К востоку от Евы бесплатное чтение

Young Adult. Совершенно летние

Иллюстрации для обложки и титула: MadnessMalina

Иллюстрации для внутреннего оформления: LindaN

© Ида Мартин, текст, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

На остановке автобус набился битком.

Человеческий поток внес меня через задние двери в салон и придавил к поручню возле окна. Маленьким мальчиком я давно уже не был, но все равно, когда крупная, энергично работающая локтями женщина, выдыхая морозный пар мне в лицо, потребовала подвинуться, почувствовал себя беспомощным.

Голова под шапкой взмокла, волосы прилипли ко лбу, вспотевшая спина мучительно чесалась, но пошевелиться я не мог и приготовился терпеть эту пытку до конца поездки.

В хорошую погоду я предпочитал ходить из колледжа домой пешком, однако прогулка в минус двадцать и метель – то еще удовольствие. Было бы здорово повернуться, чтобы смотреть в окно, достать наушники и слушать музыку, но люди стояли слишком плотно, руки не поднять.

Желтую шапку и торчавшие из‑под нее дреды я заметил на следующей остановке, когда двери раскрылись и толпа, устремившись на выход, немного схлынула. Среди серо-черных силуэтов вспыхнул яркий огонек и мгновенно погас за спинами новых пассажиров.

Я сразу подумал о Еве, но тут же усомнился. За четыре с половиной месяца я привык, что лесная девушка чудится мне повсюду.

С Евой мы познакомились в молодежном лагере «Дофамин», куда я попал не по собственной воле. Мой брат Митя заболел за день до начала смены, а поскольку путевка на десять дней в такой лагерь стоила очень дорого, мама заставила меня ехать вместо него. Проблема заключалась лишь в том, что я, в отличие от Мити, терпеть не мог любые лагеря.

– Не глупи, – сказала мама. – Уверена, тебе понравится. Это же настоящие приключения, свежий воздух, веселая компания, новые знакомства. Что может быть лучше? Будь мне семнадцать, я была бы счастлива, что мне так повезло.

– Мне девятнадцать, мам, – попробовал воспротивиться я.

– И что?

– А то, что я не Митя и не ты. Я не люблю вот это всё: солнце, воздух, гитара у костра. Да. Особенно гитара бесит. И еще утренняя зарядка. О боже, мам. Ну за что? У меня были свои планы.

Но мама осталась непреклонна:

– Придешь, назовешь фамилию, и тебе выдадут браслет. Всё. И отдыхай в свое удовольствие. Ах да, Митя обрадуется, если пришлешь ему фотографии.

Конечно, оказалось, что мама во всем неправа. Никакого удовольствия в «Дофамине» не было. А была дурацкая квест-игра для старших школьников и студентов – «Мистический лес».

Я не воображал себя умнее других, но считал, что давно уже вырос из подобных развлечений.

Последние две недели до лагеря мы с Игорем, моим бывшим одноклассником, меняли старые оконные рамы у него в деревне, выкладывали дорожку плиткой, ходили на рыбалку, катались на велосипедах, купались и болтали по вечерам о планах на жизнь. Все это представлялось мне куда более важным и наполненным смыслом, чем искусственное создание проблем за собственные деньги.

Потому как только я сел в один из лагерных автобусов, то сразу решил, что уеду оттуда при первой же возможности.

Желтая шапка снова мелькнула на следующей остановке, и я, позабыв о неудобстве, сосредоточился на ней, а когда ее обладательница появилась возле раскрывшихся дверей, яростно продираясь через толпу, ломанулся на выход.

Поднялись крики и ругань. На ступенях кто‑то толкнул меня в спину так, что я чуть не улетел носом в снежную слякоть, но разбираться с обидчиком времени не было.

Девушка в желтой шапке шла быстрым шагом в сторону метро, и метель все сильнее застилала ее от меня.

Пришлось ускориться – почти побежать.

– Ева! – задыхаясь от обжигающего морозного воздуха, крикнул я ей в спину. – Ева!

Но она будто не слышала, и я припустил еще быстрее:

– Ева!

Наконец девушка оглянулась. Это действительно была она.

Милое круглое личико, вздернутый нос, зеленые лукавые глаза и дреды. Главное – дреды! На морозе превратившиеся в самые настоящие сосульки. Евины щеки раскраснелись, из приоткрытого рта шел пар, взгляд выражал удивление. Мех на укороченной серой дубленке припорошило снегом.

– Это все-таки ты! – только и смог произнести я, едва сдерживаясь, чтобы на радостях не броситься ее обнимать.

– Привет! – Она широко улыбнулась. – Какими судьбами?

– Живу неподалеку, а ты?

– Значит, будем соседями.

– Переезжаешь в этот район?

– Комнату сняла. Вот, собираюсь посмотреть. Это только я так могу, – она рассмеялась, – сначала оплатить, а потом идти смотреть.

– А какой адрес?

– Сейчас. – Ева достала из кармана телефон, и, пока снег за считаные секунды не успел засыпать экран, мне удалось прочитать название улицы.

– Могу показать, где это.

– Было бы здорово, – обрадовалась она. – Не хотелось бы в такую погоду плутать по дворам.

– Тут недалеко. На другую сторону только перейти.

Метель по-прежнему мела, но я ее почти не чувствовал. Только разговаривать было неудобно.

– Где же твои вещи? – спросил я, когда мы спустились в подземный переход.

– На днях перевезу. Сегодня ключи только забрала. Старикан-хозяин вредный попался. Без оплаты ключи не хотел давать. И ездить показывать он, видите ли, не может. Но цена хорошая, а мне нужно срочно съехать со старой квартиры, – бойко разъяснила Ева.

Мы вышли на улицу, и девушка замолчала, закрываясь от ветра.

Ева была старше меня на три или четыре года и еще в лагере упоминала о том, что у нее проблемы в семье и возвращаться домой она не собирается.

В ту ночь мы много о чем говорили, хотя видели друг друга впервые, а обстоятельства нашей встречи к откровенным разговорам уж точно не располагали.

– Здесь. – Я остановился перед единственным подъездом затерявшейся во дворах двенадцатиэтажки.

Одна Ева искала бы ее долго: сквозь снег номер дома было не различить.

– Идем посмотрим, что там. – Она потянула меня за руку. – Напою тебя чаем, если в этой квартире имеются заварка и чайник.

Именно эта ее обезоруживающая естественность подкупила меня в лагере, она же не позволила отказаться от приглашения на чай.

Ева мне нравилась. Я часто вспоминал о ней, она то и дело мне снилась, и я подумывал съездить в офис «Дофамина» и попросить хотя бы адреса ее соцсетей, потому что не знал о ней ничего, кроме имени.

Квартира находилась на третьем этаже, дверь с легкостью отперлась. Стоя на пороге перед темным дверным проемом, мы переглянулись.

– Обожаю этот момент, – шепнула Ева. – Когда открывается неизвестность. Новая локация, новые возможности.

Я вошел первым, отыскал включатель. По прихожей разлился тускло-оранжевый свет. Обстановка была допотопной, если не сказать убогой. Толстые обои с принтом красного кирпича местами вздулись, планка деревянной вешалки с крючками болталась на одном винте, под ней была постелена пожелтевшая газета, несколько наставленных друг на друга коробок служили опорой для костыля. На другой стене висело страшное мутное зеркало, пыль на котором, впрочем, как и на всем остальном, вероятно, копилась годами.

– Вот тебе и неизвестность. – Я присел, заметив на газете второй винт от вешалки.

– Да нормально.

Ева, не раздеваясь, прошла мимо меня.

Заглянула в ванную, туалет, на кухню, в одну из двух комнат и резюмировала:

– Ладно. Не привыкать. Придется в выходные драить тут все. Чайник, кстати, не электрический и со свистком.

– А заварка, наверное, собрана в восемнадцатом веке.

Я вкрутил винт пальцами в его старое отверстие и выровнял вешалку.

– Не исключено. – Сняв дубленку, Ева бесстрашно повесила ее на крючок. Вешалка выдержала. – Нам повезет, если она вообще есть.

– Могу сходить в магазин, – предложил я.

– Лучше прогони, пожалуйста, таракана. Он на кухне над раковиной сидит.

Оставляя за собой мокрые следы, я решительным шагом направился на кухню. Таракан, видимо, почувствовав мой суровый настрой, рванул убегать и успел спрятаться за кухонный шкафчик раньше, чем я нашел, чем его прибить.

– Прости, – сказал я Еве. – Упустил гада. Но здесь нужно все дихлофосом обработать.

– М-да. – Она тяжело вздохнула. – Что‑то даже чай расхотелось.

– Хочешь, пойдем в кафе? – предложил я. – Здесь на соседней улице есть хорошее место.

– Нет, спасибо. Начну убираться.

– Тебе помочь?

– Пока не нужно, но это не значит, что завтра не понадобится. Кто знает, что тут еще сломано.

Она вышла меня проводить.

– Тогда до завтра. – Мне хотелось побыть с ней еще, но настаивать я не решился. – Во сколько лучше прийти?

– К часу сможешь? Я как раз вещи перевезу.

– Конечно смогу.

В это время у меня была пара, на которой раздавали зачеты автоматом, но я боялся, что позже Ева не сможет.

– Спасибо, Митя. Была очень рада тебя встретить!

– Да не за что. Только я не Митя.

– А кто? – Зеленые глаза Евы расширились от удивления.

– Меня зовут Ян. – Я протянул руку и пожал ее ладонь. – Приятно познакомиться.

– Я что, впадаю в маразм? – с опаской проговорила она.

– Вовсе нет. – Я был доволен, что смог ее заинтриговать. – Завтра все тебе расскажу. А ты готовься рассказывать о себе.

По сути «Дофамин» представлял собой масштабную ролевую квест-игру, в которой несколько команд, соревнуясь друг с другом, должны были пройти через якобы населенный призраками и мистическими существами лес и встретиться в финальном поединке, сражаясь за родовой камень.

Подобные развлечения мне были совершенно чужды. Но их обожал Митя.

В первые два дня, пока мы жили в арендованном лагерем доме отдыха и проходили инструктаж, я даже разработал план побега. Придумал, как объяснить свой внезапный отъезд родителям, изучил маршруты местных автобусов, договорился с Игорем пожить у него на даче, выбрал время так, чтобы меня никто не стал останавливать, однако ребята из моей команды узнали об этом и сдали меня кураторам. Ведь если бы я сбежал, то «Милори» (наша команда) потеряла одного участника, а это существенно снижало вероятность ее победы.

Встреча с Евой произошла на третий день пребывания в лесу, когда мы вышли к домику Мховой бабки. К тому времени я уже оставил попытки свалить из лагеря и смирился со своим пребыванием в нем как с неизбежным.

Дом Мховой бабки напоминал типичную ведьминскую избушку: низенький бревенчатый с парой неровных окошек и каменной печной трубой, торчащей из покрытой мхом крыши.

В девять часов вечера в лесу сгущались сумерки, и после жаркого дня тянуло прохладой.

Бабка вышла к нам замотанная в серое болтающееся лоскутами тряпье, опираясь на толстую кривую палку. От нее нам был нужен кусок карты леса, маршрут, по которому предстояло идти.

И мы ждали, что она станет загадывать загадки, как это делали другие персонажи игры, но вместо этого бабка усадила нас на землю вокруг глиняного котла, а из-за домика появились бесшумно двигающиеся фигуры в темных одеждах и глубоких капюшонах. Они разожгли огонь под котлом и принесли скрипучее плетеное кресло.

– Там, где небо сходится с землей, прядут бабы тонкими нитями серебристые облака, веют ветры оттуда полуденные, шелестом листьев судьбу предсказывают, – заговорила бабка загробным голосом. – За молочной рекой сочится из камня вода живительная, может она жизнь подарить, а может и забрать. Знают об этом лишь черные вороны да тени бездушные.

Все остальные участники команды завороженно слушали ее, а я не мог. Вот уже три дня мне казалось, будто я оказался в дурдоме, и после изнурительного хождения по лесу меньше всего хотелось подыгрывать в этой нелепой сценке.

Так что я просто откинулся на спину и прикрыл глаза.

– Волнами травы золотые колышутся, бредет средь них дед белый, высоченный, вплетает пышногрудая дева красные маки в пшеничные косы, катится румяный каравай по скатерти-дорожке до самого края мира. Всколыхнется чувство в груди непонятное – легче ветра становится, опустится – тяжелей земли.

Я уже почти задремал, как кто‑то пнул меня в бок:

– Сядь, пожалуйста, она скоро закончит.

Вначале я подумал, что это Салем – наша кураторша. Она вечно шпыняла меня за то, что я «порчу всем настрой», однако вместо нее надо мной стояла фигура в плаще. Лица под капюшоном было не разглядеть, но голос явно принадлежал девушке.

– Я пока полежу.

– Это всего пять минут.

– Целых пять минут? Не.

– Что ты как маленький? – зашипела она, наклоняясь. – Пожилой человек для вас старается, распинается, можно же проявить уважение? У нее сегодня с утра давление было.

Девушка меня пристыдила, и я сел:

– Ладно, но только пять минут.

Фигура растворилась среди деревьев, а через три минуты бабка закончила заговор и тени в плащах раздали участникам команды пиалы, чтобы пить из котла бурду, которая была там намешана.

«Приворот», как назвала его бабка, пах кислой ягодой, гвоздикой и имбирем и был горячий, как глинтвейн.

Сделав глоток, я уже приготовился выплюнуть то, что набрал в рот, но вкус неожиданно оказался приятным. И, выпив полную пиалу, я подумал, что нужно потом спросить у бабки рецепт.

Горячая жидкость приятно растеклась по желудку и тут же разогрела кровь.

Оставшийся дневной свет собрался возле потрескивающего огня, а из густоты леса стремительно надвигался мрак.

Заиграла музыка: негромкая, ритмичная, словно идущая из чащи леса, и тени в плащах, обступив кресло Мховой бабки, двинулись по кругу, плавно пританцовывая. Вся команда зачарованно следила за их танцем. Я тоже.

– Там, где по небосклону ходит черное солнце, нет ни времени, ни расстояния, – снова затянула Мховая бабка, – там все бесцветно и пусто. Там скитаются неприкаянные души и обитают демонические создания. Никто из живущих не вправе их беспокоить, а призвав, не в силах вернуть назад. Мои тени проведут вас через мрак, но только покуда связь эта крепка, вы в безопасности.

А потом стало происходить странное. Бабка подзывала нас к себе по одному и привязывала один конец длинной веревки на запястье участника команды, а другой – на руку девушки-тени в плаще.

Объяснение Салем, для чего это делается, я прослушал, но, как потом растолковала мне Ева, мы должны были пережить полное погружение в потустороннее и мистическое.

Веревка символизировала связь тени с ее хозяином и растягивалась метра на три, что в густом ночном лесу было подобно якорю. Она цеплялась за кусты и заставляла обходить каждый ствол только вдвоем.

Я сразу догадался намотать большую ее часть на локоть и идти за своей тенью след в след, но стоило нам немного удалиться от домика, как расстояние между парами стало увеличиваться, и уже через несколько минут вся команда разбрелась в разные стороны. Переговариваться было нельзя, Мховая бабка предупредила, что в «царстве мертвых» необходимо соблюдать тишину. За этим следили тени. Сами они не разговаривали и при малейшем нарушении правил должны были списывать с игроков баллы.

Возможно, кто‑то и получал удовольствие от подобных извращений, но точно не я. Спотыкаясь о коряги, врезаясь в стволы и напарываясь на ветки, я проклинал себя за малодушие, которое проявил, согласившись подменить брата.

Капюшон с моей спутницы слетел, когда мы перелезали через поваленное дерево. Веревка зацепилась за сук и отдернула девушку назад. Я едва успел подхватить ее, однако в следующий же момент моим глазам предстала устрашающая голова горгоны с волосами-змеями.

– Вот блин! – Я шарахнулся в сторону. – Жуть какая!

Неожиданно девушка прыснула.

– Мы, вообще-то, в царстве мертвых, забыл?

– Угу. Теперь ты снимешь с меня тысячу пятьсот баллов.

– Не сниму.

– Ты тоже не должна со мной разговаривать.

– Знаю, – в ее голосе угадывалась улыбка, – но про тебя никому не расскажу.

– А так можно?

– Слушай, это же игра, и все всё понимают. – Она вернула капюшон на голову.

– Тогда, может, сделаем передышку?

– О’кей, – запросто согласилась она и остановилась: – Хочешь жвачку?

Девушка протянула на ладони белую подушечку «Орбита», и я, не церемонясь, взял ее.

Сев на корточки возле толстой сосны, мы привалились к ней спинами.

– Не понимаю, – сказал я, – мы потерялись или так задумано? Разве команда не должна держаться вместе?

– Так задумано, – заверила она. – Не волнуйся.

– Далеко еще идти?

– Ну… – Она неопределенно пожала плечами. – И да и нет.

– Это как?

– Ну, как в Алисе. Нужно бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать вдвое быстрее! Когда рассветет, точно выйдем.

– Как ты вообще в этой темноте понимаешь, куда идти?

– Честно? Никак.

– Тогда куда мы идем?

– Мы бродим по царству мертвых. Кажется, кто-то плохо слушал задание.

Когда девушка поворачивала ко мне голову, я видел блеск ее глаз и мог различить очертания улыбки. От нее пахло сандалом, ароматизированным маслом и цитрусовой жвачкой.

– Значит, никуда не идем?

