Скоростной шторм бесплатное чтение

Глава 1. Фия

Адреналин. Это ощущение как наркотик. Как только ты впервые ощущаешь его перед тобой встаю два выбора: отказаться от него насовсем, или стать чертовски зависимым от него. Я же выбрала второе. Чувство, когда кровь под кожей кипит от этого наркотика – самое любимое чувство для меня. Многие могут посчитать меня сумасшедшей, но мне плевать.

Именно из-за адреналина и жажды острых ощущений два года назад я оказалась на своих первых гонках. Гонки – это не просто скоростной забег мотоциклов. Это сражение воли, силы и мастерства. Каждый поворот и каждое торможение превращают их в пик напряжения, когда воздух буквально трещит от рева двигателей.

Конечно, гонки запрещены законом. Но всегда можно найти лазейку, не так ли?

–Готова? – раздается мужской голос за моей спиной, и я сразу узнаю его.

–Всегда. – отвечаю Фину, оборачиваясь из-за плеча, натянув свою лучшую улыбку. По крайней мере надеюсь, что она выглядит таковой, а не как оскал бешеного кролика в брачный период.

Мы с Фином знакомы не так давно, но за этот период он стал для меня как старший брат. Он всегда готов подставить плечо, стать рубашкой для слез и даже махать плакатом с моим именем и порядковым номером среди наблюдающих.

Когда-то Фин тоже был моим соперником в подпольных гонках, но когда год назад во время заезда я наехала на осколки стеклянной бутылки, которую бросил один из наблюдателей, и едва не потеряла управление, он помог мне.

Тот вечер я помню до мельчайших подробностей, словно это было вчера. Это был мой первый заезд, где я сошла с дистанции раньше финиша. Первый провал. Первое поражение. Воздуха не хватало, от того что шокированные болельщики жадно втягивали его чтобы ахнуть.

Я не отличаюсь слабой нервной системой, но тогда меня словно подменили. Дрожь в теле, руки живут своей жизнью, а мозг отключен.

После того вечера я даже не подходила к своей Ямахе еще три месяца. При одном лишь воспоминании, в мою голову закрадывались мысли, что этот раз будет таким же. Что я снова не справлюсь с управлением, почувствую себя ничтожно.

От картинок, проносящихся в моей памяти как кинолента, меня отвлекает первый сигнал. Значит заезд начнется через десять минут. Я оглядываюсь по сторонам, удивленная тем, что Фин словно испарился. Плевать, мне сейчас не до этого. Справа от меня зрители делают свои ставки на победителя. Уверена, каждый из них обладает большой пачкой денег в кармане, иначе бы их сюда не пропустили.

Заезды проходят в строжайшей секретности. Приглашаются сюда лишь бизнесмены, люди имеющие достаточное влияние и богатенькие дети все различных шишек общества. Простым смертным вход сюда может лишь сниться. По всему периметру расставлена охрана и камеры видеонаблюдения, поэтому, даже при сильном желании проникнуть сюда, если тебя нет в списке приглашенных, невозможно.

На Ямахе пестро-красного цвета блестит наклейка с номером 17. Этот номер закрепился за мной с первых заездов, будто стал вечным спутником. Хотя, признаться, мне больше нравится число 9, но все равно.

Звучит второй сигнал. Как только я слышу его, чувствую гормон, по которому чертовски скучала. Адреналин. Благоговейная улыбка расползается по моему лицу и я откидываю голову назад.

Как же мне этого не хватало. Ощущение, будто сердце сейчас выпрыгнет из груди, а вены под моей бледно-розовой коже лопнут от волнения. Глазами я встречаюсь с Фином. Сегодня он вне игры, поэтому стоит в толпе зрителей, держа в руках флажок в черно-белую клеточку в одной руке, и ванильную колу в другой.

Я натягиваю защитный шлем на свою голову, скрывая под ним светло-каштановые волосы с несколькими выгоревшими на солнце прядями, и захлопываю тонированный визор. Вставляю ключ зажигания в замок, проворачиваю и с тихим рычанием мотора сажусь на мотоцикл.

Подъезжая к линии старта, высматриваю сегодняшнее количество участников заезда. Помимо меня еще семеро. Я узнаю некоторые цифры на корпусах мотоциклов. Например, номер 93 – Майк Денвер. Майк опытен в мире гонок, но он мне не соперник. Номер 58 – Джаспер Бланшенберг, который не так давно сел на свою Хонду 2017 года. Тоже не вариант.

Пробегаясь глазами, я вижу лишь один незнакомый мне мотоцикл, с таким же неизвестным номером на сером корпусе. Номер 57.

Я вдумчиво поднимаю бровь, но этого не видно под шлемом. Раньше я не видела этого номера. Оценивая неизвестного соперника, отмечаю руки, спрятанные в кожаные перчатки, крепко сжимающие руль серого монстра – Kawasaki Ninja. Интересно, почему я раньше не видела его? Может это девушка? Вряд ли. Хоть и перчатки покрывают кожу рук, но по силуэту я могу с легкостью определить, что руки принадлежат мужчине.

Визор шлема незнакомца тоже закрыт, поэтому я не могу увидеть даже глаза. Кожаная куртка обтягивает соперника настолько, что я удивлена, как материал куртки не потрескался и лопнул от натяжения.

– Может новенький? – шепчу себе под нос, но сразу отталкиваю эту мысль. На заезды данного уровня не проходят гонщики со стажем менее чем в год.

Я продолжаю гадать, кто прячется за номером 57, не обращая внимание на гул наблюдателей позади меня. Раздается третий сигнал, напоминая мне об адреналине в моей крови. От него мой лоб под шлемом покрылся мелкой испариной, а уши слышат стук собственного сердца.

Чуть дальше линии старта выходит девушка с флагом в руках. Линдси Уолш. Я знакома с ней. В средней школе мы вместе посещали историю. Слегка поморщившись, вспоминаю её основную цель пребывания здесь. Линдси со времен старшей школы имела не самую высокую репутацию. Первая ассоциация с ней – секс. Да, она именно та девчушка из школы, которая побывала в дюжине постелей разных парней всего за неделю, как только достигла возраста согласия.

Не сомневаюсь, она знает что я здесь. А я знаю, что она здесь в первую очередь в надежде подцепить кого-нибудь из участников гонок. Конечно, большинство из нас обладают довольно приличными суммами денег на банковских счетах. Мы все знаем, что следует дальше. Линдси поедет к нему домой, в надежде сделать «отменный минет» и изобразить неземную влюбленность, чтобы тот кто попался на её уловки, вытащил ради неё все свои деньги. Но, как правило, как только бедняга узнает хотя бы число членов, побывавших в ней, сразу избавляется от нее.

Она махает всем своими руками, на которых красуется до боли вульгарный маникюр цвета фуксии с толстым френчем. Встав в позу, в надежде показать свои самые лучшие места, она поднимает флаг вверх. Слева от меня светофор горит красным цветом. Линдси стоит, выжидая. Желтый. Раздается рев моторов, заставляя мою кожу покрыться мурашками и слегка покалывать от приятного волнения.

Зеленый. Линдси резко опускает флаг вниз, обнажая перед всеми свои уродливые композитные виниры, сделанные за счет её последней «любви всей жизни». Раздается гудок, дающий право стартовать.

Немедля, я добавляю газ и стартую, чувствуя до жути знакомое и родное чувство. Адреналин.

Глава 2. Фия

Смерть странная штука, не так ли? Ты живешь обычной размеренной жизнью, а в какой-то момент она неожиданно обрывается. Мне кажется, слово «смерть» заменить на «вечный сон». Во время смерти ты ничего не чувствуешь. Люди заблуждаются, утверждая, что смерть – это больно. Боль может быть перед ней, но не в момент, когда все твои органы и их клетки перестают функционировать.

Скорость тоже может стать инициатором смерти. Только вот ирония, что мне все равно. Скорость для меня нечто иное, чем просто опасность. Это ощущение свободы, которое ты ощущаешь каждой гребаной клеточкой своего тела. Как говорится, «кто не рискует – тот не живет». И этого правила я стараюсь придерживаться, чтобы перед смертью не жалеть о том, что прожила свою жизнь скучно, уныло, словно старая кинопленка.

Несомненно, я могла бы выбрать несколько иную деятельность в своей жизни. Могла устроиться на работу в кофейню баристой, официанткой в кафе или ресторан, поступить в университет или выйти замуж за Рика Вильямса, с которым встречалась четыре года. Родить ему пару-тройку детей, иметь уютный дом, золотистого ретривера, и умереть в кресле-качалке глядя на повзрослевших внуков.

Мой взгляд устремлен на спидометр. 70, 90, 110. Когда стрелка достигает значения 120 километров в час, а по бокам от меня размываются неоновые огни, я пригнулась, чтобы прочувствовать до дрожи любимую вибрацию мотоцикла.

Сзади меня летят остальные семь участников заезда. Мимолетно оглядываясь назад, не могу скрыть самодовольную ухмылку от ощущения первенства. Не считая того вечера, после которого я месяцы не могла подойти к мотоциклу ближе чем на три метра, я никогда не проигрывала. Никогда не была второй. Всегда первая, и всегда лучшая.

Если жить, то жить на максимум. Выжимать из жизни все до последней капли, пока она не иссушится как сморщенный изюм и ей нечего будет дать тебе.

Затерявшись в своих мыслях, меня вырвал визг шин, пронесшихся рядом со мной. Уже через секунду я вижу, как на бешеной скорости меня обгоняет загадочный Kawasaki с виниловой наклейкой «57» на сером металле.

– Какого хрена? – спрашиваю я сама себя, хмурясь, и добавляю газ, заставляя стрелку спидометра достичь отметки 160 километров в час.

Я вырываюсь вперед и догоняю его, смотря то вперед, то на него. «Я все равно выиграю», шипя в своих мыслях обещаю себе. Он, будто прочитав мои мысли, выжимает газ на полную и со свистом оставляет меня плестись за ним в хвосте. Ну уж нет, я не проиграю. Чертыхаясь, вижу на горизонте Линдси, которая размахивает своим дурацким флагом на финишной полосе.

На меня это воздействует. Словно я бык, а этот флаг гребаная красная тряпка. За считанные секунды догнав его, я скалюсь под поверхностью визора, желая поднажать. Но рукоять руля с газом и без того выкручена до предела. Финиш неумолимо приближается, а номер 57 не отстает. Упрямый козёл.

Мы пересекаем финишную прямую одновременно, и на меня накатывает волна неприятного волнения. Что если я была на несколько секунд медленнее, чем он? Хотя со стороны так не кажется, будто мы пересекли её буквально одновременно с точностью до миллисекунды.

Дожидаясь остальных шестерых участников, пытаюсь успокоить своё сердцебиение. Шум в ушах – все, что я могу слышать, даже через завывания двигателей мотоциклов. Клянусь Богом, если он выиграл, то я…

– Фия Хамфри, номер 17. – возвращает меня в реальность голос Линдси, когда она объявляет победителя, кривя губы в слабо убедительную улыбку в которой с легкостью читается презрение.

Сука.

Я снимаю шлем, не скрывая самодовольной улыбки победителя. Ночное небо, будто разделяет чувства Линдси касаемо моего выигрыша, и одаряет нас проливным дождем. Мои волосы намокли и похожи на сосульки, но мне все равно. Нет ничего слаще победы.

Зрители, разделившиеся на два лагеря, недовольно бурчат, или откровенно радуются тому, что поставили на меня. Естественно, я не безызвестна в мире подпольных гонок, и люди, сделавшие ставки на мою победу, руководствовались процентом моих побед.

Другие участники гонки, которые плелись за мной где-то позади, подходят, похлопывая меня по плечу, произнося слова поздравлений. Все, кроме одного. Натянув благодарную улыбку, киваю всем, кто подходит. Боже, у меня появляется ощущение, что от слова «Спасибо», у меня на языке скоро появятся неприятные мозоли.

Мой взгляд устремлен на номера 57. Я и не заметила, когда он снял свой шлем, показывая свое лицо. Которое, к моему удивлению, не выглядит очень раздосадованным. Почему? Он же проиграл. Он приехал на финиш позже меня на какие-то ничтожные несколько секунд. Так почему он выглядит так, словно сорвал джекпот в казино?

Точеные черты лица. Беспорядочно уложенные из-за шлема темно-каштановые волосы. Выбритая полоса на левой брови. У него проколоты уши, в которые вставлены небольшие кольца. И глаза, если быть точнее, серо-голубые глаза. На данный момент, выражающие беспристрастие. Будто он пришел посмотреть какой-нибудь убогий фильм в кинотеатре под открытым небом.

В следующую секунду, он, кажется почувствовал мой взгляд и устремил свой на меня. Беспристрастие сменилось чем-то, только черт знает чем. Единственное, что я понимаю, он будто пытается прожечь дыру между моих глаз. От этого мне становится не по себе и я набираюсь смелости подойти и узнать, какие у него ко мне претензии.

Только вот, когда я практически подхожу к нему и уже было открываю рот, чтобы задать ему вопрос, он разворачивается и стремительно уходит. Очень дружелюбно.

Меня окатывает холодом. Конечно, может он обижен или даже зол, но проявлять такое количество отвращения ко мне просто невежливо. На крайний случай, он мог бы просто сказать, что не хочет со мной общаться. Но нет, он сделал так, чтобы я почувствовала себя виноватой, и черт бы его побрал, у него это получается.

Спустя час я подъезжаю к дому, в котором находится моя квартира и заезжаю на подземную стоянку. Припарковавшись и выключив двигатель, похлопываю себя по карманам куртки, чтобы убедиться, что выигранные мною деньги все еще со мной, и не вылетели где-то по дороге. Кто-то может посчитать меня полной идиоткой, что я положила 10 тысяч долларов просто в карман, но а что мне остается делать? Вложить купюры в свой лифчик, чтобы они причиняли мне дискомфорт, скребясь о кожу? Нет, спасибо.

Я подхожу к лифту в подземной стоянке, нажав кнопку вызова. Мне срочно нужен душ. От всплеска адреналина во время заезда, пот покрыл мое тело, и я чувствую, как одежда неприятно прилипает к нему. Наконец, створки лифта открываются, и я вхожу, нажимая на кнопку с цифрой «12».

