Вы не авторизовались

Давай придумаем любовь бесплатное чтение

Вера Колочкова
Давай придумаем любовь

Не исчезай… Исчезнув из меня,
Развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
Себе самой навеки изменя,
И это будет низшая нечестность.
Не исчезай… Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
Когда нас трубы призовут к ответу.
Евгений Евтушенко «Не исчезай…»

В коллаже на переплете использованы фотографии: © Zamurovic Brothers, Gligoric, Eric Isselee, New Africa, Vladimir Muravin / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

В оформлении форзаца использован коллаж из фотографий: © Sude Arslan, Olena Rudo / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

Маша открыла дверь платяного шкафа, задумчиво начала перебирать висящие на плечиках платья. Что бы такое надеть нарядное… И даже очень нарядное. Новый год все-таки, особенный праздник. Хотя настроения новогоднего вроде и нет… Призываешь его всеми силами, призываешь, а оно не торопится осчастливить, хоть плачь. Но встречать Новый год все равно в чем-то надо, его не перенесешь на более поздний срок, не отменишь! Этой сакральной дате неважно, что настроения совсем нет! Уж будь добра, напрягись, организуй себя как-то…

Но как, если не получается? Если этого новогоднего ощущения радости беспричинной нет, что бывала раньше?

А может, ну ее к черту, эту самую радость? Чего ее зря вымучивать? Ну нет и нет, можно без нее обойтись прекрасно. Ведь если рассудить здраво, что он такое, этот канун предстоящего торжества? Обман ожиданий, только и всего. Игра в детство. Мол, загадаю себе на следующий год кучу всего, проговорю торопливо эту «кучу» под бой курантов, и все потом сбудется!

Ага, размечталась. Ничего ни у кого не сбывается, ерунда все это. К тому же нет ничего грустнее обманутых ожиданий. И тем не менее все повторяется из года в год – и суета эта предновогодняя, и чистка перышек, и платье, и желания торопливые под бой курантов…

Ладно, хватит грустить. Как бы там ни было, а платье выбрать надо. Хотя выбор, если честно, не так уж велик… Можно вот это, синее с блестками, оно ей идет, да… Но его ж на прошлый Новый год надевала! Маринка ведь это платье вспомнит и обязательно съязвит что-нибудь этакое – мол, твой Олег не в состоянии на новое платье жене заработать? Она ж такая, Маринка… Вроде и не со зла скажет, с улыбочкой, а все равно неприятно. Хотя могла бы и не заметить, промолчать… Подруга все-таки.

А можно вот это надеть, бежевое, трикотажное, оно такими красивыми складками на бедрах ложится… Но оно скорее летнее, без рукавов, вроде не по сезону. О, вот это подойдет, пожалуй! Шелковое, сиреневое, длинное, до щиколоток. Совсем недавно его покупала, когда свой день рождения отмечала, и Маринка его точно не видела! Она ж болела тогда, на день рождения не пришла… Да, пожалуй, сиреневое. А к нему можно бусы аметистовые у мамы позаимствовать. И сережки…

Надела на себя платье, повертелась перед зеркалом. Да, и впрямь ничего. Вроде даже и посвободнее стало. Похудела, наверное… Какие-то непонятки у них в последнее время происходят с Олегом, вот и похудела. Потому еще и настроения новогоднего нет…

Хотя к черту, к черту это настроение, далось оно ей, честное слово! Теперь и новогоднюю вечеринку у друзей отменять?

Вышла к маме на кухню, спросила деловито, потрогав мочки ушей:

– Сережки свои дашь, мам? Те самые, аметистовые? И бусы… К этому платью все равно ничего больше подобрать нельзя.

– Дам, конечно, о чем разговор… – повернулась от плиты мама, быстро оглядела ее с ног до головы. – Иди ко мне в комнату и возьми в шкатулке.

– Да, сейчас… – повернулась было к двери Маша, но мама остановила ее решительно:

– Погоди! Погоди, успеешь еще… Я тебя попросить хочу, Маш… Не забирайте Павлика из дома, а? Ну в самом деле… Поговори с Олегом, я думаю, он не против будет. Ну что ребенку в шумной компании делать, сама посуди?

– Нет, мам, что ты… Павлик же собирался с нами, как я ему скажу? Нет… Он и подарки уже для Сонечки с Кирюшей приготовил… Они его тоже очень ждут! Мы же всегда у Филимоновых Новый год встречаем, ты же знаешь!

– Ну да, конечно… – обиженно кивнула мама. – Детки твоей подруги Катеньки важнее, конечно, чем родная бабушка!

– Но они же и впрямь дружат, мам…

– Ой, да какая там дружба! Ребенку десять лет, а ты рассуждаешь так, будто он взрослый! Ты мать или кто? Сказала бы ему – останься с бабушкой, он бы и остался как миленький! И мы бы с ним прекрасно Новый год вдвоем встретили… Все б я не одна, все бы компания…

– Так сходи к подруге, мам! Тетя Зоя всегда тебя на Новый год приглашает!

– Да ну… Не хочу. Я неловко себя в гостях чувствую. У Зои же все парами будут… Что я усядусь… как бедная родственница? Все меня жалеть будут, что я одна… Не, не хочу самой себе такую пытку устраивать.

– Ой, мам! Ну что ты себе неловкости всякие придумываешь? Кому какое дело, одна ты в гости пришла или еще с кем-то?

– Хм… С кем-то… – тихо и грустно проговорила мама, коротко глянув на Машу. – Ты так рассуждаешь, потому что сама в этой шкуре никогда не была… И не дай тебе бог, конечно… Только разведенная женщина знает, каково это – быть разведенной. Когда в любую приличную компанию тебе путь заказан заранее, будто у тебя на лбу клеймо стоит. Нет, пойти-то можно, конечно, Зоя и впрямь приглашает всегда… Из приличия приглашает…

– Да ну, мам! Вот ерунда все это, чистая ерунда! Не знаю, может, раньше так и было, спорить не буду… Но сейчас-то уже другие времена, мам! Сейчас женская свобода обрела другой статус! Женщины сейчас и сами не особо хотят быть замужем, это необязательный фактор для счастья! Ой, да что я тебе объясняю…

– Правильно, не надо. Не объясняй. Потому что я знаю, что говорю. И знаю, как одинокие бабы хорошо насобачились придумывать сказки про эту свободу. Одна другой хлеще придумывает, а остальные им еще и поддакивают, ага! Да только подоплека у этих сказок все равно одна, обманная подоплека-то… Нет у бабы никакой свободы, не нужна она ей. А если какая начинает рьяно доказывать, что нужна, так это все как анекдот звучит про ковбоя Джо… Мол, почему он такой неуловимый? Да потому что его никто не ловит и не хочет ловить…

– Ну, мам, ты даешь… Я так понимаю, что с тобой и спорить на эту тему бесполезно. Да я и не буду…

– И правильно. И не спорь. А то еще накликаешь на себя…

– Ну что я накликаю, что?

– А сама не понимаешь, да?

– Нет, не понимаю!

– Да все ты понимаешь, дорогая доченька! Все прекрасно понимаешь! Вот скажи, где Олег? Где сейчас твой муж находится, почему не рядом с тобой? Сегодня тридцать первое декабря, между прочим!

– Ну и что, мам? У него дела… Сегодня же рабочий день!

– Ой, да ладно… После обеда уже все по домам разбегаются, что я, не знаю? Он хоть звонил тебе? Сказал, когда придет?

– Звонил… Сказал, что домой не успеет, что приедет прямо к Филимоновым часам к одиннадцати…

– К одиннадцати?! Ничего себе… И где же это он будет до одиннадцати?

– Но я же тебе объясняю – у него дела…

– Маш! Ты дурочку-то из себя не строй, ладно? Какие такие дела могут быть в предновогодье? Все нормальные мужья давно около своих жен сидят… В кругу семьи…

– Мам, не начинай, а? Это наше с Олегом дело…

– Конечно, ваше дело, разве я спорю? Я в ваши дела никогда не суюсь… А только у меня тоже глаза есть, они ж все видят… Да из ума я еще не выжила, все прекрасно понимаю.

– Ну что, что ты понимаешь, мам? Что ты себе придумываешь? Зачем себя накручиваешь попусту?

– Ну да, ну да… Скажи еще, что меня старческая паранойя настигла. Я еще в здравом рассудке нахожусь, слава богу, и отвечаю за свои слова. И вижу прекрасно, что меж вами происходит!

– Ничего ужасного не происходит, мам, я тебя уверяю. У нас все хорошо, правда. Я Олегу верю. Если говорит, что у него дела, значит, так и есть.

– Ну да, ну да… Я тоже когда-то такой же дурочкой была, твоему отцу безоглядно верила. Пока он дверь за собой не закрыл… А, да что говорить, ты ж все равно мать не слушаешь… Не авторитет для тебя мать, понимаю, что ж…

Маша вздохнула тихо, ничего не ответила. Знала уже, что дальше будет. Если ответишь, мама плакать начнет, лучше как-то бы ее отвлечь быстренько…

– Мам, так я не поняла! Так ты мне сережки дашь или нет? И бусы?

– Ну сказала же… Иди в мою комнату, сама возьми! И ты мне еще не ответила, Маш… Оставишь со мной Павлика или нет?

Вопрос прозвучал опять слезно, и Маша растерялась. И вздохнула с облегчением, когда услышала голосок Павлика, появившегося в дверном проеме:

– Я не хочу дома оставаться, ба… Я хочу с папой и с мамой… Давай ты лучше с нами в гости поедешь, ладно?

– Да больно я нужна в те гости, Павлуша… Кто ж меня туда звал… – тихо проговорила мама, с досадой глянув на Павлика.

– Так давай я сейчас позвоню и попрошу тетю Катю или дядю Дениса, чтобы они тебя позвали! И все вместе поедем! Или мама пусть позвонит!

– Да нет, что ты… Спасибо, внучек. Добрый ты у меня… Да и не готова я, а вам уже ехать пора.

– А который час, мам? – озабоченно спросила Маша.

– Так без пятнадцати восемь уже!

– Ой… И впрямь пора! За нами же Марина в восемь заедет! – заполошно проговорила Маша. И, повернувшись к сыну, добавила тихо: – Давай, Павлик, собирайся, неудобно будет заставлять себя ждать! Я тоже сейчас быстренько соберусь…

– Так я давно готов, мам… Это ты до сих пор копаешься!

– А Марина одна за тобой заедет, что ль? – удивленно спросила мама.

– Нет… Марина с Женей. Они вместе за нами заедут.

– Ну да, ну да… Маринка твоя – кремень. Всегда мужа около себя держит. Да и Женя у нее такой… Маринка скажет: «К ноге!» А он уже тут как тут. А твоему Олегу так не скажешь, конечно…

– Да мне бы такое и в голову не пришло, мам! Что значит к ноге? Мне и не надо так… Я не хочу!

– А что тебе еще остается, как не хотеть? У тебя и выбора другого нет. Олег, он совсем другой…

Мама вздохнула так, будто одобрила, что ее зять совсем другой. И проговорила тихо, почти обреченно:

– Ладно, пойду к Зое Новый год встречать… Не сидеть же одной… Часов в десять пойду, чтобы не быть там долго. А вы идите и собирайтесь, что ж…

Маша и Павлик быстро вышли из кухни, будто сбежали. Павлик спросил шепотом:

– Бабушка обиделась на меня, да?

– Нет, что ты… Просто у нее настроение сегодня плохое.

– Потому что папы дома нет, да?

Маша и не нашла сразу что ответить – такой был голос грустный у Павлика. Потом собралась, проговорила деловито:

– Ты же знаешь, у папы всегда много дел! Он приедет потом, и мы все вместе встретим Новый год… А как же иначе? И вообще… не отвлекай меня. Иди лучше глянь в окно, вдруг тетя Марина и дядя Женя уже за нами приехали?

– Да нет, точно не приехали… Сейчас наверняка в городе жуткие пробки, – совсем по-взрослому рассудил Павлик, махнув рукой. – А если бы приехали, тетя Марина тебе бы давно позвонила. Ты лучше собирайся уже, мам…

– Да, я сейчас, я быстро!

Потом она долго смотрела на свое отражение в зеркале – как все-таки аметистовые бусы и серьги подходят к этому платью… И к глазам… А если б они не были такими грустными, так вообще… И ведь не сделаешь их веселыми, как ни старайся! Не зря ж говорят, что глаза – зеркало души. А на душе и впрямь кошки скребут…

И ведь как хочется прогнать этих кошек, сердито прогнать – брысь, брысь отсюда! И потом жить себе дальше, заниматься приятными новогодними хлопотами! Они ведь на самом деле приятные, правда?

Да только не получается их прогнать. Потому что как ни посмотри, а мама права. Какие дела могут быть у Олега в предновогодье? Все давно уже к празднику готовятся, мужья к женам спешат, а жены – к мужьям. Потому что это семейный праздник, всякие упоминания о «делах» звучат по меньшей мере неуместно. И обидно. Ну что значит «приеду к одиннадцати?» Ведь если разобраться, самые драгоценные часы предновогодья протекают именно до одиннадцати, пока за стол не сели. В счастливой суете протекают. В общении с друзьями. Которым еще надо объяснить, почему они с Павликом явились в гости без мужа и отца. Их уж точно «делами» не обманешь.

А она, выходит, позволяет себя обманывать? Вот как упорно твердит и маме, и Павлику, и самой себе – дела, дела… Наверное, потому что упорно твердить легче, чем правду признать. В данном случае это упорство роль соломинки выполняет, за которую можно ухватиться. Чтоб совсем не пропасть…

Да, да! Она пропадет, если… Если потеряет Олега. Без него жизни для нее нет. А что делать? Такая вот любовь… И установка в этой любви такая – не возражать, не спорить. Беречь эту любовь как величайшую драгоценность. Как-то сразу так повелось…

С того самого дня и повелось, как познакомились. Она сразу поверила, что это знакомство – большой для нее подарок. Олег, он же такой… Такой красивый, такой в себе уверенный, такой сильный и статный. Будто с киношной картинки сошел. К тому же старше ее на семь лет. Зрелый красавец-мужчина. А она кто была? Мышка-норушка серенькая, домашняя девочка, в строгости воспитанная. Ой, да как вспомнишь… Она даже глядеть на него боялась, робела и глаза опускала, сказать ничего умного не могла. Все ей казалось, что не то ляпнет с перепугу. А когда он замуж ее позвал, не могла своему счастью поверить. Все думала – это не с ней происходит, а с какой-то другой девицей, более симпатичной и в себе уверенной.

После свадьбы Олег переехал к ним с мамой в их трехкомнатную квартиру. И как-то очень быстро освоился, хозяином себя почувствовал. И опять ей ужасно нравилось, что он такой… Всегда все сам решает. И маме его поведение нравилось. Все время говорила довольно – наконец, мол, мужик в доме живет настоящий. Каменная стена. Не всем так в жизни везет! И ее мама наставляла время от времени:

– Ты никогда с мужем не спорь, Машенька. Будь умной, покладистой будь. Такие мужья на дороге не валяются, имей в виду. Береги его… Под кожу не лезь, мозг не выноси. Считай, что ты свой счастливый билет уже вытянула. Теперь главное – сберечь свое счастье, в семейных дрязгах не растерять. От женщины ведь очень многое в семье зависит… Не спорь с ним никогда попусту, слышишь?

– Да какое там, мам… У меня и мыслей таких нет! Я так его люблю, что и себя не чувствую – есть ли я, нет ли… Будто счастливым ветром меня несет.

– Да, повезло тебе, доченька… – вздыхала мама грустно. – Не то что мне… Ты уж будь счастлива за двоих, и за себя, и за меня. И я возле твоего счастья погреюсь как сумею. Такой муж тебе достался, такой муж! Да это ж одно сплошное удовольствие – такому зятю услужить!

В удовольствии услужить мама себе не отказывала. Вставала рано, чтобы завтрак Олегу приготовить. Он садился за стол, и мама суетилась вокруг него с тихим бормотанием – обязательно, мол, надо плотно позавтракать, Олеженька… У тебя трудовой день впереди… Я блинчиков тебе напекла, кушай! И сметанки, сметанки побольше клади!

Олег кушал. Со стороны могло показаться, что он такой большой и важный начальник, а мама у него домработницей служит. Или кухаркой.

На самом деле не был он никаким начальником, трудился простым менеджером в захудалой фирме. Хотя претензии по поводу своей незадавшейся карьеры у него всегда были, он их проговаривал частенько с мазохистским надрывом:

– Кругом же одни блатники сидят, чьи-то сыночки да дочки! Разве нормальному человеку можно сейчас где-то пробиться? Кругом только бабки родительские все решают…

– Да, Олеженька, все так, да! – соглашалась мама с большим сочувствием в голосе. И тут же добавляла торопливо: – Но ты не переживай, Олеженька, что ты… Мы с Машей все понимаем. Мы тебя и так любим, Олеженька…

– Да знаю… – будто бы с раздражением отмахивался Олег. – Но все равно ведь обидно, Татьяна Петровна! Я на фирме больше всех кручусь, по делам бегаю как подорванный, а никто это не видит, не ценит… За последние два года даже зарплату ни разу не повысили! Вот где справедливость, скажите, где?

– Да какая такая справедливость, Олеженька, что ты… Никогда и нигде ее отродясь не было. А за деньги не переживай – нам ведь хватает, правда? И Маша работает, и пенсия у меня… Проживем, Олежек, не переживай!

Олег, позавтракавши, уходил на работу, а мама продолжала вздыхать, с укором глядя на Машу, будто это она была виновата в незадавшейся карьере мужа:

– А ты чего сидишь и помалкиваешь, а? Могла бы и поддержать мужа, ободряющее словцо ему сказать! Он какой деловой… И умный… Настоящий мужик… Женщина при таком муже просто обязана быть мудрой да благодарной! А ты сидишь и молчишь!

– Так ты за меня все говоришь, мам…

– А тебе что, не нравится? Если не нравится, так и скажи! Я вообще могу замолчать!

– Перестань, мам. Я вовсе не хотела тебя обидеть.

– Да знаю… Мне не за себя обидно, мне ж за Олега обидно. Никто и нигде его не ценит…

– Я ценю, мам. Ты же знаешь. Я очень его люблю.

– Ну еще бы ты не любила… Он твой муж, глава семьи. Сейчас поищи таких, чтобы согласился главой быть, чтобы ответственность за семью взял. Чтобы любить его было за что. А ты его любишь, да… Что правда, то правда… Это ведь счастье для женщины, когда она мужа любит…

Счастье. Конечно же, счастье. Кто ж спорит? Но какое-то оно… С червоточиной получается. Такое иногда накатывает ощущение, будто это счастье замешано на ее самоуничижении перед мужем. Не зря же подруга Маринка всегда фыркает, когда она при ней вспоминает Олега. Фыркает и овцой ее называет.

А может, Маринка права? Может, она и есть овца, которая только за голосом пастуха следует? И как эту овцу в платье красивое и бусы аметистовые ни обряжай, она все равно, по сути, овцой остается? Любящей и преданной, но овцой?

Дверь тихо скрипнула, Маша оглянулась испуганно, будто ее застали за чем-то постыдным. Наверное, сама в этот момент своих же мыслей испугалась.

В проеме двери стояла мама, смотрела на нее с улыбкой.

– А ну, Машунь, покажись хоть… Как мои бусы с платьем смотрятся…

Маша развернулась к маме всем корпусом, развела руки по сторонам, покружилась неловко. Мама довольно кивнула:

– Хороша! Очень бусы к платью подходят. И серьги… Знаешь, я тебе дарю этот комплект. Пусть будет от меня новогодний подарок. Все равно я его не ношу, вышло мое время для украшений. А тебе пригодится, что ж…

– Спасибо, мам! Спасибо! Я тоже тебе там, под елочкой, подарок положила. Посмотришь потом…

Телефон пискнул пришедшим сообщением, и Маша, глянув на дисплей, тут же заторопилась, не дав маме ответить:

– Ну все, мы пошли, Маринка и Женя за нами уже приехали! Павлик, ты где? – крикнула она в глубину квартиры. – Давай собирайся быстренько, мы выходим!

– Я все-таки надеялась, что оставишь со мной Павлика-то… До последнего надеялась… – со слезой в голосе проговорила мама.

И не став слушать Машиных оправданий, махнула рукой, ушла к себе. А Павлик уже торопливо натягивал на себя пуховичок и ботинки. Сам открыл дверь и стоял за ней, нетерпеливо притопывая ногой:

– Мам, ну чего ты копаешься? Давай быстрей, мам…

* * *

Ну улице шел снег. Легкий, праздничный. Маша вдохнула в себя терпкий морозный воздух – казалось, он пахнет шампанским и мандаринами. И еще чем-то вкусным. И елочка во дворе стоит, огоньками мигает. Красиво…

Зажмурилась, улыбнулась и тут же услышала сердитый голос Марины, доносящийся из приоткрытого окна машины:

– Машка, давай быстрее! Мы тут ждем, а она стоит, замерла… Чего замерла-то, а?

– Да так… Снегом любуюсь… Еще елочкой, – виновато проговорила Маша, подходя к машине.

– Ох, романтичная ты наша… Давай песенку еще спой – «в лесу родилась елочка»! А мы посидим тут, послушаем. Торопиться-то нам ведь некуда, правда?

– Теть Марин, не ругай маму… – жалобно попросил Павлик, заглядывая Марине в глаза.

– А я разве ее ругаю, ты что, Павлик? – рассмеялась в ответ Марина. – Наоборот, я твоей мамочкой восхищаюсь! В наши циничные времена быть романтиком – это ж не каждому дано, правда? И хватит со взрослыми спорить, садись в машину!

– Да вот же я, сажусь уже… – проворчал тихо Павлик.

Женя выскочил из машины, услужливо помог Маше с Павликом забраться на заднее сиденье. Марина повернулась, опять спросила насмешливо:

– Я правильно поняла, Олег с нами не едет? А почему, интересно знать? Случилось что-то?

– Да ничего не случилось… У него дела. Он позже приедет, – немного виновато ответила Маша и рассердилась на себя тут же за эту виноватость. Будто оправдывалась в чем.

– И как это понимать – позже? Ровно к двенадцати, что ли? Или под бой курантов заявится? – не унималась Марина.

Маша вздохнула, прикусила губу. Нравится Марине, что ли, ее мучить? Вот всегда так… Марина будто бы на нее нападает, а она оправдывается. Как Олег говорит – плюсует. А она, стало быть, минусует. Никогда не может ответить чем-нибудь резким – отстань, мол, не твое дело, сама разберусь!

– К одиннадцати обещал… – стараясь придать голосу нотки уверенной беззаботности, проговорила Маша тихо. – Да и какая разница, в общем, когда он приедет! Разберется со всеми делами и приедет.

– Ну-ну… – хмыкнула Марина, отворачиваясь к окну.

Какое-то время ехали молча, хотя это и громко звучит – ехали. В основном стояли или тащились медленно в потоке машин.

– Ой, я же совсем забыла! – вдруг всполошилась Маша. – Катька просила соленых огурцов купить! Давайте еще на рынок заедем, ладно? Все равно ж по пути…

– Она что, беременная? – снова повернула к ней голову Марина. – Куда им с Дэном третий ребенок, они что, с ума сошли?

– Ой, да почему сразу беременная! Просто забыла в городе соленых огурцов купить, вот и все! Ну сама посуди, какой такой оливье без соленых огурцов?

– А у них что, своих нет? Вроде на земле живут, участок большой…

– Так у них не участок, а настоящий лес, там деревья растут, ты же знаешь… Где там огурцы выращивать? Между соснами грядки разводить?

– Ладно, убедила. Жень, слышишь? Давай к рынку подруливай, у нас форс-мажор, у Катьки с Дэном соленых огурцов не оказалось! – деловито дала мужу указание Марина.

– Ладно, ладно… – покорился Женя. И тут же добавил: – Только учтите, девчонки, у рынка сейчас не встанешь, все забито машинами. Придется в какой-нибудь двор заезжать. И уже оттуда на рынок топать.

