Куда кого посеяла жизнь. Том VII. Повести бесплатное чтение

(ИСПОВЕДЬ ДУШИ)

Исповедь души родной земле. Родному месту, где как в капле воды из океана (Жизни), отражается все на Земле происходящее. Из маленьких жизненных «капель» – Человек, Семья, Село( Город), Район, собираются Большие «Капли» -РЕГИОНЫ, СТРАНЫ, КОНТИНЕНТЫ, которые в совокупности своей и представляют тот самый ОКЕАН. ОКЕАН ЖИЗНИ.

Материалы книги лишь подтверждают это. Они правдивы, идут от первого лица, ненавязчивы, глубоко содержательны и представляют интерес не только для земляков автора, а и для других Читателей, являющихся такими же «Каплями», и того же самого Океана.

Посвящается моей малой Родине – Слободзее.

Плохое, – одинаково для всех.

Хорошее – у каждого свое.

Василий Гурковский

К Читателю

Ты мой соавтор, ты мой критик, эксперт, оценщик или просто человек, случайно взявший в руки эту книгу, просто посмотреть.

Прошу тебя – не удивляйся, но эта книга – о ЛЮБВИ! Да, да – именно – о Любви. Когда я собирался писать очередную книгу, то долго не мог остановиться на какой-то интересной теме. На данный момент, более двадцати моих книг, Прозы, Поэзии, Публицистики, как и около ста разноплановых песен (слова, музыка, авторское исполнение), двигаются по миру в печатном и электронном виде, в поисках своего Читателя. Есть в них многое, в том числе и про любовь, простую, человеческую, естественную.

О чем писать сегодня? Ты знаешь – это довольно сложный вопрос для нынешних пишущих людей. Не смейся, – но о нынешней нашей жизни – просто нечего писать. Большинство из того, что мы сегодня видим вокруг, – не ложится на бумагу, чаще всего- непонятно, необъяснимо, грязно, гадко, бесчеловечно, противоправно , недостойно подражания и публикации, кроме как в новостных сводках и бульварной прессе. Масса всевозможной информации (чаще – дезинформации), круглосуточно, без фильтрации, выливается на головы людей, как из магистрального канализационного коллектора. Все считают, что ВСЁ знают, хотя на самом деле – это абсолютно не так.

Сегодня многие авторы, особенно молодые, не имеющие за плечами опыта реальной (читай – нормальной) жизни, и, не найдя достойных сюжетов в текущем времени, начали заниматься написанием материалов- Фэнтези, количество которых стремительно растет, обратно пропорционально их качеству. Когда иногда читаешь такие «фантазии», понимаешь, что это не что иное, как фантазии на темы фантазий.

Абсолютное большинство моих произведений любого плана – это реальная жизнь, где участниками происходивших событий, был, если не я сам, то близкие и хорошо знакомые мне люди. Просто эти материалы –из серии – «Были из нашей жизни», были мною упорядочены и художественно оформлены. Они объективны, ибо имеют под собой определенные основания.

Одним из главных недостатком популяризации моих книг сегодня, является то, что мой читатель, в большинстве своем, не носит в кармане Айфон или в сумке Айпад, и не имеет прямого доступа к моим книгам, опубликованным в электронном виде, распространяющимся через Интернет. А возможности периферийного автора, даже с наилучшими (любыми) материалами, издаться достойными печатными тиражами, – действующей нынешней системой книгоиздания, в той же России, не говоря о Приднестровье, сведены практически к нулю. Сегодня у нас – главное не книга и её воздействие на происходящие в жизни процессы, а – Деньги…

Учитывая все эти нюансы, при выборе темы, я снова вернулся к вечной теме – Любви….Но не стал придумывать новых Ромэо или похождения однополых «партнеров», популярных в нынешнее время. Я просто решил рассказать, вернее – признаться в любви, моему родному месту –селу Слободзея, спутником которого, вот уже более двухсот лет, является не менее дорогой для меня, город Тирасполь.

Пусть не вызывает снисходительные улыбки объект моей любви:– не только люди, независимо от пола, бывают такие, что их нельзя не полюбить, бывают такие и места…. И Слободзея, а точнее сказать – «Слободзейщина»– как раз из таких мест. И не только по масштабу. Хотя Слободзейский район, вместе с «внутриутробным» в нем городом Тирасполем, составляют половину населения сегодня существующей- Приднестровской Молдавской Республики, и является основной житницей Приднестровья,– для меня, да и не только меня, а и многих других слободзейцев, а также – жителей соседних районов нашей Республики и зарубежных соседей, это место всегда было привлекательным, своей удивительной и в то же время, простой красотой, уровнем хозяйствования, открытостью и добротой людей, причем – во всех населенных пунктах района, больших и малых, независимо от проживающих там людей разных национальностей. Почему я назвал эту книгу –«Капли из океана жизни?». Это – чисто по сути. В книге будут рассматриваться в виде условных концентрированных «КАПЕЛЬ» – «Село Слободзея ( и местами -район), как солидная Капля из океана жизни Великой России» и малые (внутри сельские и внутрирайонные) капельки – люди и отдельные события, связанные, как непосредственно с нашей семьей, так и с другими земляками- слободзейцами.

Суть образных сравнений в том, что в любой капле, как части целого, отражается структура того же целого. В нашем случае- Все хорошее и плохое, происходившее и происходящее в великой стране, как в капле воды, отражается в структурных её регионах, – областях, районах , городах , селах, хуторах и отдельных семьях. Просто может кому-то доставалось чего-то больше, чего-то меньше, но доставалось всем.

Как пример – по нашей семье. За 250 лет, что официально существует Слободзея – все основные знаковые события – обязательно находили нашу семью. Прадед моего прадеда, запорожский казак, один из первопоселенцев Слободзеи, был призван на службу и ходил с Суворовым А.В. на Измаил, его правнук, мой прадед, уже в 19 веке,– воевал в составе русской армии в Болгарии, с теми же турками, дед мой воевал в первую и вторую мировые войны, отец- попал сразу в финскую кампанию, в войне с Германией дошел до Кёнигсберга в 1945, а закончил войну с Японией в Маньчжурии. Не обошло семью раскулачивание и последующие репрессии. У престарелого прадеда, отняли все, что было и на месте его усадьбы – сделали в Слободзее колхоз им. Молотова. Бабушкиного брата (сына прадеда) отправили пилить лес в Архангельскую область, на 16 лет!. Его зятя – заставили строить Днепрогэс, как заключенного, а маму мою, до войны, исключили из техникума, как внучку кулака, врага народа. Когда, началось освоение целины на союзном уровне- нам с отцом пришлось распахивать казахстанские степи. Вот так в нашей семейной капле и отражались глобальные события, происходящие в великой стране. А- в итоге (в добавок ко всему) по всем нашим семьям, прокатился безжалостный каток т.н. перестройки и развал Советского Союза.

Так что нам есть о чем с тобой вспомнить, поговорить и подумать, дорогой Читатель. Давай просто полистаем солидный письменный альбом жизненных фотографий, портретных и групповых, о Слободзее и слободзейцах, вспомним или познакомимся с тем, что, возможно, видим впервые. Уверяю тебя- это может быть интересно.

Нельзя объять необъятное, поэтому в этой книге, я попробую показать только то, что знаю, видел и слышал сам, это опять же мизерная капля от всего объема слободзейской жизни. И я вовсе не собирался писать историю Слободзеи в каком-то хронологическом порядке, выписывая с художественной точностью отдельные события и портреты. На это у меня не хватило бы времени и возможностей. Я не рисую картину, а высыпаю тебе, дорогой Читатель , целый мешок «пазлов» (отдельных составных частей), из которых складывается эта самая «картина» и при желании, – ты можешь собрать общую слободзейскую панораму бытия – самостоятельно, а потом любоваться ею и передавать другим людям, предлагая им повторить сделанное тобой.

Может кто-то, познакомившись с этой книгой, тоже постарается рассказать то, что он уже сам знает. На здоровье! Я буду только приветствовать любые объективные выступления и земляков- слободзейцев, и жителей других сел, с удовольствием познакомлюсь с любыми аналогичными материалами. Главное –больше узнать о жизни нашего села и района. Это надо не только нам. Это надо нашим потомкам и пусть уже они развивают это прекрасное место дальше. Отдельные материалы этой книги, уже публиковались прежде. Но, для полноты общей картины из жизни Слободзейщины – я их просто объединил все вместе- и новые, и опубликованные где-то ранее. Тема-то общая.

Кстати. Совсем недавно, в Казахстане, вышла моя книга «Сладкая жизнь Соленой балки». 320 страниц о жизни степного села, основанного украинцами-переселенцами, в годы т.н. «Столыпинских реформ», за 100 прошедших лет. В той книге, упоминается и родная наша – Слободзея, как главная (первая) моя родина. Будет желание – найдешь и почитаешь. А пока что- у тебя в руках, -книга о нашей малой Родине, «Слободзейщине».Хочу, чтобы знали Все, – «Слободзейские Мы!»– это звучит действительно -гордо! И по праву…

Приятного прочтения!

Автор – Василий Гурковский

«Это место особо отмечено с давних времен,

Наша общая гордость – родной Слободзейский район.

Как большая родня в нем в согласьи и мире живет,

Удивительный сам по себе слободзейский народ!»…

(Из песни Василия Гурковского «Слободзейские мы»)

(На его слова и музыку)

Глава первая. МЕСТО

В начале восьмидесятых годов прошлого века, при очередном подведении итогов уборки зерновых первой группы (колосовых), по нашему (Слободзейскому) району, после всех положенных при этом мероприятии процедур – докладов, награждений и концертов художественной самодеятельности, все участники разъехались по домам. Осталось только районное руководство и мы, ведущие специалисты районного совета колхозов и управления сельского хозяйства, курирующего совхозы района.

И подготовка, и проведение праздника Урожая, дело непростое и нервно затратное, поэтому было решено после всего – немного отдохнуть и поужинать. Традиционно, такие мероприятия район проводил на одной из больших полян Терновского леса. Этот праздник, тоже не стал исключением и, когда мы собрались за столом, обсудили события прошедшего дня, один из присутствующих, выступил с приветственным тостом, а в конце просто сказал: «Давайте выпьем за то, что мы не в Комрате!».

Еще было десять лет до развала Советского Союза и несколько лет до пресловутой «перестройки». Это был период наивысшего подъема производства и экономической эффективности по всем отраслям АПК Слободзейского района, аграрного района, равного которому по совокупности основных показателей, в Союзе не было.

Еще не было в то время «автономий» Гагаузии и Приднестровья, а Молдавия взахлеб хвалила советскую власть, обещала достичь небывалого роста производства и на этой базе – выкладывать на алтарь большой страны, ежегодно, по миллиону тонн – трех главных видов местной продукции:– винограда, овощей и фруктов, и под те обещания – очень много чего получала (в том числе авансом)из союзного бюджета.

Вернемся к тому, что сказал наш коллега. Он вовсе не хотел, да и не думал как-то умалить достоинства соседей -комратцев. Он, да и все мы тогда, и позже, и сейчас, всегда относились к этому району и к людям, там проживающим, с большим уважением. В принципе, он мог назвать любой район Молдавии, хоть с правого, хоть с левого берега Днестра, и было бы уместно, но просто еще раз напомнил нам, своим землякам-коллегам, о МЕСТЕ, где нам посчастливилось жить и работать, заодно намекнув, что такое место, как наш район, требует к себе и особого внимания.

Я абсолютно уверен, что коллега, может даже и не чувствуя истиной глубины (сути) сказанной фразы, задел нас -таки за живое, потому что говорил не против кого-то, а говорил – за нас. За то счастье, которое нам выпало по жизни- находиться именно в этом благодатном Месте, здесь и сейчас.

Говорят- Что не место красит человека, а человек красит место. Я не совсем с этим согласен. Человек не красит место, он может только его Украшать. И то, если оно уже само по себе красивое. За свою жизнь мне пришлось видеть разные места и, скажу я вам, не все из них были красивые, тем более- очень. Как аграрник, бывал в местах, где люди извечно занимаются «подсечным» земледелием. Это когда на отдельных участках, корчуют, а потом выжигают деревья и кустарники, глубоко перепахивают почву, три-пять лет засевают рожью или кормовыми культурами, дальше- ничего уже не растет, ни злаки, ни травы, настолько почва обеднена. Перестают этот участок обрабатывать, оставляют на несколько лет снова зарастать подлеском и кустарником, засевают другие подсечные участки, а через несколько лет- снова выкорчевывают брошенный участок и всё повторяется по кругу.

Да будь у тех, местных земледельцев, хоть по семи пядей во лбу – ничего «красиво» у них на поле не получится, никогда, тем более –сроки вегетации природа отпускает максимум два-два с половиной месяца. Что тут успеешь вырастить, а жить-то надо….Это в северных областях той же России..

А вот, к примеру, в Таджикистане, земли пригодной для обработки- очень мало. Горы и голые скалы кругом. Отдельные семьи отыскивают любые более-менее пригодные площадки, между горами, несколькими поколениями носят туда далеко снизу, из поймы реки- сумками землю и укладывают её на камень, выравнивают, а потом- засевают чем-нибудь, используя каждый квадратный метр площади. И вдруг- налетает ливень или землетрясение случится – и пропал участок- смыло или сбросило. Опять начинают носить годами землю. А что делать- приходится.

Поэтому, когда видишь, как у нас в районе зарастают местами отдельные участки- бурьяном и кустарниками –не хочется верить, что такое возможно в таком благодатном краю, где прекрасные почвы, почти 300 дней в году- солнечных, где нет особых рельефных перепадов и рядом- днестровская вода.

Наше место обеспечено всеми главными необходимыми компонентами для нормального сельскохозяйственного производства- Земля, Тепло, Вода и- главное – трудолюбивые, опытные, веками работающие на земле, люди. У нас – Да, человек имеет возможность и, в принципе, может, украсить это, уже само по себе, прекрасное место. Если, конечно, постарается.

В этой главе, как Характеристике нашего МЕСТА, мы покажем не какие-то там прожекты и соображения, а реальные возможности нашего района, уже достигнутые Уровни, которые, в принципе, при старании и желании, можно и улучшить…. Район-то остался почти в прежних границах и в тех же почвенно-климатических условиях.

Он (район), еще 30-40 лет назад, достиг почти предельно возможного уровня развития своего агропромышленного комплекса. Трудно даже представить себе, как один! Район, по объемам производства плодоовощной продукции, опережал пять бывших Союзных республик – Эстонию, Латвию, Литву, Туркмению и Таджикистан, разделяя 9-10 места, среди всех 15-ти Республик, вместе с Белоруссией!. Серьезным обобщающим (совокупным) экономическим показателем деятельности района, в те времена, выступал объем прибыли по сельскохозяйственному производству –более 50 миллионов в год. Чтобы наглядно представить эту массу вновь созданной стоимости ( деньги на счетах не так впечатляют) – скажу просто: – за них можно было тогда закупить 5000 тяжелых универсальных тракторов К-700, выпускаемых на заводе им. Кирова, в Ленинграде, и выстроить их (трактора) по шоссе, от того завода, до Слободзеи (1750 км), с интервалом в 300 метров. Впечатляет!

Таких обобщающих показателей в экономической статистике не применяют, но, как человек долгое время производивший, планировавший, считавший и анализирующий в системе АПК, и выросший в Слободзее, могу с гордостью сообщить, что в лучшие годы- район производил всех (учетных) видов продукции, в порядке миллиона тонн в год! В среднем около 10 тонн на каждого жителя района, включая грудных детей или – более, чем по 30 тонн, на каждого занятого в сельском хозяйстве работника. В этот объем, входили многочисленные виды продукции, производимые в то время – начиная от плодоовощных, зерновых, кормовых, винограда и других видов культур, – до молока, мяса разных видов, рыбы, яйца, меда, коконов, семян овощных и т.д.. Сегодня, многие из тех «видов» продукции, к сожалению, перешли в разряд «забытых», занесенных в «Красную книгу» районной памяти….

Производители продукции, в то время, заботились и о завтрашнем дне, то есть не просто работали на «вынос» из почвы питательных веществ. В районе, специализированные подразделения, планомерно и ежегодно, вносили на поля по 400-500 тысяч тонн органических удобрений (навоза). Вместе с солидным количеством вносимых минеральных удобрений и пожнивными остатками, – это давало возможность поддерживать оптимальный баланс содержания питательных веществ в почве и уверенно прогнозировать будущие урожаи. Большое значение в этом плане имели и разумные внутрирайонные межхозяйственные севообороты, при которых чередование культур производилось в интересах сразу нескольких хозяйств.

По большому счету, достигнув таких результатов, району уже не надо было стремиться к наращиванию производства любой ценой, в угоду кому-то, а совершенствовать, в первую очередь – качественные, экономические, показатели, на которые раньше никто внимания не обращал. И, в принципе, можно было идти таким путем дальше, -улучшая, удешевляя и повышая эффективность районного АПК по всем основным направлениям. Но всеобщий антигосударственный интерес, в девяностые годы прошлого века, причем на всех уровнях, победил и в нашем районе. И случилось, как в том Таджикистане при природных катаклизмах,– почти все смылось и все разрушилось. Хорошо, что нашлись преданные этому Месту люди, и сумели-таки остановить полное уничтожение сельского хозяйства и разрушение прекрасных в недавнем прошлом, наших сел и поселков. Место начало восставать из руин и развалин, и, постепенно, по отдельным позициям, заново возвращать, не то, былое величие, а пытаться вернуть веру, живущим в нем людям, что жизнь продолжается, а само Место, как было, – так и есть -прекрасное и не все еще потеряно.

Почти сто лет прошло со времени официального образования нашего района. Организовывали не только его; новое административное устройство СССР шло по всей великой стране (области, районы, вместо уездов и т.п.). И наш район был бы в числе других, по Одесской области, Украинской ССР, но не получилось- с октября 1924 года- была создана Молдавская Автономная ССР. И в число первых одиннадцати районов из состава новых- Одесской и Винницкой, областей Украины, попал и наш, Слободзейский район. Бывший уездный город Тирасполь, стал центром, соседнего, Тираспольского района, к нему были приписаны села и хутора так называемой «степной» зоны, а также прибрежные к Днестру, – Парканы и Терновка. Потом к ним добавились еще три района.

Не надо быть большим мудрецом, чтобы понять простую истину: -если сразу взять неправильное стратегическое направление движения или действия, ну, например, –пойти не в ту сторону, куда нужно, то, несмотря на любые тактические успехи на этом пути, естественные или рукотворные, человек, регион или государство, неизбежно придет туда, куда ему абсолютно не нужно, возможно даже к противоположному истинной цели результату.

По моему личному мнению, образование Молдавской АССР, почти сто лет назад, и было такой стратегической ошибкой, неважно- нечаянной или умышленной, которую до сих пор не могут исправить многие, внешне вроде бы заинтересованные стороны, ни все вместе взятые, ни каждая в отдельности. В этот процесс вовлечены многие государства и очень большие, и малые, включая непризнанную в течении уже тридцати лет – Приднестровскую Молдавскую Республику, но пока разумного решения, устраивающего хотя бы главных заинтересованных участников- не найдено. Скорее всего его(разумное решение) –никто и не ищет. Потому как всем хорошо и не до нас, жителей левобережной Молдовы, читай -приднестровцев, около 200 тысяч которых, имеют гражданство России!

Не будем вдаваться в политическую сторону вопроса, тема и жанр книги несколько другой, но, говоря о нашем МЕСТЕ, я вынужден остановиться и на этом ошибочном действии бывших (уже советских) властей, приведшем к нынешней «патовой» ситуации в нашем регионе, и принесшем горе и страдания тысячам ни в чем не повинных людей, через многие годы. Иначе не сложится полная картина.

По прошествии времени, уже по свершившемуся факту, можно сказать, что ускоренное искусственное образование Молдавской автономии, под лозунгами –«навстречу чаяниям трудящихся», «в районах, где компактно проживает большинство жителей молдавской национальности»,(приводился средний процент молдаван в будущей автономии- более 58), что- « автономия будет средством политического давления на Румынию, критерием для показательного сравнения образа и уровня жизни», – было на самом деле, чисто лоббистким блефом. Оказалось, по переписи населения, что молдаване в МАССР, составляли всего около 30% населения, а в «столичных» городах Тирасполе и Балте, этот показатель был ниже 2%…

У меня такое подозрение, думайте, что хотите, но у тех, кто усердно «пробивал» образование Молдавской автономии, при таких «критериях», были далеко не государственные или национальные интересы, а гораздо прозаичнее- забота о том, как создать новые «теплые хлебные» места для себя, «своих» людей и их родственников-компаньонов. Образование новой Республики, пусть даже автономной, – это солидные средства, солидные должности, и солидные перспективы. Не зря официальной столицей МАССР, тогда (условно) считался город Кишинев, как город на «временно оккупированной Румынией территории». По прошествии времени, когда известно, кто непосредственно занимался организацией управления и обеспечения органов власти МАССР и кто «крышевал» все эти действия, можно предположить, что причиной устранения в течении одного (первого) года существования МАССР, истинных инициаторов образования Автономии, именно «идейных», а не заинтересованных лично, -Котовского Г.И. за ним Фрунзе М.В., стало то, что они кому-то начали мешать –и в Балте (столице МАССР в то время), и в Киеве, да и в Москве.

Кто-то может быть, думает, что слободзейцы и жители других сел будущей МАССР, в то время, ходили с плакатами и лозунгами, с просьбой об автономии?. Конечно же- нет. Она им не нужна была абсолютно, даже для тех 30% молдаван, живущих среди украинцев и других национальностей. Они даже не думали об этом. У них тогда были совсем другие заботы: после всех войн и бандитских налетов, люди, получали земельные участки и начинали работать, чтобы жить. Автономия, повторяю, нужна была, в первую очередь, тем, кто имел к этому интерес, личный, и только прикрывался интересами народа. Так, у нас, к сожалению, было всегда.

