Колыбель твоих оков бесплатное чтение

«Вы когда-нибудь танцевали с дьяволом

при свете бледной луны?»

(из фильма «Бэтмен»,

режиссер Тим Бертон,

1989 год)

Глава 1. Наблюдатель

Я смотрю на себя в зеркало, и мне определенно нравится то, что я вижу. Мои волнистые светлые волосы струятся по плечам, по спине и доходят до моей талии. Хотя… ну да, мое лицо слишком бледное, и на нем, как всегда, полно веснушек, особенно сейчас, весной! Мне не помогает никакой тональник, но я не унываю и еще надеюсь найти нужное мне средство. Парой движений я наношу тушь на свои светлые ресницы и дополняю образ моим любимым тоном помады – темно-бежевым с розовинкой. Я остаюсь довольной результатом.

Теперь я перехожу к своей импровизированной «гардеробной», чтобы выбрать уместный наряд. Моя гардеробная представляет собой открытую стойку-вешалку с полочкой для обуви внизу, на которой также стоит красивая коробка для белья.

Я снимаю небольшую студию с двумя окнами, светлыми стенами, деревянным полом и белой мини-кухней. Вдоль той стены, что с окнами, стоит моя кровать, и у этой же стены я поставила раскладывающееся вперед синее кресло. Я купила это не новое, но красивое кресло специально для Бетан, чтобы она могла оставаться у меня с ночевкой. Пока что оно ни разу не пригодилось для этой цели, но в нем удобно читать, забравшись с ногами, и даже работать на лэптопе.

Сегодня я решаю надеть шелковистую белую блузку с манжетами и кофейную юбку-тюльпан до колен. На ногах – мои любимые лодочки телесного цвета на низком каблучке. Я выгляжу профессионально, и это, несомненно, добавляет мне уверенности в себе.

Я улыбаюсь, и из зеркала на меня смотрит симпатичная, еще совсем молодая доктор наук. Я подмигиваю ей. До сих не могу поверить, что получила степень доктора. Это стоило мне ни много ни мало четырех лет жизни, несметного количества часов в лаборатории, многих бессонных ночей и потери миллиардов нервных клеток. Но дело сделано.

Меня отвлекает звук пришедшего сообщения на Вотсапе: «Удачи, крошка!». Я посылаю в ответ смайлик-поцелуйчик. Бетан… Как же я люблю тебя! Что бы я без тебя делала?!

Бетан – моя лучшая подруга. В отличие от меня, Бетан – американка, а еще просто нереальная красотка с ростом фотомодели, и я не понимаю, что она до сих пор делает в научном мире. С ее внешностью она могла бы отправиться покорять Голливуд, ее бы там оторвали с руками и ногами. Бетан утверждает, что ее предки были из Швеции, что звучит правдоподобно, учитывая ее рост. Мы с ней полные противоположности: она – сероглазая брюнетка с прямыми волосами, я – блондинка с волнистыми волосами и светло-карими глазами, она – высокая, я – совсем маленького роста, она – дочь богатых родителей, я же… Ну что ж, у меня даже родителей толком нет, точнее, они, конечно, есть, но я стараюсь лишний раз об этом не думать.

Я вдыхаю и выдыхаю. Я с трудом понимаю, как мы подружились с Бетан. Но недаром же говорят, что противоположности притягиваются. Мы познакомились в начале моей учебы в университете, парень Бетан был на курс старше меня, но наши семинары совпадали. В итоге я познакомилась и с Бетан, с которой мы успели пересечься какое-то количество раз, пока наконец не начали общаться и после учебы. Бетан – дипломированный психолог-криминалист, ее страсть – серийные маньяки, и она с ума сходит по Теду Банди. Если говорить точнее, Бетан исследует психологию жертвы и то, каким образом маньяк выбирает себе жертву. В своих научных трудах Бетан утверждает, что каждый маньяк выбирает определенный тип жертвы, в зависимости от детской травмы маньяка и пересекающейся с ней травмы жертвы. К сожалению, не все в научном сообществе разделяют точку зрения Бетан, и она отхватила хейта1 в свое время. Но Бетан непобедима, она как вихрь врывается в твою (точнее, в мою) жизнь, у тебя (точнее, у меня) сносит крышу, и твоя (точнее, моя) жизнь больше никогда не будет прежней.

Я вспоминаю наш недавний разговор на ее любимую тему. Надо сказать, почти все наши разговоры сводятся к психологическому анализу, и если только позволить Бетан «сесть на любимого конька», то через несколько часов вы либо потеряете веру в человечество, либо будете подготовлены к поступлению на психфак.

– Они притягиваются друг к другу, как инь и янь, их тянет друг к другу, как магнит к металлу, они как пестик и тычинка, они не могут друг без друга, – как обычно, солирует Бетан, пытаясь объяснить мне отношения насильника и жертвы. Она эмоционально жестикулирует, показывая мне, что именно, по ее мнению, делают пестик и тычинка.

– Бетан, ты романтизируешь насилие, – говорю я. – Извини, конечно, но тебе нужно придумать другие сравнения, – я хмурюсь, – на конгрессе тебя неправильно поймут. Подумают, что ты очередная фанатка Теда Банди.

Через неделю Бетан едет на очередной конгресс и придумывает, чем бы еще ошарашить научное сообщество. Бетан вообще можно было бы не работать, ее родители купили ей шикарную квартиру в окрестностях Гарварда, а если бы она захотела, то получила бы от них такую же шикарную квартиру где угодно.

– Я и есть его фанатка, – соглашается Бетан.

– Никому не говори.

– Ой, ну не нуди! Как еще можно понять серийника и предупредить череду убийств, если только не полностью проникнув в мышление психопата, а этому вполне способствует моя симпатия. Вот увидишь, мои открытия принесут мне славу. Однажды это тупое научное сообщество Гарварда пожалеет о том, что недооценило мой вклад.

Я очень надеюсь, что у Бетан все получится. Она очень умная и талантливая.

Я смотрю на свои наручные часы и с ужасом понимаю, что начинаю опаздывать на свое первое интервью. Блин… придётся брать такси, а я могу себе это позволить нечасто. И все же я вызываю такси и надеюсь, что мне удастся получить позицию постдока2 в лаборатории Гарвардского гения, профессора Эммануэля Лорэна. Тогда я смогу позволить себе гораздо больше, чем сейчас. С моей стипендией в аспирантуре я с трудом могла оплачивать мою маленькую студию, да и то в таком плохом индустриальном районе, но с зарплатой постдока все должно стать намного лучше. К тому же, если я сниму квартиру намного ближе к своей работе, я смогу наконец взять собаку из приюта, ведь у меня будет время погулять с ней утром и вечером вместо того, чтобы добираться на работу и с работы за тридевять земель. У меня нет конкретного плана, какую именно собаку я хочу взять – крупную или мелкую, породистую или беспородную, это просто будет чье-то одинокое сердце, и мне кажется, когда мы с животным встретимся взглядом, мы узнаем друг друга. Безусловно, мне нелегко решиться взять на себя ответственность за собаку, и иногда мелькает мысль взять кошку – она не так нуждается в компании человека, гуляет сама по себе. Как, впрочем, и я…

Я выхожу из дома, на улице светит майское солнышко, и у меня прекрасное предчувствие. Такси приезжает очень быстро, и я добираюсь до пункта назначения с ветерком за двадцать минут. Так жаль, что я пока не могу позволить себе квартирку поближе к университету, тогда я могла бы ходить пешком.

Я быстро расплачиваюсь с водителем и понимаю, что у меня в запасе остается немного времени, чтобы пройтись по Гарвард-Ярду. Мое самое любимое место, спасавшее меня столько раз во время аспирантуры. Место, где я обретала душевный покой и равновесие во время сумасшедших дней написания публикаций, высасывающих всю силу и разум. Я иду по знакомым дорожкам среди студентов и обычных в этом месте толп туристов, которые делают селфи или фотографируют друг друга на фоне красных зданий в английском стиле. Я хочу использовать время до интервью, чтобы настроиться на предстоящую беседу и думаю о том, что все сложные моменты нашей жизни когда-нибудь заканчиваются, и даже то, что кажется неразрешимым в настоящий момент, разрешается неожиданным образом, и часто это к лучшему.

На яркой траве лужаек сидят студенты, очевидно, это первокурсники, которые пока еще живут в общежитиях – «домах», или как их здесь называют, «ярдах». Мне невольно вспоминается, как однажды какие-то отчаянные парни сфотографировались вот так же, в бриджах и шортах, на лужайке, но только зимней и заснеженной, собрав на какое-то время всеобщие взгляды и внимание. Говорят, студенческие годы самые счастливые, а годы аспирантуры – самые беззаботные. Что ж, быть может, когда-нибудь и я буду рассказывать эти небылицы доверчивым слушателям.

Сердце слегка подпрыгивает внутренним будильником, я смотрю на часы – да, мне пора. Я направляюсь в сторону Оксфорд-стрит, к зданию кафедры молекулярной биологии. Нужно быть на месте хотя бы за несколько минут до интервью, чтобы перевести дух. Сколько бы интервью я ни проходила, насколько бы ни казалась себе спокойной, каждый раз в последний момент накатывает волнение. Но я вновь собираюсь, настраивая себя на доброжелательный разговор с моими коллегами-учеными, ведь ученые – это особая порода людей, одержимых общими целями.

Когда я наконец дохожу до монументального красного здания кафедры молекулярной биологии, становится совсем жарко, и я корю себя за то, что не надела блузку с коротким рукавом. Я поднимаюсь на верхний этаж по лестнице, мое дыхание немного сбивается, и я понимаю, что нужно было поехать на лифте. Тут буквально пахнет деньгами, лаборатории заполнены дорогим оборудованием. Теперь понятно, на что тратит деньги университет. Или, может быть, у кафедры молекулярной биологии есть какой-то персональный спонсор?

Как только я подхожу к кабинету профессора Лорэна, навстречу мне из-за своего рабочего стола поднимается девушка-секретарь.

– Вы как раз вовремя, – молодая привлекательная шатенка провожает меня в кабинет и закрывает за мной дверь.

Я надеялась, что у меня будет хотя бы пара минут отдышаться после подъема по лестнице. И да, какое-то время я даже занималась пилатесом, но все, что касается ходьбы по ступенькам, никогда не было моей сильной стороной.

– Доброе утро, – произносит низкий голос, я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с парой ярко-голубых глаз. Этот пронзительный взгляд ошарашивает, от неожиданности я теряю дар речи. Молодой мужчина лет тридцати пяти не задерживает на мне свое внимание слишком долго и опускает глаза, заглядывая в документы, скорее всего, в мое личное дело. И я ловлю себя на мысли о том, что мне стало обидно из-за того, что я так быстро потеряла этот взгляд.

– Доброе утро, – наконец-то с опозданием проговариваю я. Не дай бог, теперь члены комиссии подумают, что я немного «того».

За столом сидят двое белых мужчин и одна женщина индийской внешности. Один из мужчин, профессор Рустерхольц, которого я сразу же узнаю, был экзаменатором на защите моей диссертации. Это приятный пожилой мужчина в очках в тонкой металлической оправе, у него уже совсем седые волосы на голове и практически белые усы. Это была его идея, чтобы я пришла на интервью, и это он дал мне знать, что одна из самых шикарных лабораторий Гарварда получила дополнительное финансирование и предлагает позицию постдока.

Мужчина, который со мной поздоровался, молод и невероятно хорош собой, я и не думала, что в науке есть такие красавцы. Конечно, я заранее загуглила его имя и досконально изучила его страничку в «Резерч Гейт»3, но оригинал превзошел все ожидания. У обладателя низкого голоса и ярко-голубых глаз каштановые волосы и широкие плечи. Он поднимается и проходит к кулеру, и я провожаю взглядом его идеально сложенную спортивную фигуру. Он высокий (наверное, даже выше Бетан), на нем дорогой темный костюм и белая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. Профессор Эммануэль Лорэн возвращается к своему месту. Он больше на меня не смотрит, и это огорчает меня. Я чувствую, что мои руки начинают дрожать, и в горле пересыхает. Я жалею, что не взяла с собой хоть немного воды и хоть я вижу, что кулер полон воды, не решаюсь встать и, спокойно извинившись, налить себе воды, так как опасаюсь, что мои руки будут трястись.

– Я так понимаю, вы только что окончили аспирантуру, – продолжает профессор Лорэн. Я киваю вместо того, чтобы ответить на его вопрос как нормальный человек. Поэтому он поднимает на меня вопросительный взгляд, я опять киваю и начинаю тараторить, и это выдает, насколько я волнуюсь.