– Конечно нет. Мы кружим неподалеку от домика. По ночному лесу я и одна не пойду, даже зная основные маршруты. Здесь можно реально забрести в дикую глушь – повезет, если найдут спасатели.

– Класс! И как же ты выбираешь, куда идти, чтобы не заблудиться?

– У меня вот. – Отодвинув полу плаща, она показала пристегнутый к ремню на поясе гаджет с красным огоньком.

– Рация? – предположил я.

– Вроде того. Когда сигнал теряется, нужно возвращаться.

– А мы можем тогда никуда не ходить? Просто посидеть здесь до утра, а когда рассветет, спокойно дойти до деревни?

Девушка многозначительно уставилась на меня сквозь черноту ночи.

– А ты думаешь, для чего я тебе все это рассказываю?

– Серьезно? – Я обрадовался. – Ты не против?

Неподалеку страшно ухнул филин, и мы вздрогнули.

– Знаешь, почему нам всем запрещают разговаривать? – Она понизила голос до шепота: – Потому что есть вероятность, что вы услышите друг друга и поймете, что блуждаете в трех соснах.

– Офигеть! – с чувством выдохнул я. – И кто все эти задания выдумывает?

– Без понятия. Я актриса и делаю, только что говорят. В целом это даже интересно. И платят хорошо. Ева. – Она протянула руку. – Я – Ева.

– Митя, – нехотя назвался я, отвечая на рукопожатие, – я бы предпочел свое имя, но конспирация была важнее. – А тебя точно не накажут?

– Ну что ты как маленький? Накажут, если сдашь меня.

– Я не сдам. Зачем мне это? Я тебе очень благодарен.

Какое-то время мы сидели молча, прислушиваясь к ночным звукам.

– Если хочешь, можем дойти до озера и искупаться, – неожиданно предложила Ева.

– Отличное предложение! – обрадовался я. – Я в деле.

– Кажется, мне повезло с напарником. – Ее ироничный тон позабавил, и я сразу проникся к ней доверием.

– Ты уже так делала?

– Сто раз. – Она поднялась. – А еще я предлагаю развязаться.

Глава 2

На следующий день ровно в час с рюкзаком за спиной я стоял перед дверью Евиной новой квартиры. В рюкзаке у меня был баллончик средства от тараканов, молоток, отвертка, суперклей, прозрачный скотч, тапочки, спортивные штаны и футболка, которые не жалко испачкать, если понадобится возиться в грязи, бутылка воды, коробка пакетированного чая и штук двадцать пирожков с вишней собственного производства. Я подготовился основательно, рассчитывая произвести на Еву самое лучшее впечатление.

– Ого! – воскликнула она с порога, увидев рюкзак. – Переезжаешь ко мне?

– А что, так можно? – не растерялся я.

– Ну… – Ева кокетливо вскинула одну бровь, – если разделить оплату квартиры на двоих, получится выгодно, но проблема в том, что здесь даже для одного нет кровати. Кресло раскладывается, только оно узкое и продавленное. Даже на корягах в лесу спать было приятнее.

– Вот это да! – Я повесил куртку на все еще державшуюся вешалку. – Первый раз вижу квартиру без кровати.

– Она, наверное, есть, но в запертой комнате.

На Еве были серые джинсы в обтяжку и красно-синяя олимпийка в стиле восьмидесятых, на ногах – сетчатые черные кроссовки без шнурков.

Со вчерашнего дня в квартире стало заметно чище. Костыль и газета исчезли, на месте коробок появилась узкая этажерка, мутное зеркало заблестело. На кухне и в ванной тоже все было перемыто.

– Ну ты даешь! – восхитился я. – Когда же ты успела опробовать кресло?

– До пяти возилась, а в девять встала. Но это ничего. Три чашки кофе меня спасли.

Ева смотрела с улыбкой, в ее задорно блестящих глазах не было ни намека на сон или усталость. Впервые я смог как следует ее рассмотреть. Не в тени капюшона, серости предрассветных сумерек или за пеленой снегопада, а в спокойной, пусть и не самой уютной, но домашней обстановке.

И то, что я видел, с каждой минутой нравилось мне все больше. Но дело было даже не в ее дикой, лесной, этнической красоте, которую она нарочно подчеркивала дредами, создавая образ девчонки-маугли. Сильнее всего, как и в тот раз на озере, меня тянуло к ней ощущение узнавания. Словно она уже близка настолько, что я все о ней знаю: и что она любит, и от чего грустит, какие у нее страхи, мечты, ожидания. Как успокоить ее и рассмешить. Странное, необъяснимое собственническое чувство, будто она принадлежит мне.

Наверное, так проявлялась влюбленность, просто в подобной форме со мной это было впервые.

– У меня для тебя кое-что есть. – Я решил сразу зайти с козырей, выкладывая на кухонный стол пирожки. – Это к чаю.

– Домашние? – Ева тут же раскрыла пакет и с упоением понюхала содержимое. – Вкуснота! Они с ягодами?

– С вишней.

Она одобрительно кивнула:

– Класс! Мама делала?

– Не-а. Мама теперь редко печет.

– Бабушка?

– Они мои и посвящаются тебе, – выдал я не без гордости.

– Серьезно? – Достав один пирожок, Ева принялась его с пристрастием разглядывать.

– Алиса, это пудинг! Пудинг, это Алиса, – пошутил я, припоминая сказку Кэрролла – мультфильм.

Ева прыснула. Улыбка у нее была очень заразительная.

– Давай кусай уже его, – поторопил я. – С нетерпением жду оценки.

– Ты реально сам их приготовил? – Она недоверчиво прищурилась.

– Вот этими руками. – Я раскрыл перед ней ладони.

– Так… Что тут у нас? – Отложив пирожок, Ева с интересом посмотрела на них. – Удивительно четкие линии. Ты, наверное, очень спокойный человек?

– Спокойный, – согласился я. – Что-то еще?

Она взяла мои руки в свои, и от нее успокаивающе повеяло сандалом и нежностью.

– Ты умный, независимый, и у тебя много девушек.

– Ошибаешься. – Я с любопытством наблюдал, как она, занавесившись дредами, разглядывает мою руку. – Девушки у меня нет ни одной. А с остальным я согласен.

– Почему же у тебя нет девушки? – Она подняла голову, и мне сразу захотелось ее поцеловать, но это было бы слишком поспешно.

– А что, если я искал именно тебя?

Будь на ее месте кто‑то другой, я бы вряд ли решился выдать нечто подобное, но с Евой было легко, и она отлично улавливала иронию и считывала непроизнесенное.

Однако в этот раз она неожиданно посерьезнела:

– Ты вспомнил?

– Что вспомнил?

– Все-все.

– Я тебя не понимаю.

– Ладно. – Она снова улыбалась. – Я не тороплю.

– Ты говоришь про озеро? Или о том, что случилось в лесу?

– Не будем об этом. – Она прикрыла мне рот ладонью, и я, воспользовавшись моментом, потянулся к ней, но поцеловал только через ее лежащую у меня на губах руку.

– Слушай, Митя, то есть Ян, сколько тебе на самом деле лет? – Ева отстранилась и посмотрела с деланой строгостью. – Для семнадцатилетки ты какой-то чересчур продвинутый.

– Продвинутый? Уверена, что подобрала нужное слово? – Я все еще был взбудоражен несостоявшимся поцелуем.

– Вполне. – На Евиных щеках играл румянец, и я понял, что смутил ее.

– Ну ладно, ты меня спалила. Мне двадцать.

Рассмеявшись, Ева взяла чайник, наполнила его водой и поставила на плиту с электрическими блинами.

– А мне двадцать четыре. Просто чтоб ты знал, если в следующий раз снова соберешься мне что-то посвятить.

– Это нестрашно. Я однажды посвятил голубцы своей бывшей учительнице по русскому. А она древняя старуха с трясущейся головой. Так что возраст тут не имеет значения.

– Ну спасибо. – Ева смеялась. – Чем же она заслужила такую честь?

– Голубцы получились отвратительные, безвкусные, мягкие и по итогу развалились на сковородке.

– Пирожки тоже безвкусные?

– Слушай, ну не сравнивай себя с противной занудной теткой, которая за всю школу смогла научить меня только тому, что «не» с глаголом пишется раздельно. Пирожки вышли отличные. Все очень просто: каков человек, таково и посвящение.

– Ох, Ян. – Не переставая улыбаться, Ева покачала головой. – Не таким я тебя запомнила.

– Лучше или хуже?

– Там, в лесу, ты выглядел напуганным, а теперь вижу – за словом в карман не полезешь.

– Это я был напуганным? Неправда! – Стало обидно, что она так обо мне подумала. – Я тогда просто устал и ненавидел этот лагерь всеми фибрами души.

– Что? Фибрами? Кажется, ты преуменьшил заслуги своей учительницы русского языка. – Она опять развеселилась.

– Это я просто книжки читаю, и там попадаются умные слова.

Мне очень нравилось, когда она улыбалась, поэтому я никак не мог прекратить выпендриваться.

– Я тоже люблю читать. – Ева выставила на стол чашки, и я, торопясь достать свой чай, выронил из рюкзака отвертку. – Особенно вслух. Тогда переживания от книги получаются в два раза сильнее.

– Кому ты читаешь вслух?

– Брату.

– У тебя маленький брат?

– Он уже не маленький, но постоянно просит, чтобы я ему читала.

– А мне почитаешь?

– Хорошо. Что ты любишь?

– Что ты выберешь.

– Договорились. Я подумаю. – Она замерла с пакетиком чая, болтающимся на тонкой веревочке. – Расскажи лучше о себе.

Когда меня просили рассказать о себе, я всегда терялся.

В целом у меня все хорошо, и я даже считаю себя счастливым человеком. У меня добрые, понимающие родители, брат, которого я люблю, нормальный колледж, немного собственных накоплений и жизненная цель.

Мама говорит, что я родился сразу взрослым: не капризничал, не баловался, не ломал игрушки, спал по ночам спокойно и хорошо кушал. Легко собирался в детский сад по утрам, аккуратно вешал вещи в шкаф и запросто научился читать.

Мне не требовалось объяснять одно и то же по сто раз. Я все понимал и делал как надо.

Потому, когда у меня начались проблемы в школе, мама отказывалась в это верить. Но вскоре на родительском собрании учительница объяснила ей, что я невоспитанный, упрямый и дерзкий, вечно вступаю с ней в споры и доказываю свое мнение, что совершенно недопустимо перед лицом всего класса.

С учителями у меня никогда не складывалось. Они все время пытались заставить меня что‑то делать, а я так не привык. Надо мной не нужно было стоять, тыча пальцем в тетради, и повышать голос. Для чего отнимать телефон, если я знаю, что списывать нельзя? И как можно обвинять меня во лжи, когда я ни разу не пользовался готовыми домашними заданиями из интернета?

В средних классах у меня начался подростковый бунт с вытекающими последствиями. Учебу я забросил. Да и зачем, если дисциплинарные двойки по-любому сводили итоговые оценки к троякам? А учителям стал хамить уже осознанно, со знанием дела, находя в этом определенное удовлетворение и компенсацию несправедливости.

Переход в колледж принес огромное облегчение. Обстановка там была совсем другая: хочешь – учись, не хочешь – забирай документы. Правила предельно простые, и меня они более чем устраивали. Ко мне никто не докапывался и ничего не требовал. Я был сам себе хозяин, успокоился и больше ни с кем не воевал.

Главным моим интересом стала кухня и приготовление еды. В своих амбициозных мечтах я собирался открыть собственный ресторан. Эта идея родилась, когда мы всей семьей отдыхали в Ульцине и познакомились с Алексом – владельцем маленького рыбного заведения, который рассказывал увлекательные байки о поварах, семейных рецептах, особенностях приготовления блюд, посетителях и конкурентах. Это неожиданно погрузило меня в мир, где волшебным образом сочетались свобода и дисциплина, творчество и правила, личная ответственность и коллективный труд, возможность неплохо зарабатывать и одновременно приносить пользу.

Так что в колледж я ушел не только сбегая от школы, а потому и учился старательно и с большим интересом. Иногда получалось подрабатывать в кафе или на фудкортах. На половину полученных денег я покупал домой продукты, а вторую частично откладывал, стараясь как можно меньше расходовать на себя. Вредных привычек я не имел, за модой особенно не гонялся, по клубам ходил редко, а тратился в основном когда встречался с Инной. Но то было в прошлом.

– Я поехал в «Дофамин» вместо брата. – Чем не информация «о себе»? – Он заболел, а родителям стало жалко терять путевку. Деньги за нее было не вернуть. Вот потому я не Митя, а Ян. И учусь не в школе, а в кулинарном колледже. И поэтому мне не нравилось почти все, что происходило в лагере.

– Про это я помню. И очень тогда удивилась – все остальные ребята были в восторге. Организаторы из кожи лезли вон, чтобы создать мистическую атмосферу. Там приглашенных мобов было больше, чем участников. Спецэффекты, техника… Локации строили под вас. Костюмы…

– По-настоящему мистическим было только ночное купание, а остальное – просто подделка.

В тот момент я готов был поклясться, что прочел в ее ответном взгляде нечто похожее на надежду, но потом Ева просто пожала плечами, разломила пополам пирожок и надкусила его.

– Ммм, – протянула она с набитым ртом, закатывая от удовольствия глаза. – Кажется, только что я перестала жалеть о нашей самоволке – ведь если бы не она, никогда бы не попробовала эту вкуснотищу.

Ночное купание, несмотря на мое стойкое неприятие «Дофаминовых» игр, оказалось действительно самым лучшим воспоминанием о лете.

Ева вывела меня к сверкающему лунным серебром озеру, где мы оба разделись догола и плавали в парной воде на расстоянии примерно двух метров друг от друга, чтобы, как сказала она, никто не стеснялся.

Но все равно от того, что мы были одни, вокруг стояла глубокая лесная тишина, а усталое, искусанное комарами и исцарапанное ветками тело, покачиваясь на легких волнах, испытывало невероятное блаженство, мне казалось, что мы почти касаемся друг друга – и вот именно это и был по-настоящему мистический момент: сакральное таинство слияния душ. Во всяком случае, такое сравнение пришло мне на ум, когда, лежа на спине, я смотрел на зыбкое, предвещающее скорый рассвет небо, вдыхал запах хвои и слышал легкие всплески волн, на которых в такой же позе лежала Ева. Луна бледнела, и мы растворялись в этом озере вместе с ней.

А потом, вытеревшись моим полотенцем из рюкзака, мы сидели на черной накидке с капюшоном, ели сырные крекеры из утреннего пайка, и Ева рассказывала, что носит дреды, потому что поклялась себе, что сострижет их, только когда заработает миллион. Что обожает старого певца Криса Айзека, «Вечное сияние чистого разума», верит в соулмейтов и сбежала от семьи два года назад в поисках свободы.

Лицо у нее оказалось светлое, улыбчивое, курносое и симпатичное, а волосы, скрученные в тугие дреды, привносили в ее облик нечто от лесной дикарки. Фигура ладная, подвижная, с тонкой талией и соблазнительными формами, которые я все же немного подглядел, пока она одевалась, выбравшись из воды первой.

Я тоже что-то говорил, но больше смотрел и слушал. Мне нравилось переживать странную, прежде незнакомую близость. В тот момент, хоть обстановка и располагала, я не думал ни о поцелуях, ни о чем-то таком. Подобные мысли пришли позже, на следующее утро. Но когда мы, прижавшись друг к другу плечами, смотрели на серебристую гладь воды, я испытывал лишь окрыленное удивление от того, что способен на подобные переживания.

– Поможешь немного с комнатой? – попросила Ева, выдергивая меня из приятных воспоминаний в не менее приятное настоящее.

– Конечно! – Я с готовностью вскочил. – Что делать?

Я передвигал кресло, письменный стол и единственный шкаф, меняя их местами, раз десять, а Ева пыталась понять, в каком положении они смотрятся менее ужасно, а когда определилась, попросила аккуратно снять со стены ковер, чтобы потом его можно было повесить обратно. Разрешения на самодеятельность хозяин ей не давал, но она была уверена, что тот не узнает, потому что не приезжал в эту квартиру тысячу лет.

Ковер оказался тяжеленный и висел на тугих веревочных петлях, надетых на вкрученные в бетон небольшие шурупы, и, чтобы снять его со стены, потребовалось немало попотеть. Около двадцати минут я, подобно эквилибристу, балансировал на стуле, весь взмок, стер о шурупы пальцы и потянул шею, но всякий раз, опуская взгляд на Еву и видя, как она радуется каждой освобожденной петле, преисполнялся чувством необыкновенной важности и забывал о всех неудобствах.

Наконец ковер свалился на пол, а я, обессилев, упал сверху:

– Все. Перерыв.

– Забавно. – Ева села рядом по-турецки. – Я только и делаю, что переезжаю из квартиры в квартиру и только сейчас впервые подумала, что было бы здорово иметь свою, где можно делать что хочешь и как хочешь.

– Ты про перестановку и ремонт?

– Я про все. Знаешь, что такое чувство дома?

– Уют? Комфорт?

– Спокойствие. Когда ты знаешь, где ты будешь завтра и с кем, и тебя это не удручает, а выбрасывает такую порцию дофамина, что больше ни о чем и думать не хочется.

– Дофамина. – Я усмехнулся. – Ты тоже одна из этих? Дофаминозависимых?

