Пока заходит солнце. Сборник рассказов бесплатное чтение

На уровне смерти

Ранее утро 14 апреля 1912 года дышало морозной свежестью. Солнце еще не взошло, но горизонт уже был покрыт матовой багровой дымкой – первым признаком света наступающего дня.

Девушка в платье шафранового цвета и расшитой накидке, облокотившись на перила, с интересом наблюдала за шлейфом волн. Они набрасывались друг на друга, сталкиваясь с железными бортами корабля, взбивали белую пену и рассыпались миллиардами хрустальных капелек.

– Кейт, – раздалось у неё за спиной, – я тебя повсюду ищу.

– Чарльз, – обрадовалась девушка, – ты представляешь, на палубе С я нашла шикарную библиотеку!

Её глаза сияли.

– Неужели она шикарнее ресторана с резьбой в стиле времён короля Якова I? – улыбнулся жених Кейт.

– Ну, Чарльз, ты же хорошо понимаешь, что я хочу сказать! Там отличные книги! Пойдем, я тебе всё покажу.

И Кейт взяла его за руку. Чарльз же сделал вид, что сопротивляется.

– А знаешь ли ты, моя начитанная возлюбленная, что длина «Титаника» 268,98 м., ширина 28,2 м., расстояние от ватерлинии до шлюпочной палубы 18,4 м. или 53,3 м. от киля до верхушек четырех труб. Написано ли это в книгах в так восхитившей тебя библиотеке? – произнес он учительским тоном.

– Пойдём же! – нетерпеливо топнула ножкой Кейт.

– Милая, давай лучше я покажу тебе то, чего ты более нигде не увидишь так близко.

– О чём ты? – удивилась девушка.

– Пока ты пропадала в поисках уединенных мест на этом поистине гиганте, вчера за ужином я познакомился с удивительным человеком, – Чарльз сделал паузу. – Лорд Кентервиль везет в Америку мумию египетской прорицательницы.

Зрачки голубых глаз Кейт расширились.

– Настоящая мумия? Здесь?

Молодой человек сдержано, но, не скрывая торжества, кивнул. Ему было приятно удивить свою невесту.

– Ох, Чарльз, вот бы посмотреть на неё.

Девушка умоляюще сложила руки на груди.

– Я знал, что ты захочешь её увидеть, поэтому уговорил лорда Кентервиль показать нам мумию.

– Пойдём скорее, – Кейт вновь потянула его за руку к лестнице.

– Куда?

– Как, разве грузу не положено находится в трюмах? – вновь удивилась девушка.

– Грузу может и положено, но для древней египтянки сделали исключение, – улыбнулся молодой человек. – Мумия – хрупкая вещь. Она в помещении у капитанского мостика.

***

– О, боже, – выдохнула Кейт.

– Она прекрасна, не правда ли, юная леди?

Лорд Кентервиль обошел вскрытый деревянный ящик и оказался напротив Кейт.

– Египетская прорицательница Аменемот IV. Довольно популярная личность во времена фараона Аменхотепа IV.

– А это что? – нагнулась над саркофагом внутри ящика девушка.

– Изображение Осириса. Владыки мертвых. А надпись гласит «Восстань из праха, и взор твой сокрушит всех, кто станет на твоем пути».

Кейт наклонилась ещё ниже, протянула руку и дотронулась указательным пальцем до золоченого саркофага в том месте, где предположительно располагалась голова мумии древней египтянки.

***

Двери открылись… За ними стоял густой, молочно-золотистый туман. Было оглушающе тихо, кожей ощущалась, как клубится этот туман. Сплошная, непроницаемая белая завеса. Нельзя было определить, где это начинается, а где заканчивается; сложно было даже понять где верх, а где низ. Кейт сделала шаг. Всё вокруг было такое нереальное, такое зыбкое. Ей захотелось набрать в лёгкие хрустально-прозрачный воздух вместо этого липкого киселя. Но на грудь давил туман, туман окутывал тело, закладывал уши, рот, нос. Кейт хотелось громко закричать, чтоб нарушилась тишина, и рассеялся туман. Но что-то сдавливало горло, девушке казалось, что если она откроет рот, то молочная пена тумана проникнет внутрь неё, заполнит каждую артерию, каждую вену.

Внезапно туман отступил, и перламутрово-мерцающий молочный свет пролился откуда-то из-под сводов каменного храма. Кейт наконец-то смогла сделать вдох. Воздух наполнился легкими запахами дерева и благовоний. Она стояла в огромном помещении, абсолютно правильной треугольной формы, которое заканчивалось высокими ступенями. Лестница вела на каменную площадку, у края которой возвышался испещренный надписями пилон; у подножия колонны сидела юная девушка. Кейт с изумлением вглядывалась в резкие, но не лишенные изящества, черты – миндалевидные глаза, нос чуть с горбинкой, сдвинутые брови, сжатые губы, острые скулы; у девушки были черные, как смоль, волосы, разделенные на тонкие пряди, каждая прядь перевязана золотой лентой. Тонкие руки египтянки, от запястья до плеч, украшали массивные золотые браслеты, она была одета в небесно-голубое платье с бретелями шафранного цвета, такого же цвета сандалии и ожерелье из яркой бирюзы. Все открытые участки тела, включая лицо, были покрыты тонким слоем золотой краски. Экзотическую девушку Кейт приняла бы за статую, если бы не поразительные живые глаза. Глубокие, бархатные, цвета корицы с острыми лучистыми искорками в зрачках. Египтянка встала. В её грациозных движениях чувствовалась огромная сила, сила странная, гипнотизирующая, дурманящая сознание, парализующая тело, но одновременно притягательная.

На испещренных иероглифами стенах, слева и справа от лестницы, причудливо танцевали изломанные тени, блики огня, переплетающиеся огоньки, образующие время от времени крест с верхним лучом в форме петли: крест, как символ жизни, и круг, как символ вечности. Бессмертие. Персональный рай? Или ад?

Египтянка начала медленно спускаться вниз по ступенькам.

Кейт не могла оторвать взгляда от кофейно-коричных глаз девушки.

Так близко.

Такие глубокие глаза.

Тепло разлилось по телу Кейт, мурашками поднялось по пальцам к самому сердцу, но сжало его почему-то ледяной хваткой.

Глаза, отливающие зеленым цветом моря.

Почему зеленым? У египтянки ведь карие глаза.

Карие… с оттенком зеленого.

Шоколадно-зеленые с золотыми искрами.

Золотые волны шумят, переливаются, вспыхивают радугами, кружатся, Кейт слышит, как кто-то зовет её. Но тот далёкий голос в шуме золотого моря скользит и тонет.

Золото глаз ослепляет, голос затихает…

Темно.

Темно и пусто.

И только прикосновение холодных пальцев на лбу – последнее, что чувствует Кейт.

***

– Кейт. Кейт, ты в порядке? – Чарльз нежно взял за локоть свою невесту.

– Да, – голос тихий, глухой и какой-то неуверенный.

Девушка шумно вздохнула и облизала сухие губы.

– Да, я в порядке, – вновь произнесла она и направилась к выходу из каюты.

В дверях девушка обернулась: взошедшее солнце, казалось, вплело в её волосы золотые ленты, в прищуренных глазах цвета шоколада с корицей вспыхнули зелёно-золотистые огоньки.

***

Маленькая девочка стояла в коридоре, освещенном зыбким колышущимся светом развешанных на стенах факелов, и со страхом смотрела на закрытую массивную дверь. Было так тихо, что казалось, слышно как в двух огромных бассейнах, рядом с храмом Амон-Ра, качаются на воде белые лилии и плещется невероятно прозрачная вода. Её привели сюда длинными полутемными коридорами, стены которых были покрыты изображениями древних богов, имён которых девочка ещё не знала.

Из глубины храма послышались глухие удары гонга и четыре жрицы Амон-Ра открыли дверь.

Девочка медленно вошла в храм. Девушки, открывшие двери, отошли в глубь храма. Теперь все жрицы великого Амон-Ра стояли в три ряда, образуя равносторонний треугольник, верхушка которого была направлена на маленькую гостью. В сумраке теней, около стен стояли рабы.

Девочка глубоко вдохнула, пытаясь справиться с волнением, и чуть не закашлялась от витавшего в воздухе терпкого запаха трав и благовоний.

Еще один удар в гонг, погасли несколько светильников, и в храме стало сумрачно.

– Ближе, Сауре, – мягко проговорила Верховная Жрица Амон-Ра.

– Войди, не бойся, – прошептала мать малышки, стоящая в ряду жриц.

Сауре приблизилась к Верховной Жрице. Та взяла её ладонь и острым кинжалом быстро начертила на коже несколько линий. Ярко-алые капли крови упали на каменный пол храма. Сауре вскрикнула и попыталась отдернуть ладонь, но жрица держала слишком крепко.

– Я отбираю у тебя твоё имя.

Жрица отпустила правую руку девочки и взяла левую. Сауре, что б успокоить боль, прижала ладонь к платью. На белой льняной ткани тот час растеклось красное пятно.

– Я отбираю у тебя земное прошлое.

Вновь несколько взмахов кинжала.

На глаза малышки навернулись слезы: ей было больно и страшно.

Верховная Жрица Амон-Ра, отпустила руку Сауре, передала кинжал одной из жриц. Та, с поклоном приняла его, встала на своё место и, повернувшись лицом к матери Сауре, вонзила кинжал ей в живот.

– Нет!!! – Сауре хотела кинуться к матери, но Верховная Жрица Амон-Ра успела схватить девочку за запястье.

– Я отбираю у тебя земное прошлое, – ледяным тоном произнесла она и продолжила, – дарую тебе Жизнь.

– Ты врёшь, – закричала Сауре, – ты даришь только смерть, прикрываясь великим Амон-Ра. Ты жрица Анубиса!

Девочка, наконец, вырвала руку и кинулась к умирающей матери, но теперь остальные жрицы преградили ей путь, и тогда Сауре бросилась к двери. В дверях она остановилась, обернулась.

– Мы встретимся с тобой, Акен. Я отомщу за мать. Хоть ты и покинешь этот мир, не дождавшись моего взросления…

Тихий, серьёзный голос ребенка прозвучал зловеще.

Когда жрицы закрыли дверь за девочкой, Акен, Верховная Жрица Амон-Ра, вытерла кровь с кинжала и произнесла:

– Я не ошиблась, прорицательница.

Она хлопнула в ладоши и жрицы, размахивая длинными серебряными кинжалами, пустились в пляс: они извивались, подпрыгивали и падали на землю, снова вскакивали, крутились на месте, поднимали и кидали вверх, смешанный с кровью, песок.

Музыка смолкла.

Жрицы медленно разошлись, совершенно спокойные, с каменными лицами.

