продемонстрировать свою силу, и шагнул вперед. Дорогу перегораживал российский БТР-80. Причем стоял он так, что объехать его было невозможно, особенно в облаке пыли, поднятой «Ми-26», а по другую сторону бронетранспортера стояли пять американских бронемашин «Хамви»[3]. На блокпосту стоял российский патруль военной полиции, не пожелавший пропустить американский патруль. Америкосы на дороге откровенно ругались, не стесняясь в выражениях. Мне, как человеку, свободно владеющему английским языком, их выражения были понятны. Но непонятны они были нашим военным полицейским, которые даже русским владели с трудом, и это к счастью, поскольку большинство из них по происхождению были чеченцами, народом, имеющим горячую кавказскую кровь, и они могли бы просто не выдержать оскорблений и атаковать американские бронемашины, что привело бы только к международному конфликту. А российский блокпост был бы уничтожен превосходящими силами врага. Ведь на каждого нашего военного полицейского приходилось, наверное, по три американца. Мы оказались на месте вовремя.

Но куда только делись голливудские белозубые улыбки, о которых я только недавно думал. Они сменились откровенным озлобленным оскалом.

Мы вышли из-под вертолета и обогнули наш бронетранспортер. Стволы наших снайперских винтовок были направлены прямо на бойцов американской армии. Американцы с уважением смотрели на эти стволы «пятидесятого» калибра[4], с которым не может справиться ни один в мире бронежилет, и откровенно засомневались в своих силах. Но сверху их поддерживал «Апач», который опустил вниз ствол своего крупнокалиберного пулемета. В это время, завершив высадку спецназа, стал подниматься над дорогой наш «Ми-26». Не имея бортового вооружения, поскольку являлся обыкновенным транспортником, он всем своим массивным телом двинулся на американца. Столкновение казалось неизбежным, и большой «Ми-26» просто смял бы маленький компактный «Апач». Каким-то чудом американцу удалось взмыть вверх и влево и, едва не перевернувшись, уйти в сторону. Но военно-транспортный вертолет повернулся в его сторону и снова ринулся в атаку, прогоняя противника. «Апач» быстро набрал скорость и скрылся за недалекой горной системой.

– Why didn’t he shoot?[5] – спросил американский офицер своего помощника с нашивками сержанта.

– He hurried to change the pants he had put on, fearing a collision…[6] – ответил я офицеру вместо сержанта, который только плечами пожал.

Офицер выругался и призывно махнул рукой, приказывая своим бойцам садиться в машины. «Хамви» начали разворачиваться на дороге. С трудом, но им это удалось сделать. И броневики быстро поехали куда-то, поднимая пыль. Еще большую пыль поднял вертолет, опускаясь на дорожное полотно. Наверное, пыли и раньше, при посадке, было много, но я как-то не обратил на нее внимания. Наверное, не до того было. Кроме того, мы из облака пыли выходили, следовательно, оно маскировало взвод.

Ко мне подошел старший лейтенант военной полиции, видимо, командир блокпоста. Поблагодарил на скверном русском языке за своевременную помощь.

– Не меня благодарить надо, а вертолетчиков, – проявил я приличествующую случаю скромность. – Они ситуацию определили как опасную и нам сообщили… А мы уж только высадились и даже ни одного выстрела не сделали.

Военные полицейские, как и бойцы американского военного патруля, были одеты в костюмы песочного цвета, а мы все как один были в камуфляжных костюмах «цифра».

– Только прибыли, товарищ майор? – на том же скверном русском языке спросил меня старший лейтенант, обратив, видимо, внимание на нашу форму.

– Еще не прибыли. Только планируем, – ответил я и пошел к вертолету, который приземлился в поле, неподалеку от дороги, но так, чтобы саму дорогу не задеть большими винтами. Бойцы взвода потянулись за мной.

– Но в боевые действия уже вступили, – сказал старший лейтенант мне в спину достаточно громко, стремясь перекричать звук вертолетного двигателя.

Я из скромности сделал вид, что ничего не услышал. Не люблю выслушивать благодарности, если они не заносятся в персональную учетную карточку офицера.

Но вот командир летного экипажа подполковник это, видимо, любил. И он расплылся в улыбке, когда я стал восхищаться его атакой на штурмовой вертолет. Но подполковник быстро остудил мой пыл, когда я сказал, что «Апач» мог бы и ракету ему навстречу пустить.

– Не мог. Мои осколки все равно его сбили бы… Он угрозу понял…

– Вам лучше знать, – согласился я. – Вы же специалист.

А Василий Васильевич все так же невозмутимо продолжал сидеть на своем месте, листая все ту же тетрадь, и я даже был почему-то уверен, что происшествие на дороге его никак не заинтересовало…

* * *

Дальше до Хмеймима мы летели без происшествий. На аэродроме нас сразу, всем взводом, отправили на склад менять форму. Лично мне песочного цвета камуфляж понравился больше, чем цифровой, – он был и легче, и мягче, единственное, что вызывало недовольство, это рубашки с коротким рукавом. Это значило, что руки в тепловизоре будут светиться, что для снайпера вообще недопустимо. О чем я тут же сообщил сопровождающему нас подполковнику Ягужинскому из ГРУ, как он мне представился, словно забыл, что ГРУ теперь называется Главным управлением Генерального штаба. Но мне лично такое представление понравилось даже больше, поскольку звучало более привычно.

– Мы ваш взвод так быстро не ждали. Но форму для вас заказали. Прибудет завтра – послезавтра, в крайнем случае. Тогда сразу и смените. А пока, как говорится, «за неимением гербовой бумаги пишем на простой…». Временно…

Я хорошо знал, что ничего более постоянного, чем временное, не бывает. Тем более в армии. Тем не менее крыть мне было нечем, и пришлось смириться. Тем более что старые костюмы «Леший» взвод не стал сдавать.

После ужина, когда взвод отдыхал, к нам в палаточный лагерь пришел Ягужинский.

– Дрыхнете?! Хорошее дело. И полезное… Отсыпайтесь еще полтора часа. Через полтора часа выезд. С корабля, как говорится, на бал… Автобус подадут к палаткам. Ты, майор, через час должен быть в штабе. Найди там меня. Получишь задание. Извини уж, что обжиться взводу не дали, но поступили сведения о готовящейся атаке «бармалеев». Здесь война идет. Мы, люди, предполагаем, а Господь располагает… И действовать приходится исходя из обстоятельств. Значит, бум действовать?

– Бум, товарищ подполковник, – согласился я. – Через час буду у вас.

