Качели времени. Изгнание из рая бесплатное чтение

Глава первая. Неизвестность

Регина не выдержала, заплакала тихо-тихо, еле слышно. У меня в этот момент чуть сердце не разорвалось. Обняв ее, я постарался успокоить лису, но как это сделаешьа, если у самого душа не на месте? Бабка хоть бы сказала, что у них там творится! Неизвестность пугает больше, чем любые неприятности!

Одновременно с этим я пожалел, что не умею сам забирать чужие ощущения, а могу только принять их, если Регина поделится. Да, мне тоже сейчас нелегко, но когда любимая в таком состоянии, что угодно сделаешь, лишь бы ее успокоить.

– Не надо нам было. – пробормотала она, отстраняясь от меня.

– Что? Не надо было пытаться начать все сначала?

– Даже думать об этом. Нам каждый раз дают понять…

– Малышка, только не принимай поспешных решений! – еще больше испугался я.

– Иногда и поспешные решения могут быть верными, милый. – грустно улыбнулась женщина.

– Я тебе докажу, что не в нас дело. Вот, прислушайся. – озарился я внезапной мыслью.

Лиса послушно притихла. Я пододвинул ей кофе, сырники, налил себе молока. Трапеза прошла в полном молчании, но закурив, красотка не выдержала.

– И что я должна услышать?!

– Ты же уже решила отказаться от нашего счастья в пользу блага всей Вселенной?

– Ну… – опустила она глаза.

– Милая, я прекрасно знаю твою болезненную жертвенность, твою готовность расплачиваться за грехи, которые ты не совершала. Но, как видишь, твое решение ни на что не повлияло.

– Как?

– Если бы дело было в нас, уже все устаканилось бы. Появилась бы Саша и нас выпустила или еще что. Дело не в нас, понимаешь?

– Не знаю, милый, боюсь верить. – покачала она головой. – Надо было выбирать остров1.

Я обнял любимую, прижал к себе. Меня то, что Александра не появилась, вдруг успокоило. И, хоть я не умею забирать и передавать чувства, мое спокойствие и на лису должно подействовать положительно. А что, если…

– Ба! Раз не выпускаешь, обеспечь нас какой-нибудь кроватью или диваном, что ли… Долго нам на полу куковать?

– С ума сошел? – треснула меня обожаемая. – У нее там какое-то происшествие, а тебе комфорта не хватает, видите ли.

– Регин, меня эта активная половая жизнь, в прямом смысле слова, уже слегка напрягает. Это ты спишь на относительно мягком и теплом мне, а вот я все на полу кукую. Он тоже относительно мягкий, но…

Мою тираду прервало свалившееся невесть откуда пианино. Мы с Регинкой изумленно уставились на него, а инструмент, возмущенно брякнув клавишами, исчез так же внезапно, как и появился. Вместо него в комнате образовался кожаный диван. Я возмутился.

– Тогда и постельное белье давай! Я ж к нему сразу и прилипну голой жо… – но красотка ладошкой прикрыла мне рот.

– Тише! Разошелся. – фыркнула она.

Однако комплект постельного белья в легкомысленный цветочек все-таки плюхнулся мне на голову. Я радостно потряс им.

– Вот! Что и требовалось доказать. Все у них в порядке, ну во всяком случае не так страшно, как мы уже с перепугу тут решили.

– Ты сделал такой вывод по расцветке белья, что ли? Думаешь, в противном случае Александра бы черное прислала?

– В противном случае Александра бы меня послала с моими запросами. – пояснил я, раскладывая диван и застилая его. – Одно дело еду сюда отправить, питье, еще что. А вот мебель телепортировать, без которой можно и обойтись, да еще прикалываться с пианино в серьезной ситуации она не станет.

– Жаль, инструмент забрала. – Регина подошла, стала мне помогать. – Я бы сыграла.

– А ты умеешь?

– Ага.

– Сколько у тебя талантов!

– Ну так и лет мне немало. Один из плюсов долгой жизни – успеваешь освоить то, что хочется.

– Я тебе подарю пианино. – пообещал я, заваливая ее на диван.

– Ай, Оникс! А ставить его куда в моем маленьком домике?

– Еще я тебе подарю дом.

– Для пианино?

– Для нашей семьи. Большой дом, в котором и рояль маленьким покажется.

– Мечтатель… – погладила меня лиса по голове. – Но давай для начала подождем, что скажет твоя бабка. Она меня напугала.

– Меня тоже. Потому что я боюсь тебя потерять.

Да, именно это испугало меня больше всего. Особенно теперь, когда Регина не просто надежду мне дала. Мы же уже даже начали планировать совместное будущее! Оно казалось таким реальным, таким счастливым и вдруг…

Был еще один момент. Все-таки меня очень насторожило то, что бабуля отводила взгляд. Для Александры это нетипичное поведение, она всегда честно смотрит прямо в глаза. Но думаю, всему можно найти объяснение. И уверен, что ситуация гораздо проще, чем мы себе с перепугу уже нафантазировали.

– А я боюсь, что так мы все потеряем намного больше, милый.

– Про семь пороков знаешь? На Земле их придумали.

– Конечно, малыш. У меня даже любимый среди них есть.

– Однако твой главный порок не блуд, а гордыня. Ты почему-то считаешь, что имеешь непосредственное отношение ко всему тому плохому, что происходит вокруг. Что это плохое случается по твоей вине. Что тебя так хотят наказать высшие силы.

– А нынешняя ситуация для тебя не показатель? И при чем тут вообще гордыня, хотела бы я знать? – удивилась Регинка.

– А при том, что высшим силам делать вот нечего. Ты прости меня, ты знаешь, я тебя люблю и для меня лучше тебя нет. Но для них мы песчинки, что ты, что я. И считать, что твои возможности несколько больше, чем у других людей – это гордыня. Мы же выяснили уже, у мироздания нет категорий и нет к нам интереса.

– Это ты так думаешь. Но едва мы захотели быть счастливыми…

– Стечение обстоятельств, случайность. Иногда совпадение – это просто совпадение. Да и что такого сказала Саша?

– Что сейчас не лучший момент кардинально менять жизнь.

– Тут, кстати, она ошиблась. Это не кардинальные перемены, просто мы все расставим по своим местам.

– Но развод!

– Фактически произошел еще пять лет назад. Теперь просто он будет зафиксирован и на бумаге. Мой переезд на твою планету и то более кардинальное изменение. Хотя когда мы не воюем, я и так постоянно там.

– Но что могло произойти такого, что нам пока тут лучше посидеть?

– Ба ведь сказала: недоразумение, которое она решает. Может, она нас тут и оставила, чтобы мы под ногами не мешались, так быстрее справится.

– Зачем? Ведь мы и помочь можем! Маловероятно, но вдруг.

– Вот-вот! Мы с тобой те еще герои-спасатели, и бабуля это знает. Потому наверное и решила нас изолировать, чтобы мы ей со своей помощью не мешали. Или с паникой.

– Паникой?! – встревожилась красотка.

– Собственно, о чем и речь. Может, там снова время посыпалось, как в тот раз, когда Гедеон похитил Евгешу и Иксиона…

Я вспомнил историю2, которая случилась очень давно, еще до моего рождения. Деду Иксиону тогда вообще едва десять или одиннадцать стукнуло, точно не помню. А Евгеша был немногим меня младше. История та закончилась благополучно, парней спасли, Гедеон мирно упокоился. Но в самом начале Хроносы признавались, что даже испугались происходящего и не понимали, что делать, чтобы не допустить конца света.

Ведь тогда действительно посыпалось время. Честно признаюсь, я до сих пор слабо понимаю, как это проявлялось внешне, но я и не всемогущий. А вот Алекс в тот момент догадался замкнуть время в петлю, чтобы сохранить статус-кво. Потом двоюродных бабулю и дедулю ждало еще одно неприятное открытие: из своей вневременнности они не то, что во время не могли пойти – даже достучаться до Майкла, их сына, не получалось.

Зато сам Мишка, который вместе со всем миром стал проживать один и тот же день с утра и до обеда, уже после второго повторения суток догадался: что-то не так. И сумел-таки прорваться к родителям во вневременность. А там они уже совместными усилиями поняли, почему время стало вести себя нетипичным образом. Дело в том, что дядюшек Майкла извлекали из уже устоявшегося прошлого, поэтому и случился катаклизм, который спешил погубить существующую версию реальности и, на ее обломках, создать новую, альтернативную. Но Хроносы и их наследный принц не дали этому случиться. И даже то, что потом Евгеша случайно удрал в другое время3 и пережил несколько непростых приключений, не сказалось на миропорядке негативным образом. Все в результате закончилось хорошо.

– Просто запомни: все всегда складывается замечательно. В какой бы заднице мы ни оказывались изначально, из нее всегда есть путь в светлое будущее. А вообще это можно и про тебя сказать. У нас на каждого по одному приключению, тебе же за первые годы жизни столько пришлось испытать…

– Это у кого по одному приключению, детка?

– Я не считаюсь. Сам лезу куда не надо, других за собой тяну. А если не лезть, то одно.

– Саша вот не лезет, а постоянно…

– Пост у нее такой.

– Все с оговорками. И мои испытания тоже. Жила триста лет спокойно, а потом вы свалились на мою голову, и по новой.

– Жалеешь теперь…

Регина вздохнула, прижалась ко мне. Я погладил ее по голове. Да, вот тут не поспоришь! Столько времени она жила без треволнений и нервотрепки, помогала своему народу, наслаждалась покоем и отсутствием встрясок. А потом я с соотрядниками приперся на ее планету4. Да, в результате у лисы появилась настоящая семья, пусть и не по крови, но все же мы радостно приняли ее в наш клан, она вот просто вся наша, от головы и до пяток. Однако и нервы за прошедшие годы красотка с нами изрядно потрепала. Точнее, со мной.

– Было время, когда я действительно жалела. – призналась женщина. – Вы мне как родные, но о покое с Архимеди можно только мечтать. А наши отношения так и вовсе…

– Я думаю, если бы не наши отношения, тебе с нами было бы хорошо. Я все испортил, когда стал настаивать на том, чтобы мы были вместе.

– Ну конечно. А два года до того, когда я при каждом удобном случае зажимала тебя в углу – это ничего, подумаешь. Теперь ты пытаешься взять на себя больше ответственности, чем должен, милый. Тоже жалеешь?

– Жалею о том, что тебе пришлось испытать боль по моей вине. И это моя ответственность, Регин. Если бы я знал заранее – сделал бы все, чтобы ты меня не полюбила, чтобы тебе не пришлось из-за этого страдать. Ради твоего счастья я бы отказался быть тобой любимым.

– Но дело в том, что ты и есть мое счастье.

Я промолчал. Да, мы совсем недавно были так счастливы, думая об общем будущем, строили планы, хотели вместе идти по жизни. А теперь я чувствую, как эта решимость со стороны Регины снова тает, словно мороженое на солнцепеке. И хотя продолжаю убеждать ее в том, что никакие внешние силы не мешают нам быть вместе, уже сам начинаю в этом сомневаться. Черт возьми, если бы помехой нашему счастью было что-то, на что я мог бы повлиять – повлиял бы не задумываясь. А если бы мешал нам какой-то гуманоид – ему бы вообще не поздоровилось! Но что я такое против каких-то гадких высших сил, которым непременно хочется нас разлучить? Впрочем, я и с ними готов бороться. Еще бы знать – как.

– Обними меня покрепче, Оникс. И поцелуй. – попросила Регина, и я сразу же исполнил ее просьбу. – Мне по-прежнему страшно и я боюсь, что Саша подтвердит самые худшие мои опасения. Но пока ты рядом, и еще не прозвучал окончательный приговор, я все равно продолжаю надеяться.

Глава вторая. Дневники экс-Хрносов

– Теперь ты будто бы не можешь мной надышаться. – через некоторое время заметила лиса, улыбаясь. – Ты меня задушишь поцелуями, но это будет самая приятная смерть.

– Я опасаюсь, что ты и после того как Саша разберется со своим недоразумением, не перестанешь бояться. Поэтому запасаюсь, да. – признался я.

– А потом, малыш? – пристально глянула на меня Регинка. – Покорно уйдешь, если я тебя прогоню?

– Потом нужно будет тебя заново завоевывать. Для этого потребуются силы и вдохновение, а их я буду черпать из накопленных запасов.

– Какой же ты хитрый упрямец! – рассмеялась женщина. – Знаешь… Да, я жалела раньше о нашем знакомстве. С тоской вспоминала свою прежнюю жизнь, спокойную и без боли. Но все же мне сложно отказываться от счастья, которое ты даешь мне.

– Вот и не отказывайся. А если снова стала испытывать сомнения – так посмотри, бабуля нам еще один архив подкинула, побольше, чем у Париса. Можем пока его разобрать.

– Опять! – потянулась она и с тоской уставилась на коробки с бумагами. – Спроси Сашу, может, она нас на остров все-таки переместит? Память можно не стирать.

Но пространство, когда я обратился к нему с таким вопросом, ответило отрицательно. Лиса вздохнула, закуталась в одеяло и пошла к одной из коробок. Я тоже решил даром время не терять и хотя бы для начала понять, чью жизнь нам предстоит изучать теперь. В некоторых коробках были не бумаги, не письма, а фотографии. И, вытянув первую же из них, на которой был запечатлен молодой Даниил, я удивленно вскинул брови. Да бабуля очень желает временно от нас отделаться, если доверила самое дорогое!

Ну зато хоть фотографии заблаговременно прислала. Наверное, чтобы я потом ее не дергал просьбами показать нам портрет того или иного действующего лица. И за это Александре большое спасибо. Лучше так, чем потом получать по голове толстенными фотоальбомами с бывшими всемогущими.

– Я еще от истории Париса никак не отойду. – проворчала Регинка, поправляя сползающее с плеча одеяло. – А тут кто? Тоже какие-то таинственные темные личности, далекие предки, которые сотворили то, о чем не расскажешь за семейным обедом?

– С описанием самих объектов ты угадала. – поцеловал я ее вновь оголившееся плечо. – Но ничего неприличного в их истории нет.

И снова коснулся губами кожи, отметив пробежавшие по ней мурашки. Будь моя воля, я бы не отставал от этого округлого плечика!

– Если не успокоишься, сейчас тут неприличное начнется. – пообещала лиса. – Опять.

– Нашла чем испугать. – обнял я ее. – Как же я тебя люблю.

– Как же я хотела бы, чтобы ничто не мешало тебе меня любить. А мне тебя.

– Думаю, Саша нам потому и дала архив Даниила и Дании. Чтобы ты увидела, что любви ничто не может помешать. Даже время.

– Так это их архивы? – распахнула глазищи красотка.

– Ага. И я предлагаю начать с Дана. Смотри, какой он смешной был в детстве.

Я как раз нашел фотографию Даниила в возрасте, самое большее, лет двух. Александра говорила, что экс-Хронос не слишком любил фотографироваться, и потому его снимков, начиная с более-менее осознанного возраста, было немного. Он или убегал, завидев камеру, или позднее умудрялся не отображаться на фото, каким-то непонятным образом влияя то ли на пленку, то ли на оборудование.

Детских его фотографий не было и вовсе – пара-тройка кадров не в счет. Но после того как Дан и Вэл рассказывали свою историю в Лабиринте времени5, где воспоминания, благодаря необычному пространству, представали в качестве киноленты, бабуля смогла значительно пополнить фотоальбом, переводя увиденное в физический формат. А еще она поступила так и с собственными воспоминаниями о праотце.

Но фото, которое я сейчас держал в руке, относилось к тем редким кадрам, которые были сделаны при жизни экс-Хроноса, а не изъяты впоследствии из памяти. И те, кто знали взрослого Дана, сразу же признавали его в этом очаровательном мальчонке. Хитрые глазки, улыбка, будто паренек что-то задумал, непослушный ежик густых темных волос – таким он остался даже спустя тысячелетия. Я не знал всеотца лично, но и мне очевидно, что до последних дней сохранялась в нем та милая и детская непосредственность. Всегда он оставался тем забавным мальчуганом, невзирая на весьма солидный возраст.

