Столкновение бесплатное чтение

Александра Салиева
Столкновение

Глава 1

Свет фар на встречной бьёт, подобно пощечине наотмашь. Зажмуриваюсь. Всего лишь за секунду до того, как меня прикладывает лицом о сработавшую подушку безопасности.

Тупая боль, грохот железа, звон стекла — всё перемешивается в сознании, пока ремень безопасности впечатывает меня обратно в сиденье. Шум в ушах кажется нестерпимым. Но проходит секунда, другая, и жгучая агония в моей голове постепенно стихает, превращаясь в едва различимый монотонный гул, смешивающийся со стуком ливня снаружи. Ещё немного, и я различаю удары собственного сердца. Руки, ноги — тоже целы, так что первым делом дёргаю дверную ручку, после чего вываливаюсь прямиком в лужу.

Разум постепенно заполняет туман…

По-хорошему, стоило бы добраться до другой машины — той, в которую врезалась. Но сил хватает лишь ровно на то, чтобы опереться спиной о кусок раскуроченного железа и прикрыть глаза, пытаясь вспомнить, где мой мобильник.

— Надеюсь, ты там живой, — шепчу едва ли разборчиво.

Обращаюсь скорее в никуда. Тем удивительнее:

— Я бы на твоём месте надеялся как раз на обратное, — вынуждает вздрогнуть мужской голос с оттенком стали.

Успеваю заметить высокие кожаные берцы, да тёмные брюки из плотной материи, прикрытые кашемировым пальто, прежде чем незнакомец бесцеремонно хватает меня за плечи, довольно жёстко встряхивает и ставит на ноги. Дальше он деликатностью тоже не отличается. Обхватывает пальцами за подбородок, запрокидывая мою голову, придирчиво разглядывая.

— Жить надоело? — практически рычит, заново встряхивая.

С учётом, что это я выехала на встречную полосу, врезавшись в его автомобиль, вопрос вполне актуальный. И наверное, стоило бы на него ответить, но вместо этого слишком уж любопытно становится…

— А вам?

В глазах цвета хвои поселяется замешательство. Всего на мгновение. А уже в следующее — мужчина гневно прищуривается, усиливая хватку на моём лице. И злится ещё больше прежнего, когда…

— Это же не я, а вы совсем недавно пожелали самому себе смерти вместо спасения, — замечаю справедливо.

Ответом мне становится хруст чужих суставов сжимающейся в кулак руки. Спасибо, не той, которая до сих пор касается моего лица. Довольно симпатичные, хоть и хмурые, черты лица брюнета искажает очередная гримаса злости, и я начинаю закономерно беспокоиться о собственной безопасности, однако…

— У тебя сотрясение, — выдаёт негромко и неожиданно спокойно он.

Не спорю. И вполне допускаю подобную возможность.

Неспроста ж я тут стою и полнейший бред несу?

Впрочем, скорее всего дело в тумане в моей голове.

И двух выпитых бутылках вермута…

Не спорю с ним и тогда, когда незнакомец перехватывает меня под руку и вместе со мной направляется вдоль обочины. Как выясняется позже, к своей машине.

Серебристый “Aston Martin” повреждён куда меньше, нежели здоровенный пикап, за рулём которого я находилась. Задумавшись над этой странностью, пропускаю момент, когда мужчина открывает дверцу с пассажирской стороны. И после того, как он начинает запихивать меня в салон транспортного средства, запоздало протестую на такое самоуправство. Вот только куда мне против того, кто на две головы выше и в разы сильнее? Окончательно охамевший грубиян не только внутрь автомобиля меня заталкивает, дверь тоже без особых усилий закрывает. А вот открыть её самой у меня уже не получается. Несколько моих тщетных попыток подтверждают это как нельзя красноречивее.

— Отвезёте в больницу? — настороженно интересуюсь по итогу, как только водитель, немного погодя, оказывается за рулём.

Иначе зачем ему меня вообще с собой брать куда-то?

Прикопать меня за порчу своего имущества он и тут мог бы. Так даже менее хлопотно. На загородной трассе всё равно ни души, кроме нас самих — никаких свидетелей.

— Нет. К себе отвезу.

По позвоночнику пробегает липкий холодок.

— З-зачем?

Отодвигаюсь от него, как можно дальше, насколько это возможно в силу окружающего пространства.

— Ты мне тачку испортила. Пока не расплатишься, не отпущу.

Вот теперь мне действительно становится дурно…

— А если не расплачусь? Если мне нечем с вами расплачиваться?

На губах незнакомца расцветает подозрительно ласковая улыбка.

— Уверен, это не такая уж и проблема.

На этот раз я молчу. Разглядываю его профиль, пытаясь прикинуть, сколько же ему лет, чем он может заниматься, кто такой вообще по-жизни, и совершенно не думаю о том, что именно кроется за сказанным им.

Я спятила? Меня действительно приложило головой настолько хорошо, что мозги набекрень сдвинулись? Вряд ли. Просто не вижу никакого смысла впадать в истерику, поддавшись панике. Пусть она душит так, что впору хвататься за горло. Чем мне это поможет? А вот разузнать, с кем имею дело — уже хоть что-то.

С виду ему не больше тридцати пяти. Тёмные волосы коротко острижены. Суровые черты лица пронизывает мрачность. Он изредка, едва уловимо ухмыляется каким-то своим мыслям, глядя исключительно на освещённую фарами трассу. На меня совсем не смотрит. Но даже при всём при этом меня никак не покидает стойкое ощущение того, что если даже слегка пошевелюсь, всё равно заметит. Есть в нём нечто такое… Будто вся власть мира сосредоточена в его волевых руках. И дело даже не в том, что он меня похитил и удерживает около себя против воли. Слишком много проницательности и непоколебимой решимости различаю в тёмно-зелёных глазах. Осанка так и вовсе нереально прямая. Широкие плечи со стороны кажутся стальными. Как и его хватка. Последнее я помню весьма отчётливо. Отпечаток его силы остаётся не только в моей памяти. Не удивлюсь, если синяки тоже остаются. До сих пор чувствую, где именно прикасался. Такой мужчина знает, чего хочет от жизни. И, как правило, всегда получает это.

— Как ваше имя? — срывается с моих уст тихое.

На секунду думается, что не ответит, ведь едва уловимая ухмылка на его губах преображается в очень даже отчётливую. Но нет. Я ошибаюсь.

— Тимур, — произносит брюнет. — Смоленский, — добавляет через небольшую паузу в полнейшем снисхождении.

Ни его имя, ни его фамилия мне ни о чём не говорят. Но воодушевляет то, что мужчина идёт на контакт, а не выплёвывает что-нибудь по типу: “Закрой рот и сиди молча, тупая шлюха, пока я тебя не прикончил!”, как в каком-нибудь триллере с похищением.

— А я… — договорить не успеваю.

— Зотова Анастасия Станиславовна, — перебивает Тимур. — Тебе девятнадцать, ты учишься на экономическом, живёшь с отчимом и двумя младшими братьями, в Черниговке, — припоминает название территории, где располагается наше фамильное гнездо.

Что я там говорила по поводу впадения в истерику?

Самое время начинать!

Красноречие вмиг испаряется. Я открываю рот, но ни звука не могу выдавить. Паника захлёстывает, подобно штормовой волне. А сознание само собой рисует варианты один другого хуже.

Он знает кто я!

Откуда?

Разве мы знакомы?!

Такой экземпляр мужской разновидности я бы совершенно точно запомнила. А значит, если и знакомы, то определённо в одностороннем порядке. Это пугает только сильнее.

Как какой-нибудь сталкер, ей-богу!

Маньяк.

Или же…

— Я подобрал твой кошелёк, — спустя небольшую паузу, любезно поясняет брюнет, вытаскивая из кармана своего пальто обозначенное.

Вещицу он кидает мне в руки.

Едва ловлю!

Пусть сигнализация о надвигающейся опасности в моей голове вопит на порядок тише, но дрожь в пальцах никуда не девается.

Звон выпавших монет не имеет значение.

Замок открыт, внутренности мини-клатча расположены совсем не так, как должно и привычно моему восприятию. А значит, Тимур успел всё пересмотреть. Очевидно, после того, как запер меня в салоне своей машины, и до того, как сам уселся за руль.

Водительское удостоверение, паспорт, студенческий, банковские карты, остальные документы и дорогие сердцу безделушки… всё вернул. Это же объясняет, откуда мужчина знает моё имя, возраст, адрес проживания, место учёбы, наличие двух братьев. Но не объясняет остальное.

— Как понял, что живу с отчимом? — прищуриваюсь подозрительно, разворачиваясь к водителю всем корпусом.

— Фотографии, — безразлично пожимает плечами Смоленский.

Он продолжая уделять внимание тому, что находится за ветровым стеклом, в то время, как скорость движения постепенно увеличивается.

— Они не подписаны, — парирую в ответ.

— Но не безлики.

Тянусь к предмету обсуждения. Я и так помню каждый образ, запечатлённый на них. Но всё равно упрямо рассматриваю заново, будто впервые вижу.

— На той, что сделана раньше всех, тебе около девяти, и ты очень похожа и на женщину и на мужчину, которые рядом с тобой, — заговаривает снова Тимур. — На другой фотографии другой мужчина. И близнецы, — упоминает моих братьев. — Так полагаю, второй брак и разные отцы, — “угадывает” и это.

Мне было десять, когда папы не стало. Спустя два года мама снова вышла замуж. За полнейшего мудака, из-за которого я сегодня оказалась на ночной трассе в далеком от вменяемости состоянии. Давно бы избавилась от него, если честно. Например, свалила бы куда-подальше без всяческого прощания, как сделала год назад та, кто меня родила. Но в глазах младших братьев этот мудак — самый лучший отец в мире. С учётом того, что другого родителя у них теперь нет, я ни за что на свете не могу лишить их этого.

При мысли о последнем настроение окончательно катится к уровню преисподней. Ничего не говорю больше. Отворачиваюсь от мужчины, уставившись в боковое окно. Он тоже не спешит продолжать болтовню. Вплоть до самого окончания нашего пути.

Сама дорога занимает примерно час. Почти рассвело, а признаков цивилизации совсем не наблюдается. Я считаю каждый поворот, каждый изгиб дороги, стараюсь запомнить каждый дорожный знак. Эти мелочи мне обязательно пригодятся, когда я сбегу. А я обязательно сбегу. В этом я практически профессионал. Даже если мне придётся выбираться из самой задницы мира, а судя по тому, что я наблюдаю, примерно там мы и находимся, ведь всё, что я вижу — густые кроны сосен по обеим сторонам узкой извилистой дороги.

В конечном итоге асфальтовое покрытие переходит в грунтовое, постепенно сужающееся, а один вид хвойных сменяется другим.

Дом в конце подъездной аллеи, окружённый елями, выглядит так, словно построен ещё до войны. Возможно, когда-то в далёком прошлом он выглядел шикарно, но в данной момент, глядя на строение, хочется его спалить. Чисто из жалости. Деревянная трёхэтажная конструкция непонятной расцветки едва ли не колышется от порывов ветра. По крайней мере, складывается такое впечатление, будто вот-вот рухнет, подобно карточному домику. А вот сама территория оказывается вполне ухоженной. Кроме елей, правда, не растёт ничего. Зато никакого мусора. Однако искусственное освещение отсутствует.

“Aston Martin” останавливается прямиком у обветшалого крыльца. Я невольно вжимаюсь в спинку сиденья, шумно сглатывая. Да, снова поддаюсь приступу паники. Хотя и понимаю, что наоборот, стоит оставаться как можно более хладнокровной.

Тумир выходит из машины первым. На этот раз не спешит снова лапать меня. Открывает дверцу с моей стороны и неправильно галантно подаёт мне руку, негласно предлагая помочь выбраться наружу.

Первая мысль — послать его ко всем чертям.

Вторая: разозлится ведь тогда.

Изображать покорность тоже не хочется.

Вдруг войдёт во вкус?

Потом же…

— Будешь послушной девочкой, обижать не стану, — вкрадчиво проговаривает мужчина, показательно уставившись на свою руку.

Жест приходится принять.

— Они будут искать меня, — произношу тихо.

И практически молюсь, чтобы мой голос звучал без откровенной жалости к самой себе. Тем более, что…

— Я знаю, — безразлично кидает Тимур, утягивая меня за собой к дому.

Пока я поднимаюсь по деревянным ступеням, воображение рисует картинку пропитанного плесенью и затхлостью подвала с грязным дырявым матрасом, на котором меня оставят. Цепи и кандалы на этой картинке тоже присутствуют, кстати. Преимущественно ржавые. Но крепкие. В них меня обязательно закуют. Будут морить голодом. Да и вообще всячески издеваться. Только бы я согласилась на всевозможные извращенческие игры в качестве безропотной рабы. А ещё немного погодя, это самое моё воображение позорно пасует перед тем, что кроется за внушительной двустворчатой дверью.

Дом…

Идеальный.

Запах ещё пока необработанного дерева пронизывает лёгкие, стоит переступить порог. Я успеваю оценить сдержанный шик двухсветной гостиной с массивным камином, изучить часть изящно вырезанных из светлого дерева перил на лестнице, ведущей наверх, пока мужчина ведёт меня мимо всего этого в… кухню-столовую, не какой-нибудь грязный жуткий подвал.

— Голодна? — интересуется он.

Да с такой беззаботностью, словно это не он меня украл и привёз невесть куда!

Но всё равно киваю. А ещё…

— Мне нужно в туалет, — признаюсь честно.

Нужное направление указано кивком головы. Пока хозяин остаётся таким внезапно добреньким и не меняет точку зрения, быстренько сваливаю туда. И только после того, как оказываюсь среди царства сизого мрамора, выдыхаю с превеликим облегчением, облокотившись спиной на запертую изнутри дверь.

Никакого подвала. Накормят. А ещё… мой телефон со мной, во внутреннем кармане куртки. И Тимур об этом не знает.

ГЛАВА 2

Глава 2

Воспарившая в сознании надежда тает очень быстро. Связь здесь не ловит. Выясняю это, как только достаю гаджет.

Впрочем, на дурака мой похититель совсем не похож, так что неудивительно. Самое печальное — заряд батареи едва ли продержится долго, семь процентов осталось.

Аппарат я бережливо выключаю. Заново озираюсь по сторонам. Помещение небольшое. Сантехника новая. Часть потолка идёт под углом в сорок пять градусов, как если бы я находилась на уровне чердака, а не первого этажа. И там есть окно. Небольшое. Стены тоже не высокие. Стула, табурета, или хотя бы тумбы нет, но если встать ногами на раковину и немного подтянуться… С губ срывается нервный смешок, едва представляю, как мой обтянутый джинсами зад застрянет в прямоугольном проёме.

Зачем я вообще позволила ему увести себя от пикапа?

Почему пошла с ним?

Дурная.

В окно не лезу. Предпочитаю иной вариант.

Сперва критически разглядываю себя в зеркало, потом умываюсь, привожу в относительный порядок волосы, заплетая их в косу. Воду включаю ледяную, так что в голове немного проясняется. Выхожу я из уборной через дверь. Дальше не иду. Замираю в коридоре, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам. Судя по тому, что различаю, кое-кто в самом деле собирается приготовить поесть. Кофе уже сварил. Терпкий запах напитка плывёт от кухни по коридору, так и маня пойти навстречу. Аж желудок сводит, стоит вдохнуть глубже. Правда ведь голодна. Но пытаюсь сосредоточиться на более насущном. Например на том, что не помню, запирал ли за собой мужчина замок на входе. Автомобиль — точно нет. Даже ключ оставил внутри. И если я прямо сейчас очень-очень тихо и аккуратно пройду всего лишь каких-то сорок шагов, умудрившись достаточно бесшумно открыть дверь, то…

Сейчас, или не факт, что ещё когда-либо!

Срываюсь с места максимально быстро. Входной замок оказывается не заперт. Как и машина. Я трачу всего несколько секунд на то, чтобы оказаться за рулём чужой машины.

Что ж, за последние сутки мне не впервой такое исполнять!

Единственное, что не учитываю, это…

— Секретка, — выдыхаю сквозь зубы разочарованно, когда понимаю, что машина не заводится, несмотря на наличие ключа зажигания.

Сперва слышится тихий щелчок, а после электроника на панели окончательно тухнет, знаменуя блокировку всех систем и моё позорное фиаско. Впрочем, настоящая беда приходит не в этот момент. Чуть позже, когда…

— Далеко собралась? — сухо отчеканивает мужчина, вытаскивая меня наружу, схватив обеими руками за ворот куртки, как какого-нибудь нашкодившего котёнка.

Инстинктивно дёргаюсь в сторону. Но и эта попытка избавиться от навязанной участи обречена на провал. Куртка трещит по швам. Тимур не просто встряхивает, буквально впечатывает в себя, прижимает спиной к холодному металлу, склонившись опасно близко. А затем… происходит что-то совершенно неправильное.

Хватает всего одного-единственного вдоха. Терпкий аромат его парфюма проникает в лёгкие, кружит голову. Сочетание цитрусового привкуса с чем-то пряно-мускусным и древесным — как удар кувалдой по моей голове. Запах впитывается в лёгкие, проникает в кровь, травит мои вены, словно ядовитый эфир. И вместе с тем опутывает разум, подобно самому мягкому пуховому одеялу.

Замираю от столь разнополярных ощущений, в полнейшем замешательстве уставившись в глаза цвета хвои. Брюнет тоже не отводит своего взора. Смотрит пристально, неотрывно. Дышит всё медленнее, тяжелее. А я пропускаю тот момент, когда его широкие, чуть шершавые ладони отпускают мою куртку. И вздрагиваю от тепла их прикосновения на своей шее. На мгновение кажется, сейчас схватит за горло крепче, перекроет доступ к кислороду. Но нет. Ошибаюсь. Его пальцы надавливают совсем чуть-чуть, плавно соскальзывают на затылок, притягивая меня ещё ближе. Другая рука всё ещё покоится на моей шее, аккуратно поглаживая большим пальцем, посылая мельчайшие разряды тока по коже, обостряя чувство неправильности происходящего.

Хуже всего то, что мне это даже почти… нравится. Настолько, что я позволяю дурману в моей голове и дальше затмевать рассудок. Поддаюсь ему. Временно проигрываю. С такой легкостью, будто бы делаю это не впервые. И не сопротивляюсь, когда чужие губы касаются моих.

Не поцелуй. Обещание. Едва осязаемое. Искушающее. Соблазняющее. Настолько ничтожно короткое, что всё внутри буквально вопит и предательски требует о большем. Просто для того, чтобы понять, каково это будет — по-настоящему. С ним… Это и возвращает в реальность.

— Так что там с расплатой? За вашу недобитую тачку, — произношу вслух, вновь взглянув в зелёные глаза.

Прямо. С вызовом. Без капли стеснения. Столь же нагло и демонстративно, как и расцветающая ухмылка Тимура.

— Именно это я и собирался с тобой обсудить. До того, как ты попыталась свалить, — отзывается он.

Больше ничего не говорит. Берёт за руку и тянет за собой обратно в дом. А цитрусовый аромат с древесными нотами по-прежнему ощущается настолько явно, как если бы мужчина до сих пор прижимал меня собой к своей машине. Легче не становится и тогда, когда мы оба оказываемся на кухне. На столе стоит две чашки с кофе, на плите — готовый омлет с беконом в сковороде, а на кухонном островке распечатанная бутылка арманьяка. Судя по отсутствию стакана поблизости, употребляли её прямо из горла.

На последнем я и акцентирую своё внимание.

Делаю лишь глоток. Янтарный алкоголь обжигает горло, оставляет горький привкус на губах. Зато теперь я почти готова приступить к обещанному Тимуром обсуждению. Меня даже не смущает тот факт, что он до сих пор не отпускает мою руку. Наоборот. Как только я разворачиваюсь к нему лицом, придвигается ещё ближе. Я вновь оказываюсь в своеобразном капкане. В спину упирается каменная столешница. Сам брюнет — настолько близко, что я слышу, как сильно колотится сердце в его груди.

Тук-тук-тук…

Или это моё сердце вновь заходится, как заполошное?

Неважно…

Его ладонь всё ещё сомкнута на моём запястье, а другая рука касается щеки, убирает мои выбившиеся из косы локоны подальше от глаз, заботливо заправляет за ухо, прочерчивает невидимую линию по чувствительному участку кожи. Я с шумом сглатываю. В горле снова пересыхает. Мне нужно отвернуться, отвести взгляд, перестать тонуть в этих искушающих ощущениях. Но я не могу. Я в ловушке его пристального взгляда. Тону в бездонном зелёном омуте. Вязну в этом болоте. И пропадаю в исходящем от сильного мужского тела тепле. Слишком уютно оно обволакивает и поглощает. Настолько, что хочется прижаться к мужчине щекой, почувствовать его жар отчётливее, впитать в себя. Разумеется, ничего из этого я не делаю. Просто стою и смотрю на него, постепенно всё больше уверяясь в собственном сумасшествии.

Ведь мне всё это уже совершенно точно нравится…

Его пальцы всё ещё гладят, соскальзывают к затылку, слегка сжимают, массируют, а затем снова двигаются вверх. Успокаивающе, и в то же время возбуждающе. Пробуждая мириады мурашек по всему моему телу. Он собирает мои волосы в кулак, сжимая их у самых корней, и запрокидывает мою голову назад, нависая надо мной, вынуждая смотреть на него снизу-вверх.

Пауза длится всего секунду…

И мою личную вечность.

Жест довольно грубый. Но и нежный. Мне совсем не больно. И я не могу вырваться, даже если бы захотела. А я не хочу. Прямо здесь и сейчас я желаю многого. Но точно не того, чтобы Тимур останавливался. Есть в этом что-то унизительно-восхитительное, возбуждающее даже больше, чем прикосновения. Сводящее с ума. Будоражащее настолько, что кровь в моих венах почти закипает, пылая, смешиваясь с неистовым биением сердца… Всё. Больше нет ничего иного. Только бушующий пожар неутолимой жажды вспыхнувшего желания. Самой меня тоже нет. Будто уже и не я — какая-то дикая, слетевшая с катушек часть меня теперь властвует и распоряжается моим телом. А всё разумное во мне просто теряется под властью зелёного взора. И я сама тянусь мужчине навстречу.

Мои руки исследуют крепкие плечи, широкую спину, горячую кожу, кончики пальцев скользят по тёмным волосам. Я безумно хочу, чтобы он меня целовал, с жадностью прижимаюсь губами к его губам, совсем не сдерживая вырывающийся из груди стон. Тимур поглощает его. Забирает мой кислород. Крадёт последнюю возможность свободно дышать. Снова гладит мой затылок, выводит незримые узоры вдоль позвоночника, спускаясь к пояснице. Ох… ещё ниже. Пальцы впиваются в ягодицы. Подхватывают и приподнимают, вжимая в себя сильнее. Чувствую его эрекцию. Обвиваю ногами за талию. Ещё секунда, я усажена на столешницу. Новый мой стон куда громче предыдущего. И я уже не думаю о том, насколько это всё неправильно и дико. Даже когда слышу тихое, чуть хриплое:

— Хочу тебя. Прямо здесь.

Не могу сказать, что наши желания не совпадают. Но и вслух ничего не произношу. Мои пальцы слегка подрагивают, когда я тяну вверх его футболку, обнажая торс. Сильный. Накачанный. Каждая мышца, будто сталь. Тимур ровно такой, как я себе могла бы представить. И совсем не это поражает моё воображение. Грудь и левое предплечье пересекают тонкие белесые линии. Шрамы переплетаются с искусной вязью неразборчивому моему восприятию шрифта в перекрестье лиан. Похоже на иврит, арабский и что-то ещё, о чём я никак не могу вспомнить. Мои ладони буквально покалывает в желании провести по каждой черточке, разобрать, разглядеть, расшифровать десятки мельчайших фраз, узнать их историю… Да только Тимур не оставляет такой возможности.

Его футболка на полу. Я судорожно хватают ртом воздух, когда его ладонь знакомо смыкается на моём горле, в то время, как другая его рука одним рывком избавляется от застёжки на моих джинсах. Заклёпка банально отрывается, отлетает, с глухим звоном ударившись о паркет. Забываю о ней в то же мгновение. В глазах цвета хвои я вижу чистейший голод, граничащий с животной похотью. И эта самая потребность отражается во мне болезненной пульсацией внизу живота. Никто и никогда не смотрел на меня так. Будто кроме меня не существует других женщин. Мои ноги дрожат, бёдра сводит судорогой. Я прикрываю глаза, откровенно наслаждаясь тем, как его пальцы скользят поверх хлопковой майки, обхватывают грудь, снова возвращаются к шее. От прикосновения под джинсовой тканью слегка вздрагиваю. И вздрагиваю снова, когда джинсы соскальзывают с моих бедёр вместе с бельём.

Больше никаких прелюдий. Проникновение — резкое, грубое, не оставляющее ни шанса на то, чтобы опомниться, остановиться. Одна рука до сих пор покоится на моём горле, другая между моих ног. Одна — сдавливает полусогнутыми пальцами снизу, другая — сжимает сверху. Одна давит достаточно, чтобы заставить меня трепетать от острых ощущений, другая гладит изнутри столь правильно и необходимо, что всё окружающее меркнет, будто наступает кромешная ночь. Кажется, я начинаю понимать, как можно увидеть звёзды, даже если их нет… волна оргазма ошеломляет, ослепляет, словно весь мир взрывается и осыпается мириадами мельчайших искр перед моими глазами.

Едва ли я способна пошевелиться. Но Тимура мало волнует моё состояние. Он сдёргивает меня со столешницы, ставит на ноги и разворачивает к себе спиной, чтобы уложить грудью на мраморную поверхность. Я слышу звук расстёгиваемой молнии на брюках и чувствую горячее дыхание около своего виска, тяжесть его тела. Хриплый выдох, и брюнет вторгается снова.

Господи, какой же он огромный…

От ощущения наполненности хочется вопить в голос. Меня буквально разрывает изнутри. На глаза наворачиваются слёзы, и я до крови раскусываю нижнюю губу, дёрнувшись в сторону в инстинктивной попытке избавиться от боли. Тщетно. Мужчина замирает всего на пару секунд, очевидно, давая возможность привыкнуть. Удерживает за бёдра всё так же неумолимо крепко. Срывается в бешеный темп… Толчок, другой, ещё один, и ещё, ещё… Я вновь стону, дрожу и хнычу, снова и снова прикусывая нижнюю губу. Жестокие движения причиняют боль. И… блаженство.

Время растягивается в бесконечность.

Едва ли я соображаю достаточно адекватно, чтобы вести ему подсчёт. Но всё равно улавливаю тот самый нужный момент, когда вместе с подступающей дрожью моего второго в жизни оргазма близок к пику наслаждения и мой партнёр. Я приподнимаюсь совсем немного, замечая, как отчётливее проступают вены на его сильных руках. Последний толчок внутри меня и ощущение наполненности исчезает. Горячее липкое семя проливается мне на поясницу, и чужое рваное, хриплое дыхание застывает у моего виска.

Лучшей возможности мне вряд ли представится. И я пользуюсь ей без малейшего зазрения совести.

Приподнимаюсь снова, совсем чуть-чуть. И только для того, чтобы дотянуться до той самой злосчастной бутылки арманьяка, о которой думала ещё в момент появления здесь.

Грохот обрушившегося стекла отражается в сознании чем-то далёким. Удар настолько сильный, насколько только меня хватает. И молитва… Да, теперь я и про господа бога вспоминаю вот уже дважды за последний час, и даже молюсь. На что не пойдёшь, лишь бы здоровенное тело позади меня рухнуло на пол.

— Сказала же, всё равно сбегу, — хмыкаю негромко, пройдясь оценивающим взором по содеянному и бессознательному брюнету у своих ног.

Глава 3

Звуки проносящихся мимо автомобилей отзываются внутри монотонным эхо. Едва ли оно совпадает с гулкими ударами сжимающегося в груди сердца. А я сама, как конченная неврастеничка, то и дело оборачиваюсь назад, высматривая на дороге серебристый “Aston Martin”. Всё время кажется, что вот-вот вывернет из-за какой-нибудь машины, догонит в пару манёвров, обгонит в считанные секунды, перекроет дальнейший путь, и тогда наступит та самая расплата, при мысли о которой заранее жутко до чёрных точек перед глазами. Но, конечно же, ничего такого не происходит. Да и тачку Смоленского я оставляю на задворках первой попавшейся заправки, сменив средство передвижения на такси. Мужику определённо придётся потрудиться, чтобы сперва найти своё железо. По-хорошему, надо было вообще бросить её в каких-нибудь неприметных кустах. Но жалко стало. Угонят ещё. А так — под камерами, и место более-менее цивильное. Вроде как точно в сохранности.

Вот теперь и приходится ёрзать…

Ох уж это моё воображение!

Впрочем, сейчас оно ещё поутихло. Вот тогда, когда я стояла посреди кухни и представляла себе, что мне придётся обыскивать пребывающую в отключке груду стальных мышц, дабы отыскать треклятую секретку, а брюнет может очнуться в самый неподходящий момент… Хорошо, додумалась сперва обшарить его пальто! И просто замечательно, что искомое оказалось в виде дополнительной кнопки, валяющейся во внутреннем кармане верхней одежды, а не какой-нибудь заумный тумблер в скрытом месте самой машины! Хоть в чём-то мне повезло. Остальное… Даже думать об этом не хотелось. Жаль, не стереть из памяти: ни жаркие объятия и поцелуи, ни ту боль, что казалось, въелась в меня на уровне подсознания, подобно выжженному клейму. Всё же не на такой свой “первый раз”, как правило, рассчитывает каждая из нас. С другой стороны, будучи затащенной в глухомань, где и труп, в случае чего, не найдут, я ещё легко отделалась. Да, на этом сосредоточусь! А ноющая боль, сковывающая нутро… Заживёт. Пройдёт. Всегда всё проходит, рано или поздно.

    — Так куда едем-то, девушка? — вырывает из пелены тяжёлых раздумий голос водителя.

Когда я примерно пятьдесят минут назад села на заднее сиденье жёлтой машины с шашечками, называла только населённый пункт, конкретного адреса не давала.

— Я покажу, — отзываюсь тихо.

Не вижу никакого смысла озвучивать наименование улицы и номер дома. Всё равно это ему ни о чём не скажет, раз уж не местный. К тому же, от продолжения разговора отвлекает вид сбоку. Нет, в рассчитанной на двухполосное движение дороге нет ничего странного. Наоборот, выглядит обычно. При всём при том, что именно здесь я накануне выехала на встречку. Но, спустя всего каких-то три или четыре часа, нет и следа от аварии.

Да и хрен с ним!

Не остаётся никаких сил на размышление об этой странности.

Мне бы в душ…

Смыться с себя всё. Наконец, избавиться.

— Поворот направо, — возвращаюсь к реальности.

Водитель понятливо кивает. А ещё спустя пятнадцать минут я пользуюсь функцией “плати смартфоном” и оказываюсь перед четырёхэтажной усадьбой, увитой плющом. Судя по количеству чужих автомобилей у парадного входа, в доме гости. С одной стороны мне глубоко плевать, чем очередным субботним утром развлекает себя отчим, с другой — небольшая часть меня радуется тому, что его внимание сконцентрировано на чём-то и это не я.

В дом я захожу с бокового входа, которым пользуются преимущественно служащие, понадеявшись, что таким образом останусь незамеченной как можно дольше. С учётом, что сегодня — выходной, ожидания оправдываются, в той стороне действительно никого нет. И всё бы ничего, но обзор на первые ступени лестницы на верхние этажи граничит с холлом и переходом в общую гостевую, из которой доносится далеко не первый трезвости гогот мужских голосов.

— …видел бы ты его рожу в тот момент! — фыркает в полнейшем презрении один из них.

— Да зачем мне его рожа? Мне обзора на голую задницу его секретарши вполне хватило! — отзывается с надменным цинизмом хозяин дома.

Он же Фролов Анатолий Леонидович, мой отчим, и самый главный мудак среди всех собравшихся — любитель пристроить свой “прибор” в “любую дырку”, а потом со смаком порассуждать на эту тему в обществе своих подхалимов. Вот и сейчас его высказывание сопровождает громкий хохот остальных. И я почти уже готова воспользоваться подвернувшейся возможностью, под шумок проскользнув мимо, пока не заметили, но последующее вынуждает замереть на месте.

— Видимо, эта задница была очень шикарная, раз ты променял её на такой выгодный контракт, — отпускает замечанием третий участник разговора. — Вряд ли теперь “Атлас” захочет пользоваться твоими услугами.

Упомянутую компанию отчим “окучивал” не одну неделю. Ибо когда то и дело спускаешь деньги на бухло и развлечения, попутно теряя других клиентов, финансы имеют свойство заканчиваться.

Кажется, кое-кто на грани разорения…

И его это не особо волнует.

— Да и пошёл он на х*р, этот “Атлас” в таком случае! — подтверждает мою последнюю мысль отчим. — Секретарша, кстати, тоже оказалась так себе!

Снова слышится одобрительный гогот. И я также не задерживаюсь, стараясь пройти максимально быстро мимо, но…

— О! Смотрите-ка кто явился! — слышится от Фролова, едва я попадаю в зону видимости со стороны гостинной. — На-астё-ёна-а моя вернулась! — растягивает и коверкает моё имя.