Вваливаясь в квартиру, которая не совсем большая, какую я бы могла позволить себе на самом деле, учитывая суммы на моем банковском счете, сбрасываю с себя чертовски неудобные ботинки, потирая пальцами заднюю сторону шеи, чтобы хоть как-то унять боль. Из кармана достаю купюры и мобильный телефон, сразу набирая номер Фина. Он всегда просит отзваниваться ему по приезду домой из заботливых побуждений.

– Вызываемый абонент недоступен, оставьте сообщение после звукового сигнала. – отвечает мне не Фин, а назойливый голос автоответчика. Странно, ведь Фин всегда был на связи.

Решив перезвонить ему позже, стаскиваю с себя одежду и вхожу в душевую кабину, позволяя воде смыть с меня усталость.

Обернувшись в полотенце, спустя пятнадцати минут пребывания под потоками горячей воды, выхожу из ванной, проверяя свой телефон. Ничего. Ни сообщения о том, что Фин в зоне действия сети, ни обратного звонка от него. Может он занят? Открываю чат, набирая короткое сообщение «Я дома.», отправляю его Фину.

Я вхожу в гостиную, вдыхая запах цитрусового диффузора. Мягкий ковер ласкает кожу ног, и я сажусь на диван, открывая социальные сети в телефоне.

Люди не догадываются, сколько информации о себе добровольно выставляют на всеобщее обозрение сети. Ваша дата рождения, ваше имя или фамилия, семейное положение, музыка, которая вам нравится и вы добавляете её в свои плейлисты. Каждую секунду в интернете появляются пять тысяч новых фотографий и никто совершенно не задумывается о том, что все, что попадает в интернет, остается там навсегда.

Ракель Джонсон опубликовала фото с котом. Лайк. Тимоти Чейзер опубликовал видео со своей свадьбы. Лайк. Рик Вильямс опубликовал сторис со своей невестой. Палец навис над кнопкой «Лайк», но свое движение так и не закончил. Черта с два я буду лайкать то, как мой бывший лобзится со своей невестой где-то на Бали.

Ищу пульт и включаю телевизор, чтобы заполнить тишину в квартире. Господи, какое же дерьмо сейчас крутят для людей: мыльная опера, слюнявая мелодрама, музыкальная премия, матч по биатлону. Мой выбор остановился на новостном канале города. Продолжая листать ленту новостей, мое внимание привлекает репортаж об убийстве. Флорида никогда не славилась низким уровнем преступности, и Орландо занимает двенадцатое место среди городов штата по количеству преступлений, но в основном здесь совершаются кражи и взломы с проникновением. Поэтому убийство и привлекло моё внимание.

– Зверское убийство произошло сегодня в центре города. В районе Даунтауна мёртвым был найден двадцати семи летний мужчина. Предположительной жертвой является Фин Баррингтон, который занимался деятельностью на нелегальных гонках. – равнодушно сообщала молодая корреспондентка.

Шум заполонил мои уши, кровь, текущая по венам стала ледяной, а сердце будто замедлило ритм. Фин? Я прибавила громкость, приблизившись к широко дюймовому плазменному экрану, пытаясь уловить каждое слово репортера.

– Мужчина был найден без глазных яблок и полового органа. В области шеи обнаружены признаки насильственной смерти. Вероятными причинами смерти стали асфиксия и обширная кровопотеря. На месте преступления была найдена зажигалка с отпечатками пальцев убийцы. Просим Вас соблюдать осторожность и носить с собой средства самообороны, поскольку преступник до сих пор на свободе. – закончил репортер, после чего я выключила телевизор.

Какого черта?.. Фин? Убийство? Зажигалка? Я беспрерывно звоню на его номер, но автоответчик в сотый раз повторяет, что он вне зоны доступа. Кидая телефон на кресло я судорожно надеваю первое, что попалось под руку: клетчатая рубашка и мешковатые джинсы. Садиться за руль мотоцикла в таком состоянии опасно, поэтому хватаю мобильный и вызываю такси на адрес дома Фина, мысленно уповая на то, что он просто спит после гонок.

Глава 3. Кайл

Убийство это не просто действие. Когда отбираешь у человека жизнь ты чувствуешь себя наравне с Богом. Будто ты создал этого человека, даровал ему жизнь, возможность создать свою историю, и оставить после себя след в мире.

Когда совершаешь убийство не остается ничего кроме одного – чувств. Во время этого ты можешь ощущать самые различные эмоции. Начиная от прожигающей плоть ярости до неумолимого сожаления. Твоё тело отключается, работая только за счет импульсов исходящих от мозга к нервным окончаниям. Сильная дрожь, запредельно быстрый стук сердца, сбитое дыхание, а перед глазами белая пелена.

Убийство можно услышать по запаху. Даже если ты не найдешь тело жертвы, можно услышать смерть от руки другого человека. Воздух становится невероятно тяжелым, почти свинцовым, как будто твои лёгкие не могут раскрыться полностью.

Сидя в своем доме перед многочисленными мониторами, я вбиваю по клавиатуре букву за буквой, пока на экране не появляется фотография девушки. По фотографии ей можно дать не больше 18 лет, но уж я то знаю, это фото старое. Девушка, смотрящая на меня через экран широко улыбается, обнажая улыбку, которую украшают брекеты. В её глазах светится еще совсем детское ребячество, наивность. Серые глаза излучают желание мира во всем мире, чтобы все были здоровы и другое детское дерьмо.

Как смешно, что сегодня в этих глазах я видел совсем другое. Волосы по сравнению с фотографией стали светлее, брекетов уже нет, а в глазах нет незрелых надежд, лишь жажда победы. Переведя глаза с фотографии правее, читаю информацию о девушке на фото. «Фия (София) Хамфри. 22 года. Дата рождения: 5 октября. Место рождения: Орландо, Штат Флорида, Соединённые Штаты Америки.»

Интересно. Потирая переносицу носа пальцами, размышляю о том, что привело её к такому опасному роду деятельности как подпольные гонки? Бедность? Безвыходная жизненная ситуация? Если нет, то я просто не понимаю, что она забыла за рулём мотоцикла?

Усмехнувшись, встаю из-за стола, оставляя вкладки открытыми. Они мне еще понадобятся. Дохожу до ванной комнаты, где по сравнению с кабинетом слишком светло. Настолько светло, что режет глаза, и мне хочется их вырвать себе так же, как и тому парню. Кажется, его звали Фин. Включаю воду, позволяя теплой воде смыть уже засохшую кровь с пальцев и из-под ногтей. Перед глазами мелькают воспоминания сегодняшней ночи.

Внутренне смеюсь, вспоминая её сладкое выражение лица, когда она радовалась победе, которую она вырвала у меня из рук. Я в мире гонок достаточно долгое время, и мне было важно выигрывать. Не для призовых денег, нет. И даже не для славы. Статус, вот что движет мной. Нет ничего упоительнее чем наблюдать за тем, как твои соперники стараются скрыть разочарование от поражения. Но, почему-то сегодня я не был на месте тех самых проигравших.

Фактически, да, я приехал вторым. Только маленькая лиса не узнает никогда, что я пообещал той девушке с флагом, что если победителем не станет она – она очень долго будет жалеть о своем решении. Зачем я это сделал? Дать ей возможность насладиться последним лучиком славы и победы, перед тем как мы снова не встретимся на гоночной трассе и я не сотру её в порошок.

Когда я стоял перед линией старта, каждым миллиметром своего существа я чувствовал, как она исследует меня глазами. Конечно, раньше мы не были знакомы, по крайней мере, она со мной нет, ведь она не была на заездах в Майами. Но, уверен мы будем видеться очень часто, хочет она этого или нет.

Возвращаясь в кабинет, вновь сажусь за мониторы, разыскивая всевозможную информацию о лисичке, которая сегодня получила победу на блюдечке с голубой каемочкой. Если я захочу, я найду абсолютно любую информацию о ней. Вплоть до того, во сколько она просыпается и что ест на завтрак. Ведь, как мы все знаем, деньги могут быть опасным оружием в руках человека.

Из мыслей меня вытаскивает раздражающий звук моего телефона. Закатив глаза, обращаю внимание на экран, который оповещает о звонке Джея, моего компаньона. С усталым вздохом, я беру телефон, смахивая пальцем по экрану для ответа.

– Что? – с неприкрытым раздражением спрашиваю я.

– И тебе привет. Новое дело через два часа. – монотонно сообщает мне Джей, от чего я сжимаю телефон сильнее в своей руке, находясь на грани бешенства.

– Ты прикалываешься? В три часа ночи ты решил позвонить и сообщить ахренительные новости? – рычу в трубку.

– Слушай, не ко мне претензии. Ты знаешь к кому обращаться в таком случае. Так ты в деле или нет? – с нетерпением спрашивает он. Конечно, я бы мог сказать «нет», но тогда в глазах начальства я был бы неспособным. Поэтому, я, закрывая глаза, соглашаюсь. Джей заканчивает разговор, обещая отправить мне подробности позже.

Сидя с откровенно скучающим видом, вспоминаю заезд. Вернее, что было до него. Баррингтон был хорошим парнем, я не сомневаюсь. Учитывая, что он сын какого-то влиятельного хрена. Как жаль, что мне плевать. Ироничную улыбку у меня вызывает воспоминание о его страхе в глазах, ну, до того момента пока они у него были.

– Черт возьми, чувак… Я… – выкашивает Фин вместе с кровью, пока я не прерываю его очередным ударом.

– Псам не давалась команда голоса. – с довольным выражением лица, возвышаясь над ним говорю я.

Его глаз заплыл от ударов, а изо рта он выплевывает слюни с примесью крови. Вот как досадно бывает, когда не достаточно хорошо умеешь контролировать свои ощущения. Хоть и будучи в зоне ожидания мои глаза были закрыты визором шлема, это не значило что я ослеп и не видел его жалкое естество между ног, когда он смотрел на лисичку. Ровно в тот момент я решил, что это последний раз когда он её увидел. Я следил за каждым аспектом её жизни последние полгода не для того, чтобы он, точная копия Маколея Калкина во время передозировки, думал о том как было бы здорово остаться с ней запертым в одной комнате с одной кроватью.

Присев перед ним на корточки, приближаюсь к его лицу, доставая из заднего кармана складной нож. И видя его реакцию на мою маленькую игрушку мне хочется откровенно смеяться.

– Знаешь, дружище, что бывает с теми, кто хочет забрать что-то у другого человека без разрешения? – с мягким тоном, вселяющим доверие спрашиваю его.

– Я не понимаю… Не понимаю! – истошно кричит Фин. По его виду можно сказать что он на грани того, чтобы обмочиться прямо под себя.

– Позволь тебе рассказать, мой дорогой друг. Когда ребенок хочет отобрать у другого ребенка игрушку, его за это наказывают. – делаю паузу, давая ему возможность понять мои слова. – А когда взрослый хочет отобрать что-то у другого взрослого, его тоже наказывают, просто в другой форме.

– О чем ты говоришь, мать твою?! – ноет он, и я чувствую буквально как пахнет его страх.

– Я видел, как это, – указываю лезвием на зону между его ног, – Очень радо было видеть кое кого.

Сообщение от Джея с подробностями дела появляется на моем телефоне, напоминая о нём. Устремляю свой взгляд к мониторам, на котором до сих пор отображается фотографии моей лисички. Интересно, она уже в курсе, что случилось с её дружком? Усмехаюсь, представляя её реакцию и просматриваю другие фотографии. Она с подругами на отдыхе в Лос-Анджелесе, она на фоне статуи свободы в Нью-Йорке. Она, она, она.

Досадно, но нам даже не удалось поболтать после заезда, поскольку мне нужно было спешить к решению проблемы с её другом. Конечно, я бы мог узнать его местоположение позже и решить этот вопрос через какое-то время, но для чего ждать? Но, как я уже говорил, у нас еще будет море возможностей весело провести время вместе.

У меня была идея просто убрать её со своей дороги и дело с концом, только это было бы слишком просто и чертовски скучно. Можно растянуть удовольствие, смещая её на задний план постепенно, но не давая ей возможности вернуться на место.

Вбивая в поисковую строку информацию о мужчине, с которым связанно дело, не могу оторваться от мыслей о моей маленькой лисичке. Это будет весело.

Игра началась, лисичка.

Глава 4. Фия

– Можно побыстрее, прошу Вас. – нетерпеливо говорю водителю такси, стараясь сдерживать эмоции.

Эмоции. Они играют главную роль в жизни каждого человека. Эмоции – это основное средство, с помощью которых мы определяем свою реакцию на любые события происходящие вокруг. Жаль, что по собственному желанию нельзя их отключить, даже если сильно захотеть. Жаль, что нет определенного выключателя в голове.

Машина такси ускоряет свой ход, и уже через десять минут я вижу знакомый дом, обшитый бежевым сайдингом с черепичной крышей темно-синего цвета. Не глядя, достаю из нагрудного кармана своей рубашки несколько купюр, едва не бросая их водителю. В ускоренном темпе дергаю за ручку дверцы, но она не поддается. Дергаю сильнее и снова ничего.

– Извините, здесь дверь не открывается. – сообщаю водителю, сидящему по диагонали впереди меня. Я почти не могу разглядеть его лица, которое спрятано под козырьком бейсболки и солнцезащитными очками.

Слышу тихое хмыкание мужчины, а затем щелчок, означающий что двери разблокированы. Едва не выбегая из машины, несусь по асфальтированной подъездной дорожке к входной двери. Ни в одном из окон не горит свет. Может он действительно устал и просто спит? Дрожащими пальцами нажимаю на звонок, слыша, как он раздается внутри дома. Но после звонка – тишина. Гнетущая тишина.

Жму еще несколько раз, и отсутствие любых признаков жизни внутри начинает тоннами ложиться на мои плечи. Воздух будто густеет, единственное, что я слышу это гул собственного сердца. Громкий звонок, доносящийся из моего мобильника разрывает безмолвие, и я подпрыгиваю на месте от неожиданности. На экране светится имя Рика Вильямса. Какого хрена ему нужно в такое время?

