Венера для Милосского бесплатное чтение

Глава 1

Больница – это место, где вершатся людские судьбы. Место силы и сакрального космического «звездеца» для каждого сапиенса явившегося в этот мир. Да, да, это не преувеличение или пафос, а констатация. Хотелось бы нам этого или нет, но… Человек делает в стенах больницы первый вздох, издает первый в своей жизни крик. Первый зуб, температура, детские хвори, беременность, роды, вирусы и прочее, прочее, от чего никто из нас не застрахован. Мы проводим в больницах лучшие дни своего существования даже не задумываясь о том, что так и проходит наша жизнь и былая слава. Даже сильные мира сего не лишены удовольствия или неудовольствия присутствия в стенах клиник. Пусть и очень дорогих. Кто-то больше и чаще, кто-то почти никогда, кому-то вообще даже нравится, и такие случаются. А кто-то… Кто-то живет там жизнь. Точнее проживает. Как я.

Меня зовут Венера Карловна Шац. Потомственный врач, не скажу в каком колене. Мой дедушка говорит, что род наш идет еще со времен Гиппократа, и что мои пращуры стояли у истоков лекарского искусства. Хотя, дедушка мой тот еще фантазер. Короче, вся моя жизнь – больница. И на мне скорее всего наш род и прервется. Потому что кроме работы в моей жизни пока не случилось другой любви. Шутка.

И теперь я иду по длинному коридору клиники с картонным стаканчиком кофе в руке, восьмым или девятым за сегодняшний день, давно сбилась со счета. Голова гудит, руки снова пересохли от перчаток, с которыми я почти срослась. Ни один крем не помогает избавиться от мерзкого шелушения кожи. А перед глазами…

Ах, да, я забыла сказать. По специальности я дерматовенеролог. Один из ведущих специалистов шикарной клиники имени Григория Хаусова. Представьте, что мне снится ночами, когда работа не отпускает. Отсюда и мой цинизм наверное. Отсюда и все остальные комплексы, свойственные дамам, с утра до вечера рассматривающим то, что обычно сокрыто от глаз.

– Венька, куда бежишь? Я заждался и соскучился.

Я замираю, но тут же вздрагиваю, получив шлепок по заду. От неожиданности сжимаю пальцами стаканчик, и черный, как моя жизнь, кофе, выплескивается прямо на новый, небесно-голубой, китель моей медицинской пижамы. Уродливое пятно расплывается прямо по груди.

– Вазген Арменакович, соблюдайте субординацию, – с трудом сдерживаю рвущуюся из груди ярость, и желание вылить остатки кофе в улыбающееся лицо моего непосредственного начальника и по совместительству… Да не знаю я, кем мне приходится этот шикарный человек-гора, волосатый по всему телу, будто мама его не рожала, а связала. Горячий джигит, с повадками альфа самца и слишком раздутым эго. Но… Мне тридцатник, и я ни разу не была замужем, женихи в очередь не выстраиваются за трудоголичкой, днюющей и ночующей вне дома. Поэтому семья моя постановила, что Вазген идеальный кандидат в мои ухажеры, а в будущем и мужья. А спорить с родными у меня нет ни сил, ни желания. Потому что я все равно проиграю неравный бой с династией потомков Гиппократа. Да и Вазген красавец, по которому сохнет все «женское» в нашем отделении. Так чего от добра, добра искать?

– Вась, ну серьезно. У меня работы еще валом, а пижама испорчена, – морщусь я, от чего очки съезжают на кончик носа. – Еще раз шлепнешь меня по заднице, я тебя препарирую, уясни.

– Ой, баюс-баюс. Э, женщина, ты определись, кто я Вася или Гена, – хохочет Вазген, – слушай. Я соскучился. Пойдем в кабинет ко мне, пижаму снимешь, я тебэ поглажу, потом костюмчик твой. У меня утюг есть. Ну и обрадуемся на пару… Я цветы купил, шампанское. Детка, давай расслабимся. Ну, Венчик бубенчик.

– У меня пациент платник через десять минут. Пусти, – выворачиваюсь из медвежьих объятий, чувствуя прилив необъяснимой брезгливости. – Сам же мне его сосватал «ах такого человека». Так что, селяви, придется тебе самому погладить себя и расслабиться. Только особо не усердствуй, «дарагой». Завтра у нас званый ужин, а бабуля моя не любит «парней плечистых», ну ты понял. Не сотри до мозолей свои натруженные профессией руки.

– Ты ужасная циничная сука, Венька, но это страшно заводит, до жжения в чреслах. Просто шайтан в юбкэ, – акцент у Вазгена появляется только в двух случаях – когда он перевозбужден и когда нервничает. Сегодня сошлись видимо все звезды, судя по дергающемуся мужественному кадыку моего суженого.

– Тебе не идут восточные ругательства. Шайтан персонаж мусульманского фолькльора, ты, насколько я знаю, христианин. Да и жжение там где ты говоришь – симптом тревожный. Это я тебе как венеролог говорю. Чего пришел то, Вася-Гена? Ой, только не ври, что без меня завянут розы, запахнут полынью и выдохнется шампанское, которое я, кстати, терпеть не могу.

– Дэтка, твой пациэнт платник, очэнь нэпростой чэловэк. Богатый, знамэнитый. В наш город приэхал по дэлам. Говорят покупает завод градообразующий. Поэтому, нэ надо разговаривать с ним словами твоей уважаемой бабули, и вот это вот все, про плечистых парней тоже… И умолаю, давай без твоих выкрутасов. Хочэшь на колэни встану?

– Ты еще мне предложение сделай, – ухмыляюсь я. Интересно, что за птицу занесло в кабинет венеролога, если Вазген Арменакович на таком нерве?

– Я готов. Собственно и цветы с шипучкой… Венера, я кольцо купил. Хотел торжественно и при свечах, чтоб завтра твоим объявить. Так что, ты приедешь ко мне сегодня? Я страшно тебя хочу, прям до дрожи. И надо соблюсти традиции. Детка, ты же так хотела колечко. Ну же. Тебе колечко. Мне твое огненное тело.

– Пока воздержусь, пожалуй, Вась. Не сегодня, я вжата как лимон. Но завтра… Ну Вася, ну Гена, ну не обижайся. Я согласна, если что, на соблюдение всех условностей. Только не сегодня, гут? А я хорошей буду в честь ожидания предложения. Даже обещаю ради отсрочки твоих матримониальных устремлений не ругаться матом, не спрашивать глупостей и вообще… Что там еще нельзя?

– И это, лупу не надо брать, когда будэшь осмотр дэлать, – мнется мой начальник. – Мужчины нэ любят такого насмехатэльства.

– Нет такого слова, Вазген Арменакович, – хмыкаю я, глядя на часы. Это что же, мои дети будут говорить вот так? А если им передастся волосатость моего суженого. Эх. До прихода владельца заводов, газет пароходов остались считанные минуты. – Пойду я. Не гоже Мистера Твистера заставлять ждать. А ты до завтра блюди себя, о мой горячий господин. Я станцую тебе танец живота.

– Ты опять. О, что за жэншина? – воздевает руки к потолку мой начальник, явно не читавший в детстве стихов Маршака.

– Ты домой поезжай. Я тебя завтра осчастливлю комиссарским телом, а сегодня… Я хочу ванную, бокал «сухаря» и восемь часов сна.

– Черт, а я надеялся. У меня все звенит уже.

– До завтра не отзвенит. Слушай, а у кого звенит, тот мудозвон получается? – хмыкаю я. Грубость мачо меня не коробит, но вот отношение… Потребительски-покровительское страшно бесит. Ну какая нам семья? Мы же поубиваем друг друга. Он горячий кавказский джигит, я неправильная еврейская девочка. Но замуж мне пора, а Вазгену нужна я. Так что, все по-честному. Да и мне с ним неплохо. Даже хорошо, когда он не превращается в горного винторогого ангорского козла.

– Сука, – беззлобно хмыкает мой будущий «жоних». – До завтра, богиня. Я буду вибрировать.

А вообще я не грубая. Я белая и пушистая, где-то очень глубоко в душе. Просто выросла я в семье зачерствевших всем своим интеллигентским ливером эстетов. Бабушка акушер гинеколог, прекрасный специалист, но не терпимая к человеческой глупости. Слова она не подбирала никогда ни в семье, ни в общении с пациентками, даже невзирая на то, что маленькая Венера очень активно рисовала уродцев, пока она вела прием. Рисовала и впитывала как губка. Девать меня некуда было, вот и передавали меня как переходящее красное знамя из одного отделения больницы в другое. К слову сказать, чаще всего бабуля была права. Пациенток она называла исключительно одним словом «бабы», но дело свое добре знала, потому в практике у нее простоев не было. Дед был проктологом. Мама с отцом оперирующими хирургами. И когда встал вопрос о том, кем стать мне, мое семейство интеллигентное чуть не передралось. Чего хочу я меня не спросили. А я хотела быть графическим дизайнером, а не «писькиным доктором», как метко назвала мою профессию бабуля, когда дед с пеной у рта доказывал, что венеролог профессия будущего. И у меня всегда будет кусок хлеба с икрой, а значит я не загнусь в костлявых руках голода. А вот если начну картинки малевать, то скорее всего буду культями асфальт скрести к старости.

– Венера Карловна, там… – бросилась мне навстречу медсестра Наташа, но тут же замолчала, наткнувшись на мой взгляд. – Пришел…

– Подождет. Мне надо переодеться, – поморщилась я. Встречать Мистера Твистера в костюме кофейного поросенка мне не позволяет мое куртуазно-великосветское воспитание. – А то подумает еще платник, что у нас не больница крутая, как мы себя позиционируем, а богадельня. Подождет. Наташ, сделай одолжение, вызови мне такси к концу приема. Я адски устала. И это, там фруктовую корзину пациент презентовал. Себе забери, порадуй дочку. Только цитрусовые не давай. Как она там, поправилась?

– Да, конечно, Венера Карловна, – мягко улыбнулась медсестра. Мне с ней очень повезло. Она единственная, кто выдерживает мои закидоны, как из метко охарактеризовал Вазген Арменакович. – А Лисенок лучше уже. Спасибо вам. Сыпь сошла, зуд исчез.

– Ну и славно, – натягиваю чистую белую футболку. На безрыбье, как говорится… Господи, еще один пациент и домой. В пустую квартиру, в которой не приживаются даже рыбки. Ни одно живое существо не выдержит голода и пустоты. Ни одно, кроме врача. В моем желудке с утра плещется лишь несколько литров кофе, мерзкая конфета и таблетка от «головы». – Запускай тигра в клетку.

