Вы не авторизовались

Без надежды бесплатное чтение

Скачать книгу

Colleen Hoover

HOPELESS

Cover © Reilika Landen / Arcangel

Cover design by Pip Watkins

* * *

Это художественное произведение. Все ссылки на исторические события, настоящих людей или места используются в вымышленном контексте. Другие имена, персонажи, места и события – плод авторской фантазии и любое совпадение с существующими событиями, местами, живыми или мертвыми персонами случайно.

28 октября 2012 года. Воскресенье 19:29

Я встаю и смотрю на кровать, затаив дыхание в страхе перед звуками, что рвутся из моего горла.

Я не заплачу.

Не заплачу.

Медленно опустившись на колени, кладу ладони на край постели и поглаживаю желтые звезды, рассыпанные по темно-синему фону стеганого одеяла. Я смотрю на звезды до тех пор, пока они не начинают расплываться из-за подступивших к глазам слез.

Зажмурившись, зарываюсь лицом в одеяло и комкаю его в кулаках. Плечи трясутся от судорожных рыданий, которые я безуспешно пыталась сдержать. Вскочив на ноги, я кричу, срываю одеяло и швыряю его через комнату.

Сжимая кулаки, яростно смотрю по сторонам – чего бы еще бросить? Схватив подушки, швыряю их в зеркало, в котором отражается незнакомая мне больше девушка. Она смотрит на меня, горько рыдая. Меня бесят ее слезы слабости. Мы бросаемся навстречу друг другу и сталкиваемся кулаками, разбивая стекло. Девушка разлетается на миллионы сверкающих осколков и осыпается на ковер.

Берусь за края комода, толкаю его и снова кричу, выпуская наружу то, что так долго копилось. Комод лежит, а я выдергиваю ящики и разбрасываю их содержимое по комнате, кружась, швыряя и пиная все, что попадается мне на пути. Вцепляюсь в прозрачные голубые шторы и тяну их, пока они не соскальзывают с карниза, опускаясь на пол вокруг меня. Хватаю верхнюю из стоящих в углу коробок и, даже не заглянув внутрь, бросаю о стену со всей силой, на которую способно мое тело пяти футов и трех дюймов[1] ростом.

– Ненавижу тебя! – кричу я. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Швыряюсь всем, на что падает взгляд, и открывая рот для очередного крика, ощущаю на губах соленый привкус струящихся по щекам слез.

Сзади меня неожиданно обхватывают руки Холдера и крепко сжимают, не давая двигаться. Я еще пытаюсь дергаться, изворачиваться и визжать, пока не понимаю – я действую на автомате.

– Перестань, – спокойно произносит он мне на ухо, не ослабляя хватки.

Я притворяюсь, будто не слышу. Или мне безразлично. Я бьюсь в его руках, но он лишь крепче сжимает объятия.

– Не трогай меня! – кричу я во все горло, вцепляясь ногтями в его руки, только ему плевать.

«Не трогай меня. Пожалуйста, ну пожалуйста».

Эхом отдается в ушах тоненький голосок, и я сразу обмякаю в руках Холдера. Мои силы утекают вместе со слезами. Я становлюсь сосудом для слез, которые все не прекращаются.

Я слаба и позволяю ему победить.

Ослабив хватку, Холдер поворачивает меня к себе лицом. Не в силах даже поднять глаза, я в изнеможении вцепляюсь обеими руками в его рубашку и рыдаю, припав щекой к груди там, где бьется сердце. Он кладет мне руку на затылок и наклоняется к уху.

– Скай, – произносит он ровным, бесстрастным голосом. – Нужно уходить. Сейчас же.

25 августа 2012 года. Воскресенье 23:50

Два месяца назад…

Хочется верить, что большинство решений, принятых мной за семнадцать лет жизни, были разумными. И если их положить на весы, они перевесят несколько глупых поступков. Тогда завтра мне предстоит совершить вагон и маленькую тележку умных дел, потому что я в третий раз за месяц впускаю Грейсона в свою спальню через окно, и это способно лечь камнем на чашу весов тупости. Впрочем, единственная точная оценка степени глупости поступков – это время… Так что поживем – увидим, успею ли я выровнять весы до того, как ударит о стол молоток судьи, подтверждая обвинительный приговор.

Как бы это ни выглядело со стороны, я не шлюха. Если только не считать ею ту, которая встречается чуть ли не со всеми подряд, даже не испытывая к ним влечения. В таком случае нам есть о чем поспорить.

– Быстрее! – одними губами произносит Грейсон за закрытым окном, раздраженный моей неспешностью.

Я отодвигаю защелку и тихо-тихо поднимаю окно. Карен, может, и нетипичная мать, но на парней, лезущих ночью в окно спальни, она реагирует стандартно – осуждает.

– Тише! – шикаю я.

Грейсон подтягивается, закидывает ногу на оконный выступ и влезает в мою спальню. Хорошо, что окна на этой стороне дома всего в трех футах от земли – почти как личная входная дверь. Наверное, мы с Сикс чаще пользуемся окнами, когда ходим друг к другу в гости, чем дверьми. Карен привыкла и даже не спрашивает, почему мое окно почти всегда открыто.

Прежде чем задернуть штору, я смотрю на окно спальни Сикс. Она машет мне одной рукой, а другой тянет за плечо Джексона, который лезет в ее спальню. Благополучно забравшись внутрь, он тут же снова высовывает голову наружу и громко шепчет Грейсону:

– Встречаемся через час у твоего пикапа.

Затем закрывает окно спальни и задергивает шторы.

Сикс въехала в соседний дом четыре года назад, и с тех пор мы неразлучны. Окна наших спален расположены одно напротив другого, что исключительно удобно. Все начиналось довольно невинно: когда нам было по четырнадцать лет, я влезала к ней в окно, мы таскали из холодильника мороженое и смотрели кино. В пятнадцать мы тайком впускали через окно мальчишек, чтобы есть мороженое и смотреть кино уже с ними. В шестнадцать мальчишки вышли на первый план. Теперь, когда нам по семнадцать, мы не выйдем каждая из своей спальни, пока мальчишки не уйдут восвояси. Вот тогда мороженое и кино снова становятся главным.

Сикс перебирает парней, как я марки мороженого. Сейчас ее марка месяца – Джексон. Моя – «Роки роуд»[2]. Грейсон и Джексон закадычные друзья, именно это поначалу и свело нас. Когда у очередного увлечения Сикс есть сексапильный друг, она оставляет его на мою милость. А Грейсон – довольно горячая штучка. У парня шикарное тело, небрежно уложенные волосы, жгучие черные глаза… в общем, полный набор. Большинство знакомых мне девчонок были бы счастливы просто оказаться с ним в одной комнате.

Жаль, что мне это не нужно.

Задернув шторы, поворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с Грейсоном, который готов действовать. Он берет мое лицо в ладони и соблазнительно улыбается.

– Привет, красотка.

Я не успеваю ответить, как его влажные губы приникают к моим. Не прерывая поцелуя, он ведет меня к кровати, по пути сбросив обувь. Поразительно, до чего согласованно и легко он все это проделывает. Бесит. Он медленно укладывает меня на кровать.

– Дверь закрыта?

– Проверь на всякий случай.

Чмокнув меня в губы, он вскакивает и уходит, чтобы убедиться в этом. Я тринадцать лет живу с Карен, и она меня еще ни разу не наказывала. Не хотелось бы дать ей повод. Через несколько недель мне исполнится восемнадцать, но даже тогда она вряд ли сменит воспитательные методы, раз уж я живу под ее крышей.

Не то чтобы ее методы плохи. Просто они… очень противоречивы. Сколько я ее помню, она всегда требовательна ко мне. У нас никогда не было интернета, мобильных телефонов и даже телевизора, потому что Карен считает технику источником мирового зла. И вместе с тем она до крайности снисходительна в отношении других вещей. Мама спокойно отпускает меня к Сикс, и пока она знает, где я, у меня нет комендантского часа. Может, он и есть, просто я не в курсе, потому что еще ни разу не злоупотребляла доверием Карен.

Ее не беспокоит, что я ругаюсь, правда, я это делаю редко. Она даже позволяет мне порой во время ужина пить вино. И общается со мной как с подружкой, а не с дочерью (пусть она и удочерила меня тринадцать лет назад). Карен ухитряется так повернуть разговор, что я выбалтываю ей о себе все… ну почти все.

У нее нет полумер. Она либо слишком снисходительна, либо слишком строга. Совсем как консервативный либерал. Или либеральный консерватор. Понять ее – гиблое дело, я давно уже бросила эту затею.

Единственное, в чем мы никак не сойдемся во мнении, – школа. Все это время я занималась дома (ведь школа – еще один источник зла), но как только Сикс заронила мне в голову мысль о школьном обучении, я постоянно умоляла Карен записать меня в школу. Я готовилась поступать в колледж и думала, что у меня будет больше возможностей попасть туда, куда мне хочется, если я в заявлении упомяну факультативные занятия. Я и Сикс месяцами изводили Карен просьбами и наконец она сдалась и позволила мне записаться в выпускной класс. Я без труда могла бы закончить домашнее обучение через пару месяцев, но часть меня всегда хотела пожить как обычный подросток.

Знай я тогда, что Сикс уедет учиться по обмену в ту самую неделю, когда мы должны были вместе пойти в выпускной класс, то даже и не заикнулась бы о школе. Но я невероятно упряма и скорее проткну ладонь вилкой, чем скажу Карен, что передумала.

Я стараюсь не думать о том, что в этом году Сикс не будет рядом. Я знаю, как она рассчитывала на эту учебу по обмену, но эгоистичная часть меня надеялась, что у нее ничего не получится. Меня пугает мысль, что придется войти в двери школы без нее. Впрочем, я понимаю, наше расставание неизбежно и однажды мне придется столкнуться с реальным миром, где помимо Сикс и Карен есть и другие люди.

А пока нехватку житейского опыта мне заменяют книги. Но жить в придуманной стране нельзя. Чтение познакомило меня с (возможно, преувеличенными) ужасами обучения в старших классах: трудные первые дни, группировки, подлые девушки. Сикс говорит, что благодаря знакомству с ней в школьной среде обо мне уже сложилось некоторое представление, однако это вряд ли поможет. Сикс не способна хранить целибат, а некоторые парни, с которыми я встречалась, наверняка не способны хранить секреты. Из-за сочетания этих двух факторов мой первый школьный день обещает быть ну очень интересным.

Не сказать, что меня это волнует. Я иду в школу не для того, чтобы завести друзей или кого-нибудь впечатлить, так что пока моя сомнительная репутация не мешает конечной цели, я это как-нибудь переживу.

Надеюсь.

Убедившись, что дверь заперта, Грейсон возвращается к кровати и порочно усмехается.

– Хочешь маленький стриптиз?

Покачивая бедрами, он медленно тянет футболку вверх, обнажая накачанные тяжким трудом кубики пресса. Я стала замечать, что он показывает их при любой возможности. Типичный плохиш-эгоист.

Раскрутив футболку над головой, Грейсон швыряет ею в меня, и я смеюсь. Потом он опускается на меня, подсовывает ладонь под затылок – и мои губы снова во власти его рта.

В первый раз Грейсон пробрался в мою спальню почти месяц назад и сразу дал понять, что не ищет серьезных отношений. Я заверила парня, что в этом смысле он меня не интересует, и мы сразу поладили. Конечно, он один из тех немногих знакомых, с которыми я столкнусь в школе, и боюсь, как бы это не испортило то хорошее, что есть между нами, – то есть совершенно ничего.

Он здесь меньше трех минут, а уже запустил руку мне под футболку. Да уж, он сюда явно не поболтать явился. Его губы спускаются на мою шею, и я, пользуясь передышкой, глубоко вдыхаю и снова пытаюсь что-нибудь почувствовать.

Ну хоть что-нибудь.

Смутно ощущая его губы у своей груди, пристально смотрю на светящиеся в темноте пластиковые звезды, прикрепленные к потолку над кроватью. Их семьдесят шесть. Я это знаю точно, ведь за последние несколько недель у меня было более чем достаточно времени, чтобы их сосчитать: я не раз оказывалась в подобном положении. Лежала, бесчувственная, словно бревно, пока пытливые перевозбужденные губы Грейсона исследовали мое лицо и шею, а иногда и грудь.

Почему я позволяю себя ласкать, если ничего не чувствую?

У меня не возникает эмоциональной близости ни с одним из парней, с которыми я встречаюсь. Точнее, с парнями, которые встречаются со мной. К сожалению, эти отношения односторонние. Лишь один парень едва не вызвал у меня телесный или эмоциональный отклик, но это оказалось заблуждением. Его звали Мэтт, и мы встречались почти месяц, прежде чем меня достали его особенности.

Он пил бутилированную воду только через соломинку, раздувал ноздри перед поцелуем и признался в любви всего через три недели после того, как мы решили завязать серьезные отношения.

Да уж. Последнее меня и доконало. Пока, малыш Мэтти.

Раньше Сикс и я не раз пытались проанализировать, почему я физически не реагирую на парней. Какое-то время она даже считала меня лесбиянкой. В шестнадцать лет мы проверили эту теорию коротким неловким поцелуем, после чего решили, что причина в чем-то другом. Дело не в том, что мне не нравится встречаться с парнями – очень даже нравится, иначе бы я этим не занималась. Просто я получаю иное удовольствие, не такое, как другие девушки. Я не воспаряю над землей. Не ощущаю в животе никаких «бабочек». Мне в целом чужда сама идея о том, что можно от кого-то потерять голову. Настоящая причина, по которой мне нравится встречаться с парнями, – я впадаю в уютное состояние полного оцепенения. Вот как сейчас с Грейсоном, когда в голове становится пусто. Мысли исчезают, и это прекрасно.

Мой взгляд останавливается на семнадцати звездах в верхнем правом квадранте скопления, когда меня грубо возвращают к реальности. Руки Грейсона проникли дальше, чем им обычно дозволялось, и я быстро осознаю, что он расстегнул мои джинсы и его пальцы уже у края трусиков.

– Нет, Грейсон, – шепчу я, отталкивая его руку.

Он со стоном ее вытаскивает и утыкается лбом в подушку.

– Да ладно тебе, Скай.

Он тяжело дышит мне в шею, затем приподнимается на правом локте и смотрит на меня, пытаясь уломать меня своей сексуальной улыбкой.

Я уже говорила, что у меня к ней иммунитет?

– Долго еще это будет продолжаться?

Его рука ложится на мой живот, пальцы снова лезут в джинсы.

У меня по коже бегут мурашки.

– Что именно?

Я пытаюсь выбраться из-под него, а он приподнимается на руках и смотрит на меня как на дуру.

– Твоя игра в «хорошую девочку». С меня хватит, Скай. Давай уже это сделаем.

Вернемся к тому, что вопреки бытующему мнению я не шлюха. Я не занималась сексом ни с кем из тех парней, с которыми встречалась, включая разобидевшегося Грейсона.

Моя асексуальность, быть может, позволила бы мне без угрызений совести вступать в случайные связи. Однако, возможно, по этой же самой причине мне не следует вообще заниматься сексом. Знаю, однажды я перейду черту, и сплетни обо мне перестанут быть сплетнями. Они станут фактами. А мне меньше всего хочется, чтобы они подтвердились. Наверное, я из чистого упрямства остаюсь девственницей в свои почти восемнадцать лет.

Грейсон здесь уже десять минут, но я лишь сейчас ощущаю исходящий от него запах алкоголя.

– Ты пьян. – Я толкаю его в грудь. – Я же просила тебя больше не приходить сюда пьяным.

Он скатывается с меня, я встаю, застегиваю джинсы и поправляю футболку. Даже к лучшему, что он пьян. Мне уже хочется, чтобы он ушел.

Грейсон садится на край кровати и за талию притягивает меня к себе. Обхватывает руками и утыкается лбом в живот.

– Прости, – произносит он. – Я просто очень сильно тебя хочу и вряд ли смогу приходить, если ты не будешь заниматься со мной сексом.

Его ладони скользят вниз и сжимают мои ягодицы, губы прижимаются к полоске кожи между футболкой и джинсами.

– Ну и не приходи.

Закатив глаза, я отстраняюсь и иду к окну. Отдергиваю штору и вижу, что Джексон уже вылезает из окна Сикс. Нам обеим как-то удалось ужать часовой визит парней до десяти минут. Я смотрю на Сикс и ловлю ее взгляд, который можно расшифровать как «пора искать новую марку».

Вслед за Джексоном она вылезает из окна и подходит ко мне.

– Грейсон тоже поддатый?

Я киваю.

– Третий прокол.

Поворачиваюсь и смотрю на Грейсона, который лежит на кровати и пока еще не знает, что его здесь больше не хотят видеть. Я подхожу к кровати, поднимаю его футболку и швыряю ему в лицо.

– Уходи.

Он смотрит на меня, выгнув бровь, затем поняв, что я не шучу, нехотя сползает с кровати. Надувшись, как ребенок, обувается. Я отступаю и пропускаю его к окну.

Дождавшись, пока Грейсон освободит окно, Сикс забирается в мою спальню.

– Шлюхи, – бормочет кто-то из парней.

Оказавшись в спальне, Сикс закатывает глаза и высовывает голову из окна.

– Странно, что мы шлюхи, раз не дали вам. Мудаки.

Она закрывает окно, плюхается на кровать и закладывает руки за голову.

– Еще один в пролете.

