Твоя Мари. Дневник, часть 2 бесплатное чтение

Автор не пропагандирует, не пытается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Читать чужие дневники вещь, наверное, не очень красивая, ведь человек пишет их не для того, чтобы показать потом кому-то. Но когда эти дневники – единственное, что у тебя осталось от любимой женщины, думаю, это приобретает какое-то иное звучание и иной смысл. Если кто-то захочет осудить меня за это – пусть, вполне имеет право

Не думал, что когда-то произнесу подобное вслух, но меня переполняла благодарность Олегу за эти тетради, отданные мне. Я отлично понимал, чего стоило ему принять такое решение и в буквальном смысле оторвать от себя маленький кусочек воспоминаний. Опять разделить ее со мной, опять…

Но мне было важно заглянуть в эти тетради, важно понять – что же это было на самом деле? Что чувствовала ко мне закрытая, как раковина, Мари? Важно было раздвинуть эти створки и найти внутри что угодно – пусть жемчужину, пусть просто песок, но что-то такое, что даст мне понять – она была у меня. Была – хоть и бросила меня потом.

Вернувшись домой с кладбища, я сразу ушел в комнату, не обращая внимания на крутившуюся в прихожей Леру со шваброй. Она не спросила, где я был, не стала ломиться в закрытую дверь спальни – то ли вспомнила дату, то ли просто побоялась трогать меня, видя, что я не в настроении.

Я же быстро переоделся в домашнее, лег на кровать и, сунув одну тетрадь под подушку, медленно, словно боясь обжечься, открыл другую – ту, что выглядела более новой. Там наверняка было что-то обо мне – из последнего, потому Олег и отдал ее.

– Мастер, могу войти? – раздалось из-за двери.

– Нет. И вообще – уезжай, я не хочу тебя видеть… сегодня, – малодушно добавил я после небольшой заминки. Да, я принял решение – но приступить к его выполнению было все-таки страшновато, мне требовалась поддержка Олега, которую он пообещал.

Входная дверь хлопнула минут через пятнадцать, я с облегчением выдохнул, подошел к окну, чтобы убедиться, что Лера уехала на машине, и вернулся в кровать. Уже начало темнеть – зимние дни в наших широтах короткие, пришлось включить бра над изголовьем. Бледный неяркий свет упал на испещренный неровным почерком тетрадный лист, и я словно услышал в наушнике голос Мари – высокий, звенящий, почти срывающийся в истерику…

«Тяжело, когда система «умный дом» оказывается умнее ее владельца… Да и вообще – так себе идея устанавливать ее на даче, где не живешь постоянно. Но кто бы это объяснил Денису…

В итоге, в понедельник утром он уезжает на работу, а я остаюсь на даче одна, и тут начинается ад. Я не кривлю душой, я даже преуменьшаю. В системе что-то замкнуло, и музыка в установленных по всему дому мини-колонках не прерывается ни на минуту, не регулируется громкость, вообще ни-че-го не происходит, только «Энигма» по кругу… В истерике я звоню Денису, тот пытается что-то отключить через приложение, но не тут-то было. Отключить электричество невозможно – на улице март, холодина, а дом отапливается как раз электричеством. Замкнутый круг, короче.

Но самое ужасное началось после обеда, когда я, устав мерзнуть во дворе, вернулась в дом. Из колонок льется голос Олега – любительские записи на диктофон, которые, видимо, Денис перенес в приложение. И это совершенно невыносимо. Сделав себе огромную кружку горячего чая, я снова выхожу на улицу, мысленно отсылая хозяину дачи проклятия самых разных масштабов.

Он приезжает около пяти, я уже готова убивать и вполне могу наняться киллером, настолько меня переполняет злоба и ярость. К тому же я прилично замерзла, это тоже не добавляет хорошего настроения и любви к окружающим.

Денис вываливается из-за руля и сразу бежит в дом, стараясь даже не столкнуться со мной взглядом. Спустя несколько минут музыка – о, чудо! – прекращается, и мне на секунду кажется, что я оглохла.

– Всё, – выходя на крыльцо, объявляет Денис.

– Что ты сделал?

– Да вырвал к чертям транслятор. Надо будет посмотреть, что там случилось, раз не реагировал ни на что. Ну, не злись, Мари, я же не знал… – примирительно просит он, виновато опуская голову.

– Ужина нет, – объявляю я злорадно. – Я не в состоянии была готовить в этой музыкальной шкатулке. Как в кино, честное слово… Видел «Ошибку резидента»? Ну, вот…

– Ой, да фиг с ним, сейчас сообразим что-нибудь, – отмахивается Денис. – Слушай… а ведь он мне не позвонил.

– Кто? – не сразу понимаю я.

– Ну, не гони, а? Олег, говорю, не позвонил.

– А он знает, что я здесь.

– В смысле? – рука с сигаретой замирает, не донеся ее до рта.

– Ну, а где мне еще-то быть? Вот он и не звонит, потому что точно знает.

– Доиграешься ты, Машка… и меня втравишь опять.

– Ну, ты вчера не очень возражал, да? Мог бы отказать.

