Единая Территория бесплатное чтение

Глава 1

Лекса

– Лекса, поторапливайся, че застыла?

Грубый мужской голос словно толкает хрупкую девушку, и она принимается с чувством разгребать остатки мусора на площадке. Среди прочего хлама здесь полно золы, обрывков бумаги, старых забытых и никому не нужных вещей. Обычный день работника низин.

Лекса отшатывается от командира, в руках которого сверкает длинный толстый кнут. Получить снова за свою нерасторопность очень не хочется.

В этом помещении она работает еще с двумя парнями, которые тоже иногда поглядывают в ее сторону, но не озираются на командира. Кажется, они знают: если рядом с ними Лекса, то все недовольство точно достанется ей.

На полу среди разбросанного обугленного имущества Лекса натыкаетя на старую фотографию. Небольшая семья – мать, отец и двое веселых сыновей. Они сидят на мягком красном диване, а слева от них большая живая зеленая ель, украшенная цветными шариками, блестящими гирляндами и золотой мишурой. На верхушке дерева держится выпуклый месяц с тремя маленькими звездочками – символ умершего государства. Семья, кажется, счастлива. Хоть фотография немного обгорела, Лекса может рассмотреть довольные лица родителей, взор которых устремлен в камеру. Однако хранить такое сейчас считается страшным преступлением. Интересно, это те же люди, что жили здесь, пока пламя не спалило остатки былого времени?

Хрясь.

По комнате разносится хлесткий звук удара плети о плоть. Лекса, взвыв, чуть не валится на землю, но чудом удерживается на ногах. Она знает – нельзя падать, иначе будет хуже.

Сцепив зубы и проглотив вскрик, девушка принимается дальше мести мусор, не обращая внимания на мутную пелену перед глазами, свидетельствующую о том, что удар был физически очень болезненным.

– Еще раз остановишься, и я лично выведу тебя на плацдарм. Поняла?

– Да, командир, – превозмогая пульсацию по всей спине и еле выдыхая, произносит Лекса.

– Остальные, че встали? Или вас тоже надо заставлять работать?

– Нет, командир, – хором отвечают парни.

– Пошевеливайтесь!

– Да, командир.

Комната погружается в привычные звуки очистки. Работа в низинах не отличается большим многообразием. По большому счету – обслуживающий персонал. На темной одежде всех троих не остается следов сажи, только водяные разводы у ног, скованных жесткими сапогами. Одежду низинцы носят простую и практичную. Минимум, необходимый для жизни.

Командир уходит из их комнаты, чтобы проверить остальных. Светловолосый парень, самый высокий, поворачивает голову к Лексе.

– Всего три удара, он еще смилостивился, – недружелюбно скалится парень.

Бен, так его зовут. Его голос звучит не громче шепота, испуганного возможным появлением командира, но девушке удается расслышать каждое слово. Она молчит, продолжая сгребать мусор в кучу.

– Не приставай к ней, ей итак каждый день достается.

Парень чуть ниже ростом, чем Бен. Но имени девушка не знает. Он сегодня впервые с ними. То, что парни общаются как старые друзья, ее тоже не удивляет. Бен легко заводит знакомства и очень любит трепаться о других.

Командир возвращается, когда они уже почти заканчивают уборку, собрав мусор по большим черным пакетам и отмыв до блеска пол, насколько это возможно сделать в сгоревшем помещении. Стены комнаты до сих пор покрыты сажей и непонятными тенями. Здесь мог бы проходить театр кукол или иное представление в полумраке – обстановка как нельзя кстати подходит своей драматичностью. Лекса завязывает последний мусорный пакет, и командир обводит их взглядом.

– На сегодня это последняя. Тащите эти сраные мешки на выход.

***

Горечь пахнет мандаринами. Что-то рождественское, давно забытое для меня. Я чувствую ее в горле и на языке. Она въедается в меня, проникая к самому желудку.

У меня никогда не было семьи, я их даже не знала. Все, что есть в моих воспоминаниях – украденные мандарины и девочки-соседки из приюта. Они подбили меня сделать это для них, говорили, что иначе перестанут со мной дружить.

На место мандаринов приходит ощущение тяжести ударов плетки. Тогда я впервые почувствовала, что значит ошибиться, ослушаться.

