Любовь, которую ты вспомнишь бесплатное чтение

Пролог

Ничто не могло заставить меня стереть улыбку с лица. Я смотрела в закрытую дверь ванной и чувствовала себя по-детски счастливой. Будто все мои мечты исполнились в эту секунду, а проблемы остались где-то за пределами этого мира.

Резкий стук в дверь вырвал из эйфории. Я не успела даже обернуться, как он повторился вновь.

Служащие отеля так не стучат. Они боятся лишний раз побеспокоить постояльцев, поэтому их стук хоть и звонкий, но робкий, будто неуверенный, с легким сомнением и извинением сразу.

Тот, кто сейчас стоял по ту сторону двери, стучал не так. Эти удары по дереву были серьезными, даже внушительными. Не ради замены полотенец или уборки номера. В этом стуке чувствовалось напряжение и самую капельку – угроза.

Затянув потуже пояс халата, я двинулась к двери. Может, Лера карту забыла? С ней такое бывает.

Но в коридоре стояла не моя сестра, а незнакомый мужчина в желто-синей форме почтальона. Несмотря на раннее время, он уже выглядел уставшим.

– Анна Солер?

Кивнула, пытаясь угадать, кто может присылать мне письма через испанскую почту, да еще и в номер отеля. Не так много людей знало, где именно я остановилась, и каждый из них может пообщаться со мной по телефону или лично.

– Да, это я.

Мужчина утвердительно махнул головой, словно и не сомневался ни секунды, и протянул мне конверт вместе с планшетом.

– Распишитесь в получении.

Послушно поставила подпись и забрала послание. Мужчина, не попрощавшись, что за испанцами замечается редко, резко развернулся и быстрой походкой устремился к лифту. Явно тяжелая почтовая сумка била его по бедру с каждым новым шагом.

Проводив почтальона взглядом, переключила внимание на конверт. Судя по символике, какое-то официальное уведомление, но я не особо вычитывалась в отправителя, сразу залезая внутрь.

Notificación de la demanda.

Моего уровня испанского хватает для того, чтобы читать деловую корреспонденцию, но то ли мозг еще не включился в работу, то ли отвлекающий фактор в виде шума льющейся воды из ванной не давал сосредоточиться, а я скользила глазами по строчкам и никак не могла ухватиться за суть.

Может, попросить помощи у Ди?

Взгляд сам собой метнулся к закрытой двери в правой части номера. Нет, если я войду туда прямо сейчас, никакого разговора не получится. Точно не в ближайшие полчаса.

Но бумажка жжет пальцы – не понятно, почему, но это чувство – что я держала в руках нечто важное – не отпускает. Поэтому сделала снимок на телефон и отправила фото адвокату с просьбой объяснить, не ошибка ли это. Ведь у меня нет никаких дел с официальными учреждениями Испании.

К моему удивлению, Шах перезвонил мгновенно – я даже не успела вернуть мобильник на стол.

– Анна, – голос Максима Григорьевича звучал напряженно, чего за все время нашего общения юрист никогда себе не позволял – он даже новость о том, что я скрыла сына от мужа, воспринял куда спокойнее. – Откуда у вас эта бумага? Вы расписывались в уведомлении о вручении?

Мы не так хорошо знакомы с мужчиной, но сейчас я почувствовала, что мой адвокат взволнован, и это волнение несло негативную окраску. Видимо, оно еще и заразно, потому что я сама начала волноваться в ответ.

– Ее принес почтальон прямо в номер, – призналась сразу же, мельком ответив, что в ванной перестала шуметь вода. – И попросил расписаться. Я вскрыла конверт, когда он уже ушел.

В ответ до меня донесся шумный вздох (или выдох?) на том конце трубки, но я никак не могла разобрать, что именно в нем – облегчение? Разочарование? Да еще эта напряженность в голосе адвоката… поняв, что начинаю нервничать все больше, задала единственно возможный сейчас вопрос:

– Максим Григорьевич, что это за уведомление? – взгляд зацепился за конверт, и в этот раз мозг четко справляется с возложенной на него функцией, с ходу определив, какому именно учреждению принадлежит герб на лицевой стороне письма. – Я ведь правильно поняла, что это из суда?

– Анна Леонидовна, – вот теперь в адвокатском выдохе четко слышится сожаление. – Это уведомление о подаче иска против вас. Диего Солер обратился в суд по семейным делам и просит установить его опекуном Александра в ходе бракоразводного процесса.

Ничто не могло заставить меня стереть улыбку с лица. Ровно до этого момента, когда слова моего защитника доходят до затуманенного счастьем разума. Будто в насмешку, дверь в ванную распахивается, являя моему взгляду улыбающегося Диего.

Только мне теперь не хочется улыбаться, глядя на него в ответ. В моих глазах слезы, а на языке – горький привкус разочарования и предательства.

Какая же я наивная дура.

Только я могла дважды влюбиться в одного и того же мужчину.

И только он мог дважды разбить мне сердце.Ничто не могло заставить меня стереть улыбку с лица. Я смотрела в закрытую дверь ванной и чувствовала себя по-детски счастливой. Будто все мои мечты исполнились в эту секунду, а проблемы остались где-то за пределами этого мира.

Резкий стук в дверь вырвал из эйфории. Я не успела даже обернуться, как он повторился вновь.

Служащие отеля так не стучат. Они боятся лишний раз побеспокоить постояльцев, поэтому их стук хоть и звонкий, но робкий, будто неуверенный, с легким сомнением и извинениями сразу.

Тот, кто сейчас стоял по ту сторону двери, стучал не так. Его удары по дереву были серьезными, даже внушительными. Не ради замены полотенец или уборки номера. В этом стуке чувствовалось напряжение и самую капельку – угроза.

Затянув потуже пояс халата, я двинулась к двери. Может, Лера карту забыла? С ней такое бывало.

Но в коридоре стояла не моя сестра, а незнакомый мужчина в желто-синей форме почтальона. Несмотря на раннее время, он уже выглядел уставшим.

– Анна Солер?

Кивнула, пытаясь угадать, кто решил прислать мне письмо через испанскую почту, да еще и в номер отеля. Не так много людей знало, где именно я остановилась, и каждый из них мог пообщаться со мной по телефону или лично.

– Да, это я.

Мужчина утвердительно махнул головой, словно и не сомневался ни секунды, и протянул мне конверт вместе с планшетом.

– Распишитесь в получении.

Послушно поставила подпись и забрала послание. Мужчина, не попрощавшись, что за испанцами замечалось редко, резко развернулся и быстрой походкой устремился к лифту. Явно тяжелая почтовая сумка била его по бедру с каждым новым шагом.

Проводив почтальона взглядом, переключила внимание на конверт. Судя по символике, какое-то официальное уведомление, но я не особо вычитывалась в отправителя, сразу залезая внутрь.

Notificación de la demanda.

Моего уровня испанского хватало для того, чтобы читать деловую корреспонденцию, но то ли мозг еще не включился в работу, то ли отвлекающий фактор в виде шума льющейся воды из ванной не давал сосредоточиться, а я скользила глазами по строчкам и никак не могла ухватиться за суть.

Может, попросить помощи у Ди?

Взгляд сам собой метнулся к закрытой двери в правой части номера. Нет, если я войду туда прямо сейчас, никакого разговора не получится. Точно не в ближайшие полчаса.

Но бумажка жгла пальцы – не понятно, почему, но это чувство – что я держала в руках нечто важное – не отпускало. Поэтому сделала снимок на телефон и отправила фото адвокату с просьбой объяснить, не ошибка ли это. Ведь у меня нет никаких дел с официальными учреждениями Испании.

К моему удивлению, Шах перезвонил мгновенно – я даже не успела вернуть мобильник на стол.

– Анна, – голос Максима Григорьевича звучал напряженно, чего за все время нашего общения юрист никогда себе не позволял – он даже новость о том, что я скрыла сына от мужа, воспринял куда спокойнее. – Откуда у вас эта бумага? Вы расписывались в уведомлении о вручении?

Мы не так хорошо были знакомы с мужчиной, но сейчас я почувствовала, что мой адвокат взволнован, и это волнение несло негативную окраску. Видимо, оно оказалось заразным, потому что я сама начала волноваться в ответ.

– Ее принес почтальон прямо в номер, – призналась сразу же, мельком ответив, что в ванной перестала шуметь вода. – И попросил расписаться. Я вскрыла конверт, когда он уже ушел.

В ответ до меня донесся шумный вздох (или выдох?) на том конце трубки, но я никак не могла разобрать, что именно в нем – облегчение? Разочарование? Да еще эта напряженность в голосе адвоката… поняв, что начинаю нервничать все больше, задала единственно возможный сейчас вопрос:

– Максим Григорьевич, что это за уведомление? – взгляд зацепился за конверт, и в этот раз мозг четко справился с возложенной на него функцией, с ходу определив, какому именно учреждению принадлежит герб на лицевой стороне письма. – Я ведь правильно поняла, что это из суда?

– Анна Леонидовна, – вот теперь в адвокатском выдохе четко слышится сожаление. – Это уведомление о подаче иска против вас. Диего Солер обратился в суд по семейным делам и просит установить его опекуном Александра в ходе бракоразводного процесса.

Ничто не могло заставить меня стереть улыбку с лица. Ровно до этого момента, когда слова моего защитника дошли до затуманенного счастьем разума. Будто в насмешку, дверь в ванную распахнулась, являя моему взгляду улыбающегося Диего.

Только мне теперь не хотелось улыбаться, глядя на него в ответ. В моих глазах слезы, а на языке – горький привкус разочарования и предательства.

Какая же я наивная дура.

Только я могла дважды влюбиться в одного и того же мужчину.

И только он мог дважды разбить мне сердце.

Глава 1

– О чем вообще я думала, когда выходила за тебя замуж?!

Кричала, не сдерживаясь. Мне кажется, за последний месяц все соседи на побережье привыкли к нашим ссорам и выяснению отношений, поэтому на шум уже не реагируют. Это в первые дни они косились и, подгадав момент, подходили к Диего поинтересоваться, все ли у нас нормально.

Он, конечно, посылал таких доброжелателей куда подальше, смешно матерясь сразу на каталонском, русском и английском. Возможно, там были и другие языки, ведь мой муж – самый настоящий полиглот, в отличие от меня, владеющей лишь уверенным немецким и корявым разговорным испанским.

Вот такая ему досталась жена. Никакая.

Это, конечно, не мои слова, а моей «любимой» свекрови. С первого дня сеньора Солер невзлюбила меня и ни разу этой нелюбви не скрыла, за что неоднократно имела неприятные разговоры со старшим сыном. А уж когда он сделал мне предложение, я всерьез опасалась, как бы эта знойная женщина не лопнула от переполняющей злобы. И все равно наивно верила, что со временем новоявленная родственница смирится, оттает или хотя бы зароет топор войны ради счастья собственного ребенка. Но нет, она при каждой встрече не забывала напоминать, какая я никчемная русская Маша из глухой сибирской деревни.

И плевать на то, что я – Аня, и родилась не в деревне, а в городе-миллионнике Екатеринбурге. Но попробуйте это объяснить упертой испанке, уверенной, что я отбираю у нее любимого сына.

Еще на свадьбе черноволосая мегера объявила, глядя нам в глаза, что этот брак долго не протянет. Кажется, ее проклятье начало сбываться.

С того прекрасного, солнечного дня прошел всего месяц. Один! Месяц! А мы уже ссоримся так, словно женаты десять лет. И я ничего не могу с этим поделать.

Я честно пыталась держать себя в руках, пока мои родители и родственники Диего не разъехались. Терпела придирки, косые взгляды, делала вид, что не понимаю намеков на нашу разницу в менталитетах. Думала, останемся вдвоем и заживем – долго и счастливо, как обещали друг другу в брачных клятвах.

Как я ошибалась.

– Задаю себе тот же вопрос! – вторил мне раскатистый бас.

Сердце противно сжималось, будто ему вдруг стало тесно в груди. Я ведь так старалась быть мужу подходящей! Терпеливой, заботливой. Наводила уют в доме, готовила, хоть терпеть этого не могу. Послушная жена днем, страстная любовница ночью – все, как пишут в пафосных бабских книжках. Но одно неверное движение – и мы снова на ножах. Не влюбленные, а враги.

Громкий хлопок задней двери заставил вздрогнуть. Диего всегда так делал, когда окончательно закипает – уходил. И меня это неимоверно бесило!

Поэтому я бросалась за ним и с порога кричала:

– И куда ты собрался? Ночь на дворе!

Не совсем так, конечно, сумерки только начали опускаться на землю. За облаками не было видно луны, и, если бы не расставленный вдоль дорожки фонари, разглядеть удаляющуюся фигуру было бы сложно. Но Диего, не обращая ни на меня, ни на темноту внимания, шел по песку прямо в сторону пирса.

– Проветрю мозги, а то совсем мне их съела, истеричка!

Я всегда открыто презирала тех баб, кто постоянно пилит своих мужчин. И вот теперь сама – истеричка. Понимала умом, что есть правда в словах мужа, что порой (ладно, часто) я перегибала палку. Но ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, когда он предъявлял мне что-то, перед глазами словно красная пелена. И в голове скрипел противный голос его матери, заявляющей, что я не достойна Диего.

Пожалуй, это и бесило больше всего – что не могу отбросить чужое мнение и жить нормально.

– Ну и катись! – орала так, что горло неприятно саднило. – Может, хоть до чего умного додумаешься!

Вместо ответа Диего, не разворачиваясь, отмахнулся от меня. А я повторила то, что совсем недавно делал мой муж: громко хлопнула дверью.

По пути пнула ни в чем не повинную подушку, оказавшуюся на полу в процессе ссоры, и упала на диван, стараясь не смотреть в сторону моря. И так легко было представить, что сейчас делал Диего – шлепал босыми ногами по деревянному настилу, прыжком перебирался на свою яхту. Запускал двигатель. И срывался с места, поднимая волны.

Порой мне казалось, что свою лодку Ди любил больше, чем меня. Наверное, в его списке интересов я даже в десятку не попала бы. Сначала там яхта. Потом – море. Затем мама, брат, сестры и кузины. Работа. Футбол. Друзья. Машины. И уже потом, где-то в конце, моя скромная персона.

До того себя жалко, что пришлось прикусить губу, лишь бы не разрыдаться. Черта с два он дождется моих слез! Будто это я виновата в нашей ссоре. Нет уж! Устала каждый раз извиняться за то, что он – бесчувственных сухарь.

И все же где-то на краю сознания мелькает мысль, что на дворе быстро темнеет, а Диего так и не починил навигационные огни на своей пресловутой яхте. Но он ведь не пойдет в открытое море? Так, прокатиться вдоль берега, остынет и быстренько домой.

Ждать его я, конечно же, не стану.– О чем вообще я думала, когда выходила за тебя замуж?!

Кричала, не сдерживаясь. Мне кажется, за последний месяц все соседи на побережье привыкли к нашим ссорам и выяснению отношений, поэтому на шум уже не реагировали. Это в первые дни они косились и, подгадав момент, подходили к Диего поинтересоваться, все ли у нас нормально.

Он, конечно, посылал таких доброжелателей куда подальше, смешно матерясь сразу на каталонском, русском и английском. Возможно, там были и другие языки, ведь мой муж – самый настоящий полиглот, в отличие от меня, владеющей лишь уверенным немецким и корявым разговорным испанским.

Вот такая ему досталась жена. Никакая.

Это, конечно, не мои слова, а моей «любимой» свекрови. С первого дня сеньора Солер невзлюбила меня и ни разу этой нелюбви не скрыла, за что неоднократно имела неприятные разговоры со старшим сыном. А уж когда он сделал мне предложение, я всерьез опасалась, как бы эта знойная женщина не лопнула от переполняющей злобы. И все равно наивно верила, что со временем новоявленная родственница смирится, оттает или хотя бы зароет топор войны ради счастья собственного ребенка. Но нет, она при каждой встрече не забывала напоминать, какая я никчемная русская Маша из глухой сибирской деревни.

И плевать на то, что я – Аня, и родилась не в деревне, а в городе-миллионнике Екатеринбурге. Но попробуйте это объяснить упертой испанке, уверенной, что я отбираю у нее любимого сына.

Еще на свадьбе черноволосая мегера объявила, глядя нам в глаза, что этот брак долго не протянет. Кажется, ее проклятье начало сбываться.

С того прекрасного, солнечного дня прошел всего месяц. Один! Месяц! А мы уже ссоримся так, словно женаты десять лет. И я ничего не могла с этим поделать.

Я честно пыталась держать себя в руках, пока мои родители и родственники Диего не разъехались. Терпела придирки, косые взгляды, делала вид, что не понимаю намеков на нашу разницу в менталитетах. Думала, останемся вдвоем и заживем – долго и счастливо, как обещали друг другу в брачных клятвах.

Как я ошибалась.

– Задаю себе тот же вопрос! – вторил мне раскатистый бас.

Сердце противно сжималось, будто ему вдруг стало тесно в груди. Я ведь так старалась быть мужу подходящей! Терпеливой, заботливой. Наводила уют в доме, готовила, хоть терпеть не могла этого занятия. Послушная жена днем, страстная любовница ночью – все, как пишут в пафосных бабских книжках. Но одно неверное движение – и мы снова на ножах. Не влюбленные, а враги.

Громкий хлопок задней двери заставил вздрогнуть. Диего всегда так делал, когда окончательно закипал – уходил. И меня это неимоверно бесило!

Поэтому я бросалась за ним и с порога кричала:

– И куда ты собрался? Ночь на дворе!

Не совсем так, конечно, сумерки только начали опускаться на землю. За облаками не было видно луны, и, если бы не расставленные вдоль дорожки фонари, разглядеть удаляющуюся фигуру было бы сложно. Но Диего, не обращая ни на меня, ни на темноту внимания, шел по песку прямо в сторону пирса.

– Проветрю мозги, а то совсем мне их съела, истеричка!

Я всегда открыто презирала тех баб, кто постоянно пилил своих мужчин. И вот теперь сама – истеричка. Понимала умом, что имелась правда в словах мужа, что порой (ладно, часто) я перегибала палку. Но ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, когда он предъявлял мне что-то, перед глазами словно красная пелена. И в голове скрипел противный голос его матери, заявляющей, что я не достойна Диего.

Пожалуй, это и бесило больше всего – что не могла отбросить чужое мнение и жить нормально.

– Ну и катись! – орала так, что горло неприятно саднило. – Может, хоть до чего умного додумаешься!

Вместо ответа Диего, не разворачиваясь, отмахнулся от меня. А я повторила то, что совсем недавно делал мой муж: громко хлопнула дверью.

По пути пнула ни в чем не повинную подушку, оказавшуюся на полу в процессе ссоры, и упала на диван, стараясь не смотреть в сторону моря. И так легко было представить, что сейчас делал Диего – шлепал босыми ногами по деревянному настилу, прыжком перебирался на свою яхту. Запускал двигатель. И срывался с места, поднимая волны.

Порой мне казалось, что свою лодку Ди любил больше, чем меня. Наверное, в его списке интересов я даже в десятку не попала бы. Сначала там яхта. Потом – море. Затем мама, брат, сестры и кузины. Работа. Футбол. Друзья. Машины. И уже потом, где-то в конце, моя скромная персона.

До того себя жалко, что пришлось прикусить губу, лишь бы не разрыдаться. Черта с два он дождется моих слез! Будто это я виновата в нашей ссоре. Нет уж! Устала каждый раз извиняться за то, что он – бесчувственных сухарь.

И все же где-то на краю сознания мелькает мысль, что на дворе быстро темнеет, а Диего так и не починил навигационные огни на своей пресловутой яхте. Но он ведь не пойдет в открытое море? Так, прокатиться вдоль берега, остынет и быстренько домой.

Ждать его я, конечно же, не стану.

Глава 2

Посидев еще минут десять, шумно выдохнула и взяла себя в руки. Смешно, но даже вспомнить не могу, из-за чего на этот раз поцапались. Тортильи пересолила? Вроде, нет. Опять ходила на рынок в короткой юбке? Тоже нет, я сегодня весь день дома, да и такие претензии обычно предъявляла сеньора Солер, а ее последние пару дней не видно, не слышно. Переложила ноутбук на другое место?

А, черт с ним. Уверена, к своему возвращению Ди тоже ничего не вспомнит. Мы, конечно, подуемся друг на друга еще час или два, а потом встретимся в границах постели и бурно помиримся. Как и всегда.

Завтра, обещаю себе, завтра я точно буду идеальной женой. Приготовлю ему завтрак в постель, отглажу любимую рубашку, возможно, уломаю на утренний секс. Выкину из головы его мать, и мы точно заживем так, как полагается всем молодоженам: счастливо и влюбленно, а кричать будем только от накрывающих оргазмов.

Чтобы не заниматься самоедством, принялась за уборку. Подняла разбросанные в гостиной подушки и красиво разложила их на диване и креслах – это первое, что я привнесла в свой новый дом: уют. Вилла Ди была, конечно, безумно красивой, но какой-то неживой, словно тут и не жил никто. Я поменяла шторы, развесила картины, купила пресловутые подушки. Мой муж смотрел на это все с улыбкой, а после целовал меня в макушку и на вопрос, нравится ли ему, отвечал, что ему нравится, когда я счастлива.

Улыбнулась от воспоминаний и принялась приводить в порядок кухню. Запустила посудомойку, вытерла стол. Невольно на ум приходят все самые счастливые моменты моего брака – а их все-таки больше, чем негативных. Как по выходным мы с Ди вместе готовили завтрак, я – в его рубашке, он – в одних трусах. Смеялись, постоянно целовались, пачкали друг друга продуктами и давали попробовать что-то прямо с пальца. Иной раз и до завтрака в итоге добирались лишь к обеду, но кого это волнует?

Закончив с кухней, проверила два миллиона рубашек своего мужа и выбрала ту, которую он завтра наденет. Повесила ее отдельно, рядом с ней – брюки, ремень, на нижнюю полку положила чистые носки и ботинки. Моя мама, когда первый раз увидела Диего, назвала его дикарем – ведь он был в рваных джинсах и растянутой майке, но таким он бывал только вне работы. В остальное время Ди предпочитал деловой стиль, и я бы соврала, сказав, что тот моему мужу подходил больше.

Диего даже в обносках выглядел бы как царь и бог. Мой царь и бог.

Спустя еще час меня окончательно отпускает, и я вернулась на диван в гостиной, чтобы следить в окно за тем, когда яхта под названием Perla [Perla – жемчужина (исп.)] пришвартуется к пирсу.

Эта комната с панорамными окнами нравилась мне больше всех. Из спальни наверху вид, конечно, тоже красивый, но именно здесь море казалось таким близким, руку протяни – и достанешь.

Море я любила. Любила с тех самых пор, как папа и мама первый раз привезли нас с Лерой в Барселону: мне было двенадцать, сестре – восемь. Я влюбилась сразу во все: в пляжи, морскую пену, голубые волны. И в город с его шумными рынками, тихими переулками и широкими проспектами. С тех каникул я лелеяла мечту однажды перебраться в Испанию, даже язык учила по видео-урокам и приложению в телефоне. Без практики, конечно, получалось так себе, но, когда год назад я все-таки накопила на отпуск в столице Каталонии, мой корявый испанский пригодился.

Тогда я и познакомилась с Диего.Посидев еще минут десять, шумно выдохнула и взяла себя в руки. Смешно, но даже вспомнить не смогла, из-за чего на этот раз поцапались. Тортильи пересолила? Вроде, нет. Опять ходила на рынок в короткой юбке? Тоже нет, я сегодня весь день дома, да и такие претензии обычно предъявляла сеньора Солер, а ее последние пару дней не видно, не слышно. Переложила ноутбук на другое место?

А, черт с ним. Уверена, к своему возвращению Ди тоже ничего не вспомнит. Мы, конечно, подуемся друг на друга еще час или два, а потом встретимся в границах постели и бурно помиримся. Как и всегда.

Завтра, обещала себе, завтра я точно буду идеальной женой. Приготовлю ему завтрак в постель, отглажу любимую рубашку, возможно, уломаю на утренний секс. Выкину из головы его мать, и мы точно заживем так, как полагается всем молодоженам: счастливо и влюбленно, а кричать будем только от накрывающих оргазмов.

Чтобы не заниматься самоедством, принялась за уборку. Подняла разбросанные в гостиной подушки и красиво разложила их на диване и креслах – это первое, что я привнесла в свой новый дом: уют. Вилла Ди была, конечно, безумно красивой, но какой-то неживой, словно тут и не жил никто. Я поменяла шторы, развесила картины, купила пресловутые подушки. Мой муж смотрел на это все с улыбкой, а после целовал меня в макушку и на вопрос, нравится ли ему, отвечал, что ему нравится, когда я счастлива.

Улыбнулась от воспоминаний и принялась приводить в порядок кухню. Запустила посудомойку, вытерла стол. Невольно на ум приходили все самые счастливые моменты моего брака – а их все-таки больше, чем негативных. Как по выходным мы с Ди вместе готовили завтрак, я – в его рубашке, он – в одних трусах. Смеялись, постоянно целовались, пачкали друг друга продуктами и давали попробовать что-то прямо с пальца. Иной раз и до завтрака в итоге добирались лишь к обеду, но кого это волновало?

Закончив с кухней, проверила два миллиона рубашек своего мужа и выбрала ту, которую он завтра наденет. Повесила ее отдельно, рядом с ней – брюки, ремень, на нижнюю полку положила чистые носки и ботинки. Моя мама, когда первый раз увидела Диего, назвала его дикарем – ведь он был в рваных джинсах и растянутой майке, но таким он бывал только вне работы. В остальное время Ди предпочитал деловой стиль, и я бы соврала, сказав, что тот моему мужу подходил больше.

Диего даже в обносках выглядел бы как царь и бог. Мой царь и бог.

Спустя еще час меня окончательно отпустило, и я вернулась на диван в гостиной, чтобы следить в окно за тем, когда яхта под названием Perla [Perla – жемчужина (исп.)] пришвартуется к пирсу.

Эта комната с панорамными окнами нравилась мне больше всех. Из спальни наверху вид, конечно, тоже красивый, но именно здесь море казалось таким близким, руку протяни – и достанешь.

Море я любила. Любила с тех самых пор, как папа и мама первый раз привезли нас с Лерой в Барселону: мне было двенадцать, сестре – восемь. Я влюбилась сразу во все: в пляжи, морскую пену, голубые волны. И в город с его шумными рынками, тихими переулками и широкими проспектами. С тех каникул я лелеяла мечту однажды перебраться в Испанию, даже язык учила по видео-урокам и приложению в телефоне. Без практики, конечно, получалось так себе, но, когда год назад я все-таки накопила на отпуск в столице Каталонии, мой корявый испанский пригодился.

Тогда я и познакомилась с Диего.

Глава 3

Мы столкнулись в аэропорту: я шла, выискивая табличку с названием моего отеля, а он спешил куда-то, громко разговаривая по телефону и размахивая рукой со стаканчиком кофе. Не знаю, как так получилось и кто в кого врезался, но в конце концов именно моя блузка оказалась безвозвратно загублена, а его напиток растекался по мне и полу.

– ¡Gracias por no estar caliente! [Спасибо, что не горячий (исп.)] – от раздражения выдала, даже не запнувшись – слова сами возникли в голове.

Вот и пришелся к месту мой кустарный испанский, хотя, конечно, первую встречу с носителем языка я себе не так представляла.

– ¡Lo siento! ¡No sé cómo pasó todo! ¿Estás bien? [Простите. Не знаю, как так вышло! Вы в порядке? (исп.)]

Он так быстро это произнес, что я с трудом поняла. Оказывается, настоящий испанский совсем не такой, какой звучал в наушниках. Более быстрый, более рокочущий. Сложно восприимчивый, если коротко.

Логично, что для ответа мне потребовалось больше времени, чем готов был выделить незнакомец, да и я больше переживала о кофейном пятне на светло-желтой ткани. Поэтому о том, что нужно ответить хоть что-то, я вспомнила только тогда, когда поймала слишком пристальный взгляд мужчины на себе.

– Espero que tengas más cuidado la próxima vez.[Надеюсь, в следующий раз вы будете осторожнее (исп.)]

Кивнув, незнакомец подхватил пустой бумажный стакан и двинулся в сторону. И лишь через два его шага до меня дошло, что именно он сказал. Он выставил меня виноватой!

Вины за собой я совсем не чувствовала, поэтому со всей души зарядила в широкую удаляющуюся спину весомое русское:

– Мудак!

Каков был шанс, что в гуле оживленного аэропорта мужчина меня расслышит? А что в испанском городе найдется мужчина-иностранец, который поймёт мое русское оскорбление? Я, конечно, не скрывала возмущения, но не настолько, чтобы мой обидчик вдруг остановился, резко крутанулся и смерил меня горячим взглядом.

А потом окончательно добил, произнося с заметным акцентом:

– Сумасшедшая!

Пока я стояла и хлопала глазами с раскрытым ртом, незнакомец вновь разворачивался и терялся в толпе. Никогда не чувствовала себя настолько глупо!

В итоге представитель туроператора нашел меня сам. Подошел, осторожно тронул за руку, спросил, я ли «сеньорита Ларенцова», и вывел тем самым из прострации.

Дорога до отеля, заселение и знакомство с территорией быстро заставили меня забыть о происшествии в аэропорту, а вечером, когда я спустилась в бар, заказала коктейль и собиралась выйти на террасу, чтобы полюбоваться морем, в меня сбоку кто-то влетел.

Все содержимое моего стакана с клубничным мохито оказалось на кипельно-белой мужской рубашке.

– ¡Por favor, perdóname! [Пожалуйста, простите! (исп.)]

Отставив бокал на барную стойку, я подхватила салфетки, но не успела обернуться, услышав подозрительно знакомый голос.

– ¿Tú otra vez? [Снова ты? (исп.)]

Передо мной стоял тот самый мужчина. Высокий, мой прямой взгляд упирался точно в сильную шею – такую голыми руками явно не сломаешь. Чуть выше – острый подбородок той степени небритости, когда еще не борода, но уже и не двухдневная щетина. Пухлые губы даже на вид кажутся мягкими, хоть сейчас и поджимаются недовольно. Кустистые брови вразлет цвета темного шоколада, под стать им – недлинные каштановые волосы в стильной прическе.

И неожиданно – голубые глаза.

Наверно, это несоответствие и поразило меня больше всего, ведь все встреченные сегодня испанцы были кареглазыми. А тут такой уверенный светлый взгляд, чуть злой, что за ним терялось впечатление и от накаченных плеч, и от расстёгнутой на две пуговицы рубашки. Мокрой, облепившей рельефную грудь и часть живота.

– ¿Es esto venganza? [Это месть? (исп.)] – так и не дождавшись от меня какой-то адекватной реакции, поинтересовался мужчина.

Если еще мгновение назад я планировала промокнуть салфетками устроенное на чужой одежде безобразие, то теперь возможность дотронуться до чужого тела меня почти пугала. Ибо слишком соблазнительными казались эти едва заметные в вырезе волоски, убегающие ниже.

Да, я извращенка. Мне нравится волосатая мужская грудь! Не до состояния обезьяны, конечно, но это куда притягательнее, чем вылизанные до блеска тела с обложек журналов. Мужик должен оставаться мужиком, и сейчас напротив меня – как раз такой образец.

– Это карма, – по-русски усмехнулась я и с силой прижала салфетки к чужой рубашке, почти сразу отпустив, будто бы могла обжечься.

Длинные пальцы успели перехватить бумагу до того, как та упала, и принялись оттирать следы от коктейля. Безуспешно.

Стерва внутри меня испытывала удовлетворение – ведь наверху, в номере, моя блузка висела на полотенцесушителе с таким же несмываемым пятном. Но выкидывать ее было жалко, поэтому, бросив попытки отстирать кофе отельным мылом и гелем для душа, я решила отложить вопрос до возвращения на родину.

А мужчина все тер красноватые разводы, словно не замечая, что делает только хуже. Я тактично помалкивала, боясь, что с трудом удерживаемая ирония прорвется наружу, и случится международный скандал. Наверное, мне стоило еще раз извиниться и отойти, но…

У меня отпуск. Я – в лучшем городе мира, в красивом платье коктейльном платье цвета ночного неба. Передо мной – божественно красивый мужчина, пусть и немного злой. Интригующее начало вечера, разве нет?

Жаль, выпивка закончилась, не начавшись. Даже попробовать не успела!

– ¡No una mujer, sino un desastre! [Не женщина, а катастрофа! (исп.)] – откидывая мятые салфетки на стол, рычал мужчина. А после поднимал на меня свои блестящие то ли от злости, то ли от света глаза. – Ты должна мне новый… рубашка!

Его акцент – это что-то с чем-то! Улыбаюсь непроизвольно, когда он с таким трудом подбирает слово «рубашка» и рычит первую букву. Прямо зверь какой-то.

– А ты мне – новый коктейль, – пожимаю я плечами и киваю на свой стакан, где остались только прилипшие к стенкам листики мяты и неровные кусочки лимона.

Мужик смотрит так, словно собирается мне голову оторвать. Но, видимо, он никогда не встречал русских девушек и не знал, что такими взглядами максимум, что он может вызвать – это иронично приподнятую бровь.

– Repetir para señorita [Повторите для сеньориты (исп.)], – постучав костяшками по стойке, от которой мы так и не отошли, незнакомец привлекает внимание бармена и указывает на меня.

Сеньорита. Как приятно! И ведь сегодня это далеко не первый раз, когда меня так называли, но почему-то именно сейчас обращение заставляло еще шире растягивать губы.

– В моем номере нет стиральной машинки, – предупредила я, когда мужчина вновь обратил на меня свой взгляд. Уже не столько злой, сколько заинтересованный. – И стирального порошка. Поэтому с рубашкой, увы, помочь не могу.

Я говорила на русском, не сомневаясь, что он поймет. Но все равно думала, что на понимание моей фразы незнакомцу потребуется больше времени.

– Могу взять натурой.Мы столкнулись в аэропорту: я шла, выискивая табличку с названием моего отеля, а он спешил куда-то, громко разговаривая по телефону и размахивая рукой со стаканчиком кофе. Не знаю, как так получилось и кто в кого врезался, но в конце концов именно моя блузка оказалась безвозвратно загублена, а его напиток растекался по мне и полу.

– ¡Gracias por no estar caliente! [Спасибо, что не горячий (исп.)] – от раздражения выдала, даже не запнувшись – слова сами возникли в голове.

Вот и пришелся к месту мой кустарный испанский, хотя, конечно, первую встречу с носителем языка я себе не так представляла.

– ¡Lo siento! ¡No sé cómo pasó todo! ¿Estás bien? [Простите. Не знаю, как так вышло! Вы в порядке? (исп.)]

Он так быстро это произнес, что я с трудом поняла. Оказывается, настоящий испанский совсем не такой, какой звучал в наушниках. Более быстрый, более рокочущий. Сложно восприимчивый, если коротко.

Логично, что для ответа мне потребовалось больше времени, чем готов был выделить незнакомец, да и я больше переживала о кофейном пятне на светло-желтой ткани. Поэтому о том, что нужно ответить хоть что-то, я вспомнила только тогда, когда поймала слишком пристальный взгляд мужчины на себе.

– Espero que tengas más cuidado la próxima vez.[Надеюсь, в следующий раз вы будете осторожнее (исп.)]

Кивнув, незнакомец подхватил пустой бумажный стакан и двинулся в сторону. И лишь через два его шага до меня дошло, что именно он сказал. Он выставил меня виноватой!

Вины за собой я совсем не чувствовала, поэтому со всей души зарядила в широкую удаляющуюся спину весомое русское:

– Мудак!

Каков был шанс, что в гуле оживленного аэропорта мужчина меня расслышит? А что в испанском городе найдется мужчина-иностранец, который поймёт мое русское оскорбление? Я, конечно, не скрывала возмущения, но не настолько, чтобы мой обидчик вдруг остановился, резко крутанулся и смерил меня горячим взглядом.

А потом окончательно добил, произнося с заметным акцентом:

– Сумасшедшая!

Пока я стояла и хлопала глазами с раскрытым ртом, незнакомец вновь разворачивался и терялся в толпе. Никогда не чувствовала себя настолько глупо!

В итоге представитель туроператора нашел меня сам. Подошел, осторожно тронул за руку, спросил, я ли «сеньорита Ларенцова», и вывел тем самым из прострации.

Дорога до отеля, заселение и знакомство с территорией быстро заставили меня забыть о происшествии в аэропорту, а вечером, когда я спустилась в бар, заказала коктейль и собиралась выйти на террасу, чтобы полюбоваться морем, в меня сбоку кто-то влетел.

Все содержимое моего стакана с клубничным мохито оказалось на кипельно-белой мужской рубашке.

– ¡Por favor, perdóname! [Пожалуйста, простите! (исп.)]

Отставив бокал на барную стойку, я подхватила салфетки, но не успела обернуться, услышав подозрительно знакомый голос.

– ¿Tú otra vez? [Снова ты? (исп.)]

Передо мной стоял тот самый мужчина. Высокий, мой прямой взгляд упирался точно в сильную шею – такую голыми руками явно не сломаешь. Чуть выше – острый подбородок той степени небритости, когда еще не борода, но уже и не двухдневная щетина. Пухлые губы даже на вид казались мягкими, хоть сейчас и поджимались недовольно. Кустистые брови вразлет цвета темного шоколада, под стать им – недлинные каштановые волосы в стильной прическе.

И неожиданно – голубые глаза.

Наверно, это несоответствие и поразило меня больше всего, ведь все встреченные сегодня испанцы были кареглазыми. А тут такой уверенный светлый взгляд, чуть злой, что за ним терялось впечатление и от накаченных плеч, и от расстёгнутой на две пуговицы рубашки. Мокрой, облепившей рельефную грудь и часть живота.

– ¿Es esto venganza? [Это месть? (исп.)] – так и не дождавшись от меня какой-то адекватной реакции, поинтересовался мужчина.

Если еще мгновение назад я планировала промокнуть салфетками устроенное на чужой одежде безобразие, то теперь возможность дотронуться до чужого тела меня почти пугала. Ибо слишком соблазнительными казались эти едва заметные в вырезе волоски, убегающие ниже.

Да, я извращенка. Мне нравится волосатая мужская грудь! Не до состояния обезьяны, конечно, но это куда притягательнее, чем вылизанные до блеска тела с обложек журналов. Мужик должен оставаться мужиком, и сейчас напротив меня – как раз такой образец.

– Это карма, – по-русски усмехнулась я и с силой прижала салфетки к чужой рубашке, почти сразу отпустив, будто бы могла обжечься.

Длинные пальцы успели перехватить бумагу до того, как та упала, и принялись оттирать следы от коктейля. Безуспешно.

Стерва внутри меня испытывала удовлетворение – ведь наверху, в номере, моя блузка висела на полотенцесушителе с таким же несмываемым пятном. Но выкидывать ее было жалко, поэтому, бросив попытки отстирать кофе отельным мылом и гелем для душа, я решила отложить вопрос до возвращения на родину.

А мужчина все тер красноватые разводы, словно не замечая, что делает только хуже. Я тактично помалкивала, боясь, что с трудом удерживаемая ирония прорвется наружу, и случится международный скандал. Наверное, мне стоило еще раз извиниться и отойти, но…

У меня отпуск. Я – в лучшем городе мира, в красивом коктейльном платье цвета ночного неба. Передо мной – божественно красивый мужчина, пусть и немного злой. Интригующее начало вечера, разве нет?

Жаль, выпивка закончилась, не начавшись. Даже попробовать не успела!

– ¡No una mujer, sino un desastre! [Не женщина, а катастрофа! (исп.)] – откидывая мятые салфетки на стол, рычал мужчина. А после поднимал на меня свои блестящие то ли от злости, то ли от света глаза. – Ты должна мне новый… рубашка!

Его акцент – это что-то с чем-то! Улыбалась непроизвольно, когда он с таким трудом подбирал слово «рубашка» и рычал первую букву. Прямо зверь какой-то.

– А ты мне – новый коктейль, – пожимала я плечами и кивала на свой стакан, где остались только прилипшие к стенкам листики мяты и неровные кусочки лимона.

Мужик смотрел так, словно собирался мне голову оторвать. Но, видимо, он никогда не встречал русских девушек и не знал, что такими взглядами максимум, что он может вызвать – это иронично приподнятую бровь.

– Repetir para señorita [Повторите для сеньориты (исп.)], – постучав костяшками по стойке, от которой мы так и не отошли, незнакомец привлек внимание бармена и указал на меня.

Сеньорита. Как приятно! И ведь сегодня это далеко не первый раз, когда меня так называли, но почему-то именно сейчас обращение заставляло еще шире растягивать губы.

– В моем номере нет стиральной машинки, – предупредила я, когда мужчина вновь обратил на меня свой взгляд. Уже не столько злой, сколько заинтересованный. – И стирального порошка. Поэтому с рубашкой, увы, помочь не могу.

Я говорила на русском, не сомневаясь, что он поймет. Но все равно думала, что на понимание моей фразы незнакомцу потребуется больше времени.

– Могу взять натурой.

Глава 4

Сказать, что я была в шоке – ничего не сказать. Во-первых, потому что такого ответа я вообще не ожидала. Во-вторых, потому что мой визави произнес фразу так правильно, что закрадывались сомнения касательно происхождения этого барселонского красавца. А в-третьих, потому что его оценивающий взгляд, медленно блуждающий по моему обтянутому коротким платьем телу, весьма однозначно говорил о том, что смысл своих слов мужчина прекрасно понимает.

– Неплохой русский, – совершенно искренне восхитилась я, не зная, что отвечать на такое предложение. Ведь очень, просто до дрожи в коленках, хотелось согласиться.

Вообще я не любитель подобных знакомств ради одноразового удовольствия, но тут, видимо, морской воздух вскружил голову. А еще этот кусочек смуглой кожи в вырезе рубашки, куда нет-нет, да и соскальзывал мой взгляд. Даже не знаю, что меня прельщало больше – глаза или грудь моего незнакомца.

– No puedo decir lo mismo de tu español [Не могу сказать того же о твоем испанском (исп.)].

Ауч! Я ведь на самом деле старалась! Просто это мой первый выезд в Испанию в сознательном возрасте, я до этого испанцев только в кино видела! И слышала. Был еще опыт общения в онлайн-чате якобы с носителем, но мне попался такой извращенец, что больше я и не пыталась.

– Практики мало, – как можно более нейтрально отозвалась я, потянувшись за новым коктейлем. Показывать незнакомцу, как меня задели его слова, не хотелось.

Но то ли актриса из меня плохая, то ли у мужчины вдруг проснулся жгучий альтруизм, а стоило мне сделать глоток, как я чуть не поперхнулась от нового предложения:

– Хочешь, помогу?

Невольно в голове возникли картинки того, как статный испанец может помочь мне с испанским, но от репетиторского урока эти видения были далеки так же, как я – от балета.

– ¿Cuánto me va a costar? [Чего мне это будет стоить? (исп.)]

Незнакомец улыбнулся так, что у меня в животе сразу же стянуло внутренности в тугой узел: нахально, порочно, страстно. Готова спорить, в тот момент мы думали обо одном и том же, но с мужских губ срывалось совсем невинное:

– Ты поможешь с русским. ¿Cenamos juntos? [Поужинаем вместе? (исп.)]

Конечно, я не отказалась. И мы действительно просто ужинали в ресторане при отеле. Разговаривали. Боже, сколько мы разговаривали тем вечером! И ночью, ведь расстались мы только на рассвете, когда официант вежливо сообщил нам, что заведение закрывается.

Диего проводил меня до моего номера. Я предложила ему зайти, но он чуть печально улыбнулся и отказался.

– Отдохни, красавица, – подмигнул он. По правилам, которые Ди сам предложил, он говорил только по-русски, а я – лишь по-испански, и мы исправляли друг друга, если было нужно. – А то не попадешь на свою экскурсию.

Мой отпускной план с посещением всех достопримечательностей Барселоны Диего раскритиковал в пух и прах. Я, подбиравшая экскурсии чуть ли не дольше, чем копила на этот отпуск, разозлилась и предложила ему самому стать моим гидом, раз он такой самоуверенный. Увы, мужчина лишь посмеялся, чем немного притушил впечатления от этого вечера.

А теперь еще одна моя попытка продлить наше знакомство провалилась, разочаровывая меня чуточку больше, чем того бы хотелось.

– Gracias por la velada [Спасибо за вечер (исп.)], – улыбнувшись, поблагодарила я.

– Gracias por la velada, – повторил Диего, но я так и не поняла, то ли для того, чтобы поправить мое произношение, то ли от взаимности ощущений.

В коридоре отеля повисла тишина. Когда вроде бы все ясно, очевидно, и, что самое главное – взаимно, но не хватает всего одного маленького толчка, чтобы действительность закружилась, переходя в нечто большее, чем просто хороший вечер. Я все ждала, что сейчас Ди шагнет вперед, обнимет меня за талию, притянет к себе и поцелует, даря нашей встрече надежду на что-то большее. И ведь видела, каким взглядом мужчина смотрит на мои губы, но…

Голубые глаза на секунду спрятались под веками, и больше в них нет никакого желания, лишь вежливая теплота.

– Buenas noches, Ana [Доброй ночи, Ана (исп., Ана – испанский вариант имени Аня)].

Диего развернулся и, проигнорировав лифт, ушел, свернув к лестнице. А я так и стояла как дура под дверью и смотрела на широкую спину, пока ты не скрылась из вида.

Потом добрых минут сорок уговаривала себя, что вечер – чудесный, мне удалось пообщаться с настоящим испанцем, поговорить обо всем на свете, пофлиртовать. Разве не этого я хотела от своего отпуска? Это ведь целое приключение! Да, оно не закончилось сексом, но разве это плохо?

Мои последние отношения закончились больше семи месяцев назад крайне болезненным разрывом (если можно так назвать вскрывшийся факт измены), и с тех пор у меня не то, что секса – даже флирта ни с кем не было. Сначала лечила разбитое сердце, потом зажглась идеей поехать в Барселону и работала как проклятая для ее осуществления. Думала, окажусь в другом месте и начну жизнь с чистого листа – новая, обновленная, красивая. Наполнила гардероб более открытыми и смелыми нарядами, сменила прическу, обрезав целых десять сантиметров длины. И да, о курортном романе я тоже подумала – он казался мне прекрасной возможностью позволить себе вновь влюбиться.

Кто же знал, что возможность испытать весь спектр эмоций накроет меня в первый же вечер? И не просто накроет, а ударит обухом по голове, вынудив пресловутых бабочек взмахнуть крыльями? Я не могла себе этого представить. В моих самых смелых фантазиях я знакомилась с горячим испанцем в каком-нибудь баре или на пляже, а не сталкивалась с ним в аэропорту, чтобы позже вылить на него свой коктейль.

Возможно, в этом и была проблема: что все изначально пошло не по плану. И выстроенный в моей голове алгоритм «встреча – симпатия – влюбленность – секс» дал сбой, зациклившись сразу на последних двух пунктах. Сложно было признаться даже самой себе, но я никогда не могла подумать, что простой разговор может быть настолько возбуждающим. Что достаточно будет улыбки, жеста, взгляда, чтобы внутри взрывался вулкан.

И очень обидно было от того, что чувства и ощущения оказались не взаимными.

Я понимала, что Диего ничего мне не должен. Что я в его жизни – проходящее увлечение, возможно, не стоящее даже внимания. Что если я была не против мимолетной интрижки, это не значит, что мужчина хотел того же. Ведь я не знала его, не знала его стремлений и желаний, его ожиданий от женщины, которую он выберет. Вполне возможно, что во вселенной Диего я подходила только для этого – непринужденного разговора за столиком в ресторане, чтобы убить время до утра.

Обижало ли это? Эгоистично – да, но разум настаивал, что в сложившейся ситуации нет ничьей вины. Просто не сложилось. Просто не сошлось.

В итоге самоуговоры пали жертвой усталости, и я провалилась в сон, чтобы слишком быстро встать по будильнику ради обзорной экскурсии по Барселоне. Помню, как посмотрела в зеркало, увидела огромные синяки под глазами и решила никуда не ходить, чтобы не пугать коренных жителей своим внешним видом. Но противный внутренний голос напомнил, что это – наша мечта, на которую отдано много денег и сил, поэтому через силу я заставила себя накраситься, нарядиться в легкий цветной сарафан и спуститься в холл, где возле стойки регистрации должен был ждать сбора группы гид.

Но стоило только створкам лифта разъехаться в стороны, как первым, кого я заметила, был вовсе не экскурсовод.Сказать, что я была в шоке – ничего не сказать. Во-первых, потому что такого ответа я вообще не ожидала. Во-вторых, потому что мой визави произнес фразу так правильно, что закрадывались сомнения касательно происхождения этого барселонского красавца. А в-третьих, потому что его оценивающий взгляд, медленно блуждающий по моему обтянутому коротким платьем телу, весьма однозначно говорил о том, что смысл своих слов мужчина прекрасно понимал.

– Неплохой русский, – совершенно искренне восхитилась я, не зная, что отвечать на такое предложение. Ведь очень, просто до дрожи в коленках, хотелось согласиться.

Вообще я не любитель подобных знакомств ради одноразового удовольствия, но тут, видимо, морской воздух вскружил голову. А еще этот кусочек смуглой кожи в вырезе рубашки, куда нет-нет, да и соскальзывал мой взгляд. Даже не знаю, что меня прельщало больше – глаза или грудь моего незнакомца.

– No puedo decir lo mismo de tu español [Не могу сказать того же о твоем испанском (исп.)].

Ауч! Я ведь на самом деле старалась! Просто это мой первый выезд в Испанию в сознательном возрасте, я до этого испанцев только в кино видела! И слышала. Был еще опыт общения в онлайн-чате якобы с носителем, но мне попался такой извращенец, что больше я и не пыталась.

– Практики мало, – как можно более нейтрально отозвалась я, потянувшись за новым коктейлем. Показывать незнакомцу, как меня задели его слова, не хотелось.

Но то ли актриса из меня плохая, то ли у мужчины вдруг проснулся жгучий альтруизм, а стоило мне сделать глоток, как я чуть не поперхнулась от нового предложения:

– Хочешь, помогу?

Невольно в голове возникли картинки того, как статный испанец может помочь мне с испанским, но от репетиторского урока эти видения были далеки так же, как я – от балета.

– ¿Cuánto me va a costar? [Чего мне это будет стоить? (исп.)]

Незнакомец улыбнулся так, что у меня в животе сразу же стянуло внутренности в тугой узел: нахально, порочно, страстно. Готова спорить, в тот момент мы думали обо одном и том же, но с мужских губ срывалось совсем невинное:

– Ты поможешь с русским. ¿Cenamos juntos? [Поужинаем вместе? (исп.)]

Конечно, я не отказалась. И мы действительно просто ужинали в ресторане при отеле. Разговаривали. Боже, сколько мы разговаривали тем вечером! И ночью, ведь расстались мы только на рассвете, когда официант вежливо сообщил нам, что заведение закрывается.

Диего проводил меня до моего номера. Я предложила ему зайти, но он чуть печально улыбнулся и отказался.

– Отдохни, красавица, – подмигнул он. По правилам, которые Ди сам предложил, он говорил только по-русски, а я – лишь по-испански, и мы исправляли друг друга, если было нужно. – А то не попадешь на свою экскурсию.

Мой отпускной план с посещением всех достопримечательностей Барселоны Диего раскритиковал в пух и прах. Я, подбиравшая экскурсии чуть ли не дольше, чем копила на этот отпуск, разозлилась и предложила ему самому стать моим гидом, раз он такой самоуверенный. Увы, мужчина лишь посмеялся, чем немного притушил впечатления от этого вечера.

А теперь еще одна моя попытка продлить наше знакомство провалилась, разочаровывая меня чуточку больше, чем того бы хотелось.

– Gracias por la velada [Спасибо за вечер (исп.)], – улыбнувшись, поблагодарила я.

– Gracias por la velada, – повторил Диего, но я так и не поняла, то ли для того, чтобы поправить мое произношение, то ли от взаимности ощущений.

В коридоре отеля повисла тишина. Когда вроде бы все ясно, очевидно, и, что самое главное – взаимно, но не хватает всего одного маленького толчка, чтобы действительность закружилась, переходя в нечто большее, чем просто хороший вечер. Я все ждала, что сейчас Ди шагнет вперед, обнимет меня за талию, притянет к себе и поцелует, даря нашей встрече надежду на что-то большее. И ведь видела, каким взглядом мужчина смотрел на мои губы, но…

Голубые глаза на секунду спрятались под веками, и больше в них не было никакого желания, лишь вежливая теплота.

– Buenas noches, Ana [Доброй ночи, Ана (исп., Ана – испанский вариант имени Аня)].

Диего развернулся и, проигнорировав лифт, ушел, свернув к лестнице. А я так и стояла как дура под дверью и смотрела на широкую спину, пока ты не скрылась из вида.

Потом добрых минут сорок уговаривала себя, что вечер – чудесный, мне удалось пообщаться с настоящим испанцем, поговорить обо всем на свете, пофлиртовать. Разве не этого я хотела от своего отпуска? Это ведь целое приключение! Да, оно не закончилось сексом, но разве это плохо?

Мои последние отношения закончились больше семи месяцев назад крайне болезненным разрывом (если можно так назвать вскрывшийся факт измены), и с тех пор у меня не то, что секса – даже флирта ни с кем не было. Сначала лечила разбитое сердце, потом зажглась идеей поехать в Барселону и работала как проклятая для ее осуществления. Думала, окажусь в другом месте и начну жизнь с чистого листа – новая, обновленная, красивая. Наполнила гардероб более открытыми и смелыми нарядами, сменила прическу, обрезав целых десять сантиметров длины. И да, о курортном романе я тоже подумала – он казался мне прекрасной возможностью позволить себе вновь влюбиться.

Кто же знал, что возможность испытать весь спектр эмоций накроет меня в первый же вечер? И не просто накроет, а ударит обухом по голове, вынудив пресловутых бабочек взмахнуть крыльями? Я не могла себе этого представить. В моих самых смелых фантазиях я знакомилась с горячим испанцем в каком-нибудь баре или на пляже, а не сталкивалась с ним в аэропорту, чтобы позже вылить на него свой коктейль.

Возможно, в этом и была проблема: что все изначально пошло не по плану. И выстроенный в моей голове алгоритм «встреча – симпатия – влюбленность – секс» дал сбой, зациклившись сразу на последних двух пунктах. Сложно было признаться даже самой себе, но я никогда не могла подумать, что простой разговор может быть настолько возбуждающим. Что достаточно будет улыбки, жеста, взгляда, чтобы внутри взрывался вулкан.

И очень обидно было от того, что чувства и ощущения оказались не взаимными.

Я понимала, что Диего ничего мне не должен. Что я в его жизни – проходящее увлечение, возможно, не стоящее даже внимания. Что если я была не против мимолетной интрижки, это не значит, что мужчина хотел того же. Ведь я не знала его, не знала его стремлений и желаний, его ожиданий от женщины, которую он выберет. Вполне возможно, что во вселенной Диего я подходила только для этого – непринужденного разговора за столиком в ресторане, чтобы убить время до утра.

Обижало ли это? Эгоистично – да, но разум настаивал, что в сложившейся ситуации нет ничьей вины. Просто не сложилось. Просто не сошлось.

В итоге самоуговоры пали жертвой усталости, и я провалилась в сон, чтобы слишком быстро встать по будильнику ради обзорной экскурсии по Барселоне. Помню, как посмотрела в зеркало, увидела огромные синяки под глазами и решила никуда не ходить, чтобы не пугать коренных жителей своим внешним видом. Но противный внутренний голос напомнил, что это – наша мечта, на которую отдано много денег и сил, поэтому через силу я заставила себя накраситься, нарядиться в легкий цветной сарафан и спуститься в холл, где возле стойки регистрации должен был ждать сбора группы гид.

Но стоило только створкам лифта разъехаться в стороны, как первым, кого я заметила, был вовсе не экскурсовод.

Глава 5

Сегодня Диего выглядел иначе: вместо строгих брюк – голубые джинсы, вместо белоснежной рубашки в клубничных разводах – рубашка-поло, тоже белая. А еще солнечные очки на макушке и часы на спрятанной в карман руке. Все это отметила мельком, целиком и за раз отпечатав на подкорке образ мужчины, который даже во сне не покидал моих мыслей.

Но он пожелал мне доброй ночи и ушел, ясно давая понять, что никакого продолжения у этой истории не будет. Тогда что он делает в моем отеле сегодня?

Спросить не решаюсь, хоть где-то в голове бьется мысль, что ждать здесь Диего может вовсе не меня. Но когда я все же нахожу в себе силы сделать шаг из лифта, Ди подходит именно ко мне, улыбаясь настолько счастливо, что в горле сразу же сохнет.

Даже если представить, что Диего лег спать ровно в тот момент, когда покинул меня, для столь ранней встречи он все равно выглядел слишком хорошо. Гораздо лучше, чем я – отдохнувший, будто спал не три часа, а минимум восемь. Свежий, будто успел утром устроить себе пробежку, принять душ и выпить литр свежевыжатого сока. Неотразимый, словно бог, сошедший с Олимпа.

– И как это понимать? – все же выдавила в ответ на его приветствие.

До последнего уговаривала себя не обнадеживаться раньше времени, но все равно невольно вздрогнула, когда Диего произнес:

– Понял, что не прощу себя, если твои впечатления о Барселоне испортит отельный гид.

Он говорил по-русски, но его акцент проявлялся гораздо сильнее, чем вчера. Немного неверные окончания, чуть более длинные паузы между словами. Словно мужчина… волновался?

– Не думаю, что это возможно, – постаралась улыбаться искренне, хотя очень хотелось вдарить кулаками по чужой груди и обозвать идиотом. – Я обожаю Барселону. Этого не изменит ни один гид.

Даже такой, как ты, добавила мысленно и, в последний раз улыбнувшись, попыталась сделать то, что сделал вчера сам Диего – уйти.

Но его пальцы оказались на моем предплечье раньше, чем я успела сделать второй шаг. Прикосновение принозило молнией, но не так, как следующие слова.

– Soy idiota, Ana. Me di cuenta ayer, en cuanto te dejé. ¡No debería haberme ido! [Я идиот, Ана. Я понял это вчера, как только оставил тебя. Я вообще не должен был уходить! (исп.)]

Диего говорил так быстро и настолько неразборчиво, что кроме «идиот» я почти ничего и не поняла. А Ди запустил пальцы в свою прическу, сбив с макушки очки, и, кое-как поймав те в полете, повесил за дужку на майку, шумно выдохнул и посмотрел мне в глаза.

– Прости.

– За что?

Я даже не пыталась делать вид, что что-то понимаю. Я ни черта не понимала! И от того, что Диего перешел на русский, яснее не стало.

– He estado soñando con ello toda la noche y toda la mañana [Я мечтал об этом всю ночь и все утро (исп.)].

Уточнить, о чем он, я банально не успела, ведь все произошло быстро и точно так, как я представляла себе вчера: его рука на моей талии, не сильный рывок к себе и настойчивые губы, накрывавшие мои.Сегодня Диего выглядел иначе: вместо строгих брюк – голубые джинсы, вместо белоснежной рубашки в клубничных разводах – рубашка-поло, тоже белая. А еще солнечные очки на макушке и часы на спрятанной в карман руке. Все это отметила мельком, целиком и за раз отпечатав на подкорке образ мужчины, который даже во сне не покидал моих мыслей.

Но он пожелал мне доброй ночи и ушел, ясно давая понять, что никакого продолжения у этой истории не будет. Тогда что он делал в моем отеле сегодня?

Спросить не решилась, хоть где-то в голове билась мысль, что ждать здесь Диего может вовсе не меня. Но когда я все же нашла в себе силы сделать шаг из лифта, Ди подошел именно ко мне, улыбаясь настолько счастливо, что в горле сразу же пересохло.

Даже если представить, что Диего лег спать ровно в тот момент, когда покинул меня, для столь ранней встречи он все равно выглядел слишком хорошо. Гораздо лучше, чем я – отдохнувший, будто спал не три часа, а минимум восемь. Свежий, будто успел утром устроить себе пробежку, принять душ и выпить литр свежевыжатого сока. Неотразимый, словно бог, сошедший с Олимпа.

– И как это понимать? – все же выдавила в ответ на его приветствие.

До последнего уговаривала себя не обнадеживаться раньше времени, но все равно невольно вздрогнула, когда Диего произнес:

– Понял, что не прощу себя, если твои впечатления о Барселоне испортит отельный гид.

Он говорил по-русски, но его акцент проявлялся гораздо сильнее, чем вчера. Немного неверные окончания, чуть более длинные паузы между словами. Словно мужчина… волновался?

– Не думаю, что это возможно, – постаралась улыбаться искренне, хотя очень хотелось вдарить кулаками по чужой груди и обозвать идиотом. – Я обожаю Барселону. Этого не изменит ни один гид.

Даже такой, как ты, добавила мысленно и, в последний раз улыбнувшись, попыталась сделать то, что сделал вчера сам Диего – уйти.

Но его пальцы оказались на моем предплечье раньше, чем я успела сделать второй шаг. Прикосновение пронзило молнией, но не так, как следующие слова.

– Soy idiota, Ana. Me di cuenta ayer, en cuanto te dejé. ¡No debería haberme ido! [Я идиот, Ана. Я понял это вчера, как только оставил тебя. Я вообще не должен был уходить! (исп.)]

Диего говорил так быстро и настолько неразборчиво, что кроме «идиот» я почти ничего и не поняла. А Ди запустил пальцы в свою прическу, сбив с макушки очки, и, кое-как поймав те в полете, повесил за дужку на майку, шумно выдохнул и посмотрел мне в глаза.

– Прости.

– За что?

Я даже не пыталась делать вид, что что-то понимаю. Я ни черта не понимала! И от того, что Диего перешел на русский, яснее не стало.

– He estado soñando con ello toda la noche y toda la mañana [Я мечтал об этом всю ночь и все утро (исп.)].

Уточнить, о чем он, я банально не успела, ведь все произошло быстро и точно так, как я представляла себе вчера: его рука на моей талии, не сильный рывок к себе и настойчивые губы, накрывавшие мои.

Глава 6

Наверное, именно тогда я окончательно в него влюбилась – такого уверенного, такого сильного, умеющего признавать и исправлять свои ошибки. За страсть, за напор, за скрывающуюся под всем этим нежность. И за умение заставить меня забыть обо всем, ведь пока мы целовались, я не слышала даже того, как ко мне по фамилии обращается гид.

Разумеется, экскурсия уехала без меня. Разумеется, у меня была другая, устроенная самым настоящим испанцем с ослепительными голубыми глазами. Разумеется, после этого сумасшедшего дня я уже так просто не отпустила Диего, затащив вечером в свой номер практически насильно. К слову, он не особо сопротивлялся.

Те неполные две недели стали моим личным раем. Ди старался проводить со мной все свое свободное время: утром, во время сиесты или вечером. Если у него были дела по работе, я ездила на экскурсии, но по возвращении в отель всегда находила моего личного барселонского бога, ожидающего в фойе. Мы гуляли, катались на его небольшой яхте, ходили на футбол, в ресторан или просто запирались в комнате, не вылезая из постели до самого утра.

Ничего друг другу не обещали. Я – не наивная барышня, которая верила, что курортный роман может перерасти во что-то большее, он – не слишком эмоциональный сам по себе, привыкший держать чувства под контролем. Нам просто было хорошо, и это «хорошо», увы, закончилось вместе с моим отпуском.

Я запретила Диего провожать меня в аэропорт. Он ушел рано утром, не попрощавшись, пока я спала. Весь полет я уговаривала себя, что так – правильно, и я запомню этого ослепительного красавца как самого чудесного мужчину, который у меня был. Но, засыпая в одиночестве, я постоянно думала о нем, периодически срываясь на тихие слезы.

Мы почти не общались после моего возвращения. Ди просил написать ему, как я долетела, и я это сделала. Он ответил односложное «хорошо», и после этого раз в пару дней кто-то из нас позволял напомнить о своем существовании. Доброго утра, надеюсь, твой день пройдет хорошо. Спокойной ночи. Ничего не значащие фразы, точно такие же безликие ответы. И вечера, когда до трясучки хотелось написать, что скучаю, но приходилось по сотне раз стирать так и не отправленные сообщения.

Через две недели даже сестра заметила, что со мной происходит что-то не то. Заявилась ко мне с бутылкой мартини и попыткой в серьезный разговор, но я сослалась на простуду и выпроводила Леру восвояси. Бутылку, правда, оставила, и когда та наполовину опустела, я почувствовала себя жалкой.

Назавтра был мой день рождения – двадцать семь лет. У меня неплохая работа, своя двушка в центре и бутылка вермута, которым я заливала тоску по мужчине, который никогда не будет со мной. Про которого я не смогла рассказать даже сестре, от которой не держала тайн.

Взрослая жизнь во всей красе, чтоб ее.

На звонок в дверь не отреагировала, сидя на подоконнике и глядя в хмурое ночное небо. Весна в этом году выдалась холодной, словно она и осень надумали поменяться местами. Плюс один в копилку моей хандры, от которой я спасалась, кутаясь в вытянутый свитер. Но из подъезда настойчиво жали на звонок, и я вспомнила, что Лерка должна была заказать ролы.

Решив, что это – запоздалая и ненужная уже доставка, я поплелась открывать. Только с той стороны двери вместо зеленой сумки курьера оказался небольшой черный чемодан, а вместо парня в форменной куртке – мужчина в кожанке.

– No podía perderme tu cumpleaños [Я не мог пропустить твой день рождения (исп.)].

Я всхлипнула – громко и очень некрасиво, после чего бросилась Ди на шею, чтобы не отлипать от него ни на секунду. Боялась, что он развеется, если я его отпущу.

Поэтому не отпускала. А он не отпускал меня. Понятия не имею, как он умудрился затащить в квартиру и меня, и свой чемодан, а после еще и дверь закрыть. Для меня все это откладывалось в голове пост-фактум, ведь куда больше меня волновало избавление Ди от одежды. Нормально соображать я начала только спустя час с небольшим, когда мы лежали на моей кровати голые и совершенно счастливые.

– Как ты здесь оказался? – уперевшись подбородком в мужскую грудь, я перевела взгляд на довольного Диего. Не знаю, что он видел в моих глазах – я с трудом могла оценить собственные эмоции, так много в них было намешано: радость, счастье, страх потери. Поверить в то, что он мне не снится, было очень сложно.

– Купил билет и прилетел, – равнодушно ответил он, перебирая пальцами мои волосы.

– ¿Por qué? [Зачем? (исп.)]

Мы перескакивали с русского на испанский и обратно – не знаю, почему так получалось, но я не чувствовала от этого себя неуютно. Мне нравилось говорить с Ди на его родном языке, даже если он будет все время морщить лоб, закатывать глаза и поправлять мое произношение.

– Te echaba de menos [Соскучился по тебе (исп.)].

От переполнявших чувств глаза опять заслезились, и я поспешила их спрятать на мужской груди. Под мерный шепот чужого сердцебиения и под напором чужих рук, прижимавших меня к себе крепко-крепко, я медленно плавилась и всеми силами старалась удержать рвущиеся наружу слова.

Боялась, до дрожи боялась все испортить. Но, когда Ди легким движением оказался сверху, тихо шепча «Feliz cumpleaños cariño [С днем рождения, милая (исп.)», все же призналась, глядя в голубые глаза-омуты:

– Мне кажется, я тебя люблю.

Диего улыбнулся. Улыбнулся так, как может только он: самоуверенно, самодовольно. Чертовски соблазнительно.

– Да, мне тоже так кажется, – ответил он, прежде чем поцеловать меня.Наверное, именно тогда я окончательно в него влюбилась – такого уверенного, такого сильного, умеющего признавать и исправлять свои ошибки. За страсть, за напор, за скрывающуюся под всем этим нежность. И за умение заставить меня забыть обо всем, ведь пока мы целовались, я не слышала даже того, как ко мне по фамилии обращался гид.

Разумеется, экскурсия уехала без меня. Разумеется, у меня была другая, устроенная самым настоящим испанцем с ослепительными голубыми глазами. Разумеется, после этого сумасшедшего дня я уже так просто не отпустила Диего, затащив вечером в свой номер практически насильно. К слову, он не особо сопротивлялся.

Те неполные две недели стали моим личным раем. Ди старался проводить со мной все свое свободное время: утром, во время сиесты или вечером. Если у него были дела по работе, я ездила на экскурсии, но по возвращении в отель всегда находила моего личного барселонского бога, ожидающего в фойе. Мы гуляли, катались на его небольшой яхте, ходили на футбол, в ресторан или просто запирались в комнате, не вылезая из постели до самого утра.

Ничего друг другу не обещали. Я – не наивная барышня, которая верила, что курортный роман может перерасти во что-то большее, он – не слишком эмоциональный сам по себе, привыкший держать чувства под контролем. Нам просто было хорошо, и это «хорошо», увы, закончилось вместе с моим отпуском.

Я запретила Диего провожать меня в аэропорт. Он ушел рано утром, не попрощавшись, пока я спала. Весь полет я уговаривала себя, что так – правильно, и я запомню этого ослепительного красавца как самого чудесного мужчину, который у меня был. Но, засыпая в одиночестве, я постоянно думала о нем, периодически срываясь на тихие слезы.

Мы почти не общались после моего возвращения. Ди просил написать ему, как я долетела, и я это сделала. Он ответил односложное «хорошо», и после этого раз в пару дней кто-то из нас позволял напомнить о своем существовании. Доброго утра, надеюсь, твой день пройдет хорошо. Спокойной ночи. Ничего не значащие фразы, точно такие же безликие ответы. И вечера, когда до трясучки хотелось написать, что скучаю, но приходилось по сотне раз стирать так и не отправленные сообщения.

Через две недели даже сестра заметила, что со мной происходило что-то не то. Заявилась ко мне с бутылкой мартини и попыткой в серьезный разговор, но я сослалась на простуду и выпроводила Леру восвояси. Бутылку, правда, оставила, и когда та наполовину опустела, я почувствовала себя жалкой.

Назавтра был мой день рождения – двадцать семь лет. У меня неплохая работа, своя двушка в центре и бутылка вермута, которым я заливала тоску по мужчине, который никогда не будет со мной. Про которого я не смогла рассказать даже сестре, от которой не держала тайн.

Взрослая жизнь во всей красе, чтоб ее.

На звонок в дверь не отреагировала, сидя на подоконнике и глядя в хмурое ночное небо. Весна в этом году выдалась холодной, словно она и осень надумали поменяться местами. Плюс один в копилку моей хандры, от которой я спасалась, кутаясь в вытянутый свитер. Но из подъезда настойчиво жали на звонок, и я вспомнила, что Лерка должна была заказать ролы.

Решив, что это – запоздалая и ненужная уже доставка, я поплелась открывать. Только с той стороны двери вместо зеленой сумки курьера оказался небольшой черный чемодан, а вместо парня в форменной куртке – мужчина в кожанке.

– No podía perderme tu cumpleaños [Я не мог пропустить твой день рождения (исп.)].

Я всхлипнула – громко и очень некрасиво, после чего бросилась Ди на шею, чтобы не отлипать от него ни на секунду. Боялась, что он развеется, если я его отпущу.

Поэтому не отпускала. А он не отпускал меня. Понятия не имею, как он умудрился затащить в квартиру и меня, и свой чемодан, а после еще и дверь закрыть. Для меня все это откладывалось в голове пост-фактум, ведь куда больше меня волновало избавление Ди от одежды. Нормально соображать я начала только спустя час с небольшим, когда мы лежали на моей кровати голые и совершенно счастливые.

– Как ты здесь оказался? – уперевшись подбородком в мужскую грудь, я перевела взгляд на довольного Диего. Не знаю, что он видел в моих глазах – я с трудом могла оценить собственные эмоции, так много в них было намешано: радость, счастье, страх потери. Поверить в то, что он мне не снится, было очень сложно.

– Купил билет и прилетел, – ровно ответил он, перебирая пальцами мои волосы.

– ¿Por qué? [Зачем? (исп.)]

Мы перескакивали с русского на испанский и обратно – сложно сказать, почему так получалось, но я не чувствовала от этого себя неуютно. Мне нравилось говорить с Ди на его родном языке, даже если он будет все время морщить лоб, закатывать глаза и поправлять мое произношение.

– Te echaba de menos [Соскучился по тебе (исп.)].

От переполнявших чувств глаза опять заслезились, и я поспешила их спрятать на мужской груди. Под мерный шепот чужого сердцебиения и под напором чужих рук, прижимавших меня к себе крепко-крепко, я медленно плавилась и всеми силами старалась удержать рвущиеся наружу слова.

Боялась, до дрожи боялась все испортить. Но, когда Ди легким движением оказался сверху, тихо шепча «Feliz cumpleaños cariño [С днем рождения, милая (исп.)», все же призналась, глядя в голубые глаза-омуты:

– Мне кажется, я тебя люблю.

Диего улыбнулся. Улыбнулся так, как может только он: самоуверенно, самодовольно. Чертовски соблазнительно.

– Да, мне тоже так кажется, – ответил он, прежде чем поцеловать меня.

Глава 7

На следующий день я познакомила Ди со своей семьей. Лера легко и быстро нашла с Диего общий язык, папе на это понадобилось чуть больше времени, но, после недолгого общения наедине, отец отвел меня в сторону и тихо шепнул:

– Хороший мужик. Одобряю.

Мама отнеслась к Диего настороженно. Она у меня вообще женщина старой закалки, а тут мужчина в драных джинсах и простой футболке под кожаной курткой, со щетиной на лице, да еще и иностранец.

– Ну, не знаю, – говорила она мне на кухне, пока я помогала резать салат. – Он ведь старше тебя.

– Всего на шесть лет.

– И из другой страны.

– Я неплохо говорю по-испански, а Ди знает русский, – пожимала я плечами, немного приукрашая действительность. – Это не проблема.

– А менталитет? – не сдавалась мама. – И как вы вообще представляете свои отношения? Будете мотаться туда-сюда? Это сколько же денег надо?

На эти вопросы у меня не было ответа, поэтому я промолчала, не отрывая взгляда от разделочной доски. Мы с Диего ничего не обсудили. Он просто свалился, как снег на голову, а я его приняла. Точно так же это было и в Барселоне: просто мы, здесь и сейчас.

– Или ты планируешь переехать в Испанию? – спустя недолгую паузу проникновенно поинтересовалась мама.

– Надо будет – перееду, – уверенно принимая пытливый взгляд, ответила я.

Но, когда спустя месяц я услышала тот же вопрос от Диего, ответить так же четко не смогла.

Не скажу, что за время, проведенное в моей квартире, у нас все было гладко. Нет, жить вместе оказалось куда сложнее, чем бегать за ручку по столице Каталонии. Мы не сходились во взглядах на многие вопросы, порой споря до хрипоты, а порой – откровенно ругаясь. Но стоило мне закрыться в своей комнате и остыть, пока Ди остывал на кухне или в гостиной, как я понимала: не могу без него.

