Выбор бесплатное чтение

Ана П. Белинская
Выбор

1

Максим

Бах, бах, бах….

Твою ж….

Баааах…бах….бах…

Да выключите уже эту зубодробилку! Или это перфоратор?

Я открываю один глаз, потом второй, щурюсь…

Яркое солнце ослепляет, как его отключить?

Вожу глазами по комнате, пытаюсь отыскать настенные часы, но голова ужасно кружится, зрение расфокусировано, все плывет…

С трудом приподнимаю голову и тут же адские «вертолетики» начинают свое авиашоу. Блть. Переворачиваюсь на бок, шарю по полу рукой в поисках телефона. Пусто. Сколько ж время? Подушка подо мной неприятно мокрая.

Бах, бах бах…Виски долбит, голова раскалывается. Во рту, как в помойной яме. Нет, хуже. Как будто там кто-то сдох. Или что-то. Наверное, моя совесть. Хочется пить. Да, дико хочется пить.

Бах, бах, бах…

Рррррр-рр-ррррр… А это еще что?

К звукам перфоратора добавляется другой, похожий на собачий грубый лай и рычание. Откуда у нас дома кобель? Или я не дома?

— РРР-ррр, рав-гав…ррр-рррр…совсем охренел?

Ух ты, не хило я вчера надрался, уже собаки говорящие мерещатся…причем голосом отца.

— Гав-гав, ррррррр….лишу, на хрен, денег тебя, щенок неблагодарный… — а, все-таки отец.

— Очнулся? — рычит Иван Сергеевич, мой отец.

— И тебе доброе утро, — в подушку мычу я.

Он стоит у окна, сложив руки на груди, и испепеляет меня взглядом. Ууух! Глаза дьявольски горят, брови сведены к переносице, губы поджаты. Бесится! Шикарное зрелище!

— Через 15 мин. В столовой. И только попробуй не притащить свою пьяную задницу, — цедит сквозь зубы.

Уходит, демонстративно хлопнув дверью. Специально, потому что знает, как мне сейчас хреново.

* * *

Поднимаюсь. Меня ведет из стороны в сторону, в ушах звенит, а к горлу подступает противная тошнота. Резко срываюсь с места и еле успеваю добежать до туалета, благо в моей комнате он свой, как содержимое моего желудка извергается в унитаз.

Н-дааа… Последний стакан был явно лишним. Или несколько последних. Усмехаюсь. Смотрю на себя в зеркало, висящее над раковиной, любуюсь. Синие круги под глазами, волосы растрепаны в разные стороны. Тааак. А это что? На шее багровеет красное пятно. А вот еще одно, около уха. Стараюсь вспомнить, что вчера было. Пятница, клуб, столик, громкая музыка, выпивка… много выпивки, какие-то люди, танцы, потом пьяные танцы, смех, толпа, темнота, запах пота и алкоголя, мужской туалет… Наташка! Точно Наташка! Вчера перестаралась. Или она не Наташка? Оля? Лена? Похрен…Наклоняюсь к раковине и прямо из-под крана жадно пью воду. Так-то лучше.

Приняв наспех контрастный душ, почистив зубы и переодевшись в свежую одежду, спускаюсь в столовую. Отец сидит за столом, в длинном банном халате, держит газету, якобы читает. На самом деле он делает вид, будто ему это интересно. Так себе пародия на итальянского мафиози! Ему еще сигары в зубах не хватает! Откуда у него эта манера, я не знаю, но мне дико смешно, и каждый раз приходится стискивать губы, чтобы не заржать! Аль Капоне фигов!

— Доброе утро! — здороваюсь со всеми я.

Отец, комкая газету, бросает ее на стол и смотрит на меня.

— Сынок, милый, доброе утро! — мать начинает суетиться, увидев меня. Ее настороженный взгляд мечется то ко мне, то к отцу. Она знает, чем дело пахнет! Мать старается быть амортизатором между мной и отцом. Всегда пыталась сгладить наши ссоры и конфликты. А они у нас, на минуточку, каждодневные. И с каждым разом все изощреннее и изощреннее.

У нас с отцом сложные отношения. Вернее сказать нездоровые, катастрофически токсичные отношения.

— Сынок, тебе кофе сделать? Ой, а это что? — мама подходит ближе и вглядывается куда-то в область моей шеи. — Аллергическая сыпь что ли?

Я непроизвольно трогаю это место. А! Наташка! Или Ленка, или Олька!

— Ага, ма, аллергия! — давлю довольную лыбу. — На Ивана Сергеевича! — откровенно начинаю ржать!

Мать охает, прикладывая ладонь ко рту.

Отец бесится, когда я называю его по имени-отчеству дома. А мне бальзам на душу!

Вскидывает на меня озлобленный взгляд. Знаю, батя, как ты меня «любишь»! И это взаимно!

— Веселишься? Ну-ну! Скоро я повеселюсь, когда лишу тебя денег, машины и всего, что у тебя есть! — взрывается отец.

Ну вот, начинается, даже кофе допить не успел! Скрещиваю руки на груди, откидываюсь на спинку стула. Я готов принимать удар, готов к словесному бою, упрекам, обвинениям и приказам. Все это не ново.

Мне плохо. Меня все еще мутит, голова кружится, хочется завалиться на кровать и уснуть. Но вместо этого я сижу напротив отца и слушаю его гневную тираду.

— Это уже ни в какие ворота не лезет. Наше с матерью терпение лопнуло! — сокрушается отец, размахивая перед моим носом руками. — Ты посмотри на себя, на кого ты похож, в кого превратился!

Я опускаю взгляд и делаю вид будто рассматриваю себя, стряхиваю невидимые пылинки с плеч.

Любаня, наша повариха, незаменимая помощница, человек, которого я искреннее уважаю в этом доме, прыскает со смеху, когда ставит на стол завтрак. Отец бросает на нее гневный взгляд и Любаша, от греха подальше, тут же испаряется на кухню. Забери меня с собой, а!?

— Во сколько ты вчера пришел? Да и, спрашивается, зачем? Ну и оставался бы там, где надирался со своими тупыми дружками! Ты меня не уважаешь, это давно понятно, но мать хотя бы побереги! Она места себе не находит. Вчера опять давление подскочило. — Продолжает отец.

Смотрю на эту худенькую женщину с печальными глазами и не чувствую ровным счетом ничего. Во мне нет ни жалости, не сочувствия, не чувства и вины и раскаяния. Пусто.

Она смотрит на меня с жалостью, без осуждения, но с тревогой и отчаянием. Да, ма, твой сын такая вот скотина. Но, как говорится, что посеешь…

— У тебя одни гулянки, попойки и веселье на уме. Не надоело еще? Тебе самому не противно от себя? Тебе 25 лет!

25 лет, а прозвучало как 55 лет! Морщусь.

— Тебе 25 лет уже, — продолжает отец, — я в эти годы уже был женат, воспитывал сына и пахал, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась! У меня была ответственность! И мозги!

— Сочувствую! — ухмыляюсь я.

Зря, я это ляпнул. Черт меня тянул за язык. Сейчас бы дослушал и спокойно свалил в свою комнату досыпать, а теперь же придется задержаться на неизвестно сколько времени.

— Что ты сказал? — уже конкретно так орет Иван Сергеевич. — Полин, ты слышала? — обращается он к притихшей матери. — Он мне сочувствует?! Да я тебя обеспечил всем, у тебя было и есть все. А что ты добился в свои годы, мерзавец?

— А я просил? — теперь уже взрываюсь я, — просил меня обеспечивать?

Наши взгляды сталкиваются в немом поединке. Мы смотрим друг другу в глаза.

— Я бы добился! Но ты на корню обрубил все мои цели и планы. Забыл?

Он понимает, о чем я говорю. Молчит. Дышит рвано. Зубы стиснуты так, что кажется сейчас раскрошатся.

Вскакиваю. Иду в холл, нахожу на комоде ключи от Камара, хватаю куртку с вешалки и выхожу во двор.

Солнце печет изрядно. Жарко. Или это у меня внутри всё полыхает?

Сажусь в машину, завожу движок и срываюсь с места, подняв облако пыли. Подальше, подальше от этого дома.

2

Саша

— Маам, я устал, мне жарко, я хочу пить, — хнычет Никитка.

Мы пешком идем домой. С рынка. Сегодня суббота, у меня выходной, день, когда я затариваюсь продуктами на всю неделю. А больше мне некогда. Завтра я буду убираться, готовить, гладить…

На улице действительно жарко. Я и сама взмокла, но то ли от жары, то ли от неподъёмных сумок. Погода в этом году удивляет. Конец апреля, а тепло как в июне. Безветренно, солнечно, сочная свежая травка, зеленые пышные деревья, одуванчики! Мне нравится! Люблю весну! Жду весну! Весна пахнет! Пахнет обещанием и надеждой. Каждый раз кажется, что именно эта весна принесет нам с Никиткой что-то новое, хорошее…Но ничего не происходит, вот уже 6 лет…весна приходит и уходит, забирая несбывшиеся мечты с собой до следующего года.

Я иду впереди, в обеих руках полные пакеты. Ручки больно впиваются в ладони, на лбу проступила испарина. Тяжело. Сын плетется сзади, несет пакет с хлебом, булочками и печеньем, а на спине тащит рюкзак с формой. По субботам у Никитки тренировки по футболу. Он устал, это правда. Двухчасовая интенсивная тренировка, марш-бросок пешком до рынка, базарная толкотня, обратная, груженая продуктами, дорога домой — вымотают кого угодно. Что уж говорить про шестилетнего ребенка.

— Я пииить хочу, — жалобно подвывает сын.

Мы подходим к супермаркету. Собираемся уже войти в магазин, как пакет с луком и картофелем рвется. Овощи рассыпаются по дороге, а у меня наворачиваются слезы на глаза. Да что ж это такое? Бросаю пакеты на землю, ползаю на коленках, собирая овощи, мимо проходят люди, перешагивают, некоторые пинают в мою сторону укатившийся лук, но никто не пытается помочь. Мне жутко стыдно, неловко и обидно. Сын бросается мне помогать, но я останавливаю его, указывая на свободную скамейку у дороги и прошу ее занять. Кое-как собираю овощи в рваный пакет и отношу на лавочку.

— Никит, посиди здесь. Я оставлю сумки, поохраняй, пожалуйста! Быстро куплю воду и новый пакет, хорошо? — спрашиваю сынишку.

Никитка — очень ответственный ребенок, мой бессменный помощник, мой единственный заботливый мужчина. Я ему доверяю. Знаю, что если говорю посидеть и никуда не ходить, он не ослушается, сделает всё так, как прошу.

Никита молчит и его внимание направлено не на меня. Он стоит с открытым ртом и, кажется, не дышит. Смотрю и пытаюсь понять, что так завладело вниманием моего ребенка. Ярко-желтая машина! Я и сама на время зависаю, но быстро прихожу в себя.

— Мама, мама, это же Camaro! — кричит восторженно сын.

— Чтооо? — не понимаю.

— Ну КамАро, мам, ты че?! Вот это тачка, мам. Ты знаешь, что у него восьмицилиндровый двигатель, мощностью 445 лошадиных силы? — поучительно объясняет мне Никитка.

— Пфф, конечно, знаю! Только всякими комарами и интересуюсь! — Господи, откуда он это все берет?

— Не комарАми, а КамАро! — вздыхает Никитка. И лицо такое снисходительное делает, что чувствуешь себя тупицей.

— Ладно. Я пошла. Никуда, ни с кем ходи, — напутствовала я и понеслась в магазин.

3

Максим

Выхожу из маркета и открываю бутылку с холодной водой. Руки трясутся, не слушаются. То ли от вчерашней попойки, то ли от разговора с отцом. Или от одного и другого вместе. Залпом опустошаю практически всю бутылку и бросаю в рядом стоящую урну. Мимо. Черт. Сегодня явно не мой день. Прохожие неодобрительно косятся на меня, хмыкают, но никто ничего не говорит. Потому что всем насрать. Насрать на друг друга, насрать на этот город, страну и землю в целом. Каждый думает только о себе. Лучше промолчать, не связываться, сделать вид, что не заметил. Так проще и безопаснее. Гребаный эгоизм. Они все смотрят, осуждают, но молчат. Ну же, давай, скажи мне что-нибудь, сделай мне замечание, ткни в это дерьмо носом! Молчат.

Поднимаю бутылку и опускаю в урну.

Мне по-прежнему хреново: тошнота не отпускает, голова тяжелая, а ярость раскаленной лавой обжигает все нутро. Забрасываю в рот две подушечки мятной жвачки. Иду к машине.

Впереди около моего Камара трется какой-то пацан. Заглядывает в окна, приседает и подтягивается на носочках, чтобы лучше разглядеть. Не трогает. Хочу шугануть, но отчего-то передумываю. Вспоминаю себя мелкого, я вот так же восхищенно разглядывал крутые тачки и мечтал, что когда-нибудь обязательно куплю себе спорткар. Пусть смотрит пацан, материализует мечты.

Подхожу ближе, останавливаюсь рядом с мальчуганом. Он меня не замечает. С открытым ртом смотрит в салон.

— Нравится?

Пацан испуганно дергается, хлопает глазами, но не отходит.

— Еще бы! Шестое поколение, 6,2 литра, восьмиступенчатая трансмиссия! Я такие только в энциклопедиях видел!

Ну них… себе! Задвинул пацан!

— Десяти… — говорю ему.

— Что?

— Десятиступенчатая автоматическая трансмиссия, — ухмыляюсь я.

У пацана отвисает нижняя челюсть, и он так и стоит с открытым ртом. На его лице смесь удивления и восторга.

Щелкаю брелоком сигнализации, и двери начинают подниматься вверх. Да, мой кровопийца умеет произвести впечатление! Пацан от изумления вскрикивает и начинает радостно подпрыгивать на месте.

— Ваааау! — пищит пацан. — Как в крутых фильмах! Дядь, а можно за рулем посидеть? — смелеет пацан и смотрит умоляющими глазами.

Я не успеваю подумать, как говорю:

— Валяй.

Я сегодня в ударе. Никому никогда не позволял прикасаться к своему Камару, а уж тем более садиться. Около него всегда собиралось куча зевак, но лишь этот мальчуган смог так ненавязчиво меня уделать!

Уступаю ему место, жестом приглашая садиться. Голубоглазый осторожно присаживается, трогает ласково руль, водит ручками по приборной панели, губами что-то шепчет. Смешной! Я стою рядом, привалившись к двери. Хлопаю по карманам, ищу пачку сигарет, но ничего не нахожу.

— Никита! Никита! Что происходит? — мои перепонки разрывает истошная сирена.

4

Саша

— Отойдите от моего ребенка, я вызову сейчас полицию, — ору я не своим голосом.

Я старалась по-быстрому сбегать в магазин за чертовым пакетом и водой. Но на кассах такие очереди, что пришлось задержаться. Я нервничала, все-таки ребенок там один. Хоть Никитка — умный и ответственный мальчик, но он — ребенок, а страшных случаев с похищением детей немыслимо много.

Я выбегаю из супермаркета и глазами ищу Никиту. Вон лавочка, на ней пакеты с продуктами, а вот моего ребенка нет. Оглядываюсь по сторонам, а внутри все холодеет. У меня начинают трястись руки, а ноги становятся ватными. В голове мгновенно всплывают факты о похищениях, насилии и всей той мерзости. Страх окутывает меня. Кручу головой, взгляд мечется по людям, но Никитку я не вижу.

Подбегаю к скамье, сажусь, пытаюсь отыскать в своём рюкзаке телефон. Что нужно делать в таких ситуациях? Куда звонить, куда бежать? Ругаю себя последними словами. Господи, как можно быть такой непутевой мамашей?

— Вааау! Вот это тачка! — где-то рядом слышу родной голосок.

Оборачиваюсь и вижу ту самую яркую желтую машину. Двери открыты, подняты вверх. Рядом стоит какой-то мужик в солнцезащитных очках, улыбается. А в салоне машины…Господи… в салоне мой сын!

Срываюсь с места и начинаю истошно кричать.

— Никита, Никита! Что происходит?

Подбегаю к мужику, на ходу ищу газовый баллончик в рюкзаке. С недавних пор он всегда при мне. Какое счастье! Все-таки Агата, моя близкая подруга, молодец, что посоветовала мне его купить!

— Отойдите от моего ребенка, я вызову сейчас полицию! — наставляю баллончиком на мужика.

— Так, спокойно, мамаша, — мужик выставляет вперед ладони. Показывает, что он не опасен. Медленно начинает снимать очки.

А мужик вовсе и не мужик. Молодой парень.

— Мама, мама, — испуганно говорит Никитка.

— Сынок, выходи из машины. Что этот дядя тебе сделал? Что он сказал? Он тебя обижал? Может что-то предлагал? Господи! — меня просто прорывает, как водосточную трубу. Поток вопросов сыплется из меня, как песок.

5

Максим

— Ээй, дамочка! — пытаюсь перекричать заведенную мамашку. Но она меня в упор не слышит.

— Сынок, родной, с тобой все в порядке? — осматривает парнишку.

— Да все с ним в порядке! Успокойтесь уже! И аккуратнее с этой штукой, — кивком головы указываю на баллончик в ее руке.

Эта ненормальная забыла, что ли про него, размахивая им во все стороны. Только я успеваю об этом подумать, как чувствую сильнейшее жжение в глазах.

— Твою мать, — ору я. — Какого хрена?

Глаза начинают непроизвольно слезиться, а горло першить. Закашливаюсь.

— Ребенка убери отсюда, — все также ору я.

Пацаненок начинает кашлять и судорожно хватать воздух. Сквозь пелену слез вижу в открытом рюкзаке этой идиотки бутылку с водой. Выхватываю довольно резко и даю пацану пить. Смачиваю руки, плескаю себе в лицо водой, умываю пацана. Девчонка ошарашенно стоит и смотрит с застывшим ужасом на лице. Пришибленная.

— Никитка, Никитка, сынок…Господи, прости, милый, — отмирает эта ненормальная и кидается к сыну.

Сегодня однозначно хреновой день! А он, на минуточку, только начался…

Мамаша уводит голубоглазого к скамье и начинает суетиться над ним.

Сажусь в машину.

Ну нахрен. Пусть сами разбираются.

Вот какого черта я повелся на пацана?

Опускаю двери, завожу мотор. Последний раз бросаю взгляд на мальчишку, но встречаюсь с ее полыхающими страхом, злостью и ужасом, глазами.

— Истеричка, — напоследок кричу в окно.

— Маньяк, — слышу в ответ и срываюсь с места.

Кем я только не был в этой жизни и, кажется, меня уже ничего не могло удивить. Но маньяк? Серьезно?

6

Саша

— Никит, ты как?

Господи, мне так страшно: сердце бешено колотится, того и гляди выпрыгнет из груди, слезы застилают глаза. Я ведь не собиралась распылять баллончиком, всего лишь хотела припугнуть, но, видимо, случайно нажала. Ничего не соображала, чисто материнский инстинкт сохранения и защиты своего дитя. Незнакомый человек затащил под каким-то предлогом ребенка в машину. Сколько таких случаев в жизни?! Вот, о чем я думала в тот момент. Жаль, что не успела запомнить номера. Хотя машина запоминающаяся, вряд ли в городе найдется с десяток таких ярких желтых иномарок.

— Мааам, да все нормально.

— Никита, вот скажи, зачем ты сел к чужому дяде в машину? Ведь мы столько раз с тобой это обсуждали, смотрели ролики. Сынок? Он тебя чем-то заманил? Что он тебе сказал? Может игрушку или конфеты предложил? — я села перед сыном на корточки и взяла за руки.

— Ничего мам. Ничем он меня не заманивал. Я сам, — виновато шепчет Никитка и опускает головку.

— Что сам? — удивленно смотрю на сына.

— Сам попросил посидеть за рулем.

— Ох…

— Прости, мам, я подвел тебя, расстроил. Но мне так хотелось ее потрогать, — плачет сын и вытирает мокрые щечки кулачками.

У меня сжимается сердце. Мой наивный, любимый сынок. Крепко обнимаю своего автолюбителя и реву вместе с ним. Больше ни за что и никогда не оставлю его без присмотра!

Никитка — самое дорогое, что у меня есть. Я воспитываю его одна. Горе-папаша слился сразу как-только узнал о моей беременности. Я тогда училась на втором курсе института, а Рома был пятикурсником. Мой первый парень, первый мужчина оказался козлом. Что ж, бывает…

Никита-лучшее, что со мной случилось за всю 26-летнюю жизнь. Можно долго рассказывать, как мне было тяжело одной, без мужской поддержки, студентки факультета психологии. Как сложно было потом совмещать грудного ребенка и учебу. Спасибо моим родителям.