Вынужденно останавливаюсь и оборачиваюсь, ведь мужчина поднимается с кресла и направляется в мою сторону.

От него несёт табаком и двухдневным перегаром. Я едва удерживаю на лице маску спокойствия, внутренне скривившись от брезгливости.

— Где была? — нависает надо мной, нагло лапая пальцами за подбородок.

Отшатываюсь. Правда, расстояние между нами всё равно остаётся ничтожным. За спиной — лестничное ограждение, обойти его я не успела.

— У… Лены, — лгу с небольшой запинкой.

По-хорошему, свалить бы без всяческих объяснений. Но не хотелось бы, чтоб он за мной последовал. Едва мы остаёмся один на один, ничего хорошего из этого не выходит. Например, как совсем недавно, когда мужчина, предварительно накачавшись вермутом и напоив им же меня, решил продемонстрировать всё своё “природное обаяние”, а заодно узнать, не желаю ли я “стать взрослее”. Разумеется, с его помощью.

Мудак!

— А машину мою куда дела? — хмурится между тем отчим, разглядывая через окна в холле подъездную территорию усадьбы.

Хороший вопрос, однако!

На который у меня нет ответа.

— Оставила. У Лены, — лгу снова.

На этот раз без запинки. И очень жду его реакции. Ведь если он знает, что я его обманываю, долго терпеть не станет, взорвётся сразу. А если нет… Значит, машину забрал кто-то ещё. Может быть, дорожно-постовая? Но тогда почему до сих пор не оповестили?

— Зачем? — хмурится больше прежнего отчим.

Судя по видимым потугам на его физиономии, реально пытается сообразить. Я, кстати, тоже.

— Не хотела, чтоб гаишники права забрали за вождение в нетрезвом виде, — выдаю первое, что приходит на ум.

И неважно, что это за уши притянуто.

— Ааа… — понятливо кивает мужчина. — Больше не смей брать мою тачку без разрешения, — добавляет строгим тоном, пригрозив пальцем.

Пошатывающейся походкой он возвращается в гостиную. Я же выдыхаю с облегчением и направляюсь вверх по лестнице, на четвёртый этаж. Там сперва закрываю на замок дверь в своей спальне, а затем запираюсь в ванной, после чего скидываю на холодный керамогранит и ботинки, и одежду.

“Сжечь бы всё”, — проносится в голове, пока смотрю на вещи.

Однако наличие добрых шмоток и так в дефиците.

В душевой провожу не меньше часа. Горячие струи обжигают плечи и лицо, смешиваются со стекающими по щекам слезами. А я снова и снова гоню прочь образы недавнего прошлого, с завидным мазохизмом выползающие из памяти.

Нет, я не буду сожалеть. Раскисать тоже не буду. Прошло ведь уже. И тянущая боль внизу живота почти не ощущается. Крови тоже нет. Разве что синяки на моих бёдрах остаются слишком отчётливыми. Но ничего. Это тоже скоро исчезнет. К тому же, я подписалась на это почти добровольно, по собственной инициативе. Теперь бы ещё сделать так, чтобы последствий никаких не возникло… С мыслью о последнем я возвращаюсь к себе в спальню. Завернувшись в плотное пушистое полотенце, первым делом ставлю свой потрёпанный жизнью айфон на зарядку. А немного погодя набираю по видеосвязи единственной в этой жизни, кому могу довериться. Школьная подруга берёт трубку почти сразу.

На экране появляется кучерявая блондинка, позади которой высится изголовье кованой кровати с кучей привязанных алых бантиков.

— Привет, Лен, — улыбаюсь ей.

Она улыбается в ответ. Не так фальшиво, как я, вполне жизнерадостно. Ровно секунду. А уже в следующую, быстренько оценив моё состояние, хмурится.

— Этот козёл снова пристаёт? — интересуется тоном дознавателя.

Отрицательно машу головой.

— Я в ДТП попала. Тачку его разбила.

— Оу… Рвёт и мечет?

— Если бы, — хмыкаю обречённо. — Он не знает.

На губах блондинки расцветает понимающая усмешка.

— Скажу Косте, он с ребятами в сервисе договорится. В рассрочку. Всё быстро и красиво сделают. Жлоб не поймёт даже, — предлагает Лена.

Попадает прямо в точку. Почти.

— Супер! — отзываюсь. — Но только тачку сперва найти надо. Она пропала, — вздыхаю уныло.

— В смысле пропала? — округляет глаза собеседница.

— Я её на дороге оставила. То ли угнали, то ли забрал кто—то, не знаю. Сомневаюсь, что она вообще на ходу, — говорю, как есть, пожимая плечами. — Можешь попросить Костю поискать её?

Старший брат школьной подруги и не такое может. Не зря же в уголовном розыске трудится.

— Ага, ты мне только данные перешли, — кивает Лена. — Он, правда, на стрельбище уехал, но как вернётся, займётся.

— Перешлю, — киваю согласно, колеблюсь ещё пару мгновений, а после всё же дополняю: — Ещё номера другой тачки скину, в которую врезалась. Пусть тоже посмотрит, ладно? Хозяин… Странный. Немного.

— Что, не оформляли аварию что ли?

— Нет. Мы… Договорились.

“О, да! Теперь это так называется?” — тут же ехидничает собственное подсознание, посылая ментальный подзатыльник за столь сильно обобщённую версию событий.

Но и сказать правду язык не поворачивается.

— Ага, ладно, — слышу ответ на свой вопрос, а через небольшую паузу: — И насколько он странный? — подозрительно прищуривается девушка. — По шкале от Джека Воробья до Джокера? — понижает тон до заговорщицкого шёпота.

Раздумываю я недолго.

— Ганнибал Лектор!

— Ооо… — протягивает Лена.

Она определённо добавила бы что-нибудь ещё, но в дверь моей спальни колотятся, будто настаёт конец света.

Хотя ничего такого, конечно же не происходит. Это отчим, к сожалению, снова вспоминает о моём существовании.

— Я переодеваюсь после ванны! — кричу в ответ на малопонятные вопли опекуна с той стороны двери.

Пока накидываю халат и завязываю вязки плотнее, колотить в дверь он не перестаёт, к слову. Да и вообще выглядит не особо адекватно (впрочем, это его обыкновенное состояние, но сейчас ещё хуже, чем обычно), как только я открываю. Глаза лихорадочно горят и светятся таким уровнем счастья, будто только что сорвал джек пот. Хотя, если б это действительно было так, то я — последняя, к кому бы он явился “поделиться”.

— Приоденься посимпатичнее, сегодня вечером мы с тобой идём в “Darvin”! — заявляет он сходу, упоминая один из самых дорогих городских ресторанов.

— В честь чего это?

К тому же, в подобное место столики бронируются минимум за неделю. Так сразу туда вообще не попасть, если только не хозяин.

— Подписываю договор с “Атласом”!

Ах, вон оно что…

Неожиданно.

— А я думала, переговоры сорвались, — усмехаюсь невольно, вспомнив недавно услышанное в гостиной.

Как ещё одна странность, отчим не дерзит в ответ, не отпускает свои фирменные сальные шуточки, только рассеянно проводит рукой по волосам… смутившись.

У меня галлюцинации?

По всей видимости, да, потому что…

— На вот, купи себе платьице какое-нибудь приличное, — продолжает удивлять меня Фролов, протягивая несколько купюр крупного номинала. — И причёску себе сделай. Макияж там, все дела. В общем, чтоб не стыдно показаться на людях было.

Честно говоря, стыдно показываться на людях мне будет как раз в его компании. Даже если я сама буду в бигудях и неглиже. Но это я оставляю при себе. И деньги беру без зазрения совести.

— А туфли? — натягиваю невинную улыбочку, нагло пользуясь моментом. — Хорошие туфли стоят больше, чем платье.

Отчим заметно хмурится. Идея расстаться с большим количеством наличных ему явно не по душе. Но и минуты не проходит, как я получаю ещё столько же.

— На распродажу какую-нибудь сходишь… — ворчит, разворачиваясь на выход. — Будь готова к шести.

И даже дверь за собой закрывает!

В общем, я в глубоком шоке…

Как и Лена.

Так и не выключила же я видеозвонок.

— Слушай, ты в аварию когда попала, его случаем в багажнике не было? Может тоже стукнулся? Головой… — задумчиво проговаривает подруга. — Сколько дал? — хмыкает в дополнение.

— Тридцатку, — подсчитываю своё временное “богатство”.

— Ого, какая щедрость, — удивляется блондинка, а через короткую паузу. — Куда за шмотками пойдём? — подмигивает задорно.

С учётом, что деньги мне совершенно точно пригодятся на ремонт разбитого пикапа…

— Как это куда? Сказано же, на распродажу! — улыбаюсь хитро.

С экрана гаджета слышится звонкий заливистый смех. Впрочем, дальнейшую болтовню приходится прервать, чтобы собраться на выход за покупками. Как бы мне ни хотелось просто упасть и как минимум выспаться, закидываюсь парой таблеток обезболивающего, беру с собой про запас ещё несколько и направляюсь готовиться к сегодняшнему вечеру. Как бы я ни относилась к отчиму и его обществу, если моё присутствие необходимо для того, чтобы мои младшие братья были сыты и обуты, перетерплю…

Глава 4

Что вы знаете о боли? Лично я этим утром думала, что узнала многое. Но я ошиблась. Столкновение на встречке, психованный мужик, затащивший в лесную глушь, и акт животного соития, забравший мою девственность — ничто в сравнении с тем, чтобы этим же вечером нацепить семнадцатисантиментровые шпильки, а потом истошно-радушно улыбаться, когда больше всего на свете хочется зарядить этими замшевыми, расшитыми пайетками колодками кому-нибудь в лоб! Адские муки не смягчает даже пятисантиметровая платформа, которая компенсирует высоту подъёма. Однако туфли винного оттенка выглядят крышесносно шикарно и дорого — именно поэтому я на них позарилась этим днём. Распродажный ценник с указанием семидесятипроцентной скидки… Не зря говорят, жадность губительна!

— Добрый вечер, — вежливо здоровается с отчимом администратор, как только мы появляемся на входе в “Darvin”.

Мой спутник тоже одет более чем достойно. Идеально выглаженный дизайнерский костюм и обилие парфюма умело маскируют облик заядлого пропойцы. Уж не знаю, сколько льда он приложил к своей физиономии за прошедшие часы, но на ней не остаётся и следа от затяжной пьянки. Вместо наименования брони отчим обозначает цель нашего визита, упоминая хозяина “Атласа”, владеющего в том числе и этим заведением. Лицо стоящей у стойки блондинки в чёрно-белой униформе моментально становится ещё более счастливым, словно перед нами уже не просто служащая, а мамочка родная, которая только нас и ждала.

Она ведёт нас сквозь зал в шоколадной гамме с античными колоннами, вычурными арками и роскошной мебелью. Судя по тому, что я вижу под своими ногами, тут даже в паркет втёрта золотая пыль. Заметив последнее, мысленно усмехаюсь своему выбору обуви. Судя по окружающему интерьеру, тут все и вся со встроенной функцией “выпендрёж восьмидесятого левела”, так что не зря я сама вырядилась по полной программе, потратив не только треть выданных мне денег, но и убив почти два часа на макияж в дымчатом стиле и плетение французской косы, в данный момент изящно заколотой шпильками чуть правее затылка.

— Неплохо, правда? — озирается по сторонам Фролов.

Администратор идёт чуть впереди нас, и он говорит тихо, так что она не слышит, ведь посетителей в ресторане полно, нет ни одного свободного столика.

— Да уж, — не вижу смысла отрицать.

— Говорят, чистая суточная выручка этого местечка превышает полтора ляма. Прикинь тогда какие у них обороты. А у “Атласа” таких ресторанов не меньше тридцати по всей стране, — продолжает восхищаться отчим. — Если всё пройдёт хорошо и мы подпишем договор долгосрочной поставки, это обеспечит всех нас до конца дней наших. Возможно, даже удастся тебя отправить доучиваться в Лондон, как ты мечтала, Настёна.

На последних его словах мой рот непроизвольно открывается. Не потому что я собираюсь что-либо сказать. Если бы сейчас вместо отчима передо мной выплясывали румбу стадо северных оленей, я бы удивилась меньше, чем подобному проявлению такой потенциальной щедрости.

— Так что будь умницей и веди себя хорошо, — снисходительно ухмыляется, заметив мою реакцию, мужчина. — Много не болтай. Смоленский не любит болтливых женщин.

Что я там вещала про удивление и северных оленей?!

— Смоленский? — спотыкаюсь на ровном месте.

Не падаю. Отчим вовремя подхватывает под локоть. Он же тащит меня дальше за администратором, так что попытка затормозить и переосмыслить оказывается безуспешной.

— Смоленский, — кивает в подтверждение Фролов, сворачивая из основного зала к террасе. — Тимур Андреевич.

В этот момент мы покидаем помещение, оказываясь среди царства белоснежных кресел с высокими спинками, небольших круглых столиков и прозрачных стеклянных стен, открывающих вид на панораму ночного города с высоты здания. Здесь, в отличие от основного зала, посетителей практически нет. Занят один-единственный столик в самом конце террасы. И если присутствие облачённой в кремовое платье с открытой спиной девушки остаётся где-то на краю сознания, то направленный на меня взор цвета хвои моментально пробирает до дрожи, заставляя сердце заколотиться, как в последний раз.

Твою ж…

Да как так вообще?!

Подстава…

Ощущение оного, к слову, лишь усиливается, как только мы приближаемся к столику, где располагается хозяин ресторана. Свалить бы отсюда, по-хорошему, да только отчим вцепился, словно клещ. Ни в какую возможность выгодного контракта мне уже не верится. Слишком оценивающе и пристально разглядывает исключительно мою персону Смоленский. Того и гляди уже ментально разложил по косточкам. И прикопал где-нибудь заодно.

— Вечер добрый, — расплывается в разлюбезной улыбочке мой спутник, бесцеремонно пихнув мне под задницу ближайший стул.

Падаю на него скорее от неожиданности, нежели по собственному желанию.

— Добрый-добрый, — приторно ласково отзывается брюнетка в кремовом наряде со слащавой улыбочкой. — Пелагея, — представляется следом, протянув правую руку Фролову.

Тот галантно прижимается к тыльной стороне ладони губами и обозначает своё полное имя, прежде чем расположиться напротив Смоленского, по левую сторону от девушки, а затем представляет и меня. Смоленский между тем упорно молчит. Не менее упорно прожигает меня полным странно-предвкушающего обещания взглядом. Я же… Да, тоже бессовестно пялюсь на него. Точнее, на две небольшие полосочки из пластыря, приклееные чуть выше виска, скрывающие наложенные швы.

Интересно, существует ли хоть одна миллиардная доля вероятности, что всё происходящее — жуткое стечение обстоятельств? Не менее интересно, кому ж я настолько сильно нагадила в прошлой жизни, что теперь приходится так отхватывать. А ещё…

— Ушиблись где-то? — срывается с моих уст в напускной вежливости, адресованное Тимуру.

Должна же я знать, будет ли он молчать о нашем с ним знакомстве, или же вывалит всё в самый неподходящий момент.

— Да, — отзывается он, спустя небольшую паузу. — Можно сказать, проиграл в неравной схватке, — дополняет, слегка прищурившись.

Замечаю в зелёных глазах насмешку. И всё то же невысказанное обещание, от которого у меня колени начинают дрожать.

— Надеюсь, не очень больно, — откровенно вру.

Ибо всё с точностью наоборот.

Пусть мучается, зараза!

Не всё мне одной страдать…

Смоленский не отвечает. Дарит мне неопределённую ухмылку. А возникшая пауза грозит в скором времени превратиться в неловкую. Благо, отчим своевременно реагирует.

— Пелагея… — протягивает он. — Такое редкое и прекрасное имя. Хотя его обладательница ещё прекраснее, надо заметить, — отвешивает комплимент.

Честно говоря, меня бы на её месте перекосило от столь дешёвого подката. Но брюнетка ничего подобного не испытывает. Наоборот. С завидным энтузиазмом улыбается шире, наклоняясь к мужчине, пока тот прилипает взглядом к объёмам груди пятого размера, почти вываливающимся из тесной ткани с глубоким вырезом. И смотрит на него с таким восхищением, будто ей вообще прежде никто никогда в жизни комплиментов не делал. Последующие полчаса она и вовсе сладко вещает о всякой чепухе, беспрестанно кокетливо хлопая своими накладными ресничками, не забывая то и дело заботливо подливать вина в его бокал.

В чём тут подвох — догадаться не сложно!

Отвлекает она его, в общем.

А если вспомнить услышанное мною этим утром от него же самого, никакой контракт с “Атласом” моему отчиму не светил, после того, как…

— Что за история с секретарём? — продолжаю мысль уже вслух.

Улавливаю осуждающий взгляд от Фролова, заинтересованный от брюнетки и всё такой же невозмутимо оценивающий мою персону от Смоленского.

Ага, значит Пелагея — не та секретарь, а отчим на самом деле провинился. В чём убеждаюсь уже вскоре.

— Вчера, на благотворительном вечере, я немного перебрал, а Лиза… она… неправильно меня поняла, — оправдывается отчим, ссутулившись.

Лично я в столь лайтовую версию не верю. Смоленский, судя по тому, как заметно напрягаются его плечи, тоже. И даже больше.

— После того, как уважаемый Анатолий Леонидович прикончил двенадцать порций джина с тоником, он затащил мою ассистентку в подсобку, а потом отымел её с таким усердием, что это слышало минимум семнадцать человек, — сухим тоном проговаривает Тимур, делает демонстративную паузу, а после дополняет неестественно заинтересованно: — Вы точно не родные?

Хорошо, я ничего не ела и не пила. Точно бы подавилась. Как давится отчим. Кашляет он, к слову долго. За это время я успеваю не только переварить всю степень подкола со стороны Смоленского и выдать мысленно минимум десять вариантов того, что бы ему эдакого противопоставить, но и проклясть до седьмого колена… А вот вслух произношу вполне безобидное и спокойное:

— А вы с какой целью интересуетесь, Тимур Андреевич? — цепляю милейшую улыбочку, чуть склонив голову в бок в подобии заинтересованности. — Тоже скучаете по подсобкам?

Последнее — определённо лишнее. Но я не жалею. И не обращаю внимание на вытянутое от шока лицо отчима. Как и на округлившиеся в недоумении глаза сидящей рядом с ним. Продолжаю смотреть исключительно на Смоленского, лицо которого заметно каменеет, а руки сжимаются в кулак. Жаль, не успеваю вдоволь насладиться картиной его гнева. Слишком быстро он берёт себя в руки. Его плечи расслабляются, мужчина откидывается на спинку кресла, после чего лениво подбирает свою порцию алкоголя. Смоленский пьёт не вино. Арманьяк. Не разбавленный, без льда.

— Нет, — произносит тихо. — Не люблю доступное.

На его губах расцветает небрежная ухмылка. Именно в этот момент моя улыбка меркнет. Нет, не потому, что меня только что фактически оскорбили. Хотя, скорее всего брюнет именно так и считает, слишком уж прёт от него ощущение высокомерного превосходства. Я швыряю на стол салфетку, которую последние пять минут комкала в руках, дабы унять нервозность, а затем, в очередной раз проклиная свои “дивные” туфли, просто-напросто направляюсь на выход из террасы. И плевать, что они подумают.

Ухожу не далеко. Да и что уж там, добраться до уборной — и то подвиг. Низ живота скручивает острой судорогой, будто кто-то вяжет из моих внутренностей морские узлы, и я вынужденно цепляюсь за край одного из умывальников, чтоб не упасть, а то ноги подкашиваются.

Как некстати заканчивается действие обезболивающих!

Проглатываю две таблетки. Потом, немного погодя, прикинув минимальное количество времени, которое в любом случае придётся потратить на некоторых мудаков, и то, что лимит суточной дозы я превышаю ещё днём… глотаю дополнительную парочку. Скорее всего, не напрасно, потому что от новой волны боли у меня не только ноги подкашиваются — пузырёк с таблетками предательски вываливается из рук, и содержимое вываливается в раковину.

По-хорошему, всё это было бы неплохо запить стаканом молока, но и вода из-под крана тоже сойдёт, я не привередливая. С удовольствием бы умылась, но макияж потечёт, поэтому просто прикладываю холодные мокрые ладони к шее, мысленно отсчитывая уходящие секунды и свои вдохи-выдохи в ожидании, когда станет чуть легче… Легче не становится. Наоборот. Дверь в женскую уборную хлопает, а я замечаю в зеркалах массивную мужскую фигуру.

Ну да, только его “не хватает” в данный момент для всей полноты спектра моего “счастья”!

— А я всё стою и думаю, когда же ты придёшь? — комментирую чужое появление в откровенной язвительности.

Да, несу полнейший бред. Лишь бы брюнет не обратил внимания, как я цепляюсь за край умывальника с новой силой, стараясь не кривиться от боли. Он и не обращает. Смоленский останавливается за моей спиной, хмуро оглядывает устроенный мною беспорядок.

— Ты что, под кайфом? — интересуется мрачно.

— Ага, мало того, что шлюха, так ещё и наркоманка, — огрызаюсь, с сожалением разглядывая скатывающиеся вместе с водой в слив таблетки. — Всё ещё хочешь подписать контракт с моим отчимом? — добавляю, снова концентрируюсь на отражении в зеркале. — А то, мы, пусть и не родственники, но среда обитания-то одна. Вдруг это ещё похуже, чем совпадение по генам? — ухмыляюсь ядовито.

Мои слова Тимур пропускает мимо ушей. Подбирает пустой пузырёк, вчитываясь в этикетку. Едва заметно, но в зелёном взоре проскальзывает облегчение, после чего мужчина критически оглядывает меня с головы до ног и обратно.

— Тебе плохо?

Хочется сообщить о “гениальности” его дедукции, а также посоветовать, куда ему с этим несомненным “талантом” деваться по-жизни, но на деле я молчу. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям и пытаюсь определить, смогу ли выйти из туалета, вернувшись за столик, или же позорно свалюсь где-нибудь по пути, переломав себе ноги с высоты собственных каблуков.

— И я не называл тебя шлюхой, — дополняет подозрительно мягко Смоленский, так и не дождавшись моего ответа.

Вот оно…

Последняя капля. То, от чего я моментально закипаю.

— Да ладно? — резко разворачиваюсь. — А ночью тогда что это было? Или скажешь, не ты затащил меня в несусветную глушь, а потом поимел на кухонном столе так, будто это последний трах в твоей в жизни? — вскидываю голову, глядя на него с вызовом, попутно вспоминая все сопутствующие обстоятельства. — Ты ведь уже тогда знал, кто я такая, когда увидел документы, да? — задаю вопрос, но не жду ответа, продолжая уже на повышенных тонах: — Знал! И вовсе не в фотографиях дело… Что, отчим поимел твою любимую секретаршу, и ты решил вернуть ему должок, отымев меня? Это извращённая форма мести такая, да? — выдаю следом все нехитрые выводы. — Всё, сполна насладился? Ты ведь нас сюда за этим пригласил? Почувствовал удовлетворение? Доволен? Теперь я свободна? Больше нет необходимости наблюдать твою самодовольную рожу? — разворачиваюсь на выход.

Но уйти не удаётся. Мужчина крепко обхватывает за плечи, удерживая около себя. Дёргаюсь вбок, однако попытка избавления заканчивается тем, что Тимур подаётся вперёд, прижимая собой к умывальнику, и склоняется ближе, позволяя ощущать его дыхание на моём виске.

— Да, я знал кто ты. И да, именно поэтому забрал с собой. Но в остальном ты не права, золотко. Если забыла, напомню, ещё во дворе я тебе сказал, что собираюсь лишь поговорить с тобой. А потом дождаться, когда твой отчим за тобой приедет. Я тебя ни к чему не принуждал. Ты сама этого захотела, — проговаривает убийственно спокойно, почти миролюбиво.

А я замираю. Дышу — и то через раз. Просто потому, что терпкий аромат его парфюма снова творит со мной что-то невообразимо неправильное. И мне почти уже никуда не хочется. Только бы дышать им снова и снова, позволяя себе мысленно проваливаться в дьявольски уютную пустоту.

Разве так бывает?

Будто я не об его голову бутылку разбила, а об свою.

С ума схожу…

Надо срочно возвращаться в реальность!

— Да я решила, что ты конченный психопат и всё равно меня изнасилуешь, а потом прикопаешь где-нибудь! — возмущаюсь уже вслух.

— Ммм… — протягивает ответно Смоленский, немного отстраняется. — Так вот почему… — не договаривает, только двумя пальцами прикасается к пластырю на своей голове. — И, кстати, на будущее… — вновь склоняется надо мной, прижимаясь губами к моему виску. — Про “последний раз” ты совершенно точно погорячилась. Я всегда так трахаюсь, золотко.

Хорошо, он распрямляется не сразу. А то мои глаза округляются, подобно десятирублевым монетам.

— В любом случае, теперь ты мне должна не только за разбитый “Aston Martin”, — дополняет Тимур.

— А иначе?..

В хвойном взоре вспыхивает то самое непонятное предвкушение, которое я уже замечала этим вечером.

— Где твои братья?

— Эмм… — теряюсь от внезапности смены темы разговора. — В гостях. До понедельника. А что?

Не отвечает. Зато, наконец, отстраняется. Впрочем, от его близкого присутствия это не особо спасает. Ничуть не интересуясь моим мнением, он ловит мою руку, а затем подталкивает прочь из уборной. Пока иду через весь зал обратно на террасу, идёт следом.

— Контракт, — ничего не выражающим тоном произносит глава “Атласа”, как только мы оказываемся рядом с моим отчимом и Пелагеей. — Все детали уже прописаны. Изменений не будет, — передвигает красную папку с одного края стола к другому, ближе к Фролову. — Требуется лишь подпись и заверение печатью. Жду их к утру, не позже десяти.

То есть, всё-таки будет мстить…

Долго. И со вкусом.

Неспроста ж на его физиономии снова блуждает эта довольная непонятно чем по-жизни улыбочка, когда он усаживается на своё место, после чего вновь разглядывает меня, будто под микроскопом.

— Ты ведь на экономическом учишься, верно? — слегка прищуривается Смоленский.

Я тоже прищуриваюсь. И вкладываю во встречный взгляд: “Тебе-то какое дело, мудак ты этакий?!”. Особенно если учесть, что мужчина и без всяческих уточнений прекрасно знает не только мою специальность, но и номер курса — видел же студенческий. Явно ведёт к чему-то конкретному, не просто так интересуется.

— Верно, — отзывается за меня отчим. — Настёна второй курс заканчивает. Скоро у неё практика начнётся. Собирался взять её себе под крыло. Но она против. Считает, что лучше добиваться всего самой, и самостоятельность пойдёт ей на пользу.

На пользу мне пойдёт отсутствие регулярного общения с самим отчимом, а то он и на работе частенько напивается до чёртиков, а потом все его работнички жмутся по углам — совершенно не хочется стать одной из них. Но об этом я, конечно же, молчу.

— Я бы на твоём месте тоже в отцовскую контору не пошёл. Трудно с родственниками работать, — поддерживает на свой лад Тимур. — Может быть пойдёшь ко мне?

Да я лучше удавлюсь! Прям здесь и сейчас!

Или к отчиму работать пойду.

Жаль, не успеваю все эти предпочтения выразить вслух.

— А что? — широко улыбается Фролов. — Очень хорошая идея!

Тоскливо вздыхаю, мысленно запихивая эту “хорошую идею” ему в… пусть будет, обратно в голову.

— Позвоню своему юристу, пусть заберёт документы, чтобы к утру всё успеть подписать, — не замечает моих мысленных стенаний отчим.

Он хватается за папку и собирается подняться на ноги.

— К чему такая спешка? — не позволяет ему завершить начатое Пелагея. — Вечер ещё только-только начинается, — мягко перехватывает его руку и “ненавязчиво” возвращая папку с контрактом обратно на стол.

Должно быть, она его споила недостаточно, раз он не ведётся сразу. Сперва хмурится, потом призадумывается, со скепсисом скосившись на экран своего телефона, который успевает достать из кармана пиджака.

— К тому же, вы мне ещё обещали “Лунную сонату”, — томно улыбается обольстительница, невинно хлопая ресничками.

При этом строит настолько щенячье-просительное выражение лица, что у отчима не остаётся никакого выбора, как согласиться.

— Хорошо. Обещания нужно сдерживать, — сдаётся ей на милость Фролов. — Сперва соната, потом дела.

На самом деле я всегда поражалась этому его качеству. Нет, не вестись на первую попавшуюся юбку. Будучи конченным мудаком по отношении к женскому полу, заядлым пьяницей и всё в этом роде, у него существует дар настолько феерично подчинять клавиши фортепиано, что не заслушаться просто невозможно.

Неудивительно, что в скором времени, как только парочка перемещается с террасы в основной зал, который, помимо всего прочего, украшает шикарный чёрный рояль, даже гул посетителей становится тише. Звуки тихо льющейся мелодии мягко обволакивают не только моё сознание. И это, кстати, очень даже зря. Расслабляюсь я, в смысле. Едва ли проходит две минуты, соната ещё не приближается к середине исполнения, а Смоленский поднимается со стула. И меня тоже на ноги поднимает. Затем и вовсе… меня саму подхватывает! Да с такой лёгкостью, словно я не вешу свои сорок семь килограмм, а как та тоненькая красная папка.

— Ты что делаешь? — вскрикиваю от неожиданности, повиснув на мужском плече.

— Догадайся, — в полнейшем безразличии отзывается Тимур, усиливая хватку.

И да, направляется прочь с террасы. Но не через зал. Оказывается, покинуть это место возможно с помощью отдельной лестницы, ведущей на другую сторону здания, где располагается ресторан. А я, сколько ни возмущаюсь, ни колочу по его спине, пинаюсь, извиваясь в отчаянных попытках освободиться, так и не добиваюсь ничего толкового. Смоленского мои жалкие попытки сопротивления абсолютно не волнуют. Будто и не замечает их, продолжая невозмутимо шагать в задуманном направлении. Его не задевает и тот факт, что я не успеваю даже столовые приборы на столе оставить, так и сжимаю в руке позолоченные вилку и нож. Разве что зарабатываю шлепок по своему многострадальному заду. Ровно в тот момент, когда начинаю задумываться о том, чтобы если не нож, так хотя бы вилку в него воткнуть.

— Не усложняй, — ровным тоном сообщает Тимур. — Всё равно не отпущу.

Вот тут я притихаю. Но совсем не потому, что на меня действуют его слова. Брюнет начинает спускаться по ступенькам. Не хочется навернуться и расшибить себе голову или сломать шею из-за собственной дурости. Сперва я терпеливо дожидаюсь, когда под ногами Смоленского оказывается ровная горизонтальная поверхность. На этой самой асфальтированной поверхности, к слову, нас дожидается припаркованный по диагонали “McLaren” кофейного цвета. Не трудно догадаться — чей именно.

— Да ты, оказывается, ценитель, — язвлю, прикидывая примерную стоимость очередного шедевра автопрома во владении хозяина “Атласа”.

— Иногда, — на свой лад соглашается со мной мужчина.

Помимо машины, неподалёку обнаруживается двое высоких мужчин в строгих костюмах. Судя по одежде — охрана ресторана. Чуть подальше от них: садовник, который наше появление вовсе не замечает. Пританцовывает с наушниками в ушах, занимаясь местной растительностью под одним из фонарей, так что действительно не слышит. В отличие от охранников. Но на их счёт я тоже не обольщаюсь. Те дружно отворачиваются, старательно разглядывая кованый забор вдалеке.

Новую попытку к сопротивлению предпринимать нет никакой необходимости. Тимур ставит меня на ноги. Потом и вовсе на полшага назад отступает, любуясь… непонятно чем. То есть, понятное дело — не ровно подстриженными кустами, растущими вдоль фасада здания и периметра довольно крутой лестницы. Мною. Только непонятно, чего он там до сих пор не разглядел.

— Если решил, что удастся повторить ночной междуусобчик, то, уверяю… — начинаю, но не договариваю.

— Не зарекайся, — перебивает Смоленской.

У меня аж рот заново приоткрывается. И от такой наглости, и от возмущения. Слишком уж чётко проскальзывает в его словах непоколебимая уверенность, будто иначе быть не может.

Закипаю в считанные мгновения! Однако, вопреки эмоциям, отзываюсь вполне себе дружелюбно:

— Ладно. Как скажешь.

И даже заставляю себя улыбнуться. С теплом. Ласково. Почти нежно. В меня будто какой-нибудь дъяволёнок вселяется — все мои видимые эмоции обманчивы. Мужчина тоже улыбается в ответ, но с хитринкой, переключив внимание от моей персоны к столовым приборам, которые я всё ещё сжимаю до побеления пальцев.

Он вопросительно выгибает бровь, явно, как и я совсем недавно, начиная задумываться о том, что я могла бы пусть их в ход. Но я поступаю иначе. Вручаю нож и вилку ему. С самым торжественным выражением лица, на который только способна. А потом, пока он пытается сообразить, что тут происходит, делаю большой шаг в сторону. К садовым инструментам. В конце концов, столовый нож — он же не острый, да и вилка — довольно слабое орудие… Садовые ножницы куда острее и прочнее. Одного замаха хватает, чтоб они вонзились в переднюю шину по самую рукоять.