Продолжение этой истории с Автономией, наглядно показало её надуманность:– когда, в 1940 году, Бессарабия вошла в состав СССР и была образована Молдавская ССР из «братской» пары – МАССР+ Бессарабия, 9 районов (из 14, т.е. -65%!) оставили Украине. Ну оставили бы уже все 14, они же раньше были, в принципе, -украинскими. Сделали бы всю бывшую Бессарабию, включая Измаильский регион, новой союзной Республикой (МССР) или, сохраняя хотя бы какие-то правила приличия,– перевели бы в состав Молдавии все 14 районов, т.е. -всю МАССР. Нет, – перевели только пять, в том числе наш, Слободзейский и соседний –Тираспольский, где располагались впоследствии, все руководящие органы Автономии. Иначе, если бы и эти районы (5), вернули бы прежнему хозяину – Украине, то все эти «органы» пришлось бы сократить и организовывать в Кишиневе –новые. Ну, кто бы это допустил! Все республиканские структуры МАССР, в 1940 году, с величайшим удовольствием покинули Тирасполь и с большой помпой и соответствующей компенсацией «за причиненные неудобства», перебрались в Кишинев, заняв там соответствующие места, как зачинатели новой молдавской государственности. Попутно прихватив с собой, все, что было наработано за годы МАССР на республиканском уровне, – театр, хоровую капеллу «Дойна», танцевальный ансамбль «Жок» и многое другое.

Они сразу забыли о тех 9-ти «чужих» районах, что остались на Украине, не поднимали вопросы о выходе Молдавии к Черному морю (им и так было неплохо) и, со временем, начали считать «чужими» те пять районов, что оставались на левом берегу Днестра, которые, собственно и дали когда-то им путевку в жизнь. И это продолжалось и нагнеталось все последующие годы. До самого развала СССР. Те, кто правил в Кишиневе после образования МССР, скорее всего, плохо учили историю, или учили -с обратной стороны, поэтому постепенно начали считать, что это не Бессарабию присоединили к сложившейся за 16 лет – МАССР, а наоборот, нас, чужих нахлебников, присоединили – к Бессарабии. И, поверьте мне, знаю, о чем говорю, это продолжается до сих пор. Целый век прошел…, а отношения не изменились, даже наоборот –обострились. Братство, к сожалению, -не состоялось.

Это все, как говорится- «Фон». Вернемся к нашему МЕСТУ и его «месте» во всех этих событиях.

Так как мы ведем разговор о нашем районе, то вполне уместно напомнить, что же нам (району) принесла эта новая тогда форма государственного устройства –МАССР. Начнем с хорошего.

Во-первых, район получил официальный статус. За ним была закреплена соответствующая территория. Это было замечательное, более-менее выровненное Природой место, с плодородной черноземной почвой, тысячи лет до этого накапливающей в своей массе питательные вещества и способной достойно воздать земледельцу благодарностью за вкладываемый труд. Территория имела удачное расположение, в виде своеобразного треугольника, основными сторонами которого были – с Востока – Кучурганский лиман, с Запада – река Днестр. Эти водные границы- пересекались на Юге района, а с Севера, территория района, вначале граничила с Тираспольским районом по линии автотрассы- Одесса-Кишинев, а с ликвидацией Тираспольского района, была расширена до границы с Григориопольским районом.

Через территорию района, уже тогда, проходило две государственные транспортные артерии – железная дорога и шоссе Одесса –Кишинев, что значительно способствовало оперативному разрешению многих вопросов с транспортировкой грузов, движению разных видов продукции и перевозкой людей, тем более -без всяких проблем с пересечением границ новой автономии. Кроме этих двух транспортных магистралей, большое значение имела дорога республиканского значения, шедшая с севера на юг, и связывающая почти все крупные села МАССР, расположенные вдоль берега Днестра. Эта дорога и сегодня в строю и выполняет те же функции, что и в момент образования автономии.

Необходимо отметить, что центром нового района было определено село Слободзея, хотя отдельные села, были основаны гораздо раньше. Здесь, скорее всего, сыграло несколько факторов в пользу именно этого села. Во-первых, оно расположено ближе к середине территории района, во-вторых, Слободзея, в то время, уже была центром волости и являлась довольно оживленным и привлекательным местом для сел, её окружающих. Большое село, состоящее из двух частей (молдавская и русская), солидная церковь, очень солидный рынок, волостное правление, куда постоянно шло движение людей, более развитая торговля, какие-то виды бытовых услуг и населяющие её – вольные, добродушные, веселые и открытые люди.

Хороший имидж, именно этому селу, принесли и годы нахождения в нем КОША (Штаба), Черноморского казачьего войска (1787-92г.г.) . В большинстве сел нынешнего района, в те годы, располагались казачьи подразделения (паланки), которые имели постоянную (организационную) связь с войсковым штабом, что подспудно «приучало» к тому- что руководство этой казачьей линией, находится в Слободзее. А такое всегда остается в памяти, даже, через длительное время.

Здесь уместно сделать вставку, что после перевода Черноморского Войска на Кубань, в 1792 – 1793 годах), во всех селах, где казаки до этого квартировали и частично обосновались, осталось довольно много тех, кто на Кубань не переехал, по разным причинам. В том числе и мои предки. Именно они, оставшиеся казаки (многие уже семейные), и стали теми семенами свободы, вольности, порядочности, геройства, бесшабашности и верности, посеянными в этом МЕСТЕ.. Это была какая-то особенная, сплоченная народность, без разделения на национальности или какие-то группы – секты. И –главное – это были свободные люди, в своих мыслях и действиях, но в пределах российских государственных правил и религиозных норм. Здесь придется добавить, что это вольное, во многом «казачье» ядро, сохранилось и проявляется, через поколения, до сих пор. Потому «слободзейцы» и отличаются от жителей других районов Левобережья Днестра, при всем к ним уважении, а уж тем более –от правобережных районов Молдавии. Совсем другая ментальность, и это не вытирается и не вымывается. Это- жизненный стержень, на который нанизывается все остальное.

К положительным, надо отнести и тот факт, что с образованием МАССР, – центральной власти в Москве, и республиканской, в Киеве, пришлось «отрабатывать» обещания, выданные в период довольно бурной и противоречивой борьбы за создание Автономии, развернувшейся в свое время между отдельными авторитетными властными (советскими) группировками. Можно с уверенностью сказать, что, не будь образована МАССР, те левобережные районы по Днестру, что вошли в её состав, стали бы обычными районами Одесской области и, конечно же, не заслужили бы какого-то особого внимания областных властей. Областной бюджет не смог бы их обеспечить и облагородить так, как это сделала власть из союзного и республиканского (украинского) бюджета. За 16 лет Автономии, территория МАССР, получила на свое развитие, столько всего, сколько не получила за все годы, прошедшие с тех пор, когда эти земли отошли во владение России.

Богатейшая земля и наличие воды для орошения, поставили вопрос о развитии орошаемого земледелия, расширения площадей под овощеводство, садоводство и другие, необходимые и выгодные направления растениеводства. Уже в начале тридцатых годов, в районе была оперативно построена Карагашская оросительная система, покрывающая площади на 6000 га. Быстро расширяющиеся площади орошаемых земель, и увеличение производства продукции плодоводства и овощеводства, требовали наличия перерабатывающих предприятий, и они тоже появились на Левобережье, в начале тридцатых, в том числе, одним из первых –завод «Октябрь», в нашем районе. Для научного обеспечения расширяющегося фронта работ в регионе, пришлось организовывать научно-исследовательские учреждения, опытные станции, начинать готовить специалистов для новых отраслей и направлений. Расширять сеть школ, средних специальных учебных заведений, расширять и облагораживать сельскую инфраструктуру. Появилась необходимость в новой, современной по тем временам технике и оборудовании, и в совершенствовании использования всего уже наработанного. Как сегодня говорят-«процесс пошел» и он втягивал в себя все новые и новые направления и, естественно, требовал все больших капитальных и текущих материальных и финансовых вложений. И они шли, шли, минуя областные бюджеты, целенаправленно, напрямую, на нужды МАССР, тем более, что их отдача тоже была высокой, осязаемой и, естественно -показательной. Товар, как говорится, выставлялся «на лицо» и был смысл продолжать развивать регион и дальше. Под такое развитие не стыдно было просить средства, так как не стыдно было и показывать результаты. Можно с уверенностью сказать – то, что мы не стали в то время рядовым, возможно даже «заштатным», районом Одесской области, а вошли в состав МАССР –сыграло положительную роль в становлении и развитии нашего района по всем направлениям жизни. За годы, прошедшие до образования Молдавской ССР в 1940 году, Слободзейский район, добился значительных результатов в своем развитии по всем основным показателям и уверенно занимал лидирующие позиции среди всех 14 районов бывшей МАССР.

Как бы это смешно не звучало, но в становлении территории нашего района, положительную роль сыграли в свое время – румыны, понятно, что румынские власти. Хоть один раз, да какую-то пользу удалось от них поиметь, и именно в период, предшествующий образованию МАССР. Дело в том, что наш «кормилец и поилец»– река Днестр, имеет очень своенравный и непредсказуемый характер. Он не любит иметь дело с излишним напряжением и иногда меняет свое русло, используя более удобные места для своего прохождения. Так было много лет назад, в районе нынешнего села Копанка, где Днестр решил не упираться в высокий правый берег и замедлять течение, а промыл себе проход по – над селом Слободзея, забросив свое прежнее русло.

В нашем же случае – Днестру не понравилось упираться в высокий, да еще извилистый, правый берег между селами Чобручи ( молдавскими) и Раскайцы. Он решил пойти по пути своего левого рукава –Турунчука, да так настойчиво, что очень скоро основной его фарватер переместился бы на Турунчук, а прежнее русло, возле Раскайцов, Пуркар, Олонешт, превратилось бы в «Старый Днестр», как и под Копанкой. По договору между СССР и Румынией, оккупировавшей в то время Бессарабию, граница между ними шла по Днестру. Так и было сказано -«где течет Днестр». Румыны начали действия по «засорению» основного русла реки, чтобы ускорить процесс перехода основной массы воды через Турунчук. Но наши власти постарались и оперативно поставили дамбу, наглухо закрывшую слив днестровской воды в Турунчук, пустили по той дамбе пограничников и инцидент на этом был исчерпан. Днестр так и шел по главному руслу, а богатейший, много гектарный остров, называемый сегодня «Островом сокровищ», между Днестром и его рукавом –Турунчук- отошел к СССР, а чуть позже –вошел в территорию нашего района. Я привел этот пример потому, что, если бы тогда румыны не выставили требование о границе по течению Днестра и, если бы мы отдали остров Турунчук, то Днестр, за прошедшие сто лет, наверняка пробил бы дорогу именно через свой рукав, покинув старое русло. Острова Турунчук просто бы не стало. Это место (бывший остров) вошло бы в состав, вначале (до 1940 года) Румынии, потом Молдавии, но не в нашем районе, а сегодня , находилось бы в одном из районов суверенной Молдовы. Но точно не в Слободзейском. А раз остров Турунчук сегодня находится в нашем районе, значит румыны тогда, сами того не желая, -помогли нам сохранить «территориальную целостность». И такое бывает….

Без всякого преувеличения можно сказать, что в организационно- территориальном и экономическом плане, вхождение нашего района во вновь образованную МАССР, принесло довольно много положительного. И если бы система развития молдавского Левобережья, так же продолжалась и разумно совершенствовалась, и в масштабах объединенной Молдавской ССР, то нам, живущим здесь людям, можно было бы только радоваться и благодарить тех, кто там, над нами и Того, кто еще ВЫШЕ…. Причем -до сих пор. Но – вмешался, как всегда, пресловутый человеческий фактор и перечеркнул достигнутое и наработанное за все годы, со времени образования той самой МАССР. Включение пяти наших районов по левому берегу Днестра, в состав, МАССР, а потом и МССР, как показало время, стало главным ОТРИЦАТЕЛЬНЫМ действием, приведшим не только к антагонизму жителей Молдовы по обеим сторонам Днестра, но и к военным действиям и гибели людей.

Суть в том, что нас, жителей Левобережья Днестра, решили резко развернуть вниманием в обратную сторону, на Запад. Все годы, после образования городов Одессы, Николаева, Тирасполя, жители, в частности, сел нашей зоны, то есть нынешнего Слободзейского района, тяготели к ним, кормили и поили их, что называется со дней – рождения. От Слободзеи до Одессы, около ста километров, а до Кишинева -75. Казалось бы, гораздо ближе. Но, видел ли кто – ни будь наших сельчан, торгующих своей продукцией на рынках Кишинева?. Я, например –не видел. А на всех рынках Одессы, почти двести лет подряд –доминировали слободзейцы. На волах, на лошадях, позже- на автомобилях, даже пешком, ведь от границы района до Одессы – всего 70 километров! Добирались, кто, как мог, делали свои дела, торговали, работали, учились. Да и за покупками в магазины, наши люди всегда обращались к Одессе и Тирасполю. Потому, что там – и покупатели, и продавцы- одной ментальности, для обеих сторон даже простое общение – уже полдела. Поэтому, многие годы, наши люди тянулись к «востоку». Туда же тянулись на учебу, на работу, на военную службу, общались с родственниками. И все это без всякой неприязни, грубости или ненависти к людям с «запада», тем, кто жил за Днестром, да и за Прутом, -тоже. Просто мы – другие, но это не мешало нам по – хорошему, при необходимости, общаться и даже дружить. И при царской власти, и при МАССР, да и при Молдавской ССР, мы безо всяких проблем, так и продолжали обращать основное внимание в сторону того же Востока. Так нам было удобней и комфортней. С развалом Советского Союза, после обретения независимости Молдовой и Украиной, а потом и установления ими границ и таможенных постов, те пять оторванных когда-то от Украины, левобережных районов, перешли в разряд «изгоев». Население Приднестровья не приняло националистическую политику молдовских властей, на русофобской основе и создало свою Республику –Приднестровскую Молдавскую и она уже 30 лет находится в подвешенном состоянии: – с Запада -Молдова, которая считает территорию ПМР своей и пытается забрать, даже силой, а наши люди не могут там жить , да и не хотят; с Востока –Украина, куда мы не против попасть, но нам не разрешают. Получается –куда не хочешь- тянут, куда хочешь- нельзя.

И ведь -Неправильно с любой точки зрения! Нельзя выворачивать человеческую душу наизнанку, требуя при этом признания и благодарности. Нечто похожее происходит сейчас и в соседней Украине, только в других масштабах. Тоже хотят развернуть сознание людей, тысячу лет повернутых к Востоку – в противоположную сторону. Вряд ли это получится. Не так просто вырвать тысячелетний корень, но если его все-таки вырвут – все дерево их жизни обязательно рухнет.

Я преднамеренно заглянул в рассуждениях о нашем районе, в настоящее время, просто, чтобы показать, как недостаточно иметь чудесное место, с плодородной землей, наличием поливной воды, теплым климатом, работящими, знающими, опытными людьми и всем необходимым сопутствующим, – надо еще иметь трезвые про государственные органы Власти на всех уровнях, иначе будет так, как было в конце прошлого (20-го) века, когда все рухнуло.

Так и хочется сказать –зачем и кому в итоге, нужна была та, Молдавская автономия, способствующая в итоге тому, что мы (Приднестровье), пережив страшное время, остались никому не нужны – ни Западу, ни Востоку?. Я и лично не доволен тем, что случилось в 1940 году, при образовании МССР. Читатель, ты -можешь смеяться. Мне не смешно. Молдавская ССР была образована 2 августа 1940 года. Я родился – 17 августа того же года, то есть- через 15 дней. На две недели опоздал родиться на Украине. И потом, всегда, при заполнении различных анкет и при ответах на устные вопросы, где родился, – вынужден был отвечать – в Молдавии….

О сегодняшней жизни нашей Слободзеи и района, ты, дорогой читатель знаешь лучше меня, поэтому, мы вернемся к описанию нашего прекрасного Места. Оно действительно прекрасное. Мне пару раз приходилось облетать наш район на вертолете, причем летом, во время случавшихся масштабных наводнений, когда «трещали» местами наши обваловочные дамбы по берегам Днестра и возникали опасные ситуации в отдельных местах.

Как прекрасен наш район с высоты птичьего полета! Да и с земли, он выглядел не менее красиво. Мне по роду службы, часто приходилось ездить по хозяйствам. Много в районе было замечательных мест. Нет у нас гор, ущелий, водопадов, различных рощ и другой экзотики. У нас другая, «производственная» красота. Я, когда ехал, к примеру, в Ближний Хутор, то чаще, не напрямую, через Тирасполь к колхозной конторе, а заезжал по объездной дороге, со стороны Украины, там, среди полей, шла прямая дорога к центру села. По обеим её сторонам –смотришь и любуешься! Чего там только нет! Вот, прямо у дороги, изумрудной стеной почти трехметровой высоты, горделиво стоят кукурузные стебли, на каждом по 2-3 кочана. Не меньше 100-120 центнеров зерна может дать на гектар. А рядом с этим участком,– через полевую дорогу- отливая золотом, колышется пшеничное поле. По внешнему виду колосьев – даст центнеров 60-70 с гектара, не меньше. Следующая «клетка» – подсолнечник. Здесь – никаких слов не хватит, чтобы описать это чудо. Ровные, как будто подстриженные, ярко зеленые стебли, с аккуратными, похожими на дамские головные уборы, шляпками, с темнеющим верхом и золотистыми лепестками-ресницами, которые постоянно обращены в сторону солнца. Они весь день, по внутренней природной команде, поворачиваются вслед за движущимся светилом, впитывая и синтезируя энергию его лучей. Не зря и называют это чудесное растение-ПОД – Солнечник. Это не просто подсолнечник (в этом хозяйстве). Здесь сеют только высокоинтенсивные сорта. У него не огромные, как мексиканские сомбреро, головки, а даже меньше средних размеров, что улучшает процесс и качество комбайновой уборки семян. Но сорт дает более 30 центнеров с гектара, при содержании масла в семенах более 50%.

А слева от дороги- усыпанные рубиновыми плодами, кусты томатов. Да по ведру с каждого куста будет!. А дальше -сверкает сочными зелеными листьями свекла. И так до самого магистрального оросительного канала, то сады, то овощные плантации. И все – в ярких сочных и «вкусных» красках. Когда летишь над этим прекрасным разноцветным живым лоскутным «одеялом», так и хочется погладить его руками и во весь голос крикнуть в раскрытую дверь: «Спасибо, Земля, Спасибо, Люди!».

Естественно, не везде все было одинаково, но общий уровень хозяйствования на земле в нашем районе, был значительно выше и не только в Приднестровье. Обсуждать это можно, но спорить кому-то с этим фактом – думаю,– не стоит….

Не зря говорят, что красота требует жертв. Уж кто-кто, а я это очень хорошо усвоил и почувствовал в разные периоды своей трудовой деятельности. Видно так совпало, как «наказание» Господне, за работу в красивых местах. Много лет возглавлял экономическую службу колхоза, еще в Казахстане. Несколько избирательных сроков, возглавлял партийную организацию хозяйства. Но была у нас одна «беда» – жили слишком «красиво». Лучшее хозяйство в области по производственно-экономическим показателям, по улицам -асфальт, два водопровода- питьевой и поливной воды, большой современный Дом Культуры, отличная столовая, спортивный зал и многие показательные производственные помещения разных направлений. За такие наши «заслуги», большинство обще районных мероприятий проводилось в нашем хозяйстве. Чтобы там ни было –слеты животноводов, всех вместе, потом –по направлениям, трактористов-комбайнеров, комсомольцев и беспартийных, кооператоров и спортсменов- всех везут к нам. У нас же все лучшее. Понятно, что мы там- на третьих ролях –наше дело -обеспечить место, накормить и напоить, и, в случае чего, получить взыскание за какое-нибудь «необеспечение» чего-то или кого-то…. Остальное берут на себя представители власти, в зависимости от уровня проведения мероприятия- район или область.

Появится какая-нибудь иностранная делегация в Казахстане, то индусы, то австралийцы, то монголы или мексиканцы, везут её через весь огромный Казахстан, в наше село, за 2200 километров, как будто рядом возле Алма-Аты, не было куда повезти. Может там и на самом деле, не было куда везти, так нам от этого не легче.

Вернувшись в Слободзею, десять лет работал в районе. Опять «повезло» -лучший район, постоянный «штатный» принимальщик гостей, своих и зарубежных. Поверьте на слово, 99% союзных и, особенно зарубежных гостей, прибывающих в Молдавию, как раньше говорили по «обману опытом», обязательно направляли в Слободзейский район, и не просто в район, как это делалось по другим местам, а чаще – целенаправленно – прямо в Межколхозсад «Памяти Ильича», или колхоз им. Мичурина или Ро «Колхозживпром»и т.п.. Доходило иногда до абсурда: – первые лица из руководства района, постепенно старались всячески избегать участия в таких «приемах», они же не железные, -бывало по 4-5 делегаций в неделю. Очередь на смотровую вышку в Межколхозсаде. Сам видел – одну делегацию, тех же немцев (так было со мной), угощаем наверху, в приемно-смотровом зале, а внизу парится на солнце и возмущается -японская делегация. Достали они нас (нашими же достижениями) окончательно, в те годы. Система была такая. И со всеми надо было пить…, а то обидятся и накапают где-нибудь, там, откуда их к нам послали. Скандал. Гости-то каждый раз меняются, а наши, принимающие –одни и те же….

В систему нашего района входило и НПО «Днестр». Работал я в этом объединении, уже после района, в качестве заместителя генерального директора. И там тоже не было отбоя от всевозможных гостей, потому что НПО так же входило в перечень мест для обязательного внутрирайонного посещения. Ну а как же- наука, селекция, частная генетика, выращивание способом «инвитро», экспериментально – опытная переработка овощей, специальные образцы машин и оборудования, и т.д.. Прогресс! Да и обязательно накормят, и опять же -напоят. Гости посещали НПО с удовольствием.

Но все это мелкие издержки нашей районной жизни и никуда от них не денешься. Красота, действительно иногда требует жертв. Хочешь быть красивым и привлекательным- старайся и работай. Так говорят и поступают не только женщины….

Конечно же, высокий имидж района, создавался не его внешней красотой. По крайней мере- не только. Он (имидж) создавался трудом живущих и работающих здесь людей. Так сложилась жизнь у нас, в большой России, за много лет. Чем мы, особенно село наше, отличаемся от так называемой «западной» цивилизации? Общностью, человеческим коллективизмом. Здесь неуместны какие-то заявления о колхозах и т.п.. Это уже формы организации труда людей. А мы говорим о коллективном Образе жизни. Не о каком-то абстрактном коммунизме, когда всем «по потребности» и когда всем всё «до лампочки». Чтобы чужому объяснить коллективизм нашего села, не хватит словаря любого иностранного языка. А его (коллективизма села) главными показателями являются: -люди знают друг друга, знают сильные и слабые стороны односельчан, готовы мириться с отдельными недостатками, всегда обязательно помогут, поддержат, защитят, научат, если надо- поругают, накажут и направят, не бросят в беде, посоветуют и, – еще можно перечислять десятки подобных действий. И все это – не выпячивая, а как само собой разумеющееся, так, походя, без всякой оплаты, и – постоянно. Наш сельский коллективизм –это есть продукт высшей пробы, синтез многовековых Человеческих взаимоотношений. И имидж района как раз и нанизан на этот стержень.