– Вот ты и будешь топать, а мы пока в машине посидим. Ничего страшного. Не станешь же ты возражать, правда? Ты ж у нас джентльмен!

– Ну, само собой разумеется… Конечно, я сам схожу. Сейчас вот в этот двор заедем…

– Дядь Жень, я с тобой! Можно? – робко попросил Павлик, вытягивая шейку.

– Конечно, можно. О чем речь… – покладисто согласился Женя.

– Еще один джентльмен выискался, надо же… – тихо проговорила Марина. И, глянув на Павлика, спросила насмешливо: – Дамским угодником растешь, да, Павлуша?

– А как это, дамским угодником? – удивленно спросил Павлик, распахивая глаза.

– Ну, это когда мужчина сам норовит под каблук залезть, ему так удобно. Потому что он такой – ни рыба ни мясо…

Женя слегка дернул головой, помолчал, потом проговорил едва слышно:

– Ты попридержала бы при себе свое плохое настроение, Марин… К тому же при ребенке не надо…

– А что я такого сказала, что? – запальчиво переспросила Марина.

Маша незаметно положила ей ладонь на плечо, сжала слегка – не надо, мол, не заводись. Успокойся. К тому же Женя уже въехал во двор, припарковался удачно. Повернувшись к Павлику, спросил весело:

– Ну что, идем?

– Да, дядь Жень… – радостно откликнулся Павлик.

Когда они остались в машине вдвоем, Маша спросила с укором:

– Ну что ты все время на него нападаешь, Марин? Он так любит тебя, каждое твое желание готов исполнять, каждый каприз… А ты ведешь себя как мегера!

– Ой, да ладно! – отмахнулась Марина сердито. – Учить меня будешь сейчас… Давай лекцию мне прочитай, как надо с мужем правильно разговаривать! Как реверансы делать и в глаза преданно смотреть! Поделись собственным куриным опытом, ага!

– Ну почему сразу куриным…

– Потому что ты курица. А я нет. Потому что ты обожествляешь своего Олеженьку. На том и живешь. А я нет… Знаешь, я даже спорить с тобой не буду, кто из нас больше счастлив, Машка. Может, и я бы так мужика обожествляла… Если б рядом со мной такой был, которого хотелось бы обожествлять… Ты же все равно не поймешь, о чем я…

– А ты что, Женю совсем не любишь, да? Он же такой хороший… Он так тебя любит… Помнишь, как в школе он за тобой ходил? Буквально по пятам…

– Ладно, Машка, все. Не будем развивать тему. Давай лучше помолчим, а то я тебе опять нагрублю, и ты обидишься. Давай лучше помолчим!

Маша кивнула, откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. И впрямь лучше помолчать, если Марина просит. Уж больно задиристые нотки слышны в этом ее «помолчим»…

Маринка всегда была задирой, ее даже мальчишки в школе боялись. И старались держаться подальше, несмотря на то что Маринка считалась первой красавицей. Все боялись к ней подойти. Кроме Жени. Он ходил за ней как пришитый, смотрел преданно. Контрольные решал в первую очередь для нее, потом уже за свое задание брался. И сочинения тоже за нее писал… Учителя все знали, конечно, и стыдили его, но ничего поделать не могли – контрольная-то Маринкина на отлично написана, не придерешься! Только однажды математичка сказала грустно, с жалостью глянув на Женю: «Пропадешь ты, Соломин, со своей преданной любовью, ой, пропадешь… Медвежью услугу своему предмету обожания делаешь, с правильного пути сбиваешь. Она ведь всю жизнь будет думать, что ей в любых отношениях все позволено! Из этого болота и вырастают настоящие стервы, которые играют мужскими головушками как мячиками. Эх ты, Соломин, Соломин…»

Женя слушал, краснел, поеживался. Готов был сквозь землю провалиться, а Маринке хоть бы что! Глядела на математичку с таким вызовом, будто хотела сказать – не надо завидовать, мол…

Они с Катькой сидели за соседней партой, жалели Женю. Хотя и права у них такого не было, если по дружбе. Потому что Маринка им подругой была, а Женя… Женя был всего лишь рабом Маринки. Чего его на самом деле сильно жалеть, если сам на рожон лезет? Никто ж его не заставляет за Маринкой ходить!

Конечно, Маринка у них верховодила, этого не отнять. Но верховодила так непринужденно и весело, что они с Катькой с радостью подчинялись. Да и то – всегда ведь в дружбе кто-то признанным авторитетом является, как без этого? К тому же Маринка своим авторитетом не злоупотребляла, всегда умела остановиться, когда ее несло… Вот как сейчас, например. Испугалась, что может нахамить, и произнесла это спасительное «помолчим». Хотя эта грань между хамством и сохранением дружбы всегда была довольно расплывчатой – то ли есть она, то ли нет…

Так получилось, что они все росли без отцов – она, Катька и Маринка. Толклись в основном дома у Катьки: мама у нее доброй была, сама подружек дочкиных в гости зазывала. А потом мама у Катьки умерла… Они в то лето аккурат восемь классов окончили. Катька боялась, что ее в интернат отправят, но не случилось, слава богу. Тетка у себя приютила, мамина сестра. Опеку оформила. Да только еще неизвестно, где бы Катьке лучше жилось, в интернате или под этой сердитой опекой. Даже не сердитой, а унизительной.

Помнится, Катька приходила в школу в слезах, рассказывала им на переменке:

– Представляете, девчонки, она все мои вещи обыскивает. В портфеле роется… Все хочет какие-то доказательства найти, что я… Ну, будто бы я… Ну, с парнями то самое делаю… И еще повторяет все время: «В подоле принесешь – на улицу жить отправлю! С глаз долой – из сердца вон!» Да если б у нее на самом деле это сердце было, ведь нет… Вроде мамина родная сестра, а такая злая… Может, потому у нее своих детей и нет…

Она плакала вместе с Катькой, обняв ее за плечи, а Маринка сердилась:

– Ну чего ревете-то, чего? Я думаю, надо на твою тетку куда-нибудь пожаловаться! Может, нашему директору в школе, Василию Павловичу?

– А что он может сделать, Марин? Ничего и не может… Я думаю, только хуже будет, она еще больше озлобится… – махнула рукой Катька, громко всхлипнув.

– Но ведь нельзя же это издевательство терпеть, в самом деле! Ты же не ее собственность! – снова возмущалась Маринка.

– Да я и не буду терпеть… Вот окончу школу и сразу уйду от нее. Повернусь и сразу уйду! В этот же день!

– И куда ты уйдешь, интересно?

– Ну, не знаю… Поступлю учиться туда, где студентам общежитие дают… А там видно будет…

– А после учебы куда пойдешь?

– Не знаю. Замуж выйду за кого-нибудь.

– Хм… За кого-нибудь… Хорошая постановка вопроса…

Но какая бы постановка вопроса ни была, а у Катьки все так и получилось – после школы поступила в политехнический, ушла от тетки в общежитие. А на втором курсе объявила им, что выходит замуж и будет жить с мужем у его родителей. Они вовсе не против, так-то вот…

Маринка только руками всплеснула:

– Да кто тебя гонит так рано замуж, Катька? Зачем? Боишься, что никого больше не найдешь, что ли?

– Нет, почему же боюсь… Я люблю Дениса, и он любит меня.

– Так это тот парень, с которым ты у меня на дне рождения была? Рыжий такой крепыш?

– Да, это он.

– Да брось, Катька… Он даже не симпатичный. Что ты в нем нашла? Неужели только то, что родители его тебя за свою признали?

– Да нет, Маринка! Ты не понимаешь! Я его и правда люблю! И он меня любит… Главное, он надежный, я ему верю. А еще он очень умный, вот…

– Что-то я особого ума в нем не заметила, если честно. Да и лицо у него такое… Интеллектом явно не обезображено. И вообще… Зря ты, Катька, зря. Вот я, например, замуж выйду только за настоящего крутого мужика, которого и любить есть за что и за спиной у которого что-то имеется, а не только родительская квартира.

– Значит, бедному Женьке ничего не светит, да?

– Не-а. Не светит.

– Так скажи ему прямо об этом! Чтоб надежд не питал! Так честнее будет!

– Ничего я ему говорить не буду… Что я, с ума сошла? Пусть остается как вариант… Вдруг пригодится?

– Ой, ну какая же ты, Марин…

– Какая? Ну какая?

– Подлая, вот какая.

– Нет, я не подлая. Я рассудительная. А ты, Катька, трусливая. Ты боишься одна остаться, вот и выходишь за первого встречного. А я ничего не боюсь.

– Ага, ага… Вот держишь при себе Женю как запасной вариант. И кто ж из нас тогда больше боится, интересно?

– Да хватит спорить, девчонки… – встряла в их диалог Маша, испугавшись, что он может вылиться в ссору. – Наоборот, надо за Катю радоваться, я думаю. Если она любит Дениса, то все правильно, значит… Ведь любишь, Кать, правда?

– Люблю. Очень люблю. Я ему верю, он надежный.

– Ну, зациклилась ты на этой надежности, подруга… – тихо проговорила Марина, вздохнув. – Смотри, потом опомнишься, да поздно будет…

Через два месяца отплясали Катькину свадьбу. Скромненькую, но веселую. На свадьбе Катька им объявила, что ждет ребенка.

– Ой… А родители Дениса об этом знают, Кать? – испуганно спросила Маша, схватившись за щеки.

– Конечно, знают! Они очень рады!

– И как же вы все в двухкомнатной квартире поместитесь? – насмешливо спросила Маринка, дернув плечом.

– Да нормально… В тесноте, да не в обиде. К тому же Денис хочет свой дом начать строить… Его двоюродный брат в свой бизнес компаньоном берет, так что заработает, я думаю. Я ему верю, он такой… С виду скромный, но хваткий. Я ж знаю, за кого замуж иду…

– Все-таки по расчету, да, Кать? – не удержавшись, съязвила Маринка.

– Ну, пусть будет так… Пусть по расчету… Этот расчет ведь от любви идет, так почему нет? Мне жизнь другого выбора не оставила, Марин. А мой Денис, он такой… Я знаю, я ему верю. Все у нас будет хорошо…

И Катя оказалась права. Не зря верила, не зря знала. Денис раскрутился в бизнесе довольно удачно, дом для Катьки за городом отгрохал отменный. Не сразу, конечно, со временем… Катьке в то время тоже довольно трудно жилось – Денис на работе пропадал, а она одна с двумя детьми управлялась. Да, так и вышло, что с двумя. После первенца Кирюшки она ему еще и дочку подарила, прелестницу Сонечку. Теперь живут всем семейством в большом доме, в достатке, беды не знают. И хозяйка из Катьки очень хорошая получилась, домовитая. И про подруг она не забыла. Теперь на каждый праздник они всей компанией в доме у Дениса и Катьки собираются. Маша с Олегом, Маринка с Женей…

Да, именно с Женей. Потому что так и получилось, что того самого щедрого «варианта» для Маринки не нашлось. Никто на ее красоту не позарился. К своим тридцати годам спохватилась Маринка – лучшие годы прошли, а семьи нет. Непорядок. И тогда… почему не Женя? Вот же он, всегда рядом стремится быть, всегда готов. Юношеская любовь не ржавеет, с годами только звонче становится.

– Но ведь ты не любишь его, Марин… – неуверенно проговорила Катя, когда Маринка сообщила им с Машей, что выходит замуж за Женю.

– Ну и что? Ты ведь тоже своего Дэна не любила, когда замуж выходила, признайся!

– Нет. Неправда. Я Дениса любила. И сейчас люблю. А тебе Женя нужен только для того, чтобы отметиться замужем. Чтобы доказать всем что-то. Уж не знаю… что. Сейчас вроде времена другие и замужество для женщины не является тем самым пропуском в социум, как раньше. Зачем тебе Женька, Марин? Зачем? Ты ж его несчастным сделаешь…

– Можно подумать, если я не выйду за него замуж, он счастливее будет! Сами же знаете, как он меня любит! Так что пусть… К тому же у Женьки бабушка недавно померла, квартиру ему в наследство оставила. Сделаем там хороший ремонт… Может, я и ребенка еще рожу… Годы-то идут, с фертильностью тоже нельзя заигрываться. Кто ж мне в старости тот самый пресловутый стакан воды подаст? А Женька хорошим отцом будет, я знаю.

– Ой, Марин… Ты ж не любишь его совсем…

– Ну хватит, что за манера повторять одно и то же – любишь, не любишь! Я ж не совета от вас прошу, а перед фактом ставлю, только и всего! Замуж я выхожу, понятно? Готовьтесь к свадьбе! Ты, Машка, свидетельницей будешь, поручаю тебе эту роль, гордись!

И вот уже пять лет как Марина и Женя живут вместе. Да только разве это сожительство можно назвать счастливым браком? Когда Маринка не любит, а Женя смиренно терпит ее нелюбовь? И понимает, что она все время поверх головы его смотрит – вдруг на горизонте тот самый появится, который красавец брутальный-харизматичный, да еще со всеми благами за пазухой?

Иногда казалось, что Маринка и не живет, а только к этой встрече готовится. То есть вкладывается в свой женский образ остервенело и ненасытно, пропадая в салонах, тренажерных залах и на бесконечных шопингах. Посмотришь на нее – избалованная богачка… Хотя живут они с Женей довольно скромно, потому как все заработанные деньги уходят на этот остервенело ухоженный «женский образ». А уж как бедному Жене вся эта суета достается, и говорить нечего! Приходится подрабатывать… где только возможно. Маринка на свою скромную офисную зарплату и не надеется: она ж на работу ходит, чтоб красоту свою демонстрировать, не более того. А еще при этом и раздражается на бедного Женю, помыкает им! Жалко его…

Хотя ведь он сам такую жизнь выбрал, никто силой не загонял. Как говорит Маринка, если хочешь жить рядом с любимой женщиной, то терпи. Вот Женя и терпит. И молчит. Такой весь добрый, влюбленный, порядочный. Одно только его сильно огорчает – детей нет. Не хочет Маринка детей. Поначалу хотела, а потом передумала. Боится фигуру испортить, да и вообще… Зачем ей ребенок, если честно? Если он вдруг появится, это ведь будет означать только одно – все пути в другую жизнь закрыты. Придется тогда попрощаться навеки с мечтой, с тем потенциальным обеспеченным бруталом, которого себе вымечтала. Ведь должен он когда-нибудь появиться на горизонте, обязан просто!

Конечно, Маринка в свои мечты Женю не посвящает, это было бы уж совсем жестоко по отношению к нему. Да и вдруг он взорвется в одночасье гордостью мужской ущемленной? Ведь есть где-то у него в душе гордость, не может не быть? Не всю же душеньку одна только любовь беззаветная забрала?

Маша вздохнула, подумав про беззаветную эту любовь. Сама-то она ведь так же любит… Так же безоглядно и беззаветно. И потому прекрасно понимает бедного Женю, в душе осуждает стерву Маринку. Потому что нельзя так, нельзя! Нельзя любовью пренебрегать, совесть надо иметь!

Хотя Маринку, к примеру, бесполезно взывать к совести. Она только рассмеется в ответ, и все. Или сердиться начнет, как сейчас.

Марина, будто услышав ее мысли, вдруг проговорила раздраженно:

– Ну вот где он застрял, где? Почему так долго? Подумаешь, соленых огурцов надо купить, это ж пять минут всего!

– Да ладно, Марин… – миролюбиво произнесла Маша, улыбнувшись. – Ты же знаешь, сколько сейчас на рынке народу!

– Ага… И за солеными огурцами прям очередь стоит, можно подумать!

– Ну… Может, он еще что-нибудь решил прикупить…

– Ананасов с шампанским, что ли? Да на фига? Дэн все равно сам все купил… Они с Катькой всегда сердятся, когда мы продукты привозим, не знаешь, что ли? Вот же повезло Катьке с мужем, правда? Кто бы мог подумать, что из этого рыжего Дэна такой классный мужик вылупится? Такой добытчик?

– А тебе разве не повезло, Марин? Да Женя все готов для тебя сделать, жизнь готов за тебя отдать!

– Ой, да что мне его жизнь… На хлеб ее намазывать, что ли? И любовь эта его… Она ж меня раздражает просто ужасно! Нет, я не считаю, что мне повезло. Не считаю… Да и тебе тоже не повезло, чего уж говорить. Выходит, Катька из нас троих всех лучше в жизни устроилась, счастливый билет вытянула.

– Интересно… А мне-то почему не повезло, а? Почему ты так говоришь? Интересно…

– Ой, да ладно! Ничего интересного, Маш. Потому что хрен редьки не слаще. Потому что мой муж размазня, а твой муж гулящий.

– Да ты… С чего ты такое взяла, Марин?! Да как ты…

– Ой, ой, не надо только кудахтать, пожалуйста! – болезненно поморщилась Марина. – Раскудахталась она… Будто сама не знаешь, что это так!

– Нет! Не знаю! И знать не хочу! Потому что это неправда! И ты тоже не можешь знать…

– Ну что ж, Машка, я тебя вполне понимаю, вполне… – сочувственно вздохнула Марина. – Между прочим, это тоже позиция – знать ничего не знаю, видеть не вижу. Вполне себе удобоваримая позиция, да. Но я бы так не смогла, уж извини. Я бы… Да я бы не знаю даже, что с ним сделала… Терпеть бы не стала, это точно!

– Марин… У тебя что, настроение совсем никудышное, да? Потому и говоришь мне всякие гадости?

– Да, настроение у меня просто ни к черту, ты права. Извини, если обидела. Ладно, беру свои слова назад, будем считать, что я ничего такого тебе не говорила. Это я на себя так злюсь, а в тебя рикошетом летит. Прости, Машка. Ты ж добрая. Прости меня, дуру злобную.

Маша хмыкнула, пожала плечами. Вот всегда с Маринкой так – сначала набросится, а через минуту прощения просит. Американские горки, а не дружеские отношения, ей-богу.

– А чего настроение-то плохое, Марин? – переспросила почти автоматически.

– Да так… Долго рассказывать, в общем… Но если в двух словах…

Маринка не успела ничего объяснить – в сумочке у нее зажужжал вызовом телефон. И тут же пальцы ее торопливо принялись терзать молнию на сумке, так дрожали при этом, что Маша поняла – очень уж сильно ждет Маринка этого звонка, очень уж сильно нервничает. И даже лицо ее вмиг изменилось, когда выудила из сумочки телефон и глянула на дисплей. Поплыло лицо, размякло, губы дрогнули радостью. И голос тоже поплыл…

– Да, здравствуй… Да, могу говорить… Ты почему так долго не звонил, я ж думала, с ума сойду! Да, да, любимый… И тебя с наступающим… Когда? Да когда скажешь… И я тоже очень соскучилась… Да, уже успела, представь! Да, буду ждать твоего звонка, очень буду ждать. И я тебя целую, да…

Маринка нажала на кнопку отбоя и тут же потянулась всем корпусом, как сытая довольная кошка. Маше показалось даже вот-вот замурлыкает от счастья. Сидела, молчала озадаченно, не в силах спросить: что это такое было сейчас?

Но Маринка сама ее спросила насмешливо:

– Ну, чего ты не любопытничаешь, Маш? Неужели тебе неинтересно, с кем я сейчас говорила? Опять интеллигентской неловкостью маешься, да?

– Ну, можно и так сказать, Марин…

– А ты спроси, не стесняйся! Мы ж подруги с тобой! Должны же мы делиться секретами как подруги?

Повернув голову к Маше, Марина глянула на нее хитренько, улыбнулась. И проговорила почти шепотом, с радостным придыханием:

– Это мой любовник, Машка… Классный мужик… Мой шеф, между прочим. Он всего месяц у нас на фирме объявился, все девки сразу на уши встали – такой мужик! У нас ведь куча молодых телок, а он… А он меня из всех выделил, только на меня глаз положил. И у нас уже все было, Машка, все было! Что, осуждаешь меня, да? А ты не осуждай. Должна же была я когда-нибудь влюбиться по-настоящему! Да я ж на все готова ради него… Зовет – я бегу сломя голову… Хоть куда! Хоть в мотель, хоть на съемную хату… Ой, да я даже представить боюсь, что дальше будет! Вернее, сглазить боюсь… Ну что, что ты сидишь с такой кислой рожей, Машка? Ты радоваться за меня должна, а ты…

– А как же Женя, Марин? Что будет, если он узнает?

– Господи, Машка, что ты клуша такая, ей-богу! Раскудахталась опять – как Женя, как Женя! Да никак! Вот он, кстати… Легок на помине… Не прошло и часа, как за солеными огурчиками сходил!

Маша повернула голову, увидела, что Женя и Павлик уже подходят к машине. Вот и дверь Женя открыл, впуская на заднее сиденье Павлика, морозный воздух прокрался в салон, остудил Машины горячие щеки. А Маринка уже говорила весело с мужем, будто играючи:

– Ну что, все в порядке, Жень? Вы чего так долго ходили? Мы тут с Машкой успели соскучиться… Давайте уже поедем, там Катька с Дэном заждались нас…

Маша глаза распахнула от удивления – так сильно поменялись интонации Маринкиного голоса. Куда-то вмиг подевалось все давешнее недовольство – чудеса да и только. Вот что голос любимого мужчины делает – животворящий для Маринки голос-то…

И бедный Женя тоже улыбнулся довольно – любимая женушка с плохим настроением справилась! Вот радость-то…

* * *

– Ну наконец-то! – проворчал Денис, выходя на крыльцо. – Я уж думал, вы и к двенадцати не доберетесь! Шевелитесь, нам еще елку во дворе нарядить надо!

– А разве у вас на участке елка есть? – удивленно спросила Маша, выбираясь из машины. – Вроде не было никакой елки!

– Ну, не елка, допустим… Но мы вон ту сосенку нарядим, тоже красиво будет! Давайте, давайте… шевелитесь!

– А что, раньше нельзя было эту сосенку нарядить? – недовольно спросила Марина, выбираясь из машины.

– Да что, Маринка, это ж самый кайф – чтобы всем вместе наряжать! – рассмеялся Денис, подавая ей руку. – Это ведь Новый год, это традиция! Чтобы всем вместе, на морозце, да под рюмочку водочки, да под соленый огурчик… Кстати, вы про соленые огурчики не забыли, надеюсь?

– Нет. Не забыли. А только чихать я хотела на традиции, Денис, я в тепло хочу. Давай так – девочки пусть на кухне хлопочут, а мальчики будут елку наряжать! То бишь сосну! Кухонные предновогодние хлопоты – это ведь тоже традиция, правильно?

– Пап, я тоже буду сосну наряжать! Я ведь мальчик! – услышали они от крыльца голос Кирюшки, который уже бежал навстречу Павлику, радостно улыбаясь. Подбежав, спросил озадаченно:

– И где твой папа, Паш? Его нету, что ли?

– Он… Он позже приедет… – тихо пояснила мальчику Маша, быстро глянув на Марину.

Но та и не смотрела в ее сторону. Выбравшись из машины, раскинула руки в стороны, потянулась томно:

– Как же хорошо у вас тут… Воздух свежий… И участок, и дом как на картинке из глянцевого журнала. Живет же буржуазия, да, Маш? Нам бы с тобой так пожить…

– Да, хотелось бы… – тихо ответила Маша. – А воздух какой… правда! Прям счастьем пахнет! Семейным…

– Не сглазь, Маринка. Не сглазь… – быстро махнул рукой Денис. И скомандовал тут же: – Ладно, девчонки, идите в дом! Там Катя вас уже заждалась! И поглядывайте в окно, как мы с мужиками будем елку наряжать! И завидуйте! А еще потом сюрприз будет, между прочим!

– Да знаем мы ваши сюрпризы… – беззлобно проворчала Марина. – Натыкаете по всему участку хлопушек и фейерверков, и они начнут бабахать ровно в двенадцать часов! Знаем, знаем… Нас уже ничем не увидишь. К тому же вашими детскими радостями.

