Откровение Души бесплатное чтение

Тот, кто идет за мной

Воздуха не хватало. Шаг. Ещё один. Под ногами – раскаленный камень, острые осколки стекла. Все слилось в дым и жар. Задыхаюсь. Куски зеркала впивались в кожу ступней, оставляя за собой кровавые следы.

Я знала – оно идёт за мной. Беззвучно. Молчаливый ужас подступал –  чувствовала каждой клеткой .

Боялась обернуться. Горячее дыхание касалось лопаток. Будто кто-то вдыхал мой страх.

Сердце колотилось, будто зверь бился в  клетке – глухо, тяжело. Пространство вокруг дрожало. Воздух густел. Мир расплылся, как краска по воде. Обугленные балки с треском срывались вниз, разбрасывая пепел.

И вдруг всё стихло. Пыль зависла в воздухе.

Я очнулась – в центре зала. Круглый, осевший. Как сердце замка, давно лишённого жизни. Под ногами мрамор, побитый, ледяной. С потолка свисали тёмные шторы – они колыхались без ветра, будто дышали. Ни дверей. Ни окон. Лишь звенящая тишина… и царапающий звук – когтей по камню.

Повернулась и холод пронзил до костей:

Существо смотрело из моего отражения. Вытянутое, как чёрная тень на воде. Без глаз. Только рот растянутый до ушей. Отражение дёргалось, словно изнутри кто-то рвался наружу.

Я направилась к зеркалу… но застыла посередине зала.

В центре лежал комочек. Маленький. Пушистый. Серый котёнок. В памяти – мне было пять. Он был единственным, кто согревал меня в тот день.

Тогда же его вытолкали во двор:

– Животным тут не место! – бросили старшие.

А утром я нашла его мёртвым. Кто-то наступил. Или… убил.

А теперь он лежал здесь – как призрак. Или… напоминание.

Стоило лишь пальцами коснуться мягкой шерстинки, как пространство дрогнуло.

Я услышала имя, но не свое.

– Элиора-а-а… Элиора… – шёпот приближался.

Становился ясным, почти ощутимым. В панике бросилась вперед, скользя по мрамору, как по льду. Пол влажный, как покрытый росой. На котором я оставляла кровавые следы.

Со всех сторон ползли они – тени, без глаз, с когтями. Они не спешили. Знали: я уже в ловушке. Зала смыкалась как капкан. Сердце стучало так, будто хотело вырваться. А ноги – не слушались. Пахло серой. Жгло горло. И – шаги.

Из-за штор вышла Она. Высокая, тонкая – как скелет в чёрном шёлке. Крылья – как у летучей мыши. Хвост. Когти. Чешуйчатый торс. И глаза – как чёрные дыры.

– Ну здравствуй, – сказала она, щёлкнув клыками. – Наконец-то ты дома.

– Я не… Я не дома!

– Ты забыла. Люди часто забывают, кто они. Ты принадлежишь нам.

Гнев. Обиды. Не прощения. Надежды. Желания.

– Знаешь моё имя?

– Нет… Но… Йей. Кажется, ты – Страж.

– Пароль?

– Я дитя Света. Иду домой – туда, откуда пришла.

– Я не ваша! Не держите меня!

– Тот, кто схватил – пал.

– Тот, кто держал – исчез.

– Истина наконец открыта. Я – знаю, кто я.

– Вспомнила своё имя?

Внутри что-то дрогнуло – будто дверь, закрытая веками, вдруг приоткрылась.

Шёпот из детства, как звук ручья, – голос женщины, которую я никогда не знала:

" Элиора. Моё солнце. Даже если нас разделят века и жизни – ты найдёшь путь. И вернёшься домой."

Имя отозвалось эхом – и земля под ногами вспыхнула.

Из ступней потянулись нити – тонкие, золотые, светящиеся. Существа взвыли.

Женщина отшатнулась. Лицо дрогнуло – стало… почти человеческим.

– Ты вспомнила, – прошипела она. – Тогда беги, Элиора. Пока не поздно.

Меня подбросило. Ветер сорвал с пола. Я взлетела в прореху на потолке, прямо в небо.

Сущности бросились следом.

А в сердце уже горело имя. Моё. Настоящее.

***

Я закричала – так громко, что голос вырвал меня из сна.

Где-то за стеной – скрип. Потом: щелчок.

Дверь распахнулась с грохотом.

– Лайла! – рявкнул голос. – Опять ты?!

Слепящий свет заставил зажмуриться.

– Всё детство орёшь по ночам. Спать не даёшь никому!

– Там… – выдохнула я.

– Спать! Немедленно. Или – в подвал.

Комната затаилась. Нас было пятеро. Трое спали, отвернувшись к стене. Мы с Зариной не сомкнули глаз. Я свернулась калачиком. Сердце стучало.

