Кира и шейх бесплатное чтение

1

– Кира… Кира… – слышу я сквозь сон липкий хриплый голос.

Который я ненавижу. И чувствую, как грязные потные пальцы ощупывают меня. Продираются сквозь тонкие простыни, как щупальца омерзительного спрута, пытаются дотянуться до моей голой кожи.

Я тонкая раковина. Я под водой. И сейчас мне надо проснуться, чтобы сбросить с себя эти сети. Делаю усилие. Пытаюсь вынырнуть, выплыть на поверхность, пока голос всё продолжает бормотать в своём ритме:

– Кира, Кира, Кира…

Разлепляю веки и первое, что я вижу, это небритое гнилое лицо моего отчима, который лежит совсем рядом на моей кровати, и всё его тело дёргается и стонет.

– Пшёл вон! – кричу я неокрепшим после сна голосом, и это больше похоже на шёпот.

Пинаю его коленом куда-то в область паха, и с отвращением чувствую что-то мягкое, липкое и плотное.

– Сейчас, сейчас, – ноет он, подвывая, и по гримасе на его небритой роже я понимаю, что он сейчас кончит. Испустит свой дух.

Окончательно просыпаюсь и вскакиваю на ноги. Пока этот ушлёпок, кусок мяса, лежит на моей постели и дрочит.

Мне хочется взять нож и зарезать его, искромсать эту рожу на кусочки, отрезать его отросток и выбросить на помойку, но я лишь с омерзением смотрю на этот уже ставший обычным утренний ритуал и выхожу из комнаты.

И слышу плаксивый голос Гены за спиной:

– Кира, не уходи… Ещё совсем чуть-чуть… Ну что тебе, жалко что ли полежать рядом, я же тебя даже пальцем не трогаю!

Ещё бы он тронул! Я даже не знаю, что останавливает этого урода: наверное то, что ему пообещал мой брат однажды, ещё в детстве, когда мой отчим Гена в первый раз подступился ко мне. Я точно не уверена, что он сказал, но его слова были настолько убедительны, что я живу словно в стеклянном колпаке, прозрачной банке, окружённой монстрами: они наблюдают за мной, но не могут сожрать.

Тонкая невидимая стена, как старинный заговор, оберег, охраняет меня.

А всего-то заклятий было: «Если ты тронешь хоть пальцем Киру, ты ушлёпок, то ты пожалеешь вообще о том, что твоя мама вырыгнула тебя. Не сделала аборт, гнида. Я сначала отрежу твои яйца и скормлю тебе же каждое по одному, ты меня понял? И заставлю их сначала очень тщательно прожевать и только потом проглотить.

А потом буду кромсать твой сраный хер по миллиметру, как колбасу, и разложу на тарелке ромашкой. Жалко только, что он у тебя быстро закончится.

Затем привяжу к батарее и заставлю смотреть, как куски его медленно гниют и тухнут у тебя на глазах. Пока ты истекаешь кровью и дерьмом.

Смотри мне в глаза, тварь, ты мне веришь?!

Веришь, что именно так я и сделаю?!»

Не знаю, то ли такие убедительные слова моего старшего брата Ивана, то ли то, что он работал на одного из самых известных криминальных авторитетов города и, возможно, делал вещи и пострашнее, но мой отчим действительно боялся тронуть меня пальцем.

Но это не могло остановить его от вечного вожделения, дикого зуда у него в паху, и когда Ивана не было рядом, он не упускал возможности подобраться поближе ко мне. Я стала для Гены его версией порножурнала, только живого: можно смотреть и дрочить, и я уже привыкла к этому, но я знаю, что мне осталось совсем недолго это терпеть.

Как я уже привыкла к этой жизни, к этой сраной тесной квартирке, в которой невозможно жить, и к которой точно нельзя привыкать.

Я уже почти накопила достаточно денег, чтобы съехать из этой гнилой халупы, этого гнилого района и выкинуть своё прошлое в помойку. Чтобы больше никогда не вспоминать о нём. Начать писать всё заново. С чистого листа.

Иду в уборную комнату: тесную и грязную, в которой никогда не было ремонта с тех самых пор, как эту хрущёвку построили. Залезаю в крошечную, всю в ржавых подтёках, ванную и встаю под горячий, почти обжигающий меня душ.

Пусть вода смоет с меня всю ту слизь липких взглядов и прикосновений, чтобы я вышла отсюда другим человеком. Из другого района и теста. Как миллионы девчонок – моих ровесниц с нормальными семьями и нормальными отцами.

Никто никогда не догадается, из какого дерьма и навоза я выросла: я это очень тщательно скрывала, скрою и сейчас. Буду для всех девочкой-отличницей. С папой-мамой и старшим братиком. Сколько себя помню, помню только эти жалкие обои в цветочек, эту старую, еще оставшуюся от Гениной бабки югославскую мебель, этот шаткий стол на кухне с липкой клеёнкой в клетку, этот вид из окна на грязный, загаженный собаками и кошками двор.

Я жду, когда этот двор, этот дом снесут, сотрут с лица Земли, с лица моей Москвы, похоронят под обломками моё странное уродливое детство, чтобы оно больше не терзало и не мучало меня во снах по ночам, чтобы не просыпалось по утрам мутным взглядом моего отчима, который мне достался после смерти матери.

Как можно ненавидеть себя и своих детей, чтобы связаться с таким ублюдком? Жаль, что я не могу задать этот вопрос своей маме, сгинувшей много лет назад в этом котле нечистот от пьянки и передоза.

А Гене надо сказать спасибо, что не сдал нас с Иваном в детский дом, хотя иногда мне кажется, что там нам было бы не хуже. Хотя нет, и только эта слабая прозрачная благодарность удерживает меня от того, чтобы убить моего отчима. Я думаю, и Ваню тоже.

А ещё твёрдое знание, что мне осталось совсем недолго здесь жить. Я селфмейд вумен, настоящая чудо-девочка, которая смогла. Смогла сначала закончить на пятёрки школу, а потом и поступить в институт, и выпуститься с красным дипломом. Мама бы могла гордиться мной, если бы вообще умела гордиться и любить своих детей.

Но её образ давно стёрся и истончился в моей памяти, и остался только потный отчим, но и его я надеюсь очень скоро забыть навсегда.

Выскакиваю из своего обшарпанного подъезда, даже не позавтракав: лучше перехвачу что-нибудь по дороге, и мчусь на автобусную остановку, чтобы добраться до метро. Мой тесный рай для мигрантов: лоскутные кварталы, забитые лимитой и приезжими, несколько автобусных остановок до Бибирево, и вот я уже спускаюсь по эскалатору.

Каждый день я уезжаю в сверкающий центр столицы, в надежде не вернуться сюда никогда, но каждый вечер всё равно вынуждена возвращаться, потому что это единственный дом, который у меня есть. Пока. Я это знаю наверняка.

«Уважаемые пассажиры, поезда прибывают с более длительным интервалом. Рассчитывайте своё время заранее» – ярко-алой мигающей линией сверкает надпись на мониторе в метро.

Как приговор. Приговор всей моей будущей карьере.

Наверняка очередной бедолага кинулся под поезд метро, не выдержав всей тяжести бытия. И его можно понять: я бы тоже бросилась на рельсы, не будь я так твёрдо убеждена, что я свалю из своего родного Бибирево.

Я же рассчитала всё до секунды: прийти на работу заранее, как минимум за полчаса. Накраситься, надеть эти чёртовы каблуки, чтобы выглядеть выше и серьёзнее. И тот самый чёрный пиджак с накладными плечами, который делают мою фигуру солиднее. Внушительнее. И, наверное, профессиональнее. Иначе как ещё мне с моими жалкими метром шестьдесят пять вообще выглядеть внушительно и солидно?!

Красный диплом не приклеишь на лоб, поэтому приходится пользоваться подручными средствами: строгий макияж, деловая скучная одежда и эти вечные, мать их, каблуки. Минимум – десять сантиметров. Дополнительные десять сантиметров авторитета.

Только на этих десяти сантиметрах невозможно быстро передвигаться в метро, и я буквально ввинчиваю себя в плотно-потную недовольную толпу вагона, когда поезд наконец-то прибывает.

В наушниках поёт мой любимый Араш с Хеленой, и я стараюсь внушить себе силой мысли, что сейчас я лежу где-то на далёком жарком пляже, и раскалённое южное солнце целует моё лицо, плечи, руки, живот.

«Всего одна ночь в Дубае», – доносится из динамиков, и я уже готова поверить, что именно там я сейчас и нахожусь, как чувствую, как кто-то тянет меня за руку. Открываю глаза и вижу перед собой приятное мужское лицо. Парень что-то мне говорит, но я не слышу.

– Что, простите? – переспрашиваю я с улыбкой, уже вытаскивая наушник, как слышу доносящийся из реальности его грубый голос:

– Ты выходишь?! Наушники снимать надо! Курица!

И грубо оттолкнув меня, так, что я чуть ли не падаю на мирно устроившегося рядом пузана, утренний принц выходит, и я слышу его прощальное:

– Идиотка хренова! Понаехали!

И вот уже толстяк рядом визжит неожиданным фальцетом:

– Девушка, что вы тут на мне разлеглись?! – и я с виноватым видом бормочу:

– Простите, пожалуйста…

Хотя про себя думаю, что судя по его виду, на нём точно никто не лежал лет сто минимум. Но даже если он недоволен, что я его случайно задела, то что-то в моей жизни определённо идёт не так.

Наконец-то моя остановка, и я, покидая такой негостеприимный вагон метро, несусь вверх по эскалатору, распихивая хмурых пассажиров, понимая, что я безнадёжно опаздываю. У меня вряд ли останутся те заветные тридцать минут, чтобы превратиться в деловую стерву.

Сердце буквально стучит у меня в ушах, когда я, обгоняя гуляющий среди высоток ветер, бегу к главному входу в мой бизнес-центр.

Я вижу, что у меня осталось всего пять минут, чтобы превратиться в ведущего специалиста отдела маркетинга, и, наплевав на глупые предосторожности, бросаюсь по пешеходному переходу, не дожидаясь зелёного света светофора.

А зря, потому что через три секунды я слышу дикий визг тормозов, и что-то тяжёлое и огромное толкает меня в бок. Совсем несильно, и я, покачнувшись, как в замедленной съёмке, поворачиваю голову, и вижу белоснежное, как похоронная простыня, лицо водителя за рулём.

