Вавилон. Пламя бесплатное чтение

Пролог

– Иди, – глубокий, властный голос резко выделялся из ропота толпы. Он прозвучал в ушах звоном большого колокола, отозвавшись эхом в груди и теле. Высокая девочка утерла покрасневший от слез нос. Она стояла, вперившись в землю перед собой, не в силах поднять глаза.

В руке она сжимала маленький узелок, вцепившись в него до белых костяшек. Волнистые волосы цвета воронова крыла были лохматыми и неухоженными, и ниспадали на лицо девочке, прикрывая ее тщетные попытки не разрыдаться.

Девочка оторвала от земли затравленный взгляд. Волосы открыли ее бледное, худое лицо с дрожащими на нем губами.

Вся их небольшая деревня собралась вокруг. Кто-то смотрел на девочку с презрением, кто-то с осуждением, кто-то не смотрел вовсе. Чуть поодаль женщина буднично отчитывала трехлетнего сынишку в льняной сорочке за какой-то пустяк.

Мужчина с большими залысинами, стоявший перед девочкой, скрестил руки на груди. В бороде его настойчиво пробивалась седина, постепенно беря свое.

Девочка почувствовала, как резко подкатившие слезы сдавливают ей горло. Она сдерживалась изо всех сил, но губы ее прыгали, а слезы все равно катились из глаз упрямыми ручьями.

– Иди, – повторил мужчина, громче и настойчивей. – Иди, и да простит тебя Бог за то, что ты натворила.

Пожилая женщина из толпы презрительно сплюнула на землю. Утирая глаза, девочка развернулась. После нескольких шагов она не выдержала: рыдания с хрипом вырвались из ее горла. Ее тело сотрясалось от плача, но она продолжала идти, мелко ступая по дорожной пыли босыми ступнями. Кто-то из бывших односельчан бросил в нее камнем. Он больно ударил девочку по лодыжке.

Она шла вперед, не оборачиваясь, пока деревня не скрылась за холмом. Ей казалось, что если она посмотрит назад, то не сможет идти дальше. Сядет прямо здесь и будет ждать голодной смерти, смотря на свой дом, на то, как каждый вечер затапливают печи, как косят поле, как во дворах играют дети. Как жизнь продолжает идти своим чередом. Без нее.

Что-то подсказывало ей, что оборачиваться нельзя, и она слушалась этого чего-то. Потому что больше у нее ничего не осталось.

Со временем слезы перестали. Девочка чувствовала себя опустошенной. Она смотрела на дорогу перед собой, понятия не имея, куда направляется. Ноги извалялись в грязи и пыли, камни ранили стопы, грубая ткань сарафана скребла свежий ожог. Ее это не заботило; боль пробивалась к девочке вяло и приглушенно, словно чей-то разговор сквозь сон.

Девочка остановилась только когда стало настолько темно, что она больше не видела ни дороги, ни собственных ног. Она сошла на травяную обочину. Под ее пальцами юркнул мышиный хвост, хозяйка которого быстро исчезла в норке.

Девочка легла на траву и долго смотрела на беззвездное небо. Спустя бессчетное количество мин1 она наконец позволила себе закрыть опухшие, уставшие глаза. Сон моментально проглотил ее.

Девочку разбудил шум повозки, прогремевшей мимо на разболтанных колесах. Она резко закашлялась от пыли. Новый день не дал ей даже нескольких мгновений блаженного неведения, которые наступают после пробуждения.

Девочка поднялась на ноги и сощурилась на яркое солнце. В ней проснулось немного воли к жизни. Достаточно, чтобы встать и продолжить свой путь в неизвестное.

Девочка понятия не имела, что ожидало ее впереди – она никогда не покидала окрестностей родной деревни. Отец всегда говорил, что дальше соленого озера пути нет. Особенно для детей.

От воспоминаний о доме сердце защемило, и в горле снова встал ком. Девочка заплакала, тихо и без слез.

На второй день скитаний ей повезло. Она обнаружила на дороге все еще вполне съедобный кочан капусты, видимо, свалившийся с той самой повозки. Жухлые листья только раззадорили аппетит, и девочка решила съесть немного хлеба – единственную еду, которую ей дали с собой. Она хотела съесть совсем немного, но все продолжала механически отрывать от краюхи, жевать и глотать. Она очнулась, только когда хлеба в ее руках уже не было.

Следующий день прошел как в тумане. Девочка шла, повинуясь неведомому инстинкту, ведущему ее вперед чуть ли не помимо ее воли. Сердце болело, ноги едва повиновались ей, голова кружилась. Перспектива голодной смерти стала казаться почти привлекательной.

С темнотой она снова уснула на обочине, в этот раз без созерцаний неба, мыслей и сновидений. Она была слишком уставшей.

На четвертый день девочка проснулась на рассвете от невыносимой жажды. Она сухо сглотнула и огляделась. Ее блуждающий взгляд упал на редкие капельки росы на траве. Девочка набросилась на них, роса налипала на лицо и волосы, едва смачивая потрескавшиеся губы. Она принялась водить по траве трясущейся ладонью и облизывала теплую кожу.

Голод и жажда вернули ее в мир живых, полностью затмив собой горе. Они погнали ее вперед едва ли не вдвое быстрее, чем вчера.

После полудня жара стала невыносимой. Девочке нестерпимо хотелось пить. В горло будто насыпали песок, дерущий глотку и превращающий каждый вдох в пытку. В подлеске она обнаружила куст с ягодами, и хищно накинулась на них. Ягоды были неспелые, вяжущие и кислые, но девочка знала, что в них есть хоть какая-то влага. Она немного отдохнула в тени куста, когда он был полностью ощипан.

Она держалась дороги пошире, никуда не сворачивая, но больше мимо нее никто не проезжал. Девочка уже готова была свернуть в сторону дремучей Яри и искать следы животных, которые могли вывести ее к воде, как ее взгляд зацепился за что-то вдалеке. Пройдя еще немного и близоруко сощурившись, она издала радостный вздох; это был деревянный знак возле тропинки, уводящей с главной дороги.

Сил сразу прибавилось, девочка зашагала бодрее. Свернув с тракта, она припустила почти бегом, уже видя за кустами очертания стойл.

Девочка ринулась вперед и жадно припала к конской поилке. Вода была илистой и песочной, но девочка ощутила это только после по меньшей мере дюжины глотков.

Отдышавшись, она немного пришла в себя и огляделась. Перед ней стоял небольшой дом, старый и покосившийся. Девочка нерешительно ступила на крыльцо. С усилием дернув заевшую дверь, она зашла внутрь.

Было тихо. Только в конце небольшого зала кто-то негромко переговаривался за столом; похоже, она оказалась в таверне постоялого двора. Немного помявшись на пороге, девочка направилась к стойке.

Хозяин – лысеющий мужчина средних лет с небольшим круглым пузом – оторвался от протирки кружек, повернулся к девочке и окинул ее взглядом.

– Как звать? Откуда?

Девочка ненадолго замешкалась.

– Тая. из Коши.

Трактирщик кивнул.

– Рукава закатай.

– Пожалуйста, кирье, – тихо взмолилась девочка. – Я не ела четыре дня.

Трактирщик схватил ее за запястье и насильно задрал рукав. Посмотрев на свежее клеймо, он брезгливо отпустил ее руку.

– У меня приличный двор. Выметайся отсюда, убийца.

– Умоляю, кирье! – девочка вцепилась в стойку. – Дайте хоть краюху хлеба, я тут же уйду!

– Выметайся, кому сказано! – он звонко стукнул рукой по стойке. – И не кажи носа сюда, дьяволово семя!

Девочка посмотрела на него глазами, полными слез, и, всхлипнув, вышла. Какое-то время она стояла на крыльце, пытаясь успокоиться. Она сделала несколько глубоких вдохов, сжала и разжала кулаки несколько раз.

– Не умру, – упрямо сказала она и сделала шаг по направлению к стойлам.

В Коши никогда не водилось лошадей; слишком дорого их было содержать. Но пару раз девочка каталась на деревенском муле, и видела, как редкие заезжие путники седлали своих коней.

Она с трудом сняла со стойки тяжелое седло, и, встав на цыпочки, водрузила его на спину лошади, скорее уронив, чем положив. Чубарый конь зафыркал и беспокойно забил копытом. Девочка вздрогнула и осторожно коснулась его шеи.

– Прости, прости… – забормотала она.

На подпругу ушло много времени, девочка не была уверена, достаточно ли затянула ее, но нужно было торопиться. Она схватила узду и завертела ее в руках, пытаясь понять, что куда крепится. Конь упрямился и отворачивал голову, отказываясь брать стальной трензель.

– Ну пожалуйста, родной! – взмолилась девочка и настойчиво натянула узду на его голову. Конь куснул удило, но поддался, и девочка облегченно выдохнула, сунув босую ногу в стремя. Ей было страшно садиться в седло, но трактирщик, который мог появиться в любой момент, пугал куда больше. Схватившись за основание гривы и заднюю луку, девочка привстала на стремени и перекинула ногу. Конь засеменил на месте, недовольно тряся головой.

– Тихо, тихо, – девочка обмотала узду вокруг рук и сжала бока коня ногами, опасаясь свалиться. – Как же ты…

Повернув к ней голову, конь тихонько заржал и пошел. Девочка подняла глаза к небу, шепча благодарности.

Она направила коня вверх по дороге, к выходу из долины. Пахло летом: рожью, цветами и горячей землей. Девочка взглянула на солнце, которое жарило вовсю, и одернула задравшийся сарафан.

– Что будем делать? – спросила она у коня. Тот не ответил. – Вот и я не знаю, – она шмыгнула носом. – Куда податься-то, с клеймом…

Девочка со страхом подумала, что будет, если она не найдет еду, и снова покосилась в сторону Яри, скрип старых сосен которой разносился по всей округе. В Яри никогда не охотились и не ходили туда за дровами, а детей нещадно секли за одно упоминание ее в разговорах. В Коши говаривали, что Ярь полна демонов и разной твари, что там снуют плотоядные крени, и сам лес обвивает заблудившихся путников корнями и утягивает под землю. Ярь всегда громко скрипела даже при полном безветрии; говаривали, что это сгинувшие души, обернувшиеся деревьями, стонут в страданиях. Одна мысль о темных дебрях густой чащи навевала на девочку ужас.

– Пройдем еще с десяток стадиев вдоль кромки, – сказала она коню. – Ежели не повезет, свернем…

Она припустила коня чуть быстрее вверх по холму. Из под копыт его вздымалась пыль. Достигнув вершины, девочка натянула узду, и, прижав ладонь ко лбу, огляделась.

Вид был красив. Оставшаяся позади долина была окружена горной грядой, над которой, крича и переругиваясь, вили гнезда гарпии. Старая Марта всегда стращала, что гарпии охочи до детей, подхватывают их когтями, поднимают высоко и сбрасывают на скалы. Однажды заезжий путник – девочке тогда показалось, что он колдун – посмеялся над этим и сказал что-то о том, что крестьянское невежество и раскаленным мечом не выжечь.

Впереди лежала широкая дорога, уходящая вниз. Девочка заглядывалась на то, как по холмам гуляет ветер, волнами приминая траву. Потом взгляд ее упал на Синие Вершины – длинную горную гряду, покрытую снегом. Даже отсюда она видела пологий склон, ущелья и трещины – интересно, живет ли там кто-то, так высоко в горах?

Показались очертания небольшой деревни – домиков в пятьдесят, не больше – чуть влево от дороги. Неподалеку на лугу пасся скот. Девочка неуверенно приобняла себя за плечо, и, тихонько молясь, повернула.

– Авось не помрем, да, сивка? – сказала она, обадривая себя.

Чуть поодаль от основной гряды хат на пастбище сидели двое мальчишек, на вид чуть старше девочки. Они увлеченно болтали и смеялись, но повернули головы и разом замолчали при ее приближении. Мальчишка справа – щуплый, белокурый, лет пятнадцати – жевал длинную травинку. Слева, помладше, был рыж и бледен, лицо и руки его были покрыты веснушками.

– Тебе чегой? – неровным, ломающимся еще голосом, спросил мальчишка справа.

– Ничегой, – ответила девочка.

– А чегой пришла тогда? Ты чейная будешь?

– Ничейная.

– Так вали отсюда, раз ничейная, – вмешался в разговор рыжий. – Где сивку взяла?

Девочка утерла нос.

– Мне идти некуда, – опасаясь смотреть им в глаза, сказала она.

– Сирота чтоль? – чуть сощурившись, спросил белокурый.

Девочка кивнула после небольшой паузы.

– Ну.

– Как звать тебя?

– Витка, – ответила девочка.

– Иди туда, – мальчишка показал рукой в сторону деревни. – Там возле колодца Бука стоит. Ее спрашивай, поможет. И это… скотинку-то оставь. Мы присмотрим, – голос его зазвучал заметно мягче, чем до этого.

Бука оказалась крупной женщиной с громким, басовитым голосом, разносящимся по всей улице. Возле нее стояли два пустых ведра и худощавая рыжеватая женщина, одетая в лен. Девочка замерла в нерешительности в нескольких шагах от них, одергивая рукава сарафана.

– …за косу оттаскал. Злобный, зараза, весь в папашу, чтоб ему в аду гореть… – донеслось до нее. Рыжая женщина кивала в ответ, потом перевела глаза на девочку, заметив ее присутствие. В ее грустном, тяжелом взгляде появилось удивление, и почти сразу – жалость.

– Боже святы! – воскликнула она, бросаясь к девочке. Та отшатнулась, и женщина опустила руки, протянутые было к ней. – Ты чье, золотце?

Бука развернулась всем телом и вразвалку подошла к девочке, окидывая ее взглядом. На ее подбородке была большая бородавка.

– Не трожь ее, Тайка, – пробасила она. – Рукава-ка закатай, девчуль.

Девочка обреченно отвела глаза и подняла рукав, демонстрируя клеймо.

– Боже святы… – повторила рыжая женщина. Девочка уставилась в землю перед собой.

– Чего пришла, дьявола принесла в наше село? Иди куда шла, отродье, – сплюнула Бука.

Девочка подняла на нее глаза, упрямо оставшись стоять на месте.

– Не уйду, – твердо сказала она, сжимая кулачки. – Камнями закидайте. Все равно на дороге сгину.

– Я те щас дам, камнями! – Бука подняла было руку, но Тайка встала между ней и сжавшейся от страха девочкой.

– Спятила? На ребра ее посмотри, она ж не ела с тамису2! – сказала она, загораживая девочку собой.

– Это ты спятила, отродье выгораживать! Беду накличешь!

– Беду накличем, если ребенка на смерть отправим! Я к себе ее возьму.

– Ой, дура, – Бука махнула рукой и вернулась к ведрам. – Попомни мои слова, придет к нам лихо из-за нее!

Тайка повернулась к девочке и присела возле нее, заглядывая в лицо светло-карими глазами, полными теплой доброты.

– Пойдем накормлю тебя, – мягко сказала она. – Как ты на ногах еще стоишь-то, бедняга…

Девочка часто закивала, смотря на нее с благодарностью.

– Спасибо, кирья, спасибо… – забормотала она. – Я готовить могу, убираться, скотину кормить…

Тайка улыбнулась и встала.

– Поешь сначала, потом решим. Пошли-ка. У меня уха вчерашняя осталась еще.

Хата была маленькой, меньше, чем родная хата девочки в Коши. Потолочные балки были подточены древесными жуками, угрожая целостности покатой крыши, выложенной грязью и камышом.

Девочка замерла на пороге, глядя на выцветший пол. Тайка направилась к холодной печи, кивнув девочке на трехногий табурет, стоявший возле стола.

В дом, хохоча и чуть не снеся девочку, ворвались две белокурые девчушки лет шести, и принялись носиться вокруг стола, улюлюкая и смеясь.

– Ну-ка не носиться в доме! – прикрикнула Тайка. – Матери все расскажу! Пошли вон, мерзавки!

Одна из них подскочила к девочке, смотря на нее снизу вверх.

– Ты кто такая долговязая? – без пауз спросила она.

– Вон, кому сказано! – рассердилась Тайка. – В поле идите носиться!

Девчонка показала Тайке язык, и они обе, смеясь, выскочили на улицу, оставив дверь без замка нараспашку.

– Безмозглые девки, – проворчала Тайка, снимая с печи горшок. – Ты садись, девчуль. Как звать тебя?

– Витка, – ответила девочка, закрывая дверь и проходя к столу.

– Ешь вот, – Тайка протянула ей ложку. – Греть уж не буду, вижу ты слюной вон капаешь. Булочку сейчас дам ржаную.

Девочка набросилась на уху, черпая небольшой деревянной ложкой и наклоняя горшок, чтобы зачерпнуть побольше мяса. Водянистая недосоленная уха казалась ей самым вкусным лакомством, которое девочка ела в жизни. На ее глазах почти выступили слезы радости.

– Боже ж ты мой, – Тайка протянула ей булочку. – Бедняга. Не налегай так, с голодухи живот скрутит.

Девочка замедлилась невероятным усилием воли. Ссохшийся желудок и правда заныл, с трудом принимая едва пережеванную пищу.

– Ты с какой деревни будешь, Витка?

– Из долины. Из Коши, – утирая рот, ответила девочка.

– Слыхала. Пастор у вас там хороший, говорят, – Тайка отщипнула кусочек хлеба.

Девочка замерла, не донеся ложку до рта.

– У меня оставайся пока. Ежели работать и правда можешь. У меня дочурка в Яри сгинула с полгода назад, чуть помладше тебя была. Одежка какая осталась, может подойдет.

– Спасибо вам, кирья, – ответила девочка, держась за живот.

Тайка тепло улыбнулась.

– Давай доедай, отмоем тебя да спать уложим. Ты ж поди в пыли спала, вся вон изгвазданная.

Девочка закивала, отправляя в рот последний кусок булочки.

У Тайки был муж – добродушный мужичок с легким нравом. Он часто шутил, подмигивая девочке весело, и то и дело подсовывал ей яблоки в сахаре, пока Тайка не видела.

В свой обычный вечер Тайка без умолку болтала обо всем подряд: о жителях деревни, об урожае, о грядущей зиме. Девочка слушала вполуха и отвечала односложно. В последнее время она стала еще задумчивей и молчаливее, чем раньше.

Другие дети обходили девочку стороной, и почти никто в селе с ней не разговаривал. Она не настаивала; ей было достаточно, что ее кормят и дают крышу над головой. О большем она не просила.

Однажды ее поколотили мальчишки. Девочка не защищалась, просто лежала на земле, поджав под себя ноги, пока им не наскучило ее избивать. В хату она вернулась в соплях и синяках, утирая разбитый нос. Тайка пожалела ее, но разбираться не пошла.

– Ничего я им не сделаю, Витка. И ты не делай; чуть оступишься тебя сразу выгонят, если не чего похуже. Бить будут – лежи и не двигайся, обзывать будут – молчи. Поняла? – сказала она, утирая ей нос платком. Девочка ничего не ответила.

Девочка с детства не любила стряпать, но давно свыклась с неизбежным злом. Она подготовила горшок, начисто его вымыв дождевой водой, и набрала воду для будущего супа. Хозяйская кошка зашипела на нее с печи; девочка ей почему-то не нравилась.

– Ты вообще когда-нибудь улыбаешься? – спросила Тайка, сидящая за столом.

Девочка ничего не ответила, но не удержалась от того, чтобы раздраженно мотнуть хвостом на затылке.

– Волосы у тебя красивые, – не считав характер ее жеста, сказала Тайка. – У меня тоже так волнились в юности…

Девочка принялась нарезать овощи для супа.

– Буковский мальчишка каркушу подбил вчера, представляешь? Такой лоб уже, а все хулиганит. Дурь в башке одна, хоть бы выбил кто. Ты мельче режь, чай не свиней кормить будешь.

Перед ужином они всегда молились, так же, как и в Коши. Глядя на то, как на лицах Тайки и ее мужа, усталых и загорелых, разглаживаются морщины, а взор зажигается благоговением, девочка впервые задумалась, достаточно ли она верит. И верит ли вообще. Она послушно закрывала глаза и проговаривала про себя заученные слова, но не чувствовала при этом ничего особенного. Может, бог просто не любит ее.

Спала девочка на чердаке, на соломенной подстилке. Тайка дала ей лоскуты, чтобы девочка сшила себе одеяло, но они так и остались лежать в куче в углу; девочка никогда не мерзла.

Девочку мучила бессонница. Глядя в потолок ночами, она пыталась подобрать слова для нового странного чувства, которое поселилось у нее внутри с тех пор, как Тайка приютила ее. На сердце почему-то было неспокойно, будто не по себе. Хотелось вспрыгнуть в седло и умчаться подальше, но здравый смысл останавливал девочку. То, что ей дали дом с таким тяжелым клеймом было невероятной удачей, и девочка не собиралась выбрасывать ее на ветер.

Часто в темноте к ней приходил муж Тайки. Обычно болтал, задавал вопросы. Девочка отвечала уклончиво или вовсе отмалчивалась.

Чаще всего он вспоминал дочку.

– Она меньше тебя была, и пухленькая, розовенькая. Ты-то вон какая дылда худощавая, – говорил он со смехом, беззлобно. – Поесть любила вкусно.

Иногда от него сильно пахло самогоном, и тогда он, бывало, плакал. Так было и сегодня, однако сегодня он не разговаривал. Вместо этого он подвинулся к девочке и прижал свои губы к ее во влажном поцелуе. К горлу подступила тошнота, в сердце забилась паника. Девочку будто парализовало: она плохо понимала, что происходит, и не могла пошевелиться. Мягкая в его руках, как тряпичная кукла, девочка сильно зажмурилась и отвернула голову, боясь дышать. Даже когда его рука скользнула ей под юбку, оцепенение не отпустило, не отпустило оно и тогда, когда он взобрался на нее, придавив ее тело к подстилке своим немалым весом.

Девочка не шевелилась. “Только бы это поскорее кончилось, только бы это поскорее кончилось, только бы это поскорее кончилось”, – стучало у нее в голове.

Когда он молча натянул штаны и, не сказав ни слова, вышел, девочка еще долго лежала так: зажмурившись, прижав локти к груди, с раздвинутыми ногами. Когда она, наконец, нашла в себе силы пошевелиться, из ее горла помимо ее воли вырвался громкий всхлип. Она чувствовала себя мерзко, грязно и виновато. До самого утра она молилась лишь о том, чтобы забыть об этом. Но не забыла. И даже сон, который мог спасти от этих чувств хоть на несколько мин, не приходил.

Девочка не спустилась к завтраку. Она не могла заставить себя встать, не могла заставить себя спуститься вниз и смотреть хозяевам в глаза. Полежать еще немного. Хотя бы еще колокол3, прежде чем ее хватятся.

Ее не хватились и к обеду. Потом постепенно стемнело, девочка поняла это по пению кузнечиков. Может, про нее забыли? И хорошо. Значит, можно отсюда не выходить.

С этой мыслью она закрыла глаза и легко задремала. Ей снился невиданный, волшебный лес, в котором деревья вились спиралями и разговаривали с ней. Это было так красиво, так инородно, причудливо и прекрасно, что она заплакала сквозь сон.

Ее разбудил звук резко распахнувшейся двери. Девочка подскочила и отползла к стене, вжавшись в нее спиной. Бука размашистым движением схватила ее за хвост и поволокла к выходу. Девочка молчала и не сопротивлялась. Она вспоминала о своем чудесном сне. Ей хотелось, чтобы ее последние мысли были приятными.

Бука тащила ее через всю улицу, под гневные выкрики крестьян, доносившиеся до девочки. “Сатаново семя”, “шавка дьявола” и “шлюшье отродье”, слышала она.

Бука резко дернула ее за хвост на входе в подвал хаты, и девочка споткнулась, проехав по ступенькам вниз. У девочки внутри все сжалось от ужаса, когда она увидела знакомого вида стул с ремнями, стоявший возле чугунной печи.

– Нет-нет-нет-нет! – взмолилась она, разом очнувшись ото сна.

Она уперлась, но Бука была сильнее. Силой она усадила девочку на стул, застегнула ремни на руках, и принялась поддувать раскаленную печь мехами. Девочка учащенно дышала и сжимала и разжимала взмокшие ладони. Она дернулась, увидев в руках Буки раскаленный гвоздь, и завизжала, когда он коснулся ее левого предплечья. Где-то после третьей буквы Бука дала ей звонкую оплеуху.

– Молчи, семя дьявола!

Девочка ощутила гнев, разбуженный болью и обидой.

– Чтоб тебе сдохнуть! – сжимая трясущиеся кулаки, прорычала она в сторону огромной спины женщины. Та не отреагировала.

Обездвиженная, девочка металась в кресле, силясь освободиться. Она приподнялась на ногах, но руки ее были крепко привязаны к подлокотникам, а стул – прибит к полу.

Бука повернулась, и девочка снова издала вопль боли. Из глаз ее брызнули слезы. Когда Бука вывела последнюю букву, первая уже вздулась волдырем на обожженной коже. Женщина отложила гвоздь и присела напротив девочки.

– Твое сердце отравлено грехом. В Книге Боже ясно говорит…

Девочка приблизилась к лицу Буки, чувствуя, как внутри нее клокочет жадное, всепожирающее пламя.

– Нахуй твоего бога, – она гибко извернулась и что есть сил пнула женщину в грудь. Та, не удержав равновесия, рухнула назад всем своим немалым весом, ударившись головой о чугунную печь.

Девочка шумно дышала. Она ухитрилась дотянуться ртом до правого ремня, и с трудом отстегнула его зубами.

Гнев постепенно утихал, и девочка схватилась за голову, до боли сжав корни черных, волнистых волос. Она смотрела на Буку, которая распласталась возле печи, и, кажется, не дышала.

Не помня себя от ужаса, девочка рванула наверх, на лету вышибая двери. Выбежав на улицу и спрыгнув с крыльца, она налетела на белокурого мальчишку, который цепко схватил ее за локоть.

– Ты это, шлюха, рвешь?! – завопил он.

Девочка с яростью укусила его, вцепившись свободной рукой в его кудри. Мальчишка, сыпля ругательствами, отпустил ее, и она побежала дальше, к пастбищу. Сердце ее бешено стучало, ночной воздух обжигал легкие.

Слыша сзади вопли погони, девочка налету вскочила на спину первого попавшегося неседланного коня и что есть сил двинула по бокам пятками.

Глава 1

Город гудел и толкался, город дышал и жил. В главные ворота ломился народ – сегодня было полнолуние, и торгаши со всей округи стягивались, чтобы занять на рынке местечко получше. Торговля будет кипеть всю полную луну, а прибыль напрямую зависит от того, где удастся встать. Большинство торговцев шли пешком, ведя груженых вьючных животных.

Глядя в окно на обычную суету Синепалка, Дарири беспокойно вертела в руках деревянную кружку со сливовым соком. Она ждала кое-кого, и сильно волновалась. Они не виделись уже несколько сезонов, пока в ее дверь не постучал гонец, вручивший ей письмо. Оно было коротким, без подписи, всего в две строчки:

“Буду в Синепалке по работе. Приходи повидаться”.

Тогда сердце Дарири волнительно сжалось, и не отпустило даже когда она прочла письмо в десятый раз.

Она прокашлялась, пытаясь унять першение в горле, и сделала мелкий глоток.

В таверну вошла высокая, бледная девушка, на вид лет двадцати пяти, едва ли старше. Волосы у нее были длинные, черные, волнистые, на затылке стянутые в высокий хвост. Глаза то ли фиалковые, то ли лиловые, брови густые и ровные.

От нее буквально веяло свободным духом Аньянга: взгляд ее был решительным и живым, плечи расправлены, одежда тоже была не местной. Девушка носила жилетку без рукавов, черную, с высоким воротом и белой кромкой, на красных пуговицах. Штаны были в цвет, свободные и прямые, из легкой, воздушной ткани. На широком красном поясе – кажется, он назывался оби – держались два меча. Один – длинный одноручный далл, стальной клинок с тонким, слегка изогнутым лезвием и рукоятью без навершия, плотно обмотанной кожей. С другой стороны – хэй, почти идентичный клинок, разве что меньше примерно раза в полтора. Дарири смутно помнила, что такой комплект из двух южных мечей назывался сиг, и чаще всего оба орудия ковались одним мастером и продавались вместе.

Девушка обводила таверну несколько растерянным взглядом, пока ее глаза не встретили глаза Дарири. Сердце той ушло в пятки, и она сдержанно помахала ей рукой.

– Дарири, – кивнула ей девушка, подходя и усаживаясь за стол. – Всегда приятно тебя видеть.

– Лилит, – учтиво ответила рыжая женщина. – Как поживаешь?

– О, дорогая, великолепно, – вскинув бровь, с усмешкой ответила девушка. – Давеча мой супруг спутал портки со шляпой, так и пошел на работу в совет, с засранной головой.

– Все остришь?

– Все придираешься? – ответила девушка, оборачиваясь к трактирщику и маша рукой. – Расслабься, Дарь.

Дарири неслышно выдохнула, стараясь последовать ее совету.

– Рада тебя видеть, – сказала она с улыбкой. – Как там юг? Как работа?

– Юг? Спокойно. Даже слишком; работы там кот наплакал. В основном мелочь всякая, подай-принеси, ничего интересного.

– Ты поэтому приехала?

– Не-а. Заказ закрою и поплыву обратно.

На стол поставили кружку со слабой настойкой. Лилит кивнула и щелкнула серебряной чеканкой, отправляя ее в руки трактирщика.

– Даже погостить не останешься? – звуча куда более грустно, чем ей бы того хотелось, спросила Дарири.

– Меня в храме ждут. Да и из виду нельзя надолго пропадать, а то и этой мелочевки лишусь.

– Ты же тут жила так долго, и работа у тебя была всегда… Мы по тебе скучаем, Лилит.

Девушка слегка поморщилась.

– Опять ты с этим. Ты знаешь, что я всей душой люблю Синепалк, но сколько раз повторять, что в храме у меня мастер? Найдешь мне того, кто в совершенстве владеет айдзу кагэ-рю, вернусь сюда с радостью, – сказала она насмешливо, делая глоток из кружки.

– Ты же говорила, что тебе не нравится с монахами, – не унималась Дарири.

– Важно не то, что мне нравится, а то, что мне полезно.

Дарири сдалась и поникла. Повисла долгая пауза.

– Может, хотя бы возьмешь меня с собой? В отпуск. Я бы посмотрела, как ты живешь. И от Идри бы отдохнула.

Лилит надолго замолчала, обдумывая ее слова. Дарири ждала, затаив дыхание. Потом она пожала плечами, и отхлебнула.

– Можно. В самом храме делать особенно нечего, но рядом есть Чинджу. Мелкий городишко, но живой, с шармом. Тебе понравится.

Дарири испытала облегчение. Она перевела взгляд на открытые руки Лилит, на которых виднелось четыре глубоких клейма, выцарапанных на коже раскаленным гвоздем.

– Ты почему без рукавов?

– А ты почему с рукавами? Стыдишься?

– С головой дружу, а не стыжусь, – недовольно буркнула Дарири.

– Все вы говорите, что дружите, – рассмеялась Лилит. – Врете. Я проверяла.

Дарири улыбнулась. Настроение у нее заметно улучшилось.

– Ты все там же, в этой дурацкой башне живешь?

Дарири кивнула.

– Старый дурак все нормальный дом не купит? Говорили ему, что комнаты квадратными делают не из прихоти, а из практичности.

Они двигались по узким улочкам, плавно продвигаясь от нижнего города к порту. Многочисленные кабаки жили своей пятничной жизнью – так, будто завтра не настанет. Отовсюду доносились полупьяные вопли и громкий смех. Синепалк был городом нерелигиозным, почти что светским. Местный мэтро, глава города, на дух не переносил религию. Не официально и не публично, конечно же; с безбожником, обладающим хоть малейшей властью, никто бы мириться не стал. И все же, с годами мэтро планомерно выбивал Синепалку и окрестностям всяческие послабления; среди прочего ему удалось добиться неограниченной продажи спиртного и отсутствия комендантского часа. В своих прошениях он ссылался на то, что город портовый, и подобные поблажки привлекут больше торговцев и дипломатов, помогая поддерживать экономику страны и хорошие отношения с соседями.

Город был огромен, город был живым. Это было единственное место на Севере, где ты, имея клеймо – или несколько – мог почувствовать себя почти нормальным.

– Мне надо заказ закрыть, – Лилит переложила холщовый мешок в другую руку. – Ты иди пока в башню, собирайся.

– Я с тобой. Прогуляться охота, – поспешно ответила Дарири.