Каждую минуту, проведенную вдали, я думала лишь о том, как бы поскорее попасть в капкан любимых рук и глаз. На работе только и делала, что проверяла телефон на наличие новых сообщений от Ди, хоть и понимала, что он тоже занят делами.

Сеньор Солер занимался инвестициями и искал партнеров среди местных бизнесменов. Не знаю, удачно или нет, я не лезла в его дела, но Диего всегда предупреждал, когда отправлялся на встречу. А потому, в каком настроении он возвращался, можно было понять, удачно прошли переговоры или нет.

Тем вечером Ди был хмур, поэтому я сразу поняла, что у него что-то случилось. Но когда я прямо спросила об этом, получила совсем не тот ответ, который ожидала.

– Хочу, чтобы ты переехала ко мне. В Барселону, – серьезно заговорил Ди, глядя мне в глаза. Если бы не акцент, усиливающийся, когда Диего нервничает, я бы ни за что не догадалась, что поднятая тема заставляет его чувствовать себя неуютно, ведь ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица Солер не выражал своего беспокойства. – Я понимаю, что у тебя здесь работа и семья, но… Ты можешь работать, если хочешь. Мы найдем тебе место или дело, которым тебе понравится заниматься. А можешь вообще ничего не делать, у меня достаточно денег, чтобы обеспечивать нашу семью. Твои родители и сестра смогут приезжать к нам в любое время, если нужны будут билеты – я все устрою.

Я могла только сидеть и хлопать глазами, не в силах унять сошедшее с ума сердце. Ди сказал «нашу семью» так, словно уже все решил. А ведь мы еще не обсуждали ничего!

Я даже с собой ничего не обсуждала – боялась строить воздушные замки, которые потом похоронят меня под собой. Поэтому сейчас терялась и от прозвучавших слов, и от чувств, которые они вызывали.

Я бы хотела идти по жизни об руку с Ди. Ни секунды не сомневалась, что он – тот самый мужчина, за которым я буду как за каменной стеной. Что рядом с ним мне будет хорошо даже тогда, когда будет казаться, что все плохо, потому что настоящее «плохо» – это когда без него. Но когда я хотела в этом признаться, перед глазами вставали лица мамы и папы, задорная улыбка сестры. Я понимала, что оставлю их здесь, в тысячах километров, и видеться раз в неделю, как сейчас, мы уже не сможем. Никаких посиделок за столом на кухне, никаких ночных звонков из-за разницы во времени, никакой внезапно обнаруженной на пороге Лерки с ее убийственным «а я тут подумала…». Я потеряю не просто кусок своей жизни – я потеряю часть себя, оставлю тут. И может ли один мужчина, пусть и любимый мной до безумия, заменить мне сразу трех близких людей?

Диего ничего не спрашивал. Он всегда был умнее меня, поэтому я даже не сомневалась, что он прекрасно понимал все мои сомнения, и знал, насколько сложным для меня будет решение переехать к нему. Но он продолжал смотреть на меня с застывшим вопросом в глазах, а я, несмотря на недавний разговор с матерью, не смогла сказать простое «да».

Мне все еще было страшно. Страшно, что мы разбежимся, что перегорим, что пересытимся друг другом. И одно дело, если это произойдет здесь – в городе, где все знакомо, где у меня есть друзья и близкие. И совсем другое, если расставание застанет меня на чужой земле. Что я буду тогда делать? Стыдливо возвращаться к родителям?

– Ди… это так неожиданно, – смутившись, я отвернулась. Неожиданно, ну-ну. Жить с мужиком-иностранцем месяц и вдруг неожиданно получить предложение продолжить все в другом месте. – Я… можно мне подумать?

Диего кивнул, все еще сохраняя собранное выражение лица. Если мои слова его чем-то задели, он не подал вида.

– Es justo [Справедливо (исп.)]. – Еще раз кивнув, Ди зачесал пятерней волосы – еще один жест, выдающий его волнение. – Мне нужно вернуться в Барселону, возникли срочные дела. У меня самолет через несколько часов.

Сказать, что это сообщение меня раздавило – ничего не сказать. Я могла только сидеть и смотреть, как Диего собирает оставшиеся вещи вроде ноутбука, зарядки и документов и укладывает это все в уже наполненный чемодан. Его я тоже заметила только сейчас, настолько поглощена была видом хмурого мужчины. Умом я понимала, что рано или поздно Ди придется уехать, но всегда думала, что он сообщит об этом заранее и у меня будет время подготовиться.

Я надеялась, что в моем распоряжении окажется хотя бы пара часов, чтобы осмыслить, посоветоваться, решиться на что-то. Но мне не предоставили и пары минут, ведь стоило Диего закончить сборы, как на его телефон пришло уведомление о прибывшем такси. Ди быстро смахнул его и опустился передо мной, взяв заледеневшие ладошки в свои руки.

– Примерно через месяц у меня подписание контракта, – сообщил он, грея мои пальцы своими. – Я приеду, Ана. Дождешься?

Мог бы и не спрашивать. Но вместо ответа я повисла на его шее, сглатывая накатившие слезы. Осознание его отъезда обрушилось на меня разом, придавив точно упавшая бетонная стена.

– Можно проводить тебя в аэропорт? – спросила шепотом, боясь, что он откажет.

Но Ди просто встал и потянул меня к двери. Я еще не успела переодеться, вернувшись с работы, так что и собираться не пришлось. А всю дорогу до воздушной гавани Диего прижимал меня к себе, целуя в макушку, пока я заливала тихими слезами его рубашку.

Я проводила его до чистой зоны. Ди долго целовал меня и шептал по-испански, что будет скучать каждую минуту. Напоминал, что очень скоро вернется, и мне нужно только потерпеть. Я кивала, не в силах ответить что-то из-за кома в горле.

А когда белоснежный самолет оторвался от земли, унося мое сердце в солнечную Барселону, поняла одну простую вещь.

Диего дал мне месяц на принятие решения. А мне хватило двух минут без него, чтобы все обдумать.На следующий день я познакомила Ди со своей семьей. Лера легко и быстро нашла с Диего общий язык, папе на это понадобилось чуть больше времени, но, после недолгого общения наедине, отец отвел меня в сторону и тихо шепнул:

– Хороший мужик. Одобряю.

Мама отнеслась к Диего настороженно. Она у меня вообще женщина старой закалки, а тут мужчина в драных джинсах и простой футболке под кожаной курткой, со щетиной на лице, да еще и иностранец.

– Ну, не знаю, – говорила она мне на кухне, пока я помогала резать салат. – Он ведь старше тебя.

– Всего на шесть лет.

– И из другой страны.

– Я неплохо говорю по-испански, а Ди знает русский, – пожимала я плечами, немного приукрашая действительность. – Это не проблема.

– А менталитет? – не сдавалась мама. – И как вы вообще представляете свои отношения? Будете мотаться туда-сюда? Это сколько же денег надо?

На эти вопросы у меня не было ответа, поэтому я промолчала, не отрывая взгляда от разделочной доски. Мы с Диего ничего не обсудили. Он просто свалился, как снег на голову, а я его приняла. Точно так же это было и в Барселоне: просто мы, здесь и сейчас.

– Или ты планируешь переехать в Испанию? – спустя недолгую паузу проникновенно поинтересовалась мама.

– Надо будет – перееду, – уверенно принимая пытливый взгляд, ответила я.

Но, когда спустя месяц я услышала тот же вопрос от Диего, ответить так же четко не смогла.

Не скажу, что за время, проведенное в моей квартире, у нас все было гладко. Нет, жить вместе оказалось куда сложнее, чем бегать за ручку по столице Каталонии. Мы не сходились во взглядах на многие вопросы, порой споря до хрипоты, а порой – откровенно ругаясь. Но стоило мне закрыться в своей комнате и остыть, пока Ди остывал на кухне или в гостиной, как я понимала: не могу без него.

Каждую минуту, проведенную вдали, я думала лишь о том, как бы поскорее попасть в капкан любимых рук и глаз. На работе только и делала, что проверяла телефон на наличие новых сообщений от Ди, хоть и понимала, что он тоже занят делами.

Сеньор Солер занимался инвестициями и искал партнеров среди местных бизнесменов. Не знаю, удачно или нет, я не лезла в его дела, но Диего всегда предупреждал, когда отправлялся на встречу. А потому, в каком настроении он возвращался, можно было понять, удачно прошли переговоры или нет.

Тем вечером Ди был хмур, поэтому я сразу поняла, что у него что-то случилось. Но когда я прямо спросила об этом, получила совсем не тот ответ, который ожидала.

– Хочу, чтобы ты переехала ко мне. В Барселону, – серьезно заговорил Ди, глядя мне в глаза. Если бы не акцент, усиливающийся, когда Диего нервничал, я бы ни за что не догадалась, что поднятая тема заставляла его чувствовать себя неуютно, ведь ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица Солер не выражал своего беспокойства. – Я понимаю, что у тебя здесь работа и семья, но… Ты можешь работать, если хочешь. Мы найдем тебе место или дело, которым тебе понравится заниматься. А можешь вообще ничего не делать, у меня достаточно денег, чтобы обеспечивать нашу семью. Твои родители и сестра смогут приезжать к нам в любое время, если нужны будут билеты – я все устрою.

Я могла только сидеть и хлопать глазами, не в силах унять сошедшее с ума сердце. Ди сказал «нашу семью» так, словно уже все решил. А ведь мы еще не обсуждали ничего!

Я даже с собой ничего не обсуждала – боялась строить воздушные замки, которые потом похоронят меня под собой. Поэтому сейчас терялась и от прозвучавших слов, и от чувств, которые они вызывали.

Я бы хотела идти по жизни об руку с Ди. Ни секунды не сомневалась, что он – тот самый мужчина, за которым я буду как за каменной стеной. Что рядом с ним мне будет хорошо даже тогда, когда будет казаться, что все плохо, потому что настоящее «плохо» – это когда без него. Но когда я хотела в этом признаться, перед глазами вставали лица мамы и папы, задорная улыбка сестры. Я понимала, что оставлю их здесь, в тысячах километров, и видеться раз в неделю, как сейчас, мы уже не сможем. Никаких посиделок за столом на кухне, никаких ночных звонков из-за разницы во времени, никакой внезапно обнаруженной на пороге Лерки с ее убийственным «а я тут подумала…». Я потеряю не просто кусок своей жизни – я потеряю часть себя, оставлю тут. И может ли один мужчина, пусть и любимый мной до безумия, заменить мне сразу трех близких людей?

Диего ничего не спрашивал. Он всегда был умнее меня, поэтому я даже не сомневалась, что он прекрасно понимал все мои сомнения, и знал, насколько сложным для меня будет решение переехать к нему. Но он продолжал смотреть на меня с застывшим вопросом в глазах, а я, несмотря на недавний разговор с матерью, не смогла сказать простое «да».

Мне все еще было страшно. Страшно, что мы разбежимся, что перегорим, что пересытимся друг другом. И одно дело, если это произойдет здесь – в городе, где все знакомо, где у меня есть друзья и близкие. И совсем другое, если расставание застанет меня на чужой земле. Что я буду тогда делать? Стыдливо возвращаться к родителям?

– Ди… это так неожиданно, – смутившись, я отвернулась. Неожиданно, ну-ну. Жить с мужиком-иностранцем месяц и вдруг неожиданно получить предложение продолжить все в другом месте. – Я… можно мне подумать?

Диего кивнул, все еще сохраняя собранное выражение лица. Если мои слова его чем-то задели, он не подал вида.

– Es justo [Справедливо (исп.)]. – Еще раз кивнув, Ди зачесал пятерней волосы – еще один жест, выдающий его волнение. – Мне нужно вернуться в Барселону, возникли срочные дела. У меня самолет через несколько часов.

Сказать, что это сообщение меня раздавило – ничего не сказать. Я могла только сидеть и смотреть, как Диего собирал оставшиеся вещи вроде ноутбука, зарядки и документов и укладывал это все в уже наполненный чемодан. Его я тоже заметила только сейчас, настолько поглощена была видом хмурого мужчины. Умом я понимала, что рано или поздно Ди придется уехать, но всегда думала, что он сообщит об этом заранее и у меня будет время подготовиться.

Я надеялась, что в моем распоряжении окажется хотя бы пара часов, чтобы осмыслить, посоветоваться, решиться на что-то. Но мне не предоставили и пары минут, ведь стоило Диего закончить сборы, как на его телефон пришло уведомление о прибывшем такси. Ди быстро смахнул его и опустился передо мной, взяв заледеневшие ладошки в свои руки.

– Примерно через месяц у меня подписание контракта, – сообщил он, грея мои пальцы своими. – Я приеду, Ана. Дождешься?

Мог бы и не спрашивать. Но вместо ответа я повисла на его шее, сглатывая накатившие слезы. Осознание его отъезда обрушилось на меня разом, придавив точно упавшая кирпичная стена.

– Можно проводить тебя в аэропорт? – спросила шепотом, боясь, что он откажет.

Но Ди просто встал и потянул меня к двери. Я еще не успела переодеться, вернувшись с работы, так что и собираться не пришлось. А всю дорогу до воздушной гавани Диего прижимал меня к себе, целуя в макушку, пока я заливала тихими слезами его рубашку.

Я проводила его до чистой зоны. Ди долго целовал меня и шептал по-испански, что будет скучать каждую минуту. Напоминал, что очень скоро вернется, и мне нужно только потерпеть. Я кивала, не в силах ответить что-то из-за кома в горле.

А когда белоснежный самолет оторвался от земли, унося мое сердце в солнечную Барселону, поняла одну простую вещь.

Диего дал мне месяц на принятие решения. А мне хватило двух минут без него, чтобы все обдумать.

Глава 8

Заявление на увольнение я написала следующим утром. Вечером сообщила о своем выборе родителям и сестре. Папа сухо кивнул, мама долго плакала, но не отговаривала. Лера с легкостью вызвалась последить за моей квартирой, которую на общем совете было принято сдавать. И спустя две недели я стояла посреди аэропорта имени Жозепа Таррадельяса, сжимала ручку огромного чемодана до побелевших костяшек и набирала дрожащими пальцами давно заученный номер.

Я не говорила Диего о своем прилете, хотя мы каждый день созванивались по видео. Решила сделать сюрприз. Но теперь, вдыхая горячий испанский воздух, банально трусила.

– ¿Ana? ¿Va todo bien? [Ана? Все в порядке? (исп.)]

Я никогда не звонила Ди днем, чтобы не отвлекать его от работы. Да и сама в это время должна была занимать свое офисное кресло, но с некоторых пор я официально безработная.

– Я тут вдруг поняла, что не знаю твоего адреса.

Это правда. В свой испанский отпуск я не бывала у Ди в гостях, хотя знала, что у него есть квартира в Барселоне и вилла в пригороде с выходом к морю. Но Диего никогда не давал своего точного адреса, а мой получил в отеле, подкупив портье.

На том конце трубки повисла тишина. С моей же стороны раздался голос диктора, сообщавший о начале посадки на новый рейс. Диего, судя по следующему вопросу, его услышал.

– Где ты?

Я глубоко вдохнула, собираясь с силами.

– Барселона-Эль-Прат, – постаралась, чтобы это прозвучало уверенно, но по факту почти шептала.

– Буду через час, – строго и по-деловому бросил Ди и отключился.

Я ждала его у окна, развлекая себя беседой с сестрой. Та в честь моего отъезда прогуляла универ и теперь присылала мне фотоотчеты из моей же квартиры, которую освобождала для будущих арендаторов. Я так увлеклась, что не сразу заметила замершую напротив темную фигуру.

В черном деловом костюме Диего выглядел восхитительно. Настолько, что сердце замирало, дыхание сбивалось, а горло могло поспорить с Сахарой за звание самой сухой части планеты.

Ди молчал. Стоял, сжимал в руках мобильник и смотрел так, что я чувствовала себя маленькой девочкой. Пришлось даже встать, чтобы разница в росте не так сильно давила.

– Я подумала, что месяц – это слишком долго, – робко призналась, все еще не зная, прогонит он меня или обнимет. Лично меня так и подмывало броситься к Ди и задушить его в объятиях, но это его показное равнодушие… нет, не ранило, ведь Диего всегда прекрасно умел держать себя в руках. Скорее, озадачивало. – Ты же не против?

Но ответа не последовало. Я рискнула сделать шаг вперед.

– Ди?

– Por favor, dime que estoy despierto [Пожалуйста, скажи мне, что я не сплю (исп.)].

Его голос звучал так глухо, что я не поверила, что говорил именно Диего. Но его взгляд… в нем действительно стояло недоверие, а за ним яркими бликами отсвечивала надежда, заставившая меня улыбаться.

– Ущипнуть тебя? – предложила я.

– Нет. Лучше поцеловать.

Меня не нужно было просить дважды – я одним прыжком оказывалась на Диего, цепляясь за него руками и ногами, как обезьянка, и целовала, вкладывая все те эмоции, что бушевали во мне две недели. Тоску, нежность, безграничную потребность быть рядом и всепоглощающую любовь, заставившую меня отбросить все сомнения ради этого мужчины.

Наверное, только тогда он поверил, что я правда здесь, с ним. И сжал так, что косточки во всем теле захрустели.

– Me estás volviendo loco [Ты сводишь меня с ума (исп.)].

А я глупо улыбалась, пока губы Ди оставляли обжигающие следы на моем лице, и верила, что у нас все получится.

Моя вера была абсолютной. Даже в те моменты, когда мы ссорились и били посуду, даже тогда, когда родственники Диего приняли меня прохладно. И даже сейчас, сидя на диване в нашем доме, обхватив руками колени и глядя в темное море, я все еще верила в нас.

Конечно, мы не идеальные. Мы не умеем обходить острые углы, уступать и признавать чужую правоту. Но мы любим друг друга едва ли меньше, чем полгода назад, встретившись впервые. Я это знала точно.

Воспоминания заставили меня острее чувствовать одиночество и собственную вину. Вот зачем я на него накинулась? Тем более с такими словами. Разумеется, я ни минуты не жалела о решении выйти замуж за Диего. Я была счастлива рядом с ним. И буду еще счастливее, когда он наконец-то вернется. Зайдет через заднюю дверь, прошлепает босыми ногами до ванной, а я подойду к нему сзади и просто обниму. И не нужно будет никаких слов, он и так все поймет, мой прекрасный мужчина.

Только вот Диего не вернулся. Ни этой ночью, ни в одну из последовавших.Заявление на увольнение я написала следующим утром. Вечером сообщила о своем выборе родителям и сестре. Папа сухо кивнул, мама долго плакала, но не отговаривала. Лера с легкостью вызвалась последить за моей квартирой, которую на общем совете было принято сдавать. И спустя две недели я стояла посреди аэропорта имени Жозепа Таррадельяса, сжимала ручку огромного чемодана до побелевших костяшек и набирала дрожащими пальцами давно заученный номер.

Я не говорила Диего о своем прилете, хотя мы каждый день созванивались по видео. Решила сделать сюрприз. Но теперь, вдыхая горячий испанский воздух, банально трусила.

– ¿Ana? ¿Va todo bien? [Ана? Все в порядке? (исп.)]

Я никогда не звонила Ди днем, чтобы не отвлекать его от работы. Да и сама в это время должна была занимать свое офисное кресло, но с некоторых пор я официально безработная.

– Я тут вдруг поняла, что не знаю твоего адреса.

Это правда. В свой испанский отпуск я не бывала у Ди в гостях, хотя знала, что у него есть квартира в Барселоне и вилла в пригороде с выходом к морю. Но Диего никогда не давал своего точного адреса, а мой получил в отеле, подкупив портье.

На том конце трубки повисла тишина. С моей же стороны раздался голос диктора, сообщавший о начале посадки на новый рейс. Диего, судя по следующему вопросу, его услышал.

– Где ты?

Я глубоко вдохнула, собираясь с силами.

– Барселона-Эль-Прат, – постаралась, чтобы это прозвучало уверенно, но по факту почти шептала.

– Буду через час, – строго и по-деловому бросил Ди и отключился.

Я ждала его у окна, развлекая себя беседой с сестрой. Та в честь моего отъезда прогуляла универ и теперь присылала мне фотоотчеты из моей же квартиры, которую освобождала для будущих арендаторов. Я так увлеклась, что не сразу заметила замершую напротив темную фигуру.

В черном деловом костюме Диего выглядел восхитительно. Настолько, что сердце замирало, дыхание сбивалось, а горло могло поспорить с Сахарой за звание самой сухой части планеты.

Ди молчал. Стоял, сжимал в руках мобильник и смотрел так, что я чувствовала себя маленькой девочкой. Пришлось даже встать, чтобы разница в росте не так сильно давила.

– Я подумала, что месяц – это слишком долго, – робко призналась, все еще не зная, прогонит он меня или обнимет. Лично меня так и подмывало броситься к Ди и задушить его в объятиях, но это его показное равнодушие… нет, не ранило, ведь Диего всегда прекрасно умел держать себя в руках. Скорее, озадачивало. – Ты же не против?

Но ответа не последовало. Я рискнула сделать шаг вперед.

– Ди?

– Por favor, dime que estoy despierto [Пожалуйста, скажи мне, что я не сплю (исп.)].

Его голос звучал так глухо, что я не поверила, что говорил именно Диего. Но его взгляд… в нем действительно стояло недоверие, а за ним яркими бликами отсвечивала надежда, заставившая меня улыбаться.

– Ущипнуть тебя? – предложила я.

– Нет. Лучше поцеловать.

Меня не нужно было просить дважды – я одним прыжком оказывалась на Диего, цепляясь за него руками и ногами, как обезьянка, и целовала, вкладывая все те эмоции, что бушевали во мне две недели. Тоску, нежность, безграничную потребность быть рядом и всепоглощающую любовь, заставившую меня отбросить все сомнения ради этого мужчины.

Наверное, только тогда он поверил, что я правда здесь, с ним. И сжал так, что косточки во всем теле захрустели.

– Me estás volviendo loco [Ты сводишь меня с ума (исп.)].

А я глупо улыбалась, пока губы Ди оставляли обжигающие следы на моем лице, и верила, что у нас все получится.

Моя вера была абсолютной. Даже в те моменты, когда мы ссорились и били посуду, даже тогда, когда родственники Диего приняли меня прохладно. И даже сейчас, сидя на диване в нашем доме, обхватив руками колени и глядя в темное море, я все еще верила в нас.

Конечно, мы не идеальные. Мы не умеем обходить острые углы, уступать и признавать чужую правоту. Но мы любим друг друга едва ли меньше, чем полгода назад, встретившись впервые. Я это знала точно.

Воспоминания заставили меня острее чувствовать одиночество и собственную вину. Вот зачем я на него накинулась? Тем более с такими словами. Разумеется, я ни минуты не жалела о решении выйти замуж за Диего. Я была счастлива рядом с ним. И буду еще счастливее, когда он наконец-то вернется. Зайдет через заднюю дверь, прошлепает босыми ногами до ванной, а я подойду к нему сзади и просто обниму. И не нужно будет никаких слов, он и так все поймет, мой прекрасный мужчина.

Только вот Диего не вернулся. Ни этой ночью, ни в одну из последовавших.

Глава 9

О том, что что-то идет не так, я начала догадываться спустя два часа. Ди никогда не плавал ночью, особенно в свете того, что недавно перегоревшие фонари на своей яхте он так и не заменил. Еще час я провела на берегу, кутаясь в тонкую кофту, ожидая, что вот сейчас «Жемчужина» причалит к пирсу. А после, наплевав на все, позвонила свекрови.

– Сеньора Солер, простите за поздний звонок, – хрипела я в трубку, с трудом сдерживая дрожь в теле. – Диего у вас?

– Что бы ему делать в такой час? – привычно опустив приветствие, сонно ворчала женщина. – Раз он ушел от тебя, значит, так и надо. Тебе бы тоже поспать. Оставь мальчика в покое.

Короткие гудки заставили меня всхлипнуть. Это было обычное наше общение с главой семейства Солер, но мне все равно стало обидно, что она так легко отмахнулась от моих переживаний.

Поэтому я набрала единственному из новоявленных родственников, с кем у меня сложились более или менее теплые отношения.

Хави, в отличие от своих сестер и кузин, сразу отнесся ко мне доброжелательно. Не смотрел свысока, не проявлял холодности. Он просто принял меня, сначала как девушку, а потом как жену своего старшего брата, и ни разу не оспаривал мой статус. Мы могли с ним выпить пива, посмеяться, сходить на футбол, который тут обожали поголовно все. Я считала Хавьера другом – единственным близким человеком после Ди. И очень надеялась, что он не пошлет меня так же легко, как его мать.

– Ана? Что случилось? – на последнем гудке, когда я уже отчаялась на ответ, прозвучал хриплый мужской голос. – Почему ты звонишь так поздно?

– Ди… – я все-таки не выдержала и шмыгнула носом. Слезы сдержать больше не получалось, и вместе с ними из меня вытекали все знания испанского: я запиналась, путалась и невпопад переходила на русский. – Он уплыл… на «Жемчужине»… он никогда не плавает ночью, он всегда возвращается! А телефон… на тумбочке… не могу ему позвонить… уже почти пять часов…

Не знаю, что из моих сбивчивых рыданий понял Хавьер, но, судя по звукам, он сейчас выбирался из постели.

– Подожди, не реви, – попытался успокоить меня деверь, хотя его собственный голос был далек от спокойствия. – На яхте есть спутниковый телефон, я свяжусь и перезвоню тебе.

Я кивнула, не думая о том, что Хави меня не видит, и отключилась сама.

Ожидание давалось мне с трудом. Тяжесть в груди давила так, что трудно было дышать. Я ходила по пустому дому как привидение, перебиралась из угла в угол, растягивая рукава и без того растянутой кофты. И молилась, впервые в жизни молилась, чтобы с моим мужем все было хорошо, ведь это предчувствие – чего-то плохого – заставляло все внутри сжиматься в комок.

Хавьер не перезвонил. Вместо этого спустя сорок минут он явился сам, на миг заставив мое сердце забиться быстрее от вспыхнувшей надежды. Но вместо фигуры моего мужа на пороге появлялась чуть мене высокая, но такая же широкая фигура Хавьера Солер, хмурого и собранного.

– Есть какие-то новости? – взмолилась я, вытирая нос и слезы злосчастным свитером.

– Да, – Хави кивнул, но вместо того, чтобы сразу все объяснить, положил свои руки мне на плечи и почти силой усадил меня на диван. – Только присядь и пообещай, что не будешь сильно волноваться.

Разумеется, от таких слов я начала волноваться еще сильнее. Что он узнал? Почему он здесь один? И где мой Диего?

– Ана. – Хавьер выдохнул мое имя и, присев передо мной на корточки, заглянул в глаза. – Мы не можем связаться с «Жемчужиной», ее спутниковая система не отвечает. Последний раз яхту заметили выходящей в море неподалеку отсюда, она шла на большой скорости без огней. После этого ее никто не видел.

Наверное, из-за стресса у меня напрочь вылетел из головы весь испанский, но я никак не могла уложить то, что произнес Хави. Слова какие-то знакомые, даже понятные, но смысла в них не было.

Солер ждал моего ответа, судя по внимательному взгляду, но я просто не знала, что отвечать.

– Хави, я не понимаю, – в итоге делала то единственное, что могла: признавала свой идиотизм. – Где Диего?

Мужчина раздосадовано, как мне показалось, покачал головой и медленно произнес:

– Ана, после того как «Жемчужина» вышла в открытое море, ее никто не может найти. Мы не знаем, где Диего.

Мы не знаем, где Диего.

Слова эхом разлетались по черепной коробке, отскакивая от стен, и еще до того, как я осознала их значение, слезы вновь градом покатились по щекам.

– Я поднял всех, слышишь? – продолжал говорить Солер, сжимая сильнее мои пальцы, но его голос доносился до меня как через толщу воды. – Полицию, береговую охрану, парней из его офиса. Мы найдем его, Ана. Уверен, к утру Диего уже вернется.

Но к утру вместо Диего на пороге нашего дома появились незнакомые люди и сеньора Солер. Последняя смерила меня недовольным взглядом и бросила ядовитое «это ты виновата», но я не отреагировала. Всю ночь меня била страшная истерика, с которой Хавьер не справился и вызвал мне скорую. Укол успокоительного должен был привести меня в чувство и дать поспать, но я не сомкнула глаз, продолжая сидеть на диване и смотреть на пирс через панорамное окно.

Я верила, что вот сейчас Ди объявится, и все снова будет хорошо. Я знала это.О том, что что-то идет не так, я начала догадываться спустя два часа. Ди никогда не плавал ночью, особенно в свете того, что недавно перегоревшие фонари на своей яхте он так и не заменил. Еще час я провела на берегу, кутаясь в тонкую кофту, ожидая, что вот сейчас «Жемчужина» причалит к пирсу. А после, наплевав на все, позвонила свекрови.

– Сеньора Солер, простите за поздний звонок, – хрипела я в трубку, с трудом сдерживая дрожь в теле. – Диего у вас?

– Что бы ему делать в такой час? – привычно опустив приветствие, сонно ворчала женщина. – Раз он ушел от тебя, значит, так и надо. Тебе бы тоже поспать. Оставь мальчика в покое.

Короткие гудки заставили меня всхлипнуть. Это было обычное наше общение с главой семейства Солер, но мне все равно стало обидно, что она так легко отмахнулась от моих переживаний.

Поэтому я набрала единственному из новоявленных родственников, с кем у меня сложились более или менее теплые отношения.

Хави, в отличие от своих сестер и кузин, сразу отнесся ко мне доброжелательно. Не смотрел свысока, не проявлял холодности. Он просто принял меня, сначала как девушку, а потом как жену своего старшего брата, и ни разу не оспаривал мой статус. Мы могли с ним выпить пива, посмеяться, сходить на футбол, который тут обожали поголовно все. Я считала Хавьера другом – единственным близким человеком после Ди. И очень надеялась, что он не пошлет меня так же легко, как его мать.

– Ана? Что случилось? – на последнем гудке, когда я уже отчаялась на ответ, прозвучал хриплый мужской голос. – Почему ты звонишь так поздно?

– Ди… – я все-таки не выдержала и шмыгнула носом. Слезы сдержать больше не получалось, и вместе с ними из меня вытекали все знания испанского: я запиналась, путалась и невпопад переходила на русский. – Он уплыл… на «Жемчужине»… он никогда не плавает ночью, он всегда возвращается! А телефон… на тумбочке… не могу ему позвонить… уже почти пять часов…

Не знаю, что из моих сбивчивых рыданий понял Хавьер, но, судя по звукам, он уже выбирался из постели.

– Подожди, не реви, – попытался успокоить меня деверь, хотя его собственный голос был далек от спокойствия. – На яхте есть спутниковый телефон, я свяжусь и перезвоню тебе.

Я кивнула, не думая о том, что Хави меня не видит, и отключилась сама.

Ожидание давалось мне с трудом. Тяжесть в груди давила так, что трудно было дышать. Я ходила по пустому дому как привидение, перебиралась из угла в угол, растягивая рукава и без того растянутой кофты. И молилась, впервые в жизни молилась, чтобы с моим мужем все было хорошо, ведь это предчувствие – чего-то плохого – заставляло все внутри сжиматься в комок.

Хавьер не перезвонил. Вместо этого спустя сорок минут он явился сам, на миг заставив мое сердце забиться быстрее от вспыхнувшей надежды. Но вместо фигуры моего мужа на пороге появлялась чуть мене высокая, но такая же широкая фигура Хавьера Солер, хмурого и собранного.

– Есть какие-то новости? – взмолилась я, вытирая нос и слезы злосчастным свитером.

– Да, – Хави кивнул, но вместо того, чтобы сразу все объяснить, положил свои руки мне на плечи и почти силой усадил меня на диван. – Только присядь и пообещай, что не будешь сильно волноваться.

Разумеется, от таких слов я начала волноваться еще сильнее. Что он узнал? Почему он здесь один? И где мой Диего?

– Ана. – Хавьер выдохнул мое имя и, присев передо мной на корточки, заглянул в глаза. – Мы не можем связаться с «Жемчужиной», ее спутниковая система не отвечает. Последний раз яхту заметили выходящей в море неподалеку отсюда, она шла на большой скорости без огней. После этого ее никто не видел.

Наверное, из-за стресса у меня напрочь вылетел из головы весь испанский, но я никак не могла уложить то, что произнес Хави. Слова какие-то знакомые, даже понятные, но смысла в них не было.

Солер ждал моего ответа, судя по внимательному взгляду, но я просто не знала, что отвечать.

– Хави, я не понимаю, – в итоге делала то единственное, что могла: признавала свой идиотизм. – Где Диего?

Мужчина раздосадовано, как мне показалось, покачал головой и медленно произнес:

– Ана, после того как «Жемчужина» вышла в открытое море, ее никто не может найти. Мы не знаем, где Диего.

Мы не знаем, где Диего.

Слова эхом разлетались по черепной коробке, отскакивая от стен, и еще до того, как я осознала их значение, слезы вновь градом покатились по щекам.

– Я поднял всех, слышишь? – продолжал говорить Солер, сжимая сильнее мои пальцы, но его голос доносился до меня как через толщу воды. – Полицию, береговую охрану, парней из его офиса. Мы найдем его, Ана. Уверен, к утру Диего уже вернется.

Но к утру вместо Диего на пороге нашего дома появились незнакомые люди и сеньора Солер. Последняя смерила меня недовольным взглядом и бросила ядовитое «это ты виновата», но я не отреагировала. Всю ночь меня била страшная истерика, с которой Хавьер не справился и вызвал мне скорую. Укол успокоительного должен был привести меня в чувство и дать поспать, но я не сомкнула глаз, продолжая сидеть на диване и смотреть на пирс через панорамное окно.

Я верила, что вот сейчас Ди объявится, и все снова будет хорошо. Я знала это.

Глава 10

Следующие две недели плохо отложились в моей памяти. Я помнила лишь какие-то отрывки: вот Хави уговаривает меня поесть или отдохнуть. Вот сеньора Солер обвиняет меня в пропаже Диего – кажется, она тогда даже запустила в меня подушкой, но та не долетела, и сын поспешил увезти женщину домой. Вот какие-то люди осматривают дом, ищут что-то. Кто-то из сестер Ди и Хави приходил, чтобы приготовить еды, но я мало что ела тогда.

А потом было оно – сообщение, что неподалеку от побережья обнаружили обломки какой-то яхты. Никаких указаний на то, что это была «Жемчужина», не было, но одной фразы мне хватило, чтобы окончательно потерять себя от горя.

Следующее, что я помню, это склонившееся надо мной лицо Леры. Как она оказалась в нашем испанском доме, я не представляла.

– Я забираю тебя домой, сис, – говорила он, поглаживая меня по волосам. – Иначе ты угробишь сама себя.

– Я никуда не поеду, – отмахивалась я, но сил не было даже на то, чтобы оторвать голову от подушки. – Я должна быть тут, когда Диего вернется.

Лера покачала своей крашенной светлой головой, отчего непослушные кудряшки выскочили из-за уха, и шумно выдохнула.

– Ты убиваешь сама себя, Ань! Вспомни, когда ты последний раз ела? А принимала душ? Я уже не говорю о том, чтобы поспать! Да если бы не врачи Хавьера, вколовшие тебе снотворное, ты бы давно уже коньки отбросила!

Я сумела лишь поморщиться. Еда, вода, сон – все это так несущественно, когда где-то там, посреди огромного моря, мой Ди. А я даже не знала, что с ним.

– Я возьму себя в руки, – попыталась я отделаться от сестры, но она слишком хорошо меня знала, чтобы поверить в это.

– Возьмешь, но не здесь, – уверенно заявила она и отправилась в гардеробную, продолжая уже оттуда. – Тут ты будешь лишь под ногами мешаться. Хавьер занимается поисками, у него все схвачено, не надо ему мешать. А дома мы с мамой о тебе позаботимся. Быстро встанешь на ноги и вернешься обратно как раз к тому моменту, как Диего окажется дома.

Мне не хотелось соглашаться, но, слушая, как Лера достает с верхней полки чемодан и начинает собирать в него вещи, я вдруг поняла, что одно в ее словах не вызывает сомнений: они с мамой обо мне позаботятся. Там, дома. А здесь… здесь у меня нет никого, кроме Хави и пары не слишком близких подруг, с которыми мы иногда сталкиваемся на рынке. Но первый был слишком занят, чтобы сидеть подле меня, а вторые по понятной причине ничего личного обо мне не знали.

У меня был только Диего. А сейчас не стало никого.

Чуть позже пришел Хави и подтвердил, что мне лучше съездить в гости к родителям и развеяться, потому что он очень за меня переживает.

– Ты так похудела, Ана, – качал он головой, сидя на краешке моей кровати. Я почти не вставала с нее последние два дня. – На тебя смотреть страшно. Отдохни, прошу тебя. Иначе Ди оторвет мне голову, когда вернется, за то, что я не уследил за тобой. Обещаю, как только появятся какие-то новости – я сообщу тебе.

Окончательно в необходимости отъезда меня убедила, как бы ни было странно, сеньора Солер. Причем, разговаривала она не со мной, она кричала на Хави в гостиной, но делала это так громко, что даже до нашей спальни на втором этаже долетало каждое слово.

– И теперь эта дрянь хочет уехать? – о ком говорила свекровь, догадаться было несложно. – Довела моего сына, выставила его из дома, а сейчас, когда мой мальчик неизвестно, жив или мертв, решила все бросить? Черта с два я ее куда-то отпущу!

– Мама, успокойся, – пытался утихомирить мать Хавьер, но даже Лера понимала, что это бесполезно. – Ана ни в чем не виновата! Диего – половина тебя, у него такой же упертый нрав! Он сам решил отплыть ночью, зная, что яхта неисправна. Если кто в этом и виноват, то только он.

– Не выгораживай эту мерзавку! – переходила на ультразвук сеньора Солер. – С той самой минуты, как она появилась в нашей жизни, я знала, что ничем хорошим это не закончится! Я знала! И говорила вам! Но вы, самоуверенные кретины, никогда не слушаете мать!

Каждое ее слово раскаленным прутом опускалось на мое сердце, вызывая слезы. Я и сама винила себя в случившемся, но получать подтверждение от постороннего человека было в разы больнее. И даже тот факт, что мать Ди никогда не питала ко мне теплых чувств, никак не умалял моего страдания от ее нелюбви, подводя к одной очень ядовитой мысли:

Может, все это время сеньора Солер была права? И я действительно сделала жизнь Диего только хуже?

– Ну, знаешь ли, – в какой-то момент не выдержала Лера. До этого она сидела в кресле за туалетным столиком и перебирала документы. – Сейчас я покажу этой старой кошелке!

Пусть моя сестра не знала испанский, это не помешало ей догадаться, что сейчас свекровь отчитывает меня. И, не сомневаюсь, Лера бы точно высказала женщине все то, на что мне не хватило смелости, но я не желала усугублять конфликт и успела перехватить сестру за руку.

– Не надо, – тихим шепотом попросила я, утирая слезы. – Давай просто поедем домой.

Раньше мне казалось, что я легко вынесу дурной нрав свекрови, ведь за меня всегда заступался Диего. «Я люблю ее, мама, – говорил он каждый раз, когда его мать указывала на мои недостатки. – И ты либо принимаешь мой выбор, либо у тебя больше нет старшего сына».

А сейчас отстоять меня было некому. Да, Хави пытался, за что я ему искренне благодарна, как и сестре, всегда принимавшей мою сторону в любом конфликте, чего бы он не касался. Но ни один из их аргументов не сравнится с уверенным «я ее люблю» из уст моего мужа. Фразы, которую больше некому произносить.Следующие две недели плохо отложились в моей памяти. Я помнила лишь какие-то отрывки: вот Хави уговаривает меня поесть или отдохнуть. Вот сеньора Солер обвиняет меня в пропаже Диего – кажется, она тогда даже запустила в меня подушкой, но та не долетела, и сын поспешил увезти женщину домой. Вот какие-то люди осматривают дом, ищут что-то. Кто-то из сестер Ди и Хави приходил, чтобы приготовить еды, но я мало что ела тогда.

А потом было оно – сообщение, что неподалеку от побережья обнаружили обломки какой-то яхты. Никаких указаний на то, что это была «Жемчужина», не было, но одной фразы мне хватило, чтобы окончательно потерять себя от горя.

Следующее, что я помню, это склонившееся надо мной лицо Леры. Как она оказалась в нашем испанском доме, я не представляла.

– Я забираю тебя домой, сис, – говорила он, поглаживая меня по волосам. – Иначе ты угробишь сама себя.

– Я никуда не поеду, – отмахивалась я, но сил не было даже на то, чтобы оторвать голову от подушки. – Я должна быть тут, когда Диего вернется.

Лера покачала своей крашенной светлой головой, отчего непослушные кудряшки выскочили из-за уха, и шумно выдохнула.

– Ты убиваешь сама себя, Ань! Вспомни, когда ты последний раз ела? А принимала душ? Я уже не говорю о том, чтобы поспать! Да если бы не врачи Хавьера, вколовшие тебе снотворное, ты бы давно уже коньки отбросила!

Я сумела лишь поморщиться. Еда, вода, сон – все это так несущественно, когда где-то там, посреди огромного моря, мой Ди. А я даже не знала, что с ним.

– Я возьму себя в руки, – попыталась я отделаться от сестры, но она слишком хорошо меня знала, чтобы поверить в это.

– Возьмешь, но не здесь, – уверенно заявила она и отправилась в гардеробную, продолжая уже оттуда. – Тут ты будешь лишь под ногами мешаться. Хавьер занимается поисками, у него все схвачено, не надо ему мешать. А дома мы с мамой о тебе позаботимся. Быстро встанешь на ноги и вернешься обратно как раз к тому моменту, как Диего окажется дома.

Мне не хотелось соглашаться, но, слушая, как Лера достает с верхней полки чемодан и начинает собирать в него вещи, я вдруг поняла, что одно в ее словах не вызывает сомнений: они с мамой обо мне позаботятся. Там, дома. А здесь… здесь у меня нет никого, кроме Хави и пары не слишком близких подруг, с которыми мы иногда сталкивались на рынке. Но первый был слишком занят, чтобы сидеть подле меня, а вторые по понятной причине ничего личного обо мне не знали.

У меня был только Диего. А сейчас не стало никого.

Чуть позже пришел Хави и подтвердил, что мне лучше съездить в гости к родителям и развеяться, потому что он очень за меня переживает.

– Ты так похудела, Ана, – качал он головой, сидя на краешке моей кровати. Я почти не вставала с нее последние два дня. – На тебя смотреть страшно. Отдохни, прошу тебя. Иначе Ди оторвет мне голову, когда вернется, за то, что я не уследил за тобой. Обещаю, как только появятся какие-то новости – я сообщу тебе.

Окончательно в необходимости отъезда меня убедила, как бы ни было странно, сеньора Солер. Причем, разговаривала она не со мной, она кричала на Хави в гостиной, но делала это так громко, что даже до нашей спальни на втором этаже долетало каждое слово.

– И теперь эта дрянь хочет уехать? – о ком говорила свекровь, догадаться было несложно. – Довела моего сына, выставила его из дома, а сейчас, когда мой мальчик неизвестно, жив или мертв, решила все бросить? Черта с два я ее куда-то отпущу!

– Мама, успокойся, – пытался утихомирить мать Хавьер, но даже Лера понимала, что это бесполезно. – Ана ни в чем не виновата! Диего – половина тебя, у него такой же упертый нрав! Он сам решил отплыть ночью, зная, что яхта неисправна. Если кто в этом и виноват, то только он.

– Не выгораживай эту мерзавку! – переходила на ультразвук сеньора Солер. – С той самой минуты, как она появилась в нашей жизни, я знала, что ничем хорошим это не закончится! Я знала! И говорила вам! Но вы, самоуверенные кретины, никогда не слушаете мать!

Каждое ее слово раскаленным прутом опускалось на мое сердце, вызывая слезы. Я и сама винила себя в случившемся, но получать подтверждение от постороннего человека было в разы больнее. И даже тот факт, что мать Ди никогда не питала ко мне теплых чувств, никак не умалял моего страдания от ее нелюбви, подводя к одной очень ядовитой мысли:

Может, все это время сеньора Солер была права? И я действительно сделала жизнь Диего только хуже?

– Ну, знаешь ли, – в какой-то момент не выдержала Лера. До этого она сидела в кресле за туалетным столиком и перебирала документы. – Сейчас я покажу этой старой кошелке!

Пусть моя сестра не знала испанский, это не помешало ей догадаться, что сейчас свекровь отчитывала меня. И, я не сомневалась, Лера бы точно высказала женщине все то, на что мне не хватило смелости, но я не желала усугублять конфликт и успела перехватить сестру за руку.

– Не надо, – тихим шепотом попросила я, утирая слезы. – Давай просто поедем домой.

Раньше мне казалось, что я легко вынесу дурной нрав свекрови, ведь за меня всегда заступался Диего. «Я люблю ее, мама, – говорил он каждый раз, когда его мать указывала на мои недостатки. – И ты либо принимаешь мой выбор, либо у тебя больше нет старшего сына».

А сейчас отстоять меня было некому. Да, Хави пытался, за что я ему искренне благодарна, как и сестре, всегда принимавшей мою сторону в любом конфликте, чего бы он не касался. Но ни один из их аргументов не сравнится с уверенным «я ее люблю» из уст моего мужа. Фразы, которую больше некому произносить.

Глава 11

Малая родина встретила порывистым ветром и ледяным снегом в лицо, но даже они не смогли растормошить меня. Я жила в своем маленьком мирке, потерявшем краски, эмоции и чувства, кроме тоски и дикой боли, разъедавших меня изнутри. И если там, в Барселоне, я надеялась, что родные стены и любимые люди как-то облегчат мои страдания, то стоило увидеть заплаканное лицо матери и похмуревшего отца, как я поняла: легче мне не станет нигде.

В моей квартире все еще жили квартиранты, поэтому мне пришлось обосноваться у родителей. Мама и сестра старались проводить со мной каждую свободную минуту своего времени, отвлекая разговорами и рассказами, иногда вытаскивали на прогулки или за покупками. Но все это проходило словно мимо меня. Я разучилась чувствовать, разучилась жить, разучилась сопереживать, даже когда слышала, как вечерами на кухне мама плакала на плече у отца из-за меня.

– Все образуется, – говорил тогда папа, гладя жену по спине. – Вот увидишь.

Но время шло, а ничего не менялось. Хави, которому я звонила по пять раз на дню, говорил каждый раз одно и тоже: ничего нового, мы его ищем. Он позвонит, как появится какая-то информация. В какой-то момент я настолько отчаялась снова услышать односложный ответ, что просто перестала звонить и писать. За меня это делала Лера, но потому, что она так же молчала, я догадывалась: порадовать меня нечем.

И это «нечем» с каждым днем разрасталось все больше. Я перестала выходить из дома, а после – и из комнаты. Я не ухаживала за собой, не следила за вещами, и, если бы не мама, проводившая ревизию в шкафу каждые пару дней, у меня просто не было бы чистой одежды. Лера силком затаскивала меня в ванную, папа почти силой усаживал за стол, но еда вызывала тошноту, поэтому я больше ковырялась в тарелке, чем действительно что-то ела.

– Нужно вызвать врача, – помню, говорил тем вечером отец на семейном совете, куда меня не пригласили. Но, спасибо старым планировкам, из туалета прекрасно было слышно все происходящее на кухне. – Это не дело. Ей нужен психолог, психиатр, не знаю, кто! Мы сами не можем ее вытащить из этого состояния.

– Боюсь, вытащить ее может только Диего, – тихо отвечала Лера, вызывая на моих губах горькую усмешку.

Наверное, в тот момент я уже потеряла всякую веру и надежду, поэтому даже не проверила телефон, когда вернулась в комнату. И лишь ночью, когда бессонница в очередной раз не давала спать, я потянулась к мобильнику и увидела сообщение.

Не от Хавьера. Он сеньоры Габриэллы Солер.

«Теперь я официально могу сообщить, что нашу семью с тобой ничего больше не связывает. Не буду врать, что меня это не радует. Живи своей жизнью, Анна. В нашей тебе больше делать нечего.»

Я прочитала трижды, но так и не смогла поверить в увиденное, поэтому прогнала сообщение через переводчик. И медленно, очень медленно до меня доходило, о чем именно говорила свекровь.

Я была частью семьи Солер исключительно потому, что меня в нее привел Диего. И лишь потеряв его, я потеряла бы связь с Хави, Марией, Сарой и даже Габриэллой.

А раз сеньора Солер так говорит, то…

Мне кажется, мой крик тогда разбудил все девять этажей. Но я кричала и не могла остановиться, выплескивая боль, и, мне стыдно в этом признаться, но, если бы не заявившиеся родители, я вполне могла бы выйти в окно. Меня ломало, меня убивало изнутри, меня колотило. И пока отец пытался меня удержать, а мать звонила в скорую, Лера вчитывалась в строчки на моем телефоне и стремительно бледнела.

– Нет, этого не может быть, – шептала она как в бреду, а после набирала кого-то. Может быть, даже сеньоре Солер.

Я этого так и не узнала. В какой-то момент боль стала такой всепоглощающей, что мое сознание не выдержало и ускользнуло в темноту. Из которой я выныривала в больничной палате.

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, – здоровался склонившийся надо мной незнакомый мужчина в белом халате, когда я смогла разлепить глаза. Голова гудела, воспоминания не спешили возвращаться, а во рту было так сухо, словно я провела на больничной койке не меньше пары месяцев. – Вы в четвертой городской больнице. Скажите, вы помните, как здесь оказались?

Сознание плыло вместе со зрением, и, видимо, доктор это заметил, раз почти сразу я почувствовала укол в вену. Пара минут, и мне действительно стало чуть лучше.

– Нет, – просипела я спустя еще немного времени. – Можно воды?

– Конечно.

Мужчина не помог мне сесть, но придержал голову и поднес стакан, давая сделать несколько глотков.

– Вас доставила скорая, – вернулся к прерванной теме врач. – В очень, очень плохом состоянии. Что же вы так, Анна Леонидовна, не бережете себя?

Я не хотела отвечать. Но прострелившая разум мысль тут же сорвалась словами с губ.

– Мой муж умер.

Удивительно, но я не испытала ничего. Ни боли, ни горя, ни тоски. Словно все эмоции во мне перегорели, как старая лампочка накаливания. Пустили по ним слишком сильный ток, и все – пружинка обгорела и развалилась.

Вот я чувствовала себя такой же – сгоревшей и развалившейся.

– Мне жаль, – спустя недолгую паузу отозвался мужчина, и в его голосе действительно сквозила сожаление. – Но вам нужно быть сильной, Анна Леонидовна, чтобы позаботиться о себе и о ребенке.

Наверное, во мне было слишком много лекарств, раз начались слуховые галлюцинации, но я все равно рискнула переспросить:

– Каком ребенке?

Мужчина чуть печально улыбнулся.

– Вы беременны, гражданка Солер. Шесть-семь недель. Не буду скрывать, угроза прерывания все еще имеется, и она высока, поэтому мне очень нужна ваша помощь, чтобы сохранить эту маленькую жизнь.Малая родина встретила порывистым ветром и ледяным снегом в лицо, но даже они не смогли растормошить меня. Я жила в своем маленьком мирке, потерявшем краски, эмоции и чувства, кроме тоски и дикой боли, разъедавших меня изнутри. И если там, в Барселоне, я надеялась, что родные стены и любимые люди как-то облегчат мои страдания, то стоило увидеть заплаканное лицо матери и похмуревшего отца, как я поняла: легче мне не станет нигде.

В моей квартире все еще жили квартиранты, поэтому мне пришлось обосноваться у родителей. Мама и сестра старались проводить со мной каждую свободную минуту своего времени, отвлекая разговорами и рассказами, иногда вытаскивали на прогулки или за покупками. Но все это проходило словно мимо меня. Я разучилась чувствовать, разучилась жить, разучилась сопереживать, даже когда слышала, как вечерами на кухне мама плакала на плече у отца из-за меня.

– Все образуется, – говорил тогда папа, гладя жену по спине. – Вот увидишь.

Но время шло, а ничего не менялось. Хави, которому я звонила по пять раз на дню, говорил каждый раз одно и тоже: ничего нового, мы его ищем. Он позвонит, как появится какая-то информация. В какой-то момент я настолько отчаялась снова услышать односложный ответ, что просто перестала звонить и писать. За меня это делала Лера, но потому, что она так же молчала, я догадывалась: порадовать меня нечем.

И это «нечем» с каждым днем разрасталось все больше. Я перестала выходить из дома, а после – и из комнаты. Я не ухаживала за собой, не следила за вещами, и, если бы не мама, проводившая ревизию в шкафу каждые пару дней, у меня просто не было бы чистой одежды. Лера силком затаскивала меня в ванную, папа почти силой усаживал за стол, но еда вызывала тошноту, поэтому я больше ковырялась в тарелке, чем действительно что-то ела.

– Нужно вызвать врача, – помню, говорил тем вечером отец на семейном совете, куда меня не пригласили. Но, спасибо старым планировкам, из туалета прекрасно было слышно все происходящее на кухне. – Это не дело. Ей нужен психолог, психиатр, не знаю, кто! Мы сами не можем ее вытащить из этого состояния.

– Боюсь, вытащить ее может только Диего, – тихо отвечала Лера, вызывая на моих губах горькую усмешку.

Наверное, в тот момент я уже потеряла всякую веру и надежду, поэтому даже не проверила телефон, когда вернулась в комнату. И лишь ночью, когда бессонница в очередной раз не давала спать, я потянулась к мобильнику и увидела сообщение.

Не от Хавьера. Он сеньоры Габриэллы Солер.

«Теперь я официально могу сообщить, что нашу семью с тобой ничего больше не связывает. Не буду врать, что меня это не радует. Живи своей жизнью, Анна. В нашей тебе больше делать нечего.»

Я прочитала трижды, но так и не смогла поверить в увиденное, поэтому прогнала сообщение через переводчик. И медленно, очень медленно до меня доходило, о чем именно говорила свекровь.

Я была частью семьи Солер исключительно потому, что меня в нее привел Диего. И лишь потеряв его, я потеряла бы связь с Хави, Марией, Сарой и даже Габриэллой.

А раз сеньора Солер так говорит, то…

Казалось, мой крик тогда разбудил все девять этажей. Но я кричала и не могла остановиться, выплескивая боль, и, мне стыдно в этом признаться, но, если бы не заявившиеся родители, я вполне могла бы выйти в окно. Меня ломало, меня убивало изнутри, меня колотило. И пока отец пытался меня удержать, а мать звонила в скорую, Лера вчитывалась в строчки на моем телефоне и стремительно бледнела.

– Нет, этого не может быть, – шептала она как в бреду, а после набирала кого-то. Может быть, даже сеньору Солер.

Я этого так и не узнала. В какой-то момент боль стала такой всепоглощающей, что мое сознание не выдержало и ускользнуло в темноту. Из которой я выныривала в больничной палате.

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, – здоровался склонившийся надо мной незнакомый мужчина в белом халате, когда я смогла разлепить глаза. Голова гудела, воспоминания не спешили возвращаться, а во рту было так сухо, словно я провела на больничной койке не меньше пары месяцев. – Вы в четвертой городской больнице. Скажите, вы помните, как здесь оказались?

Сознание плыло вместе со зрением, и, видимо, доктор это заметил, раз почти сразу я почувствовала укол в вену. Пара минут, и мне действительно стало чуть лучше.

– Нет, – просипела я спустя еще немного времени. – Можно воды?

– Конечно.

Мужчина не помог мне сесть, но придержал голову и поднес стакан, давая сделать несколько глотков.

– Вас доставила скорая, – вернулся к прерванной теме врач. – В очень, очень плохом состоянии. Что же вы так, Анна Леонидовна, не бережете себя?

Я не хотела отвечать. Но прострелившая разум мысль тут же сорвалась словами с губ.

– Мой муж умер.

Удивительно, но я не испытала ничего. Ни боли, ни горя, ни тоски. Словно все эмоции во мне перегорели, как старая лампочка накаливания. Пустили по ним слишком сильный ток, и все – пружинка обгорела и развалилась.

Вот я чувствовала себя такой же – сгоревшей и развалившейся.

– Мне жаль, – спустя недолгую паузу отозвался мужчина, и в его голосе действительно сквозило сожаление. – Но вам нужно быть сильной, Анна Леонидовна, чтобы позаботиться о себе и о ребенке.

Наверное, во мне было слишком много лекарств, раз начались слуховые галлюцинации, но я все равно рискнула переспросить:

– Каком ребенке?

Мужчина чуть печально улыбнулся.

– Вы беременны, гражданка Солер. Шесть-семь недель. Не буду скрывать, угроза прерывания все еще имеется, и она высока, поэтому мне очень нужна ваша помощь, чтобы сохранить эту маленькую жизнь.

Глава 12

Я могла только смотреть на доктора и хлопать глазами. Беременна? Я? Разве это возможно?

А где-то глубоко внутри тихий голос соглашался, конечно, возможно. Диего хотел детей. Минимум двоих – мальчика и девочку, а лучше четверых, как в его семье. Я не была против, наверное, поэтому и позволила уговорить себя не работать, когда обустроилась в Барселоне. «Я дам тебе все, – говорил тогда Ди. – Ни ты, ни наши дети ни в чем не будут нуждаться. Да и зачем нам лишние сложности? Сейчас выйдешь, потом уходить в декрет. Наслаждайся морем и солнцем, милая. Все остальное дам тебе я».

И он действительно давал. Деньги, походы в театр или ресторан, прогулки на яхте по морю. Мы успели побывать на Ибице, Майорке, Тенерифе. Объехали половину Каталонии! Посетили Мадрид, Валенсию, Севилью. Диего ни в чем меня не ограничивал, он готов был исполнять все мои желания. Разве могла я ему отказать в желании стать родителями?

Мы не предохранялись последние несколько месяцев. Я пыталась высчитывать дни и следить за циклом, но Ди лишь посмеялся.

– Все придет само, родная. Не забивай себе голову.

Я и не забивала. Просто жила, просто наслаждалась.

А потом мой мир рухнул. Развалился на части, изрезал осколками и теперь умирал вместе с каждым моим вздохом.

И вдруг – ребенок. Рука непроизвольно скользнула на живот, словно ища подтверждение словам стоящего неподалеку мужчины. Разве такое возможно? Потерять смысл жизни, потерять само желание жить, и вдруг – маленькое создание, живущее во мне?

– Я не знала, – одними губами прошептала самой себе, пытаясь принять эту мысль.

Внутри меня – еще одна жизнь. Жизнь, которую мне подарил Диего, маленькая частица его тела и души. Ребенок, которого мой муж так хотел.

Имею ли я право на него? На этот кусочек чужой мечты. Я сейчас совсем не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться – не уверена, что мне хватит сил позаботиться хотя бы о себе. А тут другой человек, и не просто кто-то абстрактный, а малыш, чье существование целиком и полностью зависит от тебя. Смогу ли я дать ему жизнь, если саму себя не могу заставить существовать?

Я чувствовала, как по щекам текут слезы, и это были вовсе не слезы счастья. Это были горькие слезы порушенных надежд и желаний, в которых у нас с Диего была большая, крепкая и дружная семья – как он и хотел. Мы и наши дети. А теперь я осталась одна, и словно в насмешку судьба сует мне в руки ребенка от любимого мужчины, которого рядом больше никогда не будет. Разве это справедливо?

– Анна Леонидовна, – ворвался в мое горе чужой голос, а после его обладатель опустился на край моей постели. – Я понимаю ваше состояние и знаю, как вам тяжело. Я сам воспитываю дочь в одиночку. Но поверьте мне, как бы ни было трудно, как бы ни было больно, это ваш ребенок. Он уже живет, он уже есть, даже если пока вы его не видите и не ощущаете. Он заслуживает права увидеть этот мир вместе с вами.

Я лишь покачала головой.

– Он никогда не узнает своего отца.

Эта правда разрывала мне сердце на части. У меня была полная семья – папа, мама и сестренка. У Ди – и того больше, младший брат и две сестры, не считая кузин. Да, сеньор Солер давно умер, но он успел вырастить своих детей. А Диего…

– Зато у него есть мать, которая будет любить за двоих, – улыбнулся врач, но его уверенность так и не передалась мне.

Какое-то время мы еще провели в тишине, пока я честно пыталась понять, что мне делать дальше, но кроме желания опустить руки и не ломать будущую жизнь маленькому человеку я ничего не ощутила. Я уже собиралась озвучит доктору, что хочу сделать аборт, как мужчина неожиданно поднялся.

– Я знаю, что вам нужно, – заявил он и скрылся за дверью, но уже через пару минут вернулся с инвалидным креслом. – Давайте прокатимся кое-куда.

У меня было так мало сил, что врачу пришлось поднимать меня с постели на руках, как маленького ребенка, и усаживать в каталку. А после был недолгий заезд по коридорам и небольшая заминка перед кабинетом с надписью «УЗИ».

Я догадалась, что собирается делать мой лечащий доктор, но еще до того, как оказалась внутри, понимала, что меня не переубедить. Шесть-семь недель – это сколько? Совсем ничего. В моем животе даже не эмбрион – так, пара клеток непонятной формы. Сложно воспринимать их ребенком и будущим человеком. Поэтому пока врач водил по моему животу аппаратом, размазывая гель и тыча пальцем в экран, я не испытала ничего. Ни умиления, ни радости. Только сожаление, что мне придется задержаться какое-то время в больничных стенах, чтобы все это прекратить.

– А сейчас давайте послушаем сердечко, – стоя за спиной врача ультразвуковой диагностики, говорил знакомый мне мужчина. Я даже не успела уточнить, зачем нам слушать мое сердце, ведь оно стучит спокойно и устало, как вдруг по кабинету расплылось громкое «тук-тук-тук-тук-тук».

Это точно было не мое сердце. Мое билось медленнее, будто через силу, а это звучало уверенно, пусть и поспешно. Это сердце отбивало ритм четко, утвердительно, словно говоря: «Я есть, я здесь, я буду. Слушайте все меня!».

– Это ваш малыш, Аня, – улыбаясь, объяснял мне мой будущий лечащий врач, Виктор Геннадьевич. – Так звучит сердцебиение вашего ребенка.

А я не могла в это поверить. Шесть недель. Меньше сантиметра, а сердце – уже бьется. Не просто набор клеток, а уже жизнь.

Наверное, только в тот момент я действительно приняла тот факт, что внутри меня есть кто-то еще. Кто-то очень маленький, совсем незаметный, но готовый преодолевать трудности. Ведь уже сейчас, несмотря на свои размеры и ничтожный срок, он отбивает ритм и звучит так, словно чужое мнение его не интересует.

Маленький человек. Очень-очень маленький, но уже человек. Мой.

Я еще долго ревела прямо там, на кушетке. Виктор Геннадьевич вместе со вторым врачом успокаивали меня и объясняли, что будет тяжело, но оно того стоит. Что предстоит много работы, что сейчас мой организм не готов к нагрузкам, которые повлечет за собой беременность, но, если я готова постараться, они мне помогут.

– Так как, Анна Леонидовна? Поможем этому малышу увидеть свет?

Беременность протекала куда сложнее, чем я ожидала, хотя с самого начала морально была готова к сложностям. Увы, нервный срыв, который я перенесла на ранних сроках, плюс общее истощение плохо сказались и на мне, и на малыше, поэтому большую часть положенного срока я провела в больнице с небольшими перерывами на побывку дома. Разумеется, ни о какой работе речи не шло, и вся забота обо мне упала на родительские плечи.

Они ни словом, ни взглядом ни разу меня не попрекнули. Мама и папа были рады стать бабушкой и дедушкой и с нетерпением ждали момента, когда смогут взять внука на руки. Даже нашу бывшую с Леркой комнату готовы были переделать в детскую, но я отказалась. У меня была договоренность с квартиросъемщиками на один год, и когда он вышел, продлевать договор мы не стали. Пусть с родителями жить было проще, а деньги за съем были хоть небольшим, но стабильным доходом, я все же хотела жить со своим ребенком в собственном доме. Это, конечно, не вилла на берегу моря с панорамными окнами в два этажа, а всего лишь двухкомнатная квартирка в центре Екатеринбурга, но зато там мы могли быть по-настоящему счастливы.

Я совру, если скажу, что не думала о Диего. Порой мне казалось, что я не забывала о нем ни на минуту, и каждый раз, положив руку на росший живот, я представляла, как бы это делал Ди. Разумеется, я срывалась. Плакала, выла в подушку, жалела себя. Но каждый раз я позволяла себе пережить этот момент слабости, а после вытирала глаза и заявляла, что мой ребенок будет самым счастливым. Потому что у него есть мама, которая будет любить больше жизни, и папа, который будет оберегать его с небес.

Мой сын появился на свет в середине лета. Несмотря на все сложности, здоровый мальчик весом три килограмма и пятьсот шесть грамм. Роды были сложные, после восьми часов было принято решение провести кесарево, и я очень боялась, что что-то пойдет не так. Но все страхи и переживания смыло из головы сразу же, как только мне дали впервые подержать сына на руках. И я снова плакала, но в тот момент это были не слезы боли или слабости, а слезы очищения.

Ведь я смогла. Я выцарапала у судьбы право на жизнь для этого пухлого малыша с короткими темными волосами. И уже тогда, глядя на его красное, припухшее лицо, я знала, на кого мой Александр будет похож.

На своего отца. Который, я не сомневалась, смотрит на нас с небес и улыбается.Я могла только смотреть на доктора и хлопать глазами. Беременна? Я? Разве это возможно?

А где-то глубоко внутри тихий голос соглашался, конечно, возможно. Диего хотел детей. Минимум двоих – мальчика и девочку, а лучше четверых, как в его семье. Я не была против, наверное, поэтому и позволила уговорить себя не работать, когда обустроилась в Барселоне. «Я дам тебе все, – говорил тогда Ди. – Ни ты, ни наши дети ни в чем не будут нуждаться. Да и зачем нам лишние сложности? Сейчас выйдешь, потом уходить в декрет. Наслаждайся морем и солнцем, милая. Все остальное дам тебе я».

И он действительно давал. Деньги, походы в театр или ресторан, прогулки на яхте по морю. Мы успели побывать на Ибице, Майорке, Тенерифе. Объехали половину Каталонии! Посетили Мадрид, Валенсию, Севилью. Диего ни в чем меня не ограничивал, он готов был исполнять все мои желания. Разве могла я ему отказать в желании стать родителями?

Мы не предохранялись последние несколько месяцев. Я пыталась высчитывать дни и следить за циклом, но Ди лишь посмеялся.

– Все придет само, родная. Не забивай себе голову.

Я и не забивала. Просто жила, просто наслаждалась.

А потом мой мир рухнул. Развалился на части, изрезал осколками и теперь умирал вместе с каждым моим вздохом.

И вдруг – ребенок. Рука непроизвольно скользнула на живот, словно ища подтверждение словам стоящего неподалеку мужчины. Разве такое возможно? Потерять смысл жизни, потерять само желание жить, и вдруг – маленькое создание, живущее во мне?

– Я не знала, – одними губами прошептала самой себе, пытаясь принять эту мысль.

Внутри меня – еще одна жизнь. Жизнь, которую мне подарил Диего, маленькая частица его тела и души. Ребенок, которого мой муж так хотел.

Имею ли я право на него? На этот кусочек чужой мечты. Я сейчас совсем не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться – не была уверена, что мне хватит сил позаботиться хотя бы о себе. А тут другой человек, и не просто кто-то абстрактный, а малыш, чье существование целиком и полностью зависело от тебя. Смогу ли я дать ему жизнь, если саму себя не в состоянии заставить существовать?

Я чувствовала, как по щекам текут слезы, и это были вовсе не слезы счастья. Это были горькие слезы порушенных надежд и желаний, в которых у нас с Диего была большая, крепкая и дружная семья – как он и хотел. Мы и наши дети. А теперь я осталась одна, и словно в насмешку судьба совала мне в руки ребенка от любимого мужчины, которого рядом больше никогда не будет. Разве это справедливо?

– Анна Леонидовна, – ворвался в мое горе чужой голос, а после его обладатель опустился на край больничной постели. – Я понимаю ваше состояние и знаю, как вам тяжело. Я сам воспитываю дочь в одиночку. Но поверьте мне, как бы ни было трудно, как бы ни было больно, это ваш ребенок. Он уже живет, он уже есть, даже если пока вы его не видите и не ощущаете. Он заслуживает права увидеть этот мир вместе с вами.

Я лишь покачала головой.

– Он никогда не узнает своего отца.

Эта правда разрывала мне сердце на части. У меня была полная семья – папа, мама и сестренка. У Ди – и того больше, младшие брат и две сестры, не считая кузин. Да, сеньор Солер давно умер, но он успел вырастить своих детей. А Диего…

– Зато у него есть мать, которая будет любить за двоих, – улыбнулся врач, но его уверенность так и не передалась мне.

Какое-то время мы еще провели в тишине, пока я честно пыталась понять, что мне делать дальше, но кроме желания опустить руки и не ломать будущую жизнь маленькому человеку я ничего не ощутила. Я уже собиралась озвучит доктору, что хочу сделать аборт, как мужчина неожиданно поднялся.

– Я знаю, что вам нужно, – заявил он и скрылся за дверью, но уже через пару минут вернулся с инвалидным креслом. – Давайте прокатимся кое-куда.

У меня было так мало сил, что врачу пришлось поднимать меня с постели на руках, как маленького ребенка, и усаживать в каталку. А после был недолгий заезд по коридорам и небольшая заминка перед кабинетом с надписью «УЗИ».

Я догадалась, что собирался делать мой лечащий доктор, но еще до того, как оказалась внутри, понимала, что меня не переубедить. Шесть-семь недель – это сколько? Совсем ничего. В моем животе даже не эмбрион – так, пара клеток непонятной формы. Сложно воспринимать их ребенком и будущим человеком. Поэтому, пока врач водил по моему животу аппаратом, размазывая гель и тыча пальцем в экран, я не испытала ничего. Ни умиления, ни радости. Только сожаление, что мне придется задержаться какое-то время в больничных стенах, чтобы все это прекратить.

– А сейчас давайте послушаем сердечко, – стоя за спиной врача ультразвуковой диагностики, говорил знакомый мне мужчина. Я даже не успела уточнить, зачем нам слушать мое сердце, ведь оно стучало спокойно и устало, как вдруг по кабинету расплылось громкое «тук-тук-тук-тук-тук».

Это точно было не мое сердце. Мое билось медленнее, будто через силу, а это звучало уверенно, пусть и поспешно. Это сердце отбивало ритм четко, утвердительно, словно говоря: «Я есть, я здесь, я буду. Слушайте все меня!».

– Это ваш малыш, Аня, – улыбаясь, объяснял мне мой будущий лечащий врач, Виктор Геннадьевич. – Так звучит сердцебиение вашего ребенка.

А я не могла в это поверить. Шесть недель. Меньше сантиметра, а сердце – уже бьется. Не просто набор клеток, а уже жизнь.

Наверное, только в тот момент я действительно приняла тот факт, что внутри меня есть кто-то еще. Кто-то очень маленький, совсем незаметный, но готовый преодолевать трудности. Ведь уже сейчас, несмотря на свои размеры и ничтожный срок, он заставляет свое сердечко стучать так, словно чужое мнение его не интересует.

Маленький человек. Очень-очень маленький, но уже человек. Мой.

Я еще долго ревела прямо там, на кушетке. Виктор Геннадьевич вместе со вторым врачом успокаивали меня и объясняли, что будет тяжело, но оно того стоит. Что предстоит много работы, что сейчас мой организм не готов к нагрузкам, которые повлечет за собой беременность, но, если я готова постараться, они мне помогут.

– Так как, Анна Леонидовна? Поможем этому малышу увидеть свет?

Беременность протекала куда сложнее, чем я ожидала, хотя с самого начала морально была готова к сложностям. Увы, нервный срыв, который я перенесла на ранних сроках, плюс общее истощение плохо сказались и на мне, и на малыше, поэтому большую часть положенного срока я провела в больнице с небольшими перерывами на побывку дома. Разумеется, ни о какой работе речи не шло, и вся забота обо мне упала на родительские плечи.

Они ни словом, ни взглядом ни разу меня не попрекнули. Мама и папа были рады стать бабушкой и дедушкой и с нетерпением ждали момента, когда смогут взять внука на руки. Даже нашу бывшую с Леркой комнату готовы были переделать в детскую, но я отказалась. У меня была договоренность с квартиросъемщиками на один год, и когда он вышел, продлевать договор мы не стали. Пусть с родителями жить было проще, а деньги за съем были хоть небольшим, но стабильным доходом, я все же хотела жить со своим ребенком в собственном доме. Это, конечно, не вилла на берегу моря с панорамными окнами в два этажа, а всего лишь двухкомнатная квартирка в центре Екатеринбурга, но зато там мы могли быть по-настоящему счастливы.

Я соврала бы, сказав, что не думала о Диего. Порой мне казалось, что я не забывала о нем ни на минуту, и каждый раз, положив руку на росший живот, я представляла, как бы это делал Ди. Разумеется, я срывалась. Плакала, выла в подушку, жалела себя. Но каждый раз я позволяла себе пережить этот момент слабости, а после вытирала глаза и заявляла, что мой ребенок будет самым счастливым. Потому что у него есть мама, которая будет любить больше жизни, и папа, который будет оберегать его с небес.

Мой сын появился на свет в середине лета. Несмотря на все сложности, здоровый мальчик весом три килограмма и пятьсот шесть грамм. Роды были сложные, после восьми часов было принято решение провести кесарево, и я очень боялась, что что-то пойдет не так. Но все страхи и переживания смыло из головы сразу же, как только мне дали впервые подержать сына на руках. И я снова плакала, но в тот момент это были не слезы боли или слабости, а слезы очищения.

Ведь я смогла. Я выцарапала у судьбы право на жизнь для этого пухлого малыша с короткими темными волосами. И уже тогда, глядя на его красное, припухшее лицо, я знала, на кого мой Александр будет похож.

На своего отца. Который, я не сомневалась, смотрел на нас с небес и улыбался.

Глава 13

– Нет, ну это не дело! – распахнув дверь моего кабинета без стука, внутрь уверенной походкой начальника вошел Павел Андреевич. – Ты всерьез собираешься променять вечеринку в честь собственного дня рождения на кипу бумаг?

Нехотя я оторвалась от черновика договора, в котором маркером помечала пункты, которые мне не нравились. Но если подчиненные от моего недовольного взгляда терялись, то боссу было совершенно все равно на мое недовольство.

– Мне осталось всего восемь страниц! – обреченно выдохнула я, уже понимая, что доработать мне не дадут.

– А мне осталось шесть минут до того момента, как твоя сестра начнет названивать и причитать, что это я тебя уморил работой, – безапелляционно заявил Паша. Не спрашивая разрешения, он обошел стол, подхватил мышку и начал закрывать все окна на рабочем столе компьютера. – Поэтому давай не будем подставлять друг друга и просто быстренько спустимся вниз, сядем в машину и постараемся не опоздать. Иначе Лерка нас обоих со свету сживет!