Я смеюсь, но осекаюсь после громкого стука в дверь. Я немедленно открываю и отступаю в сторону, впуская Карен. Ее материнский инстинкт не дает осечек. Она обводит комнату исступленным взглядом и натыкается на лежащую на кровати Сикс.

– Черт. – Она поворачивается ко мне, упирает руки в бока и хмурится. – Готова чем угодно поклясться, что слышала голоса парней.

Я подхожу к кровати и пытаюсь скрыть охватившую меня панику.

– Кажется, тебя разочаровало, что их здесь нет.

Порой совершенно ее не понимаю. Как я уже говорила, она очень… противоречивая.

– Через месяц тебе исполнится восемнадцать. Время на исходе, я должна успеть наказать тебя за что-нибудь. Пора тебе, детка, побольше нарушать правила.

Карен шутит, и осознав это, я облегченно выдыхаю. Мне немножко стыдно: она даже не подозревает, что ее дочь лапали пять минут назад в этой самой комнате. Сердце так громко стучит в груди, что боюсь, как бы она его не услышала.

– Карен? – произносит Сикс за нашими спинами. – Если тебе станет легче, то признаюсь, двое горячих жеребчиков только что обжимались с нами, но мы их послали как раз перед твоим приходом, потому что они были пьяны.

С отвисшей челюстью я поворачиваюсь к Сикс и бросаю на нее взгляд; надеюсь, в нем читается, что сарказм, который является правдой, – это не смешно.

Карен смеется.

– Что ж, может, завтра вечером вам удастся заполучить симпатичных – и трезвых – парней.

Я уже не беспокоюсь, что Карен может услышать биение моего сердца, потому что оно, кажется, просто остановилось.

– Трезвых парней? Думаю, я смогу это устроить. – Сикс подмигивает мне.

– Ночуешь у нас? – спрашивает ее Карен, подходя к двери.

Сикс пожимает плечами.

– Наверное, сегодня мы заночуем у меня. Я ведь последнюю неделю сплю в своей кровати, а потом меня шесть месяцев не будет. Еще посмотрим Ченнинга Татума на плоском экране.

Я смотрю на Карен. Началось…

– Мама, не надо. – Я иду к ней, но вижу, что ее глаза затуманились. – Нет-нет-нет.

Поздно. Она рыдает. Если я что и не выношу, так это плач. Не потому, что могу расчувствоваться, просто он меня бесит до чертиков. И я чувствую себя нелепо.

– Еще разочек, – говорит Карен, направляясь к Сикс.

Она уже обнимала ее сегодня раз десять, наверное. Мне начинает казаться, что отъезд Сикс расстраивает ее больше, чем меня. Подруга позволяет себя обнять в одиннадцатый раз и подмигивает мне над плечом Карен. Приходится буквально расцеплять их, только чтобы мама наконец ушла из комнаты.

В дверях она опять оборачивается и говорит, обращаясь к Сикс:

– Надеюсь, ты познакомишься с горячим итальянским парнем.

– Лучше даже не с одним, – невозмутимо отвечает та.

Когда за Карен закрывается дверь, я прыгаю на кровать и шлепаю Сикс по руке.

– Ну ты стерва! Это было не смешно. Я думала, что попалась.

Хихикая, она хватает меня за руку и встает.

– Пошли. У меня есть «Роки роуд».

Меня не приходится просить дважды.

27 августа 2012 года. Понедельник 07:15

Я подумывала пробежаться с утра, но проспала. Я бегаю каждый день кроме воскресенья, однако сегодня ни к чему вставать слишком рано. Первый учебный день – сам по себе пытка, и я решаю перенести пробежку на вечер, когда закончатся уроки.

К счастью, у меня уже год есть собственная машина, так что я ни от кого не завишу и могу сама приехать в школу вовремя. Но я приезжаю не просто вовремя, а даже на сорок пять минут раньше. Моя машина – третья на стоянке, и мне достается хорошее место.

Чтобы убить время, решаю осмотреть находящийся рядом со стоянкой стадион. Если я собираюсь вступить в команду легкоатлетов, нужно хотя бы знать, куда идти. Да и просто не хочется полчаса сидеть в машине и считать оставшиеся до урока минуты.

На дорожке уже наматывает круги какой-то парень, и я поднимаюсь на трибуну. Сажусь на самый верхний ряд и осматриваю окрестности. Отсюда школа видна как на ладони. Не такая уж она большая и пугающая. Сикс нарисовала мне карту и даже сделала несколько примечаний; я достаю ее из рюкзака и впервые разглядываю. По-моему, подруга так старается из-за того, что ей жаль меня покидать.

Я смотрю на территорию школы, затем на карту. Вроде бы ничего сложного. Классы в правой части здания. Столовая – в левой. Стадион за спортзалом. На карте целая куча примечаний, и я приступаю к чтению.

– Никогда не пользуйся туалетом рядом с научной лабораторией. Никогда и ни за что.
– Носи рюкзак только на одном плече. На двух – это зашквар.
– Всегда проверяй срок годности молока в столовой.
– Подружись со Стюартом, парнем из техобслуживания. С ним полезно водить знакомство.
– Кафе. Ни за что не заходи туда, но, если ты вошла, а там плохая погода, притворись, будто знаешь, что делаешь. Они чуют страх.
– Если математику у тебя будет вести мистер Деклер, садись на последнюю парту и не смотри ему в глаза. Он обожает старшеклассниц, если понимаешь, о чем я. А еще лучше – сядь на первую парту: это гарантирует «отлично».

Список не окончен, но я не могу читать. Я не свожу взгляда с фразы «Они чуют страх». В такие моменты жалею, что у меня нет мобильного, а не то позвонила бы Сикс и потребовала объяснений. Сложив карту вдвое, кладу ее в сумку и смотрю на одинокого бегуна. Он сидит на дорожке спиной ко мне и делает растяжку. Не знаю, ученик он или учитель, однако если бы Грейсон увидел этого парня без футболки, то перестал бы светить налево и направо своими кубиками на прессе.

Парень встает и, не глядя на меня, идет к трибунам. Выходит со стадиона и направляется к машине на стоянке. Открывает дверь, берет с переднего сиденья футболку и надевает. Потом прыгает за руль и дает по газам. Стоянка начинает заполняться машинами, и быстро.

О господи!

Хватаю рюкзак, специально надеваю на оба плеча и спускаюсь по лестнице, ведущей прямо в ад.

* * *

Я сказала «ад»? Это я еще мягко выразилась. Все мои опасения насчет школы оправдались, и даже с лихвой. Уроки не так уж плохи, но меня угораздило воспользоваться (исключительно по причине нужды и неведения) туалетом рядом с научной лабораторией. Я выжила, однако не забуду увиденного до конца своих дней. Назови Сикс в примечании туалет борделем, мне б вполне хватило этого маленького намека.

Идет четвертый урок, и почти каждая встреченная мной в коридоре девушка выразительно шептала мне вслед «шлюха» или «потаскуха». И то, что мне здесь не особо рады, тоже было выказано весьма доходчиво: кучей долларовых купюр и запиской, которые выпали из моего шкафчика. Записка подписана директором, во что мне верится с трудом из-за ошибки в слове «твоего»: «Извини, шлюха, но шест для стриптиза не входит в комплект твоево шкафчика».

Натянуто улыбаясь, пялюсь на записку и позорно смиряюсь с судьбой, которую сама избрала на следующие два семестра. Я и впрямь полагала, будто люди ведут себя так лишь в книгах, но теперь на собственном опыте познаю, что идиоты существуют в реальности. Я лишь надеюсь, что большинство розыгрышей в мой адрес сведутся, вот как сейчас, к подкинутым долларовым купюрам, символизирующим оплату танца стриптизерши. Какой идиот разбрасывается деньгами в качестве оскорбления? Полагаю, богатый. Или – богатые.

Стайка хихикающих за моей спиной девиц, дорого разодетых – или, скорее, раздетых, – наверняка ждут, что я побросаю свои вещи и со слезами на глазах рвану в ближайший туалет. Есть всего три причины, почему их ожидания не сбудутся:

1) Я не плачу. Никогда.
2) Я уже побывала в туалете возле лаборатории, и больше туда ни ногой.
3) Я люблю деньги. Кто бы стал убегать от них?

Я ставлю рюкзак на пол и подбираю купюры. Штук двадцать валяется на полу и еще десять в шкафчике. Их я тоже сгребаю и пихаю в рюкзак. Меняю учебники и закрываю шкафчик, затем с улыбкой надеваю рюкзак на оба плеча.

– Передайте своим папочкам мою благодарность.

Я прохожу мимо стайки девиц (они больше не хихикают), не обращая внимания на их злые взгляды.

* * *

На большой перемене, когда принято обедать, смотрю на поливающий двор дождь и понимаю, что паршивая погода – следствие кармы. Но кого она карает, еще не ясно.

«Я справлюсь».

Обеими ладонями толкаю двери кафе, почти ожидая потока адского огня и серы в лицо. Но за порогом меня встречают не они, а оглушающий шум. Мои бедные уши не привыкли к такому уровню децибел. Ощущение такое, будто каждый посетитель кафе старается говорить громче соседа. Я поступила в школу, где учатся одни лишь состязатели.

Старательно изображаю уверенность, чтобы не привлечь нежелательное внимание парней, девчачьих компашек, изгоев… или Грейсона. Мне удается благополучно отстоять половину очереди, когда кто-то берет меня под руку и тянет за собой.

– Я ждал тебя, – говорит он.

Не успеваю даже толком разглядеть его лицо, а незнакомец уже тащит меня через кафе, лавируя между столиками. Я бы воспротивилась подобному вмешательству, не окажись оно самым захватывающим происшествием за сегодняшний день. Парень хватает меня за ладонь и тащит за собой. Я перестаю сопротивляться и смиряюсь с судьбой.

Даже со спины видно, что у него есть свой стиль, пусть и странный. На нем фланелевая рубашка, отделанная по краю тканью того же оттенка ярко-розового, что и кроссовки. Будь он девушкой, можно было бы сказать, что черные обтягивающие брюки выгодно подчеркивают фигуру. А так они лишь акцентируют его худобу. Темные волосы по бокам острижены коротко и к макушке удлиняются. Темно-карие глаза… смотрят на меня. Я понимаю, что мы остановились, и он уже не держит мою руку.

– Неужели это наша вавилонская блудница? – усмехается он.

Однако слова противоречат доброжелательному выражению лица. Он садится за столик и взмахивает рукой, будто приглашая меня последовать его примеру. Перед ним два подноса с едой, он придвигает один к пустому месту напротив.

– Садись. Нужно обсудить наш альянс.

Я не сажусь. Я вообще ничего не делаю какое-то время, лишь обдумываю сложившуюся ситуацию. Понятия не имею, что это за тип, но он ведет себя так, будто ждал меня. А еще, не забываем, он только что назвал меня блудницей. И судя по всему… купил мне обед? Пытаясь раскусить парня, я искоса смотрю на него, и вдруг мое внимание привлекает его рюкзак, лежащий на соседнем стуле.

– Любишь читать? – спрашиваю я, указывая на торчащую из рюкзака книгу. Это не учебник, а самая обычная книга. То, что я считала утерянным в поколении друзей по интернету. Вытаскиваю книгу из рюкзака и сажусь напротив парня.

– Какой жанр? Надеюсь, не научная фантастика?

Он откидывается на спинку стула и ухмыляется, словно что-то выиграл. Черт, может, так и есть. Я ведь сижу здесь, верно?

– Имеет ли значение жанр, если книга хорошая?

Я листаю книгу, пытаясь понять, роман это или нет. Обожаю романы, и он тоже, судя по его виду.

– А эта хорошая? – спрашиваю я, перелистывая страницы.

– Да. Оставь себе. Я как раз дочитал ее на информатике.

Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он до сих пор сияет от осознания своей победы. Я кладу книгу в рюкзак и принимаюсь изучать содержимое подноса. Первым делом проверяю срок годности молока. Еще не истек, хорошо.

– А если б я была вегетарианкой? – спрашиваю я, глядя на куриную грудку в салате.

– Тогда бы съела все, кроме нее.

Я накалываю кусок курятины на вилку и подношу ко рту.

– Повезло тебе, что я не вегетарианка.

Он с улыбкой берет вилку и начинает есть.

– Против кого будем дружить? – Интересно, почему выбрали именно меня.

Он обводит кафе взглядом и, подняв руку, машет ею в разные стороны.

– Против дураков, качков, ханжей, стерв.

Он опускает руку, и я замечаю, что его ногти накрашены черным. Проследив мой взгляд, он тоже смотрит на свои ногти и морщится:

– Черный маникюр лучше всего отражает мое сегодняшнее настроение. Возможно, если ты согласишься примкнуть ко мне, я выкрашу ногти в более жизнерадостный цвет. Например, в желтый.

Я качаю головой:

– Ненавижу желтый. Уж лучше черный – как твоя душа.

Он смеется. Искренне, заливисто, вызывая у меня улыбку. Нравится мне этот… тип, чьего имени я даже не знаю.

– Как тебя зовут?

– Брекин. А тебя Скай. По крайней мере, я надеюсь, что это все же ты. Наверное, стоило убедиться в этом до того, как я солью тебе подробности своего зловредного садистского плана по захвату школы нашим двойственным альянсом.

– Я и впрямь Скай. Тебе не о чем волноваться, поскольку ты еще не слил мне подробности своего зловредного плана. Но мне интересно, откуда ты меня знаешь? Я знакома с четырьмя или пятью парнями из этой школы, и с каждым из них встречалась. Ты не из их числа, так откуда?

На миг в его глазах мелькает нечто похожее на сочувствие. Повезло ему, что это был лишь проблеск.

Брекин пожимает плечами.

– Я здесь новичок. И если ты еще не поняла по моему безупречному чувству стиля, то признаюсь, что я… – он наклоняется, прикладывает ладонь рупором ко рту для пущей секретности и шепчет: – мормон.

– Я уж подумала, ты скажешь «гей», – смеюсь я.

– Ну и гей тоже, – взмахнув кистью, говорит он. Затем складывает руки под подбородком, подается вперед и продолжает: – Я серьезно, Скай. Заметил тебя сегодня в классе и понял, что ты тоже новенькая. Потом увидел, как перед четвертым уроком из твоего шкафчика выпали те деньги, и тебя это ничуть не задело, и понял, что мы просто созданы друг для друга. А еще подумал, что если мы объединимся, то предотвратим в этом году по меньшей мере два подростковых суицида. Ну, что скажешь? Хочешь стать моей самой-пресамой лучшей подругой на всем белом свете?

Я смеюсь. Как тут удержаться от смеха?

– Конечно. Но если твоя книга отстой, мы пересмотрим наш альянс.

27 августа 2012 года. Понедельник 15:55

Получается, Брекин сегодня стал для меня манной небесной… и он в самом деле мормон. У нас много общего, однако больше различий, и это делает моего нового знакомого еще притягательней. Он тоже приемный ребенок, но тесно общается с родной семьей. У Брекина два брата, которых не усыновили, и они не геи, так что приемные родители приняли его гейство (это его слово, не мое) как факт того, что они не родня по крови. Они надеются, усердные молитвы и окончание школы постепенно сведут на нет его склонность. Зато Брекин уверен, что она лишь расцветет буйным цветом.

Он мечтает стать звездой Бродвея, но признается, что у него нет таланта к пению и актерской игре, и потому он не тешит себя иллюзиями, а будет поступать в бизнес-школу. Я призналась, что хочу изучить литературное творчество, потом целыми днями прохлаждаться в лосинах, писать книги и есть мороженое. Он спросил, в каком жанре я собираюсь писать, и я ответила:

– Не важно, лишь бы книга получилась хорошая, верно?

Думаю, это замечание и свело нас окончательно.

Сейчас я иду домой и размышляю – посвятить Сикс в горести и радости моего первого учебного дня или сходить в магазин за дозой кофеина перед ежедневной пробежкой.

Побеждает кофе, хотя Сикс я люблю чуть больше.

Мой минимальный вклад в ведение хозяйства – покупка продуктов раз в неделю. Благодаря неординарным веганским пристрастиям Карен вся еда в нашем доме без сахара, без углеводов и без вкуса, так что я предпочитаю ходить в магазин сама. Беру упаковку из шести бутылок газировки и самый большой пакет с маленькими – на один укус – сникерсами и кладу их в тележку. В спальне у меня есть прекрасный тайник для моей заначки. Большинство подростков прячут сигареты – я прячу сахар.

За кассой сидит знакомая девушка – я видела ее на втором уроке английского. Помнится, ее зовут Шейна, но на бейдже написано «Шейла». Эта Шейна/Шейла – не девушка, а мечта: высокая, загорелая блондинка с чувственными формами. Мой же рост в лучшем случае пять футов и три дюйма, а прямые темные волосы неплохо бы подстричь – и, может быть, даже мелировать. За ними трудно ухаживать, учитывая их длину – на шесть дюймов ниже плеч. К тому же из-за влажного климата я предпочитаю подбирать волосы наверх.

– Мы пересекаемся на естествознании? – спрашивает Шейна/Шейла.

– На английском, – поправляю я.

Снисходительно взглянув на меня, она вызывающе произносит:

– Я и сказала на английском. Я спросила: «Мы пересекаемся на естествознании?»

Кошмар. Пожалуй, мне не хочется быть такой вот блондинкой.

– Нет. Когда я сказала «на английском» я имела в виду, что у нас общие уроки английского, не естествознания.

Она тупо смотрит на меня, затем смеется.

– А! – Ее лицо озаряется пониманием.

