Золотые пески душевных мук бесплатное чтение

Ария, или просто Ари

Однажды что-то невесомое и бестелесное коснется моего плеча, я обернусь назад и застыну размышляя. Воспоминания снова всколыхнут поверхность моей души и в памяти восстанет будто из праха мое далекое прошлое, в котором будущее казалось чем-то недостижимым и размытым.

Перед глазами пробегут мои эпохи, словно вагоны пролетающего мимо поезда. Улыбка едва коснется моих плотно сомкнутых губ. Невесомая пелена легкой грусти с примесью ностальгии опустится на заштопанное заживающее сердце. Я вздохну глубоко и удовлетворенно, будто после тяжелой, но приятной работы, окину быстрым взглядом комнату, захлопну крышку ноутбука, выключу свет, и, уходя, навсегда закрою эту главу своей жизни.

Но это будет однажды, а пока что я живу в прошлом, где только-только ступила на тропу, которая приведет меня к неизбежному. Я и есть само прошлое, а будущее для меня все еще неизвестно и далеко, оно до ужаса пугает, ведь таит в себе главную опасность: неопределенность. Страшно туда идти, но и не идти тоже нельзя. Поэтому я пока что собираюсь с оставшимися силами, ищу в себе крупицы храбрости, чтобы не свернуть с дороги, которая приведет меня к тому пугающему, но такому манящему и будоражащему душу неизвестному.

Когда-то давно одна старая цыганка нагадала мне одиночество. Глубокое, бескрайнее, холодное, вечное. Поздно вечером я сидела в полупустой университетской библиотеке, искала информацию для курсовой работы по Конвенции прав человека, передо мной высилась гора книг, справочников, монографий и исследований, а стол был усыпан конспектами и черновиками. Как старуха попала в этот зал, кто ее пропустил – непонятно, но она неожиданно вынырнула из полумрака, подсела ко мне, сразу же схватила руку и, повернув ладонью вверх, цокнула языком: “Одиночество глубокое и безграничное. Одна ты будешь, золотце, кричать будешь, да никто не услышит”. Я ухмыльнулась, не поверила ей тогда, да и с какой стати – мне было 20, я как раз входила в пик своей юности, пользовалась популярностью, имела десяток прекрасных надежных друзей, ездила по студенческим вечеринкам и активно принимала участие во всех клубах университета: дискуссии, журналистика, организация университетских событий… Я была общительной, веселой, полной жизни, планов и амбиций. Это кто здесь будет одинок? Я? Да никогда!

В то время в моем расписании не было ни дня без работы, занятий и развлечений: тренировки, игры, учеба, волонтерство в приюте для животных по четвергам, подработка в небольшом адвокатском сообществе(что засчитывалось не только в карму, но и в стаж). Плюс я всегда хваталась за любую работу, которая могла дать мне ценный опыт, никому не отказывала в помощи и летела по жизни как парусная лодка по волнам – сравнение смешное, и в чем-то даже заезженное, но максимально подходящее. Тогда мне казалось, что я уже на полпути к покорению вершины, что осталось совсем чуть-чуть и диплом адвоката откроет мне дорогу в жизнь. Я была на хорошем счету не только в университете, но и у работодателей и они планировали пригласить меня на постоянную должность после выпуска. А там раз, два и вот я уже вскарабкалась по карьерной лестнице, завела семью, купила дом и состоялась как человек!

Теперь же, спустя пятнадцать лет, я вдруг вспомнила слова, которые произнесла тогда своим прокуренным ртом старая морщинистая цыганка: ты будешь совсем-совсем одна, хотя вокруг тебя будет множество людей, но некому будет тебе помочь…

Дрожь пробежала по моей спине от скрипучего голоса и так легко озвученных ним жестоких слов.

В этом самом настоящем, откуда воспоминания об амбициозных планах казались размытыми и глупыми, я окинула финальным взглядом миниатюрный коридор своей небольшой квартиры, щелкнула выключателем и замкнула за собой двери. Замок, как обычно, тихонько вздохнул и с густым басом повернулся: никто не пройдет! Так в моем детстве закрывался замок дедушкиного секретера, хранившего горы всякого интересного только для меня одной барахла. На секунду при мысли о дедушке по поверхности моей души зарябило, разлилось пахнущее масляными красками тепло, чтобы тут же исчезнуть в сливном отверстии реальности.

Вот уже семь лет каждый вечер кроме вторников и четвергов я неспешно отправляюсь на смену в бар “Ваниль”, который стоит на углу двух маленьких улочек далеко от центра города с его суматохой и неразберихой. Я прохожу мимо ярких витрин, выхватывающих мое размытое отражение из полумрака, стараясь не смотреть на себя, кутаюсь в большой вязаный шарф. Навстречу идет веселая разномастная молодежь, попивая какие-то напитки из разноцветных банок и покуривая черт знает что, прячась за клубами ароматного дыма.

В конце октября темнеет рано и я прихожу в бар уже во мраке, когда весь город утопает в искусственном освещении, фальшивых чувствах и модном, но максимально ненатуральном макияже. Здесь идти-то всего два квартала по одной из самых оживленных улиц района – слишком много шума даже для пятнадцатиминутной прогулки. Но в холодное и снежное время года тут почему-то становится уютней, наш район словно уменьшается до размеров снежного шара – такой же маленький, милый и красивый.

За синей неоновой вывеской сворачиваю в проулок и иду в сторону реки. Здесь намного тише, поздние пешеходы и спортсмены облюбовали этот отрезок для ежевечернего променада. Некоторых я уже знаю в лицо, они кивают мне приветливо, будто мы знакомы. Я всегда киваю в ответ и спешу скрыться из светового пятна очередного фонаря.

Когда же я успела стать такой?

Выдыхаю клуб пара и отпираю двери.

Обычно я являюсь на смену первой. В баре еще темно и пусто, я щелкаю переключателем и на застекленной двери загорается неоновая вывеска: “Бар Ваниль. Футбольные трансляции. Обслуживаем с 18:00 до 3:00”. Затем я скидываю пальто, засовываю в рукав свой длинный красный шарф и вешаю его на трехногую вешалку за стойкой, надеваю передник. Волосы я всегда подбираю в узел – не люблю, когда на лицо падает челка или выбившийся локон. Это всегда пугает меня. Я не люблю спадающие на лицо волосы, даже несмотря на некрасивый давно затянувшийся шрам в виде маленькой рогатинки, который тихонько светится клеймом на щеке под правым глазом.

Затем я по очереди снимаю стулья – сначала со столиков у окна, потом у барной стойки. Я уже давно дала имена каждому из них и, снимая, мысленно здороваюсь: «Привет, Здоровяк! Здравствуй, Хромая дама! Как вам отдыхалось, ребята? Готовы сегодня к беспокойным пятым точкам футбольных фанатов?». От скуки чего только не придумаешь…

Потом я проверяю кассу и открываю бар. Я уже давно зациклила этот подходящий мне алгоритм работы – это маленькие хитрости, которые делают жизнь проще. Когда все готово и остается всего пара минут до открытия бара, приходят Сашка и Марта: он высокий и тучный, она – маленькая милая блондинка. Они сразу же удаляются на кухню, приветливо помахав мне на входе. Щелчок тумблера – и старый музыкальный автомат в углу начинает тихонько жужжать, механическая рука достает откуда-то из-за кулис старую виниловую пластинку и кладет ее в центр, затем на нее торжественно опускается игла и тихий шипящий звук заполняет зал. Несмотря на возраст, автомат отлично звучит и временами под него можно так сладко взгрустнуть. Всегда было интересно где его взяли – я не видела таких в своей жизни, разве что в старых американских фильмах. Очень скоро его место под софитами займет более современный собрат телевизор с трансляцией очередного футбольного матча. Окидываю взглядом бар и невольно вырывается тяжелый вздох. Еще один длинный скучный день почти закончился.

На единственном окне бара ярким зеленым светом горит вывеска “Открыто” и через несколько минут входят первые посетители.

Еще через какое-то время прибегает Нелли – красивая жгучая брюнетка на высоких шпильках. Она официантка, вечно смеющаяся, опаздывающая и пользующаяся успехом у посетителей. Даже зимой она ходит на высоких каблуках и я бы сильно удивилась, однажды увидев ее в кедах или меховых сапогах. Нелли всегда врывается как ураган, вместе с ней в бар влетают суета, громкий смех, и воздух будто становится наэлектризованным.

Нелли всего на пару лет моложе меня, но на первый взгляд между нами разница в десятилетия! Иногда меня даже принимают за хозяйку этой забегаловки – семидесятилетнюю Анну Семеновну. Обидненько, конечно, но справедливо: я действительно выгляжу и чувствую себя дряхлой старухой – волосы давно не крашены и не стрижены, я даже забыла когда в последний раз подводила глаза или выщипывала брови, делала маски для лица… Вздыхая, гляжу на свое отражение в баллоне с разливным пивом и отворачиваюсь.

– Извини, Ари! – Нелли обращается ко мне слишком громко, смеясь, – Я опять опоздала. Все из-за этого водителя! Он заговорил мне все уши и я проехала свою остановку, ну ты понимаешь!

Я киваю в ответ, улыбаясь, будто и правда понимаю то, о чем она говорит.

Нелли удаляется в подсобку, чтобы переодеться, а я тем временем отношу первый заказ, маневрируя между столиками с двумя бокалами пива и пачкой орешков на подносе.

