Одна ночь. Две тайны бесплатное чтение

1. Мешок с костями

Назар

Перед остановкой я перестраиваюсь в крайнюю правую полосу для последующего поворота и останавливаюсь на светофоре.

Ненавижу светофоры. Это же пожиратели времени, генераторы ненужных мыслей.

Кажется, убери их, и жизнь станет чуточку проще.

Хотя… вряд ли.

В последнее время именно на светофорах чаще накатывает мысль о продолжении рода, о семье. Мне нужно вновь обрести смысл жизни, а значит, мне нужен ребенок. И чем скорее, тем лучше.

А где найти подходящую, плодовитую, молодую бабу, которая не выносит мозг? Да таких днем с огнем не сыщешь.

Я чрезвычайно принципиальный, когда дело касается женщин. Не люблю размениваться, но я далеко не железный. Начинаю уже загоняться. Искать другие пути решения проблемы, вплоть до суррогатного материнства.

Раз не понравилась кандидатка на роль суррогатной матери, два, три, пятнадцать…

И дело не в деньгах. Есть какой-то отталкивающий психологический фактор.

Мне нужна та, что не сломается и без колебаний отдаст мне моего ребенка. Та, которой нужны будут только деньги и ничего больше. В лучших традициях эскорта, только с приставкой «суррогат».

Вот чтобы нашел женщину… Она просто забеременела, просто выносила, просто родила и просто ушла с миром, облагодетельствованная, налаживать свою жизнь.

Но надежды мои тают с каждой новой попыткой, а положительной динамики – ноль. Наверное, светофоры и созданы для того, чтобы такие как я копались в своих проблемах, искали решения… Но точно не сейчас.

На сей раз красный сигнал светофора не даёт мне в полной мере погрузиться в свои мысли.

Внезапно дверь машины открывается, и в салон, вместе с запахом дождя, вваливается какой-то мешок.

Что за…

– Прошу, поезжайте, – жалобно просит «мешок». – Умоляю вас! Они же меня схватят!

Взгляд в окно.

Трое мужиков несутся к моей машине. И явно не по мою душу.

Тем временем красный сигнал светофора сменяется зеленым.

Передача. Газ в пол. Прочь от остановки.

– Спасибо вам большое, – запыхавшись, говорит “мешок”.

Ситуация нелепая, абсурдная, как сон наркомана. Она требует незамедлительных разъяснений.

Отъехав на пару километров от остановки, я торможу на обочине. Тишина давит на уши.

– Можешь выходить, – бросаю я, глядя в зеркало заднего вида на своего случайного “попутчика”.

На заднем сиденье притаились и молчат. И это молчание скребется по нервам, как кошка по стеклу.

Я резко разворачиваюсь, включаю свет в салоне, желая увидеть эти наглые глаза, и… замираю.

Передо мной совсем молоденькая девчонка. Худая до жути: ключицы выпирают, словно вешалки для одежды, щеки запали, одни огромные глаза только остались. Серые, бездонные, наполненные невыплаканной болью.

Одета девчонка в какие-то обноски, явно не с её плеча. Трясущимися руками она прижимает к груди буханку хлеба и пачку сушек, как будто они – сокровище.

– Это не то, что вы думаете, – оправдывается она, виновато отводя взгляд. – Я не украла их.

– Да? И поэтому охрана супермаркета неслась за тобой, как стая гончих? Потому что ты их не украла?

– Я одолжила их, – надувает губы, готовая разрыдаться. – С зарплаты верну всё в тройном размере. Возмещу моральный ущерб. Только прошу, не сдавайте меня в полицию. Я сейчас уйду, правда. Вы больше никогда меня не увидите.

Я лениво киваю на дверь и с басом роняю:

– Уходи.

– С-спасибо ещё раз, – хлюпает она носом, затем открывает дверь и выпрыгивает из салона, словно ошпаренная.

В боковое зеркало вижу, как она роняет хлеб с сушками прямо в грязную лужу. Поднимает их, обтирает об свою кофту, не обращая внимания на грязь. Снова прижимает к себе.

Озирается по сторонам, и, шаркая кроссовками не по размеру, убегает во дворы старых построек.

Странное ощущение поселяется в области ребер. Не то жалость, не то щемящая тоска.

Мне должно быть всё равно на эту девку. У самого проблем выше крыши. Однако что-то подсказывает мне, что произошедшее – это не случайность, а образ её жизни.

Жалко молодуху. До боли в сердце жалко. Не должны ведь люди так жить. Не должны скитаться по углам и давиться ворованной буханкой, искупавшейся в луже.

Что-то в её жизни сломалось, дало сбой. И она теперь вынуждена обворовывать супермаркеты, чтобы выжить.

Неправильно это всё, конечно. Но когда-то я сам был таким же. Беспризорником, скитающимся по улицам, которые стали роднее отчего дома.

И врагу не пожелаю этого!

А тут девчонка… Молоденькая совсем. Видно, что даже мухи не обидит, а жизнь её обижать не стесняется.

И я тоже хорош. Гаркнул пару слов и выставил вон, не попытавшись даже разобраться.

Опомнившись, сдаю назад. Заезжаю во дворы, включаю дальний свет. Вдалеке мелькает её голубая кофта, словно мотылек в ночи.

Сигналю, но только пугаю ее этим. Она бросается наутек.

Давлю на газ, объезжаю по тротуару встречную машину, лишь бы не потерять из виду это голубое пятно. И вот, я почти равняюсь с ней. Опускаю стекло, чтобы позвать ее, но она уже прошмыгнула в подъезд, как мышь в щель.

Что со мной не так?

Голос внутри словно вопит: «Помоги ей!». Не знаю, хоть пару тысяч дать ей, чтобы совесть не грызла.

Выхожу из машины, блокирую двери и забегаю в обшарпанный подъезд со спертым воздухом. Дышать нечем – затхлость въелась в стены, пропитала собой каждый уголок.

Прислушиваюсь. Где-то сверху, из темноты лестничного пролета, доносятся тихий шорох одежды и настороженные шаги.

– Эй, это всего лишь я! – выходит довольно грубо.

Да и тупо как-то прозвучало. Неудивительно, что в ответ – тишина.

Пытаюсь смягчить голос, укротить жесткость в связках:

– Я тот, кто увез тебя от охранников супермаркета. Спускайся, не бойся.

– Зачем мне спускаться? – доносится из темноты осторожный ответ.

– Я хочу тебе помочь.

– Чем? Мне не нужна ваша помощь.

И ведь правда. Чем я могу ей помочь?

Разве что горсткой купюр, жалким подаянием, которое не облегчит ее жизнь, а лишь отсрочит неизбежное…

– Ты говорила, с первой зарплаты вернёшь всё в тройном размере. А у тебя работа хоть есть?

– А вам какое дело? Уходите!

Понятно. Этот разговор – пустая трата времени.

Поднимаюсь по лестнице, этаж за этажом, пока не оказываюсь на пятом.

А там она, сжавшись в комок, сидит на корточках в самом углу площадки, словно испуганный зверек. Хлеб и баранки к груди прижимает.

Окидываю взглядом убогую лестничную клетку: сырость, грязь, плесень, едкий запах мочи.

– Ты здесь живешь?

Она смотрит на меня испуганными глазами и отрицательно качает головой. Сторонится, будто я – воплощенная угроза. И я ее понимаю.

Мой вид, наверное, не внушает доверия. Не похож я на ангела-хранителя, готового протянуть руку помощи. Скорее, на волка, который эту руку откусит по локоть и не подавится.

Я над этим работаю, но пока все без особого успеха.

Видя эту беспомощность в ее больших серых глазах, я все же решаюсь. Протягиваю руку. В буквальном смысле этого слова. Сам не понимаю, что творю.

– Поедем. Накормлю тебя.

Она округляет свои и без того огромные глаза, с опаской косится на мою руку.

– Куда? – трусливо сглатывает она.

Не люблю я расспросы. Я из тех, кто предпочитает действовать, а не болтать. Из меня слов просто так не вытащить.

Но и случай у нас тут непростой.

Останавливаю взгляд на ее изношенных до дыр кроссовках; на спортивном костюме, который, кажется, не видел стирки целую вечность: на спутанных белокурых волосах и грязных ногтях.

Но есть еще кое-что. То, что не нужно видеть.

Пахнет от нее отнюдь не цветами.

В таком виде нас вряд ли впустят в нормальное заведение.

– Ко мне домой. Ванну заодно примешь, – натягиваю подобие улыбки. С этим всегда были сложности. Кажется, я забыл, как это делается.

При всем при этом представляю реакцию бывшей, если та вдруг нагрянет ко мне без спроса и увидит, что я приволок в дом беспризорницу.

"Вонять" же начнет. Назад проситься. Давать пустые клятвы и обещания.

Но меня это уже не трогает. Иммунитет с годами выработался. Не пронять.

Пускай вспомнит как, пребывая в глубочайшем трауре, я буквально с помойки ее подобрал и домой к себе привел.

Разошлись мы.

На кой черт мне держать при себе бесполезную бабу, которая не в состоянии выполнить свою самую главную функцию – размножение?

Вот же дьявол.

У меня прямо дежавю. Все ведь с точностью, как и семь лет назад.

Аж током всего прошибает и волосы на руках встают дыбом.

– А вам разве не противно рядом со мной находиться?

– Мне будет противно от самого себя, если я брошу тебя здесь в таком состоянии.

– Правда?

– Давай без лишних вопросов, а то я и силой могу тебя в машину затащить.

Девчонка странно реагирует на мои слова. Сильнее в стену вжимается. Губешки дрожат, зубы стучат друг о друга. А потом она вообще зарывается носом в своих ладонях. Слезы свои от меня прячет, словно ей стыдно показывать их перед здоровым мужиком.

– Только без рук, прошу! Не нужно силой, умоляю! – скулит она жалобно, чем вводит меня в подобие ступора.

На долю секунды я теряюсь.

Отступаю от неё на пару шагов, руки перед собой выставляю.

Гоню прочь из головы то, как с этой девушкой могли насильственно обойтись, из-за чего она теперь закатывает истерики.

Я присаживаюсь на корточки возле нее. Убираю её ладони от головы, открывая милое заплаканное лицо.

– Не реви, дуреха. Я не обижу тебя.

– Точно не обидите? – шмыгает она.

Видно, что хочет верить. Хочет, но боится довериться не тому человеку. И я ее понимаю.

Я заглядываю в ее сверкающие глаза. Серый налет на них похож на туман, в котором затерялись ее мысли.

– Обещаю. Никогда не позволю себе обидеть человека, если он того не заслуживает.

2. Курс на сближение

Я помогаю ей устроиться в машине. Стараюсь не прикасаться к ней даже.

Сам сажусь за руль и трогаюсь с места.

Телефон, установленный в держателе, вибрирует. Экран мелькает, глаза слепит.

В такие моменты я начинаю думать, что у моей бывшей есть дар предвидения.

Столько времени ни слуху ни духу, и вдруг – здрасьте! Всплыла.

Хотя меня всю жизнь уверяли, что говно вообще не тонет.

Конечно, она та еще ведьма, но вряд ли у нее вдруг прорезался третий глаз. Иначе она была бы умнее, и расставания можно было бы избежать. А сейчас ей лучше держаться подальше от меня.

Сбрасываю вызов, мысленно матерясь. Телефон вырубаю и разворачиваю голову в сторону глазастого "мешка" с костями.

– Как тебя зовут-то хоть? – спрашиваю после долгого молчания.

Стараюсь быть ненавязчивым, прощупываю почву, чтобы не спугнуть ее раньше времени.

Нужна она мне.

Задницей чую. А она у меня, надо сказать, "баба" порядочная. Крайне редко подводит.

Шутки шутками, но мне и впрямь кажется, что я на верном пути.

Для начала надо бы узнать побольше о девчонке.

Кто она такая. Если ли родственники, муж, дети… Питомцы домашние, в конце концов…

– Света меня зовут, – дрожит она не только голосом, но и всем щуплым телом. – А вас?

Не знаю, что и ответить.

По имени меня давно уже никто не называет. Разве что занудные сотрудники банка, когда звонят с очередным предложением взять у них ссуду под выгодный процент.

– Зови меня Назаром, – протягиваю ладонь. Она робко пытается пожать. В результате просто стискивает мой большой палец своей маленькой ручонкой. – Будем знакомы.

– Ага, будем.