– В смысле? – удивленно смотрит на меня медсестра.

– В смысле, пригласи «ах такого человека» в нашу юдоль. У меня мечта, Наташа. Я до одури хочу домой. Представляешь? У всех масштабные мечты: съездить на Мальдивы, купить тачку крутую, дом построить в Зарублевье. А я просто хочу домой, каши гречневой хочу с маслом, запить ее Пино Гринжо и упасть в кровать.

– Вам в отпуск бы, – вздыхает моя понимающая помощница, направляясь к двери кабинета. Ну ничего. Еще немного, еще чуть-чуть. Бой на сегодня последний. А завтра… Завтра у меня единственный выходной, который я проведу принимая поздравления от одуревших родственников. Еще бы. Им наконец-то удастся сбагрить перезрелое яблочко.

Глава 2

Матвей Милосский

Зуд становится нестерпимым. Этот гребаный пыльный город сводит меня с ума. На кой хрен я приперся сюда? Надо было отправить на подписание договора о покупке чертова убыточного завода моего зама. Все равно я не собираюсь сохранять это предприятие. Я его обанкрочу, а потом просто распродам втридорога. Мне кажется, что у меня аллергия на все в этом мерзком городе.

– Проходите, доктор готова вас принять, – появляется на пороге кабинета медсестра, как раз в тот момент, когда я начинаю остервенело чесать зудящее бедро.

– Не прошло и года, – зло бурчу я, поднимаясь с уродливого металлического кресла, стоящего в коридоре клиники.

Кабинет врача дерматолога мне не нравится сразу. И еще больше не нравится женщина, сидящая за столом с видом королевы мира. Ну какой врач из этой мелкой пигалицы? Ее место в СПА салоне, или в бутике для зажравшихся сучливых бабенок. Смотрю на ее руки, не видавшие маникюра судя по всему никогда. Ногти до мяса обрезаны, пальцы тонкие обветренные порагивают. Словно она не в кабинете сидит, а шпалы на морозе кладет. Был бы я дома, порога бы не переступил этой клиники. Но я не дома.

– Насмотрелись, господин хороший? – насмешливый голос с легкой хрипотцой. Прямо мне в лицо смотрят ехидные глаза, увеличенные линзами очков. Нос курносый, нижняя губа вредно кривится.

– Да. И думаю попросить себе более опытного специалиста, – скалюсь, не понимая, что меня так раздражает в этой мелкой нахальной «докторице».

– Дело ваше. Но тогда до завтра вам придется ждать. Больше нет дураков тут до ночи ждать ваше Высокопреосвященство, – поднимается со своего ступа, легко, словно птичка. – А там может до завтра у вас что отвалится. Или наоборот вырастет. Но нонче всё лечут. И да… Спасибо вам, что избавили меня от удовольствия остаться на работе лишних полчаса и осмотра вашего, хм…достоинства. Премного благодарна.

– Я заплатил, вообще-то. Так что придется вам все же меня осмотреть, – черт, переиграла и уничтожила. Сил терпеть адский зуд у меня уже нет.

– Передумали? А что так? Непостоянство обычно свойственно моему полу, – показывает белые зубки женщина врач. А она не так и молода, как показалось сначала. Просто при искусственном освещении я не рассмотрел тонких морщинок., разбегающихся от глаз к вискам. – Ладно. Проходите за ширму, раздевайтесь. Трусы тоже снимайте. Обязательно. А то многие стесняются. А этот кабинет видел и не таких мачо.

– В смысле? – я аж злиться от изумления перестаю. – Трусы то зачем? У меня же…

– Трусы – обязательное условие. Я пока не научилась брать мазки из уретры через трикотаж пошитый заводами «Кляйна»

– У меня «Хальфингер», – черт, что я несу. Может сыпь у меня уже на мозг распространилась, иначе чем объяснить мой идиотизм? Я послушно иду туда, куда мне приказала эта курносая ехидна. Трусы снимать, надо же. – Какие мазки, вы что? У меня…

– Я врач, и лучше знаю, что мне нужно, – морщит свой нос эта коновалша. Господи, куда я попал? Может сбежать? Еще же не поздно. Но ярко-красная сыпь на теле зудит так, что сводит зубы. Даже сильнее чем от злости и страха перед этой мелкой. И до утра я боюсь не протяну. Сдеру с себя шкуру. – Не бойтесь, я вас не больно зарежу. Главное совать куда не попадя они не боятся, а тут, просто мальчики колокольчики, ни разу ни динь-динь.

Я не дослушиваю. Скрываюсь за идиотской ширмой, за которой скрыто еще и кресло гинекологическое. Черт, дошел до ручки, но терпение мое на исходе. Чертова экзема, о которой я совсем забыл, вернулась с какой-то совершенно зверской силой. Послушно стягиваю штаны, дорогие боксеры, свитер. В рубашке расстёгнутой, и ботиках надетых на носки выгляжу, скорее всего, как чокнутый прелюбодей, застуканный чужим мужем. Только розу бы в зубы и сходство будет полным. Господи, какие идиотские мысли лезут в мой мозг. Скорее бы уже закончилось это испытание.

– Симпатично, – хмыкает мерзавка, словно вырастая из-под земли. Едва успеваю прикрыть руками от чего-то, резво восстающее, естество. – Можно было просто приспустить ваши Бриони и Хальфингера. Но так тоже ничего. Руки…

– Что? – я аж задыхаюсь от злости и кажется слепну. – Что ты себе позволяешь.

– Вы, вообще-то. Это, во-первых. Во вторых, вы мешаете мне проводить манипуляции. Чем дольше вы будете прикрывать пенис руками, тем дольше продлится наше с вами общение. А у меня на него нет ни сил, ни времени, – не ведет и бровью чертовка. Идеальной бровью, надо сказать. И нос морщит, на котором становится заметна едва видная горбинка.

– Пенис? – хриплю я.

– Ну да. Не петушлк же его называть, – чертова баба. Ни у кого не получалось еще меня вывести вот так из равновесия. Я конкурентов через колено гну, а тут пасую как сопляк.

– Я просто никогда не был… Ну, у врача вашей специализации.

– Ну. Все когда-нибудь случается впервые. Я не страшная. Давайте, уберите ручки, вот так. Я врач сейчас, не женщина. И уж поверьте, я тут такого перевидала, что … – в ее руке появляется какая-то заостренная хреновина, при виде которой у меня поджимается все, что только может поджаться у взрослого, половозрелого мужчины. Твою мать. – теперь крайнюю плоть отодвиньте. Ой, какой умничка. Не надо бледнеть, у нас нашатырь кончился. Процедура безболезненная. Возможен небольшой дискомфорт после. Чувство легкого жжения, не более того. И лучше не дергайтесь. У меня рука хоть и друг индейца, ну, верная то-есть… Короче, в случае чего вы виноваты будете.

Главное не свалиться к ногам этой чертовой ведьмы, сейчас похожей на засахаренную в сиропе гадюку. Боли не будет? Мне кажется, что меня до пяток пронзает. Не заорать бы. Вот уж позор.

– Вот и все, мой хороший, – лыбится глазами мучительница. Губ ее я не вижу под маской, но она наверняка их кривит в ядовитой ухмылке. – Но и без мазка могу вам сказать. Признаков вен заболевания нет. Хотя… Минуту. Наташа, принеси мне лупу.

– Лупу? Лупу? Сука, что ты там рассматривать собралась?

– Пенис. Слушайте, не надо нервничать. Без лупы я его плохо вижу. Хочу рассмотреть головку. Сыпь там странная, не похожа на ИППП.

– А я разве сказал, что меня мучают сомнения на этот счет? У меня сыпь по всему телу, мать твою, видит она плохо. Ты еще и тупица. Лупу ей, блин, рассматривать залупу. У меня размер нормальный, не жаловался никто, – черт, я не рычу, как хотел, а жалобно кряхчу. Сейчас я желаю одного. Растерзать эту пигалицу. Никто и никогда еще не видел меня вот таким жалким и разбитым. Никто и никогда. И только за одно это ее надо стереть в порошок.

– Так и надо было сказать. И тон сбавьте. Я вам не девочка с улицы. И клиент не всегда прав, в моем случае пациент, который двух слов связать не смог. Да и исследование это в вашем возрасте нелишне. Оно выявляет ни другие заболевания половой сферы. Например, проблемы с простатой, – эта выдра сейчас язык мне покажет, кажется. А может уже показывает под маской. Я смотрю на тонкую шейку и желаю вцепиться в нее руками. Желание слишком жгучее. И внизу живота тоже пылает огонь. Черт, только не хватало мне заманьячиться. Наверняка самым страшным душегубам психику сломали вот такие вот ядовитые цветочки. – Я же не провидица. Обычно, такие как вы приходят ко мне с букетом, и отнюдь не ароматным. А с этим вам не ко мне. Это работа инфекциониста и аллерголога, что скорее всего.

– Я говорил. Точнее пытался. Ты… Ты… Я тебя… В порошок… Я тебя… Такие, как я?

– Ой, напугали венеролога голым хреном. Ничего, что я свистков обсыпанных не видала?

– Хамка, – от ярости перед моими глазами висит алая пелена, а в голове даже ругательств не осталось. Только хамка, невесть каким образом выплывшая из глубин подсознания. Еще ни одной бабе не удавалось довести меня до такого состояния. Ни одной, кроме этой личинки дьявола. Которая сейчас прожигает меня взглядом синих глаз. А я стою, прикрыв ладошками живущее своей жизнью, главное достоинство мужчины, и выгляжу сейчас, наверняка как полный мудак.

– Да? Совсем недавно была сукой. Опускаюсь в позициях. Пора прокачивать скил. Одевайтесь, я напишу вам назначение и направление к специалистам. Инфекционка в клинике Хаусова есть. Можете прямо сейчас посетить, на всякий случай. А то лицо у вас сейчас, как у больного африканской чумой свиней. Прости господи. Но, как по мне это аллергия.

– Я на тебя накатаю такую телегу. Вылетишь пробкой с этого места, по статье такой, что тебя свиней лечить не подпустят.