– Зачем я только вас свела, – бурчала себе под нос, аккуратно перекладывая бумаги так, чтобы завтра не забыть, на чем остановилась. Но недовольство в моих словах наигранное, как и в ответе начальника:

– Вот и я задаюсь тем же вопросом.

Леру я взяла с собой на первый корпоратив в новой компании. Я тогда только вышла из декрета, еще мало кого знала, да и побаивалась, что долго не задержусь. Сестра была моей моральной поддержкой. Там мы и познакомились с Павлом Андреевичем – генеральным директором, которого до этого я видела лишь на фотографиях в корпоративном календаре.

– Ты должна его захомутать! – сказала мне Лерка и подтолкнула вперед, из-за чего я неуклюже врезалась в мужчину и заляпала ему рубашку апельсиновым соком. Знакомый сценарий, да?

Так и началась наша история. Нет, не любви – дружбы. До сих пор не знаю, как так получилось, но с Пашей мы тогда нашли друг друга именно в этом смысле. У нас были общие взгляды на жизнь, мы оба сходились во мнении касательно развития компании. И если сначала наше взаимодействие строилось именно в рамках бизнеса, то позже, когда мы начали общаться больше и ближе, это сотрудничество переросло в уважение, доверие и, не побоюсь этого слова, братско-сестринскую любовь.

Смешно, но когда Паша дал мне первое повышение, по компании пошли слухи, что я с ним сплю. И меня настолько они разозлили, что я решила: костьми лягу, но найду Миронову женщину, чтобы все видели – это с ней он в серьезных отношениях, а я свою похвалу получаю за дело. Тут очень удачно Лерка страдала от очередного расставания, и я не придумала ничего лучше, чем пригласить этих двоих на свидание вслепую.

В общем, если бы я занималась не заключением договоров на поставку медицинского оборудования, то вполне могла бы работать свахой, ведь с того вечера Паша и Лера больше не расставались.

Полтора года назад они поженились, и это была очень камерная, нежная свадьба, на которой мы с мамой рыдали вместе. Ведь наша неугомонная девочка светилась от счастья, и ей вторил мужчина, смотревший только на нее.

Но у этой идиллии был один существенный недостаток: если раньше Лера полоскала мозг за трудоголизм только мне, то теперь она это делала сразу нам с Пашей обоим, не редко используя одного, чтобы достучаться до другого. И видит бог: проще было согласиться с этой женщиной, чем пытаться ей противостоять. Это знала я, это знал Павел Андреевич, поэтому теперь мы оба торопились успеть на вечеринку, которую устраивала миссис Миронова.

И да, это была вечеринка в честь моего тридцати двухлетия.

После университета моя сестра так и не выбрала, кем ей быть, поэтому пробовала себя сразу и во всем. Делала маникюр, гадала на картах, работала стилистом, визажистом, администратором в дорогих бутиках и тату-салоне. Влюбленный Паша поддерживал все ее прихоти и хотелки и даже собирался купить жене салон красоты, чтобы она себя реализовывала через него. Но именно тогда Лера забеременела, и планы по собственному бизнесу пришлось отложить.

А потом была дурацкая авария, когда в машину, где Валерия ехала с водителем, влетел какой-то подросток без прав. Выкидыш, и вот теперь сестра прогружается в новые увлечения с еще большей страстью. Мы все понимали, что так она старалась пережить собственное горе, поэтому никто не возмущался, если Лера пыталась нас во что-то втянуть.

Сейчас ей нравилось устраивать праздники, и мне казалось, что именно в этом Лерке стоит развиваться и дальше, но разговор на эту тему я пока поднимать боялась. Паша, как оказалось, тоже.

– Пусть делает, что хочет, Ань, – говорил он мне в тот вечер, когда сестра огорошила заявлением, что свой день рождения я запомню надолго. – Пусть хоть все мои деньги на это потратит. Лишь бы улыбалась искренне, а не прятала за этой улыбкой слезы.

Поэтому я и не стала отказываться от шумного праздника, хотя с радостью бы провела этот вечер дома в компании сына и какого-нибудь мультика. Но Лера сказала «надо», и вот мы тащились по пробкам к ресторану, где меня уже ждали гости.

– С днем рождения!

Стоило только переступить порог арендованного зала, как на меня со всех сторон посыпались конфетти и поздравления. Я немного потерялась от гвалта и цветных бумажек, а затем сразу же оказалась в крепких объятиях сестры.

– С днем рождения, Аньчик! – расцеловала меня в обе щеки Лерка, и я видела, что она правда счастлива. – Люблю тебя просто безумно! Особенно когда понимаю, что ты становишь еще старше, чем я!

Не смогла удержаться и не расхохотаться, оставляя поцелуй на щеке младшей заразы.

– И я люблю тебя, сис!

Гостей не особо много – в основном, это коллеги с работы и пара университетских подруг. Не хватает только родителей, но они сами вызвались посидеть с Сашей – дулись, что привожу им ребенка только на выходные, а в будни пользовалась услугами няни. Теперь я могла себе это позволить, да и с помощницей мне повезло – Ангелина прекрасно ладила с мои сыном и готова была задерживаться, пока я заканчивала с работой. Не знаю, что бы я без нее делала.

А мама и папа уже в возрасте. И пусть Сашка – не проблемный ребенок, во всяком случае, пока характер не демонстрирует, а нагружать пожилых людей постоянной заботой о малыше, у которого в одном месте бесперебойный пропеллер, я не хотела.

Поэтому папа и мама поздравят меня завтра, когда я приеду забирать сына, а сейчас очередь друзей.

Слава богу, Лера не стала заказывать ведущего и устраивать конкурсы – вечер больше походил на небольшой фуршет, где приглашенные гости, разбившись на группки, общались по интересам. Я ходила от одних к другим, перебрасываясь фразами, и действительно получала наслаждение от происходящего.

Давно я не отмечала свои дни рождения. Последний раз – еще когда у меня не было Саши, а это целых пять лет назад.

Я как раз делилась мыслями с сестрой, когда рядом с нами оказалась девочка-администратор.

– Валерия Леонидовна, прошу прощения, – девушка дождалась, пока Лера переключит внимание на нее, и пояснила. – Там на входе мужчина спрашивает Анну Солер. Но в списках приглашенных его нет. Пускать?

Я вопросительно приподняла бровь, глядя на сестру. Та пожала плечами, что я расценила как «понятия не имею, что тут происходит».

– Он как-то представился? – уточнила Лера.

– Сказал, его зовут сеньор Солер.

Я бы не смогла подобрать более подходящего слова, но мы обе с сестрой знатно прифигели. Солер? Мы же не ослышались?

И я знала только одного Солер, который мог бы представиться как «сеньор».

– Высокий, каштановые волосы, широкие плечи и голубые глаза? – уточнила я. Администратор ресторана уверенно кивнула. – Господи, что Хавьер здесь забыл? Это ты его пригласила?

Я обернулась к сестре, но та выглядела столь же обескураженно, как и я.

– Нет. Я с ним даже не общаюсь, – Лерка чуть нахмурилась. – Разве вы с ним поддерживаете отношения?

Я нехотя кивнула. Тогда, четыре с небольшим года назад, когда мама предложила сообщить моим испанским родственникам о беременности, я наотрез отказалась. Кроме сеньоры Солер со своим жутким сообщением, никто из них даже не попытался со мной связаться, и меня это задело. Особенно со стороны Хави, которого я считала другом.

– Раз они не хотят иметь со мной ничего общего, нам тоже этого не нужно, – заявила я тогда своим близким и демонстративно добавила номер бывшей свекрови и ее дочерей в черный список.

А вот номер Хавьера почему-то не смогла. И когда в апреле он поздравил меня с днем рождения, я не стала этим с кем-то делиться.

Не могу сказать, что мы часто общались, но связь поддерживали. Обменивались поздравлениями, иногда могли поболтать по видео – я хотела практиковаться в испанском, который не забросила, и Хави иногда терпел мой «несносный акцент».

И мы никогда не поднимали запретных тем. Лишь однажды Хавьер спросил, почему я не вернулась. А я держала на руках новорожденного сына и не знала, что ему ответить, чтобы одна правда не потянула за собой другую.

– Мы общаемся, – все-таки призналась я сестре, задумчиво почесав переносицу. – Но не до такой степени, чтобы приезжать друг к другу в гости. Может, что-то случилось?

Я видела недовольство на лице Леры. Она до сих пор считала семью Солер виновниками всех бед, случившихся со мной и едва не случившихся с Сашей, поэтому очень не любила о них вспоминать. Но, к счастью, разборок на людях сестра устраивать не стала, правда, я не сомневалась, что при случае Валерия обязательно вернется к этой теме.

– Так что мне сказать ему? – напомнила о себе девушка. – Не пускать?

– Да ладно уж, – подумав, махнула рукой Лера и закатила глаза на следующих своих словах. – Человек с самой Испании прикатил. Пусть проходит.– Нет, ну это не дело! – распахнув дверь моего кабинета без стука, внутрь уверенной походкой начальника вошел Павел Андреевич. – Ты всерьез собираешься променять вечеринку в честь собственного дня рождения на кипу бумаг?

Нехотя я оторвалась от черновика договора, в котором маркером помечала пункты, которые мне не нравились. Но если подчиненные от моего грозного взгляда терялись, то боссу было совершенно все равно на мое недовольство.

– Мне осталось всего восемь страниц! – обреченно выдохнула я, уже понимая, что доработать мне не дадут.

– А мне осталось шесть минут до того момента, как твоя сестра начнет названивать и причитать, что это я тебя уморил работой, – безапелляционно заявил Паша. Не спрашивая разрешения, он обошел стол, подхватил мышку и начал закрывать все окна на рабочем столе компьютера. – Поэтому давай не будем подставлять друг друга и просто быстренько спустимся вниз, сядем в машину и постараемся не опоздать. Иначе Лерка нас обоих со свету сживет!

– Зачем я только вас свела, – бурчала себе под нос, аккуратно перекладывая бумаги так, чтобы завтра не забыть, на чем остановилась. Но недовольство в моих словах наигранное, как и в ответе начальника:

– Вот и я задаюсь тем же вопросом.

Леру я взяла с собой на первый корпоратив в новой компании. Я тогда только вышла из декрета, еще мало кого знала, да и побаивалась, что долго не задержусь. Сестра была моей моральной поддержкой. Там мы и познакомились с Павлом Андреевичем – генеральным директором, которого до этого я видела лишь на фотографиях в корпоративном календаре.

– Ты должна его захомутать! – сказала мне Лерка и подтолкнула вперед, из-за чего я неуклюже врезалась в мужчину и заляпала ему рубашку апельсиновым соком. Знакомый сценарий, да?

Так и началась наша история. Нет, не любви – дружбы. До сих пор не знаю, как так получилось, но с Пашей мы тогда нашли друг друга именно в этом смысле. У нас были общие взгляды на жизнь, мы оба сходились во мнении касательно развития компании. И если сначала наше взаимодействие строилось именно в рамках бизнеса, то позже, когда мы начали общаться больше и ближе, это сотрудничество переросло в уважение, доверие и, не побоюсь этого слова, братско-сестринскую любовь.

Смешно, но когда Паша дал мне первое повышение, по компании пошли слухи, что я с ним сплю. И меня настолько они разозлили, что я решила: костьми лягу, но найду Миронову женщину, чтобы все видели – это с ней он в серьезных отношениях, а я свою похвалу получала за дело. Тут очень удачно Лерка страдала от очередного расставания, и я не придумала ничего лучше, чем пригласить этих двоих на свидание вслепую.

В общем, если бы я занималась не заключением договоров на поставку медицинского оборудования, то вполне могла бы работать свахой, ведь с того вечера Паша и Лера больше не расставались.

Полтора года назад они поженились, и это была очень камерная, нежная свадьба, на которой мы с мамой рыдали вместе. Ведь наша неугомонная девочка светилась от счастья, и ей вторил мужчина, смотревший только на нее.

Но у этой идиллии был один существенный недостаток: если раньше Лера полоскала мозг за трудоголизм только мне, то теперь она это делала сразу нам с Пашей обоим, не редко используя одного, чтобы достучаться до другого. И видит бог: проще было согласиться с этой женщиной, чем пытаться ей противостоять. Это знала я, это знал Павел Андреевич, поэтому теперь мы оба торопились успеть на вечеринку, которую устраивала миссис Литовцева-Миронова.

И да, это была вечеринка в честь моего тридцати двухлетия.

После университета моя сестра так и не выбрала, кем ей быть, поэтому пробовала себя сразу и во всем. Делала маникюр, гадала на картах, работала стилистом, визажистом, администратором в дорогих бутиках и тату-салоне. Влюбленный Паша поддерживал все ее прихоти и хотелки и даже собирался купить жене салон красоты, чтобы она себя реализовывала через него. Но именно тогда Лера забеременела, и планы по собственному бизнесу пришлось отложить.

А потом была дурацкая авария, когда в машину, где Валерия ехала с водителем, влетел какой-то подросток без прав. Выкидыш, и вот теперь сестра прогружалась в новые увлечения с еще большей страстью. Мы все понимали, что так она старалась пережить собственное горе, поэтому никто не возмущался, если Лера пыталась нас во что-то втянуть.

Сейчас ей нравилось устраивать праздники, и мне казалось, что именно в этом Лерке стоит развиваться и дальше, но разговор на эту тему я пока поднимать боялась. Паша, как оказалось, тоже.

– Пусть делает, что хочет, Ань, – говорил он мне в тот вечер, когда сестра огорошила заявлением, что свой день рождения я запомню надолго. – Пусть хоть все мои деньги на это потратит. Лишь бы улыбалась искренне, а не прятала за улыбкой слезы.

Поэтому я и не стала отказываться от шумного праздника, хотя с радостью бы провела этот вечер дома в компании сына и какого-нибудь мультика. Но Лера сказала «надо», и вот мы тащились по пробкам к ресторану, где меня уже ждали гости.

– С днем рождения!

Стоило только переступить порог арендованного зала, как на меня со всех сторон посыпались конфетти и поздравления. Я немного потерялась от гвалта и цветных бумажек, а затем сразу же оказалась в крепких объятиях сестры.

– С днем рождения, Аньчик! – расцеловала меня в обе щеки Лерка, и я видела, что она правда счастлива. – Люблю тебя просто безумно! Особенно когда понимаю, что ты становишь еще старше, чем я!

Не смогла удержаться и не расхохотаться, оставляя поцелуй на щеке младшей заразы.

– И я люблю тебя, сис!

Гостей не особо много – в основном, это коллеги с работы и пара университетских подруг. Не хватало только родителей, но они сами вызвались посидеть с Сашей – дулись, что привожу им ребенка только на выходные, а в будни пользовалась услугами няни. Теперь я могла себе это позволить, да и с помощницей мне повезло – Ангелина прекрасно ладила с мои сыном и готова была задерживаться, пока я заканчивала с работой. Не знаю, что бы я без нее делала.

А мама и папа уже в возрасте. И пусть Сашка – не проблемный ребенок, во всяком случае, пока характер не демонстрировал, а нагружать пожилых людей постоянной заботой о малыше, у которого в одном месте бесперебойный пропеллер, я не хотела.

Поэтому папа и мама поздравят меня завтра, когда я приеду забирать сына, а сейчас очередь друзей.

Слава богу, Лера не стала заказывать ведущего и устраивать конкурсы – вечер больше походил на небольшой фуршет, где приглашенные гости, разбившись на группки, общались по интересам. Я ходила от одних к другим, перебрасываясь фразами, и действительно получала наслаждение от происходящего.

Давно я не отмечала свои дни рождения. Последний раз – еще когда у меня не было Саши, а это целых пять лет назад.

Я как раз делилась мыслями с сестрой, когда рядом с нами оказалась девочка-администратор.

– Валерия Леонидовна, прошу прощения, – девушка дождалась, пока Лера переключит внимание на нее, и пояснила. – Там на входе мужчина спрашивает Анну Солер. Но в списках приглашенных его нет. Пускать?

Я вопросительно приподняла бровь, глядя на сестру. Та пожала плечами, что я расценила как «понятия не имею, что тут происходит».

– Он как-то представился? – уточнила Лера.

– Сказал, его зовут сеньор Солер.

Я бы не смогла подобрать более подходящего слова, но мы обе с сестрой знатно прифигели. Солер? Мы же не ослышались?

И я знала только одного Солер, который мог бы представиться как «сеньор».

– Высокий, каштановые волосы, широкие плечи и голубые глаза? – уточнила я. Администратор ресторана уверенно кивнула. – Господи, что Хавьер здесь забыл? Это ты его пригласила?

Я обернулась к сестре, но та выглядела столь же обескураженно, как и я.

– Нет. Я с ним не общаюсь, – Лерка чуть нахмурилась. – Разве ты поддерживаешь с ним отношения?

Я нехотя кивнула. Тогда, четыре с небольшим года назад, когда мама предложила сообщить моим испанским родственникам о беременности, я наотрез отказалась. Кроме сеньоры Солер со своим жутким сообщением, никто из них даже не попытался со мной связаться, и меня это задело. Особенно со стороны Хави, которого я считала другом.

– Раз они не хотят иметь со мной ничего общего, нам тоже этого не нужно, – заявила я тогда своим близким и демонстративно добавила номер бывшей свекрови и ее дочерей в черный список.

А вот номер Хавьера почему-то не смогла. И когда в апреле он поздравил меня с днем рождения, я не стала этим с кем-то делиться.

Не сказать, что мы часто общались, но связь поддерживали. Обменивались поздравлениями, иногда могли поболтать по видео – я хотела практиковаться в испанском, который не забросила, и Хави иногда терпел мой «несносный акцент».

И мы никогда не поднимали запретных тем. Лишь однажды Хавьер спросил, почему я не вернулась. А я держала на руках новорожденного сына и не знала, что ему ответить, чтобы одна правда не потянула за собой другую.

– Мы общаемся, – все-таки призналась я сестре, задумчиво почесав переносицу. – Но не до такой степени, чтобы приезжать друг к другу в гости. Может, что-то случилось?

Я видела недовольство на лице Леры. Она до сих пор считала семью Солер виновниками всех бед, случившихся со мной и едва не случившихся с Сашей, поэтому очень не любила о них вспоминать. Но, к счастью, разборок на людях сестра устраивать не стала, правда, я не сомневалась, что при случае Валерия обязательно вернется к этой теме.

– Так что мне сказать ему? – напомнила о себе девушка. – Не пускать?

– Да ладно уж, – подумав, махнула рукой Лера и закатила глаза на следующих своих словах. – Человек с самой Испании прикатил. Пусть проходит.

___

Дорогие читали! Я очень рада, что вы вместе со мной переживаете эту историю) Буду рада вашим звездочкам и комментариям!

Больше информации о романе в моем ТГ и группе ВК: @rina_sivaya

Глава 14

Кивнув нам, администратор удалилась, я ее место тут же занял Паша.

– Что у вас? Торт не привезли? Через дорогу круглосуточный, сбегать?

Это он так Леру подкалывал. Когда она устраивала юбилей папы, то забыла забрать торт. Можно понять – это первое мероприятие, которое проводила Валерия Леонидовна, она еще не все шишки собрала. Но когда ведущий в микрофон сообщил, что сейчас будет торт, а официанты начали недоуменно переглядываться, Лерка на самом деле заставила Пашу ехать в ближайший магазин и покупать десерт. А потом еще неделю дулась на него, что он купил не с йогуртом, а с безе.

– Ой, да ну тебя! – Лера ударила мужа по плечу, но тут же растеряла все недовольство, когда Павел за талию притянул ее к себе. – Представляешь, Хави Солер приехал!

Паша на мгновение нахмурился. О моем прошлом он знал, я сама ему рассказала, поэтому Миронову оставалось только вспомнить детали.

– Это который брат твоего…

– Да, – прервала друга до того, как он закончит предложение.

Имя и семейное положение до сих пор были у меня под запретом. И фамилия вызывала трепет при каждом упоминании, но ее менять я не стала. Хотелось оставить хоть что-то, поэтому и я, и Саша до сих пор Солер.

Паша кивнул, принимая мой ответ и мое решение не бередить старые раны.

– Я просто для себя уточнить: он ведь не знает про Сашку? – чуть тише спросил Павел. – Чтобы не ляпнуть чего лишнего в разговоре.

– Не знает, – подтвердила Лера. – И русский он не знает, так что расчехляй свой английский!

Миронов расхохотался.

– В отличие от некоторых, я его трижды в неделю практикую!

Это правда – наша компания работала не только по России, но и по миру, поэтому и мне, и Паше частенько приходилось вести переговоры на иностранных языках. Мне доставались немецкий и испанский, нашему генеральному – английский. Я этот язык тоже успела подтянуть, но не настолько, чтобы вести на нем деловую беседу, поэтому обычно пользовалась услугами переводчика.

А с Хави я вполне могу поговорить и на его родном языке. Надо же, приехал! Интересно, он специально так подгадал, или просто совпало? Его дела и мой день рождения. У семейства Солер много инвестиций в России, но я не знала, оставили ли они дела в моем родном городе, чтобы можно было вот так нагрянуть с инспекцией.

Нет, я, конечно, рада – давно не видела Хавьера, разговоры по видео не считаются. Но все-таки волнительно. Пять лет почти прошло, сильно ли он изменился?

И сильно ли изменилась я в его глазах?

Лера как-то призналась, что рождение Саши сильно меня поменяло. Я стала более спокойной, не такой дерганной. Уже не срывалась по мелочам, не выясняла отношения, чаще молчала. Научилась договариваться. Да и работа отложила свой отпечаток – на переговорах постоянно нужно держать лицо. Интересно, заметит ли это Хави?

Почему-то настолько распереживалась, что даже отвернулась ото входа, делая глоток шампанского из фужера. Подумаешь, старый знакомый! Словно он у меня такой один.

Рядом о чем-то переговаривались Лера и Паша, на заднем фоне играла живая музыка – сестра расстаралась и пригласила какую-то группу. Мне нравилось. Тогда почему, когда за спиной раздались тихие шаги, я вся внутренне напряглась?

– Добрый вечер, – прозвучало по-русски с едва заметным акцентом.

Каждая клетка моего тела заледенела еще до того, как я обернулась. Я видела, как вместе со мной оборачивались Паша и Лера. Успела заметить, как глаза первого сначала лениво мазанули по нежданному гостью, а потом расширились до размеров пресловутых бокалов в наших руках. Мой мозг еще не успел обработать эту информацию, а сердце уже все понимало, поэтому сбивалось с такта, сжималось до размера атома и начинало кровоточить.

На это, как и на поворот, у меня ушла всего секунда времени. А потом фужер выскользнул из моих враз ослабевших пальцев, разбиваясь на маленькие осколки и пачкая брюки брызгами недопитого шампанского.

Ведь передо мной действительно стоял сеньор Солер. Но не Хавьер.

Передо мной стоял Диего.

Еще одна секунда, чтобы поверить в то, что уже приняло сердце, и сознание уверенно заявляет, что с него довольно. Я чувствую, как мир теряет краски, и успеваю схватить сестру за руку, прежде чем все вокруг окончательно померкнет.

А ведь рука у Леры была холодной. Гораздо холоднее, чем должна была быть.Кивнув нам, администратор удалилась, я ее место тут же занял Паша.

– Что у вас? Торт не привезли? Через дорогу круглосуточный, сбегать?

Это он так Леру подкалывал. Когда она устраивала юбилей папы, то забыла забрать торт. Можно понять – это первое мероприятие, которое проводила Валерия Леонидовна, она еще не все шишки собрала. Но когда ведущий в микрофон сообщил, что сейчас будет торт, а официанты начали недоуменно переглядываться, Лерка на самом деле заставила Пашу ехать в ближайший магазин и покупать десерт. А потом еще неделю дулась на него, что он купил не с йогуртом, а с безе.

– Ой, да ну тебя! – Лера ударила мужа по плечу, но тут же растеряла все недовольство, когда Павел за талию притянул ее к себе. – Представляешь, Хави Солер приехал!

Паша на мгновение нахмурился. О моем прошлом он знал, я сама ему рассказала, поэтому Миронову оставалось только вспомнить детали.

– Это который брат твоего…

– Да, – прервала друга до того, как он закончит предложение.

Имя и семейное положение до сих пор были у меня под запретом. И фамилия вызывала трепет при каждом упоминании, но ее менять я не стала. Хотелось оставить хоть что-то, поэтому и я, и Саша до сих пор Солер.

Паша криво улыбнулся, принимая мой ответ и мое решение не бередить старые раны.

– Я просто для себя уточнить: он ведь не знает про Сашку? – чуть тише спросил Павел. – Чтобы не ляпнуть чего лишнего в разговоре.

– Не знает, – подтвердила Лера. – И русский он не знает, так что расчехляй свой английский!

Миронов расхохотался.

– В отличие от некоторых, я его трижды в неделю практикую!

Это правда – наша компания работала не только по России, но и по миру, поэтому и мне, и Паше частенько приходилось вести переговоры на иностранных языках. Мне доставались немецкий и испанский, нашему генеральному – английский. Я этот язык тоже успела подтянуть, но не настолько, чтобы вести на нем деловую беседу, поэтому обычно пользовалась услугами переводчика.

А с Хави я вполне могла поговорить и на его родном языке. Надо же, приехал! Интересно, он специально так подгадал, или просто совпало? Его дела и мой день рождения. У семейства Солер много инвестиций в России, но я не знала, оставили ли они дела в моем родном городе, чтобы можно было вот так нагрянуть с инспекцией.

Нет, я, конечно, рада – давно не видела Хавьера, разговоры по видео не считаются. Но все-таки волнительно. Пять лет почти прошло, сильно ли он изменился?

И сильно ли изменилась я в его глазах?

Лера как-то призналась, что рождение Саши сильно меня поменяло. Я стала более спокойной, не такой дерганной. Уже не срывалась по мелочам, не выясняла отношения, чаще молчала. Научилась договариваться. Да и работа отложила свой отпечаток – на переговорах постоянно нужно держать лицо. Интересно, заметит ли это Хави?

Почему-то настолько распереживалась, что даже отвернулась ото входа, делая глоток шампанского из фужера. Подумаешь, старый знакомый! Словно он у меня такой один.

Рядом о чем-то переговаривались Лера и Паша, на заднем фоне играла живая музыка – сестра расстаралась и пригласила какую-то группу. Мне нравилось. Тогда почему, когда за спиной раздались тихие шаги, я вся внутренне напряглась?

– Добрый вечер, – прозвучало по-русски с едва заметным акцентом.

Каждая клетка моего тела заледенела еще до того, как я обернулась. Я видела, как вместе со мной оборачивались Паша и Лера. Успела заметить, как глаза первого сначала лениво мазанули по нежданному гостью, а потом расширились до размеров пресловутых бокалов в наших руках. Мой мозг еще не успел обработать эту информацию, а сердце уже все понимало, поэтому сбивалось с такта, сжималось до размера атома и начинало кровоточить.

На это, как и на поворот, у меня ушла всего секунда времени. А потом фужер выскользнул из моих враз ослабевших пальцев, разбиваясь на маленькие осколки и пачкая брюки брызгами недопитого шампанского.

Ведь передо мной действительно стоял сеньор Солер. Но не Хавьер.

Передо мной стоял Диего.

Еще одна секунда, чтобы поверить в то, что уже приняло сердце, и сознание громогласно заявило, что с него довольно. Я почувствовала, как мир резко потерял краски, и успела лишь схватить сестру за руку, прежде чем все вокруг окончательно померкло.

А ведь рука у Леры была холодной. Гораздо холоднее, чем должна была быть.

Глава 15

Резкий противный запах заставляет перезагрузиться. Миг – и я с трудом, но сумела осознать себя сидящей на диване в каком-то маленьком кабинете, а передо мной на корточках устроилась Лера с вонючей ваткой. Чуть в стороне та самая девушка-администратор держала в руках аптечку, а с левого бока меня подпирал Паша, придерживая за плечи.

Вид у всех был очень взволнованный.

– Аньчик, ты как? – осторожно спрашивала Валерия, сжимая мои пальцы.

– Лерка… – я выдохнула и прикрыла глаза, но, почувствовав, как мне снова суют под нос ватку, тут же их распахнула. – Лерка, я с ума схожу.

Я ведь не могла видеть Диего, это просто невозможно. Он умер почти пять лет назад, и все эти годы я честно пыталась жить без него. Мне казалось, у меня даже получается. Так почему сейчас? Я помню времена, когда Ди мерещился мне в каждом проходящем мимо мужчине, но это объяснялось нервным срывом и пошатнувшееся психикой. Я даже к психологу ходила, пока была беременна, и он помог. Я не забыла, но… отпустила. Диего навсегда остался жить в моем сердце и моем сыне, но душу больше не рвало на части от мысли, что Ди нет в живых.

Я снова выстроила свою жизнь, фактически с нуля. У меня на руках был маленький ребёнок, и пусть близкие помогали, я все равно не хотела сидеть на чужой шее. В декрете я занималась переводами, писала на заказ курсовые и дипломы. Когда Саше исполнилось десять месяцев, и я перестала кормить его грудью, начала искать работу. Коллеги со старого места подкинули вакансию, и так я оказалась у Паши. Мне повезло, что меня взяли сразу, не посмотрев на младенца и отсутствие опыта за последние полтора года, и я очень старалась это доверие оправдать.

Кто бы что не говорил, а Павел Андреевич меня не проталкивал: все свои повышения я заработала умом и исполнительностью, а не родственными связями. Теперь я – коммерческий директор, фактически – Пашкин зам. Я занимаюсь любимым делом, обеспечиваю себя и сына и могу сказать, что я – счастлива, даже несмотря на то, что никакого мужчины, на чье плечо можно было бы опереться, у меня нет.

Я не искала любви или отношений, и в те разы, когда Лера силой вытаскивала меня на свидания, я заранее знала, что ничего не выйдет, но позволяла себе один вечер ни о чем не думать.

И о Диего я не думала. Так почему сейчас он возникает не просто как образ в моей голове, а как вполне реальная галлюцинация?

Лерка молчала. Смотрела только с какой-то жалостью и сильнее сжимала мои озябшие пальцы, из-за чего рука сестры казалась кипяточной.

– Ань, ты только не волнуйся, ладно? – чуть ближе склонился Паша, и я вынуждена была перевести вопросительный взгляд на него.

– Это правда Диего, – резко бросила Лера, заставляя меня вздрагивать.

– Мой муж мертв, – покачав головой, я обернулась к сестре. – Если это шутка, то очень жестокая, Лер.

Она ведь обещала, что я запомню этот день рождения навсегда. Но не из-за мнимого же воскрешения отца моего ребёнка!

– По-твоему, я совсем долбанутая, чтобы так шутить?

Кажется, мои слова действительно задели сестру – слишком нервно прозвучал ее ответ и слишком поспешно Лера поднялась на ноги. Наткнулась взглядом на девушку с аптечкой и немного вымученно улыбнулась.

– Простите, мы можем немного поговорить здесь? Пару минут.

Администратор кивнула и попятилась на выход.

– Да, конечно. Позовите, если вам что-то понадобится.

Дверь тихо захлопнулась, и мы остались втроём. Паша все еще приобнимал меня за плечи, удерживая в реальности как якорь. Я была ему благодарна за это, ведь все, что творилось вокруг, больше походило на какой-то сюр. А тут хоть какое-то ощущение настоящего.

– Ань, – собравшись с мыслями, Лера вновь повернулась ко мне. Уже по обращению я поняла, что сестра говорит серьезно, а следующие слова мне наверняка не понравятся. Иначе Валерия использовала бы форму моего имени, которую употребляла лишь она – Аньчик. – Я сама не могу поверить, что говорю это, но там, за дверью, действительно Диего Солер.

Не могу сказать, что это мне не понравилось. Сознание просто отказывалось воспринимать такую новость за правду. Глупая не смешная шутка, не более того.

– Лера, Ди мёртв! – уверенно напомнила я. Сама удивилась, что могу говорить об этом с таким спокойствием – видимо, действительно переболела. – Ты сама видела то сообщение. Сеньора Солер, конечно, женщина с тяжелым характером, но даже она не стала бы использовать смерть как повод от меня избавиться!

Воспоминания о той ночи, когда я получила единственное послание о судьбе пропавшего Диего, надежно похоронены на дне моей памяти. Я не собиралась к ним возвращаться, но сейчас одно напоминание, и я вновь чувствую ледяные щупальца страха, сдавливающие горло. Пришлось взмахнуть головой, чтобы избавиться от них.

– Сис, я тоже ничего не понимаю! – Лерка обеими руками схватилась за волосы, но заметив, что портит прическу, принялась вместо этого ходить туда-сюда. – И у меня нет никаких разумных объяснений. Сама чувствую себя как в тупом кино!

Я могла лишь следить глазами за мельтешащей сестрой, но попытки осознать происходящее все равно проваливались одна за одной. Поэтому, видимо, я и была такой отстраненной. Ведь если бы Ди на самом деле был жив, страшно представить, как бы я на это отреагировала.

Наверное, Лера подумала о том же, раз прекратила свои бессмысленные метания и вновь опустилась на корточки рядом со мной.

– Ань, – выдохнув мое имя вместе с воздухом, сестра взяла мои руки в свои ладошки. Теперь и она, и ее муж держали меня с двух сторон. – Анечка, солнышко мое. Ты совсем этого не заслуживаешь, и, если бы я только знала… никогда бы не пустила его на твой праздник!

Я слышала слова, понимала их, но мое сознание просто отказывалось делать выводы, пока Валерия не подняла на меня свои невероятно красивые, но полные слез и жалости голубые глаза.

– Милая, там правда Диего. Твой муж. Он на самом деле жив.

– Нет.

А что еще я могла ответить? Я оплакивала этого человека пять лет. Новость о его гибели буквально уничтожила меня, раздавила на части, и мне пришлось собирать саму себя по маленьким кусочкам. А теперь оказывается, что все это было зря? Было ложью? Что кто-то меня обманул, и из-за обмана я потеряла все? Любимого человека, собственный дом, семью и надежду на будущее?

В это просто невозможно было поверить. И как бы это гадко не звучало, принять смерть Диего мне было намного проще, чем его воскрешение.

– Аня, это правда, – тихо, словно опасался моей реакции, произнес Паша.

И он был прав: еще не понимая, что делаю, я подскакивала на ноги.

– Это бред, вы что, не понимаете? – сделав два шага в сторону, я постаралась глубоко вздохнуть и успокоить внезапно проявившуюся ярость, но грудь давило так сильно, что мне приходилось довольствоваться рваными вдохами. – Пять лет он был мертв, а теперь вдруг появился? Это не может быть Диего! Ди никогда бы так со мной не поступил!

При всей сложности моего характера, несмотря на те ссоры, что сопровождали нашу совместную жизнь, мой муж ни за что бы не отказался от меня. Не то, что на пять лет – на один день! Я уверена, в тот вечер он бы вернулся через час или два, если бы с ним что-то не случилось, ведь дольше друг без друга мы просто не выдерживали.

И даже если бы Ди на самом деле пропал, потерялся или еще что, он бы все равно вернулся ко мне, как только у него появилась такая возможность.

Но не через пять лет! Господи, да моему сыну четыре! Нашему сыну! Который знает, что его чудесный, замечательный отец приглядывает за ним с небес!

Я просто не могу жить в реальности, где Диего вдруг оказывался бы жив. Я не смогу в ней жить!

– Тихо, тихо, – Лера быстро оказалась рядом и удержала меня за предплечья. Я даже не поняла, что мечусь из стороны в сторону и заламываю руки, пока сестра не опустила их вниз. – Ты права, милая, ты сотню тысяч раз права! И пусть я недолюбливаю всех Солер, но в твоем муже я всегда была уверена, ты же знаешь. Он любил и никогда бы не бросил тебя.

Поддержка родного человека помогла буре в душе немного успокоиться, и я некрасиво всхлипнула, только после этого осознав, что слезы градом катятся по щекам.

– Но он здесь, и это тоже правда, – продолжала проникновенно выговаривать Лера, заглядывая в мои глаза. – Мы с тобой явно чего-то не знаем, и раз это так, давай хотя бы попробуем разобраться, хорошо? Не ради нас, ради Саши. Он точно заслуживает однажды узнать правду. И если есть хоть какая-то, даже мизерная возможность, что у него появится отец, – разве ты не хочешь ею воспользоваться?

Лера всегда могла подобрать слова, которые пробирались в самое сердце. Правильные слова, пусть иногда жесткие, а порой – совсем не литературные. Но каждый раз, какой бы раздрай не творился в моей душе, я слушала сестру и понимала, что она права.

Я рожала ребенка, зная, что у него никогда не будет отца. И я не скрывала эту правду от сына. А тут такой шанс не для меня, для моего мальчика получить хоть немного отцовской любви. Разве могу я лишить его этого?

Но это значит, что мне придется принять тот факт, что единственный мужчина, которого я любила больше жизни, жив и стоит прямо за этой дверью. И мне как-то придется сообщить ему о том, что у него есть сын.

– Я буду рядом, – точно определив момент, когда я приняла решение, поддержала Лера. – Если хочешь.

– Хочу, – я даже не задумывалась над ответом. – И ты, и Паша. Пожалуйста.

Паша только кивнул и подошел к нам, вновь обнимая меня за плечи.

– Все будет в порядке, – слегка встряхнув меня, он улыбнулся. – Мы же семья. Со всем разберемся.

Когда-то я считала Диего своей семьей, а потом ею стали вот эти люди – сестра и ее муж, который никогда не отказывался провести время со мной и моим сыном. Я знала, что они хотели собственных детей, и та авария подкосила их обоих. Возможно, поэтому Саше доставалось так много внимания со стороны крестной и Паши.

Но я точно была уверена, что вокруг меня те, кто нас любит. И собирала себя в кучу, понимая, что в этот сложный момент они тоже рядом.Резкий противный запах заставил перезагрузиться. Миг – и я с трудом, но сумела осознать себя сидящей на диване в каком-то маленьком кабинете, а передо мной на корточках устроилась Лера с вонючей ваткой. Чуть в стороне та самая девушка-администратор держала в руках аптечку, а с левого бока меня подпирал Паша, придерживая за плечи.

Вид у всех был очень взволнованный.

– Аньчик, ты как? – осторожно спрашивала Валерия, сжимая мои пальцы.

– Лерка… – я выдохнула и прикрыла глаза, но, почувствовав, как мне снова суют под нос ватку, тут же их распахнула. – Лерка, я с ума схожу.

Я ведь не могла видеть Диего, это просто невозможно. Он умер почти пять лет назад, и все эти годы я честно пыталась жить без него. Мне казалось, у меня даже получалось. Так почему сейчас? Я помнила времена, когда Ди мерещился мне в каждом проходящем мимо мужчине, но это объяснялось нервным срывом и пошатнувшееся психикой. Я даже к психологу ходила, пока была беременна, и он помог. Я не забыла, но… отпустила. Диего навсегда остался жить в моем сердце и моем сыне, но душу больше не рвало на части от мысли, что Ди нет в живых.

Я снова выстроила свою жизнь, фактически с нуля. У меня на руках был маленький ребёнок, и пусть близкие помогали, я все равно не хотела сидеть на чужой шее. В декрете я занималась переводами, писала на заказ курсовые и дипломы. Когда Саше исполнилось десять месяцев, и я перестала кормить его грудью, начала искать работу. Коллеги со старого места подкинули вакансию, и так я оказалась у Паши. Мне повезло, что меня взяли сразу, не посмотрев на младенца и отсутствие опыта за последние полтора года, и я очень старалась это доверие оправдать.

Кто бы что не говорил, а Павел Андреевич меня не проталкивал: все свои повышения я заработала умом и исполнительностью, а не родственными связями. Теперь я – коммерческий директор, фактически – Пашкин зам. Я занималась любимым делом, обеспечивала себя и сына и могла сказать, что я – счастлива, даже несмотря на то, что никакого мужчины, на чье плечо можно было бы опереться, у меня не было.

Я не искала любви или отношений, и в те разы, когда Лера силой вытаскивала меня на свидания, я заранее знала, что ничего не выйдет, но позволяла себе один вечер ни о чем не думать.

И о Диего я не думала. Так почему сейчас он возникал не просто как образ в моей голове, а как вполне реальная галлюцинация?

Лерка молчала. Смотрела только с какой-то жалостью и сильнее сжимала мои озябшие пальцы, из-за чего рука сестры казалась кипяточной.

– Ань, ты только не волнуйся, ладно? – чуть ближе склонился Паша, и я вынуждена была перевести вопросительный взгляд на него.

– Это правда Диего, – резко бросила Лера, заставляя меня вздрагивать.

– Мой муж мертв, – покачав головой, я обернулась к сестре. – Если это шутка, то очень жестокая, Лер.

Она ведь обещала, что я запомню этот день рождения навсегда. Но не из-за мнимого же воскрешения отца моего ребёнка!

– По-твоему, я совсем долбанутая, чтобы так шутить?

Кажется, мои слова действительно задели сестру – слишком нервно прозвучал ее ответ и слишком поспешно Лера поднялась на ноги. Наткнулась взглядом на девушку с аптечкой и немного вымученно улыбнулась.

– Простите, мы можем немного поговорить здесь? Пару минут.

Администратор кивнула и попятилась на выход.

– Да, конечно. Позовите, если вам что-то понадобится.

Дверь тихо захлопнулась, и мы остались втроём. Паша все еще приобнимал меня за плечи, удерживая в реальности как якорь. Я была ему благодарна за это, ведь все, что творилось вокруг, больше походило на сюр. А тут хоть какое-то ощущение настоящего.

– Ань, – собравшись с мыслями, Лера вновь повернулась ко мне. Уже по обращению я поняла, что сестра будет говорить серьезно, а следующие слова мне наверняка не понравятся. Иначе Валерия использовала бы форму моего имени, которую употребляла лишь она – Аньчик. – Я сама не могу поверить, что говорю это, но там, за дверью, действительно Диего Солер.

Нельзя было сказать, что слова сестры мне не понравились. Сознание просто отказывалось воспринимать такую новость за правду. Глупая не смешная шутка, не более того.

– Лера, Ди мёртв! – уверенно напомнила я. Сама удивилась, что смогла произнести это с таким спокойствием – видимо, действительно переболела. – Ты же видела то сообщение. Сеньора Солер, конечно, женщина с тяжелым характером, но даже она не стала бы использовать смерть как повод от меня избавиться!

Воспоминания о той ночи, когда я получила единственное послание о судьбе пропавшего Диего, надежно похоронены на дне моей памяти. Я не собиралась к ним возвращаться, но сейчас одно напоминание, и я вновь чувствую ледяные щупальца страха, сдавливающие горло. Пришлось взмахнуть головой, чтобы избавиться от них.

– Сис, я тоже ничего не понимаю! – Лерка обеими руками схватилась за волосы, но заметив, что портит прическу, принялась вместо этого ходить туда-сюда. – И у меня нет никаких разумных объяснений. Сама чувствую себя как в тупом кино!

Я могла лишь следить глазами за мельтешащей сестрой, но попытки осознать происходящее все равно проваливались одна за одной. Поэтому, видимо, я и была такой отстраненной. Ведь если бы Ди на самом деле оказался живым, страшно представить, как бы я на это отреагировала.

Наверное, Лера подумала о том же, раз прекратила свои бессмысленные метания и вновь опустилась на корточки рядом со мной.

– Ань, – выдохнув мое имя вместе с воздухом, сестра вновь взяла мои руки в свои ладошки. Теперь и она, и ее муж держали меня с двух сторон. – Анечка, солнышко мое. Ты совсем этого не заслуживаешь, и, если бы я только знала… никогда бы не пустила его на твой праздник!

Я слышала слова, понимала их, но мое сознание просто отказывалось делать выводы, пока Валерия не подняла на меня свои невероятно красивые, но полные слез и жалости серые глаза.

– Милая, там правда Диего. Твой муж. Он на самом деле жив.

– Нет.

А что еще я могла ответить? Я оплакивала этого человека пять лет. Новость о его гибели буквально уничтожила меня, раздавила на части, и мне пришлось собирать саму себя по маленьким кусочкам. А теперь оказывается, что все это было зря? Было ложью? Что кто-то меня обманул, и из-за обмана я потеряла все? Любимого человека, собственный дом, семью и надежду на будущее?

В это просто невозможно было поверить. И как бы это гадко не звучало, принять смерть Диего мне было намного проще, чем его воскрешение.

– Аня, это правда, – тихо, словно опасался моей реакции, произнес Паша.

И он был прав: еще не понимая, что делаю, я подскакивала на ноги.

– Это бред, вы что, не понимаете? – сделав два шага в сторону, я постаралась глубоко вздохнуть и успокоить внезапно проявившуюся ярость, но грудь давило так сильно, что мне приходилось довольствоваться рваными вдохами. – Пять лет он был мертв, а теперь вдруг появился? Это не может быть Диего! Ди никогда бы так со мной не поступил!

При всех сложностях наших характеров, несмотря на те ссоры, что сопровождали нашу совместную жизнь, мой муж ни за что бы не отказался от меня. Не то, что на пять лет – на один день! Я была уверена, в тот вечер он бы вернулся через час или два, если бы с ним что-то не случилось, ведь дольше друг без друга мы просто не выдерживали.

И даже если бы Ди на самом деле пропал, потерялся или еще что, он бы все равно вернулся ко мне, как только у него появилась такая возможность.

Но не через пять лет! Господи, да моему сыну четыре! Нашему сыну! Который знает, что его чудесный, замечательный отец приглядывает за ним с небес!

Я просто не смогу жить в реальности, где Диего вдруг оказался бы жив!

– Тихо, тихо, – Лера быстро оказалась рядом и удержала меня за предплечья. Я даже не поняла, что мечусь из стороны в сторону и заламываю руки, пока сестра с усилием не опустила их вниз. – Ты права, милая, ты сотню тысяч раз права! И пусть я недолюбливаю всех Солер, но в твоем муже я всегда была уверена, ты же знаешь. Он любил и никогда бы не бросил тебя.

Поддержка родного человека помогла буре в душе немного успокоиться, и я некрасиво всхлипнула, только после этого осознав, что слезы градом катились по щекам.

– Но он здесь, и это тоже правда, – продолжала проникновенно выговаривать Лера, заглядывая в мои глаза. – Мы с тобой явно чего-то не знаем, и раз это так, давай хотя бы попробуем разобраться, хорошо? Не ради нас, ради Саши. Он точно заслуживает однажды узнать правду. И если есть хоть какая-то, даже мизерная возможность, что у него появится отец, – разве ты не хочешь ею воспользоваться?

Лера всегда могла подобрать слова, которые пробирались в самое сердце. Правильные слова, пусть иногда жесткие, а порой – совсем не литературные. Но каждый раз, какой бы раздрай не творился в моей душе, я слушала сестру и понимала, что она права.

Я рожала ребенка, зная, что у него никогда не будет отца. И я не скрывала эту правду от сына. А тут такой шанс не для меня, для моего мальчика получить хоть немного отцовской любви. Разве могу я лишить его этого?

Но это значило, что мне придется принять тот факт, в котором единственный мужчина, которого я любила больше жизни, все это время был жив, а теперь стоял прямо за этой дверью. И мне как-то придется сообщить ему о том, что у него есть сын.

– Я буду рядом, – точно определив момент, когда я приняла решение, поддержала Лера. – Если хочешь.

– Хочу, – я даже не задумывалась над ответом. – И ты, и Паша. Пожалуйста.

Паша с готовностью кивнул и подошел к нам, вновь обнимая меня за плечи.

– Все будет в порядке, – слегка встряхнув меня, он улыбнулся. – Мы же семья. Со всем разберемся.

Когда-то я считала Диего своей семьей, а потом ею стали вот эти люди – сестра и ее муж, которые никогда не отказывались провести время со мной и моим сыном. Я знала, что они хотели собственных детей, и та авария подкосила их обоих. Возможно, поэтому Саше доставалось так много внимания со стороны крестной и Паши.

Но я точно была уверена, что вокруг меня те, кто нас любил. И собирала себя в кучу, понимая, что в этот сложный момент они тоже рядом.

Глава 16

За Ди пошла Лера. Паша в этот момент проводил меня обратно к дивану и усадил, а когда попытался отстраниться, я придержала его за руку. Мне нужно было это прикосновение, чтобы не потерять связь с реальностью. Но когда дверь распахнулась, и вслед за хмурой Валерией внутрь вошел Диего Солер, я все равно вздрогнула.

– Привет, – какое-то сухое и совершенно непривычное, хотя голос до боли знаком.

– Здравствуй.

Мой звучит не лучше – плоский, тихий. Безжизненный. Пальцы Паши сжались сильнее, приободряя, и я поняла, что задержала дыхание. Пришлось экстренно снова учиться дышать.

Ди остановился в трех шагах, давая возможность осмотреть себя с ног до головы. Все тот же деловой стиль: брюки, рубашка, расстегнутый пиджак. Никаких галстуков – Диего их ненавидел, надевая только по случаю. И верхнюю пуговицу у рубашек никогда не застегивал, говорил, что так ему давит на горло. А если он уставал, расстегивал и следующую – вот так я всегда понимала, когда лучше не отвлекать мужа от дел, а когда стоит подойти и размять ему плечи.

Плечи, кстати, стали шире – видимо, Ди не забросил походы в спортивный зал. Раньше он минимум дважды в неделю занимался вместе с Хави в фитнес-клубе последнего. Судя по всему, эта привычка осталась с ним и в последние пять лет.

Та же борода, которая смешно кололась, когда Диего целовал меня в шею. Я в шутку предлагала ее сбрить, но Ди в такие моменты демонстративно обижался и говорил, что тогда мне придется учиться жить с подростком. А я ему так и не сказала ни разу, как мне нравится его жесткая щетина, особенно когда по ней медленно ведешь пальцам от шеи до самого подбородка и обратно.

Те же глаза – голубые, ясные, пронзительные. Но теперь холодные, я бы сказала равнодушные. Так Ди не смотрел на меня даже в нашу первую встречу в аэропорту, когда вылил на меня свой кофе.

Отчетливо осознала, что сейчас мы совершенно другие. И пусть я находила в этом человеке очень много знакомых черт, но все же он – чужой. И я ему – чужая.

Эта мысль причинила боль. Гораздо проще было жить в мире, где Диего был мертв, но я знала, что он всегда любил меня. Любил искренне, честно, безгранично. Где для него не было других женщин, кроме жены, и даже между мной и своей авторитарной матерью он всегда выбирал меня. А что теперь? Кто теперь занимает рядом с ним мое место? Кого он целует перед сном и утром, едва раскрыв глаза? Кого держит за руку, кого обнимает со спины, кому шепчет на ухо всякие глупости?

Я ведь не должна его ревновать – боже, да я десять минут назад была уверена, что мой муж мертв! А теперь мне едва не выкручивает кости от черной зависти к неизвестной мне женщине, которая, я даже не сомневалась, у Диего есть. Ведь он слишком хорош, чтобы быть одному. Всегда был слишком хорош, даже несмотря на свой тяжелый характер.

– Прости, не знал, что у тебя день рождения, – с сильным акцентом произнес Солер, глядя чуть в сторону от меня. – Иначе не заявился бы так, без подарка.

Его слова заставили меня вздрогнуть. Тот Ди, которого помнила я, ни за что не забыл про мой день рождения. Да ради него однажды он приехал из солнечной Испании в хмурый дождливый Екатеринбург! И провел рядом со мной целый месяц. Разве такое можно забыть?

Я вот помнила о нем все. Его день рождения, его матери, брата и обеих сестер. У кузин – тоже, но могла немного перепутать, у кого когда. Я знала, на какой машине Ди учился водить. Помнила, во сколько лет он потерял отца и в какой день он особенно грустил по этому поводу. Я не забывала номеров его телефона и машины, адреса дома, квартиры или офиса их семейной компании. Я помнила все, даже несмотря на прошедшие пять лет. Я никогда бы не смогла забыть.

А он не помнил день, в который бросил Барселону ради меня. Кончено, ведь столько времени прошло.

Во рту появился привкус горечи, а на глазах – слезы. Не знаю, как мне удалось их удержать, и очень благодарна Лере, которая все заметила и попыталась побыстрее закончить это издевательство над моим растерзанным сердцем.

– Ты что-то хотел? – холодно спросила моя сестра, привлекая к себе внимание.

Она стояла чуть левее дивана, сложив руки на груди. Собранная, серьезная, готовая защищать меня от чего угодно. Поэтому на Диего Лера смотрела непривычно хмуро, чувствуя, что сейчас он единственный, кто представляет для меня опасность.

Забавно складывалась жизнь, правда? Тот, кого я считала своей каменной стеной, уже однажды меня погубил. И теперь у него есть прекрасный шанс сделать это снова.

– Да, – немного неуверенно, как мне показалось, ответил Диего и спрятал руки в карманы своих брюк. Нервничал, это выдавал не только чуть корявый русский язык, но и язык тела. Значит ли это, что Ди решил вернуться? Ко мне? Наивно, наверное, думать о таком, поэтому я резко оборвала мысли. А Диего тем временем набрал в грудь воздуха и выстрелил в меня последовавшими словами: – Я бы хотел получить развод.За Ди пошла Лера. Паша в этот момент проводил меня обратно к дивану и усадил, а когда попытался отстраниться, я придержала его за руку. Мне нужно было это прикосновение, чтобы не потерять связь с реальностью.

Но, когда дверь распахнулась, и вслед за хмурой Валерией внутрь вошел Диего Солер, я все равно вздрогнула.

– Привет, – какое-то сухое и совершенно непривычное, хотя голос до боли знаком.

– Здравствуй.

Мой звучал не лучше – плоский, тихий. Безжизненный. Пальцы Паши сжались сильнее, приободряя, и я поняла, что задержала дыхание. Пришлось экстренно снова учиться дышать.

Ди остановился в трех шагах, давая возможность осмотреть себя с ног до головы. Все тот же деловой стиль: брюки, рубашка, расстегнутый пиджак. Никаких галстуков – Диего их ненавидел, надевал только по случаю. И верхнюю пуговицу у рубашек никогда не застегивал, говорил, что так ему давит на горло. А если он уставал, расстегивал и следующую – вот так я всегда понимала, когда лучше не отвлекать мужа от дел, а когда стоит подойти и размять ему плечи.

Плечи, кстати, стали шире – видимо, Ди не забросил походы в спортивный зал. Раньше он минимум дважды в неделю занимался вместе с Хави в фитнес-клубе последнего. Судя по всему, эта привычка осталась с ним и в последние пять лет.

Та же борода, которая смешно кололась, когда Диего целовал меня в шею. Я в шутку предлагала ее сбрить, но Ди в такие моменты демонстративно обижался и говорил, что тогда мне придется жить с подростком. А я ему так и не сказала ни разу, как мне нравилась его жесткая щетина, особенно когда я по ней медленно проводила пальцам от шеи до самого подбородка и обратно.

Те же глаза – голубые, ясные, пронзительные. Но теперь холодные, я бы сказала равнодушные. Так Ди не смотрел на меня даже в нашу первую встречу в аэропорту, когда вылил на меня свой кофе.

Я отчетливо осознала, что сейчас мы совершенно другие. И пусть я находила в этом человеке очень много знакомых черт, но все же он – чужой. И я ему – чужая.

Эта мысль причинила боль. Гораздо проще оказалось жить в мире, где Диего был мертв, но я знала, что он всегда любил меня. Любил искренне, честно, безгранично. Где для него не было других женщин, кроме жены, и даже между мной и своей авторитарной матерью он всегда выбирал меня. А что теперь? Кто теперь занимал рядом с ним мое место? Кого он целовал перед сном и утром, едва раскрыв глаза? Кого держал за руку, кого обнимал со спины, кому шептал на ухо всякие глупости?

Я ведь не должна его ревновать – боже, да я десять минут назад была уверена, что мой муж мертв! А теперь мне едва не выкручивало кости от черной зависти к неизвестной мне женщине, которая, я даже не сомневалась, у Диего имелась. Ведь он слишком хорош, чтобы быть одному. Всегда был слишком хорош, даже несмотря на свой тяжелый характер.

– Прости, не знал, что у тебя день рождения, – с сильным акцентом произнес Солер, глядя чуть в сторону от меня. – Иначе не заявился бы так, без подарка.

Его слова заставили меня заледенеть. Тот Ди, которого помнила я, ни за что не забыл про мой день рождения. Да ради него однажды он приехал из солнечной Испании в хмурый дождливый Екатеринбург! И провел рядом со мной целый месяц. Разве такое можно забыть?

Я вот помнила о нем все. Его день рождения, его матери, брата и обеих сестер. У кузин – тоже, но могла немного перепутать, у кого когда. Я знала, на какой машине Ди учился водить. Помнила, во сколько лет он потерял отца и в какой день особенно грустил по этому поводу. Я не забывала номеров его телефона и машины, адреса дома, квартиры или офиса их семейной компании. Я помнила все, даже несмотря на прошедшие пять лет. Я никогда бы не смогла забыть.

А он не помнил день, в который бросил Барселону ради меня. Кончено, ведь столько времени прошло.

Во рту появился привкус горечи, а на глазах – слезы. Не знаю, как мне удалось их удержать, и очень благодарна Лере, которая все заметила и попыталась побыстрее закончить это издевательство над моим растерзанным сердцем.

– Ты что-то хотел? – холодно спросила моя сестра, привлекая к себе внимание.

Она стояла чуть левее дивана, сложив руки на груди. Собранная, серьезная, готовая защищать меня от чего угодно. Поэтому на Диего Лера смотрела непривычно хмуро, показывая всем своим видом, что сейчас он единственный, кто представляет для меня опасность.

Забавно складывалась жизнь, правда? Тот, кого я считала своей каменной стеной, уже однажды меня погубил. И теперь у него есть прекрасный шанс сделать это снова.

– Да, – немного неуверенно, как мне показалось, ответил Диего и спрятал руки в карманы своих брюк. Нервничал, это выдавал не только чуть корявый русский язык, но и язык тела. Значит ли это, что Ди решил вернуться? Ко мне? Наивно, наверное, думать о таком, поэтому я резко оборвала мысли. А Диего тем временем набрал в грудь воздуха и выстрелил в меня последовавшими словами: – Я бы хотел получить развод.

Глава 17

Я же говорила, что все это походит на сюр? А теперь после слов Ди даже не сомневалась, что оказалась внутри жестокой галлюцинации. Чтобы спустя пять лет мой муж восстал из мертвых и пришел требовать у меня развод? Ха-ха, это что угодно, только не моя реальность.

Лерка нахмурилась еще сильнее и замерла. Паша придвинулся поближе, словно опасался, что я сейчас подорвусь с места и начну делать глупости. А я… расслабилась. Ведь не может это все происходить на самом деле, да? Значит, сейчас я проснусь, и все окажется сном. Глупым, сумасшедшим сном. Наверное, я просто перебрала на празднике, с непривычки. Вот и все объяснение.

– Я пониманию, что моя просьба неожиданная, – словно не замечая нашей реакции, продолжал Диего, глядя точно на меня. – Но прошло уже много времени. У тебя своя жизнь, у меня – своя. И мне бы хотелось дальше строить ее с другой женщиной, но незакрытый брак несколько осложняет дело.

Я даже не отреагировала на подтверждение моих мыслей о другой женщине. Зачем, если это все – бред моего воспаленного разума? Я и отвечать не стала, боясь, что просто рассмеюсь.

За меня снова ответила Лера.

– Убирайся!

Ее рык прозвучал резко, заставляя дернуться не только меня – я почувствовала, как дрогнула рука Паши и увидела, как вскинулся Диего, переводя взгляд на мою сестру. А та, сжав руки в кулаки и опустив их вдоль туловища, грозно шагала вперед.

– Пошел вон, Диего Солер! – наступала на испанца моя сестра, нисколько не смущаясь, что ниже его на целую голову. – Убирайся и никогда больше не смей приближаться к нашей семье! Думаешь, заявился спустя пять лет, и тебя тут примут как родного с такими заявлениями? Да пошел ты к черту!

Нет, на самом деле там было не «к черту», а кое-куда подальше и пожестче, но ведь это моя галлюцинация, я могла в ней исправлять детали, разве нет?

Диего все еще стоял на своем месте, переводя непонимающий взгляд с меня на Леру и обратно. Даже не отступил, хотя Миронова уже почти дошла до него.

– Я не… – попытался что-то возразить Солер, но был безжалостно перебит воинственно настроенной Лерой.

– Проваливай, пока я не вызвала охрану! – почти шипела на него снизу вверх боевая Лерка. – А если ты еще раз надумаешь сделать моей сестре больно, я лично тебя придушу, ты понял?

Моя защитница. Так хотелось подойти и обнять ее в тот момент, что я даже попыталась это сделать. Да вот тело не слушалось. Оно задеревенело все, приросло к дивану и отказывалось двигаться. Совсем.

Зато Паша легко поднялся и занял место за спиной жены.

– Господин Солер, вам лучше уйти, – дипломатично, но не менее грозно произнес мужчина. – Мы настаиваем. А все вопросы касательно расторжения брака решайте, пожалуйста, через юристов. Личное присутствие для этого не требуется.

Диего явно не понимал, чем вызвал подобное отношение, поэтому хмурил свои широкие брови. А потом неожиданно посмотрел прямо на меня.

– Ана…

Это как контрольный выстрел в голову. Никто, кроме братьев Солер, никогда не называл меня так – Ана. Только они адаптировали мое имя на испанский манер, и начал все это Ди. Его «Ана» – лучшее, что было в моей жизни. Как драгоценность, сокровище, которое создали лично для меня. Не скажу, что я не любила свое имя или оно мне не нравилось. Но Аня – это что-то слишком простое. А Ана – это почти как королева.

И я чувствовала себя королевой рядом с Диего. А сейчас…

Сейчас слезы из моих глаз все же срывались вниз одновременно с тем, как широкая спина Паши закрывала меня от Диего.

– Господин Солер, вам здесь не рады.

Я не видела больше Ди и не могла сказать, как он отреагировал на столь прямое указание всеобщего отношения. Но молчание длилось не долго, и уже спустя полминуты я услышала, как зашелестела ткань пиджака.

– Моя визитка, – куда тише прозвучал голос Диего. – Если есть возможность, я бы хотел уладить все без суда.

Паша принял протянутую картонку, а после кивнул на выход.

– Я вас провожу.

И, не давая Ди шанса передумать, оттеснил его к двери. Тихий щелчок сообщил мне о том, что все закончилось.

Только вот я никак не просыпалась, а галлюцинация не отпускала. Я смотрела в закрывшуюся дверь, слезы текли по щекам, а в голове полный вакуум.

– Ань, – тихонько позвала меня сестра. Я не отреагировала, лишь краем глаза заметила, как Лера подошла ближе и присела на диван рядом. – Анюта!

Горячие пальцы коснулись моих холодных ладоней. Я вздрогнула и обернулась.

– Я же сплю, да? – то ли спросила, то ли взмолилась я. – Лер, скажи, что я сплю. Это же не может быть правдой, верно?

Но в глазах Валерии тоже стояли слезы, и они тоже не спрашивали ее разрешения, прежде чем срываться вниз.

– Аньчик, прости, – всхлипнула сестра и крепко обняла меня. – Это все так нечестно! Все не должно быть так! Вот зачем, зачем он опять объявился?

Лера рыдала на моем плече в голос, а я тихо плакала, прижимая к себе сестру, пытаясь уложить в голове одну простую по своему содержанию, но не по смыслу мысль:

Мой муж, которого я пять лет считала мертвым, жив. И теперь он хочет со мной развестись. И он все еще не знает о том, что уже четыре года как отец.

А у меня теперь нет никакого желания ему об этом сообщать.Я же говорила, что все это походило на сюр? А теперь после слов Ди даже не сомневалась, что оказалась внутри жестокой галлюцинации. Чтобы спустя пять лет мой муж восстал из мертвых и пришел требовать у меня развод? Ха-ха, это что угодно, только не моя реальность.

Лерка нахмурилась еще сильнее и замерла. Паша придвинулся поближе, словно опасался, что я сейчас подорвусь с места и начну делать глупости. А я… расслабилась. Ведь не может это все происходить на самом деле, да? Значит, сейчас я проснусь, и все окажется сном. Глупым, сумасшедшим сном. Наверное, я просто перебрала на празднике, с непривычки. Вот и все объяснение.

– Я пониманию, что моя просьба неожиданная, – словно не замечая нашей реакции, продолжал Диего, глядя точно на меня. – Но прошло уже много времени. У тебя своя жизнь, у меня – своя. И мне бы хотелось дальше строить ее с другой женщиной, но незакрытый брак несколько осложняет дело.

Я даже не отреагировала на подтверждение моих мыслей о другой женщине. Зачем, если это все – бред моего воспаленного разума? Я и отвечать не стала, боясь, что просто рассмеюсь.

За меня снова ответила Лера.

– Убирайся!

Ее рык прозвучал резко, заставляя дернуться не только меня – я почувствовала, как дрогнула рука Паши и увидела, как вскинулся Диего, переводя недоуменный взгляд на мою сестру. А та, сжав руки в кулаки и опустив их вдоль туловища, грозно шагала вперед.

– Пошел вон, Диего Солер! – наступала на испанца моя сестра, нисколько не смущаясь, что ниже его на целую голову. – Убирайся и никогда больше не смей приближаться к нашей семье! Думаешь, заявился спустя пять лет, и тебя тут примут как родного с такими заявлениями? Да пошел ты к черту!

Нет, на самом деле там было не «к черту», а кое-куда подальше и пожестче, но ведь это моя галлюцинация, я могла в ней исправлять детали, разве нет?

Диего все еще стоял на своем месте, переводя непонимающий взгляд с меня на Леру и обратно. Даже не отступил, хотя Миронова уже почти дошла до него.

– Я не… – попытался что-то возразить Солер, но был безжалостно перебит воинственно настроенной Лерой.

– Проваливай, пока я не вызвала охрану! – почти шипела на него снизу вверх боевая Лерка. – А если ты еще раз надумаешь сделать моей сестре больно, я лично тебя придушу, ты понял?

Моя защитница. Так хотелось подойти и обнять ее в тот момент, что я даже попыталась это сделать. Да вот тело не слушалось. Оно задеревенело все, приросло к дивану и отказывалось двигаться. Совсем.

Зато Паша легко поднялся и занял место за спиной жены.

– Господин Солер, вам лучше уйти, – дипломатично, но не менее грозно произнес мужчина. – Мы настаиваем. А все вопросы касательно расторжения брака решайте, пожалуйста, через юристов. Личное присутствие для этого не требуется.

Диего явно не понимал, чем вызвал подобное отношение, поэтому хмурил свои широкие брови. А потом неожиданно посмотрел прямо на меня.

– Ана…

Это как контрольный выстрел в голову. Никто, кроме братьев Солер, никогда не называл меня так – Ана. Только они адаптировали мое имя на испанский манер, и начал все это Ди. Его «Ана» – лучшее, что было в моей жизни. Как драгоценность, сокровище, которое создали лично для меня. Не скажу, что я не любила свое имя или оно мне не нравилось. Но Аня – это что-то слишком простое. А Ана – это почти как королева.

И я чувствовала себя королевой рядом с Диего. А сейчас…

Сейчас слезы из моих глаз все же срывались вниз одновременно с тем, как широкая спина Паши закрывала меня от Диего.

– Господин Солер, вам здесь не рады.

Я не видела больше Ди и не могла сказать, как он отреагировал на столь прямое указание всеобщего отношения. Но молчание длилось не долго, и уже спустя полминуты я услышала, как зашелестела ткань пиджака.

– Моя визитка, – куда тише прозвучал голос Диего. – Если есть возможность, я бы хотел уладить все без суда.

Паша принял протянутую картонку, а после кивнул на выход.

– Я вас провожу.

И, не давая Ди шанса передумать, оттеснил его к двери. Тихий щелчок сообщил мне о том, что все закончилось.

Только вот я никак не просыпалась, а галлюцинация не отпускала. Я смотрела в закрывшуюся дверь, слезы текли по щекам, а в голове полный вакуум.

– Ань, – тихонько позвала меня сестра. Я не отреагировала, лишь краем глаза заметила, как Лера подошла ближе и присела на диван рядом. – Анюта!

Горячие пальцы коснулись моих холодных ладоней. Я вздрогнула и обернулась.

– Я же сплю, да? – то ли спросила, то ли взмолилась я. – Лер, скажи, что я сплю. Это же не может быть правдой, верно?

Но в глазах Валерии тоже стояли слезы, и они тоже не спрашивали ее разрешения, прежде чем срываться вниз.

– Аньчик, прости, – всхлипнула сестра и крепко обняла меня. – Это все так нечестно! Все не должно быть так! Вот зачем, зачем он опять объявился?

Лера рыдала на моем плече в голос, а я тихо плакала, прижимая к себе сестру, и пыталась уложить в голове одну простую по своему содержанию, но не по смыслу вещь:

Мой муж, которого я пять лет считала мертвым, жив. И теперь он хотел со мной развестись. И он все еще не знал о том, что уже четыре года как отец.

А у меня теперь не имелось никакого желания ему об этом сообщать.

Глава 18

– Это очень плохая идея, – ворчала Лера, опуская солнечные очки с головы себе на нос.

Мы стояли на выходе из аэропорта Барселоны и ждали машину от отеля. Знойное испанское солнышко припекало сверху, свежий ветерок приятно охлаждал кожу, и можно было бы насладиться погодой, если бы не хмурое лицо сестры, сопровождавшее меня весь полет. Сколько раз за это время я услышала, что совершаю ошибку? Миллион. Поэтому у меня в ушах фильтр, не пропускающий подобные фразы до мозга.

– Мама, а мы пойдем сегодня на море? – дергал меня за руку сын.

С улыбкой опускаюсь к нему и поправляю кепку, которая вечно стремится съехать куда-то в сторону.

– Конечно, солнышко. Как только мама закончит с делами, сразу пойдем.

Ответная улыбка – то, ради чего я и старалась. О сыне, вот о ком я думала, когда принимала решение приехать в Испанию.

Прошел месяц со внезапного появления Диего в моей жизни. Первое время я существовала в какой-то прострации, совершала привычные действия, но не отдавала себе в них отчета. Жила. Работала. Гуляла с сыном на детской площадке. А по вечерам, сидя на кухне в темноте, крутила в руках отобранную у Паши визитку.

Диего даже номер телефона не сменил. Все те же цифры, которые я знала наизусть, но которые так ни разу и не набрала. Зачем? Ведь мой муж был мертв. Зачем бы мне звонить на его бывший номер?

Не бывший, как оказалось, а вполне себе действительный. И мне потребовалось очень много сил и времени, чтобы скопить смелости и нажать на кнопку вызова.

Помогла мама. В тот воскресный вечер, когда я вернулась с работы, она не уехала по обыкновению домой, уложив внука спать, а присела рядом со мной за стол и взяла за руку.

– Милая, может, хватит? – осторожно поинтересовалась она, аккуратно отбирая у меня местами помятую бумажку. – Ты же отпустила его. И он тебя отпустил. Так живите дальше, как и жили раньше. Не трави себе душу – дай ему то, что он хочет, и выдохни спокойно.

Ох, мамочка. Если бы все было так просто.

– У него есть сын, – тихо напомнила я, боясь, что Саша подслушает. Но он крепко спал, совершенно не догадываясь, что его отец гораздо ближе, чем небеса.

– Тут скрывать, конечно, не надо, – покачала головой мама. – Захочет общаться – пусть общаются. Не захочет – и не надо, не настаивай. Мы Сашеньку и без испанской родни достойным мальчиком воспитаем.

Я переспала с этой мыслью, а утром, не дав себе шанса передумать, набрала знакомый номер.

– Я согласна на развод, – пропустив приветствия и представления, проговорила я. Вряд ли у Диего много женщин, которые могут звонить ему с подобными словами. – Мне нужно что-то подписать?

Оказывается, все не так просто. Из-за того, что наш брак был заключен в Испании, расторгнуть его могли только там. Ехать было необязательно, достаточно было собрать целую кучу бумажек, заверить их у нотариуса и перевести на испанский. Но это грозило затянуться на месяцы, а я хотела закрыть историю с Диего Солер как можно быстрее. Как пластырь оторвать – да, будет больно, возможно, даже невыносимо. Но зато отпустит быстро – я на это очень надеялась.

Поэтому я здесь. Поэтому вместе с сыном – о нем я все еще никому не сообщила, но решила, что если уж и устраивать встречу с родственниками, то пусть будет Барселона. Да и Саша, наслушавшись моих рассказов, очень хотел тут побывать.

А Лера просто отказалась отпускать нас одних. «Наломаешь без меня дров», – так она сказала, добавляя в список пассажиров свое имя. Паша идею поддержал, мама напомнила, что так будет кому за ребенком присмотреть, и я сдалась. Валерия, хоть и невзлюбила Диего с момента его появления и всячески старалась об этом напомнить, все же придавала мне уверенности.

И вот мы здесь. Пережили многочасовой перелет, дождались наконец-то свой трансфер с детским креслом, и пока водитель устраивал наши чемоданы в багажнике, а Лера сообщала всем родственникам, что мы удачно долетели, я пристегивала Сашу, когда услышала собственное имя.

– Ана! Ана Солер!

Распрямившись, я оглянулась в поисках кричавшего, и наткнулась взглядом на спешащего к нам Хавьера.

Он нисколечко не изменился, все такой же высокий и широкий, с сильными, накаченными руками и полной неприязнью делового стиля в одежде: яркая футболка с мультяшным узором и синие зауженные джинсы. На лице – улыбка, выделенная двумя ямочками на щеках, и блестящие голубые глаза в точности как у брата. Внешне они очень похожи с Диего, только прической различаются – если старший Солер предпочитал волосы чуть удлиненные, то младший стригся практически под ноль, что вкупе с манерой одеваться закрепляло за ним образ легкомысленного шалопая. Но никакой внешний вид не мог отнять у Хави удивительной способности находить плюсы во всем и во всех окружающих его людях, что бы они не совершали. Мне кажется, этот человек просто не умел обижаться. Поэтому, видимо, и меня он встречал с выражением глубокой радости на лице.

– Ты не говорила, что нас встретят, – быстро закончив свой разговор, подошла ко мне Лера.

– Не было такого уговора, – подтвердила я и прикрыла дверь, чтобы не было видно сидящего в салоне Александра. Вот так представлять его собственному дяде я точно не хотела.

– Хави, что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я, делая несколько шагов навстречу.

Скажу честно, я не ждала этой встречи. Я и ко встрече с Диего не была готова, а ведь она должна состояться через пару часов: мы собирались подать заявление на развод. Но если уж проверять на ком-то выдержку, то лучше уж это будет младший из братьев Солер.

– Узнал у Ди, что ты прилетаешь, и не смог не встретить, – кивнув стоящей поодаль Лере, Хави перевел взгляд на меня. Такие же голубые глаза, как у брата, но вот что удивительно: в них не было холода. Кажется, или Хавьер Солер был мне искренне рад? – Здравствуй!