Тихо, почти неслышно, Зарина перелезла через кровать и обняла меня. Мы лежали так, не говоря ни слова.

А внутри всё ждало: вдруг и она скажет.

– Я слышала. Кто-то звал тебя по имени… – но подруга молчала.

***

Пять девочек – мы делили эту спальню как клетку. Аиша меня недолюбливала. Настраивала остальных против. Три уже ушли на завтрак, хлопнув дверью. Наступило утро.

К полудню начинало припекать.

Умывалась холодной водой. В зеркало – не смотрела.

Из ржавого крана капало.

За окном – Хязри. Майский. Сухой. Гнал пыль, вихрями кружил ее в воздухе.

Жара подкралась незаметно. Ненавижу лето.

Духота. Внутри, снаружи. Они говорят: – Терпи. Все через это проходят. Но я не все.

Порой мне кажется, жду не выпускной… а побег.

***

Детдом прятался на окраине города – среди пыльных дорог и покосившихся заборов с облупленной краской. За ржавыми воротами кирпичная стена глухо отделяла двор от остального мира.

Солнце сжигает почти всё зелёное – особенно маленькие ёлочки, которые высаживают ближе к лету. Они не выживают.

Только трава цепляется за землю – упрямая, жухлая.

Старый дом тянулся вверх на три этажа – с потёками по стенам, скрипучими лестницами и душными коридорами.

По ночам он будто просыпался: скрипели трубы, трещали двери.

***

Мы тащились по коридору – длинному, как очередь за хлебом. Пол жалобно скрипел. Кажется, его не трогали с тех пор, как умолкли пушки Второй мировой. Сквозняк свистел в оконных щелях, щекоча ноги.

Запах каши и кипячёного молока тянулся по коридору – тягучий, как сон в жару. На кухне Наргиз хала гремела кастрюлями, звеня крышками – будто дирижировала оркестром из алюминия. Из столовой доносились звяканье ложек, детский хохот и чей-то утренний плач – словно кто-то проснулся не в своей жизни.

Запах кутабов и свежей зелени обещали что-то особенное.

Сегодня Наргиз ханум явно постаралась: ни одного комка в манке, сверху – щедрая ложка янтарного джема.

Я уставилась в тарелку, ковыряя кашу ложкой. Пока пыталась вспомнить сегодняшний сон, джем растаял и растекся по тарелке. Рядом сидела Зарина, щурясь от света лампы, которая мигала над нашим столом.

– Сегодня нас поведут на медосмотр, – прошептала Зарина, нарушив тишину. – Думаешь, отпустят до обеда?

– Вряд ли кто-то будет нас долго щупать. Просто поставят галочку в документах, – пробормотала я, ковыряя кашу.

За соседним столом захихикали.

– Она опять кричала ночью, – протянула Аиша с ухмылкой.

– Нет, она шепчет во сне. Всегда как будто с кем-то болтает. Эй, сумасшедшая, кто к тебе ночью заглядывал? Будда? – фыркнула Айсель и швырнула в меня ложку манки.

Каша шлёпнулась в лицо, скользнула по щеке и капнула на стол.

Внутри что-то вскипело.

Зарина метнулась за салфеткой, но я уже вскочила. Подлетела к их столику и вывалила горячую манку Айсель прямо на голову.

Та завизжала, как кошка, которой наступили на хвост.

– Ах ты! – кинулась на меня.

Подбежали пацаны.

– Сюда! ЖАРА! Кошки дерутся!

Кто-то схватил меня за рукав.  Зарина вцепилась, таща меня назад. Девчонки держали Айсель. Но мы все же успели выдрать друг другу волосы.

В столовую влетела Нармин ханум. Её голос прошёлся по нам, как мухобойка по ягодицам.

– ВСЕХ – в кабинет! Через полчаса! Без разговоров!

Я вырвалась и побежала наверх, на третий этаж, к чердаку. Пыльный, тёмный, с запахом старых вещей и прошлогодних мандаринов, кожурки которых мы сушили на крыше. Место спасения.

Зарина – за мной.

– Ты пила таблетки? – она пыталась меня догнать.

Я бежала, не вытирая слез.

– Лайла! Ты принимала таблетки?

– Нет… Отстань…

– Я принесу! – крикнула она и сорвалась вниз.

***

Я захлопнула за собой чердачную дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце стучало в висках. Откуда-то с улицы тянуло гарью – наверное, дядя Вадик опять жёг листья во дворе. В щели крыши просачивались узкие полоски света. А огромное окно пылало солнечным светом, как глаз – наблюдало.

Здесь пахло старыми вещами, сыростью и… кожурой от мандаринов. Мы сушили её ещё зимой – чтобы не забыть, как пахнет волшебство.