Я даже будильник на мобильнике ставить не стал, уверенный в том, что проснусь вовремя. Уснул сразу, по приказу организму, и проснулся ровно через пятьдесят минут, как сам себе и наказывал. Успел умыться и побриться и ровно через десять минут был уже в штабе, расположенном в бывшем здании гражданского аэропорта имени Басиля Аль-Асада, старшего брата нынешнего президента Сирии, погибшего в автомобильной катастрофе в 1994 году в возрасте тридцати одного года. Если бы не его несвоевременная гибель, сейчас он был бы президентом Сирии, а вовсе не его младший брат Башар. Это позволило бы, возможно, избежать многих проблем, с которыми в настоящее время столкнулась республика. Все же Басиль Аль-Асад был любимцем простого народа.

Я поинтересовался у дежурного офицера-сирийца, где мне найти подполковника Ягужинского. Офицер на вполне сносном русском языке дал мне исчерпывающий ответ, потом проверил мои документы и сверился со списком. Подполковник не забыл, как оказалось, записать меня. И я прошел, думая о том, что дежурному следовало все сделать наоборот: сначала посмотреть мои документы, потом свериться со списком, а уже после этого объяснять, где находится кабинет Ягужинского. Иначе кабинет может найти и постороннее лицо и бросить, скажем, в окно гранату. Но, оказавшись в кабинете подполковника, я, осмотревшись, понял, что слишком рано начал ощущать себя диверсантом. Окна кабинета Ягужинского представляли собой сплошную стену из двойного толстого стекла, и забросить в кабинет гранату было просто-напросто невозможно.

– Садись, Геннадий Викторович, – Ягужинский указал мне на стул у своего письменного стола и расстелил на столе поверх стекла и двух стопок с какими-то папками большую карту и стал показывать на ней остро заточенным простым карандашом. – Смотри вот сюда. Видишь, высота, господствующая над местностью.

– Вижу… – согласился я. – И линию окопа вижу. По моим прикидкам, здесь не менее трех взводов должно бы разместиться.

– Пока здесь только два взвода сирийской правительственной армии. А это значит, практически никто высоту не держит… Сирийцы торговать умеют, а не воевать. Такое у меня о них мнение, ты уж извини за откровенность. Если бы здесь не было нас, страной бы давно правили «бармалеи» или америкосы… Не берусь судить, что для России хуже… – подполковник осмотрел давно и хорошо ему знакомые стены и полки на них, словно в поисках подслушивающего устройства. И мне подумалось, что он человек излишне мнительный.

– Американцы думали вместо Асада своих правителей посадить…

– Вот именно – своих. Которые будут делать то, что им прикажут… В первую очередь – прогнать из Сирии русских. А для России это значит – прощай плацдарм на всю Южную Европу! И на всю Северную Африку тоже! Нужен нам этот плацдарм, как считаешь?

– Считаю, товарищ подполковник, что очень нужен.

– Ну, так и будем за него воевать вместе с сирийцами или даже вместо них. Бум, майор?

– Бум, товарищ подполковник. Бум…

– Так вот тебе вводная… Есть высота, которую «бармалеи» сегодня ночью попытаются отобрать. Высоту держат два взвода сирийской правительственной армии. Эти данные у «бармалеев» есть. Твой взвод должен стать сюрпризом для наступающих. Они просто еще не знают о том, что твой взвод прилетел. Я не думаю, что американцы так быстро сумели передать «бармалеям» информацию об эксцессе на дороге, когда ты со своим взводом блокпост деблокировал. Обычно они сначала нам претензии высказывают и только потом данные «бармалеям» передают… При этом изначально в интернете размещают сообщение. Но они пока молчат. А тебе подготовлено тоже два сюрприза, не только «бармалеям». Первый – ты знаешь, что несколько тысяч лет назад на территории Сирии водились бегемоты? Если, конечно, ты любишь почитать научно-популярную литературу, то должен знать. Однако водились они только в северной части долины реки Иордан с видом на Галелейское море, но там даже город с таким названием древние греки построили – Гиппопотам. Правда, город был почти разрушен и захирел еще во времена правления Византии, а потом, во времена правления арабов, после землетрясения семьсот сорок девятого года жители его покинули. Сейчас известен только тем, что по нему проходила граница демилитаризованной зоны тысяча девятьсот сорок седьмого года между Сирией и Израилем. Так вот, несколько веков тому назад там жили племена алавитов, которые славились тем, что разводили бегемотов как домашний скот. Я должен тебе сказать, что дикий бегемот почти не поддается дрессировке, почему и в цирке его встретить можно только изредка. Даже львы и тигры легче дрессируются, не говоря уже о медведях. А полностью приручить гиппопотама очень сложно. Так вот, твоему взводу, товарищ майор, видимо, будут приданы два боевых бегемота с погонщиками. Бегемоты вообще-то подслеповатые животные. И потому обучены атаковать только с ближней дистанции. Любимая их забава – переворачивать автомобили. Но это на дорогах массового пользования. У нас же они специализируются на джихадмобилях[7]. Звери уж проверены в реальном ночном бою. Главное, чтобы они не помчались в атаку раньше времени. Бегемот – это же не танк, он не умеет отражать пули, переваривать их не умеет тем более. Но я, кажется, слегка увлекся. Целую лекцию тебе прочитал.

Атака с помощью бегемотов была экзотична и интересна, по крайней мере мало вязалась с современной войной. Однако расспрашивать подполковника подробнее я не стал.

– А что со вторым сюрпризом?

– Его судьба еще неизвестна. А заранее сообщать я не имею права. Но ты вместе с ним сам прилетел. И непонятно пока, будет ли он применен. Если будет, сам увидишь! Тебе же потом отзыв об испытаниях писать… Но не переживай, я, видимо, с вами буду, подскажу, когда что надо сделать… Ну, пока иди ко взводу, собирайся, проверяй, как полагается, боеготовность. Я скоро прибуду. Меня сирийцы на этой высоте знают лично, и я тебя сам им представлю.

