Стань моим завтра бесплатное чтение

Глава 1

Андрей лежал на пропахшей дешевым порошком подушке и уже несколько часов смотрел в серый потолок. О чем он сейчас думал? Да ни о чем. В него вливали такое количество морфия, он не то что ног, он себя не чувствовал.

– Ковалевич.

Женский голос вывел его на время из отупляющего дурмана, и он медленно перевел глаза на говорившего.

– Меня зовут Марина Ларина, я ваш врач реабилитолог. Научу вас простым гигиеническим процедурам, чтобы вы сами могли себя обслуживать. Подберу для вас курс восстанавливающих процедур.

Женщина подвезла ближе к кровати инвалидную коляску и выжидающе уставилась на него.

– Что, вот так сразу?

Андрей зло усмехнулся, все его сознание занимала эта чертова коляска, вызывая внутри горячее едкое отторжение.

– А сочувствия мне не полагается? Я что животное? – уже почти кричал он.

– Андрей Николаевич, успокойтесь пожалуйста. Если вы не в настроении, я зайду позже.

– Ко мне должна была прийти жена. Она в коридоре?

– Я не знаю, – стараясь не нервничать, выдохнула Марина. – Уверена, что она приходила. Позову вашего лечащего врача.

– Дайте мне, чертов телефон, – не дожидаясь помощи, Андрей потянулся к тумбочке, но нестерпимая боль заставила его вернуться на место. Он несколько секунд лежал зажмурившись, подавляя желание закричать.

– Я помогу вам, – раздалось почти над самым ухом и, открыв слезящиеся глаза, Андрей увидел в протянутой к нему руке свой телефон.

– Спасибо, – сквозь сомкнутые зубы проговорил он и забрал сотовый.

– Позову врача, – выходя за дверь, сказала Марина.

Андрей закрыл глаза, все еще ощущая волну ноющей боли в груди и спине. Дурацкая сцена. Это в нем говорит морфий. Пока эта спонтанная вспышка злости привела его в чувства, он решил позвонить Кристине. Поднес телефон к лицу, но экран так остался темным.

«Черт, – он с силой бросил сотовый на кровать. – Разряжен».

Злость вместе с болью стали затихать. Солнечный луч, проникающий через окно, касался его голых ступней. И, черт возьми, Андрей чувствовал его тепло. Он осторожно приподнялся на локтях и попробовал пошевелить пальцами ног.

«Это все морфий», – откидываясь обратно на подушку, с досадой думал он.

Через полчаса в его палате появился врач. Высокий и седой, он старался говорить уверенно, но мягко. Наверное, так врачи говорят с психами, чтобы случайно не вызвать вспышку их агрессии. Андрей услышал приговор.

– Правую ногу собрали буквально из осколков. Колено пострадало больше всего, его пришлось заменить. Это неприятно слышать, но о гонках вам придется забыть. Но у меня для вас и хорошая новость есть. Трещина в позвоночнике не такая серьезная, как мы предполагали изначально. Есть большая вероятность того, что после правильной реабилитации вы сможете ходить.

– Почему тогда мне так больно?

– Это последствия травмы: сдавливание спинного мозга и спинномозговых нервов. Через пару дней назначу вам повторное МРТ.

Мысль, что он не сможет ходить, заставила Андрей снова разбередить спину, объясняя доктору, что точно чувствует тепло ступней свободной от гипса ноги. Тот, усевшись на край кровати, несколько минут тыкал его ногу пластиковым колпачком ручки, и несмотря на почти отчаянный взгляд пациента, назначил МРТ уже вечером.

«Так бывает, – говорил он своим густым размеренный басом, – Вы перенесли сложную операцию. Сейчас еще рано говорить, возникнут ли осложнения. Нужно время. А еще, занятия, чтобы мышцы не атрофировались – назидательно проговорил он и, поднявшись с кровати, растянул губы в механической улыбке.

– Мне нужно зарядить телефон, – уже в спину сказал ему Андрей.

– Сестра подойдет к вам.

Дверь за доктором закрылась, и он снова остался в густой душной тишине.

Визит медсестры растревожил начинающиеся затягиваться раны, и Андрей еще долго не мог прийти в себя. Именно она приходила к нему три дня назад, когда он очнулся после операции, а по-хорошему, после аварии. Само столкновение Андрей помнил плохо. События того дня всплывали в памяти яркими, но бестолковыми ошметками воспоминаний. На завтрак Кристина подогрела курицу с овощами, оставшимися с ужина. Позже он перекинулся парой слов и Петровичем – его бессменным механиком, который доводил его «девочку» до ума. Серый потолок палаты, в которой он проснулся – вот все его воспоминания о том дне. Дне, лишившем его ног и будущего.

– Я поставила ваш телефон на зарядку, – с милой улыбкой сказала медсестра, поправляя его рубашку.

Андрей не сразу понял, что она делала.

– Я поменяла вам катетер, – ответила она на его вопросительный взгляд.

– Что? – он неловко улыбнулся, решив, что ослышался. – Но… я ничего не почувствовал, – его дурацкая улыбка словно примерзла к губам.

Девушка почти так же неловко улыбнулась.

– Так бывает после сложных операций. Не волнуйтесь, доктор сказал у вас хорошие шансы поправиться.

Она поспешила на выход. В дверях развернулась в пол-оборота.

– Отдыхайте.

Андрей до скрежета стискивал зубы. Рычал, пытаясь перетерпеть боль, когда, приподнимаясь на локтях, снова и снова пробовал подвигать пальцами ног, видневшимися из-под гипса, покрывающего его правую ногу от паха до пыток. Но пальцы были словно чужие, не слушались. Солнце уже покинуло его палату, а вместе с тенью сюда снова пробралось отчаянье. Он давно так не жалел себя. Слезы, которые он старался сдержать, теснили его грудь, сворачивали внутренности в тугой узел, вырываясь наружу тяжелыми стонами и отрывистыми гортанными всхлипами. Хотелось как в детстве накрыться с головой одеялом и дать волю давившим его рыданиям, а наутро снова быть как ни в чем не бывало: бодрым и свежим, а главное – здоровым.

Он проснулся от взгляда. На него кто-то пристально смотрел. Андрей вздрогнул и открыл глаза.

– Снова вы? – с трудом прорвалось через пересохшее горло. – Убирайтесь, – он отвернулся от стоящей посреди палаты Марины и снова закрыл глаза. Ему хотелось поскорее вернуться обратно в свой сон. Только там он сейчас чувствовал себя спокойно. Словно приоткрывал маленькую дверцу в другой мир. Мир, где все еще по-прежнему.

Следующие несколько дней прошли для Андрея в сонном оцепенении. Даже если он бодрствовал, просто тупо пялился в стену. Мыслей не было не одной. Ему нравилась эта пустота. Визиты врача, смены катетера – ничего не трогало.

Закон о запрете курения в общественных местах загнал всех страждущих и болящих на крышу. Здесь всегда можно было встретить персонал больницы или кого-то из особо ушлых пациентов, пронюхавших про это место.

Марина стояла, облокотившись о высокое металлическое ограждение и смотрела вдаль. В ее руке была наполовину докуренная сигарета, пепел с которой падал на черное битумное покрытие кровли и, тут же подхваченный ветром, разлетался вокруг.

– Мечтаешь?

Прикуривая на ходу, к ней подошла Катя.

– Что там у тебя? Ну с этим… новеньким. Ковалевичем.

– Ничего, – безразлично ответила Марина, даже не посмотрев на подругу.

– Я так понимаю, Олег вернулся? – заглядывая женщине в глаза с пониманием спросила Катя.

Ларина щелчком отстрелила окурок и повернулась к подруге.

– Когда ты его наконец выгонишь? Ну правда, – поднажала та, видя скептический взгляд Марины. – Неделю где-то шатался, и тут на тебе – приперся. Мар? – она дотронулась до ее руки.

– Я пыталась, ты же знаешь. Ну, что я могу поделать? Он пришел со сломанной ногой, букетом цветов, а от его покаянной речи обрыдался бы даже судья инквизиции. Угрожал, что покончит с собой, если брошу его, – доставая из пачки новую сигарету, добавила Марина.

– Вот козел. Ты же знаешь, что он трус. Ничего он с собой не сделает.

– Да знаю я, – махнула рукой Марина и, засунув сигарету обратно в пачку, направилась в сторону пожарного выхода.

Все это Марина знала, так же, как и то, что все еще чувствовала какую-то странную, наивную ответственность за того, кого когда-то приручила. У нее будто не хватало сил, а может быть – просто удобно? Было кого винить в собственных неудачах. Ничего не нужно менять. Да и зачем? В те моменты, когда Олег не пил, он был почти идеальным. Может быть дело в ней самой? Может быть, это она слишком много требует?