Примерно через час зал уже полностью забит. Здесь очень шумно и накурено. Кажется, у нас остался единственный бар, где все еще разрешено курить. По телевизору показывают футбольный матч, отчего в зале становится то запредельно громко, то до звона в ушах тихо. Нелли плавно и грациозно скользит между столиков, увиливая от шлепков по попе, улыбаясь всем и каждому. Она настолько милая и приветливая, что взгляд так и тянется к ее очаровательной искренней улыбке: всем мужчинам хочется урвать хоть кусочек ее внимания. Время от времени и я отношу заказ, хотя основная моя задача – это бар. Отношу я заказы не так красиво как Нелли и плыву я не как лодочка, а будто старый подбитый ржавеющий баркас. На мне не юбка и блуза с декольте, подчеркивающие красивые изгибы тела, а древние широкие брюки, свободная футболка и кардиган по колено. Вслед мне никто не смотрит и взглядов от экрана телевизора никто не отрывает. Иногда я размышляю над тем, почему Анна Семеновна не уволит меня, чтобы нанять сексуальную девушку. Но потом вспоминаю, что за такой оклад сексуальная девушка работать точно не согласится. Ситуация “вин-вин”.

Я, конечно, не против помочь Нелли в зале, но мне больше нравится исполнять свои прямые обязанности: обычно я стою за барной стойкой и наливаю пиво, виски или водку с лимоном щетинистым пьянчужкам с уставшими глазами, футбольным фанатам, и просто печальным “белым воротничкам”, отдыхающим после тяжелого трудового дня. Я их называю “застойными”. Мне не нужно выходить из-за стойки, не нужно протискиваться среди людей, перекрикивать орущую компанию, чтобы уточнить заказ. Эта особая “застойная” публика усаживается вокруг меня, словно кольцо проклятого одиночества и так мы коротаем вечера.

– Плесни, пожалуйста, – кто-то подставляет свою рюмку и я не глядя наливаю. Затем поднимаю глаза – это один из моих постоянных клиентов, Макс, тоже “белый воротничок”.

На вид ему лет сорок пять, спортивный, всегда гладко выбрит, короткие вьющиеся темные волосы и достаточно симпатичный. В юности он точно был красавцем, но уже начал немного увядать. Хотя, некоторые мужчины стареют красиво и здесь именно тот случай. Макс сидит себе тут несколько раз в неделю, в своем костюме, немного попустив узел галстука, и перекатывая в руках стакан со льдом. Задумчиво потягивает самый дорогой виски из нашего бара и смотрит матч по телевизору у меня над головой. У меня с ним давние приятельские “отношения”, если можно так сказать: в отличие от остальных, он всегда сидит только за барной стойкой, а еще время от времени заговаривает со мной. Обычно, это лишь несколько слов во время того, когда я обновляю его стакан. Что-то типа “Ты сегодня отлично выглядишь!” или “У тебя легкая рука: я все еще не пьян!”. Потом он бросает на меня изучающий долгий взгляд, от которого все внутри переворачивается. Хотя, у меня переворачивается там внутри от любого взгляда, который длится дольше трех секунд.

Такие взгляды встречаешь нечасто, особенно когда тебе очень далеко за двадцать. Слово “очень” подчеркиваю два раза. Если мужчина смотрит на тебя так, как это делает он, то ты, должно быть, особенная. По крайней мере, в данный отрезок времени. Внутри на миг вспыхивает яркое обжигающее сердце пламя, затем мелкая дрожь пробирает до костей, горячая волна прокатывается по телу от самых пяток и до макушки, и приятно тает в районе живота. На мгновение перед глазами вспыхивает какая-то давно заброшенная несбыточная мечта: тихий уютный домик, семья, крепкие мужские объятия. Но на то она и несбыточная, чтобы снова угаснуть через секунду. Этот взгляд… Женщины готовы платить за него огромную цену, но только не я.

Затем Макс отводит от меня глаза, едва заметно улыбнувшись краешками губ, и продолжает смотреть телевизор. Много лет назад я умела делать точно также, не желая обидеть человека – пять секунд вынужденного общения, маленькая милая улыбка и переход к более интересным занятиям. Просто милый флирт, чтобы остаться в глазах собеседника хорошим, ничего больше. И когда взгляд его снова сосредотачивается на экране над моей головой, я чувствую себя круглой дурой, заталкиваю свои глупые мысли подальше в сырой темный подвал, где им и место, хмурюсь и иду в зал на зов пьяных клиентов.

Если обычно на меня кто-то и таращится, то разве что для того, чтобы рассмотреть шрам на щеке. Поэтому, когда взгляды Макса только начались, я терялась, отводила свои глаза, отворачивалась – в них читалось что-то другое, совсем не любопытство по поводу этого уродующего мое лицо знака случившейся когда-то в прошлом беды. Сперва я даже немного краснела – ненавижу пристальные взгляды и внимание в общем и целом. А беззастенчиво рассматривающий меня мужчина – это вообще что-то из ряда вон выходящее. Но потом смущение прошло – я не намерена играть в какие-то странные подростковые игры. С виду взрослый человек, но занимается какой-то дичью, может быть потому что я – бармен и некоторые окружают эту должность определенным романтическим ореолом? Хотя, какой в моем случае может быть ореол? Я снова бросаю взгляд на свое отражение в пивном баллоне, заправляю выбившуюся прядь за ухо, усмехаюсь своей глупости – кажется, у меня слишком много свободного времени для глупых размышлений. Выдохнув, спешу на подмогу Нелли, которой в зале не дают прохода двое подвыпивших парней.

Но машинально делая свою работу, я все-таки не могу остановить поток мыслей. Мой загадочный клиент Макс регулярно уделяет внимание и Нелли, и многим другим девушками, которые подсаживаются к нему за барную стойку. Часто краем глаза я вижу его легкую ухмылку, когда он смотрит на них искоса и угощает бренди или водкой с клюквенным соком. С ними он много общается, они постоянно о чем-то говорят, но я никогда не вслушивалась в разговоры. Казалось бы: девчонки податливые, разве что штабелями не укладываются, выбирай любую хоть каждый день! Но уходит он всегда один. Какой бы красоткой ни была его спутница или новая знакомая, покидает бар он всегда в одиночестве. А еще мне кажется, что он никогда не пьянеет сильнее положенного, сколько бы ни выпил – всегда уходит спокойно, смелой уверенной походкой, бросая на меня прощальный взгляд и подмигивая. Он всегда оставляет щедрые чаевые, которые я отдаю Сашке и Марте, ждущих первенца.

Когда Макс только появился полгода назад, я действительно была смущена и даже однажды позволила себе вольность: угостила его после одного такого испепеляющего внутренности взгляда. Просто почему-то захотелось сделать ему приятное. Он поблагодарил за подарок фирменной милой улыбкой, но шагов никаких так и не предпринял. На протяжении нескольких месяцев он не делал ничего, чтобы показать, что я ему действительно нравлюсь! Он просто приходил, улыбался, перекидывался со мной парой слов и проводил вечер в беседах с другими женщинами. В итоге, я смирилась с безразличием (мне не привыкать), задавила все свои порывы на корню, затолкала подальше только начавшую зарождаться симпатию, и перевела Макса в ранг обычного постоянного приятного клиента. С тех пор мы просто иногда болтали ни о чем, я советовала какой-нибудь виски из нового завоза, а он рассказывал историю напитка. Иногда он помогал Нелли и мне с нашими телефонами – что-то обновить, что-то почистить, ругал нас за не установленные вовремя обновления.

Мы закрываемся ровно в три, даже если в зале есть клиенты. В 2:30 я делаю последнее предупреждение, после которого все засидевшиеся гуляки потихоньку допивают и уходят. Обычно здесь до такого времени задерживаются только безнадежные. Они либо таращатся бестолковым взглядом на давно выключенный телевизор, либо спят лицом на столе. Выгонять их всегда приходится мне – просто меня здесь немного побаиваются… Про меня ходят всякие слухи, а я ничего не отрицаю – зачем? Вот я и стала той самой сумасшедшей бабкой-соседкой, которой родители пугают своих детей. Но такая репутация очень даже полезна для официантки ночной забегаловки – меньше проблем с определенным контингентом! Конечно, есть Сашка, но… В общем, я и бармен, и вышибала, и местная Баба Яга. Чего только я не слышала за это время – ведьма, лесбиянка, бывшая бандитка, отцеубийца, шпионка, старая дева. Но ничто уже не могло меня ранить, проникнув сквозь толстый слой наледи, окружающий мое сердце.

Когда последний клиент покидает заведение, Нелли запирает двери изнутри и выключает вывеску. За окном резко темнеет и становится вроде бы даже тише. Мы вдвоем быстро убираемся в зале, я выношу мусор. Тем временем на кухне тоже все скребется, чистится и готовится к завтрашней смене. Саша делает все вместо жены, пока та, обремененная уже достаточно большим животом, отдыхает после восьмичасовой смены. Мы выходим из кафе где-то в полчетвертого и на улице расстаемся. Женатики идут своим путем, побыстрее желая переступить порог уютной теплой квартиры, Нелли обычно подбирает кто-то из знакомых парней то на машине, то на мотоцикле, и лихо увозит в темноту, взвизгнув шинами. А я всегда иду одна.

Я никогда не спешу. Меня нигде не ждут. Мне нравится неспешно брести по пустой ночной улице. Через несколько часов город начнет просыпаться, готовить смузи, кофе, бутерброды с авокадо, собираться на пробежку, на работу, в школу. А я только буду засыпать, уютно устроившись под своим тяжелым необъятным одеялом – и в этом мое превосходство. Кое-где мне встречаются запоздалые (или ранние?) пешеходы, с угла подмигивают две уже давно знакомые барышни, которым в холода я всегда приношу кофе с булочками – мы все здесь просто пытаемся выжить.

– Привет, Ари! – машут они мне руками.

