Дублёрша бесплатное чтение

«Шла Саша по шоссе» и нашла работу

По тому, как он, входя и оглядывая зал, задержал на мне взгляд на мгновение дольше, чем требуется для поиска свободного столика, поняла, что будет клеить. Невольно встрепенулась, «оправила пёрышки», хотя и сознавала, что шансов у меня никаких. Однако мужчина был из тех, кто покоряет с первого взгляда: высокий, плечистый, источающий не просто уверенность в себе, но еще и убеждённость в том, что всё, что он ни делает, делается правильно и во благо всему человечеству. И всё это – в сочетании с совершенно мальчишеским лицом с вздёрнутым носом! Ради такого стоит распрямить спинку, натянуть грудкой ткань старой застиранной кофточки…

Но мне патологически не везет с мужиками. Симпатичный экземпляр еще разок смерил меня взором, встал в общую очередь, начал что-то выбирать на раздаче. Только потом заметила, что он не один: следом пристроился долговязый субъект с торчащим на два вершка кадыком и неопрятной двухнедельной щетиной. Принялся подобострастно советовать, какие изделия общепита стоит отведать. Типичный сюжет: великолепный босс и затюканный подчиненный забежали перекусить.

Потом небритый заметил меня и ткнул шефа локтем в бок. Указал глазами. Великолепный оглянулся, что-то ответил, коротко хохотнул. Долговязый послушно рассмеялся, еще раз поглядел на меня и что-то сказал начальнику. Тот вполоборота, как бы даже удивленно, обозрел мою персону и, словно соглашаясь с долговязым, бросил несколько фраз. Наверное, делился соображениями: откуда такие уродины берутся и как они смеют жить в этом прекраснейшем из миров.

Было очень обидно. Тем более, что тот, первый, с мальчишеским лицом и осанкой гренадёра, мне реально понравился.

Но мне не в первой. Уткнулась в тарелку, произнося про себя мантру о том, что, тщательно пережевывая пищу, продлеваешь себе жизнь. Успела забыть о происшествии, когда высокий с мальчишеским лицом брякнул поднос на мой столик:

– Не занято? Разрешите присоединиться? – уселся, не дожидаясь ответа. Я быстро оглянулась по сторонам. Неприятный спутник моего визави сидел в дальнем углу и, выпятив лопатки, торопливо поедал что-то не слишком питательное.

А мужчина напротив по-мальчишески улыбнулся:

– Позвольте угостить вас пирожным! – опять не дожидаясь ответа, переложил на мой поднос эклер.

– Спасибо! – пискнула в растерянности. В таком темпе меня никто еще не кадрил.

– Кушайте на здоровье! – сам он принялся уплетать «борщ по-столовски», равномерно вскидывая ко рту ложку и взблёскивая на меня прозрачными, как лужицы талой воды, голубыми глазами. – Тем более что это – не просто пирожное, а способ задержать вас на пару минут, чтобы вы ответили на один невинный вопросик.

– Какой? – ощущение готовящегося подвоха не покидало меня. С чего бы это ко мне начали подкатывать такие симпатяги?

– Вы никогда не задумывались над тем, чтобы сделать пластическую операцию? – а вот это откровенное хамство! Что с того, что мои щёчки претендуют на то, чтобы лет через пять сделать меня звездой кастинга на роль «безобразной герцогини»? Если, конечно, кто-нибудь надумает экранизировать этот роман Фейхтвангера?

Но говорить об этом напрямую девушке! В первую минуту знакомства!

– Я вполне удовлетворена своей внешностью, – скрежещу в ответ максимально холодным тоном.

– Вот и зря! Давайте напрямую! Вы ведь отлично понимаете, что добрая половина неудач в вашей личной жизни, да и в профессиональной, происходит из-за патологии некоторых участков соединительной ткани. В результате у вас и треугольная мышца уже не выдерживает нагрузки; смотрите, как начинают опускаться вниз уголки губ, – мой визави с ловкостью престидижитатора извлек карманное зеркальце и сунул мне в нос мое же отражение. – А ведь, согласитесь, даже самый лояльный работодатель, когда встанет вопрос: кого уволить? – предпочтет оставить улыбчивого и симпатичного сотрудника, а не человека с вечно плаксивой физиономией. Ведь ему, работодателю, и невдомёк, что гримаса постоянной обиды на лице у человека – вовсе не проявление унылого характера, а, своего рода врожденный, генетически запрограммированный дефект, – мне следовало встать и уйти еще до того, как он достанет свое зеркальце и начнет мне показывать то, что я и без него прекрасно изучила. Но не успела. И теперь тупо дожёвывала пирожное, наблюдая на амальгамированной поверхности, как липкие крошки сваливаются с уголков моих изувеченных износом «треугольных мышц» губ.