По его лицу я отлично читаю ответ – какое там «отказать», он ведь всё еще надеется, что случится чудо, и я к нему вернусь. Наверное, не очень честно, зная это, поступать с ним вот так, но… Бежать мне некуда, а убежать непременно было нужно. Да, Олег будет недоволен – это мягко выражаясь, но это потом, а мне сейчас необходимо побыть вообще без него».

Не знаю, что у них произошло, но, когда Мари позвонила и попросила разрешения пожить на даче, я даже не задумался. Ну, в первый момент не задумался, а вот потом…

Как-то живо встало перед глазами лицо Олега, его сжатые губы и сведенные к переносице брови. И – молчание, за которым обычно ничего хорошего не кроется. Но отказать Мари в просьбе я не мог.

– Мне просто нужно побыть одной и желательно вне стен собственной квартиры, – объяснила она, садясь в машину.

Я забросил в багажник дорожную сумку с ее вещами и сел за руль:

– В супермаркет сейчас заедем, доставка пока туда не приезжает, не сезон.

Мари пожала плечами.

– Надеюсь, ты тоже не будешь там отсвечивать.

– С ума сошла? Конечно, буду, – решительно заявил я. – В поселке сейчас никого нет, мало ли, кто там вообще шастает в это время. Не хватало еще…

– Н-да… не очень идейка, – пробормотала Мари, отворачиваясь к окну.

– Маш… – примирительно произнес я, – ну, я не могу тебя оставить здесь совсем одну, пойми. Ведь действительно что угодно может случиться. Я не хочу потом…

– Так, хватит! – перебила она, не поворачиваясь. – Я всё услышала. Но предупреждаю – если что, не обижайся.

– Не буду, – буркнул я, понимая, что она имеет в виду – в последнее время Мари общалась со мной, сжимая в кармане баллончик с перцовым газом. Ну, что ж – она имела на это право…

Мы заехали в супермаркет на выезде из города, набрали продуктов только на пару дней – всё равно я буду ездить на работу и, возвращаясь, могу купить то, что будет нужно. Мари, правда, смотрела на тележку равнодушно – не заяви я, что не оставлю ее одну, и она взяла бы пачку кофе, какой-нибудь паштет, хлебцы и пачку риса – это был бы тот максимум, который она готовила бы для себя.

К счастью, на прошлых выводных я приезжал на дачу и протапливал камины, не включая электрическое отопление, потому в доме было сухо, хоть и холодно.

– Ничего, сейчас всё запустим, всё затопим, быстро нагреется, – сбрасывая куртку на вешалку в прихожей, пообещал я.

Мари молча поднялась наверх, не дав мне занести сумку. Ну, что поделаешь – сильная независимая женщина… Я до сих пор не мог понять, как при таких данных Мари оказалась нижней, ей бы над мужиками сверху – вот это ей подошло бы по характеру. Почему ее это никогда не увлекало, она тоже как-то объяснила мне, насмешливо глядя в глаза:

– Какой смысл морально мучить того, кто от этого кайфует? Нет, куда интереснее ковырять мозг человеку, которого это бесит.

Конечно, в этом смысле Олег подходил ей идеально – он не давал реакции, и Мари, похоже, от этого испытывала особенное удовольствие, потому что я, например, не выдерживал ее упражнений. Но надо отдать ей должное – Мари никогда не перешагивала за черту, всегда четко видела, когда пора остановиться, возможно, потому Олег и позволял ей какие-то вещи.

Порой, вот как сейчас, Мари уставала от всех, в том числе и от Олега, потому и искала уединения. Однако в этот раз ей придется терпеть мое присутствие по вечерам – в поселке действительно еще никто не жил постоянно, а забрести сюда мог кто угодно, и я не хотел оказаться крайним, если вдруг что-то непредвиденное случится. Я и так уже влез туда, куда не очень хотел и, честно говоря, был не должен.

– Предупреждаю, – раздалось за спиной, и я от неожиданности вздрогнул – Мари спускалась по лестнице, уже переодетая в спортивный костюм, – предупреждаю, Олегу звонить не надо.

– Вы поругались?

– Нет. И даже если и так, то это не твое дело, Денис. Я попросила об одолжении – ты согласился, давай опустим подробности, хорошо?

– Как скажешь, – я пожал плечами и ушел в свою комнату переодеваться.

Когда вернулся, Мари уже возилась у холодильника, раскладывая по полкам продукты.

– Что ты на ужин хочешь? – спросила она будничным тоном, а у меня вдруг сжалось сердце – всю жизнь я хотел вот этого, чтобы Мари была со мной, чтобы вела себя вот так – по-домашнему, чтобы интересовалась моими делами и мной… Увы, всё это досталось Олегу – опять, в который раз.

– А ты?

Она дернула плечом:

– Я не хочу ничего, потому и спросила.

– Если устала, иди полежи, я сам.

– Денис, – терпеливо, как учительница в разговоре с первоклассником, произнесла Мари, – если бы я устала, то даже не спустилась бы. Поэтому спрашиваю еще раз – что ты хочешь на ужин?

Пришлось срочно «захотеть» блинов, иначе Мари занервничает, а это ничего хорошего никогда не приносит.

