Тот, кого нельзя желать бесплатное чтение

Глава 1. Артем.

Аэропорт. Ощущение, будто стою на краю пропасти, и вот-вот шагну вниз. Самолёт медленно набирает скорость, сердце сжимается в тиски – не из-за страха, не из-за высоты, а из-за тяжести, что осела внутри. Гул двигателей, мягкий толчок – и всё, земля уходит из-под ног, крылья рассекают воздух. Я смотрю в окно, наблюдая, как мерцающие огни города остаются позади, становясь крошечными точками, гаснущими в темноте.

Я сбежал.

Не физически, не от обстоятельств, а от неё. От Лисы. От собственных чувств.

Голова опирается о холодное сиденье, веки тяжелеют, но я не могу закрыть глаза – боюсь снова увидеть тот вечер. Как будто, стоит мне расслабиться, и воспоминания обрушатся на меня, подхватят, утащат в ту самую гостиную, где она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, наполненными страхом, ожиданием, надеждой.

– Почему ты сказал это о нас… так, будто мы… спали вместе?

Я помню, как дыхание сбилось, как на мгновение перестало биться сердце. Она почувствовала что-то, уловила тонкую грань, за которой скрывалась моя правда. И я видел, как она этого боялась.

Я мог сказать всё. Признаться, что в тот момент, когда она впервые появилась в моей жизни, я почувствовал что-то большее. Что её голос, её смех, её глупые привычки – всё это стало для меня чем-то особенным, чем-то, что я не мог игнорировать.

Но я солгал.

– Нет. Сейчас не хочу.

Я увидел, как она выдохнула, как облегчение промелькнуло в её взгляде. Она поверила. Или хотела поверить.

Но этого было мало.

– Но хотел ли я раньше? Да.

Моё собственное признание прозвучало как приговор. Я видел, как она закрыла лицо руками, как тяжело сглотнула, как её плечи слегка дрогнули, будто каждое моё слово било по ней, оставляя синяки внутри.

Я сам не понял, зачем сказал это. Зачем дал ей знать. Это было слишком жестоко – дать ей понять, что я чувствовал, но тут же дать понять, что всё в прошлом. Хотя это не было правдой.

– Почему твои чувства прошли?

Этот вопрос. Единственный, который должен был решить всё. Единственный, на который я должен был дать честный ответ.

Но я посмотрел ей в глаза и увидел, как сильно она боялась услышать правду.

Я не мог сказать, что чувствую до сих пор. Что внутри всё горит, когда она рядом. Что каждый её взгляд заставляет сердце сжиматься в груди, а желание прикоснуться, провести рукой по её коже, уловить её запах – оно разрывает изнутри.

Я не мог сказать.

– Это не произошло сразу. Постепенно. Те дружеские чувства, которые были сначала… они взяли верх.

Ложь.

Она чуть прищурилась, словно пыталась считать с меня истину. Она почувствовала, что я не до конца честен. Я видел это. Но не стал ничего объяснять.

Я смотрю в окно, тьма за бортом сгущается, город исчезает окончательно. Я думал, что, отлетев на тысячи километров, я смогу сбежать от этой боли. Но чем дальше я улетаю, тем сильнее понимаю – она со мной. Она внутри.

Я не верил в любовь – не ту, о которой пишут в книгах, не ту, что сводит с ума и заставляет бросаться в омут с головой, не ту, что обещает вечность в одном мгновении. Для меня существовала только красота, та самая, которую можно зафиксировать на плёнке, поймать в объективе, оставить в галерее лучших снимков. Я умел видеть эстетику, знал, как её подчеркнуть, как сделать так, чтобы каждый мог ощутить её вместе со мной, но за этим никогда не стояло ничего личного, потому что за этой красотой чаще всего не было ничего, кроме пустоты.

Я работал с идеальными девушками – совершенные черты лица, точёные скулы, безупречные тела, но вся их привлекательность оставалась поверхностной, легко уловимой и так же легко забываемой. Они смеялись, кокетничали, играли в соблазн, но за всей этой игрой не было глубины. Я давно привык, что никто не способен меня удивить, и именно поэтому не понял сразу, почему она зацепила меня.

Лиса оказалась другой.

Когда я увидел её работы, то ничего не ожидал, в лучшем случае – неплохую техническую грамотность, в худшем – амбиции без таланта, но когда открыл её снимки, то впервые за долгое время просто замер, чувствуя, как внутри что-то едва заметно сжимается. Она видела мир иначе, не так, как я, не так, как другие, не так, как это принято в индустрии. В её фотографиях было чувство, живое и трепетное, она ловила не просто моменты, а саму суть, и это было настолько очевидно, что невозможно было игнорировать. В каждом кадре было что-то настоящее – эмоция, дыхание, движение, свет, но сильнее всего меня поразило другое – она видела красоту в людях, но совершенно не видела её в себе.

Это было странно, почти нелепо. Как человек, который так тонко чувствует других, может быть настолько слеп к самому себе? Как может прятаться за объективом, избегая собственной тени? Она смущалась, когда её хвалили, смеялась и отмахивалась, когда говорили, что у неё талант, будто всерьёз не верила в то, что может чего-то стоить. Я видел, что она теряется в своих сомнениях, чувствовал, как легко она растворяется в тени, когда могла бы сиять, и почему-то мне захотелось изменить это, сначала сказал себе, что просто хочу помочь ей раскрыться, потому что видел в ней потенциал, но чем больше времени проводил рядом, тем отчётливее понимал – дело совсем не в этом.

Она оказалась тем, чего я никогда не встречал раньше.

Не наивная, не глупая, не та, кого легко сломать или обмануть, а по-настоящему чистая. Без фальши, без игры, без привычного желания казаться лучше, чем есть, и это сбивало с толку. Она была той, кто искренне сопереживает, у кого горят глаза от любимого дела, кто может говорить о фотографии так, будто это не просто профессия, а целый мир. С ней было легко и трудно одновременно, потому что я привык видеть людей насквозь, распознавать ложь и притворство, но с ней всё было иначе, и чем дольше я смотрел.

Не могу назвать точный момент, секунду, когда это случилось, но где-то в промежутке между её неловкими улыбками, неуверенными движениями, искренним смехом, который невозможно подделать, и тем, как она смотрела на мир через объектив, всё стало неизбежным. Я начал замечать, как её голос звучит слишком звонко, чтобы оставаться просто фоном, как её присутствие становится важнее, чем хотелось бы признавать, как её взгляд заставляет чувствовать нечто большее, чем я когда-либо позволял себе чувствовать.

Я понял это задолго до фотосессии, но не признал.

Фотосессия лишь поставила точку.

Я знал, что это ошибка, понимал, что надо отказаться, найти кого-то другого, сделать так, чтобы этого не случилось, но не смог. Я хотел, чтобы она увидела себя, почувствовала свою красоту, перестала прятаться.

Я привык работать с моделями, с профессионалами, которые знали, как подать себя, как двигаться, как смотреть в камеру, с теми, кто чётко понимал, чего от них хотят, но Лиса была другой – она не знала, не понимала, просто доверилась мне, и в этот момент я понял, насколько это сложно. Я видел, как она меняется с каждым кадром, как теряет страх, как принимает себя, как впервые ощущает, что значит быть желанной, и от этого сжимало внутри.

Я делал снимки, концентрировался, держал объектив, пытался не выдавать себя, но мне было сложно.

Слишком сложно.

Потому что впервые я хотел.

Не как художник, не как фотограф, а как мужчина.

Впервые мне хотелось разрушить границу, стереть расстояние, разорвать тонкую нить, разделяющую нас.

Я знал, что, если позволю себе это – пути назад не будет.

Прошло время, прежде чем она поделилась со мной чем-то личным. Ещё немного времени, пока я начал понимать, что она любит его.

Даниил Громов.

Имя, которое сначала ничего для меня не значило, просто человек из её жизни, часть прошлого, которая, как мне казалось, давно закрыта, пока я не увидел, как она говорит о нём, как в её голосе проскальзывает что-то другое, чего не должно быть. Я знал, что у неё был парень, слышал его имя, видел мельком несколько их совместных фото, но никогда не воспринимал его как угрозу. Пока не понял, что не он занимает её мысли.

А Громов.

Она не отрицала. Когда я спросил её об этом, она не отвела взгляд, не попыталась соврать, просто выдохнула, будто сдалась, и кивнула. Я смотрел на неё и не мог понять, что внутри – злость, обида, разочарование, потому что теперь всё вставало на свои места. Он был в её голове, даже когда рядом был кто-то другой, и сколько бы она ни отрицала, её глаза говорили громче любых слов.

Я не спрашивал, почему.

Какая разница? Мне не нужно было объяснений, не нужно было разбирать, когда именно это началось, как именно он сломал её, как заставил привязаться, как стал тем, кого она не могла отпустить.

– Что будете заказывать?

Я даже не сразу понял, что ко мне обратились. Стюардесса терпеливо смотрела, чуть склонив голову, ожидая ответа.

– Виски. Двойной, – голос звучал ровно, без эмоций.

Я уже не помню, в какой момент начал пить каждый день. Наверное, всё началось в тот самый вечер, когда мы подрались с Даниилом.

Я поморщился, вспоминая этот момент.

Лиса была прекрасна тогда.

Я хорошо разбираюсь в людях. Когда твоя работа – улавливать эмоции и фиксировать их, ты невольно становишься психологом. Я видел, что если это и не любовь, то что-то очень близкое. Даниил не сводил с неё глаз. Он был как одержимый.

Я держал её за талию, чуть наклонялся, касался руки, говорил что-то на ухо и получал извращённое удовольствие от того, что этот псих медленно ломается. Я видел, как он горит в этом огне, и подливал масло, раз за разом провоцируя, заставляя его задыхаться от ревности.

И когда мы сцепились, я понял, что у меня нет шансов.

Мне не нужно было подтверждений, чтобы понять – она правдаважна ему. Настолько, что от одной мысли, что она принадлежит кому-то другому, у него сносило крышу.

Наша драка была предсказуема. Я знал, что это произойдёт. Ждал этого. Видел, как он бесится, как сжимает кулаки, как почти срывается. Он хотел ударить с самого начала, но сдерживался

Я сделал этот шаг за него.

Первый удар пришёлся на скулу, но я даже не почувствовал. Всё, что было дальше, размывалось в шуме, в толпе, в сломанных костяшках пальцев, в злости, которая не отпускала, пока я не оказался на полу.

Я привык считать, что такие, как он, давно перестали чувствовать.

Слишком жестокие, слишком самовлюблённые, слишком эгоистичные, чтобы по-настоящему испытывать что-то настоящее.

Но, мой косяк. Если почувствовал я, тот, кто давно жил, как механическая машина, не позволяя себе лишнего, не позволяя эмоциям захлестнуть, если даже я не смог заглушить это дерьмо внутри, почему я решил, что у Даниила не получится?

Мне принесли виски, и я сделал медленный глоток, ощущая, как алкоголь мягко обжигает горло, оставляя за собой привычную горечь. Мой взгляд снова упал на окно, за которым тянулись огни ночного города, расплываясь в размытую картину, от которой нельзя было отвести глаз. Я усмехнулся, покачав головой.

Марина. Чёртова ищейка.

Она всё просекла почти с самого начала. Мои чувства к Лисе, моё бессознательное влечение, мои эмоции, которые я, как мне казалось, тщательно скрывал. Но она молодец – не сказала ни слова. Ни Лисе, ни мне. Просто наблюдала, молчала, хранила эту чертову тайну, будто это вообще её дело.

Её звонок выбил меня из колеи.

Она не сказала ничего лишнего, но в голосе сквозило что-то, чего я не мог проигнорировать – странное напряжение, предостережение, намёк на то, что я должен знать.

Лиса с Даниилом.

Я знал, что так и будет.

Наверное, где-то в глубине души я был даже рад. Лиса нашла то, что искала, дождалась того, кого ждала, и теперь, возможно, была счастлива. Разве это плохо? Разве я не должен был испытывать облегчение? Разве это не логично?

Я поморщился, выдохнул, поставил стакан на стол.

Чёртов характер.

Мне вечно подавай катарсис. Вечное накаливание эмоций, вечную борьбу, вечную драму, вечное желание что-то переживать на пределе. Я ненавижу чувство проигрыша, но не могу не быть рад за неё. И меня это убивает.

Я провёл рукой по лицу, пытаясь стряхнуть с себя это состояние.

В голове всплыл голос человека, который когда-то давно научил меня видеть.

– Настоящий фотограф должен уметь чувствовать чужую боль сильнее, чем свою собственную. Только тогда он поймёт, что такое искусство.

Эти слова вбивались мне в голову снова и снова, возвращались в моменты, когда я смотрел в объектив, когда искал кадр, когда пытался поймать эмоцию, чтобы зафиксировать её навсегда. Я всегда знал, что в любом снимке есть две грани – та, что принадлежит тебе, и та, что принадлежит другому человеку. Фотограф не может думать только о себе, не может жить только своими чувствами, иначе он потеряет главное – способность видеть чужие истории.

И сейчас мне хотелось бы забыть о своейистории.

Хотелось бы просто порадоваться за неё.

Но легче от этого не становилось.

Глава 2. Артем

Самолёт мягко коснулся полосы, и лёгкий толчок прокатился по салону. Я открыл глаза и посмотрел в окно – утренний Париж ещё дремал, но аэропорт уже кипел движением. Город встречал меня серым небом и влажным светом раннего утра. Гул двигателей, приглушённые разговоры пассажиров, чей-то тихий смех с задних рядов – всё слилось в общий фоновый шум.