– Если бы ты не сказал, что это Даниил и я бы не знала, что он уже относительно давно почил… Решила бы, что это близкий родственник биологического отца Оникса-младшего. – вдруг сообщила Регинка, с интересом рассматривая фото.

Тут уже и я присмотрелся. Мать не может ошибаться, она своего ребенка всяким видела. И ведь действительно – у малыша периодически и выражение мордахи такое же хитрое, и глазки лукавые, но раньше я считал, что это у него в мамочку. Однако паренек, являясь полной ее копией, все же действительно чем-то был похож на Дана. Какое-то сходство, которое трудно объяснить, но невозможно отрицать.

– Слушай, и правда. – кивнул я удивленно. – Есть что-то такое… А Саша так и не рассказала, чей материал использовала?

– Нет. – отрицательно покачала головой лиса. – Да я и не хочу знать. Даже нелюбопытно, как он выглядит, какой он. Главное – его отличное здоровье, остальное мне вообще неинтересно. А тебе?

– А я тебе уже говорил: это мой сын. Поэтому больше не хочу слышать слово «отец» в отношении Оникса и кого-то другого. Донор – да. А отец только я, понятно?

– Ты становишься все более ревнивым, милый. – улыбнулась красотка.

– Тебя это пугает?

– Пока мне это нравится. Если что-то вызовет дискомфорт, я тебе скажу. Просто мне интересно, где этот Отелло раньше в тебе прятался?

– Я постараюсь, чтобы моя ревность и дальше вызывала у тебя только положительные эмоции. А раньше… Я не имел права тебя ревновать, требовать, чтобы ты отказывала себе в своих желаниях, ведь не мог дать достойную альтернативу. И тогда, и теперь, мне важно, чтобы тебе было хорошо.

Да, пока мы не стали близки физически, я старался смотреть сквозь пальцы на тот факт, что Регинка периодически уединяется с кем-то из своих телохранителей. Она очень темпераментная, ее телу нужно удовлетворение. А я в тот момент не мог дать любимой женщине то, в чем она нуждается. Поэтому буквально выбивал из себя эту ревность, понимая, что проявляя такое чувство, сделаю только хуже, прежде всего, любимой.

Теперь же, когда мы уже решили быть вместе, я никого другого не потерплю рядом. Обо всех желаниях моей красотки, духовных или физиологических, должен заботиться я сам. Иначе зачем я ей нужен вообще? К тому же для меня это в радость. Я нисколько не лукавлю, говоря, что ее счастье для меня важнее всего. Потому что если счастлива Регина – я тоже счастлив. Все до крайности просто.

– А теперь у тебя есть это право? – поинтересовалась лиса.

– Я получил его с твоим согласием начать все сначала. – Регинка открыла рот, но я тут же закрыл его двумя руками сразу. – И не вздумай это самое согласие теперь отзывать, еще не зная, что случилось! Включаем режим ожидания хороших новостей.

Женщина поцеловала мои ладони, приложила их к своим щекам, вздохнула.

– Очень хочется, чтобы это были хорошие новости. Но…

– Какая же ты у меня трусишка! – улыбнулся я, осторожно, кончиками пальцев, поглаживая ее виски. – Я научу тебя не бояться. А пока, чтобы не скучать, предлагаю все-таки заняться архивами.

– Мы не скучали даже тогда, когда в этой комнате вообще ничего не было. А теперь тут целый диван! – фыркнула она. – И если эти архивы окажутся такими же занудными, как у Вэла, я их разбирать перестану очень быстро, между прочим!

– Судя по Сашиным рассказам, Дан был балагур и тот еще шутник, так что вряд ли. Да и Дания определенно не зануда. Смотри, какая.

Я протянул лисе фотографию бывшей всемогущей. Вот ее снимков было хоть отбавляй, с самого раннего детства и дальше. Так что я выбрал сразу несколько кадров и дал их Регинке для ознакомления.

– А это точно девочка? – выразила она сомнение. – Кстати, у сына примерно такой же матросский костюмчик был.

Да, отец Дании, Гедеон, страстно хотел мальчика, но с первого раза не получилось, а врачи запретили его жене снова становиться матерью. Он назвал дочь Викторией – вроде и женское имя, а вроде и мужское. Уже потом она сменила его, чтобы быть ближе к мужу. А отец активно старался воспитывать девчонку как мальчишку: одевал в мужское, учил мужским занятиям… Даже хотел ей пол сменить, но вместо этого супруга уговорила его попробовать снова поработать над сыном. Аврора пожертвовала собой ради дочери. Гедеон стал вдовцом, едва не потерял долгожданного сына и свихнулся.

– Думаю, он всегда был с приветом. – нахмурилась Регина. – Так упорно хотеть именно сына… Да какая разница, если это в любом случае твой ребенок?

– Ну ты в свое время тоже делала запрос на наследника мужского пола.

– Потому что я не желаю, чтобы мой ребенок хлебнул того же, что и я. Мне очень хотелось бы дочку… – вздохнула красотка. – Но как вспомню, что сама пережила, так сразу все желание пропадает. Парням легче. Однако если бы Саша не могла запрограммировать пацана, я была бы рада младенцу любого пола.

– Можно будет потом подумать над дочкой. И не бойся: мы с Ониксом-младшим защитим вас обеих. – пообещал я и, увидев выражение возмущения пополам с испугом, поспешил пояснить. – Регин, я про инкубатор! Только в этом уравнении все части будут известны.

– Ты же говорил, что завязал с деторождением.

– Если ты хочешь…

– Думаю, в нынешнем подвешенном состоянии детей лучше не планировать. А вот здесь уже видно, какая симпатичная девчушка растет. – перевела тему лиса, рассматривая фото Дании в возрасте лет десяти. Взяла следующий снимок, где женщине было уже под сорок. – Ничего себе! Такая красивая…

Да, наша богиня всегда была хороша собой. Очаровательная в юности, с годами она только краше становилась и действительно всегда оставалась красавицей. Но для меня никого лучше Регинки все равно нет.

– Для меня ты самая красивая. – сообщил я ей, отыскивая первые страницы дневников Дана. – Ты же вроде видела ее фотографии? В гостиной у Хроносов висят.

– Ой, совсем мельком и давно. Но помню, что они красивая пара.

– Мы с тобой тоже. Ну что, так как всеотец старше своей супруги, давай все-таки с него? Так будет правильнее хронологически.

Красотка уже переместилась обратно на диван, захватив с собой кофе, сырники и фотографии Даниила. Она свернулась клубочком, глянула на меня и я воспринял это как готовность внимать. Но не успел открыть рот, как Регина помотала головой.

– И чего ты снова на полу расселся, если сам этот диван требовал? Иди сюда, тут и читай. Мне на расстоянии сложнее воспринимать информацию. И сигареты захвати!

Улыбнувшись, я перенес поближе журнальный столик со всем необходимым. Сел, обнял женщину и снова глянул на лист, исписанный аккуратным почерком.

Глава третья. Где наша мама?

Говорят, что любопытство – не порок. А я считаю его весьма полезным качеством! Однако надо быть готовым к тому, что твое любопытство в итоге обнажит весьма внезапные и неприглядные тайны, вытряхнет отвратительные скелеты из чужих шкафов, вскроет нарывы, гной из которых ты бы вряд ли хотел увидеть… Поэтому первый урок касательно любопытства, который я усвоил еще пятилетним – если суешь куда-то свой любознательный нос, то будь готов по нему получить. У всего есть своя цена.

Я по носу получил. Но с другой стороны, получил и ответы на вопросы, которые для меня, малыша, были очень важны. И самый важный из них: почему я был лишен одного из важнейших для любого ребенка людей? Почему вот уже целую вечность, которая длится аж четыре года, со мной нет мамы?

Я смутно помню ее в первый год существования. Слишком мал был я и слишком огромен мир вокруг, чтобы я смог хорошо запомнить женщину, ласковой голубицей ворковавшую над моей колыбелью. Помню, что она была самой красивой, но не помню, как выглядела. Лишь потом старший брат показал мне ее немногочисленные карточки. Да, мама была очень красивой… Но почему я ее лишился?

Когда я предлагал этот вопрос Валентину, он отводил взгляд и бормотал, что так бывает. Но где же так бывает? На детских площадках и в зоопарках, в кинотеатрах и в магазинах, да даже просто на улицах я всегда видел счастливых карапузов, таких же как я сам, вместе с мамами! А нас сопровождали либо папин шофер или телохранитель, либо нянечка. Самого отца мы тоже редко видели, однако он хотя бы был!

И стал следующим, кому я задал волновавший меня вопрос. Ох, и долго я набирался для этого храбрости! Папа являлся для меня каким-то чужеродным элементом, я его боялся. У него был тяжелый взгляд, вечно нахмуренные брови, громкий рычащий голос. И сам он мне, крохе, казался просто огромным. А еще его глаза постоянно смотрели на меня и Вэла так, словно оценивали нас. Очень, знаете ли, неприятно, когда тебя оценивают. Будто ты какой-то подгнивший фрукт на прилавке, а не создание, не имеющее цены, поскольку обладаешь уникальной искрой чего-то невероятного – душой.

Однако любопытство пересилило страх. В один из вечеров, когда грозный отец вроде бы пребывал в неплохом настроении, я зашел в его комнату. Большая темная спальня с высоким потолком – как пугали меня, малыша, эти скрывающиеся где-то далеко потолки в нашем огромном старом доме! Я постучал, как воспитанный парень и, получив удивленное приглашение зайти, последовал ему. Отец стоял у зеркала и смотрел на дверь.

– А, это ты, Даниил.

Он даже не улыбнулся, не изменился в лице. Я привык к такому обращению, но все равно смутился.

– Я хотел спросить… – пролепетал я, цепляясь за ручку двери.

– Спрашивай.

– Где… Где наша мама?

– Ах, где ваша мама? – вот тут папенька переменился в лице, оскалился. И этот оскал меня напугал. – Ваша мама нас бросила, сынок. Я дал ей все, что мог, все, что даю вам. А она сбежала, едва тебе исполнился год! Дрянь!

Я вздрогнул. Что означает это последнее слово – я еще не знал. Но сразу почувствовал: что-то нехорошее. Папа вообще часто говорил такие слова, которые я интуитивно воспринимал отрицательно. Например, иногда бывало такое, что он являлся домой не один, а с какими-то красивыми, но слишком громкими, девушками.

В такие вечера я боялся его еще больше, чем обычно. Вроде бы отец пребывал в прекрасном расположении духа, но глаза его бешено вращались, а пахло от него чем-то резким, противным. От девушек часто удушающе разило парфюмом, словно они искупались в нем, девицы оказывались чрезмерно ярко накрашены. И вели себя слишком развязно, хотя глаза их лихорадочно блестели, как у сильно испугавшегося человека.

Обычно, завидев меня, гостьи немного расслаблялись и начинали сюсюкать.

– Какой пупсик! Как тебя зовут, малыш?

– Отвяжись от него. – каждый раз приказывал папаша. – Моему сыну еще рано общаться с шалавами. Валентин!

Приходил старший брат, и молча уводил меня. А этих девушек я больше не видел. Вместо них периодически появлялись другие. Я быстро к этому привык и потом, заслышав веселое хихиканье на крыльце, уже самостоятельно убирался в свою комнату. Мне еще рано общаться с шалавами. Что такое «шалавы» я тогда не знал, однако действительно не возникало никакого желания разговаривать с незнакомками.

Повзрослев, я узнал значение этих слов и подивился тому, как точно детский мозг интуитивно считал их неприятными. Отца к тому моменту я уже не боялся, а просто ненавидел. И, постигая значение слова «дрянь», возненавидел еще больше. Как можно так отозваться о человеке? О женщине, которая пошла с тобой к алтарю, родила тебе двоих сыновей, и долгие годы покорно сносила все твои издевательства?!

Но об этом я подумаю только через несколько лет. Пока же я сжался, а отец велел мне больше не вспоминать о матери и убираться спать. Я вышел в коридор, и тут же меня осторожно взял за плечо брат, повел в мою комнату. Там он усадил меня на кровать, сел рядом и заглянул в глаза.

– Запомни одно, Дан. Наша мама – самая лучшая на свете. И она бы никогда не оставила нас с тобой, если бы это было возможно.

Я обнял Валентина и разревелся. Мне вдруг стало настолько тоскливо, грустно, такая обреченность поселилась где-то внутри. Были еще какие-то чувства, которые я по малолетству не мог идентифицировать. Но однозначно понял, что мне очень плохо морально после слов отца. А вот брат смог сделать немного легче. Ровно настолько, чтобы я смог выплакать эту первую боль.

Поражаюсь этому удивительному качеству Вэла даже годы спустя! Ведь он ненамного меня старше: нас разделяют всего пять лет. Но даже в совсем юном возрасте брат всегда умудрялся находить нужные слова и совершать правильные действия. Наверное потому, что делал все всегда от чистого сердца. Или потому что был музыкантом? Если приучишь себя не фальшивить, будешь делать это всегда, а не только когда играешь на инструменте.

Валентин тогда помог мне справиться со страхом и болью. Но не с любопытством. Я продолжал думать о вопросах, на которые мне никто не собирался отвечать. Поэтому я долго терзался ими самостоятельно, а потом все же решился узнать то, что волновало меня больше всего, стало едва ли не манией. Повзрослев, я себя, маленького, не осуждаю. Каждому хочется знать, откуда он, кто его близкие, какие они. Человеку важно знать свое прошлое, чтобы он мог творить настоящее и будущее.

Так получилось, что мне досталась замечательная способность, телепатия. На Власте люди, которые умели читать чужие мысли, не были редкостью – несмотря на то, что наш энергетический потенциал оказался гораздо скромнее, чем у предков. Но гораздо внушительнее, чем у других гуманоидов. Поэтому мы могли больше, чем другие. Могли творить настоящие чудеса и обладали способностями, которые для остальных являются сверхъестественными.

И хоть телепатов на планете было много, виртуозно владели этой способностью не все. А уж интуитивно – и подавно. Виртуозности я добился позднее, упорно развивая свой дар, посвящая часы и даже сутки тренировкам. Но интуитивно мог пользоваться им еще даже тогда, когда не знал, как он называется.

Отец и брат телепатией не владели и потому стали моими первыми «объектами» для испытаний. Правда, Вэл быстро догадался, что я владею телепатией – у него был нюх на дары. Он впоследствии даже своеобразную коллекцию редких способностей собрал. И именно Валентин объяснил мне, каким даром я обладаю. А также предостерег от постоянного его использования: оказывается, людям не нравится, когда их мысли читают. Поэтому я старался не злоупотреблять своей способностью. Папеньке же мы о ней ничего не сказали – обойдется.

И я действительно старался не лезть в чужие головы. Иногда это происходило неосознанно, но я сразу же, как понимал, что подслушиваю чьи-то мысли, прерывал контакт. Однако когда не получил ответ на вопрос о матери, решил использовать свой дар. В конце концов, если мне никто не рассказывает о ней, почему бы и нет? Я чувствовал, что для меня это важно. А раз так – о приличиях можно ненадолго забыть.

***

– Бедный малыш. – вздохнула Регина. – Мне было четырнадцать, когда пришлось разлучиться с матерью, и я очень тяжело это переживала. А он ее даже запомнить не успел!

– К сожалению. И как же я сочувствую Алине! Я думаю, если бы не Гаррик, она бы никогда не покинула своих детей. – я отыскал фотографии родителей Даниила.

– Красивая, но такая несчастная. Думаю, она всегда страдала от того, что ей пришлось оставить сыновей. А он… Знаешь, напоминает короля, которого я отправила полетать без парашюта. Вроде обычный мужик, может, даже симпатичный. Но это выражение лица, будто ему можно все, сразу уродует Гаррика. – лиса положила рядом фотографии и вздохнула. – Красавица и чудовище. Но здесь аленький цветочек не поможет.

– Угу. Жаль ее. И мальчишек, просто до слез. Как представлю малыша, который со страхом и надеждой смотрит на родителя, ждет ответа на самый важный вопрос в своей жизни… А в итоге словно пощечину получает, абсолютно ни за что!