– Не ворчи, Маринка. У тебя что, настроение сегодня плохое?

– Ну что ты, Денчик, что ты! Настроение у меня замечательное! Просто блеск, а не настроение! Правда, Маш? – обернулась она к Маше, заговорщицки подмигнув.

Маша только плечами пожала, направляясь к крыльцу. Вовсе ей не нравилось это подмигивание, заговорщицкий тон не нравился. Еще не хватало, чтобы и с Катей Маринка своими подлыми секретами начала делиться, вот в чем дело!

Но Маринка и не собиралась, похоже. Да и некогда было – Катя сразу их пристроила к делу. Маринке поручила посуду на праздничном столе расставить, а Маше овощи для салата резать.

Втроем они быстро справились и присели за кухонный стол отдохнуть. Катя достала бутылку коньяка, предложила с улыбкой:

– Давайте по разминочному рюмашу опрокинем, девчонки? Не против?

– О, давай! – тут же согласилась Маринка.

– Может, лучше вина? – робко спросила Маша, с испугом глядя на бутылку.

– Да ладно тебе, Маш! – вдруг рассердилась Маринка. – Вечно ты все испортишь, ей-богу! Вот всегда ты занудой была скучно правильной! Я удивляюсь, как это Олег рядом с тобой до сих пор с тоски не помер! Вернее, нисколько не удивлюсь, если…

– Марин! Прекрати! – сердито осадила ее Маша, осторожно глянув на Катю. – Прекрати, слышишь?

– А я что, я ничего… Я же просто так сказала… – хлопнула длинными и искусственно густыми ресницами Марина.

Катя глянула на них озадаченно, спросила осторожно:

– А в чем дело, девчонки? Я что-то не знаю, да? Как-то вы странно между собой общаетесь… Или мне показалось?

– Показалось, Катюха. Наливай лучше… Не бери в голову, все в порядке… Ой, смотри, мужики и впрямь сосенку на участке нарядили! А красиво как! Будто настоящая елка, вся огоньками светится! Странно, почему мы раньше никогда эту сосну не наряжали? Молодец, Денис, классно придумал…

– Да, красиво… – тоже глянула в окно Катя. – И дети все в снегу вывалялись, не замерзли бы… Смотрите, как Женя с ними носится! И тоже весь в снегу…

– Ну, меня это не удивляет, – раздраженно махнула рукой Марина. – Мой муж, он же и сам как дитя малое. Такой же наивный, ей-богу.

– Он не наивный, Марин… Он у тебя очень искренний. Жаль, что ты этого не ценишь, очень жаль. Нынче искренность воспринимается как что-то стыдное и неловкое, а жаль…

– Ну да… Ею ведь сыт не будешь, Кать. Если б была такая возможность, я бы поменяла мужнину искренность на суровую деловитость, да только нет у меня такой возможности, ничего не поделаешь.

– Так деловитость тоже не исключает искренности, Марин… – тихо возразила Катя, поворачивая в пальцах ножку рюмки. – И доброты не исключает… Просто ты на своего Женю под каким-то странным углом смотришь, ты ему развернуться не даешь, вот в чем дело. Не любишь, не веришь в него… Может, вам все-таки ребеночка завести, а, Марин? Это многое бы поменяло…

– Тебе надо, ты и заводи! – неожиданно сердито откликнулась Маринка. – Можешь третьего завести, можешь четвертого, давай! Есть ведь кому их кормить, правда? А мне… Я Женькину искренность и доброту на хлеб не намажу, уж извините… Не будем развивать тему, наливай еще! Я сегодня напиться хочу… Новый год все-таки!

Маринка подставила рюмку, и Катя наполнила ее до краев. Себе плеснула чуть-чуть, а Маша категорически отказалась:

– Нет, мне не надо больше! И так голова уже побежала… Я как-то коньяк не очень могу, девчонки, вы ж знаете. Я от него совею, как Мюллер.

Едва Катя и Маринка успели выпить, как открылась в прихожей дверь и послышался голос Кирюши:

– Мам, ты где? Представляешь, мам, мы с Павликом три раза дядю Женю в снег завалили! И не думай, он нам специально не поддавался, нет! Можешь у папы спросить, мам!

– Да тихо ты, Сонечку разбудишь… Кричишь на весь дом! Я специально ее пораньше уложила, чтобы она к двенадцати проснулась! Иначе потом обижаться будет, что Новый год с нами не встретила!

Пока суетились, время незаметно подошло к одиннадцати. Пора было садиться за стол, но не садились из молчаливо неловкой солидарности по отношению к Маше – ждали Олега. И Маша чувствовала эту солидарность, страдала от нее, не хотела ее вовсе… Еще и Павлик застыл у окна, вытянув шейку, тоже отца ждал. И наконец закричал радостно:

– Приехал! Папа приехал! Ура! Мам, что ты стоишь, папа же приехал!

– И правда, что ты стоишь? – тихо и насмешливо проговорила Марина, проходя мимо. – Пляши от радости, чего ты… Приехал же все-таки, ну? За сорок минут до боя курантов успел… Ай, молодец какой! Остается только с цыганским приплясом всем вместе его встретить – «к нам приехал, к нам приехал наш Олежек дорогой!»

Маша ничего ей не ответила. Что она могла ответить? От напряженного ожидания у нее даже сил не было огрызнуться. Развернулась молча, пошла встречать Олега в прихожую.

Он вошел в дверь – улыбчивый, большой, красивый. Обнял ее мимоходом, потом подхватил на руки подбежавшего Павлика.

– Простите за опоздание, народ! Так получилось, простите! А вы почему все еще трезвые, не пойму? Что, и за стол не садились? Ну, это вы зря…

– Да вот и я думаю, что зря… – многозначительно проговорила Маринка, глянув на него насмешливо. – Не стоишь ты такой чести, Олежек, ох не стоишь!

– А ты, Мариша, как всегда, в своем репертуаре? Язвишь помаленьку, да?

– Отчего ж помаленьку? Я и не помаленьку могу… Заказывай, а я уж постараюсь…

Уселись за стол, выпили за год уходящий. Потом еще выпили, закусили. Потом начали обмениваться подарками, охать и ахать восхищенно, чуть преувеличенно. Как всегда… Хотя это «как всегда» ни для кого не бывает обыденным, потому что особенный праздник все-таки!

Под бой курантов и радостный женский визг открыли шампанское, выпили, перецеловались душевно. В такие моменты кажется, что в жизни у всех присутствующих складывается все хорошо, все счастливы одинаковым радостным возбуждением. И любят друг друга все, все… Жены любят мужей, мужья любят жен, подруги любят подруг… И как жаль, что это ощущение всего лишь временное. Обманчивое. Что совсем скоро оно уплывет, как песок сквозь пальцы…

А пока все хорошо, да. Пока праздник. Танцы, веселье, шутки. Фейерверк во дворе, щеки раскрасневшиеся охватывает морозцем. И опять танцы, конкурсы смешные, на которые так неистощим неугомонный Денис… И уже ночь близится к концу, а усталости вроде и нет. Всем весело, всем смешно…

Маша заметила вдруг – Олег исчез куда-то. Наверное, вышел на крыльцо покурить. Увидела, что Маринка накинула на себя шубу, проговорила быстро:

– Марин, погоди! Я с тобой. Мне тоже подышать захотелось.

Вышли из дома, спустились с крыльца. Марина прикурила сигарету, выпустила первую струю дыма, подняла голову:

– Красиво как… Посмотри, Маш, звезды какие…

Маша тоже подняла голову и вдруг из-за угла дома услышала голос Олега. И удивилась – с кем он там разговаривает? Вроде все в доме… Или он по телефону с кем-то говорит?

Марина тоже прислушалась. Даже сделала нетерпеливый жест в ее сторону – тихо, мол, замри… А голос Олега звучал все явственнее, все громче:

– Малыш, ну прекрати, не обижайся, слышишь? Я тебе обещаю, просто клятвенно обещаю, что следующий Новый год мы будем встречать вместе с тобой! Ты же знаешь, как я тебя люблю. Потерпи еще немного, все будет хорошо, малыш! Да, я обещаю…

Маша вдруг почувствовала, как сильно закружилась голова. И в груди стало так больно, будто там оборвалась натянутая струна и звенит, звенит… По всему телу болью звенит. И дышать трудно. И одна только мысль в голове той же болью бьется – нет, нет, это ей все показалось сейчас! Ничего она не слышала, ничего не было! Нет, нет! Нужно срочно повернуться и убежать в дом, забыть… Это ей показалось, это голос Олега ветер обманный принес! А на самом деле он сейчас в доме!

И даже поверила бы самой себе, если бы не услышала, как Маринка произнесла грустным шепотком:

– Ну вот, Машка… Что и требовалось доказать… Зря ты со мной потащилась, надо было в доме остаться. Не знала бы пока ничего, пожила бы еще какое-то время в иллюзиях…

И опять Маша ощутила в себе это звон – уже нестерпимый. Резко повернулась, убежала в дом. Хотя ей показалось, наверное, что она бежит. На самом деле плелась, едва перебирая ногами. И не увидела уже, как Олег вышел из-за угла дома, как увидел Марину с сигаретой в руке. Растерялся, спросил довольно грубо:

– Ты что здесь делаешь, а?

– А ты не видишь? – в той же грубоватой тональности ответила Марина. – Не видишь, что я курю?

– Да? А я думал, ты подслушиваешь…

– Да больно надо! Хотя… Ты так яростно беседовал с неведомым малышом, что поневоле пришлось подслушать. Не мог подальше отойти, что ли? Или просто сообщение малышу написать? Обязательно было орать на всю округу, да?

– И что? Мало ли, с кем я беседовал? Тебе-то что?

– Да мне-то как раз по фигу… А вот Машке твоей… Она рядом со мной стояла, все слышала. Она ведь любит тебя, идиот. А ты… Она же все слышала…

– И что? – снова повторил Олег свой дурацкий вопрос. И, видимо сам понимая, как глупо он звучит, с досадой пнул ногой снежную бабу, которую давеча с таким удовольствием сооружали Кирюша и Павлик.

– Да ничего… – пожала плечами Марина, бросая окурок в снег. – Просто слышала, вот и все. Считай, что ставлю тебя перед фактом, а что ты будешь с этим фактом делать, я не знаю.

– А тебе и не надо знать. Я сам разберусь.

Олег повернулся и быстро зашагал к крыльцу, будто сбегал. Марина поправила накинутую на плечи шубу, произнесла ему вслед насмешливо:

– Ну-ну… Разбирайся, что ж…

Он застал Машу в прихожей. Она сидела на низком пуфике, скрючившись, как от боли. Подошел, протянул руку, проговорил тихо:

– Только давай не при всех, ладно? Потом поговорим, я все объясню… А сейчас пойдем танцевать, Маш. Я тебя приглашаю, ну? Давай руку…

– Танцевать? – хрипло спросила она, поднимая к нему бледное лицо. – Ты хочешь сейчас танцевать?

– Ну да… Вставай, вставай же, Маш…

Она послушно ухватилась за его протянутую руку, поднялась тяжело. Олег обнял ее за плечи, повел в гостиную, под знакомую мелодию «Скорпионс» они принялись танцевать. Олег даже подпевал Клаусу Майне автоматически: «Мейби ай, мейби ю…»

Грустный это был танец. Никчемный. И слова песни совсем не укладывались в то, что сейчас происходит. «Может, я, может, ты сможем изменить этом мир…»

Маша снова содрогнулась от боли – какое там изменить! Как этот мир изменить, если он рушится на глазах? Мир ее счастья, ее любви… Господи, да никаких сил нет танцевать, сил нет перебирать ногами под эту грустную музыку! И руки Олега сейчас кажутся такими тяжелыми, такими холодными… А испуганное сознание упорно почему-то воспроизводит перевод английских фраз, будто становится еще больнее. «Может, я, может, ты сможем найти ключ к звездам. Поймать дух надежды, спасти одинокую пропадающую душу».

Господи, какой там ключ к звездам! Кого спасти! Как спасти, если… Если душа и впрямь пропадает, мечется сейчас в истерике? И какое же мучение – этот проклятый танец… Надо прекратить его немедленно, к чему этот фарс! Вот и Маринка застыла в дверях гостиной, смотрит на них удивленно и насмешливо. Хотя это и не насмешливость вовсе, это жалость. Катя и Денис на них смотрят. И Женя… Наверное, они тоже все видят, все понимают. Надо прекратить, да…

Повернулась, чтобы выскользнуть из рук Олега, и не увидела, как бусы зацепились за пуговицу на его пиджаке. Только почувствовала, как ожгло шею. И тут же увидела, как вспыхнули в свете люстры брызнувшие во все стороны камешки, светло-сиреневые аметисты. Красиво, наверное… Будто капли слез. Вот они прыгают по паркету, разбегаются в разные стороны. Ну и пусть, пусть…

И больше не смогла держать в себе слезы, всхлипнула почти истерически, рванула к лестнице на второй этаж, побежала наверх, путаясь в длинном подоле платья. На самой верхней ступеньке и впрямь чуть не упала, каким-то чудом удержалась на ногах, ухватившись за перила. Оглянулась…

Все стояли в растерянности, смотрели ей вслед. Выражения лиц она не разглядела сквозь мутную пелену слез. Да и зачем было разглядывать… Неважно уже, неважно!

С трудом нашла дверь в гостевую комнату, куда давеча уложила Павлика. Он спал, отвернувшись к стене и положив ладошки под голову. Легла рядом с ним, обняла осторожно. И тут же убрала руку – вдруг он проснется… Ведь надо будет ему объяснять как-то свое состояние! Напугает еще…

Уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить неудержимое рыдание. Но как, как его удержишь-то? Как? Только бы Павлика не разбудить, только бы не разбудить…

Услышала, как тихо открылась дверь, подняла от подушки голову. Увидела, что возле кровати стоят Маринка и Катя. Всхлипнула, махнула рукой – уйдите, уйдите, пожалуйста!

– Маш… На вот, выпей… Тут успокоительное, тебе надо… – услышала испуганный Катин голос.

Помотала головой, снова уткнулась лицом в подушку. Маринка села рядом, слегка подвинув ее на кровати, проговорила быстрым шепотком:

– Ну все, хватит рыдать, Машка! Не стоит он этого! Плюнь! Ну что ты, ей-богу, на помойке себя нашла, что ли? Прекрати сейчас же, слышишь?

– И правда, Маш… – тихо поддержала ее Катя. – Возьми себя в руки, не надо… Пойдем лучше вниз, а? Посидим еще, выпьем… Или прогуляемся по морозцу? Хочешь?

– Нет, девчонки… Я не хочу… Не могу… Простите, что праздник вам порчу, но не могу… Сами ж понимаете, каково мне сейчас…

– Да понимаем, конечно же понимаем! Сволочь твой Олег, что тут еще можно сказать! Настоящая сволочь! И хорошо, что он уехал…

– Уехал? Куда? – сквозь слезы переспросила Маша.

– Да откуда ж мы знаем… – горестно пожала плечами Катя. – Дэн к нему сразу с вопросами пристал, когда ты наверх убежала, а он… Он и ему нагрубил – мол, не твоего ума дело.

– Как же он поехал, Кать? Он же выпил… Он много выпил… Он же разобьется… Надо же остановить его, вы что! Надо ему позвонить – пусть возвращается!

– Нет, вы посмотрите на нее, а? – возмущенно прошептала Маринка, всплеснув руками. – Она еще о нем же и волнуется! Этому гаденышу на нее наплевать, а она беспокоится, что он пьяным за руль сел!

– Но как же, Марин… Как же ты не понимаешь…

– Да все я понимаю, чего уж. Не переживай, он такси вызвал. Он цену своей драгоценной жизни знает, гаденыш! Сказал, что завтра машину заберет… Ну зачем, зачем ты так убиваешься, Маш, скажи? Было бы о ком…

– Она же любит его, Марин… – тихо заступилась за Машу Катя, положив ей на плечо руку. – Очень любит, понимаешь? Да что я тебе рассказываю, ты и сама знаешь, как она его любит…

– Да уж… Любить подлеца – тяжкое наказание для бабы. Согласна. И тут уж ничем не поможешь, только посочувствовать можно. Но я думаю, что он остынет к утру… Съездит к своей бабенке, романтики нахлебается под завязку да к Машке под бочок и вернется. А она простит, что ж… Она ж любит…

Под их тихий шепоток Маша чуть успокоилась, и сразу потянуло в спасительный сон. И даже легче после Маринкиных слов стало, хоть они и прозвучали с явным сарказмом. Да пусть, пусть… Пусть он будет, этот сарказм, уже не так важно. Может, и впрямь к утру все образуется, все улетит в небытие как страшный сон…

Катя и Марина еще посидели рядом с подругой немного, потом пошли вниз. И Маша уже не слышала, о чем они говорят.

– Ну как она? Успокоилась? – деловито спросил Денис. – Уснула?

– Да, уснула… – вздохнула Катя. – А что Олег сказал, он и правда утром приедет? Как он все объяснил вообще?

– Да никак не объяснил. Сказал, что Машка шампанского перепила, вот ей и показалось что-то такое… Или послышалось… Или не так поняла…

– Ну да, ну да… Конечно же, не поняла. Конечно же, послышалось, – хмыкнула Маринка, насмешливо глянув на Дениса. – И вообще, ребят… Не наше это дело, они сами меж собой разберутся. Давайте лучше выпьем, а то у меня уже голова разболелась! Шампанское еще есть?

– Полный холодильник… – мотнул головой Денис в сторону кухни.

– Так наливай! Что у нас вообще, Новый год или поминки? Наливай… До позднего утра гулять будем! Плохо, конечно, год начинается, но посмотрим… Может, все образуется еще!

* * *

Олег приехал на другой день к обеду. Вошел в дом и, не обращая внимания ни на кого, проговорил сухо:

– Маш, собирайся… Домой поедем. Где Павлик?

– Так он у Кирюши, в его комнате… – растерянно проговорила Маша.

И провела глазами по лицам друзей. Так, будто искала поддержки. Будто спрашивала – что мне теперь делать-то?

Все отвели глаза. Да и какой поддержки она ждала, интересно? Неужели думала, что все набросятся на Олега с кулаками? Смешно… Это ж понятно, что самой придется решать, как поступить. Если бы еще силы для таких решений вдруг появились… Злые гордые силы вместо жалких слез.

И все же Катя пришла ей на помощь. Почувствовала ее растерянность, наверное. Проговорила немного суетливо, вставая из-за стола:

– Да чего сразу домой, Олег… Садись за стол, праздник же… Смотри, какие шашлыки Денис сотворил! Он же старался, колдовал над ними… Садись, попробуй!

– Нет. Некогда мне. Дел много. Кому праздник, а кому работа, – сухо ответил Олег, требовательно глядя на Машу. И снова проговорил нервно: – Маш, собирайся! Или я один уеду!

– Оставайся, Машка… – тихо предложила Марина. – Мы с Женей вечером домой собираемся и тебя заберем…

– Нет, я поеду! Извините, ребята, но… Мама там одна дома, ее ж тоже нужно поздравить… Она наверняка нас ждет, стол накрыла… – виновато улыбаясь, поднялась Маша из-за стола.

В глаза она никому больше не смотрела. Знала, что увидит в этих глазах. Жалость к себе увидит пополам с презрением. Да она и сама себя презирала в этот момент… Только презрение это было немного радостным – Олег же за ними с Павликом приехал! Значит, не случилось ничего того страшного, о чем она плакала всю ночь! Он приехал, он ведет себя так, будто ничего не было! Можно вздохнуть с облегчением – жизнь продолжается, пусть и немного ущербная жизнь… Но главное – продолжается!

И пусть друзья ее осудят, пусть. За безволие, за бесхарактерность. За преданную любовь. За подлую женскую трусость. Если у них на это сил станет – пусть осудят. Главное – жизнь продолжается, можно отойти от края той пропасти, в которую заглянула сегодняшней слезной ночью! Невыносимой ночью…

Прощание вышло скомканным, неловким. И Павлик не хотел ехать, смотрел на родителей удивленно – чего так рано-то? Обещали же на два дня…

Когда выехали за ворота, Олег проговорил сухо:

– Жалеешь, что не осталась, да? Но я особо и не настаивал, могла бы и вечером с Женей уехать… Конечно, в хоромах приятнее, чем дома, я ж понимаю!

– Но почему сразу в хоромах, Олег? Просто у ребят очень хороший дом… Удобно устроенный… – миролюбиво произнесла Маша.

– Ну да, ну да. Хороший, конечно. Кто ж спорит. Наверное, завидуешь им, да?

– Нет, не завидую… Вовсе нет…

– Да я знаю, что завидуешь. Потому что у нас с тобой никогда такого дома не будет. И не потому, что я не смогу его построить… Я бы тоже мог, если бы у меня основа была… Было бы на чем подняться… Ведь нет! Живу в твоей квартире как жалкий прихвостень…

– Ну зачем ты так говоришь, Олег? Глупости какие говоришь! – удивленно глянула на него Маша.

– Почему же глупости? Нет, вовсе не глупости. Думаешь, я ничего не понимаю, что ли? Ни гроша за душой у меня не было и нет, а ты меня пригрела и осчастливила? Думаешь, я тебе должен быть всю жизнь обязан и благодарен, да?

– Да чем ты обязан, ничем ты не обязан… – снова тихо проговорила Маша, но Олег, казалось, уже не слышал ее, продолжал сердито:

– Ведь ясно же, что твои Катя и Денис не сами по себе к такому раскладу пришли! Явно же без родительской помощи не обошлось, ведь так? А с помощью каждый дурак поднимется, это понятно! Мне вот никто никогда не помог, ни копейкой… Сам пробиваюсь так, как могу! А только что я могу? За меня ж никто не похлопочет, дорожку передо мной не расчистит, как другим! И соломки не подстелет, если вдруг падать начну! У нас на фирме кадровые перестановки недавно были, и что? Думал, меня начальником отдела назначат, я столько лет работаю… Ага, как бы не так! Со стороны какого-то идиота взяли, который не смыслит ни черта! А почему взяли? Потому что у него волосатая рука есть, которая его продвинула! А мне фигу с маслом показали! Ну как, как я должен ко всей этой несправедливости относиться, скажи? Если б ты знала, как я устал, как мне все это надоело… Да только ты ведь и знать не хочешь, тебе все равно… Я рядом с тобой изо дня в день как жалкий прихвостень, а ты и рада…

Олег расходился гневом все больше, и Маша сидела, втянув голову в плечи, смотрела прямо перед собой. Павлик на заднем сиденье тоже помалкивал.

И в то же время она понимала подоплеку этого неожиданного мужниного гнева. И даже не гнева, а нападения. Нападающий ведь всегда в более выигрышной позиции находится, потому что нападать проще, чем за что-то оправдываться. Или объясняться. Но ведь она и не заставляет его оправдываться, зачем же он так… Она даже еще ни одного вопроса ему не задала…

– Я не знала, что у тебя неприятности на работе, Олег, ты же мне ничего не рассказывал, – произнесла тихо, пожав плечами.

– А если бы рассказал, что бы это изменило? У нас бы все появилось, как у твоих Кати и Дэна? Золотой дождь на нас сразу свалился бы, да?

– О чем ты, какой золотой дождь… Между прочим, Катя и Дэн сами всего достигли, им никто не помогал.

– Ой, да откуда ты знаешь, господи?

– Я знаю, Олег. Ты забыл, наверное, но мы с первого класса вместе… У Кати мама рано умерла, она с теткой жила, потом в общежитии… Ничего у нее не было. Кроме стипендии. И у Дэна родители скромные: папа инженер на заводе, мама чертежница. Они все вместе в двухкомнатной квартирке ютились. Дэн сам этот дом построил, с нуля начинал… Практически на пустом месте.

– Понятно, понятно… Ты хочешь сказать, что я тупой, да? Что я не смог так же с нуля начать? Живу в твоей квартире, хлеб твой зазря ем?