Я стою, всё ещё не соображая, что произошло, как шофёр выскакивает из этого гигантского лимузина. Подбегает ко мне, и, видимо поняв, что он был на волосок от лишения прав, и возможно, и всего остального в своей жизни, начинает меня поливать отборным трёхэтажным матом.

Я стою, рассматривая его, как безмолвный китайский болванчик, и не понимаю ровно половину из того, что он мне говорит. Какой же всё-таки богатый русский язык! Я даже и не подозревала о существовании таких слов!

– Ты меня слышишь вообще?! – ещё раз переспрашивает он, и я наконец-то прихожу в себя.

– Да, слышу, – отвечаю я, понимая, что мне надо бежать.

Прямо как Золушке на бал. Тыква не ждёт. Или он сейчас будет вызывать гаишников? Что вообще люди делают в таких случаях?

Но вот дверь лимузина открывается, и из него выходит небесный красавец, от одного вида которого мне кажется, что я умерла, и он – мой светлый ангел.

Или тёмный. Это смотря с какой стороны посмотреть: на благородном хищном лице сверкают, как два ярких изумруда, его глаза, а породистый аристократичный рот кривится в презрительной усмешке. Чёрные густые волосы со стильной небрежной стрижкой, нос с горбинкой и густые ресницы. Которые не делают, однако, его лицо приветливее и добрее.

Он скользит по мне взглядом, как по булыжной мостовой, видимо, не найдя во мне ничего примечательного, за что можно было бы зацепиться.

Хотя правда, что есть, то есть, точнее совсем нет: ни модельного роста, ни роскошной груди пятого размера. Тем более сейчас я одета в толстовку, джинсы, кроссовки и бейсболку. Которые мне поскорее надо переодеть перед важным совещанием!

– Всё в порядке? – даже не глядя на меня, бросает он шофёру. – Если надо, решите вопрос, – и я улавливаю странный акцент. Наверняка итальянец. Или француз. Одним словом, какой-то заморский принц.

Потому что кто ещё будет ехать в грёбаном лимузине в девять утра?! Наверное, тоже опаздывает, только на собственный самолёт куда-нибудь в Монте-Карло. Или Монако. Или в Дубай, вспоминаю я песню Араша.

– Я в порядке, если вы это имели в виду, – подаю я голос, и судя по взгляду, который на меня бросает этот жгучий брюнет в дорогущем костюме, это последнее, что его волнует. – Ну я пошла? – ещё спрашиваю у них разрешения, как будто это я и виновата в том, что задерживаю королевский кортеж.

И припускаю с места происшествия, опасаясь, что они сейчас передумают и вернут меня. Чтобы отвезти в больницу. Или дать денег. Или вызвать полицию.

Но зная свое обычное везение, я понимаю, что даже здесь гаишники могут встать на их сторону и оштрафовать меня: нечего путаться под колёсами царственных автомобилей в час пик!

– Кира, вы что, в таком виде собрались идти на совещание?! – встречает меня моя начальница – Виолетта, заглядывая в мою скромную коморку за перегородкой.

Ей всего двадцать восемь, а она уже руководит отделом маркетинга одной из крупнейших корпораций на рынке. Как всегда безупречно одета, с идеальным макияжем и маникюром, она для меня – сплошное воплощение офисной мудрости и успешного успеха. Я бы просто мечтала через пять лет достичь таких же высот, как и она, а пока я совершаю ошибку за ошибкой.

И пока именно Виолетта Ивановна поправляет на себе костюм стоимостью в две мои скромные зарплаты младшего маркетолога. И для начала мне необходимо стать хотя бы ведущим специалистом. А потом посмотрим!

– Прошу прощения, Виолетта Ивановна, – лепечу я заученные стандартные фразы.

И почему я вечно обязана извиняться в этой жизни?! За свою одежду, за то, что метро работало с задержкой, потому что кто-то именно сегодня решил броситься под поезд. Хотя, вполне возможно, что это был какой-нибудь сорокапятилетний младший специалист отдела маркетинга.

– Кира, я иду на встречу, и если вашей аналитики не будет у всех на столе ровно через пять минут, то можете сразу писать заявление, – холодным бесчувственным голосом произносит моя начальница, и я понимаю по её тону, что она не шутит.

Она вообще никогда не шутит.

И она выходит из кабинета, твёрдо чеканя шаг. Железная стерва. Вот она – моя ролевая модель, и я даже мысленно представляю, как я захожу в наш кабинет и царственным тоном сообщаю: «Курицин, где ваш квартальный отчет по фильтрам обратного осмоса КУ-345?! Через пять минут, если его у меня не будет на почте, можете писать заявление!»

Я судорожно распечатываю свои бесконечные экселевские таблицы в десяти экземплярах и посматриваю на Курицина: вон он сидит, довольный. Ухмыляется в монитор. В костюме и галстуке. Тоже мне, гений аналитики! У него-то точно всё готово, пока я скрепляю степлером стопки бумаг, пытаясь на ходу сбросить с себя кроссовки.

– Что, Кира, босиком побежала? Или наша Золушка сегодня потеряла все свои туфельки? – насмешливо тянет он, бросив взгляд на мои ноги, и направляется в переговорную комнату.

Ничего, мне главное добежать до этой переговорной, главное, найти свои туфли. Которые добавят мне десять сантиметров роста. И авторитета.

А Курицын пусть собирает монатки: пока я не пришла, он тут считался общепризнанным гением, почивающим на лаврах, да только я его быстро раскусила. Напыщенный индюк. Научился делать сводные таблицы и теперь считает, что он гуру маркетинга, хотя он обычный бездарь.

Счастливое детство, полная семья, вовремя отмазали от армии, пристроили его толстую задницу в хороший институт за бабки, где он все пять лет прокутил и проболтался с девочками, а потом после выпуска посадили на тёпленькое местечко к друзьям родителей. Вот и весь секрет успеха.

Но ничего, такие как я, выросшие в хрущевских трущобах Бибирево, выгрызавшие у этой жизни буквально всё собственными зубами, ломая их о камень и асфальт, заточили их в уличных боях. Так что у меня чёткие планы на жирную задницу своего коллеги: дайте мне только шанс, и я разорву её в клочки. Поднимусь по лестнице. Своими мозгами. Упорством. Настойчивостью.

И через пять лет я буду сидеть в том самом кожаном кресле директора по маркетингу в кабинете какой-нибудь фирмы, и повелевать такими же бездарями. Точнее нет, таких тупых придурков я буду сразу отправлять мыть сортиры. Нечего ими засорять кабинеты моей компании!

Такие мысли вертятся у меня в голове, пока я, успев только переодеть свои джинсы и напялить каблуки, бегу по длинному коридору в самый конец, где находится переговорная комната для самых важных персон. А сегодня очень важный день.

Мы представляем проект для какой-то английской фирмы PinkDrem по поставке пяти тысяч наших установок по опреснению морской воды. Я думаю, после такого контракта наша скромная контора может спокойно закрываться, а владельцы компании – жить на вырученные деньги до конца своих дней.

Только бизнес так не работает, и даже я понимаю, отпахав всего два года в нашей конторе: чем больше денег человек зарабатывает, тем больше ему хочется. Делать и делать бабки. Это прямо как в сексе: тебе всё время хочется ещё, стоит только начать. Вот я и плаваю в море офисного планктона: вечно зарабатывающего деньги и совокупляющегося. Бабки и секс, и ничего больше.

Осторожно, чтобы не дай бог своим появлением не нарушить важный переговорный процесс, я, как мышка, проскальзываю в дорого-богато обставленный зал, где за большим овальным столом чёрного дерева заседает весь цвет нашего офиса.

На одном конце сидит президент нашей компании – Константин Суренович, зажатый в свой парадный костюм, а рядом с ним – технический директор Иван Леонидович, который, собственно, и занимается производством наших уникальных опреснителей морской воды.

– Вы понимаете, – вещает он на всю переговорную, и его голос звучит торжественно и звонко, – мы на пороге того, чтобы решить эту вечную нехватку пресной воды, этот бич рода человеческого, – объясняет он своим высокопарным слогом, и его одухотворённое бледное лицо напоминает лик с какой-нибудь византийской иконы.

Президент явно даёт ему выговориться, склонив голову немного набок и льстиво улыбаясь, пока коммерческий директор и моя начальница со своим Курициным под крылышком сидят с натянутыми лицами, напряжённо вглядываясь в наших гостей.

Точнее, насколько я могу судить, в одного гостя.

Через пять метров, прямо напротив Константина Суреновича со своим пророком Иваном Леонидовичем, сидит, расслабленно откинувшись в огромном кожаном кресле, как будто король на троне перед своим поданными, тот самый высокомерный типчик из роскошной кареты.

У него такой вид, что всё происходящее очень забавляет его. Своим царственным подбородком с лёгкой элегантной щетиной он опирается на тонкую аристократичную кисть, и весь его внешний вид говорит о том, что он делает всем присутствующим просто огромное одолжение.

Царский подарок. Тратя драгоценные секунды своей жизни на такую челядь, как мы.

И дорогие часы стоимостью не меньше пятидесяти тысяч долларов на его породистом запястье словно тикают во всеуслышание: «Одна минута – сто тысяч долларов».

Я бесшумно скольжу по ковролину, как безликая невидимая тень возникая за спинами участников дорогого собрания, и кладу перед каждым распечатанную аналитику. Над которой я билась несколько недель.

Сколько опреснителей потребуется для того, чтобы превратить небольшое море в озеро с живой водой? И если это будет пять тысяч штук, до за какой период времени они всё это сделают?

Три месяца. Вот такая вот детская задачка.

Если я всё верно посчитала.

– А если ваши установки сломаются? Вы учли этот фактор? – поднимает своё красивое лицо от красочных графиков мой утренний незнакомец.

И внимательно смотрит на нашего президента. А тот переводит свой грозный взгляд на Виолетту.

Которая нервно сглатывает, и я даже вижу, как комочек прокатывается по её длинной ухоженной шее с тонкой золотой цепочкой, а Курицин упирается взглядом в столешницу, прямо как двоечник, который уверен, что если не смотреть на учителя, то его не вызовут к доске.

И тут я подаю голос, и мне кажется, что это кто-то другой говорит за меня:

– Да, с учётом возможных поломок и ремонта, – звонко разносится по притихшей переговорной, и я вижу благодарность, мелькнувшую в глазах моего генерального. – Я всё просчитала.

Вот и мой звёздный час! Наконец-то!