Через час мы сидели за столом, и передо мной высилась горка блинов, а рядом с тарелкой стояли вазочки со сметаной и вареньем – его тоже варила Мари летом. Кухню она в принципе не любила, но если готовила что-то, то всегда делала это очень хорошо, тут не отнимешь. Лерка, кстати, почему-то очень злилась, когда Мари вдруг бралась за готовку. Ну, девки вообще Мари не любили, и со временем Лерка тоже переняла у них манеру цеплять ее, однако всегда уползала, поджав хвост, после очередной порции словесных оплеух, которые Мари раздавала легко.

Если в такие моменты Лера пыталась просить защиты у меня, я злился – ну, не вывозишь ты словесно, сама об этом знаешь, так какого черта постоянно пытаешься? Мари, кстати, меня за это осуждала – считала, что я как Верхний должен быть на стороне своей нижней. Конечно – Олег в любой ситуации заступился бы за Мари, которая, правда, в этом не нуждалась и сама могла поставить на место кого угодно. Однако, видимо, была довольна, чувствуя его поддержку.

Я же не считал Леру своей женщиной – и даже своей нижней в полной мере, потому что не испытывал к ней почти никаких эмоций. Не понимаю, как мне вообще удавались экшены с ней. Правда, в последнее время я не катал один, не мог и не хотел, не получал никакой разрядки, оставшись с Лерой наедине.

… После ужина я вышел покурить на крыльцо. Уже давно стемнело, в поселке действительно не горело ни одно окно – во всяком случае, на нашей улице так точно. Двор освещался фонарями, они оставляли пятна на еще не начавшем таять снегу, и я, тупо уставившись на одно из таких, завис с сигаретой.

– Ты чего раздетый? – раздалось сзади, и мне на плечи легла куртка.

Я перехватил руку Мари, чуть сжал:

– Покури со мной.

Она высвободила пальцы, вернулась на веранду и вышла оттуда уже в пуховике, села на перила и вынула сигарету. Я щелкнул зажигалкой, осветив на секунду ее лицо.

– Как тут тихо, надо же, – затянувшись и выпустив дым, произнесла Мари. – Даже не скажешь, что город совсем недалеко.

– Ты не побоишься тут одна весь день?

Она пожала плечами:

– Какая разница, где быть одной?

– Маша… – я выбросил окурок в ведро, развернулся и уперся руками о перила, словно загораживая сидевшую на них Мари. – У тебя точно всё в порядке?

– А у меня бывало иначе?

– Маш… ну, я ведь серьезно.

– Тебе к чему эта информация? – прищурилась она. – Знаешь, я уже начинаю жалеть о том, что попросила о помощи, ты ведь теперь всё вокруг слюной зальешь…

Это прозвучало скорее смешно, чем обидно, я даже фыркнул:

– Зато конкуренты скользить будут.

– Ты неисправим. Убери руки, я замерзла, – она бросила окурок через мое плечо в ведро и посмотрела мне в глаза. – Ты слышишь?

– Слышу. Ты никогда не думала, почему у нас… вот так?

Мари закатила глаза:

– Сколько можно? Неужели ты не понимаешь, что вот это всё дерьмо не дает тебе нормально жить? И мне – заодно?

– Да ты-то при чем тут?

– Как всегда, ни при чем. Убери руки, я же попросила.

Я оттолкнулся от перил и сделал два шага назад, давая ей возможность спрыгнуть и пойти в дом. Сам же проверил ворота, запер гараж, включил сигнализацию на машине и вернулся, повернул ключ в замке.

Шаги Мари раздавались наверху – значит, больше уже не спустится. Странно, но сегодня я совершенно не испытывал соблазна подняться к ней хотя бы для того, чтобы просто поболтать. Я чувствовал, что Мари расстроена, испытывает какой-то внутренний дискомфорт, и усугублять это своим присутствием не хотел.

Улегся в своей комнате, долго ворочался на кровати, думая, что пора, похоже, заменить ее на что-то более удобное. Завтра мне на работу к девяти, ехать здесь минут двадцать при самом плохом раскладе, так что можно рано не вскакивать.

«– Знаешь, что, Машка…

За этой фразой обычно не следует ничего приятного, если честно. В последнее время у Дениса постоянно какие-то странные фантазии относительно меня, и не всегда я получаю удовольствие от их воплощения в жизнь.

– Наверняка ты мне сейчас скажешь, да?

– Наверняка скажу… – бормочет он, роясь в узком комоде под окном – мы в квартире его дядюшки, и сегодня она в полном нашем распоряжении, потому что Серега куда-то уехал.

Из нижнего ящика появляется большая папка листов для рисования и пачка черных угольных мелков. Ну, понятно…

– Иди-ка сюда… – Денис манит меня рукой. Я подхожу, и он, поднявшись, разворачивает меня лицом к окну. – Ну-ка… нет, не здесь… – бормочет он, обводя комнату рассеянным взглядом.

Я, кстати, люблю, когда он такой – увлеченный, полностью погруженный в то, чем занят. Он действительно очень хорошо рисует.

– Так… вот… – Денис выпускает мою руку, берет квадратный мягкий пуфик, стоящий в углу комнаты, вытаскивает на середину. – Раздевайся и ложись.

– Куда?

– Маш… ну, вот сюда, спиной на пуф.

– Я так долго не пролежу, – замечаю, сбрасывая на пол юбку и футболку.