– Вы ведь учительницей работали? Вас уже уволили, или попросили пару месяцев потрудиться школьным психологом, пока не подыщете новое место?

– Извините, вы сюда кушать пришли, или Шерлока Холмса изображать? – я начала подниматься, делая вид, что ухожу, и он смотрел на меня снизу вверх смеющимися голубыми глазами:

– Сидите, сидите! Вы еще не слышали моего предложения! – тут я сорвалась.

– Отстаньте! Если вы агент косметического салона, то вы правильно угадали! Я – безработная училка, и у меня нет денег на ваши процедуры! Приятного аппетита!

– Уже теплее! – он не дал мне уйти. Утопил ложку в недоеденном борще, встал, ловко подхватил под локоток и повел к выходу, маневрируя между столиков. – Осталось найти спонсора!

– Ищите себе спонсора! – прошипела уже на улице: скандалить в кафешке постеснялась. В конце концов, внешне он вел себя безукоризненно – это я изображала взбесившуюся шмакодявку. – Сейчас полосну по роже, и будет вам операция! – раскрыла сумочку и стала нервно, дергающимися пальцами, раскрывать косметичку, внушая себе и ему, что там находится острый маникюрный ножичек.

– Ну-с, мне спонсор не нужен, – он улыбнулся так обворожительно, что косметичка вывалилась у меня из рук и брякнулась на асфальт. – Я, в некотором роде, сам себе спонсор, – нагнулся, поднял косметичку, протянул мне. – Не теряйте! А почему вы не спросите, откуда я узнал, что вы – училка в отставке? И где я собираюсь искать спонсора для вашей операции?

– Вы следили за мной?

– Упаси боже! Просто зашел пообедать; смотрю, сидит симпатичная девушка и ждет эксклюзивное предложение, – мы идём по многолюдной улице, и на меня уже начинают смотреть с осуждением. Как же! Уродина отхватила такого мужика и еще скандалезничает! Но я не успокоюсь, пока не узнаю, как он вычислил, что я работала учительницей! Может, отец одного из моих учеников?

– Ваш ребенок учился у меня? Почему вы решили, что я училка, да еще и уволенная?

– Элементарно, Ватсон! Профессия накладывает на человека неизгладимый отпечаток! На педагогов в особенности. А по поводу увольнения… Работающие труженики отрасли, если не обедают дома, то питаются в школьных столовых. И коли вы заглянули в уличное кафе, значит, к трапезе в образовательных пенатах путь вам заказан. Логично?

– Не спорю! Но это еще не повод для того, чтобы приставать к человеку! Что вам надо?

– Хочу лишь оставить этот мир после себя чуточку лучше, чем он был. И, попутно, помочь двум неплохим людям в обустройстве их жизни.

– Ну и помогайте себе на здоровье! Причем тут я?

– Итак, мы возвращаемся к вопросу о спонсоре. Представьте себе ситуацию: один скромный и застенчивый человек, прочем – довольно состоятельный, является поклонником творчества Одри Хепберн. Вы слышали про такую актрису? «Завтрак у Тиффани», «Как украсть миллион» и прочие блокбастеры пятидесятых-шестидесятых. И очень хотел бы, чтобы такая женщина, или, если уж говорить совсем точно, образы, воплощенные ею на экране, присутствовали в его жизни.

Это с одной стороны. А с другой стороны, есть девушка, которую несколько касаний скальпеля могут превратить в точную копию и Николь Боннэ, и Холли Голайтли, и принцессы Анны из «Римских каникул». И нужно лишь согласие этой девушки на данное незамысловатое превращение, чтобы мир стал чуточку более радостным, приятным и удобоваримым по меньшей мере для двух человек.

– И вы хотите сказать, что эта девушка – я?

– Вы совершенно правы, Ватсон!