Хмурясь, все же смахиваю для ответа. Раздражающий до глубины души голос слышится из динамика.

– Соф, здравствуй. – с некой осторожностью бормочет Рик и я закатываю глаза. Во время, когда мы встречались он называл меня Софой и меня всегда это до жути бесило. Что за идиотское прозвище?

– Ты что-то хотел? – бесцеремонно спрашиваю его, слыша в ответ вздох из разряда «Можно было и повежливее», но мне плевать.

– Тебе нужно приехать в участок… Это на счет твоего друга. – продолжает он, стирая мое недовольство, связанное с его прозвищем для меня, и превращая его в волнение.

Я с Риком начала встречаться еще в старшей школе. Признаюсь, раньше он был невероятно хорош собой. Весь такой высокий, мужественный, что отличало его от сверстников. Блондин с идеально ровными белыми зубами и голубыми глазами, будто только вышел из дешевой мелодрамы Диснея для малолеток 2010-х годов.

И да, когда-то мне это нравилось. Свидания, ужасные букеты из круглосуточного цветочного магазина, милые совместные фотографии из кинотеатров и секс в миссионерской позе. Но спустя четыре года, я поняла что это все не моё. К тому же, когда мы начинали жить вместе он не работал и протирал задницу на диване со словами «Сейчас трудно найти хорошую работу», в то время, пока я мотала круги на гоночных трассах, зарабатывая этим на жизнь.

Но вот удивление, после того, как я его бросила, он устроился на работу. Не кассиром в дерьмовом супермаркете, не в забытую

Богом клерковую контору, а копом. В полицию, мать его. Спустя время нашел себе девушку, которая подходит ему. Ну, по крайней мере, внешне. Точно такая же блондинка, с искусственными сиськами третьего размера. Боже, с такими же успехами он мог выбрать Линдси Уолш.

Я снова вызываю Убер, чтобы отправиться в участок. Не знаю что полиция, и в частности Рик хочет от меня, но зная, его еще присутствующую обиду за наше расставание, не удивлюсь если он заявит, что-то из ряда вон выходящее. В моей голове до сих пор не укладывается убийство Фина, и мне странно от того, что я не плачу. Вероятно, мой мозг все же смог найти выключатель эмоций, или стер это событие как травму. В любом случае я до сих пор не осознала, что Фина не будет на следующем заезде, как и на всех последующих, рядом со мной, или в числе зрителей.

К дому Фина подъезжает черный седан, в который я без замедления сажусь и называю водителю адрес полицейского участка.

***

Здесь пахнет кофе. Таким крепким, черным, возможно американо или эспрессо. Я невольно морщусь, чувствуя запах старой, пожелтевшей бумаги и пота. Несмотря на ночное время, участок кипит работой. Офицеры проносятся мимо меня, неся кипы бумажной макулатуры, что-то бурча под нос. Из комнат слышатся разные звуки. Крик, плач, рычание или откровенная скука людей. Конечно, в полицейский участок просто так не вызывают, как правило два варианта: или ты подозреваемый, или ты свидетель. Поскольку я явно не являюсь свидетелем убийства Фина, мне остается лишь гадать в чем меня подозревают.

На стойке информации меня встречает приветливая девушка с приятной азиатской внешностью. Она одета в полицейскую форму темно-синего цвета, в прочем, как и все сотрудники. На её груди разглядываю нашивку с фамилией Браун. У меня никогда не было лишних вопросов с полицией, поэтому я подбираю слова прежде чем начать разговор.

– Офицер Браун, меня зовут София Хамфри. Рик… – одергиваю себя, прокашлявшись, – Офицер Вильямс пригласил меня сюда по делу убийства сегодня в Даунтауне.

Девушка оценивающе смотрит на меня сверху-вниз из-за стойки, затем тянется к динамику, говоря на весь участок:

– Офицер Вильямс, подойдите в фойе. – объявляет она слегка сладковатым, дружелюбным голосом. Господи, зачем так официально? От неудобства ситуации я чувствую как краснота окрашивает кожу шеи, постепенно поднимаясь к щекам, будто на моем лбу написано «Я гребаная социопатка, не смотрите на меня и я убегу».

Пытаюсь унять кровь, бурлящую по венам от смущения, переминаясь с ноги на ногу. Я никогда не была социопатом и не имела проблем с обществом, но я не люблю излишнее внимание к себе. Непрошенное внимание. Люди, сидящие в зоне ожидания и без того косились на меня из-за внешнего вида, словно я городская сумасшедшая или бездомная. Да, усталость после заезда, шоковое состояние и отсутствие сна почти в сутки значительно сказываются на моем лице.

– Здравствуй. – раздается голос за моей спиной, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности.

Обернувшись, вижу человека, который судя по всему пытается ослепить меня своими отполированными белоснежными зубами. Это могло бы выглядеть хорошо, если бы это не был Рик. И как я могла с ним встречаться? Весь его вид буквально кричит «Посмотри, где ты, а где я».

– Это правда? Фин… – с надеждой на отрицательный ответ спрашиваю я его.

– Мёртв. Да, это правда. – заканчивает Рик вместо меня, не оставляя ни крупицы надежды на то, что мой лучший друг жив.

Ноги становятся ватными, едва держа мой собственный вес. Голова словно отключилась, все мысли оборвались, ничего оставляя за собой. Кажется, сейчас мой мозг начал осознавать потерю. Чувствую, что глаза стекленеют, наполняясь солеными слезами, но я не позволю себе и проронить хотя бы одну. Ни за что.

– Идём в мой кабинет. – предлагает он, кладя руку на мою поясницу. По позвоночнику расползается липкое, склизкое и ужасно неприятное чувство и я слегка отрываюсь вперед, чтобы сбросить его руку.

Он открывает деревянную дверь с пластиковой вставкой, которая судя по всему ведет в его кабинет. На двери видит черная табличка с надписью «Рик Вильямс». Фу, как показушно. Внутри его кабинета стоит слегка пошарпаный стол из темного дерева, кожаный стул на колесиках с массивной спинкой. С другой стороны также стоит стул, но самый обычный, из белого пластика. Хотя, если подойти ближе, можно отметить, что стул стал серым от царапин на нем.

Рик протягивает руку, будто приглашая меня сесть на стул напротив стола, который не внушает особого доверия в его прочности. Поскольку другого выбора у меня нет, а разговор обещает быть долгим, я все же сажусь на стул, который приветствует меня жалобным скрипом. Вильямс садится в свое кресло напротив меня, крутя в пальцах шариковую ручку, словно думая с чего начать диалог.

– Сочувствую твоей утрате. – начинает он, опуская взгляд вниз. Я поднимаю руку вверх, молча прося остановить эту тираду.

– Не надо. Кто бы это ни был, он получит по заслугам. – прищурив глаза, обрываю его слова. – Давай к делу, что ты хотел от меня?

Если бы не вся эта ситуация, я бы истерически рассмеялась из-за его выражения лица. Голубые глаза буквально лезут на его лоб, делая его копией того высокого миньона из мультика «Гадкий я». Недоумение читается на его лице, и он чешет затылок от замешательства, ведь судя по всему, он явно не ожидай такой реакции от меня.

– Ты одна из последних с кем видели Фина сегодня ночью. Дай угадаю, на гонках? – Рик спрашивает, зная на него ответ. Я чуть было не закатываю глаза, но киваю в ответ.

Да, Рик работает в полиции, но я очень сомневаюсь, что ему есть дело до моего рода деятельности и заездов в принципе. В конце концов, благодаря этим «покатушкам», как он их называл, у нас были деньги на еду, воду и одежду пока мы жили вместе.

– Так я и думал. О чём вы с ним разговаривали? – спрашивает он с ноткой недоверия в голосе. Он серьезно, или просто подтрунивает надо мной?

– Ты сейчас серьезно? Думаешь я причастна к смерти Фина? – выпаливаю я, даже не стараясь скрыть вздох возмущения.

– Я спрашиваю тебя, Соф, о чём вы разговаривали? – Рик буквально привстает со своего кресла, наклоняясь ко мне. Он что, мне угрожает? Не хватает только одинокой висящей лампочки, которой обычно светят в лицо при допросах в кино.

– Ни о чём. Он просто подошел поддержать меня перед заездом, мы обнялись и он ушел в зрительскую секцию. Всё! – я уже не стараюсь скрывать своё негодование или сдерживаться. Мне плевать, что он коп. Пусть хоть весь участок слышит о том немыслимом бреде, который он, судя по всему, пытается повесить на меня.

Конечно, найти виновного и закрыть дело быстро для полиции стоит целью номер один. От этого зависит их процент премии в кошельке, признание и даже сраная грамота о том, какие они молодцы и быстро раскрыли относительно громкое убийство.

– Ты знала о неком Адаме Винстоне в его окружении? – спрашивает он, садясь в свое кресло обратно, складывая руки на стол.

– Адам Винстон? – задумываюсь, после мотаю головой, – Нет, никогда не слышала.

– Отпечатки этого Адама были найдены на зажигалке, оставшейся на месте преступления.

Я хмурюсь, размышляя. Никогда не слышала даже такую фамилию в окружении Фина, не говоря даже о таком человеке, как Адам Винстон. До сих пор не могу уложить в голове почему на месте убийства обнаружили зажигалку. И какая её связь с делом? Может кто-то из прохожих просто выронил её, а сейчас бедняга еще не знает о своем возможном причастии к делу?

– Почему вы считаете, что эта зажигалка как-то связана с убийством Фина? Может это чистой воды совпадение?

– Те же самые отпечатки были найдены на теле. В частности шея, где остались признаки удушения. – монотонно отвечает Рик, но моё внимание привлекает сигнал сообщения на моем мобильном.

Смахиваю экран блокировки, открывая сообщение, от чего мои глаза округляются, а волосы на затылке шевелятся. Меня что, разыграть пытаются? Но, сегодня не первое апреля.

Фин: «Фия, я живой. Никому не верь! Давай встретимся на Вашингтон Шорс через час, я все тебе объясню.»

Глава 5. Фия

Какой здравомыслящий человек способен на инсценировку собственной смерти? Если он все же решился, каковы его цели? Для чего кому-то делать вид, что он мертв, когда он на самом деле жив и просто залег на дно? Стать мертвым для того чтобы оставаться в живых.

Причины могут быть самыми разными: побег от опасности, уклонение от ответственности за свои поступки, а может просто сбить кого-то с толку.

Задумывается-ли человек, подделывающий факт своей смерти о последствиях? О том как отреагируют родные, близкие, друзья? Наверное да, конечно, если человек не эгоист. Наверняка человек в это время переживает целый спектр эмоций: от облегчения и чувства свободы до тревоги и даже скорби по жизни, которую ему пришлось оставить.

Запах затхлой сырости и плесени бьет мне в нос. В животе от этого завязывается неприятный узел, и вся та скудная еда, которая была в моем желудке грозится вырваться наружу. К горлу подступает желчь, но я сдерживаю порыв тошноты и прохожу дальше в заброшенное здание на окраине Вашингтон Шорса.

Именно здесь назначил встречу Фин. Почему именно это место? Почему вместо хотя бы банального парка он выбрал ужасно грязный, пыльный заброшенный склад со времен 1940-х годов? Зачем он инсценировал свою смерть? Для чего ему это было нужно? Вопросов много, но ни одного ответа на него.

Здесь нет света, ни единой лампочки. Окна заложены старым обшатлым кирпичом. Гудящая тишина, которая пробирает до мозга костей, заставляя кожу покрываться мурашками. Слышен только завывание холодного ветра, который проникает через щели в здании. На удивление, тут нет даже любой живности. Ни крыс, бегающих и издавающих мерзкие звуки, ни пауков. Холод каменных стен давит своим присутствием, ложась на плечи десятитонным грузом. Сложно представить, что раньше в этом здании когда-то была жизнь.

– Фин? – окрикиваю я, заходя все дальше вглубь здания. В ответ я получаю лишь тишину.

Называю его имя еще несколько раз, но слышу только шорох собственной подошвы. По мере пребывания здесь, зудящий холод и тошнотворное ощущение лишь усиливаются, и кажется, что еще чуть-чуть и меня точно стошнит.

Проходя все дальше, я замечаю лестницу. Деревянные половицы потрескались от старости, умоляя о починке. Сомневаюсь, что пока я поднимусь наверх, не рухну вниз с оглушительным звоном и не размажу лицо на бетонном полу. Решаю оставаться пока на первом этаже.

Дрожащими от холода руками достаю свой телефон из внутреннего кармана кожаной куртки. Черт возьми, я торчу здесь уже десять минут, и до сих пор не обнаружила признаков нахождения Фина здесь. На телефоне едва остался заряд, поэтому принимаю решение включить режим полета для экономии и засовываю мобильный обратно в карман.

– Клянусь Богом, Фин, если ты не появишься через пять минут… – мой монолог обрывает внезапный шорох на втором этаже склада.

Я подпрыгиваю на месте, вскрикнув от неожиданности. Мои глаза сразу округляются, грозясь выпасть из орбит. Ноги подкосились, не выдерживая моего веса. Все чувства восприятия обостряются и я закрываю рот рукой, чтобы звук собственного прерывистого дыхания не помешал мне услышать другие звуки.

– Эй! Здесь есть кто-нибудь? – выкрикиваю я вверх по лестнице. Господи, я похожа на ту самую тупую героиню из фильма ужасов, но выбора нет. Или этот кто-то отзовется, или я сама пойду на звук.

Проходит несколько секунд, я нервно выдыхаю через ноздри, и вооружившись металлическим прутом с пола осторожно ступаю на деревянную половицу лестницы, решив действовать тихо. Только, кажется, дряхлое дерево категорически против того, чтобы я была незаметной и предательский скрип разрывает полотно тишины.

Мысленно чертыхаясь, проклинаю эту лестницу и Фина, за то что он позвал меня сюда. Но выхода нет, раз начала подниматься, нужно закончить дело до конца и понять что или кто издает звуки на втором этаже.