– Ах, прогуляться? Ну давай прогуляемся.

Наверстывая упущенное и делясь историями, они сменили направление и направились к верхнему городу – лучшей части Синепалка, как утверждали многие. Лилит улыбнулась своим воспоминаниям, проходя мимо обшарпанного дома без вывески. Она так и не привыкла к роскоши верхнего города, чувствуя себя здесь самозванкой даже спустя столько лет. В простых тавернах с дощатым полом, среди надравшихся бродяг ей дышалось куда свободнее. Однако работа часто заводила ее сюда, и нога ее мерила ровную брусчатку верхнего города почти так же часто, как грязь и нечистоты нижнего.

Других городов и населенных пунктов Лилит уже давно не посещала. С четырьмя клеймами проникнуть туда можно было либо с помощью тяжелого кошелька, либо с помощью тяжелой руки. И Лилит не собиралась прибегать ни к первому, ни ко второму, только если там не появится заказ.

Они остановились у небольшой полуразрушенной часовенки с заколоченными окнами и сорванным колоколом. Камень был старым, крошащимся, покрытым мхом.

– Надо же, – смотря наверх и посмеиваясь, сказала она. – Колокол слямзили.

– Завидуешь?

– Не то слово. Мелочь ведь, а приятно, – улыбнулась она, отворачиваясь и прислоняясь к стене. – Как еще умудрились-то.

– Наверное, телекинез, – задрав голову, предположила Дарири. – Или телепортация.

– Такую дуру? Весит же кучу мин.

– В теории возможно, – кивнула Дарири.

– Везучий ублюдок, – беззлобно сказала Лилит, подбрасывая в руке монетку.

– Всегда поражался, сколько в тебе ненависти к церкви, – весело заметил кто-то третий, подошедший к ним со спины. – Это ж просто груда металла!

– Что поделать. Меня всегда тянет на то, за что могут отрубить руку, – улыбнулась Лилит, поворачиваясь к собеседнику. – Привет, дружище. Сколько лет!

Молодой человек в поварской шапке распахнул рот в беззвучном крике радости, и развел руки для приветственных объятий. Лилит не тронулась с места, лишь извинительно улыбнулась. Молодой человек ничуть не смутился, только хлопнул себя по лбу:

– Извини, все время забываю.

Лилит махнула рукой.

– Нормально. Вог, познакомься с Дарири. Моя старая подруга и спасительница, стихийная чародейка. Нравная, не серди ее.

Вог поднял обе руки в воздух.

– Никогда не злю стихийщиков. Голова дороже!

– Дарири, это Вог. Он любит дурацие шляпы.

– Почтена, – сухо ответила Дарири. – Это единственное, что мне стоит о вас знать?

– Вы теперь знаете очень многое. Например, что мне лучше дарить, где я люблю бывать, что я эксцентричен и способен к самоиронии, – заметил Вог.

– И верно. Опять сболтнула лишнего, – усмехнулась Лилит. – Ладно, хватит прелюдий.

Она протянула ему холщовый мешок. Вог принял его и застыл в нерешительности. Лилит ободряюще кивнула ему. Решившись, молодой человек заглянул внутрь мешка и закрыл рот дрожащей рукой, прерывисто выдохнув. Он сунул руку внутрь, и извлек трофей, сжимая его в руках бережно, как ребенка. От неожиданности Дарири едва не вскрикнула – в руках Вога была чья-то голова, на которой виднелись следы разложения. Поднялся неприятный запах. Дарири зажала рот рукой и отвернулась, сдерживая рвотный позыв.

– Чисто и гладко, дружище. Как и просил, – Лилит щелкнула монеткой.

Вог уронил отрезанную голову на траву, и та прокатилась по земле, уставившись в небо стеклянными глазами. Он закрыл лицо руками, и плечи его задрожали.

– Столько лет… Планов, ненависти, жгучей ненависти, – он утер рукавом глаза, смеясь через слезы. – Поверить не могу… Я свободен…

– Всегда пожалуйста.

Вог взглянул на нее с благодарностью, плача с ликованием.

– Спасибо тебе, спасибо, вовек не забуду! На вот, возьми, – Вог протянул ей увесистый кошель. – Там сверху еще немного. И за шляпой приходи, сошью что хочешь!

– Не за что, дружище. На тебе шляпы лучше смотрятся, – Лилит приняла кошель, и убрала монетку в карман.

Вог утер глаза, поднял упавшую голову и, повертев ее в руках с улыбкой глубокого удовлетворения, бережно вернул в мешок.

– Отдам таксидермисту, а потом повешу на стену. Так, чтоб был вид на кровать.

– Развлекайся, – подмигнула ему Лилит. Они тепло попрощались.

– Ну, веди. Вещей-то полно у тебя небось, знаю я тебя…

– Лилит, какого черта ты носишь в мешках отрубленные головы? – громким шепотом спросила Дарири.

– А, рассказать историю? – игнорируя ее взволнованный тон, ответила Лилит. – Вог славный парень, но в жизни ему не повезло. Мы пару лет назад познакомились, он тогда уже в бегах был, клеймо “мужеложец”. Отец его застукал и клеймил сам, представляешь мразь? Год продержал в подвале, пичкал всякой дрянью, обливал ледяной водой. Вог умудрился сбежать, а отец его преследовал по пятам. Когда мы встретились, он был загнанный, дерганый, себя не помнил от страха и ужаса. Я довезла его сюда, познакомила с кем надо. Сейчас вон расцвел, живет. Шляпы полюбил шить. Вечно жалуется, что заказы все скучные и однообразные.

– Это, конечно, ужасно, но…

– А-а, – Лилит щелкнула пальцами. – Дай угадаю. Это та часть, где ты говоришь мне, что делать а чего не делать? – она насмешливо вскинула бровь. – Еще не наигралась в дочки-матери? Я-то думала, мы из этого выросли. Ну, знаешь, с тех пор как я от вас уехала. Семь лет назад.

Дарири собиралась что-то сказать, но только сглотнула и выдавила:

– Да, конечно. Извини, старая привычка.

– Бывает, – махнула рукой Лилит. – В ратушу пошли.

– Зачем в ратушу?

– Мэтро письмо черканул, просил заглянуть. Надеюсь по делу, а не шалфей гонять.

– Нагулялась я что-то, – Дарири прочистила горло. – Пойду соберусь. В башне встретимся.

Лилит пожала плечами и кивнула ей на прощание, направившись в сторону плазы верхнего города.

Лилит ждала в холле вычурной ратуши, сидя в обитом сульянским бархатом кресле. Слуга мэтро услужливо предложила ей шалфей, но Лилит отказалась. Она покачивала ногой и задумчиво обводила взглядом белые своды холла, искусно выточенные из мрамора. Это было одно из немногих мест, где сохранилась частица так называемого старого мира, стоявшего здесь задолго до того, как Север стал называться Севером, а витражи с изображениями солнцеликой Иштар сменились витражами с изображениями Агнца.

Мэтро вышагивал неровно, но торжественно. Он был одет в парадный дублет нежно-коричневого цвета и темно-зеленую накидку. В руке он сжимал серебряный кубок с вином; Лилит вообще ни разу не видела его без этого самого кубка. Взгляд его был ясным и прямым, и он одарил Лилит искренней, приветливой улыбкой.

– Кирья Лилит, как радостно вас видеть! – воскликнул он, протягивая ей руку. Лилит сомкнула пальцы у него на предплечье, слегка повернув запястье вниз, как это было принято на Севере.

– Взаимно, Варгул, – она склонила голову. – Как вы поживаете? Как дела в городе?

Мэтро опустился в кресло напротив и махнул рукой.

– Здравствуем! Хочу еще раз поблагодарить вас за работу со Скоропыхами. С тех пор в Синепалке тишь да гладь, – он покачал кубком в воздухе.

– Не за что. Нынешние банды не достают?

– Шелковые! Аж рассыпаются в любезностях, – рассмеялся он, отпивая из кубка. – Вы-то как, милая? Все на юге?

– Все на юге, – кивнула Лилит. – Ни на что не могу жаловаться.

– Это прекрасно! У меня для вас заказ как раз в том регионе. В Чинджу, знаете городишко?

– Знаю, – кивнула Лилит. – Только туда корабли и входят, мэтро.

– Ах, ну да, вы же верхом не ездите… Давайте обрисую ситуацию: к нам в порт постоянно заходят работорговые суда. Хитроумные, никак их за руку не поймаем. Маскируются хорошо. Так вот, даже если они идут из Сульяна…

– То они заходят в порт Чинджу, – кивнула Лилит. – Что выяснить?

– Все, что сможете! Кто ввозит, откуда, что за невольники, кто их тут заказывает в таком количестве… В идеале имена и документы, или хотя бы их копии. У меня тут, сами понимаете, руки связаны…

– Понимаю, мэтро. Хорошо, все разузнаю. Цена вопроса – двадцать тысяч чеканок. Как обычно, четверть вперед.

– Кусачий ценник у вас стал, – с улыбкой прищурился Варгул, щелкая слуге. Та исчезла в одной из высоких дверей коридора.

– Это с учетом скидки по старой дружбе, мэтро, – Лилит фамильярно подмигнула ему. – Мне нужно десять лун вместе с дорогой.

– По рукам! – хлопнул в ладоши Варгул. – А как вернетесь, закутим! Архоны города уже все слезы излили, так ждут ежегодного приема в ратуше.

– Договорились, – улыбнулась Лилит, принимая из рук слуги кошель. – Если это все, мэтро, то позвольте откланяться.

– Безусловно, дорогая кирья! С нетерпением буду ждать вашего возвращения! – мэтро помахал ей пальцами с некоторым кокетством. Лилит поклонилась в пояс и направилась к выходу по мягкому ковру, проглатывающему звук ее шагов.

– Лилит, солнышко мое! Совсем расцвела, – с порога запричитал низенький, древний чародей. Он переступал с ноги на ногу бодрым колобком, радуясь своей старой воспитаннице.

– И вам не хворать, Идри! Все топчете бренную землю? – Лилит закрыла за собой обитую металлом дверь. – Интерьер обновили, я смотрю?

– А то! Дарь настояла, говорит моих фолиантов полки не выдерживают! Врет, конечно, – зашептал он заговорщицки. – Просто новизны захотелось. Переменчивые создания, женщины! Ты-то как, солнышко, практикуешь?

– Не особенно.

Идри разочарованно ударил рукой по воздуху.

– Такой талант зарываешь в землю! Глаза б мои не видели!

– У меня и другие таланты есть. Пироги с вишней отличные пеку.

Идри засмеялся, резко закашлявшись.

– Ладно, не серчай. Давно не навещала старика, а на кого ж мне еще ворчать-то?

– Не серчаю. Без Дарири не помрете тут?

Идри махнул морщинистой рукой.

– Пускай мир посмотрит, она ж кроме Севера не бывала нигде. Да и я Аньянга уже не помню, давно дело было… Но мне-то уже поздно, я в дороге песком обернусь да по ветру пущусь, – хохотнул он.

– Не заливайте, Идри. Нас обеих еще переживете.

– Дай бог! Чаю-то выпьешь со стариком?

– Не успеем, – покачала головой Лилит. – Корабль через колокол уже отчаливает. Дарири! – громко крикнула она.

Рыжеволосая чародейка сбежала вниз по лестнице, одетая в длинное бордовое платье без рукавов.

– Давайте, дорогие мои, не прощаемся! Письма хоть пиши, Лилит!

– Ничего не могу обещать! – она помахала рукой ему на прощание.

– Пройдемся до кабака, возьмем съестного? На корабле две луны только вяленую свинину да уху жевать будем, – Лилит пружинистым шагом припустила вниз по травянистому холму.

Поправив большую дорожную сумку, Дарири поспешила за ней.

– А на посадку успеем?

– Успеем, не боись. Два колокола еще есть.

– Ты же говорила колокол?

– Не хочу я гонять чаи с Идри и в сотый раз слушать про то, какой из меня распрекрасный чародей мог бы получиться.

– Не язви! Он же древний, как вавилонская башня. Старики вообще исключительно квохчат, бурчат и недовольствуют.

– Не выдумывай. Я от Чи ни одного дурного слова не услышала за три года. Ни в свой адрес, ни вообще. А он еще старый мир застал, к твоему сведению.

– Это ж сколько ему лет?

– Точно не знаю. Несколько тысяч? С ними никогда наверняка не скажешь.

Дарири присвистнула.

– Даже Виталонга, насколько мне известно, не продлевает жизнь настолько. Что за чары? Или дикая магия? – заинтересованно спросила она.

– Ни то, ни другое. Он кхин.

– Кхин? Живой кхин?!

– Живее всех живых. Последний, вероятно.

Повисла недолгая пауза.

– Незавидная участь, – вздохнула Дарири.

– Пожалуй, – согласилась Лилит. – Сменим тему. Где тут приличный медовый пирог можно купить?

Они достигли большого порта, и теперь вышагивали по досочному настилу вдоль причалов, неся в руках несколько кульков и пару бутылок хорошего вина.

– Ты же помнишь, что мне пить нельзя? – спросила Дарири, перекладывая кулек с пирогом в другую руку.

– Немножко-то можно. Это же оранжевое сульянское, его днем с огнем не сыщешь.

– С каких пор ты разбираешься в винах?

– Да я и не разбираюсь. Могу сказать, вкусно или нет. Вот это, – она потрясла бутылкой в воздухе. – Охренеть как вкусно. Полкружки выпьешь, не развалишься.

Она переменилась в лице, резко повернув голову на стук лат, донесшийся из-за угла. Дарири с тревогой посмотрела на нее. К сожалению, она знала этот взгляд.

– Лилит…

– Подержи-ка, – не смотря на нее, Лилит сунула ей кульки, которые Дарири едва успела подхватить.

– Лилит, твою мать, не надо! – крикнула Дарири ей в спину, решительно удаляющуюся в направлении звука гремящих лат.

Налетев на двух стражников, Лилит широко улыбнулась.

– Доброго вечера, кирьи! – она бегло оглядела их и перевела взгляд на наголо выбритого мальчишку лет тринадцати, связанного веревками. – На казнь ведете?

– На нее. Пропустите, кирья, опоздаем, – сделав попытку обогнуть ее, сказал один из стражников, закованный в полный латный доспех.

– А вы не торопитесь, – Лилит шагнула влево, загораживая проход. – Давайте поболтаем. Что натворил малец?

– Кирья, последнее предупреждение, или я вас арестую за препятствие служителю короны, – стражник угрожающе перехватил секиру.

Лилит медленно отвязала от пояса кошелек, держа руки на виду. Она пересыпала в руку горстку чеканок, внимательно наблюдая за лицами стражников. Левый все еще смотрел на нее строго, а вот правый перевел взгляд на монетки.

– Служба-то тяжкая у вас, я знаю, – пристально глядя на правого стражника, размеренно и мягко сказала она. – Жалование маленькое.

Глядя на горстку монет в ее руке, правый стражник ответил:

– Очень маленькое.

Лилит отсыпала побольше.

– Чрезвычайно маленькое, кирья.

Левый посмотрел на него с укором, но спорить не стал. Он был ниже по званию, об этом говорили две золоченые насечки на его секире против трех его напарника.

– А давайте так, – Лилит убрала горсть чеканок и протянула ему весь кошель. – Раз уж чрезвычайно. А мне мальчонку, а?

Мальчик поднял на нее глаза. В них читалось любопытство.

– Не положено. Отцеубийцу на казнь.

– Да бросьте, кирьи, что вам какой-то засранец-оборванец, на него небось даже бумаг нет.

Правый вздохнул тяжело и подтолкнул мальчишку между лопаток, заглядывая в кошель.

– На кой он вам нужен? Ну, забирайте. Но учтите, снова поймаем – не отпустим.

– Не волнуйтесь, кирьи, – подмигнула им Лилит. – Не поймаете.

– Чего?

Она поклонилась на прощание и резвым шагом отвела мальчика в сторону, на ходу указав Дарири в сторону доков. Та, семеня, нагнала Лилит, прижимая к груди пироги.

Отойдя за ящики, Лилит развязала мальчику руки.

– Ну иди, малой.

– Как иди? – не понял мальчик, явно ошарашенный своим внезапным спасением. – Я ниче не понял…

– Так пойми. Три тысячи чеканок за тебя, сопляка, отдала, ну-ка дуй отсюда и живи так, чтоб окупилось.

Мальчик провел рукой по выбритой голове, и растерянно посмотрел на Лилит.

– А куда я пойду-то?.. С клеймом?

– Куда-куда… К Крысам иди.

Мальчик шмыгнул носом.

– Да бегал под ними уже… Погнали. Долю не досдавал.

– Так ты еще и бездарный, получается? – Лилит скрестила руки на груди. – Ну и от меня ты чего хочешь? С собой тебя взять на корабль или что?

Мальчик пожал плечами и утер нос рукавом. Лилит вздохнула.

– Ладно, пошли уж… Там разберемся. Как звать?

– Окри.

– Я Лилит. Это Дарири.

Чародейка посмотрела на мальчишку хмуро.

– Забери у меня, пожалуйста, эти гребаные пироги, – отчеканила она холодно, переводя полный негодования взгляд обратно на Лилит.

На входе проверяли бумаги. Выстроилась небольшая очередь. Лилит с тоской посмотрела в небо, подумав, что без чар не обойтись. Подкупить уже не получится: оставшиеся две тысячи были ей нужны позарез, на расходы.

Она приглядывалась к проверяющему бумаги. Красный нос, крупные поры, отечное лицо. Скорее всего алкоголик. Это хорошо. У них сознание вялое, пластичное, с ним гораздо легче работать.

Когда перед ними оставалась примерно пара человек, Лилит подготовилась. Чаровать нужно было быстро и решительно, чтобы он не успел очухаться. Закрыв глаза, Лилит мягко преодолела первый порог, оказавшись в его сознании. Послышались отголоски мыслей и чувств. Он был уставшим и слегка замерзшим, ему хотелось в каюту, выпить меда. Он вяло перебирал в уме фамилии, которые были написаны на бумагах, и в нем было много усталости и тоски. Лилит уцепилась за тепло, которое он чувствовал, когда делал первый глоток меда. Нега разливалась по горлу и груди, согревая внутренности. Такое родное чувство, такое приятное. Крепко ухватившись за этот образ, Лилит немалыми усилиями держала его, пока не подошла их очередь.

– Бумаги? – подняв на них безрадостный взгляд, спросил мужчина.

Лилит рванулась вперед сквозь его волю, привычно обходя невысокие барьеры и заставая его сознание врасплох. Он опешил, и не успел даже понять, что произошло, когда она уже была внутри. Лилит расширила образ, усилила его, заставила поглотить все сознание мужчины. Сделала его еще больше, еще ярче, еще желаннее.

Его взгляд приобрел теплоту, на лице появилась мечтательная улыбка.

– Смотри-ка, – сказала Лилит немного искаженным от напряжения голосом. – Мы последние в очереди. Пропустишь нас, и пойдешь в каюту пить мед.

Последним усилием она взорвала в его голове живой образ вспышкой экстаза, доводя желание до апогея.

– Проходите, проходите, – торопливо замахал рукой он. Выдохнув, Лилит отпустила его, оставшись наедине с мерзким послевкусием чужих мыслей и желаний. После чар ей всегда было трудно вернуться к себе и разграничить, что принадлежало ей, а что – другому человеку.

Она пошатнулась, и Дарири поддержала ее.

– Это че было? – спросил мальчик, шагая по помосту.

– Мед это был. Сладкий и вкусный. Твою мать, теперь и мне меду хочется…

– Вина попьешь, не развалишься, – съязвила Дарири. – Ты ж мед не перевариваешь.

– Теперь уже не знаю, – отмахнулась Лилит. – Я и в седле спокойно сидела раньше, а теперь коней видеть не могу.

– Что, боялся кто-то?

– До смерти просто. В панику впадал. Сильная эмоция, прям на поверхности была, я и ухватилась сдуру… Теперь вот расплачиваюсь, – Лилит ступила на палубу.

– Это потому что недоучка. Нормальные ментальщики годами учатся контролю, чтобы себя и чаруемого разграничивать грамотно. А ты с места в карьер, как обычно…

– Ой, не души! – устало поморщилась Лилит. – Пошли уже в каюты. Пока в море не выйдем, качка будет жуткая.

В двухместной каюте лежали вещи Лилит. В Синепалк она вошла на этом же корабле, который теперь держал обратный маршрут.

– А на второй кровати кто?

– Ты. Я всю каюту выкупила. Еще с приюта не терплю с кем-то спальню делить, – Лилит присела на кровать и устало провела руками по лицу. – А ты на гамаках, малец. Извиняй, места тут сам видишь.

– Да нормально… Посижу ток с вами, можно? Чет мне… – он не закончил фразу, не найдя нужного слова.

– Не по себе? Ну, посиди. Расскажи, что ли, как тебя нелегкая занесла на виселицу.

Он задрал рукав, показав свежее клеймо.

– Отцеубийца. Ну-ну. Правда или ложь?

– Правда, – кивнул мальчик.

– Заслужил хоть?

– Почем мне знать. Бог ему судья.

– Какой мудрый малец, – усмехнулась Лилит. – Ну и как ты попался?

– Да тупо как-то… Прилавок обносить пошел, и хвост не скинул. Сам виноват.

Лилит протянула ему один из кульков.

– В казематах кормят помоями. Поешь по-человечески.

Она сняла легкие монашеские туфли и улеглась на койку, закинув руки за голову.

– Дарь, откупоривай.

– Сама откупоривай. Я вино тысячу лет в руках не держала, – Дарири передала ей бутылку, все еще дуясь.

– Чего с мордой? Летней вишни объелась? – Лилит присела, поджав под себя ногу и взяла в зубы выступающую пробку дутой бутылки.

– Черешни, – Дарири подвязала буйные кудри рыжих волос в пучок.

Лилит выдернула пробку с характерным звуком и понюхала вино.

– Оно, – сказала она с удивлением. – До последнего думала, что паленка.

– Зачем взяла тогда?

Лилит пожала плечами и отхлебнула из горла, чуть причмокивая.

– Потому что паленое сульянское оранжевое лучше, чем оригинальное северное. Любое. Зачем вообще пытаются, не понимаю. В нашем-то климате.

– Денег хотят, – Дарири скрестила ноги, держа спину ровной. – Стихийщиков нанимают, чтоб состав почвы меняли. Бардак!

Окри переводил взгляд с Лилит на Дарири, жуя медовый пирог.

– Вы обе колдуньи чтоль?

– Мать твоя колдунья! – рассердилась Дарири. – А мы чародеи.

Лилит расхохоталась.

– Злая тетя, тебя нижегородский назвал неправильно! Ой, мама…

Дарири чуть смутилась.

– Два правила, малец: не называй чародеев колдунами, магами, ворожеями, ведьмами, ведунами и так далее по списку. Второе правило: не зли стихийщиков. Они темпераментные и злопамятные все, как один.

Дарири покашляла возмущенно.

– Чего? Скажи еще, что не так, – Лилит протянула ей бутылку с вином. Дарири недоверчиво понюхала.

– Не так! – сказала она упрямо. – Это стереотип. Мы с Идри сколько из тебя твое крестьянское невежество выбивали?

– Мое крестьянское невежество, – передразнила ее Лилит, переводя глаза на мальчика и закатывая их. – Аристократы!

Мальчик хихикнул с набитым ртом. Дарири махнула на нее рукой.

– Детский сад. Ты на койке-то уместишься на этой?

– Умещусь, только колени будут болеть потом. Я как-то раз на лодке ходила, там вообще выла волком. Спать можно было только калачиком. Везла девку мелкую, так она разлеглась на дне и кайфовала, пока я свои ходули пыталась хоть куда-нибудь пристроить. Несправедливость страшная! – пожаловалась она.

– А куда ты девку везла? – заинтересовался мальчик.

– Туда же, куда тебя. В Аньянг.

Мальчик поперхнулся.

– Мы на юг идем?!

– А куда ж еще. Не в Оренхай же.

– Епте, – только и выговорил он. – Они ж на всеобщем не бе не ме! Как я там буду-то?

– Не душись, малец. Я когда туда приехала тоже ни слова не знала. Жестами объяснялась сначала, потом слова начала подхватывать. Когда все говорят кругом, быстро учишься.

– А сколько тебе было?

– Девятнадцать, что ли? Дарь, сколько мне было?

– Девятнадцать, – кивнула Дарири.

– Ага, – Лилит отпила вино.

– А чего уехала?

– Надо было очень. Не твоего ума дело, малой. Пирог дай сюда, вон половину съел уже. С голодухи живот разболится.

– А расскажи про Аньянг, Лилит. Нам обоим полезно будет, – Дарири отщипнула себе кусочек пирога и чуть расслабила плечи, приняв более удобную для долгого сидения позу.

– Ну, пейзажи вы сами увидите, я недостаточно красноречива, чтобы описать местные красоты. Могу про этикет рассказать, пригодится. При первом знакомстве принято кланяться в пояс, не склоняя головы, с прямой спиной. Если человек уже знакомый, можно поклониться одной головой. Медленно и почтительно. Аньянгцы терпеть не могут торопливых. Что еще… Садиться в гостях только по приглашению, и только на пол. У них там традиционно все столы напольные, стульев вообще не водится. В городах разве что, где приезжих много. По-хорошему к старшим нельзя обращаться первому, но это правило себя почти изжило. Вот только прям если в гостях у высокородного, или очень уважаемого человека, можно об этом вспомнить. В повседневности необязательно. Запоминайте, как здороваться: один говорит headoji, это значит “рассвет”. Второй отвечает illemol, это значит “закат”, – Лилит кивнула им. – Попрактикуйтесь.

Степенно кивнув и задержав голову внизу, Дарири с достоинством посмотрела на Окри и вымолвила:

– Headoji.

Тот замешкался и с сильным акцентом ответил:

– Иллемоль.

– Кивнуть забыл!

– А, точно.

Он неловко кивнул болванчиком, и Лилит улыбнулась.

– Ничего, придет. Дальше. Когда знакомитесь и называете свое имя, потом добавляете yoengwan. Это… – она зашевелила пальцами в воздухе, подбирая нужное выражение. – Что-то вроде “это честь для меня”. Как бы “честь вас узнать”, но это грубо. Чего косишься, я тебе переводчик чтоль?

Дарири негромко рассмеялась.

– Ржет еще… К женщинам обращаться как ajumma, к мужчинам – ajossi. Это аналог нашего кирья и кирье.

– А кто у них правит?

– Император Бул, десятый в династии Коч. Император он только формально, кстати. Аньянг давно уже не империя; на севере уперлись в горный хребет, на юге – в море, расширяться им некуда, да они и не стремятся уже. Северян не любят, сульянцев не любят еще больше, всеобщий не признают. Туда очень тяжело чужая культура просачивается.

– А архоны у них есть? Мэтры?

– А то. У них все более категорично, чем у нас: на чьей земле ты родился, тому и принадлежишь. Формально. По факту ты свободный человек, конечно, езжай куда хочешь. Только там, где твоя фамилия и династия никому не известна, ни на что рассчитывать не приходится. Опять же…

– Формально?

– Ага. Города теперь уже не села, принадлежащие наместникам, и они стали достаточно большими, чтобы всем было плевать, кто ты и как тебя звать. Традиционалисты они, в общем… Что касается наместников, то все они входят в одно большое собрание совета. И государственные решения принимают коллективно, голосованием. В какой-то мере они могут сами распоряжаться законами в своих владениях, пошлину там поднять, например, или запретить всем ездить на лошадях, как в том же Чинджу… Но общегосударственные законы… как же это слово… – Лилит замялась. – Превалируют, во. Превалируют над местными.

Дарири широко зевнула. Послышался громкий звон колокола.

– Отчаливаем. Прощай, поганый Север! – Лилит закинула руки за голову. – Всего через пару лун будем в Чинджу.

– Сколько?! – переспросил мальчик пораженно.

– А ты думал? Нам, так-то, океан надо переплыть. Ты чего, малой, карты никогда не видел?

– А где мне, бляха, было на карты смотреть? В карточном магазине? – он чуть не плакал.

– Ты перенервничал сегодня, малой, – уже мягче сказала Лилит. – Иди-ка спать. Все теперь хорошо будет. Обещаю.

Он утер нос и кивнул, вставая.

– Если че вдруг… можно прийти постучать?

– Можно, – подмигнула ему Лилит. – Мы тут будем до утра. Как проснешься, дуй сюда. По кораблю тебя проведу, на ванты залезешь…

Окри кивнул, чуть успокоившись. Он попрощался и вышел из каюты, тихонько закрыв за собой деревянную дверь. Лилит потянулась.

– Бедняга. Много впечатлений для одного дня.

– Да уж да, многовато. Ты вообще в курсе, что на три тысячи ты могла бы две хаты в деревне купить? Или очень породистую лошадь.

– Или четыре тысячи буханок хлеба. Или золотую подвеску с камнями. Мы перечисляем вещи, которые мне нахер не упали, или чем мы занимаемся?

Дарири тяжело вздохнула.

– С тобой невозможно разговаривать, ты в курсе? Я всего лишь заметила, что три тысячи – большая сумма.

– Деньги это херня, Дарь. Сегодня есть, завтра нет. Я вон сколько за жизнь заработала, а все равно ни гроша за душой.

– Нет, это очень благородный акт, я не спорю…

– В жопу иди со своим благородством! – Лилит швырнула в нее подушкой. – Скажи еще “богоугодное дело”. Ты-то уж должна знать, что я не из благородства действую.

– Да уж знаю. Называй это как хочешь, но три тысячи, Лилит, твою мать!

– Да что ты пристала ко мне с этими тремя тысячами? Я тебе оставшиеся две дам, если ты заткнешься!

– Подкупить меня хочешь, зараза? Я тебе щас устрою две тысячи! – Дарири вернула ей подушку ответным броском. – Мое молчание стоит дороже!

– Торгуешься, а? Штаны могу отдать в довесок, хочешь?

– Штаны давай! А две тысячи себе оставь. Как раз гардероб обновишь.

Они тихонько рассмеялись.

– Что будем делать две луны на этой посудине?

– Разговаривать. Играть в кости. Читать книги. С матросней болтать. Есть уху и пить дерьмовый грог. Я буду тренироваться. А если в шторм попадем, – Лилит повернулась на бок. – Шуруй к капитану и скажи, что ты стихийщица и можешь корабль быстренько вывести из всего этого дела. Сначала заломи цену, а потом сторгуйся.

– Наемница у нас ты, а не я. И не буду я никого из шторма выводить, тоже мне, нашли девочку на побегушках.

– Вот поэтому ты и трясешься над деньгами. Потому что зарабатывать их не умеешь, – широко зевнула Лилит, закрывая глаза.

Плавание прошло спокойно, без штормов, нападения сирен и других морских тварей. Все было так, как и сказала Лилит: чтение, игры в кости, разговоры и уха. Дарири радовалась возможности каждый день болтать с подругой, и чувствовала, как истосковалась по ней. Лилит же ощущала утомление от обилия общения, и часто искала одиночества. По ночам, когда Дарири засыпала, она выскальзывала из каюты и ходила на палубу. Просто стояла под морским ветром и слушала, как киль корабля разрезает волны. Окри довольно быстро адаптировался, оценил ситуацию, и к концу плавания был полон жизни и живого интереса к своему будущему дому. Он был неглупый парнишка, только рассеянный и в целом не очень разговорчивый. Лилит не приставала к нему с расспросами и беседами; она по себе знала, как это раздражает.

– Последняя ночь перед прибытием. Выспитесь оба. С утра быстренько закупимся в дорогу и пойдем. Ходом три дня, плюс-минус, – сказала она, потрепав мальчика по голове. Тот сдержанно улыбнулся.

– А что нужно купить?

– Меду три горшка, – раздраженно вздохнула Лилит. – Храм в горах, значит одежда нужная какая? Теплая. Идти будем три дня, значит еда какая нужна? Вяленая. Что за тупые вопросы, Дарь?

– Я просто спросила, не обязательно как сука себя вести, – чародейка обиженно скрестила руки на груди.

Лилит устало провела рукой по лицу и примирительно улыбнулась.

– Я знаю. Извини. Мы все устали друг от друга, засиделись к тому же, на этом корабле гребаном…

– Ага, – отвела глаза Дарири. – Засиделись.

– Давайте спать, а? Дорога быстро всю дурь выбьет. Тошнит уже от морского воздуха, если честно. Короткой ночи, малой.

– Да кончится она быстро, – кивнул он в ответ.