– Отец, называется! Сыновьями не занимался, еще и едва ли не на глазах у них развратничал. Причем мне почему-то кажется, его девушки отнюдь не рады были такому клиенту. А Гаррик мог бы и в отель с ними отправиться… Знаешь, невзирая на мой темперамент, я стараюсь, чтобы Оникс не был в курсе этой части моей жизни.

– Да я помню, как ты меня под кровать чуть ли не пинками загоняла. – фыркнул я.

– Тебя хоть под кровать. – улыбнулась она. – Охранников я и вовсе посреди ночи выставляю. Понимаешь, одно дело, когда малыш утром прибегает в спальню родителей и видит их вдвоем, мирно спящих в обнимку в одной постели. Другое – когда рядом с мамой каждый день новый мужик. Или новая девица у папы под боком.

– Согласен. По этой, кстати, причине, я делал усиленную звукоизоляцию, когда мы пристраивали к твоему дому детскую. Предполагал, что ты у меня громкая, и ведь не ошибся.

Регинка показала мне язык. Потом перевела взгляд на бумаги и вздохнула.

– Саша рассказывала, что до встречи с Данией ваш всеотец был отпетым бабником и я, кажется, понимаю, почему. Не в блудливости дело. Просто умом понимая, что мать не виновата в том, что его оставила, он инстинктивно старался ни к кому не привязываться. Маленький мальчик внутри него боялся, что его снова бросят.

– Все мы родом из детства.

Я взял следующий лист, вопросительно посмотрел на красотку. И, получив утвердительный кивок, продолжил чтение.

Глава четвертая. Пусть она будет жива

Первым я просканировал отца, но многие из его мыслей, в силу возраста, не смог понять. Лишь то осознал, что он и правда считал мать дрянью, которая слишком много о себе возомнила. Для него она была вещью, которую он оплачивает и потому в праве требовать подчинения. О том, что это живой человек, у которого тоже есть свои права, желания, чувства – об этом Гаррик даже не думал.

Почти ничего не поняв, я порылся теперь уже в мыслях Валентина. Тут мне открылось многое, что было доступно даже моему пониманию. Неудивительно: последние воспоминания брата о нашей матери пришлись примерно на тот же возраст, в котором я сам находился сейчас. Поэтому они оказались мне понятнее.

Вэл вспоминал, как часто мама плакала и как редко улыбалась. В сущности, улыбка озаряла ее лицо лишь когда она была с нами. При отце мать даже глаза поднять боялась, старалась скользить по дому молчаливой тенью и делать все, чтобы его не разочаровать. Но папаша все равно оставался недоволен. Он требовал подчинения и обожания. А как можно обожать того, кого ты боишься? Того, кто тебя за человека не считает? Того, кто тебя бьет?!

Когда я понял, что отец поднимал руку на маму, мне стало плохо. Даже будучи малышом, я понимал, что нельзя использовать силу, нельзя бить и драться. А тут огромный мужик против хрупкой женщины… В этот момент я стал его ненавидеть. А память Вэла подкидывала мне новые поводы для такого чувства.

Я раскопал его воспоминания о последнем вечере мамы в нашем доме. Валентин старался спрятать их даже от себя самого. Но телепат может вытащить на поверхность то, что сам человек изо всех сил старается забыть. Поэтому мне не составило труда узнать, как именно все происходило.

В тот вечер Гаррик вернулся домой очень поздно. Мы с братом уже спали в нашей комнате – впоследствии отец расселит нас по разным спальням. А тогда Вэл приглядывал за мной, малышом, чтобы помочь маме. Она, когда глава семейства наконец-то переступил порог, тоже уже спала. И это разозлило отца. По его мнению, уставшая с двумя сыновьями и домашними хлопотами, женщина должна была до последнего сидеть за накрытым столом и ждать его, своего мужчину.

Позднее я понял: каждый насильник ищет оправдание тому кошмару, который устраивает по отношению к другим живым существам. Ведь он не дикарь, рос и воспитывался в социуме, с детства усвоил, что такое хорошо, а что такое плохо. Но чтобы жить по совести – усвоить мало. Надо и понимать, что все эти нормы возникли не на пустом месте, что насилие – это самое страшное, что можно сотворить с самим собой или кем-то другим. У насильников это понимание отсутствует.

Однако такие люди прекрасно осознают, что совершают нечто плохое, за что социум их по головке не погладит, а осудит и, скорее всего, от них отвернется. Это не смертельно и в наше время «изгнание из стаи» не приводит к таким катастрофическим последствиям, как в случае первобытных людей. Но тот самый первобытный страх-то никуда не делся, ведь недалеко мы ушли от наших предков, пусть и хотим думать иначе. Поэтому насильник старается оправдать свое ужасное поведение. Мало кто честно скажет, что он просто, извините, моральный урод, который получает удовольствие, делая больно и плохо другим, наслаждаясь своей силой, властью и просто тем, что может так поступить. Нет, насильник целую теоретическую базу подведет под совершаемое насилие! Он постарается убедить себя, жертву и общество в том, что его вынудили поступить так, что он не виноват. И с удовольствием переложит всю вину на того, кто стал его жертвой.

Вот и отец никогда бы не признался, что дело в нем. Нет, он упорно находил поводы обвинить во всем мать, дрожащую перед ним, словно осиновый лист. Из воспоминаний Валентина я понял, что мама первое время старалась папеньке во всем угодить, чтобы лишний раз его не злить, боялась хоть слово поперек сказать. Но потом поняла: что бы она ни делала, его это не устроит. Он все равно найдет повод «наказать» ее, слабую и безвинную.

В тот вечер все было хорошо. Мы с братом спали, дом сиял чистотой, хотя помощниц у мамы не было, и она все делала сама. Ужин ждал своего часа в холодильнике, разогреть его – дело пары минут. А сама мать, утомившаяся за день, просто не смогла больше ждать, клевать носом. Постоянные бытовые хлопоты и жизнь в страхе выпивали из нее все силы. Да еще и папаша никогда заранее не предупреждал, если задержится, приходил, когда хотел. Мог и до рассвета не явиться в родные пенаты – так что же, матери вовсе не спать?

Гаррик, я уверен, мог это понять. Дураком он не был и родить такую простую мысль не составило бы труда. Но ему требовался повод для совершения очередного акта насилия и он его нашел. А потому, зайдя в дом, сразу отправился в спальню, чтобы в очередной раз воспитать глупую женщину.

Валентин проснулся от истошных криков, и побежал в родительскую спальню. Там его взгляду открылась ужасная картина: разъяренный отец за ногу стащил мать с кровати и волок ее за собой, как жестокий ребенок тряпичную куклу. Мама цеплялась за ножки мебели, за углы, ночная сорочка на ней задралась до бедер, волосы спутались, на лице обнаружились свежие ссадины. Она кричала от испуга и Гаррик периодически останавливался, ударял ее ногой и шипел, что убьет, если она разбудит его детей.

Маленький Вэл понял: сейчас лучше не попадаться чудовищу на глаза, не показывать, что он уже проснулся. Не давать ему очередного повода для того, чтобы бить маму. В ужасе он помчался обратно в нашу комнату, закрыл поплотнее дверь, заткнул щель между створкой и полом какой-то одеждой, чтобы звуки не проникали в спальню, и не разбудили меня. А сам сел у моей кровати, зажал уши руками и дрожал от ужаса. Так он, в конце концов и заснул, напоследок подумав, что утром ему будет попросту страшно покидать помещение.

А проснувшись, вздрогнул от резкого крика отца, и действительно долго боялся выходить из комнаты. Когда же дверь распахнулась, сжался, желая уменьшиться до размеров песчинки или исчезнуть вовсе. В спальню ворвался разъяренный Гаррик. Но увидев испуганного старшего сына, остановился. Покачался с пятки на носок, потом подошел к колыбели, где спал я. И, развернувшись, вышел из комнаты. Позже, когда все еще напуганный Валентин спустился вниз, сообщил, что наша мама ушла.

– Ее счастье, что глупая баба не попыталась вас забрать. Но слышать о ней я больше не желаю. Ты меня понял?! – грозно спросил он у маленького мальчика.

Брат кивнул. А потом прошелся по комнатам, увидел, что некоторые мамины вещи тоже исчезли. В этот момент он отчаянно понадеялся на то, что отец сказал правду, и мама действительно ушла, а не… В мое время Власта переживала научный рассвет и люди отказались от веры в Бога, считали, что все в их руках. Но шестилетний малыш, которого никто никогда не учил молиться, в то утро отчаянно просил высшие силы, чтобы все было так, как сказал Гаррик.

– Пусть никогда больше мы не увидим ее. Но пусть она будет жива. Пусть папа не купит мне больше ни одной игрушки, пусть я никогда не съем больше десерт. Но пусть будет так, что мама и правда убежала. И… И пусть папа ее не найдет! Ну пожалуйста! Пусть ей больше не будет страшно и больно.

И ведь я вспомнил тот момент. Я был очень мал, но до ужаса отчетливо запомнил эту картину: Валентин стоит лицом к окну, на коленях, протягивает руки к солнцу, которое уже вскарабкалось на небо, и что-то тихо шепчет. Никто не учил нас молиться и просить что-то у тех, кто неосязаем, да. Но откуда это взялось в маленьком мальчишке? Разве что любовь и отчаяние подсказали ему единственный способ обрести утешение. И, кто знает, может, и помочь близкому человеку. Хочется верить, что наши молитвы на это способны!

***

– Обними меня, Оникс. – попросила Регина, и я тут же это сделал. – Как же страшно! И как же мерзко!

– Сталкиваясь с описанием насилия, я всегда задавался вопросом: неужели эти ублюдки не понимают, что делают жертве больно, травмируют ее? И только сейчас осознал: да, им это прекрасно известно. И именно это доставляет уродам удовольствие. Поздно дошло, как всегда.

– Не в этом дело, милый. Ты не насильник. Ты очень добрый, хороший, честный парень и потому не можешь понять их логику, их мотивы. Даниил, думаю, тоже не сразу к такому выводу пришел, а в результате долгих раздумий. Может, повзрослев, еще и снова у папочки в мозгу прогулялся, чтобы постичь эту логику. Но какой же мерзавец этот Гаррик!

– Жаль, что природа не дает тем, кто уступает в физической силе, какие-нибудь способности вроде твоего телекинеза. Хорошая была бы защита…

– Ох, детка, даже ее наличие не всегда уберегает от насилия. Иногда можно не успеть. А иногда сложно решиться. И это неэффективно. Насилие не остановит насилие.

Я кивнул. Да, Регина права. Укутав ее поплотнее, я предложил сделать небольшой перерыв, прежде чем продолжить. Пока любимая пила кофе и курила, я подумал, что не только возможность почувствовать власть и силу, получить удовольствие, сделав плохо другому, приводят человека к насилию. Еще одна причина – эгоцентризм.

Гаррик, думаю, считал себя центром всего мира. А я вспомнил еще одного такого человека: Давида6, в лапах которого несколько лет назад оказалась моя Труди. Он насильно заставил целую планету служить своим целям, не пощадил никого, собирался долго и хорошо жить за чужой счет. И мою сестренку счел подходящей заменой своей жене, прекрасной Асале, но не пожелал ни честно разойтись с супругой, которую в результате свел в могилу. Ни узнать мнение Гертруды по поводу предполагаемого союза. Это ли не насилие?

– Насилие конечно. – кивнула Регина, когда я поделился с ней своими мыслями. – Хотя он может этого и не осознавать. Но Дан правильно подметил: все эти люди росли в социуме. А потому знают: свобода одного человека закачивается там, где начинается свобода другого. Но эгоцентричные люди других и за людей-то не считают!

– Вот не зря говорят, что эгоизм – плохо!

– Нет, малыш, не путай. Плохо – эгоцентризм, когда человек считает, что ему все обязаны. Здоровый эгоизм необходим. Ведь не заботясь о себе, ты и остальным не сможешь помогать. Или сможешь, но недолго. Ресурсы закончатся. А вот когда в человеке просыпается эгоцентризм, он на автомате посчитает всех остальных недостойными помощи.

– Да, ты права. Но видишь, Дания считала Даниила центром своей Вселенной, однако он не стал эгоцентричным мудаком.

– В ее Вселенной были и другие люди. А он был хорошим парнем. И теперь я знаю, откуда ты такой хороший на мою голову взялся. – лиса с улыбкой процитировала свой любимый вопрос. – Это у вас наследственное: быть хорошими людьми.

– Хочется верить. Но даже если это не наследственное, в мире столько всего хорошего, что переходить на сторону зла категорически не хочется.

– Даже за печеньки?

– Я уверен, ты можешь предложить и что-то поинтереснее. Хотя ты не зло.

– Посмотрим. Хоть я и не зло, но роль змеи-искусительницы мне нравится, и я ее исполнить вполне способна.

С этим я охотно согласился.

Глава пятая. Желание

Проявленное мной любопытство не просто щелкнуло меня же по носу, а разбило его, фигурально выражаясь. Достав из памяти брата столь страшные картины, я оказался совершенно раздавлен знанием, которое на меня свалилось. И на несколько дней замкнулся в себе, потрясенный этой информацией.

Гаррик ничего не заметил. У него к нам был совершенно утилитарный подход. Накормлены и напоены, одеты и обуты, здоровы и обучены, обеспечены делом и досугом. Все – не о чем волноваться. А что творится в душах у его сыновей, папашу совершенно не волновало. Подозреваю, мы для него были такими же предметами, как и мама. Материально он обеспечивал нас всем необходимым, но об остальном не заботился совершенно. А за материальное собирался строго спросить, когда придет время. Гаррик заставил бы нас отчитаться за каждый грош, хоть мы и не просили у него ничего.

А вот Валентин сразу же понял: что-то не так с младшеньким. И старался расшевелить меня, узнать, в чем дело. Я же продолжал сохранять молчание по трем причинам. Во-первых, мне было бы сложно найти слова, чтобы выразить свои чувства после того, как я узнал правду. Во-вторых, не хотелось признаваться брату, что я ослушался его совета. Нет, не наказания я боялся, да и Вэл никогда не наказывал меня. Он вообще считал, что наказания не эффективны и только усугубляют ситуацию. Но брат мне доверял и я боялся, что мое признание разрушит это доверие. А кроме него у меня ведь никого и не было.

Третья причина заключалась в том, что у меня появился еще один вопрос. Мне было важно и страшно узнать на него ответ. Но воспоминания брата не позволили удовлетворить любопытство самостоятельно, поскольку некоторые из них я все-таки не мог открыть – не было тогда нужного опыта.

Наконец, я почувствовал, что если не расскажу, в чем дело, меня просто разорвет, фигурально выражаясь. Да и задать новый самый важный вопрос тоже было жизненно необходимо, хоть и страшно. Поэтому я собрался с силами и через несколько суток попросил Вэла о серьезном разговоре. Брат мне не отказал. Он вообще никогда и ни в чем мне не отказывал.

Я признался, что изучил его воспоминания о маме, узнал, как обстояли дела в ее последний вечер в нашем доме. Валентин вздрогнул, обнял меня, стал гладить по голове. Он не рассердился, не стал меньше мне доверять, чего я так сильно опасался. Он понял! Понял, как важно мне было узнать.

– Многое бы я отдал, чтобы ты, братишка, не знал всего… Но это твое право – знать. – сказал он тогда.

– В таком случае, скажи мне… Мама жива? – задал я тот самый важный вопрос.

Возник он не на пустом месте. И сам Вэл, когда исчезла мать, тоже им задавался. Страшная картина, которую он наблюдал накануне, не шла у него из головы. Он, даже будучи малышом, вдруг понял, что папа способен не только на насилие, но и на убийство. Ведь оно тоже насилие. А потому участь нашей матери могла оказаться плачевной.

Тем более Гаррик, занимавшийся темными делами, имел в городе определенный вес. К нему бы не пристали с вопросами органы правопорядка, а дружки-подельники помогли бы избавиться от любых улик, обеспечили алиби. Это мы уже позднее поняли. Но то, что он может переступить самую ужасную грань, осознали уже в тот момент.

– Да. – брат улыбнулся, увидев выражение крайнего облегчения на моем лице. – Идем в мою комнату, я тебе кое-что покажу.