Она смотрит на экран и называет сумму. Я достаю из заднего кармана кредитку, стремясь поскорее сбежать от того, что вот-вот может перерасти в еще более недалекий треп.

– Бог ты мой, – ахает она. – Гляди-ка, кто вернулся!

Девушка пялится на кого-то за моей спиной, в соседней очереди.

Точнее, пускает слюни на кого-то в соседней очереди.

– Привет, Холдер! – чувственно произносит она, растягивая в лучезарной улыбке пухлые губы.

Она хлопает ресницами? Точняк. Только что похлопала. Я думала, такое только в мультиках бывает.

Оборачиваюсь посмотреть, что это за Холдер такой, который с лету лишил Шейну/Шейлу даже подобия самоуважения. Парень смотрит на нее и бесстрастно кивает.

– Привет… – Скосив взгляд на ее бейдж, он продолжает: – Шейла.

И отворачивается к своей кассирше.

Он ее игнорирует? Одна из самых смазливых девчонок в школе практически открыто соблазняет его, а он реагирует на нее как на досадную помеху? Он вообще человек? Знакомые мне парни повели бы себя не так.

– Я Шейна, – фыркает она, недовольная тем, что он не знает ее имени.

Я поворачиваюсь к ней и провожу кредиткой по считывающему устройству.

– Извини, – говорит ей Холдер. – Ты ведь знаешь, что на твоем бейдже написано Шейла?

Она опускает взгляд и подтягивает бейдж повыше, чтобы прочитать слово. Затем хмыкает и хмурится, точно погружаясь в раздумья. Вряд ли погружение выйдет глубоким.

– Когда ты вернулся? – спрашивает она Холдера, полностью игнорируя меня.

Я оплатила покупку и уверена, что теперь дело за Шейной, но та слишком занята – планирует свадьбу с этим парнем – и не помнит о покупательнице.

– На прошлой неделе, – коротко отвечает он.

– Значит, тебе разрешат вернуться в школу? – спрашивает она.

Со своего места мне слышно, как парень устало вздыхает.

– Не важно. Я не вернусь.

Шейна/Шейла тут же отстает от него. Закатив глаза, она переносит свое внимание на меня и шепчет:

– Этому потрясному телу хоть чуточку бы мозгов.

Ирония в том, что то же самое можно сказать и о ней.

Она наконец начинает набирать цифры на кассовом аппарате, чтобы закончить операцию, и я, пользуясь случаем, снова оборачиваюсь. Любопытно еще раз взглянуть на парня, которого раздражает длинноногая блондинка. Он заглядывает в бумажник, смеясь над словами своей кассирши. Я сразу замечаю три вещи:

1) Потрясающие белые зубы за соблазнительной кривой ухмылкой.
2) Ямочки на щеках.
3) Меня, кажется, бросило в жар.

Или это бабочки в животе.

Или я подхватила кишечную инфекцию.

Какое странное, незнакомое чувство. Не понимаю, что такого в этом парне, который впервые вызвал у меня нормальную биологическую реакцию на другого человека. Как бы там ни было, подобных ему я еще не видела. Он красивый. Однако не в духе смазливых мальчиков или крутых парней. Пожалуй, нечто среднее в идеальной пропорции. Не амбал и не задохлик. Не грубиян и не святоша. Одет в джинсы и белую футболку, ничего особенного. Волос сегодня явно не касалась расческа, как и моих, их не помешало бы подстричь. Спереди они довольно длинные, и он отводит их со лба, поймав мой пристальный взгляд.

Черт!

Встречаясь с кем-нибудь глазами, я обычно отвожу взгляд, только этот парень как-то странно реагирует, и я продолжаю смотреть. Его улыбка тут же увядает, он вскидывает голову, пытливо вглядывается в меня и медленно качает головой от неверия или… отвращения? Не поручусь за чувство, но оно явно не из приятных. Оглядываюсь в надежде, что не я стала причиной его неудовольствия. А когда снова смотрю на него, он до сих пор пялится.

На меня.

Встревожившись – и это еще слабо сказано, – я быстро поворачиваюсь к Шейле. Или Шейне. Как бы там ее ни звали, черт возьми. Мне нужно прийти в себя. Каким-то образом этому парню удалось за шестьдесят секунд заставить меня впасть в экстаз, а потом до чертиков напугать. Столь противоречивая реакция вряд ли пойдет на пользу моему лишенному кофеина телу. Уж лучше бы он смотрел на меня с безразличием, как на Шейну/Шейлу. Выхватив чек из пальцев Как-там-ее-зовут, я сую его в карман.

– Привет.

Его низкий, требовательный голос тут же лишает меня способности дышать. Не знаю, ко мне он обращается или к Как-там-ее-зовут, так что беру пакеты с покупками и надеюсь добраться до машины раньше, чем этот тип завершит оплату.

– Кажется, он к тебе обращается, – говорит кассирша.

Не обращая на нее внимания, я хватаю оставшиеся пакеты и спешу к выходу.

Дойдя до машины, с глубоким вздохом облегчения открываю заднюю дверцу, чтобы положить покупки. Что со мной творится, черт возьми? Привлекательный парень пытается привлечь мое внимание, а я… сбегаю? Обычно в таких случаях я не тушуюсь. Наоборот, становлюсь до неприличия смелой. Впервые в жизни у меня появилась возможность испытать влечение к кому-либо, и я сбежала.

Сикс меня убьет.

Но этот его взгляд… Он меня встревожил. Я испытала неловкость и смущение, и вместе с тем была польщена. Я не привыкла к подобным ощущениям и тем более оказалась не готова испытать их все сразу.

– Привет.

Я замираю. Сейчас он точно обращается ко мне.

До сих пор не могу разобраться, бабочки у меня в животе порхают или действует кишечная инфекция, однако мне не нравится это глубинное, нутряное воздействие его голоса. Одеревенев, я медленно оборачиваюсь, осознавая вдруг, что не настолько уверена в общении с парнями, как предполагалось из моего жизненного опыта.

Одной рукой он прижимает к себе два пакета с продуктами, другой потирает шею. Жаль, что дождь уже прошел, иначе бы этот тип здесь не стоял. Он смотрит мне в глаза, но вместо прежнего презрения выдает натянутую кривую улыбку. Увидев его вблизи, могу сказать, что причина моего внезапного недомогания точно не кишечный вирус.

Просто это Он.

Причина в этих взъерошенных темных волосах, серьезных голубых глазах… ямочках на щеках, и в мускулистых руках, которых хочется коснуться.

«Коснуться? Да ладно, Скай! Приди в себя!»

При взгляде на него перехватывает дыхание, а сердце пускается в галоп. Такое ощущение, что если он вдруг улыбнется мне столь же соблазнительно, как это пытался сделать Грейсон, трусики слетят с меня в рекордный срок.

Наконец я перестаю глазеть на его тело, мы снова встречаемся взглядами, и он перестает тереть шею и перекладывает покупки в левую руку.

– Я Холдер. – Он протягивает правую руку для пожатия.

Я гляжу на нее и отступаю на шаг, так и не пожав. Странно все это. Подошел с невинным видом, представился… не верю! Может, если бы он не сверлил меня взглядом в магазине, я бы подпала под очарование его телесного совершенства.

– Что тебе нужно? – Я стараюсь за подозрением скрыть восторг.

Он коротко смеется, сверкнув ямочками на щеках, качает головой и отводит взгляд.

– Ну… – Нервозность не вяжется с его уверенным видом.

Его взгляд мечется по стоянке, словно в поисках выхода, и он со вздохом снова смотрит на меня. Такая неоднозначная реакция чертовски напрягает. Вот он смотрит на меня с презрением, а в следующий миг практически бежит за мной. Я обычно неплохо разбираюсь в людях, но если бы мне пришлось сделать выводы о Холдере по последним двум минутам, я бы сказала, что у парня раздвоение личности. Его метания от небрежения к проявлению внимания сбивают с толку.

– Может, это прозвучит банально, но где-то я тебя уже видел. Не подскажешь, как тебя зовут?

Его пикаперский подкат меня разочаровал. Значит, он один из этих. Ну, вы поняли. Офигенные парни, которые могут снять кого угодно в любое время и в любом месте – и знают об этом. Парни, которые всего лишь криво улыбнутся или сверкнут ямочками на щеках и спросят имя – и вот уже девушка растаяла и готова на все. Парни, которые субботним вечером влезают в окно спальни.

Я глубоко разочарована. Закатив глаза, нашариваю за спиной дверную ручку и лгу:

– У меня уже есть парень.

Развернувшись, открываю дверь и сажусь за руль. Пытаюсь закрыть – что-то мешает. Его рука удерживает дверь открытой. В его взгляде беспросветное отчаяние, от которого у меня по рукам бегут мурашки.

И это от одного лишь его взгляда? Да что со мной такое?

– Твое имя. Вот все, что мне нужно.

Может, объяснить ему, что мое имя ничем не поможет в его навязчивых попытках знакомства? Я, наверное, единственная семнадцатилетняя особа на всю Америку, у которой нет аккаунта в интернете. Не выпуская ручку дверцы, прожигаю его предостерегающим сердитым взглядом.

– Не возражаешь? – отрывисто произношу я, опуская глаза на руку Холдера, мешающую закрыть мне дверцу.

Взгляд соскальзывает на татуировку на его предплечье, где мелким шрифтом написано:

Hopeless

Смеюсь про себя – нет, сегодня я точно мишень кармического воздаяния. Наконец-то встретила парня, который мне понравился, а он бросил школу и носит татуировку «Безнадежный».

Снова раздраженно дергаю дверцу, но он не позволяет ее закрыть.

– Твое имя. Пожалуйста.

Он произносит последнее слово с таким отчаянием, что невольно начинаю ему сочувствовать.

– Скай, – резко произношу я, внезапно проникнувшись состраданием к боли, таящейся в его голубых глазах.

Легкость, с которой я поддалась его требованию, подкрепленному одним лишь взглядом, вызывает во мне разочарование. Оставив в покое дверцу, я завожу машину.

– Скай, – повторяет он себе под нос. На миг задумавшись, качает головой, словно я дала неверный ответ, и склоняется ко мне: – Ты уверена?

Уверена ли я?! Он что, думает, будто я словно та Шейна/Шейла – не знаю собственного имени? Закатив глаза, достаю из кармана удостоверение личности и сую ему под нос.

– Уж конечно, я знаю свое имя!

Не успеваю вернуть удостоверение в карман, как он выхватывает его у меня и начинает рассматривать. Изучает его некоторое время, затем, крутанув между пальцами, возвращает.

– Прости, ошибся. – Он отходит от машины и, закаменев лицом, смотрит, как я кладу удостоверение в карман.

На миг пристально вглядываюсь в его глаза, дожидаясь еще каких-нибудь действий, но он лишь играет желваками, наблюдая, как я пристегиваюсь.

Он так легко забил на идею пригласить меня на свидание? Серьезно? Берусь за ручку дверцы, ожидая, что он сейчас снова удержит ее и выдаст очередную избитую пикаперскую фразу. Но этого не происходит: Холдер лишь отходит дальше, когда я закрываю дверцу, и мне вдруг становится страшно. Если он и впрямь пошел за мной не для того, чтобы пригласить на свидание, то ради чего?

Он проводит рукой по волосам и что-то негромко произносит, но окно закрыто, и я не слышу. Не сводя с него глаз, задним ходом выезжаю со стоянки. Он стоит и неотрывно смотрит на меня. Включив передний ход, я поворачиваю зеркало заднего вида так, чтобы в последний раз посмотреть на этого странного типа. Он уходит, напоследок вдарив кулаком по капоту чьей-то машины.

Правильно сделала, Скай. У него тот еще характер.

27 августа 2012 года. Понедельник 16:47

Разложив покупки по местам, я выгребаю из тайника горсть шоколадок, сую в карман и вылезаю из окна. Подняв окно Сикс, забираюсь в ее спальню. Почти пять вечера, и она спит, так что я на цыпочках подхожу к кровати и встаю на колени. У подруги на лице маска, а спутанные русые волосы прилипли к щеке, намокнув от слюны. Склонившись к ее лицу, кричу во все горло:

– СИКС! ПРОСНИСЬ!

Она вскидывается так быстро, что я не успеваю уклониться. Ее локоть врезается мне в лицо, и я падаю на спину. Схватившись за ушибленный глаз, лежу на полу и смотрю на подругу снизу вверх. А она сидит на кровати и хмурится на меня.

– Ну ты и стерва, – стонет она и, отбросив одеяло, встает и направляется в ванную.

– Ты мне глаз подбила, – жалуюсь я.

Не закрывая дверь ванной, Сикс садится на унитаз.

– Вот и хорошо. Так тебе и надо. – Взяв туалетную бумагу, она пинком захлопывает дверь. – Надеюсь, ты не зря меня разбудила и тебе есть что рассказать. Я всю ночь паковала вещи и не выспалась.

Сикс никогда не была «жаворонком», да и «голубем» ее тоже не назовешь. Откровенно говоря, она и не «сова». Пожалуй, ее самым любимым временем суток я бы назвала те часы, когда она спит. Может, именно поэтому она так не любит просыпаться.

Чувство юмора Сикс и ее прямолинейность – главная причина того, почему мы так хорошо ладим. Фальшиво-позитивные притворщицы меня бесят. Вряд ли в словаре Сикс есть слово «позитив». Ей не хватает лишь черного прикида, чтобы выглядеть как типичный хмурый подросток. А фальшь? Она выскажет тебе все напрямую, хочешь ты того или нет. В Сикс нет ничего фальшивого, кроме имени.

Когда ей было четырнадцать, ее родители решили переехать из Мэна в Техас, и она в знак протеста перестала откликаться на свое имя. На самом деле ее зовут Севен[3] Мари, и, чтобы позлить родителей, она откликалась только на Сикс. Родители по-прежнему зовут дочь Севен, но все остальные – Сикс. Наглядный пример того, что она такая же упрямая, как и я, и это лишь одна из многих причин, почему мы стали лучшими подругами.

– Думаю, ты обрадуешься, что я тебя разбудила. – Я перебираюсь с пола на кровать. – Сегодня случилось нечто исключительное.

Сикс открывает дверь ванной и подходит к кровати. Ложится спиной ко мне и накрывается одеялом. Откатывается, взбивает подушку и устраивается поудобней.

– Дай угадаю… Карен подключила кабельное телевидение?

Я ложусь на бок, кладу голову на ее подушку и обнимаю подругу сзади.

– Попробуй еще раз.

– Ты с кем-то познакомилась в школе, забеременела и выходишь замуж, а я не смогу стать подружкой невесты на твоей свадьбе, потому что буду на другом конце света?

– Близко, но нет. – Я барабаню пальцами по ее плечу.

– Что тогда? – раздражается она.

Ложусь на спину и глубоко вздыхаю.

– После школы я пошла в магазин и там увидела парня. Сикс, он капец какой красивый! Жуткий, но красивый.

Сикс тут же поворачивается ко мне лицом, ухитряясь при этом заехать локтем в тот же глаз, который уже пострадал несколько минут назад.

– Что?! – восклицает она громко, ничуть не заботясь о том, что я снова стону, держась за глаз.

Она садится на кровати и отводит мою руку от глаза.

– Серьезно, что ли?!

Я продолжаю лежать на спине, стараясь не обращать внимания на боль в глазу.

– Да. Я как увидела его, так сразу и поплыла. Он такой… просто вау!

– Ты с ним говорила? Взяла у него номер? Он позвал тебя на свидание?

Никогда не видела Сикс такой оживленной. Что-то мне это не нравится. От ее расспросов голова кругом идет.

– О боже, Сикс, угомонись!

Она хмуро смотрит на меня.

– Скай, я четыре года за тебя переживала, боялась, что с тобой это никогда не произойдет. Я бы не волновалась, будь ты лесбиянкой. Или бы тебе нравились только тощие, мелкие фрики. Да хоть сморщенные старики с еще более сморщенными членами. Но мне было бы трудно смириться с тем, что ты никогда не сможешь испытать похоть. – Она с улыбкой падает на кровать. – Похоть – лучший из всех смертных грехов.

Я со смехом качаю головой.

– Не соглашусь. Похоть – фигня. Ты зря мучилась все эти годы. Я, как и прежде, голосую за чревоугодие. – Достав из кармана шоколадку, кладу ее в рот.

– С тебя подробности, – требует Сикс.

Я отползаю назад, пока моя спина не упирается в изголовье.

– Даже не знаю, как это описать. Я глаз от него не могла отвести. Могла бы любоваться им целый день. Но его ответный взгляд меня напугал. Он посмотрел так, словно мое внимание его взбесило. Потом он пошел за мной до машины и потребовал, чтобы я назвала свое имя, и такое ощущение, будто он злился на меня из-за этого. Словно я причинила ему неудобство. Сначала хотелось лизнуть ямочки на его щеках, а закончилось все тем, что я была бы рада оказаться подальше от него.

– Он шел за тобой? До машины? – скептически переспрашивает Сикс.

Я киваю и в подробностях описываю свой поход в магазин до того самого момента, как он вдарил кулаком по капоту чьей-то тачки.

– Странно все это. – Сикс садится рядом со мной и прислоняется к изголовью. – Он точно не флиртовал с тобой? Не пытался взять у тебя номер? Скай, я ведь знаю, как ты общаешься с парнями. Ты притворяешься, даже если ничего к ним не чувствуешь. Конечно, ты в них неплохо разбираешься, но, может, то, что он тебе сильно понравился, обмануло твою интуицию? Что скажешь?