Дарири улеглась на бок, отвернувшись к стене. Она еще долго не спала, слушая, как сопит Лилит, и смотрела в пространство перед собой. Ее обуяла меланхолия и мрачные мысли. О своих чувствах, о миссии, о тех, кого она оставила на Севере. Ей долго пришлось повторять про себя мантры, чтобы ком в горле прошел, а рука, сжимавшая уголок подушки, расслабилась.

Лилит проснулась рано, и в нетерпении выскочила на палубу. Это был ее самый любимый момент: последние несколько мин перед входом в порт. Высматривать очертания города в утреннем тумане, растворяться в сладком предвкушении скорого прибытия, еще издалека услышать звон портовых колоколов и голоса матросов, далеко разносящихся по воде. Она с нетерпением смотрела вперед, высовываясь за борт корабля. Когда в утренней дымке показались первые двускатные крыши и большой приземистый храм в центре города, Лилит не удержалась от восторженного, торжествующего вопля, заставившего проходящего мимо юнгу подпрыгнуть от неожиданности.

– Че голосишь, дурная?

– А ты че не голосишь? – весело ответила Лилит. – Приплыли, кирье! Наконец-то приплыли, твою мать!

Юнга что-то пробормотал про духовный дом и проследовал дальше по своим делам.

В порт зашли быстро, без долгого ожидания на якоре. Подобные задержки часто случались из-за расхождений в расписании, вызванных погодными условиями, ленью портовых распорядителей и другими непреодолимыми обстоятельствами. Лилит первой шагнула на корабельный мостик и сбежала вниз, спрыгнув на каменный причал. Она с наслаждением вдохнула полной грудью, поправляя висящий на спине рюкзак. Окри встал рядом с ней, пораженно озираясь. Он обводил взглядом причудливые изогнутые крыши, бумажные фонарики, натянутые между столбами длинными гирляндами, и причал, вымощенный крупным, плоским камнем.

– Весь город, что ли, на воде?

– Ну не весь, – Лилит была не в силах стереть с лица идиотскую улыбку счастья. – Половина где-то. Храм видишь? Он на сваях стоит, но под ним уже побережье. Потому что сейчас отлив.

– Ты же говорила, что храм в горах?

– Наш – в горах. Там живут монахи. А сюда приходят горожане.

– Типа как у нас церковь?

– Не совсем. Но принцип тот же. Пошли уже ноги разомнем, наконец-то твердая земля…

Лилит повела их в торговый квартал. Это было совершенно особенное место: куча узких улочек, соединяясь, образовывали неоднородный городской ландшафт из переулков и тупичков, и в каждом непременно болталась по меньшей мере одна вывеска. Дома почти все были в один-два этажа, построенные вплотную друг к другу. Какие-то из них слегка покосились, но все равно смотрелись нарядно, напоминая о синепальском верхнем городе. Здесь было не продохнуть: аньянгцы наводнили улочки, толпясь и толкаясь. Они были одеты в необычную одежду ярких цветов, похожую на халаты. Кто-то был в металлическом нагруднике. Почти все носили минимум один меч, как правило короткий, похожий на хэй Лилит.

– Одежда это силку и гойгуб, – Лилит проталкивалась сквозь толпу, весело что-то покрикивая. – А оружие разное. Ханеуль, йоту, йонгдалл, сама все не припомню. У кого на что хватает юнов, в общем.

– А куда мы идем? – с трудом лавируя в толпе, громко спросила Дарири.

– За барахлом! Скоро сворачивать, толкайся вправо!

Женщина, уронившая на землю какой-то овощ, похожий на деформированную белую морковь, громко закричала на Лилит, которая задела ее в толкучке локтем. Уносимая неуемным течением движущейся толпы, Лилит что-то долго кричала ей в ответ, судя по интонации и выражению лица, совсем недружелюбное.

– Чего это она? – заинтересовалась Дарири, когда они вынырнули из толкучки и оказались в небольшом пустующем тупичке.

– А, – Лилит отряхнула рубашку. – Хотела, чтоб я ей за имбирь заплатила. Типа это я его на землю уронила. Поругала мою матушку, я поругала ее. Ерунда.

– Так значит, и тут шерстят, – с облегчением вздохнул Окри, найдя в этом совершенно чужеродном мире что-то для себя понятное. – Слава богу!

– Еще как шерстят, малой! За кошель в такой толпе всегда держись крепко. Пройдешь через толпу детей – без штанов останешься.

– Что ты все со своими штанами, – проворчала Дарири, поправляя растрепанные волосы.

– Потому что штаны – самая важная вещь в гардеробе, Дарири. Человек хорош ровно настолько, насколько хороши его штаны, – жизнерадостно ответила Лилит и шагнула на ступеньку, дернув на себя красную дверь с громким колокольчиком. – Пошли тратить денежки. Обожаю Чинджу!

Город не был обнесен каменной стеной, и не был отделен от остального мира воротами, как Синепалк. Прежде, чем Дарири успела опомниться, постепенно редеющие домики и хижины остались позади. Взгляду ее открылась холмистая местность с большим количеством выступающих скал и разномастных камней. Высокая, тонкая бирюзовая трава шелестела под мягким ветром, слева простирались каменистые бухточки и утесы, а по правую руку тянулась длинная гряда огромных покатых гор.

– Одну ночь проведем вон в том подлеске, – Лилит указала рукой на виднеющиеся вдали темно-синие кроны. – И завтра к вечеру достигнем подножия горы. Там постоялый двор для паломников с просто кошмарными ценами. Но отдохнуть по-человечески перед восхождением надо.

Она шла вперед пружинистым шагом бывалого путника, и насильно замедлялась когда замечала, что Дарири и Окри отстают.

– Мы так луну идти будем! – недовольно крикнула она.

– Лилит, отвянь! Ноги отваливаются!

– Так начаруй ветерок!

– Не могу чаровать, я устала!

Лилит вздохнула, задрав голову к небу.

– Вселенная, дай мне терпения…

– Я могу быстрее! – Окри ускорился, чуть спотыкаясь.

– Давай ходить научу. Толкайся не стопой, а всей ногой, так, чтоб ягодица напрягалась. Не ржи, я серьезно. Выталкивай себя наверх и вперед, спина прямая, подбородок вверх, плечи расправь. Наступай на пятку, переноси вес в шаге и толкайся носком. Не напрягайся так. Просто следи, чтоб вся нога участвовала.

– Сложно! – пожаловался Окри, смешно выхаживая вприпрыжку.

– Привыкнешь. Еще спасибо потом скажешь.

– А тебя этому кто научил?

– Опыт. Ну и следопыт один встретился во время работы. Несколько лун с ней в лесах окапывались. Много интересного показала, хорошая женщина. Следы научила читать. Хотя из меня все равно охотник дерьмовый. Из лука сколько ни пытаюсь, не могу научиться стрелять.

– А меня научат из лука стрелять?

– Из лука вряд ли. Монахи не убивают живых существ. Противоречит убеждениям.

– Как эльфы?

– Как эльфы, – согласно кивнула Лилит. – Но по другим причинам. Хватит трепаться, дыхание собьешь. Осваивай навык, шагай резвее. И ты, Дарь, тоже. Да оторви ты этот подол дурацкий! Говорила я тебе, переоденься в штаны!

Подлесок был сухой и ломкий: наломать хвороста на костер им ничего не стоило. Они разбили стоянку в тридцати-сорока шагах от тропинки, разложив вокруг спальники. Лилит полулежала, подложив под голову рюкзак, и задумчиво смотрела на огонь. В небольшом глиняном горшочке, прикопанном в золе, запекалась картошка.

Было безветренно, и тишину нарушал лишь треск костра и шорох палки, которой Окри вырисовывал символы на мягкой земле.

Дарири сильно клонило в сон после целого дня ходьбы, но она упрямо бодрилась, надеясь пересидеть Окри и поговорить с Лилит, когда тот уснет.

Мальчик ткнул палкой в костер.

– У тебя четыре марки, – заметил он.

Лилит кивнула, не смотря на него.

– Правда или ложь?

– Теперь уже все правда. Но так было не всегда.

– Где ты выросла?

– В мире, малец. Везде по чуть-чуть.

– А сколько тебе было, когда первую марку получила?

– Двенадцать вроде. Чтоб я помнила.

– В двенадцать – первую и вторую. В пятнадцать третью и четвертую, – ответила за нее Дарири.

– Урожайный был год, – хмыкнула Лилит, подбрасывая в костер горсть сухих веток. Те затрещали, занявшись огнем. – Первая была “убийца”. Потом “шлюха”, потом “воровка” и последней “безбожница”.

Дарири посмотрела на нее с укоризной, но промолчала.

– Безбожник редкая, – со знанием дела сказал мальчик.

– А то. Венец моей скромной коллекции.

– Как получила?

Лилит устроилась поудобнее, приготовившись рассказывать.

– Попалась я однажды страже, как и ты. Обносили ночью лавку, и кто-то нас сдал. Все успели удрать, а я перед старшим хотела выслужиться и хоть с чем-то уйти с очевидно горелого дела. Повязали меня под белы ручки, клеймили воровкой. Долго в казематах держали, думала казнят. Но сжалились и определили в приют при монастыре. Синепальский был переполнен, и меня вместе с парочкой таких же отщепенцев перевезли в Исхерос. А дальше…

Девочке было пятнадцать, и она была полна решимости. Ей нужно было вернуться в Синепалк, к своим. Она не собиралась здесь оставаться; не собиралась получать еще одну порцию розг, не собиралась выслушивать мессы, читать заученные молитвы и учиться штопать. Она повернула голову, взглянув на свою подельницу.

Ее звали Тати. Прыткая и худощавая девчонка, чуть старше Лилит. Неклейменая сиротка с заячьей губой, жутко озорная. Они были не то что бы друзьями, скорее приятелями, которых объединяла общая ненависть.

Они лежали на животах под кроватью. В руке Тати крепко сжимала свечку, и лицо ее было до смешного серьезным.

– Пойдем ночью, после филина. Дурехи будут к тому моменту седьмой сон видеть.

Девочка кивнула, выражая согласие.

– Пройдем наверх через третью залу, там вторая дверь справа. Свяжем Дудлю, отроем ключ, и свалим.

Дудлей они прозвали настоятельницу монастыря – проворную и крепкую старуху, которая никогда не улыбалась и истово верила, что чем больше ты страдаешь в земной жизни, тем больше тебе воздастся в загробной. Эту веру она исправно доказывала делом, всячески издеваясь над своими подопечными.

Девочка не боялась старухи, но побаивалась того, что старуха могла сделать. Однако, страх был слабее ненависти. Ненависть заставляла ее просыпаться каждое утро. Ненависть вытаскивала ее из кровати. Ненависть заставляла ее запоминать каждую дверь, каждый замок, каждую нишу в стенах монастыря, в которую можно будет спрятаться, когда придет время. Ненависть заставляла ее читать молитвы задом наперед, и ненависть же заставляла ее думать, что это что-то значит.

– Трусишь? – осклабилась Тати. – Оська трусит!

Девочка взглянула на нее безбоязненно. Здесь, в приюте, была не жизнь. Чем бы ни кончилась эта затея, смертью или очередным голодным странствием, все было лучше, чем существовать здесь полуживой ветошью.

– Ты со мной до конца?

– До конца, – Тати протянула ей мизинец, как клятвенный знак. Девочка протянула ей свой.

Девочка лежала в кровати, не смыкая глаз. В ней бушевало волнение, предвкушение и решимость рискнуть всем. Под одеялом соседней кровати поблескивали две хитрые искорки, смотревшие на девочку заговорщицки.

Она слышала летучих мышей, переругивающихся под козырьком крыши. Где-то рядом заухал филин. Девочка взглянула на Тати. Та едва заметно кивнула.

Они вскочили, стараясь не разбудить других детей, спавших на бесчисленных низких койках, поставленных в четыре ряда. Они стянули с кроватей наволочки и простыни и на цыпочках двинулись между рядами посапывающих сироток.

Приоткрытая дверь шумно заскрипела старыми, полуржавыми дверными петлями. Девочки замерли. Кто-то из детей зашевелился, перевернулся во сне. Все стихло. Они двинулись дальше.

Во всем монастыре стоял густой запах ладана. Девочка к нему так и не привыкла; даже спустя целый сезон он вызывал у нее тошноту.

В коридоре послышались шаги и голоса. Девочка увидела две тени, отбрасываемые на стену тусклой свечой. Тати настойчиво потянула ее за руку; они нырнули под лестницу и затаились.

Послышался скрип открываемой двери. Шаги и голоса стихли. Выждав еще немного, девочки зашевелились и быстро, бесшумно взбежали по каменной лестнице.

Они остановились перед нужной им дверью. Переглянулись, набираясь решимости. Наконец Тати кивнула и осторожно, стараясь не издать ни звука, отворила дверь.

Дудля, как они и ожидали, мирно спала, похрапывая. В руках она сжимала четки с крестом.

Координируясь жестами, девочки заняли позиции у изголовья кровати – каждая со своей стороны. Тати по очереди разогнула пальцы: раз, два, три.

Ловким движением затолкав в глотку Дудли скомканную наволочку, девочка схватила правую руку настоятельницы и резво привязала ее к кровати под протестующее, глухое мычание. Связав монахиню еще и по ногам, девочки удовлетворенно оценили результат.

Тати подбоченилась.

– Может, глаза ей выколем? Смеху ради, – спросила она, поигрывая в руках заточкой из деревянной ложки.

– Мы тут не затем, – девочка потрошила комод, сваливая всю найденную одежду в кучу. Ее было немного – несколько одинаковых монашьих роб, кальсонов с оборкой, одно довольно закрытое, но все же светское зеленое платье из бархата.

– Грешно, сестра, – потряхивая платьем в воздухе, усмехнулась девочка. – В бордель, небось, хаживаете?

Дудля не отреагировала.

Вытащив ящики из комода, девочка обшарила внутри и выудила запертую шкатулку.

– Говори где ключ, старая, не то порежу, – Тати приставила к ее морщинистому горлу заточку. – Заорешь – сдохнешь.

Она вытащила кляп.

– Ничего не скажу, сатановы дети. Бог меня защитит, – спокойно сказала Дудля.

Тати вспыхнула. Нехорошо усмехнувшись, она процедила «посмотрим», и занесла вверх руку, сжимавшую заточку. Она снова и снова наносила удары под вопли и визги монахини. На белые простыни пролилась кровь.

– Ты че творишь?! – девочка шумно грохнула шкатулку о пол. Та оставалась закрытой. Под стоны Дудли, чертыхаясь, она не без труда подняла вынутый ящик комода и с силой ударила его ручкой о шкатулку. Крышка с треском отвалилась, дерево вмялось. Посадив пару заноз, девочка выудила оттуда медный ключ.

– Деру, твою мать!

Двери в коридоре открывались одна за другой, заспанные монахини в ночных сорочках выглядывали из них, встревоженные жуткими криками настоятельницы. Девочки рванули вниз. Они должны были сбежать вдвоем через заднюю дверь храма и кладбище, затем по сточным каналам до большого озера, таков был план. Но девочка внезапно остановилась, повинуясь неведомому импульсу тревоги, нарастающей с каждым шагом, который удалял их от общих спален.

– Держи, – девочка передала ключ Тати. – Разбужу остальных.

– Ну уж нет уж! – Тати развернулась. – Вместе до конца.

Девочка коротко кивнула и они кинулись с шумом и гамом будить сироток, большинство которых было младше них.

– Шевелимся! – подгоняла Тати заспанных детей. – Кто не успел тот опоздал!

С лестницы доносился возмущенный ропот монахинь. Они спускались вниз, и спускались быстро. Кто-то пронзительно завизжал – видимо, обнаружив замученную настоятельницу, привязанную к собственной кровати.

Тати, ведя за собой хвост из полуспящих сирот, рванула в сторону задней двери храма. Девочка замыкала шествие.

Тяжелая дверь не поддавалась, и Тати едва не разбила себе плечо, пытаясь ее вытолкнуть. Когда та наконец распахнулась, ребятня толпой повалила в узкий проход. Тати придерживала дверь с другой стороны, давая детям выбежать.

Девочка оглянулась. Словно на застывшей масляной картине она увидела разъяренные лица трех стремительно приближающихся монахинь, схватившихся за подолы сорочек. Девочка закрыла глаза.

Резким пинком она вытолкнула последнего мальчика на улицу, после чего что есть силы рванула тяжелую дверь на себя, захлопывая ее. Тати стучала с той стороны, выкрикивая вымышленное имя девочки.

Пока добудились звонарку, пока объявили тревогу и организовали облаву, было уже поздно. Дети ушли через сточные каналы и были таковы.

Дудля выжила – заточка Тати была мелкой и все раны оказались поверхностными.

Клеймив девочку безбожницей, монахини передали ее в руки городской стражи, заявив, что ее пропащая душа должна доживать свои дни в трудовом лагере.

– Да простит тебя Бог за твои деяния, Ося. Молись. В молитве и боли искупаются грехи, – напутствовала ее Дудля.

Закованный в латы патрульный крепко связал девочке руки грубой веревкой.

– Лилит, – смотря настоятельнице в глаза, сказала девочка. – Меня зовут Лилит.

– Не люблю эту историю, – клюя носом, недовольно сказала Дарири.

– Хорошая история, – не согласился с ней Окри, слушавший Лилит внимательно и завороженно. – Ты хорошо поступила.

– Да иди ты. Я каждый божий день в лагере жалела, что не смылась по-тихому.

– Важны не слова, а дела, – упрямо сказал Окри. – Тятя так всегда говорил.

– И посмотри, как кончил, – усмехнулась Лилит. – Так себе пример для подражания, а?

Окри не ответил, уперев глаза в землю. Лилит махнула рукой и улеглась на бок, закрыв глаза. Дарири разочарованно вздохнула и залезла в спальник с головой.

– А что мы будем делать в храме? – снова подал голос Окри.

Лилит приоткрыла один глаз.

– Отдохнем несколько дней. Потом я поеду в Чинджу. Работа у меня там.

– В смысле несколько дней? – встрепенулась Дарири.

– Дольше не получится.

– Ну хоть тамису давай там побудем? Сама же говорила, что хочешь в горы, тренировки там…

– Ну так и побудь тамису. Или две. Сколько хочешь можешь побыть. А мне работать надо.

– В смысле? – Дарири приподнялась на локте. – Ты без меня в город собралась?

– Работать я езжу одна, Дарь.

– Ну так и работай одна, я что, не найду чем заняться? – с досадой в голосе спросила чародейка.

Лилит сдержанно вздохнула.

– Посмотрим, – ответила она коротко. – Все, дайте поспать. Завтра до подножия еще весь день топать.

День выдался знойным, но несмотря на жару они достигли постоялого двора даже немного быстрее, чем планировали. Их встретило пять небольших минок, стоящих по бокам широкой дороги. На одной из них висела деревянная вывеска. Других паломников вокруг не было, но Окри и не смотрел вокруг себя. Он завороженно уставился на гору, которая круто уходила вверх, почти целиком прячась в рано наступивших сумерках.

Лилит поднялась на крыльцо минки с деревянной вывеской и небольшим фонарем на крыльце. Она тихонько свистнула мальчику, который замер, задрав голову к небу.

– Идешь? – спросила Лилит, дергая на себя дверь. Окри встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и последовал за Лилит внутрь.

– Рассвет, аджумма, – сказала Лилит по-аньянгски, едва ступив на ровный деревянный пол. – Одну минку на ночь.

Она подошла к стойке, и бросила на прилавок десять серебряных юнов.

– За минку пятнадцать.

– Уже пятнадцать? – Лилит вскинула бровь, и доложила оставшуюся монету. – С ужином и завтраком, хоть?

– С ужином и завтраком, – кивнула ей аньянгка. – До рассвета.

– Пойдет. Рассвет.

– Закат, – кивнула ей аньянгка, сдерживая зевок.

Они вышли и направились в одну из нескольких одноэтажных минок, крыши которых были выложены глиной и бамбуком. Лилит поднялась открыла раздвижную дверь.

– Прошу.

В центре минки стоял крупный деревянный столб темного дерева, подле него – напольный стол с несколькими подушками. Дарири увидела еще три раздвижные двери, прорезанные в ширмах.

Лилит направилась в одну из комнат и бросила рюкзак возле низкой спальной кровати, которая почти касалась пола.

– У меня вечерняя тренировка и баня, – сказала она, доставая из рюкзака комплект сменной одежды. – Ужин сюда принесут.

Окри с любопытством осмотрел все комнаты.

– Тут стен нет?

– Нет. Только ширмы. Так что горе тому, кто решит похрапеть ночью.

Покинув минку, Лилит выдохнула и спустилась с крыльца.

Последние несколько лет она работала над самоконтролем. Главным образом, она училась контролировать собственную вспыльчивость. Это было важно для овладения боевым искусством айдзу кагэ-рю, которой ее учил Чи. Он всегда говорил, что не нужно избегать неприятных эмоций, но принять их, прожить, и отпустить. И если подходить к этому правильно, то момент проживания будет становиться все короче и легче, со временем все уменьшая твой внутренний мир, и приближая тебя к полному слиянию с внешним.

Это было непросто. Очень непросто. Лилит всю жизнь действовала, руководствуясь импульсом, чувством момента. И никогда не останавливалась, чтобы прислушаться к себе и что-то там прожить. Она неслась вперед сломя голову, и неважно, что было перед ней: превосходящий ее в силе соперник, обрыв скалы или драконья пасть. Даже работая, Лилит редко планировала надолго вперед. Опыт подсказывал ей, что все равно ничто никогда не идет, как задумано. Ее всегда выручала способность импровизировать и выдавать спонтанные решения, часто рискованные и опасные, но как правило эффективные. Умение думать на ходу спасало ей шкуру и, самое главное, позволяло выполнить заказ.

Жить в моменте это хорошо, говорил Чи. Но при принятии любого решения нужно уметь заглядывать в себя. Ментальное воспитание – вот, что было самым трудным. Не акробатика, не техника, не выпады, блоки и увороты. Дыхание, спокойное дыхание, размеренность, точность, простота. Не атаковать, как только представится первая возможность. Изучить себя, противника, окружение. Слиться с миром, слиться с воздухом. Проявить терпение.

Лилит стоило невероятных усилий не злиться на себя за неудачи. Когда она только пришла в храм, медитация была первым этапом на долгом пути освоения боевого искусства. Когда дело дошло до медитации на пустоту, у нее ушли луны, прежде чем она научилась не думать ни о чем хотя бы несколько мин кряду. Не думать, не видеть и не слышать. Не существовать.

Лилит медленно выдохнула, меняя стойку.

– Сколько займет восхождение? – спросила Дарири, глядя на уходящую вверх узкую тропку, вдоль которой было воткнуто множество палок, увешанных флажками, лентами и колокольчиками.

– Чуть больше половины дня, – Лилит вытащила одну из палок и ловко провертела в руках. – Если плестись не будем.

– А их можно брать? – спросила Дарири с сомнением.

– Их нужно брать, они здесь как раз для этого. Облегчают восхождение. Мы их оставим наверху, и заберем, когда пойдем вниз.

Окри выбрал себе палку, обмотанную синей лентой с небольшим глиняным колокольчиком. Дарири взяла первую попавшуюся, с двумя тканевыми фигурками, изображающими человечков.

– Ну, двинули.

Кое-где тропка была выложена камнями. На скалах виднелись частично смытые дождем рисунки и надписи, нанесенные углем или меловым камнем. В основном они изображали семиглавое существо с драконьими головами, но там были и люди, и островные маски, орнаменты, и много чего еще. Некоторые рисунки были подсмыты дождем, какие-то были совсем свежими.

– Здесь часто паломничают. Храм сравнительно большой, к тому же недалеко от города. Паломников любят, туристов – нет, – сказала Лилит, заметив интерес Окри к наскальной живописи.

– А это че? Дракон? – он указал на семиглавое чудовище, схематично нарисованное белым на бледно-серой горной породе.

– Это гидра. Священное животное в их вере.

– По легенде, мир появился из пламенного дыхания небесного дракона Тапантсе. Пламя создало свет, тепло создало жизнь, – пояснила Дарири. – А гидры – его возлюбленные дети.

Лилит кивнула.

– В Аньянге нелегальна охота на гидр, гидриные бои и вообще причинение им любого вреда. Надо сказать, мерзавки этим с удовольствие пользуются. Жрут скот у деревенских, иногда разоряют урожаи. Чисто из вредности. Противные они, если меня спросите.

– Я думала, ты прониклась местными верованиями, – дыхание Дарири начало понемногу сбиваться.

– Мне не нужно верить в небесных драконов и почитать ящериц, чтобы учиться боевым искусствам. Храм вообще не про это. Он про путь к себе. Ты правильно сказала: “по легенде”. Для них это скорее красивая сказочка, чем истинная вера. Они вообще не особенно признают идолов. И не поклоняются никому.

– Сильно, – заметила Дарири. – Мне нравится.

– Ну. Знаешь, как у меня от сердца отлегло, когда я поняла, что не надо будет читать молитвы перед едой и притворяться, что тебе не все равно, что там после смерти?

Окри ненадолго ушел в себя.

– Я чет ваще никогда не думал, что верить можно в че-то еще. Ну, кроме Бога, – сказал он, оторвав глаза от земли.

– И как, – покосилась на него Лилит. – Веришь?

– Ну… – замялся мальчик. – Да. А как еще?

Лилит тихо фыркнула, и издала усталый вздох.

– Ты в приходе-то бывал хоть раз?

– Ну, пару раз был с мамкой…

– И что там услышал?

Окри смутился сильнее. Лилит невесело хмыкнула.

– Ламбианскую Книгу ты тоже не читал, и мамка тебе не читала. Так?

– Ты ж сама нижегородская, – буркнул Окри недовольно. – Знаешь что мы не читаем.

– Знаю. И тем это удивительнее: церковь собиралась тебя казнить, изуродовала на всю жизнь, а ты все равно хранишь им верность. Даже не зная ничего о боге, в которого веришь.

– Церковь и вера – не одно и то же, – заметила Дарири. – Ты-то, в отличие от него, умеешь читать. Должна понимать разницу.

– Бог – это идея. А церковь – воплощение этой идеи в нашем бренном мире. В том, что воплощение такое уродское, виноваты исключительно люди. Но это не значит, что ненавидеть нужно только их.

– А ты Книгу читала, типа? – спросил Окри с сомнением.

– У меня отец был пастором, – Лилит покосилась на него насмешкой. – С пеленок слушала, заучивала, и на службу ходила каждое полнолуние. И знаю о ламбианцах достаточно, чтобы их презирать.

Окри немного помолчал, задумчиво пиная мелкие камни под своими ногами.

– Например? – спросил он.

– Например, – охотно подхватила она. – Что твое клеймо чудное обозначает, ты в курсе?

– Ну, грех, типа, – слегка неохотно ответил мальчик. – Что на мне теперь печать сатаны.

– Ага. И все?

– Бляха, не знаю. Наверное.

Услышав раздражение в его голосе, Лилит немного смягчилась.

– Не твоя вина, что не знаешь. Это в церковных школах изучают, которые нижегородским не светят. Хочешь, расскажу пока идем.

Окри кивнул.

– Тогда давай сначала. Книга описывает Катаклизм, который привел к кончине старого мира и зарождению нового. Конкретнее – падение Вавилона, крупнейшего торгового центра на тогдашнем Континенте. “Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.”, цитируя Книгу. Ламбианцы верят, что язычники и племена прогневали Бога, и Катаклизм был проявлением его гнева. И что он непременно повторится, если мы не будем жить по его заветам. Конкретнее – по Книге.

– А откуда взялась сама книга?

– Была написана безымянным пророком, якобы. Ламбианство возникло вскоре после Катаклизма, но по-настоящему пошло в гору только когда люди обжились в новом мире. Начали формировать государства, осваивать новые земли.

– Еще чары и печати, – добавила Дарири. – В старом мире их не было. Когда люди их открыли, началась новая эпоха.

– Ага, – кивнула Лилит. – Ламбианство очень долго было просто еще одним верованием, которых раньше было по десятку на количество стран. Это сейчас их, считай, пять, а раньше было валом, и везде верили во что-то свое. На Севере, например, жили язычники. Это еще когда говорили на древнесеверном, и поклонялись Иштар.

– А потом что?

– Ламбианство не случайно укоренилось именно на Севере. Греховный Вавилон, который они так любят поносить, это современный Пиргос.

– Эт где колдунская академия?

– Чародейская, – поправила Дарири. – Говорят, раньше он был больше. Хотя не знаю, как это вообще возможно.

– Ламбианство основано на страхе перед судным днем, и проще всего этот страх вбить в тех, кто воочию видел разрушения от Катаклизма, – пояснила Лилит. – С годами ламбианские приходы становились обширнее, идеи – все более популярными. Пятьсот лет назад, когда Север был почти таким же, как сейчас, они стали достаточно влиятельны, чтобы занять место подле Короны. Они объявили северян избранным народом, а Север – священной ламбианской землей. Якобы именно там Агнец снизойдет на землю.

Окри слушал. Лилит продолжала:

– Дальше ты должен знать. Поначалу они вели себя тихо, но с каждым десятилетием все борзели. Сначала они перестали проповедовать на древнесеверном – дескать, люди носили этот язык в языческие времена, и слова в нем отравлены дланью Зверя. С задачей выдумать свой язык они не справились, поэтому перешли на всеобщий, на котором люди худо-бедно разговаривали. Прошло около ста пятидесяти лет, прежде чем ламбианцы выбили древнесеверный даже из самых глухих деревень. Теперь почти невозможно найти того, кто все еще на нем говорит.

– “Выбили” как?

– Если в деревне живет больше двадцати человек, там будет свой пастор, которого назначает церковь. Обученный грамоте дьякон из церковной школы, который по этому праву является главой поселения. Пасторов обучали на всеобщем, а они уже распространяли его на местах. Через какое-то время особенно отпетых упрямцев, которые не желали принимать ламбианство и продолжали говорить на дренесеверном, стали публично осуждать и называть еретиками. А за еретичество, как ты знаешь, у них полагается клеймо и изгнание.

Она посмотрела на Окри, опустившего глаза в землю.

– Кроме еретичества клеймят за блуд, воровство и убийство. В городах за блуд и убийство казнят, в деревнях – как решит село.

– А это почему плохо? – не понял Окри. – Я свою марку заслужил. И виселицу тоже, наверное.

– О, чувство вины они вдалбливают отменно, – фыркнула Лилит. – “Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем” – вот этими строчками они оправдывают клейма. Раз согрешил, так обречен искупать всю жизнь – с клеймом тебя будут презирать, у тебя ничего не купят, и продадут что-то далеко не всегда. Ты знаешь, что в любой город кроме Синепалка хер попадешь с клеймом? По крайней мере, по закону.

– Не, не знал, – ответил мальчик. – Знал всегда, что у нас дышится легче. Так заезжие говорили.

– Все благодаря Варгулу. Хоть мэтро и не обладает властью менять законы или даже иметь свою стражу, Варгул умудрился наладить в Синепалке что-то похожее на нормальную жизнь. Там слабые приходы, куча клейменных нижегородских. И в город можно войти, не берясь за меч. Что касается клейм – они и для стыда тоже. По мнению ламбианцев, только в стыде можно отыскать покаяние. Они хотят, чтобы ты стыдился и страдал. Потому что им так удобно.

Окри поднял на Лилит вопросительный взгляд. Она выдержала небольшую паузу.

– Удобство и власть – все чего они хотят, малой. И доказать это очень легко. В Книге помимо этих четырех грехов упоминается еще один, но за него не полагается ни клеймо, ни наказание. “И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем”. Глава 9, стих 21.

Окри оглянулся на Дарири. Чародейка сохраняла молчание. Мальчик озадаченно повел головой.

– В смысле… Чародеи ж не выбирают такими родиться?

– Не выбирают, – подтвердила Лилит.

– Так и че… Ты с рождения прокаженный, типа?

– Именно. По мнению ламбианцев все чародеи рождены с грехом, тронуты Сатаной. И поэтому всю жизнь они должны положить на служение Богу, и искупление этого греха. А единственный способ служить – это вставать под плети церкви в Пиргосе, а потом сражаться в священном войске за Корону и Агнца, – Лилит усмехнулась. – Не врубаешься, нет? Вера в Книгу для них кончается там, где начинается выгода. А тех, кто по каким-то причинам в Пиргосе не учился, – Лилит кивнула на Дарири, шедшую чуть сзади. – Обходят стороной и презирают. Можешь у нее спросить, как это бывает.