— Попробуй увезти меня куда-нибудь теперь, — всё с той же милой и ласковой улыбочкой проговариваю я вслух.

И, пока Тимур ошарашенно смотрит то на меня, то на ножницы в колесе “McLaren”, то на столовые приборы в своих руках, — я, подобрав подол платья и скинув ненавистные туфли, со всех ног мчусь обратно к лестнице… Мне бы хотя бы до отчима добраться!

Жаль, выигранной форы не хватает даже до середины первого пролёта. Ночную тишину оглашает мой пронзительный вскрик, когда Смоленский догоняет и ловит, утаскивая обратно.

— И так… — протягивает он зловеще, довольно грубо усадив меня на капот собственного автомобиля.

Не отпускает. Его хватка на моей талии крепкая — почти болезненная. Но не это будоражит мой рассудок. Теперь, когда адреналин от собственной выходки утихает, а я несколько раз переосмысливаю содеянное… расплата будет жестокой.

— Рано или поздно отчим меня всё равно хватится!

— Рано — точно нет. Поздно — возможно. Но мне отпущенного времени хватит с лихвой, так что не вижу в этом никакой проблемы.

С учётом того, в чьём обществе покидает меня мой недородственник, к своему прискорбию, должна признать, что всё вполне так и может обстоять. При мысли об этом в горле словно ком застревает, поэтому гулко сглатываю. В голове даже мелькает грешный порыв попросить прощения у мужчины. И за первую его испорченную машину, и за вторую, и даже за разбитую об его дурную голову бутылку. А также пообещать компенсацию. Денежную, разумеется. Без разницы в каком эквиваленте. Лишь бы только отвязался. Может быть даже слезу пустить… Вдруг проникнется? Некоторые мужчины легко ведутся на эту нашу слабость. А те, что не ведутся, терпеть их не могут, и готовы на многое, лишь бы больше их не наблюдать. Так что при любом раскладе я не особо проигрываю. Наверное.

Хорошо, ничего такого исполнить не успеваю!

— А теперь давай договоримся, золотко, — вновь заговаривает брюнет. — Ты перестаешь меня бояться, портить моё имущество, не покушаешься на состояние моего здоровья и моей вменяемости, больше не сбегаешь от меня. А я в свою очередь обещаю не прикасаться к тебе ровно до тех пор, пока ты сама не захочешь обратного.

Если бы это было анатомически реально, моя челюсть отвалилась бы до самых колен от удивления.

— Совсем-совсем не прикасаешься? — уточняю недоверчиво.

С чего бы мне ему верить?!

Тем более, как только я задаю вопрос, мужчина склоняется непозволительно близко, а я вновь чувствую аромат его с-ног-сшибательного-и-мозго-увольнительного парфюма.

— Совсем-совсем не прикасаюсь, — подозрительно мягко улыбается брюнет. — Пока ты сама не захочешь обратного, — напоминает об условии воплощения сделки.

Надо признать, звучит довольно заманчиво. И разом решает некоторые проблемы. Даже не столько те, что я успеваю себе создать за последние сутки. Раз уж мой отчим теперь будет плотно сотрудничать с “Атласом”, вполне возможно, что и сегодняшняя наша встреча со Смоленским — не последняя.

— И с какой стати мне тебе верить?

— Я всегда держу данное слово.

Медлю ещё секунду, обдумывая…

В конце концов, если со мной случится что-нибудь совсем уж плохое, полно свидетелей того, в чьёй компании я была накануне.

Если что, уголовный розыск разберётся, в общем!

— Хорошо. Договорились, — подвожу итог собственным сомнениям и домыслам.

Во взоре цвета хвои вспыхивает триумф. Словно он не девушку только что уговорил, а целое сражение выиграл.

— Договорились, — кивает напоказ серьёзно Тимур.

Отстраняется и жестом приглашает следовать к передней дверце с пассажирской стороны. А прежде, чем я усаживаюсь в салон машины, ненадолго останавливается около проколой мной шины и склоняется, вытащив ножницы. Их же вручает мне. Потом — ранее брошенные мною туфли. Ничего не говорит. Но взгляд цвета хвои весьма красноречивый. Как и колесо, которое совсем не спущено, несмотря на боковой прокол.

Обидно, однако!

— Как видишь, это не такая уж и проблема, — будто читает мои мысли Смоленский.

Больше не медлит. Усаживается за руль и трогает автомобиль с места, выводя транспорт с территории ресторана на дорогу.

— Куда мы едем? — интересуюсь запоздало.

Не отвечает. А мне ничего особо не остаётся, нежели вспоминать о том, что ресурса противоспусковых шин для возможности передвижения хватает максимум на сто пятьдесят километров. То есть, вариантов может быть очень-очень много…

Глава 5

Вот уже минут десять, как я наблюдаю за панорамой ночного города. “McLaren” покидает район центра, а мне так и не удаётся определить, куда же именно мы едем. Повторно расспрашивать Смоленского на эту тему не вижу смысла. Раз уж сразу не сказал, вряд ли сознается. Но пробую зайти с другой стороны.

— Зачем тебе это всё? — разворачиваюсь к нему.

Мужчина лишь приподнимает бровь в ожидании продолжения. Как и прежде, сосредоточен на дороге.

— Зачем тебе возиться со мной? Ладно, я выехала на встречку, виновна в аварии, испортила твою машину, потом и вовсе тебе по голове заехала, после чего сбежала, но… Мог бы просто предъявить моему отчиму, он бы тебе всё возместил. Возможно, даже выбил бы из меня прилюдное раскаяние и всё такое.

При моих последних словах Тимур заметно мрачнеет. Честно говоря, его реакция мне не совсем понятна, однако выяснить подробности никакой возможности он мне не оставляет.

— Почему ты выехала на встречку? — интересуется хмуро.

— Я сделала это ненамеренно, — тоже хмурюсь.

Слишком уж тон у него требовательный.

— Что, заливала какой-нибудь пост в инстаграм, красила губы, писала сообщение и не заметила, как сменила полосу?

— Нет, — возмущаюсь в ответ. — Вообще-то шёл дождь!

— То есть, исключительно из-за погодных условий? — скептически хмыкает Смоленский.

— И из-за вермута, — сознаюсь зачем-то.

— М-м… ещё и пьяная за рулём, — “понятливо” кивает мужчина.

— Ты тоже пил сегодня, — бросаю встречно.

— Но я не пьян. И у меня нет проблемы с ориентированием, всё под контролем, — противопоставляет брюнет.

При упоминании о том, что у него “всё под контролем”, невольно морщусь.

— Обычно я так не делаю, — вздыхаю, отворачиваясь обратно к боковому окну со своей стороны.

Почему-то становится стыдно.

И было бы ещё перед кем!

— И что же такого необычного тогда произошло вчерашней ночью, что ты изменила своим привычкам? — продолжает допрос мужчина.

Кусаю губы, продолжая упрямо смотреть в окно. И молчу.

— Нужно было срочно застукать своего парня с любовницей, принять чьи-нибудь роды, перевезти контрабанду героина через границу, кто-то умер, у подружки закончились тампоны? — протягивает собеседник, делая собственные выводы.

Такие же неадекватные, как и он сам, похоже…

— Нет у меня никакого парня, героин я не вожу и роды не принимаю, а тампоны можно и онлайн заказать! — резко оборачиваюсь к нему в полнейшем негодовании.

Только потом понимаю, что он не просто издевается. Ещё и забавляется. Вон как довольно улыбается. Впрочем, на меня всё ещё не смотрит, лишь прямо перед собой.

— Ну, если самые очевидные варианты отпадают, — вздыхает он напоказ удручённо. — В чём тогда твоя проблема?

Вот же…

Приставучий!

— С отчимом поссорилась. Психанула, — бурчу, повторно отворачиваясь.

Ну его!

Впрочем…

— Где пикап? — вспоминаю о машине.

Сегодняшним днём на автомобиль уже разослали ориентировки, благодаря старшему брату школьной подруги. Но пока никакого результата это не принесло. К тому же, статистика по удачному поиску машин — довольно печальна в нашей стране. Да и хотелось бы найти машину не только побыстрее, но и наверняка. Пока отчим не просёк. Не то меня ждут громадные проблемы. Тот же Смоленский — покажется лишь лёгким недоразумением. И, кстати, о нём…

— У меня, — сообщает он с самым беззаботным видом.

Честно?

Ни разу не удивлена!

— Что, за его возвращение я тебе тоже что-то должна? — вздыхаю понуро.

Ответ ведь и сама знаю. То и подтверждается в следующую секунду.

— Не то, чтобы должна, но… верну, как придёт время. И если посчитаю, что оно того стоит, — оправдывает все мои ожидания Тимур.

Гад, в общем!

Самый настоящий.

— Это называется хищением. И попахивает шантажом, — проговариваю уже вслух, не скрывая мрачности.

— Ага, — не отрицает бессовестный. — А то, что сделала ты — порчей чужого имущества и попыткой убийства. Но я же не жалуюсь, — отзывается флегматично брюнет.

И как с ним после этого разговаривать?

А никак…

Вот и не разговариваю.

Умолкаю вплоть до момента, пока “McLaren” ни сворачивает в один из узеньких, скудно освещённых переулков. В конце дороги — тупик. И проржавелый забор из металлического профлиста. На воротах нет замка, только цепью перемотано, так что, когда Тимур выходит из машины и открывает их, они расходятся в стороны с жутким скрежетом. Двор невысокого двухэтажного здания тоже не освещён. Но в свете фар удаётся различить две здоровенные кучи песка и повсюду валяющуюся битую плитку. Не единой души вокруг.

Автомобиль так и остаётся у ворот, на территорию сомнительного предназначения не въезжает. Сам Смоленский возвращается обратно к машине и “галантно” открывает мне дверь, жестом приглашая выйти наружу. Не отказываюсь.

— Слушай, а у тебя хоть раз девушка была? — срывается с моих уст в полнейшем сомнении, пока я оглядываюсь.

Зарабатываю довольно красноречивый взгляд.

— Я имею в виду отношения, — поясняю поспешно. — Настоящие. Ну, знаешь там, цветочки, конфетки, прогулки за ручку, пожелания спокойной ночи, кофе по утрам в постель и совместные пикники на выходных…

Мужчина слегка прищуривается, призадумавшись. И явно о чём-то своём.

— Нет, а что? — выдаёт в итоге.

Что-что…

— Оно и заметно. Романтика — точно не твоё, — усмехаюсь, прежде чем направиться вперёд.

И самой интересно становится, что за глушь, в которую он меня снова привёз… Свет вспыхнувших прожекторов — слишком неожиданный и яркий, ослепляет. Я зажмуриваюсь, прежде чем оглядеться вновь. Нет, снаружи всё выглядит точно так, как определяю поначалу. А вот внутри, как только передо мной открывается дверь из пластика и стекла… Огромное единое пространство похоже на какой-нибудь старый цех. Несущие опоры из бетонных столбов определённо нуждаются в ремонте, хотя цементная стяжка под ногами явно довольно свежая. Почти идеально ровная даже. Противоположная от входа стена завешана матовой плёнкой, поэтому едва ли удаётся в достаточной степени различить, что за ней находится. Но, кажется, окна. Витражные, высокие, от пола, почти до самого потолка.

— И что мы здесь делаем? — возвращаю внимание к своему сопровождающему. — Учти, в ремесле штукатура я не сильна, — предупреждаю с очередной усмешкой.

Смоленский на мою реплику понимающе улыбается.

— Я тоже ни черта не смыслю в штукатурке, так что пусть лучше этим займутся профессионалы.

Больше ничего не говорит, жестом приглашает следовать за ним. Я успеваю насчитать чуть больше трёх сотен шагов в длину помещения, прежде чем Тимур открывает передо мной очередную дверь, тоже из пластика.

— Ого, — срывается с уст само собой, едва в новом помещении зажигается освещение.

Со всех сторон — не иначе, как царство стали и гранита. Поделённое на несколько условных зон, с множеством как вполне обыденной, так и не совсем понятной мне техники, это… профессиональная кухня. Как в каком-нибудь элитном ресторане.

— Что это? — заинтересовываюсь первым “приглянувшимся” неизвестным.

— Пароконвектомат. Вполне заменяет плиту, фритюрницу, жарочную поверхность, духовой шкаф и аппарат для расстойки. В случае необходимости, — отвечает Смоленский, проходя дальше, к здоровенной холодильной камере.

— А это? — тыкаю в другой аппарат из металла.

— Мармит. Сохраняет заданную температуру пищи, — отзывается брюнет, попутно вытаскивая какие-то пластиковые контейнеры, оставляя те на разделочном столе. — А это ледогенератор. Обладает функцией замораживания льда: отдельными глыбами, кубиками, гранулами, шариками, цилиндрами и даже лепестками, — дополняет, стоит мне перевести взгляд на другое.

— Хм… А что, в твоём “Darvin” всего это нет? — хмыкаю следом. — Обязательно надо было половину города проехать? — демонстративно выгибаю бровь.

— Есть. Но на той кухне уже есть шеф-повар.

— А на этой?

— А на этой я, — делает паузу и закрывает холодильник, — приготовлю тебе ужин.

Что сказать…

Этот мужчина определённо умеет удивлять!

— Ты? Мне? Ужин? — не верю собственным ушам.

— Почему нет? — прищуривается Смоленский. — Вдруг ты станешь добрее? — ухмыляется в довершение.

И вот вроде бы — очередная наглость с его стороны. Но всё равно улыбаюсь в ответ, сколь бы нахально ни звучало его заявление.

— Может быть, — не вижу смысла отрицать, усаживаясь на один из близ находящихся высоких табуретов.

Да для меня в жизни никто и никогда не готовил!

Как минимум, занятно на это посмотреть.

— И что ты будешь готовить? — спрашиваю, придирчиво оценивая содержимое герметично упакованных коробочек.

В основном, там овощи: разные, каждый вид в отдельном контейнере. Но в одном есть мясо, в виде крупных кусочков филе.

— Что-нибудь попроще, на скорую руку, — пожимает плечами Тимур.

Один за другим он вскрывает контейнеры, вытаскивая наружу их содержимое, а затем тянется к ножам, прикреплённым на специальную магнитную панель встроенную в стену, после чего достаёт оставшуюся необходимую утварь.

Как оказывает немного позже, “что-нибудь попроще” в понимании владельца “Атласа” — паста с индейкой в сливочной паприкане в качестве основного блюда. Узнав об этом, я с самым благоразумным видом никак не комментирую озвученный выбор, про себя отметив, что тот же “Доширак” — это реально попроще. А тут…

— Смотришь на меня так, будто я не индейку, а тебя собрался приготовить и съесть, — ухмыляется брюнет, ополаскивая под проточной водой морковь и лук.

Честно говоря, я бы ни разу не удивилась, если бы всё вышло именно так! Но то про себя. А вот вслух:

— Просто ты меня удивил, — сознаюсь неохотно, наблюдая за быстрыми выверенными движениями ножа в мужской руке.

— И чем же я тебя удивил? — протягивает с насмешкой брюнет. — Было бы странно, если бы хозяин сети довольно крупных ресторанов был знаком с кухней только в теории.

Вполне логично. Но уровень моего шока всё ещё не убавляется. Особенно, когда я понимаю, что за несколько ничего особо не значащих реплик, овощи оказываются идеально ровно пошинкованы, а затем брошены на раскалённую сковороду. Минуты через две к ним же отправляется индейка. Вместе с тем начинает закипать вода в отдельной кастрюльке.

— И часто ты это делаешь? — срывается с уст само собой, пока я наблюдаю за тем, как в кипящую воду, наряду с солью, добавлено спагетти.

— Готовлю? — уточняет Смоленский.

— И это тоже, — хмыкаю ответно.

— Не каждый день, но бывает…

— На рассвете или посреди ночи, в компании кого—нибудь, кого предварительно затащил в несусветную глушь, — вношу немаловажное дополнение.

И если о первом упомянутом мною пункте мужчина невозмутимо молчит, то про оставшееся:

— Не такая уж это и глушь вообще-то. Там, — взмахом указывает направлению по левый бок от себя, — довольно оживлённая улица. Просто мы с тобой заехали с другой стороны. Территорию ещё обустраивают. Через месяца два здесь будет вполне прилично и в чём-то похоже на “Darvin”. Со всех сторон, — берётся за зелень, которую, как и чеснок, он мелко рубит.

— А-а… А то я уж было решила, что ты просто маньяк, и тебе нравится обитать там, где удобно расчленять и закапывать трупы, — бросаю встречно с “разочарованием”. — Иначе зачем тебе такая шикарная, обустроенная кухня посреди стройки, если это не отвлекающий манёвр?

Уголки его губ дёргаются в подобии улыбки.

— На протяжении последней недели тут проходит отбор для новых поваров, поэтому и кухня обустроена, и продукты есть, — в очередной раз пожимает плечами Тимур.

После зелени и чеснока он режет другие овощи: редис, томаты, свежие огурцы и сельдерей. Смешивает всё это между собой, скидывает в высокую стеклянную миску, а после сдабривает какой-то заправкой из стеклянной бутылочки. Как только салат готов, мой персональный шеф-повар возвращает внимание к индейке, сперва добавив к ней перец и паприку, а затем вливает сливки, в которых мясо тушится ещё примерно минутки две. Спагетти тоже уже готово. Остаётся совсем немного, и ароматная паста выложена на две чёрные плоские тарелки и посыпанная сверху пармезаном. В общей сложности готовка занимает меньше двадцати минут. Если прибавить к этому времени проделанный нами путь по городу, а также мою беготню по лестнице, то в общем сложности — примерно час. Однако мой телефон до сих пор молчит. Я даже проверяю, не разрядился ли случайно. Но нет. С ним всё в порядке. Просто отчим…

— Он занят. И будет занят ещё часа два — точно, — словно читает мои мысли Смоленский, ставя рядом с тарелками для нас два бокала.

Пока пустых. Но один из них вскоре наполнен вином. Мой бокал, притом. А вот сам мужчина предпочитает воду. Самую обычную, негазированную.

— Так уверен в этом? — ехидничаю в ответ. — В этой своей Пелагее? — прищуриваюсь, смерив его оценивающим взором.

И да, нагло меняю бокалы местами.

Пусть сам своё вино пьёт.

А я… И так неадекватная всё чаще и чаще.

— Она не моя, — звучит безразличным тоном. — Я с ней знаком минут на пять дольше, чем ты. Но она из эскорт-агентства. Мужской досуг — это её хлеб. Так что с твоим отчимом точно справится.

Почему—то становится неприятно. Будто горсть пепла проглатываю, который остаётся в желудке тяжёлым осадком, а не глоток воды делаю.

— То есть, ты всё заранее продумал и спланировал? — задаю вопрос.

Но звучит скорее утверждением.

— Многое. Не всё, — поправляет меня собеседник, а через небольшую паузу дополняет снисходительно: — Например, садовые ножницы в колесе своей машины я не учёл.

— Можно подумать, это тебе как-то помешало, — ехидничаю встречно.

Неприятное ощущение до сих пор не покидает. Хотя, проблема не только в сказанном мужчиной. Обезболивающее самым прискорбным образом снова перестаёт действовать, и давящий ком в моём желудке плавно сползает к низу живота, становясь отчётливо болезненным, внутренности вновь стягивает в узлы. Моя сумка лежит чуть поодаль, поэтому невольно морщусь и поднимаюсь с места, собираясь достать себе новую дозу того, что могло бы облегчить существование. И только после того, как останавливаюсь около своего клатча, вспоминаю, что никаких таблеток там нет. Я же их рассыпала, находясь в уборной “Darvin”, они давно в городской канализации.

Гадство!

И ещё большее — когда я осознаю, что Смоленский тоже не остаётся на месте. Не просто поднимается следом. Останавливается аккурат за моей спиной. Нет, не прикасается. Но его близость настолько отчётлива, как если бы и впрямь дотронулся. Да и разве считанные миллиметры между нами могут сойти за достаточное расстояние? Они не скрывают аромат его парфюма, что планомерно обволакивает мой разум тончайшей вуалью дурмана, не прячут от ощущения его дыхания на моих волосах, от которого сердце начинает биться всё чаще и чаще, не помогают скрыть пронзивший меня озноб, стоит развернуться и в очередной раз пропасть во взоре цвета хвои.

— Ты так и не сказал, зачем тебе это всё, со мной, — произношу едва ли достаточно громко, вжимаясь поясницей в холодную бездушную поверхность кухонного стола.

Стараюсь возвести хотя бы чуточку больше дистанции, наивно полагая, что если кислорода станет больше, то и мне полегчает. Но собственный жест совсем не помогает. Наоборот. Воспоминания играют со мной злую шутку. Сознание заполоняют отголоски прошлого. Когда он и я… Почти вот так же… Он — прижимает. Я — тщетно пытаюсь не поддаваться. А потом пройдёт всего ничего, Тимур пленит мои губы и заберёт мой воздух, подхватит за бёдра, приподнимет, усадит выше, вклинится между моих ног, заставит увязнуть в совершенно новой реальности, где уже ничто не имеет значения, кроме горького привкуса самого сладкого наваждения из всех испытанных… И если меня бросает в жар только об одной мысли о чём-то подобном, то что же будет, если он и впрямь захочет всё повторить? Смогу ли я остановить его? Нас обоих.

Ведь это же всё совершенно неправильно!

И…

— Обязательно должна быть какая-то веская причина? — произносит Смоленский, по-прежнему пристально глядя в мои глаза. — Может быть сперва, сразу после аварии, она и была, не отрицаю. И я тебе о ней уже говорил. Но потом… — умолкает, заносит руку, явно собираясь убрать выбившуюся из причёски прядь с моего лица, но так и не дотрагивается, замирает ненадолго, и продолжает совсем тихо: — Может быть мне просто это очень надо? И я нуждаюсь. Побыть. Рядом. С тобой. Ещё. Хотя бы раз.

То ли в его словах совсем нет никакой логики, то ли у меня с рассудительностью полный побег… Не понимаю, что происходит. Он всё ещё не прикасается. Смотрит на меня так, будто ждёт чего-то ответного. А у меня всё внутри буквально вопит: “Да прикоснись ты уже!”. Но то, конечно же, остаётся глубоко-глубоко в закромах моего разума. На деле же я просто-напросто улыбаюсь. Настолько язвительно, насколько хватает моей выдержки.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — комментирую услышанное. — А я не настолько наивна.

Мне бы воды. Желательно, максимально холодной. А то очень жарко. Пить не обязательно. Несколько литров, со льдом, сверху на голову — вот, что действительно помогло бы. Глядишь, тогда бы не столь напряжённо чувствовалось… всё.

— В таком случае, просто ешь свой ужин, золотко, — спустя небольшую паузу, отзывается Тимур. — И не провоцируй меня больше.

Да кто ж его провоцирует?!

Сам… Ненормальный!

— Я просто собиралась выпить ещё одну таблетку, — ворчу уже вслух, вновь сосредоточившись на сумке.

Никакого волшебства, конечно же, не происходит. Обезболивающего внутри клатча, как не было, так и не появляется.

Нет в этой жизни счастья, однозначно!

С мыслью о последнем, грустно вздыхаю.

— Голова болит, — произношу, заметив мрачность на лице Смоленского. — Последние сутки выдались бессонными.

Явно ведь снова меня в наркоманских пристрастиях подозревать начал.

— Могу предложить аспирин, ничего другого в здешней аптечке нет. Но вряд ли он тебе поможет, учитывая, что ты пила до этого, — отзывается брюнет. — Впрочем, уровень окситоцина в твоём организме можно поднять и другим способом, — задумывается о чём-то своём.

О чём именно он там размышляет, поинтересоваться не успеваю. Мужчина придвигает одну из тарелок ближе к нам, после чего подцепляет порцию пасты на вилку и нагло запихивает мне в рот. А на мой возмущённый взгляд снисходительно поясняет:

— Если так и будешь болтать, мы и до утра отсюда не выйдем.

В чём-то он прав. Но я не поэтому молчу. Жую я до сих пор. И даже не особо упираюсь, когда окончательно обнаглевший Смоленский продолжает кормить меня дальше, не забывая и о себе. Ведь начать сопротивляться — значит, добровольно прикоснуться к нему. А у нас же вроде как договорённость о дистанции. Хотя, скорее всего, это я собственную совесть таким образом успокаиваю. Тем более, что…

— Я и сама в состоянии поесть.

— Ешь, кто тебе мешает?

В общем, настоятельно успокаиваю свою совесть дальше. Снова жую. И очень стараюсь не думать, как всё это выглядит со стороны. А также, насколько сильными и одновременно с тем нежными могут быть эти руки, что кормят меня, насколько умело они могут дарить ласку или же боль.

Ужин превращается в настоящую пытку!

Неудивительно, что я стараюсь съесть всё, как можно скорее. И вполне искренне радуюсь тому моменту, когда тарелки, наконец, пустеют.

— Ну, а теперь, когда ужин окончен, мы можем уже вернуться? — не сдерживаю вздоха облегчения, как только Смоленский чуть отодвигается.

Пользуясь подвернувшейся возможностью, подхватываю тарелки и несу их к посудомойке. Она выглядит совсем иначе, нежели я привыкла, поэтому не сразу удаётся разобраться с принципом её работы. Однако в целом ничего сложного нет. Вот только даже по истечении пары минут, которые я трачу на возню с профессиональным агрегатом, Тимур не считает нужным подтверждать мой вопрос, граничащий с надеждой. Наоборот.

— Ужин не окончен. Ты забыла про десерт, — шепчет он мне на ухо, в который раз за этот вечер оказываясь за моей спиной.

Но и это ещё не всё!

Я и с ответом не успеваю найтись, а на мои глаза ложится плотная, по ощущениям, шёлковая повязка. Возможно, его галстук.

Закономерно вздрагиваю. И тут же замираю, когда слышу тихое с вкрадчивыми нотами:

— Не паникуй, золотко. Наш договор всё ещё в силе. Я помню о нём. И я не сделаю ничего из того, чего бы ни захотела ты сама.

Глава 6

На моём затылке затягивается узел. Плотно. Лишая света. Зрения. До предела раскаляя ощущение собственной уязвимости. Рядом с этим мужчиной я снова чувствую себя абсолютно беззащитной, фактически голой. Наличие одежды здесь совершенно не причём. Никто и никогда не распоряжался мною с такой непоколебимой уверенностью, будто знал меня намного лучше меня самой. Всю меня. Эмоции. Страхи. Желания. Умело манипулируя. С лёгкостью превращая одно в другое. Так, как нужно ему самому. И этот его взгляд… Даже сейчас, пребывая в кромешной темноте, всё равно чувствую, как он смотрит. Жадно. Голодно. Будто в самом деле собирается съесть. Подавляюще. И вместе с тем… настолько будоражаще, что голова идёт кругом, а по венам разливается тепло только от одной мысли об этом.

— Если хочешь, возьму тебя за руку, чтобы ты не споткнулась, пока мы идём, — заговаривает вновь Смоленский.

Попросить — равнозначно сдаться. А грань накрывающего меня безумия ещё не достигла того предела, где я могла бы признать собственную слабость. Вот и отказываюсь, отрицательно покачав головой, попутно поражаясь собственной храбрости. Я ж точно голову себе расшибу или шею сломаю, если запнуть хотя бы раз на этих здоровенных каблуках.

Хорошо, о последнем задумываюсь не я одна.

Не улавливаю его перемещение. Аромат терпкого парфюма до сих пор пропитывает мои лёгкие, словно мужчина всё ещё находится в непосредственной близости. Но…

— Правую ножку приподними, — звучит не иначе как приказом.

Наверное, я чересчур заинтригована. А быть может мне начинает нравиться эта странная игра, где каждое последующее мгновение — полнейшая неизвестность. Потому что я подчиняюсь. И не особо скрываю заигравшей на губах улыбки, когда понимаю, что с меня предусмотрительно стянули туфлю.

— Теперь левую, золотко.

Избавиться от второй туфли самостоятельно, в принципе, не такая уж и проблема. Я же уже в рекордные сроки скидывали обе, когда возникала такая необходимость. Но я не делаю этого. Терпеливо жду, пока сам Смоленский не освободит меня от неё. Нет, ко мне он всё ещё не прикасается. Только к обуви.

— А теперь аккуратно разворачиваешься по часовой на девяносто градусов и идёшь вперёд, пока не остановлю.

Разворачиваюсь. И иду. Ровно до того момента, пока мне не велят остановиться. Насколько я помню, где-то здесь, передо мной должна быть дверь. Не та, через которую мы вошли. Другая. Я не знаю, что за ней находится. И я не ошибаюсь. Слышу, как щёлкает замок, едва уловимо скрипят петли, после чего я переступаю порог и двигаюсь дальше. Плитка под ногами на кухне — холодная. А вот в другом помещении пол заметно теплее. Уже не бездушный гранит — сдобренный лаком паркет. Определяю это с лёгкостью, потому что кажется, будто иду босиком по собственной комнате, а не неизвестно где. Впрочем, ощущение недолговечно. Ещё одна остановка. Поворот. Очередная дверь, порог которой мне необходимо переступить. И снова паркет. Но не такой. Этот — особенно тёплый.

— Пришли, — сообщает Тимур. — Слева — кресло. Сядь в него.

И в этот раз не возражаю. Само кресло оказывается мягким, тоже тёплым, хотя и кожаным, с удобным изголовьем. Более того, срабатывает какой-то механизм, меня откидывает назад. Моё вертикальное положение становится относительно горизонтальным. А сердце начинает биться всё чаще и чаще.

Господи, что же он задумал?!

Как выясняется вскоре, это намного безумнее даже того, что я успеваю себе представить. А представить себе, между прочим, я успеваю многое. Но только не…

— Сними бельё.

Далеко не просьба. Очередной приказ с его стороны. Вот только на этот раз я не спешу подчиняться. Более того, внутри всё закипает от негодования, а я тянусь к повязке. Жаль, это не особо помогает. Смоленский перехватывает моё запястье ещё до того момента, как я успеваю прикоснуться к галстуку на своих глазах. Сжимает слегка. Но всё же сжимает!

— Забыла? Ты перестаешь меня бояться, не сбегаешь и не провоцируешь меня. И только в этом случае я держу своё слово, и не прикасаюсь к тебе.

Моё негодование рассыпается в прах. В нём же хочется прикопать этого… который излишне умный и изворотливый.

— Какая удобная формулировка, — язвлю в расстройстве.

Учитывая обстоятельства, и если ещё немного подумать, Смоленский так и рабыню из меня сделает! Буду выполнять всё, что угодно, лишь бы избежать его прикосновений. Хотя, уже не уверена в том, что эти самые прикосновения — самое худшее из всего, что может быть.

С другой стороны, с чего это он взял, что я его боюсь?!

А вот ни капли!

Наверное.

По крайней мере, даже если и так, выдавать свою беззащитность перед ним не собираюсь. Обойдётся.

— Да пожалуйста, — отдёргиваю свою руку, избавляясь от чужого прикосновения и стягиваю с себя бельё, бросив то… куда-то.

Думает, мне страшно?

Как бы не так!

— Что теперь? — бросаю уже с вызовом.

— Согни ноги в коленях. Разведи их пошире. Хочу видеть тебя.

Если для того, чтобы снять с себя кружевные шорты, много смелости не надо, особенно в порыве эмоций, то вот эта часть даётся сложнее. Я шумно сглатываю, пытаясь представить себе, как же это всё будет выглядеть со стороны. Не столько саму себя, сколько мужчину, пока он наблюдает за тем, как подол моего платья задирается выше, оголяя бёдра, которые я медленно развожу в стороны, сгибая колени. Воцарившаяся следом тишина так и вовсе нервирует. А я всё больше и мучительнее теряюсь в догадках, размышляя об его реакции на содеянное мною. Впрочем, это становится не особо важным в тот момент, когда я чувствую его дыхание… между моих ног.

— Ты очень красивая, знаешь? — шепчет Смоленский.

Вроде бы вопрос. Но слышится скорее утверждением. Тихий вкрадчивый тон вызывает дрожь по коже. И непроизвольное желание прикрыться, свести, уже, наконец, ноги вместе, спрятаться от него.

Понятное дело, это он сейчас не про мою причёску и макияж говорит!

А спрятаться от него, ожидаемо, не выходит.

— Нет, — отчеканивает властным тоном брюнет, едва мои колени дёргают друг другу навстречу. — Этого недостаточно, — дополняет уже мягче, как только я замираю. — Хочу увидеть больше. Тебя. То, как ты кончишь для меня снова.

Должно быть, я определённо погорячилась, когда решила, что он просто псих или маньяк. Нет. Тут всё гораздо хуже! Но данное высказывание оставляю при себе. Сердце колотится всё быстрее и быстрее. И от непристойного распоряжения. И от осознания того, каким именно образом мне придётся его выполнить, раз уж сам мужчина ко мне не прикасается. И… я правда сделаю это? Буду ласкать себя, пока он будет смотреть? Так близко. Бесстыдно. Упиваясь осознанием своего превосходства. Наслаждаясь моей капитуляцией.