На полу в окружении мёртвых рабов осталась лежать мать четвертой прорицательницы Египта.

***

– Кейт, постой, – Чарльз догнал девушку. – Ты точно в порядке?

– Я уже сказала. Всё хорошо, – спокойный голос, каменное, непроницаемое выражение лица.

– Милая, ты так поспешно ушла, я подумал…

– Это не единственная мумия на корабле, – хриплый, ледяной голос.

– Что? – Чарльз остановился и посмотрел на невесту. – Нет, ты явно не в порядке, – он взял её за плечи и повернул лицом к себе, – пойдем, я отведу тебя в каюту, ты отдохнёшь. – Молодой человек осекся на последнем слове.

– Нет, – легкий толчок в грудь.

В глазах у Чарльза потемнело, голова закружилась, и через мгновение его тело, завернутое, словно египетская мумия, в белое полотнище, скользнуло в тёмные воды Атлантического океана.

***

Юная египтянка пробежала мимо стройных колонн первой террасы, миновала изящные, выкрашенные синей глазурью, пилоны второй, и вбежала на третью террасу, совсем крохотную, по сравнению с первыми двумя. Тяжело дыша, она остановилась на открытой площадке и с силой ударила кулаком по колонне – по искусно нарисованным изображениям животных и людей потекла ярко-алая кровь.

– Я сравняю её гробницу с землёй, а мумию выброшу, – срывающимся от злости голосом произнесла она.

– Юная госпожа, вы навлечете на себя гнев богов, – раздался у неё за спиной спокойный голос.

– Пусть, – дернула плечом девушка, – зато её душа не попадёт в Страну Вечного Блаженства и никогда не воскреснет! Я найду способ…

Из шоколадных миндалевидных глаз потекли слёзы.

На плечо девушки опустилась рука новой Верховной Жрицы Амон-Ра.

– Я понимаю, Акен не во всём поступала верно, но она была достойной…

– Нет, – резко прервала её девушка.

Жрица покачала головой, поджала губы и стала медленно спускаться с трассы.

Оставшись одна, девушка вытащила, спрятанный за поясом, мятый папирус. Расправила его и всмотрелась в иероглифы:

«…умертвить множество рабов, самым медленным и мучительным способом. Их Ка, полное ненависти и отчаяния, будет мучить душу погребенного, мешая последующему воскрешению. Если же будут произведены попытки проникнуть в гробницу извне, неудержимое, слепое Ка – сгущенная ненависть – расправляется и с живым человеком».

Юная прорицательница облизала вмиг пересохшие губы.

Кажется, она нашла способ.

***

Стройная девушка, запинаясь о подол зеленого платья, миновала котлы, поршневые паровые машины, паровую турбину и электрогенераторы, закрепленные на стальных плитах, обогнула мешки с углём и цистерну с питьевой водой, и вышла к грузовому отсеку. Высокий деревянный ящик, она заметила сразу. Удовлетворенно кивнув, девушка вновь поднялась на верхнюю палубу.

Та, чье имя было Сауре много тысяч лет назад, подняла руку, с начертанным на ней крестом с петлёй вместо верхнего луча, над океаном и произнесла несколько слов на древнем языке. В её моментально потемневших глазах мигнули и погасли холодные золотые звезды.

Когда айсберг поднялся на достаточную высоту, четвертая прорицательница Египта измученно улыбнулась и опустила руку.

Белая ледяная глыба двинулась навстречу кораблю.

Они всё-таки встретились. На уровне смерти.

Вилена

– Дедушка, расскажи сказку. Ну, де-еда! – просят девочки на два голоса.

Темные детские глазки, наполненные мольбой, поблескивают в вечерней полутьме. Старик вздыхает, смотрит на луну, окутанную слабой дымкой.

– Ну, хорошо, озорницы. Какую вам рассказать?

Внученьки замерли в предвкушении.

– Про русалку, дедушка.

– Ох, милые мои. Про русалку, так про русалку. Слушайте.

Давным-давно это было. Тогда деревня еще не разрослась ни вширь, ни в глубь леса. Всего несколько десятков домов, подступающих к кромке величественных сосен. А за ними – полдня пути всего – озеро. Тёмное, странное, без пологих болотистых топей, со всех сторон окруженное низким колючим кустарником, словно забором.

Не любили то озеро деревенские, обходили стороной. Хотя молодые охотники по-незнанию иногда проходившие близь него, рассказывали, что рыбы там – невидимо. Так и плещется, выскакивает из воды, да падает обратно. Крупная. Блестящая. Закинуть бы удочку, да разросшиеся кусты не дают приблизиться. Колючие кусты, непролазные.

Дождаться бы зимы, а когда завалит снегом, перелезть через бурелом, да на озеро, да вырубить лунку – красота. Только озеро-то слыло незамерзающим.

Так и жили, соседствовали.

Молодухи же, девицы незамужние, любили, собираясь по вечерам у большого костра на опушке, страшилки друг другу рассказывать. И нет-нет, да всплывёт в рассказах тёмное озеро лесное. Многое о нём говорили, что правда, что выдумка – кому ж теперь ведомо?!

Обросло легендами озерцо, да сказками. Поговаривали, что ягоды на кустах вокруг него не простые, а заговоренные, волшебные, значит, ягодки. Если любовь у кого случилась безответная или муж в другую сторону поглядывать начал, надо было пойти к озеру-то в полночь обязательно, нарвать белых, тускло светящихся в ночной темноте, ягод, да приготовить зазнобе своей напиток. Только на вас смотреть будет.

Правда, пользоваться силой бледных ягодок местные кумушки не спешили. Увидит муж жену исцарапанной, да усталой, сразу понимает, в чем дело.

Ксана жила в том селе. Красавица – брови черные, губы алые, глаза точно звездочки сияют-переливаются. Свататься к ней многие ходили, только не любы они были девице своенравной. А однажды придумала она шутку, кто, мол, к озеру пойдёт, да рыбки ей наловит серебряно-чешуйчатой, за того и замуж пойдёт.

Охотники за рукой красотки вмиг засобирались, да в чащу лестную двинулись.

Да вернулись вскоре ни с чем, злые, исцарапанные. Не смогли преодолеть кустарники.

– Но кто-то ведь смог, дедушка? – спросила младшенькая с придыханием.

– Конечно, внученька. Жил в том селе парень. Не красотой, ни смелостью особо не отличающийся. Ромом звали. Кузнеца местного сын.

Решил и он попытать своё счастье – наловить Ксане рыбки из озера странного. Снасти, удочки приготовил, да пошел к озеру.

Только вышел к озеру, как выглянула луна.

Полнолунной ночь оказалась.

Замер Ром от красоты невиданной. Огромная красновато-желтая луна висела над озёрной гладью, а из воды, чуть колтыхаясь от лёгкого тумана, смотрела на неё сестра-близнец.

Необыкновенная свежесть разлилась над озером – тягучая, нежная, сладковатая.

Вдруг он услышал всплеск негромкий. Вздрогнул, осмотрелся. Воды озера по-прежнему неподвижны и темны, сосны вокруг молчаливы и хмуры. Ни ночных птиц редких вскриков, ни шагов зверей диких, на охоту вышедших – тишина. Даже ветер и тот стих.

Вдруг, смотрит Ром, озеро, будто льдом покрылось. Дымка, что от воды поднималась, словно ткань какая на воду легла. И застыла, заморозилась.

Словно во сне подошел парень к стражу колючему. И, что такое? Словно расступился перед ним, поредел вмиг колючий кустарник.

– Не бойся, – чистый, серебристый голос раздался в настороженной тиши.

Девушка, тонкая, хрупкая и белая, лежала животом на льду. Голову приподняла. Волосы светлые, длинные-предлинные, точно сеть рыбацкая тело её укрывали от посторонних глаз.

Отвернулся Ром от озера, за деревья бежать, спрятаться хотел. Не смог. Чувствует страх за девчонку какой-то. И ведь понял уже, что не зря бабы деревенские про озеро брешут, мол, русалки тут водятся, водяные. Ан нет – не будет ему теперь дороги обратно. Слишком много грусти плескалось в глубоких глазах русалки с узкими, словно кошачьими зрачками.

– Зачем ты здесь? – она чуть склонила голову.

Лунный свет разлился по её сверкающим волосам. Рому показалось, что они покрыты инеем. Колким. Едким. Сияющим.

– Моя невеста… – Ром смутился, зачем-то сказав неправду, – я обещал принести ей рыбы.

– Отсюда? – русалка удивилась, приподнялась на руках. – Из этого озера?

Парень кивнул.

Русалка хохотнула. И вдруг оказалась к нему близко-близко.

Как она так быстро переместилась, Ром и глазом не успел моргнуть.

Стройная. Необыкновенной красоты девушка. С лазурными, пронзительными глазами.

Ром заглянул в них, и словно вода сомкнулась над головой – утонул он в бездонных глазах русалки.

– Здесь пропустим, вам не интересно, – старик пожевал губами.

– Нет, нам интересно, – захныкали девочки. – Всё рассказывай!

– Ну, хорошо.

Их поцелуй длился долго-долго. А когда Ром открыл глаза, оказалось, что стоит он перед домом Ксаны, а в руке его тяжелая кадка до верху наполненная серебристыми рыбинами.

Ром так и не рассказал местным как сумел добыть гостинцы из заколдованного озера. А через неделю его и сами перестали расспрашивать – вся деревня готовилась к свадьбе Ксаны и Рома. Сдержала неприступная красавица слово.

Только всё молчаливее становился «счастливый» суженный, серьёзнее делался день от дня. Иногда сидит за столом, вдруг поднимет голову и смотрит в даль, будто видит что, другим неведомо. А потом сникнет вдруг, опустит взгляд, ни дать ни взять – горе какое у человека.

И так к нему Ксана подлизывалась и эдак. Ничего, говорит, не случилось. И никаких тебе задушевных разговоров.

А аккурат накануне свадьбы то, в деревню странница пришла. Сгорбленная, закутанная в черную шаль. Обошла все дома, сплетен, разговоров наслушалась, сама рассказала, что в соседних деревнях да сёлах творится. На то она и странница, чтоб вести от людей к людям нести.

Нагнал Ром странницу у самого последнего дома. Ох и быстра старушка, даром, что пожилая уже.

Поклонился парень страннице в самые ноги и спрашивает:

– Вот вы третий раз на моём веку в нашу деревню заглядываете, про житьё-бытьё наше расспрашиваете, про чужое рассказываете, а не знаете ли случаем легенд каких, историй с озером лесным связанных?

– Отчего не знать, – светло улыбнулась странница. – Много сплетен наслушалась. Только что вымысел, а что истина, кому судить положено?!

Присела странница на камень дорожный, задумалась.