– Доброе утро, девчонки! – отвечаю я, улыбаясь, киваю и иду дальше, – Пора уже и по домам.

– Еще полчасика и уходим, – смеются они мне вслед.

Я очень люблю утреннюю темноту. Это не тот ночной мрак, когда тяжелое покрывало немой тишины укутывает собой все вокруг, а небо похоже на черную дыру. Ранним утром, напротив, где-то глубоко в темном небе уже зарождается рассвет и сквозь прозрачную материю ночи скромно просачивается первый робкий свет бегущей к нам зари. Люди по одиночке начинают выходить на улицу, еще не полностью вырвавшись из теплых объятий сна – от них веет домашним уютом, сладкими сновидениями и утренним кофе с любимыми. Два-три автомобиля медленно ползут по укрытой первым снегом улице и неуверенно останавливаются у туманно-красного светофора. Фонари тоже светят уже по-другому, приглушенней и тише, и, будто зевая, готовятся к своему дневному сну. В точности как я.

Меня легко можно узнать по длинному коричневому пальто и красному шарфу, которые со мной уже не первый год. Не то, чтобы у меня не было денег на новую и более симпатичную одежду, но я из тех верных, кого очень трудно извлечь из полюбившихся и очень удобных старых штанов и уютного растянутого свитера. Вся моя любимая одежда умирает от глубокой дырявой старости и только тогда я торжественно хороню ее в ровных стопках, выставленных у мусорных баков – вдруг кому-то еще пригодится.

Дома меня никто никогда не ждет. Раньше я специально не заводила никаких домашних животных – был даже момент в моей биографии, когда я думала: сейчас как начну путешествовать, писать блог и публиковать фотографии из разных уголков мира! Вот это будет жизнь, жаль, что в ней нет места коту или собаке! Но тот маниакальный период прошел, пушистого друга я так и не завела, а теперь мне кажется, что я уже не смогу привыкнуть к кому-то живому под боком: убирать лоток, выгуливать и готовить для кого-то другого, заботиться о ком-то и переживать.

Тем временем, я уже поднимаюсь на свой этаж и открываю двери.

Как бы я ни была обессилена, у меня всегда найдется время умыться и почистить зубы. Моя кожа не идеальная и зубы не такие белые, чтобы можно было пустить все на самотек, поэтому я приучила себя еще с глубокого детства следить за здоровьем. Во многом этой полезной привычке поспособствовала и моя мама, постоянно напоминавшая мне, что я девушка и должна выглядеть ухожено и чисто.

Приготовившись ко сну, я ныряю под одеяло и читаю еще где-то полчаса, пока глаза сами не слипаются.

Я люблю свой маленький тихий дом. Мне повезло с мамой – десять лет назад она хотела купить мне трехкомнатную квартиру в центре, с высокими потолками и видом на город, но я выбрала эту кроху в трехэтажном доме на шесть семей – полторы комнаты и два больших окна, подальше от суеты. Вся квартирка похожа на маленький спичечный коробок – десять шагов в любую сторону, и ты уже у стены. Но несмотря на свою миниатюрность, она стала моей уютной бобровой плотиной, защищающей тихое озеро от сумасшедшего внешнего мира. Это именно то, что мне надо, мне так нравится.

В принципе, сейчас лучшее, что может со мной случиться (как бы грустно это ни звучало) – это провести выходные не выходя из квартиры. Здесь каждый уголок пропитан теплом, покоем и обещанием душевного равновесия. Какая же красота в такой день проснуться в пять утра, когда весь город еще спит! Утренняя тишина не похожа на вечернюю – она будто живая, мягкая, окутывающая, снисходительная. В такие часы мне кажется, что в мире только я, и что мир ко мне добр. Да и сам мир сжимается до границ моей маленькой квартирки – два окна, старый деревянный стол, разложенный диван с кучей подушек и кресло для чтения у батареи.

Когда я завариваю первый утренний кофе, аромат заполняет комнату, оживляет ее. В рот сначала отправляются сертралин и прегабалин, а уже за ними следует первый глоток бодрящего нектара. Я пью его неспешно, глядя в окно, за которым медленно пробуждается сонный город. На улице еще полумрак, фонари медленно гаснут, а редкие прохожие уже идут по своим делам. В такие моменты память уносит меня в горько-сладкие дали – в уже несуществующие чудесные места, к исчезнувшим с лица земли дорогим и близким людям, туда, где были такие же тихие рассветы, а летом из ближайшей рощи доносилось звонкое волшебное пение соловьев.

Целый день тишины и одиночества – это подарок. Читать, уютно умостившись под пледом в глубоком кресле, смотреть старые фильмы, спать без расписания, с благодарностью чувствовать, как время мчится мимо. Мне не нужны лишние звуки или компании людей, каждый момент в этой тишине – наслаждение. И я бы смело могла назвать это истинным счастьем, если бы все это хоть на мгновение затрагивало лопнувшие струны моей души. Меня окружал тихий спокойный размеренный мир, держащийся на двух маленьких круглых белых таблетках. Этот мир, с которым я так давно попрощалась…

Иногда, когда все же не хочется так быстро возвращаться домой после смены, я немного сворачиваю с привычного маршрута и направляюсь к дальнему мосту. Ранним утром здесь безлюдно, очень тихо и спокойно. К нему не добегают даже эти консистентные бегуны, которые и в дождь, и в снег бегут, фыркая и посматривая на свои умные часы. Иногда мне даже кажется, что об этом месте никто не знает – за пару часов не проедет ни одна машина, не пройдет ни один человек! Далеко внизу что-то тихо шепчет узкая мелкая речушка, ощетинившаяся острыми валунами. В темноте воды не видно совсем, только слышны едва уловимые всплески, будто русалка выныривает на поверхность. Но я знаю точно, что она, речушка, там. До нее далеко, почти пять метров, а внизу только камни торчат и суетятся на ветру заросли рогоза…

Я останавливаюсь у перил и долго смотрю вперед, не видя ничего кроме звездного неба. Прислушиваюсь к абсолютной тишине, где даже собственного сердцебиения не слышно, застываю на несколько минут, даю уставшему мозгу передышку. Разрешаю ветру поиграть с выбившейся из-за уха прядью, в ожидании ответов смотрю на звезды. Затем, насладившись моментом, медленно иду к своему дому, чтобы укрыться в нем от заданных вселенной вопросов.

Но когда день выдается особенно тяжелым, мне просто хочется перемахнуть через перила и оказаться прямо над пропастью – всего лишь шаг и боль закончится… Но, сказать честно, я еще ни разу не осмелилась даже перелезть через них, не то, чтобы разжать ладони и свалиться вниз, словно мешок с картошкой.

Но в тот день мне было особенно тяжело. Иногда накатывает такое, когда кажется, что ты уже не справляешься. Боль в такие дни как-то по-особенному пробивается сквозь плотный химический занавес антидепрессантов, чтобы в который раз обжечь сердце. Тебя разрывает изнутри, ты не находишь себе места, то и дело смахивая накатывающиеся слезы и сглатывая тяжелый ком в горле. Не можешь сидеть, не можешь лежать, все время нужно находиться в движении, шевелиться, ходить, что-то делать. Не хочешь плакать на глазах у других, но и сил сдерживать слезы уже нет. И вот тут-то приходит МЫСЛЬ. Она крутится в голове сначала маленькой надоедливой мошкой, жужжит, кусается. Постепенно она вырастает в огромную черную птицу, которая вьется над головой и не дает покоя, клюет твое сердце, вытягивает жилы…

И вот я стою на мосту. Вокруг меня ночь, где-то тихонько гудит город, иногда слышны сирены полицейских машин и скорых, откуда-то издалека долетает смех проходящей мимо компании, ветер шумит сухими кронами деревьев, ночная птица ухает из темноты. Жизнь где-то там, но рядом со мной нет никого. Рядом со мной тихо и темно. Внезапно я будто выхожу из своего тела и наблюдаю за опустевшим вместилищем уставшей души: я опускаю на грязный осенний снег свою сумку, поднимаю сначала одну ногу, затем вторую и осторожно перебираюсь через перила. Мне не страшно, нет. Я сотни раз прокручивала в голове этот момент и, честно, была уверена, что сердце будет колотиться, кровь в висках бешено стучать и ноги подкашиваться. Странно, но ничего этого нет. Есть только я и кромешная тьма внизу. Я гляжу туда, держась руками за перила, собираюсь с мыслями и духом, чтобы разорвать этот порочный круг раз и навсегда, чтобы стряхнуть с уставших плеч этот тяжелый золотой песок душевных мук, в котором застряла так много лет назад. Разве осталось еще что-то действительно важное в этой жизни? Изнуренные женские лица на мгновение выныривают из темноты как молчаливое напоминание. Неужели у меня есть что-то, ради чего стоит жить, чем стоит дорожить? Ведь все очень просто, жизнь – это круговорот, в котором мы – просто щепки. Сегодня мы на поверхности, сопротивляемся течению, пытаемся выплыть. А завтра нас уже поглотила пучина и освободившееся место заняли другие. Нет здесь ничего ценного, все хрупкое и переменчивое… Воспоминания – вот и все, чем живет человек. Почти все мы живем прошлым, иначе зачем все эти альбомы с фотографиями, дневники? И улыбку на наших лицах вызывает уже совсем не предвкушение счастливого будущего, а эта сладкая душевная мука, таящаяся в воспоминаниях, с которых время сдувает все плохое и ставит на пьедестал.

Внезапно мое внимание привлекает какой-то призрачный блеск, время от времени вспыхивающий внизу почти около самого берега. Я всматриваюсь в темноту, что есть силы – глаза едва не вылазят из орбит! Мой взгляд вылавливает очертания чего-то непонятного – то ли длинное бревно, то ли…

– Это человек! – кричу я зачем-то, в испуге, разрывая утреннюю тишину, – Держитесь!

