Вне игры бесплатное чтение

© Орлова Н., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

– Здравствуй, Рита. – Лидия, мой психолог, опускается в кожаное кресло и поправляет на переносице очки в модной роговой оправе.

– Здравствуйте. – Прямо встречая ее взгляд, я сажусь на диван напротив.

Лидии около сорока. Она красивая, успешная и очень популярная. В нашем городе – почти звезда, потому что как эксперт регулярно участвует в телешоу на федеральном канале. Мне сложно судить о ее профессиональных навыках, потому что сама я никогда не хотела общаться с психологом и эффекта от наших встреч не вижу. Но мой отец считает, что походы к ней идут мне на пользу.

– Как твои дела?

– Все хорошо, – неопределенно пожимаю плечами, глядя на часы за ее спиной. Двенадцать ноль одна. Еще пятьдесят девять минут, и я смогу встать и уйти.

Лидия кивает. Посылает мне ободряющую улыбку, на которую я не отвечаю. Ждет продолжения, но я молчу. Это привычный ход наших сессий – за полтора года почти ничего не изменилось, разве что в кабинете стало больше зелени, а у меня зарубцевались шрамы.

– В прошлый раз мы обсуждали с тобой лето. У тебя появились планы на каникулы? – сделав вид, что не заметила моего молчаливого протеста, продолжает Лидия.

– До лета мне надо сдать сессию, – отвечаю уклончиво, чтобы не говорить о том, что планов у меня нет. Я давно их не строю, и мой психолог должна об этом знать не хуже меня. – Еще два экзамена.

Лидия делает какую-то пометку в блокноте. Снова поднимает на меня глаза. Снова улыбается.

Раздражает. Я никогда не была ярой фанаткой наших сессий, но сегодня меня бесит буквально все. Чему, черт возьми, она улыбается?

– Как твой сон?

– Кошмары мне не снятся, если вы об этом. Последний был более двух месяцев назад.

– Как ты думаешь, почему они тебе больше не снятся?

– Наверное, это благотворное влияние наших с вами встреч, – говорю, не скрывая иронии. Может быть, хоть она поможет стереть эту раздражающую улыбку с ее лица. – И время.

– Значит, ты согласна с мнением, что время лечит?

– Отец так говорит.

– Ты с ним согласна? – напирает Лидия.

– Отец часто бывает прав, – отвечаю с нервным смешком.

– Я спрашиваю про тебя, а не про твоего отца, – замечает она, улавливая мимолетную перемену в моем настроении. – Это твои чувства. Твои страхи. Твоя жизнь, в конце концов.

– Лидия, при всем уважении, мы обе знаем, что я здесь только потому, что этого хочет отец. – Я делаю глубокий вдох. – Мне наши встречи не нужны. Я в порядке. Меня в моей жизни все устраивает.

Ее моя грубость ничуть не смущает. Она делает еще одну пометку в блокноте, поправляет очки.

– Что ты чувствуешь сейчас, Рита?

– Раздражение.

– Хорошо.

– Это хорошо? – оказываюсь не в силах сдержать саркастический вопрос.

– Да, потому что раздражение – это путь к исцелению. Любые проявления эмоций в твоем случае – это хорошо. Ты так долго закрывалась в своей раковине, отказывая себе в возможности снова чувствовать, что даже такая малость, как раздражение, – это уже победа, – объясняет Лидия.

– Мне это не кажется победой.

– А что для тебя победа?

– Мы сейчас говорим про какой-то определенный контекст? – уточняю я, неожиданно для самой себя попадаясь на ее удочку.

– Разумеется. Что ты для себя воспринимаешь как победу?

– Я буду считать, что победила, когда отец согласится, что мне больше нет нужды посещать психолога, – бросаю небрежно.

– Ты опять говоришь о своих чувствах в связке с отцом, – замечает Лидия, внезапно нахмурившись. – Как будто бы твоя жизнь всецело зависит от него. Скажу так: его решение не может быть твоей победой. У тебя должна быть цель – личная цель, чтобы посещать психолога.

– Я не хотела вас посещать.

– Но ты хотела пережить свою травму. Ты сама говорила это на одной из наших первых встреч. Я лишь инструмент, которым ты могла пользоваться, чтобы достичь своей цели. – Лидия откладывает блокнот, наклоняется вперед и добавляет, понизив голос: – Но, к моему сожалению, со временем ты отступила. И вместо того чтобы пережить и отпустить боль, решила закрыть на нее глаза, затолкав глубоко внутрь себя. Это тоже вариант справляться с травмой, но откровенно плохой. Боль тикает внутри тебя, как бомба. Рано или поздно рванет.

Чтобы избежать проницательного взгляда Лидии, я опускаю голову и с особой тщательностью изучаю бежевое покрытие на ногтях. На самом деле у меня есть много такого, что я могла бы сказать, чтобы поставить ее на место. Чтобы она перестала снисходительно смотреть на меня со своей недосягаемой колокольни. Но я упрямо молчу, потому что не вижу в этом никакого смысла. Некоторые слова не должны быть сказаны. Некоторые тайны не должны быть раскрыты. А она… она ни черта обо мне не знает!

– Говорят, что непрожитая травма – это заблокированная злость. Это деструктивная эмоция, – не сдается Лидия, пытаясь в очередной раз сломить мое сопротивление.

– Я не чувствую злости, – возражаю тихо. – Я приняла все, что со мной произошло.

– Если бы это было так, разве ты не вернулась бы к привычной жизни?

– А что есть привычная жизнь? – отвечаю вопросом на вопрос. – Кто устанавливает правила, что есть привычно, а что нет? Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я познакомилась с Владом, в девятнадцать я смогла от него уйти. Сейчас мне двадцать один. Меня давно не интересуют те вещи, которые я делала до восемнадцати. Так что же вы относите к моей «привычной» жизни? Может быть, сейчас я живу именно так, как всегда хотела. И ничто другое меня не интересует.

– А что тебя интересует?

– У меня есть папа, есть лучшая подруга. Я учусь в хорошем университете. У меня есть работа, которая доставляет мне радость и удовлетворение. Это все, что мне нужно.

– А как же развлечения?

– Я много читаю.

– Тебе нужно вновь ощутить комфорт, находясь в кругу людей.

– О, я знаю, что это вашими устами говорит мой отец. Слово в слово, – бросаю колко. И после этого Лидия еще хочет, чтобы я ей доверяла? Предательница. – Но у меня с этим нет проблем, я просто не люблю толпу. Комфортнее всего мне в одиночестве.

– Но ведь так было не всегда, правда?

– Люди меняются. – Я демонстративно пожимаю плечами. – К тому же в субботу у папы юбилей, и я занимаюсь организацией банкета на сто человек. Непохоже, чтобы я боялась людей, правда?

– И вот мы с тобой снова в исходной точке. – Уголки губ Лидии слегка приподнимаются, словно она хочет победно улыбнуться собственной гениальности, но профессиональная этика ей не позволяет. – Юбилей отца – это не твое развлечение. Ты делаешь это не для себя, а для него.

– Допустим, – соглашаюсь я. – Но тогда вам будет приятно узнать, что сегодня я иду на вечеринку.

– Что за вечеринка? – брови Лидии ползут вверх.

– Просто вечеринка. В честь победы нашей хоккейной команды в молодежном чемпионате. Подруга очень хочет пойти.

– А ты?

– А я просто иду, – бросаю раздраженно.

– Ты идешь, потому что этого хочет твоя подруга?

– Я не понимаю, к чему вы клоните, Лидия, – отвечаю резко, выдержав паузу. – Друзья часто составляют друг другу компанию.

– Хорошо. – Она кивает. – Значит, ты идешь на вечеринку. Что ты чувствуешь? Ты ведь долгое время не ходила никуда, кроме университета и центра. Ты радуешься? Ты боишься?

– Не думаю, что боюсь или радуюсь – это подходящие определения. Наверное, я просто чувствую, что должна пойти. – Я пожимаю плечами и перевожу взгляд на часы.

– То есть ты не хочешь идти.

– Я этого не сказала. Я сказала, что приняла решение пойти. Но у меня нет каких-то особых эмоций по этому поводу.

– Как отреагировал отец на твое желание пойти на вечеринку?

– Я не ставила его в известность. Пока. Но я знаю, что он хочет, чтобы я больше общалась со сверстниками, – напоминаю я. – И одновременно не хочет, чтобы со мной произошло что-то плохое.

– Это объяснимо. Твой отец, как и любой другой человек, борется со своими собственными демонами.

– Отец винит себя в том, что со мной случилось, – даю более конкретную оценку тому, что происходит с папой.

– Ты с ним не согласна?

– Не согласна, – говорю уверенно. Если уж Лидия обсуждает с отцом наши сессии, пусть и эту мысль до него донесет. Хоть какой-то прок от нее должен быть, правда? – Я читала много книг и статей на тему насилия. Психологи считают, что тираны интуитивно ищут жертв, которые в прошлом уже пережили абьюз в той или иной форме. Будто бы детский травматический опыт жертв помогает абьюзеру умело ими манипулировать. Но у меня ничего такого не было. Родители меня любили. В школе у меня было много друзей. Я была счастливым и самодостаточным ребенком. Я не была легкой добычей для психов, у меня не было никакой предрасположенности к насилию, просто я влюбилась в очень плохого человека. А когда поняла это – ловушка захлопнулась и я уже не могла соскочить.

На несколько минут в кабинете воцаряется звенящая тишина. Будто бы не только Лидия, но и я сама поражена тем, как много сокровенного невольно рассказала.

– Что ты чувствуешь, когда говоришь об этом сейчас?

– Ничего, – отрезаю я. Потом тяжело вздыхаю: – Ладно. Может быть, я злюсь на себя и до конца не понимаю, как могла допустить все то, что этот человек со мной сделал.

– Возможно, в тот период твоей жизни ты была эмоционально нестабильна. И он этим воспользовался, – предполагает Лидия.

– И снова я не понимаю, к чему вы клоните.

– Возможно, отношениями с Владом ты заглушала боль от смерти твоей мамы? – поясняет психолог.

Я пожимаю плечами.

– Мама долго болела. Мы знали, что рано или поздно она уйдет. – Я беру паузу, вспоминая тот день, когда вернулась из школы и застала обычно занятого и отсутствующего папу дома. Он тогда посадил меня на диван, взял мои руки в свои ладони и сказал, что мамы больше нет. – Когда я познакомилась с Владом, отец навел о нем справки и запретил мне с ним встречаться. А я… Может быть, я просто очень сильно хотела доказать отцу, что уже взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения.

– Хочешь сказать, что ты терпела насилие из протеста? – прощупывает Лидия почву для новых откровений. – Не хотела признавать, что отец был прав?

– Я хочу сказать… – я хватаю ртом воздух, чувствуя, что в этом разговоре мы коснулись чего-то очень личного и болезненного, – хочу сказать, что наше время вышло. Мне пора.

Глава 1

Рита

– Лиз, я отойду на минуту. – В попытке перекричать громкие басы, летящие из колонок, я наклоняюсь к самому уху моей лучшей подруги Елизаветы Грачевой.

Лиза рассеянно кивает, но на меня даже не смотрит. Все ее внимание приковано к капитану хоккейной команды «Комета» Илье Свечникову, который вальяжно развалился на диване с бутылкой пива в руках.

– …И потом на последней минуте периода шайба рикошетит от ноги голкипера и залетает в пустые ворота. Бум! – Илья делает красноречивый победный жест, и все вокруг, включая Лизу, начинают дружно аплодировать. Я же едва сдерживаюсь, чтобы демонстративно не закатить глаза.

Не спорю, парень молодец: за год он почти единолично вытянул прозябающую во втором эшелоне городскую команду в элиту молодежного спорта страны, но от потока самолюбования, который Свечников льет на всех вокруг, меня уже подташнивает.

Поднявшись с места, с трудом протискиваюсь к выходу сквозь плотную толпу, выстроившуюся вокруг хоккеистов-триумфаторов.