Наконец поднявшись, оказываюсь в темном коридоре. Здесь тащит вонь еще больше, чем на нижнем ярусе. Только сейчас это не просто пыль, сырость и плесень, а сладко-горький смрад, напоминающий запах гниющего тела. Едва подавляя рвотный рефлекс, продвигаюсь дальше, стараясь не обращать внимания на судороги в животе.

Открываю первую дверь в коридоре, в надежде увидеть источник шума, но меня встречает кромешная темнота. Скрипя петлями, дверь закрывается, выдавая моё присутствие на верхнем этаже.

Через собственные шаги, внезапно слышу щелканье, сопровождаемое шуршанием. Будто… Зажигалка. Чувствую, как сердце оглушающе ускоряет свой ритм, закладывая уши, а несколько капель холодного пота скатываются по спине.

– Есть тут кто-нибудь?! – нервно вскрикиваю я, ощущая явную дрожь в голосе.

В конце коридора показывается очертание человека, заставляя меня вздрогнуть. Я пытаюсь вглядеться, но полное отсутствие света мешает это сделать. Сзади, по спине пробегает холодок, словно прикосновение.

– Фин? Это ты? – мой голос становится тише, едва не шепча.

Ответа не последовало, зато следует шарканье колесика зажигалки. Ярко оранжевый огонь на мгновение загорается, и сразу же тухнет, препятствуя тому, чтобы разглядеть лицо. Единственное, что я вижу – массивные кольца на пальцах. Тут, я уже понимаю, что это не Фин. Далеко не Фин.

Выставляя арматуру в руке перед собой, как средство самообороны, осторожно приближаюсь.

– Кто ты и где Фин? – дрожащим голосом требую незнакомого.

Сразу после моего вопроса следует глубинная усмешка, будто этот звук издает совсем не человек.

– Там же где и все мертвые. – отвечает мне глубокий мужской голос. Он похож на тягучую смолу с примесью меда. Это не какой-то прокуренный голос, скорее как грохот грома тучной грозы и вызывает ощущение силы и уверенности.

– Покажись. – во мне возникает приступ храбрости, отзываясь требовательностью в голосе по мере моего прохождения по коридору ближе.

– Мы уже встречались с тобой, лисичка. – низким голосом отвечает незнакомец.

Я должна чувствовать страх. Обязана. Никогда ранее я не слышала этот голос, так какого черта он говорит что мы знакомы? В голове образуется паутина, которую я пытаюсь распутать, но все тщетно.

Зажигалка снова загорается, представляя мне ровно секунду чтобы разглядеть вены на тыльной поверхности кисти руки. Еще через секунду мягкий вишневый огонек разгорается и я слышу звук сигаретной затяжки.

Тонкая струйка дыма разлилась в воздухе, наполняя его запахом терпкого табака. Скорость биения собственного сердца зашкаливает, кажется, что оно прямо сейчас остановится. Шестеренки в моей голове кричат о необходимости бежать, а сирены орут что есть силы.

Я подвергаюсь этому зову и бросая металл из рук, бегу прочь. Звук кедов, шлепающий о бетонный пол – единственное что слышно в этом здании. Позади меня раздается низкий смех, будто подгоняя меня бежать быстрее.

Бегу без оглядки, жадно глотая каждый миллиметр воздуха. Мысленно задаю себе миллионы вопросов. Кто он такой? Почему у него телефон Фина? Что значит, что мы раньше виделись? И почему он назвал меня лисичкой? Боже, во что, черт подери, я вляпалась?!

Холодный воздух бьет по лицу, когда я выбегаю наружу, но из-за переизбытка адреналина совсем не чувствую холода. Ужас заполняет каждую мою гребаную клеточку. Я говорила, что люблю адреналин, но когда он заставляет кровь кипеть, а не на оборот. Почему именно я? Почему я не ударила его арматурой при первой же возможности? И как это связано с Фином?

Из-за беспорядка в голове, я даже не помню как очутилась дома. По правде говоря, помню только, что лихорадочно проверяла закрыла ли дверь на оба замка и повернула ли ручку окон в заблокированное положение. Возможно, кто-то может посчитать меня параноиком и чудачкой, ведь я живу на двенадцатом этаже, и вероятность, что через окна можно проникнуть в мою квартиру крайне мала, и всё же.

***

Два дня прошло смутно. Головная боль терроризировала мои нервные клетки, телефон изредка звонил и я слышала слова соболезнований по поводу Фина. Я отвечала лишь «Спасибо», и действительно была благодарна за переживания и слова поддержки.

С Фином мы познакомились полтора года назад, в тот самый вечер моего единственного провального заезда. Тогда он подвез меня до дома, мы обменялись номерами и с тех пор он всегда был рядом. Он поддерживал меня когда я бросила Рика, и даже эту квартиру, в которой я живу появилась у меня благодаря его поискам на всех сайтах аренды недвижимости в Орландо.

Даже не верится, что мне больше незачем писать ему, что я добралась до дома в целости и сохранности, чтобы он не волновался. Не будет шуточных заездов на длинных серпантинах за городом и пятничных посиделок за бутылкой пива и просмотром тупых комедийных сериалов от Нетфликс.

Как бы то ни было, я просто обязана была взять себя в руки и поехать на похороны своего лучшего друга, которые назначены на двенадцать дня.

Бросив взгляд назад на настенные часы в стиле минимализм, опомнилась, что у меня полчаса до выхода. К счастью я нашла в себе силы вчера принять ванную и освежить свои волосы. Поэтому, просто беру классические черные брюки, припрятанные в моем шкафу и черную рубашку свободного кроя.

Стоя перед выходом, еще раз оглядываю себя в зеркало, надевая черные туфли на невысоком каблуке, мысленно усмехаясь. Фин никогда не видел меня в таком виде, и мне ужасно жаль, что не увидит.

Телефон сигнализирует о прибытии такси и уже начавшемся платном периоде ожидания. Хватаю свою сумку и выхожу из квартиры, несколько раз проверяя закрыта ли дверь.

С инцидента в заброшенном складе прошло два дня, и хоть никаких признаков сумасшествия в моей жизни не было, эта ситуация научила меня проверять дважды. Иногда даже трижды.

Звук стучащих каблуков звонко отдается на кафельном полу фойе, когда я прохожу через стеклянные входные двери прямо на улицу. Сегодня облачно. Символично, не так ли? Серые тучи затмевают все небесное полотно, не давая лучам солнца ни малейшего шанса на свободу.

Устало садясь в черный Hyundai Solaris, здороваюсь с водителем, после чего надеваю наушники, включая одну из любимых песен Фина. Негромко из динамиков играет песня "CUT_ – Out of touch", с точностью описывая мое состояние.

При въезде на кладбище, вижу множество мотоциклов, среди которых узнаю знакомые. Например, черный BMW, принадлежащий Эвану Слоуну, который когда-то участвовал в заездах вместе с Фином. Среди всех байков, вижу серый Kawasaki Ninja, с уже знакомой наклейкой «57» на поверхности и лицо сразу украшает хмурая гримаса.

Конечно, я знала, что многих членов сообщества гонщиков также пригласили на церемонию, но для чего он здесь? Он никогда не катался с Фином, черт возьми, скорее всего, они даже не были знакомы. Как бы то ни было, мне все равно с какой целью он сюда явился. Я еще не забыла его безмолвную грубость по отношению ко мне после крайней гонки.

Неспешно выбираюсь из авто, следуя к толпе, одетой в мотоциклетную экипировку, которая вероятнее всего здесь для того же, для чего и я. Все время, что я нахожусь здесь, моя паранойя словно усилила свою мощь в десятикратном размере, и я ощущаю на себе прожигающий взгляд, но никого не наблюдаю вокруг себя, кто мог бы смотреть.

– Привет, семнадцать. – без тени улыбки говорит Майк Денвер, катающийся под номером 93, подзывая к ним. Я переминаюсь с ноги на ногу из-за неудобных туфель и все же приближаюсь к ним.

– Сочувствуем. Знаю, ты была близка с ним. – продолжает он, но почему-то я не могу выдавить из себя даже слог, поэтому просто киваю.

Я, Майк и еще трое парней подходим к месту, где будут проходить похороны. Атмосфера здесь угнетающая, оно и понятно. Кладбища никогда не могут быть местом праздника.

По правые и левые стороны от прохода стоят черные стулья, вставленные в несколько рядов. Проходя чуть дальше останавливаюсь, не в силах пройти дальше. Фотография Фина в рамке. На ней он еще улыбающийся, с искоркой и добротой в глазах, чуть выше которых ниспадают светлые волосы и широкой искренней улыбкой, украшающей его лицо. Он тут живой, полон энергии, с поставленными целями и мечтами. Глядя на это, я чувствую как глаза начинают стекленеть.

На моё плечо мягко ложится рука Майка, мягко подталкивая меня двигаться дальше, и я все же продолжаю идти, занимая место во втором ряду.

Воздух густеет, когда свою речь произносит мать Фина. Мы были знакомы с этой женщиной, и виделись всего один раз, но даже из гуманности мне чертовски жаль её. Не могу даже представить каково женщине, которая вынашивала ребенка девять месяцев, растила его, кормила, оберегала, защищала и любила, а в одночасье кто-то решил забрать его жизнь.

Не зря говорят, что мать и ребенок это одно целое, и я уверена, что с Фином умерла и половина её души.

И все же, все то время пока я сидела и слушала речи, стараясь сдерживать слёзы, я не переставала ощущать на себе леденящий душу и в то же время прожигающий взгляд. Незаметно, несколько раз я оглядывалась по сторонам, а после лишь пожимала плечами, списывая это чувство на свою паранойю.

Достав из сумочки листок, с прощанием для Фина, который я написала вчера вечером, еще раз перечитываю его, готовясь к выступлению.

Всем когда-то приходится прощаться, как бы тяжело ни было.

Глава 6. Кайл

Что такое скорбь? Возможно-ли ощущать скорбь из-за смерти человека? Вообще, понятие скорбь для всех одно, но справляются с ней по разному. Каждый человек по своему. Кто-то безудержно рыдает, кто-то скрывает все за улыбкой или находит утишение на дне бутылки какого-нибудь дешевого пойла.

Мне это чуждо. Не понимаю, как можно лить крокодиловы слезы от того, что человеку стало лучше? Возможно лучше. Никто не знает, что становится с тобой после смерти. Но то дерьмо, что человек оказывается на Божьем Суде и попадает в рай или ад, которое пытаются навязать нам с самого рождения – чушь собачья.

Как можно верить в то, чего сам не видел? Человеку нужно во что-то верить, чтобы находить в себе силы двигаться дальше. А для некоторых людей просто удобно найти крайнего в лице какой-то гребаной Божественной силы, и заниматься самобичеванием ночами с вопросом «За что?».

В своем жизненном пути нельзя изменить только две вещи: дату рождения и дату смерти. Можно изменить в роли кого ты будешь горбатиться всю жизнь, с кем будешь трахаться, а кого будешь защищать. И все эти выборы влияют на твою дальнейшую жизнь. Как и в случае с этим проклятым Фином. Идиот сам пред решил свою судьбу, захотев мою лисичку.

Я не испытываю чувство любви по отношению к ней, но каждый раз, когда я вижу чужие руки и даже глаза на ней, мне хочется их вырвать. Заставить человека пожалеть о содеянном и молить о пощаде, наслаждаясь этой музыкой, зная, что в конечном итоге он все равно не получит этого. Иначе в чем все удовольствие?

Игра разума. Конкуренция с ней вывела меня из колеи, и теперь, я не оставлю её в покое, пока она не сойдет с дистанции.

Два дня назад я слышал запах её страха, и признаться честно, теперь это мой любимый запах. Возможно, она не осознавала его, но он отчетливо ощущался. Если бы была возможность собрать его в пузырек и носить его с собой на шее, я бы так и поступил.

Еще рано. Я хочу поиграть с ней, держать её в постоянном напряжении и упиваться её волнением.

Поэтому, я выжидаю время, стоя между стволов деревьев, наблюдая за тем, как она стоит у трибуны, толкая свою миленькую речь для своего дружка. Может быть, мне удалось выдавить из себя хотя бы одну слезинку, если бы мне было не все равно. Ублюдок не знал, что он прикоснулся к тому, что принадлежит мне. Она тоже не знает об этом, пока что, но всему свое время. Я человек, обладающий большим запасом терпения. Тем более, вид её боли приносит мне чертовское удовольствие.

Сжимая руки в кулаки, наблюдаю, как она не может справиться с эмоциями, смахивая единственную слезу. Внутренне смеюсь, понимая что это её первая слеза, принадлежавшая мне. И так будет с каждой последующей, пока их не останется совсем. Даже когда они закончатся, я все равно выжму их из её красивых серых глаз.

Её уводит парнишка, с которым мы катались в крайнем заезде, и я уже думаю над тем как с ним поступить. На этот раз мне нужно быть более аккуратным и не оставлять тело просто так на улице, как это было с первым другом моей лисички. Думаю, сначала я перережу его сухожилия, чтобы он не смог убежать, а затем переломаю каждую фалангу пальцев руки, которая сейчас лежит на её плече.

Многие могут посчитать это кощунством. Прийти на похороны человека, которого убил собственными руками и сейчас спокойно держать их в карманах толстовки? Да, возможно это насмехательство, но никто не знает, что именно я это сделал. Так и работает презумпция невиновности, не пойман – не вор.

Моя лисичка – умная девочка и не села сегодня за руль. В таком состоянии управлять мотоциклом слишком опасно, а если с ней что-то случится это разрушит мои планы. Она садится в такси, и я понимаю, что пришло время играть.

Незаметно сквозь деревья направляюсь к парковке к своему Kawasaki, слыша только шелест травы под ногами. Как только машина с ней внутри отъехала от кладбища, я вставляю ключ в замок зажигания, ощущая тихий гул двигателя и приложив все усилия чтобы оставаться вне поля зрения следую за машиной.