– Неужели я похожа на голландскую пигалицу? – я даже подперла кончиками пальцев свои щечки, демонстрируя спутнику симптомы «безобразной герцогини». – У вас плохо со зрением? Или вы просто издеваетесь надо мной?

– Послушайте, кто из нас безработная училка, а кто – пластический хирург с мировым именем? – он протянул мне визитку, на которой золотом по серебру значилась вся полагающаяся титулатура: и «Доктор медицинских наук», и «Профессор», и «Директор», и еще что-то иностранными буквами. – Я эти операции могу вслепую выполнять. Так что за мое зрение не беспокойтесь. А уж определить характерный абрис лица, чтобы сделать двойника известной личности, любой из моих студентов может на счет «два».

– На этой визитке нет еще одного звания – «сводня»! – бросить карточку ему в лицо я не решилась, но вполне агрессивно ткнула ею в узел галстука.

– Искусство устраивать счастье других людей – это талант. В реестр профессий не вписан.

– Какое счастье? Что вы мне предлагаете? Сделать операцию, чтобы пойти в содержанки какому-то нуворишу с вывихнутым мазком? Стать проституткой?

– Какая вы романтичная! Зачем бросаться такими словами? Начитались Дюма-сына и Ибсена? Мало ли более удобоваримых терминов? Скажем, эскорт-леди…

– Да, но сути это не меняет! Я что, по-вашему, не понимаю, чего захочет ваш «скромный, застенчивый человек» от своей Холли Голайтли и прочих принцесс?

– А что плохого в том, чего он захочет? Почему вы, женщины, так усердно демонстрируете неприятие секса? Будто он нужен только мужчинам, вас же лишь унижает и оскорбляет? А вдруг этот человек вам понравится, и вы сами пожелаете начать с ним отношения? Вы исключаете такую возможность? А он окажется эстетом, ценителем прекрасного, но вполне платоническим? И ваши заигрывания покажутся ему столь же отвратительными, каким представляется сейчас вам мое предложение? Может ведь такое случиться?

– Все равно! Я не шлюха! И не стану ей ни за какие операции!

– Жаль! Не в том плане, что вы «не шлюха», а в том, что отказываетесь от операции. Подумайте: сорок минут благодетельного сна под анестезией, и вы встаете с койки совершенно другим человеком – с другими перспективами, шансами, более чем вероятным знакомством с влиятельным и небедным человеком, встретиться с которым в обычных условиях невозможно… Возьмите хотя бы визитку! Если надумаете, то позвоните! – брошенная мною карточка лежала в луже талой воды аккурат между носками его ботинок и моих сапожек.

– Спасибо! Вы очень добры! Негодяй! – я отвернулась и, изображая небывалую компетентность в деле переставления каблуков по мокрому асфальту, поскакала прочь. Чувствовала, как он провожает взглядом. «А с тылу у меня фигурка не хуже, чем у этой Одри Хепберн! – шевельнулось в голове. – А ноги, может, даже и получше!» – но он так и не окликнул.

Квартирный вопрос

Ох уж это несоответствие «вида сзади» и «вида спереди»! Если бы я могла общаться с миром, повернувшись к нему спиной! Иногда это несоответствие доводило до смешного. Помнится, я тогда только еще начинала гулять с Тишкой. Мы шли поздним вечером с какого-то увеселения. Кажется, с катка возле новогодней елки. Сзади нас догнала компания малолетних гопников. Ловко оттеснили в сторонку Тишку. Он и в те времена не был особо прытким ухажёром. Главный гопник забежал вперед, хотел сказать что-то из своего донжуанского репертуара, но увидев мое личико, только поперхнулся соплями:

– Ой, мама! За что ж тебя так?

Так Тишка и остался моим единственным и бессменным кавалером. И теперь мне предстояло еще и объясняться с ним по поводу свалившейся на мою голову безработицы, отсутствия перспектив и нежелания жить с его родителями.

Точнее говоря, жить со мной не желали его родители. Тишкина маманя – увешанная поддельными цацками гусыня – полагала, что ее сынуля достоин лучшей участи, а меня стоит потерпеть лишь в качестве снаряда для тренировки интимных навыков «ребенка».