– Все люди в той или иной степени в нем нуждаются. Когда организму его не хватает, человеку просто не хочется жить. Он видит мир в серых красках и ничему не радуется. А дофамин – это предвкушение счастья, без него люди сходят с ума.

– Актеров в лагере тоже зомбировали дофаминовой теорией? – Я не мог отвести от нее глаз, и слово «счастье» из ее уст прозвучало вдруг так, словно она сама была им.

– Не знаю, я приехала уже подготовленной.

– Расскажи еще про дофамин.

– Хватит! – Ева шутливо шлепнула меня по руке. – Я знаю, что тебе все это не нравится.

– Мне нравится тебя слушать.

– Я бы много что могла рассказать, но точно не сейчас.

– Почему?

– Потому. – Она по-детски показала язык и, встав на четвереньки, подобралась к заваленной всяческим барахлом этажерке. Вытащила с нижней полки старый кассетник и протянула мне: – Вот это древность! Умеешь им пользоваться?

– Не пробовал, но думаю, что смогу. – Я сел и взял у нее магнитофон. – Здесь все как в плеере. Треугольник – плей, квадратик – стоп, кружок – запись, стрелочки – перемотка.

– Ой, а включи его, пожалуйста.

– Тогда давай искать кассеты.

И мы полезли изучать содержимое этажерки, письменного стола и ящиков в низенькой тумбочке. Отвлеклись на коллекцию значков и марок, стопку старых журналов и прочие раритетные штучки, а когда все же нашли пару кассет, обнаружилось, что у магнитофона нет ни шнура, ни батареек.

Но во мне уже загорелся азарт археолога, так что я предложил вскрыть запертую комнату и поискать шнур там. Ева запротестовала, а я нарочно, чтобы подразнить ее, сходил за отверткой и сделал вид, будто пытаюсь взломать замок запертой комнаты. Она принялась оттаскивать меня, отнимать отвертку и выкручивать мне руки. Естественно, воспользовавшись моментом, я обнял ее и снова потянулся за поцелуем, но она увернулась:

– Не нужно.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Просто не нужно, и все.

– Я тебе совсем не нравлюсь?

– Не будь ребенком! – неожиданно резко вспыхнула она, отчего-то разнервничавшись. – И оставь эту комнату в покое!

– Ты мне очень нравишься. – Я попробовал взять ее за руку, но Ева тут же упорхнула в комнату и уже оттуда крикнула: – Давай свернем ковер!

И пока мы занимались ковром, а потом и оборвавшимися с петель шторами, я пытался погасить в себе разгорающийся пожар, метался, выбирая между настойчивостью и смирением, потому что Ева, казалось, была соткана из неопределенности.

Но когда я стал собираться домой, она сказала:

– Если хочешь, приходи завтра к четырем. Я в кондитерской работаю, принесу что-нибудь вкусненькое и посвящу его тебе.

– Ты тоже готовишь? – обрадовался я.

– Нет, я всего лишь менеджер по работе с клиентами. Принимаю заказы и проверяю, чтобы их выполнили в срок и довезли до места. Иногда нам разрешают забирать брак или просрочку, которая на самом деле не просрочка.

Но меня уговаривать не стоило. Ради Евы я мог съесть любую просрочку. Я уже чувствовал, что по уши влюбился, хотя она и была на четыре года старше и дала понять, что я для нее маленький. Все это не имело никакого значения. Я всегда был упрямым, с самого рождения. И решил, что буду добиваться ее во что бы то ни стало.

Глава 3

Весь вечер до ужина я слушал Криса Айзека и мучился, но не от его душестрадательной музыки, а из-за того, что протупил и не взял у Евы номер телефона. А мне так хотелось написать ей или позвонить, чтобы просто услышать голос!

Вместо этого пришлось разговаривать с Инной, моей однокурсницей, с которой прошлой весной мы недолгое время встречались.

– Почему ты не приехал получать зачет? – Тон Инны всегда звучал требовательно.

– Не получилось.

– Трудно было написать? – В упреке слышалось скорее беспокойство, чем претензия, но меня это не волновало.

Наши отношения давно зашли в тупик, и я не раз говорил ей об этом, но Инна отказывалась верить. Типа ее внимания добивались все парни, как посмел пренебречь им я?

– Извини. Форс-мажор.

– Надеюсь, без последствий?

– Все в порядке.

– И где ты сейчас?

– Дома.

– Ладно, – после небольшой паузы произнесла она, – будешь должен. Я уговорила препода поставить тебе зачет.

– Спасибо! – Это была отличная новость. – Уже начинаю копить.

– Что копить?

– Как что? Деньги, конечно, чтобы погасить долг.

– Глупый ты, Чёртов.

– Какой есть.

– Завтра придешь?

– Надеюсь.

– Тогда до завтра.

– Пока!

Вечером за ужином отец развлекал нас историями о том, что у них на работе завелся Санта-хакер, рассылавший сотрудникам офиса внутренние письма от имени гендиректора компании, и, угрожая увольнением, требовал выполнять забавные вещи: прийти на работу в нелепой одежде, подарить коллеге подарок, сделать откровенное признание и всякое другое, обыгрываемое как «предновогодние чудеса». И, прежде чем эта шутка вскрылась, несколько человек попались на удочку.

Мама громко хохотала, Митя фантазировал, как было бы здорово разыграть вот так одноклассников, и переживал за судьбу хакера, на которого настоящий гендиректор написал заявление в полицию и которого теперь искали как преступника.

Я же совершенно не мог сосредоточиться на разговоре, перескакивая с одного эпизода сегодняшнего дня на другой.

Вспоминал, как Ева радовалась снятому со стены ковру и как я боролся с ним, скручивая, а через пять минут ковер раскрутился, свалился на штору и оборвал на ней несколько петель. Как я держал Еву на руках, пока она снимала эту шторину, после чего она решила, что я хожу качаться в зал. Как мы смеялись над найденными в письменном столе журналами «Колхозница» и перебирали коллекцию металлических значков времен СССР с олимпийскими мишками и профилями Ленина.

– Эй, ку-ку. – Мама пощелкала у меня перед носом пальцами. – Третий раз спрашиваю, есть будешь?

– Что? – Я рассеянно вскинулся.

– Чего это ты сегодня такой задумчивый? – участливо поинтересовался отец.

– Сессия.

Митя недоверчиво хмыкнул.

– Не успеваешь сдать? – забеспокоилась мама. – Нам готовиться к неприятным сюрпризам?

– Четвертый курс. Какие тут могут быть сюрпризы?

– Ла-а-адно. – Отец добродушно потрепал меня по волосам. – Не грусти. Все наладится.

– Кажется, кто-то влюбился, – шутливо подмигнул мне брат.

Внешне мы с ним очень похожи: тот же рост, ширина плеч, каштановый цвет волос, серые глаза, но в остальном между нами ничего общего.

Митя – неунывающий оптимист и увлеченный тусовщик.

Я же по большей части сам по себе. Не то чтобы замкнутый или нелюдимый, но в сторонней поддержке и одобрении не особенно нуждаюсь, а компании люблю изредка и ненадолго.

– Влюбится он, как же! – поморщилась мама. – У нашего одежного шкафа больше чувств, чем у твоего брата.

– А что с нашим шкафом? – усмехнулся отец.

– Лучше бы спросил, что с нашим сыном.

– А с сыном что?

– Он расстался с Инной, – трагически объявила мама.

Отец украдкой бросил на меня ироничный взгляд и с театральной строгостью нахмурился:

– Как ты посмел так поступить?!

Громко хохотнув, Митя поддержал отца:

– Да, отвечай немедленно, чем она тебе не угодила?!

– Я расстался с ней в мае. А сейчас декабрь! – фыркнул я.

Мама с осуждением покачала головой:

– Я знаю, что это проблема вашего поколения. Неумение любить. Вы расчетливые и эгоистичные, но прикрываете это великими теориями об эмоциональной независимости, самодостаточности и персональных границах.

– Неправда, – парировал Митя, – я вот ничем не прикрываюсь.

– Ты? – Мама посмотрела на него с укоризной. – Ты просто спекулируешь своими внешними данными и используешь симпатию девочек в личных целях, а это тоже эгоизм! Не понимаю. С детских лет твержу вам о ценности любви как неотъемлемой части человеческой жизни на всем ее пути, и вот что в итоге получилось.

– Ну вот чего ты завела? – Отец накрыл ее руку ладонью. – Будь я на их месте, тоже не торопился бы примерять на себя столь ответственный груз.

Отодвинув от себя тарелку, я поднялся:

– Кто хочет, может доесть.

– Яник! – Мама тоже вскочила и обняла меня за плечи. – Ну ты чего? Я же просто рассуждаю. Конечно, только тебе выбирать. Я ведь просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И чтобы все были счастливы.

– Знаю, мам. – Я поцеловал ее в щеку. – Все обязательно будет хорошо. И у меня, и у нас всех. А сейчас я просто не голоден.

Мама обожала всевозможные любовные истории. У нас весь дом был завален ее маленькими белыми книжечками в мягкой обложке – любовными романами. Инну она знала лишь по фотографиям, но называла «куколкой» и радовалась, что и у старшего сына наконец наладились «отношения». Однако отношения эти длились от силы четыре месяца, а вспоминала она о них уже больше полугода.

На следующее утро я проснулся в отличном настроении. Только собирался в колледж дольше обычного. Не мог выбрать, какой свитер лучше надеть, и так тщательно брился, что на нижней стороне подбородка и немного на шее высыпало раздражение, покрасневшее еще больше после того, как я помазал его маминым смягчающим кремом. Попытался стереть крем полотенцем, но сделал только хуже, натер кожу так, что она стала малиновой. В итоге замотался шарфом, очень надеясь, что к вечеру все пройдет.

– Ты сегодня странный, – заметила Инна после второй пары.

– И в чем же странность?

– Выглядишь таким довольным, как будто всю сессию уже закрыл.

Инна была натуральной блондинкой с тонкими чертами лица и белозубой улыбкой, которую она носила как маску, потому что без улыбки лицо ее выглядело злым.

– А, нет, конечно. Просто… Настроение хорошее.

– Что у тебя за секрет? – Она подошла вплотную и подняла голову, будто в ожидании поцелуя.

– Нет никаких секретов. – Я улыбался, но слегка отодвинулся.

– Я тебя уже хорошо изучила, Чёртов. – Инна твердо смотрела в глаза. – Давай колись, что у тебя там приключилось, из-за чего ты пропустил зачет.

Я вдохнул поглубже:

– Да ничего не приключилось, не выдумывай. Скоро Новый год. Атмосфера такая. Праздничная.

– Только не нужно держать меня за дуру. От тебя пахнет Пако Рабаном. Ты с кем-то встречаешься?

Ее настойчивость раздражала.

– Я тебе очень благодарен за зачет, но хочу напомнить, что мы больше не встречаемся. Какая разница, чем я надушился?

– Пако Рабаном ты пользуешься по праздникам. Она из колледжа? Я ее знаю?

– Нет, – отрезал я. – Не знаешь.

– А свитер красивый, – одобрила Инна. – Что неудивительно, ведь это я тебе его подарила.

Вот с этим вышел явный прокол: я совсем забыл, что свитер – подарок Инны на двадцать третье февраля, как раз перед тем, как мы начали встречаться.

– Так я его и надел специально, чтобы тебе приятное сделать. Как благодарность за зачет.

– Знаешь, Ян, – она хоть и не была особо проницательной, но на мою отмазку не купилась, – говорят, что существует три вида парней: умный урод, веселый дебил и красивый козел. Так вот ты – последний вариант.

Она демонстративно ушла, вероятно, считая, что я должен испытывать раскаяние и угрызения совести, но ничего подобного я не испытывал.

Я решил подарить Еве цветы. Точнее, цветок. Розу. Заявиться с букетом было бы чересчур пафосно и нелепо, с учетом того, что я не до конца понимал, как она ко мне относится, а навязчивость могла ее отпугнуть. Но одна роза – это просто маленький знак внимания, который запросто можно расценить как дружескую симпатию.

Зимой донести цветок через пару кварталов не заморозив, целая проблема. Под курткой можно помять, в газете – ненадежно. Пришлось сначала завернуть розу в газету, которую я раздобыл возле почтовых ящиков, и уже потом сунуть ее за пазуху.

Вышел я немного раньше времени, и торопиться не стоило, но было холодно, поэтому я все равно почти бежал, переживая не за себя, а за сохранность цветка.

Снега навалило столько, что ноги заплетались, я пропотел и одновременно продрог. Брюки промокли от снега, пряди волос, торчащие из‑под капюшона, заледенели. И я уже мечтал лишь о горячем чае, как непроизвольно замедлился, заметив в тусклом освещении фонаря перед подъездом Еву с непокрытой головой и в дубленке нараспашку, а перед ней человека в черном. Судя по телосложению и спортивному крою куртки с глубоким капюшоном, почти полностью закрывающим его лицо, человек этот был довольно молодой. Он стоял очень близко к Еве, и позу его можно было назвать угрожающей.

Почувствовав неладное, я бросился к ним. Ева заметила меня первой и взмахнула рукой, показывая, чтобы я не подходил. Парень обернулся. На нем была черная маска – из тех, что носят, защищаясь от инфекции.

В ту же секунду он подхватил Еву на руки и, перекинув через плечо, понес в сторону припаркованной неподалеку машины. Ева взвизгнула и принялась вырываться.

– Эй, – заорал я, подбегая к ним. – А ну, отпусти ее!

– Все нормально. Это наши семейные дела, – глухо проговорил парень, опуская Еву на землю.

В ее глазах читался испуг, но она предупреждающе выставила перед собой руку:

– Ян, пожалуйста, не вмешивайся.

Только как я мог не вмешаться? Схватил ее за руку, потянул на себя и в ту же секунду получил крепкий удар в нос. Из глаз брызнули слезы.

– Иди домой, я тебе потом позвоню, – торопливо проговорила Ева, высвобождая руку.

– Какое «домой»? – Кажется, я кричал, морозный воздух обжигал горло. – Что происходит?

Парень снова попытался достать меня кулаком, но Ева его остановила.

– Прошу тебя! – произнесла она с какой-то особенной многозначительностью. – Остынь и не лезь.

Она сама села к нему в машину на заднее сиденье, и они медленно покатили по двору. Я сразу посмотрел на номер, но он оказался так сильно измазан грязью, что разобрать цифры не получилось. А потом опустил взгляд и под ногами, на том месте, где стояла Ева, заметил на снегу что‑то темное. Наклонился и поднял уже слегка припорошенную снегом связку ключей.

Глава 4

Дома еще никого не было. Я сразу забрался в горячую ванну и долго лежал в ней, согреваясь и не переставая думать о том, что случилось. А когда вышел, брат уже вернулся из школы. Музыка орала на всю квартиру, сквозь нее надрывно пищала микроволновка, пахло чесноком и специями.

– Ты чего это тут? – Увидев меня, Митя приглушил музыку. – Говорил же, что уйдешь.

– Я чему‑то помешал?

– Нет, но… – Он замялся.

– Ждешь гостей?

– Нет!

Чересчур поспешный ответ означал, что я угадал.

– Зови кого хочешь, мне все равно. И достань уже курицу из микроволновки!

– Посидишь тогда в гостиной или на кухне? – осторожно попросил он.

– Угу. – Взяв со стола ноутбук, я осмотрелся, прикидывая, что может еще понадобиться, заметил все еще завернутую в газету, но изрядно помятую розу и передал Мите: – На вот, гостям подаришь.

– Все хорошо? – Не глядя приняв сверток, он с беспокойством заглянул мне в лицо. – Ты не заболел?

– Пока не знаю. Просто замерз.

– У тебя вид, будто с тебя требуют миллион, а ты не знаешь, где его взять.

– Да дурацкая ситуация сейчас произошла.

– Ну… – Митя замер в ожидании продолжения. – И?

Я тяжело вздохнул:

– Пришел к знакомой девчонке, а ее у меня на глазах схватил какой-то тип, посадил в машину и увез.

Рот брата приоткрылся.

– А ты чего?

– Я ничего. Рыпнулся, получил в нос и смотрел, как они уезжают.

– Жестко. – Брат выглядел озадаченным.

– Ладно. Не совсем так. Она сказала, что все нормально и чтобы я не лез, но я видел, что не нормально.

– А, – Митя отмер, – тогда ладно. Все понятно. Любовные разборки. Какой-нибудь ее бывший чел, и она с ним так мирится. У меня похожая история была. Она нарочно со мной флиртовала, чтобы он ревновал и пришел извиняться. Ну он и пришел, только сначала на меня наехал. Девчонки так любят подставлять.

Звучало правдоподобно. Я хотел еще рассказать ему про ключи, но раздался заунывный сигнал домофона, и Митя отправился встречать своих «гостей».

С другой стороны, бывшие не надевают скрывающую лицо маску и не залепляют номера машины грязью.

Но Ева была такой девушкой, что наверняка нравилась многим парням, и большинство из них были ее возраста, а то и старше. Для чего ей тогда, спрашивается, приглашать на чай малолетнего меня, принимать комплименты и подпитывать надеждой?

Однако эти мысли я тут же отмел. К Еве они не имели отношения, хотя и казались разумными. Я четыре года проучился в кулинарном колледже и неплохо разбирался в психологии девчонок. Да и надеждой, по правде говоря, я подпитывался сам. Ева ничего нарочно не делала. Потому-то я на нее так и запал, что видел в ее глазах искренность.