– Давно это было, еще до моего рождения, жила в вашей деревне девушка красоты невиданной. Кавалеры за ней толпой ходили, но всё она нос воротила. То ли принца ждала заморского, то ли… – да кто ж теперь ведает?! Много ли мало ли лет прошло, подружки уже замуж давно повыскакивали за ухажеров её бывших, стали косо смотреть на девушку. Виленой её звали, душеньку.

И вот однажды пришел в деревню охотник заблудившийся – паренёк из соседнего поселения, что месяцах в двух пути отсюда находится. Как добрался – неведомо. Грязный был, оборванный, кроме как зашёл в лес ничего и не помнил более.

Непонятно, что нашла в нём Вилена, но ухаживать за охотником первой вызвалась. Травы лечебные заваривала, еду подносила. Но не судьбы была поздней любви Вилениной счастьем обернуться.

На охотника заплутавшего не только Виленочка глаз положила, одна из подружек её, тоже до сих пор незамужних, в парня неместного влюбилась и попыток отбить его не оставляла. А как только поняла, что проиграла – Вилена с охотником день свадьбы назначили – так ополоумела завистница.

Зазвала Вилену по грибы, по ягоды. К вечеру вывела подруженьку к озеру лестному, да и столкнула Виленочку якобы нечаянно – прямо в воду тёмную.

Прибежала в деревню с криками, звала на помощь, да только когда люди добрались до озера ни всплеска, ни признака кого живого уже не было. Утопла Вилена-красавица.

А озеро с той поры совсем изменилось. Исчезла тина с берегов болотная, не стало кувшинок огромных красоты невиданной – гладкая, словно зеркало вода установилась. А смотреть на то зеркало даже издали боязно.

Странности замечать охотники вблизи озера ночевавшие стали. То всплески, какие кажутся, но будто плачет кто-то тихонечко, а то и девицу видали. Прозрачную, зеленоватую. Будто звала она их, руки длинные к ним тянула. И таяла, словно дымка над водой.

И еще чудеса какие-то всё мерещатся. Будто небо отражающееся в озере и не небо вовсе, а нечто страшное, непонятное, недоброе.

Пошла слава у озера дурная, никто к русалочьей обители подойти не решался. Мало ли…

Вот, что рассказывают про это озеро.

Замолчала сказительница-странница. Вздрогнул Ром от тишины внезапно навалившейся.

Поднялась странница, поклонилась Рому, да скрылась за деревьями.

Крепко Ром тогда задумался.

Дождался ночи, да к озеру лесному направился. Долго ждал русалку-утопленницу, да так и не дождался.

И на следующую ночь тоже.

Заподозрила Ксана, невеста Рома, неладное. Ночью пробралась за женихом украдкой, да увидела, как он смотрит на воду с ожиданием.

На следующую ночь усыпила его сонными травами в ужин подброшенными, да направилась к озеру.

Слабо мерцала вода, полная луна над водой роняла искорки, осыпались те на кусты колючие, будто поредевшие, путь девушке дающие.

Ступила Ксана на воду, внезапно замерзшую посреди лета, словно манило что-то туда девушку.

– Уходи, – глухой голос раздался из-подо льда.

Наклонилась Ксана, на колени встала, близко-близко наклонилась ко льду магическому.

– Уходи, подруженька, – умолял голос девичий. – Уходи иначе худо будет.

Отшатнулось Ксана от глаз горящих из-под воды не неё смотрящих. Зажала рот рукой, дабы не закричать.

Вмиг легенду бабушкину вспомнила, что рассказывала та ей ребёнку на ночь. Про подруженьку её горемычную, про русалку в озере водящуюся. Вспомнила про сплетни соседские, что ходили за спиной её бабушки. Будто виновна та в смерти Вилениной.

– Уходи иначе не сдержу я воды памяти, грех на тебе несмываемый, через поколения силы не теряющий.

Не двинулась с места Ксана, заворожено смотрела в глаза русалочьи. Тлели в которых кроваво-красные искорки.

И увидела она свою бабушку, еще молодушкой, что подкралась сзади незаметно, размахнувшись, камнем по голове ударила. Холод тело Ксанино обнял, проник под кожу ледяными иглами, ни вдохнуть, не выдохнуть.

Очнулась Ксана от наваждения. А над ней русалка склонилась. Говорит что-то, губы шевелятся. Только не слышит Ксана, окруженная тёмными водами, лёд предательства между ними прочный. Дернулась девушка – не выбраться. Гирей тянет ко дну грех бабушкин.

– А дальше, дедушка?

– А дальше, детоньки, вот что было. Искали везде Ксану-красавицу, до озера добрались, а на опушке девица светловолосая, исцарапанная да замёрзшая, без сознания лежит. Ром первым около неё оказался и узнал русалку свою ненаглядную.

Всё хорошо у них сложилась. Поженились, деток завели. Так и живут в деревеньке той, никуда не переехали.

– А Ксана, дедуля? Неужели не жалко?

– А что Ксана? Покоится она на дне озера лесного. В водах памяти. До поры, до времени. Пока не забредет к нему в ночь полнолунную, накануне какого праздника, человек. Да не полюбит деву водную всей душой. А не полюбить её невозможно, детоньки. Красавица она… необыкновенная.

– А бабушка? – хихикнула старшая внучка.

– Ох, умница моя, – рассмеялся дед. – Вся в Вилену. Да окромя вашей бабушки мне вот уже девяносто лет никто не надобен.

Ром, кряхтя, поднялся и подошел к окну. Полная луна, словно старому знакомому, беззвучно подмигнула ему.

Душа из ваты и немного огня

– Отдай! – Светка вцепилась в куклу.

– Нет, – тихо сказала Леночка срывающимся голосом.

У неё всегда так: стоить чуть разнервничаться или расстроиться – подступают слезы и бороться с ними бессмысленно, но если сейчас расплакаться…

– Рёва-корёва!!!

Светка скорчила рожицу и дёрнула куклу с удвоенной силой – туловище белокурой красавицы упало на пол.

Лена сжимала пластмассовую голову своего подарка и слёзы текли по щекам.

– Девочки, как не стыдно? – Галина Михайловна встала между ними и, окинув строгим взглядом поле боя, продолжила: – Лена, ну что опять такое? И не стыдно реветь? И это старшая группа! Сегодня-завтра в первый класс, а они, как маленькие, дерутся из-за игрушки! А ну отдай!

Воспитательница требовательно протянула руку. Лена послушно отдала доставшуюся ей часть куклы. Наверное, нужно объяснить, что Лидия – не просто игрушка, это подарок отца. Он уехал.

Далеко и надолго, сказала мама.

Он уехал и оставил дочери Лидию, сказал, что привезёт кукле подругу.

Обязательно привезёт.

Папа вернётся.

Лена стояла и плакала.

– Пойди, умойся, – вздохнула воспитательница. Светка показала язык.

Вечером Галина Михайловна подошла к Лениной матери.

– Вероника Евгеньевна, можно вас на минутку?

– Да, конечно, – растерянно произнесла та, кутаясь в теплый шарф.

– Вероника Евгеньевна, я хотела поговорить с вами о Лене. Понимаете, она хороший, послушный ребенок, но в последнее время с ней творится явно что-то не то. Стоит её задеть кому-то из ребят, даже невзначай словом – она тут же в слезы и успокоить её сложно. Может, стоит показать её детскому психологу?

– С моей дочерью всё в порядке.

– Я не говорю, что с ней не в порядке. Я…

– Извините, но это не ваше дело, – перебила воспитательницу Вероника. – Я развожусь с мужем, дочь переживает. Это нормально. Я заканчивала психологический факультет, я в курсе, что твориться с моим ребёнком. До свидания.

Галина Михайловна покачала головой. Действительно, это не её дело. Но всё-таки девочке нужна помощь…

Темно-синее небо будто подернулось пленкой – стайка серебристых облаков налетела с севера. Вдалеке, у самого горизонта, зажглись яркие звезды. Леночка шла по пустынному пляжу, выборочно наступая на зеленые островки травы. Ей всегда нравился такой пляж: не полностью из песка, а когда посреди золотистых россыпей, словно драгоценности, рассыпаны изумрудные островки пробившейся сквозь песок травы.

– Лена, Лена, – донёсся до неё голос мамы. – Что ты будешь на ужин? Эй, ты меня слышишь?

– Да, мама, – ответила она, окидывая прощальным взглядом свой пляж. – Не грусти, я скоро вернусь, – прошептала она, прикоснувшись к ласково лизнувшим ноги волнам.

Ночь накрыла пляж гулкой тишиной. Лена сложила руки лодочкой и, вместе с водой, зачерпнула крохотную звезду. Она упала в море еще вчера, но девочке некогда было ей заняться – подъём ровно в семь часов, час на одевание и гигиенические процедуры, дорога, серое здание детского сада… и только во время тихого часа она смогла вернуться на пляж.

Звезда была чуть тёплая и пахла морем. Леночка бережно положила её в круглый аквариум из толстого зеленого стекла. Подумала и налила туда воду. Может, эта звезда превратилась в морскую, проведя столько времени в море?

Оглядевшись, девочка поставила аквариум на каменный столб. Она хотела построить здесь дом, но, видимо, выбрала место слишком близкое к воде – столбы (а их было всего двенадцать, по количеству месяцев в году) накренились и осели. К тому же накатывающие во время прилива волны обвили их водорослями. Лена сперва хотела убрать их, и столбы и водоросли, но потом решила оставить. Потому что вышло похоже на Стоунхендж. Отец показывал дочери фотографии: он тогда только приехал из Англии и много интересного рассказывал, обещал в следующий раз взять Лену с собой.

Звезда светилась в аквариуме. Ей, наверное, одиноко, – вдруг подумалось Лене. И тут же другая крохотная звездочка сорвалась в море. Легкий всплеск нарушил тишину. Девочка выловила её и положила к первой.

Вот теперь всё в порядке. Две звездочки озорно перемигивались в аквариуме из толстого, будто бутылочного, стекла.

– Ой, какая подвеска, – Светка сдернула тонкую цепочку с шеи.

– Отдай, – кинулась Лена.

– Рёва-корёва! Ну зареви, – засмеялась круглолицая девчонка.

– Отдай. Ну… пожалуйста.

– А ты отбери! – с этими словами Светка кинулась за веранду.

Леночка бросилась за ней.

За верандой, сбитой из плохо обтесанных занозливых досок, было пыльно и сыро. Лена всхлипнула и протиснулась между стенкой и проволочной оградой. Дальше, было проще – строение не плотно прилегало к забору и можно было передвигаться достаточно свободно. Светка ловко перепрыгивала стальные балки, не понятно как оказавшиеся за детской верандой, и выскочила с другой стороны.

Лена, испугавшись, что Светка разобьет её кулон-раковину, рванулась вперед, оцарапалась, запнулась и… упала.