Я провёл рукой по лицу, отгоняя сонливость, и машинально натянул капюшон байки. Весь полёт я пытался не думать, не чувствовать, но стоило самолёту приземлиться, как внутри развернулось какое-то странное, глухое ожидание. Новый город, новый проект, временное убежище от того, что я оставил дома.

Поток пассажиров медленно двигался к выходу. Я подхватил свою сумку – единственный по-настоящему ценный багаж. В ней всё, что действительно имеет значение: камера, объективы, ноутбук, жёсткий диск с работами. Остальное можно купить, заменить, а вот потерянные кадры – нет. Сумку я всегда держал при себе.

Когда я добрался до багажной ленты, людей было уже меньше. Чемоданы неспешно кружились по конвейеру, пока их владельцы один за другим забирали свои вещи. Ожидание всегда казалось мне пустой тратой времени, но сейчас я невольно отвлёкся, прокручивая в голове момент, когда ещё дома переписывался с Карин.

Тогда я сидел у себя в квартире, лениво скроллил ленту новостей, пока телефон не загорелся новым сообщением.

Карин.

Она была куратором моего проекта, человеком, который держал руку на пульсе всех организационных вопросов касаемо выставки в Париже. Именно она первой предложила мне участие в дополнительном проекте, но тогда я отказался. И вот теперь, когда всё, что связывало меня с Москвой, разрушилось, я сам написал ей, что готов.

Ответ не заставил себя ждать.

Карин: "Я говорила с организаторами. Они согласны внести тебя в программу."

Артем: "Отлично. Когда точный старт?"

Карин: "Через 5 дней. Ты уже продумывал варианты, где ты будешь жить?"

Этот вопрос заставил меня на секунду зависнуть. Я уже потратил вечер, изучая варианты жилья в Париже, и быстро пришёл к выводу, что это будет не просто дорого – это будет неоправданно дорого даже для тех денег, которые мне заплатят. Я хотел удобное место, но тратить половину бюджета на аренду квартиры не входило в мои планы.

Карин, кажется, читала мои мысли.

Карин: "Если не принципиально жить одному, могу подселить тебя к знакомому."

Я нахмурился. Не то чтобы я был против, но соседи – это всегда лотерея.

Артем: "Что за знакомый?"

Карин: "Видеограф. Он тоже задействован на проекте. Я думаю, вам будет о чем поговорить."

Я вздохнул, несколько секунд раздумывал, а потом написал:

Артем: "Почему бы и нет?"

Ответ пришёл быстро.

Карин: "Его зовут Габриель. Вот его Twitter, можешь списаться."

Я открыл профиль, бегло пролистал, вчитался в посты. Чувак выглядел вполне нормальным, его работы действительно были хороши, и, что самое главное, в них чувствовался стиль.

Я напечатал короткое сообщение:

Артем: "Привет, я Артём. Карин сказала, что ты согласен пустить меня на время."

Габриель: "Привет. Да, без проблем. Могу встретить тебя в аэропорту, так будет проще."

Артем: "Отлично. Тогда увидимся."

Лента багажа снова сделала круг. Я заметил свой чемодан, подцепил его и направился к выходу, не спеша, разглядывая лица.

Я вышел из здания аэропорта, накинув капюшон, и огляделся, выискивая взглядом парня, который должен был меня встретить.

Габриель нашёлся быстро.

Типичный француз. Стильная небрежность, которая в идеале смотрелась так, будто он не спал всю ночь, но по дороге всё же успел выпить кофе. Лёгкая щетина, кожаная куртка, растрёпанные волосы, как будто он только что выскочил из постели. В руках телефон, а в другой – неизменный бумажный стаканчик, из которого он делал неспешные глотки.

Я подошёл ближе, он сразу заметил меня, вскинул голову и усмехнулся.

– Артём?

Я кивнул.

– Габриель?

– Самый что ни на есть, – он улыбнулся и протянул руку. Я пожал её, отмечая, что рукопожатие у него крепкое, уверенное.

– Как перелёт?

– Долгий, – ответил я, убирая капюшон. – Но терпимо.

– Ну, Париж стоит того, – он подмигнул, махнул рукой. – Пойдём, моя машина недалеко.

Мы направились к парковке. Он шёл легко, расслабленно, будто не заботился ни о чём в этом мире. Я отметил лёгкий французский акцент, который придавал его английскому особое звучание. Благодаря своей маме у меня английский был отличный. Мама преподаватель английского и фразу: London is the capital of Great Britain, я знал, когда пошел в детский сад. Усмехнулся про себя, я тогда старался поделится это со всеми, именно поэтому в саду я был любимчиком и у воспитателей, и у девочек.

– Ты раньше был в Париже? – спросил он, нажимая кнопку на ключах. Фары серого «Пежо» моргнули.

– Да, пару раз.

– Тогда поздравляю, ты выиграл ещё одно путешествие, – он рассмеялся, бросил стаканчик в ближайшую урну и открыл машину. – И, чувак, круто, что у тебя будет выставка. Карин говорила, что твои работы покорили организаторов. Все ждут.

Я усмехнулся, садясь в машину.

– Посмотрим, оправдаю ли ожидания.

Габриель завёл мотор, и я едва успел пристегнуться, как он сорвался с места, лихо лавируя между рядами машин.

– Ты всегда так водишь?

– Разве это быстро? – он усмехнулся, не сбавляя скорость. – Добро пожаловать в Париж, mon ami. Здесь главное – движение.

Я посмотрел на него и отметил, что он мне нравится. Лёгкий. Без странных закидонов. С ним было просто.

– Слушай, а ты голодный? – спросил он, бросив на меня короткий взгляд.

Я кивнул.

– Тогда поедем в лучшее кафе города, где делают отпадный кофе и сэндвичи, – он подмигнул, резко повернул руль, мастерски встраиваясь в поток.

– Лучшее? – скептически поднял брови.

– Абсолютли. Я знаю, о чём говорю, – он ухмыльнулся. – Держись, Артём, ты в правильных руках.

После того как мы перекусили, а кофе действительно оказался чертовски хорош, Габриель с довольной улыбкой завёл машину и, не теряя времени, рванул по узким улочкам Парижа. Город жил своим обычным ритмом: туристы, хаотично пересекающие дороги, мотоциклы, лавирующие между машинами, негромкий гул разговоров и музыки, доносящийся из открытых окон. Париж был таким же, каким я его запомнил, но теперь воспринимался иначе.

– Квартира у меня в старом здании, но зато с характером, – бросил Габриель, притормаживая у узкого прохода, ведущего во двор. – Подъём на четвёртый этаж без лифта, так что готовься к бонусной тренировке.

Я выбрался из машины, закинул ремень сумки с камерой на плечо, взял чемодан и огляделся. Здание действительно было старым, с облупившейся штукатуркой и коваными балконами, но в этом был свой шарм. Типичный парижский дом, таких здесь тысячи, но каждый со своей историей.

Лестница оказалась крутой, перила холодные на ощупь. Мы поднялись на четвёртый этаж, Габриель достал ключи и распахнул дверь.

– Bienvenue! – с широкой улыбкой объявил он, пропуская меня внутрь.

Квартира оказалась просторной студией с высокими потолками и огромными окнами, выходящими на оживлённую улицу. Стены были расписаны граффити – яркие пятна цвета смешивались с грубой кирпичной кладкой, создавая впечатление хаотичного, но при этом продуманного искусства. В углу стояли полки с камерой, объективами, коробками, и я сразу понял, что у Габриеля к видеосъёмке особая страсть.

– Вон та комната твоя, – он махнул рукой в сторону небольшой двери сбоку.

Я открыл её и увидел небольшое, но уютное пространство: кровать, стол, пара полок и большое окно, которое добавляло комнате воздуха.

– Надеюсь, нормально? – спросил он.

– Вполне.

Я зашёл внутрь, бросил чемодан на пол и первым делом открыл сумку с камерой. Всё было на месте. Эта привычка проверять технику въелась в меня давно.

Пока я раскладывал вещи, телефон завибрировал в кармане. Подключив Wi-Fi, я открыл мессенджер и нашёл контакт отца.

Звонок пошёл.

– Артём! – отец ответил почти сразу, а на фоне я тут же услышал голос матери.

– Ну, как там? – тут же вмешалась она.

– Нормально, доехал, живу у Габриеля, – я прислонил плечом телефон к уху, продолжая вытаскивать из чемодана вещи.

– Кого? – переспросил отец.

– Видеограф, друг организаторов, предложил место. Квартира нормальная, всё в порядке.

– Ты хоть поел? – голос матери наполнился привычной заботой.

– Да, мы заехали в кафе.

– Отлично, – отец тяжело вздохнул. – Главное, не забывай о выставке. Это важный шаг, ты понимаешь?

– Да, понимаю, – я усмехнулся.

– Хорошо, не будем отвлекать. Напиши, если что.

– Ладно, – я закончил разговор, положил телефон на стол, сел на кровать и, закинув руки за голову, лёг, вглядываясь в потолок.

Где-то вдалеке слышался гул улицы, но я думал о другом.

Отец.

Именно он когда-то открыл для меня мир фотографии.

Я вспоминал запах его студии – смесь проявителя, бумаги и чего-то ещё, чего я не мог тогда понять, но этот аромат въелся в память, как неизменный символ детства.

Отец держал небольшую студию в нашем городе, снимал на документы, делал портретные съёмки. Это не было чем-то выдающимся, но в его работе была душа. Я часто приходил к нему, садился в углу и наблюдал, как он настраивает камеру, поправляет свет, подсказывает людям, как лучше встать, чтобы поймать удачный ракурс.

– Фотография – это не просто картинка, – говорил он, когда впервые дал мне в руки камеру. – Это взгляд. Взгляд, который видишь только ты.

Я помню, как сделал свой первый снимок. Тогда мне было лет десять. Отец поставил передо мной камеру, показал, как настраивать резкость, и предложил сфотографировать его.

– Посмотри на меня, как будто хочешь что-то сказать, но словами не можешь.

Я сфокусировался, поймал этот момент и нажал на кнопку.

Фотография получилась не идеальной, но отец посмотрел на неё и кивнул.

– В этом что-то есть.

Прошли годы. Я давно перерос его в профессиональном плане, ушёл в другое направление, нашёл свой стиль. Но именно он дал мне этот толчок, научил видеть больше, чем просто лица в кадре.

Я вздохнул, потянулся и закрыл глаза.

Только прилетел, а в голове уже тысяча мыслей.

Глава 3. Артем

День пролетел быстро. Я отправил Карин сообщение, что завтра уже могу появиться на проекте, она оперативно ответила, что уточнит детали и пришлёт адрес. Мы договорились о времени, и, едва убрав телефон в карман, я поймал себя на мысли, что не чувствую усталости.

Париж за окном жил своей жизнью. Я стоял в своей комнате, прислушиваясь к звукам улицы, и понял, что мне не хочется оставаться здесь. Душ немного освежил, но не дал желаемого расслабления. В голове всё ещё клубились мысли – о Лисе, Данииле, этой поездке, и я знал, что в четырёх стенах они только станут громче.

Выйдя в общую зону, я увидел, как Габриель вальяжно растянулся на диване с ноутбуком, из колонок негромко играл какой-то хаус.

– Собираешься куда-то? – он бросил взгляд на мой приоткрытый рюкзак.

– Думаю пройтись. Посмотреть город.

– Верное решение. Париж красив, особенно хорош по вечерам. – Он кивнул на полку. – Ключи на тумбе, возьми. А если потеряешь – будешь жить под мостом с крысами.

Я усмехнулся, схватил ключи и уже собирался уходить, когда он добавил:

– Если что, звони. Твой номер записан в моём телефоне, Карин сбросила мне его днём. Я сегодня организовываю вечеринку, так что, если не хочешь зависать в одиночестве, будь к часам 7 вечера.

– Посмотрим, – бросил я через плечо и вышел.

Париж встречал меня запахами выпечки и кофе, лёгким ветром, гуляющим по узким улочкам, и приглушенным гулом людей, который никогда здесь не стихает. Но вместо популярных туристических маршрутов я свернул туда, где город раскрывается по-другому – в его старых кварталах, где вековые стены помнят больше, чем могут рассказать.

Я не торопился. Просто шёл, вдыхая воздух, ловя случайные взгляды прохожих, замечая, как изменился этот город с тех пор, как я был здесь в последний раз.

Камера в руках была естественным продолжением меня. Я фотографировал не улицы и не архитектуру, не открыточные виды, которыми пестрят соцсети, а людей. Бездомного старика, склонившегося над пластиковым стаканом с мелочью, тёмнокожего парня с наушниками, задумчиво смотрящего на небо, подростка в потрёпанной одежде, смешивающегося с толпой так, будто хотел остаться невидимым. Париж был контрастным, и этот контраст я искал в каждом кадре.

Я так увлёкся, что не сразу заметил, как пиликнул телефон. Достал его, мельком взглянул на экран и усмехнулся.

Марина.

Марина: "Как долетел, гений? И почему я до сих пор не получила фото ля-круассана? Ты вообще в Париже или сбежал в Тибет постигать дзен?"

Я качнул головой, пряча улыбку. Она, как всегда.

Артем: "Марина, солнце, – набрал я. – Неужели ты правда думаешь, что я способен оставить тебя без фото круассана? Это было бы преступлением против нашего великого братства ценителей мучного".

Ответ не заставил себя ждать.