Сегодня вечером команда отмечает окончание победного для себя сезона МХЛ [1]. В честь этого выдающегося достижения ребята из группы поддержки сняли огромный дом на окраине, завезли тонну выпивки и выписали клубного диджея, который пока так и не понял, что всем нравится, потому что в просторном зале одинаково хорошо танцуют и под заборное техно, и под попсу.

Я на этом празднике жизни явно лишняя. Не пью, не курю, в хоккее ни черта не понимаю, а от громких басов у меня развивается мигрень. Все из-за Лизы. В капитана «Кометы» она влюблена с тех пор, как год назад он перевелся в наш университет из Уфы и в первом же матче сделал хет-трик. Получить от него приглашение на финальную тусовку сезона было ее мечтой. Надеюсь, подруга хотя бы счастлива. Впрочем, конечно, счастлива – щеки Грачевой горят, глаза блестят, и я в жизни не слышала, чтобы она столько смеялась над банальными шутками.

Так как самое интересное сейчас происходит в большом зале, коридор практически пуст. Очередь выстроилась только у одной двери с табличкой WC. Предсказуемо, конечно. Любители бесплатного алкоголя не расстаются с полупустыми пластиковыми стаканчиками даже в очереди пописать.

Прикинув свои шансы попасть в туалет до того, как мочевой пузырь скажет мне adios, я без особой надежды осматриваю коридор и, заметив в углу лестницу на второй этаж, едва ли не вприпрыжку несусь к ней.

Бинго! Дверь с изображением знаменитого «Писающего мальчика» я нахожу точно над нижним туалетом, а главное, вокруг – ни души!

Дергаю за ручку, но, к моему разочарованию, дверь оказывается запертой. Правда, судя по тому, что в помещении горит свет и слышны приглушенные звуки льющейся воды, внутри уже кто-то есть. Опираюсь спиной о стену и терпеливо жду, но когда через три минуты туалет все еще остается запертым, я весьма невежливо тарабаню в дверь.

А потом снова.

И снова.

– Занято, – доносится сдавленный женский голос, а следом автоматной очередью идет серия глухих всхлипов.

За дверью кто-то… плачет?

Флешбэки того, как я сама лила слезы, запершись в ванной, застигают меня врасплох. Тело прошибает озноб. Сердце в груди подпрыгивает и начинает биться где-то в горле. Прошло почти два года с тех пор, как все закончилось. Месяцы терапии. Я должна была оставить все в прошлом…

Лиза любит говорить, что я часто лезу не в свое дело. Но что такое быть наедине со своими страхами, я знаю не понаслышке, поэтому принимаю осознанное решение вмешаться в чужую беду. Если кто-то плачет, значит, есть обидчик. А степень нанесенного морального или физического ущерба невозможно оценить, находясь с человеком в разных помещениях.

– Откройте! – ощущая, как по венам несется адреналин, прогоняющий страх, я со всей силы тяну на себя металлическую ручку.

В ответ получаю еще один всхлип, который болезненным эхом отдается в груди.

– Откройте. Давайте поговорим.

Внезапно прекращается шум воды, слышится какая-то возня, а через несколько секунд замок начинает проворачиваться. И пока я стою, готовая броситься с утешением к расстроенной жертве, в дверном проеме появляется она – немного взъерошенная, с отпечатавшейся под глазами тушью и покрасневшими губами. Но, глядя на нее, я начинаю сомневаться, что за запертой дверью она действительно плакала…

– Туалет для гостей на первом этаже, – весьма недружелюбно цедит блондинка, бросая на меня взгляд, в котором отчетливо читается раздражение. – Что за необходимость ломиться в дверь? Сказали же, что занято.

Слова поддержки замирают на моих губах. От несправедливой отповеди я теряюсь, но в настоящий шок прихожу, когда вслед за девушкой из туалета выходит рослый парень (на первый взгляд очень привлекательный, но на второй – просто фу-у-у), который с надменной улыбкой на ходу поправляет ширинку.

Они тут что?.. То есть…

– Это общественное место! – Моему возмущению нет предела.

– Так мы и занимались работами на благо общества, – насмешливо бросает парень. – А ты такая нетерпеливая была, потому что хотела присоединиться?

От непристойного намека я буквально впадаю в ступор. Кем этот хамоватый мачо себя возомнил? Джастином Бибером на пике славы?

– В твоих мечтах!

Парень окидывает меня скучающим взглядом, призванным продемонстрировать полное отсутствие интереса, не говоря ни слова, обходит меня стороной, и следующее, что я слышу, – скрип лестницы, когда по ней сбегают двое.

Уму непостижимо!

Залетев в туалет, я брезгливо осматриваюсь. Обычный и, кажется, чистый унитаз с закрытой крышкой, белый стеллаж со свежими полотенцами и тумба с мраморной раковиной. Где они делали это? На раковине? У стены? Бр-р-р… Насколько нужно не уважать себя, чтобы позволить парню вот так поиметь себя в туалете съемного дома во время вечеринки?

Если бы был хоть один шанс, что внизу волшебным образом рассосалась очередь, я бы обязательно ушла отсюда. Но мой мочевой пузырь категорически не готов к подобным проявлениям природной брезгливости, поэтому я вынуждена остаться.

Спустя время, нажав на кнопку смыва, я подхожу к раковине. Мою руки с мылом, вытираю их бумажным полотенцем и оглядываюсь в поисках мусорного ведра. Нахожу его под раковиной. Пустое. Только на самом дне лежит надорванный пакетик от презерватива.

Ужас. Это не моя буйная фантазия. Они действительно делали здесь это.

Когда я возвращаюсь обратно в почетный круг восхищения капитаном «Кометы», принципиально ничего не меняется. Только теперь у Свечникова на коленях восседает длинноногая Катя Вебер из параллельной группы, а побледневшее лицо моей Лизы выражает крайнюю степень разочарования. Господи, ну чего еще она ожидала от этого парня? На лбу же у него написано, что заинтересован он как раз в таких, как Катя, – пустоголовых королевах красоты из популярной соцсети, единственная забота которых – какой оттенок лака для ногтей выбрать для свежего маникюра.

– Поедем домой? – предлагаю тихо, накрыв ладошкой вспотевшие от волнения пальцы подруги.

– Нет, Рит. – Она качает головой. – Не поедем. Мы приехали, чтобы отдохнуть и расслабиться! Так давай это делать.

Лиза резко поднимается с дивана и отворачивается от Ильи.

– Где тут наливают?

После приезда на вечеринку это вторая плохая идея за вечер, но я слишком подруга, чтобы сказать об этом Грачевой. Мы вместе вечность. И она доставала меня из такого эмоционального дерьма, что не мне читать ей нотации о том, почему объект ее романтических чувств – настоящий козел.

За барной стойкой хозяйничает Леонид Абрамов. Он учится на курс младше, чем мы, но авторитета у него как у выпускника. Он действительно классный бармен и по вечерам работает в пафосном ресторане в центре, но сегодня даже он здесь. Говорю же, для студентов нет ничего важнее, чем отпраздновать первый в истории хоккейный трофей городской команды, которая наполовину состоит из учеников нашего университета.

– Дамы, – Леня с обаятельной улыбкой надвигает на лоб бейсболку с логотипом Бэтмена. – Чем вас угостить?

– Что-нибудь вкусное, но крепкое, – выдает Лиза, усаживаясь на пустой барный стул. – Чтобы унесло.

– Давай уноситься будем дома, а не в чужой компании, – робко предлагаю я, но подруга делает вид, что меня не слышит. А Леня, хоть и вскидывает в удивлении брови, игнорирует мольбу в моем взгляде, виртуозно мешая Лизе коктейль.

– А тебе, Воскресенская?

– Мне минералку с лимоном.

– Ты чего скучная такая? – негодует Лиза, отпивая глоток из бокала, который Абрамов украсил лавандовой веточкой.

– Ну кто-то же из нас должен, – бурчу в ответ.

Лизе хватает трех коктейлей, чтобы опьянеть до того состояния, в котором она согласна на все – даже на мое предложение вызывать такси и поехать домой. Поэтому я не теряю понапрасну времени, и пока Грачева гоняет трубочкой льдинки на дне бокала, вызываю в приложении машину.

Вечеринка в разгаре. Кто-то включил стробоскоп. Студенты на импровизированном танцполе извиваются под рваные ритмы техно. Очередь у туалета выросла втрое. Лиза цепляется за мою руку, пока я прокладываю нам в толпе путь к выходу из дома. Почти у самой двери мы вдруг сталкиваемся с Ильей. У него в руках новая банка пива, волосы в художественном беспорядке, фирменная толстовка с гербом «Кометы» живописно обтягивает рельефную грудь и широкие плечи. Нет, он, безусловно, хорош, но Лиза напрасно растрачивает свой запал. Такой, как он, просто не может принадлежать одной. Не того поля овощ.

– Уже уходите? – спрашивает Свечников, окинув меня беглым взглядом, но задержавшись на Лизе, которая, не заметив рядом с ним королевы красоты, снова начинает таять.

– Да, – отрезаю безапелляционно, крепче стискивая руку подруги.

– Ну, пока.

Если Лиза рассчитывала, что этот мачо будет сожалеть о нашем уходе, то ее настигает еще одно разочарование. Надеюсь, что хотя бы не столь болезненное – должна же быть какая-то польза от литра алкоголя, который она в себя влила.

В напоминание, что пора поторапливаться, в руке у меня вибрирует мобильный. Такси уже у ворот, поэтому я без сожаления оставляю позади себя вечеринку и тащу подругу на свежий воздух.

Наша желтая тачка с шашечками и номером, который я сверила с приложением, стоит у ворот с включенными фарами. Пассажирская дверь рядом с водителем открыта. Склонившись над ней, стоит парень в яркой ветровке, а рядом мнется девушка на высоких каблуках. Света, кажется. Из свиты Кати Вебер.

– Это наше такси! – сразу заявляю права на машину, потому что мы за городом и ждать новую мы будем еще минут пятнадцать.

Парень выпрямляется, и еще до того, как он поворачивается лицом ко мне и Лизе, я с ужасом понимаю, что знаю его. Это тот самый извращенец из туалета!

– Не вижу на нем твоего имени, – насмешливо бросает он.

Кто вообще такой этот тип? Сложен по-спортивному, но в хоккейной команде его точно нет (благодаря Лизе я знаю все составы, включая резерв). В университете я его тоже не замечала, а он, будем откровенны, не из тех, кто легко теряется в толпе. Залетный? Кто-то из друзей Ильи или его партнеров по команде?

– Зато вот тут – его номер. – Одной рукой я тычу в лицо наглецу экран мобильного с открытым приложением такси, а другой дергаю ручку задней пассажирской двери, чтобы усадить Лизу.

– Я с водителем уже договорился.

– Водитель получит от меня единицу и выговор от работодателя, если отменит мой заказ, – бросаю раздраженно.

– Ну в свете такой угрозы… – Парень лезет в карман ветровки и достает несколько стодолларовых купюр.

– Ты вместо того, чтобы так пошло светить валютой, уже давно бы тачку себе вызвал.

– Я телефон дома забыл, – произносит он с неожиданной улыбкой, и я впервые улавливаю в его речи странный акцент. А еще, когда он улыбается, у него на щеках появляются ямочки, которые придают лицу почти мальчишеское очарование.

– Беда, – тяну я, разозлившись на себя за излишнюю наблюдательность. – Придется устраивать свидание с твоей новой подружкой прямо под луной.

– Ой, брось, Никит, – слышу томный щебет девицы за спиной. – Вызови на моем телефоне тачку.

– А она дело говорит, – напоследок смерив наглеца презрительным взглядом, я усаживаюсь рядом с Лизой на заднее сиденье такси и, громко хлопнув дверцей, бросаю водителю раздраженное: – Поехали!

Глава 2

Никита

Домой я приезжаю за полночь. Вообще не планировал так задерживаться. Думал, поздравлю ребят из «Кометы», в которой сам играл в детстве, выпью бутылочку пива и вернусь, но то одно, то другое. Спонтанно залетел в ватерклозет с симпатичной девчонкой, потом со знакомыми ребятами пообщался, а перед самым отъездом двоюродная сестра Света ко мне прибилась. Пришлось ее домой подвозить, сделав с таксистом приличный крюк по городу. Надеялся, что в награду хотя бы с отцом по приезде не пересекусь, но и тут не повезло.