– Лучше не болтать о том, что ты ренегат, – подтвердила Дарири. – Слава богу, на нас нигде не написано. Большинство это скрывают, чтобы не портить отношения с соседями. Но это бывает тяжело.

Окри надолго погрузился в раздумья.

– Но это все же не Бог делает, – наконец сказал он. – Эт церковь. Кто сказал, что он их не покарает?

– Ага, – насмешливо ответила Лилит. – Покарает только так. Архиепископ воротит всем в стране, забирает земли и раздает их по щелчку пальцев. Церковные подати с деревень и архонов набивают казну, у него в подчинении все войско Севера и стража каждого из крупных городов. Такая кара божья, просто куда деваться.

– Ну, может, не щас. Потом, когда придет Агнец.

– Ну сиди жди, пока придет, – фыркнула Лилит. – Твою мать, как же крепко ламбианцы срут в голову…

– Оставь ребенка в покое, – подала голос Дарири. – Хочет верить – пускай.

– И ты туда же. Ламбианство это яд, Дарь. И его надо выбивать из башки чем раньше, тем лучше.

– Эт я сам решу, без всяких выбиваний, – подал голос Окри.

Лилит слегка закатила глаза, и издала тяжелый вздох.

– Как скажешь, малой.

Они довольно долго шли молча, переваривая этот разговор. Окри нарушил тишину первым:

– А где ты читать выучилась? Раз ты из земельников.

– Отец был грамотный, он подучивал на Книге. Но я никогда не горела – больше у нас читать было нечего.

– Мы ее учили, – сказала Дарири. – Читать и писать. Изумляюсь как преуспели, если честно.

– Это да. Меня невозможно было за стол усадить. Я в подвале пряталась, лишь бы в сотый раз не выводить алфавит.

– Ой да прям, в подвале! Не так уж все было плохо.

– Я тебе серьезно говорю. За винными полками ныкалась. Терпеть ненавидела эти уроки. Зато потом, – она дернула бровью в сторону Окри. – Начала читать то, что мне самой было интересно.

– Истории какие-нибудь, про героев?

– Держи карман. Руководства для дипломатов и переговорщиков, в основном. Истории родовых домов, если удавалось достать. Книги по следопытству тоже были интересные, но их днем с огнем было не сыскать.

– Тоска зеленая, – Окри слегка вспотел.

– А то, – кивнула Лилит. – Я вообще жутко скучная. Поэтому не будь как я, малой.

– Ты смотри не лопни от мудрости-то, – улыбнулась Дарири. – Крепко же тебя монахи воспитали. Поучать других вон начала.

– Да меня б кто поучил, когда я соплячкой была. В Аньянге не просто так детей отдают в подмастерья с пяти-шести лет. Чтоб мозгов набрались.

Дарири фыркнула.

– Идри об стену чуть не расшибся, пытаясь тебя хоть чему-то научить. Не особо помогло.

– Это потому что мне всегда плевать было, что он обо мне думает. Слишком активно в отцы набивался.

– Дура ты, Лилит, – с досадой сказала Дарири. – Он хороший старик, добрый. Пригрел тебя, выучил задарма. А ты все зубы скалишь.

– Жуткая дура, – согласно кивнула Лилит. – И злобная притом. Да еще и лицемерить не люблю.

– Это вежливость называется, – Дарири остановилась, переводя дыхание. – И уважение.

– Уважение надо заслужить, – Лилит притормозила, ожидая, пока та отдышится. – Оно не дается по умолчанию просто потому что.

– И что, ты хочешь сказать, что Идри за три года не сделал ничего, заслуживающего уважения? – Дарири возобновила медленный шаг, опираясь на палку.

– Что-то сделал. Но недостаточно. Хребта у него нет. По крайней мере, я его никогда не видела.

– Чего нет? – заинтересовался Окри.

– Хребта. Так говорят, когда человек трус и козел.

– Идри не трус и не козел, хватит уже помоями лить! О себе думай, чем других судить! – вспыхнула Дарири.

– Как скажешь, чародейка, – пожала плечами Лилит.

Вскоре они достигли снежной части гор. Дарири и Окри достали из рюкзаков купленные в городе накидки. Было зябко, дышать стало труднее, и даже видом было не насладиться; они углубились в горную гряду, и их окружали только скалы, камни, земля и редкая растительность. Но и она постепенно исчезала, вытесняемая из пейзажа снегом и камнями. Увидев, что Лилит так и осталась в легких воздушных штанах и жилетке, Окри недоверчиво спросил:

– А ты че? Закаленная?

– Я не мерзну, малой, – ответила Лилит.

– Че, совсем? – озадачился мальчик. – Заливать брось.

– Если ее в сугроб положить спать, к утру только снег вокруг растает, – подтвердила Дарири через отдышку. – Мы проверяли.

– Что не значит, что мне было приятно спать на земле, – вяло огрызнулась Лилит.

– Мне б так… – проворчал Окри вполголоса.

Они прошли ущелье, не без труда преодолев длинный веревочный мост, растянутый над пропастью. Опасаясь ступать на шаткую конструкцию, Дарири создала под собой порыв ветра, способный поддерживать ее тело, и перенесла себя на другую сторону с помощью чар. Это простое действие отняло у нее много сил: лицо осунулось, под глазами пролегли мешки, движения стали вялыми, а настроение сильно испортилось.

На выходе из ущелья Лилит указала рукой вниз. Взглянув вниз с каменного обрыва, Дарири увидела глубокую, идеально круглую пропасть, будто нарочно выбитую в скале. Внизу росли деревья, а больше с такой высоты ничего нельзя было разглядеть.

– Считается, что такие вот углубления в горах – следы ног Тапантсе.

– Больше похоже на след от червоточины – опасливо отходя от края, заметила Дарири.

– Вместо того, чтобы отпускать комментарии на тему твоего невероятного занудства, я объясню Окри, что такое червоточины, – фыркнула Лилит, двигаясь дальше по узкой тропке. – Это такая аномалия. Иногда возникают в воздухе и выжигают все вокруг. Дерево, камень, даже воздух.

– Малоизученное явление, – кивнула Дарири, держась рукой за скалу слева. – Теорий больше, чем фактов. И что их вызывает, неизвестно.

– И че… там так и остается пустота? – спросил мальчик с плохо скрываемым страхом.

– Нет конечно. Заполняется воздухом, землей, водой, в зависимости от того, где возникла. Но не сразу. Какое-то время там ничего нет.

– И че будет, если туда… ну, сунуться?

– Я почем знаю? – рассмеялась Лилит. – Как-то пока не тянуло проверять.

– Дышать будет нечем. Тепло будет уходить из тела. Пол-мины, может, протянешь, потом все, – Дарири повернула голову, стараясь не смотреть вниз.

– Иди боком, если боишься.

– Пожалуй что и пойду, – чародейка прижалась спиной к скале.

– Иди-иди. Авось даже до судного дня до храма доберемся, – усмехнулась Лилит, подмигивая Окри.

Храма они достигли вскоре после заката. Он лежал в снегах огромным спящим драконом, и шипы на спине в виде многочисленных шпилей крыш, казалось, подпирали собой небосвод.

– Здоровый какой! – восхищенно прошептал Окри.

Храм был сложной, но цельной ассиметричной конструкции; пристройки уходили вверх, повинуясь неровному гористому ландшафту, и плавно перетекали одна в другую по убыванию размера. Каждый архитектурный элемент занимал свое место. На легком ветру мягко пели бубенчики и колокольчики, на широком крыльце главного здания висело два магических фонарика.

Пока Дарири впитывала величие и самобытность внешнего вида храма, Лилит буднично поднялась на крыльцо, стаптывая снег с сапогов. Главная дверь была резной и массивной, с большими кольцами. Лилит взялась за одно из них обеими руками, и с силой потянула, упираясь ногами в землю. Створка медленно, со скрипом приоткрылась.

– Я обычно хожу через боковую, сразу в жилые, – Лилит шагнула внутрь первой. – Но для вас уж устрою полный парад, так и быть.

Главный зал был огромным и пустым; на полу лежали небольшие коврики, а на многочисленных колоннах красовались разнообразные геометрические орнаменты. Зал казался скорее функциональным, чем нарядным, и, проходя вслед за Лилит по широким коридорам, Дарири убедилась, что эта оценка применима ко всему сооружению храма.

Они дошли до длинного ряда одинаковых дверей, и Лилит принялась отсчитывать их, выискивая нужную.

– Ваши покои, кирьи, – она жестом пригласила их внутрь. – Я тоже спать. Утром тренировка.

– Погоди! А нам что делать?

– Что хотите, – пожала плечами Лилит. – Осмотритесь, познакомьтесь с кем-нибудь. Утром отведу вас на завтрак. Короткой ночи.

– Да кончится она быстро, – буркнула Дарири недовольно, закрывая дверь. Она присела на жесткую односпальную кровать в углу комнаты, положив свой рюкзак у ее изголовья. Окри так и остался стоять посреди комнаты, растерянно оглядваясь. Смятение, написанное на его лице, вызвало в Дарири сочувствие.

– Я не из нижегородских, – сказала она негромко, укладываясь на кровать. – Но я тоже рано лишилась дома. Я помню это ощущение: новое место, незнакомые лица. Все чужеродное, будто кто-то вырвал тебя из родного гнезда, и заставил лететь на неокрепших крыльях.

Окри аккуратно присел на кровать напротив.

– А легче станет? – спросил он негромко.

– Да, – кивнула чародейка. – Со временем.

Окри покивал. Дарири улыбнулась в темноте.

– Давай спать. Утром все будет лучше.

Лилит встала за час до рассвета, и долго сидела в темной комнате, настраиваясь на грядущий день. Ей потребовалось слегка размяться и умыться талой водой, чтобы стряхнуть сон. Перетянув на затылке высокий хвост и одевшись в тренировочную одежду, она покинула комнату с чувством предвкушения на сердце.

В такой час холлы еще пустовали; вопреки стереотипам, монахи ценили здоровый сон и использовали каждую выделенную на него мину. Все, кроме Чи: перед рассветом его всегда можно было застать на широком балконе второго этажа.

Увидев знакомую прямую спину пепельного цвета и спиральнозакрученные рога, Лилит ненадолго застыла на месте. Она медленно подошла и села рядом с Чи, приняв медитативную позу.

Нужное состояние пришло не сразу: в голову лезли назойливые мысли, а тело требовало движения. Но Лилит упрямо возвращала себя к пустоте, и вскоре перестала ощущать течение времени. Она продолжала медитацию, пока Чи не открыл глаза и не сказал:

– До отъезда твое дыхание было ровнее.

Лилит повернула к нему голову, и взгляды их глаз цвета аметиста встретились.

– Вы разочарованы, мастер?

– Ничуть, – легко улыбнулся Чи, и повернул голову к заснеженным горным вершинам. – Давай выпьем чаю и поговорим.

Лилит с готовностью встала и подошла к небольшому столику со вделанной в него жаровней, на которой стоял заранее подготовленный глиняный чайник. Она развела огонь искрящимся камнем, и приготовилась ждать.

– Как поживает Амелия? – спросила она.

Чи поменял позу, скрестив длинные ноги.

– Мастер Пайндо тренирует ее. Она полна живой энергии.

– Она выбрала магдэ?

– В большей степени магдэ выбрало ее, – улыбнулся Чи.

Лилит поднесла стол и поставила его рядом с монахом, взяв горячий чайник за ручку и налив воды в круглую, широкую плошку.

– Я привезла еще одного мальчика, мастер.

– Пусть присоединяется ко всем, – он медленно кивнул и взял плошку в обе руки, вдохнув пар. – У меня к тебе вопрос, каиин.

– Да, мастер? – Лилит налила себе чай.

– Я хочу, чтобы ты была честна с собой. Почему ты выбрала айдзу кагэ-рю?

– Это древнее искусство, – не задумываясь, ответила Лилит, беря в руки плошку.

Чи с улыбкой качнул головой.

– Это не ответ, каиин.

Лилит задумалась.

– Потому что против него не существует эффективных техник защиты.

Чи кивнул.

– Каждый сам волен распоряжаться своим мастерством. Ты выбираешь нести смерть, – он сделал длинную паузу, неспешно отпивая чай. – Для чего тебе кэндзюцу, каиин?

Лилит сощурилась на блестящий на солнце снег. Она чувствовала, к чему он клонит. Но лгать и притворяться не собиралась.

– Для моего пути, мастер.

Чи снова медленно кивнул.

– Ты юна, каиин. Ты еще можешь выбрать, куда пролегает твой путь. Ты используешь мастерство для земных дел. И много времени проводишь в них.

Лилит отпила чай.

– Нельзя жить в облаках, пока ты живешь на земле, – посмотрел на нее Чи. – Рано или поздно придется выбрать.

Лилит долго молчала, опустив голову и смотря на то, как в ее плошке медленно раскрываются чайные лепестки.

– Я понимаю, мастер, – наконец сказала она тихо. – Мне нужно выполнить один заказ. И я вернусь, насовсем. Или…

– Или останешься на земле, – согласно кивнул Чи и улыбнулся ей ободряюще. – Это не прощание, каиин. Куда бы не завел тебя твой путь, ты всегда будешь нести в себе частицу мудрости айдзу кагэ-рю.

Лилит сдержанно вздохнула, смутно ощущая внутри странную горечь, ей не присущую. Она посмотрела на мастера.

– Всегда ведь есть ниндзюцу, верно? – усмехнулась она с грустью.

Чи кивнул.

– Всегда есть ниндзюцу, каиин.

Все утро она проходила смурной, и даже спарринг с Амелией не поднял ей настроения. Лилит не смогла уйти от простейшей подсечки, и даже не сделала попытки перекатиться и вернуться в стойку, так и оставшись лежать в снегу.

– Да что с тобой такое? – весело спросила Амелия, проворачивая в руках магдэ – длинный деревянный шест. – Что там внизу стряслось?

– Внизу? – спросила Лилит, задумчиво глядя в небо. – Ничего. Чи больше не хочет учить меня.

Амелия удивленно вскинула брови.

– Сказал, что мне нужно выбрать, – Лилит неохотно поднялась и отряхнулась от снега. – Работа или храм.

– Так, погоди! В смысле не хочет? Просто выбери храм и учись на здоровье! – Амелия подняла с земли ее магдэ и протянула его Лилит.

Та тяжело вздохнула, задрав голову к небу.

– Да как, Ам-ам? – спросила она с горечью в голосе. – Как я откажусь от работы?.. Помнишь мое первое правило?

Амелия тоже окинула взглядом бледно-лиловый небосвод, словно ища, на что смотрит Лилит.

– Он прав, Ли-ли. Ты же сама знаешь. Нельзя принадлежать двум мирам сразу, – сказала она уже серьезнее.

Лилит взяла в руки сыпучий снег, ничего не ответив.

– Брось свою меланхолию. Давай тренироваться. Доживи сегодняшний день, а завтра…

– Завтра солнце взойдет на востоке, – закончила за нее Лилит, не без усилий стряхивая с себя груз тяжелых мыслей и вставая в стойку. – Давай тогда. Покажи, чему успела научиться, пока меня не было.

Дарири и Окри сидели на подушках в главной зале, ожидая Лилит. Дарири поглядывала на проходящих мимо монахов с робким интересом; кто-то был одет в черные тоги, кто-то в тренировочную одежду, такую же, в какой ходила Лилит. Некоторые держали в руках тренировочные мечи, и все, как один, не обращали на чародейку и мальчика никакого внимания.

Утреннее солнце клало на пол длинные желтые следы, просвечивая через арочные окна без стекол.

Наконец, Лилит показалась в одном из дверных проемов. Рядом с ней шла северянка лет восемнадцати, которая едва доставала Лилит до плеча. Каждая несла в руке по длинному деревянному шесту, держа его перпендикулярно земле. Они о чем-то увлеченно болтали.

Заметив Дарири, Лилит кивнула своей спутнице в ее сторону. Они неспешно подошли.

– Ам-ам, это Дарири и Окри, – сказала Лилит на всеобщем. – Это Амелия.

– Почтена, – Амелия протянула мальчонке руку. Тот смущенно пожал ее.

– Не знала, что тут есть другие северяне, – Дарири окинула Амелию оценивающим взглядом.

– Несколько, – кивнула Амелия, игнорируя ее холодный тон. – Почти всех привезла Лилит. Меня в том числе.

– Тебя тоже? – спросил Окри.

– Ага! – девушка присела возле него, потирая курносый нос. – Ты храм уже осмотрел? Нет? Пошли покажу тут все. С мастером своим познакомлю.

Окри посмотрел на Лилит вопросительно. Та утвердительно покивала.

– Ли-ли, в полдень в обеденной?

– В полдень в обеденной.

Амелия увела Окри, на ходу что-то рассказывая о храме. Дарири посмотрела на Лилит недоверчиво.

– “Ли-ли”?

– М? – Лилит подняла на нее глаза. – Я на балкон, чай пить. Если хочешь, пошли со мной.

Дарири зашагала бок о бок с ней, сомневаясь, стоит ли высказывать свои мысли вслух.

– Ты мрачная. Что-то случилось?

– Не бери в голову, – махнула рукой Лилит. – Обычная драма.

– Это как-то связано с Амелией?

– Это абсолютно точно никак не связано с Амелией, Дарири. Это вообще ни с кем не связано. Слушай, если ты с расспросами хочешь приставать, может лучше пойдешь займешься чем-то еще? Я не в настроении.

– Да ладно, ладно… Успокойся. Просто проявляю заботу, – пробормотала чародейка.

Они вышли на террасу второго этажа.

– Планы поменялись, – сказала Лилит, зажигая жаровню. – Я ухожу завтра.

– Как завтра? – растерялась Дарири.

– Вот так. Хочу побыстрее разобраться с работой.

Чародейка нервно провела рукой по буйным рыжим волосам.

– Ну… тогда поедем завтра. Ты же не передумала брать меня с собой?

– Вообще я не собиралась, – ответила Лилит со вздохом. – Но, как я уже сказала, планы поменялись. Наливай чай и наслаждайся видом. А мне надо подумать.

Тоска не отпускала ее до самого ужина. Тренировка с Чи прошла буднично, разве что Лилит была отвлечена и расфокусирована. Он не адресовывал ее рассеянность и не комментировал ошибки. И от этого на душе было еще поганее.

– Спасибо, мастер, – Лилит поклонилась, убирая мечи в ножны.

– Спасибо, каиин, – он поклонился в ответ.

Она замерла, желая сказать что-то еще, но нужные слова никак не приходили. Ей хотелось обещать, что она вернется, или попрощаться, или хотя бы задать какой-то дурацкий вопрос; что угодно, лишь бы немного растянуть этот момент, в котором высокий кхин находился рядом с ней.

– Я знаю, что твоя душа мечется, каиин, – заговорил он первым, глядя на ее несчастное лицо. – Помни, что жизненный путь имеет свойство совершать полный круг. Ничто никогда не кончается по-настоящему.

Лилит кивнула, сглатывая слезы. Она не привыкла к тоске расставания; уходить для нее всегда было легче, чем оставаться. И это внезапное нежелание делать выбор, перед которым она оказалась, душило ее изнутри обреченным пониманием, что что бы она ни выбрала, она лишится чего-то важного для себя.

– Даже если сейчас так не кажется, – добавил Чи ободряюще.

– Я постараюсь об этом не забывать, – через силу улыбнулась Лилит, смотря на него снизу вверх.

Чи кивнул в ответ с легкой улыбкой.

После тренировки Амелия присоединилась к ней за поздним ужином. Обеденная с несколькими напольными столами почти опустела.

– Как тебе Окри? – спросила Лилит, кладя в рот шарик липкого риса.

– Сообразительный, – кивнула Амелия с набитым ртом. – Смешной. Хорошо будет, если останется.

– Не уверена, что он тут приживется. Он же нижегородский, у него с детства пятки к земле прибиты.

Амелия пожала плечами.

– Я же прижилась. Поглядим, какой смысл загадывать?

Лилит согласно кивнула.

– А чародейка твоя что тут делает? Вредная она какая-то.

– Да увязалась хвостом с самого Севера. Соскучилась, говорит. Я как бы не против, лишь бы не мешала, – опустошив пиалу, Лилит потянулась к чайнику.

– Взрослая женщина вроде, своих дел чтоль нет? – хохотнула Амелия, жестом прося подлить ей чай.

– Видимо, нет. Не знаю, Ам-ам. У меня так точно есть дела поважнее, чем выяснять, что за придурь ей в голову стукнула. Прощальный тост?

– За твои великие дела, – сказала Амелия торжественно, поднимая в воздух чашу. – Свершенные, и те, которым только предстоит свершиться. И, – добавила она с хитрым прищуром. – Чистой и гладкой, Ли-ли.

Лилит улыбнулась и они легонько чокнулись.

– Ты с утра уходишь? – спросила Амелия, отпивая чай.

– До рассвета, – кивнула Лилит.

– Тогда провожу тебя сейчас. До спальни. Мы с Пайндо отлично ладим еще и потому, что оба ненавидим рано вставать.

– Выспись. Тебе еще весь день шестами по голове получать.

– Для того и живем! – улыбнулась Амелия. Лилит подумала, что, наверное, будет по ней скучать. Редко и совсем немного, но будет.

Лилит потрепала Окри по голове, и поправила лямку своего рюкзака.

– Веди себя прилично, малой. Амелия за тобой присмотрит. И язык учи.

Окри кивнул.

– Я тебя увижу?

– А я почем знаю? – подмигнула ему Лилит. – Время покажет. Ложись обратно, рано еще. Так, а обниматься не лезь! Я не люблю это все. Кулачок можешь отбить. Долгой жизни, малой.

– Долгой жизни, Лилит, – зевая, ответил он.

Дарири ждала ее у двери, потирая заспанные глаза.

– Идем?

– Идем.

Лилит оглядывалась, пока они шли к выходу. Знакомые стены стали казаться чужими, будто она оказалась здесь в первый раз. Она остро почувствовала, что храм никогда не был ее домом, как бы ей того ни хотелось. Все, чем он смог стать для нее, так это очередным перевалочным пунктом на долгом пути без точки назначения. Но этого было достаточно, чтобы улыбнуться ему на прощание и поблагодарить за все.

Окинув спящего дракона последним взглядом и вдохнув прохладный воздух, Лилит развернулась, и больше не оглядывалась. Как только храм пропал из поля ее зрения, он исчез и из мыслей; теперь все они были о работе и только о ней.

Дарири казалась куда более расслабленной, чем накануне. Она не приставала к Лилит с разговорами, вместо этого развлекая себя простенькими чарами во время привалов. Она перебрасывала из руки в руку магический огонек или забавлялась с водой, придавая ей разные формы: бегущей лошади, ревущего дракона, заледеневших гор. Лилит радовала такая перемена; она позволяла ей пораскинуть мозгами, пока на это было время, и четко сформулировать первостепенные задачи.

О торговле людьми она знала немного. Например, что обычно рабов продают поодиночке, из рук в руки; гораздо реже – на подпольных невольничьих рынках. Но регулярные продажи крупными партиями, да еще и с двойным пересечением границы – это было что-то новенькое, и пахло крайне интересно.

Она всегда находила разведывательную работу самой интересной частью заказа. Способов получить информацию было множество; полевая разведка, прикрытие, обмен услугами и взятки, если знаешь, к кому пойти. Лилит не так много работала в Чинджу, чтобы обрасти там должными связями, но все же ей была известна пара имен. И она уже представляла, откуда начнет свои поиски.

Через два с половиной дня пути они с Дарири достигли города. Сегодня он был тих и неспешен; прохожие передвигались мерно, было не так изнурительно жарко, как когда они только прибыли. Получив возможность не торопясь рассмотреть город, Дарири смогла по достоинству оценить его шарм, и странную, присущую ему дихотомию. Бедность встречалась с богатством, как покосившаяся минка чуть не падала на свежевыкрашенный коттедж. Старость встречалась с юностью, как танцующие и поющие на узких улочках старушки обмахивали платками проходящие мимо молодые пары. И каким-то волшебным образом все это не создавало разительный контраст, но сливалось в одну гармоничную картину, цельную и самобытную.

– Я понимаю, почему ты любишь это место, – Дарири засмотрелась на довольно крупное здание с тремя козырьками крыш и длинной дверью.

– За полные тупиков узкие улочки и трущобы, в которых можно потерять сколько угодно хвостов, – с усмешкой кивнула Лилит, и слегка закатила глаза, встретив осуждающий взгляд чародейки. – Шучу. Пошли в комнаты.

– Куда?

Лилит кивнула на здание, перед которым они остановились.

– Тут стоят комнаты под сдачу. Аренда дома – это бешеные деньги, так что потеснимся. Ты, кстати, поменяла свои чеканки на юны?

– Когда бы я успела? – взмахнула руками Дарири.

– Ну так иди к ростовщику тогда, я пока нас заселю, – Лилит взяла у Дарири ее рюкзак. – И давай шустрее. Мне работать еще.

Чародейка направилась вверх по узкой улице, и прошла мимо деревянного знака, изображавшего звонкие монеты. Она часто останавливалась на углах и перекрестках в задумчивом нетерпении, и шептала губами, будто о чем-то вспоминая. Наконец, она достигла дома грязно-бежевого цвета, покрытого крупными трещинами, и, найдя нужную неприметную дверь, скользнула внутрь.

Как только на город опустилась темнота, Лилит покинула комнаты, предоставив Дарири самой себе. Чародейка заверила ее, что найдет себе занятие. Пойдет пробовать местную кухню, например. Посоветовав ей пару местечек, Лилит оставила посторонние мысли за порогом и направилась в плавучую часть города. Путь ее лежал в припортовые кварталы и таверны; туда, где отирались матросы, пираты, капитаны, контрабандисты, и прочие неприятные личности.

Приметив в переулке оборванную нищенку, судя по взгляду, совершенно безумную, Лилит медленно подошла к ней, стараясь не совершать резких движений.

– Рассвет, аджумма, – сказала она, мягко улыбаясь.

Женщина подняла на нее глаза. Вокруг них мелкой сеткой протягивались почерневшие капилляры и сосуды; такие бывали либо у глубоких фекковых наркоманов, либо у перенесших грибную чахотку. Вторые выживали чаще первых, но, судя по безумию в глазах женщины, это была не чахотка.

– А?

Лилит перестала улыбаться и посмотрела на женщину властно и строго.

– Пошли за мной. Сейчас же.

– Кто ж так разговаривает со старой женщиной, – пробормотала она, послушно вставая на ноги. – Совсем совести нет…

– Шагай давай, – Лилит отвела ее в переулок неподалеку. – Раздевайся.

– А? – женщина пугливо огляделась, словно не понимала, откуда доносится голос.

– Раздевайся, кому говорят, немедленно! – Лилит расстегнула рубашку.

– Средь бела дня грабят… – пожаловалась женщина, снимая обноски и передавая их Лилит. – Совсем совести нет.

– Заткнись и надевай, – она отдала ей свою рубашку и штаны, и понюхала лохмотья наркоманки. – То, что надо. Держи вот, – она протянула ей монетку. – На дозу.

Женщина зачарованно смотрела, как серебряный юн бликует в ее руках. Лилит оделась, и оторвала безнадежно короткие рукава заношенной рубашки. Она присела на корточки, и зачерпнула в ладонь немного грязи вперемешку с землей. Тщательно вымазав ей руки, шею и лицо, Лилит облепила ею волосы, и поднялась на ноги.

– Долгой жизни, – бросила она застывшей на месте женщине, покидая переулок. – Хотя в твоем случае лучше бы пожелать короткой.

Дойдя до порта, Лилит начала с того, что отыскала точку с хорошим видом на пять из десяти кораблей, стоявших в порту. Чуть поодаль, в нескольких шагах спал мужчина, судя по неповторимой смеси запахов дешевого сакэ и немытого тела, пьяница и бездомный.

– Ты прям как на заказ, дружище, – сказала ему Лилит, устраиваясь рядом и прислонив голову к стене сбоку.

Позиция была занята. Теперь оставалось лишь ждать и наблюдать.

Что можно выяснить, просидев в обнимку с бездомным алкашом полночи?

Во-первых, три брига, стоявшие в порту, были грузовыми и курсировали по маршруту Аньянг-Сульян-Оренхай. Еще два, барк и тендер, были пассажирскими и шли с Островов в Аньянг, затем на Север и назад на Острова. Во-вторых, капитан оренхайского судна, названного Железной Девой в честь ее высочества, был отпетым скотом и шлюховодом, гонявшим свою команду по поводу и без. В-третьих, в порту стояло до отвала нагруженное пиратское судно, которого по закону там не могло стоять в принципе. Пираты фривольно гуляли по порту, но вели себя относительно прилично. Лилит это заинтересовало по двум причинам: во-первых, с оренхайскими пиратами работалось довольно легко, если знать к ним подход. Во-вторых, пиратское судно в порту при наличии вокруг стражи означало, что с их местным командиром можно было договориться.

Когда стемнело окончательно, и портовая суета постепенно сошла на нет, оставив на улицах лишь одиноких, вдрызг пьяных матросов, Лилит засобиралась. Пьяница, составлявший ей компанию этим вечером, в какой-то момент перестал посапывать, и, похоже, не дышал. Лилит положила ему на грудь два юна, подкинутые ей корабельным грузчиком, и отправилась в комнаты.

Чинджу стремительно пустел. Кабаки закрывались, гасли фонари. Пошел мелкий дождь. Неслышно вышагивая босыми ногами вверх по каменной улочке, Лилит размышляла, тихо напевая себе под нос.

Одно время она профессионально занималась тем, что искала проблем. Ходила в неположенное время в неположенных для прогулок местах. Это была тщательно подготовленная охота, продолжавшаяся изо дня в день, из тамисы в тамису, пока ей не удалось выманить свою добычу. Сейчас же, наоборот, она не искала проблем, а просто хотела добраться до теплой ванной и отмокать в ней чуть дольше целой вечности. Но, как это обычно бывает, ничто никогда не шло по плану.

Есть несколько признаков, по которым можно понять, что за тобой следят. Как правило, следящий старается всегда держать тебя в поле своего зрения, особенно в таком запутанном городе, полным узких переулков и лазов, как Чинджу. Как правило, он держится на расстоянии и старается не привлекать к себе лишнего внимания. Однако же, ночью эта задача почти недостижима из-за невозможности смешаться с толпой. Вот и сейчас, пару раз оглянувшись назад, периферийным зрением Лилит заметила нечеткую фигуру, следующую за ней по улице. Через пару поворотов она окончательно убедилась, что это не зевака и не полуночный кавалер. Это слежка, пусть и не очень умелая.

Лилит свернула влево и замедлила шаг, чтобы преследовавший сократил расстояние. Она направлялась в сульянское гетто; настоящее пятно на архитектурном ансамбле Чинджу. Здания в гетто кучковались самым хаотичным и бестолковым образом, и имели лишь две функции: стоить как можно дешевле и вмещать как можно больше людей. Многие дома имели по три-четыре входа на разных этажах, обеспечивая жителям прямой доступ в свою часть дома. Это была знакомая Лилит местность, и она надеялась на то, что она окажется не столь же знакомой для своего преследователя.

Вскоре брусчатка сменилась густой грязью, облепившей ноги Лилит подобно ботинкам. Уличные бумажные фонарики сменились бельевыми веревками с болтающимися на них кальсонами. Запах моря и еды, издаваемый полуоткрытыми лавочками, сменился запахом нечистот и мокрой глины.

Зная, как легко потерять человека в этих темных, узких переулках, Лилит шла нарочито неторопливо. Она сильно шлепала по грязи с громкими звуками, только что песни не горланила во весь голос.

– Ну давай, зараза, что ж ты такой тугой-то, – пробормотала она, поглядывая назад. Наконец она услышала за спиной торопливые шаги и возрадовалась, направившись по прямой ко входу в один из домов. Она специально огляделась перед тем, как войти; будто желая убедиться, что никто ее не видит. Дернула на себя хлипкую дверь и замерла, активно слушая. Сейчас могло произойти две вещи: если ее преследователь хотел напасть, скорее всего, он последует за ней внутрь. Или же он хотел выяснить, куда она направляется, и тогда, подождав еще какое-то время вдали, он уйдет.

Выждав достаточно, чтобы исключить первый вариант, Лилит прошмыгнула на второй этаж ничейного холла и открыла выход с другой стороны дома, ведший на прямую наружную лестницу. Быстрым шагом она сбежала по ней вниз и нырнула в первый попавшийся тупичок, перемахнув через невысокий пристенок. Попетляв еще немного и окончательно убедившись, что хвоста нет, она выдохнула и направилась в комнаты, надеясь, все-таки, попасть туда до рассвета.