На губах ее мелькает тень улыбки. Такие я обычно называю трусливыми.

Когда вроде бы не хочешь обидеть человека, но понимаешь, что ещё слишком рано для проявления симпатии к противоположному полу.

А мой "пол" не только противоположный, но и с "неровностями".

Пугает ее мой уродливый шрам на лице.

Или она от так холода трясется?

Решаю все-таки включить печку на максимум, направив потоки воздуха на…

Свету.

Хорошее у нее имя… Солнечное такое.

А я уже давненько не видел в своей жизни таких "солнечных" дней.

И плевать, что на дворе сейчас поздний дождливый вечер.

Остановившись на светофоре, тянусь к Свете. Она вздрагивает и пугливо вжимается в спинку сиденья. Потом нервно хихикает, хлопая виноватыми глазами, словно это была случайность.

Я не дурак.

Приходится отдернуть руку, чтобы не напугать ее еще больше. Видимо, она считает её страшнее ядовитой змеи.

– Извините, я думала вы… – что-то мешает ей закончить фразу. Она мнется в нерешительности.

Неужели жизнь обошлась с ней настолько жестоко, что она шарахается от каждого шороха?

– Не бойся, – говорю я, притормаживая перед перекрестком. – Я всего лишь хотел переложить сдобу назад.

– Нет, спасибо, я подержу. Мне несложно, – щебечет она, как воробышек.

Любо-дорого смотреть. В Свете скрыта красота, нужно лишь отмыть замарашку, самую малость подшаманить. Подстричь волосы, переодеть, откормить… и… хрен с ним… маникюр сделать.

– А вы, Назар, рулите. Смотрите, за нами уже пробка собралась, – кокетливо замечает она.

Моргнув, возвращаюсь в реальность.

Светофор давно горит зеленым, а я так засмотрелся на неё, что все чувства разом притупились, кроме зрения. Не слышал, как сигналят машины, следовавшие в потоке за мной.

– Свет, давай сразу на "ты"? – предлагаю я, трогаясь с места. – Не люблю, когда мне "выкают".

Она изучающе смотрит на меня, прикусив щеку изнутри.

– А сколько вам лет?

– А на сколько выгляжу.

– Ну… – тянет она задумчиво, прищурившись. – Вы выглядите как мой папа. Когда я видела его в последний раз, ему было сорок шесть. Вам думаю, тоже около того.

Мда… Запустил ты себя, Молотов.

– Почти угадала. Ошиблась всего в одной цифре, – сознаюсь я.

А про себя думаю, что пора бы заняться своим внешним видом.

– Так и сколько вам лет? Сорок четыре?

– Тридцать шесть.

– Ой, – булькает Света, прикрывая рот ладонью, краснеет. – Просто темно на улице. Плохо рассмотрела… Я не хотела…

– Я что, похож на обиженку? – перебиваю её ворчливо.

Ну чем не старик?

Света замирает и отрицательно качает головой. Боится даже вздохнуть.

– Нет, что вы? Совсем не похожи.

Что-то я палку перегнул. Снова напугал девчонку.

– А у тебя когда день рождения? – меняю тему, прекращая строить из себя невесть что.

Ей хоть восемнадцать-то есть вообще?

Света вздыхает. Вздох тяжкий, словно её лёгкие работают с перебоями, будто они отродясь не видели столько объема кислорода.

– Сегодня. Двадцать стукнуло, – тихо отвечает она, с грустью глядя на свои злосчастные баранки. – Я украла их не потому, что у меня сегодня день рождения, а на моем праздничном столе даже конь не валялся. Если честно, я даже не вспомнила бы о нем, если бы вы не спросили.

– А зачем же ты их украла?

Я совсем не осуждаю. Мне просто любопытно.

И мне также тоскливо, что в такой день ее "праздничный стол" пуст. Как и моя треклятая жизнь.

– Меня обманули. Люди, на которых я работала, не заплатили мне. А еще документы мои прикарманили, – голос её дрожит, а я не могу её утешить. Хочу, но не могу. – Я пять дней обивала порог их дома. Надеялась, что они вернут мне хотя бы паспорт, а они… Они начали домогаться! Я еле сбежала. Сил уже никаких не оставалось, думала, подохну от голода. Вот поэтому я украла хлеб… Чтоб продержаться еще немного…

Впервые в жизни я испытываю глубочайшую ненависть к людишкам, не имеющим ко мне никакого отношения.

Вроде услышал душещипательную историю незнакомого человека. Наши пути с большей долей вероятности разойдутся в ближайшее время, а защитить все равно хочется. Проучить тех ублюдков, чтоб мать родная не узнала при опознании.

Не потому, что я мужик, а значит должен постоять за беззащитную девушку.

А потому что кроме меня ей уже никто не поможет. Никто не спасет. Никто не даст ей шанс выжить в этом мире.

– Что это были за люди? На кого ты работала? Что делала? – цежу я сквозь зубы.

Злость душит меня так, что я непроизвольно сжимаю обивку руля, представляя как сдавливаю их глотки.

Ещё чуть сильнее сожму – и баранка превратится в полумесяц. Сломаю.

– Я не знаю, кто они. Видела только одного парня. Лохматый такой, прихрамывает на одну ногу. Он и забрал мои документы в качестве залога. А я… я разносила посылки. Работа не пыльная, и платили сдельно. Две тысячи выходило. Я согласилась, даже не думая.

Шестеренки в голове завертелись с бешеной скоростью.

Лохматый. Прихрамывает на одну ногу.

Знаю я одного такого имбецила, идеально подходящего под описание. К его несчастью, пазл в моей голове сложился.

– Что это были за посылки? – спрашиваю, в надежде, что мои догадки окажутся ложными.

– Не знаю, – пожимает Света хрупкими плечами. – Маленькие, размером со спичечный коробок. Я внутрь не заглядывала. Мне не разрешали.

Резко давлю по тормозам. Кулаки наливаются свинцом, превращаясь в кувалды.

Каждая клетка тела вопит, требуя развернуться и немедленно вернуться назад. Нагрянуть в этот притон, организованный "Костылем", и выжечь его напалмом. Чтобы после моего визита лет двадцать там ничего не росло.

– Света, ты доверилась не тем людям! – рявкаю я, едва сдерживая ярость. – Эти люди – наркоторговцы! Барыги! А ты с ними была заодно! Тебя ведь могли поймать! И знаешь, что бы тебе светило? Десятка, как минимум! Десять лет коту под хвост за две тысячи рублей! Ты хоть немного думаешь своей головой?

Сегодня я прямо бью все рекорды по словоизвержению. Никогда столько не говорил за один присест.

Чтоб тебя! Как можно быть такой безголовой дурой?

Света тут же забивается в угол. Подбородок дрожит, глаза наполняются слезами. Она опускает голову, делая вид, что ковыряет грязь из-под ногтей, и тихо всхлипывает, как мышка.

– Я не знала, – бормочет она. – Они говорили, это безопасно. Что я ни один закон не нарушаю.

– Один закон ты всё же нарушила, – отчитываю ее, стараясь говорить спокойнее. – И, как ни странно, в нашей стране практически ничто так строго не карается, как то, чем ты занималась.

Света берега совсем попутала.

Вместо того, чтобы трястись, поджав хвост, как это делала раньше, она скидывает на пол свои "хлебобулочные", напрягает "ягодичные" и отстегивает ремень безопасности. Привстает с кресла и бросается мне на шею.

– Я правда не знала! – ревет она мне прямо в ухо так, что барабанная перепонка начинает дребезжать. – Боже, что бы было, если бы меня поймали?

Тело мгновенно деревенеет. Я кое-как поднимаю руку, словно она весит тонну, и смотрю, как она зависает в воздухе над Светиной головой с растрепанной шевелюрой.

Раз, два, три… Пять секунд проходит, прежде чем я опускаю ладонь на спину молодухи и начинаю поглаживать ее.

– Да брось. Все же хорошо, – говорю я тихо, насколько это возможно, но все равно получается грубо. Годзилла не умеет шептать. – Теперь ты в безопасности. Больше в беду не попадешь.

– Как я могу вам верить? – плачет она, слезы скатываются на рукав моей рубашки. – Они мне говорили то же самое, а теперь… Теперь я осталась без документов! У меня ничего нет, кроме жалкой буханки хлеба, которая и та мне не принадлежит.

– Теперь у тебя есть я. Придется мне поверить. Придется, если хочешь вернуть себе все, что было твоим.

Она отстраняется, хлопает глазами, но руки с моей шеи не убирает. Ее ладони приятно массируют напряженные мышцы. До ползущей дрожи. До чего-то горячего и трепещущего.

– Вы что же, мой ангел-хранитель?

Чуть было не смеюсь в голос.

Прочищаю горло и с серьезным видом принимаю ее слова за комплимент.

– Я далеко не ангел. Но что-то же заставило тебя запрыгнуть в мою машину? Это судьба. Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

– Чем я могу вам помочь?

Если ты чиста… Если все срастется и ты не сдрейфишь, то помогу заработать приличную сумму денег и забыть обо мне, как и о своей прежней жизни.

– Домой приедем. Помоешься, а за ужином все обсудим, – сажаю ее на место и пристегиваю ремень.

Мы едем до дома в тишине, но всю дорогу мой внутренний голос воет благим матом.

Я не должен…

Не должен.

Нет! ДОЛЖЕН!

Это знак…

3. В логове у "монстров", или То самое предложение

– Проходи, располагайся. Постарайся чувствовать себя как дома.

Включаю верхний свет в холле и широким жестом приглашаю Свету в свое "логово".

А по ней видно, что как дома ну никак не получится.

– С-с-спасибо, – кивает она, переступая порог.

Шагает вдоль коридора, точно как по минному полю. Каждый следующий шаг тяжелее становится, еще короче.

Три. Каких-то три шага она сделала. На большее ее не хватает.

Диковато наблюдать за тем, как девчонка трясется, обнимая себя руками, словно закрываясь от меня.

Подвоха, что ли, ждет?

Света сканирует взглядом все вокруг. Заглядывает в щель приоткрытой двери в гардеробную, рассматривает обувь и одежду. Пытается убедиться, что здесь, кроме меня, никто не живет.

Она ошибается в своих поспешных выводах. В стенах этого дома обитает как минимум еще один монстр.

– У вас такой большой дом. И… красивый, – бормочет она. – Наверное, вы всю душу в него вложили, когда строили.

– Нет. Только деньги, – отрезаю я.

Душу я вложил в другое. А вот куда именно, знают только я и дьявол, которому я ее продал.

Света продвигается дальше.

Изумленный взгляд цепляется за шкуру убитого медведя, распятого на стене. Она цепенеет на секунду, судорожно сглатывает, словно в ее голове промелькнула мысль, что на месте медведя запросто может оказаться она сама.

Она боится. И мне это даже нравится.

Но комментировать не стану. Пусть освоится для начала.

Однако Света снова превращается в соляной столб, реагируя на приближающиеся звуки легкого клацанья когтей по полу.

Позади нас раздается приветственный лай того самого монстра, после чего мокрый нос моей собаки со всего разбега утыкается точно мне в зад.

Хороший выход! Лучше и не придумаешь!

Света взвизгивает и отшатывается назад.

Черный монстр лижет мне руки, не обращая никакого внимания на постороннего в доме.

– Фу! Рядом! – рявкаю я.

Собака засовывает язык в пасть и встает у моей ноги в ожидании следующей команды.

Через плечо недобро смотрю на нее. Она извиняюще скулит, прикрывая морду лапой. Стыдно стало за выходку с моим задом.

– Она тебя не тронет. Погладь ее, если хочешь. Дай ей себя обнюхать.

– Т-т-точно не укусит?

– Пока я не прикажу, не укусит, – машинально слетает с языка. Что есть, то есть.

Несмотря на свою мускулатуру и дьявольский внешний вид, она у меня крайне дружелюбна. Но может и разорвать в два счета, если ситуация того потребует.

Света на корточки присаживается и касается холки собаки. А та обнюхивает ее всю с ног до головы. Чихает, слюни разбрасывая по полу.

Тут я с ней соглашусь. Могло бы пахнуть и получше.

А Света хихикает, не принимая собачий чих на свой счет.

– Какая ты красивая девочка, какая блестящая шерсть у тебя, – Света прямо напрашивается оказаться по уши в слюнях.

Так и выходит.

Собака принимает ее комплименты за вызов. Она высовывает свой розовый язык и беспардонно лезет к Свете целоваться.