Когда я захожу в дом, Сергей Васильевич Любимов собственной персоной восседает в гостиной в компании моего старшего брата Михаила. Первый пускает в воздух сизый дым от кубинской сигары, второй неспешно поигрывает виски в бокале. И оба как по команде замолкают, едва меня завидев. Словно у них на двоих что-то секретное, что меня совершенно не касается.

По хрен. Меня это давно не трогает. Когда-то хотел наладить с ними отношения, убедить, что они ошибаются на мой счет, но потом просто махнул рукой. Смысл долбиться головой о стену? Крепкими родственными узами наша семья никогда не славилась. Так что, если бы не мама, я бы без какого-либо сожаления провел все межсезонье в Штатах.

– Ты рано, – тянет брат насмешливо. – Хоккейные вечеринки в регионах не вставляют?

– И тебе привет, – отвечаю спокойно.

Отец и брат ненавидят хоккей. Точнее, не так. Брат в свое время тоже играл, но сдулся из-за травмы колена, заявив, что этот спорт ему неинтересен в принципе. А я ведь в хоккей пошел вслед за ним. Когда учился в школе и был просто подающим надежды спортсменом, вся семья за меня болела. Но когда пошли серьезные успехи и появились подкрепленные результатами амбиции сделать хоккей делом своей жизни, у отца резко развилась аллергия на этот вид спорта. У брата тот же заразный недуг проявился на фоне моего триумфа на драфте НХЛ. Меня выбрал скаут «Миннесоты» в четвертом раунде, и через полтора года я переехал в США по трехлетнему контракту новичка. Ни брат, ни отец этому рады не были.

Сейчас хоккеем я зарабатываю едва ли не больше, чем они оба совокупно. Я ношусь по льду. Они с утра до ночи просиживают штаны в офисе строительной компании. Для меня все очевидно. Для отца очевидно лишь то, что я не оправдал его надежды и не пошел работать на благо семейного бизнеса. Причем я почти уверен: если бы он не был таким гордым засранцем, он бы давно признал, что мой выбор в пользу хоккея был правильным. Но, к сожалению, некоторые люди просто не умеют признавать ошибки. В случае отца до такой степени, что он бы предпочел, чтобы я облажался.

– Выпить хочешь? – предлагает брат, указывая пальцем на початую бутылку виски.

– Валяй, – соглашаюсь я.

– Послезавтра у сенатора Воскресенского юбилей, – начинает отец. – Мы приглашены.

– Кто «мы»? – уточняю я. – Вряд ли мое имя указано в приглашении. Никто даже не знал, что я буду в городе.

– Позвали всю семью. Ты тоже пойдешь, – безапелляционно заявляет отец.

– Зачем?

– Потому что я так сказал.

– Без обид, пап, но я уже не в том возрасте, чтобы «потому что ты так сказал» являлось для меня аргументом, – напоминаю сухо.

– Сенатор – влиятельный человек. И он знает, что ты в городе, – недовольно поджав губы из-за необходимости объясняться, отец снова затягивается сигарой. – Мы должны пойти вместе. Тем более в перспективе объединение наших семей.

– В каком смысле?

– У сенатора есть дочь, – поясняет отец. – Она составит прекрасную партию Мише.

– Прекрасную партию? – При всем своем желании не влезать в перепалку я оказываюсь не в состоянии сдержать саркастический смешок. – Мы в каком веке? В девятнадцатом?

– Не паясничай! – рубит отец. – Тебе, конечно, нет дела до нашего бизнеса, но связи с семьей сенатора позволят нам укрепить положение в городе.

– За счет брака по расчету?

– За счет удачного бизнес-решения. В наших кругах в этом нет ничего удивительного. К тому же Рита Воскресенская очень хорошенькая.

– А если бы она была до отвращения страшной? – спрашиваю иронично, обращаясь к брату. – Ничего бы не поменялось, правда, Миш? Главное, бизнес.

– Отвали. Это тебя не касается, – скалит зубы брат, явно раздражаясь.

– А девчонка уже в курсе, что за нее все решили большие дяди? – Я понятия не имею, кто такая эта Рита Воскресенская, но мне ее заочно жалко. У человека всегда должен быть выбор. Сдается мне, у нее его не будет. Впрочем, почему я так в этом уверен? Девчонки находят Мишу неотразимым – таинственным, брутальным, сексуальным. Может быть, эта неведомая дочь сенатора будет счастлива заполучить его в качестве мужа.

– Девочка тише воды, ниже травы. Возражать отцу она не станет, – говорит папа.

– Все настолько запущенно? – уточняю я, недоумевая, как в наше время может происходить подобное.

– Мама умерла пять лет назад. У девчонки печальный опыт отношений. Бойфренд-садист ее год третировал, пока она не оказалась в больнице. Того мудака сенатор не одобрял, но девчонка упрямилась, хотела свободы. Учитывая болезненные уроки прошлого, в этот раз она его послушает.

– У нее с психикой могут быть проблемы, а вы собираетесь этим воспользоваться? – Я морщу нос, будто в помещении дурно пахнет. – Это низко даже для тебя, Миша.

– Ой, давай захлопнись, мистер Моралист, воспитанный забугорной псевдотолерантностью. – Брат раздраженно хлопает ладонью по столу. – Я возьму Риту в жены. Со мной она будет в безопасности. На психиатров, если потребуется, не поскуплюсь.

– Мне ее уже искренне жаль, – произношу колко, поражаясь, как брат, который для меня всегда и во всем был примером, за последние пять лет смог превратиться в расчетливого засранца.

Осушив одним глотком бокал с виски, я покидаю во всех смыслах душное общество отца и брата и поднимаюсь в свою комнату в семейном доме. Хочется забыть обо всем этом бизнес-дерьме, завалиться спать и проснуться в своей квартире в Сент-Поле. Но вместо этого вечером через два дня я надеваю смокинг и как послушный пес иду в дом сенатора Воскресенского в компании матери, отца и брата.

До последнего хотел послать все к черту. Мама уговорила. Ей важно продемонстрировать окружающим наши нерушимые семейные узы. И если отца и Мишу я могу со всем этим послать, то маму – нет. Она очень… ранимая. И все еще тяжело переживает мой переезд в США.

Дом Воскресенских – огромный особняк у противоположного от города берега реки с живописным садом и бассейном. Им даже снимать ничего не нужно, чтобы устроить достойный юбилей. Человек сто самых высокопоставленных гостей с семьями вольготно прогуливаются по территории дома и сада под живой аккомпанемент кавер-группы. Бокалы в руках, бриллианты в ушах, пустые светские беседы. Как же я отвык от подобных сборищ за два года жизни в американской глубинке.

Я не ханжа. Но от всей этой показухи меня мутит. И костюм, который я достал из шкафа, мне стал явно мал. По работе мне приходится бывать на официальных мероприятиях – у хоккеистов, даже тех, кто, как и я, большую часть регулярки сидит на скамейке запасных, много медийных обязанностей, но я даже не думал, что мне нужно брать с собой смокинг в эту короткую поездку домой.

– Никит, лицо попроще сделай, – цедит отец мне на ухо. – К нам именинник идет.

Проследив за взглядом отца, вижу высокого мужчину в темном костюме, который с бокалом шампанского движется в нашу сторону.

– Юрий Борисович, с днем рождения. – Отец делает несколько шагов навстречу сенатору и с готовностью жмет протянутую ладонь. – Долгих лет жизни и, конечно, стабильного роста в делах.

– Благодарю. – Воскресенский сдержанно улыбается отцу, коротко здоровается с мамой, переводит взгляд на меня и наконец концентрирует внимание на Мише. Смотрит цепко и явно оценивающе. Еще бы, перед ним жених, которого он расчетливо выбрал для дочери. – Рад, что смогли прийти.

– Мои сыновья, Михаил и Никита. – Отец улыбается так широко, что у него вот-вот треснет лицо. Очевидно, ему очень важно, чтобы мы понравились этому человеку.

– С днем рождения, Юрий Борисович, – произносит брат вежливо. – Спасибо за приглашение. У вас прекрасный дом. И не менее прекрасный праздник.

Миша – мастер small talk. Он отлично чувствует себя в любой компании. Даже в такой, как наш отец и сенатор Воскресенский, который производит впечатление жесткого и бескомпромиссного человека.

– Добрый вечер, – говорю я спокойно и только потому, что от меня этого явно все ждут. – С днем рождения.

Получив в ответ равнодушный кивок в знак того, что мое скупое поздравление услышано, Воскресенский снова обращается к отцу.

– Сергей Васильевич, оставлю вас, чтобы поприветствовать других гостей, – а потом многозначительно добавляет: – И давайте уединимся с вами минут через пятнадцать. Дела не ждут.

Когда сенатор удаляется и единственная причина стоять в кругу семьи отпадает, я делаю то же самое. Шепнув маме, что хочу подышать свежим воздухом, я ставлю бокал с нетронутым шампанским на поднос мимо проходящего официанта и выхожу через распахнутые парадные двери в сад.

Глава 3

Рита

Ненавижу подобные сборища. Ненавижу. Сотня незнакомых людей, шумно, душно, тесно, а от необходимости улыбаться у меня давно сводит зубы. Была бы моя воля – поднялась бы в свою комнату и заперлась там на все время, пока в доме продолжается празднование юбилея отца. Но вместо этого я половину праздника руковожу обслуживающим персоналом на кухне, а в остальное время прячусь на террасе, скрытая от любопытных глаз густой тенью деревьев.

Блеск. Именно так я всегда и мечтала провести субботний вечер.

За спиной слышится хлопок открываемой двери, и я специально ухожу еще глубже в сад, чтобы не встретиться ни с кем из знакомых (и незнакомых тоже). Мне не хочется покидать свое укрытие. Говорить тоже не хочется. Отчаявшийся покинуть праздник интроверт во мне молит просто держаться от людей подальше.

Тяжелые шаги по тропинке. Чиркает зажигалка. Воздух наполняется тяжелым ароматом сигары. Такие курит только отец. И я почти готова выбраться из своего укрытия, как вдруг ночную тишину разрезает другой голос, чужой:

– Я уверен, что из них получится отличная пара.

Подслушивать нехорошо, я это знаю с детства, поэтому думаю о том, как тактично дать гостям понять, что на террасе они не одни, но следующая фраза, сказанная знакомым голосом, заставляет меня застыть на месте.

– Твой сын готов? – это, без сомнения, говорит отец.

– После того как я показал ему фотографии твоей дочери, он только за. У него есть политические амбиции, и Маргарита станет для него прекрасной спутницей. Ты уверен, что она согласится на подобный союз?

Мой желудок наполняется свинцовой тяжестью. На спине выступает холодный пот. Ладони сжимаются в кулаки, оставляя полукруглые лунки от ногтей на нежной коже, но эта боль ничего не значит в сравнении с той, которую я чувствую в сердце.

Папа, что же ты делаешь?

Подтекст разговора, который ведет отец с неизвестным мужчиной, подозрительно точно совпадает с моими не озвученными никому страхами. Страхами, что он, устав ждать перемен, возьмет мою личную жизнь в свои руки.

В двадцать один я точно знаю, что отношения – это не для меня. Я была в них почти год и в итоге не вынесла ничего, кроме синяков, сломанных надежд и разочарования. Когда магия взаимных чувств проходит, начинается неумолимый процесс разрушения. Я едва выстояла после расставания, чтобы повторять этот опыт еще раз.

Отец, к сожалению, со мной не согласен. Дав мне время, чтобы зализать раны, душевные и физические, которые нанесли мне отношения с Владом Зарецким, он начал подыскивать для меня новую партию. Ту, которую он одобрит, ту, с которой не будет таких проблем, как с «беспредельщиком Зарецким, у которого нет тормозов».

