Эйвели. Часть первая бесплатное чтение

Переводчик Илона Борисовна Коложвари

Корректор Ирина Октябревна Федотова

© K. Хеллен, 2024

© Илона Борисовна Коложвари, перевод, 2024

ISBN 978-5-0059-8725-9 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-8726-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Éke kíol thce ev el`Íydén híah` Íl`minenē kevh Éin-Marí ke thcéal` Fíniárē1

Éah úrtamil` úrahil` o arkáh

érki írtentil` ev el`ístru átar Il`2

Звенье первое. Мир гибнет. Исход эулиен

– Мир гибнет, – Э́лкарит [Élkarith]3 сказал. И собрались тогда все эулиен и держали совет, и отец Элкарита и все из рода его были с ним. И было это в Э́йде́не [Е́ynе́n] во времена после падения, до исхода эулиен.

Whri Yónē ev Nói el`ávrene

Órenē éve im íeē el`anrókrey,

Im séndaguni el`f`ítar,

Im íemenē foht, kevh tshílē ev el`f`helíi

Ankwhétenne el`lúen f`hélenenē!

Ev el`ávrene Yónē el`íl`orenien olvíahen éve

Im íl`eni víenē, sh`ev el`nihórenane rórē,

Im Íl`ē foht, kevh ev el`ítam whri ínarē.

O vol` foht agán-n-agán

Im éve íl`iē evtérē…4

Так есть ручей звонкоголосый, который держит путь чрез рощи и поля с душистыми цветами, что полнятся медвяно-радужной росы. Бежит ручей чрез изумрудные холмы, и кроме шёлковой травы извечно окружён туманом – пьянящим, сладким, робко-нежным – дыханьем сумерек счастливых. Затем ручей становится рекою Áэн [Áen], которая впадает в небольшой залив, что окружён горами, поднявшимися чуть выше человека. Залив же тот – последнее прибежище седого Океана, текущего вне времени и названных границ, – тот Океан, как старец, пьёт с ладоней Аэн. Вода в заливе с заходом иссиня-черна, и ночью может показаться, что горизонта нет, а небо слилось с водой и в ней купает звёзды. В заливе по утрам вода прозрачна и прохладна, и видно, как блестит златой песок на дне. За тем заливом – начинается Эйден, внизу же, под искристым песком, а, может, там, и за самой закатной далью – вращается и дышит мир подлунный, подзаконный, с туманами – насельниками первыми его. В Эйдене же, сладчайшем и надмирном – день следует за ночью, ночь за днём, и нет печалей, если бы не сердце – камень преткновенья.

Так многим из обитателей Эйдена душевный мир и отражение звёзд в воде, а также радость, столь щедро Господом простёртая над всеми – желанней были сердечных треволнений, но был и И́он [Íon] – ангел, и не было покоя в его глазах, потому что наблюдал он с возвышения за Фи́ниáром [Fíniár] и весь прежний покой его был отнят Любовью к первому из эулиен. Любовь склоняет сердце ко множеству тревог, когда велит заботиться о том, кого мы любим – так многие тревоги терзали Иона, что всесердечно следовал за Финиаром. Финиар же из эулиен был первым, и Иону и ангелам другим был он соназван в час Сотворенья, и плотью был и кровью мира отражённых в воде залива звёзд и Света самого чистейшего Эйдена, он также был дыханием Божьим на закате дня, когда был назван по имени сам Свет. И потому был мудр Финиар, его же Всеспрашиваемым зовут с седых времён Эйдена и первого собрания его народа, народа эулиен.

Был прежде народ эулиен невелик. И никогда, увы, его не много, но есть всегда он, и да пребудет эта истина вовеки непреложной! И были у Финиара братья, Се́ртес Гре́ненн [Sértes Grénenn] и Áмрантри Ли́ллини [Ámrantri Líllini], с ними же многие из их народа. И слушались, почитали и уважали они Бога и Свет Его прежде всего, и Финиара из рода Э́йвели [Éyveli] как старшего из всех, ибо велика была в Эйдене Любовь к нему, пробудившему первых эулиен.

Эйвели – так называют в Эйдене траву с белыми цветами, триединую в своей простоте5. И были Грененн и Лиллини с Эйвели – всего три рода эулиен во главе с Сертесом, Амрантри и Финиаром, соназванными Свету, а с ними и их народы, что чтили их за старшинство и слушались их. Так среди равных за мудрость почитали все Финиара и спрашивали его, не в его ли Боге она, но он отвечал – в Любви. В Любви и прав был, хотя Любовь, та, что делает воздух слаще, наполняя его своим томлением, была неведома ему. Иные находят в том родник печалей, но не печалился Финиар, ибо приготовил себя для другой Любви. Говорят, что многие в Эйдене видели Бога, также, говорят, явился Он однажды Финиару и открыл ему судьбу его, облачил его в белые одежды и вывел в поле. Тому свидетель Ион, всегда следовавший за возлюбленным своим другом. Был уготовлен Господом для Финиара бесценный дар, что сам дороже дыхания жизни, дороже Света звёзд на водной глади, так завораживавшего эулиен Эйдена. И было имя тому дару – Э́ин-Мари́ [Éin-Marí], возлюбленная дочь Творца, та, чьи глаза цвета бездонной небесной лазури, Светом равная восходящему солнцу и чистотой – утренним цветам. Её же, дражайшую, доверил Творец Финиару, поручив ему. Тогда же увидел Ион в зелёных глазах Финиара Любовь. Ту, что рассеивает любой мрак и сопоставляет ангелам, ту, что зарницей рассекает тень мироздания, озаряя его, ту, которую не знал, не знает и не узнает никто, ибо такой Любви никому не дано постичь. И так сочетались Финиар и Эин-Мари единым Светом и в нём самом по праву и требованию своей Любви. Потому называют эулиен всякую свадьбу – áмеви́ль [ámevíl`] – соединение в Свете. И поцеловал Финиар руки Эин-Мари трижды, чело и стопы её, и коснулся их челом своим, как требует обычай. Подарил он ей клевер, не спугнув росы, и улыбку свою, и сердце в ней, а Эин-Мари – осияла в ответ мужа солнцезарной улыбкой, и сердце её лучилось в ней и было оно для Финиара – дороже всего сияния самого Эйдена. Она же поднесла Финиару слёзы счастья, что пролила из-за него и собрала для мужа.

– Свет мой! – сказала Эин-Мари.

– Свет мой! – сказал Финиар.

И с того дня не расставались они и источник и право своих улыбок обрели в глазах друг друга.

Так начался род Эйвели. (1)

^{(1) его же называют «Золотая цепь» Альрýни кáне [Al`rúni káne], а эулиен – обладателями «золотой крови», златокровными – и́стабилен [ístabilen].}

…Об Эйвели, соткавших славу

из роя звёзд в венцах полночных,

из венчиков простых цветов тревожных,

из капель рос на листьях робких,

из брызг смеющихся ручьёв,

из слёз, пролитых эулиен за человека,

реку я слово, что станет громом…

И вот, по прошествии времени Свет породил Свет, и принесла Эин-Мари Финиару сына, которого назвал он Элкарит, и умножился Свет Эйдена. И, обжегшись, принесла Эин-Мари Финиару сына, и дал он ему имя Сéдби [Sédbi], и умножились огонь и страсть. И когда кружили и пели звонкогласые свободные птицы – принесла Эин-Мари Финиару сына, и назвал он его Э́ливиен [Élivien], ибо так радость великая назвалась. И когда реки смеялись и воцарились улыбки – принесла Эин-Мари Финиару дочь, и назвал он её Э́ликлем [Éliklem]. И было это в Эйдене прежде исхода, но после разделения мира.

Так стал Элкарит любимцем всех живых существ в Эйдене. Его любили за кроткий нрав и светлость взора, а также за улыбки нежность, беззлобность всех его речей, присутствующую с детства, за мирный Свет в его глазах, и им гордился Финиар по праву. Рос Элкарит разумным и сердечным, отдавая больше времени молитве и помощи всем тем, кто в ней нуждался и пребывал в затруднении. Тогда же проявил он тягу ко всякому знанию, и Финиар с Эин-Мари учили его. И Ион с ними и старейшины народа эулиен. Став юным и окрепнув, отрешился Элкарит от всех забот и обратил свой взор на подзаконный мир, где была нужда во всякой помощи. И сердце своё, преданное Богу, посвятил тому миру, как и свои молитвы, потому что не знал и не хотел знать иного пути, кроме пути своего Господа.

Рос Седби быстро, сильным и суровым. Огонь и только. Огонь и только! Отвратившись от мудрости отцовской, искал он лишь наслаждений и битвы. И нрав его был переменчивым и буйным, а облик светел и прекрасен. Но лишена была душа его покоя. Всегда в пылу не жертвенных сражений, он тщился отыскать блестящей славы, Любви иной, чем та, что полагалась его народу, и с каждым, кто был не согласен – готов был биться до крови или смерти. Его громоразящий ранил взгляд, и острозубым непокорным диким зверем он ломал устои рода и народа, и так никто не мог его ни усмирить, не успокоить.

В заботах об Эливиене жил некоторое время весь Эйден, ибо родился слабым сын Финиара, и требовала Смерть его всечасно. И много отдали молитв над ним его отец и мать, чтоб светлая искра всевечной жизни в нём не угасла навсегда. Но был он младенцем непоседлив, и, возмужав, тянулся к приключеньям. Науки и искусства усвоив прежде, он миру смертных душу поручил, и тяга эта была в его душе неодолима. Его же песни баюкали цветы, и с ними просыпались рощи и овраги. Весь Свет Эйдена, дышаший красой, задуманный Творцом – воспет был Эливиеном в песнях! В свой срок стал Эливиен светел и благороден, и безрассуден в отведённой ему полной мере.

Дражайшее сокровище родительских сердец, чьё имя Эликлем – была прекрасна Светом сердца и лучезарным обликом своим. Послушная родителям, она же с ранних лет держалась брата, и Эливиен всюду брал её с собой и разделял с ней игры и дороги, и песни, и улыбки, а также радость, положенную всем, и вместе с ней свои Надежды. Цветку была подобна их нежная Любовь, и Эликлем всегда была в заботах о любимом брате и мире, которому он душу всецело посвятил.

И вот однажды в огненной молитве, что Элкарит иным предпочитал, он, душу отпустив, увидел тень в том мире, который так любил – в сердцах людских, что выбрала она своим приютом. И в сердце боль его пришла, и он заплакал.

Одна слеза вернулась в око рыбы,

и, мудрые, с тех пор они не плачут.

Другая дерево вскормила

и запах сладкий породила яблок,

а третья умерла в ущелье горном

и стала эхом наших плачей.

– Мир гибнет, – Элкарит сказал.

И собрались тогда все жители Эйдена, и стар и млад, и слушали его. И видел Финиар, и видел Ион, и знала Эин-Мари о боли в сердце Элкарита, что, подобно свирепой бестии, впилась в него коварными когтями. Тогда под ноги смертным сердце бросил сын Финиара, призвав к исходу.

В тот день над подзаконным миром был разлит непроходящий белый Свет.

Очнулся белозубый вепрь и побежал к границе с небом,

чтобы убиться до рассвета.

И та река, чьи животворны были воды, вдруг вздула их

и вышла вся из недр!

В Эйдене все уста закрылись к песням.

Затем поднялся Финиар. Он говорил о человеке, о тени в сердце и в мире внешнем, который здесь, в Эйдене, называют подзаконным. Он говорил о том, что зло как ветер – царит в полях положенного людям мира. О Финиар, не удостоившийся и слова человека! Он говорил, что род его и эулиен чести человека недостоин, но в силу Света, силою его он может смертному помочь. И Финиар сказал, что он согласен с сыном, и потому – готов оставить сам Эйден и так уйти в мир смертных, и возвратиться лишь тогда, когда исполнит долг защиты своего народа, которым он отныне признаёт не только род свой, но и человека. На жертву Эйденом во имя смертных в тот час всех эулиен Элкарит призвал. И Финиар призвал к ответу эулиен Эйдена. Тогда же с Финиаром согласились два великих рода его братьев. И с первым же рассветом все три рода с их народами покинули Эйден. Но запретил Всеспрашиваемый Эин-Мари пойти с собой, поскольку не хотел вести её в мир скорби и печали. Но прежде того поднесла Эин-Мари мужу своему кольцо из небесного камня (2), чистого и крепкого, как её душа, и подарок свой назвала залогом памяти и клятвой возвращенья, которые теперь навечно с Финиаром как свидетельство Света его, узнанного Эин-Мари. Тогда же он повелел ей ждать. Она же согласилась.

^{(2) отсюда и обычай такой пошёл, ибо говорят эулиен так: всякое дело завершённое дóбро, труд славный, Свет приумноживший, обет исполненный или служение, ежели почтить один из них желает – пусть даст другому простое кольцо из камня или золота, что следует носить, не снимая, дабы одариваемый и сам помнил о цене трудов своих, ибо так надлежит благодарить – свидетельствуя о его Свете.}

И в эту ночь, когда луна была похожа на вино,

что в кубках плещется, не зная меры,

все жизни новой устрашились.

Но Финиар – закрыл глаза и улыбнулся,

но Элкарит воздал хвалу Небесному Отцу,

но Седби на крови поклялся,

что все мечты свои исполнит,

но Эливиен скрылся под водой залива,

но Эликлем с цветов сняла семян.

С рассветом опустел Эйден, и ветер нежный не нашёл своих любимцев.

Звенье второе. Расселение. Светлый Дом

И пришли три рода и народ их, и встали, и окинули взором землю, и благословил Финиар землю и каждого сына и каждую дочь из эулиен на свой путь, и, тепло попрощавшись, расселились братья и народы их по миру – каждый в свои пределы по всем концам света. С тех пор о роде Грененн и Лиллини и их народах никто не слышал. И так остался Финиар со своим родом и народом его там, где и прежде, и сказал Финиар: – Быть здесь дому. И сказал Эливиен: – Быть дому здесь. И спрашивал Седби в сердце своём: – В чём разница? А Элкарит, увидев в сердце его, отвечал ему: – Брат любимый. Сказал же отец: быть на сем месте жилищу нашему, а брат наш сказал: быть сей земле домом нашим. Так и стала мирная земля их домом и будет им до последнего дня. Был же тогда первый день мая сотого года от рождения Христова, как оставили эулиен Эйден ради рода Адамова.

Тогда же нашёл Финиар место, вдали от прочих, где надлежало эулиен построить свой дом, и среди яблоневой рощи велел построить его. Собрались дети его и эулиен, что пришли с ними, и в семь недель и семь дней все вместе построили дом, что назвали Светлым. И стал тот Дом им всем домом, но Седби не пожелал жить в соподчинении с братьями и сестрой – и отбыл тотчас в другой край, где поставил себе замок и воцарился в нём. Так – Светлый Дом – И́льеи И́и [Íl`ei Íi] есть обитель всех эулиен из рода Финиара, и тех, что пришли с ними, и тех, что позже родились там или пришли туда. Ни на небесах, ни под ними – нет другого такого места, подобного обители, ибо Светлый Дом возводился сообща и с великой Любовью, с памятью и песнями об Эйдене. Красота и великолепие Светлого Дома столь чисты и высоки, что не доступен он никому с гордыней в сердце и тенью в душе своей. И ни тень, ни зло тварного и нетварного мира – не могут приблизиться к нему и потому не в силах пересечь порог его. Подобно немыслимой гигантской горе – Дом тот огромен, и не дом вовсе, а город, где вместился весь народ Финиара и ещё по семь раз вместится столько же. Дом-город разделён согласно частям света, каждая из которых венчается башней и имеет башню посередине с куполом и смотровой площадкой. Западная башня Светлого Дома прозвана Ирисной, и в ней лечат недужных. И над покоями Финиара, просторнейшими во всей обители, также есть башня, и ещё много их высится над всем Светлым Домом, и на иных реют флаги, а с иных эулиен смотрят вдаль и любуются небом. Несколько ярусов в Светлом Доме, счётом двадцать один, скреплённых широкими лестницами и стволами—колоннами в виде деревьев, что сделаны так искусно, что листья и кора кажутся живыми, а вверху, где крона из ветвей и листьев сплетается в потолок высокий и зелёный – поют птицы. С ними же стволы живых деревьев, растущих в Светлом Доме и кронами упирающихся в его своды. Много их в светлых залах. И местами среди их крон ночами проглядываются звёзды, а по утрам в залах слышится птичье пение, и птицы порхают в лучах солнца, ибо прозрачный полог воздвигли эулиен над своими головами, чтобы ничто не препятствовало Свету пребывать с ними. Также текут через Светлый Дом две реки и множество ручьёв, а через искусную мелкую резьбу в стенах – множится Свет. Элкарит сделал так, и тончайшей резьбой покрыл все стены в напоминание о Свете Эйдена. И нет нигде – ни колонны, ни стены, ни угла, что не были бы покрыты резьбой столь искусной и удивительной, что радует ум и сердце. И всё, что покрыто резьбой, всюду разной и щедрой – парит в лучах Света, потому как не только покрыто ею, но и выделано насквозь, и потому всё в обители – пропускает и множит Свет. Так, лишь светлые занавеси в покоях отгораживают их от глаз и приветственно колышутся от лёгкого дуновения или движений. Сиденья и ложа в покоях обиты бархатом и искусно отделаны красным атласом и золотом – белым и красным, и серебром. Ими же щедро украшено всё вокруг, но по скромности, свойственной эулиен, сверкает не золотом, а солнцем. Щедро украшен и выделан Светлый Дом янтарём, что множит Свет, и всюду танцуют золотые отблески его, подобно эулиен, затеявшим праздник. Внутри же Светлый Дом – сплошь из красного дерева, и запах дерева всегда витает в нём, ибо строился Дом тот так, что эулиен старались не рубить деревья, а возводили обитель на могучих стволах растущих рощ, и посему – большая часть Светлого Дома – живые деревья, что стали стенами или колоннами его, ибо так рассчитал и подгадал гений Эливиена, дабы как можно меньше вредить всему живому. Построенный на перекрёстке подземных вод, имеет Светлый Дом в себе ручьи, и бьют в нём триста тридцать три фонтана из золота и серебра, часть из которых с водою пресной, а другая с водой морскою. И ни один фонтан не похож на другой, но напоминает собой о жизни эулиен в Эйдене. Есть в Светлом Доме двести двадцать два ручья, часть из которых с водою пресной, а другая с водой морскою. Кроме фонтанов, есть в Светлом Доме сто одиннадцать статуй, что стоят в залах во всех пределах, в них же повсюду и в переходах стоят сиденья для отдыха и бесед, особенно много их в восточном пределе – подле стволов живых деревьев, где поют птицы и журчит ручей. Там же дышит роща, которую приютил Светлый Дом, объяв, подобно старшему брату, и деревья тянутся ввысь и питаются солнцем, что льётся на них через прозрачный полог. И, хоть эулиен и боятся хвори – двери обители всегда открыты, как и окна, и множество внешних террас, чтобы ветер спокойно мог гостить в Светлом Доме, наполняя его своим дыханием и ароматами цветов и деревьев. И так дышит Светлый Дом в яблоневой роще, вместе с деревьями, образующими его и произрастающими в нём, и эулиен, что расселились там, выбрав себе по пределу и ярусу, семья к семье. Когда же Дом был построен – взял себе Элкарит и народ его восточный предел и нижние ярусы в нём, а Эливиен и Эликлем западный предел и ярусы там. Финиар же поселился в верхних покоях над широкой лестницей, ведущей в просторный изумительный холл у входа, и на стене перед собою зажёг свечи по числу живущих в Светлом Доме, и назвал их именами живущих в нём, и по пламени каждой из свечей – следил за каждым и его судьбою. Поставил Финиар перед собой на стене и другие свечи между зажжённых и вокруг них, и не зажёг и не назвал их. С того дня эти свечи сами потухают и загораются, когда жизнь приходит или уходит из Светлого Дома. И горят они не сгорая, какими их поставил Финиар в тот день. Потому зовётся то место в Светлом Доме – Залом Белых Свечей, и покои Финиара – рядом, в сердце Светлого Дома. И нет прекраснее и милее для сердца любого из эулиен зрелища, чем Свет в окнах Светлого Дома. Он же сам в сумерках похож на светящийся улей, на рой мерцающих огней, и мягок и силён его Свет, исходящий из каждого окна, которое есть в каждых покоях и выходит во внутрь Светлого Дома или наружу. И оттого, что всегда наполнен Дом эулиен внешним и внутренним Светом – зовётся он Светлым.

Повелось среди эулиен и так: подходя к Светлому Дому – поклонись его порогу, и, уходя, поклонись ему. Так скажешь ты, что помнишь всё, что дали тебе эти стены, и то, что отдал им ты. Но не знаю я тех, кто дважды кланялся Светлому Дому в сердце своём.

В восточном пределе Светлого Дома есть зала, что тянется до северного предела, и там поставлен невероятной длины и красоты стол из прозрачного камня, собирающий за собой всех эулиен обители. Во главе его сидит Финиар, и дети его и семьи их по правую и левую стороны от него, и так весь род и народ их – по краям стола. Но всегда есть за столом ещё место, потому что говорят эулиен: готовя еду – режь хлеб и ставь во главу стола, и режь всегда на один кусок больше, чем есть сидящих за столом, в знак того, что в доме твоём рады любому гостю, и когда придёт кто – всегда ожидаем он и хлеб для него готов, а если же никто не пришёл – отдай хлеб просящему, и в другой раз – режь новый, и сколько бы вас ни было – на ещё одного накрывайте. Так велит природа этого доброго народа, ибо радушие и гостеприимство в крови у эулиен. За них ею же они и заплатили.

Там, где достигает Свет Светлого Дома, и обычаи его, и радость его – его земли. Сам же дом-город стоит на мирной земле дверями на Север, правой долей на Запад, левой на Восток, к Альбиону6 и глубоки его корни и земли под Светом его обширны. Любят эулиен свою обитель, подобную Эйдену, и у каждого из них Светлый Дом в сердце, даже если кто-то не живёт там, или покинул обитель, или даже не видел её – Свет Светлого Дома, как и Свет Эйдена – в каждом сердце, ибо Светом сердец он столь светел.

Так началась история великой золотой цепи рода Эйвели, и первыми из них были: Эликлем, Эливиен, Седби, Элкарит и Финиар, ибо так надлежит перечислять род эулиен – от конца к началу, потому что учил Всеспрашиваемый, что луна с ущерба идёт на возрождение, а всякая жизнь со смерти.

И стали жить эулиен, как и люди, на одной земле и по одним законам, но по разному времени, что им положено. И полюбили все пришедшие ту землю, что приняла их, и домом её признали, но каждый навеки сохранил в сердце Эйден и временами тосковал о нём, оттого у эулиен грустные песни о Доме и Яблоневом городе, как ещё называют Эйден. И «И́льтимвре тех малáри тéрнаэ» [Í′litmwrhe teh malári thérnae] или «Малáри тéрнаэ» [Malári thérnae] «Возвращение в Яблоневый город» или «Яблоневый город» – любимая песня у них. Туда же стремятся они всей душой и туда же возвращаются по смерти, ибо при жизни держит их в подзаконном мире взятый долг перед человеком, выше которого нет для эулиен. Говорят, что Эливиен Путешественник сочинил «Яблоневый город», но он говорит, что она древнее.

Построив Дом и расселившись в нём – осталось большинство эулиен с Финиаром и детьми его, некоторые же расселились неподалёку и по мирной земле, некоторых он отпустил, и они ушли за своими вождями, чтобы быть с людьми на других землях и расселиться там под господством устоев Светлого Дома и благословением Финиара. Когда же все труды были закончены – повелел Финиар сыновьям своим взять в надел себе землю и свою дорогу. И каждый взял свой дар и оставил Светлый Дом до срока, Эликлем же Финиар не отпустил от себя. Так взял Седби меч Би́лрог [Bílrog], Кровожадный, а Финиар дал ему меч, что назвал Справедливый, и, зная, что его мечу предпочтёт Седби свой, просил хоть изредка чередовать их, и Эликлем дала брату мазь эффé [effé], что исцеляет все раны и возвращает к жизни (1), и больше не было у неё, и оставил Седби Светлый Дом, не прощаясь. И взял Элкарит книгу Божию как закон и благословение отца своего, а Эликлем дала ему в защиту чашу Э́майр [Émayrw], которая обнаруживает всякий яд, и, простившись с отцом и братьями, Элкарит оставил Светлый Дом. Он и эулиен его построили И́тар [Ítar] – белый дворец в Альбионе и стали жить там. И взял Эливиен корабль (лодку) по имени «Пéйнели» [Рéyneli], «Свободный», а Эликлем дала ему свой шёлковый пояс в знак своей верности и его возвращения и поручила себя брату поцелуем. И, простившись с семьей, взял свой путь Эливиен и его «Свободный» c ним. И дал дочери своей Финиар кулон с крупицами земли Эйдена и велел держать его всегда у сердца, сказав, что оно и всё, что будет в нём – даст добрые всходы. Также, прежде чем отпустить от себя сыновей своих, вручил Финиар им и Эликлем свои дары – клинки из белого железа (2) и тóны [ton] (3).

^{(1) по преданию, перед уходом из Эйдена собрала Эликлем местные травы и сделала из них мазь, способную возвращать повреждённому былую силу и образ. Она же, эффе, из трав Эйдена, могла соединить разделённое, унять боль, остановить кровь и вернуть жизнь в безжизненное. Семена тех же трав взяла с собой Эликлем из Эйдена.}

^{(2) по исполнении знанием получал каждый из эулиен тонкий и маленький клинок (от кончика среднего пальца до основания ладони) в красных резных ножнах, с рукоятью из белого золота, со своим именем на нём. Теперь же вручают его в семь его лет. И носит его каждый всю жизнь справа на поясе, на красных ремешках, как напоминание о своей душе. И не смеют эулиен вынимать его из ножен и использовать свою острую железную душу, дабы не обагрить её кровью, не осквернить и не растратить понапрасну.}

^{(3) есть в народе эулиен такой обычай, прежде имени, или вместо него – просить у незнакомца его тон, именуемый по-человечески – тóнекли [tónekli]. Его же имеет каждый из эулиен. Тон есть тонкая и небольшая деревянная пластина, не больше большого пальца, по которой читается душа владельца. Цветами и символами нанесены на ней все силы и склонности души, её история и её права – от начала тона (там, где он крепится к шнурку) до его конца. Бывают тоны разных цветов и на разноцветных шнурках, бывает, что крепятся к шнурку двумя бусинами или украшаются цветными нитями, что свисают из тона. Цвет рисунков и линий на тоне, цвет бусин, шнурка и нитей – и есть подлинная история души. То, что привело владельца в мир – цвет шнурка. То, чем держится он за мир и в чём его сила – цвет первых бусин, право и имя его души – цвета и рисунок тона от начала к концу. Страсти или взятые на себя обязательства отражены выпущенными из тона нитями, по краям его или в конце, смотря в какой срок были обретены или взяты. Так читаются тоны, знание которых равно знанию имён в роду человеческом. Используют их эулиен с великой охотой и почтением и дарят друг дражайшему другу как великий дар, в знак знания одной души другой, или получают их от своих учителей или родителей. И не может иметь никто два тона, как две души. Их же и носят на шее всю жизнь. И не может быть ни у кого двух тонов, и рисунок на нём неизменен.}

Многие из эулиен ушли вслед за Элкаритом Златовласым – И́стахименин [Ístahimenin] (4) в его предел Светлого Дома, а потом и в лунный дворец в Альбионе, и расселились там, и много работали на земле, помогая ей в родах и тяготах. Сам Элкарит учил и защищал её детей. И животные и птицы приходили к нему со своими тяготами, и он, как умел, разрешал их своей светлой молитвой, беседой, улыбкой и участием. И везде, где ступал он – птицы приветствовали его и кричали ему, цветы распускались по следам его и животные успокаивались. Таков Элкарит Эйвели, старший из сыновей Финиара и Эин-Мари, назвавший землю ту домом своим и ходивший по окрестным землям, взяв их под защиту своих молитв.

^{(4) Истахименин – Златовласый – так со времён Эйдена называли Элкарита эулиен за бесценное золото его волос.}

Никто из эулиен не пошёл с Седби, поскольку он шёл путём, противным для всякого из них. В земле за морями, на горе, среди глухих лесов на западе он взял себе замок Ми́энэ [Míenē] Мой, и народом его стали áрели [áreli] (5) и его собственные мечты. Окружил себя Седби блеском подвигов и славы, золотом, вином и хвастливым смехом. И не было ни среди арели, ни среди эулиен, ни меж людей равных ему в битве и красоте. Более страсти к бою имел Седби лишь страсть плотскую, ненасытную, и в ней не знал ни стыда, ни удержу, ни отказа, и боялись его, и ненавидели его, и восхищались им. И прежде всех эулиен, рассорился Седби со всеми соседями и с Áнкхали [Ánkhali] (6) вёл дружбу. Тогда же насытил Седби копьё своё Э́кхебен [Ékheben], Ненасытная, и стрелу Сéндалин [Séndalin], (7) Сладкоголосая, что наводили страх и несли смерть всюду, где ступал он. И больше не вспоминал он ни об отце своём, ни о братьях, ни о сестре. Таков был Седби Эйвели – великий воин и любовник, прекрасный обликом и дерзким нравом.

^{(5) арели – исконное наименование среди народа эулиен тех, кого люди называют духами, джиннами, феями или фейри – сонма народов, родов и видов существ и созданий, видимых и невидимых людскому роду, отличных от них и потому не признаваемых соединотварными.}

^{(6) был он первым между всех арели, соназванный эулиен и Свету, но обратил он свой Свет в тень и отрёкся от Бога, восстав против Него, и нет ему равных в глубине его мрака. Он же назвал эулиен и людей своими врагами и объявил им войну, которую смог начать лишь тогда, когда эулиен стали доступны ему, покинув Эйден, ибо жил Анкхали на границе миров и брал дань со всех, кто уступал ему. Никто же не плакал о нём, никто не называл его, отказывая в имени, потому что Анкхали от An-kháyli, что значит Без света, его же ещё в подзаконном мире называют Владыка Смерти или Бессветлый.}

^{(7) в алфавите эулиен есть звук, называемый «норн» – горловое «н», сосуществующий вместе с обычным, обозначим его «n».}

На своём «Свободном» отплыл Эливиен в одиночку. Когда же по прошествии времени, по молитвам своей сестры, он вернулся, то поселился неподалёку от неё при отце своём, и много из его народа в его пределе и у всех порогов, где жили эулиен, почитали его как великого путешественника, оттого и прозвали так – Эливиен Путешественник – У́рамориг [Úramorig], тот, что принадлежит дороге. Кроме того, славился он как поэт и учёный и был искусен в науках и искусствах, в которых не было ему равных в народе эулиен. И всю свою жизнь он посвятил им и преобразил их в помощь ближним, оттого считают его великим учёным и мудрым мужем, истинным сыном Всеспрашиваемого. Таков был Эливиен Эйвели, Путешественник – Надежда и радость сердец страждущих.

Эликлем осталась при отце своём и не покидала его, и следовала за ним, и была безотказна в помощи и неустанна в молитвах, беседах и заботе. И наутро следующего дня, как братья её оставили Светлый Дом, вышла Эликлем в сад и посадила там те семена, что собрала в Эйдене, полила их слезами и речною водой, спела им, станцевала им, но, лишённые света Эйдена, не взошли они, и ушла Эликлем к берегу моря и грустила по братьям, матери, друзьям и Эйдену. И омрачилось сердце её тяжкой печалью. Не знала покоя и отдыха в печальных трудах душа её, и рисовала Эликлем на песке, что выходило – то чудищ, то существ. А вода смывала всё, и Эликлем плакала горше. И когда не хватило рисункам места, пошла Эликлем вдоль берега и рисовала там, и так до тех пор, пока печаль её не иссякла и ни вылилась вся слезами на песок. И песок почернел. Тогда испугалась Эликлем, но налетел ветер и разметал страшные картины, и набежала волна и смыла другие, и в смятении и страхе бежала Эликлем и вернулась в Дом и всё рассказала Финиару. Он же ничего не ответил ей. Ночью же мир изменился. Заштормило море, оголтел ветер, завыли рощи и леса, застонали холмы и расширились. Раз пять началась и закончилась гроза. И всё стихло с приходом солнца. И когда ещё не упала с клевера роса, вышел Финиар из Светлого Дома и пошёл к крутому морскому обрыву и встал там. И обратился, воздев руки к миру переменившемуся, и назвал его королей, Детей Печали, и стали они. От всех твердынь суетных: моря, неба, земли и воды – пришли править Дети Печали, суть арели. И матерью их была Печаль Эликлем, а отцом – Слово Финиара, освободившего их, потому что так было дóлжно, а не потому, что так было желанно. И, выйдя из твердынь своих, встали они и обратились к Анкхали и отказали Финиару в служении.

Нет власти над властью мира нашего, властью нашей.

Мы же для счастья не созданы – виною вашею,

так вашей кровью за неё и расплатитесь,

и жизни и души да станут ваши платой

за наше бессмертное горе вовеки!

И расточились по земле, и подчинились Анкхали, и были как все арели, и учились у него, умножая печали, и положили себе искуплением – истребление рода Финиарова, и многие из прежних арели согласились с ними. С тех пор знак Анкхали и всех арели – сжатый кулак и перст, указующий в небо, означающий утраченные небеса и четырёх мертвых эулиен (8). О каких из них речь – не тайна. Но не судите арели по знакам, что закреплены за ними. И по тем, что они закрепили за собой. Потому что всё, что воспринимает глаз – склонно к обману.

^{(8) так обозначают эулиен народы жестами рук своих. И для каждого народа свой знак есть. Когда же желают эулиен отличить арели и имена плоть имеющих от Владыки их, то показывают не перст указующий, но лишь большой палец, поднятый вверх, и так обозначают всех арели и воплощённых. Смертный род, именуемый людским, обозначают эулиен соединением большого и безымянного пальцев руки. Знак же самих эулиен – три первых пальца ладони, поднятые к небу.}

Когда же вернулся Финиар в Светлый Дом, то показали ему на погасшую свечу в зале его и сказали: – Вот Тейми́ль [Teymíl`], сестра наша, которую похитили!

Так Анкхали и рода его взялись держать своё слово. И была Теймиль первая из эулиен, погубленная ими.

Было тогда же в Эйдене, ночью накануне исхода народа эулиен, что растревожилось сердце Иона, ангела. Знал он, что уходят эулиен ради человека. Знал их судьбу, как положено ангелам. И плакало сердце его. Оставляли эулиен Эйден ради человека и крови, души и жизни не жалели, посвятив себя служению. Так оберегается человек, помимо забот ангельских. Но думал Ион и не находил ответа – кто эулиен убережёт? Кто своими слезами смоет их кровь? Кто будет им защита и опека? Кто отречётся от Эйдена ради них? И Ион знал, кто именно. И на коленях молил Создателя позволить ему оставить Эйден, дабы последовать с эулиен и защищать, и охранять их, ибо они так любят человека, что о себе забудут вовсе. Но Бог безмолвствовал. И плакал Ион, и содрогался дух его, принадлежащий Эйдену. Тогда же, измученный, явился он к заливу и сел там на песок. Водил рукой в воде прохладной, смотрел, как в чёрной-чёрной глади плывёт луна и тонут звёзды. Ракушку Ион поднял, что лежала рядом, и что есть сил в ладони сжал. И острые её края в ладонь ему вонзились, но, разомкнув ладонь, он ничего не обнаружил, поскольку боли был он чужд, и крови в плоти не имел, лишь облик светлый, наречённый. И плакал Ион, роняя слёзы. Они же обратились в жемчуга, и столько ныне их в раковинах спит, сколько пролил их тогда, печалясь, Ион. Покуда плакал и молился Ион – настало утро. И вот, когда поднялся народ эулиен, посмотрел Ион в небо чистым своим взором и снова сжал ракушку в своей ладони с такой силой, что слёзы проступили на его глазах. И, разжимая свою руку, он кровь увидел на ладони. Так он узнал, что Бог благословил его служение, и, утратив свою природу, подобный эулиен, – оставил он Эйден и ушёл за ними, приняв вместе с телом законы мира. И далее – скрывал себя от эулиен и людей и поселился на диких островах, и воздвиг там себе жилище из слёз, пролитых в молитве за эулиен, зовут же их теперь хрусталём. С тех пор скрывался Ион, уподобленный эулиен и людям, и трудился, усердствуя в тайном следовании и сердечном соположении, и охранял и берёг эулиен как мог, один против множества, как сам выбрал.

Звенье третье. Народ эулиен. Культура эулиен

Господь, поименовавший все миры и всех, кто в них и всех, кто над ними – благослови сказать, не тая, не плача, не страшась и не сомневаясь! Ради истины, которой пришло время, да будет на то Твоя Воля!

Прежде же всякого начала разговора о традициях и обычаях эулиен надлежит сказать о языке, языке древнем и прекрасном, который сами эулиен называют э́млант [émlant], люди же, тяготевшие к простоте всякого звучания, величали его мелáт [melát]. Ошибочно думать, что эмлант принадлежит народу эулиен и представляет собой их родовое наречье. Есть эмлант – группа языков и наречий, свойственных тем народам, что по крови людьми не признаются братьями. История сего языка стара, как мир, ибо с ним и начата. Так, народ эулиен знает три периода эмланта: белый, золотой и зелёный. Прежде них была лишь песня глаз – áлеи ни́рткиэ [álei nírtkiē] (1), что и поныне остаётся уделом эулиен и уже иссякла среди народа людей. Белым периодом языка эмлант зовётся тот, что был прежде всяких правил. Древний язык – даóр эшу́р [daór eshúr] зовут его эулиен. Не было в нём правил, не было законов, рождались слова из сердца говорящего. Перводанностями ещё называют их. Эти же слова, отразившие всю суть сердца говорившего из народа эулиен, и легли в основу эмланта, каким он стал позднее, есть сейчас и, даст Бог, останется впредь, да не иссякнет его источник в сердцах глаголющих! Золотым периодом эмланта – называют тот, что позволил языку обрести форму языка, свои правила и законы, уподобив его всем прочим языкам тварного мира. Полнокровным был тот язык и странным для всякого уха, чуждого дыхания Любви Господней. И начался он с исходом Финиара и его сородичей из Эйдена. На нём же и говорит народ эулиен и по сей день. Зелёным же периодом называют тот, что начался с разделением народов и рассорой арели, эулиен (2) и людей. Так появился мелат – зелёный эмлант всех арели. Так появился эмлант для тех, кто не рождался с ним, и язык для тех, кому старые правила оказались не по размеру. Все же из этих народов владеют эмлантом в его трёх видах, но каждый предпочитает свой говор. Так, древний эмлант, белый – остался лишь в книгах да памяти, золотой – живёт среди народа эулиен, а зелёный – распространился среди арели, который облекли они в свои знаки и символы и алфавит. Песню же глаз – язык древнейший из прочих – чтут везде ныне, как и прежде, хотя дар того языка и иссякает от рода к роду повсеместно. И возможно, что к концу моего повествования песня глаз замолкнет насовсем. Но даст Бог – улыбкой своих глаз – я прегражу дорогу смерти языку моего сердца. Родил эмлант многие наречия и языки, что взяли себе арели, их имена: махли́ [mahlí], э́али [éali], глин [glin] (glinnái), гинх [ginh], тил [til] (tildáren) и прочие. Там, где в другом языке три-пять слов называют одно и то же явление – эмлант щедр на десятки слов с одним и тем же корнем или с разными корнями, от них же и по сей день родятся новые слова, и ширится эмлант, и цветёт, и дышит, подобно дереву в небесном саду. В корневой правде вся суть языка, и потому каждый звук в эмланте, закреплённый знаком или буквой, имеет сакральный смысл. Так, например, большая часть слов в эмланте имеет корень «I» (Y) – Бог, Свет. Так, всё, что противостоит Свету – есть ís (тень), отсюда же всё, что идёт от тени – несёт в себе корень зла – «s». Любовь и ток крови, девушка и сок цветка (нектар), мать, отец и Жизнь – все эти слова сильными буквами связаны и происходят друг от друга. Дорога заканчивается концом, Солнце порождает судьбу, а минута рождается из нектара и Света (3). Любят эулиен язык свой и звуки во власти их почитают. Так один звук меняет смысл слова, как например как есть с kél`ke (до встречи) и kél`ki (прощай). Говорят эулиен стремительно, быстро, и не тайна, что выйдет у того, кто, следуя неугомонной тяге к быстрой речи, в безрассудстве своём захочет попрощаться навсегда7. Так эмлант показывает, как связан наш мир. Тот, кто узнает эмлант – узнает и правила, по которым построен этот мир во всём его благодатном многоличии и соподчинении. Эмлант говорит нам о мире, подобному песне, светлой песне о Любви. Эмлант не знает ругательств и грубых слов, ибо эмлант – не язык раздора, не язык войны и даже не язык чувств – он наполнен иначе. В нём иная философия народа эулиен. Полагают многие, что есть у эулиен два алфавита, но это не так. Имеют эулиен два стиля письма, именуемые «домашний» и «морской». Домашний используют эулиен для себя и в быту, и вид имеет он нестройный, ибо всё написанное в нём разделено, «морской» же используют в переписке и при написании книг и трудов, для значимых посланий и важных бумаг, ибо имеет он вид чинный и плавный, подобно волне, идущей за волной, и все в нём равны и всё равно, ибо нет в нём букв заглавных и малых. Его же редко кто видит и знает, как и, увы, сам эмлант ныне.

^{(1) песней глаз именует народ эулиен древний дар, положенный всякой душе, облечённой в тело – говорить глазами. Улыбкой глаз сообщать радость и усилием сердца через глаза говорить о его печалях и тревогах другому. По глазам же эулиен читают душу и глазами беседуют между собой. И сила этого дара заменяет им слова и прикосновения. Так, деве из народа эулиен достаточно одного любящего взгляда супруга, чтобы во чреве её из Света их Любви занялся плод. Таков обычай среди народа эулиен и ныне, поскольку чистоту сердца и тела блюдут они прежде всего.}

^{(2) так ныне живущий золотой говор – охвачен тоской по Свету Эйдена и оттого приблизился к нему через «Il`» и формы его, в белом же эмланте не было столько звонкой печали, и «Il`» последовал только Свету}8.

^{(3) так есть, например в словах: úramor – дорога, mor – конец; káylah – солнце, kayrát – судьба, рок; itch – минута, tchí – (сок) нектар, Il` – Свет.}

Всякий народ уважает приветствия. Народ эулиен любит их не меньше, ибо всякий повод к улыбке – дар Божий. Так, улыбкой прежде всего привечают эулиен всякого встречного, кем бы он ни был. И улыбка эта идёт от сердца, а родится она в глазах или на лице – не важно. Однако ежели надлежит проявить благородную почтительность – то, закрыв глаза, эулиен склоняют голову навстречу приветствуемому. Ежели перед ними глава рода, мать или отец, вождь или господин, вне всяких сомнений достойный особой чести – низко кланяются эулиен, приложив руку к сердцу, закрыв глаза и склонившись по пояс. Среди эулиен не приняты частые объятья (ибо это последний рубеж недозволенной дерзости) и рукопожатия. Не от нелюбви к ним, просто достаточно эулиен их песни глаз и положенного между ними Света. Однако и рукопожатие есть в традиции их. И́трем [Ítrem] – скрепление называют его. Не прибегают к нему попусту, но лишь в случаях, когда пылающий огонь благодарной дружбы жжёт сердца так сильно, что тесно ему в одной улыбке. Тогда же протягивают двое руки друг к другу, и каждый берёт другого за запястье перед предплечьем, там, где особенно близка к коже несущая ток крови вена, и, скрепив так руки, оба проводят их до ладони, заключая в своеобразный замок. Двое, что скрепили руки подобным образом, считаются у эулиен друзьями навек, и почитается эта дружба как высший дар, наравне с Любовью. Меж собою народ эулиен редко использует имена для приветствий и обращений. Нетрудно узнать одного из них, если ко всякому встречному он обращается со словами víe míen (душа моя) и только для самых близких, таких как любимый или любимая, сердечный друг, родитель или дитя у них припасено Íl` híol (Свет мой).

В мире тварном, в мире вещном – всё подвержено тлению и болезням. Эулиен не исключение. Здоровье их не так крепко, как у людей и животных, и по природе своей эулиен не воины против напастей этого мира, хоть дух их силён и отважны их сердца – нет для э́у [éul] (4) по-прежнему ничего страшнее простуды. Потекший нос и звонкий чих в пределах Светлого Дома и за его стенами – верный вестник того, что один из эулиен готовится отойти к праотцам и воссиять в Эйдене в прежней славе. И хоть здоровье эулиен хрупко – дан им великий дар врачевания. Рукам эулиен поддаётся всякая хворь, обычно, кроме их собственной. И если улыбка эу не исцелит недужного, то он, должно быть, безнадёжен. Из трав и ягод варят эулиен снадобья от многих болезней, прежде всего от тех, которых так боятся люди. Но ни трав, ни ягод этих, ни знающих их целителей не признают люди. Тела же эулиен беззащитны перед внешним миром, но мало равных им среди существ подзаконного мира в выносливости. Могут быть эулиен поистине неутомимы, могут не спать неделями и не есть днями, могут отойти в сон с открытыми глазами, не замедляя шага, и говорить без удержу, не ведая времени (5) – всё то дано им, ибо дух их правит телом, и не признают эулиен немощи своей плоти, она же хрупка и всем хворям также доступна. Но более чем от боли плотской – страдает народ эулиен от хворей иного рода, ибо беззащитно сердце эу перед печалями подзаконного мира. И легко эу ранить чужой болью и чужой бедою, и обмануть легко, ибо эу доверчив и простодушен, но в сердце радостен и отчаянно к радости своей привязан, а потому – светлоулыбчив. И всё же эулиен бывают крепки и ловки, ибо подзаконный мир приучает их к тому. Однако не всякий ловкий и крепкий – эу, но всякий эу – улыбчив и говорит, улыбаясь… Не может эу выносить насилие. Не приемлет естество его и насилия над любой формой жизни. Легко ранить сердце такого друга, разбередить душу. Оттого часто эулиен погружены в себя и молчаливы, ибо ведут свой бесконечный бой молитвой и Светом с жестокостью мира и мраком невежества. В речи же эулиен прямолинейны, не лживы, но бывают иносказательны, поскольку с детства воспитывают в них Любовь к загадкам.

^{(4) eul – так называют одного из народа эулиен, будь то мужчина или женщина. Но по законам золотого эмланта «л» на конце не произносится, и говорят «эу».}

^{(5) сон тот, что берут эулиен, не закрывая глаз, не служит отдыху их и не является грезой, но соследованием зовётся. Ему же многие отдают время от ночи, а многие и время своего дня, и тогда остаётся их разум чист и тело их трудится и бодрствует, сердце же и дух – соследуют человеку, и в нём сосредоточение эу, или же внутреннему труду эу находит возможность отдать себя всецело. Бывает также, что и спит эу с открытым взором, но вряд ли сон тогда приходится ему владыкой, ибо всякий труд эу предпочитает отдыху.}

Долог век каждого из народа эулиен, как Свет в очерченных им мирах. И покуда есть Свет – есть и жизнь всякого из того народа. Болезни, железо и смертельная тоска – все они, как и всюду, имеют власть над эулиен, и, окажись они сильнее, иссякает Свет в глазах эу, и он умирает тварной смертью, отправляясь душой туда, откуда был начат путь его праотцев – в И́йии [Íyii] (6). Есть среди эулиен особый дар, которые многие по неведению называют «даром останавливать время» или «даром вечной молодости». Всякое знание, разбуженное в сердце, несёт в себе свою силу, ответственность, а вслед за ними и многие печали. Они же, как правило, противостоят Свету во всякой душе, смущая её и обрекая на постоянную битву. Это же старит всякого. Оттого, когда приходит срок, каждый из эулиен внемысленно решает сам в себе, что знание его велико и большее ему не под силу – и учителя отпускают его с миром, прекращая обучение, ибо сердце эу становится ему открыто, и понимание его делается совершенным. Так облик эу остаётся прежним, каким он был в тот день, когда сердце преисполнилось знанием, и с того мгновения живёт эу так – не старея и не умирая, ибо знание сохраняет его и сияет в нём. Нет среди эулиен ни одного старца – ни мужчины, ни женщины, что были бы старше сорока лет. И в том не выбор юного эу, а рок тягот знаний. Старшим же из эулиен – был Финиар Эйвели, который преисполнился знанием в сорок семь лет по исходу из Эйдена. Так говорят эулиен: мне двадцать лет, если эу преисполнился знанием в двадцать и облик такой сохранил, или говорят – мне двадцать моих лет, если лишь двадцать он прожил от своего рождения. По исходу из Эйдена было двадцать её лет Эликлем, двадцать один его год был Эливиену, двадцать семь его лет было Седби и Элкариту тридцать три его года.