Момент знакомства пройден. А это значит, Свете больше некого бояться в этом доме, за исключением моих скромных желаний.

– А как ее зовут? Я правильно понимаю, это же доберман?

– Правильно. Ее зовут Хеннесси.

Собака тут же навостряет уши, глядя на меня снизу вверх. Беру ее за ошейник и притягиваю к ноге, чтобы увести. Хватит на сегодня знакомств.

– Хеннесси? Как коньяк…

– Верно. В такие моменты, когда мне хочется нажраться, на выручку приходит Хеннесси.

– Хм, забавно.

Я завожу собаку в комнату, как бывает только тогда, когда ко мне приходят посторонние. Проверяю все ли на месте: жрачка вроде есть, вода – тоже. Развлечения, думаю, она себе найдет.

Запираю дверь и возвращаюсь в холл.

Света за это время продвинулась на полметра и даже обувь успела снять.

Прогресс.

Я стараюсь не замечать ее дырявые носки, явно из разных пар. Беру ее за руку и, без лишних слов и экскурсий, веду в гостевую ванную за лестницей на первом этаже. Включаю свет и мягко подталкиваю ее внутрь.

– Полотенце, халат, тапочки, – поочередно указываю, разворачиваюсь на пятках. – Душ, шампунь, мочалка. Пользуйся всем, не стесняйся.

Выхожу и прикрываю дверь за собой. Стою напротив неё в ожидании, что после меня она закроется на замок.

Не закрывается.

Жду еще пару минут.

Душ включается. Струи воды с характерным звуком начинают хлестать по ее телу, а дверь по-прежнему не заперта изнутри.

Можно ли это расценивать как приглашение войти?

Неожиданный поворот…

Совести у меня отродясь не было. А уж что говорить о каких-то там рамках приличия?

И все же, усилием воли провожу эти гребаные рамки в своей голове и отступаю от двери, стараясь не думать о незапертом замке.

Всему свое время, Молот.

Первым делом я захожу в гостиную и разжигаю камин, чтобы как только Света выйдет из душа, спалить ее одежду к чертовой матери.

А дальше уже иду на кухню, провожу ревизию в холодильнике в поисках нормальной жратвы. Накрываю на стол и настраиваю себя на серьезный разговор, ожидая свою чистую "замарашку".

Что-то подсказывает, детали этого разговора Свету могут как заинтриговать, так и отпугнуть.

– Ау, Назар, вы где?

Наконец раздается ее звонкий голосок, сравнимый с перезвоном колокольчиков. Где-то вдалеке. Заплутала в моем лабиринте.

А я не откликаюсь. Затаившись, нарочно молчу.

Пусть еще раз позовет меня по имени. Мне нравится, как оно звучит из ее уст. Так мягко, нежно. Словно призыв прекрасной Сирены.

Да уж, совсем одичал.

– Назар? Куда вы подевались?

Эхо все ближе. Шаги босых ног становятся отчетливее. Еще пара секунд, и Света выглядывает из-за угла.

– А, вот вы где! – лучезарно улыбается это милейшее создание, кутаясь в халат. – А я вас по всему дому ищу. Звала-звала, а вы не отвечаете.

А она преобразилась. Повеселела. Кожа порозовела от горячего душа. Глаза засверкали серебром.

Света сбросила грязные шмотки, отмылась и словно заново родилась. Переродилась из болотной кикиморы в диковатую лесную нимфу.

Любо-дорого смотреть на нее. И та ледяная глыба, что находится у меня под ребрами, слегка подтаяла при виде ее неподдельной радости.

Вроде бы ничего особенного не сделал, а на душе вдруг потеплело.

– Налетай, – киваю я на стул, выдвигаю его из-за накрытого стола, возомнив себя джентльменом. – Увы, горячего в доме ничего не нашлось. Только вчерашние закуски.

Света бабочкой порхает ко мне. Проскальзывает между мной и столом, присаживается за него. Я любуюсь ею, пока она голодными глазами изучает угощения на тарелках.

Боже, как она хороша! Невинная и чистая, и вместе с тем – женственная и обольстительная. И этот мой халат на ней… Наверняка под ним она абсолютна голая…

– А у вас вчера был праздник? – робко спрашивает Света, задумчиво склонив голову.

Я зажимаю пальцами переносицу, отгоняя наваждение её обнаженного образа.

– Нет, почему?

– Просто, мне кажется, суши, краба и тарталетки с икрой едят только по праздникам.

Я невольно испускаю смешок, на что Света заливается краской. Вся от пяток до корней волос. Стыдливый взгляд от меня прячет.

– Я что-то не то сказала? – лепечет она, повесив нос.

Какой же я все-таки болван.

Ну куда ты лезешь со своей жизнью на широкую ногу?

Девахе суп нужен пожирнее, понаваристей, а ты ей краба подсовываешь, да китайские палочки вместо приборов.

Опомнившись, выдвигаю ящик кухонного гарнитура, достаю вилку.

– Ешь, пока не заветрилось, – кладу прибор рядом с ней. – Будем считать, у нас сегодня праздник!

– И какой же?

Хмурюсь вдруг.

Уж больно она разговорчива. Этот факт начал меня напрягать.

Не люблю, когда разговаривают не по существу. А к этому самому «существу» мы сможем подобраться только, когда она вдоволь наестся.

Не хочется портить ей аппетит этим "существом".

– День, когда твоя жизнь изменится к лучшему, – отвечаю я, подавляя внутреннее раздражение.

– А ваша тоже изменится?

– И моя тоже. Ешь! – на сей раз приказываю, и только тогда Света замолкает и принимается за еду.

Чтобы не стоять над душой, я отхожу к кухонному островку и оттуда наблюдаю за тем, как Света уплетает за обе щеки.

Аппетит у нее зверский. Такой только у нее и у Хеннесси.

Со временем начинаю задаваться вопросом, как в такую маленькую столько всего помещается.

Выглядит она немного диковато, но ест при этом довольно аккуратно.

К слову, к вилке она так и не притронулась.

Зачем ей вилка, если Света умело пользуется китайскими палочками, отправляя в рот огромные куски риса, начиненные всякой ерундой.

Морщусь. Ненавижу роллы. А она же уплетает за милую душу и еще забавно причмокивает.

Закончив с японской кухней, Света приступает к разделыванию дальневосточного краба. Глотает сочные куски мяса, тихонько мычит от удовольствия. Облизывает пальцы, прикрывая глаза, словно вкусила что-то абсолютно запретное.

Недурно. Такой бурной реакции на крабовое мясо я еще не видел.

Следом Света ставит финальную точку трапезы на тарталетке с икрой.

Она принюхивается к ней, будто к редкому парфюму, дразняще высовывает кончик языка. И, бросив на меня дерзкий взгляд, соблазнительно слизывает икринки с верхушки. Задерживает во рту, медленно рассасывая зернышко за зернышком.

И так с каждой: лижет, держит, рассасывает. Взгляд – в меня. Лижет, держит, рассасывает…

В груди точно когтями скребут. Это зверь рвется наружу. Тот, что привык брать, не спрашивая, и не сожалеть ни о чем. Брать снова, утолять голод, забыв обо всем на свете.

Ох, этот дьявольский язычок… Да я бы его…

Фантазия вспыхивает, дорисовывая к ее невинно-розовому языку то, чего там нет и быть не может.

Не в этом доме. Не с ней…

Да закажи ты себе уже бабу!

Тем не менее все мое нутро становится на дыбы, игнорируя идею с продажными женщинами. Оно настойчиво требует распять этот соблазнительный объект прямо на кухонном столе.

Черт возьми.

Столько женщин было в моей жизни, а такой невинной чистоты в постели не припомню.

Кажется, я влип по-крупному. Сдерживать зверя рядом с ней будет пыткой.

Все. Хватит.

А то ведь такими темпами Света и до связки бананов доберется. Очистит его неспешно, в рот положит… и тогда мне сорвет крышу окончательно.

Ладно. Задобрил, а теперь можно и к делу переходить.

Передернув плечами, я стряхиваю наваждение. Когда кровь отливает от стратегически важных мест, я отодвигаю стул, разворачиваю его спинкой вперед и сажусь напротив нее.

Света тут же съеживается. Кладет недоеденную тарталетку в тарелку, прячет руки под стол.

– Наелась? – спрашиваю, заглядывая в глаза.

Она кивает, вытирает ладонью рот.

– Да, большое спасибо.

– Вкусно было?

– Очень. Вы просто не представляете, как…

– Хочешь, чтобы так было всегда? – перебиваю ее, хотя и наслаждаюсь ее голосом. – Не только по части еды. Хочешь, чтобы жизнь стала вкусной и разнообразной?

Она удивленно моргает.

– А кто же не хочет?

– Я и не сомневался в твоем ответе. В таком случае у меня к тебе есть весьма выгодное предложение, – выставляю вперед руку, не давая ей вставить и слова. Вижу, что она насторожилась. – Предупреждаю: второго шанса не будет, поэтому советую все хорошенько взвесить. Подумай, как изменится твоя жизнь, если ты примешь мое предложение.

– Х-хорошо. И что вы хотите мне предложить? – спрашивает тихо, почти беззвучно, и даже не моргает.

Тут главное – не спугнуть раньше времени.

А как не спугнуть того, кто всего вокруг боится?

Но, помнится, девочка она наивная. За две тысячи чуть свободы не лишилась.

А мое предложение кардинально отличается от предыдущего. За сдельную работу – огромные деньги. Ставка в четыре тысячи раз больше, чем ей предлагали в наркопритоне.

– Свет, скажи, а у тебя мужчины уже были? – захожу издалека.

В первую очередь нужно убедиться, что прекрасный цветок уже был "опылен", иначе разговор не имеет смысла.

Света смотрит на меня в упор и молчит.

– Так ты девственница, что ли? – уточняю, принимая молчание за нежелание признаваться в своей неопытности. – Просто ответь. В этом нет ничего постыдного…

Набравшись смелости, она перебивает меня:

– Мужчина! – восклицает она, делая выразительный акцент на окончании. – Один мужчина и все!

Что ж, я рад, но довольную улыбку приходится подавлять, потому что саму Свету этот факт, кажется, немного омрачает.

Словно в глубине души она презирает того мужчину, что сотворил это с ней. Будто из-за него ненавидит себя… Той, которой она стала после него.

Она считает себя грязной, использованной, выброшенной.

– А дети у тебя есть?

Вижу реакцию, но не ту, что ожидал. Света начинает мешкать. Глаза наполняются влагой. Зрачки ее бегают из стороны в сторону, лицо бледнеет, а над верхней губой выступает испарина.

Нервничает девчонка не на шутку.

– Так есть или нет? – давлю.

– Нет, – выдыхает, мотнув головой. – Нет у меня детей.

– А хочешь?

Внезапно Света заходится слезами.

– Хочу! – выпаливает она. – Хочу очень! Хочу своих деток! Хочу увидеть их, на руках подержать. Хочу узнать, как они пахнут. Хочу услышать их смех! Хочу! Я всего этого хочу, Назар.

Напрягаюсь всем телом до состояния взведенного курка.

Не успели мы подойти к сути, как проблема нарисовалась. Она не должна хотеть детей. Не должна привязываться к тому, что будет расти у нее в животе.

– А зачем вы спрашиваете? – интересуется Света, а меня жалость к ней снова пронимает.

Отставить жалость и прочие сопливые эмоции!

– Завтра отправлю тебя в клинику на обследование. Если твоё здоровье позволит, в ближайшее время заключим контракт на суррогатное материнство, – хладнокровно заявляю и продолжаю давить: – Свет, ты в невыгодном положении. Тебе нужны деньги и стабильность, а мне нужен здоровый ребенок! Ты родишь мне его, а я взамен устрою тебе лучшую жизнь. Ты выберешься из нищеты и получишь независимость.

Света пребывает в шоке: не двигается, не моргает, не дышит. Лишь слеза, застывшая на кончике ресниц, выдает в ней жизнь.

Я руки складываю на спинке стула, взгляд приковываю к циферблату наручных часов, давая ей время осознать вес сказанного и понять, что моё предложение – трамплин в будущее, где больше не будет черных полос.

Однако терпение – это то, чем я никогда не мог похвастаться. Оно иссякает по прошествии двух молчаливых минут. И я возвращаю взгляд с часов на Свету.