Занятно, что после похорон она поехала не домой, а в бар. Передо мной предстает небольшое здание из слегка пошарпанного белого кирпича с неоновой вывеской «Орион». Скорее это ночной клуб, но сейчас едва после полудня, поэтому он работает как паб. Вхожу внутрь, садясь за столик в самом углу этого Богом забытое заведение. Здесь не отделанные стены, даже нет штукатурки, только голый кирпич. Несколько круглых столиков с приставленными к ним стульями и барная стойка. Сам стеллаж, на котором стоять всевозможные бутылки с алкоголем, также окантован неоном по периметру. Господи, зная суммы, хранящие на её счету, она могла выбрать место лучше, но я не жалуюсь.

Уже вижу лисичку, ожидающую своего заказа. Она покачивает ногой в такт музыке, и с первого взгляда по ней не скажешь, что она приехала с похорон. Это даже забавно, «с корабля на бал». Бармен приветливо улыбается ей и толкает бокал. Судя по цвету содержимого и соляным ободком по краю, это маргарита.

Фия буквально опрокинула бокал, заливая яд в горло, будто это вода и от этого зрелища я едва сдерживаю смех. Бойкая. Это даже дает повод для фантазий. Будет ли она сопротивляться, зная, что никогда не избавится от меня просто так?

С течением времени она уже сидит на барном стуле не так ровно, движения размашистые, плечи опущены, а голова слегка наклонена вниз. Я не буду убивать бармена за его приветливость, раз он вызвал ей такси. При обычных обстоятельствах я бы мог это сделать, но, своим жестом он способствует продвижению моего сценария на сегодняшний вечер. Было бы несправедливо, если из-за выпитого спиртного она проспала все представление.

Она даже сама мне помогает, успешно добираясь до своей квартиры самостоятельно. Стоя на улице, вижу как из в ее окне загорается свет и почти сразу же тухнет. Засекаю на часах десять минут.

Представляю все варианты развития событий. Как она себя поведет? Испугается как маленькая лиса и убежит, в точности как в складе, а может закричит? Боже, не терпится услышать этот звук. Уверен, её крик будет музыкой для моих ушей. Что если в ней откуда ни возьмись появится вагон смелости за спиной, и она попытается дать отпор? Только, это не гоночная трасса, и здесь я владею преимуществами. Но ничего, скоро и в заездах я буду иметь над ней верх.

По истечении десяти минут, ухмыляюсь и медленно шагаю в сторону парадного входа в дом, где находится её квартира. Конечно, я уже узнал этаж, где она живет и номер квартиры. Время играть, лисичка.

Удача сегодня на моей стороне, и охранник сидящий у входа уже давно видит свой десятый по счету сон. Пользуясь этим, быстро прошмыгиваю мимо него прямиком к лифту.

С звонким звуком створки лифта открываются передо мной, и мне даже не приходится ждать. Фортуна сегодня улыбается мне во все свои гребаные тридцать два зуба. Жму на кнопку с цифрой «12» и провожу последние приготовления, пока лифт поднимает меня вверх.

Ловко открываю входную дверь в её квартиру, не создавая шума. Лисенок настолько пьяна, что даже не удосужилась закрыть входную дверь. К её счастью вошел я, а не какой-то маньяк или насильник. Я прислушиваюсь к каждому звуку, но здесь стоит гробовая тишина, не считая тихого сопения.

Пока глаза привыкают к темноте, осматриваюсь в прихожей. На полке стоят несколько фотографий, где она обнимается и улыбается со взрослым мужчиной. Сравнивая лица, прихожу к выводу, что скорее всего это её отец. Папина дочка.

Справа от фотографий в рамках лежат её кожаные мотоциклетные полуперчатки с вышивкой номера «17» на тыльных сторонах. Интересно, почему они именно 17? Не важно, сейчас это не главное. Рассматриваю перчатки, решая забрать одну из них себе на память и неспеша сую её в карман штанов. Спасибо за подарок, лисичка.

Остальное в прихожей – верхняя одежда и обувь, принадлежащие ей, и защитный шлем на верху шкафа. Я мысленно борюсь с желанием поднести рукав её пальто, в котором она была сегодня, к своему носу и вдохнуть запах. Но, все же проигрываю. Едва сдерживаю стон от сладкого запаха соленой карамели и жасмина, исходящего от воротника.

Тихо ступаю по бежевому паркетному полу, внутренне улыбаясь, что он не скрипит под моим весом и продвигаюсь дальше вглубь квартиры, обходя спальню. Самое интересное я оставлю на последнюю очередь. Забавно, что она сейчас спит, думая, что опасность, которая была в складе миновала. Но она даже не догадывается, что эта опасность разгуливает в её квартире.

Кухня, совмещенная с гостиной тоже выполнена в светлых тонах. В гостиной замечаю электрический камин, представляя как буду сжигать в нем все её воспоминания о других мужчинах. Я разобью её на кусочки. И буду делать это до тех пор, пока от неё не останутся лишь крошки. А после, я подставлю их под свои собственные. Даже если они не подойдут ко мне, мне плевать, я подстрою их под себя. Как кукловод поступает с марионеткой, скульптор, который подминает глину как ему удобно.

Оставляю все, направляясь прямо в её спальню. Чертыхаюсь себе под нос за предательский скрип двери в комнате, что с другой стороны подтверждает, что она живет без мужчины в доме. Умница.

В темноте замечаю силуэт моей лисички. Она настолько накачалась, что даже не сменила одежду после того как приехала. Ничего страшного, я больше не дам ей так напиваться. Мне куда приятнее видеть её трезвой и до дрожи напуганной.

Подхожу ближе, едва присаживаясь на кровать рядом с её телом, чувствую как постель слегка прогибается под моим весом и протягиваю руку, чтобы убрать пряди волос, опавшие на её лицо. Она словно почувствовала моё намерение и перевернулась на другой бок, лежа теперь лицом ко мне. И ровно в этот момент, я нащупываю в кармане своей толстовки помощника, которого я подготовил если потребуется нейтрализация.

Убедившись, что она не проснулась, все же касаюсь её волос, осторожно убирая их с лица, кончиками пальцев касаясь бархатной кожи. Черт возьми, разве у человека может быть настолько нежная кожа? Я вижу, как трепещут её длинные ресницы и приоткрываются розовые губы, борясь с самим собой чтобы не зажать одну из них между своими зубами и причинить ей боль этим жестом. Слишком рано, мы не должны спешить. Уверен, у нас еще будет много времени.

И все же я потерпел крах. Не зажал между зубами, но провожу подушечкой своего большого пальца по её нижней губе, чувствуя теплое дыхание.

Когда время придет, я все же почувствую металлический вкус её крови. Даже когда я только думаю об этом, постепенно схожу с ума. Это не будет похоже на поцелуй, нет. Поцелуй – это проявление любви. Это не любовь, это одержимость. Я буквально одержим идеей о ней, и прекрасно осознаю этот факт и не совсем не против этого.

Замираю, когда её глаза распахиваются, представляя серые глаза с темно-синей радужкой вокруг. Она хочет закричать, но я вовремя зажимаю её рот ладонью, прислоняя палец другой руки к своему, приказывая ей молчать. Наклоняюсь к её уху, тихо шепча:

– Ты же не хочешь, чтобы нас услышали, лисичка? – глаза Фии наполнены откровенным ужасом, а я наслаждаюсь этим, ощущая её запах когда нависаю над её ушком.

Она отрицательно мотает головой. Я знаю, что она пытается всмотреться в моё лицо, но я предугадал это и вооружился балаклавой, которая только пропускает мои глаза её взгляду.

– Умница. – еле слышно говорю, доставая своего помощника из кармана, видя, как она пытается увидеть мои действия, – Отдохни, ты очень устала.

После этих слов, заменяю свою руку, зажимавшую её рот, куском ткани, пропитанным в клофелине. Старый метод, но он никогда не подводил.

Чувствую её сопротивление, она размахивает ногами, по всей видимости, пытаясь пнуть меня. К сожалению, она не учла, что является пушинкой по сравнению со мной, и её милые попытки даже не допускают и мысли в моей голове, чтобы я остановился.

Через несколько секунд, она перестает махать ногами, успокаиваясь. Жаль, что с этим спадает её страх, и она медленно погружается обратно в сон.

Раунд первый, лисичка.

Глава 7. Фия

Игра разума – изысканное искусство манипуляции мыслями и эмоциями человека Она подобна тонкому танцу между светом и тенью, между злом и добром.

В нашем мире каждое слово может быть невзрачным на первый взгляд оружием, а каждая мысль – стратегией, где разум становится полем битвы. И на этой арене сражаются не физические силы, нет, здесь не важна мощь тела. Здесь концепции выступают в роли револьвера, а идеи используются как пули.

В этой игре бойцы, словно шахматисты, продумывают каждый свой ход, стараясь предугадать реакцию противника. Каждый жест, каждая интонация могут стать фатальными, запутать оппонента или, наоборот, упростить ему эту игру.

Разум, как хрупкий стеклянный шар, который может с легкостью разбиться под давлением лжи и манипуляций, но в то же время может стать незаменимым инструментом.

Игры разума охватывают не только личные отношения между людьми, но и более широкие пространства, где идеология и убеждение сталкиваются в постоянной борьбе за внимание и возможное признание. Это словно силовое поле, в котором истина и вымысел переплетаются между собой, создавая шифры, которые можно разгадывать до бесконечности, требуя от тебя концентрации и выдержки.

Это не просто развлечение, а смысловой ход действий, исследующий границы человеческого откровения. Здесь каждый ход – возможность раскрыть или скрыть, понять или запутать, где в конечном счете, каждый находит свой путь к истине.

Яркий свет солнечных лучей слепит, пробиваясь сквозь темные занавеси в моей спальне и я подавляю свой внутренний голос, чтобы не выцарапать себе глаза. Твою мать, я вчера выпила не так много, так почему мне кажется, что моя голова вот-вот расколется на левое и правое полушарие?

Воспоминания всплывают в моей памяти словно кинолента. Я приехала в паб, выпила несколько коктейлей, бармен взял для меня такси и я благополучно доехала до дома, а потом… Потом я ничего не помню.

Ощущения такие, будто меня кто-то чертовски хорошо приложил чем-то тяжелым по голове. Оглядываясь по сторонам, замечаю, что дверь в мою спальню закрыта. Неужели я, будучи даже в пьяном состоянии, позаботилась о том, чтобы закрыть дверь? Усмехаясь, замечаю, что проспала больше десяти часов. И вспоминая о сегодняшнем памятном заезде, посвященному смерти Фина, проклинаю все и вся на свете, подпрыгиваю с кровати.

До заезда остался час. Теоретически, я должна успеть, если моя голова и механизмы внутри неё не подведут меня. А сейчас, они будто играют со мной злую шутку и я едва вспоминаю собственное имя.

Достаю из шкафа свою экипировку, надевая её на ходу в прихожую. В груди оседает странное ощущение, будто здесь что-то не так. Словно кто-то пришел и хозяйничал здесь, пока я была в отключке.

– Брось, Хамфри, у тебя просто паранойя. Ты еще не отошла от… – успокаиваю сама себя, но мою монотонную мантру прерывает осознание.

Перчатка. Мгновенно встаю на четвереньки, ползая по полу как взбешенная дикая собака в поисках второй перчатки, но нигде не нахожу её.

– Это что, прикол какой-то? – выпаливаю себе под нос, находясь на грани истеричного раздражения.

По истечении десяти минут обнюхивания каждого угла как чертова собака-поисковик, понимаю что свою вторую фирменную перчатку с вышивкой моего номера я не найду. Плевать, до сбора пятнадцать минут, а до места проведения ехать как минимум десять. Поэтому, молниеносно выбегаю из квартиры, и через минуту уже сажусь на свою красную Ямаху.

Холодный октябрьский ветер ударяет в визор моего шлема, с каждым новым потоком все сильнее. Я проношусь на высокой скорости через машины, перестраиваясь из ряда в ряд. Сзади меня, будто единогласно, сигналят машины, крича «Ты что творишь, идиотка?», но я не обращаю на это внимание.

Перед въездом на территорию, прохожу так называемый фейс-контроль. Охрана, стоящая со списком перед шлагбаумом, сверяет номер, наколенный на моем мотоцикле и удостоверения личности. И это логично. Вдруг кто-то захочет выдать себя за меня, выехать на трассу, чтобы потом доложить копам?

Пройдя проверку, заезжаю в зону ожидания, где собираются все участники заезда. Перед каждым заездом наш транспорт проходит технический осмотр, во избежание несчастных случаев, и этот раз не исключение. Простым легким пинком выставляю ножку и оставляю его на проверку специалистам.

Бегаю глазами, знакомясь с участниками сегодняшнего заезда. Среди всех байков, снова натыкаюсь на серый Kawasaki с номером «57». Честно говоря, я удивлена тем, что он здесь. Он не знал Фина, зачем ему здесь находиться, и тем более, участвовать в памятном заезде?

– Семнадцать, как ты? – я едва не подпрыгиваю на месте, погрязнувшая в свои мысли, не заметив, как ко мне подошел Лиам Скотт, рассекающий под номером «6».

Я не знакома с ним лично, но знаю о нем. Фин рассказывал, как они вместе участвовали в нескольких гонках, после чего начали общаться. Их нельзя было назвать лучшими друзьями, скорее, приятелями.

Рассматриваю его внешность с головы до ног. Черные, как смола, кудрявые волосы, смуглая кожа с оливковым отливом и светло-карие, почти янтарного цвета, глаза. Скорее всего, кто-то из его родителей – афроамериканец.

– Я в порядке, – без эмоционально отвечаю ему, и чтобы не показаться грубой, натягиваю слабо заметную улыбку, которая даже не доходит до глаз.

За спиной Лиама я встречаюсь взглядом с серо-голубыми глазами. Номер «57». Та же полоса на левой брови, и леденящий душу холод в глазах. Только серьги в ушах другие. Теперь, вместо лаконичных серебряных колец в проколы вставлены ничем не примечательные черные «гвоздики».

Он смотрит на меня. Безотрывно. Его взгляд словно распаляет меня, бросая из крайности в крайность, то в холод, а затем в жар, вынуждая мой организм и мозг воспринимать это как глобальную неисправность в центральных системах. Переминаясь с одной ноги на другую, мечусь между тем, чтобы подойти и остаться на месте.