^{(6) так иногда называют Эйден эулиен между собой.}

Одежду эулиен носят простую и просторную. К украшениям же и роскоши эулиен, как правило, равнодушны. Однако их искусство шитья и ткачества искупает простоту их платьев. Мужчины эулиен носят длинные рубахи и штаны, поверх надевая кафтан или плащ, на длинную рубаху надевают мужчины атласный жилет и ходят так, и часто одежда их с высоким воротом. Женщины носят длинные платья, накидки и плащи с капюшоном. На праздник же приходят эулиен всегда в цветных нарядах, ибо не только сердцу, но и глазу в час праздника положено ликование и радость. Обувь же у эулиен мягка и по праздникам расшита, делается же она обычно из атласа. Сапоги у них тоже мягкие, украшены лентами. Одежда эулиен – просторна, строга и благородна, и удобна для всякого труда. Роскошь её в деталях и цветах. Вышивка же – для праздничных нарядов и облачений, для них же яркие цвета. Цвета природные, цвета полные, насыщенные или нежные – вот традиционные цвета для одежды эулиен. Золотой также, но редко кто решается на такую роскошь. Финиар Эйвели – и тот весь свой путь прошёл в белом кафтане с голубой каймой.

Дух эу во всём себе найдёт отображение, а потому народ эулиен весёлый: традиции чтут, но условностей – не терпят. Также изобрёл ум эулиен головоломку из ткани, что зовёт то́нгом [tо́ng]. Тонг – всего лишь из себя полоска ткани, а сколько мук для умов непосвящённых! Повязывается тонг – на бёдра, чтобы и юношам, и девушкам скрывать то, что положено. Так тонг устроен – повязывается сложно, а распускается просто – одним движением. Каждый же сызмальства учится завязывать его и свой в этом имеет обычай.

Заблуждение думать, что эулиен происходят из арели, духов, демонов или фей. Напрасно также многие именуют их тварным подобием человеку или ангелам. Мироздание припасло множество форм жизни, кроме тварной формы, такой, как люди и звери, или более тонкой, как арели, рождающиеся во плоти или облекающиеся ею по собственной прихоти от раза к разу. Разумных и неразумных форм проявления Света – не счесть. И всякий Свет проявляется по-своему. Так, кого-то можно именовать животным, кого-то духом, кого-то существом, а кого-то – созданием. Эулиен – из их числа. Любая форма проявления Света, почитай жизни – есть создание Божие – это и роднит всё поимённо из того, что было названо Им в Первый день и будет названо в Последний. И потому – эулиен такие, какие есть, как были задуманы и названы в своё время, вместе с арели, животными и человеком, последними из них всех. По природе своей эулиен чаще всего невысоки, однако же Финиар, первый из них, был высок ростом и превосходил всех эулиен, также в него были ростом и старшие сыновья его. Так повелось – не обладают эулиен крепостью тела, но светлым круглым лицом и простой красотою, столь доброй и щедрой, что радует сердце и душу. Также все эулиен светлокожи и светловолосы и любят солнце, его не боятся и не страдают от него, несмотря на бледную кожу. Отличительным же знаком эулиен – вихрятся буйные кудри, ибо так повелось с сотворения мира – ничто не распрямит тугой эулиенской кудри, а всякая влага лишь усугубит дело. Как природа положила эулиен кудри, так и Господь распорядился – не иметь ни одному из этого народа сладу со своими волосами. И как могут враждуют с кудрями эулиен из века в век, но как всегда – тщетно. И хоть муки большие у всего народа от непослушных их кудрей, не стригут эулиен волосы короче шеи – нельзя, а юноши ниже лопаток – не отпускают, чтобы не прельщать взоры. Девам же можно носить волосы до пояса, ибо ниже бёдер – искушение для глаз, и оттого многие забирают волосы лентой или трудятся иначе, дабы соблюсти обычай. Тело же – прекраснейший дар вещного мира – эулиен берегут в чистоте и помнят, что его красота – тварная. А всё, что внешнее – то может быть обманом и смущать взор ложной прелестью, посему не принято среди эулиен открывать руки выше локтя и ноги выше колен. Считается также большим проступком и великим позором оголить и шею до седьмого позвонка. Тот же, кто шею свою откроет – будет посрамлён жестоко за то, что позволил телу говорить о страсти, а не глазам о Любви. Для того и отпускают эулиен волосы до плеч. Грудь, от сердца до того места, что люди называют солнечным сплетением, эулиен не оголяют никогда и так скорее умрут, чем оголят шею или грудь, чтобы избежать позора. Муж же с женой – и те не видят шеи и тела друг друга, оттого что нет нужды у эулиен в той близости, что положена всем существам, облечённым в тело. Её же называют эулиен белым танцем. И это тот танец, что не положен им, хоть по природе своей и доступен. Так всякое прикосновение у эулиен освящено великим смыслом, и если кто-то перешёл вдруг от песни глаз к бессловной речи тел – прикосновеньем ли, рукопожатьем ли, объятием ли – то это лишь от великих чувств той силы, что не может укрощена быть силой души. Так пламенных влюблённых вы узнаете по тому, что их руки держат одна другую ладонь к ладони, а о священной тайне душепоручения расскажет – ифхёлье [ifhöl`ye] (7). Рука есть честнейшее продолжение сердца, поэтому эулиен здороваются и прощаются не так, как люди, и каждое движение руки и опрометчивый взмах – толкуют по-своему. А посему, как правило, скупы эулиен на прикосновенья, и лишний раз не поднимают и взора, ибо учтивы, скромны и кротки в любой час, кроме праздника, ибо в танцах эулиен – вся их страсть и жажда жизни. Так есть – всем обликом своим не различаются эулиен и люди, разве что одеждой и нравом, и в том благословение и проклятие златокровных. Также легки эулиен в шаге, и всякая трава и цветок, будучи примятым ногой эу – в следе его же распрямится. Ежели эу болен или в смятении великом – то тяжёл шаг его и всякому уху слышен. F`yíhtih tíig áldan ü háol el`íl`lerah, ítam tíel ü el`hédren9. Уши же эулиен – сидят высоко и крепко, дабы всё слышать, они же – прелесть и обаяние любого эу – обычно торчат из-под кудрей, и тяжко приходится тем из эулиен, что пытаются скрыть их.

^{(7) так эулиен называют древний сакральный обряд, когда одна душа поручает себя другой посредством таинства светлого поцелуя. Когда эу готов отдать свою жизнь и душу в распоряжение и ведение другого – в знак Любви, уважения или благодарности – он касается губами тыльной стороны ладони своего благодетеля и прикладывает её ко лбу. История эулиен знает такие душепоручения, когда ифхёлье совершался не только над рукой, но и надо лбом или даже стопами. Муж и жена могут так поручить себя друг другу, вместо брачной клятвы, умирающий может поручить себя своему другу, ребёнок родителю, ученик наставнику. Но благоговейное отношение ко всяким прикосновениям и таинствам делает ифхёлье среди эулиен редким явлением, признанием, выше которого оказать нельзя. Для остальных случаев есть учтивые поклоны и тонекли.}

Есть у эулиен свой календарь триждыспиральный и времени счёт. Но сверяются также они по лунному календарю и календарю смертных. Так зовётся календарь человеческий у эулиен Малым колесом – Áмаруг [Ámarug], его же почитают за слова его (8), свой же календарь называют эулиен Большим колесом – Áйруг [Áyrug] и используют между собой для счёта, когда считают по лунам – то используют Серебряное колесо – Мéлтруг [Méltrug], и Золотое колесо, когда считают по солнцу – И́старуг [Ístarug]. Также имеют эулиен свои имена растениям и звёздам и всему, что подлежит поименованию, дают свои имена.

^{(8) говорят же эулиен, что «прожил он малое служение своё», когда прожил эу год человеческий, и говорят так, ибо поименованы месяцы года человеческого в языке эулиен словами, заключающими в себе всю суть служения их. Оно же вечно, как и Малое колесо. И живут год от года эулиен, проживая так: Órtam Январь (Надлежит), Atа́n Февраль (Говорить), Kа́ye Март (Слава), Íl`tankа́ne Апрель (Создателю), Mok Май (Каждый), Ílen Июнь (День), Nóre Июль (Человеку), Isúlai Август (Верным), Imh Сентябрь (Быть), Kevh Октябрь (Как), Íl` Ноябрь (Свет), Anrókre Декабрь (Вечно). «Большое служение» проживает эу, когда считают по его календарю, ибо там долг его больше.}

Именам же эулиен уделяют особое внимание, как и арели и люди в прежние времена. Нет среди этого народа одинаковых имён, поскольку не принимает этот мир одинаковых дорог и судеб. Не называют эулиен детей своих ни по отцу, ни по матери, но по силе Света в сердце дитя. Так по рождении зовётся глава рода к младенцу, он же своим опытным взором смотрит и видит в сердце ту силу, что дана ему, и по ней называет дитя. Если же нет возможности главе рода именовать дитя, то мать даёт имя ребёнку, и кроме неё – никто более одаривать его не вправе. Среди арели имена дают иначе – и отец, и мать называют детей своих, зачастую и родовыми именами, оттого и множится их печаль. Среди же эулиен двух с одним именем не встретишь. Отдыхает душа всякого из них в прозвищах, а в имени своём трудится. Прозвища раздавать – наилюбимейшая из затей среди эулиен. Зорким глазом своим в сердце и душу друга они смотрят и одаривают его прозвищем, которое, бунтуй не бунтуй – умрёт лишь с его носящим. Часто, в дань традиции, прозвище эу становится известнее, чем само его имя, которое охраняется от лишних ушей, и нередко (что весьма свойственно эулиен) прозвище носит добрый и шутливый характер. Кроме имени своего и прозвища, иных наименований за собой эулиен не признают. Тем и отличаются они от арели и людей, что носят по нескольку имён и прозвищ и откликаются на них по обстоятельствам.

Воспитание и обучение – есть любимейшее занятие всякого из эулиен. Оттого среди всех прочих почитаются они как лучшие учителя и наставники, ибо их терпение поистине безгранично, как и знания, открытые им, и нет того, кто бы под светлым взором своего просветителя не пробудился бы к положенному ему знанию. В силу чистоты своего сердца рождается (или пребывает) всякий из эулиен с положенным ему знанием. Но у рождённых в вещном мире – дремлет оно до поры и сокрыто сумраком младенческого беспамятства. Для того и нужны эулиен учителя. Как и положено – знают эулиен все языки и говоры от рождения, и великое знание дано им. Оттого учителей зовут они – эккильсýру [ekkil`súru] – тот, кто будит знание, ибо тому надлежит лишь указать на то, что надлежит вспомнить, чтобы пробудить душу к учению. Учат эулиен своих чад языкам и искусствам, многим наукам и ремёслам. Посему имеет каждый по несколько учителей из рода и ценит всякий совет и участие. Усердны дети эулиен в учении, и старшие поощряют их в вопросах, наставники же обязаны отвечать им, ибо беседа – любимейший из приёмов наставления юных среди эулиен. Эйвели же среди прочих эулиен зачастую, видя неготовность спрашивающего принять положенный ответ – с чистым сердцем и непоколебимо светлым взглядом (и со временем это стало расхожей шуткой) отсылают любопытствующего фразой – úrul`-é Fíniárē (спросите Финиара). Оттого он – Всеспрашивамый, ибо с любым вопросом, беспокоящим сердце, – идут к мудрейшему за разъяснением или ответом.

По обычаю своему едят эулиен мало и никогда не убивают для насыщения, а для отъятия жизни есть ретéнти [reténti] (9), но могут эулиен есть мясо и рыбу, если им предложат, а могут и не есть и не пить вовсе весьма долгое время, если потребуется. Пьют эулиен чаще всего воду и молоко, не обижают и сливки, а с некоторых пор и чай. Также в ходу меж златокровными напиток, который называют они эли́н [elín], собирается он из дикой земляники, молока и трав, его же называют семитравным (10). Сладок он и приятен, хотя человеку и непривычен из-за необычайной своей крепости, которая превосходит все из напитков смертных. Эулиен же элин, как правило, заменяет вино, и пьют его, собравшись, по праздникам и по особым дням, не пьянея, но веселясь. Так как нет на свете напитка такого, что опьянил бы эу, и к этому никто из эулиен не стремится, и потому всё, что не элин и пьянит – обходят. Сама же кухня эулиен проста и бесхитростна, легка и бескровна, хоть и не всякому по нраву, но кому положено – тот смирится, а кто нет – не ведал голода. Из ничего сообразит эу нечто съедобное (и чаще всего на вид скверное либо чуднóе, но иным, кроме эулиен, несъедобное). Щедра и обильна кухня эулиен, но не изысканна, как у многих народов смертных и арели, ибо её удел – удержать жизнь в теле, а не порадовать его.

^{(9) именуют так в народе эулиен тех из них, кто единственно имеет право охотиться и готовить мясо, ибо имя их от слова «разлучать», и зовут их «разлучниками» или «разлучающими». Оттого их зовут так, что надлежит всякому из ретенти прежде разлучить душу и тело животного, предназначенного для употребления в пищу, и в сильной молитве принять грех на душу свою и приготовить мясо его. Затем долго постятся ретенти в уединении и живут там же, где совершают дело своё, вне Светлого Дома, в то же время и носят имя убитого до того, пока не отдадут долг ему. Его же отдают они, исцелив другого зверя или дав право иной жизни: посадив цветок или дерево во имя прежней жертвы, тогда же считаются они очищенными и могут снова носить своё имя. Никто же, кроме ретенти, среди эулиен не охотится и не готовит мясо. Так никто из эулиен не носит чёрное, лишь ретенти могут носить одежды этого цвета или расшивать свои кафтаны чёрным. И мало кто ходит путём ретенти, и сторонятся их многие и даже боятся. Оттого трудятся ретенти на кухне и в битве, ибо лишь некоторые из воинов берут на себя долю разлучника. Тяжек и горек путь их и труд их суров, но отдают трудом своим ретенти дань вещному миру, и уважают их эулиен и чтут за силу их и самоотречение. Считается также, что нет молитвенников крепче, чем ретенти, оттого многие из них подвизаются и в лекарстве тоже. И почитают эулиен ретенти, оттого что не едят домашний скот, ибо полагают бессердечным растить кого-то ради убийства, и потому питаются только мясом охоты, где в поединке равных решается судьба свободного зверя и благородного ретенти.}

^{(10) много бед было эулиен от элина, потому что полагают люди, что он даёт эулиен жизнь вечную, и не стареют они и не умирают оттого, что пьют элин. Но элин лишь напиток их, а смерть каждого из эулиен предрешается его Создателем по исполнении его пути. Правы люди в одном, имеют особую власть эулиен – передать Cвет свой. Тогда эу либо целиком отдаёт Cвет свой и силу свою другому, поручая ему свою дорогу, и тот вместо него, как эу, живёт свою бесконечность, но и идёт по его дороге, а эу умирает смертью смертных, или разделяет эу с другим Cвет свой и по силам своим продлевает жизнь ему. Это, помимо ежесекундного труда, требует особого служения, не положенного эулиен. Но людям сложно доказать обратное, если уже узнали они о возможном бессмертии.}

Также многое из того, что эулиен употребляют в пищу, используют они и для лéкарства. Так для лечения всякой хвори используют эулиен морковь и сельдерей, как вместе, так и отдельно, оттого их вкупе и порознь тихо ненавидят и в еде избегают, как напоминание о болезни. Её же, скипетр безумца (11), в шутку предлагают эулиен тому, кого считают безумным и безрассудным, или предлагают морковный напиток, указывая на неправоту. Много в их блюдах красных ягод и душистых трав, но не едят эулиен яблоки и всё, что сделано из них, и всякий из эулиен откажется от предложенного ему яблока, но съест его с молитвой, будучи голоден или не желая обидеть предложившего (12). Также варят эулиен гáльмлёх [gál`mlöh] – вересковое пиво, сладкое и пенное, и был рецепт его до поры всем неизвестен. И вино нагх [nagh], которое больше никто не варит, потому что делается оно из тиса, который ядовит. Рецепт нагха берегут и передают из рода в род среди тех из эулиен, кто прислуживает на кухне. За этим рецептом охотились арели и люди. Теперь же рецепт нагха знает ещё один род, но делают из него не вино, но яд, который от вина не отличить. В том дубовом (13) роду он и процветает.

^{(11) áрфейол [árfel`yol] – морковь.}

^{(12) известна всем Любовь арели к яблокам и связь их, это же остерегает эулиен от яблок подзаконного мира. Но отказываются они от яблок не из-за страха перед арели, но в знак того, что истинные плоды доброй яблони, что вкушали они прежде – остались в Эйдене. И так не едят яблок в знак исхода и добровольной жертвы Эйденом ради смертного народа людей.}

^{(13) дубовым, то есть королевским, может быть приказ и вид, дубовой может быть и речь и жена. Есть же и дубовый род, где почитают нагх, что живёт в сопричастии с деревьями и строит свои дома под ними}10.

Нет среди эулиен королей и королев, нет властвующих и подчиняющихся, но те, кого превозносят за труд и Свет сердца. Селятся и живут эулиен большими семьями и целыми родами в одном доме или на большой территории, рядом друг с другом, потому как очень привязаны друг к другу и сызмальства соединены трогательной сердечной заботой и радением о сородичах. Они же вместе возделывают землю и собирают плоды, разводят молочный скот и заботятся о нём, но не охотятся и не убивают по примеру смертных, а также не берут в пищу того, что не выращено ими. Выше всех прочих почитают эулиен старших и мудрых, оттого, как правило, во главе семейства стоит старейшина, подобно Финиару во главе своих Эйвели, или мудрейший из эулиен, подобно Финиару, среди тех, что пришли с его родом.

Среди эулиен нет героев и нет победителей, не оттого, что нет их, но оттого, что не называют их. Хотя всякие состязания, особенно в песнях и танцах, любят эулиен и ценят, но войны и битвы не признают и скорее расстанутся с жизнью, чем вступят в них. Но есть и красная (алая) лента лéйи йелéт [léyi yelét], которая на самом деле не шире шнурка, что носится, как и другие из лент, на запятье. Её же носил (14) Финиар Эйвели, как хранитель Светлого Дома, ибо чья лейи йелет, того и право и вина, того же и Зал Белых Свечей, и род эулиен под его опекой. И должен был бы быть трон, но не ставят их. Главы же и старейшины родов эулиен носят золотую ленту и́стаи йелéт [ístai yelét]. И по ней можно узнать главу рода, кроме как по его тонекли. Но, зная эулиен, не надейтесь так просто увидеть лейи йелет или истаи йелет на запястьях правителей, поскольку из-за положенной эулиен скромности – не носят их. Победителям в состязаниях и разных мирных спорах дают эулиен голубую ленту гви́ль йелéт [gwíl`i yelét] – эту же из лент всегда отыщете вы на запястье эу, если положена она ему до срока, пока не перейдёт на запястье другого, сильнейшего в его искусстве. Не было в Светлом Доме эу, кто носил бы гвиль йелет дольше и чаще, чем Эливиен Эйвели, сладчайший из певцов и искуснейший из музыкантов, мудрый поэт и звонконогий танцор.

^{(14) имел у себя до срока.}

Проводят свои дни эулиен в заботах друг о друге и молитвах, присматривают за людьми и зверями, ибо таково их служение подзаконному миру. Но больше всего по нраву им шумные праздники. Нет равных эулиен ни в одном из миров в умении праздновать! Состязания в историях, песнях и танцах, искусствах и учёности проводят они каждый год с наступлением ноября, и весь май. Тогда же собираются всем родом и празднуют несколько недель кряду. Смех и веселье царят тогда повсюду, где есть эулиен. Флейты и арфы не смолкают, поют их изящные скрипки, звенят колокольчики и гремят праздничные барабаны. И так отмечают они свои праздники, которых у каждого рода может быть сколько угодно по желанию. А желание праздновать у эулиен – в крови. Оттого легче сосчитать дни, когда в домах эулиен покой и тишина, чем те, когда музыка и веселье. Дай Бог хотя бы пятнадцать таких дней в году при любом счёте! На всяких праздниках состязаются они, и традиция эта крепка среди всех эулиен. Тогда же выбирают они лучшего в каждом искусстве и славят его до тех пор, пока другой не обойдёт его в выбранном деле. Так не стоит верить глазам своим, когда опущенный долу взор эу не поднимается на вас и скромный румянец окрашивает щёки при неспешной беседе… Объявите вы танцы, песни или же начните состязание – и вы узнаете истинную природу эулиен, где дух приключений и состязательства заключён в священный союз с чистейшей скромностью и внешней сдержанной строгостью каждого честного эу. В глазах же всякого эу скрыт тот союз, оттого и опущены их очи долу, чтобы не выдать прежде положенного им задорного и доброго нрава. Оттого и улыбаются они всегда, и так их легко узнать среди прочих – по непринуждённому прищуру или беззастенчивому Свету в распахнутых вам навстречу глазах. В тех же взглядах – искра приключений.

Знает эу (так положено) род свой и имена его, и людской род и имена его, но никогда в присутствии не владеющего эмлантом на нём не заговорит и знание своё не выдаст. Не тщитесь же узнать эу в окружении своём, ибо веками научен народ эулиен скрывать кровь свою и оттенять Свет свой одеждой и манерами смертных. Не надейтесь и подловить эу на языке его или знании его, ибо, ходя среди вас – будет он больше человеком, чем эу, и, сохрани Господь, большим человеком, чем те, что захотят искать его. Во всякий же день и час достаточно пусть будет вам веры вашей и знания, что непременно есть рядом тот, кто приглядит за дорогой вашей, будь то эу или иной друг, положенный Богом, ибо человек один, а друзей его – много. Узнав же эу по делам его или по глазам его – отпустите с миром, не обнаружив его и не выдав, ибо много трудов ожидает его, и время его – меньше вашего. Понимают эулиен и язык иночарующих, язык природы. И в темноте эу не скроется, пока глаза его не будут закрыты, ибо помимо собственного желания – усилием сердца – прорывается из глаз эу Свет, невидимый днём, но заметный в любой тени. Золотисто-белым сиянием, подобно золотой пыли или мерцанию ранних звёзд, окружает тогда себя эу, когда светятся его глаза. Мягок тот Свет и не резок, не слепящ, и сам скорее свечение, чем блеск. Может эу силой своей сделать тот Свет ярче и так озарить любую залу. Любая тьма да будет посрамлена Светом глаз и улыбкой мрак да будет попран! Таков дар эу и таково их умение. Некоторые из арели могут повторить такой Свет, но то будет магия и лицедейство. У эу – лишь облекает всё вокруг тень – глаза сами источают Свет, и нет у эу власти его сокрыть, только усилить – или закрыть глаза перед лицом тени, и цвет глаз это свечение не меняет. Цвет глаз эу – от рождения неизменен и, как правило, светлый. И ребёнок эулиен не рождается с тёмными глазами, если отец и мать – из златокровного народа. Арели же (из большинства) по выбору, прихоти и обстоятельствам – вольны выбирать и цвет глаз и облик. И радугу отобразить в одном глазу, и зажигать огни в них, зрачки множить и многое прочее. В том их право и предрасположенность, ибо магия и чародейство в их природе. У эулиен же – не так. Блюдут также эулиен взгляды свои в чистоте, ибо верят, что то, на что смотрит взор – впускается и в сердце смотрящего, оттого сторонятся эулиен греха и страсти, а также против скверны, прельщающей взоры, стоят крепко, ибо сызмальства научены поступать так.

Беззлобен народ эулиен, благороден, щедр, смешлив и весел. Так повелось в Эйдене, и было так до исхода. С исходом же остались эулиен беззлобны, благородны и щедры сердцем, но смех и радость их возросли в цене до вечной жизни. Дай Бог мне силы изложить правду! Огороди моё Слово от скупого сердца!

Звенье четвёртое. Из бесед с Всеспрашиваемым

Гуляя по яблоневому саду, близ стен Светлого Дома, мне не раз приходилось беседовать с Финиаром или сопровождать его в беседах с другими. Он часто бывал краток и немногословен. По крайней мере для тех, кто слушает лишь то, что было произнесено.

– Свет есть начало всякой жизни и знания. Он разрушает тьму подобно оковам, а вслед за ней и установленные ей правила. Покой отыщет всякий, кто усвоит эту простую истину, лежащую в основе нашей веры.

Всё изменчиво, потому что что-то должно заканчиваться, прежде чем начаться. Постоянным остаётся лишь то, что не подвержено изменению, то, что остаётся собой в начале и конце, то, что мы называем Светом. И он не обязан быть в той или иной форме, но быть, как был и прежде.

Всё почитает и уважает границы, которые в силу своей несовершенности не может перейти. Лишь для Света нет границ. Но право его там, где его принимают осознанно, зная его удел и назначение. Это также источник покоя для всякого, кому открыта эта простая истина.

– Оттого мы дали Богу, Дому, Любви, Жизни, Свету и другим словам родственные имена (1)?

– Всё содержит Свет, если смотреть глазами, не боящимися Света. Даже то, что иные называют темнотой – не темнота, не бессветлость, но проявление слепоты смотрящего, неспособного разглядеть тот Свет, что сокрыт во всякой тени. Смотри на тень лишь как на вызов тому Свету, что несёшь, ибо всякой тени надлежит быть исправленной в Свет. Но не надейся исправить всю тень, поскольку без тени и Свет лишится права. Исправляй лишь ту тень, что видишь. А смотреть полагается светлым взором, незамутнённым. Таким взором обладает лишь любящее сердце. Иным, как ни старайся, не увидеть всей тени.

^{(1) на языке эулиен слова Бог, Дом, Любовь, Жизнь и Свет (I (Yon), Íi, Líe, Íe, Il`) – производные от одного корня – буквы «I», означающей Бога – источник всякого Света.}

– Господь Мудрейший назвал много душ и сделал их украшением и сокровищем своего мира. Цена души – в Свете её, а не в форме, употреблённой для неё, по её ли выбору, или по воле Назвавшего её. Малейший цветок и громаднейший кит равны в Свете своём, хоть и различны формой. Блестящий камень в недрах горы и светлоокие Ангелы, братья Иона, души земли и первые души, что зовём мы виэ. Не смотри на форму, ибо и в лачуге может проживать герой и король, и во дворце – предатель и разбойник. Потому помни – кроме матери и отца, братьев и сестёр твоих, а также всего рода и народа твоего – бессчетны родственные тебе, ибо они – весь мир. В любом пределе его, за пределами его, – всюду, где Свет – там и родня твоя, не по крови, но по Свету. Более того, запомни и затверди в сердце своём, что всякая тьма – лишь форма, а посему – не смотри на форму, помня о дворце и лачуге, и даже во тьме, восставшей против тебя, ищи Свет неузнанный, Свет неутверждённый.

Как прославишь ты Назвавшего тебя? Лишь утвердив Свет Его и умножив. Как утвердишь ты его – то есть дорога твоя и служение твоё. Ибо всё, что ни есть – подчинено Свету и делается для него или против. Свет же, видимый и невидимый, созидающий и сияющий, строгий и жизнедарующий – есть Любовь. Кроме форм её – ничего нет в мироздании. Да будет обитель её в сердце твоём тверда!

– Вне светлых чертогов И́йдéна [Íydén] (2) всё приспособлено умножать печали. И обретения, и потери. Всё рано или поздно обратится в тягость, пока сердце не примет как исцеление истину, заключённую в том, что не имело прежде и не будет иметь более положенной ей Богом Любви.

– Но и Любовь во всём её царственном множестве причиняет смертному сердцу боль. Всё угнетает его: бессилие против смерти; страх за близких. Кому под силу вынести это?

– Неопытная Любовь полна страстей и страхов, подобно ребёнку, ещё не открывшему в себе все прелести этого мира. Любовь мудрая – спокойна. Она спокойна за всё и всё приемлет. Мудрая Любовь – есть корень Веры. А там, где начинается Вера – нет места бессилию, сомнениям и страху. Там Свет. Он покрывает всё.

– Но для мудрой Любви нужно время. Сколько смертных жизней пройдёт?

– Достаточно и одного незатемнённого и верного взгляда.

^{(2) так Всеспрашиваемый при мне называл Эйден.}

– Помни, друг мой, не брать ты пришёл и не создавать, но отдать до последнего Слова жизнь свою (3). Потому что дело всякого Света – сиять, ибо Свет рождается в огне. Огонь же сжигает сам себя для Света. Помни об этом и не забывай, ибо, называя себя эу, свидетельствуешь о верности Света сердца своего.

^{(3) «до последнего Слова» говорят эулиен, что значит «до конца времён», «до последнего», ибо первое Слово породило всё сущее и последнее Слово завершит его.}

– Любовь созиждет мир. Любовь пребывает в каждом. Так каждый из нас по способности своей способствует сохранению и процветанию мира, охраняя и приумножая Любовь.

– Что бы ни случилось, о друг мой, – благословляй в сердце! Благословляй печали, укрепляющие тебя в Надежде, благословляй любимых и приходящих в твою жизнь. Благословляй уходящих из твоей жизни и тех, кто приносит в неё разрушение и беспокойство. Благословляй каждый день и дары его, ибо таково желание Самого Создателя, таково повеление Любви. Да не будет Творец одинок в безграничной Любви Своей, как в Себе Самом!

– Как услужу человеку, если требуют службы моей другие?

– Ни на небе, ни на земле, ни под землёю, ни перед порогом, ни за ним – пусть не будет ничего из того, что прельстит тебя, ибо всё, что желаешь ты – в одном лишь смертном. Не его гордыни ты раб и слуга и не слов его, не велений его, но сердца его, ибо оно есть Любовь – Господь твой, что назвал тебя и меня и Свет наш. Если найдешь, как послужить другим, услужив тем самым человеку – истинно прославишь Любовь свою мудростью своей.

– Подобно песчинке, подхваченной ветром на дороге, кружит всякий, не знающий своего пути, но сила ветра несёт его прочь. Тот благостный ветер – мудрее многих, ибо ему известно, откуда он пришёл и куда должен вернуться. И всё, что несёт он с собою —возвращает к своему началу. Но к чему ждать ветра кружащего и сбивающего с ног? К чему кружиться и теряться, если ослабла память и путь утерян? Наше начало – не там, откуда мы вышли. Наше начало – там, куда мы стремимся вернуться. И не чудо ли, что они – едины?! Слабость на положенном пути – удел всех смертных. И слабость памяти – прежде всего. Слабость памяти кроется в угасании веры, живущей в сердце, поддерживающей тот Свет, что очищает внутренней взор, позволяя ему видеть исконную истину о том, кто ты есть и зачем. Многие идут путём этой потери, а кто-то давно уже заблудился в её мраке. Вся печаль и тоска – от сомнений, а сомнения от гордыни. И даже самый мирный из живущих законами этого мира обязан неустанно сражаться с ней – невидимой, сладкоголосой, не разбирающей рода и вида. Оттого нет простого пути, пути мирного и безмятежного, кроме пути блаженного духа, почивающего в Свете выше всех забот. Все мы воины своей дороги. Воюем и бьёмся за право помнить о своём начале и конце, о том пути, что положен нам в нашем имени (4). Род безымянный, род бессловесный! Вереницы тоскующих душ, забывших себя самое, бродят по дорогам, полным горя и слёз, лишь оттого, что их взор пристрастился к созерцанию своей собственной красоты и прельщён своим собственным блеском, оттого и ослеп к направляющему Свету, рассеянному вокруг. Никто более не спешит собрать его снова в сосуд своего сердца, полагая тот Свет невместимым или сердце своё скудным и слабым. И так мы вновь должны вернуться к началу.

– Но разве можно обратиться к Свету внешнему, отвратив прельщённый взор от собственного Света, не потеряв тем самым из виду само сердце своё, его источник?

– Для того и надлежит всякому честному воину преобразить своё сердце в око и им смотреть прежде, чем глазами разума и тела.

^{(4) эулиен, как и многие из арели и даже из людей, вплоть до сего дня верят, что в имени, положенном при рождении, кроется ответ и о положенном вместе с ним пути, о том долге и служении, к которому расположена и предназначена пришедшая в мир душа.}

– Мы оказываемся не удовлетворены беседой лишь от неверности своих ожиданий, поскольку обращаемся к разуму собеседника или его разумению. Не будет разочарован тот, кто обращается напрямую – к душе говорящего и общается с ней прежде, чем с тем, кто носит её в себе. Ум обличает говорящего, когда он тщится внушить разуму то, что известно содержащей его душе. Мудрость обличает того, кто сохранит свои силы для грядущего боя и станет говорить лишь с душой. Душа всегда понимает душу, потому что обе положены Свету. К чему расточать бессильные слова впустую, если душе с душою достаточно одной улыбки?

– Как узнаю я, что полно моё знание?

– Учение не заканчивается с обретением знания. Оно лишь начинается с него. Не стоит избегать учения у тех, кого тебе подарит жизнь в ученики. Ни у младших, ни у меньших – не зазорно учиться, ибо им ведомо то, что ты по возрасту или росту не разумеешь. Узнаешь же, что знание твоё совершенно, лишь завершив его на пути своей жизни, ибо тогда лишь оно будет полным.

– В каждом теле живёт душа. Отрицать это – значит отрицать и то, что всё создано Богом, и несёт в себе Его дыхание, и соединено Им. Не смотри, что иной так мал и невзрачен, покрыт шерстью, корою или вовсе хладен. И он, и ты – единый Свет. И он, и ты – слова в песне Его Любви.

– Дитя моё, прежде всего помни: ты больше тела своего, ибо всё, что в тебе рождено любить, удивляться и помнить, не принадлежит ему, но является частью твоего Света и принадлежит лишь Богу, а потому лишено боли, смерти и тлена. Тело же твоё – лишь скорлупа птенца. И птенец в ней – феникс.

Помни также: боли не бойся и самого страха, ибо они принадлежат лишь телу и ему подвластны. Свету же подвластно всё, что освещает он, а стало быть, ты больше и страданий плоти и страха в ней. Не унижай обитель свою, данную тебе родителями твоими и Богом, заботься о ней, ибо через крепость её послужишь ты людям. Но не усердствуй о судьбе её, ибо за человека полагаем мы и душу и тело, потому не страшись расстаться с ним, хоть и лишишься так деятельного спасения смертных.

Смерть пусть не пугает тебя, ибо в ней нет Света, но за ней. Ты же больше своей смерти, и там, где ожидают тебя – твой Свет уже назван. Не печалится пахарь горько о мотыге, что пришла в негодность, но оставляет её и изготовляет новую. Так и Свет твой найдёт крепость свою, чтобы исполнить должное, а потому да не станет тело твоё тебе дороже мотыги пахаря. Но во всякий день и час помни о чуде, ибо тело твоё – плод Любви и есть – Свет окрепший. Не оскорбляй чистоты его. Ни мыслью, ни словом, ни делом, ни неуважением к нему и обращайся с ним как с величайшим чудом, что отдано тебе в послушание. И помни – при крепости человеческого тела – ты рыцарь её, и всё оружие твоё, вся сила твоя и умение – против осады её и разорения.

– Желая постичь неизвестное прежде – никогда не сравнивай, ибо, наделив нечто известными тебе качествами, ты не превзойдёшь Создателя, сотворившего всё это разнообразие, но лишь потешишь гордыню и, возможно, ошибёшься.

– Они встретили его камнями и криком. Я видел злобу их. Они были готовы убить его!

– Люди не станут лучше. Не прозреют. Не выйдут к тебе, распростерев объятия, но замкнут слух и сердце к словам твоим и встретят тебя огнём и мечом, хуже – лютым неверием своим. И будут как камень – тверды и хладны. Ты же будь мудрой водою, что ищет путь к сердцу камня, где Свет его. Трудись, усердствуй, и да не будет напрасной вечность твоя!

– Человек мне не доверяет. Он не верит мне!

– И это не ново. Что толку, доверяет он тебе или нет, верит или нет, если позволяет тебе трудиться ради его спасения и принимает твои труды? Человек верит тому, что видит, тому, что на его глазах прорастает, подобно семени, брошенному в землю. Покажи ему иные плоды, взрасти для души человека сад Ийдена. Человек может не доверять тебе и не верить, но он увидит сад и вкусит от его плодов, и это послужит его изменению и спасению от погибели.

– Как вразумить невежу?

– Глупость и невежество человеческие страшны тем, что всё, упавшее в них – погибает. Эта почва бесплодна и не родит ничего, кроме самое себя. Сделаешь ли ты благое дело, скажешь ли мудрое слово, примешь ли сердечное участие – если невежество корона твоего подопечного – он и мимо пройдёт, тебя не заметив, и в глаза посмотрев – не признает. Невежество же и глупость произрастают, как и всякий грех, из гордыни, но корни его не в незнании и неведении, но в нежелании понимать и знать. Запирается же это желание злобой мира, обращённой к сердцу, ибо он уязвляет тех, кто знает и понимает, и доля их незавидна. Оттого запирают люди своё желание и право и научаются жить властно и просто, полагая бесплодность свою свободой. Мудрецы поднимают меч знания и вразумления против невежества и глупости, но рубят цветы, не корни их. Ты же иди к невежам с Любовью, ибо она лишь бесплотное обратит в животворящее и всякую тень сделает Светом. Сердце их исцели, что закрылось к истине, и Любовью долготерпеливой желание и нужду в ней пробуди. Не нужны людям наставники и мудрецы, ибо каждый сам себе мудрец и сам себе наставник, но друг нужен каждому сердцу. Потому помни – терпеливой Любовью истребляются невежество и глупость, но не учением и не строгостью.

– Всякое знание происходит из понимания, сочувствия, принятия. Люди оттого бывают образованны, но невежественны, что не принимают сердечного участия в знании своём. Они воюют с миром, ломая его под себя мечом своей логики и наук. Но это битва мотылька и камня. Ты же принимай мир с Любовью, как отца и мать, как человека. Мир и всё, что в нём – не изменить, и он не стоит трудов подчинения. Но по Любви к нему получишь ты и совершенное знание о нём. Ибо Любовь всегда участлива и имеет ту власть и силу, что больше никто не имеет. Когда ты примешь мир таким, каков он есть, – тогда и он примет и сохранит тебя. Это и есть исполненное знание твоё, верный камень твердыни жизни твоей, основанной на безусловной Любви и смирении.

– Отец наш, Создатель – не воюет за власть над миром, не трудится изменить зло его и неправду. Весь труд Его – светлая и крепкая Любовь к нему. Ею Он всё слышит, всё знает и всё может. Выбирая дорогу – выбирай любую, лишь бы была она, подобно Его дороге – дорогой Любви.

– Человек поражён злом, как плесенью. Как очистить его, как одолеть его недуг?

– Зло пробирается в душу маленькими шажками, склоняя её к уступкам, сначала совсем незначительным и малым, а то и вовсе даже не злым, а, казалось бы, даже правильным, облачённым в одежды истины. Так шаг за шагом тень входит в душу всё глубже и глубже, разрастаясь и располагаясь там, пока душа совсем не почернеет и не перестанет распознавать и большое зло и не сможет противиться ему, так как всякий Свет окажется из неё вытравлен. Восстановить право Света в душе человека можно также лишь шаг за шагом, упорным трудом, смирением и Любовью, дела которых будут столь очевидны и теплы, что постепенно отогреют озябшую душу и обратят её к Свету. Но нужно быть осторожным на этом пути, ибо поражённый не ведает о своём недуге, и тенью ему внушено, что недужны другие, отличные от него самого. Он же будет мнить себя освобождённым и прозревшим, пребывая слепым и оплетённым путами греха и пеленой невежества. Не бросайся с клинком резать путы, – просто милосердно трудись ради недужной души, будь рядом и окружи её своей светлой заботой, будь терпелив, будь очень стоек и не оставляй своего труда, даже когда он покажется тебе безнадёжным. Помни: к тени обращаются не от родства природы, а оттого, что кого-то вовремя не оказалось рядом.

– У добра нет будущего. И нет прошлого. Оно – всегда, а значит – живёт настоящим. Лишь зло может планировать и загадывать, добро же творится тут же, по велению сердца, оно не умеет ждать. Подобно быстрому проблеску солнца в густых лесных кронах – его удел – промелькнуть и скрыться в тени густой листвы. Всякое зло имеет корни, всякая радость имеет корни, у добра же нет корней и нет причин. Нет целей. Нет цены. Добро – не склонность и не чья-то воля, но шаг по положенной всякому дороге. Цени того, кто осмелился сделать его, вопреки страху, сомнению или смертной слабости, ибо это шаг, сделанный с Господом вместе. Не осуждай того, кто семенит по следам Его, не осуждай того, кто сделал шаг и остановился, оробев. Не осуждай того, кто лишь в сердце своём идёт по стопам Его, но бездействует. Не суди отчаявшихся и не в меру отчаянных. Добро творится по воле Божией, но по велению сердца. А каково знание сердца – таково и добро.

Но и зла в спешке не осуждай. Творится оно прежде всего – от незнания. Не от незнания зла, но от незнания добра. А незнание требует не осуждения, но исправления, сочувствия.

– Люди делают друг другу больно.

– Так они изучают границы. Границы божественного терпения, доступного им. Изучают положенную им меру. Так младенец щиплет и кусает брата не со зла, но наблюдает и смотрит, ожидая ответа. И лишь увидев слёзы или будучи ущипленным в ответ – обретает понимание чужой меры. Но люди таковы, что им мало одного доказательства. Природа их веры требует от них вечного поиска подтверждений. Не суди их за то, что всё, что видят и слышат, всё что чувствуют и знают – они будут испытывать на прочность. Мир сдастся однажды их напору и рухнет. Таков будет его конец. Такова природа человеческого любопытства и беспечности. Не ищи зла в этом, пусть им их любопытство и обращается. Не всем положено изменить свою природу. Как умеют, люди изучают меру терпения и границы, но как умеют, и соблюдают их, узнав. Тяжко им на том пути без всякой поддержки.

– Взявшись судить и осуждать себя, помни, что всегда найдётся тот, кто сделает это лучше, а посему – делай, что должно, и делай на совесть. Сокрушаться дозволено до того, как совершишь поступок, совершив же его – имей смелость смириться со своим выбором, и если оступился – не тоскуй, – сделай ещё шаг. Путник, сбившийся с пути среди топей, не плачет, оступившись на скользкой кочке, но ищет верный путь и идёт дальше, прочь от болота. Сокрушение и осуждение – болото не для тела, но для души. Одного их запаха остерегайся. Но исправляй то, что можешь исправить, и руку утянутому трясиной – протяни. Но помни, что исправить можно всё, кроме самого болота.

– Когда человек уязвим, он ищет защиты. Тень предлагает ему защиту, укрывая его от выпавшего сердцу испытания, а Свет предлагает ему силы выдержать то, что случилось. Не вини смертных, что они ищут защиты. Они просто порою не видят, не знают, что значит иметь силу бóльшую, чем нужна для утешения своих печалей. Свет учит служить другому. Тень – лишь себе самому. Когда человек уязвлён и растерян – он действительно нуждается в сердце рядом, и, как ребёнок, ищет защиты. Будь быстрее и зорче тени, будь той защитой, которую ищут, но учи силе, положенной Свету. Учи о том, что сила – отдавать, что имеешь. Любовь и труд её – вот всё, что доступно душе и сердцу. Так мудрая мать не сделает за ребёнка то, что пугает его и не даётся ему, а покажет и объяснит, как это лучше сделать, и сделает это вместе с ним, чтобы ребёнок смог научиться и научить другого.

– Мой друг в отчаянье и не слышит меня, чтобы принять помощь.

– Всякое отчаянье происходит от бессилия, бессилие же происходит от незнания, а незнание от неверия. Неверие происходит от гордыни, матери всех грехов. Прежде всего – изучай происхождение вопроса, смотри в его начало. Не ищи ответ, не отвлекайся на обстоятельства и ложные смыслы. Как часто ты предлагаешь другим не то, в чём они подлинно нуждаются, но то, что очевидно?

– Мне ли исправлять его?

– Услышавший плач – и есть утешитель, им же и быть ему. Кто заметил неладное – тот и исправляет. Ты говоришь. Но помни – всякое живое нуждается прежде всего в понимании и неосуждающем принятии, реже в поддержке, ещё реже в помощи, ещё реже в твоём совете.

– Людям невозможно доверять!

– Просто верь им. А ежели хочешь большего – то в них.

– В мире есть то, чему быть не должно?

– Нет. Есть лишь то, что неверно, неправильно. Но в него не прорвётся ничего из того, что не положено.

– А каково место тому, что прорвётся, пусть и положенное?

– Место всего живого – в любящем сердце.

– Возможно ли обрести его?

– Не всегда это то сердце, что мы ожидаем.

– Нужно ли скрывать от людей то, что их пугает или смущает их?

– Не прячься11. Слепые – не увидят, невежественные – не поймут, гордые – не поверят. Смущает людей только их собственное незнание. Всё говорится и творится в положенное время для нуждающегося сердца. Оно же и слышит, и разумеет. Не заботься о большем, остальное – пустое.

– …Нет тех, кто идёт по следу, но те, кто попрекнёт меня путём моим.

– Смиренно и спокойно прими выбор свой, ибо пройден тобой путь, предназначенный тебе. Не судящих, не ищущих не слушай. Не слушай знающих и думающих, что знают – им не пройти твой путь шагом твоим, пусть и узнают они его и даже встанут на него. Tentát-é a, erk, ke terh ínir – íniril` ítam tíel ü el`hédren tíah. Ek a, ke k`ih térlenirti líenreni – íniril` Il` im ni trókkal`, amráninneааn ti, ítremi híol… Kémi híol. Ni úruhtil` úmi elémh ev el`ekkil`súru íneh` ínehin, átu ni mok nor tentát Il` ínehug, kevh a úmi no tentátil` nói? (5)

^{(5) так сказал Финиар: Знай же, всякий, кто может видеть, – увидит сердце твоё на руках твоих. Тот же, кто смотрит взглядом любящим – увидит Свет и не ошибётся, назвав тебя, друг мой (тот, с кем соединён итрем) … Друг мой. Не суди тогда строго в учительстве своём, ибо не каждый человек знает Свет свой, как же тогда он узнает его?}

– Люди не слышат.

– Дай им тишину.

– Беды, напасти, волнения и суета – одолевают их. Как их рассеять?

– Просто подожди. Лишь та тень опасна, что кроется внутри, а не та, что сгущается снаружи.

– Когда не спрашивают.

– Отвечай улыбкой.

– Если не можешь помочь?

– Значит, нужна не та помощь.

– Нельзя изменить дорогу и обстоятельства.

– Но можно свернуть и посмотреть с другой стороны.

– Неотступность не значит путь без препон. Следовать своей дорогой не значит не сворачивать, не останавливаться и даже не обращаться вспять. Если ты следуешь к намеченной цели, как бы извилист и запутан ни был твой путь – ты неотступен. Когда задумаешься о том, туда ли ты идёшь, – тогда и будешь отступником.

– Не могу.

– Значит, стоит попробовать по-другому.

– Всё говорит.

– Слушай тех, кто говорит с тобой. Следуй туда, где живая душа просит помощи.

– Молчи, если громы у тебя в словах, ибо лишь глупцы гремят ими, как погремушками, пытаясь подражать говору небес. Но говори, когда в словах твоих тишина, ибо лишь в тиши возможно расслышать мáйн [máyn] (6).

^{(6) так зовётся на эмланте ритм, музыка вселенной.}

– Есть солнца среди звёзд, палящие и множащие Свет. Они всем видны, они желанны для жизни. Но, приблизься к ним – и погубишься. А войдёшь в Свет их – совсем погибнешь. Помни до Смерти, и в Смерти, и за Смертью – человек наше солнце. А солнце не судят за жар лучей, за беспощадность к тем, кого оно не согревает, пока те вдалеке от него. Ты не вправе изменить ход светил и строй звёздного воинства, не ты ведёшь их в бой каждый день. Но утвердить человека в его сиятельной силе, охранить его, уберечь его и направить его: беззлобно, не осуждая, незаметно – твой долг, взятый нашим родом. Господь прошёл этот путь. Положено ли и нам идти другим? Не жди от солнца пощады, не жди благодарности, ибо солнце высоко и ослеплено своим Светом. Ему неведомы чужие о нём заботы и попечительства. У него достаточно своих забот, не тревожь, не омрачай его. Помни, всякая жизнь, всякое дыхание этого мира – нуждается в солнце. И если погаснет небесное светило – в горе и стонах, но выживут, но если погаснет человек – разъединится всё мироздание, и всякий Свет будет повержен в сердце своём.