Марина спустилась по металлической лестнице к лифту.

– Карасев, – строго сказала она, увидев в небольшом техническом коридоре у окна своего пациента. – Что вы опять здесь делаете?

Молодой человек в серой больничной пижаме, затушил окурок в жестяной банке и, бодро помогая себе костылями, запрыгал к ней на своей единственной ноге.

– Мариночка Владимировна, то же что и все остальные – дышу свежим воздухом.

– Вернитесь в палату, иначе мне придется запретить вам оттуда выходить.

– Ну зачем так сразу? Я ж на минуточку. Одна нога здесь… – осклабился он. – Хорошо выглядите, – прерывая неловкое молчание, добавил Карасев, когда они вдвоем вошли в кабину лифта.

– Лесть вам не идет, Карасев. Марш в палату и будьте паинькой. Тогда я не расскажу о нарушении больничного режима галвврачу, – беззлобно проговорила Марина и, усилив свои слова строгим взглядом, направилась в сторону ординаторской.

В кармане халата завибрировал сотовый. Она достала телефон и поколебавшись несколько мгновений нажала «ответить».

Похоже Олег и вправду решил загладить свою вину. Ужин он готовил редко, да и вообще домашние дела были не про него. Марина знала, что Катя права. Через пару недель снова начнутся придирки и скандалы. Чем чаше она прощала его, тем меньше длилась его благодарность. В один прекрасный момент он просто решит, что она обязана. Ведь она – его жена.

В ординаторской было пусто. Марина налила себе кофе и расположилась на одном из двух стоящих вдоль стен диванов. Еще этот Ковалевич. Похоже с ним будет не просто договориться. Она знала, какой это шок – узнать, что твоя жизнь больше никогда не будет прежней. Почти все сопротивляются. Она уже привыкла. Но все равно, каждый раз ей было их безумно жаль. Опять ее жалость. Когда же она наконец атрофируется?

Допив кофе, Марина снова решила попытать счастья с новеньким. Пока она шла в его палату из головы никак не шла мысль об ужине. Ей снова придется делать вид, что все в порядке. Гнуть морду смысла нет, а иначе зачем она его вообще впустила? Марина в очередной раз пожалела о своем решении. Самое ужасное – это лечь с ним в кровать. Хорошо, что у него сломана нога и ей будет проще отмазаться от секса.

– Как он? – проходя мимо поста дежурной медсестры, она кивком указала на палату больного.

– Побуянил, сейчас вроде унялся. Вы к нему?

Марина кивнула и, не останавливаясь, зашла в палату. Мужчина спал, повернувшись лицом к стене. Она еще пару минут постояла на пороге и уже решила, что зайдет к нему завтра, увидела, что глаза его открыты.

– Не спите? – вполголоса спросила она.

Пациент не реагировал. Марина понимала, что нужно с ним поговорить. Он действительно живой человек и заслуживает каплю сочувствия. Но сейчас оно было нужно ей самой. Марина решила не обострять еще даже не начавшиеся отношения с пациентом своими дурацкими остротами, которые непроизвольно лезли из ее рта в такие вот минуты тотального жаления себя.

– Вы принесли мне немного сочувствия? – поворачивая к ней голову, сипло спросил Андрей.

Марина глубоким вдохом подавила поднимающуюся изнутри волну возмущения и улыбнулась.

– Именно так. Я просто хочу помочь вам. Например, научить элементарным вещам, которые сделают вас более самостоятельным. Вы живы вот и живите дальше.

– Жив? – возмутился Андрей. – Хотите так же?

Марина сделала несколько шагов к его кровати и остановилась напротив.

– Я понимаю, случившееся кажется вам несправедливым. Так и есть. Но жизнь продолжается, и вы должны…

– Я ничего никому не должен, – перебил ее Андрей и снова отвернулся к стене. – Разговор окончен. До свидания.

Марина еще несколько минут стояла у его кровати и видя, что контакт потерян, быстро вышла.

Марина медленно катила тележку по проходам между стеллажей супермаркета, наконец, закинув в нее пару йогуртов, пошла на кассу. Долго курила у подъезда, то и дело поглядывая на темнеющие в вечерних сумерках окна на пятом этаже. Вошла в подъезд, поздоровалась со спешащей домой соседкой и, проигнорировав подъехавший лифт, решила подняться пешком. «Полезно для задницы», – старалась шутить она.

Марина вошла в квартиру и, не включая в прихожей свет, долго возилась со шнурками. По коридору тяжело и быстро застучали костыли, и пару минут спустя перед ней появился Олег. Он одной рукой помог жене раздеться. Марину раздражало его внимание. Но супруг, как и обещал вчера, всеми силами старался залатать из треснувшую уже во многих местах семейную лодку. В такие моменты Олег был утомительно разговорчив: интересовался ее делами на работе, новыми пациентами, не забывая, отпускать остроты насчет собственного увечья и того, что теперь его горячо любимая супруга будет уделять ему больше внимания. Мара сносила его болтовню и плоские шутки с безразличием и только кивала, чтобы его интерес не погас, и он не начал просить ее что-нибудь рассказать.

Как Марина и предполагала, ей удалось избежать с ним близости, хотя, аккуратно уложив свою загипсованную ногу, как разделяющий их пограничный шлагбаум, он таки попытался проявить к ней интерес, но видя недружелюбный настрой супруги, ограничился массажем.

Сейчас, когда его руки елозили по ее спине и попе, Марина с содроганием думала о том, насколько Олег противен ей. Ни массаж, ни ужин, ни цветы, которые он в широком жесте раскаяния сыпал к ее ногам – ничего не может умолить тот факт, что их чувства уже давно прошли, оставив после себя лишь разочарование и душные обязательства.

– Привет, – Катя чмокнула ее пахнущими табаком губами в щеку.

Похоже, она была в прекрасном настроении и, быстро повесив в шкаф ветровку, плюхнулась на диван, наблюдая за вялыми перемещениями подруги.

– Не в настроении? Ах да, твой Отелло же вернулся, – съязвила она, в очередной раз напомнив Марине о ее ошибке.

– Я все утро себе твержу, что это очень скверная привычка – быть жертвой, – устало выдохнула Марина и подсела на диван к Кате.

– После того, что он сделал, я бы его на порог больше не пустила, – возмутилась она, глядя на Марину.

– Перестань, мы были оба виноваты.

– Мариш, я иногда тебе поражаюсь. Ну откуда такой альтруизм? Что тебя держит? Ты молодая, красивая.

Марина лишь усмехнулась и, поднявшись с дивана, включила чайник.

– Твой ночью учудил: орал, требовал врача. Он опять чего-то там почувствовал, – усмехнулась Катя, делая глоток кофе.

– Не надо так, – на полном серьезе ответила Марина. – У каждого свой предел прочности.

– Ну насчет его предела я бы так не переживала. Два метра ростом.

– Ну причем тут это?

В отличии от нее самой, Катя обладала очень практичным для врача качеством – она умела абстрагироваться от чужой боли. Марина же, весь это груз ответственности и обязательств несла с собой, как улитка свой домик. Ей иногда казалось, что и Олега она не может бросить именно из-за этого.

– Кристина Михайловна, послушайте, пожалуйста. Сейчас очень важно сохранить его привычный распорядок дня. Это важно для стабилизации психологического состояния вашего мужа, – Марина с раздражением выслушала ответную реплику. – Спасибо. Пишу.

Она быстро записала под диктовку пару строк, задала еще несколько вопросов и наконец с облегчением сбросила вызов.

– Вот коза, – выплюнула она. – Представляешь, уехала на Гоа, чтобы прийти в себя после случившегося. А мужик ее третий день ничего не ест и пялится в стену. Она даже не знает во сколько он обычно просыпается утром.

– Не заводись, – дописывая историю болезни, проговорила Катя. Ты эту телку видела? Она приходила после аварии. Разругалась со всеми, кто на ее пути попался и свалила. И черт с ней. Вряд ли ей нужен калека. Таких только бабки интересуют.

– Каждый переживает горе по-своему.

– Вот только не начинай. Нашлась тут – главный специалист по решению проблем, – вспыхнула Каты и, отложив ручку на стол, вперила в подругу упрямый взгляд. – Только не говори мне, что опять решила себе питомца завести. Мар, распиши ему план реабилитации и дело с концом. Ну не сопли же ты ему подтирать собралась в самом деле?

– Я иногда поражаюсь тебе, – возмутилась Марина и, схватив со стола папку, направилась на обход.