Но в том, что касается «лучшей участи», Тишкин темперамент, и без того вялый, от общения со мной не расцветал. А посему появлением на матримониальных горизонтах чего-нибудь более термоядерного в плане обольстительности, чем моя скромная персона, и не пахло. В связи с чем у перспективной свекрови все с большей силой вызревала идея о том, что заняться подысканием «лучшей участи» ей следует заняться самой. И исподволь готовила к этой участи Тишку.

Наивный же парниша искренне верил, что под каждым кустом сидит по Шарон Стоун без трусов в супер-пупер мини-юбке, и только и ждет, когда маман подгонит это чудо сексапильности к нему в постель. И на меня все чаще поглядывал как на гусеницу, случайно свалившуюся с ветвей древа жизни на рукав его лапсердака. Так что мне стоило больших трудов уговорить его снять квартирку-однушку и зажить вдвоем.

И он пришел с работы усталый, измотанный, с портфелем-чемоданом документов, которые он приносит каждый вечер, чтобы «посидеть с ними ночью – срочная работа», но которые из своего чемодана ни разу на моей памяти не вынимал. Механически ест сваренные мною макароны; слипшиеся от пота пряди волос падают на размеренно движущиеся в такт жевательному процессу серые щеки со следами угревой сыпи.

– Тишь, меня сегодня окончательно с работы выпроводили, – он поднимает обведенные темными кругами глаза, и в них стоит глубокий омут вселенской обреченности.

– Правда? И что теперь?

– Ничего! Надо работу искать. Твои родители могут помочь? – сразу после универа Тишкины родаки сумели затолкнуть дитятю в «Методический центр развития образовательных программ» – малоприметный термитник на задворках горадминистрации. Жуткое место – двухэтажное строение, разбитое на двенадцатиметровые клетушки-кабинеты, в которых в советские времена (тогда это учреждение называлось как-то по другому, но функции выполняло те же) ставили по два стола. Но работа здесь – подальше от школоты и необходимости зарабатывать варикоз у классной доски – считалась престижной, и в двухтысячные в кабинеты стали втаскивать по третьему столу, в десятые – по четвертому и пятому. Бедному Тишке, чтобы протолкнуться к своему тронному месту, приходилось проявлять таланты эквилибриста. В этих клетушках каждый сантиметр, на который сдвинут соседский стол, становился и поводом, и причиной для скупой мужской истерики с вполне обоснованными подозрениями по поводу того, что его не уважают, его выживают, и другие лезут по его голове на должности завотделов и ведущих специалистов.

Но увольняться из термитника Тишка не хотел ни в какую. Хотя и платили ему гроши, и перспектив с его дохляцким темпераментом и отсутствием практической сметки по подсиживанию ближнего своего у него не было никаких.

– Нет, ты что! Знаешь ведь, как сейчас строго! – это по поводу помощи от его родителей. – Если какой непотизм засекут, то сразу! —Тишка ускоряет поедание макарон, демонстрируя, что хотя бы в этом он – «мужик что надо». Добирает куском хлеба остатки соуса, говорит: «Уф-ф-ф!» – и откидывается на спинку кресла.

– Слушай, кис, а я ведь один эту квартиру не потяну. У нас тоже сейчас утряски с усушками. И в плане зарплат, и в плане премий. Что думаешь? Может, на время, пока вопрос решается, по родителям разбежимся? – «по родителям разбежимся»! Прямой текст: «Я – к своим, ты дуй к своим!»

И проблема не в том, что Тишка меня разлюбил – при его придавленным мамашей либидо говорить о любви даже в наш букетно-пирожный период было бы опрометчиво. Просто нашли друг друга два несчастья: девушка с комплектом прелестей героини фейхтвангеровского романа и мальчик, которому «надыбить» другую телку просто не хватает тестостерона.

А теперь несостоявшейся семье юных гуманитариев предстоит окончательно распасться. Потому что даже если «вопрос решится», еще раз Тишку из-под маминого крыла не вытащить. Да и не хочется. Его элементарно и откровенно жалко – так ему хотелось все эти месяцы, проведенные в нашей однушке, домой, к маме. Чтобы она будила его по утрам нежным причмокиванием:

– Кролик, вставай! Пора ням-нямушки и на работку! – а вечером приносила в «кабинет» (диван перед телевизором) стакан подогретого морковного сока, ждала, когда он выпьет, а потом проводила «психотерапию»: рассказывала, какой он умный, какой способный и перспективный, и единственное, что мешает ему двигаться вперед – отсутствие стимулов.

