(Не)настоящий парень бесплатное чтение

Глава 1

Это была по-настоящему плохая идея.

Я понимала это и тогда, когда подруга первый раз ее озвучила, понимала, когда она подставляла к моей голове д̶у̶л̶о телефон и понимаю сейчас, смотря на парня перед собой.

Я настолько отчаялась?

– Итак, Ида. Предоплата – 50%, – звучит низкий мужской голос, прерывая мои бессовестные разглядывания. – В случае положительного результата – по окончанию дела оплачивается вторая часть, в случае недостижения желаемого эффекта – предоплата не возвращается. Весь реквизит оплачивается отдельно, как статья "сопутствующие расходы". Перед тем как начнем, заполни техзадание, чтобы я понимал объем работы.

Вова пододвигает мне лист бумаги и ручку. Перевожу ошарашенный взгляд с его длинных пальцев на лицо, прикрытое черными очками даже в полумраке кафе. Как все серьезно. Мне нужен просто парень. Парень на каникулы, чтобы пережить приезд родни и выжить под напором маминого прессинга. Чтобы был фактор, способный убедить родню, что я пустила здесь корни, вернуться на их плантацию ужасов не могу и вообще… крепостное право отменили, рабов не завезли. Надо было рожать больше детей, чтоб потом не стенать, что рук не хватает. Или я не имею право не жить их мечтой?

Но даже тут – техзадание, предоплата и вообще, он слишком красив, никто не поверит.

Снова кидаю взгляд на бумажку перед собой: табличка, пункты, дата, подпись.

Боже, это была плохая идея, очень плохая. Дурацкая. Дебильная. Крик отчаянной одиночки.

С громким скрежетом отодвигаю стул и, бормоча что-то несуразное в виде потока несвязных слов "спасибо", "ошибка", "я как-нибудь сама", выбираюсь из-за стола. Поясная сумка застревает между бедром и столешницей, и я отчаянно тяну ее до треска ручки, заливаюсь краской и снова бормочу, словно сама себе: как неудобно, вечно я… простите, мне пора.

Даже не поднимая глаз, я ощущаю этот взгляд из-за очков. Наверняка насмешливый, вон, как развалился в кресле, постукивая пальцами по губам. Красивый, зараза. Чересчур.

На Курта Кобейна похож. Лощеная версия двадцать первого века.

А тут ещё телефон начинает трезвонить в сумке. Это точно мама, больше некому. Последнюю неделю она бомбит, не переставая, по три раза в день и каждый раз начиная со слов: а твоя сестра… Словно то, что она решила третьего рожать, пока я тут наслаждаюсь свободной жизнью, убедит меня в собственной несостоятельности.

Начинаю суматошно рыться в сумке, вытаскивая на стол все, что попадается на пути. Волосы лезут в лицо, мешая, отплевываюсь от непослушных кудрей, категорически неподвластных укладке, и продолжаю копошиться в недрах этой черной дыры.  Господь всемогущий, как в маленькой почтальонке может все это поместиться и вечно пропадать единственное, что нужно именно в этот момент?

Нащупываю свой старенький Xiaomi с треснутый экраном и с победным кличем вытаскиваю. Он тут же привычно скользит из рук и, громко стукнувшись о столешницу, отскакивает прямо в руки к несостоявшемуся парню. Черт, ещё одна трещина и придется залезать в копилку не ради своего морального благополучия, а чтобы тупо оставаться на связи.

Телефон продолжает издавать громкие звуки, вибрируя в руках НеКобейна в кожаной куртке. Я тянусь через стол, чтобы забрать его, но он останавливает меня поднятым вверх указательным пальцем. Это ещё что за "минуточку"? Выбрасываю руку, чтобы отобрать у нахала мой телефон, но он лишь отмахивается, ехидно хмыкает и нажимает "принять вызов".

О, не-е-ет!!!

– Ал-ло, – низким рокочущим тембром говорит он. – Здравствуйте, да, она сейчас в ванной…

Приподнимает темные очки на голову и упирается ярко-зелеными глазами в меня. Ох, ты ж… Я медленно оседаю на место. Все пропало, все пропало!

– Аха-ха, – неожиданно смеётся Курт-Вова. – Да, я ей передам. Минуточку, кажется, она выходит.

Отстраняется от телефона, зажимает кнопку "отключить микрофон".

– С мамой поговорить хочешь?

У меня хватает сил, только чтобы отрицательно покачать головой. Боже, говорить с мамой сейчас – последнее, что мне бы хотелось делать! Трясти головой и то с трудом удается.

– Как твоего парня зовут?

– Ка-кого парня? – приглушенно спрашиваю я.

– Которого ты родителям представлять собиралась.

– Пока никак, – прикрываю глаза ладонью, тяжело выдыхаю.

– Понятно, – возвращается к разговору с мамой. – Нет, показалось… Ага. Нет, недавно. Вова. Взаимно. До встречи! – радостно говорит мой несостоявшийся бойфренд и завершает разговор.

– Че-е-ерт, – тяну я и приземляюсь лбом на липкую столешницу. – Ну зачем? Зачем? – постукиваю головой о дерево.

Самое время выбить остатки мозга. Рядом с лицом ложится мой телефон, испещренный трещинами, смотрю на него с отчаянием и болью. Предатель!

– К – Клиентоориентированность! – говорит насмешливый голос надо мной.

– Чего? – отрываю голову от поверхности. Ко лбу, оказывается, прилипла дебильная бумажка-опросник и закрывает обзор на дятла напротив. Вот так, от рок-звезды до дятла за шестьдесят секунд. – Пфрх, – отфыркиваюсь от листа и срываю его с лица. – Да ты буквально навязал мне себя! Теперь у меня и выхода нет!

– Агрессивный маркетинг. Быстро, болезненно, эффективно, – разводит руками разжалованный из богов рок-звезд Курт. – Сделаю тебе скидку, как социальному проекту. Телефон себе новый купишь, скажешь, что от меня, – широко улыбается.

– Да пошел ты, Во-ва, – гримасничаю я. Забираю телефон и, опаляя гневным взглядом дятла напротив, вскакиваю на ноги. – Сама разберусь!

Нервно собираю со стола разбросанные вещи и без разбора кидаю в сумку. Чтоб я ещё раз купила вино в пакете для храбрости и послушалась Ангелинку! Чтоб я ещё раз стала названивать парню с репутацией "напрокат"! Чтоб я ещё раз повелась на красавчика!..

– Что ты там бормочешь? – вырывает меня из потока самобичевания все тот же низкий мурашечный голос.

Блин, опять вслух говорила.

– Ничего! – задираю голову повыше и окидываю сидящего напротив парня гневным взглядом.

Вова-буду-твоим-за-деньги издает некрасивый смешок, и я снова заливаюсь краской. Какой же дурой я себя выставила! Даже тут, на коммерческой встрече. Ещё не ясно, почему у меня нет парня? Я непроходимая идиотка и в присутствии симпатичного мужика становлюсь ещё большей неудачницей, чем обычно. А несимпатичные мне не нравятся! Казалось бы, спустись на землю, Ида, найди такого же ботана, как ты, залипающего в Доте по вечерам, тощего и бледного, у которого на лбу написано: встаю со стула только по нужде. Это вышка для меня. Верхняя планка. Единственный костюмчик по размеру.

А не вот это вот все.

Красивое, высокое, с глазами ярче солнечного луга. И блондин. Конечно, он блондин, как в классических влажных девичьих мечтах. Блин, опять пялюсь на него.

А он на меня. Естественно насмешливо.

Собираю остатки гордости и прерываю этот сеанс гипноза. Круто разворачиваюсь на пятках, да так, что волосы по лицу хлещут, и иду к выходу. В красивом голливудском кино он бы бросился за мной и стал уговаривать на сделку, но: а) мы не в кино; б) у него таких как я – очередь на месяца вперед. Уверена, он ещё и отбирает тех, что посимпатичнее. Я и тут проиграю.

Ловлю свое отражение в зеркальной двери кафе, поправляю волосы тире мочалку цвета ржавой воды и морщусь. Точно проиграю.

Толкаю дверь и оказываюсь на залитом солнцем проспекте. Снимаю с футболки солнечные очки, одеваю. Самое ценное, что у меня есть – эти Полароиды[1], купленные с первой зарплаты секретаря кафедры, и дышащий на ладан телефон. Яша не в счёт. Яша – спецзадание от хозяйки квартиры, у которой мы с подругой снимаем старую двушку. Хозяйка до смерти боится змей, но вынуждена содержать огромного питона, пока ее собственная дочь не вернётся с учебы из-за бугра.

Я уже даже прикипела к этому хладнокровному существу, поедающему живых мышек мне на потеху. То есть сначала я не могла спать, боясь, что он вылезет из своего террариума и придушит меня в собственной постели, а потом заглотит, как одного из своих любимых белых грызунов, но потом как-то расслабилась. Яша совсем домашний. И очень любит лежать на ручках. Главное, чтобы он в этот момент голодным не был. А ещё с ним приятно поговорить, он всегда выслушает, в отличие от людей. Ну и что, что он хищник? А кто без недостатков? Ангелина вообще подрабатывает в "Самокате", но кто ее осудит, каждый крутится, как может после филфака.

Заворачиваю за здание и ощущаю, что сумка снова вибрирует. Из нее выходят хриплые нечленораздельные звуки, больше напоминающие хор из преисподней, чем песню Басты, и я с отчаянием понимаю, что динамик вот-вот накроется. Всё-таки расчехляем копилку.

Останавливаюсь и, отойдя с тротуара в сторонку, чтобы не мешать прохожим, принимаюсь снова копаться в сумке. На экране выуженного на свет телефона снова сияет "мама". Да блин!

Я не готова. Ни морально, ни физически, ни как-то еще. Придется действовать по старой схеме – много шума и неожиданный обрыв связи.

– Да, мам! – бодро отвечаю на вызов.

– А дай-ка мне Вову, – вместо приветствия.

– Ка-кого Вову? – совсем не натурально удивляюсь я.

– Дурочку из себя не строй, – черт, не прокатило. – Мы уже познакомились. Дай поговорить с мальчиком. Он свинину ест? Поросята как раз дозрели.

– Мам, он… ушел уже. Ему надо было… – скатываюсь до невразумительного блеяния.

– Спросишь, перезвонишь. И, дочь… надеюсь, не очередной маргинал?

Один раз, один долбанный раз рискнула познакомить их с однокурсником и все, клеймо "не умеет выбирать парней" намертво приклеилось ко лбу. А он просто никогда не видел живых куриц! Надо было им притащить из деревни этот сомнительный подарочек. Теперь вот свинья. Колоритная будет встреча.

– Ма… я в метро… связь…

И-и-и… выключаем телефон. Блестяще. Я прекрасна. Все как по нотам. Но что, черт возьми, теперь делать? Расспросов не избежать. И если ещё пару десятков звонков я могу имитировать спуск в метро, то когда они сюда заявятся… Это будет катастрофой. КАТАСТРОФОЙ!

Зря я о стол билась, кажется, изменения необратимы и мозг покинул черепную коробку. Потому что, что я делаю сейчас? Правильно. Разворачиваюсь на сто восемьдесят и прусь обратно в кафе.

Дятел-Кобейн все так же сидит за столиком, но теперь попивая что-то из большого черного стакана. Темные очки снова красуются на носу, закрывая вид на эти нереальные картинные глаза, листок с техзаданием по-прежнему красуется перед ним. Слегка помятый и с оторванным левым верхним уголком. Хм.

– Знал, что вернёшься, – искривляет губы в насмешливой улыбочке, когда я плюхаюсь в кресло напротив.

– Конечно, знал. Ты же мне выбора не оставил, – едко говорю я. Снимаю свои очки, кладу их на стол и берусь за ручку.

"Кем работает"

"Сколько встречаетесь"

"Информация о родственниках"

Пункты мелькают перед глазами бесконечной лентой. Меня на медкомиссии перед работой вожатой меньше опрашивали. Меня при приеме на работу в институт так не тестировали!

К концу бланка рука, хоть и привыкшая к писанине, уже начинает ныть. Ставлю последнюю точку и откидываюсь на кресле, упирая взгляд в расслабленного парня напротив. Разве можно с утра в субботу выглядеть так? Помятым ровно настолько, словно это специально.

И всё-таки Курт.

Он неспешно разворачивает бумажку к себе, сдвигает темные очки на голову и принимается читать. Не отрываясь от моей писанины, свободной рукой пододвигает мне большой черный стаканчик, до этого принесённый девушкой в форме.

Никогда не была в этой кофейне, ценник здесь не для секретаря филологической кафедры со съемной квартирой на Дунайском в анамнезе. Но красиво. Немного мрачно, но тем и привлекательно, наверное. Даже стаканы на вынос выглядят совсем не бюджетно. Плотные и черные с выгравированными золотыми буквами "ЧЧ" – дань названию заведения. Засветиться с таким стаканчиком в Инстаграме – верх крутости.

– Я не заказывала, – вяло говорю я, стараясь глотать жаждущую кофеина слюну потише.

– За счёт заведения, – на секунду на меня снова смотрит солнечная лужайка, едва уловимо подмигивает и снова опускает взгляд в листок бумаги.

Похоже, кондиционер в кафе пашет на обогрев, иначе, откуда эта волна жара от затылка по спине и вниз?

Тянусь за стаканчиком, подношу ко рту. Очень сладко и насыщенно. Как я люблю. Он еще и экстрасенс?

– Ты не указала, понадобятся ли физические проявления привязанности? – снова внимательный зелёный взгляд.

– Не поняла вопроса, – пожимаю плечами, всасывая горячую кофейную пенку.

– Прикосновения, объятия, поцелуи, петтинг, интим.

Меня снова окатывает волной жара. Господи, я нанимаю проститута. Докатилась. Может он мне в кофе уже что-то подсыпал, утащит в подсобку этой самой кофейни и-и-и… ещё и денег потом попросит за "услуги".

– Последним не занимаюсь, – видя мои глаза по пять копеек, добавляет Курт-Вова. – Просто предупреждаю, многие ожидают… – самоуверенно хмыкает, поигрывая бровями.

Да щас!

– А. Нет. Ничего такого, – сухо говорю я и отвожу взгляд в окно. – Максимум за руку подержаться при родителях.

– Правша, левша?

– Что?

– Ты правша или левша? – щелкает ручкой в воздухе и заносит ее над бумажкой.

– Правша… боже, к чему такие подробности? – смотрю, как он вписывает эту информацию в пустующую графу.

– Чтобы не попасться на такой мелочи.

– Какой серьезный подход…

– Это бизнес, – хмыкает он. – Ты платишь, я отрабатываю. Что ж, – складывает бумажку вчетверо и убирает в карман. – Я подготовлюсь и завтра встретимся для прогона.

– Прогона?

– Покажешь квартиру, отрепетируем легенду, чтобы не было несостыковок и нас не подловили.

– И такое бывает?

– Чего только не бывает, – снова зелень атакует, спа-си-те!

Воздуха не хватает, естественный теплообмен подводит, увлажняя подмышки.

Вова встаёт из-за стола, опускает солнцезащитные очки на глаза и протягивает мне руку. Я слегка тушуюсь, перекладываю стаканчик с кофе в другую руку и протягиваю ладонь для рукопожатия. Хватает и пары секунд в крепкой мужской руке, чтобы снова ощутить себя подтаявшим мороженным, готовым стечь под стол.

– И последнее, – говорит он, наклоняясь.

Упирает одну руку в стол, вторую тянет к моему лицу. Я замираю примерно как те мыши, что попали к Яше в террариум и знают, что их сейчас сожрут. Он же не… не…

– Бумажка, – сдирает что-то у меня со лба. Перевожу взгляд на зажатый между пальцами НеКобейна кусок листа и покрываюсь густым румянцем. Ах вот, как порвался бланк.

Женщина-беда. Женщина-катастрофа. Женщина-влюбляюсь-с-первого-взгляда-в-совсем-неподходящих-парней.

– Голова нужна не для того, чтобы ей орехи колоть, – усмехается парень напрокат. – Трунь! – щелкает мне по носу.

И в дятлов.

[1]Полароиды – солнцезащитные очки Polaroid

Глава 2

Сегодня эта идея кажется мне ещё более нелепой. Никто не поверит. Может, и к лучшему. У отца не только спину заклинит, но и сердечко, если увидит размалеванного, словно холст, парня, которого я представлю, как избранника.

О чем я только думала! Чем?

Явно не мозгом, зачарованная образом плохиша. Правильно мама говорит, дурында и есть. Всегда ведусь на внешний лоск и в последнюю очередь включаю мозги.

Например, пошла учиться на филологический, вообще не подумав, куда я потом с этим образованием сунусь. Просто шла за красивой мечтой, влекомая образом литературного Питера. Квартирники, слеты поэтов и я посреди творческой элиты – прочно засели в мозгу. В принципе, первые годы учебы все так и было: мы зачитывались Бродским, забив чью-нибудь комнату, как кильки банку, передавали с рук на руки священного Оруэлла, пока обложка его не затерлась до дыр. Устраивали жаркие споры о запрещенке: Набокове и Солженицыне, Замятине и Хемингуэе.

Но с получением диплома все изменилось. Жизнь встретила нас, вчерашних вдохновенных студентов, не ласково. Мне, как старосте курса, зарекомендовавшей себя исключительно надёжной отличницей, удалось заполучить освободившееся место на кафедре. За смешные для жизни в культурной столице деньги. Остальным с нашего потока не повезло даже так.

И только подпольные продажи курсовых и дипломных работ не даёт отбросить надежду и укатить в свою родную деревню. Удается даже копить.

И что я сейчас делаю со своей свинкой, заботливо напичканной купюрами Центробанка России? Правильно, разбиваю, чтобы остаться выживать в городе-мечте, а не пахать в поле от зари до зари.

Стоит ли этот псевдо-рокер таких жертв с моей стороны?

Смотрю на румяную свинку в руках, потом на телефон перед собой. Позвонить ему и все отменить – займет полминуты. Убедить родителей, что я не создана для жизни в Прудах – вся жизнь.

Это небольшая плата за ближайшие годы спокойствия. Ведь так?

Так?

– Ой, все, дай сюда, – уставшая от моих внутренних дебатов Ангелина, вырывает у меня из рук ретро-копилку и, хорошенько замахнувшись, разбивает ее об пол.

Ожидаемого звона не происходит.

Свинка неуверенно трескается, являя нам сложенные квадратиками купюры. Ангелина замахивается ногой и добивает несчастное создание, прожившее со мной большую часть жизни. Правда, откармливать ее я стала только последний год, так что теоретически, я готовилась к убою.

– Все! – довольная собой, заявляет подруга.

Она, в отличие от меня, никогда ни о чем не жалеет, приняв решение. И тут, она приняла его за меня.

– Боже, как ты меня уговорила? – тихо стенаю я. – С чего я решила, что это вообще сработает?

– Сработает! – уверенно говорит подруга. – Они ж у тебя старой закалки. Замужем – значит самостоятельная, не замужем – нихай поле перекапывать, ишь чё удумала, в городе задницу просиживать, когда бурак не сеянный!

Я не удерживаюсь и громко хрюкаю в ладони. Ангелина очень смешно пародирует, как ей кажется, говор типичного представителя деревни. Я ее не разубеждаю, хотя такую речь можно услышать только от старшего поколения, у которых до сих пор антенна телек ловит. Сначала даже обидно было, ну что за стереотипы, я же так не разговаривала, когда только приехала! А сейчас просто смешно.

– Но парень, это ещё не замуж, – сменив хохот на икоту, говорю я.

– Главное их убедить, что туда все и идёт! Ну какой родитель потащит дочь в деревню свою, когда тут городская прописка светит? В культурной столице!

– Наверное, – не слишком уверенно соглашаюсь я.

"Убедить" здесь главное слово. Сомнительно, сомнительно. Как бы после этого Курта Кобейна они меня, не собирая вещей, за шкирку не утащили домой.

– Может, сослаться на модный вирус и отсрочить приезд родни? – размышляю вслух. Вполне себе альтернативный вариант.

– Ида, давай, прекращай. Отличный план, эффективность гарантирована. Парень профи.

– Господи, – закрываю глаза. – Ну с чего ты вообще это взяла, кто говорил? Кто эти рисковые женщины?