– Долго не надо, – бормочет Денис, укладывая меня и выгибая так, как ему нужно. – Мне только композицию посмотреть, потом встанешь…

Это правда – ему нужно всего несколько минут для того, чтобы понять, как именно изогнуто тело, как расположены руки и ноги, как повернута голова – и остальное он дорисует по памяти. Это удивительно, но даже расположение родинок на моем теле Денис воспроизводит с фотографической точностью, не промахиваясь, кажется, ни на миллиметр. Я вообще постоянно удивляюсь, почему он не выбрал это специальностью – ведь по-настоящему талантлив, мог многого достичь. Однако Денис всегда со смехом отвечает, что у ребенка врачей нет выбора. Мне это не было понятно – в моей семье медиков не было, я первая.

– Маша, ногу правую чуть согни… нет, чуть меньше… да… – бормочет Денис с дивана, на котором сидит, пристроив папку на коленях, и быстро-быстро водит мелком по листу.

– Денис… у меня спина затекла…

– Т-с-с, молчи! – перебивает он, не отрывая взгляда от листа. – Еще минутку…

Через минуту он разрешает мне встать, сам же продолжает сидеть на диване и водить мелком по листу. Я не подхожу, не заглядываю в рисунок – Денис не любит, когда его работу видят на полпути, поэтому сажусь на подоконник и беру сигарету.

Мы как-то удивительно быстро обжились в этой комнате, как будто всегда тут и были. Изредка я остаюсь ночевать, и тогда Денис утром варит кофе, приносит мне в постель и, устроившись в ногах, смотрит, как я пью, держа чашку с блюдцем на ладони. Не знаю, почему, но ванильные отношения с ним меня совершенно не интересуют, хотя и в ванили Денис необыкновенно хорош – или мне просто не с кем сравнить? Он – мой первый и на данный момент единственный мужчина, а я никак не хочу быть с ним где-то, кроме Темы. Вот там меня устраивает все…»

Утром я проснулся рано – так всегда бывает, когда можно спать подольше, как назло. Из кухни пахло кофе – Мари на даче почему-то вставала затемно, хотя обычно любила поспать подольше. Я набросил спортивные брюки и футболку и вышел из комнаты.

Мари сидела у стола, поджав под себя ногу – обычная мизансцена, я часто заставал ее по утрам в такой позе.

– Доброе утро, – проговорил я, и она кивнула, но не ответила. – Кофе есть еще?

– Есть. Но ты мой не любишь.

Я рассмеялся и взял с плиты джезву, в которой еще оставалось около чашки напитка, вылил в раковину и взялся за кофемолку. Я с юности привык варить кофе сам, по своему вкусу, часто экспериментировал со специями – от типично кофейных корицы и кардамона до черного перца, чили и тмина. Мари всегда морщилась – она любила чистый вкус, но со мной ей приходилось терпеть изыски.

Пока я варил кофе, Мари, рассеянно смотревшая в окно на темный двор, докурила сигарету и встала.

– Не посидишь со мной? – спросил я.

– А надо?

– Да как хочешь… мне было бы приятно.

– А-а, – протянула Мари, но села обратно.

– Одному завтракать скучно, – объяснил я, и она усмехнулась:

– Ну, а врешь зачем? Я же осталась. А ты каждый день завтракаешь один – за тем редким исключением, когда у тебя остается кто-то.

– Ну, вот такие у меня скучные ежедневные завтраки, – рассмеялся я, открывая холодильник.

– Почему ты не заведешь себе, наконец, постоянную женщину, Денис? Если тебе так невыносимо одному?

– Ты не хуже моего знаешь ответ. И не хуже моего знаешь – с нашими-то привычками и потребностями нужен кто-то, с кем будет все. А это, как правило, сложно. И потом… ну, не мальчик я уже, чтобы заново притираться к кому-то.

– Но Север же как-то делит Тему и семью.

– Думаешь, всем от этого хорошо? – я принялся взбивать яйца для омлета. – Ирка бесится – ну, ты видела. Алиса наверняка догадывается, но ей просто удобно, что Славка вроде как в чем-то замаран и отмазывается то подарками, то деньгами, то поездками. Ты бы так согласилась? Хотя у кого я спрашиваю… – я махнул рукой, прекрасно понимая, что уж Мари точно не позволила бы вести себя с ней подобным образом. Никому, кстати – даже Олегу.

– А Славке какой профит от этого?

– Ну, как… Хочет Тему – к Ире, хочет ваниль – к Алисе. А когда обе надоедают…

– … то гуляет с кем ни попадя, – закончила Мари, скривившись. – Никогда этого не пойму.

– Сама ведь знаешь, дээсникам проще заводить вот такие мимолетные связи – что там в принципе опасного?

– Как посмотреть…

– Да хоть как, – я плюхнул на плиту сковородку. – В любой момент можно сказать «стоп». А садиста, если он в раж вошел, попробуй еще останови…

– С неадекватами везде проблемы.

– Маш… да брось ты.

– А что – не так? В дээсе неадекват тоже может дел натворить, – она прищурилась и посмотрела на меня в упор.

