Вне игры. Тень прошлого бесплатное чтение

Глава 1.

Шарф осеннего дождя занавесил окно их квартиры, превращая утренний город в размытую акварель. Варя, прижимая к уху телефон, смотрела на эту серость и пыталась вдохнуть в голос побольше бодрости.

– Я только кофе допью, и бегу, – сказала она, следя, как Игорь на том конце провода копошится в своем чемодане. Слышались его ровное дыхание и отдаленные звуки чужого города – голоса в коридоре, скрип двери. – Ты как? Долетел нормально? Как номер?

– С номерами тут, как всегда, лотерея, – послышался его смех, солнечный, даже сквозь тысячи километров. – Мне достался вид на стену соседнего здания. Роскошь, я считаю. Ничто не отвлекает от мыслей о тебе.

Варя улыбнулась, обвивая пальцами теплую чашку. С ним всегда было так – Легко.

– Скучаю, – тихо сказала она.

– Я знаю. И я. Всего пару недель, и я вернусь. А ты держись, последний рывок, почти диплом на руках. Моя умница.

Они поговорили еще несколько минут – о пустяках, о том, что нужно не забыть оплатить интернет, о его утренней тренировке. Эти бытовые мелочи, как прочные ниточки, связывали их, несмотря на расстояние.

– Ладно, беги, – прервал ее мысли Игорь. – Удачи сегодня. Люблю.

–И я, – прошептала она уже в отключенный телефон.

Но “бежала” она в этот день не на пары. Рюкзак ее был набит не конспектами, а спортивной формой. Студенческая команда уехала на выездную игру, и университетский зал был пуст. Именно в такие дни Варя позволяла себе то, что тщательно скрывала ото всех, – она приходила и играла. По-настоящему. Не помощь команде, не аналитика, а та самая, забытая всеми игра. Ее личный ритуал и ее тайная боль.

Пустой зал встречал ее гулким эхом. Она положила мяч на линию, сделала глубокий вдох и пошла на подачу. Тело, помнящее каждое движение, отозвалось слаженной работой мышц. Разбег, прыжок, удар. Мяч со свистом врезался в противоположный угол площадки. И снова. И еще. Потом она отрабатывала прием, бросая мяч об стену так сильно, что по ладоням огнем бежало онемение. Это была не тренировка. Это был разговор. Разговор с призраком самой себя – той девочкой, которая могла все.

Она так увлеклась, что не сразу заметила фигуру в дверях. Невысокий, коренастый мужчина с сединой на висках стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал. Это был Алексей Иванович, тренер университетской команды. Человек, который взял ее к себе “для галочки” и давно махнул на нее руку.

– Ну надо же, – раздался его хриплый голос, нарушая тишину зала. – Соколова. А я думал, у тебя там только шпаргалки в рюкзаке.

Варя резко обернулась, застигнутая врасплох. Сердце бешено заколотилось.

– Алексей Иванович, я…

– Не оправдывайся,– он махнул рукой, но в его глазах не было гнева. Было любопытство. И что-то еще, похожее на уважение. – Думаешь, я не видел, как ты по вечерам тут крутишься? Старый, но не слепой.

Он сделал несколько шагов по площадке, поднял один из мячей.

– Техника никуда не делась. Сила есть. Страх тоже есть, да? – Он ткнул пальцем в грудь, прямо туда, где сжимался ледяной ком. – Его видно. А ты все равно бьешь. Интересно.

В этот момент из-за его спины в зал вошел еще один человек. Массивный, с пронзительным взглядом, в мокром от дождя плаще. Сердце Вари провалилось куда-то в пустоту.

– Зайцев, – выдохнул Алексей Иванович, и на его лице расплылась хитрая, знающая ухмылка. – А я уж думал, ты про нас забыл. Ищешь себе новых звездочек?

Тренер молодежной сборной не отвечал. Его взгляд, сканирующий и всевидящий, был прикован к Варе. Он смотрел на ее вспотевшее лицо, на мяч в ее руках, на ее уверенную, хоть и застывшую в напряжении стойку.

– Я всегда ищу таланты, – наконец произнес Зайцев, подходя ближе. – Особенно те, что прячутся на скамейке запасных. Привет, Соколова. Давно не виделись.

Алексей Иванович фыркнул.

– Ну, я пойду. Похоже, у вас тут дела поважнее моих. – Он кивнул Варе, и в его ухмылке было что-то отеческое. – Молодец, Соколова. Не зря, значит, место в команде занимала.

Он вышел, оставив их одних в гулкой тишине зала. Зайцев медленно обошел Варю кругом, изучая.

–Тренер твой – болтун, но не дурак. Он прав. Страх видно. Но я вижу и другое. Ты себя натренировала. Без надежды. Просто так.

Он остановился прямо перед ней.

– Твоя травма сейчас с этим работают иначе. Есть методики. Риск есть, да. Но я даю тебе шанс. Испытательный сбор через две недели. – Он сунул ей в онемевшие пальцы визитку. – Это твой билет обратно, Соколова. Решай.

Он развернулся и ушел так же внезапно, как и появился. Варя стояла одна в центре пустой площадки, сжимая в потных ладонях кусочек картона. И сквозь гул в ушах она слышала два голоса. Один – солнечный и любимый, из утреннего разговора: “Всего пару недель, и я вернусь, моя умница”. А другой – жесткий, безжалостный, только что прозвучавший здесь: “Решай”.

И где-то на краю сознания мелькала ухмылка Алексея Ивановича, которая говорила яснее любых слов: притворство закончилось. Теперь все видят.

Визитка жгла ладонь, словно раскаленный уголек. Варя судорожно сунула ее в самый дальний карман рюкзака, под связку конспектов, как будто это могло остановить навязчивый звон в ушах. “Решай”. Это слово эхом отдавалось в такт ее учащенному сердцебиению.

“Нет. Нет-нет-нет, никакого спорта. Снова – никогда”.

Эта мысль пронеслась в голове ясно и четко, как команда к действию. Она почти побежала из зала, не оглядываясь на пустую площадку, которая минуту назад была местом ее силы, а теперь стала местом искушения и боли.

Она рванула на пары, втиснулась в аудиторию как раз к началу лекции. Запах мела и старых книг, монотонный голос преподавателя – вот ее реальность. Стабильная, предсказуемая, безопасная. Она конспектировала, вгрызаясь в каждое слово, пытаясь вытеснить из головы образ Зайцева и его безжалостный взгляд. Учеба, диплом, работа в офисе – ее план. Выверенный, лишенный риска. План, который одобрила бы мать. План, с которым ее ждал Игорь.

После пар она, собрав волю в кулак, подошла к деканату решать вопросы с “хвостами” по старому заваленному зачету. Бумажная волокита, подписи, печати – все это было таким земным, таким далеким от высот большого спорта. Каждая решенная бюрократическая проблема казалась маленькой победой над тем призраком из прошлого.

А вечером она встретилась с подругами – Лилей и Аней – в шумном кафе. Звон бокалов, смех, бессмысленные и прекрасные разговоры о парнях, сериалах, планах на выходные. Варя влилась в этот поток, смеялась громче всех, рассказывала анекдоты, пила свой латте и ловила себя на том, что нарочито не смотрит в сторону спортивного бара с огромными экранами, где шли трансляции волейбольных матчей.

–Варь, с тобой все в порядке? – Лиля, самая внимательная из них, наклонилась к ней. – Ты какая-то дерганая сегодня.

– Да нет, все отлично! – она улыбнулась во всю ширину рта. – Просто устала. Сегодня столько всего переделала: пары, деканат. Голова кругом.

– Мда, звучит как кошмар, – фыркнула Аня, играя соломинкой в своем коктейле. – Лучше бы с нами на вечеринку в субботу пошла, вот где голова действительно кругом пойдет!

Варя заставила себя рассмеяться, подхватывая тему, заваливая их деталями про деканат и вредного преподавателя, лишь бы не думать о главном. Но сквозь смех и музыку она слышала тот же навязчивый внутренний голос: “Твой билет обратно”.

Вечер прошел так же скомкано и ненастояще, как и весь день. Смех подруг звучал чужим эхом, а вкус еды был словно ватным. Вернувшись в пустую квартиру, Варя с облегчением обнаружила сообщение от Игоря, но оно было коротким и деловым.

“Крошка, прости, сегодня завал. Тренировка допоздна, потом разбор полетов с тренером. Вряд ли сегодня созвонимся. Целую крепко, спокойной ночи.”

Она ответила сердечком, чувствуя странную пустоту. Ей отчаянно хотелось услышать его голос, его спокойную уверенность, чтобы он своим “все будет хорошо” развеял ее тревоги. Но его не было.

Она уже собиралась откладывать телефон, как экран снова вспыхнул. Имя заставило ее сердце сделать непроизвольный, колючий прыжок.

Кирилл.

Весь этот год они существовали в режиме хрупкого перемирия. Он извинился тогда,их разговор был полон невысказанного, а тот поцелуй… он повис в воздухе болезненным и прекрасным воспоминанием, которое она старательно задвигала в самый дальний угол памяти. После этого они почти не общались. Пересекаясь на тренировках, ограничивались кивками и короткими фразами о деле. Обида и боль потихоньку притупились, превратившись в неловкость. Ситуация с того года будто забылась, но не исчезла – она просто затаилась, как спящий вулкан.

Сообщение было кратким, как всегда у него.

“Завтра в 10. Сбор у спортзала, не опаздывай. Капитанский приказ.”

Ирония в последних словах была его фирменной, колючей. Но сегодня в этих строчках она почувствовала что-то еще. Не команду, а напоминание. Будто он знал, что сегодняшний день выбил ее из колеи. Будто он, единственный, кто видел ее разговор с Зайцевым, напоминал ей о ее месте здесь и сейчас. О команде. О их общем прошлом на этой площадке.

Варя отбросила телефон на диван, словно он обжег ей пальцы. Весь мир будто ополчился против нее. Игорь, ее опора, был недосягаем. А Кирилл, ее самое сложное и болезненное прошлое, напоминал о себе в тот самый момент, когда это прошлое в лице Зайцева постучалось в ее жизнь.