– Да ты о нем тоже слышала! Помнишь, Голубикина все уши нам прожужжала, как ловко своего Армаса захомутала. Сейчас живёт себе припеваючи в Финляндии, сучка крашенная. Пока мы тут кровью и потом…

– Помню, – бурчу я. Была Голубикина, стала Корхонен. А как была стервой, так и осталась. Вот почему такие первыми замуж выскакивают?

– Во-о-от, – тыча в меня пальцем, угрожает Ангелина. – Если уж он ее Армасика непробиваемого убедил, что птичка из рук улетает, то твоих родаков – раз плюнуть.

– Так ты у нее контакты взяла? – почему-то этот факт удивляет. Они не так, чтобы были закадычными подружками, скорее конкурентками на грани холодной войны. Если одна поворачивалась спиной – вторая доставала заточенный нож.

– Ради тебя, дорогуша. Все ради тебя, – прикладывает ладони к сердцу, вдохновенно приукрашивая. – И ради себя, конечно, я не готова жить одна в этом суровом недружелюбном для красивых женщин мире.

И почему самооценки нельзя отсыпать. Я б забрала у нее процентов двадцать, она б и не заметила.

– Да. Да, – твердо убеждаю себя, что надо. Вот просто надо.

Из всех рассмотренных вариантов этот действительно самый перспективный. Потом с чистой совестью можно морочить голову родне, полгода, может, даже год. А когда настанет новый виток расспросов, когда же кольцо, штамп, фата до пяток – расстаться с виртуальным парнем. Также виртуально, как начали с ним встречаться. И вообще, к тому времени, я могу и вправду обзавестись парнем!

Нет, даже не так. Я точно найду парня! Мысли материальны, вселенная открыта к диалогу, так что…

Соскальзываю со стула на пол и, отодвигая осколки моей истерзанной свинки, вынимаю сбережения.

Мы с Ангелинкой тщательно расправляем бумажки и выкладываем ровной стопочкой. Не слишком объемная пачка вызывает новый тяжкий вздох.

Хватает впритык. Надеюсь, он того стоит.

***

Наша вторая встреча, генеральная репетиция, как он ее назвал, проходит все в том же кафе на Фонтанке. Я прихожу немного заранее и занимаю тот же столик в углу, скрытый наполовину стеллажом с книгами от остального зала. Место для укромных встреч. Словно созданное для тайных свиданий.

Я смахиваю невидимые крошки со стола, достаю телефон и принимаюсь нервно крутить его в руке. Уже без пяти и я снова нервничаю. В прошлый раз я опаздывала, влетела сюда запыхавшаяся, времени подумать и струсить себе не дала. А сейчас снова терзаюсь в одолевающих сомнениях.

Ну дурацкая же идея. Дурацкая.

Опять меня терзают сомнения. Что если родители не поведутся на мою уловку и не отстанут со своим горячим желанием затащить меня домой? Их и работа моя не убедила, что я серьезно намерена жить в городе, а уж "серьезные" отношения… Такой ли это веский фактор, когда посевные на носу?

Че-е-ерт.

И как я из этого выпутываться буду? Сколько месяцев продержусь на этой лжи? За годы жизни отдельно от семьи, я научилась паре трюков, таких, как уход от ответа, скрытничество и ложь во благо. Но одно дело убеждать маму, что я отлично питаюсь и не гуляю одна по ночам (ага, по Питеру, красивейшему из городов мира, естественно, нет), а другое – нагромождать с три короба, слой за слоем, закапывая себя.

– Вообще у нас заказывают на кассе, – звенит голосок надо мной, я поднимаю взгляд. – Но к этому столику прилагается индивидуальный подход, могу что-нибудь принести.

Милая блондинка в фирменном фартуке лучезарно улыбается мне, и я чувствую себя неловко. Тут дороговато, а судя по тому, сколько денег сейчас распирает конверт в моей сумке, который в ближайшее время перекочует в мужские руки, пора снова возвращаться на диету из бомж-пакетов. Как в старые добрые.

– Нет, спасибо, я кое-кого жду, – улыбаюсь в ответ, стараясь не выглядеть жалкой.

Представляю, как выгляжу со стороны. Одна. Пришла первой. Нервничаю.

– Он все время опаздывает, – подмигивает блондинка и, не теряя улыбки, возвращается к кассе.

Ну вот, она все знает. Скорее всего даже в доле с ним. Можно ли чувствовать себя ещё более не в своей тарелке?

Звенит колокольчик над дверью, запуская посетителя. Я крепче сжимаю телефон в руке, делаю глубокий вдох и перевожу взгляд на вход. Не он. Фух.

Я невольно заглядываюсь на очередного посетителя. Кафе пустует, я нервничаю, а он очень красив. Уверенной походкой проходит к кассе, отвечая на яркую улыбку девушки за кассой, останавливается. Блондинка наклоняется чуть вперёд и начинает тихо петь, почти мурлыкать:

"Ты Венера, я – Юпитер

Ты Москва, я Питер.

На одной орбите опять"

Я зачарованно наблюдаю, как шикарный мужчина наклоняется над стойкой и впивается в губы девушки за кассой. Мягкий чувственный поцелуй вгоняет меня в стеснение, и я отворачиваюсь к окну, чтобы не смущать их своим пристальным наблюдением, когда они оторвутся друг от друга. Слишком эта картинка похожа на любовь. Ту самую, с картинок в интернете, фотографий в Инстаграме и обложек романов на полках магазинов. Двое красивых людей, пустое кафе, горящие взгляды. Хочу так же.

И у меня обязательно так будет. Я же себя настроила. Со вселенной на досуге поболтала. Сейчас активно визуализирую контент. Прогулки за руку, поцелуи на светофорах, пакеты из Пятерочки для ужина.

В своих мечтах я захожу достаточно глубоко, чтобы пропустить появление моего псевдо-парня. Возвращаюсь в реальность только когда слышу насмешливое:

– Хорош сосаться, мерзопакостные людишки. Понятно, почему у вас тут народа не бывает. Фу просто.

Вова облокачивается на стойку и сдвигает на лоб темные очки, окидывая скептическим взглядом парочку влюбленных.

– Вот и ты шел бы… – зло цедит парень в пиджаке, разворачиваясь к нему корпусом.

– Тём, – опускает на его плечо ладонь блондинка, словно успокаивая.

– Да, Тём, – подтрунивает Вова. – Я вам тут бизнес консультации бесплатные провожу, будь благодарен. А мне как всегда, детка, – переводит взгляд на блондинку за кассой. – И моей мадам тоже.

Он подмигивает девушке и, наконец, переводит взгляд на меня. Отталкивается от столешницы и направляется ко мне.

Облаченный во все чёрное с ног до головы и с темными очками на лице. Хотя сегодня даже солнца нет. По-сумасшедшему красив.

– Сорри за опоздание, никак встать не мог, – вместо приветствия выдает Вова.

Он снимает кожаную куртку, вешает ее на спинку стула. Очки кладет на столик, а сам усаживается напротив. Выглядит хорошо. Даже слишком. Словно другой человек!

На нем закрытый черный пуловер, скрывающий все татуировки, которыми он светил при нашей первой встрече, волосы аккуратно зачесаны на пробор, а пирсинг с лица и вовсе исчез. Пай-мальчик. Сын маминой подруги.

Вот это да.

– Как образ? Подходит? – он складывает руки в замок на столе и криво улыбается.

– Для чего? – не понимаю я.

– Для знакомства с родителями.

– А, да. Вполне, – откашливаясь, говорю я.

Действительно, профи.

– Итак, – он достает из кармана брюк сложенный вчетверо листок. Тот самый, что я заполняла накануне. – Пару пробелов.

– Да, – хриплю я. Потом откашливаюсь и добавляю увереннее. – Какие?

– Цель. Ты нигде не написала. Зачем это все, Ида?

Живее всех живых Курт Кобейн ставит локти на стол, подпирает подбородок и впивается своей солнечной лужайкой в мои глаза. Ждёт ответа.

– Моя подруга считает… то есть я… мы, короче, подумали, что если у меня будет парень, то это достаточный повод не ехать мне домой. Родители, они, как бы сказать, люди не из города и считают, что где родился, там и пригодился, хотя образование мне получать не мешали… но и не поддерживали, – сбивчиво объясняю я. – Думали, приеду после института домой и буду как сестра. А я нет. А сейчас самый сезон и им помощь нужна. Так что вот…

Я морщу лоб, пытаясь проанализировать, что вообще нагородила. Парень напротив делает тоже самое, судя по его яркой мимике.

– Серьезно? Как в девятнадцатом веке прям. Может, и жениха тебе присмотрели? – изгибает он красивые брови.

– Есть там мой друг детства, – со смешком признаюсь я. – Димка. Сосед. Но это так, на уровне разговоров все. Семьи дружат просто.

Опускаю взгляд на руки и свой телефон в трещинах. Странно рассказывать так много о себе едва ли незнакомцу. Об этом только Ангелинка и знает.

Вова барабанит длинными пальцами по столу и внимательно вглядывается в мое лицо, отчего правой щеке становится горячо.

– Знаешь, я думал, будет скучно, а ты прикольная, – наконец, заговаривает парень по найму. – Расскажи ещё что-нибудь. О деревне своей. Метод погружения, так сказать.

Он откидывается на спинку стула и закидывает руки за голову, потягиваясь.

– Костин, блин! – шипит подоспевшая с двумя стаканами девушка из-за кассы. – Лапы свои длинные прибери, чуть не разлил все. – Ставит на стол два больших стакана, улыбается мне, потом снова переводит взгляд на Вову. – И не провоцируй Артема, сколько раз просила!

Курт получает тычок в плечо и усмехается.

– Не руби мне кайф, Соловьева. Бесить его – единственное развлечение в моей жизни.

– Опять хочешь гематому на пол-лица словить?

– Ты обещала мне программу защиты свидетелей.

– Слушай, я не всесильна. Ты и мертвого довести можешь. Давай заканчивай, а то я тебя бесплатно поить перестану.

– Понял, принял, детка, – подмигивает девушке, за что получает закатанные глаза и громкое цоконье.

Она щелкает его по лбу пальцами и, гордо развернувшись, возвращается к брюнету у стойки.

– За счёт заведения, – длинный худощавый палец, с выбитым на нем символом доллара, пододвигает стакан ближе ко мне.

Я обхватываю горячий пластик двумя ладонями и не удерживаюсь от вопроса:

– Вы давно знакомы?

– Со времён бабушкиных трусишек на батарее и сухомятки, – я непонимающе вздергиваю брови и присасываюсь к стакану. Ореховый. Снова в точку. – Учились вместе, в общаге жили, она нулевой километр, – объясняет он.

Вова-Курт тоже отпивает из своего стакана и удерживает мой взгляд.

– Нулевой километр? – он явно ждал этого вопроса.

– Да, всегда есть та, с кого все начинается. Понимаешь? – ухмыляется он.

– А, так вы вдвоем… – прикусываю щеку изнутри и изображаю пальцами вилку, то складывая, то разводя их в стороны.

– Ещё чего! – фыркает псевдо-парень. – Но она первый успешный проект. Видала этих двоих, – кивает себе за спину. – Моя работа.

Снова кидаю взгляд на парочку у стойки, они мило перешептываются и наглаживают друг другу руки, чуть ли не уткнувшись носами.

– Знаешь, я тоже думала, будет скучно. Но ты интересный, – улыбаюсь парню.

– Сработаемся, – хмыкает он. – Так что на счёт соседушки? – он запускает руку в волосы и ерошит их до красивого беспорядка.

– Кого? – залипаю на этом рокерском движении.

– Соседа твоего, друга детства, суженного-гаданного?

– А! – спохватываюсь я, понимая, что мы вернулись к моим Прудам. – Мечты родителей и мои мечты – это две планеты из разных систем, как ты уже понял. Так что ничего. Просто сосед.

Пожимаю плечами и снова отпиваю из стакана, включаясь в переглядки с моим личным Куртом Кобейном.

– А как ты относишься к курицам?

Глава 3

– Так, успокойся, все получится! – уверенно говорю я.

– Я и не волнуюсь, – подаёт голос мой псевдо-парень.

Я оборачиваюсь и смеряю его раздраженным взглядом.

– А я это и не тебе.

За последние полчаса он успел знатно потрепать мне нервы этим своим: покажи кухню, спальню, а в этой комнате что? Экспресс-экскурсия по квартире затянулась, а родители уже звонили с вокзала, едут. Я вышагиваю по коридору, нервно заламывая руки. Ничего не выйдет, Господи, о чем я только думала? Мама же с порога просканирует и вынесет вердикт, она одним взглядом беременных коров определять умеет! Не то, что лже-отношения.

– Как твоя фамилия? – я резко торможу перед моим фиктивным парнем и смотрю на него, не мигая.

Не подумала спросить о такой мелочи! Вообще ни о чем не подумала! Я кроме его имени и не знаю ничего. А если он мошенник? Домушник нового поколения? Знакомится с лохушками, притворяется парнем, изучает квартиру, а потом наводит кого надо, чтоб вынесли все ценное!

У меня из ценного, правда, только велик Ангелинки, которая укатила на малую родину на выходные, предоставив мне свободу передвижения да все тот же террариум с питоном. Яшу они вряд ли заберут, а вот большой, хорошо оборудованный террариум – вещь не дешевая, за такую и по голове могут стукнуть, стань на пути.

Точно. Меня убьют. О чем я только думала?

– Костин, – вырывает меня из панической атаки низкий голос. – Расслабься, Ида, все пройдет, как по нотам, – вальяжно прислонившись к стене, вещает Вова. – Предоставь мне рассказать о себе самому. Будут что-то спрашивать у тебя – переводи тему или импровизируй, я подключусь.

– Я не умею импровизировать! – голос звенит напряжением и сквозит паникой. Какая к черту импровизация?!

– Тогда просто молчи. Мы же все обговорили.

– Да, но…

– Успокойся и иди, собирайся.

– Я собрана! – голос срывается на фальцет.

– А.

– Что "А"? – снова раздражаюсь я.

Поворачиваюсь к зеркалу в прихожей и внимательно себя осматриваю. Нормальное же трикотажное платье, да? Вполне себе домашний вариант. Немного выцветшее, но в целом…

– Переодеться? – поднимаю глаза и встречаюсь в отражении с зелеными-зелеными глазами.

– Может что-нибудь более… – он замолкает, внимательно изучая мой силуэт. – Не такой балахон?

Ему-то хорошо говорить, он высокий и худощавый, как жердь. В простом темном джемпере и джинсах смотрится как мальчик из каталога популярного бренда. А на мой нестандартный сорок четыре сверху, сорок шесть снизу фиг что найдешь.

Не одевать же дома джинсы?

Звонок в дверь все решает за меня. Липкий пот скатывается по затылку, сердце подскакивает к горлу. Приехали.

Кидаю финальный взгляд на своего подставного парня и сама себе шепчу: с богом!

Открываю дверь и тут же в мою тихую квартирку на Дунайском врывается шум поселка Пруды. И его запах.

Мама шагает в квартиру первая и сразу вцепляется в меня зорким взглядом.

– Опять лохматая! – вместо приветствия у нее.

Интуитивно приглаживаю волосы и отчитываю себя в голове. Вот все, казалось бы, предусмотрела, а про дикую нелюбовь к моим волосам – забыла. Все детство мама нещадно драла их расчёской после мытья и тут же заплетали в тугую косу, чтобы "не мешали", как она выражалась. О том, что миллионы людей, вообще-то, мечтают иметь такую копну, я узнала только в институте, а до этого семнадцать лет считала их своим проклятием.

Следом за мамой входит папа с двумя гружеными доверху сумками. В этот раз обошлись без живой курицы и спектакля для потенциального жениха "Зина знает, что делать, а ты за голову подержишь". Вот на этих словах Денис и слился. Недолгий был роман, до первой пернатой твари. Зато слава обо мне, деревенщине, так до пятого курса по институту и ходила, обрубив любые шансы на отношения.

– Зин, тащи на кухню, – кряхтит папа, ставя сумки на пол.

– Давайте я, – включается в игру парень по найму. Выходит из тени, бодро шагает к моему отцу, протягивает руку. – Вова.

– Георгий Иванович, – отвечает на рукопожатие папа.

– Лариса Федоровна, – кивает Вова маме, расцветая в лучезарной улыбке. – Приятно познакомиться!

Вова подхватывает сумки и, слегка сгорбившись под их тяжестью, поворачивается к кухне.

– Зина? – шепотом спрашивает он, проходя мимо меня.

– Потом, – вывожу губами, стойко встречая его недовольный взгляд.

Конечно, недовольный, а кому может понравиться имя Зина? Если даже его носителю оно претит. Вот и стала я из Зинаиды просто Ида. Модно и лаконично. В духе времени.

Правда, родители до сих пор не в курсе.

– Хиловат, – констатирует мама, как только Вова скрывается в кухне.

– Мать, не гунди, – говорит отец, снимая ботинки. – Ему землю не пахать.

– А кто нам осенью будет десять соток картошки выкапывать? – конечно, потенциальных зятей только картошками и измеряют.

Родители в своем репертуаре.

– Как Галя? – перевожу стрелки на сестру. Безотказный вариант.

– Опять с токсикозом, – отмахивается мама.

– Ну что, по чайку́? – хлопает в ладоши папа. Неунывающий весельчак. И как только позитив свой рядом с вечно недовольной мамой сохраняет?

Прокачка – уровень бог.

Мы проходим на кухню, где Вова уже начал разбирать сумки. И настолько гармонично он смотрится на моей небольшой кухне, словно и правда частый гость здесь.

– О, тушёнка! – радостно восклицает он, доставая очередную литровую банку.

– Своя. Говяжья, – важно отмечает мама.

– Зай, откроем? – спрашивает псевдо-парень, сияя своей улыбочкой теперь в мою сторону.

А вот этот уменьшительно-ласкательный зоопарк стоило обсудить на берегу.

От возмущения я даже подпрыгиваю на месте и раздуваю щеки, но вовремя прикусываю язык, подавляя желание послать его полем/лесом. Искать свою заю, лисичку и медвежонка в комплекте.

– К чаю? – сквозь зубы, обнаженные натянутой улыбкой, выдавливаю я.

Я старалась, испекла пирог накануне, купила пирожных, отдраила чайник до блестящих боков, чтоб маме не к чему было придраться. А он со своей тушенкой!

– Конечно, откроем, – влезает мама. – Не слушай ее. Ты такой ещё не пробовал.

И пока я ставлю чайник, насыпаю заварку, расставляю на столе все, что заготовила, эти двое втихаря рыскают по моей кухне. Находят открывашку, вскрывают банку, дегустируют тушёнку.

Вова отыгрывает на сто пятьдесят процентов. И восхищённо мычит, и с энтузиазмом жуёт. Я даже сама захотела маминой тушёнки.

– Попробуй, заюш, – возникает возле лица большая ложка.

Я послушно открываю рот и пробую. Хорошо. Вкусно. Как всегда.

А то, что практически с рук Кобейна ем – так вдвойне придает вкуса.

– Должен сказать, это самая вкусная тушёнка, что я пробовал, – разливается соловьём наемный парень.

Смотрит мне в глаза, мягко так, почти влюбленно. Закидывает руку мне на плечо, поворачивается к маме.

– Не только дочь у вас само совершенство.

Черт. А он стоит этих денег.

***

– Вова, а где ты работаешь?

Допрос с пристрастием не подождал, даже пока я разолью чай. Вот так между "какая восхитительная у вас тушёнка, почти, как ваша дочь" и "присаживайтесь, я сам дальше разберу", мама успела ввинтить интересующий ее вопрос.

– Я фрилансер.

Да блин, а так все хорошо шло.

Мама кидает более чем красноречивый взгляд на папу, папа сдвигает брови, явно пытаясь достать из закромов все свои познания в современном сленге. Родители у меня не так, чтоб прогрессивные. Телефон предпочитают с кнопками, интернет только для телевидения. Да чего уж там, они и телевизор ламповый сменили на ЖК только пару лет назад, когда антенна ловить федеральные каналы перестала, а девятичасовые новости – это святое.

Пока мама с папой общаются телепатически, это они умеют, я сигналю Вове бровями и выпученными глазами, умоляя оправдаться.

Я же ему все написала!