– В детстве я мечтала оказаться вот так ночью в лесу, – сказала она, когда после купания мы сидели на берегу озера и ждали рассвет. – Считала, что во мне течет кровь оборотней, и верила, что полнолуние придает мне сил. Думала, стоит попасть в лес, как откроется мое истинное предназначение.

– Стать волчицей и носиться по лесу со своей стаей?

– Нет. За мной должен был прийти оборотень-медведь и забрать в свой прекрасный замок.

Есть такая норвежская сказка «На восток от солнца, на запад от луны», я ее в детстве очень любила. Там девушку отдают в жены белому медведю. По типу нашего «Аленького цветочка», только немного по-другому. Днем он был белым медведем, а ночью приходил к ней в человеческом облике. Но как он выглядит, она не знала, ей запрещено было зажигать свечи. Ну, то есть видеть она не видела, но понимала, что это человек. – Ева лукаво улыбнулась. – А потом ей все-таки стало очень любопытно, и, когда медведь заснул, она зажгла свечку, и, естественно, он оказался прекрасным принцем. Таким красивым, что девушка, залюбовавшись им, не заметила, как воск со свечи потек и капнул на его обнаженное тело… Из‑за этого нарушилось проклятие троллихи, и та забрала принца в свой замок, куда не было дороги. И тогда девушка отправилась его искать. Долго искала, там много всего, но все, конечно же, закончилось хорошо. Это очень романтичная сказка.

Но полнолуние было три дня назад, а за мной никто не пришел. – Ева хитро посмотрела на меня. – А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что я выросла и перестала в это верить, а волшебство происходит только с теми, кто в него верит.

– Вообще-то, у вас тут магический лес, забыла? И ты – моя тень.

– Ох, – она тяжело вздохнула, – конечно же, я помню. Просто немного завидую тебе.

Мы сидели, прижавшись друг к другу плечами и коленями.

– Вы все, кто сюда приехал, счастливые, – пояснила она. – Пускай ненадолго, но вам удается сбежать от реальности и снова почувствовать себя теми, чьи желания способны исполняться.

– Но ты ведь тоже играешь.

– Нет. Я тут работаю, и это все меняет.

– А я вообще случайно сюда попал, хотел свалить до того, как вывезут в лес, но не получилось.

– Значит, ты не сильно расстроишься, если не выиграешь?

– Честно? Я даже правила почти не запомнил.

– Интуиция меня не подвела. – Ева повернулась, и ее лицо оказалось так близко, что она почти касалась губами моих губ, отчего сердце взволнованно застучало. – Я сама выбрала стать твоей тенью. Так ведь бывает, что увидел человека и он сразу тебе понравился?

– Бывает, – охотно подтвердил я, хотя сам прежде такого не испытывал.

Я почти никогда не предавался размышлениям о своих переживаниях и не надумывал лишнего, а если вдруг чувствовал себя нехорошо, то старался отвлечься, занявшись делом. В этом смысле готовка очень помогала.

Спагетти карбонара со сливками – любимое блюдо отца. Мелко порубить репчатый лук, раздавить чеснок ножом, тонкими ломтиками нарезать бекон, обжарить бекон с чесноком, потом лук отдельно, приготовить соус: яичные желтки, пармезан, сливки и обжаренный лук. Горячие спагетти альденте сразу же залить соусом и, выложив на сковородку к бекону, дождаться, пока соус загустеет.

Вопрос номер один: что делать с ключами? Без них Ева не сможет попасть домой. Моего номера телефона у нее нет, у меня ее тоже. Можно положить ключи под коврик или оставить соседям, но кто знает, что это за люди?

Вопрос номер два: стоит ли идти в полицию? Что я им скажу? Что Ева просила не вмешиваться, но мне все равно не по себе? Вряд ли для полиции это будет хоть сколько-нибудь весомым аргументом.

И наконец, третий вопрос: как найти кого-то из ее знакомых, чтобы через них выяснить, где может быть Ева, или даже попробовать связаться с ней?

– Какой волшебный запах! – Мама заглянула на кухню.

Я не слышал, как она вернулась с работы.

– Привет! – сказал я.

– В такие моменты я счастлива, что ты выбрал эту профессию.

Раньше поступление в кулинарный колледж мама не одобряла, но к четвертому курсу смирилась, а когда я стал готовить, увидела наконец положительные стороны моего выбора.

– А сколько времени? – неожиданно спохватился я.

– Уже восемь. Папа скоро придет.

Накрыв сковородку крышкой, я снял фартук.

– Слушай. – Идея, пришедшая мне в голову, еще не успела оформиться, но я чувствовал, что именно так и должен поступить. – Мне сейчас нужно уйти. Поужинайте без меня, ладно?

– Как уйти? Куда уйти? – переполошилась мама. – Поздно уже, и мороз дикий.

– Это ненадолго. К девяти вернусь.

– А что случилось?

– Забыл кое‑что отдать знакомой. Это на той стороне шоссе. Сбегаю и вернусь.

– Что передать? Какой знакомой?

– Мам, мне двадцать! – Я повесил фартук ей на руку. – Передаю штурвал тебе.

Это было единственно правильное решение! И как только я сразу не сообразил?

Оставить в двери Евиной квартиры записку с номером своего телефона и объяснением, что ключи у меня.

Оделся я за пять минут, и пятнадцать заняла дорога. В подъезд вошел, воспользовавшись магнитным ключом на связке. Поднялся на этаж и уже стал подыскивать место, куда бы воткнуть записку, как вдруг не удержался: вставил ключ в скважину и отпер дверь.

В квартире горел свет.

– Ева! – на всякий случай позвал я. – Ева.

Но никто не откликнулся.

Немного постояв в нерешительности, я прошел на кухню.

Все говорило о том, что надолго уходить девушка не собиралась и ждала меня. На столе стояли две чашки, а перед тем, как Еве понадобилось спуститься к подъезду, она резала яблоки: их дольки лежали на разделочной доске и уже немного обветрились. К счастью, на плите ничего не готовилось. На пузатой дверце доисторического холодильника «Зил» висел выцветший стикер с номером телефона и надписью «Егор Степанович. Хозяин», но он тут был еще до появления Евы.

Я прошел в комнату, включил свет и осмотрелся. Вряд ли я искал что‑то конкретное, но надеялся на какую-нибудь подсказку, которая откроется мне при виде ее вещей. Однако ничего нового не увидел. Только утюг на письменном столе и рядом раскрытую косметичку. Я вернулся на кухню, съел дольку яблока, заглянул в холодильник и нашел заварные пирожные. Тот самый брак, о котором говорила Ева.

Убрав яблоки в холодильник, я выключил везде свет. У меня и в мыслях не было скрывать, что я здесь побывал. Воткнул записку в дверную щель и с чувством выполненного долга вернулся домой, как и обещал, к девяти.

У меня есть важный жизненный принцип: никогда не запариваться из-за того, чего я не в состоянии изменить. Погода, политика, общественные настроения, непредвиденные стечения обстоятельств – все это меня совершенно не волнует. Я не стану расстраиваться, если прогноз обещает снежный коллапс или резко скакнули цены на гречку. В этом, конечно, нет ничего приятного, но если я стану из-за такого переживать, то сделаю себе хуже в два раза.

Но если вдруг что-то зависит только от меня – вкус приготовленного блюда, выполнение данного обещания, настроение близких, победа команды, экзамены – да что угодно, – я не успокоюсь, пока не сделаю все как надо.

Три дня подряд я ходил проверять записку. А на четвертый, окончательно разволновавшись, все-таки отправился в полицию.

Нехотя выслушав мой сбивчивый рассказ, дежурный выдал мне чистый лист А4.

– А теперь все то же самое, только в письменном виде. Внизу укажи свои паспортные данные и контактный телефон.

– И все? – Я не понимал, почему он так равнодушен.

– Заявление рассмотрят и передадут по назначению.

– А это долго?

– Сложно сказать, но, скорей всего, в течение недели. Хочешь ускорить процесс, пусть обратятся ее родственники.

– Да я понятия не имею, кто ее родственники. Даже фамилию не знаю.

Полицейский недовольно закатил глаза.

– А мы, по-твоему, волшебники? Пиши заявление, будут приняты надлежащие меры – так быстро, насколько это соответствует ситуации.

Однако чем дольше я сидел над чистым листом, пытаясь описать случившееся, тем отчетливее понимал, что в полиции не станут с этим разбираться. Ева была взрослой самостоятельной девушкой, которая добровольно села в ту машину и которая, вполне возможно, сейчас отлично проводит время на каком-нибудь курорте, совершенно не желая, чтобы ее искали.

Так что из полиции я ушел ни с чем и снова отправился на квартиру к Еве.

Там ничего не изменилось.

Первым делом я поискал ноутбук, но не нашел. У Евы не было ни книг, ни тетрадей, ни ежедневников. Только все самое необходимое: минимум одежды, косметика, фен.

Вероятно, остальное находилось среди вещей, которые она собиралась перевезти, но не успела.

Так что единственное, к чему я смог хоть как‑то привязаться, был телефон Егора Степановича на холодильнике и название кондитерской на коробочке с пирожными, в которой, по моим предположениям, Ева работала.

– Слушаю, – проскрипел в трубку старческий голос.

– Егор Степанович? – уточнил я.

– Говорите!

Я вспомнил, что Ева называла хозяина квартиры «вредным стариком», поэтому не сомневался, что это именно он.

– Я бы хотел снять у вас комнату, – не моргнув и глазом выдал я, не придумав ничего лучше. – Мне сказали, одна свободна.

– Кто сказал? – с подозрением спросил он.

– Не помню, кто именно. Но я очень срочно подыскиваю жилье, поэтому звонил многим друзьям.

– Гражданство РФ? Регистрация есть?

– Я москвич. Студент.

– Семь тысяч в месяц. Показывать ничего не буду.

– Но ведь в этой квартире уже кто‑то живет?

– Допустим, живет.

– Может быть, вы мне дадите телефон этого человека и он сам мне покажет?

– Нет. Никто вам ничего не покажет. Комната заперта, а ключ у меня. И его я отдам только после предъявления паспорта и оплаты. Деньгами. Нормальными. Бумажными.

– Хорошо, – сдался я. – Скажите, куда подъехать.

Глава 5

Я отправился к старику в надежде уговорить его дать мне телефонный номер Евы.

Егор Степанович жил в четырех остановках на автобусе от метро, как раз по моему маршруту в колледж. Я ведь и Еву встретил, когда она ехала от него с ключами.

Было снежно и пасмурно. По-зимнему тепло, но промозгло. Снег на асфальте превратился в слякоть, и пока я шел до нужного дома, забрызгал штанины грязью. Пришлось остановиться перед подъездом его серо-белой девятиэтажки и оттирать их снегом.

На лестничной площадке у них располагалось по четыре квартиры, и нужную дверь я признал с первого взгляда: старая и обшарпанная, с грязным резиновым ковриком и заляпанным краской дверным звонком.

– Кто там? – проскрипел старик после того, как дребезжание звонка стихло.

– Здравствуйте! Я по поводу комнаты, – крикнул я в дверь.

– Кто? – переспросил он.

– Я вам звонил недавно. Вы сказали, что можно приехать.

Послышался щелчок замка, звякнули дверные цепочки, и дверь приоткрылась.

Егор Степанович напоминал высушенную палку: высокий, очень худой и сморщенный.

– Давай паспорт. – Он протянул руку с крючковатыми пальцами.

Я передал паспорт и не успел опомниться, как старик, выудив из кармана телефон, сфотографировал один за другим два разворота паспорта.

– Теперь деньги, – потребовал он, возвращая корочку.

– На самом деле я по поводу Евы, – решительно сказал я, наивно полагая, что раз он видел мой паспорт и даже зафиксировал его, то теперь проникнется ко мне доверием. – Вы знаете Еву? Девушку, которая сняла у вас комнату. Я опасаюсь, что с ней что‑то случилось, поэтому хотел попросить у вас ее телефон.

– Никого не знаю, ничего не знаю. Уходи!

В ту же секунду дверь захлопнулась.

– Я вас очень прошу! Можете мне не открывать, – снова закричал я. – Скажите только номер ее телефона, и все. Вы же видели мой паспорт. Ева моя хорошая знакомая, и я хотел бы с ней поговорить. Знаю, что она оставила вам свой номер…

– Никого не знаю. Ничего не знаю, – повторил старик.

– Пожалуйста! Это очень важно. Если хотите, позвоните ей сами, я могу поговорить с ней по вашему телефону, в вашем присутствии. Мне просто выяснить, все ли с ней в порядке.

За дверью повисла тишина, и я снова нажал на звонок.

– Я уже вызываю полицию, – взвился старик. – Уходи немедленно!

– Предложи ему деньги. – Громкий шепот за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться.

В щели приоткрытой соседской двери едва различимо проступал бледный контур лица.

– Что? – переспросил я, хотя прекрасно слышал.

– Егор Степаныч деньги любит.

Сколько ни силился, я не мог рассмотреть говорившего, но, судя по росту и голосу, это, скорее всего, был ребенок.

– Егор Степаныч, – воодушевившись, позвал я. – Я готов заплатить за ее номер.

– Сколько? – тут же откликнулся старик.

Я достал из кармана смятые купюры и пересчитал: четыреста рублей сторублевыми бумажками и две по пятьдесят.

– Триста рублей.

– Я вызываю полицию, – проскрипел Егор Степаныч.

– Пятьсот.

– Уходи!

– А сколько нужно?

– Три тысячи. Наличными.

– Так много? У меня столько нет.

– Тогда я звоню в полицию.

Я снова порылся в карманах.

– Хочешь, я тебе дам три тысячи? – предложил голос из‑за соседской двери.

– Серьезно? – Я недоверчиво уставился в щель.

– Ну, у тебя же на карте есть? Переведешь, а я тебе бумажки.

Отдавать три тысячи за номер телефона было безумием, но я совершенно растерялся, понимая, что другого выхода нет.

– Ладно. Давай.

В щели вспыхнул свет, и я наконец увидел взлохмаченную девчонку в новогодней пижаме.

Она продиктовала свой номер телефона, и я перевел Наталье Ивановне К. три тысячи рублей.

После чего дверь закрылась, и на долю секунды я вдруг забеспокоился, что меня кинули, однако Наталья Ивановна довольно быстро вернулась и позвала:

– Зайди сюда.

– Зачем?

– Через порог нельзя ничего передавать. Не знаешь, что ли? – Она посторонилась, пропуская меня в свою квартиру. – На площадке холодно. А я болею.

На вид девчонке было лет шестнадцать. Облако длинных всклокоченных волос, любопытные глаза, подростковая неловкая суетливость.

В квартире сильно пахло апельсинами.

– Держи. – Она сунула мне в руку три тысячных купюры. – Егор Степаныч нам все продает. Смородину дачную, грибы, семечки и кабачки. Жадный очень. Мы бы и не брали, но мама считает, что «неудобно». Он приносит и говорит, что специально для нас привез. Хотя мы не просим. А потом торгуется еще. Но три тысячи за номер телефона – это, конечно, ужас.

– Думаешь, нужно поторговаться?

– Нет. Он не уступит. – Она понизила голос. – Очень вредный дед.

– Ясно. Спасибо! – Я благодарно улыбнулся. – Тут просто такая ситуация, что я, может, и на десять тысяч согласился бы.

– Ого. – Девчонка вытаращилась. – Она тебе еще больше должна?

– Кто? Ева? Нет. Там дело в другом.

– Понятно. – Она закусила губу, будто боясь сказать лишнее.

– Ты ее знаешь?

– Нет.

– Точно?

– Если речь о девушке с дредами, то с ней я не знакома.

– О ней. А как ты догадалась?

– В глазок ее видела. И на улице потом из окна. К Егору Степанычу не приходили другие девушки.

– Да ты Нэнси Дрю. – Я не мог скрыть улыбку.

Девчонка заметила это и тут же поинтересовалась:

– Вы поссорились, да? Ты ее парень-абьюзер и она от тебя сбежала?

– Если ты так думаешь, то зачем решила помочь? – иронично поинтересовался я.

Она рассмеялась:

– Не обижайся. Это я со скуки выдумываю. Второй месяц дома сижу, ни с кем не общаюсь. Всякая ерунда в голову лезет. У меня хронический отит. – Откинув волосы, она продемонстрировала ватку в ухе. – То проходит, то воспаляется.

Я посмотрел себе под ноги. Грязь с ботинок собралась на ламинате рядом с ковриком в темную лужу.

– Ничего. – Хозяйка поймала мой взгляд. – Я вытру.

– Спасибо за помощь. – Я вышел на площадку.

– Удачи! – пожелала она, но дверь запирать не стала, высунув нос в щелку.

Я снова позвонил в квартиру Егора Степаныча.

– Кто? – сразу же откликнулся тот, стоя, вероятно, все это время за дверью.

– Егор Степаныч, я хочу купить у вас номер Евы.

– Кто такая Ева? – Дверь опять открылась, и старик вперился алчным взглядом в зажатые в моей руке деньги.

– Девушка, которая сняла у вас комнату.

– А-а-а. – Он понимающе затряс головой. – Растафари. А ведь она предупреждала, что ты будешь ее искать.

– Вряд ли она знала, что я приду сюда.

– Еще как знала. – Старик прищурился. – Но ты не должен был так рано приходить. Возвращайся через месяц.

– Но я готов заплатить прямо сейчас. – Я помахал перед ним деньгами.