Я пожимаю плечами. Может, она и права. Наверное, я и впрямь не так его поняла, а моя негативная реакция заставила его передумать и не приглашать меня на свидание.

– Возможно. Но как бы там ни было, этим все и кончится. Он не учится в школе, он неуравновешенный, у него дурной нрав и… он просто… безнадежен. Понятия не имею, каков мой типаж, но точно не хочу, чтобы это был Холдер.

Сикс сжимает мои щеки и поворачивает мое лицо к себе.

– Ты сказала «Холдер»? – спрашивает она, удивленно выгнув тонкую холеную бровь.

Я не могу ответить – из-за ее хватки у меня сплющены губы, и потому просто киваю.

– Дин Холдер? Взъерошенные темные волосы? Жгучие голубые глаза? Характер как у героев фильма «Бойцовский клуб»?

– Фрофе фофоф, – пожав плечами, бормочу я еле слышно из-за ее хватки. Сикс разжимает пальцы, и я повторяю: – Вроде похож. – И спрашиваю, потерев щеки: – Ты его знаешь?

Сев, она воздевает вверх руки.

– Почему, Скай?! Почему из всех парней на свете тебе понравился чертов Дин Холдер?

Кажется, она разочарована. Но что не так? Сикс никогда не упоминала Холдера, вряд ли она с ним встречалась. Почему же мне, черт возьми, кажется, что такое волнующее событие закончится очень и очень плохо?

– С тебя подробности, – повторяю я ее слова.

Глянув на меня через плечо, она спускает с кровати ноги. Идет к шкафу, берет из ящика джинсы и натягивает их.

– Он придурок, Скай. Он учился в нашей школе, однако в самом начале прошлого учебного года его отправили в колонию для несовершеннолетних. Я не так уж и хорошо его знаю, но уверена, что в бойфренды этот парень не годится.

Меня не удивляет то, как она характеризовала Холдера. Жаль, что и разочарования я тоже не испытываю.

– С чего мы вдруг заговорили о бойфрендах?

Вряд ли у Сикс был бойфренд дольше чем на одну ночь.

Она смотрит на меня и пожимает плечами.

– Туше.

Натянув футболку, она идет к раковине. Выдавливает пасту на зубную щетку и, не переставая чистить зубы, возвращается в спальню.

– За что его отправили в колонию? – спрашиваю я, не особо желая знать ответ.

Сикс вытаскивает зубную щетку изо рта:

– За преступление, совершенное на почве ненависти… он побил одного гея из школы. Более чем уверена, что это было не в первый раз.

Она засовывает щетку в рот и идет к раковине, чтобы сплюнуть пасту.

Преступление на почве ненависти? В животе снова возникает щекотка, но на этот раз ничего приятного в ней нет.

Стянув волосы в хвост, Сикс возвращается в спальню.

– Ну и отстой, – говорит она, разглядывая свои драгоценности. – Вдруг ты в первый и последний раз потекла при виде парня и это больше никогда не повторится?

Я морщусь от ее выбора слов.

– Я не потекла, Сикс.

– Потекла. Возбудилась. Какая разница? – отмахивается она и садится на кровать.

Кладет одну серьгу на бедро, а вторую вдевает в ухо.

– Наверное, нам стоит утешиться тем, что ты еще не пала духом. – Сузив глаза, Сикс наклоняется, берет меня за подбородок и поворачивает мою голову влево. – Что, черт возьми, случилось с твоим глазом?

Я со смехом скатываюсь с кровати, подальше от этой вредительницы.

– Ты случилась, Сикс! – Идя к окну, бросаю на ходу: – Мне нужно проветриться. Хочу пробежаться. Ты со мной?

– Ага… нет, – морщится Сикс. – Развлекайся сама.

Перекидываю ногу через подоконник, и Сикс вдруг окликает меня:

– Потом расскажешь мне о своем первом дне в школе. А еще у меня есть для тебя подарок. Я приду к тебе вечером.

27 августа 2012 года. Понедельник 17:25

Задыхаюсь и не чувствую тела еще с Аспен-роуд. Дышу уже не размеренно, а с трудом и рывками. Именно за это я больше всего и люблю бег: когда каждая жилка в теле напряжена и толкает меня вперед, заставляя сосредоточиться только на том, чтобы сделать следующий шаг – и больше ничего.

Еще шаг.

И больше ничего.

Я никогда не забегала так далеко. Обычно останавливаюсь после полутора миль – за несколько кварталов до этого места. Но не сегодня. Несмотря на то что тело охватила привычная боль, мозг все никак не отключается. Продолжаю бежать в надежде, что достигну наконец нужного состояния, однако сегодня на это требуется больше времени. Наверное, лучше прекратить пробежку – возвращаться тоже придется дольше, а вода почти кончилась.

Остановившись у края чьей-то подъездной дорожки к дому, прислоняюсь к почтовому ящику и открываю бутылку с водой. Утираю тыльной стороной ладони пот со лба и допиваю последние капли воды. Я уже выдула одну бутылку на этой техасской жаре. Молча ругаю себя за то, что пропустила утреннюю пробежку. Жара не для таких слабаков, как я.

Боясь обезвоживания, решаю вернуться домой пешком, а не бегом. Вряд ли Карен обрадует мое физическое истощение. Она и без того нервничает, когда я бегаю одна.

Пройдя несколько шагов, слышу за спиной знакомый голос:

– Эй, привет.

Как будто мое сердце и без того недостаточно сильно бьется! Медленно оборачиваюсь. На меня с улыбкой смотрит Холдер. В уголках губ притаились ямочки. Его волосы влажные от пота – кажется, он тоже только что бегал.

Я пару раз смаргиваю, едва веря в то, что это не вызванный усталостью мираж. Инстинкт самосохранения велит с криком убежать, но тело жаждет оказаться в кольце его блестящих от пота рук.

«Мое тело – чертов предатель».

К счастью, дыхание еще не выровнялось после растяжки, и никто не скажет, будто я так часто дышу лишь из-за того, что снова его увидела.

– Привет, – едва слышно произношу я.

Стараюсь смотреть ему в лицо, но взгляд так и соскальзывает ниже. Значит, буду смотреть себе под ноги, чтобы не задумываться о том, что на Холдере лишь шорты и кроссовки. То, как эти шорты сидят на его бедрах, – уже достаточная причина простить ему все минусы, о которых я сегодня узнала. Никогда не принадлежала к тем девушкам, которые впадают в экстаз от внешности парня. Чувствую себя недалекой, жалкой и вообще ущербной. А еще злюсь на себя за то, что он так на меня действует.

– Бегаешь? – спрашивает он, опершись локтем о почтовый ящик.

– Обычно по утрам, – киваю я. – Уже забыла, как бывает жарко днем.

Приставляю ладонь ко лбу и смотрю на него, а солнце сияет над его головой подобно нимбу.

Есть в этом некая ирония.

Он протягивает руку, и я отшатываюсь прежде, чем понимаю, что мне предлагают бутылку с водой. Похоже, он заметил мою нервозность – вон как губы поджимает, сдерживая улыбку.

– Попей, ты выглядишь усталой. – Он сует мне в руки полупустую бутылку.

Обычно я не беру воду у незнакомцев. Особенно у «плохих парней». Но сейчас мне хочется пить. До смерти хочется.

Взяв бутылку и запрокинув голову, делаю три больших глотка. Умираю от желания выпить все, но не могу же я лишить его воды.

– Спасибо. – Вернув бутылку, я утираю рот и оборачиваюсь. – Мне до дома еще полторы мили, так что я пойду.

– Скорее две с половиной, – поправляет он, косясь на мой живот.

Не вытерев горлышка, он подносит бутылку ко рту. Запрокидывает голову, не сводя с меня глаз, и допивает остатки воды. Не могу отвести взгляда от его губ, которые касаются горлышка там же, где недавно побывали мои губы. Можно сказать, мы поцеловались.

Тряхнув головой, я переспрашиваю:

– Что?

Он сказал что-то вслух или мне показалось? А то все мое внимание устремлено на его грудь, по которой текут капельки пота.

– Я сказал, скорее две с половиной мили. Ты живешь на Конро, а до нее больше двух миль. Туда и обратно выходит пять миль.

Судя по тону, его это впечатлило.

Я смотрю на него с интересом.

– Ты знаешь, на какой улице я живу?

– Ну да, – говорит он и умолкает.

Я смотрю на него и тоже молчу, дожидаясь объяснений.

Поняв, что простое «ну да» меня не устраивает, он со вздохом произносит:

– Линден Скай Девис, родилась двадцать девятого сентября, живешь на улице Конро, дом тысяча четыреста пятьдесят пять. Рост пять футов три дюйма. Донор.

Я пячусь, в красках представляя смерть от рук этого потрясающего преследователя. Наверное, стоит убрать ладонь от глаз, чтобы получше рассмотреть его на случай, если предстоит убегать. Возможно, мне придется описать его внешность художнику-криминалисту.

– Удостоверение личности, – поясняет он, заметив мой страх и замешательство. – Ты же показала мне свое удостоверение личности, еще там, у магазина.

Подобное объяснение не развеивает моих подозрений.

– Ты видел его всего пару секунд.

Он пожимает плечами.

– У меня хорошая память.

– Ты меня преследуешь, – бесстрастно заключаю я.

– Я тебя преследую? – смеется он. – Ты сейчас стоишь у моего дома. – Он указывает через плечо на строение за его спиной.

Это его дом? Вот я попала.

Выпрямившись, он стучит пальцем по буквам на почтовом ящике.

Холдеры.

Кровь бросилась в лицо, но это не важно. Да у меня все тело горит после пробежки по полуденной техасской жаре почти без воды. Я стараюсь не смотреть на его дом, однако любопытство – мое слабое место, и я оборачиваюсь. Дом выглядит довольно скромно и в глаза не бросается. Вполне соответствует району среднего класса, в котором мы сейчас находимся. Как и машина на подъездной дорожке. Интересно, это его машина? Из разговора с кассиршей Как-там-ее в магазине можно заключить, что Холдер примерно мой ровесник, и потому, скорее всего, еще живет с родителями. Но почему я не видела его раньше? Почему не знала, что живу всего в трех милях от единственного в мире парня, который может превратить меня в сплошной комок нервов и смешанных чувств?

– Что ж, спасибо за воду, – откашлявшись, говорю я.

Хочется поскорее избавиться от этой неловкости. Махнув ему на прощание рукой, я большими шагами отправляюсь в обратный путь.

– Подожди минутку! – кричит он вслед.

Я не замедляю шаг, и он обгоняет меня и идет спиной вперед, против солнца. – Давай я налью тебе воды. – Он выхватывает бутылку из моей левой руки, случайно задев живот. Я снова цепенею.

– Сейчас вернусь, – обещает он и бежит к дому.

Я в растерянности. Какой-то запредельный акт доброты, противоречащий всему, что я знаю о Холдере. Или это очередной побочный эффект раздвоения личности? Наверное, он мутант, как Халк. Или Джекилл и Хайд. Интересно, Дин – его доброе начало, а Холдер – злое? Сдается мне, именно второго я и видела тогда на стоянке. Пожалуй, Дин мне нравится гораздо больше.

Просто так стоять неловко, и я принимаюсь расхаживать по подъездной дорожке, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть в сторону обратного пути домой. Не знаю, что делать. Кажется, что бы я сейчас ни предприняла, все ляжет на чашу весов глупости.

Остаться?

Сбежать?

Спрятаться в кустах, пока он не вернулся с наручниками и ножом?

Сбежать я не успеваю – дверь распахивается, и Холдер выходит с полной бутылкой воды. На этот раз солнце за моей спиной, и мне не приходится напрягаться, чтобы рассмотреть парня. Тоже не очень хорошо – мне хочется лишь пялиться на него.

Фу! Я определенно ненавижу похоть.

Ненавижу.

Всеми фибрами души понимаю, что он нехороший человек, только моему телу на это плевать.

Он отдает мне бутылку, и я быстро делаю глоток. Я в целом ненавижу техасскую жару, но вкупе с Дином Холдером она становится для меня преддверием ада.

– Тогда… раньше, в магазине, – запинаясь, произносит он. – Извини, если встревожил тебя.

У меня перехватывает дыхание, однако я все же умудряюсь ответить:

– Ты меня не встревожил.

«Ты напугал меня до чертиков».

Холдер сужает глаза и пристально на меня смотрит. Сегодня я поняла, что не люблю, когда меня изучают… предпочитаю оставаться незамеченной.

– Приставать к тебе я тоже не собирался, – говорит он. – Я просто принял тебя за другую.

– Все нормально, – натянуто улыбаюсь я.

Но на самом деле это не так. Почему я разочарована тем, что он ко мне не приставал? Я же должна радоваться.

– Не то чтобы я не хотел бы пристать к тебе, – с усмешкой добавляет он. – Просто в тот конкретный момент я этого не делал.

«Слава богу!»

От его уточнений я невольно улыбаюсь.

– Хочешь, пробегусь с тобой? – Он кивает на дорогу за моей спиной.

«Конечно, да!»

– Нет, сама доберусь.

Он снова кивает.

– Ну, я все равно собирался в ту сторону. Я бегаю дважды в день, и мне еще осталось… – Осекшись, он делает шаг ко мне, берет за подбородок и поворачивает мою голову в сторону: – Кто тебя так? – Он хмурится, взгляд становится жестким, совсем как тогда, в магазине. – Раньше этого не было.

Высвободив подбородок, я смеюсь.

– Несчастный случай. Никогда не буди спящую девушку.

Он без улыбки подходит ближе, смотрит пристально и проводит пальцем под моим глазом.

– Ты ведь сказала бы кому-нибудь, если б с тобой такое сотворили?

Я хочу ответить. Очень хочу. Но просто не могу. Он прикасается к моему лицу. Его ладонь на моей щеке. Я не в силах ни думать, ни говорить, ни дышать. Его аура словно высасывает воздух из моих легких и силу из моих колен. Я нерешительно киваю, он хмурится и убирает руку.

– Я бегу с тобой, – непререкаемым тоном произносит он.

Взяв меня за плечи, разворачивает к себе спиной и слегка подталкивает. Мы молча бежим бок о бок.

Я хочу поговорить с ним. Хочу спросить о годе в колонии, о том, почему он бросил школу и что означает его татуировка… но слишком боюсь ответов. К тому же я запыхалась. И всю дорогу до моего дома мы бежим в молчании.

Невдалеке от подъездной дорожки мы, не сговариваясь, переходим на шаг. Совершенно не представляю, чем это должно закончиться. Со мной никто не бегает, и я не знаю, как по этикету нужно прощаться бегунам. Повернувшись к нему, я взмахиваю рукой и говорю:

– Наверное, еще увидимся?

– Непременно, – пристально глядя на меня, отвечает он.

Я в замешательстве улыбаюсь и отворачиваюсь. Непременно? Идя по дорожке, прокручиваю слово в уме. Что он хотел этим сказать? Он не попытался узнать мой телефон, хотя даже и не подозревает, что у меня его нет. Не спросил, хочу ли я снова с ним пробежаться. Однако произнес «непременно» таким уверенным тоном, что я начинаю надеяться на встречу.

– Скай, подожди! – Он произносит мое имя так, что мне хочется, чтобы оно стало единственным в словаре Холдера. Я поворачиваюсь и отчаянно жажду услышать от него очередной низкосортный подкат. Теперь я готова на него клюнуть.

– Хочу тебя кое о чем попросить.

«Проси о чем угодно. Пока ты без футболки, я сделаю для тебя все».

– Да?

Он бросает мне свою бутылку с водой. Я ловлю и вижу, что она пуста. Жаль, что сама ему это не предложила. Встряхнув ее, киваю и взбегаю по ступенькам в дом. На кухне Карен загружает посудомойку. Захлопнув входную дверь, я наконец-то делаю глубокий вдох.

– Боже мой, Скай. Выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок. Садись. – Забрав бутылку, она заставляет меня сесть на стул. Пока она наливает воду, я размеренно вдыхаю через нос и выдыхаю через рот. Карен подает мне полную бутылку, завинчиваю крышку и выбегаю из дома.

– Спасибо, – говорит Холдер.

Я стою и смотрю, как его полные губы прижимаются к горлышку бутылки.

«Можно сказать, мы снова целуемся».

Трудно сказать, что подействовало на меня сильнее: почти пятимильная пробежка или Холдер. И то и другое вызывает ощущение, будто я вот-вот потеряю сознание от нехватки кислорода. Холдер завинчивает крышку, блуждая взглядом по моему телу. На миг дольше задержавшись на моем голом животе, он смотрит мне в глаза:

– Ты занимаешься легкой атлетикой?

Прикрыв живот левой ладонью, сцепляюсь пальцами с правой рукой.

– Нет, хотя подумываю попробовать.

– Попробуй. Ты пробежала почти пять миль, но практически не запыхалась. Ты учишься в выпускном классе?

Он даже не представляет, чего мне стоит не упасть на тротуар, задыхаясь. Я еще никогда не пробегала так много зараз, и приходится изо всех сил притворяться, будто для меня это нетрудно. Похоже, притворяюсь я успешно.

– Разве ты не должен знать, что я в выпускном? Теряешь шпионские навыки.

Когда на его щеках появляются ямочки, хочется поздравить себя с победой.

– Ну, за тобой трудновато шпионить. Я не нашел тебя даже в Фейсбуке[4].

Он признался, что искал меня в сети! Даже немного лестно знать, что мы познакомились меньше двух часов назад, а он сразу кинулся искать меня в Фейсбуке[5]. Я невольно улыбаюсь и выдаю жалкое оправдание, несвойственное моей обычно невозмутимой натуре:

– Меня нет в Фейсбуке[6]. У нас дома нет интернета.