Палату сложного пациента она оставила на десерт. Постучала, прежде чем войти. Казалось, что соблюдение элементарных правил приличия вызовет его расположение. Однако зайдя в палату, увидела, что он не один. На стуле возле кровати сидел светловолосый парень. Марина помнила его. Он сидел в коридоре возле операционной, а потом приходил навещать друга, но видимо тоже не пользовался его благосклонностью, так как почти все время проводил в холе, возле автомата с кофе.

– Доброе утро.

– Здравствуйте, доктор, – он поднялся ей навстречу, вытягивая руку для рукопожатия. – Вы меня, наверное, помните? Я Максим, друг Андрея, – он бросил взгляд в сторону больного.

Сам же виновник разговора не удосужился даже голову повернуть, так и продолжал таращится в стену.

Марина решила, что все к лучшему. Она мягко взяла Максима под руку и попросила его уделить ей несколько минут. Они вышли в коридор и сели на кушетку.

– Максим, скажите, вы хорошо знаете Андрея?

– Десять лет за одной партой оттрубили. Сейчас вот в одном клубе, – усмехнулся тот, стараясь выглядеть непринужденно. – А что?

– Мне нужны сведения о распорядке дня вашего друга, увлечения. Я звонила его супруге, но она не смогла ответить на мои вопросы. Возможно, мне сможете помочь вы.

– Эта дешевка? – огрызнулся Максим. – Я Андрюхе говорил, зря он связывается с этой малолетней дрянью. У нее только его деньги на уме были. Простите, – опустив на мгновение глаза, уже спокойнее продолжил он. – Спрашивайте, чем смогу – помогу.

Записав все, что смог поведать Максим о друге, Марина проводила его до лифта, а сама снова направилась в палату к Андрею. Она на пару секунд остановилась перед закрытой дверью и, собравшись с духом, вошла.

Ковалевич лежал в той же позе отвернувшись к стене и никак не реагировал на ее визит. Она решила не вступать в полемику, вспомнив слова Кати. Уверенно подошла к кровати и принялась ощупывать его ногу. Мышцы были вялыми, но все еще крепкими. Она уперла ладонь в ступню пациента и, подложив вторую руку под колено, согнула ногу. Ни напряжения, не сопротивления мышц не было. Марина аккуратно вернула ногу на место и вздрогнула, увидев на себе его пронзительный взгляд. Она несколько бесконечно долгих секунд пялилась в его синие глаза.

– Все совсем неплохо, – чуть заметно улыбнулась она. – При регулярных занятиях мы сможем добиться хороших результатов. Только вам нужно есть, иначе…

– Мне плевать, – бросил он и снова отвернулся к стене. – Уходите.

– Андрей Николаевич, я ваш лечащий врач и…

– Мне все равно. Прошу вас, – он снова повернул к ней голову, и Марина напряглась под его испытующим взглядом.

Да, он был слаб и потерян, но была в нем какая-то странная сила, не позволяющая его ослушаться.

– Мне совершенно не нравятся наши с вами взаимоотношения, я вам не в подружки набиваюсь, Андрей Николаевич, – стараясь унять невольный приступ неуверенности, проговорила Марина. – Сегодня мое дежурство, я зайду к вам вечером.

Она едва не защемила подол халата, так быстро закрыла за собой дверь. Сердце подскочило к самому горлу. Марина не понимала, почему так реагирует на нового пациента. У нее и раньше попадались «крепкие орешки», но терпение помогало ей найти подход к любому. Она зашла в следующую палату.

– Ну что, Карасев, много женщин охмурили? – цинично улыбнулась она, подсаживаясь на край его кровати.

– От дамочек отбоя нет, – нараспев сказал Карасев. – Они чувствуют мой животный магнетизм.

– Что с протезом?

Карасев тут же сник, косясь на прислоненное в углу длинное пластиково-кожанное чудовище.

– Мариночка Владимировна, – заискивающе начал Карасев. – Ну неудобно мне и болит. Я на костылях быстрее хожу, чем на этой стропиле, – жаловался он.

– Паша, я понимаю, что это тяжело и больно. Но ты же понимаешь, что научиться стоит. Иначе сколиоз тебе обеспечен. И не только искривление позвоночника. Ты молодой красивый парень, ты обязательно привыкнешь. Костыли у тебя никто не отнимает, но давай попробуем еще. Договорились? – заглядываю пациенту в глаза, совершенно искренне попросила Марина.

Ей было приятно вот так вот по душам говорить с Карасевым, после колючей перебранки с Ковалевичем.

– Если только ради вас, Мариночка Владимировна.

– Ох и сердцеед же ты, Карасев, – поднимаясь усмехнулась Марина.

Весь день до вечера ее не оставляла мысль о том, как же ей вывести своего «неподдающегося» на контакт. Те сведения, что сообщил о нем друг, не давали ей совершенно никакого представления чем же он любил заниматься. Кроме машин, естественно. Марина тихо постучала, надеясь, что он уже спит, но ее пациент лежал с открытыми глазами, пялясь в потолок. На тумбочке у кровати лежали в тарелке начинающие портиться яблоки и груши, перебивая своим сладковато-гнилостным ароматом, запах лекарств и хлорки.

– Я попрошу девочек убраться здесь, – придвигая к кровати больного стул, сказала она. – Если не хотели есть, отдали бы девчонкам на посту. Они бы с удовольствием…

Она запнулась, встретившись с ним глазами.

– Простите, это не мое дело, – усаживаясь на стул, бросила Марина.

Она заправила за ухо выбившуюся из хвостика темную вьющуюся прядь и, бросив на него оценивающий взгляд, раскрыла книгу, что принесла с собой.

– Я надеюсь, вы любите сказки, – смущенно улыбнулась она и принялась негромко читать.

Не успела она прочитать и первый абзац, как хриплый от долгого молчания голос Андрея прервал ее:

– Зачем все это?

– Вы не хотите идти на контакт. Я совсем ничего о вас не знаю. Значит будем пробовать, как говорила моя физичка, методом научного тыка, – она уверенно посмотрела ему в глаза.

Сейчас в них не было злости, или боли, только тихая решимость.

– Вы же не отстанете, если я попрошу вас уйти?

– Спите, а я почитаю вам перед сном. Под волшебную сказку лучше засыпать, чем под те мысли, которые теснятся сейчас в вашей голове.

– Вы знаете, что это за мысли? – упрямо спросил он.

– Предполагаю. Ну, все, хватит разговоров. Это всего лишь сказка. Вам полезно отвлечься. Закрывайте глаза, – она опустила взгляд на страницу и тихо продолжила с места, где он прервал ее.

– Детский сад, – буркнул Андрей и отвернулся к стене.

Он пробовал по привычке злиться, но ее тихий мягкий голос успокаивал его, затягивая, как в черную воронку, в сон.

Глава 2

По дороге в ординаторскую Марина перекинулась парой дежурных фраз с медсестрами на посту и забрала по просьбе Кати результаты анализов ее пациентов.

– Добрый день, Максим, – Марина протянула руку поднявшемуся ей на встречу молодому человеку. – А почему в коридоре? Опять выгнал?

– Доктор, я очень хочу помочь, но я не знаю как. Рассказываю ему, что все ребята передают ему привет и просьбу держаться. Что все помнят и любят его. Ждут, когда вернется.

– Я не думаю, что такие разговоры его сейчас обрадуют. Поймите, Максим, ему кажется, что жизнь кончилась. Что все остались прежними, а он никому не нужен – отбракованный материал.

– Но это не так. Ему уже и место наставника подготовили. Он же гонщик гениальный.

– Он и вправду так хорош? – с интересом спросила Марина.

– Да что вы, неоднократный призер кольцевых автогонок, – заулыбался Максим. – Хотя, наверное, вы правы, – тут же сник он. – Ему неприятно сейчас слышать про клуб и гонки.

– Все наладится. Просто будьте его другом. Ему сейчас другого и не нужно.

– Вы к Андрею? Он сегодня поспокойнее. Говорить не хочет, но хоть не кричит, как раньше, – повеселел Максим.

– У меня еще дела, зайду позже, – улыбнулась ему Марина и хотела уже уйти, но Максим остановил ее.

– Если нужны еще деньги, вы только скажите, – с неловкостью присущей денежным вопросам, сказал он.

Марина с мягкой улыбкой кивнула и быстро пошла по коридору и уже через минуту скрылась за дверью, ведущей к лифту.

У кабинета главврача было тихо. Казалось, даже запах больницы оставался за стеклянными дверьми, отрезающими его приемную от общего коридора. Цветы на подоконниках и кадках. Мягкий, уже порядком протоптанный, ковер на полу, и солнце, по странному закону физики, постоянно заглядывающее в окна его кабинета.