– А ей не надо ни о чем знать. Рита одна уже довольно долгое время. Пора двигаться вперед. – Я слышу, как отец затягивается сигарой и снова невозмутимо продолжает: – Познакомим их сегодня, а дальше пускай Михаил действует. Он видный парень. Думаю, разберется, как девушку заинтересовать. А уж мест, где им с Ритой можно пересечься, предостаточно. Приезжайте на ужин в среду.

Слишком потрясенная услышанным, чтобы как-то среагировать, я продолжаю тупо стоять, пока отец и его спутник бесстрастно обсуждают деловое сводничество. И даже когда терраса пустеет, а сигарный дым окончательно растворяется в вечернем воздухе, я не могу заставить себя сдвинуться с места. Шокированная. Растерянная. Преданная единственным родным человеком.

Сколько еще судьба будет испытывать меня на прочность?

Я давно знала, что отец всерьез озабочен моим будущим – намеков на это в последнее время было более чем предостаточно, – но я точно не ожидала, что с его стороны все будет настолько… настолько хладнокровно и расчетливо.

– Подслушивать нехорошо, знаешь?

Вздрогнув от неожиданности, я резко поворачиваюсь, едва не врезавшись в широкую мужскую грудь, обтянутую черной шелковой рубашкой.

– Прошу прощения! – бормочу я, стараясь обрести равновесие. – Я не знала, что здесь еще кто-то есть.

– Была слишком занята чужим разговором?

Подняв голову, я встречаюсь с мерцающими серыми глазами. Что за?.. Что он здесь делает? Парень из туалета, похититель чужих такси! Понятно, что на юбилее отца сотня человек, и не всех из них я знаю. Но этот плюс-минус моего возраста и уже тусил в компании хоккейных звезд университета. Значит, теоретически мы должны быть знакомы. Но я никогда раньше его не видела, а за последние три дня встречаю уже второй раз!

– Полагаю, ты тоже? – В первый момент, увидев его, я теряюсь, но едкий тон и насмешливый блеск в глазах заставляют меня сжаться, словно пружина, и приготовиться дать отпор.

– Туше. – Он усмехается. – Но они сами виноваты. Когда пытаешься устроить чужую личную жизнь, обсуждать ее нужно там, где никто не услышит. Хотя мне даже жалко малышку, которую собираются одурачить.

– Возможно, эта малышка не даст себя одурачить! – воинственно вздергиваю подбородок.

– Я бы на это не рассчитывал.

– Почему?

Парень надменно цокает языком, отчего на его щеках появляются ямочки, которые я заметила еще при первой встрече.

– Потому что ставки слишком высоки, – саркастически произносит он. – В этом обществе только так и происходит. А ты, значит, из этих?

– Из этих? – повторяю в тон ему, приподняв брови.

– Богатые и знаменитые. Тут сегодня только такая публика.

– А ты, значит, не из этих?

– Я работаю под прикрытием. – Он смеется. – Но с радостью оказался бы в другом месте.

– В туалете, полагаю?

В его глазах на мгновение вспыхивает удивление, словно он не ожидал от меня подобной откровенности, а потом он начинает хохотать. Громко, искренне и дерзко.

– А ты хочешь составить мне компанию?

– Не в этой жизни, – огрызаюсь я.

– Уверена? – Наглец бросает на меня откровенно оценивающий взгляд, под которым мне становится неожиданно жарко.

– На все сто.

Не желая продолжать разговор в подобном ключе, я отступаю с явным намерением удалиться.

– Уже уходишь? – с притворным сожалением спрашивает парень.

– Тут стало душно.

– Никто и никогда мне такого не говорил.

– Они тебе льстили.

– А ты, значит, всегда говоришь правду?

– Слушай, ты не в моем вкусе, ясно? – бросаю резко. – Понятия не имею, как ты оказался здесь, но, прошу тебя, обходи меня стороной.

– Вау. Какая экспрессия. – Он снова надо мной смеется. – Ты во всем такая страстная?

Посчитав, что я выше того, чтобы отвечать на очередную провокацию с его стороны, я отворачиваюсь от парня и, гордо расправив плечи, иду обратно в дом, но все время в пути ощущаю на себе вязкий, как патока, взгляд туалетного незнакомца.

В зале я первым делом ищу глазами официанта и беру бокал шампанского. Не то чтобы мне очень хотелось выпить, скорее – занять руки. А потом желательно слинять отсюда до того, как папа начнет воплощать в жизнь свой замысел свести меня с отпрыском своего богатого и влиятельного приятеля.

– Маргарита!

Черт-черт, что за невезение!

Через секунду на мою талию ложится крепкая ладонь отца.

– Пойдем, хочу представить тебя семье Сергея Любимова.

– Пап, можно в другой раз? – делаю пробную попытку сбежать, но отец неумолимо тянет меня за собой.

– У него два сына, – продолжает он невозмутимо. – Михаил окончил МГУ, работает вместе с отцом, очень интересный молодой человек. Младший Никита в хоккей играет где-то за океаном. В отпуск приехал буквально на несколько недель.

Внутри меня все протестует против слов отца, но изо рта не вырывается ни слова. Когда-то я позволила себе побыть вольной птицей, которая слушала только себя, но судьба жестоко посмеялась надо мной, обломав крылья. Отец – моя единственная опора в этом мире. Сбежать сейчас – значит подвести его. Снова. Я не могу. Не могу.

Я еще придумаю, как мне отделаться от сына Любимова. А если нет, то, в конце концов, ему обязательно станет со мной скучно, и он уйдет сам. Пока же… Пока же я ставлю нетронутый бокал с игристым на поднос и послушно следую за отцом.

– Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту.

Отец подводит меня к представительному мужчине, в котором я узнаю владельца крупной строительной компании Сергея Любимова. Рядом с ним два парня. Один – лет тридцати, высокий и темноволосый, улыбается мне вежливой улыбкой, которая не касается его глаз. Второй, который в этот самый миг нехотя отрывает скучающий взгляд от сцены и переводит его на меня…

Туалетный незнакомец!

Глава 4

Никита

– Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту. – Голос сенатора Воскресенского дает понять, что в наш тесный семейный круг он возвращается не один, а со своей бедной жертвенной овечкой.

Не знаю, почему меня так это бесит. Но бесит же. От раздражения даже желудок сводит, настолько мне претит быть молчаливым свидетелем этого расчетливого безумия.

Это не твое дело. Не твое.

Повторяю про себя эту фразу, как чертову мантру. Не помогает. Даже смотреть на именинника и его дочь не хочется, поэтому до последнего пялюсь на сцену, где под джазовые мотивы гнется сексуальная певичка. А когда поворачиваюсь, утомленный этим сборищем и лицемерием, которое мастерски прячут за маской добродетели, мои глаза встречаются с мятежным янтарным взглядом.

Взглядом, мне уже определенно знакомым.

Естественное изумление выливается выбросом адреналина в кровь и чем-то горячим, медленно растекающимся в груди.

А вот это уже интересно. Воинственная девчонка с вечеринки и любительница подслушивать в одном лице теперь еще и суженая Миши? Так вот какая ты, единственная и неповторимая Рита Воскресенская.

– Добрый вечер, Маргарита Юрьевна, – звучит сочащийся довольствием голос отца, который, обращаясь к девчонке, кивает в нашу с братом сторону: – Мои сыновья – Михаил и Никита.

– Приятно познакомиться, – галантно приветствует девчонку брат, протягивая руку для деликатного рукопожатия. – Отец много рассказывал о тебе, Рита.

– Здравствуйте, – отзывается она чопорно, избегая смотреть на кого-либо из нас.

– Прекрасный праздник. Юрий Борисович говорил, что ты занималась организацией, – не сдается брат, пытаясь расположить к себе девчонку.

Она молчит. Давит из себя вежливую улыбку, но глаза – о эти глаза – выдают ее с головой. В этот миг она напоминает мне испуганную лань, которую окружили волки. Мой отец, ее отец, брат – все они смотрят на нее взглядами хищников. Каждый заинтересован по-своему. У каждого есть выгода. Она же…

– Рита, ты могла бы показать Михаилу сад? – предлагает сенатор Воскресенский, прерывая затянувшуюся паузу.

Я вижу, как девчонка вздрагивает, как по ее лицу бежит тень, как судорожно она сглатывает. От моего взгляда не укрываются даже мурашки на ее обнаженных руках.

А ее отец… Не пойму, он делает вид или действительно не понимает, что его дочь на грани нервного срыва? Или, что еще хуже, он настолько сильно желает сбагрить свою проблемную дочь Мише, что ему на ее состояние в принципе наплевать?

– Я… М-м-м… – неопределенно тянет она, комкая в тонких пальцах ткань шелкового платья.

Ну давай же, Рита, придумай что-нибудь вразумительное, мысленно обращаюсь к растерянной девушке. Поставь этих мудаков, решивших сыграть тобой как пешкой в хитроумной шахматной партии, на место. Но по ее взгляду, полному отчаяния, я вдруг понимаю, что у нее не хватит духу. Судя по тому, что говорил отец, ей как минимум двадцать, а то и больше, но выглядит она не как взрослая девушка. Скорее как растерянный, слабый, не уверенный в себе ребенок. Или как маленькая птичка, которая запуталась в сетях и не знает, как выбраться.

Это не должно меня волновать – у меня своя жизнь вдали от этого цирка. Но почему-то волнует.

– Я против, – неожиданно для самого себя вступаю в разговор, будто с разбегу ныряю в ледяную воду, уже понимая, что делаю ошибку.

Все в нашем тесном кругу изумленно таращатся на меня, а я, не задумываясь о последствиях, вдруг делаю шаг вперед, обхватываю хрупкие плечи Риты Воскресенской и, прижав к себе, говорю:

– Прости, братишка, но девушка уже занята, – приподнимаю бровь, с вызовом глядя на брата, который пронзает меня недоумевающим взглядом. – Мной. И любоваться на садовые клумбы она тоже пойдет со мной.

С каким-то мстительным удовольствием я смотрю, как гаснет улыбка Миши. Как вытягивается лицо отца. Каким бешенством вспыхивают глаза сенатора. Тишина, которая опускается на нашу компанию, почти осязаемая. Подозреваю, такой афтершок бывает после того, как рядом разрывается бомба. И хотя я вообще ни разу не рыцарь в сияющих доспехах, сейчас я рад, что вмешался в этот фарс.

– Вы знакомы? – Этот потрясенный вопрос – все, на что оказывается способен мой обычно весьма красноречивый отец.

У меня нет времени для логического осмысления ситуации, поэтому я действую интуитивно. Это как в хоккее: когда ты пробиваешь буллит – нужно просто довериться инстинктам.

– Ага. Познакомились на вечеринке пару дней назад, – подтверждаю я, решив максимально придерживаться правды. – Представляешь, пап, это была любовь с первого взгляда.

– Что… – девушка в моих объятиях вздрагивает, я кожей ощущаю панику, исходящую от нее, но лишь теснее прижимаю ее к боку, чтобы не брыкалась.

– Думали вам сюрприз сделать, – продолжаю врать я.

– Ты же улетишь через несколько недель, – говорит Миша ошарашенно.

– Ну так у нас еще куча времени! – парирую я. – А там, кто знает, может быть, распробуем отношения на расстоянии. Да, птичка?

Опускаю голову в поиске глаз Воскресенской. Улыбаюсь ей в попытке немного снизить градус напряжения и подмигиваю, чтобы мне подыграла.

– Рит, ну чего молчишь? – спрашиваю я мягко, демонстративно убирая с ее щеки выбившийся из прически локон. – Я знаю, что ты не хотела торопиться. Но как тут молчать, когда вся семья в сборе?

Она упирается маленькими ладошками мне в грудь – то ли отталкивает, то ли просто удерживает на расстоянии. Но я ощущаю, как дрожат ее пальцы.

– Маргарита? – Сенатор, которого тишина явно нервирует, строго обращается к дочери. – Объяснись. Что это за новости?

– Да, пап, извини, – рассеянно шепчет она, продолжая смотреть на меня янтарными глазами, в которых застыли десятки вопросов. – Нам с… с Никитой нужно поговорить.

Неожиданно крепко схватив меня за локоть, Рита Воскресенская тащит меня прочь от наших обескураженных родственников. И впервые за этот вечер она совсем не кажется мне хрупкой.