Искоса глянув на меня, он недоверчиво ухмыляется и откидывает волосы со лба.

– А телефон? Разве нельзя подключить интернет через него?

– У меня нет телефона. Мама не сторонница современных технологий. Телевизора у нас тоже нет.

– Вот черт. – Он смеется. – Ты серьезно? Как же ты развлекаешься?

Я улыбаюсь в ответ и пожимаю плечами.

– Бегаю.

Холдер снова изучающе смотрит на меня, коротко глянув на мой живот. Теперь я хорошенько подумаю, прежде чем надеть спортивный топик на улицу.

– Значит, не получится узнать, когда кое-кто выйдет на свою утреннюю пробежку?

Он поднимает на меня взгляд, и я понимаю, что в этом Холдере нет ничего от типа, которого описала Сикс. Всего лишь флиртующий с девушкой парень, у которого глаза блестят от волнения и желания понравиться.

– Даже не знаю, захочешь ли ты так рано встать, – говорю я.

От его взгляда и техасского зноя у меня все плывет перед глазами, и я делаю глубокий вдох. Не хочется, чтобы он заметил мою усталость и волнение.

Прищурившись, Холдер наклоняется ко мне.

– Ты даже не представляешь, как я жажду рано встать.

Вижу его улыбку с ямочками на щеках и падаю в обморок.

Нет, правда. Я в буквально смысле упала в обморок.

Судя по боли в плече и налипшим на щеку грязи и камушкам, падение вышло не особо красивым и грациозным. Я вырубилась и бахнулась на тротуар прежде, чем он смог меня подхватить. Совсем не как книжные героини.

Лежу пластом на диване – видимо, он положил меня, принеся с улицы. Надо мной стоит Карен со стаканом воды, за ней виднеется Холдер, который наблюдает за последствиями самого постыдного момента моей жизни.

– Скай, попей воды. – Карен приподнимает мою голову и прижимает к губам стакан.

Сделав глоток, ложусь и закрываю глаза. Больше всего на свете мне сейчас хочется снова потерять сознание.

– Я принесу тебе холодное полотенце на лоб, – говорит Карен.

Я открываю глаза в надежде, что после ухода Карен Холдер тоже свинтил отсюда, но он все еще здесь. И теперь находится ближе ко мне. Стоит на коленях у дивана и выбирает из моих волос мусор или камушки.

– Точно хорошо себя чувствуешь? Ты так грохнулась.

Он обеспокоенно смотрит на меня и стирает что-то со щеки большим пальцем, затем кладет руку на диван.

– О боже, – прикрывая глаза ладонью, бормочу я. – Прости, мне так неловко.

Холдер отводит мою руку от лица.

– Ш-ш. – Беспокойство в его взгляде сменяется лукавством, и он с усмешкой произносит: – Мне даже понравилось.

В комнату входит Карен.

– Солнышко, вот полотенце. Хочешь обезболивающее? Тебя не тошнит? – Вместо того чтобы отдать полотенце мне, она вручает его Холдеру и возвращается на кухню. – Где-то у меня была календула или корень лопуха…

Зашибись. Мало мне позорного падения, так она еще хочет напоить меня своими самодельными настойками прямо при Холдере.

– Все хорошо, мам. Ничего не болит.

Холдер бережно вытирает мне щеку влажным полотенцем.

– Это пока ничего и не болит, но может заболеть позже, – говорит он тихо, чтобы не услышала Карен. Перестав разглядывать мою щеку, он смотрит мне в глаза. – Выпей что-нибудь, просто на всякий случай.

Почему-то из его уст предложение звучит гораздо привлекательней, и я киваю. Затаив дыхание, сглатываю сухим горлом, напрягаю ноги и пытаюсь сесть, потому что, если Холдер и дальше будет нависать надо мной, недолго и снова сознание потерять.

Заметив мои трепыхания, он берет меня за локоть и помогает сесть. Карен входит в комнату и протягивает стакан апельсинового сока. Ее настойки такие горькие, что их нужно запивать, иначе захочется выплюнуть. Я беру стакан, опустошаю одним махом и тут же возвращаю ей. Хочется, чтобы она вернулась на кухню.

– Прости, я не представилась, – говорит она, протягивая руку Холдеру. – Я Карен Дэвис.

Холдер встает и пожимает ее ладонь.

– Дин Холдер. Для друзей просто Холдер.

Мне завидно, что она касается его руки. Хочется взять номерок и встать в очередь.

– Как вы со Скай познакомились? – спрашивает Карен.

Он опускает на меня взгляд, а я в этот миг поднимаю на него глаза. На губах Холдера появляется слабая улыбка.

– В общем-то, мы и не знакомились, – говорит он, снова глядя на Карен. – Просто вроде как оказались в нужном месте в нужное время.

– Что ж, спасибо, что помог ей. Не знаю, почему она упала в обморок. С ней никогда еще такого не случалось. – Она переводит взгляд на меня. – Ты сегодня хоть что-нибудь ела?

– Немного курицы в обед, – говорю я, не признаваясь, что перед пробежкой ела сникерсы. – Еда в кафе – та еще гадость.

Закатив глаза, Карен всплескивает руками.

– Почему же ты не поела перед пробежкой?

Я пожимаю плечами.

– Забыла. Я ведь обычно не бегаю по вечерам.

Перед тем как унести на кухню стакан, она тяжело вздыхает.

– Я не хочу, чтобы ты бегала, Скай. Что, если никого не оказалось бы рядом? И вообще, ты слишком много бегаешь.

Она шутит, что ли. Я ни за что не откажусь от бега.

Должно быть, Холдер замечает, что я побледнела.

– Послушайте, – говорит он, повернувшись в сторону кухни, куда ушла Карен. – Я живу прямо на Рикер и каждый день пробегаю мимо вашего дома.

Врет. Я бы его заметила.

– Если вам так будет спокойней, с радостью побегаю вместе со Скай по утрам всю следующую неделю. Обычно я бегаю на школьном стадионе, но это не важно. Могу и здесь, просто на всякий случай.

Школьный стадион! Понятно теперь, откуда мне знаком этот пресс.

Карен возвращается в гостиную и смотрит сначала на меня, потом на Холдера. Она знает, как мне нравятся пробежки в одиночестве, но по ее глазам я вижу, что ей будет гораздо спокойней, если у меня появится партнер по бегу.

– Я согласна, – говорит она, снова глядя на меня. – Если Скай не против.

Да! Да, не против! Но только если он будет без футболки.

– Я не против, – говорю я и встаю.

Голова тут же идет кругом. Видимо, я побледнела, потому что Холдер обнимает меня за плечи и укладывает обратно на диван.

– Не спеши, – говорит он и смотрит на Карен. – У вас есть крекеры? Это обычно помогает.

Карен уходит на кухню, и Холдер обеспокоенно смотрит на меня.

– Ты точно в порядке?

Он проводит большим пальцем по моей щеке, и я вздрагиваю.

Заметив, как я пытаюсь прикрыть появившиеся на руках мурашки, он довольно усмехается. Оглянувшись на Карен, занятую на кухне, он снова смотрит на меня и шепчет:

– В какое время завтра начать за тобой шпионить?

– Полседьмого? – еле слышно говорю я, беспомощно глядя на него.

– Полседьмого – самое то.

– Холдер, ты не обязан это делать.

Какое-то время гипнотические голубые глаза изучающе смотрят на мое лицо, а я ничего не могу поделать и пялюсь на не менее гипнотические губы, которые произносят:

– Я знаю, что не обязан это делать. Я всегда делаю то, что хочу. – Он склоняется к моему уху и понижает голос до шепота: – А я хочу бегать с тобой, Скай.

Он отстраняется и снова смотрит на меня. Разгулявшийся у меня в голове и желудке хаос не дает собраться с мыслями и ответить.

Карен сует в мою руку крекеры.

– Ешь.

Холдер встает и прощается с Карен, потом поворачивается ко мне.

– Береги себя. Увидимся утром?

Я киваю и смотрю, как он поворачивается и уходит. Дверь закрывается, но я не могу отвести от нее глаз. Самообладание покинуло меня. Я абсолютно утратила над собой контроль. Так вот что обожает Сикс? Так вот, значит, какова похоть?

Я ее ненавижу. Я совершенно точно ненавижу это прекрасное, волшебное чувство.

– Какой он милый, – говорит Карен, – и красивый. – Она поворачивается ко мне: – Ты его знаешь?

– Я знаю о нем, – пожав плечами, отвечаю я и замолкаю. И больше ничего не говорю. У Карен случилась бы истерика, узнай она, что за пропащего типа только что выбрала моим «партнером по бегу». Чем меньше она знает о Дине Холдере, тем лучше для нас обеих.

27 августа 2012 года. Понедельник 19:10

– Что, черт возьми, у тебя с лицом? – Джек отпускает мой подбородок и идет к холодильнику.

Джек – неотъемлемая составляющая жизни Карен вот уже полтора года. Он ужинает с нами несколько раз в неделю, и поскольку сегодня прощальный ужин Сикс, он почтил нас своим присутствием. Джек любит изводить Сикс насмешками, но я знаю, что он тоже будет по ней скучать.

– Подралась с дорогой, – отвечаю я.

– Так вот что случилось с дорогой! – смеется он.

Сикс берет кусок хлеба и открывает баночку «Нутеллы». Я наполняю тарелку последним веганским блюдом Карен. У ее стряпни специфический вкус, к которому Сикс так и не привыкла за четыре года. Зато у Джека сходные вкусы, и он ничего не имеет против кухонных экспериментов Карен. Сегодняшнее меню состоит из блюд, названий которых я и выговорить-то не смогу, зато оно совершенно не содержит животных продуктов. Впрочем, как всегда. Карен не заставляет меня блюсти вегетарианский образ жизни, так что вне дома я питаюсь чем захочу.

Сикс ест все вприкуску с «Нутеллой». Сегодня это бутерброд с сыром и «Нутеллой». Вряд ли я когда-нибудь оценю подобное сочетание вкусов.

– Ну, когда переезжаешь? – спрашиваю я Джека.

Они с Карен обсуждают очередной шаг, но, похоже, никак не могут преодолеть препятствие в виде ее ярого неприятия технологического прогресса. Эту высоту Карен никогда не сдаст.

– Как только твоя мама уступит и подключит кабельное телевидение со спортивно-развлекательными каналами, – отвечает Джек.

Они об этом не спорят. Думаю, их обоих устраивает подобная ситуация, так что никто не спешит жертвовать своими взглядами на современные технологии.

– Скай сегодня упала в обморок на дороге, – меняет тему Карен. – И какой-то милый юноша принес ее на руках в дом.

– Парень, мама. Пожалуйста, просто говори «парень», – смеюсь я.

Сидящая напротив Сикс грозно смотрит на меня, и я понимаю, что не посвятила ее в подробности сегодняшней пробежки. И в то, как прошел мой первый день в школе, – тоже. Денек выдался насыщенным. Завтра она уедет, кому же я буду поверять свои тайны? Даже мысль о том, что через два дня она окажется на другом конце света, повергает меня в ужас. Надеюсь, смогу плакаться в жилетку Брекину. В прямом и переносном смысле.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Джек. – Наверное, здорово треснулась, раз такой фонарь под глазом сияет.

Я трогаю глаз и морщусь. Совсем забыла про синяк.

– Он не от потери сознания. Сикс меня ударила локтем. Дважды.

Я жду, что кто-нибудь из них спросит Сикс, за что она на меня напала, но они молчат. Это доказывает, как сильно они ее любят. Даже побей подруга меня, они, наверное, лишь сказали бы, что я заслужила.

– Тебя не раздражает цифра вместо имени? – спрашивает Джек Сикс. – Никогда этого не пойму. Как и того, когда родители называют детей по одному из дней недели. – Он указывает вилкой на Карен: – Когда у нас будет ребенок, мы с ним так не поступим. Все календарные названия будут под запретом.

Карен холодно смотрит на него. Судя по ее реакции, Джек впервые упомянул детей. Выражение лица мамы дает понять, что дети не входят в ее планы. Вообще.

Джек снова обращает внимание на Сикс.

– Твое настоящее имя, наверное, Севен или Фетин[7] – или что-то подобное? Иначе я не врубаюсь, почему ты выбрала «Сикс». Это же самое худшее число.

– Не буду обращать внимания на твои оскорбления, – говорит Сикс. – Ты просто пытаешься скрыть за ними отчаяние, вызванное моим скорым отъездом.

Джек смеется.

– Делай с моими оскорблениями, что пожелаешь. К твоему возвращению через полгода у меня уже будет готова свеженькая порция.

* * *

После ухода Джека и Сикс я помогаю Карен мыть посуду. С того момента, как Джек упомянул детей, она держится с необычайным спокойствием.

– Почему это тебя так сильно пугает? – спрашиваю я, передавая ей грязную тарелку.

– Что именно?

– Его слова о вашем общем ребенке. Тебе ведь уже за тридцать. В твои годы у многих уже есть дети.

– Это было так заметно?

– Мне – да.

Она берет у меня очередную тарелку и вздыхает.

– Я люблю Джека. И тебя тоже. Мне нравится, как устроена наша жизнь, и я не уверена, что готова все поменять, и уж тем более добавить в нашу картину мира еще одного ребенка. Но Джек нацелен идти вперед.

Я выключаю воду и вытираю руки полотенцем.

– Мама, через несколько недель мне исполнится восемнадцать. Как бы тебе ни хотелось оставить все неизменным… этого не будет. Через полгода я уеду в колледж, и ты останешься одна. Стоит хотя бы обдумать идею того, чтобы он переехал сюда.

Она болезненно улыбается – как всегда, когда я упоминаю колледж.

– Поверь, Скай, я уже обдумала эту идею. Это серьезный шаг, который потом не отыграть назад.

– Может, ты и не захочешь его отыгрывать назад? Вдруг тебе потом захочется сделать очередной шаг, и еще один, пока не побежишь?

– Именно этого я и боюсь, – смеется она.

Вытираю столешницу и споласкиваю тряпку в раковине.

– Иногда я тебя не понимаю.

– А я – тебя. – Она легко пихает меня в плечо. – Ни за что в жизни не пойму, почему ты так рвалась в школу. Конечно, ты говорила, что тебе интересно. Однако скажи мне теперь, что ты на самом деле чувствуешь?

– Было здорово, – лгу я, пожимая плечами.

Упрямство каждый раз берет верх. Ни за что на свете не признаюсь, что сегодня мне в школе совсем не понравилось, пусть даже Карен и не скажет: «Я же говорила!»

Она с улыбкой вытирает руки.

– Рада это слышать. Надеюсь лишь, что, когда я завтра спрошу тебя о школе, ты скажешь мне правду.

* * *

Достав из рюкзака книгу, которую дал мне Брекин, плюхаюсь на постель. Я успеваю прочесть целых две страницы, когда в окно влезает Сикс.

– Сначала расскажи мне о школе, потом получишь подарок. – Она падает на кровать рядом со мной, и я кладу книгу на тумбочку.

– Школа – полный отстой. Благодаря тебе и твоей неспособности отказать парням, у меня ужасная репутация. Но случилось чудо, и меня спас Брекин, приемный гей-мормон, который не умеет петь или играть на сцене, зато обожает читать. И теперь он мой новый самый-пресамый лучший друг на всем белом свете.

– Я еще за дверь не успела выйти, а ты уже нашла мне замену? – дуется Сикс. – Злая ты. И для справки – я умею отказывать парням. Просто не понимаю, почему мне должно быть стыдно за добрачный секс. За огромное количество добрачного секса.

Она ставит мне на колени коробку без подарочной обертки.

– Знаю, о чем ты сейчас подумала. Но ты уже должна была усвоить, что отсутствие обертки никак не влияет на мои чувства к тебе. Мне просто лень обертывать подарки.

Я беру коробку и встряхиваю.

– Уезжаешь ты, а не я. Это мне следовало сделать тебе подарок.

– Так и есть. Только ты ведь не умеешь делать подарки, и я не жду, что для меня ты сделаешь исключение.

Она права. Я отвратительный даритель, но в основном из-за того, что ненавижу и получать подарки. Мне от этого неловко, как при виде плачущего человека. Перевернув коробку, дергаю за клапан и открываю. Затем разворачиваю тонкую оберточную бумагу, и у меня в руках оказывается мобильный телефон.

– Сикс, ты же знаешь, мне нельзя…

– Заткнись. Не могу же я уехать на другой конец света, не имея возможности общаться с тобой. У тебя ведь даже имейла нет.

– Знаю, но не могу… У меня нет работы. Я не в состоянии это оплачивать. И Карен…

– Расслабься. Здесь номер с предоплатой. Ее хватит, чтобы мы могли раз в день писать друг другу, пока я в отъезде. Международные звонки я не могу себе позволить, так что тут ты в пролете. И в полном соответствии с суровыми, извращенными родительскими ценностями твоей мамочки – в этой чертовой штуковине даже нет интернета. Только эсэмэски.

Схватив телефон, она включает его и забивает в память номер своего мобильника.

– Если в мое отсутствие ты вдруг отхватишь знойного бойфренда, то сможешь добавить денег на дополнительное время. Но если он воспользуется моим, я отрежу ему яйца.

Она возвращает мне телефон, и я нажимаю кнопку «Домой». Сикс записала себя как «Твоя самая-пресамая лучшая подруга на всем белом свете».