Выдохнув последнее слово вместе с воздухом, мужчина вдруг резко сократил расстояние и сграбастал меня в объятия. Крепкие медвежьи объятия, от которых я успела отвыкнуть.

В этом был весь Хави. Если Ди обычно не распылялся на эмоции, то Хавьер источал их налево и направо. Улыбался, шутил, громко смеялся. Хмурился, если ему что-то не нравилось, мог пустить слезу на особо трогательном моменте фильма. Да-да, он плакал на нашей свадьбе, я помню! Плакал и улыбался.

А теперь он улыбался мне так, словно и не было этих пяти лет. Словно мы все те же Хави и Ана, которые пили пиво и обсуждали футбол, сидя на диване в ожидании Диего.

– Господи, я так рад тебя видеть! – отпустив меня, проговорил Хавьер. – Почему ты не написала? Я бы встретил. Куда вас отвезти?

Ностальгия резко отпустила: я вспомнила, кто я и зачем здесь. Не было больше никакого счастливого семейства Солер. Зато был другой Солер, которого я пока не была готова представлять этому миру.

– Спасибо, но мы уже заказали трансфер, – скупо улыбнулась я, кидая быстрый взгляд на сестру.

– Знаешь, мы можем доехать и сами, – внезапно ответила Лера. – Тебе все равно на встречу. Езжай с Хавьером, вам не мешает поговорить.

И легкий кивок в сторону машины, в которой уже сидел мой сын. Да, намек я поняла, но как сообщить Хави о том, что он уже дядя, я пока не представляла.

Но поговорить и правда стоило, поэтому я лишь кивнула и, попросив у Солер минутку, вернулась к сыну.

– Скоро вернусь и пойдем на море, – пообещала я, оставляя поцелуй на мягкой щеке. – Слушайся Леру.

– Хорошо, мамочка! Люблю тебя!

Фраза, которая каждый раз дарила мне крылья. Я не заставляла и не просила сына, он всегда произносил ее сам, по собственному желанию. Так же, как делал когда-то и его отец.

Забрав сумку с документами, я дала последние указания Лере и вернулась к Хави. Он моему решению явно обрадовался, иначе объяснить его улыбку я не могу, и проводил к своему внедорожнику.

– Как долетели? – выруливая с парковки, начал беседу Хавьер.

– Спасибо, все хорошо.

Неловкая пауза, которую водитель быстро заполняет новым вопросом:

– Вы остановились в отеле?

– Да, – я кивнула и сообщила название. Выбирал Паша, сказал, что бывал в нем пару раз и ему все понравилось. Я решила довериться, ведь мой отельный опыт в Барселоне ограничивался тем, где я познакомилась с Диего. Оказаться там без него было слишком больно.

– Мне кажется, это излишне, – не глядя на меня, ответил Хави. – Вы вполне могли бы поселиться у Диего, он все равно живет в квартире, дом пустует. Или у меня, если тебе тяжело возвращаться туда.

Тяжело ли? Не знаю, я об этом не думала. Но стоило Хавьеру озвучить такой вариант, как внутри все болезненно сжалось. Наверное, действительно было бы тяжело – но не потому, что дом Ди навевал неприятные воспоминания, а потому, что больше не принадлежал мне.

Я ведь влюбилась в ту виллу сразу, как переступила порог. Одного вдоха внутри моего нового места обитания было достаточно, чтобы понять – оно идеально мне подходит. Не знаю, может, это был самообман, и я бы рассуждала точно так же в любом другом месте, лишь бы Диего был рядом. Но глупо не признать, что его столичная квартира вызывала во мне куда меньше восхищения.

А теперь вернуться в тот дом, но не в качестве хозяйки, а в качестве гостьи? Нет. К этому моя ранимая психика не была готова.

– Не думаю, что это уместно, – вот и все, что я смогла ответить, отведя взгляд.– Это очень плохая идея, – ворчала Лера, опуская солнечные очки с головы себе на нос.

Мы стояли на выходе из аэропорта Барселоны и ждали машину от отеля. Знойное испанское солнышко припекало сверху, свежий ветерок приятно охлаждал кожу, и можно было бы насладиться погодой, если бы не хмурое лицо сестры, сопровождавшее меня весь полет. Сколько раз за это время я услышала, что совершаю ошибку? Миллион. Поэтому у меня в ушах фильтр, не пропускающий подобные фразы до мозга.

– Мама, а мы пойдем сегодня на море? – дергал меня за руку сын.

С улыбкой опустилась к нему и поправила кепку, которая вечно стремилась съехать куда-то в сторону.

– Конечно, солнышко. Как только мама закончит с делами, сразу пойдем.

Ответная улыбка – то, ради чего я и старалась. О сыне, вот о ком я думала, когда принимала решение приехать в Испанию.

Прошел месяц со внезапного появления Диего в моей жизни. Первое время я существовала в какой-то прострации, совершала привычные действия, но не отдавала себе в них отчета. Жила. Работала. Гуляла с сыном на детской площадке. А по вечерам, сидя на кухне в темноте, крутила в руках отобранную у Паши визитку.

Диего даже номер телефона не сменил. Все те же цифры, которые я знала наизусть, но которые так ни разу и не набрала. Зачем? Ведь мой муж был мертв. Зачем бы мне звонить на его бывший номер?

Не бывший, как оказалось, а вполне себе действительный. И мне потребовалось очень много сил и времени, чтобы скопить смелости и нажать на кнопку вызова.

Помогла мама. В тот воскресный вечер, когда я вернулась с работы, она не уехала по обыкновению домой, уложив внука спать, а присела рядом со мной за стол и взяла за руку.

– Милая, может, хватит? – осторожно поинтересовалась она, аккуратно отбирая у меня местами помятую картонку. – Ты же отпустила его. И он тебя отпустил. Так живите дальше, как и жили раньше. Не трави себе душу – дай ему то, что он хочет, и выдохни спокойно.

Ох, мамочка. Если бы все было так просто.

– У него есть сын, – тихо напомнила я, боясь, что Саша подслушает. Но он крепко спал, совершенно не догадываясь, что его отец гораздо ближе, чем небеса.

– Тут скрывать, конечно, не надо, – покачала головой мама. – Захочет общаться – пусть общаются. Не захочет – и не надо, не настаивай. Мы Сашеньку и без испанской родни достойным мальчиком воспитаем.

Я переспала с этой мыслью, а утром, не дав себе шанса передумать, набрала знакомый номер.

– Я согласна на развод, – пропустив приветствия и представления, проговорила я. Вряд ли в жизни Диего имелось много женщин, которые могли звонить ему с подобными словами. – Мне нужно что-то подписать?

Оказалось, все не так просто. Из-за того, что наш брак был заключен в Испании, расторгнуть его могли только там. Ехать было необязательно, достаточно было собрать целую кучу бумажек, заверить их у нотариуса и перевести на испанский. Но это грозило затянуться на месяцы, а я хотела закрыть историю с Диего Солер как можно быстрее. Как пластырь оторвать – да, будет больно, возможно, даже невыносимо. Но зато отпустит быстро – я на это очень надеялась.

Поэтому я здесь. Поэтому вместе с сыном – о нем я все еще никому не сообщила, но решила, что если уж и устраивать встречу с родственниками, то пусть будет Барселона. Да и Саша, наслушавшись моих рассказов, очень хотел тут побывать.

А Лера просто отказалась отпускать нас одних. «Наломаешь без меня дров», – так она сказала, добавляя в список пассажиров свое имя. Паша идею поддержал, мама напомнила, что так будет кому за ребенком присмотреть, и я сдалась. Валерия, хоть и невзлюбила Диего с момента его появления и всячески старалась об этом напомнить, все же придавала мне уверенности.

И вот мы здесь. Пережили многочасовой перелет, вытерпели мучительную выдачу багажа, дождались наконец-то свой трансфер с детским креслом, и пока водитель устраивал наши чемоданы в багажнике, а Лера сообщала всем родственникам, что мы удачно долетели, я пристегивала Сашу, когда услышала собственное имя.

– Ана! Ана Солер!

Распрямившись, я оглянулась в поисках кричавшего, и наткнулась взглядом на спешащего к нам Хавьера.

Он нисколечко не изменился, все такой же высокий и широкий, с сильными, накаченными руками и полной неприязнью делового стиля в одежде: яркая футболка с мультяшным узором и синие зауженные джинсы. На лице – улыбка, выделенная двумя ямочками на щеках, и блестящие голубые глаза. Внешне они очень похожи с Диего, только прической различаются – если старший Солер предпочитал волосы чуть удлиненные, то младший стригся практически под ноль, что вкупе с манерой одеваться закрепляло за ним образ легкомысленного шалопая. Но никакой внешний вид не мог отнять у Хави удивительной способности находить плюсы во всем и во всех окружающих его людях, что бы они не совершали. Мне казалось, этот человек просто не умел обижаться. Поэтому, видимо, и меня он встречал с выражением глубокой радости на лице.

– Ты не говорила, что нас встретят, – быстро закончив свой разговор, подошла ко мне Лера.

– Не было такого уговора, – подтвердила я и прикрыла дверь, чтобы не было видно сидящего в салоне Александра. Вот так представлять его собственному дяде я точно не хотела.

– Хави, что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я, делая несколько шагов навстречу.

Скажу честно, я не ждала этой встречи. Я и ко встрече с Диего не была готова, а ведь она должна состояться через уже пару часов: мы собирались подать заявление на развод. Но если уж проверять на ком-то выдержку, то лучше уж это будет младший из братьев Солер.

– Узнал у Ди, что ты прилетаешь, и не смог не встретить, – кивнув стоящей поодаль Лере, Хави перевел взгляд на меня. Такие же голубые глаза, как у брата, но вот что удивительно: в них не было холода. Кажется, или Хавьер Солер был мне искренне рад? – Здравствуй!

Шумно выдохнув последнее слово, мужчина вдруг резко сократил расстояние и сграбастал меня в объятия. Крепкие медвежьи объятия, от которых я успела отвыкнуть.

В этом был весь Хави. Если Ди обычно не распылялся на эмоции, то Хавьер источал их налево и направо. Улыбался, шутил, громко смеялся. Хмурился, если ему что-то не нравилось, мог пустить слезу на особо трогательном моменте фильма. Да-да, он плакал на нашей свадьбе, я видела! Плакал и улыбался.

А теперь он улыбался мне так, словно и не было этих пяти лет. Словно мы все те же Хави и Ана, которые пили пиво и обсуждали футбол, сидя на диване в ожидании Диего.

– Господи, я так рад тебя видеть! – отпустив меня, проговорил Хавьер. – Почему ты не написала? Я бы встретил. Куда вас отвезти?

Ностальгия резко отпустила: я вспомнила, кто я и зачем здесь. Не было больше никакого счастливого семейства Солер. Зато был другой Солер, которого я пока не была готова представлять этому миру.

– Спасибо, но мы уже заказали трансфер, – скупо улыбнулась я, кидая быстрый взгляд на сестру.

– Знаешь, мы можем доехать и сами, – внезапно ответила Лера. – Тебе все равно на встречу. Езжай с Хавьером, вам не мешает поговорить.

И легкий кивок в сторону машины, в которой уже сидел мой сын. Да, намек я поняла, но как сообщить Хави о том, что он уже дядя, я пока не представляла.

Только поговорить и правда стоило, поэтому я лишь кивнула и, попросив у Солер минутку, вернулась к сыну.

– Скоро вернусь и пойдем на море, – пообещала я, оставляя поцелуй на мягкой щеке. – Слушайся Леру.

– Хорошо, мамочка! Люблю тебя!

Фраза, которая каждый раз дарила мне крылья. Я не заставляла и не просила сына, он всегда произносил ее сам, по собственному желанию. Так же, как делал когда-то и его отец.

Забрав сумку с документами, я дала последние указания Лере и вернулась к Хави. Он моему решению явно обрадовался, иначе объяснить его улыбку я не могла, и проводил к своему внедорожнику.

– Как долетели? – выруливая с парковки, начал беседу Хавьер.

– Спасибо, все хорошо.

Неловкая пауза, которую водитель быстро заполнял новым вопросом:

– Вы остановились в отеле?

– Да, – я кивнула и сообщила название. Выбирал Паша, сказал, что бывал в нем пару раз и ему все понравилось. Я решила довериться, ведь мой отельный опыт в Барселоне ограничивался тем, где я познакомилась с Диего. Оказаться там без него было невыносимо.

– Мне кажется, это излишне, – не глядя на меня, ответил Хави. – Вы вполне могли бы поселиться у Диего, он все равно живет в квартире, дом пустует. Или у меня, если тебе тяжело возвращаться туда.

Тяжело ли? Не знаю, я об этом не думала. Но стоило Хавьеру озвучить такой вариант, как внутри все болезненно сжалось. Наверное, действительно было бы тяжело – но не потому, что дом Ди навевал неприятные воспоминания, а потому, что больше не принадлежал мне.

Я ведь влюбилась в ту виллу сразу, как переступила порог. Одного вдоха внутри моего нового места обитания было достаточно, чтобы понять – оно идеально мне подходило. Не знаю, может, это был самообман, и я бы рассуждала точно так же в любом другом месте, лишь бы Диего был рядом. Но глупо не признать, что его столичная квартира вызывала во мне куда меньше восхищения.

А теперь вернуться в тот дом, но не в качестве хозяйки, а в качестве гостьи? Нет. К этому моя ранимая психика не была готова.

– Не думаю, что это уместно, – вот и все, что я смогла ответить, отведя взгляд.

Глава 19

Какое-то время мы ехали молча. Потом Хави спросил, что у меня случилось нового, и я вкратце рассказала ему о том, что произошло с момента нашего последнего созвона, исключая встречу с Диего. Солер поступил аналогично, похваставшись очередным открытым фитнесс-клубом, ставшим юбилейным двадцатым в его собственной сети спортивных центров.

Мы вполне неплохо беседовали, практически как давние друзья, пока Хавьер не спросил:

– Могу я задать личный вопрос?

Я, не чувствуя подвоха, кивнула.

– Почему ты согласилась дать Ди развод?

Если еще минуту назад я чувствовала себя легко и спокойно, то после этого вопроса нервозность, преследовавшая меня всю последнюю неделю перед вылетом, вернулась. Я снова чувствовала, как тяжелеют плечи под грузом ответственности за принятое решение, и задыхалась от необходимости рассказать о Саше. А еще я боялась, очень боялась того, что будет дальше. Не только со мной, но и со всеми нами, включая Хавьера.

– А почему мне отказываться? – я постаралась взять себя в руки, но меня выдавала дрожь в пальцах, и я спрятала их в сумке, делая вид, что ищу телефон. – Мы давно уже чужие люди. Пять лет прошло.

Я старалась сама себя убедить этими словами, ведь мое глупое сердце до сих пор отказывалось признавать Диего чужим. Но разум настаивал, и я верила, что однажды смогу произнести эту фразу без привкуса пепла на языке.

– Пять лет, за время которых ты даже не попыталась что-то изменить, – неожиданно прозвучало так горько, что я действительно могла бы почувствовать себя виноватой, если бы не одно но.

Что именно, по мнению Хави, я должна была изменить, когда мой муж был мертв?

Поэтому я смотрела на Хавьера с непониманием и чуточку – удивлением за то, что он вообще смеет меня в чем-то обвинять. А он, улучив момент на светофоре, глянул на меня с настоящим разочарованием.

– Хави, о чем ты вообще? – попыталась уточнить я. Уж от кого, а от него таких претензий я вообще не ожидала. Ладно бы его мать! Или сестры, у которых никогда не было собственного мнения. Но не Хавьер, всегда понимавший меня лучше остальных.

– Ты не представляешь, как нам было тяжело первое время, – обрушилось на меня признание, в котором так и сквозила застарелая боль. И да, обида там тоже была. Обида на меня. – Объяснить ему все, когда он ничего не понимает, но все чувствует, а тебя не было рядом, и мы…

– Так, стоп, Хави! Остановись! – почти прокричала я, понимая, что ничего не понимаю. Только то, что Хавьер за что-то считает меня виноватой настолько сильно, что не простил до сих пор. А меня не за что было прощать! Это ведь я умирала там, за сотни тысяч километров! Я, а не кто-то из них! – О чем ты вообще говоришь? Как ты можешь обвинять меня в том, что меня не было, если вы сами мне сказали, что Диего умер?

– Что?!

Автомобиль так резко остановился посреди дороги, что ремень безопасности больно дернул плечо. Со всех сторон раздались недовольные гудки машин, но Хавьер не обращал на них внимания: он смотрел на меня глазами, полными ужаса.

– Твоя мать! – шумно выдохнув, я попыталась успокоиться, но куда там. Меня злили беспочвенные обвинения, меня мучили воспоминания о том дне, который я столько лет обещала себе не вспоминать. И та фантомная боль отзывалась внутри до сих пор, не давая дышать полной грудью. – Это ведь она написала. Написала, что нас больше ничто не связывает и она этому дико рада!

Возможно, я чуть перевирала слова и добавляла черноты, но суть была ясна. И да, я все еще ненавидела сеньору Солер за то сообщение. Искренне и всем сердцем ненавидела, за что мне совсем не стыдно.

– Ана, – Хави покачал головой. Теперь он выглядел больше растерянным, чем удивленным. – Тут какая-то ошибка…

– Ха! – не удержалась я от горького восклицания, не давая деверю закончить свою мысль. Разумеется, ошибка, раз Диего жив и здоров, а я пять лет винила себя в его смерти. – Да плевать, Хави. Вот честно, я даже разбираться ни в чем не хочу. Хочешь обвинять во всем меня – ради бога, я уже не та наивная девочка, которая будет подстраиваться под вашу семью. У меня теперь своя, и если для того, чтобы жить спокойно, мне нужно поставить подпись под дурацким заявлением на развод, я это сделаю!

Сделаю и навсегда вычеркну семейство Солер из своей жизни. И сына своего я им не отдам, раз по их мнению это я виновата в том, что несчастный Диего пять лет считается женатым.

– Ана, подожди, это…

– Спасибо, что подвез, – отрубила я и, отстегнувшись, выбралась из машины, благо та остановилась в крайнем правом ряду. – Дальше я сама.

Громко хлопнула дверью, развернулась на пятках и двинулась по прямой, совершенно не разбирая дороги.

Они считали, что это я бросила Диего! Уму непостижимо! Это кем же надо быть, чтобы сначала заставить меня поверить в смерть мужа, а потом еще обвинить в том, что я поверила? Хотя, стоило признать, шок Хавьера выглядел весьма убедительно. Может ли быть такое, что Хави на самом деле был не в курсе, а все случившееся – происки его матери?

Я не знала и, если честно, даже думать об этом не хотела. Я так надеялась хотя бы в глазах младшего Солер получить поддержку, что сейчас не просто разочарована – я раздавлена. Морально и физически.

Пикнувший телефон сообщил, что Лера и Саша успешно добрались до отеля, а видео с прыгающим на огромной кровати сыном вернуло на лицо улыбку. Может, любящих родственников я ему тут и не найду, зато точно смогу утроить самый незабываемый отдых. Будет потом в саду всем хвастаться.

Мысли о сыне всегда заставляли меня собраться. Проблемы с семейством Солер – мелочи, вот сейчас разведусь с Диего, и думать о них забуду, посвятив себя сыну. Тем более, что Хави так удачно остановился совсем неподалеку от места, где Ди назначил встречу – судя по карте, я доберусь туда за каких-то пятнадцать минут пешком.

Прогулка так же повлияла на меня благосклонно. Что бы не происходило в моей жизни, это никак не отменяло тот факт, что Барселона – самый волшебный город на земле. Эти тихие улочки и шумные проспекты, маленькие магазинчики и большие рынки, где можно не только накупить свежих продуктов, но и поболтать обо всем на свете. И море, конечно, куда без него. Жаль, что отсюда до него далековато, но как только разберусь с делами, сразу же подхвачу Сашу и отправлюсь с сыном на пляж, благо, отель совсем недалеко от него.

До назначенного времени оставался целый час, поэтому я расположилась в кофейне, из которой открывался прекрасный вид на улицы и вход в офис нотариуса. Туда я и погладывала, дожидаясь появления Диего и потягивая кофе.Какое-то время мы ехали молча. Потом Хави спросил, что у меня случилось нового, и я вкратце рассказала ему о том, что произошло с момента нашего последнего созвона, исключая встречу с Диего. Солер поступил аналогично, похваставшись очередным открытым фитнесс-клубом, ставшим юбилейным двадцатым в его собственной сети спортивных центров.

Мы вполне неплохо беседовали, практически как давние друзья, пока Хавьер не спросил:

– Могу я задать личный вопрос?

Я, не чувствуя подвоха, позволила.

– Почему ты согласилась дать Ди развод?

Если еще минуту назад я чувствовала себя легко и спокойно, то после этого вопроса нервозность, преследовавшая меня всю последнюю неделю перед вылетом, вернулась. Я снова чувствовала, как тяжелеют плечи под грузом ответственности за принятое решение, и задыхалась от необходимости рассказать о Саше. А еще я боялась, очень боялась того, что будет дальше. Не только со мной, но и со всеми нами, включая Хавьера.

– А почему мне отказываться? – я постаралась взять себя в руки, но меня выдавала дрожь в пальцах, и я спрятала их в сумке, делая вид, что ищу телефон. – Мы давно уже чужие люди. Пять лет прошло.

Я старалась сама себя убедить этими словами, ведь мое глупое сердце до сих пор отказывалось признавать Диего чужим. Но разум настаивал, и я верила, что однажды смогу произнести эту фразу без привкуса пепла на языке.

– Пять лет, за время которых ты даже не попыталась что-то изменить, – неожиданно прозвучало так горько, что я действительно могла бы почувствовать себя виноватой, если бы не одно «но».

Что именно, по мнению Хави, я должна была изменить, когда мой муж был мертв?

Поэтому я смотрела на Хавьера с непониманием и чуточку – удивлением за то, что он вообще смеет меня в чем-то обвинять. А он, улучив момент на светофоре, глянул на меня с настоящим разочарованием.

– Хави, о чем ты вообще? – попыталась уточнить я. Уж от кого, а от него таких претензий я вообще не ожидала. Ладно бы его мать! Или сестры, у которых никогда не было собственного мнения. Но не Хавьер, всегда понимавший меня лучше остальных.

– Ты не представляешь, как нам было тяжело первое время, – обрушилось на меня признание, в котором так и сквозила застарелая боль. И да, обида там тоже была. Обида на меня. – Объяснить ему все, когда он ничего не понимает, но все чувствует, а тебя не было рядом, и мы…

– Так, стоп, Хави! Остановись! – почти прокричала я, понимая, что ничего не понимаю. Только то, что Хавьер за что-то считает меня виноватой настолько сильно, что не простил до сих пор. А меня не за что было прощать! Это ведь я умирала там, за пять тысяч километров! Я, а не кто-то из них! – О чем ты вообще говоришь? Как ты можешь обвинять меня в том, что меня не было, если вы сами мне сказали, что Диего умер?

– Что?!

Автомобиль так резко остановился посреди дороги, что ремень безопасности больно впился в плечо и живот. Со всех сторон раздались недовольные гудки машин, но Хавьер не обратил на них внимания: он смотрел на меня глазами, полными ужаса.

– Твоя мать! – шумно выдохнув, я попыталась успокоиться, но куда там. Меня злили беспочвенные обвинения, меня мучили воспоминания о том дне, который я столько лет обещала себе не вспоминать. И та фантомная боль отзывалась внутри до сих пор, не давая дышать полной грудью. – Это ведь она написала. Написала, что нас больше ничто не связывает и она этому дико рада!

Возможно, я чуть перевирала слова и добавляла черноты, но суть была ясна. И да, я все еще ненавидела сеньору Солер за то сообщение. Искренне и всем сердцем ненавидела, за что мне совсем не стыдно.

– Ана, – Хави покачал головой. Теперь он выглядел больше растерянным, чем удивленным. – Тут какая-то ошибка…

– Ха! – не удержалась я от горького восклицания, не давая деверю закончить свою мысль. Разумеется, ошибка, раз Диего жив и здоров, а я пять лет винила себя в его смерти. – Да плевать, Хави. Вот честно, я даже разбираться ни в чем не хочу. Хочешь обвинять во всем меня – ради бога, я уже не та наивная девочка, которая молчаливо подстраивалась под вашу семью. У меня теперь своя, и, если для того, чтобы жить спокойно, мне нужно поставить подпись под дурацким заявлением на развод, я это сделаю!

Сделаю и навсегда вычеркну семейство Солер из своей жизни. И сына своего я им не отдам, раз, по их мнению, это я виновата в том, что несчастный Диего пять лет считался женатым.

– Ана, подожди, это…

– Спасибо, что подвез, – отрубила я и, отстегнувшись, выбралась из машины, благо та остановилась в крайнем правом ряду. – Дальше я сама.

Громко хлопнула дверью, развернулась на пятках и двинулась по прямой, совершенно не разбирая дороги.

Они считали, что это я бросила Диего! Уму непостижимо! Это кем надо быть, чтобы сначала заставить меня поверить в смерть мужа, а потом еще обвинить в том, что я поверила? Хотя, стоило признать, шок Хавьера выглядел весьма убедительно. Может ли быть такое, что Хави на самом деле был не в курсе, а все случившееся – происки его матери?

Я не знала и, если честно, даже думать об этом не хотела. Я так надеялась хотя бы в глазах младшего Солер получить поддержку, что сейчас не просто разочарована – я раздавлена. Морально и физически.

Пикнувший телефон сообщил, что Лера и Саша успешно добрались до отеля, а видео с прыгающим на огромной кровати сыном вернуло на лицо улыбку. Может, любящих родственников я ему тут и не найду, зато точно смогу утроить самый незабываемый отдых. Будет потом в саду всем хвастаться.

Мысли о сыне всегда заставляли меня собраться. Проблемы с семейством Солер – мелочи, вот сейчас разведусь с Диего, и думать о них забуду, посвятив себя сыну. Тем более, что Хави так удачно остановился совсем неподалеку от места, где Ди назначил встречу – судя по карте, я доберусь туда за каких-то пятнадцать минут пешком.

Прогулка так же повлияла на меня благосклонно. Что бы не происходило в моей жизни, это никак не отменяло тот факт, что Барселона – самый волшебный город на земле. Эти тихие улочки и шумные проспекты, маленькие магазинчики и большие рынки, где можно не только накупить свежих продуктов, но и поболтать обо всем на свете. И море, конечно, куда без него. Жаль, что отсюда до него далековато, но как только разберусь с делами, сразу же подхвачу Сашу и отправлюсь с сыном на пляж, благо, отель совсем недалеко от него.

До назначенного времени оставался целый час, поэтому я расположилась в кофейне, из которой открывался прекрасный вид на улицы и вход в офис нотариуса. Туда я и погладывала, дожидаясь появления Диего и потягивая кофе.

Глава 20

Его машину узнала сразу – тот же джип, та же марка и модель, но явно новее. Да, Ди менял машины, как перчатки, даже удивительно, что отдал предпочтение той же, что была до этого. Может, постарел?

Но все это потеряло смысл, когда Диего, выбравшись из машины, открыл пассажирскую дверь и помог выйти женщине в деловом костюме. А она, подарив мужчине улыбку, потянулась вперед и оставила на его губах вовсе не дружеский поцелуй.

Я думала, этот день просто не может стать хуже. Оказывается, я слишком наивная.

Еще дома я раздумывала, какой может быть женщина Диего, на кого он решил меня променять. Разумеется, гнала от себя эти мысли куда подальше, но они все равно просачивались и отравляли сознание. Бойся своих желаний, получается, ведь вот она во всей красе, будущая сеньора Солер.

Ростом ниже меня, но на каблуках она почти доставала макушкой до кончика носа Ди. Худая, даже слишком, но талия тонкая, бедра – покатые. Модель какая-то.

И на лицо далеко не уродина. Светлые волосы с золотистым отливом, даже не поймешь, свои или крашенные, подчеркнутые скулы и пухлые губы. Неброский макияж. Маникюр, опять же – его отчетливо видно, когда незнакомка с улыбкой оттирала свою помаду с губ Диего.

А меня каждое ее прикосновение к нему замораживало изнутри.

Я не должна была ревновать человека, которого похоронила пять лет назад, но я это делала. Злилась на себя, злилась на него, на нее, и не могла себя остановить. Мне было горько, тошно, холодно, совершенно нечем дышать. Но слез не было, спасибо хотя бы на этом. Наверное, все выплакала, пока пыталась смириться с мыслью, что мой муж жив.

Теперь придется мириться с мыслью, что у него есть другая женщина. Получится ли?

Расплатившись, покинула заведение, чтобы оказаться у нужной двери чуть раньше Диего. Но он подошел не один, а с той самой мадам, с которой недавно целовался около машины.

– Ана, – кивнул мне Ди, стягивая солнечные очки. – Как долетели?

– Спасибо, все прекрасно, – я постаралась ответить сухо, но яд все равно проскользнул. Сделала вид, что не заметила, и перевела вопросительный взгляд на спутницу Диего. Как-то это глупо приходить разводиться с любовницей, нет?

– Познакомься, это Елена Мартинез, мой адвокат, – правильно понял мой интерес Солер и представил женщину.

– Добрый день, сеньорита Солер, – поздоровалась она со мной, наградив вежливой улыбкой.

– Сеньора Солер, – мстительно поправила я и сделала вид, что потеряла всякий интерес, обращаясь дальше только к Ди. – Не знала, что для развода нам нужен адвокат.

– У вас нет брачного соглашения, – за мужчину ответила Елена. – Поэтому вопрос с совместно нажитым имуществом должен решаться заключением дополнительного соглашения, которое составляет адвокат.

У меня была мысль изучить особенности испанского бракоразводного процесса, но я к ней не прислушалась. Поэтому теперь мне оставалось лишь принимать на веру слова худой воблы, раз Диего не счел нужным ее поправлять.

– Спасибо, что предупредил, – именно ему посвящала я свою саркастичную благодарность. – У меня, знаешь ли, за пять лет тоже накопилось имущества, которым не хотелось бы с тобой делиться.

Диего поморщился, будто я заставила его съесть лимон, и быстро добавил:

– Я не претендую ни на что, Ана.

– И мы надеемся, что вы поступите так же, – с ослепительной улыбкой влезла в разговор Мартинез, разозлив меня еще сильнее.

Разумеется, от Диего мне ничего не было нужно. И я вполне готова была написать отказ, или как здесь это называется, если Солер сделал бы то же самое. Но сейчас, когда его новая подружка вот так в нос тыкала мне намеками на меркантильность, мне хотелось отобрать у будущего бывшего мужа все до последнего евро-цента.

– Давайте обсудим это внутри, – предложил Ди и распахнул дверь, предлагая нам войти.

Елена первая двинулась в офис, но я не торопилась к ней присоединяться.

– А есть ли в этом смысл? – на русском поинтересовалась я, надеясь, что подружка Диего не сможет нас подслушать. – Кажется, прежде чем о чем-то с тобой договариваться, мне стоит обзавестись собственным адвокатом.

– Ана, не нужно воспринимать меня как врага, – ровно ответил мне Солер. Он явно не видел в сложившейся ситуации никаких проблем. – Я не пытаюсь ничего у тебя отобрать.

Просто ты еще про сына не знаешь, язвительно подумала я.

– Но тебе не кажется, что появление в компании адвоката говорит об обратном?

– По испанским законам развод осуществляется только в присутствии адвоката, – тоном учителя сообщил мне Диего, но я восприняла его ответ как упрек – слишком взвинчена была.

– Так может стоило сообщить мне об этом заранее? – не удержалась и повысила голос. Правда, тут же спохватилась и вернулась к более спокойным интонациям, заметив, как на нас косились прохожие. – Если бы я это знала, согласилась бы предоставить тебе все документы дистанционно.

Да, это заняло бы больше времени. Зато я никогда бы не узнала Елену Мартинез.

– Я виноват, не подумал, что ты не знаешь, – выдохнул Диего, глядя через стекло в сторону спутницы. Та вопросительно приподняла бровь, явно спрашивая, чего это мы задерживаемся. – Но адвокат нам нужен только для составления документов. Елена прекрасно с этим справится.

– Даже не сомневаюсь, – буркнула себе под нос.

– Нам ведь нечего делить, Ана, – снова попытался уговорить меня Солер. – Я не претендую на твое имущество, если ты не претендуешь на мое – все просто. Если тебе что-то нужно из того, что мы получили, пока были вместе – не вопрос, я отдам, и мы пропишем это в договоре. Нас разведут уже сегодня! Если бы у нас были дети, развод дали бы только через суд, а так…

На последней фразе я заметно вздрогнула, но Диего, кажется, не обратил внимания. Зато я вдруг поняла, что, если сейчас разведусь с Ди, не сказав ему про сына, это может вылиться в значительные проблемы. Не моральные, юридические, и не только для меня одной.

– Мне все-таки нужен адвокат, – уверенно заявила я, отступая назад. – Прости, но твой мне не подходит. Я сообщу, когда мы сможем встретиться.

И, не давая Диего шанса меня остановить, припустила по улице, на ходу доставая телефон и набирая зятю.

– Паша, у тебя же связи везде, – как только мой друг и начальник поднял трубку, взмолилась я. – Найди мне адвоката по разводам, который сможет работать в Испании.

– Как срочно? – вот и все, что уточнил Миронов. Разумеется, он потребует объяснений, но уже позже, когда выполнит мою просьбу.

– Желательно, вчера, – теряя уверенность с каждым шагом, вымученно улыбнулась я.

– Все понял. Сделаем, Анют. Не переживай.

А я и не переживала. Просто уговаривала себя дотерпеть сначала до отеля, потом – до вечера, чтобы сын не видел. А уже после, под бокал мартини, выплакать все переживания этого дня на плече сестры.

«Мы справимся», – говорила Лера, и я очень старалась ей поверить. А потом вспоминала Диего, обнимающего за талию свою адвокатшу, и ревела по новой.

Да, мы справимся. Но когда?Его машину узнала сразу – тот же джип, та же марка и модель, но явно новее. Раньше Ди менял машины, как перчатки, даже удивительно, что отдал предпочтение той же, что была до этого. Может, постарел?

Но все это потеряло смысл, когда Диего, выбравшись из автомобиля, открыл пассажирскую дверь и помог выйти женщине в деловом костюме. А она, подарив мужчине улыбку, потянулась вперед и оставила на его губах вовсе не дружеский поцелуй.

Я думала, этот день просто не мог стать хуже. Оказывается, я слишком наивная.

Еще дома я рассуждала, какой могла быть женщина Диего, та, на кого он решил меня променять. Разумеется, гнала от себя эти мысли куда подальше, но они все равно просачивались и отравляли сознание. Бойся своих желаний, получается, ведь вот она во всей красе, будущая сеньора Солер.

Ростом ниже меня, но на каблуках она почти доставала макушкой до кончика носа Ди. Худая, даже слишком, но талия тонкая, бедра – покатые. Модель какая-то.

И на лицо далеко не уродина. Светлые волосы с золотистым отливом, не понять, свои или крашенные, подчеркнутые скулы и пухлые губы. Неброский макияж. Маникюр, опять же – его отчетливо стало видно, когда незнакомка с улыбкой принялась оттирать свою помаду с губ Диего.

А меня каждое ее прикосновение к нему замораживало изнутри.

Я не должна была ревновать человека, которого похоронила пять лет назад, но я это делала. Злилась на себя, злилась на него, на нее, и не могла себя остановить. Мне было горько, тошно, холодно, совершенно нечем дышать. Но слез не было, спасибо хотя бы на этом. Наверное, все выплакала, пока пыталась смириться с мыслью, что мой муж жив.

Теперь придется мириться еще и с мыслью, что у него другая женщина. Получится ли?

Расплатившись, покинула заведение, чтобы оказаться у нужной двери чуть раньше Диего. Но он подошел не один, а с той самой мадам, с которой недавно целовался около машины.

– Ана, – кивнул мне Ди, стягивая солнечные очки. – Как долетели?

– Спасибо, все прекрасно, – я постаралась ответить сухо, но яд все равно проскользнул в интонации. Сделала вид, что не заметила, и перевела вопросительный взгляд на спутницу Диего. Как-то это глупо приходить разводиться с любовницей, нет?

– Познакомься, это Елена Мартинез, мой адвокат, – правильно понял мой интерес Солер и представил женщину.

– Добрый день, сеньорита Солер, – поздоровалась она со мной, наградив вежливой улыбкой.

– Сеньора Солер, – мстительно поправила я и показательно отвернулась от сеньориты Мартинез, обращаясь дальше только к Ди. – Не знала, что для развода нам нужен адвокат.

– У вас нет брачного соглашения, – за мужчину ответила Елена. – Поэтому вопрос с совместно нажитым имуществом должен решаться заключением дополнительного соглашения, которое составляет адвокат.

У меня была мысль изучить особенности испанского бракоразводного процесса, но я к ней не прислушалась. Поэтому теперь мне оставалось лишь принимать на веру слова худой воблы, раз Диего не счел нужным ее поправлять.

– Спасибо, что предупредил, – именно ему посвящала я свою саркастичную благодарность. – У меня, знаешь ли, за пять лет тоже накопилось имущества, которым не хотелось бы с тобой делиться.

Диего поморщился, будто я заставила его съесть лимон, и быстро добавил:

– Я не претендую ни на что, Ана.

– И мы надеемся, что вы поступите так же, – с ослепительной улыбкой влезла в разговор Мартинез, разозлив меня еще сильнее.

Разумеется, от Диего мне ничего не было нужно. И я вполне готова была написать отказ, или как здесь это называется, если Солер сделал бы то же самое. Но сейчас, когда его новая подружка вот так в нос тыкала мне намеками на меркантильность, мне хотелось отобрать у будущего бывшего мужа все до последнего евро-цента.

– Давайте обсудим это внутри, – предложил Ди и распахнул дверь, предлагая нам войти.

Елена первая двинулась в офис, но я не торопилась к ней присоединяться.

– А есть ли в этом смысл? – на русском поинтересовалась я, надеясь, что подружка Диего не сможет нас подслушать. – Кажется, прежде чем о чем-то с тобой договариваться, мне стоит обзавестись собственным адвокатом.

– Ана, не нужно воспринимать меня как врага, – ровно ответил мне Солер. Он явно не видел в сложившейся ситуации никакой проблемы. – Я не пытаюсь ничего у тебя отобрать.

Просто ты еще про сына не знаешь, язвительно подумала я.

– Но тебе не кажется, что появление в компании адвоката говорит об обратном?

– По испанским законам развод осуществляется только в присутствии адвоката, – тоном учителя сообщил мне Диего, но я восприняла его ответ как упрек – слишком взвинчена была.

– Так может стоило сообщить мне об этом заранее? – не удержалась и повысила голос. Правда, тут же спохватилась и вернулась к более спокойным интонациям, заметив, как на нас косились прохожие. – Если бы я это знала, согласилась бы предоставить тебе все документы дистанционно.

Да, это заняло бы больше времени. Зато я никогда бы не узнала Елену Мартинез.

– Я виноват, не подумал, что ты не знаешь, – выдохнул Диего, глядя через стекло в сторону спутницы. Та вопросительно приподняла бровь, явно спрашивая, чего это мы задерживаемся. – Но адвокат нам нужен только для составления документов. Елена прекрасно с этим справится.

– Даже не сомневаюсь, – буркнула себе под нос.

– Нам ведь нечего делить, Ана, – снова попытался уговорить меня Солер. – Я не претендую на твое имущество, если ты не претендуешь на мое – все просто. Если тебе что-то нужно из того, что мы получили, пока были вместе – не вопрос, я отдам, мы пропишем это в договоре. Нас разведут уже сегодня! Если бы у нас были дети, развод дали бы только через суд, а так…

На последней фразе я заметно вздрогнула, но Диего, кажется, не обратил внимания. Зато я вдруг поняла, что, если сейчас разведусь с Ди, не сказав ему про сына, это может вылиться в значительные проблемы. Не моральные, юридические, и не только для меня одной.

– Мне все-таки нужен адвокат, – уверенно заявила я, отступая назад. – Прости, но твой мне не подходит. Я сообщу, когда мы сможем встретиться.

И, не давая Диего шанса меня остановить, припустила по улице, на ходу доставая телефон и набирая зятю.

– Паша, у тебя же связи везде, – как только мой друг и начальник поднял трубку, взмолилась я. – Найди мне адвоката по разводам, который сможет работать в Испании.

– Как срочно? – вот и все, что уточнил Миронов. Разумеется, он потребует объяснений, но уже позже, когда выполнит мою просьбу.

– Желательно, вчера, – теряя уверенность с каждым шагом, вымученно улыбнулась я.

– Все понял. Сделаем, Анют. Не переживай.

А я и не переживала. Просто уговаривала себя дотерпеть сначала до отеля, потом – до вечера, чтобы сын не видел. А уже после, под бокал мартини, выплакать все переживания этого дня на плече сестры.

«Мы справимся», – говорила Лера, и я очень старалась ей поверить. А потом вспоминала Диего, обнимающего за талию свою адвокатшу, и ревела по новой.

Да, мы справимся. Но когда?

______

Дорогие читатели, с праздником! Мирного неба вам над головой)

Буду рада вашим отзывам и комментариям. Больше информации о романе – у меня в ТГ и группе ВК @rina_sivaya

Глава 21

– Рассказывайте, Анна Леонидовна, – сделав заказ, улыбнулся мне Максим Григорьевич.

Я выдохнула и уложила свою жизнь в несколько сухих фраз:

– Чуть больше пяти лет назад я вышла замуж за испанца здесь, в Барселоне. Через месяц он пропал в море на своей яхте. Меня отправили в Россию на время поисков, а после сообщили, что мой муж умер. Спустя пять лет он явился и потребовал развод.

Стоит отдать должное, Максим Григорьевич Шах прекрасно умел держать себя в руках: кроме чуть приподнятых бровей он ничем не выдал свое удивление, а его голос оставался ровным, когда он признался:

– Скажу честно, я ожидал более банальной истории.

Паше потребовалось два дня, чтобы найти для меня работающего в Испании русскоговорящего адвоката. Испанцам Миронов не доверял, говорил, они будут радеть за своего земляка, поэтому его выбор пал на Шаха. Мы с ним пообщались по камере, я объяснила вкратце, что мне нужно, и Максим Григорьевич согласился приехать из Мадрида на эту встречу.

Беседовали мы в ресторане при отеле, пока Саша и Лера плескались в бассейне. Эти дни я вообще старалась не оставлять сына одного – то ли боялась, что заявится кто-то из семейства Солер, то ли просто наверстывала время, пока пропадала на работе, а сын – в детском саду. Но никто не явился и даже не звонил, хотя я ждала звонка если не от Диего, то хотя бы от его брата.

Но первый, видимо, покорно ждал, когда я найду адвоката, а второй… понятия не имею, почему молчал второй. Возможно, посчитал меня истеричкой и решил больше не связываться.

– Насколько я понимаю, за пять лет у вас появилось какое-то имущество, которое вы хотите оставить за собой после развода? – вернулся к делу мужчина.

Ему было слегка за сорок, невысокий, но стройный, со стильной прической и полукруглыми очками. Женатый, судя по кольцу на пальце, но задавать прямой вопрос я не стала. Куда больше меня интересовал собственный развод и его последствия.

– И это тоже, – не стала скрывать я. Набралась смелости и призналась: – А еще у меня есть четырехлетний сын от моего пока еще мужа, о котором тот не знает.

Максим Григорьевич, уже отпивавший к тому моменту кофе, поперхнулся, отставил чашку и теперь вытирал губы салфеткой.

– Вы шутите? – поинтересовался он и сам ответил на свой вопрос. – Нет, вы не шутите.

Я отвернулась, не желая видеть осуждения во взгляде. Я не испытывала стыда за то, что умолчала о Саше, и до сих пор верила, что поступила правильно. Но, с учетом открывшихся обстоятельств, я боялась, что сама разрушила счастье своего сына, лишенного на неполные пять лет отца.

– Я могу узнать, как так получилось?

В глазах Шаха не было неодобрения. Он не обвинял, не строил предположений. Просто пытался понять, с чем ему предстоит работать, если мы, конечно, договоримся о чем-то.

– Когда свекровь написала мне, что больше нас ничто не связывает, я попала в больницу, – честно призналась я. – И уже там узнала, что беременна.

– И не сообщили родственникам мужа? – правильно понял мужчина. Я кивнула. – А за это время вы с кем-то из них общались?

– Только с Хавьером, это младший брат моего мужа. Но мы в основном обсуждали фильмы или книги, никогда не говорили о личном.

Максим Геннадьевич покачал головой, задумавшись о чем-то.

– Значит, у вас была возможность сообщить о сыне, но вы ей не воспользовались. Плохо, это могут использовать против вас.

Я промолчала. Да и что тут скажешь? Виновна по всем фронтам. И ведь злилась я только на сеньору Солер, когда к тому же Хави всегда относилась хорошо. Могла бы, наверное, сказать ему. Но не сказала, наказывая тем самым и его.

Хавьер бы подружился с Сашей, я это знала. Чувствовала. Они даже похожи чем-то – не внешностью, хотя и тут спорить не о чем: Александр – копия своего отца, пусть Хави и Диего очень похожи между собой. Но характером мой сын больше в дядю: такой же открытый, искренний, эмоциональный мальчик.

– Что же, это будет интересно, – неожиданно улыбнулся мне адвокат. – Я помогу вам, Анна Леонидовна. Сохраним за вами и имущество, и ребенка. Вы ведь этого хотите?

– Именно, – выдохнула я, почувствовав, как стало чуточку легче дышать. – Шансы ведь есть?

– Конечно, шансы есть всегда, – не разочаровал меня Шах. – Я так понимаю, брачного договора у вас не было? Это, конечно, плохо, но не смертельно. Сделаем ставку на то, что вы не знали о судьбе мужа. Вы же можете это подтвердить? У вас остались сообщения, переписки, записи звонков?

– Переписки. И моя сестра, она здесь, приехала со мной. Пока я лежала в больнице, она общалась с семейством Солер.

Общение – это, конечно, громкое слово. Лерке катастрофически не давались языки, она в школе английский с трудом на тройку наскребла, а в универе честно проплатила все зачеты с экзаменами. С Диего она общалась на русском, с Хави – через меня. А когда я лежала на сохранении, пару раз переписывалась с Хавьером через онлайн-переводчик.

Но когда она спросила, действительно ли Ди умер, Хави ответил утвердительно. Так сказала Валерия, и причин не верить ей у меня не было.

– Тогда предлагаю следующую тактику, – отставив чашку, Максим Геннадьевич посмотрел на меня со всей серьезностью. – Во-первых, вам нужно сообщить мужу о сыне. Скрывать его дальше недальновидно и опасно, если вы хотите сохранить опеку над ребенком. Во-вторых, будем отталкиваться от того, что вы с мужем не живете вместе больше пяти лет – суды Испании особенно внимательно подходят к этому вопросу. В-третьих, имущество. Если не хотите терять свое, то от чужого так же придется отказаться.

– Мне не нужно ничего от Диего, – поспешно вставила я, пока меня снова не обвинили в жажде наживы. – Даже алименты.

– А вот здесь не советую быть такой категоричной, – не согласился Шах. – Женская гордость – это, конечно, здорово, и я рад, если вы можете обеспечивать ребенка самостоятельно. Но отец должен участвовать в его жизни, и материально – в том числе. Поэтому сразу готовьтесь к тому, что ограничить общение сына с отцом вам не удастся. Тут суд не встанет на вашу сторону, если мы не докажем, что мальчику опасно находиться рядом с вашим мужем, а я что-то сомневаюсь, что это так.

– Ди никогда не причинит вред ребенку, – признала я. – Да и вообще кому-то. Он – хороший человек.

– Хороший человек не пропадает на пять лет и не скрывает от своей жены, что он жив, – обрубил меня Максим Геннадьевич. Мне не понравилась категоричность в его словах, но я не успела возмутиться, как получила еще один уверенный взгляд глаза в глаза. – Я догадываюсь, что у вас еще остались какие-то чувства к мужу, Анна Леонидовна, не важно, позитивные или нет. Но давайте мы с вами на берегу решим, что мы идем на развод, боремся за ребенка и собственные сбережения. Это не война, но сражение. И тут не место лишним эмоциям.

Мне потребовалось время, чтобы принять эту мысль и согласиться с ней. Собственные сбережения меня не сильно волновали, в отличие от судьбы Саши – за эти дни я успела начитаться историй, в которых муж-иностранец оставлял ребенка себе, иной раз не имело значения даже то, что малыш мог не знать языка отца. А я, как на зло, водила Сашу на дополнительные занятия испанским. Хотела, чтобы он был ближе к отцу. Кто же знал, что все так обернется.– Рассказывайте, Анна Леонидовна, – сделав заказ, улыбнулся мне Максим Григорьевич.

Я выдохнула и уложила свою жизнь в несколько сухих фраз:

– Чуть больше пяти лет назад я вышла замуж за испанца здесь, в Барселоне. Через месяц он пропал в море на своей яхте. Меня отправили в Россию на время поисков, а после сообщили, что мой муж умер. Спустя пять лет он явился и потребовал развод.

Стоит отдать должное, Максим Григорьевич Шах прекрасно умел держать себя в руках: кроме чуть приподнятых бровей он ничем не выдал своего удивления, а его голос оставался ровным, когда он признался:

– Скажу честно, я ожидал более банальной истории.

Паше потребовалось два дня, чтобы найти для меня работающего в Испании русскоговорящего адвоката. Испанцам Миронов не доверял, говорил, они будут радеть за своего земляка, поэтому его выбор пал на Шаха. Мы с ним пообщались по камере, я объяснила вкратце, что мне нужно, и Максим Григорьевич согласился приехать из Мадрида на эту встречу.

Беседовали мы в ресторане при отеле, пока Саша и Лера плескались в бассейне. Эти дни я вообще старалась не оставлять сына одного – то ли боялась, что заявится кто-то из семейства Солер, то ли просто наверстывала время, пока пропадала на работе, а сын – в детском саду. Но никто не явился и даже не звонил, хотя я ждала звонка если не от Диего, то хотя бы от его брата.

Но первый, видимо, покорно ждал, когда я найду адвоката, а второй… я понятия не имела, почему молчал второй. Возможно, посчитал меня истеричкой и решил больше не связываться.

– Насколько я понимаю, за пять лет у вас появилось какое-то имущество, которое вы хотели бы оставить за собой после развода? – вернулся к делу мужчина.

Ему было слегка за сорок, невысокий, но стройный, со стильной прической и полукруглыми очками. Женатый, судя по кольцу на пальце, но задавать прямой вопрос я не стала. Куда больше меня интересовал собственный развод и его последствия.

– И это тоже, – не стала скрывать я. Набралась смелости и призналась: – А еще у меня есть четырехлетний сын от моего пока еще мужа, о котором тот не знает.

Максим Григорьевич, уже отпивавший к тому моменту кофе, поперхнулся, отставил чашку и теперь вытирал губы салфеткой.

– Вы шутите? – поинтересовался он и сам ответил на свой вопрос. – Нет, вы не шутите.

Я отвернулась, не желая видеть осуждения во взгляде. Я не испытывала стыда за то, что умолчала о Саше, и до сих пор верила, что поступила правильно. Но, с учетом открывшихся обстоятельств, я боялась, что сама разрушила счастье своего сына, лишенного на неполные пять лет отца.

– Я могу узнать, как так получилось?

В глазах Шаха не было неодобрения. Он не обвинял, не строил предположений. Просто пытался понять, с чем ему предстоит работать, если мы, конечно, договоримся о чем-то.

– Когда свекровь написала мне, что больше нас ничто не связывает, я попала в больницу, – честно призналась я. – И уже там узнала, что беременна.

– И не сообщили родственникам мужа? – правильно понял мужчина. Я кивнула. – А за это время вы с кем-то из них общались?

– Только с Хавьером, это младший брат моего мужа. Но мы в основном обсуждали фильмы или книги, никогда не говорили о личном.

Максим Геннадьевич поджал губы и на время уставился в окно, прикидывая что-то в уме.

– Значит, у вас была возможность сообщить о сыне, но вы ей не воспользовались. Плохо, это могут использовать против вас.

Я промолчала. Да и что тут скажешь? Виновна по всем фронтам. И ведь злилась я только на сеньору Солер, когда к тому же Хави всегда относилась хорошо. Могла бы, наверное, сказать ему. Но не сказала, наказывая тем самым и его.

Хавьер бы подружился с Сашей, я это знала. Чувствовала. Они даже похожи чем-то – не внешностью, хотя и тут спорить не о чем: Александр – копия своего отца, пусть Хави и Диего очень похожи между собой. Но характером мой сын больше в дядю: такой же открытый, искренний, эмоциональный мальчик.

– Что же, это будет интересно, – неожиданно улыбнулся мне адвокат. – Я помогу вам, Анна Леонидовна. Сохраним за вами и имущество, и ребенка. Вы ведь этого хотите?

– Именно, – выдохнула я, почувствовав, как стало чуточку легче дышать. – Шансы ведь есть?

– Разумеется, шансы есть всегда, – не разочаровал меня Шах. – Я так понимаю, брачного договора у вас не было? Это, конечно, плохо, но не смертельно. Сделаем ставку на то, что вы не знали о судьбе мужа. Вы же можете это подтвердить? У вас остались сообщения, переписки, записи звонков?

– Переписки. И моя сестра, она здесь, приехала со мной. Пока я лежала в больнице, она общалась с семейством Солер.

Общение – это, конечно, громкое слово. Лерке катастрофически не давались языки, она в школе английский с трудом на тройку наскребла, а в универе честно проплатила все зачеты с экзаменами. С Диего она общалась на русском, с Хави – через меня. А когда я лежала на сохранении, пару раз переписывалась с Хавьером через онлайн-переводчик.

Но когда она спросила, действительно ли Ди умер, Хави ответил утвердительно. Так сказала Валерия, и причин не верить ей у меня не было.

– Тогда предлагаю следующую тактику, – отставив чашку, Максим Геннадьевич посмотрел на меня со всей серьезностью. – Во-первых, вам нужно сообщить мужу о сыне. Скрывать его дальше недальновидно и опасно, если вы хотите сохранить опеку над ребенком. Во-вторых, будем отталкиваться от того, что вы с мужем не живете вместе больше пяти лет – суды Испании особенно внимательно подходят к этому вопросу. В-третьих, имущество. Если не хотите терять свое, то от чужого так же придется отказаться.

– Мне не нужно ничего от Диего, – поспешно вставила я, пока меня снова не обвинили в жажде наживы. – Даже алименты.

– А вот здесь не советую быть такой категоричной, – не согласился Шах. – Женская гордость – это, конечно, здорово, и я рад, если вы можете обеспечивать ребенка самостоятельно. Но отец должен участвовать в его жизни, и материально – в том числе. Поэтому сразу готовьтесь к тому, что ограничить общение сына с отцом вам не удастся. Тут суд не встанет на вашу сторону, если мы не докажем, что мальчику опасно находиться рядом с вашим мужем, а я что-то сомневаюсь, что это так.

– Ди никогда не причинит вред ребенку, – признала я. – Да и вообще кому-то. Он – хороший человек.

– Хороший человек не пропадает на пять лет и не скрывает от своей жены, что он жив, – обрубил меня Максим Геннадьевич. Мне не понравилась категоричность в его словах, но я не успела возмутиться, как получила еще один уверенный взгляд глаза в глаза. – Я догадываюсь, что у вас еще остались какие-то чувства к мужу, Анна Леонидовна, не важно, позитивные или нет. Но давайте мы с вами на берегу решим, что мы идем на развод, боремся за ребенка и собственные сбережения. Это не война, но сражение. И тут не место лишним эмоциям.

Мне потребовалось время, чтобы принять эту мысль и согласиться с ней. Собственные сбережения меня не сильно волновали, в отличие от судьбы Саши – за эти дни я успела начитаться историй, в которых муж-иностранец оставлял ребенка себе, иной раз не имело значения даже то, что малыш мог не знать языка отца. А я, как на зло, водила Сашу на дополнительные занятия испанским. Хотела, чтобы он был ближе к отцу. Кто же знал, что все так обернется.

Глава 22

С адвокатом мы провели еще пару часов. Максим Геннадьевич дотошно расспрашивал мне о Диего и нашем браке, делал какие-то пометки в блокноте и давал советы, как себя вести и что делать. В его присутствии я позвонила Ди и договорилась встретиться завтра вместе с адвокатами, но не у нотариуса, а пока лишь в ресторане, чтобы обсудить новые обстоятельства. Диего явно не понял, о чем идет речь, но согласился. На этом мы с Шахом и расстались.

После этого я забрала Сашу из бассейна и отвела на море. Мой ребенок был от него в восторге! Мог часами плескаться в воде, прыгать по волнам и копаться в песке. Приходилось постоянно следить, чтобы он не обгорел и не потерял кепку, которую Саша оставлял уже везде, где только можно.

А после мы пообедали, и измученный солнцем и активностями ребенок отправился спать. Лера как раз собиралась прогуляться по рынку, когда в дверь нашего номера постучали.

– Ты что-то заказывала? – поинтересовалась сестра и отправилась открывать, когда я отрицательно качнула головой. – Хм. Ань, это к тебе.

На пороге стоял Хавьер. Непривычно хмурый, но привычно в джинсах и обтягивающей черной майке.

– Привет, – поздоровался он, когда я разрешила ему войти. – Есть разговор.

Да я уже поняла, что это не праздный визит вежливости. Поняла и Лера, задержавшаяся на пороге.

– Мне остаться? – с готовностью поинтересовалась она.

Знаю, что она осталась бы, если бы я попросила. Но Лера и так вместо отдыха большую часть времени проводила в качестве няньки моего сына, и мне было совестливо лишать ее такой мелочи, как прогулка в одиночестве.

– Все нормально, иди.

Я даже изобразила улыбку, в которую сестра, ясное дело, не поверила. Но все-таки клюнула меня в щеку, попросила звонить если что и ушла, оставляя нас с Хави одних, если не считать спящего в соседней комнате Саши.

– Могу предложить тебе чай, если хочешь, – произнесла я, рукой указывая в сторону дивана, а сама опустилась в кресло напротив.

– Нет, спасибо, – отказался Хави. Он последовал моему примеру и сел, широко расставив ноги, в которые уперся локтями. На меня Солер не смотрел, изучал сцепленные в замок руки.

На привычного Хавьера сидящий напротив мужчина походил мало. Хави, которого я помнила, много говорил и постоянно улыбался, шутил по поводу и без и никогда не выглядел серьезным, даже когда общался с клиентами или решал рабочие вопросы. Сейчас же его брови сведены, пальцы крепко сжаты. Да и вся поза буквально кричит о том, что Хавьер крайне собран.

Все это меня пугало до такой степени, что я тоже начала хмуриться, но вряд ли Солер это заметил. Он молчал так долго, что я начала ерзать на сидении, чувствуя себя все более и более неуютно. Но когда я уже решилась уточнить, что же привело Хавьера ко мне, он сам заговорил.

– Я никак не мог выкинуть из головы то, что ты сказала мне в машине, что якобы Диего умер. Прости, но я не поверил, что кто-то из нас мог сообщить тебе такое.

Я шумно вздохнула и выдохнула. Логично, что Хавьер захотел поговорить об этом. И, наверное, в другой раз я бы попыталась перед ним оправдаться, но встреча с адвокатом еще была свежа в моей памяти, и я очень боялась своими оправданиями сделать хуже. Считать всех врагами было тяжело, но ради сына я готова постараться.

– Я помню, как общался с твоей сестрой в то время, – продолжил меж тем Хави, уводя взгляд в сторону висевшего на противоположной стене телевизора. Выключенного, так что вряд ли мужчина увлекся происходящим на экране: скорее, просто не желал смотреть на меня. – Это было тяжело, у нее отвратительный испанский.

– Это был онлайн-переводчик, – не смогла удержаться и не защитить Леру.

Хавьер скупо улыбнулся, снова опуская взгляд в пол.

– Я так и подумал. Обычно она спрашивала, есть ли новости, а я писал ей «нет». А потом однажды она позвонила, – Хави шумно сглотнул после своих слов и заставил меня тем самым собраться. Вот зачем он пришел, шептал внутренний голос. Вот что я должна была услышать. – Это было раннее утро, я всю ночь провел в больнице, голова совсем не соображала. Она что-то кричала в трубку на ломаном испанском, я никак не мог разобрать. Услышал только «Диего» и на автомате сказал ей «Да» и бросил трубку.

Что же, теперь понятно, как именно Лера получила подтверждение о смерти Ди. Она просто не смогла сформулировать правильно фразу, а Хавьер не смог ее верно истолковать. А для того, чтобы перевести sí[1], знаний моей сестры вполне хватило.

– Прости, Ана, – Хави все-таки набрался смелости и поднял на меня знакомые голубые глаза. В них стояло раскаяние. – Я даже подумать не мог, что все обернется так. Если бы я проявил хоть немного терпения и понимания, мы могли бы избежать этой путаницы.

Я слабо улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

– Мне не за что тебя прощать, Хави. Не твои слова заставили нас поверить, просто твое «да» невовремя пришлось к месту.

К тому моменту, как Лера до него дозвонилась, я уже была в больнице, так что избежать ничего бы не удалось. Но говорить об этом Хавьеру я не стала – зачем культивировать в нем еще большее чувство вины?

– Поэтому я поговорил вчера с матерью, – продолжил меж тем Хави, заставляя меня содрогаться от одной мысли о сеньоре Солер. Вот уж с кем встречаться мне совершенно не хотелось. – Она отказывалась до последнего, но я прижал ее к стенке, и она показала сообщение, которое отправила тебе. Ана, это… ужасно. У меня просто нет слов, чтобы оправдать ее поступок, потому что все было совсем не так!

Я невесело усмехнулась.

– Если честно, я не вижу смысла сейчас выяснять это, – я развела руками, демонстрируя показное равнодушие. – Ничего уже не изменить.

– Нет, это важно, Ана! – Хави даже придвинулся ко мне ближе, пересев на самый край дивана. Если бы мог, точно взял бы меня за руку, но тянуться через журнальный столик Солер не стал. – Ты должна знать правду.

Стоило признать, что знать мне действительно хотелось. Хотя бы для того, чтобы потом, в будущем, иметь возможность оправдаться перед своим сыном. Да и столько решимости было в голубых глазах, что я просто не могла отказаться.

Поэтому лишь кивнула, позволяя Хавьеру продолжать. На секунду мне показалось, что согласие подарило мужчине облегчение, и сейчас я увижу перед собой привычного Хави, веселого и беззаботного, но нет: ощущение продлилось не дольше двух ударов сердца, и Солер вновь стал серьезным и собранным.

– Мы нашил Диего спустя два месяца, – снова сцепив руки, Хави устремил взгляд в окно справа. – В одной деревне на юге. Случайно повезло, в соцсетях наткнулись на пост, где искали родственников для мужчины, потерявшего память.

Холодные мурашки побежали вверх по позвоночнику. Он ведь сказал «потерявшего память»? Я правильно перевела?

– Это был Ди? – тихим голосом поинтересовалась я, все еще надеясь на огрехи перевода.

– Да. Его яхта… этот придурок забыл провести техосмотр, и когда он уезжал в ту ночь, так резко стартанул, электроника окончательно отрубилась, и двигатель заклинило. «Жемчужина» не могла затормозить, пока не закончилось топливо, а после этого Диего полез ее чинить, но поскользнулся и упал, ударившись головой.

С каждым словом внутри меня поднимался страх. Нет, обжигающий мороз. Медленно он промораживал внутренности и устремлялся выше, к самому сердцу. А лучше бы сразу морозил мозги, чтобы я не могла в красках рисовать себе картины того, о чем говорил младший из братьев Солер.

– Мы не могли с ним связаться, и яхта дрейфовала в открытом море все дальше и дальше от берега. Пока ее не заметил один из рыбаков. – Голос Хави замедлялся, между словами паузы становились все длиннее. Не потому, что Солер не мог подобрать слов. Я понимала, что сейчас он заново проживал тот момент: когда никто из нас ничего не знал о судьбе Диего. Тогда я малодушно сбежала, позволив Лере увезти меня, а Хавьер остался за главного. И, зная его мать и сестер, я искренне сомневаюсь, что ему хоть кто-то помогал. – Пришвартовался, увидел бездыханного Диего, привез его в свою деревню в больницу. К тому моменту Ди провел в отключке не меньше двух суток. Плюс переохлаждение… когда его привели в чувство, Диего ничего не помнил, даже своего имени. Поэтому мы так долго не могли его найти, пока не появился тот пост.

Меня почти трясло от внутреннего холода, и я обхватила себя руками, пытаясь согреться. Но оказалось, что это был далеко не конец.

– Скажу честно, я в тот момент не думал о тебе или матери, – неожиданно признался Хави. На меня он так и не посмотрел: его глаза бегали по комнате, не задерживаясь на чем-то конкретном. – Я занимался перевозкой, разговаривал с врачами, устраивал Ди в клинику. Смог выдохнуть, только когда его осмотрел найденный мной доктор. И… это было ужасно, Ана, – Хави покачал головой. Пусть я не видела его лица целиком, только склонившуюся макушку, это не мешало мне прочувствовать боль Хавьера. И не мешало представить, как бы чувствовала себя я, окажись на его месте. – Диего смотрел на нас как на чужих, хмурился, не признавал никого. На имя свое почти не реагировал! Нам тогда не давали никаких гарантий, что он вспомнит хоть что-то, его память была как чистый лист. Мы были подавлены и шокированы. Врач тогда сказал, что Ди нужен отдых и покой. И положительные эмоции. Только тогда я и подумал про тебя, Ана. Ведь ты для него и была теми самыми положительными эмоциями.

Я уже догадывалась, что услышу дальше. И все равно, когда Хави озвучил мои мысли, в душе поселилась горечь и злоба.

– Я собрался позвонить тебе, но мать отговорила. Знаешь, она может быть очень убедительной, когда чего-то хочет, – грустно усмехнулся Хавьер. – Заявила, что мне тоже не мешало бы отдохнуть, что я выгляжу отвратительно и что нечего мне решать все самому. Пообещала, что свяжется с тобой сама, и даже при мне набрала твой номер. Ты не ответила, и мама пообещала позвонить позже. Я ей поверил, Ана. Порадовался, что наконец она взялась за голову и делает хоть что-то полезное. А на утро она сообщила, что ты не хочешь с нами общаться. Я тут же набрал тебе, но ты не брала трубку. Зато твоя сестра… она очень долго на меня кричала, а в конце трижды повторила, чтобы мы все держались от тебя подальше. Я надеялся, что это недоразумение, и ты все объяснишь, но…

Хавьер ненадолго замолчал, будто давая мне время осмыслить сказанное. Но что тут было осмыслять? Я с самого начала знала, что сеньора Солер меня не любит. Просто не осознавала, что настолько. И да, я действительно в тот период своей жизни не хотела знать никого из семейства Солер. А Валерия не хотела их знать до сих пор. Поэтому я вполне могла себе представить, что во время того разговора сестра наговорила сидящему рядом мужчине. Все то, что я не решалась высказать собственной свекрови – не удивлюсь, если ради этого разговора Лера взяла пару уроков испанского.

– Если бы я только знал, что она тебе напишет, – Хави покачал головой и наконец-то посмотрел в мою сторону. В его глазах я заметила блеснувшие слезы. – Это очень жестоко, Ана. Я понимаю, почему ты решила, что Ди умер. Я на твоем месте подумал бы так же. Но то, что так поступила с тобой моя мать… я не могу найти ей оправданий.

– Я никогда ей не нравилась, – желая успокоить хоть чем-то мужчину, прошептала я.

– Я не воспринимал это всерьез. Никто не воспринимал, все думали, что она поревнует немного и смирится. Но когда вчера я вынудил ее признаться и сказал, что ее слова заставили тебя поверить в смерть Диего, она лишь пожала плечами и сказала, что так даже лучше.

О, вот это вполне в духе сеньоры Солер, я даже не удивлена.

– Она – мать, – зачем-то попыталась я оправдать эту эгоистичную женщину. Наверное, потому что теперь и сама знала, что такое любовь матери к своему сыну – она всеобъемлющая, многогранная, необъятная. И это большая работа над собой в первую очередь, не выходить в этой любви за рамки разумного.

Очевидно, сеньора Солер с этим не справилась.

– Она всегда любила Диего слишком сильно, – задумчиво проговорил Хавьер, уперевшись взглядом в пол. В его словах было столько затаенной боли, что сразу стало ясно: гиперлюбовь матери к старшему сыну мешала жить не только Ди, но еще и Хави, которому этой любви как раз недоставало. – Это ненормальная любовь, Ана. Так нельзя. Любая мать хочет, чтобы ее дети были счастливы, даже если это счастье будет не рядом с ее юбкой. Но не наша. Она до сих пор уверена, что Диего будет лучше исключительно рядом с ней.

Что же тогда она позволяет ему жениться на своей адвокатше, хотелось кричать мне, но я промолчала. Лишь пересела на диван к Хави и положила ему руку на плечо.

– Все нормально, – произнесла я самую частую ложь на свете. Ничего не было нормально, ни у меня, ни у Диего, ни у Хавьера. Но это именно то, что в таких моментах мы желаем услышать больше всего. – Спасибо, что поделился. Мне правда многое стало ясно. Но это все уже не важно.

– Разве? – вдруг вскинулся Хави так резко, что я даже отстранилась. – Тогда почему ты плачешь, Ана?

В доказательство он провел большим пальцем по моей щеке и продемонстрировал собранную на подушечке влагу. Оказывается, я действительно плакала. А ведь думала, что слезы давно закончились.

– Не важно, – повторила я и отвернулась, вытирая влажные щеки.

Я сама себе не могла объяснить, о чем или о ком я плачу. О своей загубленной судьбе? О маленьком мальчике, оставшимся без отца? Или о другом мальчике, которому не хватало матери? О Диего, у которого судьба отобрала самого себя?

Возможно, я плакала обо всем сразу. Но слезы давно уже не приносили мне облегчения.

[1] Да (исп.)С адвокатом мы провели еще пару часов. Максим Геннадьевич дотошно расспрашивал меня о Диего и нашем браке, делал какие-то пометки в блокноте и давал советы, как себя вести и что делать. В его присутствии я позвонила Ди и договорилась встретиться завтра вместе с адвокатами, но не у нотариуса, а пока лишь в ресторане, чтобы обсудить новые обстоятельства. Диего явно не понял, о чем идет речь, но согласился. На этом мы с Шахом и расстались.

После этого я забрала Сашу из бассейна и отвела на море. Мой ребенок был от него в восторге! Мог часами плескаться в воде, прыгать по волнам и копаться в песке. Приходилось постоянно следить, чтобы он не обгорел и не потерял кепку, которую Саша оставлял уже везде, где только можно.

А после мы пообедали, и измученный солнцем и активностями ребенок отправился спать. Лера как раз собиралась прогуляться по рынку, когда в дверь нашего номера постучали.

– Ты что-то заказывала? – поинтересовалась сестра и отправилась открывать, когда я отрицательно качнула головой. – Хм. Ань, это к тебе.

На пороге стоял Хавьер. Непривычно хмурый, но привычно в джинсах и обтягивающей черной майке, правда, на этот раз однотонной.

– Привет, – поздоровался он, когда я разрешила ему войти. – Есть разговор.

Да я уже поняла, что это не праздный визит вежливости. Поняла и Лера, задержавшаяся на пороге.

– Мне остаться? – с готовностью поинтересовалась она.

Знаю, что она осталась бы, если бы я попросила. Но Лера и так вместо отдыха большую часть времени проводила в качестве няньки моего сына, и мне было совестливо лишать ее такой мелочи, как прогулка в одиночестве.

– Все нормально, иди.

Я даже изобразила улыбку, в которую сестра совсем не поверила. Но все-таки клюнула меня в щеку, попросила звонить если что и ушла, оставляя нас с Хави одних, если не считать спящего в соседней комнате Саши.

– Могу предложить тебе чай, если хочешь, – произнесла я, рукой указывая в сторону дивана, а сама опустилась в кресло напротив.

– Нет, спасибо, – отказался Хави. Он последовал моему примеру и сел, широко расставив ноги, в которые уперся локтями. На меня Солер не смотрел, изучал сцепленные в замок руки.

На привычного Хавьера сидящий напротив мужчина походил мало. Хави, которого я помнила, много говорил и постоянно улыбался, шутил по поводу и без и никогда не выглядел серьезным, даже когда общался с клиентами или решал рабочие вопросы. Сейчас же его брови сведены, пальцы крепко сжаты. Да и вся поза буквально кричала о том, что Хавьер был крайне собран.

Все это меня пугало до такой степени, что я тоже начала хмуриться, но вряд ли Солер это заметил. Он молчал так долго, что я начала ерзать на сидении, чувствуя себя все более и более неуютно. Но когда я уже решилась уточнить, что же привело Хавьера ко мне, он сам заговорил.

– Я никак не мог выкинуть из головы то, что ты сказала мне в машине, что якобы Диего умер. Прости, но я не поверил, что кто-то из нас мог сообщить тебе такое.

Я шумно вздохнула и выдохнула. Логично, что Хавьер захотел поговорить об этом. И, наверное, в другой раз я бы попыталась перед ним оправдаться, но встреча с адвокатом еще была свежа в моей памяти, и я очень боялась своими оправданиями сделать хуже. Считать всех врагами было тяжело, но ради сына я согласна постараться.

– Я помню, как общался с твоей сестрой в то время, – продолжил меж тем Хави, уводя взгляд в сторону висевшего на противоположной стене телевизора. Выключенного, так что вряд ли мужчина увлекся происходящим на экране: скорее, просто не желал смотреть на меня. – Это было тяжело, у нее отвратительный испанский.

– Это был онлайн-переводчик, – не смогла удержаться и не защитить Леру.

Хавьер скупо улыбнулся, снова опуская взгляд в пол.

– Я так и подумал. Обычно она спрашивала, есть ли новости, а я писал ей «нет». А потом однажды она позвонила, – Хави шумно сглотнул после своих слов и заставил меня тем самым собраться. Вот зачем он пришел, шептал внутренний голос. Вот что я должна была услышать. – Это было раннее утро, я всю ночь провел в больнице, голова совсем не соображала. Она что-то кричала в трубку на ломаном испанском, я никак не мог разобрать. Услышал только «Диего», на автомате сказал ей «Да» и бросил трубку.

Что же, теперь понятно, как именно Лера получила подтверждение о смерти Ди. Она просто не смогла сформулировать правильно фразу, а Хавьер не смог ее верно истолковать. А для того, чтобы перевести sí [Да (исп.)], знаний моей сестры вполне хватило.

– Прости, Ана, – Хави все-таки набрался смелости и поднял на меня знакомые голубые глаза. В них стояло раскаяние. – Я даже подумать не мог, что все обернется так. Если бы я проявил хоть немного терпения и понимания, мы могли бы избежать этой путаницы.

