Крылья по графику. Пьесы для чтения бесплатное чтение

Дизайнер обложки Вера Филатова

© Наталья Юлина, 2023

© Вера Филатова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-9476-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кот, Алтуз и Баллада

Действующих лиц всего два:

Аллан Туз, но все его зовут Алтуз – мужчина 30—40 лет.

Баллада – женщина того же возраста. Возлюбленная Аллана.

Остальные эпизодические роли: Кот, Сонет, врач-паразитолог, участковый милиционер, Барабан, дед – один артист.

Регистраторша в поликлинике и бабка – другой артист (ка).

Сцена первая. В поисках счастья

Жил человек по имени Аллан Туз, со своей возлюбленной Балладой и Котом. Вот мы видим, как он ходит по сцене и что-то ищет.

Ал. Туз. Вчера я был баллистически счастлив полтора часа, а сегодня полдня пытаюсь найти дорогу к счастью. Нигде никаких следов, даже тут в лесу. Так быстро зарастают тропы в моей голове.

Алтуз съедает красную ягоду и падает замертво. Мимо пробегает лиса. Она обнюхивает лицо Алтуза, лижет его, и он встает, морщась от смрадного дыхания.

Алтуз гладит лису.

АлТуз. Ах, ты, моя спасительница. Навеки мне подруга.

Вместе с Лисой идет домой.

Сцена вторая. Спасительница – лиса

Ал. Туз. Пришел домой, и тут со мной случилось, что впал я в ничтожество. Ничтожество просыпается рано, раньше меня, и сразу принимается за дело. Готовит мне мелкие неприятности. Неприятности выстраиваются по росту и получают порядковые номера, потом, вооружившись незабываемыми приметами для вечной жизни, окружают меня спящего и ждут пробуждения.

Ночь. Алтуз крепко спит. Ворочается, просыпается.

Ал. Туз.. Всё, терпенья больше нет. Гады, поджелудочная железа что-то выкинула по программе попадания в ничтожество (Идет на кухню и пьет воду из-под крана.) Всё прошло, но привкус во рту остался. Снова засыпает.

Просыпается во второй раз.

М..м, поджелудочная железа ничего не выкидывала, это кот пописал на мою постель. Надо решить, кого выкинуть, матрас или кота. Пожалуй, обоих.

Поцеловал он кота в губы, перекрестил его и попросил прощения, потом быстрым движением выкинул с 12-го этажа. Матрас последовал.

Ал. Туз. (просыпается ещё раз). Вот он кот, сидит рядом и умывается… А во рту плохо. Матраса подо мной не чувствуется. Вспомнил, вчера поменял матрас на самогон. (Аллан выскальзывает из-под одеяла и бросается в кухню. Бутыль, огромная, как огнетушитель, стоит на месте, но мутная жидкость едва прикрывает дно.) Ничтожные проделки!

Аллан Туз ложится и думает о неприятностях. Приходит лиса.

Ал. Туз. А, моя лиска! (Лиса бросается на Ничтожество.) Гляди, что делает: своим длинным носом втянула воздух и проглотила ничтожную долю домашнего ничтожества. Глядите, глядите, мелкий тиран, раненый мой враг, состроил обиженную рожу и ушел. Туз гладит лиску. Злые чары развеяла преданная любовь.

Сцена третья. Путь наверх и обратно,

трагедия спасительницы лисы

И тогда он вразвалочку прошёл путь наверх и стал президентом. И Баллада, и лиса живут по-прежнему внизу.

Ал. Туз. Живу теперь один с безнадежно вечным солнцем и надёжной охраной.

Теперь Баллада, я и лиса каждый сам по себе. Вчера Баллада на цыпочках прокралась ко мне, но я показался ей таким другим, что она меня не узнала. Вошла, сразу начала без умолку говорить пустое, потому что по дороге к мне с ней позанималась охрана. Я и сам часто такое говорил, посмотрел на неё, не узнал и рассердился, что всяких б охрана пропускает.

Тут входит ко мне в покои начальник охраны. И вижу я мою Лиску на голове министра охраны. Вон! – кричу, – вон! (схватил шапку, но не выдержал и разрыдался). Пришлось уходить из президентов.

Потом мне рассказали. Лиса, преданная подруга, думала, думала и решила навестить друга. Кралась она, кралась, но охрана унюхала, схватила лису и своему начальнику шапку преподнесла.

Долго я плакал и стал прежним Алланом. Больше я не президент.

Лису похоронил в лесу, а Балладу с трудом, но приручил, и стали мы снова жить вместе.

Неожиданно входит высокий человек по имени Сонет.

Сонет. У вас спичек нет?

АлТуз в это время чиркнул спичкой. От удивления спичка отскочила и попала гостю на фрак. Сонет вспыхнул и сгорел дотла. Только кучка пепла осталась.

Вбегает Баллада и рыдает над пеплом. Сначала слезами мёртвыми, потом живыми, но Сонет так и не восстал из пепла.

АлТуз. Что это? Ты мне изменяла? С этим? Я не понимаю.

Баллада. Не понимаешь ты мою душу. А душа моя всегда Сонет. Да, к тому же я с ней, то есть с ним, поссорилась, и теперь некому за меня на том свете походатайствовать. (Баллада негромко рыдает, подвывая).

АлТуз. Я не нарочно. Не рви мне душу. Про себя: Слава Богу, утряслось. (Баллада молча бросает халат в сумку и уходит. АлТуз потерянно бродит по комнате.) Потерял я Балладу, и сердце моё не справляется. Вызваю скорую.

Сцена четвертая. Мы из реанимации:

встреча с медведицей

АлТуз. Привезли в реанимацию, но тут не так уж плохо.

В углу бабушка лежит и со своими снами разговаривает. Все слушают, боятся помешать. И тут она прощается с Васей из своей прошлой жизни. Зовет: «Вася» таким трагическим голосом, что рыдает вся реанимация. А я, так до сих пор, время от времени слышу призыв: Вася.

Она от своего крика проснулась, посмотрела на потолок и спросила:

«Где я? Что это?» Мы хором вразброд, про себя: «Мы с тобой». И она мирно уснула на пять минут.

В это время мужик в другом углу закричал: «Какать!» И еще, и еще. Какать, какать. Санитарка его облагообразила, он затих и умер. Тут аппараты громко заверещали, и прибежала толпа людей в белом. Ему на сердце утюг поставили и в сеть включили. Ожил, тихо так посапывает – спит. Легко покакал, без натуги умер и ожил без затруднений.

Тут привезли новенькую. Мы молча удивились. Три часа ночи, а она «Здрасте». Мы все голые, а она в рубашке, да еще в носках.

Потом люди в белом все вышли, и тут новенькая заревела бурым медведем. И ревет, и ревет. Мы все молча возмутились, даже бабушка вместе с Васей молчит, слушает, медведя боится. Пришла Белая сестричка, подсела к ней, говорит: «Нехорошо, Евлампия Прохоровна, так людей пугать». А она приостановила рев и говорит человеческим, спокойным голосом: «И пореветь перед смертью нельзя?» И опять реветь.

Укол сделала сестричка нашей медведице, и тихо стало. Сновидица тоже не говорит, видно рев в свою жизнь закатывает. Вспоминает, где же это произошло.

А наутро меня с медведицей из реанимации выписали. Шли мы к метро и смеядись.

– Откуда такие веселые? – спросил встречный мужичонка. – Мы из реанимации, – ответили и пошли дальше.

Так мы победили смерть, Евлампия, притворившись медведицей, я, не сорвав провода и смирно лежа в своем бункере кровати. Хороший медведица человек, но, думаю, блатная, кого в реанимацию в носках привезут, если не блатную… И пошел я домой.

Сцена пятая. Насельники

АлТуз. Прихожу домой, Баллада меня ждет. Больше Сонетов не появлялось, и жили мы, как все, пять лет в один год. Но тут взяли, да и перестали зарплату платить, как раз, когда я китайскую лапшу на ножке Буша доедал. Сузились, съёжились, а все равно стал я за собой нехорошее замечать. Замечал, замечал и лечиться в поликлинику пошел.

Поликлиника. Регистратура.

Регистраторша. Вы насельник или прихожанин?

АлТуз. Не знаю. Задумался и отошёл в сторонку.

На лавочке сидят люди.

Люди. Иди к нам, будешь насельником.

Баллада. И ты согласился?

АлТуз. Конечно. И буду каждый день приходить в поликлинику. Приду, прямо к лавочке, а там уже кто-нибудь сидит, как сегодня. Сначала мне расскажут, потом я расскажу. Потом опять мне расскажут, а я ещё расскажу. А то глядишь, кто-то кусок хлеба даст. Так душевно живут насельники, что другой жизни и не надо. Другая жизнь совсем другая, а здесь своя.

Баллада. Не пойду я в поликлинику, уж лучше посижу дома. Ругается.

Ал. Туз. Не ругайся так, последние слова выскочат, и не останется у тебя слов. Итак, вон смотри, отощала, обессилела.

Баллада. Я хоть телевизор посмотрю. (Включает телевизор) Нет, ничего не понимаю, ты погляди: откуда они такие толстые и весёлые, если зарплату не платят. Не понимаю, не понимаю.

И тут она хлопнула дверью и ушла.

Сцена шестая. Стать тараканом

Ал. Туз. Я, конечно, расстроился и остался дома Балладу ждать. Тем временем выключили мне за неуплату воду, свет и отопление, и стало в квартире как в холодильнике без продуктов. Но я не пал духом, первым делом Кота за дверь выпроводил. Кот долго под дверью сидел, потом исчез, может, соседи съели. А я, что я? Жил я, жил и превратился в таракана. Теперь мне куска мыла хватит на десять лет, а вода от верхних соседей капает. Под одеяло забрался и блаженствую. Так я превзошёл других алтузов.