Марина: "Так и знала, что ты не подведёшь. Жду фото. И не забудь капучино, иначе наша дружба под угрозой".

Я тихо рассмеялся, убирая телефон обратно. Хорошо, что есть люди, которые остаются неизменными.

После обеда я зашел в кафе, потягивая кофе и лениво наблюдая за людьми вокруг. Париж жил в своём привычном ритме: кто-то спешил, кто-то сидел, погружённый в себя, официанты сновали между столиками, разнося заказы. Я ел, слушал чужие разговоры, бездумно прокручивал в голове события последних дней, а потом снова ушёл в фотографию, продолжая ловить моменты, которые становились частью моей коллекции.

Когда солнце начало медленно клониться к закату, я понял, что пора возвращаться. Пешая прогулка до квартиры Габриеля оказалась хорошим решением: свежий воздух помог переключиться, сбросить с себя остатки навязчивых мыслей. Поднявшись на четвёртый этаж, я ещё в коридоре услышал музыку, приглушённые голоса, смех. Видимо, тусовка уже в самом разгаре.

Я открыл дверь, шагнул внутрь и огляделся. В общей комнате человек девять – молодые, но не все слишком юные. Кто-то сидел на диване, кто-то расположился прямо на полу, облокотившись на стены, кто-то стоял, жестикулируя в разговоре. В воздухе витал лёгкий запах алкоголя, табака и чего-то сладковатого, музыка играла, но не настолько громко, чтобы заглушать речь. На экране телевизора мелькали кадры какого-то видео – похоже, обсуждали какую-то съёмку.

Габриель, увидев меня, тут же поднял голову.

– О, вот и ты! – Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание остальных. – Дамы и господа, познакомьтесь, это Артём, тот самый фотограф из Москвы, о котором трещит Карин!

Я коротко кивнул.

– Привет.

Меня оглядели, кто-то кивнул в ответ, кто-то просто продолжил заниматься своим делом. Я привык, что во Франции не приняты излишние церемонии.

Габриель поднялся и махнул мне рукой, приглашая ближе.

– Пойдём, кое-кого тебе нужно отдельно представить.

Я подошёл, и он указал на троих человек.

– Это Элоиза, – он кивнул на первую, светловолосую девушку в свободной рубашке и украшениях в стиле бохо. Её образ был словно из другого времени, от чего-то тёплого и немного безумного. – Она у нас стилист. Лоран – визажист и Клеман, фотограф, с которым тебе предстоит работать.

Я кивнул каждому, перехватывая их взгляды. Лоран коротко улыбнулся, Клеман поднял бутылку в приветственном жесте, а вот Элоиза задержала на мне взгляд чуть дольше остальных.

– Наконец-то, – протянула она, склонив голову к плечу. – Карин буквально прыгала от счастья, когда ты согласился на проект.

– Это правда, – вставил Лоран, ухмыляясь. – Ещё бы, её звезда дала добро, она несколько дней не могла успокоиться.

– Преувеличиваете, – отозвался я спокойно, отпив пива.

– Совсем нет, – вмешался Клеман. – Я видел твою серию для журнала, впечатляет. Глубина, атмосфера, детали – ты умеешь снимать.

– Спасибо, – я кивнул, но без лишней скромности. Я знал, что умею делать свою работу.

– Так что, Париж тебе нравится? – спросила Элоиза, переключаясь на более лёгкую тему.

– Громче и дороже, чем я помнил, но кофе всё ещё на уровне, – ответил я, лениво проводя пальцем по стеклянному горлышку бутылки.

– Значит, ты тут бывал? – в её голосе скользнул интерес.

– Был.

– Тогда тебе проще. – Она ухмыльнулась, сделав глоток вина. – Обычно новички заказывают худшую еду, путаются в метро и платят втридорога за такси.

– Да, но у меня есть Габриель.

– Ха! – усмехнулась она, скользнув взглядом по другу. – Ты сомнительный наставник.

– Всё зависит от компании, – невозмутимо парировал тот. – А Артём пока ведёт себя прилично.

– Пока, – повторила Элоиза с лёгким прищуром, и я в этот момент поймал её взгляд.

Я видел таких девушек. Они были мне знакомы, точнее, когда-то я даже предпочитал именно таких – дерзких, вызывающих, не скрывающих своей индивидуальности. В ней было что-то цепляющее: самовыражение в каждой детали, в её голосе, движениях, взгляде. Возможно, раньше я бы ответил на этот интерес, подыграл, но сейчас не было ни желания, ни сил. Я не хотел подпускать никого к себе, не хотел новых эмоций, привязанностей, секса – ничего. В голове было слишком много другого, чтобы сейчас включаться в очередную игру.

Я спокойно оторвал взгляд, не давая ей ни намёка на ответную реакцию, сделал ещё один глоток пива и перевёл разговор в другое русло.

Глава 4. Артем

Проснулся я разбитым.

Голова была тяжёлой, в комнате стоял лёгкий запах вчерашнего алкоголя, а сквозь неплотно закрытые шторы пробивался утренний свет, раздражающе слепя глаза. Вечеринка затянулась до глубокой ночи, но не потому, что я особо веселился – просто, когда в квартире толпа людей, уснуть не так просто.

Я медленно поднялся с кровати, провёл рукой по лицу, пытаясь прогнать остатки сна, и отправился в душ. Холодная вода помогла прийти в себя, и спустя полчаса я уже стоял у двери, проверяя адрес в телефоне. Я одел черные джинсы, белую майку и рубашку наверх, пошел на кухню тихо, чтобы не разбудить Габриеля. Он ещё спал, растянувшись на кровати, едва прикрывшись одеялом. Ещё вечером я спросил, поедет ли он на съёмки, но тот только махнул рукой:

– У меня выходной, брат. Буду дрыхнуть, как проклятый.

Взяв свою сумку, в которой был фотоаппарат и всё самое ценное, я закрыл за собой дверь, решив не будить соседа, и спустился вниз. Такси брать не хотелось, да и смысла не было – я отлично ориентировался по картам. Поэтому, включив навигатор, направился к метро.

Город ещё только просыпался, воздух был свежим, улицы пустыми, а лёгкий гул редких машин и звуки шагов прохожих создавали утреннюю симфонию Парижа.

Офис находился в старом здании с потрёпанной временем, но стильной архитектурой. Гораздо лучше, чем если бы он располагался в какой-нибудь безликой стеклянной высотке. Мне нравились такие места – в них была история, атмосфера, аутентичность, которая, возможно, и мешала комфорту, но при этом делала пространство живым.

Я зашёл внутрь, нашёл нужную дверь и толкнул её, ожидая встретить кого-то из организаторов.

– Aaaah, enfin! – раздалось сразу же, как только я вошёл.

Невысокая женщина с тёмными волосами в каре буквально выпрыгнула мне навстречу, глаза блестели от восторга, жесты были такими резкими, что я на секунду даже замер.

– Артём! Mon dieu, я так рада тебя видеть! – тут же заговорила она, быстро шагая ко мне.

– Карин? – уточнил я, хотя вопросов не оставалось.

– Конечно, конечно! – Она взяла меня за плечи, легко встряхнула, будто оценивая вблизи. – Ты выше, чем я думала!

– А ты энергичнее, чем я ожидал.

Она засмеялась, но тут же снова заговорила, перескакивая с французского на английский:

– Твои работы – потрясающие, жюри были в восторге, я лично проталкивала твою кандидатуру, но, если честно, ты им даже не нужен был, они сразу сказали: «Да!» – она всплеснула руками. – Ты, дорогой мой, привлёк внимание ещё до того, как я открыла рот!

– Рад слышать.

– И рада видеть! Но… – она вдруг всплеснула руками, как будто вспомнила что-то важное, – мне не повезло, я хотела заниматься твоей выставкой, но меня нагрузили ещё парой проектов. Это, конечно, катастрофа, но я найду выход!

Я приподнял бровь.

– Выход?

– Конечно! Я тебя не брошу, mon cher! Мы что-нибудь придумаем!

Я усмехнулся.

– Хороший план.

– Всегда! – она театрально приложила руку к сердцу, а затем махнула: – Пошли, у нас мало времени, нужно ехать на локацию!

Мы вышли на улицу, и пока шли к её машине, я слушал её быстрый, сбивчивый монолог, в котором английские слова постоянно сменялись французскими, а я раз за разом переспрашивал, заставляя её смеяться.

– Ах, ты совсем не говоришь по-французски!

– Exactement.

– Надо исправлять!

Я усмехнулся.

– Не уверен, что мне это когда-нибудь пригодится.

– Париж изменит тебя, mon ami. Ты сам не заметишь, как начнёшь говорить!

Я только хмыкнул, усаживаясь в машину. Интересно, насколько она окажется права. Когда машина тронулась, я почти сразу понял, что Карин водит не лучше Габриеля.

Резкие перестроения, быстрый набор скорости, повороты, которые напоминали манёвры пилота «Формулы-1», – я машинально сжал ремень безопасности крепче. Я, конечно, любил женщин, но доверять им свою жизнь и судьбу уже не собирался.

Карин, между тем, продолжала говорить, не обращая внимания на то, что её стиль вождения мог бы отправить в стрессовую терапию любого инструктора автошколы.

– Локацию перенесли!

– Что?

– О, mon dieu, не удивляйся так, это нормально! – Она махнула рукой, одной рукой всё так же держа руль и при этом успевая следить за дорогой. – В общем, изначально мы хотели снимать на закрытой территории, но модельер решил, что его коллекция должна дышать!

Я скептически приподнял бровь.

– Дышать?

– Да! – Карин отпустила руль, сделав выразительный жест руками.

– Эй, дорога!

– Ой, да я всю жизнь за рулём! – Она снова вернула руки на руль, но мне спокойнее не стало. – В общем, его идея: показать одежду лицом улицы. Живые кадры, атмосфера города, люди, туристы, суета, контраст между моделью и реальностью.

Я кивнул.

– Звучит круто.

– Это Paris, chéri, здесь всегда вызов! – Она усмехнулась. – Но поэтому к проекту привлекли ещё несколько фотографов.

– Например?

– Клеман, – она мельком посмотрела на меня. – Ты с ним уже знаком.

Я вспомнил парня со вчерашней вечеринки. Он мне показался нормальным, без закидонов, что уже большой плюс.

– Ещё несколько ребят, но ты увидишь их позже.

Я молча кивнул, мысленно уже представляя, как лучше построить кадры, как работать с моделью среди толпы людей, как использовать свет, отражения в витринах, динамику улицы. Это было не совсем то, к чему я привык, но именно в этом и был интерес.

– Съёмки продлятся неделю, – продолжала Карин. – Коллекция большая, и сразу снять всё не получится. Одежда мужская и женская, нужно поочерёдно всё проработать, плюс учитывать свет, локации, передвижения.

Я внимательно слушал, записывая в голове детали.

– Надеюсь, что тебя это не пугает? – улыбнулась Карин.

– Скорее заставляет задуматься, как всё лучше выстроить.

– Вот это правильный настрой!

Я усмехнулся.

Пока мы ехали, Карин не умолкала ни на минуту, а я всё больше убеждался, что мне нужно развить в себе талант понимать французский на слух, иначе она в какой-то момент просто забудет переключаться на английский, и я потеряю нить разговора.

Наконец, мы добрались до центра, и каким-то чудом Карин нашла парковку, мастерски втиснув машину в крошечное пространство между двумя другими авто.

– Et voilà! – Она хлопнула в ладоши, убрала ключи в сумку и, выйдя, махнула мне рукой. – Ну что, готов?

Я глубоко вдохнул.

– Теперь – да.

Работа началась с хаоса.

Толпа туристов, беспорядочно передвигающихся по площади, загорелые подростки в кедах, жующие панини, азиатские туристы с камерами, будто соревнующиеся, кто сделает больше снимков за минуту. С другой стороны – группа моделей, парней и девушек, по очереди выходящих на съёмку, стилисты поправляли одежду, визажисты бегали с кисточками, доводя макияж до совершенства. Энергия города смешалась с адреналином работы, и я чувствовал, как это меня цепляет.

Клеман уже был на месте, проверял технику, о чём-то говорил с моделью.

– Ну, ты готов? – усмехнулся он, взглянув на меня.

– Вопрос скорее в том, готов ли Париж, – ухмыльнулся я в ответ, распаковывая камеру.

– Вот это настрой, – Клеман одобрительно кивнул. – Сегодня будет жарко.

– Вижу, – я скользнул взглядом по моделям, некоторым из которых одежды досталось явно меньше, чем другим.

Клеман усмехнулся:

– Это же Париж, брат.

С этим было сложно поспорить.

Я занял удобную позицию, проверил настройки и начал работу. Первые кадры дались непросто – резкий свет, отражения от окон витрин, пересвет на коже, непрерывный поток людей в кадре. Я ловил моменты – резкие развороты моделей, движения, случайные блики, контрасты теней. Коллекция была сумасшедшей, смелой, дерзкой. Приталенные силуэты, полупрозрачные ткани, открытые тела, но без пошлости. Чистая эстетика.

Мне это нравилось.

Я всегда умел работать с откровенными образами, находя баланс между эротикой и искусством. Камера фиксировала каждый жест, каждую эмоцию, игру света на коже, смелый взгляд модели в объектив. Я двигался, менял ракурсы, отлавливал динамику, пока не почувствовал, как тело охватывает азарт. Всё происходящее вокруг растворилось – остались только кадры, свет, текстуры, эмоции.

Когда работа подошла к концу, ощущение удовлетворённости смешалось с приятной усталостью.