Пятнадцать ударов на виду у всего приюта – такая цена у рождественских мандаринов.

Я закрываю глаза и умываюсь, позволяя холодной воде привести меня в чувство. У меня есть еще минута побыть наедине с собой, пока командир не заподозрит неладное.

Выключаю воду и смотрю на свое отражение. На скуле алеет синяк – я получила его сегодня утром, когда неудачно споткнулась на ступеньках. Скорее всего он скоро потемнеет и приобретает более ясную форму.

Мне не привыкать к различного рода травмам. Скорее, я просто с ними смирилась. Боль – нечто неизбежное, привычное. Я научилась стискивать зубы и даже не мычать. Научилась подавлять в себе всхлипы. Перестала плакать. Совсем. Даже когда хочется.

Перевожу взгляд на короткие темные волосы до плеч. Мне, как и другим девушкам, стригут их одинаково. Только членам совета можно носить другие прически. Но я не против, это всего лишь волосы.

Из крана капает вода. Мне пора выходить, но я мешкаю. Большинство людей боятся остаться одни – я не из их числа. Одиночество мне приятно. Не нужно ни с кем делиться своими временем и силами. Если бы те девочки повторили свои угрозы, я бы уже на это не повелась. В итоге то я осталась одна, только с синяками и ссадинами по всей спине.

– Эй, твое время закончилось!

Дверь распахивается, и в маленькую комнату входит командир. Я послушно склоняю голову и шагаю на выход.

От вида плетки я перестала вздрагивать еще в детстве, когда нас прилюдно били за любые проступки. Сейчас нужно что-то похлеще, чтобы меня действительно испугать. Или все дело в таблетках.

Проталкиваясь к выдаче, я случайно задеваю каких-то парней. Они меня даже взглядом не одаривают. Хрупкая, маленькая, неуклюжая. И что с меня взять? Меня такая позиция вполне устраивает. И все же я бы не сказала, что совсем безнадежна. Мандарины я все же тогда достала.

Беру противень справа от себя и накладываю привычную еду: куриный суп, картофельное пюре с фасолью и котлетами, две булочки белого и черного хлеба, яблочный сок. Иногда нам дают кофе или какао, но это редко.

Кормят в низинах неплохо, грех жаловаться. Правда, вся еда холодная, будто только достали из холодильника, а еще часто недосоленная, и соли с сахаром нам не выдают, но я уже привыкла.

Я приближаюсь к кассе, где находится главное блюдо – маленький пластиковый стаканчик с тремя разными таблетками. Их принимает каждый и они не стоят ничего. Нам говорят, что это для поддержания иммунитета. Но я видела людей, которые пропускали прием, им было очень плохо, вряд ли обычные витамины способны сделать такое, точнее, их резкое отсутствие в рационе.

Я стараюсь об этом не думать и просто кладу чашечку размером с колпачок от сока на свой поднос.

– Палец.

Протягиваю указательный палец сидящей за стойкой девушке. Это обязательная процедура. В обед мы должны расписаться кровью о приеме таблеток. Наверное, нас проверяют. Один парень, специально пропустивший процедуру, так и не появился снова. Об этом ничего не говорили, но вряд ли все закончилось хорошо.

Мы едим в большом зале. Я слышала, что столовые принято делать в светлых тонах, но вокруг меня неизменно черная плитка и такой же пол, только деревянный.

По правде говоря, я не всегда здесь ела. Когда жила в приюте, нас кормили в отдельной комнате, но она тоже была темной, однако не такой, как эта.

Я проглатываю суп, не забывая взять таблетки в ладонь и запить их соком. Перед глазами небольшая дымка. Думаю, это из-за особенности низин – воздух слишком затхлый, вентиляций явно не хватает. Откусываю кусок белого хлеба и приступаю к картофельному пюре.

Рядом со мной обычно никто не садится. Все знают, что я на плохом счету у командира, поэтому сторонятся. Друзей у меня нет. Но опять же, одной мне быть вполне себе нормально. Я просто не знаю, как иначе. Другие сбиваются в группки.

Те парни, что были сегодня со мной на очистке, сидят с краю зала и о чем-то переговариваются, изредка поглядывая на меня. Это не беспокоит, но немного нервирует.