Он, однако, на меня не смотрит, загружая холодильник свежими банками с соленьями. От вида консервированных кабачков меня привычно подташнивает, нашли, куда сбагрить эту отраву! Я их как в детстве не выносила, так и пронесла эту нелюбовь через всю жизнь, но мама упорно делает вид, что этого не помнит. А я упорно скармливаю их Ангелинке, та по овощам вообще, без пяти минут, вегетарианка.

– Кому какой чай? – звонко спрашиваю я, пытаясь заполнить установившуюся тишину.

– Мне как всегда, Заюш, – подаёт голос неКурт из холодильника. – О, сало!

Я поворачиваюсь к подставному парню и с ужасом наблюдаю, как он упирается носом в огромный кусок сала и глубоко втягивает запах. Зрелище достойное Оскара. Или он реально такой голодный по утрам?!

– Копченое! – радостно выносит он вердикт.

– Собственного копчения! – гордо произносит отец.

– У вас своя коптильня? – глаза блондина так загораются, что я сама уже хочу носом в сало зарыться. Удивительная способность – заражать настроением.

– А то! – папа встаёт из-за стола и тянется к ящику с ножами. – Давай сюда, сейчас настругаем, это надо пробовать!

Свёрток нежно передается из рук в руки, раскрывается. Мужские спины загораживают процесс нарезки, но судя по восхищенным вздохам, там у них все в порядке. Я разливаю кипяток по чашкам, мама пристально наблюдает за Вовой. Женщина-рентген! Определила уже, какая почка у него увеличена и насколько здорова печень?

– Чувствуешь, чувствуешь? – радостно восклицает отец.

– М-м-м, – тянет псевдо-парень. – Ольха?

– Она самая! На ней коптить – во! – папа выставляет большой палец и удовлетворенно улыбается.

– А на дубе пробовали? Для мяса – просто бомба будет.

– Не, дуб это дорого. Да и негде его достать у нас, а Ольха – хоть жо…

– Юра! – восклицает мама, прерывая фирменное папино "жопой жуй".

– Это самое, – не унимается папа. – Тут вишню ещё пришлось срубить, вот, думаю, с ней попробовать ещё.

– Вишня она больше для овощей, запах специфический. Для мяса лучше дуб. Для рыбы – ива. А так ольха – универсальное, – со знанием дела заявляет Кобейн.

– Разбираешься! – хлопает Вову по плечу отец. – Коптил?

– Родители. У них лесопилка своя, так я в деревьях лучше, чем в экономике, после пяти лет института, разбираюсь, – тихо усмехается мой ненастоящий парень.

Вот и новая информация подоспела. Я аккуратно оседаю на стул напротив мамы и офигеваю. И как понять, это правда или он просто хорошо изучил матчасть по моей анкете?

Кидаю взгляд на маму, та смотрит на меня с хорошо знакомым прищуром. Ох, пот по затылку побежал. Она все знает, все знает!!!

– А коптильню я знаешь, какую поставил? Полтора метра! Шахтная!

– Да хорош уже, Юр. Молодежи не интересно. Режьте свое сало и садитесь уже, – кидает мама.

Папа тут же замолкает и снова берется за нож. Привыкший. Я вскакиваю, чтобы подать тарелку под фирменное сало. К чаю. Фантастика просто.

– Сало у вас – огонь, – подбадривает отца Вова.

– А на черный хлебушек, с луком, под водочку… Ах ты ж! – неожиданно подскакивает на месте отец. – Мать, мы же банку в машине оставили!

– Так и сходите за ней, – закатывает глаза мама.

– Пошли, прогуляемся, – машет головой папа.

Вова кидает на меня взгляд полный непоколебимого спокойствия, едва заметно кивает головой, словно телеграфирует "все под контролем", и выходит за отцом. Мы с мамой остаёмся одни.

Я тут же начинаю суетиться по кухне: укладывать брошенное на столе сало, доставать тарелки под пирог, коробки с чаем, сахар, ложки. Лишь бы занять время и не оказаться напротив прожигающего взгляда.

Но дела заканчиваются раньше, чем в коридоре стихают голоса и слышится стук входной двери. Я обречённо опускаюсь на стул и затягиваю:

– Ну как тебе…

Мама смотрит на меня, не мигая, и спустя бесконечные десять секунд, отсчитываемые моим сердцем, выносит вердикт:

– Хороший мальчик. Родители обеспеченные, можно и помаяться дурью.

– Он не… – непроизвольно встаю на защиту, фрилансер – не значит маяться дурью! А потом вспоминаю, что за фриланс у него в реальности и захлопываю рот, сдуваю щеки. Интересно, лесопилка – это тоже часть легенды?

– Только ты особо не рассчитывай ни на что, такие, как он, на таких, как ты, не женятся.

А вот и фирменное нравоучение. Сиди, Ида, обтекай.

– Это сейчас ему сало нравится, тушёнка, а потом ноги от ушей подавай и интеллигенцию в третьем поколении.

– Мама, – не выдерживаю я. – У нас все серьезно! Мы вообще… съехаться собираемся!

Зря, конечно, ляпнула такое, потом не разгребу все это, но сейчас мне прям хорошо. Мамины поджатые губы и "смотри сама" стоят каждой минуты унижения после.

За "душевными" разговорами мы не замечаем, как возвращается папа и Вова. Они тихо разуваются и под басистый хохот отца входят в кухню.

У папы в руках бутылка с белой пятидесяти градусной жидкостью собственного приготовления, в чем я, собственно, не сомневалась, а у моего псевдо-парня – банка с живыми мышами.

И ужас на лице.

– О, мыши! – сквозь натянутую улыбочку констатирую я.

– На сало ловил! – потирая запотевшую бутылку в руках, говорит папа. – Мать вечно недовольна, что я их лопатой… А тут и тебе польза и погреб от крови отмывать не надо. Красота.

Не то слово. Не то слово. Особенно ошалелый взгляд человека, держащего сейчас этих грызунов в своих руках. Он дышит там вообще? Не хватало только и этого потерять, что ж они все такие незакаленные нынче?

И отец тоже хорош, такая физиономия самодовольная, чует мое сердце, не зря эта банка в руках моего псевдо-парня оказалась. Ох, не зря. Боюсь, если скажу, что Яша таких не ест, тут обморок сразу у двоих человек случится. У Вовы, что он зазря это все терпит, и у мамы, которая не готова снова отмывать кровь с лопаты. Не от повышенной чувствительности к жертвоприношениям, боже, да она гусю шею ломает с лицом постигшего дзен, просто реально достает все это дезинфицировать. А Яша и правда не ест. Ему нельзя. Для него нужны мышки особенные, чистые и здоровые, купленные в специализированном магазине.

Встаю, выдираю банку с копошащимися серыми грызунами из задеревеневших пальцев побелевшего парня и поворачиваюсь к отцу.

– Спасибо, пап. Отнесу на балкон.

Огибаю не отошедшего от шока Вову и выхожу в коридор. Когда родители уедут – избавлюсь от тварей. Жаль лопаты нет. Хотя кровь на балконе Ангелинка мне не простила б. Может отравы купить? Засыпал в банку и оп!

Надо подумать.

Захожу в свою комнату, открываю балкон, Яша привычно свисает с длинного сука, на шум и появление кормильца не реагирует. Сытый, следующая кормежка только через два дня. Мой красавчик. Идеальный питомец, лучший собеседник. По ходу единственный мужик в моей жизни до конца времен. С такими родителями так точно.

Ставлю банку на подоконник, проверяю, чтобы крышка с дырками была плотно закрыта.

– Что за подстава, Зинок? – от хриплого шепота я подскакиваю, банка опрокидывается и катится по полу. Слава богам, не открывается.

Оборачиваюсь на голос и встречаю недовольное лицо своего ненастоящего парня.

– Что?

– Решето! – передразнивает он. – Какая Зина? Что за мыши, мать твою?

Он нервным движением проводит по волосам, слегка взлохмачивая их, и снова походит на Курта Кобейна. Концерт 93 года. Шикарный. Дома кассета с записью затерта до дыр.

– Ау, Зина из магазина, – щелкает пальцами перед лицом НеКобейн. Черт, опять зависла.

Добавим к моей любви разговаривать с самой собой и дурацкой привычке биться головой о стену зависание на красивых мужиках и получаем комбо набор! Собери пять и получи венец безбрачия. И питона вместо пяти кошек.

– Упустила пару моментов, – тихо оправдываюсь, приседаю и поднимаю банку.

– Это косяк, Зинок.

– Фу, прекрати меня так называть, – морщусь и снова поворачиваюсь к Вове. – Ида. Все, никаких вариаций. И с лесными тварями тоже давай закругляться. Бесит твоя заюша.

– Перейдем на дикое сафари? – глаза парня снова зажигаются, явно вдохновлённые моими словами. – Как на счёт "бегемотика"? Или "мой жирафик"? Обезьянка!

– Не хочешь познакомиться с мышками поближе? – сквозь кровожадную улыбочку говорю я, протягивая банку этому фантазёру под нос и чуть приоткрывая прорезиненную крышку.

Тот отшатывается, мгновенно бледнея. Слабак.

– На кой леший они вообще их припёрли? – опускается до гневного шёпота мой парень напрокат.

– Так для Яши, – удивляюсь я, указывая на террариум с моим хладнокровным другом.

Взгляд Вовы перемещается влево, глаза округляются, с красивого лица снова сходит вся краска. Он отшатывается назад, спотыкается о порог балкона и вваливается в комнату, приземляясь на задницу. И продолжает ползти, как рак-отшельник по дну океана – задом к спасительному укрытию.

– Ты чего? – выглядываю из-за плотной занавески, ставлю банку с мышами на подоконник, чтоб не нервировать тонкую душевную организацию ползающего по полу человека.

– У тебя там змея! Огромная, мать твою, как анаконда! – теряя последнюю мужественность в моих глазах, лепечет Курт.

– Ну я же тебя предупреждала!

Стараясь сохранить остатки образа, Вова поднимается с пола, одергивает задравшийся джемпер и стискивает челюсти, принимая серьезный вид. Я, кстати, успеваю разглядеть цветастый орнамент, выбитый у него над поясом джинс и явно уходящий куда пониже. Интересно, что там за знаки?

– Ты что мне сказала, когда квартиру показывала? – снова недовольный шепот, решительный шаг ко мне. – "Вот комната моей соседки Ангелины, а на балконе спит Яша", – пародирует мой тонкий голос Вова, активно жестикулируя, как бортпроводник. – Я думал это ещё один твой сосед!

Черт. Ну возможно. А разве в анкете я не упоминала своего огромного питона на передержке?

– Что за сюрпризы, Зина?! – при звуке моего нелюбимого имени я снова морщусь. Вова делает ещё один шаг ко мне, практически утыкаясь нос в нос. – Так дела не делаются. Я же предупреждал, что должен все знать. И чуть не спалился перед твоим отцом, когда он мне эту банку всучил! Брр.

Его перетряхивает, будто те самые мыши были не в банке, а бегали по нему.

– Ну прости, ладно? Больше никаких живностей, клянусь, – поднимаю руку, как бравый пионер, коим быть априори не могла. Дожидаюсь расслабленно опущенных плеч и добавляю. – Только в виде еды.

– Еда это хорошо, – тут же расплывается в улыбке НеКобейн. – Отличный бонус к работе!

Он вытягивает руки над головой и смачно потягивается. Словно разминается перед предстоящей физической нагрузкой. Татуированный живот вновь оголяется, и я мельком кидаю на него заинтересованный взгляд. Дракон там что ли?

– Так может, возьмёшь часть оплаты натурой? – поднимаю взгляд к лицу голодающего и встречаюсь с самодовольной ухмылочкой, в стиле "знал, что не удержишься". – В смысле, едой? Там кабачков мама на целый полк привезла.

– Э, нет, хитрая заюшка, – я снова поджимаю губы от раздражающего обращения. – Леопардик, бегемотик, рысь? – видя мою реакцию накидывает варианты Вова. – Ладно, Ида, – сдается он. – Я натурой не беру, за кого ты меня принимаешь? – театрально прижимает руки к груди мой псевдо-парень. – Особенно кабачками! Трунь!

Его палец в очередной раз щелкает мне по носу, а по рукам тут же бегут мурашки. Ну что я за недолюбленное создание? От такого простого контакта вся электризуюсь. Хотя более не интимного жеста и придумать нельзя! Но дурацкая смущенная улыбочка сама расползается на лице.

– Дети, ну вы чего там застряли? – разносится по коридору папин голос, приближая шаги.

Вова реагирует мгновенно, кладет руки мне на талию, разворачивает к двери спиной. И губами впивается в губы.

Теперь мурашки расползаются вполне оправданно.

Глава 4

Сначала я чувствую только дискомфорт.

Жарко, тесно, весь воздух заменил терпкий запах эвкалипта, а мое личное пространство грубо скомкали и подожгли. В глаза лезет белобрысая челка, щеку жжет чужим дыханием.

Но потом из этого хаоса, непонимания и неудобства рождается что-то новое. Формируется на губах мягким давлением, переходит на кончики пальцев ног щекочущим покалыванием. Звуки, которые так встревожили меня секунду назад, растворяются в грохоте собственного пульса. Глаза закрываются, следуя инстинкту, руки находят опору – надежные мужские плечи. Я привстаю на мысочки, чтобы немного унять странное покалывание в ногах, и чувствую, как руки на талии тяжелеют, сжимая меня сильнее.

Электрические импульсы, со скоростью распространения солнечных лучей, пробегают по коже, оставляя ковер из мурашек и влагу на затылке. Шум в ушах заменяет лирическую мелодию, которую пытается выстучать мое сердце на рёбрах. И я делаю самую большую глупость на приоткрываю губы, желая углубить начавший в моем теле апокалипсис поцелуй, чтобы уже в следующее мгновение быть жёстко спущенной на землю.

Вова отрывает меня от себя и фиксирует на расстоянии вытянутых рук. А руки у него длинные. Как Финский залив между моими фантазиями и реальностью.

– Ушел, расслабься, – смотрит поверх моей макушки на дверь позади.

Мозг настолько отчаянно пытается выбраться из заложников эмоционального хаоса, что категорически отказывается понимать, кто ушел и как это "расслабься". Стою, оглушенная произошедшим, вглядываюсь в собранное лицо напротив и никак не соберу себя из кусочков того, кем была "до" и кто я минуту спустя. Или прошла только пара секунд?

Делаю глубокий вдох, кислород, наконец, достигает мозга, и события выстраиваются в линеечку.

Папа. Точно. Напротив – актер, которого я наняла. А я – дурочка, позволившая себе лишнего. Чуть не позволившая.

– Больше так не делай, – сбрасываю руки моего ненастоящего парня с плеч и делаю ещё один шаг назад, увеличивая расстояние. Надуваю щеки, хмурюсь.

Сержусь на него, на себя, на ситуацию в целом, где меня явно обдурили.

– Раньше никто не жаловался, – нагло ухмыляется псевдо-бойфренд, зачесывая длинную челку назад.

Отличное напоминание, что все это не по-настоящему.

– Ты ко всем присасываешься насильно? – я картинно вытираю рот, показывая, насколько мне все это не понравилось.

Да, тактика первоклашек "притвориться, что дёрганье косичек мне не нравится" в действии. Но как ещё спасти свое достоинство?

– Экспромт работает лучше, чем запланированное действие, – пожимает плечами нахал. – Проверено.

– Это было лишнее, – все ещё негодую я. Может даже слишком. Насколько жалко это выглядит со стороны?

– Напомню, что твой отец подловил меня на чертовых мышах, а теперь у него никаких сомнений.

Ну да, засвидетельствовал, так сказать, глубину наших чувств.

– И во сколько мне обойдется эта доп услуга? – не удерживаюсь от укола.

Взгляд парня становится острее, но на лице расцветает самая лёгкая из улыбочек в его арсенале.

– За счёт заведения, – привычным уже жестом щелкает меня по носу, хотя и без привычного комментирования, и, огибая меня, направляется к двери. – Кстати, с языком обошлось бы не дёшево.

Козел.

Пунцовая возвращаюсь на кухню следом за Вовой. Конечно, он понял, что я растеклась лужицей от его "экспромта". И что хотела большего. Явно пытался сгладить ситуацию, чтобы я не чувствовала себя последней идиоткой, но своим отвратительным намеком на наши товарно-денежные отношения я все испортила. Ещё б деньги в трусы ему запихивать стала – вообще можно из города мотать.

Стыдоба.

Вот это у меня недосекс. Правильно Ангелинка говорит: женщина в долгом простое хуже не стерилизованной кошки в сезон. Всплеск гормонов, неконтролируемая агрессия, мерещатся всякие Курты Кобейны и их взаимные поцелуи.

– О, наконец-то, – радостно хлопает себя по коленям папа, как только мы неловкой процессией входим на кухню. Я неловко, Вова – максимально непринужденно.

Профи, что тут скажешь. А мои щеки до сих пор горят, даже взглянуть на него – выше моих сил.

– Ну что, по стопарику за знакомство? Зин, доставай рюмки.

Лихой жест рукой вызывает привычную улыбку. Папа обожает проводить дегустации своих напитков. Интересно, что в арсенале сегодня? С тех пор, как любимый и единственный зять подарил ему самогонный аппарат, все жители деревни стали невольными подопытными. Сам папа не особый любитель опустошать бутылку, это так, скорее хобби для измученной полевыми работами души. Но, как и всё, за что он берется – делает с размахом.

– Володь, садись, садись, – зазывает поближе к себе отец, откупоривая литрушечку. – Ты же будешь?

– Вова, пап, – поправляю я, звеня рюмками.

– Да ничего, можно и Володя, – бодро соглашается мой псевдо-бойфренд. – Я буду! – с энтузиазмом соглашается Вова, за что удостаивается цепким маминым взглядом, которая подозрительно притихла.

Тут заведомо проигрышная ситуация: чересчур радостно отреагируешь – алкоголик, откажешься пить – не уважил.

– Своя, – нежно гладит бутылку перед собой папа. – Понюхай, понюхай! На чем настаивал, как думаешь?

– Пап, давай без твоих ребусов, – прошу я, садясь напротив, окунаю пакетик чая в кипяток.

Но Вову уже не спасти. Ему протягивают полную рюмку, и с глазами пятилетнего мальчишки, получившего на день рождения радиоуправляемый вертолет, наблюдают, как он принюхивается, а потом опрокидывает всё залпом.

– Сто…й – не успеваю я предупредить, что там не сорокоградусная водичка и к такому пищевод надо подготовить.

Вова закрывает глаза, втягивает воздух на полную ширину лёгких и отчаянно выдыхает, мужественно не произнося ни звука. Не хватает только занюхать рукавом для полноты картины. Я тут же хватаю со стола сало и пихаю ему в рот. Давай, давай, жуй, не надо на меня таращиться! Сейчас полегчает.

Реанимированный пациент с красными глазами, полными растерянности и ужаса, смотрит на меня, дожевывая копчёный свиной бочок и покашливая между делом. Возможно, проклинает. Но я же предупреждала! Об этом так точно было в дурацкой бумажке, что он заставил заполнять. Вот к чему эта показушная бравада была?

– Пшеница? – охрипшим голосом спрашивает Вова, переводя взгляд на отца, с которого писали чеширского кота.

– Картофельные! Очистки! – даже подпрыгивает на месте отец, хлопая в ладоши. – Никто не догадался! Никто, ха!

Лицо Вовы в этот момент сменяет несколько оттенков, разгоняясь от цвета яичной скорлупы до глубоко серого с зеленоватым отливом. Я начинаю подозревать, что папино творение в его желудке задержится не долго. Рука парня тянется к тарелке посреди стола, выхватывает очередной кусочек сала и закидывает в рот.

– Мощная вещь, – хрипит он, прожевав.

– А самое интересное, – с энтузиазмом начинает отец, наклоняясь ближе к благодарному слушателю, приканчивающему запас сала на столе. – Процесс! Это самое, в картошке-то сахара нет, значит, и дрожжи ее есть не будут, – с видом великого хитреца вещает папа. – А зима холодная нынче была, прошлогодний урожай померз в подвале весь. А что происходит с картошкой, если ее переморозить?

Вова дважды мигает, выдавая свою малую осведомленность о корнеплодах с потрохами. Лицо становится настолько беспомощным, словно только что он очнулся от многолетней комы, а его просят назвать номер своего пенсионного удостоверения.

– Она становится сладкой, – подсказываю я.

– Точно, Зинок! – все так же радостно подхватывает папа, которому развязали руки и язык.