А я…

Я тоже буду. И даже больше, чем сам Смоленский. Глупо отрицать, что мне всё это противно, чуждо и мерзко. Сколь бы грязной и ненормальной я себя не ощущала. Происходящее… возбуждает. И он, и я — прекрасно осведомлены об этом. Иначе между моих ног не было бы сейчас настолько влажно. Мои пальцы слегка подрагивают, пока я веду по внутренней стороне бёдер. По стопам проносится лёгкая покалывающая судорога. Совсем не боль. По венам разливается приятное тепло. И я уже не думаю о том, на какой адово-минусовой отметке по шкале вселенского грехопадения я застреваю. Потом я буду анализировать, сожалеть, стыдиться. Сейчас… я просто наслаждаюсь. Не только собственными прикосновениями. Чужим горячим дыханием на моей коже. Каждым хрипловатым выдохом мужчины. Один за другим, я слышу их, как свои собственные.

Хотел увидеть?

Пускай смотрит…

Ведь если отбросить все предрассудки, мне это тоже нравится.

Настолько, что моя смелость быстро набирает обороты. И я уже не сдерживаю рвущиеся наружу стоны, гораздо откровеннее лаская саму себя, изредка подаваясь мужчине навстречу в древнем элементарном инстинкте. Да, прекрасно осознаю, тем самым я дразню опасного хищника. Голодного. Жадного. Не ведающего пощады. Но именно это мне и нужно. Чтобы он сорвался. Не я сама просила его подарить освобождение, которое никак не настаёт. Хотя я уже совсем близко.

— Тимур…

Очень-очень близко.

— Тимур…

Я выгибаю спину, свожу колени вместе, меня почти выворачивает от переполняющих чувств. Кажется, ещё немного, и весь мир разорвёт на звёздные осколки. Совсем как тогда, в его доме. И я сожму собой его пальцы… Не его… На этот раз свои… Или же…

— Не так, золотко, — звучит грубо, резко, недовольно. — Не закрывайся.

Я киваю. Потому что какая-то часть меня ещё помнит об этом. Но она слишком мала и далека, чтобы, помимо согласия, во мне остались хоть какие-то силы, дабы выполнить обещанное.

— Я… Я… Не… Могу… Больше… — срывается с моих уст тихим капризным хныканьем.

Правда ведь не получается. Никак не перешагну ту грань, за которой наступит долгожданное освобождение. Балансирую у самого края. И мне бы упасть с него в пропасть. Рухнуть и пропасть в той манящей тьме без дна и возможности вернуться. Но нет. Меня бьёт дрожью, почти трясёт от этой невыносимой безумного-болезненной агонии.

И я сдаюсь.

— Тимур, — зову его снова. — Пожалуйста…

Да, умоляю.

Уже не важно, насколько слабой и нуждающейся я выгляжу. Да и вообще вся реальность больше не имеет никакого смысла. Весь мир, который я знаю, перестаёт существовать, едва мужчина обхватывает за лодыжки, приподнимает, укладывая их на свои плечи, дёргает на себя. И целует. Хотя вряд ли то, что он творит, можно действительно считать заурядным поцелуем. Облизывает, ласкает языком так алчно и ненасытно, что мой рассудок окончательно испаряется. Я снова умоляю, хнычу, задыхаюсь и пропадаю, уже ничего не помня, кроме одного-единственного — его имени, которое раз за разом повторяю, словно в бреду. Нахлынувший оргазм пробирает новой степенью безумия, сокрушает. Едва ли я отдаю себе отчёт в том, насколько сильно меня всю выгибает от этого чувства. Я почти падаю с кресла. И только властный жест его ладони, опустившейся мне на живот, придавившей обратно, не позволяет оказаться на полу.

— Думаю, проблему с твоей головной болью мы решили, — звучит снисходительное над моим ухом, наряду с ощущением обжигающего дыхания у виска. — Но, чтоб уж наверняка… — не договаривает.

Эйфория, блуждающая по моему телу, ещё не испаряется до конца, а Тимур резко вторгается двумя пальцами.

— Ох…

Он поглощает мой жалкий протест, пленяя губы, вместе с тем сгибая пальцы внутри меня, растягивая, слегка надавливая ровно так, чтобы мой разум снова распрощался со мной. Обхватив ладонью моё лицо, придерживая подбородок, большим пальцем поглаживая по щеке, Тимур целует неторопливо, словно изучает, пробует на вкус, постепенно углубляя поцелуй, одновременно медленно проталкивая в меня свои пальцы. Снова и снова. Очень долго. И я понятия не имею, почему эти довольно простые прикосновения кажутся настолько чертовски эротичными, побуждающими раз за разом тянуться к нему навстречу. Едва успокоившийся ритм моего сердца вновь стучит всё чаще и чаще. Не помню, когда я умудряюсь растерять остатки своей гордости, обняв его обеими ногами за торс, цепляясь за широкие сильные плечи, прижимаясь к мужчине всем телом так максимально близко, как только удаётся.

Но он не спешит воспользоваться этим.

Всё ещё целует, удерживая моё лицо, лаская меня пальцами. Секунды превращаются в сладостно-томительную вечность. Она… Опьяняет. Обжигает. Опаляет. Разрушает. Нет меня больше. По крайней мере — той меня, какой я себя знаю. И уже я сама целую мужчину, вкладывая всю ту страсть, что губит меня. Делюсь ею с ним — делюсь всем, что только могу дать. Открыто. Бесстыдно. Забираю не меньше. Как и он сам, жадно, голодно, требовательно. Вдыхаю его выдохи, глажу массивные плечи, шею, грубую щетину, зарываюсь пальцами в его волосы, сжимаю наверняка грубо, совсем не нежно и ласково. Но ему и не нужна моя нежность или ласка. Тимур тихо рычит сквозь зубы, едва моя ладонь протискивается между нашими телами, сдавливая поверх брюк его твёрдый член.

— Не смей, — дёргается чуть назад, избавляясь от моего прикосновения, а я ещё и осмыслить не успеваю, почему он так делает, а брюнет дополняет уже мягче: — Ты слишком отзывчивая и соблазнительная, золотко. Едва ли я смогу быть таким же терпеливым.

Да кому оно нужно, это терпение?!

Не мне. Не сейчас.

Но сказать об этом вслух я не успеваю.

Мужчина опять всё берёт под свой контроль.

— Ущипни себя за соски. Сильно. До боли.

Сдавленная узким платьем и бюстье грудь давно болезненно ноет. Зачем мне усиливать эту боль? Не понимаю. Но всё равно подчиняюсь, обхватываю их пальцами, позволяя сознанию тонуть в новой волне тепла, разливающегося по моим венам.

— Сильнее, — следует новым приказом. — Я сказал: до боли.

Ничего уже не соображаю. Просто сдаюсь ему. Позволяю забрать мой новый стон. Отобрать весь мой кислород. Вместе с новым поцелуем. На этот раз неумолимо-властным. Вместе с движением его пальцев внутри меня. Тимур больше не медлит. Вторгается жёстко, глубоко. Надолго меня не хватает. Боль в груди от собственного захвата прошивает насквозь, превращается в нечто иное. Охватившее тело напряжение рассыпается мириадами искр перед моими глазами. И пусть на них всё ещё повязка, я не могу ничего видеть. Не считается. Меня буквально вышвыривает в иную реальность. Там я тону в ошеломляющей волне наслаждения, вот уже во второй раз за этот вечер пропадая в судорогах чистейшего удовольствия.

— Да, вот так, золотко. Теперь уже наверняка… — слышу далёкий голос.

Всё ещё не хочу возвращаться к реальности. И пропускаю тот момент, когда я оказываюсь на боку, а узел на моём затылке оказывается развязан. Кресло — огромное, внушительное, и нам двоим на нём совсем не тесно. А может быть всё дело в том, что я сама занимаю не так уж и много места. Тимур обнимает обеими руками, крепко прижимая к себе со спины. Я поясницей чувствую его эрекцию, слышу стук его сердца, вдыхаю аромат его умопомрачительного парфюма, и… засыпаю.

Определённо, на сегодня с меня впечатлений достаточно.

Глава 7

Воскресное утро начинается шумно. Просыпаюсь от жуткого грохота. Дверь в мою спальню со всего размаху ударяется об стену, а я вздрагиваю, резко усаживаясь на постели. И только потом понимаю, что утро — уже давно вечер, притом поздний, судя по закатным краскам за окном. Каким образом я вообще оказываюсь в своей кровати, если засыпаю в компании Смоленского… Я бы обязательно подумала на эту тему, да. Но тут меня оглушает пронзительными воплями:

— А-аська-а! Аська-а! Хватит спа-а-ать!!!

Пока я торможу и пытаюсь понять, что происходит, два маленьких ураганчика проносятся по всей комнате, а затем, ничуть не притормаживая, на полном ходу прыгают на меня. Я, конечно, знаю, что мои младшие братья всё это не со зла — просто соскучились и так радуются, но моё терпение заканчивается где между групповыми удушающими обнимашками и ударом по голове тяжёлым ворохом веток, замотанных в алую бумагу с белым бантом.

— Савелий! Тимофей! — перехожу на строгий воспитательский тон и шестилетки мгновенно притихают.

Не отстраняются далеко, но настороженно смотрят в ответ исподлобья. Я же, вздохнув, обнимаю обоих мальчишек, попутно разглядывая потрёпанную жизнью живность в подарочной обёртке. Судя по опавшим красным лепесткам в закромах бумаги, а также на моей постели, полу комнаты, и части коридора, что виден сквозь открытую дверь, это были розы. Много роз. Возможно, букет когда-то был вполне шикарный. И однозначно жутко дорогой.

— Это откуда взялось?

Мальчишки дружно вжимают головы в плечи.

— А это тебе. Дяденька курьер привёз. Днём ещё. Мы его себе забрали, чтобы папа не видел, — сознаётся первым Тимофей.

Савелий в это время обиженно пыхтит.

— Не мы, а ты! — выдаёт он не менее обиженно, ткнув пальцем в близнеца. — Потому что собирался вытащить оттуда три штуки и отдать этой дурочке Градовой!

Ага, и, судя по тому, что я наблюдаю теперь, Савелий пытался этого не допустить. Неспроста у одного кареглазого сорванца шишка на лбу, а у другого ссадины на локте и у обоих джинсы в траве перепачканы. Точно подрались из-за этих цветов. Хотя, чего уж там, не совсем из-за цветов. Маша Градова — одноклассница близнецов. Мальчишки уже учатся в первом классе, несмотря на свои года. Одноклассница, которую оба, несмотря на все свои восклицания, дружно обожают… дёргать за волосы, например, толкать в лужу, подсовывать кнопки на стул перед тем, как девочка сядет. В общем, выражают свою суровую мальчишескую любовь, как получается.

— И ничего я не собирался! Сам ты дурак! — вопит между тем Тимофей, пихнув брата.

Тот не падает лишь потому, что я до сих пор держу их.

— А ну, не драться! — утихомириваю обоих сразу. — Я вам что говорила? Вы должны друг друга защищать, а не обижать, — заканчиваю назидательным тоном.

Знаю я их, ещё немного и снова друг другу по шеям надают.

Теперь обиженно пыхтят оба. Обидевшись уже на меня. Но я нарочно не обращаю на это внимания.

— А вы чего тут, вообще делаете, а? Бабушка же должна была вас в школу завтра утром везти, — прищуриваюсь, окидывая обоих демонстративно придирчивым взглядом. — Натворили чего-то?

Близнецы дружно вздыхают, опустив головы.

— Мы хотели Тосю искупать. А она от нас сбежала… — виновато бурчит Савелий, упоминая таксу своей родственницы.

— Мы её пока ловили, бабуля из магазина вернулась… — добавляет Тимофей.

Что там дальше — представить не трудно. Фролова Валентина Николаевна в свои шестьдесят пять (она произвела на свет своё “дражайшее единственное чадо” аж в пятнадцать!) на постоянной основе страдает повышенным давлением. И всё от нервов. Нервничает она, кстати, часто. По любому поводу. Как ей что не по нраву, так сразу заламывает руки, картинно прикладывая их ко лбу, а потом требует одиночество и жасминовый чай — единственное “верное” по её авторитетному мнению средство от своего недуга.

— На такси нас посадила и домой отправила, — дополняет Савелий.

Вот же…

Могла бы позвонить, я бы сама их забрала!

Но нет же…

Не впервые уже отправляет их одних с незнакомым водителем.

— Всё с вами понятно, — вздыхаю теперь уже я, потрепав мальчишек по волосам.

А сама запоздало оглядываюсь по сторонам в поисках средства связи. Нахожу его не сразу. Сперва сумку, скромненько лежащую на краю прикроватной тумбы. Уже потом, когда дотягиваюсь до клатча, вытаскиваю гаджет. Уровень заряда — двадцать четыре процента. Пропущенных — ноль. Только несколько сообщений в “WhatsApp”. Да и те от Лены.

— Отец где? — завожу новую тему.

— В кабинете у себя. Сказал, чтоб не мешали ему работать, — отзывается тоскливо Тимофей. — У него совещание важное.

— А мы есть хотим, — не менее тоскливо проговаривает Савелий. — Бабуля нас только утром оладьями покормила. А Анны Викторовны нету…

Сегодня же воскресенье, конечно, персонал отсутствует.

— А чего меня пораньше не разбудили тогда? — хмыкаю, отпуская мальчишек, поднимаясь на ноги.

Оба всё ещё в печали. Да в такой глубокой, что аж совестно становится, когда они неопределённо пожимают плечами и заново вздыхают, уставившись вниз.

— Я сейчас умоюсь, а потом приготовлю вам что-нибудь, ладно? — улыбаюсь братьям, прежде чем направиться в уборную.

Из-за спины доносится какая-то возня, а затем синхронное:

— Мы тебя тогда на кухне подождём!

Побег на кухню сопровождается дружным топотом. Я же трачу минут пять на то, чтобы умыться, избавившись от остатков вчерашнего макияжа, напоминающего ныне стиль “панда”, и переодеться из помятого платья в удобные домашние штаны с майкой. Оставленный мальчишками букет-он-же-теперь-просто-грустный-веник я тоже подбираю. Пока спускаюсь вниз, размышляю, выкинуть ли остатки былой роскоши, или же сохранить, а то ведь мне всё таки не каждый день букеты присылают. Тем более, я точно знаю, от кого эти розы, пусть нет нигде ни одной подписи об этом. Если карточка с посланием и прилагалась, то найди её теперь. А ещё…

— Да я тебе говорю, это грабёж, а не сделка! Я так уже через неделю банкротом стану! — истошный крик отчима слышен даже с лестничного пролёта второго этажа.

Хотя его кабинет расположен чуть дальше по коридору.

— Да мне пох*й как ты это сделаешь! Этот ублюдок должен поднять мой процент! Ты меня понял?! Хоть землю жри! Накопай на этого Смоленского что-нибудь, чтоб тот согласился, если по-хорошему не хочет!

Услышав знакомую фамилию, я невольно притормаживаю на ступенях.

А пауза в речи отчима длится недолго.

— Да я, бл*дь, чтобы его ублажить, даже Настёну свою не пожалел! Подарил её ему, а этот козёл…

Дальше я не слушаю. Вернее не слышу. Лишь стук собственного сердца, отражающийся в голове, как если бы не в грудной клетке оно билось — молотом по наковальне долбили. И на этой самой наковальне — я сама.

Раздавило…

Спускаюсь по лестнице дальше. Букет отправляется в мусорку. Меня саму будто надвое раскраивает. Одна часть, подобно маленькой девчонке, собирается рыдать в тёмном уголке, спрятавшись в него как можно глубже, чтобы никто не нашёл, не обидел снова. А вот другая… Ей банально всё равно. Пустая. Ведь именно чего-то подобного стоило ожидать. Знала, что так и будет. Иначе с чего бы это отчиму становиться таким добреньким накануне? Он мне денег по собственной инициативе, просто так — уже и не помню когда давал. А тут всё закономерно. Такой, как он, всегда пользуется окружающими. И я — никакое не исключение. Смоленский… С этим тоже всё понятно. Захотел, получил. Удобным способом. А я… просто повелась. Глупая. И нет, не потому, что поддалась. Потому что поверила. Во что? В то, что ему не удастся меня задеть. Настолько сильно. Обидно. Глубоко.

Да, я иду дальше, на кухню, как и обещала братьям. Не требую объяснений у отчима, не закатываю истерику, не ставлю ультиматумы и не предъявляю за принесённый моральный ущерб. Просто давлю всю ту горечь, что пропитывает рассудок, и цепляю самую беззаботную улыбку, на которую только хватает сил:

— Что будем готовить? — интересуюсь у мальчишек, оказавшись в нужном помещении.

Ответом становится громогласное:

— Макароны!!!

Концентрируюсь на этом. На ужине, который нужно приготовить. На двоих, самых дорогих и близких — единственных, кто искренне любит меня и кого могу любить я сама, зная, что не получу за это удар под дых в самый неподходящий момент. А немного позже, после того, как укладываю мальчишек спать, перечитываю отправленные Леной сообщения. Не перезваниваю. Только пишу ей о том, что узнала, где находится пикап, поэтому необходимость в поисках отпадает. Правда, это не особо спасает, и задумка просто-напросто забыть всё, как страшный сон, с треском проваливается. Как только школьная подруга получает моё сообщение, тут же перезванивает сама. Теперь не отвертишься парочкой обобщённых фраз. Иногда кажется, что её старший брат не просто в уголовном розыске работает. Ещё и сестрёнку свою младшую успевает поднатаскать по техникам допроса и дознавания.

Зато, если быть честной с самой собой, после “чистосердечного” и “явки с повинной” становится чуточку легче. Я даже умудряюсь снова уснуть. А когда просыпаюсь, собравшись к новому дню, лишь утверждаюсь в том, что… Да пошло оно всё! Главное, держаться от Тимура Смоленского как можно дальше.

Новый букет, на этот раз белых роз, присланный вместе с курьером ранним утром, тоже отправляется в мусорку…

Глава 8

Говорят, понедельник — день тяжёлый. Ничего подобного! Первый день недели лично для меня — куда легче тех же выходных. Проводив близнецов в школу, я отправляюсь на свои пары. Они у меня заканчиваются немного раньше, чем их продлёнка, поэтому добросовестно отсиживаю последнюю, прежде чем направиться в небольшой скверик перед начальной школой, где собираюсь дождаться окончания учебного дня младших братьев. Там же меня дожидается Лена. Ещё в первом классе мы уселись с ней за одной партой, да так и провели большую часть своей жизни, вплоть до самого выпускного. После школы мы поступаем с ней в разные университеты, однако это не особо мешает нам и дальше проводить почти каждый вечер вместе. Встречает она меня не с пустыми руками. Два больших миндальных латте и коробка пончиков, с которыми мы устраиваемся на деревянной лавочке, значительно приподнимают настроение.

— Ты — лучше всех! — с улыбкой обнимаю девушку и целую в щёку, прежде чем взять один из бумажных стаканов, накрытых пластмассовой крышкой.

Вместе с тем раздаётся сигнал входящего на моём айфоне.

Отчим.

Невольно морщусь, борясь с желанием скинуть звонок или же ещё лучше — послать абонента… пусть будет, туда, где сеть не ловит. Но вызов принимаю.

— Слушаю, — выдавливаю из себя максимально равнодушно.

В трубке слышен уличный гул. Скорее всего, Фролов за рулём.

— Как дела? Утром не виделись, вы рано ушли, — произносит недородственник.

Вышли из дома мы с братьями как обычно. А он, тоже как обычно, спит до обеда. Так что ничего нового. Всё сходится.

— Занятия начинаются в восемь, — обозначаю практически то же самое.

— Ну да, ну да, — откровенно фальшивит Фролов. — Уроки уже закончились? Я заеду за вами, если ты уже забрала мальчишек. Вы где?

Мысленно изображаю жест “рукалицо”.

— Не закончились. Они будут в школе до трёх. Я их через сорок минут только забирать буду. Пока в парке, через дорогу от школы.

— А-а… — слышится, полное разочарования. — Тогда я уже не успеваю вас подкинуть.

Можно подумать, больно-то и хотелось.

— Ничего, мы на автобусе, как обычно, — выдаю уже вслух.

— Как будете дома, набери тогда, — быстренько закругляет разговор Фролов.

Вешает трубку ещё до того, как я задаюсь вопросом, с чего бы это вдруг он мне такое выдаёт. Обычно его мало интересует, где я и когда дома буду.

Впрочем, вскоре всё становится вполне очевидно…

— Слушай, получается, отчим не в курсе о том, что ты всё знаешь, да? — задумчиво проговаривает Лена.

— А зачем мне ему говорить? Сама знаю, и на том спасибо. Раскаиваться он точно не станет, — пожимаю плечами. — Не удивлюсь, если ещё и скажет, чтоб я усерднее старалась, чтоб этот долбанный процент Смоленский ему поднял.

— Это да, — соглашается со мной подруга. — И что теперь делать будешь? — улыбается сочувствующе.

— Не знаю, — снова пожимаю плечами, делаю паузу, размышляя об этом же. — Как вариант, перееду на Аляску.

— М-м… А денег на переезд где возьмёшь? — скептически хмыкает Лена.

— Как это где? — возмущаюсь встречно и разворачиваюсь в сторону проезжей части. — Видишь, вон там, на углу? — указываю на невзрачное четырёх-этажное здание времён советской постройки, на первом этаже которого располагается банк. — Дождёмся окончания рабочего дня. Потом все разойдутся… — выдерживаю театральную паузу, а после добавляю уже заговорщицким шёпотом: — Поможешь мешки с деньгами вынести?

Блондинка страдальчески закатывает глаза.

— Ага, а потом попросим Костю подтереть все отпечатки и записи на камерах! — задорно смеётся.

— Ну, нет! — не соглашаюсь я. — Тогда с ним же делиться придётся!

— А ты как хотела? За всё надо платить! — противопоставляет Лена. — Хотя-я… — в очередной раз призадумывается. — Не, давай не на Аляску. В Мексику поедем! Прям сразу из банка и в аэропорт. Мальчишки как раз с нами будут. А то, что это за побег такой? В снега и холод? Нет уж, я потом на солнышке понежиться хочу после таких подвигов! — снова хохочет.

Я бы тоже посмеялась вместе с ней. Да только разом не до смеха становится. Потому что на том самом углу, который мы с ней обсуждаем, появляется знакомый “McLaren” кофейного оттенка. У водителя, как будто встроенный радар на моё местоположение. Автомобиль останавливается аккурат у обочины, рядом со входом в сквер. Смоленский выходит из машины не сразу — спустя секунд двадцать, по сторонам не смотрит, сосредоточен на разговоре по телефону, попутно поправляет манжет чёрной рубашки, застёгивая непонятно по какой причине расстегнувшуюся запонку. А у меня, глядя на него с расстояния примерно в пятьсот шагов, в голове вспыхивает каждая грёбаная секунда нашего совместного прошлого. Возможное ближайшее будущее тоже быстренько вырисовывается. И оно мало чем отличается от того, что со мной уже произошло. Именно поэтому я оказываюсь позади лавочки ещё до того, как осознаю, насколько по-детски выглядит собственный порыв банально спрятаться. Вот и Лена…

— Э-э… Ась, ты чего? — оборачивается и заглядывает за лавочку она.

Сама лавочка, к слову, добротная, из широких толстых досок, посаженных на железную основу, стоит аккурат втиснутая в асфальтированный карман среди газона, куда я и юркнула. Жаль, конечно, недавно высаженные цветы, но об этом я потом покаюсь, когда минует опасность.

— А это не я. Это он! Смоленский приехал! — шиплю в откровенной досаде. — Да отвернись ты! — слегка подталкиваю блондинку под локоть, осторожно высунувшись из-под лавочки, чтобы было не особо приметно. — Меня нет! — пригибаюсь обратно.

Щёлки между досок предмета моего укрытия не особо крупные, издалека почти незаметные, но в моём положении дают неплохой обзор, особенно, если наклониться пониже. Прекрасно вижу, как владелец “Атласа” входит в сквер и неспешно движется по пешеходной дорожке, продолжая разговаривать по телефону.

— Слушай, а ничего такой, этот Тимур Смоленский, — оценивает школьная подруга приближающегося к нам мужчину. — Высокий, стройный…

— Верблюд тоже высокий. И стройный, — отзываюсь я мрачно из-под лавки. — А ещё выносливый, — добавляю зачем-то.

В памяти сами собой всплывают картинки. Тоже о выносливости. Разве что не совсем той же природы и назначения.

— М-м… Выносливый, говоришь, — моментально заинтересовывается Лена.

— Даже не думай! — возмущаюсь, как только до меня доходит, к чему она ведёт.

Зарабатываю обиженный взгляд.

— Ты же сама сказала, что он тебе не нужен!

“Мало ли, чего я там сказала…” — проносится ворчливой мыслью.

И снова я девушку слегка толкаю — на этот раз по ногам, чтоб не поворачивалась ко мне лицом и не портила всю созданную конспирацию.

— Если забыла, он псих. И маньяк. И полный придурок. И…

— Да поняла я, поняла! Держу дистанцию! — поднимает ладони вверх в жесте капитуляции девушка. — Твой, так твой… — хмыкает напоказ понимающе.

Издевается надо мной, в общем!

— Ой, молчи уже! — в очередной раз шиплю на неё. — И не поворачивайся больше!

Быть может со стороны, за лавкой, будучи в газоне, меня трудно заметить, если не искать намеренно, однако саму с собой болтающую и машущую руками девицу — не заметить проблемно. О том я и думаю, нервно кусая губы, зажмурившись, мучительно долго дожидаясь “момента икс”, когда станет понятно, замечает ли странность Тимур, или же…

— Всё. Ушёл, — радует меня Лена.

Ушёл — не совсем верное понятие. Он мимо прошёл, дальше вглубь сквера. Зато у меня появляется ещё одна небольшая фора.

Надо бы убраться отсюда поскорее, пока не вернулся этот псих-маньяк-и-полный-придурок-а-ещё-слегка-верблюд!

Хотя покидать своё персональное укрытие я не спешу. Сперва аккуратненько выглядываю, озираясь по сторонам. И только после того, как убеждаюсь в сказанном подругой, выползаю обратно на асфальт.

— Слушай, он — псих, ты — тоже неадекватная, — комментирует мои действия блондинка. — Смотрю, вы подходите друг другу! — нагло хохочет надо мной.

— Ага, — ворчу ответно. — Запиши нас на совместный курс к психиатру, мы там поженимся и в одной палате жить будем, — кривлюсь, стоит представить себе нечто хотя бы отдалённо схожее, и отряхиваю ладони. — Пошли уже, забрём мальчишек и свалим отсюда, — подхватываю девушку под руку, увлекая за собой в сторону школы.

Пока иду, то и дело оглядываюсь. Никак не покидает ощущение, будто Смоленский вот-вот догонит. И, очевидно, все мои опасения прекрасно отражаются на моём лице, потому как в конечном итоге Лена не выдерживает:

— Слушай, если ты реально его так боишься, давай я с Костей поговорю, он что-нибудь придумает. Не будешь же ты всю жизнь от него бегать?

Не буду, конечно…

Только до тех пор, пока ему не надоест со мной в “кошки-мышки” играть.

Да и…

— Я его не боюсь, — продолжаю уже вслух. — Он меня нервирует. И рожу его видеть не хочу. Не в ближайшие дни…

Судя по скептическому хмыку, она не поверила. Спасибо, издеваться дальше не стала. До поры до времени.

— Но ты же в курсе, что тем самым только усложняешь и усугубляешь? — снисходительно проговаривает Лена, немного погодя вернувшись к прежнему. — Своими поступками ты сама разжигаешь в нём азарт. Он догоняет, пока ты убегаешь.

Мы успеваем дойти до парадного крыльца начальной школы. Двор пока пуст. Стены здания тоже хранят относительную тишину. До окончания продлёнки ещё десять минут.

— Предлагаешь вышибать клин клином? — усмехаюсь в ответ. — Думаешь, если сама к нему с завидным энтузиазмом приставать начну, тогда он прифигеет, открестится и сам свалит от греха подальше? — и сама задумываюсь о подобной перспективе.

Воображение рисует отчаявшуюся гримасу убегающего от меня Смоленского, почему-то обязательно всего в следах от красной губной помады и со связанными руками. Картинка настолько забавная, что невольно улыбаюсь, попутно пытаясь вспомнить, где завалялась купленная мною в прошлом году “Bourjois Rouge Edition Velvet” в оттенке #08 “Grand Cru”.

— Только не забудь ему сходу напомнить о том, что, раз он тебя девственности лишил, то теперь обязательно ещё и жениться должен! — поддерживает школьная подруга мою шутку. — А на свадьбу ты непременно хоч…

Мало, того, что резко обрывает себя на полуслове, так ещё и начинает улыбаться. Виновато. Не мне! Кому-то, кто в данный момент находится позади меня, и чьё присутствие она замечает гораздо раньше, чем я.

Чтоб этого Смоленского…

— Он за моей спиной, да? — озвучиваю угрюмо собственную мысль.

Виноватая улыбка Лены преобразовывается в сочувствующую, уже для меня. Я же, вдохнув поглубже, призываю всю свою выдержку, цепляю на лицо полнейшую невозмутимость, только потом разворачиваюсь.

— А мы тут как раз обсуждаем, как бы от тебя избавиться, — выдаю флегматично. — Что скажешь? Сработает такой вариант?

Замечаю в глазах цвета хвои рассеянную задумчивость, прежде чем на губах Тимура расцветает понимающая ухмылка. В один шаг он сокращает разделяющее нас расстояние, поравнявшись вплотную.

— Ты попробуй. И узнаешь, — сообщает мужчина.

В его голосе слышится снисхождение. Но лично мною воспринимается скорее угрозой. Не удивлюсь, если он действительно на все мои теоретические приставания согласится, вместо того, чтобы удрать без оглядки. Чисто, чтоб надо мной снова поиздеваться. Не столь давно подпорченное настроение скатывается до отметки “хуже некуда, умрите все”, и я окончательно наглею.

— Зачем пришёл? — демонстративно выгибаю бровь.

Его ухмылка становится только шире. Брюнет склоняется ближе, вынуждая замереть и чувствовать себя, подобно кролику перед удавом, который его совсем скоро проглотит.

— И я тоже рад тебя видеть, золотко, — произносит тихо Тимур, запустив ладонь в карман брюк, вытащив оттуда… мои кружевные шорты. — Пришёл вернуть, — приподнимает руку, напоказ оценивающе разглядывая вещицу.

И это посреди школьного двора…

Так бы и придушила!

— С-с… пасибо! — хватаю бельё, норовя поскорее спрятать.

Да только Смоленский не отпускает. Я — держу снизу. Он — сверху.

— Мог бы и с курьером отправить. Как раз чудно вписалось бы в композицию первого букета, — язвлю в расстройстве, в очередной раз попытавшись отвоевать ажурную тряпку интимного назначения.

Если выбирать между демонстрацией своего белья незнакомому мужику, которого увижу первый и последний раз в жизни и кучкой детишек, а также их преподавателей, которые вот-вот здесь появятся, то, конечно же, я предпочту первый вариант.

— Но тогда бы я не услышал, насколько ты благодарна за все мои старания, — меланхолично отзывается этот… который точно-псих-маньяк-и-верблюд-а-ещё-похоже-фетишист.

— Мог бы просто позвонить!

Разум тем временем воспроизводит все те “благодарности”, которые я могла бы ему сказать. И обязательно выскажу! Как только шорты свои заберу.

— Это уже не смешно, — ворчу, спустя ещё одну тщетную попытку забрать свою вещицу.

— А кто тут смеётся? — с саркастическим хмыком отзывается Тимур.

Мысленно душу его. Потом топлю. В луже. А потом сажусь в его “McLaren” и переезжаю бездыханное тело. Немного наслаждаюсь, сдаю заднюю и снова переезжаю гада его же машиной.

— Если сказал: пришёл вернуть, так возвращай, — гневно прищуриваюсь, подаваясь вперёд, приподнимаясь на носочках, чтобы казаться хоть чуточку выше. — Или отваливай, — добавляю сквозь зубы.

Я сейчас настолько зла, что не замечаю, насколько двусмысленно выглядят собственные действия. Как и не обращаю внимания на его парфюм, что планомерно пропитывает воздух вокруг меня, забирается в лёгкие, оседает чем-то знакомо-томительным в душе. Думаю обо всём этом позже. Ровно через секунду после того, как Смоленский пользуется подвернувшейся возможностью, бессовестно приобняв за талию, буквально впечатывая в себя.

— Обязательно верну, золотко, — проговаривает вкрадчиво, выдохнув мне в губы. — Сразу, как только ты объяснишь мне ещё раз, что именно ты с твоей подружкой перед моим появлением обсуждала. А то я как-то не очень поверил твоей предыдущей версии.

Вот же…

Сознаться — равнозначно тому, чтобы в очередной раз признать свою слабость. Не просто сдаться ему. Проиграть. Возможно, окончательно. Позволить себя снова раздавить. Не только принять и обозначить, какую боль этот мужчина может мне причинить. Уже причинил.

Не буду я ни в чём сознаваться, в общем!

— Молчишь… — в мнимом прискорбии вздыхает Смоленский. — Сходу не придумывается, да, золотко? — интересуется участливо, с самым благопристойным видом заправляя одну из прядок мне за ухо.