– Ну хорошо, три месяца, – постукивает по столешнице своим длинным пальцем наш клиент. – А если я захочу ускорить процесс? Вы сможете изготовить нужное количество приборов? И вовремя поставить их? – смотрит он на нашего технического директора, и тот уверенно покачивает своим ветхозаветным чистым ликом:

– Конечно! У нас огромный потенциал!

– То есть вы хотите сказать, что вы ещё никогда не производили такой объём установок за раз? – приподнимает свою красивую чёрную бровь владелец PinkDrem.

– Нет, – с радостной улыбкой блаженного идиота признаётся Иван Леонидович. – Но мы справимся!

Честно-честно, – так и хочется мне злорадно добавить за него. Даже я понимаю, что в бизнесе такого масштаба главное – это блеф. Ну кто признаётся клиенту-миллиардеру, что ещё не делал этого раньше?!

Fake it till make it! (англ. «Притворяйся, пока не добьёшься своего» – фраза, означающая имитацию уверенности с расчётом на то, что в случае успеха уверенность станет подлинной. Здесь и далее прим. автора)

Да даже все пацанчики из Бибирево это знают. О боже!

Я так же медленно и бесшумно направляюсь к выходу.

И если кому-то интересно моё мнение, то сделка сорвалась. Глупо и бездарно.

Так что зря я сидела три недели и высчитывала до миллилитра все эти объёмы морской воды, способной оросить Сахару. Даже и младенец скажет, что этот высокомерный богач ровно через час встречается с нашими конкурентами, сидящими ровно в башне напротив, которые уж точно смогут налить ему в уши ушаты воды.

Пресной, мать её.

– Мы готовы предоставить любые гарантии, господин аль Нахайят, – отвечает своим уверенным низким голосом Константин Суренович. – Любые, какие попросите. У нас множество уже выполненных проектов, – и он раскрывает страницу презентации на нужном месте, как раз там, где пестрят фото из разных колхозов в солончаках, использующих наши чудо-приборы.

Только ни под одним фото нет и близко нужной цифры. Пять тысяч штук. А так, по мелочи. Кур с овечками напоить.

– Нашу компанию знают на рынке, мы лидеры, – с тонкой улыбкой знатока из «Что? Где? Когда?» замечает генеральный.

Но забывает упомянуть, что наши конкуренты имеют совершенно такой же объём производства и поставок. Да я уверена, этот аль Нахайят и так это прекрасно знает. Наверняка на него в Лондоне работает огромное маркетинговое аналитическое агентство. И что это вообще за имечко такое? Турок, что ли?

И сейчас он напоминает мне огромного довольного кота, который играет с крошечной загнанной в угол мышкой. Мышка всё ещё верит в спасение, но кот-то знает наверняка, что сейчас сожрёт её. Как только позабавится всласть.

И мне даже на секунду становится жалко всех этих напыщенных мужей с разодетыми в Gucci девами: не смогли вовремя соврать, приукрасить – получайте, что есть!

– Вы все прекрасно знаете, господа, не будем кривить душой, что у меня очень много денег. Я богат, – откинувшись в кресле, прерывает словесный поток моего руководства этот высокомерный павлин. – В конце концов, я ведь шейх, – тонко улыбается он, давая всем понять, что он – божество.

Точно! А я всё думала, кого же он мне напоминает! Всё верно: напяль на его аккуратно подстриженную стилистом башку арафатку, или как там они называют этот белый платок, и его рожу можно вешать хоть сразу на рекламу Flydubai.

– Поэтому вся репутация и ваши кредиты мне до одного места, как вы выражаетесь здесь, в России, правда? – свысока посматривает он на притихшее собрание.

Откуда он так хорошо знает русский, этот грёбаный шейх? Я всё ещё мнусь у двери: ну не могу же я пропустить такое представление!

– Одним миллионом меньше, одним больше, поверьте: это совсем не имеет значения, когда все твои базовые потребности удовлетворены, и ты можешь позволить себе просто воплощать свои мечты в реальность, – вещает он людям, тащащим на своём горбу ипотеки, больных родственников и сопливых детишек.

Вон, например, Константин Суренович чуть под санкции не попал. Ему как бы не до розовых фантазий.

– Ну так вот, я хочу исполнить свою мечту, и мне нужны другого рода гарантии, – внимательно смотрит он на президента.

– Просите всё что угодно, – спокойно отвечает ему мой босс.

Молодец. Держится. Есть ещё орешки в штанах.

– Ну так вот, самая большая ценность – это же человеческая жизнь, да? – с улыбкой осматривает он присутствующих. – Готовы ли вы поручиться собственной жизнью, или жизнью одного из ваших подопечных? Вот в чём вопрос, – продолжает он свою туманную мысль.

– Так что же вы предлагаете?! – нервно вопрошает Иван Леонидович.

– А я предлагаю выдать мне по гарантии одного из ваших сотрудников, – переводит он взгляд с одного на другого.

Я даже вижу, как приосанивается моя начальница Виолетта, бесшумно чпокая своими яркими круглыми губами. Выпячивает свою высокую грудь в дорогом пиджаке. Сверкает кокетливым взглядом из-под густых завитых ресниц.

Ну что же, уверена, шейхи таких просто обожают: блондинка, красавица и умница! Три в одном. На какое фото в интернете не глянь – все сплошные блонды с выдающимися бюстами рядом с наследными принцами Брунея. Что ещё нужно восточным мужчинам для счастья?! Пухлые булки и молочные ягодицы!

А изумрудные глаза этого мать-его-аль-Нахайята упираются уже в Анну Викторовну – руководительницу нашей службы внешнеэкономических поставок и логистики. А что, тоже очень даже достойная кандидатура: красный диплом МГИМО, не менее выдающиеся формы и русая коса через плечо. Круглая и аппетитная, так бы и откусила, как яблочко! Точнее, шейх бы с удовольствием надкусил! Аня скромно улыбается красавчику-арабу, и её очаровательные щёчки заливаются розовой краской смущения.

Я сдерживаюсь, чтобы не прыснуть в кулак от этого цирка. Блин, такое не каждый день увидишь! Просто балаган на выезде.

Но тут подлые отчёты выскальзывают из моих пальцев и веером разлетаются по ковру.

– Простите, – бесшумно шевелю я губами и падаю на колени, собирая свои уже ненужные бумажки.

– Например вот этого, – слышу я голос над собой, и жалею, что пропустила самое интересное!

Чёрт! Вот вечно я такая неуклюжая. И я незаметно поднимаю голову, чтобы разглядеть, на кого же в итоге ткнул своим пальчиком шейх: на строгую накачанную Виолетту, или на русскую роскошную красавицу Анечку.

И вижу, как все глаза в комнате устремлены на меня.

2

– Я дико извиняюсь, – бормочу я. – Сейчас уже ухожу.

Так в итоге кого же выбрал этот аль Нахайят?! И почему все продолжают так пристально на меня смотреть? Подумаешь, уронила бумажки: ну не вазу же китайскую эпохи Мин разбила! В приличном обществе это бы постарались не заметить.

– Ну так как? – поднимает свою изогнутую луком бровь шейх, и его глаза-изумруды смотрят на меня.

Переводит взгляд на моего президента.

И только сейчас я подмечаю, как отвисла у Курицина нижняя челюсть, и мне кажется, что еще секунда – и из неё потечёт тоненькая струйка слюны. Как у дебила. Вижу возмущённый взгляд Виолетты, которая с неприкрытым презрение смотрит на меня сверху вниз.

– Что это значит? – наконец-то подаёт голос Константин Суренович.

– Ничего особенного. Я просто заберу под гарантию выполнения условий нашей сделки вашу сотрудницу. Вот эту, – ещё раз кивает в мою сторону араб, и бумаги снова валятся из моих рук. – Всего на срок исполнения всех обязательств. Заодно и за оборудованием присмотрит, и на месте все вопросы решит, —усмехается он.

– А если мы… не сможем поставить всё в срок, – выдавливает из себя Иван Леонидович. Хотя только что клялся и божился, что это практически невозможно.

– Тогда я оставлю её себе, – смеётся шейх.

Как будто это очень забавно.

– Зачем? – переспрашивает мой президент, и тут я сама начинаю внутри бурлить от возмущения.

Действительно, зачем?! Как-будто я какой-то бесполезный предмет интерьера. Вещь. И та лёгкость, с которой они обсуждают мою судьбу в моём же присутствии, меня тоже возмущает! Всё это похоже на бред сумасшедшего.

Я поднимаюсь на ноги, во весь свой небольшой рост на каблуках и отрывисто кидаю в напыщенное надменное лицо:

– Нет!

И наконец-то выхожу из переговорной. Надо было уходить быстрее, тогда он выбрал бы себе в жертву одну из наших красоток. Они-то как раз не против. Я уже успела поймать на себе полные ненависти взгляды и Анечки, и своей начальницы. Даже не сомневаюсь, что они и за бесплатно, и без всяких гарантий прямо в переговорной легли бы под этого шейха.

Разложились бы и раздвинули свои длинные ноги у него перед носом, в надежде, что он позарится на их славянские прелести. Мать его!

А мой директор! Тоже хорош! Разве не человеческая жизнь – самая большая ценность? А как же Достоевский? Толстой? Чехов, в конце концов?! Меня поражает, что ни у кого из присутствующих даже не возникло мысли сразу же отказать этому придурку, который явно над ними издевается!

Ну просрали сделку, хорошо, имейте силы признать ошибку. В следующий раз так не делайте. Но зачем так прилюдно унижаться?! Вылизывать его смуглую задницу?! Он же просто ржёт про себя в полный голос, как марокканский ишак, наблюдая за реакцией взрослых мужиков. Которые ещё и раздумывают над его возмутительным предложением, которое, кстати, запрещено всеми возможными международными конвенциями по защите прав человека!

Возвращаюсь в свой закуток и плюхаюсь в кресло перед монитором, пытаюсь отдышаться от возмущения, лишающего меня воздуха, душащего меня. Ладно, чёрт с ними. Сейчас этот цирк закончится, все вернутся на свои места, уткнутся в свои графики и забудут про этот комичный инцидент. Потому что и вспоминать здесь нечего. Богатый клиент решил постебаться над дурачками, возомнил себя Илоном Маском, наверное, помахал у них перед носом пачкой своих миллиардов, а они и написали в штанишки.

Но ничего, я всё-таки не зря училась в лучшем заведении страны, так что я просто сделаю вид, что ничего такого не было. Не буду показывать им, что запомнила их конфуз. С кем не бывает. Всё вопрос денег. Забыли, работаем дальше.