Кстати, что странно. Обычно мама быстро пресекает эти его бесконечные рассказы о жизни дрожжей и процессе дистилляции, а тут ни слова. Сидит, попивает чаёк, поглядывает на Вову. И молчит. Чем и пугает.

– Так вот, а жмых, который остался, мы свиньям на прикормку раскидали.

Пока я пытаюсь разгадать мамин хитроумный замысел и не поддаться панике, папа успел перейти к свиньям. Чудесно.

– Такие хари отожрали, во! – демонстрирует он. – Но нам же и на руку, да, Володь, вон сальце какое вышло, нажористое!

Господь всемогущий. Если бы это был настоящий парень, а не фиктивный, я бы уже пробила головой стол, а он собой входную дверь. Самогонка на картофельных очистках, свиньи на картофельных очистках. Теперь и Вова на картофельных очистках. И кажется, это его предел.

– Я отлучусь, – он улыбается, даже не смотря на испарину, покрывшую его лоб, встаёт и выходит из кухни.

Слышится щелчок выключателя, хлопок двери ванной, журчание воды в кране и подозрительно слившиеся с ней утробные звуки.

Я ещё на мышах поняла, что кулинарию Прудов ему не осилить. Ну подумаешь картофельные очистки. Перемороженные. Из того же погреба, что мыши. Это он ещё не добрался до колбасы из бобров!

– Мне кажется, – наконец, подаёт голос мама. – Мальчику пора. Мы устали с дороги, завтра рано вставать. Знакомство удалось.

Папа кивает, опрокидывая в себя рюмку огненной жидкости собственного производства и не стесняясь, занюхивает воротником.

– Ух, хороша!

– Вы останетесь на ночь? – не без удивления спрашиваю я. Обычно их визиты – два часа бесконечных тычков и упрёков, отполированных шантажом и манипуляцией, и пока-пока, спасибо за еду, встретимся через месяц. Хотя да, чего я удивляюсь, на сегодня план не выполнен, нужны дополнительные сутки. Блин.

– Папа выпил, куда мы теперь поедем, – смотря с укоризной, говорит мама. – За знакомство, – объясняет, что в этом виновата я. – Твоя подружка же уехала, мы можем занять ее комнату?

– Я вам в своей постелю, – понимая, что так просто все это не закончится и, смиряясь с неизбежным, говорю я.

– А завтра пусть мальчик твой на обед приходит, приготовим с тобой нормальный стол, посидим, как люди, – ещё один камень в мой огород. Так тонко, но точечно умеет только она.

– Он завтра не сможет, у него работа.

– Не смеши, – отмахивается она. – Если серьезно к тебе относится, отложит свою "работу", – теперь она и на Вову перекинулась, принизить значимость того, что она не понимает – тоже ее фишка.

– У него срочный заказ! – на ходу подумываю я.

– Вот и посмотрим, что для него важнее, – не хватает очков в роговой оправе, из-под которых мамин взгляд выглядел бы ещё весомее.

– Я спрошу, – хватаюсь за спасительный круг последней надежды, что маму удовлетворит его отказ.

– Ну что, между первой и второй, как говорится! – врывается в кухню явно посвежевший Вова. Он что там, втихаря Мезима наглотался?

– Вов, родители устали, – начинаю я.

– Зина говорит у тебя завтра работа срочная, а мы хотели собраться, посидеть по-семейному, не спеша, – прерывает меня мама, широко улыбаясь моему псевдо-парню. – А я ей говорю, он наверняка сможет передвинуть планы, чтобы познакомиться с будущей родней поближе!

Она произносит это все лёгким шутливым тоном, но обмануть Вову, как и любого присутствующего здесь, ей не удается. Это ничем не прикрытая манипуляция.

Он смотрит на нее, кидает взгляд на меня, я едва заметно качаю головой и очень заметно выпучиваю глаза, пытаясь передать мое "ни за что". Но телепат из меня никакущий, мама очень хороша, а Вова тот ещё меркантильный жук, и вместо ожидаемого "я не смогу", НеКобейн говорит:

– Без проблем!

Ну всё, придется продавать почку.

– Я тебя провожу, – кладу руки на грудь мерзавца и с силой его выталкиваю из кухни в коридор.

Труда это не составляет, он худощавый и не сопротивляется.

С родителями попрощался, от стопочки на посошок отказался, на предложение взять с собой сальце снова позеленел лицом, можно уводить псевдо-бойфренда на приватный разговор.

Надеваю кеды, выталкиваю жиголо на лестничную клетку и захлопываю за нами дверь.

– Ты совсем что ли?! – гневно шиплю, подталкивая его к лифту.

– Да, прости, переоценил свои силы, надо было отказаться, – слегка морщась, говорит Вова.

– Конечно, надо было!!! – мой голос звенит напряжением, отбиваясь от стен парадной. Оборачиваюсь на дверь квартиры, вряд ли родители там уши греют, но лучше перестраховаться.

Дверцы лифта со скрипом разъезжаются, мы входим, нажимаем кнопку первого этажа и ждём закрытия дверей, чтобы продолжить. В тусклом освещении мерцающей лампочки лицо Вовы выглядит совсем болезненно. Без улыбочки и напускного радушия это совсем другой человек. Хотя по-прежнему Курт Кобейн.

– И что теперь делать? – нервно спрашиваю я. Больше у самой себя, он-то понятно, что скажет: стандартная такса, и я снова сожру все сало в твоём доме. Не благодари.

– Активированный уголь, наверное, надо купить? – сгибается пополам и упирает руки в колени. – Или что там лучше? – поднимает на меня взгляд.

– Да при чем тут уголь! – всплескиваю руками. – Что мне завтра делать?! Ты придумаешь какую-нибудь гениальную отмазку? У тебя есть ход конем?

Лифт дёргается и останавливается, Вова распрямляется и смотрит на меня с непониманием.

– Я приду.

Теперь с непониманием смотрю на него я. Дверцы разъезжаются, он выходит первым, я за ним.

– Ты не понял, у меня больше нет денег. Ты, знаешь ли, удовольствие не дешевое, – иду за ним, пытаясь поспеть за широким шагом.

Он толкает входную дверь, и в глаза тут же бьёт солнечный свет. Останавливаемся на крыльце, встречаемся взглядами. Зелёный луг выдает раздражение человека напротив. Но тут мы можем посоревноваться.

– Я же сказал, что всегда довожу дело до конца, – с расстановкой говорит псевдо-бойфренд. – Я оказываю комплексную услугу и не беру почасовую оплату. Ты меня с кем-то путаешь.

Его лицо едва заметно искривляется от сдерживаемых эмоций, а я снова заливаюсь густой краской. Опять ляпнула и не подумала, мы же мало говорили о сроках и условиях… или я просто пропустила эту часть, пока пялилась на эти его красивые глаза.

– Хорошо. Хорошо, – машу головой, как идиотка. И что тут добавишь? – Тогда завтра я напишу во сколько?

– Ага, – отрешённо соглашается Вова. Вытягивает из кармана солнечные очки и закрывает единственный источник цвета в образе. Закатывает рукава, являя татуировки, и спускается с крыльца.

Я наблюдаю за его расслабленной походкой и провожаю спину, пока она не скрывается за поворотом. Прислоняюсь к металлической двери парадной и несколько раз бьюсь об нее головой. Фантастический кретинизм. Просто вышка.

Когда поднимаюсь в квартиру, мама уже вовсю хозяйничает. Стол на кухне убран, папа сослан в ванную, она роется в шкафу в коридоре.

– Где у тебя постельное белье? Какой бардак, Зина, ничего не найти. Пакеты какие-то… – вытаскивает наружу Ангелинкины вещи.

– Это соседки, мам, я свое в комнате держу, – отбираю у нее вещи Гели и запихиваю обратно. У той реально везде бардак, но это от того, что она, та ещё хламовница, ничего не выкидывает. С ее запасом одежды можно одеть с ног до головы все Пруды. Были бы самыми модными.

– Завтра с утра встанем пораньше, сходим в магазин кое-что докупить, нарежем пару салатиков, – объявляет мама, пока я иду в комнату. – Я там утку мороженную привезла, надо достать ее из холодильника, чтоб к утру разморозилась. Жаркое поставим на горячее, – идёт за мной, расписывая банкетное меню. – Колбаски нарежем, грибочки откроем. Ну и хватит. Есть тут где приличный торт купить?

– Мы пирожные не съели, может их… – напоминаю, что к ним так и не притронулись за чаем. А я в дорогущей кондитерской их покупала, хотела удивить.

– Ну какие пирожные, нужен торт! – отрезает мама.

Я молча достаю чистое постельное и перестилаю кровать. Мама продолжает стоять над душой. Боже, быстрей бы пережить завтра.

Мамино "надо лечь пораньше, устали в дороге" перетекает в очередные два часа нравоучений и планирования завтрашнего дня. Тему "Вовы" она обтекаемо не касается, что меня по-прежнему настораживает. Когда родители, наконец, отправляются спать, я выдыхаю. Завариваю дико крепкий чай, достаю злополучные пирожные, и в гордом одиночестве, тишине и темноте, разрезаемой лишь светом экрана телефона, уничтожаю свидетельство своего очередного провала. Вкусно. И горько. Маму никогда ничего не удовлетворит.

Прикончив две кружки чая, две карамельные корзиночки и один эклер, я решаюсь написать Вове.

Надо начать с извинений, но трусливое нутро, желающее сохранить лицо, пишет:

"Должна предупредить, завтра будет колбаса из бобра. Подготовься"

Наливаю очередную кружку уже остывшего кипятка и кидаю туда новый пакетик чая. Рука так и тянется прикончить очередной эклер, пока жду ответа. Я не обжора, но заедать стресс мне привычнее, чем пускать слезы или заливать горло.

Экран мигает входящим сообщением, и я нервно вытираю руки о платье, прежде чем прочитать.

"Здесь углем не спастись. Возьму плату за лекарства"

Справедливый укол.

"Можешь её не есть, никто не обидится. Я просто предупредила"

В: "Что родители думают обо мне, сказали?"

"Мы о тебе не говорили"

В: "Странно."

"Мои родители вообще странные, если ты не заметил. Как твой желудок?"

В: "Я попытался убедить его, что речь о картофельных очистках не шла. Помогло временно, ровно от туалета до кухни и вниз до крыльца"

"Ты отлично справился сегодня, серьезно. Я оплачу затраты на лекарства"

Ответа долго не приходит. Я убираю со стола, мою кружку, укладываюсь на диван Ангелинки. Я единственный человек, кому она разрешает касаться своих вещей, так что надеюсь, не обидится, что я заняла ее священное убежище.

Закрываю глаза, особо не надеясь на скорый сон, учитывая насыщенный событиями день, но практически сразу уплываю. Сквозь пелену поверхностных сновидений слышу вибрацию входящего сообщения, открываю один глаз и разблокирую экран.

В сообщении прикреплен чек на 115,80 руб. Три пачки активированного угля взял, ты посмотри.

Какой предусмотрительный.

Глава 5

Разглаживаю платье по бёдрам и смотрю на себя в зеркало. Не знаю, как это маме удается, но всего за один день в ее присутствии все мои детские комплексы вернулись.

Волосы слишком рыжие. Ноги слишком короткие. Кожа слишком бледная. Картошку нужно резать крупнее, а помидоры мельче. Иногда мне кажется, что сейчас она скажет, что и дышу я неправильно. И как бы я ни старалась, ничего не меняется, она никогда не разжимает плотно сжатых губ, не смотрит на меня с гордостью, не хвалит.

Галке тоже достается. Но сестра, в отличие от меня, умеет не принимать это близко к сердцу и быть себе на уме. Она вся в отца. Лёгкая и жизнерадостная. Любит болтать, громко смеяться, широко обнажив зубы, и себя. Быстро выскочила замуж, буквально услышав последний школьный звонок, тут же родила первого, потом, не откладывая надолго, второго, и вот уже третий на подходе. Об образовании даже не думала, в город не стремилась, ни разу не жаловалась на свою участь.

А мне всегда хотелось большего. Хотелось, чтоб как фильме: я привлекательна, он чертовски привлекателен. Оба успешны и амбициозны, строим карьеру, берём ипотеку. И вот, докатилась: наняла парня за последние деньги.

Ещё раз окидываю свое бледное отражение в зеркале, беру резинку для волос с комода и закрепляю конец косы. Думала, за столько лет забуду, как ее, ненавистную, плести, но мышечная память все сделала за меня. Надеюсь, теперь мама избавит меня от одного из нравоучений.

В дверь раздается звонок. Я нервно выдыхаю и сжимаю пальцы в замок перед собой, чтобы немного успокоиться. Вчера все прошло вполне неплохо, почему сегодня что-то должно измениться?

Выскакиваю из комнаты до того, как кто-то из родителей пойдет открывать, и подлетаю к двери. Поворачиваю замок, дергаю ручку. На пороге стоит образец идеального парня.

С широкой улыбкой, цветами в руках, с ног до головы упакованный в чёрное, как и вчера. Я невольно улыбаюсь в ответ, хотя знаю, что его улыбка – ненастоящая.

– Ты забыл, – тихо говорю я и касаюсь своего носа в месте, где у него торчит серьга.

– А, черт, – суетится он. Впихивает мне в руки букет и быстро снимает пирсинг, укладывая серёжку в задний карман.

Как раз вовремя, потому что в этот момент из кухни выплывает мама, из комнаты – папа, и начинается галдеж.

Вова рассыпается в приветствиях и комплиментах. Дарит маме цветы, пожимает отцу руку и прижимает меня к себе. Я чуть не подскакиваю от неожиданности, но он крепко удерживает меня возле себя, забрасывая руку на мое плечо.

– Так вкусно пахнет! – тянет он. – Запах чуть ли не до первого этажа.

Подхалим. Но это работает. Мамины вечно поджатые губы немного расслабляются.

– Давайте сразу к столу! – приглашает она.

– Я только вымою руки, – тянет меня за собой Вова.

Мы закрываемся в ванной, включаем кран на полную.

– Ну, что мне ждать сегодня? – мгновенно стирая с лица радушную улыбочку, спрашивает он.

– Думаю по классике: расспросы, детские истории, еда.

– И бобёр, – кривит он лицо.

– Я уговорила колбасу не доставать. Только  привычные продукты.

– Хорошо, ладно, – расслабляет плечи мой псевдо-бойфренд, опирается на край раковины локтями и подставляет ладони под струю воды. – Они что-нибудь говорили обо мне? Или все так же, тишина?

– Тишина.

– Как думаешь, почему? – кидает на меня быстрый взгляд.

– У нас вообще не принято говорить по душам, – шепчу я. – Ну парень и парень. А! Мама сказала, что такие, как ты, таких, как я, замуж не берут. Но это ещё до того, как ты ушел вчера.

– Понятно, – отряхивает от воды руки, закручивает вентиль с водой. – Значит, будет прощупывать. Как мы познакомились, помнишь?

– На сайте знакомств, – киваю я, вспоминая подготовленную легенду.

– Мо-ло-дец, – треплет меня по макушке. – Остальное предоставь мне. Главное, чтоб обошлось без бобров, а то чет я… – прикладывает руку к животу, изображая на лице муки.

– Не волнуйся, – слабо улыбаюсь я.

Ещё бы самой последовать этому гениальному совету.

Мы выходим из ванной, Вова тут же сплетает наши пальцы на руках. Я снова дергаюсь с непривычки.

– Что ты нервная такая, – опускается до горячего шепота на ухо он.

А я и сама понимаю, что выгляжу, как дикая. Но настолько я отвыкла от чужих касаний и вот этого разворачивающегося урагана в грудной клетке при малейшем контакте, что веду себя, как шуганная.

– Расслабься, – потряхивает моей рукой в воздухе Вова. Но я настолько деревянная, что просто не в состоянии. Выходит только нацепить улыбку на лицо и слабо кивнуть.

Почему-то сегодня я волнуюсь сильнее, чем вчера. Может оттого, что вчера мы обошлись без физического контакта.

Почти.

Позор накрывает волной воспоминаний, и я снова краснею.

– М-м-м, какой пир! – восклицает Вова, как только мы входим на кухню. – Видна рука мастера, – отвешивает маме комплимент, подводит меня к столу, помогает сесть, садится сам.

– Наверняка не часто ешь домашнее, так что запасайся впрок. Зина-то не готовит, – с улыбкой на лице топит меня собственная мать.

Я плотнее сжимаю зубы. Я ведь готовлю, готовлю! Вот как она думает, я здесь столько лет выживаю, если так и не научилась?

– Ну что ты сидишь, – обращается ко мне мама. – Наложи мужчине салат.

Как будто он без меня не справится. Да этот обжора уже тянет ручонки к бутербродам и один скрывается в нем за два укуса. Вот это суперсила. Наверное, у него отменный метаболизм, раз его аппетит никак не сказывается на худощавом телосложении.

Пару минут мы проводим в тишине, набивая тарелки едой, Вова не прекращает работать челюстью и изредка вставлять, как все прекрасно и вкусно.

– Сегодня без дегустации? – спрашивает он у отца.

Тот заметно оживляется от любимой темы, но даже рта раскрыть не успевает, как влезает мама.

– Нам сегодня ехать обратно, так что обойдёмся чаем. А ты водишь машину, Вова?

– Нет. Я предпочитаю на своих двоих, люблю долгие прогулки, – он кидает на меня многозначный взгляд и мягко сжимает руку на столе.

Господи, до чего он хорош. Жаль, что только за деньги.

– Зина тоже отказалась учиться, хотя сколько раз мы говорили: возьмешь машину подержанную, сможешь к нам хоть каждые выходные наведываться, – вот поэтому и не захотела. – Хоть ты трактор ей дари, вот что-что, а с ним она обращаться умеет! – тычет в мою сторону вилкой с наколотой колбасой мама и смеётся.

– А то! Моя школа, – поддакивает папа.

– Какой необычный навык, – пытается подобрать слова поддержки Вова, хотя я буквально вижу, как у него трясутся щеки от желания меня подколоть. Но отыгрывает идеального парня по полной.

– Девушки из деревни вообще многому обучены, – продолжает мама. – Она рассказывала, как в детстве обожала доить коз?

– Серьезно? – оборачивается на меня Вова с едва сдерживаемой улыбкой.

Забавно ему. Это мама ещё не дошла до воспоминаний о компостной яме, в которой я пряталась от Гали… Вряд ли он впечатлится. Рассказывать унизительные истории из жизни своих детей должны запретить на законодательном уровне. Хорошо, что это фиктивный парень, ни один настоящий такого не выдержит.

– Да! Ручки маленькие, как раз под козочку! – активно жестикулирует мама, не желая прерывать поток своих воспоминаний. Или делает это специально. – А выросла, уже на коров перешла. Прямо из-под коровы могла хлебнуть, помню. Обожала парное молочко. Говорю ей, сначала процедить надо, мало ли та хвостом намахала, может и навоз, всякое бывает, хоть и моешь ту перед каждой дойкой…

Сбоку раздается покашливание, я снова оборачиваюсь на Вову и вижу, как он давится. От смеха? Не похоже. Лицо серое, глаза слезятся. Салат не пошел или так живо навоз представил?

Впечатлительный, блин.

Похлопываю его по спине, чтобы откашлялся, он кидает странный взгляд на мои руки. Да, я доила коров и горжусь этим. И коз. И как-то хотела подоить петуха, потому что думала, что он мне птичье молоко даст. Мелкая была, вдохновилась конфетами, которые в школе девочка на день рождения раздавала.

– Ой, а их с Галей любимая игра в детстве была – прятки, – преувеличенно громко смеётся мама, продолжая аттракцион унижений. Вот и дошли до компостной ямы.

Крепись, Вова, дальше будет ад.

Добро пожаловать на аттракцион унижений имени меня. Тут вас ждёт колесо обозрения с видом на грязный курятник, яму с компостом и окно Димчика, с которым мы в детстве сидели рядом на горшках.

Да, мама не забыла и про него. Вспомнила все: и как мы, голые двухлетки, бегали по полю, и как он мой портфель утопил в речке, и даже как нас застукали целующимися в погребе его родители. С тех пор наши семьи и решили, что мы непременно поженимся. А я тогда втихаря отведала маминого вина, справедливо решив, что в четырнадцать уже вполне взрослая, а потом затащила сопротивляющегося Димку в погреб, чтоб научить его целоваться. Сама-то опытная, столько помидоров извела!