Именно коллективизм, как организационно- экономическая и нравственная категория, позволил Слободзейскому району, в свое время, занять достойное место среди нескольких тысяч сельских районов бывшего Союза, пережить кризис конца прошлого века и продолжать подниматься и развиваться уже сегодня.

Так сложилось у нас, и давно, что основные производственно- организационные вопросы сельского хозяйства, «переваривались» и решались на районном уровне. Дальше по иерархии –область. Республика, Государство – шли другие проблемы и их решения. Район был и есть- поле боя, где собственно и решаются такие вопросы.

Наш район все годы, с момента его образования, решал эти вопросы собственными силами, причем на всех основных уровнях. Если председателей, особенно после войны, когда было много небольших колхозов- присылали извне,– Украины, России, то, после укрупнения колхозов, в начале пятидесятых годов, их руководители в большинстве своем –были местными уроженцами. С правого берега Днестра прибывали иногда претенденты на должности руководителей и ведущих специалистов, но чаще всего их присылали, чтобы карьерно «прогнать» через такой солидный район в течение некоторого времени, в порядке трамплина для какого-то назначения уже на другом уровне. Основная масса специалистов-отраслевиков, прибывала в район, из Украины, России, потом начали прибывать после учебы и свои, местные выпускники. Дальше вниз, – должности бригадиров, заведующих фермами, звеньевые и другие организаторы производства, а также рядовые работники -всегда были местные.

Я это к тому, что наших людей, в том числе руководителей и специалистов-аграрников, на правобережную Молдавию не направляли. Возможно, и были какие-то единичные случаи по необходимости. А, насколько я знаю, по работе приходилось общаться с коллегами, в районах по правому берегу Днестра, специалисты, да и руководители, меняли места работы по десятку раз и знали все друг друга по всему Правобережью Молдовы. У нас в районе такого не было. Даже переходы из одного района Левобережья в другой- на всех уровнях, были редкостью.

Стабильность и отсутствие текучести кадров, на всех уровнях, тем более -подготовка, разумное использование и сохранение местных специалистов – конечно же тоже благоприятно сказывались на положении дел по всем направлениям деятельности аграрного сектора района.

Вот так, дорогой мой читатель, общими усилиями, наши люди, украшали, украшают и- будут украшать это прекрасное Место, которое многие называют обобщенно –«Слободзейщина». «Свято место –пусто не бывает» – это правда. Поверь мне, много повидавшего разных мест на Земле, – таких мест на свете очень мало, где просто –НОРМАЛЬНО, по всем параметрам. Не холодно и не жарко, не сухо и не сыро. Где все главное, жизненно необходимое, хорошо растет. Где живут такие прекрасные люди, которые могут не только здорово работать, но и петь, пить, играть, заниматься спортом, растить детей, писать стихи и книги. Где дороги на все четыре стороны света. Где говорить можно на любом языке и тебя поймут. Где можно питаться настоящими продуктами, – овощами и фруктами без избыточных нитратов, настоящим мясом и настоящей рыбой и яйцом, а не белковыми суррогатами, которыми давятся наши зарубежные «друзья».

Я всегда помню, чувствую и радуюсь, что есть на Земле такое МЕСТО, где живут почти сто тысяч счастливых людей, которые могли бы жить ещё более счастливо на своей земле, если бы кто-то из тех, кому все время чего-то мало, обратили внимание на их судьбы. И это место –моя родная Слободзейщина.

А ведь, возможно доживут наши дети и внуки, до того времени, когда родная наша река Днестр, станет главным проспектом в нашем регионе. И на всем её протяжении по нашей земле! Очищенная, облагороженная, вся сверкающая рекламными и осветительными огнями, с десятками красивейших пристаней по обоим берегам, с кафе, торговыми центрами, всевозможными увеселительными заведениями, снующими туда-сюда катерами – лодками, и просто прекрасными уголками Природы. И ни откуда – не стреляют!!! Рай для туристов и живущих на этой земле людей!

А что – разве кто-то этого не желает?!

Глава вторая. СЕЛО

Мне посчастливилось родиться в селе Слободзея. Сегодня оно считается городом; я не буду заострять внимание читателя на этом, потому, что считаю, что городом надо быть, а не «слыть», тем более – что все события и действия, описываемые в этой книге, происходили до того, как село стало городом, значит с его статусом никаких проблем -возникать не будет.

Два с половиной века, живет мое село и почти треть этого срока- мы прошли вместе, так что у нас с ним есть что вспомнить и о чем рассказать, напрямую, от первого лица. Нам нечего скрывать друг от друга, тем более, нет смысла что-то приукрашивать или говорить неправду (при многих живых свидетелях!).

Слободзея возникла вначале, безо всякого плана, в смутный период очередной русско-турецкой войны. Первые поселенцы начали осваивать эту территорию, с возвышенного холма (на северо-западе нынешней Слободзеи, в её «молдавской» части), потому что, скорее всего, видели, насколько опасен Днестр, в период весеннего половодья и летних наводнений, когда река заливала пространство – от Копанки – и до высоких песчаных круч у облюбованного поселенцами холма. Днестр, в такие времена, не просто выходил из берегов, а покрывал водой низкий плавневый «треугольник», где сегодня расположены дачные участки и главный слободзейский пляж, и – направлял свое течение мимо высоких круч вдоль левого берега, одновременно заливая всю долину вправо, до самого русла «Старого Днестра».

Если бы не было опасности быть затопленными рекой, вряд ли на той части села люди начали бы селиться, по той причине, что там изначально не было достаточно питьевой воды, как бы это странно не звучало. На этой, позже т.н. «молдавской», части, было всего несколько очень глубоких колодцев и практически все с соленой водой. Это значительно осложняло жизнь первопоселенцев, хорошо еще, что рядом был Днестр, долгие годы обеспечивающий их нужды в питьевой воде. И так продолжалось почти двести лет, до шестидесятых годов прошлого века, когда на этой(молдавской) части села проложили водопровод.

Поселенцы назвали это село –Слободзея, от корня «Слобода-Свобода», видимо у них имелись на то причины, позже к этому названию добавилось уточнение – «молдавская». Это уже когда рядом появилось еще одно село, в нескольких километрах ниже по берегу Днестра, тоже на склоне холма, с высоким обрывом в западную сторону, выходящим к реке, и с пологим, удобным для поселения, постепенным уклоном – к востоку. Новое село появилось уже не стихийно, а по высочайшему повелению, на землях, отведенных в пользование организованному в основном из бывших запорожских казаков, -Черноморскому казачьему войску. Новому поселению не стали придумывать новое имя, а назвали тоже Слободзея, с приставкой «русская». Так они и сосуществовали две эти Слободзеи, вполне автономно, каждая со своими органами местной власти и своими проблемами-заботами, почти двести лет. Хотя, живущие в обеих частях люди, да и жители соседних сел, считали Слободзею единой, и только для уточнения какого-нибудь адресного места- добавляли приставки –«русская или молдавская».

Появлению и развитию русской части способствовало в первую очередь то, что на этом месте, одно время, находился КОШ (Штаб) Войска. Здесь было сооружено земляное укрепление, были расквартированы несколько казачьих подразделений, которым требовались провиант и какие-то хозяйственные услуги. За время пребывания казаков и их штаба в течение нескольких лет, территория обживалась и постепенно застраивалась. У казаков начали появляться семьи, одни приезжали из мест бывшего пребывания, другие образовывались уже на месте, в Слободзее. После перевода Войска на Кубань, большинство из тех казаков, кто остался в Слободзее, по разным причинам- начали вживаться в новое место, строить дома-мазанки, распахивать и окультуривать землю. Им это место понравилось. Украинская, как сегодня говорят- «диаспора», в первое время- доминировала, то есть – была наиболее многочисленной. Скорее всего, в самом начале, этой части села, больше подходила бы приставка- «украинская». Украинцы компактно расселялись в центральной и юго-западной части нового поселения. Мы еще застали отголоски условного деления села на своеобразные зоны обитания: Основная зона, потом – Выпханка – улица по-над Днестром, отсекающая основную зону от берега. Её назвали так не зря. По преданиям- там разрешали селиться неугодным обществу людям. Их как бы «выпихивали» на окраину. Улица шла – от Украинского кладбища – на юг, до конца села. Дальше начиналась зона, заливаемая в половодье – Днестром.

Северо-западный угол села, называли «Цыганщина», из-за сборности и разнородности проживающего там населения. Значительную часть села занимала так называемая «Гора». Это несколько улиц вдоль всей русской части, начиная от нынешней улицы Пушкина и вверх до шоссе Тирасполь- Незавертайловка. Долгие годы в украинской части села, существовало такое выражение -«чоловик с горы». Это означало, что человек этот приехал позже, скорее всего- русский, ну, по крайней мере, не украинец и живет на одной из улиц, на «Горе». На «Горе» -была победнее земля, было больше проблем с питьевой водой. Это условное разделение по «микрорайонам», существовало почти всегда. На украинской части – была своя школа на украинском языке и свое кладбище, существующее по сей день, на условно русской части – тоже была своя школа на русском языке и свое кладбище. Обе эти школы были четырехклассные, их выпускники вместе переходили в общую, семилетнюю, позже среднюю школу, расположенную в центре села.

Места для расположения обеих частей Слободзеи – молдавской и русской, были выбраны удачно, поэтому никаких неожиданных катаклизмов за все время – не наблюдалось. Молдавскую часть никогда водой не заливало, она вся находится на возвышенности, а русскую часть, в прежние времена, когда не было обваловочных дамб, иногда, когда Днестр выходил из берегов, вода рассекала посредине, заходя солидным рукавом, в районе нынешнего парома, пересекая наискосок нынешнюю улицу Советской Армии, а далее- по улице Пушкина шла на юг до конца села и выходила в плавни между Слободзеей и Чобручами или выходила опять на Днестр.

Этот рукав на какое-то время отделял верхнюю часть села от остальной, но был проходным и особых проблем для жителей обоих сторон –не представлял. Просто, через время, высыхал и -все. С учетом возможного появления такого «аварийного» рукава, и был обустроен центр Слободзеи (русской). Большой рынок, при нем –тоже большая площадь для стоянки прибывающих на рынок повозок, привязи для скота, выставленного на продажу и для верховых лошадей. Все это располагалось на более высоком месте, в сторону основного села. Еще выше стояла большая красивая церковь, обнесенная высоким каменным забором, а дальше шли торговые точки. Это место долгие годы было тем «Магнитом», который притягивал к себе не только людей, живущих в слободзейских частях (молдавской и русской), но и из большинства окрестных сел, по обеим сторонам Днестра. Это было главное место общения. Сам факт того, что в Слободзее в начале 20- века, проживало более 10 тысяч жителей, уже говорит о многом. Не в каждом городе, в то время, имелось такое население.

Слободзея старше городов Одессы и Тирасполя, и всегда относилась к ним по-родственному, по-отечески, посильно помогая им в своем развитии, как продовольствием, так и рабочей силой.

Ничего нового я здесь не скажу, но просто напомню, что первые 170-180 лет, в Слободзее (в обеих его частях), сложившийся уклад жизни, оставался практически неизменным. Мои ровесники и люди постарше, как раз застали еще тот переходный период, который начался где-то в конце двадцатых годов прошлого века и продолжался до середины пятидесятых. Уже к середине прошлого века начался тот своеобразный «мутационный» период, характеризующийся вначале резким развитием и всеобщим подъемом, а закончился катастрофическим развалом всего, в том числе и более-менее налаженной сельской жизни.

Что же представляла собой эта самая сельская жизнь Слободзеи в совсем недалеком прошлом? Каких-нибудь 30-40 лет назад? И какое место нашего села в окружающем мире?.

Если при царе, центром экономической и общественно-воспитательной жизни села, была его «русская часть», в силу разных объективных причин, то с приходом советской власти, а потом, после образования Молдавской АССР и придании Слободзее статуса районного центра, все действующие органы которого, разместились на «молдавской» части, приоритет в развитии начала получать именно эта часть. Оно и понятно- организовывались различные районные управленческие структуры, хозяйственные службы, под это выделялись дополнительные бюджетные средства, привлекались необходимые люди-специалисты, которых, в свою очередь , надо было обеспечить элементарно необходимым, и пошло-поехало. На развитие русской части села таких средств не выделялось и за полвека, молдавская часть в своем развитии, ушла далеко вперед. И водопровод там появился на 20 лет раньше и другие объекты (производственные, социально-культурного плана)– тоже.

Несмотря на такую разницу во внимании, даже и после объединения обоих частей Слободзеи в единый поселок городского типа, это не стало причиной каких-либо разногласий или недовольств. Жители русской части, понимали, что райцентр надо поднимать и облагораживать, поэтому просто считали всех живущих в Слободзее – односельчанами, одинаково любили свое село, независимо от национальности. Перенимали друг у друга все, что было хорошее, вместе работали, вместе гуляли, вместе воевали, если было надо, и вместе молились, если прижимало.

По всем селам нашего района до середины пятидесятых годов, жизнь в общем плане, была однообразной, в давно определенном ритме. Во всех селах -не было электричества, радио, были плохие и очень плохие дороги, большинство сельских работ выполнялось вручную, люди перемещались и внутри села, к местам работ и обратно – пешком, в лучшем случае, на большие расстояния- на лошадях или волах. Живая тягловая сила – была в то время- в большом почете и основные (так и назывались –«конно-ручные работы») в сельскохозяйственном производстве, производились с её помощью. Сотни лошадей и волов использовались ежедневно в колхозных бригадах и на фермах.

Мы еще застали то время, когда, начиная с 3-4 часов утра, село приходило в движение, как перед каким-то военным наступлением. По холодку выезжали из колхозных дворов и направлялись в поле, большие высокие арбы, для перевозки легких объемных грузов (соломы, сена, веток), как правило –на воловьей тяге, конные повозки и площадки, а также – различные небольшие сельхозорудия, тоже на конной тяге. В это предрассветное время , село наполнялось перезвоном колес, топотом и ржанием лошадей, окриками ездовых. Люди продолжали традиции предков и после коллективизации. Выходили на работу рано, чтобы успеть сделать то, что было положено сделать каждому в этот день–кому ехать в поле, кому в город, кому на станцию Новосавицкая, куда приходили грузы для Слободзеи. Расстояния по нынешним меркам- небольшие- 10-15-20 километров, но на волах, да и на лошадях, чтобы проехать их- нужно время.

Это уже позже, в 70-80-х, мы стали такими «обмеханизированными», что ликвидировали лошадей, и миску борща в поле, к каждому трактору или комбайну, стали возить на тракторе или на грузовой машине. Это мы стали такими «богатыми», что работали по 4-5 часов, а горючее сливали в канавы, чтобы «узаконить» приписанные тонно-километры и гектары. Это мы, после отмены трудодней в колхозах в 1966 году, начали требовать начисленную правдами и неправдами «гарантированную» оплату труда, независимо от результатов производства и таки довели село (в общем)– до развала.

А у предков наших, -все гарантии держались на трех опорах – Труд, Старание-Урожай. Они работали физически во много раз больше, получая вознаграждение во много раз меньше, но были уверены, что строят новую жизнь, для нас. И они её почти построили, да не удержали.

Как уже было сказано- жизнь в прежние времена, и в Слободзее и во всех селах района, протекала примерно одинаково, ну, где получше, где похуже, в зависимости от обстоятельств. Но были и свои отличия, в той же Слободзее.

Побывав в своей жизни во всех областях Украины, Белоруссии, Казахстана, Средней Азии, России –от Балтики -до Байкала, в Крыму и на Кавказе, я так нигде и не видел, чтобы стены сельских домов, строили просто «из земли»…. Такого больше я не видел нигде. Да чего там далеко ходить- такого не было даже в молдавской части нашего села.

Сам в молодости, не раз участвовал в «субботниках» по строительству таких стен, еще до появления в наших местах в достаточном объеме – кирпича, пиленого котельца, различных блоков и т.п.. Технология довольно простая, но основательная и надежная. Застройщик определяет параметры будущего дома, готовит траншею под фундамент по всему периметру здания, для будущих стен и перестенков, устанавливает, опять же по всему периметру – опорные столбы под скользящую опалубку и…собирает побольше людей (соседей, знакомых, родственников), независимо от возраста. Все это делается вручную. Делают сразу две работы -начинают копать яму под погреб, а землю носят и засыпают в опалубку, на стены, без какого-либо смачивания водой. Что интересно- фундамент не заливают, а тоже- просто утрамбовывают. Люди носят землю, человек 8-10 специальными трамбовками, её утрамбовывают. Один-два наемных мастера, управляют процессом. Забили пространство на одну опалубочную доску, укладывают поперек будущей стены простые деревянные палки-«качалки», в порядке связующей между слоями арматуры, затем поднимают опалубку на доску выше и все повторяется. Всегда – за один день – выгоняют стены, любой нужной толщины. В тот же день прорубают большие треугольники под будущие окна, иначе, через пару дней, когда стена подсохнет- прорубить её будет очень сложно. Такие стены очень теплые и стоят не одну сотню лет, конечно же, если их оштукатурить. Я еще в молодости спрашивал стариков, как эти земляные стены держатся и не разваливаются. Они вполне серьезно отвечали, что это земля у нас такая жирная. А пробовали трамбовать стены , тут же, в Слободзее, на молдавской части- рассыпаются, земля –с песчинкой, не держится.

Еще особенностью Слободзеи –было использование кличек, вместо имен и фамилий. Такое было и в других селах, но не в таких (почти поголовных) масштабах. Большое село, много родственников с одинаковыми фамилиями и именами, решили выйти из положения, используя клички. А клички в большинстве своем оригинальные, хлесткие, клейкие, несмываемые и потомственные. Если ты, к примеру, получил кличку -«Хлёй», то и сын и внук твой- тоже будет «Хлёй». И где только «авторы» отбирали эти клички: «Мурзик», «Лимут Косый», «Настя Дота», «Тюня Рыжий», «Брехунец» и…так до бесконечности, почти у каждого. Моего отца, Андрея Гурковского, одного из лучших комбайнеров района, в Слободзее на русской части, знали только как Андрей «Дусик», или просто Дусик, по другому – мало кто знал.

Еще одной особенностью Слободзеи, было то, что вместе с Чобручами, эти села были основными районными поставщиками новобранцев для Черноморского , да и других Флотов бывшего Союза. Даже автор этих строк, во время призывной кампании 1959 года, первым от объединенного Тираспольского района, был определен на флот, в группу « подлодки и торпедные катера».

Особенным был и рынок, на русской части села. Работал он не ежедневно, 2-3 раза в неделю, но что это был за рынок»! Отдельные ряды – Винный, где разнокалиберные бочки, графины, банки, стаканы, примитивная закуска и где больше всего толчется людей. Тут же идет «дегустация», оценка и реализация. Солдаты из Слободзейской войсковой части, единственной в районе на левом берегу (что тоже являлось всегда нашей особенностью), выходя в увольнение, часто начинали его с посещения винного ряда рынка. Пройдут ряд весь или частично, попробуют вино на качество, бесплатно, естественно, а в конце ряда -их уже патруль дожидается….

Обязательно- ряд подсолнечного масла, Молочный, с фирменной аппетитной ряженкой из домашней печи, с ароматной коричневой корочкой, а дальше – другие ряды, где чего только нет – от разных видов мяса, рыбы, до всевозможных швейных изделий, всяких поделок –плетенных, вязаных и т.д. . Рынок наш был и центром обеспечения и –гораздо больше – центром общения. Люди, выходя на рынок, получше одевались, зная, что обязательно кого-то встретят из друзей или родственников, узнают новости, может даже ничего не купив или не продав. Над этим местом, в «базарные» дни, висело такое облако благополучия, довольства и радости с обеих сторон -и продавцов и покупателей. Это было место добрососедских отношений, где и кормились, и учились, и получали вознаграждение за свои труды.

Особенность Слободзеи была и в потребности в простом человеческом отдыхе. Люди тяжело работали и , если выпадала возможность, старались (и умели!) выплеснуть из себя природную внутреннюю радость, через различные способности. – силу, гибкость, голос и т.д.В выходные дни возле сельских клубов –начинались бесконечные волейбольные матчи на вылет . Попасть на площадку можно успеть только один раз и то, если хорошо играешь. А как стемнеет- духовые оркестры, танцы, массовые гуляния. И без поножовщины, наркоты и прочей сегодняшней грязи.

В селе было – одиннадцать колхозных футбольных команд, команды двух школ, МТС, войсковой части, они вели постоянную борьбу за первенство по селу!. Мало было выходных дней, когда на районном стадионе не проходили по два и более матча. А с учетом игр на первенство района и Республики – это был нескончаемый летний турнир. Различные олимпиады и спартакиады, конкурсы и смотры, какими бы смешными они не казались сегодня отдельным «продвинутым» людям –вносили разнообразие, поднимали настроение и укрепляли физически. Можно с уверенностью сказать, Все, что улучшало нашу сельскую жизнь по всем направлениям, готовилось и появилось именно в те, благословенные пятидесятые годы.

За сто лет, Слободзея, конечно, здорово изменилась, но население практически не выросло. Все-таки – иметь в начале 20-го века 12 тысяч человек, а в начале 21- века- 15 тысяч- не совсем положительно. Значит, были на то причины. Сегодня в Слободзее живет половина приезжих или их потомки. Часть приехала, часть осталась после службы в армии. Многие, побывавшие у нас отдыхающие из северных регионов, а их раньше были многие сотни, делали селу хорошую рекламу и способствовали переезду людей из других мест. Особенно больно миграция ударила по русской части села, откуда отток людей начался еще с довоенных времен, что вполне естественно, даже по языковому признаку.

Вроде бы и благодатный наш край, а покинули его многие. Я помню свои школьные годы, когда послевоенные выпускники наших школ, в абсолютном большинстве своем, уезжали. Не только на учебу, уезжали от не особо привлекательного тяжелого сельского труда и самой сельской жизни- уезжали туда, где больше платили и больше уделяли внимания. И ведь сколько лет –уезжали-то лучшие! Оставались в селе в основном те, кто, по разным причинам, не мог куда-то поступить или найти достойную работу. Что было – то было. Сегодня эти процессы, в силу различных «околополитичных» обстоятельств, еще более обострились. Правда – уже и ехать стало некуда, да и возможности в этом плане здорово ограничены…. Ну, а Слободзея живет и будет жить дальше, не может быть по-другому, ибо «свято место» действительно пустым не бывает.