– С учетом того, что мы имеем, этого слишком мало. Если я скажу тебе ее адрес, она съедет с квартиры, а мы договаривались минимум на два месяца. Значит, стоимость моей информации должна включать месячную аренду комнаты. Соответственно, три плюс семь. – Старик почесал подбородок. – Добавим еще секретность… Короче, с тебя пятнадцать тысяч.

– Да вы что?! У меня нет таких денег!

– Это же не адрес, а только телефон, – подсказала девчонка из‑за двери.

– Мне бы только номер ее телефона, – повторил я за ней.

– Номер? – Егор Степаныч задумчиво поморщился. – Про телефон она ничего не говорила.

– Вот видите! – Я снова показал деньги. – Тогда никакой секретности.

– Погоди. – Старик захлопнул дверь.

– Ева не могла знать, что я буду ее искать, – словно оправдываясь, сказал я соседке.

– Это ты так думаешь, – охотно отозвалась она. – А девушки всегда чувствуют такое сердцем.

– Черт, – внезапно догадался я, – может быть, она имела в виду того парня, который напал на нее?

– На Еву кто‑то напал? – Щель соседской двери стала шире.

– Да. Поэтому я ее и ищу. Хочу узнать, все ли в порядке.

– Ого! А что случилось?

– Просто подъехала машина, из нее выскочил парень, схватил Еву и увез. – Пришлось немного сгустить краски, чтобы ей стало ясно, насколько это важно.

– Ничего себе! – ахнула она. – А ты?

Ответить я не успел, вернулся Егор Степаныч и показал небрежно отодранный кусок картонки с накарябанным на ней телефонным номером. Цифры были буквально выцарапаны и лишь в нескольких местах проглядывали чернила ручки.

– Деньги вперед, – объявил он.

– Спасибо! – Отдав ему три тысячи, я забрал картонку.

– За адресом приходи через месяц. Будет стоить семь плюс две за секретность, – объявил старик и захлопнул дверь.

– А ты когда ей будешь звонить? – с любопытством поинтересовалась соседка.

– Еще не решил. – Я вызвал лифт.

– А давай ты позвонишь ей прямо сейчас?

– Зачем?

– Ну, мне же тоже теперь интересно узнать, все ли с Евой в порядке.

– Сейчас я тороплюсь. У меня зачеты, а для такого звонка нужно настроиться.

– Как это «настроиться»? Просто звонишь, и все.

– Может быть, я ей напишу.

– Тогда как ты узнаешь, что тебе отвечает именно она? Потому что если с ней не все в порядке, то писать за нее может кто угодно.

Звучало здраво.

– Ты права. Лучше услышать ее голос.

– Тогда звони сейчас.

– Сейчас не хочу.

– Ну блин. Так нечестно. – Она обиженно засопела. – Я же умру от любопытства.

Двери лифта раскрылись.

– Я тебе позвоню, – пообещал я, перед тем как войти в кабину. – Наталья Ивановна – это же ты?

– Можно просто Наташа, – весело отозвалась она. – Только обязательно позвони. Я буду ждать!

На самом деле я лукавил. Беспокойство, связанное с Евой, утомляло, и затягивать его не имело смысла. Один звонок – и все решится. К тому же я заплатил за это три тысячи, во что до сих пор верилось с трудом, словно меня развели цыгане.

Не выходя из подъезда, я поднялся к почтовым ящикам и с замиранием сердца набрал номер Евы.

Опасение, что ее телефон окажется заблокированным, рассеялось сразу. В животе поселился холодок волнения, но гудки протяжными завываниями проходили один за другим, а ответа не было. Я уже приготовился сбросить вызов, как вдруг на той стороне кто‑то едва различимо сказал: «Алло».

– Ева?! – обрадовался я. – Привет! Не отвлекаю?

– Это кто? – спросила она также шепотом.

– Это Ян. Ну, помнишь… из «Дофамина». Извини, что потревожил, лишь хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Больше не звони мне, – торопливо пробормотала она, и я приготовился к тому, что она скинет звонок, однако в трубке раздалось шуршание, и откуда-то издалека донесся едва различимый мужской голос:

– Ты с кем‑то разговариваешь?

– Нет, – ответила Ева. – Тебе показалось.

В трубке снова что‑то зашелестело.

– Что ты там прячешь? Покажи! – потребовал голос. – Убью!

Ева тихо вскрикнула, будто от боли, и связь прервалась.

Глава 6

После неприятного и тревожного звонка Еве я понял, что немедленно должен обсудить с кем-то случившееся. Не с братом, потому что он казался мне слишком беспечным, и уж точно не с родителями, чью реакцию предсказать было несложно. «Не нужно лезть туда, куда тебя не просят», – скажет мама. «Ты пересмотрел кино», – посмеется папа.

Из школьных друзей у меня остался только Игорь, но, погрязнув каждый в своих делах, мы очень редко общались, и вывалить с бухты-барахты на него историю про Еву было бы совершенно неуместно.

В колледже я одно время сошелся с двумя подружками: Аней и Лизой. Мы общались с ними без какой-либо романтики – обычные приятельские отношения: ходили вместе, помогали друг другу по учебе, болтали на переменах и пили кофе в кафе, но потом появилась Инна, и пришось это прекратить.

На ум приходил только Саня. Парнишка из «Дофамина», с которым я познакомился сразу, как только сел в лагерный автобус.

Те, кто уже был знаком, садились вместе впереди, а одиночки проходили в конец салона. Место рядом со мной занял шустрый русоволосый парнишка: узкая белая футболка с узором кошачьих следов, темно-серые холщовые шорты, на шее плотно облегающие черные бусы. Глаза светлые, улыбка на пол-лица.

– Саня. – Он протянул руку.

– Я… я… – начал было, но вовремя поправился: – Митя.

Саня то и дело крутил головой, высматривая кого‑то среди кресел.

– Тут должны быть две девчонки, ниче такие, не успел познакомиться, наверное, в другом автобусе. Я в МИРЭА учусь. На айти. А ты где?

– В школе, – нехотя соврал я. – Десятый класс закончил.

– Второгодник, что ли? – Саня намекнул, что выгляжу я старше.

– Нет.

– Ну ладно, салага. – Он небрежно похлопал меня по плечу. – Тогда придется тебя защищать.

Я скептически оценил телосложение Сани.

– А есть от кого?

– Конечно. Это же мистический сезон. Духи, демоны, призраки… Не знаю. На форуме писали, что сценарий новый, поэтому можно только догадываться. Но разработчики очень старались.

– Так, друзья. – В проходе нарисовался высокий бородатый мужчина в черной футболке с логотипом «Дофамина». – Меня зовут Гена. И я один из ваших кураторов. Дорога займет два с половиной часа. К двенадцати должны быть на месте. Тридцать минут на размещение, потом общий сбор, в половине второго обед, а после семи вечер знакомств: песни, танцы, все дела. Основной инструктаж по сезону завтра, так что пока расслабляйтесь.

В открытые двери автобуса влетела девушка. На ней тоже была надета черная футболка, а в руках она держала планшетку с бумагами. Обращаясь ко всем, девушка выкрикнула:

– Суббота?! Есть здесь Суббота?

Народ загудел, переглядываясь.

– Она не участник, – сказал Гена. – И уже давно на месте.

– Постоянно неразбериха с этими списками! – раздраженно фыркнула девушка с планшеткой и ушла.

– Вот это фамилия, – хмыкнул Саня. – Суббота. Хотел бы я себе такую. А еще лучше Воскресенье. У нас на потоке есть девчонка с фамилией Конопля и парень Осторожный. В школе я учился с Тупициной. А на год младше у нас был Червяк… Вот у меня хорошая фамилия – Некрасов. Красивая, известная и прицепиться не к чему. А у тебя какая?

– У меня так себе. – Я пожал плечами. – Вообще-то Чертов. Но все говорят – Чёртов.

– Чёртов? – Саня понимающе кивнул. – Смешно.

Он был веселый, шумный и увлеченный всем, что происходило вокруг.

«Дофамин» располагался на территории дома отдыха в трехэтажном кирпичном корпусе, отдельно стоящем среди сосен. Заселяли по шесть человек в двухкомнатные номера с общим санузлом и гардеробной.

И Саня, пообещав взять надо мной шефство, слово свое сдержал, быстро подсуетился с комнатой и позвал меня к себе.

Третьим нашим соседом стал худощавый темноволосый парнишка по имени Алик с миловидным лицом и мутным взглядом светло-голубых глаз.

Выглядел он младше меня, но вскоре выяснилось, что ему двадцать два и в прошлом он цирковой акробат.

К моему немалому удивлению, Саня сразу же уступил нам кровати у окна, выбрав себе ту, что стояла возле двери.

– Это на случай, если в окно полезут монстры, – весело пояснил он.

– Какие еще монстры? – не понял Алик.

– Откуда мне знать, чего они там придумали. Вампиры или, может, зомбаки.

– А если они полезут через дверь? – пошутил я.

– Через дверь внезапно не получится. А окно отжать как нечего делать.

– Представляю, – расхохотавшись, Алик завалился на кровать. – Вампиры, отжимающие окна.

– Лучше чеснок повесить. – Я искренне забавлялся Саниной увлеченностью, но недооценил его.

– Сразу видно, что ты мелкий и неопытный. – Он принялся перекладывать вещи из рюкзака в тумбочку. – Чеснок помогает только от настоящих вампиров. А у нас игра, и действовать они будут как люди. Я не утверждаю, что на нас станут нападать во сне, но подстраховаться никогда не помешает.

– И часто ты в таком участвуешь? – спросил его Алик.

– Кое-какой опыт имеется, – ответил Саня неопределенно, и мне показалось, что он чего-то недоговаривает.

В этот момент за дверью послышались голоса и к нам без стука ввалился здоровый толстяк.

– Пацаны, у вас чего есть? – без приветствий и не представляясь, спросил он.

– Ты это про что? – насторожился Саня.

– Ясно дело, про алкашку, – хохотнул парень. – Мы предлагаем собрать все в общак и употреблять коллективно. За знакомство и все такое. А потом скинемся и отправим гонца. Говорят, тут на территории магазинчик имеется.

– У меня только две банки пива. – Саня сразу выудил банки со дна рюкзака. – Вот. Гиннесс.

Парень поморщился и повернулся к нам с Аликом.

– У меня нет, – ответил я, а потом вспомнил, что мне якобы семнадцать, и добавил: – Мне еще не продают.

– А у меня есть, но я не отдам, – заявил Алик невозмутимо. – Общак меня не интересует. Я сам по себе.

– А. – Парень недовольно кивнул. – Сам? Ну-ну. Тебя как зовут?

– Алик.

– Что ж, Алик, я это учту.

Но тот равнодушно смотрел мутным взглядом то ли на толстяка, то ли сквозь него:

– Учти.

– Я – Саня, – почувствовав нарастающее напряжение, мигом сориентировался мой новый приятель. – А тебя как зовут?

– Миха, – буркнул парень.

– Отлично! Будем дружить.

Чуть позже Саня стал капитаном нашей команды. Идейный предводитель из него был не ахти какой, однако он здорово подстраивался под обстоятельства и обходил острые углы, да и предприимчивости ему было не занимать.

Саня видел Еву и знал, что она мне понравилась. Он увлеченно играл в игры «Дофамина» и мог заинтересоваться моей проблемой чисто из спортивного интереса.

После лагеря Саня несколько раз организовывал встречу участников, и мы поддерживали связь, время от времени переписываясь и лайкая посты друг друга в соцсетях.

На встречу с ним я немного опоздал, влетел в кафе и, едва поздоровавшись, тут же выложил всю историю с похищением Евы и последующим звонком.

Саня слушал молча, немного обескураженно. Привычное дурашливое выражение лица сделалось внимательным, и первое, что сказал, когда я закончил, это: «Круто!»

Я ожидал какой угодно реакции, но только не такой.

– Круто? Человека похитили, что тут крутого?

– Ну, для начала я бы не стал сразу так нагнетать, – рассудительно произнес он. – Ты вполне мог слышать ее отца. Мой, например, тоже постоянно грозит меня убить за любой косяк, но, как видишь, я жив и здоров.

Я плохо запомнил, как именно звучал тот мужской голос, но, по ощущениям, человек, находившийся рядом с Евой, был довольно молод.

– То есть предлагаешь ничего не делать?

– Предлагаю собрать побольше информации и тогда предпринимать какие-то действия. Взять хотя бы полицейских: ты считаешь, что все должны сразу броситься ее искать, но по факту они каждый день сталкиваются с десятком подобных историй, когда преступление вырисовывается из домыслов и фантазий.

С лета Саня заметно оброс, на щеках играл морозный румянец, в светло-серых глазах блестели отражающиеся огоньки растянутой вдоль окна новогодней гирлянды, и если бы меня попросили представить самого довольного в мире человека, то им определенно стал бы он.

– И как же я соберу эту информацию, если у меня совсем ничего нет?

– Ты знаешь ее фамилию?

– Нет.

– Жаль. Ну а фотография ее у тебя есть?

– Тоже нет.

– Плохо. Можно было бы закинуть в интернет и прогнать через распознавание лиц. – Он почесал в затылке. – Тогда остаются пирожные. Если Ева действительно работала в той кондитерской, мы сможем поговорить с теми, кто ее знал. Возможно, даже с друзьями, которые все объяснят.

– Я уже думал об этом.

Саня так невзначай перешел к местоимению «мы», что вопрос о его участии в этом деле отпал сам собой.

– А еще… Можно дожать деда, – продолжил он.

– Какого деда?

– У которого ты раздобыл ее телефон.

– Купил.

– Хорошо. Купил. Так вот, у Евы он тоже наверняка спрашивал паспорт и сфотографировал его.

Точно! И как я сразу об этом не подумал?!

– Страшно представить, сколько денег он может попросить за фотографию ее паспорта.

– Тогда надо придумать, как его развести.

– Звучит так себе.

– В твоем положении не до этичных формулировок. Мы же ничего плохого не будем делать. Никто не пострадает, и дед останется при своем.

– Ты бы его видел! Ужасно вредный старикан. Не знаю, как его можно развести.

– Нам бы просто взять его телефон хотя бы на минуту и перекинуть фотки себе.

– Это невозможно, он прячется за дверью. Ты же не собираешься нападать на него?

– Конечно нет. – Саня задумчиво поморщился. – А что, если обмен? Твой телефон на его?

– Ты серьезно?

– Я просто накидываю варианты. Или можно устроить в подъезде задымление, закричать: «Пожар, пожар!» – и дед выскочит из квартиры.

– Это да, но телефон, скорей всего, будет при нем.

– Я придумал! – Саня просиял еще больше. – Мы скажем ему, что если Ева не найдется, то не сможет оплатить следующий месяц аренды. Тогда получится, что мы действуем в его интересах!

– Отличная мысль! – Я обрадовался, что не придется разыгрывать задымление.

– Короче, решено. – Саня допил свой капучино. – Этап номер один: дед, этап второй: кондитерская.

Глава 7

На следующий день мы поехали к Егору Степановичу вместе. Саня освободился от учебы до середины января, а мне оставался только один зачет.

Я был благодарен Сане, что он так запросто подключился к поискам Евы, хотя и воспринимал происходящее как игру, но, возможно, именно поэтому, я тоже немного успокоился.

– Егор Степаныч уехал на рынок, – охотно доложила Наташа, когда мы простояли перед дверью ее соседа минут пять, бестолково трезвоня в дверь и не понимая, то ли старик затаился, то ли его действительно нет дома. – Он по четвергам всегда туда ездит. Вернется только к трем.

– Вот блин, – выругался Саня. – А мы, как дураки, специально пораньше приперлись.

– Если честно, я вчера на тебя обиделась, – заявила Наташа мне, будто мы с ней давние друзья. – Ты обещал, что позвонишь и расскажешь про Еву, я весь вечер ждала.

– Извини. – Я почувствовал себя неловко и честно признался: – Забыл.

– А сейчас расскажешь? – Она скорчила любопытную мордочку и стала похожа на делового мышонка.

Я посмотрел на Саню.

– Вообще-то, это секретное дело, – понизив голос, произнес тот. – И здесь не лучшая обстановка.

– А хотите, заходите ко мне, – запросто предложила девчонка. – Я все равно одна. Подождете Егора Степановича.

Мы переглянулись.

– Хотим, – сказал Саня. – У тебя еда есть?

Кухня у Наташи оказалась зеленая: навесные полки, шкафчики, легкие занавески на окнах, отделка стульев с высокой спинкой – все цвета лайма, и много растительной зелени в керамических горшках. Широколистных фикусов и вьющихся плющей.

Было очень тепло, и пахло супом.

Саня широко развалился на стуле и сразу же принялся весело рассказывать о том, как я звонил Еве. А я притих, смущаясь от наивного радушия хозяйки, словно мы задумали недоброе и решили воспользоваться ее доверчивостью. И хотя это было совершенно не так, я представил, что на нашем месте могли оказаться люди с дурными намерениями.

– Жутко загадочная история. – Наташа находилась под большим впечатлением. – Даже страшная.

Сегодня на ней была шерстяная водолазка мышиного цвета и домашние штаны с далматинцами. Темно-русые волосы она пригладила, но они все равно непослушно пушились.

– И какой теперь у вас план?

– С чего ты взяла, что у нас есть план? – Саня бойко налегал на печенье.

– Зачем вам Егор Степаныч? Думаете, он связан с похитителями?

– У него есть фотографии паспорта Евы. И мы хотим их раздобыть.

– Ого! – Ее лицо сделалось озадаченным. – Это будет непросто. Егор Степаныч никому ничего не дает за так.