– Зачем ты полезла туда? – в десятый раз спрашивала мама.

Леночка не сказала ни слова, ни когда приехавшая скорая накладывала шину на сломанную руку, ни когда в больницу приехала расстроенная Вероника Евгеньевна.

Девочка молчала, глотала слёзы и до боли сжимала в руке осколки кулона-ракушки, что подарил ей перед отъездом отец и который был всё же отобран у Светки, уже после падения и перелома.

Леночка плакала, оттого, что не смогла защитить даже эту хрупкую раковину. Она не смогла…

Как объяснить это маме?

Она молчала и плакала.

Огромная, ребристая, отполированная песком до блеска, закрученная в спираль, морская раковина висела в нескольких сантиметрах над песком.

Леночка ахнула и приблизилась к ней. Несмело потрогала рукой, прикоснулась щекой с прохладному, шершавому боку. Такая же, как привез папа. Лена отошла на несколько шагов назад. Нет! – лучше, чем папина, эта навсегда останется с ней.

Лена, обнимая здоровой рукой тряпичного пупса, вышла на кухню. Мама закашлялась и потушила сигарету.

– Иди спать.

Девочка мотнула головой.

– Сейчас молоко подогрею, – встала мама. – Чёрт, в зажигалке газ закончился. Где-то у меня были спички. Ах, ты…

Зажженная спичка выпала из её рук.

Кукла вспыхнула почти мгновенно.

Вероника вырвала её из рук растерявшейся дочери, бросила в раковину и открыла воду.

– Сколько раз говорила: не стой под ногами!!!

Синее небо водопадом обрушилось в море.

Стало не ясно, то ли вода отражает звезды, то ли наоборот. Да и сами звезды были больше всего похожи на огромных светляков.

Лена сидела у самой воды и теплые волны омывали её ступни.

А где-то далеко-далеко, в другом мире, кукла, грудой обгорелых тряпок, лежала в раковине…

В том мире Лена когда-то спросила:

– Мама, а у Поли есть душа?

– Конечно.

– А где она?

– Она в самой середине.

– Где? Здесь? – маленькая Леночка ткнула пальчиком в живот пупса.

– Нет, чуть выше.

– Нет, я видела как бабушка шила Полю. Здесь вата.

– Вата, – согласилась мама, и, помолчав, добавила: – и душа.

– У куклы душа из ваты, – догадалась Леночка. – Папа, папа, у Поли есть душа! Мам, а у меня душа тоже из ваты?

В том мире мама и папа рассмеялись.

Леночка поднялась с песка, посмотрела на море.

Босая девочка в свободной пижаме сидела на огромной ракушке, висящей над пустынным пляжем. У девочки в руках, привязанная к длинному шесту, развевалась золотистая ткань.

"Один жёлтый флаг означает опасность на обочине" – папа, любитель гонок, объяснял это ещё совсем крохотной Леночке – она запомнила. Надо бы два – опасность на полотне трассы – но и так хорошо. Заметно.

Может, папа, наконец, увидит, придёт, поможет выбраться из придуманного мира в мир реальный.

Ведь Леночке так тяжело.

Но она не будет плакать.

Больше никогда не будет.

Пусть только кто-нибудь придёт!

Десять миллионов слов

…Слова существуют в бесконечном начале каждого человека. При помощи слов вы заводите друзей, при помощи слов вы общаетесь с самим собой, при помощи слов вы можете клеветать на людей, при помощи слов вы можете восхвалять людей, при помощи слов вы можете стать всемогущими, при помощи слов вы можете стать просто бесполезными. Каждое слово, которое вы произносите, обладает вибрацией, которая дает вам то, что у вас есть, и что вам нужно.

Так что будьте очень аккуратны, когда вы произносите слова, потому что одно произнесенное слово может изменить судьбу человека.

Йоги Бхаджан

"Сила Произнесённого слова"

***

Вот-вот наступит весна. Покрытые тонкой корочкой льда лужи оттают и высохнут, снег превратится в дождь, а дождь в сухой ветер. Деревья распустят ароматные клейкие листочки, а птицы будут восхвалять солнце даже ночью.

Вот-вот наступит весна. В своём меховом, зимнем пальто я буду бродить по зелёным аллеям городского парка. Солнце набросит на плечи ажурную шаль из тепла, но я всё равно не смогу согреться.

Вот-вот наступит весна…

***

-Что с ней, доктор?

Врач снял очки и потер переносицу.

Я не торопил его с ответом. В наше время, когда слова являются не только средством выражения мыслей, а вполне конкретным богатством, ими не разбрасываются, не произносят зря, не "сотрясают воздух" и не врут.

Индикатор на запястье мигнул, высветив цифру 3 531 695.

– У вашей жены больше нет лимита на слова.

Я прикрыл глаза и спрятал руки в карман, чтоб не показать, как они дрожат.

– Что это значит?

В конце XXIII века средства массовой информации (газеты, телевидение и радиовещание) накрыла волна свободы слова. Люди говорили, писатели писали, политики лгали, религиозные деятели проповедовали. И в один, отнюдь не прекрасный момент, пришло понимание, что хотя все и говорят на одном языке, но никто друг друга уже не слушает. Каждый говорит с собой и о себе.

Через 50 лет ученые презентовали прибор под кодовым названием "Блок", искусственно выращиваемый в коре головного мозга человека, он вел счет потока слов. Контроль блока распространялся как на произнесенные, так и написанные словоединицы.

Конечно не сразу, но человечество стало бережнее относиться к тому, что говорит. Исчезли многочисленные религиозные секты, СМИ перестали наполнять своё вещание слухами, люди перестали друг друга обманывать.

Естественно, не каждому с рождения давалось одинаковое количество возможных словоформ. Обязательное внутриутробное сканирование плода проводилось не только для того, чтобы контролировать здоровье малыша, но и для просчета возможных вариантов развития личности.

Ученому, врачу, писателю полагалось на порядок больше единиц слов, чем обычному водителю, но тоже – в зависимости от степени врожденного таланта: если человек за всю жизнь способен создать один роман, состоящий только из 80 000 слов, зачем при рождении давать ему 3 000 000? Вроде бы и не жалко, но история развития человечества, наполненная кровопролитными конфликтами, неоднократно доказывала, как далеко может завести пустое словоблудие.

Диалог, как форма поиска истины, утратила свою роль еще в середине XXII века, когда все споры, так или иначе, сводились всего к двум фразам – "Дурак!" и "Сам дурак!".

Таким образом, человек, вместе с отказом от использования лишних слов, лишал себя и многих проблем.

Мне, можно сказать, повезло: меня ждала судьба писателя, поэтому лимит слов был отличным – 10 000 000 на написание книг, рассказов и эссе и 5 000 000 на повседневную речь.

Слова я использовал умело, играя с образом и настроением, мог передать грандиозную идею всего в паре предложений. Но всё же учёные, должно быть, что-то напутали, потому как к 30 годам было опубликовано 3 моих романа, 15 повестей и более десятка рассказов, не считая различных набросков, общим лимитов на 11 458 305 слов.

Я был уже в конце творческого пути: у меня оставалось всего 3 541 695 слов на повседневное общение, но я не унывал – писательский талант не позволял транжирить оставшиеся слова впустую.

И я никогда не задумывался о том, что бывает, если человек тратит весь свой лимит.

– Что это значит?

В теории: когда человек становится обузой для общества, израсходовав весь свой лимит, его чип отключается, нарушая тем самым работу мозга. Человек умирает.

Сухой, как наждак, голос врача прошёлся по моим нервам. Вжик.

Вы сказали в теории? – я уцепился за последнюю надежду.

Он кивнул.

– На практике всё сложнее. Такое действие чипа на последней Конвенции по защите прав человека было признано не гуманным… Хотя в мире уже давно не было зафиксировано смертей по причине окончания лимита. У многих даже остаётся, – задумчиво добавил доктор.

– Так её можно спасти?

– Теоретически, можно. Проблема в том, что я не знаю как…

***

–Как дела? – рука Софии была теплой и сухой.

Она приоткрыла веки и слабо улыбнулась.

"Прости" – сказали её глаза.

"Ну что ты" – ответили мои.

Нам пришлось научиться понимать друг друга без слов.

Я прикрыл на секунду веки:

"Я понимаю, ты не могла поступить иначе. Эти бедные сироты…"

Её ресницы затрепетали. Блеснули капельки слёз.

Тогда, пару месяцев назад, я не придал особого значения тому, что София пришла с работы расстроенная и весь вечер молчала. Но когда такие вечера стали повторяться, я обеспокоился.

Оказалось, жене по работе пришлось посетить в составе делегации один из детских домов.

София занималась научными исследованиями в Первом центре биорегенерирующих технологий и, казалось бы, какие отношения могут связывать Центр и детский дом… но начальству вопросов задавать не принято.

Это место произвело на мою жену гнетущее впечатление. Нет, персонал детдома исправно выполнял свои функции: дети были хорошо одеты, отлично накормлены, но при этом совершенно не умели разговаривать – все свои надобности объясняли с помощью жестов и звуков.

Сперва София предположила, что дети – немые; правда оказалась намного печальнее: с ними просто никогда никто не разговаривал. Они вели себя как маленькие зверки, общаясь на только им понятном языке, а при звуке голоса – пугались и пытались убеждать.

Я помню, лет пять-шесть назад, была предложена социальная программа, направленная на адаптацию брошенных детей к реальному миру. Но тогда мало кто захотел жертвовать своими словоединицами на благо общества: еще не известно, вырастут ли их этих детей полезные члены общества – отказных детей не сканировали на определение возможных вариантов развития личности.

После обширной рекламной кампании всё сошло на "нет" и забылось…

Но если закрыть глаза – проблема не исчезнет.

София начала посещать этот детдом: она читала детям сказки, учила говорить, писать и считать… Наверное, она была единственным человеком, кто видел в этих детях прежде всего тоже людей, а не биологический мусор.

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Мы с Софией оказались в аду.

– Мне пора, – прошептал я, прикасаясь губами к солоноватой щеке.

***

– Господин Холодов, отойдите от окна.

Я вздрогнул и обернулся. В дверях квартиры стоял человек в серой куртке, одну руку он держал в кармане.

Сигнализация не сработала, удивился я, но от окна отошел.

– Я пришел поговорить.

Значит, не сигнализация…

Не глядя на незваного гостя, я сел на мягкий диван. Человек в куртке обошел стеклянный столик с бронзовыми львиными лапами (Софии он очень нравился) и присел на кресло напротив меня.

– Я думал, вы старше, – произнес он и вытащил руку из кармана вместе с продолговатым прибором.