– Хорошо бы. Вы не затягивайте с телегой. Жаль, что на мое место желающие не стоят в очередь. У медсестры возьмите рецепты. Я выпишу антигистаминное и успокоительное. Вам надо обязательно. Должно легче стать. И к Решетову бы нашему заглянуть не мешало вам. Прекрасный психиатр, прекрасный. Да с. Наташ, кольни его гормончиком на всякий и направление дай к Артему Викентьичу. Все болезни от нервов, только сифилис от любви. Экземы часто случаются на психогенкке. А мне пора. До свидания, господин, как вас там?

– Милосский, – хриплю я. Девка замирает на минуту, потом тихонько хихикает, прежде чем исчезнуть из моего поля зрения.

Мелкая ведьма спокойно идет к столу, покачивая округлой попкой, потеряв ко мне интерес. Натягиваю штаны, загибаясь от ощущения, что меня сейчас поимели, при чем противоестественно и сука, цинично. И я этого так не оставлю. Клянусь всем, что у меня есть.

– Ой, подождите. Не одевайтесь. Я вам укол сделаю, – пищит за моей спиной медсестра. Твою мать, я что сегодня всем покажусь во всей красе? В ягодицу впивается игла. От неожиданности я издаю звериный рык, спотыкаюсь о собственные трусы и начинаю заваливаться вперед. Едва успеваю схватиться за чертово кресло. С землей сровняю эту суку. Растопчу. О боже. Зуд прошел. Хорошо то как.

Бабы чертовой нет, когда я наконец то, уже похожий на себя выхожу из-за ширмы. Испарилась. О том, что она тут была напоминает лишь маска, валяющаяся на столе и тонкий аромат духов, приторно сладких, пахнущих ежевикой.

– Вы не обращайте внимания. Венера Карловна очень чуткий человек, и прекрасный специалист. Просто …

– Я заметил. У нее такие дни, как у всех стерв нескончаемые. Не нужно мне биографию ехидны. До свидания, ноги моей больше не будет в этой богадельне, – я зол. Но… Черт, мне сейчас хорошо. Мерзкий зуд затих, а, сука, пенис… Короче, никогда не говори никогда.

Глава 3

Венера

По улице Пикадилли…

Я встала на пороге корпуса и замерла. Ледяной воздух, пахнущий безнадегой, ворвался в легкие. Но мозг так и остался в режиме «Залипающей кнопки». Я устала настолько, что наверняка, сейчас и уснуть не смогу. Переутомление вещь препротивнейшая. Прав был Вазген, надо расслабиться. Надо. И что-то мне подсказывает, что его метод лечения переутомления более действенный, чем бокал «сухого» под тарелку гречки.

Огляделась по сторонам, в поисках, вечно трущихся у больницы, таксомоторов, все время норовящих нажиться за счет несчастных больных. Мысль о том, чтобы сесть за руль, вызвала у меня припадок немотивированной тошноты и биполярки. Шутка. Может и мне к Решетову на огонек заглянуть, за вкусными таблетками. Нельзя. Мне нельзя. У меня дежурства, у меня пациенты, у меня жопа в мыле вечном. Нельзя.

– Не меня ждете, Венера Карловна? – жизнерадостный мужской голос заставляет меня вздрогнуть. Пахнет сигаретным дымом, и мне жутко хочется затянуться, хотя я и бросила эту пагубную привычку уже два года как.

– Не вас, – выдавив вымученную улыбку, отвечаю я. – Дежуришь, Шевцов? Пациентам дискотеки устраиваешь?

– Да вот, Венера, все жду такую, как ты, чтобы остепениться, но в нашем отделении нет таких, – хохочет терапевт.

– Зря, Илюш. С такой, как я у тебя шапито станет нескончаемым, а ты и без меня неплохо справляешься, – хмыкаю в ответ. Даже на разговоры у меня почти не осталось сил. – Такси жду. То их тут палкой не разогнать, а сегодня…

Договорить не успеваю, прямо у порога тормозит «зеленоглазое». Махнув рукой жизнерадостному коллеге, несусь по ступеням. Можно подумать мне придется отбивать этот шарабан у очереди страждущих. Двор пустынен, только перекати-поле не катаются, как в кино про дикий запад.

Обваливаюсь на сиденье, называю свой адрес и прикрываю глаза.

– Устали? – голос шофера сочувствующий. Но мне сейчас совсем не до разговоров. – Кто у вас там? Ухаживаете?

– Врач, – отвечаю односложно. – Едем молча.

– Понял, не дурак, – как-то слишком покладисто соглашается водила. Надо же, даже радио убавляет, по которому как раз начинается очередной идиотский гороскоп.

«Сегодня пятые лунные сутки. А это день, когда случаются судьбоносные встречи, и принимаются самые важные решения в жизни. Особенно это касается людей, рожденных под знаком „Близнецов“. Вы встретите, а может быть, уже встретили судьбу. Но. Остерегайтесь предательств. Всегда ваша, Вангелия Светлая»

Мне надо расслабиться. Желудок начинает урчать. И я осознаю, что до одури хочу «Том яма» и секса, именно в такой последовательности. И кольцо хочу на палец сегодня. Вотпрямщас. Зачем? Хрен его знает. Может, чтобы не передумаьть?

– Прибавьте, пожалуйста.

– Верите в гороскопы? Я думал врачи все скептики.

– Так и есть, – улыбаюсь я. – А еще циники. Но. иногда хочется верить, как агенту Молдеру. Я передумала. Поедем по другому адресу. Только в магазин заедем ненадолго. Можно так?

– Любой каприз за ваши деньги.

В магазине я первым делом нахожу чили пасту для супа. Обычно я делаю ее сама. Толку в ступке перцы с чесноком, имбирем и луком шалот. Но сегодня нет ни сил, ни желания кулинарить, что я, кстати, делаю редко и неохотно. Креветки только замороженные. Начинаю злиться. Кальмары тоже похожи на сморщенные подошвы. Кокосовое молоко… Кстати, учтите. В аутентичном рецепте его нет. Добавляют его в суп, прямо в тарелку и только, чтобы снять излишнюю остроту. Так, лайм, лимонграсс, корень гангалла, странно, что в этом лабазе он есть, а вот листьев лайма похоже не предвидится, грибы… Ладно, раз нет шиитаке, пусть будут шампиньоны.

Так увлекаюсь покупками, вытесняя из головы мысли о последнем на сегодня пациенте по фамилии Милосский. С детства ненавижу это слово, название острова в Эгейском море, которым меня не дразнил только ленивый. Ну да, я перегнула. Но и он… Черт, да ни в чем этот злой нахал не виноват. Я повела себя непрофессионально. И усталость совсем не повод себя оправдывать.

Иду на кассу и вдруг вспоминаю, что Вазген решил сразить меня шампанским, которое я терпеть не могу. Лучше возьму ка я коньячку, под супчик самое то. Да и расслабляет весьма недурственно. Короче, к кассе я подхожу груженая, как караванный мул. И …

– Это что за пойло вы мне втюхиваете? – слышу я рык, похожий на рев разозленного горного льва. – Это по-вашему столетний «Наполеон»? В такой бутылке? Чертов магазин, чертов город. Ненавижу. Я от него не оставлю камня на камне.

И мне бы бежать. Потому что орущего красавца, испепеляющего взглядом кассиршу, похожую статью на автомат газировки, я узнаю сразу. А как иначе, если каких-то полчаса назад он показывал мне такое, о чем этой бабе мечтать не приходится.

– Не нравится, не берите, – мне кажется, что если бы сейчас на землю свалился астероид, Милосский этот проклятый удивился бы меньше чем моему недовольному писку. Да уж, не привык мужик к тому, чтобы ему перечили. – Очередь не тормозите. Меня ждет жених. Сказал, что вибрирует.

– А, и ты тут, Лупа, – наконец фокусирует на мне взгляд мужик. А он красавчик. Высокий брюнет. Глаза как две ледяные глыбы. Наверняка починенные боятся его как огня, и падают ниц, когда он вот так давит их своими глыбами. Странно, но у меня ноги слабнут. Чертово переутомление. – Следишь за мной?

– Фу, грубиян, – морщусь. Хотя, Лупой меня еще никто не рисковал обозвать. Бессмертный, мать его. Но сегодня мне некогда. Я хочу скорее супа, закатиться под бочок к моему «вязаному» и спать, спать, спать. – Коньяк нормальный. Его пить надо, а не бутылки рассматривать.

– Ты еще и алкота. Я так и знал. Вот и не можешь нечего рассмотреть. Слепнешь. Суррогата нахрюкаешься, и без лупы не живешь. Ты как врач должна знать, что женский алкоголизм страшен.

– Ну, во-первых, вы, – говорю спокойно, выкладывая на ленту свои покупки. Хотя, если честно, с трудом сдерживаюсь, чтобы не нарядить красавца в костюм чертова тайского супчика. – А во вторых, да пошел ты на хер, я не на работе, могу сказать, что думаю. На хер, это туда, – машу рукой в сторону двери.

– Что?

– Телегу иди катай, – несет меня по кочкам. – Милая, пакетик мне пробейте, – обращаюсь к продавщице, замершей словно столб. – Вот мужики пошли. Трусы у них дорогие, а все остальное… Ну, вы понимаете. Я про воспитание если что и некуртуазное поведение.

– Стерва, – рык горного льва глушит все звуки вокруг.

– О, ну хоть что-то. Слава богу запас словарный у вас есть. Небольшой, но на безрыбье… – господи. Ну, зачем я снова злю этого мерзкого толстосума? Он ведь сейчас меня проглотит не жуя. Да и мужик не так уж и не прав. Магазин то фуфловый. Цены космические. А качество товара весьма спорное. Но вот именно его я от чего-то выбрала жертвой. Ну нравится мне, как он глазами мечет молнии, и зубами скрежещет своими белыми. Мистер тестостерон. Хоть и отвратительно злобный. – А то хамка. Кстати, девушка, – поворачиваюсь к бабе, моргающей глазами со скоростью света. Надо бы ей неврологу и терапевту показаться. Нехороший симптом. А учитывая ее килограммы и сетку сосудов на лице. Скорее всего нелеченая гипертония, в не очень приятной стадии. – креветки то у вас свежие?

Милосский срывается с места, словно я из винтовки в него целюсь, а не смотрю через очки. Слабак. Странно, но обычно я не бросаюсь на людей, а тут как бес вселяется в меня при виде мужика. Так, ладно, теперь, по гороскопу меня ждет судьба. Моя волосатая судьба, привычная, со всеми удобствами, как говорит моя бабуля, да не к ночи она будет помянута.