– Достойная съёмка, – Клеман хлопнул меня по плечу. – Ты будто кайфовал.

– А ты нет?

– Конечно, кайфовал, – он усмехнулся. – Но у тебя на лице это было написано крупнее, чем у меня.

Мы перекинулись ещё парой фраз, а затем всей командой направились в ближайший бар.

Где-то между вторым бокалом и очередным обсуждением, какие кадры вышли удачными, а какие придётся дорабатывать, я почувствовал, как день будто размывается в приятной усталости. Разговоры, смех, лёгкий шум музыки, переливы света на стеклянных бокалах…

Я понял, что за весь этот день почти не думал о том, что терзало меня изнутри.

Глава 5. Артем

Всё закрутилось в бешеном темпе.

Я едва замечал, как проходят дни, как утро сменяется вечером, а съёмочные локации – одну за другой. Париж жил своей жизнью, дышал, двигался, перекатывался волнами туристов, машин, звонков, встреч и света, который менялся так, что каждый раз казалось, будто ты снимаешь в совершенно другом месте, даже если оставался на одной улице.

Я втянулся в этот ритм.

Сначала всё казалось сложнее, чем было на самом деле. Улицы перегружены людьми, машины, шум, отвлекающие детали. Но чем глубже я уходил в процесс, тем больше понимал: именно в этом хаосе и есть красота. Нужно просто знать, куда смотреть.

Каждый день после съёмок я возвращался в квартиру, бросал сумку с камерой на диван и ждал, пока Габриель, вернувшийся с работы, швырнёт куртку в сторону и поставит перед нами ноутбук. Это стало традицией – мы пересматривали отснятый материал, обсуждали, что вышло хорошо, а что можно сделать иначе. Габриель был тем ещё креативным ублюдком, и я ловил себя на том, что его идеи заставляют меня смотреть на свои кадры под другим углом.

– Здесь не хватает динамики, – мог сказать он, щёлкая по экрану.

– Ты серьёзно? – я прищуривался. – Там движение в каждом сантиметре.

– А вот если бы было ещё больше?

Я усмехался, а через пару минут понимал, что этот чертовски ушлый парень прав.

На локациях постепенно появились те, с кем мы ещё не работали в первый день.

Лоран – визажист, который явно считал себя богом, и что самое обидное, он им действительно был. Впервые я увидел достойного противника для Марины. Он двигался по площадке, будто на своём личном подиуме, легко касаясь лиц моделей, поправляя макияж, при этом продолжая вести разговор сразу с тремя людьми на французском.

– Ты слишком грубо работаешь с тенями, – сказал он мне однажды, когда мы вместе разглядывали фото на экране.

– Прости, не знал, что твоя работа теперь включает художественную критику, – я скептически посмотрел на него.

– Я в этой индустрии дольше тебя, cherie, – он наклонился ближе, с хитрой улыбкой. – Привыкай, я тебе ещё не раз буду говорить, как надо.

Что ж, посмотрим.

Элоиза появлялась не каждый день, но, когда приходила, создавалось ощущение, что её здесь много. Она была не из тех, кто растворяется в общей толпе. Флиртовать с ней стало почти привычным – лёгкие намёки, полуулыбки, случайные касания. Она нравилась мне, я нравился ей, и от этой игры было даже весело. Но не больше.

К концу недели я уже знал, как по-французски сказать «ещё один кофе», «где чёртова парковка» и «перестаньте говорить так быстро, я вас не понимаю». Последнее я часто повторял Карин, которая каждый раз вздыхала, говорила что-то быстро и потом всё равно переходила на английский.

Я уже не боялся ездить в машине с Габриелем, и, более того, понял, что есть люди, водящие хуже меня.

Этот ритм засасывал, не оставляя времени на мысли. И в какой-то момент мне даже начало казаться, что это именно то, что мне сейчас нужно.

К концу недели я уже записывал видео, где главную роль играл Лоран для Марины.

– Давай ещё раз, медленнее, – Лоран картинно закатил глаза, но всё же повторил: – Привет, Марина!

Я держал телефон перед ним, записывая видео, а сам ухмылялся.

– Ну хоть один раз нормально скажи, – подначил я.

– Это нормально! – возмутился Лоран, разведя руками. – Ты знаешь, как сложно говорить на вашем языке?

– А ты попробуй добавить эмоции, а не как робот, – я подмигнул ему, а затем, включив запись, принял серьёзный вид. – Так, попытка номер десять.

Лоран прочистил горло, глядя прямо в камеру:

– Привет, Марина! Как у тебя дела, mon amour?

Мы оба прыснули от смеха, и я отправил видео Марине.

Через минуту пришёл ответ – аудио, где она с чистейшим французским акцентом пыталась выговорить:

– Bonjour, Лоран! Comment ça va?

– Боже, что это за ужас? – Лоран схватился за голову. – Скажи ей, чтобы больше никогда так не говорила!

– Ты просто завидуешь, что у неё лучше вышло, – я усмехнулся и переслал Марине его реакцию.

Однажды вечером я записал ещё одно видео – только на этот раз с Карин.

Мы мчались по узким улочкам, а я судорожно вцепился в ручку двери, держа телефон другой рукой и снимая её профиль.

– Если что, скажи моей маме, что я её любил, – пробормотал я на камеру, пока Карин резко вписалась в поворот, даже не сбросив скорость.

Она что-то быстро проговорила на французском, а потом добавила, уже на английском:

– Ты просто не привык к моему стилю вождения!

– Карин, это не стиль, это предсмертный опыт, – ответил я, отправляя видео Лисе с подписью:

"Нашёл ещё один плюс в своей черепашьей езде. Карин, кажется, уверена, что у неё в машине девять жизней."

Ответ пришёл почти сразу – смеющиеся смайлики.

– Ну, я же говорила, что ты не умрёшь! – радостно добавила Карин, явно замечая, что я отвлёкся на телефон.

Лиса написала следом:

"Как у тебя дела? Как работа?"

Я посмотрел на экран, и в этот момент почувствовал странное облегчение. Мы снова общались легко и просто, как раньше, без напряжения, без недосказанности, без этой мучительной осторожности в словах.

Я ответил что-то шутливое, мы перекинулись ещё парой сообщений, пожелали друг другу удачи, и когда я убрал телефон.

Той ночью, уже дома, я заваривал чай, лениво наблюдая, как пар клубится над кружкой. Лицо чувствовалось уставшим, тело гудело от напряжённого дня, но внутри будто бы включился какой-то фонарик, не давая мозгу переключиться в режим покоя. Взгляд скользнул по экрану ноутбука, рука машинально потянулась к тачпаду.

Щелчок – и передо мной снова эти фотографии.

Лиса.

Я не думал открывать их, но пальцы сами нашли нужную папку, сами щёлкнули по файлу. Её силуэт, пластика тела, та едва уловимая грация, что шла не от постановки, а от неё самой. Линии света, подчёркивающие изгибы, естественность в каждом движении.

Блядь.

Если бы я был зрителем, а не фотографом, то, наверное, потерял бы голову.

– Оу, горячо, – голос Габриеля раздался слишком близко.

Я вздрогнул, резко повернувшись, но уже поздно – он успел увидеть всё.

– Дерьмо, ты как подкрался? – пробормотал я, потирая лицо.

– Это ты тут завис, – он криво усмехнулся, прислоняясь к дверному косяку. Взгляд у него был оценивающий, заинтересованный. – Крутая модель. У вас, русских, девушки с каким-то особым шармом.

Я хмыкнул и сказал:

– Это говорят про француженок.

Габриель фыркнул, но снова посмотрел на экран.

– Чёрт, она просто секс и мягкий порок, – протянул он, качая головой. – Фотографии классные, чувак. Они будут на выставке?

Я закрыл фотографии и ответил просто.

– Нет.

– Почему? – он явно удивился. – Это, мать его, потрясающе! Женственно, горячо, но без вульгарности. Особенно круто, что лица не видно – добавляет загадки. Мужики от таких кадров с ума сходят.

Я усмехнулся, поднося кружку к губам:

– Ну, я на то и крут, чтобы делать такие кадры, от которых сразу хочется.

Он рассмеялся, хлопнув меня по плечу, и мы ещё немного пошутили на эту тему. Но когда он ушёл, а я остался один в тишине своей комнаты, понял, что с облегчением отметил – не только я схожу с ума от этих фотографий.

Глава 6. Артем

Была середина второй недели моего пребывания в Париже, до выставки оставалось ещё три недели, и чем больше я втягивался в эту жизнь, тем сильнее мне нравился её ритм. Он был таким же быстрым, как в Москве, но в нём было что-то другое – расслабленность, свобода, что-то неуловимое, от чего ты не чувствуешь, что работаешь до изнеможения, а просто живёшь в этом потоке. Здесь даже бедность выглядела иначе. Ты мог видеть человека, который собирает бутылки, а рядом проходила девушка с сумкой Chanel, легко и небрежно, будто разница между их мирами – просто иллюзия. Париж жил своими контрастами, и мне нравилось наблюдать за этим.

За прошедшую неделю я успел погрузиться в работу с головой. По отбору снимков оказалось, что я опередил других, в том числе и Клемана. Он, кстати, отлично постарался, но мои фотографии всё же выделялись. Карин, как и обещала, держала меня в курсе, хотя большую часть времени прыгала с одного проекта на другой и появлялась в офисе лишь для того, чтобы бросить пару комментариев, а потом снова исчезнуть.

Я не хотел оставаться без дела, мне нравилось это погружение, поэтому попросил её, чтобы она при возможности нашла мне ещё проект. Мне не хотелось просто сидеть и чиллить.

В один из вечеров Габриель снова устроил тусовку, и теперь я уже не был в ней тем самым парнем из Москвы, а своим в доску. Особенно их забавляло, как у меня продвигался французский, потому что я уже мог уловить часть их разговоров, пусть и отвечать приходилось всё ещё на английском. Спасибо, Карин, за её скорость речи и несносную привычку перескакивать с одного языка на другой – пришлось адаптироваться.

На вечеринке была Элоиза, и в этот раз мы провели большую часть времени, сидя на балконе с бутылками пива. Обсуждали кино, классику, фильмы, которые оставляют след, те, что хочется пересматривать, когда внутри пусто или, наоборот, слишком много эмоций.

Наш флирт оставался флиртом, лёгким и ненавязчивым, но я видел, что она хотела бы большего. Это читалось в её взгляде, в том, как она чуть дольше задерживала его на мне, в том, как небрежно касалась моей руки во время разговора.

Я ещё не был уверен, что хочу этого.

На следующее утро, когда я только проснулся, глядя в потолок и отгоняя остатки сна, пришло сообщение от Карин.

"Есть возможность поставить тебя ещё на один проект. Подумай. Могу дать детали позже."

Я скользнул взглядом по экрану и, даже не задумываясь, ответил.

"Да, беру."

Всё шло идеально.

Я встал, принял душ, закинул на плечи свою сумку и отправился на улицу, чтобы купить себе чёртово крепкое кофе и посмотреть, как просыпается этот город.

Я приехал в офис, по пути заглянув в булочную, чтобы купить Карин её любимые круассаны. Эту информацию она разболтала мне ещё на второй день знакомства, и я запомнил. Мне нравилось делать приятное женщинам – мамина школа. Она до сих пор с усмешкой напоминает, что ещё в садике я был тем самым важным ребёнком, который бросался крутыми английскими словами, а воспитательницы и одногруппницы наперебой восхищались, какой я умный и красивый. С возрастом это не ушло. Мне нравилось, если не быть в центре внимания, то как минимум запоминаться. Причём обязательно с хорошей стороны.

Зайдя в офис, я сразу направился в кабинет Карин и, слегка опираясь на дверной косяк, улыбнулся:

– Bonjour, Карин. Сегодня солнце светит ярче от твоей красоты.

Она вздохнула, театрально закатила глаза, но при этом улыбнулась.

– Если бы я не любила свою работу, Артём, я бы точно за тебя уцепилась.

Я усмехнулся, положил перед ней бумажный пакет с круассанами и сел напротив, пока она в своей обычной манере быстро разбирала бумаги и одновременно вела ещё какой-то переписку на телефоне.

– Ладно, переходим к делу. – Она откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. – У тебя завтра съёмка в потрясающем месте. Старинное здание, всё в трещинах, лепнине, история буквально просачивается через стены. А модель…

Она сделала эффектную паузу, словно специально вытягивая из меня реакцию, и добавила:

– Никто иная, как Вики Леру.

Я удивлённо поднял брови. Это имя мне было знакомо.

Последние несколько лет она была в числе топ-моделей Европы. Участвовала во всех знаковых показах, мелькала в рекламных кампаниях крупных брендов. Потом как-то резко ушла в тень, её стало меньше, но это не значит, что она потеряла влияние.

– Интересно. А почему я? Почему не кто-то из более классных фотографов? – Я, конечно, был хорош, но такие съёмки обычно доверяют своим людям.

Карин ухмыльнулась.

– Потому что тут нужно не просто запечатлеть её, а показать её так, как никто ещё не показывал. А ты умеешь видеть прекрасное в деталях.

Я наклонился вперёд, заинтересованно посмотрел на неё.

– И что за концепция?

– Минимум одежды. Максимум атмосферы. Мы хотим, чтобы это была почти обнажёнка, но без пошлости. Красота в естественности. Реклама парфюма.

Я кивнул. Это было то, в чём я действительно хорош.

После разговора с Карин я записал адрес локации, где завтра должна была пройти съёмка, и отправился домой. Хотя, едва отъехав пару кварталов, свернул в сторону центра, развернулся и направился прямиком к зданию, где предстояло работать.