Мои родители живут в области, но когда я родила Никитку, мама переехала на время ко мне в город, в мою однокомнатную съемную квартирку. Папа работал, помогал деньгами, а мама сидела с новорожденным внуком. Я через 3 месяца после родов вернулась в институт, доучиваться последние курсы. Трудные были времена, сессии вперемешку с бессонными ночами под крики неспящего Никитки, детские болезни вперемешку с практикой, нервные срывы, истерики и прочие материнские радости. Казалось, вот отдадим Никитку в садик и станет легче. Но ни тут-то было! Начались непрекращающиеся болезни: неделю мы ходили в садик, две недели лечились, и так по замкнутому кругу. Но мы справились!

Я успешно закончила Институт. Мой научный руководитель дипломной работы предложил работу в научно-практическом центре медико-социальной реабилитации, где занимал хорошую должность. Я согласилась на неполный рабочий день, до обеда.

После четырех лет, Никитка адаптировался, иммунитет окреп и в садик мы начали ходить стабильно. Мама вернулась домой к папе, а я вышла на полный рабочий день.

7

Саша

Ненавижу понедельники! Как же я ненавижу понедельники! Это просто сюр какой-то! Со мной всегда что-то случается именно по понедельникам! Я практически ни разу не пришла на работу в понедельник вовремя. Вот и сейчас я дико опаздываю. А по понедельникам, как на зло, у нас планерка.

Всё из-за чертовых шишек! Да-да, сегодня виноваты шишки.

Не знаю почему в чате группы садика не проинформировали, что сегодня нужно принести шишки для поделок. И Никитка почему-то мне не сказал. И вот, сплавив ребенка воспитательнице, я как партизан, бегала по кустам вокруг детского сада в поисках сосновых шишек. Насобирала корявых, совершенно отвратительных, но тут уж не до эстетики было, отнесла в группу и рванула на работу.

Мое утро расписано по минутам. Поход за шишками совершенно не входил в утреннее расписание. В это самое время я должна была ехать по направлению Центра, однако стою на остановке и смотрю в «зад» ушедшему автобусу. Прекрасно.

Научно-практический центр медико-социальной реабилитации, в котором я вот уже 4 года работаю реабилитационным психологом, считается одним из лучших в России. По сей день неустанно благодарю своего наставника, научного руководителя моей дипломной работы и заведующего отделением, высококвалифицированного врача-психотерапевта, да и просто прекраснейшего человека — Манукяна Георгия Артуровича за то, что когда-то проникся моей ситуацией, поддержал и помог устроиться в этот центр.

У нас сплоченный коллектив, мы-одна дружная семья. Все мы делаем одно большое дело — помогаем людям с заболеваниями и травматическими поражениями опорно-двигательного аппарата, черепно-мозговыми травмами, с острыми нарушениями мозгового кровообращения.

* * *

Каждый понедельник я прохожу квест под названием «Как не спалиться». Суть заключается в том, чтобы проскочить в кабинет незамеченной. Мой рабочий день начинается в 9 утра, а сейчас на часах 9.45 и у меня есть 10 минут до начала всеобщей планерки в конференц-зале.

Осторожно забегаю в холл, озираясь по сторонам, сворачиваю налево на лестницу для посетителей. Вообще лестница для персонала и служебный лифт находятся по правой стороне, но туда мне нельзя, обязательно встречу кого-нибудь из коллег. Поэтому отточенными движениями поднимаюсь по лестнице на третий этаж, выглядываю в длинный коридор, убеждаюсь, что заведующего в зоне видимости нет, и ныряю в свой кабинет.

Я сказала в свой кабинет? Забудьте! Это я погорячилась, выдаю желаемое за действительное! Здесь нас 4 реабилитационных психолога, у каждого свое рабочее место. Но я мечтаю, что однажды у меня будет свой личный приемный кабинет с удобным диванчиком, расслабляющей обстановкой и приятной атмосферой! Ну знаете, такие, как фильмах показывают: пациент лежит, закинув ногу на ногу, руки заложены под голову, а рядом я — с гипнотическим маятником в руке!

— Жукова! — Жукова-это я, — 9:52! — подмигивает мне Леша. — Привет! Сегодня на 3 минуты раньше, — уже не стесняясь ржет мой коллега.

Леша- единственный мужчина в нашем бабьем царстве. Он каждый раз сообщает мне время и делает ставки на следующий понедельник. Такая у нас с ним забава.

— Иду на рекорд! Привет! — улыбаюсь виновато я.

— Вика с Еленой Васильевной уже ушли. Идем скорее, — поторапливает меня Леша.

Мы заходим в большой конференц-зал. Народу уже собралось полно. По понедельникам в 10 утра у нас общее собрание всех отделений Центра. За кафедрой уже стоит глав врач, высокий крупный мужчина. Мы с Лешкой переглядываемся, не в силах сдержать улыбки. Наш главный где-то под два метра ростом, но халат он, почему-то, надевает на несколько размеров меньше. Это настолько смотрится комично и нелепо, что каждый понедельник вызывает у нас с Лешей приступ несдержанного хохота. И почему ему никто не скажет об этом?

Мы пробираемся сквозь ряды в поисках свободных мест. Вся середина и последние ряды заняты. Правильно, никто не хочет попасть под раздачу глав врачу. Нам ничего не остается делать, как сесть на второй ряд. Эх, а вот если бы я не опоздала, то сидела бы сейчас на галерке и спокойно искала в интернете идеи для поделки к празднику 9 Мая в детском саду.

Пока Александр Владимирович активно вещает о новейших высокотехнологичных методах реабилитации, о новых поступивших пациентах, согласовывает с зав отделениями схемы лечения и комплексной реабилитации, я в этот момент с волнением думаю, что сегодня у меня по расписанию работа с «особенным пациентом».

Принято считать, что психолог- это не врач. Мы не ставим диагнозы, не выписываем лекарства и потому люди, обращающиеся к нам, — не пациенты. Но тогда кто? Клиенты, посетители? Лично я всех своих подопечных называю «пациентами». Ведь мы тоже лечим! Лечим душу, лечим сердце, помогаем справиться с болью, не медикаментозно, а словами, разговорами, добрыми поступками и человеческим отношением.

8

Саша

— Александра Вячеславовна, Андрей Павлович сообщил об успехах Филатова, — обращается ко мне зав отделением Георгий Артурович. — Весьма похвально! Я доволен своим решением передать Филатова вам. — Стараясь быть незаметным для всех, подмигивает мне наш зав.

После общей планерки, Георгий Артурович собирает наше отделение медико- социальной реабилитации у себя в приемной: психотерапевтов и нас, четверых психологов.

На таких совещаниях мы совместно обсуждаем и обговариваем принципы и схемы лечения каждого пациента в индивидуальном порядке.

Верник Андрей Павлович- опытный врач-психотерапевт, сидит на стуле, закинув ногу на ногу, убедительно кивает нашему заву, в знак подтверждения сказанных Манукяном слов.

Я довольно улыбаюсь и скромно опускаю глаза в стол. А сама мысленно танцую победную чачу!

Четыре года я работаю в этом Центре, два из которых я набиралась опыта, как говорил Георгий Артурович, сидя на приемах в платном консультативном центре при нашем НПЦ (научно-практический центр), обычным психологом. Я наблюдала за коллегами- опытными психологами, психотерапевтами во время их работы с пациентами. Спустя два года меня перевели в отделение медико-социальной реабилитации под началом Манукяна в должности клинического психолога. Помню, как тогда прыгала от счастья! Мой максимализм и уверенность зашкаливали, я считала, что достаточна умна и теоретически подкована, чтобы сидеть на приеме и слушать душевные изливания депрессивных подростков и их неуравновешенных родителей, толстосумов, с их страхами о потери доходов, молодых мамочек, стрессирующих после рождения ребенка, или разведенок, поливающих грязью бывших мужей.

Я рвалась в бой. Хотела по-настоящему помогать, я чувствовала, что мое место там, где идет ожесточенная борьба жизни и смерти, где преодолеваются тяжелейшие преграды на пути к восстановлению, излечению, а, возможно, и принятию неизбежного.

У 70 % людей, попадающих на реабилитацию, механизмы преодоления проблем не работают. Прежде всего потому, что никто из них не ожидает таких проблем, не готовит себя к ним. Любому пациенту, а тем более находящемуся в инвалидном кресле или прикованному к постели, очень важно укрепить в нем уверенность, что он может справиться с возникшими трудностями, сможет найти силы принять сложившуюся ситуацию и начать жить дальше. Вот тогда начинается наша работа — реабилитационного психолога, человека, готового слышать и слушать.

Моих первых «пациентов» Георгий Артурович «отбирал» сам. Курировал, подсказывал, советовал, всегда присутствовал во время моей работы. В свободное плавание отпускать меня не решался, тем самым давал возможность набраться опыта и квалификации.

За неполные два года работы у меня были разные случаи: и страх падения у мужчины после производственной травмы на нефтяной платформе, и панические атаки после аварий, работа с постинсультными пациентами, расстройства сна и когнитивные нарушения у пациентов с черепно-мозговыми травмами. И, в принципе, все эти случаи были обратимые, то есть подлежали корректировке и стабилизации эмоционального состояния.

Четыре месяца назад мы проводили на пенсию еще одного члена нашего коллектива — Анну Ивановну. И, естественно, Георгию Артуровичу пришлось в ускоренном режиме распределять ее пациентов среди нас. Благо у нее их было не много, все-таки человек возрастной, уже тяжело было справляться с большой нагрузкой. И вот тогда наш зав впервые, не боясь, доверил мне одного из пациентов Анны Ивановны. Совершенно особенный случай, интересный (для меня, как клинического психолога), требующий предельного внимания.

— Александра Вячеславовна, задержитесь, пожалуйста, — просит Манукян по окончанию совещания.

Коллеги, шумно переговариваясь, покидают приемную, и мы остаемся одни.

— Саш, ну теперь рассказывай! — не церемонясь начинает зав.

Наедине Георгий Артурович обращается ко мне на «ты». Это фривольное обращение не оскорбляет меня, даже наоборот, создает между нами некую родственную связь. Я ведь помню, когда была его студенткой, как он по-отечески меня поддерживал, сопереживал, помогал. От его «Саш» всегда на душе как-то тепло становится! Я знаю, Георгий Артурович благосклонен ко мне, он не раз говорил, что хочет сделать из меня высококвалифицированного специалиста, что видит во мне потенциал и какое-то особенное, присущее мне качество.

— Филатов- большой молодец! — улыбаясь говорю я. — Он…он старается!

Мой новый «особенный пациент»…Целых два года Анна Ивановна работала с Филатовым. Диагноз — сенсорная афазия[Афазия- (утрата речи) — повреждение речевого центра в головном мозге], нижняя параплегия[Нижняя параплегия — утрата движений в двух нижних конечностях] в следствие черепно-мозговой травмы.

— Удивительно, за два месяца такие результаты! Анна Ивановна за 2 года не смогла добиться того, что мы имеем сейчас.

Это правда. Когда Анна Ивановна передавала мне Филатова, у нас был долгий разговор. Она рассказала, что пациент сложный, всякий контакт и попытки восстановления когнитивных функций пресекал, отказывался от работы с логопедом-дефектологом, игнорировал занятия. Но при этом лечащий врач-невролог сообщает о положительной тенденции изменения в состоянии больного.

— Нууу… у него не было мотивации, — пожимаю плечами.

— А сейчас, стало быть, есть?! — приподнимает свои широкие темные брови Георгий Артурович.

— Он раскрывается! Начал прилагать усилия, поверил в себя и свои силы! Мы нашли общий язык! — воодушевлённо рассказываю я.

Была б моя воля, я бы вообще кричала о наших с ним успехах! Но сейчас я боюсь спугнуть это тонкое, хрупкое, по кирпичикам выстроенное доверие между нами.

— То есть ты считаешь, что спустя 4 года, он только сейчас поверил в свои силы и начал бороться?

— Он находился в стадии отрицания и долгое время не мог принять сложившуюся ситуацию, — я начинаю нервничать, не понимая, к чему клонит Манукян.

— А может его мотиватором выступила именно ты, Саша? — прищуриваясь вглядывается мне в лицо заведующий. — В пятницу приходила его мать с просьбой о дополнительном времени с тобой. Им мало тебя два раза в неделю.

— Серьезно? Я этого не знала…

Я удивлена. Очень. Помню, как рассказывала Анна Ивановна, что Филатова чуть ли ни силком отправляли к ней на занятия, он устраивал истерики, проявлял агрессию, отказывался всячески с ней контактировать. Значит я на верном пути. И это не может ни радовать!

— Ну. я…поищу свободное для него время, если вы считаете это возможным и необходимым.

— Нет, ты не поняла. Они хотят с тобой заниматься в индивидуальном порядке, Саш. Платно.

— О… — это всё, что я могу выдавить из себя.

Если честно, я никогда не рассматривала свою работу с коммерческой стороны. И как бы это пафосно не звучало, я хочу помогать людям и видеть результат, желательно позитивный.

— Я даже не знаю…я никогда…

— Я посоветовался с Верником, — перебивает меня Манукян. — Он утверждает, что в последнее время Филатов заметно оживился, приступов агрессии не наблюдается, а самое главное, Филатов согласился поработать с логопедом. Поэтому, не вижу оснований для отказа. И, Саш, тебе с Никиткой нужны деньги, как ни крути. В этом нет ничего особенного, — совершенно спокойно говорит Георгий Артурович.

На самом деле мне нужны деньги, это правда. Я хотела летом свозить Никитку к морю, перед школой немного закалить. Поэтому лишняя копейка не помешает.

— Хорошо, — так же спокойно стараюсь отвечать и я. — Подберу для Филатова удобное время.

— Хорошо, — то ли себе, то ли мне говорит зав. — Передам Филатовой твои контакты, договоритесь что, да как.

Киваю и собираюсь уходить.

— Саша! — неожиданно зовет меня Манукян, когда я практически уже выхожу. — Хотя….нет…ничего….иди работай, — опускает глаза зав.

Странно. И что это все значит?

9

Максим

— Максим? — удивляется мать, когда входит на кухню. — Почему ты не на работе?

Время три часа дня, а я сижу дома, пью кофе и болтаю с Любашей. Правильный вопрос, мам!

— Устал, — театрально вздыхаю я, показывая нечеловеческую усталость.

Любаня смеется. Вообще, мне кажется, в этом доме Любаня единственная, кто понимает юмор. Ну и, собственно, меня. Обожаю эту полную, пахнущую корицей и булочками, женщину!

— Ааа… — протягивает мать. И недоверчиво косится то на меня, то на Любашу.

На самом деле я свалил с работы.

Вчера опять лег спать под утро, отмечали чей-то день рождения, но почему-то платил снова я. К 9 утра отец притащил меня на завод, посадил в отдел технического контроля, что-то наказал перепроверить и ушел. Там я и преспокойно уснул. Прямо за столом.

И всё бы ничего, но я проспал совещание со всеми завами, замами, начальниками и другими «несчастными». Отец ураганом ворвался в кабинет и разорался, как ненормальный, схватил за шкирку, как дворового вшивого кота, и потащил на собрание. Полчаса я пытался слушать, честно. Даже убедительно кивал, когда какой-то «замзавначальника чего-то там» распинался о несоответствии чего-то чему-то там. А потом я зевнул…Громко. И отец меня удалил с совещания…Вернее вышвырнул, как всегда, приправляя отборным матом.

— К 4 — м к Дане придет психолог, — воодушевленно сообщает мать.

Равнодушно пожимаю плечами. Мне не интересно.

— Михаил Андреевич сказал, что появились улучшения! — продолжает мать. — Да я и сама это вижу! — деланно радостно обращается мать к Любаше, хотя эта вся информация предназначена специально для меня. Я это знаю.

— Улучшения? — так же равнодушно спрашиваю я. — Теперь он громче молчит?

Знаю, что грубо, знаю, что жестоко. Но я и не претендую на звание «Брат года».

Мать смотрит на меня с упреком и осуждением, но ничего не говорит. Да, ма, ничего не изменилось, я, по-прежнему, та еще скотина.

— Максим… — качает головой Любаня и отворачивается.

И эта туда же…

* * *

— Проходите, пожалуйста…вот сюда можно повесить….конечно….будьте как дома, — слышу обрывками щебетание матери из холла.

— Как добрались? — уже отчетливее доносится до меня.

Понятно, мать ведет мозгоправа сюда, знакомить.

— Спасибо, хорошо, — о, а это уже интересно. Мозгоправ оказался мозгоправкой. — У вас очень уютно.

— Максим, познакомься, — ну кто бы сомневался, — Александра Вячеславна, психолог Дани.

Я сижу в гостиной на диване и листаю инстаграм. Поднимаю голову, чтобы поздороваться и спотыкаюсь…спотыкаюсь о знакомое лицо.

Она смотрит на меня огромными глазами, узнала. Мы прожигаем друг друга взглядом и первым нарушаю давящую тишину я.

— Психолог? Серьезно? Ты-психолог? — смотрю на девчонку, которая совсем недавно прыснула мне в лицо газовым баллончиком, на ту, которая обозвала меня маньяком.

— Максим, я прошу тебя проявить уважение к нашей…

— Ты считаешь, что человек, который не может совладеть со своими эмоциями, может помочь другому? — перебиваю ошарашенную мать я. — Ты в своем уме?

— Ну знаете ли…Да вы… — вот и пришибленная отмерла и подала голос. — Да как вы смеете меня так оскорблять? — срывается с места и несется к входной двери.

— Истеричка ты, а не психолог! — кричу ей вдогонку.

Мать стоит, как вкопанная, и непонимающе смотрит то на меня, то в след убегающей девчонке.

— Мужлан неотёсанный, — доносится из прихожей.

Мужлан? Кто вообще сейчас так говорит?

10

Саша

— Мужлан неотесанный, — как-то само по себе вырывается из меня. Плевать, что могла услышать хозяйка. Мне плевать сейчас на все. Я хочу уйти.

Господи, это же надо?!

Пытаюсь отыскать свою кожаную куртку (ха-ха, кожаную, ага, из кожи овцы, такой же, какой я сейчас и являюсь по сути), но внутри кипит ярость и обида, поэтому судорожно перебираю куртки на вешалке.

— Александра Вячеславна, простите ради Бога. Господи! Да что же это такое… — да-да, именно, милая женщина, вот и мне интересно, что это, мать его, такое?! — Максим, он…он…

— Он хам, — помогаю закончить мысль Полине Андреевне, кажется так ее зовут.

— Он бывает груб, да….Господи, мне так стыдно… — сокрушается бедная женщина и устало качает головой.

Мне ее жаль. Искренне жаль. Не знаю уж, кем ей приходится этот недоумок, но она явно не в восторге от него и его поведения.

— Прошу вас, останьтесь. Данила вас так ждал, — умоляюще смотрит на меня Полина Андреевна.

Я нашла свою куртку и стою в одном надетом кроссовке.

Мне неприятна вся эта ситуация, но я немного остыла и готова рассуждать трезво. Почему, собственно, из-за какого-то козла я должна менять свои планы? Мне с ним не работать и, надеюсь, пересекаться мы больше не будем, может он вообще гость или сосед, который просто зашел на чай.

— Я не отказываюсь от работы с Данилой. Давайте просто вы будете привозить его в Центр?

— Даня сам попросил, чтобы вы приезжали к нам домой, — очень тихо говорит Полина Андреевна. — Это для нас многое значит. Он практически 4 года никого не подпускал к себе, даже друзья не могли к нему попасть. Закрывался. А вас вот… — она замолкает и мне отчетливо видно, как по ее лицу катится горькая слеза отчаяния.

— Хорошо, — вздыхаю и сдаюсь. — Проводите меня к Даниле.

Вешаю свою «кожаную» курточку, снимаю один кроссовок и иду за Полиной Андреевной. Мы проходим через гостиную, и я краем глаза смотрю в сторону дивана, но наглеца там не вижу. Хорошо. Его нет. Выдыхаю.

* * *

— Сынок, к тебе пришли! — осторожно приоткрывая дверь, говорит мама Дани.

Ее тон смягчился, в нем появилось тепло и умиление. На лице легкая печальная улыбка. Она горюет. И уже давно. Это заметно. Когда она разговаривала с тем самым Максимом, кем бы он ей не приходился, от нее исходила покорность, смирение…а может и страх. Только вот чего она боится?

— Здравствуй, Данила, — прохожу в комнату, бесшумно ступая по полу. А шумно и не получилось бы — весь пол застлан ковровым покрытием с мягким, высоким ворсом. Это приятно.

Данила Филатов сидит в инвалидном кресле у большого панорамного окна. В комнате очень светло, легкие шифоновые шторы полностью пропускают дневной свет. Мне очень хорошо видно парня в кресле: сегодня его отросшие светлые волосы идеально уложены назад, белая футболка и серые домашние брюки подчеркивают худощавую, но спортивную фигуру. Наверное, этот парень раньше не вылезал из спортзала. Раньше. До страшной аварии.