Я слабо улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

– Мне не за что тебя прощать, Хави. Не твои слова заставили нас поверить, просто твое «да» невовремя пришлось к месту.

К тому моменту, как Лера до него дозвонилась, я уже была в больнице, так что избежать ничего бы не удалось. Но говорить об этом Хавьеру я не стала – зачем культивировать в нем еще большее чувство вины?

– Поэтому я поговорил вчера с матерью, – продолжил меж тем Хави, заставляя меня содрогаться от одной мысли о сеньоре Солер. Вот уж с кем встречаться мне совершенно не хотелось. – Она отказывалась до последнего, но я прижал ее к стенке, и она показала сообщение, которое отправила тебе. Ана, это… ужасно. У меня просто нет слов, чтобы оправдать ее поступок, потому что все было совсем не так!

Я невесело усмехнулась.

– Если честно, я не вижу смысла сейчас выяснять это, – я развела руками, демонстрируя показное равнодушие. – Ничего уже не изменить.

– Нет, это важно, Ана! – Хави даже придвинулся ко мне ближе, пересев на самый край дивана. Если бы мог, точно взял бы меня за руку, но тянуться через журнальный столик Солер не стал. – Ты должна знать правду.

Стоило признать, что знать мне действительно хотелось. Хотя бы для того, чтобы потом, в будущем, иметь возможность оправдаться перед своим сыном. Да и столько решимости было в голубых глазах, что я просто не могла отказаться.

Поэтому лишь кивнула, позволяя Хавьеру продолжать. На секунду мне показалось, что согласие подарило мужчине облегчение, и сейчас я увижу перед собой привычного Хави, веселого и беззаботного, но нет: ощущение продлилось не дольше двух ударов сердца, и Солер вновь стал серьезным и собранным.

– Мы нашил Диего спустя два месяца, – снова сцепив руки, Хави устремил взгляд в окно справа. – В одной деревне на юге. Случайно повезло, в соцсетях наткнулись на пост, где искали родственников для мужчины, потерявшего память.

Холодные мурашки побежали вверх по позвоночнику. Он ведь сказал «потерявшего память»? Я правильно перевела?

– Это был Ди? – тихим голосом поинтересовалась я, все еще надеясь на огрехи перевода.

– Да. Его яхта… этот придурок забыл провести техосмотр, и когда он уезжал в ту ночь, так резко стартанул, что электроника окончательно отрубилась, и двигатель заклинило. «Жемчужина» не могла затормозить, пока не закончилось топливо, а после этого Диего полез ее чинить, но поскользнулся и упал, ударившись головой.

С каждым словом внутри меня поднимался страх. Нет, обжигающий мороз. Медленно он промораживал внутренности и устремлялся выше, к самому сердцу. А лучше бы сразу морозил мозги, чтобы я не могла в красках рисовать себе картины того, о чем говорил младший из братьев Солер.

– Мы не могли с ним связаться, и яхта дрейфовала в открытом море все дальше и дальше от берега. Пока ее не заметил один из рыбаков. – Голос Хави замедлялся, между словами паузы становились все длиннее. Не потому, что Солер не мог подобрать слов. Я понимала, что сейчас он заново проживал тот момент: когда никто из нас ничего не знал о судьбе Диего. Тогда я малодушно сбежала, позволив Лере увезти меня, а Хавьер остался за главного. И, зная его мать и сестер, я искренне сомневалась, что ему хоть кто-то помогал. – Пришвартовался, увидел бездыханного Диего, привез его в свою деревню в больницу. К тому моменту Ди провел в отключке не меньше двух суток. Плюс переохлаждение… когда его привели в чувство, Диего ничего не помнил, даже своего имени. Поэтому мы так долго не могли его найти, пока не появился тот пост.

Меня почти трясло от внутреннего холода, и я обхватила себя руками, пытаясь согреться. Но оказалось, что это был далеко не конец.

– Скажу честно, я в тот момент не думал о тебе или матери, – неожиданно признался Хави. На меня он так и не посмотрел: его глаза бегали по комнате, не задерживаясь на чем-то конкретном. – Я занимался перевозкой, разговаривал с врачами, устраивал Ди в клинику. Смог выдохнуть, только когда его осмотрел найденный мной доктор. И… это было ужасно, Ана, – Хави покачал головой. Пусть я не видела его лица целиком, только склонившуюся макушку, это не мешало мне прочувствовать боль Хавьера. И не мешало представить, как бы чувствовала себя я, окажись на его месте. – Диего смотрел на нас как на чужих, хмурился, не признавал никого. На имя свое почти не реагировал! Нам тогда не давали никаких гарантий, что он вспомнит хоть что-то, его память представляла собой чистый лист. Мы были подавлены и шокированы. Врач тогда сказал, что Ди нужен отдых и покой. И положительные эмоции. Только тогда я и подумал про тебя, Ана. Ведь ты для него и была теми самыми положительными эмоциями.

Я уже догадывалась, что услышу дальше. И все равно, когда Хави озвучил мои мысли, в душе поселилась горечь и злоба.

– Я собрался позвонить тебе, но мать отговорила. Знаешь, она может быть очень убедительной, когда чего-то хочет, – грустно усмехнулся Хавьер. – Заявила, что мне тоже не мешало бы отдохнуть, что я выгляжу отвратительно и что нечего мне решать все самому. Пообещала, что свяжется с тобой сама, и даже при мне набрала твой номер. Ты не ответила, и мама пообещала позвонить позже. Я ей поверил, Ана. Порадовался, что наконец она взялась за голову и делает хоть что-то полезное. А на утро она сообщила, что ты не хочешь с нами общаться. Я тут же набрал тебе, но ты не брала трубку. Зато твоя сестра… она очень долго на меня кричала, а в конце трижды повторила, чтобы мы все держались от тебя подальше. Я надеялся, что это недоразумение, и ты все объяснишь, но…

Хавьер ненадолго замолчал, будто давая мне время осмыслить сказанное. Но что тут было осмыслять? Я с самого начала знала, что сеньора Солер меня не любит. Просто не осознавала, что настолько. И да, я действительно в тот период своей жизни не хотела знать никого из семейства Солер. А Валерия не хотела их знать до сих пор. Поэтому я вполне могла себе представить, что во время того разговора сестра наговорила сидящему рядом мужчине. Все то, что я не решалась высказать собственной свекрови – не удивлюсь, если ради этого разговора Лера взяла пару уроков испанского.

– Если бы я только знал, что она тебе напишет, – Хави покачал головой и наконец-то посмотрел в мою сторону. В его глазах я заметила блеснувшие слезы. – Это очень жестоко, Ана. Я понимаю, почему ты решила, что Ди умер. Я на твоем месте подумал бы так же. Но то, что так поступила с тобой моя мать… я не могу найти ей оправданий.

– Я никогда ей не нравилась, – желая успокоить хоть чем-то мужчину, прошептала я.

– Я не воспринимал это всерьез. Никто не воспринимал, все думали, что она поревнует немного и смирится. Но когда вчера я вынудил ее признаться и сказал, что ее слова заставили тебя поверить в смерть Диего, она лишь пожала плечами и сказала, что так даже лучше.

О, вот это вполне в духе сеньоры Солер, я даже не удивлена.

– Она – мать, – зачем-то попыталась я оправдать эту эгоистичную женщину. Наверное, потому что теперь и сама знала, что такое любовь матери к своему сыну – она всеобъемлющая, многогранная, необъятная. И это большая работа над собой в первую очередь, не выходить в этой любви за рамки разумного.

Очевидно, сеньора Солер с этим не справилась.

– Она всегда любила Диего слишком сильно, – задумчиво проговорил Хавьер, уперевшись взглядом в пол. В его словах было столько затаенной боли, что сразу стало ясно: гиперлюбовь матери к старшему сыну мешала жить не только Ди, но еще и Хави, которому этой любви как раз недоставало. – Это ненормальная любовь, Ана. Так нельзя. Любая мать хочет, чтобы ее дети были счастливы, даже если это счастье будет не рядом с ее юбкой. Но не наша. Она до сих пор уверена, что Диего будет лучше исключительно рядом с ней.

Что же тогда она позволяла ему жениться на своей адвокатше, хотелось кричать мне, но я промолчала. Лишь пересела на диван к Хави и положила ему руку на плечо.

– Все нормально, – произнесла я самую частую ложь на свете. Ничего не было нормально, ни у меня, ни у Диего, ни у Хавьера. Но это именно то, что в таких моментах мы желаем услышать больше всего. – Спасибо, что поделился. Мне правда многое стало ясно. Но это все уже не важно.

– Разве? – вдруг вскинулся Хави так резко, что я даже отстранилась. – Тогда почему ты плачешь, Ана?

В доказательство он провел большим пальцем по моей щеке и продемонстрировал собранную на подушечке влагу. Оказывается, я действительно плакала. А ведь думала, что слезы давно закончились.

– Не важно, – повторила я и отвернулась, вытирая влажные щеки.

Я сама себе не могла объяснить, о чем или о ком я плачу. О своей загубленной судьбе? О маленьком мальчике, оставшемся без отца? Или о другом мальчике, которому не хватало матери? О Диего, у которого судьба отобрала самого себя?

Возможно, я плакала обо всем сразу. Но слезы давно уже не приносили мне облегчения.

Глава 23

Некоторое время мы оба молчали. Приводили себя, свои мысли и чувства в порядок. Вряд ли это на самом деле удалось хоть кому-то из нас, но я хотя бы смогла усмирить слезы, а Хави уже не выглядел как брошенный ребенок.

– Ты ведь его любила, Ана, – неожиданно сменил он тему. – По-настоящему любила, это все видели. Неужели все прошло?

– Не прошло, – честно призналась я. Хавьер на меня не смотрел, хоть и сидел рядом, поэтому, видимо, признание так просто сорвалось с моих губ. – Никогда, наверное, не пройдет, но какой в этом смысл? Он хочет развестись. У него теперь есть Елена. Зачем ему я? Он наверняка меня даже не помнит.

– Откуда ты знаешь про Елену? – нахмурившись, обернулся Солер. – Он не хотел, чтобы ты знала.

– Для этого надо было меньше целовать ее у машины, – теперь пришла моя очередь отворачиваться. Не хотела, чтобы Хави снова видел мои слезы.

– Идиот! – едко, но емко охарактеризовал он своего брата. С такой характеристикой я была согласна.

И снова пауза, которую вновь нарушал Хавьер. И вновь такими словами, что у меня все внутри переворачивалось.

– Он не только тебя не помнит. Ди вообще большую часть жизни забыл. Детство, отца. Даже как вести бизнес. Он два года входил в курс дела, его компания тогда чуть по миру не пошла с протянутой рукой. Но деловая жилка у него в крови, ее одной амнезией не возьмешь. Бизнес он выправил, но свою жизнь…

Если честно, заверения о том, что амнезия Диего – не выборочная и не касается лишь проведенного со мной времени, меня немного обрадовало. Да, это жутко – сама невозможность что-то вспомнить о себе. Но хотя бы страдала не я одна. Эгоистично? Очень. Но я ничего не могла с собой поделать.

– И, знаешь, – Хави полностью обернулся ко мне. Его взгляд горел чем-то похожим на надежду. – Он не помнит тебя как человека, но он помнит ощущения, когда ты была рядом с ним. Что ему было хорошо. Не одиноко. Он не живет в своем доме, но до сих пор хранит там твои вещи. Все, ни одной тряпки не выкинул. И носит тот браслет, что ты ему делала. А еще…

– Не надо, Хави, – попросила я, накрыв ладонью его руку. – Пожалуйста, не надо. Не надо давать мне надежду или веру в то, что у нас еще что-то может быть. Прошло слишком много времени.

– Но ведь ты его любишь, – Хавьер не спрашивал, он констатировал факт, сжимая мои пальцы. – И если Ди напомнить, немного подтолкнуть, я уверен, он тоже…

Что «тоже», Солер договорить не успел – в комнате, где спал Саша, раздалось копошение, а после на пол что-то упало. Судя по звуку – книга, которую я читала сыну перед сном.

– Ты не одна? – тут же подобрался Хави и убрал от меня руку. Я не ответила – чужие шаги весьма красноречиво пояснили все за меня. – Прости, я не должен был так врываться, я…

– Все нормально, – я еще раз вытерла глаза, чтобы в них точно не осталось слез, и поднялась на ноги. Вот он, тот момент, которого я ждала – вдруг поняла со всей четкостью. Момент, когда мне хочется признаться во всем. – Это самый важный для меня человек, и я уже давно должна была вас познакомить.

Хавьер напрягся еще больше, явно представив себе, что я собираюсь его знакомить как минимум с любовником. Но дверь распахнулась, и вместо жгучего полуголого красавца к нам, сонно вытирая глазки, явился тоже полуголый и тоже красавец, но очень маленький.

– Мам, мы пойдем на море? – еще не проснувшись до конца, интересовался мой сын, когда я подхватывала его на руки.

– Если только позже, – поцеловав сморщенный недовольно нос, пообещала я. – Пока что у нас гости.

Саша наконец-то заметил, что мы не одни, и теперь внимательным взглядом изучал Хавьера. Тот пребывал в откровенном шоке, и я вполне могла понять, почему. Тот же овал лица, те же брови, волосы, глаза. Губы. Я не лукавила, когда говорила, что мой сын – копия отца. Я видела детские фотографии Диего и точно знала, что это – не фигура речи. Саша и Ди – буквально близнецы. Вот такая шутка природы.

– ¿Tío Javi? [Дядя Хави? (исп.)] – по-испански спросил Сашка.

– Sí, – рассмеялась я. Моему сыну произношение давалось явно лучше, чем не. – Es tu tío Javi [Да, это твой дядя Хави. (исп.)].

Дядя Хави, который прекрасно нас слышал и понимал, продолжал сидеть и хлопать глазами.

– ¿Saludar? [Поздороваешься? (исп.)] – чуть подкинув малыша на руках, поинтересовалась я сразу у обоих.

– ¡Hola! [Привет (исп.)] – Саша первым поднял ручку и помахал.

– ¡Hola, bebé! [Привет, малыш (исп.)] – прошептал Хави, все еще не веря своим глазам. И спросил уже у меня. – Ана, я сплю? Почему у тебя на руках маленький Ди?

Маленький Ди, явно не сумев перевести всех слов, кроме имени своего отца, так же вопросительно посмотрел на меня.

– Это долгая история, – выдохнула я, опуская сына на диван. – И, пожалуй, я все-таки заварю нам чайНекоторое время мы оба молчали. Приводили себя, свои мысли и чувства в порядок. Вряд ли это на самом деле удалось хоть кому-то из нас, но я хотя бы смогла усмирить слезы, а Хави уже не выглядел как брошенный ребенок.

– Ты ведь его любила, Ана, – неожиданно сменил он тему. – По-настоящему любила, это все видели. Неужели все прошло?

– Не прошло, – честно призналась я. Хавьер на меня не смотрел, хоть и сидел рядом, поэтому, видимо, признание так просто сорвалось с моих губ. – Никогда, наверное, не пройдет, но какой в этом смысл? Он хочет развестись. У него теперь есть Елена. Зачем ему я? Он наверняка меня даже не помнит.

– Откуда ты знаешь про Елену? – нахмурившись, обернулся Солер. – Он не хотел, чтобы ты знала.

– Для этого надо было меньше целовать ее у машины, – теперь пришла моя очередь отворачиваться. Не хотела, чтобы Хави снова видел мои слезы.

– Идиот! – едко, но емко охарактеризовал он своего брата. С такой характеристикой я была согласна.

И снова пауза, которую вновь нарушал Хавьер. И вновь такими словами, что у меня все внутри переворачивалось.

– Он не только тебя не помнит. Ди вообще большую часть жизни забыл. Детство, отца. Даже как вести бизнес. Он два года входил в курс дела, его компания тогда чуть по миру не пошла с протянутой рукой. Но деловая жилка у него в крови, ее одной амнезией не возьмешь. Бизнес он выправил, но свою жизнь…

Если честно, заверения о том, что амнезия Диего – не выборочная и не касается лишь проведенного со мной времени, меня немного обрадовали. Да, это жутко – сама невозможность что-то вспомнить о себе. Но хотя бы страдала не я одна. Эгоистично? Очень. Но я ничего не могла с собой поделать.

– И, знаешь, – Хави полностью обернулся ко мне. Его взгляд горел чем-то похожим на надежду. – Он не помнит тебя как человека, но он помнит ощущения, когда ты была рядом с ним. Что ему было хорошо. Не одиноко. Он не живет в своем доме, но до сих пор хранит там твои вещи. Все, ни одной тряпки не выкинул. И носит тот браслет, что ты ему делала. А еще…

– Не надо, Хави, – попросила я, накрыв ладонью его руку. – Пожалуйста, не надо. Не надо давать мне надежду или веру в то, что у нас еще что-то может быть. Прошло слишком много времени.

– Но ведь ты его любишь, – Хавьер не спрашивал, он констатировал факт, сжимая мои пальцы. – И если Ди напомнить, немного подтолкнуть, я уверен, он тоже…

Что «тоже», Солер договорить не успел – в комнате, где спал Саша, раздалось копошение, а после на пол что-то упало. Судя по звуку – книга, которую я читала сыну перед сном.

– Ты не одна? – тут же подобрался Хави и убрал от меня руку. Я не ответила – чужие шаги весьма красноречиво пояснили все за меня. – Прости, я не должен был так врываться, я…

– Все нормально, – я еще раз вытерла глаза, чтобы в них точно не осталось слез, и поднялась на ноги. Вот он, тот момент, которого я ждала – вдруг поняла со всей четкостью. Момент, когда мне захотелось признаться во всем. – Это самый важный для меня человек, и я уже давно должна была вас познакомить.

Хавьер напрягся еще больше, явно представив себе, что я собираюсь его знакомить как минимум с любовником. Но дверь распахнулась, и вместо жгучего полуголого красавца к нам, сонно вытирая глазки, явился тоже полуголый и тоже красавец, но очень маленький.

– Мам, мы пойдем на море? – еще не проснувшись до конца, интересовался мой сын, когда я подхватывала его на руки.

– Если только позже, – поцеловав сморщенный недовольно нос, пообещала я. – Пока что у нас гости.

Саша наконец-то заметил, что мы не одни, и теперь внимательным взглядом изучал Хавьера. Тот пребывал в откровенном шоке, и я вполне могла понять, почему. Тот же овал лица, те же брови, волосы, глаза. Губы. Я не лукавила, когда говорила, что мой сын – копия отца. Я видела детские фотографии Диего и точно знала, что это – не фигура речи. Саша и Ди – буквально близнецы. Вот такая шутка природы.

– ¿Tío Javi? [Дядя Хави? (исп.)] – по-испански спросил Сашка.

– Sí, – рассмеялась я. Моему сыну произношение давалось явно лучше, чем мне. – Es tu tío Javi [Да, это твой дядя Хави. (исп.)].

Дядя Хави, который прекрасно нас слышал и понимал, продолжал сидеть и хлопать глазами.

– ¿Saludar? [Поздороваешься? (исп.)] – чуть подкинув малыша на руках, поинтересовалась я сразу у обоих.

– ¡Hola! [Привет (исп.)] – Саша первым поднял ручку и помахал.

– ¡Hola, bebé! [Привет, малыш (исп.)] – прошептал Хави, все еще не веря своим глазам. И спросил уже у меня. – Ана, я сплю? Почему у тебя на руках маленький Ди?

Маленький Ди, явно не сумев перевести всех слов, кроме имени своего отца, так же вопросительно посмотрел на меня.

– Это долгая история, – выдохнула я, опуская сына на диван. – И, пожалуй, я все-таки заварю нам чай.

Глава 24

– Сегодня вы выглядите куда более уверенно, – поприветствовал меня и улыбкой, и комплиментом Максим Геннадьевич.

Я не стала искать места получше или поуютнее, и встречу с Диего назначила во все том же ресторане при отеле. Зато мне не нужно было никуда ездить и надолго оставлять сына под присмотром Леры. Она, конечно, справится, но это все-таки мой ребенок.

– Вчера я познакомила Сашу с дядей, – широко улыбаясь, призналась я. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро этот факт безмерно меня радовал.

Хави, как я и предсказывала, быстро нашел общий язык с племянником. И это я сейчас про общую связь, а не про средство общения – с ним дела обстояли не так радужно. Саша, конечно, ходил на уроки, но в его возрасте больше учили считать, петь песенки и называть игрушки, а для полноценного диалога со взрослым этого было ничтожно мало. Поэтому мне часто приходилось выступать в роли переводчика, но, как мне показалось, ни одному из мужчин это не помешало.

Поэтому Лера по возвращении застала по истине умилительную картину: Саша как был, в одних шортах, сидел на полу и показывал дяде свои любимые игрушки и рисунки, что успел нарисовать уже здесь, в отеле, а Хави смотрел на него блестящими глазами и глупо улыбался.

– Ты ему сказала? – шепотом поинтересовалась Лера, присаживаясь рядом со мной на диван.

– Когда-то же нужно было начинать, – призналась я.

Хавьер пробыл у нас до самого вечера. Мы вместе поужинали заказанной в номер едой, вместе уложили Сашу спать: я – читала, а Хави следил за нами, прислонившись плечом к дверному косяку. И все это время он смотрел на племянника как на вселенское чудо, не меньше.

– Ана, это что-то невероятное, – признался Хавьер, когда я вышла из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. – У меня просто нет слов!

Я смущенно улыбнулась. Вот бы Диего отреагировал на Сашу так же.

– Знаешь, это очень странные чувства, но я одновременно счастлив и расстроен, – продолжал Хави. – Александр – чудесный мальчик, но мы так много времени потеряли…

– У вас будет его гораздо больше, – сжав предплечье мужчины, пообещала я. Мысленно я уже дала себе слово, что не буду ограничивать общение Саши и Хавьера.

Хави улыбнулся мне, но это была усталая улыбка.

– Никогда не думал, что скажу это, но мне очень хочется придушить собственную мать.

Категоричность, с которой это было сказано, заставила меня вздрогнуть. Нет, я не верила, что Хавьер пойдет разбираться со своей матерью, но даже тот факт, что он думает об этом, заставлял мое сердце обливаться кровью.

– Не надо, – тихо попросила я. – Оно того не стоит.

– Она ведь разрушила не только твою жизнь, – покачал головой Солер. – Но и жизнь собственного сына. Из-за нее ее же внук не знает своего отца! Четыре года, Ана. Четыре года он жил с мыслью, что папа его бросил.

Такой мысли у Саши никогда не было, я внимательно за этим следила. Но то, что имел ввиду Хави под своими словами, я поняла. Поэтому и не противилась, когда чуть раньше младший Солер спросил, может ли осторожно донести до ребенка тот факт, что его отец рядом. Прямым текстом не сказал, конечно, но, когда поинтересовался, не хочет ли Саша встретиться с папой, тот однозначно ответил «да».

– Только не говори им пока, пожалуйста, – попросила я, глядя Хавьеру в глаза. Я видела, как ему не нравятся мои слова, но постаралась настоять. – Я не собиралась скрывать и призналась бы, как с тобой, набравшись смелости. Но лучше это буду я, чем кто-то другой.

Хавьер несколько минут боролся с собой, и лишь когда я заверила его, что Диего узнает о сыне буквально завтра, сдался и махнул рукой.

– Хорошо, Ана. Это твой сын и твой муж, тебе и решать, как лучше. А с матерью пусть Ди сам разбирается.

Такой подход порадовал и меня: разговаривать хоть о чем-то с Габриэллой Солер мне категорически не хотелось.

А для разговора с Диего я успела морально подготовиться. Практически всю ночь не спала, размышляя о том, что узнала от Хавьера. Я не представляла, какого это: забыть все, что с тобой когда-то происходило, но постепенно злость, которая еще жила во мне с момента появления Ди, сошла на нет. И слова, что он сказал на моем дне рождении, воспринимались теперь иначе.

Диего забыл про мой день рождения не потому, что вычеркнул меня из своей жизни, а потому что забыл вообще все. И не по своей воле. Сложно обвинять во всем человека с такой обширной амнезией.

Невольно в моем сознании проскальзывали крамольные мысли, подсказанные Хавьером, о том, что, может быть, если я чуть-чуть напомню Ди о себе, он меня вспомнит? Или полюбит заново, ведь такое тоже возможно?

Но настоящим откровением стало даже не то, что я в принципе допускала подобные мысли. А то, что я действительно хотела их проверить в действительности. Ведь Хави так и сказал: Ди не помнит меня, по помнит ощущения. А ощущения – это почти чувства, верно?

Я не хотела обнадеживаться, но все равно это делала. Полночи крутилась в постели, боясь потревожить сына, но больше растревожила собственные раны на сердце, которые, как мне казалось, давно зарубцевались. Нет, и тут самообман.

Я все еще любила Диего. Возможно, с годами эта любовь чуть потеряла свою яркость, или просто затмевалась на фоне чувств к сыну, но она совершенно точно все еще жила во мне. Поэтому я ревновала Ди к его адвокатше. Поэтому меня так задевал тот факт, что Диего забыл про мой день рождения. Поэтому холод в его глазах причинял мне почти физическую боль.

Поэтому, я наконец-то это поняла, мои чувства к Диего нельзя заменить чувствами к кому-то другому. Даже если бы звезды сошлись, и за эти годы я бы встретила кого-то, кого мне захотелось видеть рядом с собой всегда, этот мужчина не занял бы место Ди в моем сердце. Ведь он – отец моего ребенка, моего сына. Первенца. Моя первая настоящая любовь. Такое не забывается.

Это и позволило мне набраться решимости, чтобы рассказать о Саше. И отношение Хави, конечно: я верила, что раз младший Солер воспринял появление четырехлетнего члена семьи положительно, то и от Диего мне стоит ждать если не такой же, то хотя бы похожей реакции. Ведь среди них двоих за внезапные эмоциональные взрывы отвечал именно Хавьер.

Мои планы нашли поддержку со стороны адвоката. Максим Геннадьевич выслушал меня, периодически кивая головой и задавая уточняющие вопросы, а после еще раз напомнил, как именно стоит себя вести в присутствии мужа и его адвоката, даже несмотря на то, что наш вчерашний разговор на эту тему я прекрасно помнила.

– Поменьше эмоций, Анна Леонидовна, – заметив, как к нашему столику в сопровождении официанта идут Диего с Еленой, напомнил Шах. – Я знаю, что это сложно, но постарайтесь максимально держать себя в руках, даже если ваш муж позволит себе то, что вам не понравится.

Я могла лишь кивать, ущутив, как с каждым шагом, на который сокращается расстояние между мой и Диего, испаряется моя уверенность. Ди не изменял себя: на нем снова красовался деловой костюм, на этот раз глубокого темно-синего оттенка, моего любимого. Белоснежная рубашка с неизменно расстегнутой верхней пуговицей удачно оттеняла смуглость кожи, а отсутствие галстука превращало сеньора Солер в ходячую рекламу тестостерона.

Господи, почему он не располнел, не полысел и не потерял половину зубов, а остался таким же красивым? Может, мне было бы легче, растеряй Диего хоть немного своей темпераментной красоты.

Нет, не стало бы легче, напоминал внутренний голос. Ведь любила я Ди вовсе не за внешность, а за то, что жило у него внутри. Но осталось ли оно там после потери памяти?

Елену я успела рассмотреть лишь тогда, когда она остановилась рядом со столиком. Все такая же худая, на этот раз в черном строгом платье и с забранными в хвост волосами. Деловая стерва, ни больше, ни меньше. Я лишь кивнула ей в качестве приветствия, пока Шах пожимал руку ей и моему мужу.

– Ана, – поздоровался со мной Ди, опускаясь за стол напротив. Рядом с ним на диван опустилась Елена.

– Привет, – не осталась в долгу я.

На что-то более осмысленное меня не хватило. У меня была заготовлена целая речь, но сейчас, когда Диего сидел напротив и смотрел на меня своими знакомыми, но чужими голубыми глазищами, я могла думать лишь о том, что мое сердце бьется слишком громко и, возможно, его прекрасно слышно с другого конца стола.

– Что же, – когда пауза затянулась, роль ведущего в этой беседе взял на себя мой адвокат, за что я была ему безгранично благодарна. – Мы пригласили вас на эту встречу, чтобы проговорить некоторые моменты касательно имущественных вопросов перед расторжением брака.

Ди перевел взгляд на Шаха, и мне стало чуточку легче дышать. Трясущимися руками я подтянула поближе свой стакан с заранее заказанной водой и сделала жадный глоток, пока Максим Геннадьевич на чистом испанском излагал нашу позицию.

– Моя клиентка не претендует на имущество своего супруга, полученное за пять лет брака. В свою очередь у сеньоры Солер в России имеется квартира, автомобиль и земельный участок, которые она бы хотела сохранить за собой после развода.

В прошлом году мы с Сашей из нашей уютной двушки переехали в более просторную трешку. В эту квартиру я вложила всю себя, там каждая мелочь была продумана и прочувствована. Мама, впервые перешагнув порог, задумчиво протянула, что где-то подобное она уже видела, а Лерка лишь бросила на меня задумчивый взгляд. Да, ведь она провела на нашей с Ди вилле куда больше времени, чем мои родители.

Просторная белая кухня, гостиная с панорамными окнами и искусственным камином. Спальня в морских оттенках. Не специально, но я практически полностью скопировала цветовую гамму дома, где была счастлива, пусть и недолго. И я не видела в этом ничего плохого. В той квартире, в отличие от Испании, мне было уютно, и никаких тяжелых воспоминаний. Все новое, чистое в плане эмоций. Лишь для меня и моего сына.

Участок же… участок взяла по настоянию Паши. Он все грезил мечтой однажды переехать жить за город и собирался строить дом, Лера планировала заняться дизайном, но это было в те времена, когда она им еще увлекалась. И меня уговорили купить землю по соседству, так сказать, на будущее.

А вот в машинах, в отличие от Ди, я предпочитала дерзкие кроссоверы, а не огромные джипы, поэтому тут обвинять меня в копировании прошлого было нельзя.

И все это было моим, заработанным и выстраданным. В случае с землей, правда, мне еще лет шесть страдать, пока не закрою кредит, но это уже только мои проблемы.

Все это я хотела однажды оставить сыну. Подрастёт, я переду за город, чтобы не мешать его взрослой жизни. Да, немного идеалистический план, но я в него верила и очень не хотела, чтобы он развалился из-за такого отвратительного действия, как развод.

– Мы готовы внести это в имущественный договор, – сухо и по-деловому произнесла Елена.

Это ее «мы» меня безумно бесило, ведь я понимала, что под ним скрываются не только отношения между доверителем и его адвокатом. Хотелось съязвить, но я боялась обозначить этим свою слабость. Да и Максим Геннадьевич просил держать эмоции при себе, поэтому я молчала.

– Если вопрос только в этом, я могу подготовить бумаги в течение дня, – продолжила Мартинез общаться с моим адвокатом. – И уже завтра сможем подписать все у нотариуса.

Я все-таки тихо хмыкнула себе под нос, но судя по тому, как в меня стрельнули сразу два адвокатских взгляда, вышло не так бесшумно, как мне казалось изначально.

Но вот зачем она так спешит? Неужели настолько неймется выскочить за Ди замуж? Или у них уже все готово – ресторан, свадебное платье, гости – и не хватает только моей скромной подписью под документами о разводе?

Невольно скользнула взглядом на руку Елены. Там были кольца, но не на том пальце, где носят обручальное. Значит, нет? Просто у кого-то часики тикают?

– На самом деле, это не все, – отвлек меня от изучения чужого маникюра уверенный голос Шаха. – Есть еще одна тема, которую моя клиентка хотела бы обсудить со своим мужем.

Я видела, как на слове «муж» Елена поджала губы. Но даже удовлетворения не испытала, ведь прекрасно знала, к чему именно подталкивает меня Максим Геннадьевич.

А я все еще не была готова. И эта вопросительно приподнятая бровь на лице Диего не предавала уверенности от слова совсем.

Он всегда так делал, когда я заявляла, что нам нужно поговорить. Не важно, о чем именно: о цвете подушек, о меню на ужин или о текущем кране в ванной. Ди всегда поднимал вверх левую бровь и совсем чуть-чуть – левый уголок губ, создавая это выражение лёгкой насмешки. Мол, что такого, женщина, ты можешь мне сказать, чего я не знаю? Ведь он всегда и все знал лучше всех.

Сейчас полуулыбки не было, но я вполне могла себе ее дорисовать. И в груди снова болезненно заныло.

– Мы внимательно слушаем, – прилетело слева, вырвав меня из образов прошлого.

Опять это настойчивое «мы»! И что, мне им так и отвечать – поздравляю, вы стали отцом?

Нет, этот разговор не для посторонних. Поэтому я уверенно встречала взгляд Ди и просила по-русски:

– Наедине.

К левой брови присоединилась и правая, но Диего быстро кивнул и обернулся к своей адвокатше, чтобы попросить оставить нас на пару минут. Елену такой расклад явно не устраивал, но она молча поднялась на ноги. Моего адвоката даже просить не пришлось, и спустя несколько секунд мы с Ди остались одни за столом.– Сегодня вы выглядите куда более уверенно, – поприветствовал меня и улыбкой, и комплиментом Максим Геннадьевич.

Я не стала искать места получше или поуютнее, и встречу с Диего назначила во все том же ресторане при отеле. Зато мне не нужно было никуда ездить и надолго оставлять сына под присмотром Леры. Она, конечно, справится, но это все-таки мой ребенок.

– Вчера я познакомила Сашу с дядей, – широко улыбаясь, призналась я. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро этот факт безмерно меня радовал.

Хави, как я и предсказывала, быстро нашел общий язык с племянником. И это я сейчас про общую связь, а не про средство общения – с ним дела обстояли не так радужно. Саша, конечно, ходил на уроки, но в его возрасте больше учили считать, петь песенки и называть игрушки, а для полноценного диалога со взрослым этого было ничтожно мало. Поэтому мне часто приходилось выступать в роли переводчика, но, как мне показалось, ни одному из мужчин это не помешало.

Поэтому Лера по возвращении застала по истине умилительную картину: Саша как был, в одних шортах, сидел на полу и показывал дяде свои любимые игрушки и рисунки, что успел нарисовать уже здесь, в отеле, а Хави смотрел на него блестящими глазами и глупо улыбался.

– Ты ему сказала? – шепотом поинтересовалась Лера, присаживаясь рядом со мной на диван.

– Когда-то же нужно было начинать, – призналась я.

Хавьер пробыл у нас до самого вечера. Мы вместе поужинали заказанной в номер едой, вместе уложили Сашу спать: я – читала, а Хави следил за нами, прислонившись плечом к дверному косяку. И все это время он смотрел на племянника как на вселенское чудо, не меньше.

– Ана, это что-то невероятное, – признался Хавьер, когда я вышла из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. – У меня просто нет слов!

Я смущенно улыбнулась. Вот бы Диего отреагировал на Сашу так же.

– Знаешь, это очень странные чувства, но я одновременно счастлив и расстроен, – продолжал Хави. – Александр – чудесный мальчик, но мы так много времени потеряли…

– У вас будет его гораздо больше, – сжав предплечье мужчины, пообещала я. Мысленно я уже дала себе слово, что не буду ограничивать общение Саши и Хавьера.

Хави улыбнулся мне, но это была усталая улыбка.

– Никогда не думал, что скажу это, но мне очень хочется придушить собственную мать.

Категоричность, с которой это было сказано, заставила меня вздрогнуть. Нет, я не верила, что Хавьер пойдет разбираться со своей матерью, но даже тот факт, что он думает об этом, заставлял мое сердце обливаться кровью.

– Не надо, – тихо попросила я. – Оно того не стоит.

– Она ведь разрушила не только твою жизнь, – покачал головой Солер. – Но и жизнь собственного сына. Из-за нее ее же внук не знает своего отца! Четыре года, Ана. Четыре года он жил с мыслью, что папа его бросил.

Такой мысли у Саши никогда не было, я внимательно за этим следила. Но то, что имел ввиду Хави под своими словами, я поняла. Поэтому и не противилась, когда чуть раньше младший Солер спросил, может ли осторожно донести до ребенка тот факт, что его отец рядом. Прямым текстом не сказал, конечно, но, когда поинтересовался, не хочет ли Саша встретиться с папой, тот однозначно ответил «да».

– Только не говори им пока, пожалуйста, – попросила я, глядя Хавьеру в глаза. Я видела, как ему не нравятся мои слова, но постаралась настоять. – Я не собиралась скрывать и призналась бы, как с тобой, набравшись смелости. Но лучше это буду я, чем кто-то другой.

Хавьер несколько минут боролся с собой, и лишь когда я заверила его, что Диего узнает о сыне буквально завтра, сдался и махнул рукой.

– Хорошо, Ана. Это твой сын и твой муж, тебе и решать, как лучше. А с матерью пусть Ди сам разбирается.

Такой подход порадовал и меня: разговаривать хоть о чем-то с Габриэллой Солер мне категорически не хотелось.

А для разговора с Диего я успела морально подготовиться. Практически всю ночь не спала, размышляя о том, что узнала от Хавьера. Я не представляла, какого это: забыть все, что с тобой когда-то происходило, но постепенно злость, которая еще жила во мне с момента появления Ди, сошла на нет. И слова, что он сказал на моем дне рождении, воспринимались теперь иначе.

Диего забыл про мой день рождения не потому, что вычеркнул меня из своей жизни, а потому что забыл вообще все. И не по своей воле. Сложно обвинять во всем человека с такой обширной амнезией.

Невольно в моем сознании проскальзывали крамольные мысли, подсказанные Хавьером, о том, что, может быть, если я чуть-чуть напомню Ди о себе, он меня вспомнит? Или полюбит заново, ведь такое тоже возможно?

Но настоящим откровением стало даже не то, что я в принципе допускала подобные мысли. А то, что я действительно хотела их проверить в действительности. Ведь Хави так и сказал: Ди не помнит меня, по помнит ощущения. А ощущения – это почти чувства, верно?

Я не хотела обнадеживаться, но все равно это делала. Полночи крутилась в постели, боясь потревожить сына, но больше растревожила собственные раны на сердце, которые, как мне казалось, давно зарубцевались. Нет, и тут самообман.

Я все еще любила Диего. Возможно, с годами эта любовь чуть потеряла свою яркость, или просто затмевалась на фоне чувств к сыну, но она совершенно точно все еще жила во мне. Поэтому я ревновала Ди к его адвокатше. Поэтому меня так задевал тот факт, что Диего забыл про мой день рождения. Поэтому холод в его глазах причинял мне почти физическую боль.

Поэтому, я наконец-то это поняла, мои чувства к Диего нельзя заменить чувствами к кому-то другому. Даже если бы звезды сошлись, и за эти годы я бы встретила кого-то, кого мне захотелось видеть рядом с собой всегда, этот мужчина не занял бы место Ди в моем сердце. Ведь он – отец моего ребенка, моего сына. Первенца. Моя первая настоящая любовь. Такое не забывается.

Это и позволило мне набраться решимости, чтобы рассказать о Саше. И отношение Хави, конечно: я верила, что раз младший Солер воспринял появление четырехлетнего члена семьи положительно, то и от Диего мне стоит ждать если не такой же, то хотя бы похожей реакции. Ведь среди них двоих за внезапные эмоциональные взрывы отвечал именно Хавьер.

Мои планы нашли поддержку со стороны адвоката. Максим Геннадьевич выслушал меня, периодически кивая головой и задавая уточняющие вопросы, а после еще раз напомнил, как именно стоит себя вести в присутствии мужа и его адвоката, даже несмотря на то, что наш вчерашний разговор на эту тему я прекрасно помнила.

– Поменьше эмоций, Анна Леонидовна, – заметив, как к нашему столику в сопровождении официанта идут Диего с Еленой, напомнил Шах. – Я знаю, что это сложно, но постарайтесь максимально держать себя в руках, даже если ваш муж позволит себе то, что вам не понравится.

Я могла лишь кивать, ощутив, как с каждым шагом, на который сокращается расстояние между мой и Диего, испаряется моя уверенность. Ди не изменял себя: на нем снова красовался деловой костюм, на этот раз глубокого темно-синего оттенка, моего любимого. Белоснежная рубашка с неизменно расстегнутой верхней пуговицей удачно оттеняла смуглость кожи, а отсутствие галстука превращало сеньора Солер в ходячую рекламу тестостерона.

Господи, почему он не располнел, не полысел и не потерял половину зубов, а остался таким же красивым? Может, мне было бы легче, растеряй Диего хоть немного своей темпераментной красоты.

Нет, не стало бы легче, напоминал внутренний голос. Ведь любила я Ди вовсе не за внешность, а за то, что жило у него внутри. Но осталось ли оно там после потери памяти?

Елену я успела рассмотреть лишь тогда, когда она остановилась рядом со столиком. Все такая же худая, на этот раз в черном строгом платье и с забранными в хвост волосами. Деловая стерва, ни больше, ни меньше. Я лишь кивнула ей в качестве приветствия, пока Шах пожимал руку ей и моему мужу.

– Ана, – поздоровался со мной Ди, опускаясь за стол напротив. Рядом с ним на диван опустилась Елена.

– Привет, – не осталась в долгу я.

На что-то более осмысленное меня не хватило. У меня была заготовлена целая речь, но сейчас, когда Диего сидел напротив и смотрел на меня своими знакомыми, но чужими голубыми глазищами, я могла думать лишь о том, что мое сердце бьется слишком громко и, возможно, его прекрасно слышно с другого конца стола.

– Что же, – когда пауза затянулась, роль ведущего в этой беседе взял на себя мой адвокат, за что я была ему безгранично благодарна. – Мы пригласили вас на эту встречу, чтобы проговорить некоторые моменты касательно имущественных вопросов перед расторжением брака.

Ди перевел взгляд на Шаха, и мне стало чуточку легче дышать. Трясущимися руками я подтянула поближе свой стакан с заранее заказанной водой и сделала жадный глоток, пока Максим Геннадьевич на чистом испанском излагал нашу позицию.

– Моя клиентка не претендует на имущество своего супруга, полученное за пять лет брака. В свою очередь у сеньоры Солер в России имеется квартира, автомобиль и земельный участок, которые она бы хотела сохранить за собой после развода.

В прошлом году мы с Сашей из нашей уютной двушки переехали в более просторную трешку. В эту квартиру я вложила всю себя, там каждая мелочь была продумана и прочувствована. Мама, впервые перешагнув порог, задумчиво протянула, что где-то подобное она уже видела, а Лерка лишь бросила на меня задумчивый взгляд. Да, ведь она провела на нашей с Ди вилле куда больше времени, чем мои родители.

Просторная белая кухня, гостиная с панорамными окнами и искусственным камином. Спальня в морских оттенках. Не специально, но я практически полностью скопировала цветовую гамму дома, где была счастлива, пусть и недолго. И я не видела в этом ничего плохого. В той квартире, в отличие от Испании, мне было уютно, и никаких тяжелых воспоминаний. Все новое, чистое в плане эмоций. Лишь для меня и моего сына.

Участок же… участок взяла по настоянию Паши. Он все грезил мечтой однажды переехать жить за город и собирался строить дом, Лера планировала заняться дизайном, но это было в те времена, когда она им еще увлекалась. И меня уговорили купить землю по соседству, так сказать, на будущее.

А вот в машинах, в отличие от Ди, я предпочитала дерзкие кроссоверы, а не огромные джипы, поэтому тут обвинять меня в копировании прошлого было нельзя.

И все это было моим, заработанным и выстраданным. В случае с землей, правда, мне еще лет шесть страдать, пока не закрою кредит, но это уже только мои проблемы.

Все это я хотела однажды оставить сыну. Подрастёт, я переду за город, чтобы не мешать его взрослой жизни. Да, немного идеалистический план, но я в него верила и очень не хотела, чтобы он развалился из-за такого отвратительного действия, как развод.

– Мы готовы внести это в имущественный договор, – сухо и по-деловому произнесла Елена.

Это ее «мы» меня безумно бесило, ведь я понимала, что под ним скрываются не только отношения между доверителем и его адвокатом. Хотелось съязвить, но я боялась обозначить этим свою слабость. Да и Максим Геннадьевич просил держать эмоции при себе, поэтому я молчала.

– Если вопрос только в этом, я могу подготовить бумаги в течение дня, – продолжила Мартинез общаться с моим адвокатом. – И уже завтра сможем подписать все у нотариуса.

Я все-таки тихо хмыкнула себе под нос, но судя по тому, как в меня стрельнули сразу два адвокатских взгляда, вышло не так бесшумно, как мне казалось изначально.

Почему она так спешила? Неужели настолько не терпелось выскочить за Ди замуж? Или у них уже все было готово – ресторан, свадебное платье, гости – и не хватало только моей скромной подписи под документами о разводе?

Невольно скользнула взглядом на руку Елены. Там были кольца, но не на том пальце, где носят обручальное. Значит, нет? Просто у кого-то часики тикали?

– На самом деле, это не все, – отвлек меня от изучения чужого маникюра уверенный голос Шаха. – Есть еще одна тема, которую моя клиентка хотела бы обсудить со своим мужем.

Я видела, как на слове «муж» Елена поджала губы. Но даже удовлетворения не испытала, ведь прекрасно знала, к чему именно подталкивал меня Максим Геннадьевич.

А я все еще не была готова. И эта вопросительно приподнятая бровь на лице Диего не предавала уверенности от слова совсем.

Он всегда так делал, когда я заявляла, что нам нужно поговорить. Не важно, о чем именно: о цвете подушек, о меню на ужин или о текущем кране в ванной. Ди всегда поднимал вверх левую бровь и совсем чуть-чуть – левый уголок губ, создавая это выражение лёгкой насмешки. Мол, что такого, женщина, ты можешь мне сказать, чего я не знаю? Ведь он всегда и все знал лучше всех.

Сейчас полуулыбки не было, но я вполне могла себе ее дорисовать. И в груди снова болезненно заныло.

– Мы внимательно слушаем, – прилетело слева, вырвав меня из образов прошлого.

Опять это настойчивое «мы»! И что, мне им так и отвечать – поздравляю, вы стали отцом?

Нет, этот разговор не для посторонних. Поэтому я уверенно встречала взгляд Ди и просила по-русски:

– Наедине.

К левой брови присоединилась и правая, но Диего быстро кивнул и обернулся к своей адвокатше, чтобы попросить оставить нас на пару минут. Елену такой расклад явно не устраивал, но она молча поднялась на ноги. Моего адвоката даже просить не пришлось, и спустя несколько секунд мы с Ди остались одни за столом.

Глава 25

Я молчала. Сначала ждала, пока пара адвокатов отсядет подальше. Потом – когда мимо пройдёт официант. Дальше оправдания закончились, и я честно призналась, что не знаю, как начать этот разговор. Все заготовленные фразы, все настрои сбились в кучу и со скоростью света вылетели из головы, оставляя там пустоту. Полный штиль, ни одной мысли. Только руки тряслись, и я спрятала их под столом.

– Сейчас, – выдохнула и прикрыла глаза, лишь бы не видеть голубых океанов, направленных на меня. – Соберусь с мыслями.

Диего ничего не ответил, но и не возмущался, явно давая мне время. Но сколько его нужно, этого времени, чтобы решиться? Это в мыслях легко произнести «у тебя есть сын», а в реальности горло сдавило, язык прилип к небу, а рот лишь безвольно открывался, чтобы через секунду закрыться.

Поняв, как глупо это смотрится со стороны, я тихим стоном признала собственный провал.

– Буквально минутку, – просипела, спрятав лицо в ладонях. Не уверена, что Диего меня понял, если вовсе услышал, поэтому почти не удивилась, когда с той стороны стола раздался вопрос:

– Что происходит, Ана? У тебя все в порядке?

Нет, хотелось мне кричать, ничего не может быть в порядке, когда ты обращаешься ко мне по имени из прошлого. И мне приходилось бороться с желанием попросить Диего никогда больше меня так не называть или наоборот – называть почаще. Ведь когда мое испанское имя произносили именно эти испанские губы, внутри становилось теплее. Болезненно, но теплее.

– Ана?

Тело прошибло молнией, когда до моего локтя дотронулись мужские пальцы. Я опустила руки, чтобы посмотреть в глаза Диего, но увидела в них искренние непонимание и переживания и окончательно убедилась, что ничего не смогу произнести.

Рядом завибрировал входящим уведомлением мой телефон. Перевела взгляд на него, и голову пронзило догадкой, когда на экране мигнуло установленное на заставку фото сына.

Да, я не смогу сказать. Но смогу показать.

Не давая себе времени на раздумья, я разблокировала мобильник и зашла в последние фото. Даже не выбирала особо, остановившись на вчерашнем, и повернула телефон в сторону Диего, давая и ему рассмотреть снимок. А на нём Саша в съехавшей набекрень кепке и зелёных плавках улыбался, стоя по колено в морской воде.

Диего не сразу опустил взгляд. Сначала нахмурился, глядя на меня, потом все-таки посмотрел в экран. Не понял, я отчётливо видела это в его глазах, поэтому через силу выдавила из себя:

– Это Саша. Александр, – быстро добавила. Вышло сумбурно, потому что на половине слова я сообразила, что Ди может и не помнить, что именно так собирался назвать своего сына. – Ему четыре. Летом исполнится пять. Ему очень нравится море и футбол, он любит рисовать, играть в шахматы и печь печенье. Ходит в детский сад и трижды в неделю занимается испанским.

Не знаю, зачем вывалила на Диего столько информации за раз. Но хотелось говорить и говорить, об увлечениях, о желаниях сына, о его друзьях в детском саду, о приходящей няне. Но не о том, кем именно Саша приходился сидящему напротив мужчине.

А тот все смотрел – очень внимательно, пристально. Хмурился еще сильнее, отчего меж бровей появилась глубокая складка – раньше она была куда менее заметной. Я почти слышала, как со скрипом крутились шестеренки в голове Диего, подталкивая хозяина к единственно верному выводу. Но молчание затягивалось.

В какой-то момент Ди потянулся вперед и увеличил изображение двумя пальцами. Лицо, я увидела, что он рассматривал лицо нашего сына, и вполне могла догадаться, что именно в нем видел мой муж. Но вдруг Диего не помнил себя маленького? Он никогда не любил детские фото и при мне никогда их не пересматривал. Захотел ли он этого после подчистившей его воспоминания амнезии?

Может ли быть, что Диего на самом деле сейчас не понимал, что именно я хотела ему сказать?

Я всегда считала его самым умным человеком на свете. Восемь языков, научная степень по политологии. Ди прекрасно разбирался в инвестициях, юриспруденции, управлении активами и налогами. Мог с закрытыми глазами перебрать двигатель своей лодки. Рядом с ним я всегда чувствовала себя маленькой глупой девочкой и часто не понимала, что именно он во мне нашел. Мы были разные – совсем. Из разных миров, из разных сословий, если можно так сказать, с разными увлечениями. У нас совпадали только взгляды на жизнь – на нашу общую жизнь, да и то не во всех аспектах, как оказалось.

Но все равно Диего был для меня примером для подражания. Гарантом безопасности, олицетворением уверенности, стеной, в надежности которой я не сомневалась ни минуты. И да, он всегда, все и обо всем знал.

Неужели сейчас не догадался?

Тут ведь даже провидцем быть не нужно. Да и фотографии маленького Ди тоже не нужны. Он ведь смотрелся утром в зеркало? Мог представить себя без бороды и моложе на тридцать лет? Так вот он, результат этого представления, смотрел на Диего с экрана моего телефона.

– Ана, – наконец выдохнул сеньор Солер, а я вся закаменела, когда он поднял на меня свои потерянные глаза. Но не продолжил, просто смотрел на меня и все. А я с каждым вдохом накручивала себя все больше и больше, неосознанно сжимая сильнее руки, от чего в ладонь больно впивались ногти.

Эта тишина – худшее, что я могла себе представить. Лучше бы Ди на меня наорал.

Как в замедленной съемке я смотрела, как Диего потянулся к шее и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Сглотнула и от вида его знакомой груди в открывшемся треугольнике, и от понимания, что Солер сам волновался не меньше моего.

– Я сейчас могу сделать неправильные выводы, – переходя на испанский, произнес Ди. Видимо, русский начал его подводить. – Например, что это – ребенок Хави, и так ты пытаешься мне сообщить, что наш брак был совсем не таким, как мне рассказывали.

Почти задохнулась от услышанного. Как, как вообще ему в голову могла прийти эта мысль? Чтобы я и Хави! Да, у нас сложились весьма теплые отношения, но сама идея измены вызывала во мне острый приступ тошноты. А тут еще и брат собственного мужа!

Или Диего именно так меня себе и представлял? Гулящей, развязной, распутной… господи, я даже знала, кто именно меня в таком свете обрисовал! И этот гнев, что поднимался от самого сердца, был целиком и полностью посвящен сеньоре Солер.

Но я не успела его излить, забыв про все наставления адвоката, когда Диего продолжил:

– Поэтому сейчас я задам тебе один вопрос, а ты честно на него ответишь, идет? – Солер дождался моего согласия и продолжил так тихо, что мне с трудом удалось расслышать. – Ана. Чей это ребенок?

Диего развернул ко мне мой же телефон, словно я могла не понимать, о каком именно ребенке идет речь. И вроде бы, вот он, момент, когда мне достаточно было сказать одно слово, чтобы расставить все по своим местам. Но это слово никак не хотело срываться с моих губ.

Я трусила, отчаянно боялась, что сейчас все окончательно разрушится. Что та надежда, возникшая после слов Хавьера об ощущениях Диего относительно меня, разлетится вдребезги, когда мой муж поймет, что все эти годы я скрывала от него ребенка. А у меня просто не будет возможности объясниться!

– Я никогда тебе не изменяла, – если Диего подводил русский, то меня – испанский, и теперь мы разговаривали сразу на двух языках, прекрасно при этом друг друга понимая.

Но мою попытку оправдаться встретили гневным блеском в глазах.

– Я спросил не об этом, – грубо отрубил Солер, но я простила ему эту грубость.

Он имеет право знать, билось в моей голове. Чтобы набраться смелости, мне пришлось опустить глаза в стол, глубоко вздохнуть, и только после я смогла поднять взгляд на мужчину, который до сих пор заставлял меня чувствовать себя маленькой и глупой.

– Твой, Ди, – выдохнула шумно, почти не слыша своего голоса за стучащим в ушах сердцем. – Это твой сын.

Даже сумасшедшее сердцебиение замерло в ожидании ответа. Я очень гордилась собой, когда выдержала тяжелый, как сотни бетонных плит, взгляд Диего. Но его эмоции… пожалуй, впервые я не смогла их прочесть. И это пугало.

Ди молчал так долго, что я почти решилась до него дотронуться. Но, когда я уже была готова потянуться к другому краю стола, Солер неожиданно поднялся на ноги. Молча. Посмотрел на меня еще три секунды с высоты своего немаленького роста, а потом просто развернулся и ушел. Так же молча. И каждый его шаг совпадал с треском осыпавшихся надежд в моей душе.

Я слышала, как где-то в стороне Елена громко возмущалась, но не могла разобрать слов. Смотрела в спину удаляющемуся Диего и едва ли не выла от отчаяния. Он не сказал ничего. Ни одного слова. Лучше бы ударил, наорал, обвинил в чем угодно. Но не уходил вот так.

– У адвоката вашего мужа очень бурная реакция, – опускаясь на место Ди, сообщил мне Максим Геннадьевич.

– Они встречаются, – не задумываясь над словами, выдала я, все еще смотря на двери, в которые вышел мой будущий бывший.

– Так что же вы сразу не сказали, Анна Леонидовна!

Явное неодобрение заставило меня сосредоточиться на адвокате. Мужчина выглядел недовольным, заставляя тем самым чувствовать себя почти виноватой.

– Я не думала, что это важно.

– В нашем деле все важно, – менторским тоном проговорил Максим Геннадьевич. И словно по щелчку пальцев отпустил свои мысли, став обеспокоенным и сочувствующим. – Как все прошло?

Я пожала плечами, чувствуя, что замерзаю. Обхватила себя руками и откинулась на спинку дивана.

– Он ничего не сказал, – не стала скрывать очевидное. – Только перед этим намекнул, что я могла изменять ему с его же братом.

– А вы могли? – последовал незамедлительный вопрос. На мое негодование Шах поднял руки в извиняющемся жесте. – Поймите, Анна Леонидовна, я спрашиваю не для того, чтобы обвинить в чем-то. На этом этапе важны любые мелочи и детали, особенно те, которые могут опорочить вас в глазах судьи.

Стало еще более неуютно. Я не любила суды, я никогда на них не была, но, спасибо телевизионным ток-шоу, впечатление сложить могла. Мне не хотелось быть одной их тех, кто перетряхивает свое грязное белье на глазах у чужих людей, даже если их будет всего трое: два адвоката и один судья.

– Я любила своего мужа, Максим Геннадьевич, – обхватив онемевшими пальцами бокал с остатками воды, произнесла я. – И до сих пор люблю. У меня даже мысли не было изменять ему в тот период, когда мы были вместе. Тем более с Хави.

Шах покивал на каждую мою фразу, но я так и не поняла, поверил он мне или сделал вид, что поверил.

– Но вы догадываетесь, с чего у вашего мужа такие мысли?

– С кого, – невесело усмехнулась я. Мужчина понял меня правильно.

– От вашей свекрови.

О наших сложных отношениях с этой властной женщиной я ему тоже рассказывала.

– Вчера Хави подтвердил, что сеньора Солер до сих пор относится ко мне, мягко говоря, неприветливо, – призналась я, залпом опустошая бокал. – Учитывая амнезию Диего, не удивлюсь, если она наговорила ему про меня много всяких мерзостей.

– Мм, Анна Леонидовна, о какой амнезии речь? – осторожно уточнил Шах, а я только сейчас поняла, что о вчерашнем откровении Хавьера ничего ему не сообщила. Пришлось вкратце обрисовать новые обстоятельства. – Да, кажется, это будет мое самое необычное дело о разводе.

Я бы улыбнулась, но сил на это просто не оставалось. Я и представить себе не могла, что сегодняшняя встреча с Диего настолько выпотрошит меня.

– Это, конечно, может создать трудности, но не переживайте, Анна Леонидовна, – Максим Геннадьевич улыбнулся мне, пытаясь приободрить. – Все будет хорошо.

Очередная вселенская ложь. Как в нее поверить, когда мой муж, узнав о сыне, просто ушел, не сказав ни слова? Тот самый муж, который вообще не помнит ни меня, ни наш брак. Что здесь может быть «хорошо»?

– Дайте мужу переспать с мыслью, что он теперь отец, – правильно понял мое молчание Шах. – Поверьте, уже завтра он позвонит вам, и вы сможете поговорить более обстоятельно.

Мне бы этого хотелось. Очень. Но как много из того, чего я действительно хотела, сбывалосьЯ молчала. Сначала ждала, пока пара адвокатов отсядет подальше. Потом – когда мимо пройдёт официант. Дальше оправдания закончились, и я честно призналась, что не знаю, как начать этот разговор. Все заготовленные фразы, все настрои сбились в кучу и со скоростью света вылетели из головы, оставляя там пустоту. Полный штиль, ни одной мысли. Только руки тряслись, и я спрятала их под столом.

– Сейчас, – выдохнула и прикрыла глаза, лишь бы не видеть голубых океанов, направленных на меня. – Соберусь с мыслями.

Диего ничего не ответил, но и не возмущался, явно давая мне время. Но сколько его нужно, этого времени, чтобы решиться? Это в мыслях легко произнести «у тебя есть сын», а в реальности горло сдавило, язык прилип к небу, а рот лишь безвольно открывался, чтобы через секунду закрыться.

Поняв, как глупо это смотрится со стороны, я тихим стоном признала собственный провал.

– Буквально минутку, – просипела, спрятав лицо в ладонях. Не уверена, что Диего меня понял, если вовсе услышал, поэтому почти не удивилась, когда с той стороны стола раздался вопрос:

– Что происходит, Ана? У тебя все в порядке?

Нет, хотелось мне кричать, ничего не могло быть в порядке, когда ты обращался ко мне по имени из прошлого. И мне приходилось бороться с желанием попросить Диего никогда больше меня так не называть или наоборот – называть почаще. Ведь когда мое испанское имя произносили именно эти испанские губы, внутри становилось теплее. Болезненно, но теплее.

– Ана?

Тело прошибло молнией, когда до моего локтя дотронулись мужские пальцы. Я опустила руки, чтобы посмотреть в глаза Диего, но увидела в них искренние непонимание и переживания и окончательно убедилась, что ничего не смогу произнести.

Рядом завибрировал входящим уведомлением мой телефон. Перевела взгляд на него, и голову пронзило догадкой, когда на экране мигнуло установленное на заставку фото сына.

Да, я не смогу сказать. Но смогу показать.

Не давая себе времени на раздумья, я разблокировала мобильник и зашла в последние фото. Даже не выбирала особо, остановившись на вчерашнем, и повернула телефон в сторону Диего, давая и ему рассмотреть снимок. А на нём Саша в съехавшей набекрень кепке и зелёных плавках улыбался, стоя по колено в морской воде.

Диего не сразу опустил взгляд. Сначала нахмурился, глядя на меня, потом все-таки посмотрел в экран. Не понял, я отчётливо видела это в его глазах, поэтому через силу выдавила из себя:

– Это Саша. Александр, – быстро добавила. Вышло сумбурно, потому что на половине слова я сообразила, что Ди может и не помнить, что именно так собирался назвать своего сына. – Ему четыре. Летом исполнится пять. Ему очень нравится море и футбол, он любит рисовать, играть в шахматы и печь печенье. Ходит в детский сад и трижды в неделю занимается испанским.

Не знаю, зачем вывалила на Диего столько информации за раз. Но хотелось говорить и говорить, об увлечениях, о желаниях сына, о его друзьях в детском саду, о приходящей няне. Но не о том, кем именно Саша приходился сидящему напротив мужчине.

А тот все смотрел – очень внимательно, пристально. Хмурился еще сильнее, отчего меж бровей появилась глубокая складка – раньше она была куда менее заметной. Я почти слышала, как со скрипом крутились шестеренки в голове Диего, подталкивая хозяина к единственно верному выводу. Но молчание затягивалось.

В какой-то момент Ди потянулся вперед и увеличил изображение двумя пальцами. Лицо, я увидела, что он рассматривал лицо нашего сына, и вполне могла догадаться, что именно в нем видел мой муж. Но вдруг Диего не помнил себя маленького? Он никогда не любил детские фото и при мне никогда их не пересматривал. Захотел ли он этого после подчистившей его воспоминания амнезии?

Может ли быть, что Диего на самом деле сейчас не понимал, что именно я хотела ему сказать?

Я всегда считала его самым умным человеком на свете. Восемь языков, научная степень по политологии. Ди прекрасно разбирался в инвестициях, юриспруденции, управлении активами и налогами. Мог с закрытыми глазами перебрать двигатель своей лодки. Рядом с ним я всегда чувствовала себя маленькой глупой девочкой и часто не понимала, что именно он во мне нашел. Мы были разные – совсем. Из разных миров, из разных сословий, если можно так сказать, с разными увлечениями. У нас совпадали только взгляды на жизнь – на нашу общую жизнь, да и то не во всех аспектах, как оказалось.

Но все равно Диего был для меня примером для подражания. Гарантом безопасности, олицетворением уверенности, стеной, в надежности которой я не сомневалась ни минуты. И да, он всегда, все и обо всем знал.

Неужели сейчас не догадался?

Тут ведь даже провидцем быть не нужно. Да и фотографии маленького Ди тоже не нужны. Он ведь смотрелся утром в зеркало? Мог представить себя без бороды и моложе на тридцать лет? Так вот он, результат этого представления, смотрел на Диего с экрана моего телефона.

– Ана, – наконец выдохнул сеньор Солер, а я вся закаменела, когда он поднял на меня свои потерянные глаза. Но не продолжил, просто смотрел на меня и все. А я с каждым вдохом накручивала себя все больше и больше, неосознанно сжимая сильнее руки, от чего в ладонь больно впивались ногти.

Эта тишина – худшее, что я могла себе представить. Лучше бы Ди на меня наорал.

Как в замедленной съемке я смотрела, как Диего потянулся к шее и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Сглотнула и от вида его знакомой груди в открывшемся треугольнике, и от понимания, что Солер сам волновался не меньше моего.

– Я сейчас могу сделать неправильные выводы, – переходя на испанский, произнес Ди. Видимо, русский начал его подводить. – Например, что это – ребенок Хави, и так ты пытаешься мне сообщить, что наш брак был совсем не таким, как мне рассказывали.

Почти задохнулась от услышанного. Как, как вообще ему в голову могла прийти эта мысль? Чтобы я и Хави! Да, у нас сложились весьма теплые отношения, но сама идея измены вызывала во мне острый приступ тошноты. А тут еще и брат собственного мужа!

Или Диего именно так меня себе и представлял? Гулящей, развязной, распутной… господи, я даже знала, кто именно вложил подобные мысли в его голову! И этот гнев, что поднимался от самого сердца, был целиком и полностью посвящен сеньоре Солер.

Но я не успела его излить, забыв про все наставления адвоката, когда Диего продолжил:

– Поэтому сейчас я задам тебе один вопрос, а ты честно на него ответишь, идет? – Солер дождался моего согласия и продолжил так тихо, что мне с трудом удалось расслышать. – Ана. Чей это ребенок?

Диего развернул ко мне мой же телефон, словно я могла не понимать, о каком именно ребенке идет речь. И вроде бы, вот он, момент, когда мне достаточно было сказать одно слово, чтобы расставить все по своим местам. Но это слово никак не хотело срываться с моих губ.

Я трусила, отчаянно боялась, что сейчас все окончательно разрушится. Что та надежда, возникшая после слов Хавьера об ощущениях Диего относительно меня, разлетится вдребезги, когда мой муж поймет, что все эти годы я скрывала от него ребенка. А у меня просто не будет возможности объясниться!

– Я никогда тебе не изменяла, – если Диего подводил русский, то меня – испанский, и теперь мы разговаривали сразу на двух языках, прекрасно при этом друг друга понимая.

Но мою попытку оправдаться встретили гневным блеском в глазах.

– Я спросил не об этом, – грубо отрубил Солер, но я простила ему эту грубость.

Он имел право знать, билось в моей голове. И я просто обязана была ему сказать. Прямо сейчас.

Чтобы набраться смелости, мне пришлось опустить глаза в стол, глубоко вздохнуть, и только после я смогла поднять взгляд на мужчину, который до сих пор заставлял меня чувствовать себя маленькой и глупой.

– Твой, Ди, – выдохнула шумно, почти не слыша своего голоса за стучащим в ушах сердцем. – Это твой сын.

Даже сумасшедшее сердцебиение замерло в ожидании ответа. Я очень гордилась собой, когда выдержала тяжелый, как сотни бетонных плит, взгляд Диего. Но его эмоции… пожалуй, впервые я не смогла их прочесть. И это пугало.

Ди молчал так долго, что я почти решилась до него дотронуться. Но, когда я уже была готова потянуться к другому краю стола, Солер неожиданно поднялся на ноги. Молча. Посмотрел на меня нечитаемым взглядом еще три секунды с высоты своего немаленького роста, а потом просто развернулся и ушел. Так же молча. И каждый его шаг совпадал с треском осыпавшихся надежд в моей душе.

Я слышала, как где-то в стороне Елена громко возмущалась, но не могла разобрать слов. Смотрела в спину удаляющемуся Диего и едва ли не выла от отчаяния. Он не сказал ничего. Ни одного слова. Лучше бы ударил, наорал, обвинил в чем угодно. Но не уходил вот так.

– У адвоката вашего мужа очень бурная реакция, – опускаясь на место Ди, сообщил мне Максим Геннадьевич.

– Они встречаются, – не задумываясь над словами, выдала я, все еще смотря на двери, в которые вышел мой будущий бывший.

– Так что же вы сразу не сказали, Анна Леонидовна!

Явное неодобрение заставило меня сосредоточиться на адвокате. Мужчина выглядел недовольным, заставляя тем самым чувствовать себя почти виноватой.

– Я не думала, что это важно.

– В нашем деле все важно, – менторским тоном проговорил Максим Геннадьевич. И словно по щелчку пальцев отпустил свои мысли, став обеспокоенным и сочувствующим. – Как все прошло?

Я пожала плечами, чувствуя, что замерзаю. Обхватила себя руками и откинулась на спинку дивана.

– Он ничего не сказал, – не стала скрывать очевидное. – Только перед этим намекнул, что я могла изменять ему с его же братом.

– А вы могли? – последовал незамедлительный вопрос. На мое негодование Шах поднял руки в извиняющемся жесте. – Поймите, Анна Леонидовна, я спрашиваю не для того, чтобы обвинить в чем-то. На этом этапе важны любые мелочи и детали, особенно те, которые могут опорочить вас в глазах судьи.

Стало еще более неуютно. Я не любила суды, я никогда на них не была, но, спасибо телевизионным ток-шоу, впечатление сложить могла. Мне не хотелось быть одной их тех, кто перетряхивает свое грязное белье на глазах у чужих людей, даже если их будет всего трое: два адвоката и один судья.

– Я любила своего мужа, Максим Геннадьевич, – обхватив онемевшими пальцами бокал с остатками воды, произнесла я. – И до сих пор люблю. У меня даже мысли не было изменять ему в тот период, когда мы были вместе. Тем более с Хави.

Шах покивал на каждую мою фразу, но я так и не поняла, поверил он мне или сделал вид, что поверил.

– Но вы догадываетесь, с чего у вашего мужа такие мысли?

– С кого, – невесело усмехнулась я. Мужчина понял меня правильно.

– От вашей свекрови.

О наших сложных отношениях с этой властной женщиной я ему тоже рассказывала.

– Вчера Хави подтвердил, что сеньора Солер до сих пор относится ко мне, мягко говоря, неприветливо, – призналась я, залпом опустошая бокал. – Учитывая амнезию Диего, не удивлюсь, если она наговорила ему про меня много всяких мерзостей.

– Мм, Анна Леонидовна, о какой амнезии речь? – осторожно уточнил Шах, а я только сейчас поняла, что о вчерашнем откровении Хавьера ничего ему не сообщила. Пришлось вкратце обрисовать новые обстоятельства. – Да, кажется, это будет мое самое необычное дело о разводе.

Я бы улыбнулась, но сил на это просто не оставалось. Я и представить себе не могла, что сегодняшняя встреча с Диего настолько выпотрошит меня.

– Это, конечно, может создать трудности, но не переживайте, Анна Леонидовна, – Максим Геннадьевич улыбнулся мне, пытаясь приободрить. – Все будет хорошо.

Очередная вселенская ложь. Как в нее поверить, когда мой муж, узнав о сыне, просто ушел, не сказав ни слова? Тот самый муж, который вообще не помнит ни меня, ни наш брак. Что здесь может быть «хорошо»?

– Дайте мужу переспать с мыслью, что он теперь отец, – правильно понял мое молчание Шах. – Поверьте, уже завтра он позвонит вам, и вы сможете поговорить более обстоятельно.

Мне бы этого хотелось. Очень. Но как много из того, чего я действительно хотела, сбывалось?

Глава 26

Диего Солер

Мимо пронеслись лица официантов, гостей, незнакомых людей. А я просто шел вперед, не разбирая дороги. Включил режим автопилота и теперь жил в нем, уже целых полторы минуты. В голове полный бардак. Такого количества мыслей там не было даже тогда, когда я очнулся и не мог вспомнить собственного имени.

Фойе, улица, парковка. Не останавливался, боясь, что тогда меня догонят эмоции, от которых я всячески пытался отстраниться. Двигаться, мне просто нужно было двигаться, не важно, куда и с какой скоростью. Но чем быстрее, тем лучше.

– Диего, постой! – чужие пальцы обхватили локоть в тот момент, когда я уже тянулся к ручке на двери машины. Обернулся вслед за настойчивым движением и увидел перед собой запыхавшуюся Елену. Не удивился ее виду, учитывая, сколько ей пришлось пробежать за мной на каблуках, чтобы догнать. А я, к своему стыду, только сейчас вспомнил о ее существовании. – Что случилось? На тебе лица нет!

Да ничего не случилось! Просто я вдруг узнал, что стал отцом. Четыре. Долбанных. Года. Назад. И эта фраза никак не хотела укладываться в сознании.

– Что такого эта стерва тебе сказала? – не унималась Мартинез.

Едва не дернулся в ответ на такое обращение к Ане. Все внутри противилось. Нет, не так: скалилось. Мне не нравилось, что Елена позволяла себе так говорить о моей пока еще жене. Жене, которую я совсем не помнил.

– Выбирай выражения, – в который раз рычал свозь зубы.

В своем стремлении развести меня Елена походила на маньяка. Она была буквально одержима этой идеей, хотя я ей еще ничего не обещал. Никакого «вместе и навсегда», хоть сама Мартинез давно уже намекала, что ждет предложения руки и сердца. А я, наверное, и готов был разумом, но сердцем…

С глупым органом договориться не удавалось. С тех пор, как память приказала долго жить, но без нее, чувства – единственный мой индикатор. Было очень тяжело прислушиваться к ним, но, как оказалось, именно так можно было понять, врут мне или нет.

Когда Хавьер нашел меня, информации было очень много. Проведя почти месяц в больнице, где никто о тебе ничего не знает, а потом вдруг оказавшись в центре мира, где каждый знал тебя лучше, чем ты сам, – это было настоящим испытанием. Смотреть на людей, которые говорили, что они – мои мать, сестры, друзья, и не узнавать никого из них – это очень тяжело.

Я не доверял никому. Ведь это так просто – прикинуться родственником человека, который ничего не помнит. А мне быстро донесли, что я – не деревенский дурачок, а вполне себе обеспеченный мужик с большими деньгами. И сразу после этого такой наплыв посетителей в мою палату.

Я очень хотел бы вспомнить каждого из них, но сознание играло со мной в тупую игру «верю-не верю» на каждое произнесенное предложение. И лишь чувства или молчали, или проявляли себя.

Когда впервые увидел Хави, я почувствовал умиротворение и спокойствие. Доверие – вот что было основой наших отношений, поэтому брат стал первым, в чьих словах я перестал сомневаться.

Когда в палату вошла плачущая мать в окружении сестер, сердце дрогнуло еще раз, наполняясь теплотой. И если Марию и Сару мне в тот же момент захотелось успокоить, то с сеньорой Солер все оказалось куда сложнее.

Я чувствовал, что у нас с ней есть связь. Не сомневался, что мы – родственники. Но почему-то каждый раз, когда она смотрела на меня с нежностью во взгляде и говорила что-то о моем прошлом, меня не отпускало ощущение, что мать что-то недоговаривала. Или приукрашала.

Триггером стала Ана. Я прекрасно помнил, как во время осмотра врач поинтересовался, не нужно ли сообщить моей жене. Какой жене, удивился я тогда. А мать, находившаяся рядом каждую минуту, вдруг поджала губы и сурово заявила:

– Эта гадина нас бросила.

Это был первый, но далеко не единственный раз, когда слова сеньоры Солер вызывали острое отторжение. Но я далеко не сразу понял, почему.