Меня не часто посещало подобное волнение перед съёмками, но сейчас хотелось, чтобы всё прошло идеально. Я не любил работать вслепую, предпочитал заранее просматривать площадку, представлять в голове кадры, прикидывать, как будет падать свет, какие ракурсы подойдут лучше.

Когда я оказался на месте, быстро купил билет для входа, предполагая, что завтра здание уже закроют для посетителей. Пройдя внутрь, замедлил шаг, осматривая пространство.

Всё выглядело так, как описывала Карин: потрясающая старая архитектура, лепнина, высокие потолки, окна, пропускающие ровно столько света, чтобы он создавал на полу мягкие узоры. Я изучал игру теней, ловил блики, представлял, где поставлю модель, в каких точках лучше ловить движение.

Через полчаса вышел на улицу, сел за ближайший столик в кафе и сразу, не мешкая, вбил в поисковик имя модели.

Вики Леру.

Фотографии заполнили экран. Я пролистывал кадры с подиумов, рекламных съёмок, глянцевых обложек.

Она была красивой. И не просто красивой – безупречной. Длинные, густые каштановые волосы, идеальные пропорции, изящные ключицы, тонкие пальцы. Всё, как полагается для девушки, которая входила в топ лучших моделей Европы.

Я приблизил один из снимков, вглядываясь в её лицо.

Глаза.

Они оказались насыщенно-голубыми, холодными, пронзительными, словно ледяная вода. Внешность у неё была мягкая, утончённая, даже аристократичная, но взгляд… он выдавал совсем другое.

Отстранённость, лёгкий цинизм, что-то хищное, мимолётное, но ощутимое.

Я выдохнул.

Таких клиенток я уже знал.

Чего стоила одна Лера Королёва – подруга Даниила, которую я когда-то фотографировал. Красота, доведённая до совершенства, но при этом абсолютно лишённая тепла. Такие девушки считали, что мир крутится вокруг них, что достаточно просто стоять и выглядеть эффектно, чтобы кадр получился.

Но хорошая фотография – это не только внешность.

С такими моделями всегда сложнее всего, потому что в них трудно найти что-то живое, что зацепит зрителя.

Я снова посмотрел на экран, прикидывая, как лучше её снимать, чтобы пробить эту ледяную оболочку и достучаться хоть до чего-то настоящего.

Глава 7. Артем

На следующий день я уже стоял на месте в назначенное время. Как и предполагал, здание закрыли для посетителей, а у входа суетились ребята из команды. Я поздоровался с теми, кто отвечал за свет, познакомился с визажистами, коротко обменялся рукопожатиями с ассистентами и уже собирался осмотреть подготовку внутри, когда заметил знакомое лицо.

Элоиза.

Она стояла рядом с вешалками, держа в руках планшет, явно просматривая референсы по образам. Когда я подошёл, она подняла голову и улыбнулась.

– О, а я гадала, кто будет фотографом.

– Надеюсь, ты не разочарована.

– Пока ещё нет, – её глаза блеснули игривым огоньком.

Приятно, когда на площадке есть кто-то знакомый. Всё-таки проще работать с людьми, чьи реакции уже можешь предугадать.

Спустя двадцать минут дверь с глухим скрипом открылась вновь, и в помещение зашла она.

Вики Леру.

Первое, что бросилось в глаза – пластика. Она двигалась с той особой грацией, которую невозможно подделать, её походка была неспешной, но уверенной, как у тех, кто привык к вниманию, но не нуждался в нём. Она действительно была безупречна. Высокая, тонкая, идеальные черты лица, длинные волосы, струящиеся мягкими каштановыми волнами по спине.

Но я заметил не только её.

Рядом с Вики шёл мужчина. Невысокий, коренастый, с чётко очерченными скулами и лёгкой щетиной. Он был одет в идеально сидящий тёмный костюм, но его выражение лица сразу давало понять, что он человек из бизнеса, а не творческой среды.

Они оба подошли ко мне.

– Артём, – произнесла Вики, протягивая руку.

Я пожал её ладонь. Неожиданно сильный хват.

– Вики. Рад знакомству.

– Жюль Моне, агент Вики, – мужчина кивнул мне, его голос был низким, уверенным.

Я посмотрел на Вики внимательнее. Её голос – вот что удивило больше всего. Он был глубоким, сильным, совсем не вязался с этой утончённой внешностью. Но именно он и глаза… Вот что было настоящим.

Она тоже меня рассматривала.

– Нам сказали, что ты – один из лучших, – вмешался Жюль. – Поэтому мы ждём вау-эффекта.

Я усмехнулся, легко, без напряжения.

– О, вау-эффект будет. Главное, чтобы не от инфаркта.

Жюль чуть прищурился, но уголки его губ дёрнулись вверх. Вики, не говоря больше ни слова, направилась к Элоизе.

– Bonjour, – коротко поздоровалась она, взглядом пробегаясь по планшету в руках стилистки.

– Salut, Вики, – Элоиза ответила с лёгкой улыбкой, тоже оценивающе посмотрев на неё.

Я отметил, что голос у Вики стал чуть мягче. Не на много, буквально на пару тонов, но этого было достаточно, чтобы понять: они знакомы.

После этого Вики ушла в гримёрную, а я вместе с командой занялся настройкой света. Пока мы работали, я краем уха уловил обрывки разговора, доносившегося из угла.

Голос Жюля:

– Нет. Пока Вики отказывается от сотрудничества. Она работает только с теми проектами, по которым была подписана договорённость.

Пауза. Затем тяжёлый выдох.

Я мельком взглянул в его сторону.

Понятно.

Вики Леру – не из тех, кто берёт проекты просто так. Всё чётко, строго, без спонтанности. Видимо, с ней работать не так просто, как могло показаться. Прошёл час, и когда она наконец вышла из гримёрной, я приподнял брови.

Внешность у неё действительно была запоминающаяся.

Каштановые волосы теперь были уложены в мягкие волны, а в свете ламп я заметил то, чего раньше не увидел – едва уловимые светлые пряди, искусно вплетённые в её натуральный оттенок.

Но главное – платье.

Тонкое, почти прозрачное, ткань с вышитыми синими цветами прилегала к телу, подчёркивая каждую линию.

И не скрывая ничего.

Линия её груди, плавный изгиб талии – всё было выставлено на обозрение, но без пошлости, без излишней демонстративности.

Сквозь лёгкую ткань отчётливо проступали её соски – тёмные, чётко очерченные, как будто сама материя подчинилась их форме. Чуть ниже – едва заметное углубление пупка, потом – утончённая линия бёдер, плавная, идеальная.

Я снова посмотрел в её глаза.

Спокойные.

Что ж, видно сразу передо мной стоит профессионал, для которого нагота не является чем-то особенным.

Работа началась сразу, без лишних разговоров.

Вики двигалась так, как будто её тело знало, что делать само. Я ловил кадры, делая серии, выискивая идеальные моменты, но чем больше снимал, тем больше понимал, насколько она профессиональна. Стоило мне чуть опустить объектив, как она уже принимала новую позу, поворачивала голову под нужным углом, меняла выражение лица.

Но я не был бы собой, если бы просто позволил ей делать привычную работу.

– Чуть медленнее, – бросил я, и Вики остановилась, ожидая пояснений. – Не спеши переходить из одного состояния в другое. Оставляй пространство между эмоциями. Я хочу поймать переход, а не результат.

Она кивнула, без лишних слов, но я уловил лёгкое напряжение в её взгляде. Для модели её уровня быть под полным контролем фотографа – редкость. Обычно это они диктуют, как всё должно выглядеть, зная свои лучшие стороны. Но Вики послушно следовала моим указаниям, чуть смягчая резкость движений.

Я подходил ближе, то поправляя свет, то указывая на нюансы в позе.

– Голову левее. Да, так. Теперь прикрой губы… Угу. Теперь руки… попробуй расслабить их, пусть пальцы чуть соскальзывают… Отлично.

Снимок.

Снова снимок.

Её лицо менялось с каждым кадром – томность, лёгкая скука, интерес, напряжённость. Я видел, как она работает, переключая эмоции с нечеловеческой скоростью. Как глаза становились пустыми, а через мгновение – наполненными энергией, глубиной, которую я до конца не мог разгадать.

Она привыкла быть разной, привыкла подстраиваться под объектив. Играла ли она или давала мне увидеть частицу настоящей себя? Я не знал.

Она ушла переодеваться, а я пролистал несколько кадров на камере. Чистый восторг. Всё работало идеально: свет, текстуры, её позы, этот контраст между хрупкостью и силой.

Когда Вики вернулась, я поднял глаза и, не сдержавшись, выдохнул.

Теперь её тело скрывала ещё более откровенная ткань – прозрачная, лёгкая, даже не пытающаяся что-то прятать. Казалось, что она вовсе обнажена. Края наряда струились вниз, едва прикрывая бёдра, создавая иллюзию невесомости. Сквозь неё проступали линии тела, каждый рельеф, изгиб.

Я не был единственным, кто это заметил.

Вокруг слышалось приглушённое перешёптывание, кто-то из рабочих быстро отвёл взгляд, визажисты нервно поправляли кисти, но Вики стояла совершенно спокойно.

Она прошла мимо меня, даже не взглянув, но потом, словно передумав, повернула голову и посмотрела прямо в мои глаза.

Холодно. Спокойно. Отстранённо.

Чёрт, что ты видишь, Вики? О чём думаешь?

Я не смог разгадать, и мы продолжили съёмку.

Одна из сцен потребовала, чтобы Вики облокотилась на старинную лестницу, скинула голову назад, позволив волосам упасть вниз. Я поднялся выше, чтобы сделать кадры сверху.

– Закрой глаза, – сказал я, прицеливаясь. – Представь лёгкий экстаз.

Я не думал, что она подыграет. Но через секунду её губы приоткрылись, дыхание стало глубже, шея вытянулась, и всё её тело словно растворилось в ощущении.

Я поймал этот момент.

Этот кадр был тем самым.

Грязно-эротичным и чистым одновременно. Горячим и утончённым. Сексуальность, которая не кричит, а просто существует, без намёка на пошлость.

И это было… красиво.

Съёмка завершилась, и Вики ушла переодеваться. Я посмотрел на камеру, быстро пролистав последние кадры. Всё вышло идеально.

– Эй, – раздался рядом голос Элоизы.

Я поднял глаза.

Она стояла передо мной, чуть склонив голову, в её взгляде не было загадочности, интриги или холодности, которые только что были в глазах Вики. Всё было предельно ясно: Элоиза хотела меня, и не скрывала этого.

– Пойдём выпьем? – предложила она с лёгкой улыбкой.

Я медленно кивнул.

Не знаю почему, но после съёмки мне действительно захотелось разрядки. Бывают такие моменты, когда в работе слишком много эротики, когда ты ловишь идеальные моменты, чувствуешь сексуальность через объектив, но внутри остаётся напряжение, требующее выхода.

– В какой бар? – спросил я, убирая камеру в сумку.

Элоиза склонила голову чуть набок, словно оценивая меня.

– У меня отличный вид с балкона, – сказала она почти невзначай.

Я усмехнулся. Она точно знала, что делает.

В этот момент сзади послышались шаги, и я понял, что Вики вышла из гримёрки. Теперь она снова выглядела так же, как в начале дня – холодная, сдержанная, будто не та женщина, что пару часов назад выгибала спину на лестнице, создавая иллюзию оргазма.

Я посмотрел на неё, и поймал её взгляд.

Долгий. Прямой.

Она подошла ближе и сначала повернулась к Элоизе.

– Спасибо за работу, – коротко, но в её голосе не было той холодности, которая звучала в мой адрес.

Элоиза кивнула:

– Всегда рада.

Вики перевела взгляд на меня.

– Хорошие кадры, – произнесла она спокойно, словно не сомневалась в результате. – Работать с тобой интересно.

Я пожал плечами:

– Спасибо. Ты тоже профессионал.

Она медленно кивнула, а затем сказала:

– Завтра оранжерея.

Я нахмурился.

– Думал, будем снова здесь.

– Нет, – вмешался её агент, появляясь рядом. – Это съемки для нового аромата. Оранжерея обязательна.

Я кивнул, хотя эта информация меня удивила.

– До завтра, – бросила Вики, разворачиваясь.

Она ушла, её фигура исчезла за дверью.

Мы с Элоизой поехали к ней. В машине она рассказывала о фильмах, делилась мнением о французском кино, делая акцент на том, что оно особенное, наполненное атмосферой, которую сложно передать. Я слушал её, глядя в окно, где проплывали вечерние улицы Парижа.

В какой-то момент спросил:

– Ты работала с Вики раньше?

– Да, пару раз, – ответила она, ведя машину одной рукой.

– И как она в работе?

Элоиза фыркнула:

– Холодная. Иногда поступает так, как хочет.

Я перевёл на неё взгляд.

– В смысле?

Она пожала плечами:

– Говорят, с ней сложно работать. В последний год она практически ушла из индустрии моды, потому что… ну, ходят слухи, что её просто не хотят больше приглашать.

Я задумался.

Вики действительно была холодной, сдержанной, но на площадке работала идеально. Я не увидел в ней капризности, не заметил проблем в коммуникации. Она выполняла всё, что я говорил, и делала это без споров.

Что-то здесь не так. Но я не стал углубляться в эту тему.

Сегодня у меня были другие планы.