Я опустилась на пол. Колени подогнулись, будто от жара внутри. Щёки пылали – от стыда, злости, в горле застрял комок слёз. Я прижала лоб к коленям.

– Элиора…

Я вздрогнула. Голос был не громким- скорее дыханием. Будто ветер прошептал имя, которое никто не должен был знать. Имя из сна. Моё имя…?

Я подняла голову. На чердаке – никого. Только я и пыль, мерцающая в воздухе. Но внутри похолодело – словно за мной кто-то наблюдал.

– Кто ты?.. – прошептала я в полумрак. – Что тебе от меня нужно?..

Ответа не последовало. Только скрип доски.

Где-то внизу хлопнула дверь. Через минуту в проёме появилась Зарина – запыхавшаяся, с перекошенным от тревоги лицом. В дрожащих руках – пластиковый стаканчик с водой и таблетка на ладони.

– Я же сказала, принесу, – пробормотала она и опустилась рядом. – На, выпей.

Я уставилась на её руку. Таблетка лежала, словно яд, отделяющая меня от реальности. Но я взяла её. Запила.

– Горькая…

– Ты ведь знаешь, что без них тебе хуже, – тихо сказала Зарина. – Тогда тебя чуть не увезли. Ты не помнишь?

– Помню, – выдавила я.

Мне было почти девять. После… того. Я не хочу вспоминать, как меня трясло, как я кричала, пока не сорвала голос в хрип. Как руки сжимались в судороге.

С тех пор я – под наблюдением. Психиатр. Психолог. Диагнозы, рецепты, стерильные кабинеты с белыми стенами. Иногда мне кажется, что я не живу – просто держусь на химии и чужих обещаниях, что« всё наладится ».

– Снова гнев? – спросила Зарина, не глядя.

Я кивнула.

– Это не ты. Это неосознанно. У тебя же иногда, ну… как будто вспышка, да?

– Как взрыв. Я ничего не соображаю. Я не злюсь, будто что-то чужое просыпается во мне… – я замолчала.

– Просто кто-то внутри меня поднимается и говорит:« Хватит ».

Молчание повисло между нами. Потом Зарина встала и протянула мне руку.

– Пошли. Она же нас прибьёт, если не придём.

Я встала, отряхнула колени и последовала за ней. Мы спустились вниз – по скрипучим ступеням, обратно в реальность.

***

Через несколько минут стояли у кабинета Нармин ханум, дожидаясь своей участи. А потом нас повели в медпункт.

Галочка в документах. Белый свет. Куча вопросов – и ни одного ответа.

Медосмотр завершился. Я уже встала было, как медсестра, не глядя, бросила:

– Лайла, останься. Доктор Ариф хочет тебя видеть.

Воздух вокруг стал плотнее. Зарина косо взглянула на меня и пожала плечами.

– Я подожду снаружи, – сказала она тихо и исчезла за дверью.

Я шагнула в кабинет. Лампа под жёлтым абажуром, стопка карт, давно остывший чай на краю стола. Жалюзи закрыты наполовину, как будто доктор скрывается от чего-то снаружи. Доктор Ариф сидел прямо, сцепив пальцы. Его глаза – спокойные и внимательные, следили за мной.

– Как самочувствие, Лайла?

– Всё нормально, – ответила я.

– Мне сказали, ты сегодня набросилась на Айсель.

– Это неправда.

– Ты считаешь, воспитатели обманывают?

– Нет… но они не видели, как всё началось. Девчонки сами… меня провоцировали. Я просто защищалась.

Доктор тихо вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Лайла, ты же понимаешь, мы стараемся помочь. Через пару недель ты покинешь эти стены. А там – реальность. Такая, какая она есть. Там никто не будет разбираться, почему ты кричишь или дерёшься.

Я сжала кулаки под столом.

– Со мной всё в порядке. Просто… таблетки. В голове – туман. Я не чувствую себя живой.

– Ты же не хочешь, чтобы тебя поставили на учёт?

– Нет конечно.

Он наклонился вперед, голос стал тише.

– Сначала мы думали: стресс, ПТСР. Но позже появились симптомы, похожие на параноидное состояние. – У тебя ещё бывают… видения? Голоса?

Я покачала головой.

Что я могла ему сказать? Что кто-то говорит со мной на чердаке? Что имя из сна шепчут стены? Что пустота в зеркале живее, чем я сама?

Нет. Если я расскажу – меня заберут. А я должна остаться. Должна узнать правду.

– Только кошмары. Но ведь… они же бывают у всех, правда?

Доктор смотрел на меня долго, слишком долго.

– Хорошо, – он встал. – Скоро я отменю нейролептики. Назначу лёгкое успокоительное. Перед выпуском.