В памяти всплывает момент, когда после заезда, я хотела подойти к нему и это не увенчалось успехом, так как он, словно плюнув мне в лицо, развернулся и ушел. К черту его, в этот раз я не буду даже пальцем шевелить, чтобы завести с ним разговор.

Я замечаю, как его взгляд впервые отрывается от меня, переходя в сторону, где сейчас проводится обслуживание наших мотоциклов. Лишь едва заметно пожимаю плечами, продолжая разговор с Лиамом. По истечении пятнадцати минут, персонал сообщил нам, что все десять байков находятся в исправности и можно начинать заезд.

А дальше все словно на автомате, завожу свою Ямаху, подъезжаю к линии старта и жду. К моему восторгу, сейчас с флагом выходит не Линдси. Два варианта: или, она поняла, что все в этой сфере знают о её «любви всей жизни» по отношению к каждому с кем она прыгает в койку, или же, она нашла себе человека, который способен обеспечивать её и все её капризы. Раз уж, в наших кругах никто не обмолвился тем, что кто-то спит с Линдси, скорее всего она решила сменить «круг общения». Поделом ей.

Ныне стройная, длинноногая, темноволосая девушка, поднимает флаг, побуждая красный свет загореться на светофоре. И тут я снова чувствую ахренительное ощущение адреналина.

Кровь нагревается, сердечный ритм учащается вдвое, а в голове лишь одна цель – победить в этом заезде ради Фина. Думая о выигрыше, я чуть было не пропускаю первые миллисекунды зеленого света и выкручиваю газ до конца, чувствуя рычание двигателя под собой.

Сигнал о старте прозвучал и я вырываюсь вперед, слыша лишь стук собственного сердца в ушах. Разрывая ветер, я чувствую, как моя Ямаха откликается на каждое движение и малейший наклон тела в сторону. С ощущением азарта и беспечной свободы, обгоняю соперников, значительно отрываясь вперед.

Каждый пройденный километр приносил мне все больше уверенности. Я забыла абсолютно обо всем на свете. О долгих допросах в полиции, о странном и пугающем незнакомце на складе, и даже о потерянной перчатке с вышивкой.

На еще одном повороте, я слегка сбавляю газ, выкручивая тормоз. Но стрелка спидометра не падает даже на миллиметр. Хмурюсь, списывая это на то, что мне просто показалось. Понижая газ еще больше, понимаю: мне нихрена не кажется.

– Что за хрень? – шиплю себе под нос, пытаясь полностью остановиться, но все безуспешно.

Паника охватывает всё мое существо, заменяя восторг. Организм переключается в режим «выживание» и на скорости восемьдесят километров в час я спрыгиваю с байка, осознавая, что другого выхода нет. Этот жест означает полный сход с дистанции и автоматический проигрыш, но в нынешнем состоянии, моя жизнь кажется для меня намного ценнее.

Все остальные восемь участников останавливаются, выражая свое беспокойство о моем самочувствии. Кроме одного. Пятьдесят седьмой. Подъезжает технический персонал и медики. Одни проводят осмотр моего тела на внешние повреждения, пока вторые профессионалы перепроверяют состояние моей, уже помятой, красной Ямахи. Черт, кажется, ей место уже только на металлоломе.

По моему лбу стекает тонкая красная струйка, смешиваясь с холодной испариной, покрывшей линию роста моих волос. Медсестра протирает рану спиртовой салфеткой, а я шиплю в ответ, реагируя на жгучую боль.

Седовласый, преклонных лет механик выкрикивает, выражая обеспокоенность не только своим тоном, но и всем своим видом:

– Тросы переднего и заднего тормозов перерезаны, – объявляет он, после чего раздаются волнительные вздохи других участников.

Что? Перерезаны? Должно быть это шутка. Чей-то глупый и абсолютно не смешной розыгрыш.

– Вы уверены? – мой голос пробивает дрожь от осознания того, что кто-то был нацелен на меня и на мою смерть.

– Абсолютно, – заключает механик, вставая с колен, отряхивая свой комбинезон от пыли гоночной трассы, и от его ответа я глубоко вздыхаю, чувствуя, как начинает кружиться голова, а глаза вспыхивают от обжигающих слез.

Врачи, вьющиеся вокруг меня как виноградные лозы, буквально настаивают на том, чтобы меня госпитализировали. Я отмахиваюсь от их мозолящего уши предложения, позволяя Лиаму подбросить меня до дома.

Находясь уже внутри белого BMW пятой серии, наклоняю голову к окну, наблюдая как высотки сменяются одна за другой, слегка размываясь каплями дождя. В голове не может уложиться мысль о том, что кто-то хотел причинить мне вред. Как и когда это сделали? Кто и для чего? Море вопросов.

– Ты уверена, что в порядке? – заботливо спрашивает Скотт, на что я качаю головой.

– В полном. Спасибо что подвез, – с тенью улыбки отвечаю ему, выходя из машины.

– Звони, если что-то будет нужно, или захочешь поболтать, – мы обменялись номерами телефонов. Вряд-ли я буду звонить ему с какими-то просьбами, но думаю, друг мне не помешает, поэтому и киваю и вхожу в холл многоквартирного дома.

Поднявшись в свою квартиру, сбрасываю с себя экипировку. Сомневаюсь, что в ближайшее время она мне пригодится. Мой мотоцикл похож на спрессованный кусок железа, а я до сих пор не могу понять зачем меня пытались убить.

Вхожу в гостиную, переодевшись в свои любимые пижамные штаны из светло-голубого шелка и обрезанную укороченную футболку. Легкое потрескивание камина заполняет комнату, создавая расслабленную атмосферу. И вновь я сажусь в кожаное кресло и листаю ленту социальных сетей.

Перед моими глазами появляются свадебные фотографии. Рик Вильямс женился. На нем надет костюм, который больше походит на слишком маленький презерватив, и кажется что он вот-вот порвется на лоскутки с треском. Его невеста, Боже упаси, выкатила свою искусственную грудь с помощью до чертиков вульгарного декольте, и я не сдерживаясь морщусь от этого зрелища.

Через пятнадцати минут деградирования от скроллинга социальной паутины, мне приходит уведомление. Если быть точнее, то сообщение от незнакомого номера.

Неизвестный: «Ты чертовски красивая, когда думаешь, что тебя никто не видит.»

Что за… Фыркаю, сбрасывая это сообщение в папку «Спам». На сегодня с меня достаточно приколов. Человек, находящийся с другой стороны экрана, будто почувствовал, что я игнорирую его существование и сообщение, которое он мне пишет. Приходит ещё одно.

Неизвестный: «Игнорировать довольно невежливо, лисичка. Где твои манеры?»

Хмурюсь. Где-то я уже слышала это прозвище, но не могу вспомнить где, даже если напрягу все нейроны в своей голове. Замешательство уступает место злости и я отбиваю каждую клавишу на сенсоре телефона, печатая ему ответ.

Я: «Кто ты, черт побери, такой?»

Ответ поступает незамедлительно.

Неизвестный: «Не помнишь меня? Жаль. Я думал, что займу место в твоей прекрасной голове.»

Я: «Я жду ответа, козлина.»

Неизвестный: «Осторожнее с выражениями, маленькая. Я тот, кого ты знаешь.»

Из моей груди вырывается яростный вздох. Почему этот некто говорит загадками? Что значит «Я тот, кого ты знаешь»? Если это и в правду чья-то тупая шутка, то человек, разыгрывающий меня, решил это сделать в пиздец неподходящее время.

Я: «Раз мы знакомы, почему бы тебе не показаться?»

Сама от себя не ожидая такой смелости, жду ответа. И на этот раз, мне приходится подождать, в то время как мои нервы натянуты как тетива лука для стрельбы.

Неизвестный: «Выгляни в окно, лисичка.»

Кислород в легких словно испарился, но, если я начала эту игру, то обязана довести её до финала. Поэтому, на слегка дрожащих ногах, крадясь на носочках как вор, подхожу к окну и медленно отодвигаю штору в сторону. Я стараюсь оставаться незамеченной, словно меня совсем не интересует, что или кто скрывается за окном.

В полной темноте, пытаюсь разглядеть хоть что-то, кроме очертаний машин, стоящих у тротуара. Я живу на двенадцатом этаже, но моё зрение обострилось от внутреннего напряжения, позволяя видеть мне каждую мелочь.

И я замечаю. Силуэт мужчины. Его лицо спрятано под козырьком бейсболки, а телосложение под массивной толстовкой. Но я чувствую. Чувствую его взгляд прямо на себе, хоть его глаза и скрыты от меня.

Глава 8. Кайл

Преследование человека – это не просто физическое движение за кем-то. Это целая симфония эмоций, где страх, напряжение и неутолимая жажда находят точки соприкосновения.

Во мраке ночи, когда мир погружается в сон, а улицы становятся все более безлюдными, начинается игра, в которой только двое: жертва и охотник.

Каждый шаг охотника словно отголосок внутренней борьбы, где тишина нарушается только биением сердца. В его глазах горит пламя решимости, а в сознании – холст, на котором он рисует, следуя за своей целью по пятам. Каждый поворот, каждое её гребаное движение становятся для меня искушением, будто я балансирую на краю обрыва, где недостаточно просто визуализировать падение – нужно его осуществить.

Но мой присмотр за ней – это не только физическая близость, а настоящая психологическая игра, где её страх становится моим союзником и самым сладким десертом, а неведение – самым ненавистным врагом.

Тени, отбрасываемые фонарями, начинают жить своей собственной жизнью, а в каждом шорохе и шелесте она слышит эхо тревоги.

Она чувствует опасность, излучаемую от меня, но не пытается сбежать. Даже если попытается – это лишь усилит мой азарт.

Моя лисичка слишком умная девочка, чтобы пытаться пуститься в бега. Именно поэтому, видя мои сообщения для неё, она не стала игнорировать. По крайней мере перестала, после того, как я напомнил ей о манерах.

Я досконально изучил её. Она просыпается в районе десяти часов утра, но не завтракает сразу. От этого её тошнит. Поэтому, она беспечно лежит в кровати, пропадая в виртуальном мире телефона ближайшие полчаса после пробуждения. Только спустя час она может позволить себе выпить чашку кофе и съесть пару тостов с авокадо и красной рыбой.

Генеральная уборка по пятницам, чтобы не жить в обстановке, будто это не квартира, а свиная ферма. Из музыки предпочитает Билли Айлиш. Любимый фильм: «Дом странных детей Мисс Перегрин».

По вторникам и субботам она ходит в зал, потея с тренажерами не меньше двух часов. После этого регулярно заходит в кофейню, где берет себе черничный раф на миндальном молоке.

Спросите как я это всё узнал? Во-первых, я всегда остаюсь в тени. Маленькая Фия не догадывается, что где она – там и я, мне нужно узнать её сильные и слабые стороны, так ведь? Во-вторых, мой визит к ней в квартиру приносит свои плоды, и я могу наблюдать за каждым её телодвижением. Не зря я расставил скрытые камеры во всех комнатах. Разработка Американской военной системы, но кто я такой, если бы не смог раздобыть их? К тому же, они записывают не только картинку, но и звук.

Я смотрю на неё с улицы. Вернее, на её окно, за занавеской которого она прячется. Да, она живет на высоком этаже, но все же я заметил шевеления шторы, не скрывая своей дьявольской ухмылки, теперь украшающей моё лицо.

Экран телефона подсвечивает меня, когда я вижу статус «печатает» рядом с её именем.

Лисичка: «Кто ты?»

Господи, ты же не глупая, зачем ты задаешь мне один и тот же вопрос несколько раз?

Я: «Я уже отвечал на этот вопрос.»

Лисичка: «Если ты сейчас же не уйдешь я вызову копов.»

Глубокий смех вырывается из моей груди. Ты можешь попробовать, но успешным ли это будет?

Я: «Выходи, и мы поговорим. Или ты боишься?»

Лисичка: «Обязательно поговорим, когда ты будешь за решеткой.»

Моя лисичка сегодня не в настроении. Понимаю, но не злюсь. У всех бывают дерьмовые дни, только со мной они для неё станут еще хуже.

Я: «Ты можешь пообещать мне клетку, но уверен, наручники пойдут тебе больше чем мне, лисичка.»

Молчание. Уверен, она в ярости, но это только больше меня забавляет. Я еще не придумал что делать с этим имбецилом Лиамом Скоттом, который подвез её сегодня до дома.

И все же мой план удался, она сошла с дистанции в этом заезде и благодаря этому я пришел первым на финиш. Конечно, мне пришлось выложить некоторую сумму механику, за то, чтобы тот обрезал тормоза на «семнадцатой» Ямахе.

Она, наверняка, была ужасно напугана. Мне это подходит. Я знаю, моя маленькая начинает запутываться. Вероятно Фия считает, что это как-то связано с её покойным дружочком. Но она ошибается.

Замечаю, что она не ответила на моё крайнее сообщение и открываю приложение, к которому привязаны камеры видеонаблюдения. Она все так же стоит у окна, спрятавшись от моего прямого взгляда. Интересно, когда-нибудь она найдет камеры, расставленные практически в каждом углу во всех комнатах? Даже в ванной.

Вижу, что она осматривается по гостиной, и ухожу из её поля зрения, решив оставить её. Пока что.

***

Приехав домой, я все же поддаюсь соблазну проверить запись с камер в её ванной комнате. Сейчас – ничего. Похоже, мне придется буквально мониторить именно эти камеры, потому что мне до жути интересно.

Плескаю на два пальца свой любимый ирландский виски в стакан и практически сразу его выпиваю, чувствуя приятное, обжигающе тепло, спускающееся с горла до самого живота. Снова обращаю внимание на мониторы в своем кабинете, изучая информацию о новой жертве: «Рик Вильямс. 27 лет. Дата рождения: 29 июля. Место рождения: город Уэбстер, штат Флорида, США.» Ублюдок совсем недавно женился на некой Кристиане Палмс, которая младше его на три года. Бедная девушка не знает, что каждый четверг по вечерам он ходит в стрип-клуб вместе со своими друзьями отморозками, где трахает одну из дешевых проституток Орландо, а ей возможно говорит, что задержится на работе. Как банально.