Едва ли слежка была связана с ее нынешним заказом. Скорее уж с одним из предыдущих. Лилит не собиралась недооценивать своего противника, основываясь только на дилетантстве слежки; она уже совершала такую ошибку в прошлом. Кто-то затеял с ней игру в кошки-мышки, и теперь будет ждать ее ответного хода; среди опытных бандитов и наемников было немало игроков, и Лилит была одним из них. Подобные свалки и дрязги среди своих были нередкостью: устранить конкуренцию, заработать авторитет, загнать страже голову за кругленькую сумму, если ты охотник. Причин могло быть множество, и Лилит задумчиво прикидывала, какая из них больше всего подходила к ее случаю. Ясно было одно: пока она не разберется с охотником, спокойно работать ей не дадут. Он был препятствием, а второе правило Лилит четко гласило: безжалостно устраняй любые препятствия между тобой и твоей целью.

Хозяйка комнат брезгливо поморщилась при одном взгляде на Лилит, с вонючих лохмотьев которой стекала вода, а забрызганные до колен ноги оставляли на деревянном полу грязные следы. Лилит замерла в дверях, извинительно улыбнувшись.

– Длинный день, аджумма. Прошу прощения за грязь.

– Ничего, ничего! – прикрывая платком нос, ответила женщина, указывая рукой на банную комнату. – Ради солнца, аджумма, я наберу вам ванную!

– Интересные дела творятся, – сказала Лилит Дарири, вытирая длинные волосы. – Сегодня за мной была слежка.

– Слежка? – Дарири вскинула бровь. – Уверена?

– Вообще не уверена, – усмехнулась Лилит. – Три раза город обошла по кругу, и все еще сомневаюсь.

– И что, ты ушла?

– Ушла, – коротко ответила Лилит.

– И? – Дарири повела в воздухе рукой, не дождавшись продолжения. – Что дальше? Ты не волнуешься?

– Места себе не нахожу, – рассмеялась Лилит, отбрасывая полотенце и залезая под одеяло.

– Я серьезно. Что будешь делать?

– Играть свою партию, – Лилит широко зевнула. – Вечернюю тренировку из-за этого урода пропустила, представляешь наглость? Спать давай, тут до рассвета осталось-то…

После утренней тренировки Лилит переоделась в рабочую одежду, самый удобный и представительный ее комплект, и помимо красного оби с закрепленным на нем сигом украсила себя еще и парочкой метательных ножей. Ножи она бросала посредственно, но они хорошо служили ей в тесных коридорах и замкнутых помещениях, к тому же удобно крепились на груди.

Оставив Дарири досматривать утренние сны, Лилит тихонько выскользнула из комнаты и коротко поздоровалась с хозяйкой по пути к выходу. Место в которое она направлялась никогда не пустовало и всегда жило своей странной, самобытной жизнью. Она направлялась в нору – универсальное и интернациональное название для мест, в которых собирались преступники всех мастей. Это было особое пространство, полностью отделенное от города, в котором оно находилось, связанное незримой сетью общей атмосферы лишь с подобными кабачками, полуподвалами и тавернами без вывесок в абсолютно любом городе мира. И, где бы ты не находился, заходя в подобное место шанс того, что ты встретишь много знакомых лиц, был крайне велик.

Лилит постучала.

– Пароль? – спросили с той стороны.

– Иди в жопу со своими шутками, Дори. Открывай давай.

До Лилит донесся заливистый хохот.

– Неверный пароль!

Лилит приблизилась к дверной щели.

– Твоя мать – свинская шавка, а ты – ее ублюдочный сынишка, – сказала она. – Сойдет за пароль?

Замок щелкнул, и дверь распахнулась. Дори, довольно молодой аньянгец с неправдоподобно длинными волосами и уродливым ожогом в пол-лица, встретил Лилит широкой улыбкой.

– Фиалочка, сколько лет!

– Какой нахер пароль, Дори? – Лилит прошла внутрь, слегка толкая его плечом. – Что за идиотизм?

– А это для зеленых, – хохотнул Дори, закрывая за ней дверь. – Чтоб головы ломали. Че налить?

– А ты стал подавать что-то, кроме соджу?

– У нас теперь два вида соджу! – гордо сказал Дори, ловко перемахивая через стойку. – Сливовый и цветочный! Оба – жуткое дерьмо!

– Сливовый давай. Что в городе слышно?

– Бесплатно – ничего! – он налил бледно-лиловую жидкость в костяную кружку, улыбаясь широко и несколько жутко.

– Да понятно, – хмыкнула Лилит. – Засранец алчный.

– Расскажи как других найдешь, – фыркнул Дори.

– Работа есть работа, – вздохнула Лилит. – Честно скажи, стоят твои слухи хоть чего-то?

– Зависит от нужды, Фиалочка. Че за заказ?

– Все тебе расскажи, – усмехнулась Лилит в кружку.

– А, ну да, ты же у нас типа профессионал, не разглашаешь всякое. Ну и сиди со своими тайнами в обнимку, Фиалочка, а слухов тебе хрен собачий!

– Хоть ты-то не души, собака, – Лилит стукнула пальцами по кружке. – Подумаю. Сам ты как?

– А че мне будет? Кручусь потихоньку. А ты чего так рано пить приперлась? Я думал ты на Север укатила.

– Уже вернулась. Заказ у меня тут.

– Как только работу успеваешь находить, а, Фиалочка? Мои тут лунами без заказов гниют, всю плешь проели, скоты, а ты вечно там да сям… Мордашка твоя все, может? Дашь поносить ее, мордашку?

Лилит медленно поставила кружку на стойку, встречая его нахальный взгляд.

– Забирай. Через неделю от таких вот комментариев волком завоешь.

Дори усмехнулся, отстраняясь и возвращаясь к протирке кружек.

– Себе оставь. Мне моя по душе, – он поскреб рукой обширный шрам. – Внушает уважение.

– Уважаю тебя страшно, – согласилась Лилит, вставая из-за стойки. – Аж к полу тянет, дай отойду, отдышусь.

Дори показал ей обсценный жест, и Лилит отзеркалила его, отходя назад. Она подошла к темному столу в самом углу, который на первый взгляд казался пустым. И, лишь хорошо вглядевшись и зная, что ищешь, можно было различить силуэт худой, жилистой мужской фигуры.

– Гиммик, – она присела рядом.

– Лилит, – кивнул тот. – Заказ?

– Ага. Ты?

– Отдыхаю.

Каждый из них отпил, не смотря друг на друга.

– Что за морда, знаешь? – Лилит кивнула в сторону одинокого лысого наемника, плечистого и крупного, сидевшего спиной к ним. Гиммик заинтересованно оглядел его.

– А что?

– Незнакомая морда, – пояснила Лилит. – А у меня охотник.

Она неслышно повертела в руках монетку с дыркой в середине. Гиммик посмотрел на нее едва различимыми в полумраке синими глазами.

– Задвигай заказ. Схоронись в Хангеме.

Лилит удивленно повела бровью.

– Знаешь его?

Он коротко кивнул. Лилит неслышно хмыкнула сама себе. Если даже Гиммик советует бежать, дела ее совсем худы.

– За защиту сколько возьмешь?

– Нисколько, – Гиммик бросил на стол несколько юнов и встал. – Уезжай, говорю.

Он тихо покинул нору, оставив в ней лишь Дори, Лилит, и ее загадочного нового друга.

Лилит осталась за столом допивать соджу, и размышлять.

Третье правило, которому она неукоснительно следовала, звучало так: не оставляй в живых потенциальных врагов. Она торопливо перебирала в голове имена и лица, пытаясь понять, где просчиталась. Кого упустила из виду. Кто обладал достаточным влиянием, весом и деньгами, чтобы вселить опасения даже в Гиммика. Она всегда скрупулезно подчищала следы и хвосты, иной раз тратя на это больше времени, чем на сам заказ. Конечно, в ее послужном списке были чернильные пятна. Одно из таких навсегда закрыло ей дорогу в Исхерос, самый зажиточный и престижный город Севера. Даже спустя семь лет ее отсутствия там все еще встречались плакаты с ее лицом, обещавшие награду в пятнадцать тысяч серебряных чеканок. В ходе этого заказа Лилит выстрадала свое четвертое правило: никогда ни на что не рассчитывай.

Понять мотив твоего соперника – одна из важнейших составляющих игры. Но самое глупое, что можно сделать – это угадывать вслепую и спекулировать. Лилит решительно поднялась из-за стола, и вернулась за стойку. Она шумно ударила по ней донышком деревянной кружки.

– Налей еще, – потребовала она у Дори. – Слышь че скажу?

– Ну? – Дори взял ее кружку и подставил ее под кран деревянной бочки.

– Неспокойно мне чет, – вздохнула Лилит. – Задвину заказ, и поеду в Хангему.

Дори поставил перед ней полную кружку.

– Перегрелась, Фиалочка? Мне дело есть, или че?

Лилит молча протянула ему двадцать юнов, и настойчиво вскинула брови.

– Ну дай поделиться-то, не будь скотиной.

Дори был чуть медленным, но не дураком. Теперь оставалось надеяться, что он еще и не совсем законченный мудак.

– Да? – переспросил он, стрельнув глазами в сторону лысого мужчины. Лилит коротко кивнула. – Серьезное чет? Хангема, говоришь?

– Ну. Схоронюсь, от своих отдохну.

– Самое оно! – охотно подхватил он. – Под защиту семьи, а?

Лилит удовлетворенно кивнула. Дори сказал именно то, что должно было быть произнесено вслух. Увидев ее реакцию, Дори требовательно потер большим пальцем об указательный. Лилит закатила глаза и протянула ему еще три монеты, каждая достоинством в десять юнов.

– Утром поеду. А щас собираться пойду.

– Вали-вали, жопа тощая. Видеть тя не могу уже.

– Нескоро увидишь. Может, вообще выйду, – Лилит улыбнулась уголком рта. – Сад заведу. Всегда любила в земле копаться.

Лилит кивнула, показывая, что спектакль окончен, и поднялась из-за стойки.

– Спасибо за соджу. Бывай, Дори.

– Чистых грядок и гладкой полки!

Лилит сдержала смешок, и направилась к выходу. Ход был сделан. Теперь пора было выяснить, что за комбинация ей выпала.

Войдя в дом с главного входа, Лилит поднялась по лестнице, и перебралась на небольшой козырек плоской крыши, выложенной высохшей глиной вперемешку с бамбуком. Пригнувшись, она медленно прошла к другому краю и сныкалась за козырьком. Облокотившись спиной о стену, она приготовилась к длительному ожиданию.

Если ее ставка была верна, вечером-ночью стоило ожидать гостей. Поигрывая монеткой с дыркой в середине, Лилит смотрела на вход так, чтобы периферийным зрением видеть еще и два переулка: слева и по прямой. Спина ее была надежно защищена хрустящей крышей, по которой подкрасться к ней незаметно было невозможно.

Существует несколько способов убить время, если ты сидишь в долгой засаде. Руки Лилит занимала монетка, а голову – размышления. Слишком усердно думая об игре и охоте можно легко загнать себя в паранойю, а вот отвлечься на что-то постороннее – почти всегда хорошая идея. И Лилит вспоминала, как до нее впервые дошел слух, что в храме неподалеку от Чинджу учат боевым искусствам. Ей всегда недоставало мастерства в обращении с железом, а с работой тогда было совсем плохо. Она решила испытать удачу, и удача улыбнулась ей: ее приняли, и позволили обучаться, пусть и не сразу. Где-то сезон она просто жила там, медитировала и наблюдала за общими тренировками. Ей довелось увидеть всех шестерых мастеров за уроками, но вопрос о том, к какому из них пойти, не стоял для нее ни мгновения. Она влюбилась в айдзу кагэ-рю тогда же, когда увидела легкую и подвижную технику рогатого кхин, два меча которого казались продолжением его рук. Конечно, сначала ей пришлось довольствоваться магдэ; она никогда не была в восторге от лучезарного и улыбчивого мастера Пайндо, но учил он хорошо и всегда хвалил ее усердие. Где-то через год и Чи согласился взять ее под крыло. Они провели вместе несколько тренировок, во время которых Лилит ощутила себя просто ребенком с палкой в руках. Она выступила плохо, и была уверена, что Чи не согласится учить ее дальше. Но он завершил третью тренировку словами “спасибо, каиин”, и Лилит до сих пор помнила, как не верила своим ушам и своему счастью.

У каждого человека есть свои сожаления. Тоска о несбывшемся и непрожитом, мысли о том, что могло бы быть. Сидя на грязной крыше под проливным дождем и вертя в руках монетку, Лилит уже знала, что храм всегда будет для нее таким сожалением. Потому что, сама того не осознавая, она уже давно выбрала между небом и землей.

Наступили сумерки. За целый день наблюдения Лилит видела пятерых человек, входящих и выходящих в дом через главный вход: немолодую тучную аньянгку с дочкой, двух пьяненьких сульянцев и девушку, лицо которой было скрыто амигасой.

На балкон, который был вровень с укрытием Лилит на расстоянии одного шага, вышел молодой человек. Он был одет в расшитое золотыми нитями синее свободное платье и накидку в цвет, с широкими рукавами. Руки его были увешаны многочисленными браслетами; толстыми, тонкими, металлическими и кожаными. Молодой человек был смуглым, с орлиным носом. Его волосы были спутаны в длинные, плотные колтуны, собранные назад. Из них выбивались пряди незаплетенных, темно-каштановых волос. Он неторопливо подкурил от кротиды4, и до Лилит донесся запах гвоздики и меда.

Он смотрел вперед, на облупленную стену другого дома, стоявшего почти вплотную к его балкону.

– Дорогуша, – сказал он в пространство, стряхивая пепел. – Если уж ты собираешься сидеть на моей крыше, может, хоть из вежливости представишься?

Лилит была абсолютно уверена, что он не мог ее видеть.

– Что меня выдало?

– У меня хорошее обоняние. А у сливового соджу очень характерный запах, – он повернулся к ней лицом, облокотился на перила, и стряхнул пепел. По лицу его гуляла немного грустная усмешка.

– Что ж, – Лилит привстала, показавшись из своего укрытия. – Какая теперь разница, верно? Я Лилит.

– О, еще и землячка. Любопытно! Разницы действительно никакой. Что бы ты тут не делала, меня это не волнует, – он протянул ей руку. – Варац.

– Почтена, – усмехнулась Лилит, отвечая ему северным рукопожатием. – Трудный день?

– Ничуть. Так, творческие муки.

– Художник?

– Скульптор, – он затянулся. – Ну а ты? Дай угадаю, – он окинул ее оценивающим взглядом. – Бандитка?

– Наемница.

– Так и думал, – он выдохнул. – Ну и почему я до сих пор с тобой болтаю, а не лежу на полу с ножом в глотке? Или ты из тех, кто любит сначала потрепаться?

– Потому что ты – не моя цель, – пожала плечами Лилит. – Я тут по другим причинам.

– Да ну? Наемная северянка, здесь, в занюханном Чинджу, и я должен поверить, что ты сидишь на моей крыше просто так? – он коротко фыркнул. – Большей глупости в жизни не слышал. Погоди, погоди! Я знаю, что ты скажешь: “если бы ты был моей целью, ты был бы уже мертв”!

– Я смотрю, тебе собеседник для диалога не очень-то и нужен, – хмыкнула Лилит, не сводя глаз с переулков. – Можешь мне верить, можешь не верить. Если боишься – беги. Я тебя останавливать не буду.

Он махнул рукой.

– Только дураки бегают от смерти. А от смерти с такими глазами – тем более. Это что, – он вгляделся в ее лицо. – Фиал? Нет, аметист. Любопытно! Ты, случаем, не полуэльфийка?

– Полукхин.

– А вот хамить необязательно! Любопытство – не порок, дорогуша.

Решив не уточнять, в чем, собственно, хамство, Лилит посмотрела на Вараца задумчиво.

– По хорошему, мне бы тебя убить, раз уж ты меня увидел, – сказала она, будто размышляя вслух. – Но что-то настроения нет. Да и времени тоже. Не угостишь крученкой?

Изящным движением он извлек из кармана накидки портсигар цвета серебра, и протянул ей. На нем была выгравирована смеющаяся островная маска в причудливом орнаменте.

– Узнаю знаменитый северный оптимизм. Так и что ты делаешь на моей крыше, если ты действительно не по мою душу на нее залезла?

– Ты же сказал, тебя это не волнует?

– Я соврал, – улыбнулся он.

– Да так, – лукаво улыбнулась Лилит. – Достопримечательности смотрю. Вот у того пристенка, – она кивнула в сторону облупленного парапета. – Наверняка очень богатая история.

– Безусловно! – охотно подхватил Варац. – Я даже отсюда вижу как минимум восемь пятен от разного вида рвоты, два следа фекалий и, кажется, полугнилую репу? Наверняка этот архитектурный элемент повидал немало на своем нелегком пути. А еще говорят, что чтобы набраться жизненного опыта, необходимо увидеть мир.

– Вот-вот, – согласно кивнула Лилит. – Чем не достопримечательность?

Варац рассмеялся едва слышно.

– Грандиозно, – покачал головой он. – Тебе в твоей засаде, или чем ты там занимаешься, можно пить? У меня есть отличное красное сульянское.

Лилит покачала головой.

– Но ты ни в чем себе не отказывай. Только голос убавь немного.

Варац вытянул шею, выглядывая с балкона.

– Еще северянка. Твоя, надо полагать? – он кивнул вниз, указывая на копну рыжих волос, беспокойно и растерянно озирающуюся.

– Твою ж мать, сука, – шепотом выругалась Лилит, прячась.

Варац негромко рассмеялся.

– Вам помочь, дорогуша? – спросил он у Дарири. Та подняла голову.

– Вы девушку тут не видели? Высокая, волосы длинные, черные, кожа бледная, ребра торчат?

– Ага. Проходила такая, – кивнул он. – Ругалась вслух страшно, крайне неприятная барышня! Куда-то туда пошла, – он махнул рукой в сторону порта.

– Спасибо! – Дарири махнула ему рукой и направилась в сторону одного из переулков. Лилит дожидалась, пока стихнут ее шаги. Но вместо этого услышала свист цепи и короткий вскрик.

Не высовываясь, Лилит припала к щели. В темном переулке было видно немного: она различила две фигуры, подходившие к лежащей чародейке. Еще двое появились почти сразу за ними, и торопливо направились к дому.

– Заблокировать задние выходы! Этих двоих в цепи! – услышала она.

– Приплыли, – Лилит распрямилась, и протянула Варацу руку. – Ну? Драпать надо!

Услышав ее голос, внизу подняли головы. Лилит узнала крупного лысого мужчину со шрамом через глаз – это он сидел к ней спиной в кабачке Дори.

– Не-а, – Варац облокотился на перила.

– Жить надоело?

– Порядком, – кивнул он. – Или я не говорил, что только дураки бегают от смерти?

Лилит посмотрела вниз. Двое выволокли брыкающуюся Дарири с кляпом во рту, руки которой были плотно примотаны к телу цепью. Еще двое ломанулись в главный вход.

– Ты не дурак, – сказала Лилит, перелезая через парапет крыши. – Ты идиот.

Она спрыгнула вниз, и подняла голову.

Перед ней два противника: невысокая женщина с коротко стриженными волосами, крепкая и матерая. Рядом с ней – худой мужчина с широкой спиной. Оба одеты легко, в дорожную кожу и удобные сапоги. У мужчины в ножнах короткий обоюдоострый меч, у женщины – цеп.

Оба повернули головы на Лилит. Она мягко и расслабленно подняла руки в воздух. Мужчина медленно потянулся к ножнам, лицо его было сосредоточенным и спокойным. Женщина осклабилась.

В айдзу кагэ-рю внимание было всем. Лилит ощутила, как воздух между ними пропитывается нетерпением.

Расстояние было слишком большим для быстрой атаки коротким мечом, а переулок был слишком узок для раскручивания цепа. Лилит сделала полшага назад и влево, и резким движением извлекла из ножен хэй, оставляя далл за оби.

Женщина выбросила цеп вперед. Лилит сбила грузило резким ударом меча вниз, перепрыгнула через цепь и перевела глаза на мужчину. За мгновение до выпада он нахмурился, слегка согнув колено. Лилит увернулась шагом вправо и сильно ударила его по запястью. Недостаточно сильно, чтобы выбить меч, но достаточно, чтобы ослабить хватку.

Лилит сделала попытку нанести рубящий удар по мужчине сбоку. Тот с легкостью отбил его. Лилит бросила хэй, и разорвала расстояние кувырком назад через стойку на руках.

Мужчина занес руку вверх. Лилит прижалась к стене, пропуская мимо себя размашистый рубящий удар сверху вниз. Теперь она оказалась между ними, и женщина уже готовилась атаковать ее коротким и точным колющим ударом кинжала.

Никогда не носи с собой слишком много оружия, однажды сказал ей Гиммик. Это может выйти тебе боком.

Прочитав направление удара, Лилит выгнулась и поймала женщину за руку. Она прижалась к ней всем телом, и нащупала у нее на поясе второй кинжал. Лилит вырвала его из ножен и воткнула жещине в шею, провернув лезвие ровно на четверть – так, чтобы разъединить позвонки.

Мужчина к этому времени успел снова обрести баланс. Он сделал недлинный выпад. Лилит ушла от него с трудом – ее сильно замедлило тело охотницы, которое перегородило собой переулок. Ее дыхание сбилось из-за неровного уворота.

Знай, когда отступить и перегруппироваться. Не рвись вперед, даже если кажется, что победа у тебя в кармане.

Лилит сделала два больших пружинистых шага назад.

Мужчина начинал выдыхаться, и Лилит видела его нетерпение.

Далл плохо подходил для переулка. Искусство ниндзюцу обучало обращению со множеством видов оружия, техникам боев в узких и замкнутых пространствах, и, самое главное, умению использовать свое окружение. Айдзу кагэ-рю не давало такой роскоши, зато давало кое-что другое.

Не по началу движения, а по намерению его начать Лилит предугадывала его действия. Выпад, полурубящий, подсечка, атака снизу. Незанятые руки давали ей возможность двигаться свободнее, и она видела, как у него кончается дыхание. Терпение. Еще немного.

За спиной мужчины показались двое, тащившие под руки Вараца, руки которого были туго стянуты за спиной цепью из темного металла. Они бросили его на колени, и он с любопытством наблюдал за схваткой.

Обманным движением влево Лилит вынудила противника на рубящий удар с выпадом, от которого ушла быстрым нырком вниз. Достаточно быстрым, чтобы крепко ухватиться за руку мужчины и резким движением перебросить через себя. Это было уже не айзду кагэ-рю, это был грязный прием из уличных драк, в которые она много раз ввязывалась.

Мужчина распластался на земле. Лилит наступила ему на запястье и вырвала меч из рук, попутно смотря, как в его глазах появляется пораженное смирение. Она с силой вонзила лезвие в шею, пригвоздив его к земле, и быстро обернулась, отходя назад и держа руку на рукояти далла.

Под хрип умирающего и чавканья грязи, она была на прицеле двух арбалетчиков. Она быстро прикидывала. Перезаряжать будут долго. Но от болта, пущенного с такого расстояния, она не увернется.

– Спокойно, кирья, – на всеобщем сказал лысый мужчина, внимательно следящий за ее движениями. Его стойка была уверенной, а его руки не дрожали под немалым весом арбалета. Он знал, что она у него на крючке. И знал, что не промажет.

– Хорошо, кирье. Хотите поговорить? Давайте поговорим.

– Давайте без драмы, что скажете? – сказал лысый мужчина с почти чистым аристократическим выговором. – Вы убили двоих наших людей, мы же не хотим, чтобы мы начали убивать ваших?

Женщина, стоявшая с ним рядом, отвела арбалет от Лилит и направила его на Дарири. Лилит пыталась прочесть, блефуют ли они. У них была прекрасная возможность убить и ее, и Дарири, и Вараца. Но они медлили.

– Я не собираюсь покидать город, кирьи, – Лилит приняла расслабленную позу. – У меня здесь заказ. Давайте, стреляйте. За голову вам дадут всего на пару тысяч меньше.

– Какая изумительная наглость! – воодушевленно воскликнул Варац, смотрящий на нее с интересом.

– Не пойдет, кирья, – проигнорировав комментарий чародея, ответил мужчина. – Вы отправитесь с нами.

– Не отправлюсь, – пожала плечами Лилит. – Можете попытаться заставить.

Повисла недолгая пауза. Лысый все еще смотрел на нее твердо, а вот женщина чуть замешкалась, поправляя арбалет в уставшей руке. Лилит отчаянно ринулась в ее сознание, резко и грубо сминая ее волю. Женщина закричала и выронила арбалет.

Лилит не успела выскочить, разделить ее и себя, вернуться в реальность достаточно быстро. Она почти не видела, как мужчина разжал руки, роняя арбалет на землю и преодолел разделяющее их расстояние в один длинный шаг. Лишь ощутив прикосновение его руки на своей шее, Лилит опомнилась, но было уже поздно. Что-то холодное коснулось ее лба, а потом рука, уже легшая на рукоять ножа, бессильно свесилась вниз. Тело не повиновалось, сознание стремительно меркло. Ее проглотила тьма.

Глава 2

Лилит втащили в повозку последней. Варац и Дарири, чьи руки были связаны сзади до самых локтей и примотаны к клети, уже сидели внутри. В подобных клетках раньше вывозили эльфов, еще во времена погромов на Севере.

– Прелюбопытнейше! – весело сказал Варац, пока омертвевшей Лилит связывали сзади руки. – Из какой только канавы вы вытащили это старье, кирьи?

– Мне больше интересно, как они лошадей в Чинджу смогли отыскать. И как их за это до сих пор не скрутили.

– А мне больше интересно, когда нам велят заткнуться? – Варац скрестил вытянутые ноги. – Любые добропорядочные похитители непременно должны утихомиривать своих пленников. Иначе мы весь город перебудим, а?

Юноша, защелкнувший замок на запястьях Лилит, не ответил. Голова ее была задрана, рот приоткрыт. Варац приблизился к ней, насколько позволяли цепи, что-то разглядывая.

– Грязно играете, кирьи! – сказал он с притворным осуждением. – Напали на девушку вчетвером, еще и отпечатали! О времена, о нравы…

– Отпечатали? – беспокойно заерзала Дарири и подалась вперед. – Не вижу, что за печать?

– Я почем знаю? Я не демонолог, дорогуша, – он повернул голову к охотникам. – Мерзость, подлость и низость, кирьи! Лучше уж убить, чем вот это.

На клеть натягивали тент. Дарири бросила полный ненависти взгляд на одного из своих тюремщиков, прежде чем они исчезли из виду.

Что-то стукнуло. Послышался звук натягиваемых вожжей. Телега медленно тронулась.

– Она дышит? – с беспокойством спросила Дарири, ерзая на полу.

– А что проку с дыхания, дорогуша? – пожал плечами Варац. – Овощ тоже дышит. Технически.

– Да что ты за урод? – вспыхнула Дарири. – Она в драку из-за тебя полезла!

– И? – Варац вскинул бровь. – Не очень-то успешно, верно?

Дарири пнула воздух, не дотянувшись до него ногой.

– Мразь напыщенная!

Он склонил голову набок с высокомерной насмешкой в глазах.

– Стихийщица, а? Вашего брата легко узнать. Все, как один, вспыльчивые и неадекватные.

– Да пошел ты! – Дарири бессильно дернулась в цепях.

– Да пошел я, – согласился Варац и запрокинул голову. – Эй, там! Многоуважаемые похитители! Можно меня на месте вздернуть? Запирать человека со стихийным чародеем это преступление против гуманности!

Он бросил на Дарири полный ехидства взгляд. Та лишь фыркнула в ответ.

– Кретин, – сказала она недовольно, и снова посмотрела на Лилит. Та дышала поверхностно и часто.

Какое-то время они молчали. Телега сильно тряслась на неровной дороге: они ехали довольно быстро. Варац постукивал сапогом по полу.

– Сыграть не хочешь? – спросил он Дарири.

Она посмотрела на него исподлобья.

– Сыграть?

– Дорогуша, – поморщился он. – Оплачешь свою кирью позже. Мы тут оба свихнемся со скуки, если не сообразим себе развлечение.

– Я не буду никого оплакивать, – сказала Дарири раздраженно. – Она выкарабкается.

– Ага-ага, – усмехнулся Варац. – Конечно выкарабкается. Подобные чудеса случаются на каждом шагу. Я, например, однажды видел, как кирье на собственных похоронах вылез из гроба, можешь представить? Прям вот так встал и пошел на работу, харчи стругать. Жуткий скандал был!

– Как ты с таким языком жив до сих пор?

– А это ненадолго, – убежденно сказал Варац. – Но заезд и правда был длинноват. И ему причитается соответствующий финал. Так что я не намерен проводить свои последние часы на земле в тоске и унынии.

– Клоун.

– Ты, возможно, самая большая зануда, которую я встречал. А моим ректором был Тит Иро Ветуранге, носящий неофициальный титул самого скрипучего и сварливого мухомора всех Островов и прилегающих морей. Дорогого стоит его переплюнуть, мои поздравления.

При упоминании этого имени Дарири слегка вздрогнула.

– Учился на Островах, а? – спросила она, насильно расслабляя позу.

– На Севере, в Сульяне, на Островах, – он посмотрел на нее с прищуром. – Пиргос?

Дарири покачала головой.

– Преемница.

– А-а, ренегатка! Мое почтение, кирья, – в его тоне прорезалось едва заметное признание. – Всегда уважал вашего брата. Преступники? Надевать на чародеев ошейник, лишать их свободы и заставлять подчиняться церкви – вот настоящее преступление. Сам чуть не попал в эту ловушку в юности.

– В юности? Да тебе двадцать восемь от силы, – скептично изгибая бровь, заметила чародейка.

– Оставлю за тобой право так считать, – усмехнулся Варац. – А она кем была? Телепортатор, телекинетик?

– Не была, а есть, – упрямо сказала Дарири и добавила совсем тихо, чтобы ее не услышал возница: – Ментальщик.

– Неплохое подспорье в работе было, держу пари, – он вскинул брови со сдержанным удивлением. – Что ж, да укроет ее пепел. Всегда печально провожать в последний путь собрата-чародея.

– Если ты, скот, не прекратишь хоронить ее заживо, пепел укроет тебя, – холодно сказала Дарири, ерзая в цепях.

– И да найдут страждущие покой в отрицании, – кивнул Варац с иронией. – Погоди-погоди, дай угадаю: да пошел я?

Дарири сжала зубы.

– Веселая будет поездочка! – чародей прикрыл глаза, запрокидывая голову с довольной полуулыбкой.

Стремительно смеркалось. Под белым тентом царила почти полная темнота, нарушаемая лишь светом факелов, пробивающимся снаружи оранжевыми силуэтами.

Охотники вели себя странно. Они полностью игнорировали конвоируемых чародеев, словно их не существовало. Между собой же они переговаривались редко, и исключительно полушепотом, тихим и неразборчивым.

Холодало. Руки невыносимо болели из-за тугой вязки. Голод и жажда начинали давать о себе знать; из-за неудобного положения уснуть надолго было невозможно. Уставшие и порядком раздраженные чародеи вяло перепалывались, но Лилит этого не слышала. Она была не здесь.

Когда-то давно, она помнила, ей снились вьющиеся спиралями деревья с бело-фиолетовыми стволами, воздух был напитан экстатическим счастьем, а ветер шептал ей милости с теплотой и нежностью.

Здесь, в черноте, разбавленной цветными акварельными пятнами, она чувствовала нечто похожее. Живая темнота пахла застарелой болью и изнурением. Боль проникала под кожу тонкими иглами, пронизывая насквозь.

Как она ни старалась, она не могла вспомнить, как попала сюда и что здесь делает. Воспоминания были размытыми и стремительно ускользали, едва она пыталась за них ухватиться. Лишь одно она помнила наверняка: ее зовут Лилит. Даже боль в каждой клетке тела, от которой невозможно было скрыться и убежать, не могла заставить ее забыть об этом.

Лилит охватила глубокая, вселенская тоска. Она лежала, глядя на расплывающиеся цветные пятна, и привязанный к сердцу якорь тянул ее все дальше вниз, к безразличной безысходности, к молчаливому смирению, к покорности перед своей участью.

– Какая потрясающая галантность! – умилился Варац, глядя на то, как один из охотников подхватывает обмякшее тело Лилит на руки. – Ты ее до самой виселицы так потащишь?

Юноша ничего не ответил. Лицо его сохраняло безразличие и безучастность.