Так, бывают солнца большие и маленькие, уснувшие и погибшие, пышущие жаром или сеющие Свет – не различай их. Раб среди господ не выбирает. Человек – твой господин и Свет твой. Свет Свет не выбирает, но служит ему, умножая его. Помни, что род твой Господа, Создателя своего, покинул ради человеческого Света. И не будет тебе ни покоя, ни полноты счастья, пока не восстановишь Свет человеческий. И закрыта наша дорога в край желанный, пока обет не исполнен – и не спасён и не защищён род человеческий, и солнце сердца его – не воссияет.

Не ищи в человеке Cвет, но признавай его им. От века не знать роду нашему иного Света. А посему ничего не бойся и не сомневайся, но служи сердечно, служи верно, и если потребуется – ни сердца своего, ни жизни, ни души – не пожалей. Ибо лишь исполнив свой долг до конца, вернёшься к желанному истоку. Но помни, конец не всегда в окончании трудов.

– Глаз – худой советчик. Не верь ни своему глазу, ни тем более глазу человека. Только ни́ртитам [nírtitam] (7) может видеть. Только сердце может знать. Всё, что видимо – то рождено обманом, всё, что узнано – узнано сердцем, увидено и узнано ниртитам. Тебе принадлежит взор, ниртитам – твоему Создателю. Ничто прелестное не обольстит его, ничто ужасное не испугает его, ничто безымянное не смутит его. Где глаз осудит и отвратится – ниртитам примет с Любовью. Где глаз не разглядит Света, ниртитам узнает его. И то, что нельзя исправить улыбкой глаз – исправляется улыбкой ниртитам. Сердцу следуй, сердце слушай, учись у него. Его же поучать не вздумай и Богу своему перечить не смей.

^{(7) око (око сердца, внутренний взор).}

– Не верь той славе, что в шелках и золоте, что в звоне слов и громе барабанов. Вся слава твоя, эу, – в улыбке человеческой, и большей не сыскать в мире.

– Господин мой! Сокрушено сердце моё, ибо посвящён я человеку, и род мой, и народ мой, но Любовь моя отвращена от него злом, причинённым им. Не держу зла на народ смертный, но нет огня Любви в сердце моём, и бессилен я разжечь его.

– Не тщись быть тем, кем ты не назван, друг мой. Есть сердце твоё, и есть Любовь в нём, а посему и Свет. Но не огонь Любви твоей и не Свет её нужен человеку, а дела Любви твоей, ибо делом Любви служим мы человеку. Смири же боль от горя своего, ибо таков крест твой. Переступи через них и укрепись на пути своём – дело Любви твоей да будет спасением твоим и в горе твоём, и в жизни. Ты – эу, а значит дело твоё – Любовь. Огонь же и Свет сердца своего – тем оставь, кто может умножить их.

– Есть три вида служения человеку и душе его. Сочувствие, сопереживание, соследование. И Любовь, заключающая их. Отправляя душу в соследование за нуждающимся, о себе не забывай, ищи верного попечителя, что поведёт тебя, или остановись. Негоже быть чему-то в мире не в полной мере. Крепкая рука и верное сердце – вот, что ищет всякий. Итак, отправляя душу в соследование……………………………………………сохраняя, должны мы знать12.

– Всякая жизнь нуждается в спасении и защите, независимо от того, кому она принадлежит, и платы за её спасение.

– Сопричастие не только в соделании, но и в принятии, непротивлении. Наш путь – сопричастия всякой живой душе. Сопричастие – в Любви.

– Где есть Свет – там есть и твоя дорога. Да пребудет Свет всюду!

– Не воюй за Любовь13, но во имя её.

– Не смею смотреть на неё, ибо боюсь оскорбить её неуместным восторгом своим, его же скрыть я бессилен. Вами же, господин мой, положено каждое утро оказываться нам рядом на пути в Длинную залу (8).

– Не терзайся напрасно, друг мой. Положи улыбке своей разрешить все тяготы твои. И верь, что неподвластно воле твоей и разуму – улыбке посильно. Ею же одной разрешаются затруднения страшнее и горше твоих, ибо есть она одна из святейших твердынь этого мира, так не бойся её и не прячь её, если положена она сердцу твоему.

^{(8) так именуют эулиен залу, где собираются все жители Светлого Дома для совместной трапезы два раза в день – по утрам и вечерам, перед заходом.}

– Что бы я ни сказала, они не захотят понять или не обучены понимать.

– Учитель учит. Научи их. Не понимать, но верить, а, значит, принимать полностью.

– Финиар! Спорят люди о первенстве мужского и женского начал. Не я, но ты был рождён в Ийдене, ответь, какое суждение верно?

– Хорошо. Но прежде и ты ответь мне. Вот яблоко. Вкусив его половину и обнаружив её кислой, а другую сладкой – каким назовёшь его? Или, увидев один бок гнилым, а другой спелым, каким назовёшь яблоко? Или, сделав из него лекарство, а другой раз яд, чем назовёшь его? И один скажет так, а другой иначе, а ты как назовёшь?

– Яблоком.

– Отчего?

– Нет у него другого имени. Оно разное, – но суть всё одно и то же.

– Называют тебя господином Дома твоего. Верно ли, что мужчина всегда господин, как говорят люди?

– Нет для Бога разницы между мужчиной и женщиной, ибо оба есть Любовь Его, и каждый из них служит ей по надлежащему умению своему: мужчина – защитой, а женщина – заботой. И если придётся, то и наоборот. И нет господ между ними, лишь Любовь – господин их.

– Природа истинного Света такова, что лишь отдавая его, можно приумножить его. Природа Света – есть природа Любви.

– Как узнаю я, что не тешу гордыню, веря в свою правоту?

– Ты должен знать, что всегда поступаешь правильно, а не то, что ты всегда прав.

– Не могу убить.

– Не убивай. А убивая, помни, что можешь отнять лишь то, что создано тобой. Не может ни эу, ни человек убить что-либо в полной мере, ибо мера эта в Господе, что сотворил всё сущее, а потому никто не убиен, но бывает лишён жизни. Нет в этом правды и нет в этом права, но всякое начало требует окончания прежнего. И сама Любовь порой приказывает нам разрушить что-то для новой жизни. И кто из нас тогда воспротивится ей, когда даже она, всеблагая, воинствует?

– Что надлежит делать тому, кто не может простить человека?

– Простить его – прежде всего, а дальше поступать как хочет.

– Никогда не торопись с ответом, потому что даже правильный ответ может быть неверным, если дан не вовремя.

– Kayt te, ke elа́yt Il`, ni ifhan nói ev ínel`, il`íft te, ke éligt íne nerén Íl`ē а́mrantiē. А́ke whri erk ēinúah vo kay óyli il`íf. Kа́yi nívhi íftamit térlenirt nírten il`ífti – nírtitam. (9)

^{(9) так сказал Финиар: Блестит то, что отражает Свет, не имея его в себе, сияет то, что сжигает себя ради Света даримого. Оттого у всякой красоты есть блеск или сияние. Блеском её довольствуется взгляд глаз, сиянием – око сердца.}

Звенье пятое. Анкхали. Неоглашаемый

От века у мира подзаконного было много королей. Из рода людского, между людьми и не из их числа. Один из них, что их древнее – Анкхали. Нет в роде эулиен у него имени, нет имени у него и в роде людском, потому именуют его всегда по-разному. Сатаной и Дьяволом зовут его люди. Владыкой Смерти или Первым из арели зовут его среди арели, Анкхали или Бессветлый называют его эулиен. Но не верьте именам его, потому, что он старше их всех, соназванный миру подзаконному и миру горнему. Подлинную историю его никто не знает, и узнать не спешит. Говорят, от сотворения был Анкхали богоборцем и всему, что исходило от Него и обладало Светом – противился. Иные говорят, что был он первым из учителей Люцифера, развратившим душу его и разум его и ввергшим в восстание духа. Иные говорят, что сам он и есть тот падший из высших ангелов. А я говорю, что как всему живому полагается имя, так было оно и у Анкхали, и было оно светлым, но утратил он его и право обладать им и стал Анкхали. А потому – прежде всего, как и всякий безымянный, достоин сочувствия. Но кто окажет ему такую честь, не зная всей полноты его горя?

Íl`i úrushur.

Dūn óyli adūn tiy iwríl`, ke Íl` íyen ra otímrinen tíen, edéran mo tíen ímoren l`yö aímreteni ímoren ti hórnnē.

Dūn óyli aūn fa еSkr/dúeh` óyli úmar ol – íl`retil` ek, ki ni kemtél` olnírtitam im íniril` ev el`ístru tóe híē Íl` tóe ínenē im téntail` ti hórnnē.

Ev el`ítam míen, ü el`úramorē míen – móra ána tíil, aké vol` tentáneh tiy. Im evhíaneh` vol` – Íl`el`e. Úmi a ínentenil` ti Éydni14.

В подзаконном мире нет владыки коварнее и страшнее. Ему же прислуживают все демоны и духи, разные обликом и именами, во всём множестве своих родов и бед. Сам же Анкхали – по выбору и рассуждению своему большею частью своего времени – бесплотен и невидим тем, чей взор не обращён к нему. По своему усмотрению и надобности, в обстоятельствах, полагающемуся тому или иному злу – выбирает он образ и плоть, то мужчины, то женщины, и всегда при нём áнкхрим [ánkhrim] (1) – тонкая золотая его корона (обруч) на голове его и анкх [аnkh] (2) на шее его. Часто носит Бессветлый пояс с черепом убиенного младенца эу, когда имеет вид мужчины, и забирает волосы золотой лентой в бант за спиной. Тогда же носит он кожаные сапоги, перевязанные жилами эулиен. Бывает, является он в жилетке из кожи, с широкой шнуровкой на груди, с бубенцами на шнурках её, что оглашают смерть всякому, кто услышит их. Не боится Анкхали одежд белых, расшитых золотом, и королевского бархата, и шелков. И в обличии женском прекрасен и соблазнителен, как только ему одному под силу. И голос его всегда сладок, а речи лживы. И нет в его душе места ни для жалости, ни для сожаления по слепоте и безнадёжности смотрящего. Так Анкхали во всех обличьях своих прекрасен – невыносимо. Теряет волю всякий, кто осмелится взглянуть на него, ибо не может более отвести глаз. Прилепляется всё естество смотрящего к обольстительной красоте его, и делается он тут же рабом арели. Завороженно смотрит несчастный, как незримо для глаза и сердца каждое мгновение меняется арели в себе самом, очаровывая непостоянством своим так. Никто же из тех, кто видел его, не сможет более описать его, ибо сдавит грудь и горло его страстный восторг и онемеет он, поражённый своим бессилием. Никто же из тех, кто видел его, не сможет более забыть его и охладеет навек ко всякой верной красоте, ибо в постоянстве своём не будет она столь пленительна для взора, как арели сей, обликом мужчина, сосуд красот, или как женщина, похитительница взоров и душ, разоряющих разум. И рядом с ним всегда был спутник его и сподручный, которого называют Нýрши [Núrshi] (3) – палач его и любовник, воин, охранник и раб. Он же предшествовал Бессветлому во всех делах. Его рукой сеял Анкхали смерть и боль. Черны его глаза и волосы, и одежды его черны. В знак своей власти лишил его Владыка речи, и нем он в мире своём, и говорил лишь, когда принимал плоть для злых дел своих в ином пределе. Ценил его Анкхали больше всех, и оттого бывали соединены они. Он же, Анкхали, принёс эóх [eóh] (4) и научился извлекать из него эохти́н [eohtín] (5). Ему мир тем и обязан. Нет у Анкхали единого дома и дворца, потому что дом и дворец у него всюду, где он пожелает, всюду, где достигает власть его. И потому эулиен оставили свой Яблоневый город, что не увидели границ власти Бессветлого в мире подзаконном, в мире смертных. Он же первый назвал себя врагом эулиен и объявил им войну. Объявил он её и человеку, узнав о великой Любви, положенной роду людскому. Прельщённые же собственным пороком и красотой своей – вводили Анкхали и Нурши людей в прелесть и искушение, ибо всегда были прекрасны так, что не мог смертный вместить красоту их, и вынести её был разум смертный не в силе. Дан дар такой всем из народа Анкхали. Оттого легко обличить арели, когда он в истинной природе своей.

^{(1) тот обруч видели многие, и многие его знают, похож он на языки пламени, горы или солнечные лучи, кто как узнает. Это один из признаков Анкхали.}

^{(2) «вратами Ада» называют эулиен тот знак, людям он также известен, но, получив учение о нём от арели, не знают они его истинного смысла. «Проклятьем Анкхали» также называют тот «крест», суть которого – душа, спускающаяся в Ад и закрытая там. Носит его Анкхали как свою гордость и как своё проклятие, и никто, кроме него, не может его вынести, потому что согнётся под тяжестью его и сгорит от жара его.}

^{(3) Мрачный дух – так переводится его имя, так называют его среди эулиен, потому что подлинного имени его никто не знает.}

^{(4) плод дерева, именуемого Э́о [Éo], прекраснейшего из всех деревьев. Могуч ствол его и широки ветви его, и нет прекрасней цветов, которыми оно цветёт. Отцветая, рождает оно орех, размером чуть меньше ореха грецкого, наподобие ему или ореху рудракши, который прежде жёлтый, а когда созреет – оранжевый. А когда эох наполнятся своим соком – то кожура его ссыхается, делается морщинистой – и эох падает на землю. Нет внутри у ореха семян, есть только эохтин, сок его. И если орех тот не расколется – не взойти новому дереву. Но нет в междумирье, ни на земле, ни на небе материи твёрже скорлупы ореха Эо. Тверда она, едва обратится завязь в орех, а, когда поспел он – не сыскать твёрже. Оттого мало на свете деревьев Эо, и всем известны они по именам и местам. И, несмотря на красоту их, много от них горя.}

^{(5) яд, добываемый из эоха, его внутренний сок. Называют его также эулиенским ядом, оттого что лучше прочих известна этому народу его сила и смерть от него. Она же, в свою очередь, медлительна и страшна. Сначала всякая плоть под действием эохтина размягчается и начинает разъединяться, тогда же испытывает несчастный дикий жар и огненную муку, поскольку разъедает эохтин всякую плоть – медленно, но верно. Затем разъедает кость, затем землю, куда падает. И ни водой, ни лекарством – не смыть эохтина, ибо проникает внутрь он тут же и растекается вместе с кровью, пока не разъест вены, в которых течёт. Много часов нужно эохтину, чтобы разъесть плоть и кость, но все эти часы жертва яда будет в огненной агонии от боли, пожирающей её. Так всё разъедает эохтин. И железо, и камень. Потому хранят тот яд в сосудах из скорлупы эоха, и всё, что соприкасается с ним – должно быть из коры эоха, иначе будет разъедено и сгниёт в его жаре. Сам же эохтин бесцветен и безвкусен и запаха не имеет, но мало кто прибегает к нему из-за страха перед ним.}

В те же времена, когда пришли эулиен, жили по всей земле люди, и много было зла среди них. Тогда в Альбионе в одном из горных замков жила супружеская пара И́дзиар [Ídziar] и Бо́хьен [Bо́hyen], были они из людей, пиктского племени. Прежде замок был брата отца Идзиара, но умер он странно, и все шептались. Завещал он свой замок Идзиару, и прибыл он с севера с женой, чтобы жить там. Говорят, что накануне смерти прежний хозяин видел дурной сон, где замок его облёкся тьмой, и сердце её забилось в нём. Оттого он и умер вскорости. Ему же предрекали, что он умрёт прежде власти тьмы, и он умер. И в груди его нашли нож. Héltaen erókren íyenen, níe foht ávred anslúahe im níe íl1roril`e im írre úrarori gun, kél`e gun ev el`ána olíl`le15.

Прибывших полюбили и приняли с заботой и попечением. И был Идзиар рачителен, а Бохьен рассудительна и мила. И не было в их семье горя и печали. Но вот была ночь, и сам собою застонал портрет прежнего хозяина, а когда пришли снять его со стены – разбился вдребезги. Тогда же подарил Идзиар жене своей ребёнка. И с того дня не стало покоя в стенах их замка. Лопались хрустальные кубки, стоило Бохьен прикоснуться к ним, ломались стулья, один за другим умирали сородичи. Бард, служивший при Идзиаре за ужином, взглянув на жену его, перерезал себе горло. И тяжко было бремя Бохьен, и была она бледна и постоянно недужна. И никто из врачевателей и знахарей не мог помочь ей. Несколько раз ребёнок хотел выйти из неё прежде срока, несколько раз жаловалась она на холод внутри, несколько раз погибала от бреда и жара, что сменялись жаждой и слабостью. Так изводило её дитя во чреве её. И вот в положенный срок, в начале летней смерти (6), шестого дня в утро – началась гроза над Светлым Домом. Молнией сожгло несколько деревьев в саду, и несколько из эулиен пострадали. Такой силы была гроза, что опасались, устоит ли твердыня эулиен, но устояла. Тогда и появился на свет первый ребёнок Идзиара и Бохьен, и только вышел он – гроза утихла, но не было от того никому радости, ни в Светлом Доме, ни в замке Идзиара. Сын его родился черноглазым и темноволосым. В глазах его и вблизи никто не мог увидеть зрачков. Тогда же все удивились, ибо не было в роду их ни темноволосых, ни темноглазых. С первых дней своих младенец много ел и спал, но никакие игры не забавляли его. Тогда же пошли о нём дурные слухи. И вместе с ними рос он быстро и всё меньше походил на отца своего и мать. Любимой игрушкой его стал пузырёк с эохтином, который никто не мог у него отобрать, и гадали, как он попал к ребёнку. Когда же пришло время, ребёнок сам оттолкнул мать, и первым его словом было «убью». Его он крикнул привратнику, когда тот принёс ключи. И схватил их, и кинул в старика, и попал ему в голову. Прибежали люди, но спасти его не смогли. Тогда обуял всех страх, и стали бояться все сына Идзиара, ибо никто не верил, что совершил он деяние своё по глупости и детскому неразумению. По рождению дал отец сыну имя Изосáр [Izosár]. На том и хватит, ибо зовут его эулиен Неоглашаемым.

^{(6) по человеческому летоисчислению – это август.}

Через два года после рождения первого сына родила Бохьем брата ему. И в ту ночь играла в замке висевшая на стене арфа, оставленная прежним бардом. Когда же понесла ребёнка Бохьен – тогда же заболел их первый сын, а когда разрешилась – едва не умер от удушья. И едва брат родился, Неоглашаемый возненавидел его, как ненавидел всех, ибо нрав его был скверен и злобен. В приступах своей злобы был он свиреп и неуёмен. И когда не был недужен, то – неистовствовал. И угрозами смерти запугал отца и мать. Когда же хотела Бохьен усмирить его – ударил её по руке ножом. Второй же сын Бохьен был лёгок для неё, и легко и радостно разрешилась она от бремени. Тогда же восстановились и заплодоносили сожжённые прежней грозой деревья в роще у стен Светлого Дома. Второго сына назвал отец Изи́риан [Izírian]. И был он во всём похож на мать свою – голубоглаз, улыбчив и добросердечен. Быстро полюбили его все за добрый нрав и улыбки. Лишь старший брат его ненавидел и изводил как мог, потом же, окрепнув, предпочёл себе себя самого и рос диким, нелюдимым, не общаясь с семьёй. Брат же его, окрепнув, начал петь и проявил тягу к искусству и наукам. Гуляя по лесам вокруг замка, повстречал он эулиен и сдружился с ними, они же прозвали его И́бирин [Íbirin]. К восьми годам успел побывать Ибирин в Светлом Доме несколько раз и там начал учить эмлант, там же был он всегда желанным гостем и обрёл себе учителя и друга в лице Элкарита, который беседовал с ним. И ни Идзиар, ни Бохьен не были против. Узнав же о том, прогневался лишь старший брат, и была страшная ссора между ними, потому что искренне и люто ненавидел Неоглашаемый народ Светлого Дома и всех эулиен. Вскоре о том забыли, и Ибирин снова направился в Светлый Дом. Тогда же брат его настиг его и преградил дорогу, и в руках его был клинок из коры эоха и пузырёк с соком его. Его же выплеснул Неоглашаемый весь на нож свой и подарил брату ту боль, которую, как считал он, тот принёс ему своим рождением и жизнью. Долгими и страшными были муки юного Изириана, убийца же успокаивал его, что скоро вся боль закончится, лишь стоит потерпеть. Но, умирая, схватил Изириан брата за ногу и в жаре и бреду сказал: огонь воздаст. После чего эохтин одолел его, и он испустил дух. И, оттолкнув тело брата и плюнув ему в глаза, ушёл Неоглашаемый прочь, оставив его как есть в роще у дома, и с тех пор ни с ножом своим из эоха, который прозвал Эохáйдом [Eoháyd] (7), ни с ядом не расставался. Тогда же исцелился Неоглашаемый от недужности своей, и лопнули на арфе в его замке струны, и распустившиеся в саду Светлого Дома деревья снова засохли. Их же поникшие кроны мог видеть Ибирин, будь он жив. И, вернувшись в замок, отравил эохтином Неоглашаемый графин с водой, из которого пили отец и мать его, и больше не вышли они из покоев своих. Он же, дождавшись пока стихнут их стоны, собрал всех и присвоил себе их замок. И все служили ему с великим страхом и трепетом. Тех же, кто отказался служить ему или проявил неверность – убил он тут же. Тогда же вернулся Неоглашаемый к брату своему, отрезал ему голову, взял кровь её и своим ножом написал на дверях «смерть эулиен», и поставил знак свой (8) и кровью брата обвёл. Голову же велел отнести к порогу Светлого Дома, а тело брата отдать собакам. Тела отца и матери он сжёг в камине. И, увидев это, многие оставили замок под страхом смерти. И набрал Неоглашаемый себе слуг и воинов по своей воле, подобных себе и под стать себе. Собак же дворовых спустил с цепи и запер в загоне, и не кормил их. Оттого они были всегда злы и голодны, и он кидал им своих пленников и убиенных. И окружил он себя разбойниками, колдунами и шарлатанами, всеми, кто мог продлить и говорил, что может продлить его дни, и взял право кровавое своё и правил жестоко. Так сбылось пророчество о тьме, воцарившейся в замке, и сердце её забилось в нём, и так обрели эулиен худшего из своих врагов – человека. И имя его – Изосар, но нет среди эулиен ему имени, потому и зовут его Неоглашаемый, отказывая ему.

^{(7) известен Эохайд среди эулиен, и презирают его они и боятся, ибо подлый это нож и бесчестный. Так есть прорезь на нём вместо дола по всей длине его, края же Эохайда закруглены, чтобы поднимать кожу. Не страшен Эохайду яд эо, ибо всегда он в эохтине и крови пленных.}

^{(8) знак Неоглашаемого – это заглавная латинская «S», наложенная на заглавную латинскую «I», подобно змею, обвившемуся вокруг дерева. Этот знак оставлял Изосар на каждом своём оружии и одежде воинов своих. Его же вырезал Эохайдом своим на телах убиенных и пленных.}

Звенье шестое. Деяния Элкарита Златовласого. Элкарит и Эйдалин

Был Элкарит, прозванный Златовласым, из рода Эйвели, рождён от Финиара и Эин-Мари, после падения смертных, до исхода эулиен, в светозарном Эйдене, в дни, когда всё цвело и плодоносило. И было это так. По правилу своему молился Финиар и жена его с ним. И славили они Бога, обращаясь к Нему, и с радостью великой Он взирал на них и благословил их. И, закончив молитву свою, посмотрела Эин-Мари на мужа, и он, закончив молитву, поднял глаза на жену свою, и взгляды их встретились так, что показалось им, будто солнца отразились в глазах возлюбленного, и вздохнули травы, и распустились дремавшие цветы, и так был у Эин-Мари ребёнок от Финиара. С того же дня берёг Финиар жену свою от хитрого ветра и усердного солнца, и руки её из своей не выпускал, ни в молитве, ни в тяготах. Ночью же в положенный срок наблюдали эулиен звёзды на небе, что зажглись в виде короны, а следом за тем звездопад. Когда же погасли звёзды – проснулась Эин-Мари и ребёнок в ней. И весь Эйден молился с Финиаром, а он, видя и зная, как трудно возлюбленной его – взял её руки в свои и улыбался ей, и так родила Эин-Мари ребёнка, и, взяв его на руки и подняв к небу, посвятил Финиар его Богу своему, ибо знал, как и каждый эу, что всякий дар Божий надлежит вернуть Ему, приумножив. – Элкарит, – сказал Финиар, крестив сына росою, и ликовал весь Эйден с ним. Более же всех – Ион, ангел, который явился к Финиару и умолял дать ему взглянуть на дитя, и Финиар позволил ему, и, едва заглянув в глаза Элкарита, – полюбил его Ион как Бога и как любил отца эу, и с того дня следовал за ним и учил его, вместе с отцом и братьями его. С первых своих дней завоевал Элкарит Любовь всего Эйдена и в полной мере возвращал её, и, едва научившись говорить, славил Бога и проводил дни в молитве, сторонясь детских игр и забав. В учении был Элкарит усерден и крепок, хотя и смирен. Во всём, от облика до нрава, походил он на отца своего, которого любил и уважал, с которым беседовал в те часы, что не посвящал молитве. И Ион следовал за ними, полюбив слушать молитвы эу и беседы с ним. Был дан Элкариту дар огненной молитвы, известный также и людским праведникам, и молился Элкарит так каждый раз, до тех пор, пока силы не оставляли его и он не падал, изнеможённый. Безрассудным и незамедлительным рос он в помощи, но также был доверчивым и простым, как дитя. И не было в его чистом сердце ни обид, ни подозрений, и всякого он встречал улыбкой и добрым словом, как учил его Финиар. Потому беседовал Элкарит и с животными, и с цветами, ибо привечал всякую живую душу, и учился у них, и учил их, и любил их, и они отвечали ему тем же. Таков он был, когда оставили эулиен Эйден и пришли в подзаконный мир, где, покинув Светлый Дом, в одиночку воздвиг он из камня дворец Итар на земле Альбиона и принял его под своё попечение и защиту, поручившись Альбиону, как и всему живому в том мире, ради которого оставил Эйден. Нужда каждого стала нуждою сердца Элкарита, и радость каждого обернулась его ликованием. Обошёл Златовласый весь остров за три года, и где ходил, благословлял он места те, и души их и населявших их. Остальное же время проводил Элкарит, как и прежде, в молитвах, в которых просил о мире и Любви для всех ходящих под оком Господа (1). И те из эулиен, что любили его и почитали – поселились с ним в Итар, чтобы быть как Элкарит и так же всецело служить людям, они же смиренно и радостно следовали за ним и укреплялись его примером, а сын Финиара заботился о своём народе, как отец заботится о своих детях, как брат заботится о младших братьях, как садовник заботится о цветах в своём саду. Тогда же раз в год все эулиен возвращались в Светлый Дом на праздники и несли благую весть Финиару о делах наследника его. Сам же Элкарит, в заботах и попечении о вверенных ему – не возвращался, ибо всякий день и час своей жизни, душу свою и сердце – до исступления, до последней искры, всецело и беззаветно – посвятил народу Адама, и ради него были молитвы его и труды, и не жалел себя эу в заботах о смертных, смиренно следуя по пути, который избрал для себя прежде. В трудах своих также он помогал и животным и многим из арели. И полюбили его в тех местах, и расселились вокруг дворца его многие. Так жили эулиен рядом с Финиаровым сыном в мире и процветании первые годы, а Элкарит не знал ни покоя в молитве, ни усталости и помогал всем, кому мог помочь, забывая себя ради тех, кого любил. И видели это все, и Господь его видел и знал путь его пустынный, покрытый тёрном. Тогда же задумал Господь своё об Элкарите помышление.

^{(1) взяли дети Финиара и весь народ их на себя попечение о человеке, его же являет каждый эу в труде своём, соследовании смертному и молитве, ибо эулиен своей самозабвенной молитвой и бескровной жертвой Света душ своих в ней служат людям и всему миру, оберегая и защищая их, и сам Господь, назвавший и отпустивший эулиен, благосклонно внемлет им.}

И случилось так в седьмой год по пришествию Элкарита на остров, что отправился он до Ирди́ль [Irdíl`] (2) из дворца через поля и лес пройтись вдоль реки, как он любил ещё в Эйдене, дабы проведать мохнатых пчёл в лугах, и сонных сов в лесу, и волка своего (3). Однако, выйдя, передумал, послушный велению сердца, которому никто из эулиен не перечит – и остановился для молитвы у реки, где в час тот цвёл радостью для глаз медовый вереск. Там увидел эу Э́йдалин [Éydalin] – она же также молилась там и не видела его. И хотел Элкарит оставить её, дабы не потревожить, но не смог сделать и шага, потому что отказали ноги ему в повиновении, и в камень обратился атлас башмаков его. Тогда же хотел опустить эу взгляд изумрудных глаз своих в траву, прочь от Эйдалин, но и глаза отказали ему в повиновении, и не мог он отвести взгляда. Im úrual` no Éydalin ra el` yónkay nívhi16, будто бы знал её прежде, и не смог более оставить её и дышать без взгляда на неё, потому и приблизился и встал рядом. И обратилась Эйдалин к нему взглядом, и назвали они имена друг друга по большой Любви. И узнали они солнца в глазах друг друга и поручили себя друг другу. Была же Эйдалин во всём Элкариту подобна, и сердца их были соединены прежде дорог их, теперь же был для них уготован áмеви́ль [ámevíl`] (4). И привёл Элкарит Эйдалин в Итар, и обвенчались они в тот же день, умножив славу Господа, который соединил их. И стали они муж и жена по закону эулиен. Ничего же не скажу более о Любви их, ибо ей за себя говорить. И когда пришёл срок – оставил Элкарит дворец свой и вернулся в Дом отца своего, и привёл Эйдалин с собою. С того дня, как обрели они друг друга – были они неразлучны и руки возлюбленного из своей руки не отпускали, и дышали, и говорили, и делали всё как единое сердце, единая душа и единое тело.

^{(2) так зовут звезду, что первой зажигается в утренних сумерках и последней гаснет в рассвете. Её же имя – Предрассветная. В народе эулиен её почитают за символ Надежды в утешение скорбящим.}

^{(3) был у Элкарита волк его, из арели, выбравших обличье волка по своему естеству, которому помог Элкарит и которого восставил в Свет, и тот соследовал ему в его дорогах и служил ему как друг. Его же назвали Онаи [Ónai] Медный за цвет его шерсти.}

^{(4) амевиль – дословно – соединение в Свете, воссоединение. Так называют обряд сочетания двух сердец перед Богом, свадьбой называют это среди смертных.}

По прошествии же трёх месяцев от амевиль, в молитве до Ирдиль преисполнился Элкарит Cветом, и не смог он удержать его в сердце своём, и вырвался он из глаз его и покрыл голову его и одежды. Тогда прикоснулась к нему Эйдалин, видя волнение мужа, и он удержал её. Так был у Эйдалин ребёнок от возлюбленного мужа её, и так начался род Элкарита Златовласого – с великой Любви. Теперь зовут род Элкарита – Олений род (5), и королевский олень с солнцем в рогах на гербах и флагах его. Ret olístaen íl`menē – íldo/aril` Yon nói ínenen!17

^{(5) И́мнуг э́лта [Ímnug élta] – называют его, ибо ímnu – олень на языке эулиен, а также самка его, и élkari – олень, солнце леса.}

Звенье седьмое. Деяния Седби. Седби и Бад

Был Седби из рода Эйвели рождён от Финиара и Эин-Мари, после падения, прежде исхода, в сиятельном Эйдене, в дни, когда был зной и река Аэн пересохла и обратилась в ручей. И было это так. Была ночь, и видели эулиен, как упала звезда в траву, и поднялся Финиар, и поднял её, погасшую, и протянул её жене своей. Но только соприкоснулись их руки – вспыхнула звезда своим изначальным огнём и обожгла руки эулиен, и сжали они их крепче, и так был у Эин-Мари ребёнок от Финиара. И не было больше прежнего Эйдена от падения той звезды до срока. А когда пришёл срок – был зной, и погубил всю траву и цветы и пересушил Аэн. И был у Эин-Мари жар, и родила она Финиару сына, и, взяв его на руки, не посмел Финиар доверить его Богу, ибо в глазах младенца увидел он блеск стали, лучи славы и безумный огонь – то, что не положено эулиен. И дал он ему имя Седби и дал волю, ибо знал, что ничего не сдержит сына его, а если и будет кто на его пути к свободе, на пути к цели – не будет тому ни мира, ни пощады.

Рос Седби быстро, и был он во всём Элкариту противник. И не молился он, не славил Бога своего, не был смирен и кроток, но дерзок и вспыльчив. Огонь и только! Огонь и только. И любил и уважал он только себя. И, сломав яблоневую ветвь, соорудил он щит, и меч себе выковал, и колесницу, и копьё, и лук со стрелой сам себе великолепные сделал. И выделал их, назвал и учился бою усерднее, чем у отца своего. Тогда же и любовались им жители Эйдена, ибо был Седби хоть и отступник, но высок и статен, вровень брату, широкоплеч и ясноглаз, и лик его был благороден и светел, как у матери его и брата, но не слушался он матери своей и брата презирал. И, окрепнув, лишь более возжелал он боя и славы, и тесен ему стал Эйден и законы его. Вспыхивал против них Седби, подобно пламени, и ничто не могло смирить его гнев, так суров был его нрав и ужасен благородный лик в минуты гнева. И ходил Седби без рубахи, и вызывал всякого на бой, и пугал девушек пылом неуёмной страсти своей, и был бы изгнан из Эйдена, не будь Финиар его отцом, а Элкарит – вечным заступником. И по Любви к ним и уважению – прощали всё Седби, хоть и боялись его. В часы же безгрешные, когда сон брал эу, любил он спать на коленях матери, что в молитвах плакала над ним. И запретил он всем целовать лоб свой, кроме матери, что провожала его в сон и встречала оттуда так. Таков был Седби, когда оставили эулиен Эйден и пришли в подзаконный мир. Покинув же Светлый Дом, поселился средний сын Финиара в замке Мой и окружил себя вином, женщинами и битвой. И жил он в своём замке, разделяя мир на «моё» и «не моё», и то, что звалось вторым, вскоре становилось первым, ибо была жажда обладания в том эу ненасытна.

Было вокруг замка Седби много селений, где жили арели и люди. На них же совершал он набеги, бесчестя их женщин и девушек и вызывая на бой лучших из их героев. Когда же не осталось в краю его ни одной проигранной битвы и ни одной девушки, не пролившей слёз из-за него и о нём, оставил Седби замок свой и ушёл в соседние земли, тогда же, по простоте душевной и добросердечию своему, отправил Элкарит многие рода из эулиен в земли Седби, стать народом его. И много горя было семьям тем, что расселились в тех землях, прежде всего от попечителя их – Седби, потому что, узнав о том, что эулиен пришли на земли, что почитал он своими, отправился Седби к ним и многих из юношей убил, и многих из девушек, что не смог получить. Так поступил он и на следующий день. И на следующий тоже – вблизи своего замка и во всяком месте, где пролегал его путь. Тогда же стяжал он себе громкую славу воина, которому нет равных в искусстве битвы и её безумствах. И стоило имени его прозвучать – везде слышался ропот, и все бежали, и окна и двери домов запирались на засовы, но были бессильны против силы и страсти, овладевших Седби. Тех же из эулиен, кто отправился проведать ушедших в земли его прежде – постигла та же участь. А когда Эликлем породила новых арели и весь род их объявил эулиен войну – нашёл Седби в ней себе отдохновение и радость, и с тех пор не знал покоя ни один из арели. И так прежний соратник Седби, Анкхали, сделался врагом его, и не попадались они на глаза друг другу, избегая встреч и истребляя народы, вверенные им. Случилось же так и из-за многих девушек, что предпочли эу самому Владыке. Славы же Седби и внимания женщин Бессветлый не мог простить Седби, ибо больно уязвил эу его гордыню. Когда же случалось уставать Седби от битв и поединков, то искал он утешения и отдыха в любовных ласках, но не стоила любовь его и горстки пепла, и дольше одной ночи не длилась она, красотою же своею и блеском славы своей и стати – сводил он с ума многих, и тех, что не знали о нём, и тех, что не могли противиться красоте его. В то же время жила в селении неподалёку от Светлого Дома эу по имени Э́влием [Évliem], и случилось ей однажды увидеть Седби, когда разорял он селение её. Но, не узнав его, полюбила она его и, как положено эулиен – приняла в сердце своём, поверив, что Светом Любви своей исправит его. И двери свои не закрыла и впустила его, и ночь его разделила с ним, доверившись ему, и потеряла возлюбленного своего наутро, как все из полученных им. И забыл её Седби в тот же день, запомнив лишь имя, как запоминал имена всех, кого одолел на ложе и битве.

Напоив Экхебен, копьё своё, напитав Билрог, меч свой, и угодив Сендалин, стреле своей, во всех землях, куда смог дойти, вернулся Седби в замок свой, и гром и блеск его славы шли за ним и прежде него. Было это в те дни, когда вернулся Элкарит в Светлый Дом в попечении о жене своей и родила она, а Неоглашаемый убил брата своего и нашёл утешение в пытках и глумлении над всяким из народа эулиен и смертных.

И вот была ночь, и растревожилось сердце Седби без причины. И ни вино, ни ласки не утешили его, тогда же оставил он замок и вышел вон. И увидел мотылька, что кружил над ним, и одолела его страсть, и захотел он обладать им, поймать его и любоваться им, и чтобы был тот мотылёк только его. Но упорхнул мотылек, и Седби последовал за ним через горы и леса, а потом и через море, пока не пришёл, преследуя его, в земли брата своего.

Случилось тогда же Неоглашаемому, который к тому времени уже возмужал и окреп, как в теле, так и в грехе своём, задумать обман чёрный и страшный. Прислал он ночью к Элкариту гонца с письмом, где умолял Финиарова сына спасти жену его, которая жестоко страдает в болезни и умирает. Также написал он, что ждёт его в роще и не может идти дальше, потому что совсем худо жене его, и ожидает он Элкарита, единственного, кому вверяет жизнь возлюбленной. Но не было у Неоглашаемого ни жены, ни возлюбленной, ибо, возмужав, брал он женщин силой и не искал ни Любви, ни согласия их. Той же ночью, до Ирдиль, отправился Элкарит по письму его, и, хоть был наслышан о Неоглашаемом, поверил ему и в пути своём не усомнился.

Véspr/di na hídi

En ne Yóni náu

Véspr/di na hídi

En euól niíl

Énneten yorl` nirén

Nne mi náu hídi

Énneten nénte Yon Ií. (1)

^{(1) старая молитва эулиен на белом эмланте, читаемая в минуты смертельной опасности, перед смертью или в чёрном отчаяньи, когда иссяк весь Свет.}

И пришёл Элкарит в земли свои и в рощу, указанную ему, и искал, и нашёл Неоглашаемого, что встретил его у входа на поляну и торопил его, заклиная именем своей жены. И, испугавшись за то, что не убережёт человека, поверил ему Элкарит и последовал с ним. Но лишь вступил он под полог лиственный, был оглушён и схвачен людьми Неоглашенного, связан, пленён, к столбу привязан. Когда же открыл эу глаза, то приветствовали его лишь ухмылка Изосара и клинок его с эохтином. Так был обманут Элкарит. И истязали его, и поносили его, и осквернили его и раздели его, и тело живое растерзали его, отделили часть за частью, одна за другой и одна за другой разметали его, и ушли восвояси. И не успела кровь его смешаться с землёю, оберегаемой им, как шёл мимо Седби и упустил мотылька своего, залетевшего в ветви. Остановился тогда Седби, окинул взором поляну в крови и узнал Элкарита в членах его. И собрал их, и сочленил их кость к кости, мышца к мышце, сустав к суставу, сосуд к сосуду с почтением, по Любви и памяти, ибо всё же известна была сердцу его братская Любовь, и ныне вспомнил о том эу. И, достав эффе, покрыл ею Седби тело брата и обернул его своим плащом. Так не стало более эффе у Седби, ибо всю меру, данную ему Эликлем, потратил он на Элкарита. И вот прошло время, и Свет вернулся в глаза Элкарита, и дыхание жизни вселилось в грудь его, и Элкарит восстановился в жизни. Тогда же поднял брата Седби и, укоряя, отнёс в Светлый Дом и положил в его покоях.

– Надеюсь, ты сполна оценил человеческую благодарность, – сказал Седби брату – и покинул Светлый Дом в великом смятении.

Выйдя прочь из Светлого Дома, пребывал Седби в великой душевной и сердечной смуте и шёл, не разбирая дороги, пока солнце не поднялось высоко и не остановило его жаром своим. В плену оказался он у зноя дневного. Тогда же, сердцесмущенный, оставил Седби одежды свои и омылся в роднике, что был перед ним, и лёг на камень, что был перед ним, и уснул так. И сон его был глубок и тяжёл. Но звук погони разбудил эу. То арели гнались за Бад [Bad]. Было так, что возжелал Владыка Смерти прекрасной эу, но пожелал также и унизить народ её и уязвить отца Бад, а потому явился к нему сам во всём блеске своего облика и требовал у отца самому отдать дочь его, угрожая жизни братьев Бад, и страшнее того – жизни смертных, что жили рядом. Велико было горе эу, и стыд покрыл его, но устрашился отец Бад за сыновей своих и пуще того – за невинных смертных, и согласился отдать арели единственную дочь свою, хоть и знал нрав Владыки, но Бад воспротивилась и сбежала. Бессветлый же послал своих воинов, и они убили отца эу и всех братьев её, так что стала Бад сиротою, и всех смертных в округе приказал истребить Анкхали, и устроили слуги его кровавое побоище в тех местах, и тогда же они, посланные за Бад, – преследовали её. И бежала она, не зная дороги, вверяя жизнь Господу, и привёл он её к камню, за которым спал Седби, и разбудила она его криком своим. Тогда же проснулся Седби и увидел Бад, и тогда же впервые наготы своей устыдился. И схватил одежды свои, и грудь прикрыл и снова хотел смотреть на ту, что разбудила его, но не смел и взгляда поднять от земли. Она же, увидев его, испугалась и бросилась прочь. Тогда же, облачившись, вышел Седби из-за камня и увидел погоню, и вступился в битву и всех, преследовавших Бад, победил, разметал и уничтожил. Но не было ему от того радости, и сам он ничего о себе не ведал, и верность тела изменила ему. Осмотревшись же, обнаружил Седби тонекли, оброненный Бад, и поднял его, будто приречный песок, и изучил его, и изумился, и тотчас силы оставили его. Так и остался он при камне у источника с тоном в руке, ожидать возвращения Бад, дабы вернуть ей потерянный тон. Хрупкой и нежной была юная эу Бад, подобно светлой росинке ранней весны, невысокой и в своём простом белом платье похожей на трепетную странствующую пушинку или же маленькое пёрышко пугливой птицы. Но также мудрость и верность даны были душе её. Чистота Бад была совершенна, как и Свет, которым исполнены были большие глаза и сердце её, они же без боя покорили Седби. И люто сердце его страдало, потому что не знал он, вернётся ли та, что напугал он, потому что не знал он, как посмеет смотреть на неё, как посмеет вздохнуть рядом с ней дыханьем, отравленным прежними днями.

И сердца биенье не мог он унять.

Он Бога молил ниспослать ему силы,

чтоб не казаться перед нею невежей.

Чтоб не подумала она о нём плохо,

чтоб не видеть в глазах её страха,

чтобы она его речи простила.

Но что он ей скажет?

Но вместе с Ирдиль, приносящей Надежду, вернулась и Бад, обнаружив потерю. И на прежнем месте нашла она Седби, но Седби – другого.…

Он сердцем узнал о приближении Бад ещё прежде, чем травы, поднявшись, о шаге её известили. Он Свет её сердца увидел прежде, чем, себя укоряя, глаза свои поднял. Он сердце своё и душу ей отдал всецело ещё до того, как, вернувшись, Бад к нему обратилась. А вернувшись, в прежде плечистом, сильном и грозном герое – увидела друга, чей Свет был ею принят. И, лишь увидев Бад снова – ни слова сказать не смог ей Седби, лишь тон протянул. Тесно Свету в груди его стало, и он не знал, что ему делать: смеяться иль плакать, бежать или падать ей в ноги. И, видя муки эу, приняла Бад тон из рук его и, осияв его Светом, ушла. Но Седби остался.

И преданность – вот что являл он собою,

Был похож на раба, готового к жертве,

Молчаливый и странный в гордом величье.

И ещё одну ночь он не спал в ожидании. И снова сердце его наказало. И с неверием в чудо он бился жестоко, но снова Ирдиль принесла облегченье, и шаг ветроногой он почувствовал сердцем. Вернулась же Бад за своей половиной, ибо сердце её ей указало, что защиту и долю свою обретёт она с Седби. И, назвавшись друг другу, они успокоили души в восторге. И, обманутый памятью, но укреплённый Светом, именем Бога умолял тогда Седби согласиться Бад позволить ему быть ей мужем. И, поражённая его истинным Светом, многоскромная Бад согласилась. Тогда же безумие обуяло Седби, и радость вселенская лишила его рассудка.

Жестоко страдающий истинным счастьем, измождённый незнанием нового чувства, вернулся Седби в Дом отца своего и к мудрому брату своему обратился. И Элкарит, ждавший лишь должного часа, принял Седби и со старанием, данным сердцу его, в помощи брату был скор и усерден. Тогда же пришли к нему его младшие брат и сестра, и велика была радость их от встречи с Седби, ибо было открыто им явственно и несомненно, что обрели они подлинного Седби, исполненным нежности и чистого Света. И приняли они брата своего в прощении. В то же время пришёл к ним и Финиар и простёр руки к сыну, и принял его в объятья свои, и, как мог, успокаивал Седби, не знавшего покоя и объятого великим волнением. Они же все вместе над ним хлопотали и, облачив Седби в белые одежды, приличествующие соединению Света, были ему во всех его волнениях, счастливых муках и тяготах грядущего утра. Затем призвал Финиар Эликлем, дабы они вдвоём смогли послужить и Бад. И так наутро привёл Эливиен Седби к отцу в покои, и Эликлем привела сердцепопеченную его, и при Финиаре, сестре и брате поручил себя Седби возлюбленной Бад, и Элкарит произнёс над ними молитву амевиль – и стали Седби и Бад муж и жена пред эулиен и Богом, и так умножился Свет их и Дома их, и само солнце было ослеплено блистанием влюблённых. Финиар же по амевиль благословил сына и доверил его Бад и Богу. С тех пор искал Седби лишь улыбки в глазах возлюбленной своей, больше спасения и всякой славы, и трудом своим избрал защиту Дома и народа своего, а служением сделал защиту смертных и всякого дыхания, прославляющего своего Создателя. С того же дня взяли Седби и Бад покои в пределе близ Элкарита и жены его, и Седби жене говорил: – On fórthah áhel evá ísmunil` óyli míik ísmuril` ti, how ü ítchmrin óyli flah ítchenē, téylet-é, ke hóril` mivh víe wer hivóy!18 С тех пор каждую ночь начинал Седби с молитвы у ног жены своей. Каждую ночь, прежде чем поднять свой взор к Свету глаз её – слагал он новую песнь о Любви к Бад. Благосклонно принимала верная эу нежнейшие подношения сердца мужа своего и сияла ему беспримерно во всякой тени жизни его.

По времени же родила Бад Седби дочь, и так начался его род, который теперь называют родом Щита (2), и красный щит с лучами на гербах и флагах его.

^{(2) И́зретол э́лта [Ízretol élta] называют его эулиен.}

Звенье восьмое. Странствия Эливиена Путешественника. Эливиен и Ильмин

Был Эливиен из рода Эйвели рождён от Финиара и Эин-Мари, после падения, прежде исхода, в присносветлейшем Эйдене, в дни, когда веет западный ветер и мир одет в золото и пурпур. И было это так. Был дождь, и тысячи солнц сияли в его каплях. И вот упала одна на лицо Финиара и, точно слеза, покатилась вниз, но ветер подхватил её и уронил на платье Эин-Мари, и блеснуло тогда в капле солнце, и закончился дождь, и унялся ветер, и так был у Эин-Мари ребёнок от Финиара.