Я послушно побежал за ним – так резво, что оказался в спальне раньше, чем туда прибыл ее хозяин. Вэл рассмеялся, а потом закрыл дверь и полез под кровать. Мне он велел слушать, не подойдет ли кто к двери. Гаррик в это время шлялся неизвестно где, но слуги докладывали ему о том, чем мы занимаемся. Не хотелось бы попасться!

Брат вытащил из-под кровати небольшой сундучок, снял с шеи шнурок с ключом и открыл его. А потом достал конверт, и протянул его мне. Сердце забилось часто-часто, когда я непослушными пальцами извлек из него сложенное вдвое письмо. Развернув лист, я уставился на написанное на нем, словно зачарованный. У Валентина такой же почерк. И у меня тоже, я старался подражать ему. У отца другой – очень крупный, неровный, нервный. А у нас аккуратные буквы, ровные строки. И мне стало очень приятно, что наш почерк похож на мамин. Словно ниточка, которая нас связывает.

Я сосредоточился на словах, которые поселились на этом листочке. Самом важном для меня листочке.

«Мой маленький, мой дорогой Валентин! Прости, малыш, за то, что мне пришлось уйти от вас, от тебя и от Дана. Я вас люблю, вы смысл моей жизни. Но иначе нельзя было и я надеюсь, ты поймешь меня чуть позднее, поймешь, почему я не могла остаться. Я же буду ждать, чтобы жизнь дала нам шанс снова увидеться. Пока же запомни самое главное: я люблю тебя и Даниила. Вы не просто смысл. Вы моя жизнь»

Я аккуратно сложил письмо обратно в конверт и глянул на брата. Он счел нужным объяснить историю появления послания.

– В тот день я не мог успокоиться. Бродил по пустому дому – отец куда-то уехал сразу после завтрака. За тобой присматривала вызванная им няня. А я ходил по этажам, заглядывал в каждую комнату и старался привыкнуть к ощущению пустоты. В доме стало слишком пусто без нее.

Вечером он тоже оставался беспокойным. Няня уложила спать нас обоих, и удалилась на первый этаж. Вэл выбрался из кровати, уселся на подоконник и смотрел в окно. Редкие прохожие уже почти не пересекали улицу, фонари стали гаснуть один за другим. Как вдруг мальчик увидел тонкую фигурку, которая подошла к забору, замерла у пышных розовых кустов, рядом с которыми брат любил проводить время. Валентин вскочил: пусть незнакомка была закутана в плащ, его ей не обмануть!

Он понесся вниз, а там, сдерживая охватившее его волнение, на цыпочках прокрался мимо гостиной, где няня смотрела телевизор. Выскочил на улицу, побежал к кустам. Но увы! Худенькой фигурки в плаще уже не оказалось там. Брат готов был разрыдаться от разочарования, но тут вдруг увидел что-то белое на зеленом кусте и осторожно приблизился. Потом понял: это конверт, наколотый на один из шипов.

– Вот, видишь тут дырочку? Мама специально его так прикрепила, чтобы он не упал или ветром не унесло…

Валентин схватил письмо, и услышал звук подъезжающего к дому автомобиля. Отец вернулся! Паренек со всех ног побежал обратно в комнату, ласточкой нырнул в кровать. Гаррик через пару минут приоткрыл дверь и убедился, что оба его наследника на месте, а потом покинул детскую.

Вэл решил подождать еще немного, а потом прочитать письмо при свете луны. Но, вдруг успокоившись, уснул. Однако утром исполнил задуманное, выдохнул с облегчением, и спрятал ценное послание. Мама жива и это самое главное. Она, конечно, не знала, что ее старший сын был свидетелем отвратительной и кошмарной сцены, поэтому сразу понял причину ее бегства. И сильно рисковала, появляясь снова возле дома, где над ней издевались – ведь мама почти что столкнулась с отцом. Однако ей повезло. И Валентину повезло: он понял, что его молитвы были услышаны.

– Она даже не стала обвинять отца. – удивленно прошептал я.

– Наша мама не хотела, чтобы мы знали, что живем с чудовищем. Но мы знаем.

– Как жаль, что мы не можем на это повлиять!

– Как хотел бы я вернуться в прошлое, изменить его! Чтобы этот ублюдок, который обращается с людьми, словно с вещами, сгинул где-нибудь после твоего рождения. И мы бы остались с мамой. Это была бы совсем другая жизнь.

Возможно, это были слишком жестокие слова для десятилетнего паренька. Но я, будучи меньше его в два раза, согласился. И испытал такое же желание, которое тревожило мою душу следующую четверть века.

***

– Стоп машина! – скомандовала Регина.

Я в этот момент старался добыть ее из одеяла, в которое сам же и укутал ранее. Но послушно замер. Лиса посмотрела на меня и рассмеялась.

– Ты и правда ненасытный. Пять лет мы делим постель, неужели до сих пор не успокоился?

– А ты?

– И я нет. – согласилась женщина. – Да подожди ты, неугомонный! Ну Оникс! Я вот о чем: а не стало ли это желание, безусловно кошмарное для ребенка, причиной поставить эксперимент по управлению временем?

– Ты считаешь кошмарным желание избавиться от тирана?

– Я считаю кошмарным то, что оно возникло у двух малышей… Понятно, что ответственность за это лежит на Гаррике, а не на мальчишках. Это каким же отморозком надо быть, чтобы твои сыновья, твоя плоть и кровь, тебя возненавидели? Причем настолько, что захотели избавиться, преступить эту кошмарную грань? Ты знаешь, милый, я против убийства, хотя мои руки в крови… Никто не заслуживает такого, но некоторые люди ведут себя так, что кажется, иначе их не остановить.

– Бешеных собак стреляют. Серийных маньяков казнят. И тех тварей, которые над тобой издевались, иначе невозможно было остановить. Если какое-либо существо мучает, лишает жизни других, оно должно быть готово к такой же участи.

– Отнять жизнь у убийцы, чтобы он не отнял жизни других… Да, вероятно, в этом и кроется смысл смертной казни. Не наказание, а единственный эффективный способ спасти потенциальных жертв. Но что ты скажешь по поводу моего предположения? Для чего Дан полез во время?

– А Саша никогда об этом не говорила.

Бабуля действительно никогда не рассказывала о том, почему Даниил решил экспериментировать с самой капризной материей, почему он вообще выбрал именно ее, а не другие стихии или энергии. Но я уверен: всемогущая знала о причинах. Хотя бы потому, что сама она этот архив уже прочитала.

Я же вплоть до сего момента считал, что Дан просто не смог вовремя остановиться. Как не сумел остановиться Гедеон – правда, это не лучший пример. Отец Дании был не в себе, а вот наш всеотец сохранял относительно трезвый рассудок. И мне казалось, что он просто увлекся, забыв о последствиях, пошел дальше, чем позволяло время и оказался его пленником.

Но теперь ситуация предстала немного в другом свете. Что, если Регина права и желание, которое острой занозой засело в детском сердечке, осталось там на целых двадцать пять лет, и привело к трагедии? Тогда получается, Гаррик от души нагадил сыночку, когда тот, желая повернуть время вспять, перечеркнул свою жизнь.

– Ему как раз двадцать девять лет было, когда случился этот эксперимент. Кажется, ты правильно угадала его мотивы.

– Я всегда недоумевала: ну чего ему спокойно не сиделось, зачем надо было непременно экспериментировать, рисковать… – задумчиво протянула лиса. – Даже злилась на него за это, ведь не только он в результате пострадал, но и Дания, их сын. А теперь, знаешь, если окажется, что парень просто хотел спасти мать от тирана-отца, я готова его понять.

Глава шестая. Вера в чудо

– Да? – удивился я, забирая сигарету, которую только что подкурила Регинка. – Но ты говорила, что не хотела бы ничего менять в своем прошлом.

– Я не Даниил и, хоть мой папаша тоже был тираном, я смогла его перевоспитать, еще будучи малюткой. Да и что мне было менять? Мама, как узнала Александра, хорошо прожила свою жизнь, когда сбежал отец. Я освободилась ото всех, кто хотел меня использовать, и на лебединой планете мне гораздо лучше, чем в родной деревне! Да и потом, я не хотела менять прошлое тогда, семь лет назад. С тех пор многое произошло.

Я вздохнул. Конечно, теперь и Регина хочет изменить прошлое. Наверное, если бы ей представилась такая возможность, она бы приложила все усилия, чтобы не дать любви ко мне пробудиться в ее сердце.

Женщина погладила меня по руке, забрала сигарету и улыбнулась.

– Ты, милый, тоже пугливый, как и я. Не бойся. Да, я хотела бы изменить прошлое. И в тот момент, когда ты впервые сказал, что собираешься развестись, вместо бурных возражений я хотела бы просто захлопнуть рот и не мешать тебе делать то, что ты считаешь нужным.

– Правда? – удивился я.

– Да, малыш. Кто его знает? Может, все наши дальнейшие препятствия появились потому что я сразу побоялась быть счастливой… Расплата за нерешительность, ведь за все в этой жизни…

Я поцеловал Регину. И потому что захотелось, и потому что не желал снова слышать эту фразу. Мы семь лет знакомы, у меня уже нервный тик на нее выработался!

– Ой. Так о чем я? Да, за все в этой… – я снова ее поцеловал. – Оникс! Хватит мне рот затыкать!

– Хватит повторять эту до ужаса неправильную поговорку. Хотя нет, повторяй. – глянул я на ее чуть распухшие губы. – Я с удовольствием буду перебивать тебя снова и снова.

– Люблю тебя. – лиса положила мне голову на плечо. – Что бы ни случилось дальше, это наше заточение я буду вспоминать с удовольствием.

– Я верю, что все образуется. И мы будем вспоминать его вместе. А иногда и повторять марафон, который тут случайно устроили.

– Да не в сексе дело, маньяк. Точнее, не только в нем. Иначе бы мы помирились уже через полгода, в те выходные в гостинице. Помнишь?

Я прижался к Регинке, и снова попытался вынуть ее из одеяла. Женщина засмеялась.

– Вижу, что вспомнил. Но дело еще и в том, как я себя с тобой ощущаю.

– И как? – ее ощущения для меня важнее попыток поскорее получить доступ к шикарному телу, поэтому я сразу же успокоился.

– В самом начале, до того кошмарного утра, мне с тобой было легко, хорошо и спокойно. Потом, за пределами постели, больно и страшно. Но пока мы разбирали историю Париса, я снова почувствовала эту легкость, мне снова стало хорошо с тобой! Это была тяжелая история, но ты так меня поддерживал, успокаивал, а твое предложение забрать мою боль… Я мысленно вернулась в прошлое и поняла, что даже когда отвергала тебя, ты все равно старался все для меня сделать, забыв о себе.

– А как иначе?

– Да, ты не можешь и не хочешь по-другому. И даже сейчас, когда я боюсь того, что случилось за пределами этой комнаты. Даже сейчас мне спокойнее, потому что рядом ты. С тобой не так тревожно. И ты помогаешь мне забыть о том, что там происходит.

– Я верю, что никакие происшествия не станут для нас помехой. А если попробуют стать – я их ликвидирую, едва Саша нас отсюда выпустит. Ты согласилась быть со мной и важно только это. А еще то, что я тебя люблю.

Я провел пальцами по ее щеке, заглянул в глаза. Регина улыбнулась и выскользнула из одеяла.

– Надеюсь, тебе не придется с кем-то или с чем-то сражаться за наше счастье. А пока что я хочу, чтобы ты снова помог нам забыть о том, что за пределами этой комнаты есть какой-то остальной мир.

– Помогу. Мне с тобой и забывать ничего не надо, потому что ты мой мир. И я хочу стать твоим миром.

***

Маленький ребенок до поры, до времени, не подозревает, насколько огромен мир вокруг него. А если случайно делает такое открытие – часто оно пугает его, нежели восхищает. И до определенного возраста его миром и главными богами этого мира являются родители. Большие, сильные, всемогущие. Я был этого лишен.

Мама не смогла быть рядом с нами. А отец – какой из него бог? Отца я с того дня, когда открылась правда, возненавидел и желал ему смерти. И даже тысячелетия спустя не смог понять, принять, простить и отпустить. Потому что насилие невозможно понять, принятия и прощения оно тоже не заслуживает. А тот, кто его творит – он, конечно, не бог. Да, он может возомнить себя богом, но на самом деле он ниже последнего земляного червя.

Из-за отца я сам едва не стал убийцей. И до сих пор благодарю судьбу за то, что она мне помешала. Пусть в результате я стал узником времени. Что же – такова моя расплата за то, что я хотел уподобиться папаше. За то, что не подумал о своих близких. Ведь если бы удалось мне изменить прошлое, я, совершив страшное, вряд ли смог бы жить спокойно. И их жизнь со мной тоже не была бы спокойной. Если бы вообще довелось мне встретить их в новой версии жизни.

Но это все будет потом. И пятилетним мальчиком я не знал, куда людей приводят их желания. Пока что я был растерянным ребенком в огромном мире, почти что без якоря и без ветрил. Спасибо Валентину за то, что он всегда оставался рядом! Да, брат не бог и не смог полноценно заменить фигуру родителя, хотя и старался это сделать. Но он был таким же мальчишкой, как я сам, только немного старше. А моим богом на долгие годы стало желание исправить прошлое.

Даже будучи малышом, я понимал, что это желание не осуществится по щелчку пальцев, по щучьему веленью или каким-то другим сказочным образом. Сказки мне на ночь читал Вэл, однако я знал: в жизни такого не бывает. В жизни надо самому стараться, если хочешь чего-то добиться. Никакая щука не поможет. Да и не водились они на Власте, давно уже вымерли, как и золотые рыбки.

Старший брат, лелеявший такое же желание, понимал, что оно неосуществимо. А я в пять лет верил в чудо и был большим фантазером. Поэтому, после разговора с Вэлом, решил: обязательно так и сделаю, избавлю нас от тирана! По счастливой случайности и по подсказке брата я сразу стал думать в правильном направлении: о том, что нужно вернуться в прошлое. Но как это сделать?

Приблизительно в то же время я выучился читать и, вместо легких и приятных рассказов про зверушек и растения, стал проглатывать большие фантастические повести, герои которых путешествовали по времени. Что тогда, что теперь, я остаюсь твердо убежден в том, что человеческое сознание, пусть даже принадлежит оно писателю-фантасту, не может отразить то, чего нет в мире. И если что-то кем-то описано – значит, оно где-то и существует. Просто мы еще не добрались до той части Вселенной, где такое происходит. Иногда это и к счастью.

Итак, я читал о чужих путешествиях по времени, и мечтал о собственных. Точнее, всего об одном. Но чертежи машины времени в фантастических книгах не предоставлялись. И потому вскоре на моей полке в спальне поселились томики по физике. Отец, когда я приходил к нему и просил денег на книги, бурчал, что я перевожу средства на такую ерунду, но бумажки давал. Да, в деньгах он нам никогда не отказывал, это надо признать.

А вот Вэл, который первые два года сопровождал меня по книжным магазинам, удивлялся моему выбору литературы. Но не спорил и, пока я отбирал интересующие меня книги, пропадал в музыкальном отделе. Он уже лет в одиннадцать определился со своим призванием и понял, что желает связать жизнь с музыкой. Пришлось папаше еще и на хорошую гитару раскошелиться. А вот виртуозно играть на инструменте брат и сам научился.

В любимых занятиях мы и проводили время после школы. Сидели в гостиной, Валентин разучивал новые мелодии, а потом уже сочинял собственные. А я читал очередной труд, который для меня оказывался увлекательнее фантастики, чертил схемы, делал заметки. И с каждым днем приближался к осуществлению своего желания. Так мне тогда казалось.

Иногда на пороге гостиной появлялся отец, если возвращался домой в адекватное время, а не тогда, когда его наследники уже разбредались по кроватям. Пару минут стоял и смотрел на нас, а затем удалялся. Я продолжал развивать свою телепатию, а потому без труда считывал его равнодушие, а после и раздражение. Папенька не понимал, как можно тратить столько времени на книги или музыку – лучше бы на улице дурака валяли. Со временем он и вовсе стал ненавидеть наши занятия. Все незнакомое и непонятное инстинктивно вызывает у человека опасение, вот отец и злился. Была еще одна причина: Валентин как-то вспомнил, что мама тоже любила книги и музыку. Читала она, конечно, не физику и геометрию, которой я позднее увлекся тоже. Да и не играла на инструментах, но любила слушать хорошие композиции. Мы напоминали отцу женщину, которой удалось освободиться от него. А как иначе? Мы ее сыновья.