Вмиг я забываю обо всем, перемахиваю через перила назад на мост, хватаю сумку и мчусь на берег. Пробираться туда приходится долго – рогоз и острые камни мешают подобраться ближе. Я достаю из кармана телефон и включаю фонарик, но он не помогает. Вон там, за огромным валуном!

– Эй! – кричу я в надежде получить ответ, – Вы живы? Эй!

Но ответа нет. Я набираю экстренный номер и кричу в трубку, что здесь под мостом в воде лежит человек, что я пытаюсь достать его, что я почти добралась! Оператор женским голосом что-то говорит мне, предостерегает, но я уже не слышу. Я тянусь вперед, ставлю ногу между двух камней, с трудом удерживаю баланс и оказываюсь у воды. Здесь ужасно холодно, мои зубы стучат, ноги сводит судорога, но адреналин делает свое дело. Я протягиваю руку вперед, тянусь что есть силы и хватаю что-то мокрое, какую-то ткань, выбиваясь из сил тащу на себя.

– Эй! – снова кричу я, задыхаясь от напряжения, страха и холода, – Вы живы?

Но в ответ опять тишина. Мокрые длинные волосы угрем обвиваются вокруг моей руки. Неприятно, холодно и мокро. Страшно.

Я бросаю сумку, телефон улетает куда-то вниз, и тяну что есть силы. Тело поддается и я с трудом, едва дыша, вытаскиваю его на камни. Легкие горят, нога подвернулась на камне, руки сводит от холода!

И вот передо мной неподвижно лежит молодая девушка с серебряной заколкой в волосах, странно склонив голову и разбросав ноги в рваных капроновых колготках. Луна тускло освещает ее бледное молодое лицо. Она не дышит. В панике я наклоняюсь и прислушиваюсь к дыханию – его нет. Бью ее по холодным мокрым щекам, приоткрываю рот и делаю искусственное дыхание. Затем отрываюсь от нее и жму на грудную клетку:

– Раз, два, три!

Снова набираю полные легкие воздуха и еще раз делаю искусственное дыхание.

Прошло пять минут, а может и двадцать пять, когда темноту над нами разрезают фары подлетевшего автомобиля скорой помощи. Он с визгом останавливается на мосту, кто-то выскакивает из машины и бежит в нашу сторону – это двое врачей. Еще один подбегает и оттаскивают меня, накидывает плед на плечи и расспрашивает о том, как долго тело пробыло в воде, когда я нашла его, что я делала. Я отвечаю автоматически, я не могу оторвать глаз от бездыханного тела молодой девушки на камнях. Но я ничего не знаю, простите, я просто шла мимо!

Через минуту все заканчивается. Они не могут вернуть ее к жизни. В панике я не заметила, но девушка давно уже была мертва – тело ее остыло еще пару часов назад…

Меня хотят отвезти в больницу, но я уверяю, что со мной все хорошо и повыше натягиваю шуршащий серебристый плед. Доктора берут мои контактные данные и разрешают идти домой. Кто-то вешает сумку мне на плечо, а телефон кладет в карман. Я бы сама ни за что об этом не подумала. Спотыкаясь, выбираюсь на дорогу и волочу ноги в сторону дома. Пока место происшествия не скрылось из виду, оглядываюсь и вижу, что тело уже укладывают на носилки и накрывают таким же серебристым пледом.

На ее месте должна была быть я.

Дальше я иду быстро, не думая ни о чем, кроме стеклянных глаз девушки, смотревших на меня из-под пушистых нарощенных ресниц. Промокшие штаны и подол пальто тянут меня вниз, к земле. Я иду в серебряном пледе по улице будто инопланетянка, на плече болтается сумка, а тем временем молодая красивая девушка едет в морг.

Дома я долго не могу уснуть. Меня еще раз начинает трясти с опозданием почти в час. Зубы стучат, ноги и руки дрожат, дыхание сбивается.

Сегодня я не могу оставаться одна, но просыпающийся город оказался моей единственной компанией. Добавив к моим постоянным таблеткам еще успокоительного и завернувшись в одеяло с ног до головы, я опускаюсь в кресло у окна и незаметно впадаю в беспокойный бредовый сон.

Через пару часов меня будит какой-то шум на улице. Я не сразу выплываю на поверхность, цепкие тощие руки бреда все еще пытаются утянуть меня на дно. Проблески сознания улавливают, что прямо под моим окном произошла небольшая авария – легонько столкнулись такси и какой-то легковой автомобиль. С таким точно звуком лопалась тонкая яичная скорлупа, когда в детстве на Пасху мы играли в битки – чье вареное яйцо пошло трещинами, тот и проиграл. Крики ссорящихся водителей и звуки приближающейся сирены окончательно прогнали мой сон. Вот и поспала. Воспоминания об ужасном ночном происшествии вводят меня в минутный ступор, из которого тут же выводит телефонный звонок.

Бодрый мамин голос на другом конце сообщил, что она ждет меня сегодня в кафе “Падуя”, что у парка, в одиннадцать. Слишком много событий для пяти минут бодрствования.

Во время телефонного разговора взгляд сам скользит по комнате: на столе валяется мокрая сумка, под столом переливается и искрится в лучах утреннего солнца серебряный плед. Вспоминаю, что вчера попросили заехать в участок и дать показания.

Безрезультатно попытавшись еще немного поспать, я решила почитать и начать собираться. Заеду в участок после встречи с мамой. Она не любит, когда я являюсь на встречу неряхой – она не укажет на то, что мои глаза не накрашены, щеки недостаточно румяные, а брюки мятые, но обязательно подумает. Вообще не понимаю, как она еще смотрит мне в лицо, где этот ужасный некрасивый шрам? Но маму можно простить – она всегда желает мне только добра, хоть и мерит его всегда по себе.

Несмотря на это, я готовлюсь к каждой встрече с ней как к экзамену. Пока я мою и сушу волосы, подщипываю брови и чищу зубы, мои мысли перетекают от погибшей девушки к маминому моложавому лицу, затем к ярким занавескам в кафе и запаху свежей сдобы, который витает там постоянно… Я чувствую себя виноватой. Почему?

Мы встречаемся с мамой два раза в месяц на завтрак в кафе “Падуя”. Как-то так повелось очень много лет назад, хотя тогда и кафе было другое и город совсем не этот. Мы не живем вместе с тех пор, как мне стукнуло 15 и я ушла учиться в колледж. Затем был университет, старт адвокатской карьеры, небольшой перерыв и работа в баре “Ваниль”. Но мы договорились, что как бы заняты ни были, будем встречаться хотя бы два раза в месяц. Мама ведь тоже достаточно занятой человек – ее постоянно вызывают на оценку и экспертизу картин и другого искусства по всей стране, и часто она надолго улетает заграницу.

Мама сидела за столиком у окна, сосредоточенно печатая что-то в телефоне. Перед ней уже дымилась чашка кофе, на блюдце лежал круассан, рядом – холмик клубничного варенья. Для меня она заказала большой стакан чая и добротный кусок киша – половину которого я точно унесу домой.

Она низко склонилась над экраном, и тугая пружинка пшеничных волос выбилась из-за уха, лезла в глаза. Вместо того чтобы убрать прядь назад, мама то и дело сдувала ее – настолько увлечена она была. Я остановилась на мгновение, наблюдая за ней: вот она – вся такая элегантная дама в дорогом твидовом костюме Chanel, с неизменным большим изумрудом на среднем пальце и длинными ухоженными ногтями. Даже когда она склоняется так низко, осанка остается идеальной. Незнакомый человек сразу бы понял: перед ним деловая, уверенная в себе женщина, человек, который знает, чего хочет. А когда она заговорит, ее мелодичный, спокойный голос мгновенно завладеет вниманием.

Маме пятьдесят пять. Морщинки давно поселились на ее лице – у глаз и вокруг губ, но она решила стареть естественно. Только легкий уход у косметолога, никакого натягивания кожи до неестественного кукольного блеска.

– Привет! – говорю я, усаживаясь напротив.

Мама вздрагивает от неожиданности, ее лицо тут же озаряет улыбка. Она быстро отключает телефон и кладет его экраном вниз – ох уж этот ее железный этикет.

– Привет, милая. Как твои дела?

– Все хорошо, ма. А ты как?

– Прекрасно, Ари. Вот заказала тебе пирог, ты давно хотела попробовать!

Она разглядывает меня, склонив голову набок, и ее янтарные глаза вспыхивают сдержанной радостью.

– Ты даже нанесла макияж? – в ее голосе удивление и легкая гордость, – Тебе очень идет этот цвет.

Я отхлебываю чай. Тепло разливается по телу, смягчает замерзшие мышцы. Некоторое время мы молчим, наслаждаясь ароматами выпечки и кофе, которыми пропитан каждый миллиметр этого места. Кафе почти полное, люди переговариваются негромким, уютным гулом, с удовольствием поедая утренние круассаны.

– Кстати, милая, – мама промокает уголки губ салфеткой, – А я на весь сезон сняла шале в Швейцарии. Там такой вид – ради него стоило копить весь год. Хочешь навестить меня хотя бы на несколько дней? Я улетаю через неделю.

– Шикарно, ма. Но ты же там будешь не одна?

– Нет, ко мне приедет Патрик, – она хитро и счастливо улыбается.

Я вскидываю брови.

– Что еще за Патрик?

– Мой новый заказчик, – мама слегка улыбается, но я вижу, как ее губы дрогнули, сдерживая более широкий жест, – Я готовлю на аукцион его коллекцию мрамора.