И в положенный срок снова был дождь и ветер, и хмурое утро, и замолкли все птицы. Тогда же трудно было Эин-Мари, и был Финиар рядом с возлюбленной, и так родила она ему сына, и был он слаб, как безземельное семя, но весел, как звон ручьёв, и светел, как и Свет, что проснулся с ним. И тотчас запели все птицы и возликовали снова, наполнив Эйден своим многоголосьем. Сам же младенец не плакал, но пел и смеялся и о недужности своей не знал, радостный сердцем. И, приняв от матери, Финиар нарёк сына – Эливиен, и крестил в заливе, но не стало тому лучше, и угасал он, как угасает огонь, лишённый опоры. Заботой и опекой окружили Эливиена и отец его, и мать его, и Элкарит, и Ион, и народ эулиен – все они были ему, и молила Эин-Мари Создателя о сыне своём. Тогда же поручил Финиар Эливиена Богу и судьбу его доверил Ему. И так шло время, и не умер Эливиен, но оставался слаб до срока. Когда же пришёл срок исполниться Любви – родила Эин-Мари Эликлем, сестру Эливиена, и тотчас исцелился маленький эу. С того дня были Эливиен и Эликлем всегда неразлучны и следовали за Финиаром.

Рос Эливиен весёлым и непоседливым и любопытством своим изводил отца и брата, от него же страдал всякий в Эйдене, кто не успевал скрыться от юного эу. Обошёл Эливиен весь Эйден от порога до порога и в сердце возлелеял мечту о странствиях за положенный предел. Тогда же написал он песни, что поют ныне эулиен, и углубился в науки и искусства, в которых был строг и скромен, но и мечты о странствиях не оставил, они же и дарили ему улыбку. Так приходили к Эливиену эулиен и ангелы, бестелесные и во плоти – послушать песен его и причаститься улыбки его. В ней же, исполненной Надежды, обретала смятенная душа покой. Щедр был Эливиен в улыбках для страждущих, и узнавал всякий в его улыбке светлейшую Эин-Мари, её же более всех любил Эливиен. И вот, исполнившись знанием в двадцать один свой год, стал Эливиен мудр и ясноглаз и тогда уже почитался учёным мужем и достославным певцом и Поэтом. Таков он был, когда оставили эулиен Эйден и пришли в подзаконный мир, где, покинув Светлый Дом, взял Эливиен корабль (лодку), что смастерил сам и назвал «Свободный», тогда же поручил он судьбу свою морю. И было ему море в полноте своей, как и он ему, в полной мере, и узнал эу море, и познал его, и принял как мать свою, и полюбило его море, и приняло эу как сына, никто же из рода Путешественника не пострадал от него. Тогда же, когда отплыл Эливиен, послал Владыка Смерти следить за сыном Финиара, но не замечал эу этого, ибо не знал зла.

Im áleyenal` áleyáleyteni ístaiwii Víh`en oh el`ídrini el`léyne el`Élivien, ke árnreil` ra úramore ísletē, kaw íl`timwhril` ro úramore íl`madanē.19

Говорят, обошёл Эливиен на своём «Свободном» весь мир земной и видел многое, но не рассказывает он о том, а только поёт. И обошёл он миры, по воде сопряжённые, и видел их, и узнал их, но не рассказывает он о том, а только поёт. И везде, куда следовал он, нёс эу и Свет свой.

В дивном странствии своём обнаружил Эливиен и далёкий остров, и скрытый от прочих глаз хрустальный дворец на нём, там же жил Ион, некогда ангел, прислуживающий эулиен в неустанной молитве и тайном попечительстве о златокровном народе. Светла и полна радости была встреча их, когда два сердца соузнанные встретились после долгой разлуки. И омылись лица друзей слезами радости. Тогда же Ион взял с Эливиена слово не разглашать своего присутствия и пути его до срока, дабы мог он продолжить своё служение и попечение тайно. И Эливиен дал Иону слово и запечатал им свои уста, а на третий день, когда отдохнули их души и сердца в беседах, молитвах и песнях – отплыл Эливиен от острова и продолжил странствие своё в одиночку.

Видел он и острова, числом тридцать три, на которые сходил и узнавал их по грехам, в различных формах и образах обитающим на них, тогда же словом своим и узнаванием своим исцелял их эу. Арели же неустанно следовали за ним, но ветер благоволил Финиарову сыну. Так семь лет день за днём отдал Эливиен морю, а когда пришло время, повернул «Свободный» к мирной земле, тогда же и настигли его арели. И из берёзового лука стрелою осиновой убили они сокола, за которым следовал эу, а из ивогого лука стрелою тисовой стреляли в Эливиена и били без промаха. Шёл на арели «Свободный» полным ходом, и ветер противился ему, а потому в лёгком и скором полёте попала одна из тисовых стрел прямо в грудь Эливиену, когда направил он корабль к арели, чтобы приветствовать их. И вот упал эу, и погас Свет в глазах его. Тогда же устремились арели к кораблю, чтобы забрать тело эу, но налетел ветер и унёс корабль прочь, и швырял его, и кружил его, и качал его, и на третью ночь по лунной дорожке вынес его в залив, где «Свободный» пристал к берегу. И было над ним небо в звёздах и под ним небо в звёздах, и качались они, растревоженные женской слезою, ибо сидела на берегу залива женщина и слезами своими тревожила воду. У её же ног «Свободный» и остановился. Ожидала она Эливиена и, приняв, слезами умыла его, она же стрелу из груди его вынула и водою залива и слезами своими омыла рану эу, и сострадала с ним, и звала его, заклиная забыть дорогу к Смерти и вернуться к Свету улыбки её. И не смог Эливиен противиться тому наказу, как не мог никогда ослушаться любимой своей матери. И открыл Эливиен глаза и приветствовал Эин-Мари, и воссиял их Свет в улыбках их, и преисполнились сердца их ликованием. Три благословенных дня пробыл Эливиен в Яблоневом краю подле матери своей в Эйдене, и ненасытны они были в объятьях и беседах, но настал день четвёртый, и наказала Эин-Мари сыну возвращаться и обещала, что вскоре пришлёт дар в утешение мужу своему и всему его роду, а после отпустила Эин-Мари Эливиена, и попрощались они навеки. И спустился Путешественник к заливу и взошёл на свой корабль, и, четырежды радостный, спустился вниз по Аэн и затем вернулся на мирную землю. Там служил он по силам своим вместе с Эликлем людям и нуждам эулиен Светлого Дома, как великий учёный и Поэт. Обучил он многих искусству музыки и стихосложения, ремеслу изготавливать инструменты для игры, и передал знание о звёздах и море. Много сказок подарил он и эулиен и людям, оттого называют его также Сказитель. Так ходил он и просвещал многих, отдавая Свет свой, и многие приходили к нему в поисках Света его, но не знало сердце Эливиена покоя и прежней радости Эйдена.

По прошествии времени потребовало сердце Эливиена долю свою, и прежде благ иных взыскал он радости. Обнаружил себя в нужде о ней ветроогненный дух его, и сказал эу отцу своему: – Значит, есть ещё в мире радость, не узнанная мною. И сказал Финиар сыну своему: – Иди к ней. И снова оставил Эливиен Светлый Дом, ибо услышал пение птиц, в котором говорили они, что собираются в путь, чтобы полюбоваться одной девушкой, чья улыбка дороже всех благ миров, а сердце шире объятий доброго Света. И, поверив мудрости перелётных птиц, в золотую осень отправился Эливиен вслед за ними, хвалощедрыми и свободными, за ними же следовал он, как за Надеждой. И когда, случалось, туман скрывал птиц, то слушал эу ветер, что вторил голосам птиц и пел о девушке, чья нежность подобна утру весеннего цветка, а смех – пугливой росе его. Долгое время плавал эу, и вот мир подзаконный был явлен ему. Так плыл Путешественник и видел: вот люди. И любовался ими и улыбался им, они же смотрели на него – и плавили железо, и мечи ковали, клинки точили, строгали стрелы. И увидел Эливиен тень в сердцах человеческих. Оттого глаза его лучиться перестали, и улыбка, как облако оставляет небо, оставила лицо его. И грусть пришла в сердце эу, и отвратил Эливиен взор от бессилия своего и стал слушать рокот моря. Пена же морская жаловалась ему на то, что есть руки её белее, и каждая волна потакала пене, потому как отягчена печалью, ибо не может отобразить всю красоту прекрасной девы. И отпустил эу корабль свой на волю печальных волн и ветра и более не правил им. Жестоко гнала его сердечная нужда и терзала его без пощады, ибо – вот он, скиталец с печалью в глазах, и ни в кругу друзей, ни рядом с возлюбленной сестрою, ни в беседах со всемудрым отцом и братом, ни в пути, ни во сне – нет ему покоя, и юное сердце его – бездомно. Бездомностью сердца тяготился эу, как тяготится всякое сердце в подзаконном мире. Так осень обласкала «Пейнели» золотою листвою, и запорошенный ею корабль плыл, а капитан на нём не поднимал и взгляда. И видел Бог: не правил Путешественник тогда «Свободным», ибо решил – пусть ветер правит, не спал, не ел, но размышлял. Вот он – певец чужого счастья. Вот он поёт – и не имеет права. Он роздан всем в своём служении, но поручён судьбой кому? Тогда же звёзды падали ночами от отчаянья, и от одиночества в Надеждах губительно-недолгое падение спасало их. И верил Эливиен, что Господь, коль не достанет эу права на иную радость – его судьбы звезды однажды удостоит или иной судьбы, ведь звёзды светят всем, но среди них всегда одна звезда найдётся, чей Свет доступен всему миру, но она светит только одному, единственному сердцу или взору, что отыскал её, и отличил, и понял. Одна звезда – лишь сердцу одному. Одна звезда для всех – для каждого своя. И от раздумий тех был мрачным эу, но разум его светел был, ибо открыл в себе, что вне Любви все знания разбуженные – ни радости, ни права не имеют. Так повернулся год, и вот направил Финиаров сын корабль к Дому. Тогда же пенье птиц его сопровождало, они расселись в парусах, по мачтам, и смеялись. Они же говорили, что спешат домой – одной прекрасной девушкой полюбоваться… Так в утро, озарённое весенним солнцем, под радугой промчавшись, на берег вылетел «Свободный», зарывшись носом в золотой песок. Тогда же спрыгнул Эливиен на берег, и вмиг Свет радости глазам его вернулся, как возвращается к любому, кто возвращается домой. Едва же сошёл на берег эу – услышал песню, что быстро всю усталость его сковала, и тотчас в дивной песне заискрился мир, и песня эта будто ноги Эливиена позвала. Так бросился он к скале, из-за которой пели, и вот уже хотел кричать, чтоб прекратили, иначе радостью мир переполненный взорвётся и Светом всё вокруг зальёт. Но Бог мудрее мудрецов, и Эливиен речь позабыл в одно мгновенье, когда увидел, кто пел в расселине за тёмною скалою. Там девушка играла с ветром и танцевала. Она же пела о том, что всякий ветер, который утомлён игрой с травою – найдёт приют надёжный в гроте и там уснёт невинным сном. И этой песни слов не зная, узнал её, однако, эу сердцем, как и ту, что пела, к которой подбежал он и тут же замер. Искрою Света сердце ранила Любовь, и от слабости своей – упал скиталец у ног певуньи. Она же подняла Эливиена и назвалась ему сердечным другом. И Свет улыбок их соприкоснулся, и танец тотчас их соединил. Ту девушку узнал сын Финиара по приметам, которые ему весь мир подсказывал в пути. И так в улыбках эулиен обрели друг друга, а сердце странника нашло покой и дом в таком же сердце светлооком, в груди у той, что И́льмин [Íl`min]20 назвалась ему. Тогда же взял Эливиен за руку Ильмин и в Дом отца привёл, где в тот же день влюблённые соединились в Свете.

По времени же родила Ильмин возлюбленному своему наследника Надежд и Света, и так начался род Эливиена и Ильмин, который теперь называют Ирди́льле [Irdíl`le], и белая звезда Ирдиль на гербах его и флагах.

Звенье девятое. Деяния Эликлем. Эликлем и Итерлен

Была Эликлем из рода Эйвели рождена от Финиара и Эин-Мари, после падения, прежде исхода, в пределе Эйдена, в дни, когда, очнувшись ото сна, радовалось жизни всё живое, и искрила Аэн, и блестело солнце. И было это так. Танцевали Финиар и Эин-Мари, и кружились они, и смеялись они, и исполнились улыбками и Любовью, и так благословлён и умножен был Свет их, и так был у Эин-Мари ребёнок от Финиара. И весь срок, что положен был ей – не увядали цветы в полях и росы не сходили с трав. Но вот пришёл срок, и родила Эин-Мари Финиару ребёнка, и не было счастливее его в пределах мира, когда он обрёл дочь свою и нарёк ей имя Эликлем, посвятив её Богу. Родившись, принесла Эликлем счастье в сердца родителей своих, и исцелился Эливиен, обретя силу свою. И заботой Эликлем множился Свет Эйдена, и от танцев её и смеха рождались улыбки в нём. И любили Эликлем все, кто видел её, а кто не видел – тех не было в Эйдене, ибо след в след следовала она за Финиаром в беседах и трудах и след в след следовала за любимым братом своим в учении и приключениях. И всякий, кто был недужен – улыбкой её исцелялся, и всякий, кто устал, в беседе с ней находил отдохновение. В глазах же Эликлем – навечно мирная радость. Такова она была, когда оставили эулиен Эйден и пришли в подзаконный мир, где, расставшись с братьями, осталась Эликлем подле отца своего и взяла вместе с ним попечительство о народе эулиен в Светлом Доме и смертных, и названа матерью Детей Печали, которые пошли от неё и дали имя своё всем арели.

Mo f`yiht éahē – ev el`féysahme nívhi,

Mo fíilit éahē – ev el`nírten nívhi,

Im éah mo kónneh ev el`Íl` líl`enē nívhi.21

Тогда же усердно трудилась Эликлем и первой из эулиен составила учение о языке их, что зовут квен э́млант [kven émlant], а учение её, записанное – квентиэсэ́ллес [kventiesélles]. И много трудилась она в Светлом Доме и для людей в селениях их, скрывая себя, но помогая им в тяготах, как врачеватель и учёный. Её же усердиями многие из женщин разрешились от бремени, и много из рождённых одолели недуги свои – таково было одно из служений Эликлем. Много юношей из эулиен сватались к ней, но был закрыт к ним взор её, и Финиар оберегал любимую дочь свою и не отпускал её от себя. Велико попечение о ней было и Иона, ангела, следовавшего за ней и скрывавшего её, дражайший цветок Финиаров, от арели и злобы их. Много составила Эликлем книг о травах подзаконного мира и их свойствах, а кроме того, сильна была она в танце, и не было ей равных в искусстве этом. Но как ни старалась Эликлем, ни из сада своего, разбитого у стен Светлого Дома, ни с мирной земли своей, ни в иных пределах подзаконного мира не смогла отыскать она трав, свойствами равных тем, что составляли эффе.

Так исправила Эликлем грусть свою по братьям и Эйдену в сердце своём светлой радостью помощи тем, кто нуждался в ней, и воссиял в ней Свет, и был виден в небе и на земле. И так увидел его И́терлен [Íterlen] из сердца Эйдена и Любовь свою узнал по имени.

Много форм и имён у чуда и Света. Есть и ви́э [víe] (1). О них же слово. Много их, из соназванных и доимённых. Вместе образуют они живую ткань мироздания, а будучи поименованными или воплощёнными – могут быть кем пожелают от рождения до смерти, или без смерти и вечно, подобно эулиен, но всего лишь раз, как положено в подзаконном мире. Таков был и Итерлен, из виэ. И полюбил он Эликлем за труд её и Свет сердечный, и мира законы принял, и плоть и кровь и судьбу в подзаконном мире, подобную судьбе эулиен, и пришёл утром, следуя рассвету, по воде, по росе – под очи возлюбленной своей, взяв имя своё, и за то прозван Йенрару́нрен [Yenrarúnren] Пришедший по воде, что означает – Водомерка. И случилось это на мирной земле, где трудилась Эликлем. Велико было счастье Эликлем и Итерлена, обретших друг друга, и не могли скрыть его, и скрыться не могли более. Тогда же шёл мимо Седби и так нашёл их по Свету их. Был он тогда ещё одинок, и сердце его исцелено не было, а потому набросился он на Итерлена и ударом своим поразил его, и оттолкнул его и ушёл прочь, не слушая слёзных криков сестры своей. По тяжести ран своих и слабости тела направился Итерлен дорогой смерти, и бессильна была Эликлем исцелить его. Тогда взяла эу судьбу возлюбленного своего и меру Света своего разделила с ним, и, отдав отмеренную меру его, восставила Итерлена к жизни, поручив попечение о себе Богу, а себя – возлюбленному своему. И зажили раны Итерлена на груди его, и Свет вернулся в глаза его, боль оставила его, и часть Света Эликлем воссияла в нём, так стал Итерлен продолжением Эликлем, она же исцелила его Светом своим и взяла судьбу его, став попечителем оной. Затем вернулись они в Светлый Дом, и Финиар, приняв Итерлена как одного из народа эулиен, поручил ему дочь свою и благословил их род, соединив в Свете. И снова отдавала Эликлем всё, что имела, мужу своему, а он все, что имел, – жене своей – и так умножился Свет их, и вспыхнула свеча в зале Финиара под свечами их, когда родила Эликлем, и так начался золотой род её, который теперь называют Альру́н-н-у́дар [Al`rún- (n) -údar], Золотое дерево, и золотое дерево с простёртыми ветвями и могучими корнями на гербах и флагах его.

^{(1) виэ [víe], иначе – душа (ангел, фея, дух), и именуют их так во множестве их, и одного от них именуют виэ. Стоят они на горних холмах ни выше, ни ниже эулиен и людей, они же суть холмы и трава на них, их право и память. И всё дыхание мира заключено в виэ. Знак виэ – раскрытая ладонь или сжатый кулак, что есть символ соединения всех стихий.}

Звенье десятое. Возвращение детей Финиара. Рождение Эрока, Кихин, Алдари и Фьихлие

Было так: по прошествии семи лет по исходу эулиен из Эйдена, в восьмую весну с того дня, как покинули дети Финиара Светлый Дом, пришёл срок – и собрались они, и вернулись они, и вошли к отцу своему, и не было в мире радости большей, чем в глазах Финиара, приветствовавшего их.

И первым говорил Элкарит Златовласый, много и светло, и сиял в ответ ему улыбкой Финиар, ибо видел причину таких речей сына своего, её же Элкарит держал за руку и не отпускал ни на миг. И, закончив речь, преподнёс Элкарит отцу хлеб со своих полей и переводы молитв смертных. Принял Финиар дары старшего сына своего, благословил их и Эйдалин, и так остался Элкарит с женой в Светлом Доме, ждать исполнения срока Эйдалин.

Говорил затем Седби, который пришёл со всеми в Светлый Дом, но тогда ещё не обрёл Бад и был сами гром и пламя, и страшились его все. И вместо слов бросил отцу под ноги красную розу с земли своей, в признание дел своих, которая оттого была красна, что питалась лишь кровью врагов, поверженных воинственным эу. Затем метнул он к ногам отца меч его, и признал своё служение ему пустым, и от Кровожадного своего не отрёкся, и в верности мечу своему клятву принёс, и кровью эулиен и врагов их обещал залить полы в Доме отца своего, и блеском своих побед ослепить его. И вздохнул лишь Финиар, но дары сына своего принял. И затем, не слушая никого и не прощаясь, покинул Седби Дом отца своего и вернулся в замок свой, чтобы по времени, как мы знаем, послужить спасением брату своему и затем обрести Бад и вернуться в Светлый Дом, последним из детей Финиаровых. По возвращении же своему получил Седби благословение от отца своего и поселился в южном пределе, рядом со старшим братом своим. И перед возлюбленной сестрой своей просил прощения и перед мужем её, с которым впоследствии сдружился и обрёл в нём душевного друга и верного соратника в делах своих, скрепив свою дружбу с ним итрем.

Тогда же, едва утих ветер от плаща Седби, с поклоном подошёл к отцу Эливиен и преподнёс ему карту с землями, что увидел и узнал, и песни о них. И сказал ему Финиар: – Есть ты гордость моего сердца и радость глаз моих! И принял Финиар дары младшего сына своего и благословил его, и остался он в Светлом Доме.

Тогда же подошла к отцу Эликлем, и спустился он к ней и взял её за руки, и улыбался ей.

– Семь лет была ты рядом, милая Эликлем! Семь лет утешала моё сердце своим словом и делом!

Принесла Эликлем отцу своему книги свои о травах и цветах, а также учение о языке, и принял он дары её с великой радостью, и благословил её с Итерленом, и бросилась Эликлем к брату своему возлюбленному, и больше никто не мог разлучить их. Так остались Эликлем и Итерлен в Светлом Доме, рядом с Эливиеном, и вскоре позвали Финиара дать имя ребёнку своему, и тогда же просил Эливиен отца отпустить его, ибо не обрёл он ещё Ильмин и в радости права не имел. По исполнении положенного, когда вернулись сердца соединённые, остался Эливиен с женой своей подле семьи Эликлем и Итерлена, и больше они не расставались.

И случилось по времени – соприкоснулись Элкарит и Эйдалин, исполненные молитвенным Светом, и родила эу сына мужу своему, его же нарёк Финиар Эрóк [Erók], и был он первым из эулиен, рождённым по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в восьмом году по приходу эулиен. Был Эрок, сын Элкаритов, светел, и сердце его говорило о радости, её же нёс он всем и каждому, кто знал и не знал его. И молились Элкарит и Эйдалин над кроваткой сына своего, и вместе пели ему, и вместе были ему, и там, где брал Элкарит ткань в петлю, рука Эйдалин уже продевала в неё другую, и там, где задумывал Элкарит мысль, уже творила её Эйдалин. И так были они трое едины Светом в Любви своей. По молитвам родителей своих рос Эрок чистым душой и сердцем, и вскоре, обучившись у отца своего, прослыл великим плотником и резных дел мастером, а кроме того, освоил он кузнечное дело и в обращении с камнем преуспел. Много церквей состроил он со смертными своего края, много даров преподнёс им и обучил их многому, и ещё до исполнения знанием называли его Эрок Учитель. Много тягот выпало на долю его, много зла от невежества смертных и отвративших лицо своё от Бога его, но смиренно нёс Эрок, подобно отцу своему, подвиг радости и терпения. И был любим и почитаем во всём Светлом Доме и за пределами его. Много великих дел и книг соделали они с Эливиеном вместе и много карт нарисовали. Они же по воле Эрока собрали книги для Светлого Дома, что написали для него и нашли для него, и была в Светлом Доме библиотека, ради которой разобрали эулиен верхние комнаты над Залом Белых Свечей, и до самой крыши раскинулась она, где и пропадали Эливиен и Эрок днями и ночами, и жёны их, и всякий, кто нуждался в них, знал, где искать.

Случилось также, что вернулся с битвы Седби и был уязвлён мечом арели, но так истосковался по улыбке жены своей, что раны своей не знал. И пришёл он к Бад, и легли они тогда как муж с женой, ибо от первого дня сама Бад пожелала так ради мужа своего, и в тот час велика была радость их от обретения друг друга после разлуки. И, умножив Свет в сердцах своих, по времени расстались любящие, ибо покинул Седби Бад и вернулся в лагерь свой продолжать войну с арели, ополчившимися против народа его и смертных. И вскоре узнал он о том, что зачала Бад во чреве своём после встречи их, и немедля вернулся к жене своей. И по сроку родила Бада дочь, не было равной которой по красоте во всём Светлом Доме, и, скоровосхищённый, назвал Финиар её Ки́хин [Kíhin]. И не мог больше Седби скрывать Свет свой и нёс его в улыбке своей всюду, куда направлялся, и был он больше, чем прежде – десять мер обаяния и искринка в глазах его.

Случилось вскоре, что была добрая ночь над мирной землёй, и, утомившись от своих дневных забот, готовились ко сну Эливиен и Ильмин. И, отходя ко сну, легли они рядом и благословили друг друга. И по улыбке возлюбленного мужа своего был у Ильмин ребёнок от Эливиена, и в свой срок родила она сына, и нарёк Финиар его Áлдари [Áldari]. И был Алдари счастье и радость родителей своих, и растили они его в Любви и почтении, и эулиен Светлого Дома помогали им. Особенно любил Алдари Элкарита и Эйдалин, и постоянно следовал за ними, и помогал им в делах их, и много учился, и ценили его за неустанные труды его и доброе сердце.

И была ночь, что оделась в звёзды по королевской своей прихоти. И под покровительством её и при свидетельстве её легли как жена с мужем Эликлем и Итерлен, что, оставив удел виэ, принял плоть и более не мог быть равным ни ангелу, ни эу, и по великой нежности его и по чистой Любви его был ребёнок у Эликлем. И по времени родила она в весну дочь мужу своему. Тогда же позвали они Финиара. И по счастливым слезам родителей маленькой эу дал имя ей Финиар – Фьи́хлие [F`íhlie], что значит Дыхание Любви. И начался род Эликлем и Итерлена с Дыхания Любви, и со звонким голосом её разлилась по Светлому Дому радость. И не смолкал с того дня смех в пределе Эликлем и светлосердцего мужа её.

Так появились первые из эулиен в Светлом Доме в роду Финиаровом, рождённые от детей его по исходу эулиен из Эйдена. И наполнился Светлый Дом голосами их, и исполнился дух Финиара радостью и ликованием. И Эин-Мари соликовала с ним, следящая за детьми своими из пределов Эйдена. И, зная о том, и разделяя радость её, смотрел Финиар в отворённые взгляду его небеса и верил, что ловит возлюбленная любящий взгляд его и ждёт его, как и он – светлейшего часа, конца разлуки их.

Звенье одиннадцатое. Неоглашаемый и Кемиле

Возмужав и в скверне своей укрепившись, по юности, едва войдя во власть свою, окружил себя Неоглашаемый магами и чародеями, а также учителями, всеми, кого смог купить и запугать. И учился у них, и ненасытен в знаниях был. И, положив себе целью истребить род Финиара и народ эулиен, решил узнать больше о народе том. И разузнал он о некоем эу, имя которому было Кéмиле [Kémile], что жил неподалёку и славился своим знанием и мудростью, а также добрым сердцем, за что и звали его Светлый Друг (1). Его же выбрал Неоглашаемый себе в учителя, и похитил его, и держал у себя многие годы, и приходил в темницу его и учился у него языку и всему, чему учат эулиен детей своих. Был же Кемиле добросердечен и великодушен, и учил Неоглашаемого, хоть и знал о грехах его, ибо верил, что однажды просветлит сердце человека знание его, и обратится он к Свету. От эу же узнал Неоглашаемый секрет элина, напитка эулиен, и готовил его и пил в Надежде продлить жизнь свою и молодость и сохранить силу. И требовал того же от всех слуг своих, чтобы искали они ему любые пути обмануть смерть смертного. И в этих поисках велел не знать ни устали, ни пощады. Тогда же сказали ему маги и чародеи его, что, возможно, кроется секрет вечной молодости и жизни эулиен в телах их. И так Неоглашаемый стал охотиться на эулиен, дабы изучить тела их и внутренности их и в разных опытах и ритуалах найти в них источник, дающий им жизнь без конца и ущерба. Но сколько крови ни пролил он и трепещущих сердец из груди ни вынул – не нашёл он источника вечности эулиен. А поверить в Свет – не мог. И озверел он в страсти своей и ещё больше эулиен погубил, и при жизни снимал бледную кожу с них, и мучил и терзал их снова и снова, но не находил ответов. Никто из них не сказал ему дороги к Светлому Дому, и об источнике вечной жизни ничего иного, кроме того, во что Неоглашаемый не верил. И овладела им злоба чёрная, и по совету мудрецов своих стал он порочить эулиен в глазах народа своего рассказами лживыми, наветами и полуправдой. И многие поверили ему и отвернулись от эулиен, и разучились различать их от арели, и разучились верить им, и уважать их, и признавать их. И год от года лишь крепла меж людей ненависть их, и велика в том была заслуга Неоглашаемого, и чародеев его, и продажных учителей.

^{(1) имя Кемиле означает Светлый Друг, так был назван эу Финиаром по благословению сердца своего.}

И прошло время, и сказал Кемиле Неоглашаемому, что не может больше учить его, ибо рассказал ему всё, что знал сам, а к другим знаниям не лежит душа человека, и не примет он их. И так закончил Неоглашаемый своё обучение у эу. И пришёл он к учителю своему и снял с него оковы его и вывел на воздух, где были птицы и Свет. И сказал ему: – Благодарю тебя за все уроки твои. Многому ты научил меня. Но вот хочу задать я вопрос тебе: знаешь ли ты смерть? И ответил ему Кемиле: – Не знаю. И сказал ему Неоглашаемый: – За все уроки твои хочу я тебя отблагодарить. Узнай же то, чего не знаешь. И убил человек Кемиле и отдал плоть его чародеям своим, и нет теперь у Кемиле и могилы.

Звенье двенадцатое. Иадан

Была Иадан рождена от Элкарита Златовласого, сына Финиара и Эйдалин – дражайшей возлюбленной Элкарита, после исхода эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, после брата своего. И было это так. Случилось однажды Элкариту и Эйдалин прогуливаться по саду близ Светлого Дома и мирно беседовать. Но вот вспорхнула рядом чёрная птица и напугала Эйдалин, и прижалась она к мужу своему в испуге, он же успокоил её улыбкой, и просветлело сердце Эйдалин, и испуг оставил его, и так был у неё ребёнок от Элкарита. И по времени своему родила она дочь, и нарёк Финиар её И́адан [Íadan]. И росла Иадан и крепла в Боге, и не ведала ни страха, ни тени, и все дни проводила подле отца и брата своего в молитве о защите. Сама же Иадан, хоть и была слаба, предала себя Богу, и в Нём была несокрушимая крепость её. И сказала Иадан по получении тона отцу своему, что желает посвятить себя Богу и уединиться для молитвы в тишине и спокойствии. И со светлой грустью отпустил её Элкарит, и Эрок благословил её. Ушла Иадан в земли Альбиона, во дворец отца своего, и поселилась там.

Тогда же отпустила она эулиен, живущих в нём, и вернулись они под крыло Финиарово в Светлый Дом, и по желанию и воле своей осталась Иадан одна, под заступничеством Господа своего, в тишине и спокойствии, как того и желала.

Увидели тогда люди исход эулиен, и вскоре Неоглашаемый прознал об этом. Был он к тому времени крепок в мерзости своей и жил насилием и разбоем, так что боялись его и эулиен, и люди, и арели не желали иметь дел с ним. Держал он в замке своём лишь самых верных из слуг, верных ему в пороках его, и бесчинствовал в замке своём, бесчестя девушек и мучая окрестный люд. Убив отца своего и мать – остался он без наставников и, желая постичь науки, нашёл он себе учителя из эулиен, и поймал его, и поместил в темницу. И учил тот эу его эмланту и обычаям эулиен, а также всему, что знал. И к юности своей был Неоглашаемый учён не в пример многим из народа своего, но попирал всю учёность низостью своей. Но вот, узнав, что ушли эулиен из дворца Итар, пришёл Изосар туда и нашёл Иадан одну. И расхитил он Итар, и разрушил его, и похитил Иадан, и увёз в замок свой, где пил и веселился весь день, а ночью пришёл к Иадан и осквернил её. Тогда же поместил он её в темницу, дабы он и слуги его могли приходить к ней, но вскоре узнал, что ждёт эу ребёнка, и поселил её в комнате брата своего и запер там до её срока. И следил строго, чтобы всего, что ей потребуется, было вдоволь, и чтобы не повредила она себе и не сбежала. Сам же Неоглашаемый продолжал бесчинства свои и об Иадан запретил говорить всем. И не знал никто, что держит он эу в комнатах своих. И в Светлом Доме не знали о горе её, хоть и было оно велико, и не было горя больше горя Иадан.

Но исполнился срок Иадан родить, и по крику её пришёл Неоглашаемый и находился с ней, пока не родила она сына, тогда же сказал он, что родила она ему наследника, который продолжит дело и род его. И велик был ужас и стыд Иадан, и муки души её были велики, и, не в силах вынести их, схватила она именной клинок свой и по шее своей им провела и умерла тут же. Тогда велел Неоглашаемый отдать псам тело её, и забрал сына её и нарёк его И́зигар [Ízigar]. Клинок же Иадан запечатал он с письмом о случившемся и отправил отцу её (1).

^{(1) не ведал Неоглашаемый дороги к Светлому Дому и тщетно пытался узнать её у пленников своих, однако знал он про рощу при Светлом Доме, хоть приблизиться к нему самому и не мог, ибо скверна его отводила взор его, и всякое знание изменяло ему. Отдавая же эулиен свои послания, мог человек знать лишь одно – отнесены они будут в обитель и получены там, но за посланниками теми не мог Изосар проследовать до конца, ибо сам Свет Дома эулиен не подпускал его, как и многих подобных ему, что могли, приблизившись, лишь плутать в яблоневой роще. Так полагают эулиен, что сам Дом их в каждый день и час в Свете своём решает сам, кому позволить или запретить приблизиться к нему и как близко подпустить ищущего его.}

Когда же пришло письмо Неоглашаемого в Светлый Дом – не было там ни стона, ни плача, ибо горе эулиен было столь велико, что обессилило их. И безутешны были Элкарит и Эйдалин, никто же из эулиен, ни Финиар не мог успокоить их. Погасла свеча Иадан, и душа её забыла дорогу в Яблоневый край, и Бог её отвернулся от неё. И чёрной язвой оказалось уязвлено сердце отца её. И уже не было в Светлом Доме горя горше горя Элкарита и Эйдалин.

Звенье тринадцатое. Эрок и Тщилин. Болезнь Элкарита

Был Эрок рождён от Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара и Эйдалин, вернейшей жены Элкарита, по исходу эулиен, первым из детей на мирной земле, в Светлом Доме, по великой Любви родителей своих.

Великим учителем и мастером вырос Эрок и, исполнившись знанием в тридцать своих лет, оставил Светлый Дом и ушёл к людям, которых учил искусствам своим и которым служил в помощи. От них же получил он другие имена, и слава о нём шла впереди него, но замкнул к ней слух сердца своего Эрок и называл себя простым плотником и кузнецом и разводил медовых пчёл. Их называл он «пушинки Господа». Тогда же по велению сердца своего на юге мирной земли решил он построить Фьхéлени и́лдар [F`héleni íldar]22 для людей и Бога и посвятил себя мечте своей.

Средь грёз своих вдруг отыскав дорогу,

Не устрашись открытого пути.

Коль видит сердце – так угодно Богу,

Ведь должен кто-то и по радуге идти.

И был час, когда, оставив дела свои, отправился Эрок искать место для церкви своей и нашёл девушку из народа своего, что усердно молилась, стоя на камне. И, опустившись рядом с нею, молился Эрок, радость свою умноживший, и расплавился камень под ними и стал источником им по пояс, и по окончании молитвы вышли они из источника, и спросил Эрок имя эу, и сказала она, что зовут её Тщи́лин [Tsílin]. И взял тогда Эрок её за руку и привёл в Дом отца своего, и просил его соединить их с Тщилин, дабы стали они единым именем в глазах Господа и одну дорогу на двоих разделили. И отвёл их Элкарит к Финиару, и соединились при нём они в Свете, и умножилась радость Эрока, и поцеловал он руки возлюбленной своей и так скрепил сердце своё, она же ему отвечала тем же. И вскоре вернулись они на юг, где утвердил на верном камне Эрок церковь свою, и стали строить её они вместе, не прося помощи ни у народа своего, ни у людей. И от взглядов чужих прятались, потому как много народу искало Эрока, но желал он лишь уединения и Света глаз жены своей.

Тогда же обрёл Эрок врагов в роду людском среди тех, что не пошли за Богом по словам учителей своих, но следовали за ложной истиной в обрядах и учениях своих. Они же прежде всех нуждающихся искали Эрока и погибели его. И прятался эу с женой своей по пещерам и рощам, не строя ни шалаша, ни дома.

Но вот была ночь холодная, и согревал руки жены своей Эрок дыханием своим, и так горячо и полно оказалось оно, что, едва коснулось дыхание Эрока рук Тщилин, исполнилась эу радостью, и был у неё ребёнок от мужа её. Тогда взял Эрок жену свою и вернулся с ней в Светлый Дом, дабы в покое и заботе родила она. И по сроку своему родила Тщилин сына, и дал Финиар ему имя Ильт [Il`t], что значит Луч. И умножил он Свет в сердце родителей своих. И едва окреп Ильт, поручил его Эрок заботам отца своего и сестры своей, и вернулись они с Тщилин на юг, к камням церкви своей. И строили её, и несли Свет свой людям.

И был день, и, утомившись от своих забот, легли Эрок и Тщилин на землю и за руки взялись, дабы успокоить сердца свои. И по великой Любви их был у Тщилин ребёнок от Эрока, и снова взял жену свою эу и в Дом отца привёл, и по времени своему родила Тщилин дочь, и нарёк Финиар ей имя Óктруин [Óktruin], и решил Эрок более не подвергать опасности жену свою, следовавшую за ним всюду, и по времени оставил её с сыном и дочерью в Светлом Доме, а сам вернулся к церкви своей, в заботе о которой провёл он несколько лет. А в зиму вернулся, ибо всё покрыло снегом, и не мог он больше работать.

В то же время начались в Светлом Доме болезни и хвори, ибо многие простудились в ту зиму. И без сна и отдыха трудилась Эликлем над снадобьями и травами, и во всём прислуживал Эрок своей наставнице. Много из эулиен потерял Светлый Дом в тот год, и не смолкал в нём плач до самой весны. А весной, когда отступили холода, пришёл Эрок к жене своей, и поклонились они друг другу в великом почтении. И по Свету взгляда мужа своего зачала Тщилин во чреве дитя, и в осень родила сына мужу своему, которого нарёк Финиар Ду́уд [Dúud]. И наполнился Светом и смехом Олений род, и поражена была скорбь его в самое сердце.

Когда же взяло солнце право своё и силу, вернулся Эрок к делам своим, поручив возлюбленную и детей заботе рода своего, и, уединившись ото всех, строил церковь свою. И высоко поднялась слава её и блеск – и больше не мог Эрок скрываться. Так нашли его и нуждающиеся в нём, и враги его. И в ночь, когда отпустил всех от себя Эрок по обыкновению своему, пришли люди, что не верили Богу его, и убили Эрока топорами своими и растащили плоть его в доказательство смерти его и поражения. И увидели это эулиен тех мест, и пришли в Светлый Дом и принесли Элкариту весть о смерти сына его. А люди разрушили церковь Учителя, разбили камень, на котором стояла она, и стены сожгли. Нет теперь Пчелиной церкви, и лишились пчёлы юга друга своего и пастыря, а Тщилин – мужа своего возлюбленного, и дети его – Света глаз Эрока. И великое горе объяло сердца Элкарита и Тщилин, и не знали они ни утешения, ни покоя. А вскоре принесли в Светлый Дом именной клинок Иадан, и поразила сердце Элкарита великая скорбь. И почти перестал он есть и спать, лишь молился и пил воду. И стал худ и бледен больше прежнего. Во всём прислуживала Эйдалин мужу своему и разделяла тяготы сердца его. Но велико было горе Элкарита, и с каждым днём лишь слабел он, и Эйдалин с ним. И умалился Свет в Светлом Доме по скорби их, и тишина поглотила его. И вскоре, простудившись, заболела Эйдалин, и не отходил Элкарит от жены своей.

Но пришёл срок, и просила Эйдалин отпустить её, потому что закончилось её время в подзаконном мире, но не мог Элкарит отпустить её. И умоляла его Эйдалин разрешить ей, а он умолял её остаться. Но верная смерть оказалась сильнее, и вскоре забрала она Эйдалин из объятий мужа её, и долго ещё содрогался Светлый Дом от криков его и плача. А когда плач иссяк в Элкарите – упал он подле ложа Эйдалин и был как мёртвый, и так пролежал девять дней, а когда Свет вернулся в глаза его – не проронил он ни слова. И запечатал сердце своё и уста свои. И более не видел никто на лице его улыбки, и так погрузился он в тишину и молчание, и всё чаще видели Златовласого, бродящего потерянным среди могил в саду Светлого Дома, чем в стенах его при народе своём. И так не стало Элкарита Эйвели, ибо поручил он себя всего Эйдалин.

Ev el`shaábe vo ok, o ni ev el`sháwhe.

Et-erk shaáb – vo úrah víē.23

И поглотило горе Элкарита, и ослаб рассудок его, ибо была Эйдалин разумом сердца его. И запретил Элкарит впредь всем потомкам своим покидать Светлый Дом, и совсем перестал есть и пить, и не узнавал никого более. И жестоко страдал Финиар, ибо не мог помочь сыну. А Элкарит, оставив тело своё, направился по сумрачным дорогам, и заблудилась душа его без Света его, Эйдалин, и впал он в безумие. И слышался ему голос и плач жены его. И приходил к нему Эрок в видениях его и показывал отцу раны свои, и падал Элкарит на колени перед ним и молил о прощении, но исчезал Эрок, ибо был лишь видением. И в отчаянии кричал Элкарит, и приходил Финиар и поднимал его, и заклинал его безумный молиться о детях и жене его, ибо нет на них вины. И было так снова и снова. И являлись в видениях к нему погибшие дети его, и беседовал он с ними. Тогда пришла к Финиару Фиэльли́ [Fiel`lí]24 и просила господина своего построить оргáн для Элкарита, чтобы мог он излить через него боль и грусть свои и так очистить душу свою. И по велению Финиара воздвигли искуснейшие из эулиен Светлого Дома орган в пределе библиотеки над Залом Белых Свечей для безумного Элкарита. И играл он на нём до исступления, и казалось всем, что отступило горе его, но длилось это недолго. Оставили видения Элкарита, и ударился он в жар молитвы. И перестал спать совсем и лишь молился, и был у него сильный жар.

^{(1) «Нет больше Света / безмолвие повсюду, / куда ни ступишь – пустота! / Нет больше Света / в моём сердце, / о Эйдалин, / ушедшая за море! / Я смерть зову / по имени, / нет больше права у Любви / в сердце моём». Таков плач по Эйдалин на белом эмланте. И «уйти за море» значит, по традиции эулиен, – пересечь границу, а значит – оставить этот мир, отдав себя смерти.}

И никто не мог помочь Златовласому. И разрывалось сердце Финиара от горя и боли, но никак не мог утешить он сына своего. Тогда же пришла к нему Фиэльли снова и просила позволения пойти к Элкариту, дабы утешить его. И Финиар разрешил ей.

И пришла Фиэльли к Элкариту и нашла его сидящим в беспамятстве, погружённым в печали, что одолевали его. И позвала она его трижды. И на третий раз услышал Элкарит своё имя и обратил лицо к Фиэльли. Тогда же опустилась она рядом и простёрла к нему объятья свои. И вошёл он в них и приник к сердцу Фиэльли, и так обрёл утешение, и в слезах до глубокой ночи провёл время на груди её. Когда же изнемог Элкарит в слезах – уложила его Фиэльли на постель его, и, накрыв его, пела ему, как поют младенцам, и была с ним неотступно, пока сон не взял эу. И после не отходила Фиэльли от него, держа за руку, и стерегла сон его, как надлежит это делать лишь любящим. И уснул Элкарит сном мирным и тихим, и безмятежным было лицо его.

Тогда же пришли дети Эрока и спрашивали Фиэльли об Элкарите, и обещала она им его исцеление. И окружили они Фиэльли и просили её не оставлять отца их, и дала она слово им, и собрала их в исцеляющие объятья свои и доброй улыбкой иссушила полноводье их слёз.

Так проспал Элкарит три ночи и три дня, после чего проснулся, и недуг оставил его, но ни улыбка, ни радость так и не вернулись на лицо его. И с того дня посвятил Элкарит себя уединённой молитве и заботе о детях сына своего, а также участливому служению народу Дома своего и смертным, ради которых забывал о себе самом. И по клятве своей не оставляла его Фиэльли в попечении своём, и сердце Финиара обрело покой в участии её о душе Элкарита.

По прошествии времени, когда исцелился Элкарит от недуга своего, пришёл он к Фиэльли и благодарил её сердечно, и взял её руки в свои и подарил ей ифхёлье, и просил не оставлять его. Она же отвечала ему: – Я дала слово внукам твоим. И, приняв Элкарита в объятья свои, сказала ему: – Возвращайся в предел свой. Многие в Светлом Доме нуждаются в тебе и мудрости твоей. Не оставляй их своим участием. Я же буду рядом, как пожелаешь. И поклонился ей Элкарит до самой земли, и вернулся в предел свой и отдал себя в услужение народу своему и человеку, как истинный сын Финиара.

Финиар же всё это видел и слова Фиэльли слышал. И пришёл к ней и благодарил её, сказав: – Ты вернула мне сына. Проси у меня, что пожелаешь. Она же сказала ему: – Достаточно мне и улыбки господина моего. И отвечал ей Финиар: – Для мудрой Фиэльли не трудно расцвести ей.

Звенье четырнадцатое. Кихин и Китли

Рождена была Кихин от Седби, сына Финиара, и жены его Бад, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме. И не было во всём Светлом Доме равной ей по красоте, ибо взяла она всю красоту от отца своего. Своевольной росла Кихин и прежде всего ценила верность меча и свободу духа. По желанию её взялся учить её отец премудростям боя, и вскоре овладела ими Кихин и просилась в войско отца своего, но был он непреклонен. Тогда же ходила юная Кихин, сверкая огнезарным взглядом, по Светлому Дому и призывала эулиен посостязаться в битве, желая поупражняться и показать своё мастерство, но отказывали ей, ибо имели мирный нрав и не желали биться. Сама же Кихин имела сердце доброе и светлое, но нрав задиристый и характер огненный, никто же, кроме отца её, не знал с ней сладу, и тяжко было тем из эулиен, что учили её.

Сбегала Кихин из Светлого Дома в лагерь отца своего несколько раз, дабы вступить в войско его тайно, но бывала поймана им или эулиен его и возвращена к матери своей, ибо по красоте своей не могла оставаться неузнанной. Тогда же нашла она утешение себе в изготовлении мечей и иного оружия из стали и дерева, и нет среди народов подзаконного мира и сопряжённых с ним мастера искусней, чем Кихин, дочь Седби из рода Финиара. Но никто не скажет о том и не признает это, ибо велика чужая гордость, не в пример эулиен.

Случилось тогда же одному из арели, сыну королевскому, поссориться с отцом своим по огненности нрава своего и буйности головы своей, и быть побитым войском его, и изгнанным быть в подзаконный мир, где не имеет арели ни права, ни места. И лишён был наследник и трона, и имени, и так выставлен вон, за порог мира своего. И так найден был людьми севера, что приняли его и воспитали его. И среди них получил он имя Ки́тли [Kítli], и по умениям своим попал в дружину короля и стал его соратником, другом и душевным попечителем. Он же при войске его, которое вскоре и возглавил, одержал много побед и славу короля своего приумножил, о том же знает всякий из рода людского, ибо имя его во всём его множестве гремит по всей земле великой доблестью его и беспримерной верностью. По смерти же своего короля, в которой принял арели сердечное участие по просьбе своего господина и дружескому поручению, отправился Китли в повторное изгнание, ибо рассеялась дружина его или была разбита. И тогда сделался он Поэтом и певцом, ибо так велела душа его, но запрещал он себе прежде, верный долгу дружбы. Теперь же был он свободен и так отправился к смерти. Но встала на пути скорой смерти его дерзкая Кихин. Она же на бой его вызвала и одолела в нём. И вызвал Китли её на бой как Поэт и певец и одолел её. Тогда и ранил он сердце своенравной Кихин, и похитила она его и как пленника доставила к отцу своему. И спросил Седби имя Китли, тогда же ответил он – Хрташ [H’rtash] (1).

^{(1) Изгнанный (изгнанник, проклятый, неприкасаемый), дословно: Слышавший изгнание-проклятие.}

И, развязав его, велел Седби отпустить арели с миром, ибо узнал Китли. Но отказалась Кихин отпускать его и требовала немедля позвать Финиара, дабы сочетал он её и Китли в Свете как мужа и жену. И была упорна и непреклонна в споре, так что ни Седби, ни Бад, ни близкие им эулиен не смогли переспорить её.

Hi ántori se tshin nehálin sélin…

Hi ántori leméyl ash fóah o/ámeli lién… (2)

^{(2) «Я забыл, что девушкам нельзя перечить / Я забыл снять с пояса омеловый венок» – слова древней песни, известной среди эулиен, об арели, полюбившем неприступную эу.}

Тогда позвали они Финиара, и пришёл он и спросил несчастного, чего он сам желает. И сказал Китли, что нет у него иного желания, чем служить воинственной госпоже своей, ибо, украв его от законной смерти, похитила она и сердце его в придачу. И в улыбках и радости сочетал Финиар Кихин и Китли в Свете, как положено у эулиен.