Данила тщательно выбрит и в целом выглядит свежим и бодрым. Его глаза улыбаются, я знаю. За четыре месяца работы с ним, я научилась распознавать его эмоции по глазам и жестам. Сейчас его глаза улыбаются. Мне. И я улыбаюсь в ответ.

Слышу, как закрылась дверь.

Даня кивает и рукой показывает проходить. У него паралич нижних конечностей, но руки здоровы.

Я подхожу к большому письменному столу, стоящего тут же, у окна, раскладываю вещи, которые нам понадобятся.

— Данила, Георгий Артурович сказал, что ты согласился позаниматься с логопедом? — смотрю на парня. Говорю спокойно, выделяя интонационно каждое слово.

Кивает.

— Меня это очень радует, Даня, — улыбаюсь. Мне важно вызвать в нем положительные эмоции, показать, что его успехи- мои успехи.

Улыбается.

В начале наших первых занятий, речь Данилы была похожа на бессмысленный и бессвязный поток звуков. Понятно, что молодой парень комплексовал и раздражался. Кому хочется выглядеть в глазах собеседника слабоумным? Поэтому он выбрал одну единственную, по его мнению, правильную тактику — молчать. Мне пришлось научиться понимать его молчание.

Спустя 4 месяца наших занятий, мы научились справляться со стеснением и дискомфортом, понемногу выстраивая отдельные слова в короткие легкие фразы.

Сейчас же, когда Данила согласился на занятия с дефектологом, при усердной и планомерной работе, потерянные функции можно восстановить, пусть и не в полной мере. Поэтому моя задача как специалиста — стабилизировать его эмоциональное состояние и сформировать устойчивую мотивацию к лечению.

Каждое наше занятие начинается с артикуляционной и дыхательной гимнастики. Но так было не всегда. В самом начале Филатов отказывался от всего, иногда импульсивно проявлял незаинтересованность, но чаще всего равнодушно отворачивался от меня к окну и уходя глубоко в свои мысли. Мне даже казалось, что Анна Ивановна была абсолютно права, когда говорила о бесполезности занятий с ним. Были дни, когда мне хотелось вскочить, схватить его за руки и трясти до тех пор, пока не вытрясла бы из него всю ту дурь, которая засела в его голове. Но я держалась. Я не должна поддаваться эмоциям, иначе какой из меня специалист?

На все мои вопросы — он молчал, рассказы-молчал…Молчал…молчал…Но слушал…И тогда я начала читать. Просто читать вслух…

* * *

— Расскажешь, как прошел твой день? Чем занимался, о чем думал…

Кивает.

Я пошла на хитрость. Когда я заметила, что ему нравится мое чтение, я решила его «шантажировать». Да-да! Не удивляйтесь. Я встала в позу, отказываясь читать. Товар за товар! Положила перед Филатовым цветные карандаши и лист бумаги. Рисуешь свой день, я читаю.

Многие знают, что по рисункам можно сказать о человеке многое. Для нас, психологов, рисунки — это информационная кладезь, наглядно иллюстрируя динамику улучшения или ухудшения психического состояния рисующего. Цвета, штриховка, размеры фигур и объектов, их расположение, характер линий, даже сила нажима карандаша — для нас всё имеет значение.

Достаю цветные карандаши и альбом с его рисунками. Все рисунки, начиная с самого первого, хранятся в этом альбоме. Ни один не потерян и не выброшен. Когда-нибудь, когда мы оба справимся, я подарю ему этот альбом, в память о днях тяжелейшей работы над собой, своими страхами и веры в себя. Я знаю, этот день будет.

Даня начинает рисовать, а у меня есть возможность рассмотреть его комнату: она светлая. И дело вовсе не в панорамном окне. Светлая мебель, бежевые выкрашенные стены, белые тонкие шторы, мягкий ковер молочного цвета, постельное покрывало из плотного персикового шелка. Я бы подумала, что это комната молодой девушки, если бы не знала ее хозяина.

Большой книжный шкаф вдоль всей стены. Но книг в нем, на удивление, мало. За стеклом выстроены в ряд грамоты и дипломы, кубки и медали. На стенах в рамках висят фотографии: на них везде улыбающийся голубоглазый парень — Данила. Вот он с ребятами на байдарках, а вон там Даня с Полиной Андреевной и мужчиной, наверное, с отцом, на вручении диплома. Даня в горах, Даня за шахматной доской, Даня в боксерских перчатках…Но нигде на фото не видно того самого Максима. Интересно, кем он приходится Филатовым?

Я сказала интересно? Пфф, совершенно не интересно, и почему я вообще о нем вспомнила?

Перевела взгляд на Данилу и застыла. И давно он так смотрит? Видимо я слишком увлеклась рассматриванием комнаты, что не заметила, как аккуратно сложены карандаши, а готовый рисунок в ожидании лежит на столе.

— Давай посмотрим, что тут у нас, — беру альбомный лист, — о! Да здесь не что-то, а кто-то! — восклицаю я.

На рисунке изображена девушка. Нарисована так, как это может сделать простой мужчина, не художник, но я все равно понимаю, что это-девушка. Тонкая, в летящем голубом платье, она улыбается, широко на пол-лица, а ее длинные оранжевые волосы развиваются в разные стороны. Это….Это я.

— Это девушка, — стараюсь спокойно, не выдав волнения, говорю я.

Данила кивает. Смотрит так пронзительно и глубоко в душу, что мне приходится опустить глаза. Я взволнована, а он это чувствует.

— Ты…к тебе приходила гостья? — мой голос слегка дрожит, и я не знаю, что сказать. Похоже мне нужен психолог.

Отрицательно качает головой.

— Нет, — медленно проговариваю я. — Хорошо.

Мне трудно говорить, когда он так смотрит: выжидательно, будто ждет от меня тех самых слов, которые я не в силах сказать.

— Ты…ты думал о девушке?

Молчит. Смотрит. И молчит.

Вы знали, что молчать можно громко, что молчание может о многом сказать? Вот прямо, как сейчас.

— Таак, — хлопаю в ладоши и пытаюсь разрядить гнетущее напряжение между нами. — Что почитаем сегодня? Я принесла абсолютно две разные книги…

Я натянуто улыбаюсь, стараюсь вести себя, как ни в чем не бывало, а у самой внутри всё бушует. Он нарисовал меня…Меня…

11

Максим

Бесит.

Меня бесит, что эта ненормальная сейчас в моем доме.

— Сколько ей? Восемнадцать хоть есть? Какой из нее психолог? У нее опыта, наверное, никакого, — вопросы сыплются из меня, как из рога изобилия.

Я ворвался в комнату матери сразу, как только она проводила эту блаженную к брату.

— Даня начал оживать, он снова начал тренироваться, согласился на занятия с дефектологом. Разве этого мало? Да мне абсолютно плевать, сколько ей лет и есть ли у нее опыт, когда у Александры получается! — возмущается мать.

Она не кричит. При мне она никогда не кричит. Сдерживается, но я вижу, как ей хочется взорваться, выплеснуть на меня всё то, что я заслуживаю.

— А может у него просто встал на нее? М? За четыре года-то? Прежняя была старуха в толстой оправе, — поигрываю бровями, хотя мне совсем не смешно.

— Это мерзко даже для тебя, Максим, — качает головой мать.

Согласен. Но если уж быть дерьмом, то до конца.

— Я серьезно. Она девчонка совсем. Да ей самой, в конце концов, лечиться надо, — начинаю закипать. Меня до сих пор потряхивает от ее «маньяк» и «мужлан».

— Ей 26 лет, она даже старше тебя, если что, — мать прищуривается и всматривается в мое лицо. — И я не могу понять, с чего такая реакция? Не тебе ли все равно, что происходит с братом?

Всё верно. Мне пофиг. Только вот эта мелкая дрянная девчонка успела несколько раз меня выбесить и, черт возьми, мне это понравилось. Я давно не получал живых эмоций. Ссоры с отцом уже не вставляют.

26 лет. Ей 26 лет. Никогда бы не подумал. Она кажется такой юной: у нее светлая тонкая кожа, еще нетронутая летним жарким солнцем. А оно любит ее, это видно по нескольким веснушкам на лице, которые успели выскочить вместе с первым весенним теплом. Уверен, к началу лета у нее их будет много! Её волнистые волосы цвета зрелой пшеницы с медным отливом, зеленые огромные глаза и тонкие бледные губы, её острые плечи с выпирающими ключицами, её худое тело, лишенное ежедневных фитнес-тренировок, не делают из нее неотразимую обольстительницу или писаную красавицу. Но она привлекает внимание, выделяется ярко-огненным цветом среди толпы, умиляя своей необузданной простотой и природной женственностью.

Это я сейчас так подумал? Черт. Надо заканчивать бухать.

— Максим, тебе стоит извиниться перед Александрой, — не дождавшись от меня ответа, продолжает наступление мать.

— Уже бегу.

— Ты выставил себя не лучшим образом.

Начинаю открыто ржать! Но мой смех пропитан горечью, детской обидой и злостью.

— Серьезно, ма? А когда я был в своем лучшем образе? Ну-ка, напомни! — уже невесело говорю я и яростно хлопнув дверью, срываюсь наверх, к себе.

Когда я подхожу к своей комнате, открывается дверь соседней, и из нее выходит девчонка. Наши с братом комнаты напротив друг друга. Меня это всегда раздражало.

— До встречи, Данила! — мягко улыбается эта блаженная.

Она не видит меня, но я вижу, что в дверях в инвалидном кресле ее провожает мой брат. На его лице дебильная улыбочка озабоченного подростка.

— Здорова, брат! — деланно весело оповещаю свое присутствие.

— Боже! — пугается девчонка, приложив ладошку к груди.

— Всего лишь я, детка. Но мне приятно! — подмигиваю, играя бровями.

— Вот дьявол, — бесится эта рыжая бестия и направляется к лестнице.

— Ты уж определись: Бог или Дьявол!

— Чертов клоун, — еле слышно бормочет она, спускаясь вниз.

— Ведьма!

Смеюсь.

Брат испепеляет меня взглядом, если можно было бы убить, давно сгорел бы заживо. Но все, что он сейчас может, это захлопнуть дверь перед моим носом.

12

Саша

Брат?

Он сказал брат? Данила и этот полоумный-братья?

Вот ни за что бы не поверила. Как могло у одной женщины родиться два совершенно разных сына?

Они как тьма и свет. Даня, светловолосый парень, всегда аккуратный, опрятный. От него исходит добро, тепло и уют. Рядом с ним спокойно и комфортно. А этот мерзавец, как черт из табакерки: темные, практически смоляные волосы вечно находятся в беспорядке, темно-карие глаза, дьявольски жгучие, обжигающие, полные губы, черные пушистые ресницы и эти бесовские ямочки на щеках, когда этот гаденыш ухмыляется своей наглой физиономией. Его внешний вид ему соответствует: отросшая темная щетина, небрежно накинутая впопыхах одежда, слегка помятая, создает хулиганский образ. Он ведет себя настолько нагло и самоуверенно, словно ему плевать, кто и что о нем думает и как он сейчас выглядит. Женский пол таких любит: опасных, дерзких, свободных. А у меня, наверное, пожизненный иммунитет на таких. Спасибо бывшему…

Хотя нет, все-таки некоторые эмоции он определённо вызывает — меня он дико бесит!

Выбегаю на улицу, когда на телефон приходит уведомление, что мое такси ожидает. Иду по выстланной брусчаткой тропинке и зачем-то оборачиваюсь. На втором этаже у панорамного окна, все также сидит в кресле Данила и смотрит на меня. Улыбаюсь ему напоследок и выхожу за ворота.

Всю дорогу до детского садика мысли скачут от рисунка Дани, где, я точно уверенна, изображена я, до наглого мужлана с дьявольскими ямочками. Непроизвольно улыбаюсь. Господи, я назвала его мужланом при его матери! А еще маньяком, хамом и клоуном. Н-дааа, Жукова, ты определенно умеешь произвести впечатление! Закрываю лицо руками и начинаются смеяться.

* * *

Уже три недели мы занимаемся с Данилой у него дома. Сегодня среда и наше крайнее занятие перед майскими праздниками. Как я их жду! Мы с Никиткой уже третий год уезжаем на майские к бабушке с дедушкой в область. Уже предвкушаю теплые деньки, рыбалку с отцом, огород, шашлыки, катания на великах с Никиткой и мамины пирожки с капустой, ммм!

Настроение отличное, и даже моросящий дождик мне нисколько не портит его.

В комнате Дани играет музыка Моцарта. Я всегда использую ее, когда провожу занятия на развитие когнитивных функций. Сейчас Филатов разгадывает специальные загадки, подготовленные мной, на улучшение мышления и памяти, а я опять рассматриваю его комнату.

Мое внимание привлекает фотография, где Даня с друзьями на байдарках. Молодые ребята заразительно улыбаются, и я тоже не могу сдержать улыбку.

— Данила, — очень тихо зову парня, он очень сосредоточен, ведь на решение задач я выделила определенная время.

Даня поднимает голову и смотрит на меня, я вижу, он удивлен, ведь ранее я никогда не отвлекала его от выполнения заданий.

— Данила, я хотела спросить, ты мне позволишь?

Кивает.

— Твои друзья…они навещают тебя? — смотрю на фото и замолкаю.

Филатов прослеживает за моим взглядом и тоже смотрит на фотографию. Я вижу, как меняются его эмоции: брови хмурятся, кулаки сжаты, а дыхание учащается. Он нервничает.

— Нет? Они перестали с тобой общаться после аварии?

Легкое движение головой, еле заметное, но я улавливаю.

— Ниее, — протягивает Даня. Ему очень сложно дается речь, но логопед уверяет, что успехи уже есть.

— Нет. Ты перестал общаться с ними? — внимательно наблюдаю за реакцией.

Молчание.

Значит я на верном пути. Вижу, что эта тема пока для нас закрыта. Но я обязательно к ней вернусь, а пока позволяю Даниле доделать его задания.

Почему он закрывается от общения? Зачем отвергает друзей и обрекает себя на одиночество. Ставлю мысленно пометку, поговорить об этом с его матерью.

Мои размышления прерывает сильнейший гром так, что я вздрагиваю. Смотрю в окно, там разворачивается настоящее стихийное бедствие: графитовое небо низко опустилось на землю, мощные порывы ветра закручивают пыль и мелкие ветки, а моросящий дождь перерос в сильнейший грозовой ливень.

Мы смотрим друг на друга, а потом Даня выдвигает ящик стола, вынимая аккуратно сложенный вдвое лист бумаги. Долго смотрит на него, будто решая, что дальше с ним делать, но в итоге, протягивает мне. Читаю.

Александра. Всё в имени твоем прекрасно:

Оно как роза: красиво, но опасно.

Красиво нежностью своей, душой чистейшей.

Оно звучит, как музыка, как песня…

Мы снова смотрим друг на друга. В его глазах уверенность и спокойствие, в моих — смятение и паника…

— Даня…это…это красиво. Спасибо.

Он смотрит и, наверное, ожидает, какого-то ответного действия или слова.

Что нужно делать в такой ситуации? И как мне ее воспринимать? Это просто знак уважения или комплимент? А если комплимент, то, как кому: женщине или специалисту? Ох, Жукова…

* * *

Полчаса пытаюсь вызвать такси. Но никто не хочет ехать в такую погоду. Уже не на шутку нервничаю, потому что в саду Никитка остался один — звонила воспитательница и слезно просила скорее его забрать. Я задержалась с Полиной Андреевной, расспрашивая ее о друзьях Дани. Она мне рассказала, что первое время после ужасной катастрофы ребята из его компании навещали Данилу, поддерживали его. А потом Филатов впал в долгую депрессию и не хотел никого видеть. Он игнорировал звонки, отвергал встречи и прекратил всякое общение с друзьями. Отгородился от людей, замкнулся в себе и отказался от дальнейшей реабилитации.

— Машина не найдена… — шепчу я, в который раз….

Что же делать?

— Опять отказ? — Полина Андреевна сочувственно заглядывает в мой телефон. — И я, как на зло, отпустила водителя. Что же делать? Так…Я сейчас позвоню мужу.

— Что вы, не нужно…

Я не успеваю договорить, как Филатова уходит в глубь гостиной и начинает звонить супругу.

Стою одетая в дверях и обзваниваю все службы такси. Мне жарко и душно.

Бесполезно. Черт, черт, черт!

Резкий толчок в спину, и я лечу вперед. Падаю на колени, успевая задержаться ладонями. Потрясающе. Хуже быть не может. Сегодня случайно не понедельник?

— Твою мать! Ты другого места не могла найти? Че трешься у двери? — слышу над собой знакомый, ненавистный голос.

Максим.

Три недели мы не пересекались, чему я была несказанно рада. Я даже начала забывать про существование этого человека, ведь каждая наша случайная встреча заканчивалась взаимными оскорблениями.

— Я, конечно, понимаю, что наши полы выглядят дорого и богато, а для простого психолога, — выделяет именно эти слова, — так вообще…Но, позволь спросить, ты долго еще будешь здесь отдыхать?

Господи, как стыдно! Надо что-то сказать! Жукова, соберись и ответь этому засранцу.

Поднимаюсь, а в это время из сумочки, которая перевернулась во время моего фееричного падения, вываливается все ее содержимое.

Что я там говорила, на счет хуже быть не может? Забудьте! Может. Это эпик фейл, товарищи!

— Браво! — хлопает в ладоши, пока я ползаю у него в ногах, собирая свои пожитки, — слу-ууу-шай! Случайно не ты получила в этом году титул «Неудачница года»? Очень на тебя была похожа…

— Знаешь что? — не даю ему договорить. — А не пойти бы тебе…

— Максим, какая удача, что ты пришел! — Полина Андреевна входит в холл и спасает своего сына от направления последнего в место, где всегда темно и сыро.

— Правда? — наигранно удивляется мерзавец. — Помню, последний раз радовался моему приходу Батюшка в церкви, когда под кайфом заставил его продать святой воды за пятизначную сумму! Пить хотелось страшно! — ржет этот недоумок.

Ну ни идиот?

13

Максим

Они обе смотрят на меня, как на идиота.

— Максим, — обращается ко мне мать. — Александра не может от нас уехать.

— Досадно. Помочь вызвать такси?

— Господи, Максим, а мы что, по-твоему, делаем? Уже 40 минут вызываем, — сокрушается мать. — Отвези Александру домой, пожалуйста.

— Что? Ты видела погоду? — деланно удивляюсь я, показывая за дверь.

— Так поэтому-то и такси не едет. Максим, — всплескивает руками мать.

— Нет, нет, не нужно Полина Андреевна, спасибо, я сама как-нибудь, — обходит меня эта бестия, направляясь к двери.

Пожимаю плечами и двигаюсь в сторону столовой.

— Александра, ну что вы, подождите! Такая погода… — пытается остановить ее мать. — Максим!

Оборачиваюсь и вижу около обувной тумбы валяющийся, сложенный вдвое белый листок. Поднимаю, но не успеваю его развернуть, как эта чокнутая с бешенством вырывает его у меня.

— Дайте сюда. Это мое, — рычит ненормальная и сует бумажку в карман своего пальто.

— Да пожалуйста, — усмехаюсь.

— Максим, будь мужчиной, отвези девушку домой. Имей уважение и совесть.

Я уже хотел было сострить про то, как совесть давно поимела меня, но по выражению лица матери понял, что сейчас это неуместно.

— Хорошо.

— Я никуда с вами не поеду, — она еще и выделывается.

— Вот видишь, — наставляю пальцем на эту блаженную. — Я пытался быть чертовым джентльменом.

— Хорошо. Я согласна, — вдруг обреченно сдается она и ее плечи повисают.

Да ладно?

— Ну окей. Кстати, у меня нет прав, отобрали полгода назад, а еще я пил, — делаю паузу. — Вчера, — пауза. — Но много. Едем?

— Максииим. Не пугай девушку, — это мне. — Он шутит, — а это ей.

Девчонка устало качает головой, но выходит следом за мной на улицу.

* * *

— Сразу предупреждаю, если бы не погода, я бы в жизни не села с вами в одну машину, — пристегиваясь, говорит мне эта блаженная.

— Мне тоже, знаешь ли, твоя компания не по душе.

— Вот и прекрасно.

Сидит, спину выпрямила, смотрит исключительно вперед, руки прилежно на коленях сложила, отличница, блть.

Мой Камар низкий, поэтому стараюсь ехать аккуратно, объезжая большие лужи. Дождь хлыщет по лобовому стеклу, ни черта не видно, дворники не успевают стирать плотные потоки водопада. В салоне гнетущая тишина. Девчонка смотрит перед собой, иногда в боковое окно, перебирает в руках ручку от сумки. Нервничает?