Когда такси, наконец, останавливается у знакомого дома, я уже не так уверена, что надо было делать сюрприз бывшему жениху. Стоило хотя бы позвонить, для приличия. Он спит, наверное, тоже устал после работы. Я, все-таки выбираюсь из платной повозки, подавив желание назвать водителю еще раз домашний адрес. Но, боюсь, бедный дядька меня не поймет и не одобрит. Тем более, он сказал, что на сегодня я его последний пассажир, и дома его ждут внуки.

– Что такое? Нужна помощь? – видя, что я мешкаю, интересуется дядька.

– Нет, порядок. Спасибо.

Часы показывают почти десять. Лифт не работает. Еще один звоночек, что не стоит вламываться ночью к мужчине, с авоськами в натруженных руках. Интересно, что бы эта Вангелия Светлая сказала, как бы расшифровала все эти сакральные знамения? Но я упрямо ползу по ступеням. Возле двери Вазгеновой квартиры перевожу дух, прежде чем позвонить в звонок. Пятый этаж, а я дышу, будто отпахала марш-бросок с полной выкладкой. Как на военных сборах в институте, ей-богу. Вдавливаю палец в пипочку звонка. Невеста. Я сейчас стану невестой. Совсем скоро. И не уверена, что это правильно. Может есть еще время сбежать? А, нету.

– Венька? Ты как тут? – Вазген стоит на пороге, одетый в свой… Секс халат? Ну да, у него есть шлафрок, который он носит только после… Странная традиция, наверное. Ну да, как я раньше на это не обратила внимания? Нос улавливает аромат дорогих свечей, которые я купила в Париже на распродаже. – Я тэбя нэ ждал. Ты жэ сказала…

– Пусти, – сжав кулаки я пру напролом. И остановить меня вряд ли сейчас сможет даже человек-гора, полностью перекрывающий дверной проем.

– Детка, нэ надо.

Глава 4

На ней была моя любимая ночнушка.

Когда-то. Моя бабуля сказала своей пациентке: «Дорогая, если тебе изменил муж, то это беда, но не трагедия. Если изменил любовник – это трагедия, но не пи…ц. А вот если изменил жених…» Мне в память от чего-то врезалась эта ее мудрость. Да уж. Что тогда у меня? Мне изменил недожених в день нашей предполагаемой помолвки. Это, по версии старой еврейки, даже не пи…ц получается…

– Венька, это вообще не то что ты думаешь. Просто дэвушке нужна была помощь. Она провалилась в люк, клянус. Замерзла вся. Я ей помог, привел вот согреться. Ну, скажи ей, Снежанна, – гудит за моей спиной моя несостоявшаяся судьба. И я не расстроена, даже. И биться в истерике не собираюсь. Я просто хладнокровно сейчас раздеру этого волосатого хмыря, моего начальничка, сожгу на свечах из славного городу Парижу мерзкую шелковую тряпку, которую сниму с мертвого тела губастой шалавы, вместе с этим вертепом. И поеду есть гречку с лошадиной дозой масла и запивать ее говенным коньяком. Прав был этот Милосский, фуфло пойло в том магазине продается.

– Ну, и ты, как истинный джигит, не смог пройти мимо человеческого несчастья. Доблестный рыцарь, Вазгенго. Подогрел, обобрал. Ой, то есть обогрел, подобрал. Шампанским дорогим откачал, сделал искусственное дыхание рот в… Куда там вы делаете? Да? Снежанна? – хмыкаю я, глядя на батарею пустых бутылок из-под шампанского, востроившуюся на полу, возле расхристанной кровати. Очередная уже ждет своего часа в посеребренном ведерке, так же стоящем на полу. Лед в нем растаял уже. И свечи оплыли. И завтра, а точнее почти сегодня, на званом ужине в моей семье выглядеть я буду бледно, как впрочем и всегда. Я же разочарование великого рода Шац.

Делаю шаг к кровати. Слушаю носорожье, напряженное сопение за своей спиной, которое раздражает жутко. И куда только делась усталость моя многотонная? Сменилась каким-то яростно-залихватским весельем. Обделалась Вангелия Светлая, чушня ее прогнозы. Моя судьба, оказывается, все время, пока я считала себя почти невестой, «спасала» во всех позах шлюху с красивым именем и ногами длинной с Транссибирскую магистраль.

– А вот скажи мне, Вася, колечко мое ты никуда не нацепил случайно? – выхватываю бутылку шампанского из мерзкой жижи, в которую превратился дешевый покупной лед. – Ну, мало ли, какие у вас, горячих кавказских парней, фантазии.

– Только не нервничай, Венера. Тебе нельзя, – что это? Страх в голосе великого и могучего? Или жалость? Для него лучше, чтобы это была не алость, клянусь мамой. – Давай просто обсудим ситуацию. Мы с тобой разумные интеллигентные люди. Снежанна уже уходит, тем более.

– В моей ночнушке? – бухчу я, встряхивая бутылку Моёта. Ничего так пойло, не поскупился Васятка. Поди именно его и купил, чтобы меня сразить. Потому что остальная тара от дешевых игристых вин. Чертова пробка встала намертво. А мне срочно нужно сделать глоток проклятой шипучки, потому что еще немного, и я просто слечу с катушек. – Мне все «льзя», Вазген. И я не нервничаю совсем. Я… И это ты у нас разумный интеллигент, а я так, погулять вышла. Так что, сорян.

Поворачиваюсь к моему «жониху», смотрю в лупоглазую физиономию, на которой написана вся скорбь моего народа.

– Детка, ну оступилсяяяяя… его покаянная речь переходит в стон, потому что бутылка, которую я зажала между локтем и бедром, в попытке ее открыть, вдруг выстреливает со страшным грохотом. Пробка врезалась точно в пах красавчика.

– Бог шельму метит, – хохочу я, словно гиена, подскакивая вокруг поверженного титана, вертящегося на месте словно огромный волчок. Чертова баба верещит на одной ноте. Точно, про нее я совсем забыла.

– Не надо, – пищит поганка, когда я неумолимым шагом жидкого терминатора приближаюсь к ее мощам. В сущности, эта телка то и не виновата. Ну не знала она, что у ее одноразового Ромео есть чокнутая полуневеста. Откуда бы?

– Чего не надо? Надо, Федя, надо. Как врач тебе заявляю с полной ответственностью, что боль – это шаг к излечению. Кстати, визитка вот тебе моя. Тебе нужно обязательно провериться, – порывшись в кармане достаю смятую, измочаленную картонку. – Но я очень человеколюбива, знаешь ли. Так что просто, снимай мою тряпку и вали. Кстати. Будет честно, если ты мне оставишь свою одежду, – блин, ну точно терминатор «Я хочью тваю одьежду». Даже проговариваю эту фразу, ведьмински хохоча. Девка красивая. Тело, как у кобылы породистой. И во мне даже проскакивает искра жалости. – Простыню возьми. Она все равно испорчена. Будешь как кришнаитка.

Девка, поскуливая, бежит в прихожую. А я устало обваливаюсь на пол. Сидеть в кресле, нагретом голым задом чужой бабы, мне не позволяет простая брезгливость. А учитывая, что я врач венеролог, я знаю, какие сюрпризы порой скрываются в огненных недрах дешевых блядей. Странно что притихший Вася-Гена не задумывается об этих простых истинах.

– Вень, ну права. Ну прости, – о боже, он ползет ко мне. Встал на колени и ползет. И мне смешно и мерзко. И этот его секс халат распахивается, и из под его полы при каждом движении высовывает «голову» раненый мною боец. О боже. О чем я думала? Я чуть не вышла замуж за человека, у которого есть секс халат. Ооооо, – Да и не успели мы ничего, – снова врет, как дышит. А дышит он сейчас часто и с присвистом. Мачо мен, блин. Ну вот как с таким мужиком можно строить семью? Сарай с таким строить страшно. – Ну, малыш, – он совсем рядом. Дыханием опаляет мою щеку. Его губы пытаются найти мои. Тошнит. Он ведь совсем недавно лазил этими губами черте где.

– Отлезь, – рычу я в духе Шарикова.

– Ну, не ломайся, крошка. Ну погорячились оба. Ты отомщена. Я получил по яйцам пробкой. Девка голая по улице шастает. Мир?

– Мир? – у меня аж дыхание спирает от такой наглости. Вцепляюсь пальцами в шерсть на груди мерзавца, и с силой дергаю. Такого рева не слышали ни одни джунгли, клянусь. Вскакиваю с места, зажав в руке клок волос и несусь из гребаной квартиры под яростные проклятия поверженного титана. – Мир, говоришь. Твоя любовница получает сейчас обморожение, а ты пытаешься меня развести? Ну ты и…

– Дура. Кому ты нужна то еще будешь? И на работе я тебе устрою, если не одумаешься. Ааааа – Черт, корень гангалла жалко. Его днем с огнем не сыщешь. Эх, поела, блин, Том Яма.

На улице и вправду холод собачий. Надо найти девку, пусть идет хоть тряпки свои заберет. Жалко суку. Мне почему-то всех всегда жалко. А меня – никому.

Бреду по улице едва переставляя ноги. Усталость вернулась, прихватив с собой еще пару тонн. Надо поймать машину. Надо добраться до дома. Надо свалиться в постель. Хер с ней с гречкой. И спать, спать, спать, прямо до самого званого ужина на котором меня предадут анафеме, а потом сожгут на мангале.

Одинокий свет фар раздирает темноту. Я бросаюсь под колеса, потому что иначе никто в такую пору не остановится. Сочтут голосующего наркоманом и прибавят скорость. А так есть шанс, что не переедут. Хотя, если переедут, будет не так болезненно, чем ядовитые экеарсисы Розы Хаймовны Шац.

– Ты охренела сосем? – несется рык из открытого окна очень дорогой машины. – Сука, что за город адский? Эй, ты там жива?

Этот голос я узнаю сразу. О, черт, только не это. И почему мне всегда так везет? Вопрос риторический, если что.

Глава 5

Матвей Милосский

Этот город – мое проклятье. Именно он дал мне жизнь, дурацкую фамилию и проклятую нервную экзему. Именно тут меня впервые в жизни предали, бросив в роддоме сразу после рождения. Чертов город, по улицам которого я колешу сейчас бесцельно, пытаясь унять хор голосящих в моей душе демонов. Потому что в номере гостиницы, обставленном дешевой мебелью, и словно в насмешку обозванном «Люксом», я совсем не могу дышать.

Да, я добился всего сам. Карабкался, сдирая в кровь тело, зубами выгрызал место под горячим солнцем. Шел по головам, никого не жалея. Как никто и никогда не жалел меня.