– Олег! Ну зачем ты опять так, не понимаю?

– Как, Маша? Как? Разве я не прав, скажи?

Маша снова оглянулась на Павлика – тот сидел, уткнувшись в телефон и втянув голову в плечи. Так вдруг жалко его стало… Ну вот зачем, зачем ребенку слышать все это? Неужели Олег сам этого не понимает?

Хорошо, что у нее телефон зазвонил, можно отвлечься хоть ненадолго, выйти из этого мучительного диалога. Глянула на дисплей – мама звонит…

– Да, мам! Слушаю!

– Доченька, с наступившим тебя! И Олега, и Павлика! Счастья вам, родные мои… Вы как, надолго еще в гостях останетесь? Когда вас домой ждать? Завтра? Или сегодня к вечеру?

– А мы уже едем, мам… Через полчаса дома будем.

– Как через полчаса? Да вы что? Ой, я же не успею стол накрыть… Я думала, вы позже приедете! Ой, господи… Тогда я сейчас, я быстренько! Соображу что-нибудь на скорую руку…

– Да не суетись, мам… Мы только из-за стола встали, мы не голодные.

– Ну как же… не суетись! Надо же посидеть по-человечески, праздник все-таки! Ладно, я сейчас быстренько все сделаю, мне только мясо в духовку поставить и салатики нарезать… Все, жду, мои дорогие! Жду!

Голос у мамы был радостный, и Маша даже слегка позавидовала этой ее радости безмятежной. И вздохнула тихо, убирая телефон в карман куртки.

Оставшееся в дороге время прошло в молчании, прерываемом тихой руганью Олега по поводу «ослов за рулями» и «баб, которые не умеют ездить, а все туда же». Еще и пробке при въезде в город досталось – мол, «дома в праздник надо сидеть, а не мотаться туда-сюда!».

Маша, выйдя у подъезда из машины, ощутила себя окончательно разбитой. И в то же время боялась, что Олег опять скажет про «дела» и уедет. Она уже ничего не понимала, не соображала ничего. Земли под ногами не чуяла. Еще и бессонная ночь сказывалась, снова хотелось поплакать.

Мама открыла им дверь – веселая, раскрасневшаяся от плиты. Обняла Павлика, расцеловала в щеки. Глянула на Олега, на нее… И тут же сникла, и радостная улыбка сменилась настороженностью. Слава богу, не стала с расспросами приставать, лишь проговорила тихо:

– Маш, ты бледная такая… Замерзла, наверное… Раздевайтесь быстренько, и за стол! И мясо аккурат подойдет… Вкусно должно получиться, я в него розмарин добавила… Олежек, ты же любишь с розмарином, правда?

– Да, Татьяна Петровна, спасибо, – натужно улыбнулся Олег, снимая куртку.

– Ой, Олежек, я ж тебе подарок приготовила! Вчера-то не смогла подарить, давай хоть сейчас поздравлю по-человечески! Пойдем, я покажу… Я тебе свитер сама связала! Примерь, пожалуйста, прямо сейчас, ладно? Пойдем в мою комнату, он там…

Олег нехотя пошел вслед за тещей, не удосуживаясь убрать досаду с лица. Маша тоже отправилась вслед за ними, стояла в дверях комнаты, смотрела, как мама крутится вокруг Олега, как любовно оглаживает на нем новый свитер:

– Ой, Олеженька… Да как хорошо сидит на тебе, надо же! Отлично подошел… А как идет тебе, как идет! Ты у нас такой красавец… И фигура такая – все сразу идеально садится, не придерешься…

– Подлецу все к лицу, да, Татьяна Петровна? – с усмешкой спросил Олег, быстро глянув на Машу.

– Ну зачем ты так, Олеженька… – улыбнулась мама, преданно глядя Олегу в глаза. – Ты у нас лучше всех, ты ж знаешь, как мы тебя любим! И Маша любит, и я, как родного сына…

Олег только хмыкнул в ответ. И это хмыканье можно было принять по-всякому – то ли не верю, мол, в любовь вашу, то ли можете любить, я вам позволяю… Мама глянула на Машу растерянно, будто хотела спросить – что это происходит с любимым зятем? Почему с таким плохим настроением домой вернулся?

Маша отвела глаза, а мама принялась хлопотать суетливо:

– За стол, дорогие мои, за стол… Как хорошо, что я успела стол накрыть к вашему приезду! Машенька, доставай вино! А может, лучше шампанское? Я и шампанское тоже купила…

– Я пить не буду, – твердо проговорил Олег, направляясь на кухню. – Сейчас быстро перекушу и поеду. У меня еще куча дел на сегодня.

– Так праздник же, Олеженька… – растерянно проговорила Татьяна Петровна, семеня вслед за ним. – Сегодня ж не работает никто, что ты…

– А моя работа праздников не знает, Татьяна Петровна. Волка ноги кормят. Поеду в офис, бумаги разберу. Ничего до Нового года не успел толком.

Он и впрямь быстро встал из-за стола, деловито глянув на часы. И вышел из кухни с озабоченным выражением лица. В наступившей тишине Павлик проговорил тихо:

– Я наелся, бабушка… Можно я пойду кино по телевизору смотреть?

– Иди… – так же тихо откликнулась Татьяна Петровна.

Когда Павлик ушел, повернулась к дочери, прошептала быстро:

– Маш, ну чего ты сидишь? Иди проводи мужа…

Маша только плечом дернула и нервно ухватилась за бокал с вином, покрутила его в пальцах. И осталась сидеть за столом. А когда услышала, как в прихожей захлопнулась за Олегом дверь, припала к бокалу, осушила его с жадностью.

Татьяна Петровна смотрела на нее с удивленным испугом. Потом спросила:

– Вы поссорились, что ль, не понимаю?

– Нет, мам. Не ссорились мы. Все в порядке.

– Но как же не ссорились, я же вижу! Меня не обманешь! Олег сам не свой, будто его подменили! Чем ты его обидела, Маш?

– Я? Обидела? – с нервным смешком переспросила Маша. – Разве я могу кого-нибудь обидеть, мам? Ты можешь себе такое представить вообще?

– Но тогда почему он такой? Ведь есть же какая-то причина у человека для плохого настроения!

– А почему ты про мое настроение не спрашиваешь, мам? А может, оно у меня хуже некуда? Ведь я твоя дочь, и мое настроение тебя больше должно тревожить!

– Да, конечно… И твое тоже… Но я ведь Олега как сына родного люблю! Он прекрасный человек, он семьянин, он так старается, чтобы в семье все хорошо было…

– Да, он очень старается! – снова нервно рассмеялась Маша. – Он так старается, просто слов нет!

– А я не понимаю вот этого твоего сарказма… Чем ты недовольна, скажи? Или Маринка опять на тебя плохо влияет? Она сама помыкает мужем, сделала из него тряпку безвольную. И хочет, чтобы ты такой же была? Вот никогда мне твоя Маринка не нравилась, никогда! И ты уже не маленькая девочка, чтобы под ее влияние попадать! Да она же… Она же просто завидует тебе, дурочка! У тебя такой муж… Такой умница, такой красавец… Не то что ее малохольный Женя!

– Она вовсе не завидует мне, мам. Наоборот, она мне сочувствует.

– Тебе? Сочувствует? Да не смеши…

– А мне вовсе не до смеха сейчас. Мне плакать хочется, а не смеяться. И вообще, не хочу больше говорить об этом… И не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста! Я не могу, не могу… Не могу говорить…

Маша с трудом сглотнула слезный комок, дрожащей рукой схватила бутылку, налила себе вина, выпила залпом. Мама только охнула испуганно:

– Да что с тобой, дочь? Не пугай меня… И без того с утра сердце не на месте, тахикардия опять разыгралась! Врач говорил, мне совсем нельзя нервничать…

– Да все нормально, мам, не надо нервничать, успокойся. Просто я устала, наверное, вот и все. И ночь не спала.

– Так поспи…

– Да, я пойду прилягу, пожалуй.

– Давай. А мы с Павликом прогуляемся. Какая погодка на улице, прелесть просто! Можно и на каток сходить…

Маша кивнула, поднялась из-за стола, вышла из кухни. Плотно закрыла дверь в комнату, забралась под одеяло, снова дала волю слезам. Плакала и удивлялась самой себе – каким-то неведомым образом удалось при маме этот слезный поток сдержать… Только бы она не вошла сейчас, не спросила ее о чем-нибудь! Сил нет ей объяснять что-то! Она ж сразу за сердце начнет хвататься, начнет винить ее в том, что сама виновата… Что надо быть хорошей женой, чтобы муж на сторону не смотрел…

А вот и дверь хлопнула, слава богу. Мама и Павлик гулять ушли. Теперь можно и плакать, никто не помешает.

Но, как ни странно, больше не плакалось. И на самом деле страшно спать захотелось. Устала, наверное. Устала бояться, устала ждать чего-то ужасного… Устала думать, где и с кем сейчас Олег… Устала, устала!

Проснулась, когда за окном сгустились январские сумерки. И поняла тут же – никакого облегчения сон не принес. Наоборот, еще хуже стало. И мысли в голове стали яснее, потому еще ужаснее.

Долго лежала, слушала звонкую тишину. В голове болью бился вопрос – что теперь будет, что? Неужели Олег бросит ее, уйдет к другой? Как он тогда говорил по телефону той, другой… «Потерпи, малыш, следующий Новый год будем вместе встречать, я тебе обещаю!»

А ее он никогда малышом не называл… И таким голосом нежным никогда с ней не говорил. Да она и не ждала от него таких нежностей, чего уж там… Счастлива была, что он рядом, ей этого вполне хватало. Любила сильно. Да и сейчас любит, это ж понятно. И всегда будет любить…

И что же теперь с этим «всегда» делать? С осознанием того, что без Олега просто не сможет жить? Что делать-то, что? Сидеть и ждать, когда жизнь кончится? И сколько ждать? До следующего Нового года, как Олег тому малышу неведомому обещал?

Хорошо, что в прихожей хлопнула дверь и послышался голосок Павлика, иначе с ума бы сошла в этой тяжко звенящей тишине. Надо встать, заняться чем-то, отвлечь себя хоть немного. И улыбку на лицо надеть, пусть и вымученную. Не надо маме давать повод для дальнейших расспросов. Не надо пока…

Наверное, это неправильно – рассчитывать и опираться на это «пока». Да что там наверное! Конечно, это неправильно! Потому что надо бы взять и поговорить с Олегом, выяснить все, разрубить одним махом этот узел! Или так… или не так! Или мы семьей живем, или вот бог, вот порог!

Но разве ей самой станет от этого легче? Когда уже никакой надежды не будет, что все само собой образуется? Что этот самый «малыш» исчезнет из жизни Олега со временем… Кто ж знает, сколько у него этих самых «малышей» было? Ведь не знала она о них ничего, жила и любила, счастлива была… Правда – она вещь коварная, иногда и не нужна вовсе бывает. У каждого правда своя. Жизнь своя, счастье свое. Все зависит от характера, от темперамента. Ей вот вполне хватало того, что любимый муж рядом… Что же теперь, казнить ее за это, да?

– Мам, мы с бабушкой на каток ходили, я даже не упал ни разу! Представляешь? Я так здорово уже катаюсь, мам! – радостно встретил ее в прихожей Павлик, снимая курточку.

А мама глянула на нее настороженно и хотела спросить что-то, но промолчала. И в следующие дни тоже молчала, все так же грустно поглядывала. И даже не спрашивала, почему Олега все время дома нет. Почему рано уходит и поздно приходит. И ведет себя как гость. К тому же он вскоре заявил, что срочно улетает в командировку. Безапелляционно так заявил, с нажимом:

– Это срочная командировка, Маша! И не смотри на меня так, не говори, что никто не работает, что у всех каникулы! А я работаю, понимаешь ты это или нет?

– Понимаю, Олег. Я все прекрасно понимаю.

– А что за тон, не пойму? Я что, в первый раз улетаю в командировку, да?

Она ничего ему не ответила. Только подумала отрешенно – вот же он, тот самый момент… Тот самый, чтобы сказать – вот бог, вот порог…

А с другой стороны, он сам, что ли, не может ничего сказать? Смелости не хватает? Ведь знает, что она прекрасно понимает, что никакая это не командировка! Зачем, зачем такие мучения? Ведет себя как тот хозяин, который очень свою собаку жалел и отрезал ей хвост по маленьким кусочкам…

Так ничего они друг другу и не сказали. Маша молча собрала ему чемодан в «командировку». Олег уехал. Или ушел… Может, он и впрямь решил уйти вот так?

Остаток новогодних каникул прошел для нее как в тумане. Когда не знаешь, что увидишь перед глазами, если этот туман рассеется. То ли прежнюю жизнь увидишь, то ли другую. Ту самую другую жизнь, которой ужасно боишься. И ждешь… С болью сердечной ждешь. С надрывом обморочным. И понимаешь, что так нельзя, презираешь себя за это. И все равно ждешь…

Наверное, на лице у нее все эти страдания были выписаны – как их скроешь-то? И потому мама не выдержала, спросила в лоб:

– Маш, перестань от меня скрывать… Я же вижу, что-то у вас происходит! Думаешь, мне, что ли, так легко смотреть на все это? Садись и рассказывай, хватит мучиться. Когда кому-то расскажешь свою беду, сразу легче становится. Я ведь не чужая тебе, правда?

– Да, мам, ты не чужая… А только я не могу, не могу…

– Ну, если не можешь, так я за тебя все скажу. У Олега другая женщина есть, да? Правильно я поняла?

– Да, мам. Ты правильно поняла. И давай не будем больше об этом…

– Да как же не будем, как же не будем-то! Я ж вижу, ты измаялась уже вся! И зря, между прочим!

– Как это – зря? Мне что, радоваться надо этому обстоятельству, по-твоему?

– Нет, не радоваться. Но изводить себя тоже не стоит. Не бери в голову… Для таких, как наш Олег, семья важнее. Он очень ценит дом, уют, любовь нашу ценит… А на стороне он просто самоутверждается, вот и все. В том смысле – мужик он или кто?

– Ничего себе, мам… Как у тебя все просто! А мне что ты предлагаешь? Смотреть на эти его самоутверждения и радоваться? Тебе за меня не обидно, что ли, не понимаю?

– Да господи, Маш… Я ж не предлагаю тебе радоваться, я ж наоборот… Я предлагаю тебе смотреть на все это как бы со стороны, по-умному, по-женски мудро. Ты пойми одну простую вещь – только кретины всю жизнь живут с одной женщиной, а остальные мужики, они ж все нормальные! Я-то сама слишком поздно это поняла, да… Тоже в страдания ударялась, как ты сейчас, – ах, ох, изменил, никогда не прощу, не забуду! Теперь-то понимаю – глупости все это… Да только ничего не поделаешь – мой поезд уже ушел.

– Не понимаю, мам… О чем ты сейчас?

– Да все о том же. Дура я была, когда отца твоего выгоняла. Тоже, как ты, узнала тогда про другую женщину… Не надо было выгонять-то, перетерпеть надо было. Мудрость бабью включить, удержать глупую гордыню. Теперь вот плачу за все одиночеством… Не зря же говорят, что за все надо платить. А ведь можно сделать так, чтобы и не платить… Ты хоть сейчас не наделай тех же глупостей, Маш! Будь умнее меня! Ведь любишь Олега, правда?

– Да, люблю… Очень люблю. Но…

– Конечно, любишь. Чего я спрашиваю-то? Сама, что ль, не вижу, как любишь? Да ты же пропадешь без него, высохнешь, самоуничтожишься! И выправиться не сможешь, характер у тебя не тот! Это в книжках только такое пишут – якобы после развода у женщины новая жизнь начинается. Может, у кого-то и начинается, не спорю… Но не у тебя, Маш. Не такая. Нельзя тебе Олега отпускать, нельзя!

Наверное, можно было поспорить с мамой. И даже сказать что-нибудь горделивое – мол, я не хуже других! Да только не сказала она ничего. Сил недостало. И смелости. Не смогла перешагнуть через эту внутреннюю подавленность, которая хозяйничала в ней с того самого времени, как услышала тот разговор Олега с «малышом»…

Он приехал через три дня. Даже не поздоровавшись, деловито спросил с порога:

– Татьяна Петровна дома, Маш?

– Нет… Они с Павликом гулять ушли… – растерянно проговорила Маша, не зная, как себя с ним вести. То ли обрадоваться его возвращению, то ли никаких эмоций не проявлять. Подумаешь, мол, из командировки приехал. Обычное дело, в общем.

– Ты голодный? Есть будешь? – спросила тихо.

– Нет. Я не голодный. Я… Погоди, я сейчас…

Олег вздохнул, будто собираясь с мыслями, и проговорил довольно решительно:

– Нам поговорить надо, Маша! И лучше сейчас, пока их дома нет! Я думаю, ты и сама понимаешь, о чем надо поговорить…

Она молча кивнула, повернулась, пошла на кухню. Чувствовала, как обмирает все внутри, как поднимается и бежит по телу нервная дрожь, как стало холодно в животе, а через секунду будто вспыхнуло жаром.

– Послушай меня, Маш… – так же решительно проговорил Олег, садясь на стул, и она перебила его испуганно:

– Ой, подожди… Подожди, я сейчас…

Схватила графин, дрожащей рукой налила себе воды, припала к стакану жадно. Показалось, жар в животе немного утих, вроде дышать легче стало. Села напротив Олега за стол, прошелестела едва слышно:

– Говори, я слушаю…

– Да что говорить, Маш… – выдохнул Олег, отводя глаза. – Ты ведь сама поняла, что я хочу сказать, правда? Чего ж я буду тянуть кота за хвост… Ходить вокруг да около. Да, Маша, да… У меня есть другая женщина, я ее люблю. Так получилось, Маш, прости. Поверь, мне очень жаль. Но согласись, что так продолжаться больше не может! Мы оба больше не можем жить в этом обмане, правда?

– Да, мы оба… Не можем… – автоматически повторила она за ним, проглатывая концы слов. И спросила вдруг, сама себе удивляясь: – А если бы я не знала, Олег? Если бы случайно тот разговор не слышала и не узнала… Ты бы не ушел, да?

– Не знаю, Маш. Не знаю… Да и зачем сейчас рассуждать, что было бы, если бы да кабы… Как получилось, так получилось. Значит, так тому и быть. Вещи мне поможешь собрать, ладно?

Она опять молча кивнула, с трудом соображая, о чем он просит. А Олег продолжил деловито:

– Я ничего не возьму, только свои личные вещи, Маш. С одним чемоданом уйду. Надеюсь, ты не сомневалась в моей мужской порядочности, правда? И квартиру тоже делить не буду, не переживай.

– Квартиру? – удивленно переспросила она, наморщив лоб. – Так это же мамина квартира, как бы мы стали ее делить…

– Ну что ж! Если соображаешь в этом щекотливом вопросе, значит, все в порядке с тобой! – насмешливо проговорил Олег. – Вот и живи дальше с мамой в ее квартире! С мамой не пропадешь… Считай, что лишний балласт сбросила, от нахлебника избавилась! Правда?

– Я никогда не считала тебя нахлебником, Олег…

– Да ладно! Я что, не понимаю? Денег я мало в дом приносил, подарков дорогих тебе не дарил, теща меня дармоедом считает, я знаю!

– Ну зачем ты так, Олег? Ты же знаешь, что это неправда. Мама никогда тебя ничем не обидела, по-моему. Наоборот…

– Ладно, извини. Может, я не прав. К твоей маме у меня нет претензий. Да и к тебе тоже… Если уж и есть у меня какие претензии, так только к самому себе.

– А что же я Павлику скажу, Олег? И как я это ему скажу?

– Да нормально, как… Я ведь его не бросаю, он всегда будет моим сыном. Так ему и объяснишь…

– Может, ты сам ему объяснишь?

– Да. Конечно, объясню. Я думаю, мы будем часто с ним видеться. Потом объясню… А сейчас я просто уйду, Маш. Пусть Павлик думает пока, что я из командировки не вернулся. Я потом ему все объясню… Так поможешь мне вещи собрать, ладно? И как-нибудь… Побыстрее? Вдруг Татьяна Петровна вернется? Начнет тут над нами рыдать-причитать… Где у нас большой чемодан, Маш?

– На антресолях в прихожей.

– Да, точно. Пойду достану…

Потом они молча собирали ему чемодан. Маша аккуратно складывала рубашки и брюки, сосредоточившись на этом занятии. Будто от этого зависело что-то важное. Будто имело значение, останутся ли складки на рубашках и брюках, когда неведомая разлучница станет их разворачивать у себя дома и устраивать в свой шкаф…

Она даже вышла в прихожую, чтобы проводить Олега. Не плакала, только смотрела будто в пустоту. И не слышала, что он ей говорил. Ведь говорил же что-то! Наверное, то же самое, что и давеча… Что они не могут жить вместе после всего случившегося… Что любит другую, а ее больше не любит. И правда, лучше не слышать, не надо! Пусть уходит уже…

И потом, когда за Олегом закрылась дверь, тоже не плакала. Сидела, думала горестно, как же она скажет обо всем Павлику. И маме…

Когда в прихожей хлопнула дверь, направилась туда как сомнамбула, натянув на лицо вымученную улыбку. Мама, глянув на нее, только охнула и прикрыла в ужасе рот ладонью – разве маму обманешь!

– Павлуша, иди ко мне в комнату, включай телевизор… – проговорила мама чуть слышно. – Иди… Скоро ужинать будем, я тебя позову…

На кухне она грузно осела на стул, спросила слезно:

– Олег приходил, да? Я ж по лицу твоему вижу, что он приходил… Ну не молчи, не мучай меня, Маш!

– Да, мам, он приходил. Чтобы вещи забрать. Он ушел, мам.

– Все-таки ушел… Надо же, а я думала… Да как же так-то, Маш! Как же так-то, а? Почему ты его отпустила? Надо было на пороге упасть и не пускать…

– Мам, ну не надо, пожалуйста! Не говори сейчас ничего! Мне так тяжело, мам… Я просто жить не хочу…

– Ну ладно, ладно, рано еще отчаиваться! Я думаю, он еще сто раз одумается, Маш! Подожди, он скоро еще вернется, еще в ногах твоих будет валяться, вот увидишь! Ты только жди… Так и будет, вот увидишь! Ой, да куда он от нас денется, сама подумай? Устанет от вольной жизни и вернется! Быстро устанет, я думаю… Я даже уверена в этом, на сто процентов уверена!

Маша улыбнулась довольно слабо – на сарказм по отношению к маминым словам сил уже не хватило. Повернулась, вышла из кухни. Хотела было зайти в комнату, где сидел перед телевизором Павлик, да не решилась. Потом с ним поговорит, потом… Когда в себя немного придет.

Все-таки хорошее это выражение – прийти в себя. То есть предполагается, что ты сам себя на какое-то время покинул, а потом сам себя в себя же и загоняешь. Глупости какие, ей-богу. Потому что нельзя ничего сделать силой, нельзя себе приказать. Раненая душа приказов не принимает, плевала она на них. Рана болит и кровоточит, и душа истончается постепенно. Какое там… в себя прийти.

Но ведь жить все равно как-то надо. Пусть и с кровоточащей раной в душе. И в черно-белых жизненных красках. Надо жить ради Павлика. К тому же надо ведь как-то объяснить ему, что случилось. И завтра на работу пора выходить… Кончились каникулы. И прежняя жизнь тоже кончилась. Все, все кончилось…

* * *

Очень трудно привыкать к «законченной» жизни. Осознавать ее трудно. Потому что нельзя приказать себе – живи снова! И нельзя приказать – разлюби…

– Ну что ты скисла совсем, доченька? – со слезой в голосе проговорила мама, заглянув к ней в комнату. – Сил нет уже на тебя смотреть…

– А ты не смотри, мам. Что я еще могу сказать?