И вздымались под небо звонкие кубки

и гирлянды цветов свисали до пола.

И повержена песнями была тишина.

Так вошёл арели в род Финиаров и принят был им, и взял на себя вскоре долю воина и ретенти, и высоко ценили его за верность и храбрость его, а также за дар Поэта, который лишь в стенах Светлого Дома освободил он в полной мере, как никогда прежде.

Звенье пятнадцатое. Алдари Находчивый и Илит

Был Алдари рождён от Эливиена Путешественника, сына Финиара, и светлосердечной жены Эливиена Ильмин, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. Он же истинным благом стал для родителей своих. Смиренным и трудолюбивым рос Алдари, почитая старших и учения их. И полагали многие, что перейдёт он в предел Элкарита, ибо велика была благодать его сердца (1). Но, исполнившись знанием, вдруг начал Алдари плотничать, и никто не мог остановить его, ибо похитил ветер странствий сердце его, и по прошествии времени подарил эу флот роду своему. И на корабле с золотыми парусами отправился в своё время в странствие, неся учение эулиен и помогая ищущим правды. Его же стараниями обрели знания о море и кораблях многие из людей дальних земель. Его же стараниями торжествовала правда даже там, где гнали, прятали и попирали её, ибо ради смертных – ничего не страшился Алдари, сияя им звездой Надежды. Много посылал вослед ему Владыка Cмерти воинов своих, дабы погубили сына Эливиена на воде, и затевал штормы и бури, но ничто не могло погубить Алдари. И высоко реял на мачтах стяг его рода. Коварные ловушки устраивал Бессветлый для Алдари, но оказывался тот прозорливее и хитрее, оттого и прозвали его Ху́лаг [Húlag], Находчивый (2). И что бы ни готовила ему набегающая волна или ветер, треплющий кудри, – всё встречал Алдари с улыбкой.

^{(1) большинство эулиен по силе своей выбирают молитвенное служение человеку, особо отчаянные привлекают к нему и своё сердечное и душевное соследование. Этой службе они и посвящают себя всецело каждый день, а оставшееся время отдают семье и трудам рода. Иные же из эулиен оставляют пределы Светлого Дома и уходят к людям, ибо их сердце требует служения иной формы. Вся жизнь эу от его рождения остаётся посвящена человеку, чем бы ни занимался он впоследствии и какой бы талант ни обнаружил в себе – всё он употребит для рода людского. Никто из эулиен не забывает о своём долге, взятом перед лицом Создателя в заботе о человеке. Тихи их деяния и часто скрыты в Свете их сердец от глаз человеческих, но всякому зоркому сердцу и сердцу любящему станут явны, лишь увидите вы эу, несущего свою бесконечную службу. Оттого и полон Светлый Дом Света и назван так, что умножается он в сердцах обитателей его по делам их явным и скрытым, умножается он и вне стен его. Ta ni mórtil` Il` ev el`íi nói!</sup>25 <sup>Не знают отец и мать, какое служение избрал их сын ради человеческого спасения, и не принуждают его в нём. Не ведает жена о служении мужа своего, если не откроется он ей и не соследует она ему в трудах его. Лишь одному эу ведом путь и дар каждого сердца в Светлом Доме, он же, Всеспрашиваемый, и помогает каждому встать на свой путь, именуя соответственно тайне служения, к которому предрасположен эу. Кроме Финиара, никто не видит в сердце другого, пока не будет открыто то сердце по доброй воле. Таков удел владыки Светлого Дома, проводящего дни в служении двум родам, вверенным его попечению: роду людскому и Эйвели, светлым потомкам его и Эин-Мари, наследникам непорочной Любви их. Он же, Финиар, всё видит и знает, и оттого высоко чело его и тяжёл взгляд. Его же стараются не тревожить понапрасну с суетой в сердце и слове, как не тревожат ветры корни дуба, если не желают смерти исполина. Добрым делом и единством пути и формы служения соединяет Господь эулиен Светлого Дома и пришедших с ними. Так разделил Он Эйвели на четыре рода по служению их, и взяли они в Светлом Доме, своём маленьком Ийдене, пределы свои. И переходят эулиен по исполнении знанием из одного предела в предел другого рода, если его служение ближе им, и там находят покой, утешение и поддержку. Также приходят эулиен в Светлый Дом, чтобы рассудила их мудрость Финиара или слово или дело потомков его направило их и утвердило в Свете. И всякому, кто ищет спасения и Света, всякому сердцу, исполненному раскаянья или Любви, открыт путь в Светлый Дом, иные же блуждают по садам его и не ведают дороги, и скрыт Светлый Дом от их глаз тенью их собственных сердец. И нет в том ни магии, ни волшебства, но закон сердечный. Erk Il` ídar Íl`i, is a ídar érke. O ni ídemal` Ókturuiar Yon íse an Íl`ē!}26

^{(2) дословно звучит это прозвище как Хитрый угорь, и именуют так проворного умом, находчивого, но лишённого тёмной хитрости.}

Много имён обрёл Алдари в странствиях своих, много историй сохранил в сердце своём. И ликовало сердце Эливиена в делах сына его и его улыбке.

Случилось же Алдари в путешествии своём спасти от человеческой казни юную эу, которую обвинили во вреде смертному народу по великому знанию её и готовились убить. Имя её было И́лит [Ílit]. Словом своим золотым купил Алдари мир в народе людей и забрал Илит из рук смерти, она же поклялась служить эу и долго в странствиях его помогала в чтении карт и звёздного неба. И так странствовали вместе Алдари и Илит долгое время и почитали друг друга друзьями. На пятый же год странствий их открыли сердца им истину свою, и вернулись они в Светлый Дом, поручённые друг другу, и просили Финиара сочетать их в Свете как мужа и жену.

Тогда же был праздник в Светлом Доме, и элин в кубках сделался морем, а песни эулиен – ветром в парусах корабля союза Алдари и Илит.

Ночью же, когда отпустили Алдари и Илит от пира празднующих, вернулись муж и жена в покои свои, и смех влюблённых звенел в их резных стенах, ибо сердца эулиен приняли истину светлейшей Любви. Тогда же поняла Илит, что обрела дитя от возлюбленного мужа своего, и ради этого оставил Алдари все странствия свои, и успокоился дух его.

По времени же родила Илит сына, и нарёк Финиар его Э́тин [Étin]. С того же дня в историях отца своего и заботе рода своего рос он.

Звенье шестнадцатое. Иллиат и Иниргин

Была Иллиат рождена от Эливиена Путешественника, сына Финиара, и жены Эливиена Ильмин, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, вскоре после брата своего. И было это так. Поднялись сияющие Эливиен и Ильмин на башню в пределе своём и слушали пение птиц, что приветствовали их, эулиен же отвечали и махали им, верным спутникам и друзьям Эливиена. Благодарил их Путешественник за дружбу и верность, птицы же прославляли его и Ильмин в своих песнях. Тогда же зарделись щёки скромной Ильмин, и спрятала она лицо своё на груди мужа, он же обнял её и укрыл рукою. Так был ребёнок у Ильмин от дражайшего её Эливиена. И был Путешественник весь срок с возлюбленной неотлучно, а в назначенный день родила Ильмин дочь мужу своему, и Финиар дал ей имя И́ллиат [Ílliat], и в тот день в саду Светлого Дома собралось множество птиц и зверей, и все они ждали вестей от Ильмин, ибо знали, кто родится на радость им.

Велик был Свет Иллиат, и приняла она весь мир в сердце своём. С малых лет окружила она себя животными и птицами, всеми формами душ живых, восхваляющих Господа. И лечила их и попечительствовала им, и редко бывала в Светлом Доме по обилию забот своих. Ибо приходили к Иллиат люди и эулиен и просили её помочь в хозяйствах их. Тогда приходила к ним Иллиат и дыханием своим и руками своими, беседами и травами исцеляла всякую душу. Ибо говорила Иллиат, что болеет душа живая прежде тела, и, исцелив недуг души – легко и тело исцелить. Она же ходила по лесам и рощам, оврагам и долам, и всякая живая душа находила у неё попечение. Оттого жила подолгу Иллиат в гроте, что выбрала себе на западе мирной земли, ибо приходили к ней звери и птицы, и не вместил бы их Светлый Дом, оставайся она там. И полагали многие, что перейдёт она в предел Элкарита, ибо велика была благодать её сердца. Но оставалась Иллиат в Ирдильле и верной дочерью его. Так случилось однажды, что во бдении своём нашла Иллиат эу на камнях у моря. И было в нём жизни – на один вздох и взгляд, ибо потерял он много крови и плоти, а также руки правой был лишён. И принесла Иллиат его в грот свой, и лечила его, и молилась над ним, пока не окреп дух его и Свет не вернулся в глаза его. Тогда же открыл эу глаза и думал, что умер и вернулся в Эйден. И спросила его Иллиат, как имя его и в чём была беда его? Он же отвечал, что имя ему И́ниргин [Ínirgin], и был он эу, которого застали люди вдали от дома его и объявили охоту на него, и гнали его через рощи и холмы, как зверя, до самого моря, и спустили собак вослед ему, и терзали они его, и стреляли в него люди из луков своих, когда поняли, что не достанут эу, и так он потерял руку свою и упал на камни. Тогда спросила его Иллиат, чем занимался он среди смертных, и сказал ей Иниргин, что был гончаром и сказочником. Тогда оставила его Иллиат и вернулась вскоре с костью тюленя в руках. Её же вставила она в плечо эу, и по молитве её и беседе её с костью вросла она и стала живою. И силы вернулись к ней, и чувствовал Иниргин тюленьей рукой своей прикосновения Иллиат. И стоило руке Иллиат коснуться ожившей руки эу, открылась им правда сердец их, и обрели они друг друга в Свете и больше не захотели расставаться. Тогда же и привела Иллиат возлюбленного своего в Светлый Дом, и сочетал их Финиар в Свете. С того же дня были они неразлучны.

И случилось так, что в заботах своих о недужных душах, склонившись над морской птицей, коснулась Иллиат тюленьей руки мужа своего, и вскрикнула птица под руками их, и закрылась рана её, и вспорхнула она и улетела прочь, и был так у Иллиат ребёнок от Иниргина, рождённый в свой срок и час, его же назвал Финиар Áлдартент [Áldartent], и велика была радость любящих в сыне их. После ещё много сыновей родила Иллиат мужу своему, и назвал их Финиар: Áлдаруи [Áldarui], Луáна [Luánа], Илькайрáт [Il`kayrát] и И́львхе [Íl`vhe]. И так приумножился род Ирдильле в радости.

Звенье семнадцатое. Виэльлине Маленький безумец и Фиэльли

Был Виэльлине рождён от Эливиена Путешественника, сына Финиара, и Ильмин, сердцехранительницы Эливиена, после исхода эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, после брата своего и сестры. И было это так. Пропитал белым ядом (1) еду Владыка Смерти и прислал её ко двору Финиара так, что попала она на стол, когда собрались все эулиен Светлого Дома на вечернюю трапезу. И когда передавали яства, оказалось отравленное ближе всех к Ильмин, и взяла она его в руки и поднесла уже к губам, но Эливиен, муж её, сердцем своим увидел зло, скрывавшееся в еде её, и из рук Ильмин еду принял и тут же сам вкусил её. И поразил его яд тотчас, и упал Эливиен, и, падая, схватил любимую свою за руку и в глаза ей смотрел. Тогда же подхватила она его и прижала к себе, и так был ребёнок у Ильмин от мужа её. Подоспел тогда и Финиар к отравленному и возлюбленная сестра его Эликлем, и отвели они Ильмин прочь от мужа её, и отец держал Эливиена, а сестра его давала ему воды, пока яд весь из него не вышел. А когда вышел из него яд, отнесли Эливиена в Ирисную комнату, и Ильмин была с ним неотступно, пока ясность взгляда не вернулась к эу. Тогда же сообщила она мужу о плоде в чреве своём, и по великой радости исцелился Эливиен, а по сроку, в первые дни весны, родила Ильмин мужу сына, и нарёк Финиар его Виэльли́не [Viel`line].

^{(1) так есть четыре яда в руках арели: чёрный и белый яд, и с ними красный яд и эохтин, он же любимый их. Три первых яда известны и людям на погибель их.}

Был Виэльлине не таким эу, как другие. В сердце его был странный жар, и диковинные мечты гнали его прочь из Светлого Дома навстречу рассветам, сумеркам, ветрам и приключениям. Велика была нужда его сердца в том, что было скрыто и недоступно остальным. Всего, что было эулиен Светлого Дома в достатке – было Виэльлине мало. Мало песен, мало Света, мало Любви и мало подвигов. С малых лет слышал Виэльлине добрые упрёки, ибо мир мечты и грёз был ему милее подзаконного мира, и в роду многие называли его Мечтателем и Маленьким безумцем – Амалли́ [Amallí], ибо был он невысок и не в меру предан мечтам своим. Учился он бою у Седби по странной страсти своей, но не лежала его рука к оружию, хоть и был он усерден. Учился он у Элкарита молитвам, но жар его сердца отнимал терпение его, хоть и был он силён и крепок в молитве. Учился он у отца своего, но на легенды и книги разменивал беседы с ним. И учений о врачевании от Эликлем не слушал, ибо противился убийству всякой жизни, будь она даже жизнью маленького цветка, а потому ел он мало и пил он мало, и говорили все, что питается он мёдом своих мечтаний. И сколько бы ни было учителей у него и попечителей в Светлом Доме, так и не нашёл Виэльлине понимания среди них, хоть и любили его все и заботились о нём. Но не видел никто, что в сердце юного эу сила была сильнее их сил, и заботой своей весь Светлый Дом укрыть он мог бы, если бы хоть одно сердце поверило ему. Но по-прежнему все считали его Маленьким безумцем и в мечтах его видели лишь юную грезу, что свойственна восторженным и неопытным душам. Останавливал их Финиар, ибо видел иную странность Виэльлине, но в сердце его был слеп, так как ото всех закрыл его юный эу и обществу своего народа предпочитал беседы с ветром в ветвях деревьев яблоневых рощ, окружавших Светлый Дом. И когда попрекали эу, он лишь твердил, что нет во всём Светлом Доме эу более разумного и достойного уважения, чем он, Виэльлине. И, уличив несчастного в болезни гордыни, светлейшие из умов и сердец Светлого Дома пытались исцелить его. Он же молча слушал их и со своей маленькой арфой уходил снова и снова, и все волновались и искали его, запрещали ему, но удержать его не могли. Так минуло двадцать шесть его лет, а Виэльлине, всё ещё не исполнившись знания, лишь становился молчаливее и тише, но от слов своих гордых, прежних – не отступался. Таков был Виэльлине, Маленький безумец, младший из славных детей Эливиена Путешественника из рода Ирдильле. Истина же Виэльлине была скрыта ото всех, а то, что мог видеть всякий взгляд, представлялось невзрачным. Был Виэльлине по рождению своему слаб и выглядел взъерошенно и недужно, много болел, и не было силы в теле его, потому не поручали ему многих дел и забот из-за слабости его. Также полагали многие, что и разум эу подобен телу его, ибо был Виэльлине замкнут и недоверчив, погружённый в свои мечты и песни. Оттого не учили его эулиен соследованию и тяжко вздыхали о нём, иные же скрывали улыбку о гордыне его, когда повторял Виэльлине, что нет во всём Светлом Доме равных ему…

Rók`eni ishúneni, efér ókuruhen il`ínnēn níve,

Íl`hmren íl`mrinen igéruen míih

Oh téme-el` ánum nívrennе.27

Холодная весна пришла тогда на мирную землю. И многие из эулиен Светлого Дома не покидали его, опасаясь простуды. Но только не Виэльлине. Каждую ночь сбегал он снова и снова, и ни замки, ни уговоры, ни увещевания не удерживали его. С сердечным вниманием и заботой следил Финиар за свечой его, горящей поодаль от остальных порывистым и искристым Светом. В ту ночь, когда снова сбежал Виэльлине, особенно волновалось её пламя. И Финиар с ним.

Пришёл Виэльлине на любимое место своё, на крепких ветвях, где встречал одинокие рассветы свои. И, достав друга души своей, маленькую арфу – снова пел звёздам, пришедшим к беседе с ним.

Я ухожу мечтать!

Вдали от боли и суеты

Я воздвигну новый светлый мир,

Где лишь улыбки и Любовь,

И нет одиноких сердец.

Такой мир воздвигну я, мечтая.

Я ухожу мечтать!

Звери и птицы, цветы и деревья,

Всё, что дышит – мечтает со мною,

Их имена назову я в том мире

И Светом Любви – соединю!

Такой мир воздвигну я, мечтая.

Я ухожу мечтать!

Огонь любящих сердец никогда

Не будет гореть понапрасну,

И каждое сердце дождётся

Крепкого, как щит, Слова!

В том мире, что я воздвигну…

Я ухожу мечтать!

Улыбка к улыбке

И сердце к сердцу,

В едином Свете восхвалят они Бога

В том мире, что я назову Любовью.

Я ухожу мечтать!

И так уснул эу под взглядами звёзд, и ветер, друг его, разнёс его песню по рощам и долам. Долго звучала она, пока не зажглась Ирдиль и не исполнила её Светом своим. И занялась заря, и Свет был повсюду. Тогда же, росы и трав не тревожа, уже ступили на мирную землю чьи-то белые башмачки, и чей-то плащ уже прошелестел на ветру, чьи-то изумрудные глаза уже сверкнули, отражая солнечный Свет, и весна взяла своё право, и ветер улёгся в складках плаща. И улыбнулась та, что пришла, и вскинула голову с золотыми волосами, и очнулся клевер ото сна и к солнцу своему потянулся. И шла она, уверенно и легко, и по следу её просыпались цветы, и разбивалась задержавшаяся зима на осколки. Мимо селений шла она, и выглядывали проснувшиеся эулиен из домов своих, чтобы посмотреть на неё, которую никто никогда не видел и не знал. И Ион, покинувший сокрытое укрытие своё, приветствовал её поклоном, и сердце было его поражено Светом и полно удивления, и девушка отвечала ему поклоном и улыбкой. И пришла тогда девушка к яблоне, на которой заснул Виэльлине, и, поднявшись к нему, опустилась рядом. «Так много Света!» сказал тогда Финиар. И проснулся Виэльлине и увидел девушку рядом, что смотрела на него, зная его, и улыбалась улыбкой мирной и верной, как только она могла. И спросил Виэльлине, как зовут её. И назвалась она – Фиэльли. Так обрёл Виэльлине сердечного друга, и глаза, что смотрели на него, не осуждая, и сердце, что приняло его с Любовью.

– Трудно построить тот мир, о котором ты пел, в одиночку, – сказала она. – Вот тебе рука моя. Пойдём домой, там начинается твой мир.

И спустились они, и, взявшись за руки, как только любящие могут, вернулись в Светлый Дом и предстали перед Финиаром. И просил Виэльлине у господина своего разрешения поручить себя Фиэльли, став ей другом и мужем. И спросил тогда Финиар, хочет ли того сама Фиэльли. И сказала она, что дорога её – это дорога с Виэльлине, и пришла она, чтобы быть с ним. Тогда же по воле их обручил их Финиар, и поручили они себя друг другу, и пришла весна, и было солнца и Света так много, что ходили все, щурясь, даже эулиен, и семнадцать безумных ифхёлье подарили друг другу Виэльлине и Фиэльли в тот день.

И был день после свадьбы их, и отдыхала Фиэльли в саду, и, преклонив голову на колени её, спал Виэльлине. Так увидел их один из эулиен, что заботился о Виэльлине с юных лет, и приблизился к ним и поклонился Фиэльли. Тогда же благодарил он её за щедрость и мужество, ибо взяла она на себя бремя заботы о Маленьком безумце и ныне есть ему опека и опора в слабости его. И спросила тогда Фиэльли: – Кто сказал вам о слабости его? И ответил эу: – Он сам, когда говорил о величии своём, и тело его говорит так всякому, кто смотрит и видит, ибо на коленях у вас спит дитя в теле юноши. Но возразила ему Фиэльли: – У меня на коленях отдыхает достойнейший из мужчин, которых мне доводилось видеть. И поклонился ей эу и сказал: – Да будет так. И ответила ему Фиэльли: – Да будет так! На том и расстались. И голос Фиэльли не дрогнул.

Когда же опустилась ночь второго дня их, пришёл Виэльлине в покои Фиэльли, чтобы проститься с ней перед сном, как положено эулиен, но остановила его Фиэльли и удержала его. Тогда же принесла она Виэльлине себя в дар, как возможно лишь жене приносить чистоту свою любимому мужу, и так разделили они на двоих и Свет своей Любви, и ночь их, и нежность их, ей же нет границ ни в жизни, ни в смерти, ни тогда, ни ныне.

С того дня Свет Любви Фиэльли преследовал Виэльлине даже во тьме опущенных век. И отходила ко сну Фиэльли, желая доброй ночи возлюбленному мужу, и просыпалась, приветствуя его. И отходил ко сну Виэльлине, желая доброй ночи вернейшей жене своей, и просыпался с именем её. И более не покидал он Светлого Дома, не расставаясь с женой своей, и вместе строили они тот мир, о котором мечтал он. И с того дня никто больше не называл его Мечтателем и Маленьким безумцем, ибо строгие глаза Фиэльли, в которых заблудилось солнце, останавливали их и призывали к почтению перед тайной. И никто во всём Светлом Доме не смел перечить ей, даже Финиар. И с тех пор искал Виэльлине лишь светлого права умереть за любимую, более славы своей и грёз своих, ибо знал закон сердца своего, древнейший из законов, положенный Слову.

Звенье восемнадцатое. Фьихлие и Анаиль

Была Фьихлие рождена от Эликлем, любимой дочери Финиара, и мужа её Итерлена, прозванного Водомеркой, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме.

Прежде всех забот – окружили дочь свою Эликлем и Итерлен заботой и охраной сердец своих и неусыпным бдением, ибо велика была ненависть Владыки Смерти к призвавшей его, и желал он власть её попрать и оспорить, а потому от оглашения жаждал истребить весь народ эулиен, и род Золотое дерево – прежде всего. Так начал он искать дорогу к Светлому Дому, но, как и люди и все, кто задумал зло и не был чист душою, не мог обнаружить её, хоть и знал, что лежит она в яблоневой роще. И кружил по холмам вокруг рощи, и рыскал подобно голодному зверю, жаждая мести и крови. Тогда же, обнаружив преграду неодолимую, стал являться во снах к Эликлем в различных обличьях, приятных и светлых, и медоточивыми речами прельщать её признать силу и власть его. Был он и яблоком золотым, полным сока и нектара, и призывал Эликлем вкусить его, и отречься от Итерлена, и придти во власть сока и нектара его. Но проснулась Эликлем по плачу дочери своей и молилась до рассвета. Был Владыка Смерти и мудрым учителем, что явился Эликлем и говорил ей о болезни миров, которая поразила их, когда разделила она их, и вызвала род арели к жизни и присвоила власть себе, а не отдала детям своим. И наставлял мудрец Эликлем отречься от мужа своего и власти своей (1) и прийти в мудрость его, но проснулась Эликлем, ибо вспомнился ей Свет глаз Финиара, и укрепилась она в сердце, и молилась до утра, и не мог арели подступиться к ней. Наутро же иссякло право его. И снова, в третий раз, явился он Эликлем плащом лёгким и прекрасным, таким искусным, что любая душа возжелала бы его, и понуждал Эликлем накинуть себя на плечи и укрыться в нём от всякого горя и боли, на которые обречена вечная жизнь эулиен по злобе человеческой. И обещал Эликлем Владыка избавить её от смертей и горя, укрыв во власти и силе своей, если признает его и от мужа своего отречётся. Но снова проснулась Эликлем в ужасе и молитвой до утра прогнала арели. Тогда в четвёртый раз явился к ней Бессветлый и был – цветок алый, как кровь, и шипы его были черны и полны яда. И просил защиты и заступничества Эликлем, ибо злые ветра губят его, и нет ему пары, дабы бросить в землю семя своё. Власть же её велика и светла, и лишь отдав её силу погибающему цветку – спасёт она его. И так умолял её отказаться от Итерлена и власти своей, зная слабость Эликлем перед цветами. Но снова выстояла эу и, проснувшись, встала в холодную реку и молилась там, пока вода за ней не вскипела, и не поднялось солнце. Тогда, неотступный, снова явился арели, но уже как белая птица с крылами в два неба, и звал Эликлем с собой, обещая отнести её в Эйден, родину её, где Света так много, что нет заботы и печали даже вечному сердцу. И просил оставить Итерлена и власть её, ибо тяжелы они для крыльев птицы, но подняла Эликлем камень с земли и метнула в птицу, и исчезла она, и был всюду мрак. Тогда же проснулась Эликлем и снова молилась на прежнем месте своём. И снова закипела река по молитве её. Но в следующую ночь снова явился Анкхали к ней во сне, и был на сей раз добрым веретеном, обещавшим Эликлем соткать новое полотно мира и по воле её украсить и населить его, пусть лишь наделит его властью своей и от Итерлена отречётся. Но сломала веретено Эликлем и поранила палец во сне, когда же проснулась она – была кровь на постели её, и с того часа онемел палец её и более не чувствовал ничего. Тогда снова пошла Эликлем на прежнее место своё и молилась до рассвета, и, закипев, уменьшилась река, ибо обратилась в пар половина воды её. Но и на следующую ночь не оставил Владыка Смерти Эликлем и явился ей в образе сладкоголосой лютни, и звал её в танец и пел ей песни, и обещал лишь радость и веселье, если отдаст она власть лютне и песням её и от мужа отречётся, но разбила Эликлем лютню, и порвались струны её. В ту же ночь обратилась река в ручей по огненной молитве её. Тогда явился Анкхали к ней как верная книга и рассказывал ей о мирах и приключениях, о славных победах и долгих песнях, и так искушал Эликлем, уговаривая прочесть его и отдать власть ему и отречься от мужа. Но схватила Эликлем книгу и бросила в воду. И утонула книга и почернела вода, а Эликлем снова вернулась к реке и молилась в ней, пока из ручья не стала она озером. Тогда же, собрав всю красоту свою и блеск свой, явился к ней Бессветлый как ясноглазый король, в атласном алом одеянии, и золотые кудри были рассыпаны по плечам его, и красный рубин горел в тиаре его. И не мог ни один из мужчин, которых видела Эликлем, сравниться с ним в красоте и силе, и протянул ей руку ясноглазый король и просил стать его королевой. Тогда защитит он её от Анкхали и рода его и укроет в Свете своём, ибо он, король, ангельского рода. И шагнула к нему Эликлем, и руку уже протянула ему, но вдруг увидела, что в глазах короля нет Света, и отдёрнула руку свою и бежала прочь. И снова пришла к реке, что стала озером, и молилась в нём, и иссохло озеро, и не стало его. Тогда же, оставив мужа и дочь, пришла Эликлем к отцу своему и провела в покоях его под защитой его молитв и наставлений три месяца, а когда успокоилось сердце её и укрепилась душа её, вернулась к семье, и называл её отец И́льи дéрги [Íl`i dérgi] – Светлая Воительница. Тогда, посрамлённый стойкостью Эликлем, отправился Анкхали вослед дочери её и следил за ней и ждал момента, когда явиться ей.

^{(1) была же власть Эликлем над арели велика, ибо имела право, но не использовала Эликлем его. Анкхали же имел власть, но права в ней не имел.}

Настал же день, когда была Фьихлие уже не ребёнок, и исполнилась знанием своим, и Свет был крепок в глазах её. И отправилась она к людям, дабы тайной помощью сослужить им. Тогда же и явился ей Анкхали в славе своей и блеске в облике человеческом, и позвал её за собой, дабы помогла она ему. И, не видя лжи, пошла за ним Фьихлие, и схватил её Владыка Смерти и увёл в мир свой, откуда хотел выменять эу на власть Эликлем и её отречение. И были тогда стон и плач в Светлом Доме, и трепетала без ветра свеча Фьихлие на стене перед глазами Финиара. И созвал Финиар детей своих и народы их и наказал всем искать возможность спасти Фьихлие, ибо знал коварство и бессердечие арели и боялся за жизнь и чистоту эу.

Поместил Владыка пленницу в башню чёрную на острове между трёх морей, куда не дойти иначе, как по морю, и был в эту башню один вход и выход, но вращались стены её время от времени, и случалось, что месяцами не было в неё входа и не было выхода из неё. Также наделил Бессветлый башню ви́дением своим, и знали стены её, приближается ли кто к ним или желает ли кто выйти из них – и тогда останавливались и закрывали проход, и вставал камень к камню так прочно, что никакая сила не могла сокрушить их. Знала о том Фьихлие, и знала, что и Седби во всей силе своей с войском своим не разрушит башню её и даже не сможет приблизится к ней. И знала, что не подойдут к ней корабли Эливиена и Свет молитв Элкарита не достанет сюда, где искажено всё магией и время, в пытке растянуто и долог вопль его. Тогда, приняв судьбу свою, опустилась Фьихлие на колени и взмолилась к Богу забрать её жизнь прежде, чем Владыка прикоснётся к ней или использует её против матери, или послать ей укрепление в Надежде. И тогда пробился сквозь мрак луч Света и упал на лицо её. И подняла Фьихлие глаза и увидела эу в блистающих одеждах, что спускался к ней по лучу. И расставил Свет камни в башне её, и вошёл эу в темницу её, и, взяв за руку, вывел Фьихлие из башни, и по лучу привёл её в Светлый Дом. Тогда же очнулась Фьихлие в покоях своих в попечении отца и матери, и Финиар и дети его были с ней. И смотрела Фьихлие кругом и не находила того эу, что привёл её. И спрашивала о нём, описав его. Тогда послал Финиар искать его по всему Светлому Дому и в селениях близ него. И на исходе дня принесли эулиен такого юношу, как описала Фьихлие, в Светлый Дом, и был он жив, но будто бы спал. И спросили тогда эулиен господина своего, что с ним? И сказал Финиар, что этот эу без души. И коснулся он век его, и открылось ему, что пришёл этот эу за Фьихлие через порог, против всех правил, по давней Любви своей, и вывел её из мрака арели на Свет и силой своего Света проложил им дорогу, и вернул Фьихлие в Светлый Дом, но растратила душа его на спасение весь Свет свой и осталась сама во мраке, и теперь принадлежит Владыке и томится в темнице его.

Узнав о том, просила Фьихлие сочетать её с этим эу в Свете, веря, что Свет Любви её придаст сил душе пленника, но запретил ей Финиар. И по велению его было построено ложе из стекла и помещено в Ирисной комнате, и положили они тело эу на это ложе. И сказал Финиар Фьихлие, что сочетает её и эу, как только вернётся душа его, до тех же пор – быть ему под присмотром врачевателей и молитвенников, после чего оставил Фьихлие в великом плаче её и заперся в башне с эу и молился о нём три дня и три ночи. На четвёртый же день спустился Всеспрашиваемый к эулиен и сказал, что вспомнил имя этого эу, которое сам нарёк ему по рождению его прежде – и звали его Анаи́ль [Anaíl`], что значит Власть Света.

Тогда ушла Фьихлие с именем его в Ирисную комнату и провела там долгие годы, взывая к душе Анаиля. И по Любви её и зову её откликнулась душа его и отыскала свою дорогу во мраке и, обманув чары Владыки Смерти, водворилась в праве своём в теле эу. Тогда же спустились Фьихлие и Анаиль из Ирисной комнаты и пришли к Финиару. И по великой Любви их сочетал он их, и оскорбилась в улыбках любящих власть Анкхали.

Звенье девятнадцатое. Лиин. Обретение Лиина

Случилось Седби после боя обходить поле брани. И обнаружил он израненного юного эу, которого не было среди воинов его, и Свет уже покидал глаза его. Склонился Седби над ним, и взял эу его за руку и просил поднять его, дабы умер он стоя, как подобает воину, и затем силы покинули эу. Тогда взял Седби юношу и принёс в лагерь свой и положил его в шатре своём. Разоблачил его, и промыл раны, и перевязал их, и молился над юношей, пока Свет не вернулся в глаза его и он не открыл их. Тогда спросил Седби, как зовут юношу, и тот ответил, что имя его Ли́ин [Líin]. И спросил его Седби, что делает он на чужом поле брани и где родители его, чтобы он вернул им сына. И ответил Лиин, что не имеет ни отца, ни матери, ибо умерла его мать, а отца он не знал вовсе. И вот, по смерти матери отправился он искать отца своего, и шёл мимо, и видел, как эулиен вступили в битву в меньшинстве, и по велению сердца встал с ними, хоть и не был обучен и оружия не имел. Возрадовалось сердце Седби, ибо был мил ему этот эу. И принял он его в сердце своё и войско своё, и полюбил его всем сердцем своим как соратника и друга, и ввёл в Дом свой и стал обучать его, и окружил Лиина крепким попечением своим, и всюду юный эу следовал за учителем своим. Был Лиин хорош собой, силён и статен и твёрд в бою, и все юные девушки эулиен засматривались на него. Легко давалось ему учение, и всякое оружие послушно было руке его. Быстро усвоил он уроки наставника своего, и по праву гордился им Седби, ибо мог Лиин вскоре выстоять в бою с ним и в умении своём стал Седби ровней.

По исполнении знанием, когда пришло время его, встретил Лиин девушку из народа своего и полюбил её. Тогда же просил он Седби отпустить его, дабы соединился он с возлюбленной своей и жил бы с ней как семья в её краю. И хотя не желал разлуки Седби, отпустил он Лиина по великой Любви к нему, и поселился Лиин недалеко от Светлого Дома в селении эулиен, где жила возлюбленная его, и было это селение ближе к лагерю Седби, чем Дом его.

С того дня встречались друзья лишь на поле брани и в лагере перед битвой. И ликовал взгляд Седби каждый раз, как видел он воспитанника своего, ибо вырос Лиин и возмужал и был высок, светлоок и благороден, хоть и гордым был воинственный нрав его, но сердце его было чисто и душа скороучастлива. И много побед плечом к плечу разделили впоследствии Лиин и Седби, и итрем стало доказательством дружбы их. И поставил Седби Лиина во главе войска своего и во всём доверял ему.

И вот случилось, что собрались люди Неоглашаемого с востока, с Альбиона и островов, и пришли к границам, где стояли эулиен. И стали грабить и разорять селения их. Был в это время Седби с женой и дочерью своей, а узнав о набеге, послал к Лиину с приказом, чтобы ехал он в лагерь и готовил войско к возможной битве, а сам он прибудет следом и укажет путь. Но случилось людям напасть на селение, где родился Лиин, и разорить его, и истребить эулиен его. И ослушался Лиин приказа Седби, и, оседлав коня, бросился на помощь эулиен родного края. И в одиночку рассеял он врага, и стены домов отстоял, и мчался на крик и стон, ибо требовало его сердце немедленного заступничества за всякую душу перед лицом смерти. И так в порыве своём не увидел он лучников за холмом, они же, дождавшись, когда повернёт эу к ним коня и пойдёт на них, расстреляли его из луков своих. И упал Лиин на землю и больше не мог встать. Тогда же явился Седби и разметал разбойников, и, увещевая Лиина за непослушание его, склонился над ним и увидел, что Лиин умирает. И снова взял Лиин Седби за руку и просил позаботиться о жене его и детях и окружить их той же заботой и попечением, какими окружил Седби прежде и его самого. И поклялся Седби исполнить волю его. И не отпускал руку Лиина и глаз не отводил, провожая его, и трудно угасал Свет в глазах эу. Но вот коснулась смерть чела его, и, собрав силы свои, просил Лиин Седби исполнить также последнюю волю его – позаботиться о могиле матери его и прийти к ней и извиниться перед ней, ибо не исполнил он последнюю волю её и отца своего не нашёл, и обещал ему Седби и просил лишь назвать ему имя, дабы по нему нашёл он могилу. И сказал ему Лиин: – Эвлием. И схватил его Седби и воскликнул: – О горе мне, ибо отец твой я! И слышал его Лиин и распахнул глаза свои, и в этот миг остановилось сердце его. И так в смерти обрёл Седби единственного сына своего.

Был рождён Лиин от отца своего Седби, сына Финиара, и матери своей Эвлием по исходу эулиен, на мирной земле, по великой Любви матери своей к воинственному и ветреному эу, каким был Седби прежде. И отправился Лиин за море, обретя отца своего на руках его и оставив ему в попечение жену и детей своих.

Потрясённый внезапным горем своим, уязвлённый им, вернулся Седби в Светлый Дом и не решался предстать пред женой своей, ибо вспомнил вдруг, что не ведает она, каким был он прежде, и полюбила уже переменившегося Седби, отрекшегося от прежних дел своих. Ныне же вопили дела его прежние о себе болью утраты, смертью Лиина и живыми детьми его, потомками Седби. И сокрушался Седби и смерти желал более, чем признания возлюбленной Бад. Но по долгу сердца своего пришёл он к жене своей и сказал, что готов отпустить её, если пожелает уйти она, узнав правду, и молил её, коленопреклонённый, лишь выслушать его и позволить умолять её о прощении, ибо в скоропостижном счастье своём забыл он о прежних своих делах и не признался жене в свой срок, и так, предав судьбу свою в руки Бад, – признался ей во всех прежних деяниях своих. И сказала ему Бад, что не поступит так с мужем своим и не оставит его, как не оставила и прежде, зная о всех делах его и чёрной славе его прежних дней. И целовал ей ноги муж её и умыл их слезами. И видела Бад смертное горе в глазах мужа своего и кровь на одежде его и спрашивала о том, тогда рассказал ей Седби о том, как обрёл он сына и потерял его. И приняла Бад мужа в горе его в объятья свои. И утешала его как могла, оплакивая вместе с ним славного сына его, которого любила и почитала она, как сам Седби. И наставляла добросердечная Бад мужа своего пойти к И́фе [Ífa], жене Лиина, и передать ей известие о славной смерти мужа её, и взять её и детей и привести их в Светлый Дом, дабы соединились они с семьёй своей. И, собрав силы свои, пошёл Седби к Ифе.

И пришёл Седби к Ифе и встал у порога дома её и не смел войти. Но услышав шум, вышла к нему сама Ифа и дети её, ожидая увидеть Лиина, но увидели Седби. Велики были радость их и удивление, ибо наслышаны были сыновья Лиина о господине его и всем сердцем мечтали о встрече с ним. И спросил Седби имена их, и Ифа представила их. Так звали старшего из них Хéллах [Héllah], что значит Войско, а младшего Тéнтен [Ténten] – Идущий на битву. И, услышав имена их, благословил их Седби, и склонился над ними и поцеловал их, и велел Ифе отправить детей в дом, дабы он мог говорить с ней. Но сказала Ифа, что, что бы за весть ни принёс им Седби – разделит она её со своими сыновьями. И рассказал ей Седби о смерти мужа её и просил собраться, чтобы могли Ифа и дети её пойти с ним. Ифа же отказалась покидать дом, где жила с мужем своим. Но, видя, как рады были дети её и как устремились души их к Седби, согласилась. И тогда взял Седби Тентена на руки, и привёл Ифу с детьми в Дом свой, и поселил рядом с покоями своими, чтобы мог он в любое время прийти к сыновьям Лиина, и окружила тогда Бад сердечным своим попечением безутешную Ифу и приняла её как сестру, и детей Лиина как своих. И лишь по исполнении знанием Хеллаха и Тентена раскрыл Седби им правду об отце их и о том, что являются они кровной частью рода его.

С первого дня пришёлся по сердцу маленькому Тентену меч Седби, именуемый Справедливый, и не сводил с него он с первого мгновения, как увидел его, голубых глаз своих. И всюду следовал за Седби, но был тот высок, а Тентен ещё мал, и не мог дотянуться до руки его и держался за меч. И отдал Седби меч наследнику своему и учил его бою и обращению с ним. И видел Седби в нём и брате его – ту же силу и страсть, что были в отце их. И в детях сына узнавал его.

По времени же, как привёл Седби в дом свой Ифу и наследников своих, исполнил он завет Лиина и нашёл могилу матери его. И много слёз пролил над ней и много молитв произнёс. И просил несчастную Эвлием простить его, неразумного, за всю боль и позор, что оставил он ей. И просил несчастную Эвлием там, в светлых чертогах, где соединилась она теперь с сыном своим, молить Создателя о прощении его, Седби, ибо велика вина его перед сердцами их (1). Тогда же покрылась могила Эвлием белыми цветами, и так дала эу знак Седби, что услышаны были молитвы его. И обрёл он мир в сердце своём, и поклялся на могиле Эвлием ввести в радость внуков её, и сокрушённый, но с лёгким сердцем оставил край тот. Туда же приходил он позже много раз, принося дань памяти Эвлием и Любви её.

^{(1) ибо известно – отправляется по смерти душа эу в Яблоневый край свой, где предстоит Создателю в истинном облике своём и Свете, как и было до исхода, и следит оттуда за земными делами людей и народа своего.}

Так обрёл Седби утерянную часть рода своего, и принял её Финиар и все эулиен, и не раз ещё послужили Хеллах и Тентен причиной гордости Седби и лучистому Свету в счастливых глазах его.

Звенье двадцатое. Ильт, Октруин и Дууд, дети Эрока Учителя и Тщилин

Был рождён Ильт от Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и жены Эрока Тщилин, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. И по смерти отца своего стал первейшим из утешений Элкарита. Всюду следовал Ильт за Элкаритом и не оставлял его даже в те часы, когда иные из эулиен, приходившие к нему, покидали его, возвращаясь в пределы и покои свои. Положил Господь душу Ильта к книгам и Свету, и по силе их обрёл Ильт крепость в суждениях, и высоко ценили мудрость его. Много писал он трудов о законах и правилах, о мерах воздаяния и прощении. Его же почитали и эулиен, и люди, как знающего в законах и справедливого судью. И писали ему со всех земель, и рассуждал он и решал споры по уму и совести, и многие из королей мирной земли утешились в суждениях его. Кроме служения справедливости, призвавшей сердце Ильта на защиту свою во всех краях миров соназванных, служил Ильт и Слову, облечённому в истинную форму его, и был также известен как Поэт и бард. Он же единственный не боялся на праздниках состязаться с Эливиеном в стихах и песнях, и ни разу посрамлён не был в умении своём. Велика была мудрость и сила его, и те из людей и эулиен, что потеряли попечителя в лице отца его, нашли сердечный покой под его опекой и покровительством. И многих осиротевших со смертью Эрока эулиен собрал Ильт в Светлом Доме, и обрели они под сенью его заступничество и скорую помощь в тяготах своих. И так был день, и, отвратившись от дневных забот своих, молился Ильт о смертных, и велика была печаль его о них, и сокрушён был Ильт и устал – и так увидел слабость свою. Тогда же в сердце своём сказал он так: – Господь Всемилостивый, если достоин раб Твой – верной скалою сделай меня для избранного народа Твоего, укрепи меня крепостью Своей, какую милуешь мне. Пошли мне утверждение и силу, дабы никакая тень не миновала меня на пути к детям твоим и не сокрушила меня! И, сказав молитву, опустил эу руки свои, и едва свершилось – пришла Феарни́н [Fеarnín], тихая эу Эйдена, пришедшая с народом Финиара, которую послал Создатель услышать сердечную молитву Ильта. И пришла эу, и опустилась рядом с Ильтом, и руку его взяла в свою, и была рука её нежна и верна, тогда же поднял Ильт взор свой на эу, и крепость, о которой молил он, нашла его, ибо сокровище своей молитвы обрёл Ильт в Феарнин, и потому вскоре Волю Создателя утвердили эулиен, став друг другу женой и мужем и одним Светом перед лицом Его.

Была Октруин рождена от Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиарова, и Тщилин, вернейшей жены Эрока, по исходу эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, после брата своего.

По рождению своему была Октруин отлучена душою и разумом от мира подзаконного и погружена в видения. И в двенадцать своих лет исполнилась знанием и поручила себя Господу. И заперлась в покоях своих, оттуда же и не выходила, и еду и питьё приносили ей. Случалось с Октруин, прозванной Затворницей, что снисходил на неё жар молитвы, и впадала она в ясногрезье, и говорила тогда о том, что было и будет, и эулиен, что всегда оставались при ней, записывали слова её и относили Финиару. Сама же Октруин слов своих не помнила и значения их не ведала, и весьма удивлялась, когда читали их ей. И так жила она в покоях своих, не покидая их и ни с кем не разговаривая, кроме трёх эулиен, приставленных к ней.

И вот случилось однажды Октруин впасть в молитвенный жар, и очистились очи её, и возвысился голос её, и сказала она: – Будет день светел, и величайший из сынов Дома сего призовёт огонь, пылающий в сердце его. И обоймет тот огонь весь Дом и всех, кто в нём. Тогда же прославит сын Светлого Дома Любовь свою и по стопам Господа своего пройдёт, но вовеки никто о славе его не узнает, ибо запечатает он её в пылающем огне.

Тогда же эулиен, прислужившие Октруин, записали её слова и в великом трепете отнесли Финиару. Он же прочёл их, запомнил и принял в сердце своё, но не знал, к худу ли или благу пророчество Октруин.

Был Дууд рождён от Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиарова, и возлюбленной Эрока, дражайшей его Тщилин, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, после брата и сестры своих. С первых лет был Дууд дотошен и любопытен, и не ел еды, прежде не расковыряв её, и не пил напитка, прежде не разнюхав его. В саду Светлого Дома собирал он травы и цветы и готовил из них настои и мази, от которых большей частью и болел живот его, а в иной раз и голова. И, видя усердие и склонность его, позвала Тщилин Эликлем, дабы вразумила Дууда и обучила врачеванию, пока не излечил он себя сам от жизни своей. И учила Эликлем Дууда, и преуспел он много, и вскоре шли они вдвоём по одной стезе не как учитель и ученик, но как две души, положенные Богом для спасения жизни. И далеко разошлась слава Дууда как первейшего из лекарей в своём народе, и многие приходили к нему и обретали от него исцеление. Тогда же получил он и прозвище своё – Árfel`yolli – Морковка, ибо благодаря ему все её и возненавидели. (1)

^{(1) ибо полагал Дууд, что выше всех трав и растений по исцеляющим свойствам своим стоит морковь. Её же добавлял он во все мази и настои свои и заставлял пить сок её всех недужных, в чём бы ни был недуг их. И был Дууд в вере своей крепок и непреклонен, за что и ненавидят эулиен морковь до скончания века.}

Звенье двадцать первое. Болезнь Ифы. Восхождение Дууда. Дууд и Тэйели

Случилось вскоре после того, как был убит Лиин и Ифа с детьми приведена в Светлый Дом, осилило горе крепость её, и простудилась Ифа. Тогда же увёл Седби детей её из покоев матери и силой не подпускал к ней. Сам же не отходил от Ифы и дни и ночи проводил подле неё в нуждах недужной. Тогда же призвал он юного Дууда и велел ему искать средство от смерти для Ифы. И принёс ему Дууд настойки и мази. И велел промокать ими лоб Ифы в минуты жара и мазать ей запястья. И так делал Седби, как велел Дууд, но не становилось Ифе лучше, и вскоре впала она в беспамятство от жара. И тогда пришла Фиэльли и забрала детей Ифы, которые только и хотели войти к ней. И ушли они с ней, и рассказами о подвигах и славных делах удерживала их Фиэльли от возвращения к матери. Свет же покидал Ифу, и Седби не выпускал её руки из своих рук, и засыпал подле ложа её, и просыпался от дыхания её. Тогда снова позвал он Дууда и спросил его, что может он, Седби, сделать для Ифы? И сказал ему Дууд: – Молись, чтобы она оказалась сильнее, чем я думаю. И более не имел силы и знаний помочь Ифе. И вернулся Седби к Ифе и, встав на колени у ложа её, молился о ней, не помня себя, и в утро обрели его, обессиленного, с головой на груди её. Тогда пришли эулиен, чтобы забрать Седби и унести Ифу, дабы похоронить её как полагается. Но открыла Ифа глаза, и больше не было у неё ни жара, ни кашля. И, открыв глаза, увидела Ифа Седби и сыновей своих, которых Фиэльли привела к ней. И вернулись к Ифе силы её, и поднялась она с ложа и обрела крепость свою в объятьях детей своих. Тогда же позвали Дууда и славили его, но сказал Дууд, что не его это слава, а Седби. И был тогда в Светлом Доме праздник, и звенели у всех на устах имена Ифы, Седби и Дууда, и Финиар славил их. И пришла тогда Ифа к Фиэльли с поклоном и поручила себя ей, и сказала ей Фиэльли, что не стоят её истории и слова из молитвы Седби. И видел это Финиар и слышал. И взял Ифу и привёл в покои свои, и до самой ночи беседовали они перед лицом свечей её сыновей и мужа, и когда вернулась в покои свои Ифа, была она сильнее, чем прежде, ибо сердце Финиара стояло теперь у неё за спиною и надёжное слово его.