Гаррик не мог долго злиться молча – не такой характер. Поэтому со временем он стал высказывать нам свое неодобрение. Но его проблема заключалась в том, что и мне, и Вэлу, было абсолютно до лампочки папочкино недовольство. Более того: мы даже испытывали радость от того, что он бесится. А почему бы и нет? Каждый имеет право на не одобряемые эмоции.

И когда отец увидел, что его недовольство мы игнорируем, перестал ограничиваться только высказыванием собственных чувств. Все чаще между нами стали вспыхивать скандалы, в особенности когда Валентин объявил, что хочет заниматься музыкой. Я же тогда подвякнул, что посвящу жизнь науке, но на меня папенька внимания не обратил – слишком я мал еще был в то время.

Вэлу же он сообщил, что если тот не прекратит заниматься ерундой, лишит его содержания.

– Прекрасно! – обрадовался брат. – Так я ничего не буду тебе должен.

Отец прикусил язык. В тот момент он сообразил, что никаких других рычагов, кроме материального, у него нет. Он даже не знал, что брат уже зарабатывал концертами и получал достаточно неплохие суммы. Валентин не тратил свои гонорары – разве что на новые струны для гитары, на чехлы. Он откладывал деньги, чтобы уйти из этого дома. И ждал только, пока я подрасту, потому что оставлять тут меня не собирался.

Я бы ушел и прямо сейчас, в никуда. Но брат был не таким горячим и оказался более разумным. Он понимал, что без денег двое мелких парней долго не протянут. А еще понимал, что не сможет оплачивать мою школу, лучшую в городе. Валентин настаивал на том, чтобы я получил прекрасное образование, как и он сам.

– Но тогда он потом предъявит нам счет! Обязательно предъявит! – возражал я.

– Он лишил нас матери. И по этому счету никогда не расплатится. Так что это он нам должен, брат.

Я не стал спорить. Вэл взрослее, он знает, как лучше, надо просто немного подождать. Но так вышло, что подождать не получилось.

Глава седьмая. Больная любовь?

– Вечность бы так лежал, чтобы ты рядом… И больше ничего не надо.

Регина не изменила своим привычкам, и снова устроилась на мне, хотя на диване оказалось достаточно места. Но я не против, такой вариант и мне нравится больше. Чем мы ближе друг к другу, тем лучше. Приятнее и правильнее.

В момент, когда я заговорил, лиса пальчиком чертила какие-то знаки на моей груди. Однако услышав это признание, замерла. Потом посмотрела на меня, и едва заметно покачала головой. Я обеспокоился, и всем своим лицом выразил это беспокойство.

– Иногда ты меня пугаешь такой любовью. – призналась она.

– Что? Почему? Как любовь может напугать?

– Начинает казаться, что кроме меня у тебя ничего нет. Ты готов был самоликвидироваться, чтобы не причинять мне боль. Ты называешь меня своим миром, тебе не надо ничего больше. Но ведь так не бывает! Или не должно быть. Ты словно готов отказаться ради меня от всего остального, даже от того, что тебе дорого. Даже то, что за пять лет ты не насытился моим телом хотя бы немного – это тоже пугает. Словно ты маньяк, одержим мной, словно это какая-то больная любовь.

– Как ты сказала? Кроме тебя у меня ничего нет… Нет, просто без тебя мне ничего не надо. Я знаю, ты сейчас подумала о детях. Конечно, я помню об их существовании, я их люблю, они, вместе с тобой, самое главное, что у меня есть. Все трое! – тут Регинка улыбнулась. – И я тебя уверяю, что не собираюсь от них отказываться. Но ты и есть мой мир, а что я могу поделать? И ведь нам хорошо вместе? Вот и хочется задержать такие мгновения на целую вечность. Хочется, чтобы таких мгновений было побольше. А что касается того, что я не могу тобой насытиться…

– То тут ты точно маньяк!

– И это тоже. Но вообще, женщина, ты себя в зеркале видела? Как таким телом можно пресытиться? Особенно зная, какое удовольствие ты способна доставить. И зная, какое это удовольствие – радовать тебя в постели.

– Но у тебя будто даже желаний собственных нет. Все для меня. До того как Александра нас напугала и мы планировали сегодняшний вечер… Точнее, я планировала. Ты же только согласился и заявил, что тебе важно только то, что ты со мной. А как и где – все равно. Ты вообще сам что-нибудь хочешь? Менее глобальное, чем наше совместное будущее.

– Милая, ну я же мужик. Мне же надо глобально! Вспомни наш разговор про свадьбу: место запомнил и уже молодец, а всякие мелочи – это по вашей девичьей части. Впрочем, у меня есть список желаний, к выполнению которого мы можем приступить прямо сейчас, раз так удачно валяемся в постели.

– Ты и правда маньяк. – Регина шлепнула меня по рукам. – Никакого доступа к телу, пока не расскажешь о том, чего хочешь ты! Не надо пытаться мне во всем угодить, родной. Я вовсе не хочу всегда быть сверху – и в прямом, и в переносном смыслах. И мне важно понимать, что у тебя тоже есть желания. В конце концов, мне тоже было бы приятно делать то, что ты хочешь, если это мне под силу.

– Тогда слушай.

Да, мне гораздо важнее то, что хочет моя любимая женщина. Я сам человек простой и мне многого не надо. А вот ее счастье – это самое главное мое желание. Мне действительно неважно, как мы проведем сегодняшний вечер, если мы скоротаем его вместе. Можно даже без секса, но зная нас обоих, вряд ли так будет. Об этом я и сообщил лисе и она согласилась. А я перешел к мечтам на широкую ногу. У меня и правда есть кое-какие соображения, но вообще я стараюсь, чтобы они недолго задерживались в статусе желаний и скорее переходили в реальность.

– Я ведь не шутил про дом.

А я и правда не шутил. Я хочу построить дом для любимой, где все будет так, как ей понравится. И где мы будем счастливы, где будут счастливы дети. Я хочу отправиться с Регинкой в путешествие по Вселенной. Ну или хотя бы по той ее части, что мне уже знакома. Археология помогла мне открыть множество новых интересных и удивительных мест. Я хочу показать их лисе. И вместе с ней побывать в новых местах. А еще взять детей и совершить всем вместе большое космическое путешествие. Мы с родителями и Гертрудой иногда путешествовали по планете и мечтали точно так же колесить и по Вселенной. В своей семье я хочу реализовать эту мечту.

– Если же что-то попроще… Хочу засыпать и просыпаться с тобой. Готовить тебе завтрак. Собирать семью за большим столом, вместе обедать и ужинать. Проводить как можно больше времени вместе, понимаешь? С моей работой это прямо роскошь.

– Ты очень семейный. Для такого молодого парня даже удивительно.

– У всех разные приоритеты. Нет, ну по работе тоже есть планы.

Хотя я уже многого стою как археолог и состоялся в профессии, хочется новых открытий и находок. Хочется написать о моих находках. И в последнее время я понимаю, что у меня появляется и желание преподавать, передавать свои знания тем, кто идет в профессию, помогать им на первых порах. Хочу доучить наконец древне-марсианский, еще парочку языков освоить. Курсы пройти интересные, люблю узнавать что-то новое.

– Но семья для меня и правда самое главное, Регин. Без любимых людей жизнь пуста и бессмысленна и никакая работа, никакие занятия эту пустоту не забьют. А без тебя и вовсе не хочу жизнь представлять. Что же касается моих желаний в отношении конкретно тебя – есть несколько. Но я сам их хочу осуществить и зачем заранее раскрывать карты?

– Какой же ты хитрец. – улыбнулась лиса. Но снова посерьезнела. – И вот опять ты говоришь о невозможности жизни без меня. Это пугает, понимаешь?

– Да чем же?

– Да тем, что так нельзя! Даже если сегодня все кончится хорошо и нам не придется бороться за наше счастье – оно ведь не бесконечно. Мне уже столько лет и ведь я не буду жить вечно…

– Даже думать об этом не хочу!

– Подожди. Я скажу сейчас и ты, возможно, обидишься. Но вот ты не можешь представить жизнь без меня. А я могу, прости, если это жестоко звучит. Я люблю тебя милый. Но понимаю, что и без тебя буду жить. Придется. Жизнь ведь не спросит, она продолжится и надо будет в ней существовать. Если же застрять на одном месте, такая участь хуже смерти! А ты пугаешь меня вот такой своей категоричностью.

– Для меня большое облегчение, что ты готова к жизни и без меня. Потому что я хочу, чтобы твоя жизнь продолжалась несмотря ни на что. Однако как ты не видишь другой любви, кроме как ко мне, так и я не вижу жизни без тебя. У каждого свои больные точки, милая.

– Надо подумать над этим. А ты подумай вот над чем: я все-таки действительно не вечная и мое тело не всегда будет таким, как сейчас. Когда-то же я состарюсь! И это может произойти быстрее, чем ты думаешь.

– То есть, ты до сих пор не в курсе, что мне нравятся женщины постарше? – Регина рассмеялась, а потом шлепнула меня. – Ай! Я не за внешность тебя люблю. Влюбился да, по этой причине. А полюбил по другой. И так сильно тебя люблю, что ты для меня всегда остаешься самой-самой. Возможно, мы состаримся вместе и это тоже счастье. Вместе встретить старость – такая простая мечта. Но мне кажется, что и когда я стану стариком, ты не изменишься. Буду следить за тобой, ревниво по пятам ходить и костылями смазливых охранников отгонять!

Регина честно старалась сохранить серьезное выражение лица, но на последних моих словах не выдержала и расхохоталась. Я к ней присоединился. Действительно ведь комичная картинка выходит. Когда же мы вдоволь насмеялись, лиса потребовала кофе и с тоской посмотрела на сырники.

– Кажется, творога я наелась на годы вперед. – сообщила она.

– Что у Саши попросить? – поинтересовался я, подавая красотке чашку. – У меня сырники тоже уже поперек горла стоят. И раз уж бабуля решила нас тут поселить, пусть хотя бы питание нормальное обеспечивает.

– «Цезарь» хочу. С рыбой!

– К кофе? – озадачился я странными вкусовыми пристрастиями любимой.

– Да! На сладкое уже смотреть не могу.

Я потребовал у бабки салат, пояснив, что у нас от сырников уже все слиплось. Лиса фыркнула. А потом засмеялась, когда мне в руки упал пакет с ингредиентами.

– Нормально блин! – возмутился я, когда на столике появилась еще и посуда для приготовления салата.

– А что такого? – захлопала Регинка ресницами. – Ты вот сейчас тут говорил, что хочешь мне завтраки готовить. Считай, ты в двух шагах от исполнения своего желания.

Я улыбнулся и признал ее правоту, а потом занялся готовкой. Вообще моя красотка сама кого угодно в кулинарии за пояс заткнет. Но готовить для нее действительно приятно. Тем более можно еще и для себя вегетарианскую версию салата сделать – рыбу, как и мясо, я не употребляю ни в коем случае.

– Интересно, а салат тоже будет неиссякаемым, как сырники? – пробормотал я, натирая сыр.

– Сейчас и проверим. Так ты говоришь, что влюбился в меня из-за внешности?

– Каюсь, грешен. Ну и из-за твоего острого язычка, конечно.

– Кажется, я еще ничего такого своим язычком в то время не делала. – усмехнулась женщина.

– О, тогда бы я вообще голову потерял сразу же.

– Это ты-то? Который, даже оказавшись в одной постели с обнаженной мной, стойко перетерпел все мои попытки тебя соблазнить?

– Тогда я уже любил. А это чувство довлеет над инстинктами. Ты вот спрашивала, когда я понял, что люблю тебя. Я же вспомнил и когда вообще полюбил тебя, а когда влюбился.

– Рассказывай. – велела Регина, закуривая.

Я в этот момент с облегчением убедился, что хотя бы соус вредная бабка прислала готовый. Не люблю возиться с соусами. Умею готовить, а за последние годы лиса меня в этом деле поднатаскала, да и делать что-то для нее мне правда нравится. Но с соусами натуральная беда, и я даже не знаю, как с ней справиться. Однако сегодня Регинке не придется в очередной раз удивляться тому, что мои руки вдруг начинают расти абсолютно не оттуда, когда дело касается соуса. Так что можно полностью сосредоточиться на рассказе, пока она уплетает салат.

Мысленно я перенесся на семь лет назад, в самое начало нашего знакомства. Мы с близнецами и Асторией с Лиамом только-только оказались на лебединой планете, преисполнившись решимости завершить расследование, которое начали еще на Глизе7. И я, конечно, даже представить себе не мог, что случайная незнакомка, которая в кафе попросила передать соль, совсем скоро станет центром моей Вселенной. Да и Регина, которая лично решила посмотреть на незваных гостей, тоже не могла вообразить, что события будут развиваться именно так.

– Хотя твое смазливое личико и широкие плечи оценить успела. – улыбнулась теперь она.

– Ты в своем репертуаре!

Глава восьмая. Семь лет назад

Улыбнувшись, я продолжил плыть по волнам памяти. Мне кажется, все пары любят вспоминать, как зарождались их чувства. Даже если любовь вдруг уже прошла, всегда приятно вернуться в самое начало, снова испытать те же эмоции. Если, конечно, потом отношения не обернулись кошмаром – бывает и такое, когда прекрасный принц вдруг становится чудовищем. Как это было у Алины, например. Но, к счастью, это не наша история. И наша любовь не прошла, а я приложу все усилия, чтобы и потом этого не случилось.

– Но поначалу ты меня сильно бесила!

– А вот не надо было отрицать свои симпатии, малыш. – показала мне язык лиса.

Да, тогда я попал в капкан, который сам себе и поставил. Мои соотрядники оказались умнее, они просто присматривались к красотке, да и симпатию, которую пробудила в них обаятельная хозяйка планеты, не отрицали. А я вот все время ее задирал. Вообразив, что Регина – мировое зло, тиран и деспот, я от всего сердца старался испытывать к ней неприязнь. А вот другие органы отмечали, какие у нее длинные ноги, какой завораживающий, обволакивающий голос, сексуальный смех. Как горят ее глаза – только я не сразу понял, что загораются они именно тогда, когда красотка смотрит на меня. А уж когда она устроила незапланированный стриптиз через пару дней после знакомства, чтобы продемонстрировать свои шрамы… Шрамы я, конечно, увидел. Да и обстановка в тот момент была не самой располагающей, чтобы любоваться ее отличной фигурой. Но то, что зрелище нам открылось сногсшибательное, все же заметил. Правда, в тот момент я уже не был так категорически против нее настроен.

Вообще в то утро, когда Регина рассказала нам свою историю, мое мнение о ней кардинально поменялось. Дошло наконец, что мы имеем дело не с мировым злом, а с потрясающей женщиной, на долю которой выпали нечеловеческие испытания… И которая не сломалась, не обозлилась. Она нашла в себе силы жить дальше, помогать другим. Получать удовольствие от жизни, которая в самом начале была так сурова с ней.

– Сначала проснулось уважение. – вспомнил я теперь.

– Это из уважения ты сказал, что я очень даже ничего и лез обниматься? – фыркнула вредина.

– Ты так хорошо все помнишь? Ну сначала я очень хотел тебя утешить. Не выношу, когда кто-то плачет, а еще твой рассказ… – поежился я. – Потом уже обрадовался, что твои испытания закончились. Ведь и правда: сколько можно-то? А ты про форму начала… Кстати говоря, а что ты тогда такое хотела сказать, когда Саша тебе рот заткнула?

– Откуда я знаю? – удивилась женщина. – Семь лет прошло.

– То есть, что я тогда сказал – ты помнишь, а какую скользкую шуточку отпустить хотела – не помнишь? – прищурился я.

– И вовсе не шуточку! Хотела пригласить тебя вечером в гости и рассказать о занятиях, во время которых можно обойтись и без формы… Блин, Оникс!

– Попалась! – рассмеялся я. – Да, ты с первого дня знакомства делала намеки. То говорила, что в твои планы не входит задерживать меня в своей опочивальне до утра.