– Спасибо, – выдохнула я и захлопнула за собой дверь. Тихо щелкнул замок. В коридоре было пусто – ни Зарины, ни шагов. Только подрагивали неоновые лампы. Постояв несколько секунд, я медленно пошла по коридору.

***

В этот момент в кабинет вошла медсестра – полная, с тяжёлой походкой, в руках – папка с бумагами.

– Звали, доктор?

Ариф снял очки, провёл пальцами по лбу.

– Мариша… подготовь мне всё: выписки, карту наблюдения, назначения Лайлы. Я собираюсь отменить ей нейролептики.

Медсестра застыла. Лист бумаги выпал из рук.

– Не уверена, что это хорошая идея… Доктор Ариф, она странная. Всегда была.

Он медленно поднял глаза.

– Мы наблюдаем её десять лет. За всё это время она ни разу никому не причинила вреда.

– Но вы сами говорили… у неё были срывы. Эти её… провалы в памяти. Сны. Галлюцинации.

– Сны – не преступление, – тихо сказал он.

– Но… вы же не думаете, что это она, тогда… на чердаке?

Доктор не ответил сразу. Долго смотрел на настенные часы, будто искал там нужные слова.

– Не знаю, Мариша. По совести – нет. Но все факты… указывают на неё. Алик тогда говорил, что она была не в себе. Остальные – молчали.

– Ну что вы, доктор, она же даже муху не обидит. Всегда сидит тихо, как будто боится самой себя.

Ариф встал, подошёл к окну, поднял жалюзи. На дворе вечерело.

– Нам чудом удалось оставить её здесь. Другие бы давно перенаправили в учреждение для психоневрологических… – он не договорил.

– А вы думаете, всё из-за наследственности? Может, всплыло спустя годы?

– Мы до сих пор ничего не знаем о её родителях. Ни одного документа. Как будто… из воздуха появилась.

Мариша поёжилась.

– А ведь камера тогда зафиксировала, что он сам… – она замолчала.

– Да. Но эксперты так и не смогли объяснить, как. В отчёте – одни догадки. Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы не придать это огласке. Убедили, что – случайность. Несчастный случай.

Он вновь надел очки.

– Мистика какая-то, – прошептала Мариша.

В кабинете повисла тишина. Только лампы потрескивали в пустом коридоре.

***

Тени от окон тянулись по полу.

Я свернула к лестнице. И – врезалась в кого-то.

Меня отбросило назад. Тетрадки разлетелись по полу. Надо мной навис Алик, глаза – бешеные.

– Осторожно! – он инстинктивно потянулся помочь… но в следующую секунду отпрянул. И хотел удрать, как я схватила его за рубашку.

– Алик, хватит! Сколько можно бегать от меня? Почти десять лет прошло. Мы так и не сказали друг другу ни слова с той ночи.

– Пусти! Мне не о чем с тобой говорить!

– Как не о чем?! Почему ты молчишь, что был с нами на чердаке?! Ты всё видел! Почему ты…

– Что ты несёшь?! – голос его взвился. – Я был на кухне! Меня все видели! Это ты орала, как сумасшедшая!

Он вырвался, бросил мои тетради на пол – и побежал как от призрака.

Коридоры потускнели. Свет мигал, как при урагане.

Алик несся, оглядываясь через плечо. С каждым шагом… казалось, кто-то приближается.

Тени… Они скользили по стенам, вытекали из проёмов, стелились по полу, гнались за ним как стая.

Он свернул, ударился о стену, едва не упал.

– Хватит… Хватит! Отстаньте!! – заорал он и выскочил на задний двор.

Старый сад. Заброшенные качели. Запах жженой листвы.

Он рухнул в кусты, вжался в землю. Начал колотить себя по ушам, как будто хотел вытолкнуть звуки изнутри.

– Хватит…, хватит…

– Али-и-и-к… шшш…

Но голос шёл не снаружи. Он был внутри.

Цветочная Луна

Узкий проход. Камни под ногами скользили. С потолка капала вода.

– Кап… кап… – как будто время сочилось сквозь каменную плоть.

В воздухе витал терпкий запах трав. Что-то холодное скользнуло по затылку. Я резко обернулась. Там было темно. Слишком темно. Будто сама ночь сжалась в точку.

Из глубины струился странный свет – не огонь, не лампа. Он дрожал, как светлячки, запертые в стеклянной банке.

Я шагнула вперёд. Ещё раз. Потом замерла, затаившись. Спряталась в тишине.

В полукруге стояли женщины – как духи гор, закутанные в белые накидки. Лица скрывали маски, похожие на те, что надевали в старину во время обряда очищения. Без черт, гладкие – словно стертые временем лица, хранившие молчание веков.

Из-под накидок выбивались пряди – волосы были вплетены в венки из полевых цветов, словно собранных в прошлом веке.