– Он молодой?

– Ему пятьдесят. Он очень мне нравится, Ари. Мы познакомились в прошлом году в Вене, на выставке полотен эпохи Ренессанса. Сразу сошлись характерами, он такой… даже не знаю, как тебе описать! – мама вспыхивает, оживленно жестикулирует, – А в сентябре он прилетал в Питер, мы сходили на несколько свиданий. А в прошлом месяце, когда я снова была в Вене, мы уже официально начали встречаться.

– Встречаться? – я усмехаюсь, – Как подростки?

– Ну почему сразу как подростки? А как иначе это назвать?

– Я шучу, ма. Я за тебя очень рада. А Патрик скидывался на шале?

– Ари, ну что ты сразу о деньгах! – она гордо поднимает голову и делает глоток кофе, – Он купил билеты, арендовал для нас лыжи и много чего еще.

– Просто я не хочу, чтобы повторилось то же, что было с этим… как его там? Андреем.

– Ох, милая, – мама отводит взгляд, – это была ошибка, согласна. Но теперь я взрослее и умнее.

Я изучаю ее, делая еще один глоток чая. Внутренне она намного моложе меня. Улыбаюсь.

– Ма, ты вложила почти все свои сбережения в мою квартиру, а я до сих пор так и не отплатила тебе.

Мама резко кладет ладонь на мою руку. Ее пальцы теплые и сухие.

– Дочь, – она смотрит прямо в глаза, – мне твои деньги не нужны. Живая и здоровая ты рядом – вот все, что мне надо.

Я смущенно улыбаюсь. Она говорит это искренне, и я понимаю, что она права.

– И к тому же, – добавляет она, принимаясь за свой круассан, – с тех пор уже столько времени прошло! Сейчас я могла бы купить еще одну такую же. А то и лучше. Что думаешь?

– Нет, что ты! – я замахала руками, – Мне в этой квартире очень хорошо, другой не надо.

Разговор затихает. Мамин телефон завибрировал, и она нехотя берет трубку. Зная ее строгий этикет, я уверена: звонок действительно важный. Пока она говорит, я рассматриваю посетителей, их одежду, официанта, снующего между столами.

Когда она наконец откладывает телефон, удовлетворенно выдыхает:

– Меня пригласили на открытие галереи на этих выходных. Там будет много известных художников и меценатов – шикарное мероприятие. Не хочешь пойти со мной?

– О нет… – внутри меня сжимается пружинка.

– К тому же, у меня появился очень хороший знакомый и он тоже там будет…

– Ма! – я тут же ее перебиваю, понимая, к чему она ведет, – Ты опять хочешь устроить для меня свидание вслепую?

– Ари, у меня душа болит, когда я гляжу на тебя, – она смотрит на меня так, будто я действительно причиняю ей физическую боль, – Ты молодая, красивая, а сидишь затворницей в своем скворечнике, выходишь только в этот свой бар.

– Ма, все хорошо, – я уже настолько привыкла к этим разговорам, что даже не злюсь. Она хочет вытащить меня на свет, а я – снова увернуться.

– Но…

– Ма, – я прерываю ее, – не волнуйся за меня. Я живу так, как мне хочется, благодаря тебе ни в чем не нуждаюсь. Спасибо тебе за все, правда. Но, пожалуйста, не своди меня ни с кем.

Она молчит. В ее янтарных глазах появляется туман.

– Ари, – наконец говорит она, – когда я умру…

– Ма, не начинай!

– Послушай! – она повышает голос, – Я хочу быть уверенной в том, что с тобой будет все в порядке.

Вот как объяснить ей, как заверить любящее материнское сердце в том, что с ее ребенком будет все хорошо? Всю мою жизнь мама была рядом, пыталась оградить меня от зла. Даже когда ушел отец она ни разу не пожаловалась на него, чтобы в моих глазах он не стал монстром.

Внезапно взгляд ее снова изменился:

– Вчера звонила Эвелин.

Я молчала.

– Она достает меня уже три месяца, Ари. Может быть, ты перезвонишь ей?

– И что я скажу? – по спине пробежал холодок.

– Я думаю, она не отстанет, – с сожалением добавила мама.

Я не знала, что здесь ответить – Эвелин и правда не отстанет, но перезванивать ей у меня не было сил.

– Сколько она уже тебя преследует, Ари?

– Почти год, – ответила я, ковыряясь вилкой в пироге, – Спасибо, что сдерживаешь ее, ма.

В ответ мама снова накрыла мою руку своей.

– Ты будешь когда-нибудь готова с ней поговорить?

Я пожала плечами, сдерживая слезы и пытаясь проглотить ком:

– Точно не сейчас.

Мамины золотистые тщательно уложенные локоны красиво переливались на скромном осеннем солнце, когда она поворачивала голову или кивала. Рядом с ней я выглядела убогой, забитой деревенщиной, юродивой. Я люблю маму, но мы выглядим с ней будто из противоположных миров. И я готова поспорить, что два раза в месяц официанты кафе “Падуя” удивляются нашей парочке и гадают над тем, что же свело этих двух разных женщин вместе.

Осень

Я не могла вернуться домой и расслабиться, потому что уже была слишком взвинчена: звонок Эвелин, визит в отделение полиции для дачи показаний. Я не могла нести в свое священное место тишины и покоя все эти темные мысли и чувства, нужно было развеяться. Все время проведенное за столом напротив следователя, я отчаянно прикусывала язык, чтобы не задать горящий в мозгу вопрос, но в итоге не сдержалась.

– Как умерла та девушка? – наконец тихо спросила я у очень юного коренастого сержанта, который до этого в течение пяти минут записывал мои показания.

– От полученных травм, – ответил он не глядя, а я не стала допытываться.

Больше информации ведь все равно ничего не изменит.

Из участка я выползла в полном раздрае, натянула наушники и включила первую попавшуюся в списке аудиокнигу. Питер дышал влажным холодом, а в тот день почему-то особенно. Остатки листвы цеплялись за голые ветви, словно не хотели верить, что все кончено, но ветер безжалостно срывал их, кружил в воздухе, как мертвые души, и бросал на мокрый асфальт. Я брела вперед без цели, вяло переставляя ноги, проваливаясь мыслями в собственную тень, словно и сама уже стала призраком, бродящим среди живых. Пока в голове водоворотом крутилась ядреная смесь из обрывков разговора с мамой, воспоминаний о речной девушке и голоса диктора, ноги сами несли меня куда-то.

Невидящим взглядом я смотрела на плоское свинцовое небо, на беспокойную воду каналов, на молчаливые окна старых домов и чувствовала, как этот город идеально вторит моему состоянию. Петербург всегда был для меня таким – сдержанным, прохладным, будто наблюдающим со стороны, не спешащим влезать в чужие драмы. Он мог подарить вдохновение, но мог и сломать, вытянуть из человека последние капельки тепла, превратить его в еще одну тень, растворившуюся в сером мареве улиц. Он будто создан для этого ноября и моего настроения.

Проходя по узкому проулку, я остановилась у одной из заброшенных парадных и заглянула внутрь через выбитое окно. Там, в полумраке внезапно посеревшего дня, валялись обрывки газет, старая коробка из-под обуви и пара бутылок. Место, давно никому не нужное, оставленное, как и я сама. В груди неприятно сжалось, захотелось убежать. С момента обеда в милой кафешке с мамой прошло немного больше часа, а день уже изменился полностью – поднялся ветер и небо затянуло свинцовыми тучами. Они давили, нависали надо мной и казалось, одно неосторожное движение и я задену их головой.

Я перешла дорогу, едва ли осознавая, куда иду. Знакомые маршруты казались чужими, а улицы были почти необитаемыми – в такую погоду мало кто желал бродить по городу. В кофейне, где я иногда брала кофе, жались друг к другу за столиками молодые пары, кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то молчал, но даже это молчание было наполнено жизнью. Я остановилась, рассматривая сквозь огромное окно этих людей, сидящих в уютном сухом тепле – чудесная метафора всей моей жизни.

Внезапный порыв ветра задрал край моего пальто, залез за воротник, холодными пальцами прошелся по спине. Я поежилась и натянула шарф еще выше, но тепло не возвращалось. Осень в этом городе всегда была слишком длинной, слишком мрачной, слишком похожей на меня саму.

Не заходить бы туда, не портить это милое место моим темным настроением, но очень уж хочется согреться чашечкой горячего кофе! Две капли молока на большой стакан крепкого горячего напитка и щепотка корицы. Колокольчик на двери предательски зазвенел и все разом обернулись. Ничего особенного, просто обычный рефлекс, но я бы предпочла остаться незамеченной. Все те пять минут, пока бариста готовил мой напиток, я чувствовала будто чужие глаза прожигают мой затылок.

Еще один перекресток, еще одна улица. У подъезда старого доходного дома стояла пожилая женщина в длинном сером пальто, что-то разглядывая в окне первого этажа. Ее лицо показалось мне знакомым, но я прошла мимо. Шаги отдавались глухими ударами в висках. Осень пахнет потерями. Раздавленные каштаны у обочины, черные лужи, отблески потихоньку разгорающихся фонарей в воде.

Еще один порыв ветра, еще одна капля дождя, попавшая прямо за воротник. Я фыркнула. Куда идти? Возвращаться в свою квартиру? Я не хочу нести туда этот груз, его обязательно нужно развеять здесь, в октябрьском городе.

Снова в памяти всплыли воспоминания о девушке с серебряной заколкой. Я сжала кулаки, остановилась прямо посреди тротуара, из глубины уже тянула к моему горлу свои черные щупальца паника. Взгляд сам скользнул на окно напротив. Словно спасительный маяк сияло это окно. Там теплился свет, кто-то поставил на подоконник кружку чая, и пар поднимался тонкой дымкой в воздухе. Простая, обычная жизнь, к которой я уже так давно не принадлежала.