– Итак, твой ответ? – тон мой резок, требователен. – Ты выберешь деньги и жизнь в моем доме со всеми удобствами, начиная от изысканной еды, заканчивая брендовыми шмотками или предпочтешь, как и раньше, скитаться по улицам в поисках новых проблем?

– Мне… я могу подумать? – она пищит, словно загнанная в угол мышь, взгляд её мечется, не находя опоры.

– Время на раздумья истекло, – наваливаюсь грудью на стол, силой взгляда, силой воли принуждая её сделать правильный выбор. – Мне нужен ответ. Сейчас же!

Света не выдерживает давления, и её прорывает на слёзы.

А этого я вообще не выношу. Пусть кричит, спорит, бунтует, но только не эти сопли.

Я выдергиваю из подставки горсть салфеток. Тянусь к Свете через весь стол и подчищаю за слезами мокрые следы, чтоб глаза мои их больше не видели.

Внезапно она отталкивает мою руку. С остервенением. С сидевшим внутри нее протестом. Света осмеливается показать мне свои зубки. Характер, проснувшийся не вовремя.

Но он у нее все же есть, и это уже хороший знак.

Хватит быть бесхребетной тенью.

– Значит, это было вами спланировано? – сквозь рыдания выплевывает она, сжимая кулаки от злости. – Вы увидели во мне жертву и заманили в ловушку, так? А как же ваши слова, что вы больше не обидите меня?

Больше? Разве я хоть раз позволил себе что-то лишнего? Не посмел бы…

Всё, что я делаю сейчас, – ради её же блага.

Я не обижаю тех, кого обижает жизнь. Я даю ей шанс, который может оказаться последним.

– Я никогда и ни в чём тебя не ущемлю, если ты выполнишь мою просьбу. Ты будешь под моей защитой всё то время, пока носишь моего ребенка.

– А потом? – вскидывает она руки в отчаянии. – Потом вы, как и все, вышвырнете меня на улицу?

Как все? Да что она несет?

Монстра из меня какого-то делает.

– Как только контракт будет исполнен, ты сама захочешь уйти, – понижаю голос. – Так что? Вердикт!

Свету терзают сомнения, пожирают ее изнутри. Ей больно, противно, стыдно. Но это ничто по сравнению с тем, что ей уже пришлось пережить.

Внезапно Света распрямляет плечи, и в её взгляде я вижу то, чего никак не ожидал – гордость.

Чёртова гордость.

В иных ситуациях она – спасение, но сейчас может стать камнем преткновения и лишить Свету последнего шанса.

– Я согласна! – Ее уверенный вердикт звучит как вызов, как дерзкий плевок в лицо гордости. – Я принимаю ваши условия. Я стану суррогатной матерью!

Я награждаю ее одобрительным взглядом, поднимаюсь из-за стола и протягиваю ей свою ладонь.

Хватит терзать девчонку. Сейчас ей, как никогда, необходимы тишина и покой.

– Пойдем, я провожу тебя в комнату, где ты будешь жить.

Ни секунды не раздумывая, Света вкладывает свою руку в мою ладонь, и я крепко сжимаю ее.

4. Костыль

Поначалу я был уверен, что Света сбежит при первой же возможности. Даже ключ из замка не вынул, чтобы не усложнять ей побег.

Погасил во всем доме свет, лег в постель и всю ночь, затаив дыхание, прислушивался к звукам из соседней спальни. А никаких звуков я так и не услышал. Ни единого.

Так и уснул, держа в уме мысль, что я ей тоже нужен.

Она умная девочка. Да, порой из-за неопытности совершает глупости, но глупой ее не назовешь.

Утром я заглядываю в ее комнату. Света спит беспробудным сном, зажав пуховое одеяло между ног. Так сладко, что не осмеливаюсь будить.

Я пишу записку и оставляю ее на соседней подушке.

Наказываю Хеннесси охранять нашу гостью, а сам отправляюсь исправить кое-какое недоразумение.

При подъезде к нужному дому я иду на таран, не сбавляя скорости. Поддав газку, сношу бампером ветхий забор, державшийся на честном слове. Он тут же разлетается в щепки.

Резко ударив по тормозам, я паркуюсь на участке, заваленном хламом, пустыми банками из-под пива и окурками.

Выхожу из машины, пока кипишь в доме не поднялся. В этот момент на веранде показывается перекошенная в испуге морда "Костыля".

– Пацаны, шухер! Рвите задницы, Молот нагрянул! – орет он дурниной, после чего из дома как тараканы повылазили наркоманы и бросились врассыпную.

Мне плевать на остальных. Костыль тут главный. С него и спрос.

Он понимает масштаб надвигающейся на него проблемы и удрать от меня пытается через соседний участок. Несмотря на хромоту, он мчится по конопляному полю, оглядываясь через плечо, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Я преследую его не спеша, прогулочным шагом, наблюдая за его агонией.

Разминая кулаки, я слышу, как хрустят суставы. Примерно так же захрустит его челюсть, когда он будет выплевывать последние зубы из своей вонючей пасти.

Ему от меня не убежать. Сопротивление бесполезно.

– Молот, я ничего не делал. Клянусь, я чист, как гребаная принцесса на горошине! – в панике задыхается он.

Костыль, защищаясь, выставляет вперед руку, в которой отчаянно не хватает белого флага. Он скачет как кузнечик по грядкам, после чего упирается в соседский забор. А тот уже не такой хлипкий будет. Не перелезешь, не сломаешь, не пройдешь.

– Молот, я правда завязал со всем. Зуб даю!

Хнычет он словно девчонка, ногу пытается перебросить через забор.

Угнетает он меня.

Минимизирую расстояние между нами. Накрывая его своей тенью, встаю напротив него. Стиснутый кулак выставляю на передовой фланг в знак не совсем добрых намерений.

– Паспорт девчонки у тебя? – цежу я пока что по-доброму.

– Нет. У меня ничего нет! – таращит на меня свои честные-пречестные глаза.

– А если найду? – оскалившись, предоставляю возможность подумать и не рыть себе могилу.

Я делаю обманный замах рукой, всего лишь проведя ею по своим волосам на виске. Костыль тут же голову в плечи втягивает, руками от меня закрывается. Вот-вот обоссытся.

Барыга всерьез думает, что это – последнее, что он увидит в своей жизни.

– Какой еще девчонки? Наезд без повода! – лепечет он, лязгая зубами. – Говорю же, ничего у меня нет!

Достало.

Рыкнув, хватаю его за шкирку и дергаю взад-вперед.

Он орет, пасть раскрыв. В ноздри ударяет вонь перегара и гнили.

Пачкать об него руки не хотелось бы, но, видимо, придется.

– Хочешь, чтобы я тебе и вторую ногу ампутировал? – беру его на понт.

Считаю такой метод эффективным, а уж если не поможет, в ход можно пустить мою полюбившуюся расчлененку.

Схватив Костыля за горло, я тащу его по земле. Тот визжит как резаный, судорожно цепляясь за кусты.

Давлю на кадык со всей дури, и крик обрывается. Моя ладонь, сжатая в тиски, не дает ему издать ни звука, только хрипы рвутся наружу.

С пинка открываю покосившуюся калитку и вваливаюсь в полуразрушенный сарай. Окидываю взглядом хлам и паутину, ищу то, что сможет вытряхнуть из него правду. И тут взгляд цепляется за ржавую пилу. Хватаю ее за облезлую рукоять, хотя такой даже куриную кость не перепилишь. Тупая, как моя бывшая.

– Ты ведь помнишь, из-за чего у тебя вместо ноги протез? – впускаю в себя зверя и присаживаюсь на корточки возле скулящей туши. – Моя собака тоже помнит! Как она человечину тогда полюбила! С тех пор ждет не дождется, когда твоей правой полакомится! Поделишься, а? Не обделишь животину?

Костыля такими темпами скоро кондратий хватит. Он дрожит всем телом, слюни с соплями вперемешку, плачет, стонет, мамку зовет.

– Не надо ногу, прошу! – вопит он, а я, схватив его за щиколотку, мысленно черчу линию отреза, надавив зазубринами пилы на голень. – Только не ногу! Я же больше ходить не смогу!

По голень – это детский лепет. Беру выше, целюсь снести всю конечность до самого паха. На зоне она ему точно не пригодится.

Краем глаза замечаю, как из своих лачуг повылазили соседи, жаждущие хлеба и зрелищ. Не лезут, выжидают. Они только рады будут, если я избавлю их от такого "украшения" района, от такого соседушки.

– Все-все! Молот, вспомнил я про девчонку! – хнычет он, сопли пузырями. Но я с нажимом вонзаю ржавые зубья в его кожу сквозь трико. – А-а-а! Больно! Забыл я про нее! Отвечаю, ничего не хотел скрывать! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Вся братва тебя уважает!

– Ровно через минуту паспорт должен быть у меня в руках, – рычу я, впиваясь взглядом в его перекошенное лицо. – Тогда и посмотрим, как ты меня уважаешь. А если его не будет… – подношу пилу к его переломанному носу, он косит на нее глаза и едва не обделывается.

– Будет, Молот! Сейчас все будет! – стелется он, подрывается с земли и ковыляет в сторону дома, словно у него и не было проблем с ногой.

Швыряю пилу в сорняки и неспешно шагаю следом, коротко кивнув соседям. Если Костыль вздумает шутить со мной – сотру в порошок прямо на глазах у этих зевак, не моргнув глазом.

Ровно через минуту паспорт уже у меня в руках.

Не соврал, падаль.

Раскрываю на развороте с фотографией: Красавина Светлана Александровна.

За шесть лет она словно иссохла: кожа да кости, огромные глаза, занимающие пол-лица. Но раньше в них искрился озорной огонек, а теперь плещется только страх и отчаяние.

– Значит слушай меня внимательно, Костыль, – возвращаю его внимание, пряча паспорт в задний карман джинсов. – Если еще раз услышу, что ты толкаешь наркоту, так просто ты от меня не отделаешься. По одному истреблю всех твоих шакалов, а потом и до тебя доберусь. Я понятно выразился?

Костыль в шоке, но сейчас он на все согласен. Он готов лизать мои ботинки, лишь бы я больше не появлялся на пороге его конуры.

– Конечно, все понял. Дважды повторять не надо.

– И вычисти всю дурь с участка! Сожги ее к чертям! Через неделю приеду с инспекцией!

– Сделаю! Все сделаю, – кивает, шагает ко мне и протягивает свою ладонь для рукопожатия.

Смачно плюнув в Костыля, я сжимаю свой кулак и со всей силы впечатываю в его грязную рожу. Обмякнув, барыга валится на крыльцо.

– Это тебе, чтоб не расслаблялся! – рявкаю я, а затем сажусь в машину и под изумленные взгляды зевак даю по газам.

По дороге к дому я нахожу в телефоне контакт старого приятеля, нажимаю на вызов и включаю громкую связь.

– Молот, братан, вот отвечаю, только о тебе подумал, а ты тут как тут! – ржет он в трубку.

– Не понял, Борзов, ты сейчас нарываешься?

– Да ну, брось! Просто дело есть. Сам хотел набрать, а ты меня опередил.

– Ясно, – мычу я, бросая взгляд на паспорт Светы. – Я сейчас скину тебе кое-какие данные, пробьешь мне одного человечка?

– Не вопрос. А кто это? Еще один твой должник?

– Можно и так сказать, – уклончиво отвечаю, не вдаваясь в детали.

– Тогда высылай. К обеду сброшу тебе всю инфу по нему, там и поговорим.

– Отлично! На связи, – отключаюсь.

Через пару километров я останавливаюсь на подземной парковке торгового центра, делаю пару снимков паспорта и отправляю их Борзову.

Надо бы знать, с кем имею дело. Осторожность в данном случае точно не помешает.

5. Тревожный звонок, или История Золушки

Света

Впервые за долгое время я просыпаюсь с улыбкой. Утро… Оно сегодня доброе, ведь впервые за последние дни меня не терзает вопрос о том, что нужно сделать сегодня, чтобы наступило завтра.

Теперь меня мучает другое: я боюсь, что после всего Назар может назвать меня обманщицей и прогнать из своего дома.

Потянувшись всем телом, я перекатываюсь на бок. Там, на соседней подушке, замечаю листок бумаги.

Это записка от него, а в ней всего пять слов: "Скоро вернусь. Никуда не уходи".

А я и не собиралась уходить.

Как я могу уйти, когда наконец-то почувствовала, как внутри робко прорастает надежда?