Я не стал обострять, свернул этот разговор, перевел на что-то другое. Да, и в дээсе можно натворить – я же умудрился…

– Маш… – но она перебила:

– Да ладно! Завтракай, опоздаешь. Я к себе пойду, хорошо? Голова заболела…

Разумеется, Олег не позволил ей провести слишком много времени наедине со мной, приехал во вторник вечером и вел себя так, как будто ничего не произошло. Но и Мари не стала возражать, когда Олег велел ей собираться, пошла наверх.

– Зря ты так, – заметил я, подбрасывая в камин дров.

– Что – не все приемчики по подкату успел опробовать? – абсолютно без улыбки поинтересовался Олег.

– Ой, брось, – сморщился я. – Она попросила помощи…

– Денис, хватит! Дело не в помощи.

– А ты в ком сейчас неуверен – в себе или в ней? – я поднялся, отряхивая руки от щепок.

– В тебе! – отрезал Олег, но я видел, что он уже остыл.

– Пусть так. Но я тебя прошу – останьтесь здесь, если ты можешь. Просто посмотри на нее – она устала, ей плохо. Да, я знаю, знаю – ей теперь плохо большую часть времени, – предвосхитив рвущиеся изо рта Олега слова, зачастил я. – Но здесь все-таки природа, воздух, она тут спит…

Олег опустился на табуретку и вынул сигареты, закурил, молча глядя в окно, за которым уже стемнело. Я видел, что он обдумывает мои слова – уж что-что, а оценить ситуацию объективно и принять правильное решение даже в ущерб своим убеждениям Олег мог.

– Хорошо, – вывернул он наконец, слегка хлопнув по столу ладонью. – Мы поживем здесь, сколько она захочет. Но ты… – он выразительно посмотрел на меня, и я поднял руки:

– Я могу даже не появляться, если скажешь.

– Я не об этом, ты нам не мешаешь. Но предупреждаю – не смей ее цеплять.

– Ну, я совсем, что ли, деревянный?

– Нет, ты непробиваемый. А я предупредил, – он поднялся, ткнул окурок в пепельницу и вышел на веранду: – Мари, погоди, не собирай вещи.

Его шаги раздались на лестнице, хлопнула дверь спальни на втором этаже, и там стало тихо, даже голосов не было слышно.

Я вышел на улицу, прихватив куртку.

«Вообще это очень интересное ощущение – знать, что нас связывает нечто иное, чем всех. Что-то, чему многие никогда не найдут ни объяснения, ни понимания. Да, возможно, в этом есть что-то ненормальное в общепринятом смысле, потому что – и тут я совершенно согласна – в жизни мужчина не должен поднимать руку на женщину. Ни при каких обстоятельствах не должен – иначе какой он мужчина? Но Тема – это про другое совсем. Это про удовольствие. Ну, так случается, что человеку нравится принимать боль от того, кого он любит – и наоборот. И если вы вдруг в этом совпали – то и прекрасно. Мы вот совпали…

Я не говорю о любви – не знаю, почему, но это кажется мне неважным в Теме. Гораздо важнее для меня то, что я могу довериться – полностью довериться человеку, стоящему у меня за спиной с плетью в руке. Я ему верю, я знаю, что он не причинит мне вреда – потому что таков уговор. И это чувство для меня куда сильнее.

Денис всегда был вербальным, ему необходимы были эти словесные рюши и бантики вроде «люблю-не могу» и все в этом роде. Смешно…

Я в принципе мало говорю, а уж о чувствах вообще предпочитаю молчать, и это Дениса, конечно, бесит. Ему хочется словесных выражений, хочется слышать, какой он замечательный, какой талантливый – такое впечатление, что его в детстве недостаточно хвалили, и он пытается добрать от меня. Но я ему не мамочка и – тем более – не собираюсь закрывать его гештальты.

Иногда я думаю, что в Тему его привела еще и какая-то внутренняя неуверенность – при его внешних данных и вполне неплохих мозгах он почему-то иной раз испытывал какое-то напряжение, словно ждал, что его отвергнут, оттолкнут, не оценят. Меня это забавляло.

Я же всегда была самоуверенной, цену себе знала, окружающие это чувствовали. И Денис – тоже. Мне кажется, он и повелся-то как раз на это, а шея моя и профиль шли как гарнир. И потом, я слишком долго держала его на расстоянии, его охватил азарт – как такое вообще может быть? Его, признанного красавчика и записного самца курса, держат на скамейке запасных… Это он так думал – сам как-то рассказывал, что долгое время подозревал, будто у меня есть кто-то, и я потому не соглашаюсь на какие-то отношения. Кстати, его здорово удивил тот факт, что я оказалась девственницей.

А у меня никого не было – с однокурсниками было неинтересно, со шпаной в не совсем благополучном дворе – тем более. У меня был свой мир, в котором на тот момент никому не было места.

К моему удивлению, именно Денис сумел найти ключ от двери, ведущей туда…»

Машка, Машка… Какая дверь, какой ключ… Я так ничего о тебе и не понял за столько лет. Ты ушла, оставив меня перед этой наглухо запертой дверью, о которую я столько раз разбивал в кровь лоб и кулаки. А ты…

Ты открылась только Олегу, и то не до конца, я в этом всегда был уверен. И никто, мне кажется, не мог сказать, что знал о Мари все, даже ее Лялька, с которой, как я подозревал, она была предельно откровенна.