– Мы надеемся его уговорить, – сказал я. – В его интересах, чтобы мы нашли Еву. Если она вернется, то будет снимать у него квартиру и дальше.

– Все равно это сложно. – Наташа в задумчивости принялась грызть ноготь большого пальца. – Он очень вредный, и ему все время кажется, что его обманывают.

– А давай ты к нему сходишь? – Саня простодушно заулыбался. – Тебе дед доверяет. Поговоришь с ним, объяснишь все как надо.

– Хм. – Наташа продолжала мусолить ноготь. – Я могу, конечно, заманить его к себе, но как уговорить показать фотографии, ума не приложу.

– Точно! – Схватившись за горячий чай, я тут же его отставил. – Зачем нам копировать фото? Достаточно посмотреть. Хотя бы фамилию Евы узнать. А еще лучше адрес прописки.

– Тогда… Если телефон добывать необязательно, – рассудила Наташа, – все становится проще.

– Ты что‑то придумала? – Саня выжидающе уставился на нее.

– Еще не до конца.

– Ладно, – затея с выманиванием фотографий нравилась мне все меньше, – предлагаю перейти к этапу кондитерской. Фиг с ним, с дедом, оставим на потом, если с кондитерской не выйдет.

– Погоди, – вскинулась вдруг девчонка, – я ведь не отказываюсь. Мне теперь самой интересно. Только нужно немного подумать, как это все обставить. Я же целыми днями сижу дома и дурею со скуки. А тут хоть какое-то развлечение.

– Это не развлечение. Это – дело! – сказал Саня с шутливой важностью, хотя, судя по тону, он сам развлекался.

– А как вы познакомились с Евой? – спросила Наташа.

– В лагере.

– Правда? – Она отчего-то обрадовалась. – В детском лагере? Вы были вожатыми?

– Это студенческий лагерь, – пояснил Саня. – Игровой.

– Как интересно! Я никогда не ездила в лагерь. И чего? – Девчонка с любопытством замерла. – Что было? Расскажи, пожалуйста.

– Где? В лагере?

– Нет. У вас с Евой. Извини, что я так спрашиваю, если не хочешь, можешь не говорить. Я понимаю, что это личное, но то, как ты ее ищешь, очень романтично.

– Романтично? – Саня скептически хмыкнул. – Это только так кажется.

– Мне интересно, какая она. Я знаю, что есть такие женщины, за которых мужчины могут умереть. Роковые. Но я представляю их себе невероятными красавицами. А Еву я плохо разглядела в глазок. Что в ней такого?

Непосредственность девчонки умиляла. Спроси такое мама, и я бы разозлился, а у Наташи получалось так, будто она говорит о погоде за окном.

– Ева не просто красивая, – произнес я задумчиво, словно говоря это самому себе. – Она веселая, добрая, очень искренняя, и с ней интересно болтать. Даже если ей грустно, она улыбается и говорит, что все в порядке. О ней хочется заботиться и защищать ее.

Наверное, я слишком серьезно это сказал, потому что Саня, хихикая, перебил меня:

– Я тебе скажу, какая она. Ева – ведьма. Она Яна заколдовала и забрала часть его души.

Наташа покосилась на него с недоверием.

В Саниных глазах блестели искорки смеха.

– Мистический сезон, – продолжил он. – Таинственный лес. Там были лешие, оборотни, друиды, элементалы, колдуньи, духи мертвых, грибной народец… да много. Так вот, Ева была тенью, которую ведьма приручила и привязала к Яну. Эту связь нужно было снять по окончании этапа, но они избавились от веревки без соответствующего ритуала, поэтому он остался к ней привязан. Только ментально.

Объяснение звучало сумбурно и для незнакомого с игрой человека, пожалуй, бредово.

– Рассольник? – чтобы перебить Санину болтовню, задал я вопрос, интересовавший меня с самого нашего прихода.

– Ага. Ты по запаху догадался?

Я встал, подошел к плите и заглянул под крышку:

– Все ясно.

– Что‑то не так? – забеспокоилась Наташа, тут же подлетая ко мне и заглядывая в кастрюлю.

– Там рис. А должна быть перловка.

– Но с рисом же можно?

– Можно. Но должна быть перловка.

– А ты разбираешься?

– Угу. И еще у тебя маринованные огурцы.

– И что с ними не так?

– Это дурной тон – нужны соленые.

– А в интернете рецепт с маринованными.

– В маринованных – уксусная кислота, а в соленых – молочная. Это же огромная разница!

– Ян в кулинарном колледже учится, – поспешил сообщить Саня. – Ему лучше знать.

– Вот это да! – В Наташиных глазах промелькнуло восхищение – я впервые видел такую реакцию на слова о кулинарном колледже. – А я сама учусь. По интернету. Можно я дам тебе попробовать? И ты скажешь, хорошо получилось или нет?

– Я тоже хочу попробовать! – торопливо влез Саня. – Готовить я не умею, но дегустатор – лучший!

Суп оказался вкусный, хотя и неправильный. Слишком много томатной пасты, зачем-то добавлен болгарский перец и зеленый горошек, а говяжий бульон жидковат, но об этом я промолчал. Критика – не лучший способ вдохновить человека, а добровольные начинания необходимо поощрять.

– Ты – молодец, – сказал я. – Но огурцы в следующий раз бери соленые.

– Тише! – вдруг воскликнула Наташа, вскочила и, скинув тапочки, на цыпочках побежала в коридор, послышался звук отпираемого замка и ее звонкий голос:

– Егор Степанович, здравствуйте! А я вас ждала. Можете зайти ко мне на пару минут?

– А что случилось? – проскрипел в ответ старик.

– Да вы занесите домой сумки и заходите, я не буду запирать. Долго рассказывать, а тут дует. – Наташа быстро закрыла дверь.

– Спрячьтесь в комнате! – велела она, влетая на кухню с нашими куртками в руках, сунула их мне и проводила в комнату.

Через минуту послышалось кряхтенье старика:

– Ну, чего хотела?

– Пока вас не было, к вам из полиции приходили, – сказала Наташа нарочито громким шепотом. – Вот я и подумала, что на площадке не стоит о таком говорить.

– Из полиции? Зачем? – Сосед явно заволновался.

– Сказали, они террористку одну ищут и, по их сведениям, она у вас квартиру снимает.

– Боже мой! – ахнул Егор Степанович. – Не может быть!

– Нет, пока они только подозревают, что это она, – поторопилась успокоить его Наташа. – Показали мне фотографию и фамилию назвали. Но я же ее не видела в лицо, поэтому ничего не смогла им ответить.

– Кого не видела?

– Ну, ту девочку, которая к вам приходила. С дредами. Вы помните ее фамилию?

– Сейчас. – Послышалось шуршание одежды. – Вот, глянь, я без очков плохо вижу.

– Суббота! Ева Суббота! – чуть ли не закричала Наташа.

Мы с Саней многозначительно переглянулись, одновременно припомнив обсуждение в лагерном автобусе.

– Нет, такую фамилию я бы не забыла. Они называли что‑то другое. Подождите! А можно еще посмотреть адрес ее прописки?

– Нет. Пусть приходят и сами смотрят. Ты меня жуть как напугала.

– Но ведь я должна была вас предупредить?!

– Да, спасибо. Если снова появятся, когда меня не будет, не разговаривай с ними. Поняла? Про меня не разговаривай.

– Хорошо.

– И с чего они вдруг решили, что ко мне нужно идти?

– Ой, не знаю, Егор Степанович, это же полиция, у них на все свои причины имеются.

– А чем это у тебя так вкусно пахнет?

– Рассольником.

– Нальешь тарелочку?

– А давайте я вам всю кастрюлю отдам?

– Что, не вкусный?

– Вкусный. Честно. Но он с маринованными огурцами, а я хочу с солеными.

Когда Наташа наконец выпроводила старика, изнывающий от нетерпения Саня вывалился из комнаты:

– Ну ты даешь! Даже я бы так не смог! Переговорщица восьмидесятого уровня.

– Это не переговоры, а ложь и манипуляция. – Наташа довольно рассмеялась. – Но я была рада вам помочь. Вы же все слышали, да? Фамилия у Евы – Суббота.

– Это она, – подтвердил я.

– Жаль, адрес не узнали, но все равно хоть что-то. – Саня надел куртку. – Спасибо за помощь! Проси у Яна что захочешь.

– Пообещай, что позвонишь или хотя бы напишешь, – сказала она неожиданно серьезно, глядя мне прямо в глаза. – А не как в прошлый раз. Ужасно любопытно, найдется ли Ева.

Конечно же, я пообещал, даже поклялся – в тот момент мне вдруг отчего-то представилось, что дело осталось за малым. Но как я ошибался!

– Забавная девчонка, – оценил Саня, как только мы с ним вышли из лифта на первом этаже. – Простая, как три копейки. Жаль, худая слишком. Не люблю ребра и кости.

Я удивился. Наташа показалась мне слишком маленькой, чтобы смотреть на нее как на девушку.

– А как же Вера? – напомнил я.

– Вера… Я к ней остыл.

– Не может быть!

– Может.

Мы вышли на мороз, но после супа по желудку разливалось тепло, а кровь энергично бежала по телу.

– В кондитерскую со мной поедешь? – спросил я.

– Далеко она? – Саня шел с непокрытой головой и дышал паром.

– Четыре остановки на метро.

– Конечно поеду. Дофамин – наше все!

Я усмехнулся. Воспоминание о «Дофамине» пришлось как нельзя кстати.

– Предвкушение, награда и удовольствие! – вспомнил я их слоган.

– Значение дофамина для нашего организма невозможно переоценить, – голосом директора лагеря произнес Саня. – Дофамин улучшает кровоснабжение, увеличивает скорость мышления, способствует раскрытию творческих способностей, поднимает настроение и тренирует память. У дофамина много волшебных свойств, но главное, дофамин – это гормон удовольствия и мотивации!

Мы вместе засмеялись.

– И какая же у тебя мотивация помогать мне?

– Кажется, кто‑то плохо слушал теоретическую часть.

– Вообще не слушал.

Я сразу вспомнил общий сбор в конференц-зале. На полу – темно-серый ковролин, черные офисные стулья с хромированными ножками, за длинным столом – девять организаторов, включая Гену и Салем, нашу кураторшу.

Директор лагеря, молодой улыбчивый мужчина с комическими ужимками Райана Рейнольдса, долго говорил вступительную речь о том, какая важная штука для здоровья человека дофамин и как важно правильно его получать, избегая вредных привычек и саморазрушения. Но это было еще не все. Дальше нам показывали полуторачасовую презентацию, на которой я откровенно заснул.

– Мезо-корти-колимбический путь, – по слогам произнес Саня. – Классический путь вознаграждения у всех млекопитающих.

Я закатил глаза, давая понять, чтобы он перестал грузить.

– Можешь называть это азартом, – пояснил Саня.

– К Вере это тоже относится?

– Конечно. – Саня пожал плечами. – Так уж устроен человек. Охота за наградой для него всегда важнее самой награды.

Однако в этом я был с ним не согласен. Данное утверждение никак не могло относиться к поискам Евы.

– Слушай, а помнишь тот день, когда Ева уехала из деревни?

– Еще бы. – Саня болезненно скривился. – Это был и мой последний день.

Точно! И как я мог забыть, что тем же вечером на Большом костре Саня подрался с Михой и их обоих сняли с игры. Но то была отдельная история.

– Помнишь, мы втроем – ты, я и Алик – стояли на улице и Ева подошла к нам попрощаться?

– Ну.

– Ты спросил, поедет ли она домой, а Алик пошутил, что она тень и ее дом – царство мертвых.

Саня передернул плечом:

– Ну, может, а что в этом такого? У него всегда мрачные шутки.

– Дело в другом. Ева сказала, что он недалек от правды, потому что девчонка, с которой она живет, считает себя экстрасеншей и общается с духами.

– И чего?

– И Алик, на полном серьезе заинтересовавшись, попросил познакомить его с этой подругой. Тогда Ева назвала ему имя и посоветовала погуглить.

– Не-а, не помню. И чего?

– Возможно, если она подруга Евы, то может что-то о ней знать.

– Честно, не помню, потому предлагаю спросить у Алика. – Саня достал телефон, набрал номер Алика и, включив громкую связь, объявил, что у меня к нему есть вопрос.

Я поздоровался, а потом повторил то же, что говорил Сане.

– Ну… Было дело, – отозвался Алик задумчиво. – Прямо сейчас не вспомню, но подумаю и перезвоню. А тебе зачем?

– Еву ищу.

– До сих пор?

– Теперь по-другому.

– Вы вместе ее ищете?

– Ага, – подтвердил Саня.

– Все с вами ясно, – хмыкнул Алик, добавил: «Удачи не желаю» – и отключился.

Алик Белоусов был еще более дофаминозависимый, чем Саня, и расстались мы с ним в «Дофамине» нелучшим образом.

Глава 8

Я проснулся от крика и попытался вспомнить, где нахожусь.

Потом увидел озеро и посветлевшее небо над ним. Однако Евы рядом не оказалось, ее черного плаща тени тоже. Уже вовсю заливались утренние птицы, чернота отступила, хотя все вокруг еще было наполнено призрачной зыбкостью.

Поднявшись на ноги, я тихо позвал Еву и прислушался, но, кроме соловьиных трелей, ничего не различил. Сквозь сон запросто было принять голос птицы или животного за человеческий, а девушка могла отойти в туалет.

Побродив по берегу, я нашел веревку, которой нас связали у Мховой бабки, и на всякий случай убрал ее в рюкзак. Подождал еще немного. Затем медленно двинулся в ту сторону, откуда, как мне казалось, мы пришли. Вошел в лес и опять позвал.

Никаких тропинок или флажков, подсказывающих верное направление, как нам иногда попадались, здесь не было, и я побрел наугад, впервые за последние три дня почувствовав холод. Лето стояло жаркое, днем изнуряюще горячее, а по ночам невыносимо душное, но это раннее утро очень бодрило.

Я успел пройти совсем немного, как неожиданно совсем рядом снова раздался крик. Отрывистый и напуганный. Но на этот раз я сразу понял, что голос принадлежит девушке, и бросился напролом через деревья туда, откуда, как мне показалось, он доносился.

Ломился сквозь густую чащу, яростно работая локтями и не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, как потревоженный медведь.

И уже вскоре различил в полумраке среди деревьев два черных силуэта, кинулся к ним, но, запнувшись о натянутую на уровне колен сетку, рухнул на четвереньки.

Такие ловушки для острастки были расставлены по всему нашему маршруту, и заметить их средь бела дня не составляло труда. Поэтому, споткнувшись, я не удивился, только от неожиданности прикусил язык, однако подняться не успел, потому что в следующую же секунду получил крепкий удар по голове и отключился.

Ребята из другой команды нашли меня до того, как я очухался. Они поначалу перепугались, решив, что меня прибило бревном насмерть, но, когда стали поднимать, я пришел в себя и до деревни шел самостоятельно. На затылке болезненно пульсировала шишка, голова кружилась, но ни крови, ни открытой раны не было.

Оказалось, что они все: и участники команд, и кураторы, и мобы – искали меня уже несколько часов, потому что Ева пришла в деревню и сказала, что я от нее сбежал.

И это добавило ночным событиям еще большей нереалистичности, заставив на какой-то момент усомниться в том, что ночное купание с Евой – не фантазия, всплывшая из бессознательного, пока я находился в обмороке.

Когда меня привели в деревню, куда еще ночью добрались участники моей команды, я, думая только о том, что произошло в предрассветном лесу, сразу отправился к Еве в домик.

Она спала на спине. Волосы-змеи разметались по подушке, одна рука безвольно свесилась с кровати, другая лежала под головой. На Еве была белая маечка на тонких бретельках, а ноги покрывала простыня, и в свете разливающихся по кровати солнечных лучей она легко сошла бы за богиню, если бы не ужасающий лилово-фиолетовый синяк у нее на скуле.

Получалось, что крик мне не послышался и на Еву все же кто-то напал. Но кто это мог быть в лесу? И почему в таком случае в деревню не приехала служба безопасности лагеря, обязанная жестко пресекать любые нарушения правил, включая угрозу жизни и насилие, «выходящее за рамки игрового состязания»? Такую формулировку кураторы использовали на собрании, объясняя, во что они и безопасники вмешиваются, а во что нет. Грубо говоря, если происходит драка между участниками разных команд за артефакт – то это «игровое состязание», а если между своими за банку тушенки, тогда подключался куратор.

С улицы послышались глухие медные удары, от них Ева проснулась. Медленно разлепила ресницы и уставилась на меня.

– Извини, – поспешил оправдаться я. – Не успел к тебе. В темноте ловушку не заметил. Но кто это был?

– Ты о чем? – тихо сказала Ева.

– Это кто-то из лагеря или чужой?

– Я не понимаю. – Глаза Евы расширились, она приподнялась на локте и встряхнула головой. – Совсем не понимаю, о чем ты говоришь.

– Человек, который на тебя напал. Это кто-то из своих?

– Извини, Митя, – она понизила голос, – неужели ты ничего не помнишь?

– Помню, конечно. Мы купались, потом болтали, я уснул, а проснулся от твоего крика, пошел на него, потом увидел… Не могу сказать точно, что именно я увидел… Было темно, но ты была не одна.

– Я понимаю. У тебя сотрясение. Это, конечно, моя вина. Извини. Не стоило устраивать самоволку. Я отошла в туалет, вернулась, а тебя уже не было.