Глава третья. ПРЕДКИ

Без них – не было бы нас. Память о них – всегда была, есть и будет опорой нам по жизни. Счастливы люди, заставшие своих дедов-прадедов на этом свете, но не менее счастливы и те, кто дождался своих внуков-правнуков и пообщался с ними. Ведь -интересно все-таки – кто пришел тебе на смену, ради кого и чего, ты прожил свою жизнь.

Мне, в какой-то мере повезло в этом отношении – застал в живых троих из четырех прадедов, одного из двоих дедов и обеих бабушек, при наличии матери и отца. Повезло потому, что очень многие мои сверстники, не знали не только дедушек, но и отцов, унесенных войной и другими событиями, происходившими на нашей земле, перед нашим появлением на свет. Повезло потому, что я не только их видел -я с ними общался, они меня няньчили и воспитывали. И только теперь, когда у самого уже есть внуки-правнуки, совсем по-другому оцениваешь былое общение и память о родных тебе людях, для которых ты был внуком, которые тебя любили и старались что-то передать, чему-то научить, от чего-то – уберечь.

Я уже говорил, что наше поколение, еще застало ту, «натуральную» сельскую жизнь, которой жила Слободзея, да и все окрестные села нынешнего района. Это была сложившаяся за многие годы, определенная система отношений по основным параметрам –неизменная, в принципе, до появления нас на этой земле. Поэтому, рассказывая о том, кого и что застали мы, можно с уверенностью сказать, что примерно так жили несколько поколений слободзейцев до нас.

Итак -о наших предках, дедах-прадедах. Если говорить об общих чертах людей этих поколений, пришедших в нашу жизнь , 30-40 -х годов, из 19 века, то это были, ( в абсолютном большинстве своем) – люди степенные, трудолюбивые и обязательные. Крепкие хозяева, умело использовавшие благоприятные почвенно-климатические условия нашего края, люди сохранившие и приумножившие нам красивое огромное село и , заложившие любовь к нему в нас, своих потомках.

Отличительной чертой наших предков было то, что это были вольные люди, не знавшие унизительной доли крепостного рабства, не знавшие помещиков, бояр и всего, что с этим было связано. Над всеми сельскими процессами, как бы крышей от любых неприятностей, витали -здоровый дух, здоровое тело, здоровые отношения, здоровый юмор, часто с подковыркой и здоровая семейственность. Тот самый приобретенный сельский коллективизм. Отцы и дети, братья и сестры, другие родственники, заселялись так, что часто больше половины улицы -была родней. Это определяло все дальнейшие внутри уличные взаимоотношения и защищало от любых внешних посягательств. Не зря на село не нападали какие-либо банды во все смутные времена, по той простой причине, что банды, как правило, были малочисленными и иметь дело с таким селом, как наше – у них не хватало смелости. А передвижение крупных военных формирований, осуществлялось по магистральным дорогам, минуя Слободзею.

Повторяю – люди тех поколений, наши предки, отличались своей неторопливой степенностью, какой-то сельской чопорностью, причем – не показной, а как бы приобретенной по наследству. Их поведение в любых ситуациях- на работе, в быту, было чаще ритуальным, но не заученной показной ритуальностью, а отшлифовано-необходимой и красивой.

Взять любое действие, даже элементарное курение. Сегодня как? –Небрежно, не глядя, раскрыл пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, 15-20 секунд -и закурил. А в то время? Надо сначала достать из кармана кисет с табаком-самосадом. Естественно, у каждого -свой кисет, иногда расшитый женскими руками. Его надо широким жестом достать, медленно развязать и расслабить, затем вынуть, оттуда же, или из другого кармана, аккуратно сложенную в платочке или тряпице, стопку чешуйчатых тонких листков из обертки кукурузных початков и выбрать их них тот, который нравится. Затем, опять ритуальным жестом, взять крупную щепоть табака из кисета (а табак –тоже у каждого свой- и по сорту, и по технологии приготовления), рассыпать его по расправленному листку, свернуть «цыгарку», толщиной в большой палец, заклеить её несколькими облизываниями , языком, и, осмотрев, -вложить в угол рта.

Далее доставалось кресало -по-русски -огниво. В «зажигательный» блок, входили: кусок камня-кремня, обломок напильника или что-то похожее и трут- из ваты, а чаще мякоти стебля папоротника или кукурузы. Трут прикладывался снизу, под кремень. Затем ударом напильника по кремню выбивались искры, они попадали на трут или жгут. Он начинал тлеть, затем его раздували. Когда он набирался жаром или «светился», от него зажигали то, что хотели зажечь –цыгарку, свечу, лампу или огонь в печке.

Этот непростой способ замены спичек и добыча огня, был тоже своеобразным ритуалом у наших дедов, и исполняли они его просто блестяще и привлекательно. Но, главное-это была работа. Работа по добыче огня и, естественно,– по важности, -одна из главных в жизни человека того времени.

Вообще, наши предки умели показать товар лицом, делали не спеша и очень качественную любую работу. Возможно, где-то что-то делалось и на публику, но оно-таки – делалось. Будучи занятыми на простых хозяйственных работах, наши деды подавали их красиво, и именно красивым и качественным сторонам дела отдавали предпочтение.

Казалось бы -что такое конная повозка? Да на нее сегодня никто и не глянет, хоть она и стала экзотикой. А раньше -каждая повозка имела «свой» голос- свой колесный перезвон, по которому ездовые узнавали их издалека, хоть днем, хоть ночью.

«Чуеш? -говорил мой дед Гавриил, -«Талан-талан!? Цэ наш кум Максым йдэ». И никогда не ошибался.

Шесть дней в неделю они работали, а в воскресение- отдыхали. В этот день- брились, мылись, ходили в церковь, на рынок, потом играли группами на улицах в карты, пили по стакану вина. И все это опять же по давно установленным ритуалам или правилам. Нам, пацанам, это нравилось. Раздобревшие мужики, особенно те, кто выигрывал (в карты), могли дать «потянуть» цыгарку. Один раз потянешь – закашляешься, табак-то домашний, – изо всех отверстий дым повалит, а мужики довольные – хохочут.

В жизни -как в церкви. Если, к примеру, процесс регистрации брака, в отделениях ЗАГСа, идет везде по-разному, так как все зависит от людей, исполняющих какой-либо светский ритуал, то в церкви, один и тот же обряд исполняется одинаково, что в Слободзее, что в Магадане, потому люди-прихожане и верят, что так должно и быть. А так как в ЗАГСах везде творят все по своему, то никто этому и не верит, по крайней мере – не признают. Нет единства -нет веры. Поэтому наши предки и соблюдали, и шлифовали все то, что им досталось в наследство. И тем -жили.

Из трех моих прадедов (Григория Брусенского, Логвина Гурковского и Еремея Корфуненко) больше всех мне запомнился последний- в силу того, что он жил рядом с нами, и я постоянно был при нем. Классический потомок запорожских казаков, среднего роста, с округлым лицом, голубыми глазами и окладистой бородой, крепчайшего телосложения и всегда с абсолютно невозмутимым видом, прадед прожил долгую жизнь. Начинал век одним из самых богатых людей Слободзеи, а закончил жизнь без ничего, но с доброй памятью о себе.

До 1929 года, он имел довольно приличную усадьбу, с большим домом, подвалами, конюшнями с десятками лошадей и волов, огромными наливными бассейнами и хозяйственными постройками. Держал и обрабатывал значительные земельные площади за селом.

Все хозяйство и земля прадеда были реквизированы, на месте его усадьбы, образовали колхоз имени Молотова, его самого никуда не сослали по причине преклонного возраста, зато отыгрались на его родных и близких. Старший сын был сослан в Архангельскую область и 16 лет пилил там лес. Вернулся домой только в 1946 году. Одного зятя- отправили строить Днепрогэс, на весь срок строительства, второго зятя, отца мамы, моего дедушку -просто уничтожили. Сослать его куда-то не было веских причин, он работал в колхозе бригадиром и был уважаемым человеком. Повод нашелся. Группа женщин из его бригады, в начале тридцатых годов, сажала фасоль на колхозном поле. День закончился, а у них осталось еще почти ведро семян той фасоли. За ними в поле приехал ездовой, он же бывший бригадир этой бригады, которого сняли за какие-то проделки, за полгода до этого. Он спешил домой и уговорил женщин, оставшиеся семена, -просто высыпать в выкопанную небольшую яму и отправляться домой, поздно уже. Так и сделали, да еще метрах в пяти от дороги. Через несколько дней, на том месте вырос почти метровый холм. Когда его вскрыли- оказалось -это семена фасоли проросли и подняли бугром землю. Крайним сделали бригадира, по доносу того самого ездового, бывшего бригадира. Для местных «надзирателей» -это было как удачная находка, чтобы лишний раз выслужится. Женщин запугали обвинением во вредительстве, и они все подтвердили свидетельство доносчика. Деда моего арестовали, обвинили в умышленном вредительстве колхозному строю, и, как врага народа, куда-то увезли. Домой он больше не вернулся. Маму мою, вначале приняли в техникум, а когда узнали, чья она дочь и внучка – выгнали, разрешив закончить только трехмесячные курсы счетных работников.

Ну, а прадед так он и жил еще 17 лет при колхозе, в бывшем своем дворе. Выделили ему маленькую клетушку, где раньше хранили разный инвентарь. Там он спал, а днем приходил к нам, через четыре дома, где жила его дочь, моя бабушка, с двумя детьми, и кушал. С моим появлением на свет- занимался моим воспитанием.

Прадед Еремей, был типичным представителем наших слободзейских предков- первопоселенцев. Я только много лет спустя, понял и физически почувствовал связь нас, нынешних, с нашим прошлым.

Представьте себе – меня ведет по Слободзее прадед. А его, за эту самую руку, почти век назад, по этой самой улице, тоже водил (его) прадед, рассказывая о своих соратниках казаках-запорожцах, еще 18 века. И уже мне, прадед рассказывает о своих предках и о том, как они отбивали у турок какой-то город в Болгарии, в 19-ом веке, потом, как он совершал паломничество в Иерусалим, как плыл на пароходе из Одессы – в Палестину. Рассказывал много просто житейских историй, а за его жизнь много кое-чего прошло перед его глазами.

И вот с его слов, рассказов родственников и соседей помоложе, я представляю жизнь прадеда более предметно и понятно. Приведу только несколько примеров из его жизни.

Сам он был не особо разговорчив с незнакомыми людьми и абсолютно категоричен, без полутонов. Сказал-сделал. Да-да, нет-нет. Если он предупредил соседей, чтобы не пускали ему в огород коз или кошек, иначе они (козы) будут «висеть на абрикосе», то соседи -не пускали. Не потому, что он этих самых коз действительно вешал, а потому, что знали: на самом деле, если поймает- точно повесит, так как зря не скажет.

Если подойдет, к примеру на рынке одесситка и, переминая пальцами крупную, красивую вишню, спросит: «сколько такая смородина?»,он спокойно отвечает: «Цэ вышня, шпанка, по тры рубля кило!». «Такая мелочь и по три рубля!»-покупательница. На это следовал ответ: «Пишла к такой мать!». И ВСЕ –БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ КОММЕНТАРИЕВ.

В Одессу ездили тогда на волах. Сутки -туда, сутки -обратно. Пару дней на рынке. В голодном, -21 году, рассказывали старики, поехали подвод пять-шесть соседей -слободзейцев в Одессу, на Новый рынок. Расторговались, и по холодку, часа в три ночи, тронулись домой. Прадед по старшинству едет на первой подводе. На бугру, возле Дальника- налетает банда, сабель десять, останавливают. Их старший, сидя верхом на лошади, подъехал к прадеду и говорит: «Давай гроши!». Прадед показывает кнутом на повозку, где лежат два небольших мешка денег, каких угодно -от царских -до керенских. Бандит ковыряет саблей мешок, понял, что там и кричит: «Цэ гимно, давай настоящи гроши!» и поднимает саблю. У прадеда на шее висит кожаный гаманец (кошелек), на кожаном очкуре (шнуре), там несколько золотых царских монет. Неторопливо вынимая кошелек из-за пазухи, прадед спрашивает: « А скильки вам?». Бандит хватает кошелек, саблей подрезает шнур и резко дергает, обрывая его. «Так можно и голову одирвать!»-спокойно замечает прадед. Стегает кнутом волов, кричит: «Цоб» и двигает дальше….

Сам прадед со стыдом рассказывал историю, которую никак не мог себе простить. Перескажу её своими словами, чтобы было понятней.

В конце 19-го века, в Одессе открывали цирк. Его помещение и сегодня находится рядом с так называемым Новым Рынком. На нем часто торговали слободзейцы, в прежние времена. В тот день, о котором рассказывал прадед, на рынке торговало несколько слободзейских мужиков. К ним подошел какой-то молодой франт, в шляпке-канотье, при бабочке на шее, и спросил: -«Вы, мужики откуда будете?».

«Слободзейские»-отвечают. « А я –тираспольский, земляки значит. А не хотите сегодня пойти в цирк?». «Мы –не против». « Приходите вечером-цирк- через дорогу. Вас пропустят бесплатно. Только одно прошу, когда спросят –кто вы такие- скажете – мы сапожники».

«Якый я тоди був дурак, -сокрушался прадед, вспоминая тот случай, -«а вже здоровый був пацан»– (ему тогда было за пятьдесят). В цирк их впустили, посадили на первый ряд перед ареной. В перерыве к ним подошел тот самый молодой франт, только уже размалеванный. Оказывается –это был клоун. Он спросил: «Вы, хлопцы из Слободзеи?»-Да-. «Встаньте, прошу вас». Мужики встали. Клоун спросил: «А кто вы такие?». Они хором ответили: «Мы -сапожники!».

Одесситам эта клоунская реприза понравилась. Если семь босых сельских мужиков, с заскорузлыми, задубевшими ногами, стоят у арены и заявляют, что они сапожники -это, конечно, было зрелище.

«Я був крайним на скамейки – сокрушенно говорил прадед, и тыхэнько втик, а ти дурни осталысь». Этот прокол мучил его всю жизнь. Такой уж был у этих людей менталитет. Внешне неприветливый и неразговорчивый, прадед был исключительно добрым и приветливым к близким людям и мог выдать любую жизненную классику.

Впервые от него я услышал, как наш сосед через дом, дед Сергей Гордиёнец (кличка), приехав из Одессы без ничего, заявил своей жене: «От наш кум дурак, тильки прыйхав на базар- у нього зразу волы вкралы, а у мэнэ – аж пид вэчир!».

Наблюдая уже после, за жизнью пожилых людей, окружавших меня в молодые годы, при всем различии их характеров, я все больше и больше проникался к ним глубочайшим уважением, независимо от того, кто это был –сосед, родственник, или просто человек с любого конца села. Их, повторяю, объединяла Любовь, великая и одновременно-незаметная к нашему селу и его людям. То есть -любовь людей -к людям, включая и нас, их потомков.

За нас, живущих, две войны ложился за пулемет мой дед, Гавриил Гурковский, истерзанный газами и немецкими минами, так и не доживший до пенсии.

За нас, живущих, от финской до японской, -шесть лет воевал мой отец, Андрей Гаврилович Гурковский, пришедший домой в сорок шестом, весь израненный и переконтуженый.

За нас, живущих, не вернулась с Войны половина мужчин всех возрастов, ушедших из Слободзеи на фронт. Для нас, днями и ночами, полуголодные и полураздетые люди, восстанавливали все разрушенное войной, подвели к домам электричество, радио, воду, телефоны, газ, построили дороги, построили систему орошения и многое другое. Подняли степень производства и сельской жизни, на фантастический по нынешним меркам уровень и сказали: «Берите, Живите, Улучшайте!». Они сохранили и приумножили то, что им передали их предки. А мы….Дальше- вы знаете.

Глава четвертая. СВИДЕТЕЛЬ

Хорошее не так заметно, как плохое. А ведь мы счастливые люди, которым просто здорово повезло! На наших глазах поднялось целых! Три поколения, не знавших, что такое война. Мы все как-то уже привыкли к этому, считаем как само собой разумеющиеся – веселые проводы в армию и приятные встречи отслуживших ребят. Уже почти не осталось ветеранов, свидетелей той ужасной прошедшей войны. Память о ней хранят только дети – внуки тех, кто воевал, архивы, книги, прежние фильмы, и – Праздники Победы.

Восьмой десяток лет, наша страна живет мирной жизнью, по большому счету. По большому, потому, что за этот период прошло довольно много локальных войн, на различных континентах и в разных странах – Азии, Африки, Европы, Южной и Латинской Америк. Практически в большинстве из них, принимала участие (прямо или косвенно), наша страна, раньше СССР, а потом и Россия. Естественно, мы несли потери различной тяжести и в этих войнах, но, даже все вместе взятые, они не идут ни в какое сравнение с той Великой Войной.

О войне (той, Великой), столько уже написано, рассказано, снято различных фильмов и проведено исследований, что, казалось бы, – уже все знакомо, ясно и понятно, разложено по полкам и т.д. Но нет, чем дальше уходит то время, тем больше люди мысленно возвращаются к нему. Одни – с благодарностью, другие – со страхом, третьи – с надеждой, что такое больше не повторится, четвертые – мечтают о реваншах и провоцируют мир на новую войну, прекрасно понимая, что та война станет ПОСЛЕДНЕЙ для всех, в том числе и для них, пятые (проплаченные кем-то – и чужие, и чуждые – наши), пытаются по своему пересмотреть итоги Войны, как правило, подтасовывая и открыто перевирая факты, чтобы перенести все беды, принесенные ею, с больной головы на здоровую. Особенно стараются высказывать свои « мнения» те, кто родился через десятки лет после войны и, которые понятия о ней не имеют, а пользуются «материалами и документами» написанными до них, такими же, как они, или просто работают по заготовленным кем-то заинтересованным, искажающим саму суть истории, материалам.

У каждого, кто прошел или застал то время, была своя война, в конкретном месте, в конкретное время и в конкретных действиях, на разных уровнях и при разных обстоятельствах и возможностях. Именно совокупность миллионов таких индивидуальных «войн» и есть – та, наша общая Война. Каждый видел и ощущал все её события – трагические и радостные, через призму личного к ней причастия. Поэтому и я вношу свою посильную лепту в общую копилку памяти о том Великом Времени, просто как подборку фотографий с натуры, вырванных из общего военного альбома. Здесь – ни убавить, ни прибавить, тем более, при многих живых поныне, таких же, как я, свидетелей…

У нашей семьи есть все основания считать себя и свидетелями Войны (мы с женой родились до Войны), и Детьми Войны, по той же причине, и наследниками Победителей в той Войне. Мой дед –Гурковский Гавриил Логинович, был пулеметчиком в первую мировую и в Гражданскую войнах, и так же был пулеметчиком во время Великой Отечественной Войны. Из-за тяжелых ранений не дожил до пенсии. Неоднократно был награжден и царской, и советской, властями…

Отец – Гурковский Андрей Гаврилович, призвался в армию во время финской войны, прошел от начала до конца войну с фашистской Германией, после Восточной Пруссии, В 1945 году,– был направлен на войну с Японией и вернулся домой только в мае 1946 года, через шесть лет после призыва в армию. Был неоднократно ранен и контужен. Имел 9 боевых наград и Орден Трудового Красного Знамени, за работу в народном хозяйстве после войны.

Отец моей жены – Калашников Иван Емельянович, участник Гражданской войны, кавалерист, бился с басмачами в 1918-20 годах. В начале Великой отечественной Войны, в составе 312-й стрелковой дивизии, образованной в г. Актюбинске, участвовал в боях по защите Москвы на Юго-Западном направлении. За два месяца в жестоких неравных боях, дивизия почти полностью полегла смертью храбрых, а боец Калашников получил тяжелейшее ранение и с трудом выжил. После войны он 25 лет руководил тракторной бригадой в колхозе.

Мне лично довелось пережить три года фашисткой оккупации и видеть, как саму войну в натуре, так и её последствия…

Так что я выступаю, как свидетель от всех нас сразу: Что-то сам видел, что-то от родных досталось, но главное – это истинно свидетельские показания от первого лица. Себя ведь и захочешь – не обманешь. Похожая судьба была и у моих сверстников, с возрастным разбросом в 5-10 лет.

Свидетелями той Войны, были и миллионы её непосредственных участников, и миллионы тех, кто её видел, но в ней не участвовал. О войне много написано и рассказано. Много есть всевозможных архивных данных, но у тех, кто её видел, осталось что-то своё, личное, её понимание и отношение к ней, которого ни в одном архиве не найдешь.

Я просто скажу то, что знаю, и не более того. И если где-то с 1944 года, уже сам помню большинство наиболее запоминающихся фактов, то первые годы фашистской оккупации, помню что-то отрывками, поэтому добавляю все из устного архива семьи. Может быть не всем это будет интересно, но – что было – то было, а там, как говорится, на любителя. Я не журналист, и не выдаю сенсаций. Я – Свидетель. И то, что расскажу, пусть пойдет, как обвинение захватчикам и в назидание потомкам…

Война в Слободзею, пришла в начале августа сорок первого года. Полтора месяца наши войска, сдерживали наступление фашистов от границы СССР по реке Прут, до Днестра, а потом отступили к Одессе.

Противник практически обошел с севера Тираспольский укрепрайон, форсировал Днестр и оккупировал Приднестровье. Нам, жителям села Слободзеи, большие военные операции были неведомы, но уже в начале августа, в селе были румынские войска. Румыны закрепились надолго и пробыли у нас почти три года. Судьбе было угодно познакомить нас (семью нашу) с двумя разновидностями оккупантов, – и румынами, и немцами, но об этом – попозже.