Она потушила свет и уставилась в потолок. В тишине комнаты визитка Зайцева в рюкзаке словно излучала тихий, настойчивый гул. А сообщение Кирилла на экране телефона мерцало, как предупреждение. Выбор, который ей казался таким очевидным утром, внезапно расплылся, превратившись в сложную, болезненную головоломку, решать которую придется одной.

Утро не принесло облегчения. Бессонная ночь оставила тяжесть в висках и песок в глазах. Подойдя к спортзалу, Варя застала уже почти собравшуюся команду.

Кирилл, спиной к ней, что-то объяснял, вычерчивая тактическую схему на листке бумаги. Он был сосредоточен и суров, как всегда перед игрой. Рядом, невозмутимо опираясь о стену, стоял его зам, Марк «Боец» Семенов. Его диагональный, серьезный взгляд скользнул по Варе, и она поймала короткий, едва заметный кивок. Шрам на его брови придавал лицу вечное выражение легкой суровости.

– Варя-аря! – разнесся жизнерадостный возглас. Это СтепаЖуков, их связующий, размахивал руками, рассказывая что-то братьям Бровкиным. Артем и Денис слушали его с одинаковыми каменными лицами, изредка переглядываясь. – Слышал, вчера Зайцев нашего скромного тренера навещал! Неужели кого-то из нас, смертных, заприметил?

Сердце Вари сжалось. Новость разлетелась мгновенно.

– Отстань, Стёпа, – буркнул Артем, старший из близнецов.

– Да, – односложно поддержал Денис.

В стороне, натягивая наколенники, спокойно готовился к тренировке Егор, их либеро. Он лишь тихо улыбнулся Варе в знак приветствия.

Варя попыталась ответить Стёпе что-то невнятное и уклончивое, но в этот момент обернулся Кирилл. Его колючий взгляд на мгновение задержался на ней, выжидающе и тяжело, будто он проверял, справилась ли она с вчерашним. В его взгляде не было ни насмешки, ни любопытства Стёпы. Было понимание. Понимание того, какое землетрясение вызвало появление Зайцева в ее жизни.

– Все тут? – резко спросил он, переводя взгляд на команду. Голос был ровным, капитанским, без следов вчерашней переписки. – Тогда пошли. Сегодня работаем на приеме. У нас мало времени, чтобы раскачиваться.

Команда послушно потянулась за ним в зал. Варя шла последней, чувствуя, как на нее смотрят. Любопытные взгляды Стёпы, оценивающий – Марка, спокойный – Егора. И спину Кирилла впереди, которая казалась одновременно и защитой, и угрозой.

Он дал ей понять все, не сказав ни слова. Здесь, в этом зале, она – часть команды. Часть его команды. А все, что происходило за его пределами – предложения Зайцева, пустота в квартире, недосягаемость Игоря – должно было остаться за дверью. Но Варя знала: это была лишь отсрочка. Вулкан проснулся, и игнорировать его стало невозможно.

Спать хотелось так сильно, что веки слипались сами собой. Гулкие удары мяча о площадку и крики ребят превратились в далекий, монотонный шум. Пользуясь тем, что Алексей Иванович ушел решать административные вопросы, Варя скрылась в крошечной тренерской. Здесь пахло старым кофе, кожей мячей и пылью. Она прилегла на жесткий диван лицом к стене, накрывшись чьим-то забытым свитером, и почти мгновенно провалилась в тяжелый, беспокойный сон.

Сквозь дрему ей почудились голоса за дверью -низкий, взволнованный бас Кирилла и хриплый, уставший голос Алексея Ивановича. Они были совсем близко.

– …просто хочу убедиться, что с ней все в порядке, – доносился голос Кирилла, сдавленный, будто сквозь зубы. – После вчерашнего…

– А с чего бы вдруг не быть? – резко оборвал его тренер. – Твоя работа, Капитан, – на этом слове он сделал особый, ядовитый акцент, – на площадке. А не ковыряться в ее душевных ранах. Ясно тебе?

Варя замерла, не смея пошевелиться, притворяясь спящей. Ее сердце забилось где-то в горле.

– Я не для того… – начал Кирилл, но Алексей Иванович снова не дал ему говорить.

– Мне не нужно прошлогодних разборок! – тренер прорычал, понизив голос до опасного шепота. – Ты уже чуть не сломал ее тогда. В прямом смысле. Эти твои игры извинился, мол, и все прощено? Не питай иллюзий. Твоя одержимость ею никуда не делась, я это вижу. И приказываю тебе – держись от Соколовой подальше. Пока она в моей команде, она под моей защитой. Понял?

Наступила тяжелая, давящая пауза. Варя чувствовала, как по ее спине бегут мурашки. Она никогда не слышала, чтобы Алексей Иванович говорил с Кириллом так жестко.

– Понял, – наконец, отрубил Кирилл. Его голос был пустым и плоским, как лезвие ножа. – Никаких разборок.

Послышались удаляющиеся шаги. Дверь в зал приоткрылась и закрылась.

Варя лежала, не двигаясь, притворяясь спящей, но сон как рукой сняло. Тело напряглось до дрожи. Слова тренера, как молотом, вбили в сознание то, о чем она сама старалась не думать. “Твоя одержимость”. “Чуть не сломал ее”. И самое главное – “держись от Соколовой подальше”.

Она сжалась в комок. Капитанский свитер на ней вдруг стал пахнуть не пылью, а знакомым, тревожным ароматом – смесью спортивного геля и того напряженного внимания, которое исходило от Кирилла. Того самого, что обжигало и ломало. И в тишине тренерской ей стало ясно одно: хрупкое перемирие этого года было иллюзией. Война еще не закончилась. Она просто затаилась в тени, поджидая своего часа.

Она лежала неподвижно еще несколько минут, боясь пошевелиться, пока голоса за дверью не стихли окончательно. Сердце колотилось так, будто она только что отыграла пятисетовый матч. Слова Алексея Ивановича висели в воздухе, тяжелые и неоспоримые. “Твоя одержимость”. “Чуть не сломал ее”.

Варя медленно поднялась, сбросив с себя чужой свитер. Он вдруг стал пахнуть не пылью и потом, а чем-то опасным и знакомым – той самой гранью, что отделяла страсть от разрушения. Она вышла из тренерской, стараясь, чтобы лицо ничего не выражало.

Тренировка шла своим чередом. Варя заняла свое привычное место – скамейка запасных, рядом со столиком с водой и полотенцами. Ее зона ответственности – статистика, мячи, подсказки с боковой. Не поле. Никогда поле. Алексей Иванович не допускал ее туда даже на разминку с командой, ее травма была для него железным аргументом.

Кирилл командовал подопечными резко, почти безжалостно, бросая мячи с такой силой, что даже братья Бровкины пыхтели, принимая их. Он не смотрел в ее сторону. Ни разу. Но Варя чувствовала его внимание каждой клеточкой кожи – это было как стоять рядом с раскаленной печью.

Она сидела, сжимая в руках планшет с записями, и ловила на себе тяжелый взгляд Марка. Его диагональный молча наблюдал за ней с площадки. Его лицо не выражало никаких эмоций, но шрам на брови придавал взгляду свинцовую тяжесть. Казалось, он все видел. И все понимал.

Внезапно мощный диагональный удар Кирилла отправил мяч за пределы площадки прямиком к скамейке. Он с силой ударился о стену в метре от Вари и отскочил обратно. Финт? Или непопадание? Она невольно вздрогнула.

– Соколова, не зевай! – рявкнул Алексей Иванович, хотя мяч был от нее далеко. – Работай головой, а не облаками!

Весь остаток тренировки Варя работала на автомате. Записывала, подавала мячи, но мысли были далеко. Она ловила себя на том, что украдкой следит за Кириллом. За тем, как напрягаются мышцы на его спине при ударе, как он проводит рукой по волосам, откидывая с лица выбившуюся прядь. Эта привычка, знакомая до боли, заставляла что-то сжиматься внутри.

Когда прозвучал свисток, означающий конец тренировки, Варя рванула в раздевалку первой, стараясь избежать любого возможного разговора. Она быстро собрала свои вещи и почти выбежала из зала.

На улице начинались сумерки. Она достала телефон, надеясь увидеть сообщение от Игоря, но экран был пуст. Только утреннее “Целую” и ее одинокое сердечко в ответ.

И тут телефон вибрировал в руке. Сердце на мгновение замерло в надежде. Но это был не Игорь.

Кирилл:

Жди у заднего выхода. Надо поговорить.

Она замерла, зажав телефон в потной ладони. Сообщение горело на экране, как обвинение. “Надо поговорить”. Те самые слова, что всегда предшествовали буре. В ее памяти всплыли прошлогодние сцены: его взгляд, полный одержимости, его руки, впивающиеся в ее плечи, боль в колене и предательское предательство.

“Не надо. Не хочу”.

Она судорожно сунула телефон в карман и, не оборачиваясь, почти побежала к главному выходу, подальше от заднего, где он, наверняка, уже ждал. Сердце колотилось где-то в горле, с каждой секундой ожидая, что из-за угла появится его высокая фигура.

Но ничего не произошло. Она выскочила на улицу, вдохнула влажный вечерний воздух и почти бегом направилась к остановке. Лишь когда автобус тронулся, увозя ее от университета, она осмелилась вынуть телефон.

Новых сообщений не было. Ни от Игоря, ни новых от Кирилла. Только то одно, неотвеченное, висело тяжелым грузом.

Дома ее ждала пустота. Варя заварила чай, села на диван, уставившись в стену. Тишина давила на уши. Она попыталась позвонить Игорю, но он снова не взял трубку. Вероятно, все еще на разборе полетов или уже спит после изматывающего дня.

Она осталась наедине с собой. И с навязчивыми мыслями. Слова тренера. Взгляд Кирилла. И этот проклятый шанс от Зайцева, который казался уже не возможностью, а угрозой всему, что она с таким трудом построила.

Она потянулась к рюкзаку и вынула оттуда визитку. Простой белый прямоугольник с именем и номером. «Испытательный сбор». Две недели на принятие решения.