– Хотя задумывалась над тем, что была бы не против.

– То сообщала, что не в восторге от перспективы приглушить мои чувства и оставить меня на планете…

– Нет, ну правда, нафига ты мне, женатый, под боком? Я, как увидела у тебя кольцо на пальце, даже расстроилась. Симпатичный мальчишка, в моем вкусе, да и тело, даже в одежде видно, отличное, все как я люблю. И занят, блин!

– А ведь кроме этих намеков поначалу ничем себя не выдавала. – покачал я головой. – Думаю, если бы Саша тогда тебя не подставила, ты бы потом со мной такой смелой не стала.

– Правильно думаешь. Одно дело – когда ты не знаешь о том, что я не прочь оказаться в одной постели с тобой. Тут можно попробовать сдержаться, взять себя в руки. Но ты же знаешь! И вроде бы даже не возмущен этим фактом, не против тактильного контакта. И как тебя не подразнить, как не дать волю рукам и языку? Раз уж ничего больше не светит… Вот только Александра сказала это рано. Я не слишком-то была готова в тот момент в симпатиях признаваться.

– Она специально.

– Что? Вот карга! Зачем?!

– Она еще тебя тогда не знала. Но уже оказалась в курсе твоей интимной жизни, решила, что ты та еще развратница, и хотела меня, маленького мальчика, отпугнуть и спасти от твоих цепких лапок. А получилось наоборот.

– Как наоборот?

– Узнав, что ты ко мне неравнодушна, я и своему интересу позволил поднять голову. Конечно, мне это польстило: такая красивая, крутая, сексуальная женщина и вдруг смотрит на меня как на интересного ей мужчину! Это при том, что у тебя любовников и так хватало.

– Тебя и это не отпугнуло?

– Симпатия женщины с потрясающим сексуальным аппетитом? Разумеется, нет. Хотя на тот момент я и не догадывался, насколько грандиозны твои аппетиты. Хорошо, что теперь они у нас совпадают.

– Получается, если бы Саша тогда промолчала, ты бы не узнал. Или узнал позднее. А тут раз – и бабка невольно помогла.

– Ага. И хотя я запрещал себе о чем-то таком думать, стал влюбляться в тебя. Когда же ты свои ручки тянула куда не надо…

– Точно не надо?

– Очень даже надо, я оговорился! В общем, сложно было не влюбиться и не захотеть тебя. Я же не шутил тогда, когда говорил, что каждый день напоминаю себе о том, что женат!

– Мне приятно было это услышать. – улыбнулась Регина.

– А когда ты меня в суде поцеловала, я вообще чуть не упал. И правда соображать перестал, а ты меня еще и стукнула!

– Ух, как я на тебя зла была в тот момент! С одной стороны. С другой, ты так меня отважно защищал, такую речь толкнул! Я даже возбудилась, несмотря на всю ситуацию. И если бы не приняла утром двойную дозу блокатора, через пару минут твоей бабке было бы стыдно входить в ту комнату.

– Я вообще очень тайно надеялся, что ты не сдержишься. А вместо этого по голове получил.

– Хочешь сказать, ты бы мне в тот момент отдался? – прищурилась Регина.

– Ой, не знаю! Ну, наверное, пришлось бы покориться грубой силе. Не отбиваться же от разъяренной женщины, в самом деле!

– Вот черт! Жаль, я твои чувства тогда не сосчитала. – мы засмеялись, а потом красотка предложила мне новый вопрос. – Так когда же ты меня полюбил?

– Помнишь наш разговор, когда ты объясняла, почему порекомендовала меня в качестве потенциального лидера Глизе? – лиса кивнула. – В тот момент чувство сформировалось окончательно. Мы уже стали больше, чем друзья. Я понял, что под всей этой крутостью и силой скрывается нежная девочка, которую хочется укутать в любовь, как в одеяло.

Да, любовь зрела несколько месяцев, когда я наблюдал за Регинкой, узнавал ее, начал понимать, какая она на самом деле. Я увидел, что у нее не только тело великолепное, но и душа прекрасная. Понял, что она не железная леди, а женщина, которая, конечно, может всего добиться сама, как и делала это всю жизнь. Но к ногам которой мне приятно будет бросить весь мир.

И еще осознал, что на самом деле, невзирая на ее годы, лиса и правда еще совсем девчушка. Настолько внушительная разница в возрасте меня в самом начале слегка смущала, ведь красавица меня в десять раз старше. Однако эта же разница вызывала и другие ощущения. А сама ненаглядная осталась юной, и правда временами словно даже младше меня. Озорная и проказливая, но в то же время нежная, легкая, удивительная. И беззащитная. А я же все-таки мужчина, меня хлебом не корми – дай защитить ту, которую любишь.

– То есть, ты понял, что я не такая крутая на самом деле и, вместо того, чтобы разочароваться, меня полюбил? – распахнула глаза женщина. – Оникс, ты какой-то странный, ей-богу. У меня имидж красотки без проблем и многих притягивает именно это. А ты меня раскусил, но не сбежал, решил вляпаться по полной.

– Справедливости ради, ты и сейчас порой включаешь крутую стерву. И эту твою сторону я тоже люблю! Ты была права, когда говорила, что любят человека любого и всякого, а не только одну его часть. Ты любишь меня и скромным и нахальным, я тебя – и крутой, и нежной. Все, мы квиты.

– Ну того скромнягу я вообще-то давно не видела. – фыркнула красотка. – Даже соскучилась.

– А как рядом с тобой можно оставаться скромным? Но я попробую. Будут у нас такие ролевые игры.

– Интересное предложение. – одобрила лиса.

– Надо скорее отсюда выбираться, мы уже столько всего интересного напланировали! А возвращаясь к твоему вопросу… Да, в процессе того разговора неясное чувство, которое уже пару месяцев ныло в районе груди, оформилось наконец в любовь. Ты тогда призналась, что не хотела бы нас терять. Я пообещал вслух, что этого не будет. А мысленно поклялся, что никогда не оставлю тебя, мою девочку. Ведь это невозможно – оставить того, кого любишь.

Регина прижалась ко мне так сильно, что я кожей ощутил, как бьется ее сердце. И понял, что мое стучит в унисон, но нисколько этому не удивился. Думаю, так и должно быть.

– Как подумаю, что вы могли не прилететь на мою планету… – прошептала лиса.

– Становится страшно. – закончил я за нее и она кивнула. – Мне тоже.

Да, наши отношения нельзя назвать безусловно счастливыми. Это только впереди. Мы едва успели понять, как нам хорошо и легко вместе, как вдруг следом на нас свалился весь спектр негативных эмоций. Мы даже возненавидеть друг друга успели! Регина – за боль, которую испытала. Я, как бы парадоксально это ни звучало, за то, что она не дает мне возможности сделать ее счастливой. За ее счастье я готов заплатить любую цену и до сих пор.

Но наша любовь все это пережила и я уверен: нам действительно суждено быть вместе. За это я буду сражаться, за это я буду биться с кем угодно. Если бы Регина не захотела снова быть со мной, возможно, не ощущал бы я этой решимости. Но теперь чувствую ее. И потому действительно страшно, что я мог проскочить мимо своего счастья. Да, за него надо бороться. Но лучше бороться за любовь, чем ее не испытывать.

– Как бы ни сложилось, я благодарна тебе за нашу историю, милый.

– Все сложится прекрасно, обещаю. Даже у несчастий есть лимит. Если мы пережили все, что было – нас ничто не сломает.

– Главное, чтобы сил хватило. – вздохнула Регина. – Ты же знаешь, я не железная.

– А ты просто не мешай мне сделать все для нашего счастья. У меня хватит сил, я для этого тверже камня стану. И вообще, я действительно считаю, что все плохое у нас уже было, теперь время хорошего. Так всегда бывает и, если мы продолжим чтение, сама убедишься.

– Продолжим. Но сначала я хочу в очередной раз убедиться в том, что ты действительно тверже камня.

– А?

– Не тупи, милый. – фыркнула лиса. – И убери ты этот салат уже. У меня теперь другой голод разыгрался.

– Понял! Расчищаю плацдарм для его утоления!

И тут же получил похвалу за вовремя проснувшуюся сообразительность. Приятно!

Глава девятая. На прицеле

Годы шли, я посещал школу, изучал науки, уже даже начал проводить собственные эксперименты и исследования. Пока еще скромные, но Вселенная тоже не сразу строилась. Валентин все так же занимался музыкой, но теперь часто из-за этого отсутствовал: начались гастроли по всей планете. Брат говорил, что за них платят лучше, чем за концерты в нашем городе, и так ему удастся быстрее накопить денег. Да и ездить по другим городам, знакомить все большее количество людей со своей музыкой, набираться впечатлений, чтобы создавать новые композиции – все это было ему интересно.

Я брата понимал, но сильно скучал. Попросился пару раз с ним, на гастроли, но Вэл со вздохом объяснил, что для мальчишки моего возраста это не лучшее времяпрепровождение. Ведь придется пропускать школу. И, хотя мы оба не сомневались в том, что я потом все наверстаю, старший не хотел, чтобы я перенапрягался. Зато он обещал взять меня с собой, когда начнутся каникулы.

Школа же для меня была важна, и я со временем стал понимать, что брат прав: надо учиться у лучших. Только так я смогу постичь все премудрости своих наук, а это, в свою очередь, поможет мне осуществить главное желание и изменить прошлое. Оно никуда не делось. Наоборот: папенька лишь способствовал тому, чтобы стремление избавиться от него укреплялось и занимало практически весь мой ум. Тем более теперь я понимал, что это осуществимо. Но знаний, опыта и возможностей у меня пока недостаточно.

И потому записался еще на пару курсов, которые помогали мне развиваться дополнительно. Имелся у них и другой бонус: я стал реже бывать дома. Отец поначалу думал, что я просто шляюсь по улицам, или завел себе девчонку. Но потом увидел выписку с моего счета и понял, что его младший отпрыск по-прежнему сидит над книгами или в лаборатории, вместо того чтобы страдать фигней, как все нормальные пацаны его возраста. Другой родитель бы обрадовался. Но Гаррик, кажется, был бы счастлив, если бы приходилось забирать меня из участка или, полуживого от возлияний, из бара. Увы – оправдывать его надежды я не спешил. Возвращался домой до комендантского часа, вел себя прилично и ни на какие подвиги меня не тянуло.

Отец мрачнел, скандалы между нами вспыхивали все чаще, особенно когда до него дошло, что и младший сын не желает продолжить его дело. Если раньше он постоянно срывался на Вэле, то теперь и мне стало доставаться. Брат, когда бывал дома, всегда становился между нами и защищал меня от родителя. Как я боялся за него в такие моменты! Однажды папенька даже замахнулся на старшего. Но Валентин, не дрогнув, напомнил, что скоро он станет его сильнее, и тогда отцу придется за все ответить. В этот момент я в очередной раз им восхитился, но внутри все сжалось от страха. Гаррик же его убьет за такое нахальство! Но папаше, наоборот, такой ответ понравился.

А когда Вэл уезжал на гастроли, защищать меня было некому. Поначалу я просто уходил в свою комнату, когда тиран пытался поскандалить со мной. Это работало, но недолго: он стал отправляться за мной и психовать уже в спальне. Тогда-то я и оценил прелесть своих курсов: там можно было задерживаться до вечера и лишь потом идти домой, тайком прокрадываться к себе и заниматься своими делами.

Разумеется, это был временный выход с негарантированным эффектом. И играть в партизана мне быстро надоело. Ведь это попросту неправильно – проникать в свой дом, словно вор, крадучись! И не иметь возможности в этом доме нормально заниматься тем, чем хочется, из-за неадекватного родителя.

Любви к Гаррику это не прибавляло, а вот желание поскорее освоить науки становилось все сильнее. Однако я, уже будучи подростком, стал задумываться о том, что даже когда избавлюсь наконец от этого зверя в человеческом обличии, не смогу избавиться от знания о нем, от воспоминаний о его ужасных делах. И все потому, что каждый случайно брошенный в зеркало взгляд сразу же мне об этом расскажет.

С годами мои волосы потемнели, черты лица оформились окончательно и пришлось признать: внешне я пошел в отца. Валентину больше повезло: он в маму. Я же, хоть и рос достаточно симпатичным парнем, одно время даже в зеркало спокойно смотреть не мог. Но брат, когда я поделился с ним своей печалью, в очередной раз сумел найти верные слова, вернувшие мне покой.

– Ну что ты! – улыбнулся он и погладил меня по голове. – Внешность – это вообще не главное, и мы еще столько раз изменимся… Важно то, что у тебя в голове, в сердце и в душе. А ни там, ни тут, ни здесь ты на него не похож.

– Но все же я вижу его отражение в зеркале.

– А я нет, братишка. У нас с тобой мамина улыбка. И ее глаза.

– Как? Они у меня в отца: цвет, разрез, форма.

– Но не выражение. У папеньки будто стеклянный глаз, холодный и безжалостный взгляд. У тебя другой, живой, добрый. Как у меня, как у мамы.

Да, тогда я успокоился. Но долго пребывать в состоянии покоя мне не дал предмет нашей беседы. Сходство видел не только я, но и он. Папаша тоже признавал, что Вэл пошел в мать, уже не питал по его поводу никаких надежд и считал пропащим человеком. А вот на меня имел большие планы. Я ведь так похож на него, значит, должен делать так, как он скажет, стать его продолжением. А я бунтовал, был против. Да еще заразился от старшего брата смелостью и отвагой, поэтому все чаще не молча уходил к себе, а огрызался, возражал, спорил…

Ситуация при таком раскладе не могла не обостриться. И это случилось, когда Валентин был на очередных гастролях. Если бы он в то время присутствовал дома, наверняка снова развел бы нас по углам. А так некому было давать отпор папаше и успокаивать меня, поэтому с родителем у нас случился крупный скандал.

Я в очередной раз заявил, что пойду в науку, не буду заниматься криминалом, этими его темными делами – они мне противны, как и сам папенька. А он, тоже в очередной раз, пригрозил лишить меня содержания.

– Больно умные все стали! – взорвался Гаррик. – Живешь, как король, в ус не дуешь и умничать изволишь! А кто тебе такие условия создал, сынок? Я! Либо оплачиваешь их послушанием, либо слезай с моей шеи!

– Я не твои шалавы, чтобы за деньги под твою дудку прыгать! – вспылил я в ответ. – Ты маму в золотой клетке не удержал, и нас не удержишь!

Пассаж про ярко накрашенных девчонок, с которыми отец общаться не перестал и поныне, он пропустил мимо ушей. А вот напоминание о матери его взбесило, и он отвесил мне такую пощечину, что у меня голова едва не оторвалась. Но когда папаша снова занес карающую длань, я схватился за пистолет и наставил его на отца. Поссорились мы в его кабинете, а оружие Гаррик в принципе никогда не прятал. Мало ли, экстренно пригодится. Вот мне теперь и пригодилось.

– Даниил, положи на место. – тут же пришел в себя отец. – Ты же не выстрелишь в папу!

– До жути хочется проверить, угадал ты или нет. – признался я.

Мы замерли, а я действительно стал бороться с искушением нажать на спусковой крючок. Ведь это так просто: секунда и тирана нет. Не нужно изобретать машину времени и возвращаться в прошлое, не надо ждать и терпеть его выходки… Раз и все. Даже наказание не страшит. Я еще несовершеннолетний, все можно списать на неосторожность. Если выстрелить прямо сейчас, не будет следов насилия и борьбы. Можно сказать, что неудачно «поиграли». Главное – выглядеть убитым горем, будто мне его жаль. Чуть соврать ради свободы. Папины дружки меня не тронут, поверят. А папины недруги так вообще на руках носить станут. Но как это поможет маме?

Внезапная мысль о матери вдруг ликвидировала мою решимость. Убийство не вернет ей загубленной молодости, не сотрет воспоминаний о том кошмаре, который она пережила. Да, я отдавал себе отчет в том, что мне все равно придется лишить Гаррика жизни. Но только для того, чтобы мама жила спокойно, а мы не были с детства ее лишены. Поспешив сейчас я не добьюсь этой цели.