Внутри поднялась волна раздражения. Из-за себя, города. Из-за Эвелин и того молодого равнодушного полицейского. Из-за прошлого.

Я резко развернулась и пошла в другую сторону, почти бегом. Пусть октябрь добивает меня своим холодом, пусть ветер продувает насквозь – все равно. Скоро будет зима. А за зимой весна. А потом лето и снова осень. Все повторится как в прошлом году и в позапрошлом и все прошедшие десять лет – по кругу, без перерыва, без выхода. Горячий кофе грел ладонь, только он один сейчас соединял мой разум с реальностью.

Я закрыла глаза на секунду, потом глубоко вдохнула и плюхнулась на лавку.

И вот я сижу на холодной скамейке, сжимая в руках бумажный стакан с остывающим кофе. Осенний воздух пропитан влагой, с крыш капает вода, улицы блестят, как покрытые лаком. Я кутаюсь в пальто, вжимаю голову в шарф, в ушах тихо звучит голос диктора, читающего книгу. На какой я главе, о чем сейчас речь? Непонятно. Слова льются ровно, размеренно, но я не слушаю.

Город живет своей жизнью – проходят редкие пешеходы, спеша по своим делам, кто-то толкает велосипед, кто-то выгуливает собаку. Мимо проплывает оранжевое пятно в огромных ботинках – даже в такой тоскливой безысходности находятся те, у кого стакан наполовину полон. В этом бесконечном потоке я остро чувствую себя сторонним наблюдателем.

– Привет, Ари.

Голос пробивается сквозь шум города, сквозь ритмичное дыхание рассказчика в наушниках. Я вздрогнула, выдернула один наушник и подняла голову. Макс.

Он стоит рядом, чуть склонив голову, улыбается уголками губ. Тот самый взгляд – чуть насмешливый, чуть внимательный, в котором читается что-то теплое, невыразимое. Я не знаю, как на него реагировать – вот кого я точно не думала встретить в такой день.

– Макс? – я произнесла имя, пробуя его на вкус, словно это что-то незнакомое, но манящее.

Он кивает на скамейку.

– Можно?

Я пожала плечами: запретить не могу. Он садится рядом. Держится чуть поодаль, но не слишком далеко.

Некоторое время мы просто молчим. Я понимаю, что дослушать не получится, поэтому отключаю наушники и прячу их в карман. Ветер колышет волосы Макса, макушки деревьев с сухим шорохом трутся друг о друга. Краем глаза я заметила, как он положил руки в карманы своего пальто, как слегка ежится от холода.

– Что слушаешь? – спросил он заинтересовано.

Я ответила не сразу, но просто потому что от неожиданности забыла. Бросив взгляд на экран телефона, где светилось имя книги, прочитала:

– "Доктор Живаго".

Макс одобрительно покачал головой.

– Классика. Как тебе?

– Я уважаю Пастернака, – я не узнала свой голос, – Погружает. Но… иногда слишком.

Он хмыкнул, видимо, понимает о чем я говорю.

– Вся хорошая литература так делает.

Я не возражала, ведь он прав.

Снова тишина. Мы смотрели перед собой, на серую улицу, на спешащих мимо людей, на пробегающих в смешных одеждах собак. От стакана с кофе больше не шел пар, и я медленно сделала последний глоток, прежде чем отправить его в урну.

Макс вдруг наклонился вперед, поставил локти на колени.

– Ари, ты в порядке?

Эта неожиданная забота ударила в самое сердце, я напряглась и сжалась в комок, не поворачивая головы.

– Нет, не в порядке.

Он выпрямил спину и с тревогой посмотрел в мои глаза:

– Я могу чем-то помочь?

В ответ я отрицательно покачала головой:

– Пройдет.

Чувствую, как его взгляд скользит по моему лицу, изучает его.

– Я хотел бы чем-то помочь, правда. Скажи, если есть какие-то проблемы, которые надо решить – я могу.

– Я верю, спасибо, – я не могла сдержать улыбку, ведь это так мило с его стороны. Заботливый, – но со мной такое бывает, скоро пройдет.

Он понимает, кивнул.

– Хочешь прогуляться?

Сегодня в моей голове больше нет ответов ни на чьи вопросы.

– Ари, ты же не из тех, кто готов просто так просидеть на лавке весь день? Я почему-то представляю тебя медленно бредущей по городу, погрязшей в своих мыслях.

Я не хочу никуда идти. Или хочу? Почему сегодня так сложно разобраться даже в таком простом вопросе?

Но Макс не торопит. Он просто сидит рядом, позволяя мне самой принять решение. Терпеливый.

Я вздыхаю:

– Давай немного пройдемся. Действительно, что-то не сидится.

Макс шел рядом, но не слишком близко. На мгновение мне показалось, что наши плечи соприкоснулись и я немного отшатнулась, не успев предупредить этот порыв. Кажется, он заметил и отодвинулся еще на пару сантиметров. Внимательный.

Это моя привычка – держать дистанцию, но Макс уловил мой настрой и не стал расспрашивать.

Петербург, кажется, тоже прислушивался к нашим шагам. Дома с разноцветными фасадами (они такие яркие и звонкие солнечным летом!), мелкие лужи на тротуарах, приглушенные голоса людей, пробирающихся сквозь ветер и сгущающиеся сумерки. Я чувствовала, как теплая энергия Макса переходит на меня и разливается приятным расслаблением по всему телу. Непонятно и неописуемо, но на душе становилось заметно легче.

Мы брели по набережной. Ветер поднимал крошечные брызги с реки, по-прежнему срывал с деревьев редкие дрожащие листья. Я куталась в шарф, и Макс это заметил. Я была благодарна, что он ничего не сказал и не сделал. Понимающий.

– Ты часто гуляешь здесь? – спросил он.

– Вообще нет, но иногда бывает. Бывают дни, когда в квартире не сидится, когда слишком шумно внутри, – я постучала указательным пальцем по виску, – тогда помогает только если вокруг будет еще более шумно.

Макс усмехнулся, снова понял.

– И как, стало тише?

– Тоже нет, – выдохнула я, – К сожалению, иногда и это не помогает.

Мы остановились у парапета и я взглянула на воду. Темная, колышущаяся, тяжелая. Ветер дрожит на поверхности, словно хочет развернуть ее вспять.

– Вчера я нашла девушку в воде, – внезапно выпалила я, и безмерно удивилась этой откровенности.

– Что?! – слишком громко воскликнул он и глаза его расширились.

Я кивнула:

– Я шла домой со смены и остановилась на мосту… В темноте сложно было понять, что происходит. Увидела как блестит ее заколка в воде, подбежала ближе, увидела ее.

Макс сдвинул брови, но молчал.

– Я пролезла по камням и подтащила ее к берегу.

Теперь он резко повернул голову.

– Ты что? Полезла в холодную воду?

– А что мне было делать? – я смотрела на него, в голове снова всплыли образы, – Стоять и смотреть? Там было всего по колено.

Макс сглотнул, и поймал что-то в моих глазах. Он перевел взгляд на реку.

– Ты вытащила ее?

Я на секунду прикрыла глаза и тряхнула головой, прогоняя видения.

– Да. Но было уже поздно.

Ветер трепал мои волосы, они попадали в глаза, лезли в нос. Макс не сразу нашел, что сказать.

– Ты же не могла знать, Ари. Многие не сделали бы и этого. Ты поступила ответственно.

– Я понимаю, Макс.

Длинная пауза.

– Как она выглядела?

– Молодая. Намного младше и красивее меня. Видно, что шла откуда-то – вся такая наряженная, с макияжем. Вся промокшая, волосы прилипли к лицу…

Тишина. Макс ощутил, что я больше не хочу говорить об этом. Он уперся локтями в парапет, наклонился вперед.

– Сегодня утром я проснулся с головной болью.

Я перевела на него благодарный взгляд и улыбнулась.

– Звучит драматично.

Он улыбнулся в ответ, словно мое отражение. Его голубые глаза заискрились.

– Да, это была та головная боль, о которой ты знаешь заранее. Как предупреждение: "День будет дерьмовым".

Я хмыкнула:

– Что случилось?

Макс немного помедлил, подбирая слова, потом пожал плечами.

– Телефон разбудил меня на самом интересном месте. Мать почему-то решила в шесть утра позвонить, потом что-то по работе, затем написал друг, которого бросила девушка. Все одновременно. Плюс вспомнил про какие-то дурацкие счета, которые я, кажется, забыл выставить заказчикам. Я не завтракал и даже кофе спокойно выпить не мог.

– И вот ты вышел выпить кофе.

– Угу.

– И увидел меня.

– Именно.

Макс повернул голову, внезапно все напускное слетело с его лица, и я не видела ничего кроме этих лучистых глаз:

– И день стал заметно лучше.

Я отвела взгляд, но мне вдруг стало так тепло и, кажется, на краях свинцовых туч на мгновение зардели алые отблески!

Мы шли по городу, не торопясь, словно оба пытались замедлить время. Петербург встречал нас в привычном для конца октября наряде – серые улицы, тусклые фонари, воздух, пропитанный влагой, и низкие хмурые тучи, готовые вот-вот разразиться дождем. Опавшая листва, размокшая под ногами, теряла цвет, превращаясь в однообразную черно-бурую массу. Было промозгло, но не настолько, чтобы хотелось вернуться домой.

Мы молчали. Разговор исчерпал себя и тишина будто бы заняла между нами свое место, не вызывая ни неловкости, ни желания заполнить ее словами. Мы просто шли – две тени вдоль осенних улиц.