Варя закрыла глаза, сжимая картонку в пальцах. С одной стороны – спокойная, предсказуемая жизнь с Игорем, диплом, тихое счастье. С другой – адреналин, боль, риск и призрачный шанс снова стать той, кем она была рождена быть.

И посреди этого хаоса – Кирилл. Его одержимость, его боль, его “надо поговорить”, которое могло перевернуть все с ног на голову.

Решение не приходило. Только тяжесть и понимание, что любое движение – вперед, к Зайцеву, или назад, в объятия прошлого, – будет болезненным. А стоять на месте становилось все невозможнее.

Глава 2.

Пустота в квартире к утру не рассеялась, она лишь загустела, словно холодный туман. Варя провела ночь в тревожной дремоте, ворочаясь на простынях, которые все еще пахли Игорем, – слабый, ускользающий аромат его одеколона, напоминание о безопасности, которая была сейчас так далеко.

Она механически приготовила кофе, ее пальцы дрожали. Телефон молчал. Игорь не звонил. Кирилл не писал больше. Это затишье было обманчивым, как затишье перед бурей.

Она снова достала визитку Зайцева. “Испытательный сбор”. Две недели. Она положила ее на стол, рядом с чашкой, и просто смотрела, будто ожидая, что картонка сама примет за нее решение.

Ее спас от размышлений резкий звонок в дверь. Сердце екнуло – нелепая, мгновенная надежда, что это Игорь вернулся сюрпризом. Она подбежала, взглянула в глазок и отшатнулась, словно от удара током.

За дверью стоял Кирилл.

Он был в простой темной толстовке, без спортивной формы, выглядел уставшим. Его руки были засунуты в карманы, а взгляд, тяжелый и неспящий, был устремлен на дверь, будто он видел ее сквозь дерево.

Варя замерла, не дыша. Уйти. Сделать вид, что меня нет. Но он, казалось, чувствовал ее присутствие.

– Варя, – его голос прозвучал приглушенно, но властно сквозь дверь. – Открой. Я знаю, что ты там.

Она медленно, почти против воли, повернула ключ.

Дверь открылась. Они стояли друг напротив друга в тесном коридоре. Он был таким большим, заполнял собой все пространство. От него пахло холодным утром и чем-то напряженным, знакомым.

– Как ты узнал, где я живу? – выдохнула она.

– Неважно, – он отмахнулся, его взгляд скользнул по ней, по ее растрепанным волосам, по спортивным штанам. – Ты не пришла вчера.

– У меня не было причин приходить.

– Причины были, – он шагнул вперед, вынуждая ее отступить в прихожую. Дверь закрылась за ним с глухим щелчком, изолируя их в маленьком пространстве. – Мы не закончили тот разговор. Год назад.

– Все было закончено, Кирилл. Я осталась с Игорем. Ты извинился. Мы… – она запнулась, вспомнив тот поцелуй на балконе.

– Мы ничего не закончили, – он перебил ее, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, тот самый, что пугал и притягивал одновременно. – Ты просто убежала. Как вчера.

Он окинул взглядом квартиру, его взгляд задержался на двух чашках на полке, на мужской куртке на вешалке. Его лицо исказилось гримасой, в которой было что-то от боли.

– У тебя тут мило. Уютно. – Слова прозвучали как обвинение.

– Уйди, Кирилл.

– Зайцев, – выпалил он вдруг, вернув взгляд на нее. – Что он тебе предложил?

Варя почувствовала, как подкашиваются ноги. Так вот о чем этот визит. Не о прошлом. О будущем.

–Это не твое дело.

– Он звал тебя в сборную, да? – Кирилл снова шагнул к ней, теперь они стояли почти вплотную. Он не касался ее, но его близость была осязаемой, давящей. – Ты что, серьезно думаешь об этом? После всего? Ты сломаешься снова, Варя. Они там не будут с тобой нянчиться.

– А ты? – вырвалось у нее, голос дрогнул от нахлынувшей ярости. – Ты нянчился? Ты чуть не сломал мне колено! Нарочно!

Это висело между ними все это время, но она никогда не бросала ему это в лицо так прямо.

Его лицо побелело. На секунду в его глазах мелькнуло что-то дикое, почти животное, и он резко схватил ее за запястье. Не больно, но так, чтобы она не могла вырваться.

– Я был не в себе! – прошипел он. – Я видел, как ты смотришь на него, на этого баскетболиста! И я сходил с ума!

– Это не оправдание! – она попыталась вырваться, но его хватка была стальной. – Ты знал про мою травму! Ты знал!

– Я знал! – крикнул он, и его голос сорвался. – И я ненавидел себя каждый день после этого. Но я не позволю тебе сломать себя снова из-за каких-то иллюзий! Ты не вернешься туда, Варя. Ты останешься здесь.

Внезапно его хватка ослабла. Он все еще держал ее за руку, но теперь это было не сдерживание, а нечто иное. Его пальцы обжигали ее кожу. Его дыхание смешалось с ее дыханием. Он смотрел на нее с той самой всепоглощающей одержимостью, что когда-то разбила ее в осколки.

– Ты боишься не травмы, – тихо, почти шепотом, сказал он. – Ты боишься себя. Той, какой ты становишься рядом со мной.

И прежде чем она успела что-то сказать, он наклонился и прижался губами к ее губам.

Это не был нежный поцелуй. Это был захват. Заявление прав. Взрыв, который отозвался огнем во всем ее теле, знакомым и пугающим. Год попыток забыть, построить новую жизнь, рухнул в одно мгновение. Она замерла, парализованная, не в силах оттолкнуть его, не в силах ответить.

Он оторвался так же резко, как и начал. Его глаза были темными, почти черными.

– Решай, Варя, – прошептал он. – Но помни, с кем ты играешь.

Он отпустил ее руку, развернулся и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Варя стояла одна в прихожей, прижав пальцы к губам, все еще чувствуя его жгучее прикосновение. На столе лежала визитка Зайцева. В телефоне молчал Игорь. А в воздухе висел вкус Кирилла – вкус страсти, боли и полного, тотального разрушения.

Она стояла, все еще ощущая жгучее прикосновение его губ на своих. Словно клеймо. В ушах гудело, а в висках стучало: ”Ты боишься себя. Той, какой ты становишься рядом со мной”.

Это было правдой. Самой страшной правдой, которую он мог вытащить наружу. Рядом с Игорем она была спокойной, уравновешенной, “исцеленной”. Рядом с Кириллом, она становилась вулканом. Взрывоопасной, иррациональной, живой. И этот взрыв был одновременно и самым страшным, и самым желанным чувством в ее жизни.

Давление, которое копилось с самого вчерашнего дня – встреча с Зайцевым, молчание Игоря, тяжелый взгляд Марка, слова тренера и теперь это… этот поцелуй, эта война, объявленная ей снова, – все это нахлынуло единой, сокрушительной волной.

Голова закружилась. Комната поплыла перед глазами. Она попыталась сделать шаг, чтобы опереться о стену, но ноги подкосились. Короткий, сдавленный крик вырвался из ее горла – не от боли, а от беспомощности перед этим хаосом внутри.

И все поглотила темнота.

Она пришла в себя от пронзительного холода. Лежала на полу в прихожей, щекой прижавшись к прохладному ламинату. Слеза засохла на виске. Сколько прошло времени? Пять минут? Час?

Она медленно поднялась, опираясь на дверной косяк. Тело было ватным, в голове – пустота и оглушительный звон. Она доплелась до кухни, налила стакан воды дрожащими руками и сделала несколько глотков, пытаясь прогнать тошноту.

Взгляд упал на смартфон, лежащий на столе. Экран был темным. Никто не звонил. Никто не писал. Она была абсолютно одна в этой тишине, которую только что нарушил он.

“Решай, Варя”.

Решение. Оно висело над ней дамокловым мечом. Зайцев и его сборы. Возвращение в адреналин и боль, где ее ждала либо слава, либо новое, окончательное падение. Игорь и его тихое, безопасное “завтра”. И Кирилл… Кирилл с его “сегодня”, с его огнем, который сжигал дотла.

Она подошла к окну и распахнула его, впуская в квартиру влажный холодный воздух. Он обжег легкие, но прочистил голову.

Она не могла позволить этому хаосу сломать ее. Не сейчас. Не после всего, через что она прошла.

Варя взяла телефон. Пальцы сами потянулись к номеру Игоря, но она остановилась. Что она скажет ему? “Меня только что поцеловал Кирилл, и я не уверена, кто я после этого”? Нет. Это было бы предательством. И по отношению к нему, и по отношению к себе.

Вместо этого она открыла контакты и нашла новое, незнакомое имя – Зайцев.

Она не стала звонить. Она набрала сообщение. Короткое. Простое. Решение, принятое на грани отчаяния, но единственное, которое казалось хоть сколько-нибудь верным в этот момент.

“Я еду. Вышли, пожалуйста, подробности по сборам. Варя Соколова.”

Она отправила его, не дав себе передумать. Потом подняла глаза и посмотрела на свое бледное отражение в темном стекле окна.

Она сделала шаг. Вперед. Навстречу старой боли, старому страху и, возможно, старой себе. Потому что оставаться здесь, в этой ловушке спокойствия и страсти, было уже невозможно.

Сообщение было отправлено. Точка невозврата пройдена. Теперь главное – не думать, не анализировать, а действовать. Автоматически. Пока не нахлынула паника.

В голове всплыло воспоминание: Алексей Иванович, пару месяцев назад, сунул ей в руку визитку после того, как она пожаловалась на старую боль в колене после долгого дня на ногах.

“Возьми. Мурашко, Андрей Петрович. Врач для наших в медпункте кампуса. Сотрудникам без очереди. Не запускай себя, Соколова”.

Она никогда не решалась пойти. Боялась услышать вердикт, который окончательно поставит крест на всех тайных надеждах. Но теперь… теперь это было необходимо. Если она едет на сборы к Зайцеву, она должна знать, с чем идет. Она должна быть честной с собой.

Варя быстро собралась, натянула куртку и вышла из квартиры, стараясь не смотреть на дверь, за которой несколько часов назад стоял Кирилл.

Медпункт располагался в одном из старых корпусов. Запах антисептика и тишина. Девушка-регистратор, услышав фамилию и что она от Алексея Ивановича, без лишних слов пропустила ее.