АлТуз. (из-под одеяла.) И тогда по зову подземного Гуся Москва начала погружение в Землю. Она уходила в день на 10 см, но люди не обращали внимания и продолжали каждый свою жизнь, хотя и обнаруживались умники, заранее сбрасывающие с себя одежду и волосы. Когда конкретный капитализм развился, страна заросла конкретной лебедой. Народ разучился говорить, только землю копает.

Так постепенно, сначала самые умные, потом средний класс, и уж в последнюю очередь пенсионеры и скитальцы медленно, не торопясь, превращались в червей. Тем временем конкретный капитализм превратился в развитой, алтузы ползают себе и пропитание ищут, все самостоятельные, все предприимчивые, у всех бизнес. И зарплата появилась, да никто её не берёт, бумага-то порченая, кому такая в рот полезет. И природа, наконец, воспряла, ветерок посвежел, и кузнечики чистыми голосами запели. Это бывшие президенты, да чиновники разносортные долго фальшиво тенькали, пять поколений сменилось, прежде чем в ноты попадать научились.

Проснулся я оттого, что стало жарко, а в глаза бил электрический свет. Смотрю, на моей постели сидит Баллада. В левой опущенной руке у неё белеют корешки квитанций.

Баллада. Видишь, тепло, светло.

АлТуз. Не буду я спрашивать, откуда деньги. Должны показывать хоккей. Он выскочил из постели и включил телевизор. Кот сел смотреть рядом. Он вместе с Балладой домой пришел.

Баллада. Ну, что там в поликлинике?

Аллан пожимает плечами.

Баллада. Чем дело кончилось?

АлТуз. Чем, чем, да не чем. Это же настоящий реализм.

Алтуз приник к ножке Буша.

Скоро Баллада, по своему обыкновению, опять исчезла.

Сцена седьмая. Жалостливая

АлТуз. А мне теперь надо преодолеть тараканью жизнь. Чтобы совсем ее избыть, стану я денди. Пришлось продать Кота, на вырученные деньги купил себе фрак, белую манишку на голое тело и черные джинсы. Кот вернулся через четыре дня, а к этому времени я устроился на новую работу.

Вот еду на службу, и на беду, рядом в поезде метро устроилась компания скитальцев-спидоносов.

Врач паразитолог. Когда он встал, чтобы выйти на своей остановке, одна спидобацилла впилась в фалду фрака, в то время как та описывала круговое движение, стремясь успеть за вертким хозяином.

Долго ползла маленькая спидоносица по большой фалде фрака. Так бы и умерла она, попав в порочный круг околофрачного путешествия, но спасла ее манишка. Увидев такую ослепительную белизну, паразитарная бактерия в испуге спряталась внутрь, где и находилось искомое тело. Не будем заострять внимание на дальнейшем путешествии вредоносного существа. Не будем описывать, словно в анатомическом театре, различные части тела клиента. Не это цель нашего горестного повествования, тем более что миниатюрное существо всё-таки достигло желаемого.

АлТуз. Итак, увы. Всё в прошлом, – у меня СПИД. Тем временем, не подозревая о смертельной опасности, я вошел в предосудительные отношения с девушкой, по долгу службы та требовала предъявить проездной билет. Дело происходило в автобусе №6, куда я пересел после метро. Нет, девушка не спасла непорочной любовью неудачливого денди, но напротив, убила меня взглядом.

Сцена восьмая. Воскрешение

Социальный работник похоронного бюро. В мертвом умерли все миниатюрные существа. Погиб в этой большой жизнестойкой колонии и новобранец – спидовый микроб. Так бесславно окончилась его (микроба) блистательно начатая карьера.

А что же Тузик? Такое имя усопшего выходило по документам.

Тузик же, Тузище, Тузинушко.

Теперь по делу.

Надо сказать, в те дни Баллада, жена клиента, как раз не присматривала за ним, потому что какой-то Сонет осветил ее жизнь. Ничего не знала Баллада о злоключениях денди. Пришлось дальним родственникам заняться похоронами. Купили гроб из картона, поставили, и голосить принялись. Попрощались, как положено, и стали гроб скотчем заматывать, потом для верности канцелярскими кнопками закнопивать, и в этот момент в комнату ворвалась Баллада. Вскрикнула она нехорошим голосом, воскрес покойник, очнулся и рванулся к любимой. Страшный звук рвущегося скотча и летящие скрепки заставили родственников спешно рассеяться, так и не попробовав угощенья.

АлТуз. Так любовь снова победила родственников и смерть. Стали мы жить-поживать, а гроб коту приспособили, положили старую телогрейку в него, и кот по-буржуйски там расположился.

К сведению непросвещенного читателя: в нашем государстве Алтузии, если гражданин умер, ему выдают некоторую сумму на его похороны. Самому мне неловко было идти за деньгами, поэтому Баллада взяла моё свидетельство о смерти и получила кругленькую сумму. Тогда решили мы отпраздновать моё чудесное воскрешение и отправиться в путешествие. Кота стеречь квартиру оставили, сели в электричку и уехали, куда ее глаза глядят.

Кругленькой суммы хватило как раз, чтобы добраться до деревни Аль Баран. Вот идем мы по дороге, и до деревни не больше пяти вздохов осталось, как вдруг в тапочку Баллады камушек влетел. Остановилась, взялась она одной рукой за меня, другой камушек вытряхнула. Вот тут бы и подумать, отчего каменья в обувь попадают. Но нет. Не подумали и пошли дальше.

Участковый милиционер деревни Аль Баран. В деревне Аль Баран у некоей бабки и некоего дедки жил был барабан. Не очень большой, но вместительный. И была у барабана любимая песня. Вот она.

БА БА БА БАМ

БА БА БА БАХ

БУ БУ БУ БУХ

БУ БУ БУ БУМ

БИ БИ БИ БИ… ИЯ

И всё сначала. После 753-х исполнений дед и бабка каменели, и барабан должен был дать им затрещину, одну на двоих.

Бабка. Тогда мы оживали, я выхватывала у деда из штанов платочек и УХ, ЭХ, ИЯ – била чечетку. Дед, сидя на стуле, хлопал в ладоши, а барабан валился от смеха на боковую поверхность и катался по комнате туда-сюда, туда-сюда.

Так мы и жили, и тут, как раз в середине пляски открылась дверь, и вошел Алтуз. За ним Баллада. Он замешкался, и она головой в его голову ткнулась. Тут Алтуз начал подпевать, но каждый раз не то окончание. Видно, подбородок Баллады ему в музыкальный центр головы попал. Барабан сначала не замечал, а как заметил, вся кожа у него сморщилась, и голос трещину дал. Баллада вздрогнула и нечаянно в трещину заглянула. Разгневался барабан. А в гневе он страшен – вы ведь знаете. Схватил сначала Балладу, потом Аллана, потом меня и дедку, и всех сразу засунул в свой круглый плоский живот. Засунул и стал быстро-быстро вращаться

Участковый милиционер. Когда барабан, наконец, остыл, из него, кряхтя, вылез один человек по имени Балалбад. Он не низок, не высок, не толст, не тонок, в общем, в самый раз. С тех пор ходит в наших краях Балалбад и всем рассказывает, что он генно изменен, и никогда не заболеет, и никогда не умрет. Но вы не верьте.

Сцена девятая. Из жизни олигарха

Балалбад. Вы думаете что? Думаете Аллан Туз всё? Никогда так не думайте. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Только теперь зовут меня Балалбад, я мусульманин. Но время от времени балладная моя часть дает о себе знать. Тогда я закрываю глаза и несколько часов подряд бормочу про себя, сам не знаю, что. Кот при этом, особенно если есть не очень хочет, гудит, как закипающий самовар.

Живу я скромно, но это мне по-барабану. Да вот, говорят же, дуракам везет. В прошлом году получил мусульманское наследство, – семь нефтяных скважин, – и живу теперь припеваючи в нефтеносной цитадели, на окраине города Долгопрудного. Вы знаете это место. Прямо там, где Дирижабельная улица упирается в психиатрическую больницу.

Жил я, жил в цитадели, и стало мне скучно. Ну, иногда выйдешь на улицу, последние новости у сумасшедшего узнаешь и опять в цитадель. Пару раз дирижабель запустил. Сам деньги дал, сам и катался. Да на что там глядеть, кроме нефтевышек.

Да, канал, как увидел, засыпать велел, больно тропинка на той стороне приглянулась. Теперь через день туда собак прогуливать распорядился. Вот и все у нас дела.

Сижу себе на кушетке в маленькой своей комнатушке. Для приемов пришлось дом на Поварской прикупить, а вот душе отдохнуть можно только в комнате на метр больше чулана.

Посижу-посижу, поболтаю со своим яблочком, потом сам с собой, конечно. Задам себе философский вопрос, а в соседней комнате мужик умный сидит. Он ответит, нажмет кнопочку, и ответ, уже моим голосом, в мою комнату донесется.

Вдруг читать захочется. И вот уж Форбса мне на бархатной подушечке несут. Ну, день интересно, ну, два так себе. А потом упал Форбс за кушетку, а достать в облом. И понял я тут, что нет, не читателем родился. Разве что писателем. И стал свои приключения на Нобеля нацеливать. Меньше, с семью вышками, по рангу не положено.

Дед и бабка в авторе, то есть во мне, сразу от старости умерли, а Баллада так ожила, что спасу нет. Бегает по цитадели и любимому клизмы с битым стеклом вставляет, любя, конечно. И рад был бы Сонетов в цитадель напустить, да они и носу не кажут. И надумал я Балладу продать. Долго мои агенты подходящего шейха искали и, наконец, я три нефтевышки получил за Балладу.

Увезли ее, и мне не по себе в цитадели сделалось. С тоски пустился в игры и танцы. Танцы были массовые, а игры азартные. Быстро спустил свои 10 вышек, и цитадель, и собак, и охранников – и остался гол, как сокол, и Кот при мне.

Много снов проплыло мимо меня по реке ночей звездных. И по реке ночей беззвездных сны проплыли мимо. И вдруг входит, как ни в чем не бывало, сама Баллада и семь вышек выкладывает мне на стол. И говорит: «Пользуйся, собачий сын. И знай, что Баллада не продается. Живи, как знаешь, а я Барабана полюбила».

