Пролог.
Оливия. 7 лет.
– Давай, малышка, загадывай желание, – мама наклонилась и прошептала мне на ухо, пока я смотрела на свой праздничный торт, украшенный свечкой в виде цифры "7".
Я улыбнулась, и у меня немного заболели щёки.
– Подумай хорошенько и загадывай, Ливи, – наклонился папа с другой стороны и прошептал на другое ухо, щекоча щетиной.
Я поёрзала на стуле, обдумывая желание.
Широко раскрыв глаза, набрала в лёгкие побольше воздуха и изо всех сил подула на огонь свечи, загадывая:
Я всегда хочу быть рядом с мамой и папой, пожалуйста.
***
Итан. 10 лет.
Я сидел за столом в нашей огромной, но пустой столовой. Дедушка опаздывал на мой день рождения, а мама с папой, как обычно, ссорились на кухне.
Я смотрел на праздничный торт и свечку. Радости не было, только злость и обида. Я смотрел на него и испытывал дикое желание снести всё со стола.
До меня доносились голоса родителей. Повернув голову, я стал прислушиваться.
– Это пустяковое дело, не устраивай скандал, Эбигейл. Твой сын может подождать. Я бы приехал, и мы бы отметили, – кричал папа. – Не нужно делать из этого трагедию.
– Но это уже не первый раз. Он не только мой сын, но и твой. Неужели так трудно уделить ему внимание хотя бы раз в году, в его же день рождения? – дрожащим голосом говорила мама.
– Этот щенок заслуживает не праздника, а хорошей порки. Ты его избаловала. Эти глупые праздники справляют девчонки, а не мужчины. Кем ты его растишь? Слабаком? – снова кричал отец.
– Это всего лишь праздник, Брендон. Всего лишь детский праздник, – грустно ответила мама.
– Мужчины не отмечают праздники! А он сейчас сидит и пялится на это зефирное пирожное. Одень ему еще крылья бабочки и туфли! Воспитай из моего сына мужика! Я не видел ни одного парня, который бы перечил своему отцу, а твой сын только это и делает последние три года! – не умолкал отец.
Да, я начал ему дерзить, потому что мне было жаль маму. Он слишком часто кричал на неё и был недоволен мной, моими поделками, рисунками, всем. Его ничего не устраивало, и он срывался на мне и на маме. Мне было всё равно на себя, я мужчина. Но мама – она женщина. Когда мой дедушка, мамин отец, умирал, он просил меня защищать её. И вот папа снова на нее кричит. Мне не нужен этот чёртов праздник. Я ненавижу его.
Я был сильно разозлён и со всей злостью смахнул всё со стола. Торт, стаканы, тарелки и приборы полетели на пол. Плевать. Звон и грохот битой посуды заставил родителей замолчать.
Мама с папой выглянули из кухни, и мама прикрыла рот ладонью. Я перевёл взгляд на отца. Его лицо исказилось от злости, глаза горели гневом, и он двинулся ко мне.
– Что ты себе позволяешь? – закричал он, почти дойдя до меня.
Я смотрел не на него, а на пустой стол.
– Я с кем разговариваю, маленький засранец? – он схватил меня за руку и потянул на себя.
Я не отбивался.
Пусть его злость выйдет на меня, а не на маму.
– Брендон, он всего лишь ребёнок. Пожалуйста, не трогай его!
Папа, тяжело дыша, перевёл взгляд на маму.
– Сейчас этот маленький ублюдок получит свой подарок от меня.
– Брендон, нет! – мама двинулась к нам, держа руку на груди, и заплакала.
Снова слёзы.
– Стой на месте, Эбигейл! Стой и смотри, как из твоего сопляка вырастет мужчина! – снова кричал отец.
Мама замерла, глядя на нас.
Отец отпустил моё запястье и стал снимать ремень. Плевать. Мне было плевать. Я ждал, когда его гнев закончится.
Он надавил на меня, и я грудью приземлился на стул. Я смотрел на свой помятый торт.
Первый удар пришёлся по моим ягодицам. Не так больно, но неприятно.
– Впитывай моё воспитание, засранец, – бросил отец.
Второй удар. Уже больнее. Я чувствовал жжение, как от ожога. Третий, четвёртый и пятый удары следовали один за другим. Но я даже не зажмурился, лишь скривил лицо. Сейчас было очень больно.
Ягодицы жгло от острой, пронзающей боли. Она вошла глубоко и не утихала, напоминая о себе с каждой секундой.
Отец снова бил меня, а я лишь морщился, смотрел на испорченный на полу торт и слышал рыдания матери.
Я хочу другую, хорошую семью для нас с мамой, пожалуйста.
Это желание я произнес лишь про себя.