Обстоятельства сложились так, что часть наших войск, находящихся в Слободзейском регионе, чтобы не быть отрезанными от основных сил нашей армии или окруженными прорвавшейся через Днестр мощной немецко- румынской военной группировкой, была вынуждена срочно покинуть район и отступить в сторону Одессы. Немцы стремились обойти город с севера и востока, готовились крупными силами преодолеть сопротивление наших войск и занять Одессу. Там начиналась 73 –х дневная эпопея Одесской обороны, но это совсем другая тема. А в Слободзее (так получилось) , на несколько дней установилось безвластие – ни наших, ни фашистов. Население, а в Слободзее его хватало и в то время, затаилось. Те, кто подлежал мобилизации – ушел с нашей армией, остались – дети, подростки, женщины и мужики непризывного возраста. Когда поняли, что наши ушли и неизвестно, когда вернутся, а фашистов пока нет- то, как бывает в таких неопределенных моментах – начали просто разбирать (читай- грабить) то, что было общественно-государственное. Кто-то бросил провокационный клич – Разбирайте, чтобы не досталось врагам!– ну и многие ринулись «разбирать»…

Хватали все подряд, что надо и не надо. Магазины, пекарни, склады, мастерские. Здесь – главное было –успеть! Особенно досталось в этом плане Слободзейской войсковой части. Там было что брать – от кроватей-постелей и до складов с имуществом и продовольствием. Военные многое увезли с собой, но ещё больше – не смогли увезти. За других я не знаю, но два моих дяди, младший брат матери и его двоюродный брат (14 и 16 лет) тоже поучаствовали в этом процессе: успели сделать всего два рейса. За первым разом принесли домой по два противогаза, где-то закопали со страху и так до конца жизни и не нашли; вторым рейсом притащили домой огромное зеркало. Нашли его в кустах, видно у кого-то не хватило сил его забрать. Зеркало было шикарное, где-то с царских времен, толщиной миллиметров в 10 и в такой ажурной посеребренной оправе. Тяжеленное и на всю стену, от пола – до потолка. Наш сосед через дорогу, дед Максим, на ручной тележке, тоже успел сделать два рейса и привез в дом восемь или десять мешков офицерских галет (сухарей), думал им с женой на всю войну хватит….Но оказалось то были не сухари, а дрожжи…В сырой комнате, они начали разбухать, разрывать мешки, а позже из них полезли черви….

Все это было прелюдией к будущей нашей жизни при оккупации. Дольше всего люди грабили винные склады, на государственном винном пункте. Любители выпить там отоваривались по « полной» программе. Они сразу, напивались до предела, потом набирали вино в посуду и уносили с собой. Там их и застали вошедшие в село новые «хозяева»– румыны. Они с большим трудом освободили винные склады от «любителей – грабителей», стоявших уже по колена в вине, при этом им пришлось даже стрелять по бочкам.

Мой прадед Еремей, когда наши войска ушли, перешел жить в свой дом, который у него отняли при «раскулачивании» в 1929 году и устроили там колхоз им. Молотова. Приходя к нам, рассказывал, что, как только румыны вступили на территорию колхозного двора, первым делом обшарили продовольственный склад, наскребли там пару ведер кукурузной муки; тут же в большом котле сварили традиционную мамалыгу (густая такая каша), сняли колхозные ворота, вывалили на них ту мамалыгу, а потом всем подразделением, общипывали её ладонями и с радостью ели, запивая из фляжек водой от стоящего рядом колодца. Все это как бы говорило: – мы пришли и – надолго.

С этого времени в селе началась новая жизнь. В то время официально существовало как бы две Слободзеи – русская часть и молдавская часть. Со своими отдельными управленческими органами, церквями, рынками, почтовыми отделениями и т.п. Румыны очень оперативно создали местные органы власти, может они их и раньше подготовили – не знаю. Вместо сельского совета у нас на русской части, появилась «примария», а в качестве «главы сельской администрации» –Примарь – неказистый такой, сухощавый, молодой ещё военный, но сверх активный. Звали его «Петря», наши люди за глаза, называли его «Петрика», скорее всего за маленький рост. Официально – «домнул(господин) примар» и никак иначе. Иначе скажешь – значит, будешь побит плеткой. Был у него всегда под рукой этот инструмент, кожаная сплетенная плеть, с шариком на конце. Без неё примарь не ходил по селу, никогда.И использовал её десятки раз в день, по поводу и без повода….И без разбора – старик перед ним или ребенок, прав или виноват.Все мы были только виноваты.Более полную Характеристику этого «героя», можно прочитать в материале «Примарь». Он не знал русского языка и за почти три года, не выучил ни одного русского слова, из принципа. Может и выучил, но не пользовался русскими словами. Зато он привез с собой где-то из-под Кишинева, бугаеподобного мужика с украинской фамилией, то ли украинского молдованина, то ли молдавского украинца, свободно владеющего тремя языками – румынским, русским и украинским. Сделал его старостой на русской части села, то есть правой рукой в своей епархии. Если сам примарь был жестоким властелином в селе и в полной мере пользовался этим правом, так как за ним стояла королевская Румыния, законы военного времени, официальный румынский курс на колонизацию так называемой Транснистрии ( Заднестровья, территории между Днестром и Южным Бугом), отданной Гитлером под административное и хозяйственное управление Румынии и дальнейшее «выселение» (читай уничтожение) «чуженационалов», то староста был просто бандитом, люто ненавидящий не только все советское, но и всех проживающих в селе людей.Не знаю, может он был когда-то наказан властью или людьми, но он всех нас, готов был уничтожить, но перед этим , еще и обобрать.

Судьбе было угодно, чтобы пути именно нашей семьи, ничем не примечательной, пересеклись по жизни с этим зверем, а потом пересекались с ним ещё много раз. Новая румынская администрация решила заставить население работать, чтобы хоть частично возместить понесенные потери Румынией в начавшейся войне. Был издан приказ о трудовой повинности, согласно которому, лица от 16 до 60 лет, должны были работать.Прошли переписи трудовых ресурсов, обошли каждый двор и всех трудоспособных поставили на учет. И вот здесь случилось то, что случилось. Староста увидел мою маму: молодая, красивая, 9 классов образования и решил взять её к себе на работу. Договорился с примарем. Бабушка, мать моей мамы, быстро собрала кое-какие вещи, и мама ночью ушла в Одессу. Пешком. Двое дядей её сопровождали. Тогда еще можно было пробраться в город без особых проблем, тем более женщине с детьми. Пацаны через двое суток вернулись, а мама так и скрывалась у родственников в Одессе, пока не пришли наши, весной 1944года.

Через некоторое время, к нам в дом буквально вломился староста с двумя румынскими жандармами и начал кричать: -«Почему твоя дочь не выходит на работу в примарию!?» Бабушка ответила, что дочка, как узнала, что её хотят взять на работу румыны – сразу ушла из дома – куда неизвестно. Как ни измывался над ней староста – так ничего и не добился. Уходя, он пообещал нам устроить «веселую жизнь». И слово свое сдержал….

Потом, пришли румынские солдаты и застрелили нашу привязанную на цепи собаку, на второй день, пока мы были на огороде, со двора увели дойную козу. Бабушка ходила к старосте, просила, мол, и так кушать нечего, а у нас маленький ребенок, хоть литр молока в день и то жизнь. Староста только смеялся и отсылал её к румынам – иди мол, спроси у них, только они давно твою козу съели.Потом переловили наших кур. В селе были установлены подворовые очереди на транспортные работы. Людям выпадало раз в неделю или в месяц, за чем-то ездить, что-то возить-грузить, а моих дядей посылали в поездки по два раза в неделю или раз, если далеко. В 1941 году, они, на волах с повозками, несколько недель собирали и свозили трупы румынских солдат на всем их пути от Днестра – до Одессы, и у самой Одессы. Их там столько наложили наши, что можно было бы, наверное, половину Румынии ими застелить. Потом – расстреливали евреев и коммунистов – собирали тела в большие ямы, засыпали землей, пересыпали хлорной известью. Дяди рассказывали, что местами земля ходила волнами – многих живьем бросали в те, огромные ямы. Так вот на все такие страшные и неприятные работы, староста старался послать моих дядей. Какие там «Дяди»! Одному 16, другому 14 лет! Иногда ночью он выставлял засады у нашего дома, надеясь, что мама придет проведать. Не дождался.

Постепенно жизнь в селе вошла в какой-то тыловой ритм. Фронт был далеко, на Волге. Мы ничего не знали, где, что и как. Никто нам ничего не сообщал, а внешней информации не было.

На первый Новый год в оккупации (1942), скорее всего, это было католическое Рождество, из волости приехала группа немецких солдат, спилили во дворе, где жил примарь, дерево туи, установили на стадионе возле украинской школы ( примарь как раз и жил возле этой школы, в угловом доме и, наверное , был инициатором того торжества), что-то вроде ёлки, навесили на неё конфет, разноцветных бумажек, обложили соломой вместо снега. До вечера поставили часового, а с наступлением темноты, устроили себе Рождество, пели, плясали, даже стреляли.Потом подожгли солому и на машине уехали. Наблюдавшие за всем этим «празднеством» наши пацаны, бросились к «Елке» за конфетами. И тут началась беспорядочная стрельба. Немцы положили в солому под елку, несколько десятков патронов в пулеметных лентах и, когда солома загорелась – патроны начали взрываться. Слава Богу, всего двое ребят были ранены, остальные в испуге – разбежались. Кто-то видел, что немцы недалеко отъехали, стояли в переулке и наблюдали все последствия, вдоволь насмеялись , только потом – уехали.

С девяти вечера, да шести утра, в селе был установлен комендантский час. Без спецпропуска, ходить было запрещено. Ну, у нас какие могли быть пропуска!? Да и ходить чего было по ночам? Ну, конечно, если кому-то было надо,…то ходили. Румыны патрулировали по двое: темень, грязь, никаких там у них фонарей тоже не было. Как-то раз, еще в первый год оккупации, – идет патруль, а у деда Сергея (наш сосед, через дом) куры спали (гнездились) во дворе, на вишневом дереве. Ну куры как, – спокойно сидеть не могут -ко-ко-ко, да ко-ко-ко. А тут – патруль, двое солдат с винтовками. Услышали, что куры где-то рядом – подошли. На улице – абсолютная темень и никого. Румыны поставили винтовки под стеной и, чтобы было меньше шума, один стал другому на плечи и давай тем курам шеи сворачивать. Закончили, собрали курей и ушли.Уже в конце улицы кинулись – а где винтовки!? Вернулся один из них назад – а винтовок –нет! Обшарил всю стену –нет! Отнесли курей к себе, взяли керосиновый фонарь, опять пошли к тому месту, обыскали весь дом снаружи – нету!

На другой день, где-то к обеду, эти горе-патрули, пришли к деду Сергею домой, принесли трехлитровый бутыль вина и вареную курицу ( из тех, что вчера у него реквизировали). Дед Сергей был опытный человек, старый солдат, воевал еще в японскую кампанию (1904 года), был даже вахмистром.Уже много лет подряд, он вечерами всегда выходил в палисадник, садился на глиняную завалинку с торцевой стороны дома, выходящей на улицу, и там почти всю ночь сидел, наблюдая за уличной жизнью. Он многое мог бы рассказать о ночной жизни села, но ни с кем никогда этим не делился, по причине того, что был не то не многословен, а скорее – малословен. Из него, каждое слово надо было буквально выдавливать.И в тот вечер, когда румыны «реквизировали» его курей, он тоже сидел на завалинке, все видел и слышал. Когда воры ушли, он забрал их винтовки, образца времен наполеоновской армии и спрятал так, что никто об этом не узнал, пока наши не вернулись в село.

А на другой день, дед, конечно, ждал «гостей». Он сказался больным, укрылся стеганым одеялом, распарился и раскраснелся. Жена побрызгала на него водой для пущей достоверности, и дед встретил вчерашних патрулей достаточно больным видом. Жили они вдвоем с бабкой, детей у них не было. Когда румыны пришли в дом, их встретила хозяйка, с трудом объяснила по – молдавски, что дед, мол, неделю лежит в постели, весь горит, наверное у него малярия или тиф, которыми он уже болел когда-то, и показала им больного в кровати. Услышав про малярию и тиф, солдаты пулей вылетели из дома, но спросили хозяйку – не видела ли она винтовок во дворе. Слова «Мошул» (дед) и «Пушка» (ружье) никакого действия на бабку не возымели, ибо она действительно ничего не знала. Румыны, для порядка, еще раз осмотрели весь двор и огород, понятно, что ничего не нашли. Соседей тревожить не стали, чтобы не предавать скандал огласке. Так и ушли с вином и курицей. Через несколько дней, через других патрулей, стало известно, что тех любителей курятины, на второй день арестовала румынская жандармерия, а потом их пытали в гестапо и –расстреляли,– за утерю или передачу врагам, личного оружия в военное время…Война есть война…. Почему именно гестапо? Дело в том, что внешне управление в так называемой Транснистрии, вроде бы находилась в руках румынских властей, но, начиная уже с волости и выше, параллельно работали германские органы – СС, гестапо и т.п. Они не занимались экономическими и хозяйственными вопросами региона. Они выполняли надзирательно – контрольно-карательные функции с тем, чтобы их младшие друзья – румыны, не допускали каких либо стратегических(политических, военных и т.п.) ошибок.

Отличий румын от немцев (имеется в виду, армейские, военные отличия) было много. Даже внешних. Если у немцев была современная, по тем временам экипировка солдат, современные танки, орудия и минометы, машины пехоты, самолеты, стрелковое оружие, средства защиты и наблюдения, то у румын были пушки образца начала века или прошлого столетия, таскали их по полям сражений волы. А огромные винтовки столетней давности, больше сковывали движения солдат, чем помогали в бою. Мотивация к Войне пропала у румын уже в первые три месяца после её начала. В это время, руками германских войск, пристроившись к ним в помощники, Румыния получила Бессарабию и «Заднестровье» до реки Южный Буг, то есть получила все, что можно было ей «выторговать» по максимуму у Гитлера, и на этом её мотивация закончилась, можно было и выходить из войны, так как больше румынам ничего не светило, в плане расширения королевства. Даже то, что они получили по территории, включая Одессу, было только в головах румын, а не немцев. Румыния шла в атаку на Советский Союз, двумя «волнами», первый раз под Одессой, где потеряла почти половину своей 300 –тысячной армии, второй раз – под Сталинградом в 1942 году, где её войска были разбиты окончательно. Счастье румын было в том, что они успели в конце войны « спрыгнуть с гитлеровского поезда, несущегося в пропасть» и выступить на стороне СССР, против Гитлера. Во время войны по Слободзее гуляла частушка:

Антонеску дал приказ, -

Всем румынам – на Кавказ.

А румыны – ласэ, ласэ (ладно, ладно)

Ла каруца, ши – акасэ (на повозку – и домой).

И припев: А румын – он не дурной -,

Ноги в руки и – домой!

Эта небольшая песенка, как нельзя лучше отражала желание рядовых румын, воевать вместе с немцами против России.

Особым отличием румынских солдат от немецких, – была их ментальность. Немецкий солдат никогда и ничего на нашей территории не воровал. Он все просто забирал, как свое, мог при этом быть жестоким, убить любого, но он даже не думал, что он ворует. Он считал, повторяю, что брал «свое»…положенное ему.

У румын воровство – болезнь, я говорю о военном времени. Что днем во дворе увидят –ночью обязательно своруют, какую-то тряпку, рубашку, брюки, лопату, грабли, молоток, да что угодно. Мои дяди за войну подросли и специально издевались над ночными ворами –положат, к примеру, топор во дворе, исправный, а вечером заменят на разбитый –все равно унесут. Думаю, это не проходит со временем. Уже через много лет, въезжая в Румынию, на погранично-таможенных постах, проводники российских поездов, всегда прятали от «проверяющих» мыло, полотенца, туалетную бумагу – потому, что все это и ему подобное, обязательно исчезало после проверок и досмотров на румынских границах. Менталитет, что ли такой…простите, но это так и было!

За три года оккупации, наши люди хорошо усвоили, что румынские солдаты и чиновники, – ленивые, жадные, продажные и завистливые. Они завидовали немецким военным, которые по ротации, появлялись у нас или были на лечении. Завидовали тому, что немцы, наступая и занимая новые территории, постоянно грабили и наживались, посылали регулярно домой дорогие посылки, а здесь в Приднестровье, у них (румын) не было никакого «навара», что с нищих возьмешь!? А поехать куда-то они не имели ни права, ни возможности – за переход условной границы в Бессарабию – тюрьма, за переход границы через Южный Буг – расстрел…Отсутствие мотивации, они возмещали на людях. Убивать без суда, им запрещалось, так как надо было кому-то работать и не только кормить армию, но давать какие-то доходы, поэтому они разряжались тем, что били….Били людей при выгоне на работу, били на самой работе и после неё. Но, видимо, подспудное чувство без исходности, особенно после Сталинграда, постепенно охлаждало их служебное рвение, бить стали меньше и не так рьяно, а в конце – совсем перестали, когда поняли, что просчитались с друзьями. Да и сами немецкие «друзья» постепенно перестали их считать за партнеров, даже младших.

Было и ещё несколько отличий между оккупантами румынами и немцами – румыны с первых дней считали, что они пришли «домой», это теперь их земля. Они будут здесь расселяться, постепенно «выселяя» нас, здесь веками живущих. Места в Приднестровье прекрасные – земля богатая, вода, тепло. Они надеялись стать здесь настоящими хозяевами. В то же время немцы, эту, да и другие наши земли, своими не считали. Для них наши места были обычными «проходными», для продвижения к другим целям. Они были не хозяевами по сути, а просто захватчиками. А что будет потом, кто и как будет здесь жить, их мало интересовало.Как говорилось: «Я – солдат и в политике не разбираюсь». И ещё – наши люди за время оккупации – убедились, с румынским военными можно «договориться», с немцами – нет.

Интересным был расклад внутриармейской структуры. В германской армии, при всей её педантичности, порядке и исполнительности, отношения между рядовыми, сержантским и младшим офицерским составом, были более демократичными, чем в той же румынской армии, где разница между рядовым солдатом и даже нижним офицерским чином, была очень велика. Может быть, здесь играла свою роль «монархичность» всего жизненного румынского уклада, в том числе военного, не знаю. Но любой королевский офицер румынской армии – это прямо-таки сноб, с показным понтом, за которым на почтительном расстоянии следует ординарец, с зонтом, коробкой сигар и набором носовых платков.Толку с него, как с военного – Нуль, как показала практика румынских военных действий, а наигранного гонора – хватило бы и на маршала. Это у нас лейтенант может попросить закурить у солдата, а у румын – не дай этого Бог! Кощунство! Этим румынские офицеры тоже очень невыгодно отличались от немецких. Конечно, люди бывают разные, но стиль не скроешь.

Уже более двух лет мы жили «под румынами». Вроде бы и староста оставил нас в покое. Нашу улицу, после того случая с курами и расстрелом румынских солдат, румыны и их начальники, считали каким-то страшным местом и откровенно боялись на неё заходить.

Но, где-то в зиму с 1943 на 1944 год, в нашем доме опять появился тот ненавистный староста. Он привел с собой трех немцев, квартирантов. Казалось бы, откуда у нас, на русской части Слободзеи, немцы? Представители немецких спецслужб находились в волости, на молдавской части села и жильем были обеспечены.Позже выяснилось, что одна войсковая часть, потрепанная в боях на Украине, была выведена на переформирование в тыл и какое-то её подразделение расположилось в Слободзее. От нашего дома, до территории войсковой части, было где-то около километра, вот староста и нашел очередной способ третировать нас, но уже немецкими постояльцами. Немцы –не румыны, они тут же показали, кто в доме хозяева, а кто постояльцы…. Сразу заняли две большие жилые комнаты, оставив нам на четырех, небольшую кухню. За два с половиной года нахождения на нашей земле, они (особенно самый молодой, Пауль) довольно неплохо научились говорить на русско-украинском наречии, и, с первого раза, объяснили, что оставляют нас жить рядом с ними, но под страхом смерти: – мы не имеем права заходить в их комнаты, не имеем права обращаться к ним по любому поводу. Мы должны мыть им сапоги, убирать при них комнату, если они позовут, топить плитку, чтобы у них было тепло в одной комнате (вторая – не отапливалась) и вообще делать все то, что они скажут. Пищу готовить им не надо, они едят в своей столовой, а для ужина и завтрака – у них есть сухой паек, консервы , спиртовки для разогрева и т..п.. Если в доме будет холодно, мы будем ночевать на улице. Так как топить у нас было нечем, мы собирали траву, сушили и тем топили, квартиранты приносили артиллерийский порох в ящиках, такие толстые на вид как свечи, заряды. Горели они хорошо и дядям моим, приходилось перед приходом «хозяев», каждый вечер подолгу жечь эти «свечи», чтобы обогреть их комнату. Порох не держал тепло, пришлось квартирантам привозить ещё и древесный уголь с пекарни. Они были унтер – офицеры, в небольших чинах. Старший по возрасту был начальником полевой пекарни, звали его Людвиг. Он был внешне, как персонаж из наших военных фильмов о войне: высокий, худой, рыжий, с торчащими волосами, горбатым носом и … в очках. Без всякого грима мог бы играть роли немцев в любом нашем фильме. Второй был заведующим каким-то складом, звали его Карл. Он сразу занял чем-то наш домашний подвал под летней кухней, повесил на дверь огромный замок и по ночам там стоял часовой. Человек он был внешне грубый и нелюдимый. Третьим был молодой унтер, не старше 20-ти лет, тот самый Пауль, он командовал группой охраны объектов, которыми заведовали его коллеги. Внешние характеристики оккупантов – ничего не дают, а вот «внутренние»…сразу показали их отношение к нам, даже не как к русским, а вообще к людям, которые не из их среды. Даже два с половиной года нахождения на нашей территории, не приблизило их к нам, просто как людей к людям, даже наоборот, предчувствуя надвигающийся крах гитлеровской затеи по порабощению России, еще больше отдалил их от нас и озлобил. Мы стали ещё больше виноваты, что не сдались, что погнали их от Волги на запад, да и вообще за то, что на свете есть, такие непонятные люди, как русские. Всем своим продвинутым интеллигентным существом, они просто старались нас не замечать, как будто нас и нет вовсе.…Ночью – выходить на улицу, было запрещено. Для туалетных нужд – у них стояло ведро в коридоре, у нас -горшок на кухне. Но, так как в коридоре было холодно и темно, квартиранты по ночам справляли свои надобности, простите, у нас на кухне, где было потеплее, и горела лампадка у иконы. Заходили на кухню абсолютно нагими, независимо был кто-то там или нет, бабушка наша, или мои дяди. Когда бабушка подметала у них пол или вытирала пыль – они тоже ходили нагими по комнате! Какое там стеснение у вроде бы цивилизованных офицеров «великой Германии»! Они нас Не замечали Внутренне, бессознательно, как окружающую мебель. Но очень быстро замечали, если что-то делалось не по-ихнему, сапоги не блестят или машина не так помыта ( у заведующего пекарней была рабочая машина, небольшой такой крытый фургон, она стояла у нас во дворе, пока они были дома), или еще что-нибудь. Чаще всех хватался за пистолет нелюдимый Карл. Когда они выезжали на работу, дяди мои были обязаны открывать ворота и прочищать проезд. Ну, как-то – раскрыли ворота и стоят, ждут. В это время подъезжает на конной двуколке наш староста. Сразу опоясав старшего из дядей –Федю, кнутом, староста заорал : « Вы, скоты, почему не выходите на работу?»– и поднял кнут уже на второго дядю –Мишу…И как раз в это время, немцы выезжали из ворот.За рулем сидел Людвиг, справа – спереди –Карл. Увидев разбушевавшегося старосту, Карл, не выходя из машины, приоткрыл дверь , поманил пальцем к себе старосту , открыл кобуру пистолета и сказал как мог: «Слюшат…ду..швайн. Он рапотать сдесь. Мне…Ферштейн?». Староста сперва сполз с брички, с перепугу что-то бормотал и согласно кивал, а потом они разъехались – машина вправо, двуколка влево. Староста понял, наверное, какую он допустил глупость – приведя квартирантов в наш дом, чтобы сделать нам пакость, в итоге – потерял двух молодых здоровых работников и, как оказалось, – навсегда.