– Да, только что, а точнее, две недели назад. Я так рада, что вы позвали меня на интервью, – добавляю я и тут же осекаюсь. Ну вот зачем я это сказала? А кто не рад прийти на интервью к живой легенде университета?

Я вижу усмешку на его лице и надеюсь, что он сразу забудет об этом, ведь таких трясущихся «без-пяти-минут-студенточек» у него каждый день пруд пруди.

Я слышу, как женщина-ученый индийской внешности шмыгает носом, и я перевожу на нее взгляд. Она одаривает меня недовольным взглядом, и вид у нее такой, как будто она вот-вот чихнет. Не знаю, что я сделала, чтобы заслужить такую аллергическую реакцию на меня.

Профессор Лорэн больше на меня не смотрит, пока остальные члены комиссии задают мне вопросы о моем опыте работы в аспирантуре и планах на будущее.

– К сожалению, я не могу вас принять в свою группу, – неожиданно заявляет профессор Лорэн.

И я прихожу в ужас. Не знаю как, но за какие-то десять минут я уже свыклась с мыслью, что меня возьмут. Обычно на интервью приглашают уже тех, чьи шансы велики. По крайней мере, так говорит Бетан. Похоже, мое финансовое благополучие и продление американской визы горят синим пламенем.

Он не поднимает глаз и произносит своим глубоким голосом:

– Мне очень жаль, но в моей группе уже достаточно много человек, зато у профессора Рустерхольца еще есть свободные места, – усмехается Лорэн.

Профессор Рустерхольц сразу начинает судорожно кивать, как будто даже небольшая пауза будет считаться несогласием с Лорэном. Я замечаю, что все остальные члены комиссии смотрят на Лорэна так, будто боятся оскорбить его одним своим видом, наверное, поэтому они стараются делать то, что от них ожидается.

Что я знаю об Эммануэле Лорэне? Его боятся. Все хотят с ним работать. Его боготворят. Да, все три раза «да». Я задаюсь вопросом, как живет Эммануэль Лорэн, как проводит свой досуг, что он ест на завтрак, если ли у него та (или тот), кто называет его Эммануэль, а не профессор Лорэн, и готовит ли она (или он) ему этот завтрак?

Я чувствую себя пораженной собственными мыслями и быстро возвращаю себя в «здесь и сейчас». Какое мне дело до личной жизни потенциального работодателя? С каких пор я вообще думаю о таких вещах? Такое поведение недопустимо в научном мире.

– Вы все же сможете работать в моей лаборатории и пользоваться оборудованием моей группы. Можете завтра приступать, – добавляет Лорэн так, как будто это должно как-то смягчить его отказ. И… это имеет свой эффект, я больше не чувствую разочарования. Наверное, это даже к лучшему: быть в одной команде с таким научным гением – испытание не из легких, можно сойти с ума от требований к себе. К тому же, он меня пугает. Я не понимаю, чем именно. Дурацкая реакция. Я просто переволновалась из-за интервью.

Я горячо благодарю всех членов комиссии и, перед тем как уйти, оглядываюсь, чтобы в последний раз взглянуть на красавца-профессора, и встречаюсь с его тяжелым взглядом. Голубые глаза прожигают во мне дыру. Я моргаю и разрываю этот странный контакт.

Глава 2. Заблуждение

Я выбегаю на улицу и глубоко вдыхаю свежий воздух так, будто я не могла полноценно дышать последние полчаса, и я даже не могу вспомнить, как выглядит интерьер кабинета, в котором только что была на интервью. Я иду к метро и пытаюсь понять свою собственную реакцию на случившееся. Вроде бы ничего не случилось, а то, что случилось, просто прекрасно – меня приняли на постдок в ведущую лабораторию университета, да что уж там, в ведущую лабораторию всей страны. И все же, почему меня так трясет? Ветер колышет мои длинные волосы, солнце все еще светит. Я смотрю на свои трясущиеся руки и не понимаю, что со мной происходит – может, я заболела? Неважно, я просто должна увидеть Бетан, я не могу сейчас болеть.

Я вновь прохожу через Гарвард-Ярд по направлению к Гарвардской площади, к станции метро, или, как я уже привыкла называть его, живя в Бостоне, «Ти». От станции Гарвард я еду домой по красной линии без пересадок, в этом есть определенное преимущество, если у жизни в Дорчестере могут быть таковые.

Поезд приходит быстро. Я захожу в старый красно-белый вагончик, сажусь на свободное место и пишу Бетан сообщение: «Все прошло хорошо, встретимся через час в нашем месте?» Ответ приходит быстро: «Супер, крошка! Жду не дождусь».

Так уж получилось, что Бетан называет меня своей крошкой. Виной тому, скорее всего, изначально являлся мой рост – по сравнению с рослой Бетан я действительно выгляжу Дюймовочкой. Со временем это мое новое имя стало отражать уже не столько мой рост, сколько ее дружеское отношение ко мне, и мне это очень нравится.

Я забегаю домой, чтобы быстро переодеться в удобные короткие шорты и первую попавшуюся майку на бретельках. Я быстро надеваю кеды и захватываю ветровку, вовремя подумав, что к вечеру может стать прохладнее. Вспоминаю, что хорошо бы поесть, с утра я только выпила кофе с крекерами. Но я решаю не терять время, перекушу в баре.

Минут через сорок я на месте. Я издалека замечаю Бетан, она уже ждет меня на тротуаре перед входом в бар, и вся ее поза выражает нетерпение. На ней светло-зеленая объемная, почти бесформенная, футболка и зеленые укороченные брючки более темного цвета. Зеленый цвет никому не идет и не украшает ни одного человека, и в таком одеянии другой человек вызывал бы ассоциацию с упаковкой зеленого горошка, но только не моя подруга. В своей яркой одежде, мягких сандалиях цвета кэмел, с блестящими темными волосами, собранными в хвост атласной лентой – Бетан, как всегда, собирает восхищенные взгляды всех прохожих и даже малышей, проезжающих мимо в своих колясках.

Надо сказать, я никогда не завидовала материальному благополучию и красоте моей подруги, как не завидовала кому бы то ни было другому. Если быть совсем честной с собой, иногда в глубине души я завидую высокому росту Бетан. Я всегда была маленького роста, и даже уже учась в старшей школе, я надеялась еще подрасти, носила обувь на высоких каблуках и на платформе. Но в какой-то момент я поняла, что мы все разные, все люди на этой земле – каждый уникален, даже близнецы не являются полностью идентичными друг другу. Тогда какой смысл сравнивать себя с кем бы то ни было или стремиться быть похожим на кого-то?

– Привет, красотка! – Бетан машет мне, и я подбегаю к ней, радостно обнимая ее высокую и стройную фигурку. Я замечаю на ее груди новую маленькую брошь в виде морского конька, украшенного прозрачными зелеными и белыми камнями. Я даже не сомневаюсь в природном происхождении и цене камней. Бетан поклонница этих рыбок и приписывает им какие-то редкие качества, которыми, по ее мнению, обладают далеко не все люди.

– Какая же ты все-таки красотка, – присвистывает она, с одобрением глядя на мои оголенные ноги в шортах, пока не тронутые загаром. – Ах, какие ножки.

Я смущаюсь. Бетан утверждает, что у меня самые красивые ноги, которые она когда-либо видела. Я не знаю, насколько это правда, но она всегда пытается заставить меня надеть что-нибудь откровенное.

– Надеюсь, ты была в этих шортах сегодня на интервью? – хитро улыбается моя подруга.

– Нет, ты что? Это же интервью, а не пикник.

Бетан в ответ на мой пуританский ответ закатывает глаза, и я опять поражаюсь, как мы, такие разные, стали близкими подругами.

– Девочка моя, – говорит Бетан тоном женщины лет так сорока, повидавшей многое, – я же не спрашиваю тебя, ходила ли ты туда голой.

Я слегка завидую такому ее расслабленному отношению к работе и к жизни в целом. Для меня работа – это большая ответственность, и ничто меня так не страшит, как опасность остаться без работы. Я понимаю, откуда ноги растут: Бетан никогда не приходилось задумываться о завтрашнем дне, она родилась, как говорят, с серебряной ложкой во рту.

– Ну, скажи, он горяч?

– Кто? – я делаю вид, что не понимаю, о ком идет речь. Мои руки все еще дрожат, и я все еще пытаюсь с этим бороться.

– Ой, да брось! – выкрикивает Бетан слишком громко как раз в тот момент, когда мы заходим в наш любимый бар. Бар называется «Клеопатра» – хозяева бара решили отразить в интерьере истории жизни самых знаменитых женщин мира, на стенах – репродукции картин и копии фотографий, некоторые в рамках, а некоторые, такого же размера, нарисованы прямо на штукатурке. Все портреты сделаны руками дочерей хозяев и, надо сказать, сделаны талантливо. Девушки сейчас учатся в Европе. Сначала они мечтали и планировали поступать в Миланский технический университет на факультет архитектурного дизайна, но поехали в Лондонский университет искусств, выбрав точно такой же факультет. Так сказать, отправились из Новой Англии в Старую Англию, получили там стипендию. Все это когда-то с гордостью и удовольствием рассказали нам хозяева бара, муж с женой. Поскольку мы с Бетан – постоянные клиенты бара и встречаемся здесь поболтать хотя бы раз в неделю, нас всегда встречают как старых друзей, и мы периодически просматриваем свежие фотографии сестер на телефонах их родителей. Может быть, тем не хватает общения со своими дочками, поэтому они так радуются нашим встречам. Вот и сейчас Мик, хозяин заведения, приветливо улыбается нам и машет рукой, подавая напитки посетителям, сидящим у высокий стойки.

Мы с Бетан оглядываемся, выбирая столик. Бар очень уютный, здесь во всем чувствуется энергия взаимной любви в этой семье. Все столы разных цветов, и у каждого есть свое имя. Сегодня мы останавливаем свой выбор на высоком столике с именем Одри – глянцевая черная столешница, тонкие белые ножки, круглая белая матовая лампа на столешнице – и усаживаемся на высокие полубарные стулья. Стулья в нашем баре очень удобные, с закругленными спинками на уровне талии. Может быть, это еще одна из причин наших многочасовых посиделок здесь.

– Он крышесносный, – отвечаю я на ее вопрос и опускаю глаза.

– Крышесносный? Что это за слово такое? – ржет Бетан. – Такого слова не существует.

– В таком случае, мы просто обязаны его запатентовать, – мечтательно улыбаюсь я. – Дай подумать, – я запрокидываю голову, как будто задумываюсь о чем-то значительном и существенном. – Оно означает, что от такого мужчины может протечь чердак, – уверенно добавляю я.

Бетан катится со смеха и начинает выпытывать у меня все подробности интервью по порядку. Я решаю, что закажу что-нибудь перекусить чуть позже. А пока, перед тем как начать свой рассказ, я заказываю клубничный дайкири, заранее зная, что утром могу пожалеть об этом. А вот Бетан решает поэкспериментировать с напитком из крепких ингредиентов, не задумываясь о возможной последующей «расплате».

Когда я перехожу к тому моменту, что Лорэн не взял меня в свою группу, Бетан хмурится и потягивает свой коктейль.

– Слушай, это даже к лучшему, – озвучивает она мои мысли. В действительности меня трясет даже от его имени, так что я не понимаю, как смогла бы с ним работать. – Жаль только, что не сможешь вместе с ним публиковаться во всяких «Саенс»4, – снова озвучивает она мои мысли, – но зато ты поработаешь в его лаборатории! А это всегда можно будет указать в личном деле. Подумай только, мало кому такое даже снилось! Это как выиграть в лотерею.

Бойфренд Бетан проработал два года в лаборатории Лорэна, и его карьера немедленно пошла в гору, а его публикации с огромным импакт-фактором5 поразили всех настолько, что ему сразу же предложили должность младшего ассистента на кафедре эмбриологии. И это всего лишь спустя два года после окончания аспирантуры!

Тем временем алкоголь в моей крови возымел свое действие, и я расслабляюсь.

– Я тебя так и не спросила, почему Джеймс тогда ушел из лаборатории Лорэна? По контракту он мог бы там оставаться еще на год.

– Ох, как же он не любит это обсуждать. Только не выдавай меня, – заговорщицки произносит моя лучшая подруга. – И это еще одна причина, по которой я рада, что ты не оказалась в его исследовательской группе. Джеймсу было с ним тяжело, как и всем, в принципе – характер у Лорэна, мягко говоря, не сахар. Хоть он и такой невероятный красавчик, но все же он ужасно требователен, с ним не расслабишься. Ну, а что ты хотела, все имеет свою цену, а работать с гением – это прекрасная плата за… Может, ты наконец перестанешь дергать ногой? Я сейчас со стула свалюсь!