Тент сняли, клеть открыли. Чародеев отстегнули от кованых прутьев. Они покинули повозку, едва ступая ватными, затекшими ногами.

Их окружала небольшая поляна, к которой от тракта вела искусственно вытоптанная дорожка. Пространство вокруг поляны освещал костер и несколько воткнутых в землю факелов, расставленных по периметру стоянки.

Охотников было восемь; двое вели чародеев, двое готовили еду, один растирал и кормил лошадей, и еще трое сидели у костра, точа оружие и подтягивая тетиву на луках. Каждый был занят своим делом. Не слышалось разговоров, баек и обсуждений, жалоб или смеха; они были молчаливы, сосредоточены и даже будто утомлены.

Чародеям по очереди развязали руки, но лишь для того, чтобы связать их спереди. Дарири разминала затекшие плечи, постанывая и охая.

– А ноги скуете? – спросил Варац насмешливо, когда на нем защелкнули замок. – Нельзя недооценивать скорость, с которой желающий того чародей может драпать по темному лесу.

Не получив ответа, он вздохнул.

– Какая омерзительная скучища. Стыдитесь, кирьи! Пытать людей цепями и клетьми это одно, но пытать унынием это совершенно бесчеловечно.

– Ты когда-нибудь затыкаешься? – спросила Дарири устало.

– По праздникам, – кивнул Варац. – И когда мне доступны другие развлечения, кроме звука собственного голоса.

– Вздернуться бы от такого развлечения, – буркнула чародейка в ответ.

Их отвели к костру и усадили чуть поодаль от основной группы охотников. Лилит лежала рядом со связанными за спиной руками. Кто-то заботливо положил ей под голову мешок, набитый чем-то мягким, и Варац умилился вслух с долей ехидства в голосе.

Дарири присела рядом на колени и коснулась щеки Лилит. Почувствовав тепло живого тела, она облегченно выдохнула. Варац посмотрел на нее с насмешливым скепсисом, но ничего не сказал.

Лысый мужчина со шрамом подошел к ним, неся в руке бурдюк с водой.

– Налегать не советую. Останавливаться для справления нужды не будем, – сказал он, присаживаясь возле Дарири. Та жадно припала губами к воде.

– О, да он говорящий! – воскликнул Варац восторженно. – Кирье, а как быть в такой ситуации: облегчиться нужно совершенно нестерпимо, но эта джеллаба мне дорога, как память?

Мужчина поманил его рукой.

– Так сразу? – Варац с готовностью поднялся на ноги. – Не стоит ли нам сначала узнать друг друга поближе, а, кирье? Или хотя бы обменяться именами?

– Разумеется, – неожиданно ответил мужчина. – Льгашмын, по роду Валорийский. Почтен, кирье.

Слегка опешив от такого развития событий, Варац впустую хлопнул ртом.

– Удивительные дела! – сказал он весело после небольшой паузы. – Варац, почтен даже больше вашего. Полагаю, этого достаточно, чтобы вы могли наблюдать за интимным процессом моего испражнения? Впрочем, буду откровенен: даже это было совершенно необязательно. По крайней мере, по моему опыту.

– Ты омерзителен, – поморщилась Дарири, сидевшая на коленях возле Лилит.

Варац легко поклонился.

– Естественно, дорогуша. Прошу извинить! Нужда зовет!

Льгашмын и Варац удалились в темноту подлеска. Лилит дернула плечом, что заставило Дарири встрепенуться. Она взволнованно вгляделась в ее лицо, но оно оставалось таким же безжизненным; это был всего лишь короткий мышечный спазм.

Разочарованная, чародейка поменяла позу и устало вздохнула.

– Вы меня собираетесь кормить, нет? – раздраженно крикнула она собравшимся вокруг костра охотникам.

Бесконечность невозможно осознать. Но ее можно почувствовать.

Что, если что-то тянется целую вечность? Без начала, без конца? Что-то, что не подчиняется законам линейного времени, что-то, что не может умереть, потому что оно никогда не рождалось?

Лилит ощущала холодное касание воздуха. Он обволакивал ее и приподнимал над землей, помогая встать. Не для того ли, чтобы снова уронить на землю, побольнее?

Существование. Одинокая искорка без прошлого, без будущего, без памяти и мыслей. Которая помнила лишь свое имя, и не смогла бы его забыть, даже если бы того хотела; тьма нашептывала его ласково и томно, c плохо скрываемой болью в несуществующем голосе:

– Lilith. Lilith. Lilith.

Прошла ровно тамиса пути. Тело изнывало от усталости: тугие цепи, прерывистый сон на твердой земле и постоянная обездвиженность брали измором верно и постепенно. Кормили чародеев исправно, утром перед выездом и вечером перед сном. Насколько это было возможно в полевых условиях, еда была сносной, и на голод жаловаться не приходилось. Конвоировали их все так же, в тишине, нарушаемой лишь редким перешептыванием охотников, стуком телеги и звоном подков.

Варацу порядком наскучило издеваться над Дарири, но и разговаривать с ней по душам он не торопился. Порой он задавал вопрос, или расщедривался на колкий комментарий. Дарири игнорировала его, отвечая лишь изредка. Ее не заботила болтовня и манипуляции незнакомого ей чародея. Ее заботила судьба Лилит, и с каждым проходящим днем все сильнее.

– Дорогуша, – сказал Варац заметно мягче, чем когда-либо до этого. Дарири посмотрела на него внимательно, пытаясь понять, чем заслужила такую щедрость. – Тебе нужно ее отпустить. Поверь мне на слово, так будет лучше всего.

– Ты всю тамису измывался надо мной, моими чувствами и моей верой, будто унижать меня – твое последнее в жизни развлечение. И теперь у тебя хватает наглости говорить мне, что делать, скотина?

– Хочешь горевать – ради бога, – пожал плечами Варац. – Но верить в то, чего никогда не будет? Это жалко и печально, дорогуша. Ты же взрослая чародейка, должна понимать, что из некоторых мест не возвращаются.

Дарири едва заметно прослезилась и посмотрела на него злобно.

– Это ты – жалок и печален. Одинокий ты, суицидальный кусок дерьма.

Чародей склонил голову набок, ничего не ответив.

– Видеть тебя, урода, не могу, – она шмыгнула носом, унимая подступившие к горлу слезы. – Сиди, считай в уме созвездия, и не смей даже смотреть на меня.

Варац лишь хмыкнул в ответ.

Лилит почувствовала на себе мягкое, теплое прикосновение.

– Ori, Lilith, – услышала она.

Чернота немного изменилась, будто пульсируя вокруг нее.

– Ei nessio de toi, – голосов было несколько, трудно сказать, сколько именно. Они были разными: высокими, низкими, тихими, злобными, рычащими и шепчущими. И очень, очень усталыми.

Она открыла глаза. Тьма становилась все плотнее, дышать стало практически невозможно. Лилит увидела пламя: маленькое и совсем неяркое, но живое, такое живое и нежное. Лишь взглянув на него, она перестала быть просто искоркой по имени Лилит: она могла чувствовать, она являла собой нечто и несла в себе груз памяти, обид, радостей, гнева, смеха и боли…

Пламя страдало, и его страдание отзывалось в груди Лилит тихим, резонирующим звоном. Она приняла огонек, дотронувшись до него рукой, а огонек принял ее, с готовностью и страждой, будто только этого и ждал. Будто его ожидание длилось целую вечность.

Loi fo de ei.

Лилит распахнула глаза и громко закашлялась. Воздух был грубым и резал грудь, под ногами трясся пол. Ничто вокруг не менялось, не переливалось и не пахло, и от этой внезапной перемены ей стало дурно. К горлу подступила тошнота.

Голова кружилась, тело ощущалось тяжелым и чужеродным, и она долго смотрела на одну из множества трещин в полу, стараясь вернуть себе контроль над дыханием.

Дарири нарочито громко покашляла. Варац не издал ни звука, но в глазах его даже не горело, а буквально пылало любопытство. Он не отрывал взгляда от Лилит, которая, согнувшись пополам, хрипло дышала, уставившись в пол.

Память возвращалась к ней медленно, но неотвратимо. Работа была первым, за что ей удалось зацепиться. Заказы, клиенты, деньги, засады, драки, покушения, банды, игры, слежка… Все мешалось в кучу, создавая водоворот из лиц и событий без начала и конца.

Усилием воли Лилит сосредоточилась на одном воспоминании.

Храм, конец второго года. Чи протягивает ей ее первый сиг, и она едва скрывает радость и гордость. На его пепельном лице – легкая улыбка.

Синепалк… Раньше или позже? Раньше, она еще моложе, меньше. Полна безрассудного азарта и амбиций, много рискует, неоправданно много. За дерзость ей ломают обе ноги, и она приваливается к стене, надеясь, что свои найдут ее раньше чужих.

Крисполит, она старше; волосы длиннее, в ней больше терпения и больше опыта. Она ждет, очень долго и внимательно ждет. Ведет наблюдение, изучает свою жертву, присматривается к ней, не жалея уставших глаз и больных от продолжительного сидения ног. Она усмиряет свое нетерпение. Нужно уметь выбрать правильный момент, если хочешь, чтобы атака достигла цели.

Чинджу, совсем недавно. У нее есть опыт, достаточно, чтобы почуять неладное, едва оно появляется на горизонте. Странное чувство тревоги не отпускает ее, преследуя по пятам, но оно велит ей не бежать, а встретиться с опасностью. И она делает это, легко и непринужденно, готовая на все, чтобы защитить себя.

Себя. Свою репутацию. Все, что ей удалось выстроить с таким трудом.

Когда воспоминания, ураганом пронесшиеся по ее мыслям, немного улеглись и разложились по полочкам, Лилит подняла голову, все еще борясь с тошнотой. На нее смотрела Дарири: растрепанная, усталая и счастливая. В глазах ее горела любовь, трепет и обеспокоенность. Она подалась вперед, насколько позволяли цепи.

Дарири. Она поехала с ней. Она пришла в трущобы. Она…

Лилит злобно рванулась в цепях.

– Вот поэтому, твою мать, я и работаю одна!!! – она пнула воздух перед собой и устало зарычала на выдохе.

– Ты как? Ты помнишь, кто я? – не обращая внимания на приступ гнева, спросила Дарири взволнованно.

– Идиотка! – не утихала Лилит. – Сраная идиотка! Кто тебе говорил не путаться под ногами?! Чародейка, твою мать!

Варац наблюдал за ними с живым интересом.

– Грандиозно! – сказал он, посмеиваясь. – Это ее нормальное поведение, или мы только что совершили открытие о влиянии демонических печатей на рассудок?

– Лилит, тихо! – опомнилась Дарири, чувствуя, как повозка начинает замедляться.

– Я тебе дам тихо! – Лилит несколько раз звонко ударила подошвой по полу. – Эй там, суки!

– Ты тамису была в отключке, не соображаешь ничего? – зашептала Дарири.

– Я отлично соображаю, – Лилит перевела на нее горящий взгляд. – Куда лучше, чем ты, твою мать!

Повозка плавно остановилась и качнулась. Послышалось фырканье коней и шаги.

Лилит сощурилась от ударившего в глаза дневного света. На нее смотрел мужчина, крупный и лысый, с плохо зарубцевавшимся шрамом на лице.

– Ты кто такой?

– Это кирье Льгашмын, – ответил за него Варац. – Валорийский.

– Интересно, – сказал Льгашмын, пристально разглядывая чернильный развод на лбу Лилит, который еще совсем недавно был четкой, яркой печатью.

– Правда же? – подхватил Варац. – Чрезвычайно интересно, кирье! Удивлен не меньше вашего!

Льгашмын натянул кожаную перчатку, извлек из кармана что-то металлическое и приложил к плечу Лилит. Та возмущенно дернулась.

– Руки!

Он недоверчиво посмотрел на ее бледную кожу, на которой вместо символа отпечаталось лишь черное водянистое пятно.

– Ха! – восторженно воскликнул Варац.

Тент опустился, и через некоторое время телега вновь тронулась. Никто из охотников не подал голоса.

– Сука, – выдохнула Лилит, постепенно успокаиваясь. Продышавшись, она спросила: – Они не из разговорчивых, как я понимаю?

– Не то слово! – кивнул Варац. – Скучища страшная!

Лилит спустилась вниз, изгибая плечевые суставы, и принялась разминать ноги.

– Что выяснили?

Дарири непонимающе моргнула.

– А что мы должны были выяснить?

– Кто везет, куда, сколько их? – вздохнула Лилит в ответ.

– Вроде восемь… Кто и куда, не знаем.

Лилит подняла на нее голову.

– Вроде?

– Восемь, восемь, – утвердительно кивнул Варац.

– Ну хоть считать умеете, чародеи, вашу мать… – Лилит вытянула ноги и напрягла мышцы. – Сейчас молчим. Пялиться можно. Издавать звуки – нет.

Она полулежала, то закрывая, то открывая глаза. Тело было ослабшим, будто набитым ватой. Ноги едва повиновались ей, но Лилит упрямо продолжала напрягать и расслаблять мышцы, постепенно возвращая их в тонус и разгоняя кровь. Она тянула загрубевшие связки, насколько ей позволяло положение тела, и прислушивалась.

Начало стремительно смеркаться. Лилит прекратила двигаться, распахнула глаза и перевела взгляд с чародейки на Вараца.

– Ну, чего молчим? Умер кто? – спросила она весело, садясь и скрещивая перед собой ноги.

– Так ты же сказала…

– А, то есть теперь ты решила меня послушать?

– Да хватит тебе! – с досадой ответила чародейка и понизила голос: – Сказала, что за тобой слежка, а на следующий день пропала! Что я должна была думать?!

– Согласна. Некрасиво вышло, – кивнула Лилит. – Какая жуткая дурь мне в голову стукнула: работать вместо того, чтобы тебя нянчить!

Дарири гневно поджала губы и отвернулась от нее.

Лилит посмотрела на Вараца оценивающе.

– Ты чародей? Какая школа? – спросила она.

– Скромный материализатор, к вашим услугам, – склонил голову Варац.

Лилит поморщилась чуть разочарованно.

– Дерево?

Варац пренебрежительно фыркнул.

– Ни в жизни. Металлы и сплавы.

Лилит кивнула и откинула голову назад.

– Тихо, – сказала она. – Помолчите.

Телега затряслась чуть сильнее. Вокруг заплясали расплывчатые силуэты факелов. Они приближались к стоянке.

Их по очереди отстегнули. Лилит грубо стряхнула руку охотника, взявшего ее под локоть.

– Не приставайте к даме, кирье! – насмешливо сказал ему Варац, спрыгивая на землю. – Поверьте моему опыту: это никогда хорошо не кончается.

Кони ели зерно из мешков, фыркая и обмахиваясь хвостами. Лилит принюхивалась к воздуху, невзначай вертя головой. Ее тело просыпалось от длительного сна, и к ней постепенно возвращалась острота чувств: слух, зрение, обоняние… И поистине волчий голод.

– Ты почти не похудела, – сказала она Дарири, когда им перевязали руки и усадили возле большого пня, по обыкновению чуть поодаль ото всех.

– Изумительное хамство! – рассмеялся Варац.

– Я к тому, – Лилит легла на землю, припав к ней ухом. – Что кормят сносно. Тихо. Не шуршите.

Через какое-то время она вернулась в сидячее положение и снова принюхалась, морща нос.

– Дорогуша, я заинтригован и несколько смущен твоими собачьими повадками, – заметил чародей.

– Смущайся на здоровье, – ответила Лилит. – Только не мешай.

– Можешь хотя бы объяснить, что ты делаешь? – спросила Дарири, поглядывая на собравшихся у костра охотников, занятых свежеванием зайцев.

– Чем мне заниматься: вытаскивать нас или отвечать на ваши идиотские вопросы? Если я говорю заткнуться – вы затыкаетесь. Говорю думать о бабочках – думаете о бабочках. Говорю свистеть и прыгать на одной ноге – приступаете мгновенно, как в священном войске. Или у кого-то из вас есть грандиозный план побега, спрятанный в том, что вы называете башкой, уважаемые чародеи?

– Ну ты и сука, Лилит! – сказала Дарири с возмущенной укоризной. – Выбралась с того света, и нет бы слово сказать, давай сразу носом землю рыть! У тебя, зараза, совесть есть?

Вместо ответа Лилит молча поднялась на ноги и неторопливо отошла шагов на десять. Она уселась к чародеям спиной, а Дарири перевела на Вараца взгляд, полный праведного негодования.

– Видишь как, дорогуша, – Варац оперся локтем об пень. – А ты себе всю тамису места не находила. Небось, ожидала слез и объятий?

– Зараза долговязая… – пробормотала Дарири. Она сдула со лба прядь и тряхнула головой, после чего повернулась к Варацу. – Не ожидала. Она не любит обниматься.

– А, одинокий и колючий типаж, – кивнул Варац удовлетворенно. – Это хорошо. Такие, как правило, знают что делают. Хоть и не размениваются на любезности.

– Это я тебе и так могла сказать, – фыркнула чародейка, отбрасывая назад рыжие космы. – Если ей дадут заказ найти единственного в лесу опарыша, она год на пузе будет ползать, в грунт зароется с головой, если потребуется. Ей бы в практику это усердие, да она слышать ничего о чарах не хочет.

– Вот как? – заинтересовался Варац. – Любопытно. А кто ее учил, ты в курсе?

– Да мой старик и учил. Только странно все вышло. Руны, круговые письмена – ничего ей не давалось, хотя амулеты от нее звенели, только что не лопались. Практиковалась на нашей даймоне, иной раз часами, все без толку. Думали, может школой ошиблись, может и не ментальщица она… А потом как-то сообразила, причем сама. Она без рун чарует, головой. Как – не представляю.

Варац посмотрел на Лилит, которая сковыривала с дерева кору, что-то пристально разглядывая.

– Дикая магия? Чрезвычайно любопытно, – сказал он. – Сама к себе нашла подход, значит?

– И какой притом. На нее, дуру, такой дар с неба свалился, и даже следы на заднице не надо отсиживать, пытаясь перекрыть йеру четвертого круга ансузом пятого… А она уперлась рогом, знай себе машет мечом и по сточным канавам ползает. Говорит, что для работы ей знаний хватает, а большего-де и не надо.

– Нет плохих учеников, есть плохие учителя, – чародей принял деревянную миску из рук подошедшего охотника. – Благодарю, кирье. Северное образование кого угодно заставит возненавидеть любую учебу.

– Меня не заставило, – Дарири поставила миску на пень перед собой. – Если думаешь, что справишься лучше – можешь попытаться.

– Я другой школы, дорогуша. Чему, вообще, стихийщик может научить ментальщика? Глупость невероятная!

– Ну так и найди ментальщика, раз самый умный, – раздраженно ответила чародейка. – Что было, с тем и работали. Идри ночами не спал, пылью в архивах дышал, изучая ментальные чары. Чтобы всякие встречные-поперечные его грязью поливали, видимо!

Варац усмехнулся, пригубив похлебку.

Лилит напрягала слух. Она неспешно, глоток за глотком, проглотила свою порцию еды, и вернула одному из охотников пустую миску.

За отведенное время ей удалось выяснить, что они направляются на Север, но не по главному тракту, а, судя по частым поворотам и отсутствию встречных телег, по западной гористой дороге. Охотники выбрали плохопроходимый и опасный маршрут, на котором случайные встречи исключались почти полностью.

Пленникам не связывали ноги, позволяя относительно свободно передвигаться по стоянке. Их нормально кормили, обращались вежливо и аккуратно. Лилит доводилось бывать и в лапах банд, и в казематах, и под конвоем церковной стражи, и, наконец, самой держать людей в плену. И никогда, нигде она не встречала настолько обходительных похитителей.

Лилит наблюдала. Охотники были крепкими, жилистыми, закаленными. Каждый из них пребывал в молчаливом сосредоточении, без переговоров и препираний выполнял отведенные ему обязанности и не задавал лишних вопросов. У них за плечами было много лет совместной работы, а на руках – четкий, проработанный план. Внести раздрай в их плотные ряды будет нелегко.

Охотники были заняты потрошением зайцев, скидывая потроха в наспех вырытую яму поодаль от стоянки. Лилит отползла назад, за дерево, и принялась сковыривать и жевать горький грязно-рыжий мох, растирая его задними зубами. У нее ушло немало времени прежде чем она съела достаточно. Теперь оставалось только ждать.

На нее то и дело поглядывал Льгашмын, и она с любопытством поглядывала на него в ответ.

Она поднялась на ноги и неспешно подошла к костру, выбрав момент, когда Льгашмын не окружен другими охотниками.

– Я присяду, кирье? Погреться хочется.

Льгашмын кивнул.

– Разумеется. Как вам похлебка?

– Более, чем сносно, – кивнула Лилит. – Больше скажу: в плену меня так хорошо еще никогда не кормили.

Он усмехнулся, промолчав в ответ.

– Я не надеюсь, что вы расскажете мне, кто вы такие и куда мы направляемся. Сама была на вашем месте, и не раз, – вздохнула Лилит. – Но скажу, как наемник наемнику: работаете вы хорошо. Снимаю шляпу.

Они немного помолчали. К костру подсел кудрявый юноша с рваным шрамом на лбу. В руках у него был чайник, который он поставил на огонь.

– Был у меня один заказ, – начала Лилит. Юноша поднял на нее взгляд. – Привезти к архону блудного сынишку. Сказал, что у пацана ветер в голове, вот он и смылся, с девками гулять да родовые деньги разбазаривать.

Льгашмын заинтересованно подался вперед.

– Сынишке оказалось за сорок, – сказала Лилит со смешком. – И он умотал в самую глубь Аньянга от папаши своего полоумного. Начал здесь свое дело, жизнь уже успел устроить, жену завести. Я сначала думала, ошиблась где-то, не того взяла. Ан нет. Безумие: мы с ним едем, два взрослых адекватных человека. Он мне говорит: ты же понимаешь, что у меня здесь семья, жена на сносях, своя контора ростовщицкая. Я тут последние десять лет живу. Я говорю понимаю, дружище. Идиотизм страшный, но что поделать. Мне заплатили, я выполняю.

– А он что? – юноша, кажется, чуть забылся. Льгашмын посмотрел на него строго.

– Ничего. Так и ехали как два дурака. Оказалось, у архона немного не лады с головой. Не настолько, чтоб было заметно сразу, но настолько, что он ударился в паранойю, будто сын хочет его отравить и земли себе забрать. Велел его убить где-нибудь в подвале, чтоб ковры не пачкать. Еще и платить не хотел, чертила, – Лилит сделала паузу, слушая треск огня и посвистывание чайника. – Такие заказы самые идиотские. В список даже написать нечего. Просто убитое время.

– Ты на котлах сегодня, Грок, – сказал Льгашмын юноше.

Юноша кивнул, и отошел от костра. Лилит слегка качнулась корпусом, и посмотрела на Льгашмына.

– Досадно вышло, – сказала она. – Даже интересно, чем бы закончилась наша небольшая игра, не вмешайся в нее Дарири.

Льгашмын кивнул с усмешкой.

– Мне тоже.

– Я была настроена решительно, – Лилит ощутила легкое головокружение. Мышцу в ноге свело спазмом. – Пятьдесят юнов на один несчастный блеф потратила!

– Какой блеф?

Лилит вскинула бровь, массируя икру.

– Разговор с Дори, в норе. Ты же рядом сидел, все слышал.

Льгашмын пожал плечами.

– Я не знаю, о чем вы говорили, кирья. Я не говорю по аньянгски.

Лилит ошарашенно уставилась на него. Глаза ее забегали, пока мозг лихорадочно обрабатывал новую информацию. А потом она громко, истерично расхохоталась.

– Да что с тобой такое? – спросила Дарири раздраженно и обеспокоенно.

Последнюю мину Лилит не говорила, а только маниакально хихикала. Варац смотрел на нее с насмешливым одобрением.

– Обожаю безумцев.

– Я дура, – выговорила Лилит, постанывая. – Вот и смеюсь. Не повезло вам со мной, уважаемые чародеи!

Она повалилась на землю, не в силах более сохранять сидячее положение. Мышцы в ее теле сокращались резко и хаотично; дергалась то рука, то нога, то голова. Лилит огляделась, превозмогая тик в плече и глазу. В глазах у нее начало двоиться.

– Ты чего? – с беспокойством спросила Дарири.

– Ничего. Все по плану. Начнет рвать – голосите и зовите на помощь, – она тяжело перевернулась на бок.

Дарири и Варац переглянулись.

– Я в восторге, – с предвкушением сказал чародей.

– Не переигрывай, – Лилит срыгнула. – Артист.

Земля начала менять цвет, тело стало будто чужеродным. Лилит не была уверена, что произойдет, если она попытается поднять руку. И сколько у нее этих рук, тоже не была уверена.

Она застонала от резкого спазма в животе и с трудом перекатилась на спину, подумав, что переборщила с мхом. Из-за туманной пелены к ней пробился голос Вараца, активно голосившего:

– Беда, кирьи! Помощь сюда, срочно!

Лилит слегка расслабила мышцы живота, и ее обильно стошнило на землю. Приоткрыв глаза, она рассматривала кусочки мяса, которые казались ей похожими на угловатые горные камни.

Кто-то поднял ее, закинув ее руку на свое плечо. Лилит насильно открыла глаза и сделала несколько заплетающихся шагов в направлении ямы с потрохами. Охотник потащил было ее к костру, но Варац вмешался:

– Ей нужно опустошить желудок. Будьте любезны, принесите нам воды.

Охотник замер в неуверенности.

– Кирье, каждая мина на счету! – Варац требовательно взмахнул руками. – Послушайте меня, я знахарь! Мне нужны лепестки рюменов – такие маленькие фиолетовые цветы.

Лилит встала на ноги насколько смогла твердо. Охотник помахал своим:

– Воды подайте!

На заплетающихся ногах она пошла вперед, держась скованными руками за предплечья Вараца.

– Должен сказать, я восхищен твоей преданностью делу, – шепнул чародей, когда они отошли достаточно далеко. – Надеюсь ты знаешь, что делаешь, потому что я безбожно наврал: я ничерта не знаю о знахарстве, а рюмены здесь даже не растут.

– Нормально, – ватным языком ответила Лилит. – До ямы доведи. Дальше я сама.

Она упала на колени и расслабила живот, позволив его содержимому вылиться наружу. Легче не стало. Поднять голову было тяжело.

– Они смотрят? – спросила она вязко.

– Суетятся. Сумки перебирают.

– Хорошо. Чуть погоди.

– Погодить что?

Вместо ответа Лилит рухнула в яму с объедками, потрохами и собственной рвотой, и зашевелилась там, как червь в земле. Чародей наблюдал за ней с интересом.

– Изумительное зрелище! Очень привлекательно, – прокомментировал он, поднимая голову на охотников. – Кирьи! Человек за бортом!

Лилит прекратила телодвижения и уставилась в кружащееся небо. Отходы облепили ее одежду, кожу и забились за шиворот. Она сплюнула попавший в рот кусок чего-то, подумав, что лучше бы ей не знать, чего именно.

– Какого?.. – подскочил к яме Льгашмын.

– У меня в буквальном смысле связаны руки, кирье! – оправдывался Варац. – Как я должен был ее подхватить?

Яма была неглубокой, и Лилит вытащили быстро. Охотники морщились от резкого запаха, но прикасаться к ней не брезговали. Кто-то подал воды, и Лилит отпила, полоща рот.

– Что с ней? – спросил Льгашмын у других охотников.

– Отравилась?

– Все ели одно и то же.

– Надо ее отмыть. Запах может привлечь хищников.

– Рядом нет водоемов. На десятой стоянке будет речка.

– Найдите ей одежду и ополосните из бурдюков, – скомандовал Льгашмын. – Дайте ей пучок листьев страхамы, пусть разжует. Положите спать у костра и следите за ней, кто сегодня дежурит.

Лилит закрыла глаза и отпустила внутренние тиски, которыми удерживала себя в сознании. Звуки вокруг утихали, и на нее медленно опускалась тьма.

Немногочисленной холодной воды не хватило, чтобы смыть запах; он пропитал волосы и одежду. Ее переодели в большие холщовые штаны и огромную куртку, судя по размерам, принадлежавшую Льгашмыну. Ее переодевали двое охотников; Варацу удалось убедить остальных отвернуться пламенной речью о дамской невинности и чувстве достоинства и уважения, которое должно быть в каждом человеке. Этот небольшой трюк позволил Лилит незаметно сунуть себе за пазуху тонкую веточку, пока на нее натягивали куртку.

Как только тент опустился, Лилит открыла глаза и подняла голову. Взгляд ее был ясным и осмысленным. Она дождалась, пока телега тронется.

– Молодец, чародей. Как по нотам.

Она сжала зубы и зажмурилась. Что-то негромко хрустнуло, и Лилит резко выдохнула, сдержанно постукивая пяткой по полу. На ее лбу вздулась вена, отобралась гримаса боли, и проступил мелкий пот. Шумно дыша, Лилит заерзала, и освободила руки из цепей под изумленные взгляды Дарири и Вараца. Нетравмированной рукой Лилит выудила из-за пазухи палочку, и принялась сосредоточенно стачивать ее о прутья.

– Искусно, – качнул головой Варац.

– Помните, я сказала, что если скажу свистеть – надо свистеть? Я не шутила.

– В смысле?

– В смысле свистите, уважаемые чародеи! Желательно в унисон. Громко.

– Ты издеваешься?

– Дарь, – Лилит направила на нее палку. – Я отравилась, извалялась в отходах и сломала себе руку не для того, чтоб над тобой подшутить. Веришь?

Чародейка чуть смутилась.

– Старайтесь не фальшивить. Это важно, – Лилит осторожно встала и принялась тыкать подточенной палочкой в тент, проковыривая дырки.

После непродолжительных переговоров, чародеи нашли песню, которую знали оба, и засвистели, то и дело сбиваясь и беря не те ноты. Это было неважно, пока они брали их чисто.

Проделав с дюжину дырок и расковыряв их пальцами, Лилит уселась на свое место и взяла цепь в руку, чтобы та не лязгала по прутьям.

– Тихо! – послышался голос Льгашмына.

– Никак не можем, кирье! Изнываем от скуки! – ответил Варац и затянул по новой. Дарири присоединилась к нему.

– Давайте погромче и закругляйтесь. А то придут еще, – шепнула им Лилит, всовывая руки назад в цепи.

Спустя какое-то время возница резко затормозил с настороженным возгласом. Лилит встрепенулась.

– Бинго, – она вскочила и припала глазом к маленькой дырочке, сделанной на уровне глаз.

– По позициям! – крикнул кто-то.

Замелькали темные куртки, послышался орлиный клекот и звук доставаемых из ножен мечей.

Лилит бегала взглядом по охотникам и множеству голов, поблескивающих на солнце редкими чешуйками. Это были две самки, разъяренные и крупные.

Тела гидр представляли собой машину для убийств. Ловкие, гибкие и невероятно сильные, точно координирующие атаки своими головами и хлестким хвостом, они представляли огромную угрозу даже для очень опытных воинов. Лилит бегала глазами между охотниками, наблюдая за схваткой.

– Ты что сделала?! – крикнула Дарири.

– Что смогла, – ответила Лилит. Одна из гидр, гневно клекоча, одним ударом хвоста расколола голову охотника.

Дарири вжала голову в плечи от громкого, разъяренного рева. Запаниковавшие лошади рванули вперед. Лилит уцепилась одной рукой за верхние прутья клети. Она оттолкнулась от пола, с силой качнулась вперед, и ударила по дверце обеими ногами. Затем еще раз, и еще.

Телега проехала недолго: без управления возницы ее занесло на повороте, и она столкнулась с деревом. Крепление вылетело, и лошади умчались, влача за собой отстегнутую упряжь.

– Лилит, твою мать!!! – в ходе столкновения Дарири разбила голову о прутья.

Лилит поднялась на ноги. Лицо ее было залито кровью, сочащейся из носа, рта и из раны на лбу. Задняя дверь слегка погнулась, и Лилит удалось-таки высадить ее, напрочь отбив себе обе ступни.

Варац маниакально, восторженно расхохотался.

– Грандиозно!

Держась за ушибленное плечо, Лилит огляделась. Под ней был овраг с пологим склоном: именно из-за него лошади резко затормозили в повороте, что и привело к встрече телеги с деревом. Лилит увидела врытый в землю увесистый камень, покрытый мхом, и, подковырнув его носком, вытащила из земли.

Нескольких размашистых ударов по замку оказалось достаточно, и Варац коснулся ногами земли ровно в тот момент, когда громкий вопль раздираемого пополам охотника спугнул стаю птиц над их головами.