О моей жене мама говорила много, и почти всегда – что-то плохое. Что Анна меня соблазнила, почти приворожила. Что крутила мой, как хотела, а я совсем потерял голову и был на себя не похож. Что она заставила жениться на себе, что совершенно не занималась домом, а большую часть времени проводила с подругами в клубах и барах, прожигая мои деньги.

Не могу сказать, что я верил, но мне нечего было возразить. Я просто слушал и впитывал, каждый раз все больше и больше задумываясь о том, что вряд ли стал бы терпеть рядом с собой такую женщину. Да, я ничего не помнил, но ощущения! Я ведь понимал, что не тот человек, которым легко манипулировать, да и эмоциям я не поддавался с такой легкостью, как тот же Хави или мама. Тогда зачем я женился? Тем более на женщине, которая ни во что меня не ставит.

А после Хавьер привез меня домой. Ко мне домой, на виллу, где я жил последние полгода до исчезновения. Мать пыталась противится, мол, нельзя оставлять меня одного, за мной нужен был уход, но к тому моменту ее забота уже сидела у меня в печенках. Я хотел одиночества и, едва переступив порог дома, вздохнул свободно.

Тут я чувствовал себя на своем месте. Среди этих панорамных окон, светлой мебели и цветных диванных подушек.

– Красивые, – вот что я сказал, взяв одну из них в руки.

– Это Ана выбирала, – печально улыбнулся Хавьер. И кивнул на фоторамку на каминной полке.

Там я обнимал невысокую стройную девушку на фоне заката. Мы оба босиком стояли на песке и счастливо улыбались в камеру. Рядом со мной ее фигура казалась миниатюрной, но при этом я не мог сказать, что пара на фото выглядела нелепо или несовместимо, как две наложенные друг на друга вырезки из разных журналов. Нет, те двое идеально друг к другу подходили, несмотря на мужскую массивность и женскую хрупкость.

Даже странно было осознавать, что этот мужчина на фото – я. Таким счастливым и беззаботным я себя никогда еще не ощущал.

На мне были черные брюки и белая рубашка, на ней – легкое белоснежное платье с ажурным лифом и летящей юбкой. Никаких вульгарных вырезов или провокационных декольте, очень нежный фасон, идеально подходивший девушке с лицом сердечком. Русые волосы трепал морской ветер, и если сначала мне показалась, что прически и вовсе не было, то чем больше я смотрел, тем больше видел маленьких косичек со светлыми бусинками.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне больше хочется рассматривать именно их – бусинки, косички, кружева на платье, лишь бы подольше оттянуть момент взгляда в глаза. Я боялся, что не узнаю свою жену. И так же боялся, что узнаю.

Но, к счастью и разочарованию одновременно, узнавания не было. Только сказать, что серые раскосые глаза оставляют меня равнодушным, я не мог. Нет, я смотрел на женщину, которую не помнил, и ощущал, как внутри начинает что-то ворочаться. Какой-то коктейль из чувств и ощущений. Словно я оказался там, на побережье. Словно я ощущал песок под ногами, дуновения ветра на лице, даже морские капли, хотя на фото от края воды мы достаточно далеко. А кончики пальцев на левой руке закололо от ощущения неровной ткани под ними.

Я хмурился, не понимая, как такое возможно. Прикрыл глаза в попытке избавиться от образов, но стало лишь хуже: мне вдруг показалось, что рядом со мной кто-то был. И этот кто-то нежно прижимался к моему боку точно так же, как это делала девушка на фото.

Но когда я вынырнул из навеянных образов, рядом находился только брат, и он стоял достаточно далеко, чтобы хоть как-то повлиять на мое восприятие. Не подходил, не говорил, не двигался. Давал мне время или вспомнить, или познакомиться с женой заново.

Помню, как разозлился в тот момент – на себя и на девушку со снимка. За то, что не могу вспомнить, за то, что ее нет рядом. За то, что ничего не понимаю. И уже порывался убрать злосчастную рамку куда подальше, туда, где никогда не буду ее видеть, как вдруг натыкаюсь взглядом за лежащий рядом браслет. Простой, незамысловатый, узкая кожаная полоска черного цвета и серебряные крепежи с цепочкой между ними.

Не сомневаюсь ни минуты, прежде чем взять его в руку. Шестое чувство буквально кричит о том, что эта дешевая вещь, совершенно не вписывающаяся в обстановку, – моя.

Тогда я впервые почувствовал боль. Не физическую. Душевную. Меня накрывало такой тоской, стоило только провести пальцем по маленьким звеньям, что я едва не выл в голос. Взгляд сам собой метнулся обратно к фотографии, заставляя разум запоминать каждую деталь. Косички. Бусинки в волосах. Вышивку на платье. Расположение песчинок у ног.

Серые глаза в обрамлении пышных ресниц, которые смотрели в самое сердце и переворачивали в нем что-то.

Сами собой в голове всплыли рассказы матери о моей жене. Сеньора Солер не очень любила говорить о ней, но в те пару раз, когда я задавал вопросы, мама была неумолима в своих описаниях. В ее глазах я был женат на дьяволице, не меньше.

Но та девушка, что смотрела на меня с фото, не создавала впечатления прожженной стервы, гуляющей налево и направо и изводящей мужчину, к которому так доверчиво жалась. В ее глазах я видел чувства, которые невозможно сыграть. И верил, что эти чувства были обращены ко мне.

– Почему она ушла? – спросил я у брата, так и не выпустив браслет из рук. Я помнил, как его сняли с моей руки при поступлении в больницу. Удивительно, что Хави его нашел и принес сюда – а в том, что это сделал именно брат, я не сомневался.

Хавьер растерял улыбку.

– Я не знаю, Ди. Мне не удалось с ней связаться. Последний раз с ней разговаривала мама, и ей Ана сказала, что для нее это слишком.

Я кивнул, хотя не понял ровным счетом ничего.

– Этот браслет она подарила тебе в честь месяца со дня свадьбы. Сама сделала, – подойдя ближе, тихо произнес брат. А после уже другим, куда более глухим тоном добавил: – Ей было очень тяжело, когда ты пропал. От нее буквально ничего не осталось. Призрак, а не человек. И, знаешь. Возможно, для нее так действительно лучше. Она настолько отдавала себя тебе, что это уничтожило ее саму. Нельзя настолько терять себя в другом человеке, Ди.

Мы потом еще не раз говорили об этом – о моем браке и о Ане. И то, что рассказывал мне Хави, кардинально отличалось от слов матери. Я так и не набрался смелости спросить у брата, почему, но догадывался, что сеньора Солер просто не одобрила мой выбор женщины. А уж в том, что это был именно мой выбор, я к тому моменту уже не сомневался.Диего Солер

Мимо проносились лица официантов, гостей, незнакомых людей. А я просто шел вперед, не разбирая дороги. Включил режим автопилота и теперь жил в нем, уже целых полторы минуты. В голове полный бардак. Такого количества мыслей там не было даже тогда, когда я очнулся и не мог вспомнить собственного имени.

Фойе, улица, парковка. Не останавливался, боясь, что тогда меня догонят эмоции, от которых я всячески пытался отстраниться. Двигаться, мне просто нужно было двигаться, не важно, куда и с какой скоростью. Но чем быстрее, тем лучше.

– Диего, постой! – чужие пальцы обхватили локоть в тот момент, когда я уже тянулся к ручке на двери машины. Обернулся вслед за настойчивым движением и увидел перед собой запыхавшуюся Елену. Не удивился ее виду, учитывая, сколько ей пришлось пробежать за мной на каблуках, чтобы догнать. А я, к своему стыду, только сейчас вспомнил о ее существовании. – Что случилось? На тебе лица нет!

Да ничего не случилось! Просто я вдруг узнал, что стал отцом. Четыре. Долбанных. Года. Назад. И эта фраза никак не хотела укладываться в сознании.

– Что такого эта стерва тебе сказала? – не унималась Мартинез.

Едва не дернулся в ответ на такое обращение к Ане. Все внутри противилось. Нет, не так: скалилось. Мне не нравилось, что Елена позволяла себе говорить в подобном тоне о моей пока еще жене. Жене, которую я совсем не помнил.

– Выбирай выражения, – в который раз рычал свозь зубы.

В своем стремлении развести меня Елена походила на маньяка. Она была буквально одержима этой идеей, хотя я ей еще ничего не обещал. Никакого «вместе и навсегда», хоть сама Мартинез давно уже намекала, что ждет предложения руки и сердца. А я, наверное, и готов был разумом, но сердцем…

С глупым органом договориться не удавалось. С тех пор, как память приказала долго жить, но без нее, чувства – единственный мой индикатор. Было очень тяжело прислушиваться к ним, но, как оказалось, именно так можно было понять, врут мне или нет.

Когда Хавьер нашел меня, информации было очень много. Проведя почти месяц в больнице, где никто о тебе ничего не знал, а потом вдруг оказавшись в центре мира, где каждый знал тебя лучше, чем ты сам, – это было настоящим испытанием. Смотреть на людей, которые говорили, что они – мои мать, сестры, друзья, и не узнавать никого из них – это очень тяжело.

Я не доверял никому. Ведь это так просто – прикинуться родственником человека, который ничего не помнил. А мне быстро донесли, что я – не деревенский дурачок, а вполне себе обеспеченный мужик с большими деньгами. И сразу после этого такой наплыв посетителей в мою палату.

Я очень хотел бы вспомнить каждого из них, но сознание играло со мной в тупую игру «верю-не верю» на каждое произнесенное предложение. И лишь чувства или молчали, или проявляли себя.

Когда впервые увидел Хави, я почувствовал умиротворение и спокойствие. Доверие – вот что было основой наших отношений, поэтому брат стал первым, в чьих словах я перестал сомневаться.

Когда в палату вошла плачущая мать в окружении сестер, сердце дрогнуло еще раз, наполняясь теплотой. И если Марию и Сару мне в тот же момент захотелось успокоить, то с сеньорой Солер все оказалось куда сложнее.

Я чувствовал, что у нас с ней есть связь. Не сомневался, что мы – родственники. Но почему-то каждый раз, когда она смотрела на меня с нежностью во взгляде и говорила что-то о моем прошлом, меня не отпускало ощущение, что мать что-то недоговаривала. Или приукрашала.

Триггером стала Ана. Я прекрасно помнил, как во время осмотра врач поинтересовался, не нужно ли сообщить моей жене. Какой жене, удивился я тогда. А мать, находившаяся рядом каждую минуту, вдруг поджала губы и сурово заявила:

– Эта гадина нас бросила.

Это был первый, но далеко не единственный раз, когда слова сеньоры Солер вызывали острое отторжение. Но я далеко не сразу понял, почему.

О моей жене мама говорила много, и почти всегда – что-то плохое. Что Анна меня соблазнила, почти приворожила. Что крутила мой, как хотела, а я совсем потерял голову и был на себя не похож. Что она заставила жениться на себе, что совершенно не занималась домом, а большую часть времени проводила с подругами в клубах и барах, прожигая мои деньги.

Не могу сказать, что я верил, но мне нечего было возразить. Я просто слушал и впитывал, каждый раз все больше и больше задумываясь о том, что вряд ли стал бы терпеть рядом с собой такую женщину. Да, я ничего не помнил, но ощущения! Я ведь понимал, что не тот человек, которым легко манипулировать, да и эмоциям я не поддавался с такой легкостью, как тот же Хави или мама. Тогда зачем я женился? Тем более на женщине, которая ни во что меня не ставила.

А после Хавьер привез меня домой. Ко мне домой, на виллу, где я жил последние полгода до исчезновения. Мать пыталась противиться, мол, нельзя оставлять меня одного, за мной нужен был уход, но к тому моменту ее забота уже сидела у меня в печенках. Я хотел одиночества и, едва переступив порог дома, вздохнул свободно.

Тут я чувствовал себя на своем месте. Среди этих панорамных окон, светлой мебели и цветных диванных подушек.

– Красивые, – вот что я сказал, взяв одну из них в руки.

– Это Ана выбирала, – печально улыбнулся Хавьер. И кивнул на фоторамку на каминной полке.

Там я обнимал невысокую стройную девушку на фоне заката. Мы оба босиком стояли на песке и счастливо улыбались в камеру. Рядом со мной ее фигура казалась миниатюрной, но при этом я не мог сказать, что пара на фото выглядела нелепо или несовместимо, как две наложенные друг на друга вырезки из разных журналов. Нет, те двое идеально друг к другу подходили, несмотря на мужскую массивность и женскую хрупкость.

Даже странно было осознавать, что этот мужчина на фото – я. Таким счастливым и беззаботным я себя никогда не ощущал.

На мне были черные брюки и белая рубашка, на ней – легкое белоснежное платье с ажурным лифом и летящей юбкой. Никаких вульгарных вырезов или провокационных декольте, очень нежный фасон, идеально подходивший девушке с лицом сердечком. Русые волосы трепал морской ветер, и если сначала мне показалась, что прически и вовсе не было, то чем больше я смотрел, тем больше видел маленьких косичек со светлыми бусинками.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне больше хочется рассматривать именно их – бусинки, косички, кружева на платье, лишь бы на подольше оттянуть момент взгляда в глаза. Я боялся, что не узнаю свою жену. И так же боялся, что узнаю.

Но, к счастью и разочарованию одновременно, узнавания не было. Только сказать, что серые раскосые глаза оставляют меня равнодушным, я не мог. Нет, я смотрел на женщину, которую не помнил, и ощущал, как внутри начинает что-то ворочаться. Какой-то коктейль из чувств и ощущений. Словно я оказался там, на побережье. Словно я ощущал песок под ногами, дуновения ветра на лице, даже морские капли, хотя на фото от края воды мы стояли достаточно далеко. А кончики пальцев на левой руке закололо от ощущения неровной ткани под ними.

Я хмурился, не понимая, как такое возможно. Прикрыл глаза в попытке избавиться от образов, но стало лишь хуже: мне вдруг показалось, что рядом со мной кто-то был. И этот кто-то нежно прижимался к моему боку точно так же, как это делала девушка на фото.

Но когда я вынырнул из навеянных образов, рядом находился только брат, и он стоял достаточно далеко, чтобы хоть как-то повлиять на мое восприятие. Не подходил, не говорил, не двигался. Давал мне время или вспомнить, или познакомиться с женой заново.

Помню, как разозлился в тот момент – на себя и на девушку со снимка. За то, что не мог вспомнить, за то, что ее не было рядом. За то, что ничего не понимал. И уже порывался убрать злосчастную рамку куда подальше, туда, где никогда не буду ее видеть, как вдруг наткнулся взглядом на лежащий рядом браслет. Простой, незамысловатый, узкая кожаная полоска черного цвета и серебряные крепежи с цепочкой между ними.

Не сомневался ни минуты, прежде чем взять его в руку. Шестое чувство буквально кричало о том, что эта дешевая вещь, совершенно не вписывающаяся в обстановку, – моя.

Тогда я впервые почувствовал боль. Не физическую. Душевную. Меня накрывало такой тоской, стоило только провести пальцем по маленьким звеньям, что я едва не выл в голос. Взгляд сам собой метнулся обратно к фотографии, заставляя разум запоминать каждую деталь. Косички. Бусинки в волосах. Вышивку на платье. Расположение песчинок у ног.

Серые глаза в обрамлении пышных ресниц, которые смотрели в самое сердце и переворачивали в нем что-то.

Сами собой в голове всплыли рассказы матери о моей жене. Сеньора Солер не очень любила говорить о ней, но в те пару раз, когда я задавал вопросы, мама была неумолима в своих описаниях. В ее глазах я был женат на дьяволице, не меньше.

Но та девушка, что смотрела на меня с фото, не создавала впечатления прожженной стервы, гуляющей налево и направо и изводящей мужчину, к которому так доверчиво жалась. В ее глазах я видел чувства, которые невозможно сыграть. И верил, что эти чувства были обращены ко мне.

– Почему она ушла? – спросил я у брата, так и не выпустив браслет из рук. Я помнил, как его сняли с моей руки при поступлении в больницу. Удивительно, что Хави его нашел и принес сюда – а в том, что это сделал именно брат, я не сомневался.

Хавьер растерял улыбку.

– Я не знаю, Ди. Мне не удалось с ней связаться. Последний раз с ней разговаривала мама, и ей Ана сказала, что для нее это слишком.

Я кивнул, хотя не понял ровным счетом ничего.

– Этот браслет она подарила тебе в честь месяца со дня свадьбы. Сама сделала, – подойдя ближе, тихо произнес брат. А после уже другим, куда более глухим тоном добавил: – Ей было очень тяжело, когда ты пропал. От нее буквально ничего не осталось. Призрак, а не человек. И, знаешь. Возможно, для нее так действительно лучше. Она настолько отдавала себя тебе, что это уничтожило ее саму. Нельзя настолько терять себя в другом человеке, Ди.

Мы потом еще не раз говорили об этом – о моем браке и о Ане. И то, что рассказывал мне Хави, кардинально отличалось от слов матери. Я так и не набрался смелости спросить у брата, почему, но догадывался, что сеньора Солер просто не одобрила мой выбор женщины. А уж в том, что это был именно мой выбор, я к тому моменту уже не сомневался.

Глава 27

Диего Солер

За неполный месяц, что я провел дома, стать тем же человеком мне, конечно, не удалось, но мой характер начал проявляться во всей красе. В клинике я еще не был уверен, действительно ли это мои желания и ощущения, но, оставшись один, я смог в себе разобраться.

Я не терпел, когда со мной не соглашались. Я поступал так, как я считал нужным, но не гнушался попросить совета или стороннего взгляда на проблему, даже если это был банальный выбор блюда для ужина. Мне не нравились мелодрамы, но я любил смотреть боевики. Не выносил нудных разговоров, но мог до утра разговаривать о том, что было мне интересно. Я не принимал чужую помощь, если чувствовал, что могу справиться сам. И не позволял никому собой помыкать.

Так как при таких условиях я мог жениться на откровенной манипуляторше, какой мать выставляла Анну? Очевидно, что никак. А это наталкивало на вполне очевидный вывод: мама мне врала.

С тех пор общаться с ней мне стало сложно. Я не мог обвинить мать во лжи, но постоянно чувствовал неискренность и сомнения. Мама обижалась, подговаривала сестер, заявлялась без предупреждения. Мне не хотелось ставить под сомнение каждое ее слово, но именно так и происходило. Поэтому я свел встречи к минимуму и старался не общаться больше необходимого даже по телефону.

Думал, от этого мне станет легче, и так оно и произошло. Но все равно, возвращаясь вечерами домой после очередного трудного дня, где я учился заново руководить огромной корпорацией, доставшейся от умершего отца, я все острее чувствовал одиночество. Иной раз, подъезжая к вилле, я был уверен, что сейчас дверь распахнется, и мне навстречу выйдет… кто? Жена?

Я никогда не делился этими мыслями даже с Хави, но периодически меня накрывало чем-то вроде дежавю. Когда я замирал в гардеробной перед рубашками, мне казалось, что сейчас сзади меня обнимут тонкие руки, а после в сторону отодвинут вешалку с одеждой, которую мне стоит надеть.

Когда я работал в гостиной и откидывался на спинку дивана, расстегивая рубашку, ощущение, что в следующий момент мои плечи разомнут нежным массажем, походило на наваждение.

Когда во сне я ворочался, то непроизвольно искал кого-то на другой половине кровати, а в итоге просыпался, прижимая к себе подушку.

В те времена я много раз перелистывал список контактов, пытаясь найти хоть один номер, записанный как «любимая», «жена» или «Ана», но не находил. Ни одной переписки. Ни одного сообщения или звонка. Как так получилось?

Не хотелось верить, что в моем телефоне кто-то покопался, но иного вывода не оставалось. И это был точно не Хавьер – когда я попросил у него номер Анны Солер, он искренне удивился.

Я часто открывал пустую переписку и подолгу сидел над пустым сообщением. Мне хотелось написать, но я не знал, что. А еще хуже, я не понимал, зачем мне это. Я не знал эту женщину – новый я. Все, что у меня было, это диаметрально противоположные рассказы матери и брата, в которых одна Ана меня использовала, а другая – любила до гроба. Сердце хотело верить в последнее, прагматизм склонялся к первому, а здравый смысл старался держаться где-то посередине. Но его бесил один факт желания написать незнакомке, которая от нас отказалась.

Я помнил объяснение Хави, но все равно не понимал, как женщина, которая любит, могла оставить собственного мужа в таких обстоятельствах. Что могло произойти между нами, что она сбежала? Кто был виноват – я или она? Должно же быть какое-то разумное объяснение.

Я очень хотел его потребовать. Набирал, стирал, набирал снова. Зависал над кнопкой «отправить». А потом откидывал телефон подальше, злясь на себя и на ту, что сводила меня с ума, и невольно прокручивал на руке браслет, который носил, не снимая.

Если я ей не нужен, зачем пытаться что-то выяснить?

Я выбросил жену из своей головы так же, как она выбросила меня из своей жизни. Собрал все фотографии, развешенные по дому, в большую коробку и отнес в дальний угол гаража. Я запретил себе сомневаться, но все равно, оставаясь дома в одиночестве, я остро чувствовал, как мне чего-то не достает.

Кого-то не достает.

Это как жить с призраком, которого ты не видел, не слышал и не знал, но чувствовал на каком-то энергетическом уровне. Ты мог сидеть за столом и обедать, и вдруг ощутить, как сзади тебя кто-то прошел, словно невзначай дотронувшись до плеча. Мог спать и понимать, что вот сейчас другой край кровати прогнется под тяжестью чужого тела. Мог забывать ключи и стоять перед машиной добрых пять минут в ожидании, что кто-то тебе их вынесет.

Это выматывало. Я всерьез обеспокоился, что начинаю сходить с ума от этих фантомных то ли воспоминаний, то ли видений. У меня не было времени с этим разбираться, поэтому я просто перебрался из дома в городскую квартиру. А там меня отпустило.

На виллу я больше не возвращался. Мог провести там ночь, если мотался по делам где-то по пригороду. Мог устроить там барбекю с Хави или покататься на пришвартованной на личном пирсе яхте. Сутки, не больше, чтобы призраки потерянного прошлого не возвращались.

А потом появилась Елена – первая женщина, рядом с которой не возникло ощущения, что все это уже было. С ней и чувства, и разум сходились во мнениях. Сначала мы пересеклись несколько раз по работе, потом я переманил ее к себе в фирму. В какой момент профессиональный интерес перерос в личный? Я не знал. Но мы были вместе уже почти три года. Работали вместе, жили вместе. И да, планы на будущее мы тоже строили вместе.

Но если для меня в них входили совместный отдых где-то на островах или поход в гости к общим друзьям, то Елена мыслила масштабнее.

Разумом я ее понимал: проведя рядом с мужчиной столько времени, логично ждать от него каких-то более серьезных шагов по узакониванию отношений. Но мне было хорошо и так. Зачем что-то менять, если все устраивает? Елена была для меня хорошим партнером: с ней можно было поговорить или помолчать, она не выносила мозг, не возмущалась, если я задерживался на работе или вовсе не приходил ночевать. Ее не интересовали мои увлечения, но она и свои навязать не пыталась. Ей не нужны были мои деньги.

Но ей нужен был я в качестве мужа, и последнее время она все чаще стала об этом говорить. А я снова оказался в том конфликте разумного и чувственного, когда одно не против, а второе идет в яростный отказ.

Мне не нравится что-то не понимать, особенно в самом себе. Мне казалось, что за пять лет я успел достаточно узнать себя и примириться с какими-то моментами, особенно после того, как покинул виллу. Но нет, это состояние беспомощности возвращалось каждый раз, как я думал о Мартинез в качестве своей жены.

О том, что я женат, Елена узнала сама. Она не скандалила, просто пришла и, сев по-деловому напротив, попросила объяснений. Я рассказал, как знал: что я не помню своей жены, а та решила, что потерявший память муж ей не нужен.

– Значит, и она тебе не нужна? – спросила тогда Елена.

Я не смог ответить.

В тот раз я заставил себя поступить по уму. Ведь это разумно, расторгнуть брак с той, о ком ты не знаешь ничего? Боже, я ведь даже не видел ее, не считая фотографий! Не разговаривал ни разу в своей «новой» жизни. Зачем мне этот старый лишний груз?

Елена предлагала расторгнуть брак так, не поставив никого в известность. Мол, знала людей, кто за определенную сумму может провернуть, будто моя жена «пропала без вести в своей России». Но тогда чувственное прорвалось наружу.

Мне хотелось хоть с ней встретиться, с женщиной, которая носила мою фамилию. Посмотреть в ее глаза и узнать, что именно сподвигло ее исчезнуть. Я даже спрашивать ничего не собирался, просто собирался попросить развода. Пять лет прошло! Не сомневался нисколько, что для Анны Солер наш брак тоже остался в прошлом.

Выяснил все сам, не обращаясь к брату, хотя знал, что последнее время он поддерживает связь с моей женой. Купил билет, прилетел, правда, рейс задержали, поэтому в Екатеринбурге я оказался значительно позже ожидаемого. В офисе, куда я приехал, мне сообщили, что Анна Солер уже ушла. Но дали адрес, где она должна была быть.

Какой-то ресторан. Девушка-хостес, попросившая меня подождать. Проход в явно забронированный подо что-то зал.

Я заметил ее сразу. Не знаю, как и почему, но стоило только пробежаться глазами по гостям, как взгляд сразу же прилип к фигуре в темно-синем брючном костюме. Она стояла спиной, но я точно знал, что это она.

Скажу честно: я ожидал какого угодно приема, от ледяного равнодушия до истеричного крика, но того, что жена упадет в обморок при виде меня, я никак не мог себе представить. Вокруг нее сразу засуетились какие-то люди. Одну из них я смутно помнил по фотографиям со свадьбы, поэтому предположил, что это сестра Анны. А вот мужчина, подхвативший мою жену на руки, был мне незнаком.

Как незнакомо было и черное чувство злобы, накрывшее с головой, когда он уносил Ану.

Что-то внутри настойчиво требовало отобрать женщину из чужих рук и не подпускать к ней больше никого. Но я отмахнулся, запрятав эмоции куда подальше. Я здесь по делу, а не ради пробуждения памяти, которая, как я уже понял, совсем не желала пробуждаться.

Я ждал, стоя в коридоре под дверью, когда Анну приведут в чувство. Вошел внутрь под недовольным взглядом ее сестры, уже догадываясь, что теплого приема мне здесь не откажут.

И замер, оказавшись внутри, когда огромные глаза встретили меня без недовольства, холода или равнодушия.

Точно так же они смотрели на меня с той свадебной фотографии, что лежала на самом верху коробки в моем гараже. С теми же чувствами и теми же бликами в серых переливах.

Я был уверен, что услышу сейчас что-то важное, но Ана сказала мне лишь одно слово. Она поздоровалась. А сердце внутри сошло с ума от звука голоса, который я слышал впервые.

Это ненормально, так остро реагировать на человека, которого ты видел первый раз в своей осознанной жизни. Но я будто снова оказывался в той палате, где вокруг меня собрались люди, которых я не знал, но которые называли себя моими родными, и меня топили необъяснимые чувства.

Но Ана никак себя не называла. Она вообще молчала, поглощая меня взглядом, который я боялся расшифровать неправильно. Это ведь любовь в ее грозовых глазах? Или ненависть? Что за чувство? Почему в его отголосках мне мерещится боль?

Я ничего не понимал, а непонимание – то, что я больше всего ненавижу. Поэтому я сделал то, ради чего приехал: попросил развод.

И меня выставили вон. Я даже не успел осознать, как сестра моей жены наехала на меня с криками, а незнакомый мужчина, весь разговор бережно сжимавший руку Аны, сопроводил на выход. Мне наглядно продемонстрировали, как не любят меня в этой чужой семье, но почему внутри упорно зрело чувство, что все неправильно? Я даже задержался в России, чтобы понять, надеялся, что кто-то из близких моей жены мне позвонит. Но этого не произошло.

И вот спустя три с лишним недели звонок и согласие, от которого Елена едва ли до потолка не прыгала. А я не понимал, как мне реагировать. Облегчения не было. Радости тоже. Зато появилось какое-то мерзкое ощущение, похожее на сожаление?

Я вернулся домой с намерением окончательно выкинуть из головы Анну Солер. Я стал больше времени проводить с Еленой и работой. Я не думал о жене, ее странных родственниках и их ко мне отношении. Но, засыпая, я ловил себя на мысли, а какого это было, когда на моем плече спала другая женщина?

Это было нечестно по отношению к Мартинез. Это было нечестно по отношению ко мне. Но я все равно раз за разом переживал ту встречу и снова и снова ощущал на себе тот самый взгляд серых глаз.

Я обрадовался, когда Ана написала, что прилетит. Даже вторую часть фразы – чтобы быстрее развестись – я недальновидно пропустил мимо ушей. А вот Елена… она не выглядела довольной.

– Зачем вообще это нужно? – ворчала моя женщина вечером. – Ее присутствие не обязательно, ей всего-то нужно подписать бумаги, которые я приготовлю. И заверить их. Это не сложно!

Я не спорил, но и не соглашался. Внутри меня зрело предвкушение, которое объяснить разумом я не мог.Диего Солер

За неполный месяц, что я провел дома, стать тем же человеком мне, конечно, не удалось, но мой характер начал проявляться во всей красе. В клинике я еще не был уверен, действительно ли это мои желания и ощущения, но, оставшись один, я смог в себе разобраться.

Я не терпел, когда со мной не соглашались. Я поступал так, как я считал нужным, но не гнушался попросить совета или стороннего взгляда на проблему, даже если это был банальный выбор блюда для ужина. Мне не нравились мелодрамы, но я любил смотреть боевики. Не выносил нудных разговоров, но мог до утра разговаривать о том, что было мне интересно. Я не принимал чужую помощь, если чувствовал, что мог справиться сам. И не позволял никому собой помыкать.

Так как при таких условиях я мог жениться на откровенной манипуляторше, какой мать выставляла Анну? Очевидно, что никак. А это наталкивало на вполне очевидный вывод: мама мне врала.

С тех пор общаться с ней мне стало сложно. Я не мог обвинить мать во лжи, но постоянно чувствовал неискренность и сомнения. Мама обижалась, подговаривала сестер, заявлялась без предупреждения. Мне не хотелось ставить под сомнение каждое ее слово, но именно так и происходило. Поэтому я свел встречи к минимуму и старался не общаться больше необходимого даже по телефону.

Думал, от этого мне станет легче, и так оно и произошло. Но все равно, возвращаясь вечерами домой после очередного трудного дня, где я учился заново руководить огромной корпорацией, доставшейся от умершего отца, я все острее чувствовал одиночество. Иной раз, подъезжая к вилле, я был уверен, что сейчас дверь распахнется, и мне навстречу выйдет… кто? Жена?

Я никогда не делился этими мыслями даже с Хави, но периодически меня накрывало чем-то вроде дежавю. Когда я замирал в гардеробной перед рубашками, мне казалось, что сейчас сзади меня обнимут тонкие руки, а после в сторону отодвинут вешалку с одеждой, которую мне стоит надеть.

Когда я работал в гостиной и откидывался на спинку дивана, расстегивая рубашку, ощущение, что в следующий момент мои плечи разомнут нежным массажем, походило на наваждение.

Когда во сне я ворочался, то непроизвольно искал кого-то на другой половине кровати, а в итоге просыпался, прижимая к себе подушку.

В те времена я много раз перелистывал список контактов, пытаясь найти хоть один номер, записанный как «любимая», «жена» или «Ана», но не находил. Ни одной переписки. Ни одного сообщения или звонка. Как так получилось?

Не хотелось верить, что в моем телефоне кто-то покопался, но иного вывода не оставалось. И это был точно не Хавьер – когда я попросил у него номер Анны Солер, он искренне удивился.

Я часто открывал пустую переписку и подолгу сидел над полем для сообщения. Мне хотелось написать, но я не знал, что. А еще хуже, я не понимал, зачем мне это. Я не знал эту женщину – новый я. Все, что у меня было, это диаметрально противоположные рассказы матери и брата, в которых одна Ана меня использовала, а другая – любила до гроба. Сердце хотело верить в последнее, прагматизм склонялся к первому, а здравый смысл старался держаться где-то посередине. Но его бесило желание написать незнакомке, которая от нас отказалась.

Я помнил объяснение Хави, но все равно не понимал, как женщина, которая любила, могла оставить собственного мужа в таких обстоятельствах. Что могло произойти между нами, что она сбежала? Кто был виноват – я или она? Должно же быть какое-то разумное объяснение.

Я очень хотел его потребовать. Набирал, стирал, набирал снова. Зависал над кнопкой «отправить». А потом откидывал телефон подальше, злясь на себя и на ту, что сводила меня с ума, и невольно прокручивал на руке браслет, который носил, не снимая.

Если я ей не был нужен, зачем пытаться что-то выяснить?

Я выбросил жену из своей головы так же, как она выбросила меня из своей жизни. Собрал все фотографии, развешенные по дому, в большую коробку и отнес в дальний угол гаража. Я запретил себе сомневаться, но все равно, оставаясь дома в одиночестве, я остро чувствовал, как мне чего-то не достает.

Кого-то не достает.

Это как жить с призраком, которого ты не видел, не слышал и не знал, но чувствовал на каком-то энергетическом уровне. Ты мог сидеть за столом и обедать, и вдруг ощутить, как сзади тебя кто-то прошел, словно невзначай дотронувшись до плеча. Мог спать и понимать, что вот сейчас другой край кровати прогнется под тяжестью чужого тела. Мог забывать ключи и стоять перед машиной добрых пять минут в ожидании, что кто-то тебе их вынесет.

Это выматывало. Я всерьез обеспокоился, что начал сходить с ума от этих фантомных то ли воспоминаний, то ли видений. У меня не было времени с этим разбираться, поэтому я просто перебрался из дома в городскую квартиру. А там меня отпустило.

На виллу я больше не возвращался. Мог провести там ночь, если мотался по делам где-то по пригороду. Мог устроить там барбекю с Хави или покататься на пришвартованной на личном пирсе яхте. Сутки, не больше, чтобы призраки потерянного прошлого не возвращались.

А потом появилась Елена – первая женщина, рядом с которой не возникло ощущения, что все это уже было. С ней и чувства, и разум сходились во мнениях. Сначала мы пересеклись несколько раз по работе, потом я переманил ее к себе в фирму. В какой момент профессиональный интерес перерос в личный? Я не знал. Но мы были вместе уже почти три года. Работали вместе, жили вместе. И да, планы на будущее мы тоже строили вместе.

Но если для меня в них входили совместный отдых где-то на островах или поход в гости к общим друзьям, то Елена мыслила масштабнее.

Разумом я ее понимал: проведя рядом с мужчиной столько времени, логично ждать от него каких-то более серьезных шагов по узакониванию отношений. Но мне было хорошо и так. Зачем что-то менять, если все устраивает? Елена была для меня хорошим партнером: с ней можно было поговорить или помолчать, она не выносила мозг, не возмущалась, если я задерживался на работе или вовсе не приходил ночевать. Ее не интересовали мои увлечения, но она и свои навязать не пыталась. Ей не нужны были мои деньги.

Но ей нужен был я в качестве мужа, и последнее время она все чаще стала об этом говорить. А я снова оказался в том конфликте разумного и чувственного, когда одно не против, а второе идет в яростный отказ.

Мне не нравилось что-то не понимать, особенно в самом себе. Мне казалось, что за пять лет я успел достаточно узнать себя и примириться с какими-то моментами, особенно после того, как покинул виллу. Но нет, это состояние беспомощности возвращалось каждый раз, как я думал о Мартинез в качестве своей жены.

О том, что я женат, Елена узнала сама. Она не скандалила, просто пришла и, сев по-деловому напротив, попросила объяснений. Я рассказал, как знал: что я не помню своей жены, а та решила, что потерявший память муж ей не нужен.

– Значит, и она тебе не нужна? – спросила тогда Елена.

Я не смог ответить.

В тот раз я заставил себя поступить по уму. Ведь это разумно, расторгнуть брак с той, о ком ты не знаешь ничего? Боже, я ведь даже не видел ее, не считая фотографий! Не разговаривал ни разу в своей «новой» жизни. Зачем мне этот старый лишний груз?

Елена предлагала расторгнуть брак так, не поставив никого в известность. Мол, знала людей, кто за определенную сумму может провернуть, будто моя жена «пропала без вести в своей России». Но тогда чувственное прорвалось наружу.

Мне хотелось хоть раз с ней встретиться, с женщиной, которая носила мою фамилию. Посмотреть в ее глаза и узнать, что именно сподвигло ее исчезнуть. Я даже спрашивать ничего не собирался, просто хотел попросить развода. Пять лет прошло! Не сомневался нисколько, что для Анны Солер наш брак тоже остался в прошлом.

Выяснил все сам, не обращаясь к брату, хотя знал, что последнее время он поддерживает связь с моей женой. Купил билет, прилетел, правда, рейс задержали, поэтому в Екатеринбурге я оказался значительно позже ожидаемого. В офисе, куда я приехал, мне сообщили, что Анна Солер уже ушла. Но дали адрес, где она должна была быть.

Какой-то ресторан. Девушка-хостес, попросившая меня подождать. Проход в явно забронированный подо что-то зал.

Я заметил ее сразу. Не знаю, как и почему, но стоило только пробежаться глазами по гостям, как взгляд сразу же прилип к фигуре в темно-синем брючном костюме. Она стояла спиной, но я точно знал, что это она.

Скажу честно: я ожидал какого угодно приема, от ледяного равнодушия до истеричного крика, но того, что жена упадет в обморок при виде меня, я никак не мог себе представить. Вокруг нее сразу засуетились какие-то люди. Одну из них я смутно помнил по фотографиям со свадьбы, поэтому предположил, что это сестра Анны. А вот мужчина, подхвативший мою жену на руки, был мне незнаком.

Как незнакомо было и черное чувство злобы, накрывшее с головой, когда он уносил Ану.

Что-то внутри настойчиво требовало отобрать женщину из чужих рук и не подпускать к ней больше никого. Но я отмахнулся, запрятав эмоции куда подальше. Я здесь по делу, а не ради пробуждения памяти, которая, как я уже понял, совсем не желала пробуждаться.

Я ждал, стоя в коридоре под дверью, когда Анну приведут в чувство. Вошел внутрь под недовольным взглядом ее сестры, уже догадываясь, что теплого приема мне здесь не откажут.

И замер, оказавшись внутри, когда огромные глаза встретили меня без недовольства, холода или равнодушия.

Точно так же они смотрели на меня с той свадебной фотографии, что лежала на самом верху коробки в моем гараже. С теми же чувствами и теми же бликами в серых переливах.

Я был уверен, что услышу сейчас что-то важное, но Ана сказала мне лишь одно слово. Она поздоровалась. А сердце внутри сошло с ума от звука голоса, который я слышал впервые.

Это ненормально, так остро реагировать на человека, которого ты видел первый раз в своей осознанной жизни. Но я будто снова оказывался в той палате, где вокруг меня собрались люди, которых я не знал, но которые называли себя моими родными, и меня топили необъяснимые чувства.

Но Ана никак себя не называла. Она вообще молчала, поглощая меня взглядом, который я боялся расшифровать неправильно. Это ведь любовь в ее грозовых глазах? Или ненависть? Что за чувство? Почему в его отголосках мне мерещится боль?

Я ничего не понимал, а непонимание – то, что я больше всего ненавидел. Поэтому я сделал то, ради чего приехал: попросил развод.

И меня выставили вон. Я даже не успел осознать, как сестра моей жены наехала на меня с криками, а незнакомый мужчина, весь разговор бережно сжимавший руку Аны, сопроводил на выход. Мне наглядно продемонстрировали, как не любят меня в этой чужой семье, но почему внутри упорно зрело чувство, что все неправильно? Я даже задержался в России, чтобы понять, надеялся, что кто-то из близких моей жены мне позвонит. Но этого не произошло.

И вот спустя три с лишним недели звонок и согласие, от которого Елена едва ли до потолка не прыгала. А я не понимал, как мне реагировать. Облегчения не было. Радости тоже. Зато появилось какое-то мерзкое ощущение, похожее на сожаление?

Я вернулся домой с намерением окончательно выкинуть из головы Анну Солер. Я стал больше времени проводить с Еленой и работой. Я не думал о жене, ее странных родственниках и их ко мне отношении. Но, засыпая, я ловил себя на мысли, а какого это было, когда на моем плече спала другая женщина?

Это было нечестно по отношению к Мартинез. Это было нечестно по отношению ко мне. Но я все равно раз за разом переживал ту встречу и снова и снова ощущал на себе тот самый взгляд серых глаз.

Я обрадовался, когда Ана написала, что прилетит. Даже вторую часть фразы – чтобы быстрее развестись – я недальновидно пропустил мимо ушей. А вот Елена… она не выглядела довольной.

– Зачем вообще это нужно? – ворчала моя женщина вечером. – Ее присутствие не обязательно, ей всего-то нужно подписать бумаги, которые я приготовлю. И заверить их. Это не сложно!

Я не спорил, но и не соглашался. Внутри меня зрело предвкушение, которое объяснить разумом я не мог.

Глава 28

Диего Солер

Когда я увидел Ану на улицах Барселоны, в моей голове словно недостающий кусочек паззла встал на место. Я любил Барселону, я здесь родился и вырос – причем, дважды. Этот город мне нравился куда больше других, в которых я успел побывать. Но где-то на подкорке постоянно крутилась мысль, что чего-то мне здесь не хватает.

Ее. Ее не хватало. Женщины в строгом бежевом платье и лодочках на невысоком каблуке. С собранными в хвост русыми волосами, пронзительными серыми глазами и губами под неброской помадой. Стоило ей остановиться передо мной на улице – и все, картинка сложилась.

Умиротворение – вот что я ощущал рядом с Аной. Меня отпускали проблемы, дела, сомнения. Я смотрел на нее и понимал, что все, нет нужды куда-то бежать и что-то выяснять, можно выдохнуть и расслабиться, дать себе минуту или две на отдых. Насладиться ее обществом и улыбкой, которую Анна не показывала, но которую я вполне мог себе представить. Доверить ей свои мысли и поделиться планами. Помолчать в конце концов, не испытывая при этом неловкости.

И дело даже не в том, что я помнил это ощущение тотального доверия и спокойствия. Я переживал его именно в тот момент, совершенно забыв о том, что рядом со мной стояла другая женщина.

Ана Солер была красивой. Красивой не той модельной внешностью, которой, например, очень гордилась Елена, даже не смотря на свой небольшой рост. Но Мартинез ради нее сидела на диетах, ходила в зал, спа, массаж и еще бог знает куда. А моя жена покоряла естественностью. Не такая худенькая, какой была на свадебных фото – что и не удивительно, пять лет прошло. Более плавные, сглаженные линии. Чуть шире бедра и пышнее грудь. Ей шло.

А вот это выражение лица заядлой стервы – нет. Анна смотрела на меня, как на врага, и я догадывался, что виной всему присутствие Елены. Да, я не предупредил, что адвокат нам необходим. Не подумал. И расплатился за это бегством женщины, к которой меня очевидно тянуло.

– Ну что за истеричка! – возмущалась Елена.

Мне не хотелось ее слушать. Хотелось затолкать произнесенные слова обратно в рот и прополоскать его с мылом, чтобы Мартинез больше никогда не смела говорить такого про мою жену.

Одернул себя, напоминая, что Анна мне никто. А эти глупые чувства, что вдруг просыпаются, когда она оказывается рядом – это все игры моего покалеченного разума.

И вот мы снова встретились. Сидим друг напротив друга. Смотрим. А потом эта просьба о разговоре наедине и фото, которое просто не могло быть правдой.

Я ведь не дурак. И не слепой. Я видел сходство, что называется, «фамильное». Но никак не мог уложить в голове факт, который так упорно туда просился. Не мог, потому что боялся. А внутри уже кровь стыла и дышать было нечем. Даже расстегнутая пуговица не помогала.

Последняя надежда – что это ребенок Хави. Что мать оказалась права, что Ана мне изменяла, пусть даже и с собственным братом. Что она именно такая, какой ее описывала сеньора Солер: гулящая, меркантильная, обманчивая.

Но смотрел в ее глаза и понимал все еще до того, как Ана произнесла это вслух.

Принять сына было несложно. Куда сложнее было принять тот факт, что я о нем ничего не знал.

И вот он, тот самый страх, который догнал меня спустя пять лет: что я забыл что-то настолько важное, что сломает мне жизнь. Мог ли я забыть про сына?

Мне говорили про жену, которая меня бросила. Про дом, бизнес, рано ушедшего из жизни отца. Но никто и никогда не говорил мне о том, что Анна была беременна. И я могу понять, почему: мои родные могли просто об этом не знать, если мы не рассказали. Но что, если Ана рассказала об этом мне?

Если это так, я возненавижу себя. За эти пять лет, что не решался набрать один-единственный номер и задать один-единственный вопрос. Возненавижу ее за то, что все эти пять лет она растила моего сына без меня. Чем я мог обидеть собственную жену, что она решила так мне отомстить? Или она ушла именно поэтому – потому что узнала о ребенке?

Я не мог выдержать этот наплыв вопросов. Мне нужно было очистить голову, очистить мысли. А тут так невовремя Елена со своим недовольством.

– От того, что я буду выбирать выражения, правда не изменится! – упрямо задрав подбородок, Елена смотрела мне в глаза. – Что такого она тебе сказала, что ты пулей вылетел из ресторана? Она угрожала тебе? Шантажировала?

Лучше бы все действительно было так. Тогда бы я поверил, что Ана – та самая стерва из рассказов матери, откупился бы от нее всем, что она захотела, и вычеркнул из своей жизни. А что сейчас? Как навсегда проститься с женщиной, что родила тебе сына?

Боже, я ведь отец. Эта мысль била наотмашь, заставляла сглатывать горечь в горле и по-новому смотреть на вещи. И убеждаться: я все еще ни черта не знал о себе. Наивно верил, что восстановился, что научился жить без большей части воспоминаний. Что я все такой же полноценный человек, как и другие, просто кое чего не помню.

Например, жену. Или сына. Или, может, я забыл что-то еще?

Елена все еще сыпала вопросами, держала меня за руку и дергала за рукав, но я просто не слушал ее. Не хотел. Она сейчас – лишний информационный шум, который мешал мне осознать и принять самого себя в первую очередь.

– Елена, пожалуйста, помолчи! – бросил резко, отцепляя от себя чужие пальцы. Возможно, излишне грубо, поэтому в зеленых глазах горела обида. Но мне на нее плевать. Не сейчас, с этой мелкой проблемой я разберусь когда-нибудь потом. – Мне нужно побыть одному. Я позвоню.

Не стал ждать ответной реакции, и так прекрасно догадываясь, какой она будет. Недовольно поджатые губы, укор в глазах, возможно, крепкое словцо, брошенное мне в спину. Меня это лишь окончательно выведет из себя, а я и так чуть держался.

Завел мотор и сорвался с места, нарушая сразу несколько правил дорожного движения. Не осознавал, куда еду, просто двигался, открыв окно в надежде, что так из моей жизни выдует все проблемы.

Жаль, так просто нельзя из нее выдуть себя.

Меня почти тярсло – наверное, так начинаются панические атаки. Психолог, к которому я ходил по настоянию лечащего врача, предупреждал, что такое возможно. Правда, он упоминал панику в свете нахлынувших воспоминаний, а не чувства собственной никчемности. Но это уже такие мелочи.

Я пытался разложить по полкам то, в чем уверен – раньше это помогало не сойти с ума, когда вскрывалась очередная правда. Я – Диего Солер, мне тридцать восемь лет. Я владелец инвестиционной компании, доставшейся в наследство. Мою мать зовут Габриэлла, моих сестер – Мария и Сара, брата – Хавьер.

На имени младшего резко вдавил педаль тормоза в пол, тут же став получателем тонны недовольных сигналов и парочки матерных слов. Хавьер. Он ведь все это время общался с Анной. Неужели он не знал, что она родила мне сына?

Или он не захотел, чтобы знал я?

Привычная картина мира, в которой брат был оплотом надежности, пошла трещинами. Мне не хотелось думать, что Хави столько лет меня обманывал, но эти мысли все настойчивее лезли в голову, пока я выкручивал руль и выстраивал маршрут до фитнесс-центра брата. Я должен был выяснить все прямо сейчас, иначе…

Иначе меня не станет. Снова.

Машину бросил прямо у входа, не беспокоясь о парковке и возможной эвакуации. Влетел в здание, отмахнувшись от администратора, и сразу бросился в зал, прекрасно зная, что в такое время у младшего всегда занятия. Быстро нашел его среди тренажеров и подскочил, хватая за грудки.

– Ты знал?

Никогда бы не подумал, что умею так надрывно рычать. Но мне больно и страшно, а это не те состояния, в которых я умею себя контролировать.

– Ди, послушай, – попытался что-то сказать Хави, но это явно не то, что я хотел услышать, поэтому пусть и с трудом, но встряхнул крепкого брата.

– Ты знал или нет?!

Чувствовал, что на нас косятся все посетители и тренеры, но мне было плевать. Пока я не узнаю правды, брат от меня не отделается.

В точной копии моих глаз стоит сожаление, и оно красочнее всех слов отвечает на мой вопрос.

– Вчера, – глухо и очень тихо произнес Хавьер, а я, оглушенный собственными мыслями, не сразу это услышал. – Я узнал вчера, и только потому, что завалился к ним без предупреждения. Она очень просила не говорить тебе, хотела сама.

Кто «она», пояснять было не нужно. И мне бы обрадоваться тому, что Хави – все еще верен мне, он не скрывал от меня ничего долгие годы, лишь один несчастный день и лишь потому, что об этом его попросила моя жена. Но радости нет. Лишь опустошение, когда я понял, что единственными людьми, которые могли что-то знать и не сказать, были Ана и я.

– Но это еще не все, – положив руку мне на плечо, сообщил Хави.

Я горько усмехнулся.

– Что еще? – отпустил чужую майку и спрятал руки в карманы. Мне было неуютно от самого себя и от мыслей, что крутились внутри. Брат явно это заметил, но не посчитал достаточным поводом, чтобы поберечь мои и без того расшатанные нервы.

– Я знаю, почему Ана ушла, – кинул бомбу Хавьер, но если я думал, что хуже уже быть не может, то это я просто еще не дожил до следующих слов. – И это касается нашей матери.Диего Солер

Когда я увидел Ану на улицах Барселоны, в моей голове словно недостающий кусочек пазла встал на место. Я любил Барселону, я здесь родился и вырос – причем, дважды. Этот город мне нравился куда больше других, в которых я успел побывать. Но где-то на подкорке постоянно крутилась мысль, что чего-то мне здесь не хватает.

Ее. Ее не хватало. Женщины в строгом бежевом платье и лодочках на невысоком каблуке. С собранными в хвост русыми волосами, пронзительными серыми глазами и губами под неброской помадой. Стоило ей остановиться передо мной на улице – и все, картинка сложилась.

Умиротворение – вот что я ощущал рядом с Аной. Меня отпускали проблемы, дела, сомнения. Я смотрел на нее и понимал, что все, нет нужды куда-то бежать и что-то выяснять, можно выдохнуть и расслабиться, дать себе минуту или две на отдых. Насладиться ее обществом и улыбкой, которую Анна не показывала, но которую я вполне мог себе представить. Доверить ей свои мысли и поделиться планами. Помолчать в конце концов, не испытывая при этом неловкости.

И дело даже не в том, что я помнил это ощущение тотального доверия и спокойствия. Я переживал его именно в тот момент, совершенно забыв о том, что рядом со мной стояла другая женщина.

Ана Солер была красивой. Красивой не той модельной внешностью, которой, например, очень гордилась Елена, даже не смотря на свой небольшой рост. Но Мартинез ради нее сидела на диетах, ходила в зал, спа, массаж и еще бог знает куда. А моя жена покоряла естественностью. Не такая худенькая, какой была на свадебных фото – что и не удивительно, пять лет прошло. Более плавные, сглаженные линии. Чуть шире бедра и пышнее грудь. Ей шло.

А вот это выражение лица заядлой стервы – нет. Анна смотрела на меня, как на врага, и я догадывался, что виной всему присутствие Елены. Да, я не предупредил, что адвокат нам необходим. Не подумал. И расплатился за это бегством женщины, к которой меня очевидно тянуло.

– Ну что за истеричка! – возмущалась Елена.

Мне не хотелось ее слушать. Хотелось затолкать произнесенные слова обратно в рот и прополоскать его с мылом, чтобы Мартинез больше никогда не смела говорить такого про мою жену.

Одернул себя, напоминая, что Анна мне никто. А эти глупые чувства, что вдруг просыпаются, когда она оказывается рядом – это все игры моего покалеченного разума.

И вот мы снова встретились. Сидим друг напротив друга. Смотрим. А потом эта просьба о разговоре наедине и фото, которое просто не могло быть правдой.

Я ведь не дурак. И не слепой. Я видел сходство, что называется, «фамильное». Но никак не мог уложить в голове факт, который так упорно туда просился. Не мог, потому что боялся. А внутри уже кровь стыла и дышать было нечем. Даже расстегнутая пуговица не помогала.

Последняя надежда – что это ребенок Хави. Что мать оказалась права, что Ана мне изменяла, пусть даже и с собственным братом. Что она именно такая, какой ее описывала сеньора Солер: гулящая, меркантильная, обманчивая.

Но смотрел в ее глаза и понимал все еще до того, как Ана произнесла это вслух.

Принять сына было несложно. Куда сложнее было принять тот факт, что я о нем ничего не знал.

И вот он, тот самый страх, который догнал меня спустя пять лет: что я забыл что-то настолько важное, что сломает мне жизнь. Мог ли я забыть про сына?

Мне говорили про жену, которая меня бросила. Про дом, бизнес, рано ушедшего из жизни отца. Но никто и никогда не говорил мне о том, что Анна была беременна. И я могу понять, почему: мои родные могли просто об этом не знать, если мы не рассказали. Но что, если Ана рассказала об этом мне?

Если это так, я возненавижу себя. За эти пять лет, что не решался набрать один-единственный номер и задать один-единственный вопрос. Возненавижу ее за то, что все эти пять лет она растила моего сына без меня. Чем я мог обидеть собственную жену, что она решила так мне отомстить? Или она ушла именно поэтому – потому что узнала о ребенке?

Я не мог выдержать этот наплыв вопросов. Мне нужно было очистить голову, очистить мысли. А тут так не вовремя Елена со своим недовольством.

– От того, что я буду выбирать выражения, правда не изменится! – упрямо задрав подбородок, Елена смотрела мне в глаза. – Что такого она тебе сказала, что ты пулей вылетел из ресторана? Она угрожала тебе? Шантажировала?

Лучше бы все действительно было так. Тогда бы я поверил, что Ана – та самая стерва из рассказов матери, откупился бы от нее всем, что она захотела, и вычеркнул из своей жизни. А что сейчас? Как навсегда проститься с женщиной, что родила тебе сына?

Боже, я ведь отец. Эта мысль била наотмашь, заставляла сглатывать горечь в горле и по-новому смотреть на вещи. И убеждаться: я все еще ни черта не знал о себе. Наивно верил, что восстановился, что научился жить без большей части воспоминаний. Что я все такой же полноценный человек, как и другие, просто кое-что не помню.

Например, жену. Или сына. Или, может, я забыл что-то еще?

Елена все еще сыпала вопросами, держала меня за руку и дергала за рукав, но я просто не слушал ее. Не хотел. Она сейчас – лишний информационный шум, который мешал мне осознать и принять самого себя в первую очередь.

– Елена, пожалуйста, помолчи! – бросил резко, отцепляя от себя чужие пальцы. Возможно, излишне грубо, поэтому в зеленых глазах горела обида. Но мне на нее плевать. Не сейчас, с этой мелкой проблемой я разберусь когда-нибудь потом. – Мне нужно побыть одному. Я позвоню.

Не стал ждать ответной реакции, и так прекрасно догадываясь, какой она будет. Недовольно поджатые губы, укор в глазах, возможно, крепкое словцо, брошенное мне в спину. Меня это лишь окончательно выведет из себя, а я и так чуть держался.

Завел мотор и сорвался с места, нарушая сразу несколько правил дорожного движения. Не осознавал, куда еду, просто двигался, открыв окно в надежде, что так из моей жизни выдует все проблемы.

Жаль, так просто нельзя из нее выдуть себя.

Меня почти трясло – наверное, так могли начинаться панические атаки. Психолог, к которому я ходил по настоянию лечащего врача, предупреждал, что такое возможно. Правда, он упоминал панику в свете нахлынувших воспоминаний, а не чувства собственной никчемности. Но это уже такие мелочи.

Я пытался разложить по полкам то, в чем уверен – раньше это помогало не сойти с ума, когда вскрывалась очередная правда. Я – Диего Солер, мне тридцать восемь лет. Я владелец инвестиционной компании, доставшейся в наследство. Мою мать зовут Габриэлла, моих сестер – Мария и Сара, брата – Хавьер.

На имени младшего резко вдавил педаль тормоза в пол, тут же став получателем тонны недовольных сигналов и парочки матерных слов. Хавьер. Он ведь все это время общался с Анной. Неужели он не знал, что она родила мне сына?

Или он не захотел, чтобы знал я?

Привычная картина мира, в которой брат был оплотом надежности, пошла трещинами. Мне не хотелось думать, что Хави столько лет меня обманывал, но эти мысли все настойчивее лезли в голову, пока я выкручивал руль и выстраивал маршрут до фитнесс-центра брата. Я должен был выяснить все прямо сейчас, иначе…

Иначе меня не станет. Снова.

Машину бросил прямо у входа, не беспокоясь о парковке и возможной эвакуации. Влетел в здание, отмахнувшись от администратора, и сразу бросился в зал, прекрасно зная, что в такое время у младшего всегда занятия. Быстро нашел его среди тренажеров и подскочил, хватая за грудки.

– Ты знал?

Никогда бы не подумал, что умел так надрывно рычать. Но мне больно и страшно, а это не те состояния, в которых я мог себя контролировать.

– Ди, послушай, – попытался что-то сказать Хави, но это явно не то, что я хотел услышать, поэтому пусть и с трудом, но встряхнул крепкого брата.

– Ты знал или нет?!

Чувствовал, что на нас косятся все посетители и тренеры, но мне было плевать. Пока я не узнаю правды, брат от меня не отделается.

В точной копии моих глаз стояло сожаление, и оно красочнее всех слов отвечало на мой вопрос.

– Вчера, – глухо и очень тихо произнес Хавьер, а я, оглушенный собственными мыслями, не сразу это услышал. – Я узнал вчера, и только потому, что завалился к ним без предупреждения. Она очень просила не говорить тебе, хотела сама.

Кто «она», пояснять было не нужно. И мне бы обрадоваться тому, что Хави – все еще верен мне, он не скрывал от меня ничего долгие годы, лишь один несчастный день и лишь потому, что об этом его попросила моя жена. Но радости нет. Лишь опустошение, когда я понял, что единственными людьми, которые могли что-то знать и не сказать, были Ана и я.

– Но это еще не все, – положив руку мне на плечо, сообщил Хави.

Я горько усмехнулся.

– Что еще? – отпустил чужую майку и спрятал руки в карманы. Мне было неуютно от самого себя и от мыслей, что крутились внутри. Брат явно это заметил, но не посчитал достаточным поводом, чтобы поберечь мои и без того расшатанные нервы.

– Я знаю, почему Ана ушла, – кинул бомбу Хавьер, но если я думал, что хуже уже быть не может, то это я просто еще не дожил до следующих слов. – И это касается нашей матери.

Глава 29

Весь день я существовала словно в прострации. Все проходило мимо меня, хотя я все так же проводила время с сыном и сестрой. Мы вместе обедали, спали, ходили на море и гуляли по вечерней Барселоне, но я не видела ничего из того, что происходило вокруг. Ни морских волн. Ни украшенных улиц. Ни блеска фонарей.

Я все еще оставалась там, в ресторане, за столом, где Ди смотрел на фото нашего сына и молчал. Застыла в том моменте, потеряла себя. Все еще ждала, что мой муж что-то скажет, пусть даже обидное или злое. Но он молчал. Молчал и там, в моей голове, и здесь, в реальной жизни. И я не знала, какое молчание добивало меня больше.

Я несколько раз хваталась за телефон с намерением самой набрать номер Диего и обсудить с ним все. Лера словно надсмотрщица внимательно пресекала все эти моменты.

– Не надо, Аньчик, – накрывая экран рукой, говорила она. – Дай ему время. Своим напором можешь сделать только хуже.

– Ты вообще на чьей стороне? – ворчала я, но покорно убирала мобильник куда подальше, лишь бы не соблазняться.

– На его, – сестра кивала в сторону зависшего над очередным рисунком Саши. – Сашке будет лучше, если его родители научатся разговаривать спокойно. А для этого вы оба должны остыть. Вот, остывайте.

Я понимала, что Лерка права, как и всегда. Но чем ближе становилась ночь, тем яснее я понимала: просто не усну, если не поговорю с Ди.

Наверное, я слабохарактерная. Или безвольная. Или просто слишком переживательная – не знаю, какая характеристика описала бы меня в данных обстоятельствах наиболее точно. Но факт оставался фактом: дождавшись, пока Лера скроется в ванной, я вытащила из-под диванной подушки телефон и нашла в списке контактов Диего.

Но не успела его набрать, как мобильник ожил.

Мне потребовалась почти половина установленной на звонок мелодии, чтобы поверить: на экране действительно высветилось имя Ди и его фото. Старое, еще из той, прошлой жизни, когда я подловила момент и сфотографировала мужа, сидящего за ноутбуком на террасе. Красивое изображение, мне нравилось: босоногий Диего в простых штанах и хлопковой рубашке, расстегнутой почти до пупка, на заднем фоне – песок и море. Сосредоточенный взгляд в экран, пальцы, порхающие по клавиатуре. Суровый на первый взгляд мужчина, но уж кому, как не мне знать, каким заботливым и нежным он мог быть.

И вот он спустя пять лет звонит мне. Сам. После того, как узнал о существовании нашего общего сына.

Еще несколько секунд на принятие факта, и я едва успела поднять трубку до того, как звонок прервался.

– Да? – хрипло и неуверенно. На всякий случай ущипнула себя за запястье, чтобы вернуться в реальность и придать голосу побольше твердости.

– Не отвлекаю? – такое же хриплое, но больше уставшее. Испанское, не русское. Невольно и сама перешла на этот язык, чтобы Ди было удобнее.

– Нет.

Последние пару часов я отвлекала себя от мыслей о Диего работой, поэтому сидела, обложившись распечатками и открытым ноутбуком. Но какая тут работа, когда сам сеньор Солер решил мне позвонить? К черту все. Я хотела знать, что ему нужно, даже если Ди звонит для того, чтобы попрощаться навсегда.

– Я… – на том конце провода повисла пауза, за время которой я отсчитывала удары своего сердца. Пять, восемь. Почему так быстро? Или это Диего молчал так долго? – Мы можем поговорить?

Легкое облегчение прокатилось по нервам. Не наорал сразу, не сжег все мосты. Это же хороший знак, да?

– Разве сейчас мы не разговариваем?

Несла бред, но язык бежал вперед головы, которая, казалось, все еще не до конца верила, что я и Ди действительно разговаривали. Вдвоем. Без лишних ушей и эмоций.

– Хотелось бы с глазу на глаз.

О господи. Я не ослышалась? Судя по мурашкам на коже – нет, не ослышалась.

– Прямо сейчас?

Я сама себе напоминала школьницу, которую на первое свидание позвал понравившийся мальчик. Неуверенную, сомневающуюся, трусливую. И голосок дрожал, и руки тряслись в ожидании ответа.

– Если ты не занята, – совершенно не щадил мое запыхавшееся сердце Диего. – Я стою перед твоим отелем.

Сама не заметила, как подскочила вверх, заставив лежащие рядом листы рассыпаться по полу. Ди здесь – билось запертой птицей в голове, и я не знала, что мне делать прямо сейчас. Бежать к нему? Собрать бумаги? Переодеться? Поговорить с Леркой?

Как по заказу последняя вышла из ванной, неся замотанного в полотенце Сашу. Тот уже почти засыпал, положив голову крестной на плечо.

– Ты чего? – смерив меня непонимающим взглядом, поинтересовалась сестра.

– Ди приехал, – прикрыв трубку рукой, зачем-то шептала я. – Поговорить хочет.

Лера слишком тяжело вздохнула, но промолчала и развернулась в сторону спальни, которую мы с сыном делим пополам. Как я должна это понимать?

Так и стояла, держа у уха трубку, и смотрела в спину сестре. А мне-то что делать?

– Лер…

Наверное, вышло слишком жалобно, раз Валерия сразу обернулась через плечо.

– А что «Лер»? – ворчала. Так и не потеплела к Диего, даже несмотря на амнезию. – Собирайся уже, болезная. Все равно ведь не усидишь. А я пока Сашку уложу.

Послала сестре лучи благодарности своей улыбкой, но та лишь отмахнулась головой и скрылась в комнате. А я наконец отмерла.

– Мне нужно переодеться, – призналась в трубку, попутно сгребая в кучу все листы без разбора. Завтра посмотрю еще раз.

– Я подожду в баре, – ответил Ди и отключился.

Пока я приводила в порядок гостиную и себя – в ванной, Лера справилась с Сашей. Тот к вечеру едва держался на ногах, если весь день провел на улице. В этот раз тоже сразу вырубился, давая взрослым девочкам отдохнуть по-взрослому.

Обычно мы с Лерой брали бутылку вина, включали какой-нибудь фильм и болтали ни о чем и обо всем сразу. Сегодня, наверное, нас ждал бы вечер имени Диего Солер и его побега с утреннего разговора. Но теперь посиделки придется перенести на завтра.

– Ты же не пойдешь в этом? – кивнула на мой домашний костюм из майки и шорт Валерия, стоило мне с легким макияжем выйти из ванной.

– Нет конечно, – почти обиделась. И замерла, поймав себя на мысли, что не представляю, в чем мне идти. Платье? Ди ведь сказал про бар. Или слишком торжественно? Костюм? Чересчур официально. Топ и юбку? Не слишком фривольно?

– Ты прям как на свидание собираешься, – усмехнулась Лерка, глядя на то, как я выуживала из шкафа и чемодана вещи. – Расслабься, Аньчик. Это же твой муж.

– Который меня не помнит, – бурчала я себе под нос, откладывая в сторону красное шелковое платье. Зачем я вообще его брала?

– С которым ты вроде как разводиться собралась, – все еще с улыбкой уточнила Лера. Она не стала отказывать традициям и уже налила себе вина в бокал. – Или ты уже передумала?

Хитрые серые глаза смотрели насмешливо, почти издевательски. А я и ответить не могла, потому что сама не знала.

Когда я принимала решение приехать сюда, развод казался мне единственно верным решением. Но сейчас, когда я столько узнала про Ди, когда ничего не узнала про его отношение к Саше, и даже когда узнала про Елену, я почему-то начала сомневаться. Не хотела верить, не хотела поддаваться этой надежде, возникшей после слов Хави про ощущения его брата, лишенного памяти. Но все равно поддавалась.

Вдруг у нас получится? Вдруг удастся если не возродить былое, то хотя бы построить что-то новое? Я ведь все еще его люблю. И у нас есть ребенок. Может ведь это во что-то сложиться?

Мне так страшно было задавать эти вопросы вслух хоть кому-то, что я опасливо хранила их внутри, заставляя саму себя вариться в этой неопределенности снова и снова. Наверное, рано или поздно это свело бы меня с ума, но я никак не могла заставить себя отказаться от Ди, когда есть хотя бы один микроскопический шанс остаться не бывшими.

– Эй, Ань, – поняв, что я в очередной раз загналась чем-то, Лерка оставила свое вино и опустилась рядом со мной на пол у открытого чемодана. Ее миниатюрные руки скользили от моих локтей выше и обратно, растирая окоченевшие конечности. Так по-домашнему, что меня быстро отпустило. – Это твой муж. И твой сын. Только тебе решать, что со всем этим делать. И если ты считаешь, что вы с Диего можете сойтись обратно – в этом нет ничего плохого, кто бы что тебе не говорил. Попытаться стоит хотя бы для того, чтобы потом ни о чем не жалеть.

Лера младше меня на четыре года, а мне порой казалось, что старше на целую жизнь. Она так легко рассуждала о таких сложных вещах, словно миллион раз с ними сталкивалась. Возможно, все дело в том, что Лера ко многому относилась намного проще, и там, где я заморачивалась над каждой мелочью, она просто опускала руки и позволяла всему идти своим чередом. Я так не умела, особенно если это касалось отношений. С мужчинами, с друзьями, с семьей. Да я над Сашей первые месяцы тряслась так, что сестра частенько крутила пальцем у виска. Ничего, я переболела, стала спокойнее и не равнодушнее, нет, просто адекватнее. Ведь ничего страшного не произойдет, если мой сын будет бегать по чистому полу босиком, а не в носках.

Вот и теперь, несмотря на собственное негативное отношение к Диего, Лерка улыбалась, глядя на меня. И говорила слова, которые очень много для меня значили:

– Не важно, как и кто будет относиться к этому, Ань. Это твоя жизнь, живи ее так, как хочешь ты.

– Лерка! – не смогла удержать чувств и крепко обняла сестру, пряча тем самым от нее слезы. Но Валерия слишком хорошо меня знала, раз не больно постукивала меня по спине и безжалостно напоминала:

– Будешь реветь – тушь потечет. Пойдешь поправлять – застрянешь на полгода. И не дождется тебя твой принц. Иди уже, джинсы и водолазка будут в самый раз.

Избавив меня от мучительного выбора, Лера подхватила свой бокал и демонстративно упала на диван, включая телевизор. Еще полминуты я смотрела, как сестра с умным видом разглядывала происходящее на экране, хотя ни черта не понимала в испанском телевидении, а после подцепила нужные вещи и пошла переодеваться.

Больше сомневаться себе не позволила. В конце концов, это просто разговор, а не свидание. Может, мы сейчас договоримся разойтись навсегда по разным сторонам света и никогда больше не вспоминать друг о друге. А может и нет.Весь день я существовала словно в прострации. Все проходило мимо меня, хотя я так же проводила время с сыном и сестрой. Мы вместе обедали, спали, ходили на море и гуляли по вечерней Барселоне, но я не видела ничего из того, что творилось вокруг. Ни морских волн. Ни украшенных улиц. Ни блеска фонарей.

Я все еще оставалась там, в ресторане, за столом, где Ди смотрел на фото нашего сына и молчал. Застыла в том моменте, потеряла себя. Все еще ждала, что мой муж что-то скажет, пусть даже обидное или злое. Но он молчал. Молчал и там, в моей голове, и здесь, в реальной жизни. И я не знала, какое молчание добивало меня больше.

Я несколько раз хваталась за телефон с намерением самой набрать номер Диего и обсудить с ним все. Лера словно надсмотрщица внимательно пресекала все эти моменты.

– Не надо, Аньчик, – накрывая экран рукой, говорила она. – Дай ему время. Своим напором можешь сделать только хуже.

– Ты вообще на чьей стороне? – ворчала я, но покорно убирала мобильник куда подальше, лишь бы не соблазняться.

– На его, – сестра кивала в сторону зависшего над очередным рисунком Саши. – Сашке будет лучше, если его родители научатся разговаривать спокойно. А для этого вы оба должны остыть. Вот, остывайте.

Я понимала, что Лерка права, как и всегда. Но чем ближе становилась ночь, тем яснее я понимала: просто не усну, если не поговорю с Ди.

Наверное, я слабохарактерная. Или безвольная. Или просто слишком переживательная – не знаю, какая характеристика описала бы меня в данных обстоятельствах наиболее точно. Но факт оставался фактом: дождавшись, пока Лера скроется в ванной, я вытащила из-под диванной подушки телефон и нашла в списке контактов Диего.

Но не успела его набрать, как мобильник ожил.

Мне потребовалась почти половина установленной на звонок мелодии, чтобы поверить: на экране действительно высветилось имя Ди и его фото. Старое, еще из той, прошлой жизни, когда я подловила момент и сфотографировала мужа, сидящего за ноутбуком на террасе. Красивое изображение, мне нравилось: босоногий Диего в простых штанах и хлопковой рубашке, расстегнутой почти до пупка, на заднем фоне – песок и море. Сосредоточенный взгляд в экран, пальцы, порхающие по клавиатуре. Суровый на первый взгляд мужчина, но уж кому, как не мне было знать, каким заботливым и нежным он мог быть.

И вот он спустя пять лет звонит мне. Сам. После того, как узнал о существовании нашего общего сына.

Еще несколько секунд на принятие факта, и я едва успела поднять трубку до того, как звонок прервался.

– Да? – хрипло и неуверенно. На всякий случай ущипнула себя за запястье, чтобы вернуться в реальность и придать голосу побольше твердости.

– Не отвлекаю? – такое же хриплое, но больше уставшее. Испанское, не русское. Невольно и сама перешла на этот язык, чтобы Ди было удобнее.

– Нет.

Последние пару часов я отвлекала себя от мыслей о Диего работой, поэтому сидела, обложившись распечатками и открытым ноутбуком. Но какая тут работа, когда сам сеньор Солер решил мне позвонить? К черту все. Я хотела знать, что ему нужно, даже если Ди звонит для того, чтобы попрощаться навсегда.

– Я… – на том конце провода повисла пауза, за время которой я отсчитывала удары своего сердца. Пять, восемь. Почему так быстро? Или это Диего молчал так долго? – Мы можем поговорить?

Легкое облегчение прокатилось по нервам. Не наорал сразу, не сжег все мосты. Это же хороший знак, да?

– Разве сейчас мы не разговариваем?

Несла бред, но язык бежал вперед головы, которая, казалось, все еще не до конца верила, что я и Ди действительно разговаривали. Вдвоем. Без лишних ушей и эмоций.

– Хотелось бы с глазу на глаз.

О господи. Я не ослышалась? Судя по мурашкам на коже – нет, не ослышалась.

– Прямо сейчас?

Я сама себе напоминала школьницу, которую на первое свидание позвал понравившийся мальчик. Неуверенную, сомневающуюся, трусливую. И голосок дрожал, и руки тряслись в ожидании ответа.

– Если ты не занята, – совершенно не щадил мое запыхавшееся сердце Диего. – Я стою перед твоим отелем.

Сама не заметила, как подскочила вверх, заставив лежащие рядом листы рассыпаться по полу. Ди здесь – билось запертой птицей в голове, и я не знала, что мне делать прямо сейчас. Бежать к нему? Собрать бумаги? Переодеться? Поговорить с Леркой?

Как по заказу последняя вышла из ванной, неся замотанного в полотенце Сашу. Тот уже почти засыпал, положив голову крестной на плечо.

– Ты чего? – смерив меня непонимающим взглядом, поинтересовалась сестра.

– Ди приехал, – прикрыв трубку рукой, зачем-то шептала я. – Поговорить хочет.