Муторно мне стало. И говорю самым жалобным изо всех своих голосов:

– Балладушка, невестушка моя, женушка. Иди, стерва, отсюда. Чтоб я тебя не видел. Живи себе под барабанную дробь и нефтевышки забирай. Не нужны они мне… (замялся я на этих словах, рука туда-сюда ходит) – ну, разве вот одну. (Засмеялась Баллада нехорошим смехом, вытряхнула из рукава барабан и надела мне на голову). Ну, теперь-то вы поняли, что помирились мы и стали жить вместе, ну, и кот с нами.

Но как, как кот-то, как? Коту не повезло. Пока я за бутылкой бегал, а Баллада к визажисту ходила, в квартиру недоброжелатели вошли. Унесли две пары носков (Баллада их только постирала), да в сердцах кота… На шапку? – Нет уж, нет. Не допустим.

Кота в носок посадили и завязали. Долго кот мучился и кричал кошачьим голосом. Пришел я, наконец, с бутылкой, (друга встретил), а кот в носке. Вынул кота, водочки от стресса ему в блюдце налил, но кот побрезговал, он ведь нормальный. С тех пор кот левый глаз стал прищуривать. Как что не по нему, так и прищурит. Нервный срыв, врачи сказали.

Бесстрашный Исидор

Трагикомедия

Действие происходит в Кирилло – Белозерском монастыре.

Условно в 18-м веке, когда селение около монастыря стало называться городом Кирилловым, а настоятелем стал игумен, а не архимандрит. Пьеса скорее комедия и к религии имеет формальное отношения.

Действующие лица:

Исидор – невысокий человек средних лет. В молодости страдал нервным расстройством. Всю сознательную жизнь провел при монастыре, считается, что его излечил настоятель.

Поликсена – она же Фекла, приблизительно ровесница Исидора. Работает в поварне. Живет в доме вблизи монастыря. Венчанная жена Исидора.

Игумен Иоасаф – настоятель монастыря, образованный пожилой человек.

Отец Амвросий – пожилой монах.

Отец Иосиф – монах средних лет, плетет интригу, чтобы стать игуменом.

Послушник – человек из окружения о. Иосифа.

Аксинья – молодая женщина. Работает в поварне.

Монахи, крестьянин.

В последней картине несколько прихожан и монахов.

Пролог

На сцене темно. Три раза бьет церковный колокол. Смолкает, и слышится стрекот сверчка. Включается яркий свет. Боком к зрителям стоят монахи, не больше 15 человек. Перед ними настоятель. Голос его спокоен, но тверд.

Настоятель. Я собрал вас здесь, чтобы вы знали, что ждать конца света я запрещаю. Тот, кто будет ссылаться на конец света, оправдывая действия свои непотребные, будет наказан со всей строгостью, вплоть до заключения в Белозерскую башню. Молиться о втором пришествии можно, но устные сообщения о полученных видениях и даже посланиях к братии возможны только в исповеди лично мне.

Молитесь об искуплении грехов своих, молитесь о спасении народа православного.

Отмененную для занятых на сенокосе трехчасовую заутреню вновь вменяем. На тех, кто не явится, будет наложено послушание, каким вразумит Господь.

Свет гаснет.

Картина первая

Занавес поднимается, комната Поликсены освещена только лампадой.

В центре сцены на топчане спят двое. Внезапно Исидор садится в постели и смотрит на Поликсену. Говорит возбужденным шепотом.

Исидор. Поликсена, проснись… Поликсена! На землю не смотри. На небо глаз не поднимай. По сторонам не зыркай. Проснись, не озираясь. Может, обойдётся.

Пауза.

Поликсена приподнимается на локте и трет глаза.

Поликсена. Что, что тут?

Исидор. Тсс… Диавол. (Поликсена крестится.). Молчи, молчи. Я тебя спасу. Пусть пропаду, но душу твою не отдам. Тсс… Родная моя. Не уходи. Нет. Пусть душа моя в темноте, в могиле. Только бы ты… Только бы ты…

Поликсена. Что ты, старый? Спать не даешь. Вот бездельник. Днем выспится и буянит, когда добрым людям спать полагается.

Исидор. Тсс… Вот мы и там. Сама видишь. Там, как здесь, здесь, как там. Разницы никакой. Откуда бы ей взяться, если мы давно после конца живем. Всякий это знает, а вслух ни-ни. Души мы давно преставившиеся, и бесы нами правят самые взаправдашние. Ах, Поликсена, любовь моя, куда ж нам деться? Душа моя вся на кусочки, и каждый кусочек исплакался. Ой, Поликсена, ни здесь, ни там нет нам места. Только прилепился, ветром тебя ш…ш, понесло. А чувствуешь, холод какой? Всем ветрам жизнь нараспашку. Вот стена. Стена. А за стеной? То-то же. Ничего там нет. Хоть головой в стену, хоть стеной в голову. Всё ни-че-го. Вот выходишь ты за стену, видишь перед палатами архимандричьими – кедры. Думаешь, кедры. А на самом деле – ничего. Кто-то давно сказал: «кедры». Все поверили. А господь эту веру оберегает. Не в него веру, а в кедр. Так Ему надо, так Ему проще. Не будет же Он сам перед дворцом архимандрита стоять. (Поликсена крестится.) И вот верят все и в кедр, и в стену, а сами исподтишка плюют на эту веру. Стену разрушат, кедр спилят. Что Ему делать? Только конец.

Поликсена. Уф, старый, ну и речи.

Исидор. А может, тот свет и есть стены вот эти беленые, все в разных заусенцах. Посмотрел туда – заусенцы, сюда – заусенцы. День – стена, ночь – стена. Завтра – стена, послезавтра – стена. Через год – заусенцы, через десять – заусенцы. Сам становишься заусенцем, в заусеничной жизни заусенишься, и никого, кроме заусенцев увидеть не можешь… Да и не хочется.

Поликсена. Господи, сохрани и помилуй, в своем ли он уме?

Исидор. В своем, в своем.

Поликсена. Христом Богом прошу, оставь свои выдумки. Живи, как люди. Тут сказали – талант у тебя как у богомазов. Пойду завтра к игумену, попрошу, чтоб тебя в помощники к ним взяли. Хоть краски тереть.

Исидор. Да какой из меня тёрщик. Час поработаю, тоска сделается, уйду я.

Поликсена. Ну, дело-то тебе надобно. Как мужику без дела? Коли знаешь, чего хочешь, значит, будешь жить. Все несчастья от того, что не знаешь, чего хочешь.

Исидор. Как же мне узнать, чего я хочу.

Поликсена. Звонарем попробуй.

Исидор. С моим-то весом?

Поликсена. Сам придумай.

Исидор. Придумаю, придумаю. А может, мы угорели? Ты чувствуешь чего, ну, тошноту там, боль в голове?

Поликсена. Ничего такого.

Исидор. Вот видишь. Человек не чувствует ничего земного только на том свете. Умерли мы, слава тебе Господи. Во сне, без мучений. Значит, помиловал нас Господь, грехи наши отпустил. Теперь и Страшный Суд не страшен.

Поликсена. Угомонись, Исидорушка. Имей уважение к Смерти, и она не возьмет тебя на передел…

Исидор. А темно почему? Может, взаправду, в аду мы?

Поликсена. Перестань, старый. Я тоже ничего не вижу. (прижимается к мужу) Полегчает.

Исидор. Бесстыдница. Только на место прибыли, а она за своё. Вот мы на том берегу, и что у тебя в голове? Кто знает, какие там порядки. Может, ты знаешь? (Поликсена качает головой) А твои родители что скажут? Слышишь, они что-то шепчут. Вон в том темном углу. Всё, родная, всё, не до веселья. – Конец пришел.

Поликсена. Да это ночь темная, месяца нет.

Исидор. А ты думаешь, конец днем обязательно будет?

Поликсена. Тьфу, ты. Да ничего я не думаю.

Исидор. Не думаешь и молчи. Лежи, жди. Нет. Лампада почти погасла. Пойди, зажги.

Поликсена встает, зажигает лампаду.

Исидор слезает с кровати, берет Поликсену за руку.

Исидор. Давай перед образом помолимся.

Стоят на коленях и молятся.

Исидор. Нет. Молитва не выходит.

Поликсена. Помолись, Исидорушка, помолись. Гордыня тебя обуяла. Вон сколькими словами согрешил.

Пауза.

Исидор. Нет. Не идет.

Поликсена. Тогда я за нас двоих.

Исидор. Крепче, крепче молись, может, минует.

Поликсена. Да, Исидор, да. Дай только концу света кончиться.

Исидор. Ох, не шути, не шути, шутиха. Тихо-то как. Чай, нет нас. Вот мы и после конца. Я есть, но не там, а здесь. А ты где?

Поликсена. С тобой, с тобой, непутевый мой, моя половинка.

Исидор. На половинку не согласен. Чем больше я Исидор, тем больше ты Поликсена. Вот, положим, елки. Они – елки. А если не елки, не кедры, а елки-кедры, то ни елок, ни кедров. Коли все одинаковые, то ничего и нет. Серый туман. А мы разве разные? Всё вокруг одно и то же. Возьми отца Амвросия. Чем он отличается от отца Иосифа? Ничем. Истина, ничем. Вот это и есть начало конца. А как все будут одинаково жить, одно говорить, одинаково смеяться, вот тут и конец. А плакать перестанут. Плакать одинаково трудно. Каждый плачет по-своему. Хотя конечно, пока. Дальше не знаю. И вот все люди – Амвросии. Хорошо?

Поликсена. Хорошо, мой Амвросий, хорошо. Лишь бы ты в спокойствии.

Ложатся, и в тишине наступает темнота.

Картина вторая

Следующий день.

Двор перед входом в комнату Поликсены. Она склонилась над корытом. Входит Исидор.