– Ой…– от неожиданности я чуть сама не падаю со своего высокого стула. – Прости, я даже не заметила!

– Ну, признавайся тогда, какие эмоции подавляешь, – ехидно улыбается она.

Вывести психолога из моей подруги не получится никогда. Причиной синдрома беспокойных ног и вправду могут служить подавление эмоций и тревожное состояние. Я об этом узнала от Бетан, как и многое другое, чего знать порой не хотелось бы.

– Ничего я не подавляю! – мои щеки вспыхивают. А я-то думала, алкоголь меня расслабил. Наивная!

– Угу, конечно. Ну, из-за кого ты сегодня такая подвижная? Небось, нагляделась на Лорэна, – продолжает ехидничать подруга.

Бетан несколько раз видела Лорэна на официальных мероприятиях и на конгрессах, куда она изначально приходила, чтобы поддержать выступления Джеймса. Все заканчивалось тем, что моя подруга обсуждала совсем не доклад своего бойфренда и при этом находилась в упоительном восторге. Я слышала в деталях о каждой такой встрече. Хотя сам харизматичный профессор, скорее всего, о них даже не догадывался, сделала я для себя самый логичный вывод.

– Тебе известно, откуда он приехал? – спрашиваю я и сама удивляюсь своему желанию выпытать у Бетан как можно больше информации о Лорэне. – Он явно не отсюда, ты только на имя его посмотри. Хоть и говорит он по-американски просто идеально, – бурчу я себе под нос.

«А еще в Википедии об этом нет никакой информации», – думаю я уже про себя. К счастью, настроение поиздеваться над моим глупым интересом у Бетан закончилось, и она продолжает уже более монотонным голосом:

– Он американец, крошка. Родился, по крайней мере, точно здесь, но в каком штате, не знаю, – хмурится Бетан. – Его отец вроде бы откуда-то из французской части Швейцарии. И да, я точно знаю, что он прекрасно говорит по-французски. Сама слышала, как он говорил с канадскими коллегами Джеймса. Но больше ничего не знаю, – Бетан морщит свой идеальный нос, пытаясь вспомнить, что еще ей может быть известно. – Знаешь, он просто ужасно скрытный, а еще ничего не известно о его личной жизни. Но я не удивлюсь, если у него есть красная комната для утех, и он косплеит Кристиана Грея.

Мы дружно смеемся.

И сегодня мы больше не возвращаемся к теме Лорэна и моего интервью.

Глава 3. Срыв

На следующее утро я просыпаюсь раньше будильника. Бетан и я совсем недолго пробыли в баре накануне. Все дело в том, что студию я снимаю в Дорчестере, а это достаточно неблагополучный район Бостона. Поскольку машины у меня нет (к тому же я все равно не вожу автомобиль), домой я могу вернуться только на метро. На такси не наездишься с финансовой точки зрения, а от станции метро до моего дома еще надо дойти, для этого мне нужно миновать один дом под реконструкцией и два старых трехэтажных дома. Но в темное время суток это задача не из приятных. Вообще, в этой части города изобрели американскую версию преступности – вокруг полно трущоб, бездомных, и после захода солнца здесь можно купить абсолютно все. Полиция, в свою очередь, старается сюда не соваться, а обычным жителям этой части города, таким, как я, приходится мириться с таким вот стилем жизни. Так что с наступлением темноты из дома лучше не выходить, и я поклялась Бетан больше не рисковать. Во время аспирантуры я часто нарушала это правило, за что поплатилась миллионами нервных клеток. И я, как хорошая девочка, вечерами сижу дома, хотя не сказать, что мне есть куда пойти без Бетан. Обычно, когда Бетан куда-нибудь приглашают, я иду бонусом вместе с ней.

Сегодняшний день обещает быть еще более жарким, чем вчерашний. Но так как я не планирую начинать работать в лаборатории в первый же день (в целях безопасности работать в лаборатории можно только в одежде, полностью прикрывающей ноги), я отдаю предпочтение моему нарядному сливовому платью чуть выше колена и любимым телесным лодочкам.

Я выбегаю из дома практически не позавтракав, но выпив полную чашку кофе, без которого я не смогла бы полностью проснуться. У меня с собой большая сумка с моим лэптопом, ветровкой и одиноким яблоком, которое я планирую доесть в метро. У меня хороший лэптоп с большим объемом памяти, и я не пожалела, что потратила на него свои сбережения. Я всегда брала его с собой в период аспирантуры, чтобы можно было не перебрасывать данные каждый раз и вечером продолжить работать дома, в тишине и одиночестве, в уютном свете настольной лампы на высоком штативе, поставив рядом чашку чая с молоком. Теперь я планирую так же брать его с собой на кафедру, а в выходные работать дома. Я только сейчас отдаю себе отчет в том, насколько сильно я хочу как можно скорее приступить к работе на новом месте.

Я живу на втором этаже трехэтажного кирпичного дома, а на первом этаже, прямо под моей квартиркой, живет пожилая эмигрантка из Польши, у которой я и снимаю свою студию. Пани Ракса живет одна, дети уже давно вылетели из гнезда и даже родили ей внуков, а мужа не стало уже десять лет назад. Поначалу я подумала, что Ракса – это имя, но оказалось, что это фамилия, а имя моей квартирной хозяйки – Магда. Когда-то супруги Ракса смогли купить две маленькие квартиры для сдачи в аренду, и теперь у Магды есть свой бизнес рантье. Ее дверь приоткрыта, и из квартиры вместе с запахом яичницы доносится голос репортера одного из национальных каналов.

Я не успеваю вовремя выскочить во двор, пани Ракса замечает мою попытку уйти и выходит на площадку. Поскольку она одинока, то всегда старается завязать разговор. Я обречённо опускаю сумку на ступеньку, понимая, что мне придется выслушать очередную историю из жизни пожилой женщины.

Не изменяя своему стилю, домовладелица, явно переигрывая, выходит, схватившись за сердце:

– Дорогая, вы даже не представляете, что произошло этой ночью! Йезуз-Мария! Убийство в Дорчестере!

– И это в нашем-то преспокойном районе! – сегодня утром я явно настроена на сарказм.

– Да, возможно, это не самое благополучное место, – не хочет она угомониться, – но это не самое опасное место в Бостоне, к тому же здесь так красиво, и рядом пляж, – зачем-то добавляет женщина и показывает куда-то на стену. Вероятно, она не хочет, чтобы я съезжала, ведь более непритязательной квартиросъёмщицы ей не найти, поэтому она так рекламирует Дорчестер. – В любом случае, я не припоминаю никаких убийств в последнее время. В основном все заканчивается простыми грабежами или изнасилованиями, – продолжает она так, как будто грабежи и изнасилования бывают простыми. – Возьмите с собой газовый баллончик, – она сует в мою стоящую на ступеньке сумку баллончик, который откуда-то вдруг появляется у нее в руках.

– Не уверена, что баллончик мне поможет, если кому-то захочется меня убить, пани Ракса.

– Не говорите глупостей. Эта штука спасла тысячи жизней.

Я из вежливости соглашаюсь, благодарю Магду за ее заботу и, подхватив сумку, выхожу на улицу, как всегда, с усилием открыв большую деревянную дверь подъезда. До метро идти не сказать, что далеко, тем более, привычная дорога всегда кажется короче. Дело в том, что вечером все вокруг выглядит совсем по-другому. Здесь странным образом становится оживленно – сюда начинают стягиваться страждущие и те, кто готов облегчить их страдания, забрав последние деньги. Когда мне изредка, но приходится проходить здесь в позднее время суток, мне кажется, я не дышу всю дорогу и даже боюсь оглядываться – в любой момент от любой тени могут, как зомби, отделиться темные силуэты и направиться ко мне с непонятными намерениями.

К девяти утра я добираюсь до университета. Сегодня с захожу в уже знакомое здание кафедры с приятным, но все же волнением – с сегодняшнего для начинается моя постдокторантура, к тому же мне предстоит знакомство с новыми сотрудниками, и я очень надеюсь оказаться в сплоченном и доброжелательном коллективе.

Профессор Рустерхольц очень рад меня видеть и даже дает напутствия и советы о том, как пережить свой первый постдок. Он быстро проводит для меня небольшую экскурсию по зданию: офис Лорэна, как я уже знаю, размещается на пятом этаже, на четвертом находятся лаборатории и кабинеты остальных профессоров, на третьем сидят постдокторанты, на втором – студенты и аспиранты, а на самом первом этаже находятся семинарные и экзаменационные помещения.

Наконец он провожает меня в офис, в котором мне предстоит работать ближайшие два года. Это довольно просторное помещение в светлых тонах, оно заполнено естественным светом – почти половину одной из стен занимает окно. В офисе два больших белых стола с новейшими стационарными компьютерами и удобными анатомическими офисными креслами, открытые полки с папками и коробками. Свой новый офис я делю с долговязой, худенькой постдокторанткой Изабеллой, которая тоже работает с Рустерхольцем. Он представляет нас друг другу и уходит, вновь улыбнувшись и кивнув мне. От Изабеллы я узнаю, что группа Лорэна сидит в другом крыле, и мы с ними сталкиваемся в основном только в лаборатории. Изабелла вызывается показать мне главную достопримечательность кафедры молекулярной биологии – огромную лабораторию.

Лаборатория и вправду выглядит впечатляюще и высокотехнологично. С десяток ПЦР машин6 и секвенаторов7 нового образца выстроены в ряд, у каждого студента и постдокторанта есть свой стол. Во время своей аспирантуры я работала в лабораториях Северо-западного здания, в подвальных помещениях, и сейчас я впечатлена не только новейшим оборудованием, но и большой площадью лаборатории кафедры.

Мой первый рабочий день заполнен решением организационных вопросов, и время пролетает незаметно – я разбираюсь в том, где находится административный корпус, подписываю контракт, получаю в пользование рабочий компьютер и лабораторный халат.

– Тебе очень повезло – как раз сегодня вечером будет фуршет, посвященный получению какого-то очередного гранта. И нас всех пригласили, – задумчиво произносит Изабелла. – Мы полгода ждали, и вдруг нас приглашают именно сегодня. А тебе даже ждать не пришлось, – она смотрит на меня оценивающе, и я понимаю, что мы вряд ли станем хорошими подругами.

– Я лично никого об этом не просила, – мягко огрызаюсь я.

– И что, прямо все будут там? – решаю я нарушить возникшее молчание. – Кхм… – прочищаю я горло, – профессор Лорэн … и профессор Рустерхольц, – поспешно добавляю я, чтобы не вызвать подозрений.

Глаза Изабеллы сужаются, но она никак не комментирует мой вопрос.

– Странно, если Лорэн не придёт. Это же он получил грант. Хотя он непредсказуем: хочет – придет, не хочет – не придет.

– Он ненадежный человек? – как бы невзначай интересуюсь я.

– Что? Да нет же, он очень ответственный, просто в делах, важных для него. Знаешь, у всех свои приоритеты. Он – великий ум. Все финансирование нашей, да и не только нашей, кафедры держится на нем. Поэтому он может себе позволить выбирать, что считать важным.

Остаток первого рабочего дня я провожу за своим новым столом, проверяю почту и отвечаю на кучу имейлов, пытаюсь заполнить какие-то анкеты по поводу страхования жизни. Но как я ни стараюсь сосредоточиться на работе, мысли возвращаются к паре голубых пронизывающих меня насквозь глаз. Как можно увидеть человека один раз и позволить ему вывести себя из душевного равновесия? Что это за сила такая магическая? Может, он обладает гипнозом? И вообще, это не нормально и не поддается здравому смыслу и логическому объяснению. Я же человек, который так ответственно подходит к работе (зануда, кричит мне мое подсознание). Да, пытаюсь я ответить собственному подсознанию, может, я и скучный задрот-трудоголик, но, по крайней мере, не окажусь на улице, просящей милостыню. Мне всю жизнь приходилось надеяться только на себя. Даже в детстве. И наконец-то мои упорство и труд дали свои результаты – я получила степень и работаю в самой престижной лаборатории в стране, а может, и в мире. Но за все приходится платить. За учебу и карьеру я заплатила своей свободой. В то время как все мои одноклассники и одногруппники, чувствуя поддержку родителей и будучи в ней уверенными на сто процентов, ходили на вечеринки и заводили отношения, с раннего возраста, когда девочки начинают интересоваться мальчиками, я проявляла интерес к науке и просиживала вечера напролет над учебниками, а позже – в лабораториях. В результате своего небольшого опыта в общении я достаточно застенчива и не умею общаться с противоположным полом. И не то, чтобы меня совсем не интересовали парни. Конечно, интересовали. Но, боюсь, когда рядом появляется Бетан, все взгляды и все внимание непременно достаются ей. По крайней мере, я именно так объясняю свои неудачи на романтическом фронте моему подсознанию. Стоп. Я вообще не понимаю, почему веду сейчас этот диалог со своим подсознанием и что-то ему доказываю.