Не бью ему по руке. Хотя очень хочется. Но лишь потому, что, прежде чем тронуть мои волосы, он отпускает мои злосчастные шорты. Прячу их в карман жакета и застёгиваю карман на молнию, пока брюнет по-прежнему прижимает к себе. Почти готова оттолкнуть его от себя, но в этот момент распахивается главная дверь школы, а на крыльцо вываливает орущая детвора. Проходит всего-ничего, и мы оказываемся в центре столпотворения, среди которой инициатива закатывать истерику и поднимать крик выглядит весьма сомнительной. Класс — знакомый. Мои братья учатся в нём. Появление самих мальчишек тоже не заставляет себя ждать.

— Савелий, — хмуро оглядывая находящегося рядом со мной, произносит первоклашка не по-детски серьёзным тоном. — Фролов, — добавляет, протягивая брюнету ладонь для рукопожатия.

Тот, понятное дело, вынужден перестать меня лапать и ответить на жест.

— Тимур, — с такой же серьёзной интонацией проговаривает он. — Смоленский, — пожимает детскую ладошку.

— А я — Тимофей, — подхватывает второй брат, хотя, в отличие от первого, не спешит здороваться с “новым знакомым”. — Папин партнёр, да? — задаёт вопрос, придирчиво разглядывая стоящего напротив, выдерживает паузу, склонив голову, после чего дополняет заинтересованно: — Дашь сто баксов?

И если физиономия Смоленского вытягивается в лёгком недоумении, то лично я нервно хихикаю. Потому что знаю, что будет дальше.

Господи, как же я люблю своих братьев!

— Сто баксов? — переспрашивает владелец “Атласа”.

— Ага, — охотливо кивает Тимофей. — Ты мне — сто баксов. А я… Буду с тобой дружить! — выдаёт торжественно.

Степень недоумения Смоленского становится явнее.

— А не продешевил? — ухмыляется он. — С ценой дружбы?

Первоклассник призадумывается. Серьёзно так. И заново оценивает стоящего перед ним мужчину, придирчиво разглядывая с головы до ног, явно намереваясь поднять “ставку”, раз уж такое дело. Правда, озвучить младший брат ничего не успевает. Хватаю за руку сперва его, потом его близнеца, а затем тяну за собой обоих прочь со школьного двора.

— Нам пора. Мы и так уже опаздываем, — нахожусь с первым попавшимся оправданием своему бегству.

Хорошо, Лена идёт вместе с нами. Плохо, Тимур — тоже.

— Довезу вас, — невозмутимо сообщает брюнет.

— Спасибо, мы на такси! — отказываюсь от столь “лестного” предложения.

На самом деле, пользоваться услугами наёмной машины я не собиралась, предпочтя более дешёвый вариант — общественный транспорт. Однако, стоит представить себе, как Смоленский перегородит своей тачкой автобусную остановку, в очередной раз поставив меня перед фактом, как вариант потратиться выглядит не таким уж и прискорбным. Тем более, что подходящее транспортное средство находится уже вскоре. Жёлтая машина с соответствующими шашечками на борту припаркована у обочины. Водитель на мой запрос охотно кивает и расторопно помогает пристегнуть ремни безопасности мальчишек с помощью специального удерживающего устройства. Лена устраивается не переднем пассажирском, я — рядом с братьями.

Жаль, даже когда такси выворачивает на дорогу, а я, наконец, избавляюсь от общества Смоленского, это не особо помогает унять одолевающую рассудок нервозность. Даже после того, как “McLaren” обгоняет используемое нами транспортное средство и на высокой скорости маневрирует между едущими впереди машинами, вовсе пропав из зоны видимости.

Судя по манере вождения, кое-кто очень-очень зол…

— Тебе хана, — задумчиво протягивает подруга, как отражение моих мыслей. — Если бы ты влепила ему пощёчину, и то выглядело бы не столь унизительно.

Тяжело вздыхаю, признавая её правоту. Молчу. Близнецы и так подозрительно косятся. Не хватало ещё, чтоб и они поняли, что тут происходит.

Глава 9

Поездка на такси из города в пригород обходится почти в десять раз дороже, нежели билет на автобус. Расплачиваясь с водителем, я проклинаю свою инфантильность, местные тарифы, заодно и Смоленского. А по выходу из машины проклинаю последнего больше прежнего. Ведь кофейного цвета “McLaren” оказывается у ворот нашего дома ещё до того, как наёмный водитель успевает вернуть мне сдачу с пятитысячной банкноты.

— Мля, да он издевается, — срывается с моих уст в досадном стоне.

Братья уже вылезли из машины и теперь с нескрываемым интересом разглядывают шикарную тачку, наперебой обсуждая её цену и возможную скорость на максимальном пределе. Не забывают и меня попрекнуть тем, что я лишила их возможности на ней прокатиться. Лена на это только страдальчески закатывает глаза. У неё звонит телефон. Ей приходится отвлечься на разговор. Я же, с мысленной мрачностью проглатываю высказывание близнецов, и даже умудряюсь доброжелательно поблагодарить водителя за поездку. Правда, на этом он с нами не прощается. Перекинувшись со своим родственником парой фраз, школьная подруга отключает вызов и просит водителя не уезжать.

— Костя зовёт, — вздыхает виновато она в оправдании. — Если что, присылай сигнал “SOS”! — косится в сторону остановившегося “McLaren”.

Я киваю, а она усаживается обратно в такси. Их семья тоже живёт в коттеджном посёлке, но не в Черниговке, а в трёх километрах отсюда. На прощание девушка машет рукой и посылает воздушный поцелуйчик через боковое окно, прежде чем такси уезжает. Только после этого Смоленский выбирается из салона своего автомобиля, неспешно направившись ко мне. Мои младшие братья по-прежнему сосредоточены на восторгах, посвящённых элитному автопрому, и моё существование ими окончательно позабыто. Наверное, именно поэтому в глазах цвета хвои я вижу очередное многозначительное обещание, пока на губах их обладателя расцветает нехорошая ухмылка.

Как и сказала недавно Лена, мне определённо хана…

— Что, снова закинешь на плечо и увезёшь, куда вздумается? — шиплю тихонько, едва Тимур оказывается рядом.

— Вообще-то я предпочитаю разнообразие, — пожимает плечами мужчина.

Да с таким беспечным видом, будто из нас двоих, это я одна тут на всю голову тронутая, а он вообще не причём.

Бесит, в общем!

— Даже знать не хочу, что ты под этим разнообразием подразумеваешь, — кривлюсь, разворачиваясь к воротам, открывая их. — Мальчики, не задерживайтесь тут надолго! — напоминаю им о себе, прежде чем войти во двор.

Смоленского с собой, разумеется, я не приглашаю. Хотя ему моё приглашение нахрен не сдаётся. Он и так чувствует себя, как дома, судя по тому, что тоже не остаётся снаружи. Отстаёт от меня всего на пару шагов, пока я пересекаю выложенную брусчаткой территорию, направляясь к крыльцу увитой плющом усадьбы. Там, перед ступенями, чуть сбоку расположена урна. В ней до сих пор покоится та сотня белых роз, что принёс этим утром курьер.

— Интересная ваза, — замечает Тимур флористику, украшающую двор.

Ничего не говорю, захожу в дом, только в последний момент поборов желание захлопнуть перед его носом дверь, а потом закрыть её на все замки. Минуя холл, сворачиваю в гостиную. Следы недавней попойки отчима уже прибраны. Комната радует аккуратно разложенными подушками на мягких креслах с высокими спинками, тщательно вычищенным ковром нежно-персикового оттенка и тем, что помещение совсем недавно проветривали. Я останавливаюсь около одного из кресел у окна, развернувшись лицом к своему не особо желанному гостю.

— Предложила бы тебе кофе или ещё чего-нибудь выпить, но ты же здесь явно ненадолго, — обозначаю сходу, сложив руки на груди. — И давай ты просто уже, наконец, скажешь, чего тебе от меня надо, а потом каждый пойдёт по своим делам.

Да, грубо. Но, если не решу эту проблему, точно с ума сходить начну. Вот и то, что едва удерживаю себя на месте, стоит мужчине шагнуть навстречу, демонстрирует то же самое. Как какая-нибудь испуганная лань, ей-богу!

— Даже так… — мрачно отзывается Смоленский.

Ещё один его шаг ко мне ближе. А я вовсе цепляюсь за спинку кресла, ненароком обдумывая, что бегство — это не так уж и плохо. Особенно, когда мужчина вновь оказывается опасно близко. Остаюсь на месте только лишь потому, что хватит уже этого цирка. Поговорим. Выясним всё. И разойдёмся каждый своей дорогой. Надеюсь. Очень-очень сильно надеюсь.

— Да. Так, — произношу твёрдым голосом, решительно, даже почти гордо взглянув в его глаза.

Ну и пусть снизу-вверх. Ну и пусть он снова нависает надо мной, как незыблемая скала, круша всю мою уверенность одним своим существованием.

— Хорошо, — неожиданно мягко отзывается Тимур, сгибом указательного пальца приподнимая мой подбородок. — Как скажешь, золотко.

Я не обманываюсь вкрадчивым шёлком его голоса. Во взоре цвета хвои лишь колючий холод. Едва осязаемым жестом, веющим какой-то неправильной извращённой нежностью, меня тоже не обманешь. Этот мужчина мягко стелет только до поры до времени.

— Напомни-ка мне, о чём мы с тобой вчера разговаривали? — оправдывает мои ожидания Смоленский. — Да и… — склоняется ближе, вместе с тем запрокидывая мою голову ещё выше, почти касаясь моих губ своими. — Разве не ты совсем недавно так сладко и призывно стонала подо мной?

Указательный палец соскальзывает с моего подбородка к шее, медленно ведёт по горлу к ключицам. Я же, даже не видя себя в зеркале, отчётливо осознаю, как краснею при упоминании о том, что было между нами. Дышу, и то через раз, с широко распахнутым взором глядя в его глаза, с усилием сглатывая подкатывающий к горлу ком. Но Тимуру этого явно недостаточно.

— Разве не ты сама широко-широко разводила свои стройные красивые ножки, снова и снова упрашивая не останавливаться? — продолжает он всё также тихо, поглаживая вдоль линии ключиц уже двумя пальцами. — Не ты обнимала меня, раз за разом умоляя войти в тебя глубже? — его ладонь замирает всего на секунду, а затем опускается ниже, к груди, очерчивая сбоку, обхватывая всей ладонью, резко сдавливая, обнимая другой рукой за талию, прижимая меня к себе всем телом. — Я сделал, как ты сама захотела, красавица моя. И да, мне это тоже понравилось. Даже больше, чем тебе самой. Потому и цветы отправил. Хотел ещё немного порадовать тебя. Но, раз они тебе не нравятся, окей, не буду больше присылать.

Что сказать…

Шах и мат.

Мне.

В чём сознаваться я, конечно же, не собираюсь.

— Да. Я. Просила. И всё остальное — тоже. Тут ты прав. Не отрицаю, — соглашаюсь на свой лад. — Но это не значит, что я сделаю это снова. Что хочу всё повторить. Что вообще хочу. С тобой.

Я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал убедительно. Дыхание также пытаюсь выровнять. Словно меня не волнуют его прикосновения и не пробивает дрожью от одной только мысли об его близости.

— Да что ты? — отзывается насмешливо Тимур.

Так и не отпускает. Наоборот, теперь объятия причиняют боль.

— Да, — в который раз говорю одно и то же. — Видишь ли, я, может, и страдаю время от времени склонностями конченной шлюхи, но случается это чисто на добровольной основе, исключительно по собственной инициативе. Я не продаюсь. И уж тем более не занимаюсь ничем подобным в качестве благотворительности, — замолкаю, улавливаю в зелёных глазах непонимание и дополняю снисходительно: — Не думай, будто я не знаю о том, каким именно образом мой отчим получил контракт с «Атласом».

В голове проносится чужим истошным криком: «Да я, бл*дь, чтобы его ублажить, даже Настёну свою не пожалел! Подарил её ему…», а я сама мысленно кривлюсь.

— Думаешь, если я один раз ноги перед тобой раздвинула, то теперь постоянно можешь приходить, когда вздумается? А я буду восторженно в рот тебе смотреть, на всё согласная, раз уж мой отчим решил, что это ему на руку? Нет уж, так не пойдёт. Не хочу! — заявляю в довершение.

И это уже явный перебор. Терпение Смоленского испаряется в один момент. Моя смелость, к слову, тоже. Её банально сметает резким грубым толчком. Вместе с которым я оказываюсь опрокинута спиной через правый подлокотник кресла. За шею. Только и успеваю охнуть от неожиданности, прежде чем окончательно обнаглевший мужчина умещает ладонь между моих ног, задрав подол сарафана почти до самой талии.

— Врёшь, — отчеканивает он ледяным тоном, вопреки всему проводя пальцами поверх хлопковых трусиков предельно осторожно, почти нежно. — Ещё как хочешь, — заключает с видом победителя.

А всему виной эти его прикосновения и поглаживания!

Как бы я ни относилась к мужчине, тело всё равно реагирует вполне однозначно в самом элементарном желании.

На этот раз я не переубеждаю его в обратном. Да и вообще ничего не говорю. Перехватываю его руку, закрываю глаза и пытаюсь определить, есть ли кто-либо поблизости, и вернулись ли с улицы мальчишки. Ведь от этого зависит то, насколько далеко я могу позволить себе дальше. Моё физическое сопротивление мужчину только больше распаляет. Начну кричать, сбегутся раньше, чем его проймёт. Именно поэтому банально… прошу.

— Хватит. Не надо. Пожалуйста, — произношу тихонько.

В успешности подобного внушения я не особо верю. Тем сильней моё удивление, когда чужая хватка исчезает, а затем меня и вовсе аккуратно приподнимают и помогают встать на ноги.

На какое-то время в гостиной воцаряется тишина. И в этой самой тишине моё удивление превращается в настоящую растерянность.

Оказывается, надо-то было всего лишь попросить!

Впрочем, в дальнейшем мне это не особо помогает…

— Кто ещё в доме есть? — интересуется Тимур, зачем-то расстёгивая манжеты на своей рубашке.

Поскольку ход его логики непостижим для меня ещё с первых секунд нашего знакомства, то не особо задумываюсь об его действиях.

— Анна Викторовна, наша экономка. Должно быть, она на кухне. В это время обычно начинает готовить ужин. Ещё Дмитрий Сергеевич есть, — упоминаю разнорабочего, который присматривает за придомовой территорией и делает всю физическую работу, с которой не может справиться Анна Викторовна, — тоже где-то поблизости. — А что?

— То есть, за твоими двумя сорванцами есть кому присмотреть, пока тебя не будет? — уточняет брюнет.

Позади меня — кресло. Передо мной — Смоленский. Если что, бежать фактически особо некуда. Вот и я отодвигаюсь аккуратно вбок, прежде чем ответить:

— Это ты к чему?

Отодвигаться от мужчины маленькими шажочками не перестаю.

— Помнишь что ты сказала, прежде чем мы вошли в дом?

Говорила я тогда не так уж и много. Всего одну-единственное предложение: “Что, снова закинешь на плечо и увезёшь, куда вздумается?” вспыхивает в памяти, пока я напряжённо наблюдаю за тем, как мужчина с самым благопристойным выражением лица закатывает левый рукав своей рубашки.

— Может быть, — отзываюсь осторожно.

Успеваю отойти от него аж на два полноценных шага.

— Может? Или всё же помнишь? — хитро прищуривается брюнет.

Да с такой добродушностью, что я мигом начинаю подозревать неладное.

Иначе чего это он настолько сомнительно быстро добреет?

— Допустим, — отвечаю тихонько.

Скорость своего стратегического отступления также прибавляю. Совсем немного. Будто таким образом моё очередное бегство не особо заметно.

— И что? — дополняю неохотно.

Ведь самостоятельно просвещать меня Тимур не собирается. Правый рукав закатывает.

— А то, что, если помнишь, значит уже знаешь, что будет дальше, — улыбается мне мягко с самым беззаботным видом, опуская руки.

Если помню…

То уже знаю…

А значит…

— Ну, не-е-ет! — выдыхаю я возмущённо. — Опять?!

На пути попадается ещё одно кресло. Самым прискорбным образом спотыкаюсь об него, позорно позабыв об его существовании и не заметив. Ударяюсь коленом. Однако в скорости прибавляю! А всё потому, что…

— Я и к школе за тобой приехал, чтобы тебя с собой забрать. Но, добровольно же ты со мной всё равно никуда не поедешь, — сообщает Тимур, прежде чем растерять весь свой лениво-благодушный настрой.

Один его шаг — как два моих, поэтому неудивительно, что созданную мною дистанцию он сокращает очень быстро. Зато я моментально забываю про свой ушиб. Вылетаю из гостинной, как ошпаренная.

— Смоленский, ты псих! — выкрикиваю, преодолев первые ступени лестницы, ведущей на верхние этажи. — И маньяк!

— Это ты меня с ума сводишь, так что все претензии к тебе самой!

Его голос звучит издевательски. И очень близко. Но бежать ещё быстрее не получается. Едва не подскальзываюсь на повороте между пролётами ступеней. Спасает лишь то, что успеваю схватиться за перила. Жаль, из-за заминки, оставшееся между мной и ним расстояние окончательно потеряно. Сильные руки ловко перехватывают поперёк живота, властно дёргают назад, крепко прижимают к мужчине со спины.

— Попалась, — подводит нехитрый итог Тимур.

Уныло вздыхаю, чувствуя жар его ладоней, что просачивается к моей коже даже сквозь плотную ткань сарафана. А он… отпускает. Конечно же, не потому, что намерен позволить мне сбежать снова. Перехватывает иначе, поднимая на руки, и спускается по лестнице обратно на первый этаж.

— Спасибо, не как мешок картошки на плече, — ворчу едва слышно себе под нос, снова пребывая в чужих объятиях.

Но брюнет всё равно слышит.

— Подумал, так тебе будет комфортнее, — с пониманием ухмыляется он. — Пожалуйста, золотко, — добавляет снисходительно.

Можно подумать, я его реально поблагодарила, чтоб такое говорить!

— Ты точно псих, — обречённо вздыхаю, для удобства обнимая мужчину за шею, подумывая не придушить ли его заодно. — Смоленский, отпусти, а? По-хорошему! — предпринимаю новую попытку договориться.

А то сил на удушение всё равно не хватит. К тому же, мы спускаемся по последним ступенькам. До холла остаётся всего ничего, и оттуда доносится перестук каблуков нашей экономки. Всегда удивлялась этой её женской стойкости — носить исключительно туфли.

— Отпусти, кому говорю! — ёрзаю и цепляюсь за его плечи в очередной тщетной попытке избавления.

На мою первую просьбу он никак не реагирует. На требование — тоже никакого внимания не обращает. Разве что улыбается в полнейшем снисхождении. Да и то, когда замечает экономку. Та, как нас двоих видит, застывает посреди холла с приоткрытым ртом в полнейшей растерянности.

— Здравствуйте, Анна Викторовна, — невозмутимо здоровается с ней мой бесстыжий похититель.

Женщина средних лет по-прежнему в шоке. Хотя это нисколько не мешает ей выдать ответное:

— Здравствуйте, Тимур Андреевич.

“Какое ещё нафиг “Здравствуйте, Тимур Андреевич?! — проносится в моей голове отчаянное, на грани истерики, пока меня снова переполняет возмущение. — Полицию вызывать надо, а не здороваться не пойми с кем, и…”

Они что, знакомы?!

Должно быть последнее прекрасно отражается на моём лице, так как, едва мы оказываемся перед дверью на выход из дома…

— Я заезжал пару часов назад, к твоему отчиму, тогда и познакомились, — сообщает Смоленский.

— Примерно так и подумала, — бурчу с отчётливой злостью.

Просто через его плечо прекрасно вижу, как вся растерянность на лице экономки испаряется, и теперь она смущённо улыбается, провожая нас задумчивым взглядом, комкая жёлтую салфетку в своих руках.

А меня тут нагло похищают, между прочим!

Кстати, об этом…

— Смоленский, ты же понимаешь, что я тебе потом отомщу? — возвращаюсь к увещеванию своего похитителя, едва мы оказываемся на крыльце. — Да отпусти ты меня уже! Не то…

Затыкаюсь. Просто во дворе, помимо близнецов, ещё и наш разнорабочий оказывается. Дмитрий Сергеевич, в данный момент орудующий метлой — мужчина пожилой, у него сердце слабое, поэтому решаю, что дальнейшие свои угрозы я попридержу при себе до поры до времени. Лучше найду себе спасение где-нибудь ещё, попозже, когда это на его нервной и сердечно-сосудистой системе никак отражаться не будет.

Впрочем, необходимость в поисках этого самого спасения быстро отпадает…

Тимур сам открывает автомобильную дверцу с пассажирской стороны. Сам усаживает меня на сиденье. Ещё и заботливо ремень безопасности пристёгивает. А я уже почти мирюсь с мыслью о том, чтобы провести в его обществе какое-то дополнительное время, как, усевшись за руль, брюнет сдаёт назад и… Бах! Глухой хлопок снаружи смешивается со срывающимся с уст водителя ругательством. “McLaren” резко останавливается.

Владелец “Атласа” выбирается наружу быстрее меня. Обходит машину сзади. Мрачнеет заметней прежнего, разглядывая последствия “Баха”. И мне нет никакой необходимости подходить к нему ближе, чтобы понять, в чём дело. Задние колёса… хана им, в общем. Основательная такая. Бесповоротная. Уже ничем не помочь.

Но это ладно!

— Во-о-от, — комментирует случившееся вышедший за ворота Тимофей. — А если бы мы с тобой дружили, я бы тебе сразу сказал, чтобы ты в ту сторону не разворачивался.

Появившийся вслед за одним близнецом — другой на отпущенное братом замечание довольно улыбается, прислонившись плечом к распахнутой двери. Наслаждается, в общем.

Понятное дело, не экономка и разнорабочий с порчей колёс подсобили…

Невольно чувствую себя дилетантом, вспомнив как я садовые ножницы в переднюю шину этой же машины всадила, а особого ущерба не возникло. Но это всего на секунду. Уже в следующую — чувствую тяжёлый давящий взгляд Смоленского, от которого по позвоночнику липкий холодок проскальзывает. И ладно бы, если б на меня так жутко смотрел! Мне не привыкать. Да и за себя не так страшно. Мне терять особо нечего. Но ведь не на меня смотрит с такой тёмной яростью. На мальчишек. Очевидно, догадался уже тоже, кто тут самый провинившийся и зачинщик.

— Я всё возмещу! — бросаюсь наперез между шагнувшим навстречу Савелию мужчиной и самими близнецами. — Тимур, честно, я всё исправлю. Это не специально. Просто так получилось. Случайно, — выдаю на виновато чуть ли не скороговоркой. — Не злись, пожалуйста! Я сейчас позвоню в шиномонтажку, они тебе новые колёса привезут и всё быстренько переставят, — вместе с тем судорожно шарю по карманам в поисках своего айфона. — Тебе даже ехать никуда не придётся. Я всё сама сделаю, — заверяю поспешно. — Хорошо? Ты только не злись… — заканчиваю совсем уж жалобно.

Как назло, телефон не нахожу. А Смоленский на всю мою пламенную тираду совершенно не реагирует. Словно и не слышит меня. Да и не смотрит. Отодвигает в сторону, как какую-нибудь нелепую помеху. Идёт дальше. В моей голове в этот момент гремит второй “Бах”. Теперь, по-настоящему страшно. Но я не сдаюсь.

— Тимур! — сокращаю расстояние между нами, уцепившись за его за плечо.

Неважно, как я выгляжу в этот момент. Не имеет значения, что он подумает обо мне. На всё плевать. Лишь бы не…

— Что? — наконец, обращает на меня внимание мужчина, запустив руку в карман брюк, доставая оттуда бумажник.

Из него он извлекает… сто долларовую купюру. Её же вкладывает в руку Тимофею.

— В следующий раз, дружище, будь уж так добр — сразу скажи, — покровительственно хлопает ему по плечу.

Младший брат давно не улыбается. И, как и я сама, настороженно косится то на полученную наличку, то на самого Смоленского.

— Ага, — слабо кивает на его слова Тимофей.

— Вот и договорились, — на удивление мягко отзывается Тимур.

Я уже вот-вот готова выдохнуть с облегчением после миновавшей угрозы, но, как говорится, беда не приходит одна.

— И что я тут пропускаю? — доносится за моей спиной… от отчима.

Недовольное. Угрюмое. Явно не сулящее ничего хорошего. Всей нашей троице. Неспроста поочерёдно одаривает каждого из нас строгим взглядом, после чего показательно рассматривает спущенные колёса “McLaren”. Гулко сглатываю под его проницательным взглядом. И никак не соображу, с чего бы начать оправдываться. Внутренности сворачивает в тугой узел. А потуги собственного воображения не выдают ровным счётом ничего более-менее адекватного и хотя бы приблизительно существенного. Всё же наличие битого стекла, колючей проволоки и кучи саморезов, застрявших в шинах — явно не…

— Небольшое происшествие, ничего особенного, — нарушает затянувшуюся паузу Смоленский.

Физиономию Фролова-старшего моментально перекашивает в недоумении.

— И кто же устроил это “небольшое происшествие”? — переспрашивает он, вновь уставившись на меня.

А я что? Я молчу. Сказать-то до сих пор нечего!

Тем более, что во взгляде отчима читается столько обвинения, что совершенно чётко и ясно осознаю — даже самое виртуозное враньё меня не спасёт. Следствие по “делу” в его мозгах уже проведено, выводы сделаны, приговор тоже вынесен.

— В дом, — бескомпромиссным тоном указывает он.

Мальчишки сбегают первыми. Я тоже не задерживаюсь. А потом, осторожненько выглядывая из окна третьего этажа своей спальни, ещё долгое время нервно кусаю губы, наблюдая за тем, как отчим и Смоленский о чём-то напряжённо и далеко не беззаботно разговаривают между собой, пока ждут эвакуатор, который забирает “McLaren”. Сам владелец “Атласа” уезжает на другой машине. За ним приезжает тёмно-синий тонированный внедорожник. Появление в моей комнате недородственника также не заставляет себя ждать.

— Какого х*ра это бл*дь было?! — сходу вопит он, со всей дури хлопнув дверью. — Нах*ра я тебя тут держу, если ты даже за пацанами присмотреть нормально не можешь?! — в несколько размашистых шагов оказывается рядом, схватив за плечо, тут же встряхнув.

Вдыхаю глубже.

Главное, оставаться спокойной.

— Откуда у них вообще такие мысли в головах появились? Ты чем с ними целыми днями занимаешься? — продолжает орать отчим. — Я бл*дь, и так еле-еле с ним договорился дела с моей фирмой вести. Ты вообще соображаешь хоть немного, кто он такой, сколько бабла и связей имеет? Так ты мне помогаешь нашу семью обеспечивать, да?! — встряхивает снова, сдавливая хватку на моём плече сильнее. — Если ещё раз хоть напортачишь, учти, снова глотать не буду, никого из вас не пожалею: и тебя, и пацанов высеку. Уяснила? — прищуривается злобно, отталкивая меня от себя.

Мне есть что ему сказать в ответ, кроме кроткого и послушного “Да”. Например, прежде чем снова мне что-либо предъявлять, сперва в зеркало пусть поглядит и вспомнит, какие грешки водятся лично за ним самим. В голове и вовсе рождается длиннющий список вариантов о том, каким именно образом он может засунуть своё безразмерное эго в собственный зад. Особенно в тот момент, когда я, не удержавшись на ногах от его толчка, ударяюсь о край письменного стола, налетев на мебель. Вместе с грохотом слетевших со столешницы письменных принадлежностей, поясницу простреливает жгучей болью. Но на деле я молчу. Просто киваю. Не собираюсь накалять степень его бешенства ещё сильней.

— Хорошо бы, чтобы реально уяснила, — выплёвывает ядовито Фролов, смерив меня брезгливым взглядом с головы до ног, после чего разворачивается на выход.

Жаль, так и не уходит. Останавливается перед порогом у открытой двери. Разворачивается обратно.

— Пикап почему всё ещё не привезла? — выгибает бровь в требовательном ожидании.

Гадство! Гадство! Гадство!

Но то про себя.

А вот вслух:

— Не успела. Занята была.

— До вечера чтоб вернула.

Делаю повторный глубокий вдох.

— У меня экзамен завтра. Надо готовиться. Потом заберу.

Про экзамен — не вру. Остальное…

Чёрт его знает.

Но ведь надо же что-то сказать!

— Я послезавтра собираюсь в Северку с утра, туда дорога паршивая, так что пикап мне нужен. Чтобы тачка была дома крайний срок завтра к вечеру.

Вот теперь уходит. Снова хлопнув дверью. Удар деревянного полотна отражается в моей голове, подобно ещё одному приговору. Ведь при таком раскладе мне придётся самой идти к Смоленскому. С нижайшим поклоном упрашивать его вернуть машину. Возможно, согласиться на какие-нибудь очередные безумные условия. А потом ещё каким-то непостижимым образом успеть отремонтировать повреждения пикапа после аварии.

И на всё это у меня есть максимум часов тридцать…

Глава 10

Ночь выдаётся бессонной. Ворочаюсь с бока на бок. Бесцельно разглядываю тёмные углы своей спальни. И размышляю, размышляю… Представляю себе завтрашний день. В основном, грядущую встречу со Смоленским. Как назло, после того, как его забрал тот тёмно-синий внедорожник, больше не видела и не слышала Тимура. Хотя обычно сам появляется, особенно, когда не ждёшь. Наверное, потому и не появлялся. Ведь ждала. И даже почти молилась, лишь бы он снова заявился без приглашения, облегчив мне тем самым предстоящее. Но когда ж с этими мужчинами бывает легко? Вот и тут… Гадство! У меня же даже номера телефона его нет.

Как я его найду?

Молодец, Настя!

О самом элементарном начинаешь соображать лишь в половину второго ночи. А предыдущие пятьсот с лишним минут уделены преимущественно воспоминаниям о мрачной насмешке во взоре цвета хвои, обволакивающим рассудок оттенкам мужского парфюма, сильным рукам, жарким объятиям, и… Не о том думать стоит, в общем.

Впрочем, не так всё и плохо.

Рано или поздно, но подумала ведь!

У отчима контакты владельца «Атласа» определённо должны быть. Надо лишь раздобыть его телефон. А это не так уж и сложно, если учесть, что Фролов успевает и этим вечером напиться. Сама не видела. Но слышала его несвязную речь в адрес нашей экономки, когда вечером спускалась на кухню, чтобы раздобыть себе еды. Поесть, кстати, так и не удаётся. Как только понимаю, кто именно занимает святилище пропитания, от греха подальше разворачиваюсь в обратную сторону.

Ну его…

Тем более, что мальчишки к тому времени успевают слопать целую пиццу на двоих и явно не голодны.

Да, ничего сложного, справлюсь!

Коридор третьего этажа, лестница и коридор второго — хранят тишину и полумрак. Не всё освещение в доме выключено. Отчим терпеть не может темноту. Я аккуратно прокрадываюсь мимо распахнутой настежь двери его кабинета, мимо спальни близнецов и комнаты, в которой когда-то жила наша мать, прежде чем бросить нас и свалить в гордом одиночестве. Остаётся дойти до последней — самая дальней двери. К ней подбираюсь предельно осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. И это хорошо, что я предусмотрительно не спешу. До деревянного резного полотна остаётся примерно четыре шага, когда слух улавливает ворчливое, с нотками злобности:

— Ой, да понятное дело, девка ломается, потому что хочет больше денег. Савин, ты чо, как в первый раз?

Понятия не имею, о ком идёт речь. Да и, если честно, понимать тоже не хочу. С той интенсивностью, с которой отчим таскается то за одной юбкой, то за другой, все гигабайты памяти будут заняты, если концентрироваться на этом списке. А вот то, что они обсуждают дальше, очень даже заинтересовывает.

— Не знаю, Смоленский сказал, не раньше обеда. Насколько я слышал, с утра он собирается в свой новый ресторан, — умолкает ненадолго, а через небольшую паузу: — Да я понятия не имею, меня никто не просвещал. И вообще, кто у нас тут мальчик на побегушках, а? Это твоя проблема, не моя.

Дальнейшее течение их беседы для меня стирается из восприятия. Во-первых, окончательно теряю логическую составляющую темы разг�

В моей голове звери. Они бы тебя съели.

Если бы я разрешил…

Gio Rosso

Глава 1

Свет фар на встречной бьёт, подобно пощечине наотмашь. Зажмуриваюсь. Всего лишь за секунду до того, как меня прикладывает лицом о сработавшую подушку безопасности.

Тупая боль, грохот железа, звон стекла – всё перемешивается в сознании, пока ремень безопасности впечатывает меня обратно в сиденье. Шум в ушах кажется нестерпимым. Но проходит секунда, другая, и жгучая агония в моей голове постепенно стихает, превращаясь в едва различимый монотонный гул, смешивающийся со стуком ливня снаружи. Ещё немного, и я различаю удары собственного сердца. Руки, ноги – тоже целы, так что первым делом дёргаю дверную ручку, после чего вываливаюсь прямиком в лужу.