Мы сидели на балконе, над Парижем мерцали огни, в бокалах раскачивалось вино, а в воздухе витало что-то медленное, почти ленивое, но одновременно плотное, насыщенное этим особым французским шармом, который проникает в кожу, пропитывает каждое движение, делает его тягучим и расслабленным.

Элоиза была хороша в этом – в том, чтобы создавать атмосферу.

Она облокотилась на спинку кресла, вытянула ноги, небрежно покачала бокал, глядя на меня сквозь стекло, и улыбнулась, чуть прищурив глаза.

– Ты не похож на русских мужчин, которых я встречала, – сказала она, легко играя с прядью своих волос.

Я усмехнулся:

– Сколько у тебя их было?

Она рассмеялась.

– Не важно. Достаточно, чтобы увидеть разницу.

Я поднял бровь, ожидая продолжения.

– Ты другой. Обычно русские слишком прямолинейны, жёстки, иногда даже агрессивны в своих желаниях. А ты… – она провела пальцем по краю бокала, затем медленно подняла на меня взгляд, – ты как кошка, двигаешься мягко, но внутри у тебя когти.

Я не ответил, только сделал глоток вина, наблюдая за ней.

Она тоже молчала, но её взгляд говорил громче слов. Я видел, как подрагивают её пальцы, как она то убирает волосы за ухо, то снова выпускает их, словно не решаясь на следующий шаг.

В какой-то момент она наклонилась вперёд и забрала мой бокал. Я даже не успел ничего сказать, как она убрала оба бокала с перил и, развернувшись, плавно села ко мне на колени, скользнув ладонями мне на шею.

– Ты мне нравишься, Артём, – её голос стал ещё ниже, медленнее.

Она поцеловала меня, сразу глубоко. Её губы были мягкими, но требовательными, язык скользнул внутрь рта, сплелся с моим, а я автоматически сжал её бёдра, вдавливаясь в неё сильнее.

Секс.

Давно у меня его не было.

Тело вспыхнуло моментально, кровь толчками разогнала желание, но я держал себя в руках, даже когда её пальцы зарылись в мои волосы, а бёдра едва заметно двигались, будто она уже чувствовала меня.

Но я не был готов сдаться так просто. Поэтому, отстранившись, посмотрел на неё с ленивой улыбкой:

– Где твоя кровать?

Её губы дрогнули в усмешке.

– Пойдём.

Мы зашли внутрь, и дальше всё было быстро, будто напряжение копилось слишком долго.

Я прижал её к стене, впиваясь в её шею, её пальцы жадно цепляли мои плечи, сдирали футболку, а я, выдыхая ей в ключицы, чувствовал, как она дрожит.

Мы добрались до кровати, и там уже не осталось ничего, кроме тел, сплетённых в ритме, горячего дыхания, приглушённых стонов и царапающих руки ногтей.

Я брал её сильно, почти без нежности, но именно так она этого хотела.

А когда мы оба выдохлись, когда она свернулась рядом, кидая на меня быстрые взгляды из-под спутанных прядей, я понял, что моё тело получило то, что хотело. Но одна мысль меня терзала и когда я уже засыпал я резко распахнул глаза и понял, что не давало мне покоя. Мое имя. Вики произнесла его без европейского акцента. Она произнесла его чисто.

Глава 8 Вики

Я всегда знала, что стану моделью. Не было ни единого дня, ни секунды сомнения, ни мгновения слабости, когда я думала бы иначе. Моя судьба была предопределена задолго до того, как я пошла в первый класс.

Я не помню свою мать. Она умерла, когда мне было четыре. Её лицо осталось в памяти размытым образом, серым пятном, призрачным воспоминанием, которое со временем выцвело, оставляя лишь тонкий аромат духов, шёлковый шорох платья и голос, который, кажется, не произнёс ни одного важного слова. Меня растила бабушка.

Не та бабушка, которая печёт пироги и рассказывает сказки, не та, что накрывает одеялом ночью, целует в лоб и говорит, что я самая красивая девочка на свете. Нет. Моя бабушка была другой.

Она не любила меня.

Она любила только одну вещь – возможность реализовать через меня свою мечту.

Её дочь, моя мать, была моделью. Не самой успешной, но достаточно красивой, чтобы привлекать внимание, достаточно умной, чтобы не упускать возможности, и достаточно наивной, чтобы не заметить, как однажды оказалась пешкой в чужой игре. Бабушка подготовила её к жизни на подиуме, методично, тщательно, с железной хваткой. Она не была женщиной, которая принимает "нет" в ответ. Она не была той, кто склонен к сомнениям. Она вылепила мать, направляла, корректировала, а когда той не стало, всё, что осталось, – это я.

Очередная фигура на её шахматной доске.

– Запомни, девочка. – Я стояла в свете лампы, босая, в лёгком платье, и бабушка медленно обходила меня, осматривая с ног до головы. – Тело – это твой капитал.

Она слегка наклонилась вперёд, взяла мою ладонь и повела пальцами по скуле, заставляя ощутить её форму.

– Красота – это валюта, которой платят везде. Умные женщины используют её, глупые – раздают бесплатно.

Я кивнула. Я всегда кивала.

Я была хорошей ученицей.

– Мужчины захотят тебя. – Голос её был ровным, как у учительницы, объясняющей правила грамматики. – Они предложат тебе мир. Но мир не получают просто так. Его забирают.

Бабушка убрала руку, прищурившись.

– Ты должна быть лучшей. Не просто красивой – исключительной. Такой, чтобы, когда ты заходишь в комнату, все затихали. Чтобы они смотрели на тебя и понимали: рядом с тобой они ничтожны.

Она учила меня ходить так, будто я плыву по воздуху, учила улыбаться ровно настолько, чтобы это казалось естественным, но не слишком искренним, учила говорить мало, но метко, заставляла читать книги, которые читали те, кто всегда был на вершине.

– Ты должна быть умнее их.

Я училась.

Я не знала, кто мой отец. В этом не было секрета, просто вопрос казался неуместным. У матери были мужчины. Она не смотрела на них как на партнёров, скорее, как на возможности. Бабушка же была той, кто направлял эти возможности в правильное русло.

Я бы назвала это сутенёрством на минималках.

– Деньги – это единственное, что имеет значение.

Я помню, как сидела за кухонным столом, мне было лет семь, и я смотрела, как бабушка ловким движением поправляет кольцо на пальце.

– Ты думаешь, любовь важна? Вон посмотри, сколько бедных дураков умирают в любви, а потом – раз, и их выбрасывают на улицу. А знаешь, кто не умирает? Те, у кого есть деньги. Те, у кого есть власть.

Я молчала. Я не была ребёнком, которому позволяли мечтать о сказках.

Когда дети выбегали во двор, набивали коленки, кричали, смеялись, играли в прятки, я сидела в комнате и училась ходить. Часами. День за днём.

Я училась позировать. Училась владеть своим телом. Училась контролировать взгляд, жест, наклон головы.

В школе меня ненавидели девочки.

Не потому, что я была злая или жестокая. Просто потому, что я была красивой. Это было проклятием и благословением. И я быстро поняла:

Женщины редко любят других красивых женщин.

Зато мужчины…

Мужчины готовы были бросить к ногам всё. Но только если ты достаточно умна, чтобы забрать это сама.

Бабушка всегда говорила:

– Помни, дорогая, мир принадлежит не тем, кто его просит. А тем, кто берёт.

И я брала.

С того самого момента, как в первый раз вышла на подиум.

В одиннадцать лет, после очередной победы на конкурсе красоты, бабушка поняла, что стран СНГ уже недостаточно. Она всегда мыслила глобально, и если уж вкладываться в меня, то не для местных подиумов и съемок, как это было с мамой, а для чего-то большего. Тогда же она решила, что мне нужна столица моды, Париж. Именно с этого момента французский язык превратился в мое проклятие. Я учила его дни напролет, репетиторы сменяли друг друга, и я даже засыпала с французскими фразами в голове. Но оно того стоило. В пятнадцать лет я подписала первый контракт с агентством во Франции и уже могла говорить как настоящая парижанка. Это был момент, когда моя жизнь сделала резкий скачок вперёд: софиты, свет, показы, вечеринки, фотосессии. Тогда я ещё не осознавала до конца, насколько этот мир жесток. Я смотрела, как изменяют, предают, бросают. Не меня – тех, кто был рядом. Я видела, как девочек из агентств обманывали мужчины в дорогих костюмах, как с ними играли, а потом легко меняли на новую игрушку. Но я знала точно: я не позволю им поступить со мной так же.

Все шло более-менее, до моего совершеннолетия.

Мой первый секс. Бабушка всё просчитала заранее, как и во всем остальном. Мужчина, который должен был стать «тем самым первым», был не просто из мира моды – он был вхож в нужные круги, щедрый и обеспеченный. Её планы рушились в тот момент, когда я решила поступить по-своему. Я переспала с манекенщиком одного из показов. Я сделала это назло, в попытке хоть немного пойти против того, что было расписано за меня заранее. Всё оказалось далеко не так, как в моих мечтах. Не было страсти, романтики, той самой «химии», о которой шептались девочки в агентстве. Было быстро, больно, разочаровывающе. Я лежала на смятой постели и смотрела в потолок, ощущая пустоту внутри.

А потом пришла боль. Не физическая, а та, что растеклась внутри, забирая всю наивность, которая ещё оставалась. Наверное, именно тогда, я запретила себе мечтать, чтобы больше не разочаровываться.

Когда бабушка узнала, её злость была страшнее любых слов. Я получила пощёчину, первая и последняя за всю жизнь.

– Ты сделала из себя никчёмную дешевку, как и твоя мать, – её слова были холодными и ядовитыми.

Именно тогда я взорвалась. Я впервые не сдержалась, не проглотила, не опустила голову. Я посмотрела ей прямо в глаза и отчётливо произнесла.

– Я не буду шлюхой, которой была моя мать.

Она замахнулась снова, но я перехватила её руку.

– Ты прожила свою жизнь, управляя чужими судьбами, но давай проясним: моя – тебе больше не принадлежит. Если ты попытаешься снова решить за меня, я сделаю так, что остаток своих дней ты проведёшь в одиночестве, без шанса хоть на копейку с моего имени.

Бабушка замерла, а затем… усмехнулась. Взяла сигарету и закурила.

– Ну что ж… В отличие от твоей никчемной матери, ты умеешь думать головой. Мне нравится. – Она сделала паузу, чуть склонив голову, и добавила с сухой усмешкой: – Главное, не забывай, кто тебя сделал.

Я выдержала её взгляд, не моргнув.

– Если ты действительно так думаешь, то лучше не забывай, кто теперь держит тебя на плаву.

Глава 9. Вики

После того случая бабушка стала сдержаннее. Она не была глупа и понимала, что я тоже не глупа. Никаких больше нравоучений, никаких приказов, только редкие комментарии, в которых проскальзывало разочарование, но и завуалированное уважение. Я больше не была девочкой, которой можно было командовать.

Моя популярность росла, и вскоре у меня появился агент – Жюль Моне. Он был далёк от идеала, но именно таким мне было легче управлять. Он был человеком простым, почти наивным, открытым, как книга, в которой можно заранее прочитать все его мысли и намерения. Именно поэтому я была уверена, что, если он когда-нибудь попытается меня обчистить, я узнаю об этом первой. К тому же в его услужливости была определённая польза. Он не пытался играть против меня, не лез в мою личную жизнь и не строил иллюзий насчёт того, что может мною командовать.

В мире по-прежнему предпочитают работать с мужчинами. Даже самые успешные женщины зачастую добиваются своего ценой таких потерь, что невольно задаёшься вопросом: стоило ли оно того? И сколько пришлось заплатить тем самым мужчинам, чтобы получить своё место в этом замкнутом, насквозь пропитанном властью кругу? К тому же на мне всегда было одно пятно, которое закрывало передо мной многие двери – я модель. В современном мире быть моделью – это всё равно что в резюме написать "курье". Ты никто. Ты не более чем красивая картинка, красивое тело, пластичная кукла, которую можно двигать, одевать, трогать, использовать. Никто не воспринимает тебя как личность, никто не ждёт от тебя ума, амбиций, стремлений.

Но я была другой.

Во Франции я выучила английский так же легко, как когда-то осваивала дефиле. Теперь учила испанский, не особо понимая, зачем. Просто было ощущение, что однажды я захочу исчезнуть. Улететь куда-то, где тёплый песок, морской ветер и солнечные закаты. Мне всегда нравились закаты – их мягкий свет, их тающая в воздухе томность. Рассветы я ненавидела. Именно на одном из таких серых, пустых рассветов умерла бабушка.

Когда мне позвонил врач и сообщил новость, я ничего не почувствовала. Ни облегчения, ни печали. Только странную, липкую пустоту. В тот момент я обернулась через плечо и увидела лишь длинный пустой коридор. Я осталась одна в 20 лет.

Вики Леру. Точнее, Виктория Кайрене. Это имя давно стерлось в памяти людей, но теперь оно звучало громко в моём сознании, напоминая, кем я была прежде, до того, как превратилась в Вики.

После её смерти я взялась за работу с удвоенной силой. Во-первых, потому что знала, что мир модельного бизнеса жесток. Пару лет – и ты уже никому не нужна. Мне нужна была безопасность. Подушка. Я должна была построить своё будущее сама, без чужой помощи.

Во-вторых, в двадцать три года я сделала то, чего от меня никто не ожидал – поступила в университет. Заочное отделение, но для меня это был первый шаг к новой жизни. Направление – кураторство и организация культурных мероприятий. Я хотела узнавать этот мир с другой стороны. Не просто быть частью картинки, а создавать её.