И все же мои мысли возвращаются к пугающему профессору – как может один человек пробуждать такое огромное количество мыслей и эмоций?

В шесть вечера мы с Изабеллой, которая распустила свои собранные в низкий пучок русые волосы и подкрасила губы почти бесцветным блеском, спускаемся на первый этаж в огромное помещение, которое, по-видимому, служит на кафедре местом для проведения такого рода торжеств и других мероприятий.

В глубине зала расположен подиум, на котором установлена кафедра, справа от нее – длинный стол с несколькими стульями. В середине зала расставлены высокие круглые столики, а вдоль одной из стен – длинные столы под белыми скатертями, на которых расставлены многочисленные блюда с закусками, подносы с наполненными бокалами, бутылки с водой. Между блюдами и подносами расставлены стопки небольших, размером с хлебные, тарелок, корзиночки с вилками, стопки бумажных салфеток. При виде еды я вспоминаю о том, что почти не ела сегодня: у меня был совсем скудный завтрак, а обед я и вовсе пропустила. Я была так поглощена своими мыслями и волнением, что даже не заметила, как Изабелла ушла на обед. А та не потрудилась позвать меня с собой.

Зал начинает заполняться людьми. И я понимаю, сколько же человек здесь работает – от администрации кафедры до студентов и профессоров.

Наверное, я произвожу впечатление на своих коллег тем, как набрасываюсь на еду, но, к моему удивлению, меня это даже не волнует. Вот что значит базовая потребность в пище.

Я так занята поглощением мини-пицц, что даже не замечаю, как рядом со мной возникает высокая мужская фигура. Я поднимаю глаза и вижу знакомое точеное лицо с ярко-голубыми глазами и пронизывающим взглядом. От увиденного я забываю о том, что была увлечена едой и, по-видимому, выгляжу крайне глупо. Я и не думала, что он такой высокий – меня уже начинает напрягать, сколько высоченных людей в моем окружении. Сложно понять, смотрит Лорэн на меня изучающе или насмешливо. На нем черное поло с расстёгнутыми верхними пуговицами, которое подчеркивает его впечатляющие бицепсы, и черные джинсы. Я еще не видела его одетым в повседневном стиле – он выглядит намного младше, почти по-юношески. Во время моего интервью он был одет так строго и казался старше своего возраста. Интересно, сколько ему лет, спрашиваю я себя? Сколько лет должно быть ученому, чтобы он уже два раза побывал первым автором в публикациях в «Нэйчэр»8? Наверное, в таких вещах возраст не является показателем – все дело в таланте. Сколько лет было Моцарту, когда он написал свою первую пьесу? Пять или шесть?

– Я вижу, вы уже совсем освоились, – Лорэн переводит взгляд на мини-пиццы, которые я успела нахватать, и теперь они лежат горкой на моей тарелке, и на бокал просекко, которым, да простят меня итальянцы, я запиваю свои мини-пиццы.

Я киваю и пытаюсь прожевать и проглотить мини-пиццы, которыми набит мой рот, чтобы поддержать разговор. Лорэна кто-то окликает, но он все еще с холодным интересом наблюдает за моими попытками проглотить мини-пиццы.

– Еще увидимся, – он, наконец, отворачивается и направляется к ожидающей его группе мужчин. И это мое персональное фиаско.

Не успеваю я как следует обдумать, что только что произошло, ко мне подбегает Изабелла, которая до этого оставила меня на произвол судьбы.

– Что хотел Лорэн? – ее глаза блестят.

– Ничего, просто поприветствовал, – я наконец-то проглатываю мини-пиццы и залпом допиваю просекко, отчего у меня начинает кружиться голова.

– К тебе только что подходил Лорэн, чтобы поприветствовать? – не верит она ни одному моему слову. Я ловлю себя на мысли, что я себе тоже не верю.

– Боже, какой же он красавец! – восклицает Изабелла.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не высказать ей, что не пристало так говорить о работодателе. Хотя в мыслях я с ней абсолютно согласна.

– Да, характер у него просто ужасный, однако, что ты хочешь, с таким ай кью лапочек не бывает. И он знаменитость! – продолжает Изабелла.

– А что не так с его характером? – интересуюсь я, будто уже не наслышана о нем от Бетан.

– Скоро узнаешь! – насмешливо заявляет она и уходит, оставив меня гадать и наслаждаться следующим просекко, которое мне незаметно добавили.

Лорэн очень хорошо виден в толпе – он минимум на полголовы выше любого из собравшихся, поэтому за ним очень легко наблюдать. Наслаждаясь моим уже третьим бокалом, я замечаю, как две студентки или, может быть, аспирантки за соседним столиком отчаянно пытаются обратить на себя внимание Лорэна, который разговаривает с кем-то из учредителей и остается равнодушным к их попыткам. Одна из студенток кокетливо смотрит в его сторону, пока другая развратно покусывает оливки, нанизанные на шпажку. Это выглядит уморительно, и я еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть от смеха, настолько несуразно выглядят их попытки. Девушки поворачивают ко мне свои хорошенькие личики и недовольно смотрят на меня. Это действует отрезвляюще, хоть я и понимаю, что причина моего веселья – алкоголь. Я очень редко пью, и не зря. Мне становится очень плохо от алкоголя. Поэтому обычно я предпочитаю пить безалкогольные коктейли. Но сегодня я просто не могу остановиться и не пить это просекко: то ли я излишне перенервничала из-за новой работы и знакомства с коллективом, то ли виной всему изысканный вкус этого вина. Я продолжаю наблюдать за безуспешными попытками девушек соблазнить работодателя и понимаю, что моя голова начинает безбожно кружиться.

Я решаю дойти до туалета, пока мне не стало окончательно плохо, и меня не вырвало на какого-нибудь профессора Лорэна, после чего моя карьера может оказаться смытой в унитаз, так и не начав набирать обороты.

Я почти добираюсь до дамской комнаты, как вдруг слышу приятный низкий голос за моей спиной:

– Вам плохо? Вам вызвать врача? – спрашивает он меня медленно и внятно, как будто говорит с тугодумом.

Я вспоминаю, что в первую и, по закону подлости, во вторую нашу встречу я произвела именно такое впечатление.

– Все в порядке, профессор, – «я просто всегда лажаю, когда вы рядом», – произношу уже я про себя.

Но Лорэн явно читает мысли или просто очень хорошо разбирается в рвотных позывах.

– Вы очень бледны, и вас сейчас, наверное, вырвет прямо на меня, – говорит он предостерегающе.

Но вместо того, чтобы отойти подальше, он подходит ко мне ближе. Я чувствую его обволакивающий аромат и понимаю, почему он на всех производит такое неизгладимое впечатление – абсолютно невозможно оторвать от него глаз, он как магнит притягивает меня к себе. Я понимаю, что просто пьяна, и мне становится вполне понятным поведение тех студенток за столиком. Видимо, я тоже из их числа.

Пока я нахожусь в шоковом гипнозе, Лорэн заводит меня в туалет и чертовски вовремя – меня успевает вырвать в одну из раковин этими самыми мини-пиццами. И я просто растоптана. Мне хочется прополоскать рот, поскольку мы находимся довольно близко друг от друга. Придерживая волосы одной рукой, я наклоняюсь над раковиной, стараясь повернуться к Лорэну затылком.

После того, как мой желудок освободился, мне становится немного легче. Я вытираю лицо бумажным полотенцем и, вся красная от этого унижения, произношу единственное, что приходит мне в голову:

– Это вообще-то женский туалет.

Лорэн стоит со скрещенными руками, прислонившись к стене. Он некоторое время смотрит на меня тяжелым взглядом и наконец отвечает:

– Это уборная унисекс. Но мне приятно думать, что именно это смущает вас больше всего в данной ситуации. Вам абсолютно противопоказано пить, я надеюсь, вы это знаете, – по его тону я понимаю, что передо мной мой работодатель, и он не очень рад видеть меня в таком состоянии.

– Я не виновата, что у меня аллергия на алкоголь, – лепечу я и понимаю, что больше похожа на маленького провинившегося ребенка, чем на самостоятельную взрослую женщину, которой пытаюсь казаться.

– Где вы живете?

– Простите? – искренне не понимаю я его интереса к моему местожительству. И, насколько это возможно, пытаюсь привести свои мысли в порядок.

– По какому адресу вы проживаете? Я отвезу вас домой.

Интересно, что бы сказали о таком нарушении внутренних норм администрация университета? Или Лорэну можно все?

– Ой, это совсем не обязательно, профессор, – застенчиво произношу я, – я вызову такси.

Где же была моя застенчивость пять минут назад? Его светлые глаза зло смотрят на меня, в них как будто появляются тени. Я переминаюсь с ноги на ногу и мечтаю оказаться прямо сейчас где-нибудь в другом месте. Очень жаль, что исследовательская группа института Нильса Бора так и не добилась успеха в опытах по квантовой телепортации хотя бы на небольшое расстояние.

– Еще как обязательно. Возьмите свои вещи, я буду ждать вас на выходе из здания. И можно без профессора, – уже мягче добавляет он.

И я чувствую, как по моему телу ползут мурашки.

Глава 4. Территория

Я выхожу из университета. Прохладный вечер закрыл город темнотой, набросив серое покрывало туч на крыши Бостона. Холодный металл луны сверкнул ненадолго, разрезав ткань облаков, но ветер торопливо затянул прореху. Я съеживаюсь от отрезвляющего ветра и радуюсь тому, что не забыла дома ветровку, она оказалась сейчас очень кстати. И сразу вспоминаю об оставленной в офисе сумке с лэптопом. Но решаю не возвращаться – очень маловероятно, что сегодня я сяду за работу дома. К тому же очень не хотелось бы столкнуться с Лорэном. Я, конечно, очень надеюсь, что Эммануэль (вот так легко я перешла на то, чтобы фамильярно называть его по имени в своей голове) уже уехал. Мне нужно немного покоя, чтобы упорядочить мои мысли, которые несутся скоростным поездом, а сердце стучит так, что готово вырваться из грудной клетки. И какой бы интерес ни вызывал у меня Эммануэль, я слишком устала от нашего с ним, пусть и коротенького, но все же разговора в уборной. Мои инстинкты почему-то на взводе, и они отчаянно подсказывают мне, что в нем есть что-то странное. И эта загадка одновременно и пугает, и привлекает меня.

Я еще помню, сколько будет стоить такси от университета до дома. Самым практичным будет выйти на одной из станций красной линии, Филдс Корнер, Ашмонт или Батлер, где-нибудь недалеко от моей станции, Милтон, чтобы таксист согласился отвезти меня домой, но при этом чтобы это было достаточно близко к моему дому, и потому поездка получилась бы бюджетной.

Я прикидываю у себя в голове ценник за такси и начинаю быстро идти в направлении метро, но не успеваю даже завернуть за угол здания, как понимаю, что рядом останавливается машина. В ту же секунду открывается пассажирская дверь, и мое внимание привлекает мягкий голос:

– Я думаю, вам стоит сесть в машину. Никогда не знаешь, насколько безопасна прогулка по ночному Бостону.

Эммануэль наклоняется в мою сторону, приглашающим жестом показывает на правое сиденье, взглянув на меня так, что мой желудок сжимается в кулачок.

Его автомобиль – как отдельный вид искусста. Это блестящий черный кабриолет с поднятой крышей. Я представляю, какие чувства может вызвать поездка на таком шикарном автомобиле с открытым верхом. Я не разбираюсь в автомобилях и не знаю его марку, но весь его вид кричит о баснословной стоимости этого чуда техники. Откуда у профессоров деньги на такие тачки?

Несмотря на разумность доводов Эммануэля, я сомневаюсь в том, насколько это этично – садиться в машину к человеку, с которым меня связывают рабочие отношения, да еще практически рядом со зданием университета.

Наконец усталость, любопытство и мое опьяненное безрассудство берут верх над рациональностью и практичностью моего разума. Мне остается только надеяться, что никого из сотрудников кафедры не окажется поблизости и радоваться, что уборная унисекс оказалась пустой в момент моего позора и последовавшего за ним разговора с Лорэном.

Я сажусь в машину и погружаюсь в мир Эммануэля: обволакивающий аромат с древесными нотками заполняет мои легкие. Между водительским и пассажирским сиденьями расположена необычно высокая торпеда, и это дает мне странное чувство защищенности, словно я в колыбели. Я поворачиваю голову и встречаюсь с голубизной его глаз. Он в ожидании смотрит на меня, и я успеваю поежиться от того, насколько сильно действует на меня его присутствие. Это сложно описать, но меня как будто накрывает волной.