Казалось, мои молитвы были услышаны, и судьба причудливыми тропами привела меня к Назару. К человеку, с которым меня связывало нечто большее, чем просто вчерашнее спасение от охраны супермаркета.

Как же мне все-таки повезло его встретить. Больше года у меня ушло на его поиски. Уже и не надеялась отыскать.

А когда нашла, испугалась его грозного вида. Богатырское телосложение, мужественное лицо, пересеченное шрамом на скуле, и холодные голубые глаза в первые минуты внушали не столько уверенность в защите, сколько первобытный ужас.

Но, как оказалось, за всей этой внешней суровостью скрывается доброе сердце.

До последнего я сомневалась, что это именно тот мужчина, который стал моим первым и единственным.

Из той ночи я мало что помню.

Но стоило мне увидеть его собаку, как все сомнения развеялись.

Добермана с розами на ошейнике я помню отчетливо.

Помнила и то, как оплаченное Назаром время подошло к концу. Я оделась, забрала деньги и поспешила сбежать из этого дома. Прыгнуть в машину, ждавшую меня у ворот, уехать домой и навсегда забыть об этой ночи. О том, как меня использовали, словно какую-то дешевую вещь.

Помню, в глазах двоилось, меня шатало из стороны в сторону. Уже у входной двери я потеряла равновесие и упала. Тогда-то и появилась собака. Она облизывала мои руки и лицо, пытаясь помочь подняться, а я завороженно смотрела на нее.

Я всегда любила собак, а черный доберман с детства был моей мечтой.

Как я уже говорила, детали той ночи почти стерлись из моей памяти. Не помнила я и лица того мужчины. Только сам факт. Но его доберман навсегда остался в моем сердце.

Именно благодаря собаке я и узнала Назара. Только поэтому я не предприняла попыток сбежать.

Я посчитала его своим единственным спасением. Не только для себя, но и для моих сыновей. Для наших с Назаром сыновей.

Сначала я подумала, что он узнал меня, поэтому и предложил помощь. Но с каждым его вопросом надежда на то, что он вспомнит меня, таяла. Я совсем не похожа на ту девушку, что приходила к нему ровно два года назад. Над моей внешностью хорошо потрудились, ведь заказчик предпочитал видеть в своей постели темноглазых брюнеток. А с нарощенными волосами и в линзах я стала практически другим человеком.

Вряд ли Назар поверит мне на слово, если я решусь рассказать ему правду о проблеме, которая касается и его.

Решусь ли?

Если смогу, то необходимость в суррогатном материнстве отпадет.

Да, я согласилась на это, но к такому я не готова ни морально, ни физически.

Искренне надеюсь, что до этого не дойдет.

Я даю себе обещание, что в ближайшее время найду в себе силы и храбрость, чтобы сознаться Назару во всем.

Выхожу из комнаты, спускаюсь на первый этаж.

В гостиной меня встречает Хеннесси с игрушечной косточкой в зубах.

Девочка хочет поиграть со мной.

– Ну хоть ты меня узнала, и то уже хорошо, – почесываю собаку за ухом, затем вытаскиваю из пасти игрушку и бросаю в сторону.

Однако Хеннесси не бежит за ней. Она сидит у моих ног, не сводя с меня глаз, словно охраняя.

Я пячусь назад, и она следует за мной. Еще два шага – и она не отстает. Сделав еще один шаг, я врезаюсь в журнальный столик.

С края что-то падает. Наклонившись, я поднимаю с пола трубку домашнего телефона. Провожу пальцами по выпуклым кнопкам. Задумываюсь.

Обратно трубку не кладу.

Внезапно меня посещает безумная мысль. Настолько безумная, что коленки начинают дрожать и дыхание спирает.

Я присаживаюсь на край дивана. Хеннесси кладет свою мордочку на мои колени и жалобно смотрит то на меня, то на телефон в руке.

– Думаешь, это плохая идея?

В подтверждение она тихонько скулит. Хеннесси словно чувствует мою внутреннюю тревогу.

– Я тоже не уверена, но а вдруг?

По памяти я набираю семизначный номер.

Длинные гудки разрезают тишину, заглушая гулкое сердцебиение, пробивающее ребра дробью.

– Слушаю, говорите! – надменно произносит женщина в трубку. – Алло, не молчите!

Меня словно парализует. А ведь я просто хотела услышать голос мамы на автоответчике.

Сознание мгновенно переносит меня в прошлое. За какие-то секунды я вновь ощущаю на себе все то, что пережила за последние два года.

Мне было больно. Тяжело. Одиноко.

Но сейчас мне гораздо легче. Со мной Хеннесси.

– Наталья, это я, – скриплю в ответ.

Пауза. В трубке громкое дыхание. Чувствую, как лицо вспыхивает огнем, в груди жжет, и сердце снова сжимается в тиски боли.

– Не смей сюда больше звонить, мерзавка! Ты поняла меня?! – слова Натальи, словно рой жалящих пчел, впиваются в меня. – Исчезни! Сдохни!

Следом она сбрасывает. Короткие гудки молотом бьют по сознанию.

Дрожащими руками я ставлю телефон на базу, и воспоминания обрушиваются, как цунами.

Слезы душат, разъедают кожу, выжигают дотла.

Снова и снова я переживаю тот ужас, ту кромешную боль отчаяния, когда узнала, что больше никогда не увижу своих детей.

Я хотела бы помнить их… Но как можно вспомнить тех, кого никогда не видела? Кого не могу назвать по имени…

Я не успела дать им имена… Лишь прозвища.

Пока они росли во мне, я ласково называла их "капельками счастья".

А теперь нет у меня счастья. Ничего не осталось.

Из холла тем временем доносится шум. Включается верхний свет.

Хеннесси настораживается. Убирает мордаху с моих коленей и стремглав несется к источнику звука.

Если Назар увидит меня здесь всю в слезах, вопросов не избежать. А я хочу сама рассказать ему всё, от начала и до конца. Без допроса.

Я провожу ладонями по лицу, стирая следы минутного отчаяния, и успеваю подняться с дивана до того, как Назар появляется в гостиной.

Сегодня он уже не кажется мне таким грозным, как вчера. Наверное, за сутки я успела привыкнуть к его внешнему виду.

Я нахожу его привлекательным. Чертовски привлекательным.

Сильный и высокий, как титан. Ярко выраженная челюсть, массивная шея, переходящая в широкие плечи. Легкая небритость и короткая стрижка придают ему невозмутимую серьезность. А самая яркая деталь – соблазнительная ямочка на подбородке – визуально смягчает шрам и делает его еще привлекательнее.

От него исходит мощнейшая энергетика. Сбивающая с ног.

Он зверь. Прирожденный хищник.

И его волчьи, голубые глаза с огромными радужками видят меня насквозь. Видят все мои страхи, нутро, всю мою душу.

Но сегодня под этим рентгеновским взглядом я не ощущаю себя препарированной под микроскопом.

Сегодня его глаза излучают тепло. Каждая клеточка моего тела наполняется теплом, пока он стоит в дверном проеме и смотрит на меня.

Мне порой так не хватало этого – банального человеческого тепла.

– А, уже проснулась, – рокочет его бас, и он смотрит на меня, не скрывая своего любопытства.

Я смаргиваю пелену задумчивости и, переминаясь с ноги на ноги, киваю.

– Ага.

Неловко, что он застал меня в гостиной.

Я не знаю, разрешено ли мне покидать комнату, когда в доме никого нет, кроме собаки, которая сейчас вьется вокруг хозяина, выпрашивая ласку. А хозяин ее безжалостно игнорирует.

– Завтракала?

– Еще нет.

Нахмурившись, Назар бросает взгляд на часы.

– Тогда идем обедать! – звучит не как приглашение, а как приказ.

К его командирскому, леденящему тону еще нужно привыкнуть.

– Сейчас, только в ванную на минутку отлучусь.

Через десять минут я захожу на кухню, вдыхая восхитительный аромат запеченной картошечки и тушеного мяса с овощами, аккуратно разложенных по тарелкам. Выглядит аппетитно. Кусочек к кусочку. Словно шедевр искусства, созданный знаменитым кулинарным блогером.

Назар сидит за столом неподвижно. К еде не притрагивается. И глаза его больше не излучают тепло.

Неужели я что-то натворила?

Становится не по себе. Я ведь заставила его ждать.

Быстро занимаю место за столом, хватаю вилку и нож и скрещиваю их над головой.

– Приятного аппетита! – получается слишком театрально, как боевой клич.

Тем самым я надеялась разрядить обстановку и вызвать у Назара хотя бы подобие улыбки, но тщетно.

Угрюм, как старик у разбитого корыта.

– Готовить умеешь? – спрашивает Назар, накалывая на вилку кусочек мяса.

– Умела… когда-то. Не так вкусно, конечно, – говорю неуверенно.

– Теперь у тебя будет много времени. Попрактикуешься недельку-другую, и доведешь свои умения до идеала, – намекает он на то, что я попала не в санаторий.

Этого зверя нужно кормить досыта, а ест он, как я погляжу, за троих.

Я не против. Мне будет приятно ухаживать за ним. Иначе отплатить ему за помощь и доброту я не смогу.

Едим в тишине. Лишь приборы изредка звякают о керамику.

Стараюсь жевать как можно тише, чтобы лишний раз не сталкиваться с его взглядом исподлобья. Иногда он смотрит на меня так, словно в чем-то подозревает.

Пообедав, Назар загружает посуду в посудомойку, а я протираю стол. Как только он поворачивается, я понимаю, почему его взгляд казался мне подозрительным.

– И кому ты звонила? – от его вопроса внутри все сжимается.

– Извините, что воспользовалась телефоном без спроса. В следующий раз я…

Назар обрывает меня на полуслове, приблизившись на расстояние вытянутой руки.

– Я разве запрещал тебе пользоваться телефоном? Я всего лишь спросил: "Кому. Ты. Звонила?"

Сглатываю вязкую слюну.

Вообще-то, я не собираюсь лгать. Но на всякий случай отвожу в сторону глаза.

– Домой.

– В дом, в котором ты была прописана? – указательным пальцем он поднимает мой подбородок, прищуривается, пытаясь что-то прочесть в моих глазах. Я неубедительно киваю, пока он не добрался до содержимого моей души. – Что заставило тебя оттуда выписаться?

Я открываю рот от изумления.

Откуда он знает?

– Это довольно сложная история.

– Так и я не так прост. Рассказывай!

Вижу, что не отстанет.

Не тот он человек, чтобы не добраться до истины. Такие под кожу залезут, душу выпотрошат, но свое получат.

– Вам знакома история Золушки?

– Не увлекаюсь, – отрезает он, а затем отходит от меня, присаживается на край стола и руки на могучей груди скрещивает. – Начни с нее, если это так важно.

Дикость какая. Огромным бугаям я сказки еще никогда не пересказывала.

Я прикусываю щеку изнутри, мысленно выстраивая краткий сюжет, чтобы не утомить Назара.

Делаю глубокий вдох.

– История Золушки печальна тем, что когда-то ее мир был полон света. До тех пор, пока болезнь не оборвала жизнь ее матери. Тогда в дом, где она жила с отцом, ворвалась злая мачеха с выводком гадких дочерей.

Пауза повисает в воздухе, и я слышу, как Назар недовольно хмыкает.

– Дальше, Света. Что было дальше? – его слова словно оголяют мои нервы.

Зябко поведя плечами, я продолжаю через силу:

– А дальше умер и отец Золушки, и ее жизнь превратилась в кромешный ад. Мачеха долго издевалась над ней, стремясь выжить из дома любыми способами.

– Так вот оно что, – произносит Назар, задумчиво почесывая свой подбородок и глядя в окно.

Выдыхаю из себя всю злость, всю ненависть, годами копившуюся во мне.

Никогда прежде я не делилась своей историей, пускай даже в виде параллели с персонажем сказки. Оказалось, так гораздо легче излить душу. Не так больно, как ворошить прошлое.

– Моя судьба – зеркальное отражение судьбы Золушки. С той лишь разницей, что моя история не закончилась хорошо.

– Помнится, в этой сказке был принц, значит, твоя история еще не окончена.

– Так вы обманули меня? Вы знали эту историю!

Назар хмурится еще больше, глаза стеклянными становятся. Словно он предался не совсем хорошим воспоминаниям.

– Нет у меня принца, – тяжело вздыхаю и жму плечами. – Только вы, Назар…

– И на каком основании тебя выжили из дома? – внезапно переводит он тему.