— Ты очень громко думаешь, — прерываю наше затянувшееся молчание. — Говори уже.

— Что? Вы о чем? — поворачивается ко мне и делает удивленное лицо.

Даа, уважаемая, актриса из тебя никудышняя. Да и психолог, мне кажется, тоже.

— Ну я же вижу, что ты хочешь что-то сказать.

— Интересно, — приподнимает брови она и разворачивается всем корпусом ко мне. — Из каких соображений вы сделали такой вывод? Мне, как психологу, будет полезна данная информация.

— Нуу…во-первых, перестань мне «выкать». Кстати, тем более ТЫ меня старше, — подмигиваю ей я, делая акцент на «ты».

Хмыкает и отворачивается к окну, потом резко разворачивается обратно.

— Что? Откуда вы..

— Во-вторых, — не обращаю на нее внимания и продолжаю, — ты так рьяно мучаешь ручки сумки, что я даже переживаю за них, — она опускает глаза на свою сумку, а потом резко разжимает руки. — В- третьих, ты прикусываешь нижнюю губу, — касается пальцами губ и тут же одергивает их. — Отсюда вывод: ты нервничаешь, тебя что-то мучает, ты хочешь спросить, но твоя гордость не позволяет первой заговорить со мной. Я прав? — улыбаясь смотрю на нее.

Она долго молчит.

— Из нас двоих психологом работаю я, — приподняв свой упрямый подбородок, деловито нарушает молчание.

— Да. Но у кого-то из нас двоих получается это делать лучше, — подмигиваю и нагло улыбаюсь.

Я чувствую, прямо кожей ощущаю, как моя пассажирка бесится. Если бы было возможно, она бы давно набросилась на меня и выцарапала мне глаза, но ей приходится молчать и терпеть, потому что сейчас она на моей территории.

Выезжаю из нашего микрорайона на центральную улицу города.

— Ты не хочешь сказать мне, куда ехать? — опять прерываю наше молчание. — Я пока еще не научился читать твои мысли.

— Господи, точно! Ленина, 53, — спохватывается ведьма.

* * *

Мы подъезжаем к указанному адресу, и я отчетливо понимаю, что это детский сад.

Вот черт. Я вспоминаю первую нашу встречу и в принципе из-за кого всё пошло не так. Пацан. С ней тогда был голубоглазый пацан.

— Вот здесь остановите, пожалуйста, — девчонка указывает на калитку в заборе, по-прежнему «выкая».

Отстегивает ремень, бросает мне скупое «спасибо» и выскакивает из машины под проливной дождь.

Я смотрю на то место, где только что сидела рыжая, пытаясь осознать, точно ли она была здесь или мне все это привиделось, но вижу свернутый тот самый листок, который она выхватила у меня. Наверное, пока удирала от меня, он выпал из кармана пальто. Я, честно, хотел открыть окно и вернуть ей его, но девчонка уже скрылась за калиткой.

Со своей совестью мы давно заключили контракт: она спит, а я ей не мешаю. Поэтому я, не сомневаясь, открываю бумажный лист и начинаю водить по нему глазами.

Это напечатанное четверостишие. Но даже так я узнаю чертов слог своего брата. Он что, блть, ей стихи пишет? Вот такой херней брат занимался, когда встречался с Кристинкой. Долбанный романтик…Я комкаю лист и крепко сжимаю его в кулаке.

Не знаю, что меня так взбесило больше: то, что мой брат подкатывает свои синие яйца к психологичке или то, что она сумела так быстро его взять в оборот. А почему нет? Увидела, как мы живем, поулыбалась, втерлась в доверие, а братцу сейчас любые сиськи покажи, он тут же и женится.

А она не такая уж и дура.

Пока я погряз в свои размышления, краем глаза заметил, как две маленькие фигурки выбежали на дорогу. Девчонка и пацан. Она, промокшая насквозь, и он, в тонкой худой курточке, шапке и целлофановым пакетом поверх нее, с открытым, то ли от радости, то ли от удивления, ртом.

По идеи мне нужно было уезжать, я не чертов принц, и не, тем более, герой. Но глядя на голубоглазого с пакетом на башке, я махнул им рукой и открыл дверь.

— Здорова, Шумахер! — поворачиваюсь к пацану, который вместе с мамашей сидит на заднем кресле. У него по-прежнему открыт рот, а глаза широко распахнуты. Я помню, как голубоглазый прошлый раз задвинул мне про машину. Поэтому это прозвище, как ничто другое, подходит ему.

— Здравствуйте, — ошалело произносит голубоглазый.

— Ну вот видишь, хотел просто посидеть за рулем, а сейчас даже прокатишься!

— Маам, правда? — пацан смотрит на мать, как бы спрашивая у той разрешения, — дядя нас покатает?

— Ну если дяде будет не сложно, то скорее всего да, — встречаемся взглядами в зеркале заднего вида.

— Э-э-э, пацан, давай без этих — дяди, тети…я — Макс, — поворачиваюсь к нему и протягиваю руку. Пацан радостно пожимает ее.

— Я — Ник! — в тон мне отвечает голубоглазый.

Ухмыляюсь. Прикольный малый. Определенно пацан мне нравится больше, чем его чокнутая мамаша.

14

Саша

Я очень удивилась, когда мы с Никиткой вышли из садика и обнаружили все еще стоящий яркий спорткар. Никак не ожидала, что этот бесчувственный болван проявит такую на него непохожую заботу.

Конечно, Никита заметил его сразу. Ярко-желтое авто даже в такой темный дождливый вечер привлекало внимание. И уж тем более я удивилась, когда водитель нам махнул рукой и открыл дверь. Я — не гордая, и ради ребенка я готова еще немного потерпеть его общество. Мы живем недалеко от детского сада, но в такую погоду, без зонта, дождевика и резиновых сапожек, сын промок бы насквозь.

Никитка долгое время не мог поверить в такое внезапно привалившее счастье: он не избалован ездой в машинах, а тем более на такой крутой. Странно, но этот напыщенный индюк и мой Никитка очень легко нашли общий язык и мне стало казаться, что в нашем случайном коллективе лишняя именно я.

Мы сели сзади водителя, Никитка сразу за Максимом, а я правее. Когда я сидела на соседнем пассажирском сидении, не могла как следует рассмотреть водителя, это было бы слишком очевидно. Но сейчас у меня есть такая возможность: он сидит расслаблено, управляя машиной одной правой рукой, а левую облокотил на дверной подлокотник. Его колени высоко задраны и широко разведены. Ну еще бы, машина довольно низкая, а рост у наглеца приличный. Я еще в первую нашу встречу у него дома заметила, какой Максим высокий. У него широкие плечи и крепкая грудная клетка. Но он не перекаченный альфа, зависающий в тренажёрном зале, это натренированное спортом телосложение, возможно профессиональным спортом. Интересно, чем он занимается? Гандбол, водное поло, хоккей? Естественно, я не спрошу.

Его темные волосы от высокой влажности завились и несколько прядей упали на лоб. Он опять не брит. Но легкая щетина совсем не портит его, даже наоборот, придает брутальности и мужественности. Даня всегда идеально выбрит, разительно, как два брата друг на друга не похожи.

Максим одет в черную кожаную куртку, а под ней виднеется белая рубашка. Черные джинсовые брюки, а вот обувь мне не видно. На правой руке часы, я не разбираюсь в марках, но выглядят они дорого и стильно. А еще у него много кожаных браслетов, что очень не вяжется с его образом- отвязного пофигиста. Да вы — чертов модник, Мистер Наглец!

— Да. Здорова, — мои разглядывания прерывает телефонный звонок. — Нормально. Не дождешься, — хрипит недоумок. Теперь в правой руке у этого индюка телефон, а левая по-прежнему лежит на подлокотнике и мне страшно подумать, чем он там рулит. Господи, хоть бы добраться домой живыми! — Во сколько и где? — продолжает как ни в чем не бывало разговор. — Где, блть? Да ты охре…

— Максиим! — визжу я.

Я не ожидала, что получится так громко и истошно, потому что в одно мгновение нас кидает на встречную полосу, а дальше я слышу скрежет тормозов, резкое движение вправо и полная остановка.

Сижу с закрытыми глазами, вцепившись в Никитку и прикрывая собой, боюсь пошевелиться. В салоне машины стоит гробовая тишина, за исключением чьего-то шумного дыхания.

Он поворачивается. Медленно. Я это чувствую. И смотрит. Открываю сначала один глаз, потом второй. Лучше бы я этого не делала и не видела перекошенное от злости лицо. М-мамочки.

— Ты совсем ненормальная? — начинает орать дьявол. — Угробить нас всех решила? Чокнутая баба какая-то, — а вот это уже обидно.

— Я ненормальная? Да ты на себя посмотри, псих недоделанный, — закипаю я. — Ты, видимо, забыл, что не один в машине, а здесь, между прочим, ребенок, — а вот не нужно на меня орать, я ведь тоже умею, — и в моей семье не принято ругаться при детях, ясно?

— А зачем так вопить? Что, нормально сказать нельзя было? Ты напугала меня до усрачки, — выплёвывает Максим.

— Потому что ты, — наставляю на него указательный палец, — вместо того, чтобы следить за дорогой, трепался по телефону, не забывая при этом материться.

— Какой же я дурак….

— С этим полностью соглашусь, — перебиваю его и складываю руки на груди.

— Что согласился на вот это вот все. С тобой одни проблемы.

— То есть это я проблемная? — вот это заявления.

— А разве нет?

— Да ты…да вы…просто осел.

— Маам…

— А ты раздражающая пробка в заднице.

— Чтоо?

— Маам, Маакс…

— Здесь ребенок…я предупре…Никита? — Господи, я совершенно забыла про собственного ребенка, пререкаясь с этим психом, а он все это время слушал?

Мы одновременно замолкаем и смотрим на Никитку. Он преспокойно сидит и поочерёдно осматривает то меня, то мерзавца.

— Прости пацан, — ох, да неужели мы знаем такие слова.

— Да все нормально, — сынок пожимает маленькими плечиками. Он единственный из нашей троицы выглядит адекватным и сдержанным. — Единственное, я не понял, что такое «пробка в заднице», — задумчиво произносит Никитка, как бы перебирая в голове подходящее определение.

В машине снова воцаряется тишина.

15

Максим

Я хотел высадить её прямо там, на обочине дороги. И если бы не пацан, я бы, не сомневайтесь, так и сделал. Это же какой надо быть идиоткой, чтобы орать на ухо человеку за рулем? Ладно, я согласен, был не прав. Когда позвонил Андрюха, я просто реально забыл, что сзади кто-то сидит. Да потому что, черт возьми, я никогда никого не возил в своем Камаре.

Захожу в комнату, нервно бросаю часы, браслеты на комод. Андрюха пригласил попариться в сауну, но все желание и настроение исчезли. Спасибо одной прицепившейся заразе. Андрюха Юдин — единственный настоящий друг со времен спорта. Его спортивная карьера закончилась, не начавшись, но друг стал неплохим тренером. Я тоже когда-то мечтал быть тренером. Ключевые слова — «мечтал» и «когда-то».

Снимаю брюки, кидаю на спинку стула и вижу, как на пол из кармана падает тот самый листок со стихом. И почему я не вернул ей его, а сунул себе в карман? Разворачиваю лист и снова читаю. Гребаный Ромео.

Бросаю смятый лист в комод и иду в душ. Меня переполняет злость и ненависть к ней, к брату и ко всему чертову миру.

* * *

Бам, бам, бам…

Бам, бам…

— Просыпайся, никчемное существо!

Бам, бам… Снова эти удары.

— Если ты и сегодня опоздаешь на совещание, я тебя уволю!

Кто-то сказал «уволю»? Да я готов вообще не прийти, только увольте меня!

Отец еще пару раз лупит по двери и быстро ретируется.

Я опять надрался. С четверга отмечали на какой-то базе Мир, Труд, Май. Смотрю на себя в зеркало, вроде все прилично, сегодня «аллергической сыпи» не наблюдается. Маринка-Наташка-Светка — как-же-ее-там отлично постаралась. Забрасываю уже заранее подготовленное обезболивающее, запиваю водой из-под крана, но таблетки не успевают добраться до желудка, как меня выворачивает прямо над раковиной.

Спускаюсь в столовую, готовый принимать удар, но к моему удивлению, а возможно даже разочарованию, отца не наблюдается. Зато на кухне за столом, в инвалидной коляске сидит мой брат. Это странно — видеть его здесь. После аварии брат перестал принимать пищу здесь, оставаясь в своей комнате.

На кухне суетится Любаша, для нее тоже это неожиданно.

— Доброе утро!

Любаша улыбается мне своей самой лучезарной улыбкой, а брат просто кивает. Он свеж, опрятен и стал выглядеть более живым. Мать была права. Он заметно поправился. И даже то, что брат сегодня завтракает в столовой, а не у себя — говорит о положительных изменениях. Неужели это все из-за психологички?

Неприятно прокалывает в области солнечного сплетения, но я стараюсь не зацикливаться на еле уловимом ощущении.

На кухне приятно пахнет свежеиспеченной запеканкой. Обожаю ее с детства, Любаня знает, как порадовать меня.

— Мммм, — закрываю глаза и тяну аромат носом, — этот запах. Любаша, ты золото, а не женщина! Выходи за меня? — подхожу к ней и чмокаю ее в теплую, морщинистую щеку.

Она хохочет и машет на меня рукой, заметно смущаясь.

Брат морщится. Его всегда раздражала моя с Любашей фамильярность. А меня раздражало его лицемерие. Он мог часами лазить со своими дружками-по-идиотизму-волонтерами по трущобам, помогая бомжам с ночлежкой и едой, потом распинаться перед камерой, что все мы равны вне зависимости от социального статуса, а дома воротить нос от нас с Любаней со словами «это же прислуга».

— А где Иван Сергеевич? — спрашиваю Любашу и окунаю аппетитный кусок запеканки в джем.

— Уже ушел.

— Орал?

Любаня смотрит на брата и поджимает губы. Были бы мы одни, она бы всё подробно рассказала, без прикрас.

— Он был зол, — тактично проговаривает Любаня.

— Это его обычное состояние. Я даже не помню, когда отец был весел и как он улыбается. Ты помнишь? — обращаюсь к брату. Я сам не понимаю, как это вышло.

Брат тоже, видимо, не сразу понял, что вопрос был предназначен ему, потому как замешкался, его глаза забегали от меня к Любане и обратно.

Он ничего не ответил. Это понятно, что в его состоянии и не смог бы. Но даже ни одной сраной реакции, ни одной мимолетной эмоции не проскочило в его взгляде.

Ничего не изменилось. Мы по-прежнему чужие друг другу люди.

* * *

Я, конечно же, опоздал. В принципе, я и не старался успеть. Почему бы лишний раз не побесить Ивана Сергеевича?

Они все: замы, зам замов, начальники отделов и другие «несчастные» уже сидели в зале совещаний. Когда я вошел, все стихли и уставились на меня. Стояла напряженная тишина, но только один звук разрывал эту тишину — скрипящие зубы моего отца. Об был зол. Нет, он был в бешенстве.

Я поздоровался со всеми, отвесив низкий поклон, и медленной походкой направился к свободному месту. К скрипящим зубам добавился лихорадочный стук сердца. Бешенство перерастало в агонию. Но отец, надо отдать ему должное, держался изо всех сил. Я даже немного зауважал его.

Со звенящим скрипом отодвинул стул и сел на него, обводя глазами лица присутствующих: у кого-то из них была отражена мольба, у кого-то страх, ненависть, ярость, зависть. Эгоистичные ублюдки, думающие о себе. Им страшно, если я разозлю отца, то отрикошетит на них.

— Ниночка, милая, а принеси-ка мне чашечку кофе, будь добра! — я повернулся в сторону двери, где в проеме замерла секретарша отца с выпученными глазами. — Можете продолжать, коллеги!

— Пошел вон! — гаркнул отец, ударяя ладонью по столу. Все-таки я поспешил с выводами. Нервишки сдают…

— С удовольствием, Иван Сергеевич, — я встал и направился к двери, но у самого выхода развернулся.

Все смотрели на меня.

— Коллеги, адьес! — я отсалютовал ладонью прощальный жест и скрылся за дверью.

— Ниночка, не нужно кофе, принесите мне стакан и коньяк. В мой кабинет.

— Но… — замялась она.

— Н-И-Н-А…В мой кабинет. Сейчас же, — я посмотрел на нее таким взглядом, что Ниночка опустила голову и поторопилась к бару. Умница, девочка.

* * *

Я знал, что он придет. Но не думал, что так скоро.

Отец ворвался ко мне в кабинет с целью убивать.

Я сидел в рабочем кресле, закинув ноги на стол, и потягивал коньяк.

— Я, надеюсь, уволен? — лучше первым начну нападать я.

— О нет, я не окажу тебе такую услугу, — отец отодвинул стул напротив и сел. — Это будет слишком благодушно для тебя.

Я хмыкнул и опрокинул в себя остатки коньяка в бокале. Голова уже ощутимо кружилась, а желудок начало сводить больными спазмами. Какова вероятность, что в 25-ть я сдохну от цирроза печени или какой-нибудь язвы?

— Ненавидишь меня? — я пытался ловить четкий фокус, но перед глазами плыло. Я пьянел.

Отец промолчал, но мне и так понятно.

— Хорошо. Ведь это взаимно, — я потянулся за бутылкой, но отец успел перехватить ее.

Он встал, забирая коньяк с собой. Подошел к двери и собирался уже уходить, но зачем-то обернулся.

— Знаешь, я часто думаю, что лучше бы та авария…. — он замолчал. — Его жизнь забрал несчастный случай, он хотел жить. — Продолжил отец, — а ты свою убиваешь сам.

Сейчас в его глазах не было злости и ярости. В них было сожаление и чувство несправедливости. Сожаление о том, что лучше бы та авария, произошла со мной, а не с братом…

Так было всегда. Я всегда был лишним, ненужным, неудобным.

В семье из нескольких детей, всегда есть покладистый, беспроблемный ребенок и трудный. Так вот мне досталась роль второго. Самое печальное, что я её не выбирал, мне навязали эту роль. Но я не родился таким, мне пришлось им стать…

Изначально мне не дали выбора, его сделали за меня, а мне пришлось лишь соответствовать. Когда все вокруг ожидали от меня проблем, я их устраивал. Я всегда был вторым, в тени старшего брата. И как бы я не старался, я всегда не дотягивал, всегда не соответствовал.

«А вот Даня..», «А наш Даня…», «А вы знаете, что Даня победил в конкурсе чтецов?», «Даня пишет такие изумительные стихи», «А нашему Дане присвоили кандидата в мастера по шахматам» и так далее…И ничего, что годом раньше я стал мастером спорта по плаванию, а через два года — уже мастером международного класса?! Зато, когда Даня вступил в волонтерское движение и насобирал кучу дерьма из пластика, отец подарил ему настоящий телескоп, такой, какой хотел я. Я о нем мечтал, а старший брат просто нагло спер мою мечту, подслушав наш с Любашей разговор на кухне. Брат убедительно кивал родителям и посылал мне сладко-приторную улыбку, когда обещал родителям со мной делиться. Но Даня не то, чтобы делиться, он сам в него ни разу не взглянул. Коробка так и простояла закрытой.

В тот день, когда отец вручил ему телескоп, я стал ненавидеть брата. Тайно. Но сейчас мне кажется, что об этом знала Люба. Поэтому у нее такое трепетное отношение ко мне. Она всегда жалела меня, считала недолюбленным ребенком. Мать, наверное, любила меня. Я не был брошенным, материнское внимание периодически доставалось и мне. Но передо мной была материнская ответственность, ведь ребенка не выбросишь, как ненужную вещь. А Данилу она боготворила.

Отец меня просто не замечал, для него я просто был. Зато старшего брата таскал везде с собой. Лет с 12- ти Данила начал присутствовать на совещаниях, отец брал его с собой на работу, в командировки, а позже на деловые встречи. Он готовил его. Готовил вместо себя. Именно Даня должен был продолжать отцовское дело.

Я до сих пор не уверен, нравилось ли это брату по-настоящему или он играл роль: лучшего, правильного, благодарного сына.

Я ненавидел брата. А он меня.

У нас никогда с ним не было близких отношений.

Мы не воевали открыто друг с другом, мы ненавидели друг друга молча.

Когда я был мелким, я пытался понять почему? Почему родители так не радуются моим успехам, почему все внимание обращено на Даню, что я делаю не так, почему меня не замечают?