Марина поздоровалась и прошла к большому столу, за которым изучая бумаги сидел Роман Евгеньевич. Статный с уверенной проседью на висках и в копне темных волос он мельком взглянул на нее поверх узких очков.

– Что у тебя с этим гонщиком? – снова устремляя взгляд через тонкие стекла очков на историю болезни, – Ковалевичем? – уточнил он. – Ты до сих пор не начала с ним курс реабилитации. Мариш?

– Трудный случай, – устало проговорила она, усаживаясь за полукруглую брифинг-приставку. – Не идет на контакт.

– Пожестче. Ну что за эксперименты? Я понимаю, ты учишься на психолога, но тебе не кажется, что не стоит разводить здесь пансион благородных девиц?

– Роман Евгеньевич, давайте дадим ему немного времени. Я уверена, что он скоро успокоится. Я же не могу силком таскать его на физиотерапию и массаж. За те деньги, которые он платит, можно проявить к нему немного сочувствия.

– Ну, как знаешь. Если начнет доставать, отдай его Разумовскому.

– Роман Евгеньевич.

– Хорошо-хорошо. Да я тебя не за этим вызывал. Может сходим куда-нибудь пообедать? Что скажешь? Тебе нужно отвлечься, ты какая-то подавленная в последнее время, – по-дружески мягко, сказал главврач.

Марина потупила взгляд. А потом вновь посмотрела на него.

– Олег? – посерьезнел Роман Евгеньевич.

– Олег? Мариш…

– Я знаю, – поднимаясь со стула, устало выдохнула Марина.

– Не обижайся, – бросил ей в след Роман. – Я не собираюсь учить тебя жизни.

Вместо ответа Марина лишь понимающе покачала головой и вышла.

Ей казалось, что, помирившись с Олегом, она избавится от чувства вины и ненужных искушений. Марина, как говорила о ней мама, была «предсказуемая». Она редко делала ошибки, и вся ее жизнь была выверенной, протертой до зеркального блеска и аккуратно разложенной по полочкам. Но иногда она ловила себя на мысли, что эта размеренность убивает ее. Роман Евгеньевич был одной из тех редких ошибок, о которых Марине неловко было вспоминать. Их связь началась спонтанно и сначала была просто способом избавится от давления мужа, а может быть ответом на его тотальную ревность. Но для самого Романа, это было чем-то большим, и Марина стала тяготиться этими отношениями. Себе она уже все доказала, но как теперь доказать все тоже самое Роме – не представляла. И все эти его приглашения на обед или пройтись, вызывали в ней душное бессилие и желание побыстрее сбежать.

– Отчитал тебя за новенького? – спросила болтавшая с медсестрой у поста Катя.

Марина улыбнулась.

– Ой, девочки, а вы читали, что жена этого самого Ковалевича, – молоденькая медсестра Алина заговорщически кивнула на приоткрытую дверь его палаты, – завела курортный роман.

– Не долго она хранила ему верность, – усмехнулась Катя, мельком взглянув на подругу.

– Откуда вы об этом знаете?

Марине не нравился настрой коллег, и она серьезно посмотрела на девушку. Алина перестала улыбаться. Она взяла со стола журнал и протянула его Марине.

– Вот.

Та пробежалась по небольшой статье, щедро иллюстрированной фотографиями заочно знакомой ей Кристины и ее жгучего восточного спутника.

– И с чего такое внимание? – возвращая Алине журнал, поинтересовалась она.

– Да вы что, Марина Владимировна, он же гонщик знаменитый, – воскликнула Алина с удивлением глядя на женщину.

– Мне все равно кто он. Это ему не показывать, – строго сказала она. – Понятно?

Алина обижено кивнула и убрала журнал в ящик стола. Катя пристроилась рядом.

– Чего хотел наш стареющий Казанова?

– Хотел куда-нибудь сходить, – безразлично ответила Марина.

– А ты?

– А я нет.

– Ну и зря. Да, он уже староват, но зато не женат и хорошо к тебе относится. В любом случае лучше твоего благоверного.

– Кать, – Марина повернулась к подруге и взяла ее за плечи. – Пожалуйста, не надо. Да, я жалею, что снова поверила Олегу. Это очередная моя ошибка. Я хочу покончить с этими отношениями, но не так, – она еще несколько секунд сжимала плечи подруги, упрямо гладя ей в глаза. – Пошли поедим.

Короткие разговоры и чтение на ночь давали положительную динамику. Пациент постепенно выходил из скорбного оцепенения и начал хоть как-то реагировать на нее. Марина умела радоваться мелочам. Тем более, возня с Ковалевичем отвлекала ее от мыслей об Олеге.

– Как наш пациент сегодня? – улыбнулась она, проходя вечером пост дежурной медсестры.

Алина оторвала глаза от журнала и небрежно бросила:

– Укатил куда-то.

– Что?

Ларина остановилась, глядя на снова углубившуюся в чтение девушку.

– Укатил. Минут двадцать назад, – повторила та.

– Почему вы мне не позвонили? – заволновалась Марина.

– А что такое? Ему запрещено выходить из палаты? – с плохо скрываемым раздражением спросила медсестра. – В таком случае вы должны меня предупредить.

– Ну, о чем вы думали? – нервничала Марина, судорожно соображая куда он мог податься.

– Наверняка покурить пошел, – с безразличием проговорила Алина.

– Надеюсь, – в полголоса бросила Ларина и быстро зашагала в сторону лифта.

«Вниз или наверх?» – мысли так быстро вспыхивали в голове пугающими картинками темной безлюдной крыши, что она нажала на кнопку последнего этажа скорее интуитивно.

Двери бесшумно разъехались, и Марина оказалась на привычном ей техническом этаже, через который проходила по несколько раз в день, покурить. Только бы ему не хватило ума … – Марина осеклась.

До ее слуха долетела повторенная коротким эхом фраза. Почти сразу ее догнала вторая и Марина, прислушиваясь, двинулась на голос.

– Да брось, телочки любят экзотику. Ну какая из них устоит перед таким красавчиком в беде? Это ж как со священниками. Ну, типа, если ваще нельзя им прямо сильно надо становится.

Из-за очередного поворота раздавался радостный голос Карасева.

Она слышала, как кто-то фыркает ему в ответ. Зашуршали по пыльному бетонному полу колеса инвалидной коляски. Марина почти успокоилась, она была уверена, что это Ковалевич и, опершись рукой о стену, чтобы случайно не обнаружить себя, начала прислушиваться.

Карасев трещал не останавливаясь, замолкая лишь чтобы выпустить изо рта струю сигаретного дыма и даже затягиваясь мычал, словно слова неумолимо рвались наружу.

– Ты же автогонщик, да? Прости братан, я гонки не очень. Я по хоккею. Зато ты сейчас типа постоянно на колесах, – засмеялся Павел и тут же осекся. – Да брось, кому как не мне тебе об этом сказать. Привыкнешь. И к косым взглядам, и к шепотку, – вдруг упавшим голосом добавил он, но тут же спохватился, вспоминая свой веселый характер и принялся рассказывать анекдот, которому смеялся тоже он один.

Марине было любопытно стоять здесь словно в засаде и подслушивать чужие разговоры. Ей хотелось услышать голос Ковалевича, но он молчал. Она напрягала слух, пытаясь понять, что он сейчас делает и какое у него выражение лица. Карасев не отличался тактичностью, но ему позволительно. В конце концов он говорил о том, о чем другие только шептались, а еще хуже слишком громко молчали. Ее пациенту нужна сейчас эта незамысловатая правда. И она была благодарна Карасеву, что тот сыпал ее щедрой рукой. Воздух был наполнен горьким табачным дымом, коротким эхом брошенных фраз, шорохами колес и костылей. Марина привалилась спиной к стене и запрокинув голову, прикрыла глаза. Так от нее не мог укрыться ни малейший звук.

– А как насчет Лариной? – вдруг прозвучал глухой низкий голос Ковалевича.

Марина распахнула глаза и еще сильнее напрягла слух.

– Э, братан, не про тебя баба. Она не такая, – со знанием дела заявил Карасев. – И вообще, – понизил он голос почти до шепота. – Говорят, ее гвавврач того… Думаю, твоим колесам она предпочтет колеса служебного мерса Романа Евгеньевича, – отрывисто с подхрюкиванием засмеялся Карасев.

Его слова заставили сердце Марины сделать в груди сальто и, больно ударившись о ребра, сбить дыхание. Однако, она продолжала прислушиваться к словам мужчин. Ей было интересно, что на это ответит Андрей.