Я отвожу взгляд и смотрю на свои руки. Я надеюсь, что это поможет мне справиться с собственным дыханием и привести мысли в порядок.

– В каком направлении мне ехать? – спрашивает он, уже не глядя на меня.

Ах, да, я так и не сообщила ему, где живу.

Я все еще физически ощущаю на себе его внимательный взгляд и безуспешно пытаюсь взять себя в руки.

– Я живу в Дорчестере, – мне кажется, на последнем слове мой голос вздрагивает. Я молюсь, чтобы Эммануэль этого не заметил. Хотя после его присутствия при том, как меня вырвало в раковину, мне уже должно быть все равно, я все еще надеюсь произвести на него совсем противоположное впечатление. Это настолько нелепо, что даже весело.

Я диктую ему свой полный адрес.

– Вы в самом деле живете в Дорчестере? В самом криминальном районе Бостона? – спрашивает он и наконец смотрит на меня.

В его голосе удивление и что-то еще. Я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть в его глаза. Такое чувство, что они стали на несколько тонов темнее. Настроение в машине из легкого смущения переходит в напряженное молчание.

– Там не так уж и плохо, – начинаю оправдываться я. – Правда, поздно вечером не погуляешь, если не хочешь приобрести парочку новых друзей-наркоманов, – пробрасываю я, чтобы разрядить обстановку.

– Шутите? Хорошо. Новости совсем не слушаете? – спрашивает он меня, и у меня возникает странное ощущение, как будто из салона машины откачали воздух. – Там что ни день, то новый труп находят, – добавляет он. – У вас есть какая-то особая причина для того, чтобы жить в Дорчестере?

– Причина? – я пытаюсь понять его вопрос.

– Ну, семья у вас там живет, или парень?

– Нет, я…, – я прочищаю горло, пытаясь звучать увереннее и убедительнее, но вместо этого мой голос звучит еще более тоненько. – Я живу одна, моя семья живет далеко, –решаю я сказать все как есть. – Там просто дешевле. И когда я была студенткой, это было жизненно важно.

– Не думал, что профессор Альварес платит своим аспирантам так ничтожно мало, что они не могут позволить себе нормальное жилье, – Эммануэль по-прежнему не оставляет тему моего жилья в покое.

Я решаю не отвечать ему на едкое замечание.

Автомобиль мягко трогается с места, в салоне негромко звучит какая-то приятная мелодия, и я пытаюсь сосредоточить свое внимание на ней. Я чувствую, что все еще пьяна, но в моей голове потихоньку начинает проясняться.

– Почему Гарвард? – меняет тему Эммануэль. Я вопросительно смотрю на него, до меня не сразу доходит смысл его слов.

– Это самое престижное место для обучения в мире. Мне очень важно получить работу, а это место как никакое другое может в этом помочь.

Я вижу краем глаза, как Эммануэль усмехается (боже, как же предугадать его настроение!). Он проводит руками по своим немного волнистым каштановым волосам, поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу снисходительность. К сожалению или к счастью, он отворачивается слишком быстро. И я замечаю, что перестаю дышать. Я делаю глубокий вдох. Я благодарна тому, что Эммануэль не замечает или делает вид, что не замечает реакцию моего тела на него. Мое глупое тело, сейчас же веди себя адекватно!

– А кто не хочет получить работу? – произносит Эммануэль. – Вы сидите в той же лодке, что и все остальные постдокторанты и аспиранты.

Я ощущаю, как его слова обжигают мою кожу. Как бы мне ни хотелось это скрыть, я должна признаться себе в том, что мне бы очень хотелось, чтобы Эммануэль видел меня особенной. Но он меня совсем не знает, как и я его. Моя ситуация настолько кардинально отличается от жизненных обстоятельств всех тех, с кем сталкивался этот богатенький красавец, что даже нет смысла что-либо ему доказывать.

Вместо того, чтобы спорить, я отвлекаюсь на дождь, который успел начаться, и теперь капли дождя, а вместе с ними и огромные градины громко стучат по крыше и стеклам автомобиля.

Я бы очень хотела задать тот же самый вопрос Эммануэлю и узнать, почему он выбрал именно Гарвард. У него, в отличие от меня, наверняка было полно разных предложений по работе. Но мне не слишком удобно задавать этот вопрос и, несмотря на его разрешение называть его по имени и любезное предложение подвезти меня (хотя возможности отказаться у меня как таковой и не было), я не думаю, что стоит забывать о субординации. Поэтому я решаю не лезть к нему с вопросами. Мы едем молча, и только стук дождя, тихая музыка и едва слышный шорох шин заполняют тишину.

– Вы не слишком-то разговорчивы, – говорит Эммануэль. Ему определенно нравится навязывать мне свою оценку меня.

– Я не люблю разговаривать с людьми, которых не знаю, – мрачно говорю я, и это правда.

– Это я уже заметил, – он чувствует на себе мой удивленный взгляд и объясняет: – На вечеринке вы ни с кем не общались, – и неожиданно добавляет: – Я на собственном опыте знаю, что такое быть интровертом, и, поверьте мне, тяжело узнавать людей, если с ними не разговариваешь.

Остальная часть нашего пути проходит в молчании. И я благодарна Эммануэлю за то, что он больше не комментирует никакие из моих качеств.

Мы подъезжаем к моему дому. Мои социальные навыки объявили сегодня бойкот, и я не представляю, что следует говорить в такие моменты. Возможно, мне стоит пригласить его на чай? Откуда-то из подсознания на мгновение всплывает неуместная фраза из детского фильма о том, что вампир может войти в дом только если ты его пригласишь. Я сразу же отказываюсь от мысли пригласить его, но, конечно, совсем по другим причинам. Во-первых, он вряд ли согласится. Во-вторых, моя маленькая студия просто взорвется от этого сгустка энергии по имени Эммануэль Лорэн. Я уже представляю, как взрываются мой маленький рабочий столик и несчастная прикроватная тумбочка только от одного его взгляда. В-третьих, и, наверное, самое главное, мне невероятно стыдно показывать ему, как я живу. В-четвертых, никто не отменял того, что он мой начальник, и то, что я сижу в его машине, уже является нарушением академических правил общения начальства и подчиненных.

Наконец я решаю просто поблагодарить его и извиниться за причиненное беспокойство.

– Большое спасибо за то, что подвезли. Мне правда неудобно из-за того, каким оказался этот вечер, и что вам пришлось потратить на меня целую кучу времени, – на одном дыхании произношу я свою заранее подготовленную речь. – Поверьте, такого больше не повторится, – немного с грустью добавляю я.

Эммануэль кивает, словно принимая мои извинения.

– Хорошо, что у меня достаточно свободного времени, чтобы развозить всех моих пьяных постдокторантов по домам. Иначе мне пришлось бы нанимать для всех вас по персональному шоферу.

Я замечаю, что Эммануэль чуть наклонился вперед, к лобовому стеклу, и сквозь дождь рассматривает окрестности. Но комментариев о непригодности моего жилища больше не выдает.

– И, Эммануэль, – впервые произношу я его имя, – будьте осторожны, опасные люди живут не только в Дорчестере.

Я открываю дверцу, чтобы выйти из машины, и вижу, что он улыбается. И я понимаю, что впервые вижу его улыбающимся. Его глаза кажутся почти черными из-за скудного освещения моего двора.

Глава 5. Природа

Утро следующего дня проходит тяжело. И я не знаю точно, вызвано ли мое недомогание похмельем или это результат интенсивного общения с профессором. У меня вчера совсем не было сил перезвонить Бетан, которая оставила мне пять пропущенных звонков. А сегодня я уже опаздываю, и это только второй официальный день моей работы. Я очень надеюсь, что она меня простит, но я знаю ее характер, и если я не отвечу ей как можно скорее, она прибежит ко мне на работу, и тогда никому несдобровать. Бетан – отличный психолог, но границы других она нарушает на раз плюнуть.

Я вздыхаю и, пока пью кофе, все же отправляю ей коротенькое сообщение: «Все в порядке, опаздываю на работу, люблю, целую».

Сегодня я собираюсь поработать в лаборатории, поэтому надеваю удобные голубые джинсы и простую белую футболку. Волосы я собираю в свободную французскую косу. Сегодня мне совсем не хочется делать даже самый легкий макияж, но я смотрю на свое отражение в зеркале и вижу, что я совсем бледная, и от этого мои веснушки стали еще заметнее, особенно на переносице. Они словно нарисованы тонким светло-коричневым карандашом. Я слегка прокрашиваю ресницы тушью, наношу чуть-чуть персиковых румян, и лицо оживает. Приведя себя в порядок, я сую ноги в текстильные слипоны и выхожу налегке, поскольку моя сумка так и осталась в офисе. Сегодня я – наконец-то! – начну работать в одной из лучших лабораторий мира, я долго к этому шла и приложила немало усилий, поэтому я чувствую прилив сил, несмотря на осадок в душе после вчерашнего вечера.

До университета я добираюсь быстро и прихожу почти вовремя. Изабелла уже сидит за столом и что-то набирает на своем рабочем компьютере. Я здороваюсь с ней, она быстро поворачивается ко мне и с удивлением смотрит, как я вытаскиваю из-под стола свою оставленную вчера сумку и достаю свой персональный лэптоп.

– Ты куда вчера подевалась? – спрашивает меня Изабелла с подозрением, и весь ее вид прямо так и говорит о том, что как бы я ей ни ответила, она этому не поверит.

Именно поэтому я выбираю ни о чем ей не докладывать.

– Я ушла домой, а куда еще? – спокойно отвечаю я, понимая, что, в принципе, сказала правду.

– Так быстро, – с недоверием произносит девушка, – а мы только начали веселиться. Лорэн тоже быстро ушел, а жаль, – томно вздыхает она. – А вот Рустерхольц выпивал наравне со всеми. Не понимаю, откуда только силы у этого старикашки, —говорит она раздраженно.

Я никак не комментирую ее нелицеприятный комментарий в адрес профессора, хотя я считаю, что если бы не седые волосы и белые усы, он бы не выглядел таким старым, к тому же он талантливый ученый, тактичный и приятный в общении человек.

Я уже вчера поняла, что Изабелла мне не нравится. Но это не мешает мне постараться раздобыть у нее кое-какую информацию.

– Изабелла, а ты не знаешь, сколько получают профессора на нашей кафедре? – спрашиваю я как бы невзначай.

– Ты что, уже на должность профессора нацелилась? Ну у тебя и амбиции, а кажешься такой безобидной, – присвистывает Изабелла.

Я пропускаю мимо ушей все, что извергает рот Изабеллы. Мне необходима информация совсем другого рода.

– Я видела, как профессор Лорэн вчера уезжал на черном автомобиле, я не знаю марку, но машина кажется очень дорогой. Неужели мы тоже сможем себе позволить такой автомобиль, если станем профессорами? – подыгрываю я ее предыдущей реплике.

– Чтооо? – глаза Изабеллы округляются, и ей необходима секунда, чтобы понять смысл моего вопроса, а потом она начинает содрогаться от смеха. – Закати губу обратно, – не может она успокоиться, но мне это только на руку. – В какой такой вселенной профессору платят столько, чтобы хватило на Бугатти, ну сама подумай!? – наконец-то перестает она смеяться. – Лорэн богат, он и его отец – в списке Форбс9, загугли. Я думаю, у них этих Бугатти, и не только – хоть жопой жуй, – машет она рукой. – Поэтому даже не надейся, что когда-нибудь заработаешь на такую машину, – цинично бросает мне она.

– Я и не рассчитывала.

– И можешь не рассчитывать, что он тебя на ней когда-нибудь прокатит. В его машине еще никто никогда не ездил. И вообще, он никого к себе не подпускает на расстояние вытянутой руки, – выдает Изабелла даже больше информации, чем я рассчитывала. – Наверное, боится голддигерш10, – смеряет она меня взглядом. – Ну конечно, богатый, красивый, да еще и гений. Поэтому самое большее, на что ты можешь рассчитывать – это посидеть с ним на собрании или на его лекции. А-а, ну еще есть конгрессы.

Замечательный разговор. Я отворачиваюсь и включаю свой компьютер. Мои руки дрожат, и я вспоминаю время вчерашнего вечера, которое я провела в его машине. Неужели я произвела на него такое жалкое впечатление, что Эммануэль даже изменил своим правилам и решил подпустить кого-то из сотрудников так близко? Я надеюсь, что Изабелла ошибается. И хоть она производит впечатление человека, знающего все последние сплетни, она все же не знает всего, а именно того, что вчера вечером я сидела в этой самой Бугатти.