Глава 5

Рита

– Ты сошел с ума? – почти кричу я, едва мы с Любимовым снова оказываемся один на один на террасе. – Считаешь удачной шуткой заявить моему отцу, что мы влюблены?

– Ш-ш-ш. – Никита фамильярно прижимает палец к моим губам. – Ты уж, Рита, должна знать, что у ночи тысяча ушей.

Намек на то, что нас могут услышать, немного приводит меня в чувство, но я, конечно, все еще вне себя от бешенства. Шлепаю ладонью по его плечу, чтобы убрал от меня пальцы. И когда он это делает, нервно спрашиваю:

– Что ты, черт возьми, наделал? Ты хоть представляешь, что ждет меня, когда отец узнает, что ты обманул его?

– Я обманул? – Никита невинно вскидывает брови. – А почему ты не протестовала?

Я немею. В прямом смысле этого слова. Я не знаю почему. Я была настолько шокирована развитием событий, что просто не подумала протестовать. Я тогда все еще не отошла от «потрясающей» новости, что отец за спиной решил устроить мою личную жизнь, так что этот хоккеист со своим любовным выпадом застал меня врасплох.

– Успокойся, а? – говорит Никита миролюбиво, пряча руки в карманах брюк. – Ты, насколько я понял, не хотела играть в любовь с моим братом, я жаждал увидеть выражение полной беспомощности на лицах Миши и отца. Как по мне, так все это было бесценно. Это взаимная выгода, Рита Воскресенская.

– В чем моя выгода, Никита Любимов? – бросаю резко. Голова идет кругом. Вечер пошел по какой-то ужасающей траектории, за которой мой мозг просто не поспевает. – Ты сказал всем, что мы влюблены!

– Но это, конечно, не так. Извини, малышка, ты не в моем вкусе, – иронично произносит он, не без удовольствия бросая в меня моей собственной фразой, сказанной на этом самом месте двадцать минут назад.

– Зачем тогда ты это сделал? – Я честно не понимаю его мотивов. А когда я чего-то не понимаю, стараюсь сохранять бдительность. Один из многих уроков, горько усвоенных на собственном опыте.

– А ты хотела породниться через моего брата? – спрашивает Никита, демонстративно хватаясь за сердце. – Если так, можешь вернуться и сказать всем, что это был розыгрыш. Твой отец будет только рад. Мой, возможно, выгонит меня из дома, но это даже к лучшему.

– Ничего такого я не хотела! – порывисто вздыхаю я, ежась от перспективы встречаться с Михаилом Любимовым. Внешне он, безусловно, привлекательный, но ощущается холодным, расчетливым и далеким. Мне с таким не справиться. – Я просто…

– Ты просто должна быть благодарна мне, потому что я спас тебя, – перебивает Никита насмешливо.

– Ты спас меня? – Я отчаянно пытаюсь взять себя в руки, но голос звенит от негодования. – Да отец теперь от нас не отстанет! Думаешь, все так просто? Он будет следить и все проверять. Если он узнает, что мы его обманули…

– Тебе потерпеть всего пару недель в моей компании. – Никита беспечно пожимает плечами, словно не понимает, из-за чего я паникую. – Потом я улечу в Штаты, а ты сможешь и дальше играть роль неприступной королевы, делая вид, что твое сердце навсегда отдано мне.

Уму непостижимо! В его мире все так просто, но в моем совсем не так. Я слишком хорошо знаю отца. Ему будут нужны доказательства.

– Что конкретно ты предлагаешь? – спрашиваю напряженно, потирая вспотевшие ладони. – Если можно, по факту. У меня нет ни сил, ни желания упражняться в остроумии.

– Фиктивные отношения на две недели. Покажемся вместе на паре вечеринок, чтобы твой отец и мой брат убедились, что мы действительно пара. А когда я уеду, можем сказать, что ты собираешься приехать ко мне погостить. У тебя есть американская виза?

Я отрицательно качаю головой.

– Прекрасно. Бюрократия нам в помощь. Получение визы можем растянуть минимум на полгода. Никаких лишних вопросов со стороны родственников не будет.

– А потом?

– Да не вопрос, можешь приехать в Штаты в отпуск. – Никита улыбается, отчего на его щеках снова появляются ямочки. Очаровательные, думаю я, но тут же себя одергиваю. Вообще не важно.

– Я не об этом. Эти отношения… А если ты встретишь кого-то?

– А если ты встретишь кого-то? – отвечает вопросом на вопрос с плохо скрытой насмешкой.

– Я – нет. – Одна мысль об этом посылает по спине холодок.

– Ну и за меня не волнуйся. Я отношений тоже не ищу.

– А как же девушка из туалета?

– Рит, ну мы же с тобой не дети малые, – смотрит на меня изучающим взглядом. – Это просто секс.

Смутившись, отвожу глаза.

– То есть ты предлагаешь мне две недели делать вид, что мы встречаемся, а потом поддерживать вид отношений на расстоянии? И при этом быть свободной?

– Что-то в этом роде.

– И все же я не понимаю. – Я прикусываю губу и заглядываю в дерзкие серые глаза. – Почему ты это делаешь?

– Потому что могу.

Это не тот ответ, который может меня успокоить, но по выражению его лица я понимаю, что единственный, который Никита готов мне дать. И хотя в голове у меня звенят сотни тревожных звоночков, взвесив все за и против, я внезапно принимаю решение.

– Ладно, – говорю я, наблюдая, как торжествующе вспыхивают его глаза. – У меня есть условия.

– Не сомневаюсь, – усмехается Никита.

– Никто не должен знать об этом, кроме нас. Друзья, подруги – никто. Это очень рискованно.

– Не вопрос, – легко соглашается Никита. – Что еще?

– Это все.

– Ты сказала «условия». Подразумевается, что оно не одно.

Я судорожно втягиваю воздух через нос. Отвожу глаза.

– Никакого… Никакой близости…

Никита молчит и, кажется, впервые с чисто мужским интересом окидывает меня с ног до головы.

– Да я и не планировал, – произносит наконец. – С моей стороны это чисто благотворительная акция. Но если ты сама попросишь…

– Никогда! – фыркаю я.

– Осторожнее, птичка. А то я восприму это как вызов. А мы бы этого не хотели, правда?

В этом нет никакой логики, но я снова проглатываю его наживку и замолкаю. Этот парень… Он мне определенно не нравится. Чересчур самоуверен, чересчур нахален, чересчур откровенен. Впрочем, последнее должно меня радовать. Я не в его вкусе. Он не в моем. Значит, какая-либо недосказанность между нами исключена. Это полностью отвечает моим интересам.

– И что теперь? – интересуюсь резко.

– Let the game begin [2], – с нахальной улыбкой произносит Любимов на прекрасном английском. – Пойдем, невеста. Подарим жаждущим шоу.

– Для тебя это игра, для меня – моя жизнь, – успеваю возразить, когда Никита обхватывает пальцами мою ладонь.

Его прикосновение – как ожог. Не потому, что, в отличие от моих дрожащих ледяных рук, его излучают тепло и уверенность, скорее, здесь играет роль эффект неожиданности. За два года я отвыкла от случайных касаний. Люди, зная о моем прошлом, сторонятся меня. Никто просто так не ломает барьеры, которые я выстроила вокруг себя. Никто… До него.

– Не будь такой драматичной, птичка. – Никита игриво подмигивает мне и переплетает наши пальцы, словно не замечает моего состояния. – Вся наша жизнь – игра. Просто лучше нам самим задавать ее правила, чем следовать чужим. Согласна?

Это еще один риторический вопрос, на который я предпочитаю не отвечать.

Рука об руку мы возвращаемся в дом. Праздник в честь отца в самом разгаре. Большая часть гостей сидит за накрытыми столами, между которыми снуют официанты с подносами. На танцполе покачивается всего несколько пар. Я непроизвольно ежусь, представив себя и Любимова рядом с ними. И тут же пальцы Никиты легонько сжимают мои, а его дыхание согревает мой висок:

– Потанцуем?

Подавляю в себе желание сказать «нет». Мой спутник так уверен в себе, что я тоже не пойми откуда нахожу в себе силы сохранять внешнее спокойствие.

– Давай сделаем это, – говорю твердо, делая решительный шаг в сторону танцпола.

Наше с Никитой появление не остается незамеченным. Стоит нам выйти в центр зала, я ощущаю, как нас бомбардируют сотни любопытных взглядов. Еще бы, зашуганная дочка сенатора после двух лет гордого одиночества наконец-то нашла себе пару. Пусть даже просто для танцев.

Мы останавливаемся друг напротив друга. Секунду смотрим глаза в глаза. Когда ладони Никиты ложатся на мою талию и как куклу придвигают меня ближе, я едва сдерживаю потрясенный вздох.

– Расслабься, – шепчет Любимов на ухо, начиная медленно покачиваться в такт мелодии.

Расслабься? Он понятия не имеет…

Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

– Ты как струна, Рита, – горячий шепот у виска рассыпается мурашками на моей коже. – Просто позволь мне вести.

Я понимаю, о чем он говорит, но никак не могу подчиниться – тело превратилось в ледышку. И хотя в зале, полном народу, мне ничего не угрожает, защитные инстинкты оказываются сильнее, чем мой здравый смысл.

– Твой отец смотрит на нас. – Никита поглаживает большими пальцами мою талию. – И моя мать. Она тоже в зале.

Облизываю губы, пересохшие, словно я бежала стометровку. Изо всех сил пытаюсь подавить нелепый приступ паники. За моей спиной стоят отец, Сергей Любимов и мой несостоявшийся жених Михаил – я не могу позволить себе расклеиться.

– Я расслаблена, – выдыхаю сипло, позволяя партнеру задать ритм в нашем танце.

Никита усмехается. Впервые, будто нервно. Но мой судорожный ответ никак не комментирует.

Песня, под которую мы танцуем, какая-то бесконечная. Или это только для меня время в незнакомых объятиях человека, которого я вижу второй раз в жизни, растянулось до невозможности. Я же… Я просто потеряна.

В голове немного шумит, будто я перебрала с шампанским, сердце от пережитого волнения неистово колотится, кровь в венах кипит от явного эмоционального перевозбуждения. А вечер ведь только начинается. И теперь, после этого танца-заявления, нет ни единого шанса, что я смогу просочиться в свою спальню незамеченной и провести там остаток праздника.

Внезапно я ловлю в толпе взгляд отца. Сбиваюсь с ритма, но Никита мастерски маскирует мою оплошность своей грацией, делая легкий выпад, словно мы с ним повторяем эффектное танцевальное па. И я не знаю, может быть, это неприятие и неодобрение в глазах отца или просто тело устало держать свой ледяной стержень, но в следующий миг я делаю для себя немыслимое. Судорожно сжав пальцы на плече Никиты, я инстинктивно придвигаюсь к нему ближе.

Остаток вечера проходит как в тумане. По рассадке банкета, которую я сама контролировала, мы с отцом должны сидеть с семьей Любимовых и моим дядей. Последний, к слову, уже изрядно пьян, а ведь еще даже не подавали горячее…

– Извини, Миш, еще одна случайность, – непринужденно сообщает Никита, на глазах наших родственников меняя карточки на столе так, что я оказываюсь рядом с ним.

– Я делала рассадку до того, как… как мы с тобой… – Я смущенно улыбаюсь, ощущая, как от нелепости происходящего вспыхивают пламенем мои щеки.

– Присаживайтесь уже, – грохочет отец.

Я сознательно избегаю гневного взгляда, но явно чувствую его тяжесть на своем лице. Отец умеет так смотреть – подавлять без единого произнесенного слова. Но сейчас сила его воздействия будто бы уменьшилась вдвое, потому что Никита оттянул на себя половину. Надо же. На моей памяти он первый человек, который так легко, почти играючи, противостоит сенатору Воскресенскому.

– Вот так сюрприз, – не без удовольствия замечает Элла Владимировна Любимова, наблюдая, как младший сын галантно отодвигает для меня стул. – Может быть, теперь Никита чаще будет приезжать в Россию.