Когда я подавала документы, мои руки дрожали.

Когда получила подтверждение о поступлении – я впервые заплакала.

Это был новый этап.

Это было то, чего мне не хватало.

Целостность. Не просто красота. А внутреннее достоинство.

На последнем курсе обучение давалось тяжело. Именно поэтому я отказалась от большинства проектов и заказов. Я не справлялась. Я хотела больше постичь то, к чему стремлюсь, и впервые в жизни выбирала учёбу, а не работу. Видит бог, но я многое отдала модельному бизнесу. Слишком многое. А вернее, всё. Время, молодость, эмоции, внутренний ресурс – всё было вложено в это ремесло, но дальше так продолжаться не могло.

Полностью уйти я пока не могла. Этот мир слишком жесток: если ты не появляешься больше двух месяцев, тебя забывают. Я была не готова исчезнуть. Не сейчас. Я хотела по возможности выгрызть свою долю, взять от этого мира всё, что мне причиталось, прежде чем уйти.

Съёмка для рекламной кампании нового парижского парфюма была запланирована давно. Один из немногих проектов, который я не могла и не хотела отменять. Я заранее знала абсолютно всё.

Кроме одного.

Фотографа.

Когда мы ехали на локацию, я не ожидала увидеть его.

Русский парень. Артём.

Когда я его увидела, что-то во мне дрогнуло. Почему? Я не знаю. Может, потому что, несмотря на годы за границей, я всегда испытывала особые чувства к тем, кто говорил на русском. Может, потому что в его взгляде было что-то другое – внимательное, считывающее, глубже, чем у большинства фотографов, которые работали со мной.

Такие взгляды я встречала редко.

В нашем безумном мире умных людей почти не осталось.

Он был симпатичным. Вихрь русых волос, лёгкая щетина, спокойная, уверенная подача. Был в своей тарелке, в ладу с собой, полностью погружён в процесс.

А во время работы я поняла, что он действительно специалист.

Я не смущалась перед камерой. Прошли те времена, когда моя обнажённость могла хоть чуточку меня смутить. Я знала, как выгляжу. И выгляжу отлично. Роскошно.

Но я хотела увидеть его взгляд.

Обычно моё тело вызывало у других лёгкое, но желание. Неважно, кто был передо мной – мужчина или женщина, люди неосознанно реагировали на эстетику, на кожу, на изгибы. Это всегда просматривалось в глазах.

Мне было интересно, как отреагирует он.

Я ждала. Пыталась поймать момент.

Но не увидела ничего. Только чистый профессиональный интерес. Я пробовала ещё раз – изучала его, ловила взгляд. И именно тогда он пару раз ловил мой.

После окончания съёмки я была довольна.

Он действительно профессионал. И я ему об этом сказала.

– Работать с тобой интересно.

– Спасибо. Ты тоже профессионал.

В этот момент я почувствовала тепло, потому что он заметил, что я не просто кукла. Не просто манекен.

Я уходила, чувствуя лёгкое удовольствие от того, что увижу его снова. Когда мы с Жюлем сидели в машине, я увидела, как он вышел с Элоизой. Они сели в её машину.

Что ж. Их вечер будет интересным.

Я знала Элоизу и знала, какой типаж ей нравится. Я закрыла глаза и снова вспомнила тот момент. Когда он фотографировал меня сверху, его взгляд был сосредоточенным, внимательным.

Когда он попросил показать экстаз, я представила.

Закат.

Самый красивый закат в моей жизни. Я стою у кромки воды, солнце тонет в море, воздух пахнет солью, тепло касается кожи…

А когда я открыла глаза – увидела его.

Остаток дня прошёл спокойно, без лишних эмоций, без событий, которые могли бы выбить меня из колеи. Я вернулась в свою квартиру, которую купила не так давно. Просторная трёхкомнатная, в уютном районе, без показного шика, без излишеств, которыми наполнена жизнь большинства людей в моей индустрии. В мире, где каждый стремится демонстрировать помпезность, мне хотелось другого – уютного, настоящего, без фальши.

Хотя и того, и другого у меня в жизни никогда не было.

Я не видела смысла покупать что-то больше, особняк с садом или многокомнатные апартаменты с панорамными окнами. Зачем? Я живу одна, и мне хватает этих метров. Остальные деньги лежат под проценты, работают на меня, но больше всего я вкладываю в себя. Ставлю на свои мозги.

Я заварила чай, открыла ноутбук и села за домашнее задание.

Проект. Задание было простое: разработать концепцию и детализировать процесс её реализации. Я любила это дело и не сомневалась в своём выборе. Я знала многих в этом бизнесе, знала, как работает индустрия, знала, как нужно общаться. К тому же, меня тяжелее обмануть. Я не верю в банальные вещи, я прекрасно считываю людей.

Вечером, закончив работу, я сделала себе лёгкий ужин.

Я не могу пока позволить себе съесть гамбургер или жирную пиццу. К сожалению, моя внешность должна быть на высоте, и, как бы мне ни хотелось убедить себя в обратном, в этой профессии внешность – это всё. Дрессура в еде у меня есть. Жёсткая, без поблажек. С другой стороны, я никогда не знала другого. Бабушка воспитывала меня так, что первый бургер в своей жизни я попробовала уже в Париже, когда мне было семнадцать.

Мучное, сладкое, жирное – запрещено.

Иногда я закрываю глаза и представляю, что бы я съела прямо сейчас, если бы могла позволить себе всё, что захочу.

Пока ела, я ответила на пару приглашений.

Я часто хожу на выставки, разные мероприятия, потому что мне нравится искусство. И, с учётом моего обучения, мне ещё интереснее наблюдать не только за результатом, но и за процессом создания. А затем увидела новое сообщение.

Алекс

Бизнесмен из Лондона, связанный с люксовыми автомобилями. Мы познакомились на одном из мероприятий. Он высокий, ухоженный, красивый, дерзкий. Я ему понравилась. Не потому, что красива – у него были десятки таких, как я.

Ему нравилось, что я не прыгнула к нему в постель в первые же дни. И, наверное, его зацепило, что я задавала конкретные вопросы о его деятельности, а не просто улыбалась и кокетничала. Сейчас мы переписывались, и пару раз я согласилась с ним на свидание.

Я открыла сообщение.

"Скоро буду в Париже. Давай встретимся?"

Я прочитала его несколько раз.

"Согласна."

Простое слово. Я знала, что он увидит в этом нечто большее.

Не просто «согласна пройтись», а «согласна переспать».

И, наверное, он прав. Я не кривила душой и отдавала себе отчёт, что только что дала зелёный свет. Стоило ли? Я посмотрела на пустую квартиру.

Одинокое пространство. Я одинока. И если он – тот, кто подарит мне удовольствие, подарит эмоции, звезду во время оргазма, почему бы и нет?

Я не собиралась бросаться в омут. Но пора начинать встречаться с кем-то. С учётом того, что после моих отношений с Анри, сыном одного из владельца модного дома, прошло уже почти восемь месяцев.

Когда я засыпала, я словила себя на мысли, что жду завтрашней съёмки.

Глава 10. Вики

Проснувшись, я какое-то время просто лежала, глядя в потолок. Солнечный свет уже пробивался сквозь шторы, наполняя комнату мягким утренним светом, но вставать не хотелось.

Я никогда не была человеком, который любит утро.

Если бы могла, всегда бы просыпалась ближе к полудню, когда мир уже пробудился и пришёл в движение. Но график диктовал свои условия, и через десять минут я уже поднималась с постели, направляясь в душ.

Горячая вода стекала по коже, смывая остатки сна, а мысли уже были заняты предстоящим днём. Сегодня на съемке будет представитель парфюмерного дома. Я уже встречалась с ними ранее, когда подписывала контракт. Они выбрали меня, потому что видели во мне воплощение концепции аромата, доверили лицу этой кампании передать их идею, их эмоцию, их историю. Но даже несмотря на всё это, я знала – нельзя расслабляться. Никогда.

В мире моды достаточно одного неверного движения, одного дня, где ты выглядела хуже, чем вчера, одного момента, где ты не попала в нужное настроение съёмки, и кто-то уже займёт твоё место. Сегодняшний день должен был пройти идеально, так же, как и предыдущий. Я была уверена в себе, в своих навыках, но знала, что первое впечатление нужно не просто произвести – его нужно поддерживать. В этом бизнесе нельзя позволить себе становиться чем-то обыденным, нельзя превращаться в просто ещё одно красивое лицо.

Я закрыла воду, смахнула капли с кожи, быстро вытерлась полотенцем. В отражении я видела своё лицо – безупречное, отточенное годами работы, но я всегда знала, что даже самая идеальная картинка может надоесть, если за ней нет содержания.

Я высушила волосы и нанесла необходимые крема, моя ежедневная процедура. Из одежды выбрала обычное легкое бежевое платье в пол. В нем комфортно, не жарко и его удобно снимать. Я не стала одевать лифчик, так как не видела смысла. Посмотрела на себя в зеркало. Отлично. Свежий и аккуратный вид. То, что мне нужно.

Когда я вышла из дома, у подъезда уже ждал Жюль Моне – опершись на капот машины, он что-то печатал в телефоне, но, увидев меня, тут же оторвался от экрана и расплылся в широкой улыбке.

– Ты выглядишь, как дорогая картинка, Вики.

Я небрежно усмехнулась, садясь в машину.

– Ты же знаешь, я всегда выгляжу так, будто стою дорого.

Он захлопнул дверь, сел за руль и, запустив двигатель, хмыкнул:

– И не забываешь брать за это соответствующую цену.

– Конечно. Никогда не продавай себя дешевле, чем стоишь.

Жюль вырулил на дорогу, убавил громкость музыки и, не теряя времени, перешёл к делу:

– Кстати, пока ты наслаждалась сном, я получил несколько предложений по новым проектам. Хочешь послушать?

Я взглянула на него, пристроив ногу на приборную панель.

– Если там есть что-то достойное, я вся во внимании.

– Есть. Два бренда предлагают тебе участие в кампаниях. Один из них—линия свадебных платьев, фотосессии в Риме. Оплата хорошая, условия мягкие.

Я тут же покачала головой:

– Нет. Я не хочу светиться в свадебной линии.

Жюль даже не удивился, просто кивнул, убирая один из предложенных контрактов.

– Тогда другой вариант. Нью-Йорк, съёмки рекламной кампании для бренда ювелирных украшений. Стилизация под эпоху двадцатых годов, немного декаданса. Контракт подписывается на год, но первый съёмочный день – только через восемь месяцев.

Я задумалась.

– Нью-Йорк? Хм. Это интересно. Какие условия?

– Почти полная свобода, им важен не просто твой образ, а твоё имя в качестве амбассадора. Они хотят не просто лицо, а личность.

– Тогда давай. Через год – в самый раз.

Жюль кивнул, довольно улыбаясь.

– Я знал, что тебе понравится.

Мы свернули на боковую улицу, ведущую к Jardin des Plantes – ботаническому саду Парижа.

Перед одной из оранжерей, окружённой густыми зарослями зелени, уже стояли рабочие из команды парфюмерного дома, организаторы и несколько ассистентов. Дверь в здание была закрыта для посетителей – специально для нас.

Когда я вошла внутрь, прохладный воздух оранжереи приятно контрастировал с тёплым утренним солнцем. Запах влажной зелени, насыщенный и густой, словно обволакивал пространство, перемешиваясь с ароматами редких цветов, которые здесь росли. В глубине помещения уже ожидал представитель парфюмерного дома – мужчина лет сорока, в идеально сидящем светлом костюме, с короткими аккуратно подстриженными волосами и внимательным взглядом. Его осанка, лёгкое движение рук, уверенность в каждом жесте – всё в нём говорило о том, что он человек, привыкший иметь дело с элитой.

– Mademoiselle Lerou, – он шагнул ко мне, протягивая руку. – Энтони Дюваль. От лица нашего дома благодарю вас за участие в проекте.

Я легко пожала его руку, слегка улыбнувшись.

– Благодарю за доверие, – спокойно ответила я.

Но в этот момент я почувствовала взгляд.

Теплое, лёгкое покалывание в области декольте, словно невидимое прикосновение. Едва ощутимое напряжение в воздухе, пробежавшееся по позвоночнику, медленное, но уверенное.

Я повернула голову и встретилась с ним глазами.

Артём.

Спокойный, непроницаемый, в уголках губ лёгкая полуулыбка, но взгляд внимательный, изучающий. Как будто он читал меня, не спеша, смакуя каждую страницу.

Сегодня он выглядел так же свежо, без намёка на усталость. Вчерашняя ночь с Элоизой явно прошла для него успешно. В этом не было ничего удивительного – такие, как она, умеют сделать мужчине приятно не только физически, но и эмоционально. Обволакивают, будто мягкий французский кашемир, наполняют теплом, но в любой момент могут сменить одного мужчину на другого, без сожалений и привязанности.

Я знала таких женщин.

Была ли я такой?

Я чуть приподняла бровь, не отводя взгляда, но он был непроницаем, и я так и не поняла, о чём он думает.

– Надеюсь, условия для вас комфортны, – снова раздался голос Энтони.

Я вернула внимание на него, легко кивнув.

– Всё идеально. Я сделаю всё, чтобы передать аромат и утончённость вашей продукции так, как она того заслуживает.

Энтони удовлетворённо кивнул, коротко улыбнувшись, и отошёл к ассистентам. В этот момент ко мне подошёл Жюль, слегка наклонился и тихо, чтобы никто не услышал, спросил:

– Я могу поехать? Здесь душно.