– Однажды по распоряжению мачехи к нам пришел нотариус. Общими усилиями меня заставили подписать отказ от наследства в пользу другого. Взамен на…

Я вдруг прикусываю язык до крови. Моментально впадаю в ступор из-за того, что едва ли не проболталась Назару.

Не так он должен узнать эту новость.

Сначала нужно заставить его вспомнить меня и ту ночь. А уж потом говорить о последствиях.

А Назар уже высверливает во мне дыру. Превращает мозг в труху одним своим тяжелым взглядом. Давящим, колючим и пронизывающим до костей.

– На что? – грохочет его голос раскатом грома. – Что могло быть важнее отчего дома?

Мороз продирает кожу. Коркой инея покрывается все тело.

Он загнал меня в угол, чтобы клешнями вытащить всю правду.

Я руками обнимаю себя, чтобы согреться немножко.

Бесполезно.

Холод идет изнутри, из самого чрева. Острыми иголками распространяется по телу. Не дает вдохнуть. На горло будто наступили.

– Дальнейшая судьба двоих людей, – мой дрожащий голос набирает громкость от злости и несправедливости. – Меня поставили перед выбором: либо они, либо наследство, оставленное отцом. Я без раздумий переписала все на мачеху, но даже тогда меня обманули. В итоге я лишилась всего. Моя мачеха бессердечна, а ее дети еще хуже, – последние слова я выкрикиваю надсадно.

Когда, кажется, вот-вот рухну на пол от бессилия, меня вдруг сжимают сильные руки. Носом уткнувшись в стальную грудь Назара, я повисаю на нем и плачу. Рыдаю, что есть мочи, в кои-то веки ощущая себя нужной, услышанной, защищенной.

Грубые ладони Назара успокаивающе поглаживают мою спину. Касания такие приятные и уютные. Осторожные, словно он боится меня раздавить.

Я сквозь махровую ткань халата чувствую, какие у него горячие руки.

В его объятиях спокойно. Ни проблем нет, ни прошлого, ни воспоминаний. Момент поставлен на паузу.

Сердечко екает в груди, пульс скачет от тесной близости. Слезы высыхают на разгоряченной коже, а руки его по-прежнему гуляют по мне, к себе прижимают.

Задираю голову и встречаюсь с его волчьим взглядом. Зрачки бегают по моему полыхающему лицу.

Он хочет мне помочь. Оградить от всех бед. Я чувствую это. Не могу ошибаться.

– Познакомишь? – спрашивает с хрипотцой.

Я моргаю, потеряв нить разговора от непривычной нежности.

– С кем?

– Со своей злой мачехой, разумеется, – нисколько он не шутит.

Это заставляет напрячься.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– А ты больше не думай. За тебя теперь я думать буду, – весьма убедительно заявляет он.

Назар выпускает меня из рук и достает что-то из заднего кармана.

– Кажется, ты кое-что потеряла, – улыбнувшись, передает мне паспорт с узнаваемой обложкой.

Восторгу моему нет предела!

Подскочив на месте, я вешаюсь Назару на шею. Визжу от радости прямо ему в ухо. Держать себя в руках не получается совсем. Эмоции переполняют меня, что кажется, взорвусь.

Не сдержавшись, я вжимаюсь губами к его щетинистой щеке. Целую и только потом понимаю, что позволила себе лишнего.

Назар в удивлении вскидывает свои широкие брови. Я прочищаю горло от першения, заливаясь краской стыда.

– Извините… меня… Это случайно вышло.

Зрачки Назара вымещают всю голубизну его глаз, окрашиваются в черный. Меня бросает в жар, от того, как он смотрит на меня в упор.

– Извиняю, – произносит он низким голосом, не моргая.

– Как… Как же вам удалось его вернуть? – скромно интересуюсь, отойдя на пару шагов.

– Подручными средствами…

Мне абсолютно ни о чем это не говорит. Надеюсь, эта фраза не таит в себе ничего криминального.

Вскоре, после такого эмоционального обеда, мы разбредаемся по комнатам.

Лишь через полтора часа Назар навещает меня. Он входит в спальню с пакетами и ставит их на кровать у моих ног.

– Я тут тебе прикупил кое-какую одежду и обувь. Примерь, если не подойдет – поменяем. Там и телефон с ноутбуком. Можешь ими пользоваться.

Это настолько неожиданно, что все слова благодарности застревают в горле.

Я улыбаюсь как блаженная, глядя то на пакеты, то на своего спасителя.

Давненько мне не дарили подарков…

Внезапно раздается трель телефонного звонка.

Насупившись, Назар извлекает телефон из кармана, после чего моментально исчезают из виду.

А я вдруг впадаю в уныние, ведь я так и не успела поблагодарить его.

6. Досье на "Золушку"

Назар

– Нашел что-нибудь? – отзываюсь я на звонок Борзого, торопливо покидая спальню Светы.

Девчонка хотела что-то сказать мне.

Она долго ворочалась в омуте своих мыслей, прежде чем выплеснуть их в слова. Я терпеливо ждал, когда она разродится фантазией. А пока она лишь одаривала меня россыпью восторженных, невнятных звуков.

И тут, как назло, этот чертов звонок! Ответить было необходимо.

– Обижаешь, – протягивает он. – Чтобы я да не нашел ничего? За кого ты меня принимаешь? За салагу?

– Всякое бывает, – усмехаюсь, чувствуя, как внутри разгорается любопытство. – "Человечек" мог замести следы так, что и не сыщешь.

– Тут ты прав. Информации по ней – кот наплакал. Психологический портрет вряд ли можно составить.

– Ты рассказывай по порядку, а я сам составлю. Ты же знаешь, психологический портрет я могу составить даже по контуру трупа, обведенным мелом.

Все нутро от нетерпения уже зудит.

Масла в огонь еще подлила Света за обедом, рассказав мне свою историю.

Сама история нисколько не поразила меня.

Таких изломанных судеб – пруд пруди. Никто от подобного не застрахован. Но есть в ней что-то, что бередит душу.

Что-то Света недоговаривает, что-то скрывает, отсюда и эта чрезмерная эмоциональность, эта нервная дрожь, напоминающая скачки курса доллара в эпоху кризиса.

Сомнения вызывают те люди, ради которых Света пожертвовала своим наследством.

Если они были так ей дороги, то где они сейчас? Почему не протянули руку помощи, не дали приют? Живы ли они вообще? Или во всей этой истории замешан криминал?

Чтобы быть уверенным наверняка, мне нужно узнать больше подробностей о "злой мачехе".

А как их узнать, не встретившись с ней лично?

Надо прощупать почву, а потом, как-нибудь, и в гости наведаться.

Войдя в гостиную, я заваливаюсь на диван. Забрасываю ноги на журнальный стол и внимательно слушаю Федора:

– Короче, я изучил ее кредитную историю. Три дня назад она оформила четыре кредита в разных банках, на общую сумму – больше миллиона.

Костыль проклятый. Вот же гнида! Я ему этот протез когда-нибудь в задницу засуну. Выдрессирую так, что он у меня гадить через рот научится.

– Дальше что? – готовлюсь услышать самое худшее.

– А дальше ничего криминального. С законом у нее проблем никогда не было. Налоги платит. Правда, есть один неоплаченный штраф за парковку в неположенном месте.

Водительские права, значит, есть.

Но в обложке паспорта, кроме страхового свидетельства и дисконтной карты супермаркета ничего интересного я не нашел.

– Когда говоришь, штраф выписали?

– Погоди, сейчас гляну, – Борзый шуршит чего-то, компьютерной мышкой клацает и сопит в трубку. – А, так он уже просрочен! Выписали чуть больше месяца назад.

Вот это уже интересно. Надо будет уточнить, как давно Свету лишили прав на наследство.

– Еще что-нибудь нарыл?

– Да так, по мелочи: школу окончила с отличием, поступила в университет, но отчислена за неуспеваемость уже на первом курсе. В собственности ничего нет. Официально нигде не работает. Вкладов и счетов, кроме этих четырех кредитов, нет. Разве что номер мобильного телефона зарегистрирован на ее имя.

Не было у нее телефона при себе. Я в этом уверен.

Украли, сдала в ломбард, потеряла?

– Выписку последних звонков делал?

Не успеваю даже договорить, а Борзый уже отвечает самодовольно:

– А как же? Сделал, разумеется.

– Ну, и что там? – приходится вытягивать из него информацию клещами.

– Да ничего особенного. Все как у всех: баланс регулярно пополняется, интернет-трафик расходуется быстро, а вот звонков не так уж и много. В основном она звонит на один и тот же номер.

Странно.

Может, я был невнимателен и упустил телефон?

В конце концов, Свету я не обыскивал, а металлическую рамку на входе я как-то еще не додумался соорудить.

Спрятала телефон где-то, а я, балбес, новый ей купил. Еще, как "каблук", над выбором расцветки мучился битый час. Боялся, что прогадаю, и ей не понравится.

– А медицинскую карту ты ее проверял? – задаю я самый волнующий вопрос.

– Нет, на кой тебе ее медицинская карта? – Федор показывает мне свой гонор.

– Надо, Федя, надо! Можешь раздобыть по-быстрому? – сверяюсь с наручными часами, вспомнив, что записал Свету на прием в клинику. – Посмотри, были ли у неё какие-нибудь проблемы со здоровьем? Как часто она обследовалась? Есть ли аллергия или противопоказания?

– Не пойму, ты что, на органы девчонку планируешь продать? – еле слышно лепечет он.

– Ты чего там бормочешь? – усмехаюсь я. – Вряд ли «вождь» с портрета над твоей головой подслушивает наш разговор.

– Отвечай, что с ней делать собрался?! – уже на взводе он. – Мне лишние «висяки» не нужны! У меня отпуск скоро! Билеты в Турцию куплены!

Он же меня как облупленного знает. И надо же, какого низкого мнения он обо мне!

Продать на органы?

Конечно, мне не раз говорили, что во мне бьётся эта пресловутая предпринимательская жилка, но чтобы человечиной торговать – это уже слишком.

– Ещё не решил, что буду с ней делать, – нагнетаю забавы ради. – Но не ссы, в отпуск успеешь. Магнитик только не забудь привезти.

– Ну ты, Молот, даёшь! – хмыкает он осуждающе, навешивая на меня ярлыки. – Тогда на всякий случай еще зарезервирую тебе апартаменты люкс в изоляторе с видом на небо в клеточку.

Ништяк.

Опасно все-таки иметь честного на руку друга, отдающего свои самые лучшие годы органам государственной исполнительной власти.

Места в "первом ряду" гарантированы, несмотря на многолетнюю дружбу.

– Ладно, Борзый, премного благодарен за помощь, но ты уж вконец не борзей.

– Да не за что. Обращайся.

– Не забудь про медкарту! Скинь мне в сообщении вместе с номером ее телефона и тем, кому она звонила. И еще, пробей по такой же схеме нынешнего собственника дома по прописке Светланы.

– А не многовато ли указаний? – ерничает он, и мои глаза непроизвольно закатываются.

– Поверь, это очень важно.

– Должен будешь!

– Я в долгу не останусь, ты же меня знаешь.

– Знаю, поэтому рассчитаешься со мной на нашей с Машей помолвке. Предложение буду ей делать. Мы планируем домик снять на базе на Алтае: горы, шашлычки, выпивка, песни у костра. Ты обязан присоединиться! Бери Каринку с собой и приезжайте! По-братски!

Природа, мясо, коньячок – это, конечно, все очень заманчиво, но что в этом списке делает моя бывшая? Она явно тут лишняя.

– Вот как? Тогда прими мои поздравления. Рад за вас, – нагло лгу я, сдерживая смех. – И когда планируете поехать?

– В пятницу. В понедельник рано утром обратно.

– Боюсь, никак не получится. Дела кое-какие нарисовались.

– Ну, началось! – пытается он пристыдить меня: – Чуть что, так ты сразу башку в песок! Делами прикрываешься! А ты вспомни, когда мы в последний раз отдыхали компанией? Нет. В этот раз отказы не принимаются! Клал я на твои дела!

– Ты же знаешь, как я сейчас отношусь к шумным гулянкам, – высасываю проблему из пальца. – Не по мне это все.

– А мы тихо будем. Культурно порыбачим в пруду, выпьем у берега Катуни как в старые добрые, анекдоты армейские у костра потравим. Я гитару с собой возьму.