Нам обоим искренне не понравилось, от него пахло луком, а я так сильно вцепилась в его шею, что оставила ярко-красные полумесяцы от ногтей. Но он, после этого, почему-то решил, что я в него без памяти влюблена, и что хуже всего, так же решили наши родители, справедливо рассудив, что в кривозубого Димку не влюбиться невозможно.

– Кстати, он недавно машину купил, – многозначительно поглядывая на меня, говорит мама. – Такая белая, красивая. Новую взял!

– Ммм, молодец, – кисло улыбаюсь я. – Может чай? – пытаюсь переключить внимание присутствующих на более нейтральную тему и, чего уж там, приблизить финал этой адской встречи.

– Рано ещё! – обрывает мою инициативу мама. – Какой марки там, Юр?

– Нива, – не прекращая жевать, говорит отец.

– Высокая такая, по нашему бездорожью самое то! Теперь развозит ихнюю молочку на продажу, зажили, как белые люди!

– Так вы тоже могли бы, – зачем-то вставляю я. Хотя правильнее было бы притвориться полной дурой с временной глухотой.

Мои с молочкой не возятся, у них с Григорьевыми дружеский пакт, распределяющий кто, что реализует. Но могли бы яйца свои развозить, овощи, расширить клиентуру до тех, кто к нам приехать не может. Димка-то не совсем лопух вырос, идёт в ногу со временем.

Мама тут же всплескивает руками. Я готовлюсь к пропитанной едким порицанием речи.

– Да кто ж на это время тратить будет? Отец твой? Ему некогда. Пашка – тому есть, чем заняться, двое троглодитов на шее, третий на подходе.

Вот как она о собственных внуках. Хотя не удивлюсь, если сама Галка их так и называет, пеняя мужа, что он настрогал. У них весьма своеобразная любовь.

Повисает недолгая тишина. Я перевожу взгляд на притихшего Вову и наблюдаю, как он запихивает в себя новую порцию картошки с мясом и с аппетитом жуёт. Ничего человека не может сбить с пути набивания желудка. Немного притормозил процесс рассказ о навозе, но мой псевдо-парень быстро оправился. Сегодня обошлось даже без капитуляции в ванную и маскировки водой.

Впервые за этот странный обед мне тоже захотелось есть. Я протягиваю руку к бутербродам, хватаю один и откусываю.

– Кстати, – выбирает самый неподходящий момент, чтобы снова заговорить мама. – Дима о тебе спрашивал. Интересовался, когда ты приедешь, как у тебя дела. Они, кстати, погреб оборудовали…

Я давлюсь непрожеванным бутербродом и некрасиво кашляю, исторгая из себя куски батона.

– Зина! – возмущается мама, очевидно, неприличию этого действия за столом.

Вова реагирует мгновенно: откладывает вилку (а я думала, он с ней уже сросся) и стучит меня по спине. В руку тут же вкладывается стакан с водой, я утираю слезы и медленно пью.

Господи, она меня добьет сегодня.

– Ты в порядке? – заботливо спрашивает самый ненастоящий парень в мире. Приобнимает меня и придвигает свой стул ближе ровно настолько, что мы соприкасаемся плечами и ногами. Мне сразу становится жарко.

Но спокойнее.

Этот простой жест словно укрывает меня от маминых провокаций. Так вот, что значит реально иметь крепкую стену, надёжное плечо. Гораздо проще справляться с несправедливыми словами, когда есть кто-то на твоей стороне. Даже если ты ему платишь.

Я поворачиваю голову к Вове и одариваю его благодарной улыбкой. Его лицо совсем близко, настолько, что мне хорошо видна его темная радужка, окольцовывающая яркой зеленью зрачок, едва заметные конопушки на переносице и прокол от серьги в носу. Я любуюсь им. Незнакомое тепло разливается по телу, согревая вечно холодные руки. Поддаваясь порыву, я укладываю голову ему на плечо. Он ничем не выдает, что удивлен или недоволен, напротив, прижимается щекой к моей макушке, бессловно поддерживая. Настоящий профессионал! А я просто наслаждаюсь моментом, он скоро закончится, а мне хочется немного пофантазировать о том, чего никогда не будет.

Хотя, что это я? Будет, конечно! Просто с кем-то другим. Возможно, не таким колючим.

– Так вот Дима… – снова возвращается к теме мама, нарочно отводя взгляд от нашей идеалистической картины и принимаясь кромсать мясо на тарелке ножом..

– Упустил свой шанс, – влезает в разговор Вова. – Надо было на том горшке еще Зину кольцевать, – эй, а он, оказывается, все слушал! – Такой лузер, – добавляет шепотом, словно мне на ухо, но так, что все слышат. – Сделаешь чай, заюш?

И настолько я поражена его рыцарским выпадом, что готова простить очередное сравнение с мохнатой зверюгой.

Мама замолкает, я встаю, чтобы поставить чайник. Атмосфера как-то резко меняется, словно сильно надутый шарик выпустили из рук и пустили в небо. Он кружит над головой ярким пятном, мечется, выпуская воздух, и наконец, опадает к ногам цветной лужицей. Я радостно улыбаюсь, папа берется рассказывать про свой любимый перегонный аппарат, чайник кипит.

Даже солнце будто заглядывает в окно, освещая кухню.

Чаепитие долго не продляется, мама довольно быстро сворачивается и гонит папу собирать вещи. Они удаляются в комнату, я шумно выдыхаю и укладываюсь головой на стол.

– Господи, наконец-то, – шепчу я столешнице.

– Не расслабляйся, они ещё не вышли за порог, – учит меня своим премудростям Вова.

Я выпрямляюсь, провожу ладонями по лицу, уводя выбившиеся из прически пряди назад, и встаю. Он прав. Нельзя проколоться сейчас. Финишная прямая, финишная прямая!

Убираю оставшиеся продукты в холодильник, под жадный сопровождающий их взгляд Вовы, отношу посуду в раковину. В коридоре слышится возня. Я делаю глубокий вдох-выдох и поворачиваюсь, чтобы пойти проводить родителей.

Передо мной материализуется Курт Кобейн.

– А теперь финалочка, – шепчет он.

Делает шаг ко мне, прижимается своими бедрами к моим, вызывая мгновенное оцепенение, медленно поднимает руку вверх и говорит:

– Я все равно люблю тебя, – заправляет очередную выбившуюся из косы прядь волос мне за ухо.

Я застываю, как кролик перед удавом. Все тело каменеет, тяжелея на добрый центнер. Сердце снова разгоняется, сопротивляясь стоп-сигналам мозга. Я же помню, что все не взаправду, но попробуй ты объясни это скакнувшему пульсу и замершим лёгким, отказывающимся качать воздух.

Мягкие пальцы проходятся по уху, скользят по щеке и останавливаются по подбородке. Я интуитивно приоткрываю рот и кидаю взгляд на губы парня напротив. Он снова сделает это сейчас, да? Ох, ожидание хуже неизвестности!

Поднимаю глаза на зелёные лужайки и встречаюсь с насмешливым взглядом, мгновенно отрезвляющим мозг. Вова подмигивает мне и дёргает бровью чуть вверх, уводя взгляд вбок. Я смотрю влево от него и натыкаюсь на родителей. Смущённо поджимаю губы и выбираюсь из плена гениального актера.

Финалочка удалась.

Папа не скрывает улыбки, мама выразительно изгибает брови. Они явно все слышали.

– Вова, помоги, пожалуйста, пакет с банками отнести до машины.

Мой псевдо-парень с энтузиазмом откликается на мамину просьбу, подхватывая два пакета со стеклянной тарой из-под уже съеденных заготовок, и выходит за папой из квартиры.

Мама немного притормаживает, надевая лёгкие туфли, выпрямляется и пронзительно смотрит на меня. Я готовлюсь к новому уколу, мысленно подсобираясь внутри.

– Хороший мальчик, живите на здоровье, – миролюбиво говорит она, совершенно выбивая меня из равновесия.

Я открываю рот и, как рыба, хватаю воздух. Здесь должен быть подвох.

– Ты на меня не обижайся, что я так…, – она смотрит прямо, не отводя взгляд, как и всегда, когда хочет вбить в меня какую-то истину. – Но лучше отвадить его сейчас, чем когда все зайдет слишком далеко. Это на первых порах разница в вашем менталитете не чувствуется, а потом начнет проступать. Но раз уж все так… и он настроен серьезно… – вздыхает и берется за сумку. – Приезжайте вместе в конце месяца, как раз яблочный спас, твоему мальчику понравится. И корми его нормально, Зин, смотреть на него больно.

– Хо-ро-шо, – все еще не веря услышанному, говорю я. Это что же… первое мамино одобрение? Все получилось? Теперь я официально признана взрослой, а значит равной и отныне все будет по-другому?

– И причешись нормально, дочь, стыдно людям показываться.

А, нет. Акция единовременная.

***

– Хорошей дороги, – пожимает руку отцу Вова. – Было приятно познакомиться, – одаривает маму вышколенной улыбкой.

Родители забираются в машину, папа заводит двигатель, и наш старенький Fiat, который старше меня на пятёрочку лет, двигается с места. Вова крепко прижимает меня к себе, продолжая махать моей семье, пока машина не скрывается за поворотом.

Занавес падает, актеры расходятся.

Вова отстраняется, отпускает с лица выражение "идеального парня" и тут же закатывает рукава.

– Чешется, блин, – растирает ладонями расписанную чернилам кожу. – Чертова синтетика, ещё и жара, как назло.

Он прихватывает джемпер на затылке и одним ловким движением стягивает с себя. Тяжёлая ткань цепляет футболку снизу, и та задирается, показывая совершенно впалый живот (и это после такого обеда!), украшенный разноцветным рисунком. Всё-таки это дракон. Однозначно. И хвост так многозначительно скрывается за поясом брюк…

Вова расправляет темную ткань по телу, закрывая мне обзор, и повязывает джемпер вокруг бедер. Я, наконец, отмираю.

– У меня там еды куча, – жалко говорю я, махая рукой в сторону парадной. – Заберёшь часть?

Заглядываю в яркие солнечные глаза с такой надеждой, словно он сейчас жениться на мне согласится. Просто у меня действительно еды много, он, судя по всему, весь гонорар в магазине спускает, а я ещё не извинилась за те свои слова… Странно будет отпустить его вот так.

– Ну ок, – пожимает плечами. – За еду я ещё не работал, – усмехается, следуя за мной.

– Ну фактически, я тебе все же заплатила. А это бонус! Как молоко на вредном производстве. Только у нас, деревенских, сало.

Мы заходим в лифт, расходимся в разные стороны кабины, насколько это возможно, и молчим. Как-то тягостно.

– Мама благословила, кстати, – ищу тему.

– Пффф, я не сомневался, – разлохмачивает тщательно зализанную назад челку ладонью и отфыркивается от волос, падающих на глаза. Удивительное противоречие: и уложенные не нравятся, и что обзор закрывают тоже.

Тянется в задний карман, достает припрятанную серьгу и вставляет в нос.

– Теперь как человек, хотя бы, – говорит своему отражению напротив. – Красавчик.

Нарцисс.

Закатываю глаза и фыркаю. Не потому, что неправда, просто такое самомнение, наверно, очень тяжело таскать на плечах.

Заходим в квартиру, Вова уже привычным жестом в два движения скидывает обувь и сразу заворачивает на кухню, пока я вожусь со шнурками кроссовок.

К тому времени, как я к нему присоединяюсь, холодильник уже наполовину выгружен на стол, а красивый нос парня торчит в нем. Поразительная бесцеремонность.

– Может я… – подбираю слова. – Всё-таки сама?

– Я просто помогаю тебе определиться, от чего я точно не откажусь – говорит он, не вынимая лица из холодильника. – И-и-и грибочки, – достает литровую банку и ставит на стол.

Выпрямляется, шумно захлопывает дверцу и озорно смотрит на меня, поигрывая бровями.

– Садись, – смеюсь я. – Сейчас упакую.

В верхнем ящике пенала нахожу пластиковые контейнеры, которые все время копятся и никуда особо не расходуются, выставляю их рядком на столе. Вова откидывается на стуле, забрасывая ноги на соседний.

– Уф-ф-ф, – потягивается он. – Это было… интересно.

– Ты молодец, – киваю я, загружая салат.

– У тебя прикольные предки. С тараканами, конечно…

– И мышами, – усмехаюсь я.

– Не напоминай, – он закрывает глаза ладонью, откидывает голову назад и громко хохочет. – Ты серьезно скормишь их тому монстру?

– Да нет, конечно! Как ты вообще это представляешь? – морщусь я. – Яша ест только породистых мышей, стерильных и жирненьких.

– Фу, мерзость, – кривит лицо мой уже не парень.

– Этих придется прикончить, – продолжаю я измываться. – Хотела как папа, лопатой…

– Фе, остановись, – Вову передергивает, и он вскакивает на ноги. – Страшная женщина! – подходит ко мне со спины, становится совсем близко.

Пальцы замирают на очередной крышке контейнера. Нос забивает сильный запах эвкалипта. Не самое подходящее время, знаю, но я гадаю: это его гель для душа, средство после бритья, одеколон? Слишком резкий по мне, но почему-то тревожащий нервы.

Такой контакт-не контакт длится всего пару секунд, потому что Вова, конечно, шел вовсе не ко мне, а к своему любимчику – холодильнику.

– А пива нет? – снова открывает дверцу и сует внутрь свой нос. – Надо залиться чем-нибудь после мышей твоих.

– Папина бодяга, кажется, осталась, он не забрал.

– Та, которая на комбикорме? – снова морщится ненастоящий парень.

– На картофельных очистках.

– Господи, зачем напомнила, – кладет руку на живот и выпрямляется, поглаживая его. – Их же свиньи едят!

– Ну так после перегона же, а не до.

– Буэ, – изображает желудочный позыв Вова. Неженка, блин.

А так и не скажешь, сметал со стола все, что видел.

– Мне вот интересно, – прислоняется плечом к холодильнику и скрещивает руки на груди. – А как мы с тобой расстанемся?

– Что? – поворачиваюсь к нему, ловлю очередной насмешливый взгляд.

– Ну, для родителей. Когда и как это произойдет? Я тебе изменю? Ты мне? Не сойдёмся характерами? Из-за чего там народ нынче расстается?

– Скорее всего, последнее, – возвращаюсь к контейнерам, загружаю бутерброды, прессуя их по два – Я ещё не придумала, будем смотреть по обстоятельствам.

– А ты при родителях всегда такая?

– Какая?

– Кроткая, – берется за кончик моей косы и слегка покачивает им в воздухе.

– Я не… я всегда такая, – возмущаюсь я.

– Да ну. Я видел тебя в кафе. Влетела вся такая рыжая фурия, волосы разлетаются, шипишь. Класс.

– Я не фурия! – возмущение растет, я с силой захлопываю последнюю крышку и для надёжности бью контейнером по столу.

– Да расслабься ты, – тянет за косу.

– Ай! – он что, мне там волосы выдирает?

Давление на голову ослабевает, и я понимаю, что он стянул с косы резинку. На периферии улавливаю, как Вова цепляет резинку на руку, но пошевелиться, обернуться, не могу. Не хочу. Впитываю момент.

Он приятно перебирает волосы пальцами, распуская их до конца, высвобождая от ненавистного плена прически. Раскидывает их по спине, закидывает через плечо вперёд. Я оборачиваюсь и непонимающе смотрю на него.

Зачем все это, для кого? Не понимаю.

– Во-о-от. Фурия!

Я смотрю на него, он на меня. Я выдерживаю секунду, он немного больше, судя по горячему следу на моей щеке. Возвращаю взгляд на стол, складываю контейнеры башенкой и снова оборачиваюсь к нему.

И застываю. То, что я ему сейчас скажу, явно не вызовет восторг. Уф.

– Во-ва, – не отрываю глаз от его ноги. – Ты только не впадай в панику, – как можно спокойнее говорю я. Поднимаю взгляд и, глупо улыбаясь, выдаю. – У тебя возле ноги мышь.

– Что? – он понимает не сразу. Ещё несколько мгновений на его лице сохраняется надменно-расслабленная улыбочка, а потом кровь резко отливает от головы, и он белеет.

Взгляд стреляет вниз, обнаруживает серую тварь.

– Мать твою! – орет он и взмахом ноги отшвыривает от себя грызуна.

Раздается глухой удар, писк, мышь быстро оправляется и начинает метаться по кухне. Тоже самое делает Вова. И вдобавок хватает стул, выставляя его перед собой. Серьезно? Ты им от мыши собрался защищаться?

– Не шевелись, – спокойно говорю я. Тянусь к подоконнику, стягиваю с него трехлитровую банку, которую родители не забрали, и аккуратно, не производя лишних телодвижений, передвигаюсь к мыши.

Та застыла возле ножки стола, явно чувствуя еду, и тоже не шевелится. В этом деле главное – ловкость рук, заявляю, как опытный специалист по отлову этих тварей. Я с ними семнадцать лет жизни прожила.

Сбрасываю со стола кусочек сала – они до него страсть охочие – и как только тварь на него набрасывается, я набрасываюсь на нее.

Банка закрывает ничего не понимающую мышь, я крепко держу банку.

– Подай там картонку, – прошу оцепеневшего Вову.

Он смотрит на меня квадратными глазами и очень медленно опускает стул. Замечаю его побелевшие костяшки и еле сдерживаю усмешку. Не выжил бы он у нас в Прудах. Слег с нервным срывом в первые же сутки.

– Картонка, – напоминаю я, указывая в сторону подоконника.

Он оборачивается, мечется в поисках картона. Да, признаю, там настоящая свалка. Единственный оплот хаоса в моей части квартиры. Но для меня она упорядочена, а за занавеской и вовсе не видно.

– Под журналами, – подсказываю я, не отрывая рук с банки.

– Держи, – протягивает мне.

Я просовываю ее под банку и шустро переворачиваю, чтобы мышь провалилась внутрь. Хватаю крышку и крепко захлопываю ее. Обойдешься без воздуха, тварь. Все равно тебе трындец.

– Откуда она взялась?! – раздается взволнованный голос рядом.

– По ходу из папиной банки, – нехотя признаю я. – Выбрались.

– Выбра…ЛИСЬ? Все???

Вова нервно проводит рукой по волосам, закидывая челку наверх, и даже не пытается скрыть это паническое выражение с лица, когда осматривает пол.

– Ну, может и не все.

– Я пойду.

Он уверенно шагает в сторону коридора, я ставлю банку на стул, хватаю контейнеры со стола и иду следом.

– Еду не забудь.

– Ага, – кивает он, шустро всовывая ноги в ботинки.

– Слушай, я хотела сказать… Спасибо тебе огромное. И извиниться. За те свои слова… Некрасиво получилось. Я не хотела намекать на твою продажность и вообще… И за мышей извини, ладно?

– Ладно, – кисло соглашается он.

– Ты отлично отработал. Оставлю тебе положительный отзыв, буду рекомендовать друзьям, что там ещё говорят в таких случаях?

– Лучше подругам, – усмехается он, открывая дверь.

– Ага, подругам. Ну, счастли́во? – передаю контейнеры, заглядываю ему в глаза, покачиваясь на пятках.

– До встречи, заюш, – щелкает меня по носу свободной рукой.

– Позволить себе повторную встречу я не могу, так что, таки прощай, – поджимаю губы.

– Ауч, – морщится он, отводя взгляд.

– Прости, опять я… – Господи, да что со мной не так?

– За правду не бьют, – хмыкает он. – Прощай Зина-Ида, – разворачивается.

– Подожди, я же тебе за лекарства должна! – хватаю сумку и начинаю рыться в поисках кошелька.

Периферийным взглядом ловлю движение у ног – ещё одна мышь резво пробегает мимо и скрывается в подъезде. Благо, Вова ничего не замечает, сверля взглядом мне лоб. Черт, они реально все выбрались!

– Сколько там, сто шестнадцать? – лезу в карман для мелочи, поднимаю взгляд.

Мой ненастоящий парень сжимает челюсти и выдавливает сквозь зубы:

– Сто пятнадцать восемьдесят, – ехидно выговаривает он. – И букет маме посчитай. Полторы. За проезд, так и быть, не возьму.

Какая щедрость. Я вытаскиваю две купюры по тысячи, оставляя свой кошелек практически голым, если не считать мелочь в кармане, и сую парню напротив в руки, чуть не выбивая контейнеры.