Разум постепенно заполняет туман…

По-хорошему, стоило бы добраться до другой машины – той, в которую врезалась. Но сил хватает лишь ровно на то, чтобы опереться спиной о кусок раскуроченного железа и прикрыть глаза, пытаясь вспомнить, где мой мобильник.

– Надеюсь, ты там живой, – шепчу едва ли разборчиво.

Обращаюсь скорее в никуда. Тем удивительнее:

– Я бы на твоём месте надеялся как раз на обратное, – вынуждает вздрогнуть мужской голос с оттенком стали.

Успеваю заметить высокие кожаные берцы, да тёмные брюки из плотной материи, прикрытые кашемировым пальто, прежде чем незнакомец бесцеремонно хватает меня за плечи, довольно жёстко встряхивает и ставит на ноги. Дальше он деликатностью тоже не отличается. Обхватывает пальцами за подбородок, запрокидывая мою голову, придирчиво разглядывая.

– Жить надоело? – практически рычит, заново встряхивая.

С учётом, что это я выехала на встречную полосу, врезавшись в его автомобиль, вопрос вполне актуальный. И наверное, стоило бы на него ответить, но вместо этого слишком уж любопытно становится…

– А вам?

В глазах цвета хвои поселяется замешательство. Всего на мгновение. А уже в следующее – мужчина гневно прищуривается, усиливая хватку на моём лице. И злится ещё больше прежнего, когда…

– Это же не я, а вы совсем недавно пожелали самому себе смерти вместо спасения, – замечаю справедливо.

Ответом мне становится хруст чужих суставов сжимающейся в кулак руки. Спасибо, не той, которая до сих пор касается моего лица. Довольно симпатичные, хоть и хмурые, черты лица брюнета искажает очередная гримаса злости, и я начинаю закономерно беспокоиться о собственной безопасности, однако…

– У тебя сотрясение, – выдаёт негромко и неожиданно спокойно он.

Не спорю. И вполне допускаю подобную возможность.

Неспроста ж я тут стою и полнейший бред несу?

Впрочем, скорее всего дело в тумане в моей голове.

И двух выпитых бутылках вермута…

Не спорю с ним и тогда, когда незнакомец перехватывает меня под руку и вместе со мной направляется вдоль обочины. Как выясняется позже, к своей машине.

Серебристый “Aston Martin” повреждён куда меньше, нежели здоровенный пикап, за рулём которого я находилась. Задумавшись над этой странностью, пропускаю момент, когда мужчина открывает дверцу с пассажирской стороны. И после того, как он начинает запихивать меня в салон транспортного средства, запоздало протестую на такое самоуправство. Вот только куда мне против того, кто на две головы выше и в разы сильнее? Окончательно охамевший грубиян не только внутрь автомобиля меня заталкивает, дверь тоже без особых усилий закрывает. А вот открыть её самой у меня уже не получается. Несколько моих тщетных попыток подтверждают это как нельзя красноречивее.

– Отвезёте в больницу? – настороженно интересуюсь по итогу, как только водитель, немного погодя, оказывается за рулём.

Иначе зачем ему меня вообще с собой брать куда-то?

Прикопать меня за порчу своего имущества он и тут мог бы. Так даже менее хлопотно. На загородной трассе всё равно ни души, кроме нас самих – никаких свидетелей.

– Нет. К себе отвезу.

По позвоночнику пробегает липкий холодок.

– З-зачем?

Отодвигаюсь от него, как можно дальше, насколько это возможно в силу окружающего пространства.

– Ты мне тачку испортила. Пока не расплатишься, не отпущу.

Вот теперь мне действительно становится дурно…

– А если не расплачусь? Если мне нечем с вами расплачиваться?

На губах незнакомца расцветает подозрительно ласковая улыбка.

– Уверен, это не такая уж и проблема.

На этот раз я молчу. Разглядываю его профиль, пытаясь прикинуть, сколько же ему лет, чем он может заниматься, кто такой вообще по-жизни, и совершенно не думаю о том, что именно кроется за сказанным им.

Я спятила? Меня действительно приложило головой настолько хорошо, что мозги набекрень сдвинулись? Вряд ли. Просто не вижу никакого смысла впадать в истерику, поддавшись панике. Пусть она душит так, что впору хвататься за горло. Чем мне это поможет? А вот разузнать, с кем имею дело – уже хоть что-то.

С виду ему не больше тридцати пяти. Тёмные волосы коротко острижены. Суровые черты лица пронизывает мрачность. Он изредка, едва уловимо ухмыляется каким-то своим мыслям, глядя исключительно на освещённую фарами трассу. На меня совсем не смотрит. Но даже при всём при этом меня никак не покидает стойкое ощущение того, что если даже слегка пошевелюсь, всё равно заметит. Есть в нём нечто такое… Будто вся власть мира сосредоточена в его волевых руках. И дело даже не в том, что он меня похитил и удерживает около себя против воли. Слишком много проницательности и непоколебимой решимости различаю в тёмно-зелёных глазах. Осанка так и вовсе нереально прямая. Широкие плечи со стороны кажутся стальными. Как и его хватка. Последнее я помню весьма отчётливо. Отпечаток его силы остаётся не только в моей памяти. Не удивлюсь, если синяки тоже остаются. До сих пор чувствую, где именно прикасался. Такой мужчина знает, чего хочет от жизни. И, как правило, всегда получает это.

– Как ваше имя? – срывается с моих уст тихое.

На секунду думается, что не ответит, ведь едва уловимая ухмылка на его губах преображается в очень даже отчётливую. Но нет. Я ошибаюсь.

– Тимур, – произносит брюнет. – Смоленский, – добавляет через небольшую паузу в полнейшем снисхождении.

Ни его имя, ни его фамилия мне ни о чём не говорят. Но воодушевляет то, что мужчина идёт на контакт, а не выплёвывает что-нибудь по типу: “Закрой рот и сиди молча, тупая шлюха, пока я тебя не прикончил!”, как в каком-нибудь триллере с похищением.

– А я… – договорить не успеваю.

– Зотова Анастасия Станиславовна, – перебивает Тимур. – Тебе девятнадцать, ты учишься на экономическом, живёшь с отчимом и двумя младшими братьями, в Черниговке, – припоминает название территории, где располагается наше фамильное гнездо.

Что я там говорила по поводу впадения в истерику?

Самое время начинать!

Красноречие вмиг испаряется. Я открываю рот, но ни звука не могу выдавить. Паника захлёстывает, подобно штормовой волне. А сознание само собой рисует варианты один другого хуже.

Он знает кто я!

Откуда?

Разве мы знакомы?!

Такой экземпляр мужской разновидности я бы совершенно точно запомнила. А значит, если и знакомы, то определённо в одностороннем порядке. Это пугает только сильнее.

Как какой-нибудь сталкер, ей-богу!

Маньяк.

Или же…

– Я подобрал твой кошелёк, – спустя небольшую паузу, любезно поясняет брюнет, вытаскивая из кармана своего пальто обозначенное.

Вещицу он кидает мне в руки.

Едва ловлю!

Пусть сигнализация о надвигающейся опасности в моей голове вопит на порядок тише, но дрожь в пальцах никуда не девается.

Звон выпавших монет не имеет значение.

Замок открыт, внутренности мини-клатча расположены совсем не так, как должно и привычно моему восприятию. А значит, Тимур успел всё пересмотреть. Очевидно, после того, как запер меня в салоне своей машины, и до того, как сам уселся за руль.

Водительское удостоверение, паспорт, студенческий, банковские карты, остальные документы и дорогие сердцу безделушки… всё вернул. Это же объясняет, откуда мужчина знает моё имя, возраст, адрес проживания, место учёбы, наличие двух братьев. Но не объясняет остальное.

– Как понял, что живу с отчимом? – прищуриваюсь подозрительно, разворачиваясь к водителю всем корпусом.

– Фотографии, – безразлично пожимает плечами Смоленский.

Он продолжая уделять внимание тому, что находится за ветровым стеклом, в то время, как скорость движения постепенно увеличивается.

– Они не подписаны, – парирую в ответ.

– Но не безлики.

Тянусь к предмету обсуждения. Я и так помню каждый образ, запечатлённый на них. Но всё равно упрямо рассматриваю заново, будто впервые вижу.

– На той, что сделана раньше всех, тебе около девяти, и ты очень похожа и на женщину и на мужчину, которые рядом с тобой, – заговаривает снова Тимур. – На другой фотографии другой мужчина. И близнецы, – упоминает моих братьев. – Так полагаю, второй брак и разные отцы, – “угадывает” и это.

Мне было десять, когда папы не стало. Спустя два года мама снова вышла замуж. За полнейшего мудака, из-за которого я сегодня оказалась на ночной трассе в далеком от вменяемости состоянии. Давно бы избавилась от него, если честно. Например, свалила бы куда-подальше без всяческого прощания, как сделала год назад та, кто меня родила. Но в глазах младших братьев этот мудак – самый лучший отец в мире. С учётом того, что другого родителя у них теперь нет, я ни за что на свете не могу лишить их этого.

При мысли о последнем настроение окончательно катится к уровню преисподней. Ничего не говорю больше. Отворачиваюсь от мужчины, уставившись в боковое окно. Он тоже не спешит продолжать болтовню. Вплоть до самого окончания нашего пути.

Сама дорога занимает примерно час. Почти рассвело, а признаков цивилизации совсем не наблюдается. Я считаю каждый поворот, каждый изгиб дороги, стараюсь запомнить каждый дорожный знак. Эти мелочи мне обязательно пригодятся, когда я сбегу. А я обязательно сбегу. В этом я практически профессионал. Даже если мне придётся выбираться из самой задницы мира, а судя по тому, что я наблюдаю, примерно там мы и находимся, ведь всё, что я вижу – густые кроны сосен по обеим сторонам узкой извилистой дороги.

В конечном итоге асфальтовое покрытие переходит в грунтовое, постепенно сужающееся, а один вид хвойных сменяется другим.

Дом в конце подъездной аллеи, окружённый елями, выглядит так, словно построен ещё до войны. Возможно, когда-то в далёком прошлом он выглядел шикарно, но в данной момент, глядя на строение, хочется его спалить. Чисто из жалости. Деревянная трёхэтажная конструкция непонятной расцветки едва ли не колышется от порывов ветра. По крайней мере, складывается такое впечатление, будто вот-вот рухнет, подобно карточному домику. А вот сама территория оказывается вполне ухоженной. Кроме елей, правда, не растёт ничего. Зато никакого мусора. Однако искусственное освещение отсутствует.

“Aston Martin” останавливается прямиком у обветшалого крыльца. Я невольно вжимаюсь в спинку сиденья, шумно сглатывая. Да, снова поддаюсь приступу паники. Хотя и понимаю, что наоборот, стоит оставаться как можно более хладнокровной.

Тумир выходит из машины первым. На этот раз не спешит снова лапать меня. Открывает дверцу с моей стороны и неправильно галантно подаёт мне руку, негласно предлагая помочь выбраться наружу.

Первая мысль – послать его ко всем чертям.

Вторая: разозлится ведь тогда.

Изображать покорность тоже не хочется.

Вдруг войдёт во вкус?

Потом же…

– Будешь послушной девочкой, обижать не стану, – вкрадчиво проговаривает мужчина, показательно уставившись на свою руку.

Жест приходится принять.

– Они будут искать меня, – произношу тихо.

И практически молюсь, чтобы мой голос звучал без откровенной жалости к самой себе. Тем более, что…

– Я знаю, – безразлично кидает Тимур, утягивая меня за собой к дому.

Пока я поднимаюсь по деревянным ступеням, воображение рисует картинку пропитанного плесенью и затхлостью подвала с грязным дырявым матрасом, на котором меня оставят. Цепи и кандалы на этой картинке тоже присутствуют, кстати. Преимущественно ржавые. Но крепкие. В них меня обязательно закуют. Будут морить голодом. Да и вообще всячески издеваться. Только бы я согласилась на всевозможные извращенческие игры в качестве безропотной рабы. А ещё немного погодя, это самое моё воображение позорно пасует перед тем, что кроется за внушительной двустворчатой дверью.

Дом…

Идеальный.

Запах ещё пока необработанного дерева пронизывает лёгкие, стоит переступить порог. Я успеваю оценить сдержанный шик двухсветной гостиной с массивным камином, изучить часть изящно вырезанных из светлого дерева перил на лестнице, ведущей наверх, пока мужчина ведёт меня мимо всего этого в… кухню-столовую, не какой-нибудь грязный жуткий подвал.

– Голодна? – интересуется он.

Да с такой беззаботностью, словно это не он меня украл и привёз невесть куда!

Но всё равно киваю. А ещё…

– Мне нужно в туалет, – признаюсь честно.

Нужное направление указано кивком головы. Пока хозяин остаётся таким внезапно добреньким и не меняет точку зрения, быстренько сваливаю туда. И только после того, как оказываюсь среди царства сизого мрамора, выдыхаю с превеликим облегчением, облокотившись спиной на запертую изнутри дверь.

Никакого подвала. Накормят. А ещё… мой телефон со мной, во внутреннем кармане куртки. И Тимур об этом не знает.

Глава 2

Воспарившая в сознании надежда тает очень быстро. Связь здесь не ловит. Выясняю это, как только достаю гаджет.

Впрочем, на дурака мой похититель совсем не похож, так что неудивительно. Самое печальное – заряд батареи едва ли продержится долго, семь процентов осталось.

Аппарат я бережливо выключаю. Заново озираюсь по сторонам. Помещение небольшое. Сантехника новая. Часть потолка идёт под углом в сорок пять градусов, как если бы я находилась на уровне чердака, а не первого этажа. И там есть окно. Небольшое. Стены тоже не высокие. Стула, табурета, или хотя бы тумбы нет, но если встать ногами на раковину и немного подтянуться… С губ срывается нервный смешок, едва представляю, как мой обтянутый джинсами зад застрянет в прямоугольном проёме.

Зачем я вообще позволила ему увести себя от пикапа?

Почему пошла с ним?

Дурная.

В окно не лезу. Предпочитаю иной вариант.

Сперва критически разглядываю себя в зеркало, потом умываюсь, привожу в относительный порядок волосы, заплетая их в косу. Воду включаю ледяную, так что в голове немного проясняется. Выхожу я из уборной через дверь. Дальше не иду. Замираю в коридоре, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам. Судя по тому, что различаю, кое-кто в самом деле собирается приготовить поесть. Кофе уже сварил. Терпкий запах напитка плывёт от кухни по коридору, так и маня пойти навстречу. Аж желудок сводит, стоит вдохнуть глубже. Правда ведь голодна. Но пытаюсь сосредоточиться на более насущном. Например на том, что не помню, запирал ли за собой мужчина замок на входе. Автомобиль – точно нет. Даже ключ оставил внутри. И если я прямо сейчас очень-очень тихо и аккуратно пройду всего лишь каких-то сорок шагов, умудрившись достаточно бесшумно открыть дверь, то…

Сейчас, или не факт, что ещё когда-либо!

Срываюсь с места максимально быстро. Входной замок оказывается не заперт. Как и машина. Я трачу всего несколько секунд на то, чтобы оказаться за рулём чужой машины.

Что ж, за последние сутки мне не впервой такое исполнять!

Единственное, что не учитываю, это…

– Секретка, – выдыхаю сквозь зубы разочарованно, когда понимаю, что машина не заводится, несмотря на наличие ключа зажигания.

Сперва слышится тихий щелчок, а после электроника на панели окончательно тухнет, знаменуя блокировку всех систем и моё позорное фиаско. Впрочем, настоящая беда приходит не в этот момент. Чуть позже, когда…

– Далеко собралась? – сухо отчеканивает мужчина, вытаскивая меня наружу, схватив обеими руками за ворот куртки, как какого-нибудь нашкодившего котёнка.

Инстинктивно дёргаюсь в сторону. Но и эта попытка избавиться от навязанной участи обречена на провал. Куртка трещит по швам. Тимур не просто встряхивает, буквально впечатывает в себя, прижимает спиной к холодному металлу, склонившись опасно близко. А затем… происходит что-то совершенно неправильное.

Хватает всего одного-единственного вдоха. Терпкий аромат его парфюма проникает в лёгкие, кружит голову. Сочетание цитрусового привкуса с чем-то пряно-мускусным и древесным – как удар кувалдой по моей голове. Запах впитывается в лёгкие, проникает в кровь, травит мои вены, словно ядовитый эфир. И вместе с тем опутывает разум, подобно самому мягкому пуховому одеялу.

Замираю от столь разнополярных ощущений, в полнейшем замешательстве уставившись в глаза цвета хвои. Брюнет тоже не отводит своего взора. Смотрит пристально, неотрывно. Дышит всё медленнее, тяжелее. А я пропускаю тот момент, когда его широкие, чуть шершавые ладони отпускают мою куртку. И вздрагиваю от тепла их прикосновения на своей шее. На мгновение кажется, сейчас схватит за горло крепче, перекроет доступ к кислороду. Но нет. Ошибаюсь. Его пальцы надавливают совсем чуть-чуть, плавно соскальзывают на затылок, притягивая меня ещё ближе. Другая рука всё ещё покоится на моей шее, аккуратно поглаживая большим пальцем, посылая мельчайшие разряды тока по коже, обостряя чувство неправильности происходящего.

Хуже всего то, что мне это даже почти… нравится. Настолько, что я позволяю дурману в моей голове и дальше затмевать рассудок. Поддаюсь ему. Временно проигрываю. С такой легкостью, будто бы делаю это не впервые. И не сопротивляюсь, когда чужие губы касаются моих.

Не поцелуй. Обещание. Едва осязаемое. Искушающее. Соблазняющее. Настолько ничтожно короткое, что всё внутри буквально вопит и предательски требует о большем. Просто для того, чтобы понять, каково это будет – по-настоящему. С ним… Это и возвращает в реальность.

– Так что там с расплатой? За вашу недобитую тачку, – произношу вслух, вновь взглянув в зелёные глаза.

Прямо. С вызовом. Без капли стеснения. Столь же нагло и демонстративно, как и расцветающая ухмылка Тимура.

– Именно это я и собирался с тобой обсудить. До того, как ты попыталась свалить, – отзывается он.

Больше ничего не говорит. Берёт за руку и тянет за собой обратно в дом. А цитрусовый аромат с древесными нотами по-прежнему ощущается настолько явно, как если бы мужчина до сих пор прижимал меня собой к своей машине. Легче не становится и тогда, когда мы оба оказываемся на кухне. На столе стоит две чашки с кофе, на плите – готовый омлет с беконом в сковороде, а на кухонном островке распечатанная бутылка арманьяка. Судя по отсутствию стакана поблизости, употребляли её прямо из горла.

На последнем я и акцентирую своё внимание.

Делаю лишь глоток. Янтарный алкоголь обжигает горло, оставляет горький привкус на губах. Зато теперь я почти готова приступить к обещанному Тимуром обсуждению. Меня даже не смущает тот факт, что он до сих пор не отпускает мою руку. Наоборот. Как только я разворачиваюсь к нему лицом, придвигается ещё ближе. Я вновь оказываюсь в своеобразном капкане. В спину упирается каменная столешница. Сам брюнет – настолько близко, что я слышу, как сильно колотится сердце в его груди.

Тук-тук-тук…

Или это моё сердце вновь заходится, как заполошное?

Неважно…

Его ладонь всё ещё сомкнута на моём запястье, а другая рука касается щеки, убирает мои выбившиеся из косы локоны подальше от глаз, заботливо заправляет за ухо, прочерчивает невидимую линию по чувствительному участку кожи. Я с шумом сглатываю. В горле снова пересыхает. Мне нужно отвернуться, отвести взгляд, перестать тонуть в этих искушающих ощущениях. Но я не могу. Я в ловушке его пристального взгляда. Тону в бездонном зелёном омуте. Вязну в этом болоте. И пропадаю в исходящем от сильного мужского тела тепле. Слишком уютно оно обволакивает и поглощает. Настолько, что хочется прижаться к мужчине щекой, почувствовать его жар отчётливее, впитать в себя. Разумеется, ничего из этого я не делаю. Просто стою и смотрю на него, постепенно всё больше уверяясь в собственном сумасшествии.

Ведь мне всё это уже совершенно точно нравится…

Его пальцы всё ещё гладят, соскальзывают к затылку, слегка сжимают, массируют, а затем снова двигаются вверх. Успокаивающе, и в то же время возбуждающе. Пробуждая мириады мурашек по всему моему телу. Он собирает мои волосы в кулак, сжимая их у самых корней, и запрокидывает мою голову назад, нависая надо мной, вынуждая смотреть на него снизу-вверх.

Пауза длится всего секунду…

И мою личную вечность.

Жест довольно грубый. Но и нежный. Мне совсем не больно. И я не могу вырваться, даже если бы захотела. А я не хочу. Прямо здесь и сейчас я желаю многого. Но точно не того, чтобы Тимур останавливался. Есть в этом что-то унизительно-восхитительное, возбуждающее даже больше, чем прикосновения. Сводящее с ума. Будоражащее настолько, что кровь в моих венах почти закипает, пылая, смешиваясь с неистовым биением сердца… Всё. Больше нет ничего иного. Только бушующий пожар неутолимой жажды вспыхнувшего желания. Самой меня тоже нет. Будто уже и не я – какая-то дикая, слетевшая с катушек часть меня теперь властвует и распоряжается моим телом. А всё разумное во мне просто теряется под властью зелёного взора. И я сама тянусь мужчине навстречу.

Мои руки исследуют крепкие плечи, широкую спину, горячую кожу, кончики пальцев скользят по тёмным волосам. Я безумно хочу, чтобы он меня целовал, с жадностью прижимаюсь губами к его губам, совсем не сдерживая вырывающийся из груди стон. Тимур поглощает его. Забирает мой кислород. Крадёт последнюю возможность свободно дышать. Снова гладит мой затылок, выводит незримые узоры вдоль позвоночника, спускаясь к пояснице. Ох… ещё ниже. Пальцы впиваются в ягодицы. Подхватывают и приподнимают, вжимая в себя сильнее. Чувствую его эрекцию. Обвиваю ногами за талию. Ещё секунда, я усажена на столешницу. Новый мой стон куда громче предыдущего. И я уже не думаю о том, насколько это всё неправильно и дико. Даже когда слышу тихое, чуть хриплое:

– Хочу тебя. Прямо здесь.

Не могу сказать, что наши желания не совпадают. Но и вслух ничего не произношу. Мои пальцы слегка подрагивают, когда я тяну вверх его футболку, обнажая торс. Сильный. Накачанный. Каждая мышца, будто сталь. Тимур ровно такой, как я себе могла бы представить. И совсем не это поражает моё воображение. Грудь и левое предплечье пересекают тонкие белесые линии. Шрамы переплетаются с искусной вязью неразборчивому моему восприятию шрифта в перекрестье лиан. Похоже на иврит, арабский и что-то ещё, о чём я никак не могу вспомнить. Мои ладони буквально покалывает в желании провести по каждой черточке, разобрать, разглядеть, расшифровать десятки мельчайших фраз, узнать их историю… Да только Тимур не оставляет такой возможности.

Его футболка на полу. Я судорожно хватают ртом воздух, когда его ладонь знакомо смыкается на моём горле, в то время, как другая его рука одним рывком избавляется от застёжки на моих джинсах. Заклёпка банально отрывается, отлетает, с глухим звоном ударившись о паркет. Забываю о ней в то же мгновение. В глазах цвета хвои я вижу чистейший голод, граничащий с животной похотью. И эта самая потребность отражается во мне болезненной пульсацией внизу живота. Никто и никогда не смотрел на меня так. Будто кроме меня не существует других женщин. Мои ноги дрожат, бёдра сводит судорогой. Я прикрываю глаза, откровенно наслаждаясь тем, как его пальцы скользят поверх хлопковой майки, обхватывают грудь, снова возвращаются к шее. От прикосновения под джинсовой тканью слегка вздрагиваю. И вздрагиваю снова, когда джинсы соскальзывают с моих бедёр вместе с бельём.

Больше никаких прелюдий. Проникновение – резкое, грубое, не оставляющее ни шанса на то, чтобы опомниться, остановиться. Одна рука до сих пор покоится на моём горле, другая между моих ног. Одна – сдавливает полусогнутыми пальцами снизу, другая – сжимает сверху. Одна давит достаточно, чтобы заставить меня трепетать от острых ощущений, другая гладит изнутри столь правильно и необходимо, что всё окружающее меркнет, будто наступает кромешная ночь. Кажется, я начинаю понимать, как можно увидеть звёзды, даже если их нет… волна оргазма ошеломляет, ослепляет, словно весь мир взрывается и осыпается мириадами мельчайших искр перед моими глазами.

Едва ли я способна пошевелиться. Но Тимура мало волнует моё состояние. Он сдёргивает меня со столешницы, ставит на ноги и разворачивает к себе спиной, чтобы уложить грудью на мраморную поверхность. Я слышу звук расстёгиваемой молнии на брюках и чувствую горячее дыхание около своего виска, тяжесть его тела. Хриплый выдох, и брюнет вторгается снова.

Господи, какой же он огромный…

От ощущения наполненности хочется вопить в голос. Меня буквально разрывает изнутри. На глаза наворачиваются слёзы, и я до крови раскусываю нижнюю губу, дёрнувшись в сторону в инстинктивной попытке избавиться от боли. Тщетно. Мужчина замирает всего на пару секунд, очевидно, давая возможность привыкнуть. Удерживает за бёдра всё так же неумолимо крепко. Срывается в бешеный темп… Толчок, другой, ещё один, и ещё, ещё… Я вновь стону, дрожу и хнычу, снова и снова прикусывая нижнюю губу. Жестокие движения причиняют боль. И… блаженство.

Время растягивается в бесконечность.

Едва ли я соображаю достаточно адекватно, чтобы вести ему подсчёт. Но всё равно улавливаю тот самый нужный момент, когда вместе с подступающей дрожью моего второго в жизни оргазма близок к пику наслаждения и мой партнёр. Я приподнимаюсь совсем немного, замечая, как отчётливее проступают вены на его сильных руках. Последний толчок внутри меня и ощущение наполненности исчезает. Горячее липкое семя проливается мне на поясницу, и чужое рваное, хриплое дыхание застывает у моего виска.

Лучшей возможности мне вряд ли представится. И я пользуюсь ей без малейшего зазрения совести.

Приподнимаюсь снова, совсем чуть-чуть. И только для того, чтобы дотянуться до той самой злосчастной бутылки арманьяка, о которой думала ещё в момент появления здесь.

Грохот обрушившегося стекла отражается в сознании чем-то далёким. Удар настолько сильный, насколько только меня хватает. И молитва… Да, теперь я и про господа бога вспоминаю вот уже дважды за последний час, и даже молюсь. На что не пойдёшь, лишь бы здоровенное тело позади меня рухнуло на пол.

– Сказала же, всё равно сбегу, – хмыкаю негромко, пройдясь оценивающим взором по содеянному и бессознательному брюнету у своих ног.

Глава 3

Звуки проносящихся мимо автомобилей отзываются внутри монотонным эхо. Едва ли оно совпадает с гулкими ударами сжимающегося в груди сердца. А я сама, как конченная неврастеничка, то и дело оборачиваюсь назад, высматривая на дороге серебристый “Aston Martin”. Всё время кажется, что вот-вот вывернет из-за какой-нибудь машины, догонит в пару манёвров, обгонит в считанные секунды, перекроет дальнейший путь, и тогда наступит та самая расплата, при мысли о которой заранее жутко до чёрных точек перед глазами. Но, конечно же, ничего такого не происходит. Да и тачку Смоленского я оставляю на задворках первой попавшейся заправки, сменив средство передвижения на такси. Мужику определённо придётся потрудиться, чтобы сперва найти своё железо. По-хорошему, надо было вообще бросить её в каких-нибудь неприметных кустах. Но жалко стало. Угонят ещё. А так – под камерами, и место более-менее цивильное. Вроде как точно в сохранности.

Вот теперь и приходится ёрзать…

Ох уж это моё воображение!

Впрочем, сейчас оно ещё поутихло. Вот тогда, когда я стояла посреди кухни и представляла себе, что мне придётся обыскивать пребывающую в отключке груду стальных мышц, дабы отыскать треклятую секретку, а брюнет может очнуться в самый неподходящий момент… Хорошо, додумалась сперва обшарить его пальто! И просто замечательно, что искомое оказалось в виде дополнительной кнопки, валяющейся во внутреннем кармане верхней одежды, а не какой-нибудь заумный тумблер в скрытом месте самой машины! Хоть в чём-то мне повезло. Остальное… Даже думать об этом не хотелось. Жаль, не стереть из памяти: ни жаркие объятия и поцелуи, ни ту боль, что казалось, въелась в меня на уровне подсознания, подобно выжженному клейму. Всё же не на такой свой “первый раз”, как правило, рассчитывает каждая из нас. С другой стороны, будучи затащенной в глухомань, где и труп, в случае чего, не найдут, я ещё легко отделалась. Да, на этом сосредоточусь! А ноющая боль, сковывающая нутро… Заживёт. Пройдёт. Всегда всё проходит, рано или поздно.

– Так куда едем-то, девушка? – вырывает из пелены тяжёлых раздумий голос водителя.

Когда я примерно пятьдесят минут назад села на заднее сиденье жёлтой машины с шашечками, называла только населённый пункт, конкретного адреса не давала.

– Я покажу, – отзываюсь тихо.

Не вижу никакого смысла озвучивать наименование улицы и номер дома. Всё равно это ему ни о чём не скажет, раз уж не местный. К тому же, от продолжения разговора отвлекает вид сбоку. Нет, в рассчитанной на двухполосное движение дороге нет ничего странного. Наоборот, выглядит обычно. При всём при том, что именно здесь я накануне выехала на встречку. Но, спустя всего каких-то три или четыре часа, нет и следа от аварии.

Да и хрен с ним!

Не остаётся никаких сил на размышление об этой странности.

Мне бы в душ…

Смыться с себя всё. Наконец, избавиться.

– Поворот направо, – возвращаюсь к реальности.

Водитель понятливо кивает. А ещё спустя пятнадцать минут я пользуюсь функцией “плати смартфоном” и оказываюсь перед четырёхэтажной усадьбой, увитой плющом. Судя по количеству чужих автомобилей у парадного входа, в доме гости. С одной стороны мне глубоко плевать, чем очередным субботним утром развлекает себя отчим, с другой – небольшая часть меня радуется тому, что его внимание сконцентрировано на чём-то и это не я.

В дом я захожу с бокового входа, которым пользуются преимущественно служащие, понадеявшись, что таким образом останусь незамеченной как можно дольше. С учётом, что сегодня – выходной, ожидания оправдываются, в той стороне действительно никого нет. И всё бы ничего, но обзор на первые ступени лестницы на верхние этажи граничит с холлом и переходом в общую гостевую, из которой доносится далеко не первый трезвости гогот мужских голосов.

– …видел бы ты его рожу в тот момент! – фыркает в полнейшем презрении один из них.

– Да зачем мне его рожа? Мне обзора на голую задницу его секретарши вполне хватило! – отзывается с надменным цинизмом хозяин дома.

Он же Фролов Анатолий Леонидович, мой отчим, и самый главный мудак среди всех собравшихся – любитель пристроить свой “прибор” в “любую дырку”, а потом со смаком порассуждать на эту тему в обществе своих подхалимов. Вот и сейчас его высказывание сопровождает громкий хохот остальных. И я почти уже готова воспользоваться подвернувшейся возможностью, под шумок проскользнув мимо, пока не заметили, но последующее вынуждает замереть на месте.

– Видимо, эта задница была очень шикарная, раз ты променял её на такой выгодный контракт, – отпускает замечанием третий участник разговора. – Вряд ли теперь “Атлас” захочет пользоваться твоими услугами.

Упомянутую компанию отчим “окучивал” не одну неделю. Ибо когда то и дело спускаешь деньги на бухло и развлечения, попутно теряя других клиентов, финансы имеют свойство заканчиваться.

Кажется, кое-кто на грани разорения…

И его это не особо волнует.

– Да и пошёл он на х*р, этот “Атлас” в таком случае! – подтверждает мою последнюю мысль отчим. – Секретарша, кстати, тоже оказалась так себе!

Снова слышится одобрительный гогот. И я также не задерживаюсь, стараясь пройти максимально быстро мимо, но…

– О! Смотрите-ка кто явился! – слышится от Фролова, едва я попадаю в зону видимости со стороны гостинной. – На-астё-ёна-а моя вернулась! – растягивает и коверкает моё имя.

Вынужденно останавливаюсь и оборачиваюсь, ведь мужчина поднимается с кресла и направляется в мою сторону.

От него несёт табаком и двухдневным перегаром. Я едва удерживаю на лице маску спокойствия, внутренне скривившись от брезгливости.

– Где была? – нависает надо мной, нагло лапая пальцами за подбородок.

Отшатываюсь. Правда, расстояние между нами всё равно остаётся ничтожным. За спиной – лестничное ограждение, обойти его я не успела.

– У… Лены, – лгу с небольшой запинкой.