– Все они одинаковые, – с презрением выплюнул он.

Лицо Марины вспыхнуло, как от пощечины, и она медленно вышла из своего укрытия.

– Ковалевич, вы все-таки решили воспользоваться креслом? – слишком язвительно спросила она, в душе наказывая его за пренебрежение. – А вы, Карасев, опять курите?

Досада и, вызванная услышанным неловкость, продолжали бурлить внутри. Марина пыталась успокоиться, чтобы не выдать себя дрожащим голосом или неловкими, язвительными фразами.

– Я провожу вас, – сказала она, дожидаясь пока Карасев потушит окурок в жестяной банке из-под шпрот, чтобы проводить нарушителей к лифту. – Помочь? – уточнила она у Ковалевича, но тот молча посмотрел на нее из-под темных густых бровей. Даже сидя в коляске он доставал невысокой худенькой Марине почти до плеча. Катя права – здоровенный. Решительно оттолкнувшись руками, он быстро развернулся и поехал впереди их небольшой процессии. Марина улыбалась, наблюдая его упрямство. В любом случае, злость лучше отчаянья.

Убедившись, что Карасев дошел до места, Марина зашла вместе с Ковалевичем в его палату.

Тот обернулся и смерил ее оценивающим взглядом.

– Что, снова сказка? – пробурчал он.

Видя, что Марина никак не реагирует на его слова, развернулся.

– Вам что доплачивают за все эти ваши сказки, за Андрея Николаевича…?

– А вы, что же, Ковалевич, думаете, что по-человечески – только за деньги можно? – Стараясь не заводиться еще больше, спросила Марина.

Андрей опустил глаза.

– Мне в туалет надо.

– Андрей Николаевич, попросить помощи совсем не зазорно. Но, если вам действительно нужно в туалет… Я подожду вас в коридоре. Десяти минут вам достаточно?

Тот лишь кивнул. Взгляд его синих глаз, притаившийся под черным бархатом ресниц, был твердым и упрямым. Он продолжал смотреть на нее, пока за Мариной не закрылась дверь.

Пока ее пациент геройствовал в одиночку, пытаясь снова лечь в постель, Марина отошла к посту поинтересоваться, кто помог ему сесть в коляску. На что Алина лишь пожала плечами.

Марина вернулась к двери и прислушалась, пытаясь по звуку определить, что делает сейчас ее пациент и не нужна ли ему помощь. Внутри было тихо, и Марина постучала.

– Теперь мне можно войти?

Ковалевич полулежал на кровати и смотрел на нее. Да он не хотел говорить, но сейчас по крайней мере не пялился в стену. Она тихо вошла и, придвинув ближе к кровати стул, устроилась на нем с книгой.

На этот раз ее пациент не возражал против чтения и через несколько минут уже лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

Выйдя с утра из лифта, Марина первым увидела Карасева у поста дежурного. Повиснув на костылях, он заигрывал с новенькой медсестрой. Та выслушивала его бесконечные остроты с непонимающей, виноватой улыбкой, каждый раз переводя взгляд на проходивших мимо пациентов и сотрудников в немой мольбе о помощи.

– Мариночка Владимировна, доброе утро, – воскликнул он, увидев проходящего мимо доктора.

Паша тут же потерял интерес к девушке и бодро запрыгал на своих костылях рядом с Лариной.

– И чего же вам, Карасев, не спиться? – с наигранной серьезностью спросила Марина. – У вас, насколько я помню, нет с утра занятий.

– Я спросить, – обеспокоенно начал Павел. – Дмитрий Константинович сказал, что меня выписывают.

– Рада за вас, – ответила Марина.

Только дойдя до двери ординаторской она остановилась, вопросительно глядя на своего пациента.

– Так рано еще, – обезоруживающе выдал он.

– Вашему лечащему врачу виднее, Карасев. А ко мне вы будете приходить два раза в неделю, как мы с вами и планировали, – объяснила Марина и взялась за ручку двери.

– Да рано, уверяю вас.

– Не говорите глупости, Карасев. Вы абсолютно здоровы. Зачем вам лишний раз оставаться в душной больнице? На улице почти лето, – улыбнулась она и скрылась за дверью.

На утренней пятиминутке Марина поняла, почему так беспокоился Карасев. Она и сама не возражала против его выписки, считая, что Павлу пора на свежий воздух. Подальше от больничного запаха и уныния.

– Что по Ковалевичу, – раздался голос главного, распугав ее мысли о Павле.

– Из назначенного ему курса, начали пока только массаж, – отчиталась она.

– Не давай ему спуску. Ты же умеешь.

Роман Евгеньевич выглядел уставшим. Он быстро выслушал всех присутствующих и с облегчением закончил летучку. Марина завозилась и поднялась с места, когда все уже вышли.

– Мариш, – Роман поднялся вместе с ней, и пока Марина соображала, чем ей отмазаться от этого внезапного тет-а-тет, он обогнул стол и оказавшись рядом, взял ее за руку. – Я скучаю. Не будь такой жестокой.

– Я? Жестокой? – усмехнулась Марина, стараясь выглядеть непринужденно. – Сейчас не самое удачное время, – начала она.

– Я зову тебя всего лишь на обед, а не замуж, – обреченно выдохнул Роман Евгеньевич. – А ты бы пошла?

– На обед или замуж? – переспросила Марина.

– Для начала на обед, – мягко улыбнулся он и поднес ее руку к губам.

– Ты в курсе, что о нас с тобой слухи по больнице ходят. И самое неприятное, что узнала я об этом от пациента.

– К черту слухи, – обхватив Марину за талию, он притянул ее ближе и, опаляя ее губы горячим дыханием, еще некоторое время смотрел, словно ждал, что она проявит инициативу, но Марина не шевелилась.

Наконец извернувшись, она освободилась из его объятий.

– Пожалуйста, не надо. Хорошо. Обед, – добавила она, видя его умоляюще-просящий взгляд.

Домой Марина вернулась поздно. Желания общаться с мужем не было никакого. Зачем она на самом деле позвала его назад? Уж точно не для того, чтобы помириться. Ей не хотелось неопределенности. Не хотелось, чтобы Олег чувствовал повод снова вернуться. Она все копила в себе силы для окончательного разговора, но откладывала его. Впрочем, как обычно. Может быть, поэтому она вдруг снова дала шанс Ромашову? Чтобы почувствовать себя «грязной»? Чтобы у нее самой не осталось права остаться с мужем? Еще этот Ковалевич. Весь день она думала о нем, а вечером, собираясь домой, жалела, что не могла остаться. Для него она одна из миллиона. «Все они такие», вспомнила она его слова. Почему ей так важно, что он о ней думает? Неужели Катя права, и она нашла себе питомца? Хотя, думая сейчас об Андрее, Марина точно не назвала бы его так.

– Снова поздно, – в дверном проеме возник Олег. Гипс ему сменили на легкую лангетку, и он почти бесшумно передвигался по дому, опираясь на трость.

– Много работы, – уверено соврала Марина, стараясь не смотреть мужу в глаза. – Ты ужинал? – проходя мимо него на кухню, спросила она.

– Время девять, конечно, я уже ужинал. Тебя ждать, с голоду сдохнешь.

– Прости.

Марина вытащила из холодильника кастрюлю с борщом и поставила ее на плиту.

Пока грелся суп, она переоделась, собрала раскиданные по спинкам стульев и кресел вещи. Олег тенью следовал за ней. Марина понимала, что разговор назрел, но для начала решила все же поесть.

– Кто он? – неожиданно спросил Олег.

– Кто? Он?

– Не притворяйся, я видел вас возле кафешки. Решил прогуляться и позвать тебя перекусить.

Голос супруга был ровным и холодным. Марина понимала, что ничего хорошего из разговора, начатого таким тоном, не получится. Пока она наливала в тарелку суп, все внутри уже успела заполнить липкая лужа собственной вины и категорическое нежелание что-то решать именно сейчас. Это было привычное ей душное бессилие.

– Просто коллега, просто ходили на обед, – обреченно выдохнула она, всеми силами желая побыстрее прекратить этот разговор.

– Просто коллега? – усмехнулся Олег. – И многие «просто коллеги» тебе так мило подают ручку, помогая вылезти из машины?

– Перестань, прошу тебя. Простая человеческая вежливость, – отмахнулась она и села за стол напротив мужа.

– Вежливость? – Олег смахнул тарелку супом Марине на колени. Она вскочила, глядя, как красное пятно поедает ее светлые домашние брюки.

– Ты с ума сошел? – выпалила она и быстро направилась в ванную, чтобы переодеться. – А если бы был кипяток?