Андрей Петрович Мурашко оказался немолодым мужчиной с внимательными, уставшими глазами. Он молча выслушал ее сбивчивый рассказ – старая спортивная травма, колено, периодические боли, необходимость понять, возможно ли…

– Раздевайтесь, будем смотреть, – коротко сказал он, прервав ее.

Осмотр был тщательным и безмолвным. Его пальцы, твердые и опытные, прощупывали сустав, сгибали ногу, проверяли каждую связку. Варя закусывала губу, готовая к худшему.

– Рентген нужно сделать, конечно, – наконец произнес он, отходя. – Но по первичному осмотру… Деформации сустава нет. Мышечный корсет развит хорошо, даже слишком для “сотрудника”. – Он посмотрел на нее прямо, и в его взгляде мелькнуло понимание. – Тренируешься. Тайком.

Варя покраснела и опустила глаза.

– Врач Зайцев, из молодежной сборной, звал меня на сборы, – выдохнула она, словно делая признание. – Я… согласилась.

Мурашко медленно кивнул, без удивления.

– Так и знал. Зайцев чутьем чует тех, кто еще не остыл. Слушай, девочка. Колено твое – не хрусталь. Оно выдержит. Но… – Он сделал паузу, его взгляд стал серьезным. – Но психологически ты готова? Там будут давить. Будут ломать. Будут смотреть на тебя как на инвалида, который лезет не в свое дело. Травма в прошлом – это клеймо. Ты уверена, что готова это клеймо носить снова, на виду у всех?

Его слова врезались в самое сердце. Он говорил не о физиологии, а о том, чего она боялась больше всего – о взглядах, о шепоте за спиной, о жалости и недоверии.

– Я… не знаю, – честно призналась она.

– Вот и подумай, – он выписал направление на рентген. – Физически шанс есть. А вот ментально… Решать тебе. Зайцев – хороший специалист, но он не психолог. Он будет выжимать из тебя все, не глядя на шрамы в твоей голове.

Варя взяла направление, ее пальцы дрожали.

– Спасибо, Андрей Петрович.

– Не за что. И, Соколова… – он проводил ее до двери. – Если решишься ехать – держись. Если нет – не кори себя. Иногда настоящая сила не в том, чтобы пройти через боль, а в том, чтобы признать, что она тебе больше не нужна.

Она вышла из медпункта с листком направления в руке и с новой, еще более тяжелой мыслью в голове. Физически она могла. А душа? Та самая часть ее, что только что откликнулась на поцелуй Кирилла, жаждавшая бури, а не покоя…

Готова ли она?

Слова врача эхом отдавались в голове, смешиваясь с воспоминанием о поцелуе Кирилла. Ей нужно было заземлиться. Услышать голос Игоря. Его спокойный, уверенный тон должен был вернуть ей ощущение реальности, отменить этот сюрреалистичный кошмар, в который превратился ее день.

Она достала телефон, с надеждой глядя на экран. Ничего. Ни одного сообщения. Ни одного пропущенного вызова.

“Может, он просто очень занят”, – попыталась она убедить себя, набирая его номер.

Вызов ушел в тишину. Долгие гудки, а затем – голосовая почта. “Абонент временно недоступен…”

Она сбросила и быстро набрала сообщение, стараясь, чтобы паника не просочилась в текст.

“Игорь, привет. Как ты? У меня тут сложный день. Позвони, когда будет минутка. Очень нужно услышать твой голос.”

Она отправила и замерла в ожидании. Секунда. Пять. Десять. Три точки, показывающие, что сообщение доставлено, так и не сменились на “прочитано”.

Внутри все похолодело. Это уже было не просто «занят». Это было что-то другое. Что-то неприятное и тревожное.

“Неужели нет ни секунды, чтобы написать? Хотя бы одно слово? "Занят", "Позже"?”

Она сжала телефон в руке, чувствуя, как по щекам катятся предательские слезы. Она осталась одна. Совершенно одна. Своим решением ехать на сборы она отрезала себя от прошлого. Своим молчанием Игорь отрезал ее от настоящего. А Кирилл… Кирилл своим появлением вытолкнул ее в какое-то тревожное, нестабильное будущее.

Она сидела на кровати, глядя в стену, и понимала, что ее “тихая гавань” дала течь. И самый страшный шторм был еще впереди.

Она сидела, не двигаясь, пока сумерки за окном не сгустились в настоящую ночь. Телефон лежал на коленях мертвым грузом. Молчание Игоря было оглушительным. Оно кричало громче любых слов, громче поцелуя Кирилла, громче трезвого голоса врача.

Это молчание было ответом. Жестоким и окончательным.

Варя медленно поднялась. Ноги сами понесли ее в ванную. Она включила воду, сняла одежду и залезла под душ, стоя под почти кипящими струями, пока кожа не покраснела, а зеркало не запотело полностью. Она пыталась смыть с себя всё: прикосновение Кирилла, запах медицинского кабинета, тяжелый взгляд Зайцева и это давящее, унизительное чувство брошенности.

Но оно не смывалось.

Завернувшись в халат, она вернулась в комнату и снова взяла телефон. Ничего. Она открыла чат с Игорем. Ее последнее сообщение висело одиноким маяком в пустоте. Она пролистала вверх. Их переписка последних дней была сухой, деловой. “Долетел”. “Как дела”. “Целую”. Он отдалялся. Она слишком поздно это заметила, увязнув в своих внутренних бурях.

Глаза снова наполнились слезами, но на этот раз это были слезы гнева. Гнева на него, на себя, на всю эту несправедливую ситуацию.

Ее пальцы сами потянулись к визитке Зайцева, лежавшей на тумбочке. Она взяла ее. Твердый картон был единственной опорой в рушащемся мире.

И в этот момент телефон наконец вибрировал.

Сердце замерло. Она резко посмотрела на экран.

Кирилл.

Не Игорь. Кирилл.

Сообщение было коротким.

“Завтра. Задний выход. 18:00. Придешь.”

Варя сглотнула ком в горле. Вчера она бы испугалась. Вчера она бы убежала. Но сегодня… Сегодня ей было нечего терять.

Она не ответила. Она просто положила телефон и визитку рядом. Два вызова. Две разные пропасти.

Одна вела в неизвестность, к боли, к возможному краху, но зато к честности с самой собой.

Другая – в знакомый ад, в страсть, которая обжигала, в разрушение, которое манило.

А тихая гавань, в которой она так отчаянно пыталась укрыться, оказалась миражом.

Она потушила свет и легла в постель, глядя в потолок. Завтра. Завтра ей предстояло сделать выбор. И впервые за долгое время она чувствовала не страх, а леденящее спокойствие обреченного. Решение созревало в темноте, горькое и неизбежное.

День обещал быть «интересным» с самого утра. Первым делом сломался чайник, с шипением и клубом пара испустив дух прямо у нее на глазах. Варя просто посмотрела на него – истеричный смех подкатывал к горлу. Было ощущение, что вселенная вставляет ей палки в колеса на ровном месте.

Спускаясь по лестнице, она оступилась, и лишь резким хватом за перила удалось избежать падения. Сердце бешено колотилось, а в ушах звенело. Уже плохой знак.

На первой же паре она с ужасом поняла, что забыла зарядник. Процента через двадцать телефон разрядится в ноль, окончательно отрезав ее от мира. От Игоря. От любых новостей. Мысль была панической.

Когда она, измотанная и на взводе, пришла в зал, картина, которая предстала ее глазам, заставила ее застыть на пороге.

На площадке шла интенсивная тренировка. Но командовал процессом не Алексей Иванович, а он – Зайцев. Он стоял в центре, его громовый голос отдавал команды, а его пронзительный взгляд сканировал каждого игрока. Алексей Иванович находился рядом, но на вторых ролях, кивая и делая пометки в блокноте.

Вся команда была на пределе. Даже братья Бровкины пыхтели, выкладываясь по полной. Кирилл работал с таким свирепым сосредоточением, будто хотел прожечь мячом пол. Его взгляд на секунду скользнул по Варе, стоящей в дверях, – быстрый, обжигающий, – и сразу вернулся к игре.

Стёпа что-то кричал, организуя атаку. Марк молча и эффективно гасил мячи в пол. Даже Егор, обычно спокойный, был собран и резок в движениях.

Зайцев заметил ее. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, на мгновение остановился на ней, но он не кивнул, не подозвал. Он просто продолжил наблюдать, как будто она была частью декораций. Но Варя поняла. Это был тест. Он показывал ей разницу между ее тайными одинокими тренировками и настоящей, профессиональной работой. Показывал уровень, на который ей предстояло выйти. Если она решится.

Алексей Иванович, поймав ее взгляд, лишь тяжело вздохнул и мотнул головой, словно говоря: “Вот, полюбуйся, во что ты ввязалась”.

Варя стояла, чувствуя, как по ее жилам вместо крови бежит жидкий огонь страха и азарта. Сломанный чайник, забытый зарядник, едва не случившееся падение – все это казалось мелкими помехами на фоне того вызова, что смотрел на нее с площадки.

Она медленно прошла на свою скамейку, но сегодня она не могла просто сидеть. Каждый мускул в ее теле напрягся в ответ на ритм игры. Она следила за каждым движением, каждым пасом, каждым ударом.

И поймала себя на мысли, что ее рука непроизвольно сжалась в кулак, повторяя траекторию удара Кирилла. Старая боль в колене отозвалась не ноющей болью, а глухим, знакомым эхом былой мощи.

День и правда обещал быть интересным. И самым интересным в нем было еще впереди – встреча с Кириллом в шестом часу у заднего выхода. С пустым телефоном и полной неопределенностью в душе.

Зайцев не просто командовал – он громил их. Его голос, словно раскаты грома, рубил воздух в гулком зале.

– Остановись! – рявкнул он, и игра замерла. Он прошелся взглядом по запыхавшимся игрокам. – И это вы выиграли прошлые матчи? Да вас школьная команда разорвала бы! Вы вообще ни о чём! Ни тактики, ни сыгранности, одна грубая сила!