Я промолчал, вспомнив картонные коробки в вертолете, и представил себе совсем не боевую и даже откровенно пузатую фигуру Василия Васильевича, в мундире спецназовца рвущегося в бой. Хотелось надеяться, что в бой он все-таки предпочтет не идти. Даже если на Василия Васильевича натянуть хоть три, хоть четыре бронежилета, голова его и руки все равно останутся открытыми и пуля в них обязательно попадет. А голова у человека всего одна, и несколько шлемов один на другой надеть невозможно… Правда, сначала я опасался, что Ягужинский вздумает взять на себя командование взводом. Мне эта идея не нравилась, но, судя по дальнейшим его словам и действиям, он этого делать не намеревался…

* * *

Я вернулся в палаточный городок, где господствовали вообще-то морские пехотинцы, отличавшиеся своей всегда тщательно отутюженной черной формой, которую они не пожелали сменить на песочный камуфляж. Хотя, возможно, те, кто ходил в бой, форму и сменили, и только комендантская рота, из бойцов которой и состояли многочисленные патрули и часовые, от такой замены отказалась. А нашим взглядам постоянно попадались именно они. Остальные были на позиции или отдыхали.

Два автобуса уже стояли рядом с нашими палатками, c открытыми для превентивной вентиляции дверьми – поскольку во время движения открывать двери было невозможно из-за пыли на дорогах, и бойцы были готовы к погрузке. Маскировочные костюмы «Леший» были извлечены из рюкзаков и у половины бойцов надеты прямо на голое тело, а поверх они надевали свою новую, только недавно полученную «камуфляжку». Хотя кое-кто и наоборот надевал – костюм «Лешего» поверх песочного камуфляжа. Против такого нововведения я возражать не стал, тем более видел, что экипировкой взвода командовал лейтенант Тахир Футракулов. Не подрывать же его авторитет перед взводом. Но у меня было опасение, что это сделает подполковник Ягужинский, который обещал вскоре присоединиться к нам. И в самом деле, его уазик вскоре показался на дороге между ровными, как по разметочной ленте выверенными при установке, рядами палаток. Подполковник выскочил из машины еще до того, как она полностью остановилась, – я уже успел заметить за Ягужинским такую привычку покидать транспортное средство, некоторая лихость бывшего спецназовца. Некоторые офицеры нашего батальона точно так же покидают бронетранспортеры и боевые машины пехоты. Но они же молоды, а подполковнику уже, думается, под пятьдесят. Но от привычки демонстрировать всем свою лихость он избавиться до сих пор не смог, хотя, кажется, пора бы уже. Я тоже, пожалуй, мог бы так поступать, но не люблю рисоваться.

– Готовы? – с разбегу спросил Ягужинский. – К машине! – дал он команду к посадке и только сейчас заметил странную форму одежды на бойцах взвода.

Я ожидал вопроса по этому поводу и даже приготовил на него ответ, казавшийся мне убедительным, но подполковник сам мой ответ озвучил.

– А что? – сказал он. – Ночи в пустыне холодные. Так-то теплее будет. Молодец, майор, хорошо придумал.

– Это не я, это лейтенант Футракулов придумал.

– Ну, тогда лейтенант у тебя молодец! Едем… Времени у нас в обрез… – распорядился Ягужинский, видя, что мои бойцы расселись в автобусах. – Дорога не близкая. Как раз к темноте доберемся. Ты, майор, садись со мной в машину… Там объясню, что к чему. Мы автобусы обгоним… Пусть за нами держатся, по мере сил…

Сразу переодеваться я не стал, только забросил в багажник за заднее сиденье свой рюкзак, а новенькую винтовку предпочел держать в руках, зажав ее между коленями, как и полагается любому снайперу. Не стал отдавать и команду водителям автобуса, уже обратив внимание, что они русского языка не знают. Подполковник Ягужинский сделал это вместо меня.

Выехали мы, как я считал, несмотря на слова подполковника, загодя, но подполковник Ягужинский, видимо, хорошо знал местные реалии. Ночная дорога уже была переполнена машинами, идущими в обе стороны, что не позволяло провести обгон. Оставалось удивляться, откуда в маленькой Сирии взялось такое количество машин. Причем одна была старее другой. Лично у меня создалось впечатление, что человек, купивший в Сирии автомобиль, одновременно покупал лом и кувалду и специально придавал своему транспортному средству вид не первой молодости. С чем это было связано, я не знал и потому обратился за разъяснением к подполковнику Ягужинскому.

– Я сам первое время голову ломал над этим, но ответа так и не нашел, – сказал он.

Ответил сержант-водитель:

– Здесь, в Сирии, считается постыдным забирать с собой ключи от машины, когда куда-то выходишь, и потому они всегда торчат в замке зажигания. Любой может в машину сесть и уехать. На новую машину охотников найдется немало. А кому нужна старая! Потому и старят искусственно. Мне, по крайней мере, так один сириец объяснил.

Я в ответ только плечами пожал.

– По моему непросвещенному мнению, гораздо менее хлопотное дело брать ключи с собой, когда уходишь, а не оставлять их в замке зажигания… – высказался я. Но это был вопрос спорный и требовал более длительного и детального разбирательства.

Глава третья

Благодаря регулировщику в форме российской военной полиции мы сумели вклиниться в общий поток и так тащились с частыми остановками, долгое время в середине автомобильной колонны. Но потом свернули на другую дорогу и уже дальше ехали без помех. В небе не было ни облачка. Почти полная луна освещала нам путь с северо-запада. За всю дорогу над нами на большой высоте, оставляя за собой инверсионную полосу, только один раз пролетели три истребителя-бомбардировщика, скорее всего ВКС[8] России. И вообще создавалось впечатление, что мы находимся в какой-то мирной дружественной стране.

О своем впечатлении я сообщил подполковнику Ягужинскому.

– Посмотрим, как ты утром запоешь, после боя… – довольно добродушно хмыкнул подполковник.

– Верю вашему опыту и опыту своего комбата. Он советовал заранее отоспаться, потому что в Сирии спать будет некогда, – сказал я. – И я, пожалуй, вздремну.

– Когда он здесь был? – спросил Ягужинский, словно не желая дать мне заранее отоспаться.

– Где-то с полгода назад.

– Полгода… Значит, должен был бы и меня застать, даже если приплюсовать к сроку отпуск после командировки. Как, говоришь, звать-величать твоего комбата?

– Подполковник Юрий Матвеевич Сапрунов.

– А… Подполковника, значит, уже получил. Здесь он, как и ты, майором был. Майор Сапрунов, помню такого…

– Значит, и вы, товарищ майор, как вернетесь, подполковника получите, – сказал мне через плечо сержант-водитель, поддерживая подполковника в нежелании дать мне уснуть.