И всё-таки мои пальцы сами собой набирают в строке поисковика фразу «аль Нахайят», и в выдаче начинают мелькать статьи «правящая действующая династия шейхов… наследные принцы Эмиратов… государственные перевороты…» и всё в том же духе.

Надо же, похоже, мне на самом деле сегодня посчастливилось столкнуться с настоящим принцем! И его царственный бампер даже соизволил соприкоснуться с моей тощей задницей простой смертной. Смердки, – хмыкаю я. Ещё и внукам про такое буду рассказывать. Даже и представить себе не могу, что же этот высокочтимый дон углядел в моей скромной персоне.

Никак с жиру его высочество изволило беситься. Надо будет рассказать своему брату вечером, правда, он, скорее всего, не поверит во всё это. Да мне и самой не верится.

Ну ладно, пора возвращаться к своим любимым трендам и графикам, и я открываю документ Excel, как рабочий телефон на столе у меня тихо тренькает.

– Кира, зайдите ко мне, пожалуйста, – слышу я в трубке голос генерального.

И выходя из кабинета сталкиваюсь со своими сотрудниками, наконец-то возвращающимися с совещания, и по взгляду Виолетты Ивановны, окатывающему меня словно из помойного ведра, понимаю, что сделка, по всей видимости, сорвалась…

– Проходи, Кира, нам надо поговорить, – приглашает меня к себе наш президент, и его вкрадчивый тон не предвещает ничего хорошего.

Я сажусь в кресло напротив и наблюдаю, как пару секунд Константин Суренович трёт свою сухую переносицу.

– Послушай, Кира, когда ты пришла к нас в компанию? – начинает он издалека. – Год, два назад?

– Почти два года, – отвечаю я. – А какое это имеет значение? – интересно мне.

– Ну что же, два года – достаточный срок, чтобы узнать всю нашу кухню… – снова с напряжением трёт он лоб, словно пытается извлечь из него ценные мысли. – Какая у тебя должность сейчас? Старший маркетолог?

– Нет, всего лишь младший, – с вызовом отвечаю я, и тут лицо моего босса проясняется. Решение найдено.

– Это просто замечательно! Вполне себе даже отличный срок, чтобы получить заслуженное повышение, – мягко, по-отечески, улыбается он.

– Вы меня повышаете? – с недоверием переспрашиваю я. Интересно, почему эта идея родилась у моего руководства именно сейчас?

Но президент компании развеивает все мои сомнения:

– Кира, ты слышала, что сегодня было на совещании. Малак аль Нахайят чрезвычайно ценный клиент. Нам очень бы не хотелось его упускать, – обтекаемо формулирует он свою мысль. Хотя может дальше не формулировать.

– Нет, я же чётко сказала там, в переговорной, – перебиваю я Константина Суреновича. – Я не продаюсь!

Хоть это пока то единственное, что осталось у меня. От моего безрадостного детства, бесприютной юности и вечно влажных простыней. Моя жизнь.

– Послушай, сколько тебе лет? – заходит уже с другого бока начальник.

– Двадцать два. Почти двадцать три.

– Ну так вот. Всего двадцать два. Всё впереди. Это прекрасная возможность для тебя вырасти и сделать карьеру, ты же это понимаешь? – внимательно смотрит он на меня. Как заботливый и добрый сутенёр, рассказывающий бездомной девочке на вокзале, что он сейчас отвезёт её во дворец, где её ждёт настоящий принц.

Только в моём случае принц на самом деле настоящий. Наследный. Из царской правящей династии.

Тем более нет. Я же прекрасно знаю, для чего таким нужны такие, как я. Уж точно не сводные таблицы пересчитывать.

– Не будь так категорична, Кира. Если подумать, здесь же совершенно нет ничего такого: ты просто поедешь в официальную командировку. Только и всего! – увещевает меня мой начальник.

– В командировку? Это так называется? – уже не выдержав, с издёвкой переспрашиваю я. – А что там этот принц плёл про гарантии? Ценность человеческой жизни? Разве сотрудникам в командировке вообще что-то может угрожать? Их берут в заложники? Под гарантии сделки? – начинает уже нести меня.

Губы дрожат, как это часто со мной случается, когда я злюсь. Сейчас меня точно уволят. Но меня уже не унять.

– Не кипятись, он просто это так назвал. Плохо знает русский язык, – пытается оправдать его Константин Суренович, но я перебиваю:

– Да нет, по-моему, он очень даже хорошо знает русский язык. Получше некоторых, – злорадно добавляю я. – Он вполне ясно выразился, что хочет в качестве гарантии сделки одного из сотрудников. А конкретно – меня! – выпаливаю я.

– Кстати, ты не в курсе, почему именно тебя? – вдруг спрашивает меня директор. – Ты вообще его откуда-то знаешь? Виделась с ним раньше?

И тут у меня окончательно срывает резьбу:

– Откуда мне знать?! – восклицаю я, уже не сдерживаясь. – Может быть, он извращенец? И любит затаскивать к себе в пещеру Али-Бабы невинных девственниц? Кстати, пусть ни на что не надеется, я уже давно не девственница! – нервно смеюсь я.

– Кира, успокойся, никто не собирается затаскивать тебя в пещеру, – как-то неуверенно произносит Константин Суренович. – Послушай, я тебе хочу сказать вот что: я всегда мечтал создать что-то полезное, нужное, понимаешь? И этот контракт очень важен для меня. Без него дело всей моей жизни может просто умереть, – с мольбой в голосе начинает он. – Я тебя прошу без протокола. Просто по-человечески помочь мне. А я помогу тебе. Тебе всего-то надо будет поехать с этим шейхом и оставаться у него, пока мы полностью не выполним контракт. А когда ты вернёшься, то я назначу тебя руководителем отдела маркетинга. Ну как тебе такая идея? – ласково улыбается хитрец.

– А если вы не выполните контракт, то меня пустят на органы? – откинувшись в кресле и скрестив руки на груди, ехидно замечаю я.

– Мы выполним контракт. Обещаю, – устало произносит директор. – А если ты не согласишься на предложение этого шейха, то, к сожалению, мы будем вынуждены с тобой расстаться. Ничего личного, просто бизнес, – смотрит мне в глаза президент.

– Отлично, – встаю я. – Когда вам положить заявление? Неужели вы думаете, что если бы целью моей жизни было стать просто шлюхой, я бы столько вкалывала в университете, а потом – здесь? – свысока бросаю я.

– Не руби с плеча. У тебя есть время на подумать, – уже утыкается в монитор Константин. – И с чего ты взяла, что вообще смогла бы стать дорогой шлюхой? – добавляет он. – Шлюх много. А дорогих – очень, очень мало, ты уж поверь мне.

– Всего хорошего, – уже направляюсь я к двери. Меня буквально душит возмущение. – Я вижу, вы очень хорошо разбираетесь в вопросе.

– А как же, – хмыкает президент. – А как же ещё, ты думаешь, становятся владельцами компаний? – и я хочу со всей силы хлопнуть дверью за собой, но адская конструкция схлопывается мягкими доводчиками.

Даже уйти красиво не получилось.

Возвращаюсь на своё рабочее место под молчаливый взгляд Курицина, который косится на меня из-под своего монитора. Они явно с Виолеттой Ивановной уже обсудили всю эту ситуацию, или обсуждают онлайн, судя по яростному перестуку клавиш и потные взгляды исподтишка.

Но безусловно, моя начальница не может вызвать меня на ковёр и поинтересоваться, согласилась ли я стать живым товаром, или всё-таки мне надо сделать строгий выговор. Поэтому они сидят и выжидают. Параллельно обсуждая, что же во мне нашёл этот невероятный шейх. В этой замарашке из Бибирево.

Константин Суренович дал мне время на раздумья, но я уже всё решила. Пишу заявление по собственному, плюс у меня остался ещё не отгулянный отпуск, и выхожу на рынок труда. Свободной пташкой. А что, у меня есть хороший опыт работы в крупной корпорации, так что уверена, что работу я найду за месяц. Прикидываю в уме, сколько у меня всего денег, и понимаю, что мне их должно хватить на восемь месяцев безработной жизни.

Пока остальные мои ровесницы ходили по вечеринкам, барам и клубам и ездили в Турцию на отдых, я откладывала каждую копейку, экономя на всём, и теперь я спокойно могу наконец-то съехать из этой дыры, которая по иронии называется домом, и больше никогда не видеть эту похотливую потную рожу Геннадия.

Смотрю на обои рабочего стола: под ослепительным, как спелый плод манго, тропическим солнцем, синеет южный океан, на который я обязательно когда-нибудь поеду. Очень скоро. Когда найду новую работу и снова поднакоплю денег. А загранпаспорт я уже сделала. Заранее.

Я выключаю компьютер и встаю из-за стола. Беру сумку и направляюсь к выходу. Не прощаясь ни с кем.

– Кира, ты куда? – слышу я кудахтанье Курицина за спиной, и я небрежно бросаю ему через плечо:

– По делам. Сегодня не вернусь, – и гордо выхожу из кабинета.

У меня через час встреча с риэлтором на квартире в центре.

3

Я смотрю на раскинувшуюся за окном Москву – мой родной город. Суетливый, деловой, суматошный.

Для кого-то Москва – приветливая и хлебосольная хозяйка, а для кого-то – злая мачеха. И я до сих пор не решила, кто же она для меня.

Я стою на одном из последних этажей расплодившихся в последние десять лет высоток-муравейников, которые втыкают сейчас буквально на каждый свободный пятачок земли, и вдыхаю запахи свежего ремонта: краски, ламината и клея. Ровные девственные стены сверкают белизной. В этой квартире ещё никто никогда не жил.

И я смогу здесь начать свою новую жизнь. Успешную и счастливую.

Без извращенцев-отчимов и ненормальных шейхов. Буду смотреть каждое утро на далёкую Красную площадь в золотых рассветных лучах, пить свой кофе из белоснежной чашечки, а на кровати за спиной у меня будет мирно посапывать какой-нибудь умный, красивый и богатый. Хотя над этим пунктом стоит ещё хорошенько подумать: зачем он мне вообще нужен? Весь мой опыт общения с мужчинами сводился пока к каким-то совершенно нелепым брачным играм ради пары минут невразумительных дёрганий в постели.

Я морщусь, вспоминая все эти несколько не впечатливших меня свиданий и попыток завести взрослую сексуальную жизнь. Хотя, наверное, мне стоит поработать с психологом: жизнь бок о бок с такой грязной свиньёй, как Геннадий, явно пошла мне не на пользу. Наверняка есть современные методики, которые заставят тебя забыть навсегда подобную муть?