– Или Рита переедет в Штаты, – беспечно отвечает Никита.

Бокал отца с глухим стуком опускается на стол. Я едва не подпрыгиваю, вовремя напоминая себе, какие нынче ставки, и бросаю в сторону Любимова негодующий взгляд. Совсем с ума сошел?

– Ничего такого мы не обсуждали, – с удовлетворением отмечаю, что мой голос звучит ровно и спокойно. – Никита просто шутит.

– Шутки в адрес моей дочери я воспринимаю болезненно. – Отец даже не пытается скрыть раздражения.

– Прошу прощения, Юрий Борисович. – Никита прямо встречает взгляд отца, а его голос, несмотря на непринужденную улыбку, звучит поразительно серьезно. – Шутить не буду, но возможности такой не исключаю. В конце концов, настоящим чувствам расстояние не помеха, правда?

Господи, да он точно сошел с ума!

– Никита, не подашь мне салат? – прошу резко, только чтобы он прекратил болтать.

– Конечно, птичка.

Напряжение за столом ощущается почти физически. Отец выглядит так, словно проглотил кол. Михаил хмуро изучает содержимое тарелки. Сергей Любимов с женой переглядываются. Я ерзаю на стуле. Кажется, два единственных человека, которым все нипочем, – это Никита, спокойно уплетающий стейк из лосося, и мой дядя Петр.

– У меня есть тост, – говорит дядя, поднимая бокал. – За семью! Скоро она станет еще больше.

Если до этого мне казалось, что вечер превращается в кошмар, то сейчас у него все шансы перейти в категорию трагикомедий. Потому что, очевидно, на уме у подвыпившего Петра совсем другие данные по семейным слияниям. И гневно поджатые губы отца это подтверждают.

– За семью! – Никита как ни в чем не бывало поддерживает тост и, пригубив вино, накрывает ладонью мою руку. – Если ты не голодна, пойдем еще потанцуем, Рит?

Меня сложно назвать поклонницей танцев, но облегчение, которое я испытываю от перспективы убраться из-за стола, не идет ни в какое сравнение с моим нежеланием вновь оказаться в жарких объятиях Никиты.

Глава 6

Никита

– Как же вкусно, – прикрыв глаза от удовольствия, Рита вгрызается зубами в маленькую тарталетку с морепродуктами. – Попробуй!

Я послушно отправляю в рот закуску, не переставая разглядывать хозяйку дома. Наверное, впервые с искренним интересом. Сейчас, когда над ней не довлеет тень договорных отношений с моим братом, она расслабилась, из глаз исчезло затравленное выражение безысходности, а на лице появился намек на улыбку. И она еще с таким откровенным удовольствием наслаждается едой… Никогда не думал, что следить за тем, как кто-то ест, может быть настолько занимательно.

– Вкусно, – соглашаюсь я больше для проформы, понимая, что Рита замерла в ожидании моего ответа.

– Я ж говорила, что найду, чем утолить твой голод! – Она дерзко прищелкивает языком и с торжествующей улыбкой, будто только что сорвала джекпот, пододвигает ко мне тарелку с канапе и микроскопическими бутербродами. – Налетай.

И когда я демонстративно запихиваю в рот сразу несколько порций отменных закусок, она вдруг смеется – так мелодично и звонко, что я даже жевать перестаю, настолько не вяжется у меня этот смех с образом зашуганной Риты Воскресенской, который я успел нарисовать в воображении. Здесь и сейчас она – беззаботная маленькая девочка в теле уже вполне оформившейся привлекательной девушки. На мой вкус чересчур худая, но это с лихвой компенсируется пропорциональностью фигуры и такой тонкой талией, что на ее фоне даже скромные объемы груди и бедер кажутся очень аппетитными.

– Хорошо, что мы пришли сюда, – говорит Рита, запивая тарталетку стаканом сока. – Мне под взглядом отца кусок в горло не лез.

– Ничего удивительного, – хмыкаю я, беря с тарелки кусочек мясного рулета. – Твой отец у кого угодно отобьет аппетит.

После нескольких танцев и завершения официальной части, на которой Рита как дочь именинника должна была присутствовать, мы с ней сбежали с праздника и спрятались на кухне. Сидеть и дальше за столом в компании наших родственников было невыносимо, а здесь, в отличие от основного зала, где некомфортно было даже мне, привыкшему к повышенному вниманию, никому нет до нас дела. Официанты суетливо наполняют подносы, чтобы начать подавать гостям кофе и десерты, а горы несъеденных закусок так и остаются стоять на банкетных столах нетронутыми.

– На самом деле папа заботится о моей… – Воскресенская замолкает и несколько мгновений нервно покусывает губу, тщательно обдумывая слова. – Он за меня очень волнуется.

– Так волнуется, что решил выдать тебя за незнакомого парня? – Не знаю, в каких зефирных облаках витает эта девчонка, но я не собираюсь потакать ее иллюзиям. В том, что могло произойти сегодня, нет ничего от волнения и заботы.

Рита тяжело вздыхает, явно раздосадованная моей откровенностью, но возражать не спешит.

– Значит, ты скоро уедешь? – весьма неумело меняет она тему.

Что ж. Ладно. Я не против. Тем более нам действительно нужно обсудить некоторые детали.

– Девятнадцатого, – подтверждаю я.

– И мы… Ну, то есть чтобы все было правдоподобно. – Она смущается, на бледных щеках проступает румянец. – Мы с тобой сходим куда-нибудь до твоего отъезда?

– Конечно. Я же обещал. Каких-то особых планов на этот отпуск у меня нет, поэтому я в твоем распоряжении.

– Хорошо. – Рита касается пальцами небольшой бриллиантовой сережки в ухе и нервно ее теребит, выдавая нервозность. – Спасибо тебе, Никита. Я не знаю… Я не знаю, что бы делала, если бы не ты…

Если еще полчаса назад я мысленно ругал себя за то, что во все это ввязался, то сейчас я уверен – это было единственно правильное решение. Судя по всему, если бы не я – при всем своем нежелании заводить отношения с Мишей Рита бы пошла на поводу у отца.

Интересно, чем он ее так держит? Деньгами? Авторитетом? Или я просто ошибся в том огне, который, как мне кажется, в ней заметил чуть ранее, и в дочке сенатора просто нет внутреннего стержня?

– Номер скажешь? – спрашиваю я, доставая мобильный. – Созвонимся завтра.

– Как удобно, что сегодня ты свой телефон не забыл, – говорит она иронично, намекая на сцену, когда я едва не увел у нее из-под носа такси, и в этот миг в глубине ее глаз зажигаются дьявольские искорки.

Я удовлетворенно усмехаюсь. Нет, все же не ошибся. В Рите действительно что-то есть. Эта птичка еще себя покажет. Надо просто дать ей расправить крылья.

Девчонка диктует номер своего мобильного, потом спрыгивает с барного стула, отчего разрез на ее платье на мгновение распахивается сильнее, демонстрируя мне полоску молочной кожи на внутренней стороне бедра.

В паху у меня совершенно неожиданно становится тесно.

Ну, блин, нет. Благотворительность, напоминаю себе. Доброе дело. Незачем усложнять.

– Будешь еще что-нибудь? – спрашивает Рита, инспектируя подносы. – Есть рыба, мясо, овощи…

– Нет, я наелся, – произношу грубовато, ощущая в этот момент голод совсем другого толка.

– Столько еды остается. – Она сокрушенно качает головой, не замечая моего состояния. – Я говорила папе, что будет много, но он же не слушает. Лучше бы передали продукты в центр к девочкам.

– В центр к девочкам? – переспрашиваю я.

– Да. Не важно. – Рита вновь закусывает губу и отводит взгляд, словно понимает, что сболтнула лишнего. – А вообще я просто рада, что этот день заканчивается.

Согласен. Безумный день, в который случилось много такого, что я не планировал. К тому же мой организм до конца не перестроился на непривычный часовой пояс.

– Как думаешь, сможешь сбежать? – спрашиваю у Воскресенской, подавляя зевок.

– В смысле? – Она настороженно смотрит на меня исподлобья, как зверек, который почувствовал опасность и приготовился удирать.

– В том смысле, что я бы поехал домой, но если тебе нужно еще оставаться на празднике, то побуду с тобой.

– Нет, думаю, моего исчезновения уже никто не заметит, – говорит она с таким откровенным облегчением, что я снова задаюсь вопросом о том, что она скрывает. – Папа выпил и расслабился. Кстати, твой отец тоже. Я вполне могу улизнуть в свою комнату.

Я киваю. Поднимаюсь на ноги.

– Тогда до встречи, Рита Воскресенская, – протягиваю ей руку, чтобы скрепить нашу договоренность.

– Спасибо, Никита Любимов, – отзывается она с улыбкой и тянет ко мне маленькую ладошку.

Соприкосновение наших пальцев подобно вспышке молнии. Разряд ударяет четко по центру, искрит от кисти к локтю, огненной лентой опоясывает грудную клетку. В один миг абсолютно формальное рукопожатие превращается во что-то большее. Почти интимное. Мы ведь танцевали с ней сегодня, я держал ее в объятиях, но ничего подобного этой неожиданной вспышке не испытывал. Сейчас же… Сейчас все ощущается иначе. Рита испуганно вскидывает на меня глаза, в глубине которых мелькает тревога. Горячая волна смущения поднимается по ее шее и заливает щеки.

Она отдергивает ладонь, будто от горячего, инстинктивно подается назад.

– Спокойной ночи, Никита, – несмотря на явное нервное напряжение, прощается она с прямо-таки царским достоинством.

А уже через мгновение я вижу, как ее тонкая фигура скрывается от меня за дверью пустеющего банкетного зала.

Глава 7

Рита

Завтракать я спускаюсь поздно, когда компания, которая занималась обслуживанием вчерашнего банкета, под присмотром нашей домработницы Светланы загружает последние ящики с посудой в небольшой грузовик. Получается, я проспала не только окончание праздника, но и всю уборку, наблюдать за которой было моей негласной обязанностью! Блестяще!

Когда накануне ночью поднималась в свою комнату, совсем не по-хозяйски улизнув с юбилея отца, была настолько измотана эмоционально и физически, что думала, засну, едва голова коснется подушки. А в итоге промаялась почти до рассвета. Сначала тупо глядела на причудливые тени, которые отбрасывали садовые деревья на потолок, потом, не выдержав искушения, взяла телефон и набрала в поисковике «Никита Любимов».

Лучше бы я этого, конечно, не делала. Залипла. Оказалось, что парень – настоящая звезда. Не кто-то типа Ильи Свечникова, которого за пределами нашего уральского города никто не знает. Нет, Никита Любимов – звезда международного масштаба для всех, кто хоть сколько-нибудь интересуется хоккеем. Я даже не понимаю, почему я о нем никогда раньше не слышала… Возможно, пик его карьеры в стране пришелся на период моих отношений с Владом, а тогда мне откровенно ни до чего не было дела.

Возвращаясь к Никите – у этого полный набор спортивного краша. На коньки встал в четыре года, в хоккей пошел вслед за старшим братом Михаилом, который на юниорском уровне показывал неплохие результаты, но получил травму. Всю жизнь играет на позиции нападающего. Призер юношеского чемпионата мира, лучший бомбардир не самого последнего российского клуба и потом сразу – новичок года в НХЛ. Да господи, напротив его имени в соцсети синяя галочка, а по хэштегу #nikitalubimov можно найти тысячи постов, в которых ему на всех языках мира признаются в любви фанатки! И этот человек просто так вызвался спасти меня от нежеланных отношений? Чересчур фантастично, чтобы быть правдой.

Несмотря на верифицированный аккаунт, очевидно, мой спаситель не особый любитель соцсетей. Фоток в его аккаунте всего три. Одна с ЮЧМ, одна в форме «Миннесоты», видимо, уже после переезда в США, и еще одна – просто закатное небо через иллюминатор самолета. Сторис, естественно, никаких. Составить хоть какой-то психологический портрет по этим скупым данным просто нереально. Поэтому по крупицам собираю хоть какую-то личную информацию о нем на просторах Википедии: рост 189 сантиметров, день рождения 30 декабря, по слухам, предпочитает блондинок. Не то чтобы меня это волновало – я и он в любом случае из разных вселенных.