Исидор (шепотом). Поликсена, любовь моя, я куда-то делся. Не знаешь, куда? Поищи, пожалуйста.

Поликсена. Да, ладно уж. Я и жалостного тебя уважаю.

Исидор. Уважаю, уважаю. Страшно, так-то вот. Говорю тебе и вижу, что это не я говорю. Я твердый, быстрый, а этот, кто тебе говорит – мягкий, как мыло в воде. А я-то где? Где я твердый да быстрый?

Поликсена. Поищу, поищу. Вот дай платок накину.

Исидор. Лучше, лучше смотри. А то уткнулись все в свои деньги и считают, считают. Копейки пересчитывают. Как пересчитают, так, может, и найдут, а, как думаешь?

Поликсена. Найдут, Исидорушка, найдут.

Исидор. В небо, в небо смотри. Может, я там. За дерево зацепился, за тучу завалился. Почаще смотри, не специально, а так, мимоходом.

(Поликсена смотрит на него, широко открыв глаза.)

Не шучу я, не шучу. Ну, ты же знаешь, я вообще никогда не шучу. Вот смотри. Рука. Моя. А меня нет. Вот тебя вижу, а меня нет. С тобой говорит кто-то, кого не знаю. Верно, я уже после конца света. Или Господь меня так наказал. Ох, любовь моя, если меня не найдешь, то всё. Сам я ничего сделать не смогу, потому что я куда-то делся. Не сказать, что хорошо тут жил, но нет уж меня больше. Коли не найду, не взыщи. Уйти мне надо, себя искать… Вижу, ты мне не помощница. (пауза) Боже, боже. Отче наш, Иже еси на небесех!… (Читает молитву до конца) …Аминь. Вот на «Отче наш» и исчез. Видно, Господу так угодно.

Поликсена. (перебивает) А что до «Отче наш» было?

Исидор. Ничего не было.

Поликсена. Где ж все случилось?

Исидор. Около Успенского. Отец Амвросий выговаривал мне за что, не помню. Он говорит, а слова его по ушам моим бегут, стекают и капают на землю. Он так умеет. Слова такие лёгонькие, что в воду попадут – не утонут. А он все говорит, говорит. А я киваю, киваю, а тут его позвал мальчик этот, инок молоденький. Амвросий отошел. Я «Отче наш» начал, тут меня и не стало. Что делать, Господи, научи. (Снова скороговоркой Отче наш).

Поликсена все это время стоит над корытом, то склоняясь, то выпрямляясь. Наконец, после небольшого раздумья.

Поликсена. Придумала, как тебя отыскать. Вот тебе два ведра. Иди на озеро. Принесешь воды, значит, отыскался, не принесешь, тогда тебя нет, и можешь уходить, куда глаза глядят.

Исидор. Не принесу, не принесу, не сомневайся.

Поликсена смотрит на него прямо и близко. Чуть нагибается, выхватывает из корыта порты и мокрым ловко хлещет Исидора. Исидор повизгивает, но стоит на месте.

Исидор. Нет меня. Нет меня.

Поликсена. Коли нет, так на нет и суда нет.

Поликсена забирает ведра. Исидор выхватывает у неё оба ведра и убегает. Входит помощница Поликсены, Аксинья.

Аксинья. Что это Сидор с ведрами вприпрыжку? Поликсена машет рукой. Слыхала, Фекла, твой-то секрет знает, как денежки беречь. Если монету в землю закапывать лицом кверху, какое там лицо ни будет, то не останется она в схроне. Лицо-то спокойно не лежит. Хоть глазком посмотреть хочет, чего там наверху, а тут прохожий. И конец твоей денежке. Мудрый у тебя мужик, хоть дурным и притворяется.

Поликсена. Ну, ну. Достался же мне муж.

Аксинья. А еще третьего дня твой Сидор ходил вокруг богомазов, тех, что из Ростова приехали иконы на Водяных воротах поправить. Отогнали его, больно со своими советами приставал. Здесь, кричит, синий убери, убери, кричит. И другие цвета все поправить лез. А сегодня не один раз слышала, – говорят, что твой-то Сидор прав был, и синий пришлось убрать и другое всё, как Сидор говорил, сделали.

Поликсена. Ну? Значит, мой еще и богомазом стал? Ну, силен лентяй. От безделья какой только талант ни привяжется.

Аксинья. А слыхала? Исидор дождь предсказал. Инок Илларион слышал. Говорил Сидор с отцом Амвросием, а сам время от времени, как присказку: «капает, капает», и в горсть капли собирает. Уж главному доложили.

Поликсена (после тяжелого раздумья). Значит, суше конец, слава Богу.

Аксинья: Да уж, заждались. Земля трещит, ладонь в трещины входит, да ещё остается. Трава колючками ощерилась. Если дождь пойдет, Главный Сидору лапти подарит. (пауза) А коли не пойдет?

Поликсена (незаметно крестится). Типун тебе на язык. Если Сидор предсказал, то пойдет.

Аксинья. Да ничего твоему Сидору не будет. Ну, выдерут, как сидорову козу, ну, в первый раз, что ли?

Поликсена. Разболтались мы с тобой. Помоги лучше. Никогда к хорошему болтовня не вела. Сначала один выдумает, потом другой, еще чище. (Вместе с двух сторон выжимают бельё.) Что это люди вокруг какие сказочные. С такими одни беды. В той моей жизни в деревне вокруг меня християне твердыми были и ничего не выдумывали, а этих несет неведомо куда. Того и гляди в омут затянет выдумка какая. Вот наказанье с выдумщиками жить.

Картина третья

На сцене о. Амвросий и Исидор.

о. Амвросий. Три дня уж минуло, послали нас спросить тебя: « Когда?».

Исидор (не задумываясь, легко). Летом. (Достает из-за пазухи дудочку. Издает два звука).

о. Амвросий. Боюсь, это слово не взыскующее истины. Дудочку сам сделал?

Исидор. Ну. Чем же оно тебе не по нраву?

о. Амвросий. Боюсь, оно какое-то такое. Такое какое-то, ну, не настоящее.

(Исидор смотрит на него с удивлением.)

То есть, вроде и настоящее, но не совсем в данном случае уместное. Хотя, конечно, в другом случае оно и было бы уместно, но место его совсем в другом месте.

Исидор (отмахивается и гудит на дудочке). У…У

о. Амвросий (обиженно). Я с тобой о деле, а ты маленького из себя строишь.

Исидор. Я? Маленького? Маленького, да удаленького. Не я мал, а ты дылда, прости, отец, за откровенность. Если человек, как ты, привык много говорить, то любит он так сказать, чтоб ни одна собака не разобрала.

о. Амвросий. (крестится) Второй раз спрашиваю: «Когда».

Исидор. Второй раз отвечаю: «Летом».

о. Амвросий. И что? Так и передать?

Исидор. Кому?

о. Амвросий. Самому. Я ж тебе сказал: летом – слово не взыскующее.

Исидор. Слово, может, зато смотри благодать какая. Косточки согрелись, солнышку радуемся, водица в озере теплая. А? Давно такой не было. (играет на дудочке).

о. Амвросий. Вот про нее бы тебе и ответить, про водицу.

Исидор. Что же про нее ответить?

о. Амвросий. Ну, Исидор, ну ты впрямь один такой. Ну, когда кап кап кап?

Исидор. Могу, конечно, плюнуть в тебя побольше, будет кап кап кап. Божью росу увидишь.

Амвросий плюется.

о. Амвросий. Тьфу на тебя. К тебе, как к человеку обращаются, а ты собачий сын…

Исидор. Не буду, не буду. Я ж любя. Ну, задавай вопрос свой по-человечески.

о. Амвросий. Спрашиваю. (задумывается) Когда хляби небесные разверзнутся?

Исидор. Когда господу будет угодно.

о. Амвросий. Ты же предсказывал.

Исидор. Я?

о. Амвросий. Исидор, не пугай. Что это ты надо мной смеешься? Я так главному и скажу, глумится, мол, Исидор над бедным монахом.

Исидор. Да что тебе от меня нужно? Говори толком, в ступе воду уж натолок.

Пауза. Амвросий думает.

о. Амвросий. Когда, так сказать, гром и молния уничтожат злые плоды грешного мира?

Исидор: Так что, ты меня о конце света спрашиваешь? Я теперь концом света ведаю? (играет).

о. Амвросий (задыхаясь и крестясь). За такие слова. За такие слова.

Исидор. Ты же их говорил, а не я. Нет, здесь, я вижу, что-то серьезное. Отвечай, когда я конец света предсказывал?

о. Амвросий. Серьезно? Никогда.

Исидор. Ну, вот ты главному так и отвечай «никогда».

о. Амвросий. Так и сказать?

Исидор. Так и скажи.

Амвросий уходит. Исидор стоит в задумчивости, прячет дудочку.

Картина четвертая

Покои настоятеля. Он ходит по комнате. Входит Поликсена. Кланяется. Настоятель протягивает ей руку. Она целует ее истово, но с достоинством.

Настоятель. Что привело тебя ко мне, дочь моя?

Поликсена. Едва смею заговорить с Вами, отец мой. Пришла я за помощью. Не справляюсь с Исидором.

Настоятель. Неужто бьет тебя?

Пауза.

Поликсена. Похожа я на жену битую?

Настоятель. Нет. Тогда что же?

Поликсена. Страшно мне за него.

Настоятель. И чем же помочь тебе?

Поликсена. Прошу о милости великой. Поговорите Вы с Исидором. Все можно уладить, если лад между людьми. Исповедайте его. Грехи не дают ему покою. Как начнет говорить, так всё, что в голову приходит, так всё и выложит. А в голову дьявол, известное дело, в любую щель норовит.

Настоятель. Что ж говорит он?

Поликсена после паузы говорит медленно, взвешивая слова.

Поликсена. Да выдумщик (пауза). Вот и с дождем, не предсказывал он ничего. Просто выдумал, будто слова о. Амвросия текут по нему, как вода. Злого умысла никогда у Исидора не было. Я же не жалуюсь, я помощи у Вас прошу, Христа ради.