Мы прошли через Исаакиевскую площадь, немного задержались на очередном мосту, наблюдая за медленным течением реки. Вода клубилась черной массой, в ней отражались уличные фонари и красные сигналы машин, скользивших по дальнему мосту. У входов в рестораны и кафешки зажигались гирлянды и фонарики. Где-то вдалеке играли уличные музыканты, но их звуки долетали приглушенными, словно из-за стекла.

Макс закурил, прикрыв огонек зажигалки ладонью. Я удивилась – никогда не видела его курящим. Смотрела, как он задумчиво выпускает дым в осенний воздух, и думала, что, наверное, в такие моменты могла бы притвориться нормальной: просто женщина, просто гуляет с приятелем, просто осень, просто вечер.

– Тебе не холодно? – спросил он, не глядя на меня.

– Нет.

– А у меня изнутри выходит холод.

– Это из-за сырости.

Макс усмехнулся, будто мой странный ответ подтвердил какие-то его мысли, но ничего не ответил. Мы свернули в переулок и вышли к набережной. И тут вода под мостами тоже казалась вязкой, густой, почти маслянистой. Где-то вдалеке едва слышно переговаривались грузчики, грузившие товар на баржу, а в соседнем дворе кто-то насвистывал мелодию, похожую на старую французскую песню.

– Когда-то я жила в доме с похожим видом на воду, – сказала я, кивая на одну из старых доходных построек.

– Ты выросла в Питере?

– Нет, я росла очень далеко отсюда. Моего города уже нет, – прозвучало слишком грубо, поэтому я поспешила добавить, – У нас был милый домик в небольшом поселке.

– Тебе там нравилось?

Я задумалась.

– Тогда мне хотелось вырваться, я не представляла будущего в том тихом спокойном месте. Слишком спокойном для пятнадцатилетней меня. Но сейчас понимаю, что вот это все – большой город, шум, много людей и мало природы – это все не мое.

– Но выбора уже нет?

– Да, выбора нет.

Он кивнул, не расспрашивая дальше. Мы снова замолчали, но тишина не была пустой – она была уютной.

Макс не пытался приблизиться, не касался моей руки случайно или намеренно. Просто шел рядом, но достаточно близко, чтобы я чувствовала его присутствие. Я тоже держала дистанцию. Я уже давно научилась не подходить к людям ближе, чем необходимо, но сегодня мне не хотелось уходить.

Город медленно погружался в темноту. Мы брели по узким улицам, заходили в небольшие переулки, выбирались на широкие проспекты, снова терялись в старых дворах. Кажется, оба не хотели уходить первыми.

– Ты замерзла? – снова спросил Макс.

– Нет.

– Все-таки удивительно.

– Что?

– Ты. Я думал, что знаю тебя, девушку за барной стойкой. Но сегодня я понял, что не знаю ничего вообще.

Я чуть усмехнулась – приятно осознавать, что во мне еще осталось хоть немного загадки.

– Это хороший или плохой вывод?

– Интересный.

Я снова промолчала, но где-то внутри это признание звенело и переливалось драгоценными россыпями.

Когда стало совсем темно, мы свернули на мою улицу. Макс довел меня до подъезда, постоял, пока я искала ключи в кармане, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Спасибо за день, – сказала я, не оборачиваясь, но чувствуя его взгляд на своей спине, – Мне было хорошо.

– В любое время, – ответил он.

Дверь закрылась, отрезав меня от улицы, от мужчины, от города и от этого странного дня. Макс не ушел сразу. Он стоял, глядя на окна моей квартиры, и ждал, пока в них вспыхнет свет. Когда комната озарилась мягким теплым свечением, я подошла к окну и помахала на прощание. Тогда он выдохнул клуб пара, сунул руки в карманы и медленно побрел прочь из круга фонарного света, растворяясь в вечерней мгле.

Обычный день

Это был самый обычный день – 15 ноября. У меня как раз был выходной, который я так ждала и тщательно планировала провести не выходя из дома. Я заранее составила список всего необходимого и закупила еду и мелочи, чтобы ноги моей за этой дверью не было!

Утро началось рано – в пять я уже стояла на кухне, зевая и заваривая кофе в видавшей виды кофеварке. Это мой неизменный ритуал, почти медитация. Я включаю свет только на кухонной вытяжке, чтобы мягкий полумрак создавал ощущение тишины и покоя. Бережно вставляю бумажный фильтр, насыпаю ложечку ароматного молотого кофе, который пахнет терпко и тепло, и нажимаю кнопку. Пока кофеварка шипит, наполняя кухню уютными звуками, я сажусь за стол, закрываю глаза и просто слушаю. Шипение, крупные кофейные капли, стекающие в чашу – это музыка для моих ушей. Затем к этому оркестру подключается холодильник, издавая свой задумчивый вздох, будто он сам наслаждается моментом. Все это вместе складывается в песню моего идеального утра.

Попивая кофе, я с удовольствием открываю книгу и несколько минут просто читаю, медленно погружаясь в текст. Картинки сразу же появляются в моей голове – это словно смотреть фильм, но идеальный, такой как хочешь именно ты. Потом я включаю телевизор, чтобы создать на заднем плане привычный фон, и под его звук, незаметно для себя, погружаюсь в дрему. Провести целый день, не открывая жалюзи, отключив телефон и не произнося ни единого слова – это самое настоящее вознаграждение за пять дней работы с людьми.

Но все планы на тот день, а точнее их отсутствие, нарушил мой сменщик Роберт. Он позвонил около трех часов дня, вырвав меня из глубокого химического сна, который сладко держал мой мозг в своих объятиях. Его голос был взволнованным, почти дрожащим, и он слезно умолял выйти вместо него на смену. Я с трудом разлепила глаза, слушая его сбивчивые объяснения, и, конечно, отказать не смогла.

И вот, уже в полшестого вечера, я снова иду в бар "Ваниль". Шаги эхом отдаются в вечернем воздухе, прохладном и пахнущем сыростью осенних улиц. Когда идешь на работу не в свой день, все кажется каким-то чужим. Вроде бы знаешь, что там тебя ждет, но при этом чувствуется странная оторванность, будто бы попал в параллельную реальность. Это чувство похоже на те моменты детства, когда я ночью пыталась тихонько подглядывать за куклами в темноте, желая удостовериться, что они действительно оживают пока я сплю.

Шагнув через порог бара, я ощутила какое-то странное чувство, похожее на дежавю. Оказывается, жизнь здесь кипит, даже когда меня нет. Это место дышит, разговаривает и движется без моего участия. Точнее, будет двигаться и шуметь минут через тридцать-сорок.

Вечер шел своим чередом: пришли женатики, за ними впорхнула Нелли(она пришла вовремя, что очень удивительно). Затем появились двое посетителей, за ними еще четверо, потом еще один. Вечер обещал быть жарким, потому что по телевизору транслировали какой-то важный матч и в бар набилось столько болельщиков, что мы не успевали принимать заказы, мест не хватало и пришлось даже нескольким клиентам отказать.

Саша и Марта работали на кухне не покладая рук, Нелли носилась с уставленными подносами на высоко поднятой руке, лавируя в толпе беснующихся фанатов, я без остановки разливала пиво и другие крепкие напитки. Мы работали на надрыве и казалось, что если дашь слабину, присядешь на секундочку, то свалишься замертво от усталости. Мы смогли выдохнуть только через два с половиной часа, когда матч закончился и самые активные фанаты ушли праздновать или горевать на улицу, а может и по домам – кто их знает.

В баре осталось совсем мало народу: трое завсегдатаев и пара неизвестных. Мы наконец-то могли расслабиться и отдохнуть после всего этого фанатского беснования, криков и гама. Марта отпросилась домой – перенапряжение негативно на нее влияло (я вообще не понимала почему она еще ходит на работу). Саша повез жену на такси, а мы с Нелли вдвоем остались на хозяйстве. Когда до закрытия оставалось еще три часа, а людей в баре не прибавлялось, на пороге возник мой щедрый клиент Макс. Он задержался в дверях и окинул взглядом пустой зал, оценивая ситуацию. Затем перевел взгляд на меня и улыбнулся:

– Ого! Ты сегодня разве не выходная?

– А ты слишком много знаешь о моем расписании, Макс, – ответила я, приподняв одну бровь и улыбнувшись в ответ. Я достала стакан для виски, – Чистый как всегда?

– Да, спасибо, – пока я наливала янтарный напиток, он подсел за барную стойку, ослабил галстук и шумно выдохнул. Сделав глоток, поднял на меня глаза, – А у вас сегодня не густо.

– Так ведь полночь уже. И если бы ты пришел несколько часов назад, то как раз попал бы в водоворот фанатов Динамо и Спартака… Тут яблоку негде было упасть.

В ответ мужчина сочувственно покачал головой, усмехнулся и сделал еще глоток. Нелли, уже заскучавшая даже над экраном телефона, внезапно встрепенулась, почистила перышки и подошла к нам, расплывшись в милой сексуальной улыбке.

– Добрый вечер, Максимилиан, – промурлыкала она, – Я думала, что вы сегодня уже не явитесь.

– Планы изменились, – он бросил на нее быстрый приветливый взгляд, – Я и сам не собирался. Но рад, что зашел.

Он поднял стакан и подмигнул мне.

Нелли уселась рядом.

– Вот вы всегда такой…загадочный, что ли. Приходите сюда в своем дорогом костюме, пьете дорогой виски. Вы уже практически часть семьи, а мы про вас ничегошеньки не знаем кроме того, что вы отлично ладите с электроникой.