Забрать их обратно что ли, раз пошла такая пляска?

– У меня сдачи не будет, – холодно говорит он.

– А это тебе на чай! – зло выговариваю я. – Прощай! – и захлопываю дверь.

И чего разозлилась? Все справедливо. Он – наемный рабочий, я – наниматель. А все эти поцелуйчики, касания, косорасплетания – не более, чем сопровождение сделки. И дуре понятно.

И вообще, мне мышей ловить надо, некогда слюни тут по Курту Кобейну распускать.

Кажется, без крови всё-таки не обойтись.

Глава 6

– Расчехляй парадные трусы, Идончик, сего-о-одня будут танцы! – нараспев кричит подруга.

Входная дверь хлопает, оповещая о возвращении Ангелинки, хотя ее возглас оповестил и меня, и соседей по лестничной клетке сильно до этого. Выглядываю из комнаты и натыкаюсь на широченную пьяную улыбку подруги.

– Ты чего так орёшь, Гель? И где успела так налакаться?

– Я была на собеседовании, – выдыхает она и плюхается на пуфик у двери.

– И?

– Прошла, – прикрывает глаза и радостно хохочет. – Все, все, теперь никаких велосипедов, никаких "приятного аппетита", никаких мозолей на спине! За-жи-вем, – размахивает руками, бьётся о прихожую и тут же шипит от боли. – Блин.

– А куда взяли-то? – прислоняюсь к стене и улыбаюсь. Она очень долго и безрезультатно стучалась во все двери города, но открыли ей только службы доставки.

– А, крепежи какие-то, краска и ещё что-то, что я воспроизвести сейчас не смогу, – хихикает она.

Ангелинка тянется к туфлям и пытается стянуть их с пятки, но теряет равновесие и кренится на бок, упираясь лбом в стенку прихожей.

– Упс, пардонте, – снова смеётся она, помогая себе выпрямиться.

Ее взгляд сосредотачивается на стене напротив, а рука снова тянется к туфле.

– Оп-па! – грандиозно произносит она, выставляя вверх руку с одной из лодочек. – И-и-и… оп! – к первой присоединяется вторая рука.

– Смертельный номер, – улыбаюсь я. – Давай свои кэблы сюда.

Отбираю у подруги самые непотребные в мире туфли и ставлю к остальной обуви на подставку.

– Так что ты там про трусы кричала?

– Танцы! Мы должны пойти танцевать! – Геля встаёт с пуфика и, пританцовывая, кривой походкой направляется на кухню.

– Сегодня среда.

– Плевать! – Ангелина берется за чайник и подносит носик ко рту. Жадно припадает к нему и громко пьет. – Ого-о-онь, – вытирает рот рукавом блузки. – От шампанского такой сушняк!

– Да где ты шампанское взяла?

– В мини-маркете! – плюхается на стул.

– И что, одна его вылакала? – только зарождающейся алкоголички мне для полного счастья и не хватает.

– Почему одна, там ещё мужик был. Санёк. Ему, правда, лет пятьдесят, но он сказал, можно просто Санёк.

– Где ты мужика взяла, Господи? – закатываю глаза. Вечно у нее что ни день – приключение.

А все оттого, что на ней лежит проклятие безупречной красоты. Когда люди видят ее кукольное лицо, длинные блестящие волосы, идеальную фигуру, тянутся к ней, как мотыльки. Довольно быстро они понимают, что за ангельский внешностью стоит вовсе не дурочка с переулочка, а злобная гарпия и уходят в закат, крестясь. А мне вот версия злобной гарпии нравится. Она настоящая. И, конечно, со мной такого никогда не происходит, начинка и оболочка  ничуть не разнятся: я выгляжу простушкой, она и есть внутри.

– Так в мини-маркете и взяла! – подруга цокает языком, словно я задала самый идиотский вопрос в мире.

– И что, вы с ним на пару ее распивали?

– Ага, – широко улыбается и откидывается на спинке стула, вытягивая бесконечные ноги перед собой. – Он мне ее и купил. Деньги-то я на туфли спустила. Трут, кстати, зараза, – демонстрирует мозоли на пятках.

– Вот просто взял и купил?

– Ещё, наверное, на благодарность рассчитывал, но ты ж меня знаешь. Со мной эти фокусы не канают. Иди, короче, собирайся, пойдем тусить.

– Мне завтра на работу.

– А у меня завтра встреча!

– Уже девять вечера, – призываю к голосу разума, но он явно прячется за ширмой сладких пузырьков.

– Так как раз к самому веселью и придем! Все, Ида, давай без своих этих… как ты умеешь. Самые лучшие мужики ходят в бар по будням, – заговорщицки опускает она голос.

– Не лучшее место для знакомства.

– Тебе не угодишь, – фыркает она. – А между тем, у тебя уже мох из-под платья торчит, скоро по тебе север определять будут. Сколько раз говорила: иногда просто для здоровья надо. Цвет лица улучшает, морщины разглаживает.

– Мне кажется, это все твой крем за полторы штуки, – усмехаюсь я.

– Ага, а нежелание убивать людишек с особой жестокостью тоже от крема? Говорю тебе, двадцать первый век, все в свободных отношениях давно, никто никого не осуждает. А завтра проснешься: птички поют, солнышко светит…

– Это Питер, Гель, не Доминикана.

– После хорошей ночи ты ещё и море с чайками услышишь, гарантирую!

Я закатываю глаза, но молчу. Не сказать, чтобы я не думала об этом, просто я так не могу. Мне нужен контакт с человеком, он должен мне нравиться, быть интересным, чтобы подпустить его ближе. А с первым встречным…

И тут я некстати вспоминаю исключение из этого правила. Высокое и зеленоглазое, раздражающее до коликов. И то, сколько раз зависал мой палец над кнопкой "отправить сообщение абоненту", и то, как часто я гуляла мимо той кофейни, пытаясь разглядеть в окно, есть ли он там. На что надеялась – непонятно. Изощрённая форма мазохизма, не иначе. Он мне даже не нравится! Был просто момент. Односторонний. Химия.

Может это повторится и с кем-то другим?

– Ладно, – говорю я. – Пойду, соберусь.

– Трусы красивые не забудь, – кричит мне в спину Ангелинка.

Спустя час, почти протрезвевшая от двух чашек кофе Геля, крутит мне на голове какой-то кокон из волос.

– Будет шик, – приговаривает она с зажатыми между губ шпильками.

Я ей не верю, но послушно сижу, идя с самой с собой на компромисс. Ладно. Ладно. Просто сходим потанцевать. Выпьем что-нибудь на мою скудную зарплату. В конце концов, полдня на кафедре никого – может и высплюсь. Кофе никто не отменял, опять же. И вообще, мы долго не будем, пару часиков от силы.

А выгуливать свой мох тоже надо. Стричь его никому не дам, но проветрить… Фу, красивые метафоры – прерогатива Гели, я а в них, как конь в навозе.

Вот, что и требовалось доказать.

Подруга отходит от зеркала и становится сзади. Ёшки-матрёшки, это не кокон, это гнездо. Яйца укладывать будем для реализма?

– Интересно получилось, – кривовато улыбаюсь я.

– Смотри, – говорит Геля. – Когда волосы забраны наверх, открывается вид на твою красивую шею…

И на лопоухие уши.

– Достоинства надо подчёркивать!

Она взбивает рукой свои светлые волосы у корней и улыбается своему отражению. Я бы на ее месте тоже улыбалась, что ни ракурс – достоинства.

– Пошли, пошли, – подгоняет меня.

Я влезаю в туфли, накидываю плащ, ещё раз осматриваю себя в зеркало в прихожей. В принципе, может она и права. Без вечно рассыпанных по плечам волос я выгляжу постарше. Интереснее.

До бара мы добираемся на такси. Внутри уже шумно и людно, громко играет музыка.

– Что-то я совсем протрезвела, – кричит мне на ухо Ангелина. – Пошли сразу к бару.

Я киваю. Да, надо что-нибудь выпить, снять напряжение и идти танцевать. Отличная музыка сегодня!

Мы протискиваемся к стойке, немного расталкивая локтями народ, и заказываем по текиле. Действует быстро и много не надо. Идеальный рецепт вечера.

Сбоку на меня ложится какая-то парочка, издающая слюнявые звуки, сзади подпирает народ. Я опрокидываю рюмку, заедая лаймом, следуя за Ангелинкой, и замираю.

В нос ударяет острый запах эвкалипта.

Глава 7

Звуки вокруг становятся приглушеннее, сужаясь до маленькой точки бешеных барабанов в моей голове.

Вся кровь мгновенно приливает к лицу, оставляя беспомощными остальные части тела: ледяные руки, подгибающиеся колени, урчащий желудок. Черт. А ведь я много раз представляла нашу внезапную встречу, проигрывала в голове непринужденные реплики и смех. Почему же все это мгновенно вылетело из головы стаей перепуганных летучих мышей?

– Ух, хорошо! – бодро говорит Геля, морщит носик и стучит рюмкой по столешнице барной стойки. – Надо ещё!

Ага.

Для храбрости.

Народ сзади напирает сильнее, пытаясь протиснуться к бару, парочка сбоку окончательно ложится мне на спину. Теперь я физически не могу обернуться, не то, что выбраться отсюда.

– Ангелин, – шепчу подруге на ухо. – Обернись, посмотри, есть сзади меня высокий такой, худой блондин с пирсингом?

А то мало ли людей носят такой запах. Тоже мне ищейка.

Геля, никого не стесняясь, круто оборачивается к толпе лицом, опуская локти на барную стойку позади. Я вижу ее внимательный прищур, пока она скользит взглядом по людям перед ней и всё угасающую улыбку. Также резко, как она обернулась, Ангелина возвращается в изначальную позицию и машет бармену рукой, привлекая внимание.

– Не, одни лысоватые пузаны, – кисло отмечает она, мгновенно сбрасывая мое напряжение.

Показалось. Новая стадия моего наваждения, докатилась, блин.

– Если не считать белобрысого перца, который сосется с девахой, лежа на тебе. Два, повторите! – кричит она уже подошедшему парнишке в фирменном фартуке, пальцами указывая на рюмки перед нами.

Да ладно.

Прежде, чем хорошенько подумать, я начинаю истерически трясти плечом, сбрасывая с себя этих двоих. Как же это омерзительно. Вытворять такие вещи, посреди толпы людей, на ком-то! На мне!

Парочка оживляется и немного передвигается от меня, не прекращая отвратительных звуков. Мне становится окончательно не по себе. Но, чтобы не страдать зря, я оборачиваюсь, дабы убедиться, что это он.

И теперь страдаю вполне оправдано.

Перепутать невозможно. Лохматые светлые волосы, расчерченные рисунками руки, высокий, худощавый. Если чуть отклониться назад, впиваясь пальцами в липкую столешницу, открывается шикарный вид, как его острый нос с пирсингом утопает в пухлой щеке какой-то короткостриженой девицы, а губы вгрызаются в ее рот.

Я словно смотрю на горящую машину с людьми внутри: отвратительно, ужасно, но взгляд не отвести.

– И-и-ида! – отвратительно растягивая гласные, зовет подруга.

В руке появляется очередная стопка, перед глазами размытый ряд бутылок. Я не дожидаюсь особого тоста от Гели и махом опустошаю рюмку, закусывая лимоном. Ничего не чувствую. Ни горячей волны от текилы, ни кислоты фрукта. Только какой-то горький осадок.

Интересно, это он по работе или так… для удовольствия?

– Все, хорош морозиться, пошли танцевать! – тянет меня за руку Ангелинка.

Я отрываюсь от липкой стойки и послушно иду за подругой. Она кидает сумку на свободный стул и принимается выписывать бедрами восьмёрки под Artik & Asti. Музыка – хороший фон, чтобы перебеситься. Я энергично скачу, размахивая руками, не стараясь быть красивой или сексуальной. До пота, раскрасневшегося лица и абсолютного равнодушия.

И чего я так на нем зациклилась? Всего лишь очередной донжуан местного разлива. К тому же с сомнительной профессией. Ничего и так не вышло бы, что я пыталась себе доказать?

Под очередной ремикс популярной песни мои волосы, сдерживаемые миллионом шпилек, не выдерживают притяжения земли и рассыпаются по плечам тяжёлой волной.

– Я сейчас, – кричу на ухо подруге и, подхватив свою сумочку, иду в уборную.

Откуда здесь столько народа посреди недели? Неужели этим людям не надо на работу завтра с утра, на учебу, в конце концов?

По пути, ненароком кидаю взгляд на место у бара, где в последний раз красовалась эта сладкая парочка. Не хотела, но… Ладно, хотела. Просто закрепить отрезвляющий эффект. Но их там уже нет. Господи, только бы не обнаружить их в кабинке туалета, как в плохом кино!

В уборной толпа не хуже, чем в зале. Я огибаю вереницу девушек, стоящих в очереди, и становлюсь к зеркалу. Господи, ну и видок. Густо накрашенные глаза потекли от жара, волосы, полвечера запакованные в плотный кокон, торчат мочалкой в разные стороны. Не спасает вид и хорошо сидящий топ с джинсами.

Роюсь в сумке и достаю одну из резинок для волос, вечно распиханных у меня по карманам. Собираю волосы в косу на бок, вытираю под глазами салфеткой. Кажется, натанцевалась. Пора домой.

Перебрасываю сумку через плечо, выхожу из туалета и тут же упираюсь носом в твердую грудь. Ещё до того, как задираю голову, по запаху определяю мужчину. Кто не верит в подножки судьбы – пусть выйдет вперёд, я ткну их носом в этого парня.

Поднимаю глаза и смотрю на красивое лицо Курта.

В реальности он почему-то выглядит лучше, чем в моих скудных воспоминаниях. Зараза.

– Привет, – неловко здороваюсь я.

Нервно хватаюсь за косу и начинаю ее поглаживать – дебильная детская привычка. Димка все время думал, что я так с ним флиртую. Что ж, сейчас это довольно похоже на правду.

Вова скользит по мне равнодушным взглядом и, не удостоив ответом, отодвигает с пути.

Как помеху.

Не узнал?

– Геля! – подруга скачет под очередной русский хит, задрав руки над головой и прикрыв глаза. – Геля! – кричу ей на ухо. – Пошли домой!

Голубые глаза распахиваются и впиваются в меня острыми стрелами негодования. Того и гляди, проснется любимая гарпия и когтями раздерёт мне горло.

– Какое домой! – орет она, перекрикивая музыку. – Я только начала веселиться!

– Ты веселись, а я пойду! – рукой показываю на выход.

– Ага, щаз-з-з, – свистит она, хватая меня за руку. – Пошли, подышим!

Ангелина бодро пробивает путь сквозь изгибающиеся тела и выводит меня к гардеробу. Берет два наших плаща и, подталкивая, выгоняет на улицу. Собственно, сюда я и собиралась.

– Так, никуда ты не поедешь, даже не надейся, – она снимает с моего плеча сумку и вешает на свое, крепко зажав подмышкой. – Вот. Для надежности, – похлопывает она по кожзаму. – Там компания за столиком сидит, парни – просто вышка! Один с меня уже минут пятнадцать взгляд не сводит. Скоро пригласит за столик, как пить дать. Там ещё друг у него симпатичный, так что возьми себя в руки!

– Гель, – вздыхаю я. – Что-то настроения нет. И на работу завтра.

– Какая ты зануда, божечки мои, – закатывает она глаза. – Так и пройдет мимо вся молодость, ну. А ты даже не веселилась. Позволь себе расслабиться, Идончик!

Дверь сзади хлопает, и на улицу высыпает народ. Они сбиваются в плотную кучку и прикуривают, громко хохоча. От звука знакомого голоса я оборачиваюсь. Ну да, точно. Снова он.

Мало моему побитому эго толчков, давайте добавим порезов.

Вова стоит в нескольких шагах от меня, одна рука закинута на плечо той самой короткостриженной девицы, с которой они обменивались недавно слюной, во второй зажата темно-зеленая бутылка. Он делает глоток и улыбается своей спутнице. Широко и многозначительно, как умеет. Наклоняется и шепчет ей что-то на ухо, отчего та заливается громким смехом, а Вова делает то, что делает всегда: щелкает ее по носу пальцами.

Черт. А приемчики-то отработаны до совершенства. Никакая я не особенная, никакой тонкой связи, как я себе навыдумывала, не возникло. Он такой со всеми: открытый, теплый, очень, очень красивый.

Черт бы его побрал.

Я тяжело вздыхаю и возвращаю взгляд на подругу. Та смотрит на меня, не скрывая хитрой улыбки.

– Так и знала, – лыбится она. – Так и знала! – тычет меня в бок. – Фу, ну у тебя и вкус. Но если хочешь, я отвлеку тёлочку, пока ты…

– Не надо! – прерываю ее. Наклоняюсь ближе и шепчу. – Это тот самый парень напрокат.

– Да ладно! – совершенно не умея шифроваться, восклицает она. Оборачивается и окидывает Вову оценивающим взглядом. От такого наглого рассматривания даже мне становится не по себе, но мой ненастоящий парень даже ухом не ведёт, игнорируя наше присутствие.

Он серьезно меня не узнал? Правда-правда?

– Лошпед какой-то, – заключает Геля. – И твои родаки поверили?

– И влюбились в него до беспамятства, – вздыхаю я, пропуская мимо ушей это ее "лошпед". Просто для нее все, кто не в костюме с вискарем в руке – автоматически не тот уровень. – У меня уже заканчиваются отмазки, почему мы не приедем в гости.

Я снова вздыхаю и ненароком кидаю взгляд вправо. Зря. Девица жмется к Вове, как Кейт Уинслет к злосчастным плоту, и тянется к его рту. На секунду мне кажется, что тот не особо горит желанием отвечать, но я убеждаю себя, что то плод моей фантазии. Вон, как вгрызается в эти пухлые губы, на зависть улюлюкающей компашке.

Его рука сползает на задницу девчонке, а губы перемещаются к уху. Она отклоняется чуть назад и по́шло хихикает, цепляясь за его шею.

Ди Каприо идёт ко дну, и я не в силах оторвать взгляд.

– Ой, ма-а-амочки, – тянет Геля, привлекая мое внимание. – Да тут кто-то влип по самые уши.

Я даже возмутиться не успеваю, как она подхватывает меня под руку и тащит обратно в бар.

– Тебе надо выпить! И потанцевать! И… проветрить мох! Только не с этим, Ид. Я найду тебе нормального. Пошли, пошли, – тащит по лестнице вниз. – Сейчас возьмём ещё по одной, расплетем твою косу… Кстати, что стало с моим шедевром?

Она останавливается и окидывает меня укоризненным взглядом.

– Гравитация, – усмехаюсь я.

– А, ладно, – машет рукой подруга. – Если выпить достаточно, она сама расплетаться начнет.

Мы пробиваемся к барной стойке и берем ещё текилы. Третья стопка идёт уже труднее, выжигая пищевод и закручивая голову. Но после все становится легче: мысли, тело, проблемы. Музыка начинает мне нравиться, пьяная подруга веселить, а высокий зеленоглазый жиголо волновать гораздо меньше.

Не настолько, чтобы я не находила его белобрысую башку по всему залу за доли секунды, но ровно настолько, чтобы не волноваться о том, что он меня не запомнил. Его можно только пожалеть. Столько девушек, что все лица слились в одно, а настоящей близости ни с кем нет. Вот и пухлощекая наверняка тоже из этих, что не могут себе настоящего парня найти. А я могу! Точно могу!

Пока я увлеченно скачу под очередной незамысловатый хит, возле Гели вырастает какой-то перец и пристраивается сзади. Я семафорю ей глазами, чтобы она обернулась, но она только подмигивает мне и прижимается к чуваку сзади спиной. Он кладет руки ей на бедра и они раскачиваются под попсовый ритм. Следующее, что я улавливаю, как этот широкоплечий чел берет ее за руку и что-то нашёптывает. Ангелина активно соглашается и, повернувшись ко мне, кивает, зовя за собой.

Приходится расталкивать людей, чтобы поспевать за этой сладкой парочкой и прихватить с собой обе сумки, о которых совершенно забыла подруга. Они останавливаются возле столика в углу, где сидит компания из трёх парней и двух девушек. Геля хватает меня за руку, подводит ближе, чтобы я не тушевалась в сторонке.