– Да как, как это – не смотри? Что я, не мать разве? Я ж не могу по-другому… Ну что это такое, скажи? Приходишь с работы и ложишься, в стену глядишь… Так ведь и с ума можно сойти, доченька! Нельзя так, нельзя! У тебя ведь сын растет! Конечно, я им занимаюсь… А если бы меня рядом не было, что тогда?

– Я не знаю, мам… Не знаю… Оставь меня в покое, прошу…

– Да что значит не знаю? Что значит в покое оставь? Да если б это и в самом деле покой был, ведь нет! Это ж одно постылое беспокойство, раздрай душевный! И как я должна глядеть на все это, по-твоему? Чего ждать? А ну вставай, пойдем ужинать! Вставай, вставай!

– Я не хочу. Я и правда не хочу, мам.

– А надо! Совсем ведь замрешь, если еще и голодом себя морить станешь! Вставай, ну? Не силой же мне тебя поднимать?

Маша нехотя поднялась, поплелась за мамой на кухню. От запаха шкворчащих на сковороде котлет ее чуть не стошнило, но пересилила себя, села за стол, принялась тыкать вилкой в овощной салат. Потом подняла на маму глаза, спросила тихо:

– А Павлик ужинал, мам?

– Конечно.

– А где он?

– В моей комнате, уроки делает. А что такое?

– Да я не знаю, как ему про Олега сказать, мам… Не знаю…

– Так и не говори пока! Пусть думает, что Олег в командировке! А там, глядишь, он и вернется с покаянной головушкой…

– Он не вернется, мам. Не вернется. Не вернется!

– Ну, истерику еще мне закати! А я тебе говорю – вернется! Жди и верь, поняла? Верь! Иначе с ума сойдешь.

– Нет, не хочу я так… Потому что это ожидание… Оно униженное какое-то, понимаешь?

– Ну и пусть униженное. Хотя ничего унизительного я в этом не вижу. Не ты первая, не ты последняя, кто мужа с гулянок ждет. Нет, я понимаю, что абы какого плохонького мужичонку и ждать обратно не стоит, но Олега-то нашего, Олега… Это ж не тот случай… Так что соберись и жди, что я тебе еще сказать могу…

– Я понимаю, мам. Понимаю. Только душа все равно обижается и не хочет… Не хочет, чтобы вот так все было. Чтобы я сидела и ждала. И тем не менее ты права… Надо себя собирать как-то, надо начинать жить, но сил совсем нет. Еще и Павлику вру… Сегодня же ему все скажу, мам! Сейчас же!

– Ну и зря. Хотя это твое дело, что ж. Ты мать, тебе виднее.

Мама поджала губы, отвернулась к плите. Маша встала со стула, пошла в комнату, где Павлик сидел за столом, старательно склонившись над тетрадью.

– Как дела, сынок? Оценки какие сегодня получил? – села напротив него, улыбаясь.

– По рисованию пятерку, а за диктант четверку с минусом… Это ведь лучше, чем тройка с плюсом, правда, мам?

– Наверное… Ничего, в следующий раз на пятерку напишешь. Ты у меня способный.

– А когда папа приедет, мам? Я соскучился. Он почему-то не позвонил мне ни разу… Раньше, когда уезжал в командировку, все время звонил. И его телефон почему-то не отвечает… Может, он его потерял, мам?

– Нет, сынок. Я думаю, не потерял. Просто… Понимаешь, мне все объяснить тебе надо… Сказать надо, а я все никак не решусь…

Маша замолчала, с трудом сглотнув слезный комок. Павлик тоже молчал. Казалось, он замер в испуганном ожидании, опустив глаза в тетрадь. Потом вдруг проговорил тихо:

– Да не надо, мам… Если тебе трудно, то и говорить ничего не надо. Я и сам уже обо всем догадался. Я ведь слышу, как ты все время плачешь…

– Да разве я плачу, сынок? Нет, я не плачу… – произнесла Маша автоматически.

– Ты внутри себя плачешь, мам. Я же чувствую.

Павлик поднял на нее глаза, и Маша удивилась его взгляду. Такой взрослый, такой понимающе грустный. И улыбнулась жалко, пожав плечами. И прикусила губу, чтобы не расплакаться.

– Я уже большой, мам. Я все понимаю. Папа больше не будет с нами жить, да?

– Да, сынок… Но он… Он очень любит тебя, он позже обязательно позвонит… И сам все тебе скажет…

– А я пока все равно не хочу с ним разговаривать. Про это – не хочу… Если тебе так надо, я совсем не буду с ним разговаривать.

– Нет. Мне не надо, сынок. Что ты…

– Только не плачь, мам, ладно? Да и вообще… Подумаешь, не захотел с нами жить… Да в школе у нас, между прочим, у половины ребят в классе никаких отцов нет, одни мамы и бабушки! Ничего, и без него проживем, правда?

Ну как, как можно было удержаться от слез после таких слов? Как можно смотреть в эти понимающие глаза и сидеть сложа руки? Да ее будто ветром со стула снесло! Бросилась к Павлику, обняла его крепко, припала дрожащими губами к его теплой макушке и только всхлипывала тихо, ничего сказать не могла. И все же удалось проговорить через какое-то время:

– Спасибо… Спасибо тебе, сынок… Все будет хорошо, вот увидишь… Мы ведь вместе справимся, правда, сынок?

– Конечно, мы справимся, мам. Ты только не плачь больше, ладно? Хочешь, я сегодня с тобой спать лягу? Чтобы тебе не страшно было одной?

– Хочу… Хочу, сынок… Какой ты у меня взрослый стал…

– Да, я взрослый. Все будет хорошо, мам, вот увидишь.

В эту ночь она впервые заснула по-настоящему, спала крепко до полудня – благо был выходной день. Проснулась от настойчивой телефонной трели, глянула на дисплей – опять Маринка звонит… Не хочется с ней говорить, совсем не хочется. Что она от нее может услышать? Нравоучения в снисходительном тоне? Мол, что я тебе говорила про твоего Олега, а ты мне не верила? Нет уж, не надо… Пусть Маринка думает, что у нее телефон сломался. Потом ей можно перезвонить, когда с духом соберется. Потом…

На звонки Кати она тоже не отвечала. Знала, что Катя будет ей сочувствовать. В отличие от Маринки. И вполне искренне. Но все равно не хотела отвечать… Еще ведь неизвестно, что хуже в данной ситуации – насмешливая снисходительность или сочувствие, хоть и искреннее. Не хочется ни того, ни другого. Без них легче как-то.

Телефон перестал верещать, и Маша потянулась в постели, окончательно просыпаясь. Вдохнула в себя вкусный запах, прилетевший со стороны кухни. Мама пирог печет… По субботам, как и всегда…

Вот и хорошо. Пусть все будет так, как и всегда. Размеренный темп жизни. Привычный. Пусть этот размеренный темп вытеснит из ее жизни главную компоненту – любимого мужа Олега. Хотя и понятно, что не вытеснит… Что эта самая компонента навсегда болью в сердце останется и будет давать о себе знать. Через время, через годы… Наверное, удастся даже привыкнуть к ней как-то. Тоже через время, через годы. Пусть. И с болью в сердце люди живут, не умирают.

Встала с постели, накинула легкий домашний халатик, вышла на кухню. Мама как раз достала из духовки пирог, хлопотала над ним, лицо у нее было довольное, раскрасневшееся. Увидев ее, проговорила ворчливо:

– Ну наконец-то проснулась… Умывайся, садись за стол. Мы с Павликом давно уж позавтракали, уж скоро обедать пора, а ты все дрыхнешь!

– Да, мам, я сейчас… А с чем сегодня пирог?

– С рыбой. Я давеча очень хороших окуньков купила у мужика на рынке. Крупных таких… Ой, совсем забыла! Мне же твоя Катя недавно звонила, спрашивала, как ты… Почему на ее звонки не отвечаешь? А я и не знаю, что говорить… Почему не отвечаешь-то? Она ж волнуется. Подруга все-таки.

– Не знаю, мам… Не хочу пока. Если еще будет звонить, скажи, что у меня все хорошо.

– Так сама и скажи… Теперь так и будешь от всех прятаться? Нехорошо это. Ты ж подруг обижаешь. Ладно, если Маринку обидишь, так и бог с ней, поделом. А вот Катю обижать не надо, Катя тебе настоящая подруга. Разве не так?

– Да так, мам, так… Ладно, я ей сама позвоню сегодня. И Маринке позвоню… Ты права, хватит прятаться. Надо привыкать потихоньку к своему новому статусу.

– Ой, да какой уж там статус, подумаешь! Если и есть он какой-то обидный для тебя, так все равно ж временный… Я вот уверена, что Олег скоро вернется. Просто уверена, и все тут! И сон мне давеча снился, что вы вместе домой вернулись… Веселые такие, смешливые. А еще мне яблоки красные снились – это к добру… Будто ты откусываешь от яблока и Олегу его передаешь, и он тоже откусывает. А потом и мне это надкусанное яблоко протягивает – мол, твоя очередь. Хороший такой сон, даже просыпаться после него не хотелось. Господи, хоть бы он скорее вернулся, Олежек наш…

– Мам, не начинай. Прошу тебя, пожалуйста. Давай о нем вообще больше говорить не будем.

– Да как хочешь, что ж… А ведь только ничего от этого не изменится. Как любила его, так и будешь любить. И мучиться будешь. В молчании… Когда проговариваешь свое переживание с кем-то, всегда легче становится. Что, разве я не права?

– Права, конечно. Но…

– Ладно, ладно, не смотри на меня так, не надо! Если не хочешь говорить, будем молчать как две дурочки, будто и не случилось ничего! Ладно, я поняла… Не хочешь со мной говорить, хоть с подругой поговори тогда, душу излей. Той же Кате…

– Ладно, я подумаю, мам.

– Подумай, подумай… А сейчас иди умойся и за стол садись…

Потом она все же перезвонила Кате, и та ужасно обрадовалась:

– Господи, Машка! Ну наконец-то! Я ж потеряла тебя, волнуюсь! И маме твоей звонила! И можешь ничего мне не говорить, я уже в курсе твоих новостей! Если хочешь, не будем совсем про них говорить… Я ж все понимаю…

– Да, Кать. Если честно, не хотелось бы.

– Ладно, договорились. Не буду настаивать. Захочешь, сама расскажешь. У тебя какие планы на сегодня, Маш?

– Да пока никаких… А что?

– Тогда давай встретимся где-нибудь! По магазинам прогуляемся, в кафе посидим! У меня сегодня выходной, дети у бабушки с дедушкой, а Денис крышу ремонтировать взялся. Так что я свободна как ветер. Давай через часик я за тобой заеду?

– А успеешь?

– Конечно! Мне только одеться и в машину прыгнуть! И я у ваших ног!

– Хорошо, давай…

– Вот и отлично! Я заходить не буду, звякну тебе от подъезда, чтобы выходила! Надеюсь, самой-то тебе часа хватит, чтобы в порядок себя привести?

– Конечно, хватит… Нищему собраться – только подпоясаться.

Они хихикнули в унисон и одновременно вышли из разговора, и Маша вздохнула облегченно – все-таки молодец Катька… Никаких охов и вздохов, никакого сочувственного любопытства не было в ее голосе. Просто позвала время провести вместе, только и всего.

А шопинг ей был очень даже кстати – недавно перчатки где-то посеяла, ботинки зимние надо новые: старые уже ни на что не похожи. Да и отвлечь себя тоже нужно как-то… Как Мюнхгаузен, за волосы себя из болота вытащить. Или хотя бы попытку сделать…

Потом, когда перчатки и ботинки были удачно куплены, они уселись с Катей в кафе, заказали кофе с пирожными. И столик удачно выбрали, аккурат у панорамного окна, за которым хлопьями валил снег. Кофе был крепкий, пирожные изумительные, картинка перед глазами романтическая, как в кино – вихри снежинок в синих сумерках. Поневоле душа отогреется и расслабится. И захочет излиться наружу словами…

– Знаешь, Кать… Я ведь думала, что никогда и не с кем об этом не смогу говорить… Думала, все в себе носить буду, так легче. Никому ведь неинтересна чужая боль…

– Не знаю, Маш… Может, и неинтересна, конечно. Да только не в интересе тут дело… – пожала плечами Катя, осторожно на нее глянув. – Дело в желании другого облегчить твою боль. Того другого, который тебя любит. В очень большом желании…

– Я понимаю, Кать. Спасибо тебе. И прости, что на звонки твои не отвечала. Я в таком состоянии была… Вернее, даже и не было никакого особого состояния, просто меня самой не было. Не знаю, как вообще жива осталась, не умерла. Я и раньше всегда так думала – если не будет рядом Олега, я точно умру. И вот жива, как видишь…

– Ну и слава богу, что жива! А потом еще легче будет, вот увидишь! Ой, ты первая и последняя, что ли, кто с мужем разводится? Никто еще от этого не умирал!

– Я понимаю, Кать, понимаю. Но ты же знаешь, как я его люблю.

– Значит, разлюбишь! Если сама себе не будешь все время это внушать – люблю и люблю… И ждать его перестанешь! Ведь все еще надеешься, что он вернется, правда?

– Не знаю, Кать. Вот мама моя точно надеется на это, меня все время убеждает, что Олег обязательно должен вернуться. Даже настаивает на этом довольно сердито – мол, этой надеждой живи! Без надежды совсем плохо тебе будет, мол!

– Ну, мама твоя, конечно… Это отдельная песня, Маш. Я всегда удивлялась тому, как трогательно она к зятю относится. Не вписывается в общепринятое и пресловутое правило неприязни тещи к зятю. Знаешь, может, я сейчас что-то ужасное скажу… Но мне кажется, что она в него влюблена. Как женщина влюблена, понимаешь?

– Да ну, Кать… Не говори ерунды…

– Ну, может, я и утрирую как-то это обстоятельство, не знаю… Может, ей самой чего в молодости не хватило… А только она всегда смотрела на твоего Олега как собака преданная. Это я к тому, что мама тебе в этой истории не помощник, понимаешь? Она тебя тормозит, назад тянет. А тебе выбираться как-то надо, учиться жить по-другому! И не ждать, когда он вернется! Само по себе это ожидание – оно ж оскорбительно для тебя! Ушел и ушел, бог с ним… Согласна?

– Да, Кать, согласна. Да только ведь сердцу все равно не прикажешь… Сердце бодрых речей не слышит, понимаешь? Может, со временем и услышит, не знаю…

– Ну так отдайся времени, если так. Пусть оно течет себе. Говорят, время лечит. И если тебе все же неприятно, то давай об этом не будем больше…

– Да. Не будем. Расскажи лучше, как там у Маринки дела. Я ведь с ней тоже не говорила, не отвечала на ее звонки.

– Так ты ничего не знаешь, что ли? – распахнула глаза Катя, с удивлением уставившись на подругу.

– Нет, не знаю… А что случилось, Кать?

– Да то и случилось, что она Женю бросила! Да неужели она тебе сама эту новость не сообщила?

– Нет… Я ведь на звонки не отвечала, думала, она про Олега меня начнет спрашивать, что да как. Ты ведь знаешь, в каком тоне она может спрашивать… Она что, от Жени к другому ушла?

– Ага, щас… Ушла! Это он ушел, а она на своем месте осталась. Ее новый мужик перебрался к ней, а Женя ушел… Она ему объявила, что любит другого и будет жить с ним, он и ушел.

– Но как же, Кать? Это ж вроде Женина квартира… Бабушкино наследство…

– А то ты нашу Маринку не знаешь, Маш! Она всегда сделает так, как ей надо! Да и Женя тоже… Тот еще джентльмен. Разве он может женщину взять и выгнать, как ту стрекозу из басни? Прям на мороз… Хотя я бы на его месте… Но это Женя, ты ж его знаешь. И ведь не потому, что он такой тюфяк, а потому, что все равно любит Маринку, как бы там ни было! Вот уж не понимаю, что за любовь такая… И ты… Ты ведь тоже своего Олега не перестанешь любить, Маш?

– Кать… Давай не будем об этом, пожалуйста… – подняла на подругу жалобные глаза Маша.

– Да, извини… Только вот все равно я Маринку не понимаю! Этот новый ее… С которым она теперь… Он же вроде какой-то крутой чувак, она ж сама хвасталась! У него своя жилплощадь должна быть, причем шикарная!

– Да… И мне она говорила, что он ее начальник… – задумчиво кивнула Маша.

– Ну так а я о чем? Неужели у этого начальника своей хаты нет? Не понимаю! Почему он у Маринки-то поселился? Или тоже такой… Шибко благородный, все нажитое семье оставил? Не понимаю…

– Кать… Ну вот что мы с тобой сейчас про Маринку сплетничаем? Она сама разберется… что к чему, правда?

– Да правда, правда… Только мне Женю жалко. Собрался и ушел… И любовь свою неприкаянную унес… К маме своей ушел, наверное. Ну да ладно. Действительно, сами разберутся. Мне и своих забот хватает… У Дениса день рождения в следующий выходной, готовиться надо. Гостей звать… А кого звать… мы так и не можем решить в сложившейся ситуации. Даже поссорились вчера из-за этого… Не пришли к единому мнению. Хоть с тобой сейчас посоветуюсь, как правильно поступить!

– Не поняла… Какой из меня советчик, Кать? Это уж Денис должен сам решать, кого звать на свой день рождения.

– Да в том-то и дело, что он-то как раз решил… Он не хочет Маринку приглашать, понимаешь? Говорит, если она так с Женей поступила, то и знать ее больше не хочу. Ты же знаешь, какой Денис в этом смысле принципиальный, для него семья – это святое. А если разрушил семью, имя тебе – предатель презренный. И все, и никак больше. И спорить с ним бесполезно. А Маринка-то как раз и собиралась к нему на день рождения, нового мужика притащить хотела… И ей мне теперь придется отказывать и объяснять что-то, представляешь? В дурацкое положение попала…

– Может, и мне тогда не приезжать к вам, Кать?

– Ага, щас! Размечталась! Ты обязательно должна приехать! Получается, и звать больше некого. Кроме тебя. Распалась наша компания, так жалко… Столько лет вместе… Мы ж все дни рождения, все праздники так хорошо отмечали, так весело было! А, да что говорить…

– Но ведь у Дениса еще какие-то друзья есть наверняка… Пусть их пригласит!

– Да не хочет он. Говорит, настроения нет. Так что приезжай, будешь за всех отдуваться. Да я сама за тобой в субботу заеду, не суетись! Заберу вас с Павликом… Потом за Женей еще заедем…

– За Женей?

– Ну да… А как ты хотела? Денис ведь с ним дружит… К тому же поддержать хочет в такой ситуации.

– И меня, стало быть, поддержать? То есть пожалеть нас с Женей, брошенок? И что же у Дениса за день рождения получится, интересно? Вместо законного веселья – сеанс психотерапии для брошенных?

– Да перестань, Маш… Ну что ты, в самом деле… Да как у тебя язык повернулся такое про Дениса сказать!

– Ладно, прости… Прости, не получается у меня пока адаптироваться к новому состоянию. Все время кажется, что на меня пальцем показывают и презирают…

– Да глупости! Перестань, Маш! Будь готова к субботе, я за вами заеду! Отдохнем, шашлыки пожарим, в бане напаримся… И Женю тоже растормошим, нечего ему по Маринке страдать! Ну сколько можно?

– Хм… Если бы это было так просто, Кать…

– Но и усложнять тоже особо нечего! Жить надо, а не страдать! Вы же с Женей оба обвязали себя этими ниточками, придумали неземную любовь… Теперь сидите в них как в коконе. Ни туда ни сюда. Любовь – это ведь что-то другое, Маш, Денис прав… Это семья, это дети, это ответственность, это счастье бытия, в конце концов! Хотя… Чего я тебе все это говорю, Машка? Ты ж все равно меня не слышишь…

– Я слышу, Кать. Слышу.

– Ну вот и замечательно. Хотя бы слышишь, и то хорошо. Готовься к субботе…

* * *

– Мам… Я тебя очень прошу – не задавай мне никаких вопросов, ладно? Пожалуйста…

Женя глянул на мать исподлобья, и Ольга Васильевна вздохнула тяжело, подставляя ему тарелку с омлетом. Но все же кивнула, соглашаясь. Хотя от этого проявленного матерью понимания ему легче не стало. Жалко ее было, очень жалко. И потому проговорил тихо:

– Давай потом поговорим, мам… Хорошо?

Она снова кивнула и даже улыбнулась чуть-чуть. Хотя и улыбка тоже была вымученной. Жене вдруг подумалось с тихой, невесть откуда взявшейся яростью – ну почему, почему они с матерью оба такие? Когда надо возмущаться, они молчат? Когда обижают – терпят? Когда не хочется соглашаться и улыбаться – они соглашаются и улыбаются? Ну что же это такое, а? Проявление врожденной интеллигентности? Яблоко от яблони недалеко падает? И бабушка была такой, и отец таким был… Черт возьми, какая может быть в нынешнем повсеместном хамстве интеллигентность? Кому она нужна? Да к черту ее, к черту!

Вслух он этого ничего не сказал, конечно же. Только проговорил немного сердито:

– Ну хорошо, мам… Давай поговорим. Прости, что я с тобой так… Заявился вчера, не объяснил ничего толком. Сейчас все тебе объясню… Мы расстались с Мариной, я ушел от нее. Вернее, она предложила мне уйти, потому что любит другого. Вот как-то так, если в двух словах…

– Господи… Да что значит в двух словах, Женечка? Что значит ушел?

– Да вот так, мам. Повернулся и ушел.

– Ты из своей квартиры ушел, выходит, так я тебя поняла?

– Мам, ну при чем здесь квартира…

– Да как это при чем? Как это? Бабушка же тебе квартиру оставила, чтобы ты в ней жил… Она же любила тебя, ты вспомни, как она тебя любила! А ты теперь ее предаешь, выходит…

– Да при чем тут бабушкина квартира, мам… – снова повторил Женя, отводя глаза. – Зачем ты сразу про квартиру…

– А затем! Она твоя, слышишь? Твоя и только твоя! Прекрасная квартира, двухкомнатная, полнометражная, в центре города! Да, еще раз повторяю, ты этим самым память о бабушке предаешь. И третий раз могу повторить, и четвертый! Да как ты этого не понимаешь, господи! Почему ты опять поддался Марининой наглости, почему? Только не говори сейчас, что ты ее любишь, жить без нее не можешь! Потому что принятие такой наглости нельзя объяснить любовью! Она ведь разрушила все, не ты! Она полюбила другого! Хотя я сомневаюсь, что само слово «любовь» как-то может с Мариной ассоциироваться… Не любит она никого, никогда полюбить не сможет. Для нее любовь – это что-то другое!

– Мам, ну ты же знаешь… Я ее с первого класса люблю. Наверное, это сильнее меня, мам…

– Да не говори ерунды, сынок, не говори! Уж сколько раз я тебе пыталась объяснить, что ты сам себе выдумал Марину, сам себе выдумал эту неземную любовь! Ты погряз в этой уверенности по уши и не хочешь из нее выпутаться! Не хочешь принять тот факт, что на самом деле нет ничего… Нет никакой любви, есть просто самообман. Надо просто посмотреть на ситуацию холодными глазами, и сам увидишь… Ну зачем, зачем ты оставил ее в квартире? Что значит повернулся и ушел? Потом что она тебе так приказала, да? И ты послушался?

– Ну почему сразу приказала… Ей же надо где-то жить, мам. Не на улицу же ей уходить в мороз.

– А ничего, и на мороз бы пошла, подумаешь! Она ведь не одна на том морозе, а с другим мужчиной! Вот пусть он и беспокоится, где она будет жить! Хоть в шалаше! Там ведь рай, в шалаше-то, если следовать мудрой пословице!

– Так она и уйдет, попозже… Определится со временем, где будет жить, и даст мне знать.