– Часть семьи? – Макс не смог сдержать улыбки. Он повернулся всем телом к кокетливо присевшей рядом Нелли, – Тогда давайте начнем с вас – расскажите о себе, милая девушка Нелли.

Она встрепенулась. Если бы Нелли была кошкой, то сейчас уже точно терлась бы о ноги, грациозно выгибая спинку и вибрируя краешком хвоста. На секунду мне стало так смешно, что пришлось отвернуться и присесть за стойку, притворившись что прочищаю забившийся пивной шланг.

– Ну что ж, слушайте, – Нелли запрокинула голову на мгновение, выставив напоказ свою длинную лебединую шею, красиво обрамленную спадающими на хрупкие плечи угольными локонами.

Нелли так всегда делала при флирте – однажды она сказала мне, что таким способом все флюиды быстрее доходят до мужчин. Шея – это самое уязвимое место и, открывая ее ты даешь мужчине знать, что ты ему доверяешь и ты в его власти. На мгновение я представила себя на месте Нелли, так странно и неестественно выгибающуюся перед кем-то, и мурашки отвращения пробежали по коже. Но Нелли смотрелась гармонично, она умела завоевать мужчину. Она знала когда нужно стать слабой и беззащитной, когда надеть на себя маску маленькой папиной девочки, когда сексуальной кошечки, а когда равнодушной стервы. Она прекрасно видела мужчин и знала как ними пользоваться, поэтому всегда вокруг нее стаями вились самцы всех возрастов и достатков.

Но нужно отдать ей должное – Нелли была естественно приветлива всегда и со всеми. Мне казалось, что такой наивной легкой женщины с широко распахнутыми глазами и добрым сердцем я никогда не встречала. Когда я только устроилась в бар, она попыталась взять надо мной шефство: ей хотелось, чтобы я начала краситься, укладывать волосы и носить красивую женственную одежду. Этим она была похожа на мою маму. Один раз Нелли даже пришла ко мне домой в надежде перебрать мой гардероб и косметичку, но ушла ни с чем – ни того, ни другого у меня не было. Со временем она, конечно же, смирилась с моим внешним видом и нелюдимой натурой, но не перестала рассказывать мне о своих чувствах, переживаниях, мужчинах и мыслях по их поводу. Мы все в баре воспринимали ее как неотъемлемую часть фонового шума, как телевизор или наш старый музыкальный автомат. Но иногда чем больше Нелли разговаривала во время смены, тем сильнее я ценила свои выходные дни абсолютной тишины.

Тем не менее мне нравилось наблюдать за тем, как эта женщина очаровывает мужчин. В ее руках они превращались в податливую мягкую глину, из которой можно было лепить все что угодно. Время от времени мы даже делали ставки на того или иного посетителя: как долго он продержится прежде, чем пригласит Нелли на свидание. Меня забавляло и даже восхищало ее умение найти подход к любому человеку, даже вот ко мне! Но быть свидетелем того, как она вьется вокруг моего щедрого клиента, было очень неприятно и я с трудом себе в этом призналась.

Когда эта сладкая парочка совсем растворилась в беседе и перестала замечать меня, я тихонько ретировалась за самый дальний столик. Отсюда их не было видно, зато открывался живописный вид на мусорные баки за зданием. Я очень устала, мне ужасно хотелось тишины и покоя. Я вообще не должна быть здесь сегодня! Руки и ноги ныли, спина просила о помощи, в голове уже сгущался туман от усталости. Размеренный бубнеж телевизора плавно вводил меня в дремоту, когда кто-то внезапно потрепал меня по плечу. Это была Нелли. Глаза у нее горели, будто в лихорадке.

– Ари, у меня идея! Я давно хотела научиться играть в покер! Вот и колоду с собой ношу!

Она выудила из своей блестящей сумочки не распакованную покерную колоду.

– Ого! – воскликнул Макс с другого конца зала и радостно потер руки, – Прекрасно! Вечер начинает быть томным! – он перевел взгляд на меня, – Ари, ты с нами?

В час ночи бар “Ваниль” был пуст и необычно тих. Полусонный город замер на холодном ноябрьском воздухе, а здесь, внутри, было тепло и уютно. Приглушенный свет ламп над барной стойкой мягко освещал трех человек, сидящих за круглым столом. На нем лежала колода карт, стояли стаканы с недопитым алкоголем и пепельница. Мы выудили мелочь из кассы, чтобы использовать монеты вместо фишек.

Макс смешивал карты, неспешно и уверенно. Я невольно залюбовалась тем, как двигались его кисти и пальцы: будто за много лет научились этому движению до автоматизма и даже превратили такое заурядное действие в балет. Он поднял на нас взгляд.

– Итак, играем по-настоящему и учимся по ходу игры.

– Прекрасно! – глаза Нелли загорелись азартом, – Играем на настоящие деньги?

– Эээ, нет! – отрезала я, – Играем на выпивку. Выигравший угощает остальных двух самым дорогим алкоголем.

– Вы не оставляете мне шанса, девчонки! – засмеялся мой щедрый клиент и подмигнул, – Придется вас угощать.

– Попридержите коней, Максимилиан, – парировала я устало, и пытаясь не зевнуть, похлопала себя ладонями по щекам, – хотя, шансов у нас и правда маловато…

– Тогда почему вы согласились играть? – усмехнулся он, – У вас же действительно нет шансов.

– Потому что скука выходит мне дороже, чем проигрыш! – я разглядывала хитрый прищур и мерцающие за ним голубые огоньки. Это мы впервые встретились после той прогулки по городу, но будто бы ничего и не было. Хотя, действительно же не было ничего, зачем я сама создаю эту драму? Прочь из моей головы!

Нелли фыркнула и облокотилась на край стола, чуть подалась вперед. Ее шелковистые волосы мягко спадали на плечи, а губы изогнулись в кокетливой улыбке.

– Потому что с кем еще нам будет так же весело, как с вами, Макс? – ее голос был сладким нектаром, с ярким привкусом флирта, от которого у меня в горле запершило.

Я сдвинула брови и молчала, сосредоточенно тасуя свои карты, которые все время выпадали и переворачивались.

– Может, вы просто решили дать мне шанс блеснуть? Раз мы тут все – одна большая семья! – мужчина усмехнулся, обращаясь скорее ко мне, чем к Нелли. Он будто не заметил направленных в его сторону феромонов.

– Или ты сам решил, что чемпион, а мы просто не спорим, – мой голос был ровным, без намека на флирт, просто уставшим. По сравнению со словами Нелли я прозвучала как судья, читающий приговор. Когда я осознала всю грубость своего ответа, то сразу же натянула на лицо улыбку, – Прости, я устала.

Макс на мгновение замер, потом рассмеялся и покачал головой.

– Это вызов? – спросил он, прищурив глаза, – Ари, Ари, Ари…

Я склонила голову чуть набок, пытаясь оставить взгляд спокойным. Я никогда не умела блефовать, но этот мужчина… Что-то в нем такое!

– Это факт. Макс, Макс, Макс…

Нелли громко засмеялась, пытаясь привлечь внимание к себе. Она протянула руку и коснулась его запястья.

– Не слушайте ее! – улыбнулась она, – Ари просто пытается выглядеть крутой, как всегда.

Мужчина мягко отстранил ее руку, как бы ненароком. Он сделал это так деликатно, что никто бы и не заметил, как быстро ее прикосновение исчезло. Но я заметила.

– Ладно, играем, – сказал он, раздавая карты. В его взгляде разгорался азарт, – Ставки сделаны, господа? То есть, дамы.

Нелли поджала губы, изучая свои карты.

– Пять монет, – сказала она, кидая их в центр стола, – но только потому, что уверена, что вы настоящий джентльмен и не дадите мне сходу потерять все свое “состояние”.

Мужчина слегка улыбнулся, но ничего не сказал. Его взгляд снова скользнул ко мне – я все еще молча изучала свои карты, вообще в принципе не понимая что с ними нужно делать. Я так устала, что чувствовала как мой мозг замедляет ход и плавно погружается в кисель – любое отступление от моего привычного графика выбивает меня из колеи. Я подняла глаза, и мы встретились взглядами.

– Иногда нужно притвориться, чтобы обвести другого вокруг пальца. – я пожала плечами, – Осталось научиться притворяться.

Я поняла, что щедрый клиент хотел что-то ответить, но вместо этого лишь усмехнулся из-под нависших бровей.

– Притворство – это не всегда недостаток, – заметил он, бросив карту сверху на мою, – Например, если никому от него плохо не будет, то почему бы и нет? Ради высокой цели.

Я опустила карты на стол и кинула несколько монет в центр.

– Дело не в самом притворстве, а в том, что мы часто сами не знаем, чего хотим и просто притворяемся даже перед собой.

Он снова хотел что-то ответить, но Нелли перебила.

– О боже, перестаньте спорить! Мне надоело притворяться, что этот диалог безумно интересный! – заявила она, закатив глаза, – Вы тут как два сварливых гуся! Давайте уже играть!

Макс скорчил смешную гримасу, будто его только что отругала мамочка, и отвел от меня взгляд, сосредоточился на картах. Игра продолжалась. Нелли оживленно болтала, стараясь вовлечь притихшего мужчину в разговор, но он отвечал короткими фразами, не особо поддерживая ее попытки. Я же почти не говорила, была спокойной, разбитой и уставшей, но мои предательские глаза постоянно возвращались к сидящему напротив человеку, как бы невольно. Мы часто встречались взглядами. Но так и должно быть во время игры, насколько я знаю – только так можно уловить блеф.

Когда Нелли ненадолго отошла за стойку, чтобы налить себе воды, он решил воспользоваться моментом.

– Ты часто играешь в покер? – спросил он.