А потом, став старше, я даже обрадовался, что до меня никому нет дела. Ведь от тебя ничего не требуют, не ожидают, ты просто занимаешься тем, чем хочешь, дружишь, с кем хочешь, поступаешь так, как знаешь. Вот тогда, плавание-стало смыслом моей жизни, моей мечтой. Да, я мечтал…Тогда еще мечтал. Все свое свободное время я посвящал тренировкам. И это время не осталось в долгу: очень скоро я стал мастером спорта международного класса. Мне сулили блестящее спортивное будущее. В тот момент моя ненависть к брату впала в спячку, ушла в глубокий сон. Не поверите, но я даже стал благодарить брата за то, что все внимание приклеено к нему, за то, что я спокойно могу заниматься любимым делом, когда как ему приходилось все время доказывать, что он лучший.

А потом случилась авария. И я возненавидел брата еще больше…

— Привет, брат, — мой язык заплетается, но я отчаянно борюсь с собой.

— Ооо, какие люди…Здорова! — Андрюха, как всегда, весел и трезв. Ненавижу его за это!

— Выпьешь со мной?

— Понедельник…Так, сколько сейчас? — друг замолчал, видимо смотрел время. — 11 часов утра.

— Я в курсе.

— Все так хреново? — в его голосе прозвучали нотки беспокойства. Вот только этого не надо, а. — Послушай, Макс, мне кажется тебе уже хватит и….

— Я не спрашивал тебя, хватит мне или нет, — грубо перебил друга. — Я лишь спросил, ты выпьешь со мной?

— Я понял. Где ты?

— На работе.

— Выезжаю, — и отключился.

16

Саша

Понедельник. Как же я ненавижу понедельники! Опять опаздываю.

Отпросилась сегодня у Георгия Артуровича немного пораньше, чтобы заскочить за продуктами. Нас с Никиткой не было в городе с четверга, а дедушка вчера привез нас только ближе к вечеру. И вот я с полными пакетами в две руки еду на маршрутном автобусе к Филатову. Конечно, можно было взять такси, но три раза в неделю туда-обратно мне выходит в копеечку. Поэтому сейчас я трясусь в душном автобусе, который еле волочится, обтекаю потом и делаю дыхательную гимнастику, чтобы удержать себя в руках.

Данила встречает меня с улыбкой на лице, это приятно. У меня для него хорошие новости: реабилитация проходит успешно, последняя МРТ головного мозга показала положительные изменения, да он и сам это понимает.

Сегодня парень, в отличие от прошлых занятий, сидит на кровати. На нем кипельно-белая футболка-поло и голубые джинсы, волосы как всегда аккуратно зачесаны назад, и, если не знать, можно подумать, что перед вами сидит абсолютно здоровый молодой человек.

Я прохожу к рабочему столу и рядом пристраиваю сумки. В них есть молочные продукты, но не просить же мне положить их в холодильник? Надеюсь, они не пропадут за полтора часа занятий и получасовой дороги домой. Даня удивленно приподнимает бровь, а я развожу руками. Да, что поделать? Оказывается, продукты сами себя не покупают.

Наши занятия проходят по отработанной схеме: дыхательная гимнастика, рисунок, логопедические упражнения, решение задач на мышление и память, слушание музыки, чтение книги. Мы пробуем разговаривать. Без бумаги и ручки. Пробуем связывать звуки в слова. Данила сам над собой смеется, когда получается что-то нелепое и непонятное. Я радуюсь этим эмоциям. Он раскрепощен, больше не замкнут и, кажется, доволен своими успехами.

У меня в голове давно созрела идея, но осуществлять ее пока рано. Данила пока не готов, я чувствую это.

Сегодня мы начали читать Дэниела Киза «Цветы для Элджернона». Я люблю эту книгу и полностью погружаюсь в фантастический мир произведения, но меня периодически выдергивает Данин взгляд. Я чувствую, что он смотрит, даже рассматривает. Мне не комфортно, ощущение, будто что-то липкое тебя обволакивает и проникает глубоко под кожу. Я поднимаю глаза и встречаюсь с его серыми омутами, в которых плещется…интерес? Так, Жукова, тебе это все кажется, в его глазах благодарность и только благодарность, уверяю я себя.

* * *

— Данила, ты сегодня отлично поработал! — хвалю парня.

Встаю и начинаю собирать сумку.

— Сааш, — очень тихо зовет меня Даня.

Я поворачиваюсь к парню и вижу, что в руках у него сверток, обернутый крафтовой бумагой. Данила протягивает его мне и приподнимает брови. На его лице добрая улыбка, а глаза горят ожиданием. Я беру сверток и кручу в руках, не понимая, что с ним делать дальше.

— Распаковать? — спрашиваю я. Данила кивает.

Бумага приятно шелестит в руках. Аккуратно расправляю все уголки и заломы, будто чувствуя всю ценность содержимого.

— Это же…Господи… — я хватаю ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Мне не хватает слов и эмоций, чтобы выразить свои чувства.

Сейчас мы с Филатовым в одной лодке: оба не можем связать и двух слов. Он- по понятной причине, а я — от переизбытка эмоций.

В моих руках — коллекционное издание книги Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» и мне страшно представить, сколько она может стоить.

Данила широко и довольно улыбается.

— Те-бе, — по слогам произносит Филатов.

— Что? Мне?

Кажется, я потеряла не только дар речи, но и рассудок.

Смотрю на книгу и не могу поверить своим глазам. «Джейн Эйр» — моя любимая книга. Самой первой книгой, которую я прочитала Даниле, была именно она. Он был удивлен моему выбору и тогда я рассказывала, что безумно влюблена в эту невероятную историю.

Он помнит. И это так…трогательно и приятно.

Я оглаживаю красный кожаный переплет с золотым тиснением, перелистываю странички. Белая плотная бумага хрустит в руках, а некоторые странички склеены между собой. Вдыхаю. Свежая печатная краска и типографский клей — непередаваемый запах.

— Данила, спасибо, но я не могу принять такой подарок. Прости.

Осторожно кладу книгу на стол и в последний раз прикасаюсь к шедевру, но я не успеваю убрать руку, как Данила накрывает ее своей теплой, слегка шершавой ладонью. Смотрю на наши сцепленные руки и ощущаю всю неправильность ситуации. Мне неловко, но парня, кажется, это не смущает. Перевожу взгляд на Данилу, от доброй улыбки не осталось и следа, зато появились обида и разочарование. Мне не хочется огорчать парня, когда у нас установились такие доверительные отношения, но и принять такой дорогостоящий подарок тоже не могу. Это ведь к чему-то, да обязывает? Или я опять накручиваю себе то, чего и нет?

17

Максим

Я еду в сторону нашего коттеджного поселка практически трезвый.

После телефонного разговора, друг приехал за мной через полчаса и забрал мою пьяную задницу с собой. Но вместо того, чтобы составить мне компанию по уничтожению моей печени, Андрюха, чертов праведник, заставил меня прыгать в бассейн.

Друг привез в меня в спортивный комплекс, где сам работал, и поставил мне ультиматум: либо я плыву гребаные два километра, либо он-мне больше не друг. Так себе угроза.

Обматерив и послав Юдина во всех направлениях, я сдался и принялся разрезать водную гладь мощными, агрессивными движениями. Я плыл с остервенением, вымещая накопившуюся злость и ярость, плыл до боли в мышцах и суставах, плыл, пока меня не начало трясти то ли от холода, то ли от опустошения.

Ну а потом мы с Андрюхой отправились в сауну и там я окончательно протрезвел, когда друг исступленно колотил меня веником, выбивая из меня остатки алкоголя, гнева и всякого дерьма.

Я заметил ее медовые волосы еще издалека, их трепал теплый майский ветер. Интересно, какие они наощупь? Уверен, они мягкие и шелковые, как персидский атлас.

Девчонка шагает к остановке, уткнувшись себе под ноги, груженная полными пакетами. Её руки напряжены под весом сумок, спина ссутулена, а губы что-то тихонько шепчут себе под нос. Ну точно, ненормальная!

Знаю, что мне нет никакого дела до нее и нужно просто проехать мимо, но я отчего-то медлю, а потом и вовсе останавливаю своего Камара. Она не замечает меня и проходит мимо. Отстегиваюсь, выхожу из машины и догоняю девушку, выхватывая у нее из одной руки пакеты. Что, черт возьми, она туда наложила?

— Что…Что происходит? — оглядывается с испуганными глазами. — Ааа, это вы?

— Ага. Остальные сумки давай.

— Зачем?

Аррр, что ж сложно так?

— Подвезу, говорю, тебя, — терпение — не мой конек, я быстро закипаю и уже жалею, что остановился.

Но к моему огромному удивлению, мегера не сопротивляется и с радостью впаривает мне свои баулы.

— Вот, оказывается, куда пропадает сваленный дикий камень возле беседки, — выворачиваю руль в сторону центральной дороги.

— Что, простите? Я не понимаю, — озадаченно смотрит на меня своими колдовскими зелеными глазами, пристегивая ремень безопасности.

— Сумки, говорю, неподъемные.

— Ааа, да, подворовываю у вас, — парирует она.

— Куда? В детский сад?

— Конечно, — устало вздыхает и прикрывает глаза.

Сейчас, когда ее глаза закрыты, когда ее несносный рот молчит, а тело максимально расслаблено, она выглядит юной и беззащитной. Маленькой большой женщиной. Я рассматриваю ее лицо, на котором веснушек стало больше, ее подрагивающие ресницы, маленькую, едва заметную родинку над губой, аккуратный прямой нос и бледные губы. На девчонке, кроме туши на ресницах, нет никакой косметики, а на ногтях ее рук, удерживающих тот самый рюкзак с нашей первой встречи, бесцветный лак. Голые острые коленки крепко сведены вместе, а серое плотное платье слегка задралось. В ней нет ничего особенного, говорю я себе, она совершенно не соблазнительна и не в моем вкусе, но этот открывшийся моему взгляду небольшой участок светлой кожи на бедре, действует на меня, как красная тряпка на быка. А еще, мне до безумия хочется дотронуться до ее волос, пропустить их сквозь пальцы, проверить, на сколько они мягкие и шелковистые. Кручу головой, пытаясь стряхнуть с себя накативший дурманный морок.

— И как? — вдруг говорит девчонка, уставившись на меня одним глазом.

Поднимаю вопросительно бровь.

— Ну вы смотрели. Вернее, рассматривали меня, — ее открытые оба глаза блестят игривостью. Она, что, флиртует со мной? Да быть такого не может.

— Я проверял дыхание. Слишком долго длилось твое молчание.

— Значит, переживали за меня? — вот опять. Это она так заигрывает?

— С чего бы? Думаю, у тебя есть тот, кто должен это делать.

— Вы хотите узнать, замужем я или нет? — она прищуривается, а на лице играет ухмылка. Ей идет эта игривость: румяные щеки, блеск в глазах, милые морщинки, появляющиеся вместе с улыбкой.

— Мне не нужно узнавать, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что мужа у тебя нет, — смотрю на нее и растягиваю губы в злорадной ухмылке. — И отсутствие кольца на пальце тут не причем.

Она молчит и выжидательно смотрит на меня, мысленно требуя продолжения.

— Я думаю, вряд ли найдется на свете такой несчастный, который смог бы тебя вытерпеть.

Она ничего не отвечает, лишь обиженно задирает подбородок и отворачивается к окну. Закусываю губу, чтобы не заржать. Сейчас она похожа на маленького огорченного ребенка, которого хочется пожалеть. До сих пор не понимаю, как она работает с людьми. Ее место в детском саду- лепить с малышней птичек из пластилина.

* * *

Мы подъезжаем к знакомому мне адресу, и девчонка резво выскакивает из машины, оставляя свои пожитки на заднем сидении. То есть она уверенна, что я повезу их дальше. Ухмыляюсь. То ее под угрозой расстрела в машину не затащишь, то избавиться не можешь.

Первым выходит голубоглазый, вернее не выходит, а выпрыгивает и несется в сторону машины. Я невольно улыбаюсь, этот парень мне определенно нравится.

Выхожу из машины, когда голубоглазый подбегает, и протягиваю ему руку, приветствую.

— Привет, Шумахер!

— Привет, Макс! Привет Бамблби! — улыбается во все свои молочные.

— Что ты там сказал? Бам…кто?

— Бамблби! Ты что, не смотрел Трансформеров? — удивляется пацан, будто я сказал, что Земля- плоская.

Я смотрю на подошедшую к нам девчонку и пытаюсь найти в ней поддержку. Она закатывает глаза и улыбается.

— Бамблби — это герой фильма про роботов, — пздц, помогла, блть, аж стало сразу все понятно.

— Да, мой любимый автобот! — воодушевленно рассказывает пацан.

— Окей, дружище, я понял, а мой Камар — то тут причем? — делаю вид, что понял.

— Бамблби превращался в точно такого же Сhevrolet Camaro. Это, — указывает на мою машину, при этом закатывая глаза, будто это всем известный факт, как дважды-два-четыре, — прототип Бамблби.

Я ничего не понял, но раз режиссёры выбрали для фильма эту модель, значит у меня хороший вкус.

Перекладываю сумки в багажник, освобождая задние кресла. Пацан ловко запрыгивает назад, а его мамаша, к моему удивлению, садится на переднее пассажирское.

Останавливаю машину возле старой панельной девятиэтажки и выхожу вместе со всеми. Беру неподъемные пакеты, а девчонка непонимающе смотрит на меня. Она думает, что я позволю ей тащить эти гири? Я не благородный рыцарь, но и не последняя сволочь. Хотя я сволочь, но и не последняя.

— Я донесу.

— Спасибо, но не стОит.

— А я не спрашивал.

— Пошли, Макс, — тянет меня за собой мальчонка. Никитос все-таки умнее своей бестолковой мамаши. — Пока Бамблби!

Мы с парнишкой идем впереди, а вредина плетется за нами сзади.

Когда мы заходим в подъезд, я мысленно готовлюсь увидеть и прочувствовать все прелести старых панелек: невыносимый смрад от мусоропровода, старые разбитые окна, обвисшие почтовые ящики, окурки, грязь, обоссаные углы и лифт-«привет клаустрофобам». Но каково мое изумление, когда я вижу цветы в горшках на окнах и чистые выкрашенные стены.

— А вы, должно быть, ожидали алкашей с наркоманами увидеть? — слово читает мои мысли, спрашивает девчонка.

— Честно, да.

Девчонка пожимает плечами и поднимается на второй этаж, копошится в сумке, ищет ключи.

Первым запрыгивает в квартиру Шумахер, а его мамаша придерживает дверь, пропуская следом меня. В прихожей тесно и нам втроем крайне сложно разойтись, не задев друг друга. Я ставлю пакеты на пол и поворачиваюсь лицом к выходу, но сталкиваюсь в дверях с рыжей ведьмой, которая смотрит на меня своими изумрудами. Она намного ниже меня и едва ли достает до плеч. Мы стоим очень близко к друг другу, и я отчетливо слышу ее учащенное дыхание, или это мое?

Меня волнует. Волнует ее запах, так упоительно наполняющий мои легкие ароматом магнолии, сладкой ванили и медовыми яблоками. Он, несомненно, подходит к ее солнечным пшеничным волосам, зеленым глазам и янтарным веснушкам. Я опять чувствую дикую потребность прикоснуться к ее волосам и втянуть в себя их запах: чувственный, обволакивающий, женственный. Меня волнуют ее бледные, слегка потрескавшиеся губы, по которым хочется провести языком, увлажняя и наполняя живительной влагой.

— Макс, а ты с нами поужинаешь? — меня выдергивает из мира фантазий и бросает сюда, в эту тесную квартирку, где живут двое и где мне совершенно не место.

18

Саша

Этот неловкий момент.

И ты, вроде понимаешь, что по правилам приличия, должна пригласить пройти в квартиру, предложить чай или кофе, но вы — не друзья, и даже не знакомые, вы — ненавидящие друг друга люди. Но как же неловко, Господи.

— Маам, — дергает меня за рукав Никитка, — Макс же останется с нами покушать?

— Эмм… Я не знаю…Ему, наверное, нужно торопиться и …. — смотрю на этого огромного обезьяна в надежде, что он попрощается и покинет наш с сыном дом.

— Я останусь, — перебивает меня нахал и начинает разуваться.

— Урааа! — кричит Никитка и несется в комнату, а я стою, ошарашенно моргая глазами.

Останусь? В смысле? Как это? Нет, нет, нет!

Я хочу возразить, но этот наглец хватает с пола сумки и направляется в сторону кухни. Откуда он знает, где здесь кухня? Следую за ним, и когда мы остаемся на кухне одни, прикрываю дверь.

— Если ты…вы согласились, чтобы не обидеть Никиту, то вовсе не обязательно нарушать твои…ва….

— А че на ужин? С утра ниче не ел, — вот так просто, да?

— Тушеное мясо с рисом, — зачем-то говорю я. Господи, Жукова, очнись, ты и правда собралась его кормить?

«Но он же ехал с работы, возможно голодный, но изменил своим планам и помог тебе с тяжелыми сумками», — подзуживает мой внутренний голос. Мне хочется крикнуть ему «Заткнись», но я не успеваю.

— Это типа плов? — спрашивает меня наглец.

— Это типа отдельно тушеного мяса и отдельно сваренного риса, — он что, никогда не ел обычную человеческую еду? Какими же деликатесами баловала их повариха?

— Годится, — лениво бросает Филатов, будто делает мне огромное одолжение. Неужели его Высочество Заносчивая Задница снизойдет до нас смертных и отведает нашу мирскую пищу?

Дверь резко открывается и в кухню влетает Никитка.

— Макс, пойдем, я покажу тебе, кто такие Трансформеры, — сын утягивает нашего непрошенного гостя в комнату, а я остаюсь одна, в полном непонимании и смятении.

У меня очень странные и незнакомые мне до сих пор ощущения. Я здесь, на своей кухне, все, как обычно, за исключением того, что я знаю, сейчас там, в комнате, мой сын не один. Там мужчина. И это не мой отец, это не Леон с Агатой, редко, но захаживающие ко мне, там Мужчина. Чужой и не мой. Не близкий и не знакомый, но отчего-то волнующий до вспотевших ладошек. Я совершаю привычный порядок действий: мою овощи, нарезаю салат, подогреваю кастрюли с едой. Но зачем-то я достаю салатник вместо привычной глубокой суповой тарелки, аккуратно нарезаю треугольничками хлеб, расставляю тарелки маминого сервиза. Я собираюсь произвести впечатление на вот этого наглеца с дьявольскими ямочками? Брось, Жукова, он даже не заметит твоих сервизных тарелок. «Я просто проявляю гостеприимство», — уверяю себя.

Смотрю на стол: три тарелки, три вилки. Это так непривычно и странно, будто твой прежний, сложившийся годами уклад, вмиг без твоего разрешения изменили, вторглись на твою личную территорию, а как с этим существовать не объяснили.

Я стою в дверном проеме нашей единственной комнаты и вижу картину, поражающую меня точно в сердце. Сейчас смесь из моих чувств подобна ядерному взрыву: эти двое сидят на ковре, бок о бок, смотрят пресловутых Трансформеров, Никитка что-то объясняет, а мерзавец кивает ему в ответ. Мужская идиллия. В носу начинает щипать, а глаза увлажняться. Я не должна проникаться и придумывать себе того, что нет, поэтому сдерживаю себя, крепко зажмурившись, и ухожу обратно на кухню.

Так, наверное, выглядит обычная среднестатистическая семья? Уютный дом, заботливая жена, накрывающая стол к ужину, счастливый ребенок и любящий муж и папа. Только мы не семья, а мужчина, находящийся в моей квартире, ненавидит меня так же, как и я его.

— Ужин готов! — кричу из кухни, развязывая фартук. Я не успела переодеться, собрала только волосы в высокую гульку на голове.

Они заходят вместе и на кухне тотчас становится слишком тесно. Какой же он все-таки высокий, а эти широкие плечи…чем же они так натренированы? Академической греблей?

Никитка садится на свое привычное место, а я замечаю, что наглец уселся на мое. Ладно. «Гостеприимство. Гостеприимство», — как мантру повторяю я.

Мне не стыдно за свою еду, и я уверенна, что получилось вкусно. За те годы, что мы прожили здесь с мамой, она поднатаскала меня в этом.

— Приятного аппетита! — желаю всем сидящим за столом.

— И тебе, мам!

Наглец замер с вилкой в руке и молчит. Я не могу считать его эмоции, но выражение такое, будто он в первый раз слышит подобное и не знает, что нужно ответить.

— Спасибо, — опускает глаза в тарелку. — И вам.

Максим некоторое время разглядывает содержимое своей тарелки, не решаясь пробовать. Потом переводит взгляд на меня, прищуривается и пытается что-то прочесть в моем лице.

— Надеюсь, я выживу?

Что? Да за кого он меня принимает? Хотя…

— Позже узнаем! — пожимаю плечами и берусь за свою вилку.