В возрасте десяти лет переехал из Уэбстера в Орландо, поскольку его отцу предложили работу. Он пудрил мозги моей лисичке четыре года. И думая о том, что между ними было, в моей голове возникают всевозможные варианты его устранения: поджечь его миленький дом, вырезать ему язык и скормить бездомным псам или забить его голову с отвратительными светлыми волосами молотком. Мысленно себя успокаиваю, сейчас его нет рядом с ней, для его же блага. Поэтому, откладываю эти мысли в долгий ящик моего темного подсознания. С ним разберутся и без моего участия, по крайней мере непосредственного.

Понятия не имею кому он настолько сильно насолил, или перешел дорогу какому-то чертовски влиятельному человеку, но мне просто нужно выполнить свою работу. Через свои ресурсы я достаю записи с видеокамер с нескольких последних посиделок Рика. На которых он всегда с разными девушками: брюнетка с огромной задницей, рыжеволосая на метровых каблуках, и отправляю их заказчику.

Я доволен своей работой. Интернет для меня как второй дом, не считая моей девочки. К тому же, процент раскрытия киберпреступлений крайне мал и за это мне очень хорошо платят.

Эта работа дает мне преимущества и вне виртуального мира. Именно благодаря ей я достал камеры, которые расставил в доме Фии.

Кстати о камерах. Вспоминая о них, снова подглядываю за ней и замечая, как она говорит с кем-то по телефону, прибавляю громкость чтобы четче услышать о чём.

– Да, думаю я смогу, – она твердо отвечает собеседнику, но в её голосе я слышу тень сомнения.

Мои брови слегка приподнимаются вверх от удивления. Что-же ты сможешь, лисичка?

– Ага, будет здорово. Завтра утром прогуляюсь по магазинам, выберу себе что-нибудь, – говорит Фия, потирая заднюю сторону шеи. Еще один признак неуверенности.

– Ну уж нет, я не собираюсь пропускать традицию. Мы ходили с тобой туда каждый Хэллоуин!

Разражаюсь смехом. Хэллоуин, да? Я с удовольствием пойду с тобой на праздник. Канун дня всех святых идет в руку с чувствами страха и ужаса, символично не так ли?

Ухмыляясь, кусаю нижнюю губу, подбирая образ в фантазиях. Может клоун Пеннивайз из фильма «Оно»? Или Джокер из «Тёмного рыцаря»? Нет, это слишком обыденно.

Завтра я хочу заставить её кричать от страха. Истошно визжать, пока не пропадет её сладкий голос, а тело не начнет пробирать мелкая дрожь. Нужно будет прогуляться в магазин детских игрушек. Скорее всего там есть то, что мне нужно.

Беру телефон в руки, набирая номер Джея. Три до смерти долгих секунды проходит, прежде чем я слышу хриплый заспанный голос.

– Идиот звонить в такое время? – шипит он в трубку, и я не сдерживаю смех.

– Я отправил записи, – четко и по существу сообщаю я, на что получаю лишь хмыкание.

– Ага, молодец, скаут. Еще что-то? – недовольный голос Джея доносится из динамика, и если бы я не знал его настолько хорошо, мне бы показалось, что он на грани бешенства.

– Нет, это все. – заканчиваю, нажимая кнопку завершения вызова.

Встаю из-за стола, чувствуя как спина затекла от сидячего положения и теперь существенно протестует. Направляюсь в свою спальню, уже предвкушая завтрашний вечер.

Комната окутывает тьмой, которая аккомпанирует тьме внутри меня. Серые стены, неоновая лента по периметру потолка и кровать размера кинг-сайз с черным шелковым постельным бельем.

Кто-то может посчитать такую обстановку гнетущей и мрачной, но мне это по душе. Тьма прекрасна. Она обладает красотой, которая часто остается незамеченной в повседневной суете.

Темнота окутывает мир мягким покрывалом, создавая атмосферу покоя и уединения. Звуки становятся более отчетливыми, и каждый из них приобретает особое значение.

Во тьме все становится интимнее, потому что тьма – это занавес, за которым исчезает все лишнее. Свет разоблачает, он требует позы и лица, а темнота наоборот. Она позволяет тебе быть самим собой, быть голосом без имени. В ней исчезают углы и границы дозволенного. И в этот момент чувства обнажаются быстрее, чем кожа.

Я ложусь в свою постель, уже предвкушая второй раунд с моей маленькой лисичкой.

***

Весь день я слежу за ней через скрытые камеры. Исходя из увиденного установил, что она собирается в Айкон Парк рядом с Даунтауном. Айкон Парк – местный парк аттракционов, где на Хэллоуин все посетители наряжаются в самые разные костюмы, примеряют всевозможные образы, а прокат на абсолютно любом аттракционе бесплатный.

Она планирует посетить его вместе с подругой детства из другого штата, которая приезжает сюда каждый год. Это не проблема, не придется изолировать Фию от её подружки, чтобы вдоволь насладиться нашей маленькой игрой, которую я для неё приготовил. Ей должно понравиться.

Вечером я хочу довести её до безумства, ужаса, который будет сводить её с ума. Как никак это Хэллоуин. Озираясь на часы, вновь захожу в приложение для отслеживания. В её доме пусто, значит она уже уехала.

Беру все необходимое, и направляюсь к выходу из своего двухэтажного дома. Средством передвижения на сегодня я выбрал свой темно-синий Ford Mustang, а не байк, как это было обычно. Но, сегодняшняя ночь предвещает быть особенной. Я это чувствую всем своим нутром.

Фары вырезают из темноты моего гаража узкий коридор света и я выезжаю на дорогу. Дорожная разметка мелькает и теряется сзади меня. Ощущая под сиденьем тихое урчание машины, которое чуть отдается вибрацией под ладонью на руле я пребываю в блаженном напряжении. Я еду без спешки – никуда не тороплюсь, просто спокойно, размеренно еду.

В салоне авто полумрак, лишь мягкий свет от приборной панели освещает маленькое пространство, играет инструментал "Lil Wayne и Drake – She Will". А прохладный воздух из приоткрытого окна обдувает мои темные волосы и лицо.

Айкон Парк во время Хэллоуина превращается в мрачную, завораживающую сказку с элементами ужаса. Вместо обычной яркой иллюминации – тусклые фонари, светящиеся тыквы с кривыми ухмылками, гирлянды из черепов и паутины.

Деревья и здания украшены искусственными летучими мышами, черными лентами и тряпичными фигурами ведьм, привидений и зомби из пост апокалипсиса.

В воздухе пахнет карамелью, дымом и легким ароматом горелых тыкв. Зловещая музыка и жуткий смех, доносящиеся из динамиков бьет по моим ушам когда я вхожу на территорию парка. Все аттракционы работают в полную силу, в доме с приведениями, кажется, больше тумана и пронзающих слух криков.

Детям раздают конфеты, но они выглядят как будто из фильмов ужасов – в форме отрубленных окровавленных пальцев, глаз и черепков. Аниматоры в костюмах монстров и вампиров бродят между посетителями в точности как я, ища среди всех свою маленькую лисичку. Проходя у дома с привидениями я все же нахожу её.

Она стоит под тусклой подсветкой, словно её вытащили из старого сундука, забытого временем. Черт возьми, моя девочка сейчас ахренительно выглядит, будучи в образе старой сломанной куклы.

На ней короткое кружевное платье черного цвета с пышной юбкой и изорванным подолом, который выглядит так, будто кто-то хватался за него и не отпускал. Корсет туго стягивает талию, подчеркнув её хрупкий вид. Один чулок спущен, а второй украшен искусственными разрезами.

Её большие серые глаза выделяет черная подводка, на щеках нежный розовый румянец, а губы накрашены красной помадой. Светло-каштановые волосы распущены и слегка завиты на концах. И она в этом образе, будто специально раздражая еще больше, делает меня чертовски твердым.

Наблюдаю, как она со своей подругой, облаченной в образ Харли Квинн, входит в дом с приведениями. Сейчас. Натягиваю на лицо маску, предвкушая шоу, которое начинается прямо сейчас. Быстро прошмыгнув через всю очередь, вхожу следом, слыша недовольные возгласы за спиной. Но мне абсолютно плевать на них, и они теряются как только дверь закрывается.

Раунд второй, лисичка.

Глава 9. Фия / Кайл

Фия

Ужас подкрадывается не сразу. Сначала идет тень, мелькающая краем глаза, едва уловимый холод, пробегающий вдоль позвоночника, будто сама тьма дышит за твоей спиной.

Сердце замедляет ход, а затем вдруг срывается в бешеный галоп, от чего каждый его удар отзывается глухим гулом в ушах. Стены вокруг тебя, кажется, начинают дышать, сдвигаясь все ближе. Воздух становится вязким как смола, липким, и с каждым вдохом кажется, что он цепляется за горло, создавая препятствие крику, чтобы тот сорвался с губ.

Рассудок бьется, как птица в клетке, пытаясь найти выход, но суровая реальность вдруг искажается – привычное становится чужим, лица – масками, свет – ловушкой дьявола. И тогда приходит осознание: ты один, и ничто не может спасти тебя.

Ужас – это не просто страх. Это безысходность, тишина, в который слышен исключительно собственный страх, обнаженный, как нервы под кожей. Он растекается по сознанию, как ртуть – холодный, плотный, неумолимо точный.

В этом состоянии нет логики. Ужас лишает тебя способности мыслить здраво, только чувствовать. И главное чувство – обреченность. Ты не уверен, чего боишься, но знаешь: это приближается. Это здесь. Оно уже смотрит на тебя.

Как только мы с Харпер переступили порог дома с привидениями, холод пробежал по коже, заставляя её покрыться мурашками. Не от страха, а от странного, влажного воздуха.

Свет прожекторов едва пробивается сквозь паутину, нависшую в углах и кажется, что сама тьма тягучая, склизкая – будто ты застреваешь в ней при каждом шаге.

Деревянный пол скрипит под ногами, отдаваясь в груди как это чьего-то сердцебиения. Сначала я думала, что это просто эффекты, записанный звук, автоматы, но с каждой секундой внутри нарастало леденящее душу ощущение, что за моей спиной кто-то идет, за исключением моей подруги.

Мы с Харпер Бридж знакомы с детства. Раньше мы жили по соседству и часто проводили время вместе. Это было неизбежно, так как наши родители были хорошими приятелями и частенько собирались за одним столом. Так было до одиннадцати лет, ровно до того момента как её семье не пришлось переехать из-за финансовых трудностей. Харп идеальный прототип девушки с чистой душой: волосы, затонированные в цвет розового золота, едва заметные издалека веснушки на носу и щеках, а её характер искрится добротой.

Неожиданно, из-за угла, на нас бросается привидение, облаченное в нереально правдоподобный костюм. Из моего рта вырывается пронзительный крик, и мы бежим к лестнице, ведущей в подвал.

Стены здесь чертовски узкие, словно они намеренно хотят заставить меня потеряться. Проходя вдоль коридора подвала, в нескольких тусклых зеркалах, измазанных в искусственной крови, ловлю свое отражение. Только, кажется, что это совсем не я. Платье вроде бы то же, макияж и волосы те же, но лицо совершенно другое. Слишком искаженное страхом. Поэтому, из-за этого жуткого зрелища, стараюсь не вглядываться слишком долго.

Каждый звук – звон цепей, капающая вода. Вдруг раздается чей-то сдавленный смешок, пробивающий меня до дрожи. Это было не просто пугающе, это казалось личным, как будто дом знал все мои самые потайные страхи и играл на этом.

Я знаю, что это просто страшный аттракцион. Шепча себе это снова и снова, пытаясь найти выход из дома, но всё не нахожу, а актер только приближается ко мне. В темноте, замечаю блеск чего-то в его руках, и истошно кричу, когда понимаю, что это бензопила.

Срываясь с места, бегу снова по лестнице, но уже вверх, проносясь мимо декораций в виде других призраков. Твою мать, Харпер. Я совсем забыла о ней под воздействием этого будоражащего чувства. Продолжаю бежать из одного конца дома в другой, периодически оглядываясь через плечо, в надежде, что маньяк оторвался от меня.

Белая маска Джейсона Вурхиза из фильма «Пятница 13-е» неумолимо несется позади, заводя бензопилу, что только усиливает громкость моего визга. Его шаги отдают в барабанные перепонки, а моё дыхание сбивается от бега.

Влетаю в открытую дверь, запирая её за собой. Прислонившись к ней спиной я стараюсь отдышаться, после чего осматриваюсь в комнате, когда глаза уже привыкли к кромешной темноте.

Потолок теряется в тени, где едва заметно шевелилась паутина от дуновений ветра из разбитого окна и темные пятна, похожие на засохшую кровь или неудачные попытки скрыть трещины. Хрустальная люстра 90-х годов, когда-то, возможно, роскошная, теперь висит на одной цепочке, покачиваясь из стороны в сторону, а её мутные подвески звенят, как умирающие колокольчики.

В углу – кресло, покрытое рваными чехлами и пепельной пылью, будто кто-то сидел на нем годами, ожидая, пока его забудут. Разбитое старинное зеркало на стене отражает лишь тьму, окутавшую комнату. Я подхожу ближе к нему, не сопротивляясь непреодолимому желанию прикоснуться к трещине.

Моё платье слегка покрылось тонким слоем пыли от этого места, волосы потрепались. Чулки, надетые на моих ногах ещё больше порвались и теперь их украшают тонкие «стрелки» порванного капрона.

– Ты хотела убить меня, лисичка, – раздается шепот из-под серебряной маски фильма «Крик»сзади меня, от чего с моих губ снова срывается вопль.

Кайл

Я смотрел за ней, наблюдал как она бежит со всех ног от актера, одетого в ужасно дешевый костюм маньяка с муляжом бензопилы в руках. И я был уверен, она придет именно сюда в попытках убежать от него. Моя лисичка смогла убежать от него, но не сможет от меня.

Снова, как и в прошлый раз, зажимаю её рот своей ладонью, оставляя стоять лицом к зеркалу.