Всё это мелькает в моей голове со скоростью картинок калейдоскопа и, в итоге решив про себя потратить оставшиеся деньги на хорошую терапию, я отвечаю на вопрос риелтора, выжидательно застывшего за спиной:

– Да, меня всё устраивает. Я беру.

– Отлично, – облегчённо выдыхает девушка, которой самой уже поднадоело носиться по Москве целыми днями, показывая квартиры. – Тогда мы с вами подписываем договор, вносим залог, и квартира ваша!

– Хорошо, когда нужно внести оплату? – с сожалением отрываюсь я от великолепного вида. За который идёт наценка. Я в этом даже не сомневаюсь.

Но я столько копила, что могу наконец-то позволить себе эти белые стены и эту белую жизнь.

– Поскольку у нас уже есть несколько желающих на этот объект, то я думаю, что чем раньше, тем лучше, – многозначительно посматривает на свои часики риелторша. Строит из себя деловую. – Желательно сегодня до восьми часов вечера. И за эту квартиру владелец попросил внести предоплату на полгода вперёд плюс два месяца депозита. Итого получается, – высчитывает она что-то на калькуляторе, – вот, четыре тысячи восемьсот долларов, – тычет она мне под нос своим мобильным, словно пытаясь доказать мне, что она не врёт. – И да, – добавляет невзначай. – Владелец просил оплату наличными и в валюте.

– Отлично, – прикидываю я в уме, сколько у меня осталось времени, чтобы съездить за деньгами и передать их. – Давайте тогда встретимся с вами где-нибудь в центре. И вы мне сразу передадите ключи? – а я уже представляю, как сегодня я смогу провести свой первый день в новом доме.

И ради этого я готова спать на полу!

– Да, я подожду вас до семи вечера, но потом буду вынуждена снять бронь, – строго предупреждает риелтор, и я уже тороплюсь к выходу, чтобы успеть заключить сделку сегодня.

Я захожу в свою раздолбанную квартиру детства: я так счастлива, что я больше не увижу это убожество, что у меня буквально перехватывает дух от предвкушения.

Если подумать, то кроме чемодана жалких тряпок мне даже нечего особо отсюда забирать. Хочу войти в новую жизнь без вороха ненужного барахла старьёвщика. Может быть поэтому за все эти годы, что я работаю, я так и не приросла вещами, превращая всё вокруг в доллары. На них я смогу купить всё что угодно. На доллары я смогу купить себе новую жизнь!

Постоянные цунами в политике и экономике приучили меня не доверять никому, ни банкам, ни правительствам, поэтому все свои сбережения я храню в твёрдой валюте. В надёжном месте. Под половицей под кроватью в своей спальне.

Я помню, как в детстве мы играли с Ваней и обнаружили этот тайник. Надёжнее Форта-Нокс и пещеры Али-Бабы. И много лет он служил нам надёжным хранилищем. Вот и сейчас я встаю на четвереньки и проползаю под свисающий край покрывала на кровати, чтобы отодвинуть заветную доску.

Под ней лежит томик Пушкина. Для отвода глаз. Ещё в детстве мы придумали использовать его как прикрытие. И с тех пор так и не поменяли порядок. Убираю его и запускаю руку в бетонное углубление, где в стеклянной банке действительно лежит тугая пачка банкнот, которые я коплю уже несколько лет. Почему стеклянная банка?

А чёрт его знает. Мы так придумали с братом в детстве. Как и с томиком Пушкина. Но главное, что это работает. Я достаю осторожно свой прозрачный сейф, и возвращаю на место книгу, а затем и половицу, и запускаю руку внутрь, чтобы извлечь тугую колбаску стодолларовых купюр. Хочу их пересчитать для начала и отложить плату за квартиру.

И тогда у меня останется на жизнь, пока я не найду новую работу, как раз две тысячи долларов. При моём умении экономить я могу растянуть это почти навечно. Главное – выбраться из этой загаженной дыры.

Снимаю резинку, которой перетянута пачка, и сначала я думаю, что мне показалось, это не может быть правдой: вместо плотных зелёных бумажечек, самых красивых и надёжных бумажек в мире, я вижу белые нарезанные листы. У меня кружится голова. Где-то в районе переносицы стреляет резкой болью.

Ещё раз дрожащими не слушающимися меня пальцами листаю пачку. Всё так и есть: последняя и верхняя купюры – стодолларовые, а всё остальное пространство заполнено белыми резаными бумажками. Мне так плохо, что я чувствую, что меня сейчас вырвет. Я сплю, и это просто кошмар. Потому что это не может случиться со мной.

Просматриваю пачку ещё раз. И ещё раз. Как будто от того, что я это делаю снова и снова, белые кусочки ватмана превратятся в зелёные банкноты. Это всё, чем я жила последние годы. Все мои сбережения. Наверняка есть какое-то объяснение. Может быть Ваня взял их взаймы? Забыл меня предупредить? Но он наверняка всё обязательно вернёт! Он ведь мой братишка! Мой старший брат! Который меня всегда защищал. Благодаря которому я и смогла выбиться из этого дерьма. Он просто не смог бы так поступить со мной. Надо спросить у него, и я пытаюсь встать на ставшие ватными ноги, чтобы найти свой мобильник и позвонить.

Переезд отменяется…

Я с ненавистью оглядываю свою жалкую комнату. Я лучше пойду ночевать на вокзал, чем останусь здесь хоть ещё на одну ночь! Мой старший брат должен что-нибудь придумать.

И тут в комнату входит Геннадий. Я и не подумала, что он тоже дома. Обычно в это время дня он где-от шляется: я даже не знаю, где он работает и чем занимается.

– Слышала новости? – нависает он надо мной, всё ещё сидящей на полу, в своих растянутых спортивных штанах. – Волкова взяли.

Волков – это тот самый криминальный авторитет, на которого работает мой брат. Только, конечно же, он считается уважаемым предпринимателем. Почти олигархом.

– Что ты врёшь? – презрительно бросаю я своему отчиму.

Надо пойти и отыскать свой мобильный.

Я сегодня действительно выпала немного из жизни.

Приподнимаюсь, чтобы встать на ноги, и тут сильный удар в живот опрокидывает меня на спину.

Я лечу вниз и бьюсь затылком о деревянный крашеный пол. И вижу, как серый потолок в трещинах надо мной постепенно меркнет… Расплывается…

Я просыпаюсь снова от этого мерзкого сна, который вижу с самого детства:

– Кира… Кира…

Только это не сон.

А тяжёлое расплывшееся тело моего отчима сейчас лежит на мне. Придавило к полу. Я не могу дышать, пока его слюнявый мокрый рот елозит по моему лицу, шее, и это он всё шепчет свою присказку:

– Кира… Кира…

Я помню, что я в банке. Я за прозрачной стеной. Ни один монстр не тронет меня. Монстров не существует…

И тут сознание постепенно возвращается ко мне. Я вспоминаю свой опустевший тайник. И новости о Волкове. Пока всё это не складывается в логическую цепочку в моей голове. Точнее, это до такой степени очевидно, что я сама не хочу в это верить.

Но здесь и сейчас прямо на мне лежит вдруг осмелевший Гена, и я чувствую сквозь тонкую ткань его напрягшийся член.

Я крепко зажмуриваюсь, как будто от того, что я закрою глаза, всё исчезнет. Но кислый прогорклый запах изо рта мужчины душит меня, не даёт отключиться. Я так слаба, что не могу пошевелить рукой или ногой. Я как безвольная кукла вуду, приколотая булавками к полу.

Вани нет… Он не спасёт меня. Это не может случиться со мной. Ни за что…

И пока пьяные липкие руки шарят по моему безвольному телу, оформившаяся, чёткая мысль с жёсткими краями прорезает мой мозг: это ни за что не случится со мной.

– Ну что сучка, думала, этого никогда не случится? – хрипло шепчет в ухо мой отчим, и, как ни странно, его голос придаёт мне сил.

Словно будет меня ото сна. Возвращает из забытия. Я концентрируюсь на ощущениях и чувствую под подушечками пальцев шершавый пол. Грязный. Провожу по нему, и пыль собирается на моей коже катышками.

– Сейчас ты своё получишь, – уже совсем плохо соображая, бормочет Гена, пока пытается расстегнуть тугую молнию на моих джинсах.

Да будет благословен тот человек, который придумал молнии! Надо будет узнать, кстати, кто это, – так некстати вертится у меня мысль в голове.

– Ну что, где твой паскудный братец? Свалил… – удовлетворённо, с придыханием шепчет отчим, всё ещё сражаясь с замком, а мои пальцы утыкаются во что-то твёрдое. Прохладное.

Банка! Мой стеклянный банк. Ну что же, Кира, решайся, – твёрдо произносит внутри меня чей-то голос. И я обхватываю ладонью округлый скользкий бок, всё ещё сомневаясь, всё ещё опасаясь последствий.

Последствий, которые изменят навсегда мою жизнь.

Но молния наконец-то сдаётся под пьяными пальцами Гены, ползёт вниз и открывает конвертик моего лобка.

Мужчина резким движением сдёргивает вниз мои джинсы, и в то же мгновение я со всей своей силой обрушиваю на его голову удар.

Банка разбивается, и я вижу удивлённый взгляд моего отчима. Недолго, сотую долю секунды, а потом весь мой мир и моё лицо заливает тёплая кровь. Вперемешку с осколками. И я отталкиваю от себя это омерзительное безжизненное тело.

Поднимаюсь на ноги. Под которыми безвольным мешком валяется Гена. Адреналин всё ещё бушует во мне и не даёт мне времени на раздумья. У меня пока нет сил бояться и размышлять.

Я даже не хочу приближаться к отчиму и проверять, дышит он ещё или нет. Для меня он всё равно уже умер. Я знаю одно: мне здесь не место. И мне надо отсюда уходить, как можно скорее. Все остальные действия делаю словно во сне, на автомате, как будто кто-то другой хладнокровно и расчётливо руководит моим телом.

Задвигаю на место злосчастную половицу, так, чтобы не было заметно никаких следов, и, встав на колени, собираю окровавленные осколки в кучку, оглядываюсь и хватаю какой-то пакет, валяющийся тут же, на полу. Складываю всё в него. Иду в ванную и пугаюсь, когда вижу в зеркале своё отражение. Надо умыться.