Настоятель. Как звать тебя, сестра моя?

Поликсена. Феклой. Это он Поликсену выдумал. А для себя ИсидОра. Ни конца света не предсказывал, ни дождя. Так, что в голову придет, то и выложит.

Настоятель. Живи спокойно, обещаю о твоем деле позаботиться. В конце недели праздник у нас, ну вот к этому сроку, дочь моя, все и образуется.

Поликсена. Не знаю, как и благодарить Вас.

Настоятель протягивает руку. Поликсена целует ее и молча выходит.

Картина пятая

Исидор входит в палаты настоятеля.

Настоятель. Я вызывал тебя, чтоб объявить, что недоволен тобою.

Исидор. Это я понял.

Настоятель. Что же ты понял?

Исидор. Что мною недовольны.

Настоятель. Ты считаешь, что раз ты мирянин, то волен поступать, как заблагорассудится?

Исидор. Нет, не считаю.

Настоятель. Не перебивай. В детстве ты принял крещение и дар Святого Духа в миропомазании. Ты забыл об этом?

Исидор. Нет (достает дудочку, рассматривает ее).

Настоятель. Миропомазание, совершенное Церковью во время твоего крещения, это род рукоположения. Ты получил христианское звание. Всякая твоя молитва – священнодействие в храме твоей души. Взгляни теперь на свои молитвы, на свои поступки и отвечай, достойны ли они священного сана мирянина?

Исидор. Нет, не достойны (прячет дудочку).

Настоятель. Я уж не говорю, что поступки сии совершены в стенах святой обители. Скверну своих поступков сознаешь ли? (пауза) А теперь отвечай, что это ты наболтал?

Исидор. Что это я наболтал?

Настоятель. Чадо моё, ты ведешь себя недостойно. Отвечай, когда тебя спрашивают.

Исидор. Что Вы спрашиваете?

Настоятель. Я спрашиваю, что ты брешешь, когда бегаешь, как собака, по монастырскому двору?

Исидор. Никогда я неправды не говорю.

Настоятель. Хорошо. Объясняю тебе, кто такие прорицатели.

Исидор. Не слыхал такого никогда.

Настоятель. Пророки пророчествовали по откровению. (смотрит на Исидора) Это предсказания святых, а не словоблудие как у тебя.

Исидор. Никогда я словами не заблуждаюсь. Говорю только правду. За что Ты меня и держишь на службе. (Неуверенно) На службе я у Тебя, вроде. (достает дудочку)

Настоятель. Ты? На службе… Ты в своем уме? Да монастырь и держит тебя из милости, кормит тебя, все на тебя работают, а ты вести себя не умеешь. Бог тебе судья. Выбирайся-ка из монастыря вон.

Исидор (прячет дудочку). Как? Куда же я пойду?

Настоятель. Как куда? Куда угодно. Просто, соберись с духом и отправляйся, хочешь по Белозерской дороге, хочешь в Заонежье, а то и в Москву, очень там таких, как ты, ждут.

Исидор. Будьте милостивы. Куда я пойду, с рожденья почти живу здесь, каждое озеро в округе меня в лицо знает, каждый кирпич в стене приветствует… А жена моя как же?

Настоятель. Пошел лабуду с беленой мешать. Каждый кирпич ему улыбается. Сиверское без него пересохнет. Нет, Исидор, это последнее мое слово. Жену с собой забирай.

Исидор. Будьте милостивы. Любое наказанье выдержу, послушанье любое, какое только скажете.

Настоятель. Что? Послушанье? Болтун, недостойный ты раб.

Исидор. Будьте милостивы, благодетель мой. Молиться за Вас день и ночь буду, слова худого не только на устах, но и в мыслях не допущу.

Встает на колени и бьется лбом об пол.

Настоятель. Ладно, ладно, Исидор. (Брезгливо морщится.) Помни только минуту эту, помни слова свои. Заменяю тебе высылку на 5 ударов кнутом и заключение в Белозерской Башне, а срок я впоследствии уточню.

Исидор. Как благодарить Вас?

Кланяется, целует след ступни Настоятеля.

Настоятель (брезгливо подбирает рясу). Мужик ты или… баба?

Исидор. Это вы у Поликсены спросите. Она знает. Я думаю, что мужик, хотя, может, и нет.

Игумен поворачивается к присутствующему при разговоре помощнику.

Настоятель. Под стражу. В тюремный двор.

Исидор низко склоняет голову.

Картина шестая

Прошла неделя. Исидор, наконец, отпущен из каземата.

Поварня. Поликсена моет пол. Входит Исидор, жалкий и больной. На протяжении всей встречи он немногословен и сосредоточен.

Исидор. Поликсена!

Поликсена замирает, потом бросает швабру и выпрямляется.

Исидор. Здравствуй, родная.

Поликсена бросается к нему.

Исидор. Осторожно, может, я заразный.

Поликсена (отступает). Что с тобой?

Исидор. Не волнуйся, кожа вот горит вся. Покоя нет.

Поликсена (отворачивает ворот рубахи Исидора и морщится). Гной.

Исидор. До свадьбы заживет.

Поликсена (тихо, как про себя). Не виновата я.

Пауза.

Исидор. Дурашка, кто ж посмеет плохо о тебе подумать?

Поликсена. Ты. Ты посмеешь, а больше меня никто не любит, значит и не посмеет.

Исидор. Причем тут ты, радость моя. Что заслужил, то получил.

Поликсена. Вот так разговор!

Исидор. Никакого разговора. (пауза) Как тут все? Дождь был?

Поликсена. В самый тот день и начался. Лил, четыре дня не останавливаясь. На пятый снег выпал. Час лежал – растаял.

Исидор. Вот так вот… Ну, мне-то это все ни к чему. А за народ рад.

Поликсена. Слушай, новостей у нас хоть отбавляй. Главная, инок тот молоденький с тех пор так из кельи и не выходил. Замаливает грех. Ни с кем не говорит, только еду ему в келью приносят, кусок хлеба и воды кувшин.

Исидор. Ну, у них свои дела.

Поликсена (тихо). Нет в том моей вины.

Исидор (не слушая). У них свое, у нас свое. Кожу залечить бы мне.

Поликсена. Есть у меня мазь, не пройдет и недели, будешь как новый. Исидор. Буду. Буду. (Садится на пол и любуется Поликсеной. Улыбается, склоняя голову налево, направо). Красавица.

Поликсена отбрасывает швабру, садится на мокрое и берет голову Исидора в руки, укладывая себе на грудь.

Исидор. (Задумавшись, продолжает). Скажи мне, друг мой, по сердцу ли тебе наш?

Поликсена. Правду про тебя говорят – охламон ты, охламоном и останешься. Что ты меня мучаешь, как ребенок, честное слово. Нет у меня к нашему ни любви, ни осужденья. Он не тобой над нами поставлен, не тебе и судить. На порядке этом мир держится, а не удержится, так тебе первому и достанется.

Исидор. За меня не беспокойся, за меня не надо.

Поликсена. Бесстрашный Исидор.

Исидор. Бес, страшный бес? Ты так обо мне и думаешь?

Поликсена. Я говорю, как все люди, а ты готов любое слово вывернуть наизнанку.

Исидор. Никакой изнанки, что ты сказала, то и повторил. А всё-таки, ты не ответила.

Поликсена. Да ты только его силой и силен. Упади он, куда пойдешь? Уж стар другую долю искать.

Исидор. Я, стар? Да ты что, старая, болтаешь? Я еще о-го-го. Жених хоть куда… Ты в сторону-то не уводи. Неужто порядок нравится? Шаг влево, шаг вправо, и – конец тебе! Жизнь твоя висит на нитке, а кто нитку держит? Господь ли?

Поликсена. Ох, Сидор, куда только голова пустая ни заведет. Что за нитку такую выдумал? Или кто тебе сказал про нитку-то?

Исидор. Вот ведь ты вредоносная какая! (очень возмущенно.) Что ж у меня своего ума нет?

Поликсена. Так нехороший он человек, соблазняет бедного Исидора, а расхлебывать нам двоим.

Исидор. Ну, и горазда ты придумывать.

Поликсена. Ладно, хорошо. Успокойся. Нравятся порядки, не нравятся. Конечно, нравятся. Помню я, как в миру. Работаешь с утра до ночи, вертишься, как белка в колесе. Вот, кажется, все дела переделаны, завтра, завтра отдышишься и полегче станет. Не… ет. Туча набежала, бах – всё в прах. Если умом не повредился, значит, молодец. Не по-божьему там, а по-людски. Люди всегда – страх, потому что в каждом с рожденья волчонок нарождается. А уж как пришпилит, так зубастый волк во весь рост – скачок и пасть в крови.

Исидор. Ну, любовь моя, не радуешь ты меня. Смотрю на тебя, чем, значит, покорнее, тем больше камень за пазухой.

Поликсена. Какой камень, о чем ты?

Исидор. Как же. Кругом волки, как без камней?

Поликсена. Ох, Исидор, олух ты Царя Небесного. Да кто ж от волков камнем бережется? И ничего-то ты не понял. Я здесь свободней свободного. Чем тесней у волка клетка, тем меньше вероломства. А свобода – это и есть, когда знаешь, что завтра плохого не будет. Господь тут нас за пазухой держит…

Исидор. Умница ты моя, разумница. Ясно, чем крепче тюрьма, тем дальше сума. Мы с тобой из разного теста. По мне сума – благодать, не сравнить с тюрьмой. А для тебя всё наоборот. Только неправда всё это. Неправда и неправда (достает дудочку).

Поликсена. Ну, Исидор, у тебя сума нейдет с ума. Накаркаешь, и пойдешь незнамо куда. Наиграешься на дуде своей. Пока петух жареный не клюнет, ничего ты не поймешь.