Я стараюсь отвлечься от мыслей о вчерашнем вечере и иду в лабораторию, в которой планирую начать выделять ДНК новых образцов, присланных мне из Норвегии. Только я успеваю открыть дверь в помещение с ПЦР машинами, как мимо меня проносится огромная фигура в белом лабораторном халате. Даже не смерив меня взглядом, Лорэн, как величественная грозовая туча, прокладывает себе путь дальше, и возникает такое чувство, что даже стены расступаются перед ним. По крайней мере, я заметила, как при виде него это сделали парочка студентов-магистров. Какая муха его укусила? На что он так разозлился?

Я сглатываю и прохожу в лабораторию, где вижу, как одна из аспиранток громко рыдает, а другая ее успокаивает и говорит ей что-то по-испански. Я узнаю этих девушек и вспоминаю, как вчера вечером они отчаянно пытались флиртовать с Лорэном.

– Что случилось? – спрашиваю я до того, как успеваю себя остановить от вмешательства в то, что меня не касается, и в то, чего я, вероятно, не хочу знать.

Пока одна из девушек рыдает, вторая, мягко поглаживая ее по спине, объясняет ситуацию:

– Мария сделала ошибку в дизайне праймеров11. И профессор Лорэн очень разозлился.

– Он сказал мне, что я ничтожество, и что я никогда ничего не добьюсь, раз даже в таких элементарных вещах делаю ошибки, – всхлипывает Мария, пока подруга прижимает ее к своему белому халату.

– И часто такое бывает? – спрашиваю я в ужасе.

Не знаю, чего именно я ожидала. Но после вчерашнего заботливого отношения ко мне и его помощи Лорэн произвел на меня совсем другое впечатление. Да, я заметила, что он склонен к вспышкам гнева, но то, как он повел себя с девушкой, совсем недопустимо. И даже я это понимаю.

– Это бывает достаточно часто, он это делает, чтобы оградить нас от совершения таких ошибок, – говорит вторая аспирантка, имя которой я пока не знаю. – Ему лучше не попадаться под горячую руку. Он очень быстро избавляется от людей, говорит, что бездарностям здесь не место.

Как только девушка это произносит, Мария начинает всхлипывать еще громче.

– Почему вы никому не пожалуетесь? – спрашиваю я и замолкаю, понимая, что меня никто за язык не тянул.

Обе девушки смотрят на меня круглыми от ужаса глазами.

– Кому? – спрашивает вторая аспирантка.

– Я не хочу потерять это место, – произносит уже успокаивающаяся Мария. – Только здесь, еще будучи аспирантом, можно попасть автором в «Нэйчер».

Как по мне, так это слабый аргумент для оправдания унижения, которое испытала девушка. Но кто я такая, чтобы ее разубеждать? Люди учатся только на своих ошибках. И все же я не забываю поблагодарить Бога за то, что мне предстоит работать в основном с добряком Рустерхольцем, а не с Эммануэлем Лорэном.

Наконец каждый возвращается к своей работе, и я тоже могу заняться выделением образцов ДНК.

В середине дня в лабораторию заходит Изабелла, чтобы сообщить мне, что закрыла наш офис и уходит на обед.

– Пойду возьму себе большой гамбургер. Все-таки американская кухня – самая лучшая в мире.

Мария, которая уже совсем успокоилась и старательно исправляет свои ошибки, поворачивается к ней с удивленным лицом:

– Американская кухня? Так в американской кухне нет ничего вкусного, это же только бутерброды и жареная картошка, – она смотрит на свою подругу, тоже латиноамериканку, ища поддержки.

– Да, мы специально понизили нашу кухню до ваших стандартов, чтобы она вам больше подходила, – парирует Изабелла не моргнув глазом и уходит наслаждаться самой изысканной кухней в мире.

По выражению лиц всех находящихся в лаборатории я понимаю, что Изабеллу здесь не любят и считают занозой в заднице.

Остаток дня проходит более спокойно. Я доделываю работу в лаборатории и отвечаю на парочку имейлов от соавторов моей недавно вышедшей публикации. Несколько раз в коридоре я замечаю Эммануэля, и я очень рада тому, что он меня либо не видит, либо делает вид, что не видит. Его настроение все еще напоминает грозовую тучу, с которой, как и с любой стихией, не стоит вступать в спор.

Домой я добираюсь до темна и даже успеваю зайти в маркет, расположенный рядом с метро. Я люблю готовить, делаю это хорошо, и если я когда-нибудь оставлю науку, то всегда смогу устроиться работать в ресторан. По крайней мере, я себя этим успокаиваю. Я готовлю себе ризотто с грибами и смотрю очередную серию «Одни из нас». Вымыв посуду, я понимаю, насколько выматывающими были для меня первые дни работы. Я решаю пойти в душ, а потом сразу спать, не позвонив Бетан, да простит меня ее Светлость.

Я долго не могу заснуть. И когда наконец засыпаю, то целую ночь вижу глаза цвета грозовой тучи. Они гипнотизируют меня, и я не могу им сопротивляться.

Глава 6. Хранитель

Неделя проходит без потрясений, и я уже основательно втягиваюсь в работу и в новый коллектив. К моему удивлению, со студентами и сотрудниками Лорэна у меня оказывается больше точек соприкосновения, чем с моими коллегами в крыле Рустерхольца. Меня стали звать на кофе и, не стану скрывать, мне приятно общение с этими ребятами. Отчасти потому, что я иногда могу услышать какую-то новую информацию о Лорэне. Я понимаю, насколько жалко это звучит, но даже эти крохи до странности радуют меня. Например, я узнала, что у Лорэна нет родных братьев и сестер, что он родился в США, но его отец действительно родом из Швейцарии. Я узнаю о том, какое количество студентов страдает от его характера каждый год, но также о том, сколько молодых ученых получили дорогу в жизнь благодаря его поддержке и настойчивости. Каким количеством бесценных знаний и опыта он щедро делится со своими студентами, и как они благодарны ему, несмотря на его вспыльчивость. Я понимаю, что он изначально выбирает только одаренных и упорных в достижении своих целей людей, но я также знаю, какую роль в твоих успехах играет хороший наставник. Не без удивления я слушаю, что раньше он работал в Канаде, но после трагического случая, приключившегося с одним из работников, вроде бы погибшего во время пожара, Лорэн уволился и переехал работать в Гарвард. Причину возгорания так и не выяснили, и в итоге расследование зашло в тупик.

Сейчас у Лорэна двенадцать студентов, аспирантов и постдокторантов, это огромная нагрузка, и я теперь понимаю, почему не попала в его группу, о чем я все же нисколько не сожалею.

Чаще всего я общаюсь с аспиранткой Марией и постдокторантами Бруно, он из Хорватии, и Вуном, приехавшим из Южной Кореи. Я постепенно знакомлюсь и с некоторыми другими студентами Лорэна – у него несколько мажористых ребят-американцев из магистратуры, которые обычно держатся своей компанией и обсуждают свои тренировки и соревнования, две аспирантки, еще одна, кроме Бруно и Вуна, постдокторантка (необщительная, очень талантливая немка), но я пока что запомнила не все имена и я так понимаю, что еще не всех видела.

Бруно и Вун – светлые головы, помимо того, что они обаятельные, они еще и всегда готовы поделиться своими наработками. В ответ я тоже с удовольствием рассказываю им о своих собственных «ноу-хау». Вун к тому же невероятно работоспособный, такое впечатление, что он никогда не устает и не нуждается в перерывах на кофе, а может, и в перерывах на ночной сон. Когда я говорю об этом, ребята со смехом рассказывают мне, что Вун привык работать без перерывов, обычно опережая поставленные сроки, но, когда он только попал в группу Лорэна, он так выматывался, выполняя все требования своего сверх придирчивого научного руководителя, что однажды уснул за рабочим столом.

К концу одного из рабочих дней ко мне подходит Мария, с которой мы уже практически подружились. Я думаю, та ситуация в лаборатории и понимание того, насколько нам необходима поддержка друг друга в условиях нашей работы, успели нас по-своему сблизить и сплотить.

– Могу я попросить тебя об одолжении? – запыхавшись, спрашивает маленькая, хрупкая Мария.

– Конечно, – улыбаюсь я и искренне радуюсь, что могу ей помочь.

– Мне нужно занести на подпись вот эти протоколы на заказ нового секвенатора, но мне срочно нужно уйти, и я подумала, что, может, ты сможешь это сделать за меня, – робко говорит девушка. – Это буквально пара минут твоего времени, а для меня это много значит, – добавляет Мария, глядя в пол, – к тому же это срочно.

– И куда мне их занести? – не чувствуя подвоха в ее просьбе, интересуюсь я.

– Спасибо! – бросается мне на шею Мария. – Занеси их, пожалуйста, на пятый этаж. Ну все, мне пора бежать, ты – золото.

Девушка посылает мне воздушный поцелуй, и я остаюсь, растерянная, с документами в руках.

Я с опозданием соображаю, что нужно было поинтересоваться, почему она не попросила об этом свою подругу, другую латиноамериканку, имя которой я еще не запомнила.

Вовремя вспомнив, как я запыхалась в прошлый раз, поднимаясь на пятый этаж пешком, я вызываю лифт. Я очень надеюсь, что я правильно поняла Марию, и эти протоколы мне нужно занести кому-то, кто сидит на пятом этаже, и этот кто-то не Эммануэль Лорэн. Пока я поднимаюсь лифтом, до меня доходит, что на пятом этаже кабинет только одного человека. Мария меня явно надула. Очевидно, остальных ей уже не удается провести таким образом, и она решила попросить меня.

Злясь на себя за свою наивность и несообразительность, я подхожу к кабинету Лорэна и убеждаю себя в том, что в этом кабинете нет ничего страшного. И если Лорэна страшатся студенты, это не говорит о том, что мне, постдокторантке, его тоже следует бояться. И вообще, что он может мне сделать? Разве только убить, или, что немного хуже, уволить.

Около кабинета сидит все та же девушка-ассистентка Лорэна. В прошлый раз, когда я ее видела, я так переволновалась, что толком не разглядела ее. Она выглядит так, что вряд ли кто-то из мужчин будет в силах устоять: красиво «вылепленное» лицо, немного вздернутый нос, губы с приподнятыми уголками. Она сильно накрашена, особенно в сравнении с тем, как выглядят девушки в научном мире. Стройные ноги оголены чуть выше колена, а на пышном бюсте слишком смелый вырез. Темно-русые волосы приподняты на макушке, гладко зачесаны на висках и собраны в высокий хвост, открывая гладкую кожу шеи и декольте. Видимо, Лорэн выбирает секретарш под стать себе. Мое сердце словно пронзает тонкая игла: Эммануэль, скорее всего, предпочитает брюнеток.

Когда я подхожу, девушка не обращает на меня особого внимания.

– Могу я увидеть… Эмм… хм, профессора Лорэна, пожалуйста?

Девушка не поднимает на меня глаз, но нажимает накрашенным ноготком кнопку и произносит с легкой хрипотцой:

– Эммануэль, к вам студентка.

– Я – постдокторантка! – хочется мне закричать ей в ухо.

– Хорошо, Эмилия. Пусть войдет, – говорит сердитый голос. И Эмилия, наконец поднявшая свой томный взгляд, смотрит на меня так, будто я пустое место. Милая девушка. Наверняка она дружна с Изабеллой.

Я захожу в кабинет, поежившись, не понимая, как могла попасть впросак. Кабинет очень большой и такой же светлый, как наши офисы на третьем этаже, только стены здесь обшиты панелями, окрашенными в цвет слоновой кости, и он обставлен мебелью того же цвета, что и стены, с такими же фасками. Лишь длинный рабочий стол, перед которым я сидела во время интервью, выделяется в кабинете темным цветом древесины и более современным дизайном. На столе, рядом с большим современным монитором, стоит прекрасный букет розовых пионов в прозрачной стеклянной вазе, и повсюду витает их аромат. Но даже пионы не могут затмить его запах: меня окутывает древесный аромат какого-то дорогого мужского парфюма, название которого я не знаю и вряд ли узнаю.

Эммануэль, как всегда, одет с иголочки. На нем голубая рубашка с закатанными выше локтя рукавами, на руке крупные и, судя по всему, дорогие часы. Волнистые каштановые волосы сегодня зачесаны назад, и мне кажется, что они влажные.

– Здравствуйте, Эммануэль, – храбрюсь я. «Мне просто нужна его подпись», – произношу я про себя мантру собственного отчаяния. – Можно вас попросить подписать несколько бумаг?