Как люди просвещенные, квартиранты имели свои, пусть и мелкие, но традиции. Врожденные и приобретенные. Из приобретенных, на первом месте было вино. Чувствуя скорое невеселое будущее – они пили…пили, ежедневно и по многу (для немцев). Привозили с собой местное вино, ставили на плиту грушевидный казан на несколько литров, добавляли сахар, кипятили, а потом пили. Кипяченое вино, с сахаром, действовало на них быстро и эффективно. Зимние ночи длинные, делать практически им было нечего, поэтому они дико развлекались, чем могли. Пауль играл на губной гармонике, остальные двое кричали какие-то песни, а в конце, и всегда, они начинали…стрелять. Стреляли из пистолетов, на спор, – в мух, пауков, вшей на своих рубашках, развешивая их за рукава на гвоздях. Это было конечно шумно, страшно, но к этому мы как-то привыкли, а вот когда они специально «работали» на нас, это было действительно страшно. Мы спали на печке, все четверо – бабушка, я, и двое дядей, один, младший, Михаил был родной брат моей матери, то есть бабушкин сын, второй, Федор, был бабушкин племянник, сын её старшего брата, Фомы, который был репрессирован и за своего отца, раскулаченного в 1929-м, с 1930 года пилил лес в северных лагерях, как политический, и вернулся в Слободзею, через год после войны, в 1946 году. На печке было тепло и как-то мы там умещались. Торцевая стена, отделяющая печь от комнаты, где жили квартиранты, была всего в полкирпича и еще имела маленькое оконце в их комнату, размером в кирпич, заткнутое подушкой. Так вот немцам нравилось стрелять именно под потолок, рядом с той стенкой. Они хвалились друг перед другом точностью попаданий в угол-стык между потолком и кирпичной стенкой. Это была ежедневная пытка. Тонкая стенка тряслась от выстрелов с малого расстояния. Вся их комната была в сотнях дырок от пуль, на стенах и потолке. Один раз срикошетившая пуля разбила то огромное зеркало, что дяди притащили из войсковой части. После таких пьяных стрельб, мы иногда до утра не смогли заснуть. И никуда не уйдешь – дверь входную они запирали на висячий замок изнутри. А трогать такую обезумевшую от вина и ситуации, «компанию» было невозможно. А главное, они знали, как мы себя чувствовали во время этих оргий, но это их только подзадоривало.И жаловаться некому – вся власть кругом –чужая, мало того, -вражеская…Хоть румынская- хоть немецкая.

Из «врожденных» традиций, на первом месте была охота. По субботам, они набирали с собой вина и консервов, забирали в качестве гончих собак моих обоих дядей и отправлялись к постоянному месту охоты – территорию между нашим селом Слободзея и соседним – Чобручи. От села до села – где-то около двух километров, вся эта территория раньше, минимум дважды в год заливалась Днестром, разливающимся весной в половодье и летом, при таянии снегов в Карпатах. За время войны, вся площадь заросла различной травой, местами в рост человека, и передвигаться по ней, было не так просто. А чужеземные охотники никуда и не передвигались. Они со стороны Слободзеи выбирали подходящие места с определенным сектором обстрела, посылали своих гончих «собак» в виде моих дядей – в загон. Технология была проста: Миша и Федя заходили со стороны Чобруч и шли в сторону Слободзеи, держась друг от друга на определенном расстоянии и своим «лаем», криками и ударами палок, шли в сторону охотников, загоняя дичь. В то время по зарослям прятались зайцы, лисы и даже иногда – волки. Дичи было не так много, но она была.При всей простоте этой охотничьей операции, по сути она была похожа на атаку, безоружных ребят на вооруженных тремя пистолетами немецких офицеров. Ни охотники, ни загонщики друг друга не видели из-за стоявшего стеной сухого бурьяна. Все ориентиры были по звукам и по виду попадавшейся на пути дичи.

Пока загонщики шли от Чобруч и шумели, охотники пили и закусывали, рассказывая, как обычно в таких случаях, различные охотничьи истории и небылицы. Но так как расстояние от них до загонщиков было немалое, а путь по бурьяну нелегким, то времени у охотников хватало и напиться, и наговориться.По мере приближения загонщиков к месту засады, немцы рассредоточивались на оговоренные расстояния по фронту и…ждали. А при появлении дичи или каких-то других причин, – начинали беспорядочную стрельбу. Их вовсе не волновало, как себя в это время чувствуют загонщики и что с ними может быть. Дядя Миша рассказывал, что когда подходили на опасное расстояние и немцы начинали стрелять, они (ребята) просто падали в какое-нибудь углубление, прижимались к земле, продолжая кричать, больше от страха. Потом приспособились делать короткие перебежки, пока охотники перезаряжали оружие, потом еще придумывали какие-нибудь хитрости, зная, в каком состоянии те находятся…

Иногда попадались зайцы, даже было за зиму несколько лис. О, сколько было шумной радости! Трофеи цеплялись на ремни, их с гордостью несли домой, обязательно фотографировались на их фоне, а уже потом – закапывали все принесенное на огороде. Дичи они не ели, боялись болезней и нам кушать не разрешали. После удачной ( да собственно, после любой) охоты – обязательно следовала пьянка, но без стрельбы в доме, видимо, надоедало стрелять за день.А наших «загонщиков» по субботам трясло всю ночь от пережитого.

Пауль рассказывал, почему они ходят на охоту и в любую погоду. Их гонит самый старший, Людвиг. Он любитель, но сам ходить боится, и заставляет за компанию ходить всех. У его отца, в Германии, под Гамбургом, есть свои собственные охотничьи угодья, с множеством дичи, имеется большое количество охотничьего оружия и приспособлений, вот он и тоскует по этому. А ружей иметь на службе не положено, война все-таки, поэтому используют то, что есть. А какая охота с пистолетом! Но даже вроде бы не такой агрессивный, как его старшие товарищи, Пауль, никогда в разговорах не посочувствовал загонщикам, их как будто и не было во время охоты.

Нет худа без добра, как говорится. Именно соучастие в охоте, навсегда поставило крест на более чем двухлетних притязаниях и издевательствах к нашей семье, со стороны бандита-старосты.

Старшему из моих дядей, Феде, шел уже 18-й год. Он дружил с одной из соседских девушек. И надо же было так случиться, что она приглянулась сыну нашего старосты, откормленному такому отпрыску, который был внешней копией своего отца и официальным помощником того по службе. Девушка не хотела встречаться с ним и откровенно боялась. Когда Федя сказал ему об этом, сын старосты избил его и вдобавок какой-то палкой разбил ему голову. А через день – надо было идти на «охоту». Рано утром, в субботу, Людвиг зашел на кухню, увидел лежащего Федю с перевязанной окровавленной тряпкой головой, пришел в ярость, поднял его, посадил в машину, взял с собой в качестве переводчика Пауля и они все вместе поехали к дому старосты.

Как рассказывал дядя Федя, они застали семью старосты за завтраком. Староста жил неплохо. На столе была вареная курица, сало, яйца, стоял графин вина. Староста опешил и начал приглашать к столу. Людвиг, не обращая на него внимания, сердито спросил у дяди: «Вер (кто?) – дядя показал на сына – обидчика. Людвиг вытащил из кобуры пистолет, и с силой ударил сына старосты по голове рукояткой – тот упал. Людвиг вытер рукоять об скатерть, что-то зло сказал Паулю и стремительно вышел. Пауль повернулся к остолбеневшему старосте и, громко произнес: «Офицер сказать – будешь попадать ему в глаза – он застрелять!». Пауль с дядей вышли к машине и уехали.

С того дня, старосту на нашей улице больше не видели, да и на соседних, тоже. Враг нашел врага. Людвиг отомстил ему за сорванную охоту таким образом….И дядей моих больше никто не трогал.Охотничьи «собаки» оказались ценнее предателей.

Прошло столько лет, а до сих пор не могу понять, одну казалось бы пустяковую деталь. Мы питались плохо, мелкая вареная «в мундирах», картошка, лук, кукурузные лепешки иногда и капуста квашенная, тоже иногда. Немцы за все время квартирования, не дали нам даже куска хлеба, ну это все понятно, а вот почему они собирали пустые консервные банки в пакеты и увозили с собой – мне до сих пор непонятно. А мы так надеялись их «повыгребать», те остатки, но не довелось….

У меня было такое голодное «хобби». Уже говорил, что на печке, где мы спали, было маленькое оконце, в кирпич. Обычно оно было заткнуто подушкой. Когда немцев не было, я вынимал подушку и делал обзор их комнаты. Сверху было хорошо все видно – и лежащую на тумбочке губную гармошку Пауля. Наверное, страстное желание поиграть на ней, да хоть бы подержать в руках, сделало из меня сперва балалаечника, потом гармониста и баяниста. А тогда, я вожделенно ласкал её глазами и любовался на расстоянии. Было у них в разных местах много всевозможных консервов. Особенно в овальных банках, рыбные, судя по этикеткам, я таких никогда не видел. У них все было как-то упаковано – и печенье, и хлеб, и кофе. Постепенно я осмелел и, наклонив предварительно голову, просовывал её сквозь узкую стенку. Так было больше видно, главное ближе…Я находился в раздвоенном положении – голова в комнате немцев, а туловище – на печке. И вот в таком положении и застал меня однажды Людвиг, не знаю, то ли они раньше вернулись с работы, то ли я увлекся, но он меня поймал. Мне бы надо было опять наклонить голову и вынуть её из окошка, вместо этого я дергался как заяц в петле и плакал. Прекрасно понимая мое положение, Людвиг встал на койку и начал меня щипать, щелкать по носу, орать и т.д. Я не мог это больше терпеть и -…выдернул-таки голову из окна-капкана, сняв при этом с подбородка все то, что его покрывало и упал со страшным криком на печку. Хорошо, что бабушка была на кухне. Увидев голую кость на моем подбородке и льющуюся с него кровь, она подставила стакан, дала выпить мне то, что в него набежало, промыла все содой и подвязала. Шрам через всю бороду так и ношу до сих пор, как память о тех квартирантах и моей беспечности.

Вообще, старший из немцев, Людвиг, был все время не равнодушен ко мне, может у него были свои дети дома, но он был неравнодушен исключительно со стороны садистской. Особенно, когда был пьяный. Он, я уже говорил – и так был черт без грима, а если еще сделает «рога» из своих рыжих волос и начнет меня гонять по кухне, отсекая от входа на печку, куда я мог бы спрятаться, и попутно по-немецки орать –выдержать было невозможно. Спасало то, что кто-нибудь из его коллег заходил и пытка прекращалась. Так было довольно часто, пока чуть не закончилось трагически.

В один из субботних дней, когда немцы были на охоте, бабушка выпустила меня погулять во двор, а сама что-то делала в сарае. Часового днем не было. Автомобиль Людвига стоял у дома. Я увидел – возле машины валяется что-то желтое, с проводками. Поднял. Откуда мне было знать, что это разбитая электрическая лампочка от автомобиля. До того времени, я никаких электрических ламп не видел. Кто-то, видимо, из чужих ребят, разбил на машине Людвига обе фары, а я подобрал выпавшую лампочку и взял с собой на печку, как игрушку. До того времени ни о каких игрушках я не имел понятия….

Немцы вернулись с охоты и Людвиг, как хозяин, первым увидел, побитые фары.Он вбежал на кухню, увидел, что я играюсь лампочкой, что-то страшно заорал и сделал то, что и делали везде фашистские оккупанты в подобных случаях – вытащил пистолет и выстрелил в меня, трижды. Я с перепугу забился в угол между вытяжной трубой от печки и грубой от плиты, а он стрелял, стоя на полу.Стрелял, с каждым выстрелом забирая вправо…ко мне. Я до сих пор помню этот ужасный грохот и торчащий ствол пистолета, изрыгающий смерть. Конечно, немец достал бы меня, если бы поднялся даже на первую ступеньку по пути на печку. Но в это время стрельбу услышала бабушка; она влетела на кухню, увидела, что в меня стреляют, обхватила стрелка за ноги, кричала, просила, Людвиг свирепо её отталкивал ногой и, скорее всего, выстрелил бы и в неё, но вбежавший молодой Пауль, выбил пистолет из его руки и увел в свою комнату.

Бабушка бросилась на печку, ко мне, схватила, ощупала -целый! Больше я ничего про тот день не помню. А потом оказалось, что у меня отняло речь и слух. О врачах в то время речи не шло. Меня долгое время водили по разным «бабкам», постепенно слух восстановился, а с речью у меня проблемы были долгие годы, я сперва – сильно заикался, а позже – не мог выговорить многие слова, что всегда создавало большие проблемы. Пока найдешь нужное слово для замены – разволнуешься, сбиваешься. В общем, лучше никому такое не знать. Лет двадцать моей жизни – речь была моей основной проблемой. Многого в жизни лишил меня тогда тот фашист и только постоянными многолетними тренировками, я сумел все-таки научиться говорить нормально и даже много лет читал лекции в разных ВУЗах, о чем даже не мог мечтать в молодости.

На второй день после той стрельбы, Пауль, пришел к нам на кухню, бабушка показала, каким они меня сделали, на что он сказал – Мол, Людвиг думал, что это он побил фары и поэтому начал стрелять. Что нам было до его оправданий! Он свое все показал в натуре.

Был еще один момент, который я помню. Начало весны 1944 года. Наша семья работала на огороде. Лопаты не было, а копать надо. Бабушка ковыряла землю вилами, дяди мои – заостренными палками. Пришел на огород один из квартирантов – Карл, с лопатой в руках, шикарная такая, саперная, но не маленькая, а нормальная по размеру лопата, с таким красивым точеным набалдашником на ручке. Предлагает купить! За 40 марок! Откуда у нас те марки.А через несколько дней, на рассвете, начался невообразимый грохот. В маленьком окошке на печке, сплошным заревом и отдельным мельканием отражалась канонада. Наши войска, через наши головы вели обстрел немецких позиций на правом берегу Днестра. Огненными полосами били «катюши», громко бухали пушки. Стоял непрерывный гул и грохот. С рассветом – все стихло. Мы вышли во двор – машины Людвига нет, зашли в дом …и квартирантов – тоже нет. А в углу комнаты – стоит та самая лопата, которую хотел нам продать Карл! Ту лопату мы эксплуатировали лет пятнадцать после войны. Качественный был инструмент. Кроме лопаты, немцы бросили за ненадобностью полный вещевой мешок с оккупационными марками. Там их было много. Бабушка вместе с нами, уже попозже, обклеила ими вместо обоев стены в одной комнате. Три дня мы их расклеивали, получилось даже красиво, потом кто-то из соседей донес, пришел уполномоченный с отдела НКВД, посмотрел и увез бабушку в район, на молдавскую часть. Там два дня её продержали, потом отпустили, обязав соскрести со стен фашистские дензнаки, что мы опять вместе и сделали, проклиная…и тех и этих, честно говоря.Но это было уже позже, когда пришли наши.

Как-то незаметно исчезли «хозяева»– румыны, они вместе с немцами переправились на правый берег Днестра. Немцы оседлали тянущиеся по правому берегу высоты и готовились к обороне. На левой стороне им закрепиться было не за что. Опять было «безвластие» на русской части. Помню к нам заехало несколько молодых ребят, верхом на лошадях, попросили найти вина. Дяди у кого-то нашли вишневое вино. Ребята были в казачьей форме, но служили у немцев, отступали с ними от самой Кубани. Дяди мои уговаривали их сдаться, но они боялись, что их не простят и расстреляют наши. Видимо было за что. А потом их отряд собрался, и двинулись они в сторону пляжа на русской части Слободзеи, думали вплавь перейти Днестр и соединиться с немцами, которые уже были на правой стороне. Люди рассказывали, что, когда они начали переправляться, подошло два наших танка, пристреляли пулеметами правый берег, и весь уничтоженный конный отряд, унесло течением.

В те же дни, вдруг откуда-то появился наш бывший квартирант, Пауль. Без погон, весь грязный. Он рассказал, что когда их ночью вызвали в свою часть, там объявили о срочной передислокации, куда-то южнее Слободзеи. Машину Людвига чем-то загрузили, а они втроем, на мотоцикле, выехали в сторону Незавертайловки, впереди колонны. Людвиг вел мотоцикл, Карл сидел в коляске, а Пауль –на заднем сидении. Была плохая видимость, возле какого-то села их обстреляли, наверное, русская разведка. Людвиг свернул на дорогу, ведущую через сад. Где-то на повороте, из-за деревьев выскочил русский танк и, как утюгом накрыл мотоцикл. Пауль как-то сумел перед этим спрыгнуть и скатиться в старую траву. Там отлежался до ночи, прятался в каких-то старых сараях и вот пришел к нам. На уговоры дядей – пойти и сдаться – отказался, поел печеной картошки и ушел к Днестру, на правом берегу которого были немцы…

Судьба жестоко разобралась с моим злобным «пугалом», ну, видно ей (судьбе) виднее – с кем и как поступать. В середине апреля 44-го года, в Слободзее, появились наши солдаты. Люди, конечно, больше чем радовались. Многие просто плакали, от всего вместе – от радости, от надежд на будущее, а главное от того, что подошел конец чужеземной оккупации. Вроде бы нас (лично) не пытали, не жгли и не расстреливали, как в других местах, даже в близких к нам, но жить под кем-то, тем более, под врагом, и в военное время- не дай Бог никому.

Сегодня много говорят об оккупации и оккупантах, особенно такие разговоры популярны у наших соседей справа и слева (Молдова, Украина), да и в других некогда братских республиках, ныне суверенных государствах. Я человек по натуре добрый, наверное, даже излишне добрый, но тем, кто так говорит, имея в виду Россию и русских, понятно, что в том числе и моего деда, и отца, и меня тоже, я бы пожелал только одного – познать действительно, что такое чужеземная оккупация и «Нерусские» оккупанты – и тогда весь этот их бестолковый или кем-то проплаченый лепет, как ветром сдует. Грешно называть оккупантом того, кто готов отдать последний кусок хлеба или последнюю рубашку нуждающемуся, на территории, куда он пришел, в силу каких-то обстоятельств, тем более, не как захватчик.А еще более грешно и отвратительно – прикрывать якобы «национальным притеснением», свою ничтожность, простите.

Апрель – май 1944 года, в Приднестровье, были бурными и неоднозначными месяцами.Мы получали больше информации, появились даже отдельные фронтовые газеты. Дяди мои их читали, естественно общались с солдатами и хоть что-то, да знали об окружающей нас жизни, хотя бы в общих чертах.

Слободзея оказалась между двумя «плацдармами», созданными в первые дни освобождения, с целью подготовки захвата гитлеровских позиций на правом берегу Днестра. Если смотреть на запад, то справа нашими войсками, был захвачен и укреплен мощный Кицканский плацдарм, где накапливались силы перед штурмом, с апреля и почти по конец августа. Об этом плацдарме много сказано и написано.

Но, левее Слободзеи, был еще один плацдарм, в районе села Чобручи , на правом берегу Днестра. Понятно, что мы не знали ни о каких «плацдармах», а их, при наступлении наших войск было занято немало, и вниз по Днестру, и вверх.Дядю Федю, с приходом наших, сразу призвали в армию и отправили куда-то в район Карпат. Многих ребят его возраста призывали на службу, тут же пару недель обучали и бросали на передовую, туда, где в этом была необходимость. Как правило, основная масса таких подготовленных на скорую руку, бойцов, или погибала в первом же бою, или была ранена, а некоторые просто сдавались в плен.

Младший мой дядя, Миша, как-то ходил ночью на рыбалку и узнал новость, от лодочника-перевозчика. Был в Слободзее знаменитый лодочник, называли его «дед Изот». Я сколько себя помнил уже в юношеские годы, Изот, на своей лодке перевозил людей по одному маршруту (причем и во время войны – тоже) – Слободзея –Талмазы, есть такое село на правом берегу Днестра, в несколько километрах от реки. Его (Изота) услугами пользовались жители многих правобережных сел этого направления. Все эти села были расположены по гребню длиной возвышенности, тянущейся вдоль правого берега реки на многие километры. Чтобы попасть в те села из Слободзеи, надо было проделывать большие круги – через Бендеры на севере или через Раскайцы , на юге. Это было неудобно и очень долго, поэтому люди с удовольствием пользовались услугами лодочника, напрямую через Днестр, было гораздо проще и ближе. Дед Изот, общаясь с разными людьми в процессе перевозок, обладал различной информацией и именно от него дядя слышал, что ниже Талмаз – Чобруч и в сторону Раскайцов –весь Днестр одно время был буквально завален трупами и был красным от крови. Там очень, мол, страшные шли бои.Деду рассказал кто-то из перевезенных им людей, из этих сел. В Слободзее никто об этом ничего не знал. Знали, что наши войска накапливаются под Кицканами, в лесу, знали, что новобранцев тренируют по нашим огородам, а больше – никто ничего не сообщал.