– Ну да, ну да, размечтался! Да никогда она не определится, ей и в твоей квартире хорошо! И любовнику ее вполне замечательно там будет! Уж прости, я хорошо знаю твою Марину… Именно так она и собирается поступить. Рассчитывает, что ты будешь жить у меня, а она – в твоей квартире. Будет уверена, что ты ее не прогонишь. И ты не прогонишь… Ну почему, почему ты у меня такой, Жень… Наверное, это я виновата, что вырастила тебя таким… Надо было тебя не по театрам и филармониям водить, а во двор отправлять, чтобы ты жизни учился. Чтобы умел постоять за себя в любой ситуации. Кулаками защищать себя научился! А я, наоборот, другому тебя учила… Вот и научила на свою голову! Когда растишь сына одна, ничего хорошего из этого не получается. Хотя твой отец… Он ведь тоже был очень мягким человеком. Тихим, интеллигентным… И тоже страдал… Все в себе переживал, хотя снаружи улыбчивым был, спокойным. Потому и рано умер, наверное. Я-то знаю, как он страдал от этой интеллигентской двойственности, когда не можешь себе никакого хамства позволить. И даже когда надо позволить…

– Я не страдаю, мам. Не страдаю. Все нормально со мной, правда.

– Да как же – не страдаешь? Что я, не вижу? Прекрасно знаешь свою Марину, а любить ее никак не перестанешь! Терпишь ее хамство, без конца терпишь… Вот я всегда чувствовала, что этот твой брак ничем хорошим не закончится. Что Марина вовсе тебя не любит… И не любила никогда. И мне очень тяжело видеть тебя таким несчастным…

– Мам, перестань. Все со мной нормально. Да и разве нам плохо вдвоем, мам? Хотя… Если тебе некомфортно, я могу квартиру себе снять…

– О чем ты говоришь, сынок? Мне очень хорошо рядом с тобой, но… Это же неправильно, согласись… Это абсурд, когда взрослый мужик живет с мамой.

– Ничего абсурдного тут не вижу, мам. Что сделаешь, если так получилось? А я думал, ты обрадуешься, что я к тебе переехал…

– Да я рада! Конечно же я рада! Но как-то… Через грусть рада. Через обиду. Через неприятие. Хотя знаешь, если честно… Если с другой стороны на ситуацию глянуть… Я больше не за себя рада, а за тебя. Что ты все-таки расстался с Мариной. Может, теперь все для тебя к лучшему повернется. Уж прости, что я тебе это говорю. Не сердись… Может, тебе все-таки удастся избавиться от этой болезненной привязанности! Как от чумы… Только квартиру мне все равно жалко, хоть режь! Теперь эту чуму никак из нее не выселишь, вот в чем дело! Ты ж не пойдешь через судебных приставов ее выселять!

– Нет, мам. Не пойду.

– В том-то и дело… Ладно, завтракай давай да на работу иди. Впереди выходные… У тебя планы какие-нибудь есть или опять из дома не выйдешь?

– Да есть вроде… У Дэна день рождения в субботу, зовет приехать.

– Вот и хорошо, вот и поезжай! Какой молодец Денис-то, надо же… Значит, он тебя выбрал, а не Марину… Обычно ведь в прежней компании только кто-то один из разведенных остается, кого друзья решат выбрать… А Катя и Денис, стало быть, тебя выбрали! Молодцы, ребята, молодцы! Хотя, наверное, Марину должны были выбрать, она ведь Катина подруга еще со школы…

– Так и я Катин друг еще со школы.

– Но день рождения-то не у Кати, а у Дениса! Он тебя пригласил, а не она! Впрочем… Рано еще рассуждать об этом… Время покажет, кто есть кто. Ты на машине к ним поедешь или такси возьмешь? Лучше такси, сынок… Не надо тебе в таком ужасном состоянии за руль садиться.

– Вот и Денис так же говорит… И Катя хотела за мной заехать, ей все равно Машу с Павликом забирать надо будет. Но это же такой круг по городу давать… Я ж не совсем умирающий, чтобы со мной нянчиться, в самом деле! Сказал, сам приеду!

– Погоди… А почему Машу с Павликом забирать надо? А Машин Олег… Он что, сам не за рулем будет?

– Олег ушел от Маши, мам.

– Как ушел? Куда ушел?

– К другой женщине. Я не знаю всех подробностей, но это так. Маше сейчас тоже очень плохо. Она очень любит Олега, я знаю.

– Олег ушел? От Маши? Да ты что?! Не могу поверить… Неужели это правда, сынок?

– Правда. Мне Катя сказала. И я не понимаю, почему ты этому обстоятельству так обрадовалась.

– Да нет, нет, что ты… Да и не мое это дело… Я просто удивилась, что Олег… Что Машенька теперь одна. Да разве таких жен бросают? Машенька… она же прелесть просто. Если б у тебя была такая жена – вот бы счастье было…

– Мам, ты о чем сейчас, не понял?

– Да так, ни о чем, бормочу что-то себе под нос… Не обращай внимания, сынок! Поезжай к Денису на день рождения, отдохни. Может, и от беды своей отвлечешься… И Машеньку надо поддержать, слова какие-то ободряющие найти… Поезжай, сынок, поезжай!

* * *

Маша с Павликом вышли из подъезда, и Катя проворчала с улыбкой:

– Наконец-то, уже десять минут вас жду! Чего так долго? Павлик, давай на заднее сиденье прыгай, а мама со мной рядом сядет!

– Прости нас, Кать… – виновато проговорила Маша, устраиваясь на переднем сиденье. – Я до последней минуты сомневалась, ехать или нет. Сама подумай, какой с меня прок? Буду сидеть с кислой рожей, только праздник Денису испорчу!

– А ты не сиди с кислой рожей, ты со сладкой рожей сиди! И некогда мне твои причитания слушать, еще в супермаркет заскочить надо… Я вас в машине оставлю, а сама быстренько сбегаю, ладно? Не скучайте…

Катя лихо вырулила на стоянку у супермаркета, выскочила из машины, обернулась, погрозила им пальцем. И улыбнулась летуче – не скучайте, я быстро!

– Мам, скажи… – вдруг тихо проговорил Павлик, тронув Машу за плечо ладошкой. – А папа тоже к дяде Денису на день рождения приедет?

– Нет, сынок, не приедет.

– А почему? Он же его друг!

– Нет, Павлик. Не друг. Это тетя Катя – моя подруга, а дядя Денис – ее муж. Они оба мои друзья, понимаешь? Они нас с тобой позвали, а папу нет.

– Потому что он обидел нас, да? Не захотел с нами жить? И они за нас тоже обиделись?

Маша почувствовала, как резануло болью сердце – столько тихой невысказанной обиды было в голосе Павлика! А ей казалось, он довольно спокойно уход из семьи отца воспринял… Вопросов больше не задавал после того разговора, когда она ему пыталась все объяснить. Как он тогда ей сказал? Не плачь, мол, и без папы хорошо проживем?

Наверное, не надо было потом эту тему замалчивать. Наверное, еще проговаривать надо было как-то. А она замкнулась в себе, в своем горе. И растерялась теперь, не зная, что ответить Павлику…

– Да, сынок, поэтому дядя Денис его не позвал, я думаю.

– Он на нашей стороне, значит?

– Сынок, да тут нет никаких сторон… Мы же не враги с папой, правильно? Просто так получилось, что папа полюбил другую женщину, а меня разлюбил. Он все равно твой папа, тебя-то он любит! И я тебя люблю… Значит, мы уже не враги, верно? Если мы оба тебя любим?

– Но он мне даже не позвонил, мам… Уже восемнадцать с половиной дней прошло, а он не позвонил…

И опять у нее резануло по сердцу – восемнадцать с половиной дней! Павлик все дни считает, даже про половину не забыл! Так ждет звонка… И в самом деле, почему Олег не удосужится позвонить сыну? Понятно, что новая любовь все эмоции забирает, все свободное время… Но позвонить-то ребенку можно все-таки! Несколько слов сказать: «Я тебя люблю, сын! Мы встретимся, и я тебе все объясню!»

Сглотнула слезный комок, в который раз подумала – не надо было им с Павликом ехать на этот день рождения… А с другой стороны, почему нет? Может, Павлик отвлечется немного, развеется. Его там друг ждет, Кирюша…

И проговорила тихо, стараясь придать голосу беззаботные нотки:

– Он обязательно тебе позвонит, Павлик. Обязательно. Просто он не может сейчас. Для этого ведь тоже… Смелости набраться надо, понимаешь? И давай больше не будем об этом… Тетя Катя уже идет, давай не будем портить ей настроение! Мы же веселиться едем… Тебя там Кирюша уже заждался, наверное!

– Ладно, мам, я понял…

– Ну, как вы тут? Не скучали? – плюхнулась на переднее сиденье Катя, впуская в машину облако холодного воздуха. – Я все купила, можно ехать… Вперед и с песнями! Маш, покрути приемник, поймай что-нибудь веселенькое!

Доехали быстро. Денис открыл им ворота, и Маша вышла из машины с улыбкой, с распахнутыми для объятия руками:

– Денчик, дорогой! С днем рождения тебя! Поздравляю!

– Спасибо, Машунь… – принял ее объятия Денис, подхватил, покружил немного. – Какая ты легкая, как пушинка…

С крыльца кубарем слетел Кирюша, так же обхватил Павлика, повалил в сугроб. И оба захохотали звонко, не обращая внимания на Катин крик:

– Куда ты без шапки выскочил, Кирилл? Куда? Иди в дом! И Павлика с собой забирай! Простыть захотел, что ли?

Маша стояла, смотрела, как мальчишки барахтаются в снегу, и вдруг услышала сзади знакомый голос:

– Привет… Хорошо, что вы с Павликом приехали, Маш. Я уж думал, один буду поздравлять Дэна…

Обернулась, увидела Женю. И не узнала даже сначала – так сильно он изменился. Лицо осунулось, под глазами круги темные, и сами глаза печальным огнем светятся. И подумала тут же с грустью – наверное, и она сейчас не лучшим образом выглядит… Они теперь оба с Женей – сбитые летчики. Хороша же у Дениса компания на праздник подобралась, ничего не скажешь.

– Машенька, здравствуй! Как же мы давно с тобой не виделись! – услышала она голос вышедшей на крыльцо Светланы Ивановны, мамы Дениса. – Дай хоть поближе на тебя гляну, милая… Поди, поди сюда…

Маша подошла, и Светлана Ивановна обняла ее крепко. Так крепко, что Маша пошевелиться в этом объятии не могла. И даже отстраниться не могла от горячего шепотка доброй женщины:

– Плюнь, плюнь, Машенька, не горюй, не расстраивайся… Значит, недостоин он тебя, если так поступил подло! Когда мне Денис про Олега сказал, я даже не поверила сначала, правда! Совсем не поверила… Да разве тебя можно обидеть, ты ж такая… Такая нежная, как цветок… А Олег твой – он же подлец, если так сделал! Чистый подлец! А тебя мы любим так же, как и Катюшку. А Маринку вашу и не любили вовсе! Она всегда стервой была! Что с мужем-то сотворила, бессовестная! Глядеть на него больно…

– Мам… Отпусти Машу, задушишь! – пришел ей на помощь Денис. – Лучше веди ее в дом, пора за стол садиться! У меня и шашлыки уже подоспели! У тебя что, еще ничего не готово, да? И стол не накрыт?

– Да как это не накрыт, сынок! Что ты такое говоришь-то? – немного обиженно произнесла Светлана Ивановна, отпуская Машу. – Идемте, ребятки, в дом, идемте…

Светлана Ивановна ушла, а Денис наклонился к Машиному уху, проговорил тихо:

– Ты не обижайся на нее, Маш… Она очень тебя любит и очень за тебя переживает. Я ей говорю – чего, мол, переживать-то? Подумаешь… Умер кто, что ли? Ведь не о чем, правда? И не о ком…

– Да, Денис. Не о чем и не о ком. Ты прав.

– Ну вот! Я и Женьке так же сказал – баба с возу, кобыле легче! Подумаешь, золото потерял! Надо наоборот думать – избавился, мол, наконец! Никто больше веревки не вьет, не злится, над ухом раздражением не зудит! И тебе так же скажу… Твой Олег тоже не подарок, ты в сто раз лучше его!

– Это ты по какому критерию определяешь, кто лучше, а кто хуже? – грустно усмехнулась Маша, глядя, как мальчишки бегут наперегонки к крыльцу.

– А по честности и порядочности, вот тебе и весь критерий. Если женился, если женщина тебе поверила, если детей родил – то живи, не смотри на сторону. И если замуж вышла, то береги семью… Не делай человеку больно, если он изо всех сил для тебя старается. Семья для любого человека – это святое… Я так считаю. Разве я не прав, Маш, скажи?

– А как же любовь, Денис? Что тогда с любовью делать, если она ушла? Без любви в семье жить?

– Да в задницу эту любовь, вот что я тебе скажу, Машка! Ни одна любовь не стоит слезы твоего ребенка, понятно?

– А ты повторяешься, Денис… Гениальный Достоевский, когда говорил про слезу ребенка, имел в виду не любовь, а некое счастье всего мира. Что это самое счастье не стоит его слезы.

– Ой, да один хрен! Не придирайся к словам, Машка! Ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю!

– Да. Понимаю. И спасибо тебе, Денис…

– Да мне-то за что?

– Что поддержал меня. Что ты на моей стороне. Что на день рождения пригласил… Обычно ведь, когда женщина остается одна, ее в компанию уже не приглашают. Такая вот подлая закономерность, и ничего с этим не поделаешь. Она будто прокаженной становится на какое-то время. Самое тяжелое для нее время…

– Да брось, Машка! Откуда у тебя эти трухлявые понятия взялись? Может, раньше так и было… А сейчас все по-другому, слава богу. Время сейчас другое. Это мама твоя тебе такие глупости внушает, что ли? Не слушай ее, сама по себе живи! И знай, что все у тебя еще будет! Все что хочешь, то и будет! Улыбнись лучше! Ну?

– Я потом тебе улыбнусь… Потом… Если захочешь! – стараясь подражать голосу артиста Калягина, изображающего тетку Чарлея, томно проговорила Маша. – Потом…

– Ну, если придуриваешься, уже хорошо! – довольно рассмеялся Денис, встряхивая ее за плечи. – Ладно, идем в дом… И впрямь давно уже за стол садиться пора! Мама для меня такой холодец сотворила, м-м-м… Да под холодную водочку… Что ты! Да с шашлычком…

Стол и впрямь был накрыт щедро. Впрочем, как и всегда в доме у Филимоновых, шумном и гостеприимном. Расселись, отец Дениса сказал первый тост. Хотя это и не совсем тост был, просто Сергей Васильевич проговорил торжественно, обращаясь не к Денису, а к Светлане Ивановне:

– Хорошего мы сына с тобой вырастили, мать! Молодцы мы! Справный мужик получился, надежный! И жену себе правильную нашел, и деток прекрасных родил… Не зря мы с тобой так постарались сорок два года назад!

– Ой, да ну тебя, отец! – рассмеялась Светлана Ивановна, слегка смущаясь. – Уж не упустишь случая себя похвалить, да?

И, обращаясь к Денису, проговорила душевно, с легкой слезой в голосе:

– С днем рождения, сынок… Ты знаешь, как мы тебя с отцом любим… И Катеньку любим, и деточек, и друзей твоих…

Застолье покатилось весело и легко, как всегда, впрочем. И Маша быстро захмелела, и показалось даже, что отпустило внутри. Даже смеяться стала так, будто и не изменилось ничего, будто все идет так, как обычно. Кажется, сейчас повернет голову, а рядом Олег сидит…

Но не было рядом Олега. По правую руку от нее Павлик сидел, по левую – Женя. И она чувствовала, как Жене плохо. Хотя он тоже улыбается, в разговоре общем участвует, водку вместе с Денисом пьет. Денис давно захмелел, а Жене хоть бы что. Видно, эта водка только на счастливых убойно действует, а несчастье пробить не может.

Только подумала так и тут же услышала веселый хмельной голос Дениса, обращенный к ним с Женей:

– А вы отлично смотритесь вместе, ребята! Если б не знать, что да как… Можно подумать, вы сто лет бок о бок прожили, правда! И даже внешне похожи… Может, вам и в самом деле… Это… Вместе попробовать?

В следующий момент за столом повисла напряженная тишина – все настороженно глядели в их сторону. Ждали, как они прореагируют на выходку Дениса. Маша опустила голову и принялась нервно теребить пальцами крахмальную салфетку, а Женя произнес с тихой и неловкой досадой:

– Ну, ты скажешь тоже, Денис…

– А что я такого сказал, интересно? – не унимался герой торжества. – Ты же знаешь, Жень, я человек прямой… Что думаю, то и говорю! К тому же ничего страшного я и не сказал… Если Олег и Маринка так с вами поступили, почему ж вы тогда не можете? Имеете полное право! Я ж говорю, вы даже внешне похожи! И характерами тоже, и вообще… Отличная пара, с какой стороны на вас ни глянь!

Маша подняла голову, страдальчески глянула на Катю – останови его, мол, что ж ты молчишь? И Катя проговорила тихо, но строго:

– Перестань, Денис… Перестань. Смотри, Машка сейчас умрет от смущения. И вообще… Они сами разберутся, понятно? Если захотят… А ты все только портишь своей бесцеремонностью!

– Да я ж от души… Я же любя… – неловко пожал плечами Денис, виновато глянув на Машу и Женю. – Я же думал, какие могут быть церемонии среди своих…

Добавила в ситуацию неловкости и маленькая Сонечка, удобно устроившаяся на коленях у Светланы Ивановны, спросила звонко:

– А теперь, что ли, дядя Женя будет папой Павлика, да? Если тетя Маша на нем женится?

Светлана Ивановна хохотнула неловко и пугливо прикрыла рот рукой, в следующий момент проговорила весело:

– А пойдемте-ка на улицу, детки! Хватит со взрослыми за столом сидеть! Там такой морозец хороший, погуляем немного! И в баньку дров подбросим, они уже, наверное, прогорели…

– Мужики первыми в баню пойдут! – весело проговорил Денис, будто бы и забыл тут же о возникшей за столом неловкости. – Сейчас посидим еще немного и пойдем в первый жар, а потом пивка холодного добавим…

Маша выдохнула облегченно – слава богу, отстал. Если бы Денис еще тему неожиданного сватовства продолжил, то хоть вон беги! Интересно, как ему такое вообще в голову пришло?

Потом, когда мужчины ушли в баню, а Светлана Ивановна с детьми еще не вернулась с прогулки, Катя проговорила виновато:

– Ты на Дениса не сердись, Маш… Конечно, он слишком уж напролом пошел, согласна, нельзя так! Не обижайся, ладно?

– Да я и не думала обижаться… Я просто удивляюсь – как ему такое в голову пришло? Чтобы я и Женя… Абсурд какой-то…

– Ой, да почему сразу абсурд? – осторожно сказала Катя. – Даже обидно как-то за Женю, знаешь…

– Да я же не в том смысле, Кать! Ну как ты не понимаешь, ей-богу?

– Да все я понимаю, Маш… Все я прекрасно понимаю. Согласись, Денис в чем-то прав, если рассуждать объективно… Если отбросить все эти ваши страдания-переживания о былом… И что оно такое, это былое? Было и прошло, нет его. А жизнь-то продолжается, верно?

– Это ты к чему сейчас ведешь, Кать?

– Да все к тому же. К тому, что вы с Женей и впрямь очень подходите друг другу. И не смотри на меня так, я ничего страшного не сказала! Я ж тебе объясняю – если со стороны посмотреть, если непредвзято… У вас характеры очень похожи, вы оба мягкие, добрые, уступчивые. Из таких, как вы, более сильные личности веревки вьют. Так и зачем вам свиваться веревками, скажи на милость, а? Зачем себя связывать с этими сильными личностями? На кой они вам сдались? Если можно жить просто, легко, не напрягая ничем друг друга? Женя… он же такой хороший, такой добрый. А как он Павлика твоего любит, как сына родного, все время с ним возится… Да и тебе тоже надо…

– Кать, перестань, прошу тебя! Хватит! – рассердилась Маша, поднимая на подругу потемневшие от обиды глаза. – Ладно… Денис. А ты-то куда! Ты что, не понимаешь, как мне больно сейчас, да? Что твоя забота обо мне звучит сейчас как издевательство?

– Маш, да ты чего… – испуганно моргнула Катя, махнув ладонью. – Да если б я знала, что ты так болезненно воспримешь мои слова…

– Да, Кать, болезненно. Мне сейчас все болезненно, что ни скажи… Потому что оно болит, понимаешь? Болью болит внутри…

Маша смахнула слезу, отвернулась. Катя подошла к ней, обняла за плечи, наклонилась к уху, прошептала виновато:

– Ну прости, прости… Дура я, да, несу все подряд. Но я ж как лучше хотела… Чужую беду руками разведу, да… Не дай бог никому оказаться на твоем месте… Не плачь, Маш, ладно? Сейчас мы с тобой в баню пойдем… Я тебя так веником нахлещу – все слезы из тебя выпарю! Не плачь…

* * *

– Ма-а-ась… И на меня тоже кофе свари… Слышишь?

Голос Риточки из спальни прозвучал сонно и потому чуть хрипловато. Олег улыбнулся, ответил громко, чтоб она услышала:

– Конечно, зайка! Зря ты рано проснулась! Не вставай, я сейчас…

Ну вот! Хотел ей в постель принести кофе… Чтобы она проснулась от его запаха. Чтобы увидеть, как открываются ее сонные глазки, как растягиваются в улыбке мягкие и пухлые губы. Как ленивым движением руки она отбрасывает светлые пряди со лба…

Красота юная, чувственная. И сколько же в этой юности обаяния и секса – не передать. У него аж заходится все внутри от нежности, от желания. Рита, Риточка… Зайка моя. Сердце мое. Душа моя, Риточка… Красота моя бесценная.

Конечно же, он понимал, то есть давал себе отчет, откуда взялась эта самая красота. Что рукотворная она, не природная. И губы пухлые, и локоны льняные, и грудь такая, что сама по себе глаз притягивает – не оторвать. Конечно же, понимал. Но разве это важно, разве это имеет значение? Понимание – это одно, а свои глаза, свое восприятие – это другое. К тому же это восприятие все время вопит заполошно – хочу эту красоту, каждую минуту хочу, каждую секунду… Потому и мчусь к ней как ненормальный. Едва дожидаюсь конца рабочего дня. Потому и забыл напрочь ту жизнь, прежнюю.

Нет, не то чтобы совсем забыл, конечно. Потому что в прежней жизни остался его сын Павлик, надо бы обязательно с ним встретиться, объяснить, что к чему. Те самые слова сказать, которые говорят все отцы, сбежавшие из семьи, – мол, я тебя не бросаю, сын, я всегда буду любить тебя. И мы будем встречаться с тобой очень часто…

Да, очень часто. Но не сейчас. Не могу я сейчас, Павлик. Ты просто поверь мне, и все. Не могу я пока выскочить из этого притяжения, из этого голоска, который зовет меня хрипло: «И на меня тоже кофе свари…»

Рита. Риточка. Зайка нежная. Ты вся мое восхищение. Каждое движение легкого прелестного тела – одно сплошное восхищение. И как ты берешь в ладошки чашку с кофе, и как тянешься к ней пухлыми губами… И как сосредоточен твой сонный взгляд, и эта складочка-бугорок меж бровями… Такими, будто рукой художника на лице писаными – вразлет. Хотя ведь и правда писаными, только этот художник и не художник вовсе, а всего лишь хороший мастер татуажа. Ну и что? Пусть мастер… Какое это имеет значение! Нежному восприятию все равно…

Да, ему все в ней нравилось. Как она смеется, как двигается, как говорит, как ест. И даже как перед зеркалом подолгу может сидеть, а потом и стоять перед тем же зеркалом, придирчиво себя оглядывая. И как она в телефон смотрит, легко касаясь пальчиком дисплея, и проговаривает капризно:

– Ма-а-ась… Скажи мне, какую фотку выложить, а? Где мы с тобой в кафе за столиком сидим? Или вот эту, где у меня снег на ресницах? А может, обе выставить, а? Сначала снег на ресницах, потом в кафе…

Он не успевал ей ничего ответить – тут же Риточка выдавала новую эмоцию, уже не капризную, а вполне себе радостную:

– Ой, Мась, смотри! Мне Юлька картинку из ТикТока прислала! Такая прикольная, посмотри! Ой, вот еще одна…

Да, она могла часами сидеть в телефоне. Его не раздражало. Да, она такая, как все эти современные девчонки. Живет, погруженная в соцсети. За чтением книги ее не увидишь, как Машу…

Может, потому она его так и притянула к себе, а? Что не ощущает он больше прежней ущербности?