И я снимаю с себя всю свою одежду и складываю её в тот же пакет, к осколкам. Забираюсь в ванную и включаю воду. Смываю с себя всю кровь и вижу, как красные струи, огибая мои растопыренные пальцы, утекают в сливное отверстие. Жду, когда они порозовеют, и только когда вода становится полностью прозрачной, выключаю душ.

Вытираюсь насухо полотенцем, и вытираю им все капли вокруг. Складываю и полотенце в пакет к остальным вещам.

Возвращаюсь в свою спальню и, брезгливо переступая через неподвижное тело, достаю из шкафа свежую футболку и джинсы. Бельё. Натягиваю всё на себя. Пару минут размышляю, что же мне ещё надо взять с собой. Но понимаю, что у меня ничего нет. Мне нечего брать в мою новую иную жизнь.

Хотя нет: отодвигаю ящик стола и достаю свой загранпаспорт, который я предусмотрительно сделала на случай, когда я наконец-то смогу поехать куда-нибудь заграницу.

Беру сумочку, пакет с осколками и окровавленной одеждой и выхожу на лестницу. Никого нет.

Спускаюсь по пахнущим кошками ступенькам и выхожу из подъезда.

Я знаю, что я больше не вернусь сюда.

Оглядываюсь по сторонам: как странно, сегодня время словно застыло мёртвой стрекозой в кусочке янтаря, и я не вижу привычных алкашей и торчков у нашего подъезда, обычно облепленного ими, как помойными мухами.

Ещё не наступил тот самый московский час пик, когда грузные толпы вываливаются из перетруженного брюха бизнес-офисов только для того, чтобы снова ввалиться в клоаку метро. Я щурюсь на этот звенящий тишиной день, как будто сама провалилась в иное измерение и пространство, и проверяю камеру над подъездом.

Нет, её по-прежнему нет. И хотя мой город весь усеян ими, как ёжик иголками, на наши хрущобы решили махнуть рукой: всё равно под снос. И я начинаю дышать чуть свободнее: у меня появился ещё один шанс. Шанс продлить свою жизнь, создать иллюзию свободы.

Я с невозмутимым видом иду в сторону парка, не медленно, но и не быстро. Чтобы не привлекать внимание. Такое ощущение, что мои инстинкты сами управляют моими рефлексами и телом, пока я выполняю заданный кем-то алгоритм. Мне нужно найти мусорные баки. И желательно не в нашем районе. Мозг размеренно отмеряет мысли. Двадцать минут до парка. Полчаса на раздумья. Телефон. Я вспоминаю, что я отключила на нём звук, когда встречалась с риэлтором: деловая этика. Так. Риэлтор. Через час у меня встреча, на которой я должна была внести залог в свою новую счастливую жизнь. Которой больше нет. Она разбилась как та проклятая банка, осколки которой я сейчас несу в кровавом пакете.

Деньги. Ваня. Мысли, как кусочки паззла складываются в картинки в моём сознании. Как Иван мог забрать все мои деньги?! Как он мог?! Он же всегда защищал меня. И что этот урод бормотал про Волкова…

Я подхожу к забору и заныриваю в прохладу леса: я помню, как в детстве и в юности мы играли здесь. По дорожкам прогуливаются собачники со своими питомцами, но я целенаправленно иду в самую гущу деревьев, пока моя фигура не растворяется в этой тёмной изумрудной зелени.

Прислоняюсь спиной к древнему дубу, который, скорее всего, пережил нашествие Наполеона. И вот теперь наконец-то разрешаю себе дышать. Роняю на землю проклятый пакет со страшным грузом, и он с тихим шуршанием падает в траву, которая поглощает его. Липкими от адреналина пальцами разблокирую свой смартфон и печатаю сообщение риэлтору: «Прошу меня извинить, мои планы изменились. К сожалению, я больше не заинтересована в вашем предложении». Так, интересно, этого достаточно? Да. Я не обязана никому ничего объяснять. Тем более в Москве. Чем меньше сейчас я суечусь и оставляю цифровых и физических следов в пространстве, тем сложнее потом будет проследить мой путь.

С этим покончено. Дальше. Захожу в новостной агрегатор и набиваю Волков – имя босса моего брата. Этот говнюк не врал. Вся новостная лента пестрит заголовками: «Сегодня следственный комитет задержал подозреваемого по делу о незаконном обороте…», «Леонид Волков останется в следственном изоляторе до суда, на котором ему будет избрана мера пресечения…». Всё ясно. Это серьёзно и надолго. Возможно, он выпутается, но это значит, что теперь все под прицелом. Ваня работал на него. Все счета и банковские карты арестованы. Ему нельзя светиться. Вот почему он залез в мою нычку. Ему нужен был нал. Так же, как и мне.

Но почему, почему он не предупредил меня?!

Я скатываюсь спиной вдоль шершавого жёсткого ствола и чувствую, как кора обдирает до боли мою кожу. Эти ощущения снова возвращают меня в реальность. Выдёргивают на поверхность из омута отчаяния и бесполезных сожалений. Погрущу об этом всём как-нибудь потом, когда выпутаюсь из этой дряни. Если выпутаюсь.

Значит, полиция уже приходила к нам домой за моим братом? Или ещё придёт? И обнаружит там мёртвое тело? Я не знаю… Я надеюсь, что он жив. Но я не собираюсь возвращаться и проверять, это просто физически невозможно, словно неведомая сила наложила на меня заговор. Его ведь мог убить кто угодно. Один из его собутыльников, в конце концов. Почему сразу должны подумать на меня?! Я ведь должна быть на работе в это время! Конечно, они всё проверят… Пробьют моё алиби. Мне просто не скрыться.

Закрываю лицо ладонями и чувствую лёгкую боль от пореза на коже. Ещё одна улика. Я в ловушке.

Работа.

Вспоминаю о сегодняшнем предложении. Оно мне кажется нереальным, как будто мне всё это приснилось. Буквально волевым усилием заставляю себя прокрутить весь сегодняшний самый страшный день в моей жизни от самого начала и до этого момента. И да, он начался отвратительно, но в нём действительно был отчёт и случайная встреча с этим самым, как его там, Малаком… и его абсурдное предложение. Только теперь оно мне кажется единственным возможным шансом на спасение. Это полный бред, но если этот заморский принц увезёт меня куда-то в своё тридевятое царство, то может быть меня не найдут? Не станут связываться с королевской семьёй? Россия ведь, кажется, дружит с Арабскими Эмиратами? А потом всё уляжется, и про меня просто забудут…

Всё это полное безумие, но у меня просто нет другого выхода, и я набираю сообщение своему генеральному: «Константин Суренович, приношу свои искренние извинения. Я ещё раз подумала над Вашими словами и приняла окончательное решение. Я принимаю предложение господина Малака аль Нахайята и готова поехать с ним в качестве представителя нашей компании в Эмираты, на рабочую площадку. По причинам, связанным с оплатой моей арендуемой квартиры, мне необходимо в случае положительного решения выехать в ближайшее возможное время. Прошу сообщить мне как можно скорее о моей командировке».

Перечитываю несколько раз, тупо уставившись в экран, и понимаю, что буквы расплываются в электронные кляксы. Я ведь здесь диктую условия, так? Нажимаю «отправить», и чтобы не сойти с ума, пока я жду ответа, перехожу к следующему пункту своего сумасшедшего плана.

Подбираю подходящий сук, который валяется тут же на земле, и начинаю остервенело рыть им землю. Я же избавляюсь не от тела, в конце концов, поэтому десяти минут вполне достаточно, чтобы выкопать небольшую ямку, в которую я укладываю злосчастный пакет и начинаю яростно топтать его своими кроссовками, словно это он виноват во всех моих бедах. Набрасываю сверху землю, сухие листья и любуюсь результатом: ну что же, неидеально, но если никто не будет специально его искать, то вполне сойдет. В любом случае это лучше, чем просто выкинуть в мусорный бак.

Тренькает телефон, и я читаю: «Тебе лучше уехать». Сообщение, которое исчезнет через пятнадцать минут. С неизвестного номера. Ваня. Как будто я, на хрен, и сама этого не знаю. «Я за тобой приеду», – моргает на экране новое сообщение и тут же тает.

И следом: «Все документы по командировке готовы, вылет в 23.00. Аэропорт Шереметьево. Будь с загранпаспортом у входа в терминал А в 22.00, за тобой придут».

Так просто?!

4

У меня есть ещё пара часов на то, чтобы пройтись по торговому центру и купить хоть какие-то вещи с собой в дорогу. Я же не могу лететь в другую страну в одних перепачканных в земле и траве джинсах и пыльной футболке, поэтому я без сожаления комкаю свою одежду в кабинке раздевалки, пока надеваю на себе первые попавшиеся шмотки какого-то дешёвого молодёжного бренда.

Внимательно осматриваю себя в зеркало: из него на меня смотрит испуганная девчонка с огромными карими глазами и пересохшими губами. Заострившиеся скулы и чуть вздёрнутый нос придают какое-то лисье выражение моему лицу, но я совсем далека от идеала той самой ухоженной офисной стервы, которой всегда мечтала стать. Пока я только беглянка. Непойманная преступница. И теперь на моих тонких сухих пальцах – кровь моего отчима.

Встряхиваю растрёпанными, отдающими рыжиной, волосами, словно это поможет мне сбросить с себя это проклятье убийцы, забыть о содеянном. Но только я знаю, что теперь вес мёртвого пустого Гениного тела будет мне сниться в кошмарах до конца моих дней. Я вздрагиваю от страха, когда по динамикам в торговом зале делают очередное объявление для покупателей: я всё ещё ожидаю, что ко мне подойдут сотрудники полиции и попросят пройти с ними. Но мир, кажется, совсем не заметил случившегося, и планета всё так же уверенно вращается вокруг своей оси.

Я тренируюсь перед зеркалом, примеряя на себя уверенную улыбку, но у меня выходят только какие-то жалкие гримасы. Ладно, плевать, хватаю весь ворох футболок, нераспакованных хлопковых трусиков, самых простых бюстье и носков и несу всё это на кассу. Запихиваю всё в объемный дорожный рюкзак, который купила в магазине напротив, и проверяю время: ещё только восемь часов, и я не знаю, куда мне деть лишние два часа моей жизни. Мне кажется, что чем скорее я окажусь в прохладе салона самолёта, тем больше у меня шансов на спасение.