Он резко повернулся, его взгляд, словно прожектор, выхватил Варю, застывшую у скамейки.

– Соколова!

Ледяная волна пробежала по ее спине. Все головы повернулись в ее сторону.

– Ты чего там врослась, как приклеенная? – Зайцев недовольно мотнул головой в сторону подачи. – На подачу! Давай, покажи, на что способна твоя “аналитика” на практике.

В зале повисла гробовая тишина. Алексей Иванович что-то хмуро пробормотал себе под нос, но не вмешался. Варя почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она посмотрела на Кирилла. Он стоял на площадке, его взгляд был тяжелым и пристальным, в нем не было насмешки -только вызов. “Покажи им”, – словно говорили его глаза.

Сердце колотилось где-то в горле. Она отложила планшет и, не глядя ни на кого, медленно пошла к лицевой линии. В руках оказался знакомый до боли вес мяча. Ладони вспотели.

Она поставила мяч, отступила на несколько шагов. Гулкая тишина давила на уши. Она видела шестерых игроков на той стороне сетки, готовых принять ее удар. Видела насмешливый взгляд Стёпы и оценивающий – Марка. Чувствовала на себе горящий взгляд Зайцева.

Она закрыла глаза на секунду. Не молитва. Просто попытка отключиться. Вспомнить. Вспомнить не боль, не страх, а то самое чувство полета и мощи, которое было ей знакомо лучше всего на свете.

Разбег. Короткий, мощный. Прыжок. Тело, помнящее каждое движение, сработало само. Взлет, удар – резкий, хлесткий, почти свистящий.

Мяч пронесся над сеткой по крутой дуге и врезался в самый угол площадки, буквально в метре от растерянного Егора. Тот лишь ахнул, даже не сдвинувшись с места.

В зале на секунду воцарилась абсолютная тишину. А потом раздался хриплый возглас Зайцева:

– Вот! – он ткнул пальцем в сторону Вари, обводя взглядом команду. – Вот что такое подача с пониманием угла и силы! А вы как слоны в посудной лавке!

Варя стояла, переводя дух, все еще чувствуя эхо удара в ладони. Она не смотрела на Зайцева. Она смотрела на Кирилл. И он смотрел на нее. И в его глазах не было одержимости. Там было что-то другое. Уважение. И гордость.

В этот момент ее телефон в кармане спортивных штанов наконец разрядился и отключился. Символично. Прошлая жизнь, с ее страхами и сомнениями, осталась за порогом. Здесь и сейчас началось что-то новое.

– Видите?! – не унимался Зайцев, его голос гремел под сводами зала. – Элементарщина! Один точный удар, и вся ваша оборона рассыпалась в пыль! Вы думать на площадке вообще не хотите!

Варя все еще стояла на линии подачи, ее ладони горели, а в ушах стучала кровь. Первая подача была вызовом, выстрелом в прошлое. Теперь нужно было думать.

Она поймала взгляд Кирилла. Он стоял в первой линии, его поза была собранной, готовой к приему, но в его глазах читался невысказанный вопрос. “Что дальше?”

Зайцев смотрел на нее, выжидающе. Он ждал повторения. Еще одной силовой подачи на грани возможного.

Но Варя вдруг поняла, что сила – не единственное ее оружие. Годы на скамейке запасных научили ее не просто бить, а видеть. Видеть слабые места.

Она сделала короткий разбег и послала мяч чуть легче, выше, целясь не в угол, а в стык между зонами приема – туда, где сходились Марк и Стёпа.

Расчет оказался верным. Мяч, не несясь с убийственной скоростью, свалился точно в “мертвую зону”. Марк, ожидавший мощного удара, сделал резкий выпад, Стёпа среагировал долей секунды позже. Их взгляды пересеклись в нерешительности, и в этот миг мяч коснулся пола.

Но игра не остановилась. Кирилл, находившийся ближе всех, молниеносно среагировал. Он не стал пытаться принять сложный мяч. Вместо этого он коротким, резким движением перебросил его через сетку – прямо к Варе, стоявшей на своей лицевой.

Это был не пас. Это был вызов. Проверка. “Что ты сделаешь теперь? Сыграешь по правилам или покажешь, что умеешь на самом деле?”

Мяч летел к ней, и у Вари не было ни секунды на раздумья. Она не стала его принимать. Она не стала его обрабатывать. Она увидела мгновенную картину: противник, застигнутый врасплох ее нестандартной подачей, еще не успел перестроиться. Свободное поле зияло в левой части их площадки.

Ее тело среагировало раньше сознания. Короткий замах, и она не просто отбила мяч, а выбила его – резко, плоско, словно клюшкой – точно в эту пустоту.

Мяч вонзился в пол в метре от растерянного Дениса Бровкина, который даже не шелохнулся.

Наступила тишина, еще более оглушительная, чем после первой подачи.

А потом Зайцев рассмеялся. Коротко, беззвучно, одними плечами.

– Наконец-то, – произнес он уже без крика, но так, что было слышно каждое слово. – Наконец-то я вижу на этой площадке хоть каплю мысли.

– Всё, – Зайцев отрубил, обводя взглядом вымотанную команду. – На сегодня с вас хватит. Свободны. Разбирайте свои ошибки.

Он дождался, когда игроки начали расходиться по раздевалкам, и резко мотнул головой в сторону Вари.

– А ты, Соколова, остаешься.

Она замерла, чувствуя, как на нее смотрят десятки глаз. Кирилл прошел мимо, его плечо слегка коснулось ее плеча – мимолетное, почти неосязаемое прикосновение, но от него по телу пробежала волна тока.

Когда зал опустел, Зайцев скрестил руки на груди.

– Теория теорией, но волейбол играют не на бумаге. Давай посмотрим, что ты умеешь без бронежилета в виде скамейки.

Он резко свистнул.

–Жуков! Семенов! Бровкины! На площадку! – Он указал на Марка и братьев. – Капитан, ты с ними. – Кирилл, уже у выхода, остановился и медленно развернулся, его лицо ничего не выражало.

Затем Зайцев повернулся к Варе и Стёпе, который смотрел на происходящее с испуганным интересом.

– Вы вдвоем. Против них пятерых.

Стёпа ахнул.

– Тренер, это же… нас раздавят!

– А ты не давай, – холодно парировал Зайцев. – Соколова, ты – диагональная и доигровщик в одном лице. Жуков, твоя задача – вытаскивать для нее любые мячи. Цель – выиграть три очка. Хотя бы три.

Варя почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Двое против пятерых. Причем против самых сильных игроков команды. Это было не просто испытание. Это было унижение. Или возведение в сан.

Кирилл вышел на площадку, его взгляд был тяжелым и непроницаемым. Марк занял позицию, его шрам придавал лицу выражение холодной готовности. Братья Бровкины встали у сетки, создавая живую стену.

– Судью на мыло! – пробормотал Стёпа, но уже занял место связующего.

Первый же мяч с подачи Кирилла пришелся точно на Варю. Удар был яростным, но она успела среагировать – приняла низко, едва не коснувшись пола коленом. Боль пронзила сустав знакомым огнем.

– Света! – крикнул Стёпа, выцеливая передачу.

Она пошла на взлет. Перед ней была стена из двух Бровкиных и Марка. Кирилл ждал ее удара в углу. Нельзя было бить силой. Только умом.

Она сделала вид, что замахивается на мощный удар, но в последний момент лишь легонько коснулась мяча, отправив его коротким укороченным в самую дальнюю от всех точку.

– Очко, – прокомментировал Зайцев без эмоций.

Следующую подачу принимал Марк. Мяч пришел жестко, Стёпа едва успел его выбросить Варе, но передача была неудобной, слишком близко к сетке. Вариантов не было. Она в прыжке, почти из-за линии атаки, вколотила мяч по линии, прямо вдоль блока Артема Бровкина. Мяч чисто прошел, коснувшись пола.

– Два, – голос Зайцева прозвучал громче.

Третья подача была от Егора. Мяч пошел по сложной траектории. Стёпа бросился за ним, вытянулся в шпагат и выцарапал мяч, но отправил его куда-то в потолок.

–Я! – крикнула Варя, отталкивая Стёпу. Она отбежала назад, поймала падающий мяч и, не глядя, одной рукой перебросила его через сетку – снова в зону, которую по логике игры никто не должен был закрывать.

Но там уже был Кирилл. Он будто читал ее мысли. Он ждал. Мяч пришелся ему прямо в руки. Казалось, все потеряно. Но Варя не остановилась. Она рванулась к сетке, в прыжке, повторив его же трюк годичной давности – чисто сыграв на блоке, она коснулась мяча, который он уже готовился отправить в пол, и скинула его обратно, на его же сторону.

Кирилл, не ожидавший такого, не успел среагировать. Мяч упал у его ног.

Тишина.

– Три, – Зайцев разжал скрещенные руки. – Хватит.

Он подошел к Варе, с которой градом лил пот, а колено горело огнем.

– Завтра в восемь утра на вокзале. Билет уже куплен. Не опоздаешь.

И, не дожидаясь ответа, он развернулся и ушел.

Варя стояла, опираясь руками о колени, пытаясь перевести дыхание. Она чувствовала на себе взгляд. Подняла глаза.

Кирилл смотрел на нее через сетку. И впервые за долгое время в его глазах не было ни одержимости, ни боли. Там было чистое, незамутненное уважение. И что-то еще, от чего у нее перехватило дыхание сильнее, чем от всей игры.

– Поздравляю, Соколова, – тихо сказал он. – Кажется, ты только что выиграла свой самый важный матч.

Слова Зайцева повисли в воздухе, а затем обрушились на нее всей своей тяжестью. “Завтра в восемь утра на вокзале. Билет уже куплен”. Не предложение. Не просьба. Приказ. Факт, не терпящий возражений.

И этот взгляд Кирилла. Не одержимость, а уважение. И что-то еще… что-то, отчего внутри все оборвалось. Потому что это «что-то» выглядело как прощание.

Весь этот день – унижение, давление, эта изматывающая, невыполнимая игра – накрыло ее одной волной. Не гордостью, не триумфом, а бешеной, животной яростью. Яростью на Зайцева, который распоряжался ее жизью, как пешкой. На Кирилла, который смотрел на нее, будто видел насквозь. На Игоря, который пропал. На саму себя, за то, что позволила всему этому случиться.