С первого момента нашего знакомства мне показалось, что Мари не такая, как все, и это было правдой. Она была устроена совершенно иначе, нежели остальные девчонки, и это многих отпугивало – кто в молодом возрасте хочет мозговых сложностей, когда гормоны бушуют, а на уме только одно – как бы скорее в койку завалить. Но с Машкой так бы не прокатило, я это быстро понял. К тому же, я уже знал, что происходит между двумя людьми в постели, опыт имелся, благодаря, конечно, другу Олегу. Поэтому я мог позволить себе ухлестывать за девчонкой, которая меня в постель не приглашала и, кажется, не собиралась. Мне было интересно разгадать, что же кроется за высоким лбом под прямой челкой, какие мысли бродят в голове.

Мне действительно было с ней интересно – Мари много знала, интересовалась порой чисто мужскими вещами вроде огнестрельного и холодного оружия, разбиралась в военной технике – и в то же время могла часами читать наизусть стихи. Вот такие разные вещи спокойно соседствовали в ее голове, всякий раз удивляя меня.

Парни из группы частенько подкалывали, когда видели рядом с Мари – мол, что ты в ней нашел, она же вокруг никого не видит, слишком много о себе понимает. А мне в ней именно это и нравилось – что не разменивается, не обращает внимания, не строит глазки, не заигрывает ни с кем. Ей действительно было абсолютно все равно, что о ней думают остальные. «Я в строю не марширую» – это было ее любимое выражение в то время.

А меня раздражали то и дело возникавшие возле нее парни, какими они бы ни были – я-то уже считал Машку своей и никак не был согласен с кем-то ее делить. Я даже решился пересечь ту невидимую черту, что отделяла меня от нее и останавливала все попытки перейти к более решительным действиям.

Как-то в субботу, после окончания лекций, я перехватил Машку в холле морфологического корпуса:

– Ты вечером что делаешь?

– Собирались с девчонками в Комбашку на дискотеку.

«Комбашкой» называли дворец культуры комбайностроительного завода, там по выходным проводились дискотеки, и я знал, что Машка с подружками туда иногда захаживает, даже видел ее там пару раз.

– Да? Класс, мы тоже собирались, – это, конечно, было вранье, но зато его легко было трансформировать в правду, собрав свою компанию с района.

Машка пожала плечами, никак не оценив полученную информацию.

– Так что – может, вместе поедем? – не отставал я.

– Как хочешь.

– Тогда я за тобой заскочу часиков в девять, идет?

Мари еще не успела ответить, как от входной двери ее окликнул кто-то из одногруппниц:

– Маша, ты идешь или нет?

– Да, сейчас, – отозвалась Мари, поправляя на плече ремень сумки. – Хорошо, заезжай, – это относилось уже ко мне, и Мари, повернувшись на каблуке, пошла к выходу.

Я проводил взглядом ее высокую тонкую фигурку в модных джинсах-«пирамидах» и голубой стеганой куртке и мысленно потер руки. Мои родители сегодня дежурили, а сразу после работы завтра собирались на дачу, даже не заезжая домой, так что квартира была в моем полном распоряжении. Осталось придумать, как привезти к себе Мари.

Но тут меня ждало разочарование – Мари никуда не поехала. Так и сказала, насмешливо глядя мне в глаза во время медленного танца:

– Обломишься, Диня.

– А что так?

– А вот так. Не хочу – так понятно?

– Так – вполне понятно, – кивнул я, скрывая разочарование. – Но, может, объяснишь?

– А зачем объяснять то, что и так понятно? Не выйдет у нас ничего.

Она произнесла это так буднично, словно я у нее дорогу спросил, а не предложил провести вместе ночь.

– Маш… – я чуть сильнее прижал ее к себе. – Я ведь серьезно… я… я с тобой встречаться хочу, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула она. – Но это ты хочешь. А я, может быть, не хочу.

И у меня ни на секунду в тот момент не возникло ощущения, что Мари ломается или набивает себе цену, нет – я почувствовал, что она действительно этого не хочет.

Не будь это Мари, я бы больше не подошел на пушечный выстрел – ну, на фиг увиваться за девкой, которая ясно сказала – отвали? Но… Да, черт ее побери, это была Мари, а потому я совершенно не собирался отступать. «Ты, может быть, не хочешь, а я вот хочу – так сильно хочу, что все сделаю, но ты со мной будешь», – подумал я, словно бросая ей вызов.

Я продолжал провожать ее домой, ходить в театр и в кино, иной раз просто гулять где-то в центре. И, похоже, Машка привыкла к моему присутствию и уже не воспринимала его как попытки ухаживания, хотя цветы я ей дарил и даже иной раз умудрялся перехватить редкий поцелуй.

В постели мы с ней оказались как-то случайно, после какой-то вечеринки. Самое удивительное, Мари была абсолютно трезва, и я вообще ни на что особо и не рассчитывал, когда понял, что открываю дверь собственной квартиры, а рядом со мной стоит она и, похоже, понимает, что сейчас произойдет. Но еще сильнее я удивился, когда понял, что стал для нее первым. Мне почему-то казалось, что у Машки был неудачный опыт, потому она так ведет себя со мной – не хочет повторения.