На меня поднимается пара темно-голубых глаз. Они кажутся более яркими, наверное, это из-за цвета рубашки. Он явно не ожидал моего прихода. Я встречаюсь с его взглядом и понимаю, что забываю, как дышать. Я чувствую его присутствие своей кожей – как только мы оказываемся в одном помещении, воздух электризуется. Мне интересно, чувствует ли он то же самое.

– Какие еще бумаги? – удивленно спрашивает он, не поздоровавшись. – У нас с вами нет никаких совместных документов.

– Ээ… меня попросили занести их вам, – говорю я, замявшись.

– Хорошо, давайте сюда.

Его тон абсолютно безразличен. Видимо, он решает не вникать в мои злоключения, и я благодарна ему за это. Я подхожу ближе к его столу и протягиваю бумаги дрожащей рукой. Он просматривает их мельком и криво усмехается прочитанному. Интересно, что именно его так позабавило.

– Свободна, – он протягивает мне подписанные документы, не глядя на меня и практически бросая их мне в лицо.

Мое лицо словно обжигает огнем. И я понимаю, что если я один раз дам слабину и позволю такое отношение к себе, я вряд ли изменю создавшуюся ситуацию в лучшую сторону и только поспособствую творящемуся произволу. К тому же я не буду уважать сама себя, и это явно перевешивает.

Поэтому, несмотря на все мои страхи, я произношу тихо, но твердо то, что в здравом уме мне бы даже в голову не пришло:

– Кто вам разрешил так со мной разговаривать?

Бетан может мною гордиться.

Его реакция не заставляет себя долго ждать. Он удивленно поднимает на меня свои глубокие глаза, в которых можно запросто утонуть, уж я-то знаю. В один миг его взгляд меняется с удивленного на угрожающий.

– Что ты сказала? – он встает и, как грозовая туча, приближается ко мне.

Я понимаю, что моя храбрость ушла и на прощание помахала рукой. Жар охватывает мое тело, и все, что я хочу – это бежать отсюда куда глаза глядят. Эммануэль нависает надо мной с явным намерением порвать меня на британский флаг. Я пытаюсь напомнить себе, что мне ничего не угрожает, что все, что он может сделать – это уволить меня. Мы находимся в общественном месте, за дверью есть свидетель, и это немного придает мне сил.

Эммануэль явно считывает мой испуг в доли секунды. И что-то меняется. Он отходит от меня, явно пораженный собственной реакцией.

– Ты можешь идти, – произносит он после продолжительной паузы, и я чувствую волнение в его голосе. – И кое-что еще напоследок, – произносит он уже более твердо. – Впредь помни: выполняя чужую работу, ты не добьешься ни любви, ни уважения. Потому что таких не любят. И не уважают.

Мои глаза застилают слезы, и я не понимаю, чем заслужила такие жестокие слова. И одновременно у меня хватает сил корить себя за то, что я не разглядела в Марии такую паразитическую черту, как желание переложить свою работу на другого человека, который не является твоим подчиненным и не предлагает свою помощь.

Я выскакиваю из кабинета как ошпаренная и, словно стремясь, вопреки инстинкту самосохранения, выпить до дна чашу своего унижения, поворачиваю свое пунцовое лицо в сторону ассистентки Эммануэля. Как там ее зовут? Эмилия? Она ему даже по имени подходит. Девушка все так же непринуждённо сидит за столом перед дверью в его офис. Она спокойно смотрит на меня томным и одновременно уверенным взглядом, на губах появляется полуулыбка:

– Ну что, тоже решила, что ты особенная? Вчера здесь уже рыдала такая же влюбленная, с глазами олененка. Потерявшая связь с реальностью. Вы хоть иногда смотрите на себя в зеркало и почаще вспоминайте, откуда вы и кто вы.

Последнюю фразу она произносит, уже переведя взгляд на монитор своего компьютера, словно утомившись от своей недолгой речи, отлично понимая, что обрекает мое сердце на мучительную гибель.

«Для женщин, причиняющих боль другим женщинам, уготовано особое место в аду», – думаю я, но не нахожу в себе сил спорить с этой особой и решаю выкинуть ее слова из головы как можно быстрее.

Но что, если Эмилия права? Несмотря на свое обещание, я не могу не думать о том, что я и вправду ничем не отличаюсь от остальных девушек на нашей кафедре, смотрящих на Эммануэля разинув рот в надежде произвести на него впечатление. Я ощущаю, как меня охватывают чувства стыда и беспокойства, перерастающие в настоящую панику. И кто была та девушка с заплаканными глазами олененка, о которой мне только что доброжелательно поведала Эмилия? Может, она все придумала, чтобы задеть меня как можно сильнее? Я не удивлюсь, если женщины в окружении Лорэна готовы пойти на многое, чтобы поймать такого завидного жениха на крючок, при этом избавляясь от соперниц всеми доступными и недоступными способами. Интересно, догадывается ли Эммануэль о том, что творится в этом серпентарии?

Я бегу по ступенькам на третий этаж к себе в офис, и мне, к счастью, никто не встречается по дороге, а Изабелла уже ушла домой. Как только я вхожу в офис, я остаюсь лицом к лицу со своей душевной болью – и начинаю рыдать навзрыд. Чем я заслужила такое обращение? Как я могла подумать даже на долю секунды, что хоть немного ему нравлюсь?

Чтобы успокоиться, я начинаю дышать, вдыхая и выдыхая на счет четыре. Мне становится немного лучше. Я наливаю себе стаканчик воды из кулера на своем этаже, пью воду мелкими глотками и даю себе обещание, что буду держаться от Эммануэля как можно дальше.

И все же Эммануэль несомненно обладает особым талантом выводить меня из равновесия, он как будто знает, на какие кнопки жать, чтобы сделать мне как можно больнее. Я еще никогда не встречала человека, который может причинить боль даже взглядом. Я еще раз повторяю про себя это правило, как новую персональную стратегию выживания: держаться от Эммануэля как можно дальше. И мне было бы намного легче, если бы вторая половина меня так предательски не стремилась увидеть его даже сейчас.

Глава 7. Страх

На следующее утро я просыпаюсь еще и с красными глазами, вдобавок к огромным мешкам, набрякшим под глазами. Ощущение такое, как будто мне приснился дурной, сюрреалистический сон. Я быстро принимаю душ, чтобы хоть немного улучшить свой внешний вид и самочувствие.

Вовремя выйдя из душа, я замечаю, что мой телефон настойчиво вибрирует, и на экране высвечивается «Заюшка», оповещая меня о том, что это Бетан. Я готова поспорить, что я у нее записана как «Крошка». Бетан уже умотала на конгресс в Сан-Франциско, и меня мучает совесть, что у меня и времени не было, чтобы встретиться или хотя бы толком поговорить с ней по телефону. На конгрессе она собирается представить свой сенсационный и довольно радикальный доклад на тему «Травматическая привязанность: зачем и как жертва выбирает своего насильника». Я очень надеюсь, у нее все пройдет гладко, и она не переругается с половиной престарелых профессоров-психологов, принимающих участие в современных конгрессах, но все еще отказывающихся пересматривать застарелые догмы. А такое случалось уже не раз!

– Опять не перезваниваешь? – слава богу, Бетан не видит меня сейчас, а иначе пристала бы с расспросами и выведала бы у меня всю правду.

– Слушай, так устала вчера… совсем замоталась.

В принципе, я даже не вру.

– Начинается…, – зная все повадки своей лучшей подруги, я представляю, как она сейчас с досадой проводит рукой по своим прекрасным волосам, отводя их за плечи. Это вызывает у меня улыбку. – Я знала, что привычка много работать не даст тебе покоя.

Я наливаю себе кофе и не признаюсь Бетан в том, что пока мои мысли были заняты чем угодно, но только не работой.

– Как тебе коллектив?

– Почти все очень приятные, – я чувствую комок в горле.

– Почти? Ну это очень даже может быть. Может, кто-то конкретный более приятный, чем все остальные?

Я громко сглатываю. Скорее, наоборот, есть кто-то менее приятный, чем все остальные, но это не помогает мне оставить свои мысли о нем.

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Ой, ну сколько уже можно ходить «холостой», крошка! Ты просто оглянись, наверняка на тебя кто-то втихую западает, а ты и не замечаешь.

– У нас в коллективе практически одни девушки.

– Неправда, я помню, когда Джеймс работал у Лорэна, там было много очень симпатичных парней. Ладно, я тебе звоню не по этому поводу, – я вздыхаю с облегчением. – Ты даже не представляешь, что случилось. Бог услышал мои молитвы! – с придыханием говорит Бетан. – У нас в городе появился маньяк!

От этих новостей я чуть не проливаю горячий кофе на свою новую белую блузку.

– Поздравляю. Прекрасные новости, – бормочу я.

– Ты не понимаешь. Вчера произошло очередное убийство во Франклин-парке в Роксбери, и оно очень похоже на то, которое произошло в Дорчестере. Подробностей пока что не очень много, но есть все шансы, что это один и тот же человек, а значит, у нас появился серийник. Обе жертвы – девушки, привлекательные, молодые, до тридцати лет, обе задушены. Свидетелей нет.

– Какой кошмар, – я пытаюсь прийти в себя.

– Не то слово. Босс сказал, что у меня есть все шансы получить это дело. И тогда мы с детективом и профайлером будем ловить серийника, – Бетан вне себя от радости. И хоть я и осведомлена о ее одержимости серийными преступниками, я не могу разделить ее энтузиазма. От отвращения у меня сворачивается желудок, и я ощущаю приступ тошноты и головокружения. Бедные девушки, и жили совсем рядом со мной.

– И еще, крошка, я совсем забыла тебе сказать, – медлит Бетан. – Обе жертвы на момент смерти учились в Гарварде.

На ватных ногах я добираюсь до университета. Я не могу поверить, что вчера я так сильно переживала всего лишь из-за мнения одного человека, или двух человек, если быть точнее, когда у меня прямо под боком умирают люди. Вот где трагедия! Коря себя за излишнюю мнительность, я захожу к себе в офис. Не обращая особого внимания на Изабеллу, я сажусь за стол и включаю компьютер, чтобы хоть как-то отвлечься от гнетущих и пугающих мыслей.

Я проверяю почту и нахожу в ней единственный новый имейл, который успел прийти за утро. К моему удивлению и радости, это моя первая зарплата, которую я ожидала не раньше, чем через неделю. С воодушевлением я открываю квитанцию о переводе моей зарплаты и обнаруживаю там сумму чуть больше четырех тысяч долларов. Я перечитываю имейл, чтобы понять, где и как именно произошла ошибка. Я точно помню, что в моем контракте было прописано, что мне будут платить не более трех тысяч, что очень даже неплохо для первой в жизни постдокторантуры. Как бы мне ни хотелось оставить деньги, которые мне очень нужны, их могут попросить вернуть, когда обнаружится ошибка, а это уже будет более чем неприятно.

Только я собираюсь с мыслями, чтобы написать письмо и спросить, что все это значит, я замечаю приписку в конце имейла: «Ваша зарплата была повышена в связи с требованием руководства». Да это же прекрасные новости! Первая мысль, которая приходит мне в голову: сегодня же вечером я займусь поисками квартиры. Конечно же, я сразу предупрежу об этом пани Раксу, хотя найти подходящую квартиру – не сказать, что скорое дело. Тем более, я планирую взять в дом животное, не всякий арендодатель соглашается на это условие.

– Изабелла, нам что, повысили зарплату? – спрашиваю я коллегу, которая нехотя медленно снимает наушники.

– Это вряд ли. Повышение зарплаты нам еще долго не светит. А ты вообще только что пришла, за какие такие заслуги тебе бы повышали первую зарплату? Особенно учитывая мрачное настроение Лорэна всю эту неделю, я вообще удивлена, что он нам хоть что-то заплатил и никого не уволил.

– И сколько ты получила? – спрашиваю я уже настороженно.

– Как и всегда, три тысячи.

– А, ну да. Ты права, – соглашаюсь я и отворачиваюсь от Изабеллы, пока она не заметила, как моя шея постепенно краснеет.

Я не знаю, почему моя зарплата выше, чем у Изабеллы, но этому наверняка найдется логичное объяснение.

– Изабелла, а у него часто бывает такая смена настроения? – я прочищаю горло. – Я имею в виду Лорэна, – уточняю я.

– О да, ужасный характер. Но, если что, не принимай на свой счет, он такой со всеми. Считай, тебе повезло, что ты не попала к нему в группу, он их там постоянно кошмарит. А вот с Рустерхольцем нам повезло – добрый дядька. Но такой наивный, Лорэн из него веревки вьет. Кстати, у Лорэна магическим образом сегодня улучшилось настроение, так что, если тебе что-то надо, сейчас как раз хорошее время попросить. Никогда не знаешь, когда в следующий раз повезет.