Под «отсутствием стимулов» Тишкина маман понимает меня; а если говорить более конкретно – мои щечки. Вот если бы я была длинноногой белобрысой стервой с лицом, как у манекена в бутике женского белья, – проще говоря, дочерью ее подруги Аллы Степановны – вот тогда бы у Тишки появились могучие стимулы еще более заваливать свой рабочий стол никчемными бумажками, отвоевывать сантиметры проходов между столами в кабинете-двенадцатиметровке и даже влезть в кресло начальника отдела.

А при моих щечках – увы! Нет!

О, эти проклятые ланиты! Как они меня достали вместе со всеми соединительными тканями и треугольными мышцами, подпирающими уголки губ! И что там говорил голубоглазый пожиратель борща из уличной столовки? «Сорок минут под наркозом, и никаких проблем!» Неужели все так просто?

Отработать расходы на анестезию и амортизацию скальпеля эскортницей при помешанном на Одри Хепберн буратинке? А что? Это намного страшнее, чем каждый день по пять раз выходить к доске перед тремя десятками балбесов и балбесих? И ведь справляюсь! Точнее говоря, справлялась!

В конце концов, не будет же он насиловать женщину своей мечты? А поводить за нос богатого дядьку с причудами – да это никакой девчонке не слабо!

Интересно, этот тип женат? Сколько ему хотя бы лет? Какая я дура! Изображала из себя невесть что перед этим голубоглазым сводником, а про такие вещи даже не сообразила спросить!

– Давай обождем разбегаться! – в конце концов, я привыкла к Тишке. Он добрый, спокойный и в повседневной жизни почти незаметный. Милый домашний хомячок, терпеливо переносящий страдания сожительства с бывшей однокурсницей. И не исключено, что когда-нибудь он созреет для того, чтобы завести ребенка. Если его не пугать перспективой стирки обкаканных пеленок и держать подальше от заботливой мамаши.

В конце концов, каждая женщина имеет право на свой дом, на семью, на то, чтобы стать матерью. И я тоже! А если ради этого придется чуточку запятнать свое реноме, то кто первым бросит камень?

– У меня есть вариант. Уж на квартиру-то деньги найдутся!

– В репетиторы подашься? – с вымученной улыбкой выдавливает из себя Тишка. Он так хотел сбежать к мамочке прямо сегодня!

– Типа того!

– Давай! Может, что и получится!

Интересно, что будет, если он узнает, что я в леди-эскорт подалась?

«Скальпель! Спирт! Теперь огурчик!»

С визиткой было бы проще. Но в наше время интернета найти нужного человека – пара пустяков. Поисковик выдал мне голубоглазую фотку по запросу «Клиники пластической хирургии». Оказался действительно и профессором, и доктором, и директором. Осталось набрать номер и пробормотать хорошо поставленным педагогическим голосом:

– Алло! Владислав Андреевич? Звонит девушка, которой вы вчера предлагали пластическую операцию.

– Дубль Одри Хепберн? Так и знал, что вы позвоните! – несносный тип! Не может не пропеть осанну своей маленькой победе над жертвой треугольных мышц! – Рад слышать ваш голосок! – и я словно села в экспресс, на всех парах мчащийся к неизвестной мне станции. На тот же день назначили сдачу анализов, первичный осмотр.

Рентген, МРТ.

Люди в белых халатах суетились вокруг меня, что-то спрашивали, грудились у экранов мониторов, потом, развевая полы халатов, убегали «к самому» – насколько я понимаю, к голубоглазому «Андреичу».

Дата операции была оглашена гласом архангела, вещающим о наступлении чуда. Очередь оказалась длинной, а деньги кончались. За снятую квартирку платить было нечем. Но ведь ради нее, ради её сохранения все было и затеяно! Своё гнездышко, сокровенная мечта непристроенной самочки! И шанс удержать в нем «своего» самца!

Знакомые отказывали. Для банков и МФО у меня была слишком стрёмная кредитная история. Хозяйка однушки грозила выкинуть вещи с полицией.

В день экзекуции пришла в голову дурная мысль. Почему-то подумалось, что деньги на квартплату мне ссудит этот самый Владислав Андреевич. Все-таки, он втянул меня в эту историю!