А теперь… Теперь я уничтожу эту мерзкую дыру, сровняю с землей и наверное тогда успокоюсь. Загну раком предприятие, на которое меня распределили после детского дома рабочим, сокращу двадцать пять тысяч человек, растащу его на кирпичи.

Так и хочется отпустить руль, задрать руки к потолку, обтянутому кремовой кожей и злодейски заржать, и чтобы прямо в это время молния шарахнула в крышу Гелика, чтоб эпично. Как я мечтал в детстве. Наверное поэтому я приехал сюда без свиты и охраны. Чтобы в одного насладиться триумфом. Отомщу за все годы унижений. За гребаную фамилию, которую мне дал директор детской богадельни. Дядька был большим ценителем изящных искусств, с замашками садиста. Мечта у него была посетить город на Сенне и увидеть изваяние – бабу без рук, найденную на греческом острове трудолюбивым греческим колхозником, мать его. И ведь исполнил этот урод мечту. Съездил у славный город Париж. Правда мы всем кагалом в тот год падали в голодные обмороки. Тьфу ты, сука. Меня передергивает от воспоминаний. Милосский, ох как надо мной издевались мои несчастные «сокамерники». Интересно, где они теперь? Наверняка спились и сдохли где-то в недрах этого «бермудского, воняющего пылью и безнадегой» треугольника. Хотя, вру, не интересно.

И эта чертова баба. Мелкая мерзкая врачиха сегодня стала последней каплей в чаше моего терпения. И я от чего-то, вместо того, чтобы по обыкновению, сразу выкинуть из головы ненужную мне информацию, снова и снова думаю о том, что я сделал бы с этой чертовкой, если бы был сейчас там, где я счастлив. В своем мире. Согнул бы в бараний рог. Она бы коровам хвосты крутить отправилась по щелчку пальцев. Она бы… Да, надо отвлечься. Прибавляю бубнящее радио, чтобы хоть как-то унять приближение гребаной панической атаки.

«Тельцы, внимательно смотрите вперед. Возможно, прямо сейчас на вас свалится самое важное в вашей жизни счастье. Только будьте осторожны. Оно очень хрупкое. Ваша Вангелия Светлая»

– Твою мать, кто пускает в эфир этих, сука, шарлатанов, – рычу я. Чертовы сенсоры. Неужели нельзя сделать на радио нормальные кнопки, а не сенсоры. Отвлекаюсь от пустынной дороги лишь на долю секунды. И откуда только она взялась эта дура. Успеваю заметить движение от тротуара, ровно в тот самый момент, когда радио наконец начинает завывать дурниной какую-то веселенькую песню. Бью по тормозам. Меня кидает грудью на руль. Слепну от боли. Сука, урою тварь. Ну хоть немного пар спущу.

– Какого хера ты творишь? – выровняв дыхание рычу я в приоткрытое окно, в которое врывается ледяной воздух.

Черт, это девка. Мелкая, трясущаяся дура, размером с чихуахуа. Наверняка уличная шлюшка, иначе, что бы ей делать на улице в такое время. Хозяин собаку не выгонит, а она шляется по морозу. Может снять ее на ночь и забыться. Хотя, тогда мне точно придется снова идти к этой сучливой венерологше, к шарлатанке с радио не ходи.

– Вообще-то, надо смотреть по сторонам. Машина – это средство повышенной опасности, – подает до ужаса знакомый голос, баба. Да ну на хрен. Не может быть. Так ведь не бывает. Вспомни черта к ночи, точнее бесовку очкастую. Она оглядывается по сторонам, будто раздумывая, драпануть или продолжить иметь мой мозг своими нравоучениями.

– Я запомню, – хмыкаю я. Наверное я дурак и сваливать нужно мне. Но от чего-то мне становится интересно, какого хера это исчадье медицинское делает ночью на улице. – Ты подрабатываешь что ли? После смены венерологом, рейды проводишь? Ну там, проверка боем?

– Дурак, – фыркает чертова Венера. Идет прихрамывая на тротуар. Да и хер бы с ней. Пусть проваливает в свой ад.

– Эй, куда тебя подвезти? – да твою мать, кто меня за язык тянет? – Сейчас дурное время для прогулок.

– Без соплей как на льду. И мы все еще на вы, – вредно отзывается ведьма, тут же поскальзывается и начинает заваливаться на обледеневший асфальт. Сука, сука, сука. Выбираюсь из джипа. Да что происходит? Я бы в жизни никогда пальцем не пошевелил, чтобы помочь бабе из биомассы. А тут просто какая-то фанаберия происходит. Она легкая. Поднимаю ее за шкирку без усилий и молча волоку к машине. А она всхлипывает, обвисает в моем захвате. Странно, я думал она меня порвет сейчас на тряпки. Даже слегка напрягся, готовясь к нападению злого очкастого гоблиненка. Неужели все-таки травма? Блядь, сидел бы я сейчас в «Люксе» для нищих потягивая суррогатный коньяк, а не вот это вот все. Развеялся, мля.

Она сжимается на пассажирском сиденьи, и я замечаю, что трясется. Молча сажусь за руль, завожу машину. Молча жму педаль газа. Прибавляю печку. Я сошел с ума, ах какая досада. Мне бы ее надо бросить было там на тротуаре, Мне бы, мне бы…

– Мне жених изменил, – наконец прерывает молчание исчадье. – Прикинь.

– Мы на ты? – хмыкаю я, слишком пристально глядя в зеркало заднего вида, не пойми зачем.

– Прямо перед помолвкой, – моя издевка ее или не колышет, или она ничего не слышит вокруг. Нос морщит, только слез мне сейчас ее не хватало.

– Ну, я, честно говоря, понимаю парня, – о черт, она же меня сейчас расчленит, судя по тяжелому взгляду, которым окидывает меня эта пигалица. Достанет из кармана пилку для ногтей и покромсает в винегрет.

– Да пошел ты на…

– Хер? Детка, тут нет того направления, куда ты мне махнула рукой в магазине. Зато тебя я могу выкинуть из тачки на раз.

– Ты коньяк то купил? – секунду подумав, интересуется доктор Венера.

– А вы с какой целью интересуетесь?

– С целью трахнуть тебя бутылкой по башке, – злится она смешно. Ерзает на сиденьи, словно у нее шило в маленьком круглом заду.

– Сзади в пакете.

Она вдруг срывается с места, ввинчивается между сидений, вертя своим чертовым задом прямо возле моего лица, шуршит пакетом. Милый боженька, вот скажи, за какие такие грехи ты меня так наказываешь. Я ведь помогаю детским домам, церкви строю. За что?

– Ты прав, коньяк фуфло, – бухтит исчадье делая глоток прямо из бутылки. Воздух пахнет дубовой бочкой. – Вот тут поверни, и вон в тот двор. Ты что за мной следил? Знаешь где я живу?

– Успокойся, ты мне в хрен не впилась.

– Врешь, сегодня, точнее вчера впилась. У тебя аж ноги дрожали, – фыркает мерзавка. – Там останови. Пошли.

– Куда?

– Ну, ты же лыцарь, спас Дульсинею от позора и ночного променада по негламурным улицам «мини мэгаполиса», и я как рачительная хозяйка просто обязана тебя отблагодарить и угостить нормальным кофе с коньяком. Точнее коньяком с «кофой». Мне пациент презентовал пузырь столетнего «Набульоне» прямо из Парижу.

«Не ходи. Беги не оглядываясь. Ломая лоферы и ноги. Спасайся» – кричит мой внутренний голос, когда я дергаю на себя ручку на дверце. Он никогда еще не ошибался. Но, видимо, венерологи в этом городе владеют гипнозом.

– Тебя как зову то, Дон Кихот?

– Матвей, – нехотя называю свое имя, которое ненавижу. Давно пора его было сменить, да уже нельзя. Потому что в моем мире. Мире роскоши и огромных денег, имя играет очень большую роль. И Быть мне Матвеем Милосским теперь до конца дней.

– Мотя, значит, – хмыкает поганка. Я молчу, хотя за Мотю я бы стер в порошок любого, невзирая на регалии. – Красиво. Я Венера.

– Венька. Значит, – отвечаю в тон холере. – Оригинально. Венера венеролог. Ваши предки шутники.

– Да уж, завтра, точнее уже сегодня они будут шутя распинать меня на жертвенном алтаре. Пойдемте. Слушайте, а вы не маньяк?

– А ты бы еще позже поинтересовалась. А то я чуть не забыл свои ржавые инструменты для расчленения дур в багажнике.

Квартирка в которую меня приводит мелкая, пахнет запустением и холодом. Нежилым помещением и одиночеством. Очень знакомый запах беспросвета. Морщусь. Голова начинает болеть.

– Тапочки там, – машет рукой радушная хозяйка. Прямо в обуви проходит в глубины своей норы. Сколько ей, интересно? Лет тридцать? Не замужем, детей тоже нет, судя по всему. Да что там. Даже кошка отсутствует. Тапки нахожу на полочке у двери. Брезгливо смотрю на чуть поношенные пантуфли, которые наверняка принадлежат несостоявшемуся жениху. Снимаю ботинки и прямо в носках иду на звуки. Маленькая кухня залита светом. Девка стоит уставившись в пустой холодильник, на полке которого лежит пол лимона, шоколадка погрызенная и два яйца.

– Богато живешь, – хмыкаю я. Стою, прислонившись плечом к косяку. – Так хорошо теперь врачам платят?

– Я на работе ем. Точнее не ем. Мы же не жрать собрались. Коньяк пить.

– Я за рулем, вообще-то.

– Такси вызовешь, ты же у нас бобр. А тачку завтра заберешь. Слушай. Мне правда сейчас очень плохо. Прям вот буээээ.

– Ты его любила? – черт, ну зачем мне эти знания? Я же злой и страшный. Я телегу обещал на нее накатать. И накатаю, мать мою ведьму так.

– Я… Нам было удобно, – дергает острым плечом, затянутым в тонкий трикотаж, Венера. – Любовь в нашем возрасте уже ненужный атавизм. Родня моя ждет, что мы с Вазгеном поженимся.

Она ставит на стол пузатые коньячные бокалы, режет лимон, ломает шоколад, который напрочь убьет вкус благородного напитка. Пальцы эти ее… Странная ночь. Ведьмино время.

– Я выпью немного и уеду. Мне еще завтра телегу на тебя катать.