Перед ними стоял котёл. Варево не кипело – оно мерцало: то поднималось, то оседало, отражая странный свет на стенах.

Тишину нарушал лишь глухой звук – журчание зелья, похожее на дыхание спящего зверя.

Одна из женщин, не поднимая головы, медленно вела бронзовой ложкой по поверхности, шепча слова на незнакомом языке.

Другая опустилась на колени, подбрасывая в пламя пучки сушёных трав. В воздухе вспыхнул запах – терпкий, как корица и тмин.

Третья держала в руках чашу из чёрного камня. На ней были вырезаны спирали, числа, знаки – 3… 9. Внутри поблёскивала капля густой жидкости, похожей на ртуть.

Женщина повернулась ко мне. Маска чуть склонилась набок.

– Ты пришла. Второй раз. Кровь зовёт сильнее страха.

– Нет… я не… – я шагнула назад, но тьма за спиной едва слышно зашипела и сжалась плотнее.

Другая женщина возникла рядом – и коснулась моего лба. Её ладонь была холодной, как зеркальное стекло.

– Посвящение не требует согласия. По крови – не по воле, такова печать рода.

Словно невидимая рука подала знак – третья подняла ковш с осторожностью жрицы, которой доверили судьбу рода.

Тёмное зелье заструилось медленно. Меня удерживали. Я пыталась закричать – но челюсть сковало судорогой.

Ковш опрокинули. Тьма обрушилась на меня, скрепляя древний договор – вопреки моей воле.

Вспышка жара пронзила тело – будто тысячи игл вонзились под кожу.

В голове вспыхнули знаки – тройка, шестёрка, девятка.

Око, взирало из раскрытой книги.

Дитя, безмолвно протягивающее ладони, к жертвенному алтарю.

Крик сорвался с губ. Мир вздрогнул. Всё исчезло в клубящейся дымке

___

Я очнулась – в поле, усыпанном подсолнухами.

Над ним зависла Луна – круглая, сияющая, похожая на раскрытый цветок.

Она была так низко, будто хотела коснуться самой земли.

И голос – прозвучал из глубин:

– Ты прошла. Даже если не согласна.

– Проснись. Проснись!

___

– Лайла, очнись! – голос Зарины дрожал, пальцы впивались в плечи.

Я вырвалась из сна с криком – всё ещё в плену лунного света.

– А-а-а… Что со мной?.. – выдохнула я, едва дыша.

– Ты не просыпалась! – Зарина всё ещё держала меня за плечи. – Я звала тебя, звала… Потом побежала за Зейнаб ханум.

В комнате толпились девочки – Аиша, Ната, Сева – и сама нянечка.

Зарина всё ещё сжимала мою руку.

Горло першило. Сердце металось, как зверь в клетке, не находя выхода.

Я встала. Простыня была усыпана песком.

– Я же говорила, ничего страшного, – бросила Аиша с привычной иронией.

– Да она припадочная, Зейнаб хала, надо доктору Арифу сказать, – добавила Сева.

– Не нужно! – слишком резко выпалила я.

– Так, все, разошлись. Вы, кажется, сегодня едете в город? – строго сказала нянечка Зейнаб. – Аиша, ты опять час будешь копаться – марш в ванную.

Девочки нехотя поплелись прочь.

Только дверь закрылась, Зейнаб подошла к кровати и молча сняла простыню.

Её брови дрогнули. Она свернула простыню – и замерла.

– Это… корица, – прошептала Зейнаб, вдыхая аромат. – Откуда она взялась?

– Я не знаю… я её не брала.

– Мы не приносили в комнату корицу, – тихо добавила Зарина.

Нянечка нахмурилась.

На мгновение в её лице что-то дрогнуло – как будто по коже прошёл холод.

– Это бывает… только в одну ночь, – пробормотала Зейнаб хала еле слышно.

– Корица появляется в ночь Цветочной Луны. У избранных.

– …

– У кого?.. – переспросила Зарина, не отводя взгляда.

– У тех, кто связан с Древним, – прошептала Зейнаб.

– Кто он?.. Древний? – спросила я, еле слышно.

Нянечка не ответила сразу. Её глаза метнулись к двери. Потом, будто чего-то опасаясь, она приложила палец к губам:

– Вечером. Расскажу вечером.

Она поднялась, поправила платок.

– Девочки, собирайтесь. А то опять останетесь без завтрака.

___

За дверью сновали воспитатели. В коридоре – топот босых пяток, обрывки песен, перебранки. Жара кралась по коридору – бесшумно, как кошка перед прыжком.

День обещал быть долгим и душным.

На завтрак дали сладкий чай, тонкие ломтики лаваша с сыром и коронное блюдо Наргиз ханум – кюкю, зелёный омлет с наршарапом. Дети ели вразнобой, смеясь, болтая, предвкушая поездку.