Наглец посылает мне ответную улыбку, полную страдания и страха, но подцепляет кусочек мясо и отправляет себе в рот.

Никита ковыряет вилкой рис, а Мистер «Дьявольские ямочки» с аппетитом уплетает мясо. Его тарелка уже наполовину пуста, что не скажешь о моей. Мне не лезет кусок в горло. Всё это слишком для меня: мужчина, ужинающий на моей кухне, его близость, так всполохнувшая мое собственное тело, сын, который смотрит с восхищением чуть ли в рот этому мужчине.

— А можно мне еще отдельно тушеное мясо и отдельно сваренный рис? — смотрю на пустую тарелку наглеца и понимаю, что он не наелся. Вот это здоровый мужской аппетит.

— К-конечно, — подрываюсь к кастрюлям и выгребаю остатки еды. — Вот, Никита, смотри, как должны питаться настоящие мужчины!

Это я сейчас так сказала? Не хватало еще, чтобы этот осел решил, что я считаю его «настоящим мужчиной». Ругаюсь на себя и со злостью шмякаю уже слипшийся рис в тарелку наглецу.

На его лице улыбка, ему весело. Ставлю перед ним тарелку и сажусь на место.

— Спасибо, — не сводит с меня глаз. Улыбается так пригаденько. — Значит «настоящий мужчина»?

И ведь знает, гад, что сейчас я не смогу ответить обратное, и пользуется этим.

— Конечно! Все спортсмены хорошо кушают, им нужны силы.

— Макс, ты тоже футболом занимаешься? — загораются глаза у сына.

— Нет, я пловец, — ах, вот оно что! Пловец. Как же я раньше не догадалась. — И твоя мама абсолютно права, правильное и хорошее питание-залог успеха. Так что ешь, иначе я твою порцию доем.

Никитка заорудовал вилкой так, как никогда ранее. Во так просто? Сколько я танцев с бубнами перетанцевала, сколько уговоров, спекуляций и шантажа конфетами и мультиками перепробовала, бесполезно.

— Мам, Макс, смотрите, я все съел! — гордо произносит сын, демонстрируя пустую тарелку!

Никитка встает, благодарит меня за ужин и очень близко подходит к нашему гостю.

— А ты посмотришь со мной еще Трансформеров? — шепчет сын на ухо мерзавцу так, будто их личный секрет.

Я напрягаюсь. Это выглядит настолько лично и сокровенно, что я чувствую себя здесь лишней и виноватой, что подслушала то, что сказано не для моих ушей.

Мужчина с потрясающими ямочками выглядит растерянным, его взгляд мечется от тарелки ко мне. Неужели Мистер «Мне на всех и на все пофиг» нервничает? Боится отказать ребенку или боится меня, что не разрешу и выгоню?

Я пожимаю плечами и даю права выбора ему, и тогда наглец едва заметно кивает головой.

— Спасибо, — все так же на ухо шепчет ему Никитка и уносится в комнату, оставляя нас одних.

Наша кухня маленькая, но сейчас она сжалась до микроскопических размеров, где ясно ощущается напряжение. Воздух вокруг нас наэлектризован и мне становится трудно дышать. Рядом с этим мужчиной.

— Спасибо, — одновременно произносим мы.

Смотрю на сидящего рядом мужчину, а он на меня. Я не понимаю, что происходит, но меня штормит, как подростка. Не знаю, куда деть руки, хватаю салфетку и начинаю рвать ее на мелкие кусочки. Кажется, мне самой нужен психолог, сейчас, вот в эту самую секунду, потому что то, что происходит со мной сейчас, необъяснимо.

Мерзавец наблюдает за салфеткой, чему-то своему ухмыляясь.

— Спасибо за ужин.

— Спасибо за сына, — черт, неоднозначно прозвучало, и я спешу себя поправить. — Ну в смысле, что убедил Никиту поесть. У нас с этим небольшие проблемы. Еще с младенчества.

Господи, Жукова, что ты несешь? Зачем ты это рассказываешь, ведь ему нет до этого никакого дела.

— Прости, не знаю, зачем я это тебе…вам… — кажется, я схожу с ума, а мой диплом психолога сгорает от стыда.

Мой поток несуразного бреда прерывает мелодия моего мобильника. Где-то из прихожей разносится трель, и я прошу Никитку принести мне его.

Сын прибегает на кухню, держа в одной руке мой телефон, а в другой….книгу.

— Мам, а это что?

Мой телефон разрывается, а на экране высвечивается имя Георгия Артуровича, и мне нужно срочно ответить, потому что просто так вне работы и тем более вечером Манукян звонить не будет.

— На работе подарили, — первое, что приходит в голову, бросаю я и выбегаю из кухни.

В принципе, я не соврала, книгу мне Даня подарил во время нашей с ним работы, но почему-то чувствую себя лгуньей.

Георгий Артурович сообщает, что после обеда, в то время, когда я была у Филатовых, у моей «пациентки», которая лежит у нас в стационаре на реабилитации, случилась паническая атака. Дежурный психотерапевт назначил женщине феназепам, от чего она вскоре уснула. Меня это крайне удивило и огорчило, потому что сегодняшним утром мы с ней встречались и ее эмоциональное состояние было стабильно. Женщина даже пыталась шутить.

В то время, как Георгий Артурович просит меня отнестись со всей внимательностью к «пациентке», из прихожей доносится громкий удар, от чего чуть не роняю телефон. Я выбегаю из комнаты, попутно прощаясь с начальством, и натыкаюсь на стоящего в прихожей Никитку.

— Что случилось? — обращаюсь к сыну. — Откуда грохот?

— Макс ушел.

— Как ушел?

— Не знаю. Просто встал и ушел, — обиженно надул губки Никитка. — Он обещал досмотреть Трансформеров со мной.

— Просто взял и ушел? Ничего не сказав? — я непонимающе смотрю на сына.

Что могло произойти за пять минут моего отсутствия, чтобы человек, не попрощавшись, выскочил из квартиры, хлопнув при этом дверью?

Никитка понуро пожимает плечами, разворачивается и уходит в комнату.

Захожу на кухню, книга лежит на стуле, в раковине — одна тарелка с вилкой, а на столе моя с нетронутым ужином и пустая Никиткина. Будто тут и не было никого. Только запах цитруса и древесных переливов говорит о том, что мне не показалось. Он здесь был…Мужчина…

19

Максим

Ударяю кулаком по почтовым ящикам на первом этаже. Мне срочно нужно выплеснуть свою разрушительную энергию, пока я не разнес все к чертовой матери.

Я не собираюсь сейчас садиться за руль, поэтому устраиваюсь на лавочке детской площадки, прикуриваю сигарету. Достаю телефон, набираю Андрюху и предупреждаю, что собираюсь подъехать к нему в бассейн. Остудить мозги и пыл мне сейчас крайне необходимо.

Когда девчонка убежала с телефоном из кухни, мы остались с пацаном вдвоем. В руке он держал книгу, которая заинтересовала меня ни сколько ее содержанием, сколько до боли знакомым блинтовым штампом. Такой штамп использует только единственная мастерская, выпускающая коллекционные издания в эксклюзивном оформлении, и эта студия мне хорошо известна. Ее основатель, Вяземский, хороший знакомый моего отца. На мое шестнадцатилетие Адам Давидович подарил мне книгу ручной работы с точно таким же тиснением. Это достаточно дорогие издания, и чтобы приобрести такие коллекционные книги, нужно выложить круглую сумму.

«Джейн Эйр». Слезливый английский роман, но рыжей ведьме он подходит. Это определенно ее книга. Собираясь уже закрыть и вернуть пацану, случайно натыкаюсь на надпись, сделанную на обложке книги с внутренней стороны. Мне хорошо знаком этот почерк, витиеватый, крупный и размашистый.

С любовью и благодарностью,

Д.

Не сложно догадаться, кто подразумевается под буквой Д.

«На работе подарили», — соврала мерзавка.

Меня переполняет убийственный коктейль из эмоций. Курю на детской площадке уже третью сигарету подряд, а меня все никак не отпускает. Долбанный Ромео сначала пишет ей стишки, потом дарит подарки, что, мать вашу, происходит? Мой братец втюрился в свою мозгоправку?

Что ж, видимо ты прекрасный специалист, Александра Вячеславна, раз так качественно сумела промыть брату мозг и влезть туда же. Мне хочется зааплодировать, но вместо этого я бросаю окурок в песочницу и иду к своему автомобилю.

«С любовью…».

Я не понимаю, на кого сейчас злюсь больше: то ли на брата с его «любовью», то ли на нее, так искусно умеющую притворятся и добиваться своего, то ли на себя, потому что мне не все равно. Мне, вашу мать, отчего-то не все равно.

Мне не должно быть никакого дела до нее, до него и до их отношений. Мне на всех плевать. Но зачем-то я втапливаю педаль газа в пол и сжимаю руль до побелевших костяшек.

Мне все равно…

Но мне, черт возьми, не все равно…

20

Саша

В этом году невероятная весна: таких продолжительных теплых дней я уже давно не помню.

Я разглядываю белые пушистые облака, плывущие по голубому небу. Теплый майский ветерок подгоняет незамысловатые фигурки облаков, а в воздухе витает запах цветущего ириса. Этот запах дарит ощущение гармонии, спокойствия и я прикрываю глаза, вдыхая сладкий, цветочный аромат.

Сегодняшнее занятие мы решили провести на свежем воздухе. Здесь, в беседке на заднем дворе, Данила описывает на бумаге свою весну, такую, какой он ее видит. Я же наслаждаюсь теплыми лучами солнца и свежей зеленью.

Для сегодняшнего чтения я приготовила книгу Анны Гавальда «Глоток свободы», но не просто так. Этот замечательный рассказ о семейных ценностях, маленьких радостях жизни и весенней любви должен помочь мне подготовить Даню к предстоящей пятнице. Хоть бы все получилось! Надеюсь, Полина Андреевна и Люба не подведут!

За десять минут до окончания занятий, Люба приносит нам мятный чай и настроение достигает своего максимума. В этом самом моменте прекрасно все: воздух, запах, теплый чай и смеющийся светловолосый парень. Он рассказывает смешной случай во время сплава на байдарках, пусть медленно, порой неразборчиво, но мы РАЗГОВАРИВАЕМ. И именно сейчас, когда я вижу его искреннюю счастливую улыбку, здоровый внешний вид и огромное стремление победить, я отчетливо понимаю, Даня готов. Готов продолжать жить.

Данила собирается меня проводить, но я прошу подождать немного, потому что хочу забрать свои оставленные вещи в комнате Данилы.

Аккуратно прикрываю за собой дверь в комнату Дани, когда мое внимание привлекает слегка приоткрывая дверь напротив. Комната Максима. Она всегда было наглухо закрыта, так же, как и ее хозяин.

Я медлю и кручу головой по сторонам, словно неопытный воришка. Меня будто невидимой силой притягивает подойти и широко открыть эту манящую неизвестность. Именно так я и делаю.

Границы нарушены. Я стою в Преисподней. По-другому не скажешь. Темные коричневые стены, плотные шоколадного цвета шторы, скрывающие дневной свет, массивная темная мебель и тяжелый пряный запах. Запах мужчины.

Прохожу в глубь комнаты и провожу рукой по темно-коричневому глянцевому комоду. Останавливаюсь у книжного шкафа. Открываю стеклянные дверцы. Здесь столько собраний сочинений, авторских сборников и редких изданий, что мои глаза начинают разбегаться в разные стороны, пытаясь узнать знакомые фамилии и зрительно сфотографировать авторов и названия книг. Вожу взглядом по корешкам аккуратно расставленных книг и вынимаю первую попавшуюся. Это Д.Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи». Интересно, все эти книги здесь находятся в качестве интерьера, или Мистер «Дьявольские ямочки» действительно любитель чтения. Почему-то я уверенна, что второе.

Обхожу деревянный стол, на котором абсолютно пусто, и рядом стоящее кресло, с наброшенной на спинку кожаной курткой. Мне хочется взять ее в руки и вдохнуть этот мужской запах, но я одергиваю себя и лишь мимолетно дотрагиваюсь подушечками своих пальцев. Ни одной фотографии, картины или грамоты, абсолютно голые стены. Строго, грубо, по-мужски скупо…Комната полностью соответствует своему хозяину.

Кровать не заправлена. Одеяло сбито в ноги, а на подушке, будто слепок, остался глубокий смятый след. Беру ее в руки и не могу, да и не хочу сдерживать себя в нетерпимом порыве крепко закрыть глаза и глубоко вдохнуть этот терпкий запах цитруса и древесных переливов, который еще некоторое время оставался тогда в моей кухне.

— Сюрприз?!

Я вздрагиваю и подскакиваю с кровати, как с электрического стула. Максим. Здесь. Стоит прямо передо мной. С обнаженным торсом, лишь прикрытый полотенцем на бедрах. Мой взгляд мечется от лица, ниже и обратно к лицу. Я не знаю, что отображено сейчас на моем, но этот чертов искуситель смотрит мне в глаза и ухмыляется своими бесовскими ямочками.

— Что ты здесь делаешь?

Действительно, что я здесь делаю? Мои шестеренки начинают активно работать, но я не могу ничего вразумительного придумать.

— Перепутала комнаты? — щурится и медленно, словно тигр во время охоты, наступает на меня. — Так комната ангелочка напротив, а здесь темное царство.

Мне страшно. Правда страшно. Чувствую себя той самой жертвой перед опасным и хищным тигром. Я пячусь назад, но упираюсь ногами в кровать и в этот момент наглец толкает меня на нее, а сам всем своим мощным телом наваливается сверху. Я тону. Тону в его запахе, проникающим в каждую клеточку моего тела и души, тону в ощущениях, дарящих разгоряченным крепким телом, тону в его глазах, янтарных, глубоких, тягучих, как древесная смола. И мне мало. Мне мало всего этого. Я хочу больше и поэтому прикрываю глаза. И жду. Жду прикосновения его губ, горячих, настойчивых, грубых. Но вместо этого чувствую, как он проводит носом по моей щеке и вдыхает. Дышит. Рвано, горячо, часто. А потом его рука трогает мои волосы, всего одну прядку, пропускает между пальцами, слегка поглаживая, и снова вдыхает. Дышит. Глубоко, обжигающе, оглушающе.

Мое тело дрожит, я вся словно оголенный провод, наэлектризована.

— Боишься? — спрашивает шепотом, обжигая дыханием мое лицо.

— Боюсь.

Еще как боюсь. Тебя боюсь, своей реакции на тебя боюсь, тела своего боюсь, которое отказывается меня слушать и отзывается на грубые прикосновения.

— Правильно.

Я не успеваю ничего понять, как меня резко выдергивают из водоворота смешанных ощущений, поднимая с кровати. Мои ноги еле меня выдерживают, а сама я будто канатоходец, теряющий равновесие и опору.

— Проваливай. Сеансы психотерапии проходят напротив.

Наглец сдергивает с себя полотенце, а я срываюсь с пылающими щеками и рвущимися наружу слезами и бегу, не оглядываясь.

* * *

Ну какая же я идиотка! Как же стыдно. Ругаю себя всю дорогу до дома. Нормально с Данилом не смогла попрощаться, выскочила, как ошпаренная. Вот черт меня дернул открыть эту злосчастную дверь? Твоя любопытство, Саша, тебя погубит. Чувствую себя сталкером. Теперь этому мерзавцу будет казаться, что я намеренно его караулю, выжидаю, навязываюсь. А он? Почему он так груб со мной? Сначала сбежал из моей квартиры, ничего не сказав, а сегодня прогнал, как какую-то надоедливую фанатку. Мне начало казаться, что в последнее время наше общение свелось к более-менее нейтральному положению, без взаимных ядовитых нападок. «Проваливай», — до сих пор звучит в моей голове, как сигнал, держаться как можно дальше от этого хама с дьявольскими ямочками.

Я очень надеюсь, что в пятницу все получится и наши занятия с Даней можно подводить к концу. Моя работа, как психолога, успешно проделана, остается дело за реабилитологами, лечащим неврологом и желанием Данилы продолжать бороться, которое, к счастью, у него сейчас стабильно растет.

Мне не хочется больше приезжать в дом Филатовых и встречаться с наглой физиономией Максима. Не хочу чувствовать то, что не должна чувствовать рядом с ним. Не хочу краснеть, не хочу терять рассудок и становится расплавленной карамелью. Я просто хочу пережить эту пятницу и вернуть свою устоявшуюся годами зону комфорта.

21

Саша

Я очень волнуюсь и моя собственная дыхательная гимнастика, которую я так рьяно пропагандирую своим «пациентам», со мной не работает. Вчера вечером мы созванивались с матерью Филатова и она подтвердила, что все готово. По голосу я поняла, что женщина безумно нервничает, но это приятное и будоражащее волнение.

Я заранее обговорила свой план с Георгием Артуровичем и лечащим неврологом Филатова, получила рекомендации и одобрение. Не хотелось экспериментировать без утверждения начальства, ведь то, что я планирую, может проявиться в двух совершенно разных стезях. Мы либо растеряем все то, что удалось собрать по маленьким крупинкам, либо приобретем гораздо больше.

К Филатовым я приехала за час раньше, чем обычно для того, чтобы подготовиться к празднику. Да, я надеюсь, что это будет праздник!

Данила в комнате и не знает о моем здесь присутствии.

В той самой беседке, где мы прошлый раз занимались, практически все готово. Я улыбаюсь Любе, когда она с особым трепетом заканчивает расставлять чашки с блюдцами. Стол просто ломится от огромного количества десертов, пирогов, выпечки и фруктов. Сколько же времени невероятная Люба потратила на приготовление всего этого лакомства?

Мы натянули распечатанные гирлянды-плакаты вроде «Данила, с возвращением!», «Данила, мы тебя любим!», а Полина Андреевна по периметру всей беседки расставила цветы. Как же красиво! И главное, сама погода будто благоволит этому потрясающему майскому дню, радуя нас теплой, солнечной погодой.

Я стараюсь не думать, что возможно где-то в доме находится чудовище, рядом с которым я не узнаю себя. Сейчас мне нужна ясная голова. Поэтому я по максимуму загружаю себя подготовкой к празднику.

Остается совсем мало времени, и я пытаюсь настроить Никиткину портативную колонку, которую сын мне любезно одолжил.

— Добрый день! — подпрыгиваю на месте и прикладываю руку к груди. — Простите, ради Бога! Мы не хотели вас напугать.

А вот и первые гости. Здороваюсь с двумя симпатичными парнями, примерно такого же возраста, как Данила.

— Вы, наверное, Александра? Полина Андреевна нам рассказывала про вас.

— Да, это я! — улыбаюсь молодым людям, приглашая внутрь беседки. — Располагайтесь. А вы…

— Андрей и Михаил! — продолжают за меня ребята. Они два родных брата, однокурсники Данилы. — Спасибо, Вам. Большое спасибо.

Я ошарашена и удивлена.

— За что?

— За это, — обводит рукой беседку парень, кажется Михаил. — За Даню.

Мне очень неловко принимать похвалу, ведь мне не известно, как Филатов воспримет мою инициативу. Получается, я влезла без приглашения и спроса в его личные границы. То, что он раскрывается со мной наедине, совсем не говорит о том, что так будет и с другими.

Постепенно беседка начинает наполняться людьми. Я некоторых узнаю по фотографиям из комнаты Дани, но большинство мне не знакомы. Молодые люди непринуждённо общаются между собой, шутят, смеются, а я поглядываю на часы. Скоро мама Дани должна привезти его сюда.

* * *

Я обращаю на себя внимание присутствующих и прошу установить тишину.

Полина Андреевна написала мне сообщение, что они в пути к беседке. Мы договорились, что она завяжет Даниле глаза, ссылаясь на то, что об этом попросила я для нашего занятия.

Мы все видим Данилу и Полину Андреевну, женщина улыбается, а вот Даня предельно серьезен.

Мои ладони вспотели, а сердце делает кульбит и скачет, словно гончая лошадь.

Я кивком головы показываю Полине Андреевне, что можно снимать повязку. Мне кажется, нервы натянуты сейчас у всех, потому что то напряжение, которое ощущается воздухе настолько сильное, что я ощущаю, как пульсирует кровь в венах.

Данила щурится. Яркое солнце и темная повязка сделали свое дело, лишая парня на несколько секунд зрения. Он прикрывает глаза рукой у лба, делая ее козырьком, и замирает. Кажется, невыносимо долго рассматривает каждого. Даже фоновая музыка не спасает от напряженной тишины и ожидания.