– Да. Слушай, а может ты со мной к моим сходишь? Ну, я скажу, что с тобой изменила Вазгену, потому что олигарх же лучше, чем завотделения венерологии. Скажем что мы с тобой пара. Бабуля моя тебя немного поубивает, совсем чуть-чуть. Ну, может про лупу ей расскажем, посмеемся. А потом ты уедешь все равно, а я скажу бабуле, что ты винторогий муфлон и подонок. Тебе ж не привыкать. А я поживу еще.

– А морду вареньем тебе не намазать? – из глубин памяти всплывает выражение детдомовское. Сука, снова психолог. Снова круги ада. – Дура, я олигарх, у меня заводы-пароходы. Ты что подумала, что я…

– Пей, олигарх и проваливай, – с грохотом ставит передо мной бокал чертова девка. – Гайцы заловят, позвони. У них начальник мой должник.

Коньяк и вправду хорош. Я залпом опустошаю бокал, не чувствуя тонкого вкуса. Не успев им насладиться. Наливаю себе еще. Мне пора уходить. Мне пора.

– Мне оставь, Мистер Твистер.

Ее пальцы касаются моих, выхватывают из них бутылку, и мне кажется, что меня колотит током высоковольтным. Дура, чертова, мерзкая сука.

– Тебе вредно. Завтра лучше на свежую голову сообщать, что тебя кинул горячий кавказский мачо, – хохочу мерзко, мне нравится доводить эту дурищу. Ее глаза мечут молнии. Коньяк в бутылке исчезает как-то уж слишком быстро.

– Ничего. Главное, что они не познакомятся с козлом похлеще моего Вазгена.

– Не твоего. Был бы твой, ты бы не сбежала с помолвки. Ой, прости, он же трахнул красотку, забыв о том, что ты жаждешь стать женой. Упс.

– Сказал человек, член которого я в лупу рассматривала.

– Такси мне вызови, чума, – рычу я. Пах наливается огненной тяжестью. Чертова ее футболка обтягивает бабу, соски ее кажется сейчас прорежут ткань. Ведьма, чертова ведьма. Мерзкая, пахнущая лимоном и коньяком гадина. Венера, мать ее… Может она что-то в пойло подсыпала? Точно. Голова тяжелеет, штаны жмут. Надо бежать.

А утром я просыпаюсь…

Глава 6

Венера

На живот мне свалился раскаленный кирпич. Я задохнулась от неожиданности и проснулась.

Лучше бы я не просыпалась, ей-богу. Как там говорил бабулин любимый юморист? Лучше бы я умер вчера? Сейчас я его очень хорошо понимала.

Попыталась открыть глаза, будто засыпанные песком. Вышло плохо. На поднятие рук, чтобы разлепить ясны очи, сил тоже не хватило. Я застонала и…

Кто-то заворочался рядом. Кто-то огромный. Глаза распахнулись сами, без дальнейших усилий с моей стороны. Я уставилась на чужую руку на моей груди, открыла рот. Но заорать не смогла. Горло слиплось от сухости и ужасе от содеянного. Воспоминания вчерашнего вечера ледяной волной прокатились от моей больной макушки до самых пяток, в одну из которых за секунду до этого, упало аритмичное сердце.

«Да нет. Просто выпили и спать легли. Это просто стресс» – попыталась я убедить себя. Уцепилась за край одеяла. Вот сейчас посмотрю, убежусь, что я спала одетая и все встанет на свои места. Вот прямо сейчас. Через секунду. Мне совсем не страшно. Я как врач прекрасно знаю, что нужно резать по живому. Излишние колебания могут стоить пациенту жизни.

– Слушай, не вертись. Всю ночь мне не давала спать, такая ты конечно заводная. И сейчас как веретено, – недовольно прохрипел чертов мерзавец. Все таки отомстил мне. Воспользовался моим состоянием и…

Черт. Я голая. Голая. В одних трикотажных трусах в жуткий горошек, надетых задом наперед. Где я их взяла только? Вроде вчера в других была. Не могла же я поехать к жениху в этом убожестве? О, твою мать, у меня же больше нет жениха. Зато есть не пойми кто, обсыпанный, результатов анализов которого я еще не видела.

– Кофе, детка. Ты вчера обещала. Заманила меня в свой пряничный дом под предлогом кофе. Негостеприимная ты. Молодца не накормила, в баньке не попарила.

– Зато напоила, – бурчу я.

– Точно, и спать уложила. И я как Хома Брут всю ночь тебя на себе таскал. Наездница. Неугомонная ты. А сколько в тебя помещается, оказывается. Вроде мелкая, но такая бездонная. Ох. Это если коньяк. А что будет, если чачей тебя напоить?

– Некогда мне. У меня летучка через час. И обход, – стону, загибаясь от стыда и самобичевания. Была бы у меня плеть, я бы, точняк, начала себя сейчас истязать. Тошнить начинает страшно. Пытаюсь понять, как мне встать с кровати, чтобы этот нахал не видел меня голой. Да и трусами пионерскими светить не хочется. Если содрать с него одеяло, то тогда я буду созерцать… Так, стоп. А он одет?

– Там трусы мои в кресле. Подай. Ой, не стесняйся. Я тебя ночью видел во всех вариациях. Не скажу, что все там идеально. Но у меня лупы не было, чтобы рассмотреть детали, – читает мои мысли колонизатор. – И я жду кофе.

– Черт. Слушай, ладно. Говори, у нас с тобой было? Ну, это…

– Что? – приподнимает бровь. Свежий.

– Ну… Ты меня трахнул?

– Лучше резать по живому? – хмыкает Милосский. Он что, мысли что ли мои читает? – Расслабься. Ты сегодня всю ночь мне втирала этот постулат.

– Ну? – двумя пальцами беру трусы, которые стоят как вся моя квартира. – Я жду ответа на поставленный мною вопрос.

– Без кофе больше слова не скажу. Сортир тут где у тебя, в твоих хоромах? Напомни. Хотя нет, не нужно. Я навеки запомню эту дорогу в Изумрудный город.

– Там, – машу рукой в никуда. Господи, зачем я притащила в свой дом этого демона? Почему просто не бросилась ему под колеса. Какая бы была быстрая смерть. Сейчас бы пиликала на мандалине, свесив ноги с облака, что-то из ранних «Скорпов». И в носу бы ковыряла. Да, врачи все, как и псы попадают в рай. Это я точно вам говорю. Особенно те, кто каждый день рассматривает… – Стульчак подними.

– Хрен тебе. Если кофе не будет, уделаю вам клозэт. Хотя, вы и сами с этим прекрасно справлялись полночи, мадемуазель. Зубную щетку мне дай. Чистое полотенце. И зеркало у тебя все угвазданное пастой. Ты же девочка.

– А морду вам вареньем не намазать, – о, как я зла. На себя в первую очередь. На этого обсыпанного захватчика, хранящего тайну нашей с ним ночи, как тайну золотого ключика, чтоб его черти разодрали. На похмелье, ломающее мой непривыкший к таким возлияниям, организму. На Вазгена, который во всех моих бедах виноват. И что мне так везет? Как колобок я. От шерстяного ушла, и погибла на носу у обсыпанного. Точнее не на носу… Точнее… Тьфу ты.

Достаю банку растворимого кофе из шкафчика, невесть каким образом там появившуюся. Наверное мама приходила, когда-то. Очень давно, судя по тому, что мерзкий напиток превратился в спрессованный ком, об который я погнула ложку, пока удалось отковырять кусочек. Чашки тоже у меня красиво украшены чайным ободком. Сука, он снова прав, этот бабуин. Хозяйка из меня как из говна пуля.

Милосский появляется через минуту. Свежий, подтянутый, собранный. Он снова похож на зажратого миллиардера. Голый торс блестит капельками воды. Кубики на животе этого черта каменные, наверное. Черт, я что хочу их потрогать? Это точно алкогольная энцефалопатия. Надо прокапаться что ли?

– Пей и проваливай, – с грохотом ставлю чашку рядом с сидящим на табуретке с видом хозяина жизни мерзавцем.

– Это что? – морщится он. Сделав глоток отвратительного пойла, воняющего жженой тряпкой.

– Растворимый лювак, – вот интересно, почему мне так нравится его злить?

– Я понял, что это говно. Бариста из тебя еще более хреновый, чем уборщица.

– Выпил? Ноги в руки и на… Дверь там, короче. Некогда мне тут слушать про мою бытовую инвалидность. Кстати, экзема у тебя нехорошая. Ты не затягивай, сходи к терапевту. Может и с ней что получится. У нее лупы нет.

– Слушай, ты всегда такая Ведьма? Упс, прости. Тебе же изменил такой горячий жених. Я совсем забыл.

– Кофе остыл?

– Что?

– Я говорю, кофе остыл у тебя, – беру чашу из рук в край оборзевшего гостя. – Подогрею, давай. Тебя. Вышел он, мистер олимпия, без майки. Думал поведусь на твои мощи экземные? Хер тебе.

Напиток похожий на деготь стекает по красивой мускулистой груди поганца некрасивыми каплями.

– Ах ты… – рычит он.

– Сука, я помню. А теперь вали в свои райские замки миллиардерские и больше не попадайся мне на глаза. Понял? Проваливай, – хохочу я, подскакивая вокруг Милосского, похожего сейчас на медведя шатуна. Истерика накрывает удушливой волной. Сейчас он уйдет, я свалюсь на пол и буду рыдать, потом возьму в руки свою приключенческую задницу, поеду на работу. Там отвлекусь. Торт еще надо купить, мать его. Бабуля моя повелела купить три шоколада эклерный. Где я найду его в этом городе? Одному богу ведомо. О боже. У меня в доме разозленный до состояния раскаленного утюга мужик, а я думаю о дурацком торте. Который, скорее всего, будут мои родственники на моих поминках доедать. Потому что бабушка меня запыряет влагалищным зеркалом. – Приперся он. Это не ты мной попользовался, а я тобой, понял? Отомстила жениху. Теперь поеду, с ним помирюсь, и будем мы с ним счастливы. Да, я его знаешь как люблю? А ты так, одноразовый. Понял? Уходи. Мне надо на работу. Потом к родным. У меня и без тебя полно проблем. Торт этот еще вонючий. Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, – всхлипываю я. Сил на вопли больше нет. Да и соседи уже начали стучать по батарее. – Уходи, пожалуйста.