Сажусь в угол дешёвой кофейни со своим лавандовым рафом и утыкаюсь в экран телефона: хочу найти хоть какую-то информацию про шейхов. Я ведь ничего про них не знаю, кроме расхожего мнения, что они сказочно богаты. На меня мгновенно выкатывается куча ссылок, большая часть из которых ведёт в женские романы. Я пролистываю заголовки, по которым, видимо, уже сразу должно быть понятно каждой идиотке типа меня, что от встречи с шейхом ничего хорошего ждать не следует. «В плену шейха», «Непокорная для шейха», «Ярость шейха» и прочие наваждения шейха подкрепляются не менее красочными иллюстрациями, где восточные властелины грозно взирают с обложек на неискушённых читательниц, со злобой сводя свои квадратные мужественные челюсти. И где-то в углу на меня смотрит, как побитая сучка, очередная красотка в платочке, умоляя меня о спасении.

Я делаю глоток летнего кофе и с интересом открываю первую попавшуюся книгу…

«– Ты вещь. Моя вещь, – он кривится в оскале, нажимает лезвием посильнее и вниз по шее, прямо в ложбинку между грудей стекает первая капля моей крови. – Моя русская шармута. Твоя жизнь зависит от меня. Запомни мои слова, Райхана, лишь я решаю, будешь ли ты радоваться жизни или падёшь в ад, – он говорит спокойно, выговаривает каждое слово чётко и отрывисто…»

Ого, пытаюсь сопоставить только что прочитанное с тем невообразимым красавчиком из нашего офиса и перелистываю страницу, натыкаясь на новый роман о восточных страстях:

«– Вы не имеете права ко мне прикасаться! – мой голос дрожит перед властным мужчиной в черном, как сама ночь, костюме.

– Весь мир принадлежит только мне, а значит и ты, – его рука ложится на мою талию.

Я ощущаю прилив жара по всему телу. Этот человек одновременно будоражит и пугает меня. Разве такое возможно?

– Прошу, отпустите, —делаю попытку освободиться, но все тщетно. Его рука подобна металлическому пруту.

– Замолчи. Иначе я вынужден буду сам сомкнуть твои губы…»

И я уже мысленно представляю, как красавец Малак заключает меня в свои стальные объятия и смыкает мои губы своими… И только спустя пару секунд замечаю, что мой лавандовый кофе уже выпит, и я громко швыркаю через трубочку, пытаясь втянуть в неё остатки молочной пенки, пока моя услужливая фантазия уже уносит меня в роскошные чертоги восточных гаремов.

Да тут нешуточные страсти… Власть, принуждение и неприкрытое желание. Так вот, значит, что меня ждёт! Даже интересно, для чего меня соизволил выкупить в своё временное пользование наш дорогой бизнес-партнёр? Неужели он с порога заставит меня делать ему отсос, как написано вот как раз в этом романе, как его там… И я снова проваливаюсь в очередную электронную книжку, пока вдруг не замечаю, что мне надо скорее бежать на электричку, чтобы успеть на рейс.

В любом случае, у меня больше нет выбора, и если даже меня отдадут в гарем, набитый разнокалиберными красотками, для меня это всё равно будет намного лучше, чем жить в неизвестности и в постоянном ожидании ареста.

Я стою перед входом в обычное с виду здание, ровно в двадцать два ноль-ноль. И, начитавшись по дороге страстных историй, уже мысленно готова ко всему.

– Кира Геннадьевна? – слышу я сухой голос за своей спиной и, вздрогнув от неожиданности, оборачиваюсь.

И моё сердце мгновенно леденеет от ужаса. Передо мной стоит мужчина в форме. Ну всё. Я не успела.

– Да, – еле слышно шелестю я в ответ.

– Пройдёмте, до вылета нам необходимо подписать с вами ряд соглашений, – ничего не выражающим голосом продолжает мужчина, и до меня доходит, что это просто какой-то очередной сотрудник этого самого Малака.

Юрист или адвокат.

И вот, спустя полчаса, после того как я, совершенно не раздумывая и ничего не проверяя, подписываю все подряд соглашения о неразглашении, конфиденциальности и отсутствии претензий, я наконец-то поднимаюсь по трапу самолёта. Вышколенная стюардесса приветствует меня на английском.

Свобода глухим кровяным током шумит у меня в висках.

Свобода.

Ноги не держат меня, и я просто падаю в первое же широкое кожаное кресло. Оглядываюсь: я в салоне одна.

Похоже, меня тут никто не ждёт.

И тут слышу заразительный женский смех и в дверном проёме возникает женская фигура. Высокая, стройная. Из таких, которые вечно мелькают в рекламе безумно дорогих платьев, яхт и драгоценностей.

Холёное лицо, словно вылитое из латуни, без малейшего изъяна. Раскосые глаза с зелёным оттенком и пухлые губы. Скульптурный абрис высоких скул и копна золотистых волос. Просто ожившая картинка. Эта дива скользит по мне равнодушным взглядом, словно я просто предмет мебели, и бросает на ходу ничего не выражающим тоном:

– Ой, мы не одни.

А следом за ней входит Малак, только сейчас он не в «чёрном, как сама ночь»костюме, а в простых джинсах и футболке в обтяжку. И если честно, он ни черта не похож ни на одного шейха с обложки, которые я сейчас пролистывала сотнями. Впрочем, он не похож и ни на одного жгучего арабского красавчика, которые в великом множестве выскакивают на запрос «восточный мужчина». Если бы я не знала, кто он, то решила бы, что он – просто какой-то европейский миллионер, потому что всё в его облике буквально кричит о его богатстве.

Меня не обманывают эти небрежно потёртые джинсы и якобы порванная футболка: я прекрасно знаю, что только очень богатые люди могут себе позволить подобное. Кроссовки Kanye West за миллион или больше и явно безумно дорогие часы на запястье подают беззвучные сигналы всему окружающему миру, что перед нами один из его хозяев. В отличие от его спутницы. Она, словно в пику Малаку, одета в свои самые лучшие одежды, я в этом даже не сомневаюсь. Шёлковый пижамный костюм и босоножки на высоченных каблуках: в таком наряде не очень-то удобно путешествовать, уж я-то знаю. Её волосы сияют золотом и славой, и я напрягаю свой мозг, пытаясь вспомнить, где же я видела это точёное лицо… Парочка, смеясь и переговариваясь, словно я никто, пустое место, плюхается на диванчик в соседнем ряду, если это можно вообще так назвать в этом странном салоне. Если бы я не была точно уверена, что я на борту бизнес-джета, то решила бы, что это какой-то загородный клуб.

Все стены обиты красным деревом и глубоким бордовым бархатом. В помещении стоят роскошные кожаные кресла и диваны, и только ремни безопасности, стыдливо свешивающиеся по бокам, напоминают, что это всё-таки самолёт.

По тому, как по мягкому иранскому ковру торопливо семенит стюардесса, встречавшая меня прямо на входе, я понимаю, что это все пассажиры. Больше никого не ждут, и мы сейчас взлетим. Словно огромный камень, который давил на меня последние несколько часов, вдруг скатывается с моих плеч. Значит, я свободна, и серебряное крыло самолёта в иллюминаторе обещает мне избавление от всех моих тревог. Хотя бы на время.

Слова Виктора Цоя бьются в моей голове, как мотыльки в банке, и я уже готова поверить в чудо, как вдруг в проёме дверей возникает ещё один человек в форменной одежде. Теперь это точно за мной. Я съеживаюсь в крошечный шарик, я понимаю, что сейчас меня заберут и выведут из этого дорогого салона, в который я пробралась самозванкой.

– Паспорт, – слышу я над собой вежливый обезличенный голос. – Пожалуйста, ваш паспорт.

Я озираюсь на Малака. Смотрю на него затравленным взглядом, а он с недоумением глядит на меня. Я уже разлепляю губы, чтобы попытаться объяснить, рассказать всему миру, что всё это вышло случайно, что я не убийца, как вдруг мой шейх подаёт голос:

– Это таможенный контроль. Моим гостям на моём борту не надо его проходить в общем зале, – и снова поворачивает заинтересованное лицо к своей спутнице, которая как раз рассказывает ему что-то безумно забавное и увлекательное.

И я готова вскочить и расцеловать его. Ну конечно же! Я ведь не проходила паспортный контроль! Я никогда до этого момента не выезжала из России, и я даже не знала, что мне надо показывать документы.

Я поспешно лезу в свою сумочку и достаю свой девственно чистый заграничный паспорт. Таможенник равнодушно сканирует его на каком-то аппарате, пролистывает страницы и ставит штамп:

– Счастливого пути, – дежурно улыбается он и, развернувшись, выходит.

Видимо, документами таких важных персон, как мой шейх и его спутница, занимается его секретарь. Ну вот и все формальности.

Кровь так сильно шумит у меня в ушах, что я снова не сразу обращаю внимание на мелодичный вопрос стюардессы:

– Шампанского? – и я вижу на её подносе три полных тонких бокала-флейты.

Я видела такое только в фильмах, но я беру себя в руки и мои пальцы скользят по тончайшей хрустальной ножке фужера:

– Да, спасибо.

Она подходит к другим двоим пассажирам, и я слышу, как Малак говорит своей спутнице:

– Маша, ты должна это обязательно попробовать. Я специально поручил закупить для взлётов шампанское Clos d’Ambonnay, – и я записываю название на своей подкорке, чтобы сразу же пробить его в интернете.

Четыре тысячи евро за бутылку. И он так запросто разливает его всем подряд на борту своего самолёта. Это ведь его самолёт?

– Какой необычный вкус, – отпивает из своего бокала эта Маша, – совсем не похоже на обычное шампанское, – удивлённо восклицает она. – А кто эта выдрочка? Что-от не похожа ни на байера, ни на ассистентку, – нисколько не смущаясь, не сбавляя тона голоса произносит она.

И только когда её тонкая кисть, усыпанная браслетами, небрежно плещет в мою сторону, до меня доходит, что она это про меня. Это я – выдрочка. И тут я вспоминаю, откуда я знаю это немного монгольское лицо и скулы. Это же Маша Янковская. Восходящая звезда отечественного кинематографа и фотомодель. Просто обычно она играет каких-нибудь проституток или бандитских жён.

Я опрокидываю в себя весь бокал шампанского. У него действительно необычный вкус. Аромат лесных спелых ягод и летнего леса. Только я сомневаюсь, что эта сучка смогла бы разглядеть. И я откидываюсь на спинку кресла, проваливаясь в него. Закрываю глаза и чувствую, как наш самолёт набирает скорость. Ещё пару метров – и я в небе.