Но я все же закрыл глаза, дал себе приказ и уснул на целых восемь минут. И за это короткое время успел увидеть сон, в котором я ощупывал свое плечо и вместо привычной одной майорской звездочки ощутил под пальцами на погоне две подполковничьи… Сон был, конечно, приятный, но я давал себе команду уснуть именно на восемь минут и при пробуждении ощущать себя так, словно я спал в постели целую ночь. И получилось. Это было легко проверить. После пробуждения я попытался уснуть снова, но уже без приказа. И не сумел. А все потому, что я не умею спать лишку.

– Я проснулся, товарищ подполковник, – доложил я. – За восемь минут выполнил ночную норму сна.

– Состояние «Ключа»[9]? – спросил Ягужинский.

– Так точно, товарищ подполковник. Вы владеете этой методикой?

– Очень относительно и в малой степени. А ты, я вижу, владеешь в совершенстве.

– Ну, до совершенства мне еще далеко, но кое-что тоже могу, – проявил я соответствующую моменту скромность.

– Например?

– Могу, например, синяк с глаза убрать в течение дня…

– Это уже много, – дал Ягужинский свою оценку моим навыкам.

– Меня бы кто-нибудь научил такому… – с сожалением вздохнул сержант-водитель.

– Дело за малым, – ответил ему подполковник. – После срочной службы поступай в училище спецназа, а во время службы тебя научат.

– Или обратись в своем городе к какому-то грамотному психотерапевту, – добавил я. – Слышал я, что многие обучают самостоятельному лечению различных болезней…

– Состояние «Ключа», – повторил водитель. – Надо будет запомнить. Или даже записать… А то я, бывает, во время езды за рулем засыпаю. И синяки у меня на лице по две недели держатся, пока совсем не выцветут…

– Часто синяки добываешь? – спросил я.

– Случается… – сказал, как отмахнулся, сержант.

* * *

– Подъезжаем, – предупредил Ягужинский.

Перед нами была горная гряда, над которой возвышалась господствующая двуглавая высота, своими очертаниями в чем-то повторяющая Эльбрус, только без снежной шапки, покрывающей вершину даже в самое жаркое лето. Но если на Эльбрус для неопытного новичка путь закрыт, то эта высота манила, судя по всему, многих. По крайней мере, если установить здесь дальнобойные артиллерийские орудия, то, пожалуй, можно и до Хмеймима достать – здесь расстояние километров около шестидесяти, а дальнобойные пушки стреляют на восемьдесят километров. А о ракетах и говорить уже не приходится. Поэтому важность высоты для противоборствующих сторон так велика. Правда, и по бокам от высоты расположились правительственные силы, способные поддержать защитников самой высоты.

– Но какие из сирийцев солдаты, мы все хорошо знаем… Плясать, петь и торговать – больше они ничего не умеют и не желают уметь, – сказал подполковник Ягужинский и взглянул на представшую перед нами высоту. – Тем не менее высоту мы должны отстоять. Это в интересах российской группировки войск.

В это время у него зазвонил мобильник. Подполковник вытащил телефон.

– Да… Это я. Слушаю тебя внимательно. Встретим. Не переживай… Спасибо тебе за службу… Расчет потом, как – ты знаешь. Обязательно перечислят, не переживай. Но налог возьмут. Как положено – тринадцать процентов. Все. Я вызываю специалистов.

Подполковник повернулся ко мне:

– Как только заметишь в небе дроны «бармалеев», сообщи мне, где бы я ни находился… – сказал он строго. – А я уж приму меры…

– Понял, товарищ подполковник… Сообщу, – пообещал я, без особых проблем связав это приказание с последним телефонным звонком Ягужинскому. Звонил ему, похоже, «стукач» с противоположной стороны, от «бармалеев» то есть.

После чего Ягужинский набрал на телефоне другой номер, вышел из машины и отошел в сторону, чтобы я не услышал, о чем он будет говорить. Тем не менее я успел разобрать, что он беседует с каким-то российским генералом, поскольку разговор велся на русском языке. Оказалось, что генерал уже поблизости.

Подполковник вернулся к машине, вытащил из-под сиденья уазика бинокль с тепловизором, точно такой же, как у меня «Катран 3 Б» с обрезиненным корпусом, и стал осматривать окрестности высоты.

– Вон их автобус стоит… – Ягужинский протянул бинокль сержанту-водителю: – Сгоняй к ним. Узнай, что да как. Я пока снайперов на высоту отправлю. – Подполковник обернулся в сторону двух автобусов, остановившихся неподалеку, от которых в нашу сторону уже шел лейтенант Футракулов, и Ягужинский торопливо сделал мне знак рукой: – Пойдем к твоим…

Сержант-водитель тем временем нашел в темноте третий автобус, запомнил направление и поехал к нему напрямик, не разбирая дороги.

Тахир встретился нам на полпути к паре автобусов, выделенных моему взводу. Ягужинский и лейтенанту сделал тот же приглашающий жест и сам пошел быстрее. Мне с Футракуловым такая скорость передвижения показалась нормальной, и мы не отстали, хотя и видели, что подполковник, взяв темп, вынужден был почти бежать и даже начал слегка задыхаться.

Два водителя-сирийца вышли из стоящих один позади другого автобусов и, разминая ноги, стали прогуливаться вдоль них. Ягужинский обратился к водителям то ли на алавитском, если такой есть, то ли на арабском языке и начал что-то объяснять. Водители в знак согласия закивали. После этого мы с подполковником сели в один из автобусов, а Тахир – в другой. Двери закрылись, автобусы тронулись, и скоро по звуку двигателей и по уклону пола стало понятно, что они взбираются в гору. Но до самой вершины они не доехали метров двадцать пять – тридцать. Остановились под скалой, укрывающей их от простора лежащей впереди пустыни и взгляда издалека. Сверху, да еще в полумраке, когда свет идет только от звезд и луны, пустыня казалась ровной и гладкой. Но я за один только день пребывания в Сирии уже понял, что ровной земли здесь, как и нигде, нет, и сержант-водитель, направляясь прямиком к третьему автобусу, рисковал залететь в какой-нибудь овраг и там остаться ночевать. Но к моменту, когда я построил взвод рядом с автобусами, сержант-водитель вернулся, догнал нас и что-то сообщил подполковнику. Тот в ответ только с довольным видом кивнул и дал сержанту новое задание. На сей раз тот, будучи, похоже, доверенным лицом подполковника, не поехал на машине, а побежал на вершину высоты, прямо к скалам, и довольно быстро вернулся. С собой он привел двоих мужчин с автоматами, снабженными ночными прицелами «Шахин». Одеты мужчины были в гражданскую одежду, но вели себя для гражданских слишком угловато, что вообще-то свойственно военным людям. Может быть, автоматы в руках добавляли им храбрости и значимости в собственных глазах. Ягужинский заговорил с мужчинами на том же певучем языке, на котором разговаривал с водителями автобусов. Разговор длился недолго. За моей спиной стоял лейтенант Футракулов.