Меня вдруг затопило изнутри каким-то непонятным чувством – как будто я получил совершенно бесценную вещь, которую не заслуживал, хоть и очень хотел. Машка еще спала, а я, приподнявшись на локте, смотрел на нее и едва не плакал от новых ощущений. Мне очень хотелось, чтобы ей было хорошо со мной, чтобы она не думала больше ни о ком, чтобы осталась моей. Я готов был жениться хоть сию секунду, если только она захочет.

Мари открыла глаза, еще не очень соображая, что происходит. Я осторожно опустил голову ей на грудь, и ее рука легла мне на затылок:

– Доброе утро…

– Выспалась? – пробормотал я, целуя ее прохладную кожу.

– Да как с тобой выспишься…

– Маш… все в порядке?

– Конечно, – чуть удивленно ответила она.

– Но ты… ты не жалеешь?

– О чем? Что пришла сюда с тобой? Как думаешь, если бы не хотела – лежала бы здесь сейчас?

Вот уж чего я точно не думал, так этого. Заставить Мари делать то, чего она сама не хотела, я не мог ни тогда, ни позже, ни вообще всю жизнь, как оказалось.

«Бесконечный внутренний монолог. Бесконечный – до такой степени, что потом долго болит голова, в которой монотонно продолжает бубнить собственный голос. Я ищу выход и никак не могу найти его. А он должен быть, должен – выход всегда есть, пока ты жива. Может, не совсем такой, как мне нравится, но он непременно есть. И я его найду.

В квартире на всю катушку орет музыкальный центр, еще одна отчаянная попытка заглушить собственный голос. Старая импортная попса – ну, кто такое слушает в наше время… Самое отвратительное, что музыка вызывает еще и картинки – в придачу к голосу. Похоже, я схожу с ума…

У него не хватило духа даже сказать мне об этом открыто. О том, что он встречается с женщиной, и что она ждет ребенка. Какой ты после этого Верхний? Ты – трус. А я не хочу ничего общего иметь с трусливым мужиком, который, к тому же, еще и не хозяин своему причинному месту.

Я увидела их случайно – ехала из центра в автобусе, и вдруг на пороге женской консультации мой взгляд зацепил что-то знакомое в мужской фигуре. Приглядевшись, я словно к сиденью прирастаю – это Денис с какой-то беременной блондинкой, высокой, костистой, с коротким вздернутым носом и большими круглыми глазами. Мне в грудь словно воткнули что-то острое и раскаленное, казалось, что даже дышать я не могу… и выйти из автобуса не могу тоже, потому что ноги ватные совсем…

Собрав в кулак всю волю, я роюсь в сумке, нахожу ключ от Серегиной квартиры и выхожу через три остановки. Быстро собираю в какую-то сумку все свои вещи из шкафа, бросаю ключ на стол и выхожу, просто захлопнув дверь комнаты.

Почти бегом несусь к стоянке такси, сажусь в первую же машину, называю адрес и всю дорогу стараюсь не заплакать.

Удивительно – даже залить это алкоголем не хочу, нет сил, и в горле как будто ком стоит, невозможно глотать и дышать. Даже плакать не могу… Моя первая в жизни паническая атака…

К вечеру вроде отпускает немного, я набираю полную ванну воды, ложусь в нее, бухнув предварительно целую пачку соли с пеной и погружаясь теперь в аромат лимона и базилика. Плакать опять не могу, а ведь наверняка стало бы легче…

Очень внезапный конец отношений, надо признать… Но, с другой стороны, я чего ждала? После отказа выйти за него замуж? Что он всю жизнь будет бегать возле меня ручным пуделем? Ну, нет ведь – я отлично понимала, что рано или поздно так и произойдет, мы расстанемся. Хуже-то другое… И называется это «другое» Тема. Тема – и Голод, который неизбежно наступит. И вот что тогда делать, не представляю.

Верхние в нашей тусовке… эээ… даже думать не хочу. А как тогда жить дальше – с этим? Я знаю, что многие мазохисты от безвыходности начинают сэлфить – причинять себе боль самостоятельно. Но резать руки – это точно не мое. Ладно, доживу – узнаю, как говорится…

Музыка забивает немного мысли и голоса, даже картинки перестают мелькать перед глазами. Вода в ванне уже совершенно холодная, пена растворилась, надо выбираться – кожа сморщилась. Обматываюсь полотенцем, иду в комнату, вытаскиваю из шкафа туфли на шпильке, обуваюсь и, сбросив полотенце, цокаю в кухню, наливаю в фужер кефир и в таком виде долго танцую в темной комнате под «Blue System» – да, my bed is too big without you, baby, черт тебя дери…

Но я это переживу.

Некоторые вещи учат нас не бояться поменять все в один миг. Вот и я так сделала – написала заявление, уволилась из больницы, пару месяцев послонялась без дела, а потом решила, что пора осваивать доставшийся мне случайно участок земли рядом с авторынком. Пришлось учиться всему – строительству, бухгалтерии, обращению с желающими надуть меня мужиками-арендаторами, но я со всем справилась. У меня не было выбора – мне нужно было выжить во всех смыслах. И я это сделала, потратив на все целых пять лет».