Я не люблю принимать подарки и абсолютно не умею прощаться. Я кладу телефон обратно в коробку и наклоняюсь за рюкзаком. Выкладываю учебники на пол, затем переворачиваю его над головой Сикс и наблюдаю, как ей на колени падают долларовые купюры.

– Здесь тридцать семь долларов. Они помогут тебе дотянуть до возвращения домой. С праздником иностранной валюты!

Сикс берет пригоршню долларов и подбрасывает в воздух, затем падает на кровать и смеется:

– Всего день в школе, а эти стервы уже осыпали тебя деньгами? Впечатляет.

Положив подруге на грудь прощальную открытку, которую сама написала, я кладу голову ей на плечо.

– Думаешь, это впечатляюще? Видела бы ты, что я творила у шеста в кафе.

Сикс берет открытку и с улыбкой ее поглаживает, но не открывает – знает, что я не люблю, когда мне становится неловко во время душещипательных моментов. Положив открытку обратно на грудь, она склоняет голову мне на плечо.

– Ну ты и сучка, – тихо говорит Сикс, пытаясь сдержать слезы.

Ведь мы из упрямства никогда не плачем.

– Мне это уже говорили.

28 августа 2012 года. Вторник 06:15

Звенит будильник, и я подумываю пропустить пробежку, но тут же вспоминаю, кто меня сегодня ждет у дома. Я одеваюсь быстрее, чем когда-либо в своей жизни, начиная с первого дня, как научилась это делать самостоятельно, и подхожу к окну. Снаружи к стеклу приклеен стикер со словом «сучка», написанным почерком Сикс. Я с улыбкой отрываю его, бросаю на кровать и выхожу из дома.

Холдер сидит на обочине и разминает ноги, спиной ко мне, что просто замечательно. Иначе заметил бы мое недовольство тем, что сегодня он надел футболку. Заслышав мои шаги, оборачивается и с улыбкой встает.

– Привет!

Его футболка влажная от пота. Он прибежал. Две мили сюда, еще три мили побежит со мной и затем снова две мили до дома. Понятия не имею, зачем ему подобные сложности. И почему я это позволяю.

– Тебе нужна растяжка? – спрашивает он.

– Уже сделала.

Холдер проводит по моей щеке большим пальцем.

– Выглядит лучше. Больно?

Я качаю головой. Он думает, будто я смогу произнести ответ вслух, когда его пальцы касаются моего лица? Трудновато, знаете ли, одновременно говорить и задерживать дыхание.

Он с улыбкой опускает руку.

– Отлично. Готова?

– Ага, – выдыхаю я.

И мы бежим. Сначала бок о бок, а потом, когда дорожка сужается, он пропускает меня вперед, отчего я невероятно смущаюсь. Обычно я не думаю, как выгляжу во время бега. Но сейчас я остро ощущаю каждую мелочь: волосы, длина шорт, стекающие по спине капли пота. Наконец дорожка опять расширяется, и я облегченно вздыхаю, когда мы снова бежим рядом.

– Тебе и впрямь стоит заняться легкой атлетикой. – Голос его звучит ровно, будто и не было четырех миль пробежки. – У тебя выносливости больше, чем у большинства парней из команды в прошлогоднем забеге.

– Не знаю, хочу ли этого, – говорю я, неэстетично дыша. – Я в школе ни с кем особо не знакома. Я собиралась попробовать, но большинство людей там какие-то… противные. Не хочется общаться с ними еще и в команде.

– Ты провела в школе всего один день. Нужно, чтобы прошло какое-то время. Нельзя же ожидать, что, проучившись всю жизнь дома, ты сразу же обретешь кучу друзей.

Я резко останавливаюсь, и он не сразу замечает, что я уже не бегу рядом. Обернувшись и увидев, что я стою на тротуаре, он бросается ко мне и хватает за плечи.

– Что с тобой? Голова закружилась?

Я качаю головой и стряхиваю его руки.

– Нормально, – ворчу я, не скрывая раздражения.

Он склоняет голову набок.

– Я что-то не то сказал?

Иду обратно к дому, и он следует за мной.

– Кое-что, – искоса взглянув на него, признаюсь я. – Вчера я полушутя сказала, что ты за мной следишь, но ты заявил, будто искал меня в Фейсбуке[8] сразу после знакомства. Затем ты настаиваешь на том, чтобы бегать со мной, пусть тебе со мной не по пути. Теперь откуда-то узнал, сколько я учусь в школе. И что раньше была на домашнем обучении. Не буду врать, это слегка нервирует.

Я жду объяснений, но Холдер лишь смотрит на меня, прищурившись. Дальше идем молча. И только когда мы поворачиваем за угол, он с тяжелым вздохом признается:

– Я кое-кого поспрашивал. Я живу здесь с десяти лет, и у меня куча друзей. Ты меня заинтересовала.

Некоторое время смотрю на него, потом опускаю взгляд на землю. Как подумаю, что еще могли наплести ему обо мне его «друзья»… Когда мы подружились с Сикс, обо мне стали ходить разные слухи, но лишь сейчас они вызвали у меня смутное неприятие и неловкость. То, что Холдер решил бегать со мной, может означать лишь одно – он услышал эти сплетни и, возможно, рассчитывает на их правдивость.

Верно истолковав мое замешательство, он берет меня за локоть и останавливает.

– Скай.

Мы стоим лицом к лицу, однако я по-прежнему смотрю лишь на землю. Сегодня я на спортивный лифчик надела футболку, однако все равно обнимаю себя руками за талию. Мне нечего прикрывать, но я ощущаю себя голой.

– Пожалуй, вчера у магазина мы начали наше знакомство неудачно, – говорит он. – Клянусь, разговоры о слежке всего лишь шутка. Не хочу, чтобы ты себя чувствовала неловко рядом со мной. Может, тебе станет легче, если ты узнаешь больше обо мне? Спрашивай, и я отвечу. На любой вопрос.

Надеюсь, он сейчас искренен, ведь я уже поняла, что он не из тех, в кого слегка влюбляешься. Нет, таких любят без памяти. Эта мысль меня ужасает. Я совершенно не хочу любить кого-нибудь настолько сильно, особенно парня, который считает меня легкой добычей. Тем более заклеймившего себя то ли «безнадежным», то ли «лишенным надежды». Но мне любопытно. Очень любопытно.

– Если я задам тебе вопрос, ты ответишь честно?

Он склоняет ко мне голову.

– Я всегда буду честен с тобой.

От его низкого голоса у меня кружится голова, и я боюсь снова упасть в обморок. К счастью, он отступает на шаг и ждет моих вопросов. Я хочу спросить о его прошлом. Хочу узнать, как он попал в колонию, почему побил того парня и отчего ему не доверяет Сикс. Однако я опять не уверена, что мне нужна правда.

– Почему ты бросил школу?

Холдер вздыхает так, будто я задала один из тех вопросов, на которые он надеялся солгать в ответ. Он идет вперед, и теперь уже я следую за ним.

– Формально я еще не забрал документы.

– Но ты же не ходил на уроки целый год? По-моему, это и означает «бросить школу».

Он поворачивается ко мне с таким видом, словно хочет что-то сказать. Открывает рот, потом, поколебавшись, закрывает. Жаль, что я не могу его прочитать. Большинство людей легко понять. Они простые. Холдер же сложный и неоднозначный.

– Я вернулся домой лишь несколько дней назад, – отвечает он. – Для нас с мамой прошлый год оказался нелегким, и я на время переехал к отцу в Остин. Ходил в школу там, но однажды захотел вернуться домой. Теперь я здесь.

То, что он даже не упомянул колонию, ставит под вопрос его искренность. Понятно, это не то, о чем хочется рассказывать, только тогда не нужно было заявлять о честности.

– Это не объясняет того, почему ты решил бросить школу, а не перевестись обратно.

Он пожимает плечами.

– У меня нет другого ответа. Если честно, я все еще пытаюсь понять, чего хочу. Год был откровенно паршивым. Не говоря уж о том, что я ненавижу школу. Я устал от всей этой чуши, и порой мне кажется, что будет проще все сдать экстерном.

Остановившись, гляжу ему в лицо.

– Фиговое оправдание.

– В чем фиговое? В том, что я ненавижу школу? – Он удивленно поднимает бровь.

– Нет. В том, что ты позволяешь одному паршивому году определить всю твою дальнейшую жизнь. До выпуска осталось девять месяцев, а ты бросаешь школу? Это же… просто глупо!

– Ну, когда ты так все красноречиво расписала, мне это и впрямь показалось глупым! – смеется он.

– Смейся-смейся, но для тебя бросить школу означает сдаться. Ты просто докажешь всем, кто в тебе сомневался, их правоту. – Я смотрю на его татуировку. – Хочешь бросить школу и показать всему миру, что и впрямь уже ни на что не надеешься? Собираешься так всем насолить?

Проследив мой взгляд, он тоже какое-то время смотрит на татуировку, играя желваками на скулах. Я не собиралась переключаться на другую тему, но для меня уклонение от учебы – больной вопрос. Это все Карен виновата, которая долгие годы вбивала мне в голову мысль о том, что лишь я в ответе за свою дальнейшую жизнь.

Холдер отводит взгляд от татуировки и кивает в сторону моего дома.

– Тебе туда, – ровным голосом произносит он и отворачивается, даже не улыбнувшись и не махнув на прощание рукой.

Я стою на тротуаре и смотрю, как он заворачивает за угол, так и не оглянувшись.

А я-то думала, что смогу сегодня пообщаться лишь с одной из его личностей. Ну и черт с ним.

28 августа 2012 года. Вторник 07:55

Первый урок. Брекин сидит на последней парте во всем своем ярко-розовом великолепии. Как я умудрилась вчера не заметить этих ослепительно-розовых ботинок и торчащего из них парня?

– Привет, красавчик, – шепчу я, скользнув на пустующее место рядом с ним.

Беру у него из рук стаканчик с кофе и делаю глоток. Брекин не возражает, потому что знает меня недостаточно хорошо. Или понимает, чем чреват отказ в дозе самопровозглашенному кофеману.

– Я многое о тебе узнал вчера вечером, – говорит он. – Жаль, что мать не разрешает тебе пользоваться интернетом. В этом удивительном месте можно узнать о себе такое, о чем даже и не подозреваешь.

– А надо ли мне об этом знать? – смеюсь я, потом, запрокинув голову, допиваю кофе и возвращаю ему стаканчик.

Он смотрит на пустой стаканчик и ставит его на мой стол.

– Ну, полазив по Фейсбуку[9], я узнал, что в пятницу вечером ты встречалась с неким Дэниелом Уэсли и теперь боишься, что забеременела. В субботу у тебя был секс с Грейсоном, которого ты потом выгнала из дома. Вчера… – Он барабанит пальцами по подбородку. – Вчера после школы ты была на пробежке с парнем по имени Дин Холдер. Меня это слегка тревожит, потому что, по слухам, он не любит… мормонов.

Порой я рада, что у меня, в отличие от остальных, нет интернета.

– Так, – говорю я, мысленно пробегая по списку слухов, – я понятия не имею, кто такой Дэниел Уэсли. В субботу Грейсон и в самом деле приходил, но едва он начал меня лапать, как я выгнала прочь его пьяную задницу. И да, я вчера и впрямь бегала с парнем по имени Холдер, только знать не знаю, кто он такой. Так уж получилось, что мы вышли на пробежку в одно и то же время, а он живет недалеко от меня, вот и…

Жаль, что приходится принижать значимость пробежки с Холдером. Однако я его еще не раскусила и не уверена, что хочу впускать в наш с Брекином альянс, которому уже сутки.

– Если тебе станет легче, то от одной чики по имени Шейна мне удалось узнал, будто я потомственный финансовый магнат и богат до неприличия.

– Здорово! – смеюсь я. – Тогда тебе не составит труда приносить мне кофе каждое утро.

Открывается дверь, и мы оба смотрим в ту сторону. Входит Холдер в белой футболке и темных джинсах, с вымытыми после нашей утренней пробежки волосами. При виде него мой кишечный вирус, он же бабочки в животе, он же жар возвращается.

– Вот черт, – бормочу я.

Холдер подходит к столу мистера Маллигана и кладет на него какой-то документ. Затем идет к задним рядам, поигрывая телефоном. Садится прямо перед Брекином, а на меня даже не смотрит. Выключив звук на телефоне, сует его в карман.

Я так потрясена его появлением, что не могу даже заговорить с ним. Неужели он из-за меня решил возобновить учебу? Радует ли меня то, что я, быть может, как-то повлияла на его решение? Скорее я жалею об этом.

Входит мистер Маллиган. Кладет свои вещи на стол, затем пишет на доске дату и свое имя. Он что, и впрямь думает, будто мы со вчерашнего дня успели его забыть? Или просто хочет напомнить, что считает нас тупыми?

– Дин, – произносит он, стоя лицом к доске. Затем поворачивается и смотрит на Холдера. – С возвращением, пусть и на день позже. Надеюсь, в этом семестре ты не доставишь нам неприятностей?

Я аж рот открыла, услышав столь высокомерное замечание, сделанное, что называется, с ходу. Если Холдеру постоянно приходится мириться с подобным вздором, неудивительно, что он не хотел возвращаться. Я-то хотя бы от соучеников такое слышу. На учеников мне плевать, но учителя никогда не должны вести себя покровительственно. Это должно идти первым пунктом в руководстве для педагогов. Вторым – что учителю нельзя писать на доске свое имя для учащихся старше третьего класса.

Поерзав на стуле, Холдер не менее ехидно отвечает:

– Надеюсь, вы не станете говорить то, что может меня спровоцировать доставить вам неприятности в этом семестре, мистер Маллиган?

Что ж, словесная перестрелка по определению не может быть односторонней. Возможно, в следующий раз я научу Холдера уважать вышестоящих.

Опустив подбородок на грудь, мистер Маллиган сердито смотрит на Холдера поверх очков.

– Дин. Может, выйдешь к доске и представишься своим одноклассникам? С прошлого года здесь появились новые лица.

Он, похоже, рассчитывает на его согласие. И Холдер его не разочаровывает: вскочив со стула, он быстро идет к доске. Эта внезапная вспышка активности заставляет мистера Маллигана отступить на шаг. Без колебаний и смущения Холдер поворачивается лицом к классу.

– С радостью, – говорит он, глядя в упор на учителя. – Я Дин Холдер. Многие зовут меня просто Холдером. – Он переводит взгляд на учеников: – Я здесь учусь с девятого класса, не считая полутора лет академического отпуска. Со слов мистера Маллигана, я обожаю доставлять неприятности, так что будет весело.

Кое-кто смеется, но мне не до смеха. Стоило лишь мне засомневаться, что слухи о нем правдивы, как он тут же подтверждает их своим поведением. Холдер открывает рот, чтобы продолжить, но, заметив меня на заднем ряду, широко улыбается и подмигивает. Подавив желание залезть под парту, я мимолетно улыбаюсь ему, не разжимая губ, и тут же опускаю взгляд – многие поворачиваются, чтобы увидеть, на кого это он глазеет.

Полтора часа назад он ушел от меня в паршивом настроении. А теперь лыбится так, будто встретил лучшего друга, которого не видел много лет.

Да уж, у парня определенно проблемы с психикой.

Брекин наклоняется ко мне и спрашивает шепотом:

– Что это было, черт возьми?

– Расскажу за обедом.

– Это вся мудрость, которой ты хотел сегодня с нами поделиться? – спрашивает Холдера мистер Маллиган.

Холдер кивает и, не сводя с меня глаз, возвращается на место. Сев, он оборачивается и смотрит на меня. Мистер Маллиган начинает урок, и все сосредоточиваются на нем. Все, но не Холдер. Я опускаю взгляд на учебник и открываю его на нужной главе, рассчитывая, что он тоже так сделает. Однако подняв глаза, вижу, что он по-прежнему пялится на меня.

– Что? – спрашиваю я одними губами, недоуменно разводя руками.

Прищурившись, он какое-то время молчит.

– Ничего, – наконец произносит он, отворачивается и открывает учебник.

С любопытством взглянув на меня, Брекин шлепает карандашом по костяшкам моих пальцев и снова утыкается в учебник. Если он ждет объяснения происходящему, то будет разочарован – мне нечего ему сказать. Я вообще не понимаю, что это было.

Во время урока я несколько раз украдкой смотрю на Холдера, однако он больше не оборачивается. Когда звенит звонок, Брекин подскакивает и барабанит пальцами по моему столу.

– Я. Ты. Обед, – поднимая брови, произносит он и выходит из класса.

Я смотрю на Холдера. Он сверлит взглядом дверь, за которой скрылся Брекин.

Схватив свои вещи, направляюсь к выходу, не давая Холдеру шанса завязать разговор. Я искренне рада, что он вернулся в школу, но меня тревожит то, как он на меня смотрит, – будто мы лучшие друзья. Не хочу, чтобы Брекин или кто-нибудь другой, думал, что я одобряю выходки Холдера. Я бы предпочла вообще с ним не связываться, вот только, боюсь, он окажется против.

Я иду к своему шкафчику, меняю учебники и беру английский. Интересно, а Шейна/Шейла меня сегодня узнает? Наверное, нет, мы ведь виделись аж сутки назад. Вряд ли у нее мозгов хватит, чтобы вспомнить такую старую информацию.

– Эй, привет.

Я малодушно зажмуриваюсь, не желая оборачиваться и видеть Холдера во всей его ослепительной красе.