Вот за что я ее люблю, она никогда не заставляет меня чувствовать себя лишней и никогда обо мне не забывает.

– А у моей подруги сегодня день рождения! – долетает до меня ее возглас, и я прирастаю к полу. Вот это она выдала. – Она скромница, – не унимается Геля. – Еле вытащила ее повеселиться!

– О-о-о, – завывают за столом. И все взгляды перемещаются на меня. Я выдерживаю этот напор, как мне кажется, с достоинством, хотя щеки начинают неистово печь. Просто я не фанат пристального внимания.

– Это надо отметить! Что вы пьете, девушки? – наклоняется поближе к нам широкоплечий, который тискал Ангелинку на танцполе. Не могу не думать, что с такими плечами ему бы волны рассекать. Все, как Геля любит.

– Текилу! – одновременно говорим мы.

– Сейчас будет! – подмигивает подруге "пловец".

Он разворачивается по направлению к бару и утопает в толпе. Провожаю его спину и снова натыкаюсь взглядом на лохматую блондинистую голову. Да он преследует меня!

Тут же отворачиваюсь, твердо решив, не смотреть больше по сторонам. Особенно на то, как всякие липкие девицы забираются к нему на колени.

– Садись! – кричит парень за столом. Я не успеваю среагировать на голос, он дергает меня за руку, и я неловко приземляюсь к наглецу на колени.

Ровно так, чтобы зеркально отразить парочку за соседним столом и столкнуться с зелёными глазами.

– Это у тебя свои волосы? – кричит мне на ухо парень, чьи колени я занимаю.

Он берет мою косу за кончик и легонько дёргает, отвлекая от созерцания зелёных глаз напротив. Тех самых, что в очередной раз равнодушно проскользили дальше, едва задержавшись на мне. Я оборачиваюсь с самым недовольным лицом в мире, но вижу красивую улыбку и смягчаюсь. Симпатичный. А тот, что в паре метров от меня – жиголо. Нельзя забывать.

– Свои, – говорю, наклонившись к уху парня.

– А цвет? – не унимается он.

– Тоже!

– Вау, – улыбается ещё шире красавчик, опаляя горячим дыханием мое обнаженное плечо. Он сжимает руку на моей талии, и в любой другой момент я бы запротестовала, но какая-то маленькая противная бяка внутри хочет сидеть здесь назло тому, кто уже вовсю всосался в рот щекастой подружки.

Господи, он там не задохнётся?

На столе появляется поднос, уставленный шотами текилы, и все сидящие с предвкушением свистят. Ангелинка пляшет возле стола, хлопая в ладоши, и завывает громче всех. Вешается на шею широкоплечему чуваку, который принес выпивку, и смачно целует его в щеку. Она умеет веселиться, этого не отнять.

– За Иду! – хватает одну из рюмок и высоко поднимает вверх.

Сидящие за столом незнакомцы с радостью поддерживают мою подругу. Разбирают по шоту и начинают скандировать: с днём рож-день-я! Красавчик подо мной вкладывает одну из рюмок в мою руку и направляет ее ко рту. Я опрокидываю очередную порцию огненной жидкости в себя и довольно кричу вместе со всеми.

День рождения, так день рождения.

– Сколько тебе лет? – громко спрашивает красавчик с удобными коленками.

– Двадцать три!

– Уже все можно! – смеётся он.

В любой другой ситуации мне бы не понравился этот пошлый намек, но у него довольно добродушное лицо, компания подобралась весьма приятная, да и Ангелинка рядом, так что я расслабляюсь. Поддерживаю очередной тост в мою честь, следующий прямо за первым, и даже начинаю пританцовывать за столом.

– Хочу танцевать! – кричу моему невольному сидению и мягко сползаю с него.

Как только встаю на ноги, текила бьёт в голову, и я еле удерживаюсь на ногах. Уф. Вот это эффект.

Красавчик встаёт следом за мной.

Оу, вау. Еще один широкоплечий. По ходу они тут все пловцы. Даже девушки за столом.

Касаюсь плеча подруги и машу в сторону танцпола, она согласно кивает и разворачивается вслед за мной. Оба качка плетутся за нами. Мы резво скачем под громкую музыку, переглядываясь с Ангелинкой. Парни рядом с нами то и дело пытаются зажать нас в своих ручищах, но мы только смеемся, юрко выскальзывая. Так весело мне не было никогда!

Я забываю, что завтра мне на работу, забываю, что я отчаянно одинока и о зеленоглазом Казанове тоже забываю. Правда, ненадолго.

Светлые патлы и черная футболка, словно специально, попадают в мой фокус, стоит расслабиться. Он совсем близко. Настолько, что ноздри снова заполняет этот треклятый запах эвкалипта. Я, как зачарованная, пялюсь на красивое острое лицо, сосредоточенное на музыке, на чуть прикрытые глаза, не сводящие взгляда со своей спутницы, и на руки. Да. Его руки. Длинные костлявые пальцы, выбитый знак доллара, очень прохладные. Я помню, как они касались моей щеки.

Голова кружится сильнее, сзади находится твердая опора, я опираюсь на нее, не сводя взгляда с паршивца напротив. Ну почему он такой классный? И такой продажный.

Если бы у меня были деньги, я снова бы его наняла. Просто так. Для себя. Провести вечер, чувствуя себя особенной, как эта коротышка с ним, может даже вот так, на танцполе. Эти руки на моей талии, губы на плече, шепот на ушко. Я бы прижалась к нему спиной и плавно двигалась, уводя его за собой в неспешный ритм, даже если воздух сотрясался динамичной попсой, как сейчас.

Откинуть голову на его острое плечо – худощавое, но крепкое, я помню. Прикрыть глаза. Осторожные пальцы пробираются мне под футболку, коже становится прохладно, потому что она разгорячена, а он – кусок льда. Лёгкие привычно сжимаются, запирая воздух внутри, и я покрываюсь мелкими мурашками.

– Хочешь, поедем ко мне? – вырывает из моих грез хриплый голос.

Я распахиваю глаза, резко придя в себя. В уши долбит музыка, я зажата не в тех объятия, о которых мечтала. Чужие руки шарят у меня под футболкой, незнакомый парень крепко прижимается сзади. Вовы больше нет: ни в голове, ни перед глазами. Я очень пьяна.

Факты складываются шпалами под рельсы самобичевания. Вот почему я редко пью – теряю связь с реальностью.

Выскальзываю из рук "пловца" и иду на поиски подруги, которая тоже успела слинять и бросить меня одну с незнакомцем. Она оказывается за столиком приветливой компании, заливает в себя очередную порцию текилы и громко хохочет.

Хватаю наши сумки, Гелю за руку и тащу в туалет.

Мы забираемся в одну из кабинок, музыка, наконец, стихает, и я выдыхаю.

– Ты чего? – подруга смотрит на меня с удивлением.

– Гель, я домой.

– Самое веселье! – негодует она. – Ты понравилась Кириллу!

– Кому?

– Тому, о которого ты терлась, бесстыдная женщина, – расплывается в улыбке Ангелинка. – Ох, а Рома вообще отвал всего, – мечтательно тянет она.

– Нет, я все, – твердо говорю и лезу за телефоном, чтобы вызвать такси.

– Тогда давай их к нам пригласим! – осеняет неугомонную пьяную женщину.

– Нет уж. Я спать, мне на работу через… – смотрю на экран, цифры никак не сойдутся в фокус. – Боже, пять часов! Все, вызываю такси. Ты поедешь?

– Поеду, – бурчит Геля. – Обломщица кайфа. Пойду, попрощаюсь с Ро-ма-ном, – распевает она.

– Ага, – киваю я, заходя в приложение Uber.

Она выходит из кабинки, я закрываюсь изнутри, потому что следом кто-то начинает ломиться. Плюю на гигиену и плюхаюсь на закрытую крышку унитаза. Голова кружится, как после карусели в парке аттракционов, а джинсы потом можно сжечь. С десятой попытки машина, наконец, найдена.

Нужно подышать воздухом, пока она едет. Выбираюсь из кабинки, вешаю обе сумки – свою и Гели – на плечо, подхожу к зеркалу. К разгару ночи уборная перестала быть местом общего движа и тут довольно свободно. Включаю воду, немного ополаскиваю лицо, чтобы очухаться. Дверца мужского туалета открывается, и оттуда выходит Вова. Какой тесный город, какой маленький бар!

"Игнорируй его, игнорируй, игнорируй" – беззвучно нашептываю себе. Он итак подпортил мне вечер и репутацию!

Но глаза рту не подчиняются и все равно скашиваются в его сторону.

Вова становится к умывальнику в нескольких шагах от меня, открывает воду. Ополаскивает лицо, как я минутой ранее, затем опирается на край раковины руками и опускает лицо вниз, тяжело дыша. Снова проводит мокрой рукой по лицу и прикрывает глаза.

Ему плохо?

Секунду я разрываюсь между "уйти и не позориться" и "помочь в беде". Последнее эгоистично побеждает. Я делаю несколько робких шагов в его сторону и тихо справшиваю:

– Ты в порядке?

Он поднимает голову и врезается в меня своим пронзительным взглядом через зеркало.

– Мы знакомы? – насмешливо скалится он в отражении.

Оу.

Я круто разворачиваюсь на пятках и, горя от гнева, вылетаю из бара.

Какой же он дятел!

Глава 8

– Я тебя ненавижу, – бубню в спину Гели, входя на кухню.

Она стоит возле плиты и что-то там варганит. Запах стоит отвратительный.

– Классный был вечер! – пританцовывает она возле плиты.

– Как ты вообще встала раньше меня? Почему такая бодрая?

Сажусь за стол и укладываю на него свою тяжёлую больную голову. Душ помог ровно на три секунды, пока я из него вылезала и закручивала голову полотенцем. Во рту так и стоит противный вяжущий привкус, даже после трёх чисток зубов. А через час нужно выходить на работу.

– Секрет прост, – оборачивается Ангелина с лопаткой в руке. – Я ещё не ложилась!

– Да ты все ещё пьяная! – вглядываюсь в ее блестящие глазки и все становится на свои места. Совершенно безумная женщина.

– Я так рассудила… – машет она лопаткой перед моим лицом, вызывая новый приступ подкатывающей тошноты. Всё-таки я вчера серьёзно перебрала свою норму. – У меня с утра встреча в Скайпе, надо быть бодрой, за четыре часа я точно не высплюсь, а потом весь день свободен… как раз, по моим прогнозам, отходняк к обеду меня и настигнет.

– Ты поразительно мудра для той, кто пил вчера шампанское и шлифовал его текилой.

– Так я же на повышение градус брала, а не наоборот, – снова отворачивается к плите и шерудит там сковородку. – Первый закон отличной пьянки!

– Меня пугает, что ты столько знаешь о пьянках.

– Через несколько минут ты будешь боготворить меня за то, что я такая разносторонняя подкованная во всех сферах личность. Особенно в пьянках!

– А что за встреча у тебя в Скайпе? Тебя же вроде взяли на работу? Или что мы вчера праздновали? – я напрягаю мозг, чтобы вспомнить, с чего все началось. Чем закончилось, я помню отлично.

– Да взяли, точно уже. Просто их начальник хочет на меня ещё и посмотреть. Он за бугром где-то чилит, но привык "держать руку на пульсе", как сказала их менеджер. Хотя я думаю, он просто хочет убедиться, что я не очередной крокодил. Работа-то с клиентами. Ты бы видела его сотрудников…

Геля морщится и выкатывает глаза, пытаясь изобразить гоблина, судя по всему, или крокодила. Но с ее красивым лицом выходит все равно красиво. Достает тарелки, накладывает то, что с таким упорством готовила и подаёт на стол. Я смотрю на мешанину из яиц, помидоров и сыра с сильно пережаренной корочкой, и желудок снова напоминает, что он при смерти. Поднимаю жалостливый взгляд на подругу, но ее это не пробивает, тарелка пододвигается ближе.

– Ешь, ешь. После этого аспирина бахнешь и вообще человек! – авторитетно заявляет Ангелинка.

– Я не хочу-у-у, – выходит тихо и протяжно.

– Будь благодарна, что я единственный раз в своей жизни посмотрела "Будь здоров!" с Малышевой и сразу такой полезный, как борьба с похмельем. Надо восстановить кислотность в организме и станешь как огурчик. Кстати, сейчас ещё огурчиком солёным шлифанем! – преисполненная энтузиазма Геля лезет в нижний ящик кухонного гарнитура и достает пыльную банку. – Блин, это последняя, Ид, – она протирает крышку полотенцем и достает открывашку. – Когда твои нас навестят с новой порцией хавчика? Кабачки ещё две недели назад кончились. Я скучаю.

Слышится небольшой хлопок, и на свет кухни появляются крепкие соленые огурчики – фирменный мамин рецепт. Ядреные аж до слез.

– О, боже, – закрываю лицо руками. – Искренне надеюсь, что не скоро. Хотя мама грозилась через пару недель поросёнка порешить к зиме. А это верный предвестник их приезда.

– Твоя мама, наверное, рагу понакрутила… и лечо, ммм, – мечтательно вспоминает подруга, вгрызаясь в огурец на вилке.

Ей так легче не думать об убиенных во благо пропитания животных. Она натура тонкая и жалостливая. К зверью. Так что предпочитает просто не думать о том, из чего колбаса, которую она периодически жуёт.

– И себя накрутила! – вспоминаю я. – Она же уверена, что мы тут чуть ли не съезжаемся с моим "парнем".

– Чего это? – хрустит огурцом.

– Потому что я так сказала, – почти вою я. – Ляпнула, ещё когда они приезжали в прошлый раз. Мама же, как всегда, начала: такие, как он, с такими, как ты… Я разозлилась и…

– Так расстанься с ним, – спокойно предлагает Геля. – Так же неожиданно и красиво, как сошлась, – смеётся она. – Сезон миновал, можешь до весны спокойно жить.

– Ага, а потом мне что делать? Там Галка родит как раз, и мама опять активизируется.

– Ну не знаю. Пусть он заболеет резко. Сильно и заразно. Так отмажешься, почему его нет на очередной родственной встрече.

– Уже болел. В августе. Так я отмазалась от яблочного Спаса и ящика Антоновки.

– Ну уедет пусть куда-нибудь.

– Сентябрь. Картошка. Уезжал на обучение в Москву, – вздыхаю я, берясь за вилку.

– Давай его снова наймем!

– У меня нет денег. И есть самоуважение. Он меня вчера даже не узнал!

Я берусь за вилку и яростно пилю ей яичницу на тарелке. С удовольствием бы ему эту вилку засунула…

Гад.

– Пффф, – громко фырчит Геля. – Ещё как узнал! Ты только отвернешься, он та-аки-ие взгляды на тебя кидал!

– Ты его с кем-то спутала, – я замираю с яичницей, не донесенной до рта.

Я только начала успокаиваться, а она тут соль на рану!

– Да конечно! – возмущается она. – Я хоть и была сильно веселая, но этого лошпеда запомнила. И лохудру его, вечно тыкающую в бок. И взгляды эти… Ещё до того, как ты мне сказала, что это тот самый… заметила, как он пялился на нас, когда мы отжигали на танцполе. Когда только пришли. Подумала ещё: фи, мальчик, тут тебе точно не светит. А он вот что, оказывается.

Геля засовывает в рот огромный кусок яичницы и смачно жуёт, закусывая вторым на очереди огурцом. Не понимает, какой эффект произвели ее слова.

Я всматриваюсь в свою тарелку, пытаясь побороть иррациональную радость и скрыть улыбку. Он смотрел на меня! Глупость несусветная, конечно, к чему тогда было устраивать этот концерт с "Мы знакомы?" Нет, Геля точно что-то путает. Утешает меня. Я бы заметила, если бы он на меня смотрел, такое не заметить нельзя.

– А что пловец твой? – перевожу тему, пока Ангелина не заметила, как я поплыла.

Запасть на жиголо – вот позорище!

– Какой пловец? – с набитым ртом спрашивает она.

– Ну этот… Ро-ма-ан, – распеваю его имя, как она вчера.

– А! Классный, скажи? – лыбится она. – Думаешь, спортсмен?

– У него такие плечи, как будто гребёт каждый день веслами. Или руками. Ну, или он грузчик!

– Да заткнись ты! – кидает в меня жопку огурца. – Ничего не грузчик, у меня на успех – нюх, как у собаки.

– И глаз, как у орла! – вторая жопка полетела.

– А ещё он ненароком посветил передо мной ключами от своей Ауди. Точно не грузчик, – экспертно заявляет подруга.

– Встретишься с ним?

– Почти наверняка, – довольно улыбается Геля, приканчивая свой насыщенный завтрак. – А ты со вторым, как его?

– А, не. Совсем не мой типаж.

– Да уж, видела я "твой" типаж, – ржёт подруга. – Вот правду говорят, в тихом омуте… Ты явно по чертям, Идончик.

Геля встаёт, убирает свою тарелку в раковину, закрывает огурцы и отправляет их в холодильник. Они там и двух дней не проживут с этой любительницей растительной пищи. Даже злосчастные кабачки прикончила. Смотрю в свою тарелку, оцениваю, влезет ли в меня хоть кусок. Делаю очевидный вывод: нет. Тянусь сразу к аспирину, запиваю крепким чаем.

Пора собираться на работу.

Пока сушу волосы, тысячу раз отматываю в голове вчерашний вечер. Каждый момент разбираю по косточкам, на быстром наборе проматываю нелюбимые кадры с пухлощекой девицей и в замедленной съёмке отсматриваю остальное. Нет, не было там никаких взглядов, я бы почувствовала. Пора все это прекращать и не отыскивать надежду там, где ее нет.

Вот что я за человек такой, почему так зацикливаюсь на том, что мне нравится?

– Ида, я придумала! – вклинивается в шум фена Геля. – Придумала! – широко улыбается она.

– Что? – выключаю фен, откладываю на диван.

– Гениальную отмазку.

– Какую?

– Твой парень уехал навестить родителей! Они ж у него где-то есть?

Я киваю.

– Вот, скажешь, поехал к родне. А там он может быть сколько угодно. Хоть месяц, хоть два! А ты не смогла, потому что работа.

– Хм.

– Есть, конечно, логические дыры, – взмахивает она рукой. – Но согласись, их залатать – раз плюнуть.

Я смотрю на подругу, взвешивая ее предложение. По правде сказать, других вариантов у меня все равно нет. Моя фантазия скудна до безобразия.

Так что в этом месяце Вова у своих родителей.

Идеально.

Глава 9

– Мне конец.

Я повторяю эту фразу, поднимаясь по лестнице, повторяю, пока стягиваю шарф и отряхиваю шапку от снежинок, мгновенно превратившихся в крупные капли.

– Мне конец. Мне конец. Мне конец, – применяю разные интонации, но суть от этого не меняется. Конец он и есть конец.

Стягиваю промокшие сапоги, кидаю сумку и зажатый в руке телефон на тумбу.

– Что ты там бормочешь? – выглядывает из комнаты Ангелинка.

– Мне конец! – уже в полную силу говорю я, прочувствовав всю глубину собственного отчаяния.

– А где начало?

– Что? – смотрю на нее невидящим взглядом.

– Что?! Я тоже ни черта не поняла, говори нормально!

Я набираю побольше воздуха в лёгкие, чтобы хватило на длинный эмоциональный рассказ, но выходит только озвучить главное:

– Родители. Едут.

– Огурцы привезут?

– Господи, Геля! – я плюхаюсь на пуфик и издаю самый протяжный стон из имеющихся в арсенале. Закрываю глаза ладонями и тру их, не заботясь о размазанной туши.

Мне конец. Конец!

– Да шучу, просто разрядить атмосферу хотела. Ты капец напряжённая.

Геля подходит ближе, поднимает упавшую на пол шапку, отряхивает от влаги и уносит в комнату на сушилку. Через несколько секунд возвращается и впивается в меня острым взглядом.

– Ну, рассказывать будешь или ещё в стену повтыкаешь? – складывает руки на груди.

– Мама звонила, – хрипло говорю я. – Слово за слово…  и вот я уже "лохушка, которой попользовались, а ведь она предупреждала!".

– Та-а-ак… яснее не становится. Кто попользовался?

– Вова, – изучаю дурацкий красный ромбик на обоях, кажется, даже не моргаю.

– Вова?.. А! Твой псевдо-парень? А с чего такие предъявы? – Геля опирается на стену и складывает руки на груди.