Она забросила штаны в стиралку и принялась вытирать влажными салфетками все еще горящие, в жирных суповых подтеках, ноги.

– Ну прости, – Олег опустился за здоровое колено и попытался забрать из ее руки салфетку.

– Отвали, дебил, – огрызнулась она и начала с остервенением стирать попавшие на носки красные капли.

– Прости, – Олег схватил Марину за край футболки и едва успевая подняться на ноги, устремился за ней в спальню.

Марина ненавидела эти бесполезные выяснения отношений. Ничего нового они в их жизнь не вносили, кроме презрения и недоверия. Она старалась молчать на все попытки мужа извиниться за свое свинство. Только со злостью перебирала на полке вещи, пытаясь найти во что переодеться. Напялив на себя растянутые шорты, она так же стремительно бросилась обратно на кухню. Зазвенели брошенные в раковину тарелка и ложка. Марина, едва могла перевести сбивающееся от злости дыхание.

– Я устала, – вдруг выпрямилась она, сжимая в руке тряпку, которой только что вытирала пол. – Слышишь? Я больше ничего не хочу.

Марина старалась думать о чем-то нейтральном, слушая извинения Олега, чтобы снова не дать ему шанс разжалобить себя.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Я прошу тебя, уходи. Я. Без тебя. Могу.

Вместо ответа ее щеку обожгла пощечина. Марина ошарашено посмотрела на мужа. На его лице было выражение брезгливости. Да, он душил ее своей ревностью. Да, она знала, что он ей изменяет. Но Олег ни разу не ударил ее. Марине казалось, что она гораздо острее отреагирует на подобную выходку, но вдруг почувствовала, что ей все равно. Эта пощечина, будто контрольный выстрел в голову, наконец добила корчащийся в предсмертной агонии брак.

Она выпрямила спину и, стиснув зубы, посмотрела ему в глаза. Это неожиданное преображение супруги, видимо, сбило его с настроя, и Олег с силой прижал жену к себе, покрывая ее виски и щеки торопливыми извиняющимися поцелуями. Марина оттолкнула его и вернулась в спальню.

– Забирай вещи и вали. Давно надо было решиться, – проговорила она.

Олег, тяжело опираясь на палку, заковылял следом.

Пока Марина укладывала его вещи в чемодан, Олег перешел от извинений к угрозам, но видя, что на этот раз Марина не готова так легко сдаться снова начал извиняться.

– Я уйду. Завтра, – холодно ответил он на ее молчание.

Укладываясь в постель, Марина знала, что Олег не даст ей спать. Точно так же, как в ту самую ночь три года назад. Он вынет из нее душу, опустошит, заставит жалеть о принятом решении. Но на этот раз Марина была к этому готова. Его тихий, но настойчивый голос не умолкал, казалось, ни на секунду. Он умело вскрывал ее страхи и комплексы, вызывая жгучее желание ответить, доказать, что он не прав. Но Марина знала, если хоть что-то скажет, уже не сможет противостоять ему. От желания спать заболела голова. Она пыталась закрыть глаза, но Олег, как опытный палач, контролировал процесс, и она снова устремляла полный слез и ненависти взгляд в темнеющий потолок.

– Я люблю тебя. Люблю, – в исступлении шептал он, уткнувшись носом ей в шею. – Я так боюсь тебя потерять. Когда вижу рядом с тобой другого – просто с ума схожу. Я же вижу, все мужчины хотят тебя. Все до одного, ты просто не замечаешь этого, а я – да. Марина…

Она слышала слезы в его голосе, но знала – это лишь уловка. И точно. Не успела она расслабиться, как он железной хваткой схватил ее за горло и с силой сжал руку. Теряя сознание, Марина инстинктивно вцепилась ногтями в его ладонь, стараясь оттолкнуть, освободиться. И слышала, как ей в ухо проникает его холодный, жесткий шепот:

– Признайся, что ты изменила мне. Просто признайся и мы ляжем спать.

Хватая воздух урывками, кусочками, полувздохами, Марина изловчилась и впилась когтями ему в лицо и что есть сил провела пятерней ото лба до самого подбородка.

Не ожидавший такой прыти от супруги, Олег отпрянул и закрыл лицо ладонями. Марина, обретя свободу, пыталась отдышаться.

– Молодец, – улыбался Олег. – Прыткая, как кошка.

Он поднялся с постели и направился в ванную. Видимо, обработать следы от ее ногтей.

Кому-то эта сцена ревности могла показаться ужасной, но только не Марине. Она настолько привыкла к ним, что ей стало казаться, что у всех так. Но Катя была права, Олег – трус. У него кишка тонка убить ее. Он умеет нападать только когда она не ждет, когда она одна в темноте. И это страшное осознание успокаивало ее. Марина взглянула на часы. До звонка будильника еще три долгих часа.

Глава 3

Забывшись под утро тяжелым лихорадочным сном, Марина проснулась, как от толчка, от звонка будильника и долго щурила не открывающиеся глаза в попытке понять, откуда доносится шум. Тело ломило, а голова болела от пережитого накануне волнения. Она с трудом села, безвольно свесив с кровати ноги, и сидела так, пока не пришла в себя. Обычно громко сопящий рядом Олег, лежал на удивление тихо. Марина была рада этой тишине. Она знала – он не спит. Скрючившись позе зародыша, он обиженно пялится перед собой, пытаясь надавить на ее слабую на такие выходки совесть. Но, пережив эту ночь, Марина твердо решила, что с нее хватит.

Она поднялась с кровати и поплелась умываться.

В приемном покое была странная суета. Обычно сонные после ночной смены медсестры неторопливо собирались домой, передавая пост вновь прибывшим. Однако сегодня в самом воздухе, пропитанном запахом лекарств и моющих средств, витал чуть заметный запах тревоги. Марина почти сразу отмахнулась от неясных предчувствий и, расстегивая на ходу плащ, нажала кнопку лифта.

– Подождите.

В лифт забежала новенькая медсестра Валентина.

– Ужас-то какой, – проговорила она, пытаясь отдышаться. – Вы уже слышали?

– Слышала о чем? – переспросила Марина, щуря глаза.

– Карасев из сто восьмой вены себе порезал.

– Что? Карасев? – затараторила Марина, пытаясь сообразить, о чем та говорит. – Где он?

– В реанимации, еле откачали. Крови много потерял, – торопливо объяснила Валя, стараясь закончить пока не разъехались двери лифта.

Марина, едва передвигая вмиг ослабевшими ногами, вышла на своем этаже и пока не закрылись двери, увозя Валентину дальше, пялилась в растерянное лицо девушки.

Ларина пыталась понять, что делать. Не совсем адекватно работающий организм тормозил мыслительный процесс. Для начала Марина решила найти главного.

Романа Евгеньевич она застала в его кабинете. Несмотря на то, что он, практически не шевелясь сидел за столом и что-то размашисто писал, атмосфера его кабинета так же, как и приемного покоя, была пропитана беспокойством. Он поднял глаза на вошедшую Марину и молча проводил ее взглядом до своего стола.

– Что случилось?

– Карасев. Он в реанимации, – глухо ответил он и провел рукой по лицу.

– Здесь нет твоей вины, – начала Марина, чувствуя напряжение, которое вызвал ее визит. – Ты прав, мы не институт благородных девиц и не можем месяцами держать пациентов, – Марина подошла к Роме совсем близко и провела ладонью по его волосам.

Роман Евгеньевич не выдержал. Обхватил ее за талию, и прижал к себе, упершись макушкой ей в живот.

Заскрипела, открываясь дверь – кто-то заглянул в кабинет. Но прежде, чем застуканные на месте преступления любовники смогли сообразить, что пойманы, дверь снова закрылась с тоненьким, извиняющимся «ой».

– Господи, как неловко, – отстраняясь прошептала Марина. Она хотела отойти на безопасное расстояние, но Роман все держал ее за запястье и смотрел в глаза.

– У тебя что-то случилось? Выглядишь ужасно.

– По сравнению с Карасевым… У меня все хорошо, – с наигранной веселостью ответила она. – Кстати, как он? Девочки в приемном сказали потерял много крови.

– Его случайно нашла на крыше одна из дежурных медсестер. Алина, кажется. Не думал я, что буду так рад тому, что мои сотрудники по ночам ходят курить. Да, выход на технический этаж я приказал закрыть, – вдруг строго сказал он и с осуждением посмотрел на Марину.

Она наконец высвободила руку из ладони начальника.

– Давно пора. Я пойду, – и под одобрительный кивок Романа Евгеньевича вышла из кабинета.