– Пришел все-таки. – Положив книги в шкафчик, я поворачиваюсь к нему. Он с улыбкой прислоняется к соседнему шкафчику.

– Умытая ты хорошо смотришься, – говорит он, смерив меня взглядом снизу доверху. – Но и потная версия тоже ничего так.

Он тоже чистым выглядит хорошо, но я не скажу ему об этом.

– Ты следишь за мной или действительно вернулся к учебе?

– И то и другое. – Холдер с ехидной улыбкой барабанит пальцами по шкафчику.

Нет, пора завязывать с шуточками про слежку. Они хороши, когда не думаешь, что он на это и впрямь способен.

Я обвожу взглядом пустеющий коридор.

– Ладно, мне пора на урок. С возвращением.

Прищурившись, он смотрит на меня, словно чувствуя мое смущение.

– Ты сегодня какая-то не такая.

Я закатываю глаза. Откуда ему знать, какая я? Он меня даже не знает. Заглядываю в шкафчик, стараясь не думать о том, почему я сегодня «не такая». И о том, почему его прошлое меня уже не пугает. И откуда в нем столько злости, что он набросился на бедного парня в прошлом году. И зачем он решил бегать со мной. И зачем расспрашивал обо мне… Вместо того чтобы задать эти вопросы вслух, я лишь пожимаю плечами и говорю:

– Просто не ожидала увидеть тебя здесь.

Он качает головой:

– Нет, есть еще какая-то причина. Что не так?

Я вздыхаю и прислоняюсь спиной к своему шкафчику.

– Хочешь, чтобы я ответила честно?

– Только этого и жду от тебя.

Поджав губы, я киваю.

– Прекрасно, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом. – Пойми правильно, ты флиртуешь и общаешься так, будто у тебя есть намерения в отношении меня, на которые я не готова ответить взаимностью. И ты… – Я умолкаю, подыскивая нужное слово.

– И я? – спрашивает он, пристально глядя на меня.

– Ты… настойчивый. Слишком настойчивый. И настроение у тебя постоянно скачет. Еще ты меня слегка пугаешь. Но есть и другая причина, – говорю я, не уточняя, – просто не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное мнение.

– Какая еще причина? – говорит он с таким видом, словно точно знает, о чем речь, но хочет, чтобы я сказала это вслух.

Я со вздохом опираюсь спиной о шкафчик и смотрю в пол.

– Ты знаешь, – отвечаю, не желая больше обсуждать его прошлое.

Холдер встает напротив, опирается рукой о шкафчик рядом с моей головой и наклоняется. Его лицо всего в шести дюймах от моего.

– Нет, не знаю, потому что ты избегаешь об этом говорить, будто боишься чего-то. Просто скажи.

Ощущаю себя в ловушке, и в груди нарастает тревога, как после нашей первой встречи.

– Я слышала о том, что ты сделал, – отрывисто говорю я. – Знаю о парне, которого ты побил. О том, что тебя отправили в колонию. За два дня нашего знакомства ты успел трижды напугать меня до чертиков. Раз уж мы стараемся быть честными друг с другом, я знаю также, что если ты расспрашивал обо мне, то узнал и о моей репутации, из-за которой, скорее всего, и пытаешься за мной ухаживать. Жаль тебя разочаровывать, но я не собираюсь с тобой трахаться. Даже не думай, будто между нами произойдет что-то еще, помимо того, что уже есть. Мы вместе бегаем. И все.

Его челюсть каменеет, но выражение лица не меняется. Опустив руку, Холдер отступает, и я облегченно вздыхаю. Не понимаю, почему каждый раз, когда он оказывается рядом, у меня перехватывает дыхание. И уж тем более не понимаю, почему мне это нравится.

Прижав к груди книги, я начинаю протискиваться мимо него, и вдруг чья-то рука обвивает мою талию и оттаскивает в сторону. Обернувшись, я вижу Грейсона, который меряет Холдера взглядом.

– Не знал, что ты вернулся, – холодно произносит Грейсон, крепче прижимая меня к себе.

Холдер не обращает на него внимания. Какое-то время он смотрит на меня, затем переводит взгляд на руку Грейсона на моей талии. Коротко кивнув, он улыбается, точно придя к какому-то выводу, затем снова смотрит на меня.

– Вернулся, – резко произносит он, не глядя на Грейсона.

Что происходит, черт возьми? Откуда здесь взялся Грейсон и почему он обнимает меня за талию так, словно решил застолбить территорию?

Холдер отводит взгляд и поворачивается, чтобы уйти, но вдруг резко останавливается и снова смотрит на меня.

– В легкоатлетическую команду принимают по четвергам после уроков. Приходи.

Он удаляется.

Жаль, что Грейсон остается.

– Ты занята в субботу? – шепчет он мне в ухо, притискивая к себе.

Толкаю его в грудь и отворачиваюсь.

– Перестань! – раздраженно требую я. – Кажется, я довольно ясно высказалась в прошлый выходной.

Захлопнув шкафчик, я ухожу. Удивительно – всю жизнь жила без драм, а за последние два дня их приключилось столько, что хватило бы на целую книгу.

* * *

Брекин садится напротив и толкает ко мне банку с газировкой.

– Кофе у них не было, но кофеин я нашел.

– Спасибо, мой самый-пресамый лучший друг на всем белом свете! – с улыбкой говорю я.

– Не благодари, у меня дурные намерения. Хочу подкупить тебя, чтобы выведать все пикантные подробности твоей интимной жизни.

Я со смехом открываю банку.

– Жаль тебя разочаровывать, но у меня нет интимной жизни.

Он с ухмылкой открывает свою банку.

– Сомневаюсь. Не просто же так плохой парень пялится сейчас на тебя. – Он кивает вправо.

Через три стола от нас сидит Холдер и пристально на меня смотрит. Он в компании парней из футбольной команды, которые, похоже, рады его возвращению. Ребята хлопают его по спине и болтают, даже не замечая, что он не участвует в разговоре. Не сводя с меня глаз, Холдер отпивает воду из бутылки, резко ставит ее на стол и, поднявшись, кивает вправо. Я смотрю в ту сторону и вижу выход из кафе. Холдер идет туда, ожидая, что я последую за ним.

– Ха! – говорю я скорее себе, чем Брекину.

– Ага. Ха. Сходи узнай, что ему нужно, потом расскажешь.

Отпив газировки, я ставлю банку на стол.

– Слушаюсь, сэр!

Иду за Холдером, обмирая от волнения. Сердце ушло в пятки еще тогда, когда он мне кивнул. Можно бы притвориться перед Брекином, но я, черт возьми, сейчас себя почти не контролирую.

Холдер в нескольких футах от меня. Он распахивает двери, и они закрываются за ним. Я кладу руки на створки и замираю на миг, затем толкаю их и выхожу в коридор. Я бы лучше позволила себя арестовать, лишь бы не говорить с Холдером. От волнения даже живот подводит.

Я оглядываюсь по сторонам, но Холдера не вижу. Дойдя до конца ряда со шкафчиками, заворачиваю за угол. Он стоит, сложив на груди руки и опершись о шкафчик спиной и ступней согнутой в колене ноги, и смотрит прямо на меня. В ясных голубых глазах плещется злость.

– Ты встречаешься с Грейсоном?

Закатив глаза, прислоняюсь к шкафчику напротив. Я уже подустала от перепадов его настроения, а ведь мы знакомы всего два дня.

– Ну и что?

Какое ему до этого дело?

Он многозначительно молчит – я заметила, он частенько это делает перед тем, как что-нибудь сказать.

– Он кретин.

– Ты тоже порой таким бываешь, – тут же произношу я – мне не требуется столько времени, как ему, чтобы найтись с ответом.

– Он тебе не пара.

– А ты, значит, пара? – спрашиваю я, издав раздраженный смешок.

Если бы мы вели счет, было бы два ноль в мою пользу.

Опустив руки, Холдер поворачивается и со всей силы бьет по шкафчику ладонью. Звук удара эхом разлетается по коридору и отдается даже у меня в груди.

– Давай оставим меня за скобками этого уравнения, – говорит он, поворачиваясь ко мне лицом. – Речь о Грейсоне, не обо мне. Ты не должна с ним встречаться. Ты понятия не имеешь, что он за тип.

Я смеюсь. Не потому, что Холдер смешной… а оттого, что он говорит всерьез. Парень, которого я едва знаю, не шутя пытается указывать, с кем мне встречаться, а с кем нет? Я откидываю голову назад и упираюсь затылком в шкафчик.

– Два дня, Холдер. Мы знакомы всего два дня. – Лягнув шкафчики, я подхожу к нему. – За эти два дня я успела увидеть пять разных сторон твоей личности, и лишь одна оказалась привлекательной. Абсурдно даже думать, будто ты имеешь право высказывать свое мнение обо мне или моих решениях. Это просто нелепо.

Играя желваками и скрестив руки на груди, Холдер смотрит на меня в упор. Затем с вызовом делает шаг вперед. По жесткому, холодному взгляду я начинаю подозревать, что передо мной шестая сторона его личности – более гневливая и собственническая.

– Мне он не нравится. И когда я вижу подобное, – Холдер ласково проводит пальцем по синяку под моим глазом, – а затем то, как он тебя обнимает… Уж прости, если это кажется нелепым.

Он прикосновения его пальцев у меня перехватывает дыхание. Я борюсь с желанием закрыть глаза и прильнуть щекой к его ладони, но беру себя в руки и остаюсь непоколебима. Похоже, я вырабатываю иммунитет к этому парню. Ну, хотя бы пытаюсь. В любом случае это моя новая цель.

Я отхожу от Холдера, и его рука повисает в воздухе. Он сжимает пальцы в кулак и опускает.

– По-твоему, мне не следует встречаться с Грейсоном оттого, что он вспыльчивый? – Сузив глаза, я наклоняю голову набок. – Несколько лицемерно с твоей стороны, не находишь?

Какое-то время он глядит на меня, потом со вздохом еле заметно закатывает глаза. Отведя взгляд, качает головой и потирает шею. Несколько мгновений спустя он медленно поворачивается, снова скрещивает руки на груди и смотрит в пол.

– Это он тебя ударил? – ровным тоном произносит Холдер и, не поднимая головы, наблюдает за мной сквозь ресницы. – Он когда-нибудь тебя бил?

Опять он смиряет мой нрав переменой собственного настроения.

– Нет, – уже спокойно отвечаю я. – И еще раз нет. Я же говорила тебе… это была случайность.

Мы смотрим друг на друга в полной тишине. Но вот раздается звонок на второй обед, и коридор заполняется учениками. Я первой отвожу взгляд и, не оборачиваясь, возвращаюсь в кафе.

29 августа 2012 года. Среда 06:15

Я занимаюсь бегом уже почти три года. Не помню, как это началось или что меня привлекло в беге, отчего я теперь занимаюсь им регулярно. Должно быть, дело в моей безнадежной обособленности. Стараюсь находить в этом плюсы, но мне больно видеть, как остальные ученики общаются в школе, а мне это недоступно. Еще несколько лет назад отсутствие доступа в интернет в старших классах ничего не значило, сейчас же это фактически социальное самоубийство. Пусть даже меня и не волнует чужое мнение.

Не стану отрицать, мне безумно хотелось поискать сведения о Холдере в интернете. Раньше, когда возникала необходимость разузнать о ком-то, мы с Сикс выходили в сеть у нее дома. Но сейчас Сикс летит над Атлантикой – этот вариант отпадает. Поэтому я сижу на кровати и размышляю: он на самом деле плохой или слухи врут? Холдер действует на других девушек так же, как на меня? Кто его родители, есть ли у него братья или сестры? Встречается ли он с кем-нибудь? Почему он постоянно на меня злится? Может, он всегда такой? И всегда ли он такой притягательный, когда не злится? Ненавижу, когда Холдер ударяется в крайности и не может придерживаться золотой середины. Было бы неплохо увидеть его спокойным и расслабленным. Способен ли он на это вообще? Я размышляю… потому что ничего иного мне не остается. Лишь молча думать о безнадежном парне, который ухитрился проникнуть в мои мысли и все никак не покинет.

Выйдя из транса, я наконец надеваю кроссовки. Наша размолвка вчера в школьном коридоре окончилась ничем. Из-за этого он не побежит со мной сегодня, о чем я ничуть не жалею. Больше всего сейчас мне хочется побыть одной. Уж не знаю почему. Буду просто думать.

О нем.

Открыв окно спальни, вылезаю на улицу. Снаружи темнее, чем бывает в этот утренний час. На небе пасмурно, как и у меня на душе. Увидев, куда плывут тучи, я вглядываюсь в левую сторону неба и пытаюсь понять, хватит ли мне времени побегать до того, как разверзнутся хляби небесные.

– Ты всегда выходишь через окно или просто надеялась избежать встречи со мной?

Я поворачиваюсь на голос. Холдер стоит на обочине, одетый лишь в шорты и кроссовки. Сегодня он без футболки.

Черт бы его побрал!

– Если бы я решила избежать встречи с тобой, то осталась бы дома, в кровати.

Уверенно иду к нему, надеясь не выказать волнения. Отчасти я разочарована его приходом, но в основном совершенно по-детски счастлива. Прохожу мимо него, сажусь на тротуар и начинаю разминаться. Вытягиваю ноги и наклоняюсь вперед, берусь руками за кроссовки и утыкаюсь лицом в колени – частично для растяжения мышц, но прежде всего, чтобы не смотреть на Холдера.

– Я не был уверен, что ты выйдешь. – Он опускается на тротуар передо мной.

Встаю и смотрю на него.

– Почему я не должна была выйти? Проблемы с психикой ведь не у меня. Кроме того, дорога общая, ни я, ни ты ею не владеем. – Сама не понимаю, с чего я на него напустилась.

Он снова задумчиво смотрит, и его пристальный взгляд почему-то лишает меня дара речи. Впору уже придумать название этой новообретенной привычке. Он словно удерживает меня взглядом, а сам молчаливо размышляет с нарочито бесстрастным видом. Не знаю никого, кто бы так тщательно обдумывал свои ответы. Он будто ограничен в словах и хочет выбрать те, без которых ну никак не обойтись.

Я перестаю разминаться и смотрю на него, не желая уступать в этом поединке взглядов. Не позволю ему отрабатывать на мне подобные джедайские ментальные приемчики, хотя самой очень хотелось бы применить их к нему. Его невозможно разгадать, он абсолютно непредсказуем. Меня это бесит.

Холдер вытягивает ноги и просит:

– Дай руки, мне тоже нужно размяться.

Он сидит передо мной с протянутыми руками, словно мы собираемся играть в ладушки. Представляю, какие пошли бы слухи, если бы кто-нибудь сейчас проезжал мимо. Становится смешно от одной лишь мысли об этом. Вкладываю ладони в его руки, и он тянет меня на себя, а я сопротивляюсь. Затем он останавливается, и уже я тяну его к себе, а он делает растяжку, но лица при этом не опускает. Его лишающий воли взгляд по-прежнему устремлен на мои глаза.

– Кстати, вчера проблемы с психикой были не у меня.

Я тяну сильнее, скорее от злости, чем из желания ему помочь.

– Намекаешь, что это я проблемная?

– А разве нет?

– Поясни. Не люблю неопределенности.

Он раздраженно смеется.

– Скай, вот что тебе следует знать обо мне: я придерживаюсь правила «никакой неопределенности». Я обещал всегда быть честным с тобой, неопределенность для меня сродни обману.

Он тянет меня за руки и наклоняется назад.

– Ты мне только что дал весьма неопределенный ответ.

– А ты так и не задала мне вопроса. Я же говорил, если хочешь что-нибудь узнать – просто спроси. Тебе кажется, будто ты меня знаешь, но ты никогда ни о чем меня не спрашивала.

– Я тебя не знаю.

Он снова смеется и качает головой, затем отпускает мои руки.

– Забудь. – Он встает и уходит.

– Подожди. – Я встаю и догоняю его.

Если здесь кто и должен злиться, так это я.

– Что такого я сказала? Я ведь тебя и в самом деле не знаю. Почему ты снова злишься?

Остановившись, он поворачивается и делает два шага ко мне.

– В последние дни мы с тобой несколько раз общались, и я думал, будто могу рассчитывать на несколько иное твое отношение в школе. Я не раз давал тебе возможность спросить о чем угодно, однако ты почему-то предпочитаешь верить чужим словам, а не тому, что могла бы узнать от меня. Я полагал, будто та, о ком тоже ходят слухи, окажется не такой предвзятой.

Обо мне ходят слухи? Если он рассчитывает сыграть на том, что у нас есть нечто общее, то здорово ошибается.

– Вот в чем дело! Ты думал, будто похотливая новенькая проникнется симпатией к мудаку-гомофобу?

Он со стоном проводит рукой по волосам.

– Не надо, Скай.

– Что не надо? Называть тебя мудаком-гомофобом? Ладно. Будем придерживаться твоей политики честности. Избил ты или нет того парня в прошлом году, за что тебя и упекли в колонию?

Уперев руки в бока, он качает головой и смотрит на меня с разочарованием.

– Когда я сказал «не надо», я имел в виду, что ты оскорбляешь себя, а не меня. – Он делает шаг ко мне, сокращая расстояние между нами. – Да, я избил того засранца до полусмерти, и если бы он сейчас стоял передо мной, сделал бы то же самое.

Его глаза пылают праведным гневом, и я от испуга не могу спросить его о причине этой враждебности. Он, конечно, пообещал быть честным, но его ответы пугают сильнее, чем вопросы, которые я хотела бы задать. Мы оба молча отступаем друг от друга. Как мы дошли до такого?