По-хорошему, свалить бы без всяческих объяснений. Но не хотелось бы, чтоб он за мной последовал. Едва мы остаёмся один на один, ничего хорошего из этого не выходит. Например, как совсем недавно, когда мужчина, предварительно накачавшись вермутом и напоив им же меня, решил продемонстрировать всё своё “природное обаяние”, а заодно узнать, не желаю ли я “стать взрослее”. Разумеется, с его помощью.

Мудак!

– А машину мою куда дела? – хмурится между тем отчим, разглядывая через окна в холле подъездную территорию усадьбы.

Хороший вопрос, однако!

На который у меня нет ответа.

– Оставила. У Лены, – лгу снова.

На этот раз без запинки. И очень жду его реакции. Ведь если он знает, что я его обманываю, долго терпеть не станет, взорвётся сразу. А если нет… Значит, машину забрал кто-то ещё. Может быть, дорожно-постовая? Но тогда почему до сих пор не оповестили?

– Зачем? – хмурится больше прежнего отчим.

Судя по видимым потугам на его физиономии, реально пытается сообразить. Я, кстати, тоже.

– Не хотела, чтоб гаишники права забрали за вождение в нетрезвом виде, – выдаю первое, что приходит на ум.

И неважно, что это за уши притянуто.

– Ааа… – понятливо кивает мужчина. – Больше не смей брать мою тачку без разрешения, – добавляет строгим тоном, пригрозив пальцем.

Пошатывающейся походкой он возвращается в гостиную. Я же выдыхаю с облегчением и направляюсь вверх по лестнице, на четвёртый этаж. Там сперва закрываю на замок дверь в своей спальне, а затем запираюсь в ванной, после чего скидываю на холодный керамогранит и ботинки, и одежду.

“Сжечь бы всё”, – проносится в голове, пока смотрю на вещи.

Однако наличие добрых шмоток и так в дефиците.

В душевой провожу не меньше часа. Горячие струи обжигают плечи и лицо, смешиваются со стекающими по щекам слезами. А я снова и снова гоню прочь образы недавнего прошлого, с завидным мазохизмом выползающие из памяти.

Нет, я не буду сожалеть. Раскисать тоже не буду. Прошло ведь уже. И тянущая боль внизу живота почти не ощущается. Крови тоже нет. Разве что синяки на моих бёдрах остаются слишком отчётливыми. Но ничего. Это тоже скоро исчезнет. К тому же, я подписалась на это почти добровольно, по собственной инициативе. Теперь бы ещё сделать так, чтобы последствий никаких не возникло… С мыслью о последнем я возвращаюсь к себе в спальню. Завернувшись в плотное пушистое полотенце, первым делом ставлю свой потрёпанный жизнью айфон на зарядку. А немного погодя набираю по видеосвязи единственной в этой жизни, кому могу довериться. Школьная подруга берёт трубку почти сразу.

На экране появляется кучерявая блондинка, позади которой высится изголовье кованой кровати с кучей привязанных алых бантиков.

– Привет, Лен, – улыбаюсь ей.

Она улыбается в ответ. Не так фальшиво, как я, вполне жизнерадостно. Ровно секунду. А уже в следующую, быстренько оценив моё состояние, хмурится.

– Этот козёл снова пристаёт? – интересуется тоном дознавателя.

Отрицательно машу головой.

– Я в ДТП попала. Тачку его разбила.

– Оу… Рвёт и мечет?

– Если бы, – хмыкаю обречённо. – Он не знает.

На губах блондинки расцветает понимающая усмешка.

– Скажу Косте, он с ребятами в сервисе договорится. В рассрочку. Всё быстро и красиво сделают. Жлоб не поймёт даже, – предлагает Лена.

Попадает прямо в точку. Почти.

– Супер! – отзываюсь. – Но только тачку сперва найти надо. Она пропала, – вздыхаю уныло.

– В смысле пропала? – округляет глаза собеседница.

– Я её на дороге оставила. То ли угнали, то ли забрал кто—то, не знаю. Сомневаюсь, что она вообще на ходу, – говорю, как есть, пожимая плечами. – Можешь попросить Костю поискать её?

Старший брат школьной подруги и не такое может. Не зря же в уголовном розыске трудится.

– Ага, ты мне только данные перешли, – кивает Лена. – Он, правда, на стрельбище уехал, но как вернётся, займётся.

– Перешлю, – киваю согласно, колеблюсь ещё пару мгновений, а после всё же дополняю: – Ещё номера другой тачки скину, в которую врезалась. Пусть тоже посмотрит, ладно? Хозяин… Странный. Немного.

– Что, не оформляли аварию что ли?

– Нет. Мы… Договорились.

“О, да! Теперь это так называется?” – тут же ехидничает собственное подсознание, посылая ментальный подзатыльник за столь сильно обобщённую версию событий.

Но и сказать правду язык не поворачивается.

– Ага, ладно, – слышу ответ на свой вопрос, а через небольшую паузу: – И насколько он странный? – подозрительно прищуривается девушка. – По шкале от Джека Воробья до Джокера? – понижает тон до заговорщицкого шёпота.

Раздумываю я недолго.

– Ганнибал Лектор!

– Ооо… – протягивает Лена.

Она определённо добавила бы что-нибудь ещё, но в дверь моей спальни колотятся, будто настаёт конец света.

Хотя ничего такого, конечно же не происходит. Это отчим, к сожалению, снова вспоминает о моём существовании.

– Я переодеваюсь после ванны! – кричу в ответ на малопонятные вопли опекуна с той стороны двери.

Пока накидываю халат и завязываю вязки плотнее, колотить в дверь он не перестаёт, к слову. Да и вообще выглядит не особо адекватно (впрочем, это его обыкновенное состояние, но сейчас ещё хуже, чем обычно), как только я открываю. Глаза лихорадочно горят и светятся таким уровнем счастья, будто только что сорвал джек пот. Хотя, если б это действительно было так, то я – последняя, к кому бы он явился “поделиться”.

– Приоденься посимпатичнее, сегодня вечером мы с тобой идём в “Darvin”! – заявляет он сходу, упоминая один из самых дорогих городских ресторанов.

– В честь чего это?

К тому же, в подобное место столики бронируются минимум за неделю. Так сразу туда вообще не попасть, если только не хозяин.

– Подписываю договор с “Атласом”!

Ах, вон оно что…

Неожиданно.

– А я думала, переговоры сорвались, – усмехаюсь невольно, вспомнив недавно услышанное в гостиной.

Как ещё одна странность, отчим не дерзит в ответ, не отпускает свои фирменные сальные шуточки, только рассеянно проводит рукой по волосам… смутившись.

У меня галлюцинации?

По всей видимости, да, потому что…

– На вот, купи себе платьице какое-нибудь приличное, – продолжает удивлять меня Фролов, протягивая несколько купюр крупного номинала. – И причёску себе сделай. Макияж там, все дела. В общем, чтоб не стыдно показаться на людях было.

Честно говоря, стыдно показываться на людях мне будет как раз в его компании. Даже если я сама буду в бигудях и неглиже. Но это я оставляю при себе. И деньги беру без зазрения совести.

– А туфли? – натягиваю невинную улыбочку, нагло пользуясь моментом. – Хорошие туфли стоят больше, чем платье.

Отчим заметно хмурится. Идея расстаться с большим количеством наличных ему явно не по душе. Но и минуты не проходит, как я получаю ещё столько же.

– На распродажу какую-нибудь сходишь… – ворчит, разворачиваясь на выход. – Будь готова к шести.

И даже дверь за собой закрывает!

В общем, я в глубоком шоке…

Как и Лена.

Так и не выключила же я видеозвонок.

– Слушай, ты в аварию когда попала, его случаем в багажнике не было? Может тоже стукнулся? Головой… – задумчиво проговаривает подруга. – Сколько дал? – хмыкает в дополнение.

– Тридцатку, – подсчитываю своё временное “богатство”.

– Ого, какая щедрость, – удивляется блондинка, а через короткую паузу. – Куда за шмотками пойдём? – подмигивает задорно.

С учётом, что деньги мне совершенно точно пригодятся на ремонт разбитого пикапа…

– Как это куда? Сказано же, на распродажу! – улыбаюсь хитро.

С экрана гаджета слышится звонкий заливистый смех. Впрочем, дальнейшую болтовню приходится прервать, чтобы собраться на выход за покупками. Как бы мне ни хотелось просто упасть и как минимум выспаться, закидываюсь парой таблеток обезболивающего, беру с собой про запас ещё несколько и направляюсь готовиться к сегодняшнему вечеру. Как бы я ни относилась к отчиму и его обществу, если моё присутствие необходимо для того, чтобы мои младшие братья были сыты и обуты, перетерплю…

Глава 4

Что вы знаете о боли? Лично я этим утром думала, что узнала многое. Но я ошиблась. Столкновение на встречке, психованный мужик, затащивший в лесную глушь, и акт животного соития, забравший мою девственность – ничто в сравнении с тем, чтобы этим же вечером нацепить семнадцатисантиментровые шпильки, а потом истошно-радушно улыбаться, когда больше всего на свете хочется зарядить этими замшевыми, расшитыми пайетками колодками кому-нибудь в лоб! Адские муки не смягчает даже пятисантиметровая платформа, которая компенсирует высоту подъёма. Однако туфли винного оттенка выглядят крышесносно шикарно и дорого – именно поэтому я на них позарилась этим днём. Распродажный ценник с указанием семидесятипроцентной скидки… Не зря говорят, жадность губительна!

– Добрый вечер, – вежливо здоровается с отчимом администратор, как только мы появляемся на входе в “Darvin”.

Мой спутник тоже одет более чем достойно. Идеально выглаженный дизайнерский костюм и обилие парфюма умело маскируют облик заядлого пропойцы. Уж не знаю, сколько льда он приложил к своей физиономии за прошедшие часы, но на ней не остаётся и следа от затяжной пьянки. Вместо наименования брони отчим обозначает цель нашего визита, упоминая хозяина “Атласа”, владеющего в том числе и этим заведением. Лицо стоящей у стойки блондинки в чёрно-белой униформе моментально становится ещё более счастливым, словно перед нами уже не просто служащая, а мамочка родная, которая только нас и ждала.

Она ведёт нас сквозь зал в шоколадной гамме с античными колоннами, вычурными арками и роскошной мебелью. Судя по тому, что я вижу под своими ногами, тут даже в паркет втёрта золотая пыль. Заметив последнее, мысленно усмехаюсь своему выбору обуви. Судя по окружающему интерьеру, тут все и вся со встроенной функцией “выпендрёж восьмидесятого левела”, так что не зря я сама вырядилась по полной программе, потратив не только треть выданных мне денег, но и убив почти два часа на макияж в дымчатом стиле и плетение французской косы, в данный момент изящно заколотой шпильками чуть правее затылка.

– Неплохо, правда? – озирается по сторонам Фролов.

Администратор идёт чуть впереди нас, и он говорит тихо, так что она не слышит, ведь посетителей в ресторане полно, нет ни одного свободного столика.

– Да уж, – не вижу смысла отрицать.

– Говорят, чистая суточная выручка этого местечка превышает полтора ляма. Прикинь тогда какие у них обороты. А у “Атласа” таких ресторанов не меньше тридцати по всей стране, – продолжает восхищаться отчим. – Если всё пройдёт хорошо и мы подпишем договор долгосрочной поставки, это обеспечит всех нас до конца дней наших. Возможно, даже удастся тебя отправить доучиваться в Лондон, как ты мечтала, Настёна.

На последних его словах мой рот непроизвольно открывается. Не потому что я собираюсь что-либо сказать. Если бы сейчас вместо отчима передо мной выплясывали румбу стадо северных оленей, я бы удивилась меньше, чем подобному проявлению такой потенциальной щедрости.

– Так что будь умницей и веди себя хорошо, – снисходительно ухмыляется, заметив мою реакцию, мужчина. – Много не болтай. Смоленский не любит болтливых женщин.

Что я там вещала про удивление и северных оленей?!

– Смоленский? – спотыкаюсь на ровном месте.

Не падаю. Отчим вовремя подхватывает под локоть. Он же тащит меня дальше за администратором, так что попытка затормозить и переосмыслить оказывается безуспешной.

– Смоленский, – кивает в подтверждение Фролов, сворачивая из основного зала к террасе. – Тимур Андреевич.

В этот момент мы покидаем помещение, оказываясь среди царства белоснежных кресел с высокими спинками, небольших круглых столиков и прозрачных стеклянных стен, открывающих вид на панораму ночного города с высоты здания. Здесь, в отличие от основного зала, посетителей практически нет. Занят один-единственный столик в самом конце террасы. И если присутствие облачённой в кремовое платье с открытой спиной девушки остаётся где-то на краю сознания, то направленный на меня взор цвета хвои моментально пробирает до дрожи, заставляя сердце заколотиться, как в последний раз.

Твою ж…

Да как так вообще?!

Подстава…

Ощущение оного, к слову, лишь усиливается, как только мы приближаемся к столику, где располагается хозяин ресторана. Свалить бы отсюда, по-хорошему, да только отчим вцепился, словно клещ. Ни в какую возможность выгодного контракта мне уже не верится. Слишком оценивающе и пристально разглядывает исключительно мою персону Смоленский. Того и гляди уже ментально разложил по косточкам. И прикопал где-нибудь заодно.

– Вечер добрый, – расплывается в разлюбезной улыбочке мой спутник, бесцеремонно пихнув мне под задницу ближайший стул.

Падаю на него скорее от неожиданности, нежели по собственному желанию.

– Добрый-добрый, – приторно ласково отзывается брюнетка в кремовом наряде со слащавой улыбочкой. – Пелагея, – представляется следом, протянув правую руку Фролову.

Тот галантно прижимается к тыльной стороне ладони губами и обозначает своё полное имя, прежде чем расположиться напротив Смоленского, по левую сторону от девушки, а затем представляет и меня. Смоленский между тем упорно молчит. Не менее упорно прожигает меня полным странно-предвкушающего обещания взглядом. Я же… Да, тоже бессовестно пялюсь на него. Точнее, на две небольшие полосочки из пластыря, приклееные чуть выше виска, скрывающие наложенные швы.

Интересно, существует ли хоть одна миллиардная доля вероятности, что всё происходящее – жуткое стечение обстоятельств? Не менее интересно, кому ж я настолько сильно нагадила в прошлой жизни, что теперь приходится так отхватывать. А ещё…

– Ушиблись где-то? – срывается с моих уст в напускной вежливости, адресованное Тимуру.

Должна же я знать, будет ли он молчать о нашем с ним знакомстве, или же вывалит всё в самый неподходящий момент.

– Да, – отзывается он, спустя небольшую паузу. – Можно сказать, проиграл в неравной схватке, – дополняет, слегка прищурившись.

Замечаю в зелёных глазах насмешку. И всё то же невысказанное обещание, от которого у меня колени начинают дрожать.

– Надеюсь, не очень больно, – откровенно вру.

Ибо всё с точностью наоборот.

Пусть мучается, зараза!

Не всё мне одной страдать…

Смоленский не отвечает. Дарит мне неопределённую ухмылку. А возникшая пауза грозит в скором времени превратиться в неловкую. Благо, отчим своевременно реагирует.

– Пелагея… – протягивает он. – Такое редкое и прекрасное имя. Хотя его обладательница ещё прекраснее, надо заметить, – отвешивает комплимент.

Честно говоря, меня бы на её месте перекосило от столь дешёвого подката. Но брюнетка ничего подобного не испытывает. Наоборот. С завидным энтузиазмом улыбается шире, наклоняясь к мужчине, пока тот прилипает взглядом к объёмам груди пятого размера, почти вываливающимся из тесной ткани с глубоким вырезом. И смотрит на него с таким восхищением, будто ей вообще прежде никто никогда в жизни комплиментов не делал. Последующие полчаса она и вовсе сладко вещает о всякой чепухе, беспрестанно кокетливо хлопая своими накладными ресничками, не забывая то и дело заботливо подливать вина в его бокал.

В чём тут подвох – догадаться не сложно!

Отвлекает она его, в общем.

А если вспомнить услышанное мною этим утром от него же самого, никакой контракт с “Атласом” моему отчиму не светил, после того, как…

– Что за история с секретарём? – продолжаю мысль уже вслух.

Улавливаю осуждающий взгляд от Фролова, заинтересованный от брюнетки и всё такой же невозмутимо оценивающий мою персону от Смоленского.

Ага, значит Пелагея – не та секретарь, а отчим на самом деле провинился. В чём убеждаюсь уже вскоре.

– Вчера, на благотворительном вечере, я немного перебрал, а Лиза… она… неправильно меня поняла, – оправдывается отчим, ссутулившись.

Лично я в столь лайтовую версию не верю. Смоленский, судя по тому, как заметно напрягаются его плечи, тоже. И даже больше.

– После того, как уважаемый Анатолий Леонидович прикончил двенадцать порций джина с тоником, он затащил мою ассистентку в подсобку, а потом отымел её с таким усердием, что это слышало минимум семнадцать человек, – сухим тоном проговаривает Тимур, делает демонстративную паузу, а после дополняет неестественно заинтересованно: – Вы точно не родные?

Хорошо, я ничего не ела и не пила. Точно бы подавилась. Как давится отчим. Кашляет он, к слову долго. За это время я успеваю не только переварить всю степень подкола со стороны Смоленского и выдать мысленно минимум десять вариантов того, что бы ему эдакого противопоставить, но и проклясть до седьмого колена… А вот вслух произношу вполне безобидное и спокойное:

– А вы с какой целью интересуетесь, Тимур Андреевич? – цепляю милейшую улыбочку, чуть склонив голову в бок в подобии заинтересованности. – Тоже скучаете по подсобкам?

Последнее – определённо лишнее. Но я не жалею. И не обращаю внимание на вытянутое от шока лицо отчима. Как и на округлившиеся в недоумении глаза сидящей рядом с ним. Продолжаю смотреть исключительно на Смоленского, лицо которого заметно каменеет, а руки сжимаются в кулак. Жаль, не успеваю вдоволь насладиться картиной его гнева. Слишком быстро он берёт себя в руки. Его плечи расслабляются, мужчина откидывается на спинку кресла, после чего лениво подбирает свою порцию алкоголя. Смоленский пьёт не вино. Арманьяк. Не разбавленный, без льда.

– Нет, – произносит тихо. – Не люблю доступное.

На его губах расцветает небрежная ухмылка. Именно в этот момент моя улыбка меркнет. Нет, не потому, что меня только что фактически оскорбили. Хотя, скорее всего брюнет именно так и считает, слишком уж прёт от него ощущение высокомерного превосходства. Я швыряю на стол салфетку, которую последние пять минут комкала в руках, дабы унять нервозность, а затем, в очередной раз проклиная свои “дивные” туфли, просто-напросто направляюсь на выход из террасы. И плевать, что они подумают.

Ухожу не далеко. Да и что уж там, добраться до уборной – и то подвиг. Низ живота скручивает острой судорогой, будто кто-то вяжет из моих внутренностей морские узлы, и я вынужденно цепляюсь за край одного из умывальников, чтоб не упасть, а то ноги подкашиваются.

Как некстати заканчивается действие обезболивающих!

Проглатываю две таблетки. Потом, немного погодя, прикинув минимальное количество времени, которое в любом случае придётся потратить на некоторых мудаков, и то, что лимит суточной дозы я превышаю ещё днём… глотаю дополнительную парочку. Скорее всего, не напрасно, потому что от новой волны боли у меня не только ноги подкашиваются – пузырёк с таблетками предательски вываливается из рук, и содержимое вываливается в раковину.

По-хорошему, всё это было бы неплохо запить стаканом молока, но и вода из-под крана тоже сойдёт, я не привередливая. С удовольствием бы умылась, но макияж потечёт, поэтому просто прикладываю холодные мокрые ладони к шее, мысленно отсчитывая уходящие секунды и свои вдохи-выдохи в ожидании, когда станет чуть легче… Легче не становится. Наоборот. Дверь в женскую уборную хлопает, а я замечаю в зеркалах массивную мужскую фигуру.

Ну да, только его “не хватает” в данный момент для всей полноты спектра моего “счастья”!

– А я всё стою и думаю, когда же ты придёшь? – комментирую чужое появление в откровенной язвительности.

Да, несу полнейший бред. Лишь бы брюнет не обратил внимания, как я цепляюсь за край умывальника с новой силой, стараясь не кривиться от боли. Он и не обращает. Смоленский останавливается за моей спиной, хмуро оглядывает устроенный мною беспорядок.

– Ты что, под кайфом? – интересуется мрачно.

– Ага, мало того, что шлюха, так ещё и наркоманка, – огрызаюсь, с сожалением разглядывая скатывающиеся вместе с водой в слив таблетки. – Всё ещё хочешь подписать контракт с моим отчимом? – добавляю, снова концентрируюсь на отражении в зеркале. – А то, мы, пусть и не родственники, но среда обитания-то одна. Вдруг это ещё похуже, чем совпадение по генам? – ухмыляюсь ядовито.

Мои слова Тимур пропускает мимо ушей. Подбирает пустой пузырёк, вчитываясь в этикетку. Едва заметно, но в зелёном взоре проскальзывает облегчение, после чего мужчина критически оглядывает меня с головы до ног и обратно.

– Тебе плохо?

Хочется сообщить о “гениальности” его дедукции, а также посоветовать, куда ему с этим несомненным “талантом” деваться по-жизни, но на деле я молчу. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям и пытаюсь определить, смогу ли выйти из туалета, вернувшись за столик, или же позорно свалюсь где-нибудь по пути, переломав себе ноги с высоты собственных каблуков.

– И я не называл тебя шлюхой, – дополняет подозрительно мягко Смоленский, так и не дождавшись моего ответа.

Вот оно…

Последняя капля. То, от чего я моментально закипаю.

– Да ладно? – резко разворачиваюсь. – А ночью тогда что это было? Или скажешь, не ты затащил меня в несусветную глушь, а потом поимел на кухонном столе так, будто это последний трах в твоей в жизни? – вскидываю голову, глядя на него с вызовом, попутно вспоминая все сопутствующие обстоятельства. – Ты ведь уже тогда знал, кто я такая, когда увидел документы, да? – задаю вопрос, но не жду ответа, продолжая уже на повышенных тонах: – Знал! И вовсе не в фотографиях дело… Что, отчим поимел твою любимую секретаршу, и ты решил вернуть ему должок, отымев меня? Это извращённая форма мести такая, да? – выдаю следом все нехитрые выводы. – Всё, сполна насладился? Ты ведь нас сюда за этим пригласил? Почувствовал удовлетворение? Доволен? Теперь я свободна? Больше нет необходимости наблюдать твою самодовольную рожу? – разворачиваюсь на выход.

Но уйти не удаётся. Мужчина крепко обхватывает за плечи, удерживая около себя. Дёргаюсь вбок, однако попытка избавления заканчивается тем, что Тимур подаётся вперёд, прижимая собой к умывальнику, и склоняется ближе, позволяя ощущать его дыхание на моём виске.

– Да, я знал кто ты. И да, именно поэтому забрал с собой. Но в остальном ты не права, золотко. Если забыла, напомню, ещё во дворе я тебе сказал, что собираюсь лишь поговорить с тобой. А потом дождаться, когда твой отчим за тобой приедет. Я тебя ни к чему не принуждал. Ты сама этого захотела, – проговаривает убийственно спокойно, почти миролюбиво.

А я замираю. Дышу – и то через раз. Просто потому, что терпкий аромат его парфюма снова творит со мной что-то невообразимо неправильное. И мне почти уже никуда не хочется. Только бы дышать им снова и снова, позволяя себе мысленно проваливаться в дьявольски уютную пустоту.

Разве так бывает?

Будто я не об его голову бутылку разбила, а об свою.

С ума схожу…

Надо срочно возвращаться в реальность!

– Да я решила, что ты конченный психопат и всё равно меня изнасилуешь, а потом прикопаешь где-нибудь! – возмущаюсь уже вслух.

– Ммм… – протягивает ответно Смоленский, немного отстраняется. – Так вот почему… – не договаривает, только двумя пальцами прикасается к пластырю на своей голове. – И, кстати, на будущее… – вновь склоняется надо мной, прижимаясь губами к моему виску. – Про “последний раз” ты совершенно точно погорячилась. Я всегда так трахаюсь, золотко.

Хорошо, он распрямляется не сразу. А то мои глаза округляются, подобно десятирублевым монетам.

– В любом случае, теперь ты мне должна не только за разбитый “Aston Martin”, – дополняет Тимур.

– А иначе?..

В хвойном взоре вспыхивает то самое непонятное предвкушение, которое я уже замечала этим вечером.

– Где твои братья?

– Эмм… – теряюсь от внезапности смены темы разговора. – В гостях. До понедельника. А что?

Не отвечает. Зато, наконец, отстраняется. Впрочем, от его близкого присутствия это не особо спасает. Ничуть не интересуясь моим мнением, он ловит мою руку, а затем подталкивает прочь из уборной. Пока иду через весь зал обратно на террасу, идёт следом.

– Контракт, – ничего не выражающим тоном произносит глава “Атласа”, как только мы оказываемся рядом с моим отчимом и Пелагеей. – Все детали уже прописаны. Изменений не будет, – передвигает красную папку с одного края стола к другому, ближе к Фролову. – Требуется лишь подпись и заверение печатью. Жду их к утру, не позже десяти.

То есть, всё-таки будет мстить…

Долго. И со вкусом.

Неспроста ж на его физиономии снова блуждает эта довольная непонятно чем по-жизни улыбочка, когда он усаживается на своё место, после чего вновь разглядывает меня, будто под микроскопом.

– Ты ведь на экономическом учишься, верно? – слегка прищуривается Смоленский.

Я тоже прищуриваюсь. И вкладываю во встречный взгляд: “Тебе-то какое дело, мудак ты этакий?!”. Особенно если учесть, что мужчина и без всяческих уточнений прекрасно знает не только мою специальность, но и номер курса – видел же студенческий. Явно ведёт к чему-то конкретному, не просто так интересуется.

– Верно, – отзывается за меня отчим. – Настёна второй курс заканчивает. Скоро у неё практика начнётся. Собирался взять её себе под крыло. Но она против. Считает, что лучше добиваться всего самой, и самостоятельность пойдёт ей на пользу.

На пользу мне пойдёт отсутствие регулярного общения с самим отчимом, а то он и на работе частенько напивается до чёртиков, а потом все его работнички жмутся по углам – совершенно не хочется стать одной из них. Но об этом я, конечно же, молчу.

– Я бы на твоём месте тоже в отцовскую контору не пошёл. Трудно с родственниками работать, – поддерживает на свой лад Тимур. – Может быть пойдёшь ко мне?

Да я лучше удавлюсь! Прям здесь и сейчас!

Или к отчиму работать пойду.

Жаль, не успеваю все эти предпочтения выразить вслух.

– А что? – широко улыбается Фролов. – Очень хорошая идея!

Тоскливо вздыхаю, мысленно запихивая эту “хорошую идею” ему в… пусть будет, обратно в голову.

– Позвоню своему юристу, пусть заберёт документы, чтобы к утру всё успеть подписать, – не замечает моих мысленных стенаний отчим.

Он хватается за папку и собирается подняться на ноги.

– К чему такая спешка? – не позволяет ему завершить начатое Пелагея. – Вечер ещё только-только начинается, – мягко перехватывает его руку и “ненавязчиво” возвращая папку с контрактом обратно на стол.

Должно быть, она его споила недостаточно, раз он не ведётся сразу. Сперва хмурится, потом призадумывается, со скепсисом скосившись на экран своего телефона, который успевает достать из кармана пиджака.

– К тому же, вы мне ещё обещали “Лунную сонату”, – томно улыбается обольстительница, невинно хлопая ресничками.

При этом строит настолько щенячье-просительное выражение лица, что у отчима не остаётся никакого выбора, как согласиться.

– Хорошо. Обещания нужно сдерживать, – сдаётся ей на милость Фролов. – Сперва соната, потом дела.

На самом деле я всегда поражалась этому его качеству. Нет, не вестись на первую попавшуюся юбку. Будучи конченным мудаком по отношении к женскому полу, заядлым пьяницей и всё в этом роде, у него существует дар настолько феерично подчинять клавиши фортепиано, что не заслушаться просто невозможно.

Неудивительно, что в скором времени, как только парочка перемещается с террасы в основной зал, который, помимо всего прочего, украшает шикарный чёрный рояль, даже гул посетителей становится тише. Звуки тихо льющейся мелодии мягко обволакивают не только моё сознание. И это, кстати, очень даже зря. Расслабляюсь я, в смысле. Едва ли проходит две минуты, соната ещё не приближается к середине исполнения, а Смоленский поднимается со стула. И меня тоже на ноги поднимает. Затем и вовсе… меня саму подхватывает! Да с такой лёгкостью, словно я не вешу свои сорок семь килограмм, а как та тоненькая красная папка.

– Ты что делаешь? – вскрикиваю от неожиданности, повиснув на мужском плече.

– Догадайся, – в полнейшем безразличии отзывается Тимур, усиливая хватку.

И да, направляется прочь с террасы. Но не через зал. Оказывается, покинуть это место возможно с помощью отдельной лестницы, ведущей на другую сторону здания, где располагается ресторан. А я, сколько ни возмущаюсь, ни колочу по его спине, пинаюсь, извиваясь в отчаянных попытках освободиться, так и не добиваюсь ничего толкового. Смоленского мои жалкие попытки сопротивления абсолютно не волнуют. Будто и не замечает их, продолжая невозмутимо шагать в задуманном направлении. Его не задевает и тот факт, что я не успеваю даже столовые приборы на столе оставить, так и сжимаю в руке позолоченные вилку и нож. Разве что зарабатываю шлепок по своему многострадальному заду. Ровно в тот момент, когда начинаю задумываться о том, чтобы если не нож, так хотя бы вилку в него воткнуть.

– Не усложняй, – ровным тоном сообщает Тимур. – Всё равно не отпущу.

Вот тут я притихаю. Но совсем не потому, что на меня действуют его слова. Брюнет начинает спускаться по ступенькам. Не хочется навернуться и расшибить себе голову или сломать шею из-за собственной дурости. Сперва я терпеливо дожидаюсь, когда под ногами Смоленского оказывается ровная горизонтальная поверхность. На этой самой асфальтированной поверхности, к слову, нас дожидается припаркованный по диагонали “McLaren” кофейного цвета. Не трудно догадаться – чей именно.

– Да ты, оказывается, ценитель, – язвлю, прикидывая примерную стоимость очередного шедевра автопрома во владении хозяина “Атласа”.

– Иногда, – на свой лад соглашается со мной мужчина.

Помимо машины, неподалёку обнаруживается двое высоких мужчин в строгих костюмах. Судя по одежде – охрана ресторана. Чуть подальше от них: садовник, который наше появление вовсе не замечает. Пританцовывает с наушниками в ушах, занимаясь местной растительностью под одним из фонарей, так что действительно не слышит. В отличие от охранников. Но на их счёт я тоже не обольщаюсь. Те дружно отворачиваются, старательно разглядывая кованый забор вдалеке.

Новую попытку к сопротивлению предпринимать нет никакой необходимости. Тимур ставит меня на ноги. Потом и вовсе на полшага назад отступает, любуясь… непонятно чем. То есть, понятное дело – не ровно подстриженными кустами, растущими вдоль фасада здания и периметра довольно крутой лестницы. Мною. Только непонятно, чего он там до сих пор не разглядел.

– Если решил, что удастся повторить ночной междуусобчик, то, уверяю… – начинаю, но не договариваю.

– Не зарекайся, – перебивает Смоленской.

У меня аж рот заново приоткрывается. И от такой наглости, и от возмущения. Слишком уж чётко проскальзывает в его словах непоколебимая уверенность, будто иначе быть не может.

Закипаю в считанные мгновения! Однако, вопреки эмоциям, отзываюсь вполне себе дружелюбно:

– Ладно. Как скажешь.

И даже заставляю себя улыбнуться. С теплом. Ласково. Почти нежно. В меня будто какой-нибудь дъяволёнок вселяется – все мои видимые эмоции обманчивы. Мужчина тоже улыбается в ответ, но с хитринкой, переключив внимание от моей персоны к столовым приборам, которые я всё ещё сжимаю до побеления пальцев.

Он вопросительно выгибает бровь, явно, как и я совсем недавно, начиная задумываться о том, что я могла бы пусть их в ход. Но я поступаю иначе. Вручаю нож и вилку ему. С самым торжественным выражением лица, на который только способна. А потом, пока он пытается сообразить, что тут происходит, делаю большой шаг в сторону. К садовым инструментам. В конце концов, столовый нож – он же не острый, да и вилка – довольно слабое орудие… Садовые ножницы куда острее и прочнее. Одного замаха хватает, чтоб они вонзились в переднюю шину по самую рукоять.

– Попробуй увезти меня куда-нибудь теперь, – всё с той же милой и ласковой улыбочкой проговариваю я вслух.

И, пока Тимур ошарашенно смотрит то на меня, то на ножницы в колесе “McLaren”, то на столовые приборы в своих руках, – я, подобрав подол платья и скинув ненавистные туфли, со всех ног мчусь обратно к лестнице… Мне бы хотя бы до отчима добраться!

Жаль, выигранной форы не хватает даже до середины первого пролёта. Ночную тишину оглашает мой пронзительный вскрик, когда Смоленский догоняет и ловит, утаскивая обратно.

– И так… – протягивает он зловеще, довольно грубо усадив меня на капот собственного автомобиля.