Исидор. Не пойму и не надо (убирает дудочку). Не хочу я такого понятия. Ты мне лучше скажи, что делать будем, когда конец света настанет. Говорят, в Ферапонтове двухлетний ребенок пропал… Из Ростова, я слышал, грамота пришла: может по очереди уходить будем?

Поликсена (качает головой). Ведь Главный запретил. Ты будто веришь, что вот-вот?

Исидор: А ты, будто, нет?

Поликсена. Да верю я, верю. Только веру свою к себе не допускаю. Отдельно она от меня. А серьезно, я на Бога надеюсь.

Исидор. Ну, Бог тебе в помощь. Ой! Вспомнил. Вот радость-то, Поликсена, дружок мой, взгляни, какая радость. (Достает из лаптя монету)

Поликсена. Денушка. Зачем она тебе? Отдай лучше мне.

Исидор. Мне-то незачем, а радость какая! У Исидора денушка. Исидор павой ходит, он богатый.

Поликсена. Отдай лучше мне.

Исидор. Неет. Исидор спокойный, никто его не обидит, он с монетой. Я ее слева от поварни закопаю.

Поликсена. И что, после конца света откопаешь?

Исидор. И откопаю. А кто знает, что это, конец света? Может, ты знаешь?

Поликсена. И знать не хочу.

Исидор. Не сердись, Поликсена, любовь моя. Я тебе денушку завещаю.

Картина седьмая

Прошел месяц его жизни на воле. Поварня. Поликсена месит тесто. Вбегает Исидор.

Исидор (трет на ходу глаза). Что делать, друг мой, глаза замусорил. Потрогай, сколько пыли там да грязи. Как к нашему подошел, так и началось. Туда посмотрю – пыль, сюда – грязь. Труха, щепки, пупки.

Поликсена. Опять за свое, Исидо..ор. Какие ещё пУпки?

Исидор. ПУпки – слова такие круглые, ухватиться не за что, и с дыркой посередине для звука. Как зажужжат, так берегись. Или за горло возьмут, или по голове хлобыстнут. П`упки-то самые опасные. В глаз попадет, – всё, глаз пропал.

Поликсена. Ну, придумщик, ну выдумщик.

Исидор. Не веришь. Уж он говорил, уж он говорил. Ни слова не было, одни п`упки. Только отмахивайся.

Поликсена. И ты махал руками?

Исидор. А то?

Поликсена. Что ж люди о тебе подумают?

Исидор. Какие люди?

Поликсена. Братия.

Исидор. Смеялись они. Сами не поняли ничего, что он говорит, а на меня посмотрят, всё понятно.

Поликсена. А ты понял?

Исидор. Так я отмахивался.

Поликсена. А как ты узнаёшь, где слова, где п`упки?

Исидор. Да я же сказал, жужжат они. Спасу нет. Диавольское жужжание.

Поликсена. Тише. За такие речи знаешь что?

Исидор. Известно. Выгонят. Да не боюсь я. Кусок всегда добрые люди дадут, а на кой мне больше? Исидор всегда самый богатый, уж богаче-то ему некуда. Разве что о тебе подумать, да я тебе денушку завещал.

Поликсена. И что же ты, ничего не брякнул, стоял, махал?

Исидор. Нет. Когда Главный на меня посмотрел, я сказал «п`упки». «Что такое п`упки?» – спросил он. А я и говорю: «Комары такие, изо рта вылетают, в рот влетают». Отвернулся он.

Поликсена. Ой, Исидор. Доиграешься. (пауза) И все-таки, о чем он говорил?

Исидор. Да о барышах и говорил. Хочет, чтоб монах жирный был, и в церкви золото сияло. Помяни мое слово: дальше так пойдет, люди себя к вещам приравняют. Вот, к примеру, ты – золотое кадило. Чем больше денег стоишь, тем больше уважения тебе.

Поликсена. (Отмахивается) Да чем плохо, что человек сыт?

Исидор. Не плохо, кто говорит. Только сыто брюхо к Богу глухо. Сама знаешь, откуда Бог ушел, там сразу дьявол явился.

Поликсена. Да что ты к Главному все цепляешься? Чем он виноват?

Исидор. Он думает, что он всё понял, и монахов, да и всех остальных учить должен. Он все время об этом думает. От того и спит плохо.

Поликсена. (Очень встревоженно). Он – не ты. У тебя забот никаких, вот ты и спишь без задних ног. А чего у тебя не получается, так оно и не стоит того, всё пустяки. Ты гордый и ждешь, чтоб все тобой восхищались, ведь ты солнышко.

Исидор. Вот уж что тебе в голову придет, так и останется. Какой раз ты мне эту, прости господи, ересь сообщаешь. Чем бы это я, по твоему, мог бы гордиться?

Поликсена. Да при чем тут «чем»? Ты как родился, так и увидел, что другого такого нет. Что ты у Христа за пазухой, что я, наконец, тебя в обиду не дам.

Исидор. Ну, сказанула. Значит, вытаскивают меня из-за пазухи, выпорют от души и снова запихивают за пазуху, так? Потом сажают в тюрьму, а ты меня в это время в обиду не даешь? Так?

Поликсена. Вот твоя болтовня и есть, что ты ставишь себя выше других. Если б ты не думал о себе так много, то и вел бы себя достойнее.

Исидор. Милая, но я же взаправду петух. Кукарекать обязан. Что же мне делать? Стать как все – лишиться места.

Поликсена. Места? Вот, вот. Какого места? А я про что?

Исидор. А ты про что? (поет) Господи поми… илуй.

Поликсена. (достает противень из печи) Вот пирог съешь, полегчает.

Исидор. (откусывает) Сегодня пирог у тебя не тот, не тоо… т, чувствуешь, что скоро?

Поликсена. Что скоро?

Исидор. Ну как? Конец света.

Входит монах. Не проходя внутрь помещения, выкрикивает с порога.

Монах. Тебя отец настоятель требует. Ты ему все про комаров подробно должен объяснить.

Картина восьмая

Палаты настоятеля.

Настоятель. Здравствуй Исидор. Вот опять пришло время нам с тобой потолковать.

Исидор. Да, я вроде не просил.

Настоятель. Знаю. Хочу понять, что за комары тебя преследуют. (молчание) Ну!

Исидор. Ну, комары, как комары. (Вращает рукой)

Настоятель. Я звал тебя не для того, чтоб ты жестами объяснялся. Ты, Исидор, опять стоишь на краю пропасти. Моя задача отвести от тебя беду, спасти от падения, предупредить, помочь. Поверь, зла тебе никогда не желал.

Исидор падает на колени. В продолжение речи игумена поднимается..

Настоятель (горячо продолжает). Я знаю, все твои поступки из добрых побуждений. Как бы тебе это объяснить. Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, особенно для простецов, то есть тех, кто мало знает. (Остывая) Глядя на тебя, людям кажется, что можно так, а можно этак. Что нет в жизни ничего постоянного, достойного, что все можно, если не высмеять, то просто не принимать во внимание. Одним словом, ты сеешь вокруг себя беспорядок. Пойми, порядок – это то, на чем держится мир. Беспорядок в твоей голове уже и есть диавол. Ты понял меня. (Снова горячась.) Если ты приносишь хаос, то прерывается наша молитва, прекращается нормальная жизнь не только моя, но и всех насельников. Если бы всё вокруг пришло в полный подобающий порядок, то жизнь стала бы прекрасной.

Исидор. (Исидор отмахивается). Да, вы бы первый, отец мой, от такой жизни повесились бы. Простите за дерзость (достает дудочку).

Настоятель. Что я?

Исидор. Жизнь всегда в полоску, а счастье в клетку. Как в клетку счастья попадешь, так и повесишься… Ну, я же предупреждал, что ничего кроме правды говорить не умею.

Настоятель. Ловлю на слове. Отвечай, что такое пупки.

Исидор (мнется.) Слова.

Настоятель. Блажь, блажь! Напустил ты ее на себя. И страха в тебе не осталось. Иль блазнит тебя нечистый? Может, человек? Здравствуй, Дурь. Так, Исидор? (Разводит руками). Твоя дурь только мне и понятна. Ты весь снаружи. Что в голову пришло, тут же надо выкинуть в воздух. А подумать, посмотреть, что это, как это. Голова-то у тебя зачем, Исидор Бесстрашный?

Исидор. Для картуза, получается (прячет дудочку).

Настоятель. Значит, мои слова ты называешь п`упками?

Исидор. Не только Ваши.

Настоятель. И сейчас я тоже говорю п`упками?

Исидор. Нет.

Настоятель. А как ты различаешь?

Исидор. Жужжат.

Настоятель. Всё, Исидор, всё. Никаких больше разговоров. И весь-то ты прост, как твой картуз. Умеешь только разрушать то, что построили другие. Ты как улитка на грибе. Смотришь, вроде гриб, а там, только маленькая его часть. Улитка съела весь большой гриб. Сам, я думаю, понимаешь, о чем я толкую. Места здесь тебе больше нет. Завтра утром, когда все разойдутся по своим делам, я проверю, чтобы тебя не было ни в этих стенах, ни в окрестных селах. Ты меня понял.

Исидор. Да куда ж мне идти? Да лучше ты меня убей. Вот прикажи сорок плетей, вот и конец мне.

Настоятель. Ну да, убить тебя предлагаешь. За врага, за нечистого меня принимаешь. Вместо слов я пупками объясняюсь. Так, да? Отца Иосифа другом-учителем считаешь. А я-то на тебя смотрел, как на сына. Смышленый был мальчонка. (Пауза) что ж плохого я тебе сделал? Вылечил, на ноги поставил и жить подле себя разрешил. Да что ж ты, всё забыл?

Исидор. Прости меня, отец мой. Дурён я, дурень проклятый. Как же уйду от тебя? Да умру сразу от тоски по монастырю, по тебе, отец мой. Нельзя уходить мне… А отец Иосиф, он умный, он дело говорит. Только я слабосильный, понять правильно не могу. Он хороший, ты полюби его, и жизнь наладится.