Без единого слова она резко выпрямилась. Глаза ее потемнели. Она подошла к мячу, что лежал у ее ног, подобрала его и, развернувшись, изо всех сил швырнула в стену.

ГРОХОТ.

Удар был таким сильным, что мяч отскочил почти до середины зала и покатился с глухим стуком. В зале воцарилась мертвая тишина. Даже Стёпа не нашел, что сказать.

Не глядя ни на кого, особенно на Кирилла, Варя развернулась и быстрыми, сбивчивыми шагами направилась к выходу. Она чувствовала их взгляды на своей спине -удивленные, шокированные, осуждающие.

Дверь распахнулась и захлопнулась за ней с оглушительным стуком.

Она не пошла в раздевалку. Она прошла прямо по коридору, вышла на улицу и вдохнула холодный воздух полной грудью. Руки дрожали. В горле стоял ком.

Она не хотела их побед. Не хотела их уважения. Не хотела этого билета, купленного без ее согласия.

Она просто хотела, чтобы мир перестал на нее давить.

Но мир, казалось, и не думал отпускать. Из кармана ее спортивных штанов торчала скомканная визитка Зайцева. А в памяти горел образ Кирилла, который смотрел на нее так, будто знал, что она сорвется. И будто… ждал этого.

Она шла, не разбирая дороги, просто стараясь уйти подальше. От университета, от зала, от этого удушливого чувства, что ее снова загнали в угол, пусть и с благими намерениями. Она свернула в тихий переулок за общежитием, где обычно никого не бывало, и наконец остановилась, прислонившись лбом к прохладной кирпичной стене, пытаясь перевести дух.

– На, – резкий голос прозвучал прямо за спиной.

Варя вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стоял Кирилл. Он дышал тяжело, словно бежал, в его руке висела ее спортивная сумка, которую она в ярости забыла в зале.

– Ты забыла, – он протянул сумку. Его лицо было напряженным, а во взгляде бушевала буря – не гнев, а что-то более сложное. Разочарование? Досада?

Она молча взяла сумку, ее пальцы едва не коснулись его.

– Что это было, Соколова? – его голос был низким и резким. – Истерика? Или показательное выступление для нового тренера?

–Отстань, Кирилл, – прошипела она, пытаясь обойти его.

Он шагнул вперед, блокируя путь.

– Нет. Ты выложилась там. Выиграла. Получила то, о чем, как я думал, ты тайно мечтаешь. А потом устроила цирк. Объяснись.

– Я ничего тебе не должна! – выкрикнула она, и голос ее сорвался. В нем прозвучала вся накопившаяся боль и ярость.– Вы все решаете за меня! Зайцев покупает билеты, ты смотришь своими проникающими глазами, Игорь пропал… Я устала быть куклой в вашем театре!

– Так вот в чем дело, – он не отступил. Его взгляд пристально впивался в нее. – Ты не злишься на билет. Ты злишься, потому что боишься. Боишься, что у тебя получится. Боишься, что тебе придется отказаться от этого своего удобного мирка с баскетболистом и снова стать настоящей. И это тебя бесит больше всего.

Его слова попали точно в цель. Она чувствовала, как ее защитная скорлупа трескается.

– А ты? – бросила она ему в лицо, отчаянно пытаясь контратаковать. – Ты чего бежал за мной? Жалеешь? Думаешь, твой поцелуй вчера что-то изменил? Что я теперь твоя ответственность?

Лицо Кирилла исказилось.

– Я бежал за тобой, потому что увидел в твоих глазах то же самое, что было год назад. Панику дикого зверя в клетке. И я знаю, чем это заканчивается. – Он шагнул еще ближе, теперь они почти соприкасались. – Ты либо сломаешься сама, либо сломаешь кого-то другого. И мне наплевать на твоего баскетболиста и на Зайцева. Я не позволю тебе сломаться. Потому что…

Он запнулся, впервые за все время его уверенность дала трещину.

– Потому что я не переживу этого во второй раз.

Он не стал ждать ответа. Резко развернулся и зашагал прочь, оставив ее одну в пустом переулке с сумкой в одной руке и с разбитым сердцем – в другой. И с осознанием, что он, как всегда, был прав. Она боялась. И это было самым ужасным.

Он ушел, оставив за собой гулкую тишину, в которой оглушительно звенели его слова. “Я не переживу этого во второй раз”. Они вонзились в нее острее любого ножа.

Эмоции, которые она пыталась сдержать, прорвали плотину. Гнев, страх, растерянность, ярость, отчаяние – все смешалось в один клубок, который подкатывал к горлу, вызывая тошноту. Ее вырвало, прислонившись к той же холодной стене, судорожно и беззвучно, от одной только ядовитой горечи происходящего.

Слезы текли по лицу сами собой, смешиваясь с потом и грязью на кирпичах. Она не знала, что делать. Куда идти. Кому звонить. Мир расползся на миллион осколков, и каждый резал ее изнутри.

И тогда, в отчаянии, когда разум отключился, а телом правила слепая, животная потребность выплеснуть эту боль наружу, пришла самая тупая, примитивная идея.

Она сжала правую руку в кулак. Пальцы впились в ладонь. И изо всех сил, с коротким, сдавленным криком, она ударила по грубой кирпичной кладке.

Острая, ослепляющая боль пронзила костяшки, отдалась эхом в запястье и пошла выше, по руке. Она вскрикнула – не громко, а скорее захлебнувшись, и отшатнулась, прижимая поврежденную руку к груди.

На смену ярости пришла пустота. Глухая, оглушающая. Она стояла, смотря на проступившую на сбитых костяшках кровь, и понимала, что достигла дна. Это был ее личный дно. Предел.

И в этой оглушительной тишине, среди боли в руке и пустоты внутри, родилось одно-единственное, кристально ясное решение. Оно не было громким. Оно не было героическим. Оно было простым и окончательным.

Она больше не будет биться головой о стену. Ни в прямом, ни в переносном смысле.

Она вытерла лицо рукавом куртки, не глядя на окровавленные костяшки. Подняла с земли сумку. И пошла. Не домой. Не к Игорю. Не к Кириллу.

Она пошла на вокзал. У нее не было денег на такси, а до восьми утра оставалась целая ночь. И это было правильно. Она должна была прийти туда пешком. Должна была провести эту ночь в ожидании, одна, со своей болью и своим решением.

Чтобы утром сесть в поезд и никогда не оглядываться назад.

Запах вокзала – пыль, потаенная тоска и дешевый кофе – показался ей единственной честной вещью за последние дни. Она нашла свободную скамейку в углу, подальше от людского потока, и опустилась на нее, как подкошенная.

Тело ныло, рука пульсировала болью, а внутри была лишь выжженная пустыня. Она сидела так, не двигаясь, может, час, а может, два, глядя, как люди спешат к своим поездам, к своим жизням.

И вдруг, как утопающий за соломинку, она ухватилась за последнюю ниточку, связывающую ее со старым, понятным миром. Учеба. Работа. Ответственность. То, что она сама для себя построила. Это был предлог, отговорка, но сейчас ей отчаянно нужно было хоть что-то, что давало бы ей право передумать.

Достав телефон, она с удивлением обнаружила, что он еще не разрядился окончательно. Словно сама судьба давала ей этот шанс. Дрожащими пальцами она нашла номер Зайцева и набрала его.

Тот ответил почти мгновенно, будто ждал.

– Соколова? – его голос был ровным, безразличным.

– Я… – ее собственный голос прозвучал хрипло и чужо. – Я не могу завтра. У меня университет. И работа. Я не могу все бросить.

На той стороне повисла пауза.

– У тебя что, стипендия больше, чем будущая карьера в сборной? – спросил он без тени сарказма, с ледяной простотой.

– Это моя жизнь! – выдохнула она, и голос снова задрожал. – У меня есть обязательства…

– Обязательства, – он перебил ее, и в его тоне впервые прозвучало что-то, отдаленно напоминающее презрение. – Перед кем? Перед преподавателями, которые тебя не запомнили? Перед работодателем, которому ты нужна как запасной статистик? Или, может, перед тем парнем, который даже телефонную трубку поднять не может, когда тебе плохо?

Она замерла, словно ее окатили ледяной водой. Он знал. Он все видел и все понимал.

– Слушай меня, девочка, и запомни хорошенько, – его голос стал тише, но от этого только жестче. – Ты сейчас сидишь и ищешь себе оправдания, потому что боишься. Это нормально. Но не позорься. Не прикрывайся чужими ожиданиями. Ты либо хочешь этого всем своим избитым, истерзанным нутром, либо нет. Университет подождет. Работа найдется другая. А этот шанс – нет.

Он снова сделал паузу, давая ей проглотить его слова.

– Решай сейчас. Прямо сейчас. Или ты завтра в восемь на перроне, или я вычеркиваю твое имя из своего блокнота навсегда. И мы больше никогда с тобой не вспомним ни о каком волейболе.

Щелчок. Он положил трубку.

Варя сидела, все еще прижимая телефон к уху, в котором стояла мертвая тишина. Она смотрела на свое отражение в грязном окне напротив – измученное, бледное, с синяком, уже проступающим под глазом, и окровавленными костяшками.

Он был прав. Она искала оправдания. Цеплялась за соломинку утопающего, которая на поверку оказалась гнилой.

Она медленно опустила телефон. Посмотрела на табло с расписанием. Поезд, который должен был увезти ее на сборы, был указан там. Рейс 107, отправление 08:15.

Она осталась сидеть на скамейке. Теперь ей предстояло провести ночь, глядя на эти цифры, и решить, кто она – Варя, которая боится, или Соколова, которая летит.

Глава 3.

Прошло уже больше недели, а Варя все еще ловила себя на мысли, что ждет пробуждения. Ждет, что этот сон – тяжелый, выматывающий, пахнущий потом, льдом и нашатырем – развеется. Но каждое утро в шесть ее будил резкий звонок будильника в спартанской комнате общежития сборов, и она понимала: это реальность. Ее новая реальность.