Я даже не удивилась.

– Да, конечно, – ответила так же спокойно, легко касаясь его рукава пальцами.

Жюль, не прощаясь развернулся и направился к выходу.

Я взглянула на Артёма ещё раз, но уже чуть мимолётнее. Кивнула ему в знак приветствия. А затем спокойно направилась в гримёрку.

Я скользнула ладонями по ткани, ощущая её лёгкость, как утренний туман, окутывающий тело. Нежно-розовое, почти невесомое, платье струилось по коже, расшитое яркими цветами, но не скрывающее ничего. Сквозь полупрозрачную ткань легко читалась каждая линия моего тела – изгиб груди, контуры бёдер, ключицы, которые подчёркивали тонкие шлейки. Оно выглядело невинно, но было создано для соблазна.

Визажисты снова работали над моим образом, их руки ловко создавали воздушную укладку, оставляя волосы мягкими волнами, макияж был естественным, почти невидимым, но умело расставляющим акценты.

Когда я вышла, всё уже было готово.

Артём стоял у импровизированной зоны для съёмок, проверяя камеру, его взгляд скользнул по мне быстро, профессионально, не задерживаясь, но я знала, что он оценил. Он смотрел, как художник на свой холст – спокойно, сосредоточенно, без ненужных эмоций, но с пониманием, что сейчас он создаст нечто стоящее.

– Встань здесь, ближе к орхидеям, – его голос был ровным, уверенным.

Я послушно сделала шаг вперёд, чувствуя под босыми ногами гладкий каменный пол оранжереи. Тепло, влажность, тонкий аромат цветов смешивались в воздухе, создавая почти гипнотическую атмосферу.

– Хорошо. Теперь чуть наклонись, подними подбородок, – он двигался вокруг, выбирая ракурсы, его камера ловила свет, движения, мельчайшие детали.

Мне нравился его профессионализм. Это было редкостью. Многие фотографы, особенно мужчины, пытались играть на грани между работой и личным интересом, но в Артёме этого не было. В его голосе звучало спокойствие, передающееся и мне. Я не чувствовала себя объектом, не чувствовала оценивания, а это значило, что я могу расслабиться и полностью довериться процессу.

– Отлично. Теперь подойди к вьющимся розам, прижмись спиной к стене. Одно плечо опусти, да, так. – Он легко корректировал, его слова были точными, без лишних объяснений. Я выполняла всё, что он просил, зная, что он видит картинку, которую нужно создать.

Следующая сцена была сложнее.

Цветочная «кровать» – тщательно составленная композиция из лепестков, мягких стеблей, нежных бутонов. Нужно было лечь так, чтобы ни одно растение не повредилось, стать частью этой хрупкой картины.

Я опустилась осторожно, ощущая под собой мягкость, цветы поддавались движению тела, но не ломались. Артём поднялся на лестницу, чтобы снимать сверху.

– Голову чуть левее. Руку к волосам. Полуприкрытые глаза.

Я последовала указаниям, едва дыша, чувствуя, как тепло от света пробивается сквозь стеклянную крышу, а воздух наполняется ароматами.

– Хорошо. Теперь расслабься, представь, что ты… – он замолчал на секунду, а потом неожиданно добавил, уже на русском:

– Что ты паришь в этом море цветов.

Я моргнула, удивлённая.

Наши взгляды встретились.

Его глаза внимательно изучали моё лицо, будто проверяя, узнаю ли я язык, понимаю ли его. Я не подала виду, лишь медленно улыбнулась, так же переходя на русский, который так давно не использовала:

– Я тебя услышала.

Артём усмехнулся и вернулся к камере, словно этого момента не было.

Глава 11. Вики

Прошло пять дней с момента последнего дня съёмок в оранжерее, и я до сих пор ловила себя на мысли, что момент, когда Артём перешёл на русский, продолжал цеплять меня больше, чем должен был. Я не знаю, как он узнал, но он меня этим удивил. Артём будто видел дальше, за грани очевидного, и это пробуждало во мне любопытство.

Я бы хотела раскрыть наш общий секрет. Хотя с чего я вообще решила, что у нас может быть что-то общее?

Тем не менее, после того момента он ни разу не дал понять, что это было чем-то значимым. Рабочий день шел своим чередом, и Артём оставался таким же, каким был с самого начала – спокойным, уверенным, полностью погружённым в процесс. Он не проявлял флирта, не пытался заглянуть дальше, но, что странно, это отсутствие излишнего внимания лишь усиливало мой интерес. Азарт всё-таки был. Такой тонкий, еле уловимый, что, возможно, его даже не было вовсе, но я всё равно чувствовала его присутствие.

Мы доработали тот день, не касаясь лишнего.

Когда съёмки подошли к концу, вся команда собралась, чтобы подвести итоги и официально закрыть процесс. Энтони поблагодарил всех за проделанную работу, отдельно остановившись на мне, подчеркивая, как тонко и утончённо удалось передать концепцию аромата. Я выслушала, улыбаясь так, как подобает в таких ситуациях – сдержанно, но тепло, после чего сказала несколько слов в ответ, поблагодарив команду за их труд.

Я чувствовала на себе взгляд Артёма.

Повернув голову в его сторону, я поймала его легкий кивок, эту усмешку, и, что самое интересное, ничего больше. Ни намёка на глубину, ни малейшего следа скрытого интереса. Он был лёгким, открытым. Как будто свой парень. Но это только на первый взгляд.

Внутри таких людей всегда скрываются целые вселенные, спрятанные в чёрных дырах.

И я почти уверена, что Артём именно такой.

Сегодня я собиралась на выставку Ника Найта. Его работы всегда вдохновляли меня, вызывали восторг и заставляли пересматривать их снова и снова. Он создавал нечто большее, чем просто фотографии – он выстраивал целые миры, где красота становилась абсолютом, а границы традиционного видения размывались. Его смелость, дерзость, умение показать знаменитостей так, как никто другой, завораживали. Я бы отдала многое, чтобы оказаться в его объективе, но прекрасно понимала – он птица слишком высокого полёта, и в этот небесный поток мне уже не взлететь.

Кроме выставки, на сегодняшний вечер у меня были и другие планы. После мероприятия я должна была встретиться с Алексом. Он не смог бы присутствовать на выставке, но пообещал заехать за мной, чтобы отвезти в ресторан. Я заранее решила для себя, что сегодня позволю ему больше, и поэтому стояла перед зеркалом, выбирая платье.

Оно должно было соответствовать моменту.

Выбор пал на облегающее платье с разрезом на ноге, доходящее до косточек. Его ткань словно переливалась, меняя оттенки под разным светом, переходя от глубокого тёмного оттенка к тёплым, почти золотым всполохам. Оно подчёркивало линию талии, изгибы тела, но не выглядело вызывающим, а скорее изысканным. Настоящий хамелеон, играющий с восприятием. Идеально подходящее под эстетику Найта.

Я оставила волосы распущенными, лишь слегка уложив их волнами, и добавила акцент на глаза, усилив глубину взгляда. Готово.

Когда я приехала на место и вошла внутрь, зал уже был полон гостей. Кто-то пришёл парами, кто-то группами, и одиноких, как я, было немного. Атмосфера вибрировала лёгким возбуждением, люди обсуждали фотографии, смеялись, щеголяли друг перед другом своими нарядами и статусами. Я взяла бокал шампанского с подноса официанта и медленно пошла вдоль экспозиции, впитывая каждый кадр, рассматривая градиенты света, композиции, замысел.

Работы были потрясающими. Я плавно двигалась по залу, иногда встречая знакомые лица, останавливаясь для коротких приветствий и обмена любезностями.

Пока не увидела его.

Смутно знакомая спина, вихрь русых волос, лёгкая расслабленность в позе. Он стоял в компании Карин.

Я отпила шампанское, усмехнулась и решила подойти ближе.

Когда я подходила ближе, знакомая речь вырвала меня из общего гула разговоров, тихой фортепианной музыки и приглушённых вспышек камер.

Меня всегда поражала эта энергичная женщина. Наверное, единственная, кто никогда не скрывал эмоций, не старался выглядеть сдержанно и правильно, а прямо транслировал всё, что чувствовал, от нетерпения до восторга, словно ребёнок, получивший новый подарок. В мире, где каждый второй носил маску, это было почти мило.

Сейчас она экспрессивно что-то рассказывала Артему, размахивая руками и быстро сбиваясь на французский. Он, казалось, терпеливо ждал, время от времени поднимая бровь, но в какой-то момент всё-таки не выдержал.

– Карин, английский, пожалуйста.

Я слегка улыбнулась.

Но уже и так поняла, о чём шла речь.

Карин говорила о выставке Артема. О том, что не сможет заниматься ею на все сто процентов и сейчас усиленно ищет кого-то, кто бы мог взять на себя большую часть организации.

К этому моменту я уже стояла рядом.

– Бонсуар, Карин. – Мой голос был ровным, лёгкая улыбка – учтивой.

Карин энергично всплеснула руками, будто только что угадала числа в лотерее, а не увидела меня на выставке.

– Я знала, что ты не пропустишь такую выставку! Просто знала! – её голос, полный восторга, перекрыл общий шум зала, и несколько человек рядом обернулись.

Я чуть склонила голову, вежливо улыбаясь, и с лёгкой иронией ответила:

– Приятно знать, что я такая предсказуемая.

Рядом раздался короткий смешок. Я не сразу повернула голову, но ощутила, как его внимательный взгляд медленно скользнул по мне. Как задержался на ногах, платье, линии плеч, а затем поднялся выше.

Только тогда я посмотрела на Артема.

На шпильках я была точно с его ростом. Не знаю почему, но именно это мне врезалось в голову.

Он смотрел непринуждённо, спокойно, но в этой расслабленности было что-то читающее, считывающее. Я сделала маленький глоток шампанского, не отводя взгляда, а затем произнесла:

– Я удивлена вас здесь встретить, но приятно знать, что вы тоже не смогли пройти мимо такого события.

Артем чуть наклонил голову, в уголках губ мелькнула тень насмешливой улыбки.

– Это было выше моих сил, – протянул он с легким оттенком ленивой усмешки. – Поэтому мне пришлось долго выпрашивать у Карин пригласительный.

Карин театрально закатила глаза и всплеснула руками.

– Да ну! Долго уламывать меня? Артем, не смей меня позорить перед Вики! – она хлопнула его по плечу. – Ты прекрасно знаешь, что, если бы тебе что-то понадобилось, я бы нашла это даже на дне Атлантического океана!

Я улыбнулась, наблюдая за этой сценой. Карин вдруг резко повернулась ко мне, будто вспомнив что-то важное.

– Кстати! Как тебе работалось с Артемом?

Я чуть повернулась к нему, на мгновение снова поймав его внимательный взгляд, а затем спокойно ответила:

– Всё прошло отлично.

Артем кивнул, уголок губ снова едва заметно дёрнулся, но он ничего не сказал.

– А ты уже видела снимки? – Карин чуть подалась вперёд, явно ожидая восторженной реакции.

Я открыла рот, уже собираясь ответить, что ещё нет, как вдруг громкий звонок телефона резко вырвал Карин из разговора.

– О, дьявол! – она быстро вытащила трубку. – Минутку, не уходите!

Я проследила взглядом, как она энергично отошла в сторону, снова перескочив на быструю французскую речь.

А потом перевела глаза обратно на Артема.

Он всё ещё спокойно смотрел на меня, слегка перекатив бокал с шампанским в руке.

Я же в свою очередь быстро посмотрела, отмечая во что он был одел. Свободный пиджак, брюки, а под пиджаком майка, на которой интересный принт – что-то абстрактное, напоминающее стиль Ника Найта. Дерзко, но со вкусом.

Он вписывался. И смотрелся очень органично здесь, да и в целом. Без напряжения, без попытки кому-то что-то доказать. Ему не нужно было играть в эту игру, потому что он чувствовал себя в ней, как дома.

Когда я снова посмотрела на него, заметила, что он так же пробежался по мне взглядом. Артем заговорил первым.

– Ты часто бываешь на таких выставках?

Я мягко улыбнулась, хотя внутри уже разбирала его фразу на оттенки значений. Он не перешел на русский.

Интересно.

– Не так часто, как хотелось бы, – произнесла я, чуть наклоняя голову. Мои волосы слегка соскользнули с плеча, но я не поправила их, оставляя так, как есть. – Но Ник Найт – другое дело.

– О, так ты не просто заглянула сюда ради бокала шампанского и пары снимков в сторис?

Я замерла на долю секунды. Легкий выпад?

– Если бы я делала что-то ради сторис, то давно бы умерла от скуки.

Он улыбнулся, едва заметно, уголками губ, затем коротко усмехнулся и кивнул в сторону одной из фотографий. Мы медленно двинулись вдоль экспозиции.

– Что скажешь? – он небрежно качнул бокалом, указывая на фотографию.

– Классика Найта, – я сделала глоток шампанского, не отводя взгляда от работы. – Резкие тени, контрасты. Красота, утрированная до предела.

– Тебе близок такой стиль?

– Определенно, – я повернула голову к нему. – А тебе?

Он на секунду задержал взгляд на фотографии, будто искал в ней что-то новое.

– Я больше люблю, когда красота естественна. Но иногда утрированность оправдана.

– Например?

– Когда человек хочет казаться тем, кем он не является.

Я коротко усмехнулась.

– В таком случае, большинство людей подходят под этот стиль.