Марина осторожно открыла дверь палаты интенсивной терапии. На кровати с забинтованными по локти руками лежал Карасев. Ярко светящиеся в полумраке приборы системы жизнеобеспечения делали его и без того бледное лицо гипсовой маской. Марина проглотила застрявший в горле ком и тихо подошла к постели больного.

– Осуждаете? – виновато косясь на нее, едва слышно спросил Паша. – Осуждаете! Никому я там не нужен. Одноногий уродец из цирка, – скривил он бледные губы в злой брезгливой усмешке. – Вы никогда не думали о том, что уроды сбиваются в стаи, потому что так им проще жить. Среди таких же уродов они кажутся себе нормальными.

– Вы не урод и бояться не стыдно. Тот, кто хоть раз не предавался слабости, пусть первым бросит в тебя камень, – с печальной улыбкой ответила ему Марина и села на придвинутый к кровати стул. – Ты прав, общество, как любая другая стая выдавливает слабых и больных. Оно предпочитает не замечать их. Но знаешь что, слабыми нас делает не отсутствие руки или ноги. Слабость в наших душах. Это неспособность изменить свою жизнь: уйти от мужа тирана, бросить пить, сменить работу. Для этого нужно оторвать зад от дивана и что-то сделать. Большинство не может даже этого. А знаешь почему? Потому что это так удобно, когда есть кого винить в собственных неудачах.

Марина вдруг почувствовала, что не может говорить. Что слезы, выступившие на глаза, сбивают голос. Она отвернулась, длинно и тяжело выдохнув. Спазм, державший за горло, начал отпускать, стоило теплой ладони Карасева лечь на ее руку. Она пошире раскрыла глаза, стараясь не дать пролиться слезам и, немного успокоившись, снова посмотрела на лежащего на постели парня.

– Вы ведь тоже, да…? – тихо поинтересовался он.

Она смахнула слезу, выкатившуюся в уголок глаза.

– Не говорите глупости, Карасев, – с нарочитой веселостью ответила Марина, стараясь перевести тему разговора.

– Не говорите почему вы это сделали, – заглядывая ей в глаза, сказал Павел. – Ответьте, что заставило вас остаться?

Сердце снова подкатило к горлу. Марина старалась забыть тот постыдный эпизод своей жизни. Но еще она понимала, что, если сейчас отмахнется от парня, он так и останется один. Марина с трудом подавила приступ волнения и посмотрела на Павла.

– Человек высокоорганизованное животное, с маралью, нравственностью и другими определяющими его существование законами. Но человек, как и любое другое животное, подвержен инстинктам, желание жить – самый сильный из них.

– Что, так просто? – с недоверием уточнил Паша.

– Конечно нет. Все очень сложно. Ты хочешь знать, о чем думала я, когда решила взять себя в руки и бороться? О людях, которых люблю и которые любят меня. Я вдруг представила их плачущими на моих похоронах. Сестру, племянника, мою маму, которая тогда была еще жива. Мне стало страшно. Я бы ни за что не причинила им такую боль.

– Когда я пришел в себя, тоже подумал о маме, – глядя куда-то в потолок проговорил Павел. – Ковалевич, – вдруг сказал он, меняя тему.

– Что Ковалевич? – забыв, что хотела сказать, обеспокоенно спросила Марина.

– Он тоже того… – неловко улыбнулся Паша. – У него никого нет. Никого – о ком бы он жалел.

– Он что-то говорил вам?

– Нет. Просто, когда вы на одной волне, чувствуешь такие вещи. Это как запах. Запах отчаянья. Вы нравитесь ему, – чуть помедлив добавил он.

– С чего вы взяли?

– Ему больно, когда он говорит о вас, – мягко улыбнулся Паша, внимательно глядя растерявшейся Марине в глаза.

– Его бросила жена. Любая женщина для него сейчас раздражитель.

– Не правда, – с несвойственной ему твердостью ответил Карасев.

– Кстати, откуда вы узнали? Ну… обо мне? – смутившись, Марина опустила глаза.

– Вы очень хороший человек, Мариночка Владимировна. Не волнуйтесь за меня, я больше никогда… Не только ради мамы, но и ради вас. Не хочу, чтобы вам было больно, – со спокойной улыбкой ответил ей Павел. – Ведь вам будет больно?

– Вы разобьете мне сердце, Карасев, – Марина растянула губы в жалком подобии улыбки.

Она вышла за дверь и через пару шагов завернула в небольшой полутемный холл. Привалилась к стене, принялась вытирать дрожащими пальцами слезы, которые казалось нескончаемым потоком потекли из глаз. Она изо всех сил старалась не расплакаться, поджимая дрожащие губы.

Перед ней возникло встревоженное лицо Романа Евгеньевича. Он взял ее за плечи:

– Мариш, что?

Его возвышающаяся над ней фигура тут же утратила четкость. Она не могла говорить, не рискуя разрыдаться. Продолжала быстро смахивать то с одной, то с другой щеки катящиеся по ним слезы и мотала головой.

– Зачем ты к нему ходила? Марина? – поняв, наконец, в чем дело, запричитал Ромашов. – У тебя не получится спасти всех, – добавил от твердо.

– Да. Особенно если постоянно этим оправдываться, – зло выдавила она и вывернувшись из его рук быстро направилась к лифту. Хотелось немедленно выйти на улицу. Казалось, что стены больницы раздавят ее.

Марина долго курила на скамейке за хозблоком. Здесь всегда было холодно и сыро, не зависимо от времени года. Стоявшие торцом друг к другу постройки не пропускали солнечные лучи. Когда на других участках больничного парка деревья уже благополучно распустили свою листву, здесь, лишенные тепла и света, они только проклевывали первые почки. Марина кожей чувствовала заползающий под кожу озноб. Наверное, ей сейчас хотелось находиться именно в таком месте. Ведь оно вторило ее внутреннему состоянию.

Окончательно продрогнув в своем тонком халатике, она точным броском отправила окурок в спутанные голые ветки шиповника и, обхватив себя руками, поспешила ко входу в отделение.

После того, как Марина немного успокоилась, она вспомнила слова Павла об Андрее. Что он тоже… Марина прибавила шагу и уже через пять минут была перед входом в его палату. Остановилась на пороге, наблюдая, как Алина переодевает пациента.

– Почему вы не закрыли дверь? – с возмущением спросила она, заметив на себе почти отчаянный взгляд Ковалевича. Ларина вдруг опустила глаза. Пока застигнутая врасплох Алина спешно пыталась натянуть на него длинную больничную рубашку. Закончив, девушка, не глядя на доктора, поспешила покинуть палату, но Марина вышла следом.

– Вы считаете, раз он нуждается в вашей помощи – можно делать это при всех? Мол он же привык. Чего такого? Еще раз такое увижу, поставлю вопрос о вашей компетенции.

– Простите, – зло бросила ей медсестра и поспешила ретироваться.

– Спасибо, – тихо сказал Андрей, когда Марина вернулась в палату.

– Это стандартные инструкции. Благодарите не меня, а наше законодательство.

– Что, есть закон о правах инвалидов? – пытаясь побороть спонтанную неловкость, продолжил Андрей.

– Поверьте мне, он есть.

Марина с несвойственной ей бесцеремонностью подошла к пациенту, и принялась ощупывать, поворачивать и сгибать его ногу.

Андрей молча наблюдал за ней. Ларина старалась не встречаться с ним взглядом, не хотела, чтобы он видел ее раздражение.

– Ковалевич, вам как можно скорее нужно начать курс массажа и физиотерапии.

Заглядывая Андрею в глаза, Марина никак не могла понять, что же так привлекает ее внимание. Почему она не может перестать разглядывать его. И только сейчас сообразила – глаза его светились изнутри. Такой небольшой светящийся островок, как утонувшее в синеве моря солнце.

– Андрей Николаевич, – выпалила она, будто испугалась, что может навсегда остаться в этой глубине. – Попросите вашего друга, чтобы он принес расческу и бритву. Вам бы не мешало привести себя в порядок. И завтра у вас массаж. В десять, – уже обретя уверенность, подытожила она, направляясь к двери.

После того, как Ларина ушла, Андрей не без труда уселся в кресло и медленно покатил в ванную, где долго рассматривал свое отражение в небольшом квадратном зеркале.

Бабы всегда любили его. Считали харизматичным, если быть точнее. Андрей пытался вспомнить почему, разглядывая незнакомое лицо в отражении. Бледность его сухих потрескавшихся губ усугубляла небрежная поросль на все еще волевом подбородке и впалых щеках. Высокий лоб обрамляли спутавшиеся пряди жестких черных волос. И только лихорадочно горящий взгляд чужака был ему смутно знаком. Он попытался улыбнуться отражению той свойственной ему улыбкой, обеспечившей ему столько романтических побед, но губы брезгливо скривились, и она получилась вымученной. Андрей махнул рукой и решил ложиться.