– Так, все выходим! Не забудьте головные уборы! – голос Зейнаб ханум прорезал общий гул. – В городе жара, а потом у вас тепловой удар будет, как в прошлом году!

Я машинально надела светлую панаму.

У ворот уже ждал жёлтый автобус – с распахнутой дверью и развевающимися занавесками. Рядом скучали двое охранников: один – в потрёпанной кепке, второй – в тени дерева, с пластиковой бутылкой воды в руке.

Детей сажали по списку. Воспитательницы ходили с блокнотами. С нами ехали четыре нянечки и оба охранника.

Я устроилась у окна. Зарина рядом что-то жевала и хихикала над чьей-то прической.

Автобус тряхнуло, и я чуть не ударилась лбом о стекло.

За окном мелькали пыльные улицы Сабунчи: кирпичные дома с ржавыми крышами, оживленные рынки, мечети.

Олеандры ползли вдоль обочин, обдавая воздух резким ароматом.

Прохожие жмурились от ветра: женщины прижимали платки, мужчины – шляпы или кепки.

– Осторожнее, – буркнула Зарина, вцепившись в поручень. – Он опять несётся, будто мешки с картошкой везёт.

В салоне гулял ветер, донося запах жвачки и карамели – кто-то из мальчишек явно тайком сунул сладости в карман.

Алмаз ханум втиснулась между сиденьями, принюхалась, как ищейка, и глянула поверх очков так, что конфеты моментально исчезли из поля зрения.

– Не шумим. Сейчас приедем – держитесь группой. В городе толпа, а то потеряетесь.

Но я почти не слышала её.

Смотрела в окно, где ветер гнал по асфальту лепестки сирени.

Сначала пахло варёной кукурузой, потом – жасмином.

А потом воздух наполнился сладостью – как будто из-за угла тянуло медовой пахлавой с уличного ларька.

Когда мы вышли на проспект, у большого Городского дворца уже толпились люди. Везде были цветы. Не просто букеты – целые стены, арки, клумбы. Ветки мимозы свисали с фонарей, розы вплетались в ограды.

– Идём вон туда, к павильону, – сказала Алмаз ханум, указывая рукой. – Сфотографируемся, а потом – к морю. Держитесь вместе!

Я машинально шла за всеми, но взгляд все цеплялся за лица. Казалось, что кто-то зовёт меня по имени – тихо, будто шелест ветра. "Лайла…" – я вздрогнула и обернулась.

Толпа накрыла, как лавина. На миг я потеряла своих: девочки в голубых платьях мелькнули где-то впереди – и исчезли. Мальчиков уже не было видно. Перед глазами сновали чужие лица, спины – никто не смотрел под ноги, все спешили, не давая шагу вперёд.

Я шагнула в сторону – и наткнулась на тележку, доверху нагруженную зеленью и фруктами. Пожилая женщина в длинном темном платье,склонилась над порванной сумкой: помидоры и перцы рассыпавшиеся по асфальту, катились под ноги прохожим.

– Я помогу, – тихо выдохнула я и присела. Пальцы дрожали, овощи выскальзывали из рук, будто сопротивлялись.

Я собирала их, украдкой наблюдая за женщиной.

– Спасибо, – бабушка выпрямилась. Её тёмные глаза сверкнули неожиданной живостью. – Потерялась? – кивнула на толпу.

Я молча покачала головой – сама не зная, зачем.

– Ладно. Иди прямо, к жёлтому банку. Оттуда свернёшь направо, дорогу переходи осторожно. Посмотри – может, увидишь своих.

Если нет – иди к морю. Там спросишь у прохожих, они подскажут.

А как доберёшься до бульвара – оглянись. Ваша группа там где-то. Отдыхают, в тени, я видела.

– Возьми, – бабушка вложила в мою ладонь сложенный листок… и тонкую цепочку с подвеской. – Здесь номер. Позвони, когда всё станет по-настоящему плохо. Когда совсем не сможешь. Никому ничего не рассказывай. Ты ведь чувствуешь больше, чем другие. Они не поймут.

– Что вы… – начала я, поднимаясь и отряхивая платье.

Но женщины уже не было.

Она ушла – легко, будто растворилась в шумной толпе, оставив после себя только запах корицы … и странное чувство, что это было не случайно.

Я осталась стоять с бумажкой в руке. Пальцы вспотели, и чернила слегка поплыли.

На тонком листке был номер домашнего телефона и всего одно слово: Света.

Я застыла, вглядываясь, будто это было не имя, а ключ.

Потом очнулась – и побежала в сторону Банка.

Через полчаса беготни я, наконец, вышла на Набережную. Вдалеке замелькали голубые платьица.

– Наши… – выдохнула я с облегчением и поспешила к группе. Села на скамейку, стараясь не выдавать, как трясутся колени.