Лера слишком тяжело вздохнула, но промолчала и развернулась в сторону спальни, которую мы с сыном делим пополам. И я совершенно не понимала, как мне оценивать поведение своей единственной лучшей подруги.

Так и стояла, держа у уха трубку, и смотрела в спину сестре. А мне-то что делать?

– Лер…

Наверное, вышло слишком жалобно, раз Валерия сразу обернулась через плечо.

– А что «Лер»? – ворчала. Так и не потеплела к Диего, даже несмотря на амнезию. – Собирайся уже, болезная. Все равно ведь не усидишь. А я пока Сашку уложу.

Послала сестре лучи благодарности своей улыбкой, но та лишь отмахнулась головой и скрылась в комнате. А я наконец отмерла.

– Мне нужно переодеться, – призналась в трубку, попутно сгребая в кучу все листы без разбора. Завтра посмотрю еще раз.

– Я подожду в баре, – ответил Ди и отключился.

Пока я приводила в порядок гостиную и себя – в ванной, Лера справилась с Сашей. Тот к вечеру едва держался на ногах, если весь день провел на улице. В этот раз тоже сразу вырубился, давая взрослым девочкам отдохнуть по-взрослому.

Обычно мы с Лерой брали бутылку вина, включали какой-нибудь фильм и болтали ни о чем и обо всем сразу. Сегодня, наверное, нас ждал бы вечер имени Диего Солер и его побега с утреннего разговора. Но теперь посиделки придется перенести на завтра.

– Ты же не пойдешь в этом? – кивнула на мой домашний костюм из майки и шорт Валерия, стоило мне с легким макияжем выйти из ванной.

– Нет конечно, – почти обиделась. И замерла, поймав себя на мысли, что не представляю, в чем мне идти. Платье? Ди ведь сказал про бар. Или слишком торжественно? Костюм? Чересчур официально. Топ и юбку? Не слишком фривольно?

– Ты прям как на свидание собираешься, – усмехнулась Лерка, глядя на то, как я выуживала из шкафа и чемодана вещи. – Расслабься, Аньчик. Это же твой муж.

– Который меня не помнит, – бурчала я себе под нос, откладывая в сторону красное шелковое платье. Зачем я вообще его брала?

– С которым ты вроде как разводиться собралась, – все еще с улыбкой уточнила Лера. Она не стала отказывать традициям и уже налила себе вина в бокал. – Или ты передумала?

Хитрые серые глаза смотрели насмешливо, почти издевательски. А я и ответить не могла, потому что сама не знала.

Когда я принимала решение приехать сюда, развод казался мне единственно верным решением. Но сейчас, когда я столько узнала про Ди, когда ничего не узнала про его отношение к Саше, и даже когда узнала про Елену, я почему-то начала сомневаться. Не хотела верить, не хотела поддаваться этой надежде, возникшей после слов Хави про ощущения его брата, лишенного памяти. Но все равно поддавалась.

Вдруг у нас получится? Вдруг удастся если не возродить былое, то хотя бы построить что-то новое? Я ведь все еще его любила. И у нас общий ребенок. Могло ведь это во что-то сложиться?

Мне так страшно было задавать эти вопросы вслух хоть кому-то, что я опасливо хранила их внутри, заставляя саму себя вариться в этой неопределенности снова и снова. Наверное, рано или поздно это свело бы меня с ума, но я никак не могла заставить себя отказаться от Ди, когда есть хотя бы один микроскопический шанс остаться не бывшими.

– Эй, Ань, – поняв, что я в очередной раз загналась чем-то, Лерка отставила свой бокал и опустилась рядом со мной на пол у открытого чемодана. Ее миниатюрные руки скользили от моих локтей выше и обратно, растирая окоченевшие конечности. Так по-домашнему, что меня быстро отпустило. – Это твой муж. И твой сын. Только тебе решать, что со всем этим делать. И если ты считаешь, что вы с Диего можете сойтись обратно – в этом нет ничего плохого, кто бы что тебе не говорил. Попытаться стоит хотя бы для того, чтобы потом ни о чем не жалеть.

Лера младше меня на четыре года, а мне порой казалось, что старше на целую жизнь. Она так легко рассуждала о таких сложных вещах, словно миллион раз с ними сталкивалась. Возможно, все дело в том, что Лера ко многому относилась намного проще, и там, где я заморачивалась над каждой мелочью, она просто опускала руки и позволяла всему идти своим чередом. Я так не умела, особенно если это касалось отношений. С мужчинами, с друзьями, с семьей. Да я над Сашей первые месяцы тряслась так, что сестра частенько крутила пальцем у виска. Ничего, я переболела, стала спокойнее и не равнодушнее, нет, просто адекватнее. Ведь ничего страшного не произойдет, если мой сын будет бегать по чистому полу босиком, а не в носках.

Вот и теперь, несмотря на собственное негативное отношение к Диего, Лерка улыбалась, глядя на меня. И говорила слова, которые очень много для меня значили:

– Не важно, как и кто будет относиться к этому, Ань. Это твоя жизнь, живи ее так, как хочешь ты.

– Лерка! – не смогла удержать чувств и крепко обняла сестру, пряча тем самым от нее слезы. Но Валерия слишком хорошо меня знала, раз не больно постукивала меня по спине и безжалостно напоминала:

– Будешь реветь – тушь потечет. Пойдешь поправлять – застрянешь на полгода. И не дождется тебя твой принц. Иди уже, джинсы и водолазка будут в самый раз.

Избавив меня от мучительного выбора, Лера подхватила свое вино и демонстративно упала на диван, включая телевизор. Еще полминуты я смотрела, как сестра с умным видом разглядывала происходящее на экране, хотя ни черта не понимала в испанском телевидении, а после подцепила нужные вещи и пошла переодеваться.

Больше сомневаться себе не позволила. В конце концов, это просто разговор, а не свидание. Может, мы сейчас договоримся разойтись навсегда по разным сторонам света и никогда больше не вспоминать друг о друге. А может и нет.

Глава 30

Диего легко нашелся у браной стойки на первом этаже. Его массивная фигура в том же костюме, что и утром, выделялась на фоне остальных посетителей, среди которых больше туристов в прогулочной одежде, чем бизнесменов.

На спинке высокого стула – пиджак. Рукава рубашки были закатаны до локтей, две верхние пуговицы привычно расстегнуты. Ди чуть горбился, чего почти никогда себе не позволял, и крутил пальцами бокал с чем-то янтарным. Виски скорее всего. В особо тяжелые моменты Солер предпочитал именно его.

– Привет.

Соседнее место удачно свободно, его и заняла. Рядом тут же появился бармен, но я ему лишь отрицательно мотнула головой, и разочарованный парень переключился на другого гостя.

– Привет.

Взгляд Диего, поднятый на меня, чуть-чуть заплывший. Ди еще не пьян, но трезвым я бы его тоже не назвала. Это несколько напрягает.

– Я, вроде бы, не так долго собираюсь, – нахмурилась, точно ворчливая жена, и кивнула на стакан. – Это какой по счету?

– Первый, – Диего печально улыбнулся, но не стал при этом выглядеть недовольным. Скорее, уставшим и измотанным, и меня этот его вид очень беспокоил. – Хави отказался пить со мной дальше. Пришлось искать другие варианты.

Конечно, радовало, что из всех возможных «вариантов» Солер выбрал именно меня. Но… не так я себе представляла нашу беседу. Совсем не так.

– Послушай, Ди, – я хотела объяснить, что ему лучше пережить этот сложный этап с кем-то близким, собиралась ту же Елену упомянуть, но Диего не дал мне продолжить: весь подобрался, резко вскинулся и посмотрел на меня одновременно хмуро и удивленно.

– Ты зовешь меня Ди?

У сеньора Солер, видимо, был план на этот вечер: удивить меня настолько, чтобы я окончательно потеряла дар речь. И ему это удалось! Я даже испанский на какой-то миг забыла, просто сидела и хлопала глазами, не зная, как реагировать на этот вопрос.

– Так меня зовет только Хави, – поняв мое состояние, решил пояснить Диего.

– Да… знаю… – я закашлялась и отвернулась. Как мне объяснить ему, что и сама не помню, почему и как начала называть мужа именно так? Я даже не уверена, что подхватила эту привычку от Хавьера, мы познакомились позже, чем это обращение плотно вошло в мою жизнь. – Просто… не знаю, как так вышло. Я всегда так тебя звала.

Солер не отреагировал, все так же смотрел на меня двояким взглядом, чуть сведя свои пышные брови к переносице. И я поспешила добавить, чувствуя себя максимально неловко:

– Если тебе неприятно, я не буду.

– Нет, – неожиданно отказался Ди. Причем, его отказ звучал так уверенно, будто Солер за неполную секунду успел его осмыслить, взвесить и принять как верный вывод. – В том и дело, что от тебя это звучит как-то… естественно, что ли. Не понимаю. Но мне, скорее, приятно, чем наоборот.

И снова, будто бы случайно, в голову лезут слава Хави. «Он не помнит тебя как человека, но он помнит ощущения, когда ты была рядом с ним». Это ведь то же самое, да? Ди так и сказал – звучит естественно, потому что он это чувствует. Пусть и не помнит, как я шептала его имя ему на ухо.

Та самая надежда, которую я хотела и не хотела принимать, вдруг расцвела пышным бутоном. Это признание Диего показались ей лучшим доказательством слова Хавьера о том, что старший Солер все еще что-то ко мне испытывает. Да, пусть это не любовь, а лишь легкая симпатия. Но любая дорога начинается с одного шага, пусть и маленького.

Не знаю, смогла бы я отучить себя от привычки, если бы Диего попросил больше не использовать прозвище. Вряд ли. Ведь мое «Ди» – это как его «Ана», часть нас, которая зашита под кожу. Он и сам до сих пор зовет меня Аной. Может, просто повторяет за Хавьером, а, может, чувствует то же, что и я, обращаясь к нему по сокращенному варианту имени: тепло и правильность. Но уточнять об этом я, конечно, не стала. Лучше и дальше буду тешить свое эго тем, что это личный выбор Диего.

– Так о чем ты хотел поговорить?

После сказанных слов Диего на меня не смотрел. Все крутил туда-сюда свой бокал, размышлял о чем-то. Я же тщетно пыталась не обнадеживаться раньше времени. Но как бы не было мне приятно молчать в компании Ди, между нами висело слишком много вопросов, чтобы их не замечать.

– Да-а-а, – протянул Солер и взлохматил свои волосы пятерней. – Не знаю даже. Обо всем. О нас. О тебе. О сыне. Столько всего, я не представляю, с чего начать.

Я печально улыбнулась. Забавно, что наши мысли и ощущения в такой момент все еще сходились.

– Ты не выглядишь особенно шокированным новостями о сыне, – призналась я, осторожно подталкивая Диего к теме, которая больше всего волновала именно меня.

– Просто я не удивлен, – легко отвечает он, залпом допивая свой виски. – Наверное, амнезия вообще разучила меня удивляться чему-либо.

В этих словах было столько затаенной тоски, что я просто не смогла спокойно усидеть на месте. Всегда ненавидела быть беспомощной, когда моим близким плохо, а Диего Солер все еще очень близкий моему сердцу человек.

Поэтому я его ущипнула. Болезненно, прямо за бок, мысленно отметив, что никакого жирка там у него не скопилось.

– Эй! – Ди отшатнулся от меня так, что едва не свалился со стула. – За что?

Я лишь пожала плечами, не пытаясь прятать улыбку.

– Вот видишь, ты удивился. Значит, дело не в тебе, а том, кто и чем тебя удивляет.

Пару секунд Диего Солер буравил меня шокированным взглядом, и я почти успела придумать себе, что сейчас он молча встанет и уйдет, как уже делал это сегодня. Но вместо этого Ди рассмеялся. Громко, не сдерживая себя. Как в те редкие моменты из нашего прошлого, где он не боялся открываться рядом со мной.

Это была целая минута ностальгии, когда было легко забыть о времени и обстоятельствах и представить, что мы просто выбрались на свидание куда-то в бар. Вместе. И нет никаких проблем, никаких лет разлуки и ужасного слова «развод», маячившего где-то за спиной.

Целая минута незамутненного счастья. Я была за нее благодарна.

– Ты удивительная, Ана Солер, – все еще не растеряв улыбки, заключил Диего. – Теперь понимаю, почему Хави так тебя любит.

А ты? Ты меня любишь?

Разумеется, эти вопросы так и остались в моей голове невысказанными вслух. Потому что я сама могла на них ответить: нет, Ди сегодняшний меня не любил, ведь он совсем меня не знал. Может, со временем это изменится, но пока глупо верить в то, чего нет. Надо быть честной хотя бы с самой собой.

– Выпьешь со мной?

Да, пожалуй, выпить – самое то, что сейчас нужно, поэтому я молча кивнула, а Ди подозвал бармена.

– Что хочешь?

Я осмотрела полупустой бар, поймав себя на мысли, что однажды все это с нами уже происходило.

– Знаешь, мы ведь познакомились в похожем месте, – поделилась я своими воспоминаниями с Диего. Когда-то это были наши общие воспоминания, но, увы, не теперь. – Я облила тебя коктейлем. Правда, до этого ты облил меня кофе в аэропорту, но тогда мы не успели друг другу представиться.

Наверное, подсознательно я ждала от Диего узнавания, какой-то мелькнувшей в глазах мысли, но ничего подобного там не было. Солер слушал меня внимательно, но с таким же выражением лица он мог слушать рассказ Леры о ее знакомстве с мужем. Заинтересовано, но не более того.

– И что это был за коктейль? – правильно понял мой намек Ди.

– Клубничный мохито, – сообщила я и ему, и бармену одновременно. Последний кивнул, и я добавила: – А для сеньора сделайте, пожалуйста, двойной виски со льдом.

Диего вопросительно приподнял бровь.

– Тогда я тоже пил виски?

– Нет, – я покачала головой, стараясь не выдавать своего разочарования в том, что мой муж не помнит совсем ничего. – Ты пил вино. Но вряд ли стоит сейчас понижать градус после всего, что ты уже выпил.

– Ты права, – вот и все, что ответил мне Диего, и мы молча принялись ожидать наши напитки.Диего легко нашелся у браной стойки на первом этаже. Его массивная фигура в том же костюме, что и утром, выделялась на фоне остальных посетителей, среди которых больше туристов в прогулочной одежде, чем бизнесменов.

На спинке высокого стула – пиджак. Рукава рубашки были закатаны до локтей, две верхние пуговицы привычно расстегнуты. Ди чуть горбился, чего почти никогда себе не позволял, и крутил пальцами бокал с чем-то янтарным. Виски скорее всего. В особо тяжелые моменты Солер предпочитал именно его.

– Привет.

Соседнее место удачно свободно, его и заняла. Рядом тут же появился бармен, но я ему лишь отрицательно мотнула головой, и разочарованный парень переключился на другого гостя.

– Привет.

Взгляд Диего, поднятый на меня, чуть-чуть заплывший. Ди еще не пьян, но трезвым я бы его тоже не назвала. Это несколько напрягало.

– Я, вроде бы, не так долго собираюсь, – нахмурилась, точно ворчливая жена, и кивнула на стакан. – Это какой по счету?

– Первый, – Диего печально улыбнулся, но не стал при этом выглядеть недовольным. Скорее, уставшим и измотанным, и меня этот его вид очень беспокоил. – Хави отказался пить со мной дальше. Пришлось искать другие варианты.

Конечно, радовало, что из всех возможных «вариантов» Солер выбрал именно меня. Но… не так я себе представляла нашу беседу. Совсем не так.

– Послушай, Ди, – я хотела объяснить, что ему лучше пережить этот сложный этап с кем-то близким, собиралась ту же Елену упомянуть, но Диего не дал мне продолжить: весь подобрался, резко вскинулся и посмотрел на меня одновременно хмуро и удивленно.

– Ты зовешь меня Ди?

У сеньора Солер, видимо, был план на этот вечер: удивить меня настолько, чтобы я окончательно потеряла дар речь. И ему это удалось! Я даже испанский на какой-то миг забыла, просто сидела и хлопала глазами, не зная, как реагировать на этот вопрос.

– Так меня зовет только Хави, – поняв мое состояние, решил пояснить Диего.

– Да… знаю… – я закашлялась и отвернулась. Как мне объяснить ему, что и сама не помню, почему и как начала называть мужа именно так? Я даже не была уверена, что подхватила эту привычку от Хавьера, мы познакомились позже, чем это обращение плотно вошло в мою жизнь. – Просто… не знаю, как так вышло. Я всегда так тебя звала.

Солер не отреагировал, все так же смотрел на меня двояким взглядом, чуть сведя свои пышные брови к переносице. И я поспешила добавить, чувствуя себя максимально неловко:

– Если тебе неприятно, я не буду.

– Нет, – неожиданно отказался Ди. Причем, его отказ звучал так уверенно, будто Солер за неполную секунду успел его осмыслить, взвесить и принять как верный вывод. – В том и дело, что от тебя это звучит как-то… естественно, что ли. Не понимаю. Но мне, скорее, приятно, чем наоборот.

И снова, будто бы случайно, в голову лезут слава Хави. «Он не помнит тебя как человека, но он помнит ощущения, когда ты была рядом с ним». Это ведь то же самое, да? Ди так и сказал – звучит естественно, потому что он это чувствует. Пусть и не помнит, как я шептала его имя ему на ухо.

Та самая надежда, которую я хотела и не хотела принимать, вдруг расцвела пышным бутоном. Это признание Диего показалось ей лучшим доказательством слов Хавьера о том, что старший Солер все еще что-то ко мне испытывал. Да, пусть это не любовь, а лишь легкая симпатия. Но любая дорога начиналась с одного шага, пусть и маленького.

Не знаю, смогла бы я отучить себя от привычки, если бы Диего попросил больше не использовать прозвище. Вряд ли. Ведь мое «Ди» – это как его «Ана», часть нас, которая зашита под кожу. Он и сам до сих пор зовет меня Аной. Может, просто повторяет за Хавьером, а, может, чувствует то же, что и я, обращаясь к нему по сокращенному варианту имени: тепло и правильность. Но уточнять об этом я, конечно, не стала. Лучше и дальше буду тешить свое эго тем, что это личный выбор Диего.

– Так о чем ты хотел поговорить?

После сказанных слов Диего на меня не смотрел. Все крутил туда-сюда свой бокал, размышлял о чем-то. Я же тщетно пыталась не обнадеживаться раньше времени. Но как бы не было мне приятно молчать в компании Ди, между нами висело слишком много вопросов, чтобы их не замечать.

– Да-а-а, – протянул Солер и взлохматил свои волосы пятерней. – Не знаю даже. Обо всем. О нас. О тебе. О сыне. Столько всего, я не представляю, с чего начать.

Я печально улыбнулась. Забавно, что наши мысли и ощущения в такой момент все еще сходились.

– Ты не выглядишь особенно шокированным новостями о сыне, – призналась я, осторожно подталкивая Диего к теме, которая больше всего волновала именно меня.

– Просто я не удивлен, – легко ответил он, залпом допивая свой виски. – Наверное, амнезия вообще разучила меня удивляться чему-либо.

В этих словах было столько затаенной тоски, что я просто не смогла спокойно усидеть на месте. Всегда ненавидела быть беспомощной, когда моим близким плохо, а Диего Солер все еще очень близкий моему сердцу человек.

Поэтому я его ущипнула. Болезненно, прямо за бок, мысленно отметив, что никакого жирка там у него не скопилось.

– Эй! – Ди отшатнулся от меня так, что едва не свалился со стула. – За что?

Я лишь пожала плечами, не пытаясь прятать улыбку.

– Вот видишь, ты удивился. Значит, дело не в тебе, а том, кто и чем тебя удивляет.

Пару секунд Диего Солер буравил меня шокированным взглядом, и я почти успела придумать себе, что сейчас он молча встанет и уйдет, как уже делал это сегодня. Но вместо этого Ди рассмеялся. Громко, не сдерживая себя. Как в те редкие моменты из нашего прошлого, где он не боялся открываться рядом со мной.

Это была целая минута ностальгии, когда было легко забыть о времени и обстоятельствах и представить, что мы просто выбрались на свидание куда-то в бар. Вместе. И нет никаких проблем, никаких лет разлуки и ужасного слова «развод», маячившего где-то за спиной.

Целая минута незамутненного счастья. Я была за нее благодарна.

– Ты удивительная, Ана Солер, – все еще не растеряв улыбки, заключил Диего. – Теперь понимаю, почему Хави так тебя любит.

А ты? Ты меня любишь?

Разумеется, эти вопросы так и остались в моей голове невысказанными вслух. Потому что я сама могла на них ответить: нет, Ди сегодняшний меня не любил, ведь он совсем меня не знал. Может, со временем это изменится, но пока глупо верить в то, чего нет. Надо быть честной хотя бы с самой собой.

– Выпьешь со мной?

Да, пожалуй, выпить – самое то, что сейчас нужно, поэтому я молча кивнула, а Ди подозвал бармена.

– Что хочешь?

Я осмотрела полупустой бар, поймав себя на мысли, что однажды все это с нами уже происходило.

– Знаешь, мы ведь познакомились в похожем месте, – поделилась я своими воспоминаниями с Диего. Когда-то это были наши общие воспоминания, но, увы, не теперь. – Я облила тебя коктейлем. Правда, до этого ты облил меня кофе в аэропорту, но тогда мы не успели друг другу представиться.

Наверное, подсознательно я ждала от Диего узнавания, какой-то мелькнувшей в глазах мысли, но ничего подобного там не было. Солер слушал меня внимательно, но с таким же выражением лица он мог слушать рассказ Леры о ее знакомстве с мужем. Заинтересовано, но не более того.

– И что это был за коктейль? – правильно понял мой намек Ди.

– Клубничный мохито, – сообщила я и ему, и бармену одновременно. Последний кивнул, и я добавила: – А для сеньора сделайте, пожалуйста, двойной виски со льдом.

Диего вопросительно приподнял бровь.

– Тогда я тоже пил виски?

– Нет, – я покачала головой, стараясь не выдавать своего разочарования в том, что мой муж действительно не помнил совсем ничего. – Ты пил вино. Но вряд ли стоит сейчас понижать градус после всего, что ты уже выпил.

– Ты права, – вот и все, что ответил мне Диего, и мы молча принялись ожидать наши напитки.

Глава 31

Снова тишина, но я не могла назвать ее гнетущей. Немного дискомфортно, но точно так же бывает на первом свидании, когда ты еще не знаешь, о чем говорить, но чувствуешь, что все происходящее тебе нравится. У нас с Ди раньше такого не было: мы всегда находили темы для разговоров. Но это новый Диего, и новая я. Может же у нас все быть по-новому.

– Значит, мы познакомились в баре? – спрашивал Солер, как только перед нами опустились бокалы. Мой – высокий, узкий, с фиолетовой трубочкой. И его – широкий, со звенящими кубиками льда.

– В ресторане при отеле, – уточнила, перемешивая осевший на дне сироп с листочками мяты и кусочками лимона. – Там был такой же бар. Я забирала коктейль, ты меня неудачно толкнул, и на твоей рубашке навсегда остался внушительный розовый след.

– Погоди, – Ди даже свой виски отставил в сторону, чтобы повернуться ко мне лицом. – У меня в шкафу весит одна рубашка с пятном вот тут.

Диего пальцем обрисовал знакомую область и добавил:

– Оно как раз розоватое.

Неужели он хранил ее до сих пор?

– Ты запретил выбрасывать ту рубашку, – призналась чуть смущенно, отводя взгляд. – Сказал, что она счастливая, ведь в ней ты встретил меня. Оставил как талисман, когда я так и не смогла свести пятно до конца.

Я до сих пор помнила, как расстроилась, когда очередной пятновыводитель не справился с поставленной задачей. Диего тогда только посмеялся и обнял меня со спины, второй рукой отнимая сухую, но все еще розоватую рубашку.

– Будет моим талисманом, – усмехнулся он, поцеловав меня в макушку. – Потом стану показывать ее внукам и рассказывать, как их бабушка облила меня приворотным зельем со вкусом клубники.

Тогда в глазах Ди стояли смешинки. Сейчас – только задумчивость.

– Не думал, что склонен к подобному символизму, – как-то неуверенно прокомментировал Солер, и я поспешила его поддержать.

– А ты и не склонен. Думаю, ты сказал это только для того, чтобы я не расстраивалась.

Произнесла и тут же запнулась взглядом об украшение на руке Диего. В те времена, когда я сидела дома и подтягивала испанский, мне было нечем заняться, и я увлеклась рукоделием. Украшения – первое, в чем я себя попробовала. А этот браслет – максимально простой, но строгий, из кусочка черной кожи и с небольшой серебристой цепочкой – первое, что у меня получилось создать в том виде, в котором не стыдно кому-то презентовать. И я подарила его Диего, прекрасно понимая, что он никогда не будет его носить – потому что не любил украшения, потому что не солидно, потому что он мог купить себе безделушку от известного ювелирного бренда, если уж на то пошло.

И какого же было мое удивление, когда Ди не просто поблагодарил меня, а нацепил мой браслет себе на руку и никогда больше не снимал. Он ходил в нем на работу, в душ, плавал на яхте, занимался в фитнес-центре Хави. Я все ждала того момента, когда Диего вернется домой и скажет, что потерял подарок, или он порвался, или зацепился за что-то. Но этого не происходило. И даже сейчас, несмотря на прошедшие годы, мой браслет все еще был цел и почти невредим, разве что цепочка немного потускнела.

Проследив за моим взглядом, Диего тихо усмехнулся. И глотнул виски, успев сказать перед этим:

– Возможно, мы оба слишком плохо меня знали.

В этой фразе было слишком много горечи. Так много, что я не представляла, как ее выносит сам Ди, если мне настолько тяжело. Но я не знала, как ему помочь, потому что какая-то правда в словах Диего была. Разве могла я называть себя знатоком подноготной Диего Солер? Мы были знакомы чуть больше полугода, прежде чем расстались. Поженились через неполные пять месяцев с даты знакомства. Провели в законном браке всего тридцать дней. Да, я всегда считала, что прекрасно знала привычки Ди, его стремления, взгляды на жизнь. Но так ли это было на самом деле?

Сейчас я не была в этом уверена. С той самой встречи на моем дне рождении не была. Но если раньше я все списывала на прошедшие годы, то сейчас из-за амнезии Диего не находила себе оправданий. Мы оба узнавали друг друга постепенно. Медленно, порой – в долгих прогулках, порой – в громких скандалах. Шаг за шагом мы открывались друг другу, но теперь я понимала, что этих шагов было ничтожно мало. И не только потому, что их не делал Ди. Потому что их не делала и я.

Наши отношения тогда были как взрыв фейерверка: внезапный, яркий, красочный. Мы загорались от каждого прикосновения, от каждого взгляда, от каждой близости. Могли говорить часами и ночами напролет, а могли молчать, глядя в огромные окна нашей спальни. Но когда праздник закончился, и наступила пора размеренной семейной жизни… мне кажется, мы не были к этому готовы. Я – так точно. Помню, как не находила себе места, когда оставалась в большом доме одна, стоило только Ди уехать на работу или в командировку. Как металась из комнаты в комнату, пытаясь придумать себе занятие. Как старалась выглядеть идеальной женой, стоило только кому-то из женщин Солер наведаться в гости.

Боже, как же сейчас смешно вспоминать об этом! Как я тряслась над каждой пылинкой, каждым заломом на скатерти. Как натирала сантехнику, боясь, лишь бы свекровь или золовки не нашли подтеков. Как стремилась получить их одобрение и одобрение Диего. Только вот последнему было плевать на порядок в доме, на отглаженные рубашки и заготовленный ужин – я слишком поздно поняла, что возвращался он не в начисто отдраенный дом, а ко мне. А его мать и сестры… им я никогда не могла угодить, как бы не лезла из кожи вон.

Это непонимание простых вещей и сыграло со мной злую шутку: в попытке быть идеальной для других, я перестала быть идеальной для самой себя. Загонялась по поводу и без, злилась без причины, расстраивалась. И у меня был только один человек рядом, с кем я могла поделиться своими страхами и болями.

Но тогда я не умела этого делать. Сейчас, после пяти лет материнства и долгой работы с психологом, я понимала, что рассказать кому-то о своих переживаниях – это не страшно. Что близкие люди всегда поймут и поддержат, не дадут потонуть в этой пучине. Что иметь слабости – это нормально, а идеальными для всех люди не могут быть в принципе. Но тогда всего этого я не знала, и признаваться в том, что на сердце, не умела.

Я никогда не говорила Диего, что скучаю по родным. Не жаловалась, что мне тяжело сидеть в четырех стенах, не имея никакого занятия или работы. Что меня напрягает отношение его матери ко мне и холодность со стороны сестер. Что мне не хватает друзей и его, Диего, пропадавшего сутками на работе.

Я не хотела выглядеть в глазах мужа слабохарактерной истеричкой, но не понимала, что в своих попытках казаться сильной лишь еще больше ломалась. Я строила свой мир вокруг Ди и в его имя. Поэтому и потерялась, когда Диего исчез.

И все равно проведенное с ним время я вспоминала с улыбкой на губах, которую не могло погасить даже понимание о том, что в нашей трагедии виновата я. Ведь будь я мудрее, будь доверчивее, и Ди не отправился бы в тот вечер в море.Снова тишина, но я не могла назвать ее гнетущей. Немного дискомфортно, но точно так же бывало на первом свидании, когда ты еще не знаешь, о чем говорить, но чувствуешь, что все происходящее тебе нравится. У нас с Ди раньше такого не было: мы всегда находили темы для разговоров. Но это новый Диего, и новая я. Может же у нас все быть по-новому.

– Значит, мы познакомились в баре? – спросил Солер, как только перед нами опустились бокалы. Мой – высокий, узкий, с фиолетовой трубочкой. И его – широкий, со звенящими кубиками льда.

– В ресторане при отеле, – уточнила, перемешивая осевший на дне сироп с листочками мяты и кусочками лимона. – Там был такой же бар. Я забирала коктейль, ты меня неудачно толкнул, и на твоей рубашке навсегда остался внушительный розовый след.

– Погоди, – Ди даже свой виски отставил в сторону, чтобы повернуться ко мне лицом. – У меня в шкафу весит одна рубашка с пятном вот тут.

Диего пальцем обрисовал знакомую область и добавил:

– Оно как раз розоватое.

Неужели он хранил ее до сих пор?

– Ты запретил выбрасывать ту рубашку, – призналась чуть смущенно, отводя взгляд. – Сказал, что она счастливая, ведь в ней ты встретил меня. Оставил как талисман, когда я так и не смогла свести пятно до конца.

Я до сих пор помнила, как расстроилась, когда очередной пятновыводитель не справился с поставленной задачей. Диего тогда только посмеялся и обнял меня со спины, второй рукой отнимая сухую, но все еще розоватую рубашку.

– Будет моим талисманом, – усмехнулся он, поцеловав меня в макушку. – Потом стану показывать ее внукам и рассказывать, как их бабушка облила меня приворотным зельем со вкусом клубники.

Тогда в глазах Ди стояли смешинки. Сейчас – только задумчивость.

– Не думал, что склонен к подобному символизму, – как-то неуверенно прокомментировал Солер, и я поспешила его поддержать.

– А ты и не склонен. Думаю, ты сказал это только для того, чтобы я не расстраивалась.

Произнесла и тут же запнулась взглядом об украшение на руке Диего. В те времена, когда я сидела дома и подтягивала испанский, мне было нечем заняться, и я увлеклась рукоделием. Украшения – первое, в чем я себя попробовала. А этот браслет – максимально простой, но строгий, из кусочка черной кожи и с небольшой серебристой цепочкой – первое, что у меня получилось создать в том виде, в котором не стыдно кому-то презентовать. И я подарила его Диего, прекрасно понимая, что он никогда не будет его носить – потому что не любил украшения, потому что не солидно, потому что он мог купить себе безделушку от известного ювелирного бренда, если уж на то пошло.

И какого же было мое удивление, когда Ди не просто поблагодарил меня, а нацепил мой браслет себе на руку и никогда больше не снимал. Он ходил в нем на работу, в душ, плавал на яхте, занимался в фитнес-центре Хави. Я все ждала того момента, когда Диего вернется домой и скажет, что потерял подарок, или он порвался, или зацепился за что-то. Но этого не происходило. И даже сейчас, несмотря на прошедшие годы, мой браслет все еще был цел и почти невредим, разве что цепочка немного потускнела.

Проследив за моим взглядом, Диего тихо усмехнулся. И глотнул виски, успев сказать перед этим:

– Возможно, мы оба слишком плохо меня знали.

В этой фразе было слишком много горечи. Так много, что я не представляла, как ее выносил сам Ди, если мне настолько тяжело. Но я не знала, как ему помочь, потому что какая-то правда в словах Диего была. Разве могла я называть себя знатоком подноготной Диего Солер? Мы были знакомы чуть больше полугода, прежде чем расстались. Поженились через неполные пять месяцев с даты знакомства. Провели в законном браке всего тридцать дней. Да, я всегда считала, что прекрасно знала привычки Ди, его стремления, взгляды на жизнь. Но так ли это было на самом деле?

Сейчас я не была в этом уверена. С той самой встречи на моем дне рождении не была. Но если раньше я все списывала на прошедшие годы, то сейчас из-за амнезии Диего не находила себе оправданий. Мы оба узнавали друг друга постепенно. Медленно, порой – в долгих прогулках, порой – в громких скандалах. Шаг за шагом мы открывались друг другу, но теперь я понимала, что этих шагов было ничтожно мало. И не только потому, что их не делал Ди. Потому что их не делала и я.

Наши отношения тогда были как взрыв фейерверка: внезапный, яркий, красочный. Мы загорались от каждого прикосновения, от каждого взгляда, от каждой близости. Могли говорить часами и ночами напролет, а могли молчать, глядя в огромные окна нашей спальни. Но когда праздник закончился, и наступила пора размеренной семейной жизни… мне кажется, мы не были к этому готовы. Я – так точно. Помню, как не находила себе места, когда оставалась в большом доме одна, стоило только Ди уехать на работу или в командировку. Как металась из комнаты в комнату, пытаясь придумать себе занятие. Как старалась выглядеть идеальной женой, стоило только кому-то из женщин Солер наведаться в гости.

Боже, как же сейчас смешно вспоминать об этом! Как я тряслась над каждой пылинкой, каждым заломом на скатерти. Как натирала сантехнику, боясь, лишь бы свекровь или золовки не нашли подтеков. Как стремилась получить их одобрение и одобрение Диего. Только вот последнему было плевать на порядок в доме, на отглаженные рубашки и заготовленный ужин – я слишком поздно поняла, что возвращался он не в начисто отдраенный дом, а ко мне. А его мать и сестры… им я никогда не могла угодить, как бы не лезла из кожи вон.

Это непонимание простых вещей и сыграло со мной злую шутку: в попытке быть идеальной для других, я перестала быть идеальной для самой себя. Загонялась по поводу и без, злилась без причины, расстраивалась. И у меня был только один человек рядом, с кем я могла поделиться своими страхами и болями.

Но тогда я не умела этого делать. Сейчас, после пяти лет материнства и долгой работы с психологом, я понимала, что рассказать кому-то о своих переживаниях – это не страшно. Что близкие люди всегда поймут и поддержат, не дадут потонуть в этой пучине. Что иметь слабости – это нормально, а идеальными для всех люди не могут быть в принципе. Но тогда всего этого я не знала и признаваться в том, что на сердце, не умела.

Я никогда не говорила Диего, что скучала по родным. Не жаловалась, что мне тяжело сидеть в четырех стенах, не имея никакого занятия или работы. Что меня напрягало отношение его матери ко мне и холодность со стороны сестер. Что мне не хватало друзей и его, Диего, пропадавшего сутками на работе.

Я не хотела выглядеть в глазах мужа слабохарактерной истеричкой, но не понимала, что в своих попытках казаться сильной лишь еще больше ломалась. Я строила свой мир вокруг Ди и в его имя. Поэтому и потерялась, когда Диего исчез.

И все равно проведенное с ним время я вспоминала с улыбкой на губах, которую не могло погасить даже понимание того, что в нашей трагедии виновата я. Ведь будь я мудрее, будь доверчивее, и Ди не отправился бы в тот вечер в море.

Глава 32

– Ты улыбаешься, – вырвал меня из воспоминаний раздавшийся справа голос. В нем нет неодобрения, Диего точно не считает, что я смеюсь над ним. – О чем ты думала?

Я повела плечами, испытывая неловкость. Но ответила честно, ведь теперь я не боялась говорить о том, что на душе.

– Вспоминала нас пятилетней давности.

Солер развернулся ко мне всем корпусом. Вероятно, алкоголь достаточно расслабил его, раз теперь я так легко могла читать эмоции Ди. Сейчас в его глазах стоял неприкрытый интерес.

– И какими же мы были пять лет назад?

Хоть вопрос и звучал как насмешка, я понимала, что спрашивает Диего всерьез. А я, еще секунду назад гордившаяся своей смелостью, вдруг стушевалась под этим внимательным, выжидательным взглядом.

– Разве тебе не рассказывали?

Отвлеклась на коктейль, лишь бы не видеть реакции Диего. Но он так громко хохотнул, что его услышала не только я, но и вся барная стойка.

Да уж, выпивший Ди – сама эмоциональность. А ведь раньше он редко позволял себе больше двух-трех бокалов вина.

– Ты даже не представляешь, сколько мне понарассказывали о нас, – пояснил свою реакцию Диего и так же уткнулся в бокал. – Только вот в чем проблема: каждая рассказанная история разительно отличалась от предыдущей. Порой просто колоссально. Мать говорила одно, Хави – ровно противоположное, сестры и друзья – третье и четвертое.

Я могла только пожать плечами.

– Представляю, что обо мне наговорила сеньора Солер, – пробурчала я тихо и себе под нос, да еще и на русском, но Диего все равно услышал.

– Не хочу о ней, – слишком резко рыкнул он, я даже дернулась. Сведенные к переносице брови, сжатый до побелевших костяшек бокал. Странно… – Расскажи ты.

Вздрогнула, встретив голубой взгляд внезапно обернувшегося Диего. И теперь в его глазах не только интерес, но и просьба.

– Что рассказать? – уточнила глухо, действительно не понимая, куда именно свернул разговор.

– Нашу историю, – попросил Солер. Словно ему на самом деле важно было услышать мою версию. И тут же усмехнулся, пытаясь скрыть свое истинное отношение. – Можешь даже приукрасить, я все равно не смогу проверить.

Последняя фраза причинила боль. Мучаясь от бессонницы, я многое читала об амнезии и способах ее победить. Утешительного находилось мало, но все же встречались и чудесные истории, когда больные, потерявшие память в результате травмы, вдруг вспоминали своих близких. Иногда через месяц, иногда через годы, но вспоминали! И в моей душе теплилась надежда, что у Ди может быть так же.

Но теперь я видела, что он сам в это не верит. Совсем. И явно успел смириться с тем, что его память не вернется, раз так спокойно сейчас можешь шутить над ней.

Только я – не он. Я не готова была отказаться от своей надежды.

– А потом однажды ты все вспомнишь и обвинишь меня во лжи? – постаралась улыбнуться, словно меня такой вариант не задевал. А когда Ди чуть нахмурился, явно собираясь убеждать меня в обратном, добавила: – Нет уж, слушай, как все было на самом деле. Во всяком случае, с моей стороны.

И я рассказывала – начиная с той самой встречи в аэропорту. Сначала неуверенно, смущаясь и часто останавливаясь. Но чем дольше я говорила, тем легче давался мой рассказ, и в какой-то момент я поймала себя на том, что улыбаюсь.

А еще постоянно ловлю взгляд Диего, боясь разглядеть в нем разочарование или скуку. Но каждый раз, стоило мне посмотреть на него, я видела все тот же интерес, иногда – улыбку, а порой и так любимую мной добрую насмешку.

– Серьезно, ты угнала мою яхту? – Ди явно мне не верил, вон как смотрел – со снисхождением, мол, куда тебе, деточка, до такого капитана как я.

Но я лишь качала головой.

– Да-да, Джек Воробей, так и было! Столкнула тебя за борт и бросилась к штурвалу. Хотела тебя напугать, уехать недалеко и вернуться. Но только потом вспомнила, что управлять яхтой ты меня научил, а останавливать – нет.

За моими словами потянулись и воспоминания – красочные, яркие, словно все произошло не пять лет назад, а вчера. Тихая бухта вдали от города, солнце, морские волны. Диего в воде и я, наворачивающая вокруг него круги в панике.

– И чем все закончилось? – подтолкнул меня к продолжению Солер.

Я вновь не могла сдержать улыбки.

– Тебе пришлось из воды перекрикивать шум двигателя и объяснять мне, куда нажимать. Потом ты забрался на борт, спросил, не испугалась ли я. А когда я ответила, что очень, ты с самым серьезным выражением лица заявил, что сейчас я напугаюсь еще сильнее, и сбросил меня в воду.

Ди усмехнулся – именно так, как нравилось мне: приподнимая только один уголок рта.

– Жестоко, – он попытался произнести это с осуждением, но я видела, что за краем бокала он прячет улыбку.

– Ты прыгнул следом за мной! – заступилась я за того самого Диего, который, не раздумывая, сиганул следом и долго уворачивался от моих брызг и праведного гнева. А после, с легкостью преодолевая мое сопротивление, заключал меня в объятия и целовал до потери сознания.

Об этом новому Ди я рассказывать не стала. Мне не хотелось давить на него рассказами о нашей любви, но ровно в той же степени мне не хотелось и ранить себя. Тогда это были наши общие воспоминания, полные нежности, страсти, чувственности. И пусть это эгоистично, но я хотела оставить их при себе, раз сидящий напротив мужчина не мог отреагировать на них так же, как и я – с теплотой и любовью.

Думаю, Солер вполне догадывался, чем именно все закончилось. И каждый раз, когда я прерывала одну историю и начинала другую, я делала вид, что не замечала его понимающий взгляд. Пусть Диего не знал этого наверняка, но точно мог предположить – по собственному характеру и моему молчанию, что за каждой из нелепых, нежных или откровенно смешных ситуаций стоял момент близости. Нашей с ним общей близости.

Легкая горечь осела на языке, когда я поняла, что всего это не вернуть. Прогулки по Барселоне, прыжки в воду с яхты, объятия до хруста костей и поцелуи, пробуждающие вулканы. Все это было там, в прошлом. А сейчас – лишь двое, пытающиеся построить диалог на осколках собственной жизни.

И я понятия не имела, удастся ли это нам.

– Мы… ругались? – я не знала, понял ли мое состояние Солер, но он позволил мне несколько минут прийти в себя и уложить ту бурю эмоций, которую я подняла своими же словами. И новый вопрос он задавал осторожно, неуверенно, словно боялся меня им обидеть.

Я могла ему солгать. Могла сказать, что у нас был идеальный брак, что мы жили душа в душу и были счастливы. Он бы поверил, я чувствовала. И не стал бы проверять.

Но я обещала отцу своего сына, что буду честна. И я не собиралась отступать от этого правила.

– Ругались, конечно же, – выдохнула тяжелое признание и покопалась трубочкой в стакане, собирая листочки мяты со стенок. Это уже второй или третий коктейль, да и бокал Диего обновлялся не раз. Мы давно покинули бар и переместились за столик, где удобнее было беседовать с глазу на глаз, поэтому теперь Ди сидел напротив. – Не бывает идеальных отношений, да и мы с тобой не очень умели обходить острые углы. Мне что-то не нравилось, тебе. Я цеплялась, ты отвечал. И последний месяц, к сожалению, мы делали это слишком часто.

Сейчас я понимала, насколько глупа была тогда, в свои двадцать семь. Как тряслась над тем, что нужно было просто отпустить, и как не обращала внимание на то, что действительно было важно. И мне бы хотелось вернуться в то время, чтобы дать себе крепкий подзатыльник, но… прошлое не исправить. Оставалось только жить дальше и не совершать тех ошибок, что ты уже совершил.

Диего молчал, ожидая продолжения, и я чувствовала, что он уже готов задать вопрос, на который мне не хотелось отвечать. Поэтому произнесла сама:

– Мы поругались в тот вечер. Если честно, я даже не помню, из-за чего и кто первый начал. Я вспылила или ты был чем-то недоволен, не знаю. Порычали друг на друга, ты ушел, хлопнув дверью – ты всегда так делал, когда не хотел продолжать скандал. А я не стала тебя останавливать, потому что знала: сейчас оба остынем, и эта ссора забудется так же, как и все предыдущие. Нам просто нужно было время, чтобы выдохнуть и проветриться, но…

Горло сжало спазмом, и я не сразу поняла, что плачу. Тыльной стороной ладони стерла слезы в робкой надежде, что Диего не успел их заметить, но он, разумеется, увидел, ведь смотрел на меня в упор.

– Но я не вернулся, – закончил Ди за меня.

Мне осталось лишь кивнуть.– Ты улыбаешься, – вырвал меня из воспоминаний раздавшийся справа голос. В нем не было неодобрения, Диего точно не считал, что я смеялась над ним. – О чем ты думала?

Я повела плечами, испытывая неловкость. Но ответила честно, ведь теперь я не боялась говорить о том, что на душе.

– Вспоминала нас пятилетней давности.

Солер развернулся ко мне всем корпусом. Вероятно, алкоголь достаточно расслабил его, раз теперь я так легко могла читать эмоции Ди. Сейчас в его глазах стоял неприкрытый интерес.

– И какими же мы были пять лет назад?

Хоть вопрос и звучал как насмешка, я понимала, что спрашивал Диего всерьез. А я, еще секунду назад гордившаяся своей смелостью, вдруг стушевалась под этим внимательным, выжидательным взглядом.

– Разве тебе не рассказывали?

Отвлеклась на коктейль, лишь бы не видеть реакции Диего. Но он так громко хохотнул, что его услышала не только я, но и вся барная стойка.

Да уж, выпивший Ди – сама эмоциональность. А ведь раньше он редко позволял себе больше двух-трех бокалов вина.

– Ты даже не представляешь, сколько мне понарассказывали о нас, – пояснил свою реакцию Диего и так же уткнулся в бокал. – Только вот в чем проблема: каждая рассказанная история разительно отличалась от предыдущей. Порой просто колоссально. Мать говорила одно, Хави – ровно противоположное, сестры и друзья – третье и четвертое.

Я могла только пожать плечами.

– Представляю, что обо мне наговорила сеньора Солер, – пробурчала я тихо и себе под нос, да еще и на русском, но Диего все равно услышал.

– Не хочу о ней, – слишком резко рыкнул он, я даже дернулась. Сведенные к переносице брови, сжатый до побелевших костяшек бокал. Словно Диего злился, нет, был в ярости. Но испытывал эти эмоции явно не в мой адрес. Неужели в адрес матери? Раньше у них были достаточно спокойные отношения. – Расскажи ты.

Вздрогнула, встретив голубой взгляд внезапно обернувшегося Диего. В считанные секунды он взял себя в руки, вернувшись к первоначальному состоянию, и теперь в его глазах не только интерес, но и просьба.

– Что рассказать? – уточнила глухо, действительно не понимая, куда именно свернул разговор.

– Нашу историю, – попросил Солер. Словно ему на самом деле важно было услышать мою версию. И тут же усмехнулся, пытаясь скрыть свое истинное отношение. – Можешь даже приукрасить, я все равно не смогу проверить.

Последняя фраза причинила боль. Мучаясь от бессонницы, я многое читала об амнезии и способах ее победить. Утешительного находилось мало, но все же встречались и чудесные истории, когда больные, потерявшие память в результате травмы, вдруг вспоминали своих близких. Иногда через месяц, иногда через годы, но вспоминали! И в моей душе теплилась надежда, что у Ди может быть так же.

Но теперь я видела, что он сам в это не верил. Совсем. И явно успел смириться с тем, что его память не вернется, раз так спокойно сейчас мог шутить над ней.

Только я – не он. Я не готова была отказаться от своей надежды.

– А потом однажды ты все вспомнишь и обвинишь меня во лжи? – постаралась улыбнуться, словно меня такой вариант не задевал. А когда Ди чуть нахмурился, явно собираясь убеждать меня в обратном, добавила: – Нет уж, слушай, как все было на самом деле. Во всяком случае, с моей стороны.

И я рассказывала – начиная с той самой встречи в аэропорту. Сначала неуверенно, смущаясь и часто останавливаясь. Но чем дольше я говорила, тем легче давался мой рассказ, и в какой-то момент я поймала себя на том, что улыбаюсь.

А еще постоянно ловила взгляд Диего, боясь разглядеть в нем разочарование или скуку. Но каждый раз, стоило мне посмотреть на него, я видела все тот же интерес, иногда – улыбку, а порой и так любимую мной добрую насмешку.

– Серьезно, ты угнала мою яхту? – Ди явно мне не верил, вон как смотрел – со снисхождением, мол, куда тебе, деточка, до такого капитана как я.

Но я лишь качала головой.

– Да-да, Джек Воробей, так и было! Столкнула тебя за борт и бросилась к штурвалу. Хотела тебя напугать, уехать недалеко и вернуться. Но только потом вспомнила, что управлять яхтой ты меня научил, а останавливать ее – нет.

За моими словами потянулись и воспоминания – красочные, яркие, словно все произошло не пять лет назад, а вчера. Тихая бухта вдали от города, солнце, морские волны. Диего в воде и я, наворачивающая вокруг него круги в панике.

– И чем все закончилось? – подтолкнул меня к продолжению Солер.

Я вновь не могла сдержать улыбки.

– Тебе пришлось из воды перекрикивать шум двигателя и объяснять мне, что делать. Потом ты забрался на борт, спросил, не испугалась ли я. А когда я ответила, что очень, ты с самым серьезным выражением лица заявил, что сейчас я напугаюсь еще сильнее, и сбросил меня в воду.

Ди усмехнулся – именно так, как нравилось мне: приподнимая только один уголок рта.

– Жестоко, – он попытался произнести это с осуждением, но я видела, что за краем бокала он прятал улыбку.

– Ты прыгнул следом за мной! – заступилась я за того самого Диего, который, не раздумывая, сиганул следом и долго уворачивался от моих брызг и праведного гнева. А после, с легкостью преодолевая мое сопротивление, заключал меня в объятия и целовал до потери сознания.

Об этом новому Ди я рассказывать не стала. Мне не хотелось давить на него рассказами о нашей любви, но ровно в той же степени мне не хотелось и ранить себя. Тогда это были наши общие воспоминания, полные нежности, страсти, чувственности. И пусть это эгоистично, но я хотела оставить их при себе, раз сидящий напротив мужчина не мог отреагировать на них так же, как и я – с теплотой и любовью.

Думаю, Солер вполне догадывался, чем именно все закончилось. И каждый раз, когда я прерывала одну историю и начинала другую, я делала вид, что не замечала его понимающий взгляд. Пусть Диего не знал этого наверняка, но точно мог предположить – по собственному характеру и моему молчанию, что за каждой из нелепых, нежных или откровенно смешных ситуаций стоял момент близости. Нашей с ним общей близости.

Легкая горечь осела на языке, когда я поняла, что всего это не вернуть. Прогулки по Барселоне, прыжки в воду с яхты, объятия до хруста костей и поцелуи, пробуждающие вулканы. Все это было там, в прошлом. А сейчас – лишь двое, пытающиеся построить диалог на осколках собственной жизни.

И я понятия не имела, удастся ли это нам.

– Мы… ругались? – я не знала, понял ли мое состояние Солер, но он позволил мне несколько минут прийти в себя и уложить ту бурю эмоций, которую я подняла своими же словами. И новый вопрос он задавал осторожно, неуверенно, словно боялся меня им обидеть.

Я могла ему солгать. Могла сказать, что у нас был идеальный брак, что мы жили душа в душу и были счастливы. Он бы поверил, я чувствовала. И не стал бы проверять.

Но я обещала отцу своего сына, что буду честна. И я не собиралась отступать от этого правила.

– Ругались, конечно же, – выдохнула тяжелое признание и покопалась трубочкой в стакане, собирая листочки мяты со стенок. Это уже второй или третий коктейль, да и бокал Диего обновлялся не раз. Мы давно покинули бар и переместились за столик, где удобнее было беседовать с глазу на глаз, поэтому теперь Ди сидел напротив. – Не бывает идеальных отношений, да и мы с тобой не очень умели обходить острые углы. Мне что-то не нравилось, тебе. Я цеплялась, ты отвечал. И последний месяц, к сожалению, мы делали это слишком часто.

Сейчас я понимала, насколько глупа была тогда, в свои двадцать семь. Как тряслась над тем, что нужно было просто отпустить, и как не обращала внимание на то, что действительно было важно. И мне бы хотелось вернуться в то время, чтобы дать себе крепкий подзатыльник, но… прошлое не исправить. Оставалось только жить дальше и не совершать тех ошибок, что ты уже совершил.

Диего молчал, ожидая продолжения, и я чувствовала, что он уже готов задать вопрос, на который мне не хотелось отвечать. Поэтому произнесла сама:

– Мы поругались в тот вечер. Если честно, я даже не помню, из-за чего и кто первый начал. Я вспылила или ты был чем-то недоволен, не знаю. Порычали друг на друга, ты ушел, хлопнув дверью – ты всегда так делал, когда не хотел продолжать скандал. А я не стала тебя останавливать, потому что знала: сейчас оба остынем, и эта ссора забудется так же, как и все предыдущие. Нам просто нужно было время, чтобы выдохнуть и проветриться, но…

Горло сжало спазмом, и я не сразу поняла, что плачу. Тыльной стороной ладони стерла слезы в робкой надежде, что Диего не успел их заметить, но он, разумеется, увидел, ведь смотрел на меня в упор.

– Но я не вернулся, – закончил Ди за меня.

Мне осталось лишь кивнуть.

Глава 33

Я много раз проговаривала эту ситуацию на сессиях с психологом, пытаясь избавиться от чувства вины, которое разрывало меня на части первое время. И пусть мне достался замечательный специалист, который помог мне многое преодолеть, но это ноющее чувство так и осталось внутри. Сидело занозой глубоко и напоминало о себе каждый год в тот день, когда я последний раз видела Диего. В те ночи я тоже плакала, пряча слезы в подушку, а наутро рана затягивалась, и я жила дальше.

Но сейчас мой рассказ вскрыл нарыв, и теперь горький гной вытекал, заставляя меня снова ощутить это: вину за то, что я не остановила мужа в тот далекий октябрьский вечер. Только теперь к вине добавлялась еще и горечь за то, что пять лет я считала Ди мертвым и скрывала от своих испанских родственников собственного сына. Если бы я хоть раз сказала Хави, что у меня ребенок от его брата… этих долгих пяти лет не было бы.

– Почему ты плачешь, Ана?

Не знаю, откуда во мне нашлась смелость посмотреть на Диего. А он так же не отрывал от меня внимательного, пристального взгляда, лишь чуть сузил свои глубокие, как море, голубые глаза. В его голосе не было обвинений, но их достаточно было в моих мыслях.

Почему я плакала? Потому что мне все еще было больно. Потому что я винила себя в том, что мы сидим сейчас по разные стороны стола и не можем даже прикоснуться друг к другу. Потому что та глупая Ана все еще жива во мне, и она все еще до безумия любила своего Ди.

– Я не должна была отпускать тебя в тот вечер, – произнесла одними губами и уже собиралась отвернуться, как неожиданно горячая ладонь Диего накрыла мою руку, лежащую на столе.

От неожиданности и удивления я снова вскинула взгляд.

– Ты не виновата, – столь уверенно произнес мой все еще нынешний муж, что в тот момент я узнала его – того, прежнего Ди. Именно так он говорил со мной, когда пытался донести свою точку зрения, которую считал единственно верной. – Насколько я понимаю себя, я – точно не тот человек, который будет делать то, чего не хочет. И если я принял в тот вечер решение выйти в море на неисправной яхте, значит, мне и нести за него ответственность.

Я сразу же отрицательно замотала головой, стоило только понять смысл произнесенных слов. Я не считала Диего виноватым даже сейчас, когда узнала, что все эти год он жил, и жил без меня.

– Если бы мы тогда не поссорились, – начала было я, но была тут же перебита.

– Ана, в любом конфликте всегда виноваты двое, – твердо произнес Ди. Мою руку он так и не выпустил, а на этих словах еще и сжал сильнее. – Всегда. И не важно, с чего и с кого все началось – с тебя или с меня. Я уверен, что не был ангелом в тот вечер. Поэтому и оправдывать себя не стану. Если ты хочешь считать себе виноватой – мне не жалко, но, пожалуйста, не неси этот груз в одиночку. Моей вины в случившемся не меньше, а то и больше. А твоя – только в том, что ты выбрала себе в мужья такого сложного мужчину, как я.

Невольно, но я все же улыбнулась. Этот Ди тоже был мне знаком – тот, который всегда пытался оправдать не себя, но других. И для меня он всегда находил слова – те самые, которые утешали и снимали груз с сердца.

– Но в этой ситуации есть один большой плюс, – вдруг неожиданно весело улыбнулся Солер и, к моему огромному сожалению, отстранился, отпуская мои пальцы. – Радует, что не я один не помню причин, почему мы поссорились.

Сначала я только хлопала глазами, не понимая, как он может видеть плюсы в нашей давней ссоре. Но когда до меня дошло…

Давно уже так не смеялась – громко, чуть истерично, до слез. А напротив сидел мой муж и улыбался – широко, добродушно, довольно.

– Это ужасная шутка, Ди, – сумев взять себя в руки, призналась я, вытирая глаза. Страшно представить, что там стало с моей тушью.

– Но тебе понравилась, – не остался в долгу Солер и отсалютовал мне бокалом.

– Наверное, это потому, что я тоже ужасна.

Я улыбалась, даже не пытаясь выдавать свои слова за правду, но Диего вдруг отвечал совершенно серьезно:

– Я так не считаю.

От былой легкости в общении не осталось и следа. Казалось бы, Солер не сказал ничего такого, но мое сердце сбилось с хода, а после застучало с утроенной силой, тогда как мысли забились точно птицы в клетке. Он не считал меня ужасной! А какой считал? И что это значило? Что он что-то ко мне чувствовал что-то еще?

Не желая, чтобы Диего заметил моего смятения, вновь опустила взгляд в свой бокал. Мне казалось, что я давно уже разучилась обнадеживаться на пустом месте, но рядом с Диего никакие внутренние устои не срабатывали. Там, наверху, в номере я была уверенной в себе женщиной, счастливой матерью и успешной начальницей. А здесь, рядом с ним, я снова та девчонка, что бросала все и покупала билет на рейс до Барселоны.

– Ана, – спустя минуту выдохнул Диего.

– Мм?

На его лице ни следа недавнего веселья, а в глазах – буря, заставившая меня хмуриться. Что тебя так беспокоило, Ди? Я снова что-то сделала не так?

– Я должен задать один вопрос, – еще больше напугал меня Солер. Я чувствовала его растерянность, тогда как раньше Диего никогда не демонстрировал мне подобных чувств. Уверенность – вот с чем он ассоциировался у меня. Надежность, несгибаемость. Даже в самых сложных ситуациях он оставался собранным и спокойным, и я невольно стремилась к тому же поведению, когда росла в качестве начальника.

– Только один? – попыталась пошутить, одновременно до дрожи в коленках боясь, что сейчас Диего кивнет и скажет, будто от ответа на его вопрос зависит наше дальнейшее будущее.

Но он лишь скупо улыбнулся, не доводя улыбку до глаз.

– Пока один, – обнадежил он, но ни на грамм при этом сам не расслабился.

Что же его так беспокоило? То, что я рассказала? То, что услышанное не совпало с тем, что Ди слышал раньше? Или…

– В тот вечер, когда я уходил, – бесцеремонно перебил мои мысли самый близкий и далекий мужчина, но я не стала на него обижаться за это, – я знал, что ты беременна?Я много раз проговаривала эту ситуацию на сессиях с психологом, пытаясь избавиться от чувства вины, которое разрывало меня на части первое время. И пусть мне достался замечательный специалист, который помог мне многое преодолеть, но это ноющее чувство так и осталось внутри. Сидело занозой глубоко и напоминало о себе каждый год в тот день, когда я последний раз видела Диего. В те ночи я тоже плакала, пряча слезы в подушку, а наутро рана затягивалась, и я жила дальше.

Но сейчас мой рассказ вскрыл нарыв, и теперь горький гной вытекал, заставляя меня снова ощутить это: вину за то, что я не остановила мужа в тот далекий октябрьский вечер. Только теперь к вине добавлялась еще и горечь за то, что пять лет я считала Ди мертвым и скрывала от своих испанских родственников собственного сына. Если бы я хоть раз сказала Хави, что у меня ребенок от его брата… этих долгих пяти лет не было бы.

– Почему ты плачешь, Ана?

Не знаю, откуда во мне нашлась смелость посмотреть на Диего. А он так же не отрывал от меня внимательного, пристального взгляда, лишь чуть сузил свои глубокие, как море, голубые глаза. В его голосе не было обвинений, но их достаточно было в моих мыслях.

Почему я плакала? Потому что мне все еще было больно. Потому что я винила себя в том, что мы сидели сейчас по разные стороны стола и не могли даже прикоснуться друг к другу. Потому что та глупая Ана все еще жила во мне, и она все еще до безумия любила своего Ди.

– Я не должна была отпускать тебя в тот вечер, – произнесла одними губами и уже собиралась отвернуться, как неожиданно горячая ладонь Диего накрыла мою руку, лежащую на столе.

От неожиданности и удивления я снова вскинула взгляд.

– Ты не виновата, – столь уверенно произнес мой все еще нынешний муж, что в тот момент я узнала его – того, прежнего Ди. Именно так он говорил со мной, когда пытался донести свою точку зрения, которую считал единственно верной. – Насколько я понимаю себя, я – точно не тот человек, который будет делать то, чего не хочет. И если я принял в тот вечер решение выйти в море на неисправной яхте, значит, мне и нести за него ответственность.

Я сразу же отрицательно замотала головой, стоило только понять смысл произнесенных слов. Я не считала Диего виноватым даже сейчас, когда узнала, что все эти год он жил, и жил без меня.

– Если бы мы тогда не поссорились, – начала было я, но была тут же перебита.

– Ана, в любом конфликте всегда виноваты двое, – твердо произнес Ди. Мою руку он так и не выпустил, а на этих словах еще и сжал сильнее. – Всегда. И не важно, с чего и с кого все началось – с тебя или с меня. Я уверен, что не был ангелом в тот вечер. Поэтому и оправдывать себя не стану. Если ты хочешь считать себе виноватой – мне не жалко, но, пожалуйста, не неси этот груз в одиночку. Моей вины в случившемся не меньше, а то и больше. А твоя – только в том, что ты выбрала себе в мужья такого сложного мужчину, как я.

Невольно, но я все же улыбнулась. Этот Ди тоже был мне знаком – тот, который всегда пытался оправдать не себя, но других. И для меня он постоянно находил слова – те самые, которые утешали и снимали груз с сердца.

– Но в этой ситуации есть один большой плюс, – вдруг неожиданно весело улыбнулся Солер и, к моему огромному сожалению, отстранился, отпуская мои пальцы. – Радует, что не я один не помню причин, почему мы поссорились.

Сначала я только хлопала глазами, не понимая, как он может видеть плюсы в нашей давней ссоре. Но когда до меня дошло…

Давно уже так не смеялась – громко, чуть истерично, до слез. А напротив сидел мой муж и улыбался – широко, добродушно, довольно.

– Это ужасная шутка, Ди, – сумев взять себя в руки, призналась я, вытирая глаза. Страшно представить, что там стало с моей тушью.

– Но тебе понравилась, – не остался в долгу Солер и отсалютовал мне бокалом.

– Наверное, это потому, что я тоже ужасна.

Я улыбалась, даже не пытаясь выдавать свои слова за правду, но Диего вдруг отвечал совершенно серьезно:

– Я так не считаю.

От былой легкости в общении не осталось и следа. Казалось бы, Солер не сказал ничего такого, но мое сердце сбилось с хода, а после застучало с утроенной силой, тогда как мысли забились точно птицы в клетке. Он не считал меня ужасной! А какой считал? И что это значило? Что он ко мне чувствовал что-то еще?

Не желая, чтобы Диего заметил моего смятения, вновь опустила взгляд в свой бокал. Мне казалось, что я давно уже разучилась обнадеживаться на пустом месте, но рядом с Диего никакие внутренние устои не срабатывали. Там, наверху, в номере я была уверенной в себе женщиной, счастливой матерью и успешной начальницей. А здесь, рядом с ним, я снова та девчонка, что бросала все и покупала билет на рейс до Барселоны.

– Ана, – спустя минуту выдохнул Диего.

– Мм?

На его лице ни следа недавнего веселья, а в глазах – буря, заставившая меня хмуриться. Что тебя так беспокоило, Ди? Я снова что-то сделала не так?

– Я должен задать один вопрос, – еще больше напугал меня Солер. Я чувствовала его растерянность, тогда как раньше Диего никогда не демонстрировал мне подобных чувств. Уверенность – вот с чем он ассоциировался у меня. Надежность, несгибаемость. Даже в самых сложных ситуациях он оставался собранным и спокойным, и я невольно стремилась к тому же поведению, когда росла в качестве начальника.

– Только один? – попыталась пошутить, одновременно до дрожи в коленках боясь, что сейчас Диего кивнет и скажет, будто от ответа на его вопрос зависит наше дальнейшее будущее.

Но он лишь скупо улыбнулся, не доводя улыбку до глаз.

– Пока один, – обнадежил он, но ни на грамм при этом сам не расслабился.

Что же его так беспокоило? То, что я рассказала? То, что услышанное не совпало с тем, что Ди слышал раньше? Или…

– В тот вечер, когда я уходил, – бесцеремонно перебил мои мысли самый близкий и далекий мужчина, но я не стала на него обижаться за это, – я знал, что ты беременна?

Глава 34

Я не сразу поняла, почему именно этот вопрос заставил Диего волноваться. Но эта тревога в его глазах, эти побелевшие костяшки на руке, которой Ди держал свой бокал с виски. И догадка появилась в голове внезапно, но я ни минуты не сомневалась, что она верна.

Диего не считал, что я скрывала от него ребенка эти пять лет. Он боялся, что сам о нем забыл.

– Нет! – громче, чем нужно было, ответила я и сделала то, что совсем недавно делал Солер: наклонилась ближе и накрыла его пальцы своими. Холодные, когда лед в бокале давно растаял. – Нет. Ты не знал. И я не знала. Мне сообщили уже позже, когда я попала в больницу.

Рука Ди под моей вздрогнула, а темные брови нахмурились.

– Больницу?

Об этом я тоже не хотела говорить. Признаваться мужчине, который тебя не помнит, в том, что любила его настолько сильно, что после новостей о его смерти хотела умереть, было стыдно. И я малодушно отстранилась, уводя взгляд в сторону.

– Я…

Я бы хотела сменить тему. Хотела увести разговор в более безопасное русло, где не будет подводных камней вроде сеньоры Солер. Но мысли разбежались, как тараканы, и я лишь беспомощно бегала взглядом по опустевшим столам, пытаясь найти хоть что-нибудь, что поможет разуму вновь начать соображать.

Не учла, что Диего Солер всегда отличался проницательностью, и никакая амнезия не лишила его этого качества.

– Я знаю, что сделала моя мать, – резко бросил он, но теперь я поняла, что именно Ди прятал за этот резкостью: ярость. Он был зол, и к собственному удивлению я обнаруживала, что злился Солер вовсе не на меня. – Хави мне все рассказал. Про ее поступок и то сообщение… – Диего замолчал, будто собирался с мыслями, а после продолжил уже более ровным голосом: – Но знаешь, возвращаясь к прошлому разговору, я даже не удивился, когда это все услышал.

Я не знала, радоваться мне или печалиться от этой новости. С одной стороны, то, что Ди не встал на сторону матери – это здорово. Но с другой, я никогда не пыталась рассорить сеньору Солер ни с одним из ее сыновей. И сейчас я еще больше верила в то, что в чужие отношения лезть не стоит.

Поэтому промолчала, в тайне порадовавшись, что от темы моего попадания в больницу мы ушли. А Диего тем временем продолжал, глядя куда-то мимо меня.

– Я ведь всегда это чувствовал, – признался он, и я поняла, что сейчас Ди делится со мной тем, что не каждому расскажешь, – словно она что-то недоговаривает мне. Это ощущение… будто мать заискивает передо мной, пытается расположить к себе, задобрить. Как нашкодивший подросток, который уже знает, что скрыть свой проступок не получится, и пытается подложить солому, чтобы не так больно было получать нагоняй. И я все не мог понять, к чему именно мать готовит меня таким образом? А теперь все встало на свои места.

При всем выше сказанном, я не чувствовала в Диего удовлетворения. Может, поступок матери его и не удивил, может, подсознательно Солер и был готов к подобному исходу. Но и равнодушным его это не оставило – наверное, Ди и сам не замечал, как сжимал пальцы в кулак, как другой рукой комкал салфетку. Он только пытался казаться сдержанным и уверенным, но на самом деле внутри него горел пожар.

Я снова не стала ничего говорить. Утешить мужчину я все равно не смогла бы, да и вряд ли он принял бы от меня это утешение. Оправдывать сеньору Солер тоже не стала. Пусть за свои ошибки отвечает самостоятельно, а у меня и собственных целый вагон, успеть бы разгрести до смерти.

Я думала, на этом наш разговор и закончится, но неожиданно Диего встрепенулся, словно сбросил с себя лишний мусор и мысли, и вновь повернулся ко мне.

– Так что там за история с больницей? Не расскажешь?

Я была уверена, что он уже забыл за ворохом собственных рассказов, но нет. Если Диего Солер желал что-то получить, он это получал несмотря ни на что.

Но я все еще не желала делиться, поэтому попыталась сделать вид, что все было совсем несерьезно.

– Нервный срыв, – мне даже удалось пожать плечами, словно это такая ерунда. Подумаешь, нервишки зашалили, когда я вдруг узнала, что мой муж умер. С кем не бывает?

Диего сощурился, заставляя меня чувствовать себя ничтожной под этим пристальным, пробирающим взглядом. И вновь накрыло это ощущение – будто я маленькая девочка, а он – грозный дяденька, знающий все лучше меня.

И мне бы очень хотелось быть тем подростком из примера Ди, который знал, что его раскроют, и готовил пути для отступления, но в нашей паре Солер всегда был тем взрослым, который о проступках узнавал даже раньше, чем сам виновный.

– Там я и узнала о беременности, – оставив бокал, призналась я. Пить совершенно расхотелось, да и от приторного сиропа уже сводило зубы. – И решила, что буду рожать.

Взгляд Диего не смягчился – он все еще сканировал меня, точно продвинутый детектор лжи, который работает на расстоянии, разве что угрозы разоблачения я больше не чувствовала.

– Ты жалела? – последовал вопрос.

– Ни секунды, – незамедлительный ответ, в подтверждении которого я улыбнулась – не натянуто и не наиграно, а совершенно искренне. – Александр – лучшее, что случалось в моей жизни. О нем просто невозможно жалеть.

На упоминании имени сына Ди нахмурился – совсем немного, лишь свел чуть ближе брови, но я успела заметить. Показалось, или имя в нем что-то задело? Какие-то потаенные нити если не памяти, то хотя бы души? Ведь именно так Диего мечтал назвать своего сына – в честь собственного отца, о котором Ди мало говорил, но при этом чувствовалось, что Солер любил его и скучал.

Я затаила дыхания, ожидая сама не зная чего. Глупо было надеяться, что Диего сейчас что-то вспомнит, но я предполагала, что он захочет обсудить явно возникшие у него ощущения.

Но Ди не стал. Вместо этого скупо мне улыбнулся и придвинулся ближе, уложив локти на стол.

– Расскажи мне о нем.

И снова я говорила, а Солер молчал, изредка улыбаясь. Он даже вопросов не задавал, просто слушал о том, как я боялась однажды ночью не найти сына в кроватке с высокими бортиками. Как смешно Саша падал, когда учился ходить. Как он замечательно рисовал и с каким удовольствием купался в море, для своих неполных пяти уже неплохо держась в нарукавниках. Как научился считать до десяти по-испански и легко мог назвать все свои игрушки.

– Ты должен с ним познакомиться, – в итоге заканчивала я, когда голос уже осип от долгого монолога. – Он замечательный ребенок. И будет безумно рад тебя видеть.

Последнее я добавляла от себя, хотя на самом деле не представляла, как сын отнесется к внезапному появлению отца. Но мне важно было, чтобы это появление действительно состоялось, а здесь все зависело только от желания Диего.

– Я… – начал было Солер, но по его лицу совершенно невозможно было угадать, что именно собирался сказать мужчина.

Узнать продолжение мне было не суждено: рядом с нашим столиком вдруг оказался официант, привлекая к себе внимание.

– Прошу прощения, но мы закрываемся через пятнадцать минут.

Сбившийся с мысли Диего так и не продолжил – лишь поблагодарил официанта и потянулся за пиджаком, чтобы оставить чаевые. Точно так же, как делал это тогда, пять с лишним лет назад.

Наверное, виной алкоголь, иначе я бы не стала так глупо хрюкать в ладошку, пытаясь удержать смех. Но вместо ожидаемого неодобрения в ответном взгляде я вдруг увидела озорные огоньки.

– Такое у нас уже было, да? – верно понял мое состояние Ди, протягивая купюру. То, что он действительно слушал весь мой рассказ, приятно согрело сердце.

Но, увы, на этом хорошие впечатления закончились. Диего поднялся с места, и я поняла, что наш вечер подошел к концу. И в этот раз Ди так же не зайдет ко мне в номер, а я так же глупо от этого расстроюсь, даже зная, что сейчас у нас имелось куда меньше поводов оставаться наедине.

И все же Солер вызвался меня проводить до двери, но в лифте мы ехали молча. Диего не пытался продолжить прерванный приходом официанта разговор, а я не решалась вновь намекнуть на знакомстве с сыном. Так и дошли до нужного номера в полной тишине.

– Знаешь, – я все-таки не удержалась и обернулась, опередив прощание Ди всего на пол секунды. – Ты можешь зайти и посмотреть на него. Саша, конечно, спит, но…

– Нет, – категорично перебил меня Солер, и его отказ прошил меня насквозь, словно выстрел из снайперской винтовки. Наверное, мне не удалось сдержать нейтральное выражение лица, раз Диего вдруг подался вперед, точно собирался меня успокоить, но сам же себя одернул, резко подавшись назад. – Черт!

Он запустил пальцы в волосы и оглянулся по сторонам, словно искал помощи у пустых отельных стен. А я стояла и смотрела на него, мужчину, от которого когда-то была без ума, и чувствовала, как одно его слово вновь разбивает мне сердце.

– Не подумай, что я не хочу, Ана, – в итоге набрался сил Диего и посмотрел на меня. Я видела, как сложно ему давались слова, и уговорила себя не лить слезы раньше времени. – Я очень хочу. Это ведь мой сын! Но не так, ночью, украдкой, словно я какой-то вор. Когда я пьяный и растрепанный, а он сонный и ничего не понимающий.