– Не хочу сегодня бегать с тобой, – говорю я.

– Я тоже.

Мы разворачиваемся в разные стороны: он к своему дому, я к окну. Сегодня я даже в одиночку бегать не хочу.

Я влезаю в окно, и сразу начинается ливень. На миг мне становится жалко Холдера, которому еще предстоит добежать до дома. Но лишь на миг – стерва-карма сегодня явно настроена против него. Закрыв окно, подхожу к кровати. Сердце бьется очень часто, словно я пробежала три мили. Вот только бьется оно из-за того, что я в бешенстве.

Я познакомилась с парнем два дня назад, но за всю свою жизнь я еще ни с кем так много не спорила. Если подсчитать все наши разногласия с Сикс за четыре года, их вышло бы несравнимо меньше, чем с Холдером за последние сорок восемь часов. Не понимаю, чего он заморачивается. Но после сегодняшнего утра все точно изменится.

Я беру с тумбочки конверт и вскрываю. Вынимаю письмо Сикс, откидываюсь на подушку и принимаюсь читать, надеясь избавиться от царящего в голове сумбура.

Скай,
надеюсь, когда ты прочтешь мое письмо (ведь я знаю, что это случится не сразу), я уже буду без памяти влюблена в горячего итальянского мачо и не буду о тебе думать.
Хотя знаю, что это не так, ведь я буду постоянно тебя вспоминать.
И все наши вечера с мороженым, просмотром фильмов и парнями. Но все же чаще всего я буду думать о тебе и о том, почему я очень сильно тебя люблю.
Вот несколько причин: мне нравится, что ты ненавидишь прощания и телячьи нежности, потому что я тоже их терпеть не могу. Что ты всегда зачерпываешь мороженое с клубнично-ванильной стороны, а не с шоколадной, которую любишь больше – ведь ты знаешь, что я тоже обожаю шоколад. Что не ведешь себя как чудик и недотепа, хотя ты фактически отрезана от общества до такой степени, что даже амиши[10] покажутся гламурными.
Но больше всего мне нравится, что ты меня не осуждаешь. За четыре года ты никогда не критиковала ни мой выбор (даже неудачный), ни парней, с которыми я встречаюсь, ни мое неверие в обязательства. Я могла бы сказать, что ты и сама грязная шлюшка, потому и не судила меня. Однако мы обе знаем, что это не так. Спасибо тебе за то, что никогда меня не осуждаешь, не задираешь нос и не ведешь себя, будто ты лучше меня (хотя мы обе знаем, что это правда). Меня смешат сплетни, которые сочиняют о нас, но меня убивает, что люди и о тебе сплетничают. Я сожалею об этом, пусть и не слишком сильно, – ведь знаю, если б у тебя был выбор: быть моей распутной лучшей подружкой или же девушкой с правильной репутацией, ты бы предпочла трахнуть каждого парня в мире. Потому что так сильно меня любишь. И я бы не возражала, потому что тоже очень сильно тебя люблю.
Упомяну еще кое-что, прежде чем заткнуться, ведь я пишу это письмо всего в шести футах от тебя, и мне нереально трудно не залезть в твою спальню и не обнять тебя.
Мне нравится твоя невозмутимость. Что ты по-настоящему не заморачиваешься над тем, что о тебе думают люди. Что нацелена на будущее, а остальные могут поцеловать тебя в зад. Что когда я уговорила тебя поступить в школу, а сама собралась уезжать в Италию, ты лишь улыбнулась и пожала плечами, хотя это рассорило бы большинство друзей. Что я последовала за мечтой, оставив тебя в подвешенном состоянии, но тебя это не сломило. Ты меня даже не упрекнула.
Мне нравится (честное слово, это последний пункт), что, когда мы смотрели «Силы природы» и в конце Сандра Буллок просто уходит, я орала на телевизор за такой уродский финал, ты лишь пожала плечами и сказала: «Такова жизнь, Сикс. Нельзя злиться на реалистичный финал в фильме. Иногда он выглядит неприглядно. Бесить должны фальшивые хеппи-энды».
Я этого никогда не забуду, ведь ты права. И знаю, тогда ты не пыталась преподать мне урок, однако я его получила. Не все в жизни будет по-моему, и не все закончится счастливо. Жизнь порой не сахар, и приходится учиться с этим справляться. Я буду воспринимать это с точно такой же невозмутимостью, как ты, и идти вперед.
Все, хватит. Я лишь хочу сказать, что буду скучать по тебе, а когда вернусь через шесть месяцев, твоему новому школьному самому лучшему в мире другу придется куда-нибудь свалить. Ты же знаешь, что ты поразительная девушка? Если нет, я готова писать тебе об этом каждый день. Будь готова к тому, что следующие шесть месяцев я стану доставать тебя бесконечными хвалебными сообщениями, Скай.
Люблю,6[11]

Складывая письмо, я улыбаюсь, а не плачу. Вряд ли Сикс предполагала, что оно вызовет слезы, пусть и постаралась сделать его трогательным. Я достаю из ящика тумбочки телефон, который она мне подарила. Там уже два непрочитанных сообщения.

Я, кажется, уже говорила, какая ты замечательная? Скучаю.
Уже пошел второй день, лучше ответь мне. Я должна рассказать тебе о Лоренцо. Кстати, ты отвратительно умная.

Я с улыбкой пишу ответ. Получается лишь с пятой попытки. Мне почти восемнадцать, а я в первый раз отправляю эсэмэску? Это достойно Книги рекордов Гиннесса.

В конце концов, я привыкну к каждодневной похвале. Не забудь напомнить мне о том, какая я красивая, что у меня непогрешимый музыкальный вкус, а еще я бегаю быстрее всех на свете (так, несколько идей для начала). Я тоже по тебе скучаю. И жду не дождусь узнать о Лоренцо, шлюшка ты этакая.

31 августа 2012 года. Пятница 11:20

Следующие дни в школе похожи на первые два. Сплошная драма. Мой шкафчик превратился в хранилище пошлых записочек и угрожающих посланий, а я ни разу не увидела, кто их мне подкидывает. Не понимаю, какой смысл поступать так без признания авторства. Вот и сегодня утром на мой шкафчик кто-то прилепил записку с единственным словом «Шлюха».

И это все? Где креативность? Почему бы не подкрепить слово занятной историей? Хоть парой подробностей о моем грешке? Раз уж мне приходится читать эту чушь каждый день, могли хотя бы сделать ее интересней. Если бы я пала так низко и оставила на чьем-нибудь шкафчике записку, я хотя бы из вежливости постаралась развлечь того, кто ее станет читать. Написала бы что-нибудь интригующее, наподобие: «Я видела тебя в постели с моим бойфрендом вчера вечером. Мне не понравилось, как ты мазала массажным маслом его огурец. Шлюха!»

Я смеюсь. Как странно – смеяться вслух над собственными мыслями. Оглядываюсь, но в коридоре пусто. Следовало бы сорвать записки со шкафчика, но я достаю ручку и добавляю им креатива. Желаю тебе хорошо повеселиться, прохожий.

* * *

Брекин ставит поднос напротив моего. Он решил, будто я не хочу ничего кроме салата, и теперь у нас у каждого отдельный поднос. Брекин улыбается с таким видом, будто хранит секрет, который я захочу узнать. Если это очередная сплетня, то я пас.

– Как вчерашний набор в команду? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

– Я не ходила.

– Ну да, я в курсе.

– Тогда зачем спрашиваешь?

Он смеется.

– Люблю сначала все выяснить у тебя, прежде чем поверить. Почему не пошла?

Снова пожимаю плечами.

– Что ты все дергаешь плечами? У тебя нервный тик?

Я пожимаю плечами.

– Нет желания становиться частью какой-либо здешней команды. Расхотелось.

Он хмурится.

– Во-первых, бег – один из самых индивидуальных видов спорта. Во-вторых, ты вроде как говорила, что пошла сюда из-за факультативных занятий?

– Я понятия не имею, зачем пошла в школу. Может, перед вступлением в большой мир мне нужно как следует насмотреться на проявления худшей стороны человеческой натуры, чтобы потом не было сильного шока.

Выгнув бровь, он наставляет на меня стебель сельдерея.

– В точку. Постепенное знакомство с опасностями человеческого мира поможет смягчить удар. Нельзя выпускать в дикую природу того, кто вырос в тепличных условиях зоопарка.

– Отличная аналогия.

Подмигнув, он откусывает от стебля.

– Кстати об этом… Что с твоим шкафчиком? Сегодня он весь покрыт сексуальными аналогиями и метафорами.

– Тебе нравится? – смеюсь я. – Захотелось креатива, вот и пришлось попотеть.

Он кивает.

– Особенно понравилась вот эта: «Ты такая шлюха, что трахнула даже мормона Брекина».

Я качаю головой.

– На эту я не претендую. Это подлинник. Но они забавные, правда? Особенно после моих пошлых правок.

– Были забавными, – говорит он. – Записок там уже нет. Я только что видел, как Холдер их срывает.

Я поднимаю на него взгляд. Брекин хитро улыбается. Видимо, это и есть его секрет.

– Странно.

Интересно, зачем это Холдеру? С нашего последнего разговора мы не бегаем вместе. Да мы и вовсе не общаемся. На первом уроке он садится в дальнем конце класса, и я вижу его только в обед. Даже в кафе он предпочитает присоединиться к своим друзьям. Я думала, что после того, как наши отношения зашли в тупик, мы благополучно будем избегать друг друга, но, похоже, ошиблась.

– Можно спросить тебя кое о чем? – интересуется Брекин.

Я снова пожимаю плечами, в основном для того, чтобы его позлить.

– Правда то, что о нем говорят? О его характере? И о сестре?

Стараюсь не показать, что его вопрос меня застал врасплох. О сестре Холдера я слышу впервые.

– Не знаю. Я пообщалась с ним и поняла, что он меня пугает, и я не хочу больше иметь с ним дела.

Хочется спросить Брекина о сестре Холдера, но порой мое упрямство проявляется в самых неподходящих ситуациях. И одна из них – сбор сведений о Дине Холдере.

– Привет, – раздается за спиной.

Голос оставляет меня совершенно равнодушной, значит, это не Холдер. Пока я поворачиваюсь, Грейсон успевает усесться рядом со мной на скамью.

– Ты свободна после уроков?

Обмакнув сельдерей в соус «Ранч», я откусываю от стебля.

– Может быть.

Грейсон качает головой.

– Это не ответ. После уроков буду ждать тебя у твоей машины.

Он встает и уходит раньше, чем я успеваю возразить. Брекин ухмыляется.

Я лишь пожимаю плечами.

* * *

Понятия не имею, о чем Грейсон хочет поговорить со мной, но если он собирается заявиться ко мне завтра вечером, то явно нуждается в лоботомии. Я настроена завязать с парнями до конца года. Особенно когда нет возможности поесть мороженого с Сикс после того, как парень уберется домой. Мороженое – единственное, что привлекает меня в подобных свиданиях.

Я выхожу на стоянку – Грейсон, как и обещал, ждет у машины, прислонившись к двери водителя.

– Привет, принцесса!

Становится противно то ли от самого звука его голоса, то ли от того, что он дал мне прозвище. Подойдя к нему, прислоняюсь к машине рядом с ним.

– Никогда больше не называй меня принцессой.

Он со смехом встает напротив и обнимает меня за талию.

– Ладно. А как насчет «красотка»?

– А как насчет того, чтобы просто называть меня Скай?

– Почему ты все время злишься?

Он берет мое лицо в ладони и целует. Увы, я это позволяю. В основном потому, что он вроде как заслуживает хоть какой-то компенсации, раз уж ему пришлось терпеть меня целый месяц. Впрочем, полного комплекта вознаграждения он не дождется, и я через миг отстраняюсь.

– Что тебе надо?

Грейсон обвивает руками мою талию и притягивает к себе.

– Тебя.

Он принимается целовать мою шею, но я его отталкиваю.

«Чего?» – думаю я, а вслух произношу:

– Ты не понимаешь намеков? Грейсон, я же сказала, что не собираюсь с тобой спать. Это не флирт и не попытки завлечь, чтоб ты за мной побегал, как делают больные на голову девчонки. Ты хочешь большего, а я нет, так что давай признаем, что наши отношения зашли в тупик, и разойдемся.

Он смотрит на меня, затем со вздохом притягивает к себе и обнимает.

– Не нужно большего, Скай. Мне и так хорошо. Я не буду на тебя давить. Мне просто нравится приходить к тебе, и завтра вечером я снова хочу прийти.

Он пытается ослепить меня своей сексуальной улыбкой.

– Ну же, хватит злиться, иди ко мне.

Он снова целует меня.

Я злюсь, но когда наши губы соприкасаются, с облегчением ощущаю, что становлюсь бесчувственной и раздражение сходит на нет. Лишь из-за этого я позволяю ему и дальше себя целовать. Грейсон прижимает меня к машине, запускает пальцы в волосы и осыпает поцелуями скулу и шею. Откинув голову на машину, поднимаю за его спиной руку с часами, чтобы узнать, сколько сейчас времени. Карен уезжает из города по работе – мне нужно съездить в магазин и запастись сладким на все выходные. Не знаю, как долго он собирается меня лапать, но мне все больше хочется мороженого. Закатив глаза, опускаю руку. И вдруг мое сердце начинает бешено биться, под ложечкой екает, и я начинаю испытывать все чувства, свойственные девушке, которую целует горячий парень. Вот только эта реакция совсем на другого парня, что прожигает меня яростным взглядом с другой стороны стоянки.

Холдер стоит у своей машины, локтем опираясь на дверцу, и смотрит на нас. Я тут же отталкиваю Грейсона и разворачиваюсь, чтобы сесть в машину.

– Так мы договорились, встречаемся завтра вечером? – спрашивает он.

Я сажусь в машину, включаю зажигание и смотрю на Грейсона.

– Нет. Между нами все кончено.

Захлопнув дверцу, задом выезжаю со стоянки. Я зла, взволнована или влюблена? Как он это делает? Как он, черт возьми, пробуждает во мне эти чувства аж с другой стороны стоянки? Наверное, мне нужна помощь психолога.

31 августа 2012 года. Пятница 16:50

– Джек едет с тобой? – Я открываю дверцу машины, чтобы Карен забросила остальной багаж на заднее сиденье.

– Да, едет. Мы вернемся домой… точнее, я вернусь в воскресенье, – поправляется она.

Для нее болезненно называть себя и Джека «мы». Мне неприятно это слышать, ведь мне нравится Джек. Я знаю, он любит Карен, так что я не понимаю подобный заскок. За двенадцать лет у нее была пара бойфрендов, однако как только парень начинает строить серьезные планы, она сбегает.

Карен захлопывает дверцу и поворачивается ко мне.

– Ты знаешь, я тебе доверяю, но пожалуйста…

– …не забеременей, – доканчиваю я. – Знаю, знаю. Последние два года ты все время это говоришь перед отъездом. Я не забеременею, мама. Всего лишь вусмерть укурюсь и наширяюсь.

Она со смехом меня обнимает.

– Умничка. И не забудь хорошенько бухнуть!

– Не забуду, обещаю. А на выходные возьму напрокат телик, буду лопать мороженое и смотреть всякий треш по кабельному.

Отстранившись, она сердито смотрит на меня.

– Вот это уже не смешно.

Я со смехом снова ее обнимаю.

– Веселись. Желаю тебе продать кучу всяческих травяных препаратов, мыла и настоек, и что еще вы там делаете.

– Люблю тебя. Если понадобится, звони мне с домашнего телефона Сикс.

Я закатываю глаза – подобные инструкции она оставляет мне каждый раз перед отъездом.

– Пока! – говорю я.

Она садится в машину и выезжает на дорогу, оставляя меня без родительского надзора на все выходные. Большинство подростков уже достали бы мобильники и строчили приглашения на самую улетную вечеринку года. Только не я. Вместо этого иду в дом и собираюсь испечь печенье, потому что для меня это верх бунтарства, на который я способна.

* * *

Обожаю готовить выпечку, правда, получается у меня не очень. Обычно к концу у меня на лице и в волосах остается больше муки и шоколада, чем в готовом продукте. Сегодняшний вечер не стал исключением. Я уже напекла кучу печенья с шоколадной крошкой, брауни и чего-то еще не имеющего названия. Я сыплю муку в смесь для немецкого шоколадного кекса, и вдруг кто-то звонит в дверь.

Мне, конечно, следовало бы знать, что делать в подобных ситуациях. В дверь ведь постоянно звонят, верно? Но только не в мою. Я таращусь на нее, не зная, чего ждать. Звонок раздается во второй раз, я отставляю мерную кружку, убираю волосы с глаз и подхожу к двери. Открыв ее, я даже не удивляюсь при виде Холдера. Ладно, удивляюсь. Правда, не сильно.

1 Пять футов и три дюйма – примерно 160 см. (Здесь и далее – примечания переводчика.)

2 «Роки роуд» – шоколадное мороженое с орехами и маршмеллоу.

3 Севен (seven) – семь (англ.).

4 Facebook – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

5 Facebook – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

6 Facebook – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

7 Фетин (thirteen) – тринадцать (англ.).

8 Facebook – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

9 Facebook – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

10 Амиши (аманиты, амманиты) – протестантское религиозное движение последователей Якоба Аммана, зародившееся в 1693 году в Европе. Их вероучение основано на буквальном и строгом толковании Библии. Амиши отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства.

11 6 – Сикс, «шесть» на английском.

Скачать книгу