Мы тогда со страхом слушали рассказ дяди, о реке с красной от крови водой и утопленниках, плывущих сотнями по воде, но это все воспринималось, как сегодняшние страшилки. На самом деле это была правда. Страшная, но – правда. Официально об этом никто не сообщал многие годы.Да, был такой плацдарм между Чобручами и Раскайцами, как раз там, где Днестр делает большую петлю, которая тоже стала причиной трагедии. Я об этом узнал только через многие годы. 320-я, Краснознаменная, Енакиевская, ордена Суворова, стрелковая дивизия, освобождавшая перед этим, Одессу, была буквально «втиснута» в так называемый Чобручский плацдарм, глубиною от 800м до 1600 метров и была зажата между господствующими с трех сторон высотами, занятыми немцами впереди, и петлей Днестра сзади. Кто знает те места, поймет, что значит находиться на открытом пространстве острова Турунчук, каждый метр которого простреливался прицельно сверху. Мало того, еще находиться по другую сторону приличной и глубокой реки, под прицелами всех видов немецкого оружия. Геройская дивизия просто попала в ловушку и, в течении одного дня, 13 мая 1944 года, была практически полностью уничтожена. Немцы вначале, расстреляли её прямой наводкой из орудий, а потом сбросили в Днестр. Взяли много пленных, особенно из тех новобранцев, которых призвали из Одесской области, после освобождения. Погиб командир дивизии и многие командиры подразделений. Вот откуда пошли слухи о плывущих по кровавой реке телах. Так и было…к сожалению. А погибших официально считали или пропавшими без вести, или « остался не похоронен у села Чобручи, Слободзейского района, МолдавскойССР, ввиду отхода дивизии на новый оборонительный рубеж». Кто в чем виноват – кто-то разберется когда-нибудь, а может, и разобрались…только, как объяснить это тем, кто прошел с боями до границы почти, и погиб по чьей-то глупости или несогласованности, в цветущем мае месяце 44-го года! И даже по заявлениям немцев, дивизия дралась до последнего, понимая всю безысходность и нелепость сложившейся ситуации. А вот по свидетельствам очевидцев, после боя, немецкие солдаты ходили по плацдарму и прокалывали штыками всех подряд – и мертвых, и раненых, на всякий случай. Такая, зверская, цивилизация….

А в Слободзее, в это время, налаживалась мирно-военная жизнь, параллельно готовились прибывающие пополнения, прямо по сельским огородам рыли учебные окопы, проводили военные занятия. Немцы занимали удобные позиции и ждали штурма, Иногда бомбили скопления людей в военной форме на нашей стороне. Хорошо помню, как несколько раз Слободзею, так, профилактически, бомбили. Мы прятались во дворе в овощной яме, было видно летящие бомбардировщики и падающие из них бомбы. Неприятно, конечно. На нашей улице упало три авиабомбы за этот период, одна из них – в конце нашего огорода. Мы ту воронку лет десять сглаживали –выравнивали…

Перед началом наступления, было принято решение об эвакуации гражданского населения из радиуса возможного поражения, при начале боевых действий. Нас на повозках вывозили в Одесскую область. Досталось нашей семье ( уже и мама прибыла домой) – село Цебриково, к северу от станции Раздельная. Этот период я уже помню подряд весь, Запомнился там большой лиман с камышами и почему-то много цыган, детей и взрослых, но тоже не местных. Жили мы там не долго.

После того, как с Кицканского плацдарма и других мест, в двадцатых числах августа, наши войска пошли на Бендеры, и дальше на Кишинев, нас привезли опять же на лошадях домой. Проезжали Раздельную, и я там впервые увидел и отдельный паровоз, и даже целый поезд.Это конечно очень меня поразило, до сих пор люблю паровозы, за их внешнюю гордую мощь и необъяснимо приятные гудки.

В Слободзею, наконец, вернулась мирная жизнь. Люди оживали. Оказалось, что живо наше село, а то за время оккупации люди практически не общались, кроме как на своей улице. Ночью было запрещено, а днем – сами не ходили, боялись попасть под какую-нибудь облаву, где обязательно будешь виноватым, да и просто старались не попадаться оккупантам и своим – предателям, на глаза, потому, что ничего хорошего из этого не получалось, кроме побоев, дополнительной какой – либо работы или откровенного грабежа среди бела дня.

А параллельно где-то шла война, многие люди находили своих близких , и в армии, и где-то в тылу. Заработала почта, телеграф, банк, магазины, появились органы власти, даже появились Наши, Советские деньги. Они тогда были такие большие, солидные, правда их у людей –не было. Первое время, люди ходили в учреждения власти, даже просто так, посмотреть и убедиться, что есть она, наша власть, и там не бьют за просто так и не пытают, как бывшие «хозяева». Если раньше было одно большое огорчение на всех –Война, то теперь огорчения и беды шли по отдельным конкретным адресам. Шли похоронки, известия о без вести пропавших, а главное – пошли обычные, нормальные и такие дорогие письма с фронта. Это тоже была радость – если пишет – значит живой. Хотя бывало и так – приходит официальная похоронка, а потом письмо, от того, кого уже нет, где у него все вроде бы нормально, а официальная почта пришла быстрее.

Война продолжалась и у нас. Было оставлено большое количество различных боеприпасов, мин-ловушек. Этим особенно увлекались хитроумные немцы. Они оставляли на видных местах какие-нибудь предметы, привлекающие внимание – часы (испорченные), какие-то авторучки – да что угодно и первое время было много покалеченных людей, в первую очередь детей, которые все это поднимали и попадали на какую – нибудь пакость, чаще всего подрывались. Почти ежедневно подрывался на минах скот, выгоняемый на пастбище, подрывались люди, работающие в поле. Пацаны находили много стрелкового оружия и иногда устраивали перестрелки в борьбе за места купания, места рыбалки или пастьбы скота. Находили ящиками и россыпью различные мины, бросали их руками с обрывов, глушили рыбу в Днестре. Почти ежедневно приходили слухи о раненных или погибших, в результате таких действий.

Уже в осень сорок четвертого, начали работать школы. Дети три года не учились, кто учился до войны – забыли все, что знали. Голодные и многие босые, ребята, с радостью шли в школу. Сидели за столами, сбитыми из горбылей и на таких же скамьях. Писали карандашами, иногда «химическими», часто на листах, вырванных из довоенных тетрадей и нитками сшитых. Тепла, света не было, учителей – единицы, Учебников – один-два на класс. А все равно – ходили в школу, в любую погоду и без всяких справок-освобождений от занятий. Во-первых – некому было выписывать те справки, во-вторых, в то время, любой пацан, прошедший оккупацию, лучше бы провалился сквозь землю, чем принес в школу такую справку. И не важно, что он утром не завтракал, а днем –не обедал, из-за отсутствия того, что можно было съесть, он шел Учиться! Должен сказать, что большинство ребят «переростков» – тех, кто ходил в школу до войны, а потом три года в ней не был – были очень добросовестными учениками, большинство из которых стали настоящими людьми.

В том же 44-ом, открыли первый на русской части в Слободзее, детский сад, я в него пошел в самом начале. Вначале он располагался на территории колхоза «Серп и Молот», потом несколько раз менял свое местонахождение. Должен сказать – и здесь меня ждало приключение напрямую связанное с войной. К нам из Одессы приехала одна родственница, мама у них жила всю оккупацию, ну она и приехала посмотреть, что и как. А главное – она привезла мне! – Первую мою игрушку – такую уменьшенную копию артиллерийского орудия, металлическую, синим покрашенную и с настоящим бойком! В ствол можно было что-то вставить, оттянуть за кольцо боек и выстрелить! Я по глупости (ну и конечно же, – похвалиться!), взял с собой пушку в детсад. Один из пацанов постарше, отнял пушку, а когда я поднял крик, он подбежал к находившемуся во дворе бассейну, бетонному такому, кувшино образному , вкопанному в землю, у нас раньше в большинстве дворов такие были для сбора дождевой воды, приподнял крышку и бросил пушку туда. Так как я не успокаивался, то повариха садика, солидная такая была женщина, наша дальняя родственница, нашла лестницу и полезла за той злосчастной пушкой. Глубина бассейна была метра три. Пушку она нашла сразу – та зацепилась за что-то у самой воды. Пушку передала наверх, а сама, вместо того, чтобы вылезти, издала нечеловеческий рев, обмякла,но осталась на ногах и пулей вылетела из горловины бассейна, хватая ртом воздух и пытаясь что-то сказать. Оказалось, что в бассейне, кроме пушки был румынский солдат, да ещё и вместе с винтовкой. Наверное, давно он там находился, дом этот был долгое время необитаем и кто знает, что там было и как. В этом доме в послевоенные годы был буфет, потом там построили хозяйственный магазин, современный, но потом и его разрушили. Стоял он напротив нынешнего Слободзейского райвоенкомата (если он там еще существует)…Такое вот эхо войны, в конце войны.

Принято считать, что война заканчивается тогда, когда найдут и похоронят последнего солдата. Особенности и масштабы той войны таковы, что вряд ли она когда-нибудь вообще закончится по данному критерию. Более 75 лет прошло, а в разных регионах России и за рубежом, продолжают находить ежегодно сотни и тысячи погибших, и пойди ещё узнай, кто это были –свои или чужие. И сколько их ещё – десятки, тысячи , миллионы??? разбросаны по всей огромной ширине бывших фронтов – никто не знает, да и вряд ли узнают когда-нибудь окончательно.

По официальным данным ( я им как-то слабо верю), около 5500 человек жителей нашего, Слободзейского, района, погибли в Великой Отечественной Войне, 2500 человек погибли при освобождении района в апреле 1944 года. Почти половина из тех, кто пошел из Слободзеи на фронт – остались на полях сражений. Раньше, в День Победы,(каких-нибудь 35- 40 лет назад), ветераны Войны шли во всю ширину улицы и на целый квартал, теперь – уже их нет.Все ушли…

Судьбе было угодно, что для меня лично, война закончилась 1 мая 1946 года. В этот день, после шести лет отсутствия и трех войн, шесть раз раненый и дважды контуженный, вернулся мой отец.

Мне действительно повезло – прошла война, а у меня рядом остались – папа, мама, дедушка и два прадеда, по обеим линиям, отца и матери. В то время, как многие мои сверстники, не имели ни отцов, ни дедов, ни, тем более, прадедов, а часто и матерей –бабушек.

Сколько появилось калек, нищих, без рук, без ног! Всех их надо было как-то поддержать, лечить, кормить, как-то пристраивать. Параллельно поднимала голову всякая нечисть – бандиты, воры, шулеры всякие.Одесское направление, (а раньше Слободзея являлась одним из основных поставщиков продовольствия на одесские рынки), стало особенно опасным, банды грабили и убивали людей, выезжающих домой с вырученными деньгами. Одесские машины приезжали в район, набирали людей с продукцией, возили в Одессу, а обратно –отдельные люди уже не возвращались. Организованные группировки действовали нагло, имели связи с правоохранительными органами и никого не боялись, а многократные облавы, ни к чему не приводили, ибо бандитов всегда кто-то предупреждал. Шла вторая волна необъявленной войны населению, мало нам было чужой оккупации, стало невозможно жить уже в «мирное» время. Постепенно в Одессе навели порядок и нам стало полегче.

На многих улицах Слободзеи, без всякого порядка, на дорогах, в палисадниках, по берегу реки и, естественно, на всех кладбищах, было много вырытых на скорую руку, могил, с погибшими военнослужащими, по разным причинам – убитых, умерших и т.п.

Уже через несколько лет после войны, власти начали собирать и убирать воинские захоронения, с целью собрать их в одно место и, заодно, уточнить данные о тех, кто был захоронен. Такие мероприятия прошли по всему району, это был довольно тяжелый, я бы сказал даже, трагический момент в жизни нашего села и сел района. Делалось все примитивно и довольно грубо – специально нанятые люди откапывали могилы, естественно – никаких гробов там не было, потом находили бесшабашных пацанов (не любой мог на это решиться), они выбирали останки погибших , складывали их в конные повозки и свозили в одно место. Потом эти останки просто сложили в несколько десятков гробов, естественно, навалом, и захоронили в братской могиле, недалеко от конторы колхоза им. Хрущева. А ещё через несколько лет их снова перезахоронили в центре русской части Слободзеи, где сделали мемориал воинской Славы, добавив к фамилиям воинов-освободителей Слободзеи, фамилии тех слободзейцев, кто погиб во время войны на разных фронтах.

Сегодня в Слободзее –два мемориала Воинской Славы –один в восточной, другой –в западной части села, как дань памяти и вечной благодарности тем, кто отстоял свободу и независимость нашей Родины от фашистской чумы. Там захоронены воины с разных концов бывшего Союза, разных национальностей, что еще раз подчеркивает, что Победу в той, действительно «Священной и Народной» Войне ковали все советские люди, в том числе и мои (наши) земляки –слободзейцы. Поэтому они и лежат все вместе на нашей земле, такой же родной, как и та, которую они где-то оставили, и, которую, вполне возможно, защищал кто-то из наших земляков и, возможно, тоже остался там, на их земле.

Как говорится в одной из моих песен: «Была великая у нас страна, Была, родимая, на всех одна. То был действительно наш общий Дом. Страну разрушили, а мы –Живем! Кому-то хочется нас запугать, Все, что нам дорого – взять и отнять! Где грубой силою, а где тайком. И пусть им хочется – А мы – Живем!» Это действительно так. И пусть так и будет всегда!

Вот что я хотел сказать, как Свидетель той, Великой Отечественной Войны, в которой наши отцы и деды, в том числе –слободзейцы, победили, и победили достойно!

Конечно, жаль миллионов людей, положивших головы за нашу Свободу. Сегодня некоторые, ожившие от того поражения в 1945 году, те, которые подготовили Гитлера и подтолкнули его к нападению на нашу страну в 1941–ом, и сегодня не жалеющие средств на развязывание новых войн, больших или малых, с нашей Россией, прилагающие любые усилия, чтобы разложить нас, начиная с той же молодежи и детей, уничтожить нашу экономику всякими надуманными санкциями и провокациями, попутно обложив нас военными базами, объектами ПРО и т.п. – обвиняют нас в том, что слишком высока, мол, цена Победы. Выходит – если бы мы сдались с первого дня Войны –никаких жертв не было бы. Вражеская чушь. Это как волк жалел кобылу. А главный вывод из той войны – пусть меня простит и Бог и те, погибшие люди – да, такой дорогой ценой , мы заплатили за сохранение своего тысячелетнего государства, созданного трудом и жизнью предыдущих сотен поколений. Им тоже было не сладко, но они оставили нам прекрасную огромную и богатую страну, надеясь, что мы её также сохраним, приумножим и передадим новым поколениям. ИБО ВСЕ ЛЮДИ СМЕРТНЫ, а ГОСУДАРСТВО – ВЕЧНО! и нельзя какую-то сиюминутность, даже очень важную, – менять на вечность! По большому счету. Не имели и не имеем мы на это право.

В мире всегда цена России была высокой. Именно цена России. Это, при всем к ним (тем-чужим) уважении, не какое- то государство –пятнышко, где даже название на карте написать невозможно и которое можно на велосипеде, максимум –на машине , за день проехать насквозь, это –Россия! И здесь – всегда было так –или все –или ничего. Это в тех западных странах, где правят кланы родственников и войнами лишь решают какие-то семейные или финансовые проблемы. А у нас всегда на КОНУ – «в банке» – вся Россия, и итог всегда может быть один – или она, Россия, есть, или её, России, – нет. Другого варианта – не имеем. Поэтому и за ценой не постоим! И пусть все об этом помнят. Говорю – как чувствую и думаю. Обычный слободзейский ветеран, СВИДЕТЕЛЬ.

Вот все, что знаю, все, что смог вспомнить, чисто личного, из того времени. А всем нашим людям – желаю, на первом этапе, дожить до 100-летнего Юбилея Победы! БЕЗ ВОЙНЫ! Ну, а там – посмотрим…

Глава пятая. ПРИМАРЬ

Мудрая мораль баснописца-классика «Там слов не надо тратить по-пустому, где нужно власть употребить», – еще более актуальна сегодня, чем в то время, когда была написана.

Если говорить об «употреблении» власти, то в голову приходят такие понятия-сочетания, как «властное руководство», «властное управление или регулирование» и т. п. Естественно, в первую очередь, имеется в виду, что власть должны «употребить» те, кому это доверено и поручено – государственно-политическая власть, хозяйственно-управленческая и т. д.

Сила власти – в разумном и наиболее полном использовании ею (властью) своих прав и обязанностей. Если власть инертна, беззуба и податлива, а тем более дискредитирована, то лучше вообще быть без власти, чем иметь таковую. А наш народ очень чутко и тонко чувствует состояние власти. И любую слабинку или промах, не пропустит и не простит. И в то же время, этот же наш родной народ очень быстро соглашается с властью, как только поймет, что сила на ее стороне. Даже не правда, а сила. Для народа этого достаточно. К сожалению, такой у нас менталитет.

Во время Великой Отечественной войны, на оккупированной захватчиками территории, функционировали определенные формы административной власти. Приднестровье, как и многие другие причерноморские регионы, входило в зону управления румынской оккупационной администрации. В селах и городах функционировали «примарии», что-то вроде нынешней администрации. Примарь, стоявший во главе примарии, осуществлял всю полноту вверенной ему власти. Нет необходимости давать сегодня оценку деятельности примарии военных лет на нашей территории. Кто постарше, тот хорошо помнит все «прелести» оккупационной жизни. И дело вовсе не в нации, какой бы она там ни была, а в самой оккупационной политике, которую пришлая власть тогда исполняла, добавляя от себя еще что-то усугубляющее ее. И все же эта быль не о политике. А о нашем менталитете и отношении к власти. В Слободзее раньше было две части – русская и молдавская. Каждая часть имела свою административную власть (сельсовет), почту и другие необходимые атрибуты. С приходом оккупантов на русской части села тоже сделали примарию. Штатными работниками были примарь (глава) и пара жандармов. У нас сегодня в Слободзее на два порядка больше представителей власти, а тогда, подчеркиваю, было по три на обеих частях села. И, наверное, было достаточно.

Нам, на часть русскую, достался некто Петрика, сухой такой, жилистый и молодой еще румынский унтер-офицер. Основными его достоинствами были величайшее высокомерие, дикая, какая-то патологическая злость и упоение властью. Власть для него была всем – и наградой, и высшим смыслом существования. Надо признать, что он умел и показать это, и пользоваться властью, имея за спиной королевское государство и военное время.

По утрам он выходил на улицу «разминаться». Не мог без разминки ни завтракать, ни идти на работу. Он выходил только с одной целью – кого-то избить. Плеть такая у него была многожильная, с вплетенным на конце свинцовым шариком, он никогда с ней не расставался. Плеть у него была главным аргументом в обращении с нашими людьми. Не важно, кто это был, старик или ребенок, заслужил или нет, Петрика первым делом пускал в ход плетку, а потом уже говорил что-то, хотя это было бесполезно, так как никто у нас не понимал по-румынски, а примарь не понимал по-русски и за все время оккупации принципиально не выучил ни одного русского слова. Может, и выучил, да не признавался в этом.

Вообще, об этом примаре и говорить не стоило бы, но он здорово запал в души людей, имевших несчастье проживать в Слободзее в тот период.

Много было за эти 80 лет в Слободзее председателей сельсоветов и глав администраций, да кто их теперь помнит, а вот Петрику запомнили на всю жизнь. И вот почему.

В первые дни своего пребывания на посту примаря, как-то вызывает он к себе одного нашего мужика. Обычный мужик, возраст – за пятьдесят, потому с фронтом не ушел. Приходит к нему посыльный из примарии, полицай из наших «шестерок», были такие во все времена, и говорит, мол, пошли, тебя примарь вызывает. А мужик привык еще до войны равнодушно относиться к власти. К своей власти! А тут какой-то там румын вызывает! Послал соответствующим образом и посыльного, и примаря, пошел в дом, считая инцидент исчерпанным. Посыльный возвращается в примарию и докладывает о том, что тот, за кем его посылали, идти не хочет.

И вот здесь примарь Петрика делает (на мой взгляд) самый правильный ход, как представитель власти. Он сам идет к тому мужику, вызывает его из дома на улицу и, не говоря ни слова, за что про что, начинает обрабатывать его своей плеткой. Когда рубашка полопалась на плечах, и брюки стали мокрыми, Петрика перетянул скрючившегося на земле мужика в последний раз и ушел, не сказав ни слова. Случай мгновенно стал известен всему селу, и когда через время, в примарию вызвали другого мужика, то посыльный не прошел обратно еще и половину пути, а мужик уже бежал в примарию, потому что знал – не пойдешь или опоздаешь, обязательно будешь битым .

И в селе сразу появился порядок, пусть ненавистный и неприемлемый, но порядок. Вот такие мы, непонятные люди. Мгновенно меняемся, если почувствуем, что обязательно «бить» будут.

Бывая за рубежом, мы умиляемся чистоте и порядку, отсутствию замков на дверях домов, незакрытым, с ключами зажигания в замках, автомобилям и т. п. А ведь, чтобы этого добиться, им понадобилась не одна сотня лет на воспитание, причем жесточайшее воспитание.

Рубили руки ворам и головы разбойникам, учили под плетью надсмотрщиков, как пахать, сеять, выращивать, убирать, торговать и вообще вести себя в обществе. Научили. Это вошло в плоть и кровь, в сознание людей. Оказалось, что при порядке жить лучше, интереснее, полезнее и красивее.

А нас так и не научили ни работать, ни жить. Да и сейчас не учат. Учить некому. Чтобы организовать кого-то или что-то, надо самому быть организованным. У нас этого, к сожалению, нет. Да и бить уже бесполезно, не поймут так быстро, да и власть не та, не пойдет на такие акции. Значит, надо самим людям, своими руками, наводить на земле порядок. Нельзя допустить, чтобы ныне живущие стали последними на нашей территории. И не надо ожидать еще какого-то примаря Петрику. Тот был врагом нашим, и новый будет не лучше. Надо подниматься с колен самим и подниматься во весь рост. Мы это тоже умеем!

Глава шестая. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ежегодно, в мае, мы отмечаем очередную годовщину Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. И как бы ни отдалялась по времени война и наша в ней Победа, как бы ни извивались некоторые нынешние критики-ревизионисты и не пытались принизить значение великого подвига народа и вымыть его из нашей памяти, все, что связано с этим историческим периодом, из памяти не вычеркнешь.

В связи с этим, я постараюсь напомнить отдельные моменты, связанные с той войной, опять же с точки зрения моей личной причастности к тем событиям

Победа для слободзейцев, по большому счету, складывалась как бы из отдельных, значительно растянутых по времени частей:

1. Апрель сорок четвертого. Пришли наши, закрепились на левом берегу Днестра и на Кицканском плацдарме;

2. Август сорок четвертого. Завершение Ясско-Кишиневской операции, освобождение города Бендеры и прилегающих к нему правобережных сел;

3. Май сорок пятого. Окончание войны с Германией;

4. Август сорок пятого. Разгром японской армии.

Еще год ушел на возвращение домой тех, кто остался в живых. Так что радостно-горькое понятие «Победа» не олицетворяет собой какое-то разовое событие, а ассоциируется у слободзейцев со всем этим двухлетием.