Да, да, той самой ущербности, которая свербит гордую душу… Когда, к примеру, просыпаешься ночью и видишь жену, которая уткнулась в книжку. И так вся пропала в этой книжке, что и не заметила, как муж проснулся. А когда позвал ее тихо, так глянула, будто и не видит его совсем. Будто она вся в этой книжке…

– Ты что читаешь такое, интересно? Спать надо, мне свет мешает… Как можно вообще читать ночью, не понимаю?

– Это же Сэлинджер, Олег… «Над пропастью во ржи».

– Так ты вроде уж третий раз эту книгу читаешь! Не надоело тебе?

– Нет, что ты… Я часто перечитываю те книги, которые люблю, ты же знаешь… И каждый раз для себя что-то новое открываю. Вот если бы ты тоже почитал, понял бы…

– Некогда мне читать, я работаю много. А ночью я спать хочу. Выключай свет…

Она послушно закрывала книгу, тянулась рукой к выключателю. Не спорила никогда. И в этом тоже было что-то обидное – мол, зачем с таким бесчувственным спорить?

Или, например, он видел, как она какую-нибудь там оперу по телевизору смотрит… Так же внимательно-жадно, как и книжку читает. И опять эта обиженная ущербность давала о себе знать: что может быть там интересного – в опере? Ну поют… И совсем нескладно поют, перекрикивают друг друга. А она смотрит жадно, будто вся там… вместе с этими крикунами на сцене! Что она в этой опере слышит такое, чего он не слышит? Не слышит и не понимает… Как не слышит и не понимает классическую музыку: Рахманинова всякого с Генделем и Равелем. И даже более того… Все время ему кажется, что те, кто эту муть слушает, просто притворяются, что им нравится. Чтобы доказать другим что-то. Что они такие… Особенные. А он дурак…

Нет, она любила его, конечно. Ничего ему не доказывала, просто любила. Беззаветно и преданно любила. И сейчас любит, это понятно… И горюет, что он ушел. И сын у него там…

Все там, да. А здесь Риточка. Милая, простая, понятная. Его женщина, на всю жизнь его. Только его. Господи, как хорошо, как счастливо они будут жить…

– Ма-а-ась… – снова услышал он ее голосок и уловил в нем незнакомые доселе нотки, немного настороженные. – Мне надо с тобой поговорить, Мась… Вернее, сказать тебе… Попросить…

– Что, Риточка? О чем ты хочешь меня попросить? Ты ж знаешь, я все для тебя сделаю! Все, о чем ни попросишь!

– Да я знаю, Мась… Тут вот какое дело… Я ж с работы месяц назад уволилась, ты ведь знаешь…

– Ну да, знаю. Ты нашла себе новую работу, да?

– Нет, не нашла… Да и не искала пока… И как-то не хочется снова в секретари идти. Ко мне все начальники, где бы я ни работала, обязательно приставать начинают. Даже не знаю, что с этим делать, Мась!

– Ну так и понятно… Ты ж такая соблазнительная у меня!

– Ты что, не будешь против, если опять?.. Если я секретаршей опять…

– Да как это… не буду против! Что ты такое говоришь! Да я… Я же убить могу, если узнаю! Нет-нет, не будешь ты больше секретарем работать, не будешь!

– Но я же больше ничего не умею, Мась…

– И не надо. Я буду нам на жизнь зарабатывать. Мне кажется, я теперь многое смогу… Такое чувство, что у меня крылья за спиной выросли, понимаешь?

– Да, милый, понимаю… И я тебя очень люблю, когда ты такой… Только мне надо сказать тебе…

– Говори, говори, я слушаю!

– Ну, в общем… Завтра квартирная хозяйка придет… Я задолжала ей за два месяца, и… Там уже много набежало…

– Погоди, я не понял! Какая квартирная хозяйка, не понял? Разве это не твоя квартира?

– Нет, не моя… Я ее снимаю.

– Да? А я думал… Ты мне не говорила, что снимаешь…

– А ты и не спрашивал. Я думала, ты и сам все понимаешь. Ты же у меня такой умный, Мась… Ты ведь заплатишь долг квартирной хозяйке, правда? Там что-то около тысячи долларов…

Он посмотрел на нее так, будто ощутил небрежный удар по затылку. Легкий такой, по касательной. Немного обидный.

Обидный, потому что исчезло вдруг обаяние прежней счастливой беззаботности. Ощущение гнездышка их совместно-счастливого исчезло. Грубая жизнь взяла и напомнила о себе, и так некстати! Вот этими словами Риточки и напомнила: «Что-то около тысячи долларов…»

Не было у него тысячи долларов, да и откуда? Весь январь почти нерабочий был, февраль не лучше, зарплату сильно урезали… Может, за март больше заплатят, хотелось бы в это верить, конечно.

А ведь он уверен был почему-то, что эта квартира принадлежит Риточке! Может, потому, что она вписывалась в этот интерьер очень удачно. Все было тут для нее… И большое зеркало, и диван, и широкий подоконник, на котором она любила сидеть, уткнувшись в телефон. И ему нравилось, когда она сидела на подоконнике. Можно было подойти и…

Ладно, чего уж теперь об этом. Сейчас не до этого «и». А жаль… Очень жаль. Он ведь, грешным делом, уже примеривался к будущему ремонту, как и что можно улучшить в их гнездышке! А оказалось – чужое гнездышко-то…

– А твои родители, Риточка… Они где живут? Не в городе?

– Не-а. Не в городе. В маленьком поселке, ты даже названия такого не знаешь наверняка. Я давно от них уехала, сразу после школы… Я о них даже разговаривать не хочу! Отсталые люди, ни гроша за душой. И я с ними такая же была бы… А так… Я ведь сама себя в городе сделала, Мась. С нуля начинала. Ой, да если б ты меня видел, какой я раньше была! Прошел бы мимо и не заметил… Так я не поняла, ты отдашь долг квартирной хозяйке? Она звонит, звонит… Надоела уже.

– Хорошо, я отдам… Сейчас у меня трудно с деньгами, но я займу… Ничего, выкрутимся как-нибудь, Риточка.

Он и сам уже не слышал прежнего счастья в голосе. Может, потому и прежняя жизнь дала о себе знать, навалилась, требуя своего. Разбудила уснувшую на время совесть. А как она хорошо спала…

Но вот проснулась, заныла. Посмотрела на него глазами Павлика. Нет, как же так получилось, что он ему даже не позвонил? Больше двух месяцев прошло! Быстро, как один день, он и не понял… Он же не какой-нибудь там от сына беглец, он же отец…

– Выкрутимся, да… Но у меня тоже к тебе просьба будет, Риточка…

– Какая просьба? – настороженно глянула она на него, взмахнув длинными искусственными ресницами.

– Да и не просьба даже, а предложение… Может, мы с тобой на эти выходные моего сына в гости пригласим, а? Надо же вам когда-то познакомиться?

– А что, давай… Прикольно будет посмотреть, какой у тебя сын… Я думаю, мы с ним подружимся! Давай… Сходим вместе куда-нибудь… Отличная идея, Мась! А твоя бывшая его к нам отпустит?

– Конечно, отпустит, даже не сомневайся.

– Ну, не знаю… Я бы не отпустила. Ты ж ее бросил, она ж злая на тебя! Наверное, уже и сына против тебя настроила! Нет, я бы на ее месте ни за что не отпустила! Назло тебе!

– Нет. Она не такая. Она его не будет против меня настраивать.

– Хм… Вот это мне и странно… Она у тебя совсем беззубая? Или не от мира сего?

– Ну, в общем… Даже не знаю, как тебе объяснить…

– Ой, да и не надо. Нам больше с тобой поговорить не о чем, что ли? Еще не хватало мне в характер твоей бывшей вникать… А как ты думаешь, Мась, я твоему сыну понравлюсь?

– Не знаю, Риточка. Поживем и увидим… Он у меня парень такой… Довольно спокойный, рассудительный. Увидим…

* * *

– Конечно, я не буду против… Павлик давно ждет, когда ты ему позвонишь…

Маша не узнавала своего голоса – таким он был отчаянно хриплым. Наверное, потому, что очень хотелось закричать – и я, и я жду, когда ты позвонишь, Олег… И что мне скажешь… А вдруг я пойму, что ты скучаешь по Павлику и по мне…

– Ты что, болеешь? Голос такой… Простыла, что ли?

– Нет. Не простыла. Все в порядке со мной. Просто ты неожиданно позвонил…

– То есть как это – неожиданно? Ты думала, я совсем исчезну, что ли? И не позвоню? Я ж тебе сказал, что Павлика я не брошу! Что мы с ним будем часто видеться! Так я заберу его утром в воскресенье, договорились? А вечером привезу.

– Да… Договорились.

– Ну, тогда пока…

– Пока, Олег.

Телефон пискнул и будто вобрал в себя голос Олега, она долго еще сидела и смотрела пустыми глазами на дисплей. Даже не спросил, как она… Как живет без него… Каково ей сейчас без него…

– Ты чего замерла, Маш? Кто звонил-то? Олег? – услышала она за спиной голос мамы.

– Да, мам… Это он звонил.

– И что сказал?

– Сказал, что Павлика заберет на выходной. Что скучает по нему очень.

– Ну вот видишь! А что я говорила! Скучает! – торжествующе произнесла мама и даже палец подняла для пущей убедительности. – Он же отец ему все-таки, конечно, скучает! Погоди, погоди… Он еще так заскучает, что жить без нас не сможет… Он обязательно вернется, Маш, ты жди… А что ты ему вообще сказала-то, а?

– Да ничего особенного… Сказала, что я не против того, чтобы он Павлика на выходные взял.

– И все?

– А что я должна была еще сказать, мам?

– Ну, не знаю… Что плохо тебе без него… Что скучаешь…

– Да он и так все это знает, мам. Прекрасно знает.

– Ну знает, и что? А сказала бы еще раз, от тебя бы не убыло! Интересно, Олег Павлику сам позвонит насчет выходных или как? Ничего не сказал?

– Нет. Не сказал. Да какая разница, мам… Сегодня ведь пятница уже, а он в воскресенье утром его заберет. Я сама Павлику об этом скажу… Придет из школы, и скажу.

– Надо будет ему курточку успеть постирать и джинсы… Чтобы весь чистенький-аккуратненький к отцу пошел. И рубашечку синюю нагладить, он в ней такой славный! Чтобы эта, которая сейчас с нашим Олегом… Чтобы она не думала… Он, наверное, ее собрался с Павликом познакомить… Не знаешь, не говорил он тебе?

– Нет. Не говорил.

– Думаешь, будет знакомить?

– Да не знаю я, мам… Что ты пытаешь меня, ей-богу… – чуть не плача, тихо проговорила Маша. – Не знаю, не знаю…

– Так я ж тебя разговорить и расшевелить хочу, ты же сидишь как истукан, в одну точку смотришь! Иди-ка лучше ужин Павлику разогрей, он сейчас из школы придет. И кто это выдумал такое – во вторую смену учиться! Еще и занятия в кружке после уроков… Идет ребенок домой позднехонько…

Маша встала с дивана, молча прошла на кухню. Разогрела Павлику ужин, встала у окна.

Странно, середина марта уже, а снег и не думал таять. Лежит серыми ноздреватыми буграми, будто сам себя стесняется. Простите, мол, что растаять не могу, весна запаздывает, солнца совсем нет. Такая тоскливая непогодь этот март… Уже не зима, но и не весна еще. Межсезонье…

Маша вздохнула, изо всех сил стараясь не заплакать. Ей-богу, лучше бы Олег и не звонил… К тому же и Павлик уже давно про него не спрашивает. Интересно, как он прореагирует, когда о звонке отца узнает? Обрадуется? Или рассердится и скажет, что вовсе не хочет с ним встречаться? Все-таки два месяца – большой срок… Мало ли что там себе Павлик надумал.

А вот и он идет по двору… Медленно идет, опустив голову, держится руками за лямки рюкзака. Личико грустное, задумчивое. Устал, наверное…

Повернулась, пошла в прихожую, чтобы встретить сына. Заставила себя улыбнуться. Так и встретила его с улыбкой, спросила почти весело:

– Как дела, сынок? Все хорошо?

– Да, мам… Пятерку получил за контрольную по математике.

– Молодец! Какой ты у меня умный, сынок! Раздевайся, я там ужин тебе разогрела… Бабушка твои любимые макароны по-флотски сделала, а еще блинчики с творогом… Мой руки, а потом на кухню! И нам еще поговорить с тобой надо…

Потом она никак не решалась начать этот разговор. Хотя всего и делов-то – сказать сыну о том, что отец хочет с ним встретиться. Но Павлик будто почувствовал ее настроение, сам спросил осторожно:

– Что, мам, папа звонил, да?

– Да, сынок… Звонил. Сказал, что заедет за тобой утром в воскресенье. Ты как, не будешь против?

– А ты, мам? Ты не будешь против, если я…

– Да что ты говоришь, сынок! Нет, нет, конечно! Я ж тебе уж сколько раз говорила – он твой отец, он любит тебя, всегда будет любить! А долго не звонил, так это потому, что с духом не мог собраться… Вдруг ты откажешься с ним встречаться, не захочешь видеть его… И так ведь тоже бывает с другими…

– Я знаю, мам. Так у Сашки было, я знаю.

– У какого Сашки?

– Да у парня из нашего класса. У него отец тоже из семьи ушел… А теперь бегает за Сашкой, у школы его караулит. А Сашка не хочет его даже видеть, не то что с ним разговаривать.

– Не простил, значит… – тихо проговорила Маша и тут же глянула на сына с опаской, добавила более уверенно: – Но это ведь неправильно, согласись? Мало ли… как сложатся отношения у родителей. А отец, он же всегда отцом остается, правда? Я так считаю…

Павлик кивнул, не поднимая на нее глаз. А ей вдруг опять захотелось плакать. Так сильно, что испугалась – расплачется прямо сейчас. И поспешила уйти с кухни, проговорив торопливо:

– Ладно, ты ужинай тут, у меня еще дела… Чаю сам себе нальешь, хорошо?

В субботу проснулась с опухшими и проплаканными глазами и долго не выходила из спальни, лежала тихо под одеялом. Пусть мама и Павлик думают, что она еще спит…

А вот и пирогом маминым запахло, который она по традиции в субботу печет. Нынче вроде с яблоками… Надо вставать, не лежать же весь день, правда? Вставать и жить… Делать что-то. Заниматься домашними делами, которые скопились за рабочую неделю.

Утром в воскресенье проснулась рано – за окном еще темно было. Хотя заснула поздно – сон никак не шел. Все думала, как Олега увидит… Как себя надо будет вести… Наверное, спокойно надо себя вести, нейтрально-приветливо. Держаться за эту приветливость изо всех сил. Интересно, в котором часу он за Павликом приедет? Не раньше десяти, наверное… Надо успеть Павлика завтраком накормить.

Хотела подняться, но услышала, что мама уже хлопочет на кухне. Тоже, наверное, плохо спала.

Олег позвонил в дверь в половине одиннадцатого. Открыла ему, стараясь удержать на лице ту самую нейтрально-приветливую улыбку, проговорила деловито:

– Доброе утро, Олег. Павлик уже готов… Сейчас я его позову.

Тут же вышла в прихожую мама, всплеснула руками, проговорила нарочито радостно:

– Ой, Олежек! Заходи, заходи… Может, позавтракаешь, а? Я кофе тебе сварю…

– Нет, Татьяна Петровна, спасибо… Как-нибудь в другой раз.

Павлик уже собирался торопливо, так и не глянув на отца, даже не поздоровавшись с ним толком. Так собирался, будто сбегал… Будто ему неловко было, что уходит из дома. Да и вообще вся эта ситуация была страшно неловкой для всех. И Машина приветливость оказалась неловкой и ненужной, нарочитая радость Татьяны Петровны тоже. И сам Олег торопился уйти, нервно дергал замок на двери.

Когда дверь захлопнулась, Маша и Татьяна Петровна молча разошлись по разным комнатам. В квартире повисла тягучая тишина…

– Ну что, сын, куда рванем? – весело спросил Олег, выруливая на машине со двора. – Может, сначала ко мне? То есть… Туда, где я теперь живу? Я тебя с Ритой познакомлю… А потом уже решим, как день проведем… Чего ты молчишь, сынок?

– Я не молчу, пап… Я просто не знаю, что говорить.

– Обижаешься на меня, да? Понимаю, понимаю… Обижаешься, конечно. Но ты не обижайся, сынок. Так уж получилось, прости. И за то прости, что долго не приезжал…

– Я не обижаюсь, пап. Я все понимаю. Я ведь не маленький уже.

– Что ж, молодец… Принимаешь мой план, да? Сначала будем знакомиться с Ритой? Но если ты против, скажи… Если тебе трудно…

– Да как хочешь, пап. Мне все равно.

– А вот это плохо, что тебе все равно… Мне это не совсем нравится. А Рита тебя ждет, кстати… Она очень хочет с тобой познакомиться! Да она славная, ты не бойся…

– Я вовсе не боюсь, пап. Чего мне бояться?

– И то верно… Значит, едем знакомиться! И я прошу тебя – будь с ней поприветливее, ладно? Она ведь не виновата в том, что все так получилось…

– Хорошо, пап. Я постараюсь, правда.

– Ну и отлично. К тому же мы уже приехали. А вон и Рита у окна стоит, рукой нам машет, видишь?

Павлик взглянул вверх исподлобья, ничего не сказал. Только вздохнул едва слышно. Потому что ничего с собой поделать не мог – не понравилась ему эта Рита. Конечно, она красивая, это даже издали видно. Красивая и тоненькая, похожа на его одноклассницу Настьку Соловьеву, которая мечтает моделью стать. Наверное, эта Рита тоже какая-нибудь модель… Вот как подпрыгивает и улыбается – как в кино. Мама, между прочим, никогда так не подпрыгивает. Мама совсем не такая…

– Ну, знакомьтесь… Это мой сын Павлик. А это Рита, – представил их друг другу в прихожей Олег. – Надеюсь, вы подружитесь, очень надеюсь.

– Да, конечно, мы подружимся, Мась! Конечно! – выпалила радостно Рита и даже не заметила, как Олег дернулся слегка и сделал ей большие глаза – просил же, мол, при сыне не называть этой дурацкой погонялкой…

– Пойдемте в комнату, мальчики, я стол накрыла! Правда, ничего особенного не удалось придумать, я готовить не умею… Просто заказала пиццу и еще вкусняшки всякие. Ты любишь пиццу, Павлик?

– Люблю. Моя бабушка очень вкусную пиццу умеет делать. Сама умеет, никому не заказывает.

– Ну хорошо, хорошо… А ты попробуй эту, может, она не хуже, чем у твоей бабушки.

Сели за стол, принялись есть Ритино угощение в полном молчании. Было непонятно, кого это молчание больше угнетает, Павлика или его отца. Или Риту… Потому она и спросила немного суетливо, с дежурной улыбкой на лице:

– Павлик, а где есть твоя страничка в соцсетях? Я искала, не нашла… Тебя даже в фейсбуке нет!

– Да, меня нет… – пожал плечами Павлик.

– А почему? Тебе фейсбук не нравится?

– Нет. Не нравится.

– А, поняла… Наверное, ты в ТикТоке живешь! Правильно я догадалась? А тебе кто из блогеров больше нравится, Митя Данюхин или Катя Война? Или Галя Хеллоуин? Я вот, к примеру, от Мити Данюхина с ума схожу, тащусь просто… Он такой милый, такой лапочка, не могу прям! Представляешь, он мне один раз даже на коммент ответил! И сердечко прислал! Я прям чуть с ума не сошла от счастья, представляешь?

– Нет… Как-то не представляю, извините… – тихо ответил Павлик, мельком глянув на Риту.

– Понятно… Так ты не ответил, торчишь в ТикТоке, признайся, ведь так?

– Нет, не торчу. Я вообще не захожу в соцсети. И странички моей нигде нет.

– Да ты что? – искренне изумилась Рита, перестав жевать. – А как так получилось, интересно? Да ведь такого же вообще не может быть… Как так-то? Ты меня обманываешь, да? Сейчас у всех хоть где-нибудь есть свои странички!

– А у меня нет. Извините.

Павлик снова поднял на Риту глаза, смотрел упрямо и немного насмешливо. Так немного, что Рита от удивления эту насмешливость не увидела, продолжала вопрошать настойчиво:

– Но почему, почему, Павлик? Тебе мама не разрешает, да? Но если так… Ты объясни ей, что это неправильно. Да это вообще за гранью, по-моему… Как это может быть, не понимаю?

– Обыкновенно может быть. Мне это неинтересно, вот и все. Не хочется на всякие глупости время тратить.

– Хм… А на что надо тратить свое время, по-твоему?

– Да есть же масса всяких интересных занятий, что вы… Мы с мамой много читаем, например… В театр часто ходим, просто разговариваем… Нам некогда этой ерундой заниматься.

– Ерундой?! – с тихим возмущением выдохнула Рита, глядя на Павлика так, будто он был привидением. – Ты говоришь, ерундой? Но это же… Это же ужасно, то, что ты сейчас говоришь… Ты же от жизни отстаешь, ты не получаешь достаточного развития… Да тебя же в школе дразнить станут, с тобой никто дружить не будет! Неужели твоя мама этого не понимает, Павлик? Это ведь она запрещает тебе соцсети, я правильно поняла?

– Нет. Я сам не хочу.

– Ой, да не может быть, чтобы сам… Не верю, хоть убей меня! Ты меня разыгрываешь сейчас, да?

– Нет, я вполне серьезно. Я не хочу быть зависимым от лайков, сердечек, сложенных вместе ручек. Не хочу засорять свой мозг ненужной информацией и чужими реакциями на нее. Я пользуюсь интернетом, конечно, но только для того, чтобы получить нужную мне информацию. Мне и только мне нужную. Остальное меня не волнует. И нет у меня в школе никаких проблем, потому что у меня есть на все своя точка зрения. Разве это плохо – иметь свою точку зрения, скажите?

Рита сидела, слушала его, раскрыв рот. Не понимала. Даже лоб наморщила от старания понять, что он ей толкует. И еще чувствовала, что этот серьезный мальчик толкует сейчас о чем-то очень для нее обидном… Но не понимала… о чем! Не понимала… Еще и Олег ушел в другую комнату – ему кто-то позвонил некстати. И оставил ее один на один с сыном… А он такой непростой оказался, черт побери! Ну как, как с ним общаться-то? Если он даже Митю Данюхина не знает… И не слышал, как Галя Хеллоуин поет…

– Значит, ты считаешь, что в соцсетях одни дураки сидят, да? Получается, что все кругом дураки, а ты один умный? Правильно я тебя поняла?

– Ну почему же дураки… Нет, они вовсе не дураки. Просто многие своего невежества не осознают так, как бы надо было. И потому так яростно стараются все откомментировать, с якобы знанием проблемы… Иногда это выглядит очень смешно. Смешно и жалко… Когда невежество рулит всем… Вот признайтесь, вы же тоже любите везде оставлять свое мнение, по любому вопросу?

– Да… И что? Я имею на это право! Если мне не нравится пост, я так об этом прямо и пишу! Это же не значит, что я невежественная, как ты говоришь! Или ты считаешь, что я совсем тупая и должна все время помалкивать? Наверное, это мама тебя подучила, да, чтобы ты дал мне понять… Что я… Что я… Что я тупая, да?