Был день, и нашли эулиен Светлого Дома юношу из народа своего, и по изъянам тела его поняли, что был он в руках Владыки Смерти и палача его и оставлен был ими для смерти и в послание им. И принесли его в Светлый Дом, хотя не знали, жив ли он и может ли жизнь вернуться в разорённый дом свой. Никто же из Светлого Дома не мог узнать этого юношу, ибо настолько обезображен он был. И позвали Дууда, чтобы подготовил он юношу к погребению. И принял его Дууд, и разоблачил, и собрал все члены его и соединил их, и сокрушался о том, что нет у пациента его имени. И не отдавал его к погребению, безымянного. Тогда же обратился Дууд к книгам, в поисках ответов об имени, но онемели они. И вернулся Дууд к подопечному своему, прежде чем начнут понукать его за то, что не спешит он с погребением. И снова не мог отдать его, безымянного. Тогда собрал Дууд в чаши зелёные листья и кору, перемолол их в молоке и оставил там, где Свет. Затем из того, как из глины, соорудил для тела недостающие члены его, каждый сосуд его, каждую кость его, и восстановил их, и затвердели они на месте своём. И, накрыв тело белой тканью, молился эу о недужном, прося прощения за тяжкое неведение его. Тогда же назвал Дууд юношу И́еи [Íei], что значит Жизнь есть. И с плачем отдал его. И взяли эулиен Иеи и положили в землю, как заведено в народе их. И был плач среди них погребальный, ибо пели они ему, провожая его. (1) И тогда пришёл Финиар и остановил их, упрекая, что нельзя хоронить того, чьё имя Жизнь есть. И расступились эулиен, и спустился Финиар к могиле, и взял оттуда тело и поднял к провожающим его, и увидели все, что есть жизнь в нём. Тогда же послали за Дуудом и вернули ему Иеи. И долгие дни не отходил усердный эу от пациента своего, отпаивая его морковным соком и сельдереем, пока не поднялся Иеи, чтобы остановить его.

^{(1) так есть среди эулиен три плача. Первый из плачей – наигорший. Поётся он в глаза уходящему. Тогда же надлежит держать его за руку и петь ему так: Смотри на меня, слушай меня! Светел дух твой и светла дорога твоя! И если будет тень – я разгоню её. И если труден шаг – я разделю твой путь… Зовётся этот плач «Светлой песней», и не решаются петь её эулиен, ибо берётся тогда поющий по светлой дороге провести дух осиротевший в последний приют его и попечительствовать, что бы ни случилось в дороге их. Второй из плачей – «Сумеречная песнь», когда покинул Свет обитель свою. Собираются эулиен тогда и поют вместе о Свете ушедшего. Происходит это прежде погребения перед лицом усопшего. Тогда собирается весь род и все, кто знал его. «Песнь ночи» – есть третий плач, который поют эулиен, возвращая земле то, что принадлежит ей. Поют тогда песню, подобную той, что поют отправляющемуся в долгий путь. Оттого похожа «Песнь ночи» на все песни разлуки и долгих странствий.}

Тогда пришли эулиен и подняли Дууда на руки, и пронесли так по всем пределам, оглашая дело его. И сам Иеи шёл впереди них, свидетельствуя о мастерстве Дууда. Тогда же и прозвали Дууда Морковкой, и был прославлен он в роду своём. Так остался Иеи в Светлом Доме, ибо не вернулась память к нему, и кто он, и откуда он, и что было с ним – он не вспомнил. И принял Дууд Иеи в семью свою и заботился о нём как о сыне и друге, пока не исполнился тот Светом, чтобы помогать Дууду в трудах его.

И так жил и трудился Дууд, прозванный Морковка, и болезненно беззащитным было сердце его без исцеляющей силы Любви. И молился Дууд к Господу, чтобы послал Он ему доброго врачевателя сердца его.

Был же день, и призвал Финиар Дууда и сказал, что пришла в Светлый Дом Тэ́йели [Téyeli], эу, что сведуща в травах и снадобьях, и просила Финиара найти ей друга и наставника в деле её. И позвал Финиар Дууда и поставил его в помощь Тэйели. Его же мудрость да прославят сердца их, ибо лишь увидели Дууд и Тэйели друг друга – соединились сердца их в улыбках их. И так обрёл Дууд Тэйели по молитвам своим и доброго друга и помощника в ней, и вскоре сочетал Финиар их в Свете, и отныне двое они стоят против смерти и хвори в обители своей.

Звенье двдцать второе. Ильтимврин и Ильмад

Был рождён Изигáр [Izigár] по исходу эулиен, в землях Альбиона, от Иадан, дочери Элкарита Златовласого, сына Финиарова, и Эйдалин, сокровища Элкаритова, против воли и желания матери своей от Неоглашаемого, именуемого Изосаром, из рода человеческого.

Унаследовал Изигар от отца своего силу и ум, а сердце и красоту – от матери своей. И с детства рос любопытным и непоседливым, но отца своего боялся и не мог угодить ему. Приучал Неоглашаемый сына своего к жестокости и скверне с малых лет, но тянулся Изигар к играм и книгам, и пытки не тешили его, и яды не интересовали его. И, сбегая от гнева отца своего и развлечений, бродил Изигар по замку и окрестностям. Тогда же обнаружил Изигар эу в темнице замка отца своего, и тот умирал от жажды. И сжалилось сердце дитя, и принёс он воды и напоил измученного эу, но сочтены были дни эу, и жажда уже убила его, и едва испил он принесённой воды – тут же умер. Испугался тогда Изигар и закричал «Я убил эу!». Прибежал тогда отец его и спросил сына о случившемся. И рассказал ему Изигар. И готов был к гневу отец его за то, что сжалился сын над пленником, но по смерти эу смиловался и в честь этого случая праздник устроил, и хвалил и чествовал сына весь день, тот же ходил смущённый и сокрушался.

Когда же исполнился Изигар силы и возраст подошёл его, стал Неоглашаемый посылать ему в покои девушек, дабы по примеру его сын бесчестил их. Но сильна была в Изигаре кровь матери его, и отпускал он несчастных, не коснувшись их. И отец его убивал их и жестоко гневался на сына своего. И против воли его заставлял его на бесчинства свои смотреть, и гневался на сына ещё больше оттого, что вместо радости на лице его видел он слёзы.

Случилось однажды Неоглашаемому в очередном набеге своём пленить одну из эулиен Светлого Дома, из-под крыла Седби. И в ту же ночь против воли её отправил он её в покои сына своего. Спал уже Изигар, но шум услышал и, проснувшись, обнаружил эу испуганной и поднялся, чтобы утешить её. Она же боялась его, и дышать и шевелиться перед ним страшилась. Тогда заговорил Изигар с ней на языке её и имя её спросил. Она же ответила – И́льмад [Íl`mad], что значит Улыбка. Тогда снял Изигар ткани с постели и дал ей, дабы скрыла она, что скрывают эулиен, и лёг обратно. Тогда же холодные были дни и ночи, и понял он вскоре, что замерзает эу в покоях его. И снова поднялся он и на ложе своё уложил эу, а сам лёг поодаль. Но суровой была та осень и ветреной, и понял вскоре Изигар, что замерзает сам. И под шкуры и ткани в постели своей вернулся. И, чтобы успокоить эу, заговорил с ней, и до самой Ирдиль говорили они, и понял Изигар, что не может отпустить Ильмад из покоев, чтобы отец убил её. Тогда предложил он ей уйти тайным путём через окно в покоях его, и сам решил уйти с ней, дабы проводить и защитить её, и потому, что сердцу своему приказать не мог. Так и ушли они вместе, и велик был гнев Неоглашаемого, когда поутру не нашёл он их. Изигар же с Ильмад ушли лесами и три дня скрывались в шалаше, что построил сын Изосара из веток и листьев, и говорили они с эу, и не могли утолить своей жажды в беседах. А на четвёртый день оставили они земли Альбиона, и привела Ильмад сына Изосара под двери Дома своего. Там же обнаружил их Седби и, выхватив меч свой Справедливый, готов был убить Изигара, но Ильмад заслонила его. Тогда просил Изигар грозного Седби, видя участь свою, отпустить эу, а с ним делать, что пожелает. Услышав же это, опустил Седби меч свой и пощадил юношу, и, взяв его, привёл к отцу своему. Удивился Финиар, видя его, но отпустил сына и стал расспрашивать Изигара. И понял он по виду и словам его, что любит он Ильмад, и чиста Любовь его, и сильна она, и за право её не жалеет сей эулнóри [eulnóri] (1) и единственной жизни своей. Тогда спросил Финиар, чего желает Изигар, ибо готов был и приютить, и отпустить его. И ответил ему юноша, что нет в его сердце желаний иных, кроме улыбки Ильмад и мира в сердце её. Тогда позвал Финиар юную эу, и Седби, и Элкарита, и при свидетельстве их поручил Ильмад сыну человека. И умолял Изигар разрешить Финиару остаться ему, ибо не желал он возвращаться к отцу своему в его земли, и разрешил Финиар, и остался эулнори в Светлом Доме. И получил новое имя своё по обычаю эулиен – И́льтимврин [Íl`timwhrin], Восстановленный в Свете, то есть Вернувшийся, Возвращённый.

^{(1) называют эулиен тех, кто рождён от человека – эулнори, ибо в них соединены Свет эулиен и Свет людей. Так был Изигар – эулнори – сын смертного и эу, а стало быть, и вечная жизнь была в его праве, ибо от эулиен переходит она и к детям их. Тех же, кто рождён от арели, зовут эула́ри [eulа́ri]. Так эула́ри – ребёнок, рождённый от Любви эу и арели. Дочь же Эликлем и Итерлена именуют эулви́е [eulvíe] – ибо в ней единство Света виэ и эу. Есть же и те, кто соединил в себе все крови и Свет их, по крови родителей своих и родителей их – их же зовут и́льбилле [íl`bille] – то есть светлая кровь, и есть они сокровище и гордость любого рода.}

По велению сердца своего пришёл тогда Ильтимврин к Седби и просил взять его в войско своё, дабы силой своей, сердцем и кровью служить народу эулиен в защите и славе. И согласился Седби принять его, если выстоит юноша в бою с ним, ибо так отбирал он воинов своих. И согласился Ильтимврин, и Седби велел ему выбрать себе оружие по душе (2), и выбрал юноша крепкий и гладкий меч. И кинул Седби ему меч, и схватил его Ильтимврин, и тверда была его рука. Сказал тогда ему Седби: – Узнаю эту хватку. И следил за движением юноши Седби взглядом и сердцем. И так сошлись они в бою, и увернулся Ильтиврин от двух размашистых ударов Седби, а на третий оказался повержен на спину, но, падая, выставил свой меч и упёрся им в ногу эу. И так равны оказались силы их. Тогда протянул Седби ему руку и поднял его, и снова сошлись они. И безудержен был Седби в натиске своём, и снова одолел юношу, зажав его рукой своей. Но не услышал от него ни жалоб, ни страха в сердце его не увидел. И в глазах его видел лишь благородный огонь, что доступен юным сердцам. И отпустил Ильтимврина неповерженным, и принял его в войско своё, и так по умениям своим стал он помощником Седби в битвах его, и ценил его эу высоко за крепость и смелость, а также за сердечное благородство и быстрый ум. И вскоре большими друзьями стали они и скрепили узы дружбы своей итрем.

^{(2) по выбору оружия судят эулиен о душе воина и о духе его, ибо верят: каково оружие, таков и владелец его.}

Был же Ильтимврин войне и бою обучен и часто бывал в лагере Седби, где любили и почитали его братья в суровом воинском служении.

И жил так Ильтимврин среди эулиен и трудился с ними, и любили они его, а он их, потому как сильна была в нём кровь рода матери его, и счастлив был Элкарит, глядя на Ильтимврина, ибо узнавал в нём потерянную дочь свою.

Случилось однажды Ильтимврину по велению Седби отбыть в земли Альбиона по делам войны, и там был он схвачен людьми отца своего и доставлен к нему. Лютым гневом и бранью был встречен Ильтимврин в доме своём. И вместо отцовских объятий встретил Неоглашаемый сына кулаком и клинком, и связал он сына своего и истязал его бессердечно, спрашивая дорогу к Светлому Дому, но запечатал Ильтимврин уста свои и ни слова не сказал своему отцу. И снова истязал его Неоглашаемый, не щадя его, ибо отрёкся он от сына своего, и попрекал его кровью матери, и возненавидел и презрел его всем существом своим. Когда же пришло время, и понял Неоглашаемый, что не добьётся от сына ни слова по желанию своему, велел он спустить на него собак своих и позволил им растерзать его ещё живого. Когда же оторвали собак от него, велел Неоглашаемый взять тело Ильтимврина и доставить к эулиен, которым он предпочёл отца своего. Так и исполнили, и взяли, и положили на плащ то, что осталось, и принесли в рощу, где эулиен нашли Ильтимврина и принесли в Светлый Дом. Там же был встречен Ильтимврин стоном и плачем. И увидела Ильмад мужа своего, и узнала его, и бросилась к нему, и целовала его, и звала его, и умерла, не отпуская его. Тогда же повелел Финиар похоронить их вместе по великой Любви их.

Звенье двадцать третье. Хеллах и Элае

Был Хеллах рождён от Лиина, сына Седби, сына Финиара, и жены Лиина Ифы, по исходу, на мирной земле, в И́тар-и́шам дýйи [Ítar-ísham dwyi], что за стенами Светлого Дома. И было это так. Вернулся Лиин в дом свой, к жене своей, с поля битвы и был глубоко опечален злобой людской, что противостояла им. Ифа же утешала его. Тогда же коснулась она груди мужа своего и услышала сердце его в ладони своей, тогда же пришла в неё новая жизнь, и так был у Ифы ребёнок от мужа её. По сроку же родила она сына и назвала его Хеллах, и так стал сын Лиина великим утешением его и всем воинствам его против зол подзаконного мира.

Всем сердцем любил Лиин сына своего и всякий час свой, что не был отдан битве и службе, проводил с ним и учил его как мог, ибо не было в роду его никого больше, кроме него самого и верной Ифы его. Когда же погиб Лиин и ввёл Седби Ифу и сыновей её в Светлый Дом, стал Хеллах учиться у Седби, и весь род его взял о нём попечение.

Рос Хеллах сильным и храбрым, как и отец его, но также рассудительным и мудрым. Был он крепок в битве и перед ней. И многие битвы выиграны были благодаря уму его, ибо мог он предвидеть в сердце врага и умел использовать землю и всё, что на ней, для победы войска своего. Тогда же, будучи ребёнком, крепко сдружился он с Кихин, рождённой от Бад, и, подобно брату своему, обрели они друг друга в дружбе и играх. И всюду были вместе, и многой славой и блеском обязан им Светлый Дом.

Когда же вырос Хеллах, то занял место отца своего в дружине Седби, и поставил тот его над войском своим, выше всех прочих эулиен Дома и рода своего, и боялись арели и встававшие против эулиен одного грозного взгляда Хеллаха. Он же не раз в беспримерной доблести своей был готов положить жизнь ради человека, ибо каждый вздох свой поручил служению воина и народу Адама, и чиста была молитва его за каждую душу. Тогда же, в походах, повстречал Хеллах в лесном краю деву из народа эулиен, что пришла с народом своим вслед за Финиаром, и защищал край её и народ её. Когда же в свой срок открылись очи сердца его, взял он её в жёны и ввёл в Дом свой. Звали ту эу Элáе [Eláe], и верной женой была она Хеллаху и добрым наставником во всех тяготах его. Таков Хеллах из рода Щита, и полно благородства и доблести сердце его.

Звенье двадцать четвёртое. Тентен и Фирд

Был Тентен рождён от Лиина, сына Седби, сына Финиара, и жены Лиина Ифы, по исходу, на мирной земле, в Итар-ишам дуйи, что за стенами Светлого Дома, после брата своего на третий год.

И было это так. Тосковала Ифа по мужу своему, и сердце её не знало покоя о нём. Тогда же, скрываясь, пришла она в лагерь к Седби и искала там мужа своего. Но протрубил рог, и построились эулиен во всём блеске своём на бой. И увидела Ифа мужа своего на коне, и солнце играло в кудрях его, и солнцезарным блеском горели глаза его. Увидев же их, исполнилась Ифа восторгом и трепетом, и грозное сияние мужа поразило её, и так был у неё ребёнок от Лиина, и, почувствовав жизнь во чреве своём, вернулась Ифа в дом свой и именем нерождённого дитя своего закляла судьбу мужа своего удачей в бою. По молитвам же её вернулся Лиин после боя в дом свой, и сообщила Ифа ему о ребёнке. Тогда же просияли глаза Лиина, и сказал он Ифе, что поразила она смерть его словами своими, ибо отныне, даже возьми она жизнь его, продолжится кровь его и слава в детях его. Было же и есть всё по словам его, и да будет так во все века, пока стоит род Эйвели! По сроку же родила Ифа сына и нарекла его Тентен, что значит Идущий на битву, Сражающийся. И был он во всём отцу послушен, и во всём любопытен и пылок, и отчаян был нрав его.

Когда же погиб Лиин и забрал Седби Тентена с матерью и братом его в Дом свой, просил Тентен, чтобы учил его сын Финиара бою и искусству войны наравне с братом его, и не мог Седби отказать ему, ибо велика была Любовь его к Тентену. И отдал Седби ему меч свой, именуемый Справедливым, ибо приглянулся он ребёнку, и с тех пор лишь им одним владел эу и чтил его и исполнял имя его. Сам же Тентен, хоть и был силён и крепок и вспыльчивый нрав имел, во всём Седби был послушен, и всюду следовал за братом своим, и чтил его высоко, оттого всё делали они вместе и в любом бою были всегда бок о бок. И если открывался для удара Хеллах с одной стороны, то прикрывал его там меч брата, и если случалось Тентену отвести свой взор, то смотрел уже туда брат его и так оберегал его. И велика была Любовь между братьями, и велико почтение их было к Седби.

Когда же пришёл срок и вырос Тентен, то стал высок и красив, и многие девы эулиен страдали от Любви к нему. Он же не замечал их. В долгих походах своих научился он обращению с золотом и камнем, а также с металлами, но не стал, как Кихин, названая сестра его, родителем меча и клинка, но стал изготавливать кольца и кубки. И вскоре узнали его как искусного ювелира, что с мечом и ригелем28 обращался одинаково ловко, и в каждом искусстве своём старался эу всецело послужить смертным, щедрый в Свете своём и неустанный в избранном служении, ибо мечом своим Тентен защищал человека, а творениями своими радовал его ум и душу, направляя к Свету сосредоточением его в каждом изделии, что рождалось в его руках.

Случилось же так, что нашёл однажды Тентен рубин, который был размером с кулак его, и исполнилось восторгом сердце эу. И долго страдал Тентен, не зная, что сделать из этого камня, ибо был он так совершенен, что боялся он и притронуться к нему. И назвал Тентен его «Сердцем своим», и всюду носил он с собой этот камень и берёг ото всех, ибо ревновал его даже ко взгляду брата своего. Тогда же попрекали Тентена многие, что помутился разум его и тень проникла в сердце его. Но не слушал их Тентен и замкнул ко всем слух свой.

Однажды же накануне битвы спал он в шатре своём и видел сон о том, что раскололся любимый рубин его и вышел из него весь Свет его, и увидел он среди Света прекрасную деву, что была светла и чиста и очаровала разум его и душу. Когда же проснулся он, то весь день не отходил от камня своего, и не ел и не пил, и разговаривал с ним, как с девой из сна своего. Тогда же был он уже бледен и худ, и говорили все, что камень изводит его, и наставлял его Хеллах избавиться от того камня. Но вот прогремел срок битвы, и пошёл на неё Тентен, взяв камень с собой. И вышли эулиен в меньшинстве своём против орд Владыки Смерти. И, отданный безумию своему, устремился Тентен в самую гущу битвы, оставив войско своё и брата, и чёрное копьё поразило сердце его. И упал Тентен, и ожидал смерти и боли, но не пришли они. Тогда расставил он одежды свои и увидел, что раскололо копьё камень его, который носил он у самого сердца. И тогда пришла боль его, и великое горе охватило юношу, и бежал он с поля боя, позабыв о битве. В шатре же своём достал он камень свой, что раскололся надвое, и пытался соединить его, но не мог, ибо ни золотом, ни сталью не соединялись части его. И впал Тентен в безумие.

Тогда же был отправлен он к Финиару для исцеления. И забрал Финиар у Тентена камень его и заставил его пить лишь воду и есть хлеб, но не проходило безумие его, и так ослабло тело эу, что не мог он больше встать с постели своей и бредил камнем своим. Тогда пришла к Финиару Фиэльли и попросила камень. И отдал Финиар камень ей. И взяла Фиэльли нож и белую ткань, и завернула нож в неё. И пришла Фиэльли к Тентену, когда была ночь, и спал он, и вырезала сердце его из груди и завернула его в ткань, в грудь же его положила она камень, тогда же и соединился он. И приснился Тентену сон, что вернулась прекрасная дева в дом свой, в камень его, и осталась там. И спросил её Тентен, кто она и как зовут её? Она же отвечала, что звать её Фирд [Fir/d], и была она прежде эу, но проклята была Владыкой Смерти, и поместил он её в камень, что стал ей домом и тюрьмой. Теперь же освобождена она, и дом её – сердце Тентена. И сказала Фирд, что полюбила господина своего, как только узнала его, и сказал ей Тентен, что полюбил её, как только увидел. И обещали они друг другу судьбы свои, но проснулся Тентен, и рассеялся сон его, и не было рядом Фирд. Тогда пришёл он к Финиару и рассказал ему о сне своём, и спросил его совета, как быть ему. И ответил ему Финиар, что дева из сна его – есть истинная Любовь его, заключённая в сердце его, но нет у него права против проклятия Владыки Смерти, потому навечно быть Фирд лишь девой из снов эу. И умолял Тентен соединить их как мужа и жену, дабы имел он право смотреть на неё и говорить с ней. И согласился Финиар, хоть и не сразу. И в ту же ночь явилась Фирд Тентену в свадебном платье, и говорили они, и радовались они друг другу, и не стеснялись взглядов своих. Утром же пришла к эу Фиэльли и вернула юноше сердце его, и рассказала ему, что сделала с ним. И благословил её Тентен, и заковал сердце своё в золото и поместил на щит свой. В бою же теперь ни стрела, ни меч не могут ранить сердце его, ибо вместо сердца его – камень, но от всякого худа хранит эу щит его, ибо крепок сердцем его (1). И боятся все щита его.

^{(1) не используют эулиен в бою ни щит, ни латы, но по щитам и рисункам на них узнают друг друга и угрожают врагам посланиями их. Считается также всякий щит оберегом и хранителем воина и рода его, заклинают же матери и жены эулиен щиты детей и мужей своих молитвами своими. Но и без щита легко узнать воина эу, ибо одет он всегда в лучшее платье, так как подобно празднику готов встретить смерть свою и так послужить Любви своей, что и призвала его на путь воина.}

Ímrentil` Lie ízreti ítamē hói im duh ni evá íemi, íniren a ízret hélaiē khrmaen nói arm líthē nói.29

Тогда же пришла Фиэльли к Финиару и призналась ему в содеянном, он же принял слова её и отпустил её. С тех же пор велело сердце его обращаться к Фиэльли в любой печали, подобно тому, как велит ветер всякой лодке возвращаться в шторм к пристани своей.

По сроку же и по Любви сказала Фирд Тентену, что ждёт от него дитя. И велела мужу ожидать его вскоре.

Звенье двадцать пятое. Фанханден и Нимарин

Был Фанханден рождён от Кихин, дочери Седби, сына Финиара, и мужа Кихин из народа арели – Китли – по исходу эулиен, на мирной земле. И было это так. Пламенные натуры были даны Кихин и Китли, будто две грозы, два грома, две искры. Трудно им было друг с другом, ибо во всём перечили они друг другу, но и помыслить себя без возлюбленного своего – более не могли. Никто же не смел обычно и стоять рядом с ними, как никто не стоит во время грозы в поле, ибо незримыми молниями, что всегда сверкали между Кихин и Китли – сразить насмерть могло любого. Начавшееся же состязание их было им сладко и любо, и оттого велико было их обожание друг друга, и потому в первую ночь свою соединились они по Любви и нетерпению её, и была радость их собранием Света и искр. Тогда же и был ребёнок у Кихин от мужа её, и родила она в срок, и нарёк Финиар первого сына её Фанхáнден [Fanhánden], что означает Хранитель.

Верных учителей нашёл Фанханден в роду своём и с малых лет учился бою и премудростям его. Кроме них, избрал он верное слово учением своим и любимым из учеников был у Эливиена Путешественника. От него же научился он стихосложению и разделил его страсть к морю.

Подобно матери своей, был Фанханден вспыльчив и горяч, и, кроме того, обладал большой силой. Однако прежде исполнения знанием научился сдерживать нрав свой и прославил имя своё в послушании и кротости. Тягу же к морю и дорогам его, обретённую от младшего из сыновей Финиаровых, избыть он так и не смог, и едва возраст позволил ему, снарядил свой корабль и отплыл на нём, дабы испытать себя и обрести своё служение людям.

Был Фанханден красив и статен, собрав в себе красоту своих отца и матери, и первейшим из красавцев признавали его многие, но служением человеку горело сердце его и не знало о месте в себе для иной Любви.

В странствиях своих многим помог Фанханден на море и воде. Многих изневолил от водной смерти и шторма, многие корабли уберёг от разорения и гибели, его же знали и боялись все разбойники из народа человеческого и много дали ему имён достойных и скверных за бесстрашие и силу его. Рыбакам и странникам поручил себя Фанханден, сделавшись их стеною от бед и горя. И приходил он к ним, подплывая на шаткой лодке своей, как один из них, и уплывал прочь, едва заканчивалось дело его. И было так, ибо таков был путь его и выбранное им служение. И тогда поднял Владыка Cмерти морские народы свои против Фанхандена, и роды и роды пошли на него, он же в народе своём не искал защиты. И была битва, и окружили Фанхандена арели, и было их великое множество, он же был один. И оставил Фанханден штурвал, и сошёл на палубу корабля, и поручил себя Богу и заботе Его. Тогда же поднялись волны на море, и были шторм и ветер. Они же разметали арели, иные же были обмануты поднявшимся туманом и потеряли Фанхандена. И пришла волна, что заслонила небо, и развернула корабль эу и выбросила его на берег, и упала на него, и разбила его, сам же Фанханден остался на скалах, и едва ли полной была жизнь, оставшаяся в нём.

Тогда прилетела чёрная птица, подобная ворону, и кружила над ним. И ожидал эу смерть свою, и пытался подняться, дабы встретить её, но не было в нём более силы, и вскоре первое из дыханий жизни оставило его. Тогда же опустилась птица на грудь его и кричала.

Но не умер Фанханден, и вскоре рассеялся сумрак перед глазами его, и жизнь укрепилась в теле его. И открыл он глаза, и поднялся, и нашёл себя на одиноком острове, что был сплошь из скал, и не было вокруг ни души, кроме чёрной птицы рядом. Тогда же и обратился к ней эу, ибо, будучи первобезжизненным, слышал он крик её и в сердце своём видел, как пришла смерть его, но крик птицы прогнал её, и смерть подчинилась ей. И поднялась птица, и обратилась прекрасной девой, чьи волосы были черны, как воронье крыло, а глаза были голубыми, как водная гладь. И сказала она, что зовут её Ни́марин [Nímarin], ворон. Она же сама из арели, но не принадлежит душа её ни Свету, ни тени, ибо гордость её не позволяет ей подчиняться. И спросил её Фанханден, отчего прогнала она смерть его, и ответила ему Нимарин, что не была она мила ей. И поблагодарил её Фанханден и поклонился ей до земли. Нимарин же помогла ему восстановить корабль его, и спустя время смог Фанханден отплыть на нём и продолжить странствие своё. С того же времени стал замечать он, как преследует иногда корабль его чёрная птица, что кружит над мачтами его или сидит на реях, и исполнялось сердце эу светлой радостью каждый раз, когда он замечал её, и была эта радость подобна ветру, пришедшему в усталые паруса корабля.

Случилось же так, что в странствиях своих встретил Фанханден одну из эулиен, именем Ни́ри [Nyri], что была светла и скромна, она же с радостью взялась служить ему и была рядом с ним в трудах его. И была она дорога и мила сердцу эу, и не отпускал он её от себя.

И был день, и, выждав штиль, когда отдыхал Фанханден на корабле своём, поднял Владыка Cмерти роды и роды морские на эу, и снова встали они армадой своей против него одного. И зажёг тогда эу огонь и метал в корабли арели, и вскоре был великий пожар на воде. И завязался бой, и затянуло небо дымом и гарью, и поднялось пламя высоко в небо. Тогда же была велика нужда самого Фанхандена в заступничестве, но не было рядом ни друга, ни сердца, и не видел он верной своей Нимарин. И опечалилось сердце его. И был он ранен, и упал в пучину, и видел, как взяли арели Нири силой, и истязали её, и осквернили её и бросили в море, что поглотило её. И увидев это, отпустил Фанханден свой дух в печали. Но море не приняло его, и оказался он снова выброшен на берег. Но никто не пришёл к нему и не встал против смерти его. Но то был не её срок, и вскоре жизнь вернулась к эу, и поднялся он, и оплакал дражайшую Нири, и в великой скорби вернулся в Дом свой за утешением. Анкхали же благодарил Нимарин за указанное время отдыха эу.

Семь лет провёл в молитвах и печали Фанханден и более не выходил в море. Тогда же взял его Седби в войско своё, и не знал Фанханден в бою ни страха, ни усталости. Но вскоре исстрадалось сердце его, ибо не лежало к причинению смерти, и замкнулся Фанханден в сердце своём, и более никто не мог утешить его. Тогда пришёл он к прежнему наставнику своему, и отправились они вдвоём в сумеречные воды, дабы там оставить печаль эу. Но проведал о том Владыка Cмерти и послал сподручного своего Нурши погубить их. И пришёл Нурши, подобный тени, когда спали эулиен, и достал клинок свой. Им же хотел он разлучить тело и душу эу, и склонился над Фанханденом, и поднёс клинок к шее его, но налетела вдруг на него чёрная птица и принялась клевать его, царапать и бить крыльями. Но отбился от неё Нурши и замахнулся на Фанхандена, но упала птица под удар его, и так убил он её – на груди эу. И от крика птицы проснулись Эливиен и Фанханден, и взялся сын Кихин за меч свой, и отступил Нурши, и скрылся в ночи. Тогда обратился эу к птице, что приняла удар вместо груди его, и нашёл её на пороге смерти. И просил он тогда учителя своего посторожить его, пока он соследует несчастной душе Нимарин (1). И, уединившись в сердце своём, соследовал ей, и вошёл в тень её, и настиг Нимарин, и позвал её. Она же пожелала идти к смерти своей. Но взял Фанханден её за руку и встал впереди неё, перед смертью её. И чувствовал он нежность в руке Нимарин, а она – крепость в руке эу. Тогда уязвилась смерть от взгляда Фанхандена и забыла о дани своей. И вывел Фанханден Нимарин в Свет и открыл глаза, и уже лежала на коленях его не птица, но дева Нимарин, и кровь её была на одежде его. Тогда же просил Фанханден учителя своего и друга немедля сочетать их, дабы укрепилась жизнь в Нимарин и Свет Любви его поддержал её. И склонился над ними Эливиен, и по молитве своей засвидетельствовал перед Богом и детьми Его Любовь Фанхандена и Нимарин, и сочетал их в Свете, и благословил их, и поцеловал тогда Фанханден уста возлюбленной своей, и очнулась она от смертной тени и поручила себя мужу своему. И втроём вернулись они в Светлый Дом. И принял их Финиар и благословил союз их, и велика была радость в роду Фанхандена, и устроили отец и мать его великий праздник по свадьбе сына своего. С тех же пор поселились Фанханден с женой своей подле отца и матери, и не было ни дня, ни минуты, когда бы разлучались они. С тех же пор стоят они вдвоём плечом к плечу против всякой неправильной смерти в явном мире и в сердце своём, и нет их щита от неё прочнее.

^{(1) ибо надлежит, всецело отправляясь в сердечное соследование, отвратить свои взоры от внешнего мира и себя самого и следовать сердцу, тогда же остаётся тело соследующего без заботы и попечения, и если происходит это в минуту опасности, то всегда следует позаботиться о том, чтобы был рядом тот, кто охранит сосуд жизни твоей, пока ты соследуешь вдали от него. Сердечное же соследование возможно только по Любви и только её дорогами.}

Звенье двадцать шестое. Элрельта и Ниамах

Был Элрельта рождён от Кихин, прекраснейшей дочери Седби, сына Финиара, и от мужа Кихин Китли, что был королевского рода, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. И было это так. Слагал Китли песнь в честь госпожи своей, неприступной Кихин, тогда же пришла нежная страсть в сердце арели, и вошёл он к жене своей и поразил её Светом своим и лаской, и легли они тут же как муж и жена, и так был ребёнок у Кихин от мужа её, и по сроку был он рождён и наречён Финиаром Элрéльта [Elrél`ta], то есть Сила рода. Взял эу красоту родителей своих, и силу их многую, и Свет их, он же стал Кихин и Китли великой отрадой, как и всему роду Щита. С первых дней были Фанханден и Элрельта во всём неразлучны, и в играх своих и в умениях своих не уступали друг другу, но были преданы друг другу в братской Любви и во всём послушны отцу и матери. Так в Любви родителей, труде и учении проходило детство их и ранняя юность, они же вдвоём были подобны двум блистательным звёздам, двум могучим молниям грозовых небес.

Когда же исполнился знанием Элрельта, то оставил Дом свой и ушёл к людям, ибо так распорядилось сердце его, и долго прожил среди них как учёный муж и добрый советчик. Пришёл же день битвы, и узнали его и как крепкого воина, ибо был обучен Элрельта искусству боя и войны родом своим. И увидел это король тех мест и того народа, в котором жил эу, и послал за ним, и призвал к себе на службу. И согласился эу, ибо великой честью считал служение человеку. И много лет служил эу королю верой и правдой в советах и суждениях своих, а также в защите границ и народа его. Но прошло время, и захотел король отблагодарить любимого своего воина и советчика, и устроил пир, на котором поручил в жёны эу дочь брата своего, деву Ки́ге [Kíge]. И объявил, что весной сыграют свадьбу их, до того же срока надлежало им готовиться. И объял Элрельту великий трепет и смятение, ибо любил он короля своего, но не мог взять в жёны Киге, так как не было в его сердце надлежащей Любви к ней, и не мог он, и не хотел он жить с женой своей по обычаю человеческому – в сладкой страсти. И пришёл он к королю своему и сказал ему, что не может принять дар его. Король же его страшно прогневался и сказал, что убьёт эу, если тот воспротивится воле его. И вернулся Элрельта в покои свои и терзался страшно, ибо восставил король его долг эу против природы его. И не было рядом мудрости Финиара и поддержки народа его, чтобы укрепить Элрельту. И тогда решил он, что честнее всего будет ему – оставить своего короля и невесту свою и уйти. И в ту же ночь, когда все спали, оставил он всё, что нажил, и меч, и коня своего, и всё золото и богатства, и шелка, и подарки, которых был удостоен, и ушёл из дворца. Наутро же, когда обнаружил король его пропажу, то понял всё, и не знал его гнев милости. Он же отослал Киге в монастырь, ибо была она опозорена бегством жениха своего в народе своём, и послал король лучших из воинов своих изловить предателя и доставить его ко двору его в жизни или в смерти. И узнал о том Элрельта и опечалился горько. Ибо хотел он вернуться в Дом свой, но лежала дорога к нему через поля и равнины, где нашли бы его люди короля, и не желал Элрельта биться с ними, и не мог вынести предательства своего. Потому ушёл на запад, в земли врагов рода короля своего. И нашёл там деву Ни́амах [Níamah] из арели, что приютила его и скрыла его на тёмной стороне подзаконного мира умением своим. Он же взамен обещал славу роду её. И так жил при Ниамах Элрельта, и взял на себя служение певца и свидетеля, и воздал должное заслугам рода её. И так скрывался эу до тех пор, пока не сменился род короля его, и все те, кто помнил и знал его, умерли. Тогда же оставил Элрельта Ниамах и вернулся в Дом свой, но было сердце его разбито, и горевал он жестоко, и потому пришёл он к Финиару и спросил его, верно ли поступил он, оставив короля своего и укрывшись от людей его и праведного гнева его? Финиар же принял Элрельту и выслушал его. И сказал эу, что прежде всего надлежит ему спросить деву Ниамах, укрывавшую его, довольна ли она службой его и достаточен ли блеск славы, обещанной ей? И отправился эу по велению господина своего к Ниамах. Она же, отпустив эу и потеряв его, рассказала о том господину своему, и был Владыка Смерти весьма удивлён, узнав, что при неведении его долгие годы служил эу народу его и славе его. И, узнав, что был тот эу из рода Финиара, наказал Ниамах найти его и привести к нему, ибо задумал отблагодарить эу достойно за службу его, то есть водворить в Эйден чёрным умением своим.

И пришёл Элрельта в край Ниамах и нашёл её, и спросил её, довольна ли она службой его, и достаточен ли блеск славы, обещанной ей? Но удержала его Ниамах в разговоре и дала знак слугам своим, и позвали они Нурши, и схватил он эу и сковал его, и доставил так к господину своему. И Ниамах пошла с ними, дабы получить долю свою.

Когда же пришли они к Владыке, отдал он щедрую долю дочери печали и отослал её. Она же сказала ему, что в даре своём был этот эу, что предстоит ему, щедрее господина её. Тогда дал ей Владыка ещё больше. Но оскорбилась строптивая Ниамах и сказала, что стыдно ей за Владыку своего, что видится ей скупцом перед простым эу. И велел Владыка убить эу, а Ниамах спросил, что же смог он дать ей из того, что оценила она выше даров господина своего? И сказала Ниамах – улыбку сердца. И приказал тогда Анкхали Нурши принести золотой поднос и сердце эу на нём и отдать его Ниамах, чтобы запечатались уста её в словах об эу. И взял Нурши клинок эу и замахнулся над Элрельтой, тогда же умоляла Ниамах пощадить его. И просила господина своего спросить с неё любую из цен взамен жизни эу. И согласился Владыка Смерти отпустить Элрельту, если послужит ему Ниамах три меры жизни своей (1) как утешение на ложе его во всех прихотях его. И согласилась арели, и был эу отпущен и выдворен вон.

^{(1) называют арели мерой жизни – всю протяжённость её от первого дня под именем до Судного Дня. Так, назвав цену за жизнь эу три меры жизни, указал Анкхали гордой Ниамах, что не будет конца позору её и муке.}

И хоть был эу помилован и страшной участи избежал, не мог он уйти и покоя не знал, ибо не видел за всю жизнь свою горя большего, чем горе в глазах Ниамах, ставшую залогом жизни его на ложе владыки арели. И встал он на колени, где оставили его, и взмолился к Господу направить его и дать сил ему. И послал Господь ему Луану, брата его из рода Ирдильле, сына Иллиат и Иниргина. Ему же открыл Элрельта сердце своё. И согласился Луана помочь ему вызволить Ниамах и освободить её от страшного долга её.

И дождались эулиен ночи, и проникли вдвоём в предел Владыки, никто же из слуг его и дозорных не заметил их. И разузнали они час, когда призовёт Владыка Ниамах и пойдёт она к нему. И был пятый шаг луны (2), и встретили они её, как слуги его, и пошла она с ними, думая, что идёт к Владыке, но проводили они её до границы. И вывел Элрельта Ниамах на сторону подзаконного мира, а Луана остался, чтобы очистить и закрыть их путь. И поняла Ниамах, что похитил её эу из края её, и велико было удивление её. Тогда же снова спросил её эу, довольна ли она службой его и блеском славы, обещанной роду её? Ниамах же ответила ему: – Не довольна. И спросил Элрельта, что он должен роду её за щедрость её? И сказала ему арели – славу в детях их.

^{(2) от века измеряют эулиен время в шагах луны и солнца. Так есть в сутках 16 шагов солнца и 8 шагов луны. И шаг их теперь равен 1 часу по человеческому счёту. Начинает солнце путь свой, когда люди считают 4 утра, и делает 16 шагов до захода. На шестнадцатом шаге – прячется солнце и восходит царица ночи. Ей же отведено 8 шагов с 20 часов до 4 по человеческому счёту. Так, пятым шагом луны называют эулиен полночь, как и полдень – девятым шагом солнца. И встречи назначают так – через три шага солнца или луны, или на четырнадцатом шаге солнца, в сумерки.}

И привёл Элрельта Ниамах к Финиару, и рассказала она ему о долге эу перед ней. И спросил Финиар Элрельту, признаёт ли он правоту Ниамах? И ответил эу: – Признаю. И спросил Финиар арели, кто вразумил её требовать с эу такой цены? Она же сказала: – Te vol` ánu Líē.30 По словам же её очистились очи сердца Элрельты, и просияла улыбка на лице его. И просил он Финиара, упав перед ним, позволить ему послужить госпоже своей в Любви и верности, ибо и его сердце слышало призывный глас Любви их. И улыбался Финиар, и провёл их в зал, где свечи, и показал им свечи их, и сказал, что давно уже горят они вместе, ибо так было должно быть. И вложил он руку Ниамах в руку Элрельты, и утвердил арели в имени её в народе своём и под властью Бога своего, и сочетал их как мужа и жену по Любви их. И да пошлёт Господь всякому службу, подобную службе среднего сына Кихин и Китли!

Звенье двадцать седьмое. Ишнар Железная госпожа и Мэе

Была Ишнар рождена от Кихин, дочери Седби, сына Финиара, и от огневласого мужа Кихин Китли, по исходу, на мирной земле, в пределе рода своего, в Светлом Доме. И было это так. Уединились в супружеской молитве своей Кихин и Китли и соединили голоса свои в славословной песне. Она же распалила сердца их и зажгла в них Свет. И обратили они взоры друг к другу и узнали нужду друг в друге. Тогда же легли они вместе как муж с женой, и так был у Кихин ребёнок от мужа её. И в день, отведённый ей, родила Кихин мужу дочь, подобную ему красотой и нравом, и назвал её Финиар Ишнáр [Ishnár].

Велика была красота Ишнар, от которой никто не мог отвести взора. И сочетались в ней в полной мере своей тонкая внемирная красота отца её и воинственная красота её матери. И обучилась Ишнар искусству у матери своей, и потому Железной госпожой – Хáхи эвхи́ме [Háhi evhíme] прозвана. С юных лет было огненное горнило Ишнар ближе братьев её и бесед с наставниками своими. И был в глазах её отблеск стали, что повиновалась рукам её и плавилась от одного взора её. Была же в свои пятнадцать лет Ишнар подобна огненному цветку, и всякое сердце, неосторожное во взгляде, было обожжено ею. В пятнадцать же лет исполнилась Ишнар знанием, и построила кузницу себе, и высоко взвилось пламя её под небо. Там же и престол её, повелительницы металла и наковальни. Была Ишнар сильна столь же, сколь и красива, и сила была её велика, ибо отказала она людям делать оружие для войн их, хоть принуждали её и предлагали дары, щедрость которых уязвит щедрость прилива.

И по умению её и по нраву её брал Седби Ишнар в походы свои, чтобы ковала она оружие войску его. И верно служили клинки Ишнар хозяевам своим.

Случилось же Онаи, верному волку Элкарита, взглянуть неосторожным взглядом своим на Ишнар, и упала на сердце его искра от кузни её, и полюбил он эу, как умел и мог – всем сердцем своим звериным и верностью волчьей. Тогда же притворился он псом и приходил к кузнице эу, и сидел там, охраняя её. Erk ta tórn ev el`ídeme ín`ni, anké a erkéri nívhi ni а́naim. А́tu érkē Íl`о írnuh` íbhu, kowb imtérlil` ev élre ínug. (1)

^{(1) «Всякий да тщится в природе своей, никому же изменение её не подвластно. Ибо всякому Свету нужен срок, чтобы войти в силу свою». Так говорил Всеспрашиваемый.}

И случилось Нурши, лёгкому в грехе своём, увидеть Ишнар в блеске её и возжелать её страстью тёмной и мрачной. Тогда же пустился он по следу эу и не знал покоя.

И случилось одному из эулиен, кроткому в сердце своём, что звался Мэ́е [Mée], полюбить Ишнар, как умел он и мог – светло и тихо. И пришёл он к ней и открылся ей, но прогнала его Ишнар, ибо не любила его. Мэе же соследовал ей всюду в сердце своём, и не ел и не пил, но, поручив себя семье своей, был сердцем и оком своим там, где Ишнар и так служил ей, не открываясь.

И был день, и была в людях великая нужда в рассуждении и светлой мудрости. И искали они совета. Тогда же узнал об этом Элкарит зорким сердцем своим, и облачился в одежду простую, и отправился к людям. И Ишнар пошла с ним. И решил Нурши напасть на них на дороге их. И нагнал их, и затаился, и выждал. Когда же подошли Элкарит и Ишнар – вышел к ним, приняв облик эу, и просил позволения идти с ними. И разрешил ему Элкарит, ибо не верил тени ни в одном сердце. И так шли они вместе до ночи, и Онаи с ними. Он же узнал Нурши и пытался отвести его, оградить эулиен от него, но запретил ему Элкарит, и Ишнар не послушалась его. Ночью же разошлись эулиен и легли по разные стороны одной поляны, и так уснули. И когда уснули они, поднялся Нурши и достал эохтин. Им же смочил он колкий клинок свой, который был тонок, как жало. И приблизился к спящему эу и склонился над ним. И увидел это Онаи, и прыгнул, и вмиг встал между эу и арели. Нурши же руки не отвёл – и так ударил Онаи в грудь его. И поразил его эохтин. И проснулись эулиен от крика его. Онаи же лёг на Элкарита и могучим телом своим закрыл его, и не мог Нурши подступиться к эу и ударить его. Так и умер Онаи, съедаемый эохтином. И страшной и долгой была последняя смерть его (2). Когда же испустил он дух, не было никого, кто заступился бы за эулиен более. И, оставив Элкарита, приступил Нурши к Ишнар, и могучим огнём горели глаза его. И так сильна была тёмная страсть, охватившая его, что мог он сокрушать ею горы. И встала тогда Ишнар против него, но не было при ней ни меча, ни копья, лишь именной клинок её. Тогда же опустилась Ишнар на колени и взмолилась к Богу защитить её и Элкарита. Нурши же лишь смеялся. И приблизился к ней, и протянул руки к эу, но тут ударила с чистого неба молния и прошла рядом, и ослепила арели на миг и так остановила его. Но пришёл Нурши в себя и бросился к Ишнар, и схватил её, но снова ударила с неба молния и обожгла его. Тогда же сошла с него плоть эулиен, и увидела Ишнар Нурши и узнала его. И кричал Нурши от боли и злобы, но страсть его оказалась сильнее. И сделался он сам подобен зверю, и сорвал с себя одежды свои и приготовился к прыжку, но тут просиял Свет, и стало светло как днём. И был этот Свет всюду. И обступил он Ишнар, и окутал её, и стала она недосягаема для арели, ибо ослепил его этот Свет и уязвил в самую тень его, и сокрушил его, и бежал Нурши, спасаясь. Когда же ушёл он в предел свой, рассеялся Свет и погас, подобно рассветной заре. И снова стало темно, и ночь вернулась в право своё. И бросилась Ишнар к наставнику своему, и лишь по великой силе в руках своих смогла освободить его из-под Онаи. И вызволила его, и звала его, и так убедилась, что он жив. Тогда же пожелал Элкарит похоронить друга, как требовал обычай эулиен. И погребли они с Ишнар отважного Онаи, и помолились над ним. И Элкарит спел ему, как спел бы другу и брату. Тогда же продолжили они путь свой, а исполнив свой долг в людях, вернулись в Светлый Дом. И искала тогда Ишнар ответа у Финиара о молниях и Свете, спасшим их. И сказал Финиар, что возможно это чудо лишь в том случае, что ежели послал кто-то Свет свой, чтобы спасти их. И отправил Финиар искать того эу по Светлому Дому и селениям эулиен. И на третий день принесли эулиен в Светлый Дом Мэе. И был он ни жив, ни мёртв, ибо отдал Свет свой на спасение Ишнар и отделил его от себя самого. И призвал Элкарит Дууда и Иеи помочь ему. И сказал Иеи, что нет спасения эу, если кто-то не вернёт ему Свет его или не разделит с ним свой Свет. И слышала это Ишнар и пришла к Мэе, и опустилась на колени у ложа его, и положила руку на сердце его. И разделила Свет свой с эу, и покинула её тотчас часть внемирной красоты её, и сделалась Ишнар как все эулиен, и погас Свет волос её. Тогда же перешла мера Света её к Мэе и вернулась жизнью в глаза его. И поднялся он, и обрели они с Ишнар друг друга в улыбках.