– Да пошла ты, психопатка, – он смотрит прямо мне в лицо. Нет, не зол. Брезгливо кривит свои чертовы губы. Он – король мира. Я королева больных писек. Разные миры. Скорее всего этот самоуверенный и самовлюбленный мужик родился с золотой ложкой во рту. Просто ему стало скучно, решил развлечься. – Знаешь, твой Вазген просто слабак. Ну, пока, Ведьмера. Хотя, знаешь, я же должен за гостеприимство тебе отомстить, и за огненную ночь. Кстати, я не пользуюсь пьяными бабами. Брезгую. Таскал тебя в туалет, как проклятый и волосы держал.

– И все? – у меня челюсть отпадает от осознания, что я просто сумасшедшая истеричка.

– Отвезу тебя, а то вдруг ты еще кому по машину бросишься. Я просто за того несчастного переживаю.

– Слушай, не знаешь, где торт взять три шоколада? Эклерный, – выдыхаю я, растеряв весь свой боевой задор.

– Не знаю. Я не местный. Тебе бы к эндокринологу. Настроение меняется, как морская погода. Я тебя бояться начинаю.

– Правильно. Бойся.

– Жду в машине. И не задерживайся. У меня сегодня важное подписание договора.

Он уходит, а я вдруг понимаю, что так и стою в трусах, надетых задом наперед и футболке. Чужой футболке, пахнущей Милосским. Так вот почему он был по пояс голым. О, черт… Я истеричка. Я полная дура. Он прав. Прав. Стыдно до опупения.

Пятнадцать минут мне хватает на то, чтобы почистить зубы, привести себя в подобие человека и одеться. Еще пятнадцать – чтобы найти ключи от квартиры. Опаздываю я катастрофически. Но даже если меня за это растерзает наш главнюк, даже если метеорит на землю упадет и разнесет к чертям мою тупую голову, я ни за что не сяду в машину к этому гризли. Нам слишком тесно с ним в огромном джипе. Выглядываю в окно. Не проскочить мимо. Машина стоит прямо у входа в подъезд, агрессивно мигая фарами. Паразит предусмотрительный. До кухни иду, как будто мне к ногам привязали гири. Балкон, пожарная лестница, торец дома. Ну да. Угловая у меня квартира, не айс, но все же лучше, чем жить в одном огромном доме моих пращуров, которых лучше на расстоянии любить крепко и уважать. Пятый этаж не так высоко, но я едва сдерживаю вопль радости, чувствуя под ногами твердь земную. Еще немного. Бросок по пересеченной местности, метров пятьсот и я на автобусной остановке. Я тебя сделал, Милосский. Точнее, я просто сбежала, чтобы не смотреть в глаза своей совести. Красивые глаза, цвета стали. Так, стоп, а почему он без трусов был?

Глава 7

Матвей Милосский

Сорок минут. Я потерял сорок минут своего времени, стоящего как крыло самолета.

– Врачиху ищешь? – высунулась из квартир напротив той, в которую я провел сегодняшнюю ночь, бабуська, похожая на чесоточного серебристого пуделя. – Так энто, она дома то не принимат. Я к ей как-то стукнулася, говорю, доча смеряй мне давление. Так она мене послала знашь куда?

– На хер? – морщусь. Чертова таблетка аспирина, которую мне выписала с утра вредная «врачиха», определенно скончалась в конвульсиях в кофе, больше похожем на адский гудрон из грешников.

– В поликлинику, – удивленно хлопает бесцветными глазками мумия. – Энто, Милок, сбегла она. Я давеча стала птичкав кормить, сальце им на окошко вывешиваю, жалко тварей. Тоже ведь душу носят, – пустилась в размышления бабка.

– Ближе к делу, – прорычал я, борясь с дурнотой, вызванной бурной ночью и иррациональностью происходящего «таперича». Оказывается мелкие бабы очень тяжелые. И у меня, закаленного спортзалами, сейчас страшно ноет спина, и мышцы во всем организме, словно я таскал штангу.

– А ты мне чивой? – вдруг оживилась бабка. – За бесплатно слова больше не молвлю. Вот те крест. А вдруг ты маньяк? Завтрива найдут эту поганку в мешке, на части разгрызенную, а я бойси.

– Значит, если заплачу вам, то можно девку шлепнуть и расчленить? – начинаю я заводиться. – А если я тебя сейчас, старая заколбашу? За бесплатно? Ты об этом не думала?

– Тю, кому я нужна то? Толку с меня табе. Ни сиськи, ни письки, перхоть одна. Скука. То ли дело ведьма молода. Кровь с молоком.

Точно, кровь с коньяком только. Молоко у этой заразы в холодильнике отсутствует как класс. И все остальные продукты тоже, кроме целого ящика мерзких коробок с дешевыми конфетами.

– Ты энто, слышь, гаманок-то доставай, покуда я орать не начала. Я знашь как ору-то. Всю хибару на уши поставлю. Так потом тебя кажна собака в райное будет узнавать. Слушай, а я тебя ведь видала гдей-то. Ох, склероз проклятай. Может в телевизоре тебя показывали, в дежурной части? Тама часто Чикатил то всяких ищуть.

Я лезу в краман. Даже не злюсь уже. Мне становится смешно. Бабка, скорее всего и вправду видела меня по ящику. Только в другой передаче. Крупная купюра перекочевывает из моих пальцев в цепкую ручонку старушки, глаза которой радостно разгораются. Черт, вот зачем мне этот абстракционизм? Надо было просто уехать. Подписать договор и прямо сегодня свалить из этого проклятого всеми богами, города.

– В окно она улетела. Вот те крест. На пулесос села, и вжих. Прямо как в кине. Я вчерась смотрела, тама три ведьмы детей воровали, вот… А врачиха энта через задний двор утекла. Поди на автобус побегла. Минут десять уж как.

Я больше не слушаю фантастический бред старухи. Молча разворачиваюсь и иду к лестнице. Пора заканчивать этот идиотизм. Меня ждут дела в Москве. Через час я куплю гребаный завод, сяду в машину и на хрен забуду чертову бабу. То, что произошло в этой дыре, станется в этой дыре.

А сейчас… Сейчас я хочу кофе, огненный душ, яичницу с беконом и назад свою размеренную жизнь, где я король мира. Где нет ядовитой очкастой пигалицы, бесстрашной и судя по всему бессмертной. Которую я тоже, до чертиков хочу.

Сажусь в машину, уже снова собой. Человеком, который сделал себя сам. Жестким, здравомыслящим, бессердечным. Так проще и легче жить. В гармонии с собой. Телефон звонит в кармане, как раз, когда я выруливаю из убогого двора облезлой хрущебы. Этот мир не мой. Я так старался выбраться из этого убожества, не для того, чтобы вернуться и сойти с ума. Меня ждут дома, там где я король. Сука, я снова себя обманываю. Меня там никто не ждет. Меня там все боятся и ненавидят. И до сегодняшней ночи я думал, что мне это нравится, и что я самый счастливый в мире человек. Так что изменилось?

– Ну, – рычу в трубку. Я злюсь на себя и на весь свет. Часы на приборной панели показывают девять тридцать семь. У меня встреча меньше чем через час. Я никогда не опаздываю на деловые подписания. Никогда.

– Матвей Дионисович, ваши Топ менеджеры собрались в конференц-зале. Ждут совещание уже полчаса, – несется мне в ухо мелодичный голос Лиды, моей помощницы. – У вас все в порядке? Обычно вы никогда не опаздываете. Может все-таки прислать охрану?

Не в порядке. У меня все совсем не в порядке. Этот город словно вампир, сжирает меня изнутри. И ни одна охрана не справится с этой злой сущностью. У меня не в порядке все с тех пор, как я тут появился. И это отчество, выдуманное чертовым директором детдома, я ненавижу. У нас всех были такие отчества – Зевсович, Арестович, Аидович, Олимпиевич. Мне больше всех повезло. Мне дали самое звучное имя, в честь бога вина и веселья. Затейник был наш директор, этого бога уважал больше всех. И теперь я не в порядке, потому что схожу с ума, по всей видимости. Этот город… Чертов город.

– Все хорошо у меня. Опупенно. Не надо охрану. Дармоедам скажи этим, Топам моим, пусть расходятся, сегодня кина не будет. И это… Слушай, мне нужен торт.

– Опупенно? Торт? – удивленно переспрашивает Лилия. Хотя, она давно уже привыкла к моим закидонам.

– Эклерный, три шоколада, – ой, блядь, что я творю? Меня словно кто-то дергает за нитки, как марионетку. Клоун на веревочке, сука.

– Когда?

– Сегодня, к пяти вечера. И это, слушай, какие цветы нравятся еврейским старым гинекологам? Гвоздики?

– Вы точно в порядке? – с подозрением интересуется нахальная баба. – Старый гинеколог то хоть женщина? Слушайте, а вы же…

– Уволю.

– Астры.

– Значит букет мне тоже организуй. Пришлешь в гостиницу все. Я сегодня иду в гости.

– Вы? В гости? – явно рассуждает сейчас секретутука, кого ко мне отправить, охрану или все же психиатра. – Из Дубая торт не успеет. Из Парижа, тоже вряд ли, но я попробую. Вы не против Московской кондитерской? Это на случай форс-мажора, – надо же, озадачил ледяную бабу. – Кстати, ваш транш детскому дому номер пятьдесят четыре получен. Смета на строительство нового корпуса составлена. Я уже отдала ее нашим специалистам. Работы начнутся послезавтра. Кстати, благотворительный фонд ваш вчера получил премию. Звонили из администрации президента. И еще, через полчаса у вас подписание договора.

– Без соплей, как на льду, – хмыкаю я с видом идиота. Чертова Венера все-таки свела меня с ума. Я и вправду никогда не пропускал совещаний. И еще, я никогда не хожу в гости туда, где не вижу выгоды. Что-то странное со мной происходит, иррациональное. Это пугает, выбрасывает в кровь тонны адреналина. Но я себя чувствую живым, впервые за много лет.

– Что?

– Перенеси сделку, – приказываю я, разворачивая тяжелый джип, прямо посреди оживленной дороги. – На через час.

– Что-то случилось? – Лилия явно слышит недовольные клаксоны, гудящие снаружи. Я нарушаю все мыслимые правила. Мои и дорожного движения.

– Ничего. Пусть понервничают. В конце концов, деньги нужны не мне. – А мне срочно надо в больницу, я обещал накатать телегу, – рычу я и нажимаю отбой.

Хочешь поиграть. Венера? Что ж. Давай. Я сильный соперник. И я скручу тебя в бараний рог, а потом… Да не знаю я что потом. Просто очень не люблю, когда от меня сбегают чертовы мелкие писькины доктора.