– Не может быть! Я ведь звал тебя и искал. Ты кого-то покрываешь? Он тебя ударил?

– Кто? – Ева вытаращила глаза, потом догадалась, что я имею в виду, и потрогала синяк. – Ах, это. Это я, когда уже к деревне вышла, в овраг скатилась. Торопилась за помощью, чтобы ты заблудиться не успел.

– Очень странно, – начал я и осекся, потому что она, откинув простыню с голых бедер, села, поставив босые ноги на пол, и, выгнувшись, потянулась. Затем медленно поднялась, разминая обеими руками шею, дошла до подоконника и налила из стоявшего там графина стакан воды.

Я старался не смотреть на узкую полоску белых стрингов, теряющуюся между ее загорелыми ягодицами, но смотрел. И ничего из того, что она в тот момент говорила, не слышал. Только когда произнесла «меня выгоняют», очнулся:

– Как выгоняют? За что?

– Из‑за того, что с тобой произошел этот несчастный случай. Пришлось признаться, что мы ходили на озеро. Я должна была за тебя отвечать. К тому же, как выяснилось, тебе семнадцать.

Я растерянно опустился на кровать. Мне определенно требовался сон. Нормальный крепкий сон, хотя бы часа четыре, чтобы освободиться от путаницы и привести мысли в порядок. То, что произошло в лесу, теперь представлялось неясным видением, и уверенности в том, что я действительно кого-то видел, больше не было.

Верно расценив мое недоумение, Ева присела рядом и предложила стакан воды, но я отказался.

– Не расстраивайся. – Ее зеленые глаза улыбались. – Зато здорово провели время.

– Мне очень-очень жаль, – с чувством произнес я. – Тебе нравилась эта работа. А хочешь, я пойду и скажу им, что мне не семнадцать? И что я угрожал тебе и даже ударил. Точно! Скажу, что это я тебе поставил фингал.

Она засмеялась:

– Тогда нас выгонят обоих.

– Ну и прекрасно! Я все равно хотел уехать отсюда.

– Ты хороший, Митя. – Она положила мне на спину между лопатками ладонь, и я порывисто повернулся к девушке, но тут в комнату заглянул Саня.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он меня, но смотрел только на Еву. – Хочешь, чтобы тебя снова все искали?

– Вы же сказали, что обойдетесь без меня.

– Да, но тебя оставили отдыхать, чтобы потом, когда двинемся дальше, ты был полезным членом команды.

– Иди-иди, – подтолкнула меня Ева. – Потом увидимся.

Я нехотя встал. Мы не договорили, но, кроме недосказанности, осталось что-то еще, что потом долгое время не давало мне покоя.

Глава 9

Вечер знакомств в «Дофамине» проводили в том же зале, что и собрание, только стулья разместили вдоль стен. Почти как в школе. По углам поставили огромные колонки, из которых грохотала музыка, и подсветка напоминала клубную. Столы кураторов исчезли, а в воздухе витали запахи парфюма и летнего вечера.

Дальняя распашная дверь вела из зала на широкую деревянную террасу.

Пока все собирались, мы с ребятами стояли неподалеку от входа и Саня представлял нам девчонок и парней, с которыми успел познакомиться.

Вечер знакомств ему был совершенно не нужен, он и так уже почти всех знал, запомнил имена и дружески похлопывал по плечам.

А для меня новые лица сливались в единый поток, и хотя я искренне жал руки, представлялся и поддерживал разговор, но запоминать имена даже не пытался, надеясь в скором времени свалить из лагеря.

– «Дофамин» совсем не похож на остальные лагеря. Я с детства где только не была! И в Анапе, и в Карелии, даже Болгарии. С девяти лет каждый год езжу. Говорю тебе, здесь по-другому.

Девушка, стоявшая передо мной, напоминала деловую белку: рыженькая, круглощекая, с близко посаженными глазами и крупными передними зубами.

На ней была ярко-желтая кофточка и короткая черная юбка. Ее звали Даша.

– Безумно любопытно, что они придумали на сей раз. Но в любом случае это будет бомба. У них всегда потрясные сценарии. В прошлом году я ездила на сезон «Голливуд». Это была симуляция киношных процессов. Мы снимали фильм, и наша команда получила «Доскар» за лучшую мужскую роль второго плана и сценарий.

– «Доскар»? – переспросил я.

– Ага. – Даша расхохоталась. – Это «дофаминовый Оскар».

– Очень интересно, – вежливо улыбнулся я.

Удивляло, что люди не только готовы добровольно тратить время на нелепые игры, но и воспринимали их всерьез. Девушка выглядела такой счастливой, будто отхватила реально существующую награду.

– А до этого я приезжала на детективный сезон «Куда пропала Моника?». У них очень классные сценаристы и разрабы, погружение максимальное.

Послушав еще немного ее болтовню, я вышел на террасу.

Вечер выдался тихий и светлый. Ночь приближалась осторожно. Синие тени тянулись от кустов и деревьев, фонари уже зажгли, но они едва мерцали в розоватой дымке закатного света; пахло зеленью, сухими досками деревянного настила под ногами и сумеречным покоем.

В дальнем углу, сбившись возле перил, парни из соседней комнаты во главе с Михой что-то пили тайком, передавая по кругу серебристую флягу.

– Не нравится? – Возле меня неожиданно возникла темноволосая кураторша с коротким каре и черными кругами готического макияжа вокруг глаз.

– Да нет. – Я немного смутился. – Все хорошо.

– Я же вижу. – С подозрением вглядываясь мне в лицо, кураторша прищурилась: – Я психолог, а еще очень сильный эмпат. Твои настроения считываются с легкостью.

– По девушке скучаю, – придумал на ходу я.

Кураторша понимающе покачала головой, однако ее взгляд не смягчился.

– Но ты ведь приехал развлекаться, разве нет?

– Да.

– Тогда в чем проблема?

– Никаких проблем, – поспешно заверил я. – Так, минутная слабость.

– Что? Какая еще слабость? – Она поморщилась. – Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

– Серьезно? – Кураторша криво усмехнулась. – Тогда понятно. Я, кстати, была против того, чтобы пускать на заезд маленьких, но Старовойтов убежден, что некоторые семнадцатилетние взрослее двадцатилетних. Они могут физически выглядеть взрослыми и даже быть в чем-то умнее тех, кто постарше, но эмоционально все равно недотягивают. Еще вчера ты мечтал сюда поехать, а сегодня уже рвешься назад. Это так типично для подросткового мышления!

На вид кураторша была моей ровесницей, а если и старше, то года на два, и мне страстно захотелось выложить ей свои соображения относительно того, чем они тут все занимаются, но я благоразумно промолчал.

Кураторша прикурила.

– Разве вы не зож? – скептически заметил я.

– Кто? Я? – Девушка рассмеялась, выпуская дым. – А похожа?

– Не особенно. – Я покосился на ее черный маникюр.

– Вот именно. За зожем это тебе не к нам. И не нужно тут выкать. Ясно? Я – Салем. – Она протянула руку.

– Митя. – Я пожал ее тонкую кисть. – Салем – это ведьминское?

– Я смотрю, ты в теме.

– Значит, ведьма?

– Можно сказать и так. – Ее улыбка стала чуть более доброжелательной. – А ты кто?

– В каком смысле?

– В прямом. Какая твоя роль?

– Не знал, что уже распределяли роли.

– Да нет. По жизни ты кто, Митя? Воин, маг, торговец? Или, может, исследователь? У каждого человека есть своя функция: обучать, лечить или создавать. Искать, защищаться, воспитывать…

Я задумался:

– Мне нравится создавать.

– Творческая личность?

– Не в том смысле, что рисовать или стишки писать, а что-то по-настоящему сложное и нужное. Строить, к примеру, дом или собирать из металлолома машину, которая способна ездить, или приготовить огромный свадебный торт.

– Типа работать руками?

– Можно и не руками. Открыть свой магазин или… ресторан.

– Бизнес, что ли?

– Бизнес, но не только из-за денег.

Салем поморщилась:

– Вот это вообще не моя тема. Назовем тебя просто – деятель.

Я пожал плечами:

– Как скажешь.

Докурив, девушка выкинула окурок в высокую металлическую пепельницу.

– И давай кончай свои думки. Ты сюда зачем ехал? За дофамином! Вот и получай его, пока это проще простого.

Она отошла, а буквально через минуту я оказался в кольце из пяти или шести шумных разгоряченных девчонок, среди которых была и Даша. Они налетели стайкой и, ни слова не говоря, потащили меня в зал – танцевать. Через некоторое время подошел Саня:

– Идем, я познакомлю тебя с Верой!

Девушка сидела рядом с подругой и, завидев Саню, разве что не закатила глаза. Ее подруга тоже сделала кислую мину.

– Это – Митя. А это – Вера и Лара, – перекрикивая музыку, представил он нас друг другу.

Лицо у Веры было как с картинки комиксов или открыток: настолько миленькое и симпатичное, что как будто ненастоящее.

– Приятно познакомиться, – сдержанно сказал я.

– Нам тоже приятно, – оценивающе оглядывая меня, откликнулась Лара – длинноволосая блондинка с типичной манерностью тиктокерши. – Ты хорошо танцуешь.

– Спасибо. – Неожиданный комплимент удивил.

– Ты тоже спортсмен?

– Нет. С чего ты взяла?

– Да тут подходили одни – два брата-акробата. Нет, честно. Акробаты, прикинь? Хвастались, что в каком-то турнире по танцам выиграли, а потом оказалось, что это нижний брейк. – Она переглянулась с Верой, и обе засмеялись.

– С нами тоже живет бывший акробат, – обрадовался возможности поддержать разговор Саня.

– Тогда понятно, почему он с тобой поселился, – посмеиваясь, отозвалась Вера.

– Почему? – удивился Саня.

– С клоунами ему привычнее.

Девчонки снова засмеялись, Саня тоже, но меня шутка покоробила. Своего пренебрежения Вера даже не скрывала.

– А пойдемте потом к нам? – предложил им Саня. – Поиграем во что-нибудь, поболтаем?

– Не, – оборвал его я, прежде чем девушки придумали новые подколки. – К нам не получится.

– Почему? – Светлые, чистые Санины глаза распахнулись. – Это же последний вечер до того, как нам выдадут задания.

Девчонки заинтересованно уставились на меня.

– Я сексист и в свое личное пространство женщин не пускаю, – брякнул я первое, что пришло в голову.

Лица девчонок тут же вытянулись.

– Скажи, что ты пошутил. – Вера гневно поджала губы.

Окажись на ее месте кто-то другой, я признал бы, что пошутил, но Вера мне не понравилась, и немного сбить с нее спесь было приятно.

– Нет. Все серьезно. Это моя жизненная позиция, и, как любой свободный человек, я имею на нее полное право.

– В чем же конкретно состоит эта твоя позиция? – требовательным тоном поинтересовалась Лара.

– В том, что взаимодействовать с вами безопаснее на нейтральной территории.

– Что значит «взаимодействовать»? – Ее глаза расширились.

Все смотрели на меня с недоумением и интересом.

– Ну, вот знаешь, есть люди, которые разрешают своим собакам спать в постели, а есть те, кто держит их на привязи в будке. Я отношу себя к последним.

– Ты сравниваешь женщин с собаками? – потрясенно выдохнула Вера.

– Это образное сравнение. – Я нарочно говорил медленно, чтобы понаблюдать за их реакцией. – Хотя не могу сказать, что к собакам я отношусь хуже.

К сожалению, полностью насладиться произведенным эффектом не получилось, потому что Саня оттащил меня в сторону:

– Что ты такое говоришь? Зачем? Сказал бы просто, что хочешь спать, или другое придумал. А теперь ты мне все испортил.

– Ничего не испортил. – Я посмеивался. – Наоборот. Раньше они бы тебя послали, а теперь им очень хочется попасть в нашу комнату.

– С чего это ты взял?

Я хотел сказать, что за годы учебы в женском коллективе успел отлично изучить психологию противоположного пола, но воздержался. Любое неосторожное высказывание грозило разрушить мою легенду.

– Увидишь.

Алик вернулся в комнату раньше меня и лежал в полумраке с небольшим планшетом.

– Все закончилось? – не отрываясь от чтения, спросил он.

– Веселье полным ходом. Чего ты ушел?

– А ты чего? – парировал он.

– Устал.

– Вот и я тоже.

– Хочешь сырник?

– Что? – Он поднял мутно-голубой взгляд над планшетом.

– Мама положила.

– А, ну давай.

Повозившись в рюкзаке, я выудил прозрачный пакетик с сырниками, которые, хоть и были вчерашними, пахли еще вкусно.

– Что читаешь? – Я протянул ему раскрытый пакет.

– Кинга.

– Любишь ужастики?

– Кинг не страшный, но атмосферный. Хочу настроиться. – Алик взял сырник, и я последовал его примеру.

– На что?

– Это мистический сезон.

– И чего?

– Не бери в голову. – Алик отложил планшет и сел. – Перед любым выступлением мне нужно настроиться. Я так привык и по-другому уже не могу. Профдеформация. Если не просчитаю все заранее, это может стоить мне жизни.

– Так ты вроде больше не акробат?

– Сейчас подрабатываю каскадером в кино.

– Любишь острые ощущения?

– Люблю драйв и азарт, а когда все спокойно, начинаю дуреть.

– Но это же просто игра. Неужели тебе и без нее драйва не хватает?

– Я здесь случайно. Но концепт мне зашел. И я настроен побеждать, потому что не привык проигрывать.

– А тебе все это не кажется глупым?

– Что именно?

– Все. Искусственность происходящего.

– О, вижу, ты не врубаешься в суть. Взять хотя бы Новый год. Что это, по-твоему? Казалось бы, обычный календарный день. Точно такой же, как и любой другой. Солнце взошло, потом село – вот и все. Однако люди с конца ноября начинают к нему готовиться. Украшают улицы, магазины, крутят рождественские песенки, закупаются подарками и настраиваются на встречу с чудом. Спрашивается, зачем? Все и так знают, что никакое «новое счастье» не придет. Потому что фишка Нового года не в его наступлении, а в ожидании, понимаешь? Создание праздничной атмосферы искусственно, а ощущения, которые мы испытываем в этот момент, самые настоящие. Любая игра, будь то спорт или рулетка, искусственна, но для многих – она и есть их жизнь.

Слова Алика звучали убедительнее, чем полуторачасовая лекция от организаторов.

– Понятно. В любом случае я мечтаю свалить отсюда.

– И это тоже, кстати, дофамин. – Он хитро подмигнул.

Я протянул ему пакет с тремя оставшимися сырниками:

– Бери еще.

– Не. Мне больше нельзя. Разжирею. Кстати, – вспомнил он, – хочу предупредить. У меня проблемы со сном. Так что не пугайтесь, если вдруг что.

– Что, например?

– Могу лунатить или не спать всю ночь. А если вдруг начну чудить, просто дайте мне вот эти таблетки. – Он взял с тумбочки пластиковую баночку и показал мне. – Потому что иногда я забываю их принять.

– И что это за таблетки?

– Обычные нейролептики. Улучшают сон и нормализуют эмоциональный фон.

– Договорились. – Я завалился на свою кровать и, с аппетитом доедая мамин паек, подумал о том, что нужно будет обменяться с Аликом контактами, чтобы потом расспросить, как все прошло и кто в итоге победил.

Глава 10

Поездка в кондитерскую ничего не дала. Оказалось, что это целая сеть, и Ева могла работать хоть в Крылатском, хоть в Капотне, а чтобы выяснить, где именно, предстояло объехать около тридцати кафе.

Распрощавшись с Саней, я снова зашел на съемную квартиру Евы – проверить записку. Бумажка по-прежнему преспокойно торчала в двери, и у меня на душе с удвоенной силой заскребли кошки. Когда я обсуждал Еву и все, что случилось, с Саней, когда придумывали, что делать дальше, настоящая тревога отступала. Я будто переносился в «мистический лес», и мы вместе разгадывали очередную загадку, но стоило остаться наедине со своими мыслями, как снова накатывало беспокойство.

«Пока ничего не нашли», – выполняя обещание, написал я Наташе.

«Совсем?» – тут же откликнулась она.

«Увы».

«Даже странички в соцсети?»

«Я еще не смотрел».

«А вот я нашла!»

«И что же там?»

Через пять минут пришло голосовое сообщение, в котором с прилежной торопливостью ботанички, стремящейся продемонстрировать, как хорошо она выучила урок, Наташа рассказала следующее:

«Я узнала, что Ева из Питера, что она любит плюшевых медведей, орехи, Криса Айзека, абрикосовый цвет, белые тюльпаны и умеет кататься на роликах. Примерно до восьмого класса носила косички, а потом появились дреды. Что у нее есть татуировка в виде замочной скважины на шее под волосами и один глаз у нее темнее другого, потому что в нем слишком много коричневых крапинок. Ее счастливое число – семь. Она мечтает о коллекции виниловых пластинок, ненавидит грустные финалы и пишет с ошибками. Ее школьных подруг звали Вика и Ульяна. В девять лет она переболела ветрянкой, а в одиннадцать корью».

Запись закончилась на шумном выдохе Наташи, выдавшей все это едва ли не на одном дыхании.

«Я впечатлен, – признался я тоже в голосовом. – Хотя жаль, что среди всей этой информации нет никакой конкретики. Ну, то есть знание о том, что она любит, вряд ли поможет узнать, где она сейчас и что с ней».