Вернувшийся после телефонного разговора Олег застал Риту такой – рассерженной, пыхтящей обидой. И взглянул на Павлика с укором – что же ты… Обещал ведь…

Павлик отвел взгляд. Да, он обещал. Обещал… Но не удержался, чтобы не задеть эту Риту. И ведь задел, получается! В самое больное место камнем попал! И как он ловко выкрутил эту историю про соцсети…

На самом-то деле он не был таким уж занудой в этом отношении. Поглядывал изредка на странички одноклассников, посты интересные почитывал. Правда, мама с большой опаской к этому относилась, осторожно проговаривала ему те самые мысли, которые он только что озвучил для Риты. И про то, что соцсети изменяют мышление, и что детский мозг быстро впитывает всяческий мусор и он остается там навсегда, и что непонимание собственного невежества – большая проблема тех, кто живет в соцсетях… И пригодилось мамино воспитание! Так неожиданно пригодилось…

Рита так рассердилась, что не хотела ехать с ними в кино. Потом все же согласилась, Олег уговорил. Но на остаток дня все же не убрала обиженного недовольства с лица, с Павликом больше никаких разговоров не заводила. Сидела в телефоне, поджав губы надменно. Как бы там ни было, а обруганные мальчишкой соцсети требовали ее постоянного присутствия, даже настаивали на этом, возмущались. Как возмущается любой повелитель, если его адепт вовремя на колени перед ним не упал.

После кино посидели в кафе, съели по порции мороженого. Олег шутил непринужденно, пытался быть легким и веселым, в то же время с виноватой досадой взглядывал на Риту. Домой возвращались уже вечером. Въехали во двор, и Павлик увидел, что у двери подъезда стоит мама – ждет его, наверное. И лицо у нее такое… Немного испуганное и в то же время печальное. И глаза грустные, как у спаниеля…

Выскочил из машины не попрощавшись. И не увидел, как вслед за ним выскочила с переднего сиденья Рита. Только услышал сзади ее голос, нервный, почти истерический:

– Постойте, Маша! Постойте, не уходите! Мне надо с вами поговорить!

– Да, слушаю вас… – растерянно произнесла Маша, обнимая за плечи подбежавшего к ней Павлика. И еще краем глаза увидела, что Олег тоже вышел из машины и тоже смотрит на все это слегка растерянно.

– Я хочу вам сказать, Маша, что ваш сын плохо воспитан! Он целый день мне сегодня хамил! Он мне заявил, что я тупая. И еще это… Как это, слово забыла… Что я невежественная, вот! Я думаю, что это вы научили его, чтобы он мне хамил! Это вы его так настроили, это же понятно!

Пока Рита произносила свои пламенные обвинения, успел к ним подойти Олег, не дав Маше ничего ответить, проговорил неуверенно:

– И правда, Маш… Ну зачем же ты так… Зачем ты его настроила, правда… Ему отец нужен, ты ведь должна это понимать! Не ожидал от тебя, правда!

Маша молчала, прижимая к себе Павлика, смотрела на Олега и Риту во все глаза. И молчала, молчала! Все слова подевались куда-то, в голове звенела обидная пустота. Вот всегда с ней так и происходит – когда надо отпор дать, будто кнопка какая-то в организме не срабатывает, и наступает что-то вроде короткого замыкания…

Так ничего им и не ответила. Только повернулась быстро, пошла к подъезду, уводя за собой Павлика. Не расплакалась, и то хорошо… Слезы, они ж всегда тут как тут, когда и не просишь.

Уже дома почувствовала, что включилась та самая кнопка. И слова вспомнились-воспроизвелись те самые, что надо было сказать. И злость появилась такая, что дрожит от нее все внутри!

Господи, да как он мог… Как мог при Павлике ее отчитывать! И за что? Да разве их сын и впрямь плохо воспитан, разве это на самом деле так? Ведь знает же, что это неправда! Почему, почему он не остановил свою женщину, почему позволил ей нахамить?

– Господи, Маш… Да что с тобой? – заглянула в комнату испуганная мама. – Что ты носишься из угла в угол, места себе не находишь? Случилось что-то, да?

– А ничего особенного не случилось, мам! – через слезу горячо проговорила Маша. – Просто я сейчас имела счастье поговорить с новой пассией Олега! Вернее, это она говорила, а я… Я не смогла ничего ей ответить…

– Да ты что? И какая ж она из себя, интересно мне знать? Молодая, да? Соплюшка совсем?

– Да это неважно, мам… То есть не в этом дело. Да, она молодая… Вся такая надутая, как сейчас модно – губы, грудь… Не знаю, что они там еще себе надувают…

– А, поняла! Сейчас таких фифочек много в телевизоре пасется, каждая норовит свой надутый пряник в экран сунуть! Да ну и бог с ней… Чего ты так разнервничалась-то, не пойму?

– А представь себе, мам, что твой любимый бывший зять позволил своей новой пассии отчитать меня за то, что наш сын плохо воспитан! Можешь себе такое вообразить?

– Кто плохо воспитан? Павлик плохо воспитан? – с возмущением всплеснула руками мама. – Да она что, ненормальная, чтобы такое заявлять?

– Не знаю, какая она, и знать не хочу. Выходит, я должна это терпеть только потому, что Павлику нужен отец? Да какой же он отец после всего этого!

– Ну да, ну да… – быстро закивала мама. – Неприятная история, я понимаю… А с другой стороны, Маш… Отец-то Павлику все равно нужен, как бы там ни было, правда? Хоть плохой, хоть хороший, без разницы… Да, Олег мало с Павликом времени проводил, мало с ним занимался, я знаю. Как-то второстепенно занимался, если можно так сказать. Но ведь от этого Павлик меньше любить его все равно не стал, ты пойми!

– Да я все понимаю, мам, все понимаю… Но зачем он позволил этой женщине мне хамить?

– А как ему надо было поступить, как? Ну, поставь себя на его место… Ему надо было ей потрафить, согласись! Если уж так влюбился, ум потерял… Ну да и бог с ней, с этой его женщиной, Маш! Я вот Павлику удивляюсь – как так… Он же такой тихий вроде, а смотри-ка! Взял и отыгрался на новой отцовской пассии! Видать, все-таки держит обиду на отца, не простил в душе-то… Весь в меня характером пошел…

– В тебя? Почему в тебя, мам?

– Да потому… Вот тебе кажется, что я защищаю Олега, но ведь это все на словах! А на самом деле я зла на него, в душе-то я очень зла.

– А почему ты тогда, мам… Почему мне все время говоришь – жди его… Что все равно вернется, мол…

– Да потому и говорю, что жалею тебя, доченька. Ты ж его так любишь… Я ж понимаю, что мои слова тебе как бальзам на душу, ведь правда? Нельзя ведь любящей женщине без надежды жить, вот в чем дело. Я ведь тебе мать, я все понимаю, не думай.

– А не надо меня больше жалеть, мам. Не надо. И надежды мне никакой не надо, без нее проживу. Все, мам, все! С этой минуты я его больше не жду… Не буду, не буду, не хочу, все! Сама проживу! Одна! А может, и не одна… Пусть он знает, да… Что я не одна…

Скачать книгу

Но как, если не получается? Если этого новогоднего ощущения радости беспричинной нет, что бывала раньше?

Вышла к маме на кухню, спросила деловито, потрогав мочки ушей:

– Да, сейчас… – повернулась было к двери Маша, но мама остановила ее решительно:

– Но они же и впрямь дружат, мам…

– Так сходи к подруге, мам! Тетя Зоя всегда тебя на Новый год приглашает!

– Ну, мам, ты даешь… Я так понимаю, что с тобой и спорить на эту тему бесполезно. Да я и не буду…

– И правильно. И не спорь. А то еще накликаешь на себя…

– Ну что я накликаю, что?

– А сама не понимаешь, да?

– Нет, не понимаю!

– Ну и что, мам? У него дела… Сегодня же рабочий день!

– Звонил… Сказал, что домой не успеет, что приедет прямо к Филимоновым часам к одиннадцати…

– К одиннадцати?! Ничего себе… И где же это он будет до одиннадцати?

– Но я же тебе объясняю – у него дела…

– Мам, не начинай, а? Это наше с Олегом дело…

– Ну что, что ты понимаешь, мам? Что ты себе придумываешь? Зачем себя накручиваешь попусту?

– Мам, так я не поняла! Так ты мне сережки дашь или нет? И бусы?

– Я не хочу дома оставаться, ба… Я хочу с папой и с мамой… Давай ты лучше с нами в гости поедешь, ладно?

– Да нет, что ты… Спасибо, внучек. Добрый ты у меня… Да и не готова я, а вам уже ехать пора.

– А который час, мам? – озабоченно спросила Маша.

– Так без пятнадцати восемь уже!

– Так я давно готов, мам… Это ты до сих пор копаешься!

– А Марина одна за тобой заедет, что ль? – удивленно спросила мама.

– Нет… Марина с Женей. Они вместе за нами заедут.

– Да мне бы такое и в голову не пришло, мам! Что значит к ноге? Мне и не надо так… Я не хочу!

– А что тебе еще остается, как не хотеть? У тебя и выбора другого нет. Олег, он совсем другой…

Мама вздохнула так, будто одобрила, что ее зять совсем другой. И проговорила тихо, почти обреченно:

Маша и Павлик быстро вышли из кухни, будто сбежали. Павлик спросил шепотом:

– Бабушка обиделась на меня, да?

– Нет, что ты… Просто у нее настроение сегодня плохое.

– Потому что папы дома нет, да?

– Да, я сейчас, я быстро!

– Так ты за меня все говоришь, мам…

– А тебе что, не нравится? Если не нравится, так и скажи! Я вообще могу замолчать!

– Перестань, мам. Я вовсе не хотела тебя обидеть.

– Да знаю… Мне не за себя обидно, мне ж за Олега обидно. Никто и нигде его не ценит…

– Я ценю, мам. Ты же знаешь. Я очень его люблю.

В проеме двери стояла мама, смотрела на нее с улыбкой.

– А ну, Машунь, покажись хоть… Как мои бусы с платьем смотрятся…

Маша развернулась к маме всем корпусом, развела руки по сторонам, покружилась неловко. Мама довольно кивнула:

– Спасибо, мам! Спасибо! Я тоже тебе там, под елочкой, подарок положила. Посмотришь потом…

Телефон пискнул пришедшим сообщением, и Маша, глянув на дисплей, тут же заторопилась, не дав маме ответить:

– Мам, ну чего ты копаешься? Давай быстрей, мам…

* * *

Зажмурилась, улыбнулась и тут же услышала сердитый голос Марины, доносящийся из приоткрытого окна машины:

– Машка, давай быстрее! Мы тут ждем, а она стоит, замерла… Чего замерла-то, а?

– Да так… Снегом любуюсь… Еще елочкой, – виновато проговорила Маша, подходя к машине.

– Теть Марин, не ругай маму… – жалобно попросил Павлик, заглядывая Марине в глаза.

– Да вот же я, сажусь уже… – проворчал тихо Павлик.

– Я правильно поняла, Олег с нами не едет? А почему, интересно знать? Случилось что-то?

– И как это понимать – позже? Ровно к двенадцати, что ли? Или под бой курантов заявится? – не унималась Марина.

– Ну-ну… – хмыкнула Марина, отворачиваясь к окну.

– А у них что, своих нет? Вроде на земле живут, участок большой…

– Ну, само собой разумеется… Конечно, я сам схожу. Сейчас вот в этот двор заедем…

– Дядь Жень, я с тобой! Можно? – робко попросил Павлик, вытягивая шейку.

– Конечно, можно. О чем речь… – покладисто согласился Женя.

– А как это, дамским угодником? – удивленно спросил Павлик, распахивая глаза.

– Ну, это когда мужчина сам норовит под каблук залезть, ему так удобно. Потому что он такой – ни рыба ни мясо…

Женя слегка дернул головой, помолчал, потом проговорил едва слышно:

– Ты попридержала бы при себе свое плохое настроение, Марин… К тому же при ребенке не надо…

– А что я такого сказала, что? – запальчиво переспросила Марина.

– Ну что, идем?

– Да, дядь Жень… – радостно откликнулся Павлик.

Когда они остались в машине вдвоем, Маша спросила с укором:

– Ну почему сразу куриным…

Помнится, Катька приходила в школу в слезах, рассказывала им на переменке:

Она плакала вместе с Катькой, обняв ее за плечи, а Маринка сердилась:

– Да я и не буду терпеть… Вот окончу школу и сразу уйду от нее. Повернусь и сразу уйду! В этот же день!

– И куда ты уйдешь, интересно?

– Ну, не знаю… Поступлю учиться туда, где студентам общежитие дают… А там видно будет…

– А после учебы куда пойдешь?

– Не знаю. Замуж выйду за кого-нибудь.

– Хм… За кого-нибудь… Хорошая постановка вопроса…

Маринка только руками всплеснула:

– Да кто тебя гонит так рано замуж, Катька? Зачем? Боишься, что никого больше не найдешь, что ли?

– Нет, почему же боюсь… Я люблю Дениса, и он любит меня.

– Так это тот парень, с которым ты у меня на дне рождения была? Рыжий такой крепыш?

– Да, это он.

– Значит, бедному Женьке ничего не светит, да?

– Не-а. Не светит.

– Так скажи ему прямо об этом! Чтоб надежд не питал! Так честнее будет!

– Ничего я ему говорить не буду… Что я, с ума сошла? Пусть остается как вариант… Вдруг пригодится?

– Ой, ну какая же ты, Марин…

– Какая? Ну какая?

– Подлая, вот какая.

– Ага, ага… Вот держишь при себе Женю как запасной вариант. И кто ж из нас тогда больше боится, интересно?

– Люблю. Очень люблю. Я ему верю, он надежный.

– Ой… А родители Дениса об этом знают, Кать? – испуганно спросила Маша, схватившись за щеки.

– Конечно, знают! Они очень рады!

– И как же вы все в двухкомнатной квартире поместитесь? – насмешливо спросила Маринка, дернув плечом.

– Все-таки по расчету, да, Кать? – не удержавшись, съязвила Маринка.

– Ну и что? Ты ведь тоже своего Дэна не любила, когда замуж выходила, признайся!

– Ой, Марин… Ты ж не любишь его совсем…

Марина, будто услышав ее мысли, вдруг проговорила раздраженно:

– Ну вот где он застрял, где? Почему так долго? Подумаешь, соленых огурцов надо купить, это ж пять минут всего!

– Да ладно, Марин… – миролюбиво произнесла Маша, улыбнувшись. – Ты же знаешь, сколько сейчас на рынке народу!

– Ага… И за солеными огурцами прям очередь стоит, можно подумать!

– Ну… Может, он еще что-нибудь решил прикупить…

– А тебе разве не повезло, Марин? Да Женя все готов для тебя сделать, жизнь готов за тебя отдать!

– Интересно… А мне-то почему не повезло, а? Почему ты так говоришь? Интересно…

– Да ты… С чего ты такое взяла, Марин?! Да как ты…

– Нет! Не знаю! И знать не хочу! Потому что это неправда! И ты тоже не можешь знать…

– Марин… У тебя что, настроение совсем никудышное, да? Потому и говоришь мне всякие гадости?

– А чего настроение-то плохое, Марин? – переспросила почти автоматически.

– Да так… Долго рассказывать, в общем… Но если в двух словах…

Но Маринка сама ее спросила насмешливо:

– Ну, можно и так сказать, Марин…

– А ты спроси, не стесняйся! Мы ж подруги с тобой! Должны же мы делиться секретами как подруги?

– А как же Женя, Марин? Что будет, если он узнает?

И бедный Женя тоже улыбнулся довольно – любимая женушка с плохим настроением справилась! Вот радость-то…

* * *

– Ну, не елка, допустим… Но мы вон ту сосенку нарядим, тоже красиво будет! Давайте, давайте… шевелитесь!

– А что, раньше нельзя было эту сосенку нарядить? – недовольно спросила Марина, выбираясь из машины.

– И где твой папа, Паш? Его нету, что ли?

– Он… Он позже приедет… – тихо пояснила мальчику Маша, быстро глянув на Марину.

Но та и не смотрела в ее сторону. Выбравшись из машины, раскинула руки в стороны, потянулась томно:

– Да, хотелось бы… – тихо ответила Маша. – А воздух какой… правда! Прям счастьем пахнет! Семейным…

– Не ворчи, Маринка. У тебя что, настроение сегодня плохое?

– Давайте по разминочному рюмашу опрокинем, девчонки? Не против?

– О, давай! – тут же согласилась Маринка.

– Может, лучше вина? – робко спросила Маша, с испугом глядя на бутылку.

– Марин! Прекрати! – сердито осадила ее Маша, осторожно глянув на Катю. – Прекрати, слышишь?

– А я что, я ничего… Я же просто так сказала… – хлопнула длинными и искусственно густыми ресницами Марина.

Катя глянула на них озадаченно, спросила осторожно:

– А в чем дело, девчонки? Я что-то не знаю, да? Как-то вы странно между собой общаетесь… Или мне показалось?

Едва Катя и Маринка успели выпить, как открылась в прихожей дверь и послышался голос Кирюши:

– Приехал! Папа приехал! Ура! Мам, что ты стоишь, папа же приехал!

– А ты, Мариша, как всегда, в своем репертуаре? Язвишь помаленьку, да?

– Отчего ж помаленьку? Я и не помаленьку могу… Заказывай, а я уж постараюсь…

– Марин, погоди! Я с тобой. Мне тоже подышать захотелось.

Вышли из дома, спустились с крыльца. Марина прикурила сигарету, выпустила первую струю дыма, подняла голову:

– Красиво как… Посмотри, Маш, звезды какие…

И даже поверила бы самой себе, если бы не услышала, как Маринка произнесла грустным шепотком:

– Ты что здесь делаешь, а?

– А ты не видишь? – в той же грубоватой тональности ответила Марина. – Не видишь, что я курю?

– Да? А я думал, ты подслушиваешь…

– И что? Мало ли, с кем я беседовал? Тебе-то что?

– А тебе и не надо знать. Я сам разберусь.

– Ну-ну… Разбирайся, что ж…

– Танцевать? – хрипло спросила она, поднимая к нему бледное лицо. – Ты хочешь сейчас танцевать?

– Ну да… Вставай, вставай же, Маш…

– Маш… На вот, выпей… Тут успокоительное, тебе надо… – услышала испуганный Катин голос.

– Уехал? Куда? – сквозь слезы переспросила Маша.

– Но как же, Марин… Как же ты не понимаешь…

Катя и Марина еще посидели рядом с подругой немного, потом пошли вниз. И Маша уже не слышала, о чем они говорят.

– Ну как она? Успокоилась? – деловито спросил Денис. – Уснула?

– Да, уснула… – вздохнула Катя. – А что Олег сказал, он и правда утром приедет? Как он все объяснил вообще?

– Полный холодильник… – мотнул головой Денис в сторону кухни.

* * *

Олег приехал на другой день к обеду. Вошел в дом и, не обращая внимания ни на кого, проговорил сухо:

– Маш, собирайся… Домой поедем. Где Павлик?

– Так он у Кирюши, в его комнате… – растерянно проговорила Маша.

И провела глазами по лицам друзей. Так, будто искала поддержки. Будто спрашивала – что мне теперь делать-то?

– Оставайся, Машка… – тихо предложила Марина. – Мы с Женей вечером домой собираемся и тебя заберем…

Когда выехали за ворота, Олег проговорил сухо:

– Ну да, ну да. Хороший, конечно. Кто ж спорит. Наверное, завидуешь им, да?

– Нет, не завидую… Вовсе нет…

– Ну зачем ты так говоришь, Олег? Глупости какие говоришь! – удивленно глянула на него Маша.

– О чем ты, какой золотой дождь… Между прочим, Катя и Дэн сами всего достигли, им никто не помогал.

– Ой, да откуда ты знаешь, господи?

– Олег! Ну зачем ты опять так, не понимаю?

– Как, Маша? Как? Разве я не прав, скажи?

– Да, мам! Слушаю!

– А мы уже едем, мам… Через полчаса дома будем.

– Да не суетись, мам… Мы только из-за стола встали, мы не голодные.

– Да, Татьяна Петровна, спасибо, – натужно улыбнулся Олег, снимая куртку.

– Подлецу все к лицу, да, Татьяна Петровна? – с усмешкой спросил Олег, быстро глянув на Машу.

Маша отвела глаза, а мама принялась хлопотать суетливо:

– Я наелся, бабушка… Можно я пойду кино по телевизору смотреть?

– Иди… – так же тихо откликнулась Татьяна Петровна.

Когда Павлик ушел, повернулась к дочери, прошептала быстро:

– Маш, ну чего ты сидишь? Иди проводи мужа…

Татьяна Петровна смотрела на нее с удивленным испугом. Потом спросила:

– Вы поссорились, что ль, не понимаю?

– Нет, мам. Не ссорились мы. Все в порядке.

– Но тогда почему он такой? Ведь есть же какая-то причина у человека для плохого настроения!

– Да, он очень старается! – снова нервно рассмеялась Маша. – Он так старается, просто слов нет!

– Она вовсе не завидует мне, мам. Наоборот, она мне сочувствует.

– Тебе? Сочувствует? Да не смеши…

– Да все нормально, мам, не надо нервничать, успокойся. Просто я устала, наверное, вот и все. И ночь не спала.

– Так поспи…

– Да, я пойду прилягу, пожалуй.

– Давай. А мы с Павликом прогуляемся. Какая погодка на улице, прелесть просто! Можно и на каток сходить…

А вот и дверь хлопнула, слава богу. Мама и Павлик гулять ушли. Теперь можно и плакать, никто не помешает.

– Понимаю, Олег. Я все прекрасно понимаю.

– А что за тон, не пойму? Я что, в первый раз улетаю в командировку, да?

– Да, мам, ты не чужая… А только я не могу, не могу…

– Ну, если не можешь, так я за тебя все скажу. У Олега другая женщина есть, да? Правильно я поняла?

– Да, мам. Ты правильно поняла. И давай не будем больше об этом…

– Да как же не будем, как же не будем-то! Я ж вижу, ты измаялась уже вся! И зря, между прочим!

– Как это – зря? Мне что, радоваться надо этому обстоятельству, по-твоему?

– Не понимаю, мам… О чем ты сейчас?

– Да, люблю… Очень люблю. Но…

Он приехал через три дня. Даже не поздоровавшись, деловито спросил с порога:

– Татьяна Петровна дома, Маш?

– Ты голодный? Есть будешь? – спросила тихо.

– Нет. Я не голодный. Я… Погоди, я сейчас…

Олег вздохнул, будто собираясь с мыслями, и проговорил довольно решительно:

– Послушай меня, Маш… – так же решительно проговорил Олег, садясь на стул, и она перебила его испуганно:

– Ой, подожди… Подожди, я сейчас…

– Говори, я слушаю…

Она опять молча кивнула, с трудом соображая, о чем он просит. А Олег продолжил деловито:

– Я никогда не считала тебя нахлебником, Олег…

– А что же я Павлику скажу, Олег? И как я это ему скажу?

– Да нормально, как… Я ведь его не бросаю, он всегда будет моим сыном. Так ему и объяснишь…

– Может, ты сам ему объяснишь?

– На антресолях в прихожей.

– Да, точно. Пойду достану…

На кухне она грузно осела на стул, спросила слезно:

– Олег приходил, да? Я ж по лицу твоему вижу, что он приходил… Ну не молчи, не мучай меня, Маш!

– Да, мам, он приходил. Чтобы вещи забрать. Он ушел, мам.

– Мам, ну не надо, пожалуйста! Не говори сейчас ничего! Мне так тяжело, мам… Я просто жить не хочу…

* * *

Скачать книгу

Давай придумаем любовь бесплатное чтение

Вера Колочкова Давай придумаем любовь

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Вера Колочкова
Давай придумаем любовь