удивительно, но с университетом вопрос решился за один телефонный разговор. Алексей Иванович, выслушав ее, лишь тяжело вздохнул в трубку: “Черт с тобой, Соколова. Значит, так тому и быть. Место за тобой сохраню. Но если вернешься с переломом – сама понимаешь”. В его голосе не было упрека, скорее… уважение. Или смирение.

А вот Игорь… Игорь пытался дозвониться. На третий день ее отключенный телефон, наконец заряженный, выдал серию пропущенных вызовов и сообщений. Сначала встревоженные: “Варя, где ты? Что случилось?”, потом обеспокоенные: “Позвони, пожалуйста, я волнуюсь”, и наконец, сдержанно-холодные: “Вижу, ты занята. Надеюсь, у тебя все хорошо”.

Она так и не перезвонила. Что она могла сказать? “Прости, я уехала в другой город на волейбольные сборы, потому что мой бывший-тиран поцеловал меня, а твое молчание меня добило”? Нет. Эта жизнь, с ее четкими графиками и спокойным светом, осталась там, за высоким забором спортивной базы.

Здесь же был ад. Прекрасный, очищающий ад.

Зайцев не давал ей ни секунды на передышку. Он снова стал для нее просто “Тренером” – бездушной, исполинской силой, что выжимала из нее все до капли. Первые дни были унизительными. Она была самой слабой. Девчонка со скамейки запасных среди подобранных Зайцевым “алмазов” – юных, голодных, уже пахнущих победой.

На нее косились. Шептались. Ее корявая, неотработанная до конца техника, ее страх перед собственным телом – все это было мишенью для насмешек и раздражения более опытных девушек.

Но Зайцев пас ее. Жестко, без сантиментов. Он ломал ее старые привычки, заставлял играть через боль, через страх, через память о той роковой травме. Он вбивал в нее новые схемы, новое понимание игры. И понемногу, очень медленно, она начала меняться.

Это было незаметно для остальных, но она чувствовала. Мышцы, забывшие былую мощь, начинали вспоминать. Скорость реакции возвращалась. А главное- просыпался тот самый азарт, та самая ярость, что когда-то делала ее великой. Только теперь она была не слепой, а управляемой. Остроконечной, как лезвие.

Как-то раз, после изматывающей двухчасовой тренировки на выносливость, когда все валились с ног, Зайцев подошел к ней, пока она, согнувшись, пыталась отдышаться.

– Ну что, Соколова, – произнес он без предисловий, – передумала уже? Хочешь обратно, к своему универу и тихой жизни?

Она выпрямилась, глядя ему прямо в глаза, все еще переводя дух.

– Нет.

Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки.

– Наконец-то. Теперь можно начинать работать по-настоящему.

И он ушел, оставив ее стоять одну посреди зала, с телом, разбитым в хлам, но с душой, которая впервые за долгие годы чувствовала себя на своем месте.

Каждый день здесь был выматывающим до предела. Тренировки сменялись кроссами, силовые – растяжкой, тактические разборы – просмотром матчей. Тело ныло постоянной, глухой болью, ставшей привычным фоном. Но именно эта боль убеждала ее – она жива. По-настоящему.

В редкие минуты затишья, вечером, засыпая за пять секунд, она успевала проверить телефон. Их общий чат с друзьями, где когда-то кипели страсти по поводу учебы, вечеринок и личной жизни, молчал. Ее исчезновение, похоже, прошло незамеченным. Эта мысль была горькой, но уже не ранящей. Та жизнь казалась ей теперь далекой и призрачной.

Зато чаты с Анной и Лилей были самыми оживленными. Они стали ее спасательным кругом, ниточкой, связывающей с тем миром, который она сама выбрала когда-то оставить.

Лиля обычно писала голосовыми, полными драмы и участия:

“Варь, ты как там, жива? Представляю, как тебя там Зайцев-садист мучает! Держись! А тут Кирилл какой-то хмурый ходит, все на тренировках звереет. Наверное, по тебе скучает!”

Варя читала это и чувствовала странное сжатие в груди. Она не отвечала на упоминания о Кирилле. Что она могла сказать?

Аня была более прагматичной, ее сообщения состояли из вопросов и восклицательных знаков:

“И как?! Много крутых девчонок? А парни с соседних сборов есть? Смотри там, не подцепи какого-нибудь красавца-гребца! Хотя… с твоим-то Игорем что делать будешь? Он мне вчера писал, спрашивал, не знаю ли я, где ты. Я сделала вид, что не в курсе. Он вроде реально переживает”.

Мысль об Игоре вызывала тяжелую, виноватую тяжесть на душе. Она откладывала этот разговор снова и снова, как трус.

Однажды вечером, когда Варя, растянувшись на койке, заливала в чат с Лилей очередное: “Жива. Еле. Мышцы отваливаются», пришло новое сообщение. Не от подруг.

Неизвестный номер.

“Слышал, Зайцев сделал из тебя человека. Правда?”

Сердце пропустило удар. Она узнала этот сдержанный, колючий стиль, даже без подписи. Кирилл. Как он достал ее номер – было неважно. Он всегда умел находить лазейки.

Пальцы сами потянулись набрать резкий ответ, но она остановилась. Вместо этого она посмотрела на свою руку – сбитые костяшки почти зажили, остались лишь желтоватые синяки. На память.

Она медленно набрала ответ, не отрицая и не подтверждая.

“Он пытается.”

Ответ пришел почти мгновенно.

“Значит, правда. Горжусь тобой, Соколова.”

Эти три слова, пришедшие от него, значили для нее в тот момент больше, чем все одобрительные кивки Зайцева. Они были знаком. Знаком того, что ее борьба, ее боль – не остались незамеченными там, откуда она убежала.

Она не ответила больше. Просто положила телефон и улыбнулась в потолок. Впервые за долгое время ее улыбка была не горькой, а спокойной. Почти счастливой.

На следующий день, во время упражнений на реакцию, ее радость пошатнулась. В зал вошел человек, чей силуэт она узнала бы из тысячи. Высокий, поджарый, с насмешливым прищуром. Максим “Ястреб” Ястребов. Лучший подающий ее поколения, чья карьера не прервалась из-за глупой травмы. Тот, кто любил напоминать ей об этом при каждой встрече.

– Смотри-ка, кого ветром занесло, – раздался его скрипучий голос, когда он проходил мимо. – Соколова. Думал, ты уже в инвалидной коляске теннисным мячиком перекидываешься. А ты, я смотрю, все еще пытаешься. Мило.

Варя ощутила, как по спине пробежали мурашки. Старая обида и злость закипели внутри. Но прежде чем она успела что-то сказать, Зайцев, стоявший рядом, рявкнул, не поворачивая головы:

–Ястребов, язык прибери. Или хочешь, чтобы я напомнил тренеру мужской сборной о твоих провалах на последнем чемпионате?

Максим скривился, но замолчал. Однако его насмешливый взгляд продолжал следить за ней всю тренировку. Каждый ее неудачный прием, каждый сбитый пас сопровождался его едва слышным фырканьем.

Это был тот самый яд, которого она боялась, вернувшись в большой спорт. Не просто конкуренция, а злорадство. Напоминание о том, что ее место, по мнению многих, было на свалке истории, а не на площадке.

Но теперь все было иначе. Раньше его слова вогнали бы ее в ступор, заставили бы сомневаться в себе. Сейчас же они стали топливом. С каждым его взглядом она выкладывалась на десять процентов больше. Принимала сложнейшие мячи, била с удвоенной силой.

В конце тренировки, проходя мимо, он бросил через плечо:

– Ничего, Соколова. Скоро контрольная. Посмотрим, как твое колено выдержит настоящую игру.

Варя остановилась, повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Голос ее был тихим, но стальным.

– Посмотрим, Ястребов. Боюсь, твоей подачи мне будет мало, чтобы вспомнить, каково это – быть выбитой из игры.

Она развернулась и ушла, оставив его с открытым ртом, чувствуя прилив горького удовлетворения. Но он не отстал. Несколько быстрых шагов – и он снова рядом, хватая ее за локоть.

– Постой, Соколова. Не спеши убегать, как тогда с трамплина, – его голос стал тише, ядовитее. – Я тебе пишу, а ты игноришь. Невежливо. Мы же старые друзья, не так ли?

Варя резко вырвала руку.

– У нас с тобой никогда не было ничего общего, Ястреб. И тем более дружбы.

– Как знаешь, – он усмехнулся, засовывая руки в карманы. – Но вопрос остается. Почему не отвечаешь? Боишься, что я напомню тебе, каково это – быть на вершине? Или, может, боишься, что я расскажу всем, как ты тогда плакала от боли, уползая с площадки? Очень трогательное зрелище, я до сих пор помню.

Варя застыла, чувствуя, как старый шрам на колене будто загорелся огнем. Он бил в самое больное место, в ее самую уязвимую точку. Но вместо того чтобы сломаться, она ощутила, как вся ярость, вся боль последних недель кристаллизуется в ледяное спокойствие.

Она шагнула к нему, сократив расстояние до минимума. Ее взгляд был таким же острым, как и его прозвище.

– Я не отвечаю тебе, Ястребов, по той же причине, по которой не обращаю внимания на лай дворовой собаки, – ее голос был тихим и четким, без единой дрожи. – Это бесполезно, неприятно и только отвлекает от действительно важных вещей. Ты – это шум. Фон. И мне надоело его слушать.

Она видела, как его надменная улыбка сползла с лица, сменяясь злобной гримасой.

– А эти, – она мотнула головой в сторону площадки, где шла тренировка, – это важное. И если ты хоть раз попробуешь встать у меня на пути, я не просто приму твою подачу, Ястреб. Я разнесу ее в клочья и отправлю тебе обратно прямо в лицо. Понял?

Не дав ему опомниться, она резко развернулась и пошла прочь, больше не оглядываясь. На этот раз он не последовал за ней.

В кармане ее спортивных штанов снова завибрировал телефон. На этот раз сообщение было от Ани.

“Варь, только что видели Игоря в кафе с какой-то девушкой. Выглядели… очень дружно. Ты в курсе?”