То, что это не оружие, я понял сразу и слегка успокоился. По-видимому, убивать меня гость не собирался. По крайней мере – пока…

Тем временем человек нажал несколько кнопок на приборе. "Словосчёт" на запястье возмущённо пискнул и погас. Я удивлённо посмотрел на гостя.

– Я думал такие "глушители" не существуют.

Гость хмыкнул.

– Это в прошлом, а прошлое нас не интересует. Мы занимаемся будущим.

– Что вам нужно? – запоздало поинтересовался я.

– Вы умный, не обделённый фантазией человек…

Я перебил его:

– Вы вломились, чтоб сделать мне комплимент?

– … Не теряющий самообладания в безвыходной ситуации, – не меняя тона продолжил он. – Я пришел сделать вам предложение.

– От которого мне, конечно же, трудно будет отказаться, – я улыбнулся уголком рта.

– Ну, выбор в любом случае за вами, – он пожал плечами.

– Я слушаю.

– Мы хотим получить все ваши идеи. Все. До последней.

– В смысле? – не понял я.

Гость вздохнул и посмотрел на меня, как на неразумного ребёнка, которому всё приходится объяснять.

– Примерно с 16-летнего возраста вы подозреваете, что лимит выделенных вам слов не достаточен, поэтому пишите исключительно о том, что будет интересно и полезно читать именно сейчас, пряча основные идеи глубоко в сознание. Мы предлагаем вам поделиться ими с нами.

– Я не ученый, я – писатель! – воскликнул я. – И все мои идеи, как вы выразились, не что иное, как фантазии, не имеющие применения к реальной жизни, зачем они вам?

– Именно фантазия является тем зерном, из которого произрастает наука. Все известные сейчас научные модели возникали на основе именно образных моделей. И началось это отнюдь не в наше столетие. Достаточно вспомнить Борхеса, благодаря которому наука получила громадный приток идей. Например, для французского культуролога Мишеля Фуко придуманная Борхесом в рассказе "Аналитический язык Джона Уилкинса" классификация из "одной китайской энциклопедии" послужила отправной точкой для создания "археологии знания". Именно у Борхеса нашёл протообразы своей теории мифа Леви-Стросс. Примеров масса.

Я открыл рот.

– Вы пытаетесь меня убедить, что наука строится на фундаменте фантастики?

– Называйте как вам угодно. Так мы договорились?

– Что? Нет, конечно же, нет! – вскипел я.

– Почему? – искренне удивился гость. – Вам предлагается неограниченное поле деятельности, свобода мысли, так сказать, а вы отказываетесь? Не думаете ли вы, что ваш чип был действительно ошибочно запрограммирован на такое относительно малое количество словоединиц?

У меня перехватило дыхание.

– Да вы понимаете, куда я могу завести человечество своими фантазиями? Вам нужен аналог атомной бомбы?

Он улыбнулся или мне показалось?

– Успокойтесь, господин Холодов. Никто вас не принуждает придумывать оружие. Но если у вас вдруг выйдет и такое, то… – он развёл руками. – К тому же – подумайте о жене.

– Её невозможно спасти, – вмиг остыв, я устало опустился на диван.

– А "глушителей" не существует, – гость подбросил на ладони продолговатый прибор.

– Её чип можно перепрограммировать?

– Перепрограммировать? Нет.

– Тогда что? – спросил я.

– Что вы знаете о чипах? – в свою очередь спросил он.

– Были созданы примерно в 3027 году. Представляют собой отросток на коре головного мозга, который, посредством вводимых матери препаратов, выращивается у плода примерно на второй неделе развития. В момент рождения надевается такой браслет, – я кивнул на руку, – который, используя нервные импульсы, напрямую взаимодействует с чипом, подсчитывая количество словоединиц. Термин "чип" введён условно, на самом деле это дополнительная ткань мозга.

Гость улыбнулся.

– Вы хорошо подготовились. А если серьёзно, то чип, не условный, а вполне материальный, находится в одном из мозговых центров. Если подробнее, то в передней височной доле головного мозга. Это участок, расположенный непосредственно за ушами. В нашем случае за одним из ушей.

– Вы хотите сказать: чип не выращивается? Он вживляется?

– Этот маленький, сверхсекретный факт всё меняет, не так ли?

Я молчал.

– Всего лишь электронная вещичка в живой ткани. Бесполезная для физического состояния, но очень полезная для психологического. Необходимый контроль над словоблудием достигнут!

Человек в серой куртке хлопнул в ладоши.

– Но, представим, что произошел сбой, чип показал, что словоединицы закончились… Человек, с детства усвоивший, что при завершении подсчета слов завершается и его осмысленное существование, перестает двигаться, перестает есть. Остановить этот процесс невозможно, ведь он сам, добровольно, внушил себе это. Все органы замедляют работу. Скоро он уже не чувствует ничего. Наконец такой человек умирает.

– Вы пытаетесь меня убедить в том, что чип ничто более чем бесполезный атрибут в нашей голове. Но тогда зачем вам это? – я показал на "глушитель".

– А вы умнее, чем мне показалось… Вам, пожалуй, мозги не запудришь. Ну, хорошо, не совсем "бесполезная штучка"! Он действительно посчитывает словоединицы и правда наносит некоторый вред после прекращения своих функций. Но в остальном, я сказал правду.

– Почему бы чип не извлечь?

– Завидую вашей фантазии. Потому что он был вживлён в раннем детстве, он обрастает соединительной тканью, его покрывает сеть нейронов – чип становится частью мозга. Не родной, но частью! Представьте – вам удалили кусочек мозга!

– Как его остановить?

– Это невозможно, – покачал головой гость. – Но его можно заменить. Как правило, рецидивов не возникает.

– А если постоянно применять "глушитель"?

– Это не повредит, конечно, но пользы будет тоже мало: через некоторое время чип обойдёт поле, генерируемое "глушаком", и включится на полную мощность, считая каждое сказанное слово за 10. Мы не рекомендуем применять его больше, чем на сутки.

Он помолчал.

– Подумайте еще раз: мы дарим вам еще 10 миллионов слов и любимого человека рядом. Что еще нужно для счастья?

– Ну, хорошо, – я закрыл ладонями лицо. – Я согласен.

– Вот и славненько.

Гость поднялся и прошел к двери.

– Кстати, меня зовут Сэм, – услышал я одновременно со звуком закрывающейся двери.

***

Всю ночь я просидел, смотря в окно. Искусственный спутник земли, точно имитирующий рельеф луны, двигался по кардинально противоположной ей орбите, наполняя комнату матовым зеленоватым светом.

Две луны на тёмном небе – желтая и зеленая, движущиеся навстречу друг другу – зрелище, воспетое не в одной сотне стихов.

Я вспомнил, как лет двадцать назад в Университете, мы с однокурсниками выбирались на крышу общежития любоваться этим светопреставлением (тогда Луну-2 только запустили на орбиту), избавившись предварительно от подкожных датчиков, контролирующих присутствие в радиусе 5 метров от своих комнат в ночное время.

Я улыбнулся. Генка Семёнов всегда был гением по инженерной части. Именно он придумал этот прибор, названный ГС в честь изобретателя. Приложив его к месту вживления датчика, через 2 часа получаешь тот же датчик снаружи: Генкин прибор расщеплял металл на атомы, "вытягивал" их через кожные поры и собирал вновь, не нарушая принципов действия. Отключись наши "контроллеры", охрана была бы мигом оповещена, а так ты гуляешь, где хочешь с датчиком в кармане. Хорошее было время!

Генка погиб через 4 года после окончания Университета: полетел с исследовательской группой на Геллион-3, да так и остался на этой недружелюбной планете в качестве украшения на стене вождя местного племени. Кровожадная, малоразвитая раса. Это теперь все транспортные пути проложены за много световых лет от Геллион-3.

Я вскочил. У меня же остался где-то один экземпляр ГС!

Открывая поочередно ящики, я вытряхивал их содержимое на пол, внимательно пересматривал, вещь за вещью, в поисках одной единственной – нужной.

ГС умещался в ладони. Я и забыл, какой он маленький… Помнится, Генка говорил, что он способен "вытянуть" объект в 2 раза больше своих размеров. Жаль, я не уточнил размер чипа у недавнего гостя.

Я бросился в ванную. Прильнул к зеркалу. Действительно вот он – крохотный, еле заметный штрих за левым ухом. Даже не шрам, а намёк на него. Я не был до конца уверен, что Сэм рассказал мне правду, наверное, только её приукрашенную часть, хорошо сдобренную отличнейшей ложью, но выхода нет.

Приложив ГС к предполагаемому месту нахождения чипа, я вернулся в гостиную, лег на диван и дал команду активации.

***

– Видите, сейчас ей вынут чип и заменят на другой.

Сэм ободряюще похлопал меня по плечу. На нём была всё та же серая куртка.

Мы наблюдали, как в операционной, находящейся по другую сторону толстого стекла, врач, облаченный в зеленую форму, сделал крохотный надрез лазером за ухом Софии. Через секунду он уже достал чип. Ерундовая операция, работает даже без ассистента.

Я прислонился лбом к прохладной поверхности стекла. Сердце гулко билось о грудную клетку, казалось, я слышу писк медицинских приборов…

Пи, пи, пи…

Раз, два, три…

Раз, два, пора.

Я вытащил бластер из-под свитера и повернулся к Сэму.

– Прикажи ему прекратить операцию!

Его глаза расширились, он явно не ожидал этого с моей стороны. Что ж, не все сканирования личности дают 100 % верный результат. Человеку свойственно меняться.

– Ты в своём уме? – прошипел Сэм. – Ты убьешь свою жену!

– Да ну, – я достал из кармана в прозрачной колбе точно такой же чип, как тот, что извлёк врач. – А я до сих пор жив. Голова побаливает, но умереть от этого почему-то не тянет. Странно, верно?

– Как, как… ты? – Сэм выхвалил свой бластер.

Я выстрелил и, не глядя на сползающее по стене тело, вошел в операционную.

Доктор выронил лазер-скальпель и поднял руки.

– Молодец, – кивнул я. – Так и стой.

Я отсоединил капельницу, отлепил присоски детекторов и, взяв невесомое тело Софии на руки, вышел.

Навряд ли они будут искать меня. Выходя сегодня утром из квартиры, я уничтожил все черновики своего нового романа "Абсолютное оружие", а также стёр все упоминания о нём в модулях компьютерной памяти.

А если и будут… найдут ли? Сэм сказал, что завидует моей фантазии.

Потрепи, милая.

Я устроил Софию на заднем сидении кара.

Мне жаль, что пришлось тебе пройти через это.

Мне жаль, что Генкин прибор был рассчитан всего на одну "операцию".

***

Наступила весна. Лужи оттаяли, снег превратился в дождь, а деревья покрылись ароматными листочками.

Я иду по зелёной аллее городского парка. Солнце греет спину, но мне всё равно холодно.