– Он даже не проснется, – попыталась то ли оправдать свое предложение, то ли успокоить Ди, но он лишь отрицательно покачал головой.

– Вот именно. Я хочу, чтобы все было правильно, понимаешь? Насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах, – выдыхал Солер и грустно улыбался. – Мы можем выбрать какой-нибудь день, и…

– Завтра, – неожиданно для самой себе перебила я, и тут же отвесила себе мысленный подзатыльник. Прозвучало так, будто я хваталась за последнюю соломинку и навязывала общество сына и свое собственное. Диего предлагал вполне логичный и обоснованный план, в котором и у меня, и у него появилось бы время собраться с мыслями, да и самого Сашу было бы неплохо подготовить. Но я уже говорила, и никак не могла заставить свой язык заткнуться. – Мы собирались в океанариум завтра. Вдвоем, без Леры, у нее какие-то очередные курсы, она останется в номере.

Я тараторила, словно у меня была всего секунда до того момента, как Диего уйдет навсегда, и мне кровь из носу нужно было его уговорить во что бы то ни стало согласиться провести время со мной и сыном. Но Солер никуда не уходил, и к моему очевидному волнению отнесся более чем спокойно, поэтому я дала себе возможность выдохнуть и продолжить более спокойно:

– В общем, мы собираемся туда к двенадцати. И будем рады, если ты сможешь присоединиться.

С замиранием сердца я ждала ответа. Считала про себя секунды, прикидывая, в какую из них нужно будет сдаться и уйти, чтобы окончательно не упасть в своих глазах.

Но это не потребовалось. Ведь Ди, бросив взгляд на наручные часы, вдруг произнес:

– Двенадцать? Думаю, я могу успеть. Скинешь мне адрес?

Не веря, что он так просто согласился, я смогла лишь кивнуть. Но словно мало мне было удивлений на этот вечер, как Солер вдруг выдал:

– Спасибо, Ана. Спасибо, что все рассказала мне.

А потом шагнул и вот так просто обнял, прижав к себе лишь на мгновение. Одно малюсенькое и ничего не значащее мгновение, которое перевернуло мой мир с ног на голову и заставило вернуться туда – в то время, где нам не нужно было трястись весь вечер и гадать, позволительно ли будет такое проявление чувств.

– Доброй ночи, Ана.

Так же быстро, как приблизился, Диего отстранился, а после развернулся и ушел, не изменяя своими привычкам: по лестнице, не обернувшись.

А я стояла посреди коридора, чувствуя, как по лицу катились слезы, как в легкий до сих пор оставался запах Ди, и шептала:

– Пожалуйста, Ди. Для тебя – всегда пожалуйста.Я не сразу поняла, почему именно этот вопрос заставил Диего волноваться. Но эта тревога в его глазах, эти побелевшие костяшки на руке, которой Ди держал свой бокал с виски. И догадка появилась в голове внезапно, но я ни минуты не сомневалась, что она верна.

Диего не считал, что я скрывала от него ребенка эти пять лет. Он боялся, что сам о нем забыл.

– Нет! – громче, чем нужно было, ответила я и сделала то, что совсем недавно делал Солер: наклонилась ближе и накрыла его пальцы своими. Холодные, когда лед в бокале давно растаял. – Нет. Ты не знал. И я не знала. Мне сообщили уже позже, когда я попала в больницу.

Рука Ди под моей вздрогнула, а темные брови нахмурились.

– Больницу?

Об этом я тоже не хотела говорить. Признаваться мужчине, который тебя не помнит, в том, что любила его настолько сильно, что после новостей о его смерти хотела умереть, было стыдно. И я малодушно отстранилась, уводя взгляд в сторону.

– Я…

Я бы хотела сменить тему. Хотела увести разговор в более безопасное русло, где не будет подводных камней вроде сеньоры Солер. Но мысли разбежались, как тараканы, и я лишь беспомощно бегала взглядом по опустевшим столам, пытаясь найти хоть что-нибудь, что поможет разуму вновь начать соображать.

Не учла, что Диего Солер всегда отличался проницательностью, и никакая амнезия не лишила его этого качества.

– Я знаю, что сделала моя мать, – резко бросил он, но теперь я поняла, что именно Ди прятал за этот резкостью: ярость. Он был зол, и к собственному удивлению я обнаруживала, что злился Солер вовсе не на меня. – Хави мне все рассказал. Про ее поступок и то сообщение… – Диего замолчал, будто собирался с мыслями, а после продолжил уже более ровным голосом: – Но знаешь, возвращаясь к прошлому разговору, я даже не удивился, когда это все услышал.

Я не знала, радоваться мне или печалиться от этой новости. С одной стороны, то, что Ди не встал на сторону матери – это здорово. Но с другой, я никогда не пыталась рассорить сеньору Солер ни с одним из ее сыновей. И сейчас я еще больше верила в то, что в чужие отношения лезть не стоит.

Поэтому промолчала, в тайне порадовавшись, что от темы моего попадания в больницу мы ушли. А Диего тем временем продолжал, глядя куда-то мимо меня.

– Я ведь всегда это чувствовал, – признался он, и я поняла, что сейчас Ди делится со мной тем, что не каждому можно рассказать, – словно она что-то недоговаривает мне. Это ощущение… будто мать заискивает передо мной, пытается расположить к себе, задобрить. Как нашкодивший подросток, который уже знает, что скрыть свой проступок не получится, и пытается подложить солому, чтобы не так больно было получать нагоняй. И я все не мог понять, к чему именно мать готовит меня таким образом? А теперь все встало на свои места.

При всем выше сказанном, я не чувствовала в Диего удовлетворения. Может, поступок матери его и не удивил, может, подсознательно Солер и был готов к подобному исходу. Но и равнодушным его это не оставило – наверное, Ди и сам не замечал, как сжимал пальцы в кулак, как другой рукой комкал салфетку. Он только пытался казаться сдержанным и уверенным, но на самом деле внутри него горел пожар.

Я снова не стала ничего говорить. Утешить мужчину я все равно не смогла бы, да и вряд ли он принял бы от меня это утешение. Оправдывать сеньору Солер тоже не стала. Пусть за свои ошибки отвечает самостоятельно, а у меня и собственных целый вагон, успеть бы разгрести до смерти.

Я думала, на этом наш разговор и закончится, но неожиданно Диего встрепенулся, словно сбросил с себя лишний мусор и мысли, и вновь повернулся ко мне.

– Так что там за история с больницей? Не расскажешь?

Я была уверена, что он уже забыл за ворохом собственных рассказов, но нет. Если Диего Солер желал что-то получить, он это получал несмотря ни на что.

Но я все еще не желала делиться, поэтому попыталась сделать вид, что все было совсем несерьезно.

– Нервный срыв, – мне даже удалось пожать плечами, словно это такая ерунда. Подумаешь, нервишки зашалили, когда я вдруг узнала, что мой муж умер. С кем не бывает?

Диего сощурился, заставляя меня чувствовать себя ничтожной под этим пристальным, пробирающим взглядом. И вновь накрыло это ощущение – будто я маленькая девочка, а он – грозный дяденька, знающий все лучше меня.

И мне бы очень хотелось быть тем подростком из примера Ди, который знал, что его раскроют, и готовил пути для отступления, но в нашей паре Солер всегда был тем взрослым, который о проступках узнавал даже раньше, чем сам виновный.

– Там я и узнала о беременности, – оставив бокал, призналась я. Пить совершенно расхотелось, да и от приторного сиропа уже сводило зубы. – И решила, что буду рожать.

Взгляд Диего не смягчился – он все еще сканировал меня, точно продвинутый детектор лжи, который работал на расстоянии, разве что угрозы разоблачения я больше не чувствовала.

– Ты жалела? – последовал вопрос.

– Ни секунды, – незамедлительный ответ, в подтверждении которого я улыбнулась – не натянуто и не наиграно, а совершенно искренне. – Александр – лучшее, что случалось в моей жизни. О нем просто невозможно жалеть.

На упоминании имени сына Ди нахмурился – совсем немного, лишь свел чуть ближе брови, но я успела заметить. Показалось, или имя в нем что-то задело? Какие-то потаенные нити если не памяти, то хотя бы души? Ведь именно так Диего мечтал назвать своего сына – в честь собственного отца, о котором Ди мало говорил, но при этом чувствовалось, что Солер любил его и скучал.

Я затаила дыхания, ожидая сама не зная чего. Глупо было надеяться, что Диего сейчас что-то вспомнит, но я надеялась, что он захочет обсудить явно возникшие у него ощущения.

Но Ди не стал. Вместо этого скупо мне улыбнулся и придвинулся ближе, уложив локти на стол.

– Расскажи мне о нем.

И снова я говорила, а Солер молчал, изредка улыбаясь. Он даже вопросов не задавал, просто слушал о том, как я боялась однажды ночью не найти сына в кроватке с высокими бортиками. Как смешно Саша падал, когда учился ходить. Как он замечательно рисовал и с каким удовольствием купался в море, для своих неполных пяти уже неплохо держась в нарукавниках. Как научился считать до десяти по-испански и легко мог назвать все свои игрушки.

– Ты должен с ним познакомиться, – в итоге заканчивала я, когда голос уже осип от долгого монолога. – Он замечательный ребенок. И будет безумно рад тебя видеть.

Последнее я добавляла от себя, хотя на самом деле не представляла, как сын отнесется к внезапному появлению отца. Но мне важно было, чтобы это появление действительно состоялось, а здесь все зависело только от желания Диего.

– Я… – начал было Солер и тут же запнулся. По его лицу совершенно невозможно было угадать, что именно собирался сказать мужчина.

Узнать продолжение мне было не суждено: рядом с нашим столиком вдруг оказался официант, привлекая к себе внимание.

– Прошу прощения, но мы закрываемся через пятнадцать минут.

Сбившийся с мысли Диего так и не продолжил – лишь поблагодарил официанта и потянулся за пиджаком, чтобы оставить чаевые. Точно так же, как делал это тогда, пять с лишним лет назад.

Наверное, виной алкоголь, иначе я бы не стала так глупо хрюкать в ладошку, пытаясь удержать смех. Но вместо ожидаемого неодобрения в ответном взгляде я вдруг увидела озорные огоньки.

– Такое у нас уже было, да? – верно понял мое состояние Ди, протягивая купюру. То, что он действительно слушал весь мой рассказ, приятно согрело сердце.

Но, увы, на этом хорошие впечатления закончились. Диего поднялся с места, и я поняла, что наш вечер подошел к концу. И в этот раз Ди так же не зайдет ко мне в номер, а я так же глупо от этого расстроюсь, даже зная, что сейчас у нас имелось куда меньше поводов оставаться наедине.

И все же Солер вызвался меня проводить до двери, но в лифте мы ехали молча. Диего не пытался продолжить прерванный приходом официанта разговор, а я не решалась вновь намекнуть на знакомство с сыном. Так и дошли до нужного номера в полной тишине.

– Знаешь, – я все-таки не удержалась и обернулась, опередив прощание Ди всего на пол секунды. – Ты можешь зайти и посмотреть на него. Саша, конечно, спит, но…

– Нет, – категорично перебил меня Солер, и его отказ прошил меня насквозь, словно выстрел из снайперской винтовки. Наверное, мне не удалось сдержать нейтральное выражение лица, раз Диего вдруг подался вперед, точно собирался меня успокоить, но сам же себя одернул, резко подавшись назад. – Черт!

Он запустил пальцы в волосы и оглянулся по сторонам, словно искал помощи у пустых отельных стен. А я стояла и смотрела на него, мужчину, от которого когда-то была без ума, и чувствовала, как одно его слово вновь разбивает мне сердце.

– Не подумай, что я не хочу, Ана, – в итоге набрался сил Диего и посмотрел на меня. Я видела, как сложно ему давались слова, и уговорила себя не лить слезы раньше времени. – Я очень хочу. Это ведь мой сын! Но не так, ночью, украдкой, словно я какой-то вор. Когда я пьяный и растрепанный, а он сонный и ничего не понимающий.

– Он даже не проснется, – попыталась то ли оправдать свое предложение, то ли успокоить Ди, но он лишь отрицательно покачал головой.

– Вот именно. Я хочу, чтобы все было правильно, понимаешь? Насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах, – выдыхал Солер и грустно улыбался. – Мы можем выбрать какой-нибудь день, и…

– Завтра, – неожиданно для самой себе перебила я, и тут же отвесила себе мысленный подзатыльник. Прозвучало так, будто я хваталась за последнюю соломинку и навязывала общество сына и свое собственное. Диего предлагал вполне логичный и обоснованный план, в котором и у меня, и у него появилось бы время собраться с мыслями, да и самого Сашу было бы неплохо подготовить. Но я уже говорила, и никак не могла заставить свой язык заткнуться. – Мы собирались в океанариум завтра. Вдвоем, без Леры, у нее какие-то очередные курсы, она останется в номере.

Я тараторила, словно у меня была всего секунда до того момента, как Диего уйдет навсегда, и мне кровь из носу нужно было его уговорить во что бы то ни стало согласиться провести время со мной и сыном. Но Солер никуда не уходил, и к моему очевидному волнению отнесся более чем спокойно, поэтому я дала себе возможность выдохнуть и продолжить более ровно:

– В общем, мы собираемся туда к двенадцати. И будем рады, если ты сможешь присоединиться.

С замиранием сердца я ждала ответа. Считала про себя секунды, прикидывая, в какую из них нужно будет сдаться и уйти, чтобы окончательно не упасть в своих глазах.

Но это не потребовалось. Ведь Ди, бросив взгляд на наручные часы, вдруг произнес:

– Двенадцать? Думаю, я могу успеть. Скинешь мне адрес?

Не веря, что он так просто согласился, я смогла лишь кивнуть. Но словно мало мне было удивлений на этот вечер, как Солер вдруг выдал:

– Спасибо, Ана. Спасибо, что все рассказала мне.

А потом шагнул и вот так просто обнял, прижав к себе лишь на мгновение. Одно малюсенькое и ничего не значащее мгновение, которое перевернуло мой мир с ног на голову и заставило вернуться туда – в то время, где нам не нужно было трястись весь вечер и гадать, позволительно ли будет такое проявление чувств.

– Доброй ночи, Ана.

Так же быстро, как приблизился, Диего отстранился, а после развернулся и ушел, не изменяя своими привычкам: по лестнице, не обернувшись.

А я стояла посреди коридора, чувствуя, как по лицу катились слезы, как в легкий до сих пор оставался запах Ди, и шептала:

– Пожалуйста, Ди. Для тебя – всегда пожалуйста.

Глава 35

Диего Солер

Я никогда не понимал, как можно проводить в магазине игрушек так много времени. Зачем ходить мимо полок, изучать всё, что на них выставлено. Ведь ты приходил сюда за чем-то конкретном, верно? Как за продуктами – ты знал, что тебе нужны молоко и фрукты, поэтому сразу строил маршрут так, чтобы получить именно их.

Подобный рационализм – часть моей натуры. Поэтому, когда племянники, дети Сары, просили подарки на дни рождения или Рождество, я требовал с них конкретный список: что именно, кому и в каком количестве. Да, мне приходилось бывать в детском магазине, и обычно поход в этот филиал родительского ада заканчивался за какие-то несчастные десять-пятнадцать минут.

Но сегодня я провёл здесь уже полчаса, пытаясь выбрать подарок сыну, и мои руки всё ещё были пусты.

Я совершенно не понимал, что можно подарить четырехлетнему парню при знакомстве. Машинку? Всё мальчишки их любят. Робота? Кажется, это более современный подарок. Мягкую игрушку? Альбом для рисования? Ана упоминала, что сын любит рисовать.

Я брал что-то с витрины, крутил в руках и убирал обратно, раз за разом натыкаясь на одну и ту же преграду: а вдруг не понравится? Не хотелось испортить первое впечатление о себе нелепым презентом, и я шел дальше, выискивая среди радужного многообразия что-то, на что откликнулось бы сердце. И когда в пятый или шестой раз я нарезал круги по магазину, ко мне подошёл консультант и предложил помощь, задав всего два вопроса: кому нужен подарок и что он любит.

Вот тогда я и понял, что не имею ни малейшего представления, что любит мой сын. И эта мысль выстрелом в упор пробила дыру в сердце.

Я потерял четыре года. Не свои, четыре года маленького человека, который рос, учился ходить и говорить, кататься на велосипеде и бог знает что еще – но без меня. Да, я помню, как Анна говорила, что Александр не считает, будто отец его бросил, но это нисколько не умоляло моей вины в своих же глазах. Я мог позвонить. Мог написать. Мог набраться смелости и хоть раз за это время выяснить, как дела у моей жены, о которой я ничего не знал. И ведь я хотел! И позвонить, и узнать, но поддался на уговоры, сомнения и малодушно перелистнул эту страницу своей жизни, похоронив ее вместе с другими потерянными воспоминаниями.

А теперь не мог выбрать подарок собственному сыну, которого видел лишь один раз, да и то – на фото в чужом телефоне. Вчера меня так и подмывало попросить Ану перекинуть мне все имеющиеся у нее фотографии и видео, но я понимал, что сделаю этим только хуже. Что толку смотреть на то, как мой сын рос без меня?

Поэтому я принял решение наверстать все. Накануне на предложение Анны я соглашался больше от безвыходности, побоявшись обидеть ее своим отказом. Она выглядела такой трогательной в тот момент с этим своим пробирающим взглядом, полным немой мольбы и плохо скрытого страха, что я не смог уйти, не пообещав эту встречу. Но сегодня утром, проснувшись по будильнику, я решил, что не имею никакого морального права еще хотя бы на один день увеличивать срок разлуки со своим ребенком.

И так бездарно растрачивал минуты, разглядывая миллионы разноцветных машинок!

А ведь Анна много рассказывала о сыне, но я, стыдно признаться, почти все пропустил мимо ушей – не потому, что тема была неинтересной или потому, что был слишком пьян. Нет, просто в какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне нравилось слушать голос моей жены. Нравилось просто сидеть, смотреть на нее и не думать ни о чем, получая наслаждение от самого процесса. Нравилось наблюдать, как она улыбалась, говоря о нашем сыне. Как у уголков ее глаз собирались маленькие, едва заметные морщинки. Как сияли ее глаза, когда она увлекалась очередной историей, и как она, забывшись, начинала говорить громче от переполняющих ее эмоций, а после, опомнившись, смущенно опускала глаза и заправляла прядь волос за ухо.

Я наблюдал за ее мимикой, жестами, привычками, и ловил легкое, но вполне ощутимое узнавание. На грани того пресловутого дежавю, которое иногда меня накрывало. Но в случае с Анной оно не походило на бред воспаленного сознания. В случае с ней я чувствовал, что это узнавание шло изнутри.

Если бы я не знал, что именно эта женщина была моей женой, после вчерашнего вечера я узнал бы ее сам, просто из-за внутреннего ощущения, появлявшегося каждый раз, стоило только Анне Солер оказаться рядом.

Мной она воспринималась как нечто естественное. Как что-то, что было в моей жизни всегда.

Поэтому она говорила, а я слушал, но не слышал. И чем дальше шел разговор, тем меньше мне хотелось его прекращать. Но, увы, я не учел внешние факторы, и вечер пришлось закончить поздней ночью.

А после, добираясь домой, я снова и снова прокручивал в голове все, что узнал от Анны, и сопоставлял с тем, что мне уже было известно.

Она была искренней – вот первое, что я понял, выслушав ее версию нашей истории. Во многом рассказ совпадал с версией Хави, почти никак – с рассказами матери, но последнее уже не удивляло. Только все это меркло перед тем, как эта удивительная женщина говорила о нашем сыне.

Я был удивлен тем, сколько чувств Анна могла транслировать мне одним монологом. И покорен, что все эти эмоции она испытывала к ребенку, которого ей подарил я.

Не важно, какой женой была Ана для меня в те времена, которые теперь похоронены в глубинах моей памяти. Важно было то, что для моего ребенка она была прекрасной матерью – и за это я готов был боготворить эту женщину.

Она настоящая умница, что смогла, что не опустила руки, что не оставила малыша в роддоме или не лишила его жизни еще в утробе. Я искренне восхищался ее смелостью, и все больше недоумевал, почему моя мать не видела этого раньше, приписывая Анне совершенно другие качества. Разве мог человек так кардинально поменять за несчастные пять лет? Из отъявленной стервы превратившись в заботливую и любящую мать?

Я в это не верил. И матери своей больше не верил, собирался предъявить ей все, но позже, когда первые впечатления от ее предательства улягутся в моей душе. Я боялся, что совершу нечто непоправимое, если заявлюсь к Габриэлле Солер в ближайшее время. Поэтому планировал максимально ее игнорировать.

Но что игнорировать я никак не мог, так это собственную беспомощность. И, промучившись с консультантом по детским игрушкам еще минут десять, я сдался и заявил, что просто приду с сыном чуть позже. Пусть сам выберет то, что захочет. Мне показалось, что так будет правильнее, чем сейчас я куплю то, что Александр потом просто выбросит за ненадобностью. А уже в следующий раз я сам выберу ему такой подарок, который моего ребенка порадует.

Вероятно, именно из-за решимости узнать о сыне все как можно быстрее, я и приехал по нужному адресу значительно раньше оговоренного времени. Купил билеты и принялся ждать, расхаживая перед входом и пытаясь заниматься делами. Еще утром я перенес все запланированные встречи и совещания, освободив большую часть дня, хоть и знал, что дольше часа-двух в океанариуме просто делать нечего. Но уверенность, что лишним свободное время не будет, меня не покидала, и я в очередной раз поддался интуиции, ставшей моим лучшим другом за последние пять лет.

Попытка скрасить ожидание хоть чем-то проваливалась: я читал и не осознавал смысла прочитанного, перелистывал сообщения и не мог написать в ответ ни слова, настолько был взволнован предстоящей встречей с сыном. Как он отреагирует? Будет рад или расстроится? Поймет, или в его маленьком сердце уже поселилась обида?

Эти мысли терзали меня, не давали дышать, и каждые несколько минут я поглядывал на часы да входные двери, пытаясь хоть как-то приблизить момент икс. Опоздают ли они? Или Ана окажется пунктуальной? Почему-то мне хотелось верить во второе.

И ровно в тот момент, когда я очередной раз перевел взгляд на циферблат наручных часов, в океанариум вошли двое. Я не столько заметил их краем глаза, сколько почувствовал присутствие: женщина в легком и скромном светло-зеленом платье и малыш в разноцветных шортах и майке, шагающий с ней за руку. Они смотрели друг на друга, улыбались и о чем-то говорили.

А я понимал, что с этой минуты весь мой мир начинал отсчет с нуля.

Глава 36

Диего Солер

Александр действительно был безумно похож на меня, если верить фотографиям из семейного альбома. Но даже не визуальное сходство заставляло меня верить, что это вышагивает именно мой сын. Я его чувствовал. Не знаю, как. Не знаю, почему. Но каждая клеточка моего тела отзывалась на его малейшее действие. На шаг, на поворот головы, на взмах рукой. Улыбку, так похожую на мою собственную.

Я не двигался с места. Не привлекал к себе внимание никаким другим способом, просто замер и смотрел на него – на них обоих, тех, кто по документам был моей семьей. Наслаждался теплом, что разливалось в душе от этой простой, казалось бы, картины. Но вот мой сын сделал еще один шаг, осмотрел все вокруг, скользнул взглядом по мне и дальше.

А после остановился, и мое время остановилось вместе с ним.

Голубые глаза смотрели точно на меня. Цепко, недоверчиво, но при этом уверенно. А тонкие брови чуть хмурились, когда Александр потянул свою маму за руку.

Как отреагировала Ана, я не видел – не мог оторвать взгляда от маленькой фигурки, остановившейся в каких-то двух метрах от меня. Пытался запомнить сразу все – каждую волосинку, залом на футболке, неровно завязанные шнурки. Мне жизненно важно было запомнить все – запомнить, чтобы никогда не забывать.

– Мам, а дед мороз исполняет желания только в новый год? – подняв взгляд на Ану, спросил мой сын.

Она улыбалась. Я не видел этого, но слышал улыбку в ее словах:

– Думаю, если ты вел себя достаточно хорошо, то он может исполнить заветное желание и не только на праздники. А что?

Один удар сердца, и я вновь оказался под пристальным голубым взглядом.

– Я просил у него, чтобы вернул мне папу. Кажется, мое письмо до деда мороза дошло.

Я не имел ни малейшего понятия, кто такой дед мороз и зачем отправлять ему письма, но это точно знала Анна – я слышал, как она всхлипнула, и видел краем глаза, как тут же прикрыла ладонью нос и рот. В ее глазах стояли слезы, но она все же нашла в себе силы, чтобы глухо пояснить явно для меня:

– Дед мороз – это российский Папа Ноэль. Ему пишут письмо, и просят…

Я кивнул, показывая, что все понял. Мой сын загадал на рождество встречу со мной. Даже зная, что меня нет в живых.

Целый ураган чувств в душе! Я даже не знал, что могу испытывать столько всего за раз: злость, презрение к самому себе, счастье, нежность, тоску, сожаление. И лишь одна мысль по этому поводу крутилась в голове: я больше никогда не оставлю сына. Чего бы мне это не стоило.

А пока я шагал вперед и опускался перед ним на корточки, чтобы Александру не приходилось задирать голову.

– ¡Hola!– поздоровался на испанском, припоминая, как Ана вчера рассказывала, что сын занимается моим родным языком несколько раз в неделю. Мой голос звучал так же надрывно, как у моей жены, и пришлось прокашляться, чтобы избавиться от этого глухого призвука.

– ¡Hola!– Александру не составило труда перевести простое «привет», и я невольно отметил, что у ребенка хорошее произношение. Даже лучше, чем у его матери.

Он протянул мне руку для мужского рукопожатия, и я на секунду выпал из реальности, понимая, что сейчас впервые дотронусь до своего сына. Испугался, что все испорчу, но все-таки протянул свою в ответ.

Его ладонь такая маленькая, что сразу утонула в моей. Но пожатие крепкое, чем я невольно возгордился.

– Прости, что так долго пришлось ждать.

У меня была заготовлена целая речь в нескольких вариациях, но с губ срывались другие слова, которые казались более правильными в сложившейся ситуации. И, судя по суровому кивку от парня напротив, я оказался прав.

– Ничего, – снова схватив маму за руку, серьезно произнес мой сын. – Я попросил у деда мороза собаку еще в прошлом году, и до сих пор жду. Так что это не долго.

Ана отчетливо шмыгнула носом и отвернулась, вытирая слезы. А я не понимал, как мне реагировать на эти слова. Грустить, что собаку Александр ждет уже второй год, а меня попросил только на это рождество? Радоваться, что он так легко воспринял мое появление?

Но пока я гадал и пытался решить, что говорить и делать, ситуацию взял в свои руки мой сын.

– Ты пойдешь с нами смотреть на рыбок?

Я видел в его глазах надежду, и от этого щемило сердце. Не будь у меня в тот момент билетов, после прозвучавшего вопроса я бы выкупил все, что только нашлись в кассе.

– Если ты возьмешь меня с собой, – улыбнулся, понимая, что не я один здесь волнуюсь – вон как малой прикусил губу, ожидая ответа. И я даже знал, от кого он перенял эту привычку – его мать делала точно так же. Но сейчас она упорно отворачивалась и моргала быстро-быстро, пытаясь высушить не пролившиеся слезы.

– Возьму, – с кивком подтвердил Александр и… взял меня за руку.

Чтобы ближайшие полтора часа ее не отпускать.

Мы ходили вдоль аквариумов втроем: я, Александр и Ана. Малыш держался за нас обоих, но периодически тыкал куда-то пальцем, и для этого всегда отпускал не мою ладонь. Он задавал какие-то вопросы, на которые Анна терпеливо отвечала, делился своими мыслями по поводу той или иной рыбы. К своему удивлению, я отметил, что Александр знает достаточно много фактов о морских жителях.

– А ты знаешь, что существуют маленькие акулы, которые светятся в темноте? – подняв на меня взгляд, поинтересовался сын. Мимо нас как раз проплывала одна из живущих в океанариуме карликовых акул.

– Нет, не знаю, – с улыбкой признался я.

Думал, Александр обрадуется, но вместо этого он как-то сник.

– А мама говорила, что ты знаешь все.

Я запнулся на месте и перевел вопросительный взгляд на Анну, но она резко смутилась и отвела взгляд. Похоже, мне все-таки нужно было уточнить перед встречей, что именно моя все еще жена рассказывала нашему сыну обо мне, чтобы быть готовым к таким поворотам судьбы.

Только я боялся разочаровать ребенка неподходящим подарком, а в итоге разочаровал незнанием о светящихся акулах! Разве к такому вообще можно хоть как-то подготовиться?

– Понимаешь, малыш, – мне снова приходилось опускаться на корточки, чтобы быть с Александром одного роста. Моя сестра всегда говорила, что так – глядя ровно глаза в глаза, дети лучше воспринимают информацию. Наверное, от нее нахватался. – Помнить все очень-очень сложно. И иногда, чтобы запомнить что-то новое, приходится забывать что-то старое, чтобы место освободилось.

– Это как с твоим ящиком с игрушками, – присоединилась Анна, правда, присаживаться рядом не стала. – Чтобы положить туда новую игрушку, нужно убрать одну старую.

Наши взгляды встретились – мой благодарный и ее, кажется, довольный. Всего на миг, но этого хватило, чтобы Ана мне улыбнулась – искренне и так светло, что я вдруг забыл, как дышать.

Невольно поймал себя на мысли, что моя нынешняя жена – очень красивая женщина, и пусть я уже успел порассуждать на эту тему, но сейчас вдруг понял, что быть матерью ей очень к лицу. Словно природа задумала Ану именно для этого: для материнства. Она так нежно держала руку сына, так заботливо поправляла ему майку и с таким вниманием слушала его порой смешные вопросы, что я начинал ощущать себя причастным к чему-то особенному. Личному. Сакральному. К таинству, доступному немногим.

И на минуту стало жаль, что я был лишен права наблюдать за этим предыдущие четыре с лишним года.

– Значит, ты забыл про маленьких акул, чтобы запомнить что-то еще? – наконец, спросил у меня Александр. К моему огромному облегчению, разочарование из его голубых глаз окончательно исчезло.

– Чтобы запомнить тебя, – ответил честно и дотронулся пальцем до маленького носа, вызвав счастливую улыбку на лице сына.

Вот таким я бы хотел запомнить его навсегда.

– Расскажешь мне еще что-нибудь о рыбках? – предложил продолжить прогулку, и мой сын тут же потянул меня дальше.

– Вон там, это рыбка-клоун, видишь?

После океанариума мы перекусили в кафе неподалеку, и там я узнал, что Александр, как и другие дети его возраста, обожал пиццу, картошку фри и молочные коктейли. А на все попытки матери угостить его супом уходил в категоричный отказ.

– Я буду то же, что и папа! – в один из витков спора вдруг заявил Александр и перебрался по дивану ко мне.

– Даже если папа будет суп? – усмехнулась Ана и хитро посмотрела на нашего ребенка.

Они называли меня папой. Оба. Не договариваясь об этом, не запинаясь перед этим словом. Называли так, будто для них это естественно. Папа. Два слога, четыре буквы. Такие простые, а я все никак не мог поверить, что они предназначались именно мне.

Но мне было хорошо. В этом новом статусе, в этой новой компании. Хорошо так, как не было никогда за эти несчастные пять лет, прошедших с получения амнезии. Словно я вдруг оказался дома.

– Но ты же не будешь, да, пап? – с надеждой посмотрел на меня Александр. И за столь трогательное «пап» из его уст я готов был согласиться на что угодно.

– Думаю, не сегодня, – обнадежил я сына, но добавил, чтобы не растерять расположение его матери: – Но в следующий раз я угощу тебя супом, который я очень люблю. Думаю, ты оценишь.

Вряд ли Александр так просто мне поверил, но мужественно кивнул и уселся ровно, всем своим видом демонстрируя, что готов обедать.

– Один раз он уже пробовал гаспачо, и ему не понравилось, – тихо проговорила Анна.

Я даже не удивился, что она в курсе, о каком именно блюде я говорил. Просто отметил про себя, что эта женщина явно неплохо меня знала, и смирился с этим. Хотя, когда в той же ситуации мать или брат пытались меня в чем-то убедить, я начинал воспринимать их в штыки.

Но с Аной привычное поведение не работало. Точнее, не работало то, что я считал привычным. С ней хотелось быть другим – не таким собой, к кому я привык. И что действительно удивляло, так это то, что я не испытывал от этого внутреннего противоречия никакого дискомфорта. Меня не пытались загнать в другие рамки – я сам в них с удовольствием шел.

– Это просто был неправильный гаспачо, – улыбнулся я и заказал нам с сыном двойную порцию картошки.

Глава 37

Диего Солер

Я никогда столько не улыбался, как за время того обеда. И, наверное, я никогда в жизни столько не умилялся всему. Как Александр пересчитывал картошку в наших тарелках, уверенный, что мне положили больше, но сбивался, потому что умеет считать только до пятнадцати. Как он пачкал руки и губы в кетчупе и уворачивался от матери, пытавшейся всучить ему салфетку. Как сосредоточено вытирал каждый пальчик, когда ту же самую салфетку подал ему я. Как пил через трубочку молочный коктейль и тер глаза, сурово заявляя, что он не устал.

И хотел бы я сказать, что все мое внимание было приковано к сыну, но это была бы ложь. Я не следил за Анной специально, но невольно отмечал каждую ее реакцию. Как нежно она улыбалась, глядя на сосредоточенно считающего сына. Как качала головой и вздыхала, когда он капал соусом на футболку. Как показательно хмурила брови, пытаясь привести ребенка в порядок, а потом отворачивалась, чтобы спрятать улыбку, когда Александр беспрекословно выполнял мою просьбу вытереть руки.

Каждое действие Анны откликалось во мне не меньше, чем действие нашего сына. Не так, как должно было откликаться действие женщины, с которой я собирался развестись. Она меня цепляла – каждым своим взглядом, наклоном головы, поднятыми глазками. Что-то внутри меня, что-то неизведанное и необъяснимое, тянулось к ней снова и снова, стоило только нам посмотреть друг на друга хотя бы на секунду. Я хотел ей улыбаться. Не потому, что она – мать его моего сына. Потому что она – это она.

Вчерашний вечер что-то изменил во мне, и дело было не в рассказе Аны о наших отношениях. Дело было в ней и том, что она вызывала во мне. Это уже не интерес потерявшего память человека, это не симпатия из-за общего ребенка. Мне не хотелось в это верить, но я давно уже перестал врать сам себе, поэтому признавал: это влечение. То самое сугубо мужское влечение, когда сидящая напротив женщина тебе нравится. Нравится настолько, что хочется ее узнавать, проводить с ней время, держать за руку. И не только это.

Разум бунтовал, напоминая, что у меня есть Елена. Но чем больше времени я проводил в компании Анны и Александра, тем меньше этот довод меня волновал. Мысль о том, что моя семья – это сидящие рядом двое, уже не казалась мне сугубо юридическим фактом. И я пока не понимал, как к этому относиться.

Мы вышли из ресторана спустя час. Александр к тому моменту уже больше молчал и все чаще зевал, но до последнего храбрился и пытался потащить нас гулять дальше.

– Тебе нужно поспать, солнышко, – качала головой Анна.

Александр топал ногой и останавливался на месте, вырывая свою ладошку из маминой руки.

– Нет!

Хмурился, складывал руки на груди, смотрел зло. А у самого при этом глаза едва ли не слипались.

– Саша! – Ана предприняла еще одну попытку, но наш сын оказался непреклонен.

– Я хочу гулять!

Если честно, я понятия не имел, как реагировать на детские истерики – такого опыта я у меня еще не было. Дети Сары если и пытались при мне капризничать, всегда делали это в присутствии своей матери, а та могла их успокоить одним словом. Я был уверен, что и Анна умела парочку подобных фокусов, но, когда она поднимала на меня немного извиняющийся, немного испуганный взгляд, я просто не смог остаться в стороне.

– Эй, малыш, – опустившись перед сыном, вынудил его перестать прожигать недовольным взглядом Анну. – У меня есть предложение. Давай сейчас я отвезу вас с мамой домой, вы отдохнете, а вечером мы вместе сходим в парк. Как ты на это смотришь?

Александр смотрел настороженно, недоверчиво. Сомневался, искал где-то подвох. Но его не было. Я собирался проводить со своим ребенком столько времени, сколько потребуется, чтобы жгучее чувство вины внутри меня сдохло в страшных муках, а у Алекса не возникло даже намека на мысль, что отец его оставил.

Хм, Алекс. Я первый раз мысленно сократил имя сына, и мне это понравилось. Словно новый виток отношений, большая близость. Нужно будет обязательно узнать у него, не против ли он такого обращения. Я был бы рад называть его так.

– Ди, спасибо за предложение, но у тебя наверняка много дел, – в отличие от еще слишком маленького Александра, Анна прекрасно умела находить проблему там, где ее не имелось. – Мы не будем навязываться или…

Я не дал ей договорить, остановив одним взглядом.

– Мои дела подождут, – произнес так, чтобы Ана поняла: я не отступлюсь от принятого решения. И, что удивительно, мне не пришлось приводить ни один из подготовленных аргументов, чтобы убедить жену: она удерживала мой взгляд еще недолго, а после чуть поджимала губы и кивала. Улыбнувшись ей вполне искренне, я вернул все свое внимание сыну. – Так, маму мы уговорили. А тебя?

Алекс посмотрел на маму, но это был практически мимолетный взгляд. Не знаю, что именно сделала Анна, но мне показалось, что она полностью отдала право выбора ребенку.

– А ты точно придешь вечером? – неуверенно поинтересовался мой сын.

– Совершенно точно, – кивнул я. – И мы съездим в парк Гуэль. Вы с мамой уже были там?

– Нет, – выдохнула за моей спиной Анна.

– Вот и прекрасно, – улыбался я уже сыну. – Одобряешь план?

Александру потребовалось несколько секунд, прежде чем кивнуть. А у меня от его согласия камень с души свалился. Кажется, у меня неплохо получалось быть отцом. Осталось закрепить успех.

До машины сына я нес на руках – спустя пару шагов Алекс споткнулся, я его удержал и предложил альтернативный вариант передвижения. Спавший на ходу сын возражать не стал. Зато его мама попыталась заикнуться, что они вполне могли бы доехать на такси, чтобы не утруждать меня.

– Ана, – в какой-то момент я остановился и посмотрел на свою жену со всей доступной серьезностью. Я говорил на испанском, чтобы сын не понял, хотя он, кажется, уже пару метров как мирно спал на моем плече. – Наш ребенок не может меня утруждать. Никак. Ни в чем. И пока он хочет быть со мной, я сделаю все, чтобы быть рядом с ним. Идет?

Она хмурилась точно так же, как совсем недавно этот делал Александр.

– Это не обязательно… – начала Ана, но я вновь не дал ей договорить.

– Обязательно, – я сделал шаг вперед, сокращая между нами расстояние. Анна подняла на меня взгляд – сегодня она в легких балетках, поэтому значительно ниже меня ростом, и это заставляло меня чувствовать свою ответственность и за нее. Такая маленькая, мне хотелось защищать ее ото всех. Но в серых глазах – недоверие, и я попытался его оттуда убрать. – Ана… он держал меня за руку всю прогулку. А я не хотел его отпускать, и сейчас не хочу. Мне тошно от одной мысли, что нам снова придется расстаться.

Своей цели я добился: недоверие Анну отпустило, но на его место пришло нечто более разрушительное: сожаление и вина. Я не хотел обвинять жену и не хотел, чтобы она восприняла мои слова как упрек. Поэтому взял небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями.

– Я хочу наверстать это время, Ана, – признался я на выдохе, удобнее перехватывая сына. Он казался таким маленьким в моих руках, и от этого сердце щемило от нежности. – Каждую минуту, что я пропустил, просто не набрав ни разу твой номер. Пожалуйста, не запрещай мне это.

Она смотрела на меня пристально, словно пыталась разглядеть за моими словами обман или второе дно. Но я был честен и искренен с Анной, и, пожалуй, она единственная, с кем я таким был. Раскрыть душу ей не казалось слабостью. Не было страха, что она этим воспользуется, чтобы причинить боль.

Она и не воспользовалась. Потрясающая женщина.

– Я не собираюсь ограничивать ваше общение, Ди, – призналась она, но напряжение из ее голоса и тела так и не ушло окончательно. – Особенно после того, как Саша тебя принял. Это было бы жестоко по отношению к нему в первую очередь. Конечно, ты можешь проводить с ним сколько угодно времени, пока мы здесь. Но давай не будем жить одним моментом, потому что однажды мы с Александром вернемся домой, и ты уже не сможешь быть с ним рядом постоянно. Что тогда с ним будет, ты об этом подумал?

Определенно, под этим «вернемся домой» Анна имела в виду вовсе не отельный номер. И я только теперь понял, что у моего сына действительно другой дом, и не просто не со мной, он – в другой стране, где у Александра целая жизнь, устоявшаяся без меня. Всего минуту назад меня ломало от необходимости расстаться с ребенком на несколько часов, а сейчас я задыхался от мысли, что мне придется расстаться с ним на гораздо больший срок и дальнее расстояние.

Мне было больно. Не тошно, не страшно, не противно, а именно больно, и больно до такой степени, что хотелось выть. Я никогда не испытывал подобного, даже в те времена, когда неспособность разобраться в собственной жизни и самом себе сводила меня с ума. Тогда я знал, что все преодолею. Теперь такой уверенности не было.

Не было ее у Анны – поэтому в ее глазах я видел сожаление. Но чем дольше я на нее смотрел, тем сильнее во мне крепла мысль, что сына я не отпущу. Никогда.

– Я понял, – произнес только для того, чтобы успокоить нас обоих. – Я придумаю что-нибудь.

Например, уговорю их переехать в Испанию. Или сам перееду в Россию. Но я точно не оставлю больше своего ребенка.

Я стану для него идеальным отцом. Чего бы мне это не стоило.

Глава 38

Диего купил детское кресло. Наверное, было глупо думать именно об этом, учитывая все произошедшее за последние часы, но мой мозг упорно цеплялся за то, что на заднем сидении любимого джипа сеньора Солер оказалось сидение для перевозки Саши. Видимо, потому что сопоставить этот невозможный факт с реальностью было проще, чем все остальные.

Я не знала, как сын отреагирует на Ди. Понимала, что нужно его подготовить, как-то предупредить, но все утро, собираясь на встречу, я только открывала рот, а произнести ничего так и не смогла. Простые, казалось бы, слова «сегодня ты встретишься с папой» наотрез отказались произноситься вслух, и в какой-то момент я сдалась. Просто сказала, что Сашу ждет сюрприз. Да, малодушно. Да, трусливо. И, возможно, я бы даже испытывала за свое поведение стыд, но слишком сильно переживала, чтобы за мандражом чувствовать что-то еще.

Но Александр даже в такие сложные моменты оставался собой – непосредственным, легким ребенком, который вдруг признавался, что просил у деда мороза отца. Я этого не знала, а ведь дедом морозом для своего сына была именно я. Я дарила ему игрушки, которые он хотел, и бесполезные сладости, которые в любое другое время никогда бы не купила. Я хотела, чтобы у моего ребенка была вера в чудо, но, оказывается, самым настоящим волшебством для него был его папа.

Я не завидовала. Хотя глупо скрывать, мысли о том, что я начну ревновать сына к Диего, у меня проскальзывали. Но я смотрела на двух мужчин – взрослого и маленького, мирно беседующих, идущих за руку или перекладывающих друг к другу в тарелку картошку фри, и меня затапливало счастьем. Тем самым, с намеком грусти по временам, когда ничего подобного не было. Когда нас не было.

Я видела, каким счастливым выглядел мой сын. Как он смотрел на своего отца с плохо прикрытым восхищением, как жадно ловил каждое слово Ди. И я почти не винила себя в том, что последние годы они оба были лишены такого общения. Наверное, вчерашний разговор с Диего действительно сумел немного примирить меня с действительностью.

Ди донес спящего сына до постели, не позволив мне даже расстегнуть ремни автокресла, хоть сам с непривычки и возился с ними дольше положенного. Сам аккуратно уложил Сашу под одеяло, не забыв аккуратно стянуть с него обувь. А после на несколько секунд прижался своим лбом ко лбу сына и прикрыл глаза.

Это зрелище явно не предназначалось для моих глаз, но я не могла их оторвать. Смотрела, смотрела, смотрела. И умирала от нахлынувших чувств – нежности, любви, тоски и надежды. Я всегда знала, что из Диего получится прекрасный, заботливый папа. Но за сегодняшний день я успела миллион раз в этом убедиться и порадоваться, что именно этого мужчину выбрала в отцы для своего ребенка.

На прощание и мне досталась улыбка, после которой Ди подтвердил, что заедет вечером, позвонив предварительно, чтобы мы успели собраться. А после ушел, оставляя после себя знакомый до боли запах одеколона.

– И как все прошло?

Молча взиравшая на все происходящее из угла гостиной Лера наконец-то отлипла от стены, у которой стояла все то время, пока Диего находился в нашем номере. С видом надсмотрщика она следила за каждым его движением, как львица, готовая в одночасье броситься на защиту своих близких. При этом я не могла сказать, что Лера выглядела недовольной, скорее, настороженной, и после ухода Солер она внимательно вглядывалась в мое лицо, ища там поводы кинуться ко мне с утешениями или поздравлениями.

– Прекрасно, – только и смогла выдавить из себя я, чувствуя, как горло вновь за этот день сжимает от подступающих слез. Счастливых слез впервые за очень долгое время.

– Хочешь порыдать? – верно уловила мое настроение сестра. Я видела, как ее накрывает облегчением, и не смогла не улыбнуться в ответ.

– Очень, – первые слезинки я еще пыталась стирать, но очень скоро их стало так много, что я бросила это бесполезное занятие.

Зато сестра улыбнулась. Понимающе так.

– Тогда налью нам чая, – погладив мою руку чуть выше локтя, поставила она перед фактом. – И ты все в деталях мне расскажешь, пока заливаешь слезами диван.

Рассказ получился долгим, потому что я действительно заливала слезами диван и брала паузы, чтобы успокоиться. Но те самые детали, о которых просила Лера, снова и снова заставляли меня плакать. Видимо, материнство сделало меня слишком ранимой.

– Я, конечно, рада, что Диего и Сашка нашли общий язык, – подытожила мои всхлипывания Валерия, откидываясь на спинку дивана. – Но что вы будете делать дальше? Нам нужно вернуться домой, да и вам решить что-то со своим разводом.

Темы, о которых я запретила себе думать, хотя сама не так давно намекала на них Диего: дом и развод, две вещи, которые еще пару дней назад казались такими четкими и достижимыми, а сейчас меня пугали до дрожи. Потому что я снова начала это чувствовать: что мой дом там, где Ди. Но, что самое страшное, совсем скоро так начнет считать и Александр. Ведь он уже влюблен в своего отца. Сможет ли Саша с ним расстаться?

И да, развод. То, для чего я приехала в Испанию. То, из-за чего я пыталась ненавидеть Ди пару недель. То, что нужно было нам обоим, чтобы двигаться дальше.

Но теперь я не знала, где оно, мое «дальше». Куда я должна двигаться, чтобы угодить всем – и сыну, и мужу, и самой себе? Где то самое будущее, в котором я не останусь одна с разбитым сердцем?

Я жила без Диего пять долгих лет, и казалось, что я уже привыкла существовать без него. Но вот он ворвался в мою жизнь снова, и я опять не понимаю, кто я без него. И хочу ли я без него?

Найти в себе силы и разобраться в этом я так и не смогла, поэтому позволила себе просто плыть по течению. Да, я понимала, что все может обернуться еще большими проблемами, чем есть сейчас, но не могла себя заставить копнуть глубже, чтобы вскрыть ту коробку с чувствами, которые я испытывала к собственному мужу. Признаться ему в том, что до сих пор его люблю, хотелось каждый раз, когда Ди оказывался рядом. А рядом он оказывался практически постоянно.

Как Диего и обещал, он уделял сыну каждую свободную минуту. Мог приехать днем, чтобы пообедать с нами. Почти каждый день заезжал вечером, чтобы прогуляться по Барселоне или сводить Сашу на аттракционы. И с каждым днем время, которое Ди проводил с сыном, неумолимо росло.

Я понимала, что становлюсь лишней в их паре, но не находила в себе сил отпустить своих мужчин куда-то одних. Не потому, что не доверяла Диего ребенка. Потому что не хотела тем самым лишать себя общества мужа. Да, он приезжал не ко мне, а к сыну. Да, практически все время он общался с ним, а со мной – лишь на какие-то общие темы или темы, касающиеся Александра. Но одна вежливая улыбка, адресованная мне, и весь мир переставал существовать. Только Ди. И наш сын. Больше никого.

Мы не разговаривали о нашем будущем. Прошла целая неделя, за время которой Диего и Александр узнавали друг друга, и ни разу за это время не прозвучали слова «отъезд» или «развод». Не прозвучали во время нашего общения с сеньором Солер, зато все чаще их называла Лера, когда Саша отправлялся спать.

– Я понимаю, что сейчас ты в эйфории, – выговаривала мне сестра как-то вечером. – Но это все иллюзия, Аньчик. Недолюбовь какая-то и недоотношения. Не спорю, вы выглядите счастливыми родителями, но это до тех пор, пока между вами сын. Убери из этого уравнения Сашку, и что в итоге останется? Кто вы друг другу?

Я не знала ответов на эти вопросы, и на всем свете существовал только один человек, который мог бы помочь мне их найти. Но я откровенно трусила поднять тему наших отношений в общении с Ди.

Зато я видела, насколько раскрепощенным он становился в нашем присутствии. Определенно, так на него влиял Александр, имя которого с разрешения сына Диего теперь сокращал на испанский манер, но и со мной Солер вел себя иначе. Не было никакого напряжения, не было неловкости или недоверия. Мы были как давние знакомые, добрые приятели, почти друзья, которые могли пошутить, обсудить что-то личное или пожаловаться друг другу.

Правда, жаловалась в основном я и лишь на то, что все разговоры в нашем номере теперь сводились к одному: папа то, папа это. Ворчала я, конечно, не зло и с улыбкой на лице, а еще только для того, чтобы Диего улыбнулся мне так, как это умел делать только он: немного хитро, немного задорно, и до одури соблазнительно.

Я заметила, что он чаще стал касаться меня. Какие-то мимолетные прикосновения, всегда оправданные необходимостью – он помогал мне выйти из машины или спуститься по лестнице, приобнимал за талию, когда открывал передо мной дверь в заведение, или придерживал за руку, привлекая к чему-то внимание. Но каждое такое прикосновение длилось больше, чем должно было. Совсем на чуть-чуть, на секунду или две, почти не заметно, но… сначала я была уверена, что мне показалось. Что я приписываю то, чего на самом деле нет, из-за своих чувств к Ди. Но мои сомнения развеяла Лера, однажды присоединившаяся к нам за обедом. Тогда Диего, отодвинув передо мной стул и дождавшись, пока я усядусь, будто невзначай провел ладонью по моему плечу. Он не первый раз так делал, а я не первый раз уговаривала себя, что это ничего не значит. Но, поймав пристальный взгляд Леры с другой стороны стола, которым она провожала руку Ди, я вдруг поверила: нет, мне не показалось. И все то время, пока я пыталась не обнадеживаться, Диего оказывал мне знаки внимания.

Делал ли он это осознанно, или выходило спонтанно? Солер всегда был вежливым по отношению к женщинам, уж в этом пожаловаться на воспитание Габриэллы Солер было нельзя. Но как понять, поступал ли Диего так со всеми, или только со мной? Как узнать, что именно он закладывал в свои действия? Было ли это банальным проявлением вежливости или отражением его чувств ко мне?

Очевидно, нужно было просто набраться смелости и спросить, но как раз смелости-то и не хватало. И я просто позволяла Диего все, и наверняка позволила бы большее, если бы он того захотел.

Но Ди ничего не предлагал. Он вел себя подчеркнуто вежливо, радушно и с явной симпатией, но не более того. И если бы не его прикосновения, каждое из которых заставляло мое сердце трепетать, словно впервые влюбленное, я бы решила, что ничего особенного между нами и не происходило.

Но я чувствовала, что что-то происходит. Только никак не могла это объяснить.

Глава 39

– Мама, мама! – несущийся со всех ног Саша отвлек меня от очередных запутанных мыслей.

В этот раз мы пошли на пляж все вместе – я, Диего, Александр и Лера, и это было худшим из моих последних решений. Потому что один вид Ди в плавках лишал меня мыслей, силы воли и последних остатков здравого смысла. Когда он начал раздеваться, я банально пялилась на него, позабыв про том, кто мы, где и в каких обстоятельствах. Лерке пришлось потянуть меня за локоть, чтобы отвлечь от тела, которое все еще будило во мне вполне определенные желания.

– Аккуратнее, весь шезлонг слюнями закапаешь, – приспустив очки на нос, сверкнула в меня насмешливым взглядом сестра. Кажется, я смутилась впервые за долгие-долгие годы.

Но как можно было не смотреть, когда Диего – все еще самый красивый мужчина в моей жизни? И эти чувства – восторга и трепета, нежности и да, любви – только крепли, когда мой муж подхватывал нашего сына на руки или бегал с ним по кромке моря, поднимая брызги.

– Папа хочет покатать нас на лодке, мам! – падая коленями в песок рядом со мной и Лерой, почти кричал Саша. – Мы же поедем, мам, поедем? Да?

Я растерянно переводила взгляд с сына на подходящего Диего и обратно. У меня остались не самые приятные ассоциации с яхтами сеньора Солер, поэтому моим первым решением был категоричный отказ. Но до того, как я успела облачить его в слова, вперед вышел Ди.

– Это новая яхта, – глядя мне в глаза, произнес он, опускаясь на песок рядом с сыном. – Обслуженная и осмотренная специально обученными людьми. Даю слово, она в полном порядке.

Вероятно, страх повторения той истории, что уже произошла с Диего, настолько явно проступил на моем лице, что Солер легко его считал и попытался нивелировать. Но у меня, кажется, стойкая неприязнь к слову «яхта».

– Не знаю, – неуверенно начала я, не представляя, как именно обозначить свои сомнения. – Не думаю, что это хорошая идея.

– Ана, – Ди неожиданно подался вперед и накрыл своей горячей ладонью мою коленку. Мою обнаженную коленку! Ведь кроме купальника на мне не было ничего. – Мы просто пройдемся вдоль берега. Клянусь, никакого открытого моря. Дойдем до какого-нибудь тихого уголка и искупаемся в тишине, а потом вернемся обратно. Пара часов, не больше. Идет?

Что он хотел от меня услышать? Я ведь совсем не могла ни о чем думать, пока от его руки по моему телу распространялись волны тепла. Спасибо, что не мурашки – их бы Диего точно почувствовал. А так у меня еще был шанс сдержать дрожь от столь близкого присутствия любимого мужчины.

Господи, ну зачем он так со мной? Еще и смотрел этим своим коронным взглядом, от которого мне хотелось срочно уединиться в самом укромном месте и не вылезать оттуда до следующего утра. Какая уж тут яхта.

– А еще папа предложил пожить у него в выходные! – и вновь спасением от прокрастинации стал Александр, положивший свою маленькую ручку поверх огромной ладони Диего. – И он разрешил мне взять с собой Марио!

Марио – это игрушечный робот, которого Диего подарил сыну в первый же вечер. Просто поставил меня перед фактом, что хочет сделать сыну подарок, и потащил нас в детский магазин, позволив Саше выбрать то, что он захочет. К моему ужасу, Александр выбрал едва ли не самого дорогого робота высотой с половины себя, но мое вполне обоснованное возмущение было проигнорировано что младшим, что старшим сеньором Солер. Я даже хотела напомнить, что в самолет такая игрушка полезет только в багажное отделение, и открыла было рот… но промолчала. Потому что сама мысль об отъезде пугала меня, и я опасалась, что подобными размышлениями я испорчу вечер не только себе.

Поэтому я позволила своим мужчинам это расточительство, а потом еще два часа в номере умилялась тому, как они, обложившись инструкцией, пытались игрушечную махину завести. В какой момент они решили назвать робота Марио и откуда это имя вообще всплыло, я благополучно пропустила.

– Пожить?

Я молчаливо требовала объяснений от Диего, потому что наш сын вполне мог понять что-то не так.

– Яхта на пристани у виллы, – тут же пояснил мой муж. Свою руку он так и не убрал. – Будет удобнее, если вы переночуете у меня, а утром все вместе отправимся на морскую прогулку.

Удобнее ли? Я искренне сомневалась. Тем более, я помнила, как Хавьер упоминал о том, что Диего не живет на вилле. А там, где он жил, Солер скорее всего проводил время не один.

– А в ваше «все вместе» входят родственники жены? – уточнила Лера, за что я была ей одновременно благодарна и убить была готова, ведь, отвернувшись к ней, Диего перестал меня касаться, обеими руками обнимая слишком довольного Алекса.

– Конечно. Места много.

Я знала, ведь на вилле было целых три гостевых спальни. И, пожалуй, в компании сестры мне было бы проще согласиться на подобное, но…

Я догадывалась, зачем ввязывалась Лера – чтобы вывести нас с Диего на откровенный разговор. Разговор, которого я боялась. А еще противная мысль о том, что вместе с моей сестрой Ди может пригласить и свою Елену, нет-нет, да и проскакивала.

Мы не встречались с того дня, как я рассказала мужу о сыне. Я не спрашивала прямо, но однажды уточнила у Диего, как его близкие отнеслись к существованию Саши, и тот ответил, что Хавьер счастлив, а Елене нужно переварить эту информацию. О матери и сестрах Ди ничего не сказал, из чего я сделала вывод, что они до сих пор не в курсе. И, пожалуй, это меня радовало.

Я старательно не думала о том, что каждый вечер Диего возвращался к другой женщине. Игнорировала этот факт, как могла, даже если Лера напоминала. Но сейчас все мои самоуговоры и заверения осыпались пеплом, ведь встреча с Еленой становилась реальной.

– Прекрасно, тогда я в деле! – улыбнулась Валерия. – Когда выдвигаемся?

Очевидно, я осталась в меньшинстве: мой сын и моя сестра присоединились к Диего и уже вразнобой рассуждали, что нужно взять с собой кроме пресловутого робота. Я в обсуждении не принимала участие, пытаясь уложить мысли в своей голове и навести порядок в чувствах.

В итоге мои родные решили, что смысла терять время нет, и засобирались в номер. Алекс рвался вперед всех, ведь ему нужно было сложить в сумку Марио, и намеки на то, что у нас попросту нет сумки подходящего размера, сын легко пропустил мимо ушей. В итоге он, подхватив за руку крестную, ушел немного вперед, оставляя нас с Диего вдвоем.

– Ана, – в какой-то момент Ди придержал меня за локоть, вынуждая остановиться. – Чего ты боишься?

Я смотрела на него сверху вниз и не знала, что ответить. Что я боюсь его яхт? Или его нынешней женщины. Что боюсь поверить, будто он действительно испытывает ко мне чувства не как к матери его ребенка, а как к женщине, которая ему нравится? Что я до одури хочу его поцеловать, но опасаюсь, что тем самым сделаю больнее самой себе?

Или что в итоге пострадает мой сын, так искренне довольный, что наконец-то в его жизни появился папа.

– Всего и сразу, – выдала я, печально улыбнувшись, и опустила взгляд.

– Клянусь, с Алексом все будет в порядке, – проведя своей рукой от моего локтя до плеча, заверил Ди. – Я не спущу с него глаз, ни в море, ни на вилле.

Мне оставалось кивнуть, соглашаясь. Признаться в том, что как раз невнимания Ди к сыну я не боялась, я так и не смогла.

Глава 40

Через час мы уже сидели в машине Диего: мы с ним спереди, Саша и Лера сзади. Последнее пассажирское место занимал робот, которого Александр наотрез отказался убирать в багажник – в итоге того пришлось даже пристегнуть ремнем. И всю дорогу, что мы выбирались из центра города, младший Солер наперебой делился с нами ожиданиями от папиного дома.

А в итоге все, на что хватило моего сына, это многократно повторяющееся «вау».

Я же попутно отмечала, что с момента моего отъезда ничего на вилле не изменилось. Тот же ремонт, та же мебель, те же подушки на диване, только фотографии с полок и стен пропали. Но даже без них я чувствовала, что это все еще мой дом. Глупо наверное, да?

Диего показывал нашему малышу комнаты, открывал дверь на террасу, с которой Алекс тут же бросался на песок к морю. А Ди, как и обещал, неотступно следовал за ним след в след, не спуская с проказника глаз.

– Мне кажется, или тут ничего не изменилось? – поинтересовалась вдруг Валерия, вместе со мной замирая у заднего крыльца. – Такое ощущение, что с прошлого моего приезда все осталось на тех же местах.

– Да, – подтвердила я, – все почти такое же.

Фотографий не было – вот что бросилось мне в глаза. Яркие подушки, которые я выбирала. Гардины. Статуэтки. Даже полотенца – все на своих местах, а моментов, на которых была запечатлена наша с Диего совместная жизнь, которые я с таким трепетом распечатывала, на пальцах объясняя девушке в фотоателье, что мне нужно, и которые старательно размещала в фоторамки, больше не было. Лишь пустые крючки на стенах подсказывали, что на них что-то раньше висело.

Я считала, что меня заденет, если на вилле все изменится. Если я вдруг зайду и почувствую, что в этом месте новая хозяйка. Но именно отсутствие снимков стало болезненным ударом по потерянной душе. И пока вся остальная обстановка давала мне надежду, пустые стены смеялись над наивной верой во что-то между мной и их хозяином.

– Какие комнаты займем? – потянувшись до хруста в косточках, вновь обратилась ко мне сестра. А затем замерла и озорно мне подмигнула. – Или ты планируешь сегодня переночевать в хозяйской спальне?

Умом я понимала, что Лера не пыталась меня задеть или посмеяться над моими чувствами, она просто веселилась, подкалывая меня. Но ее слова наложились на мои собственные не радужные мысли, и на душе стало совсем хмуро.

– Наши с Сашей вещи в гостевой спальне.

Я сама их туда отнесла, выбрав комнату для гостей на первом этаже. И дело было не в опасениях, что проснувшийся ночью сын мог упасть с лестницы. Просто именно эта гостевая находилась максимально далеко от упомянутой хозяйской спальни, к которой я запретила себе приближаться.

В моей памяти это была наша общая с Ди спальня. Переступать ее порог в качестве гостя казалось мне кощунством.

Еще секунду назад веселившаяся Валерия вмиг растеряла всю свою улыбку и посмотрела на меня с откровенной жалостью. Я не выдержала этого взгляда и отвернулась, выискивая глазами сына.

– Тяжело сюда возвращаться, да?

На тихий вопрос я так же тихо и ответила:

– Безумно.

Вилла была все так же прекрасна. И даже понимание, что я здесь совсем ненадолго, не могло отменить этого факта. Светлые стены, огромные окна, мягкие ковры под ногами – все это воспринималось мной как место силы. Просто раньше я не ценила его так, как сейчас. Но за эти два дня я пообещала себе надышаться вдоволь морским воздухом, насмотреться от души на колышущееся неподалеку море и напитаться всеми запахами, сохранившимися в доме.

Чтобы позже забрать эти яркие моменты с собой.

– Мама, мама, ты видела? – кричал от самой воды Александр. – Смотри, какая большая!

Яхта и правда была другой. Выше, длиннее, дороже. С моего места не было видно названия, но я не верила, что Диего его сохранил. И мне было немного любопытно, какое имя носила новая морская любовница моего мужа.

Но знакомиться с ней сегодня я не хотела. Улыбнулась сыну, напомнила Диего, чтобы даже не думал вестись на уговоры ребенка покататься прямо сейчас, и утащила сестру на кухню – помогать готовить ужин.

Саша, опять пропустивший из-за встречи с отцом послеобеденный сон, начал клевать носом еще за столом. Нам втроем с трудом удалось уговорить его поесть, после чего малыш, совсем не по-мужски забравшись на руки худенькой крестной, затребовал мультики в постель. Лера пообещала помочь с выбором, и вместе они удалились в спальню, которую я на выходные выбрала нам с сыном.

Мы с Диего остались одни, впервые за долгое время. В нашем бывшем доме. На нашей некогда общей кухней, за столом, где часто не только обедали или ужинали. И впервые подобное событие заставляло меня чувствовать себя неуверенно.

Я еще смотрела вслед скрывшимся в коридоре Саше и Лере, как почувствовала, что Диего переключил все свое внимание на меня. Его взгляд ощущался прикосновением ветра, легким касанием пера, едва заметным, но запускающим мурашки по телу. И снова накрывало неуверенностью: пытается ли Ди мне что-то молчаливо сказать, или я опять себе что-то придумываю?

Собственная неуверенность меня раздражала настолько, что я начинала злиться. На себя в первую очередь. Но погрузиться в эти эмоции не дали слова Диего, прозвучавшие слишком громко для моего буйного разума.

– Не уверен, но, кажется, это был лучший гаспачо в моей жизни.

Я изобразила улыбку и встала, подтягивая к краю стола свою и Леркину пустые тарелки. Смотреть на Диего я отчаянно трусила.

– Ты любишь готовить?

Внутренне я была благодарна Диего за то, что он не молчал. И пусть вопросы он выбирал совсем нейтральные, даже они были лучше напряженной тишины.

– Не сказала бы, – призналась честно, ополаскивая посуду и сгружая ее в посудомойку. – Раньше точно не любила, но приходилось чем-то занимать себя в этом доме. А потом появился Саша, и мне захотелось радовать его даже в таких мелочах, как еда. Вот и подтянула навыки.

Я знала не меньше восьми рецептов гаспачо, но выучила их уже после того, как вернулась в Россию. Пыталась так стать ближе к мужу, пыталась так заглушить свою тоску по нему. Представляла, как бы готовила любимое блюдо Ди для его сына… но Саша не оценил. И даже сегодня, глядя на отца, уплетающего гаспачо за обе щеки, попросил себе макароны. Уговорить его не смог даже сеньор Солер.

Снова повисла тишина. Я старалась занять себя хоть чем-то, лишь бы не уходить. Загружала посудомойку. Убирала остатки еды в холодильник. Вытирала со стола. И только ополаскивая тряпку, я вдруг подумала, что Диего может быть неприятно, что я вот так хозяйничаю в его доме. Ведь я ни о чем его не спросила: ни о том, где взять капсулы для посудомоечной машины, ни о том, за каким из шкафов скрывается холодильник или шкаф с посудой. Словно это Диего был у меня в гостях, а не наоборот.

Его всегда раздражало, когда кто-то лез в его вещи. Поэтому я никогда не совалась в кабинет Ди, даже пыль там протирала только в его присутствии, лишь бы не переложить случайно важные документы или ручку с маркером. Развешивала вешалки с одеждой в том порядке, который нравился мужу. И обувь расставляла так, чтобы он не подумал, будто я что-то переставила.

А тут я максимально нарушаю его привычный порядок, не имея на это никаких моральных прав. Да, я спрашивала, могу ли приготовить ужин, и Солер согласился. Но это не совсем то.

Осторожно бросила взгляд через плечо, прежде чем обернуться. Но, вопреки ожиданиям, никаких следов недовольства на столь любимом мной лице не было. Уперевшись локтями в стол и положив на сцепленные в замок пальцы подбородок, Диего сидел на своем месте и… да, все еще смотрел на меня. Пристально и задумчиво, но без негатива. Лишь на дне светилось что-то вроде незлой насмешки. Словно он прочитал мои недавние мысли и теперь интересовался, что же я буду делать.

– Прости, – выдохнула я, набравшись смелости. Заметила, что нервно комкаю мокрую тряпку, и отложила ее на край раковины. – Мне не стоило вот так включать хозяйку на твоей кухне.

Ди не ответил. Не поругал, не принял мои скупые извинения, даже недовольства не выразил. Просто молчал и смотрел – я чувствовала его взгляд каждой клеточкой своего тела. Но ответить на него не могла.

– Ты нервничаешь?

Я вздрогнула. Не от слов – от интонации. В ней не было упрека или обвинения. Голос Ди звучал тихо и даже мягко, словно его вопрос был проявлением заботы. Настоящей, глубокой. От того, кто знает тебя лучше других.

– Нет, – слишком быстро ответила я и тут же пожалела. Слишком поспешно. Диего на такое никогда не купится.

Он и не купился.

– Но и не в порядке, – спокойно констатировал он. – Ты почти не поднимаешь глаз. Постоянно пытаешься себя чем-то занять. Практически не разговариваешь целый день. Ты словно здесь и не здесь сразу, весь вечер ловлю себя на этой мысли. Почему?

Я отвернулась к раковине, машинально выжимая тряпку, хотя та уже была почти сухой. Как сказать человеку, что ты – будто тень в собственном доме? Что каждый шаг здесь напоминает тебе о том, кем ты когда-то была и кем больше не имеешь права быть?

– Ана.

Диего стоял за моей спиной. Я не знала, в какой момент он поднялся со своего места – не услышала, как ножки стула скользили по плитке на полу. Не знала, как он успел так тихо подкрасться. Но сейчас все волоски на моем теле реагировали на присутствие мужчины, который волновал меня до глубины души. И это никак не упрощало ситуацию.

– Что происходит? – Ди сократил расстояние между нами еще на шаг: теперь я чувствовала аромат его туалетной воды. И прикрыла глаза, позволяя себя это мгновение слабости – насладиться, напитаться запахом, близостью, пусть и далекой. – Я что-то сделал не так?

Если бы! Это бы все упростило – если бы Диего хоть в чем-то ошибся. В своем поведении со мной. В своем поведении с Сашей. Но он был идеальным отцом и идеальным будущим бывшим мужем, с которым расставание прошло безболезненно. Будто мы остались друзьями.

Только вот беда: я не хотела с ним дружить.

– Все в порядке, – незаметно выдохнув, я нацепила на лицо улыбку и развернулась. Между нами метр, мысленно отметила, и все-таки подняла глаза. – Просто… у меня много воспоминаний об этом месте.

О том, как Ди подходил сзади и обнимал меня за талию, щекоча шею своей щетиной. О том, как мы пили вино, сидя прямо на столешнице, и закусывали сыром с разделочной доски. О том, как Диего ловил меня в проходе и утягивал к себе на колени, когда он еще пил кофе за столом, а я уже собиралась куда-то идти.

О наших поцелуях у этой же раковины. О нашем сексе на этом же столе. О наших признаниях, которые мы шептали друг другу без причин и без поводов.

Прошлый Диего улыбнулся бы на мои слова. Нынешний – свел брови ближе.

Дура, ругала я себя. Жаловаться на воспоминания человеку, у которого их вообще нет!

Я собиралась извиниться – в очередной раз, но Солер не дал мне возможности высказаться.

– Поделишься?

Желание говорить тут же пропало. И я лишь отрицательно качнула головой.

Мы не в тех отношениях, чтобы делиться подобными историями из прошлого. У нас вообще что-то странное, а не отношения.

Диего не стал настаивать. Вместо этого он склонил голову на бок и шагнул ближе одновременно со следующими словами:

– Тогда позволь, я кое-чем поделюсь.

Мое тело напряглось. Не от страха – от ожидания. Диего, как хищный зверь, медленно преодолевал сантиметры между нами, а я, как запуганный зайчонок, вжималась спиной в кухонный гарнитур, сжимая руками край столешницы. Если Ди до меня дотронется – я сгорю. Незамедлительно. Ослепительно. То ли от боли, то ли от счастья.

– Я ненавижу, когда кто-то хозяйничает в моем доме, – сообщил Диего то, что я и так прекрасно знала. – Я плохо выношу присутствие чужих людей. Мне сложно с ними сходиться и открываться им, особенно после случившегося.

Все это для меня не новость. Диего был замкнутым и до амнезии, поэтому так и удивляло, что мы с сеньором Солер совпали сразу же, с первого разговора, с первого прикосновения. У него – проблемы с доверием, у меня – неудачный опыт прошлых отношений. Но мы нашли друг друга. Нас притянуло, точно два магнита. И никакие устои и привычки не смогли этому помешать.

– Но ты…

Диего замер в каких-то сантиметрах. Его руки уперлись в стол по обе стороны от меня, не касаясь, но все равно обжигая своим теплом. Я оказалась в ловушке, из которой не просто не хотелось -невозможно было – выбраться.

Он смотрел мне в глаза – точно так же, как смотрел пять лет назад. Глубоко. Проникновенно. Словно искал то, что потерял. А я пыталась напоминать себе про время и обстоятельства, про развод и новые отношения Ди, про сына. Но оглушительно проигрывала с каждым ударом бешено стучащего сердца.

– С тобой это все не работает, – выдохнул Диего.

Воздух между нами исчез. Он сгорел в моем собственном напряжении, в этой опасной, но сладкой честности. Я пыталась вдохнуть, чтобы сказать хоть что-то – но не смогла. А Ди продолжал говорить, и каждое его слово ощущалось как нежное прикосновение.

– Мне нравится твое присутствие. Мне нравится с тобой разговаривать. Но куда больше мне нравится, что мой дом оживает, когда в нем появляетесь вы с Алексом.

Его слова проникали даже не под кожу – куда-то намного глубже, туда, откуда их никогда не достать. Действовали на меня как ударная доза антидепрессантов: я не чувствовала ничего, кроме теплоты, которая расползалась от самого сердца. Я не помнила о проблемах. Я не помнила о сложностях. Я помнила только его, Диего, моего мужа, моего мужчину, который во плоти стоял передо мной.

И все, чего мне сейчас хотелось – это поцеловать его. До дрожи в коленках, до слез перед глазами.

– Ди… – прошептала я. Или только подумала. Я не знала, где кончается реальность и начинается безумие.

Он склонился ближе. Словно не услышал, но понял. Словно все внутри него требовало этого шага. И в тот момент, когда его губы почти коснулись моих, я разобрала тихое, но отчетливое:

– Me estás volviendo loco [Ты сводишь меня с ума (исп.)].

Перед глазами невольно возникала сцена из прошлой жизни: шумный аэропорт, толпа людей, среди которой – только мы двое. И тогда Диего тоже не верил, что я перед ним, и произносил те же самые слова.

В тот раз я бежала к нему в объятия. В этот раз он склонялся ниже, не отрывая взгляда от моих губ. Мое дыхание замерло, мое сердце и вовсе остановилось, только мурашки предвкушения ни на секунду не останавливали свой бег.

Его дыхание касалось моей кожи, словно Ди уже целовал. Его пальцы почти сомкнулись на моей талии, но замерли в считанных миллиметрах, не решаясь. Мои глаза закрылись – сами, без разрешения. И тогда…

__

Если вам нравится книга – поставьте лайк, звездочки и добавьте в библиотеку. Особо смелые могут оставить отзыв 😉

Ваша обратная связь – лучшая награда для автора ❤️

Больше информации о романе, визуалы, истории создания персонажей – в моем ТГ канале и группе ВК @rina_sivaya