Он же с говном меня сожрет, если я откажусь. Обидится хуже бабы. Года два припоминать потом будет.

– Посмотрим. До пятницы время еще есть. Ближе к делу видно будет.

– Ну вот! Совсем другое дело! Тогда передам Маняшке, чтоб еще один домик на двоих забронировала! – раньше времени принимает мои слова за согласие, а после сбрасывает.

Неделю назад Машка изменила Борзому с каким-то обсосом, пока тот носился по ювелирным в поисках обручального кольца.

И что же собирается делать мой друг-рогоносец, чтобы проучить неверную?

Правильно! Позвать ее замуж! Просто гений современности! Кладезь мудрости и великодушия!

Злость берет на Федьку.

Мужик он вроде бы толковый. Как-то дослужился до авторитетного звания, но если влюбится, то все. Башню сносит.

Я бы на месте Борзого таким двуличным бабам вроде Машки кольцо не на палец надел, а засунул бы куда следует, чтоб не плодились больше и не разводили вокруг себя грязь.

– Назар? – голос Светы застревает где-то в отдалённых уголках сознания. – Ау?

Фокусирую зрение. Передо мной стоит Света и взирает на меня своими оленьими глазами.

– Чего тебе? – немного грубо прилетает.

Еще не переключился от мыслей о Машке-блуднице, как Света вторглась в мое личное пространство.

– Так это… – сконфуженно произносит, покраснев, – я хотела вас на чай пригласить. Хотите?

– А есть че покрепче?

Света выпрямляется. Моргает.

– Не знаю. Это ж ваш дом. Хотите, я позову Хеннесси?

– Свет, в пятницу ничего не планируй, – задумчиво говорю, чем ввожу ее в ступор.

– Как жаль, у меня же как раз дел невпроворот, – шутит она, а затем горло прочищает, понимая, что шутка не удалась. – А что будет в пятницу?

– Операция по спасению крупнорогатых, – отчебучиваю и расплываюсь в азартной улыбке.

Света глаза округляет в непонимании.

А я сам не понимаю, зачем ввязался в это. Да еще и девчонку впутал.

– А ты пока собирайся. Поедем в клинику анализы сдавать, а чаек по дороге попьем, – распоряжаюсь.

7. Результат анализа прошлого

Света помалкивала всю дорогу до клиники. Лишь изредка она вздыхала, поглядывая в окно.

Чем ближе мы подъезжали к клинике, тем тяжелее становились ее вздохи.

Нервничала девчонка.

Оно и понятно. Я бы тоже перебздел, если бы какой-то идиот меня родить от него заставил.

Ну, образно выражаясь.

Сегодня я смог записать Свету только на осмотр и УЗИ, а уж если "внутри" у нее все работает как швейцарские часы, то можно будет смело приступать к подготовке.

Надеюсь, за месяц уложимся.

В кабинет гинеколога Света входила также неохотно. Долго стояла в проходе, переминалась. Оглядывалась, смотря на меня так, словно прощалась. Как будто я и впрямь на органы ее продаю. Я видел на ее лице сомнения, чувствовал страх, сквозящий из нее.

Пришлось утешать дуреху на глазах у всего персонала.

Тогда я сказал, что она может уходить. Прямо сейчас может отказаться от моего предложения и вернуться к своей прежней жизни.

Я ж не тиран какой-то там, чтоб насильно заставлять делать то, чего она не хочет.

Я предоставил ей выбор: выйти из этой клиники без возможности передумать, либо засунуть куда подальше все свои страхи, войти в кабинет и пройти осмотр.

Света умненькая девочка. Она выбрала второй вариант, практически не колеблясь. И вошла в кабинет, оставив меня сидеть на раскаленных углях.

И вот, всего через каких-то десять минут меня начинает раздражать абсолютно все: приглушенный гомон, запах медикаментов, даже люди вокруг.

От нечего делать я прилипаю к кулеру и за пять минут осушаю его до дна.

Нервишки-то шалят! Не стальные все-таки!

Кофейку бы щас дернуть!

И тут мне на глаза попадается уголок для посетителей. А на столе я замечаю банкую дешманского растворимого кофе.

Хватаю банку, скручиваю крышку и щедро сыплю кофейный порошок прямо в пластиковый стакан. Замираю, вытянув руку. Залить-то нечем. Облом в чистом виде.

С кислой миной я смотрю на пустой бутыль в кулере, затем на стакан, наполовину наполненный черным кофе. Гипнотизирую его.

Да и черт с этой водой!

Разве забыл как в школьные годы с голодухи сухой "Ролтон" жрал?

Внутри один хрен все растворится.

В итоге опрокидываю в себя стакан, набивая полный рот кофе. Челюстью активно работаю, ощущая, как горькие гранулы похрустывают на зубах.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на ошарашенный взгляд администраторши за стойкой. В шоке тетка.

– Чего вылупилась? Думаешь, псих? А хрен ты угадала! Вода у вас тут закончилась! – грубо бросаю я, сминая стакан в руке.

Лыбу тяну, обнажая зубы в кофейном налете, швыряю стакан в урну и скрываюсь от обалдевшей администраторши в тесном, мрачном тамбуре, похожем на карцер.

Достаю телефон из кармана пиджака. В сообщениях пусто. Тогда я отправляю Борзому напоминалку: "Ты там сдох, что ли? Чего так долго?"

Федька моментально перезванивает.

– Да, сдох! Только не я, а сервер, будь он проклят, – отчитывается он, жуя что-то на ходу. – Минут двадцать назад только починили!

– Так и что в итоге? Сколько еще ждать?

С того конца провода доносятся хлопок двери и шипение.

Вслух матерясь, я присаживаюсь на пуфик для карликов, вмещающий только половину моей задницы, и разглядываю в урне грязные бахилы. Жду, когда Борзый наконец разродится.

– Значит, так, – Федька входит в рабочий ритм, я внимаю, – у этой девушки не так много записей в медкарте. В детстве ветрянка, пару раз кишечная инфекция. Ну, грипп там, ОРЗ, всё, как у людей. Ключицу ломала в подростковом возрасте. А позапрошлой осенью её госпитализировали с подозрением на аппендицит, но не подтвердилось. Короче, выяснилось, что она беременна. Есть инфа, что её положили на сохранение.

Дебри… Чую, забрался я в глухие дебри.

Все конечности вдруг тяжестью наливаются от такого неожиданного поворота. Причем на таком крутом вираже меня даже слегка заносит в стену. Зад перевешивает, и я едва не соскальзываю с пуфика.

Поднимаюсь на ноги, сжимая телефон до хруста.

– Вот как? – бормочу одеревеневшим языком. – И что, аборт сделала?

– Да чёрт бы знал! Больше записей никаких не нашёл. Как вариант, вычистила нелегально где-нибудь, поэтому и отметок нет. А ты чего так удивился?

– Да так, – прогоняю мысли, способные поднять волосы дыбом. – Ты лучше скажи, узнал что-нибудь о той злой мачехе?

– О ком?

Черт.

Все забываю, что Борзый не в теме. Как-нибудь по пьяни расскажу ему о своем плане, а сейчас пока нет желания.

– О нынешнем собственнике, где раньше была прописана Красавина Светлана.

– А, да. Я как раз собрал всю инфу в один файл. Сейчас на почту тебе сброшу.

Вскоре мне приходит досье на гражданку Бауэр Наталью Марковну:

"Уроженка города Дно, окончила восемь классов. Семь лет проработала в ЖЭКе начальницей швабры и ведра. Вышла замуж за самого завидного слесаря Дна и родила от него разнополых детей-погодок. Затем внезапно Наталья разводится с муженьком и переезжает. Без какого-либо образования устраивается в агентство недвижимости на должность "поднеси-подай". И спустя год ее жизнь кардинальным образом меняется. Бауэр за наличный расчет покупает четырехкомнатную квартиру в престижном районе города, оформляет на сына дорогую машину, а на дочь – усадьбу в Подмосковье, после чего увольняется из агентства, чтобы открыть собственное, совместно с нотариальной конторой. А еще через год Светлана Красавина переоформляет на ее имя дом".

Не нужно быть следаком, чтобы понять, что вся эта история мутная.

Каким образом простая секретарша могла позволить себе без ипотеки приобрести квартиру на "Жуковке" стоимостью семнадцать миллионов?

Или работа на должности секретаря была всего лишь ширмой?

На самом деле Наталья работает, к примеру, в сфере эскорта?

Я не понаслышке знаю, что за одну ночь редчайшим экземплярам там платят баснословные деньги.

Смеюсь в голос.

Ну, какой из Бауэр Натальи Марковны редчайший экземпляр? Там максимум динозавр обыкновенный.

Короче, мутная личность. Но ничего, я и с этим разберусь.

Внезапно позади меня кто-то неестественно покашливает. Я прячу телефон в карман и медленно поворачиваюсь.

В проходе стоит моя давняя знакомая Альбина Елисеева. Заведующая клиникой и та самая докторша, которой я передал Свету. А самой Светы почему-то нет.

Подхожу к женщине и бровь вопросительно вскидываю.

Что ей нужно от меня?

– Назар Михайлович, вы просили позвать вас, когда осмотр закончится, – слащаво щебечет докторша, и без того тошнотворно-елейная, а тут еще и очки свои нелепые поправляет.

Мысленно закатываю глаза и вздыхаю тяжко-тяжко.

– Вообще-то, я просил позвать меня, если что-то пойдет не так.

– Ну так… – руками она разводит.

– Что не так? Где Света?

Кровь моя закипает, как перегретый чайник. Еще секунда промедления этой Альбины, и пар повалит из ушей, как из паровоза.

Неужели я ошибся в этой девчонке? Неужели она больна? Заразна? Бесплодна?

– Не переживайте так, Светлана скоро выйдет. Одевается уже.

Дело не меняет. Настороженность и подозрения, словно цепкие клещи, цепляются в мозг.

– Ты что-то у нее нашла? Говори!

– Не совсем. Ваша будущая жена однажды уже была беременна, – чеканит она, словно приговор. – Я посчитала нужным вам сообщить, поскольку поняла, что вы об этом не знаете.

Мощный удар тока пронзает меня, заставив вздрогнуть. Слово "жена" обжигает слух, как раскаленное клеймо. Все остальное проходит мимо, словно пустой звук.

А дело в том, что когда записывал Свету на прием, я сдуру ляпнул, что она моя невеста.

Само вырвалось, черт бы его подрал!

А Альбина, естественно, заострила на этом внимание. Зацепилась, как репейник.

И откуда мне было знать, с кем я разговариваю?

Обычно вызовы принимают администраторы. А тут Альбина – та, с кем меня связывает всего одна ночь и два месяца безжалостного выедания мозга – своего рода расплата за то, что "обманом обесчестил" и не предложил ей большего.

Ха!

С тех пор зарекся связываться с незамужними дамочками. Сразу же обращаюсь в агентство, чтобы избавить себя от подобных бесячих проблем.

– Тебя опередили. Я уже знаю о беременности Светы.

– То, что ей уже приходилось рожать, безусловно, большой плюс, но пока слишком рано думать о подсадке. Прежде всего, необходимо восстановить ее организм.

После услышанного мозги мои превратились в кисель и окончательно поплыли.

– Что… Что ты сейчас сказала?

– У Светланы серьезный дефицит веса. Организм истощен и находится в состоянии постоянного стресса. Отсюда и гормональные сбои, и нарушение цикла, овуляция не происходит, а также…

– Да нет же! – громыхаю я на всю клинику, обрывая занудную болтовню докторши.

Вытаращив глаза на меня, та захлопывает рот. Я прочищаю горло, стараюсь совладать со своими эмоциями и продолжаю уже более спокойно:

– Ты сказала, ей уже приходилось рожать. Она что, мать, вашу мать?!

– Да, пятнадцать месяцев назад Света родила близнецов. Мальчиков.

Звездец. Полный и бесповоротный.

– Странно, она мне ничего подобного не говорила, – заторможенно проговариваю, пытаясь восстановить в памяти детали наших разговоров.

Может, что-то упустил? Вряд ли. Даже предположить такого не мог.

Выходит, солгала мне. Утаила. А зачем?

Неужели дело в деньгах, которые я ей пообещал?

– Ее что-то очень сильно беспокоит, – продолжает Альбина, пытаясь выгородить Свету. Пресловутая женская солидарность, будь она неладна! – Налицо психогенное расстройство, а в таких случаях люди часто отказывают себе в еде. Назар Михайлович, вам нужно срочно что-то предпринять.