^{(2) жизнь арели вечна, ибо нет у них тела и нечему в них стариться и умирать. Суть их – лишь имеющееся имя, или вечное движение, потребное для утоления вечной печали их. Но обрети арели плоть и будь погублен в ней – иссякнет, подобно тени перед лицом Света, ибо нет в нём не только смертного, но и бессмертного также, нет души. Лишь дух, что сам он и есть. И так умирает арели – последней и единственной смертью, и исчезает так, как будто и не было его никогда ни прежде, ни после не будет. Таково проклятье арели – не иметь души и смерти, но умерев – не знать Ада или Рая – лишь небытие. Никто же из арели не волен изменить свою природу, не имея достаточно Света и права в нём.}

И пришли эулиен к Финиару, и просила Ишнар утвердить их с Мэе в Свете, сочетав их как мужа и жену. И по Любви её одарилось сердце Ишнар великой кротостью и даром убеждения, и согласился Финиар, и позвал сына своего, Элкарита, и род его. И был праздник амевиль, ибо сочетал Финиар Ишнар и Мэе в Свете, и утвердился Свет их и умножился.

Ta evá Íl` wer móki, ki ánmū nói, im ni evá íoē islérnē ev el`ío nói, kíl`e hem no ni vol`!31

Звенье двадцать восьмое. Этин Чёрный и Инер

Был Этин рождён от Алдари Находчивого, сына Эливиена Путешественника, сына Финиара, прежде светлой сестры своей, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, от возлюбленной жены Алдари Илит.

Рос Этин в мире и Любви отца и матери и радостью о себе наполнял сердца их. Его же хвалили все учителя, ибо был ум его светел и крепок, и не сомневался никто с юных дней его, что ожидает род Эйвели великий учёный. Было же всё по ожиданиям их.

Не странствий ветры манили эу, но книги и знания, им же себя и отдал он, и трудами Этина приросла библиотека Дома его и блеск славы рода его, ибо передавали слова его из уст в уста в роду смертных и бессмертных, и так многие пришли к истине и обрели положенное знание. Тихая мудрость была дана сердцу Этина, и голос его был чист и негромок, но за пределами мирной земли гремел ум его и ходили книги его. В людях же взял себе Этин другое имя, дабы не смущать смертных, как и заведено среди эулиен, и чтут ныне люди его как великого учёного из своего народа, хоть и не знают его подлинной истории жизни. Этин же в то время, далёкий от нужды в славе, подвизался, как и прежде, в народе своём, на мирной земле, где слышали голос его. Он же позже странствовал по миру, собирая и раздавая знания, и особенно много путей проложил знаниям на Востоке, наипаче в аргийских землях (1). Вернувшись же с Востока, где странствовал и учил, был Этин первое время смугл кожей, отчего и прозвали его Этин Кхад [Кhad], Чёрный. Во всех же путях его была с ним И́нер [Íner], жена его, которую обрёл он в землях Востока, где отдавала она Свет свой и живительную влагу души своей людям тех мест. Так, услышав о мудрой деве, пришёл Этин послушать её, и по словам её узнал сердце её и понял в сердце своём, что нашёл Любовь. И вступил эу в спор с Инер, и спорили они три дня и три ночи, и оставили Инер ученики её, ибо призвали их нужды их, она же продолжала учёный спор с Этином. И на третий день выяснили эулиен, что не уступает никто из них другому в споре и мудрости, и искали того, кто мог бы рассудить их. Тогда же пришли они в Светлый Дом и обратились к Всеспрашиваему, он же по великой мудрости своей ответил, что среди двух мудрецов высший – Любовь. И огласили её Этин и Инер перед господином своим, и сочетал он их в Свете по желанию их. И умножилась мудрость их, когда взялись они за руки по праву жены и мужа.

^{(1) Áрга – так называют эулиен обширный край на Востоке, где прежде собиралось знание человеческое, а ныне добывают железную руду и выплавляют сталь, и аргийская сталь у людей и эулиен чтится выше прочих за прочность свою и верность.}

Звенье двадцать девятое. Виах и Дунльёильле

Была рождена Виах от Алдари Находчивого, сына Эливиена Путешественника, сына Финиара, и жены Алдари Илит, после исхода эулиен, на мирной земле, в Светлом Доме, после брата своего. И было это так. Отдыхали сердца Алдари и жены его в светлой беседе, каков обычай среди эулиен, и с нежной Любовью смотрел эу в глаза Илит, и Свет Любви его приняла она, и так был у неё ребёнок от Алдари. И в положенный срок родила Илит дочь мужу своему, и отправили тут же за Финиаром. И взял Финиар дитя на руки, и по Свету глаз её дал имя ей Ви́ах [Víah], что значит Ангел.

По рождению своему была окружена Виах заботой и попечением, и любили все её за красоту её и добрый нрав, и так росла Виах смелой и любопытной, истинной дочерью рода Ирдильле.

Случилось однажды Виах, будучи ребёнком, по велению сердца выйти из Светлого Дома и через холмы пойти к людям, ибо велико было любопытство её о жизни их. Весь день в наблюдении и попечительстве провела она среди смертного народа, а едва стемнело, обнаружила в себе незнание дороги к Светлому Дому, и спросить ей было некого. Тогда без страха, но с молитвой, нашла Виах высокий холм у рощи и камень под ним, и легла на камень, и уснула на нём сном ребёнка. Тогда же, по исполнении права сумеречного часа, вышел по границе к смертным арели по имени И́тран [Ítran], что был из Эофéнова [Eofén] рода, с запада. Как и все из рода его, поставлен был следить он за людьми тех земель, волей Владыки Смерти, дабы вредить им и разорять селения и души их. Но, переступив сумрак, увидел он спящую Виах, и великая страсть охватила его. Будучи рабом страстей и пленником плоти, повинности этого мира (1), не воспротивился ей Итран и, следуя жажде, овладел спящей эу. Едва же страсть отпустила его, увидел он глаза Виах, и великое смущение настигло его, и сердце его восстало и жаром стыда укорило арели. И не убил Итран Виах, и не оставил, как прежде, но не смог уйти и остался подле неё, сокрушаясь и убиваясь жестоко. Ужас и отчаянье наполнили его и держали крепко, и сколько ни пережидал он, не оставляли его. Хуже того, требовало сердце его – ни шагу без Виах не делать, ни вздоха, и биться без имени её не желало. Не знал арели доли своей и в чувствах своих разобраться не мог, но, покорный силе их – оставался подле Виах и смотрел, как засыпает она снова, и так до полуночного часа охранял сон её от яркого света звёзд и шумного ветра.

^{(1) дабы в полном праве совершить действие для результата его – надлежит всякому арели прежде принять плоть и законы её. Тогда же может он и действовать явно в подзаконном мире, и быть убитым, и умереть последней смертью. В развоплощённом состоянии своём никто же из арели на явные дела по праву не способен.}

Когда же исполнилась полночь, не смог Итран с сокрушением и виной своей совладать и, взяв дитя на руки, отнёс её в Дом её, полагая, что стал рабом Любви, и Любовь повелела ему.

И открылись двери Светлого Дома, и вскоре предстал Итран перед Финиаром с Виах на руках. И рассказал он Финиару о том, что сотворил с Виах, и о Любви своей, и о том, что оставить её не смог и вернул в Дом её. Рассказав это, предал Итран себя суду Финиара.

Смутился тогда мудрый эу, ибо справедливость его требовала скорой кары грешнику, душа – уважения к Любви, а сердце – счастья для Виах. Мудрость же его подсказала ему обратиться к Фиэльли. И пришёл к ней Финиар за советом и застал её в трудах, среди книг. Рассказал Финиар ей о затруднении своём и испросил совета. Ни слова не сказав, выслушала его Фиэльли и спросила: откуда узнал Финиар о том, что случилось? И ответил он, что сам Итран рассказал ему. Тогда спросила Фиэльли, зачем пришёл Итран к Финиару? И сказал Финиар, что Итран ответил – для того, чтобы вернуть Виах. И спросила Фиэльли, признал ли Итран вину за собой, и Финиар подтвердил это.

– Дабы сердце Ваше успокоить и против справедливости не пойти, спросите его самого о наказании его. Спросите его о вине его. По словам же его и судите. – Так сказала Фиэльли, и согласился Финиар. И, поднявшись, просил её пойти с ним, дабы свидетельствовать в разговоре его с Итраном.

Вернувшись, нашёл Финиар Итрана где и прежде, в ожидании кары своей. И по совету Фиэльли спросил Финиар арели, знает ли он о тяжести вины своей? И арели подтвердил, что знает. Тогда спросил Финиар, как поступить ему, будь сам Итран на месте Финиара, дабы покарать справедливо и достойно, но и природе своей не изменить, не убив и не осквернив живое создание. И Итран, вспылив, сказал, что предаёт себя воле Финиара, но будь он на месте его, потребовал бы от арели немедленной клятвы (2) в доказательство Любви своей или исполнение немедленной кары, если слова его окажутся ложью. Ибо если Любовь его истинна, то клятва послужит ему искуплением, а если ложью – то он сам себя покарает, но смертью тела и духа искупить содеянное он готов. Ужаснулся Финиар воле арели, но перечить ему не стал, и по традиции руки его в свои принял и, глядя в глаза, приготовился слушать Итрана. Велик был трепет и страх арели перед клятвой, ибо не знал он, насколько правдива Любовь его, и Любовь ли это. И видел Финиар смертный ужас на лице его и спросил о нём арели, но вместо ответа услышал он лишь: «Ten eylа́ten hi ilítat nhа́ydi lūt ül`e! Im ínen míel fórthin Úruhe Yónē!…»

^{(2) есть страшная молитва, именуемая среди эулиен и арели «клятвой арели» или «клятвой». Её услышав, уходит дух арели через порог и погибает, покинув тело, которое обретает арели во исполнение её, и так умирает смертной смертью, потому произносить её никто не смеет, ибо сила её велика, и всякий, кто слышит её или говорит её, если есть вина или грех на нём – познает все муки, что призывает эта клятва. И так надлежит говорить (сокращу, дабы уберечь читающих): Ten eylа́ten hi ilítat nhа́ydi lūt ül`ē! Im ínen míel fórthin Úruhe Yónē! Isíl`mtal`an – hi amarа́ntnet Úruhe Nói íne! Аnfádah! Аnfádah! Аnfádah! / Ta ialdа́rtil` Úruh Yónol, im ínen Nói! Im ni íniril míik` kа́ylahol, on hi ískheh, im ni hénnil` eshúramrennel` íne i izgílleo! Ta duh bil míen róktelintil` ev el`iybílen im rerétil` ret, ra térlenen, ke íl`retetil`! Duh atchíl` mo hа́en íl`mren úrahi évmē! Duh pа́scuen Íssaeol kh`rortenil` ísil`mtenē ror, íēni ílaeni nói ístuh`enil`, íei íshurahil` íol`, im reténarntenal` nírten а́nakmrenenil` ev el`ístuh im iníril` evа́en ak а́nlienen ínenē, im l`yö nói evá éligf`ih`, ov а́kon niz! Eohtín dun íwhreil` míik leyk, f`ítar – íshud im ísum, а́kmar – а́kmari élig im ístomen! Im íybilen duh retírenenil` ret rórmadē, ov rórmad ret ílaē, im retéyenil` ev Íssea víe híol húrti olúrat Yónē, im Itíl` darnítil` ev el` úrat ret víē im rórē, on isíl`mt hi! Isíl`mt hi! Isíl`mt hi!… … (В свидетели я призываю вышний край неба! И имя (2.1.) моё подлежит суду Бога! Солгав – я предаю суду Его себя! Навеки! Навеки! Навеки! / Да восхвалю Суд Божий и имя Его! И не увидеть мне солнца, если я грешен, и не услышать зовущих меня ко спасению! Да пусть кровь моя завопит в венах и вырвется вон через пути, что найдёт! Пусть увянут все мои члены смертью цветка! Пусть псы преисподние истерзают солгавшего тело, живыми кости его сгниют, живой разложится кожа, и вытекшие глаза иссохнут в гное и видеть будут лишь муки имени, и внутри его будет жар, а снаружи – хлад! Эохтин пусть заменит мне кровь, воздух – сера и стыд, воду – жидкий огонь и скверны! И вены пусть оторвутся от мяса, а мясо от кости, и исторгнется в Ад дух мой мечом гнева Господня, и Луна отвернётся во гневе от духа и тела, если лгу я! Лгу я! Лгу я! … …) Заканчивается же клятва трёхкратным «увы мне!». Так воздаётся каждому по делам его, ибо от звуков клятвы, услышанной или произнесённой – обретает арели плоть, и следует она словам клятвы, если есть вина на нём или ложь.}

^{(2.1.) дух, суть. Для арели имя заменяет плоть и является единственным его свидетельством и достоянием, его сутью, его полнотою.}

Исказилось лицо Итрана, и жестокие судороги охватили его. Долго держался он на ногах, поддерживаемый Финиаром, но ослабло тело его вскоре под натиском мук, и упал он на колени, а затем и на пол, но клятвы не закончил. И Финиар не отпускал рук его, и глаз не отводил. Последние же слова клятвы слушал эу, склонившись над Итраном, ибо голос арели ослаб, и умирал он в страшных муках. Когда Итран закончил клятву, руки его ослабели в руках Финиара, и жизнь оставила арели. В великом смущении и восхищении поднялся Финиар и отступил прочь, но Фиэльли тут же склонилась над Итраном, взывая к сердцу его, попрекая его Любовью его, говоря: Поднимайся, Дунльёи́льле [Dunl`yöíl`le] (3), нет тебе смерти! Клятвой своей доказал ты Любовь свою, она же щит твой. Открой глаза, Дунльёильле, ибо Любовь и то, что её – не ведает смерти!

^{(3) Крепкий в Cвете, укреплённый в Cвете (эмл.)}

И открыл арели глаза и увидел лицо Фиэльли, что улыбалась ему. И жизнь вернулась в тело его, и он встал на ноги. Спросила тогда Фиэльли Финиара о судьбе Итрана, наречённого Дунльёильле. И Финиар сказал так: – Давно не видел я столь отчаянного, отважного и доброго сердца. Нет передо мной и родом моим твоей вины более. И если пожелаешь, то можешь уйти, а если пожелаешь, то можешь остаться. Никто в Светлом Доме не обидит тебя и не отвергнет. Пусть будет по воле твоей, ты сам вправе выбирать свою судьбу. Тогда Дунльёильле умолял Финиара позволить ему остаться, ибо без Виах не мыслил ни одного удара сердца своего. И Финиар согласился и разрешил арели: – По воле твоей, оставайся рядом с Виах, будь ей наставником и другом. Научи её всему, что знаешь, и сердца своего заботу ей предложи. Но не смей говорить ей о том, что привело тебя сюда, до исполнения срока её. До того же дня – не говори ей и не прикасайся к ней. Знаю, трудно будет тебе, ибо служение, что выбрал ты – труднее для тела твоего и духа, чем смерть и клятва. Но верю я, по силе Любви твоей – ты справишься. В тот же день, как исполнится ей семнадцать – расскажи ей правду. И пусть Виах решит, как пожелает. Тогда же и ты сможешь уйти, если захочешь, или остаться.

И с того дня был Дунльёильле с Виах неотступно, смиренным во взглядах, учтивым в беседах и скорым в помощи, крепким в наставничестве и терпеливым в дружбе и вместе с эулиен рода её учил её и заботился о ней, не открывая правды своей и жара сердца своего, держащего его подле Виах. Сама же Виах крепла в помощи смертным, и многие молитвами её и соследованием спасены были. Не знало всемилостивое сердце эу робости перед тенью и страха перед её властью. В ночной и сумеречный час была Виах всечасно щедросиятельным Светом во всяком обстоянии душ смертных, наставники же её дивились, ибо не называла эу им вернейшего источника силы своей. И восторгом и трепетом был исполнен рядом с ней многосмиренный друг её – Дунльёильле, видя возрастающий и крепнущий Свет юной эу.

В ночь же накануне исполнения дня рождения Виах, когда должен был ей настать семнадцатый год её, пришёл Дунльёильле к Финиару и просил дать ему разрешение уйти, потому что не мог и помыслить о том, как скажет Виах правду свою и тем самым огорчит её и ранит. И просил Дунльёильле Финиара исполнить кару его и забрать жизнь его, потому что одна мысль о том, что по его вине улыбка покинет лицо Виах, была ему нестерпима, и смерть, хоть и последняя, не пугала арели. Выслушав же его, Финиар отпустил арели с миром, освободив от служения Виах. И бросился Дунльёильле прочь, но на лестнице был пойман скорой и крепкой рукой и остановлен Фиэльли.

– Опять торопишься до рассветного часа? (4) Или не ты Дунльёильле и не веришь Любви своей? – И снова, поражённый мирным Светом глаз Фиэльли, остановился арели. – Ты, не побоявшийся переступить порог Светлого Дома и вошедший в него, чего же так боишься ты, что оставляешь нас?

– Не могу я обидеть Виах дважды. Ни смерть, ни признание не искупят тяжести моей вины перед ней. Как в глаза ей смотреть посмею?! Как признаюсь ей?!

– Смерть отказала тебе по Любви твоей. Верь ей, верь в защиту её и ничего не бойся. Правда сердца твоего защитит тебя. Не может Любящее сердце ранить, иди к Виах, скажи ей.

^{(4) по закону подлунного мира надлежит всякому арели во плоти и вне уйти в мир свой до того, как встанет солнце, оглашая преступление его, ибо не положено арели в мире подлунном быть, и нет здесь их права и определённой им доли, лишь дозволенное время – от захода солнца и до рассвета.}

И провела Фиэльли Дунльёильле до покоев Виах, и крепка была рука её и твёрдым – шаг. У дверей же с улыбкой оставила она арели, взволнованного и смятенного, и более не попечительствовала ему.

Со смирением и трепетом вошёл Дунльёильле в покои Виах и нашёл её ещё не пробудившейся ото сна. И снова не посмел тревожить её, но опустился у ложа её и охранял сон её до пробуждения. Проснувшись же, обнаружила Виах Дунльёильле рядом в сердечном бдении, и приветствовала его улыбкой, ибо сочла его присутствие радостным подарком к своему дню. Тогда же, не медля и взора не поднимая, начал арели речь свою со слов прощения, но остановила его Виах, сказав, что нет вины на нём перед ней. Тогда готов был Дунльёильле сказать ей, но рукой своей остановила Виах слова его и улыбкой своей упокоила сердце его. И сказала Виах ему, что больно ей видеть горе и трепет своего сердечного друга, сокрушающегося понапрасну, ибо был он прощён ею ещё давно, в тот же день, как получил вину свою.

И в то же утро по желанию Виах и Дунльёильле поручились они друг другу перед лицом Финиара и при свидетельстве Фиэльли, и были названы женой и мужем, и не было предела счастью их, и не было слабости в радости их улыбок, и вскоре обрела Виах знание своё под опекой великосветлого мужа своего.

По исполнении своей доли остался Дунльёильле среди эулиен в Светлом Доме и более не покидал его до срока, поселившись в западном пределе рядом с женой своей и Фиэльли, ставшей ему добрым другом и сердечным наставником.

Звенье тридцатое. Алдартент, Алдаруи, Луана, Илькайрат и Ильвхэ, сыновья Иллиат и Иниргина

Велика и светла Любовь Иллиат и Иниргина, подарившая роду Эйвели пятерых сыновей. Им же и честь!

Был Алдартент рождён от Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и честнейшего мужа Иллиат Иниргина, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, первым из их сыновей.

По рождению своему был Алдартент светел и чист сердцем. Подобно матери своей, понимал язык зверей, но более тяготело его сердце к соединению всего живого в музыке. Ей же и отдал он сердце своё прежде. Нет такого инструмента струнного, который бы не был подвластен Алдартенту. Его же на всяком празднике чтут, и в состязание с ним никто не становится, даже прославленный Эливиен Путешественник. Когда же поют они вдвоём, умолкают все птицы. Много прекрасных песен и мелодий написано Алдардентом и роздано нуждающимся. В крайних пределах семи миров слышны отголоски его мелодий! Знают их и люди, и арели, высоки и светлы мотивы его песен. Песни же его поют и ныне. И всякая душа, что услышит их, узнает, чьё сердце породило эту музыку, ибо если загорится солнце в душе и потянется сердце к другому с улыбкой – то музыка старшего из сыновей Иллиат и Иниргина, истинного потомка Ирдильле!

Был Алдаруи рождён от Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и счастливейшего мужа её Иниргина, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, после первого крика брата своего.

Усердием в науках и чистотой души одарил Господь Алдаруи с первых лет его. Его же трудами приросла библиотека Светлого Дома, его рисункам и краскам дивились все. Десять лет своих, по исполнении знанием, прожил Алдаруи в людях, именуясь художником. И помогал книгам и тем, кто служит им. Верной, как переплёт, стала душа эу в служении его. И в светлых беседах с ним обрело сердце Элкарита себе чуткого друга. Когда же вернулся Алдаруи в Светлый Дом, то мастерством и упорством своим прославил род свой. Он же – первейший из заступников человека и книги!

Был рождён Луана от Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и светлейшего мужа Иллиат Иниргина, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. И было это так. Сослужили Иллиат и Иниргин миром и делом роду своему и устали в трудах. Тогда же обратились они друг к другу с ободрением и улыбками. И так соединился Свет их. И был у Иллиат ребёнок от мужа её. И по сроку родила она сына, и нарёк Финиар его Луана, что значит Лев. И был Луана, как лев, с пушистой копной своих огненных кудрей, исполнен благородства и храбрости. Но не взял поначалу оружия в руки свои, но, подобно брату своему, Алдаруи, взял книгу и с нею пошёл в люди. Велика была щедрость души его, и много сослужил он с братом своим в людях книгам и воинам их. Но также обрёл он друзей и из арели. И многих из Детей Печали вернул к Свету. Не мог Луана долго оставаться на одном месте, и, подобно ольховому листу, носимому ветром, странствовал по мирной земле и в пределах её, и за пределами её, и вне пределов Света своего. Весел был шаг его и звонок смех, что сопровождал дела его. Говорят же в людях, что были на мирной земле львы, и не врут. Ибо так и прозвали Львом сына Иллиат и Иниргина, и дорогой своих деяний сокрытых и явных вошёл он в блеск славы рода своего и сказки народов мирной земли. Его же изображают они львом без страха и упрёка, каков он есть. Когда же вернулся Луана из странствий с братом своим, продолжил служение своё в народе своём. Ему же многие из эулиен Светлого Дома приводили детей своих на учение. И тех, кто вышел из-под крыла его, именуют львятами, ибо во всяком из учеников оставил Луана огонёк своего задора и Свет своей мудрости. Странствия же и подзаконный мир привели Луану со временем в воинство Седби, и хоть война не властвовала над сердцем эу, через владение оружием сделался он крепок в защите тех, кто был ему дорог. Но то было много позже, чем долгие и многие странствия блистательного Луаны, о которых в Светлом Доме слагают легенды.

Был Илькайрат рождён от Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и вернейшего мужа Иллиат Иниргина, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. И было это так. Пришёл час светлейшей нежности между мужем и женой, и взял Иниргин руки Иллиат в свои руки, и о бессмертной Любви пел ей песней глаз своих. Тогда же приняло песню эту сердце Иллиат, и так был у неё ребёнок от мужа. И по сроку родила она четвёртого сына, его же нарёк мудрейший Финиар Илькайрат, что значит Светлая судьба. И наполнилось единое сердце Иллиат и Иниргина радостью, и вместе с ним сердца рода их. Был Илькайрат тих, как утренний Свет, и нежен в сердце своём. Ничто из внешнего мира не прельщало его к служению, и посвятил он себя тихой молитве. Её же, по велению сердца своего, облёк он в песню. Оттого и зовут его поющим молитвенником.

Был Ильвхе рождён от Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, младшего сына Финиара, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, пятым из сыновей Иллиат и нежнейшего мужа её, Иниргина. И было это так. Склонились над книгой Иллиат и Иниргин и читали слова её вслух, были же слова эти о Любви. Тогда же соединились слова их и породили Свет. И так был у Иллиат ребёнок от мужа её. И по сроку родила она сына мужу своему, и Финиар дал имя ему Ильвхе, что значит Cветлый ветер, эулиен же говорят – Надежда, Ободрение. Высоко почитал Ильвхе братьев своих и труды их, но сердце его воздвигло новый мир в пределах своих. И звёзды, источающие Свет, были в нём, и дела, исполненные благородства. Его же, свой светлосочинёный мир раздал он людям. И, не зная его, видели его многие из них, когда странствовал он среди них, рассказывая свои истории, не поучая и не наставляя, но лишь делясь своей радостью и Светом своим. Мало знают эулиен полноту тех историй, но люди в вернейшей жадности своей расхитили их. По именам бы назвать их, но что прошло через сердце – и вышло из него – лишь сердцу тому принадлежит, а посему скажу лишь – умеют люди как испортить всякое услышанное, так и обратить в Свет, огранить и облечь своим сердечным Светом. Такова судьба сказок Ильвхе. Вернувшись же в Светлый Дом, посвятил Ильвхе себя бумаге и чернилам, а также молитвам, и было так до срока его.

Таковы дети Иллиат и Иниргина, потомки Эливиена Путешественника, и слава их. Да не иссякнет она в Свете!

Звенье тридцать первое. Алдартент и Нуа

Áldartent áldar illénten!32 Так говорят среди эулиен знающие его. Ему же и слава в сердцах утешившихся!

По исполнении знанием оставил Алдартент пределы Дома своего и отправился по миру, вдоль дорог его, дабы песней своей служить нуждающимся. И была в его песне сила, что могла упавшую звезду восстановить на небо и обратить реку вспять, но пел Алдартент только о Любви, её же искал всем сердцем своим. При дворах сорока тысяч королей пел он, многих поэтов одолел в благой битве Словом своим, но права за Словом своим не признавал, а потому одевался как странник и никак себя не отличал от нищенствующих и ищущих истин. В странствиях своих искал Алдартент, как послужить человеку, и искусство своё положил в услужение смертным, сделав себя верным слугой народа Адама. Видя высокое и благое искусство эу, многие люди были готовы состязаться с ним ради собственной славы, другие были готовы убить его, но к победам своим и грозящей смерти оставался Алдартент равнодушен, ибо судьбу свою доверил Богу, а Свет – человеку.

Случилось однажды забрести Алдартенту в земли Эдéрле [Edérle], что через два моря от мирной земли. И услышал он там от людей, что поклоняются они деве Нуа [Núah], что живёт у подножья гор. Ей приносят они дары и жертвы, ей же поют и ждут от неё милости. Оскорбился Алдартент от слов их и обещал им, неразумным, показать бессилие Нуа перед Богом его, и испросил дорогу, и отправился к Нуа. Людям же велел ждать его наутро. И если выйдет он от Нуа, значит, одолел её, и нет над людьми власти её, если же нет, то пусть отошлют на мирную землю весть о кончине его, дабы народ его похоронил его и проводил его по закону своему.

И вошёл Алдартент под полог леса и прошёл по нему до чёрных гор, где среди чащи и камней жила Нуа. И встал в краю её и сказал, что люди прислали его. И спросил Алдартента голос, что был отовсюду: прислали дар или жертву? Эу же сказал – Алдартента. И вышла Нуа к нему, чтобы посмотреть на него. И устыдился эу дерзости своей, ибо была Нуа подобна звёздной ночи, с глазами в два чистых неба, и подобно Аэн журчал голос её. И спросила его Нуа, кто он и откуда, и зачем пришёл в дом её? И сказал ей Алдартент всё как есть. И смеялась Нуа, и провела его в дом свой, и напоила вином и хмелем. Когда же погас стыд на лице Алдартента под взором Нуа, приняла она вызов его. И сказала, что если убедит он её в Боге своём, то будет его право убить её и отдать людям на поругание, да разуверятся они в прежней вере своей. Если же она убедит Алдартента в силе своей, то будет на то её право. И согласился эу. И встал перед девой и стал ей петь. И было Слово его в силе, и Светом его озарилось убежище Нуа. И слушала она эу молча и не поднимала взгляда своего. Когда же закончил эу петь, то обратил свой взор на Нуа, и тогда подняла она глаза и улыбнулась ему. И понял Алдартент, что отняла Нуа победу его, ибо и слова не стоило произносить ей, чтобы признал он поражение своё… Тогда снял Алдартент с головы своей венок и одежды свои до белой рубахи (1) и склонился перед Нуа, предав себя рукам её и суду. Он же сказал ей: – Не отрекаюсь от Бога своего, но от победы своей. Ибо нет крепости в сердце моём перед взглядом твоим. И так встал перед ней, готовый к честной смерти. И смеялась Нуа, и подняла его от земли, и спросила эу, как зовут её. Он же сказал: – Нуа. И спросила она его ещё раз. И ответил он: – Нуа. И спросила она ещё раз и ещё. И так спрашивала до тех пор, пока не вернулся стыд на лицо Алдартента, ибо невыносима была сладость имени Нуа на устах его. И готов был он молить её о пощаде, ибо сердце его впало в безумство, и испугался он за прежнюю твёрдость свою. Но лишь поднял глаза и поймал взгляд Нуа, и смотрел и видел, что нет в сердце её ни тени, ни зла, но Свет. Пусть и не тот, что дан эулиен, но другой. И задорные искры блестели в глазах Нуа. Тогда спросил её эу, отчего она потакает невежеству человеческому, если сердце её не противится Богу? И сказала ему Нуа, что не может запретить людям почитать её, ибо не одному Алдартенту сладко её имя и милость её. И спросил её эу, что угодно было бы ей для того, чтобы запретила она людям? Что для неё было бы слаще почитания её, всех подношений и жертв? И сказала ему Нуа – поцелуй того, кто полюбит её. И отхлынула кровь от лица эу и снова ударила в него. И взял он в руки свои светлую голову Нуа и коснулся губами своими губ её. И восхитились сердца их от обретённого Света, и, изумлённые, стояли они так, сердце к сердцу и Свет к Свету, и не могли отвести глаз друг от друга, и долго не смели разъединить губ своих. Тогда же сказала Нуа, что признаёт за эу победу его, ибо нет силы её против доказательств его. И опустились они на землю, взаимопоражённые, и молчали долго, и не знали что сказать. Их же Свет был всюду. И видели люди, ожидавшие эу, что поднялась над лесом светлая заря, и стало светло, как днём, хотя был час вечерних сумерек. И долго в светлом молчании пробыли Алдартент и Нуа, и лишь сердца их пели, пока молчали они.

^{(1) так носят эулиен три ряда одежды. Ближе всего к телу надевают они длинное белое платье саба́н [sabа́n] из самой простой ткани. И носят его вне зависимости от того, мужчина эу или женщина, в нём же и погребают их в землю. Сверху надевают эулиен рубаху самýн [samún] или платье самдэ́ [samdé], на них же надевают кафтан самýг [samúgh], или плащ исмви́лле [ismwílle], или же платок исмýнле [ismúnle] для женщин. Они же все могут быть любого из цветов по желанию, кроме чёрного, ибо этот цвет дозволен лишь ретенти. Ближайшее же к телу платье (рубаха) – всегда белое.}

И когда поднялась луна, встала Нуа и подала руку эу. И спросила его, не выйдет ли он вместе с ней к людям, ожидающим его, дабы увидели они, что нет в битве их победителей, и дабы засвидетельствовали они невежество своё в поклонении ей? Алдартент же сказал, что примет руку её и выйдет с ней, если только согласится Нуа, чтобы засвидетельствовали люди Любовь его и союз их перед Богом. И взяла Нуа эу за руку, и вместе вышли они к людям, и Свет их был вместе с ними. И всякое сердце, невежественное и искушённое, узрело Любовь и очистилось. И рассказал Алдартент людям о Боге, и по словам его, как по светлой дороге, пришли люди к Богу его. И верно свидетельствовали перед Ним о Любви детей Его. Тогда же взял Алдартент Нуа и увёл её с собой на мирную землю. И привёл в Светлый Дом, в покои Финиара, и, представ перед ним, просил смиренно сочетать его в Свете с Нуа, по чистой Любви их и в доказательство мирного торжества её над ними. И согласился благомудрый, и с улыбкой принял Нуа в объятья свои. И благословил её именем её, и вернул Алдартенту невестой, он же в тот же час сочетал их в Свете. Ибо видел Финиар, как видит всякий, кто встречает их – не место спорам и битвам там, где Любовь, ибо там, где есть она – там и Свет истины и право её, там и Бог, воплощённый в ней. И да расстроит все битвы и споры Любовь, подобная их Любви, и впредь!

Пусть воспрянут от сна душеподобные эти цветы

Под улыбкой твоей, заменившей им солнце.

И песней хвалебной в сердцах расцветут,

Утешая хозяев своих безутешных!

Звенье тридцать второе. Алдаруи и Тейлиан

В науке своей обрёл Алдаруи душевного друга и наставника в Фиэльли. Её же почитал он наставником своим. Их трудами многие из книг были возвращены к жизни и приняты ими по рождении их.

По исполнении знанием долгие годы провёл Алдаруи среди людей, трудясь в аббатствах и церквах как иллюстратор и книжный мастер. Его же искусство ценили и почитали высоко, но нигде он не задерживался долго, ибо велик был страх его обнаружить себя как эу, не человека. Он же писал: Преследуемы люди ошибкой своей и до подвига верны ей, когда по гордости и неразумению приравнивают эулиен себе во всём или во всём отличают. Меж тем как одно различие между ними – поставлен человек над животным миром, как часть его в праве своём, эулиен же – в услужение человеку, ибо есть создания мира иного, не принадлежащие миру подзаконному, миру тварному, и потому нет в этом мире доли их, кроме служения человеку. Убедив же себя в сходствах – ожидают люди от эулиен невозможного, и, не добившись, впадают в злобу, или, убедив себя в различиях, по гордыне своей впадают в неё. И так всякое незнание ведёт их к озлоблению, а к знанию никто не стремится, ибо светлейшие из умов человеческих брошены отвадить их и убедить в том, что невежество их есть их знание. Там же, где приветствуется всякое знание – коротка дорога эу, ибо лёгок шаг его без ноши его.

Сам же эу, тихий и скромный в Свете своём, смиренно и всесердечно служил человеку, опекая душу его и нежно заботясь о ней, подобно вверенной ему книге.

Так случилось однажды Алдаруи странствовать с монахами обители, приютившей его. И в ночь напали на них люди местного короля и схватили их. Многие бежали и скрылись в роще, многие были убиты тут же. Алдаруи же был схвачен и доставлен ко двору. Тот король, что повелел схватить Алдаруи, не принимал Бога эу и слушался своего друида, который, готовясь к летнему празднику, повелел собрать пленных. И когда привели их и поставили перед ним, выбрал трёх, кого назначил принести в жертву. Были среди них: дитя по имени Лáмрелин [Lámrelin], дева из эулиен по имени Тéйлиан [Téylian] и сам Алдаруи. Так решил друид короля, ибо невинность, чистота и красота жертв высоко ценилась у богов его. Их же троих связали и поместили вместе в узилище из плетёных прутьев. Остальных король велел продать рабами слугам своим.

Когда сумерки взяли своё право, пришёл друид к назначенным жертвам и раздал им праздничные одежды их, и пометил их так, что надлежало быть убиенному прежде Ламрелину, затем Тейлиан, затем Алдаруи, и оставил им еду у клетки их и вернулся во дворец. И была ночь, и был Ламрелин в слезах и великом страхе. И склонились тогда эулиен над ним и молились, дабы успокоить сердце его. И пели ему, и беседовали с ним, ободряя его. Когда же пришла ночь и поднялся ветер, укрыли эулиен дитя телами своими, и так уснул он между ними. Когда же был рассвет и птицы разбудили их, обнаружили эулиен, что соединились кресты на груди их, и нити тонов их переплелись, и не могли они разделить их. И приняли эулиен это как знак. Тогда же сняли они знак Божий с себя и надели на Ламрелина, дабы два щита было у него в тот день. И сказал Алдаруи, что поручил Господь его заботе Тейлиан и Ламрелина, а посему не может он допустить убийства их. И поднялся тогда эу, и напряг все мышцы и кости свои, и взмолился к Богу о помощи ему в сей час. И лопнули верёвки, сковывающие его, и упали на землю. И вызволил он эу и ребёнка, и раздвинул прутья клетки, и освободил их, и велел им уходить скорее. Сам же он ослаб и не мог удерживать прутья более, и встали они на место своё, и Алдаруи вновь был за преградой их. Он же решил так и спокоен был, ибо, не почитая богов друида, выше иных законов почитал закон о жертве во имя Любви, она же именуется Праздником в людях. И умолял, и настаивал эу, чтобы уходила Тейлиан и уводила Ламрелина прочь. Она же взяла дитя и пришла с ним к королю. И сказала ему, что по молитве Алдаруи обрела свободу и должен король отпустить его, ибо великий грех убивать того, кто угоден Богу. Король же сказал, что последует словам Тейлиан, если докажет она ему силу молитвы и Бога её. И опустились тогда эу и дитя перед королём на колени и стали молиться над королевским камнем. И так пришла ночь, и собрался народ, ожидая Праздника, и пришёл друид забрать жертвы свои, но нашёл лишь Алдаруи одного в узилище. И вывел его вон, и дал испить вина, и умыл его, и привёл к алтарю. И поднял друид нож над жертвой и отвёл волосы эу с шеи его, и великий стыд охватил эу. Тогда же треснул камень, над которым молились Тейлиан и Ламрелин, и проросла через него яблоня. И поднялся король с трона своего и засвидетельствовал чудо, и послушался Тейлиан и велел остановить принесение жертвы, тогда же и послал он остановить друида. Тот же, едва взглянул на обнажённую шею эу – ослеп по тяжести греха своего, и тотчас же пришли люди короля и остановили руку его. Друид же, выслушав посланников, велел им поднять эу и напоить водой. Затем друид поклонился эу, и все последовали за ним. И просили тогда король и друид Алдаруи рассказать людям о Боге эулиен, что велик в чудесах своих. И рассказали им эулиен, и по словам их утвердился народ тот в вере, и подобно яблоне, пустившей корни через камень, пустила корни через невежество и тень её чистая вера их. Когда же разошлись все, остался Алдаруи с Тейлиан, и велики были смущение и смертный стыд его, он же не смел и глаз поднять на эу. Она же с участием сердечным и смирением подошла к нему и руки свои протянула эу. Тогда же спросил Алдаруи Тейлиан, примет ли она его с позором его? И взяла Тейлиан за руки его, и успокоилось сердце его в улыбке эу. И так вернулся Алдаруи в Светлый Дом с Тейлиан и Ламрелином. И стала Тейлиан ему женою и молитвенным другом, а Ламрелин наречённым сыном и воспитанником рода его. Был же впоследствии он прославлен в роду человеческом как великий учёный и Поэт. И жил он среди эулиен в мире и молитвенном служении до последних своих дней, и был почитаем и любим ими, как друг и брат их. Алдаруи же и Тейлиан сочетались в Свете по свидетельству Финиара, и по светлой Любви их умножился вскоре род Ирдильле.

Звенье тридцать третье. Луана и Аниз

Éve káyeni kadérenē inírenal` káylaheni f`hélen Luánaē. Líl`en a nói emér ifhéal` i оerái оkadér.33

С юных лет улыбкой и радостью прославлял Бога своего огненногривый Луана. С юных лет был дружен он с эу Ани́з [Aníz], что жила в Светлом Доме и чьи родители служили там. Ей же и поручил он сердце своё ещё до исполнения знанием, и обменялись они тонами как дарами сердец своих. Когда же пришёл срок, сказал Луана, что не быть Аниз женой безызвестного эу, которому нечего рассказать детям своим. И, поручив жизнь и душу свою заботе Аниз, оставил Светлый Дом и отправился на поиски приключений. Они же с первых дней полюбили его и верны ему во всяком дне и пути его и поныне. Аниз же, не покидая Светлого Дома, день и ночь соследовала возлюбленному своему и была ему верным щитом и заступницей, оттого не знал Луана ни горя, ни боли, ибо отводила их верная Аниз Любовью своей от сердца его.

Улыбкой нашей ночь полна

И солнцем к нам ещё вернётся.

Когда же вернулся Луана в Светлый Дом, были дела его громче небесного грома, и имя его знали во всех мирах и пределах их. И соединил он дорогой своей сказку и быль, и запутал следы их. Говорят же теперь многие, что не было героя такого, как Луана, ибо то, что делал он – невозможно. И говорят, что придумали его люди, чтобы утешить себя в отчаяньи. Пусть говорят! Не тешит Луану слава его – лишь Свет в улыбке жены его и смех детей их.

No atánal` oh-téme-el` izgíllil` dráiē ev el`ék el`téndere. – Anék fhr et ni íl`mhal` evmíne, – atánal` drái.34 (1)

^{(1) «Luána im drái», ínge.}35

Звонким смехом своим и задором в глазах разогнал Луана тьму на дорогах своих. Высоко почитают его теперь за несломимую радость его и сердечную щедрость. Когда же спросят его, где источник его неиссякаемый – блеснёт он глазами и укажет на жену свою, что всегда рядом с ним в любой день и час. И там, где слышится смех в Светлом Доме и шум голосов – там Луана и львята его.

В назначенный же Богом срок пришёл Луана к Финиару, дабы благословил он его и разрешил обучиться бою, ибо стал эу готов к этому пути. Долго испытывал Седби Луану и признал, что он чист сердцем и крепок в молитве, а кроме того, искусен во владении мечом и блистателен в своей улыбке, а потому принял его в воинство своё, разрешив эу приходить на зов битвы, когда он сам пожелает, ибо никто не мог удержать Луану, если западный ветер и нужда смертных призывали его. Так Луана сделался воином и стал вхож в битвы, когда странствия и приключения не похищали его от них. Сердце же его, далёкое от битв, всегда влекло его прочь – к услужению смертным и вернейшей Аниз.

О славных делах Луаны умножить бы слово, но не скажет Луана, где в историях о нём сказка, а где быль, сердце же всему верит, что крепко именем его. Да будет правдой любая ложь, сколь ни была бы хитра, коль утешит сердце и направит его к Свету!

Звенье тридцать четвёртое. Илькайрат

Нет другого такого эу в светлейшей обители как Илькайрат, поющий в ней. Среди легчайшего дождя Света, проливающегося из-под сводов Светлого Дома – его путь, в окружении исполненных жизнью стен его – служение эу. Не желает Илькайрат судьбы иной и счастлив тем, что имеет, ибо имеет больше, чем многие из живущих, – мир в сердце своём и весь Свет мира с ним.

Прежде первых птиц просыпается Илькайрат в Светлом Доме и будит их, и будит народ свой песней своей. Его же молитва служит детям Светлого Дома последней колыбельной. Выбрал себе Илькайрат уделом молитву и крепок в ней. Кроме неё мало слов слышали от него за всю его жизнь, и услышат ещё вряд ли. Вся душа эу в светлейших песнях его, что звучат под сводами Дома его. Сам же Илькайрат по-прежнему тих и нежен, и лишь ближайшие из эулиен знают, где обрести его во всём Светлом Доме, ибо предпочитает он уединение в большем Свете из тех, что могут дать ему. Но всякая душа, заблудившаяся, смущённая или же нуждающаяся в верном Слове, что отправится по залам Светлого Дома, найдёт рано или поздно поддержку в песне Илькайрата, ибо сердце его, подобно птицам обители, следит за всякой нуждой в ней. Под сенью благостного дара эу находят покой и те, что не видели Светлого Дома, ибо Слово его не знает преград и расстояний – и песня его с теми, кто нуждается в ней. Таков Илькайрат, сын Иллиат и Иниргина, да пребудет его песня с нами!

Где мудрость, равная твоей, Илькайрат?!

Каждый ищет в песнях твоих ответ,

Прислушивается и вверяет им Надежды.

Сам Финиар склоняется перед Светом,

Сияющим в сердце твоём, о сладкогласый!

Благословенны взошедшие, как цветы,

Под песней твоей воссиявшие души!

Звенье тридцать пятое. Ильвхэ и Элу

Мироисполненным было сердце Ильвхэ. Он же его и роздал людям в сказках своих и историях. И когда пришёл срок его, испросил он разрешения отца и матери и вернулся к людям, ибо не мог жить без них.

И странствовал Ильвхэ и пел. И прекрасные миры родил он, и дал им право в песнях своих. В них многие обрели утешение. За службу его и верность послал эу Господь в помощь Э́лу [Élu], деву из эулиен, что зовут как цветок. Она же и стала женой Ильвхэ по великой Любви их. Соединили они сердца свои Светом Любви к людям и дороги разделили в мире их. И всюду следовала Элу за мужем своим и в его тяготах была ему утешением. Он же называл её своей Ирдиль. И была ночь, когда шли они по дороге. И пел Ильвхэ жене своей. И ободрял её, и разносил ветер слова его. И слушала его Элу и смотрела на мужа своего, и по нежному Слову его исполнилась Светом Элу, и так был ребёнок у неё от Ильвхэ. И родила она в срок, и дала Элу сыну имя Или́е [Ilíe]. Так был рождён Илие от отца своего Ильвхэ, сына Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, по исходу, на мирной земле, на пути в Кáллен [Kállen]. И по рождению Илие заблудилось солнце в волосах его.

Ke séwil` oh el`evtér el`háen? Ke ingéril` oh el`élta el`háen? Hi ni séwiil`, ke eár íeh únih. Mo áye éulienē – ámlah íl`madē. Ni úrahē ev nóin, ke odóral` hem kay káyē ü ül`ildarhen íeh. Ni mórē skr/dúehē, tártne i amíniо etallít víē íeh. Íl`ih im érih térlen íeh, kevh im ül`ildarhen íeh, kevh im nírten íeh, kevh im erk ítam ev el`Íi el`háen.

Íet nor kowb ónnē, amártane kárult im féort nói. Nóel` a íbhu béial` kowb ísayē – ílu íe nói. Íet éul mo éveh el`fáda ín’ni, sh`ev evhétil` Íl`ē ev el`háen, im muy nóre indál arái ü el`líhne el`il`tét nói. Im ni evkóne éulien eránenē im káyē – muy ak Íl`, ke rerítane` nílle ret Íydénē.

Erk a, ki séwil`il` «áyi» – ísil`mil`. Átu ek áyih, ig íl`mad íwral` ínehi ío ev el`féohim nói. Im ni vol` númeron arm, im ni, im ni evá áyrok el`tórn térlenē kowb evtérē móe, kél`ye ílleril` ra oékh ín’ni íoi beglásil` il`mrínn nórē ü el`kórderi el`térlen nói.36 (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 1:3—5}

Так не было в руках Ильвхэ ни меча, ни клинка, но острым было Слово его истин, крепким – щит его заботы и верным – сердечное попечение. Великим утешителем был Ильвхэ для тех, кто отчаялся и отвратился от Света. Великим врагом сделался он для Владыки Смерти, и возжелал арели погибели эу.

И был день без солнца, и пришёл Анкхали к Ильвхэ как бедный человек, и позвал его в дом свой, чтобы помог эу умирающему сыну его. И видел Ильвхэ неправду в том человеке, но в просьбе отказать не мог. Элу же и Илие пошли с Ильвхэ.

И привёл арели их в дом, и закрылись за ними двери его. И сотворил магию арели, и тут же путы сковали Ильвхэ, и не мог он ни крикнуть, ни пошевелиться. И принял Владыка Смерти привычное обличие своё и схватил Элу и Илие. И мучал их, и истязал их на глазах Ильвхэ, и крики их слышали в Эйдене. Ильвхэ же не мог и вздохнуть. Когда же закончил арели чёрное дело своё – убил он Элу и сына её, и тотчас же ослабли путы Ильвхэ, и исчезли и арели, и дом, и всё вокруг с ним. Остался лишь Ильвхэ подле жены и сына своего. И увидел эу, что ещё жив сын его, но оставляет жизнь прежнюю обитель свою. И бросился к нему Ильвхэ, и поднял голову его, и обнял его, и видел, что далёк уже сын его, и не видит его, и не слышит его, ибо залиты глаза и уши его кровью. И охватило эу великое горе, ибо ничего не мог он сделать для сына своего. Тогда скрепил он сердце своё и взял за руку сына своего. И пел ему, ибо не мог сделать ничего другого для смерти его:

Éie-é me,

Oh, híe-é me…37

Так по песне Ильвхэ оставил Свет глаза Илие и прежнюю обитель свою. И видел это отец его, и проследил, как Свет покидает сына его. Тогда же почернели глаза у Ильвхэ, ибо видели гибель возлюбленного сына своего, и ушёл прежний Свет из глаз его, видевших муки и смерть любимых – и так сделались глаза его чёрными от горя, и стал он единственным из эулиен с тёмными глазами.