– Я не все понимаю, товарищ майор, но смысл перевести могу.

– Ты знаешь их язык? – удивился я.

– Я же мусульманин. Коран читаю на арабском. Они на нем и говорят.

– Что говорят?

– Эти двое, как я понял, – командиры взводов. Подполковник сообщил им, что сегодня «бармалеи» планируют отбить высоту, и чтобы защитить ее, он сказал им, что привез сюда взвод лучших снайперов спецназа военной разведки. А они в себе уверены, говорят, что сами способны защитить высоту и помощь им не нужна. Но подполковник заявил, что это усиление защиты – приказ. После этого Ягужинский сообщил им, что атака «бармалеев» начнется с прилета нескольких «роев» боевых дронов[10]. Это, как я понимаю, является вторым сюрпризом подполковника. Первым сюрпризом станет появление на позиции нашего взвода. Но второй сюрприз восторга у командиров взводов не вызвал – они уже, похоже, хорошо знают, что такое боевые дроны. Однако Ягужинский сообщил им, что будет испытываться новое оружие, специально разработанное против «роя» дронов. Здесь уже командиры взводов не нашли что возразить. Да они и не пытались – дроны противника они не любят. Это заметно.

Я слушал перевод разговора, но так и не понял, где же моему взводу предстоит держать позицию… Все решил, как оказалось, опять Ягужинский. Из кожаного офицерского планшета, который подполковник постоянно носил на боку, он вытащил карту, развернул ее на валуне, подсветил фонариком-авторучкой и что-то сказал командирам взводов, показывая пальцем как указкой. Те, соглашаясь, хотя и с мрачным видом, закивали.

Сирийские командиры взводов так же торопливо, как пришли, так и удалились. Должно быть, их бойцы дожидались своих командиров с нетерпением.

– Вы, товарищ подполковник, доверяете этим типам? – поинтересовался лейтенант Футракулов.

– А почему бы и нет… – спокойно ответил Ягужинский, даже не возмутившись тоном Тахира. – Я хорошо и давно знаю и одного, и второго.

– Мне показалось, что они не слишком хорошо относятся к русским, – высказался и я.

– Тебе это не показалось. Они оба в действительности неважно относятся к своим основным союзникам, но по разным причинам. Один из них сын шиитского священнослужителя и считает, что только иранцы, то есть шииты, могут быть по-настоящему верны сирийцам. Ведь в Сирии главенствуют алавиты, а они – шииты. У них одна вера с иранцами, а это на Востоке многое значит…

– А второй… – спросил лейтенант Футракулов. – Чем второй недоволен?

– Второй родом из Пальмиры… – сообщил Ягужинский. – Когда освобождали Пальмиру, для начала обработали кварталы, где засели «бармалеи», термобарическими ракетами. И у человека живьем сожгли жену и четверых детей. У него в доме как раз расположились «бармалеи». Они на фонтан во дворе позарились, вот и обосновались. Захотелось им жить в чужом богатом доме. Некоторые после того, что с семьей мужика сотворили, перешли бы на сторону бандитов, а этот остался в строю. Но не винить русских он просто не может. Ведь у правительственной армии таких ракет попросту в наличии нет. Чаще он просто молчит, но иногда срывается, как сегодня, недовольство проявляет. А ты что, майор, арабский язык знаешь? По документам ты из иностранных только английским владеешь.

– Я и не знаю… – вынужденно признался я и хотел было каким-то невидимым в темноте вечера жестом предупредить своего заместителя, чтобы тот промолчал, а потом что-нибудь соврать. Но лейтенант шагнул вперед и сам доложил:

– Это я переводил, что понять сумел.

– Не забывай, лейтенант, меня по званию называть…

– Товарищ подполковник… – послушно добавил Тахир.

А мне Ягужинский сначала показался не таким уж ярым приверженцем уставных отношений. Или он по-разному относится к майору и лейтенанту?

– Откуда, лейтенант, арабским владеешь?

– Я и не говорю, что владею. Так, понимаю только отдельные слова. Я же татарин по национальности…

– Вижу, что не русский. И слышу в дополнение, не глухой, чай…

Ягужинский, видимо, имел в виду легкий акцент Футракулова.

Лейтенант пояснил:

– Деду Коран по его просьбе переводил… Так частично и выучил.

– Ладно. Как переводчик потребуется, я тебя у майора затребую.

Подполковник отошел в сторону, вытащил из кармана телефон и позвонил. По его вытянувшейся фигуре я догадался, что разговаривает подполковник с кем-то из старших по званию. Завершив разговор, он вернулся к нам.

– Все в порядке. У испытателей техника готова. Полетит по нашему сигналу.

Я помнил наш разговор в штабе, когда Ягужинский сообщил, что второй сюрприз прилетел с нами одним вертолетом. А с нами перевозили только многочисленные коробки и летел пузатый возрастной Василий Васильевич во главе бригады из шести человек. Значит, это и есть бригада испытателей, что привезла в Сирию новое оружие, предназначенное против «роя» дронов.

– Они уже выезжают в нашу сторону. Здесь вот, за скалой, думаю, им самое место, – Ягужинский осмотрел окрестности. – Здесь их базе и быть.

Он что-то сказал на арабском языке сирийцам-водителям, те сели в автобусы и завели двигатели. Ягужинский поднял подбородок, обращаясь ко мне с немым вопросом.

– Все из автобусов забрали? – спросил я снайперов, понимая, что водители автобусов получили приказ отъехать.

– Все. Забрали… – подтвердил нестройный хор голосов.

– И «Леших», и патроны… – подсказал лейтенант Футракулов. – Я сам проследил.

– Каких еще «Леших»? – спросил подполковник.

– Костюмы маскировочные… – хотел было объяснить я, но Ягужинский сделал рукой останавливающий жест:

– Понял.

Я догадался, что подполковник понял правильно. Ведь он сам же оформлял на весь взвод заказ на костюмы «Леший» цвета песочного камуфляжа. Но они могут пригодиться нам только для работы днем. Ночью же можно работать и в наших привычных «Леших». Ночи в Сирии не светлее, чем те же ночи в России, только снега здесь нет, хотя по календарю идет первый месяц весны.

Ягужинский тем временем извлек из планшета карту местности и снова накрыл ею валун.