– У нас есть немного времени, – прислушавшись, сказала Лилит. – Но совсем немного. Ноги ни у кого не сломаны?

– У меня голова разбита! – замок с громким лязгом слетел, и Дарири спешно стряхнула цепи и потерла запястья.

– Бери свою разбитую голову и пошли.

– Куда? – Дарири спешно покинула телегу и пугливо повернула голову в сторону гидриного клекота.

– Вниз, к воде. Нужно смыть с себя запах.

– Идеальное время для купания! – чародей хлопнул в ладоши, звеня браслетами. Дарири посмотрела на Лилит с непониманием, но спрашивать ничего не стала.

– Не шумите, – Лилит умылась холодной водой, и ручеек подхватил капли крови и унес их вниз по течению. – У гидр экстраординарный слух. Намочите одежду, вода сдерживает запахи.

– Они от нас отстанут? Зачем мы им вообще? – Дарири зачерпнула в ладони воды и промыла рану на голове.

Лилит вздохнула и выпрямилась.

– Потому что от нас разит мхом, которого я наелась. Ёри – одно из их любимых лакомств. Гидры всегда живут там, где он растет. Сам по себе он пахнет слабо, но полупереваренный, в желудочном соке, да еще и с примесью зайчатины… Они от него звереют. Побесятся на трупах тех бедолаг, но потом снова возьмут запах, который их сюда и привлек.

– Ёри?

– Ёри.

– Лилит, я восхищен, – чародей скинул накидку, оставшись в одной джеллабе. – Поразительный перформанс! От начала и до конца, аплодирую стоя!

– Брось. Грязно вышло.

– Но вышло же!

– Ну. Оружия нет, еды нет, воды нет, лошадей нет, а нам на хвост вот-вот упадут две голодные гидры, – хмыкнула Лилит, тщательно промывая волосы. – Не говоря уже о травмах. Побег что надо, даже добавить нечего.

– Восхитительный перфекционизм! – умилился чародей. – А я тебе так скажу: я в кое-то веки рад быть живым! И чертовски рад быть свободным! Так что, несмотря на твою, безусловно, отвратительную работу, позволь тебя сердечно поблагодарить.

– Позволяю. Только благодари на ходу. Слышишь, затихли?

Рев и вопли прекратились, уступив место шороху листьев, хрусту веток и отдаленному пению птиц. Лилит поманила чародеев здоровой рукой, и они направились к дороге, осторожно ступая по рыхлой земле, покрытой синеватым мхом.

Местность была гористой, и лес полнился обрывами, оврагами и разноразмерными камнями. Пробираться по нему быстро было тяжело, держать же темп и вовсе невозможно. От недоедания в глазах Лилит плясали мушки, но она стойко шла вперед, ведя за собой чародеев.

– Мы пройдем по реке, чтобы сбить их со следа, – Лилит подобрала увесистую палку и продолжила идти, опираясь на нее. – Сделаем крюк и вернемся к повозке.

– Грандиозно, – Варац бодро вышагивал рядом пружинистым шагом. – Убегать от гидр мне еще не доводилось.

Лилит слабо усмехнулась.

– Тогда тебе будет весело. Они сильные, невероятно ловкие и жутко вредные. Жрут все подряд. Людей в частности.

– А их? – Дарири старалась не отставать. Перспектива быть порванной на части подгоняла ее лучше любой палки.

– Падальщики. И бакэнэко. Но если с гидрами у нас еще есть шанс, то при виде бакэнэко можете все бросать и сразу рыть себе могилу.

– Я не уверен, что они вообще существуют, – Варац поднял бровь с сомнением. – Этому нет однозначных свидетельств.

– Чародеи, – покачала головой Лилит. – Ну жди своих свидетельств, что я могу тебе сказать. Может, даже успеешь их зафиксировать перед смертью.

Варац хохотнул, спрыгивая с уступчивого камня и подавая ей руку.

– Тебе бы шину наложить, дорогуша, – сказал он, поглядывая на ее опухшее и посиневшее запястье.

– Мне бы не сломать еще что-нибудь, – Лилит аккуратно приземлилась, через силу опираясь на руку чародея. – Чудо, что после столкновения кости целы.

– Не хочу звучать неблагодарной, – Дарири остановилась, чтобы оторвать от платья полосу ткани. – Но это было безрассудно. В высшей степени.

Она протянула бархатный лоскут Лилит, и та кивнула в знак благодарности.

– Мне интересно, – чародей помог ей намотать повязку на руку. – Неужели ты все это запланировала?

– Разумеется нет. Я вообще редко планирую наперед. Моей целью было создать переполох любым способом, – Лилит жестом попросила его затянуть туже, морщась от боли. – Гидры просто попались под руку.

– Неужели безопаснее ничего в голову не пришло? – Дарири ощупала рану на голове, убеждаясь, что она больше не кровит.

– Безопасно значит долго. А у меня нет времени. У меня заказ, – Лилит ненадолго замерла, прислушиваясь, после чего кивнула в сторону просветов между деревьями, указывая направление.

– Ты в своем уме? Какой, к черту, заказ?!

– Даже не начинай, – отмахнулась от нее Лилит. – Выживем, тогда будешь кудахтать.

Дарири фыркнула.

– По тебе духовный дом плачет. Хромая, косая, в лесу у черта на рогах, с гидрами на хвосте, а в голове заказы. Тебя только могила исправит, ты в курсе?

– В курсе, – кивнула Лилит. – А тебя не исправит даже она. Ты из нее встанешь, лишь бы продолжить нудеть мне в ухо.

Мох под ногами постепенно сменялся твердой почвой, деревья редели, и впереди показалась узкая, заросшая горная дорога. Неровная и каменистая, она граничила с обрывом, ведущим в долину. Лилит замерла на краю и вздохнула.

– Час от часу не легче.

Она огляделась, ища место с более отлогим склоном. Кругом росли дикие деревья, воевавшие со скальными выступами, и на местах их баталий почва была разрыхлена выступающими из земли корнями. Лилит кивком указала на кручу с выходами глины.

– Спускаемся медленно, держимся руками за корни. Камней много, так что срываться не советую.

– Как ты с одной рукой-то спустишься?

Вместо ответа Лилит натянула повязку на шею, плотно зафиксировав больную руку, и заскользила вниз, вздымая из под ног песок и каменную крошку. Помогая себе здоровой рукой, она достигла первого крупного выступа и уцепилась за корень.

– Прошу, уважаемые чародеи! – крикнула она и принялась искать взглядом следующий островок.

– Люблю отчаянных. У них всегда есть интересные истории!

Варац последовал за ней осторожно, притормаживая обеими руками. Дарири выглянула вниз и почувствовала, как у нее сжался желудок.

– Если тебе страшно, подумай о голодных гидрах!

Выдохнув, Дарири начала медленный спуск. Она впивалась пальцами в глину и песок, царапая ногти. Где-то к середине спуска она оступилась, но быстро поймала равновесие. Лилит и Варац встретили ее внизу негромкими аплодисментами.

– Молодец, чародейка! – Лилит хлопнула ее по плечу. – До реки ходом рукой подать. Там отдохнем.

Они разбили небольшую стоянку. Лилит нарвала еловых веток и отправилась мыться. Стоя в воде по пояс, она тщательно терла себя иголками, выскребывая въевшийся трупный запах. Речка была мелкой, и, похоже, рыбной: на порогах ближе к ее центру Лилит то и дело видела поблескивание чешуи.

– Варац! – позвала она.

– Слушаю? – чародей вынырнул, и отжал спутанные волосы.

– Ты сможешь материализовать что-то, на что можно наколоть рыбу?

Варац ненадолго задумался.

– Пожалуй что. Если это будет означать, что мы поужинаем.

– Сделаю все возможное, – Лилит окунула голову в воду.

– Если ты умудришься поймать рыбу, я тебе еще и штаны начарую, – он умыл лицо и подплыл чуть ближе.

– Ты же говорил металлы и сплавы?

– Иметь один профиль это пуританство, дорогуша. Ткани – моя вторая истинная любовь.

– Вот как? – Лилит вскинула бровь. – А еще какая-нибудь любовь у тебя есть? Органика там, горные породы?

– К счастью, нет! – он развел руками, разбрызгивая илистую воду. – Распыляться тоже, знаешь ли, не к лицу.

– Жаль, жаль, – Лилит прекратила отираться еловой ветвью и задумчиво понюхала собственное плечо. – Скажи-ка мне, обладатель хорошего обоняния, несет от меня еще заячьими кишками?

Варац принюхался.

– Я не чувствую. Но я, впрочем, и не гидра. Ты, кстати, уверена, что нам нужно убегать? Как насчет засады, м?

Они неспешно поплыли в сторону берега, на котором пламя костра выхватывало из темноты усталое лицо Дарири и ее пышные рыжие кудри. Лилит вздохнула, кивая на нее.

– Посмотри. Она всего лишь зажгла огонь, а уже выглядит так, будто не спала несколько дней. Как она будет сражаться? Вся эта бравада про чародейское могущество яйца выеденного не стоит.

– Что-то мне подсказывает, – усмехнулся Варац. – Что ее не каждый день похищают, а ее любимая кирья не каждый день чудесным образом возвращается с того света. Стресс вреден не только для тела, знаешь ли.

– Вот-вот, – кивнула Лилит. – Чары чего-то стоят только если чародей хорошо выспался, плотно позавтракал, в хорошем настроении и бодром расположении духа. Многовато оговорок, не находишь?

– Нахожу, – Варац поднял голову к небу, слушая пение птиц. – Но практичность это скучно. Выжить в лесу можно и без чар, а вот создать скульптуру размером с фрегат – едва ли. Совершенно бесполезно, но чрезвычайно увлекательно.

– Действительно, – хмыкнула Лилит. – Совершенно бесполезно.

Варац слегка закатил глаза.

– Вы с ней прям два сапога пара, честное слово. Она тоже слышит только то, что хочет.

Лилит повернула к нему голову и заговорила чуть тише:

– Как прошла ваша тамиса, кстати?

– Отвратительно уныло. Твоя стихийщица совершенно не умеет развлекаться.

– Я не об этом. Дарири, она показалась тебе напуганной, растерянной?

– Естественно. Она с тебя глаз не сводила и подпрыгивала каждый раз, когда ты ногой дергала. Я ей говорил, чтобы она угомонилась, но она упрямо продолжала повторять, что ты очнешься. Что любопытно, – Варац задержал взгляд на Лилит. – Потому что именно это и произошло.

– Хм, – Лилит посмотрела на берег с легким прищуром. – Пошли-ка. Раз ткани твой профиль, то как насчет рыболовной сети?

Лилит удалось найти немного диких слив. Сезон урожая для них давно прошел, и еще оставшиеся на деревьях плоды сильно переспели. Но до утра этого должно было хватить, а к тому времени Лилит рассчитывала, что в натянутую сеть что-то да попадется.

Она протянула чародеям по веточке с листьями липы.

– А это зачем? – не поняла Дарири, недоверчиво принимая ветку.

– Унимает голод, – ответила Лилит, отщипывая листочек и отправляя его в рот. – Обволакивает желудок. Я помню как-то раз с тамису только ими и питалась.

– Это когда мы познакомились? – Дарири аккуратно сорвала несколько листков. Лилит кивнула.

– Последние по-настоящему голодные времена. Скучаю по вкусу выпечки из грязи и сворованных из-под несушек сырых яиц, – хмыкнула она, подбирая под себя ноги.

Полено в костре громко треснуло, и к ночному небу взмыл сноп искр. Кроме пламени и речки, бегущей заих спинами, ничто не нарушало ночную тишину. После небольшой паузы Варац повел в воздухе рукой.

– Ну? – спросил он, будто ожидая чего-то.

– Что “ну”?

– Где история? Или ты просто так сделала подводку про голодные времена?

Лилит пожала плечами.

– Могу и рассказать, почему нет. В общем, было мне пятнадцать, я бежала из трудового лагеря и с грехом напополам добралась до Синепалка. Попала в самую мясорубку: тогда была очередная стычка Севера с Оренхаем, и северян теснили от границы на юг. А вместе с ними и кучу беженцев…

Лилит, борясь со сном, подпирала спиной крепостную стену. Ворота в город были закрыты. Беженцы толпились у моста, разбив импровизированный лагерь.

Лилит караулила и выжидала, насколько могла терпеливо. Синепалк был надежно защищен и окружен глубоко врытой в землю крепостной стеной со сторожевыми вышками. О подкопе нечего было и думать, ровно как и о том, чтобы взобраться наверх. Ворот в город было двое, и Лилит успела провести по дню у каждого из них. Единственная ее надежда была на то, что она встретит кого-то из своих, или в город просочится слушок про лиловоглазую девку с черными волосами. Но с каждым днем она верила в это все меньше. Однако, она все равно держала на виду монетку с дыркой в середине – а вдруг?

Лилит сидела недалеко от ворот, пристально смотря на вереницу людей, подходивших к стражникам с грамотами, мольбами и чеканками. Было холодно, но она не замерзала, несмотря на то что целый день просидела неподвижно. Последним, что она съела, был заплесневелый кусок сыра пять дней назад. Листья липы немного спасали положение, помогая от голодных спазмов, но не придавали сил.

В город пускали либо со свидетельством о владении собственностью, либо с письменным разрешением от мэтро; такое было в основном у хорошо одетых людей с холеными лошадьми, жителей верхнего города.

С каждым проходящим часом беженцы наглели, а стражники оскотинивались. Если утром они хотя бы старались вести себя профессионально, то ближе к вечеру принялись отрываться на самых отчаянных, бранясь, толкаясь и тыкая несчастных в ребра тыльными сторонами секир. За день в стражников дважды бросили дерьмом и трижды напали с кулаками и палками. Словесные оскорбления Лилит даже не считала; каждый второй проходящий мимо крестьянин сплевывал себе под ноги и цедил что-то презрительное. Они лишились домов, скота, пожитков – всего, что у них было. Прошли много верст по грязи и снегу лишь для того, чтобы померзнуть под стенами из-за того, что в город не пускают беженцев. Лилит не любила свиней и земель в равной степени, но первые вызывали у нее куда большее презрение. Слишком уж богатая у нее с церковниками была история.

Лилит знала, что рано или поздно ворота откроют. Скорее всего, готовят приюты и ждут поставок провизии, которая пойдет на кормление вчерашних крестьян, а ныне – простых бездомных. Потом, когда конфликт с Оренхаем подутихнет, им дадут новые дома в тех же владениях. Дома тех, кто не вернется с войны.

У нее не было ни времени, ни желания ждать вместе с остальными оборванцами. Ей нужно было в город, и она знала, что может в него попасть. Сыграть карту голодной девочки и примазаться к какому-нибудь горожанину не выйдет: четыре клейма есть четыре клейма. У нее была парочка идей, и она присматривалась к толпе, выискивая взглядом подходящего человека.

Когда красный свет закатного светила сменился оранжевым светом факелов, она услышала негромкий свист откуда-то слева. Чуть поодаль она увидела рыжую девушку, хорошо одетую, в зеленой накидке с меховым воротником. Девушка поманила ее рукой, и Лилит посмотрела на нее недоверчиво. Что от нее может быть нужно верхнегородской?

Она поднялась на ноги медленно, чтобы не закружилась голова. Зачем-то оглянувшись на стражников, как раз занятых вялым избиением очередного особо активного крестьянина, она медленно подошла к девушке. Руку она держала чуть сзади, так, чтобы в любой момент скользнуть ею в сапог, за ножом.

– Те че, девка? – спросила Лилит, останавливаясь шагах в пяти от нее.

– Спокойно, – девушка показала обе руки в кожаных перчатках и улыбнулась примирительно. – Я помочь хочу.

– Чем? – фыркнула Лилит, не меняя позы. – Под юбкой через стражу проведешь иль че?

Девушка слегка поморщилась.

– Ну и выговор у тебя… Да погоди! – она тронула развернувшуюся было Лилит за локоть, и та резко выдернула его, бешено сверля девушку глазами.

– Руки, блять, при себе держи!

Девушка извинительно вздернула брови. Глаза ее забегали.

– Смотри, – она провела пальцем по воздуху, оставляя на нем светящийся след. Она быстро начертила сложный символ и в ее ладони вспыхнул небольшой огонек. Сначала Лилит отшатнулась, но потом подалась вперед, заинтересованная. Девушка перебирала пальцами, и огонек бегал по ее запястью шустрой змейкой. Лилит следила за ним, не отрываясь. – Послушай. Я живу в городе, но у меня нет документов. Поможешь попасть внутрь – накормлю. Обещаю.

Она сжала кулак и огонек исчез. Лилит подняла глаза на девушку, сомневаясь.

– Я те зачем?

– По тебе видно, что смышленая. И давно под стенами сидишь. Кого еще мне тут просить о помощи? – она кивнула в сторону толпы беженцев, сливающуюся в одно большое грязно-бежевое льняное пятно.

Лилит кивнула.

– Пойдет. Слуш. Не седня-завтра поедут телеги со жратвой. Надо на дорогу идти и ловить. Порешаем возниц, заберем шмотки и бумажки и въедем на телеге. Пропустят как милые.

Девушка посмотрела на нее с некоторым страхом.

– Как “порешим”? Убьем что ли?

– Ты в город попасть хош-нет? Я-то и без тебя управлюсь как-нить.

– Ладно, ладно, – поспешно сказала девушка. – Я придумаю, как их… обезвредить. Без вреда для здоровья.

– Да че хош делай, колдунья, – махнула рукой Лилит. – Ее еще поймать надо, телегу. Пошли на тракт.

Девушка согласно кивнула и последовала за Лилит, едва поспевая за ее широким шагом.

Окончив историю, Лилит широко зевнула и замолчала, прислушиваясь.

– Любопытно, – Варац посмотрел на Дарири пристально. – Чародейка попросила помощи у голодной оборванки? С трудом верю.

– Не все такие высокомерные ослы, как ты, – фыркнула Дарири. – Что я должна была сделать? Прорыть тоннель? Начаровать цунами? Обрушить городские стены?

– Это, – кивнул Варац, не сводя с нее глаз. – Или создать пузырь воздуха под водой и безопасно попасть в порт. Как вариант.

– Задним умом все крепки, – буркнула чародейка, устало потирая лицо. – Чего ты привязался вообще? И как тебя после чарования целой сети до сих пор с ног не свалило?

– Я мало сплю, – Варац подкинул хвороста в костер. – Все равно буду сидеть. Подежурю заодно.

Дарири посмотрела на Лилит с сомнением, как бы спрашивая, стоит ли доверять чародею их безопасность. Лилит коротко, утвердительно кивнула.

– Если хоть треск ветки услышишь, буди, – она улеглась на землю. – Помимо гидр тут еще полно всякой дряни, которая может захотеть наведаться в гости.

– Идет. Отдыхайте, кирьи, – он вытянул босые ноги к костру и оперся на локти, тихо мыча себе под нос. Лилит быстро уснула под шелест языков огня и звук крон, шумящих на ветру.

Лилит проснулась от запаха жаренной рыбы и поняла, что едва не захлебнулась слюной во сне. Вытерев рот, она присела, озираясь.

Солнце еще не взошло, едва-едва начало светать. Дарири спала чуть поодаль, привалившись спиной к дереву и поджав под себя ноги. Лилит извлекла из волос небольшого жука, щекотавшего ей кожу головы.

На костре медленно коптилась грубо очищенная мелкая рыба. Вараца видно не было.

Лилит встала и принялась разминаться. Нужно было как можно скорее вернуть в мышцы тонус и упругость, иначе их путешествие закончится первой же стычкой.

Лилит вспомнила об Амелии, и это ее взбодрило. Низенькая северянка всегда заставляла ее забыть о проблемах и наслаждаться каждым ударом сердца, что отведен ей на этой земле. Она жила забвенно и выпивала каждый день до капли, и эта простая благодарность за возможность просто дышать в какой-то мере передавалась и Лилит. Сегодня, определенно, был один из тех редких дней, когда она немного скучала по Ам-ам.

– Ты шагаешь громче, чем думаешь, – Лилит посмотрела на чародея, изогнувшись назад.

– Пойман с поличным, – улыбнулся он, на ходу сворачивая илистую сеть. – Я думал ты на рыбу набросишься как только глаза откроешь.

– Во-первых, после голодания много есть нельзя. Во-вторых самоконтроль это полезно, – Лилит потянулась вверх, напрягая все тело разом, потом шумно выдохнула и уселась, скрестив ноги. – В третьих, не подождать вас было бы дурным тоном, кирье.

Чародей вскинул брови с усмешкой.

– Ценю вашу преданность этикету, кирья, – поклонился он. – И жертвенность. Слюны, которой ты напустила во сне, хватит чтобы река вышла из берегов раньше весны.

– Забочусь об окружающей среде, – кивнула Лилит, жестом приглашая его присесть напротив себя. – Поливаю посадки. Ты думаешь почему у нас в деревне всегда был лучший урожай?

– Охотно верю, – Варац протянул ей палку с куском костистой речной рыбы.

– Не хочу звучать неблагодарной, – закривлялась Лилит. – Но не готовить уху было в высшей степени безрассудно!

– Прошу простить, кирья. На чугунный котелок меня уже не хватило. Зато я сделал тебе штаны!

– Потрясающе, – усмехнулась Лилит. – С удовольствием надену сделанные тобой штаны.

Варац поклонился одной головой:

– Я бы поднял кубок, но увы.

– Ну, это нескоро. Но можешь пожевать ёри. В небольших дозах от него вполне можно заторчать.

– Как действует? – заинтересовался Варац.

– М-м, – задумалась Лилит, жуя. – Чем-то похоже на ораму. Только плохую. Которую разбавили сеном. Вообще нет, забудь, не надо жевать ёри. Плохая идея.

– Теперь мне в высшей степени любопытно, – он ритмично постукивал пальцами по колену. – Но я воздержусь, пока славная героиня не доставит нас в безопасное место.

– Я знаю, что мы едва знакомы, – Лилит вытащила изо рта кость. – Но имей в виду, что за такое можно и в нос схлопотать.

– Какое жуткое варварство, – восхитился Варац.

– Прошу простить мои манеры, – она сплюнула кусочек чешуи. – Но моя тонкая душевная организация не терпит препираний. Вот прям совершенно.

– Без препираний жизнь тосклива, – возразил чародей. – Любая ссора это соревнование в остроумии. А чем еще, позвольте спросить, заняться в этой глухомани?

Дарири приподняла голову и вяло заморгала.

– Вдыхать свежий воздух и наслаждаться девственной природой, – Лилит отправила в рот последний кусочек рыбы и вытерла руки о куртку. – И не мешать мне работать.

– Ты совершенно невыносима.

– Я в курсе, – кивнула Лилит. – Поэтому обычно я работаю одна. За рыбу спасибо, кстати. Удивлена, что вообще что-то попалось. Сейчас не сезон.

– Вверх по реке будет получше. Там пороги и течение быстрое.

– Ты это как понял?

Варац отмахнулся.

– Были такие кошмарные времена, когда я странствовал. Некоторые вещи, к сожалению, трудно забываются.

– Память странная штука, – кивнула Лилит. – Особенно чужая. Кто-то помнит мелкие детали, а главное ускользает, а иногда наоборот. Иной раз целые куски отсутствуют, просто чернота и все. И гадай потом, было ли там что-то важное.

– Подавленные воспоминания? – заинтересовался Варац.

Дарири отряхнула платье и подошла к костру. Лилит сняла с палки кусок рыбы и протянула ей.

– Подавленные, искаженные, ложные, иногда просто старые, наполовину забытые. Особенно смешно, когда два человека помнят одно и то же совершенно по-разному.

– Ложные? Любопытно. А если я намеренно попытаюсь выдать вымысел за воспоминание? Воображу, скажем, в деталях, что бился на мечах с Железной Девой? Сможешь отличить?

– От человека зависит, – пожала плечами Лилит. – Обычно ментальные чары застают врасплох. Представь вот двух щенков, которые возятся друг с другом, выясняя, кто кого уложит на лопатки. Это ментальный чародей и чаруемый. Если ты победил, чаруемый покорно открывает пузо и беспомощно лежит, пока ты в его голове воротишь, что хочешь. В теории, наверное, чародея можно провести и подсунуть ему какой-то мусор вместо реального воспоминания. Но я с таким пока не сталкивалась.

– А откуда ты знаешь, что не сталкивалась? Если тебя вдруг провели.

– Потому что я проверяю полученную чарами информацию, – пожала плечами Лилит. – А всякая дребедень и личная драма меня не интересует.

– Ты сумасшедшая, – покачал головой чародей. – Я бы весь высший свет на уши поставил, владей я ментальными чарами. Таких интриг бы наворотил, что сильные мира сего побросали бы свои королевские регалии, полностью поглощенные какой-нибудь кляузой о ночных горшках. Ты только вообрази возможности!

– Вот поэтому, – сказала Дарири слегка хриплым ото сна голосом. – Церковь нас и дрессирует, утверждая, что чары развращают. Из-за таких, как ты, которые не могут свои хотелки в узде держать.

– Я начинаю всерьез рассматривать возможность быть съеденным гидрами, – закатил глаза Варац. – Я не верю в загробную жизнь, но даже вечная чернота по сравнению с тобой – просто праздник жизни, дорогуша.

– Тебя никто не останавливает, – фыркнула чародейка.

– Я сам себя останавливаю, – невозмутимо ответил Варац. – Пока что.

– Что я говорила про препирания? Берите что осталось от рыбы и двинули, уважаемые чародеи, – она повернула голову в сторону внезапно раздавшегося громкого урчания откуда-то издалека. – Это самец. Хм. Давайте-ка шустрее, кирьи. Не нравится мне это все.

Дарири и Варац с готовностью поднялись, и, наспех закидав костер, направились за Лилит к воде.

Они перешли реку вброд, держась друг за друга, чтобы не быть снесенными сильным течением. Нога Дарири соскользнула о камень, и она вцепилась в Лилит обеими руками, отпустив Вараца. Вовремя подхваченный Лилит чародей избежал падения, но полностью окунулся в мутную воду. Выразив свое недовольство нелестным комментарием в сторону чародейки, он быстро оправился от конфуза и больше не вспоминал об этом инциденте.

Другой берег реки был крутым и густо заросшим камышом. Лилит вылезла первой, уцепившись за высокую траву, и последовательно вытащила двух запыхавшихся чародеев.

– Отжимаем подолы и шагаем, – скомандовала Лилит, стряхивая с себя ряску. – Отличные штаны, кстати. Спасибо.

– Рад быть полезным, – поклонился чародей, скручивая насквозь вымокшую джеллабу. – Куртку бы тоже обновить. Ты в этой смешно выглядишь.

– А чувствую себя еще смешнее, – Лилит подняла руки перпендикулярно телу, демонстрируя висевшую на ней мешком одежду.

– Непозволительно! Особенно кирье твоей незаурядной внешности. Ты должна владеть комнатой, когда входишь в нее, а не чувствовать себя шутом.

– Не вижу тут комнат, но спорить не буду, – Лилит сломала толстую ветку, наступив на нее ногой. – В этом мешке жутко неудобно. Но ты пока побереги силы. Котелок нам нужнее.

– Не разделяю твоей практичности, – в тон ей ответил Варац. – Но спорить не буду. Потому что я обходителен и уступчив. Бываю периодически.

– Как мы заговорили, – недовольно буркнула Дарири, подвязывая мешавшие волосы куском платья.

– Ну-ка не начинать! – Лилит еще раз хрустнула длинной веткой и подбросила ее в руке, оценивая вес. – Обоим рты завяжу, если придется.

С этой стороны лес был реже и древнее; крупные найсоны – маловетвистые деревья с лихо перекрученными стволами – были разбавлены немногочисленными колючими кустарниками. Здесь было много заросших мхом камней, неровностей почвы и околоболотистых участков земли. Было прохладно, по земле стелилась едва заметная белая дымка: споры грибов-маховиков. Возле ноги Лилит юркнула мышь.

– Скажите, если вдруг увидите зайца. Хотя я бы не надеялась, конечно. Гидры их нещадно истребляют, мерзавки.

– Сколько тут вообще гидр? Куда ни плюнь, попадешь в гидру.

– Явно больше чем должно быть, – ответила Лилит, пробуя палкой кочку впереди себя. – Они территориальные, как правило одиночки. Территория одной гидры – примерно десять ику.

– Сколько?!

– Говорю же, одиночки. Не выносят конкуренции. Они почти весь день заняты тем, что сидят на камнях и вынюхивают, не зашел ли, случаем, к ним кто-то из многоголовых собратьев. Если зашел – будет мясо. Гидры дерутся жестоко и насмерть. Особенно за территорию.

– Так и откуда их тут столько?

– Видимо, мы везучие очень, – хмыкнула Лилит. – И нарвались на семейство. Могли с тем же успехом в их гнездо на телеге въехать. Если б я знала, что их тут больше одной, не стала бы ёри жрать. Но что ж теперь поделать.

– Так это были детеныши?.. – Дарири провалилась в небольшую трясину. – Твою мать…

– Ну. Детеныши еще куда ни шло. А вот их родители… – Лилит красноречиво прищелкнула языком.

– “Куда ни шло”? Ты видела, как они за мину разорвали снаряженный, подготовленный отряд? – взволнованно спросила Дарири.

Лилит вскинула бровь.

– Видела. А родители будут еще хуже. Гораздо. Особенно если учуят ёри. Знаешь, его им раньше скармливали перед гидриными боями. Спровоцировать ярость. Даже профессия такая была – сборщик ёри. Очень редкая и опасная. Почему – можешь наблюдать воочию.

– Ты много знаешь о гидрах, – заметил Варац. – Откуда?

– Книжки читаю, – ответила Лилит. – С умными людьми общаюсь. В моей работе бесполезной информации не бывает.

– Хорошая же у тебя, должно быть, память, – хмыкнул чародей со скепсисом.

– До дурного хорошая, – кивнула Лилит. – Злопамятности не существует. Существуют люди, которые помнят, как все было на самом деле.

– Ох, – чародей потер руки с предвкушением. – Обожаю категоричные утверждения! Их растаптывать приятнее всего. То есть, ты не выбираешь, что помнить, а что забыть?

– Я не выбираю, потому что я ничего не забываю.

– Да ну? Ну-ка давай, в чем была Дарири когда вы впервые встретились?

– Бархатное платье, зеленая накидка с лисьим воротником, перчатки в цвет с крупными швами, волосы собраны в пучок, перевязаны темно-синей широкой лентой, серьги с опалом, темные туфли и взгляд, полный растерянной неуверенности, – после недолгой паузы ответила Лилит без запинок.

Варац посмотрел на Дарири вопросительно.

– Я, думаешь, помню? – ответила та. – Ну вроде примерно так. Накидка у меня такая была, перчатки тоже. Серьги до сих пор есть.

– Любопытно, – чародей посмотрел на Лилит с интересом. – Ты вообще ничего не забываешь?

– Редко. Это не идеальная память, просто натренированная подмечать детали.

– Ага! И каков же принцип, по которому ты забываешь или запоминаешь? – не унимался чародей.

– Забываю, если информация ненужная. Я хорошо помню имена, лица, слова и поступки. И детали, с ними связанные. Специфика работы.

– Хорошо, зайдем с другого бока. Если говорить о личных делах?

– У меня нет личных дел.

– Дело же не только в памяти. Дело в том, на чем ты фокусируешься, дорогуша. Положим, я спас тебя от смерти, а потом начал врать, вилять, и вообще вести себя как скот. Что ты запомнишь лучше?

– Я фокусируюсь на том, что важно. Человек не лжет без причин, значит я запомню ложь. Не потому что мне не все равно, а чтобы не доверять ему свою спину.

Варац вздохнул.

– Иначе! На тебя покусился бандит. Ты отбилась, но он ушел. Как ты поступишь?

– Зависит, – пожала плечами Лилит. – На меня просто так не покушаются.

– Ну представь, что покусились, боже ты мой! Абсолютно случайный бугай на дороге, каких полно на Севере. Допустим мы точно знаем, что он ни на кого не работает, не копает под тебя, не состоит в гильдии влажных штанов или как там их идиотское название. Просто дурачок, который решил, что ты – легкая добыча.

– Убью. А если удерет, догоню.

– С какой целью?

– С той, что ты верно подметил. У меня неординарная внешность. И мне нахер не нужно, чтобы кто-то трепался о том, куда я направляюсь. Особенно среди бандитов и наемников.

Варац развел руками.

– Я не знаю, как с тобой говорить! Ты все сводишь к работе. Ты сумасшедшая!