– Где ты была?! – Зарина схватила меня за руку. Голос её дрожал. – Я думала, ты опять… ну… ты знаешь.

– Я просто… – слова застряли в горле. – Просто заблудилась.

Ветер подул сильнее. Пыль поднялась с асфальта, защипало в глазах – и слёзы сами собой выступили.

– Ли, пожалуйста… будь осторожнее, – тихо сказала Зарина. – Я правда волновалась. Старалась отвлечь Алмаз ханум, чтоб тебя не хватились.

А то бы снова вписали наказание. А я… – она сжала губы. – Я не хочу в подвал.

День выдался насыщенным.

По прибытии в Баку мы отправились на выставку цветов – она раскинулась на городской площади недалеко от вокзала. Цветочный фестиваль был как сказка на яву – ярким, живым, будто сотканным из лепестков и солнца. Мы фотографировались у цветочных композиций, статуй в виде животных, у арки, оплетённой розами. В небе парил воздушный шар – новинка, от которой у всех перехватывало дыхание.

Алмаз ханум рассказала об истории праздника и о языке цветов – будто приоткрыла нам дверь в тайны природы.

Прогулка по Приморскому бульвару стала настоящим глотком свежести. Мороженое, холодные соки, и – самое долгожданное угощение – деняр, который нам покупают только по большим праздникам.

Потом были игры: загадки, викторины, весёлые обсуждения – что кому запомнилось больше всего. Мы перекусили в маленькой уличной кафешке – самса, варёная кукуруза… Божественно. Нам такое редко достаётся.

Когда мы вышли на улицу Торговой, я почувствовала себя будто на показе мод – всё блестело, сияло, люди шли нарядные, как манекены. Мне стало неловко: наши девочки были в одинаковых, уже поношенных платьях.

Но вот настало время возвращаться. Нас всех собрали, пересчитали, проверили вещи. Уставшие, но счастливые, с сердцем, полным красок дня, мы сели в автобус.

На часах было шесть тридцать вечера. Автобус мчался по длинной центральной дороге, потом свернул в сторону Сабунчи. В салоне воцарилась тишина – почти все ребята заснули. Лишь несколько девочек вполголоса тараторили, обсуждая сегодняшний день.

***

От дороги тянуло жаром, и в автобусе становилось всё душнее. Воздух почти не двигался – лишь тонкая струйка скользила из приоткрытых форточек.

Ребята притихли: кто-то задремал, уткнувшись в плечо соседа, кто-то шептался, прикрывая зевоту.

Я сидела у окна, прижав лоб к прохладному стеклу. За ним проплывали серые улицы – старая заправка, табачная фабрика с выбитыми окнами, густые кроны деревьев. Потом начались пустоши, где ветер гонял целлофановые пакеты, словно забытые кем-то мысли. Это уже был Забрат.

Моё сердце стучало как-то иначе, будто внутри что-то сдвинулось с места. Слова бабушки не уходили из головы:  "Ты чувствуешь больше." Они звенели внутри, как крошечные колокольчики.

Зарина тихо уронила голову мне на плечо. Дышала неровно, во сне что-то бормотала. Я не обращала внимания – в мыслях всё ещё кружились образы: лепестки цветов, номер на бумажке, старушка.

– А знаете ли вы, почему над городом сегодня Цветочная Луна? – спросила Алмаз ханум, понижая голос до полушёпота, будто делилась тайной.

Когда-то, ещё до сотворения Мира – в эпоху, не записанную ни в одной книге— Земля была пуста и безжизненна. Тьма объяла её. Не было звёзд, ни света, ни времени —только безбрежная, звенящая тишина.

Но однажды из глубин Небытия вспыхнул Источник Света. Он рассеял Тьму и зажёг первое пламя – Солнце.

А из его отблеска родилась Луна – сестра Солнца, несущая память о Свете в темноте.

Источник сотворил первых людей – мужчину и женщину – и вложил в них Искру: живую душу, воспоминание о Себе.

Женщине Он шепнул:

– Храните Свет. Теперь он – ваш. Это часть Меня в вас.

Прошли века. Человечество множилось.

И тогда, не выдержав, Дух Тьмы вернулся.

Он смотрел на Свет – жаждал его, но не мог создать.

Зависть его стала бездонной.

Он бродил по Миру, шептал сквозь сны:

– Зачем служить Невидимому? Его нет.

Я дам вам золото, силу, власть.

Забудьте об Источнике.

Разве Он когда-нибудь приходил к вам?

Так Дух Тьмы посеял в людях сомнение.

И в тех, чья вера колебалась,

Свет начал гаснуть.

Многие не приняли его слова – и были уничтожены.

Остальные испугались и подчинились. Их души потемнели. Они забыли свой Исток.