– Идите-ка сюда, – подозвал он меня и лейтенанта Футракулова.

Мы подошли и скромно остановились рядом.

– Смотрите… На карте смыкаются позиции двух взводов сирийцев. Я приказал им раздвинуться и освободить центр для вашего взвода. Все понятно?

– Понятно, – ответил я за двоих.

– Тогда занимайте позицию…

– Взвод! За мной… – дал я команду по внутривзводной системе связи.

Глава четвертая

Мой взвод занял уже подготовленные сирийцами окопы между двумя взводами, командиров которых я уже видел. Разумеется, как и полагается, бойцы сразу вытащили закрепленные на спине малые саперные лопатки и стали готовить окопы каждый под себя, где-то подсыпая почву с боковых стенок, где-то, наоборот, углубляя окоп, где-то расширяя пространство для локтей. Ведь у всех бойцов разные фигуры, рост и ширина плеч. А для снайпера удобная позиция очень многое значит. Можно, конечно, произвести один точный выстрел, даже лежа на спине. Но вести в неудобном положении целый бой и при этом не подставиться под чужую пулю – это уже за гранью реального. А потому я молча наблюдал за тем, как бойцы взвода занялись самоокапыванием. И обратил внимание, что один из командиров сирийских взводов наблюдает за действиями моих бойцов. В конце концов он не выдержал, подошел ко мне и, как полагается, сначала протянул руку для приветствия, а после рукопожатия представился:

– Ракыб авваль Салим Салех…

Перед отправкой в сирийскую командировку взвод в полном составе проходил по два часа в день специальную этнографическую подготовку. Мы изучали и обычаи Сирии, и основы языка, и основы армии. Заочно знакомились с видными политическими и военными деятелями нынешней Сирии. Из этого поверхностного курса я знал, что ракыб авваль означает сержант первого класса. Или, говоря по-русски, старший сержант. И, признаться, несколько удивился, потому что знал, что взводом обычно командует мулязим, то есть, по-нашему, лейтенант. Невольно подумалось, что в сирийской армии дела, видимо, обстоят не самым лучшим образом, если в ней командуют взводами сержанты, но тут же вспомнилось, что, например, в американской армии звание сержанта – это младшее из офицерских званий.

Единственное, что я не понял из сказанного командиром сирийского взвода, это то, где у него имя, где фамилия. Салим Салех – это мне ничего не говорило. Он сказал еще что-то на своем мелодичном языке, и я уже начал обдумывать знаки, которыми должен объяснить ракыб аввалю, что я его не понимаю, но тут, снова вовремя, ко мне со спины приблизился лейтенант Тахир Футракулов и предложил свои услуги переводчика. Он сам, еще до того, как я его попросил об этом, объяснил Салиму, что я арабский язык не знаю. А что Салим – это имя, я догадался сам, потому что командира сирийского взвода так называл Тахир. А он не из тех парней, кто будет звать уже знакомого человека по фамилии, присоединив к ней еще слово «господин» или «мистер». Я вообще давно заметил, что Тахир легко сходится с людьми и быстро становится их закадычным другом. Такой уж у человека характер.

Салим выдал очередную длиннющую фразу. Тахир молча выслушал и коротко перевел ее:

– Селим спрашивает господина майора, чем занимаются его солдаты?

– А ты сам не знаешь? Если в курсе, то доходчиво объясни ему.

Лейтенант кивнул и начал объяснять. Причем делал это долго и в подробностях, хотя непонятно было, для чего нужны эти подробности командиру сирийского пехотного взвода и в какой обстановке он сможет их использовать. Насколько я понимал ситуацию, его взвод был не снайперский, хотя один или даже пара снайперов в подчинении Салима Салеха могли и находиться. И оказался прав. Салех разродился новой пространной, почти восторженной фразой, а Тахир перевел:

– У него во взводе два снайпера с «Барреттами». Салех говорит, что надо их устроить поудобнее, чтобы проблем при стрельбе не возникло. А то в новые окопы все же садятся. Он побежал отдать команду.

Салех стремительно удалился, семеня коротковатыми ногами.

– Не знаешь, это сын шиитского священника или тот, у которого семья сгорела? – спросил я у Футракулова.

В ответ лейтенант только плечами пожал.

– Мне показалось, что Салех к русским относится с уважением… Даже с каким-то пиететом. Не как подполковник говорил, – произнес я.

– У меня это даже вызвало удивление, только я его не выказал, – объяснил Тахир.

– Тоже верно, – поддакнул я. – Нам с соседями по обороне ссориться ни к чему. Мало ли он что-то не так поймет… Кстати, вон и второй командир взвода к нам спешит. Его тоже лучше не обижать. Он и без того угрюмый.

Взвод ракыб авваля Салеха занимал левый склон высоты, и только в самом конце, у подошвы высоты, окопы загибались в сторону позиций «бармалеев». А на правом склоне высоты располагался другой взвод, мрачный командир которого подходил к нам.

Командир взвода подошел прямой, почти военной походкой. Без улыбки поздоровался с нами, бросил взгляд на мои погоны и представился на довольно сносном русском языке:

– Здравия желаю, товарищ майор. Разрешите представиться – мулязим авваль Джафар Азар. Будем добрыми соседями.

Он впервые за всю нашу встречу улыбнулся. Улыбка ему очень даже шла, превращая мрачную личность в живого и непосредственного человека.

По его манере обращения и по знанию российских воинских уставов было нетрудно догадаться, что Джафар учился если и не в Советском Союзе, что по возрасту и по званию маловероятно, то уж точно в России, а не во Франции или в Великобритании, как большинство его соотечественников того же возраста. Кто постарше, те-то уж точно у нас в стране учились военному делу. Непонятно было только то, что с подполковником Ягужинским Джафар предпочитал разговаривать на арабском языке. Но это было не важно. Мало ли какие причины могут быть для этого, вплоть до просьбы самого подполковника разговаривать только на арабском, чтобы ему приобрести практику в общении на этом языке. Желание вполне законное, и ничего криминального в этом я не видел.

– Здравствуй, сосед, – ответил я. – Тебя тоже интересует, зачем мои бойцы окопы расширяют?

– Нет. С этим делом мне все понятно. Мои тоже расширяли каждый под себя. Я хотел одну точку попросить. У меня во взводе на испытаниях новый ручной пулемет – РПЛ-20. Я для него специально на вершине скалы точку оборудовал. Вернее, не я сам, а пулеметчик по моему приказу обустроил. Для пулеметчика самое удобное место! Не уступите?