По дороге домой, Марина с волнением гадала ушел Олег или нет. Сама мысль провести с ним еще одну бессонную ночь пугала. Она даже хотела поменяться с Катей дежурством и остаться сегодня в больнице. Но потом решила, что всю жизнь она бежала от проблем, предпочитая не замечать их, и в первый раз решила повернуться к ним лицом.

Старенькая родительская двушка встретила ее сонным оцепенением. В первую минуту Марине стало невыносимо радостно – она смогла… Но, переодевшись и устроившись за кухонным столом с кружкой чая, вдруг поняла, что не может выносить эту пугающую сосущую тишину. Почти осязаемый призрак Олега следовал за ней по пятам глядя с укоризной.

Не выдержав еще недавно такого желанного одиночества, Марина решила прогуляться перед сном. Она накинула на плечи плащ, взяла с тумбочки ключи и вышла за дверь.

Ближайший к дому парк радушно встретил ее яркими огнями и музыкой. Она шла по дальней, скрытой за редкими деревьями дорожке, подальше от общей суеты. Словно вдова, все еще оплакивающая своего совсем недавно почившего мужа, с завистью разглядывала она прогуливающиеся парочки, навстречу ей летели их голоса и детский смех. Неужели папа был прав, когда называл ее одиночкой? Неужели она никогда не сможет быть с кем-то счастлива и это вина совсем не Олега – ее.

Теперь она останется одна и через год, когда ей стукнет тридцать, – заведет пять кошек и будет часами сидеть у телевизора, ругая правительство. А в редкие посиделки с Катей, с остервенением перемывать кости тем, кто осмелился после рухнувшего брака вновь влюбиться, обвиняя их в глупости и распущенности.

Марине стало смешно и страшно, она невольно полезла в карман плаща за телефоном и долго смотрела на ярко светившийся в темноте номер Олега. От спонтанного малодушия ее уберегла мысль об Андрее. Почему он? В ней будто проснулась дремавшая где-то глубоко внутри материнская нежность, взрываясь в животе восторгом, стоило ей увидеть его. Неужели она влюбилась? Марина уже забыла, как выглядит любовь. Память о ней растворилась в бесконечном выяснении отношений и долге.

На следующее утро Марина едва смогла подняться с постели. Она опоздала на утреннюю пятиминутку и, даже не пытаясь слушать говоривших, думала о том, что начинает заболевать. После того как «главный» всех отпустил, она первая поднялась с места и быстро растворилась в потоке потянувшихся из кабинета коллег. Она не хотела сейчас разговаривать ни с Романом Евгеньевичем, ни с Катей, которая пялилась на нее через стол, ни с кем-то другим. Она сама с трудом понимала, что происходит и точно не желала отвечать на нервирующие вопросы. Работа всегда помогала ей отвлечься и Марина, не заходя в ординаторскую, направилась к Карасеву.

Павел выглядел лучше. Лицо его приобрело почти нормальный оттенок, и он уже вовсю улыбался, увидев ее в дверях.

– Прости, я даже яблок тебе не принесла, – присаживаясь на стул, сказала Марина.

– Вы не обязаны мне яблоки носить. Вы мой лечащий врач, разве нет? – с надеждой спросил Павел. – В придачу я их терпеть не могу, – улыбнулся он.

– Я к тебе не как врач пришла, а как твой друг. Хотела узнать, чем ты тут занимаешься? Может быть тебе что-то нужно?

– У меня все есть, – он продемонстрировал ей книгу, которую все это время держал в руке. – Андрей дал почитать.

– Луна и грош? Надо же, да он романтик, – улыбнулась сбитая с толку Марина, и в душе ее просыпалось какое-то неясное теплое чувство. Оказывается, не так прост ее вечно хмурый пациент.

«Кто бы мог подумать?»

– Он совсем один. Одиночки всегда сопротивляются вниманию, не замечали? Как будто не верят, что вы это всерьез. Как будто не заслужили. Прячут свое одиночество в криках и суете. Как акулы, которые не могут останавливаться ни на секунду чтобы не утонуть.

Слушая Павла, Марина ловила себя на мысли, насколько точно его слова вскрывают ее собственные страхи, словно он читал ее мысли.

– Паша, сколько тебе? Двадцать пять? – улыбнулась Марина. – Откуда в тебе столько…? – она замешкалась, пытаясь подобрать нужное слово.

– Снобизма? – усмехнулся Карасев.

– Мудрости, – поправила его Марина.

– Знаете, я всегда чего-то ждал. Я плохо учился, потом прыщи. Все думал, вот исправлю оценки, вот пройдут прыщи… – обезоруживающе засмеялся он. – Всегда чем-то оправдывал свое бездействие. А сейчас мне уже не страшно, – по его лицу скользнула тень, и сердце Марины сжалось.

Она взяла его за руку, стараясь подобрать нужные слова, но он не дал ей возможности его жалеть и весело спросил:

– Вы же пришли время занятий назначить? Я готов, – уверенно выпалил он.

– Пока рано. Тебе еще нужно восстановиться. Думаю, начнем со следующей недели, – улыбнулась Марина и поднялась со стула.

Она попрощалась в Карасевым и направилась к своему, как оказалось, очень романтичному автогонщику.

В палате Марина его не застала. Несколько мгновений она соображала, куда он мог деться и тут вспомнила, что назначила ему массаж. Она взглянула на часы – без пяти одиннадцать. Как раз должны закончить.

Зайдя в массажный кабинет, Ларина поздоровалась. Ее пациент уже сидел в коляске, не спеша одеваясь. Она смотрела на полуголого Андрея и не могла отвести взгляд. Широкая грудь, красивые, хорошо развитые плечи. Марина до знакомства с Олегом ни с кем не встречалась. Он, как это бывает в ранних браках, – был у нее первым и единственным. Она почти не лгала себе, когда думала об этом. Был, конечно, Рома, но их связь была нужна ей, чтобы почувствовать себя свободной. И таким великолепием Роман Евгеньевич не располагал, и возраст был здесь совсем не при чем. Разница между этими мужчинами была не такая большая. Ковалевичу сорок, Ромашову пятьдесят. Так себе оправдание. Но сейчас Марину занимало не сколько тело ее пациента, сколько ее собственное. Она никогда в жизни никого так не желала. И сейчас, глядя на неторопливо застегивающего пуговицы пижамы Андрея, думала о том, что возможно прав был Карасев, когда говорил, – чем недоступнее для женщины мужчина, тем сильнее он распаляет в ней интерес. Еще что-то подобное приходило на память из Шекспира, но Марина окончательно потеряла нить размышлений, разглядывая все еще открытую шею и часть гладкой, блестящей от массажного масла груди.

– Удручающее зрелище.

Марина вздрогнула, когда голос Ковалевича так неожиданно привел ее в чувства. Она вдруг растерялась, как пойманный с поличным воришка и несколько бесконечно долгих секунд пялилась ему в глаза, не зная, что ответить.

– Я как раз на третий, провожу вас, – ответила она и, не спрашивая разрешения, взялась за ручки его коляски.

– Вы нарушаете права инвалидов, – с сарказмом проговорил Андрей.

– Вы считаете? – вторя его тону, спросила Марина и медленно покатила пациента к двери. – И чем же?

– Можно вас попросить?

– Конечно.

– Я очень хочу подышать свежим воздухом. Вы не отвезете меня на улицу? – Он повернул к ней голову и смотрел, пока она не кивнула.

Колеса инвалидной коляски бесшумно покатили по мягкому шерстяному ковру, расстеленному на полу в коридоре и через несколько минут, они уже съезжали с пандуса крыльца перед главным входом в отделение.

Андрею казалось, что он не был на улице вечность. Марина подвезла его к одной из скамеек, стоящих по обе стороны от асфальтированной дорожки. Все это время Андрей, прикрывая от удовольствия глаза, глубоко и спокойно вдыхал свежий, наполненный терпким запахом цветущей сирени, воздух.

Марина опустилась на скамейку, и Андрей вдруг неожиданно оказался на целую голову выше нее. Она поборола неловкость, снова оказавшись в плену его внимательных глаз.

– Это хорошо, что вы навещали Карасева, – проговорила она, найдя, казалось, безопасную тему для разговора. – Ему сейчас нужна поддержка. И за книгу спасибо, – улыбнулась Марина, вспомнив про томик Моэма.