– Доброе утро, Рита. – Громкий голос отца заставляет меня замереть в дверном проеме кухни.

О черт!

– Пап, не ожидала тебя увидеть, – бормочу тихо, подходя к обеденному столу, чтобы поцеловать его в щеку. – Думала, после вчерашнего будешь отдыхать.

– Полдень почти, – резонно замечает отец. – Ты тоже сегодня вставать не торопилась.

– Я… Да… Устала вчера.

– Поэтому ушла рано?

– Я… Не рано я ушла. Я была с Никитой. – Под пристальным взглядом отца я привычно краснею. – Сад ему показывала.

– И как?

– Что как, пап? – усаживаясь за стол, накрытый к завтраку, стараюсь держаться максимально непринужденно, чтобы не вызвать у отца подозрений.

– Понравился ему наш сад?

– Ну его не сад интересовал в первую очередь, – подчеркнуто небрежно пожимаю плечами и наливаю себе чай.

– Твой Никита через две недели укатит в Штаты, – жестко говорит отец. – А ты что делать будешь? Сопли на кулак наматывать? У него девиц за океаном не счесть. Не думаешь же ты, что он тебе верность хранить будет, пока у него регулярка и он невыездной?

– Пап, ничего такого я не думаю, – говорю вполне откровенно. – Я вообще ни о чем не думаю. Ни я, ни Никита этого не планировали. Все спонтанно случилось.

– А стоило бы подумать! – гремит отец, в сердцах комкая бумажную салфетку. – Ничему тебя опыт не учит, Маргарита! Что в Зарецкого втрескалась, меня не слушала, что теперь… Парень тебе давно нужен, но не хоккеист, у которого ветер в голове и забугорная прописка, а кто-то серьезный и основательный, кто сможет ответственно подойти к отношениям с тобой.

– В любви так не бывает, папа…

– В любви! – выплевывает отец негодующе. – Ты этого Никиту сколько знаешь? Три дня? О какой любви может идти речь! По твоим словам, любовь у тебя с Зарецким была. Напомнить тебе, чем все кончилось?

– Спасибо, пап, не надо. – Я тоже срываюсь, болезненно реагируя на сравнение Влада и Никиты. – Напоминания я вижу ежедневно, когда смотрюсь в зеркало и вижу шрамы.

Словно почувствовав, что перегнул палку, отец смягчается и следующую фразу произносит куда более миролюбиво:

– Я люблю тебя, Рита. И я волнуюсь за тебя.

– Я это знаю, папа.

– Тогда доверься мне, когда я говорю, что Никита Любимов тебе не пара.

– Я думала, тебе нравятся Любимовы! – демонстративно вскидываю бровь.

– Любимовы – да. Вот Миша, например…

– Пап, я уже с Никитой! – перебиваю я, не желая слушать, как отец будет в красках расписывать мне достоинства старшего из братьев.

Так странно. Еще вчера я не знала Никиту, а сейчас с пеной у рта готова доказывать отцу, что в него влюблена. Пусть понарошку, но все же. И мне даже не страшно. Вселенная порой принимает совершенно причудливые формы.

– И где сейчас твой Никита?

– В смысле?

– В том смысле, что порог нашего дома он явно не обивает, несмотря на то что сказочно влюблен и знает, что через две недели улетит в закат. Не слишком сильно ты ему нужна, а, Рита?

– Мы собираемся встретиться сегодня! – вру я.

– Дома у нас встретитесь, – говорит отец. – Пусть приезжает. Я с ним потолкую.

– Но мы… Пап, мы собирались погулять в городе.

– Сначала он со мной поговорит как мужчина с мужчиной, а потом посмотрим.

– Но, папа!

– Я все сказал, Маргарита! – Я тяжело вздыхаю, понимая, что, когда отец в таком настроении, спорить с ним бесполезно. – Звони своему хоккеисту. Если ты ему так нужна – пусть приезжает.

Я растерянно смотрю на телефон, который лежит рядом на столе, мысленно ругая себя, что вообще его притащила. Как я буду звонить Никите? Он номер мой взял, а я его – нет. Черт-черт…

– Я жду, – напоминает отец нетерпеливо. – Я тебя никуда не отпущу с ним, пока не поговорю.

Ощущая на себе тяжелый взгляд отца, медленно беру в руки мобильный и открываю контакты, делая вид, что ищу нужный номер. Параллельно судорожно соображаю, кому из знакомых набрать, чтобы точно не дозвониться и не спалиться.

Господи, из меня такая никудышная лгунья. Отец раскусит меня, стоит мне…

«Привет, птичка. Какие планы на сегодня?»

С мягкой вибрацией на телефон падает сообщение с незнакомого номера. Птичка. Это он!

От облегчения я едва не плачу. Тыкнув в контакт, звоню абоненту. И стоит Любимову на другом конце провода снять трубку, быстро тарахчу:

– Никит, привет! Планы поменялись. Папа хочет поговорить с тобой. Заедешь к нам?

Глава 8

Никита

Несмотря на позднее возвращение домой, утром я просыпаюсь строго по будильнику и заставляю себя пойти на пробежку. Впереди критически важный для меня сезон, который должен завершиться подписанием полноценного контракта с клубом НХЛ. Не время сбрасывать форму, даже если я в отпуске.

Элитный район, где стоит наш дом, расположен недалеко от центра, в зеленом массиве. Разумеется, сделан по проекту строительной фирмы отца. Мы переехали сюда лет шесть назад, но из-за разъездов по миру я все еще не могу привыкнуть к этому месту. Порой на автомате хочу поехать в старую панельку, в которой мы жили до тех пор, пока бизнес отца не пошел в гору. Бизнес, кстати, расцвел с приходом Миши. Вот и не верь после этого в то, что у каждого свое предназначение. Старший брат всегда относился к хоккею как к обязаловке, а я им бредил. В итоге каждый из нас нашел себя именно в том деле, к которому лежала душа. Жаль, отец этого не понимает, постоянно выпячивая передо мной бизнесовые успехи Миши и обесценивая мои спортивные.

Вернувшись после пробежки домой, нахожу на кухне маму. Ей давно не нужно готовить – у нас есть домработница, но она не изменяет себе и каждое утро накрывает на всех завтрак.

– Сынок, омлет из трех яиц с помидорами и зеленью? – уточняет мама, заметив меня на пороге.

– Привет, ма. Так точно, – отвечаю с улыбкой. – И еще порцию сыра. Я душ приму наверху и спущусь.

– Миша уже уехал, – сообщает она, хотя я не спрашивал. Но в этом вся мама – у нее в крови отчаянное желание гнездования и чтобы все птенцы были рядом. – Дела какие-то у него нарисовались. А папа еще спит.

– Ну у него есть достойный преемник, – говорю иронично, намекая на брата и их горячую любовь друг к другу. – Теперь он может спать спокойно.

– Никак вы общий язык не найдете, – сокрушенно покачивает головой мама. – Взрослые мальчики, а ведете себя как малые дети.

– Не бери в голову, ма. Все нормально. Я скоро.

Наспех приняв душ и переодевшись в чистую одежду, возвращаюсь на кухню, где уже накрыт стол.

– Кофе или чай?

– Я буду кофе. Но ты сиди, мам, я сам сделаю, – останавливаю ее за мгновение до того, как она снова начнет хлопотать вокруг меня.

Пока кофемашина плюется в чашку тонкими струйками американо, рассеянно смотрю в окно, внезапно думая о том, проснулась ли Рита. Она мне приснилась сегодня. Точнее, не она, а ее молочное бедро в разрезе юбки. Встал с каменным стояком между ног и потом все утро старательно отгонял мысли о ней. А сейчас чуть ослабил защиту – она снова перед глазами. И мама тоже, интуитивно (как все мамы) чувствуя мою слабость, тут же атакует меня со спины.

– Расскажи мне об этой девочке, Рите, – просит она будто бы невзначай. – Вы вчера нам такой сюрприз устроили. Отец весь вечер бубнил, что она тебе не пара.

– Да нечего там рассказывать, – отвечаю небрежно. – Познакомились, понравились друг другу, теперь общаемся.

– Но ты так рьяно бросился к ней, стоило Воскресенскому попытаться ее с Мишей погулять отправить, – напоминает мама.

– А чего удивительного, мам? – с чашкой кофе в руках усаживаюсь за стол. – Я своим никогда не делился.

– А она, значит, твоя? – Мамины брови удивленно приподнимаются.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Не очень. Я знаю, что у девушек ты пользуешься успехом, но не припомню, чтобы ты кем-то увлекался настолько, чтобы вот так демонстративно заявлять права. Еще и на глазах у всех нас.

– То есть считаешь, мне нужно было промолчать, чтобы моя девушка пошла в сад с Мишей? – От одной мысли о подобном развитии событий желудок очень неприятно скручивается.

– Никит, я ничего такого не считаю. Просто говорю, что ты нас всех вчера удивил. – Озадаченная моей бурной реакцией, мама бросает на меня изучающий взгляд, под которым я чувствую себя нашкодившим мальчишкой. – Знаю же, что тебе не терпелось обратно в Америку уехать, а тут раз – и девушка.

– А что изменилось? Рита знает, что моя жизнь и карьера в Штатах.

– То есть вы планируете через две недели расстаться? Ты уедешь, а она останется здесь.

– Ничего такого мы не планируем, мам! – бросаю раздраженно, понимая, что ко всей этой благотворительной истории вопросов уже больше, чем я рассчитывал. – Вообще ничего не планируем. Посмотрим, как пойдет. Мы, может, поругаемся через неделю, и мой отъезд будет всем только на руку.

– А может быть, вы полюбите друг друга так, что не захотите расставаться, – замечает мама осторожно.

– Когда или если это произойдет, мы с Ритой все обсудим и вместе найдем решение. Кажется, железный занавес на нас еще не опустился и самолеты через океан летают.

– Ты лукавишь сейчас, сынок, – говорит мама. – Для отношений жизнь на две страны – это серьезное испытание.

– Мам! – тяну я, теряя терпение.

– Ладно-ладно! – соглашается она, но я чувствую, что с ее стороны это лишь временное тактическое отступление. – Ешь давай, а то остынет.

Пока я завтракаю, мама заполняет возникшую паузу рассказом о семье одного из моих одноклассников, у которого родился ребенок, потом сетует на то, что новый сорт роз в палисаднике перед домом никак не зацветет. Я слушаю ее вполуха, изредка вставляя короткие междометия. Но думаю не о цветах и младенцах. И даже не о хоккее, в мысли о котором обычно проваливаюсь, чтобы отвлечься. Нет, блин. Я думаю о Рите Воскресенской, злясь на маму (хотя она, будем откровенны, вообще ни при чем), потому что заставила меня вспомнить об этой девчонке.

Поев и загрузив посуду в посудомойку, я целую маму в щеку и поднимаюсь к себе. Парни из «Кометы» звали меня к ним на вечернюю тренировку. И я собираюсь пойти, но до шести у меня никаких планов. Вот поэтому я не люблю приезжать домой – потому что здесь для меня уже не дом. Просто место, где живут мама, брат и отец. Друзья остались, но у них у всех своя устоявшаяся жизнь и заботы. А я, кроме тренировок и вечерних тусовок, уже никуда не вписываюсь. И не потому, что меня не зовут – просто это уже не мое. К тому же на таких сборищах я ощущаю себя белой вороной.

Промаявшись от безделья почти до обеда, сдаюсь. Беру в руки телефон и набиваю сообщение Воскресенской.

«Привет, птичка. Какие планы на сегодня?»

Нет, я ничего ей не предлагаю. Просто уточняю на случай, если кто-то спросит, чем занимается моя лжедевушка. Но вместо того чтобы бросить мне ответный текст, Рита перезванивает. И стоит мне снять трубку, торопливо тарахтит:

– Никит, привет! Планы поменялись. Папа хочет поговорить с тобой. Заедешь к нам?