– Вообще-то я эту точку для себя облюбовал, – сообщил я мулязим аввалю. – Оттуда отлично видно все будущее поле боя. Но я могу и ниже устроиться. Гони своего пулеметчика на место.

Джафар откровенно обрадовался тому, что я так легко поддался на его уговоры, и его суровое лицо снова просияло улыбкой.

– Ты бы, друг мой, почаще улыбался, – сказал ему Тахир. – Твой взвод воевал бы лучше…

Я был с этим полностью согласен, а вот понять, согласен ли сам командир сирийского взвода с нами, оказалось невозможным, поскольку Джафар Азар резко развернулся и поспешил к своему взводу. Видимо, спешил найти пулеметчика и отвести его на точку, пока я не передумал.

Сам новый российский пулемет РПЛ-20 я уже видел раньше на форуме «Армия-2020» и слышал о нем только положительные отзывы. Пулемет имел ленточное питание. То есть патроны подавались из ленты, рассчитанной на 100 штук. Сама лента подавалась снизу, под затворной коробкой, из специальной сумки, а сумка была изготовлена из брезента, что не создавало пулеметчику лишнего шума, как, скажем, при использовании коробчатого магазина, которым вооружались все пулеметы серии РПК-74. Кстати сказать, коробчатый магазин был рассчитан на сорок пять или, если он был четырехрядным, на шестьдесят патронов. Кроме того, РПЛ-20 имел мощную планку Пикатинни, для установки любого прицела сверху и дальномера с тактическим фонарем по бокам. Хороший пулемет, одним словом. Боюсь только того, чтобы его не стали «дорабатывать». Слишком часто доработки портят уже почти готовую и привычную модель. Я лично с таким многократно сталкивался.

Уже основательно стемнело, и я вытащил из кармашка своего рюкзака бинокль «Катран 3 Б», не доставая пока свой трофейный бинокль. Сделал я это, чтобы проводить взглядом спину мулязим авваля Джафара Азара. Увидел, как он, видимо, с тем же мрачным выражением лица подошел к группе своих солдат, дал короткую команду и, не оборачиваясь, махнул рукой за спину, в сторону нашей позиции, одновременно показывая направление оттопыренным большим пальцем руки. Один из бойцов тут же поднял с камня свой пулемет, другой рукой захватил четыре подсумка с патронами и бегом устремился по зигзагообразному окопу в нашу сторону.

Мы встретили его вместе с Тахиром, из опасения, что пулеметчик по-русски не разговаривает. Так и оказалось. Жунди авваль Исхак Хабиби, пулеметчик, обратился сразу ко мне как к старшему по званию, но мой «толмач» даже переводить его фразу не стал. Что-то сказав, сразу повел на вершину скалы, где ефрейтор, если перевести его звание на русский язык, сам ранее заготовил для себя окоп. Так мы разобрались с распределением бойцов.

Оставшись один, я прислушался. Те два автобуса, что доставили к месту боя мой взвод, уже почти добрались до подошвы высоты с ее задней стороны, то есть спустились вниз, но вверх карабкался другой транспорт, судя по звуку двигателя, тоже автобус. Я помнил, что где-то в той стороне оставил набирающим номер на мобильнике подполковника Ягужинского. И еще помнил, что третий автобус остановился где-то в стороне, не слишком далеко от нашей высоты, и сейчас, очевидно, именно он взбирался вверх, насилуя свой двигатель.

Я дал время автобусу завершить подъем. После чего сам поднялся на скалу к пулеметчику мулязим авваля Джафара Азара, якобы проверить, как тот устроился, при этом забыв позвать с собой переводчика с арабского лейтенанта Футракулова. Хорошо, что он сам меня увидел, узнал при свете луны и вернулся к окопу пулеметчика, который только недавно покинул.

– Как тебе здесь? Обживаешься? – поинтересовался я, а Тахир тут же перевел мой вопрос на арабский.

– Спасибо. Удобно… – последовал обратный перевод ответа пулеметчика. Иного ответа я и не ждал. Он же сам для себя этот окоп готовил.

– Ну и отлично. А у тебя здесь обзор в самом деле отменный, в любую сторону видно. Хоть вперед, хоть назад. Стреляй, куда пожелаешь…

Я вытащил из кармана свой «Катран 3 Б». Хотя, для порядка, сначала осмотрел будущее поле боя, потом повернулся назад, и окуляр легко нашел автобус, из которого выгружали те самые коробки, что недавно перевозились в вертолете вместе с нами. Подполковник Ягужинский стоял рядом с дверью, а рядом с ним стоял Василий Васильевич. Я не мог себе представить в бою этого крупного возрастного человека. Но Ягужинский ему, судя по почтительной позе, доверял, значит, придется доверять и мне.

Но меня интересовал вовсе не подполковник Ягужинский, несмотря на его знаменитую фамилию[11], а Василий Васильевич. Но и он интересовал постольку, поскольку был моим спутником по пути в Сирию. И еще я опасливо предполагал, что Василий Васильевич, совсем никак не показавший себя в инциденте с американским патрулем на дороге, вздумает вдруг командовать защитой высоты. А судя по возрасту и по солидному животу, он был старшим офицером, если не полковником, то хотя бы подполковником. А мне лишние командиры не нужны. Сколько раз уже случалось, что неуместные команды старших по званию офицеров срывали выполнение какого-то задания. Об этом я был многократно наслышан. А старшие по званию любят покомандовать. Не случайно же в армии существует единоначалие.

Ягужинский, кажется, тоже не проявлял желания уехать. По крайней мере, его уазик вместе с сержантом-водителем так и стоял внизу, там же, где и наши автобусы. А мне очень даже хотелось, чтобы он удалился. А то и еще один командир появится.

Однако Василий Васильевич не спешил перейти на нашу сторону высоты, и меня лично это радовало. С ним вместе в Сирию прибыла бригада из шести человек. Все в гражданской полуспортивной одежде, некоторые вообще в джинсах. Автобус разгружали именно они. Понаблюдав за ними, я пришел к выводу, что бригада в автобусе занимается сборкой каких-то агрегатов из заранее подготовленных узлов или частей, а потом их выносит. Насколько я знал, такие агрегаты называются модулями. При этом один модуль, в случае необходимости, можно быстро заменить другим.

Устав от наблюдения за бригадой Василия Васильевича, я перевел бинокль в противоположную сторону. Как раз в этот момент жунди авваль Исхак Хабиби оторвался от своего ночного оптического прицела и сказал фразу, которую Тахир сразу перевел на русский язык:

– Несколько «роев» дронов летят. Еще далеко, но его прицел их хорошо видит. По крайней мере, приблизительно три «роя» он уже рассмотрел, сколько их всего, точнее сказать пока не может.