Тьму назвали своим божеством, а Свет – вымыслом.

Так началась эпоха Забвения. Век, в котором Истина стала ложью, а ложь – Истиной.

Но Светоносные – те, кто помнили Источник – не исчезли.

Они укрылись в горах, в пещерах, в лепестках цветов.

По ночам они зажигали огни на вершинах холмов – не просто костры, а нити, ведущие к воссоединению с источником Света.

Среди них была Айла – последняя из рода Знающих.

Когда Тьма сгустилась над миром, она вознеслась – отправилась в высшее пространство, но чтобы не оставлять потомков Света во тьме, она спрятала Цветок Огня – в недрах небес: на Луне.

С тех пор, когда Луна приближается к Земле, в её сиянии вспыхивают очертания Цветка.

Она возвещает о живом Свете.

Раз в год Светоносные собираются у огня, чтобы вспомнить, кто они.

Они слышат зов Источника – в шелесте трав, в дыхании леса.

Мы слушали, затаив дыхание.

– Бабушкины сказки, – фыркнул Алик. – Учёные давно уже всё объяснили – и про Солнце, и про Луну, и вообще весь космос.

Лицо Алмаз ханум стало хмурым.

– Это легенда. Ты можешь не верить, но не мешай слушать другим.

И тут – скрип колёс, глухой стук.

– Приехали! – крикнул шофёр.

– Подъём! Проснулись! – Айнур ханум хлопнула в ладоши. – На выход. Быстро, по двое – шагом марш!

Ребята сонно потянулись к выходу, зевая и шаркая по проходу.

Снаружи пахло травой и акацией. Прохладный воздух коснулся лица.

Ветер пронёсся по двору, гремя створками ворот.

В небе вспыхнули первые звёзды – вечер бесшумно поднимался над крышей.

Мы с Зариной метнулись к умывальнику – сполоснуть лицо и стряхнуть пыль с платьев.

– Не пропустите ужин, – крикнула Айнур ханум.

– Цветочная Луна… – выдохнула я. – Это сегодня.

– Что ты там шепчешь? – нахмурилась Зарина.

– Ничего.

Запах хлорки защипал нос ещё в коридоре.

Мы сполоснули лица, пригладили волосы и побежали на ужин – вернее, на то, что от него осталось.

Потом все разбрелись по спальням.

Душно. Воздух – как тёплая простыня. Я сбросила кроссовки, не глядя, и повалилась на кровать. Достала из кармана мятую бумажку – с номером. Разгладила, спрятала под матрас.

– Никто не должен знать. Никто… не должен видеть, – выдохнула я еле слышно.

На чердаке хлопнуло окно.

Девочки в спальне перешёптывались, но звуки долетали глухо – будто из-под воды.

– Элио-ора-а…

Я вздрогнула.

– Ты где летала? – Заринин голос выдернул меня из пустоты.

Я вздрогнула, будто очнулась.

– Ааа? Прости…

– Ты какая-то нервная. Пила таблетки?

– Пила, пила… – я отмахнулась.

– У тебя глаза… будто светятся.

– Пошли со мной. На чердак.

– Ты шутишь?

– Мне нужно. Просто… увидеть кое-что.

Зарина помолчала, всматриваясь в меня.

– Твой взгляд меня пугает.

– Пожалуйста.

– Ладно… Только быстро.

Мы схватили зубные щётки —как прикрытие – и бесшумно выскользнули в коридор.

Ветер шелестел за окнами, а пол под ногами скрипел – словно отговаривал нас идти дальше.

Мы побежали вверх по ступенькам, оглядываясь, не заметил ли кто.

Я вбежала на чердак – и застыла.

Алик стоял у распахнутого окна. Створки хлопали от ветра, он не шелохнулся.

В тот же миг сзади налетела Зарина, но дверь захлопнулась перед ней.

– Ли! Открой! – заколотила она изо всех сил.

Алик обернулся, вцепившись в голову. Лицо было искажено от ужаса.

– Уйдите! Оставьте меня в покое!

Он стоял на краю. Я кинулась к нему.

– Алик! Стой! Не двигайся!

Он будто не слышал.

– Уйди! УЙДИТЕ!

Голоса. Гул. Шепот со всех сторон. Я вцепилась за голову, зажала уши.

– Ааа! Что это?!

Алик сорвался с окна. Я рванула к окну, сквозь боль в голове, но не успела.

– Ааа! – донеслось снизу, приглушенно. Хлопок и все стихло.

– Алик! – я кричала, не слыша собственного голоса.

Дверь распахнулась с грохотом. Влетела Зарина.

Я уже перевалилась через подоконник.

Внизу – всплеск криков. Кто-то звал по имени, визжали девочки.

Зарина вцепилась в меня и тянула назад.

По лестнице застучали шаги – кто-то мчался наверх.