Данила обводит лица каждого, на ком-то задерживаясь чуть дольше, на ком-то меньше. Выражение его лица настолько выдержанное и ровное, что я начинаю волноваться. Ни одной эмоции, ни одной мимической подсказки. Обычно я легко считываю настроение Дани, его глаза всегда разговаривают со мной. Но сегодня в них тишина. Тишина до тех пор, пока не начинает катиться одинокая, едва-заметная слеза, а губы трогает робкая искренняя улыбка. И всё. И большего не надо, чтобы кинуться обнимать, целовать, кричать, смеяться и плакать. Я облегченно выдыхаю, глядя на то, как парни обнимаются, обмениваются рукопожатиями и дружескими похлопываниями по спине, а девушки ревут, целуют и вытирают от слез мокрые щеки.

Молодые люди обступили Даню и каждый старается что-то рассказать, дотронуться, прикоснуться. Общее возбуждение, громкие голоса, смех и музыка создают необыкновенную атмосферу праздника. Определенно, праздника!

Я смотрю на маму Дани, на милую женщину, которая стоит неподалеку и плачет. От счастья. Перевожу взгляд на Даню, он оживленно жестикулирует и старается говорить, не пытаясь скрыть или спрятать свои недостатки. Без стеснения, страха быть непонятым или высмеянным. Он живой, сейчас он живой. Я смотрю на лица людей, полные обожания, радости, у кого-то удивления и восторга, у кого-то поощрения и благодарности, но ни у кого я не вижу жалости, наигранного сочувствия и лицемерия. Праздник! Сегодня определенно праздник!

* * *

Музыка ненавязчиво играет, но ее практически не слышно. Шумные, возбужденные голоса и звонкий смех девушек заглушают мелодию. Рассматриваю окружающих, пребывая в невероятном, расслабленном состоянии: кто-то пьет чай, кто-то разбился на небольшие группы и разговаривает, кто-то делает селфи с виновником торжества, кто-то курит недалеко от беседки. Я не сразу распознаю, что меня кто-то зовет, но когда четко улавливаю свое имя, нахожу источник, зовущий меня- это Даня. Он машет мне рукой, подзывая к себе, и широко улыбается. Мне так тепло от его искренней улыбки, что я не в силах сдержать свою.

Подхожу к Даниле и встаю рядом. Филатов просит невысокую девушку выключить колонку, но при этом не отпускает мой взгляд.

— Друзья, прошу внимания, — громко, стараясь четко выговорить каждую букву, произносит Данила.

Шум моментально стихает и все внимание окружающих обращено к нам.

— Мне сложно пока говорить, но буду стараться, — последнее слово и вовсе вызвало затруднение у парня. — Мама, Люба, подойдите ближе, — машет им Данила.

Я стою рядом и понимаю, что что-то сейчас произойдет, но не понимаю, что именно. Волна беспокойства накатывает внезапно, оставляя после себя рой мурашек. Мне не очень комфортно среди этого излишнего внимания, но улыбку стараюсь держать.

— Друзья, — Данила замолкает и обводит взглядом каждого. — Спасибо, что пришли, это бесценно для меня. Хочу у каждого из вас попросить извинения, что когда-то так опрометчиво оттолкнул, возможно обидел или ранил. Простите.

Лица присутствующих трогает сожаление и печаль. Парни ободряюще улыбаются и кивают, а девчонки не сдерживают слезы. В который раз. Мне тоже становится грустно. Столько безвозвратно потерянного времени, столько нерассказанных новостей, столько потраченных нерв, столько неполученных счастливых мгновений и эмоций.

— Но сейчас я хочу по-бла-го-да-рить, — по слогам продолжает Филатов, — одну хрупкую, но такую сильную девушку. Саша, — Данила протягивает мне руку, а я машинально вкладываю в нее свою.

Он всем корпусом разворачивается ко мне и теперь смотрит только на меня. Мы держимся за руки, а внутри меня бушует ураган эмоций: волнение, восхищение, страх, радость, смущение.

— Саша. Сначала ты была для меня просто «врачом», — Данила смазано улыбается, но потом возвращает серьезность интонации, — потом стала для меня стимулом, затем другом.

Мне безумно приятно слышать от Данилы все эти слова, потому что подобное чувствую и я.

— Но в один момент я понял, что ты гораздо больше, чем просто друг. Ты-мое спасение, живительный глоток, подаривший силы и вернувший к жизни. Мы сделали это вместе, — Данила в этот момент берет меня за вторую руку и крепко сжимает, — я я хочу спросить, дальше мы вместе?

Мне кажется, я сейчас упаду.

Голова кружится, а улыбка медленно сползает с моего лица. Чувствую, как становятся ватными ноги, а мои руки — холодными и влажными. Я смотрю на парня, который преданно смотрит на меня. Его глаза мерцают, они теплые, как летнее озеро, в них теплится ожидание и надежда.

Вокруг нас полно народу, которые тоже чего ждут. Вот только чего? «Дальше мы вместе» …Что это значит? Я ничего не понимаю. Мне нужно что-то сказать, но я не могу подобрать ни одного слова, потому что я вообще не знаю, что нужно говорить.

— Данила…я…Боже… — аккуратно забираю правую руку и устало провожу по лицу. Мне хочется спрятать лицо в ладони и ничего не ощущать. А когда открыть — остаться одной и не помнить ничего. — Мы, безусловно, вместе, — вместо этого тихо говорю я.

Я совершенно не знаю, что это значит. Но сейчас разбираться не место. Нам начинают хлопать, кто-то свистит, кто-то улюлюкает, но всем радостно. Почему они радуются? Данила подъезжает ближе ко мне и утыкается лбом мне в живот. От этого, казалось, безобидного действия, мне неловко и неприятно, а еще я чувствую, что так неправильно. Это первый раз, когда я ощущаю дискомфорт рядом с Данилой. Мне приходится улыбаться, вымученно, неискренне и бездушно.

22

Максим

Чертовски раскалывается голова. Я опять накосячил на работе, за что и получил отцовских люлей.

Захожу на кухню и вижу суетящуюся Любаню. Она носится как оглашенная от холодильника к столу, при этом лицо такое довольное, будто ей дали отпуск, в котором она не была, кажется, уже несколько лет.

Оглядываю кухню, которая находится в таком беспорядке, что не верю своим глазам: стол завален продуктами, в раковине полно грязной посуды, на столешнице обрезки фруктов и рассыпанная мука. Может и правда отец сжалился и подарил Любане отпуск, отчего она решила наготовить нам на каждый день своего отпуска?

— Любаааня, привет! — зову ее, наливая в стакан воды.

Мне кажется, она меня не слышит и не видит, находясь в своих мыслях. Тогда ловлю ее в объятия на пути к раковине. Она вздрагивает и обращает на меня внимание.

— Святые угодники, — перекрещивается Любаша, — Максим! Напугал, окаянный.

— Я тебя звал, но ты где — то витаешь. Что случилось?

В тот момент, когда я задаю свой вопрос, слышу музыку, которая доносится в приоткрытую форточку. Я подхожу к окну и зависаю.

— Что здесь происходит?

Любаня подходит и становится рядом со мной, вглядываясь в окно.

Задний двор усыпан людьми, половину которых мне хорошо знакомы. В беседке накрыт стол, играет музыка, расставлены цветы. Я вижу в этой толпе своего брата. Он сияет своей белоснежной улыбкой и фотографируется с девчонками.

— Этот дом давно не слышал столько смеха. Когда в последний раз здесь отмечали праздники? — я чувствую, что Любаша смотрит на меня и ждет моей реакции.

— Так это праздник? — я не поворачиваюсь к ней, шаря глазами по присутствующим.

— Конечно, Максим! Это наша Сашенька все организовала! Ну какая она все-таки умница.

Меня передергивает от этих слов.

«Наша Сашенька»…

И когда это она успела стать нашей?

Мой взгляд выдергивает среди толпы пшеничные распущенные волосы. Девушка одета в белую футболку и широкие джинсы. Она сидит за столом и пьет чай. Ее взгляд отрешенный и задумчивый, будто ее что-то тревожит. Она подносит чашку ко рту и делает глоток, совершенно механически, как робот, а ее мысли где-то далеко. О чем она сейчас думает? И почему не улыбается своей фирменной добродушной улыбкой?

К ней подъезжает брат и берет ее за руку. Она вспыхивает и возвращается в реальность, долго разглядывая их переплетенные пальцы, но так и не улыбается.

— Посмотри на свою мать, Максим. На Даню. Как они счастливы. Эта девочка вернула счастье в дом. Хоть бы у них все получилось, — Люба складывает руки на груди, ладонь к ладони.

— В смысле? — из всей ее восторженной бравады я цепляюсь лишь за последнюю фразу.

— Максим, ну ты правда ничего не видишь? У ребят же взаимная симпатия. А еще, — Любаня переходит на заговорщицкий шепот, будто собирается мне поведать тайну, — Даня предложил Александре быть вместе. И она согласилась. — Люба смущенно улыбается и вздыхает. — Эх, красивая пара.

Я стою и пытаюсь переварить услышанное, которое почему-то не вяжется с увиденным. Я вижу довольного брата, который похож на влюблённого придурка, и совершенно не фонтанирующую счастьем девчонку.

Не знаю, что со мной происходит, но мне хочется перевернуть стол, полный праздничной закуски, и разогнать нахрен всю собравшуюся толпу. В области солнечного сплетения неимоверно жжет, а руки сжимаются в кулаки. Я стискиваю челюсть и ударяю ладонью по навесному шкафу, отчего раскрываются дверцы.

Ненавижу ее. Все-таки добилась своего и охмурила брата. Стерва. Так какого черта плыла подо мной тогда в моей комнате, будучи в отношениях с моим братом? Сука. Мне же не могло показаться, как стучало ее сердце, когда я придавил своим телом. Как полыхали ее глаза, полные желания, как часто дышала, но не от страха, как она сказала, а от возбуждения и ожидания. Меня и самого в тот момент шарахнуло так, что искры из глаз брызнули. И, слава яйцам, сдержался. Как оказалось не зря. Ненавижу. Двуличная сука.

Хватаю ключи от Комара и вылетаю с этого праздника жизни, где мне нет места.

23

Саша

Мне хочется поскорее уйти. Последние полчаса я сижу как на иголках и не нахожу себе места. Но прежде, чем я покину порог этого дома, мне просто необходимо поговорить наедине с Даней. Распутать этот клубок недосказанности и недопонимания.

Я ищу глазами Филатова, но случайно натыкаюсь на девушку. Очень красивую. Высокую, стройную, с густой копной белокурых волос, которые собраны в хвост. Она такая яркая и модная, что не заметить ее сложно. И ее определенно не было с начала праздника. Она смотрит неморгающим взглядом, а руки крепко вцепились в ремешок стильной сумочки. Поворачиваю голову и вижу, что девушка смотрит на Данилу. В ее взгляде нет радости, любопытства от предвкушения встречи. В них щемящая тоска и адская боль…

Она стоит отдаленно и, кажется, не собирается подходить. Возможно, она даже не хочет, чтобы ее заметили.

Смотрю на Филатова, он так возбужденно что-то обсуждает с друзьями, что не замечает никого вокруг.

До определенного момента.

Их глаза встречаются. Его улыбка меркнет. А она прикрывает глаза и из-под опущенных ресниц начинают катиться слезы. Он не улыбается. И она тоже. Он не стремится ей на встречу. И она тоже. Он молчит, а она плачет. Но они понимают друг друга, разговаривая глазами.

Всего несколько минут. И она уходит…

Кто она? Почему не подошла, почему они даже не поздоровались? Единственное, в чем я уверенна, что они близки, и что им обоим безмерно больно.

После ее ухода, Данила больше не улыбается. Он опять замкнулся в себе, отвечая односложно, кратко и нервно, хоть и старается не показывать этого.

Я попросила Михаила помочь проводить гостей, ссылаясь на то, что Дане за один день достаточно эмоций. Все ребята понимающе засобирались и поочередно стали прощаться с Данилой. Он держится отстранённо, но пытается никого не обидеть и остаться предельно вежливым.

Когда в беседке мы остаемся одни, я придвигаюсь к парню ближе, но никак не решаюсь начать разговор. А сделать это нужно. Потому что мне бы не хочется, чтобы вся моя работа и Данины усилия пошли коту под хвост. Я даже в этот момент неимоверно злюсь на эту девушку, хоть и не знаю, кто она и что их связывает.

— Данила, ты здесь? — начинаю довольно грубо.

Я не собираюсь его щадить и жалеть.

— Да.

— Мне кажется нам есть, о чем поговорить.

Он кивает.

Смотрит вперед, не поворачивая ко мне головы.

— Кто она, Данила? — не вижу смысла ходить вокруг да около, спрашиваю прямо.

Знаю, что он понимает, о ком я, но отвечать не торопиться.

— Кто она? — повторяю уже с нажимом. — Даня, я не знаю, кто эта женщина и что вас связывает, или связывало, но после ее появления ты изменился, снова ушел в себя и замкнулся. Послушай, — беру его руку в свою, пытаясь обратить его внимание на себя, — мы столько времени, сил, нерв потратили, чтобы добиться такого результата, а ты собираешься одним махом обесценить наши с тобой труды? — он так и не поворачивается ко мне, смотрит прямо. — Это, как минимум, обидно. Даня, ты обижаешь меня. Мне…

— Мы собирались пожениться.

Я замолкаю, подбираюсь, боясь спугнуть этот момент откровений. Филатов держит мою руку, слегка поглаживая большим пальцем ладонь, но на меня по-прежнему не смотрит.

— Мы встречались два года до аварии, планировали будущее, — он говорит медленно, растягивая слова, справляясь с трудностями дефекта речи.

— Что случилось потом? — спрашиваю мягко, не тороплю, давая собраться с мыслями, потому что я, кажется, знаю, что случилось потом.

— Авария, — крепко сжимает глаза, будто проживает тот день снова. — Инвалидное кресло не входило в ее картинку о красивой и счастливой жизни.

Я понимаю, о чем он.

— Ты поэтому закрылся потом?

— Она стала приходить реже, а потом пропала окончательно. Когда я нуждался в ней, она предала меня, — его левая рука сжимает подлокотник кресла, а правая яростно сжимает мою. Сейчас он в эту силу вкладывает всю свою невыплаканную боль и обиду. — Мне не хотелось жить.

Теперь я понимаю, почему он отказывался от реабилитации, почему сложил руки и не боролся, оставляя нести себя течением вниз, по реке к обрыву.

Мне хочется его обнять, но я не могу проявить жалость. Я не должна его жалеть и поддаваться эмоциям. Ему сейчас нужно все его мужество и упорство, чтобы окончательно поправиться и вести вполне обычный образ жизни.

— Ты должен простить. И ее, и себя, — прошло много лет, и я вижу, что эта обида и боль, которые он так тщательно спрятал в укромных уголках души, снова обострились. С ее приходом зашитые плотными нитками раны закровоточили, загноились, запуская в теле процесс воспаления. — Не каждый может найти в себе силы принять сложившуюся ситуацию. Возможно, она испугалась, возможно давно жалеет о своем поступке, возможно несколько лет мучается и ночами просит у тебя прощения. Возможно, она наказала себя сильнее…Ты не можешь знать, как поступил бы ты…И я не могу знать, как поступила бы я….

— Я бы никогда не бросил ее и не отказался, я любил ее, — гневно прерывает меня Данила.

— Ты не можешь этого знать. Сейчас в тебе играет обида. Люди по своей натуре малодушны.

Он выдыхает, а потом долго и глубоко вдыхает, обращаясь к дыхательной гимнастике.

Мы сидим молча, оставляю ему самого себя, чтобы переварить и обдумать вышесказанное. Он уже может самостоятельно управлять эмоциями, пусть старается.

Куда больше меня беспокоит другое.

— Данила, я бы хотела расставить точки на i. Я не люблю недосказанности и недопонимания, и, кажется, с нами это и произошло, — парень смотрит прямо, открыто, расслаблено. — Даня, я больше не могу приходить к тебе домой.

Выражение парня мгновенно меняется, лоб хмурится, а на лице появляется тень непонимания.

— Я сделала все, что было в моих силах, как от специалиста. Теперь, все зависит только от тебя: ты либо останавливаешься, принимая и смиряясь с тем, что есть, либо продолжаешь трудиться, а я, бесспорно всегда буду рядом. Но, как друг, Даня.

О молчит. А потом говорит, то, от чего мои щеки начинают пылать.

— Ты тоже бросаешь меня? — невесело ухмыляется парень и отводит в сторону глаза.

— Что значит бросаешь? — вспыхиваю, как спичка, — я не отказываюсь от тебя, всегда готова помочь, провести с тобой время, ты можешь заглядывать ко мне на чай, когда будешь на реабилитации. Но занятия наши подошли к концу. Мы остаемся друзьями, Даня.

— Друзьями, — повторяет парень.

— А разве я давала повод считать иначе? — всматриваюсь в лицо, но Данила демонстративно не желает смотреть в мою сторону. Что за ребячество? — Данила? Я давала повод?

— Мне казалось, что мы больше, чем друзья.

— Несомненно. У меня особенное к тебе отношение. Но…

— Но ни как у девушки к нравящемуся ей парню, — продолжает за меня Данила, с досадой и горечью в словах.

— Ни как… — соглашаюсь с ним я. — Все, что я могу предложить — дружбу. И решать тебе, принимаешь ли ты ее или нет. А сейчас мне пора. Прости.

Мне действительно уже пора. А еще я хочу поскорее сбежать из этого дома, где атмосфера стала для меня одновременно давящей и тяжелой.

24

Саша

— Ну как дела? Как там твой подопытный? — спрашивает Агата, развалившись на мягком диване и поджав ноги под себя.

Закатываю глаза и делаю глоток прохладного белого вина. Вчера после обеда мне позвонила подруга и слезно умоляла встретиться. Ее муж укатил в командировку и все выходные ей придется коротать в одиночестве. Собственно, как и мне: дедушка с бабушкой забрали Никитку до воскресенья к себе в область.

— Ты о ком? — делаю вид, что не понимаю вопроса.

— Ой, вот не надо, а! Ты прекрасно понимаешь, — подругу не проведешь. Но мне почему-то сейчас совершенно не хочется о нем говорить.

— Ты была права, — обреченно вздыхаю. — Я ему нравлюсь, как девушка, и он хочет продолжить наше общение.

Я рассказывала подруге и о подарках Данилы, и о том, как ловила на себе его задумчивые взгляды, из чего Агата сделала вывод, что я ему нравлюсь. Я тогда отмахнулась от нее, потому что мне было удобно не замечать проявлений симпатии, хотя глубоко в душе я подспудно понимала это.

— А я говорила тебе, что он запал. Слушай свою еврейскую подругу! — Агата делает глоток вина и смешно морщится. — Парень прикован к креслу, но это совершенно не означает, что там, — подруга опускает голову и глазами указывает в область паха, — у него тоже полный паралич, — пожимает плечами и поджимает губы, пряча улыбку.

Я долго пытаюсь переварить полученную информацию, а потом не сдержавшись, начинаю хохотать так, что вино идет носом. Агата тоже смеется. Обожаю свою шальную подругу!

Агата-потрясающей души человек. Мы дружим со школы, поступили в один Университет, но на разные факультеты: я — на психологический, подруга- экономический. Если честно, я никогда не могла представить Агату, сидящей за отчетами, финансовыми сводками или экономическим анализом. Ее призвание делать этот мир красивым. Подруга переучилась, и сейчас является одним из лучших визажистов и гримером города. Она — фея красоты. Все ее клиентки — Богини, Красотки, Королевы. Подруга с легкостью внушит тебе, что ты — настоящий бриллиант, и ты поверишь в это.

— Ну а ты что? — отсмеявшись, подруга возвращается к неприятной мне теме.

— А что я? Всё, что могу предложить, это-дружбу.

Подруга фыркает и закатывает глаза.

— Сдалась ему твоя дружба. У мужика яйца кипят рядом с такой Богиней, а ты ему дружить предлагаешь, — да, Агата бывает чересчур прямолинейна, — он тебе совсем не нравится? Или дело в инвалидном кресле?

— Что? Нет, конечно! Если бы у меня были чувства, никакое кресло не помешало. Просто…. — замолкаю и опускаю глаза.

Просто в моей голове с некоторого времени упрямо засел образ совершенно другого мужчины: совершенно мне неподходящего, с колючим взглядом и бесячими ямочками на щеках. Этот образ как заноза с ядовитым наконечником, не вытравить, не вытащить, не обезвредить.

— Что? — выпытывает подруга, поймав меня с поличным.

— Ничего. Просто, как мужчину, я его не рассматриваю.

Хочу немедленно перевести тему, потому что воображение начинает усиленно подкидывать картинки: Максим на моей кухне, я на кровати Максима в его комнате, а мне это совершенно не нужно.

— Ну а вы? — переключаюсь на Агату и в воздухе повисает напряжение.

— Нет, — подруга качает головой и закусывает губу, мы обе понимаем, о чем я спрашиваю.