Глава 9

Рита

В ожидании Никиты я занимаю себя уборкой. Это что-то вроде медитации. Как в старые добрые времена – лечение депрессии трудотерапией. У Светланы, которая после смерти мамы помогает нам с отцом по дому, глаза на лоб лезут, когда я спрашиваю, где у нас чистящие средства, и, вооружившись поролоновой губкой и резиновыми перчатками, иду к плите.

По телефону мой лжепарень сказал, что может быть у нас через час. А я себя знаю – если не займу себя чем-то, то так накручу, что еще до его приезда пойду к отцу с повинной признаваться, что мы с младшим Любимовым всех одурачили.

Отец, к слову, после напряженного завтрака заперся в кабинете и глаза мне не мозолит. Видимо, размышляет о Римской империи и курит сигары, потому что этот тяжелый сладковатый аромат я даже через закрытую дверь ощущаю. А я, вымыв и без того идеальную плиту, вдруг думаю о том, стоит ли что-то приготовить. Вдруг Никита голоден? Я просто не знаю, чего от него ждать, потому что из двух наших сумбурных встреч сложно вынести хоть что-то дельное.

«Что-то приготовить» выливается в инспекцию холодильника, который после вчерашнего банкета забит едой. Прикинув, чем в случае необходимости утолить аппетит звездного хоккеиста, бросаю взгляд на часы. Если Никита пунктуальный, то приедет минут через пятнадцать, так что у меня как раз есть время переодеться и немного привести себя в порядок. Не то чтобы я прям сильно волновалась, как выгляжу. Просто… Ну в самом деле, не в домашнем же костюме с феями Винкс мне его встречать.

Поразмыслив, во что можно переодеться, иду к лестнице на второй этаж, но застываю на третьей ступеньке, потому что за спиной открывается входная дверь. Резко обернувшись, столбенею. На пороге дома стоит Никита. В шортах цвета хаки, льняной рубашке с расстегнутым воротом и модных кроссовках. Пока я со скоростью улитки прихожу в себя, Любимов снимает солнцезащитные очки и улыбается, сверкнув ровными зубами и чертовыми ямочками.

– Кто тебя впустил? – выдыхаю напряженно, впиваясь пальцами в лестничные перила.

– И тебе добрый день, дорогая, – ничуть не смутившись, отвечает Никита. – Твой отец был настолько любезен, что, заметив в окно мою скромную тачку, открыл ворота.

– Ты рано, – обескураженно бормочу я, украдкой облизывая кончиком языка почему-то пересохшие губы.

Никита не отвечает. Зато его взгляд весьма красноречиво скользит по моим босым ногам, задерживается на узкой полоске голой кожи на животе, потом зависает на груди, пока наконец не упирается в глаза.

– А у тебя какая суперсила, птичка? – внезапно спрашивает он, пряча под опущенными ресницами лукавые огоньки в глазах. – Или мне стоит называть тебя фея?

Я инстинктивно прижимаю ладони к футболке с изображением Винкс, вызывая у Никиты хриплый смешок.

– Рита, почему держишь гостя в дверях? – грохочет голос отца откуда-то сбоку.

Мы с Никитой синхронно поворачиваем головы.

– Она просто дар речи потеряла от радости, – беззлобно подтрунивает надо мной Любимов, а потом, быстро сократив расстояние между нами, обнимает за плечи. Секунда. Две. В очередной раз беспечно переступив через мои оборонительные укрепления, он притягивает меня ближе и касается теплыми губами щеки. – Соскучилась, птичка?

Его бархатистый шепот согревает мое лицо и будто бы обволакивает каждый нерв. Я не люблю, когда меня касаются. Я вообще не терплю прикосновений мужчин, но близость Никиты хоть и вызывает внутреннее смятение, но какого-то резкого отторжения или привычного столбняка не оказывает. То, что я ощущаю… Это скорее внутренний диссонанс психологических установок и приятных вибраций.

– Никита, зайди ко мне. Есть разговор, – вмешивается отец, явно не впечатленный сценой приветствия.

– Конечно, Юрий Борисович. – Никита кивает и отпускает мои плечи.

– Пап, – начинаю я. – Я с вами. Это меня тоже касается!

– Рита, мужской разговор, – подчеркивает отец и демонстративно скрывается за дверью.

– Никит, – шепчу я, едва справляясь со странным ощущением, будто мне не хватает воздуха.

– Не волнуйся, птичка. – Он, кажется, совсем не переживает. – Твой папа может быть большим серым волком, но я ему все равно не по зубам. А ты со мной на свидание в этом собралась?

Он снова с любопытством пялится на мой домашний костюм и улыбается.

– Нет, конечно, – бормочу смущенно. – Я как раз шла переодеваться.

– Ну так иди! – Он кладет ладони на мои плечи и разворачивает к лестнице. – Что бы там ни было у твоего отца, я собираюсь разобраться с ним максимум минут за десять. Успеешь?

– А какие у нас планы? – оборачиваюсь к нему.

– Понятия не имею. Погода хорошая. Погуляем, пообедаем где-нибудь. – Никита пожимает плечами. – Я до пяти абсолютно свободен. Потом иду с «Кометой» на тренировку.

– Ты с ребятами из команды тренируешься? – Я удивлена, хотя, наверное, можно было предположить что-то подобное. В конце концов, он был на победной вечеринке «Кометы».

– Ну да. Я знаю нескольких ребят и тренера. Мы когда-то вместе играли.

– Понятно, – от волнения прикусываю губу, потому что заранее ругаю себя за следующий вопрос: – А можно посмотреть?

– Ты поклонница хоккея? – спрашивает Никита, явно удивившись.

– Моя подруга Лиза, – поясняю коротко, представляя, в какой восторг она придет, когда я скажу ей, что есть шанс попасть на тренировку команды. – Так можно?

– Можно.

– Может, надо спросить?

Вместо ответа Никита смеривает меня таким высокомерным взглядом, что я стыдливо замолкаю.

Ну, конечно, он же звезда. Ему, наверное, все можно, хотя обычно простым смертным доступ на тренировки команды строго воспрещен.

– Ладно, я переодеваться, – взлетаю на несколько ступенек, ощущая на себе любопытный взгляд Любимова. Оборачиваюсь: – Один совет, ладно?

– Давай.

– Во всем соглашайся с отцом. Так будет проще.

– Ага, принял к сведению. – Он салютует мне ладонью. – Но я, Рит, знаешь, люблю сложности.

Закатив глаза и услышав тихий смешок, я поднимаюсь к себе. И пока переодеваюсь, думаю только об одном – для Никиты все это в шутку, а для отца – всерьез. Даже интересно, кто кого обставит в их противостоянии.

Удивительно: впервые я не готова ставить на отца.

Глава 10

Никита

– Так и не скажешь, о чем вы говорили? – пыхтит на пассажирском сиденье рядом со мной Воскресенская. – Меня это тоже касается, между прочим!

Моя машина неторопливо катится по полупустым воскресным дорогам в сторону набережной. Мы с Ритой уже несколько минут обмениваемся колкостями – она никак не уймется, я пока не готов раскалываться.

– Отец твой сказал – мужской разговор. Не нагнетай. Я по твоему совету во всем с ним соглашался, – отвечаю спокойно. – Ну почти.

– Я думала, мы партнеры, – бросает Воскресенская возмущенно, выразительно скрестив на груди, едва обозначенной объемной толстовкой, тонкие руки.

Вижу, ее и правда задевает, что я не говорю с ней о содержании короткого тет-а-тета с ее отцом. Если бы мы встречались по-настоящему, я бы точно не поддался на ее притворные обидки – есть вещи, которые должны оставаться между мужиками, а так вдруг чувствую, что не прав. В платоническом треугольнике с ее отцом Рита мне, конечно, ближе, поэтому я сдаюсь. Полное содержимое разговора ей знать не нужно, но в общих чертах обрисовать картину мне несложно.

– Если вкратце, он сказал, что если я тебя обижу, то для того, чтобы отрезать мне яйца и скормить их медведям, океан между странами помехой не станет, – говорю с сухим смешком.

Рита демонстративно закатывает глаза:

– Папа просто шутит.

– Да нет, у меня создалось впечатление, что он абсолютно серьезен. Не то чтобы я боялся твоего отца, но его воинственность произвела на меня впечатление. – Свернув на светофоре к реке, я паркую машину на свободное место и поворачиваюсь к Воскресенской. – Он очень сильно волнуется за тебя. Я бы сказал, даже больше, чем того предполагают грани разумного.

Рита, словно ей неприятно это слышать, отворачивается от меня. И даже делает вид, что увлечена креплением на ремне безопасности. Странная, а она что ожидала? Что за закрытыми дверями кабинета ее папаша нас благословлял?

– У него есть на то основания? – спрашиваю с неожиданным напором, как-то по-новому воспринимая информацию моего собственного отца о том, что в прошлом Воскресенской – абьюз и психологические травмы.

– Не понимаю, о чем ты, – сухо отмахивается она, щелкая ремнем, чтобы поскорее выбраться из тачки.

– Еще как понимаешь, но лезть тебе в душу я, Рит, конечно, не стану, – заявляю спокойно. – Но мне кажется, ты должна понимать, что в случае чего можешь мне доверять.

Длинные ресницы, скрывающие от меня выражение ее глаз, мгновенно взмывают вверх, а настороженные янтарные озера прямо встречают мой взгляд.

– Если вкратце, доверие – это не та материя, которая возникает после трех встреч, – ее голос звучит подчеркнуто отстраненно. – Без обид, Никита. Я благодарна тебе за то, что вчера ты меня выручил. И твоя готовность поддерживать нашу игру на протяжении двух недель вызывает у меня восхищение. Но лезть ко мне в душу тебе действительно не стоит. Там много такого, что тебе не понравится.

– И опять звучит как вызов, – произношу задумчиво, с интересом наблюдая, как бледная кожа Риты покрывается румянцем.

– Ничуть, – отзывается она. – Я не совсем дура, чтобы провоцировать тебя. Я просто… Я просто хочу, чтобы, когда ты уехал, меня оставили в покое.

– Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.

– Мне двадцать один, – поправляет она. – А что касается «рановато» – это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Сирии это делают.

Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого, кроме как последовать ее примеру.

Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное послевкусие. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.

Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация – просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять в чем.

– Так и будешь дуться? – спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной на пионерском расстоянии друг от друга. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец – сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.

– Я не дуюсь, – отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах толстовки.

– Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.

– Ладно, – на удивление быстро соглашается она. – Давай договоримся.

– Слушаю.

– Я не знаю о чем, – внезапно она издает сдавленный смешок. – Я вообще не понимаю, почему так вспылила. Это на меня не похоже. Извини.

– Ого! – искренне изумляюсь я. – Девушка, которая признает свои ошибки.

– Это не ошибка, Любимов. – Она широко улыбается. – Это разные взгляды на некоторые вещи. Мне, в сущности, не за что извиняться.

– Как скажешь, – произношу я с коротким смешком.

Мне ее извинения вообще не упали, я просто удовлетворен, что Рита наконец расслабилась и улыбается мне. Ей, к слову, удивительно идет улыбка.

– Хочешь мороженое? – спрашивает девчонка, когда мы равняемся с небольшим киоском.

– Можно.

– Я буду пломбир в вафельном стаканчике, а ты? – задумчиво прикусив губу, Воскресенская изучает ассортимент вкусов на табличке.

– И я по классике.

– Два пломбира, – просит Рита у продавщицы, вытаскивая из сумки карточку, но я оказываюсь быстрее.

Под негодующий взгляд своей спутницы ввожу пинкод и, улыбнувшись молоденькой продавщице, забираю из холодильника два упакованных в целлофан вафельных стаканчика.

– Вообще-то я собиралась тебя угостить, – тянет Рита хмуро, принимая мороженое.

– В следующий раз, Воскресенская.

Она снова лукаво улыбается. Я снова думаю о том, какая красивая у нее улыбка. Как вдруг девчонка резко дергается и, сократив между нами расстояние, повисает на моей шее, едва не впечатав в мою грудь вафельный стаканчик.