И вернулся в Светлый Дом Ильвхэ один, но видели все, что проводил он вместе с сыном и душу свою, и Свет свой. И надел Ильвхэ бéтамран [béthamran] (2), ушёл в башню на севере Светлого Дома и поселился там. И не притрагивался более ни к чернилам, ни к бумаге. И не выходил он оттуда ни в дни праздников, ни в дни скорби. Знал лишь Финиар, что жив он, ибо горела свеча Ильвхэ. Но скудно и болезненно было пламя её, будто грозилось погаснуть от одного лишь взгляда. Те же из эулиен, что жили в северном пределе Светлого Дома, говорили, что слышали, как порой пел Ильвхэ к возлюбленной своей и сыну, будто живы они и слышат. Но песни его лишены были прежнего Света и полны печали. В остальное же время – лишь крики птиц были слышны над северной башней.

^{(2) когда случается эу обессилеть без меры, быть раненым или недужным, смотреть в глаза смерти или скорбеть жестоко – всегда на запястье его браслет, что делают эулиен из тонкой ветки берёзы, сняв листья, и оборачивают вокруг запястья, и носят его до тех пор, пока сам он, засохнув, не спадёт с руки. Тогда же считается дар берёзы исполненным, и называют эулиен обычай этот и браслет béthamran.}

Так лишился Светлый Дом одного из детей своих, светлейшего Ильвхэ, и попечения сказок его. И лишился нежной Элу и юного Илие, которому было лишь двенадцать его лет, когда по мукам тела своего возвратился он в Эйден к ожидающим его вместе с матерью своей.

Foht kée isít erkéi ísē – ni atreíevril` íefe. O ni olellíriai dérgiē, kél`e káylah, ke evá finín íl`ten ev tivh páter. Im evá ílen, efér ítamil` íl`t nói líl`enē tóe kevh arm. Ek Íl`i úrushur.38

Звенье тридцать шестое. Рождение Элигрен. Деяния Виэльлине

Если и есть слова, которыми было бы возможно достойно описать Любовь Виэльлине и Фиэльли, – то я их не знаю, лишь они двое владеют ими. Я знаю о двух сердцах, что обрели друг друга и сами не могли поверить в то, как легко и просто сам Эйден открылся им двоим, невидимый, неузнаваемый другими. Бесконечным было уважение Фиэльли к своему мужу, и Любовь самого эу была равна восторженному поклонению, святыней любящих была их Любовь, к которой припадали они как к единственному роднику жизни, у которой учились, под покровительством которой искали защиты. Без Виэльлине не могла дышать Фиэльли, запрещая себе, не мысля и самого вздоха без взгляда на мужа, без его Света, который открылся ей и только ей был известен в полной мере, сама же Фиэльли сделалась жизнью странного эу, его миром, вселенной, и других Виэльлине не знал и не видел. Ничего не было для него во всём мироздании, кроме Фиэльли, ибо она и была всем, но эу совершенно не знал, как признаться ей в этом, и потому лишь мог улыбаться супруге и отчаянно долго смотреть на неё, ибо вся крепость Слова, данная ему, запечатывала его уста неизреченной нежностью и восторгом, едва он осмеливался поднять взгляд на возлюбленную свою. Глядя на Фиэльли, нередко плакал юный эу, но лишь она могла понять его слёзы, которые не единожды были благословлены ей и сняты со светлого лица мужа. Много историй Любви нежной, преданной и светлой знает обитель, но такой, как эта – нет среди них, и я не знаю других сердец, что совершили бы равный подвиг в служении друг другу, как посмели это сделать Фиэльли и Виэльлине, не ведая, не желая знать никаких законов, кроме Любви, что позволила им обрести друг друга.

И была над мирной землёй гроза, и громы гремели, и молнии сверкали так, что дрожали стены Светлого Дома, небо же само пылало багровым заревом, и в ужасе никто не смел взирать на него, и даже свечи в зале Финиара искрили, и не спал никто в его Доме. Отрешившись же от трудов своих, вернулись в покои Виэльлине и Фиэльли и в светлых и нежных беседах, по обычаю своему, забыли о грозе. И так пришла ночь, тогда же случилось так, что трепетный восторг коснулся сердец любящих, и светлейшими крыльями нежности были они объяты, а потому легли вместе, как муж с женою, ибо долг Любви повелевал ими, и как никому другому – о долге всё было известно этим влюблённым. В то же время трепетали сердца эулиен Светлого Дома, лишь сердца Виэльлине и Фиэльли были спокойны, ибо разделили они на двоих одну Любовь, истину её и одно знание её. В Любви обрели они покой и силу, какую Господь от Слова определил им. И гроза успокоилась вскоре, и светила ночи просияли среди небес и уподобили ночь дню, ибо голубое небо проступило в тени, и золотой свет сиял в нём, торопя день. Тогда же сказал Виэльлине светлейшей возлюбленной своей: – Мир будто бы сошёл с ума. И ответила Фиэльли: – Это от Любви. И пришёл рассвет посреди ночи, ибо весь мрак её обратился в свет.

Вскоре же был праздник в двадцать второй день рождения Виэльлине, созванный отцом его, желавшим порадовать и приблизить сына, которого он всей душой любил и чаял понять, но был бессилен, как и все, кто был рядом, кроме самой Фиэльли, читавшей мужа, как драгоценную книгу. В тот день и праздник веселились все, лишь сам Виэльлине был невесел. Далеко ушёл разум его в мечтах, и своё безумие в них увидел эу, и не танцевал он, не пел он, и вскоре празднующих оставил и вернулся в покои, к жене своей. Она же, видящая печали его и тяготы, утешала его как могла. И опустилась рядом с ним, и сказала ему, что уже ждёт своего срока дитя во чреве её. И счастливейшим из живущих сотворился Виэльлине по словам жены своей, и растревожен был, как улей, Дом его от радостных криков эу. И оттого не мог заснуть ещё долго.

Тогда же отправилась Фиэльли к Иону, ибо знала убежище его, и нашла его, и поклонились они друг другу до самой земли. И сказала ангелу Фиэльли, что пришло его время и надлежит ему открыться и вернуться в Светлый Дом, ибо скоро участливый взгляд его и терпеливое попечение понадобится одной душе. И по словам госпожи своей оставил Ион остров свой и многие убежища на мирной земле, и вернулся в Светлый Дом и остался рядом с Фиэльли до срока её. И наполнился Светлый Дом радостью великой от обретения Иона, возлюбленного друга детей Финиара и его самого.

Пока же была Фиэльли с чадом во чреве, с первого дня и до срока – был Виэльлине с ней неотлучно. И беседовал с ней и с дитя во чреве её. И спала ли Фиэльли или бодрствовала – читал книги, пел песни и поучал младенца рассказами о великой Любви, что ожидает его в этом мире, и улыбках родителей его, и объятиях, приготовленных для него с Любовью. Когда же, бывало, спешило дитя, то вставал Виэльлине перед женой своей на колени и говорил дитя, рвущемуся в бой, что не ещё время, и должно ему прежде всего учиться терпению, ибо оно одна из твердынь Любви, той, что уже ожидает его. И так успокаивалось дитя, и спокойна была Фиэльли, Виэльлине же не делал и вздоха не подле возлюбленной своей и ребёнка, которого ждал он с полносердечной Любовью и трепетом.

По сроку же своему исполнилась Фиэльли радостью и родила дитя. Тогда же узнал Финиар об этом по свечам Виэльлине и Фиэльли, что заискрили, осветив залу, и так зажгли новую, что была под ними. И воск со свечей любящих стекал так, что короной украсил зажегшуюся свечу, и так ярко было пламя её, что одна она могла осветить весь Зал Белых Свечей. И, увидев это, поспешил Финиар к Виэльлине и Фиэльли. С великим трепетом и радостью передал Виэльлине Финиару дочь свою, и лишь заглянул в глаза её Всеспрашиваемый – жар коснулся его сердца, и просияли глаза его. Не знал Финиар прежде такой красоты, и сердце его восславило Бога за безмерную щедрость Его. Тогда же коснулся Финиар дитя, и схватил младенец господина своего за палец с такой силой, с какой воин бьёт противника своего насмерть, и обжёгся Финиар, потому как показалось ему, что коснулся он пламени, но руки своей высвободить так и не смог. И улыбнулся он той, что лежала у него на руках, и она улыбнулась в ответ ему – и поднялось солнце за стенами Светлого Дома, и пришёл Свет, и нарёк Финиар дочь Виэльлине – Э́лигрен [Éligren]. И вернул Финиар дочь в руки отца её и оставил их в великой радости, преисполненный Любви и Света от улыбки дитя их. И увидел тогда Ион дитя на руках любимого друга своего, и вошла Любовь в сердце его поступью королевской и властной, но скрыл он её ото всех, но Света в глазах своих скрыть не мог, и по отчаянному велению вселюбящего сердца своего следовал за Элигрен тайно и явно во всех путях её во все времена с самого рождения её.

С того же дня не отходил Виэльлине от дочери своей и все заботы о ней взял на себя, и радости иной не знал более. Никому из эулиен не доверял он сокровище своё, и все дни проводил с Элигрен на руках, беседуя с ней, будто с другом, и рассказывая ей странные истории свои о мире, полном улыбок и Света, о подвигах и долге любящего сердца. И слушала его Элигрен и смотрела на него своими глазами, в которых был тот же жар, что и в его сердце, и всякий, взглянувший в них хоть раз, узнавал Свет, и очищалась душа его по Любви к Элигрен. И так возвращала Элигрен в Свет всякого, взглянувшего на неё. И во всём была Фиэльли рядом с мужем своим, и оградила его заботой своей от вопрошающих взглядов и ропота эулиен, и Светом улыбки своей и мудростью Слова своего защищала возлюбленного своего и дитя.

Но вот иссяк год, как не было его, и понял Виэльлине в сердце своём, что исполнился час его. И, так и не остановив время по знанию своему, и тона не имея – восславил он в сердце Любовь свою. И ночью, пока все спали, оставил он жену и дочь свою и покинул Светлый Дом, не взяв с собой ничего, кроме Любви своей и Света её. И так, облачившись в белое, направился к людям той дорогой, что знал, и той, что выбрал.

Тогда же отдал он все силы свои и всё умение своё и верного сердца своего попечение в помощь тем, кто отчаялся обрести её. И так ходил по земле, повинуясь указанию сердца, и был там, где обнаруживалась нужда в верной помощи, какой бы ни была она и какой бы цены ни требовала, и так служил людям в каждодневных делах их. И минуло так пять лет, но никто не знал о делах Виэльлине, ибо, подобно Иону, пожелал он оставаться в тени дел своих, и уходил прежде, чем благодарность настигала его. И запечатал уста свои улыбкой, и так о делах его никто не знал. Говорят лишь, что помог он многим, и светлы были дела его, и мог быть прославлен он в людях, как никогда в народе своём, ибо совершил то, что одной лишь Любви под силу, и никому более.

На исходе же двадцать седьмого своего года пришёл Виэльлине в земли Неоглашаемого по нужде страдавших в них, и заступничеством своим ненасильственным восстал против зла Изосара. Тогда же навлёк на себя гнев его, и был им пойман и в темнице его заключён. И распростёртыми руками, готовый к безоружному бою, встретил эу зло человека, но не желал Неоглашаемый боя справедливого, и заковал Виэльлине в цепи, и истязал его долго и безжалостно до тех пор, пока силы не покидали эу. Когда же, обессилев, падал он, оставлял его Неоглашаемый и возвращался снова, стоило Свету в глазах эу окрепнуть и проясниться. Так был лишаем сна Виэльлине, выдержал дыбу и колесо, огонь и воду, Эохайд Изосара, и поругание его, и побои против немощной плоти своей, но если крепость и кровь оставляли тело его, то Свет оставался верен глазам эу, как и молитвы его в темноте узилища. И так истязал Неоглашаемый Виэльлине день за днём до скончания года, дабы наказать его и узнать от него дорогу к Светлому Дому, но и звука от эу не выпытал. Лишь однажды ночью, оставшись за дверью, услышал Неоглашаемый имена, поминаемые эу в молитве, и понял по ним, в чём слабость этого эу. И вошёл к нему и сказал, что знает теперь имена семьи его, и придёт к нему, и осквернит жену его, и сына (1) его убьёт, и так истребит всех, кто дорог ему. Но снова ничего не сказал ему Виэльлине, видел лишь Неоглашаемый боль и страх в глазах его, каких не видел за все эти месяцы ни разу. И сказал тогда человек эу, что узнал дорогу до Светлого Дома, и обещание своё поклялся исполнить, и, видя отчаянье и ужас в глазах Виэльлине – доволен был.

^{(1) имя Элигрен, действительно, согласно традиции эулиен, скорее соответствует мужчине, чем женщине, поэтому нет ничего странного в том, что человек решил, что у пленника сын, а не дочь.}

И так, на исходе Золотого колеса, когда оставалось ему совсем немного, взял Неоглашаемый самых свирепых из людей своих, обученных пыткам, и с ними спустился в темницу к эу, лежащему в крови и оборвках плоти своей обездвиженным, дабы сломить его, и, подходя, слышал имя своё в его молитвах: I, ímantil` móe filáiē (2), тогда же накинулся он на Виэльлине, и схватил его, и наступил на разбитые кости его, и поднял кожу в кровоточащих ранах его, но был в глазах эу – тихий Свет, и был он нестерпим для человека, тогда и выдавил Неоглашаемый глаза Виэльлине руками своими, дабы не смотрел он на него светло и без страха, ибо велика была Любовь Виэльлине и крепко знание его. И испугался Неоглашаемый, и тьма злобы поглотила его, и весь ум свой и ненависть свою применил он к тому, чтобы подарить непокорному эу смерть страшнейшую из тех, что смог придумать. И так склонился над ним и смотрел, как жизнь оставляет эу и как лютые муки рождают крик его, который слушал он как песню, услаждавшую слух его. Когда же пробил королевский час Виэльлине, сказал он Неоглашаемому: – Eynár ti. Íyenal` míen éah. Béiil` I im tíoeel` híe éligren ámran Líē, ke íhetil` nói! Et hi íma.39 – после чего жизнь покинула его. Тогда разъединил Неоглашаемый всё тело эу, и отделил плоть от кости, кожу от плоти, мышцу от мышцы и сустав от сустава и велел отдать оставшееся псам и свиньям, голову же его бросил он людям своим, и служила она им как мяч в играх, и пинали её ногами, и катали в пыли и грязи, пока не пошёл от неё смрад, тогда же раздавил её Неоглашаемый и, разломав, скинул в яму, где нечистоты. Так умер Виэльлине из рода Ирдильле, внук Финиара.

^{(2) «Господи, помилуй моего родного!» Так говорил Виэльлине, ибо «филáи» [filái] – родной, называют эулиен друзей своих и тех, с кем разделили они долгий путь, служение, приключение или мечту, также называют «филаи» всякого благодетеля и благородного господина, чина и звания которого не знают. «Filái» для эу и тот, с кем скреплён он итрем или кому поручён ифхёлье, тот, кто охраняется Светом сердца, ибо восходит слово это к идиоме «защищаемый сердцем дар».}

Не знаю я горя в глаза, смотри, – не знаю!

Живу я в мире, где улыбок мирный Свет.

Вы тень мою лишь за меня не принимайте.

Меня в печальном мире больше нет!

Звенье тридцать седьмое. Восхождение Элигрен. Элигрен и Онен

Во исполнение долга и положенного скажу и об огне, душе родной, наречённом Пылающей.

Была Элигрен рождена от Фиэльли и Виэльлине, сына Эливиена Путешественника, сына Финиара, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в месяце ноябре, во исполнение пророчества, наречённая Финиаром Пылающей.

С первых дней своих покорила Элигрен сердца видевших её силой Света, дарованной глазам её, и властью исправлять всякую тень в Свет, положенной улыбке её. Многие же тогда приходили к Виэльлине и Фиэльли, дабы увидеть Элигрен, и уходили с миром в сердце. Однако вскоре запретил Виэльлине приходить к ней и никого более не подпускал к дочери своей, сам же он не расставался с ней, и учил её, и пел ей, и беседовал с ней, и не мог насытиться, будто бы не младенца держал на руках, но беседовал с равным. Мёдом своих песен и Светом своих советов напитал Виэльлине своё дитя, и истинно не было во всех пределах миров названных сердца счастливее, чем сердце его, когда ловил он взгляд дочери своей. И так целый год провёл Виэльлине подле Элигрен, и посему первым словом её было: па́йли [pа́yli], папа. Тогда же, в ночь того дня, как заговорило сердце Элигрен, собрался Виэльлине с духом и взял дорогу свою. И оставил возлюбленную жену свою и дочь и отправился к людям. Там же сменил он имя и долго жил среди них. Много великих дел совершил он, но всё усердие души своей приложил к тому, чтобы оставить их тайными. Тогда же, в людях, написал он книгу свою, трактат, именуемый Ийвóре и́ем [Iyvóre íem] Явная тайна. Или «Как оставаться сокрытым, будучи явным». Книга эта утеряна, хоть и полезная, вне всякого сомнения, и, слава Создателю, прочитанная вовремя тем, кто понуканием своего сердца был водворён на те же дороги.

Раздай сокровища сердца для сердец. И найди крепость в крепости разорённой. Бога неузнанного в первом встречном. И Рай потерянный в нуждающемся сердце. (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 1:15}40

Когда же пришло время Виэльлине отправляться на Альбион, завершил он книгу свою и оставил её аббату монастыря, что близ У́ратарне [Úratarnē]41, где жил. Там же она и хранилась до верных глаз. После чего Виэльлине оставил мирную землю и отправился навстречу своей смерти, как и желал того.

Мой вышел день, и я открыл дороге двери,

Служенью сердце поручив. (2)

^{(2) L. I. I. V. E. 27:17}

В ту же ночь, когда был схвачен Виэльлине и Неоглашаемый употребил все силы свои, дабы болью и страхом исторгнуть вон из бедной плоти эу дух его, не спала Фиэльли, но, выйдя из Светлого Дома и придя к той яблоне, на которой и встретила мужа своего – молилась, говоря так: во всех путях твоих – я за твоей спиной. Во всех делах твоих – я с твоим сердцем. В каждом дне твоём – я с тобою. Где бы ни был ты, во всех мирах и вне их – до последнего Слова – я – рядом! И ходила туда и молилась так она всякую ночь, когда все спали – все пять лет, пока однажды не оставила свои молитвы и не обратился взор её к небу, куда же вглядывается она и ныне, отвечая на взоры возлюбленного мужа своего, вернувшегося в Ийден, как и завещано всем эулиен, по смерти тела. В последний же год были молитвы и труды Фиэльли сопровождаемы дождём, ибо весь год над мирной землёй и Хайнуи шёл он, начинаясь под утро и заканчиваясь лишь к ночи. Потому эулиен прозвали тот год – Год дождей, ибо никогда прежде и никогда после не было их столько.

В блистании улыбки потаённой – от смерти я прибежище найду. И горести и страхи одолею, взглянув в твои лучистые глаза. (3)

^{(3) L. I. I. V. E. 27:20}

Элигрен же росла быстро, и хоть лицом была похожа на Фиэльли, всякий знавший её отмечал в ней глаза отца её и беспокойный нрав его. Прежде срока изъявила Элигрен страсть к учению и в расспросах своих была неотступна. Тогда же посчитали все, что пойдёт она дорогой врачевания, ибо прежде всего интересовалась она усмирением всякой боли, хвори и печали. Но мало было Элигрен одной дороги, тесна была ей узкая стезя исцеления. И многие часы проводила Элигрен в пределе Эликлем, рядом с Анаилем и Итерленом, единственными друзьями отца её, которых тот чтил и которым верил.

Был же день, когда по водворению своему в чертогах эулиен по велению сердца своего нашёл Ильтимврин Фиэльли среди эулиен Светлого Дома и скорбную весть о кончине мужа её передал ей, но ответила Фиэльли, что известно ей о смерти его. Тогда рассказал Ильтимврин Фиэльли о смертных тяготах мужа её и о беспримерной стойкости его перед лицом страшной гибели, и снова сказала Фиэльли, что знает о том. Тогда рассказал Ильтимврин ей о смертных минутах мужа её и о том, что умер он, защищая их с Элигрен. И снова сказала Фиэльли, что знает об этом. – Истинно нет во всём Светлом Доме и за пределами его эу более достойного и славного, чем муж твой, Фиэльли! – воскликнул Ильтимврин, ибо знал он о делах мужа её то, что скрыто было от эулиен. И Фиэльли ответила ему «знаю».

И так, когда пришло известие о кончине Виэльлине – никто не сказал Элигрен, ибо все знали, как велика Любовь Элигрен к отцу своему. И побоялись все, что известие это убьёт её, так сильна и прочна была их связь. Тогда пришёл Финиар к Фиэльли и с согласия её взял Элигрен под опеку. Тогда же увёл он её в покои свои, где и жила Элигрен, и сам Финиар учил её. Велика была радость сердца Финиара находить в юной Элигрен отражение Света слов своих и в делах её – умножение его. Многие дни и месяцы провёл Финиар в неустанных беседах с Элигрен, и весь сад у стен Светлого Дома исхожен ими был, так что не было в нём ни травинки, что не знала бы лёгкого шага их. И думали все, что пойдёт Элигрен по стопам мудрости Финиара, ибо стали близки они, как отец и дитя. Но прежде того – пришла Элигрен к Седби и требовала от него научить её бою. И трижды отсылал Седби Элигрен прочь, ибо была она ещё ребёнком, и к тому же – девочкой. Но узнал и он вскоре, что нет в подзаконном мире того, кто сумел бы устоять перед глазами Элигрен, когда просят они, и перед упорством её просьб, когда озвучены они. И так учил её Седби всему, что знал и умел сам, и не прошло и года, как умела Элигрен опрокинуть учителя своего наземь и острый меч приставить к шее его. Научив её бою с мечом, учил Седби Элигрен также обращению и с иным оружием, и аннáту [annátu] (4) учил её, и дивился, и поражался, как быстро и легко даются ей уроки его. Но признавать успехов Элигрен не хотел Седби, и ставил её вместе с сыновьями Лиина, чтобы бились они, и следил за ними, и сокрушался, ибо одолевала юношей Элигрен, как по одному, так и вместе. Тогда же в один из дней видел их упражнения Финиар и остановился, дабы посмотреть. И испугался он, видя напор Элигрен и пламенную страсть её, и велел Седби остановить её. И, подойдя, увёл Финиар Элигрен прочь, так как испугался, что она убьёт Хеллаха и Тентена в таком бою. Элигрен же в глаза Финиару смотрела без страха и сказала ему: – Я не причиню вреда своим братьям. И снова смотрела в глаза Финиара – прямо и с вызовом, как никто не смел и не мог прежде. И оставил её Финиар, и удалился прочь в раздумьях. Она же вослед сказала ему: – Я должна быть готова защитить мой народ. До последнего Слова.

^{(4) древнейший из видов боя, известный в соназванных мирах. Его же боятся и эулиен, и арели, и не знают люди, ибо сила его не в ударах и скорости, но в смертоносном танце, который раскрывает дух воина, употребившего его. Так нет страшнее для воина вызова, чем выставленная вперёд нога с поднятым кверху носком – приглашение на последний танец, вызов аннату. Говорят, что любила Элигрен этот вид боя, ибо близок он был ей, и умела она, взяв два меча в руки, так быстро вращать ими, двигаясь, как пламя, что не видно было её саму за движеньями их, и видели все живое пламя, а не Элигрен, и никто тогда не мог приблизиться к ней и нанести удар, она же тогда могла сокрушить любого.}

Так росла Элигрен под крылом Финиаровым, учась у Седби, учась у Дууда и Иеи, участь у áти [átya] (5) Эливиена и многих достойнейших сердец в Светлом Доме. Но видели все, что было ей мало, ибо требовало сердце Элигрен вместить невместимое и было в стремлении том столь же упорно, сколь и безумно.

^{(5) так именуют эулиен ближайшего родственника после отца и матери. Атя – на эмланте – означает брат отца или матери, то есть дядя, но также называют так всякого старшего эу, который учит дитя, пусть даже он из другой ветви рода. Áйа [áya] – так именуют сестру отца или матери, то есть тётю или всякую из старших эулиен. Так Хеллах и Тентен, дети Лиина, обращались к Седби atya, и Элигрен так звала Финиара. И многие в Светлом Доме при жизни светлейшей Эйдалин называли её aya за безотказное её сердечное участие. Сейчас же так называют всякого из старших эулиен своего рода.}

В восемь своих лет не знала Элигрен равных себе в бою и мастерстве его. В восемь своих лет могла она разделить и скрасить любую из почтенных бесед, кто бы и о чём бы ни завёл её. И наречиями и языками смертных овладела вполне. Тогда же, в восемь своих лет, когда была ночь, в вверенный ей ноябрь, собрала Элигрен немногие вещи свои и, призвав коня своего (6), ни слова не сказав никому, оставила Светлый Дом и ушла из него через окно в покоях Финиара, как истинное дитя рода Ирдильле, не выбирая дорог лёгких. Куда же – не знал никто и не мог знать. И не знали так долгие годы, ибо прежде всех уроков усвоила Элигрен, как оставаться тайной, будучи явной.

^{(6) будучи ребенком, случилось Элигрен приручить одного из диких коней мирной земли, когда был он ещё жеребёнком. На долгие годы стал он ей верным другом и спутником в делах и путях её. Его же именовала она Рéгилис [Régilis], и был он могуч, но невысок, коренаст и с широкой грудью, упрям и своенравен, как и его госпожа. Таков был верный её Регилис – дикий конь белой масти.}

Тогда же, следуя дорогой, выбранной сердцем, дабы скрыть себя от узнавания и славы, взяла Элигрен себе одно из огненных имён, под ним же и служила и жила многие годы. Под ним же известна в арели и людях. Тогда же, следуя пути своему, сменила она одежду свою на одежду мужскую, и с того дня не знал никто, что перед ним девушка, а не юноша. И так пришла Элигрен в края вне Света42, за мостом, где у великих учителей училась бою и откуда начала своё безотказное служение людям. Там же прославлена была она в юные годы первыми из подвигов своих, о коих громкая молва и легенды есть в бессмертных и смертных. По исполнении же ей её одиннадцатого года оставила Элигрен прежних учителей своих, что были из арели, и ушла к людям, пройдя путь отца своего, и нашла себе учителей среди них. Тогда же случилось ей сослужить добрую службу великому Ма́ну [Mа́nu]43, за что он и отдал ей свой двурогий золотой шлем, и с того дня носила его Элигрен, не снимая, пряча под ним свои длинные золотые кудри, и по нему же была узнаваема везде, где появлялась.

Все наши взоры устремлены к Свету. Но кто-то должен идти во тьму, чтобы там, где прежде не было Света – стал Свет. (7)

^{(7) L. I. I. V. E. 1:10}

В людях же, перейдя из тени в Свет, не оставалась Элигрен на одном месте более трёх дней – и направляла коня своего туда, где всякое сердце требовало защиты. И не было для Элигрен различий в нуждающихся, будь то эу, человек или арели. И в служении онемевшим в горести долгие годы провела Элигрен. Ион же, ангел, по просьбе вернейшей Фиэльли всюду следовал за Элигрен, исполненный долгом Любви к юной эу. И как мог служил ей, столь же тайно и скрыто, как служила она, верная урокам отца своего. Фиэльли же единственная во всём Светлом Доме не пела прощальных песен по исчезнувшей Элигрен, не принимала сочувствий прочих эулиен. И всякий, кто приходил к ней – заставал её за книгами, которые получили в лице её вернейшего попечителя. И день ото дня оживляла она их честным прочтением своим, заботой в болезни, добрым переводом и верной копией. За что и прозвали эулиен её Líbhvey – Фиэльли Ли́бвей – Фиэльли Книжная душа. Финиар же следил за свечой вверенной ему души и находил её огонь пылким, и так успокаивал сердце своё в мыслях о том, что жизнь не покинула непокорную воспитанницу его. Элигрен же, единожды путь выбрав, всюду шла им так, что будь то не её свеча перед глазами Финиара, но другая на месте её – давно бы погасла.

В то же время, дабы погубить эулиен, послал Владыка Смерти своего подручного к Неоглашаемому под видом чародея и мага, чтобы научил он человека, как доставить эу боль. Но не ту боль, что вытерпит его тело, но ту, что не сможет вынести дух его. И так учил Нурши Неоглашаемого – не истязать эулиен, но заставлять их смотреть, как истязают и оскверняют других из них на глазах его. Этой же пытки ни один из эу вынести не способен. И, узнав о том, полюбил Неоглашаемый нового учителя своего и верно советам его следовал. С тех же пор полюбил человек брать юных эулиен, также детей их, и опыты кровавые и злые свои ставить на них, отравляя и калеча, чтобы узнать, где предел стойкости их и твёрдости духа. Никто же не дал ему права завершить опыт свой, ибо никто не взмолился ни о смерти, ни о пощаде, никто же не возроптал и не прогневан был кровавым трудом его. И так узнал Неоглашаемый, наученный Нурши и опытами своими, что хрупка и нежна плоть эулиен, а также кровеобильна и тонкокожа. И много вместе они странствовали по Альбиону и чинили зло и скверну. Тогда же и Элигрен была там, но никто из них не знал, как выглядит она, и никто из них не знал, что там же она, и потому не сходились дороги их. Элигрен же, следуя тайной своей дорогой, всячески Неоглашаемому мешала, и многие души были ею спасены тогда от страданий, что хуже всякой смерти, ибо шла Элигрен за Неоглашаемым след в след по скверне его и всякую тень, по силе Света своего, исправляла в Свет.

Случилось тогда же, что нашла себе Элигрен светлый меч да лук, который служил в её руках верно и бил без промаха, и, довершив ими образ свой, странствовала так, помогая тем, кто был в нужде, будь то нужда в спасении жизни или улыбке. Тогда же и пошли в людях и арели рассказы да легенды о странствующем воине, что не знает страха и в помощи своей неутомим. И ветер запада, брат души Пылающей, разносил истории эти от края до края, и слышали их все и знали их все и на мирной земле, и в Светлом Доме, но никто и думать не мог, что все они об их юной Элигрен, сбежавшей из-под глаз Финиара. И рассказывали их детям своим и между собой, и дивились, и сомневались в правдивости их, и оттого любили истории эти ещё больше.

И был день в трудах эу тяжёл и труден, и устала Элигрен, и легла тень печали на сердце её, ибо хоть и прекрасен был путь её и верен, но одинок. По закону же не положено сердцу, рождённому в Свете, биться вне Света сердца другого. И так загрустила Элигрен, ибо была вдали от Дома, вне светлейших глаз своей матери, и лишена советов мудрейшего Финиара. Он же говорил ей: Даже на самой узкой и одинокой дороге найдётся место для сердца, следующего рядом. Пусть никогда не будет места отчаянью в сердце твоём, даже если будет дорога твоя пустынна и покрыта пеплом, ибо мир сотворён так, что веришь ты или нет, знаешь о том или нет – не сделать сердцу и шага одному по дороге своей без сердечного попечения любящих его, пусть даже само сердце о том никогда не узнает. И так распрягла Элигрен коня своего и пошла пешком. И в час, когда завладели миром сумерки, услышала она звуки арфы и песню, что лилась из-за холмов. И пошла она по звукам её. Тогда же пришла она к стенам замка, и песня звучала с одного из балконов его. Под ним же остановилась Элигрен, пользуясь тенью как укрытием, и поручила дух свой поющему, ибо нашла в словах этой песни Свет и утешение, и казались ей слова этой песни украденными из самого сердца её, но было от того ей не грустно, но сладко. И так, слушая песню о светлой дружбе двух сердец, соединённых ветром приключений и странствий – уснула Элигрен под стенами людского замка и знала впредь, что не одинока дорога её.

é-Gwáy, ítam, rókre térlen on en kemté i Líe.44

…Случилось как-то Хóрнму [Hornm], простолюдину, украсть у богатого человека денег, чтобы успокоить возмущённый желудок свой, не евший сытно и долго. Но схвачен был юноша и приговорён к смерти. Тогда же посадили его на телегу и повезли на площадь, где обещали конец жизни воришки, коим был Хорнм, прозванный Свиная башка. Нрав был его лёгок и весел, отчего все любили его и знали, а потому на казнь его пришли смотреть многие, но весь задор Хорнма отчего-то в тот день иссяк, ибо не мыслил он быть повешенным так глупо и скоро и тем паче на голодный желудок.

Когда же привезли его на площадь, то подвели под петлю и долго читали приговор Хорнму, ибо за девятнадцать лет жизни его накопилось много прегрешений за ним, не считая последнего. Их же слушал из переулка юноша, что был толпой не замечен и в тени переулка притаился, следуя до того за телегой с Хорнмом через весь город. Когда же закончили читать приговор, то почувствовал Хормн грубую верёвку на шее своей, и опечалилось весёлое сердце его вконец. Когда же столкнули его с подставки, то возликовала толпа, но радовалась недолго, ибо в тот же миг звонкой стрелой, пущенной из тени, была перебита верёвка, убивавшая Хорнма, и упал он на землю, весьма удивлённый и приободрившийся. Тогда же поднялись суета и крики, и толпа обратила всё в хаос, им же воспользовавшись, прополз Хорнм полплощади, а затем вскочил на ноги и скрылся в самом тёмном из переулков на углу, где и был остановлен прекрасным конём, преградившим ему дорогу, и молодым всадником на нём. Тогда же заметил Хорнм и лук в руке незнакомца и развознамерился убегать так скоро, как желал прежде, ибо любопытства в нём было больше, чем страха. От природы своей был Хорнм неглуп, хоть и необразован, и хитёр, хоть и в той же степени беспечен, а потому совсем остановился и, исполнившись благодарности, поручил себя незнакомцу и по зову чести, что, вне всякого сомнения, известна была даже воришке Хорнму, обязался служить ему до конца своих дней за своё чудесное спасение. Незнакомец же про «конец жизни» решительно слышать не желал и согласился на дар Хорнма лишь при условии, что тот будет ему не слугой, но другом, а посему оставит своё прежнее ремесло и отправится с ним, дабы разделить его дорогу и приключения. Нет среди смертных и бессмертных в здравом уме и сердечной твёрдости тех, кто отказался бы от такого предложения, а посему, не дожидаясь, пока о нём вспомнят на площади, согласился и Хорнм, и тут же был посажен на коня позади своего спасителя, и ветер засвистел в ушах его.

Незнакомец, что спас воришку Хорнма, имени его не требовал и сам называться не спешил. И так, взаимотерзаемые любопытством и подступающей волной невероятнейших историй и бесед, выехали они за город и так продолжали путь, пока не стемнело. Когда же стемнело, предложил Хорнм спешиться и заночевать в овраге, друг же его не позволил ему, поставив жизнь Хорнма перед глазами его же выше отдыха. Когда же начало светать и погасли все ночные звёзды, уступив своё право предрассветной Ирдиль – запел юноша, что спас Хорнма. И странными напевами убаюкал его в сон, рассказывая о дальних землях под светлыми очами мудрых звёзд, о дивной Аэн, звонкоголосой, о ветре Запада, истомившемся вдали от сочных трав, похитивших его сердце прежде. Так узнал Хорнм о друге своём больше, чем смог бы рассказать тот ему в дружеской беседе, ибо через песню открывается всякому душа поющего и сердце его. Когда же проснулся Хорнм, то обнаружил себя по-прежнему в седле за крепкой спиной господина. И была уже глубокая ночь нового дня. И увидели странники, что залито небо ночное огненным маревом, и увидели, что город, что был впереди – в огне. Туда же и устремился конь, несший их, едва хозяин его привстал в седле. У самых ворот были они остановлены привратниками, что не пропускали их. Один же из стражей потребовал имена их. И Хорнм сказал: – Хорнм. А спутник его сказал: – Пылающий. И не захотели стражи пропускать их. Но подобно праху, тяготеющему к праху, так и огонь стремится к огню. И, не слушая их, устремил Пылающий коня своего вперёд, и ворота городские снёс с напора, и так ворвался в пылающий город. И видел Хорнм огонь в глазах господина своего, и жар сердца его ощущал своей кожей.

Пожар в городе покрыл летящей сажей белого коня их, и искры от пламени язвили небо. Но не медлил Пылающий. Остановился взор его на высокой башне, чёрной от копоти, и через пламя и гарь направил он коня своего к ней, что повиновался ему, будто бы были они одним разумом и телом. Одинокая башня – вот всё, что оставалось от дворца, объятого лютым огнём, разгулявшимся по залам и разбушевавшимся в покоях. Он же вычистил всё живое в пределах дворца. Но не устрашился Пылающий вида бушующего пламени, что кричало из окон о беде на весь город, и ворвался во дворец, и коня по залам пустил его, и так до чугунной двери, что остановила их. Тогда же спешился юноша и крепко взялся за дверное кольцо, смутив и напугав Хорнма, ибо было оно уже белым от огня, почти как и кожа Пылающего. Но недолог был час власти страха в сердце Хорнма, ибо оказалось в хрупком теле его нового друга силы больше, чем мог различить в нём Хорнм, и застонала дверь и снялась с петель, и опрокинул её Пылающий, освободив пламя, оно же, дикое, как голодной зверь, рванулось вон, скрыв от Хорнма господина его, но рассеялось, и увидел он вскоре, как входит Пылающий в залу, и лишь искры умирают углями на одежде его. Туда же за ним не смел последовать Хорнм, но слышал, как заглушило пламя шаги господина его на лестнице, ведущей вверх. Там же была башня, а на башне был колокол, сама же башня венчалась шпилем. И из окна видел Хорнм, как вырвался из утробы башни язык пламени и взметнулся на самый шпиль, и замерло сердце его, ибо увидел он, что был это не пламень, но сам Пылающий. И видел Хорнм, как сжал Пылающий шпиль тот ногами и стоял как влитой, и руки распростёр над городом, и казалось, что накрыли они город, охваченный пламенем, и стих ветер, и пламя замолкло. Тогда же обратился к нему Пылающий подобно отцу, обращающемуся к поссорившимся детям со своего балкона, и увещевал пламя в беспричинном безумстве его, и укорял его в нетерпении его, и обвинил в ненасытности его, но не было в его речах ни слова без почтения и заботы. Тогда же успокоился пламень по словам его и под руками его, и вскоре обратился пламень всюду в дымящиеся угли и дымом ушёл в небо. Тогда же открыл Пылающий глаза свои, и не было больше в них пламени, и не видел он его всюду, куда доставал взор его. Но заметил юноша дивное сияние, что окружило господина его, будто бы золото измельчили и распылили вокруг него, и сияние это исходило от самих глаз Пылающего, и изумился Хорнм, и не мог поверить в то, что видел. Тогда же повернул Хорнм коня вон и увидел господина своего у входа, и не спрашивал его, как спустился он, ибо видел прежде, что нет из башни иного хода, кроме как по лестнице её или прыжка с неё. Но не стал медлить Пылающий и вскочил в седло, и направил коня в ночь, прежде чем дым от пламени оставил город.

И так странствовали Пылающий и Хорнм, и крепко в дороге сдружились они. Ещё же говорят, что одолели они вместе чудище с болот и помогли королеве из арели именем Сáквернет [Sákvernet], что полюбила Пылающего за красоту и нрав его, за ним же послала она слуг своих, дабы силой вернуть его, когда отринул он любовь её и оставил ради дорог своих. Ещё же, говорят, освобождали друзья пленных и исцеляли недужных по великому знанию Пылающего, а также чинили справедливость и восстанавливали власть её всюду, где попрана она была, но уходили прежде, чем узнавали имена их. И было так до тех пор, пока не пришли Пылающий и Хорнм на земли Ли́рнена [Lírnen] и сыновей его…

Был Лирнен родом из королей севера мирной земли, но изгнан был в борьбе за власть на Альбион и воцарился там по роду жены своей. Она же оставила его вскоре с детьми их, и покинула тело душа её. На горной границе лежали владения Лирнена, и мал был народ его, но жил мирно и честно, ибо знал король их меру власти своей, и любили его за это. Было у Лирнена два сына, с которыми пришёл он на эту землю – Орд [Ord] и Óнен [Ónen]. Старший же из детей его был светел и мудр, и любим в народе своём, его же ожидали в короли, и Лирнен готовил его к тому, доверяя мудрости и Свету его. О Свете же Орда знали и в Светлом Доме, ибо не запрещал Лирнен сыну своему бывать там, и много Орд беседовал с Элкаритом, и радовались души их в беседах, и братская любовь связывала их. По времени же своему женился Орд на благородной Э́кисин [Ékisin], и родила она ему двух сыновей. Младшего же из сыновей Лирнена звали Онен, и был он далёк от забот подзаконного мира, ибо лежала душа его в пределах песен и легенд, он же слыл добрым бардом и завидным рассказчиком, он же играл на арфе и сочинял сказки, за что дети любили его, а прочие – смеялись. В те времена и прибыли Хорнм и Пылающий в королевство Лирнена, ибо привела их туда нужда сердца короля, а быть может, и не его нужда… Но случилось так, что ополчился Неоглашаемый на Лирнена за непокорность и нрав его и объявил ему войну до истребления. Тогда же и был Пылающий у ворот его, потому что знал, что не выстоять Лирнену одному против Неоглашаемого и армии его.

И принял Лирнен Пылающего и Хорнма в замке своём, и великим почтением и блеском окружил их, ибо слава о делах Пылающего шла впереди него, и имя его во всём огненном множестве его было у всех на устах. И позвал Лирнен Пылающего в залу свою, чтобы представить герою детей своих. И пожал Пылающий руку Орду, и крепким рукопожатием соединили они сердца свои. И позвал Лирнен младшего сына, и представил его Пылающему, ибо был Онен великим знатоком историй о нём и песен. Тогда же остановил мир ход свой, и Свет был всюду. И был источник его в глазах человека. И было так до тех пор, пока не окликнул Лирнен гостя своего и не обрёл себя Пылающий в уединённой беседе с королём.

Ночью же соединились тайной встречей два сердца в беседе, и забылись до самой зари Пылающий и Онен в историях и песнях, и велика была радость сердец их, ибо каждый из них обрёл в другом верного друга и родную душу. И по песням Онена узнал Пылающий прежнего друга сердца своего, которого обрёл он прежде, будучи ребёнком, что провёл ночь под балконом замка сего. Наутро же был погружён Пылающий в заботы о королевском роде и армию Лирнена подготовил к атаке. А в следующую ночь, едва все уснули, вновь по условленному знаку пришёл на балкон и снова разделил с Оненом часы до зари в светлой беседе и добрых песнях. Тогда же скрепили они дружбу свою рукопожатием эулиен и клятвой, и так обрели покой сердца их, поручённые друг другу. На третий же день была битва, и самоотверженно вёл Пылающий людей Лирнена в бой в руках со знаменем его, и не держал меча, но молился в голос, и ни стрела, ни меч, ни копьё не могли взять его, он же сверкал пламенем одежд своих и летел над полем на белом коне своём, как пена морская мчится над шумной волною, и внимали песне героя воины, и высокая доблесть и разумение сходили на них, и так разбили они орды Неоглашаемого и обратили их в бег. Тогда подарил Лирнен Пылающему высокогорный замок свой на границе северных земель, и был тогда великий пир и праздник, собравший всех, где славили Пылающего, хоть и не могли отыскать его среди поднимающих кубки. Он же, по обыкновению своему, в тайном месте укрывался с Оненом, и далеки были беседы их от блеска славы и грома сражений, исполненные смеха и Света. И лишь отгремел праздник, назначались Онен и Пылающий встретиться снова, после него в следующую ночь в укромном месте их по тайному знаку их.

Ночью же той, вернувшись в покои свои, слышал Пылающий, как беседовал Лирнен с верными ему и сказал им, что желает достойно отблагодарить героя, женив его, ибо таким, как он, прежде всего нужна семья, и лишь мудрая и верная жена станет ему опорой и подарит мир истосковавшемуся сердцу его. Услышав же это, не знал Пылающий покоя, ибо разум гнал его прочь, а сердце велело остаться. И в ту ночь не сомкнул он глаз, и великий трепет воцарился в сердце его. Наутро же обрели слуги покои его пустыми и не нашли Хорнма и коней их в конюшнях. И горше всех страдал Онен, лишённый радости дружеской беседы с обретённым другом. Пылающий же, охваченный великим смятением, взошёл на корабль и в тот же день вернулся в земли свои, и подобно безумцу бродил у стен Светлого Дома, не смея войти, и дышал ароматом сада его, и вконец растревожилось сердце его, ибо пуще огня, пылающего в нём – разрастался там неведомый Свет, и было ему тесно в груди Пылающего. Оттого и не смог дождаться утра он, и снова взошёл на корабль и вернулся на Альбион, ибо сердце его, по обыкновению истины, взяло верх над страхом и разумом его и проложило ему дорогу.

На Альбионе же рассеянное войско Неоглашаемого вернулось к нему, и велик был гнев его, когда узнал он о поражении своём. И разослал Изосар лазутчиков во все концы, дабы смотрели и слушали, где Пылающий, и доносили ему, ибо сделался он в один день главным врагом Неоглашаемого, и не было ни дня, чтобы не искал человек погибели его или битвы с ним. И едва сошёл Пылающий на землю ту, знал о шаге его Неоглашаемый и поджидал его вместе с Нурши, чародеем и воином своим. Тогда же завязалась битва, и Нурши в образе чёрного воина сошёлся с Пылающим, и бились они, как тень и Свет, и верный Хорнм ожидал господина своего, и Неоглашаемый следил за боем из укрытия своего. И смешались пламя и чёрный дым, и звон мечей их прогнал птиц от гнёзд. И увидел вскоре Неоглашаемый, что Пылающий сильнее и искуснее в бою, и изменяет чёрное умение воину его. Тогда же достал он лук свой с заготовленной стрелой из красного тиса, и пропитал её эохтином от щедрости ненависти своей, и выстрелил из укрытия своего в Пылающего. И попала стрела его чуть выше сердца, и отхлынула кровь от лица Пылающего, и упал он, и огненная мука охватила его. Тогда явился Ион, ангел, что соследовал Пылающему, и Светом своим отогнал Нурши, и, коря себя за неведение в человеческом сердце, поднял возлюбленного господина своего и положил на коня его. И так с Хорнмом доставили они недужного в замок его на границе, что подарил Лирнен. Там же пришёл в себя Пылающий, поедаемый эохтином, и отогнал всех от себя и велел оставить его одного. Никто же не посмел ослушаться его. Наедине с собой разомкнул Пылающий одежды свои, и зажал зубами клинок свой, и вынул стрелу, и промыл рану свою и перевязал её. Но сознание покидало его и возвращалось всё реже, и силы оставляли его, и страшная мука разлучала тело его и душу. Тогда же позвал Пылающий Хорнма и велел взять коня его, и отправил его за Оненом, умоляя поспешить. И исполнил Хорнм по велению господина своего, и быстрее ветра домчал его Регилис в замок Лирнена. Оттуда же отправил Хорнм Онена на белом коне одного, а сам пустился следом.

Когда же вошёл Онен, оставалось от Пылающего уже немного, ибо взял эохтин его почти всего, и не было у него даже силы на крик. Тогда бросился Онен на грудь другу своему и умолял его не оставлять его, попрекая его данной клятвой. Пылающий же лишь попросил воды. И дал ему Онен воды и в великом волнении пролил её, и тут же взялся отереть её, и приблизился к Пылающему и прикоснулся к нему, и так открылось ему, что друг его – не муж, но дева. Тогда же снял Пылающий двурогий шлем свой и освободил непокорные кудри свои, и узнал Онен Элигрен в истинном облике её, и поразил сердце его Свет глаз её, и не желал больше он утраты его. И взял Онен сердечного друга своего за руку и скинул оковы робости своей, и устами своими примкнул к устам Элигрен, и так проводил Свет из глаз её, а потом упал на грудь её и омыл слезами своими, ибо не обнаружил дыхания в ней.