"Ой, не пори горячку только", – сморщившись, фыркаю на женщину в белом халате.

Света не психичка. Это ты у нас больная на всю голову!

И вообще, у Светы прекрасный аппетит. В еде она совсем не привередлива. Посмотрел бы я на тебя, если бы ты перебивалась одним куском хлеба продолжительное время.

Злость на Свету быстро рассосалась в моей крови.

Мне снова хочется защищать эту девочку от всего мира. Хочется сделать так, чтобы она навсегда забыла те времена, когда ей приходилось довольствоваться крохами.

– Да, наверное, ты права, – уклончиво отвечаю.

Отвернувшись от Альбины, я направляюсь к кабинету, откуда должна выйти Света.

Докторша бежит за мной вдогонку. Каблуками цокает, волосы назад.

– В общем, я к чему? Я назначу Светлане лечение, а вам, как будущему мужу, советую следить за ее питанием, иначе она больше никогда не сможет иметь детей, – бросает она камень в мой огород.

Дай ей волю, она меня с ног до головы закидает булыжниками.

– Если запустить, это может привести не только к бесплодию, но и к более печальным последствиям. Светлане нужна помощь. И психологическая тоже!

– Я за всем этим прослежу, – отмахиваюсь от женщины. – Я найду способ помочь Свете.

Горделиво вздернув нос, Альбина бросает на меня убийственный взгляд, а затем скрывается за дверью своего кабинета.

Что, черт возьми, происходит?

Слышу, как позади меня носом шмыгают, после чего оборачиваюсь.

Света стоит, прислонившись к двери кабинета, из которого только что вышла. Лица на ней нет. Расстроенная, вся красная. Опять плакала?

– Вам уже сказали, да? – спрашивает она, смотря себе под ноги.

О, да! И мне не терпится узнать, что ты от меня скрываешь!

Почему? Почему Света не сказала мне, что у нее уже есть дети?

Наверное, потому что я задал вопрос не совсем корректно. Я ведь спросил о наличии детей, а не о том, рожала ли она в принципе.

Наверное, она посчитала, что у нее нет детей. Ввиду своего безвыходного положения она была вынуждена отказаться от них при рождении, чтобы спасти им жизни.

А не призналась мне, потому что ей стыдно до сих пор. Совесть замучила, вот и молчала. Подумала, что я сделаю выводы и прогоню ее.

Зная себя, я мог бы выгнать ее, посчитав безответственной. Ведь тогда я еще не знал точную причину, которая привела Свету к скитанию по улицам без средств к существованию.

Сейчас мне нужно постараться не усугублять ситуацию. Не напоминать ей о детях. Для начала необходимо поправить ей здоровье, да с ушлой мачехой разобраться. Захочет – сама расскажет о сыновьях. А не захочет – плевать. Меня это не должно волновать.

Я забираю у нее из рук документы, забрасываю свою руку ей на плечо и к себе прижимаю. К выходу веду.

Пора уже убраться из этого места.

– Сказали, – говорю, как есть.

Она виновато смотрит на меня, а в глазах снова блестят слезы.

– И что вы думаете по этому поводу?

Ее подбородок дрожит, а тон становится опасливым и осторожным. Словно она в полной готовности бежать от меня без оглядки.

– Думаю, что нам нужно поправить твое здоровье.

Ноги ее врастают в асфальт. Мы каких-то метров десять не доходим до машины. Света смотрит на меня с недоверием, а во взгляде читается немой вопрос.

– И все? – неуверенно на выдохе.

– А есть еще что-то, чего я не знаю? – подозрительно щурясь, даю ей шанс рассказать мне всю правду.

– Просто я думала, что… – булькает она растерянно, а затем что-то меняется внутри нее, и лицо ее озаряет робкая улыбка. – А, не важно! Поедем домой.

Домой…

Мой дом теперь твой дом…

Кивнув, я открываю дверь машины. Придерживая за тонкую талию, помогаю ей забраться на подножку. Она присаживается на сиденье и снова одаривает меня самой нежной улыбкой, какую я когда-либо видел.

Такой улыбки, чтобы проникала прямо в душу, я уже и не помнил даже.

– Вот и я того же мнения, – убираю ее волосы за ухо, к нежной щеке прикасаюсь. Глаза ее вспыхивают, искрясь серебром. – Сейчас нам важно привести тебя в порядок. Запустила ты себя, лучик Света.

Она смотрит на меня пристально, и я отвечаю ей тем же. Наши взгляды сплетаются в безмолвном танце.

А потом я замечаю, как Света невольно проводит кончиком языка по верхней губе.

Я же уже говорил, что хотел бы сделать с ее язычком?

Соблазн, мать его. Непреодолимый соблазн.

– М-м-м… Как же красиво, – беззвучно произносит она, прикрывая глаза и лишая меня возможности утонуть в их глубине.

– Что красиво?

Застыл. Мозги не варят совсем. Мои мысли словно испарились.

Готов часами разглядывать эту девушку и восхищаться невинной красотой ее души, тем, что все ее чувства и эмоции открыты. Для меня. И их так легко прочесть.

Света убирает мою руку со своей щеки. Обхватывает ее и прижимает к груди, где ее сердце бешено колотится.

– Лучик Света. Так меня еще никто и никогда не называл.

Всего лишь два слова, а она счастлива так, словно я подарил ей весь мир. Удивительная…

– Только чистое создание способно разглядеть красоту в простоте. Не растрать в себе эту уникальность.

– Все в ваших руках, Назар, – песней льются слова ее.

Следом и я ныряю в салон, выезжаю на магистраль, чувствуя на себе ее выжигающий взгляд.

Кошусь на Свету, а она резко переводит глаза в окно. Думает, не заметил, что пялилась на меня всю дорогу.

Улыбаюсь, как мальчишка. Через пару минут снова поворачиваю голову, поймав Свету с поличным.

– Спасибо вам, – говорит она, светясь, как начищенный пятачок.

– За что?

– За то, что возитесь со мной. Добрый вы.

На самом деле, дело тут нисколько не в доброте. Скорее, в эгоизме.

В своих эгоистичных целях я вожусь с ней, как с ребенком маленьким.

Но мысли свои не озвучиваю никак. Не хочу портить ни ей, ни себе настроение. Хочу как можно дольше видеть на ее красивых губах улыбку, способную враз обезоружить меня.

8. Паук vs Змеюка подколодная

С утра я дозваниваюсь в агентство недвижимости, которое принадлежит Наталье Бауэр, и напрашиваюсь на личную встречу с ней. Вот только из-за ее занятости меня записывают аж на следующую неделю.

Такой расклад меня в корне не устраивает, поэтому уже через полчаса я врываюсь в офис агентства недвижимости.

– Тунеядцы! Бездари самые настоящие! За что вам только деньги платят?!

Я напрягаю связки, разыгрывая драматическую сцену, которая, с большей долей вероятности, может перерасти в трагикомическую.

Всех клиентов распугал своим ревом, приправленным враждебным видом.

Сотрудники повыскакивали из своих нор, чтобы посмотреть на наглеца, посмевшего нарушить их утреннее сонное царство.

Вот только Натальи среди них нет, а значит, нужно выкуривать ее из своего логова.

– Прошу прощения. У вас возникли какие-то проблемы? – интересуется осмелевшая девушка.

Самой ее не видать. Одна только макушка торчит из-за монитора.

– У меня? – хмыкаю и пальцем поочередно тычу в каждого. – Нет, это у вас проблемы! Огромные проблемы! Вы хоть понимаете, с кем имеете дело? Да я с землей сравняю эту вашу шарашкину контору!

Тишина стоит гробовая. Все ошарашенно переглядываются друг с другом, а я кое-как сдерживаю смех.

Эффект я произвел что надо.

Я продолжаю нагнетать обстановку. Меряя размашистыми шагами небольшой офис, внимание к себе привлекаю.

Та же девушка подскакивает из-за стола. Шустро огибает его, нервными движениями поправляет свои волосы и становится напротив меня.

В глазах непонимание, оторопь.

– Молодой человек, давайте разберемся. В чем суть вашей проблемы? Может, я смогу вам чем-то помочь?

– Три дня назад я связывался с вашим сотрудником! – скольжу взглядом по столам в поисках таблички с именем и, увидев пустующее рабочее место, киваю в его сторону. – Валентиной Судаковой! Я попросил ее в кратчайшие сроки подобрать мне квартиру на "Жуковке"! И что в итоге? Ни ответа, ни привета, а время ушло! Где у вас книга жалоб? Немедленно дайте ее мне!

– Мужчина, успокойтесь. Очевидно, Валентина забегалась. Она совсем недавно у нас работает, – девушка в спешке возвращается за свой стол, чуть не выскочив из туфель. – Я сейчас же найду вам подходящие варианты. Только присядьте, пожалуйста! – она переводит взгляд на коллегу и приказным тоном бросает: – Оль, чего сидишь? Сделай чаю клиенту!

Та самая Оля только пятую точку свою приподнимает из кресла, в которое уже успела врости, как я тотчас рявкаю:

– Не надо мне чаю! Книгу жалоб несите! А потом поговорим!

– Но…

Я деланно вскидываю руку, сверкнув наручными часами. Нахмурившись, смотрю на циферблат.

– Так все! Где ваш начальник? Там? – указываю я на стеклянный аквариум с кричащей табличкой "руководитель". – Я хочу пообщаться с ней! Сейчас же!

Пру напролом в сторону кабинета, а мне вслед бормочут:

– Сожалею, но Наталья Марковна вышла. Подождете?

Смотрю на девушку укоризненно.

Разве я сейчас похож на того, кто будет ждать? Самой не смешно?

– Нет! Вызванивайте! Или я потоплю вашу контору к чертовой матери! Один звонок – и завтра вы все будете состоять на бирже труда!

Девушка судорожно кивает, хватает телефон со стола и пулей вылетает из офиса. Оставшиеся сотрудники хвосты поджимают. За мониторами прячут свои головы, посыпанные пеплом.

Я приступаю к разглядыванию различных грамот и наград, вывешенных на стенах. Нахожу уголок потребителя с книгой жалоб. Раскрываю ее. Мельком читаю благодарственные отзывы клиентов.

Все они идеальные настолько, что с трудом верится в их подлинность.

– Вот, Наталья Марковна. Этот мужчина хотел вас видеть, – раздается сбоку, и в ноздри моментально забивается сладкий запах навязчивого парфюма.

В глотке свербеть от него начинает, в глазах чуть ли не щиплет.

Я отвлекаюсь от чтения хвалебных отзывов и поднимаю взгдяд на ту самую Наталью Марковну, стоявшую около меня.

Она улыбку давит из себя так, что щеки вот-вот треснут.

Хм.

Посмотрим, как ты будешь улыбаться мне, когда узнаешь, по какой причине я здесь.

– Добрый день. Я руководитель агентства "Мечта под ключ". Наталья Марковна, но вы можете называть меня просто по имени, – кокетливо стреляет в меня глазками и протягивает ладонь. – Как я могу к вам обращаться?

Я так и не решил какую тактику мне применить в общении с ней: оказать давление сразу же или подходить к этому поэтапно.

– Назар Михайлович. Можно просто – уважаемый Назар Михайлович, – через губу отвечаю, пожимаю ее ладонь до хруста костяшек, отчего ее накрашенный рот набок сползает.

Она растерянно моргает, рукой болезненно встряхивает.

– Что ж, уважаемый Назар Михайлович, пройдемте в мой кабинет. Обсудим вашу проблему и обещаю, я накажу тех, кто посмел испортить вам мнение о нашем агентстве!

Насчет динозавра обыкновенного я не ошибся.

Жгучей брюнетке уже давно перевалило за полтос, но молодится она знатно. На зависть молодухам.

Лицо у нее, словно маска, туго натянутая на череп. Во взгляде застыло вечное удивление оттого, что глаза из-за уколов красоты до конца не закрываются. А губы так вообще чем-то смахивают на задницу макаки.

Однако фигура у нее достойная: упругая филейная часть, обтянутая узкой юбкой, внушительный бюст, вызывающе топорщащийся под полупрозрачной блузкой с неприличным декольте, и стройные ножки в чулках. Их кружевная кромка призывно выглядывает из разреза юбки, когда она выписывает округлыми бедрами восьмерку.