– Это моя сотрудница, – слышу я равнодушный комментарий Малака на бестактный вопрос этой дивы. Наверняка она уверена, что я не разговариваю на русском. Или ей совершенно плевать на весь мир и мои чувства. Скорее всего – второе.

– Ты знаешь, у меня есть для тебя подарок, – между тем не затыкается эта спесивая актриса, и я уже вижу, как она небрежно скидывает со своей точёной сексуальной ножки свою золотую туфельку, обнажая мягкую розовую пяточку и алые глянцевые ноготки.

На её породистой щиколотке потренькивает тонкий браслет FreyWille, кусочек вишнёвой губы размазывается в воздухе, и я отворачиваюсь к окну. Я всего лишь сотрудница, как выразился мой новоявленный «босс». Ну что же, тем лучше. Никто не пытается меня изнасиловать, не принуждает к страстному извращённому сексу и не расстёгивает передо мной ширинку, предварительно приказав мне встать на колени. Я понимаю, что всё это – всего лишь атрибуты дешёвых женских романов, написанных в горячечном бреду авторками в глубокой менопаузе.

Но всё равно где-то в глубине души меня колет крошечная иголочка обиженного самолюбия. Которое я всю жизнь засовывала куда подальше. Засовывала, когда мои одногруппники – сплошь золотая молодежь, прямо как эта сучка на соседнем кресле, шли тусоваться в какой-нибудь элитный закрытый клуб, где я не смогла бы себе позволить купить даже и одного коктейля. Засовывала, когда проходя мимо витрин роскошных бутиков мельком выхватывала взглядом шестизначный ценник на понравившуюся вещь. Засовывала, когда на работе меня обходили повышением, наваливая на меня всё новые и новые скучные проекты, оставляя презентации и лавры для себя и руководства.

И засовываю сейчас, старательно делая вид, что я не слышу, как меня бестактно обсуждают в третьем лице. Хотя я должна быть счастлива, как удачно всё сложилось. Пока.

– Закуски? – снова прерывает мои беспорядочные мысли мелодичный волшебный голос, и я вижу, как передо мной возникает буквально золотой поднос с крошечными канапе. – Фуа-гра с чёрной икрой и трюфелями к вашему шампанскому, – и с ловкостью заправского официанта стюардесса доливает в мой фужер ещё искрящихся солнцем искр.

– Спасибо, – мямлю я, пока девушка ставит на мой столик фарфоровую тарелку, усыпанную изысканным угощением.

– Меню сегодняшнего ужина, – кладёт она передо мной кусочек дизайнерской бумаги с перечнем блюд.

Интересно, у них где-то здесь же, рядом с кабиной пилота, припрятан принтер и шеф-повар, который готовит самые изысканные блюда под вкусы своего хозяина?

Я отпиваю крошечный глоток, пытаюсь прочувствовать его вкус на языке, на нёбе. Я понимаю, что мне вряд ли выпадет ещё один шанс насладиться таким шампанским на высоте десяти тысяч метров, и пытаюсь запомнить малейшие ощущения. Я беру крошечную корзиночку с самой ароматной лесной земляникой, пропитанной всей сладостью июля, и мои вкусовые сосочки взрываются самой настоящей радугой радости.

Я прикрываю глаза, пытаясь запомнить этот момент на всю жизнь. И загадать желание. Я ведь первый раз пробую эти блюда. Вся моя прежняя жизнь с засиженной мухами клеёнкой на кухне, прокисшим сивушным запахом и заплесневелой плиткой в ванной вдруг отодвигается на расстояние миллиарда световых лет от меня. И я смотрю на нежно розовеющие, как крылья херувимов, облака подо мной в закатном солнце: внизу, на земле, ещё юная ночь, а здесь, в небе – только мягкие коралловые сумерки, и я вдруг понимаю, как это всё прекрасно. И я не хочу пропустить ни малюсенького кусочка этой жизни.

Вставляю наушники и включаю Энрике Иглесиаса. Мой плейлист пестрит самыми попсовыми и лёгкими исполнителями: мне кажется, это моя личная компенсация за всю мою тяжёлую и довольно унылую жизнь. И пока на борту из динамиков ненавязчиво играет какая-то мягкая джазовая композиция, у меня в ушах рыдает о своей неразделённой любви сладкий красавчик Энрике. По крайне мере я не слышу, о чём там щебечет эта парочка. Я вижу, как Маша постоянно поправляет свой золотистый локон, заводит его за аккуратное мышиное ушко с блестящей в мочке золотой капелькой, как по-настоящему алеют её ненастоящие наливные щёчки, и до меня доходит, как она хочет понравиться Малаку. Чёрт возьми, да она в лепёшку перед ним расшибается! И я даже со своего кресла отчётливо могу разглядеть, что она не играет на это раз. По правде говоря, актриса она – полный отстой, что уж там и говорить.

Да пусть занимаются, чем хотят, в конце концов. С чего я вообще взяла, что этот роскошный красавчик шейх, у которого, по всей видимости, в каждой стране по десятку таких актрисулек и топ-моделек, имеет на меня какие-то виды? Я ведь на самом деле просто отличный работник, который очень хорошо разбирается в оборудовании компании. И я с ходу ответила на вопрос на совещании, в котором плавали мои же коллеги. Вот он меня и заприметил. А что тут такого? Смышлёные работники всем нужны. Почему я так себя не ценю?! И со своим частично реабилитированным эго я начинаю изучать меню. Валованы с осетром и персиком. Седло ягнёнка с соусом из морошки. Фирменный десерт от шефа. Я буду всё.

Вытягиваю ноги в проход, отпивая ещё один крошечный глоточек радости, и краем глаза замечаю, как мой новый начальник со своей девушкой встают и направляются в другой конец салона. Интересно, куда это они? Пока до меня не доходит, что это частный самолёт одного из самых богатых людей в мире. Конечно же здесь есть ещё комната! Наверняка спальня с собственной мраморной ванной, и даже не одной. Пусть делают, что хотят.

Меня это не касается.

Лететь ещё несколько часов, и я вдруг понимаю, как смертельно устала за этот безумно долгий день: начиная с момента, как оказалась под бампером роскошного авто и заканчивая… Нет, не буду лучше об этом всём вспоминать: затолкаю это всё в самые дальние ящики своего подсознания. И пока вместе со мной рядом, в иллюминаторе, прямо как привязанная за ошейник собачка, весело летит полнолицая луна, я незаметно для себя засыпаю…

– Кира, Кира! – слышу я сквозь сон смутно знакомый голос. И даже во сне вздрагиваю, вспоминая своего отчима.

Мгновенно просыпаюсь: это всего лишь сон. Его больше нет.

Надо мной стоит, склонившись, Малак, и я вижу скульптурный рельеф мышц на его обнажённом теле, на котором болтаются наспех натянутые на бёдра джинсы. Сразу же целомудренно вздёргиваю взгляд выше и вижу его встревоженное лицо. По-прежнему такое же прекрасное, но теперь на нём нет и тени той обычной надменности, которая закрывает его, как вечная маска превосходства.

Сейчас на нём только сверкают изумрудным блеском его нереальные глаза, и я вижу на секунду перед собой растерянного растрёпанного мальчишку, пока он снова не берёт себя в руки.

– Что случилось? – спрашиваю я в тревоге, уже ожидая, что за мной прямо здесь, на волшебном вертолёте, прилетел спецназ.

– Идём со мной! Скорее! – тащит он меня уже за собой, схватив за руку.

И я отмечаю про себя, что он назвал меня по имени. Кира.

Он что, запомнил, как меня зовут?

5

Он вталкивает меня в ту самую дверь, в которую он до этого вошёл со своей дивой. Я была права: это и есть отдельная роскошная спальня. В которой бы легко поместилась вся моя крошечная хрущёвка. Все стены салона обтянуты каким-то нежным розовым шёлком с вышитыми на нём райскими птицами и цветами, а у стены стоит мягкий диван с золочёными ножками. Мои голые ступни утопают в лилейной нежности ковра, и вся роскошь этой комнаты сразу же обволакивает меня своей ароматной негой. Да тут даже пропитано всё какими-то едва знакомыми запахами: бергамотом, мускусом, ванилью? Я не понимаю, зачем меня Малак привёл сюда, пока он не подводит меня к гигантской, поистине королевской, кровати: и я вижу на ней крошечную тонкую фигурку.

Она вздрагивает и хрипит, и я вижу, как под ней на кремовых батистовых простынях зияющей дырой растекается лужа.

Я вскакиваю на кровать, нависаю над ней, всматриваюсь в покрытое испариной лицо и в закатившиеся глаза с крошечными, как иголки, зрачками.

– Нам срочно нужно в ближайшую больницу, – отдаю я команду. – И где, блядь, стюардесса?! Сообщите пилоту, – приказываю я. – Он должен запросить посадку в любом, мать его, ближайшем аэропорту! – вспоминаю я все обрывки новостей, сериалов и книг, накопившиеся в моём мозгу за годы жизни.

Беру в пальцы тонкое запястье, которое кажется мне сейчас почти детским, и ничего не могу почувствовать. Нащупываю сонную артерию под острым подбородком и подушечкой пальцев ощущаю едва уловимый толчок. Ещё один. Но очень слабый.

– Она ещё жива, – смотрю я на Малака. – Ей надо скорее к настоящим врачам. Я ведь ничего не знаю, на самом деле, – признаюсь я ему.

И в следующую секунду он убегает из комнаты за стюардессой, пока я смотрю на это каменеющее на глазах лицо, словно невидимые дементоры высасывают из него жизнь, капля за каплей. Она всё ещё хрипит и вздрагивает, изо рта льётся слюна, которую я машинально стираю краешком покрывала. Но я буквально чувствую своей кожей, своим спинным мозгом, что передо мной – всего лишь пустая оболочка. В которой больше никто не живёт.

Я быстро окидываю взглядом обнажённое тело. Лощёное, холёное. Смотрю на кусочки кружевной чёрной ткани, едва прикрывающие её лобок и округлые глянцевые груди, и мне становится безумно грустно от того, что всё это было зря. Всё это дорогое бельё, пластические операции и дорога к славе. Потому что сейчас передо мной – простая смертная девушка, которой я ничем не могу помочь, и ощущение собственной беспомощности чёрным горьким ядом растекается в моей душе…

Ядом.

Моё бессознательное цепляется за это слово, как рыболовный крючок за кожу, не даёт мне просто стряхнуть его с себя. Царапает меня своей острой иголкой.