Да, я был виноват. Виноват кругом – и перед Мари, и перед Никой. Мне вообще не надо было заводить этот роман – или надо было сперва поставить точку в отношениях с Мари, так было бы честнее. Но… я не мог ее потерять, страшно было, что она будет не со мной. Не представляю, о чем я вообще думал, как рассчитывал жить дальше. Я ведь знал Мари – она ни за что не стала бы терпеть унизительную роль любовницы.

Но ведь и женой моей стать она тоже отказалась – дважды отказалась перед появлением Ники и еще пару раз после того, как я окончательно с Никой порвал. Но дело было даже не в отказе… Я вообще не понимаю, как случилось, что я посмотрел на кого-то другого, да еще на абсолютно ванильную женщину, для которой Тема была чем-то грязным, извращенным – как, в общем-то, и для большинства. Мари всегда говорила – «а что ты хочешь, мы же девианты, люди с отклонениями, и нормальным это чуждо, противоестественно».

Ее, кстати, подобное положение дел не то чтобы не задевало, а… не знаю, скорее, не особенно беспокоило. Она не афишировала своих пристрастий приятельницам – но и не скрывала, если вдруг кто-то начинал о чем-то догадываться. Даже как-то рассказывала, как в сауне кто-то заметил пару следов и задал вопрос, а она честно сказала, откуда это. И ее приятельница отказалась спускаться в один бассейн с ней, словно это было что-то заразное. Мари легко расставалась с людьми – вот и с этой приятельницей рассталась совершенно спокойно, без сожалений, обронив только, что не обязана извиняться за то, как живет.

Я же… Мне, конечно, на первых порах не приходило в голову предложить Нике что-то «тематическое», а чуть позже, когда мы прожили пять лет, и я снова встретил Мари, мое предложение по разнообразию постельных утех встретило такой отпор и такой скандал, что я понял – нет, все, надо или врать, или уходить. Выбрал я, конечно, второе, потому что надеялся, что за прошедшие годы Мари, убедившись, как непросто найти в небольшом закрытом сообществе того, кому сможешь довериться в Теме, сделала какие-то выводы и теперь не будет так уж категорично отказываться от моего предложения. Разумеется, я опять просчитался.

Расставание с Никой затянулось почти на три года. Я любил сына, но жить с его матерью оказалось сложно. Я не так представлял себе семейную жизнь, если честно, и, возможно, оказался просто к этому не готов. Или дело было все-таки в Нике, в том, что она не прислушивалась к моим желаниям, не отвечала моим запросам. До сих пор не понимаю, на что я вообще тогда запал…

Даже внешне Ника очень отличалась от Мари – высокая, почти одного роста со мной, крашеная блондинка – спустя пару лет я с раздражением замечал, как отрастают корни ее волос, и этот контраст темно-каштанового и пергидрольно-белого вызывал у меня какое-то неприятное чувство. Мари, которая одно время тоже красилась в белый, никогда не позволяла себе запустить волосы до такого состояния.

У Ники были неправильные черты лица, короткий вздернутый нос и большие, чуть навыкате глаза непонятного цвета – то ли карие, то ли болотно-зеленые. Говорят, что именно неправильные лица привлекают внимание художников, но в моем случае это не сработало – я не нарисовал ни одного ее портрета, не сделал даже наброска. Лицо Ники не вызывало во мне вдохновения, не будило желания взять в руку карандаш. Да я вообще не понимаю, что на меня нашло, как я оказался с ней, как довел ситуацию до того, чем она закончилась…

Я обманывал Мари и очень боялся, что рано или поздно она все узнает. И не видел выхода, не видел возможности выпутаться, а наоборот – затягивал узел на своей шее сильнее и туже. Когда Ника объявила, что беременна, я сперва испугался, а потом в какой-то момент подумал – а почему нет, собственно? Я сразу говорил, что жениться не собираюсь, но теперь согласен был жить вместе, воспитывать ребенка. А Мари… ну, что – Мари? Подергается и смирится, куда ей деваться?

Если бы не этот дневник, я так никогда бы и не узнал, почему Мари тогда исчезла. Я приехал, как обычно, к Сереге – и нашел в комнате ключ и пустые полки шкафа, где раньше лежали вещи Мари, стояли ее туфли и какие-то еще необходимые мелочи. Я вертел ключ в руках и не мог поверить тому, что вижу – она ушла. Собрала вещи и ушла, бросила меня…

Попытка нормальной жизни оказалась неудачной и мучительной для обоих – и для меня, и для Ники. Изменять ей я начал практически сразу, даже не понимая, зачем делаю это. И в голове все время крутилась только одна мысль – Мари ушла, Мари больше не со мной. Она уволилась из больницы и пропала – телефоны не отвечали, застать ее дома я тоже не мог – или она просто не подходила к двери, не знаю. Я промучился так около полугода и снова начал посещать вечеринки, сошелся близко с Севером, с ним же и катал, используя его девок. И все это было не то, не то…

Не представляю даже, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь, если бы не та поездка в автосервис. Но, видимо, так должно было случиться, чтобы я снова обрел Мари – у нас ничего не было закончено. И, как ни странно, все не закончилось даже после того, как ее не стало.