Настоятель. Сидор, ты хочешь, чтоб, и волки сыты, и овцы целы. Так не бывает. Твой друг, отец Иосиф, он добивается всего, чего хочет. Но того ли, что ему надо, он хочет? Давай-ка милый от него подальше. Фекла твоя – умная женщина. Держись за нее.

Исидор. Уж я держусь. Уж я держусь. (достает дудочку)

Настоятель. В наказание за пупки неделю посиди дома, не таскайся к братии. Посмотрим, что будет.

Исидор. Да что будет? Я так и живу, как выйду, так сразу домой бегу.

Настоятель. Ну, вот и хорошо, (кладет руку ему на голову, благословляет) спаси, Господи, дитя твоё неразумное.

Исидор выходит, играя на дудочке.

Картина девятая

Утро. Еще темно. Комната Поликсены. На кровати, спиной к зрителю, спит Исидор. Уже одетая, к нему подходит Поликсена.

Поликсена. Ты плачешь? Он тебя обидел. Что, что там было?

Исидор. Не плачу я, глаза дождит. Отпустил он меня. А всё страшно.

Поликсена. Не попусту тебя дождит. Попал ты, как курица в ощип. Надо тебе исчезнуть, чтоб ни один, ни второй тебя не достали. Пересидишь, время к тишине повернется. Вернешься и заживем, как прежде. Вставай, мой родной, пора. Уходить пора.

Исидор. Нет, моя родная, никуда я не пойду. (пауза) Ну, что, скажи, они мне сделают? (пауза) Не знаешь что ли: везде достанут.

Поликсена. А вот и нет. Есть у меня такое место. В пятнадцати верстах от стен, живет крёсенка. Так ее звали у меня в семье. Никто здесь про нее не знает. А я к ней и шла в тот год, как несчастья в ваш край меня привели. Женщина добрая и не болтливая. Анастасией зовут. Живет одна.

Исидор. Уговорила. Только уговор, пойдем вместе. Что тебе здесь делать?

Поликсена. Уйдем мы отсюда и уж не вернемся. А тебе труд крестьянский, что корове седло. Захочется в монастырь. С отцом Иосифом, или еще с кем поговорить.

Придумки свои кому там расскажешь?

Исидор. Тебе и расскажу.

Поликсена. Мне от них никакого умиления. А тебе нужно, чтоб на тебя люди дивились, рот открыв на глупость твою. Не первый год тебя знаю, захиреешь без монастырских, без грамотных, да просто, без людей новых. Ведь у крестьян как: вчера Макар, сегодня Макар, завтра Макар. Да бездельников там ой, как не любят.

Исидор. Выдумщица ты моя

Поликсена. Останусь я, и ты вернешься в тепло, в сытость. Я тебя, родненький, ждать буду. Молиться за тебя буду. Ну? Как?

Исидор. Ну и умница, дуреха. (Пауза) Пропаду я там без тебя.

Поликсена. Со мной пропадешь тоже. Я бы с радостью бросила монастырь и в деревне бы жила. Да тебя деревенские не примут. За лешего почтут. Пожалуй, и камнями забьют. А так, ты один тихо поживешь месяц, другой и вернешься.

Исидор. Нет. Нет. Нет. Только с тобой.

Поликсена. Хорошо, со мной. Ты сегодня, а я через месяц.

Исидор. Нет, нет, нет. Завтра.

Поликсена. Как завтра? Через месяц в самый раз. Чтоб незаметно.

Исидор. Хорошо, через две недели.

Поликсена. Согласна. Одевайся, садись есть.

Стук в дверь. Входит молодой послушник.

Послушник. От отца Иосифа я. Велено ждать тебе через полчаса у моста на Белозерскую дорогу.

Уходит

Поликсена. Час от часу не легче. За полчаса ты далеко по Вологодской уйдешь. Собирайся быстро.

Исидор. Сама ты по Вологодской ступай. Не знаешь, что ли отца Иосифа. У него везде глаза и уши. Нет. Пойду, как сказано. Прощай, любовь моя. (Кланяется Поликсене) Бог даст, свидимся. А не свидимся, прости меня, не поминай лихом. (Плачет) Прощай.

Картина десятая

Прошло две недели.

Ночь. Комната Поликсены. Стук в дверь. Входит крестьянин из соседней деревни, он тащит Исидора, избитого до полусмерти. Поликсена выскакивает из постели. Причитает.

Крестьянин. Вот, нашел на дороге. Добрые люди подсказали, что тебе его.

Исидор (поднимается на ноги). За что, Ироды, за что, я спрашиваю Родная моя. (Плачет) На ноги наступишь, пальцев десять, все десять взвизгнут. Головы не поднять.

Поликсена. Кто тебя, Исидор, кто?

Исидор. Ироды. Ироды, они самые, что ни на есть, люди. Иродов прощаю. Вмажет в глаз, все ясно. Не ангел. Человек. Иродов прощаю. Тебя, мою радость, тоже прощаю. Ты тоже человек. Уж неродной. Родных нет. Все родные умерли, и меня зовут к себе… Если б кто покой мне дал. Ах, если б дал. Нет покоя не… ет. Всё в клочки. Ничего целого. Разорвали на кусочки. Утро ли, вечер – столько людей лежит сейчас, мучаются. Ах, сколько людей. За что? За так. Прощаю. Всех Иродов прощаю.

Картина одиннадцатая

Прошло несколько дней. Исидор все еще слаб, он сидит на кровати, перед ним табурет, на нем миска каши и тарелка пирогов.

Входит Поликсена

Поликсена. Ты что ж, ничего не поел. Сколько дней прошло, а ты всё не ходишь.

Исидор. Кусок хлеба съел и чаю попил. (У Исидора в глазах слезы) А больше мне нельзя, ты давеча сказала, что обжора я. (Ложится)

Поликсена. Ну, сказала. Испугалась, что не осилишь ты столько, сколько съел. Заболеешь. Мало чего я сказала, вот ты мне прошлый месяц выговорил, что голова моя без мозгов, так что, я так и помру без мозгов?

(Исидор нахохлившись, молчит)

Поликсена. Да ты никак уснул.

(Выходит из комнаты с миской каши. Через мгновенье возвращается с питьем.)

Исидор. Любовь моя, покаяться я должен, грешен перед тобой. Ну, не все ты знаешь. Но доносов я не писал… Только я… То… олько я. Только я начну, возьмусь за правду, они уже смеются. Не нужна им правда. Им бы поржать, пожрать и – трава не расти. Шалохвость.

Поликсена. Вот видишь, Исидор, всё ты понимаешь. Только не в ту сторону идешь. Это про обидчиков твоих? (Исидор напряженно молчит.) Ну, что молчишь, говори.

Исидор (с облегчением). Ту, мою хозяйку, любил я. Ох, любил.

Поликсена. Это какую, у которой спрятался? (Исидор кивает) Вот это дела!

Исидор. Дела, дела. Женщина необыкновенная. Всё у неё, всё при ней. А хозяйка!

Поликсена. Значит, не любишь больше меня?

Исидор. Как такое в голову придет? Что говоришь такое? Ласточку мою не люблю! Больше жизни люблю. Радость ты моя, родная.

Поликсена. А как же та?

Исидор. Та – там. Она богоматерь божья. Ей все в округе кланяются в пояс. Не женщина она. Потому и зовут Любовью.

Поликсена. Так, Исидор. Значит, как встанешь на ноги, так к ней уйдешь?

Исидор не отвечает. Он спит.

Поликсена. Спит.

Исидор. (Просыпается). Что это?

Поликсена. Где?

Исидор. Что это лицо у тебя какое.

Поликсена. Какое?

Исидор. Темное.

Поликсена. С чего бы свету быть?

Исидор. Что случилось?

Поликсена. Что случилось? Объявил ты, что любишь Любовь свою.

Исидор. И что? Всегда-то ты знала, что люблю тебя.

Поликсена. Да не меня.

Исидор. А кого же?

Поликсена. Соперницу мою.

Исидор. Что ты придумываешь?

Поликсена. Да только что объяснил мне, Богоматерь Божью в том хозяйстве, где жил, полюбил.

Исидор лукаво улыбается.

Исидор. Это у меня час умиленья произошел. Время покаянья. А ты, дуреха, поверила? Да придумал я всё. От тошноты. Лекарство от тошноты. Тошно мне вспомнить, как они меня, убогого, бить взялись.

Поликсена. Кто они?

Исидор. Если б знать.

Поликсена. Не говорила я тебе, настоятель будет у нас новый. Из Ростова присылают. Отцу Иосифу не подфартило. Бился, бился, да все попусту.

Исидор. Вот он и есть.

Поликсена. Что он?

Исидор. Он – главный Ирод.

Поликсена. А народ говорит, что по приказанию прежнего били тебя.

Исидор. Не верь.

Поликсена. Откуда ты это взял? Опять час умиления?

Исидор. Взял, да и только. Не говори никому. Боюсь я отца Иосифа. А прежний где?

Поликсена. Кто ж его знает. Уехал, и с ним пять монахов исчезли, как не было.

Исидор. Дела.

Поликсена. Дела всегда дельные. Не нашего ума все дела эти. Быть бы живу. Тебе подняться надо. Разрешаю тебе о Любушке думать. Лишь бы поднялся.

Исидор. Любушка – дело хорошее. Ты лучше о своем Ванятке расскажи.

Поликсена. Каком Ванятке?

Исидор. Таком. С ушами. (Показывает большие уши.)

– Оба смеются.

Поликсена. Вот встанешь, Исидорушко, окрепнешь, накажу тебя по-христиански, и за Любушку, и за Ванятку.

Исидор. Да я вроде уже наказанный.

Поликсена. Мало, видать.

Исидор. Не дури, любушка. Руку на мужа поднять?

Поликсена. Лежи, лежи, не вскакивай.

Исидор. Моя Любушка. Теперь я тебя Любушкой звать буду. Поликсена кончилась, да и я больше не ИсидОр, а ИсИдор. Время пустое прошло.

– Входит послушник от отца Иосифа.