Варя остановилась, закрыв глаза на секунду. Удар пришел с той стороны, откуда она не ждала. Но даже эта новость не смогла сломить ее. Потому что здесь, на этой базе, под взглядом Зайцева и среди насмешек Ястреба, она закалялась. Превращалась в сталь.

Она посмотрела на свое отражение в стеклянной двери – решительное, уставшее, сильное. И тихо прошептала сама себе:

– Поняла.

Она не стала читать сообщение дважды. Не стала анализировать, выспрашивать подробности. Та Варя, что убегала от проблем, осталась в том переулке со сбитыми костяшками. Новая – действовала.

Пальцы сами набрали номер Игоря. Она приложила телефон к уху, слушая длинные гудки, и готовилась к бою. Сердце колотилось, но не от страха, а от ярости. Чистой, без примесей.

– Варя? – его голос прозвучал на том конце, удивленный и… настороженный.

– Да, это я. Та самая, что пропала, – ее тон был ледяным. – Объяснись. И не пытайся увиливать. Почему ты не звонил, когда мне было плохо? И кто та девушка, с которой ты так «дружно» проводишь время, пока я тут ломаю себя ради призрачного шанса?

Наступила пауза. Слишком затянувшаяся.

– Варя… – он начал медленно, с трудом подбирая слова. – Я пытался дозвониться. Первые дни. А потом… потом я увидел фото с твоих сборов. Там была твоя команда. И ты… ты стояла в центре, улыбалась так, как не улыбалась мне давно. Ты выглядела… на своем месте. Без меня.

Она замерла. Фото? Какое фото? И тут до нее дошло. Кто-то из девушек выложил в соцсети общее фото после одной из тренировок. На нем она действительно стояла среди других волейболисток – уставшая, но с сияющими глазами, с тем самым выражением лица, которое бывает только тогда, когда занимаешься делом всей своей жизни.

– И ты сразу решил, что я… что? Полюбила волейбол сильнее, чем тебя? – ее голос дрогнул от невероятности этой логики. – Вместо того чтобы порадоваться за меня? Позвонить и поддержать?

– А ты бы ответила? – в его тоне прозвучала горечь. – Ты сбежала, Варя. Без объяснений. Просто исчезла. А когда я наконец увидел тебя на этих фото… счастливую без меня. Мне показалось, что все встало на свои места. Ты нашла то, что искала. А я в этом новом мире, я просто лишний.

–-Ты ничего не понял, – выдохнула она, и вся злость вдруг ушла, сменившись бесконечной усталостью. – Я не “нашла волейбол”. Я вернулась к себе. А ты… ты просто не дождался. И нашел себе утешение.

– Это не так! – он вспылил. – Мы просто мы учимся в одной группе. Она поддержала меня, когда я переживал из-за тебя!

– Как мило, – ее голос снова стал стальным. – Значит, пока я рвала себе жилы здесь, ты “переживал” в обществе другой девушки. Поздравляю. Наш тихий, безопасный мирок, Игорь, оказался карточным домиком. И ты первый побежал из него, когда подул ветер.

– Варя, давай не будем…

– Нет, – перебила она. – Все уже было. До свидания, Игорь.

Она положила трубку, не дав ему договорить. Рука дрожала. В горле стоял ком. Но на душе было странно пусто и. спокойно. Одна связь с прошлым была разорвана. Окончательно и бесповоротно.

Она посмотрела на зал, где Зайцев орал на одну из девушек. На трибуны, где сидела одна из ее самых ярых недоброжелательниц по сборной и злорадно ухмылялась, наблюдая за ее разговором. И на свой телефон, где в списке контактов было новое сообщение от Кирилла.

“Контрольная завтра. Готова?"

Она медленно выдохнула. Да. Она была готова.

Вечер перед контрольной игрой выдался на удивлению тихим. Слишком тихим. И кто-то из девушек, не выдержав напряжения, организовал нечто вроде вечеринки в одной из номеров отеля, побольше. Принесли газировку, чипсы, кто-то тайком пронес пару бутылок вина. Громко играла музыка.

Варя пришла ненадолго, надеясь заглушить внутреннюю тревогу. Она сидела в углу на диване, потягивая белое вино из пластикового стаканчика, и наблюдала, как другие пытаются сбросить нервное напряжение смехом и танцами. Алкоголь мягко разливался теплом по телу, притупляя остроту завтрашнего страха.

Именно в этот момент на диван рядом с ней опустился Максим Ястребов. От него пахло дорогим одеколоном и самоуверенностью.

– Ну вот, совсем другое дело, – произнес он, его взгляд скользнул по ее стаканчику, а затем медленно поднялся до глаз. – Гораздо приятнее, чем твоя обычная колючка. Помнится, в школе после пары глотков ты становилась куда сговорчивее.

Варя нахмурилась, стараясь не поддаваться на провокацию. Их мимолетная школьная интрижка казалась такой далекой и нелепой.

– Максим, не начинай. Это было сто лет назад.

– Для меня – как вчера, – он наклонился немного ближе, понизив голос. – Ты всегда была самой яркой. И самой несговорчивой. Травма колена, уход из спорта… Жаль. Но сейчас-то ты вернулась. И я вижу, огонь внутри никуда не делся.

– Ты это уже говорил. Просто в других выражениях, – она отхлебнула вина, стараясь сохранить равнодушное выражение лица.

– Потому что это правда, – он улыбнулся, и в его улыбке было что-то знакомое, то, что когда-то могло бы ее увлечь. – Смотри, Варя. Мы оба здесь не просто так. Мы знаем, каково это – быть на вершине. И я могу быть тебе не только конкурентом. Мы могли бы быть сильной командой. Во всем.

Его рука легла на спинку дивана за ее спиной, не касаясь, но обозначая пространство. Старый, как мир, жест.

– Тебе не кажется, что ты перепутал сборную со свиданием? – она подняла на него холодный взгляд.

– Я просто вижу возможности. Мы всегда хорошо понимали друг друга без слов. На площадке и за ее пределами. Думаю, сейчас ничто не мешает нам возобновить это понимание.

Варя медленно допила вино и поставила стаканчик на стол.

–Мешает, Ястребов. Мое прошлое. И мое настоящее. И тот факт, что единственное, что меня сейчас интересует, – это чтобы вынесли тебя завтра с площадки. А все остальное… – она встала, глядя на него сверху вниз, – …это просто шум.

На его лице мелькнула досада, но он быстро взял себя в руки.

– Как знаешь. Но предложение остается в силе. На случай, если передумаешь. После завтрашнего, например.

Она еще немного постояла в стороне, наблюдая, как веселятся другие девушки. Смех, музыка, бессмысленные разговоры – все это понемногу рассеивало ее мрачные мысли. Ненадолго она даже присоединилась к ним, отбивая ритм и подпевая знакомому припеву. Было легко. Просто.

Но когда толпа стала слишком густой и душной, Варя решила выйти на балкон подышать ночным воздухом. Она отодвинула тяжелую стеклянную дверь и сделала шаг наружу – прямо на то, чтобы столкнуться с чьей-то высокой фигурой, прислонившейся к перилам.

– Ой, прости… – начала она и замолкла, узнав Максима.

Он обернулся, и в свете, падающем из комнаты, на его лице промелькнула та же удивленная усмешка.

– Варя, – произнес он. – Мы сегодня просто обречены на встречи.

Легкий хмель еще играл в ее крови, притупляя бдительность. Варя неловко хихикнула, пропуская его реплику мимо ушей.

– Как забавно, – сказала она, подходя к свободному плетеному стульчику и опускаясь на него. – У меня так часто случаются встречи на балконах.

Она сказала это без всякого умысла, просто констатируя факт, который вдруг показался ей забавным. Но Максим воспринял это иначе. Он медленно повернулся к ней, облокотившись о перила спиной.

– Да? – в его голосе снова зазвучал тот самый, знакомый, бархатисто-настойчивый тон. – И чем же они обычно заканчиваются, эти балконные встречи?

Варя откинула голову на спинку кресла, глядя на редкие звезды сквозь городскую засветку.

– По-разному. Иногда интересными разговорами. Иногда – ссорами. – Она имела в виду свои прошлые разговоры с Игорем или даже тот памятный разговор с Кириллом на балконе. Но Максим, разумеется, примерил это на себя.

– Ссоры – это скучно, – он покачал головой и сделал глоток из своей бутылки с пивом. – А вот интересные разговоры… это мне нравится. Так о чем поговорим, Варя? О прошлом? О будущем? О том, как хорошо мы могли бы смотреться вместе в атаке?

Он снова за свое. Но сейчас, в расслабленной атмосфере ночи, его настойчивость казалась не такой уж и неприятной. Простой. Понятной.

–В атаке мы и так будем смотреться, Ястреб, – лениво парировала она. – Просто по разные стороны сетки.

– Сетка – вещь условная. Ее всегда можно обойти, – он улыбнулся, и в этот момент он был очень обаятелен. Опасно обаятелен.

Варя закрыла глаза, чувствуя, как прохладный ветерок овевает ее разгоряченное лицо. Завтра – контрольная. Боль, напряжение, борьба. А сейчас был просто балкон, ночь и навязчивый, но не лишенный привлекательности парень из прошлого. И ей, черт возьми, было плевать на последствия.

Ветерок стал чуть резче, и Варя невольно передернула плечами в своей легкой футболке. Она не успела опомниться, как ей на плечи упала теплая, просторная ткань. Это была его рубашка, пахнущая тем же дорогим одеколоном, что и он сам.

– Ой, не строй из себя джентельмена, – фыркнула она, но поправлять рубашку не стала. Тепло было приятно.

– Это не джентельменство, – парировал Максим, оставаясь в одной майке. Его руки снова уперлись в перила по обе стороны от нее, не касаясь, но снова создавая то самое интимное пространство. – Это чистой воды эгоизм. Мне невыгодно, чтобы моя главная соперница простудилась накануне матча. Я хочу победить тебя в полную силу.

–Твоя забота трогает до слез, – Варя покатила глазами, но усмешка так и играла на ее губах. Она потянула рубашку поближе, кутаясь в нее. – Надеюсь, ты не ждешь, что я верну ее после этого жеста?