Бегом поднимаюсь по лестнице и жму кнопку звонка.

– Привет, что так долго? – София открывает мне дверь.

Я обнимаю её за плечи, и мы идём на кухню. Она достаёт из духовки булочки и заваривает чай. Мы садимся напротив друг друга, улыбаемся и разговариваем, разговариваем…

У нас на это осталась целая жизнь.

Браслеты на запястьях радостно мигают, показывая одним им ведомые цифры.

Я наконец-то согрелся.

Аллея железных берёз

Звякнула щеколда калитки. Василь выпрямился, вытер пот со лба и подошёл к ярко-оранжевому от ржавчины баку. Наклонился, зачерпнул нагревшуюся дождевую воду, умылся. Негоже к гостям выходить грязным.

Отёрся краем рубахи и, обойдя гараж-мастерскую, вышел во внутренний двор. Рядом с грудой металлолома сваленной у забора стояла сухонькая старушка в белом, сливающимся с её жидкими волосёнками, платке.

– Здорово, баб Дусь! – хриплым басом приветствовал старушку Василь.

– И тебе того же, сынок, и тебе того же, – затрясла она сморщенным личиком. – Я туть мимо шла, гляжу, калитка не на замке, значить дома. Да-а, – пожевала она губами, собираясь с мыслями.

– Баб Дусь, ну так чево?

– А, это, сынок, посмотрел бы, что с моей агрегатиной, а? – старушка заискивающе посмотрела в глаза Василя.

Парень вздохнул. Уж очень неохота отрываться от своего занятия, но что поделать – соседи, дело, конечно, наживное, но до определенной степени.

– Пошли, баб Дусь, – подняв куртку с крыльца и стряхнув с неё снег пуха одуванчиков, сказал Василь.

Кособокие домики, с крыши до самой земли обшитые железными листами, жались друг другу точно цыплята к кормушке. С внутренних дворов, скрытых от глаз крышами, иногда виднелись антенны и тарелки передатчиков. Некоторые, особо предприимчивые жители деревни, умудрились отгородить часть тротуара перед домом.

Кое-где на таких импровизированных внешних двориках стояли пузатые цистерны, приспособленные их дальновидными хозяевами под склады или мини-сараи.

Гравий так вкусно хрустел под ногами, что Василь даже пожалел, что не позавтракал.

– Ты, энтоть, сынок, не серчай, что отрываю. Тут, видишь какое дело, мой-то, совсем дурной стал. Чуть что не по егонному сразу в ор…

– Да какие это дела, – ободрил Василь старушку, демонстративно махнув рукой в сторону своего дома. – Так… развлечение.

– Эно оно как, – вновь пошамкала губами баба Дуся. – Развлечение оно всё в городе, мне тут сынки присылали гистограммы…

– Голограммы, баб Дуся, – поправил старушку Василь.

Та остановилась, повращала глазами, словно что-то вспоминая, затем продолжила:

– Ну да, енти самые. Так воть, там оно – раз-вле-че-ние.

Последнее слово она произнесла по слогам, будто пробуя его на вкус.

– Ещё газет прислали, журналов, тоже в виде энтих… как ты сказал? Гистограмм?

– Голограмм, баб Дусь. Изображения такие, развертывающие трехмерную структуру объекта по плоским срезам.

– Воть-воть, сынок мой младшенький… тоже такие слова знает. Помнится…

Василь шёл и кивал, особо не вслушиваясь в старческую болтовню. У кособокого домишки дяди Коли – насквозь проржавевшей фюзеляжной части самолета – они свернули налево, и вышли на крохотную деревенскую площадь.

Посредине площади, позвякивая листиками, стояло железное дерево. Под ним, привалившись к стволу спиной и закинув ногу на ногу, полулежал Матвейка. Завидев идущих, он сорвался с места и заскакал вокруг Василя.

– Эгегей, эгегей, солнце встало – нет зверей.

– Привет, Матвей, – Василь хлопнул паренька по плечу, тот остановился и внезапно серьёзно посмотрел на железное дерево.

– Зверей нет, потому что нет деревьев, – грустно сказал он. Крупные горошины-слёзы покатились по его веснушчатым щекам.

Матвейка встал на цыпочки и горячо зашептал куда-то в шею Василя:

– А ведь говорят, что древние боги жили в деревьях и поэтому…

Что «поэтому» Василь не расслышал. Матвейка резко упал на землю, и стал нервно сгребать мелкий дорожный гравий в кучку.

– Что, Матвей? – Василь присел на корточки рядом с парнем.

– На Свалке я нашел клад, – выдохнул Матвей, пыль от камней взвилась в воздух и осела на его ещё влажных от слёз щеках.

– Ну, ты, сынок, идёть? – подергала за рукав куртки Василя баба Дуся. – дед мой с работы вот-вот явится, а агнегатины нетуть…

– Да, иду, – Василь поднялся. С жалостью посмотрел на Матвейку, который, казалось, уже забыл про разговор и с увлечением строил колодец из более крупных камешков.

Баба Дуся с жалостью посмотрела на Метвейку, перевела взгляд на Василя и пожала худыми плечами:

– Чтоть с него взять… Боги в деревьях! Это ж надоть такое выдумать. Одно верно – больной совсем на голову стал. Раньше еще ничо: менее… – она покрутила узловатым пальцем у виска, – был, а сейчас совсем видимо.

Василь кивнул и посмотрел поверх низеньких домов, туда, где высоченными горами вздымались в небо железно-микросхемные горы Свалки.

Клад?!

Василь пригнулся, опасаясь удариться о низкий дверной проём, и вошел в бункер. Да-да, это был настоящий бункер – толстостенный, душный и тёмный. Именно таким Василь и представлял укрытия позапрошлого века. Именно такими их и строили, опасаясь то ли ядерного взрыва, то ли нападения агрессивных внеземных цивилизаций – кто ж сейчас вспомнит.

– Вот, туть, – позвала баба Дуся из-за занавески.

Василь отдернул ткань, служившую видимо дверью, и оказался на кухне.

Окинул взглядом нагромождение приборов на столах и полках: микроволновка, универсальный миксер, лазерный проигрыватель, кофеварка.

– Добрый день. Хорошая погода – не правда ли? – проскрежетало из угла. Василь от неожиданности выпрямился и больно стукнулся затылком о навесной шкафчик.

– Ох, – засуетилась бабка. – Не покалечился, сынок? Этоть мой ПэДэ, банка консервная. Сынок прислал месяца три назад. Хорошая штука вообще-то – по дому помогаеть. Всё хорошо, толькоть вот от доильного оборудования пришлось отказаться. Да-а. – Старушка горько вздохнула. – С законом не поспоришь.

– Так как же вы сейчас, – удивился Василь. Молоко у бабы Дуси было знатное – корма она выписывала по каталогу из Города. Видимо, сынок там подсуетился – отменные корма.

– Да вот так, ручками, как в древности делали. И молоко у моей Муськи лучше даже стало. Никто не жалуеться, все хвалять.

Василь приподнял брови. Это же надо – отказаться от авто-дойки! Никто не спорит – робот комплектации «Помощник по дому» – вещь полезная, а порой и необходимая, и с законом, правильно говорит баба Дуся, не поспоришь – сказано пять автоматических вещей в доме, значит – пять. Но тут столько барахла, без которого, по мнению Василя, жить стало бы ничуть не хуже. Взять хотя бы кофеварку – ну не самая необходимая вещь в хозяйстве. Да и проигрыватель тоже… Василь был так удивлен, что не сразу понял, о чём продолжает бормотать старушка.

– …городским, говорять, им уже разрешено по пятнадцать вещей. А как же, у них ведь кары там всякие, квартиры с видефонами…

– Ну, что у вас стряслось. И с какой именно агрегатиной? – перебил бабдусины размышления парень. Ему совершенно не хотелось слушать о прелестях городской жизни.

– Да воть она, – длинный палец ткнул кофеварку в блестящий бок нержавеющей стали. – Дед мой без кофе совсем дуреет. Сынок нам и прислал ентуть агрегатину. Она фурыкала, фурфкала да и сфурыкалась.

– И долго она у вас, – Василь поднял кофеварку. В зеркальных боках которой поочередно отразились лица Василя, Баб Дуси и круглые оранжевые глаза ПэДэ.

– Так, энтоть, месяцев пять будеть.

– А фильтры меняли?

– Какие фильтры?

Василь с сомнением посмотрел на бабу Дусю.

– Так, я понял, что с вашей агрегатиной. Сейчас схожу домой – и будет она у вас к приходу деда варить его любимый эсспрессо.

– Он капучино любит. Ой, спасибо, сынок. А я тебе молочка вне очереди завтра принесу.

Василь остановился перед деревом. Положил ладонь на нагретый солнцем металл. Ствол слегка вибрировал, бронзовые листики, кое-где позеленевшие от времени, колыхал ветер, и они издавали такой приятный звук: дзинь-дзинь. Словно крохотные колокольчики.

Как, наверное, здорово бы было стоять в лесу вот так, положив ладони на шершавую кору настоящего дерева. Василь тяжело вздохнул.

Что это? Явно не рисунок коры. Пальцы нащупали выгравированные буквы: «В честь последней Осины. 2056».

– Привет, – раздался за спиной звонкий девичий голос.

– Здравствуй, Хлоя, – не поворачиваясь, ответил парень.

– Мне тоже нравится бывать у этого дерева. Стоишь так, представляешь лес. Кругом деревья, листья позвякивают…

– Настоящие листья шелестят, Хлоя.

– Шелестят, как это?

Василь не ответил.

– Я заметил тут гравировку…

– Где? – Девушка подошла к дереву вплотную. Василь почувствовал её дыхание на своих пальцах и убрал руки со ствола.

– «В честь последней Осины», – прочла она. – Знаешь, в Архиве, я видела документ, ещё бумажный, старый такой, почерневший, почти рассыпающийся даже в вакууме. Половину букв я не разобрала, но вроде бы раньше на месте древни был лес. Представляешь. Наши далекие предки селились прямо в лесу?! Может «Осина» это его название?

Василь пожал плечами и вдруг спросил:

– Ты Матвея не видела?

Хлоя удивлённо посмотрела на парня.

– Нет.

И куда он подевался среди дня. Василь заглянул даже в заброшенную котельную – Матвейки нигде не было. Неужели пошёл на Свалку?

Василь поморщился, но отправился в сторону гор железного мусора.

Подходя к Свалке, Василь услышал рокот, скрежет и шипение собирателей. Эти механические падальщики добывали заданный программой металл из груды искореженного оборудования. Василь разглядел мятые бока каров, острые углы разбитых плазменных панелей, всё это было хорошенько обсыпано разнообразными микросхемами, транзисторами и диодами.