Я вытащил мобильник и позвонил подполковнику Ягужинскому, как тот и приказал.

– Товарищ подполковник, майор Верстаков. Вы просили предупредить, когда покажутся дроны противника. Они показались. Пока, предположительно, видно только три «роя». Но их может быть больше.

– Спасибо, майор, – ответил Ягужинский. – Я к вам спешу, – и, как показал мне бинокль, сказал какую-то фразу Василию Васильевичу, дождался ответного кивка и полез в гору.

Обрадовал! Нечего сказать… Я, кажется, только-только думал о том, как важно в армии единоначалие, особенно во время боя, и даже мысленно обнадежил себя тем, что буду командовать сам, как Ягужинский своим поведением все мои надежды обрушил – потащился на позицию. С одной стороны, его общее командование снимало с меня определенную ответственность, с другой стороны, оно же мешало мне в полной мере проявить все возможности мощного ударного кулака снайперов. И что было лучше для меня лично и для взвода в целом, я не знал и точно ответить не рискнул бы даже самому себе. Но если сирийские командиры взводов были уверены, что они способны собственными силами отстоять высоту – а они наверняка уже много раз ее отстаивали, – то как я мог бы подумать, что два взвода, усиленные третьим, к тому же таким мощным взводом, как мой, не выполнят поставленную перед ними задачу. У меня и сомнений на этот счет быть не должно бы. Но в то же самое время подполковник Ягужинский при мне получал донесения «с той стороны». Получается, что он знал нечто, что неизвестно ни мне, ни командирам сирийских взводов. Такое тоже допустимо. И он решил лично купировать опасность. По крайней мере, имел возможность контролировать ее и вовремя принимать необходимые меры к ее устранению.

И я решил пока свое мнение не высказывать. Тем более рядом с автобусами остановились сразу два трейлера с большими клетками. А в клетках, как я заметил в бинокль, находилось нечто громадное, бесформенное и тяжелое. Нетрудно было догадаться, что привезли бегемотов.

Подполковник Ягужинский остановил свой подъем, посмотрел вниз через окуляры бинокля и заспешил обратно, так и не успев подняться. У меня промелькнула в голове надежда, что он увидит свою машину, сядет в нее и уедет. Но он не уехал. Из кабин одного и другого трейлера выскочили с пассажирских сидений два низкорослых человека, торопливо пожали руки встретившему их Ягужинскому, который что-то им сказал, и сразу прошли к дверцам клеток, расположенным в задней части трейлеров. Даже при наблюдении в бинокль было заметно, что бегемоты от перевозки сильно взволновались. Обычно спокойные, они сейчас без конца разевали пасти и то ли мычали, то ли рычали и постоянно норовили толкнуть широкой мордой стенки клеток. Одна-ко проломить их не могли, хотя и весили много[12].

Подполковник Ягужинский отдал дрессировщикам бегемотов еще какое-то распоряжение и снова отправился в нашу сторону. Я встретил его в окопе, за спиной пулеметчика Исхака Хабиби.

– Уступил пулеметчику окоп? – спросил меня подполковник. – И правильно сделал. Как раз по этому поводу мне звонил Азар. Я его к тебе направил, чтобы ты сам решил вопрос так, как считаешь нужным…

– Для пулеметчика здесь лучшее место, товарищ подполковник, – перебил я Ягужинского.

– Для тебя самого тоже.

– Я могу где угодно устроиться. Даже за спиной у Хабиби, – и в подтверждение своих слов поднес «Катран 3 Б» к глазам и стал смотреть вдаль над головой жунди авваля. «Рои» беспилотников приближались. Только я уже насчитал их пять штук. Но считать их было сложно, поскольку летели они плотным строем, и различить, где один рой заканчивается и начинается следующий, было трудно. О чем я тут же доложил подполковнику Ягужинскому. Он отреагировал по-своему. Взял у меня из рук бинокль и посмотрел на небо.

– Пожалуй, пора запускать «охотников».

– Каких таких «охотников»? – спросил я, но подполковник мне не ответил, только вытащил телефон и позвонил.

– Товарищ генерал, похоже, пора… Я насчитал семь «роев».

Значит, Ягужинский насчитал уже семь «роев» беспилотников «бармалеев». А небо на горизонте закрывало уже целое облако новых беспилотников. Оставалось только удивляться, откуда они у «бармалеев» в таком количестве взялись. Я перевел свой бинокль на автобус, ожидая увидеть, как какой-то генерал звонит Василию Васильевичу и отдает приказ. Но, видимо, опоздал. Толстяк уже убирал телефон в карман своего пиджака. Одет он был по-сирийски, то есть по-летнему, и свою теплую зимнюю куртку, в которой летел в вертолете, оставил то ли в палатке, то ли в автобусе. Но в «камуфляж» песочного цвета ни он сам и никто из его группы не переодевался. Одновременно с тем, как Василий Васильевич убрал телефон, он взмахнул рукой и дал какую-то команду. Парни из его группы вынесли из автобуса еще одну, похоже, последнюю, коробку и вернулись в автобус, откуда появились уже с ноутбуками в руках. У кого-то ноутбук был открыт и мониторы светились каким-то темно-голубым светом, кто-то открывал свой компьютер на ходу и сразу, судя по движениям, загружал.

Самые крупные коробки были раскрыты, и их крышки торчали вверх. Мне не было слышно, что происходило внизу, но я заметил, как забегали над клавиатурой ноутбука руки ближнего к Василию Васильевичу помощника, стал к нему присматриваться и потому упустил момент, когда из одной коробки вертикально вылетел квадрокоптер. Но вылет других я уже не упустил. Так вот про какой сюрприз говорил мне подполковник Ягужинский.

Я уже читал в интернете про эти истребители целых «роев» дронов. Они набирают большую высоту и зависают над пространством, которое «рой» дронов должен преодолеть. Большие машины, которые уже взлетели, снабжены радарами и мощными «глушилками» сигналов. Вслед за ними в небо начали подниматься малые квадрокоптеры-уничтожители, посылающие в пространство под собой целые облака осколков, которые и призваны погубить целые «рои» дронов. Сначала над нами навстречу приближающимся «роям» пролетели большие квадрокоптеры. Их полет был совершенно бесшумным и в ночном небе невидимым. За ними устремились их более малые, но хищные собратья.