Чистку мы проводим довольно часто. В низинах полно людей, которые цепляются за свою прошлую жизнь в обход правилам. Обычно их дома сжигают вместе с вещами, а самих преступников казнят. Раньше их выводили за территорию низин и там расстреливали, вдалеке от толпы. Потом стали делать напоказ, устраивая публичную казнь. И преступлений стало гораздо меньше.

На каждой чистке свои командиры, контролирующие уборку. Наша задача, как самых низших, разгрести пепел и убрать лишний мусор. Затем помещение перекрашивают, после чего в него поселяют других.

В таких комнатах запах горелого никуда не уходит. Я знаю это, потому как сама живу в подобной. Мне ее выделили сразу после приюта. Вместе со мной там живут еще две девушки, но мы с ними практически не пересекаемся, только когда идем спать. И меня это вполне устраивает.

Я замечаю еще один косой взгляд и нарочно смотрю в ответ, пока любопытные глаза за крайним столом не сдаются. Это не беспокоит, но раздражает.

Я не знаю, чем я так не угодила командирам. Быть может, дело в моем происхождении – я никогда не видела солнца, родилась в низинах, меня оставили у двери приюта. На этом все. Дальше помню только нескончаемую вереницу боли, приучившую меня терпеть.

После приюта многие пошли работать в охрану или на кухню. Меня не допустили ни до того, ни до другого. Несмотря на темное будущее, я все же стараюсь быть стойкой. А что еще делать в низинах?

Бесконечная череда мрака, холода и сырости. Отказавшись от всего, что раньше вызывало эмоции, люди погрузились в такое отчаяние, что забыли о том, что они все еще живы.

Котлета жесткая и сухая, но я старательно запихиваю в себя еду, ведь больше нас не покормят. Только завтрак и обед.

Большие белые часы говорят о том, что скоро продолжится рабочий день. Нас снова распределят на группы и отправят на чистки.

Я запиваю водой пресную пищу и хмурюсь. Командир направляется строго на меня. Что я опять натворила?

Глава 2

Фейт

Кабинет наполняется запахом сигарет. Дым режет глаза, но миниатюрная девушка с острыми чертами лица упорно не желает разжимать зубы и взять сигарету пальцами. Она сидит за большим деревянным столом, обеими руками перебирая документы. Ее спутанные каштановые пряди волос собраны в неряшливый хвост, а форма уже весьма смялась после бессонной ночи.

Шуршание бумажек прерывает громкий стук в дверь. Утренней тишины как не бывало. Девушка хмурится, не поднимая взгляда, но ничего не произносит. Стук повторяется. Ругаясь полушепотом в заваленный бумагами стол, она берет сигарету руками и яростно тушит о заполненную до краев железную пепельницу.

– Кто? – голос сиплый, но строгий.

Ручка двери поворачивается, и в ее проеме появляется фигура в офицерской форме.

– Дым скоро через щели пойдет.

– Может хоть так у меня получится выкурить всех крыс?

Мужчина усмехается, растягивая шрам на своей правой щеке.

– Опять сидела до талого, Фейт?

Он входит в кабинет, не дожидаясь приглашения. Стук тяжелых сапог возвращается эхом от стен, пока он шагает к свободному креслу. Сев на потертую годами кожу, мужчина разминает шею и стучит себя по карманам в поиске портсигара.

– Кажется, я не разрешала тебе входить, – зло бросает Фейт, не отрывая взгляд от бумаг.

Мужчина никак не реагирует на эту реплику, лишь медленно подносит к губам самокрутку и закуривает. Выпуская изо рта густой дым, он устремляет взгляд в стену напротив себя. Портрет правителя Единой Территории – единственное светлое, что есть в кабинете Фейт. Изображенная фигура на нем одета в белую форму, украшенную медалями.

Фейт еще некоторое время бегает глазами по, кажется, уже заученному тексту, затем откидывается на спинку стула. Она скрещивает пальцы и шумно выдыхает, устремляя усталый взгляд на гостя. Тот все так же смотрит на портрет.

– Зачем приперся?

В голове нет фразы, подходящей лучше. Она так устала. Так чертовски устала для всего, что у нее не хватает сил на банальную вежливость. Да и перед кем? Сейчас в комнате ни одного достойного кандидата.

Мужчина усмехается ее реплике, опустив глаза. Кажется, он задумывается, но всего на секунду. Затем поворачивает голову к Фейт.