Глава 8

Венера

Розы. Огромный букет бордовых, почти черных, роз, распространяющих удушливый солоноватый аромат. Это первое, что я вижу ввалившись в кабинет за три минуты до начала приема. Летучку утреннюю я пропустила. Автобус сломался, не доехав до больницы имени Григория Хаусова почти три остановки. Короче, «шикарно» начавшийся день, не мог не продолжиться еще более «восхитительно». А впереди еще…

– Венера Карловна, вас Вазген Арменакович искал, – докладывает мне Наташа, пока я, пыхтя, натягиваю на себя униформу.

– Я вижу, – черт, на столе перетянутая атласной лентой коробка дорогих духов. Аромат не мой – восточный, слишком тяжелый. Я это знаю, потому что совсем недавно приобретала парфюм, и для себя отметила никогда не покупать именно эту композицию. Васятка решил зайти с козырей. И как всегда не угадал. – Запускай первого страдальца.

– Но Вазген…

– Наташа, пациенты у нас первостепенны, – очень хочется кофе. Не того жидкого дерьма, которым я угощала сегодня утром в своей кухне заплутавшего олигарха. А крепкого, черного, как мои мечты о собственной семье, горького эспрессо. – И еще, у меня к тебе просьба, вот это вот, – киваю на пафосный букет, раздражающий меня до зубовного скрежета, – убери.

– Но…

– Да откуда я знаю куда? В помойку. Хотя…

– Венера Карловна, красоту такую? Жалко, – вздыхает Наташа. Да, она права. Цветы не виноваты. Они просто цветы. Хотя я и не люблю розы, особенно такого траурного колора. А человек, подаривший мне их, не любит меня. Все просто.

– Жалко. Ладно, я их потом… – «сломаю об пучеглазую рожу прелюбодея». Ну, такие мысли бродят в моей похмельной голове. И еще мысли о бесштанном красавце… Тьфу ты. Надо отвлечься. – Зови. Кто там у нас первый.

– Буханкин опять, – морщит лоб медсестра. Я нервно хихикнув, начинаю натягивать вторую пару перчаток. Буханкин у нас постоянный клиент. Цвет венерологической элиты. Золотой медалист.

– Что, Буханкин, марджоб? Отгадай загадку, – хмыкаю я, глядя на просачивающегося в кабинет, хлипкого мужика. Не дает никто нормальный бедолаге. А особы, которые соглашаются на акт страсти, чаще дамы с не высокой социальной ответственностью и соответствующим ценником.

– Это, ну, эт самое… Венера Карловна, может сначала осмотр и укольчик?

– Э нет, Дон Жуан. Загадка сначала. «У какого молодца, лихо капает с конца?» – что там его осматривать то? Все и так ясно, даже без мазка и крови. Достаточно посмотреть на коньюктивитную физиономию сластолюбца, и руку, засунутую в брючный карман, постоянно живущую жизнью карманного бильярдиста.

– У меня? – уныло выдыхает Буханкин, снова начиная чесаться.

– У чайника, Буханкин. А у тебя когда-нибудь конец отсохнет и отвалится, ну или нос, как повезет. Если ты, конечно, не хватанешь от своей обоже, что-то посерьезнее триппера, гонореи по-научному, запомни, Буханкин. У тебя форма в этот раз торпидная. Придется класть тебя в стационар. Снимай штаны…

– Розы у вас красивые, – заискивающе хрипит совсем не испугавшийся дурак. – Если их ободрать, можно романтик устроить. Ванную например, или кровать лепестками украсить.

– Да ты романтик, – меня душит смех. Но идея гонорее носителя вполне себе ничего. Рабочая идея.

Осмотр занимает не много времени. Диагноз не подлежит сомнению, можно было даже не брать мазок. Но… Буханкину полезно помучиться немного. Я выдыхаю, когда он кланяясь в пояс выползает из моего кабинета.

– Полис и личные вещи не забудь, – кричит ему вслед Наталья. Зря. Не ляжет в больницу Буханкин.

Смотрю на часы. До казни осталось всего ничего. Всего шесть часов. А у меня ни торта, ни любимых бабулиных астр. Дожить бы до обеда, хотя бы.

Лепестки с роз обдираются легко, даже эффект антистресс присутствует в этом действе. Наташа молча заполняет истории болезней, никак не комментируя моего безумия. Сто роз. Да уж, не поскупился «недожених», и количество четное, блеск.

– Коробка есть у нас какая-нибудь? – прерываю я затянувшееся молчание.

– Есть, от уретральных зондов, – класс. Лучше не придумаешь.

– Самое оно, – улыбаюсь я людоедски. – Тащи. И молоток.

– Молоток то вам зачем? – испуганно спрашивает Наташа, смотрит на меня подозрительно. – Слушайте. Я не знаю, что у вас с Вазгеном произошло, но убивать его молотком…

– Окстись, Наташа. Если бы я хотела его убить, я бы ему приготовила лазанью. Молоток не эстетично и грязно. А после моей стряпни он в гробу бы выглядел просто уснувшим. Ну, может язык бы вправлять пришлось. Но это фигня. Романтик я устраивать буду, как Буханкин завещал, – сваливаю лепестки в коробку, туда же кладу хрустальный флакон, воняющий амброй, тяжелыми специями и корицей. Тошнота становится невыносимой, да, прокапаться бы не мешало. Хотя, какой смысл? Жить мне осталось, от силы часа четыре. А вот кабинет придется проветривать месяц, но это уже не моя забота будет. Я то паду смертью храбрых. Меня до смерти залюбят и задушат жалостью и заботой родственники на сегодняшнем суаре.

Тонкий хрусталь рассыпается моментально, с одного удара.

– Ой, – тонко выдыхает Наталья, когда я закрываю коробку, налюбовавшись вдосталь делом своих обветренных рук. На столе разрывается телефон.

– Венера, зайди ко мне, – голос Вазгена меня бесит сегодня даже больше чем вчера. – Срочно.

– Я за кофе собиралась. У меня еще три пациента по записи, две кожных пробы и обеденный перерыв. Потом загляну. Я не соскучилась.

– Я сказал, что это срочно, – рычит женишок. Да что он там возомнил себе? Думал, купил меня подарками, и я спелой грушей к его копытам свалюсь? Ну ладно, срочно, так срочно. Сам напросился.

– Может не надо? – бедная Наташа. У нее все в жизни размерено и спокойно: дом, семья, работа. Она не просыпается голой в кровати с пациентом венеролога, не застает жениха в кровати со шлюшкой, не лазит по пожарным лестницам. Ей скучно. И я ей до чертиков завидую.

До кабинета зав. отделения всего пол коридора. Но это расстояние кажется мне «Зеленой милей». Пустой живот урчит зло, как голодный цепной пес, его не обманула чашка кофе. Да я и сама скоро начну бросаться на людей. Вот почему так? Почему именно мне всегда попадаются подонки и мудаки? Почему все мои подруги давно перестали мне быть подругами. У нас нет с ними общих тем, точек соприкосновения. Все их разговоры вертятся вокруг того, как покакал их малыш, и как «обкакался» в очередной раз их муж, подарив не сумку от Луи Вуитон на восьмое марта, а соковыжималку. Муж. У них он хотя бы есть. И я, черт возьми себя жалею сейчас. Потому что мне всего этого не светит, ни в ближайшей перспективе, ни в долгосрочной.

Толкаю знакомую дверь, не постучав.

– Вызывали? – Вазген поднимается мне навстречу. Как всегда, брутален и собран. – Только быстро, Вазген Арменакович. Если вы по поводу вчерашнего, то мне плевать.

– Венера Карловна… – ого, какой официоз. Надо же. Только глаза у него странно бегают. И щека дергается. А я ничего вокруг не вижу, кроме его блудливой морды. И даже не злость во мне кипит, а лава из ярости и обиды. – Наши с вами личные взаимоотношения мы выясним вне стен лечебного учреждения.

– Правда? И ты поэтому мне сегодня приволок веник и вонючку в кабинет? Не пришел сам, не извинился. Не умолял меня простить. А просто решил откупиться. Козел ты, Вася…

– Венера, угомонись, – рычит начальник. Куда там, меня несет по кочкам, как горячую абиссинскую кобылу цвета «изабелла». – На тебя жалоба поступила. Я тебя вызвал.

– Ах ты… Мстишь? Мелко так? За свой косяк? Знаешь на чем я вертела жалобу какого то хмыря с капелью и тебя?

– Ты… Ах ты. Ты понимаешь, что я тебя… по статье… Пробкой, – довела таки красавца. Только дым не идет у него из ноздрей. Господи, я чуть было не согласилась выйти за него замуж.

– Руки, – рычу я, коробка в руках становится неподъемной. Выворачиваюсь из захвата сильных рук и со всей силы бросаю чертов «романтик» в голову этого наглого бабуина.

– Браво. Вот это я понимаю. Теплые дружеские отношения в коллективе, – слышу я насмешливый голос несущийся из недр кабинета зав. отделения, куда я даже не посмотрела, увлекшись местью. Голос и злопки. Он рукоплещет, что ли? Милосский, какого… – Класс. Не зря я приехал. Так жэто ваш жених, Венера Карловна? Вы рассказали ему уже, что сегодня ночью…

– Ты… Ты… – аж задыхаюсь от ярости. Жаль, что большую часть я выплеснула на Вазгена, который вертится на месте сейчас, по новой традиции, трет глаза. Черт, духи… Похож мой женишок теперь на купидона, весь в подвявших розовых лепестках, в шевелюре осколок флакона, балахон белый, как крылья развевается. Лук бы ему в лапу, и сходство было бы полным.

– Да, тот самый хмырь. На чем ты меня вертела, кстати? Я же обещал, что накатаю телегу, – хмыкает чертов мерзавец., глядя мне прямо в глаза. – И еще, я не люблю, когда меня заставляют ждать. Я сидел у подъезда сорок минут. Потом имел разговор с бабкой. Которая сказала, что вы ведьма и улетели на «пулесосе». Жаль я не видел.

– Чего тебе от меня надо?

– Справедливости. Ты мне должна. Я очень не люблю, когда меня кидают, – морщится мой чертов пациент. Кривит свои чертовы губы. Смотрит своими чертовыми глазами. Ненавижу. Я его ненавижу. А еще у меня от чего-то слабнут ноги. Наверное, похмелье все еще ломает организм. А этот хмырь свеж и похож на модель из журнала. – А из-за тебя я опоздал на важную сделку.