Возвратилось с войны в село из тех, кто ушел на фронт, очень мало. Большинство из них призывалось или до войны, или в первые ее дни. Отшагав с боями от западных границ до Москвы и Волги, набрались опыта и закалились. Затем обратно – до Германии и Манчжурии. Вернулся, примерно, каждый третий. Те же, кого призывали летом сорок четвертого, после освобождения (в основном это были 18—19-летние ребята, выросшие в голодной оккупации, наспех обученные и брошенные на прорыв, как с Кицканского плацдарма, так и на более северных направлениях боевых действий), в большинстве своем не вернулись вовсе или в первые же дни наступления стали калеками – как физическими, так и моральными.

Война еще шла, а в Слободзее уже восстанавливалась мирная жизнь. Надо отдать должное бывшему великому государству: в то, супертяжелейшее время, когда завершение войны требовало колоссальных материальных, денежных и трудовых затрат, когда все, что можно было разрушить, – было разрушено, а что можно было украсть и увезти, – было увезено, страна нашла возможность уделить внимание детям .

Уже с сорок четвертого года в Слободзее, на территории колхоза «Серп и молот» (ныне район автогаража колхоза им. XX партсъезда) – был открыт первый на русской части детский сад. Затем он дважды менял место по нынешней улице Советской Армии. Я ходил в детский сад с первого дня и «выпускным» для меня стало время, когда садик находился в центре села, там, где недавно был хозяйственный магазин.

Детсад и там квартировал недолго. Тот дом довольно широко известный старшим слободзейцам – как «буфет», и далеко не все помнят, что там был детсад.

Это место запомнилось мне на всю жизнь благодаря тому, что именно там я встретил первый самый радостный день в моей жизни.

Не буду подробно останавливаться на том, как мы тогда жили, в чем ходили дети, о чем говорили, во что играли и чем мы играли.

У меня вместо пальто был перешитый немецкий френч, довоенные сапожки на вырост, трескучая шапка-шарф из выменянной матерью в Одессе лисьей шкурки дореволюционной выделки. Такими экзотическими вариантами отличалась одежда всех моих сверстников. Мы этого не замечали, так как плохо было всем, и завидовать было некому, да и не до этого было.

Игрушки были самодельными, из местного материала, игры, как правило, были в «войну», и все детские разговоры и рассказы вращались вокруг военной темы. Дети были истощены, подавлены, но настроены на жизнь – несмотря ни на что.

Начиная с осени сорок пятого года, стали приходить с войны демобилизованные солдаты. Редко, очень редко, но дети, приходя в садик, радостно сообщали, что кто-то к ним приехал – отец, дядя, дедушка или какой-то родственник или знакомый.

Если с осени возвращались с войны более интенсивно, то к зиме, а уж тем более к весне, этот процесс практически прекратился.

Дети как бы разделились – одни, счастливые, приходили и уходили с отцами, другие ждали – а вдруг? Ждали и те, кто знал, что отец погиб и не вернется никогда.

Мы не получили похоронку на отца. Не было, вообще не было никаких о нем известий целых шесть лет. Поэтому – ждали. Ждал и я. А как завидовал тем, у кого отцы вернулись! Сколько детских слез от обиды, зависти, пусть даже хорошей и несбывшейся надежды, я пролил в ту зиму и весну сорок шестого года!

И вот подошел праздник 1 Мая. Был чудесный, по-летнему теплый день. Во дворе садика шло построение, готовились на сельскую демонстрацию. Мы построились в колонну по два и уже собирались выходить со двора, как там появился смуглый подтянутый военный, со многими наградами на груди. Он подошел к заведующей и что-то у нее спросил.

И тогда случилось то, что случилось, и я это запомнил навсегда.

Какая-то неведомая сила заставила меня, именно меня и никого другого, пригнуться. Я не знаю, почему это случилось, но это факт.

Заведующая показывает военному на меня и говорит: «А вот он, пригнулся». Военным был мой отец. Ни я его, ни он меня не помнил, но, видимо, что-то есть в нас то, что выше нас самих.

Я помню, как он меня обнял, поцеловал и поднял на руки. Больше об этом дне в памяти не осталось ничего.

Глава седьмая. ГОЛОД

Прочувствуйте слова-понятия: голод и холод. Проникнитесь трагическим величием этих славянских понятий, от которых так и тянет чем-то угрожающе-нежизненным, эдаким могильным холодком. Какие-то прозрачно-леденящие и в то же время необратимо неприятные чувства вызывает у людей само произношение этих слов, даже просто так, без увязки с конкретным событием.

К сожалению, а может, и к счастью, мы не всегда вдумываемся или вникаем в суть произносимых нами в обычном обиходе слов. Начинаем их понимать чаще всего только тогда, когда действие или что-то другое, вещное, которое они обозначают, каким-то образом коснется лично нас увязки с конкретными событиями. И, конечно, совсем по-другому понимаешь их значение в трудные времена, когда эта органическая связка холод-голод работает вместе.

Из прошлого мы знаем, что если голодно, то, как правило, всегда и холодно. Беда одна не бывает.

В Слободзее, да и других местах Приднестровья еще живут люди, которые помнят локальную (украинскую) голодовку 1933 года и «юго-западную» – 1946 года. Основными причинами возникновения продовольственных кризисов в течение всех указанных периодов, были жесточайшие засухи, следовавшие за ними неурожаи и усугублявшие ситуацию политические и экономические просчеты на всех уровнях власти. И недавняя страшная Война.

Каждый регион страны переживал эти удары судьбы по-своему, с учетом своих возможностей и умения что-то разумное противопоставить или предпринять.

Сытый действительно голодному не товарищ. И что такое голод, нельзя объяснить тому, кто с ним не сталкивался. Можно сколько угодно расписывать, как «костлявая рука голода» сжималась на чьей-то там шее – страны, отдельного региона или конкретного человека. Можно рисовать самые мрачные картины ныне живущим и жующим, можно пугать их голодным будущим – все будет бесполезным. Это надо ощутить на себе, чтобы сразу все понять, без разъяснений.

Но лучше пусть Бог нас милует от этого.

А из истории нашего села и нашего края эти страшные времена не вычеркнешь. Что было, то было.

С особой жестокостью по нашим местам пронесся голодный сорок шестой год, унесший тысячи жизней, в первую очередь стариков и детей. Вся великая страна и наш регион лежали в послевоенных руинах. Много рабочих рук, особенно специалистов и работников сельхозпроизводства (трактористов, комбайнеров) ушло на фронт и не вернулось. Технику или вывезли или уничтожили. Мало-мальски строевых лошадей забрала война, все продовольственные запасы выгребли двигавшиеся туда-сюда огромные армии. Ко всему этому добавились жесточайшие засухи сорок пятого-шестого годов. В зиму сорок шестого юго-запад СССР и особенно левобережное Приднестровье вошли без запаса продовольствия и кормов. Начался голод. Голод – это когда у государства практически ничего нет в запасе из продуктов, когда людей кормят «с колес», то есть то, что завезли – тут же съели, а хватает того, что завезли, едва на треть населения.

Голод – когда в доме нет ни крошки хлеба, нет ничего, что можно было употребить в пищу. И нигде ничего свободно не купишь.

Про воровство в то время и говорить не стоит. Во-первых, красть было нечего, да и наказания за воровство были настолько серьезные, что редко кто шел на такое рисковое дело.

Ситуацию того времени довольно емко и точно определил наш десятилетний сосед через улицу – ныне покойный Гриша Димитренко. На вопрос моей матери «Почему такой худой?», он ответил: «Та тож ныззя йсты – нэма хлиба».

Первыми начали страдать те, которые всегда страдают – многодетные семьи, особенно те, у которых мужики не вернулись с фронта. Работающие все-таки получали «хлебные» карточки, какие-то пайки и т. п. Пусть это были продукты низкого качества, пусть хлеб был из комбикорма, но хоть что-то было.

А тем, у кого на руках были старики и дети, было совсем трудно. Какими словами можно описать чувства и отчаяние матери, когда на нее устремлены несколько пар голодных умирающих детских глаз, которые просят лишь одного – кушать, чего-нибудь. А мать рвет на себе волосы по ночам, а весь день мечется по улицам, чтобы что-то достать поесть детям. Она готова отдать все и саму себя за кусок хлеба. Один за другим умирают старики и дети. Уходят из жизни и нестарые, которые послабее здоровьем или волей. Сперва худеют, а потом перед смертью опухают. Мертвых можно увидеть сидящими на скамейках, у заборов, просто не выдержавшими ходьбы и упавшими посреди улицы. Люди уходили из жизни тихо, и в этом было, наверное, самое страшное. Те, кто жил одиноко, могли лежать покойниками в своем доме неделями, пока кто-то их не обнаруживал. В гости никто не ходил, поэтому или случайно узнавали об ушедших из жизни, или после специальных обходов по домам представителей власти.

Сперва много плакали, а затем и плакать перестали, сил не было.

Люди лихорадочно искали пищу. По влажным поймам выкапывали папоротники, их корни высушивали и перемалывали на муку. Выловили и съели все ракушки-перловицы со дна Днестра, черные, с крупными шипами, водяные орехи в старом русле реки, измельчали ветки и стебли, охотились за домашними и дикими животными. Все это делалось в усиленном темпе, совершенствовались орудия лова и переработки, расширялся ассортимент используемого сырья.

Все заботы, мысли, действия были подчинены одной цели – найти еду. Болезни были временно забыты. Болеть было некогда, да и нельзя. Человек или жил ,или умирал, времени на болезни у него не оставалось. Как всегда в такие периоды наживались те, кто «сидел на харчах». Люди за кусок хлеба отдавали все, не считаясь, – золото, антиквариат и т. п. Кому, как говорится, война, а кому – мать родна.

Во второй половине зимы сознание у людей начало притупляться. Уже не было первоначальной реакции на смерть соседей или родственников, а такие известия приходили в дома ежедневно. Уже и не так хотелось кушать. Многие люди ждали или смерти или чуда.

И тут по-настоящему очнулось большое государство, которое вначале оказалось неготовым к таким событиям – не поверило данным о том, что в таком благодатном краю, не оказалось даже минимального запаса продовольствия. Из других регионов начала оперативно поступать помощь продовольствием, семенами, кормами, лошадьми, техникой. Начали более интенсивно подкармливать детей в школах, увеличили отпуск продуктов по карточкам, организовали пункты питания, дали возможность получать зарплату и купить продукты в магазине. Как раз с начала года ввели новые деньги, увеличив их номинал в десять раз, прижали спекулянтов. К весне-лету люди ожили, скорее почувствовали, что начинают жить. Но для очень многих слободзейцев, да и не только слободзейцев, та зима стала последней. Я специально привел эту черную быль, чтобы помнили, что такое уже у нас было и может повториться, если будем продолжать так хозяйствовать на земле. А помогать сегодня так, как раньше помогали, уже будет некому, так что доводить дело до голода нам нельзя ни в коем случае.

Чтобы как-то смягчить тяжелый осадок от этой небольшой зарисовки, приведу несколько моментов из своей жизни в период голодовки – с налетом грустного, но все же юмора.

Как уже было сказано, мы питались тем, что сумели достать. Кушали, как правило, один раз в день, в каждом доме по-разному. У нас, например, кушали вечером. Почему не утром? Если поесть утром, то можно день протянуть, но вечером не заснешь, особенно, если будешь знать, что что-то приготовлено на утро.

А так, поели вечером, и все знают, что в доме больше ничего съестного нет, можно спать спокойно, не мучаясь желанием встать и чего-то поискать.

Под старый Новый год (сорок седьмой) моя мама где-то выменяла поллитровую баночку пшена и столько же козьего молока. По поводу праздника бабушка сварила тыквенную (кабаковую) кашу с молоком. Каша получилась отменная, но с одним очень существенным недостатком – ее было очень мало, с учетом количества едоков. Мне за столом места не досталось, и я устроился на высокой самодельной кровати. На дно огромной деревянной миски мне положили ложку той драгоценной каши (больше не досталось!) и дали тоже огромную, по моим параметрам, деревянную ложку.

И тут я совершил свою первую в жизни продовольственную ошибку. Вместо того чтобы побыстрее съесть свою порцию, начал растягивать удовольствие – поглаживал ложкой горку каши и затем облизывал ложку. Так продолжалось несколько минут. Наш, отощавший на нет кот, кстати, тоже Васька, не выдержал моих издевательств над кашей и выпрыгнул с пола на койку, в район предполагаемого им расположения миски с кашей. Надо сказать, он угадал направление правильно и упал точно в миску. Когда же я его вытряхнул из нее, Васька ушел вместе с кашей, которую «промокнул» своей шерстью. Затем спрятался от меня в русской печи, облизал кашу со своего живота и спокойно заснул.

Я тоже облизался, правда, впустую, так как кашу давно съели, и тоже попытался лечь спать… С тех пор я не то чтобы не люблю кошек, я их как-то непроизвольно внутренне ненавижу. И ничего не могу с собой поделать.

Вторую подобную ошибку я допустил уже попозже, где-то в конце мая. Мать с дядей повезли первую черешню в Одессу, оттуда привезли примитивных гостинцев. Мне досталось пирожное в форме небольшого пористого яйца.

Нет, чтобы сразу его съесть, так я его часа два облизывал. Одну сторону чуть ли не на палец слизал. Остаток положил на трехъярусную полку на кухне («мыснык»), чтобы завтра закончить. Однако утром пирожного на месте не оказалось. На мой отчаянный рев и крики никто не мог ничего вразумительного ответить, пока не проснулся дядя. Он сказал, что, скорее всего, пирожное «миша съела», и не надо его зря искать. Кстати, дядю тоже звали Мишей… Когда в 18 лет приходишь домой с улицы голодный и, шаря в потемках по полкам, ищешь, что бы перекусить, то можно и не заметить, как проглотишь маленькое пирожное…

Дяди давно нет в живых, а случай с пирожным так пока на нем и висит – как нераскрытое преступление.

И еще одно. Когда поезда проходят мимо села Ново-Котовск и опускаются в долину к станции Кучурган, и наоборот – поднимаются от Кучургана на Тирасполь, вагоны как бы утопают в разрезе горы. С обеих сторон железной дороги холмы, а внизу межу ними катятся вагоны. Довелось мне именно в те далекие голодные годы видеть одну из диких картин борьбы за жизнь.

У нас был голод, а на западе Украины, так называемом «Подоле», было получше с продовольствием. И вот на поезде, который ходил примерно по тому же маршруту, как сегодня ходит состав «Одесса-Ивано-Франковск», люди ездили «на Подол» за продовольствием. Меняли что-то на что-то или продавали-покупали – не суть важно, но все вагоны и их крыши были забиты так называемыми «мешочниками». Их часто грабили различные организованные и неорганизованные преступники. И ночью, и среди бела дня.

Однажды мы, в районе Ново-Котовска, с дядей Колей, пасли коров. Идет поезд, весь увешанный людьми, корзинами и мешками. Лето, ясный день. Когда поезд опустился во впадину, и вагоны пошли ниже нас, стоящих на холме со стороны села Ново-Котовск, вдруг с противоположной стороны на головы ехавших на крышах людей посыпались крючки-кошки (те, которыми из колодца ведра вылавливают)! Эти кошки крепкими канатами крепились к телеграфным столбам, тянувшимся вдоль железной дороги. Их забрасывали бандиты, иначе не назовешь, стараясь зацепить мешок или корзину. Если удачно, – то поезд себе шел, а закрепленный «объект» падал на землю и подбирался.

Я видел, как две кошки стащили по мешку, а одна попала на молодую женщину и зацепилась за голенище ее сапога.... Раньше их шили не так плохо, как сейчас, и это для той женщины обернулось бедой. Поезд идет, непреодолимая сила стаскивает женщину с крыши вагона. Соседи пытаются ее удержать, но и им грозит падение. Все в ужасе кричат, особенно та, которую зацепила кошка Секунды – и «счастливая» развязка, кошка все-таки разрывает голенище сапога, чертит глубокую рану в ноге и падает, пустая, на землю. Все это длилось несколько секунд, но врезалось в память навсегда. Ради еды люди шли на все, даже на убийство другого человека.

Конечно, в нашем благоприятном крае стыдно быть голодным. И не должно повториться то черное прошлое.

Но… Надо помнить, что если за годы Великой Отечественной войны мы снизили производство продовольствия в 2,5 раза, то за годы реформ – почти в 5 раз, по отдельным направлениям (тем же овощам, во многие десятки раз). Это просто обязывает серьезно задуматься о нашем будущем.

История не только повествует, она и предупреждает. Подумаем о себе, люди.

Глава восьмая. ЭХО ВОЙНЫ

С каждым годом все дальше уходит от нас тот страшный период жизни нашей страны, который мы называем – Великая Отечественная война. Но, сколько бы не прошло лет, десятилетий, да и, наверное, веков, память о той войне навсегда останется в истории человечества. Человеческая память о войне, действительно великой и по масштабам, и по силе духа принимавших в ней участие людей, будет жить до тех пор, пока живы как сами ее участники (хотя бы один), так и их родственники, жены, сестры и братья, дети. Память о войне будет сохраняться до тех пор, пока не сравняются с землей могилы павших и пока лежат где-нибудь в земле неизвестные солдаты, а также неразорвавшиеся в свое время мины, снаряды или бомбы, которые, нет-нет, да и напоминают о себе, как правило, трагичными неприятностями. Мы называем такие случаи «эхом войны». Неизвестно, сколько времени еще это «эхо» будет грохотать над нашей землей! И кто знает, где и когда это случится.

Расскажу один случай из жизни, связанный с этим самым печально-коварным эхом. Расскажу, в первую очередь, потому, что она, та война, прокатившись по деду, отцу и мне, эхом прошлась и по моему сыну.

Многие знают, а кто-то слышал об одном из величайших сражений времен той войны – Курской битве. На своеобразной географической дуге (Орел—Курск—Белгород) сошлись танковые армады воюющих сторон. В ходе страшных боев, как в гигантской мясорубке, перемалывались в огромных количествах танки, пушки, машины, люди. На головы участников битвы было сброшено бомб, мин, снарядов и других боеприпасов столько, что можно было уничтожить каждого солдата по нескольку тысяч раз. И не вся эта масса боеприпасов взорвалась, да и не вся была использована. Земля в тех местах буквально нашпигована взрывоопасным металлом.

На окраине областного центра, города Курска, был двухсот гектарный массив, который после войны так и назывался – «мертвое поле». Его нельзя было использовать ни под посев, ни как пастбище. За 45 лет, город, расстраиваясь, огибал это поле, и оно постепенно оказалось в его черте. Практически ежегодно там подрывались люди и животные. Посылали на его разминирование в разные годы несколько групп саперов, но так ничего толком и не вышло. Группы или погибали, или прекращали работу из-за невозможности ее осуществления по разным причинам. Городские власти уже не могли контролировать ситуацию, и когда в 1987 году, на том поле, подорвались до десятка школьников, областное начальство вышло на Москву с просьбой-требованием освободить город от этого очага беды, так как почти за полвека счет пострадавших на этом поле горожан пошел уже на сотни.

Москва отреагировала жестко и конкретно. В итоге было принято решение о сплошном (по сантиметру) разминировании. Оставалось только найти смельчаков-добровольцев, так как штатные саперы, зная историю предыдущих групп, не особенно стремились попасть в это гиблое место.

Агитационные поиски шли по всему Московскому военному округу. Особенно по военным училищам с родственными данной ситуации специальностями и войсковым частям аналогичного профиля. Через некоторое время спецгруппа была организована. Возглавил ее опытнейший сапер – майор Мазур. Подразделение из разных родов войск, разных национальностей, разных характеров и возможностей, было прикомандировано к Курской дивизии. Им предстояло или сделать то, что не смогли сделать коллеги-саперы за последние 45 лет, или не сделать ничего. Они знали, на что шли. Они знали, что сплошное ручное разминирование – это работа плотной группой, где одной, даже не ошибки, а просто нелепого случая, хватит на всех сразу.

Главной опасностью предстоящего фронта работ была полная неизвестность и неопределенность. Это не было какое-то упорядоченное минное поле, с какими угодно секретами, это было просто сплошное и невидимое нагромождение металла и взрывчатки любых систем, видов, положений, сроков годности и в любом состоянии взрыво готовности.

Собранная и наспех подготовленная группа за саперный сезон 1988 года практически без потерь «оживила» бывшее мертвое курское поле. Земля отдала более четырех с половиной тысяч только крупных взрывоопасных предметов (бомб, мин и снарядов), не забрав ни одного смельчака. Благодарные куряне готовы были на руках носить ребят за все, что они сделали для города и не только на «мертвом поле».

Почему вдруг я об этом рассказываю? Дело в том, что мой сын, Василий Гурковский, выпускник Слободзейской средней школы №3, учился в то время в Московском высшем командном училище дорожно-инженерных войск на факультете «Гражданская оборона» и тоже стал одним из участников той добровольческой группы саперов. Мы с женой узнали об этом только тогда, когда он уже был в Курске. Я сразу же выехал туда, увидел все своими глазами, побеседовал с их начальником, понял, что предъявлять какие-то претензии сыну за то, что он добровольно оставил училище ради такого рискованного дела, нет смысла, и уехал домой.

С тех пор полтора года подряд жизнь нашей семьи продолжалась в совершенно ином режиме. Мы боялись писем и официальных сообщений. Просто надеялись и молили Бога, чтобы все обошлось. И спасибо ему, что так и вышло. По окончании выполнения основной «курской задачи» группа была отмечена министром обороны СССР именными часами, а трое ребят награждены боевыми наградами в мирное время. Орден «Красной звезды» в июне 1989 года, получил майор Мазур, высшей солдатской медали «За отвагу» удостоился и наш сын Василий.

Примечательно, что в числе многих боевых наград медаль «За отвагу» имели и мой отец – Андрей Гурковский, прошедший через три войны, от финской до японской, и мой дед – Гавриил Гурковский, пулеметчик в первую и во вторую мировые войны. Такая вот преемственность получилась. А если учесть, что мой прадед помогал братьям-болгарам в составе русской армии в XIX веке, а его прадед, запорожский казак, один из первых слободзейских поселенцев, ходил с русскими войсками на Измаил еще в XVIII веке, то можно сказать, что все правильно, так оно и должно быть. Каждое поколение, помня свои корни, оставляло что-то хорошее, свое, на этой земле.

И это не только в наших семейных традициях. Это наша славянская, православная основа. Только наши люди могут закрыть собой амбразуру дзота, идти с саблями на танки верхом на лошадях в тридцатиградусный мороз, воевать с одной винтовкой на троих, погибать на морском дне и не сдаваться. И это не какой-то писательский пафос. Это просто – правда.

В подтверждение сказанного еще немного добавлю. Когда я был в Курске, майор Мазур, рассказал мне об одном эпизоде из жизни тех саперов-добровольцев.