Это больная тема для Игнатовых и я глубоко сожалею, что так опрометчиво коснулась ее.

Вот уже около года они с мужем пытаются завести ребенка. Агата с Леоном поженились по окончании университета и уже четыре года живут в счастливом браке. Они оба здоровы, но при таком активном трудовом графике ее супруга, им сложно удается поймать «нужный момент». Агата очень переживает по этому поводу, но старается не показывать вида.

Долго рефлексировать — это не про подругу, поэтому она хлопает в ладоши и моментально превращается в прежнюю, игривую красотку.

— Так. Все. Хватит. Что мы как старые калоши? Мы молоды, красивы, муж в командировке, у тебя его вообще нет, поэтому предлагаю продолжить в «Галактике»! — Агата салютует фужером и опрокидывает в себя остатки вина.

«Галактика» — популярный бар в городе, но я там ни разу не была. А, собственно, по чему бы и нет?

Мы вскакиваем с дивана и несемся в гардеробную Агаты, там просто девочкин рай!

25

Макс

Сегодня суббота и я по обыкновению хочу напиться в хлам. Хочу, но не могу. Вернее, не дают. Вот этот рядом сидящий козлина, что следит и считает, словно коршун, сколько я в себя влил.

— Нахрена мы тогда сюда вообще приперлись? — бросаю на Андрюху свой самый суровый взгляд.

Этот довольный котяра развалился на диванчике и хитрыми глазами облизывает хорошенькую официантку, то и дело мельтешащую перед нами в своем ярком неоновом наряде, будто вспыхнувшая звездочка на ночном небе. Андрей не пьет, завтра везет своих ребят на соревнования, но друг умеет расслабляться и получать удовольствие без допинга, а вот я так не умею.

— Отдохнуть. Необязательно напиваться в свинью. Сегодня обещали развлекательную программу, вот и развлекайся, отдыхай, братишка, — он переводит глаза с молоденькой официантки на меня и моментально мрачнеет.

Да. Я умею одним своим видом испортить настроение. Но я никому не навязываю свою компанию, и, если вы еще здесь, терпите.

— Слушай, это тебе завтра работать, а у меня выходной. Ты можешь и дальше пускать слюни, а я хочу напиться, и ты мне в этом не помешаешь, — поднимаю руку и подзываю официанта.

Делаю заказ из нескольких шотов и незатейливой закуски.

Огромный стенд на входе призывно кричал, что сегодня в клубе намечается какая-то супер-вечеринка года. Мне по большей степени пофиг. Я не собираюсь следить за предстоящим шоу, и уж тем более в нем участвовать. А вот Андрюха любитель таких забав и всегда вперед паровоза бежит участвовать в конкурсах.

Бар забит под завязку. Встречаю много знакомых. Кто-то подходит, пожимает руку, кто-то кивает издалека.

Полуголые девицы, которые уже успели принять для храбрости, извиваются в эротичных танцах, а те, кто только пришел, толкаются у бара. Здесь хорошая музыка, и даже я, отпетый мудак, иногда ловлю себя за покачиванием головы в такт мелодии.

Персонал одет в неоновые отражающие костюмы, создавая мерцание звезд. Даже бармен выглядит как пришелец с другой галактики.

Музыка становится тише, а на небольшой сцене появляется какой-то чувак в зеленом парике. Этот гребаный водяной что-то втирает, отчего наблюдающая за ним толпа взрывается смехом, вон даже Андрюха ржет, точно конь. А у меня ощущение, что мы попали на утренник в детский сад, мне одному не смешно и как-то ровно. Водяной, он же оказывается ведущим, сообщает, что нас ожидает вечер конкурсов и невероятных подарков. Андрюха потирает ладони и подмигивает мне, предвкушая свое фееричное участие.

Водяной скрывается за сценой и танцпол вновь разрывает попсовая мелодия.

Хочется курить. Беру пачку сигарет и зажигалку, предлагаю Андрюхе, но друг отказывается. Ждет конкурсы. Усмехаюсь. Взрослый мужик. Смешно же.

Иду на выход.

На улице толпится народ. Мда, желающих поучаствовать в конкурсах, сегодня как никогда много. В зоне входного контроля, на специальной черте ожидает своей участи компания молодых ребят, вглядывающихся в камеру сверху. Всегда удивлялся, кто там, блть, сидит такой, который решает, подходит твоя морда и тебя пропустят, либо отправят нахуй. И по какому признаку проходит этот долбанный отбор.

Курю в стороне, около урны, жадно глотая ядовитый дым. Вечер теплый, пахнет приближающимся летом.

Боковым зрением улавливаю какую-то возню слева, поворачиваю голову и наблюдаю интересную картину: блондинка в коротком платье ожесточенно спорит с двумя непрошибаемыми амбалами на входе.

— Почему меня вы пропустили, а ее нет? Мы одного возраста, — пытается что-то доказать этим двум толстолобам. Нашла, с кем связываться.

— Девушка, вы задерживаете очередь. Вы либо проходите, либо забирайте свою подругу и вместе на выход, — вот психика у парней, позавидуешь.

Прослеживаю взглядом и пытаюсь найти ту самую подругу, из-за которой блондинка так рьяно жопу надрывает.

Недокуренная сигарета вываливает из рук, когда я понимаю, кто стоит на черте.

Рыжеволосая ведьма. Скромно опустив голову и потупив взгляд, жмется на месте, нервно одергивая подол короткого платья. Не могу отвести от нее глаз, такой я ее никогда не видел: слишком откровенный наряд, слишком яркий макияж, слишком длинные стройные ноги, слишком высокий каблук, всего слишком. Ее пшенично-медовые волосы идеально ровные и блестящие прикрывают плечи, а вот темно-зеленое платье ничего не прикрывает, и мне хочется проорать, какого черта она так вырядилась.

— Это же просто безобразие! — всплескивает руками блондинка. — Кто у вас тут главный? — не теряет надежды боевая подружка.

Блондинка хватает за руку рыжую, которая молчит и хлопает своими колдовскими зелеными глазами. Пытаются обойти громилу на входе, но тот преграждает им путь своим массивным телом. Блондинка сражается в словесной перепалке со здоровяком, а мелкая зараза останавливает ее, стараясь утащить подальше от клуба. Чертов ангелочек!

Ндааа….У этой ненормальной все ни как у людей, в клуб без проблем пройти не может, да и подружка у нее, что не удивительно, такая же чокнутая, как и она сама.

— Парни, девчонки со мной.

Подхожу к мужикам, которые меня хорошо знают, пожимаем в приветствии руки. Я — частый гость «Галактики», и не раз эти двое вытаскивали отсюда мою пьяную задницу и усаживали в такси, за что получали неплохие чаевые.

Парни недоверчиво косятся на меня, но согласно кивают и отступают в сторону.

— Дамы, прошу, — открываю дверь и рукой приглашаю пройти внутрь.

Блондинка весело взвизгивает и ныряет в дверь, а ненормальная не торопится проходить, прожигая меня ненавидящим взглядом.

— Особое приглашение нужно? — начинаю заводиться и жалеть о своем необдуманном поступке. Какого черта я опять с ней связался? Разве мне не все равно? Пусть братец беспокоится о своей ненаглядной.

— Агата, я передумала. Не хочу туда идти, — кричит мелкая своей подружке, сложив руки на груди.

— Саш, ты чего? — блондинка искренне делает непонимающее лицо и стреляет в меня глазами.

— Ничего. Думаю, там будет слишком тесно, — выпаливает эта стерва.

Ах, вон оно что! Слишком тесно для нас двоих. Согласен, солнышко, я тоже не горю желаем находится с тобой в одном помещении.

Злость разливается по венам со скоростью света. Только эта чертовка может так молниеносно вывести меня из себя. Раньше отец уверенно держал первую позицию, но теперь даже он не может сравниваться по силе ядерного взрыва, что испытываю я к этой ненормальной.

Рывком дергаю дверь и прохожу в бар. Пусть обе катятся к черту, мне все равно.

26

Саша

— Санька, Сань? — дергает меня за руку Агата и пытается привести в чувства.

Меня до сих пор пошатывает, а сердце заходится тахикардией. Потираю ладошки о тонкое синтетическое платье, оставляя на ткани влажные следы. Я искренне верила, что с Максимом мы больше никогда не встретимся, но сегодняшняя встреча еще раз подтверждает — насколько мир тесен. Я хотела выкинуть его манящие ямочки из головы, хотела вытравить его дьявольский образ и забыться. Но теперь, зная, что он здесь, в этом самом клубе, вряд ли у меня получится расслабиться. Так стоит ли вообще идти?

— Агат, я не пойду, извини.

Разворачиваюсь и собираюсь уходить, но подруга ловко ловит меня за руку и поворачивает лицом к себе.

— Что случилось? Нам ведь так повезло! Если бы не тот парень, нас мы не пустили! Саш?! — заглядывает в глаза Агата и умоляюще всматривается мне в лицо.

Если бы не тот парень…Знала бы она, что именно из-за того парня я и не хочу идти в бар.

Один из охранников косится в нашу сторону и раздраженно хмыкает. Я чувствую, что он хочет подойти и вышвырнуть нас отсюда. И Агата складывает ладошки в умоляющем жесте, а из бара доносятся звуки популярной мелодии. Все это заставляет задуматься, а какова вероятность, что там среди толпы людей мы снова можем встретиться? Ну зная мою везучесть — определенно можем.

— Ладно, идем! — обреченно соглашаюсь я, а Агата бросается мне на шею.

Попробую абстрагироваться, ведь атмосфера внутри помещения располагает к этому. Когда мы заходим, мои глаза широко распахиваются. Наверное, со стороны я выгляжу нелепо, будто дикарка, попавшая в мегаполис. Шарю восхищенным взглядом по танцующим молодым людям, по мерцающим костюмам официантов, по гигантским планетам под самым потолком, по россыпи искрящихся фонариков, точно далекие звезды, и вдруг четко понимаю, мне нравится! Мне здесь, черт возьми, нравится!

Когда я последний раз вот так выбиралась куда-то? На первом курсе с Леоном и Агатой? Боже мой, Жукова, да ты превратилась в старую клячу. Чужие проблемы, тяжелейшие болезни, страхи, слезы — вот, что я видела последние годы. Помогала другим, напрочь забыв о себе. Пропускала через себя каждого пациента с его личной историей. Поэтому сегодня, я готова отрываться! И ни один мерзавец с очаровательными ямочками на щеках мне не помеха.

Все столики заняты. Агата сообщила, что бронировать нужно заранее, поэтому мы пытаемся примоститься у бара. Но и здесь сложно найти свободный барный стул. Таких, как мы, тут много.

Я постоянно одергиваю подол платья. Такое ощущение, что все только и смотрят на меня, осуждающе показывая пальцем «Ты ж мать». Оно эффектное, согласна, но очень короткое, и эти туфли…Я не умею ходить на каблуках и сейчас чувствую себя каракатицей или коровой на льду. Агата тоже в коротком платье, но ведет она себя раскрепощенно и уверенно, и на ней все это смотрится женственно и не пошло. А вот макияж, который мне сделала Агата, мне очень нравится. Мои тонкие и всегда сухие губы сейчас выглядят сочными и объемными, скулы выгодно подчёркнуты, а глаза выразительно подведены. Ничего кричащего, только умело дополнено рукой мастера. Волосы мы решили выпрямить утюжком и сейчас они идеально ровные и гладкие. Подлиннее бы платье и мои любимые кроссовки, и, возможно, я бы тоже чувствовала себя Богиней.

— Да не дергайся ты, — Агата сбрасывает мои руки с низа платья, которое я опять пыталась оттянуть.

— Мне не уютно. Оно очень короткое, — ною я.

— Короткое у нее, — подруга указывает за мою спину, и я вижу на девушке вопиюще короткую юбку. Юбку? Это же ведь юбка? Или пояс? Даже мне, глядя на нее, становится стыдно и неловко, и я опять нервно одергиваю свое платье. Но девушку, кажется, все устраивает, потомку что она плавно изгибается в танце, приковывая внимание не только мужчин, но и женщин. И теперь мое платье мне не кажется столь коротким, а практически монашеским.

Пока я во все газа пялюсь на танцующую девушку, пытаясь запомнить парочку движений, Агата успевает занять один свободный стул у бара. Она тянет меня за руку и приказывает садиться, сама же остается стоять рядом.

Мы заказываем по коктейлю, а в этот момент музыка становится тише и на сцене появляется парень в смешном зеленом парике. Я разворачиваюсь всем корпусом в сторону сцены и вижу, как этот самый парень приглашает на сцену желающих поучаствовать в конкурсе.

— Сегодня какая-то вечеринка или здесь всегда так? — наклоняюсь к Агате и громко спрашиваю подругу.

— Кажется вечеринка, — пожимает плечами подруга и делает глоток розового напитка из трубочки.

На сцене появляются шесть парней. Ведущий раздает участникам боксерские перчатки и приглашает всех присутствующий в клубе на настоящий боксёрский ринг. Пространство рядом со сценой мигом наполняется наблюдателями, кто-то свистит, кто-то ободряюще кричит, но равнодушных нет. Даже я увлеченно наблюдаю за происходящим. Парни деловито разминаются, как перед настоящим боем. Но вдруг каждому из них вручают по небольшому шоколадному батончику, который им необходимо развернуть, не снимая боксерских перчаток. Зал взрывается хохотом, а парни, посмеиваясь, жалостливо стонут. И только один из парней, самый высокий и крупный, искренне радуется.

По команде они начинают бороться с батончиком шоколадки, это так нелепо и смешно, что у меня начинают болеть скулы от смеха. Парни изо всех сил стараются, но это сделать чертовски сложно.

Весь клуб ободряюще поддерживает участников, а ведущий объявляет конец конкурса. Мне отсюда плохо видно, насколько ребятам удалось развернуть батончик, но парень в зеленом парике выводит на середину сцены того самого высокого парня и поднимает вверх его правую руку. Очевидно, он и есть победитель!

Молодой человек широко улыбается, радуясь своей победе. Ему вручают приз: один любой бесплатный напиток в баре и …семейные трусы в горох огромного размера! Весь бар содрогается всеобщим гоготом, а парню предлагают совершить почетный круг победителя. Включают знаменитую песню Tom Jones «Sex Bomb» и молодой человек начинает пританцовывать, размахивая в воздухе трусами, как флагом. Он выглядит настолько счастливым и довольным, словно выиграл путешествие на Бали, а не трусы в горошек! Мы с Агатой хохочем! Какой бы я была дурой, если бы все-таки не пошла.

27

Максим

Андрюха возвращается мерзко довольным. Смотрю на друга, и не могу сдержать ответную ухмылку. Думаю, эти трусы- не последний сегодняшний приз, потому что друг не собирается останавливаться на достигнутом.

Мне одному не весело и кажется все происходящее дешевым цирком? Будто я попал на свадьбу с недалеким тамадой и скучными конкурсами.

Андрей садится за стол и кладет рядом со мной выигранные труханы.

— Видал? — спрашивает друг с таким видом, будто выиграл не сраные семейки, а как минимум ключи от Бугатти.

— Ага! — показываю верх большой палец. — И с размером угадали.

Подцепляю пальцем труханы и бросаю в друга. Тот ловко ловит и делает обиженную физиономию.

— Эй, полегче! Это подарок.

Аккуратно складывает и кладет в карман.

Дите малое, ей-Богу!

Скольжу взглядом по лицам, пытаясь отыскать среди них веснушчатое, с милой родинкой над губой. Интересно, она все-таки здесь или удрала? А брат, в курсе ли он, что его ненаглядная развлекается в клубах? А хотя — плевать, мне абсолютно плевать на них обоих.

* * *

Андрюха участвует еще в одном конкурсе, но вокал, как оказалось, не сильная его сторона, поэтому друг возвращается огорченным. Я ободряюще хлопаю его по плечу, ведь искренне желал другу победы, потому что в этом конкурсе призом оказалась мужская майка. Неплохой вышел бы комплект.

Слишком эмоционально товарищ принял поражение и не сдержавшись, опрокинул в себя стопку текилы, хотя и не собирался сегодня пить.

— Я в сортир, — оповещает Юдин.

На сцене происходило очередное безобразие, когда я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову в сторону источника раздражителя, увидел за соседним столиком компанию девушек. Одна из них в упор смотрела на меня, а потом улыбнулась. Симпатичная. Определенно в моем вкусе: стройная, светленькая, аккуратные мягкие черты лица. Ненавижу рыжих.

Я поднял бокал и подмигнул девушке. Блондинка наигранно зарделась и смущенно отвела кукольные глаза. Ой, да брось. Максимум через час ты этими невинными глазами будешь смотреть снизу вверх, сидя на полу кабинки мужского туалета. Все вы такие скромницы.

За этими гляделками я потерял счет времени и опомнился лишь тогда, когда понял, что друга слишком долго нет.

С танцпола я завернул в темный длинный коридор, ведущий в сторону туалетов. Здесь музыка была приглушенной, а дым не так разъедал глаза.

В конце коридора различалась какая-то возня, когда я услышал голос Андрюхи:

— Тебя же по-хорошему попросили отвалить.

— Слышь, твое какое дело? Ты ссать шел? Вот и иди, — в ответ ему раздался хриплый баритон. — Мы сами разберемся, правда красавица?

Я притормозил, услышав снова какое-то копошение.

— Убери от меня руки, — завопил писклявый женский голос.

— Да вы охренели, мужики? — Андрюха метнулся в сторону мужика, которого я не мог видеть из-за спины девушки.

А потом я услышал глухой удар и испуганный визг нескольких голосов. Твою мать.

Я рванул в темную бездну и увидел сидящего у стенке друга, прижимающего ладони к носу, по которым алыми ручейками стекала кровь.

— Сука! — рявкнул я, а дальше ярость настолько затмила мое сознание, что опомнился я только тогда, когда один из охранников крепко удерживал мои сцепленные за спиной руки, а двое мудаков валялись с разбитыми рожами.

— Господи, Господи… — шептала себе под нос девица у стены, прижимая руки ко рту, и смотря куда-то в сторону.

Я увидел стонущего друга и склонившуюся над ним знакомую копну пшенично-медовых волос. Она сидела на корточках и прижимала к Андрюхиному носу пресловутые трусы в горошек.

28

Саша

— Почему там, где ты оказываешься, всегда проблемы? — орал, как бешенный, дьявол с ямочками. — Ты какая-то ходячая катастрофа!

— Я? А тебе не кажется, что проблемы преследуют тебя? Потому что стоит тебе оказаться где-то поблизости, мир превращается в хаос, — сложив руки на груди, парировала я, прокричав последнюю фразу ему прямо в лицо.

Мы стоим на выходе из клуба после того, как нас и тех двух уродов, что пристали к Агате, попросили покинуть заведение. Не больно-то и хотелось оставаться в помещении, где творится беспредел.

Они заприметили нас на танцполе, два неприятных типа, мерзко облапывая нас взглядом. Пытались познакомиться, угостить коктейлем, бросали неудачные комплименты и неуместные шутки, пригашали к ним за столик. Наверное, мое выражение лица было красноречивее всего, потому что от меня эти прилипалы как-то быстро отстали, а вот Агату атаковали своим ненужным вниманием. Но спустя полчаса, непрошенные ухажеры заскучали, поняв, что с нами им мало что светит. И мы, наконец, расслабились. Пока Агате не приспичило в туалет.

Я видела, как они пошли вслед за ней. Видела, как заговорщицки переглянулись. И мне стало душно, страшно и липко, будто попала в клейкую паутину. Не теряя времени, я рванула за подругой. В темном коридоре никого не было и мое волнение достигло своего апогея. Я забежала в женский туалет и стала звать Агату. Но к моему счастью, подруга откликнулась и вышла из кабинки, поправляя, как ни в чем не бывало, платье. Я облегченно выдохнула. Агата смерила меня непонимающим взглядом и мне пришлось рассказать ей о причине моего столь странного поведения.

Мы выходили из туалета настороженно, вглядываясь в темноту коридора. Сердце обеспокоенно тарахтело, а ноги отказывались идти. Из-за угла вывернули две хохочущие девушки, и я расслабилась. Как оказалось, зря. Когда девушки скрылись в туалете, нас окликнул мужской неприятный голос. Мы одновременно с Агатой обернулись и увидели двух парней, которые липли к нам на танцполе. Один из них хищно смотрел на подругу, полуулыбаясь, полускалясь, а второй стремительно надвигался на нас. Я схватила подругу за руку и попыталась скорее увести нас отсюда, но нам преградили путь отступления. Мы оказались в ловушке между двух неадекватных животных. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно.

— Что вам нужно? — еле слышно промямлила я. — Мы же ясно дали вам понять, что не расположены знакомиться.

— Че это вы такие не сговорчивые, девчонки? — ехидно произнес тот, кто стоял сзади.