Положив пистолет обратно на стол, я глянул на отца. Тот уже совершенно остыл и смотрел на меня даже со страхом. Ублюдок. Я прошел мимо него в свою комнату, и Гаррик не последовал за мной. Вскоре он и вовсе уехал, а я стал собирать вещи в большую спортивную сумку. Я уже тоже успел успокоиться, так что это нельзя было назвать спонтанным решением. Давно уже хотел уйти из этого дома и сейчас наконец понял: пора!

Да, возможно, отец и изменил свое ко мне отношение и перестал бы меня третировать после сегодняшнего скандала. А если нет? Проверять не хотелось. К тому же дом, в котором я вырос, окончательно мне опротивел, как и его хозяин. Я вспомнил страх, который обнаружил в глазах папаши – он сразу понял, чем дело пахнет. Свою жизнь Гаррик очень ценил и не хотел, чтобы она оборвалась так быстро и нелепо. И как же моментально перешел от тотального бешенства к адекватному состоянию, как сразу успокоился!

В тот вечер я понял про насилие и насильников еще кое-что важное. Все они трусы, при этом трусы, которые прекрасно себя контролируют. Разумеется, если мы говорим о ментально сохранных людях. С тех пор я не верил, когда всякие уроды, поднимавшие руку на тех, кто слабее, впоследствии плакались, каялись и утверждали, что не могли сдержаться, не ведали, что творят… Все они могли! Ведь не набросился же на меня Гаррик, когда я схватился за оружие! Он понял, чем может обернуться дело и сразу же сменил тактику.

А еще насильники такие крутые лишь тогда, когда ощущают свою силу, свое превосходство. И насилием стараются еще больше подтвердить наличие этого самого мнимого превосходства. Но едва появляется кто-то сильнее, как они, о чудо, вспоминают, что разговаривать можно и нужно словами, а не кулаками! Тут они почему-то уже не стремятся показать свою крутизну. Когда в моих руках оказалось оружие, расстановка сил изменилась и у меня появилось весомое преимущество. Гаррик это сразу понял.

Я же понял, что больше ни минуты не хочу жить в доме насильника и труса, на его деньги. Да я лучше сортиры мыть буду, чем еще хоть грош у него возьму! Я и так сейчас побросал в сумку только самое необходимое: пару комплектов белья и одежды, а еще все свои книги. Ничего, как-нибудь проживу. Единственное, о чем я жалел: о школе и курсах придется забыть. Но и это не страшно.

Потом все наверстаю. Сейчас же главное то, что я наконец выбрался из этого дома, получил свободу. Выйдя на улицу, я вдохнул полной грудью. Оглянулся, посмотрел на темный дом и отчетливо понял: я сюда уже не вернусь. А потом бодрой и легкой походкой отправился прямо в ночь.

Глава десятая. Я ни о чем не жалею

– Куда отправился? – Регина уже несколько минут клевала носом, а я с умилением за этим наблюдал.

– Он в ночь. А ты спать. – сообщил я.

– Я еще не хочу. – закапризничала лиса.

Но кто ее слушал? Я убрал уже прочитанные архивные бумажки, чтобы не помять их, поправил сбившуюся простыню, уложил красотку и попытался укутать ее в одеяло. Но не тут-то было: Регинка завертелась червяком.

– И в чем дело, милая?

– Это ты просил диван, не я. Я на нем спать не желаю. Ты теплее, приятнее, так что иди сюда!

– Ты теперь всегда будешь на мне спать? – поинтересовался я, укладываясь.

– Вообще-то это было в моих планах! Ты против? – замерла она.

– Просто уточняю. Значит, так и запишем. И не вздумай потом менять свои планы, я тебе не пес, чтобы туда-сюда переучиваться. – затянул я ее на себя.

– Другое дело. – довольно улыбнулась любимая. – И ты спи. Глаза уже красные.

Сделав это заявление, Регинка тут же уснула. А я полюбовался тем, как она надувает губки, как уютно сопит и обнаружил, что сейчас действительно последую ее примеру. От этого безделья в заточении я жуть как обленился!

***

Уйти из дома Гаррика было легко и приятно. Сделав это, я почувствовал себя большим и сильным, поверил: мне все по плечу. И до полуночи, восхищенный собой и своей смелостью, бродил по городу, глазел по сторонам. В такое время на улице мне бывать еще не приходилось, несмотря на то, что я дожил уже до пятнадцати лет.

Правда, смелый и уверенный в себе я, все же сторонился машин, напоминавших отцовский автомобиль. С одной стороны, не хотелось новых разборок – одного скандала в день вполне достаточно. С другой, я не исключал, что Гаррик снова осмелеет, раз в руках у меня нет оружия. А потому просто закинет в салон и отвезет обратно. Заканчивать свой блестящий уход из дома так стремительно я не хотел.

Но все обошлось. А потом я стал все чаще зевать, глаза так и норовили закрыться прямо на ходу. Неудивительно: я привык ложиться спать в десять, в очень редких случаях – в одиннадцать вечера. И организм, которому уже два часа полагалось быть в кровати, недвусмысленно мне об этом напоминал.

Однако сегодня и ему, и мне, пришлось довольствоваться лавочкой в тихом скверике. Я не мог пойти к друзьям или одноклассникам, потому что время было откровенно поздним. Не в моих привычках беспокоить людей по поводу собственных проблем. Поэтому такой вариант показался самым лучшим. На улице уже поздняя весна, ничего со мной не случится. Тем более за углом находится полицейский участок. А мои энергетические защитные поля уже работали великолепно.

Так что я улегся на скромное ложе, подложив под голову сумку, сотворил вокруг себя защитный купол. Теперь никто не сможет причинить вред ни мне, ни моему нехитрому имуществу. И смежил веки, ожидая, что после такого бурного вечера и сбитого режима дня сразу же отключусь. Но ошибся.

Сумка, в которой книг было больше, чем вещей, оказалась не самой лучшей подушкой. Да и деревянная лавочка ничего не могла предложить мне в плане комфорта. Ортопедический матрас в моей бывшей спальне гораздо удобнее! Так что пришлось некоторое время поворочаться, чтобы найти для себя более-менее приемлемое положение.

Но когда тело больше не подавало сигналов дискомфорта, сольную партию завела голова. Да, вечер выдался насыщенный и моя психика никак не желала успокаиваться, заново переваривая все, что успело случиться. Раз за разом я прокручивал в памяти момент, когда держал отца на прицеле. Я и злился на себя за то, что не поставил точку на его кошмарной жизни. И радовался – ведь это и правда было бы напрасной жертвой. До поры, до времени.

В конце концов, я убедил себя в том, что поступил абсолютно правильно, решив не трогать его сейчас. Зачем? Лучше я перепишу историю и этого момента в моей жизни не будет вообще. А будет счастливое детство с мамой и братом, без отца-тирана. Но в хороших условиях, ведь мама бы за ним все унаследовала…

Я уж было ожидал, что когда решу вопрос насчет прошлого, оно мне и приснится – счастливое и во всех отношениях замечательное. Но тут сознание озадачилось: прошлое прошлым и оно никуда не убежит. А что же теперь делать с настоящим, с будущим? Я же не могу вечно ночевать на лавочке! Это, как минимум, неудобно. Как максимум, не приблизит меня к желанной цели.

Вздохнув, я переключился на эту тему. Ну, во-первых, завтра надо будет зайти в школу, а потом в центр развития, где проходят курсы. Папенька наверняка и сам наведается в оба места, чтобы забрать документы и заявить, что оплачивать он этот бардак больше не собирается. Но пока до него дойдет, что я сбежал, может и несколько дней пройти. В этом большом доме мы иногда неделю не видимся, если ему поругаться не приспичит.

Так что не факт, что он сегодня же пойдет утрясать финансовые и бюрократические вопросы. Тогда как и в школе, и на курсах меня будут ждать и обеспокоятся, если я не появлюсь. Да и вообще, нечего на Гаррика надеяться! Мои собственные действия, безусловно, правильные, привели к нынешнему положению дел. Значит, мне и нести ответственность за последствия. Поэтому надо самому явиться в оба заведения и объяснить, что я более не имею возможности их посещать.

Потом нужно будет найти работу. Это не слишком просто, ведь я еще несовершеннолетний. Но я могу пойти в доставку или официантом, либо действительно стать уборщиком. Мне сейчас выбирать не приходится – ведь я не взял с собой денег. И еду захватить тоже не догадался, хотя мог бы…

Едва я подумал об этом, как желудок тут же возмутился. Это понятно: я ведь и поужинать не успел. Но сейчас мне было не до его возмущений, да и добыть пропитание оказалось негде. Не на белок же охотиться в полуночном сквере! Поэтому я постарался не обращать внимание на мысли и голод, предпринял еще одну попытку уснуть. А потом, разозлившись на свой организм, телепатически запрограммировал себе сон до восьми утра. Вот сразу надо было это сделать, а не хлопать глазами в темноте!

И спал я хорошо, крепко. Впрочем, телесон никогда не бывает плохого качества. Чего нельзя сказать о пробуждении. Вокруг пели птицы, где-то вдалеке прозвякал трамвай. Ну чем не пастораль? А я лежал на лавочке и стучал зубами: ночи все-таки еще холодные. Да вдобавок желудок, начавший свою голодную арию перед сном, решил теперь, что утро – это идеальное время для ее продолжения.

Я попытался встать с лавочки, но вместо этого просто плюхнулся прямо на асфальт. Сел и зашипел: все окоченевшее тело онемело, а теперь, потревоженное, покрылось противными мурашками. Еще и колет во всех местах одновременно! Кажется, я себе отлежал все места, которые мог и еще парочку тех, которые отлежать невозможно – даже лицо!

Негнущимися руками я растер деревянные ноги, вскарабкался обратно на скамейку и, в меру скромных своих сил, сделал нехитрую разминку. Даже удивительно, что мое тело, проведя всю ночь в не слишком удобном положении, стало таким непослушным и неловким. Мне ведь пятнадцать лет, а не девяносто, чтобы так себя ощущать. Может, организм таким образом бунтует против подобного с ним обращения? Увы, выбирать сейчас не приходится, так что придется ему смириться.

А вот желудок смиряться не хотел и буквально взвыл, когда я встал. Острая боль пронзила меня с ног до макушки и я, согнувшись пополам, таща за собой сумку, доковылял до ближайшего питьевого фонтанчика. Умывшись, от души нахлебался воды, холодной настолько, что аж зубы свело.

Мой расчет был крайне прост: большой объем воды должен был заполнить желудок, обмануть его и заставить не испытывать чувство голода. А то, что жидкость была холодной, мне тоже на руку: может, благодаря этому противный орган хоть немного сожмется, что ли. Рассуждал я как истинный физик!

И с удивлением убедился, что в анатомии, кажется, свои законы. Поначалу желудок и правда притих, анализируя, чем угостил его хозяин. А потом, поняв, что его хотели надуть, будто бы сильно пнул меня всей своей, заполненной водой, массой, изнутри. Стало еще хуже и, вдобавок, в туалет захотелось.

К счастью, с общественными кабинками проблем не было – они в нашем городе встречаются через каждые пятьсот метров. Так что хотя бы одну потребность организма я смог удовлетворить. А потом направился в сторону школы. Хотя солнце уже встало, все еще было прохладно, так что руки я засунул в карманы, несмотря на то, что обычно не имею привычки держать их там во время ходьбы. Но перчатки я тоже забыл захватить!

И это было очень кстати. В кармане я обнаружил несколько монеток и, обрадованный, полетел к ближайшему же торговому автомату. Там купил небольшой шоколадный батончик с орехами, весил он грамм тридцать – все, на что мне хватило денег. Но ничего. Употребив его, я быстро почувствую сытость, да и орехи все же какие-никакие, а калории.

Это, кажется, была самая вкусная сладость в моей жизни. Уже много позднее я понял, что когда чего-то вдруг лишаешься и потом получаешь снова, ранее привычная вещь вызывает уже гораздо более сильные эмоции. Да и вообще человеку мало нужно для нормального существования: удобно спать, достаточно есть, иметь возможность удовлетворять другие базовые потребности. Но мне пока что об этом придется забыть – таковы последствия моего выбора, и я должен нести ответственность за них. Однако я ни о чем не жалею.

К тому же это ведь не навсегда! Сейчас решу вопрос со школой и центром, потом найду работу. Надо поискать что-то с ежедневной оплатой на первое время, чтобы сегодня вечером уже иметь деньги на еду. А еще опросить приятелей: не согласится ли кто-то приютить меня на ночь? Спать на лавочке все-таки еще прохладно.

Мне нужно продержаться всего неделю. Потом вернется Вэл, станет легче. Можно было бы ему прямо сейчас позвонить, но я не хочу мешать планам брата. А он ведь придет в ужас, пешком ко мне с другой стороны планеты прибежит! И по пути будет сильно переживать за младшенького. Нет уж, пусть спокойно проведет свои гастроли.

Тем более мне стыдно за то, что я спутал все карты своим внезапным уходом из дома. Брат ведь хотел, чтобы я сначала среднее образование получил, а теперь я сяду ему на шею, да еще и неучем останусь. Однако это не навсегда – потом доучусь, а если к его возвращению у меня будет более-менее нормальная работа, Валентину не придется содержать здорового лба полностью. И я обязательно приложу все усилия, чтобы ради моего благополучия единственный мой близкий человек не жертвовал своим. Довольно с нас жертв!

Глава одиннадцатая. Сон

В тишине, нарушаемой только бесконечными исповедями сверчков, все происходящее казалось нереальным, словно я сплю и вижу сон. За спиной тихо вздохнул черный, как ночь, жеребец – он тоже хочет спать. Я повернулся и попытался нащупать его морду – в полной темноте ее не видно, да и глаза, после созерцания яркого пламени большого костра, совсем перестали что-то различать в сумраке. Но конь угадал мое желание и сам ткнулся замшевым носом в мою ладонь. Я почесал ему морду, и повернулся обратно.

Глаза мои устремились к Регинке, которая сидела прямо напротив. Костер, плясавший между нами, отбрасывал блики на ее лицо, искорки, поднимавшиеся в воздух, озаряли пространство микроскопическими вспышками. В таком антураже женщина смотрелась загадочно, словно какая-то средневековая ведьма или, на крайний случай, цыганка.

Сходства с последней добавила и одежда, нетипичная для моей красавицы. Роскошную фиолетовую гриву она убрала под желтый платок, лишь пара завитков выбились из-под ткани и змеились у ее лица. Светлая блузка с оборками, с привычно откровенным декольте, при взгляде на которое голова кружится от этой глубины, но с широкими рукавами, скрывающими тонкие, изящные запястья, которые я так люблю целовать. И очень длинные юбки, под которыми прячутся бесконечные ноги лисы. Вместо пояса она использовала еще один платок. Интересно, сколько на красотке юбок, и как долго придется их снимать?

То ли Регинка научилась читать мысли, то ли последнее размышление ярко отразилось на моей физиономии, но женщина вдруг глянула на меня одновременно и с возмущением, и лукаво. А в глазах ее заплясали огоньки, не имеющие никакого отношения к костру, который нас разделяет. Какая же она у меня красивая…

Рядом с ней и со мной сидели какие-то люди, уставшие за день, притихшие. Большинство из них смотрели на костер, словно завороженные, кто-то дремал, прислонившись к соседу. А я продолжал глазеть на любимую. По ее губам скользнула легкая улыбка, Регинка встала, направилась прочь от костра. Сделав пару шагов, она обернулась, будто что-то забыла, быстро глянула на меня, и продолжила свой путь. Я поднялся с места, готовый устремиться в темноту, где скрылась женщина. И проснулся!

Удивленно оглядевшись, я обнаружил себя все в той же, уже до зубовного скрежета надоевшей, белой комнате. Лиса по-прежнему лежала на мне, а на губах ее расцвела такая же улыбка, какую я только что видел во сне. Интересно, нам снова приснился одинаковый сюжет? Но что он значит?