Послушник. Фекла, требуют тебя. Отец Иосиф.

Поликсена поднимается и, обращаясь к Исидору: Лежи дружочек, я скоро.

Накидывает платок и зипун, выходит вслед за послушником. Исидор встает и идет к окну.

Картина двенадцатая

Просторная изба. Вводят Поликсену.

о. Иосиф. Ну, посмотри, какая красавица! Да за такую красоту настоящий мужик полцарства отдаст и не крякнет. Ну, что ты прилепилась к этому, прости господи, недомерку. Да как же с ним жить можно. Ни Богу свечка, ни кобыле хвост. Его же хлебом не корми, дай только что-нибудь соврать. Как ты его слушаешь, и уши не вянут. Небось, про меня напридумывал, аж в глазах потемнело. Не нужен он тебе. Он жидкий, как вода, в какой кувшин нальешь, таким и будет. Согласна?

(Поликсена молчит) Оставайся с нами. Увидишь, что такое жизнь настоящая. Мужика себе найдешь, детей нарожаешь, как сыр в масле будешь кататься. Жизнь свою с Сидором и вспоминать не захочешь. Ну, ты же умная баба! Останешься?

Поликсена. Лестно, конечно, о себе такое слышать. Только жена я Сидору, и перед Богом за него отвечаю. Он может и говорит всегда из-за угла, придумывает часто, да выходит-то всё правда.

о. Иосиф. А… значит, порассказал тебе обо мне!

Поликсена. Избави Бог, о тебе ничего.

о. Иосиф. А что же о жизни здесь? Всё-таки погостил он у меня.

Поликсена. Отпусти меня с Богом. Клянусь, ничего не знаю ни про вас, ни про игумена.

о. Иосиф. А про жизнь мужа последнее время? Где был? Что делал?

Поликсена. Ну, про жизнь рассказывал. Про Любушку.

о. Иосиф. Что это?

Поликсена. Изменил он мне с хозяйкой в том селе, где жил. Любовница там у него, прямо святая.

о. Иосиф. А… Сука! Меня надуть хочешь? Не выйдет! Будешь у меня щи пустые хлебать, пока дурь эта из головы не выйдет. Ведьма!…Увести.

Картина тринадцатая

Прошел месяц. Площадь в монастыре. Под деревом стоит Исидор и молится на кресты Успенского.

Исидор. Пресвятая Богородица, помяни душу мою грешную, помяни всех моих и Исидора, Царствие ему Небесное, помяни. Поворачивается на кресты церкви Иоанна Крестителя: Да, моя хорошая, твой ИсидОр жив и даже возвысился. Он теперь концом света заведует. Не подумай плохого. Пока я запрещаю конец света, ИсИдор не посмеет. Я объявляю начало. Начало света. И свет этот на порядке держится.

Из Успенского выходит о. Амвросий, прислушивается к последним словам Исидора.

о. Амвросий. Порядок-то не твой, а Божий, а, как думаешь, добрый человек?

Исидор. Это не моё заведение. Я концом света, а не порядком заведую. А конец света – это его хвост. Хвост тащится по земле, весь грязный, чего только на него не налипло. Боже мой, что я вижу. Отец Иосиф прилип. Господи помилуй. Концу света спокойствия не дадут. Так он никогда не пройдет.

От монастырских ворот подходит Поликсена, одетая во все черное. Оба ее не видят

о. Амвросий. Успокойся, Исидор, не плачь ты. Все пройдет, все образуется.

Исидор. Конец образуется?

о. Амвросий. Поликсена твоя вернется.

Исидор. Откуда вернется?

о. Амвросий. Молись, Исидор, и вернется она.

Исидор. Отец Иоасаф, Христом Богом прошу, душу ее пожалейте. Не насильничайте. Она хорошая. Хорошая она. Я ей завещал деньги. Она вернется, богатой будет. Конец отпразднуем.

о. Амвросий. Пить тебе нельзя.

Исидор. Ох, прав ты, прав окаянный. Пропил я завещание. Всё как есть пропил. Даже дудку свою пропил, (вздыхает) а полушки у тебя не найдется?

о. Амвросий. Нету.

Исидор. И у меня нету. Дудку-то я сделаю. А хочешь, я твои денежки до конца света спрячу, а после конца отдам.

О. Амвросий качает головой.

Исидор. Спроси у братии, может желающие найдутся.

о. Амвросий. Так ты Поликсену не дождешься.

Исидор. Не дождусь. Думаешь легко конец света внутри носить? То ничего, а то от живота холод идет, слева, как не мое все – лёд. Там уж Он правит – Конец.

Из церкви, после службы выходят прихожане и несколько монахов, все останавливаются, прислушиваются, замечают Поликсену.

Один монах другому: Да это Фекла, а я ее за упокой читал.

Прихожанин первый. За упокой уж лучше бы Сидора.

Стоят, не приближаясь к Исидору.

о. Амвросий. Ты дьявола концом называешь. Очиститься надо, ступай в церковь, отстой заутреню, покайся. Полегчает.

Исидор. Там Ирод.

Прихожанин второй. Креста на нем нет.

Прихожанин первый. А еще бесстрашным его называют.

Люди начинают креститься и понемногу уходить.

о. Амвросий. Это и есть дьявол внутри. Мерещится тебе Ирод в Церкви.

Исидор. Ну, Ирода ты не видел, а ИсидОра? Эта гнида ИсидОр беспорядок сеет. Что в конце, что в начале света, ей нигде не след людей в хавос… Поликсена от этой гниды и погибла. Кровоизъявлением заболела.

о. Амвросий. Опомнись Исидор.

Исидор. Да, да, я-то знаю. Ну, ничего. Завтра начало света начнется (шепотом) и нас всех повесят, (громко) чтоб не мешались. Распоряжение такое вышло. Начало очищения.

Поликсена весь разговор стоит молча, ее не видят ни Исидор, ни о. Амвросий.

Во время последних слов Исидора о. Амвросий в ужасе, закрыв голову руками, поворачивается и видит Поликсену.

о. Амвросий (всплескивает руками). Посмотри, кто к нам пожаловал. Откуда ты?

Поликсена кланяется в пояс. Народ постепенно расходится.

Исидор. Матушка, Богородица, заждались мы тебя. (Бухается ей в ноги).

Наконец-то ты с нами… Мы об этом, не помню с каких, лет десять молимся. Мы тебя так любим, уж так любим, заступница наша. А ты, было, нас забыла. Ох, прости, прости дурака. Исидор мутный. Мутный, да помнит, что ты меня в заведующие началом света поставила. Заведенье, по правде сказать, неказистое, да другого нет. Свет того и гляди, начнется, а кто к нему готов? Не монахи, нет. (встает) Одна моя Поликсена готова. Она тебя знает, вы с ней вместе в Горенках жили. Женщина она безобидная, так что ты за свою подругу похлопочи. Будь добра, Матушка, посмотри, чтоб не обидели. (Поликсена робко поднимает руку, как бы протягивая ее Исидору, Исидор пятится) Погоди, матушка, погоди. Я не все дела здесь сделал. Тот ли свет, этот, мне все равно, а дела я не сделал, не могу уйти. Прости, матушка, прости.

Не выдерживает взгляда Поликсены, начинает крутить головой. Робко, бочком Исидор подходит к ней. Она берет его голову и кладет себе на грудь.

Поликсена. Ну, Бог даст, теперь заживем в спокойствии.

Исидор. Кто тебе сказал?

Поликсена. С новым настоятелем-то?

Исидор. Ах ты, моя красавица. (Обнимает ее) Любушка. Новый, значит лучший?

Поликсена. Ты радоваться разучился.

Исидор. Бабий ум цепок, да короток, до конца не дотягивает.

Поликсена. (улыбаясь) Считаешь, конец нам понадобится?

Исидор. Теперь вижу, это ты, Любушка. А как без конца? Не знаю только как.

Занавес

Выходит Настоятель, и обращается к публике.

Настоятель. Желающие застраховать сбережения от конца света обращайтесь к Исидору Бесстрашному.

Крылья по графику

Действующие лица:

Шар – фамилия у него Шаров, но все говорят Шар. Тридцать лет. Астроном, окончил МГУ, женат, живет в Алма-Ате. Жена находится в психиатрической клинике.

Василий – астроном. С женой три года назад приехал работать после окончания физфака МГУ.

Диана – жена Василия, его однокурсница, астроном.

Артур – механик. Дважды женат, прежде работал на астрономической станции, в Малом Алма-Атинском ущелье.

Макар – астроном, однокурсник Василия, приехал в командировку.

Дарья – бухгалтер, приехала в командировку.

Толя – двадцатилетний парень – техник. Женат, на грани развода.

Зоя и Лидия – работают на кухне. Живут в поселке недалеко от Алма-Аты

Действие происходит в астрономической обсерватории Московского университета, расположенной в горах Тянь-Шаня на высоте 3000 метров. Астрономы живут постоянно в маленьких домах, построенных вокруг трех телескопов. Только Шар, Толя и Артур имеют семьи в Алма-Ате, хотя все трое не счастливы в семейной жизни. Остальные с удовольствием спускались бы в А-Ату, если бы там у них было жилье, жизнь здесь малокомфортна, кроме того, из года в год одни и те же лица, одни и те же разговоры.

Первая картина

Встреча Дианы и Даши проходит около столовой. Следующее действие в столовой во время и после ужина.

Диана вместе со своим мужем Василием идут к своему дому.

Д и а н а. Нет, ни за что c этой цифирькой, Дашкой, нельзя говорить ни о чем. Ну её. Как маленькая, честное слово. Я её пригласила вчера. И что? – Забыла!? Нет, занеслась, вот что. Что с нее взять? Ни разума, ни сердца. Ладно. Лишь бы вреда от нее не было. Конечно, у нее сила, может нашу кампашу, особенно Серафимыча, под корень срубить. Вся в кредит-едит ушла. Вон она идет навстречу. Васенька, дома меня подожди. Я счас.