Следующую часть дня я слишком погружена в работу и заботы, чтобы заметить, как быстро наступил вечер. Я стараюсь не думать о том, что произошло в кабинете Лорэна и о словах его секретарши. Я дала себе твердое обещание держаться от Эммануэля подальше, и пока у меня это вполне себе получается. Мне еще остается провести электрофорез ДНК, и мне не терпится узнать результаты анализа. Именно поэтому я решаюсь нарушить данное Бетан слово вовремя возвращаться домой и немного задержаться на работе.

Когда я наконец заканчиваю работу, я понимаю, что все уже разошлись, в лаборатории никого не осталось, а на часах почти восемь вечера. Понимая, что буду дома в лучшем случае только в полдесятого, я чертыхаюсь. Но ничего, у меня же есть газовый баллончик, который мне всучила Магда. Буду постоянно держать его в руке.

Я быстро снимаю свой лабораторный халат, который служит мне верой и правдой еще с первого года аспирантуры, и только собираюсь пойти в свой офис, чтобы выключить компьютер и пойти домой, как в лабораторию врывается огромная фигура. Как это всегда происходит с появлением Лорэна, воздух в помещении электризуется, и я чувствую это кожей. Проверяя данные на одном из своих сверхновых компьютеров, которые были только недавно приобретены за счет финансирования одного из его амбициозных проектов, Лорэн совсем не замечает моего присутствия, и я, воспользовавшись этим, быстро двигаюсь в направлении двери. Но, как назло, именно в этом момент Лорэн поворачивается и замечает меня.

– Что ты здесь делаешь? – его взгляд останавливается на мне, и мне хочется сжаться в комочек и провалиться сквозь пол лаборатории.

– Я здесь работаю.

Я замечаю, как начинают трястись мои руки, поэтому я заблаговременно прижимаю обе руки к груди, чтобы унять дрожь.

Это, естественно, не ускользает от пытливого взгляда Эммануэля.

– Мы вроде бы договаривались, что ты не будешь задерживаться на работе допоздна, принимая во внимание район, в котором живешь, – взгляд Лорэна сосредоточен на мне, и меня пронзает странное чувство, что сегодня мне не удастся от него убежать, даже если я все же решусь на это.

Как будто считав мои намерения, Лорэн раздраженно вздыхает и добавляет уже более усталым тоном:

– Дай мне несколько минут, и я тебя отвезу.

Осознав, что бежать нужно сейчас или никогда, я пячусь к двери и быстро произношу, игнорируя свое бешеное сердцебиение:

– Спасибо, но это совсем не обязательно. Тем более, я спешу. Хорошего вам вечера.

Только я собираюсь продолжить движение по выбранной траектории как можно дальше от Лорэна, что-то, а точнее, кто-то, внезапно хватает меня за локоть, не давая сдвинуться с места. От неожиданности я вскрикиваю и застываю на месте, но как только понимаю, кто меня удерживает, мое удивление сменяется яростью.

– Отпустите меня! Я не хочу никуда с вами ехать, – злобно шиплю я, словно маленький зверек, попавший в капкан и пойманный охотником.

Лорэн держит меня не больно, но твердо. Я пытаюсь вырваться из его железной хватки, что, в принципе, бесполезно, и можно было даже не начинать. Я поднимаю на него свой взгляд и с удивлением замечаю, что он усмехается, и в его глазах танцуют озорные огоньки. Не понимая, что именно развеселило его в данной ситуации, и как вообще можно предугадать его настроение, которое опять поменялось, я не отказываюсь от своей безуспешной затеи вырваться из его хватки.

– Я так понимаю, несколько минут ты не подождешь. Хорошо, так тому и быть, – он задерживает на мне свой смягчившийся взгляд, но хватку не ослабляет. – Пойдем, довезу тебя с ветерком.

Он начинает вести-тащить меня за собой, и я понимаю, что только чудо поможет мне сейчас. И я соглашаюсь в этот раз сыграть по его правилам.

– Хорошо, я согласна, – говорю я, и он поворачивает ко мне свое красивое лицо победителя. – Я заберу свои вещи в офисе, и мы встретимся на стоянке, идет? – спрашиваю я в надежде на то, что мои мучения вскоре закончатся.

– Идет, только ты пойдешь сначала со мной за моими вещами, а потом мы зайдем за твоими, – его лицо озаряет самая потрясающая улыбка, которую я видела в своей жизни, и земля уходит у меня из-под ног. – Ты совсем не умеешь врать, ты знаешь об этом? У тебя на лбу написаны все твои эмоции, в этом и твоя прелесть, и твое проклятие, – усмехается он, все еще крепко держа меня за локоть, и тащит меня за собой на пятый этаж, в мой личный ад.

Я устаю сопротивляться и сдаюсь на милость своего противника-спасателя. Если честно, у меня просто больше нет сил спорить с ним и, если бы это уменьшило мои потери, я бы предпочла замереть и не дышать, пока это все не закончится.

Когда мы доходим до его кабинета, я замечаю, что его красотки-секретарши уже нет на рабочем месте, и меня радует отсутствие свидетелей моего нового унижения. Я ощущаю легкий горьковатый аромат, поворачиваю голову и замечаю уже знакомый букет пионов на тумбе рядом с пустым рабочим столом ассистентки. Я чувствую, как мышцы моего лица и губы словно немеют. Кто подарил Эмилии этот букет? Какие отношения связывают ее и Эммануэля?

Я чувствую, что уже отравлена ревностью, в моем сердце словно поселилась ядовитая песчаная эфа, и она только и ждет, чтобы поднять голову и шевельнуть своими зазубренными кольцами. На ум сразу приходят слова Эмилии о том, что навязчивые поклонницы вроде меня так и обивают пороги кабинета Эммануэля, и о том, что нужно знать свое место.

Мы заходим в кабинет Лорэна, а я продолжаю думать о роскошном букете и стараюсь справиться с выражением своего лица.

Лорэн останавливается и поворачивается ко мне:

– Я отпущу твою руку, но если ты решишь от меня убежать, я тебя поймаю и, поверь мне, тебе это не понравится, – Лорэн смотрит на меня сверху вниз, и я чувствую мурашки по всему телу. Он отпускает мою руку и, к своему удивлению, я ощущаю, как мне становится не по себе, когда я лишаюсь его тепла и этой его бешеной энергии. Его ярко-голубые глаза смотрят на меня с подозрением, как будто проверяют, собираюсь ли я броситься наутек или исчезнуть. От такого взгляда мои ноги становятся ватными и прирастают к полу.

Лорэн выключает компьютер и вешает свою кожаную сумку на плечо.

– Мы можем идти, – говорит он, и я втайне надеюсь, что он снова возьмет мою руку. Он этого не делает, и я пытаюсь скрыть смущение от своего желания прикоснуться к нему. Зная его неоспоримый талант профайлера читать мысли по жестам и реакциям тела, я отворачиваюсь от него, чтобы он не заметил моего замешательства.

Забрав мои вещи, мы выходим из здания, и его шикарный автомобиль вполне предсказуемо оказывается на вип-месте парковки. Лорэн по-джентльменски открывает для меня пассажирскую дверь, и я, не привыкшая к такому обращению, смущаюсь еще больше и чувствую, как снова покрываюсь красными пятнами. Когда Эммануэль садится за руль и начинает движение, на его губах играет мальчишеская улыбка, и она меня совсем сбивает с толку.

– Мне приятно видеть, как ты смущаешься по пустякам, тебе очень идет этот румянец, – делает он мне весьма сомнительный комплимент.

Эммануэль медленно выезжает с парковки университета. Его глаза устремлены на дорогу, поэтому у меня наконец появляется возможность рассмотреть его профиль: темные брови и ресницы, прямой удлиненный нос, сжатые красиво очерченные губы. Под скулами тени, словно щеки немного запали. Я уже знаю, что когда Эммануэль улыбается, на его щеках появляются вертикальные узкие ямочки, и я с трудом удерживаюсь от желания прикоснуться к ним пальцами.

– Зачем вы это делаете? – я решаю воспользоваться моментом и докопаться до истины. Его мотивы для меня все еще не ясны. Какими мыслями руководствуется этот скрытный человек?

– Что именно?

– Пытаетесь сбить меня с толку.

Лорэн оглушительно смеется, и я смотрю на него, нахмурившись.

– Вы делаете это специально, ведь так? Сначала пытаетесь меня напугать, а потом оказываете услугу, о которой вас никто не просил, – выговариваю я ему все, что у меня наболело, и от этого становится немного легче.

– А ты смелая. На первый взгляд и не скажешь, – голубые глаза смотрят на меня с прищуром: вся эта ситуация его явно забавляет. По всей видимости, он не собирается отвечать на мои вопросы. Какой же невыносимый! – Давай мы с тобой договоримся по-хорошему: ты возвращаешься домой засветло, и тебе не придётся терпеть мою компанию, которая тебе явно не по душе.

Я оставляю без комментариев его последнее высказывание.

– Почему вас так волнует, во сколько именно я возвращаюсь домой? – задаю я вполне логичный вопрос.

– Назовем это заботой о моих сотрудниках, – отвечает он весьма обтекаемо и опять одаривает меня своей улыбкой.

– Я как-то не замечала, чтобы вы так уж заботились о своих сотрудниках.

Я попала в точку. Улыбка сходит с лица Лорэна. И чего я этим добилась? Поистине, я для себя самый худший враг, заключаю я.

– Ты здесь пару недель и уже сделала выводы, – на этот раз его голос холоден. – Никто, кроме тебя, не живет в Дорчестере, слава богу. Там что ни день, то форс-мажор. А с твоим везением я не удивлюсь, что это твое тело найдут на следующее утро. И мне потом с этим жить.

Я сглатываю и не хочу признаваться себе в том, что он прав. Снова и в который раз.

Все последующее время в дороге мы молчим. Я смотрю в окно, чтобы не смотреть на Лорэна. Украдкой я все-таки поглядываю в его сторону – уж слишком тяжело находиться с ним так близко и одновременно быть так далеко. Иногда я чувствую, что он смотрит в мою сторону, и каждый раз я ловлю себя на том, что задерживаю дыхание.

– Все еще злишься? – заговаривает он первым. И я замечаю, как он выдыхает и проводит рукой по своим волосам, заводя их назад. Я уже знаю, что он это делает, когда чувствует досаду и раздражение.

– Я никогда не сделаю того, что может тебе навредить, – в конце концов признается он мне.

Я не отвечаю ему на последний комментарий, но ощущаю первые признаки паники: мое сердце отплясывает бешеный ритм, и во рту пересыхает.

Мы подъезжаем к моему дому.

– Спасибо, – в итоге я поддаюсь его влиянию и благодарю его, перед тем как выйти из машины. Он одаривает меня таким взглядом, что в одно мгновение я думаю, что рассыплюсь на огромное количество молекул. Как этот мужчина способен одновременно вызывать такое количество противоречивых эмоций?

Когда я уже собираюсь выйти из машины, он достает из своей сумки визитную карточку и протягивает ее мне (какой олдскульный!).

– Вот мой личный номер. Если тебе понадобится помощь… любая помощь, позвони мне, – он смотрит на меня и добавляет:

– И будь осторожна. Никогда не знаешь, с кем завтра сведет судьба.

Он уезжает, оставив меня одну, гадать, что это только что было.

Глава 8. Страж

Я лежу в кровати и смотрю в потолок в ожидании, когда зазвенит мой будильник. Я просыпаюсь рано, несмотря на то, что вечером допоздна просидела на сайтах агентств недвижимости, безуспешно пытаясь сосредоточиться. На телефоне в очередной раз пропущенные звонки от Бетан, и я понимаю, что еще пожалею о том, что вчера не ответила на ее звонки. Но у меня просто не было сил говорить. С одной стороны, я очень хочу поделиться с Бетан всем, что наболело. Я хочу рассказать ей об этом неординарном и невероятно притягательном человеке, который ни на минуту не оставляет в покое мои мысли. Самое странное, что я даже не могу понять, как он относится ко мне. И не то чтобы я на что-то претендовала. Порой он настолько заботлив, что я забываю дышать. А в другой раз он как цербер, сорвавшийся с цепи, громящий все на своем пути. Но если я произнесу все это вслух и признаюсь Бетан в своем смятении, то все, что происходит в моей голове, будто станет реальностью, и тогда я бесповоротно потеряю контроль над своей жизнью. И несмотря на то, что я отлично осознаю, насколько иллюзорны мои мечты, я просто не могу лишиться даже призрачной надежды на то, что все закончится хорошо. Я поговорю с Бетан о нем и расскажу ей абсолютно все. Но когда-нибудь потом, оправдываю я свой страх и бездействие.