– Слишком долго он "у родителей" был, – вздыхаю я. Откидываю голову назад, упираясь затылком в стену.

– И что?

– Мама решила, что он меня кинул. Уехал, завел там себе кого-то, а я тут наивная дурочка жду его.

– А это плохо? – осторожно спрашивает подруга. – То есть, ты же все равно рано или поздно с ним бы "рассталась", а так и придумывать ничего не нужно.

– А это ещё и не все, – морщусь я, зажимая онемевшие от холода ладони между коленями. От остановки шла без перчаток, зажав телефон в руке, не в силах даже убрать его в сумку. – Мама разошлась. С лохушки мы скатились до неудачницы, с неудачницы до сопли зелёной, ничего не смыслящей в жизни. А там и сестру в пример мне поставили и мужа ее, и про соседа, взявшего на себя раскручивать бизнес своей семьи, не забыли. И про мое место в жизни напомнили.

Я замолкаю на секунду, проглатывая неприятный ком, ставший поперек горла, и снова набираю побольше воздуха в лёгкие. В голове так и стучат слова мамы: выше головы не прыгнешь; рождённый землю копать, с лопатой в руке и помрет; я же тебе говорила.

Я же тебе говорила? А я тебе говорила! А я ведь говорила!!!

– Короче, я так разозлилась, что она мне и слова не даёт ставить, и что за последнюю идиотку держит, и ляпнула… Что Вова возвращается на днях. И что мы съезжаемся.

На последних словах я замолкаю и вглядываюсь в лицо подруги. Она выглядит слегка озадаченной. А ведь это не конец истории.

– Мдам… – изгибает она бровь. – И что…

– И они приедут погостить. На пару дней. А ты съехала.

– Ка-пец.

Геля разворачивается на мысках и скрывается в кухне. Слышен звук хлопающих ящиков, звон стаканов. Я собираю себя из бесформенной массы на пуфике в подобие человека и плетусь за ней. Я и сама все ещё в шоке. И от того, как обернулась моя ложь, и от собственной дурости.

Нельзя было так долго использовать одну и ту же легенду. Могла и догадаться, как звучит со стороны это "уехал к родителям, когда вернётся, не знаю". Могла бы вообще ничего не придумывать! Могла не нанимать парня, не врать об отношениях, а сказать прямо: та жизнь не для меня, как ты не поймёшь, мама?! Но я никогда не умела отстаивать свою свободу. Даже на филфак поступила втихаря и сообщила родителям об этом постфактум. Они отвезли меня к общежитию сельскохозяйственного института, а я на метро добралась до педагогического. Правда раскрылась быстро, понятное дело, я выслушала лекцию "ну и куда ты потом с таким образованием, коровам Тургенева читать?", пережила пять лет нападок и ударила их под дых еще раз, найдя себе здесь квартиру и работу.

Думала, однажды мама смирится.

Но это совсем не в ее стиле. Вот загнобить родную дочь до полной капитуляции – это пожалуйста. Но чем больше напор, тем сильнее мое сопротивление. Мама не понимает, что кое-что я унаследовала и от нее. Помимо рыжих волос.

И это упрямство – моя единственная сильная сторона. Ещё отличная память, но в борьбе за свой выбор и возможность жить своей жизнью это бесполезная штука. Только мешает, подкидывая неприятные воспоминания, которые ломают дух, как сухую тростинку.

Вот и сейчас я чувствую себя поломанной.

И в отчаянии.

– Как знала, что пригодится, – кряхтит Геля, прокручивая штопор в бутылке вина. – Хорошо, что с корпоратива утащила.

Пробка поддается, выскальзывая из горлышка с громким "чпок", подруга тут же разливает золотистую жидкость по бокалам и подталкивает один ко мне. Сажусь за стол и берусь за тонкую ножку фужера. Дешевое стекло, фикспрайс, сто рублей. Из набора осталось всего два бокала, остальные ещё на праздновании новоселья приказали долго жить.

Прикрываю глаза, делаю выдох и опрокидываю в себя вино залпом. Немного легчает.

– Ой-ей, полегче, – отбирает у меня пустой фужер подруга и наливает в него ещё. – Вино-то дорогущее, прочувствуй вкус.

– Ничего не чувствую, – шепчу я.

– Ну да, понятное дело, – кивает Геля и снова придвигает ко мне бокал. – Так и что делать будем?

– Слышала, из удлинителя отличные петли получаются. Даже мыло не нужно, – делаю два больших глотка и, наконец, ощущаю тепло, разливающееся от желудка по венам.

– На твое счастье нет у нас ни одного удлинителя, – Геля садится напротив и задумчиво хмурится. – А все острые предметы я заберу с собой.

– Куда с собой?

– Пока не знаю. Перекантуюсь у кого-нибудь, пока вы тут счастливую молодую семейку разыгрывать будете.

– Кто? – хриплю я.

– Ты и твой коммерсант татуированный. Вариантов же нет, надо опять нанимать его?

– У меня нет денег, – отчаянно шепчу я. Опрокидываю в себя остатки кислого вина и роняю начинающую кружиться голову на столешницу.

Щеке становится прохладно, какое облегчение.

– У меня есть. Премию за ноябрь дали. На твое счастье, я не нашла пальто мечты, так что…

– Будешь ходить голая зимой? – с трудом выговариваю я, ковыряя пальцем трещинку в столешнице перед глазами.

– Буду ходит в трехлетней куртке, как лохушка. Но что не сделаешь ради подруги.

– Я люблю тебя, – скольжу щекой по поверхности стола, чтобы заглянуть Ангелинке в глаза. Язык уже знатно заплетается. Я сегодня не успела пообедать, и вино всосалось в кровь мгновенно.

– Ещё бы! – фыркает она, откидываясь на стуле с бокалом. – Давай звонить. Ты номер-то его не удалила?

– Кого? – пьяно соображаю я.

– Своего парня, алё! Погоди, у меня там гречка есть, закуси сначала, а то тебя уже размазало, два слова не свяжешь.

Геля встаёт, скрипя ножками стула по полу, и начинает греметь кастрюлей.

Я снова принимаю вертикальное положение, убираю с лица налипшие пряди, вытираю размазанную тушь под глазами. Надо собраться. Сейчас предстоит непростой разговор. Хотя хуже того, что уже состоялся часом ранее, вряд ли что-то может быть.

Впрочем, на следующее утро я уже так не думаю.

***

О, Господи.

– Ну, ты как? – дверь в комнату тихонько открывается, в проёме появляется свежее лицо Ангелины, и я морщусь.

Как ей это удается, а? Словно гравитация, время и алкоголь сговорились не трогать это идеально созданное человеческое существо. В отличие от меня.

Вглядываюсь в зеркало напротив кровати и в очередной раз пытаюсь растереть след от подушки на лице. Спала, как убитая, даже не ворочалась. Зато, как только открыла глаза, все, что было вчера, обрушилось на заспанный мозг отрезвляющей волной.

Я действительно начала вчерашний разговор с "ты мне так ну-у-ужен"?

О, Господи.

Нет, лучше не вспоминать.

– Тебе, правда, надо сегодня на работу? – кидаю умоляющий взгляд на подругу. Мне бы не помешала моральная поддержка на встрече с отменным жиголо.

– Слушай, надо план по продажам закрывать, кровь из носа. Может ещё и завтра придется поработать, – Геля опирается на письменный стол позади и прочесывает блестящие волосы рукой.

За несколько месяцев, что она работает, слова "план продаж", "темп роста" и "допники" стали почти такими же обиходными, как "ужинать будешь?". Думаю, она и сама не ожидала, что у нее так пойдет на этом поприще, но теперь, с присущим ей азартом, притормозить не может. У нее отлично получается, работодатель ей более, чем доволен, она обрастает постоянными клиентами и премиями. Почему бы не поработать на выходных, действительно?

– Все мое тело сопротивляется и не хочет туда идти, – жалуюсь я, так и не встав с постели.

– Да ладно, все будет нормально, – слабо утешает она. Помнит наш вчерашний разговор с парнем напрокат, да. Такой позор.

– Нет, не будет, – кладу подушку на колени и утыкаюсь в нее лицом. Все равно оно уже помято. – Он смеялся в трубку.

– Но на встречу-то согласился?

– Ага. Между моими "ты такой классный" и "кстати, ты не вернул мне контейнеры".

Ненавижу телефон и мой теряющий весь словарный запас мозг под алкоголем и волнением.

– Все будет хорошо! – горячо убеждает меня подруга. – Судя по тому, как твои прикипели к парню после одной только встречи, он действительно профи. Отыграете для родаков концерт в трёх актах и выдохнешь со спокойной душой. Главное, чтобы ценник чувак не задрал.

– Главное, не смотреть ему в глаза, – бурчу в подушку.

– О, боже, я сейчас позвоню на работу, скажу, не получается сегодня выйти, – цокает подруга. – И пойду с тобой.

– Да не надо, – через силу говорю я. На самом деле, я бы не отказалась, чтобы Ангелинка со своей непробиваемой уверенностью прикрывала мне тылы. Или вообще все сделала за меня. Но это капец эгоистично. Я справлюсь. Справлюсь.

– Помни, Идончик, если делать морду кирпичом, тебя никто не прошибет! – напутствует подруга, прежде чем пойти собираться на работу.

А я укрываюсь одеялом с головой и притворяюсь мертвой столько, сколько позволяет мне напоминалка на телефоне.

Погода сегодня – чисто питерская. Подстать настроению. На градуснике всего минус шесть, но ощущается, как все минус двадцать, ветер проникает под пуховик и вымораживает прикрытые джинсами ноги, колет щеки, бросает в лицо мокрый снег. Шапка намокает ещё до того, как я спускаюсь в метро, приходится ее стянуть и прикрыть волосы капюшоном, плотно завязав под подбородком. Ну и видок у меня должно быть!

Кофейня встречает ударившим в лицо теплом и запахом сладкой выпечки. Кожу покалывает от контраста с улицей, а нос начинает чесаться. Стягиваю задубевшие на руках перчатки, развязываю окоченевшими пальцами завязки на капюшоне и сбрасываю огромную куртку. Пожалуй, сегодня я не буду жмотиться и возьму огромный стакан обжигающе-горячего кофе.

Я пришла сильно заранее, так что, когда бросаю взгляд на тот самый столик, забронированный за ушлым бизнесменом, никак не ожидаю увидеть там Его. Да ещё и в компании какой-то девицы.

Щеки тут же вспыхивают при взгляде на Вову. Я почти убедила себя, что я здесь босс и могу творить любую дичь, нести любую околесицу, и мне не должно быть стыдно и неловко. В конце концов – это просто коммерческая сделка. Разбежались и забыли.

А тут он: откинулся на стуле, весь такой самоуверенный и дико, просто дико сексуальный.  До барабанов в грудной клетке и слабости в коленных суставах. Закинул ногу на колено, постукивает длинными пальцами по стаканчику с кофе, пока читает бумажку перед собой. Техзадание. Я помню.

На девушку напротив даже не смотрю. Той коротышки из бара, изучающей его гланды, итак хватило выше крыши для моей сильно прокачанной памяти. Лучше не запоминать лиц, чтобы потом не выдумывать то, что меня вообще не должно касаться.

Увлеченная видом лощеной копии Курта Кобейна не замечаю, как упираюсь в стойку заказов.

– Привет! – звонко здоровается девушка-бариста, привлекая мое внимание.

Кажется, это та же, что была здесь в прошлый раз. Подруга НеКобейна.

– Добрый… день, – неловко здороваюсь я, задирая голову вверх. – А можно мне… – читаю ничего не говорящие названия на грифельной доске. – Латте. Большой.

– Я бы рекомендовала взять Раф со специями, – доверительно наклоняется вперёд и понижает голос. – Согревает лучше любого… – кивает в сторону Вовы. Мужика, очевидно, мужика.

Черт, видела, как я на него пялюсь. Очередная порция неловкостей подъехала.

– Эм, хорошо. Большой, – перекидываю куртку на левый локоть и тянусь за кошельком в сумку. Естественно, заливаясь краской.

– Он скоро освободится, – говорит девушка за стойкой, запуская кофе-машину. – Сезон повышенного спроса, – насмешливо кривит лицо. – Садись, я принесу.

Неужели узнала меня? Не то, что некоторые…

Борюсь с собственной натурой и следую совету Гели: сажусь за столик, с которого открывается вид на профиль идеального парня, и делаю морду кирпичом. Внутри разгорается настоящий пожарище, буквально выжигающий мои нервные клетки. Лёгкое волнение перерастает в почти панические нотки. Я в секунде от того, чтобы встать и убежать, сверкая пятками. Просто потому, что я даже представить не могу, насколько все это будет неловко.

Может, он вообще откажет. Высокий сезон, более интересные варианты на горизонте. И тогда я просто умру на месте.

Или зайду в хозяйственный по пути. Нам срочно нужен удлинитель.

Говорю себе не пялиться в его сторону, но это чертовски сложно. Он, как статуя посреди Эрмитажа. Картины вокруг, это, конечно, здорово, но трехмерное мраморное изваяние все равно привлекает гораздо больше внимания. Особенно, если эта статуя упакована во все черное и красиво кривит губы, разговаривая с собеседником.

Меня кидает в жар от волнения и предвкушения одновременно. Через каких-то несколько минут его внимание будет сосредоточено на мне. Мне эта зелень яркой радужки, мне – насмешливый излом рта, мне – горьковатый острый запах. Если очень постараться, можно дофантазировать, что я за все это не плачу.

– Держи, – передо мной вырастает девушка-бариста и ставит фирменный стакан на стол.

Я благодарно киваю, не в силах открыть пересушенный волнением рот. Боже, а ведь мне сейчас предстоит монолог.

Как это все будет? Мне придется начать с подробного рассказа, чтобы напомнить кто я такая? Или моей коротко брошенной фразы по телефону о знакомстве в августе должно было хватить?

То, что у него плохая память на лица я уже поняла. И даже смирилась, что не стала особенной в череде его заказов. Ладно, не смирилась. Как меня можно было не запомнить?! По нему так часто бегают мыши? Или его каждая провожает десятком контейнеров с едой?

За контейнеры, кстати, втройне обидно. Это был отличный повод для очередной встречи, если бы он захотел, а я не ступила.

Но это все лирика. Понятно, что тут ничего личного, один только бизнес.

Отпиваю горячий кофе и отвлекаюсь на горящий пищевод. Ух, убойная штука. Я успеваю отогреться и даже вспотеть в теплом свитере под горло. Проверяю, нет ли унизительных следов подмышками, когда слышу, как скрипят ножки стульев по полу.

Они закончили. Закончили. Мой черед.

Провожаю взглядом спину девушки, встаю, хватаю свой кофе и куртку, и делаю уверенный шаг в сторону Вовы. Что ему сказать, с чего начать, я так и не придумала. А он, подлец, скользит по мне все тем же равнодушным взглядом, снова разжигая внутри раздражение.

– Привет! – максимально уверенно говорю я, садясь напротив. Кладу ногу на ногу, отбрасываю волосы назад и отпиваю кофе, ожидая его хода.

Сердце стучит где-то в ушах, сужая мир до одного приподнятого уголка картинно красивых губ.

"Морда кирпичом, морда кирпичом" – повторяю напутствие Гели.

– Привет, Зина-Ида, – впивается в меня зелень.

И всё-таки помнит меня, зараза.

– Итак, ты вернулась. Не скажу, что удивлен – насмешливо кидает ненастоящий парень, подаётся вперёд и ставит локти на стол.

Эта его самоуверенная улыбочка бесит, аж до зубного скрежета.

– Если бы не острая необходимость… – пытаюсь сохранить лицо, уводя взгляд в сторону.

Красивое кафе, стеллажи с книгами, есть, что посмотреть помимо зелёных глаз.

– Да, да, вы все так говорите. Так что за необходимость?

– Родители.

– Интересно, – постукивает пальцами по столешнице. – А мы до сих пор не расстались?

– Я пыталась. Но ты та-а-ак меня любишь!

Громкий смех заставляет оторвать взгляд от книжных полок сбоку и посмотреть прямо в зелёный луг. Роковая ошибка. Эти глаза, словно два лазера, бьющих точно в цель. Вся бравада, что я держала такими усилиями, тут же сходит на нет. Щеки заливает жаром, а в горле начинает першить. Это ужасно. Он смеётся надо мной, потешается.

Даже не собирается помогать! У него вон, очередь. А я была настолько навязчивой, что он сделал вид, что меня не знает. Разве это не дно?

И как-то я не готова терпеть новую порцию унижений, нахлебалась их с головой за свою жизнь.

Дрожащей рукой ставлю стакан с кофе на стол, нервно комкаю пуховик и встаю, громко скрипя ножками стула. Да пошел он ещё раз! Расстилаться тут ещё перед ним! Цепляю край стола, шиплю от больно впившегося в бедро угла, тяну за собой сумку, по традиции застрявшую между мной и столешницей. Да черт бы ее побрал! Куплю себе рюкзак, так и знай, идиотская сумка!

– Да стой ты, – правую руку окольцовывает прохладная ладонь, удерживая меня на месте.

Я перевожу слегка ошарашенный взгляд вниз, на яркие глаза. От места, где он меня держит, по коже разбегаются мурашки. Декабрьский холод и сюда пробрался, прямо под кожу.

– Садись, фурия, – улыбается уголком губ. – Ещё кофе хочешь?

Я мотаю головой и, хоть и запоздало, но высвобождаюсь из захвата. Хочется потереть то место, где была его рука, чтобы немного унять странный озноб, но это будет выглядеть странно. Просто этот профессиональный жиголо так легко касается людей, а я ужасно голодная до таких простых вещей. Будь здесь Ангелинка, она бы вынесла однозначный вердикт: это всё твои детские травмы. Недолюбили, недообнимали, вот и жаждешь ты, Ида, простого человеческого тепла. Клинический случай.

Возвращаюсь за стол и хватаюсь за опустевший стакан. Просто чтобы дать себе секунду перевести дыхание.

– Давай к делу, – предлагает Вова, дав мне отдышаться.

Прочищаю горло, но глаз на него больше не поднимаю, чтобы не сбиваться.

– Я сказала родителям, что мы съезжаемся, они хотят приехать на пару дней, навестить нас.

– Неожиданный поворот, – комментирует парень напротив. Я только хмыкаю.

– Мама достала.

– Могу представить, – хмыкает он в ответ.

– Да ладно, – не могу скрыть горькой усмешки. – Твоя мать тоже считает, что ты все делаешь неправильно и вообще, сплошное горе, а не дочь?

К глазам подкатывает влага, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться тут, как последняя дура. Это на меня так серое небо Питера действует, или я правда утопаю в жалости к себе?

– Отец, горе-сын, – тихо произносит Вова. – Нечто похожее, да. Но я говорил про твою мать, тот ещё кадр! – снова усмешка.

– Мда, – улыбаюсь я. – Кадр.

И ее запомнил, оказывается. Профессионал.

В повисшей тишине изучаю крышку своего стакана и глотаю горький ком в горле. Слезы отступают, но какое-то чувство безграничной печали заполняет грудную клетку до отказа. Я знаю, что один псевдо-парень не решит моих проблем с властной мамой, и, наверное, пора стать взрослой и сказать все, что я чувствую ей в лицо. Но это я сейчас такая храбрая. А стоит нам скрестить шпаги, я слабовольно выпускаю белый флаг.

– Так что, когда они приезжают? – вырывает меня из дум Вова.

– Двадцатого. Останутся на два дня.

Я втягиваю в лёгкие воздух и осмеливаюсь поднять глаза на Вову. Он сам догадается, что это будет работа с ночёвкой или надо объяснить?

– Двадцатого, двадцатого, – постукивает пальцами по губам, не сводя с меня сосредоточенного взгляда. – Нужно проверить календарь.

Мое сердце тут же ухает вниз в предчувствии катастрофы. Боже, конечно же он занят. "Сезон повышенного спроса", девица за столиком…

Вова достает телефон и разблокирует экран. Что-то нажимает, листает, хмурится. Я пропускаю пару ударов сердца, наблюдая за ним, рассматривая. В ухе появился новый прокол, волосы отрасли и непослушную челку теперь не убрать одним движением руки. Хотя я бы попробовала. Ладонь зудит оттого, как хочется перекинуть эти длинные патлы наверх, чтобы не закрывали половину его лица. Но он все тот же Курт Кобейн.