– Я в курсе. Поэтому я брошу тебе косточку победы. Я помню точное количество данных мне плетей и розг, хотя, скажем честно, мне от этой информации никакого проку. Я действительно злопамятная. И кошмарно мстительная.

– "Бросишь мне косточку"?– фыркнул Варац. – Какое самомнение.

– Глотай или выплевывай, мне без разницы, – пожала плечами Лилит. – Ну как, еще есть настроение состязаться в остроумии, или можем прекратить трепаться, наконец?

– Совершенно невыносимая личность! – Варац повернулся к Дарири. – Как ты ее терпишь?

– С благодарностью, – ехидно ответила Дарири.

– Я окружен химерами, – сокрушенно покачал головой чародей. – Может, вы в гидр просто ядом плюнете? Держу пари, этого они не будут ожидать.

– Яд я берегу для близких, – Лилит вспрыгнула на большой камень. – Гидры перебьются.

Варац подтянулся на выступающем корне.

– Ладно, я понял. Ты только на одном языке разговариваешь. Тогда задам соответствующий вопрос: каким был твой первый заказ?

– А у меня не было первого заказа. Я приторговывала имеющейся информацией, потом стала добывать конкретную, по запросу. С этого все началось.

– Ты на этом специализируешься?

– Я на всем специализируюсь. Но разведывание, пожалуй, самое интересное.

– Любопытно. А убийства?

– Бывало.

Она остановилась, принюхавшись, и они немного изменили направление, взяв чуть дальше от реки.

– И какой заказ был самым первым?

– Какой же ты болтливый, – Дарири щелчком пальцев сбила с плеча небольшого паука.

– Самый первый – пустяковые личные счеты. Был заказ выследить и убить женщину, с которой братик не поделил наследство. Она была матерым следопытом, и найти ее мне удалось только благодаря тому, что она не ждала охотника. И все равно четыре луны убила, роя землю. И еще три отиралась в тех местах и пускала слушки, что мы с ней собратья по цеху. Набилась к ней в подельники, пообещала что выведу нас на заказы. Вывела, и мы пошли на охоту в глухомань. Долго охотились, целью был сируш – жуткая дрянь, редкая и юркая. Побратались, пока выслеживали и ловушку ему готовили. Я из нее вытянула, где она прячет наследство. Поймали сируша, отметили. Пока она отсыпалась после попойки, я ей перерезала глотку. Сируша сдала, получила денежки, откопала ее наследство и отвезла заказчику вместе с головой.

– Погоди… Это та, “хорошая женщина”, про которую ты раньше говорила? – спросила Дарири напряженно.

– Она, – кивнула Лилит. – И правда была хорошая. Добрая, и дело свое знала. Но работа есть работа.

– Лилит… – она не нашлась, что ответить.

– Мне вот что любопытно: заказчик согласился столько ждать? Столько лун на простое убийство? И заплатил, хочешь сказать? – Варац вскинул бровь недоверчиво.

– Он попросил ее убить просто чтоб с ней поквитаться. А я ему еще и наследство на горбу приперла. Да он в восторге был, пальчики целовал, – хмыкнула Лилит. – Еще и за сируша выручила прилично. Закутила потом так, что весь нижний город всю тамису ходуном ходил.

– Любопытно. И сколько?

– Пять за женщину, две семьсот за сируша.

– Недурно, недурно! – хмыкнул Варац уважительно. – И как, стоило оно того?

– Разумеется. Меня этот заказ ненадолго сделал знаменитой. Работа появилась, дела пошли в гору.

– Что ж, искусно!

– У вас двоих все в порядке? – спросила Дарири растерянно. – Вы вообще понимаете, что обсуждаете человеческую жизнь?

Лилит фыркнула и посмотрела на нее насмешливо.

– Ты тут правда, что ли, собралась взывать к моей совести, уважаемая чародейка? Проповеди наемнику читать? Это у тебя, по-моему, что-то не в порядке, раз тебе такие мысли в голову приходят.

– Я не понимаю, – покачала головой Дарири. – И никогда не пойму, как можно так относиться к другим. Безжалостно, как к скоту, как к мусору…

– Как профессионал, я готова пожать плечами и сказать, что это издержки работы. Как твоя подруга, я отвечу тебе следующее: нехер выкидывать детей на дорогу, как мусор, и бить их плетьми, как скот. Потому что дети это вспомнят, когда вырастут.

Варац издал болезненный звук, и с любопытством посмотрел на Дарири, ожидая ее ответа.

– И если мир обошелся с тобой плохо, надо обойтись с ним еще хуже? Уподобиться тем, кто над тобой издевался?

– Не надо, – Лилит подняла голову, поглядывая на кроны деревьев. – Но это жутко выгодно. Всегда найдутся те, кто готов заплатить за то, что ты не обременен моралью и принципами. А мир – он просто мир, Дарь. Ему все равно, кто ты. Что делать, решаешь только ты сам. Но, что бы ты не делал, солнце каждое утро всходит на востоке.

Дарири ничего не ответила. До самого вечера они почти не разговаривали; Лилит и Варац периодически обменивались наблюдениями и саркастическими замечаниями, Дарири же не обронила ни слова, лишь поглядывала на подругу красноречиво.

Они разбили стоянку на берегу, неподалеку от каменного пляжа. После недолгих уговоров Варац согласился пойти рыбачить, а Лилит и Дарири углубились в лес, ища растопку. Лилит заговорила первой:

– Дарь, тебе что-то известно об этой печати? Которую на меня наложили.

Дарири нагнулась, поднимая несколько сухих веток, и положила их в подобранный подол платья.

– Нет. Откуда? Я же не демонолог.

Лилит длинно, задумчиво хмыкнула.

– Верно. Идри тоже демонологию не очень уважал, вроде. По крайней мере уроков по ней у меня почти не было.

– Ренегатское образование – это не академия, – кивнула Дарири.

Лилит нагнулась, снуя взглядом по земле.

– Отдать старику должное, базу он все равно старался дать. Про эксперименты Двольфиуса, например, мы с тобой обе читали.

Дарири кашлянула, и слегка нервно убрала прядь за ухо. Лилит медленно повернула на нее голову.

– Что такое?

– Ничего. Ну, читали. Ты к чему вообще?

Лилит подобрала пару толстых веток, и неторопливо распрямилась.

– Да ни к чему. Я вот ясно помню, например, что все люди в его экспериментах, на кожу которых была наложена печать, пробыли без сознания несколько лун, а потом начинали сгнивать заживо. И умирали, так и не очнувшись.

– Вроде так, – Дарири снова прокашлялась. – Вода есть?

Лилит сняла с пояса флягу, и подала ей. Чародейка отпила. Лилит выдержала паузу.

– Раз так, и ты об этом знаешь, – Лилит смотрела на Дарири, пристально наблюдая за выражением ее лица. – То почему ты всю тамису повторяла Варацу, что я выкарабкаюсь и очнусь?

Дарири фыркнула, и вернула ей флягу.

– А ты бы просто сдалась, утратила веру? Конечно, мне было тяжело с этим смириться. Я, – она сдержанно вздохнула, трогая себя рукой за плечо. – Я думала, что потеряю тебя.

– Ага-а, – протянула Лилит, поднимая голову и щурясь на кроны. – Ушла в отрицание. Это я понимаю. А тот факт, что я действительно очнулась, чародейка? Просто совпадение? Или меня спасла сила твоей любви?

Дарири посмотрела на нее с обидой и легким гневом.

– Обязательно как сука себя вести? Откуда я знаю, почему ты очнулась? В Экспериментах таких случаев не описано, но это не значит, что они никогда не происходили.

– Разумно, – согласилась Лилит.

Она присоединила еще несколько веток к охапке в своей руке.

– Еще один вопрос, чародейка. Как ты узнала, где я устроила засаду, и как пришла туда именно в момент атаки? Еще одно чудесное совпадение?

– Ты меня в чем-то обвиняешь?

– Просто спрашиваю, – Лилит аккуратно положила охапку на землю. – Потому что пока все указывает на то, что ты работала вместе с похитителями.

Она сделала шаг по направлению к Дарири. Чародейка отступила назад, разжигаясь праведным гневом во взгляде.

– Ты в своем уме? Лилит, ты сама упоминала трущобы. Что теряешь в них хвосты. Потом упомянула слежку. Конечно я пошла туда, а куда еще?

– Я не уточняла, какие именно трущобы, – Лилит приблизилась к Дарири, смотря на нее сверху вниз. – В Чинджу их валом. А ты взяла и пришла в нужные.

– А ты не думала, что я могла не с первого раза угадать? – Дарири несильно толкнула ее в грудь. – У тебя паранойя. Твой Варац, между прочим, тоже совершенно случайно там оказался!

Лилит еще долго смотрела на чародейку. Потом неспешно подняла с земли охапку веток.

– Пошли. Хвороста достаточно, – сказала Лилит, делая шаг в направлении стоянки.

– Ну и что это за ковырялка? – спросила Лилит недоверчиво, вертя в руках метательный нож, сделанный Варацем. – Я и так хреново бросаю, ты решил помножить на ноль наши шансы на выживание?

Чародей только хмыкнул в ответ.

– А это и не для тебя, дорогуша, – ответил он, отправляя второй нож в дерево. Проследив за ним взглядом, Лилит уважительно подняла брови.

– Не ожидала. Виновна, кирье, – она оперлась на вытянутые руки. – Думала, ты презираешь железо.

– Металлы – моя специализация, – рассмеялся чародей. – Было бы странно не владеть хоть чем-то, пригодным для самозащиты, не находишь?

– С твоим-то характером – пожалуй.

– Вот именно, – согласился он охотно. – Но на этом сюрпризы, к сожалению, заканчиваются. Все остальное оружие не любит меня так же, как я его.

– Хорошо что предупредил заранее, – кивнула Лилит. – Ты, кстати, не заметил, куда они дели мой сиг?

– Как-то не до того было, – ответил Варац чуть ехидно. – К тому же я был уверен, что ты не жилец. Я до сих пор не спросил, кстати, какая непозволительная забывчивость! – он подбоченился, садясь поудобнее. – Что ты там видела?

Лилит вскинула бровь, вспоминая.

– Я редко это говорю, но я ничего не помню. Вообще.

– Вот как? – Варац склонил голову набок. – Именно не помнишь, или, по-твоему, ничего не было?

– Я видела достаточно забытых воспоминаний, чтобы отличить. Я помню свои сны, и всегда точно знаю, сколько проспала. И… – она замялась, и эта заминка подстегнула нетерпение чародея. Впервые с момента их знакомства он прочел в ее глазах неуверенность. – Меня не отпускает странное чувство, что что-то происходило. Я что-то видела, или чувствовала… Но хоть убей не помню, что.

Она встряхнула головой, и смятение исчезло из ее глаз.

– Да и какая разница? Выбралась и ладно. Ты и сегодня на дозоре будешь сидеть?

– Я мало сплю, – кивнул чародей.

– Я могу подежурить, – подала голос Дарири. Она начертила руну, и несколько сухих веток занялись огнем. – Сон что-то не идет.

– Перебешься, – категорично ответила Лилит, укладываясь на землю. Она повернула голову на Вараца. – Спасибо за котелок, кстати. И за уху. Я прям не устаю приятно удивляться, не думала, что чародеи могут быть настолько полезными.

– Простого “спасибо” было бы достаточно, – хмыкнул Варац, двигаясь поближе к костру.

Они долго молчали, смотря на огонь. Через какое-то время Дарири бросила беглый взгляд на лицо Лилит. Она слегка хмурила брови во сне. Чародейка посмотрела на Вараца.

– Я правда могу посидеть.

Варац оторвал глаза от костра, и поднял их на Дарири.

– Как я уже говорил, я мало сплю. Я тебе чем-то мешаю, дорогуша?

Дарири ткнула палкой в огонь.

– Нет.

– Из тебя кошмарная лгунья, – улыбнулся Варац, и вытянул ноги. – Можешь смотреть на нее, сколько хочешь, – он кивнул в сторону Лилит. – Считай, что меня тут нет.

– Это слишком желанная для меня фантазия, – буркнула Дарири в ответ. – Возвращаться в реальность потом будет неприятно.

Варац тихо посмеялся.

– Вот теперь ты говоришь на моем языке, – он вздохнул, и задрал голову, уставившись в темное небо. – Я знал немало ренегатов, но очень мало преемников. Большинство уходили уже после обучения в Пиргосе. Или во время.

– И?

– Не знаю, – пожал плечами Варац. – Хотелось бы знать, каково это – никогда не ступать в стены академии. Но вопрос глупый, потому что тебе не с чем сравнить, верно?

– Каково? У меня был учитель, дом, цель, – Дарири подбросила в огонь несколько сухих веток. – Человеческое воспитание. Меня не секли, не заставляли сжигать запретные книги, не запирали в карцере, не наказывали позором. Это ты хотел услышать?

– Перестань, – Варац посмотрел на нее с насмешкой. – Мне слишком тяжело сдержать слезы ностальгии.

– Извини, – тихо вздохнула чародейка. – Вряд ли это приятные воспоминания, – она подтянула колени к груди, и положила на них подбородок. – Ты упоминал, что учился в Сульяне. Там было лучше?

– В Сульяне есть свои способы издеваться над студентами. Они сталкивают лбами разные специализации и школы, поощряют травлю. Считают, что конкуренция воспитывает характер. Но это относится не только к чародеям, там в целом такой подход к воспитанию. Но да, там было лучше.

Дарири чуть качнулась из стороны в сторону.

– А на Островах?

– Острова вне конкуренции, – Варац едва заметно улыбнулся. – Открытые курсы, свободные лекции. Почти никакого контроля. Как итог, там царил кошмарный бардак и несумятица. Но зачастую такова цена свободы.

– Свобода не обязательно должна означать отсутствие дисциплины.

– Смотря о чем речь. Если в твоем воспитании была дисциплина, то в чем выражалась его свобода?

– В подходе. В идее. В том, что ты сам выбираешь дисциплину. Потому что тебе смогли объяснить, почему это важно.

Варац покивал, хмыкая.

– Сколько тебе было лет, когда ты начала обучение?

– Десять.

– Довольно рано. Учитывая твое клеймо, – Варац кивнул на руку Дарири. Чародейка рефлекторно отдернула рукав. – Подозреваю, что тебя к ренегату на воспитание отдали не любящие родители. Как бы ты ни попала на обучение, вряд ли у тебя был выбор его бросить. Потому что альтернатива – это церковный приют, где тебя держат до шестнадцати, а потом вышвыривают на улицу.

Дарири тихо фыркнула.

– Ты ничерта не знаешь обо мне и о том, как я росла.

– Интересно то, что на Севере почти не употребляют слово “сирота”, не замечала? Их такое количество, что их делят на категории поменьше, и используют в речи уже их. Приютские, нижегородские, изгнанники, – Варац помотал рукой в воздухе. – За содомию полагается казнь колыбелью Агнца5, однако же ты здесь. У тебя в речи нет следов крестьянского или нижегородского акцента, в отличие от нее, – Варац кивнул на Лилит. – Значит, тут история поинтереснее. Вопрос в том, какая. Высокородный дом? Церковная семья, купеческая?

– Какое тебе дело?

– Совершенно никакого, – пожал плечами Варац. – Но вопросы вполне безобидные, разве нет? И вроде как ни к чему не обязывают.

Дарири убрала прядь волос за ухо.

– Да, не обязывают. Но я не хочу на них отвечать.

Лилит перевернулась на спину.

– Рты закройте, – пробормотала она в полусне.

Дарири неслышно вздохнула, и покачала головой. Она подбросила в костер еще несколько веток, которые с треском скукожились в пламени у нее на глазах.

– Значит, вы жили вместе, – сказал Варац на полтона тише. – Раз ее учил твой мастер.

– Несколько лет, – ответила Дарири полушепотом.

– Ага. И в какой момент ты поняла, что влюблена?

Дарири прожгла чародея взглядом. Тот ответил хитрым прищуром и наглой ухмылкой.

– Не пойми неправильно, дорогуша…

– Закрой рот, – перебила Дарири. – Ты ничерта не знаешь.

– Так просвети меня, – Варац прилег, опершись на локоть.

– С чего вдруг? Пока все, что я от тебя слышала – это оскорбления, издевки, или то, что ведет к оскорблениям или издевкам. С какой радости мне давать тебе еще поводы?

– Очень здоровый ответ, – улыбнулся Варац. – Совершенно нормальный и понятный. Только она обращается с тобой не сильно лучше. И тем не менее, ты привязана к ней, и любишь ее, – чародей склонил голову набок. – Вот мне и стало интересно, как так получилось.

Дарири устало выдохнула.

– Я искренне надеюсь, что у нее хватит ума держаться от тебя подальше, – чародейка провела рукой по лицу. Она поднялась на ноги, отряхивая изорванный подол платья. – Я отойду. По нужде.

– Передо мной можно не отчитываться, – усмехнулся Варац.

– Скотина, – пробормотала Дарири вполголоса, делая несколько шагов прочь от костра.

Чародейка отошла на почтительное расстояние, пробираясь вперед практически на ощупь, и часто оглядываясь. Где-то через пол-мины она остановилась, и потянула за веревочку на своей шее, вытягивая из-под платья круглый амулет. Она взяла его в обе руки, и уже готовилась разломать пополам, когда услышала приближающийся шелест, затем – громкое змеиное шипение, и, наконец, почувствовала прикосновение холодной, движущейся кожи на своей лодыжке. Дарири отпустила амулет, издав громкий, продолжительный визг и отскакивая назад от змеи. Она отбежала на несколько шагов, когда лес сотряс уже знакомый ей гидриный клекот. Дарири замерла от ужаса, вцепившись рукой в дерево.

Лилит подскочила от громкого визга, и последовавшего за ним рева, который раздался совсем рядом. Послышался густой треск веток. Гидра бежала к ним, и бежала быстро.

– Сука, – Лилит подхватила палку и одним движением ноги разбила костер, раскатившийся по земле недогоревшими углями. Она быстро пошла в направлении звука визга, и Варац последовал за ней. Судя по звуку, гидра быстро бежала им наперерез. Лилит неожиданно замедлилась, и остановилась.

– Она стихийная чародейка. Среди нас троих у нее самые большие шансы, – сказала Лилит шепотом. Потом прислушалась, и сделала несколько шагов в обратном направлении. – Пошли.

Варац слегка опешил, но быстро опомнился и зашагал следом. Шорох за их спинами не утихал, наоборот становился все громче. Гидра взяла след, и теперь стремительно сокращала расстояние.

– Вот тебе и ответ, пахнет ли от меня еще заячьями кишками, – вздохнула Лилит уже в полный голос, и ломанулась вперед так быстро, насколько позволял полумрак ночного леса, неровная земля и ее собственные ноги. Услышав их, гидра вновь заревела и ускорилась.

– Ты-то куда, идиот? – рассмеялась Лилит. В ее голосе слышался азарт и задор.

– Понятия не имею! – ответил Варац через тяжелое дыхание.

За их спинами раздался оглушительный треск дерева. Послышался громкий рык хищника, обнаружевшего свою добычу, и Лилит едва успела развернуться, и оттолкнуть чародея. Хвост возникшей из ниоткуда огромной гидры щелкнул по земле, вздымая пыль. Те, что напали на них на дороге, размерами были чуть больше лошади. Эта же была почти в два раза крупнее. Гидра издала протяжный клокочущий рык.

Упавший Варац быстро отполз назад, неотрывно смотря на гигантское существо, которое пока медлило атаковать. Гидра волнообразно двигала массивными шеями, и шумно, разъяренно дышала.

– Сука, – Лилит встряхнула здоровой рукой. – Клялась же себе, что не сдохну в лесу…

Она отодвинула ногу назад и высвободила сломанную руку из повязки. Лилит сфокусировала взгляд на центральной голове гидры, так, чтобы три справа и три слева были в поле ее зрения. Она с азартом перехватила палку, прижимая ее к своей руке.

Гидра завопила, и атаковала широким прыжком вперед. Лилит ушла вбок, слегка проехав по земле, и без замаха ударила по самой левой голове. Удар казался совсем слабым, но голова гидры мотнулась в сторону, и животное издало яростный вопль боли. На землю мелкими каплями брызнула кровь.

Лилит разорвала расстояние. Она уходила от одной атаки за другой, почти не контратакуя. Каждый последующий уворот давался ей все труднее: она замедлялась, и Варац видел, что она едва поспевает за разъяренной гидрой, которая только-только разогрелась. Чародей потянулся было за метательным ножом, но рука его бессильно опустилась на полпути: ему ни за что не попасть в голову гидры, вовлеченной в невероятной скорости смертоносный танец. А нож в теле, вероятно, лишь разозлит ее еще сильнее.

Лилит пыталась отступить, чтобы снова войти в ритм боя, из которого выпадала все сильнее с каждым ударом сердца. Гидра неустанно теснила ее; она нападала снова и снова, почти без пауз, не давая Лилит перевести дух. Удар головой, тычок, атака передней лапой, хлесткий кнут хвоста, щелкнувший в полупальце от уха. Лилит перестала понимать, каким чудом ей удается уворачиваться; тело работало рефлекторно, почти без участия мозга.

Она выжидала. Ее ожидание длилось долго, очень долго, но она, наконец, надоела гидре достаточно, чтобы та встала в полный рост, рассчитывая одним мощным ударом обеих лап растоптать человеческую букашку. Лилит ринулась вбок, и, использовав палку как шест, запрыгнула на ее хребет. Прежде, чем гидра успела опомниться, Лилит подползла к ее холке – туда, где семь шей сходились с телом – и намертво вцепилась в гидру руками и ногами. Она сжала палку вокруг центральной шеи, взяв ее в замок.

Гидра взъярилась, кидаясь на деревья валяясь по земле в попытках сбросить с себя нежеланного наездника. Лилит держалась, прижавшись к ее шее и полностью игнорируя боль в сломанном запястье. В ушах шумела кровь, сердце колотилось как сумасшедшее. Вся ее концентрация шла на то, чтобы не ослаблять хватку.

Гидра яростно ревела и клекотала, беснуясь и разрушая все на своем пути. Варацу пришлось спешно ретироваться за деревья и наблюдать за схваткой издалека, в противном случае он рисковал быть раздавленным. Он не отрывал глаз от темного силуэта животного.

Гидра врезалась спиной в дерево, ударив Лилит бедром о ствол. Животное встало на задние лапы с явным намерением рухнуть на спину и придавить ее всем своим весом. Лилит разжала руки, пролезла вперед между шеями, оттолкнулась ногой и соскочила. Она не удержала равновесия и прокатилась по земле.

Это не могло продолжаться вечно. Лилит была всего лишь человеком с палкой в руке против огромной горы разъяренного мяса, жаждущего убивать.

Айдзу кагэ-рю учило просчитывать и предсказывать. Еще до того, как гидра замахнулась, Лилит знала, что она совершит прямой удар хвостом. Что бы Лилит ни сделала, ей не уйти от этого удара. Он будет нанесен слишком стремительно, слишком точно. Покорно закрыв глаза, вместе с шумом крови в голове она услышала голос Чи:

– Завтра солнце взойдет на востоке, каиин.

Дарири опомнилась через несколько ударов сердца. Гидра приближалась, и чародейка задрала голову. Она быстро начертила несколько рун, свет от которых озарил пространство вокруг. Ей в спину подул легкий ветер, и ноги Дарири оторвались от земли. Она продолжала сосредоточенно выводить начертания, пока не оказалась на уровне толстой ветви дерева. Дарири схватилась за нее, и руны стремительно погасли. Чародейка вцепилась в ветвь и прижалась к ней всем телом, тяжело дыша и стараясь не смотреть вниз.

Она ожидала, что гидра будет рыскать под деревом, но массивное животное быстро протопало мимо, явно привлеченное чем-то еще. Она детерминировано шла вперед, лавируя между деревьями и вытянув шеи. Когда она исчезла из виду, Дарири издала облегченный вздох, а потом, осознав свою ошибку, до боли вцепилась в ветку.

Ветер от ее чар донес до гидры запах. Запах ёри и зайчатины. Запах Лилит.

Забыв о своем страхе высоты, Дарири вцепилась в ствол, и начала быстрый, опасный спуск вниз. Одна из веток треснула под ее весом, и чародейка упала на землю с коротким криком. Она слегка ушибла копчик, но тут же вскочила на ноги, и побежала в сторону сотрясшего землю животного вопля.

Спотыкаясь и сжимая в руке подол, она неслась по темному лесу. Звуки сражения становились все ближе: трещали деревья, слышался рев, топот и свист воздуха, рассекаемого хвостом.

Наконец, Дарири увидела силуэт гидры, с яростью мечущийся между деревьями. Чародейка подобралась ближе, и замерла. Ее руки мелко тряслись. Она нашла взглядом Лилит, которая перекатывалась и бросалась в разные стороны, чудом избегая ударов.

Лилит оседлала гидру, разозлив зверя еще пуще. Чародейка прижала руку ко рту. Она вцепилась рукой в кору, и мелкая щепка забилась ей под ногти. С каждым проходящим ударом сердца Дарири все отчетливее осознавала, что если она что-то не предпримет, Лилит не выжить. Дарири тихо разрыдалась в ладонь, осознавая, на что ей придется пойти. Но у нее не было ни выбора, ни времени.

Дарири поднялась на ноги, дыша резко и громко, чтобы унять рыдания. Она сглотнула ком в горле, и закрыла глаза. А потом запела:

– А ведьма горела, горела горела…

Гидра врезалась в дерево, и послышался громкий треск. Лилит почти потеряла равновесие, но пока держалась.

– Ярче, чем солнце в закат…

Животное взревело, поднимаясь на дыбы.

– А люди глядели, глядели, глядели…

Лилит вновь оказалась на земле, прокатившись по ней кубарем.

– Как та орет…

Гидра занесла хвост для добивающего удара. Закрыв глаза, из которых градом катились слезы, Дарири молвила последнее слово:

– Горя́.

Этот удар хвоста ее прикончит, Варац понял это сразу. Лилит полулежала на земле, и никак не успевала ни встать, ни перекатиться. Время будто замедлилось. Хвост засвистел в воздухе.

Варац зажмурился от внезапной, яркой вспышки. А в следующий миг ему пришлось спешно зажимать уши: лес прорезал шум, в котором с трудом можно было узнать крики. Кричали сотни разнообразных голосов, они кричали громко и надрывно, мучительно, и от невыносимой какофонии их воплей в жилах стыла кровь. Варац спешно проморгался слезящимися от яркого света глазами. Он сильно сощурился, ища взглядом его источник. Впереди себя он увидел пламя – ярчайшее, живое, не имевшее никакого отношения к любому из огней, что ему доводилось видеть прежде. Оно дышало, и воздух вокруг него полыхал потусторонним, чужеродным жаром, от которого Варацу даже на таком расстоянии стало дурно. Гидра с воплем ломанулась назад, мотая головами и на ходу ломая деревья.

Вопли давили на Вараца даже через зажатые уши, а пространство вокруг будто сжималось в кольцо. Чародей инстинктивно пошел назад, и остановился лишь тогда, когда давление сгустившегося воздуха ослабло, снова позволив ему вдохнуть..

Оно потухло так же внезапно, как и разгорелось. Вопли тут же стихли. Воздух будто схлопнулся, издав характерный, ни на что не похожий звук. Когда Варац снова обрел способность видеть, ему открылась пустота выжженной земли, граница которой проходила прямо перед ним. Исчезли деревья и трава, а голый грунт был почерневшим и взрытым. Наэлектризованный воздух внутри пустоты громко трещал.

– Червоточина… – пробормотал чародей через звон в собственных ушах.

Взгляд его упал на силуэт Лилит, белевший на темной земле. Варац не был храбрецом, но он не задумываясь задержал дыхание и перешагнул через невидимую границу, вступая в червоточину. Он почувствовал невообразимый холод и давление, нарастающее внутри его тела. Чародей бросился к Лилит, продираясь через тяжелое, густое пространство, и, подхватив ее за руки, потащил по земле.

Воздух в легких был на исходе, а череп, казалось, вот-вот взорвется, когда посиневший чародей вышел из червоточины. Он резко вдохнул, вытянул Лилит последним рывком, не удержал равновесия, и рухнул на траву.

Через несколько тяжелых, хриплых вдохов Варац подполз к Лилит и коснулся ее кожи. Она была теплой, почти горячей. Лилит дышала ровно.

– Твою ж мать… – облегченно выдохнул Варац, падая на на спину. – Прелюбопытнейше, чтоб меня!

Глава 3

Варац негромко насвистывал, мешая ложкой в котелке. Ему удалось найти дикорастущий черный перец, чем он был чрезвычайно доволен. Пресная уха вставала поперек горла, и мысль о хоть каком-то разнообразии во вкусовой палитре воодушевляла и поднимала настроение.

Последние два дня кругом была тишь да гладь: никаких гидр и других хищников. Даже птиц вокруг будто стало меньше, по крайней мере пели они заметно менее активно. Чародей тихо постучал ложкой о краешек котелка, и отложил ее. Он бросил взгляд на Лилит, и с удивлением обнаружил, что глаза ее открыты. Она неосознанно следила за его движениями ничего не выражающим взглядом.

– Ты как? – спросил Варац.

Лилит ответила не сразу.

– Пить хочется, – бледно сказала она.

Варац протянул ей бурдюк с водой. Сделав несколько глотков, Лилит вернула голову на землю.

– Почему я голая?

– Я не стал брать на себя смелость тебя одевать. Одежда вон там лежит.

Лилит равнодушно посмотрела на стопку новеньких вещей, и вернула голову на место.

– Где Дарири?

– Понятия не имею.

Лилит медленно присела и вынула лист из растрепанных волос.

– Я так и пролежала на земле два дня?

Чародей кивнул в ответ.

– Я бы тебя накрыл, но ты явно не мерзла. Решил, что лучше тебя не трогать.

– Спасибо, – Лилит поджала под себя ноги.

– Да на здоровье, дорогуша, – Варац заглянул в котелок, и вновь принялся помешивать уху. – Разреши теперь я поспрашиваю?

– Можешь попробовать.

– Начнем с простого: ты что-нибудь помнишь?

Лилит слегка поморщилась.

– Боль. Агонию. Невыносимую агонию, – ответила она после небольшой паузы.

– Ага… – Варац склонил голову набок. – А что это было, черт побери, ты знаешь?

– Я плохо помню. О чем ты?

Варац вкратце пересказал ей произошедшее, как он его запомнил. Лилит посмотрела направо, туда, где кончались деревья и начинался идеальный круг ровной, выжженной земли.

– Червоточина, а? Понятно, – кивнула она и уставилась в костер.

Взгляд ее был отсутствующим и расфокусированным, лицо ничего не выражало. Ее не заботила ни собственная нагота, ни сломанная рука, ни разбитые в кровь локти и колени, раны на которых успели покрыться легкой коркой. Варац прокашлялся и спросил тихо и вкрадчиво:

– Лилит, ты… Как ты себя чувствуешь?

Она оторвала взгляд от огня и провела рукой по лицу.

– Как дерьмо, – ответила она, чуть отворачиваясь.

Варац едва заметно кивнул, и спросил еще осторожнее:

– Ты чувствуешь правую руку?

Лилит посмотрела на свою ладонь. Кончики пальцев до нижней фаланги были ссохшимися и почерневшими. Она коснулась их другой рукой, меланхолично ощупывая омертвевшую кожу. Потом сжала и разжала ладонь. Пальцы пока повиновались.

– Знаешь, что за дрянь?

– Я ничерта не знаю о знахарстве, как ты можешь помнить, – пожал плечами Варац.

Лилит усмехнулась отрешенно.

– Понятно.

Варац чувствовал себя неуютно. Он понятия не имел, как вести себя в подобных ситуациях, и невозможность убежать делала все гораздо хуже. Одевшись в дорожный костюм, который чародей приготовил для нее, Лилит ушла к берегу реки, чтобы умыться. Когда она вернулась, волосы ее были стянуты на затылке, а взгляд был чуточку живее.

– Смотри, какую красоту я нашла, – она продемонстрировала Варацу маленький кусочек зеленой ткани. – Платье Дарири. На ветке висело.

– Удирала от гидры, наверное.

Лилит молча уставилась в огонь, и долго молчала. Она смотрела уже иначе: цепко, сфокусировано, осмысленно. Варац уже собирался спросить, в чем дело, когда она резко пришла в движение, гневно пнув землю под собой. Из-под ее сапога вылетели куски грунта вперемешку с мхом и травой.

– Чародейка, твою мать! – громко выругалась она, сжав кулаки, и тут же зашипела от боли в сломанной руке.