Не отпускает. Его хватка на моей талии крепкая – почти болезненная. Но не это будоражит мой рассудок. Теперь, когда адреналин от собственной выходки утихает, а я несколько раз переосмысливаю содеянное… расплата будет жестокой.

– Рано или поздно отчим меня всё равно хватится!

– Рано – точно нет. Поздно – возможно. Но мне отпущенного времени хватит с лихвой, так что не вижу в этом никакой проблемы.

С учётом того, в чьём обществе покидает меня мой недородственник, к своему прискорбию, должна признать, что всё вполне так и может обстоять. При мысли об этом в горле словно ком застревает, поэтому гулко сглатываю. В голове даже мелькает грешный порыв попросить прощения у мужчины. И за первую его испорченную машину, и за вторую, и даже за разбитую об его дурную голову бутылку. А также пообещать компенсацию. Денежную, разумеется. Без разницы в каком эквиваленте. Лишь бы только отвязался. Может быть даже слезу пустить… Вдруг проникнется? Некоторые мужчины легко ведутся на эту нашу слабость. А те, что не ведутся, терпеть их не могут, и готовы на многое, лишь бы больше их не наблюдать. Так что при любом раскладе я не особо проигрываю. Наверное.

Хорошо, ничего такого исполнить не успеваю!

– А теперь давай договоримся, золотко, – вновь заговаривает брюнет. – Ты перестаешь меня бояться, портить моё имущество, не покушаешься на состояние моего здоровья и моей вменяемости, больше не сбегаешь от меня. А я в свою очередь обещаю не прикасаться к тебе ровно до тех пор, пока ты сама не захочешь обратного.

Если бы это было анатомически реально, моя челюсть отвалилась бы до самых колен от удивления.

– Совсем-совсем не прикасаешься? – уточняю недоверчиво.

С чего бы мне ему верить?!

Тем более, как только я задаю вопрос, мужчина склоняется непозволительно близко, а я вновь чувствую аромат его с-ног-сшибательного-и-мозго-увольнительного парфюма.

– Совсем-совсем не прикасаюсь, – подозрительно мягко улыбается брюнет. – Пока ты сама не захочешь обратного, – напоминает об условии воплощения сделки.

Надо признать, звучит довольно заманчиво. И разом решает некоторые проблемы. Даже не столько те, что я успеваю себе создать за последние сутки. Раз уж мой отчим теперь будет плотно сотрудничать с “Атласом”, вполне возможно, что и сегодняшняя наша встреча со Смоленским – не последняя.

– И с какой стати мне тебе верить?

– Я всегда держу данное слово.

Медлю ещё секунду, обдумывая…

В конце концов, если со мной случится что-нибудь совсем уж плохое, полно свидетелей того, в чьёй компании я была накануне.

Если что, уголовный розыск разберётся, в общем!

– Хорошо. Договорились, – подвожу итог собственным сомнениям и домыслам.

Во взоре цвета хвои вспыхивает триумф. Словно он не девушку только что уговорил, а целое сражение выиграл.

– Договорились, – кивает напоказ серьёзно Тимур.

Отстраняется и жестом приглашает следовать к передней дверце с пассажирской стороны. А прежде, чем я усаживаюсь в салон машины, ненадолго останавливается около проколой мной шины и склоняется, вытащив ножницы. Их же вручает мне. Потом – ранее брошенные мною туфли. Ничего не говорит. Но взгляд цвета хвои весьма красноречивый. Как и колесо, которое совсем не спущено, несмотря на боковой прокол.

Обидно, однако!

– Как видишь, это не такая уж и проблема, – будто читает мои мысли Смоленский.

Больше не медлит. Усаживается за руль и трогает автомобиль с места, выводя транспорт с территории ресторана на дорогу.

– Куда мы едем? – интересуюсь запоздало.

Не отвечает. А мне ничего особо не остаётся, нежели вспоминать о том, что ресурса противоспусковых шин для возможности передвижения хватает максимум на сто пятьдесят километров. То есть, вариантов может быть очень-очень много…

Глава 5

Вот уже минут десять, как я наблюдаю за панорамой ночного города. “McLaren” покидает район центра, а мне так и не удаётся определить, куда же именно мы едем. Повторно расспрашивать Смоленского на эту тему не вижу смысла. Раз уж сразу не сказал, вряд ли сознается. Но пробую зайти с другой стороны.

– Зачем тебе это всё? – разворачиваюсь к нему.

Мужчина лишь приподнимает бровь в ожидании продолжения. Как и прежде, сосредоточен на дороге.

– Зачем тебе возиться со мной? Ладно, я выехала на встречку, виновна в аварии, испортила твою машину, потом и вовсе тебе по голове заехала, после чего сбежала, но… Мог бы просто предъявить моему отчиму, он бы тебе всё возместил. Возможно, даже выбил бы из меня прилюдное раскаяние и всё такое.

При моих последних словах Тимур заметно мрачнеет. Честно говоря, его реакция мне не совсем понятна, однако выяснить подробности никакой возможности он мне не оставляет.

– Почему ты выехала на встречку? – интересуется хмуро.

– Я сделала это ненамеренно, – тоже хмурюсь.

Слишком уж тон у него требовательный.

– Что, заливала какой-нибудь пост в инстаграм, красила губы, писала сообщение и не заметила, как сменила полосу?

– Нет, – возмущаюсь в ответ. – Вообще-то шёл дождь!

– То есть, исключительно из-за погодных условий? – скептически хмыкает Смоленский.

– И из-за вермута, – сознаюсь зачем-то.

– М-м… ещё и пьяная за рулём, – “понятливо” кивает мужчина.

– Ты тоже пил сегодня, – бросаю встречно.

– Но я не пьян. И у меня нет проблемы с ориентированием, всё под контролем, – противопоставляет брюнет.

При упоминании о том, что у него “всё под контролем”, невольно морщусь.

– Обычно я так не делаю, – вздыхаю, отворачиваясь обратно к боковому окну со своей стороны.

Почему-то становится стыдно.

И было бы ещё перед кем!

– И что же такого необычного тогда произошло вчерашней ночью, что ты изменила своим привычкам? – продолжает допрос мужчина.

Кусаю губы, продолжая упрямо смотреть в окно. И молчу.

– Нужно было срочно застукать своего парня с любовницей, принять чьи-нибудь роды, перевезти контрабанду героина через границу, кто-то умер, у подружки закончились тампоны? – протягивает собеседник, делая собственные выводы.

Такие же неадекватные, как и он сам, похоже…

– Нет у меня никакого парня, героин я не вожу и роды не принимаю, а тампоны можно и онлайн заказать! – резко оборачиваюсь к нему в полнейшем негодовании.

Только потом понимаю, что он не просто издевается. Ещё и забавляется. Вон как довольно улыбается. Впрочем, на меня всё ещё не смотрит, лишь прямо перед собой.

– Ну, если самые очевидные варианты отпадают, – вздыхает он напоказ удручённо. – В чём тогда твоя проблема?

Вот же…

Приставучий!

– С отчимом поссорилась. Психанула, – бурчу, повторно отворачиваясь.

Ну его!

Впрочем…

– Где пикап? – вспоминаю о машине.

Сегодняшним днём на автомобиль уже разослали ориентировки, благодаря старшему брату школьной подруги. Но пока никакого результата это не принесло. К тому же, статистика по удачному поиску машин – довольно печальна в нашей стране. Да и хотелось бы найти машину не только побыстрее, но и наверняка. Пока отчим не просёк. Не то меня ждут громадные проблемы. Тот же Смоленский – покажется лишь лёгким недоразумением. И, кстати, о нём…

– У меня, – сообщает он с самым беззаботным видом.

Честно?

Ни разу не удивлена!

– Что, за его возвращение я тебе тоже что-то должна? – вздыхаю понуро.

Ответ ведь и сама знаю. То и подтверждается в следующую секунду.

– Не то, чтобы должна, но… верну, как придёт время. И если посчитаю, что оно того стоит, – оправдывает все мои ожидания Тимур.

Гад, в общем!

Самый настоящий.

– Это называется хищением. И попахивает шантажом, – проговариваю уже вслух, не скрывая мрачности.

– Ага, – не отрицает бессовестный. – А то, что сделала ты – порчей чужого имущества и попыткой убийства. Но я же не жалуюсь, – отзывается флегматично брюнет.

И как с ним после этого разговаривать?

А никак…

Вот и не разговариваю.

Умолкаю вплоть до момента, пока “McLaren” ни сворачивает в один из узеньких, скудно освещённых переулков. В конце дороги – тупик. И проржавелый забор из металлического профлиста. На воротах нет замка, только цепью перемотано, так что, когда Тимур выходит из машины и открывает их, они расходятся в стороны с жутким скрежетом. Двор невысокого двухэтажного здания тоже не освещён. Но в свете фар удаётся различить две здоровенные кучи песка и повсюду валяющуюся битую плитку. Не единой души вокруг.

Автомобиль так и остаётся у ворот, на территорию сомнительного предназначения не въезжает. Сам Смоленский возвращается обратно к машине и “галантно” открывает мне дверь, жестом приглашая выйти наружу. Не отказываюсь.

– Слушай, а у тебя хоть раз девушка была? – срывается с моих уст в полнейшем сомнении, пока я оглядываюсь.

Зарабатываю довольно красноречивый взгляд.

– Я имею в виду отношения, – поясняю поспешно. – Настоящие. Ну, знаешь там, цветочки, конфетки, прогулки за ручку, пожелания спокойной ночи, кофе по утрам в постель и совместные пикники на выходных…

Мужчина слегка прищуривается, призадумавшись. И явно о чём-то своём.

– Нет, а что? – выдаёт в итоге.

Что-что…

– Оно и заметно. Романтика – точно не твоё, – усмехаюсь, прежде чем направиться вперёд.

И самой интересно становится, что за глушь, в которую он меня снова привёз… Свет вспыхнувших прожекторов – слишком неожиданный и яркий, ослепляет. Я зажмуриваюсь, прежде чем оглядеться вновь. Нет, снаружи всё выглядит точно так, как определяю поначалу. А вот внутри, как только передо мной открывается дверь из пластика и стекла… Огромное единое пространство похоже на какой-нибудь старый цех. Несущие опоры из бетонных столбов определённо нуждаются в ремонте, хотя цементная стяжка под ногами явно довольно свежая. Почти идеально ровная даже. Противоположная от входа стена завешана матовой плёнкой, поэтому едва ли удаётся в достаточной степени различить, что за ней находится. Но, кажется, окна. Витражные, высокие, от пола, почти до самого потолка.

– И что мы здесь делаем? – возвращаю внимание к своему сопровождающему. – Учти, в ремесле штукатура я не сильна, – предупреждаю с очередной усмешкой.

Смоленский на мою реплику понимающе улыбается.

– Я тоже ни черта не смыслю в штукатурке, так что пусть лучше этим займутся профессионалы.

Больше ничего не говорит, жестом приглашает следовать за ним. Я успеваю насчитать чуть больше трёх сотен шагов в длину помещения, прежде чем Тимур открывает передо мной очередную дверь, тоже из пластика.

– Ого, – срывается с уст само собой, едва в новом помещении зажигается освещение.

Со всех сторон – не иначе, как царство стали и гранита. Поделённое на несколько условных зон, с множеством как вполне обыденной, так и не совсем понятной мне техники, это… профессиональная кухня. Как в каком-нибудь элитном ресторане.

– Что это? – заинтересовываюсь первым “приглянувшимся” неизвестным.

– Пароконвектомат. Вполне заменяет плиту, фритюрницу, жарочную поверхность, духовой шкаф и аппарат для расстойки. В случае необходимости, – отвечает Смоленский, проходя дальше, к здоровенной холодильной камере.

– А это? – тыкаю в другой аппарат из металла.

– Мармит. Сохраняет заданную температуру пищи, – отзывается брюнет, попутно вытаскивая какие-то пластиковые контейнеры, оставляя те на разделочном столе. – А это ледогенератор. Обладает функцией замораживания льда: отдельными глыбами, кубиками, гранулами, шариками, цилиндрами и даже лепестками, – дополняет, стоит мне перевести взгляд на другое.

– Хм… А что, в твоём “Darvin” всего это нет? – хмыкаю следом. – Обязательно надо было половину города проехать? – демонстративно выгибаю бровь.

– Есть. Но на той кухне уже есть шеф-повар.

– А на этой?

– А на этой я, – делает паузу и закрывает холодильник, – приготовлю тебе ужин.

Что сказать…

Этот мужчина определённо умеет удивлять!

– Ты? Мне? Ужин? – не верю собственным ушам.

– Почему нет? – прищуривается Смоленский. – Вдруг ты станешь добрее? – ухмыляется в довершение.

И вот вроде бы – очередная наглость с его стороны. Но всё равно улыбаюсь в ответ, сколь бы нахально ни звучало его заявление.

– Может быть, – не вижу смысла отрицать, усаживаясь на один из близ находящихся высоких табуретов.

Да для меня в жизни никто и никогда не готовил!

Как минимум, занятно на это посмотреть.

– И что ты будешь готовить? – спрашиваю, придирчиво оценивая содержимое герметично упакованных коробочек.

В основном, там овощи: разные, каждый вид в отдельном контейнере. Но в одном есть мясо, в виде крупных кусочков филе.

– Что-нибудь попроще, на скорую руку, – пожимает плечами Тимур.

Один за другим он вскрывает контейнеры, вытаскивая наружу их содержимое, а затем тянется к ножам, прикреплённым на специальную магнитную панель встроенную в стену, после чего достаёт оставшуюся необходимую утварь.

Как оказывает немного позже, “что-нибудь попроще” в понимании владельца “Атласа” – паста с индейкой в сливочной паприкане в качестве основного блюда. Узнав об этом, я с самым благоразумным видом никак не комментирую озвученный выбор, про себя отметив, что тот же “Доширак” – это реально попроще. А тут…

– Смотришь на меня так, будто я не индейку, а тебя собрался приготовить и съесть, – ухмыляется брюнет, ополаскивая под проточной водой морковь и лук.

Честно говоря, я бы ни разу не удивилась, если бы всё вышло именно так! Но то про себя. А вот вслух:

– Просто ты меня удивил, – сознаюсь неохотно, наблюдая за быстрыми выверенными движениями ножа в мужской руке.

– И чем же я тебя удивил? – протягивает с насмешкой брюнет. – Было бы странно, если бы хозяин сети довольно крупных ресторанов был знаком с кухней только в теории.

Вполне логично. Но уровень моего шока всё ещё не убавляется. Особенно, когда я понимаю, что за несколько ничего особо не значащих реплик, овощи оказываются идеально ровно пошинкованы, а затем брошены на раскалённую сковороду. Минуты через две к ним же отправляется индейка. Вместе с тем начинает закипать вода в отдельной кастрюльке.

– И часто ты это делаешь? – срывается с уст само собой, пока я наблюдаю за тем, как в кипящую воду, наряду с солью, добавлено спагетти.

– Готовлю? – уточняет Смоленский.

– И это тоже, – хмыкаю ответно.

– Не каждый день, но бывает…

– На рассвете или посреди ночи, в компании кого—нибудь, кого предварительно затащил в несусветную глушь, – вношу немаловажное дополнение.

И если о первом упомянутом мною пункте мужчина невозмутимо молчит, то про оставшееся:

– Не такая уж это и глушь вообще-то. Там, – взмахом указывает направлению по левый бок от себя, – довольно оживлённая улица. Просто мы с тобой заехали с другой стороны. Территорию ещё обустраивают. Через месяца два здесь будет вполне прилично и в чём-то похоже на “Darvin”. Со всех сторон, – берётся за зелень, которую, как и чеснок, он мелко рубит.

– А-а… А то я уж было решила, что ты просто маньяк, и тебе нравится обитать там, где удобно расчленять и закапывать трупы, – бросаю встречно с “разочарованием”. – Иначе зачем тебе такая шикарная, обустроенная кухня посреди стройки, если это не отвлекающий манёвр?

Уголки его губ дёргаются в подобии улыбки.

– На протяжении последней недели тут проходит отбор для новых поваров, поэтому и кухня обустроена, и продукты есть, – в очередной раз пожимает плечами Тимур.

После зелени и чеснока он режет другие овощи: редис, томаты, свежие огурцы и сельдерей. Смешивает всё это между собой, скидывает в высокую стеклянную миску, а после сдабривает какой-то заправкой из стеклянной бутылочки. Как только салат готов, мой персональный шеф-повар возвращает внимание к индейке, сперва добавив к ней перец и паприку, а затем вливает сливки, в которых мясо тушится ещё примерно минутки две. Спагетти тоже уже готово. Остаётся совсем немного, и ароматная паста выложена на две чёрные плоские тарелки и посыпанная сверху пармезаном. В общей сложности готовка занимает меньше двадцати минут. Если прибавить к этому времени проделанный нами путь по городу, а также мою беготню по лестнице, то в общем сложности – примерно час. Однако мой телефон до сих пор молчит. Я даже проверяю, не разрядился ли случайно. Но нет. С ним всё в порядке. Просто отчим…

– Он занят. И будет занят ещё часа два – точно, – словно читает мои мысли Смоленский, ставя рядом с тарелками для нас два бокала.

Пока пустых. Но один из них вскоре наполнен вином. Мой бокал, притом. А вот сам мужчина предпочитает воду. Самую обычную, негазированную.

– Так уверен в этом? – ехидничаю в ответ. – В этой своей Пелагее? – прищуриваюсь, смерив его оценивающим взором.

И да, нагло меняю бокалы местами.

Пусть сам своё вино пьёт.

А я… И так неадекватная всё чаще и чаще.

– Она не моя, – звучит безразличным тоном. – Я с ней знаком минут на пять дольше, чем ты. Но она из эскорт-агентства. Мужской досуг – это её хлеб. Так что с твоим отчимом точно справится.

Почему—то становится неприятно. Будто горсть пепла проглатываю, который остаётся в желудке тяжёлым осадком, а не глоток воды делаю.

– То есть, ты всё заранее продумал и спланировал? – задаю вопрос.

Но звучит скорее утверждением.

– Многое. Не всё, – поправляет меня собеседник, а через небольшую паузу дополняет снисходительно: – Например, садовые ножницы в колесе своей машины я не учёл.

– Можно подумать, это тебе как-то помешало, – ехидничаю встречно.

Неприятное ощущение до сих пор не покидает. Хотя, проблема не только в сказанном мужчиной. Обезболивающее самым прискорбным образом снова перестаёт действовать, и давящий ком в моём желудке плавно сползает к низу живота, становясь отчётливо болезненным, внутренности вновь стягивает в узлы. Моя сумка лежит чуть поодаль, поэтому невольно морщусь и поднимаюсь с места, собираясь достать себе новую дозу того, что могло бы облегчить существование. И только после того, как останавливаюсь около своего клатча, вспоминаю, что никаких таблеток там нет. Я же их рассыпала, находясь в уборной “Darvin”, они давно в городской канализации.

Гадство!

И ещё большее – когда я осознаю, что Смоленский тоже не остаётся на месте. Не просто поднимается следом. Останавливается аккурат за моей спиной. Нет, не прикасается. Но его близость настолько отчётлива, как если бы и впрямь дотронулся. Да и разве считанные миллиметры между нами могут сойти за достаточное расстояние? Они не скрывают аромат его парфюма, что планомерно обволакивает мой разум тончайшей вуалью дурмана, не прячут от ощущения его дыхания на моих волосах, от которого сердце начинает биться всё чаще и чаще, не помогают скрыть пронзивший меня озноб, стоит развернуться и в очередной раз пропасть во взоре цвета хвои.

– Ты так и не сказал, зачем тебе это всё, со мной, – произношу едва ли достаточно громко, вжимаясь поясницей в холодную бездушную поверхность кухонного стола.

Стараюсь возвести хотя бы чуточку больше дистанции, наивно полагая, что если кислорода станет больше, то и мне полегчает. Но собственный жест совсем не помогает. Наоборот. Воспоминания играют со мной злую шутку. Сознание заполоняют отголоски прошлого. Когда он и я… Почти вот так же… Он – прижимает. Я – тщетно пытаюсь не поддаваться. А потом пройдёт всего ничего, Тимур пленит мои губы и заберёт мой воздух, подхватит за бёдра, приподнимет, усадит выше, вклинится между моих ног, заставит увязнуть в совершенно новой реальности, где уже ничто не имеет значения, кроме горького привкуса самого сладкого наваждения из всех испытанных… И если меня бросает в жар только об одной мысли о чём-то подобном, то что же будет, если он и впрямь захочет всё повторить? Смогу ли я остановить его? Нас обоих.

Ведь это же всё совершенно неправильно!

И…

– Обязательно должна быть какая-то веская причина? – произносит Смоленский, по-прежнему пристально глядя в мои глаза. – Может быть сперва, сразу после аварии, она и была, не отрицаю. И я тебе о ней уже говорил. Но потом… – умолкает, заносит руку, явно собираясь убрать выбившуюся из причёски прядь с моего лица, но так и не дотрагивается, замирает ненадолго, и продолжает совсем тихо: – Может быть мне просто это очень надо? И я нуждаюсь. Побыть. Рядом. С тобой. Ещё. Хотя бы раз.

То ли в его словах совсем нет никакой логики, то ли у меня с рассудительностью полный побег… Не понимаю, что происходит. Он всё ещё не прикасается. Смотрит на меня так, будто ждёт чего-то ответного. А у меня всё внутри буквально вопит: “Да прикоснись ты уже!”. Но то, конечно же, остаётся глубоко-глубоко в закромах моего разума. На деле же я просто-напросто улыбаюсь. Настолько язвительно, насколько хватает моей выдержки.

– Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, – комментирую услышанное. – А я не настолько наивна.

Мне бы воды. Желательно, максимально холодной. А то очень жарко. Пить не обязательно. Несколько литров, со льдом, сверху на голову – вот, что действительно помогло бы. Глядишь, тогда бы не столь напряжённо чувствовалось… всё.

– В таком случае, просто ешь свой ужин, золотко, – спустя небольшую паузу, отзывается Тимур. – И не провоцируй меня больше.

Да кто ж его провоцирует?!

Сам… Ненормальный!

– Я просто собиралась выпить ещё одну таблетку, – ворчу уже вслух, вновь сосредоточившись на сумке.

Никакого волшебства, конечно же, не происходит. Обезболивающего внутри клатча, как не было, так и не появляется.

Нет в этой жизни счастья, однозначно!

С мыслью о последнем, грустно вздыхаю.

– Голова болит, – произношу, заметив мрачность на лице Смоленского. – Последние сутки выдались бессонными.

Явно ведь снова меня в наркоманских пристрастиях подозревать начал.

– Могу предложить аспирин, ничего другого в здешней аптечке нет. Но вряд ли он тебе поможет, учитывая, что ты пила до этого, – отзывается брюнет. – Впрочем, уровень окситоцина в твоём организме можно поднять и другим способом, – задумывается о чём-то своём.

О чём именно он там размышляет, поинтересоваться не успеваю. Мужчина придвигает одну из тарелок ближе к нам, после чего подцепляет порцию пасты на вилку и нагло запихивает мне в рот. А на мой возмущённый взгляд снисходительно поясняет:

– Если так и будешь болтать, мы и до утра отсюда не выйдем.

В чём-то он прав. Но я не поэтому молчу. Жую я до сих пор. И даже не особо упираюсь, когда окончательно обнаглевший Смоленский продолжает кормить меня дальше, не забывая и о себе. Ведь начать сопротивляться – значит, добровольно прикоснуться к нему. А у нас же вроде как договорённость о дистанции. Хотя, скорее всего, это я собственную совесть таким образом успокаиваю. Тем более, что…

– Я и сама в состоянии поесть.

– Ешь, кто тебе мешает?

В общем, настоятельно успокаиваю свою совесть дальше. Снова жую. И очень стараюсь не думать, как всё это выглядит со стороны. А также, насколько сильными и одновременно с тем нежными могут быть эти руки, что кормят меня, насколько умело они могут дарить ласку или же боль.

Ужин превращается в настоящую пытку!

Неудивительно, что я стараюсь съесть всё, как можно скорее. И вполне искренне радуюсь тому моменту, когда тарелки, наконец, пустеют.

– Ну, а теперь, когда ужин окончен, мы можем уже вернуться? – не сдерживаю вздоха облегчения, как только Смоленский чуть отодвигается.

Пользуясь подвернувшейся возможностью, подхватываю тарелки и несу их к посудомойке. Она выглядит совсем иначе, нежели я привыкла, поэтому не сразу удаётся разобраться с принципом её работы. Однако в целом ничего сложного нет. Вот только даже по истечении пары минут, которые я трачу на возню с профессиональным агрегатом, Тимур не считает нужным подтверждать мой вопрос, граничащий с надеждой. Наоборот.

– Ужин не окончен. Ты забыла про десерт, – шепчет он мне на ухо, в который раз за этот вечер оказываясь за моей спиной.

Но и это ещё не всё!

Я и с ответом не успеваю найтись, а на мои глаза ложится плотная, по ощущениям, шёлковая повязка. Возможно, его галстук.

Закономерно вздрагиваю. И тут же замираю, когда слышу тихое с вкрадчивыми нотами:

– Не паникуй, золотко. Наш договор всё ещё в силе. Я помню о нём. И я не сделаю ничего из того, чего бы ни захотела ты сама.

Глава 6

На моём затылке затягивается узел. Плотно. Лишая света. Зрения. До предела раскаляя ощущение собственной уязвимости. Рядом с этим мужчиной я снова чувствую себя абсолютно беззащитной, фактически голой. Наличие одежды здесь совершенно не причём. Никто и никогда не распоряжался мною с такой непоколебимой уверенностью, будто знал меня намного лучше меня самой. Всю меня. Эмоции. Страхи. Желания. Умело манипулируя. С лёгкостью превращая одно в другое. Так, как нужно ему самому. И этот его взгляд… Даже сейчас, пребывая в кромешной темноте, всё равно чувствую, как он смотрит. Жадно. Голодно. Будто в самом деле собирается съесть. Подавляюще. И вместе с тем… настолько будоражаще, что голова идёт кругом, а по венам разливается тепло только от одной мысли об этом.

– Если хочешь, возьму тебя за руку, чтобы ты не споткнулась, пока мы идём, – заговаривает вновь Смоленский.

Попросить – равнозначно сдаться. А грань накрывающего меня безумия ещё не достигла того предела, где я могла бы признать собственную слабость. Вот и отказываюсь, отрицательно покачав головой, попутно поражаясь собственной храбрости. Я ж точно голову себе расшибу или шею сломаю, если запнуть хотя бы раз на этих здоровенных каблуках.

Хорошо, о последнем задумываюсь не я одна.

Не улавливаю его перемещение. Аромат терпкого парфюма до сих пор пропитывает мои лёгкие, словно мужчина всё ещё находится в непосредственной близости. Но…

– Правую ножку приподними, – звучит не иначе как приказом.

Наверное, я чересчур заинтригована. А быть может мне начинает нравиться эта странная игра, где каждое последующее мгновение – полнейшая неизвестность. Потому что я подчиняюсь. И не особо скрываю заигравшей на губах улыбки, когда понимаю, что с меня предусмотрительно стянули туфлю.

– Теперь левую, золотко.

Избавиться от второй туфли самостоятельно, в принципе, не такая уж и проблема. Я же уже в рекордные сроки скидывали обе, когда возникала такая необходимость. Но я не делаю этого. Терпеливо жду, пока сам Смоленский не освободит меня от неё. Нет, ко мне он всё ещё не прикасается. Только к обуви.

– А теперь аккуратно разворачиваешься по часовой на девяносто градусов и идёшь вперёд, пока не остановлю.

Разворачиваюсь. И иду. Ровно до того момента, пока мне не велят остановиться. Насколько я помню, где-то здесь, передо мной должна быть дверь. Не та, через которую мы вошли. Другая. Я не знаю, что за ней находится. И я не ошибаюсь. Слышу, как щёлкает замок, едва уловимо скрипят петли, после чего я переступаю порог и двигаюсь дальше. Плитка под ногами на кухне – холодная. А вот в другом помещении пол заметно теплее. Уже не бездушный гранит – сдобренный лаком паркет. Определяю это с лёгкостью, потому что кажется, будто иду босиком по собственной комнате, а не неизвестно где. Впрочем, ощущение недолговечно. Ещё одна остановка. Поворот. Очередная дверь, порог которой мне необходимо переступить. И снова паркет. Но не такой. Этот – особенно тёплый.

– Пришли, – сообщает Тимур. – Слева – кресло. Сядь в него.

И в этот раз не возражаю. Само кресло оказывается мягким, тоже тёплым, хотя и кожаным, с удобным изголовьем. Более того, срабатывает какой-то механизм, меня откидывает назад. Моё вертикальное положение становится относительно горизонтальным. А сердце начинает биться всё чаще и чаще.

Господи, что же он задумал?!

Как выясняется вскоре, это намного безумнее даже того, что я успеваю себе представить. А представить себе, между прочим, я успеваю многое. Но только не…

– Сними бельё.

Далеко не просьба. Очередной приказ с его стороны. Вот только на этот раз я не спешу подчиняться. Более того, внутри всё закипает от негодования, а я тянусь к повязке. Жаль, это не особо помогает. Смоленский перехватывает моё запястье ещё до того момента, как я успеваю прикоснуться к галстуку на своих глазах. Сжимает слегка. Но всё же сжимает!

– Забыла? Ты перестаешь меня бояться, не сбегаешь и не провоцируешь меня. И только в этом случае я держу своё слово, и не прикасаюсь к тебе.

Моё негодование рассыпается в прах. В нём же хочется прикопать этого… который излишне умный и изворотливый.

– Какая удобная формулировка, – язвлю в расстройстве.

Учитывая обстоятельства, и если ещё немного подумать, Смоленский так и рабыню из меня сделает! Буду выполнять всё, что угодно, лишь бы избежать его прикосновений. Хотя, уже не уверена в том, что эти самые прикосновения – самое худшее из всего, что может быть.

С другой стороны, с чего это он взял, что я его боюсь?!

А вот ни капли!

Наверное.

По крайней мере, даже если и так, выдавать свою беззащитность перед ним не собираюсь. Обойдётся.

– Да пожалуйста, – отдёргиваю свою руку, избавляясь от чужого прикосновения и стягиваю с себя бельё, бросив то… куда-то.

Думает, мне страшно?

Как бы не так!

– Что теперь? – бросаю уже с вызовом.

– Согни ноги в коленях. Разведи их пошире. Хочу видеть тебя.

Если для того, чтобы снять с себя кружевные шорты, много смелости не надо, особенно в порыве эмоций, то вот эта часть даётся сложнее. Я шумно сглатываю, пытаясь представить себе, как же это всё будет выглядеть со стороны. Не столько саму себя, сколько мужчину, пока он наблюдает за тем, как подол моего платья задирается выше, оголяя бёдра, которые я медленно развожу в стороны, сгибая колени. Воцарившаяся следом тишина так и вовсе нервирует. А я всё больше и мучительнее теряюсь в догадках, размышляя об его реакции на содеянное мною. Впрочем, это становится не особо важным в тот момент, когда я чувствую его дыхание… между моих ног.

– Ты очень красивая, знаешь? – шепчет Смоленский.

Вроде бы вопрос. Но слышится скорее утверждением. Тихий вкрадчивый тон вызывает дрожь по коже. И непроизвольное желание прикрыться, свести, уже, наконец, ноги вместе, спрятаться от него.

Понятное дело, это он сейчас не про мою причёску и макияж говорит!

А спрятаться от него, ожидаемо, не выходит.

– Нет, – отчеканивает властным тоном брюнет, едва мои колени дёргают друг другу навстречу. – Этого недостаточно, – дополняет уже мягче, как только я замираю. – Хочу увидеть больше. Тебя. То, как ты кончишь для меня снова.

Должно быть, я определённо погорячилась, когда решила, что он просто псих или маньяк. Нет. Тут всё гораздо хуже! Но данное высказывание оставляю при себе. Сердце колотится всё быстрее и быстрее. И от непристойного распоряжения. И от осознания того, каким именно образом мне придётся его выполнить, раз уж сам мужчина ко мне не прикасается. И… я правда сделаю это? Буду ласкать себя, пока он будет смотреть? Так близко. Бесстыдно. Упиваясь осознанием своего превосходства. Наслаждаясь моей капитуляцией.

А я…

Я тоже буду. И даже больше, чем сам Смоленский. Глупо отрицать, что мне всё это противно, чуждо и мерзко. Сколь бы грязной и ненормальной я себя не ощущала. Происходящее… возбуждает. И он, и я – прекрасно осведомлены об этом. Иначе между моих ног не было бы сейчас настолько влажно. Мои пальцы слегка подрагивают, пока я веду по внутренней стороне бёдер. По стопам проносится лёгкая покалывающая судорога. Совсем не боль. По венам разливается приятное тепло. И я уже не думаю о том, на какой адово-минусовой отметке по шкале вселенского грехопадения я застреваю. Потом я буду анализировать, сожалеть, стыдиться. Сейчас… я просто наслаждаюсь. Не только собственными прикосновениями. Чужим горячим дыханием на моей коже. Каждым хрипловатым выдохом мужчины. Один за другим, я слышу их, как свои собственные.