– Тише, маньяк может услышать и прийти сюда за тобой, – продолжаю шептать ей на ухо, замечая её округлившиеся от ужаса глаза. От этого вида не могу сдержать тихий, глубокий смешок.

– Сейчас я уберу руку, и ты, как хорошая девочка, не будешь кричать, – предлагаю, получая несколько кивков в ответ.

Осторожно снимаю ладонь с её губ, но остаюсь позади, вдыхая карамельный запах, исходящий от неё. Но в этот раз он несколько другой, и я не могу понять, что именно в нем не так. Подушечкой большого пальца размазываю красную помаду на её губах.

Тыльной стороны своих пальцев провожу от её щеки и вдоль шеи, ощущая, как она гремит под моей рукой своим пульсом. Снова чувствую запах страха, еще более ужасающего, чем в первую нашу встречу.

В отражении битого зеркала мой голодный взгляд под маской встретился с её настороженным, но не бегущим. Границы стерлись, а аттракцион теперь не кажется мне декорацией. Он стал ареной.

Я приблизился к ней настолько, что её спина, дрожащая от напряжения, упирается мне в грудь. Тишина сейчас играет по моим правилам, выдавая её сбитое дыхание из слегка приоткрытых, покрытых красной помадой губ. Моя рука, когда-то лежавшая на её рту, теперь сжимает её талию – легко, но настойчиво. Я чувствую, как напрягаются её мышцы, только вот, она не отстраняется.

– Давай-же, лисичка, убей меня, – ехидно шепчу ей, резко перекладывая руку с её талии на шею, слегка сжимая пальцы вокруг неё.

Она идеально вписывается. Будто создана специально для того, чтобы находиться в моих руках.

Я преследую её, но сейчас – это она заманила меня. И это осознание, которое смешивается с возбуждением, приводит меня почти в бешенство.

Её тело отвечает, действуя наперекор разуму: грудь вздымается и опадает гораздо чаще, а бедра подались назад, плотнее прижимаясь ко мне. Зеркало выступает третьим участником – оно отражает то, кто она на самом деле. Я вижу это, этот страх. Серые бусины излучают борьбу. Уверен, её мозг бьет тревогу, но она не может сдвинуться с места.

Мои губы почти касаются её уха, когда я снова шепчу:

– Так задай снова этот вопрос. Кто я? – наклоняясь чуть ближе, царапаю зубами мочку уха.

Она не отстраняется. Наоборот, чуть откинула голову назад, открывая шею, и в этот момент я понимаю: игра окончена. Больше нет страха, которым я отчаянно хотел питаться от неё. Осталась только голодная, терпеливая жажда, которая оставляет ослепленным.

Мои пальцы скользнули под край её платья – медленно, с одержимой сосредоточенностью, будто я расшифровал заклинание, шёпотом вызывая нечто запретное. Я больше не думаю о зеркале, о комнате в которой нахожусь – все сузилось до неё. До ощущения её бархатной кожи под моей рукой. До напряжения в её теле, которое кричало «да», даже если губы молчали.

– Ты чувствуешь это? – мой голос стал хриплым, – То, как я нужен тебе.

Она облизывает языком свои пересохшие губы, в то время, как я замечаю, как её ноги слегка подкашиваются. Фия не отвечает, но мне это и не нужно. Всё было в том, как она отдается моим движениям, как её спина выгнулась, поддалась навстречу моим пальцам.

Это было уже не возбуждением. Это жажда владеть – не телом, а самой сутью. Увидеть, как я ломаю её под себя, заставляя не думать ни о чём, кто она, где она – кроме одного: со мной.

Я сжимаю пальцами её шею чуть крепче, контролируя дыхание. Другой рукой скольжу ниже, доходя до резинки трусиков, подцепляя их одним пальцем. В отражении вижу, как её глаза распахиваются еще больше и она начинает мотать головой в отрицании, но я прерываю это, зажимая нижнюю челюсть между пальцами.

Не сдерживаю исходящий из самых глубин моей груди рычание, чувствуя влажность на своих пальцах.

– Смотри на меня, лисичка, – рычу ей, проводя средним пальцем от самого входа до её самого чувствительного места, обнажая дьявольскую улыбку, когда она не сдерживает шумный вздох.

Сейчас, когда её мотоцикл выглядит как груда металла, а на гоночной трассе я – номер один, одна часть моей цели выполнена. Вторая – сделать её своей. Сломать, настроить её на свой лад, как расстроенную гитару. В мою голову приходит осознание: я не отпущу её, ни сейчас, ни за пределами этой проклятой комнаты.

Я держу её крепко, но не грубо, скорее властно, чувствуя как она трепещет под моими пальцами, как натянутая струна. Но я не хочу торопиться с ней, потому что знаю: эта пытка сладостью – самая сильная форма власти. Самая точная.

Мой голос едва слышен, хотя каждый звук, каждый хриплый слог распалял её слух. Когда я смотрю в отражение, встречаюсь с ней взглядом, понимая, что моя маленькая лисичка сейчас чертовски красивая и я едва сдерживаюсь, чтобы не кончить прямо в штаны как гребаный подросток в пубертатный период.

– Это ты убил Фина? – дрожащим голосом шепчет она, на что я одобрительно хмыкаю.

Вижу, как её глаза наполняются слезами. Слезами, что её тело предает её, что она не может получить удовольствие от того, кто убил её лучшего друга, но она это делает.

Ускоряя темп движения своих пальцев, шепчу ей:

– Ты хочешь этого, лисичка. Не сопротивляйся тому, чего требует твое тело, – ухмыляясь, ввожу в её тепло два пальца, чувствуя как крепко она их сжимает.

Моя рука уходит с шеи, обхватывая её плечи, прижимая к себе.

– Я держу тебя, – щебечу, неосознанно затрагивая особую точку внутри неё, вытягивая стон.

Она выгибается ко мне, будто её тело само знало, что делать. Она не просила, не умоляла – но я ощущаю, как она разрывается от противоречий внутри себя. Я слышу, как её дыхание учащается, оно становится глубже, тяжелее, будто она пытается вдохнуть каждый миллиметр кислорода.

Фия вцепляется дрожащими пальцами в моё предплечье, прикрыв глаза. Пользуясь случаем, примыкаю губами к её шее, сильно всасывая тонкую кожу, намеренно отмечая её принадлежность мне. Это не страсть, а больше утверждение.

Поднимаюсь губами выше, на изгиб за её ухом, оставляя еще одну метку. Каждая – как клеймо, чтобы все вокруг неё знали, что она – моя. И я готов убить каждого своими собственными руками, если её коснется чужой. Мне плевать, хочет ли она этого разумом или нет, я сделаю так, чтобы она захотела.

Моя лисичка всхлипывает, а я чувствую что она еще больше сжимается вокруг моих пальцев. Её тело напрягается, но не от страха. От ожидания. От волны, которая поднимается внутри неё. Улыбаясь, шепчу, покусывая её плечо:

– Давай, лисичка, не смей сдерживаться, – гортанный рык вырывается из меня от чувства тесноты внутри неё даже для своих пальцев.

Она сжимает свои маленькие руки в кулачки, приподнимаясь на носочки от напряжения. В ней словно что-то ломается, и она вскрикивает пока изливается на мои пальцы. Твою мать. Я прислоняю её ближе к себе, не давая шанса на физическое падание. Крик срывается с её губ один за другим, а я мысленно улыбаюсь сам себе. Моя.

Проходят секунды, минуты, но по ощущениям, кажется прошла вечность, пока она спускается обратно на землю. Я медленно достаю свои пальцы из неё, видя, как они блестят в тусклом свете иллюминаций парка аттракционов за окном.

Не разрывая зрительный контакт с ней в отражении, исследую её залитое слезами лицо и беру два пальца, которые только что были внутри неё, себе в рот и с огромным усилием сдерживаю стон. Господи, теперь я одержим не только её запахом, и запахом её страха, но и её вкусом. Мысленно обещая самому себе, что сделаю все, чтобы ощущать его чаще.

Остатки, растираю на её губах, замечая как она морщится. Усмехаюсь. На байке – свирепая, хитрая лиса, а сейчас – белый и пушистый крольчонок.

Из коридора раздается зов её подруги, и я наклоняюсь к её уху, шепча:

– Никому не говори. Это наш маленький секрет, – ехидно улыбаясь, хриплым голосом говорю ей, на что она снова кивает. Я глажу рукой по её шелковым волосам, – Хорошая девочка.

Развернув её лицом к себе, приподнимаю подбородок между пальцами, заставляя её встретиться со мной взглядом, скрытым под маской.

– Увидимся с тобой позже, маленькая, – напоследок шепчу ей.

Теперь, я, к сожалению, вынужден покинуть её, но это ненадолго. Она моя, и теперь всегда будет моей. Не в каком-то банальном смысле, как вещь или игрушка, нет. Глубже, почти на уровне инстинкта. Я знаю, как она улыбается, как поправляет свои волосы, морщит нос, когда ей что-то не нравится. Замечаю то, чего не видят другие. Потому что они – чужие. А я – тот, кто ближе всех. Даже если она еще это не поняла.

Я скорее охранник. Ангел за плечом, если захочет так. Она пока этого не видит. Но увидит, обязательно. Отныне она там, где всегда и должна была быть. Со мной. И только я могу причинять ей боль, каждый её крик, каждая гребаная слеза, каждая мурашка, покрывающая её кожу и каждый вздох – теперь, все это принадлежит мне.

Раунд второй окончен, лисичка.

Глава 10. Фия

Отчаяние – это не крик. Не буря. Это мертвая тишина, в которой тонет душа. Оно приходит медленно, почти ласково – как вечерний туман, обволакивает твое сознание, вползает в мысли и садится внутри, будто гость, который пришел на долго.

Это момент, когда ты больше не борешься. Не потому что ты не хочешь, а потому что не видишь в этом смысла. Вчера я ещё поднимала голову, искала знаки и свет. А сегодня – просто лежу. Внутри состояние в точности как зеркало, висящее передо мной, только каждый осколок – воспоминание о том кем я была.

Отчаяние не плачет – оно высушивает слезы. Не кричит – оно душит голос. Оно делает реальность вязкой, бессмысленной, словно время застряло в сером маневре между «уже поздно» и «уже все равно». Даже боль в нем становится не яркой, а тупой, глухой – как стук из подвала, куда ты боишься спуститься.

Ты смотришь вокруг себя, и мир продолжает жить, а ты – нет. Ты просто существуешь, как занесенная пылью книга на полке, которую больше никто не откроет. Потому что внутри – конец истории.

Он был запредельно рядом, чтобы просто показаться иллюзией. Мой первоначальный страх стал смешиваться с возбуждением, а отвращение – с любопытством. Его взгляд, скрытый под страшной маской, начал питать во мне ту темную часть, о существовании которой я даже не подозревала.

Я чувствовала, как в нем было что-то запретное, даже опасное. Он знал как говорить, чтобы подчинять. Он знал когда молчать, позволяя мне самой заполнить тишину желаниями, которые я не хотела признавать.

Черт возьми, он убил моего лучшего друга. Так почему же я осталась? Почему не пустилась в бега? Я впустила его – в свою жизнь, в свое тело, в свои самые уязвимые уголки.

Всё было как в бреду: его прикосновения были не лаской, а властью. Его голос не шептал – приказывал. А я, сама не зная почему, подчинялась, даже когда внутри всё кричало «нет».

И теперь… теперь я просыпаюсь в холодной постели, белье которой пахнет не мной. Я ощущаю его терпкий запах на своей коже, хотя принимала ванную и сдирала кожу мочалкой дважды. Самое страшное – это не то, что он сделал. А то, что я это позволила.

Вчера ночью я выплакала все слезы. Их нет, ресурсы иссякли – из меня звучит только тихий скулеж. Полная апатия, ничего не хочется.

Вынув из морозилки ведро мороженого, сажусь на диван в гостиной. Я задернула все шторы на окнах, в страхе что если этого не сделаю, кто-то будет следить за мной. Найдя пульт от телевизора, включаю нетфликс и выбираю фильм на вечер. «Вечное слияние чистого разума» – вот мой выбор на сегодня.

Я смотрю фильм, каждую минуту кладя в рот ложку с моим любимым трюфельным мороженым, и поймала себя на мысли, что я надеюсь на что-то. В экране телевизора главные герои тянулись друг к другу осторожно, словно боясь сломать их хрупкое «мы».

В груди поднимается странное болезненное чувство, сдавливающее все внутри. Нет, это не зависть, скорее – тоска и разочарование. Герои выбирали друг друга самостоятельно, добровольно и искренне. Не потому-что на них происходило давление, ими не манипулировали.

После финальных титров мне не стало легче, наоборот. Перед глазами проносятся события вчерашней ночи: он, стоящий за моей спиной, прислонившийся грудью, противоречивое чувство отрицания, страха и мерзости по отношению к самой себе. То, как собственное тело предает мой разум, как оно получало удовольствие, не сравнимое ни с чем иным в моей жизни. Опустошение, после того, как он закрыв за собой дверь, оставил меня в той комнате, будто я сломанная игрушка, от которой больше нет пользы. Лежу на полу, смотря на собственное отражение залитое слезами, не понимая кого я вижу перед собой. Тушь и подводка размазаны, и вроде это должно быть хорошо, поскольку придавало моему образу большей погруженности. Оболочка та же, но внутри происходит погребение души.

Я не могу смотреть в свое отражение. Раньше я видела в нем уверенную в себе девушку, которая готова пойти на все ради победы и достижения цели, улыбка практически всегда украшала её лицо, а глаза горели. Такой я была три дня назад. Сейчас же – это не я. Появились небольшие круги под глазами, кожа приобрела более бледный оттенок, губы потрескались от засухи. Ненавижу то, что вижу перед собой. Ненавижу то, что это происходит именно со мной.

Из меня вырывается вопль, истошный, разрывающий воздух, и кажется, что весь мир его слышит. Сжав руки в кулаки, я хватаю вазу для цветов, стоящую на кухонном островке, буквально швыряя её в зеркало. То, в свою очередь, с дребезгом разлетается на мелкие частички, в точности, как моя душа.