Он чуть отогнул сетку панцирного забора и оказался на территории Свалки. Огляделся: хлам, никому ненужное железо, представляющее ценность только для Корпорации «Воздух», побочно промышляющей переработкой металла.

Кремниевых пластин тут уж точно не отыскать. Даже солнечные батареи до утилизации тщательно потрошат.

Да-а, гулять тут может взбрести в голову только сумасшедшему.

Сквозь гул снующих роботов, Василь расслышал звук человеческого голоса. Он обошел разбитый патрульный кар и увидел Матвейку.

Тот сидел, сгорбившись, и безостановочно бубнил:

– Человечество безжалостно уничтожило природные запасы. Человечество безжалостно уничтожило природные запа…

– Матвей, привет!

Сумасшедший дернулся.

– …сы. Человечество безжалостно уничтожило природные запасы.

– Матвей, что ты здесь делаешь?

Матвейка поднял глаза:

– Человечество безжалостно уничтожило природные запасы. Я стерегу свой клад.

– Забудем на секунду о кладе, ладно? Скажи, что ты знаешь о надписи на железном дереве.

– Человечество безжалостно уничтожило природные запасы, – повторил Матвейка и посмотрел на Василя удивлёнными глазами. Так смотрят на ребенка, не понимающего очевидные вещи.

– Это памятник, – начало доходить до Василя. – Памятник. Но чему? Постой-ка! Осине! Ну, конечно же! Последней осине! И как я сразу не догадался!

Парень так сильно хлопнул себя по лбу, что пошатнулся, и чуть было не встал на копошащегося под его ногами сборщика.

– Человечество безжалостно уничтожило природные запасы. Я стерегу свой клад, – апатично пробормотал Матвейка. И вдруг быстро-быстро зашептал:

– Только ты никому-никому, никому-никому не говори, – он ловко вцепился Василю в штанину, не отпуская. – Это тайна. Ты ведь знаешь, что такое тайна?

Василь хмыкнул. Наклонился, осторожно, что бы не причинить боли, начал разжимать Матвейкины пальцы. И вдруг среди металлолома и утиля он увидел тоненький ствол, хрупкие ветки и молочно-зелёные листочки.

Живые.

Настоящий клад!

Хлоя ждала Василя, но когда тот вышел, пятясь из бункера бабы Дуси, девушка, покраснев, спряталась за деревом. Перевела дыхание, пригладила и без того гладкие тёмные волосы. Когда она вышла, Василь скрылся за поворотом.

– Постой, – нагнала его девушка у самой площади. – Мы не договорили про дерево.

– Разве? – удивился Василь.

– Да, – отозвалась девушка. – Я тут подумала, может мне стоит наведаться в Архив? У меня там тётя работает, да и я там – долгожданный гость. Не зря же пол-лета в последнем классе вкалывала. Тогда и нашла бумагу.

– Нет.

– Что «нет»?

– Не стоит тебе наведываться в Архив. Извини, у меня дела.

Василь зашёл в свой двор и скрылся за дверью из кованных железных прутьев.

Изображение на плазменной панели дрогнуло. Василь дожевал кусок колбасы и нажал кнопку.

– Ну? – нетерпеливо раздалось из динамика.

– Ложки гну. Время я тут теряю, – пробормотал Василь в сторону.

– Теряешь? – всё-таки расслышали и удивились по ту сторону закрытого канала связи. – Да ты благодарен должен быть, что сидишь в тепличных условиях, а не программируешь сборщиков Корпорации где-нибудь в заснеженной тайге. Знаешь ли, там уже при минус двадцати двери так примерзают к косякам, что кипятка не напасёшься. А в помещении, где хранятся сборщики влажно, так что пока ты греешь воду, дверь примерзает вновь. Радуйся.

– Угу, обязательно, – пробормотал Василь, – но как-нибудь в другой раз.

– Вот ты мне честно скажи, ты – отличнейший инженер-программист, сам додумался изучать возможности возрождения деревьев? И не надо мне ля-ля про свободное от работы время. И не говори, что не понимаешь, что Корпорации эти слухи нужны как собаке пятая нога? Их собственный работник… Интернет и так и вопит ежедневно – на юге Франции нашли росток, на севере Италии фермер вырастил куст. Утка, сплетки, ерунда! Забастовка была недавно – два квартала отказались платить за кислородогенераторы. И что?

Василь не ответил.

– Вот именно ничего – побастовали и заплатили. Дышать все хотят. А ты-то чем думал? Да если бы не твои прошлые заслуги, тебя не то, что в тайгу, тебя Корпорация сразу в креокамеру засунула бы. И в космос выбросила. Да-а, и подобрали бы через сто лет.

– Не самый плохой вариант, – буркнул Василь.

– Ну-ну, – кашлянули в динамике. – Так как ситуация?

– Деревня-деревней. Хожу – примусы починяю местному населению. Что конкретно я должен заметить?

– До связи, – неожиданно чисто рявкнул из динамика Зам главного инженера Корпорации, экран погас.

– Не нравится мне это положение шпиона, – сказал Василь потухшему экрану.

– Почему не переезжаешь в город? – спросил Василь.

Хлоя сидела на крыльце, обхватив колени руками, и пристально смотрела на парня.

– Не хочу. Наши уже все переехали, кто в Корпорации работает, кто – на заводе при городской Свалке. А я не хочу. Как представлю: всю жизнь вокруг металл, пластик, стекло: на улице, на работе, дома – плохо становится. Тут то же самое, но как-то проще, привычнее.

Василь вытащил аккумулятор из ноутбука и, сделав вид, что тянется за инструментом, откатился на стуле к стене – спрятался от взгляда девушки.

– Не знаю, – повторила она. – Может и стоит. В Интернете пишут, что там придумали виртуальный сад. Надеваешь шлем – и словно в лесу. Настоящем. – Девушка мечтательно вздохнула. – И можно выбирать породы деревьев. Ты переставляешь, они были разными?!

Хлоя задумалась:

– А вот стоимость программки впечатляет. Да и налог на кислородогенераторы в городе. Всё-таки пятнадцать электрических предметов разрешено.

Василь в углу хмыкнул.

– Тут мне лучше, спокойнее, – продолжила девушка.

– Ты выросла здесь? – спросил Василь.

– Да. С Матвеем мы одногодки. Играли вместе.

– Неинтересно, наверное, было возиться с ненормальным?

– Он не был ненормальным, – девушка возмущенно дернулась. – Это случилось в пятом классе. Как раз начали ограждать место для Свалки. Туда-сюда сновали роботы – таскали железо. Шипят, пищат, скрежещут – страшно! А Матвей на спор пошел туда. Потом, возбужденный, с горящими глазами, прибежал к нам. Но не успел сказать и пары слов, как появились охры. Знаешь, наверное, такие жуткие железяки, вооруженные до зубов, раньше охраняли склады и свалки Корпорации, потом из-за шумихи в Интернете их ликвидировали.

Василь кивнул. Читал. Двое охров прижали первоклашку у Городского склада списанных кислородогенераторов, прятавшегося от хулиганов, и чуть было не расстреляли на месте. Похоже, то же произошло и с Матвеем. Охры были полностью автономны и подчинялись внутренней команде: охранять, находить и уничтожать. Корпорация, заботясь о защите своих интересов, всегда перегибала палку.

– Вот с Матвеем поступили так же. С тех пот он… – Хлоя замялась, – не в себе.

– Хлоя, ты Матвейку не видела? – у калитки стоялая грузная растрёпанная женщина.

– Ой, тёть Вась не видела, – девушка вскочила на ночи и отчего-то покраснела.

– Здравствуйте, – мать Матвея повернулась к Василю. – Уже всё избегала – нет его… Ладно. Увидите – скажите, что ищу.

– Конечно, – отозвалась Хлоя.

Щеколда звякнула. Василь отложил ноутбук.

– Эй, ты куда?

На ходу надевая куртку, он ответил:

– На Свалку.

Василь отогнул сетку забора, пропустил вперед Хлою. Над головой, недовольно жужжа, пролетел собиратель-разведчик. Девушка вздрогнула и пригнулась.

– Не бойся.

– Я и не боюсь, – Хлоя гордо выпрямилась, сделала пару шагов. – Ой, – она закрыла рот руками.

Василь обошел девушку. На земле, широко раскинув руки, лежал Матвейка. Из приоткрытого рта вытекала тонкая струйка крови.

Василь присел, проверил пульс. Поднялся, обнял дрожащую Хлою за плечи.

– Пойдём.

– Он? Он…– её голос срывался.

Василь кивнул.

– Но как? Почему? Что…

Тут она увидела вырванный с корнем, изувеченный прутик, тонкие листики свернулись, словно от высокой температуры.

– Не может быть…

Парень оглянулся.

– Бежим!

Через железную груду к ним направлялся человекообразный робот. Девушка тоже его увидела.

– Кто это?

– Думаю, охр, – Василь потянул Хлою к забору.

– Нет, охры выглядят не так. И… их сняли с производства и…

Охр вскинул бластерную винтовку. Свернул беззвучный выстрел. Василь пригнулся, рядом, закрыв голову руками, упала Хлоя. Парень поднял увесистый корпус электрообогревателя и кинул в робота. Вытянутая голова покачнулась, охр сделал шаг назад, оступился и скатился с горы мусора вниз.

Василь взвалил тело Матвея на плечо, схватил Хлою:

– Ты не ранена?

Девушка охнула, побледнела, схватилась за плечо.

– Вставай, идти можешь? Надо уходить, остальные охры где-то рядом.

– Остальные?

– Бежим! – бросил Василь.

– Стой. Смотри!

– Некогда! Бежим!

Василь вытащил из-под кровати чемодан. Лязгнул замком. Всё, с него хватит! К чёрту! Вновь попытается пробраться к Главному компьютеру Ассоциации. Сообщению с него гарантированно поверят даже скептики. Одно дело анонимный Интернет и совсем другое…

– Можно? – в дверях стояла Хлоя. На правой руке наложена шина. – Ты куда?

Василь пожал плечами.

– Я не понимаю… – мотнула головой девушка. – Ты сказал, охры, но…

– Охры, – внезапно разозлился Василь. – Верить всему, что пишут в Интернете, как ты сегодня убедилась – не безопасно. Корпорации и не думала прекращать охрану Свалок. А сами Свалки тебе ничего не напоминают? Курганы, организованные в самых неподходящих местах. Говоришь, лес был на её месте?!

Хлоя привалилась к косяку. Василь продолжал кричать:

– А что случилось с Матвеем на Свалке?! Не сейчас, много лет назад?! Почему никто никогда не задаёт никаких вопросов?! Два и два сложить – никто не в состоянии!!

Личико девушки приобрело сосредоточенное выражение.