В ответ Наташа прислала ссылку на профиль Евы и приписала:

«Ты посмотри, а потом обсудим».

Фотографий у Евы оказалось много. На них она представала в разных образах и нарядах, сами снимки обязательно сопровождала мудрая цитата или строчка из песни. Она вела страничку не менее десяти лет. Я глядел на ее улыбчивое курносое лицо, на аборигенские волосы, на ладную фигурку, чувствуя, как скатываюсь в то, что называют страданием, и, чтобы это поскорее прекратить, написал Наташе, что все посмотрел.

Тогда она перезвонила. Был не лучший момент, чтобы болтать по телефону: Митя хоть и делал уроки в наушниках, но подслушивать это ему никогда не мешало. А я не то чтобы хотел от него что-то скрыть, просто не горел желанием пересказывать перипетии последних дней.

Пришлось отправиться на кухню, куда в любой момент могла войти мама.

– Даже если на первый взгляд кажется, что никакой информации нет, это не значит, что ее нет на самом деле, – осторожно сказала Наташа. – Ты заметил, что все посты – это фотографии Евы в разных красивых видах?

– Ну да, заметил.

Окажись Наташа рядом, ироничная усмешка, которая растянула мои губы, наверняка отбила бы у нее охоту продолжать в том же духе, но, к счастью, мы говорили по телефону.

– Суть именно в том, как она фотографируется, а подписи под снимками вторичны. Даже если в них она пишет что-то о себе. Это говорит о чем? О том, что ей хочется признания и восхищения или она это делает для кого-то конкретно, кому хочет нравиться.

– Это что, какая-то психология?

– Обычная психология. Бытовая.

– Ладно, давай дальше. – В общем-то, мне нравилось обсуждать Еву именно так, а не как с Саней, который бесконечно повторял, что Ева секси.

– Она любит древнего певца Криса Айзека, которого мне пришлось гуглить, и, скорей всего, о нем ей рассказал кто-то из старших, например родители, но как тогда они разрешили ей сделать дреды? Моя мама убила бы меня за такое!

– У тебя строгая мама? – Мне не очень понравилось то, что Наташа осуждает Еву.

– Не то чтобы строгая, но для нее очень важно мнение окружающих. Что они скажут. По правде говоря, я думаю, большинство родителей такие. Типа: веди себя прилично, одевайся прилично, говори прилично, думай прилично… В общем, мне кажется, у Евы с дредами либо бунт, либо родителям нет до нее никакого дела. Лично я больше склоняюсь к бунту. По собственной воле я не смогла бы так долго заплетать косы.

– Она поклялась себе, что пострижется, когда заработает миллион, – строго пресек я Наташину разыгравшуюся фантазию. – Уж это-то я точно знаю.

– Кстати, татуировка замочной скважины означает, что человек ждет, когда кто-то подберет ключик к его сердцу, если, конечно, у кого-нибудь из его окружения не набит ключ от этой скважины. Так иногда делают влюбленные.

– Может, тебе удалось найти каких-то ее друзей? – Судя по всему, Наташа просидела, изучая Евину страницу, не один час.

– Кое‑кого нашла и троим даже написала. – Она загадочно помолчала. – Но мне пока не ответили.

– Вот это да! – Тут уже я действительно пришел в восхищение. – Ты просто умница. Спасибо! Не знаю, чем я заслужил такую помощницу.

Она смущенно хихикнула:

– Я же скучающая Нэнси Дрю, забыл?

– Ах да, точно. – Я тоже развеселился. – Придется в качестве благодарности научить тебя варить правильный рассольник.

– Правда? – на полном серьезе спросила она. – Честно научишь?

Вообще-то я ожидал, что она посмеется и отшутится, как это делала Ева, но Наташа восприняла все за чистую монету, а с учетом того, что она продолжала мне помогать, не в моих интересах было отказываться от своих слов.

– Хорошо. Честно.

– А когда? Давай завтра?

На другой день, проверив вначале записку в Евиной двери, я поехал к Наташе.

К моему приходу она переоделась в черный свитер оверсайз и лосины, собрала волосы ободком и накрасила ресницы.

Я был в ее квартире в третий раз, но впервые осмотрелся внимательно.

Просторный светлый холл. Две двери в комнаты, но когда мы с Саней прятались от Егора Степаныча в гостиной, то не заметили, что она проходная и за ней есть третья комната.

Интерьер лаконичный, бежевый с зеленым и темно-коричневым, ремонт свежий, много свободного места и никакого лишнего барахла вроде того, что попадалось на глаза в нашей квартире при входе: чехол с Митиными лыжами, пакеты, рюкзаки, сумки, летняя обувь.

На кухне Наташа застелила стол нежно-лаймовой скатертью, и все окончательно сделалось свежим и радостным, будто только распустившимся.

– Я тут подумала… – Она замялась, словно застеснявшись. – Можно мы приготовим не рассольник, а что‑то другое? Я много чего заказала, но перловку забыла.

– Да запросто! Что угодно. – Я раскрыл холодильник.

Он ломился от пакетов с продуктами.

– Где же твои родители?

– Папа на даче живет уже много лет. А мама в командировке в Нижнем Новгороде.

– Понятно. – Я оценил запасы. – Кто в таком случае все это собирается съесть?

– Мы. – Она виновато улыбнулась.

– Мы – это ты и я?

– Я просто не знала, что тебе захочется приготовить.

– О боже! – Я захлопнул холодильник, постоял немного и снова раскрыл: – Ладно. Готовить будем печень в йогурте. Просто, быстро и сложно испортить.

Наташа выдала мне фартук с веселыми пчелками, набор ножей, сковородку и деревянную доску, а сама устроилась рядом – чистить картошку.

– В шараге учат по классике. – Я вооружился шеф-ножом. – Столовские рецепты типа «правильного» рассольника. Остального я нахватался в прошлом году, когда подрабатывал в ресторане.

– А сейчас ты где-то работаешь? – Вместо того чтобы наблюдать за тем, что я делаю, она смотрела на меня.

– До ноября работал в кафе возле колледжа, но оно закрылось. После Нового года в это помещение должны другие хозяева въехать, пойду к ним. Место удобное – не нужно на дорогу тратиться.

Я замолчал, но девушка продолжала смотреть: рот слегка приоткрыт, взгляд неподвижен, однако стоило заглянуть ей в глаза, она тут же отмерла и смутилась.

Наташа была забавная, и почти все, что она говорила, отчего-то заставляло меня улыбаться.

Я скинул кубики печени в пассерованный лук и подвинулся, чтобы она поставила кастрюлю с картошкой на плиту.

Дома, когда я готовил, на кухню никто не заходил. Я не ругался и не требовал покоя, но был собран и строг, как хирург во время операции, потому домашние предпочитали дожидаться результатов за дверью.

– Можешь мне доверять, – неожиданно сказала Наташа. – Я не родитель, не старший товарищ, не твоя девушка, даже не друг. Я не стану тебя ни за что осуждать, упрекать и вообще как-либо оценивать. Понимаешь?

– Не очень. – Я повернулся к ней.

– Просто скажи как есть. Я хочу услышать это от тебя, а не от Сани.

Ее тон удивил. Откуда взялась эта взрослость? На секунду я испытал нечто похожее на возмущение, словно меня обманули, но Наташа невинно хлопала глазами.

– Я про Еву, – пояснила она. – Я же чувствую, что все не так просто. Есть что-то, о чем ты не говоришь.

В голову вдруг пришло, что в йогурт можно положить яблоки.

– Кажется, ты звала меня, чтобы учиться готовить, а сама вместо этого болтаешь.

– Да-да, конечно! – спохватилась она. – Я внимательно смотрю и все запоминаю.

Пару минут мы молчали. Я медленно вылил йогурт на сковородку и добавил измельченный чеснок.

Кухню окутал кисло-сладкий аромат.

– Хочешь, расскажу притчу? – не выдержала Наташа за моей спиной.

– Давай.

– Пришел как-то один юноша в хижину к мудрецу и говорит: «Помоги мне найти любовь». – Как только она начала это рассказывать, ее лицо удивительным образом ожило, преобразилось, а едва уловимая печаль в глазах сменилась задорным блеском. – Мудрец отвечает: «Хорошо, только сначала поедим. В шкафу ты найдешь хлеб, а я схожу за молоком». Юноша обрадовался, потому что долго шел к мудрецу и был голоден. Мудрец ушел, а юноша принялся искать хлеб. Час искал, два, три, но никакого хлеба нигде и в помине не было. Оставалась только железная дверь с навесным замком. Предположив, что хлеб может быть за ней, юноша нашел тяжелый камень и принялся сбивать замок, потратив на это еще несколько часов. А как только одолел его, раскрыл дверь и увидел за ней хлеб. В хижину вернулся мудрец и сказал: «Это ответ на твой вопрос».

«Я понял! – обрадовался юноша. – Я должен искать любовь с тем же упорством, что и хлеб искал?» «Упорство тебе, конечно, не помешает, – согласился мудрец. – Но главный мой урок заключается в том, что нельзя отправляться на поиски любви голодным!»

Наташа расхохоталась, а я развеселился от того, как задорно она смеется.

– Ты вообще бываешь серьезной? – Я вернулся к сковороде.

– Редко, – с готовностью отозвалась она. – Я очень несерьезная. В детстве мне достаточно было палец показать. Папа так делал. Согнет указательный и крутит им у меня перед носом. Не знаю почему, но у него смешно получалось, и я заливалась так, что даже икать от смеха начинала, а потом он приставлял к этому пальцу указательный другой руки и говорил: «Усложняем задачу». Тогда меня было уже совсем не остановить.

– Скажи честно, зачем ты меня позвала? – Я приоткрыл на кастрюле с булькающей картошкой крышку, чтобы вода не норовила перелиться через край. – Тебе ведь что рассольник, что печенка – ничего не интересно.

– Вовсе нет! – Наташа перепугалась, будто я сказал, что собираюсь уходить. – Просто про Еву интереснее, чем про рассольник. Ты ее любишь?

Столь прямолинейный вопрос застал врасплох. Сам для себя я еще не окончательно определился, но Наташе необязательно было об этом знать.

– Да. Наверное, да.

– То есть ты собираешься найти и вернуть ее, даже если она в порядке? Просто так, для себя?

– Да! Именно. Для себя.

– Тогда понятно. Только вот интересно. – Она склонила голову набок. – А как отличить настоящую любовь от колдовства?

– Никакого колдовства нет! – Сняв фартук, я повесил его на спинку стула. – В лагере случилась одна вещь, которую я не понял и до сих пор не понимаю.

Наташа замерла в ожидании.

– Это было задание в рамках очередного этапа. Там все обставлено как ролевка: локации, персонажи, все играют, подстраиваясь под легенду о том, что дело происходит в мистическом лесу. Несколько команд. Каждая шла своим маршрутом. Иногда эти маршруты пересекались в базовых локациях. На этих базах можно было немного передохнуть, помыться, поесть, не заморачиваясь готовкой, поспать даже. Короче, по плану нам предстояло прийти в деревню часам к двенадцати ночи. Но просто так там ничего не делалось – это не туристический поход. Все обязательно через одно место. Вот как если ты встанешь на коврик и тебе скажут, что это твой плот, а кругом море, и, если сойдешь с ковра, утонешь. Так там устроено. Все не по-настоящему, но ты должна усиленно изображать, что принимаешь это за чистую монету. В общем, сначала мы дошли до ведьмы. – Я усмехнулся, рассказывать об игре было неловко; у Сани таких проблем не возникало, он считал, что «Дофамин» – это круто, а я казался себе великовозрастным дураком на детском утреннике. – У этой ведьмы были мобы, которые выполняли роль наших теней, но по факту должны были просто довести нас через лес до деревни. Для этого их привязали к нам длинными веревками, чтобы шли дольше.

– Я понимаю. – Наташа уловила мои метания. – Я смотрела несколько выпусков «Последнего героя» и «Форта Боярд» и еще чего-то. Мне нравятся такие приключения. Но я и подумать не могла, что подобные лагеря существуют.

– Существуют. Проверено на личном печальном опыте. В общем, нас привязали к этим теням, и мы пошли. Задачей теней было немного поплутать по лесу, чтобы участники понервничали, но не дольше пары часов, а потом привести их в деревню. Так, собственно, получилось со всеми, кроме меня. Моей тенью была Ева. Она прямо сказала, что не хочет столько времени глупо блуждать в трех соснах, и предложила сходить на озеро искупаться. Мы развязались, поплавали, а потом просто сидели и болтали, пока я не заснул. А проснулся от крика. Евы рядом не было. Я пошел ее искать. И как будто бы даже нашел их, но попал в ловушку, и на меня свалилась большая сухая дубина.

– Погоди. Ты сказал, что нашел их. Кого «их»?

– Вот это самое непонятное. – Я снова попытался вспомнить тот момент. – Я увидел двух людей и не сомневался, что один из них – Ева. Только она потом сказала, что мне это привиделось. И что она отошла пописать, а вернулась – меня нет. А еще у нее на скуле был синяк, как будто кто-то двинул кулаком под глаз. По ее словам, она просто в овраг свалилась, но как можно упасть в овраг и удариться лицом? Вот такая история.

Я замолчал, наблюдая за Наташиной реакцией. Девчонка сидела, подперев ладонью подбородок и задумчиво устремив взгляд в потолок.

– Может, она кого-то покрывала?

– Я тоже сразу так и подумал! Но все равно она вела себя странно и успокаивала зачем-то меня.

– Конечно, странно, если это она тебя заколдовала и привязала к себе.

– Кажется, ты хотела услышать, что скажу я, а не Саня! Вот я и говорю тебе как есть, без всякой этой ролевой фигни, – откликнулся я немного резко, но, заметив, как расширились Наташины зрачки, поторопился сдать назад: – Пожалуйста, не нужно смешивать игру и то, что было на самом деле.

– А вдруг то, что вы пили из котла, было какое-то галлюциногенное?

– Думаешь, лагерь практикует подобные методы вовлечения в игру? Я скорее поверю в приворот, чем в наркотики.

– А Ева сама тебе ничего не давала?

– Только жвачку.

– Так, может, дело в жвачке? Но зачем ей скармливать тебе галлюциногенную жвачку? У вас с ней что-то было? Поэтому ты на нее так запал?

– Нет! Не было. Ни до лагеря, ни после.

– Но если предположить, что тебя все же чем-то накачали, а крики и люди – лишь плод твоего воображения, то как ты можешь с уверенностью утверждать, что ничего между вами не было? И что синяк тоже не твоих рук дело? – Наташа на секунду задумалась, а потом с новым воодушевлением выдала: – А вдруг это ты сам на нее напал, а потом все забыл? Так бывает, если человека мучает совесть.

– Издеваешься?

– Ну а что? Смотрел фильм «Сердце Ангела»?

– Смотрел! – отрезал я. – Еще немного – и я пожалею, что рассказал тебе обо всем.

– Кстати, мне ответила одна девушка, Рина, с которой Ева снимала квартиру. Где сейчас Ева, она не знает, но разрешила ей позвонить.

– Что же ты молчала! – Я негодовал и в то же время был готов расцеловать Наташу. – Давай позвоним ей прямо сейчас?!

Мы устроились на кухне. Сели рядом и, включив громкую связь, положили телефон перед собой на стол.

Был час дня, и Рина ответила на звонок бодрым голосом. Судя по звукам на заднем плане, она находилась на улице.

– Рина, доброе утро! Скажите, пожалуйста, вам сейчас удобно говорить? – задорно выпалила Наташа голосом, каким обычно разговаривают надоедливые рекламные агенты, и тут же поторопилась пояснить: – Меня зовут Наташа. Я по поводу Евы. Я собираюсь снять комнату в одной с ней квартире и хотела бы немного о ней узнать. Вы уж простите, что я к вам обращаюсь, но сейчас такое время. Лучше все заранее проверить.

– Я понимаю, – дружелюбно отозвалась Рина. – Тут такое дело, Ева отличная девчонка и замечательная соседка, особых претензий никаких. Но есть один нюанс, из-за которого я бы не могла с чистой совестью советовать вам ее как хороший вариант для совместного проживания.

Наташа насторожилась:

– Какой нюанс?

– У нее какие-то проблемы то ли с парнем, то ли с семьей. Точно не знаю, но она постоянно от кого‑то прячется и боится, что ее найдут. Потому часто переезжает и порой делает это внезапно. Вот как в моем случае. Взяла и уехала, не предупредив. Потом позвонила и сказала, что нашла себе другую квартиру. А мне что прикажете делать? За два дня я новую девочку не найду, а всю квартиру оплачивать для одной слишком дорого. Кстати, не хочешь ко мне? Я обязательная и чистоплотная. Только у меня кот.

– Большое спасибо, – ответила Наташа. – Та квартира мне больше по расположению подходит.

– Ладно, как знаешь, но я тебя предупредила. Если Ева свалила, то все. С концами. Она вон у меня даже чемодан свой оставила и ключи не торопится отдавать, зараза.

– А парень у нее есть?

– Трудно сказать. Мы не особенно близки и про личную жизнь друг другу не рассказывали. Но в квартиру она его точно не приводила.

– А где она учится или работает?

– Нигде не учится. Во всяком случае, у меня такой информации нет. С сентября работала в частной кондитерской. А до этого – официанткой в стриптиз-клубе, но это не точно. Больше мне тебе сказать нечего. К тому же я уже пришла. Надумаешь стать моей соседкой, звони.