Регина вытянулась, тихонько застонала. Я осторожно погладил ее по спине, красотка прижалась ко мне, и задышала чуть чаще. Кажется, я слишком рано проснулся! Продолжение, которое она сейчас видит, явно интереснее посиделок у костра. И что теперь делать? Руки сами тянутся ее приласкать, но я не в праве это делать, пока моя девочка спит, ведь она может оказаться против. Однако и просто лежать, созерцая лису в таком состоянии, тоже плохо получается!

Женщина вдруг вздрогнула, распахнула глазищи и глянула на меня. Я выдохнул с облегчением: вопрос разрешился сам собой. Какие у нее сейчас удивительные глаза: огромные, просто космические. И кажется, что в них еще плещется пламя того самого костра, который я созерцал во сне.

– Знаешь, мне сейчас такое приснилось… – задумчиво начала она.

– Про посиделки табора у костра я знаю. – поспешил я ввести ее в курс дела. – Лучше расскажи, что было дальше? Я пошел за тобой? И?

– Нам снова приснился один и тот же сон? Но это не табор, просто я почему-то вырядилась Эсмеральдой… Остальные люди были одеты как попало, словно выбежали из дома впопыхах и нацепили первое, что под руку попалось. Ты разве не заметил?

– Я смотрел только на тебя.

– И разве можно было ждать другого ответа? – улыбнулась лиса. – А ты вообще был в обычной одежде, шорты, футболка. При свете костра у тебя такое удивительное лицо, как у какого-нибудь героя старинного романа, и искорки в глазах пляшут.

– У тебя тоже. Ты словно ведьмой мне показалась. Ай, Регин, ну не кусайся так сильно, я в хорошем смысле. Чародейка, которая заколдовала мое сердце… И глазищи твои колдовские, невероятные. Когда ты меня взглядом позвала, то словно за поводок потянула. Но в этот момент, блин, я проснулся!

– То есть, тебе неизвестно, что дальше происходило? Ну, может это и к лучшему. – хитро улыбнулась вредина.

– Регин!

– Что, котик?

– Рассказывай давай! Что там случилось, я не в курсе, но видел, что было тут и потому желаю узнать полную картину.

– А что тут было?

– Ты прильнула ко мне, стонать начала… Я уже не знал, что делать и как сдерживаться.

– В следующий раз тут же буди меня, желательно нежно. – посоветовала лиса. – Лучше сразу переходить от эротических снов к делу.

– Эротических?

– Увы, зайчик, порнография в этот раз случиться не успела. – развела она руками.

А потом еще немного подразнила меня, но в итоге все же рассказала продолжение. Регина отошла от костра метров на десять, дождалась меня, обняла и поблагодарила за то, что я ее спас от чьих-то домогательств.

– Ты меня в ответ цапнул за ухо, ну как ты любишь…

– Только я люблю?

– И я тоже. Ощущения такие реальные, до сих пор мурашки по коже бегут. – сладко потянулась лиса.

А я отметил, что мурашки и правда побежали. Причем у меня тоже. Но дальше, увы, события во сне развивались не так, как хотелось бы. Моя красавица благосклонно принимала ласки, однако когда я попытался коснуться ее губ, вдруг, неожиданно для себя самой, меня оттолкнула.

– Вроде и хотела, но руки сами действовали, против моей воли. Будто и во сне эта блокировка сработала.

– Ничего страшного, наверстаем наяву. Но вообще странный сон. Может, это наша прошлая жизнь? Представляешь, если мы и в прошлой жизни уже были вместе, жили в каком-нибудь таборе или не пойми где.

– А ты во всех жизнях в шортах рассекаешь? Я думаю, нам просто уже бред какой-то снится. Саша доиграется, что мы тут свихнемся.

– Ничего, она нам мозги живо на место поставит. И от кого, интересно, я тебя во сне спасал? Очень желаю лично встретиться с этим бессмертным и доходчиво объяснить, что нельзя никого домогаться против их воли!

– Какой ты у меня воинственный, зайчик! Расслабься, это всего лишь сон. И даже во сне ты меня защищаешь.

– А как иначе?

Я обнял Регину, а она благодарно чмокнула меня в нос. Потом вспомнила про салат, который и правда не думал иссякать. Я же все еще пытался найти смысл в странном сне, однако вскоре махнул рукой на это бесполезное занятие. Регина права: мы тут уже столько времени сидим, что немного сойти с ума вполне позволительно. Да и само пространство вневременности все же необычное, плюс наша связь – все это может транслировать нам весьма странные сновидения, смысла в которых нет в принципе.

– Дан все-таки удивительный парень был уже в пятнадцать. – выдернул меня из размышлений голос лисы. – Взять на прицел человека, от которого ты уже десять лет мечтаешь избавиться, и не воплотить эту мечту в жизнь… Какая выдержка для этого должна быть?

– Думаю, не в выдержке дело. – женщина протянула мне тарелку с моим вегетарианским салатом, и я присоединился к трапезе. – Саша говорила, что Даниил очень добрый, и всегда отчаянно протестовал против насилия. Теперь понятно, почему. Думаю, если бы его эксперимент удался и он оказался в прошлом, все равно бы не смог прибить папашу, несмотря ни на что. Он же не убийца.

– Но тогда почему он не смог? Я думала, это время так попыталось ему помешать.

– Мне кажется, времени нет дела до спасения Гаррика. Оно наказало Дана за ужасное желание – убить человека, пусть даже он и не смог бы этого сделать. Но ведь допустил эту мысль! Или за то, что он пытался использовать время в своих целях. Или если так грубо нарушить прошлое, возникли бы проблемы с настоящим. Может, оно себя так защищало, и все мироздание. Оно вообще с приветом, это время.

– Действительно, зачем бы времени вступаться за Гаррика? Кошмарный человек… Попрекать своего ребенка куском хлеба – да ты обязан дать ему этот кусок, а еще образование, прочие материальные блага, я уж не говорю о духовных! Иначе зачем тогда ты вообще стал родителем?

Я согласился. Действительно, если уж ты собрался произвести новую жизнь, будь готов к тому, что теперь ты несешь ответственность за этого человека и обязан его вырастить, воспитать, содержать. Не до конца твоей собственной жизни, но хотя бы пока ребенок не станет самостоятельным. Он ведь до определенного возраста сам не сможет себя обеспечить, даже если захочет.

Помню, когда Силия завела речь о первом ребенке, я несколько дней все рассчитывал. Хватит ли у нас средств, времени, сил. Да, на Эдеме от денег давно отказались, но все же бесплатно там ничего не дается. Силия в то время училась, я же только что получил диплом, но постоянные командировки помогали содержать семью из двух человек. А из трех? Детям надо много, а мне до зубовного скрежета не нравится поговорка о зайках и лужайках.

Потому что надо быть реалистами: никто задаром лужайки не раздает. И размером такая лужайка должна быть с футбольное поле, чтобы твой зайка был обеспечен всем необходимым! Так что считал я долго, прикидывал, раздумывал. Да, можно было бы взять еще больше работы, но тогда я вообще перестал бы дома появляться. А ради чего тогда это все? Я хочу видеть своего ребенка немного чаще, чем в моменты выписки из роддома и его выпуска из школы! И просить о помощи своих родителей я не собирался. Раз уж я достаточно взрослый для своей семьи, то и обеспечивать ее тоже должен сам.

Но все тогда разрешилось лучшим образом. Я действительно немного поднапрягся, стал заниматься не только практической работой, но и статьи публиковать, заметки. Первое время Саша мои опусы редактировала, у нее опыт ого-го, она когда-то была журналистом8. Потом заметила, что руку я уже набил, так что ее помощь мне больше не требуется. Мне эта работа нравилась: вроде и дома сижу, и доход повышаю. Но я давно ничего не писал. Ни времени не было, ни настроения.

А через некоторое время после рождения Феникса очень удачно нам подвернулась Тиара9. Меня и до нее уже отмечали как перспективного специалиста. Но после работы на старой-новой планете мои акции резко взлетели. В этот момент Силия и заговорила о втором ребенке. Я ее поддержал. С сыном было сложновато в силу непривычки, но с дочкой уже легче стало. Сейчас я обеспечиваю всех троих, не считая себя, и это нормально. А вот представить себе, как я попрекаю детей тем, что я им вообще-то сам должен отдавать, я не способен и не хочу. И на месте папаши Даниила я бы просто сквозь землю провалился, нежели допустил бы, чтобы мои дети голодали и ночевали на лавочках!

Глава двенадцатая. Не сейчас

– Я бы на месте Гаррика сквозь землю провалилась, если бы Ониксу пришлось голодать и ночевать на какой-то непонятной лавочке! – рассердилась Регина.

– Ты почти дословно процитировала мои мысли, зай. – подал я ей кофе.

– Спасибо. Подкури мне сигарету, пожалуйста. И для этого не надо быть телепатом, милый. Это мысли каждого нормального родителя. Ведь из дома Дан сбежал только из-за папаши.

– Вот именно! Что с того, что ему уже пятнадцать? Я помню, каким балбесом был в этом возрасте, хотя и теперь тоже… – лиса засмеялась. – Но он был подростком, на Власте это еще не взрослый осознанный возраст. И потому не мог адекватно оценивать действительность. У ребенка ведь вся жизнь едва не пошла под откос: и школу бросить хотел, и работать вместо того, чтобы учиться. Много бы он там наработал!

– Да еще и жить неделю черт знает где, пока брат не вернется. Мне понятно его желание не тревожить Валентина. Хорошие люди скорее себе руку откусят, чем попросят о помощи, потревожат других. Но страшно подумать, что могло бы произойти с ним за эту неделю! Тем более мальчик тепличный, а таким всегда еще сложнее.

Да, Даниил действительно был абсолютно домашним пареньком. Ему еще повезло, что он ночевал рядом с полицейским участком и догадался защитить себя при помощи энергетического поля. Хотя преступность на Власте к тому моменту уже была больше эпизодической, мальчонка запросто мог стать жертвой каких-нибудь зарвавшихся хулиганов. Или даже если не думать о самом плохом, его ждали и другие опасности. Например, можно было вымокнуть под дождем и заработать себе воспаление легких, постоянно страдать от голода, от невозможности личную гигиену поддерживать… Жизнь на улице отнюдь не располагает к удовлетворению базовых потребностей, о которых вспоминал и сам Дан. А уж если до этого все такие потребности удовлетворялись на высоком уровне, контраст тем более становится заметен.

Мы с Региной еще некоторое время возмущались Гарриком и положением, в котором по его вине оказался Даниил. Хоть и произошло это черти когда, нельзя сказать, что сейчас отсутствует проблема подростков, сбегающих из дома, в котором им плохо. Причем дом может быть вполне приличным, а вот отношения в нем – на грани катастрофы.

– Но ведь все обойдется? – с тревогой глянула на меня Регинка.

– Да, и сейчас мы узнаем, как. – пообещал я, отыскивая продолжение.

Но лиса, удовлетворившая свои собственные базовые потребности в еде, кофе и никотине (да, для нее это тоже база), вспомнила и о других запросах тела. Она отобрала у меня бумаги, дотянулась до столика, сложила все туда. Я хмыкнул. Кажется, этот архив мы дочитать не успеем. Или потратим на него больше времени, чем на предыдущий.

– С воспоминаниями Дана мы продолжим потом. – не разочаровала меня красотка.

– Но сначала ты хочешь продолжить наш сон наяву?

– Теперь ты читаешь мои мысли. – улыбнулась она и прильнула ко мне, когда я аккуратно сжал зубами мочку ее уха. – Да, именно так.

– Только не отталкивай меня.

– Никогда. Во всяком случае, не сейчас. – продемонстрировала Регина чудеса логики и последовательности.

***

Никогда не думал, что мне будет настолько тяжело войти в школу, в которой я проучился уже девять лет. И всегда я шел сюда с радостью, с желанием научиться чему-то новому. Но теперь грустно стало от мысли, что я в последний раз толкаю эту тяжелую дверь, иду по коридору, который могу пробежать с закрытыми глазами – настолько мне все тут знакомо. В последний раз здороваюсь с охранниками, учителями.

Я пришел к кабинету директрисы и стоял перед ним пару минут, не решаясь постучаться. Но этого и не потребовалось.

– Доброе утро, Даниил. – раздался за спиной ее голос. – Вы ко мне? Проходите. Рада вас видеть.

Да, директриса и педагоги меня любят. И она действительно всегда рада меня видеть, как и я ее. Но сейчас мне придется разочаровать замечательного человека, который даже в глубине души мной в некоторой степени восхищается – я как-то случайно прочитал мысли директрисы о себе и своем семействе.

Женщина директорствовала здесь и тогда, когда в школу ходил Валентин. Она его знает и тоже любит. Поэтому, когда я поступил сюда же, имела немного менее предвзятое мнение на мой счет, чем могла бы. Ведь моего папашу она тоже знает – да его весь город знает. Если не лично, то по слухам точно.

И вот у Гаррика реноме отнюдь не положительное. Это, впрочем, неудивительно. Однако мы, его сыновья, продемонстрировали себя лишь с лучшей стороны. Знаю, когда я появился в школе, директриса опасалась, что я пошел в папочку. Ведь я младший ребенок, такие обычно более заласканные, тем более она тоже углядела наше внешнее сходство.

Но по прошествии времени женщина убедилась, что яблоко от яблони упало очень далеко, а потом, образно говоря, укатилось в другую галактику. С той поры я ее ни разу не разочаровывал. Но увы, всегда быть примером и образцом для остальных золотых мальчиков мне не под силу. Во всяком случае, не сейчас.

Мы прошли в кабинет, директриса опустилась в кресло и предложила мне тоже сесть. Я опустился на стул напротив нее, поерзал. Потом поднял глаза, собрался с духом.

– Мне придется покинуть школу. – выпалил я, не давая себе шанса передумать. – Простите, что так внезапно.

– Это неожиданно. – призналась женщина, помолчав минуту. – Вы переезжаете?

– В некотором роде. Я думаю, на днях отец заберет мои документы, и…

– Даниил, в чем дело? – директриса не дала мне договорить и посмотрела с тревогой. – Я чувствую, что вас что-то беспокоит. Мой долг, как педагога и человека, помогать ученикам и людям. Пожалуйста, введите меня в курс дела.

Я попытался отказаться – не люблю выносить сор из избы. Но директриса снова повторила свой вопрос, а в ее мыслях я прочитал беспокойство по поводу моей дальнейшей судьбы. Пришлось рассказать, что вчера я ушел из дома и не собираюсь туда возвращаться по причине конфликта с отцом. А так как он явно не будет оплачивать учебу непокорного отпрыска, я ухожу и из школы, и из центра, где у меня проходят курсы. Дама кивнула, а в мыслях ужаснулась тому, что Гаррик даже родных детей умудрился против себя настроить.

– Что же… Это понятно, но как вы собираетесь жить дальше, молодой человек?

– Через неделю с гастролей вернется брат. Я пока что хочу устроиться на работу. Не волнуйтесь, я буду заниматься самостоятельно, и…

– Где вы провели сегодняшнюю ночь?

– На лавочке в сквере. – признался я. – Сегодня постараюсь к кому-то из друзей попроситься в гости с ночевкой, так что все в порядке.

Однако мой желудок ворчливо высказался в совершенно противоположном духе. Я покраснел, а директриса изменилась в лице.

– Когда вы в последний раз ели?

– Вчера днем. – честно ответил я. Предатель-желудок не дал бы соврать.

Выражение лица дамы изменилось снова. Она велела мне следовать за ней и полетела в столовую. А там буквально втолкнула меня в кухню и обратилась к нашим работницам общепита.

– Доброе утро, девушки. Этот юноша не ел со вчерашнего дня. Вы знаете, что делать. А вы, Даниил, не проявляйте скромность там, где не нужно. И не убегайте, когда позавтракаете, мы продолжим разговор.

Она быстро вышла, оставив меня на растерзание пяти женщинам. Десять глаз посмотрели на меня так заинтересованно, что я понял: живым и голодным уйти не удастся. Ведь вступает в действие могучий инстинкт, который всегда просыпается у добрых людей, когда они видят перед собой оголодавшего подростка.

– Мой руки, Даниил и садись. – улыбнулась повариха. – Как раз твоя любимая пшенная каша готова.

– И тосты тоже, сейчас бутерброды сделаем. – подхватила дама с раздачи. – Не стесняйся, нам в радость тебя накормить.