– Ты хочешь сказать, Свалки создают на местах возможного рождения деревьев? Но ведь это такое открытие!! Почему Корпорации не…

– Корпорации выгодно использовать кислородогенераторы. Истерии меньше – прибыли большие.

– В нашей деревне мог бы быть монумент не последней осине, а первой, да?… – отстранённо проговорила девушка.

– Да! Да! Мог быть! – окончательно вскипел парень. – Да кому это нужно?! – Василь с силой захлопнул чемодан.

Девушка подошла к столу, аккуратно из-за перевязанной руки вынула сверток.

Поверх железного чемодана лёг тонкий, вырванный с корнем, побег.

– Мне нужно. Разве этого мало?

Василь впервые посмотрел Хлое прямо в глаза. Улыбнулся:

– Только, это не осина. Берёза.

Не смотри на мои облака

Моя жизнь легка и прекрасна. Я люблю свою работу, люблю свой дом, люблю свою жену.

Я люблю свою жену.

Люблю.

Ради неё я готов терпеть в доме присутствие этой твари.

Мне безразлично её присутствие.

Я люблю свою жену.

Мне всё равно.

Или – нет?

Голова раскалывалась. Я достал аспирин, кинул две таблетки в стакан с водой. В дверь кабинета постучали.

– Открыто, – отозвался я, закрывая ноутбук. Не хватало ещё, чтобы тварь в мои дела совалась.

Она вошла. Красивая, благоухающая моими любимыми «Дольче Вита», в синем бархатном платье. В руке держала пузатый бокал:

– Коньяк, милый?

Я помотал головой и кивнул на растворяющееся лекарство. Разговаривать решительно не хотелось.

Она вздохнула:

– Милый, доктор ждёт тебя сегодня в восемь. Перенести визит?

– Ни в коем случае, – буркнул я.

– Сделать массаж? – она поставила бокал и двинулась ко мне.

Я отшатнулся, но тут же взял себя в руки и улыбнулся:

– Не стоит, дорогая. Правда! Аспирин поможет. Всё хорошо. Иди, занимайся своими делами.

– Я тебе пока не нужна? – ровный, спокойный голос.

– Дорогая, ты мне всегда нужна, – я поймал её холодные пальцы и поцеловал: положенная порция нежностей. – Но в данный момент я хочу побыть один.

Кодовая фраза. Тварь вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Главный врач компании «Лёгкая жизнь», был улыбчив, толст и предупредителен.

– Рад вас видеть, господин Бринов, садитесь. Как дела? О, вижу на этой неделе вы четырнадцать раз использовали кодовую фразу, – он пощелкал клавишами компьютера. – Так-так. Это не хорошо, Александр Степанович.

– Почему? – хмуро поинтересовался я. Несмотря на ударную дозу аспирина, голова и не думала успокаиваться.

– Не хорошо, значит – не хорошо, – широко улыбнулся доктор. – Я же предупреждал, вашей жене нужны всё ваше внимание, забота и ласка.

Я поморщился, вспомнив тварь.

– Выздоровление Ксении полностью зависит от вас, – продолжил врач.

– Помню, – кивнул я. – Вы битый час убеждали меня подписать бумаги, – я на мгновение задумался и добавил: – Я помню только то, что это поможет Ксюше, но я не понимаю, почему должен терпеть эту… это… существо в своём доме?! В договоре какая-то ерунда! – я стукнул кулаком по столу.

Уродливое папье-маше в виде глазастой совы подпрыгнуло и завалилось на бок.

– Давайте, я повторю вам всё еще раз, – заговорщицки подмигнул главврач, приводя сову в вертикальное положение. – В прошлый раз вы были в некотором шоке от пережитого и, естественно, не восприняли всю полноту информации. Не нервничайте, договорились?

– Уж будьте добры, повторитесь.

– Вы, наверное, и не помните то время, когда больных впавших в кому лечили только, – врач запнулся, подбирая верное слово, – так сказать, внешне? Основная задача помощи такому больному сводилась к предотвращению дальнейшего повреждения центральной нервной системы. Устранялась артериальная гипотония, гипогликемия, – доктор улыбнулся и махнул рукой. – Не буду утомлять подробностями. Нет, не смотрите на меня с таким ужасом: все «внешние» мероприятия проводятся нашими специалистами со всей ответственностью и скрупулезностью. Но, понимаете, Александр Степанович, кома напоминает сон, из которого нельзя вывести. Реакции на внешние раздражители, в том числе защитные, у пациента отсутствуют.

Головная боль пульсировала в районе затылка:

– Ближе к сути, доктор.

– Конечно, – расцвел главврач. – Многие ученые, доктора, психологи, да что таить – парапсихологи работали над проектами компании «Лёгкая жизнь». Они научно доказали, что мозг человека, находящегося в вегетативном состоянии способен воспринимать, различать и переживать всё, что ему говорится. Более того, мозг такого больного реагирует на голос почти так же, как и мозг здорового человека.

Далее, с помощью ряда других экспериментов, выяснилось, что пациент реагирует на внешние раздражители. Больную пребывающую в коме попросили представить, что она играет в теннис. И обнаружили активность в тех участках мозга, которые "отвечают" за двигательные функции. Мозг здоровых добровольцев выдали точно такие же результаты!

Я потёр виски.

– Дальнейшие исследования доказали, что впавший в кому человек способен ощущать эмоции других людей. Понимаете, Александр Степанович? Кома – это состояние выбора, когда и жизнь и смерть стараются переманить человека на свою сторону. Ваши эмоции, чувства, ваши слова, которые Ксения слышала, нужны только для одной цели – чтобы в вашей жене вновь проснулась желание жить. Многое наши пациенты, выздоровев, вспоминают одно и то же: “Я чувствовал, что кому-то хочется, чтобы я жил. Я чувствовал это!”.

– Это всё замечательно, но…

– Да-да, – закивал доктор. – Понимаю, вас интересует, каким именно образом происходит это взаимодействие. Конечно, было бы просто замечательно, если бы вы проводили все дни с женой. Держали за руку, разговаривали с ней. Но мы так же понимаем, что это не возможно. У вас работа, вам нужно оплачивать счета, в конце концов. Для этих целей и был разработал ЭП. Эмоциопередатчик.

Внешне этот биосинтетический робот – копия вашей жены, внутренне – сложная система передачи. ЭП запоминает ваши слова, сказанные в свой адрес в течение дня, улавливает, записывает и хранит эмоции, испытываемые вами. Затем мы извлекаем их и передаём вашей жене. Так как информация поступает непрерывно – Ксения чувствует ваше присутствие каждую секунду. Эта технология уникальна и она действует! Сотни наших пациентов, живущих теперь полноценной жизнью, доказательство тому.

– Я читал рекламный буклет вашей компании, не стоит его пересказывать, – поморщился я.

– Факты в нём ничуть не преувеличены! К тому же не стоит забывать, что для человека посткоматозное состояние оказывается достаточно тяжелым. Выход из комы и реабилитация иногда затягивалась на месяцы, и даже годы. Бывало, – доктор понизил голос, – что человек так и не мог вернуться к нормальной жизни. Но это в прошлом!

– Ясно, – я устало откинулся на мягкие подушки кресла. – Но всё-таки, почему я должен терпеть… ЭП рядом с собой? Нельзя что ли этот, – я запнулся, – передатчик, поместить во что-нибудь другое. И, кстати, я не понял, как происходит процесс передачи эмоций?

Главврач вздохнул и развёл руками.

– Наши исследования показали, что родным пострадавших проще переживать трагедию, имея ЭП. Особенно, если несчастье произошло внезапно, как в случае с вашей женой – автокатастрофы, к сожалению, не предсказуемы. А так – словно ничего не произошло, она вновь с вами! А что качается процесса передачи… Простите, но технология секретна.

– А что вы делаете с ЭП, после того, как… ну… – решил уточнить я.

– Они же роботы, – улыбнулся доктор. – Крео-утилизация. Экологично, быстро, дёшево.

Я поднялся и протянул руку.

– Спасибо за информацию.

– Это моя работа, Александр Степанович. Привозите ваш ЭП на перезарядку завтра.

– Перезарядку? – удивился я. – Мне казалось, они автономны.

– Конечно, автономны, – закивал доктор. – Я говорю о другой перезарядке: мы очистим хранилище ЭП от ваших эмоций и начнем передачу их Ксении.

– Я думал, это делается тоже… на расстоянии?

– Наши ЭП, к сожалению, ещё не настолько совершенны, – извиняющее улыбнулся доктор. – Образно говоря, они как пылесосы. Когда контейнер полон – его очищают.

– Да! И не скупитесь на эмоции для вашей жены – это её дорога к дому, – услышал я уже в дверях.

Дома меня встречала жена.

– Милый, как хорошо, что ты вернулся, – сияла она.

На ней было любимое платье Ксении. Шелковое, нежно-сиреневое в цветочек.

– Замечательно, – буркнул я. Захотелось придушить её.

Заперев дверь кабинета – своего убежища от внешнего мира, от обрушившегося горя, от ЭП – я от души налил водки и дрожащими пальцами поднес стакан ко рту.

С фотографии на столе смотрела Ксения. Очень добрая. Нежная. Моя Ксю.

Я поставил снимок перед глазами.

Пухлые губы, серые глаза с изумрудными разводами, пахнущие мёдом волосы. Озорная улыбка и тёплое дыхание за ухом, куда она любила меня целовать.

Можно верить или не верить в любовь с первого взгляда, можно сомневаться и иронизировать, но именно её я испытал, впервые увидев Ксюшу. Она стояла на проспекте, тщетно пытаясь поймать машину.

Я ехал совсем в другую сторону.

Начался дождь, она стояла без зонта и ветер трепал светлые волосы.

Торопясь, что не успею развернуться, и она уедет, я гнал как сумасшедший.

Когда она села в салон, я почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

На первое свидание я повёл её в парк. Воздух упоительно пах зеленью и солнцем. Мы лежали рядом прямо на траве и смотрели на облака.

– Лошадь, видишь? – Ксеня рассмеялась. – А вон замок.

У неё было богатое воображение.

– Какой замок? – я прищурился. – Скорее взбесившийся кролик. Какие-то у него уши странные…

– Нет, это замок, – звенел её смех. – А в нём принцесса. Они сидит у окна и ждет своего принца.

– А что же принц?

– Он строит дорогу. Замок стоит высоко на горе, башня принцессы теряется в облаках. Он носит камни, вручную укладывает и мечтает о встрече с принцессой.

– Они встретятся? – я посмотрел на неё.

– Обязательно, – Ксеня придвинулась и закрыла мне глаза рукой. – И когда принц будет смотреть из её окна, принцесса подкрадётся и скажет…

Её дыхание пьянило.

– Что скажет? – прошептал я.

– Не смотри на мои облака. – Её губы были мягкими и горячими.